Автор: Пу Сун-Лин
Теги: язык языкознание лингвистика литература истории перевод текстов
ISBN: 5-85803-092-0
Год: 2000
Текст
ЦЕНТР «ПЕТЕРБУРГСКОЕ ВОСТОКОВЕДЕНИЕ»
Ягйй
Пу Сун-лин
Странные истории из Кабинета Неудачника (Ляо Чжай чжи и)
Перевод с китайского академика В. М. Алексеева
Санкт-Петербург «Петербургское Востоковедение* 2000
ББК Ш5(5Кит)4
УДК 8(510/517)9
Подготовка текста к изданию осуществлена при поддержке фонда Сороса
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника (Ляо Чжай чжи и). — Пер. с кит., предисл., ст., коммент, акад. В. М. Алексеева. Сост., подго'г. П 88 текста, послесл. М. В. Баньковской. — СПб.: Петербургское Востоковедение, 2000. — 784 с.
ISBN 5-85803-092-0
В настоящее издание вошли все переведенные академиком В. М. Алексеевым новеллы китайского писателя XVII в. Пу Сун-лина, известного под именем Ляо Чжай. Фантастика этих, казалось бы, далеких от нас рассказов близка нам своей вековечной общечеловеческой мечтой о вмешательстве в полную несправедливостей серую реальность каких-то ирреальных мистических сил, восстанавливающих справедливость и дающих жизни яркость. Не может не вызвать отклика и само имя писателя: «Ляо Чжай» — «Кабинет Неудачника», то есть того, по мнению переводчика-исследователя В. М. Алексеева, кто, махнув рукой на себя и свое будущее, следует девизу «пусть хоть так», «как-нибудь бы еще протянуть». Не знающая границ фантазия Ляо Чжая противостоит всяческой ограниченности — тупости, притворству, ханжеству, и эротические коллизии, представленные в изобилии, не шокируют своей непосредственностью. Творимые оборотнями-лисами химерические превращения происходят в реальных до этнографических деталей условиях, понять которые помогают комментарии В. М. Алексеева, а его обширные пояснения к новеллам раскрывают духовный мир писателя, чья популярность не убывает по сию пору в стране с полуторамиллиардным населением и далеко за ее пределами.
В книгу включены все предисловия, написанные В. М. Алексеевым для издания разных сборников переводов Ляо Чжая' а также статьи, которые В. М. Алексеев посвятил его творчеству.
Впервые выходит в России столь полное издание, содержащее сотни полностраничных черно-белых гравюр, взятых из старокитайских сборников новелл Пу Сун-лина.
Перепечатка данного издания, а равно отдельных его частей запрещена. Любое использование материалов данного издания возможно исключительно с ведома издательства.
© В. М. Алексеев, «Лисьи чары», перевод с китайского, комментарий, 1922.
© В. М. Алексеев, «Монахи-волшебники», перевод с китайского, комментарий, 1923.
© В. М. Алексеев, «Странные истории», перевод с китайского, комментарий, 1928.
© В. М. Алексеев, «Рассказы о людях необычайных», перевод с китайского, комментарий, 1937.
© В. М. Алексеев, предисловия, 1922, 1928, 1937, 1978.
© В. М. Алексеев, статьи, 1934, 1949.
© М. В. Баньковская, составление, подготовка текста, послесловие, указатель, 2000.
© «Петербургское Востоковедение», 2000.
© «Петербургское Востоковедение», художественное оформление, 2000.
ОТ ИЗДАТЕЛЕМ
[2 накопленной трудами наших китаеведов обширной уже библиотеке китайской ли-Ех тературы особое место занимают переведенные В. М. Алексеевым новеллы Пу Сун-лина (1640—1715), известного под именем Ляо Чжай. Алексеев ввел Ляо Чжая в литературный обиход русского читателя. И не только русского: с его переводов были сделаны переводы на белорусский, эстонский, украинский, киргизский и таджикский языки.
Сборники, вышедшие при жизни Алексеева (1922, 1923, 1928, 1937), и последующие, многократные, в разных составах их переиздания, не утолили читательский спрос. Хочется думать, что и предлагаемая книга не залежится на прилавках. Тем более, что в ней найдет немало для себя нового даже тот любитель Ляо Чжая, на чьей книжной полке уже стоят томики предыдущих изданий.
В настоящем издании впервые собраны воедино все переведенные Алексеевым рассказы Ляо Чжая. Также впервые воспроизведены без сокращений предисловия Алексеева к его сборникам и к ним добавлены две посвященные Ляо Чжаю статьи, ни в одном из предыдущих собраний новелл не помещавшиеся.
Впервые за всю историю изданий и переизданий русского Ляо Чжая богатству представленных в новеллах сюжетов соответствует обилие иллюстраций — более ста литографированных рисунков китайских художников конца XIX в. пленяют своей изысканной наивностью, создавая особый колорит. Подписи к ним — это не перевод китайских надписей на рисунках, часто отходящих от текста, а фразы, выбранные Алексеевым из новелл (или прямые цитаты, или слегка отредактированные).
Несомненной новостью для всех интересующихся историей создания алексеевского Ляо Чжая и вхождения его в нашу читательскую среду явится завершающее том послесловие, рассчитанное равно как на читателя, причастного к литературоведению, так и на любого вообще ценителя нашей культуры.
После такой краткой аннотации следует остановиться подробнее на нескольких существенных для этой книги моментах. Большая часть составивших том новелл печатается не по оригиналам, то есть сборникам, вышедшим при жизни Алексеева, а по их переизданиям 70-х и 80-х годов, подготовленным покойным 'китаеведом Л. 3. Эйдли-ным, учеником и последователем Алексеева. Чтобы читателю стали понятны мотивы такого предпочтения, приводим отрывок из предисловия Эйдлина- к сборнику «Рассказы Ляо Чжая о необычайном» (М., 1983), в котором говорится о проделанной им работе, а также о важном предшествовавшем этой работе событии — обнаружении в Китае авторской рукописи «Ляо Чжай чжи и».
«В 1955 году в Китае была опубликована авторская рукопись "Рассказов Ляо Чжая о необычайном". Рассказы Пу Сун-лина до первого ксилографического их издания в 1766 году расходились в списках. Единственный сохранившийся полный список относится в 1752 году. Опубликованная в 1955 году рукопись найдена в 1948 году, после освобождения уезда Сифэн на северо-востоке Китая, в бедном крестьянском доме. Сличение надписи, сделанной Пу Сун-лином на известном его портрете, со знаками рукописи явно свидетельствует о принадлежности последней самому автору, вписавшему своею рукой также и замечания видного критика XVII—начала XVIII века Ван Ши-чжэня. К сожалению, обнаружена лишь часть рукописи, содержащая около половины рассказов о чудесах. В 1962 году вышло в свет подготовленное Чжан Ю-хэ новое, трехтомное издание рассказов, в котором сведены воедино все наличествующие комментарии и текст сверен с авторской рукописью.
На основе этого китайского издания нами сделаны необходимые изменения в переводах В. М. Алексеева при неукоснительном принципе строжайшего невмешательства в них. Мы самого высокого мнения об этих замечательных переводах, радующих
б
Uy Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
читателя языком и мыслью. Большой интерес и, мы бы сказали, наслаждение увидеть, с каким изяществом находит переводчик наиболее приемлемые соответствия для передачи духа выражений Ляо Чжая. "Это, с вашего позволения, моя жена", — говорит в своей учтивости старый лис ("Лис выдает дочь замуж"). А вот переводчик, казалось бы, колеблется в окончательном выборе перевода китайского слова и то, желая, чтобы читатель поближе соприкоснулся с текстом, пишет: "Перед ним лежала жена, краснея, как говорится, телом" ("Укротитель Ма Цзе-фу"), а то переводит так, как видится этот же иероглиф привычному глазу китайца во втором, переносном его значении: "Оба спавших... голые, выбежали" ("Зеркало Фэнь-сянь"), и наконец еще больше раскрывает китайский текст, соединяя два этих значения: "Этот сюцай был беден, что называется, накрасно, гол — и все..." ("Жены Син Цзы-и").
Можно привести множество примеров огромного разнообразия в русском изложении всей прихотливости стиля волшебных историй Ляо Чжая. В переводах В. М. Алексеева особенно явственно также и полное проникновение в иероглифический, "зрелищный" текст. Так, например, в рассказе Ляо Чжая появляются люди, на которых надеты "э гуань", что означает (заглянем ли мы в толковый китайский словарь или в старый китайско-русский словарь Палладия) "высокие шапки". Но смысловую часть иероглифа "э” представляет гора, рисующая определенный образ читающему, и переводчик пишет: "В один миг появились четыре или пять человек в высоких, горой стоящих шапках..." А как не отметить тонкость и такт в переводе однообразных (для русского читателя) заглавий, часто состоящих из одних имен! В этих случаях к имени В. М. Алексеев лишь добавляет характеризующие его определение или действие ("Смешливая Ин-нин", "Чародейка Лянь-сян", "Целительница Цзяо-но", "Сян Гао в тигре", "Подвиг Синь Четырнадцатой"), либо делает название распространеннее, исходя из содержания рассказа ("Цяо-нян и ее любовник").
Язык Ляо Чжая труден для понимания. Он требует от переводчика незаурядных знаний. Текст Ляо Чжая изобилует литературными и историческими реминисценциями, в которых подчас теряются не избегшие ошибок китайские комментаторы начала XIX века. В. М. Алексеев и сам отметил это обстоятельство в предисловии к "Рассказам о людях необычайных": "Ляо Чжай обладал столь сильною ассоциативною памятью, что очень часто комментаторы, стараясь расшифровать его намек, в конце концов признают тщету своих усилий и заканчивают свои выписки стереотипною фразой: "Что же до слов (таких-то), то откуда они и как попали в текст, непонятно". Тем серьезнее заслуга нашего соотечественника, сумевшего совершенно передать изысканность китайского текста, глубину его и даже характерную ляочжаеву смесь из конфуцианской утонченной учености, канцелярских штампов и не всегда удобопроизносимых по своей откровенности слов».
Приведенный отрывок из предисловия Эйдлина передает и ту меру ответственности, с которой он относился к переизданию алексеевских переводов, и присущий ему литературный вкус, позволивший оценить и почувствовать их особенности и достоинства. Однако сверке-сличению с оригиналом подверглись лишь новеллы, вошедшие в составленные Эйдлиным сборники, да и то не все, не говоря уже о том, что — это знают только специалисты-китаеведы — китайский текст, особенно старинный литературный, всегда таит в себе опасность недопонимания (о чем не уставал напоминать и Алексеев). Поэтому лишняя сверка перевода Ляо Чжая с текстом оригинала никогда не может быть лишней. Нелегкую, хотя и увлекательную работу провели ныне китаеведы школы Алексеева Л. Н. Меньшиков и И. А. Алимов, вооружась современными словарями, о каких Алексеев в свое время мог только мечтать.
Вдумчивый читатель, несомненно, оценит представленные в книге работы Алексеева, помогающие осмыслить и почувствовать своеобразие ляочжаевых шедевров. Алексеев искал разные пути к уму и сердцу читателя, чтобы облегчить восприятие писателя, принадлежащего другой цивилизации, другому культурному миру. В предисловиях-эссе к трем первым сборникам («Лисьи чары», «Монахи-волшебники», «Странные истории») он говорил с читателем в свободной литературной манере. В предисловии к последнему сборнику («Рассказы о людях необычайных»), сохраняя литературность, добавил научную нагрузку, из-за чего, по воле опасающихся всяких нагрузок издате
От издателей
7
лей, это предисловие не было ни разу полностью переиздано — к досаде серьезных читателей. В настоящем издании предисловие 37-го года представлено без всяких сокращений и, более того, существенно дополнено двумя статьями: «Трагедия конфуцианской личности и мандаринской идеологии в новеллах Ляо Чжая» и «К истории демократизации китайской старинной литературы (О новеллах Ляо Чжая)». Первая содержит глубокое исследование мировоззрения Ляо Чжая и, как явствует из названия, говорит о вечной трагедии человека, не согласного с существующим порядком, но не имеющего силы обличать его с должной — конфуцианской — непримиримостью. Вторая статья посвящена такому удивительному, характерному для Китая явлению, как внутриязычный «перевод» — «перевод» старинного литературного языка, на котором никто не говорит и лишь немногие способны читать, на современный живой разговорный язык.
Постоянную помощь в осмыслении чужого нам, но не чуждого, по выражению Алексеева, мира Ляо Чжая оказывают обширные примечания, объясняющие в деталях многие особенности духовного и материального быта. Л. 3. Эйдлин в своем предисловии счел нужным особо подчеркнуть характер этих примечаний: «Самостоятельную ценность имеют написанные В. М. Алексеевым объяснения к переводам рассказов. Это не просто примечания в виде лаконичной справки, нетерпеливо регистрирующей смысл выражения или применение реалии. Здесь каждая статья представляет собой и исследование, и наблюдение, и непременное размышление, в которое вовлекается также читатель, потому что чтение алексеевского комментария есть занятие интересное и даже захватывающее. В. М. Алексеев разъясняет Китай Ляо Чжая во многих подробностях, которые и не найдешь нигде больше и которые явились результатом не только поразительных знаний ученого, но и присущего острому его взгляду умения отметить характерное в увиденном». Особое внимание характеру алексеевских примечаний уделил и Н. И. Конрад в рецензии, написанной в 1925 г. сразу после выхода двух первых сборников Ляо Чжая. Путем примечаний, писал Конрад, Алексеев раскрывает подлинную значимость образа и включает в его состав целый ряд неизвестных нам ассоциаций. «Этот способ примечаний неизбежен при переводах с китайского, и "общему читателю" приходится с ним примириться, несмотря на то, что это мешает излюбленной им манере "безответственного чтения"». В помощь любознательному читателю, его "ответственному чтению", в настоящем издании комментарий, сведенный из всех четырех алексеевских сборников, расположен подстрочно для наиболее тесной, непосредственной связи с поясняемым текстом, что отвечает стремлению Алексеева корректировать не только понимание, но и настроение читающего. Помещенный в конце книги указатель к повторяющимся и дополняющим друг друга комментариям позволяет не только собрать воедино все замечания, относящиеся к данному выражению, но и видеть контексты, в которых оно употреблено Ляо Чжаем. Таким образом, читатель получает в некотором роде предметный указатель, отражающий богатый, накопленный В. М. Алексеевым этнографический и филологический материал.
Мысли о том, каким путем можно, не нарушая дословности-достоверности перевода, приблизить его к оригиналу, не оставляли Алексеева до конца жизни. Читатель встретит его рассуждения на эту тему в предисловии к сборнику 1937 г. и в заметке (реферате доклада) 1949 г. В 1950-м, последнем своем году, Алексеев приступил к подготовке нового, переработанного и расширенного издания, стремясь к тому, чтобы перевод, выполненный заново ритмической прозой, отражал в какой-то мере ритмические части оригинала. Таким правкам Алексеев успел подвергнуть лишь несколько новелл (в примечаниях составителя они оговорены).
В не раз привлеченном здесь предисловии Эйдлина, которому он дал название «Василий Михайлович Алексеев и его Ляо Чжай», говорится главным образом о переводчике, а не об авторе. Эйдлин считал лишним добавлять какие-либо сведения о Ляо Чжае к тем, что содержатся в предисловиях Алексеева, вошедших, хотя и в сокращении, в составленные им сборники. Мы же тем паче не станем дополнять представленные в книге статьи и ограничимся лишь помещенной ниже краткой справкой Б. Л. Риф-тина о нынешнем положении Ляо Чжая на мировой читательской арене. Что касается Алексеева, биографии и личности которого посвятил свое предисловие Эйдлин, то в
S Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
нашей книге читатель встретится с ним и многими замечательными людьми из его окружения в заключающем книгу послесловии «Друзья и недруги Ляо Чжая», написанном дочерью В. М. Алексеева М. В. Баньковской.
Приводим некоторые сведения об интересе к творчеству Пу Сун-лина в разных странах, сообщенные Б. Л. Рифтиным.
«Пу Сун-лина читают сейчас не только на английском, немецком, французском, но и на датском, чешском, итальянском, польском, венгерском, румынском и болгарском языках. Не раз переводился Ляо Чжай и на восточные языки: японский, корейский, вьетнамский.
В самом Китае внимание к Пу Сун-лину особенно усилилось в последние годы. Создано научное общество по изучению его наследия, исследования издаются сериями сборников, проводятся специальные конференции.
В 1985 г. вышла работа Ван Фэнь-лина "Пу Сун-лин и фольклор". Из предисловий В. М. Алексеева читатель узнает, что сюжеты новелл давно уже вошли в репертуар народных сказителей. В 1950-е годы китайские фольклористы записали подобные сказы от старого тяньцзиньского сказителя Чэнь Ши-хэ и издали их целой серией. Сказителя уже нет в живых, но традиции его продолжают ученики, и их также записывают и издают. В Шаньдуне фольклористы обнаружили особый жанр сказочных повествований, который сами крестьяне называют "ветвями Ляо Чжая".
Помимо новелл исследуются и издаются стихи Пу Сун-лина (их более тысячи), его своеобразные шаньдунские сказы, предназначенные для театрализованного представления, пьесы. Наследие Пу Сун-лина продолжает жить, не становясь застывшим памятником.
В шаньдунской деревне Пуцзячжуан, в маленькой усадьбе писателя открыт мемориальный музей. На одном из стендов среди переводных изданий выставлены и переводы В. М. Алексеева, о которых китайские ученые отзываются как о непревзойденных образцах воссоздания новелл Ляо Чжая на иностранном языке.
В 1991 г. в Тяньцзине вышел словарь "Ляочжай чжии цыдянь" — "Словарь Странных историй из Кабинета Ляо". На 692 страницах объясняются слова и выражения, специфичные для языка Пу Сун-лина, раскрываются те скрытые цитаты, о которых не раз говорил В. М. Алексеев в своих предисловиях (можно только вздохнуть: как счастлив был бы ученый взять в руки этот словарь!), даются ссылки на древние сочинения, из которых Пу заимствовал слова и выражения (с указанием, в какой новелле встречается данное выражение).
В Токио, в университете Кэйо имеется фонд или даже библиотека Пу Сун-лина, основанная на собрании Хираи Macao. Он был медиком и в 30-х годах врачом при геологическом управлении оказался в Шаньдуне, неподалеку от родной деревни Пу. Ему удалось близко познакомиться с потомками писателя и собрать большое количество его рукописей и разного рода материалов (к концу войны эта коллекция составила 500 единиц). Среди них "Родословная семьи Пу" с правками Пу Сун-лина, рукописный сборник его стихов "Пу-чжай цао" — "Наброски из Кабинета Пу", написанные уже в преклонном возрасте (от 63 до 71)».
Предисловие переводчика
У всякого народа, в особенности на заре его культурной жизни, есть смутное чувство, говорящее ему, что те животные, которые его окружают, не так уж далеки от человека, как это кажется, судя по отсутствию у них членораздельной речи — этой типичной принадлежности человеческой породы животных. Наоборот, именно эта жуткая странность, при которой, будучи в данный момент довольными и веселыми, животные не смеются; желая сейчас что-то сказать, не говорят, — эта странность пугает, как неразгаданная тайна, и двуногий царь природы начинает сомневаться в своем непререкаемом властительстве: наоборот, ему кажется, что его окружают существа, от которых он зависит, которые могут диктовать ему свою волю, благоволя ему или вредя. Одною из таких неразгаданных тайн человеку всегда представлялась лисица — та самая лисица, которая, с одной стороны, была ему неприятна, воруя у зазевавшегося хозяина кур, но, с другой — весьма приятна, в качестве превосходной шубы, сшитой из шкуры тех лисиц, что, в свою очередь, зазевались и попались в руки предприимчивому охотнику.
Кто из нас не знает, какими качествами наделил куму-лису, Лису Патрике-евну, воровку-лису русский человек? Кто не знает таких выражений, как: лисить, лису петь, подпускать лису, лисой пройти, не волчий зуб — так лисий хвост, лиса своего хвоста не замарает, кабы лиса не подоспела, то бы овца волка съела и т. п., в которых лиса является образом человека лукавого, хитрого, пролазы, проныры, корыстного льстеца? Русский народ, конечно, не оригинален в данном от-
Избранные рассказы Ляо Чжая (1622—1715). Т. 1. Лисьи чары: Из сборника странных рассказов Пу Сун-лина (Ляо Чжай чжи и). Пер. с кит. В. М. Алексеева. Пг.: Всемир. лит., 1922. 160 с. (Примеч. составителя: В' М. Алексееву не были известны точные даты жизни писателя, установленные лишь в последние десятилетия: 1640—1715.)
10
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ношении, и все вышесказанное является лишь примером человеческой изобретательности, первобытной, простодушной, наивной. Ей еще так-далеко до развитого миропонимания, прошедшего школу научного наблюдения и успокоившего свое жуткое ощущение соседства непонятных животных пониманием биологической панорамы.
Китайский народ, прежде всего, не отставал в этом отношении от других. Так, ему лиса представлялась всегда символом осторожности и недоверчивости. «Лиса сама закапывает, сама же и раскапывает» — при такой подозрительности никакого дела нельзя сделать. Затем, китайцу лиса точно так же, как и другим народам, кажется хитрым и лицемерным существом, водящим за нос сильных и свирепых зверей, как, например, в одной басне, известной не только одним китайцам (хотя и помещенной в одном древнем тексте), — в басне о лисице, идущей впереди тигра и принимающей на свой счет почтительное поклонение, расточаемое встречными, — конечно, только тигру. Далее, так же как и у нас, лисица в Китае представляется существом, одаренным особой способностью к вкрадчивому лицемерию, легко обольщающим жертву и потом безжалостно ее же эксплуатирующим. Наконец, все эти качества, на которые жалуется создающий басни и поговорки крепкий задним умом наивный человек, подчеркиваются китайцем, когда он говорит о лисе как об определенно злом существе, одинаковом в этом отношении с шакалом и волком, хищном, свирепом, отвратительном. Отвращение к лисе видно даже в таком китайском выражении, как «лисий запах», означающем противную вонь, идущую от больных и неопрятных людей из-под мышек.
Однако китайцу — не в пример, по-видимому, прочим — лиса представляется и полезным существом. Не говоря уже о ее шкуре, ценимой не менее, чем где-либо, китайская медицина знает весьма полезные свойства лисьего организма, части которого, например печень, могут исцелять злую лихорадку, истерию, внезапные обмороки, а мясо ее вообще может, как говорят даже солидные китайские медицинские трактаты, — в особенности, если его приготовить должным образом, — исцелять случаи «крайнего испуга, обмороков, бессвязной речи, беспричинных, безрассудных песен, скопления холода во внутренностях, злостного отравления» и других подобных болезней. Лисья кровь, как говорит в своем знаменитом сочинении один из китайских мыслителей первых веков до нашей эры, сваренная с просом, дает способность избегать опьянения, и т. д. и т. д. Одним словом, лиса, оказывается, не так уж безнадежно плоха. Наоборот, — и здесь китайская фантазия идет, по-видимому, впереди всех народов, — она оказывается наделенною редким свойством долголетия, достигающего тысячи лет, и, значит, вообще сверхчеловеческими, даже прямо божескими особенностями. Эти качества, прежде всего, делают ее, конечно, доброю, ибо такова воля умилостивляющего ее человека, который, страшась и подозревая ее в душе своей, боится ей это показать. Так, девятихвостая белая лисица, жившая в горе Ту, явилась древнему герою китайского исторического предания, императору Юю (XXIII в. до н. э.), и он женился на ней, как герой на фее. «Небесная лисица, — говорит другое литературное предание, — имеет девять хвостов и золотистую шерсть; она может проникать в тайны мироздания, покоящиеся на чередовании мужского и женского начал».
Эта волшебная фантастика, которою китайский народ, неизвестно даже с какого времени, окутывает простого плотоядного зверька, разрастается до размеров, которые, по-видимому, совершенно чужды воображению других народов.
Вы проходите по китайским полям и вдруг видите, что перед каким-то курганом стоит огромный стол, на котором покоится ряд древнего вида сосудов, знамена, значки и все вещи, свойственные, насколько вам известно, только храму. Вы осведомляетесь у прохожего мужичка, что это такое, и слышите в ответ: «Это фея-лиса» (хусянье). Она, видите ли, живет где-то тут в норе, и ее упрашивают не вредить бедному народу — и не только не вредить, а, наоборот, благодетельствовать ему, как благодетельствуют прочие духи. И вы, действительно, читаете на знаменах и особых красивых лакированных досках крупные надписи: «Есть у меня просьба — непременно ответишь!», «Смилуешься над нами, стадом живых», и т. д.
Лисьи чары: Предисловие переводчика 11
просьба — непременно ответишь!», «Смилуешься над нами, стадом живых», и т. д. Словом, лиса становится анонимным божеством, равноправным со всеми другими, которым в Китае имя легион. Вот в этой-то своей роли божества, наделенного к тому же способностью принимать всевозможные формы, начиная от лисы-зверя и кончая лисой-женщиной и лисом-мужчиной, во всяком их дальнейшем разнообразии, смотря по тому, на кого и во имя чего требуется действовать, вот в этом мире превращений лиса и кружит человеческую голову всевозможными химерами, создающими самое необыкновенное течение событий там, где обычная человеческая жизнь проста, убога, скучна. На этой почве и развились повести и рассказы Ляо Чжая, перевод которых здесь печатается. Перед русским читателем здесь развертывается самая прихотливая картина сверхъестественного вмешательства лисицы в человеческую жизнь. Она окутывает его злым наваждением, не давая ему жить спокойно в своем же доме и веля поступаться самыми насущными вопросами совести. Она обольщает бедного человека своею нечеловеческой красотой и, воспользовавшись любовью, пьет соки его жизни, а затем бросает в жертву смерти и идет охотиться за другим. Лиса превращает его в бездушного исполнителя своих приказаний, велит ему действовать, как во сне, теряя ощущение подлинной жизни. И, боясь злых чар лисы, человек, в сердце которого есть решимость, не знающая сопротивления, объявляет ей войну, ловит ее, рубит ее, натравливает на нее ее врага, сам рискуя пропасть вместе с ней. Однако если он действует исподтишка, если он, вместо того чтобы самому проявить героизм, идет к колдуну за талисманом или если он, облагодетельствованный красотой своей лисьей подруги, желает от нее избавиться подловатом образом, стараясь при этом ничем не рисковать, — то горе ему! От него лиса отнимет все, что когда-либо ему дала, вынет семя жизни и погубит бесповоротно и окончательно.
Но, вмешиваясь таким образом в жизнь человека, лиса не всегда действует зло. Верно, что она морочит глупых людей, глумится над алчными и грубыми, охотящимися за счастьем, которое им на роду не писано. Верно, что она жестоко наказывает за распутство, а главное, за вероломство и подлость по отношению главным образом к ней же, — но разве может все это быть сопоставлено с теми нечеловеческими радостями, которые создает появление в серой и убогой жизни человека обольстительной красавицы, не требующей ничего такого, что осложняет жизнь, и отдающейся человеку прямо и решительно, погружая его сразу же в подлинное счастье, в то незаслуженное и огромное, что в жизни творит жизнь и за которое человек идет на все, даже на свою явную погибель. Лиса приходит к человеку сама, влюбляет его в себя, любит его, становится восхитительной любовницей и верной подругой, добрым гением, охраняющим своего друга от злых людей. Она является в жизнь ученого еще более тонкою, чем он сам, и восхищает его неописуемым очарованием, которое человеку, женатому на неграмотной, по-луживотной женщине, охраняющей его очаг и отнюдь не претендующей на неиссякающее любовное внимание, является особенно дорогим и которое развертывает всю его сложную личность, воскрешает ее. С легким сердцем устремляется он к своей гибели. Очертя голову и повинуясь зову очарованной души, он сам своими же руками разрывает сети колдуна, в которые попала его чародейка, — и тогда она преображается, несет ему исцеление и, прощаясь с ним, ловко и легко устраивает ему счастливую, теперь уж мирную жизнь,, Однако не претендуй, жалкий человек, на счастье, которого ты не заслуживаешь! Лисий смех, леденящий душу, раздается в ответ на твои просьбы, и глупейший мираж будет дан тебе в удел вместо грубого счастья, которого ты цинично себе просишь.
Лиса не только женщина. Она может также явиться человеку и в образе мужчины. Это будет тонко образованный ученый, беседа с которым окрыляет дух; он будет товарищ и друг, преданный беззаветно и искренно, ищущий себе ответа в глубине чужой души, но возмущающийся и казнящий своего товарища за всякую попытку использовать его божественную силу в угоду грубому аппетиту. Лис живет вместе с человеком, ничем не отличается, кроме свойственных ему странностей, но иногда он — невидимка и посылает свои чары только одному своему
12
Пу.Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
избраннику, сердце которого не заковано обывательским страхом и слепыми россказнями. Лис-невидимка — все тот же преданный друг, иногда, правда, непостижимый в своих действиях, похожих скорее на действия врага, но потом действительно оказывающийся подлинным золотом.
Неся человеку фатальное очарование, приводя его к границе смерти, лиса сама же несет ему исцеление, помогающее, как ничто на свете. Она хранит пилюлю вечной жизни, горящую в вечном сиянии бледной колдуньи-луны и способную оживить даже разложившийся труп. И перед тем как стать бессмертным гением надземных сфер, она еще раз вмешивается в жизнь человека и несет ему мир и счастье.'
Переводчик и автор этого предисловия предполагает, что эта фантастика, это причудливое смешение мира действительности с миром невероятных возможностей может волновать русского читателя, если он хоть немного склонен к обособлению от жизни, и дать ему ряд переживаний, которые для русской и европейской литературы вообще необыкновенны и интересны.
Эти «Записи необыкновенного, сделанные Ляо Чжаем» («Ляо Чжай чжи и»), можно сказать, не боясь преувеличения, являются в Китае самой популярной книгой. Более того, принимая во внимание число людей, могущих вообще держать книгу в руках, среди общей массы пятисот миллионов китайцев, мы можем, пожалуй, утверждать, что эта книга является если не самой известной, то, во всяком случае, из таковых, говоря теперь уж обо всем земном шаре. Благодаря совершенной свободе печати и издательства, отсутствию понятия о праве собственности на какое бы то ни было литературное произведение, раз оно уже увидело свет в печати, благодаря дешевизне труда и бумаги, эту книгу вы встретите в любой книжной лавке, на любом книжном уличном развале или лотке; вы увидите ее в руках у людей самых разнообразных положений и состояний, классов, возрастов. Книгу эту, прежде всего, читает, читает с восторгом и умилением перед образцом литературной изысканности всякий тонко образованный китаец, не говоря уже про людей с образованием по качеству средним и ниже среднего — людей, для которых Ляо Чжай — восхитительная недостижимость. Однако и для тех, кто не особенно грамотен, то есть не имеет того запаса литературного навыка и даже попросту запаса слов, которым располагает образованный китаец, Ляо Чжай — настоящий магнит. Правда, такой читатель понимает сложный, весь блещущий литературной отделкой текст из пятого в десятое, но даже самая фабула, самое мастерство рассказчика, развивающего перед читателем восхитительную картину человеческой жизни, пленяют его настолько, что он не выпускает из рук этой книги и, конечно, не менее образованного знает содержание ее четырехсот с лишком рассказов, как содержание самых ходячих анекдотов.
Однако нам может быть понятно, что читателю этого типа крайне досадно видеть себя в жалком положении человека, питающегося крохами от трапезы господ своих, и он естественным образом всегда стремился, так сказать, к уравнению своих прав. И вот, если вы пройдете по Пекину, выйдете за ворота маньчжурского города, пройдете по главной улице до Храма Неба, то в этой части столицы вы увидите ряд чайных, где китайский простолюдин внимает своему шошуды, то есть рассказчику, обладающему особым талантом и развитым уменьем переложить текст и даже стиль Ляо Чжая в такую форму, которая, сохраняя все богатство оригинала, создает особую ритмическую разговорную речь. Таким образом, здесь совершается художественное претворение книжной непонятной речи в живую и понятную, — и китаец малообразованный оказывается точно так же приобщенным к достоинствам Ляо Чжая, как и китаец высокообразованный.
Кто же автор этих рассказов, маг и чародей, сумевший овладеть умами Китая, этой литературной страны, избалованной тысячами поэтов и бесконечным рядом вообще выдающихся писателей?
Пу Сун-лин (по фамилии Пу, по имени Сун-лин), давший себе литературное прозвание, или псевдоним, Ляо Чжай, родился в 1622 году и умер в 1715 году в провинции Шаньдун, находящейся в Восточном Китае, близ морского побережья,
Лисьи чары: Предисловие переводчика 13
с которого простым глазом видны очертания Порт-Артура. Место действия его рассказов почти не выходит за пределы Шаньдуна, и время их не отступает от эпохи жизни самого автора. Вот что о нем рассказывает его, к сожалению, слишком краткая биография, находящаяся в описании уезда Цзычуань, в котором он родился и умер.
«Покойному иМя было Сун-лин, второе имя — Лю-сянь, дружеское прозвание Лю-цюань. Он получил на экзамене степень суйгуна1 в 1711 году и славился среди своих современников тонким литературным стилем, сочетавшимся с высоким нравственным направлением. Со времени своего первого отроческого экзамена он уже был известен такой знаменитости, как Ши Жунь-чжан, и вообще его литературная слава уже гремела. Но вот он бросает все и ударяется в старинное литературное творчество, описывая и воспевая свои волнения и переживания. В этом стиле и на этой литературной стезе он является совершенно самостоятельным и обособленным, не примыкая ни к кому.
И в характере своем, и в своих речах покойный проявлял благороднейшую простоту, соединенную с глубиной мысли и основательностью суждения. Он высоко ставил непоколебимость принципа, всегда называющего только то, что должно быть сделано, и неуклонность нравственного долга.
Вместе со своими друзьями Ли Си-мэем и Чжан Ли-ю, также крупными именами, он основал поэтическое содружество, в котором все они старались воспитать друг друга в возвышенном служении изящному слову и в нравственном совершенстве. ’
Покойный Ван Ши-чэнь всегда дивился его 'таланту, считая его вне пределов досягаемости для обыкновенных смертных.
В семье покойного хранится богатейшая коллекция его сочинений, но "Рассказы Ляо Чжая о чудесах" ("Ляо Чжай чжи и") особенно восхищают всех нас, как нечто самое вкусное, самое приятное».
Итак, перед нами типичный китайский ученый. Посмотрим теперь, каково содержание его личности как ученого, то есть постольку, поскольку это касается воспитания и вообще культурного показателя. Остальное, не правда ли, уже сообщено в вышеприведенных строках исторической справки.
Китайский ученый отличается от нашего главным образом своею замкнутостью. В то время как наш образованный человек — не говоря уже об ученом — наследует в той или иной степени культуру древнего мира и Европы, являющуюся вообще сборным соединением разных отраслей человеческого знания и опыта, начиная с религии и кончая химией и чистописанием, — образованный и ученый китаец является — и особенно являлся в то время, когда жил Пу Сун-лин — Ляо Чжай, — наследником и выразителем только своей культуры, причем главным образом литературной. Он начинал не с детских текстов и легких рассказов, а сразу с учения Конфуция и всего того, что к нему примыкает, иначе говоря — с канона китайских писаний, к которым, конечно, можно применить наше слово и понятие «священный», но с надлежащею оговоркой, а именно: они не заимствованы, как у нас, от чуждых народов и не занимаются сверхъестественным откровением, а излагают учение «совершенного мудреца» Конфуция о призвании человека к высшему служению. Выучив наизусть — непременно в совершенстве — и научившись понимать с полною отчетливостью и в согласии с суровой, непреклонной традицией все содержание этой китайской библйи, которая, конечно, во много раз превосходит нашу, хотя бы размерами, не говоря уже о трудности языка, — той библии, о которой в нескольких строках нельзя дать даже приблизительного представления (если не сказать в двух словах, что ее язык так же похож на тот, которым говорит учащийся, как русский язык на санскрит), — после этой суровой
1 Нечто вроде «действительного студента» былых дней. Примеч. составителя: В годы студенчества В. М. Алексеева так назывался окончивший университет, но еще не сдавший экзамен на право защищать магистерскую диссертацию.
14
Пу Сун-лик. Странные истории из Кабинета Неудачника
выучки, на которой «многие силу потеряли» и навсегда сошли с пути образования, китаец приступал к чтению историков, философов разных школ, писателей по вопросам истории и литературы, а главным образом — к чтению литературных образцов, которые он, по своей уже выработанной привычке, неукоснительно заучивал наизусть. Цель его теперь сводилась к выработке в себе образцового литературного стиля и навыка, которые позволили бы ему на государственном экзамене проявить самым достойным образом свою мысль в сочинении на заданную тему, а именно доказать, что он в совершенстве постиг всю глубину духовной и литературной китайской культуры тысячелетий и является теперь ее современным представителем и выразителем.
Вот, значит, в чем заключалось китайское образование. Оно вырабатывало человека, отличающегося от необразованного, во-первых, тем, что он был в совершенстве знаком с тайною языка во всех его стадиях, начиная от архаической, понятной только в традиционном объяснении, и кончая современной, сложившейся из непрерывного роста языка, который впоследствии прошел еще целый ряд промежуточных стадий. Во-вторых, этот человек держал в своей памяти — и притом самым отчетливым образом — богатейшее содержание китайской литературы, в чтение которой он весь был погружен чуть ли не двадцать лет, а то и больше! Таким образом, перед нами человек со сложным миропониманием, созерцающий всю свою четырехтысячелетнюю культуру, и со сложным умением выражать свои мысли, пользуясь самыми обширными запасами культурного языка, ни на минуту не знавшего перерыва в своем развитии.
Таков был китайский интеллигентный человек времен Пу Сун-лина. Чтобы теперь представить себе личность самого Ляо Чжая, автора этих странных рассказов, надо к вышеизложенной общей формуле образованного человека прибавить особо отличную память, поэтический талант и размах выдающейся личности, которой сообщено столь сложное культурное наследие.
Все это и отразилось на пленительных его рассказах, в которых прежде всего заблистал столь известный всякой литературе талант повествователя. Там, где всякий другой человек увидит только привычные формы жизни, прозорливый писатель увидит и покажет нам сложнейшую и разнообразнейшую панораму человеческой жизни и человеческой души. То, что любому из нас, простых смертных, кажется обыденным, рядовым, не заслуживающим внимания, то ему кажется интересным, тесно связанным с потоком жизни, над которым, сам в нем плывя, только он может поднять голову. И наконец, тайны человеческой души, видные нам лишь постольку, поскольку чужая душа находит себе в наших бледных и ничтожных душах кое-какое отражение, развертываются перед поэтом во всю ширь и влекут его в неизбывные глубины человеческой жизни.
; Однако талантливый повествователь — это только ветвь в лаврах Ляо Чжая. Самым важным в ореоле его славы является соединение этой могучей силы человека, наблюдающего жизнь, с необыкновенным литературным мастерством. Многие писали на эти же темы и до него, но, по-видимому, только Ляо Чжаю удалось приспособить утонченный литературный язык, выработанный, как мы видели, многолетней суровою школой, к изложению простых вещей. В этом живом соединении рассказчика и ученого Ляо Чжай поборол прежде всего презрение ученого к простым вещам. Действительно, китайскому ученому, привыкшему сызмальства к тому, что тонкая и сложная речь передает исключительно важные мысли — мысли Конфуция и первоклассных мастеров литературы и поэзии, которые, конечно, всегда чуждались «подлого штиля» во всех его направлениях, — этому человеку всегда казалось, что так называемое легкое чтение есть нечто вроде исподнего платья, которое все носят, но никто не показывает. И вот является Ляо Чжай и начинает рассказывать о самых интимных вещах жизни таким языком, который делает честь самому выдающемуся писателю важной, кастовой китайской литературы. Совершенно отклонившись от разговорного языка, доведя это отклонение до того, что поселяне-хлебопашцы оказываются у него говорящими языком
Лисьи чары: Предисловие переводчика 15
Конфуция, автор придал своей литературной отделке такую высоту, что члены его поэтического содружества (о котором упоминалось выше) не могли сделать ему ни одного возражения.
Трудно сообщить русскому читателю, привыкшему к вульгарной передаче вульгарных тем, и особенно разговоров, всю ту восхищающую китайца двойственность, которая состоит из простых понятий, подлежащих, казалось бы, выражению простыми же словами, но для которых писатель выбирает слова-намеки, взятые из обширного запаса литературной учености и понимаемые только тогда, когда читателю в точности известно, откуда взято данное слово или выражение, что стоит впереди и позади его, одним словом — в каком соседстве оно находится, в каком стиле и смысле употреблено на месте и какова связь его настоящего смысла с текущим текстом. Так, например, Пу Сун-лин, рассказывая о блестящем виде бога города, явившегося с неба к своему зятю как незримый другим призрак, употребляет сложное выражение в четыре слова, взятых из разных мест «Ши цзина», классической древней книги античных стихотворений, причем в обоих этих местах говорится о четверке рослых коней, влекущих пышную придворную колесницу. Таким образом, весь вкус этих четырех слов, изображающих парадные украшения лошадей, сообщается только тому, кто знает и помнит все древнее стихотворение, из которого они взяты. Для всех остальных — это только непонятные старые слова, смысл которых в общем как будто говорит о том, что получалась красивая, пышная картина. Разница впечатлений 'такова, что даже трудно себе представить что-либо, более удаленное одно от другого. Затем, например, рассказывая о странном монахе, в молодом теле которого поселилась душа глубокого старца, Пу пользуется словами Конфуция о самом себе: «Мне, — говорит китайский мудрец, — было пятнадцать — и я устремился к учению; стало тридцать, — ия установился...» Теперь, фраза Пу гласит следующее: «Лет ему (монаху) — только "и установиться", а рассказывал о делах, случившихся восемьдесят, а то и больше лет тому назад». Значит, эта фраза понятна только тем, кто знает вышеприведенное место из Конфуция, и окажется, что монаху было тридцать лет, следовательно, перевести эти фразу на наш язык надо было бы так: «Возраст его был всего-навсего, как говорит Конфуций: "когда только что установился", а рассказывал...», и т. д. Одним словом, выражения заимствуются Пу Сун-лином из контекста, из связи частей с целым. Восстановить эту ассоциацию может только образованный китаец. О трудностях перевода этих мест на русский язык не стоит и говорить.
Однако все это — еще сущие пустяки. В самом деле, кто из китайцев не знал (в прежнее, дореформенное время) классической литературы? Наконец, всегда можно было спросить даже простого учителя первой школы, и он мог или знать, или догадаться. Другое дело, когда подобная литературная цветистость распространяется на все решительно поле китайской литературы, задевая историков, и философов, и поэтов, и всю плеяду писателей. Здесь получается для читателя настоящая трагедия. В самом деле, чем дальше развивает отборность своих выражений Пу Сун-лин, тем дальше от него читатель. Или же, если последний хочет приблизиться к автору и понимать его, сам должен стать Пу Сун-лином, или, наконец, обращаться поминутно к словарю. И вот, чтобы идти навстречу этой потребности, современные издатели рассказов Ляо Чжая печатают их вместе с толкованиями цветистых выражений, приведенными в той же строке. Конечно, выражения, переведенные и объясненные выше как примеры, ни в каких примечаниях не нуждаются, ибо известны каждому мало-мальски грамотному человеку.
Таким образом, вот тот литературный прием, которым написаны повести Ляо Чжая. Это, значит, вся сложная культурная ткань древнего языка, привлеченная к передаче живых образов в увлекательном рассказе. Волшебным магнитом своей богатейшей фантазии Пу — Ляо Чжай заставил кастового ученого отрешиться от представления о литературном языке как о чем-то важном и трактующем только традиционные темы. Он воскресил язык, извлек его, так сказать,
16
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
из амбаров учености и пустил в вихрь жизни простого мира. Это ценится всеми, и до сих пор образованный китаец втайне думает, что вся его колоссальная литература есть скорее традиционное величие и что только на повестях Ляо Чжая можно научиться живому пользованию языком ученого. С другой же стороны, простолюдин, не имевший времени закончить свое образование, чувствует, что Ляо Чжай рассказывает вещи, ему родные, столь милые и понятные, и одолевает трудный язык во имя близких ему целей, что, конечно, более содействует распространению образования, нежели самая свирепая и мудрая школа каких-либо систематиков.
В повестях Ляо Чжая почти всегда действующим лицом является студент. Китайский студент отличается от нашего, как видно из сказанного выше, тем, что он может оставаться студентом всю жизнь, в особенности если он неудачник и обладает плохою памятью. М.ы видели, что и сам автор повестей Пу выдержал мало-мальски сносный экзамен лишь в глубокой старости. Мягко обходя этот вопрос, историческая справка, приведенная на предыдущих страницах, не говорит нам о том, что составляло трагедию личности Пу Сун-лина. Он так и не мог выдержать среднего экзамена, не говоря уже о высшем, и, таким образом, стремление каждого китайского ученого стать «государственным сосудом» встретило на его пути решительную неудачу. Как бы ни объясняли себе — он, его друзья, почитатели и, наконец, мы — эту неудачу, сколько бы мы ни говорили, что живому таланту трудно одолеть узкие рамки скучных и вязких программ с их бесчисленными параграфами и всяческими рамками, выход из которых считается у экзаменаторов преступлением, — все равно: жизнь есть жизнь, а ее блага создаются не индивидуальным пониманием вещей, а массовой оценкой, и потому бедный Ляо Чжай глубоко и остро чувствовал свое жалкое положение вечного студента, отравлявшее ему жизнь. И вот он призывает своим раненым сердцем всю фантастику, на которую только способен, и заставляет ухаживать за студентом мир прекрасных фей. Пусть, думается ему, в этой жизни бедный студент горюет и трудится. Вокруг него порхает особая, фантастическая жизнь. К нему явятся прекрасные феи, каких свет не видывал... Они подарят ему счастье, от которого он будет вне себя, они оценят его возвышенную душу и дадут ему то, в чем отказывает ему скучная жизнь. Однако он — студент, ученик Конфуция, его апостол. Он не допустит, как сделал бы всякий другой на его месте, чтобы основные принципы справедливости, добра, человеческой глубины человеческого духа и вообще незыблемых идеалов человека были попраны вмешательством химеры в реальную жизнь. Он помнит, как суров и беспощаден был Конфуций в своих приговорах над людьми, потерявшими всякий масштаб и в упоенье силы начинающими приближаться к скоту, — да! он это помнит ij свое суждение выскажет всегда, чего бы это ему ни стоило. И как в языке Ляо Чжая собрано все культурное богатство китайского языка, так и в содержании его повестей собрано все богатство человеческого духа, волнуемого страстью, гневом, завистью и вообще тем, что всегда его тревожило, — и все это богатство духа вьется вихрем в душе вечно юного китайского студента, стремящегося, конечно, поскорее уйти на трон правителя, но до этих пор носящего в себе незыблемо живые силы, сопротивляющиеся окружающей пошлости темных людей.
Кружа таким образом своей мыслью около своей неудачи и создавая свой идеал в размахе страстей жизни, бедный студент сумел, однако, высказаться положительно и вызвал к себе отношение, далеко превышающее лавры жалостливого рассказчика. Исповеданные им конфуцианские заветы права и справедливости возбудили внимание к его личности, и, таким образом, личность и талант сплелись в одну победную ветвь над головой Ляо Чжая. И настолько умел он захватить людей своей идейностью, что один император, ярый поклонник его таланта, хотел даже поставить табличку с его именем в храме Конфуция, чтобы таким образом сопричислить его к сонму учеников бессмертного мудреца. Однако это было сочтено уже непомерным восхвалением, и дело провалилось.
Лисьи чары: Предисловие переводчика
17
Содержание повестей, как уже было указано, все время вращается в кругу «и» — «причудливого, сверхъестественного, странного». Говорят, книга сначала была названа так: «Рассказы о бесах и лисицах» («Гуй ху чжуань»). Действительно, все рассказы Ляо Чжая занимаются исключительно сношением видимого мира с невидимым при посредстве бесов, оборотней, лисиц, сновидений и т. д. Злые бесы и неумиренные озлобленные души несчастных людей мучают оставшихся в живых. Добрые духи посылают людям счастье. Блаженные и бессмертные являются в этот мир, чтобы показать его ничтожество. Лисицы-женщины пьют сок обольщенных мужчин и перерождаются в бессмертных. Их мужчины посланы в мир, чтобы насмеяться над глупцом и почтить ученого умника. Кудесники, волхвы, прорицатели, фокусники являются сюда, чтобы, устроив мираж, показать новые стороны нашей жизни. Горе злому грешнику в подземном царстве! Сколько нужно сложных случайностей и совпадений, чтобы извлечь его из когтей злых бесов! А главное — судьба! Да, судьба — вот общий закон, в котором тонет все и тонут все: и бесы, и лисицы, и всякие люди. Судьба отпускает человеку лишь некоторую долю счастья, и как ни развивай ее, дальше .положенного предела не разовьешь. Фатум бедного человека есть абсолютное божество. Таков крик исстрадавшейся души автора, звучащий в его «книге сиротливой досады», как выражаются его критики и почитатели.
Как же случилось, что все эти химерические превращения и вмешательства в человеческую жизнь, все эти туманные, мутные речи, «о которых не говорил Конфуций», не говорят и все классики, — как случилось, что Пу Сун-лин избрал именно их для своих повестей, — и не только случайно выбрал, но — нет — собирал их заботливо всю свою жизнь? Как это совместить с его конфуцианством?
Он сам об этом подробно говорит в предисловии к своей книге, указывая нам прежде всего, что он в данном случае не пионер: и до него люди такой высокой литературной славы, как Цюй Юань и Чжуан-цзы (IV в. до н. э.), выступали поэтами причудливых химер. После них можно также назвать ряд имен (например, знаменитого поэта XI в. Су Дун-по), писавших и любивших все то, что удаляется от земной обыденности. Таким образом, под защитой всех этих славных имен Пу не боится нареканий. Однако главное, конечно, не в защите себя от нападок, а в собственном волевом стремлении, которое автор объясняет врожденной склонностью к чудесному и фатальными совпадениями его жизни. Он молчит здесь о своей неудаче в этом земном мире, которая, конечно, легла в основу его исповедания фатума. Однако из предыдущего ясно, что Пу в своей книге выступает в ряду своих предшественников с жалобой на человеческую несправедливость. Эта тема всюду и везде, как и в Китае, вечна, и, следовательно, мы отлично понимаем автора и не удивляемся его двойственности, без которой, между прочим, он не имел бы той литературной славы, которая осеняла его в течение этих столетий.
Литературный перевод этих повестей, сделанный с оригинала, появляется на русском языке впервые. Все, что появлялось доселе, было или учебным переводом с примечаниями для руководства начинающих китаеведов, или же переводом с иностранных переводов. Это обязывает переводчика предложить вниманию читателя несколько соображений, которые могут им, если он того пожелает, отчасти руководить. k
Переводчик просил бы, прежде всего, не удивляться всему тому, что не совпадает с привычным чтением. Ведь перевод на китайский язык наших произведений, например поэм Жуковского, сна Татьяны из «Евгения Онегина», святочных рассказов и т. д., поверг бы китайца точно так же в крайнее удивление и вызвал бы недоуменный вопрос: где же тут литература, что интересного в этой диковинной чепухе, шокирующей литературный вкус читателя? Опасно — должен предостеречь переводчик — будучи простым обывателем, мнить себя абсолютным судьей чужеземного творчества.
' Выпускаемая книжка, конечно, фактически обращается к любому человеку, умеющему читать, но достоинство ее обращено только к тем, кто любит новое;
12 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
кто всей душой стремится в новый мир человеческих чувств, переживаний, образов и слов; кто знает цену новому знакомству, новому проникновению в новые тайны человеческой души. Такому читателю, наоборот, показалось бы чрезвычайно странным и неприятным, если бы он в переводах с китайского увидел бы только то, что давно уже знал из своего опыта с чтением русской литературы.
Далее, переводчик просит не забывать, что дело происходит в XVII веке, в Китае, еще совершенно не затронутом европейской цивилизацией и, следовательно, молчащем во всех тех областях, которые в то время требовали от мирового писателя отзыва и ответа.
Затем, хорошо было бы, если бы читатель, натолкнувшись в переводе этих рассказов на шокирующие чувство благопристойности места, взглянул на них так же, как глядят на светящийся предмет близорукие, то есть через некоторые очки, восстанавливающие нормальное зрение и более не позволяющие видеть вместо светящейся точки радужное пятно. Читатель этого типа легко поймет, что фактическая непристойность, изображенная Ляо Чжаем в двух-трех словах, отнюдь не рассчитана на такое внимание, каким окружены соответствующие места у Ги де Мопассана, Золя, не говоря уже о нашей литературе начала XX века, Арцыбашеве и других. Переводчику хотелось бы предупредить обычное лицемерие, а тем более ханжество читателя, не умеющего относиться к литературной вещи с должным чувством пропорции ее частей и форм.
Наконец, как выяснено уже на предыдущих страницах, перевод с китайского языка, располагающего двойственностью своего проявления в литературе и в разговоре, на русский язык, который этой двойственности почти не имеет — во всяком случае, ее не любит, — такой перевод не может воссоздать оригинала во всей его красе. Протянуть от своих слов к их родникам те же нити, что протягивает гениальный китаец, устроить читателю тот же литературный пир, что блещет и волнует в рассказах Ляо Чжая, — это значило бы стать Ляо Чжаем на русской почве. Переводчик есть только переводчик. Ему доступны фразы, слова, иногда образы, но переводчик Байрона не Байрон, переводчик Пушкина не Пушкин, и, значит, переводчик Ляо Чжая не Ляо Чжай. Если ему удалось найти в себе проникновенное слияние двух разных миров — китайского и русского, если он сумел достойным образом передать содержание повестей на русскую литературную речь, легко читаемую и действительно отражающую подлинный текст, не делая уступок в угоду понятливости читателя, то последний вместе с переводчиком может быть только доволен.
В. Алексеев
ЛИСЬЕ ЦАРСТВО Из рассказов Ляо Чжая1
повестях Ляо Чжая трактуется фантастика лисьего оборотня. Отвечая на 15^ данное ей фатумом предопределение в отношении как к собственному совершенству и превращению в святого небожителя, так и к судьбе, доле счастья, назначаемому, данному человеку, лиса является к нему, и для смертного начинается совершенно новая жизнь, построенная на незаслуженном, несбыточном, непонятном вмешательстве в его скромную судьбу, — новая жизнь, новое, подлинное счастье.
Лиса является к нему, чтобы соединить свою судьбу с его судьбой. Повинуясь общему неотвратимому, верховному року, она хочет, чтобы человек быстро
1 Вступительная статья к переводам четырех новелл: 1) Смешливая .Ин-нин, 2) Четвертая Ху, 3) Лис из Вэйшуя, 4) Лиса наказывает за блуд. — Восток. 1922. Кн. 1. С. 15—38. (Примеч. составителя.)
Лисьи чары-. Предисловие переводчика
19
усвоил себе ее масштаб и слился с ней, не чураясь ее, не хитря перед ней, не боясь ее, а веря ей, как он верит любимым живым существам. Но обыватель, напуганный рассказами о страшной силе лисы, хотя жадно пьет ее обаяние, но тут же старается от нее отделаться. «Пожил — и полно!» — Думает он, но... не она.
И вот в ответ на тайную борьбу с ней путем талисманных письмен и всяческих заклинаний, она объявляет человеку месть, изводя его до крайности и могилы. Бороться с лисой может только человек, владеющий тайной рока, или герой, не виляющий перед чарами жизни, способный противостоять кому и чему угодно. Если же с нею борется обыватель, то к чьей бы сверхчеловеческой помощи он ни прибегал, из этого ничего не выйдет, и он будет первым же щелчком отброшен в пропасть.
И все же, несмотря на все предупреждения против лисы, ее чарам подвержен всякий. Она — обворожительная женщина «без пары в свете», и даже мужчина, олицетворение лучшего ума в высшей культурности. Сверхъестественный роман — вот во что выливается повесть о лисе. Понятно, почему эти повести Ляо Чжая стяжали себе в Китае бессмертную славу. Ведь в них затронуты и исповеданы самые головокружительные мечты о человеческом счастье!
Однако и помимо этого в повестях есть особенности, украшающие их до полного литературного триумфа.
И прежде всего чары лисы распространяются на китайского «студента», то есть интеллигентного начетчика былого времени. Жизнь его сложней простой жизни полуживотных масс, так что и роман может быть развит со всей доступной автору красочностью палитры. А она очень ярка: на ней депозит всей сложной китайской культуры. Химеры интеллигенции, как известно, раскрашиваются свободнее и сочнее.
Другое дело — достоинство повестей Ляо Чжая, заключающееся в их ультралитературном способе изложения, а именно в особом, так сказать двойном языке, состоящем из слов, не существующих в разговорном языке, слышимом и понятном всем. Так, например, в китайской фразе, взятой из одной повести Ляо Чжая, неграмотному мужику полуграмотный монах говорит следующее: «У вас, сударь, полная телега груш: целые сотни! А я, старик, прошу у вас всего-навсего одну. Вам, барин, от этого ущерба большого ведь не будет! К чему же сердиться?» Из 21 слова, выражающего эту фразу, только четыре участвовали в разговорном языке этого времени: один, телега, сто, большой. Остальные были неслышимыми архаизмами. Если эту фразу представить в пропорциональном составе русских слов и если архаизмы китайской фразы заместить, например, крайними варваризмами фразы русской, то отнюдь не гиперболически эта фраза может быть представлена, например, в следующем виде: «Целая телега в квантитете сотен пьес. Старый lazzaroni уникомом демандует из оных лишь одну. Майоратному магнату, a propos de tout cela, нуль большого детримента. Per que ирритация?»
Но и в этом странном виде фраза воспринимается на слух, и вообще русский язык — как и любой европейский — бессилен выразить самую основную красоту повестей, а именно их торжество над языком жизни при рассказе о самой жизни, некий внечеловеческий фокус жизни, преломляющий действительность, с нею не соприкасаясь.
В. А.
СМЕШЛИВАЯ ИН-НИН'
к Ь ан Цзы-фу из Лодяня1 2 рано лишился отца. Обладая недюжинными спо-собностями, он уже четырнадцати лет «вошел во дворец полукруглого бассейна»3. Мать чрезвычайно его любила и берегла, не позволяя ему без дела гулять за селом, по безлюдным местам. Сосватала ему невесту из семьи Сяо, но та еще до брака скоропостижно умерла, и, как говорит поэт, дело «о поиске своей жар-птицы» не вышло.
Как-то, пятнадцатого числа первой луны4, к Вану зашел его двоюродный брат, студент5 У, и увлек его за собой посмотреть на праздник. Только что вышли они за село, как прибежал слуга и позвал У домой. Ван, видя, как «девы гуляют, словно облака»6, в возбужденном упоении пошел себе гулять один.
Появилась какая-то барышня, держась за служанку и теребя ветку цветущей дикой сливы. Лицо такой красоты, что в мире совсем не бывает. Студент уставился в нее недвижными глазами и совершенно позабыл о том, как
1 Переводчик оговаривает, что названия рассказов передаются им в несколько распространенном, но отнюдь не измененном виде, ибо большинство рассказов Ляо Чжая названы собственным именем главного действующего лица. (Примеч. составителя'. Первые страницы текста местами переработаны В. М. Алексеевым ритмически.)
2 Уезд Лодянь находится в округе Цзюйчжоу провинции Шаньдун в Восточном Китае. Шаньдун — родина Пу Сун-лина, здесь и происходят почти все события его рассказов.
3 «Вошел во дворец полукруглого бассейна» — то есть выдержал экзамен на первую ученую степень и вступил в списки учеников уезДйого училища конфуцианцев, имевшего при храме Конфуция, в котором происходили экзамены, особой формы бассейн, требуемый древним уставом [1].
Отбор государственных людей производился в Китае, начиная со II в. до н. э. и вплоть до 1905 г., на основании особых литературных испытаний, долженствующих свидетельствовать о степени проникновения молодого человека в конфуцианское исповедание китайской культуры. Эти экзамены были троякими, в порядке их постепенности, начиная от кандидата первой ступени и кончая «поступающим на службу», экзаменовавшимся в столице. Кандидат, ищущий высшей степени, обязан был, таким образом, путешествовать из своей провинции в столицу, что далеко не для всех было достижимо. После трех экзаменов государь созывал новых кандидатов к себе во дворец и предлагал им письменные вопросы по разным статьям, главным образом — как то вообще лежало в основе всего экзаменационного делопроизводства — по государственному управлению. Прошедшие на этом экзамене получали или, вернее, должны были получить высшие должности [2].
4 Пятнадцатое число первой луны — праздник фонарей. Совпадает со второй половиной февраля нашего стиля.
5 Студент — здесь и далее: вообще в значении молодого ученого, книжника (сю-цай, шэн). В то время, когда жил Пу Сун-лин, китайский ученый был наследником и носителем только своей, китайской культуры — главным образом литературной. Его образование с малых лет начиналось отнюдь не с детских текстов, а сразу с учения Конфуция и всего, что к нему примыкает, то есть конфуцианских канонов, которые надлежало выучить наизусть и понимать в согласии с суровой традицией. Затем молодой человек приступал к чтению историков, философов и главным образом к чтению литературных образцов — классиков. Целью его было выработать образцовый литературный стиль и навыки, дабы проявить себя достойным образом в сочинении на государственном экзамене. Подобное образование занимало 20, а то и больше лет [3].
6 «Девы гуляют, словно облака» — стих из древней классической книги од, гимнов и песен — «Ши цзина». Ляо Чжай, как первоклассный стилист, пользуется литературным наследием старины, приобщая его к течению своего ритмического рассказа [4].
Лисьи чары; Смешливая Ин-нин 21
это неприлично и зазорно. Барышня прошла несколько шагов и говорит, обратясь к служанке:
— А у этого парня глаза, словно у разбойника, так и горят.
А лицо полно смеха, хоть в горсть собирай. Обронила цветок на землю, а сама удалилась, смеясь и болтая. Студент подобрал цветок, грустно-грустно задумался... Вся душа его замерла, куда-то исчезла. В сильном унынии вернулся он домой, спрятал цветок под подушку, поник головой и уснул. После этого он перестал говорить и даже есть, чем сильно встревожил мать, которая позвала монахов, отслужила молебен с заклятиями от наваждения, но больному стало еще хуже — у него кости заострились, кожа обтянулась. Пришел врач, осмотрел, пощупал пульс, дал лекарство, вызвал пот... Больной был не в себе, в забытьи, словно помешанный. Мать ласково спрашивала его, что с ним; Ван молчал, не отвечая ей.
А тут как раз подвернулся У. По секрету мать наказала ему допытаться у больного, в чем дело. У подошел к постели; при виде его у Вана покатились слезы. У тут же стал уговаривать его, помаленьку допытываться, и тогда Ван сказал ему все начистоту: просил дать совет, как и что делать... У засмеялся:
— Какой же ты, братец, опять же чудак! Разве трудно сделать то, что тебе надо? Я просто возьму на себя расспросить о ней да поискать — ведь раз она шла пешком по полю, то уж наверное не из старого знатного дома, и если она еще не помолвлена, то дело твое обязательно сладится! Если же нет, то дадим кому надо круглую сумму, и тогда уж наверное согласятся. Ты только как следует поправляйся, а дело это уж я беру на себя.
Услыша такие слова, Ван невольно улыбнулся и повеселел.
У вышел от больного, рассказал все это матери и стал, что называется, «искать вещи по приметам»: где живет девица. Но как он ни расспрашивал, как ни допытывался везде, где мог, никаких следов не находил. Мать сильно забеспокоилась, не зная, что же теперь-то делать. А с тех пор, как ушел У, лицо больного вдруг прояснилось, и он даже начал понемногу принимать пищу. Так прошло несколько дней. У снова пришел, и студент спросил, что тот наконец придумал. У стал врать.
— Нашел! — сказал он. — Готово! Я-то думаю, кто такая и чья, а оказывается: дочь моей тетки и твоя троюродная сестра. Теперь мы еще чуть-чуть повременим свататься: ведь родственникам неудобно вступать в брак, хотя, знаешь, по правде говоря, всегда это налаживается.
Студент так обрадовался, что даже брови поднялись, что называется, «во весь лоб», и спросил, где же она живет.
— Там, — сочинял У, — в юго-западных горах, отсюда верстах этак в пятнадцати.
Ван еще и еще раз велел похлопотать. С решительным и смелым видом У взял все наСебя. С этих пор студент с каждым днем стал приближаться к окончательному выздоровлению. Посмотрел он под подушку: цветок хотя и засох, но все еще не опадал, — и вот, весь уйдя в воспоминания, он держал его в руке и любовался, словно видя самое девушку.‘Затем, дивясь, почему У не приходит, загнул, что называется, ему записку1, приглашая зайти. Но У под разными предлогами не приходил. Тогда Ван разозлился, разволновался, потерял настроение. Мать, боясь, как бы он снова не захворал, стала спешно искать ему невесту, потихоньку заговаривая с ним о женитьбе, но Ван всякий раз отрицательно мотал головой, не желая слушать. Он со дня на день поджидал У, а от того по-прежнему не было никаких вестей. Ван, тоскуя и доса
1 Загнул записку — послал приглашение, сложив его в виде письма [5].
22
Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
дуя, подумал наконец, что каких-нибудь пятнадцать верст вовсе уже не такая даль, чтобы стоило из-за этого зависеть, как говорится, чуть ли не от дыхания другого человека. Взял нежно цветок сливы в рукав и, набравшись духу, пошел сам искать девушку. А дома никто об этом и не знал. Нерешительно шагая и в полном одиночестве — спросить дорогу было не у кого, — он направился к южным горам. Пройдя около пятнадцати верст, он очутился среди гор, обступивших его в полном беспорядке со всех сторон. Было пустынно, все в сине-зеленых тонах, и тело наполнилось бодростью. И тихо, тихо — никого. Видны были только, как сказано кем-то, птичьи дороги в горах.
Взглянул он в глубь ущелья — и видит, что где-то средь чащ и цветочных полян как будто притаилась деревушка. Сошел с горы, направился в деревню. Видит, домов хоть немного и все они крыты соломой, но вид у них очень нарядный и милый. У входа в один дом, что к северу, растут зеленые ивы, а за забором видны персики и абрикосы, еще в полном цвету и вперемежку с высоким и стройным бамбуком; в листве порхают и щебечут вольные птицы. Ван подумал, что это, пожалуй, сад и дом какого-нибудь ученого, и не посмел ни с того ни с сего войти, но, оглянувшись вокруг и высмотрев против дома большой и гладкий камень, уселся на него и решил на нем отдохнуть. Вдруг слышит, как за забором девушка протяжно зовет какую-то Сяо-жун кокетливо-нежным голосом- Только что он прислушался, как девушка прошла из восточной части в западную1 с цветком абрикоса в руках, наклонилась и стала закалывать шпильку. Увидя студента, остановилась и, еле сдерживая смех, вернулась обратно. Ван пристально всмотрелся: так и есть, что она — та самая, которую он встретил на празднике, (^ердце его забилось бешеною радостью, но как войти, под каким предлогом? Хотел было назвать тетку, но, не будучи знаком с нею, побоялся ошибиться. Спросить некого. И вот он, то сидя, то лежа, то гуляя взад и вперед с утра и до захода солнца, просмотрел все глаза, даже забыл о голоде. Лишь от времени до времени он видел, как девушка, выставив половину лица, приходила посмотреть на него и делала вид, что удивляется, почему он не уходит. Наконец вышла старуха, опираясь на палку, и обратилась к студенту с вопросом:
— Откуда вы, господин? Мне говорят, что вы пришли с утра и сидите здесь до сих пор. Что вы хотите делать? И разве ж вы не голодны?
Ван быстро вскочил на ноги и, приветствуя старуху, отвечал:
— Хочу повидать своих родственников.
Старуха была глуха; она растерянно сказала:
— Не слышу!
Ван повторил громче. Тогда старуха спросила:
— А как фамилия ваших почтенных родственников?
Студент ответить не мог. Старуха засмеялась.
— Как странно, — сказала она, — даже фамилии не знаете: каких же родственников можно разыскать, не зная их имени? Гляжу я на вас и вижу, что вы ученый дурень. Идемте-ка лучше за мной. Я дам вам поесть. Дома у меня найдется для вас и небольшая постель. Проспитесь, а утром отправляйтесь себе домой, узнайте наконец фамилию ваших родственников и приходите опять искать: ничего, не опоздаете!
1 Из восточной части в западную. — Китайцы не любят обозначений при посредстве правой и левой руки, но точно ориентируются по странам света. Европейцу странно встречать в китайском стихотворении такие выражения: «Надпись к востоку от кресла», «Живу беспечно в северном подворье» — и т. п. Еще страннее фразы разговорного языка: «Эй, слепой, к востоку иди, слышишь!», «Прибей-ка гвоздь севернее» — и т. д. [6].
Лисьи чары: Смешливая Ин-нин
23
Ван только теперь почувствовал голод и в надежде поесть, а главное, в сознании, что это приближает его к красавице, сильно обрадовался и пошел в дом вслед за старухой. Видит: во дворе дорога устлана ровным белым камнем, и красные цветы сжимают ее с обеих сторон, лепесток за лепестком падая на ступени. Прошли к западу, открыли еще ворота1 — весь двор усажен цветами, повсюду парники, куртины. Старуха ввела гостя в дом. Белые стены сверкали, как зеркала. В окна влезали, словно чего ища, ветви дикой яблони. Циновки, столы, сиденья — все блистало, сверкало чистотой. Только что Ван уселся, как кто-то стал на него украдкой поглядывать в окно. Старуха крикнула:
— Сяо-жун, скорее готовь обед!
Служанка за стеной издала ответный крик. Ван сидел и подробно рассказывал, кто кому и как приходится1 2. Старуха спрашивает его:
— Вашему деду по матери не была ли фамилия У?
-Да!
Старуха изумилась и промолвила:
— Да вы ведь мой племянник! Ваша мать — моя сестра. Сколько лет уже, как мы друг о друге ничего не знаем! Это потому что мы бедны, да и в доме нет подростка-мальчика... А ты, племянник, вот уже какой вырос, я и не признала тебя!
— Да я к вам ведь и шел, тетя, — сказал студент, — но, знаете, второпях забыл вашу фамилию.
— Твоей старухе фамилия Цинь. У меня детей нет. Есть, правда, нежное существо, да и то не от меня, а от другой. Ее мать вышла снова замуж, а ее оставила мне на воспитание. Она очень неглупа, но не совсем-то воспитанна: только и знает, что беззаботно веселится. Вот сейчас я пошлю за ней, пусть придет тебя приветствовать.
Через некоторое время прислуга изготовила и внесла пищу: оказались цыплята, в горсточку величиной. Старуха угощала студента. Когда кончили и прислуга пришла убрать посуду, старуха сказала ей:
— Позови сюда барышню Ин.
Прислуга вышла. Прошло довольно много времени. Ван слышит, что за дверью кто-то тихо смеется. Старуха говорит:
— Ин-нин, здесь сын твоей тетки.
За дверями не прекращались взрывы смеха. Служанка втолкнула барышню в комнату, и та, зажав рот, безостановочно смеялась. Старуха посмотрела на нее сердито.
— Здесь гость! Что за манера смеяться, захлебываясь, хи-хи-хи да ха-ха-ха?
Девушка стояла, сдерживая смех. Студент сделал приветствие. Старуха представила его:
— Это господин Ван, сын твоей тетки. Одной семьи, а друг друга не знаем! Не смешно ли?
Студент спросил, сколько сестрице лет. Старуха не разобрала. Студент повторил, а девушка так и смеялась вовсю, не могла даже головы поднять и смотреть прямо. Старуха продолжала:
— Я сказала ведь, что она маловоспитанна: вот и видно. Уже шестнадцать лет, а глупенькая, словно младенец!
— Она моложе меня на год, — сказал студент.
1 Открыли еще ворота. — Китайский дом состоит из многих строений, наподобие нашего крестьянского, но разделен дворами [7].
2 Кто кому и как приходится. — Патриархальность китайской семьи требовала точно помнить всех бесчисленных родственников со стороны отца и со стороны матери [8].
24 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— А! Тебе, значит, семнадцать, — отвечала старуха. — Ты не родился ли в год гэн-у1 и не под «конем»1 2 ли ты?
Ван кивнул головой утвердительно. Тогда старуха опять спросила:
— Кто твоя жена?
— Нет у меня жены!
— Как? При таких способностях и при такой красоте в семнадцать лет человек еще не имеет жены! Смотри: у Ин-нин тоже нет своей семьи. Как вы прекрасно друг другу подходите! Жаль, что для брака есть запрет, касающийся близких родственников.
Студент молчал, уставив взоры на Ин-нин и не имея времени взглянуть на кого-нибудь другого. Служанка шепнула барышне:
— Глаза так и сверкают: разбойничий вид так-таки и не изменился!
Ин-нин громко рассмеялась и сказала служанке:
— Посмотри, не распустился ли голубой персик.
Быстро поднялась и, закрывая себе лицо рукавом, засеменила мелкими шажками к выходу. Дойдя до дверей, она смеялась уже без всякого удержу. Старуха тоже встала, велела служанке сделать для студента постель и сказала ему:
— Милый племянничек, тебе ведь нелегко было сюда прийти. Так ты оставался бы здесь на три-четыре дня, а мы потом не торопясь проводим тебя. Если тебе не нравится, скучно и пусто здесь у меня, то за домом есть садик, где ты можешь гулять и развлекаться. Есть и книги для чтения.
На следующий день студент пошел в сад за домом — маленький садик, этак в половину му, весь покрытый, точно ковром, нежною травой, так как цвет ивы устилал все его дорожки. В саду был павильон в три маленькие комнатки, весь закрытый цветущими деревьями. Ван тихо шагал, пробираясь сквозь цветы, и вдруг слышит чей-то свистящий с дерева смех. Поднял голову: оказывается, что сидит Ин-нин. Как только увидела студента, захохотала как сумасшедшая, чуть не свалилась с дерева. Студент крикнул:
— Не надо, упадешь!
Девушка стала спускаться с дерева, все время неудержимо смеясь, и действительно, уже почти спустившись наземь, сорвалась и упала. Смех прекратился. Студент, поддерживая ее, тайком пожал ей руку у кисти. Девушка опять стала смеяться, прислонясь к дереву, не в силах идти. Прошло довольно много времени, прежде чем прекратился ее смех. Студент дождался, когда она перестала хохотать, и тогда вынул из рукава цветок и показал ей. Ин-нин взяла цветок и сказала:
— Засох! К чему его беречь?
— Ты, сестрица, обронила его в праздник первой луны — вот я и берегу его.
— Какой же смысл беречь?
— Чтобы показать, что я тебя люблю, не забываю. С тех пор как я встретил тебя на празднике, все мысли мои остановились на тебе, и я захво-
1 Год гэн-у — год в циклическом летосчислении. Соответствие году нашего летосчисления установить нельзя. Китайцы обозначают свои годы при помощи десяти так называемых «небесных пней» и двенадцати «земных ветвей», сочетая их поочередно в двойные комбинации, что дает шестьдесят сочетаний, после которых цикл повторяется. Таким образом, по данному обозначению мы можем только тогда определить год точно, когда нам известны и другие данные [9].
2 Под «конем». — Система счисления лет по циклам, причем каждый год приурочен к одному из двенадцати животных: мыши, быку, тигру, зайцу, дракону, змее, коню, овце, обезьяне, петуху, собаке, свинье.
Лисьи чары: Смешливая Ин-нин
25
Студент крикнул: «Не надо, упадешь!»
26
Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
рал. Я уже приговорил себя к превращению, как говорят, в создание иного мира и не чаял увидеть твое лицо, твою красоту. Как счастлив я, что ты удостоила меня своей ласковой мягкостью и жалостью!
— Ну, это ведь настоящие пустяки! Раз пришел к родным, то разве нам чего-нибудь для тебя жаль? Когда будешь отправляться, надо будет позвать прислугу и велеть ей нарвать тебе из нашего сада огромный букет, нагрузить на тебя и проводить.
— Сестрица, ты глупенькая, что ли?
— Почему вдруг я стала глупа?
— Да ведь я не цветок люблю, а ту, которая этот цветок держала.
— Разве нужно еще говорить о чувстве к родственнице?
— Любовь, о которой говорю я, вовсе не любовь, что называется, «ползучей тыквы», естественно родственная, а любовь мужа к жене.
— А есть разница?
— Ночью быть на одной постели, спать на одной подушке — вот что.
Девушка, опустив голову, довольно долго думала и проговорила:
— Я не привыкла спать с незнакомыми людьми...
Не успела она это проговорить, как незаметно подошла прислуга, и студент, испугавшись, быстро убежал. Вскоре после этого собрались у старухи, которая спросила Ин-нин, где она была, на что та отвечала: я разговаривала с Ваном в саду.
Старуха ворчала:
— Обед давно уже готов. О чем там было так долго болтать?
— Да вот, братец хочет со мной вместе спать...
Не успела она это еще проговорить, как студент в ужасе стал ей делать страшные глаза. Девушка слегка улыбнулась и остановилась. К счастью, старуха не слыхала, а когда она начала подробно расспрашивать, студент сейчас же замял дело, говоря о чем-то другом. Затем он вполголоса стал упрекать девушку, а она ему на это:
— Значит, эти слова не следует говорить, так, что ли?
— Это говорится, — сказал ей студент, — за спиной у людей.
— Так это за спиной у посторонних людей. Как же можно говорить за спиной у мамы? Да ведь и спальня-то самое обыкновенное, житейское дело; почему о нем нельзя говорить?
Студент, досадуя на ее наивность, не находил способа вразумить ее.
Только что они кончили обедать, как из дому пришли за студентом и привели двух, так сказать, длинноухих господ1. Дело было так. Мать, поджидая его и не дождавшись, встревожилась и стала искать по всей деревне, но никаких следов и признаков сына не оказалось. Она пошла к У, тот вспомнил о своих словах и посоветовал идти искать сына в юго-западные горы. И вот люди, пройдя несколько сел, добрались сюда. Студент вышел за ворота, встретил пришедших, вернулся и сказал старухе, прося позволения отправиться домой вместе с девушкой. Старуха обрадовалась.
— Я хотела сама к вам пойти, — говорила она, '— и не только теперь, а давно уже, но по дряхлости своей не могу далеко ходить. Если можешь взять с собой сестру, чтобы представить ее тетке, то отлично — бери.
Позвали Ин-нин. Та пришла смеясь.
— Что за радость у тебя, что смеешься? — ворчала старуха. — Как начнет смеяться, так и не унять. А ведь если б не смеялась, наверное, была бы прямо-таки совершенством.
1 Длинноухие господа — то есть, попросту говоря, ослы.
Лисьи чары: Смешливая Ин-нин
27
Посмотрела на нее сердито и продолжала:
— Твой старший брат хочет идти с тобой. Изволь сейчас же собраться и сложить свои вещи.
Затем накормила, напоила пришедших за Ваном людей и, провожая их обоих, наказывала девушке:
— У твоей тетки земли и добра вполне достаточно, так что лишнего человека она прокормить может. К ним придешь, так и не возвращайся. Поучись немного грамоте и приличию, хорошенько служи старухе тетке. Пусть она даст себе труд подыскать тебе хорошую пару.
Молодые люди отправились, дошли до границы гор, обернулись, и им казалось, что старуха, стоя у ворот, все еще смотрит на север, вослед им.
Когда прибыли домой, мать студента, увидя красавицу, с удивлением спросила, кто это. Студент сказал, что это дочь тетки.
— Как? — удивилась мать. — Ведь то, что тебе говорил У, был вздор. У меня нет сестер. Как же ты можешь быть племянником?
Спросили девицу; та отвечала:
— Я не от этой матери. Мой отец был по фамилии Цинь. Когда он умер, я была еще в пеленках и потому не помню его.
— Это правда, — согласилась мать, — у меня была сестра замужем за неким Цинем, но умерла она уже очень давно; как же она может еще существовать?
Тут она стала внимательно расспрашивать о приметах сестры — ее лице, родинках и прочем. Все оказалось в полном соответствии. И мать опять с изумлением повторяла:
— Да, конечно, правильно. И все-таки, она давным-давно умерла... Как может быть, что она еще жива?
Пока они недоумевали и рассуждали, пришел У. Девица убежала в дом. У расспросил обо всем и, узнав, долго молчал в полном недоумении, потом вдруг спросил:
— А что, эту девицу не зовут ли Ин-нин?
— Да, да, — сказал студент.
У стал громко выражать свое крайнее изумление. Когда его спросили, откуда он знает ее имя, то он рассказал следующее:
— Когда умерла тетка Цинь, ее муж жил вдовцом и подвергался наваждению лисы, от которого захворал сухоткой и умер. Лиса же родила девочку по имени Ин-нин. Она лежала в пеленках на кровати, и все домашние ее видели. Когда Цинь умер, то лиса все еще от времени до времени приходила. Впоследствии достали талисманные письмена Небесного Учителя1 и расклеили по стенам. Тогда лиса ушла, забрав с собой и дочь. Это уж не она ли самая?
Стали снова удивляться, догадываться, а из дому только и слышно было что захлебывающийся смех Ин-нин. Мать сказала:
— Эта девица все-таки преглупое созданье.
У просил разрешения повидать ее лично. Мать ввела его в дом, где дева захлебывалась густым смехом, не обращая на них внимания. Мать велела ей выйти, и тогда она, напрягая все усилия, постаралась сдержать смех, повернулась к стене и все-таки долго не выходила. Потом, только что вышла и еле-еле раскланялась, как быстро повернулась и ушла обратно в комнаты, где
1 Талисманные письмена Небесного Учителя. — Небесный Учитель — Чжан Тянь-ши. «Небесною силой учитель» — один из его титулов, обычное его название — Дух Восточной вершины (Тайшань), по месту пребывания в Шаньдуне. Этот архимаг — высший начальник над мелкими демонами, наваждающими людей. Его письмена, листовки с печатями почитались действительными против всякого лиха [10].
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
2а
опять засмеялась раскатистым, безудержным смехом. И все женщины, что были в доме, глядя на нее, открывали рты и тоже смеялись. У попросил разрешения пойти и посмотреть на лисьи чудеса, став для этого сватом. Когда он пришел на то место, где должна была находиться деревня, то никаких домов не нашел: были только горные цветы, и те уже опадали. Он вспомнил, где была схоронена его тетка, и ему показалось, что это как будто неподалеку отсюда, но могильный холм зарос, сровнялся с землей, и никаких сил не было его распознать. Поехал в досаде — с тем и вернулся. Мать Вана, подозревая, что Ин-нин — бес1, вошла к ней и рассказала, что слышала от У. Девица нисколько не изумилась. Даже когда мать пожалела, что она теперь бездомная, она не выказала никакого горя, а только хихикала. Все терялись и ничего не могли понять. Мать велела ей спать с младшей дочерью. И вот она рано утром стала приходить к матери здороваться и спрашивать, хорошо ли та почивала. Ее рукоделия были совершенно исключительны по работе, удивительно ловки и тонки. Только и было в ней странного, что она любила неугомонно смеяться: несмотря на запрещения, она, видимо, не имела сил сдерживать себя. Однако смеялась она грациозно. Бывало, бешено захохочет, а лица ее это не портит. Все ее очень полюбили, а соседки — и девицы и замужние — наперебой старались ей угодить и понравиться.
Вот мать Вана выбрала счастливый день1 2 и уже готова была сочетать молодых, но еще боялась, что все-таки это бесовское отродье. Как-то раз она незаметно стала рассматривать Ин-нин против солнца — оказалось, что в ее теле и ее тени не было ничего особенного. Когда настал избранный день, она велела ей одеться в самое красивое платье и исполнить церемонии, требуемые от молодой жены, но девушка покатывалась со смеху и не могла делать никаких обрядовых движений. Пришлось прекратить церемонию. Студент стал бояться, как бы она, по своей глупости, не разболтала про тайные дела их спальни, но она оказалась тут весьма серьезной и хранила секреты, не проронив ни слова. Бывало, мать рассердится, но стоит только молодой засмеяться, как гнев исчезнет. Если случалось, что служанка в чем-либо провинится, то, боясь розог и плетки, просила ее пойти поговорить со старухой. Затем приходила виноватая — и всегда бывала прощена.
Молодая любила цветы до безумия, разыскивая их повсюду, у родных и знакомых. Даже тайком тащила в ломбард золотые булавки, чтобы только купить еще каких-нибудь красивых цветов. И вот в течение нескольких месяцев крыльцо, ступени, заборы, даже ретирады оказались сплошь в цветах.
За домом росла роза мусян, у самой стены соседнего дома. Ин-нин часто влезала на дерево, рвала розы и, любуясь ими, закалывала их себе в волосы. Старуха, если видела это, всегда бранилась, но молодая не слушалась. Дот однажды соседский сын увидел ее, пристально уставился и совсем потерял голову. Ин-нин и не подумала убежать, сидела и смеялась. Тот решил, что ее мысли уже с ним, и еще более распалился. Она указала ему на место под стеной и, смеясь, слезла; тот понял, что она назначает ему место свидания. Страшно обрадовался и, как только стемнело, направился туда. Оказалось, что женщина уже там. Подошел к ней, схватил и начал блудить. И вдруг — в
1 Бес — гуй, это не бес в нашем понимании (хотя в рассказах фигурируют и такие '— злые бесы, черти), а скорее неупокоенная душа умершего, которая бродит по земле в невидимом или зримом виде, мстя за то, что ей не приносятся жертвы; эгуй — голодный дух [П].
2 Выбрала счастливый день — обряд очень сложного гадания, для которого имелась особая профессия специалистов. Без этого вообще не предпринималось ничего важного, тем более важнейшее дело брака [12].
Лисьи чары: Смешливая Ин-нин 29
скрытом месте он почувствовал словно укол шила, и боль проникла в самое сердце. Громко закричал и свалился наземь. Вгляделся хорошенько: это вовсе и не женщина, а сухое дерево, валяющееся у стены; а то, к чему он прижался, оказалось дырой дождевого желоба. Отец его, услышав крики, быстро прибежал и стал расспрашивать, но сын лишь стонал, ничего не отвечая, и только когда пришла жена, рассказал ей все, как было. Зажгли огонь, осветили дыру — смотрят: в ней сидит огромный скорпион, величиной с небольшого краба. Старик отломил кусок дерева, убил скорпиона, поднял сына и унес его на себе домой. В полночь сын умер. Старик подал на Вана жалобу, в которой разоблачил все дьявольские причуды и странности Ин-нин. Начальник уезда, относившийся всегда с уважением к талантам Вана, отлично знал его за солидного и степенного ученого; он решил, что сосед его оклеветал, и уже велел дать тому палок, но Ван упросил начальника освободить старика от наказания, и того отпустили домой.
Старуха сказал Ин-нин:
— Послушай, глупая, послушай, сумасшедшая! Ведь я давно уже знала, что в твоей безмерной веселости таится горе. Хорошо, что теперешний начальник — такой светлый ум и мы, слава богу, не попались в кашу, а вдруг, представь себе на его месте дурака: тот ведь непременно потащил бы нас, женщин, в свидетельницы, и тогда с каким лицом было бы сыну моему показаться к родным и в селе?
Ин-нин с серьзным видом поклялась, что больше не будет смеяться.
— Нет таких людей, — возразила старуха, — которые бы не смеялись... Только надо время знать.
Однако Ин-нин с этих пор уже больше совсем не смеялась, даже когда ее дразнили и вызывали. Тем не менее целый день ни на минуту не становилась грустной.
Однажды вечером, сидя с мужем, она вдруг заплакала; слезы так и закапали у нее из глаз. Тот удивился, а она, всхлипывая, говорила ему:
— Раньше я не сообщала тебе этого, боясь испугать, да и жила я с тобой еще слишком мало времени. Теперь же я вижу, что ты и твоя мать оба любите меня, даже слишком, и совершенно меня не чураетесь. Следовательно, сказать все напрямик, пожалуй, беды не будет. Я действительно лисьей породы. Перед тем как умереть, моя мать отдала меня матери-бесу, у которой я и жила более десяти лет. И вот теперь, когда у меня нет братьев и когда вся моя надежда только на тебя, я скажу, что моя мать осталась лежать в горах; над ней некому сжалиться, чтобы похоронить ее вместе с отцом моим; в могиле царят горе и досада. Если б ты не пожалел хлопот и затрат, то, может быть, велел бы нашим слугам покончить с этой обидой, и тогда все когда-либо воспитывавшие девочек не допустили бы более, чтобы их бросали и топили1.
Студент согласился, но выразил опасение, что могила затерялась в густых зарослях травы и отыскать ее будет трудно. Жена сказала ему, чтобы он не беспокоился. И вот в назначенный день муж с женой повезли гроб на могилу, которую Ин-нин быстро нашла среди путаных чащ и падей. Действительно, там оказался труп старухи, еще'с остатками кожи. С плачем и причитаниями положила она труп в гроб и повезла к могиле отца, где и погребла мать с ним вместе. В эту самую ночь студент видел во сне старуху-лису, которая пришла благодарить. Проснулся и рассказал сон жене, и та сказала, что
1 Девочек... бросали и топили — речь идет о тех случаях, когда, под давлением острой нужды топили новорожденных девочек как лишние рты, которые в дом ничего не приносят, а с выходом замуж становятся чужим достоянием [13].
20
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
она с лисой даже виделась этой самой ночью, но старуха не велела ей пугать мужа. Студент выразил досаду, зачем она не оставила старуху дома. Ин-нин сказала:
— Она ведь бес, а здесь много живых людей и царит земной дух. Разве можно ей тут долго жить?
Ван спросил про Сяо-жун.
— Она тоже лиса, — сказала жена, — и очень способная, понятливая. Моя мать-лиса оставила ее, чтобы смотреть за мной. Она, бывало, соберет плодов или еще чего и кормит меня; вот я ее и ценила, жила с ней душа в душу. Вчера я спросила мать о ней, — оказывается, она уже замужем.
После этого каждый год в тот день, когда едят холодное1, муж и жена шли на могилу Циней, кланялись и прибирали могилу.
Через год Ин-нин родила сына. Будучи грудным ребенком, он уже не боялся незнакомых людей, увидит кого — сейчас смеется: много, видно, было в нем материнского.
Послесловие рассказчика
Мы видели, как девушка заливалась глупым смехом, и казалось, не правда ли, что в ней нет ни сердца, ни души. Однако устроить у стены такую злую штуку кто мог бы умнее ее? Опять же, так любить и жалеть свою мать!.. Быть бесовской породы — и вдруг перестать смеяться, даже наоборот — заплакать... Да, наша Ин-нин — уж не отшельник ли, скрывшийся в смехе?
Я слышал, что в горах есть трава, называемая «смейся!». Кто ее понюхает, смеется так, что не может перестать. Вот этой бы травки да в наши спальни! Тогда поблекла бы слава знаменитых трав «радость супружеская» и «забвение неприятностей». А этот наш «цветок, понимающий слова»1 2 — хорош, конечно, но, право, досадно, что он вечно кокетничает.
ЧЕТВЕРТАЯ ХУ3
Студент Шан из округа Тайшань4 сидел один в своем строгом ученом кабинете5. На дворе была осенняя ночь — в высотах мерцала в Серебре Река6, на небе горела луна. Студент вышел гулять в тени цветов, весь в думе о далеком «нечто». Вдруг видит, как к нему перелезает через забор какая-то девушка, подходит, смеется и говорит:
— Магистр, что это вы так глубоко задумчив стали?
1 День, когда едят холодное — весенний праздник в третьем месяце по лунному календарю [14].
2 «Цветок, понимающий, слова» — белый лотос, символ знаменитой фаворитки танского императора Сюань-цзуна, Ян-гуйфэй [15].
3 Начало новеллы переработано В. М. Алексеевым (Примеч. составителя).
4 Округ Тайшань — в провинции Шаньдун на востоке Китая.
5 В своем... кабинете. — Студент учился обыкновенно дома, у особого учителя, в особом, отдельном от семьи помещении [3].
6 Мерцала в Серебре Река — Серебряная или Небесная Река, то есть Млечный Путь [16].
Лисьи чары: Четвертая Ху
31
Шан подошел к ней, посмотрел: красива лицом, словно бессмертная фея! В исступленной радости своей схватил ее, втащил к себе, до дна и высот в любовном бесчинстве дойдя.
Девица назвалась фамилией Ху, по имени Третья1 — Ху Сань-цзе. Студент спросил ее, где она живет, в котором доме, но она только смеялась, не отвечая, и он вопроса не повторил, а только твердил, что всегда будет ее любить.
И вот она начала его посещать, не оставляя пустым ни одного вечера.
Однажды ночью сидели они при свече под пологом, колени к коленям. Студент любовно смотрел на нее и глаз не спускал: зрачок и другой не вращались совсем. Она смеялась и спрашивала:
— Недвижно так уставиться в меня, наложницу свою, что это значит, мне скажи?
— Я гляжу на тебя, моя милая, — отвечал ей студент, — как на красный пион и персик лазурный. Хоть всю ночь прогляди — не насытишь себя.
Дева сказала:
— Я существо грубое, и, при всем этом, ты так благосклонно глаза в глаза на меня смотришь. Если бы ты увидел нашу Четвертую сестрицу, то просто не знаю, как бы ты сходил с ума.
Студент разволновался еще сильнее, совсем теряя голову, и говорил, что ему слишком досадно будет, если он не увидит хоть разок красоты лица ее сестры, стал на колени и умолял.
Через день она действительно пришла вместе с Четвертой сестрой. Лет этой девушке было только-только достаточно, чтобы уже сделать прическу1 2. Она была прекрасна, как лотос, что розовеет в свисающих каплях росы; как цветок абрикоса, увлажненный легким туманом. Кокетливо и грациозно, еле заметно улыбалась, и красота ее лица как будто выходила за пределы возможного. Студент пришел в неистовый восторг, ввел в дом сестер, усадил и стал смеяться и разговаривать с Третьей, а Четвертая в это время сидела молча и только, наклонив голову, перебирала свой вышитый пояс. Вскоре Третья встала и начала прощаться, сестра ее тоже готова была отправиться ей вослед, но студент увлек ее и, не отпуская, говорил Третьей:
— Милая, милая, будь добра, скажи ей хоть одно слово!
Та засмеялась и сказала:
— Ну и сумасшедший же! Смотри, как разъярился! Сестрица, останься тут немножко!
Четвертая молчала. Когда сестра ушла, то оба они сейчас же погрузились в самую полную любовную радость. Блаженство кончилось; студент про-
1 Девица назвалась... —Девочки в старом Китае, чаще всего назывались порядковыми числительными: Первая девочка, Вторая и т. д. с присоединением для посторонних фамилии — Чжан Первая, Ли Вторая и т. п. (Так же — в порядке их появления на свет — именовались в массах неграмотного населения и мальчики — Ван Пятый, Чжоу Третий.) Однако гетеры, актрисы, женщины-монахини, а также девушки, начитанные в литературе (редкость в старом Китае), всегда имели свое особое прозвание и имя — в противоположность тем, кому не полагалось выходить и быть известными за порогом своей патриархальной сатрапии [17].
Вообще, в Китае нет системы шаблонных собственных имен, принятой в христианских и мусульманских странах. Во всякой приблизительно грамотной семье мальчику дается имя оригинальное, редко повторяемое. Первое официальное имя дает тот, кто обучает его начальной грамоте, а друзья или домашние дают второе, которое находится обыкновенно в каком-либо контексте с первым. Фамилия ставится всегда впереди [18].
2 Лет девушке было... достаточно, чтобы уже сделать прическу.— то есть пятнадцать лет, когда, по древнему обычаю, девочке позволялось сделать прическу и продеть шпильки [19].
32
Пу Сун-лак. Странные истории из Кабинета Неудачника
тянул руку, положил на нее голову девушки и разом высказал ей все, что с ним в жизни было, ничего не утаив и все назвав. Она тоже заявила ему сама, что она лиса, но он так влюбленно приник к ее прелести, что и не подумал изумиться. Затем она сказала ему еще, что ее сестра страшно ядовита, что она уже убила троих, так что всякий, кто ею соблазнится, непременно погибнет.
— Счастье твое, — твердила она, — что я вся в твоей любви и не допущу, чтобы ты погиб, но с той нужно сейчас же покончить.
Студент испугался, стал просить ее дать средство и помощь.
— Хотя я и лиса, — сказала она ему в ответ, — но уже овладела настоящими действиями бессмертных людей. Мне нужно будет написать тебе полоску талисманных письмен, которую ты наклеишь на двери спальни, и этим ее отгонишь!
Сказав это, она села и написала талисман. Настало утро. Третья пришла, увидела талисман, попятилась и сказала:
— Ах ты, неблагодарная девчонка! Ты вскружила голову возлюбленному и не вспомнила даже о той, которая продела нитку в иглу! Вы оба предназначены друг другу — это верно... Я и не думаю сердиться. Но зачем непременно так поступать?
Сказала и сейчас же ушла. Прошло несколько дней. Четвертая куда-то отлучилась, назначив свиданье через день. Студент вышел на улицу поглядеть на народ. Под горой была дубовая роща. И вот из зарослей выходит молодая женщина, тоже чрезвычайно элегантной и тонкой наружности, подходит к нему близко и говорит:
— Магистр, зачем вам так легкомысленно увлекаться сестрами Ху? Они ведь вам не могут подарить ни гроша!
Затем вручила студенту целую связку монет и продолжала:
— Вот возьмите это и отправляйтесь домой. Купите хорошего вина, а я захвачу закусок и приду: вместе с вами проведем мы время превесело!
Студент сунул деньги в карман и сделал, что было велено. Вскоре женщина действительно пришла и положила на стол копченую курицу и соленую свинину, затем вынула нож и нарезала все это тоненькими ломтиками. И вот стали есть, запивая все это вином, остря, забавляясь и радуясь друг другу. Поев и выпив, погасили огонь, забрались на кровать и безумно заволновались в разнузданной любовности. Поднялись, когда уже совершенно рассвело. Только что женщина села на кровать и, спустив ноги, готовилась переменить ночные туфли, как вдруг послышались голоса. Не успела она прислушаться, как уже входили в полог — не кто иной, как сестры Ху! Женщина, завидев их, бросилась бежать, так и оставив башмаки на постели. Обе девы кричали ей вослед:
— Проклятая лиса! Как ты смела с человеком вместе спать?
Прогнали ее, вернулись, и Четвертая с раздражением стала упрекать студента за то, что он неисправим, причем сказала, что раз он сошелся со злодейкой лисой, то ей уже нельзя к нему подходить. Сказав все это, сердито повернулась и хотела уйти, но студент в страхе и ужасе бросился ей в ноги и нежными словами стал жалобно ее умолять. Третья, стоя тут же, уговаривала ее простить его. Тогда только гнев Четвертой стал понемногу проходить, и наконец они опять стали любовничать по-старому.
Однажды в дом заехал некий человек из Шэньси1, который рассказал, что он уже давно целыми днями ищет оборотней, но лишь сегодня настигает
1 Шэньси — губерния (провинция) на северо-западе Китая.
Лисьи чары: Четвертая Ху
33
Гость вынул две вазы, поставил на пол.
?. Зак. 3110
34
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
их. Отец нашего студента, внимая этим странным словам, расспросил незнакомца, откуда он, и тот стал рассказывать:
— Я в туманах и волнах день за днем плыву и еду по всему свету и в течение года восемь или девять месяцев провожу вне дома. Дело в том, что эти оборотни погубили моего меньшого брата, и я, узнав дома об этом, пришел в такое озлобление, что поклялся непременно разыскать их и уничтожить. Где я ни скитался, куда я ни метался, тысячи верст оставил за собой, а никаких следов и признаков не находил. Теперь они в вашем доме, и знаете, если их сейчас не уничтожить, то кому-то придется последовать за моим братом в могилу.
Как раз в это время студент лежал, прильнув к своей деве. Родители незаметно разузнали это и, слыша, что говорит заезжий гость, сильно испугались, зазвали его и предложили поворожить. Тот вынул две вазы, поставил на пол, долго писал талисманы1, бурчал заклинания — и вот с четырех сторон показались клубы черного тумана и один за другим полезли в вазы. Гость в восторге говорил:
— Ну, вся семейка тут!
Затем, обвязав отверстия ваз свиным пузырем, закрепил и запечатал крепко-накрепко. Отец студента, сильно обрадовавшись, усердно просил гостя остаться обедать. Студент, крайне опечаленный, подошел к вазам и стал прислушиваться. Четвертая Ху, сидя в вазе, сказала ему:
— Сложа руки смотреть и не помочь беде... Что за неблагодарное у тебя сердце!
Студент расчувствовался, ревностно бросился вскрывать вазы, но они были так крепко запечатаны, что открыть их не удалось. Тогда дева-лиса говорит:
— Не надо, не надо! Ты только возьми флажок на алтаре, поверни и брось, затем шилом пропори пузырь, я в эту дыру и выйду.
Студент так и сделал. И действительно, видно было, как из отверстия шелковинкой вытянулся белый пар, поднялся к небу и исчез. Гость, выйдя из комнаты, увидел, что флажок валяется лицом вниз на полу, страшно испугался и закричал:
— Удрала! Это, наверное, ваш сын наделал!
Потряс вазы, приник ухом и сказал:
— К счастью, ушла только одна из них! Но этой твари сдохнуть не положено, пусть ее, — можно простить!
Забрав вазы, распростился и ушел.
Прошло некоторое время. Как-то раз студент смотрел в поле за работниками, которые жали пшеницу, и вдруг издали увидел Четвертую Ху, которая сидела под деревом. Студент подбежал к ней, схватил за руки и стал участливо и ласково расспрашивать. Она говорила ему:
— С тех пор как мы расстались, уже десять раз сменились весна за весной, осень за осенью. Теперь «Великая Красная»1 2 уже готова, и, только думая, что ты меня еще не забыл, я пришла, чтобы тебя приветствовать.
1 Долго писал талисманы. — Талисманные графические заклинания, которым посвящена на китайском языке огромная литература, представляют собой прихотливо замаскированные иероглифы, а также звездные символы, решающие судьбу человека. Общая формула подобного заклинания: «Гром убивает (убей) бесов!» Иногда этой фразе предпосылается слово «Приказ», то есть: «У меня в руках есть приказ Высшего духа (Чжан Тянь-ши] об истреблении бесов, меня наваждающих» [20].
2 ^Великая Красная» уже готова — то есть готова даосская алхимическая пилюля бессмертия, и я могу стать блаженно бессмертной [21].
Лисьи чары: Лис выдает дочь замуж
35
Студент хотел взять ее к себе домой, но она сказала ему:
— Я не та, что была раньше: нельзя и сравнивать. Мне уже не полагается марать себя земною страстью. Впрочем, нам придется свидеться еще раз!
Проговорив это, она исчезла неизвестно куда.
Прошло еще двадцать с чем-то лет. Шан случайно сидел один и увидел, как откуда-то пришла Четвертая Ху. Он обрадо'вался и стал с ней говорить. Она сказала:
— Мое имя теперь уже в книге бессмертных, и мне, собственно говоря, не следовало бы вновь ступать по грешному миру, но, тронутая твоим чувством, я прошу позволения засвидетельствовать тебе свое уважение и сообщить, что наступает срок «разрыва струн лютни»1. Советую тебе поскорее распорядиться «последующими делами». Не горюй и не беспокойся: я переведу тебя в добрые духи, так что тебе беды не будет.
Простилась и ушла.
Шан действительно вскоре умер.
Он был родственником моего приятеля Ли Вэнь-юя, и я сам его видел как-то раз.
ЛИС ВЫДАЕТ ДОЧЬ ЗАМУЖ
W Jh инистр Инь из Личэна в молодости был беден, но обладал мужест-вом и находчивостью. В его городе был дом, принадлежавший одной ▼ ▼ \ старой и знатной семье и занимавший огромную площадь в несколько десятков му, причем здания с пристройками тянулись неразрывною линией. Однако там постоянно видели непонятные странности нечистой силы, поэтому дом был заброшен, никто в нем жить не хотел. Затем прошло много времени, в течение которого лопух и бурьян закрыли все пространство, так что даже среди белого дня туда никто не решался зайти.
Как-то раз Инь устроил с товарищами попойку, на которой один из них сказал:
— Вот если кто-нибудь сумеет провести там одну ночь — тому мы устроим в складчину пир.
Инь вскочил и закричал:
— Подумаешь, как трудно!
Взял с собой циновку и пошел к дому. Остальные проводили его до самых ворот; все шутили и говорили ему:
— Мы тебя пока тут подождем. Если что-нибудь тебе покажется, ты сейчас же закричи.
— Ладно, — сказал Инь, — если там будет бес или лиса, я захвачу вам что-нибудь в доказательство.
Сказал — и пошел в дом.
Войдя туда, он увидел высокий бурьян, закрывавший собой все тропы; лопухи и пырей выросли высотою с коноплю. В эту ночь луна была в первой четверти и светила мутно-желтым светом, но двери все-таки различить было
1 «Разрыв струн лютни* — смерть.
36
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
можно. Пробираясь ощупью сквозь несколько дверей, он наконец дошел до последнего, главного здания и взобрался наверх, на лунную площадку, которая привлекательно сияла и блистала чистотой. Тут он и решил остановиться.
Сначала он стал смотреть на запад, где еще светила луна, словно полоска в пасти гор. Посидел так довольно долго: ничего, решительно ничего странного. Он посмеялся про себя над вздорными слухами, постлал циновку, положил под голову камень и стал лежа смотреть на Ткачиху и Пастуха1, а когда эти звезды начали меркнуть, сознание его помутнело, и он уже отходил ко сну, как вдруг услышал в нижней части дома стук шагов, быстро подымавшихся наверх.
Инь притворился спящим, но наблюдал. Видит: пришла какая-то служанка с фонарем в виде лотоса в руках. Вдруг она его увидела и в испуге попятилась, говоря тому, кто шел за ней:
— Здесь живой человек!
Внизу спросили:
— Кто такой?
— Не знаю, — отвечала она.
Тут поднялся какой-то старик, подошел к циновке, внимательно посмотрел на спящего и сказал:
— Это министр Инь. Он сладко спит, пусть его — будем делать наше дело. Барин — человек без предрассудков, не закричит, если что странное увидит.
С этими словами старик и служанка вошли в комнаты.
Раскрылись все двери, и народу прибывало все больше и больше. Загорелись в доме огни — стало светло как днем-. Инь слегка поворочался, потом чихнул и кашлянул. Услыша, что он проснулся, старик вышел, стал на колени и сказал:
— Барин, моя дочка сегодня ночью выходит замуж. Нежданно-негаданно мы вдруг встречаем здесь вашу милость. Позвольте надеяться, что вы не будете нас осуждать слишком сурово.
Инь поднялся, потянулся, поправился и сказал:
— Я не знал, что сегодняшней ночью будет эта радостная церемония. Ужасно сконфужен, что мне нечем одарить молодых.
— Пусть только ваша милость, — отвечал старик, — соблаговолит подарить нас своим светлым посещением, и этого будет достаточно, чтобы отогнать от нас все зловещее. Мы будем очень счастливы. Если же ваша милость даст себе труд пожаловать к нам посидеть, то мы польщены этим будем чрезвычайно.
Инь с удовольствием согласился и пошел в комнаты. Видит: обстановка и сервировка блестящи. Выходит какая-то женщина, лет за сорок, и кланяется ему.
— Это, с вашего позволения, моя жена, — представил ее старик.
Инь ответил приветствием. Сейчас же послышались оглушительные звуки флейт, по лестнице бежали люди и кричали:
— Приехали!
Старик быстро выбежал встречать, а Инь остался стоять и тоже как бы ждал. Через несколько минут толпа слуг с фонарями, обтянутыми газом, ввела жениха, которому можно было дать лет семнадцать-восемнадцать. Наружность его была очень элегантна, манеры прелестны. Старик велел ему прежде всего сделать церемонию приветствия перед знатным гостем. Юноша обратил
1 Ткачиха и Пастух — созвездия. Фея Ткачиха, обладающая искусством ткать небесную одежду, седьмого числа седьмой луны переходит по мосту, сплетенному сороками, через Небесную Реку (Млечный Путь), чтобы свидеться со своим Пастухом [22].
Лисьи чары: Лис выдает дочь замуж 37
ся к Иню, а тот, играя роль как бы принимающего гостей, держал себя наполовину хозяином. Затем уже обменялись поклонами старик и юноша.
После этого уселись за стол. Через некоторое время стали собираться густыми толпами разряженные и разрумяненные женщины. Подавали вино и кушанья, жирные, отменные — от них шел туман. Яшмовые кубки и золотые чаши на столах так и сверкали.
Когда вино обошло гостей уже по нескольку раз, старик позвал слугу и велел пригласить невесту. Слуга ушел и долго не появлялся. Тогда старик встал и сам открыл полог невесты, торопя ее выйти; и вот ее вывели под руки несколько старух служанок. На невесте нежно звенели драгоценности, и запах сильных духов шел от нее во все стороны. Старик--велел ей обратиться к почетному месту, где сидел Инь, и поклониться. После этого она встала и уселась подле матери. Инь незаметно окинул ее взором. Нежно-синие краски головного убора сочетались с пышным нарядом феникса1, в котором сияли блестящие серьги. Лицо блистало красотой, в мире не встречаемой.
Теперь стали угощать вином в золотых чашах, каждая по нескольку бутылок. Иню пришло тут на мысль, что эту-то вещь и можно взять, в виде доказательства происходящего/ для предъявления приятелям, и он незаметно сунул чашу в рукав, затем притворился пьяным, склонился к столу, свалился и уснул, а все кричали:
— Барин пьян!
Вслед за тем Инь слышит, как жених собирается уезжать. Вдруг заиграла музыка, и все толпой бросились по лестнице вниз. Когда они ушли, хозяин стал убирать винные сосуды. Глядь — не хватает одной чаши. Искали, шарили — так и не нашли. Кто-то намекнул на лежащего гостя, но старик сердито запретил ему говорить, боясь, как бы Инь не услыхал. Затем все стихло и в комнатах и на дворе.
Инь встал. Было темно: ни свечи, ни фонаря. Но все было насыщено запахом духов и вина. Подождав, пока на востоке забелело, Инь не торопясь вышел, пощупывая в рукаве своем золотую чашу. Когда он пришел к воротам, то оказалось, что компания уже давно его поджидала. Ему выразили некоторое сомнение, говоря, что он, может быть, ночью вышел, а только утром снова вошел в дом, но Инь вытащил чашу и предъявил ее скептику. Зрители ахнули и стали расспрашивать. Инь рассказал, и все убедились, что такой вещи у бедного ученого не бывает, — убедились и поверили.
Впоследствии, когда Инь уже выдержал последние государственные экзамены1 2, он был как-то назначен в Фэйцю. Однажды его угощали у местных богачей Чжу. Хозяин велел вынуть большие чаши. Слуги долго не приходили. Наконец подошел мальчик-слуга и, прикрыв рот, о чем-то шепнул хозяину, и тот выразил гневное раздражение. Затем гостю поднесли золотую чашу с вином, приглашая выпить. Инь посмотрел и заметил, что по форме и по отделке эта чаша не отличается от той лисьей, что у него дома, и, в крайнем смущении, спросил, откуда она и кто ее делал. Хозяин отвечал, что этих чаш всего восемь. Они были заказаны у искусного мастера его дедом, когда тот жил в
1 Краски, головного убора сочетались с пышным нарядом феникса. — Феникс и его самка — символы супружеского счастья, и женские головные украшения, особенно брачная шапка, часто изображают летящего феникса. Так было принято сначала для цариц и придворных дам, а потом мода, конечно, распространилась и на весь женский Китай. ♦Фениксова прическа» не только формой своей, но и шпильками, заколками и д;, д. напоми-нает голову феникса [23].
2 Последние государственные экзамены — завершающие троякие экзамены и дающие ученую степень цзиньши — «поступающего на службу» [24].
38 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
столице. Как родовая драгоценность они хранились за десятью замками, и очень долгое время их не вынимали, но теперь, ввиду лестного посещения начальника области, их вынули из сундуков, но их оказалось только семь: по-видимому, кто-то из домашней прислуги одну украл. С другой стороны, и пыль и печати не тронуты. Совершенно необъяснимая вещь.
Инь засмеялся:
— Ну что же, значит, чаша полетела в эмпиреи! Однако драгоценность, передававшаяся из поколения в поколение, затеряться не может. Вот у меня есть одна такая чаша, что-то уж слишком похожая на вашу. Подождите, я вам ее преподнесу.
После обеда, вернувшись к себе, Инь вынул чашу и с нарочным послал ее угощавшему. Тот рассмотрел ее внимательно и ахнул от изумления. Сейчас же явился лично благодарить и спросил, откуда она к нему попала. Инь тогда рассказал ему все подробности от начала до конца. И стало ясно, что лисица может, правда временно, достать редкостную вещь, но не смеет оставить ее у себя навсегда.
ТОВАРИЩ ПЬЯНИЦЫ
атудент Чэ был не из очень богатой семьи, но сильно пил. Бывало, если на ночь не осушит чаши три, так не может уснуть. Поэтому винный кувшин у его постели никогда не стоял пустым.
Однажды ночью он вдруг просыпается и, повернувшись на постели, слышит, как будто кто-то спит с ним рядом. Думал было, что это его же одежды свалились и накрыли его. Пощупал — нет, тут что-то такое шероховатое, словно трава, вроде кошки, но побольше. Зажег свечу — лиса! Напилась пьяной и лежит, как пес. Посмотрел в свой кувшин — пусто! И сказал, улыбаясь:
— Это, значит, мой товарищ по пьянству!
Не решился будить лису, накрыл ее своей одеждой, положил на нее руку. и лег с ней спать; однако оставил гореть свечу, чтобы посмотреть, как она будет менять свой вид. В полночь лиса потянулась, зевнула... Чэ засмеялся и сказал:
— Чудесно, знаете, вы спали!
Снял одежды со спящей Лисы, посмотрел — оказывается, на ее месте красивый молодой ученый в парадной шапке,.. Поднялся и поклонился студенту, благодаря его за то, что он был так великодушен и не убил его.
— Я безумно люблю это рисовое зелье, — сказал ему Чэ, — и люди считают меня дуралеем. Вы же теперь мой Баб Шу1. Если я не внушаю вам недоверия, то будьте мои дорогим другом по вцннбму добру.
Втащил нового друга на кровать и стал опять с ним спать, приговаривая: «Приходи почаще. Не стесняйся!» Лис засмеялся..
Когда Чэ проснулся, лис уже ушел. И вот он приготовил полный жбан отличного вина и затем стал ждать приятеля. Вечером тот и в самом деле пришел. Сели колени в колени и стали весело пить. Лис пил много, сыпал от-
1 Вы Лее теперь мой Бао Шу. — Бао Шу и Гуань Чжун, знаменитый политический деятель VII в. до н. э., с юности были дружны. Гуань Чжун говорил, что отец и мать его родили, но понял и знает только Бао Шу [25].
Лисьи чары. Товарищ пьяницы
39
Зажег свечу — лиса! Напилась пьяной и лежит, как пес.
40
Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
личными прибаутками, острил. Чэ выражал свое огорчение, что столь поздно обрел себе такого друга, а лис говорил ему:
— Уже столько раз я пил у тебя чудесное вино. Чем, скажи, отблагодарить тебя за радушие?
— Об удовольствии, доставленном тебе каким-нибудь кувшином вина, стоит ли давать себе труд толковать? — обрывал его студент.
— Пусть будет по-твоему, — соглашался лис. — Однако сам-то ты — бедный студент, и достать тебе этих, как говорится, «денег на посохе»1 нелегко, даже очень нелегко. Надо будет придумать тебе средства к пьянству.
На следующий вечер он пришел и говорит студенту:
— Вот что, брат, в трех верстах отсюда у дороги валяется серебро. Иди скорее и забери.
Чэ побежал туда рано утром и действительно нашел два лана. Сейчас же он купил отличных закусок к предстоящей ночной выпивке. Лис опять указал ему, что за его же двором в яме лежит клад, который стоит вскрыть, и, действительно, Чэ нашел там меди на сотни ланов, нашел и говорит:
— Есть здесь в мошне, есть, говорю, в самом деле! Брось горевать, будто вина не купить1 2.
— Неправда, — говорил лис. — Разве долго будет держаться вода в колее? Нет, надо опять что-нибудь придумать.
Через некоторое время лис опять говорит студенту:
— На рынке сейчас очень недорого можно купить подсолнухи. За этот драгоценный товар следовало бы держаться, на нем выедешь.
Чэ так и сделал: накупил подсолнухов пудов сорок. Все смеялись над ним и ругались. Однако в скором времени наступила большая засуха. И пшеница и бобы посохли. Можно было садить только подсолнухи. Чэ продал свой запас вдесятеро дороже против своей цены и сразу же стал богатеть. Купил и засеял огромное поле тучной земли, но каждый раз спрашивал лиса, что сеять. Сеял пшеницу — был урожай пшеницы, сеял просо — удавалось просо. Спрашивал он у лиса также и о том, когда садить: раньше или позднее. Как тот решал, так он и делал.
Лис с каждым днем все более и более привязывался к семье Чэ. Называл его жену золовкой, а на сына их смотрел как на своего родного, но когда Чэ умер, лис больше уже не появлялся.
ЧАРОДЕЙКА АЯНЬ-СЯН
□ т уде нт Сан Сяо, по прозванию Цзы-мин, был из Ичжоу. Рано осиротев, он жил бобылем в порту Хунхуа. Это был человек тихий, степенный, всегда довольный. Два раза в день он выходил из дому, чтобы пообедать и поужинать у соседей, а все остальное время проводил, плотно усевшись дома, — только и всего.
1 «Деньги на посохе* — то есть деньги на вино, пьяные деньги. Ученый Жуань Сю (III—IV вв.), презирая всех и вся, ходил, демонстративно привязав к посоху сто монет, чтобы все видели, что он идет пить.
2 «Есть здесь в мошне, есть, говорю, в самом деле! Брось горевать, будто вина не купить» — перефразировка из танского поэта Хэ Чжи-чжана (VII—VIII вв.): «Брось горевать, будто вина не купить нам: / / Тут в кошельке деньги, наверное, есть!»
Лист чары: Чародейка Лянь-сян
41
Как-то раз сосед-студент, шутя, говорит ему:
— Ты живешь один. Неужели не боишься ни беса, ни лисы?
— Молодцу, — отвечает Сан, — нечего бояться беса или лисы. Если придет ко мне лис, у меня про него найдется острый меч. Если же придет лиса, то я еще сам выйду, открою дверь и приму к себе.
Студент ушел, сговорился с приятелями, и они, подставив лестницу к забору, велели одной веселой девице влезть по ней и спуститься к Сану во двор. Вот она постучала к нему в дверь, Сан посмотрел на нее, спросил, кто она. Девица сказала, что она бес. Сан страшно перепугался. Зубы от страха громко защелкали. Девица сделала несколько нерешительных шагов, потом взяла да ушла.
Студент-сосед рано утром зашел к Сану. Тот рассказал ему о том, что видел ночью, и заявил, что он собирается уехать отсюда к себе. Сосед захлопал в ладоши и крикнул:
— Ну, что же ты не открыл двери, как говорил, и не принял ее сам?
Сан сейчас же понял, что с ним сыграли шутку, и успокоился: стал жить себе по-прежнему.
Прошло с полгода. Раз ночью к нему постучала какая-то дева. Сан решил, что это опять проделка приятеля. Открыл дверь, пригласил войти. Видит — перед ним головокружительная красота, из тех, что могут опрокинуть царство1. Изумленный, стал он расспрашивать ее, откуда она такая пришла. Дева сказала, что она гетера Лянь-сян, Аромат Лотоса, живет по соседству с ним. Сан поверил, так как в порту было много этих «зеленых теремов»1 2, погасил свечу, влез на кровать и слился с девушкой крепко-крепко.
С этой поры она стала приходить к нему дня через три, дней через пять.
Однажды вечером Сан сидел, погруженный в думы. Вдруг впорхнула какая-то девушка. Студент, думая, что это Лянь-сян, пошел к ней навстречу и начал беседу. Всмотрелся — совсем не она! Этой деве было лет пятнадцать-шестнадцать. Свисали длинные рукава, падала на лоб челка, и вся фигура дышала живою и утонченной грацией. Она подходила нерешительно: то подойдет, то опять назад... Студент был сильно поражен и спросил ее недоверчиво, не лиса ли она.
— Нет, — отвечала дева, — я из хорошей семьи. Моя фамилия Ли. Я так уважаю вас за вашу тонкую и высокую образованность... И очень довольна, что вы снизошли до меня и выказываете свое дорогое мне расположение.
Студент пришел в восторг, схватил ее за руки — руки были холодны как лед.
— Почему руки твои такие холодные?
— А как им не быть холодными? Я такая маленькая, такая хрупкая и зябкая, а тут еще ночью заморозки, иней... Понятно, я зябну!
Студент сейчас же разложил постель, стал расстегивать ей платье... Оказалась самой настоящей девственницей. k
— Меня влечет к тебе, — сказала она, — любовь. Потеряв сегодня то, что было моим цветом, я все же не гнушаюсь своего падения. Хочу всегда
1 Красота^ из тех, что могут опрокинуть царство. — О жене ханьского государя У-ди (II—I вв. до н. э.) ее брат сказал царю словами песни: «На далеком севере живет такая красавица, что подобной ей нет в мире, она единственная. Раз только взглянет — и рушится целый город. Взглянет еще раз — и опрокинет царство» [26]. Этот образ постоянно встречается в китайской поэзии — например, в поэме «Вечная печаль» Бо Цзюй-и [27].
2 «Зеленые терема» — сначала это было название роскошных вилл и даже дворцов, но потом было применено в поэзии к описанию дома гетер и стало означать публичный дом [28].
42 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
служить тебе у подушки и постели... Кстати, у тебя в доме есть кто-нибудь еще?
— Нет, — отвечал студент, — посторонних нет. Разве вот есть тут одна соседская гетера; только она и посещает меня нечасто.
— Мне надо, — сказала она ему на это, — изо всех сил от нее скрываться. Я, видишь, не такая, как эти девки со дворов. Ты уж, пожалуйста, помолчи, не пророни ни слова обо мне. Она придет, я уйду. Она уйдет, я приду. Вот так еще можно будет.
Когда запели петухи, она собралась уходить. Подарила студенту вышитый башмачок, имевший вид тонкого крючочка1, и сказала:
— Это я надеваю себе вниз... Поиграй им иногда, и этого будет достаточно, чтобы дать мне знать, что ты думаешь обо мне и любишь. Однако если есть кто-нибудь посторонний, остерегайся играть.
Сан взял и стал рассматривать: башмачок востренький, тоненький, словно шило для разматывания узлов... И душа его была полна любовной радости.
Через вечер, когда никого у него не было, он вытащил башмачок и стал внимательно смотреть на него, любоваться. Дева сейчас же впорхнула, как ветерок, и они тут же прильнули друг к другу. С этих пор каждый раз, как он вынимал башмачок, дева, как бы отвечая его мыслям, сейчас же прилетала. Сан дивился и расспрашивал ее. А она смеялась и говорила:
— Так, как-то кстати приходится!
Однажды ночью пришла Лянь-сян и с испугом заметила:
— Послушай, какой у тебя плохой вид. Как твое здоровье? Почему это?
Студент сказал, что он сам ничего не замечает. Лянь сейчас же простилась и ушла, назначив свиданье через десять дней. Как только она ушла, пришла Ли и приходила все время, не оставляя ни одного вечера свободным.
Раз она спросила:
— Что же эта твоя любовь так долго не приходит?
Сан сказал, как у них условлено. Ли засмеялась и спросила:
— Кого из нас двоих, меня или ее, ты считаешь красивее?
— Можно сказать: обе вы прекрасны, — отвечал студент. — Только у милой Лянь кожа нежнее и мягче...
Ли изменилась в лице и сказала:
— Ты говоришь: красивы мы обе... Это ты только мне так говоришь... Та, наверное, настоящая фея из лунных чертогов. А мне, конечно, с ней не сравниться!
И надулась... Стала считать по пальцам. Сосчитала, что десять дней уже гфошло. Велела не выдавать ее и решила тайком посмотреть на Лянь-сян.
В следующую ночь действительно пришла Лянь-сян. Стали очень мило шутить и смеяться... Потом пошли спать, и вдруг дева испуганным голосом говорит ему:
— Пропал ты! Всего десять дней, как я тебя не видела, а смотри, как ты высох и осунулся: куда больше прежнего! Уверишь ли ты меня, что у тебя нет еще и других встреч?
Студент спросил, почему она так думает.
1 Башмачок, имевший вид тонкого крючочка. — Для искалеченной бинтованием миниатюрной ножки: четыре малых пальца подгибаются компрессом, а большой растет, образуя с атрофируемыми как бы треугольник, который в литературе часто, сравнивается с ростком бамбука. Эту своеобразную красоту подчеркивает и башмачок, носок которого загибается вверх крючком [29].
Лисьи чары: Чародейка Лянь-сян
43
— Я сужу, — сказала она, — по внутреннему состоянию: смотри — пульс-то твой еле-еле бьется, с перерывами, словно путаные нити шелка. Это болезнь от беса!
На следующую ночь пришла Ли. Сан спросил:
— Ну как? Посмотрела? Как тебе нравится Лянь-сян?
— Прекрасна, — отвечала Ли. — Я сразу же решила, что в мире таких красавиц нет. И, конечно, права: она — лиса. Как только она от тебя вышла, я за ней следом. Она прошла к южным горам и там, оказывается, живет в норе.
Сан, думая, что она просто ревнует, вяло одобрил это предположение в общих словах, а на следующий вечер шутил с Лянь-сян:
— Я, конечно, не верю, но вот говорят, что ты, милая, — лиса.
Лянь быстро спросила, кто это так говорит. Но студент, смеясь, уверял ее, что он просто шутит... Лянь продолжала:
— Ну, хорошо! А какая же разница между лисой и человеком?
— Такая, говорят, что завороженные лисой сильно хворают и умирают. Вот чего бояться!
— Неправда это, — возразила Лянь, — в твои годы, милый мой, после спаленки дня в три силы восстанавливаются. Пусть даже это будет лиса — какой вред для тебя? Конечно, если, как говорится, «рубить да рубить каждый день», то ведь человек-то окажется еще почище лисы! Разве ты думаешь, что умершие от сухотки люди и их призраки так-таки от лис и погибли?.. Как бы то ни было, здесь, наверное, есть кто-то, кто на меня наговаривает.
Сан самым решительным образом настаивал, что никого такого нет, но Лянь допытывалась все настойчивее и настойчивее, и студент был вынужден выдать секрет.
— Я сильно дивилась, — промолвила Лянь, — видя, как ты изможден, но почему так быстро это шло?.. Нет, она не человек, а что-то другое! Ты ей ничего не говори, а завтрашнюю ночь я тоже выслежу ее, как она меня.
В эту ночь Ли действительно пришла. Сказала два-три слова, как вдруг за окном послышался кашель, потом чиханье. Ли быстро убежала. Лянь вошла и сказала студенту:
— Ты погиб! Это настоящее бесовское отродье. Если ты увлекся ее красотой настолько, что не можешь сейчас же порвать с ней, то твоя дорога к могиле уж коротка!
Сан, решив, что она ревнует, сидел молча, не проронив ни слова. Лянь продолжала:
— Я отлично знаю, что ты не можешь забыть любовь, но и я не могу равнодушно смотреть, как ты умираешь. Завтра я принесу лекарство и сразу очищу тебя от могильного яда. Счастье твое, что побеги твоей болезни пока неглубоки и что в десять дней она должна пройти. Ты уж позволь мне побыть с тобой все эти дни на одной постели, чтобы я могла следить за твоим выздоровлением. Тогда дело сладится.
На следующую ночь она действительно принесла какого-то снадобья и дала студенту принять, причем сразу две-три дозы. Студент почувствовал, как во внутренностях стало вдруг чисто и пусто и как жизненный дух сразу же воспрянул. В душе благословляя чародейку, он в то же время так и не поверил, что эта болезнь от беса.
Лянь каждую ночь спала с ним под одним одеялом и нежно ухаживала. Когда он хотел с ней слиться, она гнала его прочь. И вот через несколько дней кожа наполнилась, округлилась, и Лянь собралась уходить. На прощанье она особенно усердно настаивала, чтобы он порвал с Ли. Студент притворно обещал. Как только дверь захлопнулась, он сейчас же зажег огонь, схватил
44
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
башмачок и весь погрузился в мечту. Ли сейчас же прилетела, выказывая крайнее раздражение по поводу столь долгой разлуки.
— Она все ночи тут у меня ворожила, — говорил студент, — и знахар-ствовала: ты уж, пожалуйста, меня за это не брани. Любовь к тебе во мне живет.
Ли чуть-чуть повеселела. Студент же шеПтал ей, лежа рядом на подушке: — Я тебя, дорогая моя, люблю очень. А ведь вот говорят, что ты бес!
Ли прикусила язык и молчала довольно долго. Потом стала браниться:
— Наверное, тебя мутит эта развратная лиса, а ты слушаешь! Если ты с нею не порвешь, то я не стану к тебе больше ходить.
И начала всхлипывать, глотая слезы. Сан бросился ее утешать, объясняться этак и так, приговаривая на сотни ладов, и наконец она успокоилась.
Через ночь опять пришла Лянь-сян. Поняв, что Ли снова была, она раздраженно заметила студенту, что он, по-видимому, непременно хочет умереть.
— Милая, — смеялся студент, — ну зачем так сильно ревновать?
Лянь сердилась все больше и больше:
— Ты сам посеял в себе корень смерти. Теперь я его из тебя извлекла. Как же тогда, скажи, поступают неревнивые, если я, по-твоему, ревнива?
Сан кое-как отговорился и шутливо заметил:
— Та говорит, что эта моя болезнь от лисьего наваждения!
Лянь, вздохнув, сказала:
— Пусть будет по-твоему. Твое омрачение не проходит. Сам не заботишься о себе — чего ж мне-то тратить столько слов, чтобы себя выгораживать? Позволь, значит, на этом с тобой и проститься. Через сто дней мне придется увидеть тебя на одре болезни.
Как Сан ни удерживал ее, не осталась и быстро выпорхнула.
Теперь Ли была со студентом все время: и утром и ночью. Прошло таким образом два с чем-то месяца. Студент стал чувствовать сильное изнурение и упадок сил. Сначала он еще пытался кое-как объяснить это, утешая себя и не придавая болезни значения, но с каждым днем он сох все больше и больше и мог теперь есть только чашку жидкой каши. Хотел было ехать домой на поправку, но все еще был охвачен страстью и не мог решиться уехать вовремя. Проведя в такой косной нерешительности еще несколько дней, он размяк, раскис и уже не мог вставать.
Сосед-студент, видя, что его изнуряет болезнь, стал каждый день посылать к нему на дом мальчика с обедом. Теперь больной впервые заподозрил Ли и сказал ей:
— Как я раскаиваюсь, что не послушался Лянь-сян! Вот до чего я дошел теперь!
Проговорив эти слова, он упал в обморок. Когда же пришел в себя, открыл глаза и осмотрелся вокруг, Ли уже не было. На этом ее посещения и прекратились.
Теперь Сан лежал слабый и худой в своей пустой комнате, думая о Лянь-сян, как крестьянин об урожае. Однажды, только что он весь ушел в свои думы, вдруг кто-то поднял дверной полог и входит к нему. Смотрит — Лянь-сян! Подошла к постели и насмешливо сказала:
— Ну что, мужчина, вздор я говорила, да?
Студент долго задыхался от волнения, затем стал говорить, что он сознает свою вину и только просит помочь ему, спасли его.
— Нет, — сказала Лянь, — болезнь забралась уже под самое сердце. Уверяю тебя, что спасти жизнь нет возможности,. Я пришла сюда нарочно, чтобы проститься с тобой и доказать тебе, что я не ревнива.
В сильном горе Сан сказал:
/luctu чары: Чародейка Лят-сян
45
— Вот, возьми одну вещь, что под моей .подушкой, и будь добра, потрудись уничтожить ее.
Лянь отыскала башмачок, подошла к свече, стала поворачивать его в руках, пристально разглядывая. Сейчас же ураганом ворвалась Ли, как вдруг увидела Лянь-сян; повернулась и хотела убежать, но Лянь загородила собою двери. Ли в крайнем замешательстве не знала, как выбраться. Студент выговаривал ей, перечисляя все ее преступления, возражать она не могла.
— Сегодня наконец-то удалось мне устроить личную ставку с милой сестрицей, — смеялась Лянь. — Ты как-то говорила, что наш больной хворал тогда едва ли не по моему навету. Ну а теперь как?
Ли, опустив голову, просила извинить ее проступок.
— Быть такой прекрасной, — продолжала Лянь, — и вдруг любовь превратить в злобу!
Ли пала наземь и, роняя слезы, умоляла оказать сострадание и спасти больного. Лянь подняла ее с пола и стала подробно расспрашивать о ее жизни, и та рассказала следующее:
— Я дочь судьи Ли и давно уже умерла, еще ребенком, и похоронена за стеной дома. Однако у меня, как у тутового червя, несмотря на смерть, остатняя нить еще не оборвалась. Вступить в союз и любовь с нашим больным — это, конечно, было моим желанием, но довести его до смерти — никогда не бывало у меня в мыслях.
— Верно ли, — спрашивала ее Лянь, — что я слышала, будто бесу в живом образе очень выгодна смерть человека, чтобы после его смерти он мог постоянно уже быть с этим человеком вместе?
— Нет, — отвечала Ли, — это не так. Обоим бесам встретиться нет никакого удовольствия. Ведь если б была какая-нибудь в этом радость, то разве мало молодых людей, лежащих в могиле?
Лянь стыдила ее:
— Как глупо! Каждую ночь делать это самое... Ведь даже с человеком и то не выдержать этого, тем более с бесом.
— Послушай, — спросила в свою очередь Ли. — Ведь лиса может извести человека насмерть. Каким же чудом ты одна этого не делаешь?
— Я не из той породы, — отвечала ей Лянь, — что выбирают людей для того, чтобы за их счет поправить свои силы. Есть на свете также ряд лисиц, которые людям не вредят, но бесов, не вредящих людям, конечно, нет, ибо мрачный могильный дух в них слишком уж силен.
Студент, слыша такие речи, узнал наконец, что и в самом деле одна — бес, а другая — лиса. К счастью, он уже привык к ним, часто видя их, и совершенно не пугался. И все-таки, сознавая, что остаток его жизни напоминает тонкую нить, невольно закричал от сильной боли. Лянь посмотрела на Ли и спросила:
— Как же нам теперь быть с больным?
Ли, стыдясь и краснея, покорно извинялась...
— Боюсь, — продолжала Лянь, — что когда больной снова окрепнет, то «уксусница будет есть дикую сливу»1.
Ли, подобрав платье и сделав поклон ей, сказала:
— Если найдется такой искусный, редкостный, исключительный врач, который дал бы мне возможность уйти от преступления перед моим господином, то я, будь уверена, -зарою свою голову в землю, а то и в самом деле, как посмею я смотреть людям в глаза?
1 «Уксусница будет есть дикую сливу*. — Кислое на кислое: выражение крайней ревности [30].
46
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Лянь развязала мешок, вытащила оттуда лекарство и сказала:
— Я давно уже знала то, что происходит сейчас, и после разлуки с ним я в трех горах собирала травы. Прошло целых три месяца, прежде чем весь лекарственный подбор был полон. Его дают истощенным и изнуренным насмерть людям, и не бывает случая, чтобы они не оживали. Однако эта болезнь такова, что за нее надо взяться с того же конца, с которого она пошла. Поэтому я не могу, в свою очередь, обойтись без тебя и попрошу тебя потрудиться.
— Что же от меня требуется? — спрашивала Ли.
— Требуется благоуханный плевок из твоего вишневого рта. Я введу лекарственную пилюлю, а тебя попрошу прижаться к его губам и проплюнуть ее.
У Ли закружилась голова, побледнели щеки; она опустила голову, беспокойно ворочалась и смотрела на свои башмаки.
— Ну что ж, сестрица, — ехидничала Лянь, — тебе, по-видимому, удовольствие доставляет только твой башмачок?
Ли еще больше застыдилась и не знала, куда девать глаза.
— Да ведь это твое же опытное искусство, столь много тобою практиковавшееся, — продолжала Лянь, — чего же ты теперь-то скупишься на него?
Затем она взяла пилюлю, вложила студенту в губы и, обратясь к Ли, стала настойчиво торопить ее. Ли ничего не оставалось делать, как исполнить, и она плюнула.
— Еще раз! — командовала Лянь.
Ли плюнула три, четыре раза — и только тогда пилюля была проглочена. Вскоре в животе больного глухо забурчало, словно громовой раскат. Тогда Лянь вложила еще одну пилюлю и теперь уже сама прижалась к студенту губами и стала дуть, ввевая свое дыхание. Студент почувствовал, что в том месте, где пилюля, жжет, как огнем, и что жизненная сила пламенно вздымается.
— Выздоровел, — сказала Лянь.
Ли, заслыша крик петуха, заметалась, простилась и ушла.
Теперь Лянь рассудила, что ввиду только что начавшегося выздоровления нужно еще пока выхаживать больного и что поэтому неправильно было бы отпускать его по-прежнему обедать вне дома. Она закрыла ворота снаружи на замок, желая показать, что студент уехал, и таким образом избежать всяких посещений. Затем она принялась смотреть и ухаживать за больным днем и ночью. Ли тоже стала обязательно приходить каждый вечер, усердно помогала и служила Лянь, как своей старшей сестре, и та ее глубоко полюбила. Так прошло три месяца. Студент совершенно окреп, до нормального состояния, и Ли вот уже несколько ночей как не приходила. Иногда лишь зайдет, взглянет и уходит. Когда оставалась с больным с глазу на глаз, становилась серьезной, невеселой. Лянь оставила ее как-то ночевать и лечь со студентом, но Ли отказалась наотрез и вышла. Студент выбежал за ней, схватил ее и принес в дом. Она была легка, как соломенное чучело1. Ей, таким образом, не удалось убежать. Тогда она легла спать одетая и свернулась в клубок, не длиннее аршина. Лянь еще более привязалась к ней. Потом она шепнула студенту, чтобы он обнял ее пострастнее и сделал свое дело, но, как он ни будил ее, растолкать не мог, затем и сам уснул. Когда же проснулся и стал ее искать, ее уже не было. После этого она не появлялась в течение приблизительно десяти дней. Студент усиленно мечтал о ней и думал, вынимая башмачок, и все время теребил его вместе с Лянь, которая ахала и твердила:
1 Соломенное чучело — соломенный призрак, то есть изображения слуг, жен покойного; их бросали в могилу или сжигали [31].
Лисьи чары: Чародейка Лянь-сян
47
Она опустила голову, беспокойно ворочалась и смотрела на свои башмаки.
4S Пу Сун-лин, Странные истории из Кабинета Неудачника
— Какая глубокая обворожительная красота! Я и то влюбилась... Что ж тут говорить о мужчине?
— Да, — вторил ей студент, — в былое время стоило мне только повертеть в руках ее башмачок, как она сейчас же приходила. Я сильно подозревал, что тут что-то неладно, но, конечно, не мог ожидать, что она бес. А теперь вот держу башмачок и рисую себе ее красивое лицо... Как грустно, право!
Сказал и заплакал.
Несколько времени тому назад дочь одного богача, Чжана, по имени Янь-эр, заболела прекращением потовых выделений и умерла пятнадцати лет от роду. Но вот в конце ночи она вдруг оживает, встает, озирается и хочет убежать. Чжан запер дверь и не позволил ей выходить. Девушка же говорила, что она душа дочери судьи и что она тронута любовью студента Сана: даже башмачок ее у него оставлен.
— Правду вам говорю — я бес. Какая польза запирать меня?
Так как в ее речах был смысл, то Чжан стал ее расспрашивать, с чего все это с ней приключилось. Девица понурилась, смотрела исподлобья, выражалась как-то расплывчато и ничего о себе сказать не могла. Кто-то упомянул при этом, что студент Сан заболел и уехал домой, но дева спорила и твердила, что это вздор, чем привела всю семью в недоумение. Услыхал об этом и студент-сосед, перелез через забор, подошел и подсмотрел, как наш студент разговаривает с красавицей. Неожиданно для них он вошел в комнату и застал их врасплох. В суматохе дева исчезла неизвестно куда. Сосед в диком изумлении бросился расспрашивать, а Сан смеялся и говорил:
— Помнишь, что я в былое время говорил тебе о лисе, — вот я ее и принял!
Сосед поведал ему теперь о словах девы Янь-эр. Сан отпер двери и собрался идти посмотреть и разузнать, но горевал, что у него нет предлога проникнуть в дом Чжанов. Мать этой девицы, узнав, что студент действительно не уехал, пришла в крайнее изумление, наняла старуху и послала к нему с требованием вернуть башмачок. Он сейчас же достал его и передал старухе. Янь-эр, получив его, обрадовалась, попробовала надеть — оказался не по ноге: слишком узок, чуть не на целый вершок. Ахнула, испугалась, достала зеркало, посмотрелась и смутно-смутно стала догадываться, что она родилась в чужом теле. Рассказала об этом. Мать наконец поверила.
Девица сидела перед зеркалом, смотрела в него и плакала.
— В былое время, — жаловалась она, — наружностью своей я могла даже похвастать, но, глядя на сестрицу Лянь, я стыдилась и конфузилась: а теперь вот уж какая я! Человек человеком, а куда хуже своего бесовского облика!
Схватила башмачок и принялась стонать и выть. Как ни уговаривали ее, унять не могли. Потом закрылась одеялом и лежала, как истукан, не шевелясь. Кормили ее — не ела, и тело ее в конце концов опухло. И так не ела в течение семи дней, но не умерла, а, наоборот, опухоли стали понемногу спадать. Затем она почувствовала сильный, нестерпимый голод и стала снова принимать пищу. Еще через несколько дней все тело зазудело, зачесалось и кожа слезла. Утром встала, отыскала, стала надевать новые башмачки — они сами собой упали, вдруг оказались слишком велики, не подходили. Попробовала свой прежний башмак — подошел совершенно: было узко и широко везде, где надо. Обрадовалась, взяла опять зеркало — и увидела теперь, что и брови, и глаза, и щеки, и скулы совершенно похожи на то, что было всегда. Обрадовалась еще сильнее, помылась, причесалась, пошла к матери, и все, кто видел ее, тоже радовались.
Лисьи чары; Чародейка Лям-сяк
49
Лянь-сан, слыша об этой поразительной истории, посоветовала студенту послать к ним сваху. Однако бедный и богатый — два полюса, и студент не решался сейчас же начинать сватовство. Все-таки помог случай. Старуха Чжан решила в первый раз справить день своего рождения — шестьдесят лет, и наш Сан отправился к ней с одним из ее зятьев, чтобы поздравить старуху и пожелать ей долгоденствия. Старуха, увидя на визитной карточке1 имя Сана, велела Янь-эр подсматривать из-за занавеса1 2 и распознать, тот ли это гость, которого она ждет. Сан пришел после всех. Дева стремительно выбежала, схватила его за рукав и хотела идти с ним домой к нему, но старуха закричала на нее, и она со стыдом вернулась. Студент, всмотревшись пристальней и залюбовавшись ею, стал невольно ронять слезы, поклонился, упал к ногам старухи и лежал, не вставая. Старуха подняла его, не считая это насмешкой над ней3.
Вернувшись, студент просил дядю своей матери быть сватом. Посоветовавшись, старуха выбрала счастливый день, чтобы приютить у себя зятя. Студент сказал об этом Лянь-сан и стал советоваться с ней, как быть с церемонией. Лянь долго сидела в крайнем огорчении и хотела распрощаться и уйти, но студент сильно испугался и заплакал.
— Ты идешь в чужой дом, — объясняла ему Лянь, — чтобы там зажечь брачную узорную свечу4. А я-то, с каким лицом я туда за тобой пойду?
Тогда студент решил сначала вместе с ней поехать к себе домой и уже оттуда предпринять брачную встречу с Янь. Лянь согласилась, и студент все это рассказал старику Чжану, но тот, услыхав, что у него есть жена, рассердился и стал браниться. Тогда Янь-эр постаралась убедить его, и он согласился делать так, как просил Сан. В назначенный день студент отправился встречать невесту. Однако у него в доме все приготовленные к церемонии вещи были слишком убоги. Когда же он вернулся с женой, то увидел, что все пространство от дверей дома до самой гостиной было устлано кашмирскими коврами. Сотни и тысячи свечей в фонарях сверкали, как парчовые. Лянь-сян взяла молодую под руки и ввела ее в «зеленую хижину»5. Как только сняли с молодой покрывало, обе обрадовались друг другу по-прежнему. Лянь дала молодым пить брачную чашу6 и сама пила. Затем она стала подробно расспрашивать Янь-эр об этой странной истории с ее возвратившейся в чужое тело душой. Янь рассказала следующее.
— В те дни, — говорила она, — я была угнетена и печальна. Так как тело мое я считала чуждым земле и потому ощущала себя как нечто поганое, то после разлуки с Саном я особенно негодовала на то, что мне не удалось вернуться к себе в могилу. И вот я стала порхать по ветру, то несясь, то за
1 Визитная карточка. — На большом листке красной бумаги писались черной тушью фамилия и имя. Приписки приветственного характера делались тут же. Листок загибали — складывали в виде коленопреклоненного человека [5].
2 Велела... подсматривать из-за занавеса. — Верность патриархальному принципу отчуждения женщины доходила до лицемерия. Так, про престарелую царицу Цыси, умершую в 1908 г., говорили в декретах: «Изволили слушать из-за занавески то-то и то-то...» [32].
3 Старуха подняла его, не считая это насмешкой над ней. — Хотя он еще не был зятем, а уже приветствовал ее как тещу.
4 Брачная узорная свеча. — Причудливо вылитая, в красных с золотом цветах свеча ставится в комнате новобрачных. У поэта VI в. читаем: «В глубоком алькове цветная свеча блестит... В танце обе ласточки легки...» [33].
5 «Зеленая хижина». — Древний обычай велит молодой на все время брачного пира сидеть в зеленой палатке и принимать поздравления, не выходя из нее [34].
6 Пить брачную чашу. — Соединение губ молодых в одной чаше вина — самый торжественный обряд свадьбы [35].
50
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
держиваясь, и каждый раз, как видела живого человека, алчно его жаждала. Днем я обитала среди полей и лесов, ночью же появлялась и исчезала то там, то здесь — куда вели ноги. Случайно добралась я до дома Чжанов и увидела, что молодая девушка лежит на постели: вот я и устремилась, пристала к ней, но не знала еще, что смогу впоследствии в ней ожить.
Лянь слушала все это в напряженном молчании, словно о чем-то думая.
Прошло два месяца. Она принесла сына. Потом, после родов, сразу же захворала, с каждым днем все больше и больше слабея. Раз она взяла Янь за руку и говорит ей:
— Позволь мне обременить тебя моим злосчастным ребенком: ведь мой сын — твой сын!
Янь заплакала, кое-как стала утешать ее, придумывая разные вещи... Затем позвали заклинателей и врачей, но Лянь их не принимала. И так она все глубже и глубже погружалась в свою затяжную болезнь, а дыхание ее стало словно висящая в воздухе тонкая шелковая нить. Студент и Янь оба рыдали. Вдруг больная открыла глаза и проговорила:
— Перестаньте! Мой сын рад жить, а я рада умереть. Если будет судьба, то через десять лет мы сможем снова встретиться.
С этими словами она умерла. Открыли одеяло, чтобы убрать покойницу, смотрят — труп превратился в лисицу. Студент не мог допустить, чтобы на нее смотрели как на оборотня, и устроил богатые похороны.
Сыну Лянь дали имя Ху-эр, Лисенок, и Янь любила его, как своего собственного. В весенний праздник «чистой и светлой погоды»1 она непременно брала его и отправлялась голосить на могилу Лянь. Так прошло несколько лет. Сан выдержал второй государственный экзамен в своем уезде, и семья стала понемногу богатеть. Только Янь все огорчалась, что не рожала. Зато Ху-эр был замечательно способный мальчик, хотя слабенький, хилый, вечно больной. Янь часто выражала желание, чтобы Сан купил себе наложницу. И вот однажды прислуга докладывает, что у их дверей стоит какая-то старуха с девочкой, которую просит у нее купить. Янь велела привести ее. И вдруг, увидев ее, страшно испугалась и вскричала:
— Сестрица Лянь, ты опять появилась?
Сан всмотрелся: действительно, очень похожа, и тоже ахнул. Спросили, сколько ей лет. Оказалось — четырнадцать. Справились, за сколько старуха продаст девочку. Та отвечала:
— У меня, старухи, только всего и есть что этот комочек мяса. Пусть ей найдется место — тогда и мне будет где поесть. А если впоследствии мои старые кости не выбросят куда-нибудь в канаву, то и хватит с меня!
Сан купил девочку, заплатив за нее как можно дороже, и оставил у себя. Янь взяла девочку за руку, ввела в спальню, заперлась и, взяв девочку за подбородок, улыбнулась ей и спросила:
— Ты меня знаешь или нет?
Та отвечала, что не знает. Спросила, как ее фамилия. Девочка сказала, что ее зовут Вэй и что отец ее был торговец пряными соусами в Сюйчэне, но вот уже три года как умер. Янь стала считать по пальцам и внимательно обдумывать. Выходило, что с тех пор, как умерла Лянь, прошло как раз четырнадцать лет. Опять принялась внимательно разглядывать девочку, нашла, что вся ее наружность, лицо, манеры — все самым непостижимым образом напоминает Лянь. Тогда она шлепнула ее по затылку и закричала ей:
1 Праздник «чистой и светлой погоды» — весенний праздник поминовения усопших [36].
Лисьи чары: Лиса-урод
51
— Сестрица Лянь, а сестрица Лянь! Ты, должно быть, не обманула меня, назначив свидание наше через десяток лет!
Девочка стала что-то смутно-смутно вспоминать, словно просыпаясь от сна. Потом в ней вдруг все4 решительно прояснилось, и она бодро сказала: «Да, да!» — и стала смотреть на Янь-эр, как на давно знакомую.
— Все это, — смеялся Сан, — похоже на то, как будто знакомая ласточка возвращается домой!
Девочка плакала и говорила:
— Да, конечно! Я слышала, как мать моя рассказывала мне, что я заговорила, как только родилась, и это было сочтено зловещим знаком. Меня стали тогда поить собачьей кровью, и сознание моей прежней жизни во мне помутнело, а затем исчезло. Теперь же я в самом деле словно от сна проснулась!.. А ты, барышня, не правда ли, та самая сестрица Ли, что стыдилась быть бесом?
И обе разговорились о своей прежней жизни, вспоминая ее то с радостью, то с печалью.
Однажды весной, в день «холодного обеда»1, Янь говорит своей новой сестре:
— Этот день мы с мужем посвящаем ежегодно поездке на могилу сестрицы Лянь.
И взяла ее с собой. Когда все они пришли на могилу, то новая увидела, что могила заросла травой да и деревья уже в обхват руки. Увидела и глубоко вздохнула.
Ли говорит затем мужу:
— Я в двух жизнях своих была дружна с сестрицей Лянь и не вынесу нашей разлуки. Право, следовало бы наши белые кости зарыть в одну яму.
Сан согласился, вскрыл могилу Ли, достал ее скелет, принес и похоронил вместе с Лянь. Друзья его и приятели, услыша про все эти чудеса, надели соответствующие случаю одежды и встретились с Саном на могиле, совершенно для него неожиданно. И таких было несколько сот человек.
В год гэн-сюй я прибыл в Ичжоу. Шел дождь, и я стал пережидать его в гостинице. Некий Лю Цзы-цзин, родственник Сана, показал мне составленную его земляком Ван Цзы-чжаном «Повесть о студенте Сане». В ней было около десяти тысяч слов. Я сразу же прочел ее — и вот это, в общих чертах, пересказ повести.
ЛИСА-УРОД
□ тудент Му из Чанша был совершенно бедный* человек, так что зимой оставался без ватных одежд. Раз вечером, когда он сидел в неподвижной усталости, к нему вошла какая-то женщина в наряде ослепительной красоты, но,сама черная, отвратительная, — вошла и, смеясь, спросила:
— Неужели не-холодно?
Му испугался и спросил ее, что это значит.
— Я *фея-лиса, — сказала она. — Мне жаль вас, такого бедного, скучного, несчастного, — и я хочу вместе с вами согреть вашу холодную постель.
1 День «холодного обеда» — праздник в третьем месяце по лунному календарю [14].
52
Пу Сун-лик. Странные истории из Кабинета Неудачника
Студент, боясь лисы и испытывая отвращение к ее уродливому виду, громко закричал. Тогда она положила на стол слиток серебра и сказала:
— Если будете со мною милы и ласковы, подарю вам это.
Студент обрадовался и согласился. На кровати не было ни матраца, ни подстилок. Женщина разложила вместо них свой кафтан. Перед утром она встала, наказав студенту сейчас же купить на подаренные ею деньги ваты и сделать постельные принадлежности, а на оставшиеся деньги купить себе теплое платье и устроить угощение.
— Денег на все это хватит, — сказала она на прощанье, — если нам удастся жить в вечной дружбе, то не беспокойся: беден больше не будешь! — Сказала — и ушла.
Студент рассказал это своей жене. Та тоже обрадовалась, сейчас же пошла накупила ваты и все сшила. Женщина ночью пришла, увидела, что вся постель сделана заново, сказала студенту с довольным видом:
— Прилежная, однако, жена у тебя. — И опять оставила ему в награду серебра.
С этой поры она стала приходить каждый вечер, не пропуская ни одного, и, уходя, непременно что-нибудь оставляла. Так прошло около года. Весь дом обстроился, принарядился, стали носить и дома и на улице красивые шелка — незаметно разбогатели, не хуже известных зажиточных семей. Затем женщина стала оставлять наградной мзды все меньше и меньше, и студенту от этого она окончательно опротивела. И вот он позвал знахаря и велел ему начертить на дверях талисманные узоры. Когда женщина явилась, она накинулась на них, вцепилась зубами, разодрала, бросила, вошла в дом и, тыча пальцем в студента, сказала ему:
— Чтобы быть таким неблагодарным за мое доброе отношение и за мое чувство — это уж чересчур... Однако что делать? Если я вызываю отвращение и презрение, я и сама уйду. Только вот что: раз наши отношения прекращаются, то мое оскорбленное чувство обязательно требует удовлетворения. — В сильном гневе она повернулась и ушла.
Студент испугался и опять обратился к знахарю. Тот пришел и стал устраивать заклинательный алтарь... Не успел он расставить свои вещи, как вдруг свалился на пол, и кровь залила все его лицо. Смотрят — у него отрезано ухо. Все бросились в крайнем испуге бежать. Знахарь тоже, закрыв рукой ухо, быстро куда-то юркнул. В доме началось швырянье камнями величиной с таз, — и окна, горшки, котлы — все было разбито. Студент забрался под кровать, съежился, свернулся, скорчился в -ужасе... Вдруг видит: входит его женщина с какой-то тварью в руках, у которой голова кошки, а хвост собачий. Поставила эту тварь у постели и стала науськивать:
— Сс-сс. Грызи подлецу ногу!
Тварь сейчас же вцепилась в туфлю студента. Зубы ее оказались острее стали. Студент пришел в дикий ужас, хотел было спрятать ногу, но не мог шевельнуть ни суставом. Тварь стала грызть палец, тот так и захрустел. Студент, испытывая невероятные боли, молил и заклинал прекратить его мучения.
— Все золото и все жемчуга сейчас же вынуть и не сметь утаивать! — кричала женщина.
Студент обещал. Женщина цыкнула, и тварь перестала кусать. Студент, ’одЙако, не мог выбраться из-под кровати и только рассказывал, где что лежит. Женщина пошла искать сама. Отыскала драгоценности, жемчуга, разное платье и, сверх того, еще двести с чем-то ланов. Ей показалось этого мало, и она снова стала натравливать свою тварь, которая опять принялась грызть. Студент жалобно вопил, просил простить его. Женщина назначила ему срок в десять дней, с тем чтобы ей было выплачено шестьсот ланов. Студент согласился.
Лисьи чары: Лиса-урод
53
Тварь сейчас же вцепилась в туфлю студента. Зубы ее оказались острее стали.
54
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Тогда она ушла, захватив с собой животное. Через некоторое, довольно продолжительное, время стали понемному собираться домашние. Вытащили студента из-под кровати: у него из ноги хлестала кровь, — оказывается, два пальца потеряны. Осмотрели дом — все богатство исчезло, осталось только рваное одеяло былых дней, которым его и накрыли, уложив в постель. Теперь, боясь, что через десять дней женщина опять появится, продали прислугу и все имущество, чтобы выручить сполна назначенную сумму. Действительно, женщина явилась в срок, ей быстро вручили деньги, после чего она ушла, не сказав ни слова. На этом посещения и прекратились.
Раны на ноге у студента стали заживать лишь после всевозможного лечения; прошло около полугода, прежде чем он выздоровел. После этого он остался так же гол и беден, как был раньше. А лиса пошла в соседнюю деревню, к некоему Юю, бедному крестьянину, бывшему в вечной нужде. И вот через три года он внес все недоимки; огромные дома его тянулись один за другим, одевался он в роскошные одежды, половина которых была из тех, что были в доме студента. Тот видел это, конечно, но не смел даже спросить. Как-то раз на пути он встретил свою женщину, стал на колени и долго так стоял у дороги. Она не проронила ни слова и только взяла пять-шесть ланов, завернула в простую тряпку и издали швырнула ему, затем повернулась и пошла дальше.
Юй рано умер, а женщина по временам все-таки приходила в его дом, и все золото, все одежды сейчас же стали исчезать. Сын Юя, завидев ее, поклонился и представился, а затем издали стал заклинать ее, говоря так:
— Раз отец наш умер, то мы, его дети, должны бы и вам быть детьми. Если вам не угодно даже пожалеть и приласкать нас, все же как можете вы так спокойно допустить нас до разорения?
Женщина ушла и более не приходила.
• i
лисий сон
* * ой приятель Би И-ань был человек решительный, ни с кем не счи-
\ тавшийся, смелый, самовольный, сам себе радующийся. С виду он ▼ ▼ \ был тучный, весь оброс волосами. Имя его среди ученых того времени было известно.
Как-то раз он приехал по делам в имение к своему дяде-губернатору и расположился там на ночлег во втором этаже дома, в котором, как рассказывали, всегда жило много лисиц. Би часто читал повесть о «Синем Фениксе»1 и всякий раз уносился в тот мир, всей душой досадуя, что с ним ни разу этого не случалось. Поэтому, очутившись здесь, на этой вышке, он настроил соответствующим образом свои мысли и сосредоточил все -свое воображение, а затем пошел к себе спать. Солнце уже склонялось к закату. Дело было летом. Было жарко и душно. Он лег против двери и заснул. ’Во сне ему показалось, что кто-то его будит. Проснулся, оглянулся — видит, стоит какая-то женщина в возрасте, как говорил Конфуций, когда уже «не колеблются»1 2, но сохранив
1 Повесть о «Синем Фениксе» — повесть о перерождениях очаровательной лисы.
2 Когда уже «не колеблются» — то есть сорока лет. Конфуций говорит о себе: «Пятнадцати лет я устремился к науке... Мне было тридцать — и я установился... Стало сорок — и я не колебался...» («Изречения и беседы» Конфуция) [37].
Лисьи чары: Лисий сон
55
шая еще одухотворенное изящество. Би в испуге вскочил, спросил ее, кто она, зачем здесь...
— Я лисица, — отвечала она, смеясь. — Тронута вашим глубоким желанием, которое принимаю.
Би слушал и восхищался. Стал шутить и острить. Женщина говорила ему, улыбаясь:
— Мои годы уже порядочно возросли. Если я и не возбуждаю в ком-нибудь отвращение к себе, все-таки сама первая постыжусь и остановлюсь. А вот у меня есть дочка, только-только начинающая делать прическу1, — может быть, она послужит вам, подав помыться и причесаться1 2. На следующую ночь не пускайте к себе никого, и мы придем. — Сказала и ушла.
Наступила ночь. Би закурил благовонные свечи,’уселся и стал поджидать. Действительно, женщина явилась, ведя за руку девушку, у которой все манеры и наружность были столь грациозны и столь очаровательны, что весь мир обойди — не сыщешь ничего подобного.
— Господин Би, — обратилась к ней женщина, — имеет с тобой давно определенную судьбу, и ты должна остаться здесь. Возвращайся завтра пораньше, нечего быть жадной до спанья!..
Би взял девушку за руки и повел под полог, где насладился ею сполна в любовном ликовании. Когда дело было сделано, девушка, смеясь, сказала:
— Какой ты жирный, неуклюжий, тяжелый — нет сил вынести!
Еще не рассвело, а она уже ушла. К вечеру сама явилась и сказала:
— Сестры хотят поздравить меня с женихом. Может быть, соблаговолишь завтра пойти к ним вместе со мной?
Би спросил, куда это. Она сказала, что старшая сестра устраивает угощение недалеко отсюда. Би и в самом деле принялся ждать ее, но она долго не приходила. Все тело его понемногу устало, и он уж прикорнул было к подушке, как вдруг дева вошла к нему и сказала:
— Ай, как я заставила тебя долго ждать! Прошу извинения!
Затем взяла его за руку и повела.
Придав они в какое-то место, с большими дворами и строениями, и прямо прошли в главную гостиную. Видят: фонари так и горят, словно точки звезд. Вот выходит хозяйка, лет двадцати, в простом наряде, но сама — прелесть. Присела, сделала приветствие, поздравила и стала просить к столу, но вошла служанка и доложила, что приехала вторая барышня. Би видит, как вошла девушка лет восемнадцати-девятнадцати, рассмеялась и сказала сестре:
— Ну, сестрица, ты уже теперь «проломанная тыква». Доволен ли му-женек-то твой?
Сестра ударила ее веером по спине и сурово посмотрела.
— Помню, — продолжала та, — как мы с сестрой, будучи детьми, шутя дрались. Она страшно боялась, когда ей начнут считать ребра, так что, бывало, издали погрозишь ей пальцем, она уже смеется вовсю, ничем не сдержишь, а потом сердится на меня и говорит, что мне придется выйти замуж за принца-карлика. А я ей на это говорю, что она выйдет замуж за волосатого мужчину, который проколет ей ее губки? Так оно и выдало!
Старшая сестра рассмеялась и говорит:
— Нечего удивляться, если третья сестра сердится и проклинает тебя. Молодой муж тут рядом, а ты лезешь со своими глупыми выходками!
1 Дочка, только-только начинающая делать прическу — см. [19].
2 Послужит вам, подав помыться и причесаться — то же, что «услужит вам по уборке комнат» — вежливо-уничижительное выражение для понятия «быть женой», ведущее начало с давних времен, когда ханьскому императору (III в. до н. э.) будущий тесть говорил: «У вашего верноподданного, государь, есть молодая дочь, которую, я хочу сделать вашей служанкой с метлой и сорным коробом» [38].
56
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
После этого составили чарки и просили к столу, за которым весело пировали и смеялись. Вдруг пришла девочка с кошкой в руках, лет ей было одиннадцать-двенадцать. Детские ее волосы еще не подсохли, а уже в кости вошли красота и нежная прелесть.
— Что это, четвертая сестрица тоже хочет повидать сестриного мужа? — обратилась к ней старшая. — Здесь негде сесть!
Взяла ее, посадила на колени и стала кормить со стола. Потом передала ее на руки второй сестре со словами:
— Отсидела мне все ноги, даже больно!
Вторая сказала:
— Да, девочка уже порядочная, весу в ней вроде сотни фунтов. Я же слабая и хрупкая, мне не сдержать ее. Раз она хочет повидать молодого — то и пусть: он такой большой и здоровый — его жирные колени, наверное, выдержат. — Ис этими словами посадила девочку к Би.
Как только она к нему перешла, он ощутил аромат и нежную мягкость — легкость такую, словно на коленях у него никого не было. Он обнял ее и стал пить с ней из одной чарки.
— Смотри, маленькая, — говорила ей старшая, — не пей слишком много, а то опьянеешь и потеряешь приличие. Боюсь, молодой муж будет над тобой смеяться!
Девочка, захлебываясь, хохотала и гладила рукой кошку, которая громко мяукала. Старшая сестра заметила ей:
— Почему не бросаешь кошку? От нее только блохи и вши!
Вторая сестра предложила пить за кошку.
— Возьмем, — говорила она, — палочки, будем друг другу в них передавать кошку: у кого она закричит — тот пусть пьет.
Все так и поступили. Как только кошка дошла до Би, сейчас же мяукнула. Би нарочно лихо пил, чарку за чаркой осушал подряд несколько раз. Он знал, что это девочка щиплет и заставляет кошку орать, — а все кругом смеялись. Вторая говорит:
— Ну, сестрица, отправляйся спать! Ты задавила бедного молодого. Смотри, как бы третья сестра на тебя не рассердилась.
Девочка с кошкой ушла.
Старшая, видя, что Би умеет много пить, сняла с себя наколку, наполнила вином и просила его выпить. Би посмотрел — в наколке вина какая-нибудь чашка, а выпил, так почувствовал, как будто там несколько бутылок. Осушил, посмотрел: оказывается, это лотосовая чаша.
Вторая также захотела угостить молодого. Тот стал отказываться, говоря, что не выдержит. Тогда она вынула коробочку из-под румян, величиной с шарик самострела, налила и сказала:
— Ну, если вам не осилить вина, то хотя этим покажите свое расположение!
Би посмотрел — можно осушить одним глотком, а на самом деле сделал сотню глотков, но коробочка еще не была осушена. Молодая стала рядом и подменила коробочку маленькой лотосовой чаркой.
— Не давай, — сказала она своему Би, — шутить с собой этим негодницам!
Взяла и поставила коробку на стол: она оказалась огромной плоской чашей. Вторая говорит ей на это:
— Ты зачем вмешиваешься в мои дела? Три дня, как он твой муж, а уж такая нежная любовь появилась, скажи пожалуйста!
Би взял чарку, поднес ко рту и сейчас же осушил. Когда держал ее, она была такая нежная и мягкая. Вгляделся — вовсе и не чарка, а тонкий чуло-
Лисьи чары: Лисий сон
57
Как только девочка к нему перешла, он ощутил аромат и нежную мягкость.
52
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
чек, узенький, как крючок. И подкладка и украшения работы изумительной. Вторая сестра выхватила у него чулок и забранилась:
— Ишь ты, плутовка! Когда это только ты успела украсть у человека туфлю?.. То-то я дивлюсь, что нога холодна, как лед!
Встала, пошла в комнату переодеть башмак. Третья перестала наливать. Би вышел из-за стола и начал прощаться. Она проводила его за село и велела ему идти домой одному...
И вдруг Би открыл глаза: проснулся — все это было только сном. А все-таки в носу и во рту стоял густой винный дух. Сильно подивился.
Под вечер девушка пришла и спросила его, не опился ли он вчера до смерти. Би сказал, что ему все это показалось сном.
— Мои сестры, — продолжала дева, — боясь твоего буйства, нарочно представили все это сном, но это не был сон.
Дева часто садилась с Би за шахматы1, и тот неизменно проигрывал. Тогда она смеялась над ним:
— Ты каждый день этим занимаешься с такой страстью, что я думала — ты очень силен, а теперь вижу, что ты так себе, ни то ни се.
Би просил дать ему указания. Дева сказала:
— Шахматы — это искусство, которое требует твоего собственного проникновения: как я могу быть тебе полезной? Вот с утра до вечера понемногу заимствуй у меня, — может быть, добьешься исключительного умения.
Так прошло несколько месяцев, и Би почувствовал, что он как будто сделал успехи. Дева проэкзаменовала его и засмеялась.
— Нет еще, нет еще! — сказала она.
Би как-то вышел со двора, чтобы сыграть с теми, с которыми он ранее играл, — все заметили его необыкновенные успехи и подивились.
Би был человек прямой, открытый и в душе не терпел ничего оставшегося невысказанным. Понемногу он стал пробалтываться. Дева, конечно, сейчас же узнала и выговаривала ему:
— Тот, кто не терпит неприятностей в дружбе с однородным ему человеком, не дружится с шалым студентом. Сколько раз я велела тебе быть осторожным и молчать, а ты все еще по-прежнему...
Рассердилась и хотела уйти. Би бросился извиняться, и дева понемногу успокоилась; однако с этого времени стала приходить к нему все реже и реже.
Так прошло около года. Однажды вечером она пришла, безмолвно уселась и уставилась на студента. Тот было с ней за шахматы — не играет. Он с ней спать — не ложится. Грустно-грустно сидела довольно долго и наконец спросила его:
— Скажи, как ты относишься ко мне по сравнению с Цин-фэн, «Синим Фениксом», повесть о которой ты так любишь?
— Конечно, ты лучше, — отвечал Би.
— Ну, я, положим, стыжусь с ней сравниться. Однако вот в чем дело. Ляо Чжай — твой друг по школе. Будь добр, попроси его сочинить повесть обо мне. Быть может, лет через тысячу меня тоже будут любить и вздыхать по мне, как ты по Цин-фэн.
Би сказал на это:
— Давно я об этом думал, но по твоему приказанию — помнишь, тогда? — я нарочно молчал!
1 Садилась... за шахматы. — Шахматы бывают двух родов: «слоновые», приблизительно напоминающие наши, и «облавные» — с большим количеством фигур и малосхожими движениями. Последний тип считается особо замысловатым, и на каждую партию затрачивается бесконечное число часов [39].
Лисьи чары; Деев-лиса
59
— Ну, это было прежде, — возражала дева, — а теперь я хочу с тобой проститься, и не стоит уже скрывать...
— Куда же ты?
— Мы вместе с четвертой сестрой вызваны к «Матери Западных Царей»1 и назначены вестницами цветов и птиц. Больше не удастся к тебе прийти.
Би просил ее что-нибудь сказать ему на прощанье. Дева сказала:
— Если твой гордый дух смирится, ошибок, разумеется, станет меньше.
С этими словами она поднялась, схватила студента за руку и попросила проводить ее. Прошли около версты и с плачем расстались, причем дева сказала ему:
— Если нас друг к другу тянет, то нельзя отрицать, что когда-либо снова встретимся.
С этими словами ушла.
В двадцать первом году Кан-си1 2, в девятнадцатый день последнего месяца Би сидел со мной в моем кабинете, который носил тогда имя «Кабинета Горделивых Дум», — сидел и подробно рассказывал всю эту странную историю, случившуюся с ним, а я говорил ему:
— Если была такая лиса, то кисти Ляо Чжая она окажет только честь.
Взял и записал.
ДЕВА-ЛИСА
Гунь был из Цзюцзяна. Ночью пришла к нему какая-то дева и легла с ним. Он понимал, что это лиса, но, влюбившись в красавицу, молчал, скрывал от людей: не знали об этом даже отец с матерью.
Прошло довольно много времени, и он весь осунулся. Отец с матерью стали допытываться, что за причина такой болезни, и сын сказал им всю правду. Родители пришли в крайнее беспокойство и стали посылать с ним спать то того, то другого по очереди, да еще повсюду развесили талисманы, но так и не могли помешать лисе. Только когда старик-отец сам ложился с ним под одеяло, то лиса не приходила. Если же он сменялся и спал кто другой, то она появлялась опять. И Гунь спросил ее, как это понять.
1 Мать Западных Царей» — Си-ванму или Ванму — фея далеких западнйх стран, живущая в мраморном дворце у Яшмового озера и Изумрудной- реки. В ее садах цветет вечный персик, дающий плод раз в три тысячи лет. Миф о Си-ванму сохранился во многих исторических и литературных произведениях, однако науке не удалось еще разгадать странного ее имени (Мать Западных Царей) [40].
2 Двадцать первый год Кан-си — 1680 г. С незапамятных времен китайской цивилизации были совершенно запрещены для произнесения и даже воспроизведения в письме имена государей. Со II в. до н. э. входит в обычай обозначать не самого государя, а его эпоху, для каковой цели придумывался особый девиз, называвшийся «нянь хао», «титулование годов» (правления данного государя). Этот государственный обычай существовал вплоть до падения Юань Ши-кая в 1916 г., и, таким образом, встречаемые читателем «имена» вроде Кан-си, Гуань-сюй и т. п., не суть имена государей по типу русских и европейских (Иаков 1, Николай 11), а обозначения, принятые ими для своего царствования (иногда сменявшиеся в течение одного царствования по нескольку раз). Поэтому правильнее было бы сказать не «государь Кан-си», а «государь, титуловавший свое правление, девизом Про-’ цветания и Блеска». Перевод девизов — вещь нелегкая, ибо это почти всегда тайный намек на канонический текст. Время правления с девизом Кан-си — с 1662 по 1723 г. [41].
60
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Никакого здания уже не было, а только четыре иглы, воткнутые в перстень, а на них коробка из-под румян.
Лисьи чары: Лис из Вэйшуя
61
— Все эти обыкновенные вульгарные талисманы, — отвечала лиса, — конечно, не могут меня удержать. Однако для всех ведь существует родственное приличие, а разве можно допустить, чтобы мы с тобой блудили в присутствии отца?
Старик, узнав это, еще чаще стал спать с сыном, даже не отходил от него. Лиса перестала приходить.-
Затем случилась смута. Разбои и мятежи свирепо прошли по всей стране. Вся деревня, где жил И, разбежалась, и вся семья его рассеялась. Сам он бежал в горы Куньлунь. Кругом были дикие, безлюдные места, а с ним никого близкого или знакомого. Солнце уже закатывалось, и в душу все сильнее и сильнее закрадывался страх. Вдруг он видит, что к нему подходит какая-то дева. Думал было, что это из беженок. Посмотрел вблизи: оказывается, его дева-лиса. После разлуки и средь разрухи свидание было радостным и милым.
— Солнце уже на западе, — сказала ему лиса. — Идти больше, пожалуй, некуда. Подожди-ка здесь некоторое время, пока я не присмотрю места получше, где бы можно было устроить домик, чтобы спрятаться от тигра и волка.
Прошла несколько шагов к северу, присела где-то в траве, что-то там такое делая. Потом через небольшой промежуток времени вернулась, взяла И за руку и пошла с ним к югу. Сделали десяток-другой шагов — она опять потащила его обратно. И вот он вдруг видит тысячи огромных деревьев, которые окружают какое-то высокое строение, с медными стенами и железными столбами и с крышей, напоминающей серебро. Посмотрел вблизи — стены оказались ему по плечо, причем нигде в них не было ни ворот, ни дверей, но все они были усеяны углублениями. Дева вскочила на стену и перепрыгнула. То же сделал И. Когда он вошел в ограду, то подумал недоверчиво, что золотые хоромы человеческим трудом не создаются, и спросил лису, откуда все это явилось.
— Вот поживи здесь сам, — сказала она, — а завтра я тебе это подарю. Здесь золота и железа на тысячи и десятки тысяч. Хоть полжизни ешь, не проешь.
Затем стала прощаться. И принялся изо всех сил ее удерживать, и она осталась, причем сказала ему:
— Меня бросили, мной пренебрегли — этим я уже обречена на вечную разлуку. А теперь смотри: не могу быть твердой.
Когда И проснулся, лиса ушла неизвестно куда. Рассвело. И перепрыгнул через стену и вышел. Обернулся, посмотрел туда, где был, — никакого здания уже не было, а только четыре иглы, воткнутые в перстень, а на них коробка из-под румян. А то, что было большими деревьями, оказалось старым терновником и диким жужубом.
ЛИС ИЗ ВЭЙШУЯ'
У Ли из Вэйсяня был отдельный дом. Как-то к нему явился старичок, желавший снять помещение, за которое он давал пятьдесять ланов в год. Ли согласился. Затем старик ушел и пропал без вести. Ли велел сдать помещение кому-нибудь другому, но на следующий же день явился старик и сказал:
1 Лис из Вэйшуя — то есть из провинции Шэньси на западе Китая, а Вэйсяиь, место рассказа, находится в Шаньдуне, на востоке.
62
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Ведь о сдаче помещения вы договаривались со мною, и даже в присутствии свидетелей. Как же вы хотите сдать его другим?
Ли сказал, что именно ввело его в сомнение.
— Я намерен, — объяснил ему старик, — здесь жить долго. Почему я так задержался? А потому, что выбранное мною счастливое число будет еще через десять дней.
Вместе с этим он уплатил за год вперед и сказал, что если помещение будет пустовать до конца года, то, значит, нечего и спрашивать. Ли проводил старика и осведомился на прощанье, когда же он переедет. Старик указал срок, но после срока прошло уже несколько дней, и все-таки никого не было видно. Тогда Ли отправился сам лично поглядеть и увидел, что ворота закрыты изнутри, над домом поднимается кухонный дым и слышны человеческие голоса. Сильно изумившись, Ли послал свой визитный листок и пошел с визитом. Старик выбежал ему навстречу, ввел его в дом и, приветливо улыбаясь, старался с ним сблизиться. Ли, вернувшись домой, послал своего человека с угощениями в подарок старику и семье. Тот одарил и наградил слугу самым щедрым образом.
Прошло еще несколько дней. Ли устроил обед и пригласил старика. Они оба друг другу пришлись по душе и радовались этому бесконечно. Ли спросил старика, откуда он родом. Старик отвечал: из Цинь1. Ли изумился, что он пришел сюда из столь далеких мест. Старик сказал ему на это:
— Ваша прекрасная область — счастливая земля, а в Цинь долго жить будет нельзя, так как там произойдут большие бедствия.
Так как время было тихое и мирное, то Ли оставил разговор, не расспрашивая подробнее.
Через несколько дней старик прислал Ли свой именной листок тоже с приглашением, чтобы таким образом отблагодарить хозяина дома за приют. На обед он поставил вино и кушанья в самом щедром изобилии и отменно вкусные. Ли все более и более приходил в недоумение и выразил догадку, что старик какой-то знатный вельможа. Тогда старик по дружбе сознался Ли, что он лис.
Ли, до крайности пораженный этим признанием, рассказывал это всем встречным, и вот вся местная знать, услыша про эти лисьи чудеса, каждый день стала направлять свои экипажи к воротам старика и вообще искать его дружбы. Понемногу и представители местной власти стали заглядывать к старику, и только когда сам правитель области просил разрешения познакомиться, то старик подчеркнуто отказал. Тот просил Ли как хозяина взять на себя переговоры по этому поводу, но старик опять отказал. Ли спросил, в чем тут дело. Старик пододвинулся к Ли и шепотом сказал ему:
— Вы не знаете, конечно, что он в предыдущем своем рождении был ослом. Хотя в настоящую минуту он и сидит торжественно над нами, но он из тех, кому какую дрянь ни давай, все выпьют. Я, конечно, другой породы и стыжусь с такими якшаться.
Ли в осторожных выражениях сообщил об отказе начальнику, говоря, что лис боится его проницательного ума и потому не дерзает принять его. Тот поверил и перестал просить.
Все это происходило в 1672 году. Вскоре после этого в Цинь произошли мятежи и всякие несчастья. Значит, лис умел знать об этом наперед.
Послесловие рассказчика
Осел — громоздкая тварь. Озлится — так брыкается, орет, глазищи — большие чашки, и вид принимает свирепый, словно бык. Не только рев его
1 Цинь — древиее наименование области Шэньси [87].
Лисьи чары: Лис из Взйшуя
63
Старик пододвинулся к Ли и шепотом сказал ему...
64
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
противен, но и смотреть на него отвратительно. Однако попробуй поманить его горстью сена — и что же? Прижмет уши, опустит голову и с радостью даст на себя надеть узду. Конечно, если кто-нибудь с такими качествами сидит над народом, то правильно будет о нем сказать, что он пьян от всякой дряни. Позвольте выразить пожелание, чтобы те, кто собрался править нами, помнили об осле как о предостережении и, наоборот, старались походить на лиса. От этого, понятно, благотворное влияние правителя сильно возрастет!
МОХНАТАЯ ЛИСА
W Ь- рестьянину Ма Тянь-жуну было двадцать с чем-то лет, когда он потерял жену. Он был беден и не мог жениться снова. Как-то раз он полол в Д своем поле и вдруг увидел молодую, прекрасно одетую женщину, которая проходила прямо по ниве, с одного участка на другой, шагая через межи. Лицо у ней было румяное, и весь вид живой, элегантный. Ма решил, что она заблудилась. Посмотрел вокруг: в полях никого не было. Пристал к ней, шутя и заигрывая. Женщина тоже улыбнулась. Ма захотел соединиться с ней тут же, как попало, но та заметила ему:
— Послушай! В ясный день, под синим небом разве позволительно такое делать? Ты лучше иди домой, запрись и жди меня. Когда стемнеет, я приду.
Ма не поверил, но женщина в этом поклялась, и тогда он подробно рассказал ей, где его ворота и двери и как пройти. Женщина ушла, но действительно, как только наступила полночь, явилась, и они стали весело любов-ничать. Ма почувствовал какую-то особенную нежность ее кожи, зажег огонь — и действительно: кожа была красная, тонкая, как у новорожденного, но все тело было покрыто тонкими волосами. Ма подивился этому, затем решил, что ведь проследить, откуда она, нельзя, и подумал про себя: «Уж не будет ли это лиса?» И начал в шутку ее допрашивать, а она сама созналась, даже не подумала скрывать.
— Раз ты фея, — сказал Ма, — то, как всякое божество, ты не оставишь ни одной просьбы без уважения. Вот я удостоился чести так близко к тебе прильнуть — неужели же ты не поможешь мне на бедность, не дашь несколько ланов?
Женщина обещала. На следующую ночь она опять пришла. Ма потребовал деньги: женщина притворно удивилась и сказала:
— Вот как раз деньги-то я и забыла!
Когда она собралась уходить, Ма опять твердил ей о деньгах, и следующей ночью спросил ее:
— А то, что я просил, небось, опять забыла?
Женщина рассмеялась и просила подождать до одного из следующих дней. Через несколько дней Ма стал опять требовать, и женщина, смеясь, вытащила из рукава два слитка серебра в пять-шесть ланов, с приподнятыми краями и тонким металлическим отливом — просто прелесть, так и залюбуешься. Ма пришел в восторг, схватил деньги и запрятал в сундук поглубже.
Прошло полгода. Как-то случайно ему понадобились деньги, он достал серебро и кому-то показал.
— Да это олово! — сказали ему.
Действительно, куснул зубами — так и откусил: кусок упал... Ма в страшном смятении схватил олово, спрятал и побежал домой. Ночью явилась женщина, и он в сердцах принялся ее ругательски ругать.
Лисьи чары: Мохнатая лиса 65
— Твоя судьба, видишь ли ты, незавидна, — смеялась ему в ответ женщина. — Настоящее-то серебро не по тебе: с ним ты не сумеешь обращаться.
Посмеялась и прекратила этот разговор.
— Я слышал, — продолжал ворчать Ма, — что все феи-лисы редкие в стране красавицы... Совершенно, оказывается, неправильно!
— Мы, — отвечала ему лиса, — являемся и превращаемся смотря по человеку. Теперь смотри: у тебя нет счастья даже для одного лана серебра. Как же ты мог бы пользоваться такой красотой, от которой, как говорят, падают ястребы и ныряют рыбы? Я с моим грубым, подлым видом, конечно, не гожусь для прислуживанья человеку высшего круга, но .если сравнить меня с большеногой и горбатой, то я самая первая красавица.
Так прошло несколько месяцев. Вдруг ей вздумалось подарить Ма три лана.
— Ты часто требовал денег, — сказала она ему при этом, — но я считала, что твоей судьбе не полагается иметь накопленные деньги. Но теперь пришло время, когда тебе придется иметь дело со свахой и делать предложение. Позволь подарить тебе вот эти деньги для расходов на одну жену. Кроме того, я пользуюсь этим случаем, чтобы сделать тебе и прощальный подарок.
Ма стал уверять, что у него не было никаких разговоров о приглашении свахй, но женщина подтвердила, что это так и что через день-два сваха непременно появится. Ма спросил насчет той девицы, о которой она говорит, какова она собой.
— Ты все думаешь о самой первой у нас красавице, — отвечала она, — ну, значит, это первая красавица и должна быть!
— На это, конечно, я не смею рассчитывать, — скромничал Ма, — однако за три-то лана разве можно купить жену?
— Ну, это уже решено и подписано Лунным Дедом1 и не зависит от человеческих стараний, — закончила женщина.
Ма спросил еще, почему же она так скоро уже заговорила о прощании.
— Ходить к тебе по ночам, — отвечала она, — с луной в головах и кутаясь в звезды, — это не дело: нет прочного в этом постоянства. Если, как поется, «милый сам жену имеет», то к чему мне-то тут быть затычкой?
Начало светать, и она ушла, вручив ему дозу желтого порошку и сказав при этом, что, чего доброго, он еще захворает после рузлуки с ней, так пускай примет порошок, и тогда поправится.
На следующий день и в самом деле пришла какая-то сваха. Ма сразу же стал расспрашивать о том, какова собой невеста. Сваха отвечала, что она ни красавица, ни урод — а так, средняя. Спросил также насчет свадебных денег, сколько с него потребуется. Оказалось, четыре или пять ланов. Ма не возражал против цифры, но настаивал на своем желании хоть раз лично взглянуть на эту особу. Сваха выразила опасение, что девица из порядочной семьи не согласится, вероятно, сама высватываться и. показываться. Однако кончили на том, что условились направиться вместе, а затем действовать сообразно тому, как продиктуют обстоятельства и удобный случай. Когда подошли к селу, сваха ушла вперед и велела Ма ждать ее за околицей. Ушла — и долго не приходила. Потом явилась и сказала:
— Готово, слажено. Мои родственники живут с ней на одном дворе. Я только что, проходя, видела, что девица наша сидит у них в комнате. Пойдем, пожалуйста, сейчас туда. Ты сделаешь вид, что проходишь через комнату,
1 Лунный Дед — дух, предопределяющий браки [42].
3 Зак. 3110
бб Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
чтобы повидаться с моими родственниками, и можешь увидеть ее на расстоянии, скажем, фута.
Ма пошел за ней и действительно увидел в комнате девицу, прилегшую на кровать для того, чтобы ей почесали спину. Ма быстро прошел мимо, окинув ее косым и беглым взглядом: она действительно была такая, как говорила сваха. Затем речь зашла о брачных расходах, причем с ним не стали спорить и только просили дать один-два лана на то, чтобы одеть девицу при ее выходе из дома. Ма еще более остался доволен этой скромной цифрой, вынул деньги, расплатился со свахой и писцом, изготовившим брачный контракт: вышло, в общем, всего ровно три лана, и ни на медяк больше.
Ма дал погадать и выбрать счастливый день для встречи девицы, идущей к нему. Когда ее ввели в двери, то Ма увидел, что у ней был горб и на груди и на спине и шея скорчилась, словно у черепахи. Посмотрел под юбку — лотосовые лодочки были в добрых пол-аршина. Ма понял тогда, что значили слова лисы.
Послесловие рассказчика
«Являемся и превращаемся смотря по человеку», — кажется, лиса этим сама пошла навстречу насмешке и сама все объяснила, однако ее словам о счастье и милостях судьбы можно верить, и даже очень глубоко. Я всегда думал, что если в нескольких поколениях твоих предков не было благородных дел, то ты не достигнешь высокого и сановного поста. Если же и сам ты в поколениях своего потомства не даешь прекрасных дел — им не иметь красивой жены. Те, кто верят в то, что всякое дело есть следствие своей причины, наверное, не сочтут эти мои слова за туманности Небесной Реки1.
ЛИСА-НАЛОЖНИЦА
Аю Дун-цзю из Лайу провинции Шаньдун был правителем Фэньчжоу. Раз он сидит один в канцелярии и вдруг слышит смех и говор, приближающиеся к нему со двора. Когда смеющиеся вошли, они оказались четырьмя женщинами, из которых одной было за сорок, другой лет тридцать, третьей около двадцати четырех-двадцати пяти, а самая последняя еще носила челочку. Все они встали перед столом, глядя на Лю, и смеялись. Лю отлично знал, что в его дворе много лисиц, и поэтому оставил их без внимания. Так прошло несколько минут. Затем девушка с челкой вытащила красный платок1 2 и шутливо бросила Лю в лицо. Тот схватил платок и выбросил в окно, продолжая не обращать на деву никакого внимания. Они все захохотали и ушли.
В один прекрасный день к Лю явилась та, что была постарше, и сказала ему следующее:
— Моя сестренка имеет с вами свою судьбу. Я хотела бы, чтобы вы не погнушались ею и не выбросили бы, как негодную траву.
1 Небесная Река — см. [16].
2 Красный платок. — Красный цвет — цвет радости вообще и всего,- что относится к браку. При брачных обрядах красный цвет преобладает во всем, что окружает жениха и невесту [43].
Лисьи чары: Лиса-наложница
67
Лю вяло обещал, и та ушла, чтобы сейчас же явиться со служанкой, причем обе они вели под руку девушку с челкой. Затем они усадили ее плечо к плечу с Лю, и старшая сказала:
— Чудесная вы, право, пара жар-птиц! Сегодняшней ночью устройте себе получше узорную брачную свечу, ты же, милая, постарайся услужить господину Лю. А теперь — мы ушли.
Лю стал рассматривать девушку пристально: красота сияющая, второй такой, конечно, нет, — и давай с ней миловаться. Затем стал расспрашивать, откуда она.
— Я, конечно, не человек, — сказала она, — но в то же время все-таки человек. Дело в том, что я дочь твоего предшественника по службе, меня стала губить лиса, и я скоро умерла, а затем была похоронена здесь в саду. Однако другие лисы собрались и оживили меня, после чего мне сообщилась лисья летучая подвижность.
Лю после этих ее слов стал щупать у ней в конце спины. Почувствовав это, девица улыбнулась и спросила:
— Ты уж не думаешь ли, что у лисицы есть хвост?
Повернулась и сказала:
— Пожалуйста, пощупай.
С этих пор она так и осталась у него жить.
Лю стал теперь проводить со своей маленькой метрессой все время: ходил ли, сидел ли — все с ней. Домашние отнеслись к ней как к малой госпоже. Когда служанки явились к ней на поклон, она их одарила очень щедро.
Тут подошел день рождения Лю. Явилась масса гостей. Пришлось накрыть на тридцать персон, понадобилось очень много поваров. Еще до этого дня Лю дал приказ набрать их, но пришли один-два, и он не знал, куда деваться от раздражения. Дева, узнав об этом, велела ему не беспокоиться.
— Если поваров все равно не хватает, — сказала она, — то не лучше ль будет отпустить и тех, что пришли. Я, конечно, не из очень-то способных, но на тридцать человек приготовить нетрудно.
Лю был очень доволен и отдал распоряжение, чтобы всю рыбу, мясо, специи — одним словом, все перетащили в помещение госпожи. Затем весь дом в течение целого дня только и слышал, что дробный стук ножей, не прекращавшийся ни на минуту.
Во дворе накрыли стол и только что поставили подносы, глядь — а они уже полны самыми разнообразными кушаньями.
Десять, даже больше, человек суетились по дороге к столу бесконечной чередой — все время брали и уносили кушанья, а им не было конца-краю. Наконец пришел слуга с требованием пирожков. Из дому ему говорят, что ведь хозяин не заказывал их. Разве можно их изготовить по приказу: раз-два?
— Впрочем, — сказали оттуда, подумав, — нечего делать. Давай возьмем в долг.
Через несколько минут зовут взять пирожки. Глядь — а тридцать блюд так и дымятся на столе.
Когда гости ушли, дева говорит Лю:
— Благоволи дать денег на уплату кой-кому за пирожки.
Лю послал человека отнести деньги. Оказалось, что в одном доме как раз исчезли пирожки, и все были в крайнем недоумении, которое разъяснилось, конечно, когда пришел человек от Лю.
Однажды вечером Лю сидел и пил. И вдруг ему захотелось своего горьковатого шаньдунского винца. Дева попросила разрешения пойти взять его и вышла из дому. Потом вернулась и сказала, что у дверей стоит жбан, которого ему хватит на несколько дней. Лю посмотрел — ив самом деле, вино: на
68
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
стоящее домашнее, молодое, «в жбане весеннее». Через несколько дней госпожа Лю отправляет из дому двух слуг к мужу в Фэнь. На пути один из них говорит другому:
— Я слышал, что госпожа лиса дает на водку очень щедро. Сходить вот теперь да получить от нее — можно будет и шубу купить.
Дева, сидя у себя, уже узнала об этом и говорит Лю:
— Придут люди из дому. Меня злость берет на одного из них, мерзавца, невежу. Ну, уж я ему отплачу!
На следующий день только что слуга вошел в город, как у него сильно разболелась голова, а когда он дошел до дворца, то схватил голову обеими руками, выл от боли и кричал. Все советовали позвать врача, дать лекарства, но Лю смеялся и говорил:
— Не стоит лечить. Придет время, сам поправится.
Многие выразили опасение, уж не прогневил ли он маленькую госпожу. Слуга подумал и сказал, как это и чем именно он, который только что пришел и еще не снял дорожной сумки, мог провиниться? Впрочем, что тут разговаривать и кому жаловаться: нехотя пополз на коленях и стал упрашивать госпожу.
— Ты назвал меня госпожой, — говорил ему голос из-за занавески, — этого достаточно. Зачем ты назвал меня лисой?
Тогда слуга понял и стал бить поклоны без конца, и опять слышит голос:
— Если ты захотел приобрести себе шубу, зачем же все-таки быть таким невежей?
Потом опять:
— Ну, ты выздоровел!
При этих словах боль у слуги словно куда-то исчезла. Он стал откланиваться и хотел уже уйти, как из-за занавески ему выбросили сверток, сказав:
— Вот тебе шуба из ягненка. Бери и уходи.
Слуга развернул, смотрит: там пять ланов.
Лю спросил, что нового дома. Слуги отвечали, что особенного ничего, только вот однажды ночью пропал куда-то из кладовой жбан с вином. Высчитал по числам и часам — как раз оказалось в ту самую ночь, когда лиса пошла брать вино. Все были в ужасе от ее чудесной силы и стали называть ее святой феей.
Лю нарисовал ее портрет. В то время Чжан Дао-и был ученым инспектором. Прослышав про эти чудеса маленькой госпожи, он явился к Лю с визитом как земляк и пожелал на нее взглянуть, но дева отказала. Лю тогда показал ее портрет. Чжан силком вырвал и унес, повесил у себя и стал молиться с утра до ночи, приговаривая:
— С такою твоей, милая, красотой, куда бы ни явилась ты, везде свое возьмешь. И вдруг — ты отдала себя волосатому, мохнатому старику. Смотри, ведь я ж не хуже его, Дун-цзю. Почему же ты не подаришь меня ласковым взглядом?
Дева сидела с Лю в канцелярии и вдруг говорит:
— Господин Чжан невежа. Надо будет его слегка проучить.
И вот однажды, как раз когда Чжан молил и заклинал ее портрет, ему показалось, что кто-то из пространства хлопнул его по лбу, так что он грохнулся на пол и ощутил сильную боль. Страшно испугавшись, он вернул портрет. Лю стал расспрашивать человека, который принес портрет, но тот скрыл настоящую причину и отвечал что-то, сочиняя. Лю засмеялся.
— А скажи-ка, — спросил он, — у твоего господина лоб разве не болит? Слуга не мог больше обманывать и сказал всю правду.
Лисьи чары: Ласа-наложница
69
Слуга нехотя пополз на коленях и стал упрашивать госпожу.
70
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Через несколько времени прибыл зять Лю, студент Юань. Попросил разрешения повидать деву, но та резко отказала. Юань настаивал.
— Зять ведь не чужой, — уговаривал ее Лю, — чего ты так упрямишься?
— Когда зять твой явится ко мне, — отвечала та, — надо обязательно ему что-нибудь подарить. Но он надеется на мою щедрость, и, по-моему, мне не удовлетворить его желаний. Вот почему я и отказала ему сейчас. Но раз он так усердно об этом просит, то я согласна принять его дней через десять.
Через десять дней Юань входил к ней, здоровался, кланяясь ей из-за занавеси. Спросил ее о здоровье, был скромен во всем, сдержан и не решался внимательно рассмотреть. Когда же уходил, то, сделав несколько шагов, повернул голову и уставился на нее пристальным взглядом, но вдруг услыхал:
— Зятек-то обернулся!
Сказала — и захохотала резким-резким смехом, словно сова. Юань услыхал этот смех и почувствовал, как ноги его размякли, сознание помутнело, словно он терял и жизнь и дух. Только выйдя от нее и посидев, он начал понемногу приходить в себя.
— Вот сейчас я слышал ее смех, — говорил он, — словно раскаты грома. Сам не знаю даже, мое ли это тело или нет.
Через несколько минут служанка от имени своей госпожи передала подарок в двадцать ланов. Юань взял и сказал служанке:
— Святая фея каждый день живет с моим тестем. Разве она не знает, что у меня широкая натура и что я не привык тратить мелочь?
Дева, услыхав это, сказала:
— Я ведь знала, что это за человек! Однако моя мошна как раз пуста. Некоторое время тому назад я с одной подругой ходила в Бяньлян1, а этот город в то время был занят речным богом, весь под водой, и наши деньги потонули. Тогда мы вошли в воду, и каждая нашла некоторое их количество. Однако разве могу я насытить его безмерные требования? Пусть даже я сумею его щедро одарить — все равно его счастье ничтожно, и даже в этом случае ему не справиться с наградой.
Вообще дева могла заранее разузнать о чем бы то ни было. Когда встречалось какое-нибудь недоумение и затруднение, Лю всегда с ней советовался, и не было случая, чтобы она не разрешила. Однажды, когда они сидели вместе, она вдруг взглянула на небо и сильно испугалась.
— Большой мятеж наступает, — сказала она, — как нам с этим быть?
Лю с тревогой спросил о своих домашних, но она успокоила его, говоря, что вообще им беды не будет, и только второму его сыну будет худо.
— Здесь, — продолжала она, — в непродолжительном времени будет поле сражений. Тебе следует просить назначения куда-либо подальше, и тогда только, быть может, избежишь беды.
Лю послушался ее, подал прошение начальству и получил назначение по продовольственному делу в Юаньнань и Гуйчжоу. Дорога предстояла очень дальняя, и все, слышавшие об этом, сочувственно жалели Лю. Одна только дева его поздравляла. Вскоре взбунтовался Цзян Жан, и вся область Фэнь-чжоу погибла, став гнездом мятежников. Второй сын Лю пришел из Шаньдуна, попал в разгар всех этих восстаний и был убит. Город пал. Всем чиновникам пришлось испытать несчастье, и только Лю, командированному по делам службы, удалось избежать беды.
Когда мятеж был усмирен, Лю вернулся. Однако тут же, по ошибке, он был привлечен к суду по крупному делу и разорился до того, что не хватало
1 Бяньлян — Кайфэн.
Лисьи чары: Красавица Цин-<рзн
71
на еду. А между тем тот, от кого он зависел, требовал от него уйму денег, так что Лю в безвыходном положении загрустил и хотел смерти.
— Нечего горевать, — сказала ему дева. — Вон возьми эти три тысячи ланов под кроватью — хватит нам на прожитие!
Лю пришел в восторг и спросил, где они украдены, эти деньги.
— В мире есть вещи без хозяина, бери — всего не возьмешь. Зачем непременно красть?
Лю разными махинациями удалось избавиться от преследования и вернуться домой. Дева пошла за ним.
Прошло несколько лет. Вдруг она ушла, оставив в подарок несколько вещей в бумажном конверте. В числе этих вещей был -флажок длиною вершка в два, который вешают на дверях дома, где покойник. Всем это показалась плохим предзнаменованием. И действительно, Лю вскоре умер.
КРАСАВИЦА ЦИН-ФЭН
Гэны из Тайюаня были раньше крупными людьми, и дома, ими занимаемые, были огромные, просторные. Потом здания эти стали разрушаться, пустовать одно за другим и были окончательно заброшены. Вслед за этим в них начались разные чудеса и странности. Вдруг двери зала то откроются, то захлопнутся, и семья Гэнов по ночам в ужасе кричала. Гэн, удрученный всем этим, переселился в свое пригородное имение, оставив старого привратника караулить дом. После этого дома Гэнов стали падать и разрушаться еще сильнее. Водворилось полное запустение, а люди слышали там смех и песни...
У Гэна был племянник по имени Цюй-бин, человек взбалмошный, свободный от всяких предрассудков, смелый и совершенно несдержанный. Он велел старому привратнику сейчас же прибежать и сказать ему, если что будет слышно или видно. И вот старик, увидев ночью в разрушенном доме огни, то сверкающие, то потухающие, пошел и доложил молодому Гэну. Тот захотел пойти и посмотреть, что там за чудеса. Его останавливали — он не слушал.
Он отлично знал расположение ворот и входов и пошел, уверенно пробираясь через густые заросли дикого бурьяна, идя по дорожкам то туда, то сюда. Наконец он вошел в большой дом. Поднялся наверх — ничего особенного. Прошел через весь дом — слышит где-то близко-близко человеческие голоса. Посмотрел в щель — видит: горят две огромные свечи — светло от них, словно днем. Какой-то пожилой человек в шапке ученого сидит, повернувшись в южном направлении1, против него пожилая женщина, обоим за сорок. Налево молодой человек лет двадцати с небольшим, а направо — девушка, только-только начавшая делать себе прическу. Перед ними полный
1 Повернувшись в южном направлении. — По ритуалу древнего Китая государь сидел лицом на юг, а придворные стояли лицом к нему, то есть на север. Так же полагалось сидеть в своей сатрапии любому высшему чину, как бы замещающему государя, по отношению к младшим чинам, повернутым лицами на север. То же делали и ученики по отношению к учителю, и все члены семьи по отношению к главе — отцу [44].
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
72
стол вин и закусок, и они сидят за ним, весело разговаривают. Гэн неожиданно для них вошел в комнату и сказал с улыбкой:
— Вот пришел незваный гость.
Все в испуге бросились бежать и скрылись. Один старик вышел из-за стола и закричал: кто это такой тут пришел в чужие покои?
— Это мои покои, — отвечал студент. — Вы изволили их занять, сами сидите и пьете такое чудесное вино, а ни разу не пригласили владельца дома. Не будьте уж слишком жадным скрягой!
Старик внимательно посмотрел на студента и сказал:
— Вы не владелец.
— Я шалый студент, — сказал Гэн, — Гэн Цюй-бин, племянник владельца.
Тогда старик, почтительно приветствуя его, сказал:
— Я давно уже знаю вас. Смотрю на вас с восхищением, с уважением, как смотрят люди на звезды Ковша или на святую гору Тай.
Сказал, поклонился студенту и ввел его в комнаты, крикнув слугам, чтобы убрали стол и подавали снова. Студент воспротивился и остановил его. Старик стал наливать вино.
— Мы с вами, — говорил ему студент, — как бы одной семьи, и не следует вашим, знаете, от меня убегать. Прошу вас вернуть их сюда выпивать вместе с нами.
Старик крикнул:
— Сяо-эр.
В комнату откуда-то вошел молодой человек.
— Вот мой поросенок, — сказал старик.
Молодой человек сделал приветствие и сел. Стали понемногу расспрашивать друг друга о родне и происхождении. Старик назвался Ху И-цзюнем. Студент всегда увлекался, и от его разговора веяло живым духом. Сяо-эр был тоже человек с огоньком. И вот они, откровенно и искренне высказываясь, сильно друг другу понравились. Студенту был двадцать один год — он был на два года старше Сяо-эра и решил считать его как бы своим младшим братом.
— Я слышал, — говорил старик, — что ваш дед составил «Повествование о горе Ту»1. Знаете ли вы его?
Студент отвечал, что знает. Старик сказал:
— Я потомок Туской девы. После Тана1 2 нашу родословную я еще могу вспомнить, но что было ранее, при пяти Сменах3, у меня нет никаких сведений. Осчастливьте нас, сударь, дайте нам от вас услышать об этом и поучиться!
Тогда студент изложил им в общих чертах историю о том, как Туская дева помогла Юю в его титанических трудах. Рассказывая, он выражался мастерски, ярко, красочно, и чарующие нити повести били жизнью, как родник или фонтан.
Старик пришел в восхищение.
1 «Повествование о горе Ту». — Одно из преданий о мифическом государе Юе (XXIII в. до н. э.) [45] гласит, что Юй, распределяя воды Китая после потопа, дошел до горы Ту. Вечерело. Юй боялся, что в темноте он произведет неверные измерения, и решил... жениться на фее горы, чтобы получить какое-нибудь знамение. И явилась к нему белая лиса с девятью хвостами, что он счел за предвестие царского трона. Он женился на ней, дав ей имя Нюйцзяо.
2 После Тана — после царствования мифического государя Яо или Тао-тана (XXIII в. до н. э.).
3 При пяти Сменах — при пяти мифических государях: Фуси, Шэнь-нуне, Хуаи-ди, Шао'хао и Чжуань-сюе.
Лисьи чары-. Красавица Цин-фэн
73
— Какое счастье, что мы сегодня узнали то, о чем раньше не слыхали! Наш молодой господин, оказывается, нам не чужой. Попроси-ка сюда маму и Цин-фэн, пусть послушают вместе с нами и узнают о доблестях наших предков.
Сяо-эр прошел в комнаты за занавесями, и сейчас же оттуда вышла старуха с девушкой. Гэн пристально вгляделся и увидел нежные формы, рождающие грацию, глаза чистые, как осенние воды1, и струящие блеск ума. Среди людей не будет второй такой красавицы.
Старик указал пальцем на старуху и сказал:
— Это моя старая карга1 2.
Затем, указывая тем же жестом на девушку, добавил:
— А это Цин-фэн. Она мне, старому хрычу, как’ бы дочь. Чрезвычайно, знаете, способна. Что увидит, услышит, сейчас же запомнит и уже не забывает. Вот почему я и позвал ее послушать вас.
Студент кончил рассказывать и стал пить. Пил и смотрел на девушку пристальным, упорным взглядом остановившихся глаз. Та, чувствуя на себе этот взгляд, опустила голову. Студент исподтишка, незаметно нажал ногой на ее лотосовый крючок3, но она быстро отдернула ножку, хотя не проявила гневного неудовольствия. У студента захватило дух и мысли, которые стали куда-то вздыматься и лететь. Он не мог с собой справиться, хлопнул по столу и крикнул:
— Вот бы мне такую жену! Не поменялся б я тогда и с сидящим на троне к югу лицом царем Китая!
Старуха, видя, что студент начинает пьянеть и возбуждаться до неистовства, поднялась и ушла с девушкой в занавес.
Студент потерял всякую надежду, простился со стариком и вышел. А сердце так и крутило, так и кружило — не мог забыть он своего чувства к Цин-фэн. Наступила ночь, и он снова пошел в дом. Там, правда, еще стоял запах орхидеи и мускуса, но было полное безмолвие, и ни звука, ни кашля не мог он уловить, сосредоточенно внимая и ожидая всю ночь.
Придя домой, он стал предлагать своей жене забрать все имущество и идти туда жить, в чаянии хоть раз встретить Цин-фэн, но жена не соглашалась. Тогда Гэн пошел туда один. Сел и стал читать в первом этаже. Только что он расположился ночью возле стола, как вбежал черт с всклокоченными волосами и черным, как лак, лицом. Вытаращил глаза и стал смотреть на студента. Тот улыбнулся, обмакнул палец в растертую тушь и давай себе мазать лицо. Намазал и, сверкая глазами, стал тоже в упор смотреть на беса. Тот сконфузился и убежал.
На следующую ночь, дождавшись очень позднего времени, он погасил свечу и решил лечь спать. Вдруг слышит, что с той стороны дома кто-то открывает двери, открыл и прикрывает. Студент быстро вскочил и пошел смотреть. Видит, дверь наполовину открыта. Вслед за тем слышатся чьи-то мелкие, мелкие шажки, и из комнаты показывается пламя свечи. Смотрит — это идет
1 Глаза чистые, как. осенние воды —- то есть подобные отстоявшейся от летней мути дождей воде осенних рек [46].
2 Моя старая карга — то есть моя жена. Перевод приблизительно передает уничижительное (но исключительно с точки зрения литературной и вообще вежливой проформы, не принимаемой, конечно, всерьез) выражение «человек, сделанный из дикого терновника». Обратное явление вежливого восхваления чужой жены в той же самой литературной форме эвфемизма, не имеющего реального значения, наблюдаем в словах: «прекрасное зало», то есть прекрасная ваша половина, появляющаяся в роли хозяйки в зале [47].
3 Лотосовый крючок — поэтический эпитет изуродованной женской ноги, имитирующей распускающийся лотос [29].
74
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Цин-фэн. Увидев неожиданно студента, испугалась и сейчас же пошла назад, быстро захлопнув за собой обе двери. Студент стал на колени и обратился к ней с мольбой:
— Я, ничтожный, маленький студент, не ушел от опасности, не убежал от злого лиха... Это только из-за вас. Какое счастье, — смотрите, — здесь никого нет! Дайте мне только раз пожать вашу ручку и улыбнитесь мне... Пусть умру тогда — не жаль!
Девушка отвечала ему издали:
— Разве ж я не знаю про вашу глубокую и нежную-нежную любовь ко мне? Но ведь заповеди девичьего терема строги, и я не смею вас слушаться.
Студент продолжал умолять:
— Я не дерзаю надеяться на сближение наших тел. Дайте только разок взглянуть на вас — вот и довольно будет с меня!
Девушка, по-видимому, соглашалась, открыла дверь и вышла. Гэн схватил ее за руку и потащил, весь полный неистовой радости, прямо в нижние комнаты, схватил ее, обнял и посадил на колени. Она говорила ему:
— Счастье, что судьба наша заранее предрешена и после сегодняшнего вечера уже не стоит обо мне думать.
Студент спросил, что за причина.
— Мой дядя, — отвечала она, — боится ваших неистовств и, желая вас отпугнуть отсюда, превратился в злого беса, но вы не пошевельнулись. Теперь решили переехать в другое место, и вся семья уж перебралась туда со всеми вещами, а я осталась караулить, но уйду рано утром.
Сказала и хотела уйти, говоря, что боится, как бы не пришел дядя. Студент силой удерживал ее, ему хотелось слиться с ней в радости...
Только что они все это договорили, как вдруг вошел старик. Девушка, полная стыда и страха, ничего не могла сказать в свое оправдание, опустила голову, прислонилась к кровати и стояла молча, теребя свой пояс.
— Дрянь! — кричал ей сердито старик. — Ты опозорила мой дом1. Пошла вон отсюда! Попробуй не убраться сейчас же, я тебя погоню плетью.
Девушка с опущенной головой быстро убежала. Старик тоже ушел. Студент бросился им вслед и стал прислушиваться. Слышит брань на все лады и судорожные рыданья, Цин-фэн, прерываемые проглатываемыми слезами. Душу студента резало, как ножом, и он громко закричал:
— Вся вина во мне, ничтожном студенте. При чем здесь Цин-фэн? Если простите ее, режьте меня, пилите меня, рубите меня — я все готов стерпеть...
Стоял и кричал еще долго, но было уже тихо. Тогда он лег спать.
С этих пор в доме не было слышно ни звуков, ни шорохов. Дядя Гэн, узнав об этом, подивился, и когда студент захотел купить дом для жилья, то он не торговался, а тот с радостью забрал своих и переселился. Он был очень рад, что все это так удалось, и Ни на секунду не забывал своей Цин-фэн.
Как-то раз, возвращаясь домой с могил во время весеннего праздника, он увидел двух маленьких лисиц, которых гнала собака. Одна из них убежала и скрылась в густой траве, а другая металась в страхе по дороге, глядела на студента и нежно-нежно жалобно выла, съежившись и прижав уши, словно прося у него помощи. Студент сжалился над ней, расстегнул свой халат, сунул ее туда и принес домой. Заперся, положил ее на кровать — оказывается, это Цин-фэн. Страшно обрадовавшись, бросился утешать ее и расспрашивать.
1 Опозорила мой дом. — Патриархальные нравы Китая требовали, чтобы женщина была затворницей — яо тяо, «глубоко упрятанной». Нажим на строгость поведения особенно заметен в XII в., с утверждением неоконфуцианской доктрины. Философ Чэн И гово-р?ил: голод — дело малое, а вот нарушить женское целомудрие — дело большое [32].
Лисьи чары: Красавица Цин-фэн
75
Лисица глядела на студента и нежно-нежно, жалобно выла, словно прося у него помощи.
76
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Я только что играла со служанкой, — рассказывала Цин-фэн, — как вдруг попалась в эту беду. Не будь вас, мне обязательно пришлось бы найти себе могилу в собачьем брюхе. Пожалуйста, не смотрите на меня как на тварь и не презирайте.
— Я мечтал о тебе, я думал о тебе целые дни. И ночами во сне с тобой была слита моя душа. Увидел тебя я теперь — словно родное сокровище нашел. Как можешь ты говорить о презрении?
— Такова, значит, судьба, небом нам отсчитанная, — говорила дева. — Не было бы этого переполоха, разве могла я к тебе прийти? Однако и счастье же нам! Ведь прислуга обязательно скажет, что я уже погибла. Значит, я могу с тобой быть теперь в вечном союзе.
Студент обрадовался и поселил ее в отдельном доме. Прошло два с чем-то года. Как-то ночью он сидел и занимался. Вдруг вбегает к нему Сяо-эр. Гэн прервал занятия и стал удивленно расспрашивать, откуда это он. Сяо-эр упал на пол и, убитый горем, говорил:
— Моему отцу грозит сейчас неожиданная опасность, и, кроме вас, некому помочь. Он сам хотел явиться к вам и умолять о помощи, но боялся, что вы его не примете. Вот он и послал меня...
Гэн спросил, в чем дело.
— Знаете ли вы, — стал рассказывать Сяо-эр, — Третьего Мо?
— Еще бы, это сын моего ровесника и товарища!
— Так вот, он завтра здесь будет. Если он привезет пойманную лису, разрешите надеяться, что вы ее возьмете и оставите у себя.
— Видите ли, — отвечал на это студент, — тот стыд и оскорбление, которые я претерпел тогда, так и горят в моей душе. О чем другом я не позволю и говорить, но если уж вы хотите, чтобы я оказал вам эту небольшую услугу, то извольте, я готов, но не иначе, как если здесь будет у меня Цин-фэн.
Сяо-эр заплакал и сказал:
— Сестренка Фэн вот уже три года как умерла в поле.
— Ну, когда так, — промолвил студент, оправив платье, — мне еще больше досадно и неприятно.
Взял книгу и стал громко читать, не обращая на молодого человека никакого внимания. Тот вскочил, рыдал до хрипоты, закрыл лицо руками и выбежал вон. Студент пошел к Цин-фэн и рассказал ей, что было. Та побледнела.
— Что же? Ты спасешь его или нет? — спросила оНа с тревогой в голосе.
— Спасти-то спасу, — отвечал он, — но я не обещал, просто желая отплатить за грубость старика!
Дева обрадовалась и сказала:
— Я осталась ребенком сиротой, и он меня вырастил. Правда, он тогда так провинился перед тобой, но ведь того требовала строгость семейных нравов.
— Конечно, — соглашался студент. — Однако он сам виноват, что я не могу говорить об этом без раздражения, и, если бы ты действительно умерла, я бы, конечно, не стал ему помогать.
— Ну и жестокий же ты человек, — смеялась Цин-фэн.
На следующий день действительно приехал Мо, на коне в роскошной сбруе, с полным стрел колчаном из тигровой шкуры, в сопровождении толпы слуг. Студент встретил его у ворот. Видит — охотничьей добычи очень много, и среди нее черная лисица, у которой вся шерсть в темной крови. Потрогал — тело под кожей еще теплое. Сказал, что у него порвалась шуба, и попросил дать ему на починку. Мо с радостью отвязал и отдал, а он передал лисицу в руки Цин-фэн, сам же уселся с гостем пить.
Когда тот ушел, Фэн прижала лисицу к груди — и та через три дня ожила, повертелась и превратилась опять в старика. Он поднял глаза, увидел * Фэн и подумал, что он не среди людей.
Лисьи чары; Лис-невидимка, Ху Четвертый 77
Фэн стала рассказывать, как все это было. Старик поклонился студенту и сконфуженно извинился за прежнее. Затем, глядя радостно на Фэн, говорил:
— Я всегда думал, что ты не умерла. Так вот и оказалось!
Затем дева стала просить.
— Если ты меня любишь, — говорила она студенту, — пожалуйста, предоставь мне опять прежний дом, чтобы я могла моего дядю потихоньку откормить.
Студент изъявил согласие. Старик, красный от волнения и смущения, поблагодарил, откланялся и ушел. С наступлением ночи действительно явилась вся семья, и с этих пор стали жить, как отец с сыном, не враждуя и не чуждаясь. Студент жил в своем кабинете, куда Сяо-эр заходил от времени до времени поболтать. Жена Гэна родила мальчика. Когда он вырос, дали ему Сяо-эра в учителя. Он отлично учил и вид имел настоящего наставника.
ЛИС-НЕВИДИМКА, ХУ ЧЕТВЕРТЫЙ
Чжан Сюй-и из Лайу был второй брат нашего инспектора Чжана Дао-и, человек характера независимого, свободолюбивого, ничем себя не стесняющий. Узнав, что в их городе есть дом, в котором поселились лисицы, он честь честью взял в карман свой визитный листок1 и пошел знакомиться, рассчитывая повидать лису хоть раз. Придя к воротам, он сунул листок в дверную щель и стал ждать. Вскоре двери дома растворились, а слуга, увидав его, в сильном изумлении попятился и затем быстро ушел. Чжан, оправив платье, вошел в дом с вежливою почтительностью. Видит — в гостиной стоят столы и диваны — красиво так, изящно, но не слышно никого и не видно. Чжан сложил руки в приветствие1 2 и сказал тоном мольбы или заклятия:
— Я, ваш покорнейший слуга, прихожу сюда с полным благоговением и предварительно попостись. Раз уже вы, бессмертный и блаженный, не отринули меня, как человека, не имеющего с вами ничего общего, то почему же наконец не угодно вам осчастливить меня своею светлой лучезарностью?
В ответ на это он вдруг слышит, как кто-то в пустой комнате ему говорит: — Изволили дать себе труд, сударь, завернуть ко мне! Вот уж можно сказать, как у Чжуан-цзы3, что стук шагов ваших действует словно на анахорета в безлюдном ущелье гор. Прошу вас занять место и подарить меня своим поучительным словом.
И Чжан сейчас же увидел, как два кресла пододвинулись сами собой друг против друга. Только что он сел, как тотчас же появился красный поднос из резного лака, на котором стояли две чашки с чаем., и повис в воздухе перед глазами Чжана. Затем гость и хозяин взяли по чашке и стали пить. Слышно было прихлебыванье, но самого человека видно не было. Кончили чай, перешли на вино. Стали расспрашивать друг друга о чинах и службе. Невидимый сказал о себе, что его зовут Ху, среди братьев он четвертый, а что здешние люди зовут его баричем. Угощая Чжана, он рассуждал с ним о том о сем и по
1 Визитный листок — см. [5].
2 Сложил руки в приветствие. — Руки складывались в кулаки и поднимались снизу вверх до лба или, при более небрежном приветствии, до груди [48].
3 Чжуан-цзы — философ и поэт IV в. до н. э. [49].
73 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
мыслям и по духу сильно ему нравился. А подавались всем отменные яства, приготовленные из черепах, и оленина вперемежку с душистым перцем и специями. Слуг, подававших вино и кушанье, было, по-видимому, весьма много. После вина Чжану сильно захотелось чаю — и только что эта мысль начала чуть-чуть шевелиться, как душистый чай уже был подан на стол. И вообще, чего бы он ни пожелал, все решительно подавалось сообразно его мысли. Чжан пришел в полный восторг... Отправился домой только тогда, когда был совершенно пьян.
С этой поры он стал обязательно наведываться к Ху, едва дав пройти трем-четырем дням. Ху тоже от времени до времени появлялся в доме Чжана, и вообще у них установилось взаимное гостеприимство.
Однажды Чжан спросил лиса насчет старой колдуньи, живущей в южном городе, которая все время занималась тем, что выуживала от больных деньги, уверяя их, что она действует силою лисьего божества, так вот не знает ли он эту волшебную лисицу, поселившуюся в доме колдуньи.
— Она все врет, — отвечал Ху, — никакой там на самом деле лисицы нет.
Вскоре Чжан встал, чтобы пойти помочиться, и вдруг слышит шепот:
— Вы только что вот говорили о старухе из южного города, колдующей от имени лисицы. О ней вам ничего не известно, что она за человек, — не так ли? Мне хотелось бы сопровождать вас туда к ней и посмотреть, что там такое. Пожалуйста, не откажите замолвить словечко за меня перед хозяином, чтобы он разрешил.
Чжан понял, что ему говорит лис-слуга, и сказал: — Ладно.
Затем, вернувшись к столу, он стал просить лиса:
— Я хотел бы взять одного или двух из ваших слуг, чтобы пойти с ними разузнать насчет этой лисьей ведуньи. Усердно прошу вас дать им соответственное распоряжение.
Лис сказал решительно, что не стоит этого делать, но Чжан заговорил еще и еще раз об этом, и тогда лис дал согласие. Когда вслед за этим Чжан вышел, то увидел, что сама собой подошла лошадь, которую, однако, словно кто-то вел. Чжан сел и поехал, а лис говорил ему по дороге:
— Вы, господин, по дороге заметите, что вам на одежду будет попадать мелкая пыль: это от нас — мы будем ехать сзади.
И так все время они разговаривали, пока не приехали в город и затем к старухе.
Старуха, увидев Чжана, вышла ему навстречу с улыбкой и сказала:
— Дорогой барин! Что это вы вдруг изволили пожаловать?
Чжан спросил ее:
— Вот я слышал, что у тебя в доме завелась какая-то особенно чудотворящая лисица, которая по твоей молитве все делает. Так это или нет на самом деле?
Старуха, сделав важный вид, отвечала ему:
— Барину не следовало бы говорить то, что мелет какой-нибудь простой человек на улице. Зачем вы вдруг так прямо и говорите: какая-то лисица? Боюсь, как бы не прогневалась Сестра-Цветочек в моем доме.
Не успела она окончить своей речи, как в воздухе появился обломок кирпича и ударил колдунью по руке. Та зашаталась и чуть-чуть не упала.
— Барин, ваша милость, за что вы ударили старуху? — спросила она его с ужасом.
— Ты, никак, ослепла, старая, — смеялся Чжан. — Где это видано, чтобы человеку разбили череп, а он обвинял бы в том постороннего человека, стоящего засунув руки в рукава?
Лисьи чары: Лис-невидимка, Ху четвертый
79
Придя к воротам, он сунул листок в дверную щель и стал ждать.
80
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Колдунья, в полном недоумении, не знала, что делать... Пока она озиралась да ахала, ее снова ударило камнем. Она свалилась, а на нее полетела всякая мерзость и грязь, покрывшие ей все лицо, которое стало похоже на черта. Она выла и стонала, прося Чжана велеть, чтоб это прекратилось. Чжан стал просить пощадить ее, и действительно, все остановилось. Колдунья вскочила и убежала к себе в комнату, закрылась и не решалась уже выйти.
— Ну что, — кричал ей туда Чжан, — твоя лиса похожа на мою или нет?
Колдунья принялась извиняться и каяться в своих поступках. Чжан поднял голову и, обратясь в пространство, велел больше старуху не бить. Та робко-робко вышла из комнаты, и Чжан шутливо отчитал ее, а потом вернулся домой.
С этого дня каждый раз, как ему случалось идти куда-нибудь одному по дороге, он замечал сзади себя мелкую пыль, летящую на него легкими волнами. Тогда он громко обращался к лису, и тот сейчас же отвечал, так что ошибки никогда не было. И благодаря лису Чжану теперь нечего было бояться ни волка, ни тигра, ни злодея.
Так прошло больше года. Чжан еще теснее сдружился с лисом. Как-то он спросил лиса, сколько ему лет. Тот решительно не мог вспомнить. Сказал только, что видел мятеж Хуан Чао1, и помнит его, словно это было вчера.
Как-то раз вечером они сидели и беседовали. Вдруг в стене послышался какой-то свистящий шум, очень резкий. Чжан с удивлением спросил, что это такое.
— Это, наверное, мой старший брат, — отвечал Ху.
— Почему же вы не приглашаете его с нами посидеть? — полюбопытствовал Чжан.
— Видите ли, — объяснил ему Ху, — его путь к вечному Дао еще слишком нетверд. Пока он только и любит, что таскать кур и жрать их: пожрет — и доволен.
Чжан говорит затем как-то лису:
— Про такую чудесную дружбу, как у нас с вами, можно действительно сказать, что она безоблачна, а ведь я так и не видел ни разу вашего лица. Знаете, очень уж мне это досадно!
— Пусть только будет крепка наша дружба, — отвечал лис, — этого и достаточно... К чему вам видеть мое лицо?
Однажды лис устроил выпивку, пригласил Чжана и сказал, что он с ним должен проститься.
— Куда это вы? — спрашивал Чжан.
— У меня имение в Шэньси, так я иду домой. Вот еще что: вы часто жаловались, что не видели меня в лицо. Вот теперь прошу вас запомнить черты вашего многолетнего друга, чтобы как-нибудь потом вы могли узнать меня.
Чжан осмотрелся вокруг — нигде ничего не видно.
— Пожалуйста, приоткройте дверь в спальню: я там.
Чжан сделал так, как было сказано, приоткрыл дверь и взглянул: в спальне сидел красивый юноша, смотрел на него и смеялся. Он был великолепно одет, нарядный, как бабочка. Брови и глаза были у него словно на картине. Миг — и он стал опять невидимкой. Чжан повернулся и пошел, а за собой слышал стук туфель, шаг за шагом его провожающих.
— Ну, сегодня я успокоил ваше неудовольствие, — говорил голос.
Чжан отвечал, что он так привязался к лису и так нежно его любит, что не вынесет разлуки.
1 Хуан Чао — вождь крестьянского восстания и кратковременный император Китая. Умер в 884 г. Значит, до рассказа Ляо Чжая прошло более восьми веков.
Лисьи чары: Злая тетушка Ху 21
— Разлука, как и сближение, имеет свое положенное время, — утешал его лис. — Можно ли давать волю своим чувствам, горящим независимо от присутствия или отсутствия друга?
Взял большой кубок вина и просил Чжана пить. Сидели и пили оба до полуночи, когда наконец лис проводил Чжана, с нарядным шелковым фонарем в руках, до самого дома. Чжан все-таки утром пошел в дом посмотреть, но нашел только пустые стены разрушенного дома — и больше ничего.
Впоследствии его дядя Чжан Дао-и был назначен инспектором по ученой части в Сычуань. Чжан, который был по-прежнему честен, но беден, узнав о его приезде, пошел его навестить, сильно рассчитывая от него поживиться. Однако через месяц с небольшим вернулся домой в полном разочаровании, ибо пришлось от всех этих надежд отказаться. Он сидел на лошади и горько вздыхал, растерянный и убитый, словно у него погибли жена или друг. Вдруг его стал нагонять какой-то молодой человек верхом на сером коне. Чжан оглянулся. Видит, что шуба и конь у всадника отменно красивы и вид вообще интеллигентного человека, и решил вступить с ним в легкий разговор. Юноша, убедившись, что Чжан не в духе, спросил, что с ним, и тот со вздохом объяснил, в чем дело. Юноша стал его всячески уговаривать. Так они проехали вместе с полверсты, до перепутья, где юноша, приветливо откланявшись, стал прощаться и сказал ему:
— Там впереди, на дороге, стоит человек, который вручит вам вещицу от вашего друга. Пожалуйста, примите ее с улыбкой и не придавая особого значения.
Чжан хотел расспросить его по этому поводу, но тот стегнул лошадь и ускакал. Так Чжан и не понял, откуда все это.
Через версту-две он увидел слугу с небольшой шкатулкой в руках, которую тот протягивал ему, поднося к коню и говоря:
— Барин мой, Ху Четвертый, свидетельствует вам, господин, свое почтение и шлет вот это.
Чжан вдруг все понял, словно озаренный. Принял шкатулку, открыл — смотрит: полным-полно сияющего серебра. Только что обернулся к слуге, но того и след простыл.
ЗЛАЯ ТЕТУШКА ХУ
| доме Юэ Юй-цзю из Иду поселилось лисье наваждение. Белье, одежда, всякая утварь — все выбрасывалось, все летело к соседской стене. Хо-9-^ тели однажды взять тонкого полотна из домащнего запаса. Смотрят: штука свернута, как полагается, а развернули — оказалось, что сверху и с боков цело, а внутри пусто, вырезано ножницами. И все в таком роде. Не выдержав долее этих мучений, стали осыпать лису бранью.
— Боюсь, лиса услышит, — предупреждал и останавливал Юэ.
— Я уже услыхала! — кричала лиса с потолка. •«
И бесовская сила стала еще упорнее.
Однажды, когда муж и жена лежали в постели и еще не собирались вставать, лиса сдернула с них одеяло и одежду и утащила. И вот они, приту-лясь кое-как и забелев телами на кровати, стали жалобно умолять, глядя в пространство. Вдруг видят: входит женщина из окна и бросает им на кровать
82
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
одежду. С виду она была невысокого роста и не старая. Одежда на ней оказалась темно-красная, сверху надета была доха-безрукавка, в рисунке из снежных лепестков. Юэ надел платье, сделал почтительное приветствие и сказал:
— Вышняя фея, вам угодно было снизойти до нас своим вниманием. Не тревожьте нас — и мы попросим вас быть нашей дочерью. Как вы на это взглянете?
— Я старше тебя1, — отвечала лиса. — Чего это ты лезешь величаться? Отец тоже!
Юэ просил ее быть ему сестрой. На это она согласилась, и Юэ велел всем в доме величать ее тетушкой Ху.
Как раз в это время в семье сына яньчжэньского Чжана тоже поселилась какая-то лиса, взяв себе второй этаж. Она постоянно разговаривала с людьми. Юэ спросил свою лису, знает ли она эту.
— Еще бы не знать, — отвечала она, — ведь это тетушка Си из моей же семьи!
— Но ведь она, эта тетушка, никогда не тревожит людей, — не унимался Юэ, — почему же вы ей не подражаете?
Однако лису это не убедило, и она мучила всех по-прежнему, причем больше всех прочих она морочила невестку Юэ, у которой туфли, чулки, шпильки, серьги постоянно оказывались валяющимися на дороге. За обедом в своей чашке с похлебкой та постоянно находила то погребенную в жиже дохлую крысу, то испражнения и вообще мерзость. Женщина тогда бросала чашку и ругала лису блудливой потаскухой и никогда вообще не обращалась к ней с мольбой и просьбой.
— И мужчины и женщины, — заклинал ее Юэ, — все они величают тебя тетушкой. Отчего же ты не ведешь себя, как старшая для них?
— Вели своему сыну выгнать свою жену, и чтоб я была твоей невесткой, тогда оставлю вас в покое.
— Похабная лиса, — бранила ее невестка, — бесстыжая! Ты что ж, захотела мужчину у людей отбивать?
В это время она сидела на сундучке с платьем. Вдруг видит, что у нее из-под сиденья валит густой дым, и ящик стал пахнуть и раскалился — словно то была духовка. Открыла, посмотрела — весь запас платьев истлел. Остались две-три штуки, и те все не ее, а свекрови.
Затем лиса опять хотела заставить сына Юэ выгнать свою жену. Тот не согласился. Через несколько дней стала его торопить, но тот не соглашался по-прежнему. Лиса разозлилась, стала швырять в невестку камнями. Рассекла и проломила ей лоб... Кровь так и полила, женщина чуть не умирала. Юэ приходил в отчаяние все сильнее и сильнее.
Ли Чэн-яо из Сишаня отлично наговаривал воду. Юэ пригласил его, предложив заплатить. Ли развел золото и написал на красном шелку талисман. Писал целых три дня и тогда только сказал, что готово. Затем он привязал к палке зеркало, схватил за палку, как за рукоятку, и пошел наводить зеркало повсюду по дому, причем велел своему мальчику идти за ним и смотреть, не покажется ли что-нибудь, — тогда бежать бегом и докладывать. Дойдя до одного места мальчик сказал, что на стене что-то лежит, распластавшись, как пес. Ли сейчас же ткнул пальцем и стал писать заклинание1 2, а по-
1 Я старше тебя. — В патриархальном Китае возраст всегда заслуживал уважения. Понятия «старый» и «уважаемый» выражаются одним словом — лао [50].
2 Писать заклинание — см. [20].
Лисьи чары: Злая тетушка Ху
23
Поворожил еще, и пришли утки. Затем пришли куры.
84
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
том давай шагать юевым шагом1 по двору. Поворожил он так некоторое время — и вот все видят, как пришли собаки и свиньи, что были в доме, прижали уши, подтянули хвосты — ис таким видом, словно слушались его распоряжений. Ли махнул рукой и сказал:
— Вон!
И сейчас же все они гурьбой, вытянувшись в струнку, словно рыбы, выбежали вон. Поворожил еще и сейчас же пришли утки. Он опять выгнал их. Затем пришли куры. Ли указал на одну курицу и громко закричал на нее. Все другие куры ушли, и только эта одна уселась, сложила крылья и стала протяжно клохтать, говоря по-человечески:
— Я не посмею больше!
— Эта тварь, — сказал Ли, — не что иное, как Малиновая Тетка1 2, сделанная в вашем же доме.
Все домашние заявили, что такой никто никогда не делал.
— Малиновая Тетка, — продолжал утверждать Ли, — сегодня еще здесь.
Тогда начали вспоминать, что три года тому назад действительно в шутку сделали эту куклу и что вся эта бесовщина, все эти странности начались именно с того самого дня. Стали повсюду шарить и наконец увидели, что эта соломенная кукла все еще лежит на балке в конюшне. Ли взял и бросил ее в огонь. Затем он вытащил винный сосуд, три раза поворожил, трижды покричал — и курица вскочила и убежала. Тогда в сосуде послышался голос:
— Ну, Юэ, у меня четыре злобы против тебя. Через несколько лет мне придется снова к тебе прийти!
Юэ просил Ли бросить сосуд в кипяток или огонь, но тот не согласился, забрал и унес.
Кое-кто видел, что у него на стенах висят несколько десятков таких кувшинов. В тех, горла которых заткнуты, сидят лисицы. Говорили также, что он выпускает их поочередно, для того чтобы они выходили и делали бесовские наваждения. Это ему дает доход, когда приглашают для ворожбы, и он держит их как дорогой товар.
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДЕВЯТИ ГОР
Ли из Цяочжоу был студент уездного города. Семья всегда была из достаточных, зажиточных, но жила нарочно не очень раскидисто и широко. За домом у него был сад в несколько му, который он запустил и на который затем уже не обращал внимания.
Однажды к нему явился какой-то старик и пожелал снять помещение, за которое давал сто ланов. Ли отказал, заявив, что никакого помещения у него нет, но старик настаивал.
1 Юев шаг. — Мифический государь Юй (XXIII в. до н. э.), приводя в порядок реки страны, страшно устал и захворал. Ноги у него скривились и высохли, и он стал ходить так, что ни одна нога не могла заходить вперед другой. Китайские заклинатели видели в таком шаге одно из 'Наиболее действенных средств своей ворожбы. Они уверяли при этом, что ходят по созвездиям, и те им, конечно, помогают [45].
2 Малиновая Тетка — название духа, кукла (изваяние), которой кланялись девочки, прося у нее хорошей свекрови и вообще спрашивая ее, как оракула.
Лисьи чары: Великий Князь Девяти Top S5
— Пожалуйста, возьмите деньги, — говорил он, — и затем не обращайте внимания и не заботьтесь.
Ли, не понимая хорошенько, что у него на уме, взял деньги, решив посмотреть, что это за странная история.
Через день-два жители этой деревни видели, как во двор Ли стали въезжать телеги, полные многочисленных домочадцев, которые сидели на них целыми группами. Все видевшие приходили в недоумение, зная, что в доме Ли положительно негде поместиться. Спросили Ли — тот ничего не знал и не понимал. Когда же пришел домой, то не заметил никаких следов, даже звуков никаких не слыхал.
Через несколько дней старик вдруг является к Ли’с визитом.
— Вот уже несколько дней и ночей я провел под покровом ваших палат, — сказал он с изысканной вежливостью. — Пришлось, видите ли, каждую вещь сделать с самого начала и кое-как. Пока ставили печи, пока устраивали кухню, положительно не было времени исполнить то, что полагается жильцу по отношению к владельцу помещения. Сегодня я дал распоряжение детям сварить кашу и буду счастлив, если вы соблаговолите ко мне заглянуть.
Ли пошел за ним, прошел в сад и вдруг увидел, что здесь высятся красивые, отлично построенные дома, совершенно новые. Затем он вошел в дом, и там мебель и обстановка блистали отменной красотой. Котел с вином кипел1 под навесом, в кухне кружил пар из чайника. Тут же стали разливать вино и разносить кушанья, в высшей степени вкусные, сладкие, отборные. Все время было видно, как по двору взад и вперед бегает многочисленная молодежь, и слышны были милые, приветливые голоса ребятишек. В женских помещениях, за их пологами и занавесями, слышен смех и говор, а домашней прислуги — так уж той, по-видимому, не менее как несколько десятков, а то и вся сотня. Ли решил про себя, что это лисицы, и, вернувшись с обеда, затаил желание истребить их.
Он стал ходить на базар и покупать серу и селитру. Накупив несколько сотен фунтов, он постарался незаметно рассыпать все это в саду, и когда все было обсыпано, он разом повсюду поджег. Пламя взвилось к небу и слилось со звездами и Небесной Рекой, клубясь, как черный вещий гриб линчжи. Вонь горелого и режущие глаз тучи пепла мешали подойти поближе, и только слышны были громкие вопли, плач, рев, крики суеты, все это в диком хаосе звуков, положительно оглушавших. Когда пожар стал потухать, Ли пошел посмотреть. Мертвые лисицы покрывали собой все пространство, и их обугленные головы с палеными мордами валялись неисчислимыми кучами. Только что он стал все это рассматривать, как откуда-то появился старик и с сильным негодованием, отнюдь не скрываемым, стал выговаривать Ли:
— Ведь мы никогда не ссорились, и я вас не обижал. За ваш сад, заброшенный пустырь, я дал вам сто ланов в год, что, конечно, немало. Как же вы позволили себе всех нас так уничтожить? Такое редкостное злодейство без отмщения никогда не остается...
Сказал — ив сильном гневе исчез...
Ли стал бояться, что лис начнет швырять в него камни и наделает этим беды, но прошло больше года, ничего: ни малейшей чертовщины, никаких странностей.
1 Котел с вином кипел. — В быту Китая вино играет огромную роль, хотя такого разнообразия вин, как в Европе, Китай не знал никогда: рисовое вино и «самогонка» из проса и гаоляна не дают такого многообразия сортов, как виноградное. Пьют такое вино всегда подогретым, из чайников, мало отличающихся от предназначенных для чая [51].
S6 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Это дело было в первый год государя Шунь-чжи1. В горах Шаньдуна, где жил Ли, стали обнаруживаться банды мятежников, пересвистывающихся и скапливающихся десятками тысяч: никакой губернатор, конечно, не мог их изловить. Ли, у которого была на руках большая семья, с тревогой задумывал каждый день, как бы уйти от мятежа. Как раз в это время в его деревне появился гадатель-астролог, называвший себя старцем из Наныпаня. Он указывал человеческую судьбу, добрую и злую, с такой отчетливой определенностью, словно видел ее собственными глазами, и слава его гремела. Ли пригласил его к себе в дом и просил исчислить, сколько ему жить. Старец в крайнем изумлении вскочил и стал в почтительно-благоговейную позу.
— Здесь передо мной настоящий, подлинный царь, — проговорил он.
Ли, услыхав это, страшно испугался и начал говорить, что ведь это же вздор, но старец с самым серьезным лицом положительно это утверждал, и Ли не то верил, не то сомневался.
— Ну, как же может быть, — сказал он наконец, — чтобы так вот, голыми руками можно было принять волю неба на воцарение?
— Неправда, — возражал старец, — с самой глубокой древности наши цари и государи в большинстве случаев, кажется, восставали из простых людей. Да и кто, в самом-то деле, бывал Сыном Неба1 2 от рождения?
Ли пришел от всего этого в восхищение, пододвинулся ближе к старцу и просил его быть при нем. Старец с величайшей решимостью взял на себя роль знаменитого Лежащего Дракона3 и просил Ли прежде всего приготовить несколько тысяч лат и шлемов, а также луков и самострелов. Ли выразил опасение, что к нему никто не пристанет, но старец возражал ему.
— Подданный вашего величества, — говорил он, — просит разрешения соединить под вашей властью все горные группы, вступить с ними в договор, полный глубокого значения и совершенно определенный. Стоит только мне сказать, что Великий Князь есть истинный Сын Неба, как войска и командиры горных масс сейчас же и непременно откликнутся мне, как эхо.
Ли обрадовался и отправил старца в путь. Затем он вынул все свои запасы серебра и пустил их на военные доспехи.
Старец вернулся лишь через несколько дней и докладывал:
— Благодаря обаянию и счастливой судьбе вашего величества, а также трехвершковому языку вашего покорного слуги и подданного, все без исключения горы изъявили желание схватить свои нагайки и мчать под ваши знамена.
Действительно, в течение десяти дней к нему пристало, как к повелителю, несколько тысяч. Он теперь назначил старца главным полководцем, водрузил себе огромное знамя и роздал целый лес полковых значков. Захватил горы, устроил в них себе ставку, и имя его, сила и могущество уже владели народом, действуя на него, как грозные раскаты грома. Начальник уезда собрал свои войска и явился его покорять, но старец, став во главе мятежных банд, разбил его наголову. Начальник в страхе и смятении бросился к областному яньскому правителю, донося о грозном и критическом положении вещей. Подошло, сделав далекий переход, яньское войско, но старец опять взял
1 Первый год государя Шунь-чжи — 1644 г. [41].
2 Сын Неба — китайский император, приносивший небу жертвы и считавший его как бы своим отцом.
3 Лежащий Дракон — прозвание, данное Чжугэ Ляну, министру и главному советнику одного из трех претендентов на престол в III в. Он как министр мог, быть, конечно, только «лежащим», то есть скрытым, скромным драконом, в отличие от «взвившегося» к небу — государя [52].
Лисьи чары: Великий Князь Девяти Тор 27
в свои руки мятежников, выступил против правительственных войск, ударил и совершенно рассеял их, причем убил и ранил командиров и солдат в огромном количестве. Сила Ли становилась все более и более грозной, и банды его насчитывались уже десятками тысяч. Теперь он возвел себя в княжеское достоинство, назвавшись Великим Князем Девяти Гор.
Затем старец стал тревожиться, как бы не было недостатка в лошадях. Но как раз случилось так, что из столицы посылали в южные провинции лошадей. Старец отрядил партию своих банд, которые в одном удобном месте отняли всех лошадей, и с этих пор имя Великого Князя Девяти Гор гремело уже повсюду. Тогда он дает старцу титул «Великий Вождь, защищающий династию» и остается себе пребывать в величественном покое среди своего горного гнезда, совершенно открыто и самоуверенно считая, что день, когда на него наденут желтое императорское облачение, уже близок, остается лишь выедать его.
Шаньдунский губернатор уже собрался выступить против него и отнять лошадей, которых он захватил; тут еще подоспела депеша яньского правителя, — и вот губернатор отправил несколько тысяч лучших войск, которые пошли шестью путями, окружили горы и стали наступать. Полковые знамена замелькали по всем ущельям и наводнили их... Великий Князь Девяти Гор в страшном испуге послал за старцем, чтобы посовещаться, но куда тот делся, никто не знал. Князь пришел в крайнее замешательство и положительно не знал, как поступить. Взошел на гору, обратился к наступавшим войскам и прокричал:
— Теперь только я понял, как велика сила Его Величества.
Горы были взяты. Ли захвачен, казнен, и весь егр род уничтожен. Он уже догадался, что старец был старый лис, который, значит, отомстил Ли также истреблением всего его рода.
Послесловие рассказчика
Вот сидит человек, обнимая свою жену и своих детей; сидит себе, растопырив ноги, без шапки1. Где тут убьешь его? Ну, допустим, убьешь, а каким же манером и за что истребишь весь его род? Нет, план лиса был хитрее!
' Однако его семени на земле уже нет: нет и нет — хоть поливай, не вырастет. Что до Ли, то уже одно его злодейство с убийством лисиц свидетельствовало о том, что в его сердце имеется корень вора и мятежника, Вот почему лису и удалось вырастить из этого корня побег и затем основать на этом свою месть.
Попробуйте, хоть сейчас, взять первого попавшегося вам на дороге и скажите ему: «Ты — Сын Неба и царь!» Конечно, не найдется ни одного, который не убежал бы от вас в ужасе. Но смотрите: вы вполне открыто будете им руководить к совершению действия, пахнущего истреблением рода, а он... он с радостью будет вас слушать. Что жена и дети погибнут, это не заслуживает, конечно, внимания.
Когда, знаете, человек слушает негодные речи, то сначала он возмущен, сердится. Потом он начинает колебаться, а потом верить. И поймет свое заблуждение только тогда, когда погибнут и жизнь его, и имя. Все мы, в общем, таковы.
1 Сидит... без шапки. — Шапка в китайских правилах вежливости играла ие меньшую роль, чем в европейских, только применение ее было обратно нашему: при церемонном приеме шапку надевали даже дома и снимали только тогда, когда об этом усердно попросят 153].
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
2S
ЛИСА НАКАЗЫВАЕТ ЗА БЛУД
атудент купил себе новый дом и стал постоянно страдать от лисицы. Все его носильные вещи были во многих частях приведены в негодность. Часто также она бросала ему в суп или хлеб всякую грязь и гадость. Однажды к нему зашел его друг, а его как раз не было дома: куда-то ушел, а к вечеру так и не вернулся. Жена студента кое-что приготовила и накормила гостя, после чего вместе со служанкой доедала оставшиеся от гостя хлебцы.
Студент отличался несдержанным характером и охотно пользовался любовным зельем. Неизвестно, когда это случилось, но лиса положила этого зелья в похлебку, и жена студента, поев ее, ощутила запах мускуса. Спросила служанку, но та отвечала, что ничего не знает. Кончив ужин, женщина почувствовала, как в ней вздымается горячий огонь плотского возбуждения, и такой, что нет сил терпеть ни минуты. Хотела силой заставить себя подавить страсть, но распаленный аппетит от этого стал еще сильнее и настойчивее. Стала думать, к кому бы бежать сейчас, но в доме не было мужчин, кроме гостя. Она пошла и постучала к нему в комнату. Гость спросил, кто там. Она сказала. Спросил ее, что ей надо. Не отвечала. Гость извинился и стал отказываться:
— У меня с твоим мужем дружба по душе и совести. Я не посмею совершить этого скотского поступка.
Женщина все-таки бродила вокруг да около, не уходя прочь. Гость закричал ей:
— Послушай, ты погубила вконец теперь моего друга и брата, со всей его ученой карьерой и репутацией!
Открыл окно и плюнул в нее.
Страшно сконфузясь, женщина ушла и стала раздумывать: как все это я наделала? И вдруг вспомнила про этот странный запах из чашки: уж не было ли там любовного порошку? Посмотрела хорошенько — действительно: порошок из коробки был там и здесь просыпан по полке, а в чашке это самое и было. По опыту зная, что холодной водой можно успокоить аппетит, она напилась воды, и под сердцем у нее сейчас же прочистилось и прояснилось. Ей стало мучительно стыдно, и она ничем не могла себя извинить. Ворочалась, ворочалась на постели... Уж все ночные стражи1 окончились. Стало еще страшнее: вот уже рассветает, а как показаться теперь человеку? И вот сняла пояс и удавилась. Служанка, заметив это, бросилась спасать ее, но дух ее уже слабел и замирал; прошло все утро, прежде чем у нее появилось легкое дыхание.
Гость ночью, оказывается, ушел. Студент же пришел лишь после обеда. Смотрит: жена лежит. Спросил, в чем дело. Не отвечает, а только в глазах стоят чистые слезы. Служанка тогда все рассказала, как было. Студент страшно испугался, пристал с расспросами. Жена выслала служанку и выложила ему все по правде.
1 Ночные стражи. — В вечерние и ночные часы время определялось по сменам пяти страж: 1-я — с семи до девяти вечера, 2-я — с девяти до одиннадцати, 3-я — с одиннадцати до часа ночи, 4-я — с часа до трех, 5-я — с трех до пяти утра [54].
Лисьи чары; Лиса наказывает за блуд
29
Гость спросил, кто там.
90
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Это мне месть за блудливость, — вздохнул он. — Какая тут может быть на тебе вина? К счастью моему, попался такой честный и хороший друг. Иначе как мне было бы жить по-человечески?
С этой поры студент ревностно занялся исправлением своего былого поведения. А затем н лисица перестала куролесить.
ЛИСИЦА В ФЭНЬЧЖОУ
Уфэньчжоуского судьи Чжу в жилых комнатах и даже в кабинете было много лисиц. Как-то раз сидит он ночью и видит, что некая женщина ходит у свечи взад и вперед. Сначала он думал, что это жена какого-нибудь из слуг, и потому не удосуживался посмотреть на нее, но когда поднял глаза, то оказалось, что он вовсе ее не знает. Однако лицом она была красоты поразительной, и хотя Чжу понимал, что это лисица, но она ему понравилась, и он сейчас же крикнул ей, чтобы подошла. Женщина приостановилась и сказала, улыбаясь:
— Кто это тебе тут служанка, что ты таким резким голосом обращаешься к человеку?
Чжу засмеялся, встал, взял ее за руку, посадил и стал извиняться. Потом прижался к ней любовно и плотно...
И так они долго жили как муж и жена. Как-то неожиданно лиса вдруг говорит Чжу:
— Тебя, знаешь, скоро повысят в должности, и уже наступает день нашей разлуки.
Он спросил ее: когда же? Она ответила, что это — вот, на носу. Только будет так, что в то время как поздравляющие будут в его воротах, соболезнующие горю будут у него на родине, и в новой должности быть ему уж не придется.
Через три дня действительно пришло известие о повышении в должности, а на следующий день он получил пакет с извещением о смерти матери. Чжу сложил с себя должность и хотел вернуться домой вместе с лисой, но та не сочла это возможным. Проводила его до реки. Он силой потащил ее в лодку, но она сказала ему:
— Ты, конечно, не знаешь, что лисица не может перейти реку.
Чжу не мог вынести разлуки и любовничал с ней на берегу. Лиса вдруг ушла, сказав, что идет повидать свою приятельницу, и через некоторое время вернулась. Тут как раз пришел гость отдать визит, и женщина говорила с ним в отдельной комнате. Когда же гость ушел, она вышла к Чжу и стала проситься сейчас же в лодку.
— Я тебя провожу через реку, — сказала она.
— Ты ведь только что говорила, что не можешь переехать реку, как же теперь говоришь другое? — удивлялся Чжу.
— Гость, который сейчас приходил, — отвечала лиса, — не кто иной, как бог реки1. Я для тебя просила у него особого разрешения, и он дал мне
1 Бог реки — царь драконов Лун-ван, ведающий всеми капризами реки, а также дождями [55].
Лисьи чары; Лисица в Фэньчжоу
91
«Гость, который сейчас приходил, — отвечала лиса, — не кто иной, как бог реки».
92 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
срок в десять дней на путь туда и обратно. Значит, на это время я еще побуду возле тебя.
Перебрались вместе. Через десять дней лиса действительно простилась и ушла.
КАК ОН ХВАТАЛ ЛИСУ И СТРЕЛЯЛ В ЧЕРТА
Ли Чжу-мин был человек храбрый, открытый, не знавший неудовлетворенности и не пятившийся назад. Он был сводным братом Ван Цзи-ляна, у которого дом состоял из множества зданий, где постоянно видели разную чертовщину. Ли часто летом там жил, ему нравилось сидеть на вышке, когда наступала вечерняя прохлада. Ему говорили о причудах чертовщины, но он смеялся и не слушал, и даже наоборот — велел там поставить себе кровать. Хозяин дома исполнил его просьбу, но велел слугам спать вместе с барином. Тот отстранил это, сказав, что любит спать один и что всю жизнь не понимал, что такое вообще необыкновенное явление. Хозяин велел раздуть в жаровне потухшие курильные свечи, спросил, как ему постлать поудобнее постель, затем задул свечу, прикрыл дверь и вышел.
Ли лег на подушку. Через некоторое время он видит вдруг в лунном свете, что чайная чашка на столе то опрокидывается, то встает боком, то вертится и кружится, причем не падает, но и не перестает двигаться. Ли прикрикнул, и сейчас же возня прекратилась. Потом как будто кто-то взял курильную свечу и стал светить, помахивая ею в воздухе то туда, то сюда и образуя фигурные нити. Ли вскочил и закричал:
— Что за тварь, черт или дьявол, смеет тут быть?
Голый, он слез с кровати, желая сейчас же поймать беса. Стал ногой шарить под кроватью, ища туфли, но нашел только одну. Некогда было дальше искать впотьмах, и вот он босой ногой хватил по тому месту, где было мелькание, и свечка сейчас же воткнулась в жаровню — стало тихо и спокойно.
Ли нагнулся и стал шарить повсюду, во всех темных углах...
Вдруг какая-то вещь прыгнула и ударила его по щеке, и ему почудилось, что это как будто туфля. Припал к полу, стал искать — нет ее, так и не нашел. Открыл дверь, спустился вниз, крикнул слугу, велел зажечь огонь и посветить... Пусто... И опять лег спать.
Наутро велел нескольким слугам искать туфлю. Перевернули матрацы, опрокинули кровать — неизвестно, где туфля. Хозяин дал ему взамен потерянной туфли другую. Через день-два он как-то случайно поднял голову вверх и увидел туфлю, засунутую в балки; достали ее оттуда, оказывается, это его туфля и есть.
Ли сам был из Иду, но снимал квартиру в доме некоего Суня в Цзя. Дом был огромный, просторный, все помещения были свободны, и Ли занимал только половину их. Южный двор примыкал к высокому дому, отделяясь от него всего одной стеной. По временам было видно, как в этом доме двери сами собой то открываются, то закрываются. Ли не обращал на это внимания.
Как-то раз он разговаривал со своими во дворе. Вдруг появился какой-то человек и уселся лицом к северу. Ростом он был весь фута три. Одет был в
/1асьа чары: Как он хватал ласу и стрелял в черта
93
Схватил лук и стрелу, нацелил и хотел стрелять...
94
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
зеленый халат и белые чулки. Все тут бывшие стали смотреть на него, указывая пальцами, но тот не шевелился.
— Это лисица, — сказал Ли, быстро схватил лук и стрелу, нацелил и хотел стрелять, но карлик, увидев это, охнул, словно дразня его, и стал невидим. Ли схватил нож, полез наверх, бранясь и ища, — но так-таки ничего и не увидел. Вернулся. Чертовщина после этого прекратилась, и Ли прожил здесь еще несколько лет: все было, как следует быть — без неприятностей.
Старший сын его Ю-сань мой свояк. Все это он видел собственными глазами.
Послесловие рассказчика
Поздно, знаете, я родился. Не удалось самому послужить господину Ли. Но послушать стариков, это, вероятно, был крупный человек, с большим темпераментом и решительный, что, впрочем, можно видеть хотя бы из этих двух его приключений. Раз есть в человеке живой и сильный дух, то черт там или лис — что они могут с ним поделать?
ФЕЯ ЛОТОСА
Цзун Сян-жо из Хучжоу где-то служил. Однажды осенним днем он осматривал поля и заметил в густоте хлебов необыкновенно сильное движение и колыхание. Недоумевая, что бы это могло быть, он пошел прямо через межи поглядеть — оказывается, мужчина с женщиной совершают внебрачное соитие. Он расхохотался и уже хотел идти назад, но, увидев, что мужчина, весь красный, завязал кушак и опрометью бросился бежать, а женщина тоже поднялась с земли, он стал ее пристально рассматривать и нашел, что она изящна, мила, очаровательна, понравилась ему очень... Захотелось тут же с ней свиться, но, по правде говоря, застыдился этой гнусной пакости и стал подходить к женщине понемножку, смахивая с нее пыль.
— Ну что, — сказал он, — эта, как говорится, прогулка «Среди тутов»1 ничего, приятна?
Дева смеялась и молчала. Цзун подошел к ней, стал расстегивать ей платье: тело у ней было жирное и гладкое, как помада. И давай гладить по телу вверх и вниз — этак несколько раз.
— Ты, студент вонючий... Чего хочешь, так бери... А щупать меня, как оголтелый, это зачем?
Стал спрашивать, как ее зовут.
— Весенний ветерок раз дунет нам страстью, — отвечала она, — и ты направо, я налево. Зачем давать себе труд допрашивать и доискиваться? Ты
1 «Среди тутов» — песня о свидании влюбленных из «Ши цзина» («Книги песен и од») [4]:
Ах, я рву траву тан
В долине Мэй.
Да о ком же думаю?
О красавице, старшей Цзян!
Она ждет меня в Санчжуне («Средь тутов»),
Она хочет меня в Шангуне,
Она проводит меня на реку Ци!
Лисьи чары: Фея лотоса
95
уж не собираешься ли сохранить мое имя, чтобы написать его на арке, которую ты построишь в честь моей добродетели?1
— В пустом поле, среди трав и растений это делают только деревенские пастухи и свиные подпаски, — возражал Цзун. — Я не имею этой привычки. С такой красавицей, как ты, милая, я условлюсь просто с глазу на глаз — и это будет вполне серьезно. К чему бы мне быть таким, как ты говоришь, назойливым и мелочным?
Дева, услыша эти слова, с величайшим удовольствием согласилась и похвалила его. Цзун сказал, что его скромный кабинет отсюда недалеко и что он приглашает ее побывать у него.
— Я уже давно из дому, — сказала дева, — боюсь, как бы дома не подумали чего. В полночь можно будет.
Спросила, где и как расположен дом Цзуна, какие приметы и вообще все в высшей степени подробно. Затем пошла по косой тропинке, заторопилась и побежала.
В начале ночи она и в самом деле пришла в кабинет Цзуна, и вот полил, так сказать, изнемогающий дождь из набухших туч в их самой полной любовной близости. Прошли месяцы, а все было втайне, и никто ни о чем не знал.
Раз зашел и остановился в сельском храме какой-то иностранец, буддийский монах. Он поглядел на Цзуна и испугался.
— В вас сидит нечистый дух, — сказал он. — Что с вами сделалось?
Цзун отвечал, что ничего не произошло, но через несколько дней вдруг приуныл и захворал. А дева приходила каждый вечер и приносила ему чудесные фрукты, лаская его, заботясь усердно и сердечно, — совершенно как жена, любящая своего мужа. Однако, улегшись в постель, она сейчас же требовала, чтобы он, хотя бы и через силу, с ней соединялся, а Цзун, совсем больной, совершенно не был в состоянии это выдержать. Он понимал уже, что она не человек, но не мог ничего придумать, чтобы отвязаться от нее и прогнать.
— На днях мне говорил наш монах, — сказал он ей, — что меня мутит злое наваждение. Вот я и захворал; его слова, значит, оправдались. Завтра пойду уломаю его, чтобы пришел ко мне, и буду просить сделать заговор и написать талисман.
Дева при этих словах сделала кислую гримасу и изменилась в лице, после чего Цзун еще сильнее стал подозревать в ней нечистую силу.
На следующий день отправил человека к монаху и рассказал ему, как обстоят дела.
— Это лисица, — сказал монах, — чары которой, однако, еще не сильны, и ее легко будет засадить в капкан.
Сказав это, написал две полосы талисманных фигур и передал их человеку Цзуна, дав при этом следующее наставление:
— Ты приедешь домой, возьмешь чистый жбан из-под вина и поставишь его перед постелью больного. Затем тут же налепи один талисман вокруг отверстия жбана и жди, пока лисица туда не влезет. Тогда быстро накрой тазом и на него налепи второй талисман. Затем поставь в котел и кипяти: лисица сдохнет.
Человек пришел домой и поступил, как велел монах. Была уже глубокая ночь, когда пришла дева. Она достала из рукава золотистых апельсинов и только что хотела лечь в постель и спросить, хорошо ли больной себя чувст-
1 На арке... в честь моей добродетели. — В городах, селах и просто в полях Китая часто встречаются арки (пайлоу), сооруженные в честь добродетельных женщин: «Арка исключительно верной жене», «Портал в честь истинной и правой стези и доблести ее» и т. п. [32].
26 Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
вует, как вдруг послышался вой вихря в жбанном горле, и дева была туда втянута. Слуга быстро вскочил, покрыл жбан, налепил талисман и уже хотел ставить варить, как Цзун, увидев рассыпавшиеся по всему полу золотистые апельсины и вспомнив всю ее любовь и милое отношение к нему, в порыве сильного чувства и горького отчаяния, велел отпустить ее, содрал талисманы и сбросил крышку. Дева вышла из жбана, шатаясь и в крайнем изнеможении, поклонилась ему до земли и сказала:
— Мое Великое Дао уже готово было завершиться, как вдруг в один день я чуть было не превратилась в пепел. Ты милосердный человек. Клянусь, я непременно отблагодарю тебя!
И ушла. Через несколько дней Цзун еще более ослабел, и слуга побежал в лавку покупать доски для гроба. По дороге он встретил какую-то деву.
— Ты не слуга ли Цзун Сян-жо? — спросила она.
— Да, — отвечал тот.
— Господин Цзун — мой двоюродный брат. Я узнала, что он очень болен, и собралась уже идти навестить его, но как раз тут подоспели разные дела, и мне не удалось пойти. Будь добр, потрудись передать ему этот пакетик с лекарством, которое прямо-таки творит чудеса.
Слуга взял, принес домой. Цзун стал вспоминать, но никакой двоюродной сестры вспомнить не мог и понял, что это и есть ответная благодарность лисицы, о которой она говорила. Принял принесенное лекарство, и оно в самом деле сильно помогло, так что в какие-нибудь десять дней он совершенно поправился и почувствовал в душе к своей лисе благодарность и умиление, стал молиться ей, обращаясь в пространство и выражая свое желание увидеть ее раз или два.
Однажды ночью он запер двери, сидел и одиноко пил. Вдруг слышит: кто-то легонько стучит пальцем в окно. Отодвинул щеколду, вышел посмотреть — оказывается, дева-лиса. Обрадовался страшно, схватил ее за руки и стал выражать свою благодарность. Пригласил ее остаться и вместе с ним пить.
— С тех пор как мы расстались, — говорила дева, — сердце у меня так и горело беспокойством: мне все казалось, что мне нечем отблагодарить тебя за твою высокую и добрую душу. А теперь я нашла тебе чудесную подругу. Может быть, этим мне и удастся вполне погасить свой долг. Как ты думаешь?
— Кто же это? — осведомился Цзун.
— Это не из твоих знакомых, — отвечала дева. — Завтра с раннего утра отправляйся к южному озеру, и как только увидишь девушку, рвущую водяные каштаны и одетую в прозрачную креповую накидку, то сейчас же нагоняй ее на лодке. Если потеряешь ее следы, то посмотри у запруды: там увидишь лотос с коротким стеблем, укрывшийся под листком. Сейчас же сорви и поезжай домой. Возьми свечку и подпали стебелек — и получишь красавицу жену, а вместе с ней и продление своей жизни.
Цзун с вниманием все это выслушал и воспринял. Вслед за тем дева стала прощаться. Цзун упорно удерживал ее и тащил к себе, но она не хотела и говорила:
— С тех пор как со мной приключилась та, помнишь, беда, я вдруг прозрела и поняла Великое Дао. Неужели же я стану теперь из-за любви под одеялом навлекать на себя злобу и ненависть человека?
Сказала это с серьезным, строгим видом, простилась и ушла.
Цзун поступил, как она ему указала. Пришел к южному озеру. Видит: среди лотосов толпами колышутся красивые женщины, а между ними девушка с челкой, одетая в креповую накидку, — красавица, на земле не'встречаемая. Быстро погнал он лодку и стал уже вплотную настигать, как вдруг потерял
Ласьа чары-. Фея лотоса
9Y
Среди лотосов толпами колышутся красивые женщины, а между ними девушка с челкой, одетая в креповую накидку.
I Чик. 31ю
93 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
всякий ее след. Сейчас же раздвинул гущу лотосов и в самом деле нашел красный цветок, у которого стебель был не выше фута. Сорвал и принес домой, где поставил на столе, а рядом с ним огарок свечи. Только что хотел поджечь, оглянулся — цветок уже стал красавицей. Цзун в крайнем изумлении и радости пал ниц и поклонился.
— Ты глупый студент, — говорила девушка. — Я ведь оборотень лисы и буду твоим мучением!
Но Цзун не хотел и слушать.
— Кто тебя научил? — допытывалась лиса.
— Я сам, — отвечал тот, — твой ничтожный студент сам сумел тебя узнать, милая. К чему было бы меня учить?
Схватил ее за руку и потащил... И вдруг она упала вслед за движением его руки, упала и превратилась в причудливый камень, высотой приблизительно с фут, весь фигурный, резной, с какой стороны ни взгляни. Цзун взял его, положил с почетом и вниманием на стол, возжег курения, поклонился ему и раз и другой, произнося молитвы. Наступила ночь. Он запер все двери, заложил все отверстия — все боялся, что камень уйдет. Утром стал его рассматривать — глядь: опять уж не камень, а креповая накидка, от которой как-то издали доносился запах духов. Раскрыл накидку и видит, что на воротничке и на груди еще сохранились следы тела. Цзун накрыл накидку одеялом, обнял ее и лег с ней. Вечером он встал, чтобы зажечь свечу; когда же вернулся в постель — на подушке уже лежала девушка с челкой. В безмерной радости, боясь, что она снова изменит свой образ, он сначала умолял ее сжалиться и тогда только приник к ней.
— Что за несчастье! — смеялась девушка. — Кто это, в самом деле, дал волю своему языку и наболтал этому сумасшедшему, который насмерть измолол меня...
И больше уже не сопротивлялась. Однако в самые любовные моменты она делала вид, что больше не может, и все время просила перестать, но Цзун не обращал внимания...
— Если ты так, то я сейчас же изменю свой вид, — грозила дева. Цзун пугался и переставал.
С этих пор у обоих чувства пришли к полному единению. А между тем серебро и всякая одежда наполняли сундуки, причем неизвестно было, откуда все это бралось. Дева в обращении с людьми говорила только «да-да», словно ее рот не мог выговорить ни слова. Студент тоже избегал говорить о ее чудесных похождениях.
Она была беременна более десяти месяцев. Сосчитала, когда должна была родить, вошла в комнату, велела Цзуну запереть двери, чтобы никто не постучался. Затем сама взяла нож, отрезала себе пуповину, вынула ребенка и велела Цзуну нарвать тряпок и завернуть его. Прошла ночь — она уже поправилась. Прошло еще шесть-семь лет. Как-то раз она говорит Цзуну:
— Мои прежние грехи я искупила полностью — позволь с тобой проститься!
Цзун, услыша это, заплакал:
— Милая, когда ты ко мне пришла, я был беден и без положения. Теперь, благодаря тебе, я понемногу богатею. Могу ль я вынести, чтобы ты так скоро уже заговорила о разлуке и об уходе куда-то далеко? Кроме того, у тебя ведь нет ни дома, ни родных. В дальнейшем сын не будет знать своей матери — а ведь это тоже вещь неприятная, вечная досада.
Дева грустно задумалась.
— Соединение, — сказала она, — влечет разлуку. Это уж непременно и всегда так. Счастье нашего сына обеспечено. Ты тоже будешь долго жить.
Лисьи чары: Военный кандидат
99
Чего ж вам еще? Моя фамилия Хэ1. Если соблаговолишь когда-нибудь вспомнить обо мне, возьми в руки какую-нибудь из моих прежних вещей и крикни: «Третья Хэ!» И я появлюсь!
Сказала и добавила, как бы освобождаясь от земли:
— Я ухожу.
И на глазах у изумленного Цзуна она уже летела вверх над его головой. Цзун подпрыгнул, быстро схватился за нее, но поймал только башмачок, который вырвался из рук, упал на пол и стал каменной ласточкой1 2, красною-красною, ярче киновари, причем снаружи и изнутри сияла и переливалась, словно хрусталь. Цзун подобрал ее и спрятал. Пересмотрел вещи в сундуке. Нашел там креповую накидку, в которую дева была.одета, когда появилась впервые.
Каждый раз, как вспоминал о ней, брал в руки накидку и кричал:
— Третья!
И перед ним являлось полное подобие девы, с радостным лицом и смеющимися бровями. Совершенно как живая. Только вот что не говорит!
Друг рассказчика добавил бы:
«Если б цветы нашу речь понимали — много бы было хлопот нам. Камень — тот говорить не умеет: нравится сильно он мне». Это прекрасное двустишие Фан-вэна3 можно было бы сюда приписать: подошло бы хорошо!
ВОЕННЫЙ КАНДИДАТ
| оенный кандидат, некий Ши, взяв в кошель деньги, поехал в столицу, чтобы там добиваться назначения на соответственную должность. До-ехав до Дэчжоу, он вдруг заболел, захаркал кровью и не мог вставать — так и лежал все время в своей лодке. Слуга украл его деньги и скрылся. Ши был совершенно вне себя от гнева, и ему стало еще хуже. Запасы денег и провизии иссякли, и лодочники решили ег.о где-нибудь бросить. Как раз в это время какая-то женщина ночью, при свете луны, подошла к их стоянке и, узнав об их решении, вызвалась перенести Ши в свою лодку. Лодочники были очень рады и помогли Ши перелезть в лодку женщины.
Ши смотрел на нее: ей уже за сорок, но одета она великолепно и в ней все еще сохранилась тонкая красота. Ши простонал ей свою искреннюю благодарность. Женщина подошла к нему, посмотрела на него внимательно и сказала:
— В вас давно, знаете, сидело чахоточное начало. Ну а теперь ваша душа гуляет у могилы...
Услышав это, Ши жалобно зарыдал.
— У меня есть одно снадобье, — говорила ему женщина, — оно может и мертвого воскресить. Если болезнь ваша от него пройдет, так уж не забудьте обо мне!
1 Моя фамилия Хэ. — Лотос тоже хэ, но пишется с легким добавлением четырех черт (ключевой знак «трава») вверху.
2 Башмачок... стал каменной ласточкой. — «Каменная, ласточка» на горе Лин-линшань взлетает в грозу и, возвратясь, снова превращается в камень.
3 Фан-вэн — поэт Лу Ю (1125—1210).
100 Пу Сун-лак. Странные истории аз Кабинета Неудачника
У Ши покатились из глаз слезы, он стал клясться ей в вечной дружбе. Тогда она дала ему принять пилюлю, и в тот же день он почувствовал некоторое улучшение. А женщина садилась у кровати и кормила его сладким и вкусным, ухаживая за ним и заботясь куда больше, чем жена о муже. Ши был тронут и обожал ее сильнее и сильнее. Через месяц с небольшим болезнь почти прошла, и Ши ползал на коленях перед женщиной, выражая ей почитание, как своей родной матери.
— Я бедная, одинокая женщина, — говорила она, — у меня никого нет. Если вам не противна моя увядшая уже красота, то я хотела бы, так сказать, услуживать вам при туалете1.
Ши в это время было с небольшим тридцать. Он год тому назад потерял жену и, слыша такие слова, обрадовался, ибо это превосходило всякие расчеты, и слюбился с ней великолепно.
Женщина вынула из сундука деньги и дала кандидату, чтобы он мог проехать в столицу и найти себе должность. Они уговорились при этом, что он вернется к ней и они оба поедут домой вместе.
Ши поехал. В столице он нашел протекцию и получил должность по государственной обороне, а на остальные деньги купил себе лошадь и седло. Облачился в свою нарядную форму и стал думать, что его женщине лет-то уж очень много и она, конечно, не годится в настоящие жены. И вот он за сто ланов устроил себе свадьбу с девицей Ван, сделав ее второй женой. Однако в душе его поселился страх: он боялся, как бы женщина не узнала об этом, и поэтому сделал изрядный крюк, избегая проезда через Дэчжоу. Затем прибыл к месту служения.
Целый год, а то и больше от нее не было никаких известий. Но вот один родственник Ши, приехав случайно в Дэчжоу, оказался соседом этой женщины. Узнав, кто он, она явилась к нему и стала расспрашивать о Ши. Родственник рассказал ей все, как следует. Женщина начала браниться и затем сообщила все, как было. Родственнику стало как-то неловко перед ней, и он стал ее уговаривать.
— Может быть, ему на службе слишком много дела, — старался он объяснить поведение Ши, — и он просто все еще не удосуживается вам написать. Пожалуйста, напишите ему письмецо, и я ему от вас, милая сноха, его вручу.
Женщина написала. Родственник с почтением передал письмо Ши, который не обратил на него ровно никакого внимания.
Так прошел еще с чем-то год. Женщина тогда отправилась сама, чтобы поселиться у Ши. Она остановилась в гостинице и попросила лакея, служившего у Ши, доложить о ней, назвав свою фамилию и имя. Ши велел отказать.
Однажды, когда он сидел за большим обедом и пил, он услыхал оглушительную брань. Отнял от губ чарку, стал прислушиваться, а женщина уже входила, подняв дверной полог. Ши страшно испугался. Лицо его стало цвета пыли. Женщина, тыча ему пальцем в лицо, ругательски ругалась:
— Бессердечный ты человек, небось, веселишься! Ну-ка подумай, все твое богатство и весь твой почет — откуда все это? У меня к тебе чувство не легковесное, и не легкомысленно мое увлечение... Если ты захотел купить себе наложницу, посоветовался бы со мной, что за беда?
У Ши как-то отнялись ноги, дыханье сперло — в ответ ей он не мог сказать ни звука и долго сидел молча. Потом опустился на колени и, отдавая себя в ее власть, выдумывал всякую ложь, лишь бы она его простила. Гнев женщины стал понемногу утихать, и она успокоилась.
1 Услуживать вам при туалете — см. [38].
Лисьи чары; Военный кандидат
101
Он плюнул, и вышла прежняя пилюля...
102
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Ши стал теперь уговаривать свою Ван пойти и приветствовать эту женщину, как младшая сестра старшую. Ван это совершенно не понравилось, но Ши усердно и настойчиво упрашивал ее, и она пошла. Ван поклонилась женщине, та ответила тем же.
— Ты не бойся, сестрица, — говорила та, — я не из ревнивых и наглых женщин. То, что было, ведь действительно нечто такое, чего человек вынести совершенно не может. Но и тебе, милая, не следует обладать этим человеком!
И рассказала ей все, от начала до конца.
Ван тоже овладела досада и злость, и они обе пошли к Ши браниться. Ши не мог уже стать на почву какого-нибудь определенного решения и только просил дать возможность откупиться. На этом и успокоились.
Дело, оказывается, было так. Еще до прибытия женщины в его дом Ши запретил привратникам ее впускать. Теперь он рассердился на них и стал потихоньку их допрашивать и бранить. Но привратники решительно заявили, что ключа никому не давали и что никто не входил, так что они не виноваты. Ши пришел в недоумение, но не посмел обо всем этом женщину расспросить.
И обе стали жить вместе, но, хотя и разговаривали, смеялись, конечно, все это было не то: настоящего ладу не было. К счастью, женщина оказалась милой и мягкой. Она не стала требовать себе у Ши вечеров; после ужина закрывала свою дверь и укладывалась спозаранку спать, не интересуясь даже, где спит ее милый друг. Ван сначала тревожилась, считая ее для себя опасной, но, видя теперь, какая она, преисполнилась к ней уважения, ходила приветствовать ее по утрам, делая вид, что прислуживает ей, как тетке.
Женщина в обращении со слугами была мягка, приветлива и в то же время умна, проницательна, как божество. Однажды у Ши пропала его казенная печать. Вся канцелярия была поднята на ноги, кипела, металась, суетилась, роясь во всех углах, — и ничего не могли поделать. Женщина смеялась и говорила, что беспокоиться не стоит: надо лишь вычистить колодезь. Ши послушал ее, и действительно — там нашли печать. Ши стал расспрашивать ее, как это случилось, — она смеялась и не отвечала, что-то скрывая, словно по уговору и как бы зная, как зовут вора.
Так прожила она у него целый год. Ши, заметив в ее поведении много странностей, стал думать, что она не человек, и посылал к дверям ее спальни слугу подглядывать и подслушивать. Однако тот только слышал шорох переворачиваемого на постели платья, не понимая, что это она делает.
Женщина очень сильно любила молодую Ван. Однажды вечером, когда Ши, сказав, что пойдет к судье, не вернулся домой, она села с Ван пить и незаметно напилась совершенно пьяной, легла тут же у стола и превратилась в лисицу. Ван смотрела на нее любовно и ласково, покрыла ее расшитым матрасиком. Вскоре вошел Ши. Ван рассказала ему про эти чудеса, и тот хотел ее убить.
— Пусть она даже лисица, — протестовала Ван, — чем же она перед тобой-то провинилась?..
Но Ши не слушал, нащупал свой карманный нож. А женщина уже проснулась и принялась его бранить:
— Ты человек с поведением гада, душой волка и шакала! Конечно, с тобой дольше жить нельзя. Соблаговоли-ка сейчас же вернуть мне то лекарство, которым я тебя в свое время накормила...
И плюнула ему в лицо. Ши почувствовал резкий холод, словно в него прыснули ледяной водой. В горле вдруг страшно зазудело. Он плюнул, и вышла прежняя пилюля в том самом виде. Женщина подобрала её и в сердцах вышла. Ши побежал за ней — ее уже и след простыл.
Лисьи чары: Мужик
103
Ночью к Ши вернулась прежняя болезнь, он стал харкать кровью без конца и через полгода умер.
МУЖИК
W Mb ужик полол под горой. Жена принесла ему в горшке поесть. Заку-
\ сив, он поставил горшок с краю, на меже. К вечеру смотрит — ос-▼ ▼ \ тавшаяся в горшке каша вся съедена; и так не раз и не два. Недоумевая, мужик решил наблюдать получше, чтоб доглядеть, кто это делает.
Вот прибегает лисица, сует голову в горшок. Мужик с мотыгой в руке подкрадывается и хвать ее изо всей силы. Лисица в испуге пустилась наутек, но горшок сдавил ей голову, и она с большими мучениями старалась от него освободиться, но не могла. Мотаясь в остервенении, она треснула горшком о землю: тот разбился и упал, а она вытащила голову, увидела мужика и принялась бежать все быстрее и быстрее, перебежала через гору и исчезла.
Через несколько лет после этого по ту сторону горы в одной знатной семье девушка мучилась от привязавшегося к ней лисьего наваждения. Писали талисманы — не помогло, и лис говорил девушке:
— Что мне все эти ваши заклинания, написанные на бумаге?
А девушка притворялась и спрашивала его:
— Твоя божественная сила, конечно, очень велика, и, к счастью, мы с тобой в вечной дружбе. Вот только не понять мне, есть ли на свете что-нибудь, чего бы ты боялся.
— Я решительно ничего не боюсь, — отвечал лис. — Однако лет десять тому назад, когда я был по ту сторону горы, я как-то украдкой поел на полевой меже, и вдруг явился какой-то человек в широкой шляпе, с орудием, искривленным на конце, в руках — и чуть было меня не убил. До сих пор еще его боюсь.
Девушка рассказала отцу. Тот решил отыскать того, кого лис боится, но не знал, как того зовут и где он живет, да и спросить было не у кого. Затем как-то случилось, что слуга из этого дома зашел по делам в горную деревню и с кем-то заговорил об этом происшествии. Человек, стоявший у дороги, в сильном изумлении сказал:
— То, что вы рассказываете, совершенно похоже на то, что со мной в свое время случилось. Уж не тот ли это лис, которого я тогда прогнал, творит теперь наваждение?
Слуге это показалось странным. Он пришел домой и рассказал господам. Господин его пришел в восторг и велел ему сейчас же взять с собой лошадь и пригласить к ним мужика. Слуга с почтением обратился к мужику и изложил, о чем его просят.
— Что было, то, конечно, было, — смеялся тот. — Но ведь не обязательно, чтоб эта самая тварь у вас и поселилась. Да и то сказать: уж если она умеет так чудесно превращаться, то неужели она после этого испугается какого-то мужика?
Однако богатая семья настаивала и силой принудила мужика одеться в то самое платье, которое он носил тогда, когда ударил лиса.
104
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
И девушка увидела лиса с опущенной головой, который юркнул как мышь и исчез.
Лист чары: Студент Го а его учитель
105
Вот он вошел в комнату, поставил свою мотыгу на пол и закричал:
— Я тебя ищу каждый день и все не могу найти, а ты, оказывается, здесь укрываешься! Вот теперь мы встретились, и я решил тебя убить без всякого сожаления!
Как только мужик это проговорил, сейчас же послышался в комнате вой лиса. Мужик принял еще более грозный вид. Лис жалобно заговорил, прося оставить ему жизнь. Мужик кричал:
— Вон отсюда сейчас же! Тогда пропущу!
И девушка увидела лиса с опущенной головой, который юркнул как мышь и исчез.
С той поры в доме стало спокойно.
СТУДЕНТ ГО И ЕГО УЧИТЕЛЬ
Студент Го жил у восточных гор в нашем уезде. Он смолоду отличался любовью к ученью, но в глухой горной деревушке некому было его поправлять, и вот ему уже было за двадцать лет, а писал он с большими ошибками.
Давно уже в его доме терпели от лисьего наваждения. И платье и посуда часто куда-то пропадали, так что все были в постоянной тревоге и сильно горевали.
Однажды ночью студент сидел и занимался, положив книгу на стол. Лиса вдруг все измарала — черным-черно, так что в тех местах, где она особенно старалась, нельзя было уж разобрать ни строк, ни букв. Пришлось отобрать листы, оставшиеся еще сравнительно чистыми, сложить их и читать. Оказалось, из всей книги — всего-навсего шестьдесят или семьдесят отрывков. Брала досада и злость до глубины души, но делать было нечего.
Студент написал двадцать приблизительно сочинений на разные темы1, нужные для экзамена, и готовился дать их на просмотр одному известному лицу. Утром он встает, смотрит, а его сочинения валяются по столу, словно на развале, перевернутые как попало и так густо измазанные тушью, что от написанного не осталось живого места. Досада Го была неописуема.
Как-то раз пришел по делам к ним в горы студент Ван. Он был в дружбе с Го и зашел его навестить. Увидел измаранные тетради, стал расспрашивать, и Го рассказал ему о всех своих мучениях, причем показал то, что еще осталось неизмаранным. Ван стал внимательно просматривать, и то, что осталось от вымарывания, по-видимому, содержало в себе все лучшее, как бы сказать, знаменитую «Летопись» Конфуция... А затем он стал пересматривать и
1 Студент написал двадцать... сочинений на разные темы. — Экзаменационные сочинения требовали долгой тренировки, но, конечно, не представляли собой истинно литературных произведений: в погоне за успехом кандидаты писали исключительно схоластические сочинения, почти стереотипной формы. Однако в продаже всегда имелись великолепно изданные, считающиеся образцовыми произведения, которые жадно скупались подражателями. После 1905 г., когда экзамены были отменены, они стали только загромождать рынок, как ненужный хлам [56].
106 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
измазанные тетради — там, по-видимому, было лишнее, сборное, вообще все, что можно бы выбросить.
— Знаешь что, — сказал он приятелю с изумлением, — в этой лисе есть смысл! Не только тебе нечего горевать, но именно ее-то и надо тебе сделать своим учителем!
Через несколько месяцев Го просмотрел свои старые сочинения и вдруг понял, что все измазанное было измазано правильно. Теперь он написал еще на две темы уже по-иному и положил на стол, чтобы посмотреть, какое с ними будет чудо. Наутро написанное опять оказалось измазанным. Прошел, однако, еще год — и тетради более не марались, только жирною тушью там и сям делались огромные круги1, которыми пестрела вся страница.
Го страшно удивился, взял с собой тетради и пошел показать их Вану. Тот, посмотрев их, сказал:
— Лисица, брат, твой настоящий учитель. Эти прекрасные сочинения прямо-таки продавать можно!
Действительно, Го в этот самый год выдержал экзамены в уездном городе, и это привело его в умиление перед лисой, которой он теперь стал ставить курицу и кашу, предлагая ей вволю есть и пить. Каждый раз как он покупал в лавке сочинения известных авторов1 2, то выбирал их не сам, а ждал окончательного решения лисы.
• После этого он на двух экзаменах подряд оказался в первых именах, а затем и на крупном экзамене прошел во вторые кандидаты.
В это время сочинения господ Е и Мяо считались особенно тонкими и изящными по стилю. Их передавали из семьи в семью, и каждый их штудировал. У Го была рукописная копия этих сочинений, которой он страшно дорожил, как любимою вещью, и вдруг на нее вылилась чуть не целая чашка жирной туши, и все было так измазано, что не осталось ни буквы. Кроме того, он, подражая этим мастерам слова, сам написал кое-что, чем был приятно удовлетворен, — и все это было также измазано прямо волнами туши. С этих пор он уже мало-помалу перестал доверять лисе.
Через некоторое время сочинения Е в своей основной части были закончены и убраны, и Го начал понемногу уважать те, что видел раньше; однако всякий раз как он заканчивал какое-либо сочинение, то, как бы ни трудился, ни старался в горьком и благородно-простом усилии, его писания оказывались всегда зачеркнутыми. Сам он, ввиду того что неоднократно вырывал, так сказать, знамена из рук передовых бойцов, дух имел весьма гордый. И от всего этого он еще более стал разочаровываться в лисе, считая ее взбалмошной.
Желая испытать лису, он переписал то, что раньше было испещрено кругами жирной туши. Лиса все это измазала.
— Ну, ты и впрямь с ума сошла! Почему, в самом деле, — вчера это хорошо, сегодня плохо?
Вслед за этим перестал ставить перед ней обед, взял учебные тетради и запер на замок в сундук. Наутро он заметил, что сундук закрыт и запечатан весьма основательно, но когда открыл, то увидел, что на обложке тетрадей намазано четыре черты толщиной больше пальца. В первом сочинении проведено пять таких черт, во втором тоже пять, а на остальных ничего. С этой поры лиса окончательно замерла.
Го на одном экзамене прошел четвертым, на двух других пятым — и понял, что эти черты были знамением ему, ибо в чертах был смысл.
1 Делались огромные круги — около тех мест сочинения, которые пришлись по вкусу [57].
2 Покупал... сочинения известных авторов — для подражания.
Лисьи чары: Студент Го и его учитель
107
Ван стал внимательно пересматривать измазанные тетради.
108
Пу Сун-лин. Странные истории us Кабинета Неудачника
ОЖИВШИЙ ВАН ЛАНЬ
’ > ан Лань из Лицзиня скоропостижно умер. Янь-ван1, пересмотрев дело о “Ь его смерти, нашел, что это произошло по ошибке одного из бесов, и
велел взять Вана из ада и вернуть к жизни. Оказалось, однако, что труп Вана уже разложился. Бес, боясь наказания, стал говорить Вану:
— Быть человеком, стать нечистой силой — это мука. Быть нечистой силой, стать святым — это радость. Если это радость, то к чему обязательно рождаться к жизни?
Ван согласился, что это так.
— Здесь есть некая лисица, — продолжал бес, — у которой золотая красная ярь бессмертия1 2 уже готова. Если украсть эту пилюлю и проглотить — душа не уйдет и жить можно долго. Ты только дай мне идти, куда я поведу, — все будет так, как тебе желательно. Хочешь ты или нет?
Ван согласился, и бес повел его.
Вошли они в высокий дворец. Видят — высятся большие здания, но томительно грустно и пустынно. Какая-то лисица сидит под луной, подняв голову кверху и смотря в пространство. Выдохнет — и какой-то шарик выходит изо рта, и взвивается вверх, и там влетает в середину луны. Вдохнет — и он падает обратно. Поймает его ртом и опять выдохнет... И так до бесконечности. Бес подкрался и стал выслеживать, поместившись у ней сбоку. Дождался, когда она выплюнула шарик, быстро схватил его в руку и дал Вану проглотить. Лисица испугалась и с грозным видом обернулась к бесу, но, увидев, что тут двое, побоялась, что ей не справиться, и, разъяренная досадой, убежала. Ван простился с бесом и пошел домой.
Когда он пришел домой, то жена и дети, увидев его, испугались и попятились. Ван, однако, все рассказал, и они стали мало-помалу сходиться. Ван стал спать и жить по-прежнему. Его приятель Чжан, услыхав про все это, пришел проведать. Свиделись, разговорились о здоровье и других делах.
— Мы с тобой были всегда бедны, — говорил Ван Чжану. — А теперь у меня есть секрет — можно им добыть себе богатство. Пойдешь со мной, куда я пойду?
Чжан нерешительно соглашался.
— Я могу лечить без лекарства, — продолжал Ван. — Решать будущее без гаданья. Я хотел бы принять свой вид, но боюсь, что те, кто меня знает, испугаются меня, как наваждения. С тобой я пойду и при тебе буду. Согласен?
Чжан опять сказал «да», и они в тот же день собрались и пошли.
Пришли они к границе губернии Шаньси. Там в одном богатом доме вдруг захворала девушка, перестала видеть и погрузилась в обморок. Пичкали ее всеми лекарствами, служили всякие молебны — словом, все испробовали, что было можно. В это время Чжан пришел в дом и стал хвастаться своим искусством. У богатого старика она была единственная дочь, он ею дорожил и
1 Янь-ван — Яньло-ван — верховное божество ада. Ад, как сложное целое, мыслится народной религией в виде иерархического царства с восемнадцатью департаментами, изобретающими для грешников муки, сообразно типу прегрешений. Эта иерархия и самое имя Яньло происхождения индийского [58}.
2 Золотая красная ярь бессмертия — даосская пилюля [21].
Лисьи чары-. Оживший Ван Лань
ЮЭ
Лисица сидит под луной, подняв голову кверху и смотря в пространство. Выдохнет — и какой-то шарик выходит изо рта и взвивается вверх.
по
Пу Сун-лик. Странные истории из Кабинета Неудачника
любил ее, говоря, что тому, кто сможет ее излечить, он даст в награду тысячу ланов. Чжан просил разрешения посмотреть девушку и в сопровождении старика вошел в комнату. Видит: она лежит в забытьи. Открыл одеяло, пощупал тело. Девица в полном обмороке, ничего не чувствовала. Ван шептал Чжану:
— Ее душа ушла. Пойду поищу ее.
— Хотя и опасна болезнь, — заявил Чжан старику, — однако спасти можно.
Старик спросил, какое здесь нужно лекарство, но Чжан ответил, что никакого лекарства не нужно.
— Душа барышни, — говорил он, — ушла куда-то в другие места, и я уже послал духа искать ее.
Часа так через два вдруг появился Ван и сказал, что нашел душу. Тогда Чжан еще раз попросил у старика позволения войти. Опять пощупал, и сейчас же девица стала потягиваться, и глаза ее открылись. Старик очень обрадовался, стал ласково ее расспрашивать.
— Я играла в саду, — рассказывала девушка, — и вдруг вижу: какой-то юноша с самострелом в руке стреляет в птицу. Несколько человек ведут прекрасных коней и идут за ним. Я хотела сейчас же убежать, но мне нагло загородили дорогу. Юноша дал мне лук и велел стрелять. Я застыдилась и закричала на него, но он сейчас же схватил меня и посадил на лошадь, сел со мной, и мы поскакали. «Я люблю с тобой играть, — говорил он мне, — не стыдись!» Через несколько верст мы въехали в горы. Я сидела на коне, кричала и бранилась, юноша рассердился и столкнул меня так, что я упала у дороги. Хотела идти домой, но не знала куда. Но вот идет какой-то человек, берет меня за руку, и мы быстро мчимся, словно скачем на коне... И в мгновенье ока мы дома. Все это произошло быстро, словно во сне, от которого просыпаюсь.
Старик боготворил Чжана и действительно подарил ему тысячу ланов. Ван ночью решил с Чжаном так: они оставят двести ланов на путевые расходы, а все остальное Чжан унесет, постучится к Вану в ворота и передаст деньги его сыну, веля при этом послать триста ланов в подарок Чжанам. Затем он вернется.
На следующий день Чжан пошел прощаться со стариком, но и не взглянул даже, где лежат деньги, чему тот еще более удивился и проводил его с самым большим почетом.
Через несколько дней Чжан встретил на окраине города своего земляка Хэ Цая. Цай пил и играл, не занимаясь трудом, и был до смешного беден, словно нищий. Услыша, что Чжан добыл секрет, которым загребает деньги без числа, побежал и отыскал его. Ван стал советовать дать ему поменьше и отправить обратно. Но Цай не исправил своего прежнего образа жизни и в какие-нибудь десять дней все промотал до конца. Хотел опять идти искать Чжана, но Ван уже об этом знал и говорил Чжану:
— Цай — сумасшедший наглец, с ним жить нельзя. Нужно сунуть ему что-нибудь — и пусть убирается. Все-таки меньше будет беды от его поведения.
Через день Цай действительно явился и стал жить у Чжана против его воли.
— Я знал, конечно, что ты снова придешь, — говорил ему Чжан. — Если целые дни проводишь в пьянстве и картеже, то и тысяча ланов не смогут наполнить бездонную дыру. Вот если ты серьезно исправишься, я тебе подарю сотню ланов.
Цай изъявил согласие. Чжан отсыпал ему деньги, и тот ушел.
Теперь, с сотней в кармане, Цай стал играть еще азартнее, да к тому же связался со скверной компанией и стал мотать и сыпать деньги, словно пыль. Сторож в городе, заподозрив неладное, задержал его и представил в управление, где его пребольно отдубасили, и он рассказал всю правду о том,
Лисьи чары; Тот, кто заведует образованием
111
откуда взялись эти деньги. Тогда его послали под конвоем, чтобы арестовать Чжана, но через несколько дней раны его стали болеть, и он по дороге умер.
Однако его душа не забыла Чжана и опять пристала к нему — встретилась, значит, с Ваном. Однажды они собрались и пили вместе у какого-то холма, одетого туманом. Цай напился страшно и стал орать как сумасшедший. Ван пробовал его остановить, но тот не слушал. Как раз в это время проезжал местный цензор. Услышал, что кто-то кричит, велел искать. Нашли Чжана, который в испуге рассказал все по правде. Цензор рассердился, велел дать ему палок и послал с бляхой к духу. Ночью ему явился во сне человек в золотых латах и заявил следующее:
— Дознано, что Ван Лань умер без вины, а теперь является блаженным бесом. Леченье — милосердное искусство. Нельзя узаконивать его силой бесовщины. Сегодня я получил приказание Владыки вручить ему титул вестника Чистого Дао. Хэ Цай подл и развратен. Он уже казнится, скрытый в горе Железной Ограды1. Чжан невинен, его надо простить.
Цензор проснулся и подивился сну. Отпустил Чжана, который собрал свои пожитки и вернулся на родину. У него в мошне оказалось несколько сот ланов, из которых он половину почтительно передал семье Вана, и ей эти деньги принесли богатство.
ТОТ, КТО ЗАВЕДУЕТ ОБРАЗОВАНИЕМ
Некий учитель был сильно глух, но дружил с лисой, которую слышал, даже когда она шептала. Всякий раз, как он представлялся по начальству, то брал с собой лису, и никто не знал, что он на ухо туг.
Через пять-шесть лет лиса простилась и ушла, наказав ему:
— Вы словно истукан! Стоит сыграть с вами злую шутку, и все пять ваших чинов слетят. Вместо того чтобы по глухоте своей проштрафиться, не лучше ль было бы вам пораньше уйти со службы, оставшись на высоте?
Учитель любил деньги и не сумел последовать этим словам. Ответы его стали часто весьма странны, и инспектор просил разрешения прогнать его, но он умолил начальника, который ласково уговорил инспектора этого не делать.
Однажды учитель был на государственном литературном экзамене. Когда кончили выкликать учеников, инспектор удалился к себе и сел обедать вместе с преподавателями. Все преподаватели лезли в книжные сумки и делали инспектору подношения, чтобы при его посредстве выхлопотать себе дальнейшее продвижение по службе. Наконец инспектор с улыбкой обращается к нашему учителю: ,
— Почтенный педагог, почему же вы один ничего не подаете?
Учитель растерянно смотрел, не расслышав. Сосед его по столу толкнул его локтем и рукой полез в сумку, чтобы показать, в чем дело. Учитель как раз только что взял с собой по поручению одной своей родственницы известный суррогат-секрет супружеской спальни, чтобы продать его, и спрятал его в сумку. Куда бы он ни приходил, всюду и всем предлагал эту штуку купить. Видя, что инспектор улыбается, он решил, что ему требуется эта вещь, и с поклоном, весь согнувшись, ответил:
1 В горе Железной Ограды — в аду [58].
112
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Самые лучшие, позвольте заметить, на восемь цяней, а уж этот ваш покорнейший слуга не смеет вам поднести.
Весь стол фыркал. Инспектор велел вывести учителя и лишил его должности.
Послесловие рассказчика
Область Пинъюань в древности одна ничего не имела представить1. Да, ее князь был словно скала среди течения! А здесь инспектор — и вдруг требует себе подношений. Конечно, ему нужно было поднести как раз это самое. А человека за это, изволите видеть, увольняют. Что за несправедливость!
ПЛОТНИК ФЭН
Генерал Чжоу Юдэ, желая перестроить заново чей-то старый дворец под свое министерство, начал набирать рабочих. Плотнику Фэн Мин-хуаню пришлось спать на постройке. Только что он стал укладываться на ночь, как вдруг видит, что оклеенное бумагой окно1 2 наполовину приоткрылось и луна светла, словно это день, не ночь. В отдалении, за окном, виден был невысокий забор, а на заборе красный петух. Фэн уставился на него глазами, и в это время петух слетел наземь.
Вдруг какая-то молодая девушка подошла, просунулась наполовину в окно и поглядела на Фэна. Он решил, что ее захороводил кто-нибудь из товарищей, и стал тихо прислушиваться, но все уже крепко спали. И сердце его, объятое своевольной мечтой, стало сжиматься: в него закралась надежда, что дева ошибется и придет к нему. Вскоре она действительно влезла в окно и прямо прошла в его объятия. Фэн, полный радости, молчал, не говоря ни слова... Когда наслаждение кончилось, дева ушла также в окно. Но с этой поры она стала приходить каждую ночь. Сначала плотник все еще не говорил, кто он, но потом однажды решился открыто заявить ей это.
— Я и не ошиблась, — отвечала ему дева, — когда к тебе пришла. Нет, я отдалась тебе сознательно и с уважением.
И любовь их с каждым днем становилась все крепче. Затем работы кончились, и Фэн решил идти домой. Дева уже ждала его в поле. Деревня, где жил Фэн, от города была совсем недалеко, и дева пошла за ним. Но когда она вошла в дом плотника, никто из семьи Фэна ее не видел, и Фэн теперь только понял, что она не человек.
Прошло несколько месяцев. Его силы стали падать и падать, и это вызвало в нем страх за жизнь. Он пригласил мага, чтобы тот своим заклятием задавил и изгнал нечистую силу, но из этого ничего не вышло.
Однажды ночью явилась дева в роскошном наряде.
— Всякая связь в этом мире имеет свой определенный счет дней, — заявил-а ему она. — Раз суждено ей быть, то гони ее — не прогонишь. Если ей положено прекратиться, то хоть держись обеими руками — не удержишь. Сегодня я с тобой прощусь.
И ушла.
1 Область Пинъюань... ничего не имела представить — несмотря на настойчивые требования государя.
2 Оклеенное бумагой окно. — Пропускающая свет бумага заменяла стекло [59].
Лисьи чары: Плотник Фэн
ИЗ
Вдруг видит, что оклеенное бумагой окно наполовину приоткрылось и луна светла, словно это день, не ночь.
114
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
СТУДЕНТ-ПЬЯНИЦА ЦИНЬ
□ тудент Цинь из Лайчжоу' сделал настойку из трав и по ошибке положил туда яду. Вылить вино было выше его сил; он запечатал жбан и поставил стоять.
Через год как-то ночью ему захотелось пить, а вина нельзя было нигде достать. Вдруг он вспомнил про спрятанную настойку. Сорвал печать, понюхал: аромат замечательный, ударяет в нос до умопомрачения, кишки зудят, слюна так и бежит... Не мог справиться с собой, взял чарку и хотел попробовать. Жена предостерегала и усердно упрашивала его не делать этого, но студент только смеялся.
— Попить всласть и умереть — куда лучше, чем умереть от мучительной жажды.
Выпил чарку, нагнул жбан и налил еще. Жена встала и разбила жбан. Вино растеклось по всему полу. Студент припал к земле и стал пить, словно корова. Вскоре в кишках начались боли, рот сомкнулся. Ночью он умер. Жена с плачем и причитаниями стала готовить гроб и уже положила его туда, но на следующую ночь явилась в дом какая-то красивая женщина ростом не более трех футов и прямо пошла к месту, где стоял гроб. Взяла воды из чашки, попрыскала на покойника, и тот разом ожил.
Он стал спрашивать, как это так случилось.
— Я фея-лиса, — отвечала женщина. — Мой муж как раз теперь пошел в семью Чэнь, украл вино, опился им и умер. Я пошла его спасать и на возвратном пути случайно проходила мимо вашего дома. Мужу стало очень жаль вас, вы и он были больны одним и тем же. Он и послал меня оживить вас остатками того лекарства, которое ему так помогло.
Сказала — и стала невидима.
ДОЖДЬ МОНЕТ
Некий студент из Баньчжоу сидел у себя в кабинете и занимался. Кто-то постучал в дверь. Открыл, смотрит — какой-то старик, весь белый, очень почтенной наружности. Студент, пригласив его войти, почтительно осведомился, как его зовут. Старик сказал, что его имя Ян-чжэнь, Питающий Истинное, а фамилия Ху1.
— Сказать по правде, — говорил он, — я лис-волшебник. Восхищенный высотой и тонкостью вашего ума, я хотел бы проводить с вами все время.
Студент был свободен от предрассудков, независим и с глубоким пониманием вещей, — так что он не счел это за пугающую странность. Сел и начал говорить со стариком, споря обо всем, что когда-либо было, в древние и новые времена.
1 Фамилия Ху — созвучна с ху — лисица.
Лисьи чары: Студент-пьяница Цинь
115
Взяла воды из чашки, попрыскала на покойника.
116
fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Старик оказался исключительно образованным, с большою начитанностью. С его уст не сходили тонкие цветистые выражения и словно скульптурные фразы. Попробовал студент коснуться вещей поглубже — классиков; оказалось, старик знает и понимает их так глубоко и проникновенно, что студенту с особенной силой представилась для себя полная невозможность даже постичь такую мудрость. Он пришел в крайнее изумление и, исполнившись большого почтения к старику, оставил его у себя и долго с ним жил.
Однажды он тихо взмолился старику:
— Вы любите меня, по-видимому, очень сильно, а я, как видите, бедный человек. Ведь вам стоит лишь поднять руку, и золото и деньги сейчас же появятся по вашему мановению. Почему бы вам не оказать и мне такое щедрое внимание?
Старик молчал и, по-видимому, не думал, что это можно сделать, но через минуту он уже смеялся и говорил студенту:
— Это очень легкое дело. Мне нужно лишь с десяток монет, так сказать, на рассаду.
Студент дал, и старик пошел с ним в комнату, где они заперлись. Там он начал ходить магическим шагом и творить заклятия. И вдруг миллионы монет зазвякали о пол. Они сыпались прямо с потолка, словно проливной дождь. Миг — и уже в деньгах вязли колена. Студент, вытащив ногу, встал и опять увяз по щиколотку. Огромная комната наполнилась на три-четыре фута, если не более.
Старик тогда говорит, смотря на студента:
— Ну, как? Удовлетворены выше меры? Или, может быть, нет еще?
— Довольно с меня, — отвечал студент.
Старик махнул рукой — и поток денег остановился, словно кто провел черту запрещения. Они заперли дверь и оба ушли.
Студент был всей душой рад, считая себя разбогатевшим. Тут же он вошел в комнату, чтобы взять денег на расход... И вдруг — вся комната ведь была полна этими милыми вещами, а где же деньги? Остались лишь там и сям монеты, данные на рассаду, — только и всего.
Надежды рухнули. Студент свирепо напустился на старика, браня его за обман.
— Я ведь с вами был дружен по книгам, по знаниям, по литературе, — гневно возражал старик. — Я не думал, что, для того чтобы удовлетворить вас, мне придется с вами вместе стать вором. Вам, знаете, надо найти этого, как говорится, синьора с балки1. Вот тогда вы и сдружитесь с ним как следует, а мне, старику, вам не угодить.
Отряхнулся и ушел.
ПАРА ФОНАРЕЙ
Вэй Юнь-ван из Пэньцюаня в Иду происходил из старинной и знатной семьи, которая, однако, впоследствии — увы — обеднела, так что у него не хватало уже средств на продолжение образования, и он лет двадцати от роду прекратил занятия науками и вошел в дело по торговле вином.
1 Синьор с балки — вор.
Лисьи чары: Пара фонарей
117
И вдруг миллионы монет зазвякали о пол.
Они сыпались прямо с потолка, словно проливной дождь.
на
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Однажды вечером он лежал один в винном складе. Вдруг слышит стук чьих-то шагов. В испуге он вскочил и стал с замиранием сердца прислушиваться. Стук все ближе и ближе, вот уже ищут лестницу, идут вверх, шаги перебивают друг друга... И сейчас же две прислуги с фонарями в руках очутились у его постели. За ними появился молодой человек, из интеллигентных, который вел за руку девушку. Он подошел к постели Вэя и стал улыбаться. Вэй страшно испугался и ничего не понимал, но тут же начал догадываться, что это лисицы. Понял, и волосы на голове встали, словно деревья в лесу. Поник головой, не решаясь даже взглянуть.
— Не глядите на нас букой, — смеялся молодой человек. — Моя сестра с вами связана давней судьбой, еще до рождения. Вот ей и следует за вами поухаживать!
Вэй смотрит — молодой человек одет в расшитый шелк и соболя, глаза горят... Застыдился своего грязного вида, покраснел и не знал, что на это сказать. Молодой человек и служанка оставили фонари и исчезли.
Вэй стал внимательно рассматривать девушку, которая была светла, све-•жа, словно фея. Она ему сильно понравилась, но он был совершенно сконфужен и никак не мог с ней заговорить в заигрывающем тоне. Дева смотрела и смеялась...
— Послушайте, — говорила она, — ведь вы же не из этих, зарывшихся в книги... К чему этот напыщенный вид книжника? — Подошла близко-близко к постели и сунула ему на грудь руку, чтобы погреть ее.
Вэй теперь только оттаял, лицо раскрылось, и, теребя ее, начал с ней пошучивать, а затем привлек к себе и стал любить.
Еще не пробил утренний колокол, а служанка с букольками уже пришла тащить ее домой. Условились ночью опять свидеться, и действительно, поздним вечером она пришла и говорила ему, смеясь:
— Глупый мой, какое тебе счастье! Не затратил ни копейки, а получил такую красивую жену, которая каждый день к тебе сама бегает.
Вэй, обрадовавшись, что никого тут нет, поставил на стол вино и стал с ней пить. Играли в «спрятанные пальцы»1, причем дева выигрывала в девяти случаях из десяти.
— Не лучше ль будет, — смеялась она, — если я буду прятать пальцы, а ты будешь их угадывать? Угадаешь — выиграл, нет — проиграл! Если же заставишь меня отгадывать, то никогда не выиграешь.
Сделали так и забавлялись весь вечер, а затем пошли было спать, но дева сказала:
— Вчерашней ночью на твоем одеяле и матрацах было ужасно холодно, прямо нестерпимо.
И крикнула прислугу, веля принести одеяло. Развернули его на постели — тонко вышитый нежный шелк был мягкий, весь душистый... Вэй развязал ей пояс, стал с ней любовничать... Ее красные губы блуждали, метались — совсем как «мягкое и теплое царство»1 2 у ханьского государя, если даже не лучше. И с этой поры их отношения установились окончательно.
Прошло полгода. Вэй вернулся на родину. Раз ночью при луне он разговаривал с женой у окна. Вдруг видит, что его дева в роскошном наряде усе-
1 Играли в «спрятанные пальцы». — Игра состоит в том, что каждый показывает несколько пальцев и одновременно выкрикивает общую сумму пальцев, стараясь угадать, сколько пальцев покажет партнер. Эта древнейшая игра была известна и римлянам [60А].
2 «Мягкое и теплое царство» — так называл тело своей любимой наложницы Фэй-янь, «Ласточки в полете», государь Чэн-ди (I в. до н. э.) [61].
Лисьи чары: Пара фонарей
ПЭ
Две прислуги с фонарями в руках очутились у его постели. За ними появился молодой человек, из интеллигентных, которой вел за руку девушку.
120
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
лась на стене и машет ему рукой, зовет его. Вэй подошел к ней. Она взяла его руку, перелезла к нему через забор и, держа его за руки, говорила:
— Сегодня я с тобой расстанусь. Пожалуйста, проводи меня несколько шагов, окажи мне этим внимание, заслуженное, надеюсь, за полгода нашей с тобой связи.
Вэй испуганно спросил, в чем дело.
— Брачная связь имеет свою определенную судьбу. О чем тут разговаривать?
Так они шли и разговаривали, пока не пришли к окраине села, где ее ждала служанка с двумя фонарями. Они направились прямо к южным горам, и, дойдя до возвышений, дева простилась с Вэем. Тот удерживал ее, но бесполезно. Она ушла.
Вэй долго стоял, не сходя с места и устремив взор ей вслед. Он все время видел пару фонарей, то мелькающих, то исчезающих, пока они не удалились настолько, что различить что-либо было уже невозможно. С болью в душе вернулся к себе Вэй.
В эту ночь, говорят, все крестьяне видели в горах огни фонарей.
СТУДЕНТ ЛЭН
□ тудент Лэн из Пинчэна сначала был чрезвычайно туп. Так что, когда ему минуло уже двадцать лет, он не знал еще ни одной канонической книги1. Потом к нему явилась лисица и стала с ним есть и спать. Все слышали, как он всю ночь болтает. Однако даже если спрашивали братья, он не хотел говорить об этом ни слова. И так прошло много дней.
Вдруг с ним случилась какая-то болезнь: припадки сумасшествия и вообще — глубокая перемена. Бывало, сядет писать сочинение, возьмет тему, запрется и сидит, как высушенный, а немного погодя разразится раскатистым смехом... Бегут смотреть — а у него уже рука безостановочно бежит по черновику, и сочинение совершенно готово. Когда затем он оторвется, глядят опять — и что же? Все — и стиль и мысли превосходны, изумительны.
В этом же году он вошел в храм «бассейна»1 2, а на следующий год был уже стипендиатом. Но вообще на каждом экзамене хохотал так, что эхо гудело в стенах зала. С этих пор имя хохочущего студента стало известным повсюду.
К его счастью, инспектор уходил в это время отдыхать и смеха не слыхал. Но потом назначили такого, у которого во всем была суровая строгость и порядок. Он целый день сидел в зале, не пошевелившись, и вдруг слышит раскаты смеха. Рассердился, велел схватить студента и уже готов был наложить на него кару, но заведующий канцелярией рассказал о его помешательстве, и гнев инспектора стал утихать. Однако его имя он вычеркнул.
С этих пор студент принял безумный вид и погрузился в поэзию и вино. У него есть сборник стихотворений в четырех книгах под заглавием «Наброски свихнувшегося». Стихи парят где-то вне земли, подымают ввысь... Стоит читать!
1 Не знал еще ни одной канонической книги. — О классическом образовании см. [3].
2 Вошел в храм «бассейна» — см. [1].
Лисьи чары; Студент Лэн
121
Запрется и сидит, как высушенный, а немного погодя разразится раскатистым смехом.
122 Пу Сун-лин. Странные истории ио Кабинета Неудачника
Послесловие рассказчика
Запереться и хохотать — чем это отличается, по существу, от буддийского прозрения? Смеяться вовсю и в то же время сочинить цельную вещь — это ведь одно из живых и радостных явлений. Разве можно дойти до того, чтобы за это уволить студента? Такое начальство, знаете, очень уж далеко заходит!
Монахи-волшеьники
Предисловие переводчика* 1
□ тех пор как человек перестал быть только животным; с тех пор как окончательно выработалась его речь, победившая все преграды животного мира; с тех пор, одним словом, как человек, уйдя из простого животного состояния, перешел в состояние, так сказать, сверхживотное, в нем сейчас же загорелась’мечта о существе еще более совершенном, нежели он, — мечта о сверхчеловеке. И действительно, чувствуя себя царем природы и свое ни с чем не соизмеримое отличие от животного, человек не мог не видеть, что царь природы в то же время и раб ее. Природа управляла им с не'умолимой непостижимостью, и, объясняя себе ее явления, то есть, иначе говоря, переводя на скудный язык своих мыслей то, что не имело аналогий в его собственной власти над вещами, человек не мог не остановиться на представлении о сверхсуществе, сверхчеловеке, божестве, которое управляет и им и прочим миром. С этих пор необъяснимое явление внешней или своей внутренней природы он поставил над собой как реальную силу и в зависимости от того, была ли она ему страшна или желательна, выработал к ней то или иное отношение. Он боялся грозного чуда, разрушающего его жизнь, и звал к себе чудо, благоприятствующее жизни, ее созидающее.
Стремясь оградить себя от чуда злого и умолить сЬерхсущество о чуде всеблагом и не умея сам сноситься с миром, который был ему непонятен, человек, естественно, пришел к мысли о предстателе и заступнике, каковым может быть только сверхчеловек, но зримый, доступный его пониманию и, так сказать, говорящий на обоих языках: и с ним, и с божеством. И вот вырабатываются два типа
Ляо Чжай. Монахи-волшебники: Из сборника странных рассказов Пу Сун-лина (Ляо Чжай чжи и). Пер. с кит. В. М. Алексеева. М.; Пг.: Всемир. лит., 1923. 278 с.
1 Вариант предисловия, который в издании 1923 г. был заменен другим. Напечатан в 1978 г. в сборнике трудов В. М. Алексеева «Китайская литература», с. 319—327. (Примеч. составителя.)
124 Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
зримого сверхчеловека: жрец-святитель и жрец-заклинатель, иногда, впрочем, легко соединимые в один. Поставив теперь над собой жреца и вверив ему свою судьбу, человек стал спокойнее относиться к чуду, от которого его уже прочно заслонял предстатель.
Однако ожидание благого чуда и боязнь чуда-лиха владели им неотступно, и, вверив себя опеке предстателя, человек тем не менее наблюдал за ним, выказывал свое к нему отношение. Он не мог не видеть, что место предстателя, являющегося по основной идее сверхчеловеком, начинает заниматься простыми людьми, пользующимися своею властью для обмана и эксплуатации при совершенном бессилии сделать то, что полагается предстателю. И очень скоро бедный человек выработал в себе двоякое к нему отношение. Нуждаясь в нем для сношений с незримым миром, он приурочивал человека к месту, им занимаемому, и чтил его как того именно сверхчеловека, которому себя вверяет; с другой же стороны, он ненавидел его, озлобленный за явное несоответствие человека месту и за глумление над одураченным.
Так, в русской жизни наряду с почитанием святительства, являющего и хранящего благое чудо, видим глумление и издевательство над иереем, которому, между прочим, присваивается также очень характерное для данного явления двойственное название: батюшка и поп. Кому не известны издевательские русские пословицы, приуроченные к жрецу, занимающему место чудотворца, но чуда не производящему? С другой же стороны, кто не знает примет, связанных со встречей священника или монаха и, следовательно, свидетельствующих о невольном страхе перед местом предстателя, которое он занимает?
Вот это соединение издевательства с невольным почтением, характерное, конечно, для всех народных масс, мы можем наблюдать и в китайской жизни, рассказам о которой посвящается содержание этой книжки.
«Хэшан — так называют в Китае буддийского монаха — не бывает из знатной, богатой семьи», «Держит вверх ногами свою книгу — читает, невнятно бормочет», «Кто нас убивает — хэшан, кто нас уничтожает — сэн (настоящее название монаха-буддиста)», «Хэшан сидит на лошади: ослиная голова поверх лошадиной», «Плешивый осел — вот хэшан» и целый ряд непристойных пословиц и загадок, говорящих о невоздержанной жизни жрецов, от которых ожидается пример усмирения плоти. Однако все это самым мирным образом уживается с боязнью монаха и невольным к нему почтением, которое, при малейшем к тому поводе, разрастается до культа святителя.
Кто же эти китайские жрецы, от которых народ ждал руководства в тех сторонах жизни, кои не умещались в разуме и опыте?
Это прежде всего монахи-буддисты, сэны {сэнгы, от санскр. санга), хэша-ны, шамэни (санскр. шрамана), бикю (санскр. бикшу) и т. д. Это преемники и последователи тех индийских учителей буддизма, которые начиная с I в. н. э. усердно распространяли в Китае свою веру и религию. Бессильные, как и жрецы прочего мира, творить зримое и осязаемое чудо, они предпочитали проповедовать и ниспосылать чудо незримое и неощутимое, то есть главным образом чудесное вызволение души на том свете от мук, которые предварительно ими перечисляются с должной обстоятельностью. Монах усаживается перед гробом и с особой музыкой начинает свой похоронный канон, который просит Будду, явившего миру благодеяние, и переправившего все живые существа через море скорбей, стать таким же «милосердным судном» для души покойного. Да разверзнет Будда и его милосердный бодисатва двери ада, таящего в себе неслыханные мучения душ усопших пламенем, льдом, горой мечей, деревьями ножей и т. д. Да даст он душе покойного силу явиться перед судом подземного царя и да примет наконец бедную душу в свое лоно «Западного Неба». Вот все, что могут сделать монахи, исполняя свои обязанности предстателей. То же, чем они занимаются в своих храмах, их очередные богослужения, не предназначенные для народа, им и не учитываются: в них нет ни обещания зримого, ни даже незримого чуда.
Монахи-волшебники: Предисловие переводчика
125
Тем не менее история Китая свидетельствует нам о непрерывном увлечении буддизмом всего народа, начиная с царей и кончая неграмотными массами. Несмотря на резкие осуждения со стороны ученых-рационалистов, культ монаха-буддиста доходил до последних пределов человеческого обожания, сменяясь, конечно, в силу двойственности человеческих отношений к жрецу безмерным озлоблением и гонениями. Прошли века, истекает и второе тысячелетие, а ничто не изменилось. Как ни свидетельствовал обыкновенный жрец свою немощь в служении божеству, которое могло бы принести благой плод, но до сих пор весь Китай переполнен монастырями и монахами; вера в незримое сверхсущество, боязнь остаться один на один с ним без предстателя и непрерывное вековое ожидание какого-то благого яркого чуда сохраняют жизнь ненужных людей.
Кроме монахов-буддистов, жречество представлено 'в Китае еще монахами-даосами, которые, впрочем, часто выходят из монашества, оставаясь все же духовенством. Это — даоши (или даосы, в диалёктах Китая), или лао дао (почтеннейший даос), как их называет народ.
Если религия Будды, перенесенная из Индии в Китай, дала на этой чуждой для нее почве новые всходы, то только благодаря необыкновенной энергии ее духовенства, рассчитанной на самый широкий прозелитизм. В непонятных формах новой веры и еще более непонятных словах, тяжелых, тягучих, неуклюжих, которыми она излагалась, было важно самое главное: буддизм дал Китаю бога, которого в нем не было ни в мысли, ни в слове. Это стало понятным, и сюда устремилось все. Монах как представитель божества торжествовал в совершенно понятных формах.
Иное встречаем мы в даосской религии, выросшей на китайской почве и, казалось бы, столь доступной и родной. Родившийся из крайнего философского отвлечения, исповедующий крайнее эгоистическое совершенство, не допускаемое к распространению в свет, даосизм во всех своих дальнейших судьбах вел себя точно так же, как и буддизм. Он предоставлял кому угодно притекать к источнику своего познания, но анархически обходился без систематизации огромных уже религиозных накоплений, предоставляя все естественному течению дел. Когда появился буддизм с его строгой дисциплиной и с удивительно развитым каноном, даосизм сейчас же построил все свое на чужой лад, в полной параллели всего содержания религии, — и оказалось, что существуют даосские монахи, которые в общем делают то же, что буддийские, а именно главным образом молятся об освобождении души от загробной скверны. Сидя рядом с буддистами, они испрашивают покойнику аудиенцию перед Тремя Чистейшими и Яшмовым Владыкой, а также молят о его благополучном прохождении по тюрьмам и загробным канцеляриям, начиная от местного божества, хватающего душу непосредственно по ее выходе из тела, и кончая богом Восточной горы (Тайшань), где ей должно быть дано окончательное воздаяние по делам ее.
Не менее буддистов удалось даосам возбудить к себе почитание и, наоборот, презрение, с тою разницей, что они начали свою жизнь в Китае, вероятно, на целое тысячелетие ранее буддистов и, следовательно, видели и того и другого от вверенных их предстательству людей гораздо больше, чем их собратья.
Эти два главных типа китайского духовенства, пользуясь своим успехом и положением, заняли все самые живописные уголки Китая, построили себе великолепные храмы, являющиеся высшим достоинством китайской архитектуры, и украсили их лучшими произведениями китайского искусства ваяния и живописи. Они живут в своих роскошных храмах, столь гордо и величественно возвышающихся среди жалких и смрадных лачуг четырехсотмиллионной массы, совершают непонятные обряды, бормочут и поют некитайские или, во всяком случае, необычные слова; то бреют себе голову, то отращивают волосы и заплетают в древнюю китайскую прическу, — и этим уже резко отличаются от народных масс; они носят необыкновенное одеяние — и вообще живут совершенно иной жизнью, нежели все прочие люди Китая. В их кельях и храмах нет женщин — и, значит, никаких
126
fly Сун-лин. Странные истерии из Кабинета Неудачника
так называемых хозяйственных подробностей, так что к ним можно прийти отдохнуть в просторных покоях, среди кипарисов и мраморных бассейнов, под эгидой стерегущих от лиха великолепных золоченых статуй. Чистые, опрятные, строго выдержанные, отменно воспитанные и вежливые, озаренные терпимостью к самым разнообразным людям и положениям, они рады иностранцу, ибо и сами-то наполовину иностранцы, и многие из нас, китаеведов, не могут не вспомнить их с чувством благодарности, ибо они давали нам приют там, где «заморскому бесу» всякий другой китаец отказал бы в простейшем одолжении1.
Итак, вот кто является главным жречествующим сословием в Китае1 2. Сам собой напрашивается теперь вопрос: как же случилось, что такая безличная масса тунеядных людей, над которыми с откровенным бесстыдством издевается «народная мудрость», могла столь долгое время — на протяжении чуть не трех, а то и более тысячелетий — морочить мир, неизменно сохраняя свое положение и неуклонно вербуя себе все новых и новых прозелитов, ибо, будучи безбрачными, монахи не могут ведь поддержать себя родовитою традицией? Неужели же гонения на монахов, истребления их и прочие невзгоды не могли с ними покончить разом и навсегда?
Ответ на это и прост и сложен, сообразно тому, как мы воспринимаем дело веры и дело факта.
Нужно, конечно, признать, что бесконечное злоупотребление своим местом жреца, имеющего несравненно больше преимуществ и обеспеченности, нежели жизнь рядового обывателя, — это злоупотребление, являясь сплошным, могло бы все-таки уничтожить всякий авторитет жречества. Однако этот авторитет поддерживается появлением «высоких монахов», то есть таких, которые, как выражается одна древняя китайская надпись, «являются особым родом людей, воспитавших в себе чистоту и воздержание, — монахами, достигшими высшего идеала», которые пребывают «монахами великой доблести». Таких святителей, с честью и достоинством оберегающих в себе светоч великой веры, которая идет от великого учителя, явившего миру свет в далекой от Китая Индии; святителей, которые всею своей жизнью засвидетельствовали свое полное перерождение из оболочки съедаемого грубой жизнью человека; тех, следовательно, людей, которые, став на место, уготованное высшему существу, не дали ожиданию людей диссонанса, — таких святителей Китай знал многое множество: они-то и спасли китайских монахов от нравственного, а может быть, и физического вымирания. За время от I до X вв. жизнеописания «высоких монахов», китайские Четьи Минеи, дают нам сведения о 1611 монахах. Европейской литературе эти жизнеописания, за небольшими исключениями, почти неизвестны, и нет сомнения, что перевод этих буддийских сказаний значительно расширил бы опыт человеческой мысли и фантазии.
Итак, китайское святительство пришло на помощь рядовому жречеству и заслонило его от заслуженного им озлобления. Святительство окружило монашеские места таким почетом и обаянием, что даже упорно разрушающие его скверные монахи не могли его окончательно сокрушить, и на их кельях видим надписи прихожан, которые свидетельствуют своему предстателю волнующие их чувства и ожидания:
Его лютня — подруга луне, что над двором, его платье — без пыли и грязи, что за храмом.
Здесь, в тучах и горах, он уже проник в мысли вне природы. Его яшмовые волосы не несут на себе пыли и брена мира —
1 Описание китайского буддийского монастыря и его обычаев дано В. М. Алексеевым в гл. 1 книги «В старом Китае» (М., 1958) (Примеч. составителя.)
2 В этом предисловии не будет речи о ламах, ахунах, монахинях, а равно христианском духовенстве, ибо это не статья о китайских монахах вообще, а только предисловие к избранным рассказам о них Ляо Чжая.
Монахи-волшебники-. Предисловие переводчика
127
вот что говорят эти надписи, независимо от личности, живущей среди них. Легкомысленное во многих отношениях человечество не легко мыслит о разлуке с необходимыми миражами.
Итак, китайский буддийский монах явился перед китайским народом, из которого большею частью и сам выходил, или в виде единичного святителя, возбуждающего пламя веры и в нем сгорающего, или же в виде тунеядствующего наймита, приставленного для отправления суеверных обрядностей. Однако эта двойственность, вызвавшая, как мы видим, и заслуженное двойственное к себе отношение со стороны народа, рассматривалась до сих пор с точки зрения неграмотных масс. Посмотрим же теперь, как относился к буддийскому монаху ученый и культурный китаец, конфуциански образованный интеллигент.
Как известно, Конфуций не любил говорить о сверхъестественных явлениях и божествах (гуай, шэнь), и не только сам не любил, но и запрещал это другим, издеваясь над теми, кто, не зная, как надо жить, заботится о том, что будет после смерти. Верный заветам своего учителя, образованный китаец вообще смотрел на религию как на заведомое ничтожество, отдаваемое на потребу глупых женщин и некультурных людей. Буддизм ему был особенно противен своей иностранщиной, проявляющейся решительно во всем и оскорбляющей его чувства националиста, а тем более своим каноном, написанным не по-китайски, а на особом переводном жаргоне. Тем более презирал он буддийское монашеское отребье, нищенствующее по дворам и молящее у гроба о «переправе души через море скорбей». Что касается святительства, то он склонен был, конечно, читать стилистически выдержанные жизнеописания «высоких монахов», хотя, разумеется, в меру. Однако благодаря культурной восприимчивости, развитой и воспитанной сложным образованием, образованный китаец давно уже успел найти третий тип монаха, с которым можно было сговориться, не уклоняясь в противный ему экстаз веры, с одной стороны, и не якшаясь с явно плохим элементом — с другой. Китайская интеллигенция нашла, так сказать, чистую культуру буддийского монаха вне его исповедной окраски. Это был монах с богатым внутренним содержанием, с широким кругозором мысли, а главное — монах-поэт, поэтический тип.
Монах не от мира сего, монах истинный, то есть истинно-праведный, — прекрасный собеседник поэта:
О, как давно осело мое существо здесь, по рекам Цзяну и Хуай! Но редко встречаюсь с истинным монахом, чтобы поговорить с ним о бытии и пустоте (Ли Бо).
Он живет где-то в высях гор:
Ему знаком Путь, — гостю туч, его имя останется среди внемирных монахов (Вэй Чжуан).
Он — спутник поэтического вдохновения:
Бывало, прежде, когда я бродил среди вершин Лу, пылая вдохновением, бросался искать монаха, чья душа вне вещей (Ли Чжун).
Пусть даже он пьян — что за беда, если он — талант?
Лан! Лан! Гудит канон, хоть в триста слов; что это в сравнении с пьяным монахом, странным и даже безумным? (Су Хуань. «Ода монаху-каллиграфу Хуай-су»).
Безумный монах — не от вина безумен, безумная кисть [каллиграфа] идет прямо в небо! (Мэн Цзяо. «Ода монаху-каллиграфу Сяню»),
Такому пьяному монаху — пусть судят его, как хотят, — честь и слава. Его фигура просится на кисть: [
Ли Гун-линь славился своим отменным талантом живописца. Его картинами дорожили все современники, и во дворце их собирали и хранили. На
123 Пу Сун-лин. Странные истории и» Кабинета Неудачника
одной из них был изображен пьяный буддийский сэн (Из трактата о живописи XI в.).
Монах — сирота среди людей, как и поэт. Невольно одна душа тянется к другой:
Догорающее светило ушло на запад, за горы; в убогой хижине навещаю сироту-монаха (Ли Шан-инь).
Хочу признать в нем прежнего Ду Бо-шэна: а он уже сирота-монах — порхает меж туч и рек (Су Ши).
То туп я и нуден, словно в окне зимняя муха; то пресен и светел, будто некий сирый монах, вне мира живущий (Лу Ю).
Как красиво его величавое одиночество! Он так одинок и так своеобразен:
Сирый монах, прислонясь к дереву, слушает слабые звуки; одинокий журавль подошел к озеру и смотрит на свой чистый зрак (Тань Шао).
В оконном полотне холодная слива — и средь снега монах!
Он — настоящий пустынник и вечно блуждает:
Там, в тучах, пустынник-монах не строит дома; цветы дуба, листья лиан покрывают ложе созерцателя (Чжао Гу).
С кем он дружит? Ни с кем, а впрочем:
Не говори, чтоб у горного монаха не было приятелей-друзей: обезьяны все время ведь живут в ветвях древних сосен! (Чжу Фан).
В широких полях идет за монахом олень.
Он опростел, стал дичиться людей, стал сам «диким», элементарною частью природы:
Дикий монах где попало в цветах сидит и погружается в созерцанье, а деревья полны безумного ветра, и цветов полны деревья (Юань Чжэнь).
Казенный конь отпущен и прямо идет через ворота к траве, одичавший монах уходит от нас к цветам среди скал и ручьев (Ли Сяо-гуан).
Чем он может угостить, бедный житель полей?
Опростевший монах готовит обед: вот персики и овощи! Мальчик несет чай и при госте его кипятит (Чжан Лэй).
Как ни прекрасна вокруг него природа, но краса природы — только он:
Время цветов еще не настало, а двор весь в цветах! Но я хочу искать монаха, и мысль моя не на цветах (Юань Чжэнь).
Люблю в нем свободу, беспечность, как в одиноком облаке, покой, — еще бы, ведь он поэт! Уединенное созерцание так близко и родно поэтическому прозрению:
Хотя и живу в мирских сетях, но всегда я чист и покоен, ночью ж вместе с высоким монахом — и ни одного слова (Вэй Ин-у).
Всегда я любил только монаха-поэта, — тогда вечные сосны и причудливые скалы сами станут друзьями (Сыкун Ту).
Аист в гнезде подпевает криком колоколу, монах-поэт оперся на посох и рифмует (Чжэн Гу).
Все поэты идут за вдохновеньем в горы, а я:
Все-таки ненавижу это пошлое паломничество в горы и иа это время останусь здесь с высоким монахом! (Сыкун Ту).
Он — верный друг:
Монахи-волшебники: Предисловие переводчика
129
Винные друзья придут и тут же уйдут! Монах-поэт в свиданье и мил и верен (Ян Вань-ли).
Монах — друг и за стихом и за шахматами:
Среди своих дел только и вижу чиновников; уходя от них, никого не хочу, кроме монаха с шахматами (Сюй Хунь).
Наконец, я сам монах, хотя и не с виду:
Беспечен я! Распахнул свою короткую одежду и иду с горною палкой, голова моя — не монах, но сердце — монах (Чжэн Гу).
Но поэзия не только в одиноком монахе. Там, где они живут, в их великолепных храмах также сплошная поэзия:
Горы Чжуннань — самые прекрасные места! Монастырское пение выходит в синие выси. Купы деревьев идут вверх, в тайное безмолвие... Редкий дым плавает в воздушной пустоте (Сыкун Ту).
Таким образом, вот где нашли ученые китайцы приемлемость буддийского монаха. Но не того ждал народ, ждал долго и успел свое ожидание вылить в слово: он создал рассказы о монахах-чудотворцах и в этих рассказах подрисовал фигурам монахов столь недостающую им для полноты народного упования нравственную и физическую мощь. В бесчисленных рассказах этого рода он привел их в соприкосновение со всем тем, что знает о внемысленном и загробном мире, и дал монахам власть пользоваться своей силой и местом жреца для претворения незримой силы в зримое выполнение. Так, «божественный хэшан» является во сне императору и спасает страну от засухи. Душа монаха, вырвавшись из дряхлого тела, поселяется в теле юноши, торжествуя сейчас же над плотью. Хэшан морочит любострастного посетителя, заставив его испытать в химере и любовь, и дикий ужас в расплату за нее. Вот он, наконец, воплощение бодисатвы и спасает бедную женщину от ее несносной связи с предыдущим рождением. В этом волшебном вихре фантазии, замещающей назойливые повести о былых чудесах, которым велят верить, народ находит некоторое успокоение, иначе слишком несносна убогая действительность монашества, а особенно для неграмотного китайца, который не может читать всего, что написано о святительстве.
Однако этой стороной религиозной жизни опять-таки заинтересовался китайский интеллигент. Ему понравилось сплетение химеры с действительностью, и он создал из рассказов, ходящих в народе, ряд литературных повестей под титлом: «То, о чем не говорил Конфуций», то есть странное, причудливое, сверхъестественное чудо. Появляется великолепный талант Пу Сун-лина — Ляо Чжая; народная фантазия облечена в литературную форму, его повести сейчас же получают всекитайскую известность. Народ и ученая каста сошлись наконец на чуде, творимом, хотя бы только по рассказам, в нашей настоящей жизни. Этого чуда ждали от монахов и, создав его, к ним же и приурочили. Народ творил, ученый облекал в литературную форму и размышлял вместе с отцом китайской истории Сыма Цянем над вековечным вопросом: есть ли на ?емле справедливость? «Небесный путь, прав он или нет?» Да разрешит же этот вопрос чудоТворец-монах, разрубая узлы жизни своим велением сверхъестественной силе!
Что же касается даосизма, то, обратив, как уже говорилось, свой стереотипно-религиозный вид к неграмотному народу, он сохранил свою идеологию и все свое достояние исторически привлекательными в глазах ученого китайца, которому, не в пример буддийским книгам, книги даосские родны и чрезвычайно близки. Если китайский интеллигент, моргая от скуки, слушает буддийского монаха, рассказывающего про чудеса Будды, или, зевая, читает книги, написанные невозможным для приятного чтения языком, и, в заключение всего, предпочитает взять от буддийского монаха только его чистоту, уединенность и, буде окажется, поэтич
5 Зак.3110
130
fly Сун-лан. Странные астерии аз Кабинета Неудачника
ность, то при общении с даосским монахом ему не требуется никакой предварительной выучки или даже начитанности.
Ему известно учение о великом дао, изложенное в творениях Лао-цзы, Чжуан-цзы и других учителей даосизма. Он знает всю идейную историю учения не менее точно, чем его фактическую историю. Величая даоса «пернатым гостем», то есть порхающим в небесах, «летающим небожителем» и т. д., китаец чувствует свою близость к нему: ведь мечта-феерия и у него самого может воплощаться только в даосские формы. В самом деле, наитие поэта наводняет его душу даосским отвлечением, которое, преломляясь во всех возможных фазисах, в зените своем имеет вековечное дао. И вся «Поэма о поэте», написанная поэтом же Сы-кун Ту в IX в., есть поэма о дао в его душе. Следовательно, незачем тут китайскому ученому прибегать к чистой культуре высевок из данного материала, как это было им сделано с буддийским монахом, чтобы получить приемлемый культурный образ даосского монаха, ибо этот последний представляется ему как образ того же китайского ученого, но с определенным уклоном в религиозную мистику.
Точно так же, как буддийскому монаху вежливый прихожанин пишет, не моргнув глазом, самые высокие идейные хвалы, словно настоящему святителю, он же напишет их и даосу — опять-таки нисколько не задумавшись над правотою своей оценки, как, впрочем, и над тем, к какой, в заключение всего, религии он сам-то принадлежит. Он изменит при этом, конечно, формулу похвал в даосском духе, например так:
И вечные деревья, и вечные грибы — все здесь имеет вкус Дао; и тучи, и птицы — в них полное содержание для стихов.
Высокие твои чувства близки к чудесной луне, волшебные речи во рту — переправе в темную вечность.
Сердце его переходит все пределы земли; цветы здесь падают средь белых туч.
Он владеет истинной природой тайны Хаоса, он захватил постоянное мастерство в извечной непостижимости.
На его столах древние вещи полны волшебного смысла, за его окном синие горы — все это не мирское.
Однако китайский ученый и тут точно так же подал руку народному творчеству в области столь напряженно ожидаемого всеми китайцами от монаха — равно буддиста и даоса — чародейства. Здесь пальма первенства, конечно, за даосом. Вся фантастика, наслоившаяся за три с лишним тысячелетия даосской религии, настолько проникновенно китайская, настолько известна и настолько, повторяем, есть как бы общекитайский фонд, что ученому пришлось дать лишь литературную форму всем понятному рассказу, а главное, и самому присочинить, глаголя, так сказать, в духе, тем более что с глубокой древности известна всем особая секта даосства (фанши), занимающаяся исключительно чудесами или, скажем скромнее, фокусами. Они занимались прежде всего изысканием способов продлить человеческую жизнь и превратить смертного в бессмертного. Этим путем они отправили своими снадобьями на тот свет не один десяток китайских государей, не желавших умирать, как все; однако помимо грубой прозы фактов остается, как известно, апологетическая фантастика. И в ней, конечно, неисследимое море сюжетов для повествования, которыми пользовались китайские ученые-поэты всех времен. Еще при династии Тан поэт Бо Цзюй-и сплел причудливую фантастику любви на почве феерии бессмертия вокруг дряблого монарха и распутной наложницы. Что же говорить о рассказах, ие предъявляющих таких больших и редких претензий, как поэма крупного мастера?
Другой тип фокусников-даосов занимался исключительно изгнанием бесов приемами разных магий и, между прочим, заклинательной графикой. Затаив дыхание, погрузившись в особое наитие, даос схватывал кисть и писал талисман, который имел силу разрушить чары лисы, убить оборотня, исцелить все болезни
Монахи-волшебники: Предисловие переводчика
131
и т. д. Еще в 1908 г. пишущий эти строки слышал собственными ушами, как солидный начетчик, профессиональный преподаватель в высшей школе грамоты сообщал ему конфиденциально, что он видел и знал такого даоса, который мог, написав талисманные графики, вызвать из своего ящика змею, медленно переползавшую тотчас же через двор. И здесь, значит, фантазия неисчерпаема; рассказывать подробности можно было бы бесконечно.
Так же как и буддист, являющийся среди людей как бы милосердным боди-сатвой, даос, «крылатый гость» небес, приходит, чтобы покарать злых и восстановить справедливость. Он может зачаровать всех общим миражем, властно смешав действительность с химерой и в конце концов наказав порок или глупость. Он уничтожает разницу между сном и действительностью, приводя человека в полное недоумение. Он может поменять свой лик на чужой, воздвигнуть здания на пустыре, пройти сквозь стену и провести новичка, сиять луной в комнате и вызвать из луны фею. Он поможет хорошему, стойкому в своей добротности человеку. Он превратит его в то существо, которое наилучшим образом достигает своих целей; он устроит пир на весь мир из простого чайника вина; он даст приют влюбленным в складках своего рукава или же в разрушенных чудесным образом стенах. Но он покарает за алчность, повесив человека в воздухе или раздав то, над чем он трясся, всем, кому не лень брать, и т. д. Он морочит и мучит человека за его несовершенство, но вечным спасителем ему не будет, предоставляя этим заниматься милосердному бодисатве в лице бритого хэшана.
Итак, вот прошел перед читателем китайский монах: наймит, святитель, поэт, чародей и фокусник. Остается еще рассмотреть, как к нему относится автор переводимых в этой книжке повестей — Пу Сун-лин (он же Ляо Чжай), о котором все, что нужно, сказано в предисловии к тому «Лисьих чар». Как и в тех рассказах, где лисица-фея является к людям, чтобы, смешав действительность с миражем, резко и определенно отделить достойного человека от злодеев, так и в этих рассказах о монахах-волшебниках автор пользуется ими, чтобы ответить на вековечный вопрос о том, есть ли на земле правда. Монах является в них, как deus ex machina1 у древних греков, и его чародейство приводит в движение чрезвычайно сложный сонм фигур реальной жизни, которые иначе тонули бы в беспросветной и ничего не доказывающей житейской кутерьме. Дать сильный реактив тускло бродящему настою жизни, проявить свой гений в живых штрихах повествования, сообщить краски и колорит еле внятному лепету толпы — вот за что брался Ляо Чжай и что он выполнил с таким блестящим успехом.
1 «Бог из машины», развязка вследствие вмешательства непредвиденного обстоятельства (лат.).
132
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
РАСПИСНАЯ СТЕНА
t * эн Лун-тань из провинции Цзянси был как-то наездом в Пекине, вместе с кандидатом Чжу. Случайно, во время прогулки, забрели они ▼ ▼ 'в буддийский храм. Видят: его здания, пристройки, монашеские кельи и прочее, в общем, не очень обширны. Никого нет, сидит только старик хэшан, повесив рядом свою хламиду. Увидев посетителей, он ушел к себе, оделся как следует и вышел им навстречу; затем повел их по храму, посмотреть, что есть.
В главном храме стояла глиняная статуя, изображавшая святителя Бао-чжи1. Обе стены, прилежащие к статуе, были покрыты тонкою прекрасною росписью, и люди на ней были как живые. На восточной стене была изображена Небесная Дева1 2, сыплющая цветами, и в ее свите какая-то девушка с челкой, которая держала в руках цветы и нежно улыбалась. Ее губы-вишни, казалось, вот-вот зашевелятся, а волны ее очей готовы были ринуться потоками.
Чжу уставил на нее свои глаза и долго-долго стоял перед картиной. Он весь застыл в упорной думе, у него закружилась голова, и он не заметил, как душа его заколебалась и рассудок был словно кем-то отнят. И вдруг его тело стало легким-легким, вспорхнуло и полетело, как на туче-тумане... Глядь, он уже на стене. Видит перед собой громадные храмы, величественные здания, одно за другим, одно над другим... Очевидно, думалось ему, здесь уже больше не человеческий мир.
Смотрит дальше — видит: сидит на кресле старый хэшан и проповедует учение Будды. Вокруг него стоят, на него взирая, монахи-ученики, одетые в хламиды с закинутыми за одно плечо концами. Их было очень много, и Чжу вмешался в их толпу, стоял и слушал учителя.
Через несколько времени ему показалось, что кто-то его слегка, и стараясь не дать этого заметить другим, дергает за рукав. Оглянулся — оказывается, это девушка с челочкой. Засмеялась и убежала. Чжу сейчас же бросился за ней по следам, обогнул извивы палисадника и очутился в небольшом домике. Здесь он остановился в нерешительности, не смея двинуться дальше. Девушка обернулась, подняла перед собой цветок, что был в руке, и стала издали махать ему, как бы призывая. Чжу побежал. В комнате было тихо, ни души. Чжу бросился ее обнимать. Девушка еле сопротивлялась, и Чжу слился с ней в бесстыдной любви.
Затем она убежала и закрыла дверь, причем велела Чжу сидеть тихо и даже не кашлять. Ночью она снова пришла к нему, и так продолжалось два дня. Однако подруги девушки пронюхали и отыскали нашего кандидата.
1 Святитель Бао-чжи — монах, по преданию, ребенком найденный в гнезде коршуна. Вся его монашеская жизнь была сплошным подвижничеством. Поклонение ему началось после его смерти в 514 г.
2 Небесная Дева. — В буддийском каноне «Вималакирти» сказано: «И была среди нас Небесная Дева, сыплющая небесными цветами. На бодисатв (святых) сыпала она, и все цветы падали на землю. Когда же она стала сыпать их на учеников, то цветы пристали к ним и уже не падали. Небесная Дева сказала тогда: "Земные привязанности, овладевшие вами, еще не исчезли, вот почему цветы к вам пристали. Они не пристанут к тому, у кого узлы привычек земли совершенно развязались"».
Монаха-волшебника: Расписная стена 133
— Маленький паренек, — смеялись они над ней, — у тебя в брюшке уже порядочно вырос, а ты все еще продолжаешь распускать волосы, изображая невинность, сидящую в тереме!
Тотчас же поднесли ей шпильки, булавки, серьги и велели поскорее взбить прическу замужней дамы. Девушка, застыдясь, молчала.
Затем одна из подруг спохватилась и сказала:
— Сестрицы, нам нельзя здесь долго быть. Смотрите, как бы на нас не было нареканий!
И все убежали.
Чжу посмотрел на свою милую. Тучи ее волос высоко крутились над головой, и с них свешивались вниз булавки-фениксы1. Она стала еще красивее, чем с челкой. Увидев, что никого вблизи нет, он подошел к ней и стал интимно ласкаться. Запах мускусных духов напоил ему душу...
Не кончив еще своего наслажденья, они вдруг услыхали грозный и решительный стук кожаных сапог1 2, резко и громко отдающийся в воздухе. Бряцали цепи оглушающим звоном... Затем послышался смешанный гул и шум каких-то резких споров...
Девушка в испуге вскочила и стала вместе с Чжу глядеть в щель двери. Они увидела воина в золотых латах, с черным, словно лаком намазанным лицом, с булавой и цепями в руках. Его окружали девушки.
— Вы все здесь? — спросил воин.
— Да, все, — отвечали девы.
— Если у кого-нибудь из вас спрятан здесь человек из нижнего мира, сейчас же выдать мне его головой! Смотрите — не навлекайте на себя горя!
Все опять хором отвечали, что таких нет. Воин обернулся, окинул всех недоверчивым взглядом и как будто собирался искать спрятанное.
Дева, в сильном испуге, с лицом, похожим на мертвый пепел, в крайнем смятении велела Чжу быстро спрятаться под кровать. Затем открыла маленькую дверь в стене и быстро выбежала.
Чжу, лежа под кроватью, не смел дохнуть. Вдруг он слышит шаги кожаных сапог уже в спальне. Затем из спальни вышли, и понемногу шум и крики стали удаляться. На сердце Чжу полегчало. Однако за дверями все еще ходили и разговаривали, и Чжу пришлось еще долго лежать, не разгибаясь. И вот он уже чувствует, как в ушах у него жужжат цикады, а из глаз рвется огонь. Выдержать долее не было сил, а он все терпеливо прислушивался и ждал, не вернется ли дева. Наконец он перестал помнить, откуда он сам-то сюда попал.
А в это время Мэн Лун-тань, стоя в храме и заметив исчезновение Чжу, в недоумении обратился с вопросом к хэшану.
— Пошел слушать проповедь, — смеясь отвечал тот.
— Куда?
— Да недалеко отсюда!
Вслед за тем хэшан постучал пальцем в стену и закричал: /
— Послушайте, благодетель Чжу, что это вы так загулялись?' Даже возвратиться не желаете?
1 Булавки-фениксы — см. [23].
2 Стук кожаных сапог. — Кожаные сапоги и в начале века казались чем-то диковинным толпе китайцев, обутых в холщовые туфли на холщовой же подошве. Куда бы ни приезжал в 1907 г. экспедиционный отряд Шаванна, в котором я имел счастье быть, нас всюду встречали возгласы: «Кожаные сапоги!» Глаза устремлялись сначала на сапоги, потом на нас.
134
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
И сейчас же на картине появилась фигура Чжу, который, стоя напряженно и приникнув ухом, к чему-то прислушивался, словно желая что-то разобрать.
— Ваш приятель давно уже ждет, — закричал опять хэшан. И вслед за этими словами Чжу быстро слетел со стены вниз. Он стоял теперь как истукан, с замершим, как зола, сердцем и неподвижными глазами. Ноги его не слушались, словно размякли.
Мэн сильно изумился и стал осторожно расспрашивать. Оказывается, Чжу, лежа под кроватью, услышал, как кто-то стучит, словно громом, над его головой. Он и вышел из спальни, чтобы посмотреть и прислушаться.
Оба стали теперь смотреть на девушку, державшую на картине цветы. Ее прическа была взбита кверху, как раковина, челки уже не было. Чжу, растерявшись, поклонился хэшану в пояс и спросил, как это могло случиться.
— Чудесное рождается от самих же людей. Где мне, старому монаху, это понимать? — смеялся хэшан.
У Чжу душа как-то сселась, поблекла. Сердце Мэна исполнилось тревоги и потеряло нить. Они сейчас же поднялись, спустились с крыльца и пошли прочь.
Послесловие рассказчика
«Чудесное рождается от самих же людей!» В этих словах, пожалуй, есть глубочайшая правда.
У человека блудливая душа — и вот она создает развратную обстановку. У человека душа развратная — и она рождает все, что наводит страх.
Бодисатва волшебной рукой перерождает человеческие заблуждения, и разом создаются тысячи химер... Да, но все они возбуждаются самим же сердцем человека.
Буддийской мудростью окрепло сердце старого монаха. Как жаль, что оба приятеля не услышали за его словами величайшего прозрения!
Тогда они, наверное, растрепали бы свои волосы и устремились в горы.
КАК (Ж САДИЛ ГРУШУ
W jh ужик продавал на базаре груши, чрезвычайно сладкие и душистые, и \ цену на них поднял весьма изрядно. Даос в рваном колпаке и в лох-▼ ▼ \ мотьях просил у него милостыню, все время бегая у телеги. Мужик крикнул на него, но тот не уходил. Мужик рассердился и стал его ругать.
— Помилуйте, — говорил даос, — у вас их целый воз, ведь там несколько сот штук. Смотрите: старая рвань просит у вас всего только одну грушу. Большого убытка у вашей милости от этого не будет. Зачем же сердиться?
Те, кто смотрел на них, стали уговаривать мужика бросить монаху какую-нибудь дрянную грушу: пусть-де уберется, но мужик решительно не соглашался. Тогда какой-то мастеровой, видя все это и наскучив шумом, вынул деньги, купил одну грушу и дал ее монаху, который поклонился ему в пояс и выразил свою благодарность.
Затем, обратясь к толпе, он сказал:
— Я монах. Я ушел от мира. Я не понимаю, что значит жадность и скупость. Вот у меня прекрасная груша. Прошу позволения предложить ее моим дорогим гостям!
Монахи-волшебники; Как он садил грушу
135
Кто-то из толпы достал в первой попавшейся лавке кипятку
136
fly Сун-лин. Странные истории us Кабинета Неудачника
— Раз получил грушу, — говорили ему из толпы, — чего ж сам ие ешь?
— Да мне нужно только косточку на семена!
С этими словами он ухватил грушу и стал ее жадно есть. Съев ее, взял в руку косточку, снял с плеча мотыгу и стал копать в земле ямку. Вырыв ее глубиной на несколько вершков, положил туда грушевую косточку и снова покрыл ямку землей. Затем обратился к толпе с просьбой дать ему кипятку для поливки.
Кто-то из любопытных достал в первой попавшейся лавке кипятку. Даос взял и принялся поливать взрытое место. Тысячи глаз так и вонзились... И видят — вот выходит тоненький росток. Вот он все больше и больше — и вдруг это уже дерево, с густыми ветвями и листвой. Вот оно зацвело. Миг — и оно в плодах, громадных, ароматных, чудесных.
Вот они уже свисают с ветвей целыми пуками.
Даос полез на дерево и стал рвать и бросать сверху плоды в собравшуюся толпу зрителей. Минута — и все было кончено. Даос слез и стал мотыгой рубить дерево. Трах-трах... Рубил очень долго, наконец срубил, взял дерево — как есть с листьями, — взвалил на плечи и, не торопясь, удалился.
Как только даос начал проделывать свой фокус, мужик тоже втиснулся в толпу, вытянул шею, уставил глаза и совершенно забыл о своих делах. Когда даос ушел, тогда только он взглянул на свою телегу. Груши исчезли.
Теперь он понял, что то, что сейчас раздавал монах, были его собственные груши. Посмотрел внимательнее: у телеги не хватает одной оглобли, и притом только что срубленной.
Закипел мужик гневом и досадой, помчался в погоню по следам монаха, свернул за угол, глядь: срубленная оглобля брошена у забора. Догадался, что срубленный монахом ствол груши был не что иное, как эта самая оглобля.
Куда девался даос, никто не знал.
Весь базар хохотал.
Послесловие рассказчика
Мужичина грубый и глупый. Глупость его хоть рукой бери. Поделом смеялся над ним базар.
Всякий из нас видел этих деревенских богачей. Пусть лучший друг попросит у него риса — сейчас же сердится и высчитывает: этого-де мне хватит на несколько дней.
Иногда случается его уговаривать помочь кому-либо в беде или накормить сироту. Он опять сердится и высчитывает, что этого, мол, хватило бы на десять или пять человек. Доходит до того, что отец, сын, братья между собой все высчитывают и вывешивают до полушки.
Однако на разврат, на азартную игру, на суеверие он не скупится, — о нет, — хотя бы на это ушли все деньги. Ну-ка, пусть его голове угрожает нож или пила — бежит откупаться без разговоров.
Монахи-волшебники: Даос с гор Лао
137
/
ЛАОС С ГОР ЛАО'
| > нашем городе жил некий Ван, из ученых, седьмым был по счету средь братьев. Был сыном старинной богатой семьи. Смолоду он пристрастил-9-^ ся к даосским идеям. Узнав, что в горах Лаошань1 2 есть много блаженных даосских людей, сложил свои книги в котомку, пошел побродить.
Взошел на одну из вершин. Там, видит, стоит храм даосского типа, необычайно поэтичный!
Какой-то даосский монах сидит на рогожке простой. Волосы — белые пряди, свисают на плечи ему, а божественный взгляд, от земли уходя, вдохновеньем и счастьем горит. Поклонился студент до земли и завел с ним беседу.
Он правду вещал вековечных исконных начал, зачаровывавших.
Ван попросил разрешенья у старца считать его наставником своим. Даос сказал ему на это:
— Боюсь я вот чего: ты неженка, лентяй, не сможешь ты нести страду работы.
А Ван сказал, что может и сумеет.
У старца оказалось очень много учеников, которые к вечеру все собрались в храм, и Ван каждому поклонился до земли. Он остался в храме.
Перед рассветом даос крикнул Вана и велел ему идти. Дал топор и послал рубить дрова вместе с остальными. Ван смиренно и с усердием принял послушание.
Через месяц после этого руки и ноги бедного студента покрылись толстыми мозолями. Работа была ему невтерпеж, и он уже стал подумывать о возвращении домой.
Однажды вечером он приходит в храм и видит, что два каких-то человека сидят с учителем и пьют вино. Солнце село, а свечей еще не было. Учитель вырезал из бумаги круг, величиной с зеркало, и налепил его на стену. Миг — и сияние луны озарило стены, лучи ее осветили все, до тончайших волосков и пылинок.
Ученики стояли вокруг стола, бегали, прислуживая, туда и сюда.
Один из гостей сказал:
— Эту прекрасную ночь, это восхитительное наслаждение нельзя не разделить со всеми.
С этими словами он взял со стола чайник с вином3 и дал его ученикам, велев им всем пить допьяна.
«Нас семь или восемь человек, — думал про себя Ван. — Как можетна всех хватить одного чайника вина?» „
Теперь каждый побежал за чаркой, и все торопливо выпили по первой, перехватывая друг у друга и боясь остаться с пустой чаркой, все время наливали и выпивали, — а в чайнике вино нисколько не убывало.
Ван диву дался.
Говорит учителю другой гость:
1 Начало новеллы и послесловие переработаны В. М. Алексеевым ритмически. (Примеч. составителя.)
2 Горы Лаошань — горы Лао в провинции Шаньдун.
3 Чайник с вином — см. [51].
138
fly Сун-лин. Странные истории us Кабинета Неудачника
— Учитель, ты пожаловал нас светом полной луны. И что же? Мы сидим и в молчании пьем. Почему бы нам не позвать сюда фею Чан-э?1
Сказав это, взял одну из палочек, которыми ел, и бросил в луну. И вот все видят, как из лучей луны появляется красавица, сначала маленькая, не выше фута, а затем, очутясь на полу, в полный рост человека. Тонкая талия, стройная шейка...
Запорхала в танце фей, одетых в зарницы. Протанцевав, запела:
О святой, о святой!
Ты верни меня!
Ты укрой меня снова в студеный просторный дворец!
Пела чистым, звонким голосом, переливающимся отчетливою трелью, словно флейта.
Пропела, покружилась, вскочила на стул, на стол — и на глазах изумленных зрителей снова стала палочкой.
Все трое хохотали.
Первый гость говорит опять:
— Нынешняя ночь доставила нам отменное удовольствие. Однако с винной силой нам не справиться... Проводи-ка нас в лунный дворец. Хорошо?
И все трое стали двигать стол, мало-помалу въезжая в луну. Все видят теперь, как они сидят в луне и пьют. Виден каждый волосок, каждая бровинка, словно на лице, отражаемом в зеркале.
Прошло несколько минут — и луна стала меркнуть. Пришли ученики со свечой... Оказалось, что даос сидит один, а гости исчезли.
Впрочем, на столе все еще оставались блюда и косточки плодов. Луна же на стене оказалась кругом из бумаги, в форме зеркала.
Только и всего.
Даос спросил учеников, все ли они вдосталь напились.
Отвечали, что совершенно довольны.
— Ну, если довольны, то ложитесь пораньше спать. Не сметь у меня пропускать время рубки и носки дров!
Ученики ответили: «Хорошо» — и ушли спать.
Ван от всего этого пришел в полный восторг и всей душой ликовал, перестав думать о возвращении домой. Однако прошел еще месяц, и работа опять стала невыносимой. Между тем даос так и не передавал ему ни одного из своих волшебных приемов. Душа больше ждать не могла; Ван стал отказываться от послушания.
— Я, — говорил он, — твой смиренный ученик, прошел сотни верст, чтобы принять от тебя, святой учитель, святое дело. Допустим, что я не могу постичь волшебных путей, ведущих к долговечности. Но даже какое-нибудь незначительное волшебное наставление и то доставило бы утешение моей душе, которая ведь так ищет восприятия твоих учений. Между тем вот уже прошло два, даже три месяца, а что я здесь делаю? Только и знаю, что утром иду за дровами, а вечером прихожу домой. Позволь тебе сказать, учитель, что я у себя дома такой работы никогда не знал.
— Я ведь твердил тебе, — отвечал даос с улыбкой, — что ты не можешь у нас работать. Видишь — сбылось. Завтра утром придется тебя отпустить. Иди себе домой.
1 Чан-э — или та же Хэн-э, фея луны. Будучи простою смертной, она украла у своего мужа лекарство бессмертия, взлетела ввысь и поселилась в чертогах Широкого Студеного дворца — луны [62].
Монахи-волшебники: Даос с гор Лао
13S
Ван отошел от стены на несколько шагов и с разбегу бросился на нее.
140
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Учитель, — продолжал Ван, — я здесь трудился много дней. Чтобы мое пребывание не оставалось без награды, дай мне, пожалуйста, овладеть хоть каким-нибудь чудесным приемом.
Даос спросил, о каком именно приеме он просит.
— А вот, например, — отвечал Ван. — Я вижу, что, куда бы ты ни пошел, на пути твоем никакая стена не преграда. Вот хоть этим волшебным даром овладеть — с меня было бы достаточно.
Даос с усмешкой согласился.
Он стал учить Вана заклинанию и велел наконец ему произнести эти слова самостоятельно. Когда Ван произнес, даос крикнул: «Входи!» Ван, упершись лицом в стену, не смел войти.
— Ну, пробуй же, входи!
Ван и в самом деле легко и свободно опять начал входить, но, дойдя до самой стены, решительно остановился.
— Нагни голову, разбегись и войди в стену, — приказывал даос. — Нечего топтаться на месте!
Ван отошел от стены на несколько шагов и с разбегу бросился в нее. Когда он добежал до стены, то вместо нее было пустое место, как будто там ничего и не было. Обернулся, смотрит — он и на самом деле уже за стеной.
Пришел в восторг, пошел благодарить старца.
— Смотри, — сказал ему тот, — дома храни эту тайну в полной чистоте. Иначе — не выйдет.
Вслед за этим даос дал ему на дорогу всего, что нужно, и отправил домой.
Ван пришел домой и стал хвастать, что знает святого подвижника и что теперь никакая стена, как ни будь она крепка, ему не препятствие. Жена не поверила. Ван решил показать, как он это делает. Отошел от стены на несколько шагов и с разбегу ринулся.
Голова его ударилась в крепкую стену, и он сразу же повалился на пол. Жена подняла его; смотрит, а на лбу вскочил желвак, величиной с большое яйцо. Засмеялась и стала дразнить.
Ван сконфузился, рассердился.
— Какой бессовестный этот даос, — ругался он.
Тем и кончилось.
Историк, этих курьезов тут скажет так:
Услыхав про такие дела, кто, право же, не захохочет! Меж тем мы слишком часто забываем, что Вану подобных людей еще очень немало.
И вот является какой-нибудь дурак, которому приятней жить в отраве и болях, но он боится камня, что лечит нас.
А за таким идут еще другие, что в рот возьмут хоть чирей и язву пососут, расхваливая мощь и славу своего патрона, стараясь угодить его мечтам. Да еще ему врут, что с этими приемами-де можно идти куда захочешь, по всей земле; никто как есть тебя не остановит, да и препятствий никаких...
Действительно, сначала, когда испробует на ком-нибудь такое, кой-где и будет результат, хотя бы и ничтожный сам по себе.
А он сейчас же уж кричит, что в мире нашем поднебесном, во всей великой широте его земли, везде, везде нам надо действовать вот так!
И до тех пор, пока он не дойдет до случая боднуть, нагнувшись, головой в упор о каменную стену и кувыркнуться прямо на пол, не остановится никак.
Монахи-волшебники: Душа чанцинского хэшана
141
ЛУША ЧАНЦИНСКОГО ХЭШАНА
Хэшан из уезда Чанцин отличался высокой религиозною нравственностью и чистотою жизни. Ему было уже за восемьдесят, а он был все еще бодр. В один прекрасный день он вдруг упал и не мог встать. Хэ-шаны сбежались со всего монастыря ему на помощь, а он уже, как говорят буддисты, погрузился в «круглое безмолвие».
Между тем сам хэшан не знал, что он умер, и его душа выпорхнула и полетела к границе соседней губернии Хэнань. А там в это время знатный молодой человек с десятком конных слуг охотился с соколами на зайцев. Вдруг лошадь понесла, он упал и убился насмерть. И вот душа монаха как раз в это время встретилась с бездыханным телом, прильнула к нему и слилась с ним. Тело стало оживать.
Слуги обступили его кругом и участливо спрашивали, как он себя чувствует. Молодой человек открыл глаза и сказал:
— Как это я сюда попал?
Его подняли и принесли домой. Как только он вошел в ворота, его обступили накрашенные, насурьмленные черноглазые наложницы, наперерыв засматривали ему в глаза и расспрашивали.
— Да ведь я монах! — воскликнул он в крайнем изумлении. — Зачем я здесь?
Домашние, видя, что он заговаривается, брали его за ухо и старались внятно говорить, чтоб он понял, где он и кто он. Но хэшан не дал себе труда объяснить, чего хотел, закрыл глаза и не стал больше говорить.
Когда ему давали есть обмолоченную крупу, то он ел, а мясо и вино от себя отталкивал. Ночью он спал один, не принимая услуг ни от жены, ни от наложниц.
Через несколько дней ему вдруг вздумалось походить. Все сильно обрадовались. Вот он вышел, затем отдохнул, и сейчас же к нему явилась целая толпа слуг с денежными счетами и хозяйственными делами, друг перед другом прося его просчитать и проверить. Барич сказал, что он болен и устал, и всех их отпустил. Он только спросил их, не знают ли они дорогу в уезд Чанцин Шаньдунской губернии. Слуги отвечали, что знают.
— Мне скучно, мне здесь не по себе, — сказал им хозяин. — Я хочу туда съездить, посмотреть на те места. Сейчас же соберите меня в дорогу. '
Слуги и домашние стали указывать ему на то, что человеку, только что выздоровевшему, не следовало бы пускаться в далекий путь, но он не слушал их и на следующий же день отправился. Доехав до Чанцина, он уже смотрел на эти места как на только что вчера покинутые, никого расспросами не беспокоил, как и куда ехать, а прямо направился к своей обители.
Братия, увидев, что приехал знатный посетитель, встретила его с низкопоклонством и чрезвычайною почтительностью.
— Куда ушел старик хэшан? — спросил гость.
— Наш учитель, — отвечали ему хором, — давно уже преставился.
Гость спросил, где его могила. Его провели. Смотрит: перед ним одинокая могила в три фута вышиной, еще не вполне покрытая травой. Монахи недоумевали, что все это значит, а он уже велел запрягать и перед отъездом наставительно говорил им:
142
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
И вот душа монаха как раз в это время встретилась с бездыханным телом, прильнула к нему и слилась с ним.
Монахи-волшебники: Превращения святого Чэна
143
— Ваш учитель был хэшан сурового воздержания. Вам следовало бы благоговейно чтить и соблюдать даже следы его рук, как заветы отца, не допуская, чтобы они нарушались и пропадали.
Монахи вежливо поддакивали. Гость уехал. Когда он вернулся домой, то уселся как истукан и с какой-то омертвелой, словно холодная зола, душой не стал заниматься никакими домашними делами.
Так прошло несколько месяцев. Раз он вышел из ворот и побежал прямо к старой обители. Там он заявил своим ученикам, что он их учитель. Те, думая, что он все еще находится в заблуждении, переглядывались и пересмеивались. Тогда прибывший стал рассказывать, как вернулась к жизни его душа, что и как он делал всю свою жизнь. Все было совершенно точно, и братия поверила. Посадили его на прежний одр и стали служить ему, как служили раньше.
Затем из барского дома стали часто приезжать и слезно упрашивать его вернуться. Хэшан не обращал на них никакого внимания.
Прошел еще год. Жена его отправила в обитель слуг с разными подарками. Золото и шелк он возвратил, оставив себе лишь холщовый халат.
Один из его друзей, побывав в тех местах, посетил его и выказал ему знаки уважения. Перед ним сидел человек, сурово молчащий, весь проникнутый истиной и большою волей. Возраста он был, как говорит Конфуций, того, когда люди только что «устанавливаются»1, а рассказывал о делах, случившихся более чем восемьдесят лет тому назад.
Послесловие рассказчика
Человек умирает — душа исчезает. Если же она не исчезает, промчавшись тысячи верст, это значит, что нравственная ее природа совершенно утвердилась.
В этом хэшане я удивляюсь не тому, что он дважды родился, а тому, что он, очутившись в месте, где царили красота и роскошь, сумел отрешиться от людей и убежать.
А то ведь если все это сверкнет в глаза и мускусные женские духи попадут человеку в сердце, то бывает, что он смерти ищет от них и не находит. Тем более странно видеть такую вещь в монахе!
ПРЕВРАЩЕНИЯ СВЯТОГО ЧЭНА
атудент Чжоу из уезда Вэньдэн был с самого детства товарищем студента Чэна, как говорится, «по кисти и туши»1 2. Оба решили быть друзьями «ступы и песта»3. Чэн был беден и чуть не целый год пользовался поддержкой Чжоу. Он был моложе Чжоу по годам и называл его жену своей
1 Возраста он был... когда... «устанавливаются» — то есть 30 лет [37].
2 Товарищ «по кисти и туши» — соученик.
3 Друзья «ступы и песта» — В «Истории поздней Хань» в «Жизнеописании У Ю» рассказывается, что в древние времена один достойный юноша Гунша Му пришел в столицу учиться, но, не имея никаких средств к жизни, переоделся батраком и поступил поденщиком к некоему У Ю, у которого подрядился толочь в ступе зерно. У Ю как-то разговорился со своим рабочим и пришел в крайнее изумление от его тонкого ума. Они стали друзьями навек, назвав свою дружбу, по месту встречи и знакомства, дружбой «у ступы и песта».
144
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
старшей золовкой. При домашних церемониях, например при выходах в горницу по праздникам, они оба держали себя как члены одной семьи.
Жена Чжоу родила сына и после родов внезапно скончалась. Чжоу взял вторую жену из семьи Ван.
Чэн, как младший, никогда не просил своего старшего друга-брата представить его новой жене.
Однажды Ван, ее брат, пришел навестить сестру, и они все сидели в ее комнате и выпивали. Как раз в это время зашел Чэн. Прислуга прямо прошла туда доложить. Чжоу велел пригласить его, но Чэн не вошел, отказался от приглашения и пошел обратно. Чжоу велел перенести стол в гостиную, погнался за ним и вернул.
Только что они уселись, как пришли доложить, что слуга Чжоу, живший на его даче, был сурово наказан палками по приказу местного уездного начальника. Дело было в том, что незадолго перед этим работник в доме Хуана, служившего в Министерстве Чинов, прогнал коров по полям Чжоу, за что и был слугою Чжоу изруган. Тогда работник побежал к хозяевам и пожаловался. Слугу Чжоу схватили и потащили к уездному начальнику, а тот велел дать ему палок.
Расспросив об этом происшествии подробно, Чжоу сильно рассердился.
— Как? — кричал он. — Этот свинопас Хуан и вдруг посмел... Да ведь его отец был слугой у моего покойного отца. Теперь он скоро добьется чиновного положения, и что ж? — значит, для него никто и не существует!
Гнев сдавил ему горло и грудь. Он вскочил и бросился к Хуану. Чэн схватил его за руку и стал удерживать.
— В этом мире насилия никогда не было черного и белого. Стоит ли тем более считаться с нынешними чиновниками, из которых половина — грубые разбойники... Кто из них, скажи, не грозит нам оружием?
Чжоу ничего не хотел слышать. Чэн старался всячески его унять, наконец сам расплакался, и тогда только Чжоу остановился, но гнев его отнюдь не прошел, и он всю ночь до утра проворочался в постели. Утром он заявил семье:
— Хуан меня оскорбил. Он мне враг. Пусть! Оставим его... Но началь-ник-то ведь нам дан правителем от царя, а не от разных влиятельных господ. Если двое заспорили, то ведь надо же выслушать обе стороны! Можно ли дойти до того, чтобы, как пес, бросаться на человека, на которого тебя натравливают? Вот и я возьму да напишу прошение, чтобы он наказал Хуанова работника; посмотрим, как он тогда поступит?
Все в семье принялись его подзадоривать, и он наконец решился. Написал бумагу, отнес ее к начальнику, но тот разорвал ее и выбросил. Чжоу вспылил и оскорбил начальника словами. Тот возмутился, велел схватить Чжоу и связать.
Днем Чэн зашел повидать Чжоу и узнал от домашних, что тот поехал в город подать жалобу. Чэн бросился за ним бегом, чтобы отговорить его, но нашел Чжоу уже в тюрьме.
Потоптался, потоптался Чэн, но ничего придумать не мог.
Как раз в это время поймали троих пиратов. Начальник и Хуан подкупили их, приказав им показать на Чжоу как на сообщника. На основании их словесных заявлений пришел приказ снять с Чжоу костюм ученого и жестоко наказать палками. Чэн пришел в тюрьму, посмотрел на Чжоу с острой жалостью и посоветовал ему обратиться к государю.
— Тело мое привязано здесь целым рядом тюремных псов, — сказал Чжоу. — Я как птица в клетке. Хоть и есть у меня младший брат, но ведь у него хватит сил лишь на то, чтобы доставлять мне в тюрьму пищу.
Монахи-волшебники: Превращения святого Чэна
145
— Я берусь за это, — смело сказал Чэн. — Это мой долг. Не помочь человеку в беде — зачем тогда иметь друга?
Сказал и ушел. Брат Чжоу хотел дать ему на дорогу денег, но Чэн, оказывается, давно уже отправился.
Добравшись до столицы, он увидел, что проникнуть с жалобой во дворец у него путей нет. Но как раз в это время прошли слухи о том, что на днях выезжает на охоту царский поезд. Чэн постарался заранее спрятаться на дровяном дворе.
Вот проходит мимо него царский поезд. Чэн выскакивает, падает ниц, корчится, стонет и громко кричит... Его выслушивают, и он получает нужное разрешение.
Императорский приказ сейчас же спешной почтой был отправлен в столицу и послан в надлежащее учреждение, которому предписывалось вникнуть в дело, разобрать и сделать донесение.
К этому времени прошло уже десять с лишком месяцев, и Чжоу был, несмотря на свою невинность, приговорен к казни. Когда палата получила императорский указ, чиновники сильно перепугались, и велено было произвести личные дознания. Хуан тоже перепугался и решил убить Чжоу. С этой целью он подкупил тюремного надзирателя, чтобы тот лишил Чжоу пищи.
Теперь, когда брат Чжоу приходил с едой, надзиратель резко запрещал ему свидание. Чэн опять побежал в палату и громко кричал о несправедливости. Наконец ему удалось добиться, чтобы было произведено дознание, но Чжоу уже умирал от голода и не мог вставать. Правитель палаты рассердился и велел забить надзирателя тюрьмы палками насмерть.
Хуан опять сильно испугался, сейчас же дал кому следует несколько тысяч ланов, чтобы только как-нибудь все устроить и выпутаться. Действительно, ему удалось этим путем кое-как замазать дело и устраниться от суда. Но уездный начальник за преступление и нарушение закона был присужден к изгнанию, а Чжоу отпущен домой.
Теперь он еще больше привязался к Чэну, а тот после всех этих судов и тюрьмы окончательно умер для мира и его дел. Он стал настойчиво звать Чжоу уйти с ним вместе от мира. Но Чжоу, весь утонув в любви к своей молодой жене, только смеялся над его чудачеством и не соглашался. Чэн не возражал, но в мыслях своих уже принял твердое решение.
И вот прошло несколько дней с тех пор, как они расстались после этого разговора, а Чэн не появлялся. Чжоу послал к нему на дом узнать, что с ним, но домашние Чэна решили, что он сидит у Чжоу, и, таким образом, ни там ни здесь никто ничего о нем не знал.
Чжоу начал подозревать, что Чэн исполнил то, о чем говорил, и, зная о его странностях, послал своих людей разыскивать следы его местопребывания. И вот обшарили буквально все монастыри, как буддийские, так и даосские, все горы и долы в окружных местах, но Чэна не нашли.
Чжоу от времени до времени из жалости и любви к сыну Чэна давал ему золото и шелка...
Так прошло лет восемь-девять.
Вдруг как-то неожиданно Чэн сам появился в желтой шапке и шубе из перьев1, с возвышенно устремленным выражением лица — настоящий даос! Чжоу ему сильно обрадовался, схватил за руки и сказал:
— Дорогой мой, куда ты исчез? Ты заставил меня обыскать чуть не весь мир!
1 Шуба из перьев — в подражание перьевому покрову бессмертных.
146
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Одинокое облако и дикий журавль, — говорил ему на это Чэн, — останавливаются и гнездятся где придется. Нет у них определенного места. С тех пор как расстались с тобой, я, к счастью, все время был цел и здоров.
Чжоу велел подать вина, стал рассказывать, как и что тут было. Он хотел, чтобы Чэн хоть ради него оставил свой даосский наряд и сменил его на прежнее платье. Чэн улыбался и молчал.
— Глупый ты, — продолжал Чжоу. — Как можно так бросить жену и детей, словно они не люди, а рваные туфли?
— Неправда, — смеялся Чэн. — Это люди хотят меня бросить, а не я людей.
Чжоу спросил друга, где же он поселился, и услышал в ответ, что он пребывает в Верхнем Чистом Храме, среди гор Лао.
Затем они улеглись спать, поставив свои кровати рядом. Чжоу приснилось, будто Чэн совершенно голый лежит на его груди и давит так, что Чжоу не может дышать. В крайнем изумлении Чжоу спрашивает, что он делает, но тот не отвечает, молчит... И вдруг Чжоу в сильном испуге проснулся и окликнул Чэна. Чэн не отозвался. Чжоу сел на лавку и начал искать, но место было пустое, и куда Чэн исчез, было неизвестно.
Слегка оправившись от испуга, через некоторое время Чжоу вдруг заметил, что лежит на кровати Чэна.
— Как странно, — дивился он. — Вчера я пьян не был. Как это вдруг получилась такая путаница?
Позвал домашних. Вошли, зажгли огонь. Смотрят — он совершеннейший Чэн!
У Чжоу всегда на лице было много волос. Пощупал рукой — жидкожидко, всего несколько волосков. Схватил зеркало, посмотрелся И'В испуге вскричал:
— Чэн вот здесь, а куда же девался я?
И понял Чжоу, понял на этот раз глубоко и ясно, что Чэн волшебным способом зовет его уйти от мира.
Затем ему захотелось пройти к жене, но его брат, видя его необыкновенную наружность, воспротивился и не пустил его. Чжоу не мог, конечно, ничем доказать, что это он сам.
Тогда он велел слуге оседлать лошадей и поехал искать Чэна. Через несколько дней он уже был в горах Лао. Лошадь Чжоу шла быстро, слуга не мог за ним поспевать. Тогда он остановился под каким-то деревом и стал отдыхать. Видит, мимо ходят монахи, «пернатые гости»1, один из них пристально посмотрел на Чжоу. Тот воспользовался этим, чтобы спросить о Чэне. Даос улыбнулся и сказал:
— Я слышал о нем, знаю его по имени. Кажется, он живет в Верхнем Чистом Храме.
Сказал и пошел дальше. Чжоу проводил его глазами и увидел, что на расстоянии полета стрелы даос опять заговорил с каким-то человеком и, также сказав несколько слов, ушел.
Теперь этот человек подходил к Чжоу, и он узнал в нем студента, своего земляка и товарища. Увидев Чжоу, тот сильно изумился:
— Сколько лет мы не видались! — восклицал он. — Как же это так? Люди говорят, что вы погрузились в изучение Дао на святых горах, а оказывается, вы весело разгуливаете среди нас, смертных!
1 «Пернатые гости» — поэтическое название даосских монахов, уподобляющее их порхающим в; небе бессмертным, в которых они веруют и блаженства которых добиваются.
Монахи-волшебники; Превращения святого Чзна
147
Чжоу велел подать вина, стал рассказывать...
148 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Чжоу рассказал свою чудесную историю. Студент в совершенном изумлении сказал:
— Да ведь тот, с которым я только что встретился... это кто же? Ведь я думал, что это были вы! Впрочем, он ушел недавно и, вероятно, не должен быть отсюда далеко.
— Как странно, — бормотал совершенно сбитый с толку Чжоу. — Своего собственного лица не узнать!
Подъехал наконец слуга, и они помчались, но никаких следов и признаков ушедшего не обнаружили. Куда ни глянь — всюду было просторно и пустынно, и трудно было решить, идти ли вперед или обратно. Чжоу, помня, что у него, теперь нет дома и что деваться ему все равно некуда, твердо решил искать до конца.
Однако его крайне смущали крутизны окружающих гор, по которым уже невозможно было пробираться верхом. Тогда он отдал свою лошадь слуге и отпустил его домой, а сам пошел куда глаза глядят, то прямо, то сворачивая в сторону.
Где-то он заприметил мальчика, сидящего в одиночестве, и устремился к нему, чтобы спросить дорогу. Рассказал ему, куда идет и зачем. Мальчик сказал ему, что он ученик Чэна, взял у него его одежды, припасы и понес. Чжоу пошел за ним.
Идти пришлось очень далеко. Под звездами ели, в росе спали. Только через три дня пришли, но этот Верхний Чистый Храм оказался не тем, который был всем известен под этим именем.
Стояла уже десятая луна, даже в середине, но горные цветы покрывали все дороги, так что было совершенно непохоже на начало зимы.
Мальчик пошел доложить о госте, и Чэн сейчас же вышел к нему. Тут только Чжоу узнал свою собственную наружность. Чэн взял его за руки, ввёл к себе, поставил вина, и они стали за вином беседовать.
Чжоу увидел птиц с перьями причудливых, невиданных цветов, которые слушались человека и не боялись его. Их голоса напоминали флейту. По временам они садились на кресла и пели. Чжоу сильно дивился, видя их. Однако мирские заботы и чувства крепко владели его помыслами, и ему не хотелось здесь оставаться.
Чэн посадил его с собой на рогожный коврик, лежавший рядом с другими такими же на полу, и вот после второй стражи1 все тысячи человеческих забот в Чжоу окончательно замолкли, и он вдруг, как ему показалось, на мгновение смежил очи и вздремнул, причем сейчас же почувствовал, что он поменялся с Чэном местами. Усомнившись в себе, он хватился за подбородок, а длинные, длинные пряди бороды были опять на прежнем месте.
С рассветом он опять размечтался о доме и захотел отсюда уйти. Чэн всячески старался его удержать, но через три дня сказал ему:
— Прошу тебя, сосни немного. Утром я тебя отправлю в путь.
Только что Чжоу закрыл глаза, как слышит, что Чэн кричит ему:
— Вещи собраны!
Чжоу встал и пошел за ним. Пошли они совершенно иной дорогой, не той, что прежде, и, как показалось Чжоу, через очень короткое время родное село было уже перед ним. Чэн сел у дороги и ждал, пока Чжоу уйдет домой. Он хотел, чтобы друг его шел один, но Чжоу тащил его силой идти вместе. Однако это ему не удалось, и Чжоу доплелся домой одиноко.
1 После второй стражи — то есть после одиннадцати часов вечера [54].
Монахи-волшебники: Превращения святого Чэна
149
Дойдя до ворот своего дома, он постучал, но не мог достучаться. Тогда ему вздумалось перелезть через забор, и вдруг он почувствовал, как тело его стало легким-легким, словно лист на ветре. Он легко подпрыгнул и оказался по ту сторону забора. Со двора на ддар он точно так же перепорхнул через несколько стен и наконец добрался до спальни. Свечи горели, жена еще не спала, а с кем-то тихонько разговаривала.
Чжоу лизнул оконную бумагу, промочил ее и, сделав отверстие, заглянул в комнату. Он увидел тогда, что его жена пьет вино из одной чарки со слугой, и вид у обоих самый непристойный.
Чжоу закипел гневом, словно его зажгли, и уже хотел накрыть их, но подумал с опаской, что одному ему трудно будет справиться. Тогда он тихонько открыл ворота, вышел из дома, побежал к Чэну, рассказал ему все, что видел, и просил прийти на помощь. Чэн с полной готовностью пошел за ним. Они прошли прямо к спальне.
Чжоу поднял камень и бросил им в дверь. Внутри страшно засуетились. Чжоу ударил еще крепче. Дверь закрыли еще плотнее. Тогда Чэн ткнул ее мечом, и она разом открылась. Чжоу вбежал в спальню. Слуга бросился в открытую дверь и побежал, но Чэн, стоя за дверью, ударил его мечом и отсек ему плечо с рукой. Чжоу схватил жену и стал требовать ответа. Выяснилось, что как раз в то время, когда муж был забран, она вступила в связь со слугой.
Чжоу взял у Чэна меч и отрубил ей голову, а кишки намотал на дерево, росшее во дворе. Затем вместе с Чэном вышел. Они разыскали дорогу и вернулись в храм...
И вдруг Чжоу проснулся, словно его встряхнули. Оказалось, что он лежит на кровати.
— Какой странный я видел сон, — сказал он в испуге Чэну, — какой причудливый и страшный! Он так напугал меня, что я весь дрожу.
— Ты свой сон считал действительностью, — отвечал с улыбкой Чэн, — ну, а настоящую-то действительность придется все-таки считать твоим сном.
Чжоу выразил недоумение и спросил, как это понять. Тогда Чэн вынул меч и показал ему: струи крови так и остались на клинке. Чжоу трясся от страха чуть не до обморока и думал про себя, что Чэн морочит его своими чарами. Тогда тот, зная уже его мысли, стал торопить его собираться в путь и проводил до дому.
Вяло добрели они до ворот села.
— Помнишь, — спросил Чэн, — ту недавнюю ночь, когда я с мечом в руке ждал тебя здесь? Не на этом ли это месте было? Мне противно глядеть на подлость и грязь. Позволь я опять останусь тебя здесь ждать. Если ты после полудня не придешь, я уйду один.
Чжоу пришел домой. Дом оказался запертым и заброшенным, как будто здесь никто не жил. Чжоу зашел в дом к брату. Тот при виде Чжоу заплакал.
— Когда ты ушел, братец, — говорил он, роняя на землю слезы, — вор ночью убил твою жену, вырезал кишки и убежал... Мне так горько и обидно... А до сих пор власти так и не нашли злодея!
Чжоу, очнувшись, словно от сна, рассказал брату все, как было, и предупредил его, чтобы дальше злодея не разыскивали. Брат долго стоял в полном изумлении.
Чжоу спросил теперь о своем сыне. Брат велел няньке принести его.
— Это существо, лежащее здесь в пеленках, — говорил Чжоу, — важно для продолжения рода наших предков. Ты хорошенько присматривай за ним, а я хочу распроститься с миром и людьми.
Поднялся и пошел в путь. Брат бросился за ним, со слезами умоляя остаться, но Чжоу шел смеясь и не обращая внимания. Вышел за околицу в
150 fly Сун-лак. Странные истории аз Кабинета Неудачника
поле, нашел Чэна и пошел вместе с ним. Затем уже издали повернул голову и крикнул брату:
— Терпение — вот высшая радость!
Брат хотел что-то сказать, но Чэн, расправив свой широкий рукав, поднял Чжоу, и оба стали незримыми.
Брат Чжоу печально постоял и затем весь в слезах вернулся домой.
Он оказался слишком простым, нерасторопным, непригодным к устройству дома и порядка в нем. Не умел и наживать добро, так что через несколько лет семья обнищала.
Сын Чжоу тем временем подрастал. Однако нанять ему учителя дядя уже не был в состоянии и учил его сам. Однажды рано утром, войдя в кабинет, он нашел на столе пакет с письмом, запечатанным весьма плотно.
На конверте была надпись: «Вскрыть Чжоу второму». Посмотрел внимательно: почерк брата. Вскрыл — в пакете не оказалось ничего, кроме одного ногтя длиной в два с лишком пальца. Подивился, недоумевая, что это значит, и положил ноготь на камень для растирания туши, а сам вышел спросить у домашних, откуда взялся этот пакет. Никто не знал.
Вернулся в кабинет, посмотрел на ноготь, — а камень, на котором он лежал, так и сиял: он превратился в желтое золото. Пробовали его на меди и на железе — верно, золото!
Чжоу разбогател. Сейчас же дал тысячу ланов сыновьям Чэна.
Теперь все говорят, что обе эти семьи владеют тайной делать золото.
ДАОС ЦЗЮЙ ЯО-ЖУ
Цзюй Яо-жу жил в Цинчжоу. Жена у него умерла, он бросил дом и ушел. Через несколько лет после этого он появился в даосской одежде, неся на себе молитвенную циновку.
Проведя одну ночь, собрался уходить. Родня и родственники силком оставили дома его одежду и посох. Цзюй сказал, что пойдет побродить, и дошел до конца деревни. (Вышел он в поле, и вот все его одежды и вещи плавноплавно вылетели из дома, устремившись за ним вслед.
ОСТРОВ БЛАЖЕННЫХ ЛЮДЕЙ
К > ан Мянь, по. прозванию Минь-чжай, из Линшаня, был очень талантлив, и неоднократно на литературных экзаменах его имя было выше всех. 9“^ Мнения о себе он был очень высокого, любил издеваться над другими, и многим приходилось терпеть от его нападок и оскорблений.
Как-то раз попался ему навстречу некий даос, который посмотрел на него и сказал:
— Твое лицо являет признаки высших будущих почестей. Однако от скверного легкомыслия и недоумия тебе придется сократиться и потерять их,
Монахи-волшебники: Даос Цзюй Яо-жу
151
И вот все его одежды и вещи плавно-плавно вылетели из дома, устремившись вслед за ним.
152
fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
так что всему этому наступит едва ли не конец. Если же с твоим умом и талантом ты отвернешься от земли и обратишься к совершенствованию в себе Дао, то тебе еще, пожалуй, будет возможно попасть в книгу бессмертных.
— Знаешь что, — ответил, смеясь над даосом, Ван, — счастье и блага земные, сказать по правде, знать не дано. А разве в нашем мире существуют бессмертные, блаженные люди?
— Ай, как мало ты видел! — возражал даос. — Нечего и искать их где-гГибудь в других местах... Вот я, например, как раз такой вечно блаженный человек.
Ван начал еще пуще прежнего хохотать над нелепостью даоса.
— На меня, — продолжал даос, — дивиться не стоит. А вот если ты можешь пойти за мной, то сейчас же увидишь настоящих бессмертных, и не один десяток!
— Где же это? — спросил Ван.
— Да вот, не далее фута от тебя.
С этими словами даос взял свой посох, сжал его между ногами, а другой конец подал студенту, веля ему сделать такой же жест. Затем он приказал ему закрыть глаза и крикнул:
— Вздымайся!
Ван почувствовал, как посох стал толще, чем мешок в пять мер, и они вместе взвились в пустоты. Ван стал потихоньку нащупывать: чешуйчатая броня так и торчала зуб за зубом. В страхе, в ужасе он уже более не решался пошевелиться.
Через некоторое время даос опять крикнул:
— Стой!
И тут же выдернул посох. Они опустились среди высоких строений и дворцов, тянувшихся целыми рядами. Похоже было на царское местопребывание.
Возвышалась терраса, более нежели на сажень от земли. На ней покоились чертоги в одиннадцать колоннад, обширные, прекрасные, ни с чем не сравнимые. Даос с Ваном поднялись. Затем даос велел отрокам накрыть столы. И вот в зале наставили несколько десятков столов, накрыв их так, что слепило глаза. Даос переоделся в великолепное платье и стал ждать гостей.
Вскоре из пустот начали прибывать гости, кто верхом на драконе, кто на тигре, кто на фениксе хуане, кто на фениксе фэне и так далее — все по-разному. Каждый нес с собой по музыкальному инструменту. Среди них были женщины, были и мужчины. У тех и других ноги были босы.
Выделялась одна какая-то красавица, сидевшая на ярко-красочном фениксе, одетая и причесанная как придворная дама. При ней был отрок-слуга, державший в руках музыкальный инструмент. Это было нечто размером в пять с чем-то футов; не то лютня цинь, не то гусли сэ — неизвестно, как назвать.
Вино обошло гостей, и сейчас же стали появляться самые роскошные кушанья, которые, попадая в рот, имели восхитительный вкус, совершенно необыкновенный для ежедневных блюд.
Ван сосредоточенно молчал и сидел неподвижно, уставив глаза на красавицу. Сердце его уже любило женщину, но ему все же хотелось послушать ее музыку. Он втайне боялся, что ей не придется ни разу во весь вечер поиграть.
Кончили пить вино. Какой-то старец первый взял слово и сказал;
— Мы удостоились от вас, Истиной Объятый Цуй, лестного приглашения... Сегодня, могу сказать, наше собрание великолепно, и, само собой разумеется, наслаждение нужно исчерпать полностью. Прошу поэтому всех, у кого инструменты одинаковы, собраться по группам и исполнить свои мелодии.
Тогда каждый из гостей присоединился к той или иной группе, и вот полились звуки струнных и других инструментов, проносясь по тучам и звезд
Монахи-волшебники: Остров блаженных Людей 153
ной Хани1. Оставалась одна лишь всадница на фениксе, у которой не было партнера по искусству, и только когда все звуки смолкли, отрок открыл расписной шелковый футляр и положил инструмент поперек стола. Женщина вытянула свою яшмовую ручку, придав ей положение, напоминающее игру на Гитаре чжэн. Прозрачностью звука эта вещь во много раз превосходила лютню цинь. Яркий, сильный тембр так и раскрывал человеку грудь. Мягкий, нежный тон мог взволновать все существо.
Она поиграла не меньше чем на половину времени, нужного для кипения воды, но вся зала так и замерла: никто даже не кашлянул... Теперь она, кончая, взяла аккорд, и казалось, что она словно ударила по чистозвучному камню цину.
Все бросились хвалить игравшую, восклицая:
— Дама с горы Юнькэ1 2, ваша музыка вне сравнений!
Затем гости поднялись всей толпой и стали прощаться... Закричали их журавли3, завыли драконы — и сразу все разлетелись в разные стороны.
Даос велел поставить дорогую кровать и накрыть ее парчовой постелью, приготовив Вану для почивания.
Когда Ван впервые увидел красавицу, у него уже взволновалась вся душа. Теперь же, когда он услышал ее музыку, его мысли и чувства заработали с особенной силой. Ему представилось, что с таким талантом, как у него, заполучить, как говорится, «синие и пурпурные шнуры к печати»4 будет не труднее, чем подобрать травинку, а коль скоро он станет богат и знатен, то можно ли представить себе что-нибудь такое, что бы он захотел достать и не получил бы?
И в один миг сотни мыслей и картин пронеслись хаотическими рядами, словно по ветру летучая полынь...
Даос, по-видимому, уже знал это.
— Слушай, — сказал он Вану, — ты в своем предыдущем рождении был моим товарищем по даосскому учению, но потом, за неверность мыслей и настроений, был свергнут в мир праха и всяческих тенет. Я вовсе не чураюсь тебя и искренне хотел бы вытащить тебя из злостной гущи мира... Я не ожидал, однако, чтобы твое заблуждение, твоя омраченность оказались такими глубокими, такими мутными — как тяжелый сон, от которого невозможно человека пробудить. Придется сейчас же проводить тебя в путь... Нельзя, конечно, утверждать, что не настанет время, когда мы увидймся еще раз; однако для того чтобы тебе стать блаженным в небесах, придется ждать еще целую вечность!
С этими словами он указал Вану на длинную плиту, лежавшую у крыльца, и велел сесть на нее, зажмуря глаза... Затем настойчиво подтвердил, чтобы он не смел смотреть.
Ван сел, даос взял плеть и стегнул камень, который взвился вверх. Шум ветра потоком хлынул в уши Вана.
Сколько он летел, он уже не знал. Вдруг ему пришло в голову, что он так и не рассмотрел, какова область нижнего мира, и вот он тихонько, еле-
1 Звездная Хань — Млечный Путь [16].
2 Гора Юньхэ. — На этой горе растет знаменитое дерево, из которого делались древние музыкальные инструменты. Китайцы склонны к любованию природными достоинствами вещей, преимущественно перед искусственными.
3 Закричали их журавли. — На одиноком, не знающем стаи журавле блаженный бессмертный уносится в небесные пространства [63].
4 «Синие и пурпурные шнуры к печати». — По древнему регламенту князья имели право подвешивать к своим печатям пурпурные шнуры, а сановники первых степеней — синие [64].
154 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
еле, на одну ниточку приоткрыл оба глаза. Он увидел огромное море, мутное и безбрежное. В крайнем ужасе он сейчас же снова закрыл глаза, но уже вместе с камнем падал в море... Шшлепп! И с этим звуком он нырнул в воду, словно чайка.
К счастью, Ван, с малолетства живя у моря, кое-как умел нырять и плавать... И вот он слышит, как кто-то, хлопнув в ладоши, кричит:
— Красиво, ай как красиво упал!
В самый опасный миг какая-то дева спасла его, втащив в лодку.
— Счастье, счастье его! — приговаривала она. — Кандидат наш насквозь мокрый!
Посмотрел на нее Ван — лет ей семнадцать-восемнадцать, лицо сверкает красотой и привлекательностью... Выйдя из воды, Ван трясся в ознобе и попросил дать ему огня посушить платье.
— Идемте ко мне, — сказала дева, — я вас устрою, помещу... Если вам там понравится, не забудьте обо мне.
— Что это за речи? — возразил Ван. — Я признанный талант Срединных Равнин, и если случайно попал в такое смешное положение, то, как только это пройдет, я думаю отблагодарить вас хоть жизнью... Можно ли говорить о том только, чтобы не забыть вас?
Дева гнала лодку веслом с быстротой ветра, который гонит дождь. Глядь — они уже пристали к берегу. Дева захватила с кормы пучок лотосов, ею набранных, и повела за собой Вана. Через полверсты они вошли в деревню. Ван увидел красные ворота1, раскрытые на юг, вошел и прошел за девой через несколько дверей. Дева побежала вперед, и вскоре из покоев вышел какой-то человек, лет за сорок, который сделал Вану приветствие и поднялся с ним на крыльцо. Тут он велел слуге принести шапку, халат, чулки и туфли и дать Вану переодеться.
Только что он стал спрашивать Вана, чей он и откуда, как тот сейчас же ответил:
— Я не обманываю вас: о моих талантах и моем имени можно слышать везде. Объятый Истиной Цуй, любя меня и относясь ко мне как к близкому, вызвал меня в небесные чертоги. Однако, определив сам, что для меня получить высокий пост и славу, как говорит Конфуций, не труднее, чем повернуть ладонь, я не пожелал устроиться в этом гнезде уединения.
Человек встал с места и сказал с полным почтением:
— Это место называется Островом Блаженных Людей. Остров наш лежит вдали от человеческого мира. Я Вэнь-жо, ношу фамилию Хуань... Живу здесь все время в скромном захолустье; как счастлив я, что мне удалось повидать знаменитость!
С этими словами он принялся усердно ухаживать за Ваном и велел подать вина.
— У вашего покорного слуги, — сказал он между прочим и нисколько не подчеркивая, — есть две дочери. Старшую зовут Фан-юнь, Цветущее Облако. Ей шестнадцать лет, однако до сих пор ей не встречалось подходящей пары. Мне хотелось бы отдать ее человеку, как вы, высоких достоинств, и пусть она имеет счастье вам служить. Что вы на это скажете?
Ван решил, что это, конечно, та самая, которая рвала лотосы, вышел из-за стола и изъявил ему свою благодарность.
1 Красные ворота — издавна считались признаком жилья именитого человека. Все дворцовые здания, а также все храмы и монастырские строения отделывались деревом золоченым и выкрашенным в ярко-красный цвет [65].
Монахи-волшебники: Остров блаженных Людей
155
Толпа красавиц разместилась, служа ей, тут же сбоку. Та, что срывала лотосы, была также среди них.
156
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Хуань велел вызвать из села двух-трех лиц постарше и подостойнее, а затем, обернувшись, позвал дочь, не прошло и нескольких минут, как ворвались густой струей необыкновенные духи, и более десятка красавиц вошли, ведя под руки Фан-юнь. Ее сияющая красота, ее светящее очарование напоминали лотос, освещенный утренним солнцем.
Она поклонилась гостю и села. Толпа красавиц разместилась, служа ей, тут же сбоку. Оказывается, та, что срывала лотосы, была также среди них. Когда вино обошло уже несколько раз, из покоев вышла девушка с нависшей челкой, которой было не более десяти-одиннадцати лет, но красота и изящество манер уже соединились со стройным сложением и привлекательностью. Она с улыбкой подошла и прильнула к локотку Фан-юнь, а осенние волны ее глаз так и двинулись потоками...
— Почему ты, девочка, не в своей комнате, — спросил Хуань, — за каким это делом ты сюда вышла? Это, — добавил он, обратясь теперь к гостю, — Лу-юнь, Зеленое Облако, моя младшая дочь. Она очень сметливая и способная, может помнить наизусть всех древних классиков.
И велел ей продекламировать гостю стихи. Девочка стала напевно читать третью часть песен «Бамбуковых ветвей»1. Читала мило, грациозно — стоило слушать! Когда она кончила, отец велел ей сесть в углу возле своей сестры.
Вслед за этим Хуань обратился к гостю.
— Господин Ван, — сказал он, — вы человек с талантом от неба. У вас, наверное, обильный запас готовых произведений. Не дадите ли вы вашему покорному слуге возможность услышать и, так сказать, поучиться?
Ван с полной охотой продекламировал одно свое стихотворение в современном стиле и смотрел на всех, сознавая себя могучим. В этом стихотворении были, между прочим, следующие две строки:
Во всем теле остались всего лишь усы и брови жить...
Немного выпив, могу заставить глыбу камней растопиться1 2.
Старец, сосед Вана, повторил эти строки нараспев и раз, и два, и три. Фан-юнь тихо заявила:
— Первая строка — это путник Сунь, уходящий от пещеры Огненных Туч. Вторая же — это Чжу Ба-цзе3, переходящий реку Сына и Матери.
1 «Бамбуковые ветви» — народные песни, отделанные в литературном стиле «царем песен», танским поэтом Лю Юй-си (VIII—IX вв.) [66].
2 Заставить глыбу камней растопиться — намек на поэта Жуань Цзи (III в.), о котором говорили: «У него в груди глыба камня... Нужно поливать их вином», чтобы растаяла его тоска.
3 Первая строка — это... Сунь... Вторая же — это Чжу Ба-цзе. — Пример так называемых параллельных, или двойных, строк. Чтобы понять главную пародиальную основу этого и всех последующих издевательств, надо иметь в виду следующее. Китайцы сызмальства приучались подбирать соответствующие друг другу слова и фразы. Вторая, параллельная фраза составлялась из слов, имеющих антитетическое значение и стоящих грамматически (синтаксически) строго на тех же местах. В старинном слоге этот параллелизм соблюдался как нечто особенно украшающее речь. И много веков протекло в упражнениях, ведущих к овладению этим своеобразным искусством, но мучавших детей, учившихся писать. Именно с составления параллельных фраз начинались уроки литературы, и вкус к этим хитрым словопостроениям оставался на всю жизнь [67]. В подобранной Фан-юнь фразе нарочно фигурируют обезьяна Сунь и свинья Чжу Ба-цзе — герои знаменитого фантастического романа «Путешествие на Запад». Объясняя напыщенные строки начетнического творчества Вана самыми вульгарными образами, Фан-юнь явно издевается над ним.
Монаки-волшебники: Остров блаженных Людей 157
Вся зала захлопала в ладоши и громко хохотала. Хуань попросил Вана прочесть еще что-нибудь. Ван тогда стал читать и объяснять свои стихи «Речные птицы». Там встречалась такая фраза:
В затонах кричат ге-ге...
...И вдруг забыл следующую строку. Только он стал сосредоточиваться, стараясь вчитаться, как Ф^н-юнь, склонившись к сестре, зашептала ей что-то на ухо тихо-тихо, а затем закрыла рот рукой и стала смеяться. Лу-юнь обратилась к отцу.
— Она продолжает стихи моего зятя, — сказала маленькая, — и дает вторую фразу так:
Собачий зад гремит пхын-бба...
Весь стол так и засверкал зубами, а Ван горел от стыда. Хуань поглядел на Фан-юнь гневным взором, и лицо Вана стала понемногу принимать нормальный цвет.
Хуань стал снова просить Вана насчет его изящной прозы. Ван решил, что люди, живущие вне мира, наверное, не знают о восьмичленных изложениях1.
И вот он хвастнул своим сочинением, которое, как говорится, сделало его «венцом войска» экзаменующихся. Темой были следующие фразы: «Как сыновне-почтителен — (этот) Минь Цзы-цянь!»1 2
«Разламывание» темы у Вана гласило так: «Совершенный человек»3 «похвалил сыновнее благочестие великого доблестного человека...»
Лу-юнь сказала тут, обращаясь к отцу:
— Совершенный человек ни разу не величает своих учеников по их прозванию4. Фраза «Как сыновне-почтителен!» — это как раз чужие слова.
Слыша это, Ван почувствовал, как настроение и вдохновение разом пропали, он стал тускло-унылым. Хуань улыбнулся.
— Девочка, что ты понимаешь? — сказал он дочери. — Не в этом дело... Суди исключительно о литературных качествах!
Ван опять принялся за декламацию. Но как только он произносил несколько фраз, каждый раз сестры непременно шептали что-то друг дружке, по-видимому, слова критики и осуждения. Впрочем, их шепот был неясен, ничего нельзя было разобрать.
1 Восьмичленные изложения — сочинения на тему, взятую из классического конфуцианского канона, построенные на основе строжайшего параллельного расположения частей и даже слов в строке. Студент приучался к этой манере, стараясь использовать любое слово из классического текста для развития темы. Веками литературные экзамены фильтровали китайских кандидатов на государственные должности, превратившись из идейного начинания в пустую тренировку [56].
2 «Как сыновне-почтителен — (этот) Минь Цзы-цянь!» — строка из «Изречений и бесед» Конфуция («Луньюй», гл. 11, § 4) [37]. Это еще очень многословная тема: бывало, что из всего параграфа давалось всего одно слово и учащийся, зная все окружающие слова, должен был из них соткать канву сочинения.
3 «Совершенный человек.» — Конфуций, который, передав потомству заветы совершенных государей древности, сам стал для потомства совершенным. Благодарные обосно-вателю монархизма императоры награждали его титулами вроде: Первоучитель, Распространитель Просвещенности, Высшее Совершенство и т. д. [68].
4 Совершенный человек... не величает своих учеников по прозванию. — Действительно, Конфуций называл учеников по имени, и фраза, приведенная Ваном, считается, по традиции, искаженной. Вану, таким образом, ставится на вид его неосведомленность.
158
Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
Декламируя, Ван дошел до самого красивого места и заодно передал слово судьи-экзаменатора, как его именуют — «патриарха литературы»1. Там, между прочим, была следующая фраза: «Что ни знак, то больно подходящ!»
Лу-юнь при этом заявила отцу:
— Сестра говорит, что надо бы вычеркнуть слово «подходящ».
Публика не понимала. Однако Хуань, боясь, как бы эти слова не были издевательством, не решился расспрашивать далее.
Ван кончил декламировать и опять сообщил общий отзыв о сочинении, где, между прочим, стояло следующее:
— Барабан из гэ раз ударит — тысячи цветов одновременно упадут.
Фан-юнь опять, прикрыв рот, говорила с сестрой, и обе они так смеялись, что не могли поднять головы.
Лу-юнь опять сказала вслух:
— Сестра говорит, что барабан из гэ должен бы, собственно, ударить четыре раза!
Публика опять не поняла. Лу-юнь открыла рот, желая сказать, но Фан-юнь, сдержав смех, крикнула на нее:
— Смей только сказать, девчонка! Забью насмерть!
Публика пришла в большое смущение, и все стали друг перед другом догадываться и судить... Лу-юнь не могла вытерпеть.
— Вычеркнуть слово «подходящ» — это значит тогда: (Что ни знак, то) больно, и, следовательно, не идет. «В барабан ударить четырежды» — это значит: «Не идет, и опять не идет!»
Публика хохотала.
Хуань сердито выбранил дочь. Затем он встал со своего места и налил Вану чарку, извиняясь перед ним бесконечно...
Раньше Ван, хвастаясь и кичась своим талантом и своею славой, совершенно искренне не признавал тысячелетий... Теперь же, когда дошло до этого, дух его как-то осекся, упал... Он сидел и только потел, потел неистово.
Хуань, желая польстить Вану и утешить его, сказал:
— У меня, кстати, есть одно словечко... Прошу всех за столом дать ответное построение:
«У почтеннейшего Вана на теле повсюду нет ни одной крапинки, которая не напоминала бы яшму-драгоценность»1 2.
Еще не успела публика справиться с антитезой, как Лу-юнь, в тон отцу, уже говорила:
«У досточтимого Миня на голове, — еще проведи он полвечера, — сейчас же образуется черепаха»3.
Фан-юнь усмехнулась, но сердито крикнула и рукой раза четыре повернула у девочки в ребрах.
Лу-юнь выскользнула от нее.
1 «Патриарх литературы» — или «начальник литераторов». Собственно, это не кто иной, как сам Конфуций, «учитель тысяч веков», но в литературе эти названия даются также начальнику экзаменационной сессии [69].
2 «У почтеннейшего Вана...» — Эту шараду надо перевести так: «Если возле знака Ван нет одной точки, то он не похож на знак юй (яшма, нефрит)», иначе говоря, вся шарада — простое описание иероглифа, которым изображается фамилия Ван (князь).
3 «У досточтимого Миня...» — Точно так же построенная шарада означает: «Если сверху знака Минь поставить половину знака си (вечер), то получится знак гуй (черепаха)». Минь — это первый из двух именных иероглифов Вана — Минь-чждй. Черепаха — ругательство, означающее мужа-рогоносца. То есть: если Ван в течение этого вечера еще раз попадет впросак, его женой завладеет более удачливый [70].
Монахи-волшебники: Остров блаженных Людей 159
— Разве я вмешиваюсь в твои дела? — сказала она. — Ты же ругаешь его все время и не считаешь это проступком... А если фраза от кого другого, так уж и не позволяется?
Хуань крикнул^ей, чтоб убралась, и она наконец со смехом ушла.
Соседи-старцы стали прощаться. Служанки^проводили мужа и жену во внутренние покои, где лампы, свечи, ширмы, постели и вся мебель окружала их в самом полном и изысканном отборе. Ван поглядел еще — ив самой спальне, в альковах, увидел целые этажерки книг в костяных застежках1, нет такой, которой бы здесь не было. Стоило осведомиться о чем-либо трудном, как бы незначительно то ни было, книги, как эхо, отвечали бесконечностью1 2. Вот тут только Ван уразумел наконец безмерную безбрежность3 и познал стыд.
Дева позвала Мин-дан, и сейчас же, в ответ на зов, прибежала та, которая рвала лотосы, после чего Ван только и узнал ее имя.
Вану неоднократно приходилось сносить от жены насмешки и оскорбления, и он уже стал бояться, что на женской половине он лишается уважения. К счастью, хотя Фан-юнь на словах была резка, но в самой спальне, за занавесями, все-таки любилась и миловалась.
Вану жилось покойно. Делать было нечего — и он декламировал и напевал стихи. Жена сказала ему раз:
— У меня, дорогой муж, есть для вас хорошее словечко. Не знаю, согласитесь ли вы только его достойно принять?
— Что же это за слово? — спросил Ван.
— Начиная с сегодняшнего дня не писать стихов, это один из путей, ведущих к прикрытию своей грубости.
Ван был сильно посрамлен и с этих пор, как говорится, «оторвал кисть»4.
С течением времени Ван стал теперь все более и более заигрывать с Мин-дан и как-то раз заявил жене:
— Мин-дан мне представляется благодетельницей: она спасла мне жизнь. Я бы хотел, чтобы мы обратили на нее внимание и словом, и иным выражением!
Фан-юнь была согласна, и теперь всякий раз, как в комнатах чем-нибудь развлекались, звали и ее принять участие. У нее и у Вана чувства стали еще живее. Иногда он давал ей знать взглядом и выражением лица, а рукой уже говорил. Фан-юнь стала понемногу замечать и громоздила на мужа упреки и брань. Ван только и мог, что мекать да некать, употребляя все усилия, чтобы только как-нибудь от нее отвязаться.
Однажды вечером он сидел с женой и наливал вино. Ему показалось скучно, и он стал уговаривать жену позвать Мин-дан, но та не согласилась.
— Милая, — сказал тут Ван, — нет ведь такой книги, которой бы ты не читала. Что же ты не помнишь эти слова: «Одному наслаждаться музыкой...»5 и так далее?
1 Книги в костяных застежках — не заклеиваются в переплет, а укладываются в складной футляр из папки, обтянутой синим холстом, боков'ые стороны которого застегиваются костяными или роговыми застежками. Книг (из тонкой бумаги) вкладывается в футляр иногда до шестнадцати, причем каждая может быть в отдельности свободно вынута [71].
2 Книги... отвечали бесконечностью. — Не говоря уже о безбрежном море китайской художественной литературы, не поддающейся никакой каталогизации, ее осведомительный и научный отделы таковы, что «бесконечность» — не гипербола.
3 Уразумел... безмерную безбрежность — перспектив знаний, выходящих далеко за пределы экзаменационных.
4 «Оторвал кисть» — бросил писать. Выражение идет от Конфуция, который перестал писать в силу особого знамения [37].
5 «Одному наслаждаться музыкой...» — цитата из классической книги Мэн-цзы (IV в. до н. э.) [72]: «Что более усладительно: одному наслаждаться музыкой или с другими вме-
160
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Я уже говорила вам, — отвечала Фан-юнь, — что вы бестолковы! Сейчас это вы доказали с еще большей очевидностью: вы не знаете, кажется, где в этой фразе полуостановка и остановка1. «Один хочешь, — да, это веселее, чем если другие хотят. Спроси об удовольствии: кто его хочет? — Отвечу: не я!»
Засмеялась и прекратила разговор.
Как-то раз случилось, что Фан-юнь с сестрой отправились в гости к соседней девушке. Ван воспользовался их отсутствием, сейчас же вызвал Мин-дан, и они свились клубком в самом полном наслаждении. К вечеру Ван почувствовал в «малом брюшке» небольшую боль. Боль прошла, но передняя тайная вещь целиком вобралась внутрь. Страшно напуганный, Ван сообщил об этом Фань-юнь.
— Это уж, конечно, милая благодарность Мин-дан, — сказала она ему.
Ван не смел скрыть и изложил все в настоящем виде.
— Скажу тебе по правде, — отвечала она, — эту беду, которую ты сам же наделал, нет возможности поправить никакими мерами. Раз не болит, ну пусть так, терпи.
Прошло несколько дней, улучшения не было. Ван был в тоске и унынии, радостей стало маловато. Фан-юнь понимала его настроение, но не интересовалась и не расспрашивала. Она только глядела на него в упор, и осенние воды ее глаз так и перекатывались, светлые, чистые, словно утренние звезды.
— Про тебя, милая, — говорил ей Ван, — можно сказать словами: «Если на душе чисто, то зрачки светлые».
— Про тебя, милый, — отвечала, смеясь, Фан-юнь, — можно сказать словами: «Если на душе нечисто, то ляоцзы исчез».
Надо заметить, что слово «му» — «нет», как, например, в выражении «му-ю» — «не имеется», небрежно читают вроде «моу» — «зрачок». Этим она и воспользовалась для шутки.
Ван проронил улыбку и стал жалобно умолять дать ему какого-нибудь снадобья.
— Вы, сударь, — отвечала она, — не изволили слушать хорошие слова. Раньше, до этого, вы, не правда ли, думали, что я ревную, не зная, что эту прислугу нельзя было к себе допускать. До этого я вас действительно любила, а вы вели себя вроде, знаете, «весеннего ветерка, подувшего коню в уши»* 1 2. Вот поэтому-то я и плюнула на вас, бросйла и нисколько не жалела... Однако делать нечего: попробую полечить, так и быть. Впрочем, врачу полагается непременно осмотреть поврежденное место!
И вот она полезла в одежду и стала приговаривать:
— Желтая птичка, желтая птичка! Не сиди в шиповнике!3
Ван не заметил, как расхохотался вовсю. Похохотал и... выздоровел.
Через несколько месяцев Ван стал думать, что отец у него стар, а сын мал, — крепко-крепко все время об этом думал. Наконец сказал об этом жене.
сте?» Отвечал: «Ничто не сравнится с наслаждением, разделенным с другими!» Ван, конечно, жонглирует серьезным текстом с чисто мальчишеским задором.
1 Где в этой фразе полуостановка и остановка. — При абсолютной неизменяемости китайских слов ни по частям речи, ни по родам, числам, падежам н т. д. остановка речи не на своем месте создает совершенно иной смысл. Женщина проделала с классическим текстом следующее: она остановилась, шутки ради, не там, где следует, и снабдила свое чтение вставкой пояснительных, не имеющихся в тексте слов.
2 «Весенний ветерок, подувший коню в уши» \ из Ли Бо (701—762): «Люди, слыша это, всегда кивнут головой / / Словно весенний ветер, подувший коню в ухо» [73].
3 Пародия на стих из «Ши цзина»: «Летит, летит желтая птичка, / / Садится в шиповник» [4].
Монаха-волшебники: Остров блаженных Людей 161
— Что ж, — сказала она, — вернуться тебе домой нетрудно. Только уж соединиться нам снова терема не наступит!
Ван заплакал, и слезы покатились по обеим щекам. Он стал упрашивать ,ее идти домой вместе с ним. Тогда она стала об этом так и этак раздумывать; наконец согласилась.
Старый Хуань перед их отъездом дал прощальный обед. На обед пришла Лу-юнь с корзиночкой.
— Нам с тобой, сестра, приходится проститься перед дальним путем. Мне нечего подарить тебе. Однако я все боялась, как бы вы, добравшись до южного берега моря, не остались без дома, и вот дни и ночи я сидела над изготовлением для вас помещений... Не обессудь же на моей неуклюжей работе!
Фан-юнь приняла подарок с поклоном и стала внимательно его рассматривать. Оказалось, что сестра из тонких трав сделала дома и терема. Те, что побольше, были величиной с душистый лимон, а те, что поменьше, — с мандарин. В общем, таких домиков она сделала больше двадцати штук, причем в каждом из них все балки, стропила, столбы, скрепы — хоть считай: все отчетливо-отчетливо сделано одно за другим. В комнатах же мебель вроде кроватей с пологами, диванов и т. п. была сделана величиной с зерно конопли.
Ван отнесся к этому как к детской забаве, но в душе изумился такому мастерству.
— Я должна вам, сударь, сказать теперь все по правде. Мы все здесь земные блаженные1. Так как у нас с вами была заранее предопределенная судьба, мне пришлось с вами соединиться. Собственно говоря, мне не хотелось бы пойти по красному, как говорится, праху1 2, и только приняв во внимание, что у вас есть старик отец3, я не позволила себе воспротивиться. Подождем, пока небо не решит его годы, и обязательно вернемся сюда.
Ван выразил ей свое уважение и согласился.
Хуань спросил:
— Вы как? Посуху? В лодке?
Ван, зная, что морские волны представляют опасность, пожелал ехать сухим путем. Только они вышли из дому, а кони и экипажи уже ожидали их у ворот. Простились, откланялись, сказали: «Поехали!»
Мчались с огромной быстротой. В мгновение ока очутились уже на берегу моря. Ван, видя, что дальше нет сухого пути, приуныл. Тогда Фан-юнь вынула штуку белого шелка и бросила ее по направлению к югу — и шелк превратился в длинную плотину, шириной в несколько сажен. Миг — и проскакали через нее. Теперь она начала понемногу сдавать, и в одном месте ее уже промывали воды прилива. Куда ни глянь, на все четыре стороны расстилались бесконечные дали.
Фан-юнь остановила коней, слезла с повозки и, вытащив из коробочки изделия из соломы, вместе с Мин-дан и другими служанками разложила их и
1 Земные блаженные. — По одной из китайских теорий бессмертия, неумирающие люди делятся на небесных, земных, человеческих, водных и других бессмертных. Всем им дано название сянь — «блаженный», и только те, которые могут изменить свой вид, как им угодно, называются шэньсянь — «святые гении».
2 Пойти по красному праху. — Красным прахом, вероятно ие без влияния картин лёссовой пыли, в сухие дни застилающей все красно-желтым туманом, называется мир сует, жалкий мир людей [74].
3 Приняв во внимание, что у вас есть старик отец. — Рассказы Ляо Чжая изобилуют примерами религиозного почитания старших (сяо) — главной добродетели патриархального Китая, которая лежит в основе всей конфуцианской морали, определяя как семейный уклад, так и общественный, ибо сыновняя почтительность простирается и на почитание отца большой семьи — государя [75].
6 Зак.3110
162
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
расставила, как требовалось. Не успел Ван отвернуть глаза, как все это превратилось в огромные постройки.
Муж с женой вошли, переоделись, не видя ни малейшей разницы с той обстановкой, которая была у них на острове. Даже в спальне столы, кровати и все-все было премило.
Дело было уже к вечеру, они так и остались ночевать.
Рано утром жена велела Вану пойти встретить и привезти того, кого собиралась кормить-поить. Ван велел оседлать коня и помчался в родное село.
Прибыв туда, он увидел, что его дом принадлежит уже другой семье. Стал расспрашивать односельчан и узнал, что мать и жена уже, как говорится, по закону живых существ стали былью. Отец же старик был еще жив, но так как сын Вана пристрастился к азартной игре и вся земля с хозяйством исчезла, то он, видя, что у своих родных внуков нечего искать пристанища, нанял себе угол в деревушке к западу от них.
Когда Ван еще только ехал домой, мечты о службе и славе все еще в его душе не остывали. Теперь же, слыша о всех этих делах, почувствовал глубокую боль и огромную печаль. «Пусть даже, — думал он, — богатство и знатность можно захватить и унести... Чем это будет отличаться от пустого цветка?»
Погнал лошадь к западной деревушке. Увидел на отце грязную рваную одежду... Весь он был дряхлый, хилый, жалкий. Встретились отец с сыном и давай плакать до потери голоса.
Спросил, где его негодный сын. Оказывается, он пошел играть и до сих пор еще не вернулся.
Ван посадил отца в повозку и поехал с ним обратно. Фан-юнь явилась на поклон, потом велела разогреть воду и пригласила старика вымыться. Поднесла ему парчовые одежды и поместила в надушенных покоях. Мало того — велела привести к нему, невзирая на даль, его приятелей, стариков, чтобы ему было с кем потолковать и вместе выпивать. Вообще она угощала его и ухаживала за ним лучше, чем то бывает в какой-либо знатной и родовитой семье.
Вдруг неожиданно в один прекрасный день в этих местах появился сын Вана. Ван отказался его принять: не велел даже впустить его. Дал двадцать ланов, велев передать ему через людей, чтобы он взял эти деньги и купил на них жену, озаботясь затем добыванием средств к жизни. Если же он еще раз появится, то, мол, под ударами плетей тут же умрет.
Сын заплакал и ушел.
С тех пор как Ван приехал домой, он с людьми не очень-то охотно вел знакомства и обычные приемы. Однако если случайно к нему заходил кто-нибудь из друзей, он обязательно принимал и угощал роскошно и щедро, в смиренной вежливости уйдя далеко от своих прежних дней.
Был только один друг, некто Хуан Цзы-цзе, который в былое время учился с ним вместе и был, между прочим, один из знаменитых, но застрявших на пути ученых-стилистов. Его Ван оставлял у себя как можно дольше и постоянно говорил с ним по душам, одаряя его при этом и деньгами и прочим в высшей степени щедро.
Так они прожили года три-четыре. Старик Ван умер. Ван израсходовал десятки тысяч на гадателей1, выбиравших для могилы место, и затем похоронил со всею сложностью обряда.
1 Ван израсходовал десятки тысяч на гадателей. — В соответствии с патриархальной религией и культом предков, смерти в Китае всегда уделялось чудовищное внимание. Похоронный обряд необычайно сложен и тянется мучительно долго. Место, где над
Монахи-еолшебники: Талисман игрока
163
К этому времени Ванов сын уже успел взять жену, которая забрала его в руки, и он стал играть уже с некоторыми перерывами. И вот в день похорон, подойдя к гробу, он наконец получил возможность быть признанным со стороны второй матери; Фан-юнь, увидя его, тотчас же признала, что он может вести дом, и подарила ему триста ланов на расходы по покупке поля и хозяйства.
На следующий день Хуан и Ванов сын отправились к Ванам навестить их. Глядь — все постройки и здания исчезли, и куда все делось — неизвестно.
ТАЛИСМАН ИГРОКА
Лаос Хань жил в храме Небесного Правителя1, находящемся в нашем уездном городе. Он делал много волшебных превращений, и все звали У его святым гением. Мой покойный отец был особенно дружен с ним и всегда, когда бывал в городе, его навещал.
Однажды они с покойным дядей направились в город и решили проведать Ханя. Как раз он им встречается на дороге, дает ключ и говорит:
— Пожалуйста, идите вперед, откройте дверь и усаживайтесь. Через самое небольшое время я тоже приду.
Они делают, как он говорит, являются в храм, отпирают замок — а Хань уже сидит в комнате. И вещей в таком роде было очень много.
Один из моих родственников — давно уж это было — имел пристрастие к азартным играм. Через моего покойного отца он тоже познакомился с Ханем. Как раз в это время в храме Небесного Будды появился некий хэшан, специализировавшийся на игре в домино. Игру он вел очень широко, и вот мой родственник увидел это и пристрастился. Собрал все свои деньги и пошел играть. Последовал крупный проигрыш, после которого душа его загорелась еще сильнее. Переписал, заложил землю и хозяйство — опять пошел. К концу ночи все было спущено. Побрел с унылым, грустным видом неудовлетворенного человека и на пути зашел к Ханю. Настроение у него было тяжелое, безрадостное, говорил, теряя нить и порядок мыслей...
Хань стал расспрашивать, и человек рассказал ему все, как есть.
— При постоянной игре, — смеялся Хань, — не бывает без проигрышей. Вот если бы ты мог перестать, закаяться, — я б тебе все это вернул.
лежит похоронить покойника, избирается магическим компасом в руках гадателя-геоманта (конечно, шарлатана) и откупить его надо любой ценой. Гаданне о выборе кладбища .считается первой обязанностью каждого сына или -дочери. Геомант же, разумеется, не торопится, и все это время гроб стоит в доме (только богатые могут переправить его в храм). Гроб делается поэтому с особой заботливостью и щели его заливаются знаменитым китайским лаком, не пропускающим газов. Панихида может тянуться чуть ли ие месяц. Для заупокойного служения приглашаются всевозможные служители культа, дабы привлечь побольше духов. Все это стоит денег огромных. Ритуал похорон обставлен с предельной роскошью: покойника несут в тяжелом двойном гробу и в тяжелом балдахине, для чего требуется много носильщиков; перед ннм несут всякого рода древние символы почтения к важной персоне; женщин сажают в экипажи и т. д. Одна похоронная обрядность могла истощить благосостояние зажиточной семьи надолго [76].
1 Небесный Правитель — Чжан Тянь-ши [10].
164
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Мой родственник сказал ему тогда:
— Если только удастся, как говорится, «жемчужинам вернуться в залив Хэ»1, то я железным пестом разобью кости вдребезги.
Тогда Хань взял бумагу и написал талисман; вручил его родственнику для ношения в поясе и сделал ему наставление:
— Можешь только вернуть свои прежние вещи, и сейчас же остановись. Не смей, как говорится, взяв земли Лун, смотреть затем на земли Шу1 2.
Кроме того, он вручил ему тысячу мелких монет, условившись, что он выиграет и отдаст.
Мой родственник пришел в полный восторг и отправился играть. Хэшан, посмотрев его деньги, нашел, что это ничтожно и что не стоит по мелочам играть. Однако тот настаивал, приглашая бросить хоть раз. Хэшан с улыбкой согласился. Родственник поставил сразу целиком всю тысячу, как одну монету. Хэшан бросил: ни выигрыш, ни проигрыш. Родственник принял кости сам, бросил — и выиграл. Хэшан поставил две тысячи — и опять проиграл. Затем стал мало-помалу увеличивать и догнал до десяти с чем-то тысяч. При этом явно лежат черняки, — крикнет — и вдруг все они становятся белым жиром.
Родственник прикинул — оказалось, что все то, что он ранее проиграл, в мгновение ока полностью вернулось. И стал втайне думать, что выиграть еще несколько тысяч было бы тоже очень хорошо; опять стал играть, но кости уже стали все хуже и хуже. Удивился, встал, посмотрел в пояс — талисман, оказывается, уже исчез.
Сильно перепугался и перестал играть. Забрал деньги, пришел в храм. Оказалось, по общей раскладке, что за вычетом долга Ханю и того, что он проиграл в самом конце, как раз выходит то, что он имел до игры. Обнаружив это, со стыдом стал извиняться перед Ханем за свой грех — потерю амулета.
— Он уже здесь, — сказал с улыбкой Хань, — я ведь крепко наказывал тебе не жадничать, а ты не изволил, сударь, слушаться. Вот я и убрал его.
Послесловие рассказчика.
Историк этих необыкновенных вещей сказал бы при этом следующее:
То, что в нашей Поднебесной повергает ниц и уничтожает семьи, не знает более быстрого способа, нежели азартная игра. То, что в нашей Поднебесной разрушает добродетель, точно так же не знает более сильного средства, чем азартная игра. Войти в нее — это как бы погрузиться в море фантома: где дно — ты ведь не знаешь.
В самом деле, люди торговые, люди сельские — и те и другие имеют свое основное дело. Люди, как их называют, «од и историй»3 тем более дорожат, так сказать, «полудюймом тени»4. Да, тащить на себе соху или, как гово-
1 «Жемчужинам вернуться в залив Хэ» — намек на историческое повествование 1 века, рассказывающее о том, как некий Мэн Чан, назначенный на должность правителя округа Хэпу (на южных окраинах китайского побережья), где население занималось’ ловлей жемчужин, устранил алчные охоты на ннх прежних правителей, которые мучили народ бесконечными ловлями, согнавшими жемчужницы с места, и вернул драгоценности в родной залив [77].
2 Взяв земли Лун, смотреть затем на земли Шу — также намек на историческое повествование о жадном государе, алкавшем приобретения земель.
3 Люди «од и историй» — ученые начетчики.
4 Дорожат «полудюймом тени». — В книге «Хуайнань-цзы» (II в. до н. э.) [78] читаем: «Человек-совершенство не дорожит яшмой в фут, но придает значение тени (солнечных часов) в вершок», то есть каждой минуте. В позднейшем жизнеописании Тао Каня (III—IV вв.) мысль эта развивается и далее: «Великий Юй (первый династийный государь) [45] был совершенство — и жалел каждый вершок тени. Нам же, простой толпе, следовало бы щадить даже полудюйм».
Монахи-волшебники: Талисман игрока
165
Поставил сразу целиком всю тысячу, как одну монету.
166
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
рят, «хватать поперек книгу»1 — несомненно, самый правильный путь к основанию своего дома. Однако и так называемая «чистая» беседа1 2 за вином — в умеренном количестве — тоже дело хорошее: оно сообщит полет и даст опору вдохновению.
А ты, игрок, якшаешься, связываешься с порочными друзьями и все ночи напролет, не отрываясь, как в бесконечной ленте, сидишь за игрой. Выворачивая мошну, вытряхивая короб, ты вешаешь золото на небе опасных утесов, ломких вершин. Крича чет, выкрикивая нечет, ты ищешь чуда у блудящей и глупой кости. Вертясь, кружась возле этих пяти деревяшек3, ты мнишь себя шествующим среди круглых жемчужин. Держа в руке несколько костяшек, ты напоминаешь человека с круглым веером. Влево кинешь взгляд на других, вправо заглянешь к себе — просмотришь до дыр, будь хоть дьявольские зрачки. Наружу объявляешь себя слабым, а тайком действуешь, как силач, истрачиваясь до конца на чертовские, сатанинские уловки.
У ворот твоих ждет гость, а ты все еще любовно жмешься у притона. Над домом твоим вздымаются дым и пламя, а ты остаешься погруженным, влипшим в свой поднос. Забываешь о еде, разрушаешь сон, надолго втягиваешься и становишься маньяком. Язык лопнул, потрескались губы, посмотреть на тебя — словно бы черт!
Когда же все твои войска окончательно будут биты, горящие глаза твои напрасно всматриваются... Глядишь на игру — и вдруг рев и стенания твои рвутся густой, густой струей.
Взглянешь на дно своей мошны: связки монет4 исчезли — и, как пепел, мертвеет стужей сердце крупной личности.
И вот, вытянув шею, бродишь, блуждаешь, весь полный сознанием беспомощности своих пустых рук. Понуря голову, в тяжком унынии возвращаешься домой уже в глухую ночь...
К счастью, тот, кто будет тебя ругать, спит, и ты боишься разбудить собаку — как бы не залаяла. На горе, в желудке, давно уже пустующем, голод: посмей-ка ворчать, что похлебка вся!
Однако ты уже продал детей, заложил землю и все еще надеешься на «возвращение жемчужин в залив Хэ». И вдруг нежданно-негаданно, прежде чем огонь спалит бровинку, окажется, что ты все время ловил луну в реке Цан5.
Теперь после того, как ты потерпел аварию, — дай, думаешь, рассужу, как и что, — оказывается, ты уже стал низкого разбора... Спроси-ка у игроков, кто из них наиболее пристрастился, — они хором выдвинут из своей среды беспорточного господина. Самое же скверное — это когда, затрудняясь терпеть в животе своем дупло, ты отдаешься в гнездо свирепых громил...
1 1 «Хватать поперек книгу». — В древних историях упоминается некий знаменитый преподаватель классического канона, ученики которого, приходя издалека, скапливались в таком огромном количестве, что для получения ответа на вопросы н сомнения при первых же ударах колокола, зовущего в класс, они хватали книгу поперек и, как попало, раскрывали н мчались, боясь не попасть в ряд и пропустить на этот день совет учителя. Следовательно, здесь образное выражение для понятия — учиться с жадностью.
2 «Чистая» беседа — то есть отвлеченная, витающая в глубоких мистических сферах даосских учений, вдали от всяких тем и дел земли.
3 Пять деревяшек. — Из пяти деревяшек или костяшек состоит описанная в рассказе игра.
4 Связки монет. — В старом Китае монеты отливались с квадратной дырой посредине. Через нее пропускалась веревка, на которую нанизывалась обыкновенно тысяча монет [79].
5 Ловил луну в реке Цан. — Поэт Ли Во, по преданию, провел свою последнюю скитальческую ночь на реке Цаи. Он был совершенно пьян, склонился за борт лодки, желая выловить из воды луну, и, потеряв равновесие, утонул [73].
Монахи-волшебники: Девица из Чанчжи
167
И вот, почесав в голове, не зная, что предпринять, ты дойдешь до мольбы о помощи к коробке с духами1.
О, горе тебе! Разрушаешь свое доброе начало, губишь свое честное поведение, уничтожаешь имущество и теряешь сам себя...
Что, как не азарт, является путем ко всему этому?
ДЕВИЦА ИЗ ЧАНЧЖИ
У Чэнь Хуань-лэ, человека из Чанчжи, что в Ду, была дочь, умная и красивая.
Какой-то даос, проходя мимо за подаянием, бросил на нее косой взгляд и ушел. С этих пор он, со своей чашкой в руке, каждый день подходил к их дому.
Случилось один раз, что от Чэней вышел слепой. Даос нагнал его и пошел вместе, спросив его, зачем он сюда приходил. Слепой сказал, что он зашел к Чэням выяснить определяющуюся судьбу1 2.
— Я слышал, — сказал даос, — что в их доме есть девица. Мой родственник хочет искать случая посвататься и породниться, но дело в том, что он не знает, сколько ей лет и как расположены ее знаки3.
Слепой рассказал ему; даос попрощался и отошел.
Через несколько дней после этого девица вышивала у себя в комнате. Вдруг она почувствовала, как ноги стали неметь, деревенеть. Вот уже дошло до лядвий, дальше, выше — дошло до поясницы, до живота. Миг — ив полном обмороке свалилась на пол.
Прошло, наверное, не меньше четверти часа, прежде чем она, еле сознавая что-либо, все же могла встать. Пошла искать мать, чтоб рассказать ей. Выйдя за двери, смотрит — среди широких, необъятных черных волн, как нить, вьется дорожка... В ужасе попятилась она обратно, а уже двери, постройки и весь дом были затоплены и исчезли в черной воде. Смотрит дальше — на дороге прохожих очень мало и только медленно идет в отдалении даос. Девица поплелась за ним, рассчитывая, что раз он из одних с ней мест, то что-нибудь ей расскажет.
Пройдя несколько ли, вдруг она видит какой-то деревянный дом. Присмотрелась — да это ее же родной дом.
— Как, — вскричала она в крайнем изумлении, — я такую даль бежала, неслась, а нахожусь в своей деревне? Как это я все время была в таком омрачении?
Радостно вошла домой. Отец с матерью еще не вернулись. Опять, как и раньше, прошла в свою комнату: оказывается, вышитые башмаки по-прежнему лежат на постели.
Теперь только она почувствовала, что от этого стремительного бега пришла в крайнее изнеможение. Подошла к кровати и села отдохнуть. Даос
1 Дойдешь до мольбы о помощи, к коробке с духами — то есть прибегнешь к последнему средству, заставив жену заложить приданое.
2 Выяснить... судьбу. — Обычное для слепых в старом Китае занятие — гадание [12].
3 Как расположены... знаки. — В непременное условие бракосочетания входило, чтобы восемь знаков жениха и невесты, то есть по два особых обозначения для года, месяца, дня и часа рождения, отнюдь не противоречили друг другу. На это были особые формулы, а главным образом — произвол гадателей [12].
163 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
схватил ее и прижался. Девица хотела закричать, но видит, что онемела и не может подать голоса.
Даос быстро достал острый нож и вырезал ей сердце. И вот девица чувствует, как ее душа взлетела, вспорхнула, отошла от своей оболочки и так осталась. Посмотрела на все стороны: комната и дом исчезли совершенно... Но появилась какая-то обвалившаяся глыба скалы, накрывающая ее, как шляпой.
Взглянула на даоса. Он взял кровь ее сердца и кропил на деревянную куклу. Вслед за этим он сложил пальцы и стал творить заклятие. Девица почувствовала, что теперь деревянный человек с ней сливается.
— С этих пор, — приказывал повелительно даос, — ты будешь слушаться и служить мне, куда ни пошлю. Не сметь сопротивляться и делать не то, что надо!
С этими словами он взял ее и стал с собой носить.
У Чэней пропала дочь, и весь дом был в тревоге и смятении. Стали искать. Дошли до гор Нютоу и там только узнали от поселян, что, по слухам, под горой лежит какая-то мертвая девица с вырезанным сердцем. Чэнь помчался туда, осмотрел труп, — да, действительно, это его дочь. Весь в слезах, он обратился с жалобой к местному начальнику. Тот велел связать людей, живших под горой, и дать им по нескольку палок. Однако в конце концов никаких улик и нитей не добился, так что велел временно всех их задержать до тех пор, пока не будет произведено дознание.
Даос отошел на несколько ли и уселся у дороги под ивой.
— Послушай, — обратился он вдруг к деве, — сегодня я посылаю тебя на первую службу. Ты пойдешь подслушивать, как в городе будут разбирать уголовное дело. Когда пойдешь туда, то тебе придется укрыться наверху, в теплой комнате. Если только заметишь, что чиновник взял печать1, сейчас же убегай. Хорошенько запомни, не забудь! Даю тебе срок такой: пойдешь в час чэнь (7—9 утра), придешь в сы (9—11 утра же). Если опоздаешь на четверть часа, я возьму иглу и уколю твое сердце, чтобы причинить тебе живую боль. Опоздаешь на две четверти, уколю двумя иглами. Если ж на три четверти часа опоздаешь, я доведу твою душу до полного уничтожения.
Слыша это, дева в испуге и ужасе тряслась всеми конечностями, затем вспорхнула, как ветер, и полетела. Мгновение — и она была уже в канцелярии правителя. Там, как было ей сказано, она улеглась наверху. Как раз в это время поселяне с подножья горы на коленях были расставлены под возвышением камеры. Допрос еще не производился, но чиновнику случайно пришлось взять печать для скрепления официальной бумаги. Дева не успела скрыться, как печать была уже вынута из чехла. И вот она почувствовала, что тело ее тяжелеет и мякнет. Бумажные рамы потолка как будто уже не могут ее выдержать, и с шумом захрустели. Вся камера посмотрела туда удивленными глазами. Чиновник велел еще раз поднять печать — зашумело, как в первый раз. Подняли в третий раз — дева свалилась вниз головой на пол. Все в камере это слышали. Чиновник встал и, обратясь к деве, сказал тоном заклинания:
— Это обиженный бес1 2. Ты сейчас же должна все напрямик здесь изложить. Я.смою твою обиду, обелю тебя!
Дева, рыдая и глотая слезы, прошла вперед и рассказала всю историю, как даос ее убивал, как он ее посылал.
Чиновник послал казенных служителей, велев им бегом бежать к иве. Даос действительно оказался там. Его схватили и привели в камеру.
1 Взял печать. — Нечистая сила боится эмблем царской власти, ибо царь может жаловать богов, а те, польщенные, могут уничтожить бесов [80].
2 Обиженный бес — гуй [11].
Монахи-волшебники: Девица из Чанчжи
16Э
Чиновник велел еще раз поднять печать... Дева свалилась на пол.
170
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
При первом же допросе он сознался. Тогда чиновник отпустил задержанных, испросил деву, куда она направится после того, как теперь ее обида смыта.
— Я хочу, — сказала она, — идти к вам, большой человек1.
— Да, но у меня в канцелярии, — отвечал тот, — нет места, куда бы тебя деть. Не лучше ли будет, если ты все-таки вернешься в свой дом?
Дева довольно долго молчала. Потом сказала:
— Эта канцелярия и есть мой дом. Дайте я пройду!
Чиновник стал было ее расспрашивать, но уже все звуки смолкли.
После службы он ушел к себе в покои. Оказывается, жена его родила девочку.
ВРАЧЕБНОЕ ИСКУССТВО ЧЖАНА
I едный простолюдин Чжан из Ичжоу как-то встретил на дороге даоса, I—который отлично владел так называемым «отражением духа»1 2.
9--^ Даос рассмотрел его лицо и сказал:
— Ты, должно быть, будешь богат от искусного дела.
— Чем же мне заняться? — спросил Чжан.
Даос опять посмотрел.
— Врачебным искусством, — сказал он.
— Я знаю только, как говорится, знаки «чжи» и «у»3, — возразил Чжан. — Как же я могу им овладеть?
Даос засмеялся.
— Чудак ты! — сказал он. — Разве для знаменитых врачей обязательно знать много знаков? Знай себе действуй!
Вернулся Чжан домой. Дом был бедный, и делать ему тут было нечего. И вот он начал искать и подбирать врачебные рецепты, идущие, так сказать, «с моря»4, и затем продавать их в своей лачуге.
Теперь он подмел пол, устроил торговое помещение и открыл лавку «Рыб, зуба и пчел»5, в которой, торгуясь и пререкаясь, стал промышлять себе меры и мешки хлеба. Однако никто этому не удивлялся.
Как-то случилось, что начальник Цинчжоуской области захворал кашлем и послал людей с казенным нарядом по всем подвластным ему местам, требуя лекарства. Ичжоу всегда был горным захолустьем, в котором было мало врачебных дел мастеров. Однако местный начальник, боясь, что не будет никакой возможности исполнить наряд, послал, в свою очередь, по деревням
1 Большой человек — Ваше превосходительство.
2 «Отражение духа» — искусство гадания по чертам лица, сильно распространенное в Китае. Литература по физиогномике очень обширна, но, как все оккультные сочинения, написана совершенно непереводимым на обычный язык стилем [81].
3 Я знаю только знаки «чжи» и «у» — это сказано в повествовании о жизни поэта Во Цзюй-и (VIII в.) [27], который семи месяцев от роду уже знал эти два часто встречающихся знака. Конечно, неграмотный человек не мог сказать такой фразы — пример двуязычия повестей Пу Сун-лина.
4 Рецепты, идущие «с моря» — по-нашему, «с ветру», то есть никому не нужные.
5 Лавка «Рыб, зуба и пчел» — то есть изделий из рыб, костей и меда — общий тип сельских аптекарских вывесок.
Монахи-волшебники: Врачебное искусство Чжана
171
Чжан, которого жажда палила отчаянно, выпил оставшуюся от промывки жижу.
172
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
распоряжение самим доставить в его канцелярию сведения о врачах. Тогда общим голосом выдвинули Чжана, и начальник велел его сейчас же позвать.
Как раз в это время Чжан сам страдал удушьем и не мог себя вылечить. Узнав о приказании, сильно испугался и стал наотрез отказываться. Начальник тем не менее не слушал и кончил тем, что с почтой отправил его к месту назначения.
Дорога шла через глубокие горы. Чжана мучила сильнейшая жажда, и припадки удушья все усиливались. Въехав в деревню, он стал просить воды, однако в этих горах цена воды была вровень с так называемым «яшмовым соком»1. Чжану, который всюду ходил и выпрашивал воды, никто ее не давал. И вот, видя, что какая-то женщина промывает полевые овощи — причем ово-щей-то было много, а воды мало, так что жижа в чашке была густа и мутна, как слюна, — Чжан, которого жажда палила отчаянно, до того, что он еле мог терпеть, тут же выпросил оставшуюся от промывки жижу и выпил ее.
Жажда быстро была утолена. Так же быстро вдруг остановилось и удушье. Чжан подумал про себя: «Вот оно, чудесное снадобье!»
Когда он приехал в областной город, то лекари со всех городов уже давно испробовали все свои средства к излечению, но больному нисколько не было легче. Вошел Чжан. Потребовал какого-нибудь потайного места для изготовления своих средств. Рецепт свой он отдал на рассмотрение всем — и домашним и посторонним — и затем послал человека достать у поселян гороха, бобов и прочих овощей. Промыв их, он в виде сока преподнес эту жижу начальнику.
После первого же приема болезнь сильно сдала, и начальник, чрезвычайно обрадовавшись, одарил Чжана самым щедрым образом и дал ему на вывеску золотом писанную доску1 2.
С этих пор имя Чжана разнеслось и твердилось всюду. У ворот его всегда было словно на базаре. К чему бы он ни приложил свои руки — никогда не бывало, чтобы не получалось полного действия.
Какой-то больной простудой пришел рассказать о болезни и просить лекарства. Чжан в это время был пьян и по ошибке дал ему лекарство от лихорадки. Затем, проспавшись, он осознал промах, но не посмел кому-либо об этом сказать. Через три дня к нему с визитом является человек, одетый в самое нарядное платье, и благодарит его. Чжан осведомился, кто он такой, — оказывается, тот самый, кто болел простудой. Его, видите ли, сильно рвало, потом сильно пронесло — и он поправился.
1 «Яшмовый сок* — нектар, который, по учению даосских писателей, может продлить жизнь. «Яшмовый» не означает, конечно, происхождение сока, а значит «прекрасный», «чудесный», ибо яшма, белая, нежная, с неизъяснимою прелестью колорита и какой-то особо прекрасной эманацией, ценится в Китае выше всех других камней и служит вообще предметом обожания и мистической поэтизации. В литературе это — самый классический и изысканный образ. Яшма чиста, струиста, тепла, влажна, одновременно мягка и тверда. Она не грязнится, ие зависит от окружающей ее температуры и, следовательно, есть лучший образ благородного человека, не зависящего от условий жизни. Яшмы в руке поэта — его стихи. Яшмы в порошке — это разбросанные по бумаге перлы каллиграфа. Яшма — это красивая девушка, это человеческая доблесть; яшма — это милый, прекрасный человек, ибо чистое сердце его сквозит и струится, как яшма. Наконец, «яшмовый сок» — это вино [82]. Так, у Бо Цзюй-и:
Жбан приоткрыв, лью-разливаю по чаркам Яшмовый сок, желтого золота жир [27].
2 Дал ему на вывеску золотом писанную доску. — На лакированной черной или красной доске писались огромные знаки, восхваляющие искусство врача, вроде: «Прикоснулся рукой — родил весну».
Монахи-волшебники; Воскресший Чжур 173
Случаев в этом роде бы до великое множество, и Чжан с этих пор прослыл знатным богатеем.
Он теперь стал еще больше себя ценить, по известности своей и плате. Если те, кто его приглашал к себе, не давали больших денег и не присылали покойной повозки, он не ехал.
ВОСКРЕСШИЙ ЧЖУР
У богатея-поселянина Ли Хуа была земля в Чанчжоу. Ему перевалило уже за пятьдесят, а сына у него не родилось. Была только дочь, по имени Сяо-хуэй, девушка красивая, тонкая. Муж и жена ее любили и дорожили ею больше всего на свете, но четырнадцати лет она вдруг захворала и умерла. Стало мертво, безмолвно в ее домике и спальне; у бедных родителей стало еще меньше смысла жить.
Взяли прислугу-наложницу, и та через год родила сына.
Теперь они берегли его, как древние люди большую чудесную яшму1, и назвали его Чжур, Жемчужина. Мальчик рос крупным, сильным — любо было смотреть. Однако был сильно неразвит и слабоумен, так что пяти, даже шести лет не мог отличать бобов от пшеницы, да и говорил с большим трудом, все время запинаясь. Но отец все же любил его и знать ничего не хотел о его недостатках.
В это время в деревне появился кривой хэшан. Он ходил по улице и просил милостыню, обещая подавшему блаженную буддийскую судьбу. Оказалось, что он знает, у кого что делается дома, даже самые потайные женские дела. Поселяне, изумленные и напуганные этим, считали его божеством и передавали при этом еще, что он умеет давать человеку жизнь или смерть, насылать на него беду или же, наоборот, награждать его счастьем. И он вызывал каждого из поселян, назначая, сколько тот должен дать денег: десятки, сотни дяо — кричал, требовал, и никто не смел ему отказать.
Зайдя к Ли, он потребовал у него сотню дяо. Ли, затруднившись такой суммой, предложил ему десять ланов, но хэшан не брал. Тогда Ли стал набавлять и дошел уже до тридцати ланов, но хэшан сказал ему сурово:
— Чтоб было сто дяо! Меньше — ни деньги!
Тут Ли рассердился, взял свои деньги, повернулся и ушел. Хэшан яростно вскочил и крикнул ему:
— Ну смотри, раскаешься!
Не прошло и нескольких дней, как у Чжура заболело сердце, он ползал по" кровати и скреб ее ногтями, а лицо его стало землисто-пепельного цвета. Ли испугался, схватил восемьдесят ланов и побежал к хэшану, умоляя его о помощи.
— Много денег — много и хлопот, — смеялся хэшан. — Однако что может для тебя тут сделать бедный горный монах?
Когда Ли пришел домой, Чжур был уже мертв. Ли в сильном горе подал обстоятельную жалобу уездному начальнику. Тот приказал схватить хэшана и стал его допрашивать. Монах наговорил много разных, не идущих к делу слов,
1 Берегли... как.... яшму — см. [82].
174
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
и начальник велел дать ему палок, но удары по его телу производили такое впечатление, словно били по туфле.
Тогда начальник велел его обыскать, и были найдены при нем две деревянные куклы, маленький гробик, пять похоронных флажков.
Начальник разгневался, сложил свои пальцы, как это делают заклинатели, поднял руку и показал хэшану. Тогда тот перепугался, бросился в ноги начальнику и кланялся ему несчетное число раз, но начальник не слушал его, дал ему еще палок и забил насмерть. Ли повалился начальнику в ноги, всячески выражая свою благодарность, и вернулся домой.
Когда он пришел, уже вечерело. Он сел с женой на кровать и так сидел. Вдруг видит, что в комнату входит, еле ступая, какой-то маленький мальчик и говорит:
— Дедушка, что это ты так быстро шел? Я бежал изо всех сил, а догнать тебя не мог!
Ли смотрел на него. Судя по росту и сложению, ему можно было дать лет семь-восемь. Испугался Ли... Только что он хотел его расспросить, как заметил, что мальчик то скрывается из глаз, то вновь появляется и вообще виден в каком-то тумане, неясной мгле, словно кажется темному сознанию. Пока Ли то так, то сяк его рассматривал и к нему приступал, мальчик уселся на табурет. Ли столкнул его. Ребенок упал беззвучно.
— Дедушка, зачем ты так делаешь? — сказал он и в мгновение ока был снова на табурете.
Ли испугался и бросился вместе с женой вон.
— Папочка, мамочка, — плакал и кричал им вослед ребенок, но Ли вбежал в комнату наложницы и сейчас же крепко запер дверь.
Обернулся, смотрит — а ребенок уже у его колен.
— Что ты тут делаешь? — кричал, вне себя от удивления, Ли.
— Я из Сучжоу, — отвечал ребенок. — Моя фамилия Чжань. Когда мне было шесть лет, я потерял отца, а дядина жена меня не хотела взять и прогнала меня жить у деда по матери. Как-то раз я играл у ворот. Пришел злой хэшан, околдовал и убил меня под тутовым деревом. Потом стал мной помыкать, как тигр бесом1. Обида моя была заперта в родниках могилы; сам я не мог высвободиться и превратиться в живого, но вот, к моему счастью, благодаря тебе, дедушка, начисто смыта несправедливость, и я хочу стать твоим сыном.
— Человек и мертвый дух, — сказал ему в ответ Ли, — идут разными путями. Разве могут они жить друг с другом?
— Дай мне, — продолжал настаивать мальчик, — малюсенькую комнатку, хоть с ящик величиной, поставь мне туда кроватку, постели постельку и вливай мне по чашечке в день холодной жидкой каши с соусом, а об остальном уж не заботься.
Ли согласился, чем привел мальчика в восторг. И вот он лег один спать в своей комнатке, а утром то входил к родителям, то выходил из их комнат, совершенно так, как все другие.
Затем он услыхал, как наложница горевала об умершем сыне, и спросил, сколько дней прошло с тех пор, как умер Чжур. Она ответила ему, что уже седьмой день.
1 Помыкать, как тигр бесом. — Рассказывают, что когда человек повстречает тигра, то его платье и пояс сами собой расстегиваются, ибо тигр ест только голого. Это устраивают слуги-бесы. Откуда же они берутся? А вот: когда тигр загрызет человека, то душа его не смеет никуда уйти и служит тигру, как барину.
Монахи-волшебники: Воскресший Чжур
175
Отрыли яму и стали внимательно рассматривать мертвеца.
176 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— На дворе лютая стужа, — сказал мальчик. — Труп, должно быть, не гниет. Попробуемте разрыть могилу. Откроем гроб и посмотрим: если он еще не начал тлеть, то мальчик должен ожить.
Ли с радостью пошел с мальчиком к могиле. Отрыли яму и стали внимательно рассматривать мертвеца. Покровы тела были совершенно как у живого. Ли предался глубоко горестному раздумью... Потом оглянулся — нет мальчика! Удивленный этим внезапным исчезновением, Ли взял труп сына и принес домой. Только что он положил его на кровать, как у мертвеца зашевелились веки, и он открыл глаза. Немного спустя он потребовал кипятку. Выпив воды, он вспотел, а вспотев, встал. Все страшно обрадовались, видя, что Чжур снова жив. К тому же он стал теперь гораздо смышленее, толковее и проворнее, чем прежде.
Однако ночью он опять лежал вытянувшись и без малейшего дыхания. Вокруг него стояли и смотрели: он был темен и суров, словно мертвец. Думая, что он опять умер, дались диву. Однако как только стало светать, он проснулся, как будто от какого-то сна. К нему подошли и стали расспрашивать.
— Когда я был при колдуне-хэшане, — рассказывал он, — я был не один; со мной вместе был еще мальчик, по имени Гэ-цзы. Вчера он тоже побежал за папой; но не мог за ним поспеть, и мне пришлось с ним там назади проститься. Он теперь на том свете усыновлен крупным чиновником Цзяном, и живется ему богато и весело. Вчера ночью он по этому случаю позвал меня пойти с ним поиграть и на прощанье подарил мне лошадку с белой мордой. С ней я и вернулся.
Мать воспользовалась случаем, чтобы спросить, не видел ли он на том свете Чжура1.
— Чжур ваш, — отвечал он, — там уже переродился. Ему, знаете ли, с папой не было дано судьбой быть сыном и отцом. Он ведь был всего-навсего нанкинский Янь Цзы-фан, пришедший потребовать свой долг в сто десять дяо, оставшийся без выплаты!..
Надо сказать, что в свое время Ли торговал в Нанкине и задолжал Яню за товар. Выплатить стоимость этого товара он так и не успел, ибо Янь умер. Однако об этом решительно никто не знал, и Ли, услыхав, что говорил мальчик, сильно подивился.
Мать спросила его, не видел ли он своей сестрицы Хуэй.
— Не знаю ее, — отвечал он. — Схожу еще раз, разведаю.
Дня через два он рассказывал матери:
— Сестрица Хуэй на том свете живет прекрасно. Она вышла замуж за младшего сына Чуцзянского князя. Жемчугом и бирюзой полны ее нарядные волосы. Выйдет за двери — сейчас же десятки и сотни слуг ее свиты кричат впереди и отвечают сзади1 2.
— Почему же она ни разу не придет проведать нас? — спрашивала мать.
— Раз человек умер, — говорил ей в ответ сын, — у него вообще с родными по крови не остается никаких связей. Однако если с сестрицей немного поговорить о том, что было в ее прежней жизни, то она словно проясняется и начинает вспоминать и задумываться. Вчера я просил Цзяна ввести
1 Не видел ли он на том свете Чжура — то есть Чжура — своего умершего сына, а не того воскресшего, в которого вселилась теперь душа мальчика Чжаня (что наглядно изображено на рисунке китайского художника).
2 Сотни слуг... кричат впереди и отвечают сзади. — Известный, обычай китайской знати, содержащей огромное число слуг, которые передавали приказания окликами от одного к другому [83].
Монахи-волшебники: Воскресший Чжур 177
меня к ней. Когда я вошел, она велела мне сесть на коралловый диван. Я стал говорить о том, как отец и мать о ней помнят и думают, но она слушала меня словно во сне.
«Когда ты, сестрица, была жива, — говорил я ей, — ты любила вышивать парные цветы-супруги на одном стебле, и как-то раз ты ножницами порезала себе под ногтем, так что кровь залила весь шелк. И тогда ты вышила тучи в красной воде. Эта вышивка до сих пор еще висит у мамы на стене перед кроватью. Она смотрит на нее и думает о тебе — ты так и не выходишь у нее из сердца. Ты забыла об этом, сестрица?» Когда я ей это рассказал, она вдруг затосковала и была тронута до глубины души. «Надо сейчас же заявить мужу, — сказала она, — что я иду проведать маму».
Мать спросила, когда же она придет, но мальчик не знал. Но вот однажды он зовет ее и кричит:
— Сестрица идет!.. Близко уже! При ней целая свита слуг. Надо приготовить вина и напитков, да побольше!
Через несколько минут он уже кричал, вбежав в комнату матери:
— Сестрица прибыла!
Взял диван, перенес в гостиную и сказал:
— Сестрица, посиди, отдохни пока!
Был чуть слышен плач, но никого не было видно. Мальчик распоряжался, чтобы в честь гостьи пожгли бумагу1, потчевал вином слуг за воротами. Затем он вернулся и сказал:
— Пусть твоя свита пока уйдет!
Затем девочка спросила, цело ли еще зеленое шелковое одеяло, которым она раньше покрывалась: там еще была дырочка, величиной с горошину, прожженная свечой. Мать сказала, что оно еще цело, сейчас же открыла сундук и вынула.
— Сестрица, — сказал мальчик, — велит мне постлать ей в ее прежней комнате. Она утомилась и хочет лечь. А завтра она снова будет с тобой говорить, мама!
Дочь соседей Чжао была раньше подругой Хуэй: они вместе работали над вышиванием. И вот, как раз в эту ночь, она видит во сне, что Хуэй является к ней в головном уборе высокопоставленной дамы и в пурпурной шали, смотрит на нее, говорит и смеется, как живая. «Я теперь уже существо иного мира, — сказала она ей при прощании. — Отец и мать видят меня теперь так же, как видят отсюда Желтую реку или гору Тай. Я хочу воспользоваться тобой, милая сестрица, чтобы в твоем образе говорить с моими родными. Ты не пугайся и не бойся!»
И вот утром, только что дочь Чжао заговорила с матерью, как вдруг ударилась об пол и в обмороке замерла. Очнулась она только через несколько времени.
— Я — ваша маленькая Хуэй, — говорила она.,. — Сколько уже лет прошло с тех пор, как я рассталась с вами! Смотрите, у вас уже появились белые волосы!
— Дитя мое, — вскричала в испуге мать, — ты больна, ты с ума сошла!
Девочка откланялась и сейчас.же вышла. Мать, поняв, что тут что-то неладно, бросилась за ней и прошла прямо к Ли. Ее девочка сидела там, об
1 Пожгли бумагу — то есть бумажное изображение разных предметов, людей и животных, обслуживающих потребности покойного, чтобы огонь претворил их в потустороннюю действительность [31].
172 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
няв старуху Ли, и горько плакала. Ошеломленная, Чжао не понимала-, что все это значит.
— Я вчера пришла к вам, — говорила девушка, — сильно усталой и ни слова не успела вам сказать. Какая я скверная дочь! Среди пути я покинула ваш милый дом и умерла во цвете сил, заставив вас горевать и думать обо мне с тоской. Можно ли, скажите, чем-либо выкупить такое злодейство?
Старуха Чжао теперь поняла и заплакала.
Ли расспрашивала девочку:
— Я слышала, что ты теперь такая знатная дама! Как это отрадно материнскому сердцу! Однако раз ты поселилась в княжеском доме, как тебе удалось прийти сюда?
— Мой супруг, — отвечала ей дочь, — со мною очень нежен. Свекор и свекровь тоже любят и балуют меня. Ни ревности, ни злобы я не вижу ни в ком.
Хуэй при жизни, бывало, любила подпирать лицо рукой. И теперь, говоря с матерью, девочка делала то же самое. И вообще все манеры остались прежние, и душа ее проявлялась совершенно так же, как при жизни.
Во время этого разговора вдруг вбежал Чжур.
— Сестрица, за тобой пришли! — кричал он.
Девочка вскочила, поклонилась матери, заплакала и сказала:
— Прощайте, я ухожу!
С этими словами она снова упала в обморок и только потом очнулась.
Через несколько месяцев Ли сильно занемог. Лечили его, ни одно снадобье не действовало.
— Не сегодня, так завтра, — говорил мальчик, — все равно, боюсь, ничто не спасет. Смотрите, вон два черта сидят около его постели. У одного в руках железная палка, а другой уже тянет за пеньковую веревку длиной футов в пять. Я с утра до ночи умоляю их уйти, но бесплодно.
Мать заплакала. Затем стала приготовлять одежду и покрывало.
Когда уже стемнело, мальчик вдруг ворвался в комнату с криком:
— Эй вы, посторонние женщины, убирайтесь отсюда! Муж моей сестры идет навестить дедушку!
И вдруг забил в ладоши и захохотал.
— В чем дело? — спрашивала мать.
— Мне смешно на этих двух чертей. Когда они услыхали, что зять придет, то оба поползли и спрятались под кровать, словно черепахи.
Через минуту он, обращаясь к кому-то в пространство, приветствовал и спрашивал зятя о здоровье. А потом опять захлопал в ладоши.
— Смотрите, оба беса-то! Умолял их уйти, так они не уходили. А теперь — как хорошо — ушли за ворота!
Выпроводив бесов, мальчик вернулся и сказал:
— Зять уехал. Оба черта у него привязаны к седлу. Теперь папина болезнь пройдет наверное! Ведь зять обещал, когда вернется к себе, доложить великому царю и просить папе с мамой по сто лет каждому.
Весь дом ликовал. Действительно, к ночи больному стало значительно легче, а через несколько дней он окончательно поправился.
Отец пригласил к сыну учителя. Юноша оказался очень понятливым и восемнадцати лет уже прошел на уездных экзаменах. Он, между прочим, умел рассказывать о том, что бывает на том свете. Если кто-нибудь в деревне хворал, он сейчас же указывал, где сидит бес или другая нечистая сила. Тогда жгли это место, и больному всегда становилось лучше.
Потом как-то его вдруг схватило. Кожа на теле потемнела, стала багровой. — Мне мстят черти, — говорил он сам, — за то, что я их разоблачаю. После этого он уже больше не стал ничего говорить.
Монахи-еолшебники: Даос угощает
179
ДАОС УГОЩАЕТ
Студент Хань происходил из древней, известной семьи и отличался гостеприимством. Некий Сюй, живший в той же деревне, часто сидел у него за вином. Как-то раз, когда он был у Ханя, у дверей дома появился неизвестный даос со своей чашкой и просил милостыни. Ему бросили денег, потом крупы — он, однако, не брал и при этом все же не уходил. Слуга рассердился и ушел в дом, не обращая на него более никакого внимания.
Хань, слыша все продолжающийся стук в дверь, спросил слугу, в чем дело, и тот стал рассказывать. Но не окончил он еще своих слов, как даос уже был в комнате. Хань пригласил его сесть с собой. Даос поднял руки вверх1 и сделал приветствие сначала хозяину, а потом и гостям. Затем он сел. Хань стал его расспрашивать и узнал, что он только что поселился в заброшенном храме, находившемся в восточном конце деревни.
— Скажите, — изумлялся Хань, — когда вы успели, как говорят, «дать приют святому журавлю»* 2 в этом храме? Я ровно ничего об этом не слыхал и не знаю. Простите, что я не сделал, что полагается хозяину по отношению к прибывшему гостю!
— Простите и вы, — отвечал даос, — меня, человека полей и лесов, за то, что, прибыв недавно сюда и не имея ни друзей, ни знакомых, я осмеливаюсь попросить вас напоить меня вином... Я слышал о вашей широкой натуре и щедром гостеприимстве...
Хань предложил ему свою чарку. Оказалось, что он мог пить сколько угодно.
Сюй, видя на монахе грязную и рваную одежду, отнесся к нему с весьма заметным высокомерием и еле с ним говорил. Хань же держал себя с ним, как с заморским торговцем. А тот быстро выпил одну за другой более двадцати чарок и тогда только откланялся и ушел.
С этой поры каждый раз, как у Ханя были гости, даос уже был тут. За обедом обедал, за вином пил. Ханю его назойливость стала надоедать. И вот раз, сидя за вином, Сюй, желая поиздеваться над ним, сказал:
— Послушайте, даосский настоятель, вот вы тут каждый день в гостях. Что ж вы ни разу не пожелаете быть сами нашим хозяином?
— Даос, — отвечал тот, смеясь, — в этом смысле совершенно похож на вас, почтеннейший: у того и другого над парой плеч имеется по глотке. Так Ведь?
Сюю стало стыдно, и он не нашелся ничего возразить.
Даос поднял руки вверх — церемония приветствия: приветствующий складывает руки кулаками внутрь и поднимает их снизу вверх, не говоря при этом ни слова. Этим жестом можно выразить, конечно, любое отношение к человеку [48].
2 «Дать приют святому журавлю». — Одинокий журавль, не стаящийся с прочими птицами, считается символом и спутником даосского святителя. Рассказывают, что в VI в. один буддийский и один даосский монах пожелали поселиться в горах, славящихся красотой природы. Они оба просили их ходатайство доложить государю, который также был монах. Государь велел им обоим описать эту местность по знамению свыше. И вот даос вдохновился святым журавлем, прилетевшим в то место, а буддист-хэшан — посохом бо-дисатвы (будды-человека), стоявшим среди гор. Государь дал, конечно, предпочтение буддисту, ибо и сам был буддист. В данном рассказе говорится, разумеется, о водворении даоса на место [63].
ISO
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Впрочем, — продолжал даос, — я уже очень давно об этом думаю. Придется воспользоваться данным случаем, чтобы как-нибудь поднатужиться и угостить вас смиренной чаркой воды, что ли...
Когда они кончили пить, монах твердил им:
— Завтра в полдень, надеюсь, вы осчастливите меня своим высоколестным посещением!
На следующий день Хань и Сюй решили идти вместе, думая, что он, конечно, ничего не устроит. Однако монах уже ждал их по дороге к храму. Когда они вошли в двери, то увидели, что все дворы и здания были отделаны совершенно заново и целый ряд строений прихотливо извивался, одно за другим, словно тучи или лианы. Оба приятеля сильно изумились этому зрелищу.
— Действительно, — говорили они монаху, — мы уже давно здесь не были. Но когда же вы начали все это строить?
— Да не так давно, — отвечал даос, — закончили мы работы.
Теперь вошли в келью и увидели, что мебель блещет красотой и ни у какого магната в доме такой не найти. Хань и Сюй приняли серьезный вид и засвидетельствовали монаху свое почтение.
Сели за стол, и сейчас же стали подавать вино и носить блюда. Смотрят — суетятся проворные юноши лет- по шестнадцати, не более, одетые в атласные халаты и красные сапоги. Вино и яства чудесно пахнут, великолепны. Наставлено притом же всего в крайнем изобилии.
Когда кончили обедать, подали еще легкий десерт. Тут были какие-то дорогие фрукты, причем гости большинству их не знали даже названий.
Они лежали в чашах, сделанных из горного хрусталя и дорогих камней, так и сиявших на весь стол. Пили из стеклянных чар, чуть не больше фута в обхват.
— Позвать сюда сестер Ши! — сказал даос.
Слуга ушел, и сейчас же появились две красавицы. Одна была высокая и тонкая, нежная, словно ива. Другая была ростом пониже и, очевидно, очень молоденькая. Обе были бесконечно привлекательны и грациозны.
Даос велел им петь и угощать гостей вином. И вот младшая ударила в кастаньеты и запела, а старшая вторила ей, играя на сквозной флейте. И голос, и звук их были чистые, тонкие...
Когда они кончили, даос поднял в воздух свою чару и настаивал, чтобы гости пили до конца, а потом велел всем снова налить.
— Вы, кажется, давно не танцевали, — обратился он к красавицам. — Не разучились еще?
Сейчас же появился мальчик, который разостлал на полу, у самого стола, большой ковер, и обе певицы, став друг против друга, начали танцевать. Теперь их длинные платья веяли вокруг по воздуху, и душистая пыль неслась всюду.
Кончив танцевать, они небрежно облокотились на расписные ширмы. У Ханя и Сюя в сердце стало свободно и хорошо, и душа их куда-то полетела. Незаметно для себя они окончательно охмелели. Впрочем, даос тоже не обращал на своих гостей внимания, перестал поднимать свою чару и приглашать их пи-Л>, поднялся и сказал:
— Будьте любезны, наливайте себе тут одни, а я пойду прилягу. Потом приду.
Отошел от стола и поставил к одной из стен диван, сделанный из прихотливого перламутра, а девушки сейчас же постлали ему парчовую постель. Затем они помогли ему лечь.
Даос притянул к себе старшую и лег с ней на одной подушке, приказав младшей стать у постели и чесать ему спину.
Монахи-волшебники: Даос угощает
1S1
Их длинные платья веяли вокруг по воздуху.
1S2
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Видя такую картину, приятели потеряли всякое хладнокровие.
— Слушай, ты, даос, — кричал на него Сюй, — так бесчинствовать нельзя!
С этими словами он направился к монаху и хотел его растормошить, но тот быстро вскочил и убежал. Сюй подошел к дивану и видит, что младшая из сестер все еще стоит у постели. В пьяном раже он схватил ее и потащил к дивану, стоявшему у стены напротив, и, обняв ее, улегся вместе с нею. Затем, увидя, что красавица, лежавшая на расшитой постели даоса, все еще спит, он посмотрел на Ханя и сказал:
— Послушай, что ты за диковинный чудак!
Хань мигом бросился к кровати, лег на нее и хотел вступить с красавицей в бесстыдную близость, но та крепко уснула, и, как он ни расталкивал ее, она даже не повернулась. Делать нечего — Хань обнял ее и уснул с ней вместе.
Рассветало. Пьяный сон проходил. Хань чувствовал у своей груди какой-то холодный, леденящий все тело предмет. Взглянул — оказывается, он обнял какой-то длинный камень и лежит под крыльцом.
Он бросился теперь искать Сюя. Тот еще не проснулся, и Хань увидел, что он лежит головой на камне, полном испражнений, и сладко спит в развалинах отхожего места. Толкнул его ногой — тот поднялся... Посмотрели друг на друга, полные недоумения, а вокруг них был двор, весь заросший бурьяном, развалины дома в две комнатки — и больше ничего.
ТОНКИЙ ОБМАН'
Студент Ли жил в Цзясяне. Он был хороший лютнист. Как-то случайно, проходя по восточному предместью города, он увидел, что рабочие, копавшие землю, нашли древнюю лютню. Ли воспользовался случаем и купил ее задешево.
Стер с нее грязь — она засверкала каким-то необыкновенным блеском. Укрепил струны, стал играть. Чистота ее, звучность были также совершенно необычны. Радости Ли не было пределов. Ему казалось, что он приобрел знаменитую обхватную яшму1 2.
Ли положил ее в парчовый мешок и запер на хранение в потайной комнате, не показывая ее никому, даже самым близким родственникам.
На свою должность в этот город прибыл только что назначенный сюда правитель Чэн. Он послал свой именной листок и сделал Ли визит. У Ли было обыкновенно мало знакомств, но раз начальник первый сделал этот шаг, то Ли ему визит отдал.
Прошло всего несколько дней, а начальник уезда уже пригласил его на вино. Ли пошел лишь после настойчивых просьб со стороны Чэна. Чэн оказался необыкновенно изящным, тонким человеком, совершенно отрешенным от всякой пошлости. Он судил и беседовал, прямо брызгал своим остроумием и образованностью, так что Ли он полюбился, и через день-два он тоже, в
1 В издании 1923 г. эта новелла называлась «Шантаж». (Примеч. составителя.)
2 Знаменитая обхватная яшма — большая, особой формы яшма, из-за которой в удельном Китае совершались чудовищные злодейства [82].
Монахи-волшебники: Тонкий обман
182
свою очередь,- загнул листок1 и сделал ему ответное приглашение. За угощением обоим было очень весело, смеялись и еще более сошлись. С этих пор не было лунного вечера или цветочного утра, чтобы они не провели их вместе.
Так прошел с чем-то год. Как-то случайно Ли увидел в квартире Чэна лютню, обернутую в вышитый мешок. Она лежала на столе. Увидев ее, он сейчас же достал ее из мешка и стал со всех сторон рассматривать.
— Ах, ты тоже в этом понимаешь толк? — спросил Чэн.
— Да не то чтобы очень, — сказал Ли, — но я всю жизнь любил лютню.
— Как, — воскликнул изумленный Чэн, — мы с тобой друзья не первый день. Почему же ты ни разу не дал мне послушать своего отменного искусства?
С этими словами он пошевелил в жаровне, раздул глубокий фимиам1 2 и стал упрашивать Ли сыграть какую-нибудь вещицу. Ли из уважения исполнил просьбу.
— Очень, очень высокая рука, — вскричал Чэн, — теперь я хочу тебе представить свое ничтожное умение... Не смейся только над мелким колдуном3.
И заиграл песню о «Едущем в вихре»...4 Звуки бурно-бурно помчались, в них зазвучало нечто, порвавшее с миром, ушедшее от бренного праха...
Ли почувствовал себя еще более ниспроверженным, чем слушавший его перед тем Чэн, и выразил ему желание служить, как служит учителю ученик.
С этой поры обоих их связала дружбой лютня, отчего их взаимные чувства стали еще прочнее и сильнее.
Прошел еще год, в течение которого Чэн передал Ли полностью все, что умел сам. Тем не менее, когда приходил Чэн, Ли неизменно давал ему в руки свою обыкновенную лютню, все еще не желая обнаружить перед ним своего тайного сокровища.
Однажды вечером они сидели, порядочно захмелев.
— А я, знаешь, — сказал начальник, — только что сочинил пьеску. Не хочешь ли послушать?
И заиграл о Сянских женах5. Взял глубокий тон тайной скорби: лютня словно плакала. Ли бросился выражать свое одобрение.
— Досадно, — сказал Чэн, — что нет у нас хорошей лютни. Если бы хорошую лютню достать, то и тон и звук были бы еще превосходнее!
Ли просиял радостью.
— А у меня, — сказал он, — хранится тут одна -лютня, сильно отличающаяся от обыкновенных инструментов... Но раз мне удалось повстречать Чжун Ци6, посмею ли я долее скрывать ее в тайнике?
1 Загнул листок. — послал приглашение [5].
2 Раздул глубокий, фимиам — возжег курильную свечу. Курильные свечи употребляются в храмовых обрядах и церемониях; зажженные при различных торжественных случаях жизни, а также в часы чтения великих книг и удовольствия, близящегося к культу, они создают иллюзию моления в храме [84].
3 Не смейся... над мелким колдуном — намек на рассказ в «Истории Трех царств» о Чжан Хуне, названном за большой талант великим колдуном. «Я, — писал ему его почитатель Чэнь Линь, — когда вижу вас, думаю: вот как относится мелкий колдун к крупному».
4 «Едущий в вихре» — образ овладевшего вихрем, как конем, сверхчеловека из даосских притчей.
5 Сянские жены — Ин и Хуан, две жены древнего императора Шуня, оплакивавшие его на реке Сян, у места его смерти. Их слезы оставили следы на прибрежном бамбуке. Излюбленная тема в китайской поэзии [85].
6 Повстречать Чжун Ци. — Игру на цитре сановника Юй Бо-я услышал как-то дровосек Чжун Цзы-ци. «О, какие там высокие, высокие, далекие горы!» — воскликнул Чжун, в точности угадав настроение играющего. Юй сыграл еще. «Течет, течет вода и ухо-
1S4
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Открыл шкаф и принес лютню вместе с мешком на спине. Чэн отер рукавом пыль, устроил лютню на столе, дал два-три удара по струнам... И ответили ритму тон твердый, тон нежный... Чудесный мастер шел в божество...
Ли слушал его и все время отбивал рукою такт, не переставая.
— Вот что я тебе скажу, — промолвил Чэн, — моя жалкая, мелкая, грубая игра оскорбительна для этого превосходного инструмента. А вот ежели бы дать сыграть на нем моей дубине1 хоть разок — то звук-другой, должно быть, послушать стоило бы!
— Как, — удивился Ли, — у тебя, сударь, в женских покоях тоже в этом преуспевают?
Чэн улыбнулся.
— Да вот, — сказал он, — то, что я сейчас играл тебе, воспринято мною от «тоненького», как говорится, «государя»* 1 2.
— Экая досада, что это в твоих женских покоях, — сказал Ли, — мне, несчастному, так и не удастся, значит, послушать!3
— Ну, — возразил ему на это Чэн, — мы с тобой, как говорится, прошли до семей...4 В самом деле, не стоит класть тебе запрет из-за внешних условий. Завтра, будь добр, принеси ко мне лютню, я заставлю тебе поиграть, усадив свою эту самую за занавеской.
Ли возликовал и на следующий день побежал к нему, взяв в обхват свою лютню. Чэн устроил угощение, стали весело пить. Немного погодя Чэн унес лютню в комнату, сейчас же вышел и уселся. Тут же Ли увидел в занавеске мелькающий, скрытый, красивый облик.
Миг — и из комнаты полились звуки... Еще немного — и тихо начался струнный рокот... Ли слушал и не-знал, откуда это, из какой мелодии, но ощущал душевное волнение и нежность, охватывающую прямо до костей... Душе и жизни, казалось, надо было лететь за какие-то грани и пределы...
Пьеса кончилась, и там опять подошли взглянуть через занавес. Теперь не было сомнений, перед Ли стояла красавица лет двадцати с чем-то, и такая, что называется, отделившаяся от современного, непохожая на всех...
Начальник взял большой белый кубок и просил Ли осушить его. В это время там, в комнатах, перестроили лады и заиграли теперь оду приволью5. У Ли вся душа была охвачена смятением, передавшимся и его телесным ощущениям. Он пил и пил. Упившись выше меры, вышел из-за стола и начал прощаться. Затем просил отдать ему лютню.
— Вот что, — сказал начальник, — ты пьян: как бы тебе не споткнуться. Свалишься еще, тогда гляди. Сделай милость, пожалуй ко мне завтра еще
дит в неизвестные реки», — продолжал Чжун и опять попал прямо в душу играющего. Когда Чжун умер, Юй разбил свою цитру: не для кого было играть. С тех пор истинного друга величают «понимающим звук» [86].
1 Моей дубине — то есть жене [47].
2 «Тоненький государь» — то есть жена. Древний поэт Дунфан Шо (II в. до н. э.) на званом обеде у императора запрятал в рукав лакомый кусок: «Это я, знаете ли, для моего тоненького государя-повелителя». Впрочем, есть писатели, отрицающие такое понимание анекдота и считающие слова Си-цзюнь (тоненький государь) собственным именем жены поэта.
3 Мне... не удастся... послушать — так как жена не смела появиться перед чужим [32].
4 Прошли до семей — подружились так, что семьи наши друг другу открыты, словно родственникам.
5 Заиграли... оду приволью. — «Ода чувству приволья» — любимая тема китайских поэтов, перелагаемая и на музыку.
Монаха-волшебники: Тонкий обман
185
раз. Я велю тогда моей теремной половине выложить тебе все, в чем она «гораздо сильна».
И Ли пошел домой.
На следующий день он явился к начальнику, но нашел в его помещении полную тишину, какое-то безлюдье. К дверям вышел один очень старый сторож.
— В чем дело? — спросил Ли.
— Да вот о пятой страже забрал всю семью и уехал, а зачем, не знаю. Сказал только, что вернется, вероятно, дня через три.
Ли пришел к указанному сроку караулить. День уже склонился к вечеру, а никаких признаков и никаких сведений не было. И приказные и сторожа не знали, что и думать.
Доложили по начальству. Начальство явилось, взломали замки, заглянули в комнаты. Комнаты оказались совершенно пусты. Стояли лишь диваны и столы.
Поехали довести об этом до сведения высших властей губернии: там тоже не понимали, что все это значит и как это объяснить.
Потеряв свою лютню, Ли разрушил себе и пищу и сон. И вот, не стесняясь дальностью расстояний, он поехал на родину Чэна наведаться в его семью, хотя это и было за несколько тысяч ли.
Чэн был уроженец страны Чу1. Три года тому назад он, что называется, «пожертвовал» деньги, и за это ему дали должность в Цзясяне1 2. Теперь Ли, имея в руках все сведения о его фамилии, имени и т. д., явился в родные веси Чэна и стал там повсюду наводить справки. Оказалось, что в Чу такого лица вовсе и не было.
Затем ему сказали, что там жил некий даос Чэн, большой мастер играть на лютне. Про него говорили также, будто он обладал секретом творить золото3. Года три тому назад, — сообщалось теперь Ли, — даос вдруг исчез из виду, так что уж не этот ли он человек и есть?
Ли стал после этих сообщений внимательно прослеживать год рождения даоса, его наружность, лицо, все совпадало, как друг с дружкой две губы. Ошибки не было. И Ли теперь понял, что даос принял назначение единственно ради лютни.
Да! Знали друг друга, дружили больше года, а о музыке даже не заходила речь. Еще немного — и появилась лютня. Дальше еще — и выложил человек свое умение. Еще, еще — и ослепил человек своего друга красотой женщины...
Целых три года так исподволь да помаленьку просачиваться и долбить... Страсть даоса была посильнее, чем страсть Ли.
В Поднебесной земле обманы и шантажи творятся на много ладов, но то, что выкинул даос, из всех таких историй является тонким обманом, изящным.
1 Страна Чу — название древнего удела, окончившего свое существование еще в III в. до н. э. Литературный стиль любит заменять географические названия древними именами. Чу употреблено вместо губернии Хубэй, до которой из Шаньдуна, где происходит действие, действительно далеко [87].
2 Цзясянь — уезд в Шаньдуне.
3 Творить золото — заниматься алхимией. Школа древних алхимиков, происхождение которой то признается за Китаем, то отвергается, с ранних времен поставила себя под эгиду даосизма, вернее, лаосства, возглавляемого — хотя лишь теоретически — «Стариком мыслителем» Лао-цзы [88]. Огромная алхимическая китайская литература живет, по-видимому, все теми же идеями средневековья, которые нам (вероятно, лишь временно) кажутся химерическими и даже абсурдными. Жития алхимиков-подвижников («святых») — увлекательнейшие страницы даосской патрологии.
186
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
СЯН ГАО В ТИГРЕ
а ян Гао, по прозванию Чу-дань, из Тайюаня, был очень близок и Дружен со своим старшим братом, рожденным от наложницы, Чэном. Чэн имел любовницу-гетеру, по имени Бо-сы, с которой был связан клятвенным обещанием и союзом: они дали друг другу слово, как бы руку на отсечение. Однако ее мать брала с него слишком дорого, и их союз не состоялся.
Как раз в это время мать Бо-сы хотела выйти из сословия и стать честной женщиной. Для этого она сначала хотела отправить Бо-сы. И вот князь Чжуан, всегда благоволивший к Бо-сы, просил дать ему ее выкупить с тем, чтобы взять в наложницы.
— Вот что, — сказала она тогда матери, — раз мы обе хотим уйти от этого зла, то, значит, мы стремимся выбраться из ада и подняться в небесные чертоги. Если же он берет меня как наложницу, то далеко ли это уйдёт от нынешнего? Если уж я соглашусь кому отдаться всей своей душой, то студенту Чэну — ему, да!
Мать изъявила согласие и сообщила Чэну решение дочери. Чэн как раз в это время потерял жену и еще не женился вторично. Он был страшно рад: вынул все свои сбережения, посватался к Бо-сы и женился на ней.
Об этом узнал Чжуан и сильно рассердился на Чэна, который отнял увлекшую его женщину. Как-то случайно они повстречались на дороге, и князь начал ругать и поносить Чэна. Чэн не стерпел... Тогда князь натравил на него людей из свиты, и те наломали палок и стали его бить. Били до тех пор, пока он не умер, а затем поехали дальше.
Узнав об этом, Гао прибежал, посмотрел — брат его был уже мертв. Вне себя от горя и гнева, он написал жалобу уездному начальнику, но Чжуан всюду, где нужно, совал большие взятки и добился того, что Гао справедливости восстановить не удалось. Гао затаил в себе гнев, который так и засел ему в сердце, но жаловаться было уже некому. Он только и думал теперь, как бы на какой-нибудь проезжей дороге зарезать Чжуана. У него весь день был при себе острый нож. Он лежал в засаде средь травы возле горных троп.
Тайна его, однако, стала обнаруживаться и дошла до Чжуана, который, проведав о его замыслах, стал теперь выезжать не иначе, как с большой осторожностью. Затем ему сказали, что в Фэньчжоу есть некто Цзяо Дун, отважный и ловкий стрелок. Он призвал его сейчас к себе в телохранители и дал ему большое жалованье. Гао был лишен возможности осуществить свой замысел, но все-таки ежедневно подстерегал своего врага.
Однажды, в то время как он лежал в своей засаде, вдруг полил сильный дождь, и он весь промок сверху донизу, застыл и продрог, терпя сильные мучения. После дождя сразу же поднялся со всех сторон резкий ветер, и с ним посыпал ледяной град... Все тело Гао как-то потеряло способность ощущать боль и зуд.
Он вспомнил, что на перевале раньше был маленький храм, посвященный горному духу. И вот, сделав над собой усилие, вскочил и бросился туда. Вошел он в храм — и вдруг увидел, что там сидит его знакомый даос, который бывал у них в деревне за подачками и которого Гао подкармливал. Даос, конечно, его сейчас же узнал и, видя, что одежда Гао промокла насквозь, дал ему холщовый халат.
Монахи-волшебники: Сян Гао в тигре
1S7
Тигр отгрыз Чжуану голову. Тогда Цзяо Дун пустил стрелу. — Смените, — сказал он, — пока хоть на это.
laa
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Смените, — сказал он, — пока хоть на это.
Как только Гао переменил платье, он вдруг как-то преодолел озноб и сел на ноги, как сидят собаки... Посмотрел на себя и видит, что у него сразу наросла кожа и шерсть: что такое? — он вдруг превратился в тигра. А даос уже исчез, и неизвестно куда.
Испугался Гао — в душе заныла досада. Но затем ему пришло на мысль, что теперь-то он уже наверное поймает врага и полакомится его мясом, так что в конце концов все это было ему в высшей степени на руку. Он спустился с горы, дошел до места своей засады и видит, что его труп лежит в зарослях трав. Гао понял, что его первое тело уже умерло. Однако, боясь, что придется схоронить себя в зобы ворон и коршунов, он от времени до времени расхаживал вокруг и стерег свое тело.
Через несколько дней случилось проехать здесь Чжуану. Тигр выскочил, схватил Чжуана с лошади, свалил на землю, отгрыз ему голову и проглотил ее. Тогда Цзяо Дун пустил в него стрелу, которая попала ему в брюхо. Тигр свалился и тут же издох.
Гао лежит теперь в густой траве и что-то смутно ощущает, как будто просыпаясь от сна. Прошла еще ночь; наконец он встал и мог идти. Он тихо зашагал домой.
Дома все были напуганы тем, что Гао не возвращается несколько ночей кряду, и не знали, что думать. Увидя наконец его, обрадовались и бросились к нему с вопросами и ласковыми словами, но Гао лег на постель в крайнем изнеможении и не был в состоянии отвечать.
Вскоре дошли вести о Чжуане, и родные наперерыв подходили к Гао и поздравляли.
— Да ведь тигр — это был я! — сказал Гао и описал всю свою чудесную историю, которая сейчас же распространилась по деревне.
Чжуанов сын сильно горевал о смерти отца. Слыша теперь рассказы о Гао, он возненавидел его и подал жалобу. Начальник, однако, оставил жалобу без рассмотрения, ввиду невероятности дела и за отсутствием доказательств и улик.
ЗЛАЯ ЖЕНА ЦЗЯН-ЧЭН'
атудент Гао Фань с детства отличался сообразительностью и к тому же обладал красивым лицом и изящными манерами. Четырнадцати лет он уже выдержал первый кандидатский экзамен1 2. В богатых семьях все наперерыв стремились выдать за него своих дочерей, но он выбирал с большим капризом, так что очень часто восставал против воли отца. Отца его звали Чжун-хун. У него Фань был единственный сын, и отец, конечно, любил его и жалел, не имея сил перечить ему ни в чем, какой бы то ни был пустяк.
Несколько лет тому назад в восточной части их села жил некий Фань, уже пожилой человек, занимавшийся преподаванием начальной грамоты малолетним на улицах и площадях. Он поселился с семьей у Гао, сняв у них
1 Послесловие новеллы переработано В. М. Алексеевым ритмически. (Примеч. составителя.)
2 Первый кандидатский экзамен — см. [1].
Монахи-волшебникц; Злая жена Цзян-чзн
1S9
помещение. Его дочь, которой дали прозвание Цзян-чэн, была одних лет с Гао Фанем, и тогда, значит, ей было лет восемь-девять. Дети целыми днями играли и забавлялись вместе тихо и дружно, без ссор и неприятностей. Потом девочка вместе с отцом переехала в другое место. Прошло лет пять: вестей друг другу о себе семьи не подавали.
Однажды студент Гао увидел в одном узком переулке какую-то прелестную девушку, красоты такой, что среди обыкновенных людей совершенно не встречается. При ней была маленькая служанка, лет семи-восьми. Гао не смел поглядеть на нее как следует, а только бросил несколько косых взглядов. Девушка же остановила на нем глаза и как будто имела намерение с ним заговорить. Тут он рассмотрел ее пристальнее: оказалось, что это Цзян-чэн. До того они были изумлены, до того друг другу сразу обрадовались, что не могли вымолвить ни слова и глупо стояли, воззрившись один на другого. Только через некоторое время они простились, взволнованные и бесконечно влюбленные.
Студент, уходя, нарочно обронил на землю красный платок1. Девочка-служанка подобрала его и весело передала госпоже. Тогда та вытащила свой платок из рукава, подменила его и, сделав вид, что здесь нет ничего особенного, сказала девочке:
— Кандидат Гао — не чужой человек. Нельзя нам прятать вещь, которую он обронил. Беги, верни ему это.
Девочка нагнала студента и передала ему платок. Гао взял его с огромным удовольствием и, вернувшись домой, прошел к матери. Он просил ее начать переговоры о браке.
— Послушай, сын, — говорила ему старуха, — у них ведь нет ни полкомнаты своей. Только и знают, что перебираются с места на место, то на север, то на юг. Что это тебе за пара?
— Так я хочу, — заявил он ей, — и, значит, никогда и ни в чем раскаиваться не буду.
Мать долго возражала, но осталась в нерешительности и пошла посоветоваться с мужем. Тот ни за что не хотел согласиться. Гао, услыша об этом, погрузился в унылую апатию. Ему кусок в горло не шел, и он перестал есть. Старуха была в большом горе и говорила мужу:
— Правда, что Фань беден, но не подлец же какой-нибудь или бесстыжий маклак! Позволь мне пройти к ним в дом. Если их девицу можно вообще взять замуж, то что за беда, что они бедны?
Муж согласился, и вот старуха, сделав вид, что желает идти вместе помолиться и возжечь свечи в храме Горного Владыки, явилась в дом Фаней. Она увидела сама, что у девушки чистые глаза, чудесные зубы — как есть красавица! Она сразу же ей сильно полюбилась; старуха тут же сделала роскошные подарки золотом и парчой, а затем прямо сказала, зачем пришла. Старуха Фань из вежливости отказывалась, отклоняла предложение, но потом приняла его, и дело было решено.
Студент, узнав от матери о том, что случилось, сейчас же повеселел и улыбнулся. Прошел год. Выбрали счастливый день, й юноша встретил дома свою молодую жену.
Супруги друг другу подходили и жили в большой радости. Однако жена любила сердиться и, сердясь, отворачивалась от мужа, словно от незнакомого. При этом язык у нее все время трещал без умолку, буквально оглушая человека. Студент, любя ее, готов был все стерпеть и вынести, но родители его, услышав как-то, не одобрили и потихоньку от нее сделали сыну выговор. Она, однако, услыхала, приняла к сердцу и стала браниться пуще прежнего. Тогда
1 Красный платок — см. [43].
190 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
муж начал кое-как отвечать ей на бранные выкрики. Она рассвирепела еще больше, поколотила его и выгнала за дверь, а дверь захлопнула.
Студент покряхтывал за дверью, не смея в нее постучать; обхватил колени — так и проспал под крышей всю ночь. С этих пор жена глядела на него как на врага. Раньше еще можно было, постояв довольно долго на коленях, дать ее гневу пройти, но теперь дела пошли все хуже и хуже: как ни гни колена, ничто не действовало. Бедному мужу становилось с ней все труднее и труднее.
Старики Гао попробовали слегка ее пожурить, но она так резко ответила, что разговаривать с ней было уже невозможно, и старики, сильно разгневавшись, потребовали, чтобы сын дал ей окончательный развод. Старики Фань, боясь стыда и срама, просили кое-кого из друзей умолить Гао, чтобы он не делал этого, но Гао отказал, и дело было сделано.
Так прошло около года. Студент как-то раз встретил тестя; тот схватил его за рукав и притащил к себе в дом. Здесь он принялся просить прощения и просто не знал, как извиниться. Вышла нарядная дочь — супруги посмотрели друг на друга и сами не заметили, как растрогались.
Фань послал за вином и давай угощать зятя, потчуя его изо всех сил. Тут вскоре наступил вечер. Фань настойчиво оставлял его ночевать, постлал отдельную постель и пригласил мужа и жену лечь спать вместе.
На рассвете студент вернулся домой, но об этом не посмел сообщить ни отцу, ни матери и только, как говорится, «прикрывал и подшивал». С этих пор, дня через три, дней через пять, он приходил к тестю и ночевал у него в доме, а старики сидели у себя, ничего не зная.
В один прекрасный день Фань сам явился к старику Гао. Тот сначала его не принял, но так как Фань настойчиво требовал, то Гао велел его ввести. Фань ползал на коленях и умолял Гао, но тот ни за что не соглашался, ссылаясь на сына.
— Мой зять, — заявил ему Фань, — вчера ночевал у меня в доме, и я не слыхал, чтобы он говорил против меня.
Гао, в крайнем изумлении, спросил, когда же он успел там спать, и Фань рассказал все, как было. Гао, красный от стыда, извинился и сказал:
— Я, конечно, этого не знал. Но раз он любит ее, зачем я один стану ей врагом?
Фань ушел. Гао призвал сына и стал его бранить. Студент стоял, понурив голову и не дыша, а в это время Фань уже привел дочь.
— Я не могу, — сказал при этом старик Гао, — ради жены моего сына потакать его проступкам. Пусть лучше каждый из нас живет в своей половине. А вас, Фань, я попрошу потрудиться быть хозяином при этом торжестве восстановления нарушенного брака.
Фань принялся его уговаривать, но Гао не слушал. Старики поселились теперь на отдельном дворе и только послали молодым от себя служанку.
Прошел месяц. Супруги жили тихо, и старики стали как будто успокаиваться. Однако вскоре молодая жена опять начала себя распускать. У студента на лице иногда появлялись следы от ногтей. Старики, конечно, отлично знали, откуда это, но терпели и не спрашивали сына, пока однажды он, не выдержав побоев, не прибежал к родителям, чтобы спрятаться от жены. Вид у него был при этом растерянный — такой запуганный, словно у воробья, которого заклевывает коршун. Только что старики принялись его расспрашивать и утешать, удивляясь и охая, как невестка уже входила к ним, колотя палкой по чему попало и преследуя мужа. Она прямо прошла к старику, схватила приникшего к отцу мужа и стала его бить. Старики вскипели гневом и принялись ее ругать, но она не обращала на них ни малейшего внимания и продол
Монахи-волшебники,- Злая жена Цзян-чзн
191
жала бить мужа. Нанеся ему несколько десятков ударов палкой, она наконец в сердцах удалилась.
— Я хотел избежать скандалов, — говорил отец, прогоняя от себя сына, — и поэтому расторг ваш брак. Ты, однако, скандалы такие очень любишь. К чему же ты убегаешь от них?
После того как его прогнал отец, студент уже совершенно не знал, куда приткнуться и к кому пойти. Старик, боясь, как бы он, удрученный и изломанный, не причинил себе смерть, велел ему жить одному и только посылал ему пищу. Затем он позвал Фаня и велел ему проучить свою дочь. Тот вошел к ней и начал ее на тысячи ладов усовещивать, но дочь не только отказывалась слушать, но даже в ответ засыпала отца оскорбительными, скверными словами. Фань отряхнул платье и ушел, поклявшись, что между ними все кончено. Вскоре он от гнева захворал и умер, а вслед за ним умерла и старуха. Молодая, однако, из ненависти к отцу, не пошла на похороны, а только и знала, что громко поносила его и бранила, нарочно стараясь, чтобы старикам Гао через стену было все слышно. Гао оставлял все это без внимания.
С тех пор как студент стал жить один, ему показалось, что он вырвался из кипящего котла. Однако ему стало как-то скучно, и вот он потихоньку позвал к себе сваху Ли, дал ей денег и велел привести к нему на дом гетеру. Та стала теперь приходить и уходить по ночам. Так продолжалось у них довольно долго. Однако жена мало-помалу да прознала; явилась к мужу в комнату и принялась ругаться оскорбительными словами. Студент с жаром принялся доказывать ей, что это неправда, клялся небом и днем... Наконец она удалилась к себе, но с этого дня стала все время подсматривать у входа к мужу.
Как-то раз только что сваха вышла от студента, как наткнулась на его жену, которая резко ее окрикнула. Сваха так изменилась в лице, что у жены все подозрения сразу выросли.
— Говори прямо, — кричала она ей, — что ты тут делаешь? Тогда я тебя еще, пожалуй, помилую. Если же что-нибудь скроешь, то твоим волосам придет конец.
Сваха, трясясь от страха, стала ей докладывать:
— Эти полмеЬяца здесь была два раза только одна Ли Юнь-нян, из веселого дома. А сегодня как раз барин сказал мне, что он на горе Юйцы увидел женщину из дома Тао; у ней острые и маленькие .ножки, которые ему чрезвычайно полюбились. Он велел мне позвать ее. Правда, что она не из честных, но ей все же пока неудобно быть ночною посетительницей. Поэтому еще неизвестно, выйдет ли это дело.
Молодая сочла слова свахи правдивыми и поэтому обошлась с ней великодушно. Однако когда та уже собралась уходить, она снова задержала ее, а с наступлением сумерек стала ей приказывать:
— Ты ступай вперед и потуши у него свечу, а сама скажи, что пришла женщина от Тао.
Сваха так и поступила. Молодая быстро вошла к студенту, который, сильно обрадовавшись, схватил ее за руки и торопил сесть. Затем стал подробно рассказывать о том, как он алчет ее и жаждет. Женщина молчала, не рроронив ни слова. Студент стал впотьмах искать ее ноги.
— С тех пор как там на горе я увидел твое лицо, милая фея, — шептал он, — в моей душе живет только любовь, и только к тебе.
Женщина все молчала.
— Давнее-давнее мое желание, — продолжал он, — вот наконец сегодня может исполниться... Как можно допустить, чтобы смотреть тебе в лицо и не распознавать его черт?
Схватил свечу, зажег. Смотрит — это Цзян-чэн. Перепугался насмерть, побледнел, выронил из рук свечу на пол, стал на колени и мотался от страха
192
Пу Сук-лик. Странные истории из Кабинета Неудачника
из стороны в сторону, как будто над шеей был занесен меч. Она взяла его за ухо и так притащила домой. Там она достала иглу и исколола ему сплошь все верхние части ног. Затем положила спать на низкую кровать. Когда же он проснулся, то она принялась его ругать несчетное число раз. Студент стал бояться ее, как тигра или волка. И даже тогда, когда она по временам дарила его взглядом, то на постели с ней он дрожал, робел и... ничего, как люди, делать не мог. Она хлестала его по щекам и, накричав на него, гнала прочь.
После этого он ей опротивел еще более, и она совершенно перестала считаться с ним как с человеком. Студент, живя среди духов, цветов и женщин, чувствовал себя как человек, сидящий в тюрьме среди грубых и зверских тиранов-смотрителей и взирающий с надеждой и страхом на тюремного старосту.
У жены Гао были две сестры, вышедшие замуж за студентов. Старшая была тихая и хорошая. Она заикалась и часто не уживалась с сестрой. Вторая — замужем за студентом Гэ — была, наоборот, хитрая, сметливая спорщица и острая на язык. Она любовалась собой, кокетничала, но по красоте была несравненно ниже Цзян-чэн, что вызывало в ней по отношению к сестре зависть и ревность. Когда сестры сходились, у них не было других разговоров, кроме как о власти своей половины над мужскою. Каждая торжествующе рассказывала о себе, и на этом обе тесно сблизились. Когда студент хотел идти к родственникам и друзьям, то жена кричала на него и сердилась, и только идя к Гэ, он знал, что она заведомо ничего против этого не имеет.
Однажды он сидел и пил у Гэ. Напились.
— Чего ты так ее боишься? — смеялся над ним Гэ.
— Много в мире есть непонятного, — отвечал ему с усмешкой Гао. — То, чего я боюсь, — понятно: я боюсь ее красоты. А ведь кой у кого красавица похуже моей, а боится он ее так же, как и я. Этакое омрачение будет, пожалуй, посерьезнее!
Гэ страшно смутился и не нашелся возразить. Служанка подслушала этот разговор и донесла жене Гэ. Та рассвирепела, схватила палку и выбежала к ним. Студент, видя, в каком она состоянии, бросился к своим туфлям и хотел бежать, но палка уже взмахнулась и ударила его по спине. Три раза она ударила его, и три раза он падал с ног. Подняться уже не мог, и она нечаянно угодила ему прямо по голове. Сейчас же потекла кровь, словно сок из плода. Затем она ушла, а студент кое-как заковылял домой.
Когда он вернулся, жена, донельзя удивленная его видом, стала расспрашивать, как и что, но Гао, боясь сказать что-нибудь против свояченицы, не смел сообщить ей все сразу, и только когда она пристала к нему с вопросами, он наконец рассказал все, как было.
Сейчас же она повязала ему шелковым платком голову и сказала в сердцах: — Кто ее просил бить чужого мужа?
Засучив рукава, подобрала платье, сунула за пазуху деревянный пест и с прислугой устремилась к сестре. Когда она пришла, та встретила ее приветливо и смеясь, но она, не говоря ни слова, ударила ее так, что та упала; разорвала ей штаны и стала бить... Вышибла зубы, рассекла губы... Брызнула моча, выскочил кал.
Гао ушла. Избитая сестра, не зная, что делать от стыда и злости, послала своего мужа к студенту Гао с жалобой. Тот выбежал ему навстречу и участливо соболезновал.
— Слушай, — сказал тот, отведя Гао в сторону, — я сюда пришел просто потому, что иначе поступить не мог. Я страшно доволен, что хоть чужими руками, да удалось проучить мою нахальную, бессердечную бабу. А нам-то с тобой враждовать, скажи, зачем?
Монахи-волшебники: Злая жена Цзян-чзн 193
Однако жена Гао успела это подслушать, выбежала и, тыча пальцем в лицо Гэ, ругалась и кричала:
— Паршивый вор! Жена дома страдает, бедная, а он тут перешептывается с чужими людьми, чтобы на этом подружиться! Ну как не забить такого мужа насмерть?
Крича изо всей мочи, побежала за палкой, но Гэ, почуя большую беду, бросился к двери и быстро удрал.
С этих пор у студента не стало никого, к кому можно было бы пойти.
Зашел к нему как-то раз его товарищ по занятиям Ван Цзы-я, и он упросил его с ним посидеть. За вином Ван стал шутить и острить насчет его женской половины, густо уснащая речь непристойностями. Жена Гао, увидя, что у него сидит гость, подслушала эти речи и, незаметно подбросив гостю в суп ядовитый боб, подала на стол. Вскоре после этого Вана стало рвать, больно, нестерпимо, так что, казалось, еле-еле оставалось, чем дышать. Жена Гао послала служанку спросить его, посмеет ли он еще быть таким непристойным. Тут Ван понял, откуда пришла болезнь, застонал и умолял смилостивиться. Взглянул на стол — перед ним уже стоял суп из чечевицы лу и ждал его. Съев суп, больной почувствовал облегчение, и рвота остановилась.
После этого все сверстники и товарищи Гао друг друга предупредили, и уже никто не решался прийти к нему выпить.
У Вана была винная лавка, в которой росло много красных слив.
Однажды он устроил пирушку, созвав товарищей и приятелей. Гао доложил супруге, что у него назначено литературное собрание, и тоже пошел к Вану. Под вечер, когда все уже охмелели, Ван сказал приятелям:
— Здесь как раз гостит знаменитая певица из Наньчана. Можно будет позвать ее сюда к нам, пусть выпьет с нами!
Все изъявили полное удовольствие, но Гао сейчас же отодвинулся от стола, встал и начал прощаться. Публика бросилась его задерживать и тащила обратно.
— Правда, что у тебя дома уши и глаза берут далеко, но сюда-то они уж не дойдут!
И поклялись наложить печать на свои рты. Тогда наконец Гао вновь уселся на свое место.
Затем к ним действительно вышла певичка. Лет ей было семнадцать-восемнадцать. Чудесно бряцали на ней безделушки из драгоценных камней. Тучи прически лежали прекрасным узором, словно выхваченные из резьбы. Спросили, как ее зовут. Оказалось, что фамилия ее Се, а именуют ее Фан-лань, Пахучая Орхидея. Ее восклицания и речи были полны высшего изящества и тонкой привлекательности, так что весь стол сходил с ума. А между тем она обратила особое внимание на Гао и часто давала ему это понять выражением своего лица. Публика скоро это заметила и потащила студента к ней, усадив их рядышком, плечом к плечу.
Фан-лань взяла его руку и написала пальцем на его ладони знак «су» (останься ночевать). Студент хотел уйти — не мог, хотел остаться — не смел. В сердце все перемешалось, словно путаные нити.
Словами он ничего не мог выразить, а, наклонив голову, слушал, что она шептала. Уже давно охмелев от вина, он теперь все более и более терял голову в безумном волнении и сразу забыл о спящем дома нарумяненном тигре.
Вскоре послышались звуки водяных часов, уже сильно подвинувшихся к ночи. Гости в лавке поредели и вскоре все ушли. Только в дальнем углу сидел за столом какой-то красивый молодой человек и пил один при свече. Маленький слуга-отрок, с салфеткой в руке, ему прислуживал.’ Пировавшие за столом обратили внимание на высокое изящество этого юноши и обмени
7 Зак. 3110
194
/7у Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
вались потихоньку мнениями. Вскоре затем юноша кончил пить и ушел, но слуга вернулся и, подойдя к Гао, сказал:
— Мой хозяин ждет вас на пару слов.
Публика так и не узнала, кто это был, но Гао, резко изменившись в лице и не имея даже времени попрощаться, быстро-быстро убежал. Юноша, конечно, оказался его женой, Цзян-чэн, а слугой его же прислуга.
Теперь он пошел за ней домой, лег и покорно подставил себя под удары плети и палки.
С этих пор она стала его держать еще строже, и даже простые визиты к ним по случаю траура или радостных событий совершенно прекратились.
Приехал окружной экзаменатор и открыл сессию. Гао за неверное понимание канонического текста был из кандидатов разжалован в низшую степень.
Однажды он о чем-то заговорил со служанкой. Жена, заподозрив его в связи с ней, схватила винный жбан, надела ей на голову и давай по нему колотить. Затем связала мужа с ней вместе, взяла вышивальные ножницы, отрезала у них на животе по куску мяса и пересадила от одного к другому. Затем развязала их и велела каждому сделать перевязку самому. Говорят, что прошло больше месяца, прежде чем заплаты срослись с живым телом в одно целое.
Бывало, она голыми ногами топчет блин, бросит в грязь и велит мужу подобрать и съесть. И такие шутки выделывала с ним на каждом шагу.
Мать Гао, случайно придя к ним ради сына и увидя, как он высох и изможден, вернулась домой и стала горько рыдать, ища смерти. Ночью она увидела во сне какого-то старца.
«Не надо мучиться и горевать, — заявил он ей. — Это все дела их предыдущей жизни. Цзян-чэн на самом деле долговечная мышь, которую кормил покойный хэшан Цзин Е, а господин Гао, твой сын, был в своей первой жизни ученым. Однажды он случайно заехал в храм и нечаянно раздавил мышь. И вот теперь она ему мстит. Человеческой силе здесь нечего делать. Ты вставай теперь пораньше и сердцем, полным веры и благоговения, читай священные слова молитвы к Гуаньинь1. Читай их по сту раз, и по молитве твоей будет тебе воздаяние!»
Старуха проснулась и рассказала сон мужу. Тот подивился, но вместе с ней стал послушно исполнять то, что было внушено.
Прошло еще около двух месяцев. Жена Гао свирепствовала по-прежнему. Кроме того, она теперь стала как-то особенно неистовствовать и сходить с ума. Услышит на улице военный барабан — бежит сейчас же в чем попало, со взъерошенными волосами, и, глупо уставясь, вытягивает шею и глазеет. Хоть тысяча человек тут будь и указывай на нее пальцами, не обратит внимания. Старики, родители сына, краснели за нее, но запретить ей не могли и должны были ограничиться безмолвным порицанием.
Вдруг однажды является в село старик-хэшан, останавливается у ворот Гао и начинает проповедовать о воздаяниях за дела прежней жизни. Слушатели стояли стеной-вокруг него. Хэшан стал дуть в кожу на барабане, подражая мычанью коровы, и вдруг жена Гао выбежала из ворот. Видя, что людей так много, что нет возможности взглянуть через толпу, она велела служанке
1 Гуаньинь — переводное имя бодисатвы Авалокитешвары, который в Китае особенно чтится. Сначала он изображался в мужском образе, потом в женском. Не уходя из мира в нирвану — окончательное и блаженное угасание жизни, он жертвует собой, чтобы помочь страждущему. Для этого он является по молитве во всяких бедах, принимая всякий раз форму, нужную для данного случая. Есть книги, издаваемые благочестивыми верующими, в которых эти бесконечные превращения Милосердной Страдалицы нарисованы и рассказаны на манер наших книг духовного содержания [89].
Монахи-волшебники: Злая жена Цзян-чэн
195
Хэшан набрал в рот воды и прыснул прямо ей в лицо.
196
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
принести из дома диван, влезла на него и стала смотреть. Ёсе глаза уставились на нее, но она делала вид, что не замечает.
Монах, кончив проповедь, попросил чашку чистой воды и, взяв ее в руку, обратился к жене Гао со словами:
— Не злись, не злись! Прежняя твоя жизнь — не ложь. Нынешняя твоя жизнь — не истина. Брысь! Мышь, мышь, спрячь голову, беги! Смотри, чтоб не погнался кот!
Проговорив все это, он набрал в рот воды и прыснул прямо ей в лицо. Румяна и белила так и потекли вниз, запачкав всю одежду.
Публика ахнула, ожидая, что женщина сейчас же придет в ярость, но та ровно ничего не сказала, вытерлась и пошла домой. Хэшан вслед за этим тоже ушел.
Войдя к себе, женщина села и сидела, как помешавшаяся: грустно-грустно так смотрела, словно чего-то лишилась. Целый день ничего не ела, постлала себе постель и сейчас же легла.
Вдруг среди ночи она разбудила мужа. Тот, думая, что ей нужно, как говорится, обронить, бросился подавать ей ночной горшок, но она оттолкнула это и в темноте схватила мужа за руку, таща его под одеяло. Студент повиновался... Все члены тела его дрожали от испуга, словно ему предъявили царский указ.
— Я довела тебя до такого состояния, — говорила она, волнуясь, — можно ли меня считать за человека?
Стала теперь рукой гладить его по всему телу и каждый раз, как нащупывала следы от ножа или палки, всхлипывала и роняла слезы, впиваясь сама в себя ногтями и изливая досаду, что нет на нее смерти. Студент, видя ее в таком состоянии, совершенно не мог вынести этого, бросился ее успокаивать всякими ласковыми словами.
— Я думаю, — сказала она, — что этот хэшан, наверное, сам бодисат-ва, принявший вид человека. Как только его чистая вода на меня брызнула, у меня все внутри как будто переменилось. Теперь я вспоминаю то, что я до сих пор делала, и все это мне кажется каким-то миром вне меня. Уж не была ли я раньше не человеком, а чем-то другим? И что у меня была за душа! Была мужу жена и не могла дать ему радости. Свекрови своей не умела служить1. Завтра же переедем опять к старикам и будем с ними вместе жить по-прежнему! Мне так удобнее, пожалуй, будет за ними ухаживать!
И так она говорила всю ночь: слова лились, словно сучилась нить; словно рассказывала ему после десятилетней разлуки.
Рано утром она встала. Сейчас же сложила платье, собрала вещи, велела служанке тащить сундук, а сама понесла одеяла и матрацы и торопила мужа идти вперед, стучаться к старикам. Старуха нерешительно медлила и имела вид сбитой с толку, но невестка с прислугой уже входили в дом. Мать за ней. Цзян-чэн упала на землю, рыдала вся в слезах, умоляя старуху не дать ей только умереть. Видя теперь ее искренность, старуха тоже заплакала.
— Дитя мое, зачем ты это делала? — говорила она.
Сын тогда рассказал матери во всех подробностях, что случилось, и та поняла, что прежний ее сон сбылся. Сильно обрадовалась и сейчас же велела слугам приготовить супругам их прежнее помещение.
С этих пор молодая стала приветливой к старикам и послушной куда больше, чем любой почтительный сын. Когда она кого-нибудь встречала, то
1 Свекрови своей не умела служить. — Служение свекрови как родной матери — одна из заповедей религиозного почитания старших [75].
Монахи-волшебники-. Волшебник Гун
197
краснела, словно новобрачная. Иногда ей в шутку напоминали о прошлом: краска заливала тогда ей лицо. Кроме того, она оказалась вежливой и прилежной.
Прошло три года. Старики не спрашивали о делах, а они уже были очень богаты, тысячи лежали у них уже сотнями.
В этом же году студент прошел на высших экзаменах.
Жена теперь часто говорила ему:
— Ты до сих пор ведь еще помнишь девицу Фан-лань, хотя и видел ее всего раз!
Однако студент, не принимая теперь уже никаких огорчений, был во всех своих желаниях вполне удовлетворен, так что разные вздорные мысли уже не смели рождаться в голове, и он отвечал ей кое-как.
Потом ему пришлось для следующих экзаменов ехать в столицу.
Вернувшись через несколько месяцев, он вошел к жене и увидел, что Фан-лань сидит с его женой и играет в шахматы. Вне себя от изумления, спросил: как это понять? Оказывается, она выкупила ее за несколько ланов.
Я в Шаосинфу познакомился с Ван Цзы-я. Он мне рассказал это со всеми подробностями. Целую ночь говорил!
Послесловие рассказчика
Человек в своей жизни плод дел своих знает: он пьет или ест — обязательно будет по ним воздаянье.
Но те воздаянья-плоды, что в спальнях у нас пребывают, — они — что до кости проросшие чирья: их яд позлостнее других!
Я видел всегда, что порядочных жен в этом свете — одна на десяток, а злостных, сварливых — тех девять на десять. Все это чтоб нам показать, как мало таких, кто средь нас умеют дела настоящие, добрые делать!
Гуань, самосущный бог! Твоя сила в обете, даваемом нами, огромна и повсеместна! Так почему ж тебе не взять, как здесь, воды из чашки и не спрыснуть все наши тысячи людей, живущих в этом самом мире?
ВОЛШЕБНИК ГУН
Лаос Гун не имел ни имени, ни прозвания. Неизвестно также, откуда он был родом. Раз он пришел ко дворцу Луского князя и просил раз-J решения повидать его. Привратники не стали и докладывать.
В это время вышел из дворца какой-то чиновник. Даос сделал ему приветствие и стал просить о том же. Чиновник, видя, что монах грязен и оборван, велел его прогнать, но, как его ни гнали, монах приходил снова. Чиновник рассердился, велел гнать его и колотить.
Добежав до места, где никого не было, даос вдруг засмеялся, вынул сто ланов желтого золота и попросил человека, который за ним гнался, передать это чиновнику и сказать, что он и не собирался свидеться с князем, а только, прослышав, что во второму саду дворца есть цветы и деревья, башни и террасы — верх человеческого великолепия, — хочет, чтобы его проводили туда погулять, так что если это возможно, то он сочтет себя на всю жизнь удовлетворенным. Сверх золота он дал еще серебра гнавшемуся за ним человеку. Тот был весьма доволен и исполнил поручение. Чиновник тоже просиял и повел даоса через задние службы в сад.
19S
Пу Сун-лик. Странные истории из Кабинета Неудачника
Там он походил с ним по всем интересным местам, а затем поднялся с ним на башню. Чиновник прислонился к окну, и как раз в это время даос его толкнул. Тот почувствовал, что падает с башни вниз и что его у поясницы охватывает лишь тонкая веревка. Вися таким образом в воздухе, он взглянул вниз: было так высоко и так глубоко внизу, что у него закружилась голова и помутился взор; веревка уже как будто скрипит и рвется.
В ужасе он стал громко кричать. Сейчас же прибежали несколько дворцовых смотрителей, которые также сильно перепугались, видя, как высоко от земли он висит. Взбежали на верх башни и увидели, что конец веревки прикреплен к крыше, но если отвязать ее и спустить висящего, то веревка слишком тонка и напряжения не выдержит. Стали всюду искать даоса, но тот исчез. Руки были, таким образом, у всех связаны, и никто ничего не мог придумать.
Пошли доложить об этом князю. Тот пришел и сильно подивился всей этой истории. Велел набросать травы у башни внизу, разложить вату и затем уже оборвать веревку. Только что кончили работать, как пеньковая веревка оборвалась сама собой: оказалось, что человек висел всего на фут от земли. Переглянулись и не могли удержаться от смеха.
Князь велел отыскать даоса. Кто-то слышал, что он живет у студента Шана. Князь послал к нему за справками, но оказалось, что даос ушел гулять и с тех пор не приходил. Наконец его встретили на дороге и притащили к князю, который сейчас же усадил его и стал милостиво угощать. Затем он начал его упрашивать показать какой-нибудь фокус.
— Ваш покорный слуга, — отвечал на это монах, — человек полей, грубый, неотесанный, и никаких особенных талантов у меня нет. Но раз меня удостаивают такого богатого угощения, то я позволю себе предложить вашему великокняжеству послушать, как артистки будут петь вам о вашем многолетии.
С этими словами он залез к себе в рукав, поискал там и вытащил красавицу, которую и поставил на пол. Она тут же поклонилась князю в ноги. Даос велел ей приготовиться к исполнению пьесы «Пир у Яшмового озера» и пророчить в ней князю десятки тысяч лет жизни. Певица поднялась на подмостки и начала петь. После нескольких ее слов даос снова вынул фигурку, которая сказала, что она Ванму1. Вслед за тем вышли, одна за другой, из рукава монаха и Дун Шуан-чэн, и Сюй Фэй-цюн1 2, и все бессмертные феи. Наконец появилась Дева-Ткачиха3. Она подошла к князю, поздоровалась и поднесла ему небесную одежду. Золото и краски этого платья блестели, сияли, играли и переливались, наполняя всю комнату лучами.
Князю показалось, что одежда фальшивая, и он потребовал, чтобы ему ее показали. Даос резко сказал: нельзя! — но князь не послушался и в конце концов осмотрел. Действительно, это оказалось платье без единого шва, которое человеческие руки, конечно, сделать не могут.
Даосу это не понравилось.
— Ваш покорный раб, — сказал он, — сделал решительно все, что мог, по всей своей искренности, чтобы услужить вашему великокняжеству. Я даже на время одолжился у Небесной Внучки4, чтобы добыть это платье. Теперь же оно замарано нечистым духом... Как я теперь буду его отдавать прежней его владелице?
Князь опять сказал, что эти певицы, наверное, все бессмертные феи, и подумал, что недурно было бы ему оставить у себя одну-другую из них. Одна
1 Ванму — см. [40].
2 Дун Шуан-чэн, Сюй Фэй-цюн — прислужницы Ванму.
3 Дева-Ткачиха — фея созвездия [22].
4 Небесная Внучка — Ткачиха [22].
Монахи-волшебники: Волшебник Гун 199
ко, всмотревшись в них пристальнее, он увидел, что все они — певицы из его же собственного дворца.
Затем князю показалось, что пьесы, исполненные певицами, как будто не совсем те, что входили в их прежний репертуар. Он спросил их, и действительно оказалось, что они сами по себе их не знают и даже себе не представляют.
Даос взял платье, положил в огонь и обжарил, а затем убрал к себе в рукав. Стали его обыскивать, шарили-шарили, платья уже не было.
С этих пор князь проникся к даосу особенно глубоким уважением и хотел, чтобы тот остался жить во дворце.
— Я человек дикий, — говорил ему на это даос, — Мне дворцовые хоромы представляются чем-то вроде клетки. Мне гораздо лучше жить у студента: там мне свободно!
И каждый день под вечер отправлялся к себе домой. Порой же, когда князь особенно усердно оставлял его ночевать, он оставался. Тогда он за ужином в шутку переделывал цветы и растения разных времен года в обратный порядок и этим забавлялся.
Князь задал ему как-то вопрос:
— Правда, скажите, что бессмертные и святые люди, как я слыхал, все-таки не могут забыть о своих человеческих чувствах?
— Бессмертные — да, может быть, — отвечал даос, — но я не святой. Вот отчего сердце мое напоминает засохшее дерево!
Однажды, когда он ночевал во дворце, князь послал молоденькую певичку пойти на него посмотреть. Она вошла в комнату, несколько раз окликнула; даос не отзывался. Зажгла свечу: оказывается, он сидит с закрытыми глазами на кровати.
Стала его тормошить. У даоса сверкнул зрачок, и веко опять закрылось. Стала теребить еще и еще — раздавался только сап. Девица толкнула его: он послушно повалился, куда двинула рука, и лежал, как пьяный или оглушенный громом. Постучала ему по лбу — крепкий лоб: палец так и отскакивает и — гудит, как железный котел.
Певица побежала и рассказала князю. Князь велел уколоть его иглой. Игла, однако, не входила. Толкнули его. Тело стало таким тяжелым — нельзя было и пошевелить. Потребовалось больше десяти человек, чтоб его поднять и бросить у кровати... У людей было такое впечатление, словно то был камень пудов в двадцать пять, который упал на землю.
Наутро посмотрели на него опять: он спал на полу. Проснулся и засмеялся.
— Всю ночь были дурные сны. С кровати свалился и то не заметил! — говорил он весело.
Вслед за сим женщины во дворце стали забавляться тем, что трогали его, когда он сидел или лежал. В первый раз тронут — он еще мягок, а дальше — уже становится словно железо или камень.
Даос жил у студента Шана и часто по ночам не возвращался. Шан как-то запер дверь на замок. Утром открыл, видит, что монах спит себе в комнате.
Студент Шан незадолго перед этим подружился и сблизился с певицей Хуэй Гэ. Они дали друг другу слово и стремились пожениться. Хуэй отличалась своим умением петь и своей гитарой затмевала всех сверстниц. Луский князь, услыхав о ней, призвал к себе во дворец и заставил у него служить. Шану пришлось теперь прекратить свидания, и хотя он неотвязно о ней думал, но сообщаться не было возможности; это его сильно мучило.
Однажды вечером он спросил у даоса, не видел ли он Хуэй Гэ. Тот отвечал, что видел всех певиц, но не знает, которая из них Гэ. Тогда Шан описал ему ее наружность и сказал, сколько ей лет. Даос вспомнил. Шан стал просить его передать ей пару слов.
200
Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
— Я человек не от мира, — отвечал даос, — и не могу исполнять для вас подобные обязанности любовного почтаря.
Шан умолял его неотступно. Тогда даос, раскрыв свой рукав, сказал ему: — Если уж так хотите с ней увидеться, пожалуйста, полезайте сюда!
Шан заглянул в рукав. Там было просторно, как в комнате. Он вполз туда, и вдруг яркий свет пронизал все помещение, которое стало теперь обширным, как настоящий зал присутственного места или же храм; при этом здесь ни в какой мебели не было недостатка: столы всех сортов, диваны, кровати — все было налицо. Шан сидел в комнате без малейшего стеснения или неудовольствия.
Даос пришел во дворец и сел играть с князем в шахматы. Увидя подходившую к ним Хуэй Гэ, он сделал вид, что хочет стереть рукавом пыль, — и Хуэй Гэ уже сидела в рукаве. Между тем никто этого не заметил.
Шан сидел в комнате один и сосредоточенно мечтал о Хуэй Гэ. Вдруг с потолка падает красавица. Шан смотрит — она и есть: Хуэй Гэ! В крайнем изумлении, сменившемся радостными восторгами, они слились друг с другом в плотнейшую близость.
— Эту странную сегодняшнюю нашу судьбу, — говорил ей студент, — нельзя не запечатлеть. Прошу тебя, милая, припиши свой стих к моему!
И он написал на стене:
Морю подобны дворцовые входы; долго следы незаметны.
Хуэй продолжала:
Кто бы мог знать, что мой юноша здесь встретит сегодня меня?
Шан давал следующий стих:
Здесь, в рукаве, есть земля, есть и небо: ну и рукав же огромный!
Она отвечала:
Мужа в разлуке и в грусти жену — разом в себя он вместил.
Только что они кончили писать, как сразу же вошли пять человек в остроконечных шапках и розовых костюмах. Всмотрелись — совершенно неизвестные люди, никогда им не встречавшиеся. Не говоря ни слова, молча поторопили Хуэй Гэ уйти, а бедный Шан в крайнем смятении и ужасе не понимал, откуда все это.
Даос вернулся домой и крикнул Шану, чтоб выходил. Стал расспрашивать, как дела и прочее. Шан кое-что скрыл, рассказал не обо всем, но даос с тонкой улыбкой расстегнул халат, вывернул рукав и показал: в рукаве оказались еле-еле заметные знаки, тоненькие, маленькие, словно блохи: то были те самые стихи, которые писал он с Хуэй Гэ!
Дней через десять Шан опять попросился в рукав и в общем побывал там раза три.
— У меня в животе уже шевелится, — говорила ему Хуэй Гэ. — Мне это ужасно неприятно. Я, положим, всегда туго затягиваю талию, но у нас во дворце ушей и глаз больше чем нужно. Если в одно прекрасное утро мне придется разрешиться, куда, скажи, я упрячу крик ребенка? Пожалуйста, будь добр, поговори со святым Гуном. Пусть он придет мне на помощь, когда увидит, что у моей талии дорога раскрывается на все стороны.
Шан согласился исполнить ее просьбу, прошел к даосу, пал перед ним на землю и так лежал, не вставая. Даос поднял его и сказал:
— То, что вы хотите сказать, я уже знаю, хорошо знаю. И пожалуйста, не беспокойтесь. Ведь ваш род только на этой ниточке и будет держаться.
Монахи-волшебники: Волшебник Гун
201
Даос сел играть с князем в шахматы.
202
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Неужели же я позволю себе отказать вам в этой ничтожной услуге? Тем не менее теперь уже вам не следует больше ко мне влезать... И то, что я делаю из благодарности к вам, никоим образом не связано с вашей чувственностью!
Прошло еще несколько месяцев. Как-то даос приходит домой и говорит: — Вот, принес барчонка! Тащите сюда скорей пеленки!
Жена Шана, очень умная и хорошая женщина, была уже лет тридцати или около этого, но, родив несколько раз, имела в живых только одного сына. Только что перед этим у нее была девочка, которая умерла, когда ей едва исполнился месяц. Теперь, слыша, что говорит Шан, в радостном изумлении она выбежала к даосу, а тот поискал в своем рукаве и вынул младенца, который как будто сладко-сладко спал. Пуповина еще не была перевязана. Жена Шана сейчас же приняла ребенка, запеленала, и он тут же зауакал и разразился плачем.
Даос снял свое платье и сказал:
— Родильные крови все платье мне испачкали. Это мы, даосы, ненавидим больше всего. Вот теперь из-за вас, сударь, приходится в одно прекрасное утро бросить милую вещь, которую носил двадцать лет.
Шан дал ему переменить платье.
— Эту старую штуку вы не бросайте, — наставительно говорил ему даос. — Если взять и отрезать от нее кусок величиной с деньгу, это может помочь при трудных родах и дать выход мертвому младенцу.
Шан принял это к сведению.
Так прожили еще довольно долго. Вдруг даос говорит студенту:
— От этой, помните, моей старой рвани, что у вас хранится, вы оставьте себе небольшой кусок для собственного употребления. После моей смерти все-таки об этом не забудьте!
Шану показалось в этих словах что-то зловещее, но даос больше ничего не сказал и ушел. Он прошел во дворец к князю.
— Я собрался умирать, — заявил он.
Князь сильно удивился, стал расспрашивать, но даос твердил свое:
— Это уж так предопределено! Что об этом говорить?
Князь не хотел верить и стал силой его удерживать, предлагая сыграть партию в шахматы, но даос быстро встал, и, как его князь ни останавливал, он попросился куда-нибудь из зала пройти.
Князь разрешил. Даос устремился вон и в одной из комнат лег. Смотрят — он уже мертв. Князь похоронил его весьма торжественно, сделав ему гроб и все прочее.
Шан плакал у гроба, и по всему было видно, что у него в душе глубокий траур. Теперь только он понял, что даос это в своих недавних речах предсказывал.
Он стал теперь пользоваться старой хламидой даоса для ускорения родов; и действие было поразительное: словно эхо на звук, — так что ищущие этого средства попадались у ворот Шана непрерывно, один за другим. Сначала он давал только от измазанного рукава, а затем стал отрезать от воротника и из пол — и не было случая, чтобы не последовало исцеления. Кроме того, слыша, что ему наказывал перед смертью даос, он решил, что, наверное, у его жены будет с родами плохо, и потому отрезал кусок окровавленной ткани величиной с ладонь и стал беречь его, как драгоценность.
Затем как-то раз любимая наложница князя три дня не могла разродиться. Искусство врачей пришло к концу. Кто-то сказал о Шане.
Сейчас же послали за ним. Он пришел, дал свое средство, и роды кончились. Князь был очень рад, подарил студенту серебра, атласа, шелков — всего в большом изобилии, но Шан от всего этого отказался и не принимал. Князь спросил тогда, чего же он хочет.
Монахи-волшебники: Волшебник Гун
203
— Не смею сказать, ваше великокняжество, — сказал Шан.
Князь стал упрашивать. Тогда Шан упал в ноги.
— Если вы, князь, — молил он, — хотите простереть на меня свою небесную милость, пожалуйте мне вашу старую певицу Хуэй Гэ. Больше мне ничего не надо.
Князь велел позвать ее. Спросил, сколько ей лет.
— Я, ваше великокняжество, поступила во дворец восемнадцати лет, а теперь я уже нахожусь здесь четырнадцать лет.
Князь, считая, что ей лет уже порядочно, велел созвать всех певиц и предоставил Шану выбирать, кого он захочет, но тому решительно ни одна не нравилась.
— Дурак ты, ученый муж, вот что, — смеялся князь. — Что ты, десять лет тому назад, что ли, решил на ней жениться?
Шан тогда рассказал все начистоту. И вот князь велел заложить лошадей в роскошные экипажи и все, что дарил студенту и от чего тот отказывался, — все эти шелка и атласы дал в приданое за Хуэй Гэ. Затем, провожая ее, лично сам вышел за двери.
Сына от Хуэй Гэ назвали Сю-шэн, Красавец, имея в виду, что «сю» — «красавец» напоминает по звуку другое слово «сю» — «рукав».
К этому времени ему было уже одиннадцать лет. Он каждый день вспоминал о милости святого человека и ежегодно, в весенний праздник чистой и светлой погоды1, приходил к нему на могилу.
Как-то раз один из местных торговцев, давно уже разъезжающий по губернии Сычуань, встретил на дороге даоса, который дал ему сверток с прописью.
— Это вещь из вашего там дворца. Когда я сюда пришел, то все хлопотал, и некогда было вернуть хозяину его драгоценную вещь. Не откажите, пожалуйста, снести и передать ее.
Торговец, вернувшись домой, услыхал, что даос уже умер, и не посмел сам довести об этом до сведения князя, а Шан пошел и доложил. Князь развернул свиток, смотрит — ив самом деле, это то самое, что даос брал на просмотр. В полном недоумении, не умея объяснить себе, что тут произошло, князь велел вскрыть его могилу. В ней оказался пустой гроб.
Затем умер маленький сын Шана от жены, и весь его род продолжался теперь только через Сю-шэна1 2. Пришлось лишний раз преклониться перед ясновидящим Гуном.
Послесловие рассказчика
«Небо и земля в рукаве» — это, конечно, иносказание, взятое из древнего автора. Разве на самом-то деле так бывает?
Но как, правда, это замечательно! В рукаве, оказывается, есть и небо и земля; есть и солнце и луна! Можно жениться там, рожать детей, и при этом нет никаких мучений за ускорение родов, да и вообще нудных и тревожных человеческих дел!
1 Весенний праздник чистой и светлой погоды — когда поминают усопших [36].
2 Весь его род продолжался... — В рассказах Ляо Чжая постоянно встречается характерная для патриархального Китая боязнь китайца прервать свой род. Тут не только страх за накопленное богатство, но прежде всего страх религиозный: так как только мужчины полномочны совершать жертвоприношения предкам, то без мужского потомства китаец всегда чувствует себя обиженным судьбой. Дочери в счет нейдут: не приносят жертвы духу [90].
204
Ну Сун-лан. Странные истории из Кабинета Неудачника
В таком случае вши в рваной одежде даоса ничем не отличаются от собак и кур обетованного рая, описанного в известном «Персиковом источнике»1.
Что если бы в этот рукав можно было часто ходить! Даже умереть в подобном месте — стоит, да!
КОЛДОВСТВО ХЭШАНА
тудент Хуан принадлежал к родовитой семье и обладал весьма значи-( тельными способностями, так что уже с детства он строил большие
планы, рассчитывая сделать карьеру.
За селом был буддийский храм, в котором жил хэшан. С этим хэ-шаном у Хуана давно установились глубоко искренние отношения. Затем хэшан отправился странствовать по губернии Юньнань и пропадал там лет десять. Наконец он вернулся и явился к Хуану.
— Я уже думал, что вы давным-давно в высоких должностях, — сказал он со вздохом сожаления, — а оказывается, вы все еще простой студент в белом кафтанчике. По-видимому, счастья в вашей судьбе определено мало! Позвольте-ка я подкуплю в вашу пользу главного правителя того света. Скажите, можете ассигновать на это десять дяо?
— Нет, не могу, — отвечал Хуан.
— Ну, вот что, — сказал тогда хэшан. — Пожалуйста, постарайтесь как-нибудь достать половину этих денег, а остальную половину придется уж мне вам достать где-нибудь в долг. И положим трехдневный срок. Хорошо?
Студент согласился и стал напрягать все усилия, чтобы достать денег; прибег даже к залогу вещей — наконец достал столько, сколько было нужно. А через три дня хэшан в самом деле принес пять дяо и вручил их Хуану.
В доме Хуанов был старый колодец, в котором вода была всегда глубока и не иссякала. Говорили, что колодец этот сообщается с рекой и морем. Хэшан велел Хуану связать деньги и положить их на край колодца.
— Дайте мне дойти до храма, — говорил он наставительно, — и затем сейчас же столкните деньги в воду. После этого — так через половину того времени, что требуется для кипячения воды, — всплывет на поверхность медная монета. Нужно будет ей поклониться и уйти.
Хуан не мог понять, что это за фокус. Затем он решил, что выйдет из этого что-нибудь или нет — еще неизвестно, но десять дяо жалко. Поэтому девять дяо он припрятал, а один бросил. Вскоре на воде вскочил огромный пузырь и со звоном лопнул. Тут же всплыла на поверхность деньга, огромная: величиной с колесо телеги.
Хуан страшно перепугался и, поклонившись, вытащил еще четыре дяо и бросил туда же. Деньги упали, и слышно было, как звякнули, ударившись о большую деньгу, которая им перегородила путь. Так они и не могли погрузиться в воду.
1 «Персиковый источник» — знаменитое произведение Тао Цяня (Тао Юань-мина, 365—427), описывающее особый мир людей, не связанных с современностью [91].
Монахи-волшебники: Колдовство хэша на
205
Девять дяо он припрятал, а один бросил.
206 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
К вечеру пришел хэшан и стал его ругательски ругать.
— Зачем вы не бросили все деньги? — кричал он.
— Я все бросил, — отвечал Хуан.
— Нет! Человек, посланный от Владыки того света, унес только одну тысячу. К чему врать?
Тогда Хуан рассказал все начистоту.
— Скряга, — вздохнул хэшан, — никогда не будет большим человеком. Таков, значит, ваш удел! Вам, очевидно, полагается кончить на вашей второй студенческой степени. Иначе экзамены сейчас же пропадут.
Хуан стал сильно каяться и просил хэшана еще раз за него помолиться. Но хэшан решительно отказался и ушел.
Хуан посмотрел в колодец. Деньги там все еще плавали. Он взял колодезную веревку и вытащил деньги обратно. Тогда большая деньга потонула.
В этом году Хуан не смог добрать до второй степени. Так и вышло, как говорил монах.
В ПОГОНЕ ЗА БЕССМЕРТНОЙ ЦИН-Э
Хо Хуань, он же Хо Куан-цзо, жил в Шаньси. Его отец был начальником уезда и рано умер, оставив сына малолетним. Это был умный и способный мальчик, совершенно исключительный. Одиннадцати лет он уже выдержал, на правах гениального мальчика, первый кандидатский экзамен. Мать любила и берегла его выше всякой меры, запрещая ему даже выходить за пределы дома. И вот мальчику было уже тринадцать лет, а он не умел различать, кто и с чьей стороны ему дядя или племянник.
В том же селе жил некто У, служивший по судебной части. Увлекшись даосской религией, он ушел в горы и с тех пор не возвращался. У него была дочь Цин-э, четырнадцати лет, красавица на редкость. Она смолоду тайком читала отцовские книги, была сильно увлечена образом и жизнью бессмертной феи Хэ Сянь-гу1, и, когда отец ее ушел в горы, она твердо решила, что никогда не выйдет замуж. Мать ничего не могла с ней поделать.
Однажды наш студент заметил ее у ворот дома. Хотя это было всего только одно мгновение и хотя он, как ребенок, ничего еще не понимал, все-таки он ясно почувствовал, что полюбил ее до бесконечности. Высказать этого он не умел, но прямо заявил матери, что хочет, чтобы она сватала ему девушку. Так как мать знала, что к этой девушке свататься нельзя, то сообщила ему о своем затруднительном положении. Студент был вне себя от отчаяния и затосковал. Тогда мать, боясь идти против желания сына, попросила кое-кого из общих знакомых довести до сведения госпожи У о ее желании. У, конечно, не согласилась. Бедный студент ходил и думал, сидел и строил планы, но ни на чем остановиться не мог.
1 Хэ Сянь-гу — фея из группы «Восьми бессмертных», почитание которых сильно распространено во всем Китае. При жизни своей она была дочь купца. Как-то случайно повстречался с ней победный дух, воплощающий в себе светлое начало и в жизни именовавшийся Люй Дун-бинь [92]. Он дал ей съесть половину своего персика. После этого она уже никогда не испытывала голода, а кроме того, получила способность определять каждому человеку его судьбу. Когда она умерла, труп ее исчез. Впрочем, подобных преданий о ней много.
Монаха-волшебника: В погоне за бессмертной Цин-э
207
Стал колоть камни в стене, которые падали вслед за ударами мотыги.
Пу Сун-лам. Странные истории аз Кабинета Неудачника
208
Случайно у его ворот очутился какой-то даос с небольшой мотыгой в руках, длиной немного больше фута. Студент попросил у монаха дать поглядеть. Посмотрел и спросил, к чему нужна такая вещь.
— Это для выкапывания лекарственных трав, — отвечал даос. — Вещь эта хотя и не велика, но может войти в любой твердый камень.
Студент не особенно-то поверил, но даос сейчас же взял ее и стал колоть камни в стене, которые действительно падали вслед за ударами мотыги, словно то были не камни, а гнилье. Студент пришел в крайнее изумление, схватил мотыгу, стал ею любоваться и не хотел выпускать из рук.
— Если вам, молодой господин, эта вещь так нравится, то позвольте ее поднести вам в подарок!
Студент принял вещь с большим восторгом и предложил даосу в оплату деньги, но тот не взял и ушел. Студент с мотыгой вошел к себе и стал пробовать ее на камнях и кирпичах — никаких решительно препятствий не оказывалось. Ему сейчас же пришло в голову, что если пробуравить мотыгой стену, то можно будет увидеть красавицу девушку... Он совершенно не понимал при этом, что таких, вещей делать не полагается, и вот, с наступлением ночной стражи, он перелез через свой забор и направился прямо к дому У.
Пришлось пробить две стены, прежде чем он дошел до внутренних помещений. Здесь он увидел, что в малом флигеле еще горит огонь. Припал к окну, подсмотрел — оказывается, Цин-э снимает уже свой вечерний костюм. Через несколько минут свеча погасла. Стало тихо-тихо, ни звука. Студент проковырял окно и влез в комнату. Девушка уже сладко спала. Он проворно скинул обе туфли и бесшумно влез на постель. Боясь, однако, что в случае, если девушка проснется и испугается, она, наверное, примется его бранить и его выгонят, он тихонечко прикорнул у края ее вышитого одеяла, и, еле улавливая ее ароматное дыхание, он чувствовал, как все желания его души ласково затихли.*
Усталый от работы, он едва успел на мгновение закрыть глаза, как незаметно для себя заснул.
Девушка проснулась от его посапывания. Открыла глаза — видит: в стене сквозная брешь, сквозь которую идет свет. Страшно испугавшись, быстро вскочила и впотьмах стала будить прислугу, потом открыла дверь и проворно выбежала, стуча в окна и сзывая всех домашних женщин. Те прибежали с огнем и с палками в руках — и увидели маленького студентика, еще в детской прическе, который сладко спал на расшитой постели. Всмотревшись в него, сейчас же узнали студента Хо, стали его расталкивать и, наконец, добудились. Он быстро вскочил, и глаза его загорелись, словно падающие звезды, причем не видно было, чтобы он был сильно испуган и вообще чего-либо боялся. Только, весь зардевшись, он не проронил ни слова.
Все бросились к нему и, тыча пальцем, трусливо кричали: вор. Тогда он со слезами, выступившими на глазах, сказал:
— Я не вор! Если хотите знать правду, то я из любви моей к девушке хотел хоть раз приблизиться к ее благодатной красоте.
Собравшиеся выразили тогда недоумение по поводу того, что мальчик вряд ли мог проковырять несколько стен, но студент вынул свою мотыгу и рассказал о ее чудесных свойствах. Стали пробовать — так и ахнули, восклицая, что это, несомненно, подарок бога.
Решили идти и доложить госпоже, но девушка, наклонив голову и погрузившись в думу, по-видимому, не склонна была одобрить такое решение. Заметив это и догадавшись, что она думает, стали теперь говорить ей:
— Этот мальчик пользуется громкой славой и у нас и по всей округе, ни одного позорящего пятна на нем нет. Не лучше ли отпустить его — пусть
Монаха-волшебника: В погоне за бессмертной Цан-з 209
себе уходит и пусть снова посылает свататься. А утром мы скажем госпоже, что был вор... Хорошо, барышня?
Девушка не отвечала, и студента стали торопить, чтоб только ушел. Он стал искать свою мотыгу.
— Глупый мальчик, — смеялись над ним женщины, — ты все еще не забыл о своем проклятом инструменте?
Студент усмотрел, что рядом с подушкой лежала узорная шпилька-феникс1 и незаметно сунул себе в рукав. Однако одна из служанок это успела заметить и сейчас же сообщила своей барышне. Та ничего не сказала, но и не рассердилась. Одна старуха похлопала студента по шее и сказала:
— Ну, не говорите, чтобы он был глуп! Этакий, маленький, а что за удивительные у него' фантазии.
И потащила его, веля выйти по-прежнему через отверстие в стене.
Придя домой, Хо не смел рассказать обо всем этом матери, а только велел ей снова послать сваху. Мать не решалась отказать ему, но стала отовсюду приглашать свах, которые могли бы ему найти какую-нибудь другую подходящую пару. Об этом узнала Цин-э и сильно заволновалась. Она послала одну из своих близких женщин к старухе Хо, предостерегая ее от ложных поисков.
Старуха обрадовалась и послала к ним сваху. В это время одна из молодых служанок проговорилась о том, что было ночью и о чем все молчали. Госпожа У, полная стыда, не могла побороть в себе охвативший ее гнев. Когда пришла сваха, это еще более ее распалило. Она взяла палку и провела на земле черту, за которую просила не переходить, затем стала ругать студента вместе с его матерью.
Сваха в испуге поспешила исчезнуть, пришла к Хо и все рассказала. Теперь мать студента, в свою очередь, тоже сильно рассердилась.
— О том, что наделал мой негодный сын, я совершенно не знала. Однако зачем же так над нами бесчинствовать? Почему же она тогда, когда молодые переплели свои ноги, почему она, говорю, не схватила прелюбодея и развратницу и не убила их обоих?
С этого дня старуха Хо, увидя кого-нибудь из их близких и знакомых, сейчас же принималась об этом рассказывать. Услышав об этом, Цин-э почувствовала смертельный стыд, да и старуха У стала сильно, раскаиваться в том, что сделала, но воспретить старухе Хо болтать повсюду не могла. Тогда девушка тайно от матери послала к старухе Хо человека с приветом и ласковыми словами и велела передать, что она поклялась ни за кого другого замуж не выходить. Эти грустные и искренние слова очень тронули мать студента, и она перестала рассказывать. Однако дело с женитьбой остановилось.
В это время господин Оу из Цинь был назначен правителем уезда. Увидав сочинения нашего студента, он отнесся к ним как к глубоко талантливым и стал от времени до времени приглашать его к себе во дворец, выказывая ему при этом самое высокое внимание. Однажды он опросил, женат ли Хо? Тот отвечал — нет. Начальник стал его подробно расспрашивать, но Хо ответил только, что у него с молодой девушкой, дочерью судьи У, был клятвенный уговор, но что затем, из-за пустяшных недоразумений, вышло так, что дело на середине остановилось.
— Ну-с, а теперь, — спрашивал его начальник, — все еще хотите ее или нет?
Студент весь зарделся и молчал.
1 Шпилька-феникс — см. [23].
210
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Ну, я вам это устрою, — сказал начальник и сейчас же послал к У уездного учителя со свадебными подарками, преподносимыми при сговоре. Старуха весьма обрадовалась, и свадьба была решена.
Через год Хо женился. Когда молодая вошла в его дом, она бросила на землю мотыгу и сказала при этом:
— Эту разбойничью вещь можешь выбросить!
— Не забудь, — отвечал с улыбкой муж, — что она нас сосватала!
И по-прежнему дорожил мотыгой, как драгоценностью, никогда с ней не расставаясь.
Молодая жена оказалась милым, хорошим человеком. Она отличалась при этом молчаливостью. Три раза в день она являлась к свекрови свидетельствовать ей свое почтение, а потом запиралась и сидела молча. На хозяйство она обращала лишь небольшое внимание. Однако если старуха отправлялась куда-нибудь из дому с визитом, все дела дома были сделаны образцово, как следует.
Через два года она родила сына Мэн-сяня и всецело предоставила его попечению кормилицы; по-видимому, не очень-то им дорожила.
Так прошло еще лет пять. Вдруг она обращается к мужу со следующими словами:
— Вот уже восемь лет, как мы связаны с тобой дружбой и любовью. Теперь свидание наше кратковременно, а разлука будет длинна. Как нам с тобой поступить?
Вне себя от изумления, студент бросился спрашивать, что это значит, но она молчала. Затем оделась в нарядное платье и пошла поклониться свекрови. От старухи она пошла к себе. Хо бросился за ней, но она легла лицом вверх на кровати и умерла.
Мать и сын в глубоком горе купили гроб и похоронили ее.
Старуха была уже совершенно дряхлой. Держа на руках внука, она думала о его матери, и все ее внутренности словно кто резал или молол. С этого времени она стала хворать и, изнуренная болезнью, не могла больше вставать с постели. Пищу не принимала и не подпускала к себе, считая все вредным и думая только о рыбьей ухе. Однако вблизи нигде нельзя было достать рыбы, и только верст за сто можно было ее купить. Как раз в это время все верховые были отправлены по казенным делам, но студент, отличавшийся искренней любовью к матери и сыновнею покорностью, не мог ждать ни минуты, взял денег за пазуху и пошел один, не останавливаясь ни днем ни ночью.
На обратном пути он шел через горы. Солнце село, и стало темно. Он уже хромал на обе ноги и не мог дальше идти ни шагу. Его нагнал какой-то старик.
— А что, разве на ногах твоих нет пузырей? — спросил он студента.
Тот ответил:
— Да, да, есть!
Старик оттащил его в сторону, и они сели у дороги. Старик высек огонь и, свернув из бумаги трубочку с лекарственным порошком, покурил студенту обе ноги, а затем велел ему попробовать ходить. И у студента не только совершенно прекратились боли, но он почувствовал себя крепче и здоровее обыкновенного. Он самым искренним и сердечным образом стал выражать старику благодарность. Старик спросил, за каким это делом он так устремляется. Студент отвечал, что у него больна мать, а затем рассказал ему все.
— Почему вы снова не женитесь? — спросил старик.
— Все еще не могу найти лучше, — отвечал тот.
— Вот там есть одна красавица. Если можете сейчас идти за мной, я вам буду сватом.
Монаха-волшебника: В погоне за бессмертной Цан-з
211
Студент отказался, сказав, что больная мать ждет рыбы и что сейчас ему некогда. Тогда старик сложил руки в прощальное приветствие и пригласил его как-нибудь в другой раз зайти в деревню, где спросить старика Вана; простился с ним и ушел.
Студент пришел, домой, сварил рыбу и накормил мать. Ей стало уже лучше, а через несколько дней больная и совсем поправилась. Тогда студент велел слуге заложить лошадь и ехать с ним искать старика. Доехали до того самого места, но где деревня — найти было невозможно. Пока метались туда и сюда, время шло, и вечернее солнце уже стало падать. Горные ущелья были .перепутаны донельзя, да и видеть вдаль не было возможности. Студент решил взойти со слугой на гору, один в одном направлении,- другой — в другом, и оттуда посмотреть, где деревня. Однако горные тропы были крайне неровные и ехать по ним верхом уже больше нельзя было. Кое-как начали взбираться пешком.
Теперь мгла сгустилась туманом, и как ни топтался студент из стороны в сторону, глядя вокруг, никакой деревни не было. Он стал спускаться с горы, но сбился с дороги и не знал, как теперь идти обратно, а в сердце жгло, словно там горело пламя. Засновал туда-сюда, и в темноте упал с крутого откоса вниз. На его счастье тут же, несколькими футами ниже, была полоска поросшего травой выступа, он упал на нее и так лежал. Выступ был узенький, только-только хватало, чтоб ему поместиться. Взглянул вниз — черно, дна не видать. В ужасе, превосходящем описание, он не смел даже пошевельнуться.
Теперь, опять-таки к его удаче, по скату откоса росли всюду небольшие кусты, и он мог прильнуть к ним всем телом, как к перилам. Так прошло некоторое время. Он оправился — и видит, что у его ног сбоку есть вход в небольшую пещеру. В сердце закралась радость. Он уперся спиною о камень и вполз в пещеру, как червяк. .Теперь его мысли приняли более спокойный оборот, и он стал надеяться, что с рассветом можно будет кричать и звать на помощь.
Вдруг в глубине пещеры показался свет, мерцавший, словно звездная точка. Студент стал понемногу подходить к нему, и версты через две вдруг увидел перед собой какие-то строения. Не было никаких ни свечей, ни фонарей, а свет сиял, словно на картине. Из дома вышла какая-то красивая женщина. Посмотрел на нее — Цин-э!
Увидя студента, она, вся в изумлении, испугалась.'
— Муж, — вскричала она, — как мог ты сюда попасть?
Студент не стал объяснять, а только схватил ее за руки и громко зарыдал. Она принялась его останавливать и уговаривать. Затем спросила о свекрови и сыне. Студент стал рассказывать ей о том, как им горько теперь приходится, и Цин-э была также крайне удручена.
— Скажи, милая, — спросил ее студент, — вот уже больше года, как ты умерла... Уж не на том ли я свете?
— Нет, — отвечала жена, — это стан бессмертных людей. А год тому назад я, в сущности, и не умирала. То, что вы похоронили, была бамбуковая палка. Теперь, раз ты сюда явился, в моей судьбе бессмертной феи ты примешь участие.
С этими словами она повела его на поклон к отцу. Перед студентом в большом зале сидел важный муж с длинной бородой. Студент устремился к нему и поклонился до земли.
— Вот пришел Хо, мой муж!
Старик, выразив крайнее удивление, встал с места, взял студента за руку и стал ему рассказывать о себе.
— Как отлично, что вы пришли сюда, зятек! Значит, судьба ваша — оставаться здесь!
212 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Студент сдал отказываться, говоря, что мать его ждет и что он не может долго задерживаться.
— Я, конечно, уже знаю об этом, — отвечал ему старик. — Однако какая беда, если вы у нас побудете тут дня на три, на четыре побольше?
И стал его потчевать всякими вкусными вещами и вином. Тут же велел служанке поставить ему кровать в западном зале и застлать ее парчовой постелью.
Выйдя от стола, студент потащил жену лечь с ним спать, но она упиралась.
— Разве здесь место, где можно позволить себе подобное бесстыдство? — негодовала она.
Но студент не отпускал ее и все тащил за руку. А за окном служанка хихикала. Цин-э овладел стыд, и она изо всех сил сопротивлялась. И вдруг в это самое время вошел старик отец.
— Ты, подлая кость, — кричал он на студента, — ты осквернил наш грот, нашу обитель! Сейчас же убирайся отсюда!
Студент, не привыкший уступать и всегда сознававший свое достоинство, не мог вынести подобного срама и сейчас же сделал гневное лицо.
— Чувство мужчины к женщине, — сказал он, — для людей неизбежно. А вот пожилым людям разве полагается подсматривать их и выслеживать? Мне ничуть не трудно будет сейчас же уйти, но извольте велеть вашей дочери сейчас же собраться и идти со мной!
Старику нечего было на это сказать, он позвал дочь и велел ей идти с мужем. Затем открыл заднюю дверь и проводил их, но, когда студент вышел за дверь и отошел, он обманул его и, оставшись с дочерью, захлопнул дверь и пошел обратно.
Студент обернулся — перед ним был крутой утес, угрюмо вздымавшийся сплошной стеной, без малейшей щели и просвета, и только его одинокая тень мелькала по стене там и сям. Идти теперь было совершенно некуда. Взглянул на небо: там высоко маячила косая луна, а звезды и Ковш уже бледнели. Долго так стоял он в грустном-грустном забытьи. Потом, измучившись горем, вдруг почувствовал прилив острой досады, стал лицом к утесу и принялся звать и кричать, но, сколько ни кричал, никто не отзывался.
Тогда, в гневном исступлении, он отвязал от пояса свою мотыгу и стал ковырять камень, пробираясь все вперед и вперед. С бранью на каждом шагу, он в мгновение ока уже вошел в пещеру на три-четыре фута глубины, и где-то очень далеко слышит голос:
— Ох, горе мое, ох, наказание!
Студент, удвоив силы, стал ковырять и долбить еще свирепее. Вдруг в глубине пещеры открылись две двери, из которых кто-то вытолкнул Цин-э и сказал:
— Ну иди, иди же!
Затем стена снова закрылась и сселась.
— Если ты любишь меня, — негодовала Цин-э, — и хочешь, чтоб я была тебе женой, зачем же ты так обращаешься с тестем? Кто так поступает? И откуда явился тот даос, который дал тебе этот проклятый инструмент? Эта штука, кажется, насмерть меня свяжет и замучит!
Добыв жену, студент успокоился — все, что нужно, у него было, и он не стал больше спорить и рассуждать. Его теперь заботило только, что дорога трудна и опасна, как им ехать домой. Тогда Цин-э сорвала две ветки, и каждый из них оседлал по одной, после чего ветки тут же превратились в коней, которые помчались, — ив мгновение ока супруги были дома.
Оказывается, прошло уже семь дней с тех пор, как студент исчез.
Монахи-волшебники: В погоне за бессмертной Цан-э
213
Когда студент и слуга потеряли ночью друг друга, слуга стал его искать, но найти не мог; вернулся домой и рассказал старухе. Та отправила несколько человек, но как они не шарили повсюду по горам и падям — не было ни малейшего следа. Старуха затосковала, загрустила, не находя себе места, — и вдруг слышит, что сын вернулся. Бесконечно обрадованная, она побежала ему навстречу и вдруг, подняв голову, увидела Цин-э. От испуга она чуть не умерла. Студент рассказал ей вкратце, как было дело... Старуха окончательно повеселела и успокоилась.
Цин-э решила, что ее вид и ее дела слишком необыкновенны и странны, так что, чего доброго, можно людей напугать, — поэтому стала просить свекровь куда-нибудь перебраться, и та согласилась. У них в другом уезде был отдельный дом, и вот в один прекрасный день они переехали, причем никто ни о чем так и не узнал.
Супруги прожили вместе еще восемнадцать лет. У них родилась дочь, которую выдали за земляка — некоего Ли. Вслед за этим старуха скончалась. Жена сказала мужу:
— У моего дома, среди бурьяна, сидит птица на восьми яйцах. Вот там можно будет похоронить нашу мать. Когда вы с сыном свезете гроб и закончите похороны, то пусть наш сын — он ведь уже взрослый — так и останется там жить при могиле. Незачем ему снова сюда приходить!
Студент сделал, как она сказала, и после похорон вернулся домой один. Через месяц Мэн-сянь пришел проведать родителей, но они, оказывается, исчезли. Спросил старую служанку, но та сказала, что они оба уехали хоронить и еще не вернулись. Поняв, что тут есть что-то необычайное, он принялся плакать и безутешно горевать.
Мэн-сянь своими образцовыми сочинениями был очень известен: все о нем кричали. Тем не менее он в экзаменационной келье засиживался подолгу, и, бывало, дней сорок сидит, а работы не подает. Наконец он получил степень багуна1 и поехал в столицу на следующий экзамен. Здесь он познакомился с молодым студентом, лет так семнадцати-восемнадцати, который был его соседом по келье. Он ему сильно понравился своею необыкновенной, блестящей интеллигентностью и недюжинной талантливостью. Взглянул в его тетрадь — там стояло следующее: младший студент из Пекина, Хо Чжун-сянь. Наш студент от крайнего изумления вытаращил глаза и сказал, как его самого зовут (Хо Мэн-сянь)1 2. Чжун-сянь тоже ничего не мог понять и спросил подробнее о его родных местах и семье. Тот рассказал ему все. Чжун-сянь пришел в восторг.
— Знаешь что, — говорил он, — когда я поехал в столицу, отец сказал мне, что если я на экзамене встречусь с Хо из Шаньси, то это его родственник, и велел нам сблизиться. А теперь ведь так и вышло! Однако как могло статься, что наши имена настолько совпадают?
Мэн-сянь осведомился теперь, как звали его прадеда, деда и, наконец, отца с матерью, и, узнав, воскликнул:
. — Да ведь это мои родители!
1 Степень багуна — при династии Цин присваивалась студентам, особо отличившимся на внеочередном провинциальном экзамене. Получившие эту степень, как правило, или направлялись в государственное столичное училище Гоцзыцзянь, или — на дворцовые экзамены, после удачного прохождения которых багунам даровались чины и должности.
2 Сказал, как его зовут... — Студента звали Хо Мэн-сянь, а нового знакомца — Хо Чжун-сянь, то есть словно они были родными братьями (Мэн — первый, Чжун — второй) [18].
214 Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
Чжун-сянь усомнился, сказав, что годы как будто не подходят, но Мэн-сянь ответил ему:
— Мои родители — оба бессмертные люди, небожители. Можно ли определить их возраст по виду?
По этому случаю Мэн-сянь рассказал со всеми подробностями о своей жизни, и Чжун-сянь наконец поверил. После экзаменов им некогда было отдыхать; они заказали лошадей и поехали домой вместе. Только что доехали до ворот, как слуги вышли им навстречу и заявили, что как раз в эту самую ночь господин и госпожа исчезли, никто не может понять куда. Оба студента сильно испугались. Чжун-сянь бросился в дом и стал спрашивать у жены.
— Еще вчера вечером, — говорила та в ответ, — мы сидели вместе и пили. Матушка сказала мне: вы оба с мужем ни о чем дома не заботитесь — молодые еще, — а вот завтра придет ваш старший брат, и мне нечего бояться. Рано утром я вошла в их комнату, а там уже никого не было.
Братья, слыша это, затопали с досады ногами и предались горькой скорби. Чжун-сянь все хотел бежать за родителями и догнать их, но брат сказал ему, что это бесполезно, и тот послушался.
В этом году Чжун на экзамене в области оказался первым, и, так как могилы предков были в Шаньси, он поехал туда вместе с братом. Он все надеялся, что родители живут еще где-нибудь среди людей, и, где бы ни случилось ему бывать, повсюду о них расспрашивал, — но не нашел ни малейшего следа!
МОНАХИ-ИНОЗЕМЦЫ
Хэшан Ти-кун рассказывает, что в Цинчжоу он видел двух монахов-иноземцев. Их наружность была причудливая какая-то, несовременная. В ушах висело по кольцу. Одеты были в желтый холст. Волосы вились кудрями.
По их собственным словам, они пришли из западных стран и явились к тамошнему губернатору, так как слышали, что он чтит Будду.
Губернатор послал двух курьеров из канцелярии, чтобы они проводили монахов в монастырь. Настоятель Лин-пэй встретил их не очень-то приветливо. Тогда курьеры, видя, как необыкновенно странны эти люди, угостили их на свой счет и остались с ними ночевать.
Один из них спросил иноземцев:
— В ваших западных краях много необыкновенных людей... Вот что, архат1, нет ли у вас в запасе каких-нибудь фокусов нам показать?
Один из монахов раскатисто захохотал. Потом высунул из рукава руку, и на ладони у него оказалась маленькая пагода, высотой еле-еле до фута. Она была вся в резьбе — прелесть, что за вещь!
На стене, в самой отдаленной и высокой части комнаты, был маленький киот для фигуры божества. Монах бросил туда пагоду — и она прямехонько, ровно и определенно туда встала, нисколько не скосясь, не наклонясь... Смот-
вость.
1 Архат — прямой ученик Будды. Здесь, конечно, просто преувеличенная вежли-
Монахи-волшебники: Монахи-иноземцы
215
Монах вытянул левую руку, да так, что она удлинилась футов на шесть-на семь.
216
Пу Сун-лан. Странные истории аз Кабинета Неудачника
рят теперь — на пагоде лежат мощи Будды и излучают свет, ослепительно сияя на все помещение. Затем он поманил пагоду к себе рукой, и она снова упала в ладонь.
Другой монах засучил рукав и вытянул левую руку, да так, что она удлинилась футов на шесть-на семь. Зато правая рука стала сокращаться и сошла на нет.
Затем он вытянул правую руку, и с ней произошло то же, что с левой.
БАЙ ЦЮ-ЛЯНЬ ЛЮБИЛА СТИХИ
к Ь Чжили жил студент Му Чань-гун, сын купца Му Сяо-хуаня. Это был умный и способный юноша, имевший пристрастие к чтению. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, то отец, считая ученое дело непрактичным, отправил его учиться делу торговому. И вот он поехал с отцом в страну Чу. Но как только в лодке дел никаких не было, он сейчас же принимался громко распевать стихи1.
Доехали до Учана. Отец оставил его в гостинице стеречь склад. Студент, воспользовавшись тем, что отец ушел, вынул книги и стал читать стихи, звонко отчеканивая рифмы. И в это время он видел в окне какой-то неустойчивый силуэт, словно там был человек, старавшийся незаметно его подслушать. Впрочем, Му на это не обращал особого внимания.
Однажды старик отправился вечером куда-то пить и долго не возвращался. Студент напевал стихи с особым усердием; за окном кто-то все это время прохаживался взад и вперед, и луна освещала эту фигуру с полною отчетливостью. Му это показалось наконец странным; он быстро выбежал за дверь, смотрит, а там стоит красавица лет пятнадцати-шестнадцати, и такая, о которых в свое время было сказано, что они могут губить целые города1 2. Как только она взглянула на студента, сейчас же убежала и скрылась.
Дня через три отец с сыном погрузили товары и повернули на север, к дому. Вечером им пришлось остановиться на берегу озера. Старик куда-то ушел... Появляется какая-то пожилая женщина и говорит студенту:
— Милостивый государь, вы убили мою дочь!
Страшно растерявшись, студент стал спрашивать, что это значит.
— Моя фамилия, если позволите, Бай, — говорила она ему в ответ. — У меня есть молоденькая дочка, которую зовут Цю-лянь. Она отлично понимает литературу и рассказала мне, что ей пришлось в городе услышать ваше чистое чтение стихов. И вот до сих пор она вся в мечте... Доходит до того, что теряет сон и аппетит. Она хочет, видите ли, быть вашей, быть вам женой, и я ничего с ней больше не могу поделать!
Студент в душе своей, конечно, ее уже любил, но, боясь, что отец на него накричит, высказал женщине все это с полною откровенностью. Та не верила и настойчиво требовала, чтобы он дал слово. Студент не соглашался. .Женщина пришла в раздражение.
1 Принимался громко распевать стихи. — Китайцы читают свои старые стихи нараспев, приспособляя к ним самые разнообразные мелодии [93].
2 Могут губить целые города — см. [26].
Монаха-волшебника: Ъай Цю-лянь любила стиха
217
— Послушайте, — кричала она, — у людей бывает так, что если девушка понравится, то сами ищут случая посвататься, засылают сваху и ничего не получают. А теперь я, старуха, сама иду сватать дочь, а он, не угодно ли, не изволит соглашаться! Где еще можно больше осрамиться?.. Пожалуйста, не извольте думать, что проедете на север! '
С этими словами она ушла. Вскоре пришел старик Му. Студент, всячески выбирая выражения получше, сообщил ему о том, что тут было, втайне рассчитывая на согласие. Но старик сказал, что они уже далеко отплыли, да к тому же, — добавил он со смехом, — о чем тут вообще разговаривать? Разве это серьезно? Просто-напросто у этой девицы, как поется в древних стихах, — «в груди весна». Сказал — и прекратил разговор..
Место, где они вечером пристали с лодкой, было очень глубокое, так что все весло уходило в воду. Но вдруг ночью со дна поднялись один за другим камни и песок, и лодка села — двинуться дальше было невозможно.
Каждый год на этом озере обязательно оставался кто-нибудь из купцов зимовать на острове и стеречь его. Весной же, как говорит поэт, «воды персика»1 разливаются и, когда никакие другие товары еще не подоспели, все, что доставляется в лодке, можно продать в сто раз против себестоимости. Ввиду этого старик не особенно тужил о таком промедлении, да и не дивился тому, что случилось. Он думал только об одном: как бы на будущий год приехать снова на юг, и, рассчитывая, что придется, пожалуй, опять везти товар, оставил сына здесь, а сам поехал домой. Сын был в душе очень этому рад и только сильно досадовал, что не расспросил, где живет старуха.
Как только свечерело, старуха явилась и вместе со служанкой ввела к нему девушку. Они раздели ее и уложили в постель.
— Вот до чего дошла болезнь у человека, — укоризненно обратилась к нему старуха. — Нечего высокомерно кривляться и делать вид, что вы тут ни при чем!
С этими словами обе ушли. Студент был все время, пока старуха говорила и пока вообще это происходило, в крайнем замешательстве. Теперь он встал, взял свечу и подошел взглянуть на девушку. Она лежала перед ним больная, но полная невинной прелести, осенние волны ее чистых глаз1 2 так и катились...
Студент стал осторожно ее расспрашивать. Девушка очаровательно улыбалась, тихо и мило. Студент приставал к ней, чтобы она сказала хоть слово. Девушка проговорила:
— «Ради тебя я страдаю, мой друг, стыдно мне все же тебя»3. Можете пропеть это обо мне!
Студент пришел в бешеный восторг и готов был уже приникнуть к ней, но, охваченный жалостью к ее хрупкому и слабому телу, стал трогать ее гру
1 «Воды персика». — Весной, в третьей луне, персик начинает буйно цвести, и его цвет, сбитый дождем, падает в поднявшиеся реки, которые мчатся, покрытые его лепестками. Это н есть, по выражению поэта Хань Юя (768—824), «персика воды в третью луну по весне» [94].
2 Осенние волны ее чистых глаз — см. [46].
3 «Ради тебя я страдаю, мой друг, стыдно мне все же тебя» — стихи нз «Повести об Ин-ин» Юань Чжэня (779—831). Красавица Ин-ин говорит возлюбленному:
Стала бледнеть я и чахнуть, худея, — свет красоты угасает.
Тысячи раз повернусь, обернусь — лень мне с постели вставать! Не посторонних стыжусь я, больная, с ложа весь день не вставая, Ради тебя я страдаю, мой друг, стыдно мне все же тебя!
При той изощренной памяти, которая присуща образованному китайцу, неудивительно, что молодые люди могут говорить, все время заимствуя свою речь из литературы.
21S Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
ди и играючи целовать. Девушка, как-то незаметно для себя, повеселела, расцвела и стала шутить.
— Вот если вы, господин, — сказала она, — прочтете мне три раза, знаете, эти стихи Ван Цзяня о «газовом платье и листиках-листиках»1, то моя болезнь пройдет!
Студент исполнил ее просьбу, и только что он прочел стихи два раза, как девушка схватилась за платье, приподнялась и села.
— Я выздоровела, — сказала она.
Он прочел еще раз, и она стала повторять за ним, грациозно покачиваясь. У студента захватило дух, который куда-то летел и мчался, все выше и выше... Он задул свечу и лег с ней.
Еще не светало, а она уже поднялась.
— Сейчас придет мама, — сказала она.
Действительно, не прошло нескольких минут, как вошла старуха. Увидя, что дочь сидит такая красивая, нарядная и радостная, старуха тоже обрадовалась и успокоилась. Затем она предложила девушке уйти. Та, наклонив голову, молчала. Тогда старуха ушла одна, сказав ей на прощание:
— Раз тебе приятно забавляться с господином, то сама и отвечай!
Теперь только студент стал подробно расспрашивать ее, где и как она живет.
— Мы с тобой, — сказала ему девушка, — друзья, так сказать, попутчики. Поженимся или нет — пока еще не наверное. Зачем тебе нужно знать, где я живу?
Однако парочка слюбилась на диво, и они дали друг другу крепкие клятвы.
Как-то ночью она встала, зажгла лампу и вдруг почему-то взялась за книгу, раскрыла ее, а сама стала грустная-грустная: слезы на глазах так и сверкали. Студент быстро вскочил и спросил, в чем дело.
— Наш отец, — сказала она, — едет и скоро будет здесь. О нашем с тобой деле я как раз гадала по книге: где откроется. И вот мне попалась «Песня о Цзяннани» Ли И1 2. Смысл этих строф нехороший!
Студент принялся утешать ее и объяснять ей смысл стихов:
— Смотри, милая, — говорил он, — первая фраза: «Замуж я вышла — муж мой цюйтанский торговец» — ведь она очень для нас счастлива. Уже первая фраза! Что тут для нас нехорошего?
Дева кое-как повеселела. Поднялась и стала прощаться.
— Ну, пока что разреши, как говорится, «разнять рукава», а то утром, того и гляди, на меня «тысячи человек будут глазеть и пальцами тыкать».
Студент схватил ее за руки. К горлу подступило, и он не мог выговорить ни слова.
1 Стихи Ван Цзяня... — У Ван Цзяня (751—835), одного нз выдающихся танских поэтов, есть стихи, в которых он воспевает царский дворец, особенно его женскую половину [95]. Вот эти стихи:
Газ на сорочке листьями-листьями вышит, покрыв ее густо;
Феникс из золота, гусь в серебре — стан здесь тех и других!
Лишь закружусь, затанцую — сейчас же в стороны все разлетятся, И среди них выступают слова: «Тысячи лет тебе, царь!»
2 Ли И (748—827) — очень популярный танский поэт. Его песни распевались, говорят, по всему Китаю. Вот строфы, которые попались Цю-лянь:
Замуж я вышла — муж мой цюйтанский торговец, День за другим — держит в обмане, нейдет! Знала б я раньше, как можно верить приливу, Замуж пошла б, в юношу моря влюбясь!
Моиахи-волшебнака: Бай Цю-лянь любила стиха 219
— Если, — спросил он потом, — наше милое дело сладится, скажи, где тебя найти, чтобы сообщить тебе?
— Я часто буду посылать кой-кого следить, — отвечала дева. — Сладится или нет, все мне будет известно.
Студент хотел было сойти с лодки, чтобы проводить ее, но она решительно воспротивилась и ушла.
Сейчас же и в самом деле прибыл Му. Студент постепенно рассказал ему все свои дела. Отец решил, что он, очевидно, зазвал к себе гетеру, рассердился на него и давай его бранить и казнить. Однако произведя точную ревизию в лодке, он обнаружил, что никаких недохваток и выемок не оказалось. Тогда он перестал ругаться.
Однажды вечером, когда старика в лодке не было, вдруг явилась дева. Они свиделись нежно-нежно, хотя ни один не знал, как и что теперь решить.
— Вот что, — сказала она, — быть нам с тобой вверху иль внизу — на то судьба. Подумаем-ка о том, что у нас перед носом. Я временно задержу твою лодку на два месяца, а там поговорим, как дальше поступить.
Перед тем как проститься, они решили, что условным знаком свидания будет пение стихов, и с этого дня, как только старик куда-нибудь уходил, студент сейчас же начинал во весь голос петь стихи, и дева сама собой появлялась.
В четвертой луне судоходство прекратилось, цены на товар упустили свое время, купцы не знали, что делать. Они собрали между собой деньги и отслужили моление в храме Речного Духа. И вот после летнего праздника Прямого Солнца1 хлынули дождевые воды, и лодки наконец прошли.
Студент, вернувшись домой, весь погрузился в воспоминание, которое довело его до болезни. Старик Му, встревожившись, звал знахарей и врачей, но студент шепнул матери, что эту болезнь не вылечат ни лекарства, ни заклятия, — есть только Цю-лянь, ее приход поможет. Старик сначала рассердился на такие речи. Однако чем дальше, тем больной тощал и худел все сильнее и сильнее, так что старик наконец испугался, нанял телегу и повез сына.
И вот они снова прибыли в Чу и причалили с лодкой к прежнему месту. Они стали наводить справки у местных жителей, но никто не знал старуху Бай. К счастью, тут-то эта старуха и очутилась — в лодке, державшей руль к берегу. Она вышла — и все устроилось.
Старик влез в лодку и, взглянув на Цю-лянь, остался ею в душе своей весьма доволен. Однако, расспросив старуху о месте родины и о происхождении, выяснил только, что у них есть лишь плавучий дом, жилье на воде — и больше ничего.
Затем, пользуясь случаем, старик сообщил о болезни сына и о ее причине, выразив при этом надежду, что дочь старухи придет к ним в лодку и побудет там некоторое время, чтобы дать пройти запущенной болезни. Старуха сказала, что свадьба не решена, и не дала согласия.
Дева, высунувшись половиной лица, внимательно и усердно слушала, что они говорили. В глазах ее стояли слезы, вот-вот готовые упасть на пол. Старуха, видя такое печальное лицо и слыша к тому же, как просит и умоляет старик, тут же согласилась.
С наступлением ночи старик ушел, и дева в самом деле появилась. Она стала у кровати и заплакала.
1 После летнего праздника Прямого Солнца. — Праздник летнего солнцестояния приходился по лунному календарю на пятое число пятой луны; в старом Китае он всегда праздновался торжественно, с освобождением от работ, наравне с Новым годом, несколько дней [96].
220
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Бедный друг мой, — говорила она, — неужели то, что было со мной в прошлом году, пришло теперь и к тебе? Видишь ли, дело в том, что нельзя было не заставить тебя понять и познать, на что это похоже и к чему ведет. Однако твое изнурение, дошедшее до таких пределов, конечно, разом вылечить нельзя... Позволь мне тебе пропеть стишок!
Студент принял это предложение с благодарностью, и дева пропела ему те же стихи Ван Цзяня.
— Да, но ведь это касалось тебя и твоего сердца, — говорил студент. — Разве можно этим лечить обоих нас и достичь успеха? Тем не менее, когда я слышу звук твоего голоса, мой дух уже крепнет и оживает. Попробуй-ка теперь спеть мне, знаешь, это: «Тысячи-тысячи ивовых веток — к западу все протянулись»1.
Дева исполнила это.
— Ах, как чудесно! — воскликнул больной и похвалил ее. — А вот что, помнишь, милая, как один раз, когда ты читала мне стихи, там встретились слова девушки, срывающей лотосы: «Лотос в бутонах, а запах душистый за десять цинов несется»1 2. Я этого стиха не могу забыть. Позволь попросить тебя спеть это своим милым голоском.
Дева пропела, и только что она стала заканчивать, как студент выпрыгнул, вскочил и вскричал:
— Слушай, да разве ж я был когда-нибудь болен?
С этими словами он кинулся к ней, заключил ее в объятия и слился с нею в нежность. Глубокая болезнь его словно пропала.
Спросил ее, что говорил отец, когда виделся с ее матерью, и удастся ли сладить дело. Дева, уже зная, какой оборот примут теперь мысли старика, отвечала прямо, что дело не сладится. Затем она ушла.
Когда появился отец, он увидел, что его сын уже встал, и сильно обрадовался.
— Вот что, сын, — говорил он ему просто из желания подбодрить и утешить, — девица-то она очень милая. Однако ей пришлось с самого раннего детства стоять у руля, грести и петь. Я уже не говорю о том, насколько это занятие ничтожно и недостойно, — ведь она, того и гляди, уж и не девственница!
Студент молчал. Затем, когда старик вышел, дева явилась опять, и он стал ей передавать, что думает отец.
— Я уж это хорошо видела! — сказала она. — В мире всегда так: чем вещь нужнее, тем она дальше, и чем больше к ней стремишься, тем меньше она дается. Надо, значит, сделать теперь так, чтобы его мысли сами собой приняли иное направление и чтобы, наоборот, он сам пришел меня просить!
Студент спросил, как это она рассчитывает сделать.
— У всякого купца, — отвечала она, — все цели жизни в наживе. Я знаю средство, как определять цены товарам. Те вещи, которые я только что видела в вашей лодке, никакого дохода не дадут. Ты скажи старику от меня, что если он. оставит здесь эти вещи, то наживет втрое, а если еще вон те, то
1 «Тысячи-тысячи ивовых, веток — к западу все протянулись* — из стихотворения поэта Лю Фан-пина (VIII в.) «Весенняя тоска»:
Бедная иволга в утренний час плачет, как будто со мной.
Двери открою — только и вижу: травы роскошно густеют.
Время от времени в сад и во двор ветер с востока влетит;
Тысячи-тысячи ивовых веток — к западу все протянулись.
2 «Лотос в бутонах...* — стих из поэта Хуанфу Суна (IX в.).
Монахи-волшебники; бай Цю-лянь любила стихи 221
и вдесятеро. Затем отправляйтесь домой, и если мои слова оправдаются, то, значит, я буду отличной женой. Когда ты снова приедешь, тебе будет восемнадцать, а мне семнадцать лет. Будет еще время нам с тобой друг другу порадоваться. Не надо грустить.
Студент сказал отцу, какие и на какой товар будут цены, — все это со слов девы, — но тот решительно отказался верить, и только уж так, куда ни шло, решил на лишние деньги наполовину сделать, как было сказано. Когда же они вернулись домой, то оказалось, что те товары, которые он закупил сам, принесли ему огромный убыток. К счастью, он все-таки, хотя и в небольшом размере, послушался советов девы и от этих товаров получил очень крупный барыш, так что, в общем, свел концы с концами. Это заставило его уважать Цю-лянь и чтить ее, как фею.
А студент стал пуще прежнего ее расхваливать. Он сообщил старику, что она ему сама говорила, будто может сделать его богатым. Тогда старик забрал как можно больше денег и опять приехал на юг. Приехав к озеру, он провел несколько дней в ожидании, не проедет ли старуха Бай, но не видел ее. Прошли еще дни, и наконец он усмотрел ее лодку под ивами. Он сейчас же воспользовался случаем, чтобы, как говорят, положить ей птицу1 и посвататься. Однако старуха никаких брачных подарков не стала принимать, а озаботилась исключительно выбором счастливого для брака дня. Когда этот день настал, она проводила дочь к жениху. Старик нанял еще одну отдельную лодку и устроил молодым «соединение чаш».
Дева теперь велела старику ехать еще южнее, а те товары, которые нужно было оставить здесь, она записала и записку вручила ему. Со своей стороны, старуха пригласила зятя покинуть свою лодку и поселиться у нее.
Старик вернулся через три месяца и привез в Чу товары, на которые здесь сейчас же нагнал цену вдесятеро против того, что ему стоило. После этого он решил вернуться домой на север. Цю-лянь попросила позволения взять с собой в лодку озерной воды, и, когда они приехали домой, она стала, хоть немного, но непременно добавлять этой воды в каждое кушанье, словно то была приправа или соя. И вообще с этих пор каждый раз, как они ездили на юг, они привозили ей несколько жбанов этой воды.
Года через четыре Цю-лянь принесла сына. Однажды она заплакала и сказала, что хочет к себе домой. Тогда старик вместе с сыном и с ней поехали опять в Чу. Доехали до озера, но не могли отыскать, куда делась старуха Бай. Цю-лянь принялась стучать о борт лодки и звать ее. Вид у нее при этом был растерянный, унылый. Не докричавшись, она послала мужа поскорее обежать озеро, спрашивая и ища старуху. Тут как раз студенту попался рыбак, вытащивший из воды белого карпа, которого, как известно, из почтения именуют «белым коньком». Студент подошел поглядеть — смотрит: огромная штука и по виду совершенно напоминает человека, причем и груди, и женское место развито полностью. Студент удивился этому чрезвычайно и побежал сказать жене. Та изобразила на лице крайний испуг и сказала, что ею давно уже дан обет отпустить живым пойманное существо, так что пусть он купит эту рыбу и отпустит ее в воду. Студент пошел говорить с рыбаком, но тот потребовал огромную цену.
— Я в твоем доме, — сказала тут Цю-лянь мужу, — достала своими советами много денег, десятки тысяч серебра. Чего же ты скупишься из-за пустяка? Если ты мне этого не сделаешь, я сейчас же брошусь в озеро и утоплюсь!
Студент испугался, но не посмел сказать об этом отцу, а украл у него деньги, купил рыбу и отпустил ее. Однако, когда он вернулся в лодку, жены
1 Положить птицу — один из брачных обрядов, предшествующих свадьбе [97].
222
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
не было видно. Искал, искал — найти не мог. Она явилась только поздно ночью, когда все стражи уже были отбиты1.
— Куда ты ходила? — спросил он.
— Я только что была у матери!
— Где же она?
Цю-лянь покраснела.
— Ну, теперь я уже не могу не сказать тебе все по правде, — сказала она. — То, что ты выкупил, и была моя мать. Ей до этого был приказ от Дракона-князя1 2 заведовать в озере Дунтине путешествующими. В последнее время хотели набирать для его дворца наложниц, и вот какие-то болтуны расхвалили меня князю, и он тут же велел моей матери непременно и безотлагательно меня вытребовать. Мать моя доложила ему все, что было, но князь не пожелал ее выслушать и пустил ее к южному берегу, где ей пришлось голодать чуть не до смерти. Тут она и попалась. Хотя сейчас опасность для нее уже миновала, но наказание еще не сложено... Если ты меня любишь, пойди, умоли за нее Истинного Владыку, — этим можно ее избавить от кары. Если же теперь ты на меня смотришь, как на тварь, а не на человека, позволь тогда вернуть тебе твоего сына, а я удалюсь... Уход за мной в Драконовом дворце вряд ли будет не в сто раз лучше, нежели то было у тебя в доме.
Студент был испуган донельзя и только выразил опасение, что ведь Истинного Владыку ему нигде не увидеть, но жена продолжала:
— Завтра днем, часа в два, Истинный Владыка должен сюда прийти. Как только увидишь хромого даоса, сейчас же поклонись ему. Он в воду — и ты за ним! Истинный Владыка любит ученых литераторов и, конечно, сжалится над тобой и согласится все сделать.
Затем она достала из рыбьих внутренностей кусок узорного шелка и добавила:
— Если он спросит, о чем ты хлопочешь, ты тут же вынешь этот кусок и попросишь его написать слово: освободить!
Студент стал ждать, как она сказала. И действительно, он увидел какого-то ковыляющего даоса, который подходил к нему. Он бросился на землю и поклонился. Даос бросил в воду палку и вскочил на нее. Студент решительно последовал за ним и тоже вскочил. Оказывается, это уже не палка, а лодка! Студент опять склонился перед монахом, который спросил, что ему нужно. Студент вынул ткань и просил написать. Даос развернул, посмотрел и сказал:
— Это плавник «белого конька». Где ты его повстречал?
Студент не посмел скрыть и изложил все от начала до конца. Даос расхохотался.
— Это создание отличается необыкновенным изяществом, тонким и совершенным. Неужели ж она достанется Дракону на дикий разврат?
С этими словами он вынул кисть и бегло написал слово: освободить! Писал он ловко, в виде талисманных график... Затем повернул лодку к берегу и велел студенту сойти. И тот видит, как даос плывет по воде на палке. Мгновение — и он исчез.
Студент вернулся к себе в лодку. Жена была очень.довольна и только велела ему не проронить об этом ни слова перед отцом и матерью.
Они вернулись теперь на север. Года через два-три старик опять поехал на юг и долго, несколько месяцев, не возвращался. Вода, привезенная с озера,
1 Все стражи уже были отбиты — см. [54].
2 Дракон-князь — Лун-ван, бог реки [55].
Монахи-волшебники; бай Цю-лянь любила стихи
223
Студент увидел какого-то ковыляющего даоса...
224
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
вся кончилась; ждала, ждала ее Цю-лянь, так и не дождалась. И вот она стала хворать. Днем и ночью стонала и тяжело дышала.
— Если я умру, — сказала она мужу, — ты меня не хорони, а в часы мао, у и ю1 читай мне разок стихи Ду Фу о том, как он видел во сне поэта Ли Бо1 2. И тогда я умру, но не буду гнить. Затем подожди, пока не приедет отец с озерной водой. Тогда налей этой воды в таз, запри двери, расстегни мне платье, обними меня и влей... Я оживу!
После этого она стонала и мучилась еще несколько дней и как-то вдруг умерла.
Недели через две приехал старик Му. Студент сейчас же сделал, как она велела. Больше часа вливал ей воду, и она стала понемногу оживать.
С этих пор она все думала о том, чтобы вернуться на юг. Старик умер, и тогда студент исполнил ее желание. Они переселились.
НИЩИЙ ХЭШАН
W" > Цзинане жил какой-то хэшан. Откуда он, никто не знал. Ходил босой, весь в лохмотьях и каждый день сидел в ресторанах, то в «Ненюфаре», то в «Светлом озере», бубнил свои молитвы и вещал о судьбе, собирая милостыню.
Однако когда ему давали вино, кушанья, деньги, рис, — всего этого он не брал. Спрашивали, что же ему нужно, — он не отвечал, и целый день никто не видел, чтобы он ел или пил.
— Послушай, учитель, — говорили ему, — если ты не ешь скоромного и не хочешь вина, тебе бы надо идти за милостыней куда-нибудь в горную деревушку или в какой-нибудь глухой переулок. Что за смысл тебе каждый день шляться по шумным местам, куда все льнут, словно муравьи на баранье сало?
Хэшан продолжал сидеть, сложа молитвенно свои ладони и бормоча напевы молитв. Ресницы по-прежнему были опущены — длинные-длинные, с палец, если не больше. Сидел и делал вид, что не слышит.
Через некоторое время ему повторили вопрос. Тогда он вдруг раскрыл глаза и грозным голосом сказал:
— А я хочу просить именно так!
Потом опять принялся за бесконечный напев. Посидев еще довольно долго, вышел и поплелся прочь. Кто-то решил идти за ним и стал настойчиво от него домогаться, почему именно так он желает просить. Тогда он опять резко ответил:
— Этого тебе знать не дано. Старый монах хочет именно так просить!
1 Часы мао, у и ю — соответственно два часа ночи, пять часов утра, одиннадцать часов.
2 Видел во сне поэта Ли Бо. — У Ду Фу (712—770) [98] есть два стихотворения, объединенных заглавием «Вижу во сне Ли Бо». Первое начинается следующими строками:
С мертвым простишься — словно проглочено навек, Если ж с живым — будешь грустить без конца! [73]
Монахи-волшебники: Нищий хэшан
225
Хэшан рассердился, распорол себе ножом живот. Залез туда рукой и разложил кишки рядами по дороге.
8 Зак. 3110
226
Пу Сун-лин. Странные истории ае Кабинета Неудачника
Через несколько дней он вдруг вышел за ворота южного города и улегся у дороги, как чурбан, не шевелясь в течение целых трех дней. Жители, боясь, что он умрет с голоду и доставит предместью хлопоты, пришли толпой уговаривать его перейти куда-нибудь в другое место. Если он хочет есть, его покормят, денег захочет — дадут! Но хэшан лежал с закрытыми глазами и не отвечал.
Тогда толпа стала его тормошить. Хэшан рассердился, выхватил из своих лохмотьев короткий нож и распорол себе живот. Залез туда рукой и разложил кишки рядами по дороге. Вслед за этим испустил дух.
Толпа ахнула от ужаса. Побежали в местное правление сообщить о случившемся. Затем похоронили монаха в бурьянных зарослях.
Потом как-то прорыли яму собаки, и рогожа обнажилась. Наступили на нее ногой — она была словно пустая. Разрыли — смотрят: нет, рогожа зашита по-прежнему и все же словно пустой кокон.
ПОКА ВАРИЛАСЬ КАША'
(Продолжение старой истории)
W Ь андидат второй степени (цзюйжэнь) Цзэн из провинции Фуцзянь одер-жал на экзаменах в Южном дворце столицы блестящую победу и сей-Д час же с двумя-тремя товарищами по экзамену, тоже только что получившими степень, отправился гулять за город. Совершенно случайно они узнали, что в храме Будды Вайрочаны живет какой-то астролог, и вот сели на коней, чтобы ехать туда погадать о своей судьбе.
Приехав, они вошли к астрологу в комнату и расселись. Тот, видя, каково их настроение, начал льстиво разглагольствовать. Цзэн сидел, обмахиваясь веером, и слегка улыбался.
— Скажите, — спросил он прямо, — есть у меня в судьбе «змей и яшма»1 2 первого министра?
Гадатель сделал важное, серьезное лицо и сказал:
— Будете в течение двадцати лет первым министром в царствование великого мира.
Цзэн был очень рад.
Стал накрапывать мелкий дождь. Цзэн с товарищами зашли укрыться от дождя в келью хэшана. Там был какой-то старый монах с глубоко посаженными глазами и высоким носом. Он сидел на молитвенном коврике, смот
1 Даосский святитель Дюй [92] зашел раз в гостиницу и там повстречал юношу, который стал жаловаться ему на свою горькую жизнь. Поговорив, он задремал. Люй дал ему подушку, и вот юноша увидел во сне, как он, выдержав экзамены, добился самых высоких почестей и как в конце концов — только умер. Пока он спал, хозяин гостиницы еще не успел даже сварить гостям кашу. Бедный юноша не захотел богатства, а, получив от своего спутника внушение, стал таким же, как он, подвижником. На эту тему есть рассказ тайского литератора Шэнь Цзи-цзи «Изголовье». Похожие приключения испытывает и герой рассказа танского Ли Гун-цзо «Правитель Нанькэ».
2 «Змей и яшма» первого министра. — Платье первого министра в древности расшивалось змеем, похожим на дракона, и пояс его застегивался яшмовою пряжкой [99].
Монахи-волшебники; Пока варилась каша 227
рел надменно и не обратил на вошедших никакого внимания. Те тоже, сделав ему кое-как приветствие, залезли на диван и стали разговаривать между собой, причем поздравили Цзэна со званием первого министра. Душа молодого человека была охвачена высочайшим подъемом, и он, обращаясь к своим спутникам, говорил им:
— Когда я буду великим министром, знай, Чжан Нянь-чжан, я тебя устрою в губернаторы на юг; тебя, свояк, — в генералы... Даже тебя, старина, моего слугу, и то устрою так, что у тебя будут тысячи. Тогда все мои желания будут удовлетворены. Довольно с меня!
Весь диван покатился со смеху... Дождь за дверями лил все сильнее и сильнее. Цзэн устал и прилег на диван. Вдруг он видит, что к нему являются двое императорских секретарей и вручают ему собственноручно подписанный указ государя, призывающего великого министра и наставника Цзэна к разрешению государственных задач. Цзэн, крайне удовлетворенный, сейчас же кинулся во дворец. Войдя к государю, он был принят лично и посажен перед его лицом. Государь говорил с ним очень долго и ласково и, в заключение всего, распорядился, чтобы все чины, начиная от третьего класса и ниже, зависели от его назначений и увольнений. Государь пожаловал ему расшитый змеей «ман» халат и яшмовый пояс, а также великолепного породистого коня. Цзэн облачился, поклонился государю в землю и вышел.
Когда он пришел к себе, то перед ним был уже не тот старый дом, в котором он жил ранее... Расписные балки, резные, скульптурные перекладины — все это было доведено до совершенства красоты и внушительной серьезности. Цзэн думал и не мог понять, как все это, и с такой быстротой, могло достичь такой чудесной перемены.
Однако, не подавая вида, он покрутил свою бороду, слегка крикнул, — и сейчас же ему в ответ, как гром, прокатилось эхо ответных кликов свиты1. Появились сановники всех степеней с подарками, состоящими из заморских вещей. Согнувшись, с раболепными приветствиями входили они к нему и выходили целыми шеренгами. Теперь, когда приходили главы министерств, то он, как говорится, спешил им навстречу, «надев туфли задом наперед»1 2. Когда приходили их секретари и помощники, он делал им простое ручное приветствие и сейчас же заговаривал. Тех же, кто был ниже их, он встречал кивком головы — не больше.
Шаньсийский губернатор прислал ему десять певиц, и все они были девственницы, честные девушки. Из них две особенно были хороши. Одну звали Няо-няо, а другую Сянь-сянь. Обе они были удостоены Цзэном особого фавора. И вот с ними, непричесанный, связав кое-как в узел волосы, сидел, развлекаясь и купаясь, проводя весь день среди пения и музыки.
Однажды ему пришло на память, что, когда он был еще неизвестным ничтожеством, Ван Цзы-лян, влиятельный человек в его городе, оказывал ему всяческую помощь и содействие. Теперь, когда он вознесен, как говорится, до «темных туч», бедный Ван все еще топчется на мелких чиновничьих местах. Почему бы не протянуть ему руку? И вот в один прекрасный день Цзэн пишет доклад государю, представляя Вана к должности советника и контролера при министерстве. Сейчас же получается на его имя указ, и Ван тут же назначен на должность.
1 Эхо ответных кликов свиты — см. [83].
2 Спешил им навстречу, *надев туфли задом наперед» — как некогда ученый литератор Цай Юн (133—192), спеша встретить пришедшего к нему в гости знаменитого поэта Ван Цаня (177—217).
22а
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Затем ему приходит на мысль, что главный конюший Го в прежние времена, бывало, смотрел на него недоброжелательно. И вот он призывает к себе цензора Люя и государственного прокурора Чэнь Чана, сообщает им свои желания, диктует, что надо написать, — и через день оба чиновника уже сразу подают государю доклад, обвиняющий Го в преступлениях. Приходит на имя Цзэна указ о лишении Го чинов и должностей и об удалении его со службы. Таким образом теперь его благоволение и его злоба получили определенное выражение, что доставило ему огромное удовольствие.
Однажды, когда он проезжал за городом, какой-то пьяный человек задел одного из его носильщиков, шедших впереди с его флагом. Сейчас же он распоряжается послать человека, веля ему связать пьяницу и передать столичному градоначальнику. И преступник тут же под палками издыхает.
Соседи по дому и имению, боясь его силы и влияния, отдают ему теперь самые жирные угодья, и с этих пор его богатства могут сравняться только с царскими.
Вскоре одна за другой умирают любимые им Няо-няо и Сянь-сянь. Цзэн с утра до вечера предается горестной думе, но вдруг вспоминает, что когда-то давно, еще в прежние годы, он видел у соседа необыкновенно красивую дочь и все хотел ее купить себе в наложницы. Но пока он был слаб и беден, от этого давнишнего желания приходилось отказываться. А теперь ему повезло, и он, значит, сейчас же может осуществить, что задумал. И вот он посылает своих наиболее опытных слуг и велит им насильно вручить соседу деньги. Через самое короткое время носилки с девушкой уже в его доме. Смотрит — а она стала куда красивее прежнего, когда он только что впервые ее увидал. И вот, смотря на свою нынешнюю жизнь, он видит, что все, чего он желал, исполнено и его удовлетворяет.
Прошел еще год. У придворных чинов начались какие-то перешептывания, как будто они в нем чего-то втайне не одобряли. Однако каждый из них стоял перед ним, словно игрушечный конь, и Цзэн, по-прежнему надменный и высокомерный, не задумывался над этим и не считался с ними.
Вдруг академик Бао, состоящий при дворцовом учреждении Лунтугэ, подает государю доклад, в котором, между прочим, говорит следующее:
«Позволю себе доложить вашему величеству, что известный Цзэн был раньше простой пьяница, картежник, никуда негодный, ничтожный уличный шатун. Стоило одному его слову понравиться, как августейшее внимание вашего величества уже ответило ему возвеличением. Отец его облекся в пурпур, а сын в ярко-красные одежды первого чина. Милость и высокое внимание вашего величества дошли в отношении к нему до самой крайней степени.
Однако он и не думал отдавать всю свою жизнь, рискуя, может быть, головой, чтобы хоть кое-как отблагодарить ваше величество, платя одним за десятки тысяч. Совсем наоборот, он дал полную волю своим прихотям и стал злоупотреблять своей властью и счастливым положением. Преступлений, им совершенных, за которые надо казнить смертью, не сосчитать, если даже выдернуть все его волосы, волосок за волоском. В самом деле, он дворец и трон вашего величества обратил в дорогой товар и, сообразно тому, насколько место было хлебное или, наоборот, бедное, назначал то большую, то малую цену.
Тогда высшие чиновники государства, военачальники и гражданские чины забегали у его ворот. Он стал теперь рассчитывать и торговать своей протекцией, совершенно как торговцы на базаре своим товаром. И тех, кто заискивал перед ним, подобострастно всматриваясь в его дыхание и следя за пылью от его ног, не сосчитать. Если же случалось, что какой-либо благородный и прямой человек или честный сановник не соглашались ему льстить и подчиняться, то он тут же, в зависимости от степени своего недовольства, их
Монахи-волшебники; Пока варилась каша
22S
Вдруг академик Бао подает государю доклад.
230
Пу Сун-лич. Странные истории из Кабинета Неудачника
казнил: кому поменьше кары, тех он отстранял от должности за штат, кому побольше — тех прогонял со службы, снимал с них костюм ученого и превращал в простолюдинов. Дело доходило до таких совершенно невозможных вещей, что стоило чьей-либо руке не подняться за него, как он устраивал известную подлую историю с оленем и лошадью1, ссылая такого смельчака в дальние места, в царство шакалов и волков. У всех придворных чинов при виде этого сердце застывало в ужасе. С этих пор двор вашего величества остался одиноким — как бы сиротой.
Далее — он с жадностью набрасывался на жир и соки народа, глотая и пожирая их. Он насильно сватал себе девушек из честных семейств... От этого злого воздуха преступлений и скверных паров человеческой обиды помрачено, государь, небо и солнце, их нет!..
Стоит лишь кому-либо из его слуг прийти в дом, как уже любой начальник и губернатор подобострастно засматривают ему в лицо. Достаточно одного его письма, чтобы какое угодно учреждение, какое угодно министерство нарушило тут же в угоду ему закон. Пусть то будет сын кого-нибудь из его домашних слуг или какая-нибудь самая дальняя родня — стоит им выйти за ворота, как они уже садятся на курьерских лошадей, мчатся, как ветер, и разят всех, как гром. Стоит какой-либо местности чуть-чуть запоздать с продовольствием, как плетка с лошади уже хлещет. И так отравляет он ядом народ, обращая в рабов и холопов весь чиновничий класс... Чуть только появится где-либо его свита, как в полях уже не зеленеет трава.
А этот самый Цзэн, между тем, преисполнен величия, сияет и блещет. Надеясь на высокое внимание вашего величества, он и не думает раскаиваться. Когда он получает от Вас, государь, приказ явиться, чтобы дать ответ, он входит и стелется перед Вами, как ползучая трава; но самодовольно виляет, как змея, когда от Вас выходит. И стоит ему только выйти из дворца, как песни и куплеты уже начались в его дальних садах. И с этими песнями, и с этими женщинами, с собаками и с лошадьми он день за днем, ночь за ночью проводит в диком разврате. Государственные дела, жизнь народа совершенно в его голове не существуют. Где, где на свете может еще быть подобный министр?
Весь Китай, и в столице, и в провинции, полон ужаса и омрачения. Людские сердца кипят негодованием. Если не учинить над ним сейчас же смертной казни, приложив топор к шее, то дело непременно придет к страшному злу: будет то, что наделали в свое время Цао и Ман!1 2
Ваше величество, одержимый страхом и день и ночь, я не смею себе позволить спокойного существования, и вот, рискуя жизнью, я излагаю все вышесказанное, надеясь, что это дойдет до Вашего внимания. Падаю ниц и умоляю Вас повелеть, чтоб отрубили голову подлому льстецу и конфисковали в пользу государства все нажитое его алчной наглостью имущество. И тогда на небе отвратится гнев на нас, а на земле дадим радостно вздохнуть челове
1 Устраивал... историю с оленем и лошадью. — Всесильный министр III века до н. э. Чжао Гао, желая похитить трон, устроил следующее испытание. Он подарил молодому государю Эрши-хуану оленя и сказал: «Вот вам лошадь, государь!» Тот засмеялся и сказал: «Вы ошиблись, конечно, министр!» Потом посмотрел на окружающих трон сановников. Некоторые молчали. Некоторые же, из желания польстить Чжао, говорили, что это лошадь. Кое-кто, однако, сказал, что это олень. Этих последних Чжао велел посадить в тюрьму. С этих пор уже все сановники стали бояться Чжао.
2 Цао и Ман. — Ван Ман (I в.) и Цао Цао (III в.) — знаменитые временщики, которые, усилившись до необыкновенного могущества, постепенно забрали в свои руки всю власть, а затем убили законных государей и уничтожили законных претендентов [100].
Монахи-волшебники: Пока варилась каша 231
ческим сердцам. Если же мои слова окажутся пустыми и лживыми, то пусть тогда ожидают меня нож, пила, горн и котел!»
Доклад пошел к государю. Узнав об этом, Цзэн в ужасе, захватившем дух, весь затрясся и дрожал, словно глотнул ледяной воды. На его счастье, государь отнесся к этому великодушно и снизошел к Цзэну, оставив доклад у себя и не дав его распубликовать. Однако вслед за этим докладом все цензоры и высшие сановники с разных сторон, один за другим, явились к трону с обличениями по его адресу. И что же? Даже те самые люди, что раньше кланялись ему у ворот и стен его дома и называли его своим вторым отцом, вдруг отвернули от него лицо и показали спину.
Пришел указ конфисковать его имущество и сослать его в юньнаньские солдаты1. К сыну его, занимавшему должность пинъянского префекта, тут же был послан чиновник для допроса по этому делу.
Узнав об указе, Цзэн впал в ужас и уныние. Но вот является несколько десятков солдат с саблями и пиками, идут прямо к спальне, срывают с него платье и шапку министра, связывают его и с ним вместе жену. Тут же он видит, как несколько человек выносят на двор его богатства: целыми миллионами золото, серебро, деньги. Целыми сотнями ведер жемчуга, дорогие цветные камни, яшмы и агаты. И все, что было в альковах, за занавесями, на постелях — тысячи разных вещей, даже таких, как детские пеленки и женские башмаки, — все было выброшено на дворовые крыльца. Цзэн взглянет сюда, посмотрит туда — сердце щемит, колет глаза.
Еще минута — и вот солдат вытаскивает красивую наложницу, которая, вся растрепанная, тоненьким нежным голоском так и плачет, а яшмовое личико полно растерянности. Цзэн, весь пылая жалостью, сжигавшей душу, скрывает свой гнев и не смеет ничего сказать.
Закрыли и запечатали все строения, здания, кладовые и амбары, а затем крикнули Цзэну, чтоб убирался. Приставленный к ним надсмотрщик, связав мужа и жену, потащил их к выходу. И вот они оба двинулись в путь, глотая звуки. Стали было просить дать им какую-нибудь клячу и хоть скверную телегу, чтобы как-нибудь избежать пешего пути, но и это оказалось невозможным. Так прошли верст пять. У жены Цзэна ноги ослабели, и она уже готова была свалиться, но Цзэн от времени до времени давал ей руку и так ее поддерживал. Так прошли еще верст пять, а то и больше. Теперь Цзэн и сам чрезмерно устал.
Вдруг перед ними высокие горы, прямо воткнувшиеся в небо, в Звездную Хань1 2. Цзэн, с грустью сознавая, что у него не хватит сил подниматься на горы и переваливать через них, по временам, таща за собой жену, оборачивался и плакал. Hq являлся надсмотрщик, свирепо смотрел на них и не позволял останавливаться ни на минуту. К тому же Цзэн заметил, что косое солнце уже упало, а им негде искать пристанища. Но делать нечего, — кое-как, шатаясь и ковыляя, Шел да шел. Дошли до середины горы. Тут силы у жены Цзэна истощились, Она села у дороги и стала плакать. Цзэн тоже сел отдохнуть, предоставив надсмотрщику кричать и браниться, сколько ему угодно.
Вдруг раздаются сотни голосов, кричащих все разом; появляется толпа разбойников, каждый с острым ножом в руке, и нападает на них. Надсмотрщик в ужасе бросается бежать, а Цзэн, стоя на коленях, говорит, что он оси
1 Пришел указ... сослать его в юньнаньские солдаты. — Юньнань — окраинная провинция Китая, находящаяся в непосредственном соседстве с Тибетом и состоящая из непроходимых гор, населенная народностями, сопротивлявшимися китайскому владычеству, почему туда с давних пор китайскими императорами посылались войска, состоящие большей частью из преступников [101].
2 Звездная Хань — Млечный Путь [16].
232 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ротевший человек, сосланный в далекие места, и что в мошне у него ничего порядочного нет.
Говорил и слезно просил сжалиться и не убивать его. Разбойники же, вытаращив от гнева глаза, кричали ему со всех сторон:
— Мы все беженцы, которых ты погубил. Нам ничего от тебя другого не нужно: мы желаем получить голову льстивого вора — и больше ничего!
Цзэн тут вскипел гневом.
— Эй, вы, — закричал он, — правда, что я отбываю наказание, но все-таки я царский министр. Как вы смеете, негодяи?
Разбойники тоже осерчали и огромным топором ударили Цзэна по голове. И вот он чувствует, как голова падает со стуком на землю. В ужасе, ничего не понимая, вдруг он видит перед собой двух чертей. Они связали ему руки, заложив их за спину, и погнали его.
Пройдя так некоторое время, он вошел в какой-то большой город. Еще миг — и он видит перед собой дворцы и залы. В одной из зал сидит какой-то безобразный с виду царь, который, склонясь над столом, распределяет кары и блаженства. Цзэн пополз перед ним на коленях и просил дать ему приговор, сохраняющий жизнь. Царь стал проглядывать его книгу. С первых же строк он разразился громовым гневом:
— Здесь преступник, обманувший государя и морочивший всю страну! Положить его за это в котел с маслом!
Тысячи чертей разом отозвались, и голоса их напоминали раскаты грома. Сейчас же появился огромный черт, который схватил Цзэна и стащил вниз, под крыльцо. Цзэн увидел треножник-котел, высотой футов в семь, а то и больше. Со всех сторон пылали угли, так что ноги котла были сплошь красны. Цзэн, мотаясь от страха из стороны в сторону, жалобно стонал и плакал, но скрыться было решительно невозможно. Черт ухватил его левой рукой за волосы, а правой за щиколотку ноги и бросил в котел. Цзэн почувствовал, как все его тело сжалось в комок и стало всплывать и тонуть вслед за движениями волн масла. Кожа и мясо горели и жарились с такой силой, что боль шла ему прямо в сердце. Вот кипящее масло попало в рот, и стали вариться легкие и все внутренности. Всем его помыслом овладело теперь желание поскорее умереть, но как он ни придумывал, не мог добиться смерти.
Так приблизительно через полчаса или час — время, нужное, чтоб поесть, — появился черт и огромной вилкой вытащил Цзэна и опять поставил его перед столом царя. Царь стал опять разбирать Цзэновы списки.
— Как? — вскричал он в гневе. — Пользоваться своей властью, чтобы угнетать народ? За это следует получить муки Ножовой горы!
Черт опять схватил его и унес. Цзэн видит теперь перед собой гору, не очень большую и широкую, но откосы ее и зубцы стоят стеной, а на них во все стороны торчат острые лезвия — целыми пачками здесь и там, словно густые ростки бамбуков. Цзэн видит также, как несколько человек перед ним уже повисли на горе своими намотавшимися кишками и пропоротыми животами. Их стоны и крики разрывали скорбью всю душу и сокрушали глаза. Черт стал погонять Цзэна в гору, но тот зарыдал, попятился и весь съежился. Тогда черт взял шило, намазанное ядом, и вонзил ему в мозг. Цзэн, весь подавленный страданием, умолял сжалиться, но черт рассвирепел, поднял Цзэна и бросил его в пространство. И вот Цзэн чувствует, как он летит куда-то за тучи, в небеса, и вдруг с головокружительной быстротой разом падает. Острия ножей одно за другим вонзаются ему в грудь, и муки боли так сильны, что их не выразить, не описать.
Прошло опять некоторое время. Тело стало свешиваться вниз своею тяжестью, раны от ножей стали понемногу все шире и шире — и вдруг он
Монахи-волшебники: Пока варилась каша
233
сорвался и упал. Все члены у него скрючились, словно извивы червяка. Черт опять погнал его к царю. Царь велел сосчитать, сколько он за свою жизнь получил золота и денег от продажи чинов и своего имени, за нарушение закона, грубое присвоение имущества и тай далее. Сейчас же явился бородатый человек с планками и счетами в руке.
— Три миллиона двести десять тысяч, — доложил он.
— Если он все это накопил, — сказал царь, — велим ему это выпить!
Тут быстро стали набирать золото и деньги и громоздить их в кучу. Получилось что-то вроде холма или даже горы. Затем стали мало-помалу бросать все это в железный котел и расплавлять на сильном огне. Потом несколько чертей подручных стали поочередно вливать ему расплавленное ложкой в рот. Полилось по щекам, — кожа воняла и трескалась; вошло в горло; внутренности закипели, забурлили. Пока был жив, Цзэн все тужил, что этих самых вещей у него было мало, а теперь, наоборот, так скорбел, что их много! Целые полдня продолжалось дело, и только тогда все, что было положено, вошло.
Царь велел теперь тащить его в Ганьчжоу и сделать женщиной. И вот, пройдя несколько шагов, Цзэн видит на подставке железную перекладину, в несколько футов обхватом, к которой привязано какое-то огромное колесо, не счесть даже, сколько сотен и тысяч верст в окружности. Оно все в пламени, которое так и родит пятицветную радугу, а свет сияет в тучи и небо. Черт ударил Цзэна, веля войти в колесо, и только что он, закрыв глаза, вскочил, как колесо тут же под его ногами завертелось, и ему показалось, что он как будто стремглав падает. Затем в его теле родилась какая-то прохлада. Открыл глаза, посмотрел на себя — он уже младенец, да к тому же девочка! Посмотрел на своих родителей -у висят лохмотья, словно на крыльях перепелки, торчит рваная вата... А в землянке висят ковши и стоят палки. Цзэн понял, что теперь он дочь нищих.
Каждый день девочке пришлось бегать за нищими мальчишками с чашкой в руках. В животе так и урчало от голода, но часто не приходилось поесть и разу. Одевалась она в рваное платье, и ветер часто пронизывал ей кости.
Четырнадцати лет ее продали студенту Гу в наложницы. Теперь ее платье и пища, хотя и были грубы, но их, в общем, ей хватало. Однако жена студента была очень злая женщина и каждый день, с плетью и палкой в руках, заставляла ее работать, а то иначе — гладила ей раскаленным докрасна железным утюгом грудь и сосцы. На ее счастье, хозяин очень жалел ее и любил, так что она, в общем, могла несколько приободриться и утешиться.
Как-то, неожиданно для нее, сосед, скверный молодой человек, перелез через забор, подобрался к ней и стал принуждать ее к сношению с ним. И вот вспомнила она, как за злые дела своей первой жизни она поплатилась, приняв от черта кару, — и подумала, как можно этакое повторить? Подумав так, она громким голосом закричала на весь дом. Хозяин с женой и все в доме проснулись. Тогда только мерзавец убежал и скрылся.
Вскоре после этого студент пришел к ней в комнату ночевать. Тогда, лежа с ним на одной подушке, она начала рассказывать про свое горе и про свои обиды... И вдруг раздался пронзительный резкий крик. Двери комнаты распахнулись, и вбежали два разбойника с ножами в руках, вознамерясь отрезать студенту голову и набрать в узлы платья и других вещей. Женщина свернулась в клубок и притаилась под одеялом, не смея пикнуть.
Затем разбойники ушли, и она с громким воем побежала к жене студента. Та сильно испугалась и со слезами на глазах пришла и стала осматривать. Потом она заподозрила женщину в том, что это она убила ее мужа по подстрекательству подлого любовника, и подала на нее жалобу губернатору. Тот велел ее строго допросить, и по допросу присудил ее к жестокой казни,
234
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
определив, что по закону полагается растерзать ее на куски до смерти. И вот, ее связали и повели на место казни...
Обида захватила ей грудь, закрыла дыхание, сжала ее и сдавила ее... Запрыгав, заскакав, она во весь голос кричала о своей обиде, кричала и сознавала, что во всех девяти мрачных странах ужаса и в восемнадцати адах мучений нет нигде такого темного мрака.
И вот, крича от горя и ужаса, Цзэн слышит, как попутчики его окликают:
— Послушай, друг, вставай, — ты в кошмаре, что ли?
Цзэн открыл глаза, очнулся. Видит, старый хэшан по-прежнему сидит, подобравшись, на своем месте, а спутники наперерыв зовут его:
— Смотри, солнце уже к вечеру, в брюхе пусто, чего ты так долго спишь?
Цзэн поднялся с грустным и безучастным видом, а хэшан сказал ему, еле улыбаясь:
— Ну-с, как же? Сбылось гадание о первом министре или нет?
Цзэн все более и более дивился, ничего не понимал, пугался. Склонился перед хэшаном и просил наставить его.
— Питай в себе доброе начало и твори дела милосердия; тогда, даже среди огненной ямы, может появиться зеленый лотос Будды... Я только горный монах. Откуда мне это понимать?
Цзэн пришел сюда с гордым и высокомерным видом; теперь же, незаметно для себя, потерял все хорошее настроение и с убитым видом пошел домой. С этого времени мечты о высоких хоромах и террасах поблекли и сменились равнодушием.
Он ушел в горы и чем кончил жизнь — неизвестно.
ЧАРЫ И ФЕИ БО ЮЙ40Я
УЮнь, по прозванию Цин-ань, с ранних лет уже был известен как ученый стилист, и сановник первого класса Гэ, просматривая его сочинения, хвалил и умилялся. Он передал студенту через одного из друзей приглашение побывать у него, и когда тот явился, то сановник, внимая его блестящим, живым и одухотворенным речам, воскликнул:
— Как это может быть, чтобы такой талантливый человек, как студент У, постоянно терпел лишения и был так беден?
Затем он велел кое-кому из соседей и друзей довести до сведения студента, что если У, как говорится, взлетит вместе со своей мечтой к небесам и тучам1, то он даст свою родную дочь для прислуживания ему, так сказать, при мытье и причесывании1 2.
Сановник действительно в это время растил дочь, необыкновенную красавицу, и студент, услыхав такие слова, пришел в большой восторг и стал крепко в себя верить. Однако на осенних экзаменах он провалился и велел передать сановнику следующее:
— То, что я буду знатным и богатым, совершенно несомненно. Единственно, что мне неизвестно, — это когда именно, скоро или нет. Прошу вас
1 Взлетит... к небесам и тучам — выдержит все экзамены и станет чиновником — правителем народа [2].
2 Для прислуживания при мытье и причесывании — то есть в жены [38].
Монахи-волшебники: Чары и <реи Во Юй-юя
235
ждать меня три года1. Если у меня опять не выйдет, пусть девушка выходит замуж за другого!
С этих пор он стал еще суровее, еще более подвижнически заниматься, напрягая всю свою волю.
Однажды ночью, когда он сидел под луной, к нему явился какой-то студент, с белым-белым благородным лицом и маленькими усиками. У него была тонкая талия и длинные ногти. У спросил, откуда он. Студент назвался Бо Юй-юй. Стали понемногу беседовать, разоткровенничались, и новый знакомец так и раскрывал У душу, так и веял свободой в его грудь. У полюбил его и оставил у себя ночевать. Уже поздним утром тот собрался уходить, и У наказывал ему заходить при случае почаще. Бо был очень тронут выказанным ему расположением, искренним и сердечным, и тут же пожелал нанять у студента помещение. Условились о сроке и на этом распрощались.
В назначенный день первым явился слуга с кухонными принадлежностями, а за ним вскоре и сам Бо, сидевший на породистом скакуне, настоящем драконе. У поместил приятеля в отдельном доме, а Бо отдал слуге коня, веля его увести, и стал проводить с У дни и ночи. Оба нашли друг друга и были полны радости.
У заглянул в книги, которыми занимался Бо, — все они были какие-то необыкновенные, во всяком случае не из тех, что постоянно встречаются или упоминаются. Между прочим, у него совершенно не оказалось так называемых сочинений нового стиля1 2. Это вызвало со стороны У крайнее изумление, и он спросил, чем объяснить это странное отсутствие.
— У каждого из ученых, — отвечал с улыбкой Бо, — свои интересы. Я не из тех людей, что живут славой и почестями.
По ночам он приглашал У с ним пить. Раз как-то он достал книгу и вручил У. В ней проповедовалось искусство «выдыхания и вдыхания»3, и многое для У было совершенно непонятно. Считая все это ненужным чудачеством, У отложил книгу, решив просмотреть ее как-нибудь потом.
Однажды Бо сказал ему:
— То, что я вам, помните, как-то раз дал, это главные положения «Желтого Дворца»4. Это лестница и спасительный корабль святителей!
— То, что мне нужно, — смеялся на это У, — находится совсем не здесь. Кроме того, тот, кто ищет святительства, должен непременно отрешиться, раз навсегда, от чувств и связей мира, чтобы достичь полного замирания миллионов волнующих человека дум. К сожалению, этого я пока не могу!..
Бо спросил, почему он этого не может. У сказал, что его тревожит и занимает мысль о продолжении своего рода.
— Хорошо, — сказал Бо, — почему же вы тогда так долго не женитесь?
1 Ждать... три года. — Экзамены в столице происходили раз в три года [22].
2 Сочинения нового стиля — экзаменационные. Эти сочинения называются «современными» в противоположность «старинному стилю», подражающему знаменитым мастерам древности, не знавшим никаких экзаменационных стеснений и, конечно, редко кому доступных в смысле подражания [56].
3 Искусство «вдыхания и выдыхания» — особые упражнения для сообщения человеку чувства отрешенности от мира. «Выдыхать старое и вбирать в себя новое — вот искусство, руководящее высшим стремлением и питающее жизнь человека», — восклицает даосский философ Чжуан-цзы (IV в. до н. э.) [102]. О Чжуан-цзы см. [49].
4 «Желтый Дворец» — «Яшмовая книга [82] о внутреннем виде человека, написанная в Желтом Дворце Величайше Высшего Божества» — сочинение неизвестной даты, трактующее о трансцендентальной медицине. Написано стихами и почитается содержащим великие откровения.
236 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— «Смиренный аз недостаток имею: смиренный аз женщин люблю»1, — смеялся в ответ У.
— Ваше высочество, попрошу отрешиться от любви к мелкой красоте, — хохотал Бо в свою очередь, — а какова же та, кого изволите любить?
У изложил тут ему все свои дела. Бо выразил сомнение в том, чтобы девушка была действительно красива.
— Ну, положим, — сказал ему на это У, — про то знают все — и ближние и дальние. Нельзя сказать, чтобы в этом был только мой личный жалкий вкус и глаз!
Бо хихикнул еще разок и замолк.
На следующий день он неожиданно начал торопиться с укладкой вещей и пришел откланяться. У, полный грусти, беседовал с ним — слово за словом, — так и не могли друг от друга оторваться. Тогда Бо велел слуге идти с багажом вперед, а сам стал с приятелем беседовать дальше, приникнув к нему всем своим любящим существом.
Вдруг У увидел, как на стол с криком упала зеленая цикада, и Бо стал сейчас же прощаться.
— Экипаж уже подан. Позвольте теперь проститься. Если вспомните обо мне, смахните с моей постели и лягте на нее...
Только что У хотел его порасспросить, как Бо в мгновение ока стал маленьким, с палец величиной, вспорхнул, сел верхом на цикаду и унесся в ее жужжании прямо к тучам, где и пропал. У понял теперь, что это был не обыкновенный человек, и в долгом раздумье и недоумении предался бесконечной грусти.
Прошло несколько дней. Было ненастье, сыпал мелкий дождь. У сильно раздумался о своем Бо. Взглянул на его кровать; там были мелкие следы мышей. Вздохнул глубоко и, быстро смахнув с кровати, положил постель и лег спать. Вдруг видит мальчика — слугу Бо, пришедшего, чтобы его пригласить к хозяину. С радостью сейчас же за ним пошел. Тут же появился феникс с утуна1 2 и сел у его ног. Мальчик схватил его и сказал:
— По черной тропе нам будет трудно идти. Можете сесть на эту птицу, и пусть она заменит вам пешее хождение!
У выразил опасение, что такая хрупкая и малая птица не сумеет справиться с ношей, но мальчик твердил ему:
— Сядьте, попробуйте!
Студент сделал, как его просили, и вдруг стало просторно-просторно: места еще сколько угодно! Мальчик тоже примостился на хвосте птицы, крикнул, и они взвились в воздух. Не прошло и нескольких минут, как показались какие-то красные ворота. Мальчик слез первый. Потом помог слезть и студенту, который спросил, что это за место.
— Это врата в небо, — ответил мальчик.
У ворот студент увидел огромного тигра, лежащего на лапах, и был объят ужасом, но мальчик заслонил его собою. Теперь что ни шаг, то картины природы были совершенно непохожи на те, что видны в мире... Мальчик вводил его в Просторный Студеный Дворец Луны.
1 «Смиренный аз недостаток имею: смиренный аз женщин люблю» — цитата из книги Мэн-цзы (IV в. до н. э.) [72], где говорится о том, как он наставлял князя в доблести, поощряя стремиться к ней по примеру древних царей. На это князь, именовавший себя, по обычаю того времени — «малый человек», отвечал этими словами. Разговор Бо и У весь построен на игре цитатами, что продолжается и дальше.
2 Утун — дерево рода платана.
Монахи-волшебники: Чары и феи So Юй-юя
237
У ворот студент увидел огромного тигра и был объят ужасом, но мальчик заслонил его собою.
23S
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
В этом дворце каждое крыльцо было сделано из горного хрусталя, и идущий по ним человек был как бы среди зеркал. Два коричных дерева1 стремились ввысь и были еле-еле в обхват. Аромат цветов вслед ветру веял всюду без перерыва. Дома и павильоны были снабжены красными окнами. Через них все время выходили и входили красивые женщины, прелестные лица которых и стройный тонкий стан во всем мире, конечно, не имеют себе равных. Мальчик сказал студенту, что во дворце Ванму1 2 есть женщины еще красивее этих. Однако он тут же выразил опасение, что хозяин давно уже их ждет и что им, следовательно, нельзя задерживаться. Вслед за этим мальчик вывел его из дворца, и они пошли дальше.
Через некоторое время У увидел Во, который ожидал его у ворот, взял за руки и ввел в дом. У взглянул в окно: перед ним, за домом, расстилались чистые воды и белый песок. Слышно было нежное-нежное журчание струй. Лестница была из дорогого камня, балюстрады все в резьбе — положительно все напоминало знаменитый Коричный дворец3.
Только что гость сел, как сейчас же явилась очаровательная служанка, лет так на две восьмины, и подала ароматный чай. После этого Во велел принести вино. Появились четыре красавицы с подобранными платьями4 и с поющими мелодию камнями на поясе. Они стали справа и слева и прислуживали. Стоило У почувствовать, что спина у него как будто слегка чешется, как красавица сейчас же полезла к нему под платье своими тонкими пальцами с длинными ногтями и стала ему чесать. У испытал такое ощущение, словно все, что было в душе и сердце, закачалось и куда-то потянуло, приведя его в полное беспокойство. Он стал слегка хмелеть и мало-помалу перестал себя сдерживать, посмотрел с улыбкой на красавицу, обнял ее, прильнул и стал беседовать. Но та сейчас же со смехом вырвалась...
Во велел теперь петь песни и приглашать гостя пить. И вот одна из красавиц, одетая в коричневый шелк, подняла свою чару и обратилась к гостю; потом подошла к столу и стала кокетливо петь своим чистым голосом, а остальные красавицы, кто на флейте, кто на других инструментах, вторили ей со всех сторон, как бы откликаясь эхом.
Когда она кончила, другая девушка в платье цвета зимородковых перьев точно так же налила гостю вина и тоже запела. Оставались еще две красавицы, одна в лиловом платье, другая в бесцветно-белом нежном шелке. Они все время пересмеивались и потихоньку, чтоб никто не видел, друг дружке уступали очередь, не желая идти вперед. Бо велел одной из них петь, а другой наливать. Тогда девушка в лиловом подошла к У с чаркой. Студент, сделав вид, что он берет от нее чарку, игриво схватил ее за тонкую руку. Она засмеялась, разжала руку — чарка с вином упала и опрокинулась. Бо принялся бранить ее. Девушка подобрала чарку и, вся полная смеха, наклонила голову и прошептала строку из стихов:
— «Лапой холодной, словно ручищей беса, взял и силком руку мою ухватил».
1 Два коричных дерева. — По преданию, на луне растут коричные деревья. «Достать до ветвей корицы» — достать до луны, то есть подняться вверх по лестнице чинов и почестей.
2 Ванму — см. [40].
3 Коричный дворец — название древних дворцов, устроенных как бы на темы лунных чертогов, в которых росли коричные деревья.
4 Красавицы с подобранными платьями. — Древний обычай требовал, чтобы сановник, являясь к государю, подбирал свои длинные платья. В приложении к женщине это выражение означает почтительное приветствие.
Монахи-волшебники: Чары и феи So Юй-юя 23Э
Бо захохотал и в наказание велел ей самой и петь и танцевать. Когда она потанцевала, то другая, в белом шелке, в свою очередь взмахнула перед У чаркой, но тот отказался, сказав, что не в силах опорожнить свою. Девушка с вином в руке имела сконфуженный вид, и У через силу выпил. Теперь он стал внимательно разглядывать всех четырех девушек и нашел, что все они имеют какой-то порхающий, летучий вид, и притом ни одну из них нельзя было не признать совершенно исключительною для земных женщин.
— Такое чудесное, особое среди людей создание, — сказал У хозяину, — я бы хотел, чтоб было у меня, пусть даже одно, — и то как трудно! А вы собрали тут у себя целый прекрасный букет. Не можете ли вы, как говорится, дать мне «настоящую душеубийцу»1?
Бо засмеялся.
— Послушайте, — сказал он, — ведь у вас и так в голове сидит красотка! Разве может эта девица угодить такому взыскательному вкусу?
— Теперь только я познал, — отвечал У, — как неширок был мой кругозор!
Тогда Бо созвал всех дев и дал ему самому выбирать. У сходил с ума и не мог остановиться сам ни на одной. Бо решил, что он, схватив за руку лиловую деву, очевидно, почувствовал влечение именно к ней, тут же велел ей постлать ему постель и услужить. Она постлала, и любовь средь подушек и одеял свилась у них всепоглощающим, бесконечным клубом...
У потребовал, чтобы она что-нибудь ему подарила. Тогда она сняла золотое запястье и отдала ему.
Вдруг вошел мальчик и сказал:
— Пути бессмертных и смертных различны. Вам нужно сейчас же уйти!
Девушка быстро поднялась и убежала. У спросил, где хозяин.
— Он рано утром ушел во дворец «ждать часов»1 2 и, уходя, велел мне проводить гостя.
У с грустным чувством пошел за мальчиком, который повел его по прежнему пути. Только что они подошли к Небесным Воротам, как У оглянулся, а мальчик уже, оказывается, ушел, и неизвестно когда. Тигр с рычанием быстро вскочил... У в страхе помчался прочь. Глядь — бездна! А ноги уже бегут: упал...
В сильном испуге У проснулся. Смотрит: утреннее солнце уже краснеет. Только что начал встряхивать и оправлять платье, как на постель упал, скользнув по складкам, какой-то предмет. Глядь — браслет! Душа его все более и более исполнялась недоумения перед чудесными явлениями, и с этих пор его прежние мечты остыли, как зола; ему хотелось теперь только отыскать себе второго Чи-суна3 и идти с ним блуждать. Однако мысль о продолжении рода его все еще мучила.
Прошло десять месяцев. Однажды он днем спал, и только что разоспался, как во сне увидел лиловую фею, явившуюся к нему откуда-то со стороны с ребенком на груди.
— Это ваша кость и ваша кровь, — сказала она. — На небесах трудно эту вещь держать, и я с полным почтением вручаю ее^вам.
С этими словами она положила младенца на постель, подтянула одежду студента и накрыла. Потом заторопилась уходить, но У насильно заставил ее дать ему удовольствие.
1 «Настоящая душеубийца» — так говорится в одном предании о красавице гетере, способной своей красотой отнять душу [26].
2 «Ждать часов» — то есть когда пробьют часы и раскроются двери сановникам, ждущим аудиенции у государя [103].
3 Чи-сун — святой даосского предания, ушедший в горы Куньлунь (Куэньлунь) и поселившийся там в чертогах Си-ванму [40].
240
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Первый раз это случилось, — говорила ему теперь фея, — в виде, так сказать, брачной чаши; теперь еще раз — в знак вечной разлуки. Муж и жена на сотню лет этим исчерпаны. Впрочем, если у вас будет желание, мы еще, пожалуй, свидимся!
Студент проснулся. Смотрит — ребенок лежит на тюфяке. Запеленал его и сообщил своей матери. Та обрадовалась, наняла ему кормилицу... Дали младенцу имя Мэн-сянь, Фея во сне.
Теперь студент послал к сановнику Гэ сообщить, что он собирается уйти в горы на пустынножительство и предоставляет ему искать для своей дочери другую подходящую пару. Тот не соглашался, но студент стоял на своем и отказывался. Гэ сказал об этом дочери. Та дала такой ответ:
— И далекие и близкие, все уже об этом знают, и я уже обещала отдать себя господину У. Теперь изменить это, значит, как говорится, создать два неба.
Старик довел об этом до сведения студента.
— У меня, — отвечал тот, — не только пропало всякое стремление к почестям и славе, но вместе с этим исчезли чувства, влекущие к любви и милованиям. И если я не ухожу сейчас же в горы, то не почему-либо другому, как потому, что жива еще моя старуха мать.
Старик Гэ опять стал говорить по этому поводу с дочерью.
— Господин У беден, — отвечала она, — но я охотно буду есть его горох и бобы. Господин У уходит — я буду служить его матери. Я твердо решила ни за кого другого замуж не выходить.
Посланный для переговоров ходил туда и сюда раза три-четыре, но к окончательному результату так и не пришли. Тогда, дав гадателю выбрать счастливый день, приготовили лошадей и экипажи, наряды и подарки и водворили девушку в качестве наложницы в дом студента. Студент был очень растроган ее доблестным поведением и сосредоточил на ней и любовь и уважение. Она же начала служить свекрови с чисто дочерним благоговением, всячески стараясь угодить ей и сделать по ее вкусу. И, работая на нее, она оставляла за собой любую женщину из бедного дома.
Через два года старуха умерла. Молодая женщина заложила свое приданое и приготовила все, что нужно для погребального обряда.
— Вот какая ты у меня милая! — сказал ей после этого студент. — Чего же мне теперь горевать? Меня заботит только, как бы мне, достигшему лично Дао, «тащить, как говорится, за собой весь дом, взлетающий в воздух»1. Я собираюсь уйти далеко и все здесь передаю в твои руки.
Женщина выслушала его совершенно спокойно, отнюдь не стараясь его удерживать, и студент ушел. И вот она стала управляться с делами студента и учить его осиротевшего сына, проявляя во всем этом образцовый порядок и систему.
А Мэн-сянь тем временем рос, был умным и способным, из ряда вон. Четырнадцати лет он уже получил на экзаменах вторую кандидатскую степень1 2, по праву гениального, исключительного мальчика, а пятнадцати лет уже входил в состав академии ученых. Однако всякий раз, как, повышаясь в
1 «Тащить за собой весь дом, взлетающий в воздух» — то есть сделать бессмертными всех членов семьи. Рассказывается, что один бессмертный вознесся в небо со всей семьей и только повозки и занавеси упали обратно на землю.
2 Вторая кандидатская степень. — Второй кандидат, собственно говоря, «сыновнею почтительностью и честностью прославленный». Успешно прошедший на втором (из трояких) экзамене именуется так в литературном языке на том основании, что во II в. до н. э., когда впервые было поведено представлять нужных людей от всех областей Китая, их выбирали по высоким нравственным качествам, среди которых сыновнее благоговение стояло всегда на первом месте. Затем название «сынопочтительного, честного» (сяолянь) свелось к чисто литературному словоупотреблению вместо всем известного — цзюйжэнь [104].
Монаха-еолшебнака; Чары и феи Бо Юй-юя
241
чинах, он получал для своей матери почетные титулы1, он, не зная ее фамилии, ограничивался тем, что писал ей фамилию Гэ.
В день, когда с наступлением холодных рос и инея поминают усопших, Мэн-сянь спросил, где находится отец. Мачеха сообщила ему все, и он хотел сейчас же бросить службу и отправиться на поиски, но она сказала ему:
— Твой отец ушел от нас и из мира вот уже более десяти лет тому назад. Я думаю, что он уже отошел в бессмертие. Где ты будешь его искать?
Впоследствии Мэн-сянь по высочайшему повелению поехал приносить жертву Южной горе1 2 и как-то на дороге подвергся нападению разбойников. В общей панике и смятении вдруг появляется какой-то даос с мечом в руке и врезается в толпу. Все разбойники тут сейчас же полегли, как трава, и нападение было отбито. Мэн-сянь, восхваляя даоса и чувствуя к нему почтение и благодарность, стал давать ему на прощание деньги, но тот не хотел брать и только вынул конверт с письмом, вручая его со словами:
— У меня есть один старый друг, живущий с вашим превосходительством в одном селе. Позвольте побеспокоить просьбой вас передать ему как-нибудь этот мой привет.
— А как его имя и фамилия?
— Ван Линь.
Молодой ученый стал по этому поводу рыться в памяти, но такого имени не знал.
— Он незаметный, незнатный, совсем простой деревенский человек, — сказал ему на это даос. — Конечно, где вашему превосходительству знать его!
Перед тем как уйти, даос вынул какой-то золотой браслет.
— Эта вещь, — сказал он, — относится к женским украшениям, а человек Дао, видите, подобрал ее, хотя она ему совершенно не нужна. Позвольте мне поднести вам ее в благодарность за услугу.
Мэн-сянь посмотрел на браслет: на нем были наложены и награвированы украшения тонкости совершенно исключительной. Он спрятал в карман, а вернувшись домой, вручил жене. Той вещь сильно полюбилась, и она заказала хорошему мастеру сделать браслету точную пару3. Однако этой тонкости искусства мастер так и не мог достичь.
Мэн-сянь опросил в селе решительно всех, но никакого Ван Линя не было. Тогда он позволил себе вскрыть конверт. В письме стояли прежде всего следующие слова:
Феникс с подругою жили три года,
Врозь разлетелись, каждый в свой край...
Мать схоронить мою, сына воспитывать
Это лишь ты, дорогая, могла.
Нечего дать мне тебе в благодарность:
Вот разве шарик волшебный возьми, Надвое взрежь, проглоти, как лекарство; Сможешь бессмертною феей ты стать!
В конце же письма было написано:
«Вскрыть собственными нарядными руками госпоже Линь».
1 Он получал для своей матери почетные титулы. — Женам и особенно матерям китайских сановников издавна присваивались жалуемые государем почетные титулы, которые восходили и нисходили не менее сложной иерархией, нежели мужские чины [105].
2 Жертва Южной горе — ее приносил сам император или же посылал своих сановников. Пять гор — Северная, Южная, Восточная, Западная и Центральная — почитались священными хранительницами счастья государства и династии.
3 Сделать браслету точную пару. — Известна страсть китайцев иметь любые предметы парными — вазы, мебель, даже часы.
242 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Мэн-сянь, прочтя письмо, так и не понял, о ком здесь речь. Взял и показал мачехе.
Та держала письмо и плакала.
— Это известие от твоего отца, — говорила она. — Линь — это мое имя!
Теперь только Мэн-сянь понял, что слова Ван Линь были только шарадой1. Раскаянию и досаде его не было конца. Он тут же показал мачехе и браслет.
— Это наследие твоей матери, — сказала она. — Когда твой отец еще жил в этом доме, он мне его как-то показывал.
Потом стали рассматривать шарик. Он был с горошину.
— Мой отец — святой человек! — вскричал Мэн-сянь в восторге. — Если, значит, эту штуку съесть, то непременно получишь долгую жизнь!
Однако мачеха не стала есть шарик сейчас же, а припрятала его. Как-то раз сановник Гэ пришел повидать дочь и ее пасынка. Она прочла ему письмо У и затем поднесла ему шарик с пожеланием долговечности. Сановник разрезал и съел его пополам с дочерью. Мгновение, и силы старика вдруг ярко взыгрались. Ему было уже семь десятков, и он был очень дряхл. Теперь же внезапно он почувствовал, как в мясе и коже налились дополна силою жилы. Сейчас же он оставил экипаж и пошел пешком, и притом так бодро и быстро, что слуги могли его догнать лишь с учащенным дыханием.
Так прошел год. В столице как-то произошел пожар. Огонь целый день не могли унять, и ночью никто не смел лечь спать, а все собрались во дворе и смотрели, как сила огня все разбрасывается и разбрасывается... Вот уже огонь начинает задевать соседские строения. Весь дом Мэн-сяня не знал, что предпринять, и все метались из стороны в сторону. Вдруг золотой браслет на руке у хозяйки дома как-то хрустнул, сорвался с руки и улетел. Все воззрились в него, а он стал большой-большой, в несколько, пожалуй, десятков десятин, и со всех сторон накрыл дом У, приняв вид, напоминающий лунообразную ограду, причем его отверстие было повернуто к юго-восточному концу и было отчетливо заметно. Все были необычайно поражены. Вдруг огонь подошел к дому с запада, но, приблизившись к ограде, скосился, перескочил через нее и пошел дальше на восток.
Когда огонь ушел уже далеко, Мэн-сянь подумал про себя, что браслет потерян безвозвратно. Но вдруг видит, как радужное сияние сократилось, и браслет со звоном упал к его ногам. Оказалось, что в столице выгорели тысячи и десятки тысяч домов. Вокруг дома У со всех сторон были лишь пепел и зола, и только он один остался неповрежденным, за исключением, впрочем, пристройки в юго-восточном конце — там именно, где было отверстие браслета и прорыв общей ограды и заслона.
Мачехе Мэн-сяна Гэ было уже за пятьдесят, а те, кто видел ее, давали ей по виду всего лет двадцать с небольшим.
ФОКУСЫ ДАОСА ДАНЯ
Господин Хань принадлежал к родовитой семье нашего уезда. Некий даос Дань умел ловко делать фокусы, и этот барин любил его за искусство, так что принимал его, как гостя, среди прочих.
Каждый день случалось так, что Дань, бывало, сидит или гуляет с другими людьми — и вдруг становится невидимым. Наш магнат все хотел, чтобы
1 Слова Ван Линь были только шарадой. — Знак линь состоит из двух частей, читаемых, с известной натяжкой, как Ван и Линь.
Монахи-волшебники: Фокусы даоса Даня
243
Даос взял мешок с одеждами, сундук с вещами и бросил все это в ворота.
244
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Дань передал ему эту тайну, но даос не соглашался. Хань настаивал, умолял, но Дань говорил ему на это следующее:
— Я не скуп на свое искусство. Боюсь только погубить путь моей правды. Если б тот, кому я вручу мою тайну, был благородный, достойный человек, то я не прочь. Иначе же некоторые возьмут и воспользуются этим средством для воровства... Вы, сударь, конечно, вне всяких на этот счет подозрений... А все же, может статься, что вы, выйдя из дому и увидев какую-нибудь красавицу, влюбитесь и, скрыв свое тело, проникнете в чужую спальню... Тогда, значит, я помог преступлению и сею разврат! Нет, я не смею исполнить ваше приказание.
Магнат не мог принудить Даня силой, но в душе затаил злобу и тайком подговорил своих слуг побить даоса и осрамить его. Однако, боясь, что он убежит и скроется, Хань велел по всему пшеничному полю посыпать мелкой золой. Он рассуждал так, что если, как говорится, «левые пути» (нечистая сила) и могут скрыть человеческое существо, то, во всяком случае, от его туфель непременно останутся отпечатавшиеся следы, по которым можно будет нагнать его и жестоко избить.
Затем он зазвал к себе Даня и велел своим слугам взять бычьи кнуты и выдрать его. Дань вдруг стал невидимым, но на золе действительно оказались следы туфель. Слева и справа набросились и стали бить, где попало, — но через минуту следы уже смешались... Хань вернулся домой. Пришел и Дань.
— Мне больше жить здесь нельзя, — сказал он, обращаясь к слугам. — Все это время я утруждал вас хлопотами... Теперь я пока расстанусь с вами, но думаю, что следует чем-нибудь вас отблагодарить.
С этими словами он вытащил из своего рукава полный кувшин чудесного вина. Полез опять и достал целую корзину закусок. Все это он расставил на столе, а затем опять стал искать в рукаве и так искал там раз десять. На столе уже было полным-полно... Вслед за этим даос пригласил собравшихся выпить. Все напились допьяна. Дань брал теперь одну вещь за другой и совал их в тот же рукав.
Хань, услыша об этом необычайном фокусе, велел ему проделать еще что-нибудь. Дань нарисовал на стене город. Ткнул рукой — и городские ворота разом открылись. И вот, он взял свой мешок с одеждами, сундук с вещами и бросил все это в ворота, а затем сделал прощальное приветствие, сказав:
— Я ушел!
С этими словами он впрыгнул в город, и городские ворота сейчас же захлопнулись. Даос сразу исчез.
После этого были слухи о том, что он в Цинчжоу на улице учил ребят рисовать тушью на ладони кружки и затем, шутя, бросать их в шедших навстречу. И вот эти кружки, куда бы их ни направили — на лицо или на одежду, — сейчас же отделялись от ладони, падали там и отпечатывались.
Говорили также, что он был мастер на штуки по части супружеских спален. Мог, например, сделать так, что нижние части пили горячее вино, осушая целый кувшин. Хань как-то раз лично это испробовал.
СТУДЕНТ ЧЖУН И ОСЕЛ
Чжун Цин-юй, известный в Дяодуне ученый, поехал в Цзинань держать экзамены второй степени1. Там он услыхал, что у одного князя живет даос, который знает, суждено ли человеку доброе или злое, — и его потянуло туда пойти.
1 Экзамены второй степени — см. [104].
Монахи-волшебники: Студент Чжун и осел
245
После второго экзамена он пошел и у знаменитого шаньдунского фонтана встретил даоса. Монаху было уже за шестьдесят. У него были длинные усы, спускавшиеся за грудь... Белый-белый такой даос! Возле него стеной стояла толпа вопрошавших о счастье и беде, и он всем давал ответы в неуловимых, загадочных выражениях. Заметив среди окружавших людей студента, даос выразил удовольствие и взялся с ним за руки.
— Я могу только уважать вас, сударь, — сказал он при этом, — за ваши душевные расположения и за вашу честную жизнь.
С этими словами он потащил его за руку во дворец и поднялся с ним вверх, чтобы поговорить без людей.
— Нет ли у вас желания знать свое будущее? — спросил он.
— Пожалуй, да! — отвечал Чжун.
— Ваша счастливая судьба слишком незначительна. Однако надеюсь, что на этом экзамене будет успех. Боюсь только, что, вернувшись домой со всеми отличиями, вы уже не увидите более своей досточтимой матери.
Чжун отличался своим искренним почитанием родителей, так что, когда он про это услыхал, слезы у него так и закапали. Он тут же выразил желание прервать экзамен и ехать домой, но даос сказал ему на это:
— Если вы потом поедете, пропустив эту сессию, то и одной степени не получите!
— Мать умрет, — отвечал Чжун, — а я ее не увижу!.. Человеком просто-напросто мне быть и то уже нельзя. Что ж мне прибавит, если я даже буду министром или вообще сановником?
— Вот что, — сказал даос, — ваш покорный слуга с вами, сударь, имеет связь судьбы еще с прежней жизни. Мне придется теперь во что бы то ни стало сделать для вас все то, что в моих силах!
С этими словами он вручил студенту пилюлю.
— Пошлите ее, — продолжал он, — с человеком, и пусть он скачет домой и днем и ночью. Если примут пилюлю, то удастся продлить жизнь на семь дней, так что когда вы, закончив экзамены, приедете, то матери с сыном можно будет еще свидеться!
Студент спрятал пилюлю и быстро-быстро ушел — с упавшим духом и потерянной волей. «Трауру моей жизни на белом свете, — размышлял он, — наступает время. Стоит мне вернуться домой днем раньше, и я смогу лишний день послужить матери».
И вот он взял с собой слугу, нанял осла и сейчас же отправился на восток. Проехал этак с полверсты — как вдруг осел побежал обратно. Хлестали плеткой — не слушается. Стали тянуть за поводья — лег наземь. Студент потерял голову, и от волнения пот с него катился дождем. Слуга стал уговаривать его оставить это, но Чжун не слушал, нанял другого осла, но и с тем случилась та же история. А солнце уже взяло в рот горы, и студент окончательно не знал, что делать.
— Завтра, — уговаривал его слуга, — как раз заканчиваются экзамены. Стоит ли урывать эти какие-то сутки? Позвольте, барин, я пойду вперед, и дело будет прекрасно!
Студент был в безвыходном положении и согласился, но на следующий день кое-как наспех закончил все свои дела и сейчас же отправился в путь. Ехал без еды и отдыха — некогда было останавливаться, — торопливо двигался под звездным небом и наконец приехал.
Оказалось, что мать сильно расхворалась, ослабела и дошла до полного изнурения, но лишь только приняла волшебное средство, как начала выздоравливать и чувствовать себя сносно. Чжун вошел к ней поздороваться, стал
246
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
у постели и заплакал, но мать махнула ему, чтобы он перестал, взяла его за руки и стала весело рассказывать.
— Я только что видела во сне, словно я нахожусь в подземном суде. И вот вижу, как у царя лицо стало ласковым и ясным. Говорит он будто мне: «Я просмотрел твою жизнь, в ней нет больших грехов; я хорошо знаю, какой у тебя прекрасный, любящий сын, — и дарую тебе еще дюжину лет жизни!»
Студент тоже повеселел. И действительно, через несколько дней мать стала ровной и бодрой, какой была всегда.
Не прошло и нескольких дней, как студенту сообщили о его успехе на экзамене. Он простился с матерью и поехал в Цзи. Прибыв туда, он сунул придворным деньги и велел сказать даосу, зачем он тут. Даос вышел к нему радостный, и студент тут же повалился ему в ноги с приветливыми словами.
— Вот видите, — сказал даос, — вы одержали, как говорится, высокую победу на экзамене, да и почтеннейшая сударыня, ваша матушка, получила продление жизни! Все это получилось благодаря вашим совершенным добродетелям; при чем тут усилия даоса?
Студент опять выразил крайнее изумление, как это монах мог все это наперед узнать, и воспользовался случаем, чтобы поклониться и спросить о том, как сложится вся его жизнь.
— Никаких особо почетных мест для вас нет, — говорил ему монах. — Единственно, что вам будет, это лет семьдесят-восемьдесят жизни, этим и довольствуйтесь! Вы, скажу я вам теперь, в предыдущей своей жизни были вместе со мной буддийским монахом и моим другом. Как-то раз вы бросили в собаку камнем и нечаянно убили лягушку, которая уже успела переродиться в осла. Судя по тому, что предопределено за такие вещи, вам бы следовало иметь насильственную смерть. Однако в данном случае ваша сыновняя добродетель тронула божество — и уже в звездах это устроено, в судьбу вашу внесено, — так что, наверное, никакой болезни у вас не будет. Вот только супруга ваша в предшествующем своем рождении была неверной женой, и ей, собственно, полагалось бы остаться молодой вдовой. Однако опять-таки вы за свои добродетели имеете более долгую, чем предусмотрено ее судьбой, жизнь, так что я боюсь, как бы через год не рухнула, как говорит поэт, яшмовая терраса1.
Студент погрузился в грустное раздумье, а затем спросил, где теперь та, что продолжит ему семью. Даос сказал, что она живет в Чжунчжоу и что теперь ей четырнадцать лет.
— В случае, если вам представится какая-либо опасность или вообще придется круто, имейте в виду, что вам следует бежать на юго-восток!
Прошел год с чем-то. Жена Чжуна действительно захворала и умерла. Дядя его служил областным начальником в Сицзяне, и мать послала его проведать брата. Путь лежал как раз близ Чжунчжоу, так что он решил проехать по этим местам, желая идти навстречу прорицанию о второй жене. И вот он проезжал как-то через одну деревню, когда там шло представление актеров из Линьхэ. В толпе было много нарядных дам, и Чжун уже собирался проехать мимо них, корректно подобрав поводья мула, как вдруг появился сорвавшийся с узды осел и увязался следом, заставив мула брыкаться и бить. Чжун обер-
1 Как бы... не рухнула... яшмовая терраса — перефразировка выражения из оды поэта Лю Юй-си умершей жеие:
Да! Лежит во прахе лютня дорогая, И распущены все струны на колках. Да! Упала яшмой крытая терраса, И пусты уже зеркальные шкафы! [66]
J
Монахи-волшебники; Студент Чжун и осел 247
нулся и плеткой ударил осла по ушам. Осел испугался и бросился стремительно бежать. Как раз в это время княжеский сын шести или семи лет сидел на руках кормилицы у реки. Осел помчался прямо на него, и так быстро, что окружавшая челядь не успела помешать: осел сбросил ребенка в воду. Все стали громко кричать и хотели задержать Чжуна, но тот пустил мула галопом и, вспомнив сразу слова даоса, стал изо всей мочи гнать его на юго-восток. Верст этак через десять он въехал в какую-то горную деревушку. У одних ворот сидел старик. Чжун слез с мула, подошел и сделал приветствие. Старик пригласил его войти. Он назвался Фаном и тут же спросил, откуда студент едет. Тот упал перед ним на землю и рассказал ему все, что случилось. Старик сказал, что это не беда, и пригласил Чжуна остановиться у него на некоторое время, чтобы дать уйти сыщикам.
К ночи в деревню дошли вести о случившемся, и Чжун тут только узнал, что то был княжеский сын. Старик был испуган донельзя.
— Если б кто другой, — восклицал он, — я мог бы еще постараться что-либо для вас сделать, но это был искренне любимый сын... Никак нельзя вам помочь!
Студент бросился умолять старика и без конца упрашивал его. Старик стал обдумывать.
— Ничего тут не поделать, — сказал он. — Пожалуйста, ночуйте эту ночь, пусть эта напряженность несколько ослабнет, тогда можно будет, пожалуй, еще потолковать!
Студент в страхе и унынии так всю ночь и не прилег. На следующий день, прислушавшись к разговорам, он узнал, что уже вышел приказ о розыске виновного и гонцы объявляют, что тот, кто примет и скроет его у себя, будет казнен и брошен на площади. Старик выразил на лице тревогу, не сказал ни слова и ушел к себе. Студент в полном недоумении, весь объятый страхом, решительно не знал, на чем остановиться.
Среди ночи старик постучал к нему и вошел. Посидев некоторое время, он вдруг спросил его:
— Каков возраст вашей супруги?
Студент отвечал, что он вдовец.
— Ну, вот, — сказал повеселевший старик, — мои планы, значит, осуществляются!
— Как так? — спросил студент.
— Дело, видите, вот в чем, — говорил старик. — Муж моей сестры, увлекшись исканием веры, повесил, как говорится, свой посох1 в южных горах. Да и сестра-то уже умерла, оставив после себя девочку-сироту, которая воспитывается у меня. Очень, знаете, умная девочка! Вот если б ей, как говорится, услужить вам по уборке комнат1 2, — что вы на это скажете?
Студент был рад тому, что все это совпадает со словами даоса, да и надеялся к тому же, что, породнившись так близко со стариком, он, может быть, добьется от него помощи.
— Я, ничтожный студент, конечно, искренне счастлив, — сказал он. — Только ведь я преступник, да еще из дальних краев. Я боюсь, как бы ие вовлечь в беду дорогого тестя!
— Вот в этом именно я и вижу для вас выход, — отвечал старик. — Муж сестры моей достиг высшей святости в делах своей веры, но давно уже ни в какие человеческие дела не вмешивается. Но после того, как вы вместе
1 Повесил свой посох. — Буддийский монах не должен своим посохом касаться земли. Поэтому дома он его вешает на стену, а во время ходьбы размахивает им. Таков строгий ритуал буддистов.
2 Услужить вам по уборке комнат — стать женой [38].
248
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
выпьете свою брачную чашу, он, конечно, с вами и женой подумает о деле и, наверное, найдет средство выпутаться!
Студенту это еще более понравилось, и он поселился у тестя.
Жене его было шестнадцать лет. Красоты она была поразительной, равной не сыскать! Студент, сидя с ней, бывало, нет-нет да и вздохнет.
— Если я даже плоха, — обижалась молодая, — то за что же все-таки ты меня так невзлюбил и презираешь?
— Жена милая, — извинялся и ласково говорил студент, — ты — святая фея, и быть тебе парой я считаю за счастье. Однако есть тут одно несчастье, которое, боюсь, отвратит тебя от меня и разъединит нас!
И рассказал все, как было.
— Какой же подлец мой дядя! — негодовала жена. — Он не мог сам ничего придумать против этого несчастья, заполнившего тебе все небо, и, ничего мне прямо не говоря, бросил меня в глухую яму!
Студент стал перед нею на колени и не поднимался.
— Милая, — говорил он ей, — это ведь я, ничтожный твой студент, умолял твоего дядю о спасении от смерти. Дядя твой добрый, милосердный человек, но у него иссякли все способы помочь мне, и я только от него узнал, что ты, милая, сумеешь оживить мертвого человека и покрыть мясом белую кость!.. Я, по совести говоря, недостоин того, чтобы быть подходящим тебе супругом, однако мой дом, к счастью, ничем не запятнан и не опустился, так что если мне удастся благодаря тебе снова, так сказать, возродиться, то будь уверена, что близок день, когда в моем доме я буду чтить тебя, как божество бодисатвы, пахучими цветами и благоговейно приносимыми дарами.
— Ну, раз дело дошло до этого, — вздохнула жена, — какие еще тут разговоры? Дело, однако, в том, что с тех пор, как мой отец обрил голову в своей чжаоти’, моя дочерняя привязанность к нему совершенно иссякла. Однако нечего делать, пойдем вдвоем умолять его. Боюсь, знаешь, придется вытерпеть от него немалые унижения!
И вот однажды ночью она не легла спать, а стала из сукна и ваты делать толстые наколенники, которые вложила себе и мужу в нижние части одежд, а затем наняла носилки, в которых они двинулись к Южным горам.
Прошли по горам верст пять, а то и больше. Чем глубже уходили в горы, тем изломаннее был путь, опасный до последней степени, так что нельзя уже стало долее сидеть в носилках... Слезли... Однако молодой женщине на каждом полушаге пришлось испытывать серьезные затруднения, и студент тащил ее за руку и поддерживал. Выбиваясь из последних сил, спотыкаясь и карабкаясь, наконец добрались доверху и сейчас же увидели ворота горного храма. Сели отдохнуть. Женщина запыхалась, была вся в поту, который с нее так и струился, а за ним стекали вниз ее румяна и белила. Муж посмотрел на нее — и не мог перенести ее вида.
— Ради себя, несчастного, — говорил он, — я заставил тебя, милая, подвергаться таким огорчениям и неприятностям!
— Боюсь, — отвечала она с грустью в голосе, — что это еще не все.
Отдохнув немного, супруги вошли в ланьжо1 2, сделали молитвенное склонение перед статуей Будды и стали продвигаться дальше. Кружа по переходам, вошли они наконец в келью монахов, где увидели старого хэшана, сидевшего поджав ноги и как бы с уснувшими глазами. Мальчик держал в руках
1 Чжаоти — приблизительная передача санскритского слова «вихара» — храм отшельника.
2 Ланьжо — передача санскритского слова «лаяиа» — место покоя и отдыха, то есть название буддийского храма.
Монахи-волшебники: Студент Чжун и осел
24Э
Женщина не посмела выбирать и вошла в келью на коленях прямо по камням.
250
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
метелку от мух и служил ему. На пространстве квадратной сажени1 все было в келье выметено, вычищено — так и сияло чистотой. Однако перед лавкой, на которой сидел хэшан, были сплошь насыпаны мелкие камешки, словно кучи небесных звезд. Женщина не посмела выбирать и вошла в келью на коленях прямо по камням. За ней следом полз студент.
Хэшан открыл глаза, взглянул и сейчас же снова их закрыл. Женщина приветствовала его.
— Давно уже я не приветствовала вас, родитель... Теперь я уже замужем... И вот мы вместе с мужем явились...
Хэшан долго сидел молча. Потом открыл глаза, взглянул и сказал:
— Ты, девчонка, сильно человеку надоела!
И больше не стал разговаривать. Муж и жена остались стоять на коленях. Прошло долгое время. Силы мышц окончательно ослабели, а камни, казалось, готовы были вдавиться в кости. Боль была совершенно нестерпимая.
Через некоторое время хэшан опять заговорил.
— Мула привели или нет? — спросил он.
— Нет, — отвечала жена.
— Муж с женой, сейчас же уходите, — продолжал он, — и быстро приведите мула.
Супруги поклонились, поднялись и заковыляли в путь. Затем, исполняя волю хэшана в точности, вернулись с мулом. Хотя они и не понимали, в чем тут дело, но ограничились тем, что пали на землю и повиновались.
Через несколько дней прошел слух, что виновник найден. Его казнили, .и муж с женой стали друг друга поздравлять.
Прошло еще некоторое время... С гор прислали мальчика, который вручил студенту сломанную бамбуковину.
— Умерший вместо вас, — передал он, — вот этот государь1 2...
Затем мальчик передал студенту приказание похоронить бамбуковину и совершить похоронное жертвоприношение, чтобы разрешить таким образом обиду бамбука-дерева.
Студент осмотрел палку. На отломленном ее конце были следы крови. Он прочел молитвенное обращение и похоронил.
Муж и жена не решились дольше здесь жить и, спеша в пути день и ночь, вернулись к себе в Ляодун.
ЗМЕИНЫЙ ПИТОМНИК
к > горах уезда Сышуй издавна уже существовал «двор погружения в со-зерцание»3. Вокруг на все четыре стороны — ни деревеньки, и людские 9-^ следы вели сюда редко. В храме, как в гнезде, жил какой-то даос. Поговаривали, что внутри храма много больших змей, и путники старались обходить это место как можно дальше.
1 На пространстве квадратной сажени — то есть на пространстве, какое полагается по ритуалу для кельи монаха.
2 Этот государь — поэтический эпитет бамбука, которому посвящены одни из лучших страниц китайской поэзии.
3 «Двор погружения в созерцание» — буддийский храм созерцания (чань).
Монахи-волшебники: Змеиный питомник
251
Подняв голову, она уставилась на гостя, и гневные глаза ее метали молнии. Гость был в ужасе.
252
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Раз как-то молодой человек пришел в эти горы, чтобы расставить силки для соколов. Забрался он в горы очень глубоко и на ночь нигде не мог найти себе приюта. Но вот вдали он усмотрел ланьжо и сейчас же устремился туда, ища ночлега.
— Господин, послушайте, — вскричал в испуге даос, — зачем вы сюда пришли? Счастье ваше, что деточки1 вас не заметили!
Затем сейчас же усадил гостя и сварил ему кашу. Гость еще не кончил есть, как вползла огромная змея толщиной обхватов в десять. Подняв голову, она уставилась на гостя, и гневные глаза ее метали молнии. Гость был в ужасе... Даос ударил змею ладонью по лбу и крикнул: «Вон!» И змея, опустив голову, поползла в восточную келью, причем долго вилась-извивалась, прежде чем все тело ее наконец убралось. В келье она свернулась блюдом, и все пространство было ею занято целиком.
Гость в сильном страхе трясся и трепетал.
— Эту я выкормил сам, — говорил даос. — Если я здесь, то не беда. Горе вам было бы, если бы вы один ее повстречали!
Только что гость уселся, как опять вползла змея, несколько меньше первой, обхватов так приблизительно на пять, на шесть. Увидя гостя, она сейчас же остановилась, засверкала, заметала глазами, высунула язык — как и та, первая. Даос опять прикрикнул на нее, и она точно так же убралась в ту же комнату. Однако там ей не было места, чтоб улечься, и целая половина ее стала виться по балкам. Штукатурка стены так и шуршала, осыпаясь под ее движениями. Ужас все более и более охватывал гостя, и он не спал всю ночь, поднялся пораньше и собрался уходить.
Даос пошел его провожать. Выйдя за двери кельи, гость увидел змей на стенах, крыльцах, толщиной с чашку, чайную или винную, которые то ползали, то лежали в бесконечном количестве. Увидя незнакомого человека, они приняли вид готовых его съесть.
В ужасе гость шел, прижавшись к локтю даоса, который проводил его к выходу из ущелья и пошел обратно.
СУМАСШЕДШИЙ ДАОС
Помешанный даос — не знаю ни фамилии его, ни имени — пребывал в Мэншаньском храме. Он то пел, то плакал, не проявляя постоянства, и никто не мог его разгадать. Однажды кто-то видел, как он варил себе на обед камень.
Как-то на празднике «двойной девятки»1 2 один из представителей местной знати, захватив с собой вина, поехал в горы, причем велел накрыть повозку зонтом3. После попойки он проезжал мимо этого храма. Лишь только он поравнялся с дверями, как даос, босой и в рваной хламиде, раскрыв над собой
1 Деточки. — В китайском разговорном языке даже самое слово «змея» под влиянием табу, страха и, вероятно, древнего тотемизма исчезло, заменись словом «длинный червь».
2 «Двойная девятка» — девятое число девятой луиы — праздник осени и хризантемы. По традиции, идущей из древности, в этот день выезжают из города, стараясь забраться повыше в горы [106].
3 Велел накрыть повозку зонтом — в знак принадлежности к знати.
Монахи-волшебники: Сумасшедший даос
253
Оказалось, что в дупло всунут ногами вверх человек, дравшийся со змеей.
254
fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
желтый зонт, выбежал из храма. Он кричал, чтобы все сторонились и дали ему дорогу, причем был недалек от задора и издевательства.
Магнат, сконфуженный и разгневанный, велел слугам прогнать его- Даос захохотал и пошел обратно. За ним быстро погнались... Он бросил свой зонт, и слуги смяли его и стали рвать... И вот, клочок за клочком весь зонт превратился в ястребов, которые стаями разлетелись во все стороны.
Не успели преследовавшие оправиться от изумления, как палка от зонта превратилась в огромного змея с красной чешуей и сверкающими пламенем глазами. Все ахнули и в ужасе бросились было бежать, но один из соучастников остановил бегущих.
— Это не более, как прием помрачения, — сказал он, — нам застилают глаза. Разве может такой змей есть людей?
С этими словами говоривший выхватил нож и прямо пошел вперед. Змей раскрыл губы и свирепо ринулся ему навстречу, схватил в рот и проглотил. Общий ужас усилился... Подхватили магната и бросились бежать.
Версты через две остановились отдохнуть. Магнат отрядил несколько человек, велев им осторожно пробраться и разузнать. Те потихоньку добрались до храма, вошли — ни человека, ни змея уже не было. Собрались было идти назад, как вдруг слышат, кто-то задыхается внутри старой акации, порывисто дыша, как осел. Сильно перепугавшись, сначала не решались подойти, но затем, всячески стараясь заглушить свои шаги, стали пробираться поближе и увидели, что в прогнившем дереве образовалось дупло с отверстием величиной с блюдце. Попробовали дотянуться, заглянули — оказалось, что в дупло всунут ногами вверх человек, дравшийся со змеем.
Отверстие дупла величиной своей позволяло лишь просунуть две руки, и вытащить его оттуда не было ни малейшей возможности. Тогда быстро решили расщепить дерево. Дерево раскрылось, но человек был уже мертв. Впрочем, через некоторое время он начал понемногу отходить. Его на руках понесли домой.
Даос же скрылся неизвестно куда.
ХУАНЬ-НЯН У ЛЮТНИ
энь Жу-чунь, из циньских1 родовитых богачей, смолоду страстно любил играть на лютне, так что даже в пути, останавливаясь в разных гости-ницах, не расставался с лютней ни на минуту.
Как-то ему пришлось быть проездом в Цзинь. Его путь шел мимо одного древнего храма, и вот он, привязав коня у ворот, решил зайти туда на время, чтоб отдохнуть. Войдя в храм, он увидел какого-то человека Дао1 2, одетого в холщовую хламиду и сидящего в пристройке, с поджатыми ногами3. Его бамбуковый посох был прислонен к стене, цветной холст охватывал мешком лютню. Вэнь, увидев любимую вещь, спросил монаха:
1 Из циньских — то есть из провинции Шэньси; древнее наименование этой местности — Цинь [87].
2 Человек Дао — то есть служитель Дао, объятый Дао человек — одно из литературных наименований даосского монаха [107].
3 Человек Дао... сидящий с поджатыми ногами. — Буддийская практика созерцания требует, чтобы ноги были перекрещены и вывернуты подошвами вверх.
Монахи-волшебники: Хуань-нян у мотни
255
— А что, вы тоже хорошо ею владеете?
Нет, — отвечал даос, — я еще не могу никак достичь искусной игры и все хочу идти к настоящему мастеру и поучиться.
С этими словами он вынул лютню и передал ее Вэню. Тот осмотрел ее: узоры дерева были прекрасны, прямо очаровательны. Тронул слегка струны, они зазвенели совершенно необыкновенным звуком, чистым, уходящим куда-то за все грани. Вэнь с наслаждением сыграл монаху коротенькую вещь. Даос еле заметно улыбнулся, по-видимому, не особенно-то одобряя. Тогда Вэнь сыграл все самое лучшее из того, что ему особенно удавалось.
— Недурно, недурно, — ухмылялся даос. — Только все же этого недостаточно, чтобы стать учителем для бедного Дао!
Вэнь решил, что его слова — хвастовство, и стал, в свою очередь, просить его сыграть. Даос принял от него лютню, положил ее на колени и только успел тронуть струны, как Вэнь ощутил, как сам собою повеял милый ветерок. Еще мгновение — и сотни птиц целыми стаями прилетели и расселись, заполнив собой все деревья, росшие во дворе. Изумлению Вэня не было пределов. Он поклонился даосу, прося разрешения принять от него учение. Даос повторил пьесу три раза, а Вэнь склонил свое ухо, вылил все сердце. Он наконец едва-едва начал понимать ритм и мелодию. Даос решил испытать его и дал ему попробовать. Во время игры он делал замечания, исправлял и оживлял ритм.
— Ну, — сказал он в заключение, — для бренного мира и такая игра вне сравнений!
С этой поры Вэнь всем ядром своего сердца врезался в указанные ему глубины и прославился как непревзойденный мастер.
На возвратном пути в Цинь, когда он был уже всего в нескольких десятках ли от дома, к вечеру полил сильный дождь. Деваться было некуда, и он устремился в небольшую деревушку у дороги. Выбирать особенно было некогда, и он быстро вбежал в первые попавшиеся ворота. Поднявшись в горницу, он обнаружил, что в доме нет как будто людей. Но вдруг вышла девушка лет семнадцати-восемнадцати, наружностью напоминавшая божественную фею. Она подняла голову, увидела гостя и ушла обратно в комнату.
В это время Вэнь был еще не женат, и его чувство было задето девушкой чрезвычайно глубоко.
Вскоре к гостю вышла старуха и спросила, что ему надо. Вэнь назвался и просил дать ему ночлег.
— Ночлег дать можно, — сказала старуха, — в этом неудобства нет. Вот только у нас не хватает кровати. Если не погнушаетесь, то можно будет дать вам на подстилку соломы.
Через некоторое время она пришла со свечой и постлала на земле солому. Вид у старухи был весьма приветливый. Вэнь спросил, как ее фамилия.
— Чжао, —отвечала она.
— А кто эта девушка? — продолжал спрашивать‘Вэнь.
— Это Хуань-нян. Она мне вторая, как говорится, дочь1.
— Не соразмеряя того, как я беден и убог1 2, — сказал Вэнь, — я хочу искать у вас поддержки, чтоб связать меня с ней3. Что вы об этом думаете?
Старуха нахмурилась, растерянно замялась.
1 Вторая дочь — племянница; Ляо Чжай берет выражение из классической книги об обрядах.
2 Беден и убог — всего-навсего самоуничижительная форма вежливости [107А].
3 Связать меня с ней — посватать и женить. Ляо Чжай пользуется выражением, заимствованным из исторического повествования (в древней книге «Го юй»).
256
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— В этом, видите ли, — отвечала она, — я уже не решусь принять вашего приказания.
— В чем же дело? — допрашивал ее Вэнь.
— Трудно мне вам это сказать, — промолвила старуха и, горестно задумавшись, прекратила разговор.
Когда она вышла, Вэнь посмотрел на подстилку: она была сырая и вонючая. Не решаясь на нее лечь, он сел, согнувшись, и заиграл иа лютне, чтобы как-нибудь скоротать длинную ночь. Вскоре дождь перестал, и он по мокрой дороге пошел домой.
В уездном городе, где жил Вэнь, находился в это время господин Гэ, видный министерский чиновник, удалившийся, как говорится, «в тень рощи»1. Он любил ученых литераторов. Вэнь случайно посетил его и по его воле стал играть на своей лютне. А там, за занавесом двери, происходил в это время тайный разговор. Очевидно, кто-то из семьи Гэ смотрел и слушал. Вдруг, при движении ветра, занавес приоткрылся, и Вэнь увидел девушку в возрасте причесывающихся1 2, красоты — для всего живущего поколения — исключительной.
Дело в том, что у Гэ была дочь, которую дома звали Лян-гун («Искусница»). Она отличалась умением писать стихи и песни — и в то же время славилась своей красотой. У Вэня дрогнуло сердце, и вернувшись домой, он стал говорить об этом с матерью. Сваха сообщила Гэ, но тот, считая положение Вэня, как говорится, «ах, жалким»3, согласия не дал. Однако с тех пор, как его дочь услышала лютню Вэня, ее сердце тайно и всецело уже склонилось к обожанию. Она все время надеялась, что ей еще раз удастся послушать такую чудную игру. В то же время Вэнь, ввиду того, что его брачное дело не сладилось, отклонился от мечты, перестал думать о девушке и ходить к ним в дом.
Однажды девушка подобрала в своем саду листок какой-то старой бумаги, на котором была написана песнь: «Жалость к последним остаткам весны».
Она гласила следующее:
Из-за этой досады4 становлюсь полоумной, Дума моя превращается в воспоминание. С каждым и каждым я днем чувством своим опрокинута. Цветок хайтаи несет мне опьянение, Тополь и ива ранят весенней тоской.
Вместе с ними одною и той же тоской объята душа моя.
Ужасней всего — это то, что есть новая тоска,
есть тоска старая;
Проходит одна — вновь вырастает другая, И выходит похоже на зеленую травку!
С тех пор, как расстались мы,
Лишь под этим небом вздыхания, недоумения
Буду проводить я и вечер, и утро.
Сегодняшний день — день весенней ущербной
для гор торопливости.
1 Удалившийся «в тень рощи» — ушедший в отставку.
2 Девушка в возрасте причесывающихся — см. [19].
3 Считая положение Вэня... tax, жалким» — заимствовано из «Ши цзина», древней книги песен [4]:
Ах, жалко! Ах, ничтожно!
Почему не идти домой?
4 Из-за этой досады — то есть из-за того, что уходит весна.
Монахи-волшебники: Хуань-нян у лютни 257
Я до диа просмотрела осенние воды1,
х Как на дорогу побросаны цветы!
Ревнует мой сон ароматное одеяло, Пугают мне душу яшмовые часы1 2. Спать я хочу, но как я могу уснуть? Говорят ведь, что долгая ночь словно год; На мой же взгляд, одного года
Для сравнения с ночной стражей еще мало! Пройдет три стражи — вот уже и три года, А какой, скажите, человек за них не постареет?
Девушка стала их читать и напевать; прочла раза четыре и всем сердцем полюбила их, спрятала на груди и принесла домой. Дома она достала парчовой бумаги и с большим благоговением написала их на целом свитке, который и положила на стол. Через некоторое время хватилась их, но найти не могла и решила, что бумагу унес порыв ветра.
Гэ, случайно проходя через комнату дочери, подобрал бумагу и решил, что это сочинение Лян-гун. Он пришел в негодование от этих развратных слов, сжег бумагу, но не хотел сказать об этом дочери. Им овладело теперь желание поскорее выдать ее замуж.
Сын правительственного комиссара из города Линьцзы, некоего Лю, как раз в это время прислал, чтобы, как говорится, спросить ее имя3. Гэ это пришлось по сердцу, но ему все-таки хотелось взглянуть разок на жениха. И тот явился в нарядном платье, стройный, красивый, с наилучшими манерами. Старику Гэ молодой человек очень понравился, и он усердно его угощал, выказывая ему самое большое внимание. Когда же тот простился и ушел, то под тем местом, где он сидел, оказался оброненным крючочек женского башмачка4. Гэ тут же вознегодовал на легкомыслие и распущенность молодого человека, позвал сваху и сообщил ей об этом обстоятельстве. Молодой человек горячо протестовал против этой клеветы, но Гэ его не слушал, и дело на этом прекратилось.
У Гэ уже давно были семена зеленой хризантемы, которые ему жаль было кому-либо давать. Лян-гун посадила их у себя в комнате. Вдруг на дворе у Вэня одна или две хризантемы превратились в зеленые. Друзья Вэня, услыхав об этом, сейчас же явились к нему, чтобы посмотреть на них и полюбоваться. Вэнь тоже стал ими дорожить.
Как-то утром он побежал на них взглянуть и на газоне нашел бумажку, на которой была написана песнь: «Жалость к последним остаткам весны». Он стал читать стихи, еще и еще раз возвращаясь к началу, но не понимал, откуда они туда попали. А так как слово «весна» (чунь) явилось его собственным именем, то его недоумение возросло еще более. Он подсел к столу и стал аккуратно наносить, как говорится, красное и желтое5, причем его примечания
1 Я до дна просмотрела осенние воды — то есть проглядела все глаза, чистые, как воды осени [46].
2 Яшмовые часы — водяные, отмечающие особым звуком чередование часов [103].
3 Прислал спросить ее имя. — Брачные обычаи в древности требовали, чтобы от жениха явился сват или сваха с письмом, дающим о нем сведения и спрашивающим об имени, происхождении, годе, месяце, дне и часе рождения невесты, чтобы можно было, вручив все это гадателю, ждать его определенного решения [12].
4 Крючочек, башмачка. — На искалеченную в виде своеобразного треугольника ногу насаживается деревянный башмачок с загнутым вверх носочком [29].
5 Стал наносить красное и желтое. — Читая книгу, многие китайцы любят отчеркивать то, что им нравится, красной, синей, желтой и другими красками. Свое восхищение
9 Зак.3110
258
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
носили характер затрапезных вольностей. Как раз в это время до Гэ дошла весть об изменении хризантем Вэня в зеленые, и он лично явился к нему в дом. Увидев эту песнь, он схватил ее и начал просматривать, но Вэнь, ввиду вольного характера своих к ней замечаний, выхватил у него бумагу и скомкал ее. Гэ удалось взглянуть лишь на одну-две фразы, но это и были те самые стихи, что он нашел в женских комнатах своего дома. Сильно заподозрив здесь неладное, он и относительно этих семян зеленой хризантемы тоже пришел к догадке, что их подарила Вэню Лян-гун.
Вернувшись домой, он сообщил об этом жене, веля ей допросить по этому поводу Лян-гун. Та заплакала и сказала, что хочет умереть. Дело, однако, так и осталось без ясных свидетельств: ничего существенно важного нельзя было добыть. Супруга Гэ, боясь, что это станет все более и более обнаруживаться, думала, что, пожалуй, лучше отдать девушку за Вэня. Гэ согласился, что это так, и разными окольными путями довел об этом до сведения Вэня.
Вэнь был вне себя от радости и в тот же день, позвав гостей, устроил обед зеленых хризантем. На этом обеде он зажег благовонные свечи и играл на лютне. Разошлись только поздней ночью.
Когда он пошел спать, то мальчик, прислуживавший ему в кабинете, сообщил ему, что он слышал, как лютня сама собой издавала звуки. Сначала он было думал, что это проказы слуг, но убедившись, что это играет человек, доложил Вэню. Вэнь пошел туда сам, и в самом деле — мальчик не лгал. Звук у лютни был какой-то напряженно-неровный. Похоже было на то, что подражают ему, но еще неумело. Зажег огонь и внезапно вошел в комнату: пусто, никого не видать. Тогда Вэнь унес с собой лютню, и всю ночь лютня безмолвствовала.
Все это навело его на мысль, что тут лисица, и он определенно представлял себе, что она желает, как говорится, сделать поклон у дверей и стен его дома1. Вследствие таких мыслей он каждый вечер играл ей по одной вещи, а затем ставил струны и предоставлял играть, являясь таким образом как бы ее учителем. И каждую ночь, притаившись, слушал ее. Наконец, на шестую или седьмую ночь как будто бы начала выходить и вся вещь, и даже так мило, что стоило послушать.
Встретив, как говорится, лично свою молодую жену* 1 2, Вэнь рассказал ей и она ему всю предыдущую историю с той самой песней. Из нее Вэнь узнал о том, через что прошла их крепкая любовь, но откуда эти стихи, так и не мог понять.
Узнав о странных явлениях с играющей лютней, Лян-гун пошла послушать.
— Нет, — сказала она, — это не лисица. Мелодия грустна и горька — в ней звук мертвого духа!
Вэнь не особенно этому поверил. Тогда Лян-гун сообщила ему, что у нее в доме имеется древнее зеркало, имеющее свойство отражать бесовский лик. На следующий день послали человека за этим зеркалом и, выждав, когда раздадутся звуки лютни, быстро вошли с зеркалом в руках. Засветили огонь — и действительно там была девушка. С растерянным видом забилась она в угол комнаты, но уже никуда больше укрыться не могла. Вэнь рассмотрел ее внимательно — оказывается, это Хуань-нян от Чжао! В совершенном изумлении
они выражают кружочками и запятыми сбоку текста, а также примечаниями вверху страницы [57].
1 Сделать поклон у дверей и стен его дома — стать его ученицей.
2 Встретив... молодую жену. — Древний обычай требовал, чтобы .в день свадьбы жених в нарядном платье, со свитой явился в дом невесты, сделал обязательные подарки, вернулся назад и ждал ее уже у ворот своего дома.
Монахи-волшебники: Хуань-нян у лютни
259
Засветили огонь — и действительно там была девушка.
260 Пу Сун-лин. Странные истерии из Кабинета Неудачника
Вэнь стал ее расспрашивать, докапываться до всего. Девушка плакала навзрыд.
— Послушайте, — говорила она, — я ж ведь вам была той, что, как говорится, служит «выправительницей хромания»1, так что нельзя сказать, чтоб ничего вам хорошего я не сделала. За что же вы меня преследуете?
Вэнь просил ее обещать, что если уберут зеркало, то она не ускользнет. Она дала согласие. Тогда Вэнь спрятал зеркало в футляр, и дева, усевшись подальше, стала рассказывать.
— Я — дочь губернатора, умершая тому назад уже сто лет. Смолоду я любила лютню и гусли. На гуслях я уже играла очень хорошо. Только вот на этом инструменте мне так и не удалось достать себе законного наставника. И это меня мучило даже там, за рядами истоков1 2. Когда вы пожаловали нас своим посещением, мне довелось услышать ваше прекрасное исполнение, и с опрокинутой душой я устремилась к вам. Досадуя, что как существо иного мира я не могла, как говорится, услужить вам по части одежд3, я тайно от вас сладила вам достойную подругу. Этим я хотела отблагодарить вас за чувство любви ко мне и привета. И вот помните женский башмачок сына Лю, а равно и простые строфы «Жалости к последним остаткам весны», — все это дело моих рук, так что нельзя сказать, чтобы я не потрудилась как следует, чтобы отблагодарить своего учителя.
Муж с женой поклонились ей и стали благодарить.
— Вашу вещь, — сказала Хуань-нян, — я уже более чем на половину осилила. Вот только самый дух, самую основную суть ее я еще не постигла окончательно. Пожалуйста, сыграйте мне еще разок!
Вэнь исполнил ее просьбу, причем тут же занялся подробнейшим изложением своих способов игры. Хуань-нян пришла в полную радость.
— Я уже все поняла! — воскликнула она.
И с этими словами встала, простилась и хотела уйти, но Лян-гун, давно уже умевшая играть на гуслях, узнав от нее о ее мастерском владении этим инструментом, выразила желание прослушать ее разок. Хуань-нян не отказывалась. Ее мелодии и музыкальные фразы были не из тех, что можно одолеть в этом бренном мире. Лян-гун, отбивая такт, в свою очередь, просила дать ей уроки этого искусства. Дева взяла кисть, дала ей волю и написала учебник игры, заключавший в себе восемнадцать статей.
После этого она снова поднялась и стала прощаться. Муж с женой пытались удерживать ее, усерднейше упрашивая, но она грустно-грустно сказала:
— Ваша с женой любовь, дорогой мой, словно цинь с сэ4, и вы оба, конечно, звуки друг у друга, как говорится, понимаете5. А мне, человеку с такой жалкой судьбой, разве иметь когда-либо такое счастье? Впрочем, если будет на то судьба, мы в следующей вашей жизни еще раз будем вместе!
С этими словами она вручила Вэню какой-то сверток.
1 чЁыправителъница хромания» — сваха, исправляющая «хромающие» и препят-вующие браку обстоятельства. В погоне за оригинальным образом Ляо Чжай не останавливается ни перед чем. Здесь он намекает на выражение Цюй Юаня (IV в. до н. э.) [108], который, в свою очередь, образ свахи заимствует из древних мифов, связанных с доисторическим императором Фу-си [109].
2 За рядами истоков — в могиле. Иначе говорят еще: в желтых истоках.
3 Услужить вам по части одежд — быть вам женой [38].
4 Словно цинь и сэ — обычный образ супружеского лада, напоминающего ладную игру близких друг к другу инструментов, в данном случае цинь и сэ. Цинь — старейший предшественник цитры, сэ — род настольных гуслей [ПО].
5 Звуки друг у друга... понимаете — как Чжун Ци понял звук Юй Бо-я — см. [86].
Монахи-волшебники: Жизнь Ло Цзу
261
— Вот вам мой маленький дюртрет. Если не забудете своей свахи, повесьте у себя в спальне и, когда будете в хорошем расположении духа, зажгите благовонную свечу и сыграйте предо мной одну из ваших вещей. Я тогда собственным телом это восприму!
Вышла за двери и исчезла.
ЖИЗНЬ ЛО ЦЗУ
Л о Цзу жил в Цзимо. Он с детства был беден, но любил показывать свою храбрость. Нужно было, чтобы из их семьи кто-либо отправился ратником на охрану северной границы. Семья послала Ло Цзу.
Прожив на границе несколько лет, он прижил сына. Местный начальник обороны в обращении с ним выказывал ему сугубое внимание. Затем случилось так, что этот воевода был перемещен помощником главнокомандующего в Шэньси, и он захотел увезти с собой и Ло. Тогда Ло передал жену и сына попечению своего приятеля, некоего Ли, а сам поехал на запад. Прошло с тех пор три года, а ему все еще не удавалось вернуться к жене.
Однажды помощнику воеводы понадобилось отправить письмо на северную границу. Ло вызвался это сделать, прося разрешения попутно навестить жену и сына. Помощник воеводы разрешил.
Ло прибыл домой. С женой и сыном его ничего худого не случилось, они были здоровы, и Ло был этим очень утешен. Под кроватью оказались оставленные мужчиной туфли. В Ло закралось по этому поводу подозрение.
Он зашел к Ли и выразил ему свою благодарность. Ли поставил вина и оказал ему усердное радушие. Жена же, в свою очередь, описала всю любезность и внимание, выказанные ей со стороны Ли. Ло не мог даже выразить всей глубины своей признательности.
На следующий день он сказал жене:
— Я поеду исполнять поручение начальства и к вечеру вернуться не успею. Не жди меня!
Вышел из дома, сел на коня и отъехал. На самом же деле он скрылся поблизости и с наступлением стражи вернулся обратно домой. Слышит: жена лежит с Ли и разговаривает. Рассвирепел, сорвал дверь. Оба лежавших испугались и поползли перед ним на коленях, прося о смерти. Ло вынул нож, но сейчас же вложил снова в ножны.
— Я, — сказал он, — сначала считал было тебя человеком. Теперь же и при таких обстоятельствах убить тебя — значило бы осквернить мое лезвие. Вот тебе мое решение: жену и сына возьмешь ты. В списки внесешь свое имя тоже ты. Лошадь и все, что нужно, имеется полностью. Я уезжаю!
И удалился. Жители села довели об этом до сведения правителя. Тот велел дать Ли бамбуков. Ли тогда показал все, как было, но проверить это дело не было возможности, да и свидетелей никаких не было. Стали искать Ло и поблизости и вдалеке, но он окончательно скрылся вместе с именем своим и всеми своими следами. Правитель, заподозрив здесь убийство на почве прелюбодеяния, наложил на Ли и жену Ло еще более сильные оковы. Через год они оба умерли в ручных и ножных кандалах. Тогда отправили сына Ло по этапу на родину в Цзимо.
Впоследствии дровосеки из лагеря в Шися, забираясь в горы, увидели даоса, сидящего в гроте. Даос никогда не просил пищи. Это всем казалось
262
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Оба лежавших испугались и поползли перед ним на коленях, прося о смерти.
Монаха-волшебника: Министр литературного просвещения 263
необыкновенным и странным. Стали приносить ему крупу. Кое-кто признал его: это был Ло.
Грот был заполнен приношениями, а Ло и не думал о еде. Шум ему, по-видимому, надоедал. Люди видели это, и приходящих становилось все меньше и меньше.
Прошло несколько лет. За гротом бурьян и лопух разрослись в целый лес. Кто-то из жителей пробрался потихоньку, чтобы подсмотреть отшельника, и нашел, что он, не переменив места ни на малость, продолжает сидеть.
Затем протекло еще много времени. Люди видели, как он выходил гулять по горам. Только к нему подойдут — глядь, исчез! Пошли, заглянули в пещеру. Оказалось, что пыль покрывает его одежду по-прежнему. Дались диву еще больше.
Через несколько дней опять направились к нему. Смотрят, «яшмовый столбик»1 свис к земле, а он в сидячем положении давно уже преставился.
Местные жители воздвигли ему храм, и каждый год в третьей луне люди шли друг за другом по дороге к нему с благовониями и бумажными вещами1 2 в руках.
Туда же направился и сын Ло, которого стали называть маленьким Ло Цзу. Весь доход от храмовых свечей отходил к нему. Его потомки еще до сих пор ходят туда раз в год, чтобы собирать деньги этого благочестивого оброка.
Лю Цзун-юй из Ишуя рассказывал мне все это в высшей степени подробно.
— Слушай-ка, — смеялся я, — благочестивые милостивцы нашего времени не ищут, чтобы стать совершенством или мудрою добродетелью. Все их упование в том, чтобы сделаться буддийским патриархом. Будь добр, скажи им, что если им желательно устроить себе прудок и стать буддой, пусть они всего-навсего опустят свой нож и удалятся, как Ло Цзу!
МИНИСТР ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
ан Пин-цзы из Пинъяна поехал на пекинский экзаменационный двор. В столице он снял помещение в храме «Воздающего Стране»3. В этом храме уже до него поселился некий студент из Юйхана, и Ван, как сосед, занес ему свой визитный лист. Студент на это не ответил, и когда Ван по утрам и вечерам встречался с ним, то студент держал себя с ним зачастую
1 «Яшмовый столбик» — по-видимому, сукровица.
2 Бумажные вещи — имеются в виду разные бумажные вещи, симпатической магией указывающие божеству на цели моления, как, например, изображения пораженных недугом частей тела; кроме того, бумажные кружки, изображающие монеты, которые огнем претворяются пред лицом божества в настоящие деньги [111].
3 Храм «Воздающего Стране». — Храмы часто назывались эпитетами, указывающими на желаемый результат усердия воздвигающего храм человека или государства. Наиболее схожею с нашей является система названий храмов по имени главного божества, для поклонения которому храм выстроен (Гуаньиньсы, Луньванмяо, — где сы и мяо суть нарицательные имена для понятия «храм»). Затем, храмы называются по месту их нахождения. Таковы, например, Таньчжосы (храм при пруде, обращенном чудодейственной силой Будды в плоскую возвышенность, и при необъятном дереве чжо), Баочжудун (пещера, покрытая настом, похожим на жемчужный) и др. Далее, буддийские храмы называются эпитетами, указующими на это учение или даже взятыми из буддийских формул, как, например, Дац-зесы (храм Великого Прозрения Будды), Вофосы (храм Будды, лежащего в нирване), Да-бэйсы (храм Великой Сострадающей) и т. п.
264 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
совсем бесцеремонно. Вана рассердила такая наглость, и всякие отношения меж ними прекратились.
Однажды в храм зашел некий молодой человек, одетый в белое1 от нижней части до шапки, и с виду самостоятельный такой, решительный. Ван подошел к нему и вступил в беседу. И то, что он говорил, оказалось полным остроумия и примечательным, так что Ван внутренне проникся к нему симпатией и уважением. Стал расспрашивать — откуда он родом и кто у него в семье. Молодой человек сказал, что он из Дэн-чжоу и что фамилия его Сун.
Ван, пользуясь этим случаем, велел слуге поставить кресла, сел с ним и стал весело беседовать. Как раз в это время прошел юйханский студент. Оба сидевшие поднялись со своих мест и уступили ему каждый свое. Студент преспокойно уселся на верхнее место, не делая, в свою очередь, никаких вежливых отступлений и скромных отказов.
— Слушай, ты, — обратился он внезапно к Суну, — ты тоже из идущих на экзаменационный двор?
— Нет, — отвечал Сун. — При моих способностях старой клячи у меня уже давно исчезло стремление взвиваться ввысь, подобно резвым скакунам.
После этого студент спросил его еще, из какой он губернии. Сун сказал.
— Тебе ни за что не пройти на экзаменах, — заметил на это студент. — Довольно я знал высоких и светлых умов. Среди них нет ни одного из Шаньцзо и Шанью, которые были бы известны как стилисты.
— Конечно, — возразил Сун, — среди людей севера мало всем известных знаменитостей. Однако нет необходимости, чтобы этим неизвестным оказался именно ваш покорный слуга. Наверное, среди южан много известных имен. Тем не менее среди них не обязательно находится тот, у чьих ног имею я счастье быть.
Сказав это, он захлопал в ладоши. Ван к нему присоединился, и вся зала наполнилась смехом.
Студент сконфузился и рассердился. Потом гордо поднял брови, взмахнул рукой и важно спросил:
— Дерзнешь ли ты тут же сейчас дать тему и выказать свое искусство писать сочинения?
Сун, отвернувшись в сторону, усмехнулся.
— А почему бы, скажите, мне и не дерзнуть? — ответил он.
Студент устремился к себе, достал классиков и вручил Вану. Ван открыл, где взяла рука, и, указав место, прочел: «Отрок из деревни Цюе носил его распоряжения...»1 2
Студент поднялся с места и пошел за кистями и бумагой.
— Можно ведь и устным порядком изложить, не правда ли? — сказал Сун, удерживая его. — У меня уже готов разлом темы: «В том месте, где приходят и уходят гости, вдруг увидели ничего решительно не понимающего человека...»3
1 Одетый в белое — в трауре [112].
2 «Отрок, из деревни Цюе носил его распоряжения...» — первые слова из параграфа 47 (гл. XIV) «Изречений и бесед» Конфуция. Самый текст этого параграфа намекает на обстоятельства, при которых происходит состязание, так как речь идет об ученике-карьеристе: «...не то чтобы он добивался толку, — он из тех, что хотят поскорее закончить (свое образование) — и получить место» [37].
3 «В том месте, где приходят и уходят гости, вдруг увидели ничего решительно не понимающего человека...* — Эта параллельная фраза в применении к обстоятельствам рассказа выглядит так: «Здесь, где есть гость, вдруг увидели мы этого, ничего не понимающего студента» [67].
Монахи-волшебники: Министр литературного просвещения
265
Ван схватился за живот и громко захохотал. Студент осерчал.
— Ты совершенно не владеешь стилем, — сказал он. — Тебе только и дела, что бесцеремонно браниться! Можно ли тебя считать за человека?
Ван старался изо всех сил уладить неприятность и предложил дать еще одну тему. Перелистал и прочел: «Инь имела трех настоящих людей»1.
Сун тотчас же дал реплику:
— Эти три мужа, — скандировал он, — не были схожи меж собой в своей правде, но устремление их было одно и то же. Да, а это одно — что же? Скажу: истинно человеческое достоинство. Муж благородства тоже исключительно человечен, в этом и все... К чему непременно быть одинаковым с другими?1 2
Студент после этих слов не стал уж сочинять свое, поднялся и сказал:
— У этого человека имеется некоторый талант!
И ушел.
Ван стал еще более уважать за это Суна, пригласил его войти в занимаемое им помещение, где стал приветливо с ним беседовать, и беседой двигались часы. Ван извлек все, что написал. Сун тек взглядом с исключительной быстротой, так что прошли какие-нибудь четверть часа, а он уже покончил с сотней глав.
— Вы, между прочим, — сказал он, — глубоко погрузились в эти пути. Тем не менее в то время, когда вы приказываете своей кисти, у вас нет мысли, что вы непременно добьетесь искомого, вы питаете какую-то надежду получить его каким-нибудь счастливым случаем. Это и уронило вас, так сказать, в «последнюю повозку»3.
С этими словами он взял то, что просмотрел, и стал одно за другим критиковать и делать замечания. Ван сильно обрадовался и уже служил ему, как учителю. Он велел своему повару сделать на воде с тростниковым сахаром углы-пельмени. Сун поел их и нашел, что это вкусно.
— Во всю жизнь свою я еще не знал этого вкусового ощущения. Разрешите утрудить вас просьбой сделать их еще раз!
С этих пор они друг друга нашли и были очень этим довольны. Сун стал приходить каждые три-пять дней, и Ван обязательно готовил ему «водяные углы».
Юйханский студент иногда встречался с ними, и хотя не особенно-то откровенно беседовал, но горделивая заносчивость и косой взгляд уже успели смягчиться. Однажды он показал Суну литературные труды своего окна4. Сун увидел, что все было густо уснащено кружками и комплиментами друзей, пробежал взглядом и отложил на стол, не сказав ни слова. Студент решил, что Сун не прочел еще, и снова обратился с просьбой прочесть. Сун ответил, что
1 «Инь имела трех настоящих людей» — из тех же «Изречений и бесед» Конфуция (XVIII, 1) [37]. Экзаменационные сочинения писались на темы, выбранные из классиков, независимо от того, насколько они оторваны от общего текста [3].
2 К чему непременно быть одинаковым с другими? — Смысл всей реплики таков: «Мы трое не одинаковы, хотя наши стремления одни. Что же это одно? А то, что мы люди... Вы, милостивый государь, тоже человек, и только! Почему бы вам быть одинаковым с нами?»
3 Это и уронило вас... в «последнюю повозку». — «Повозкой» называется в буддизме система вероучения, принимаемая одними и отвергаемая другими. «Нижняя повозка» — общедоступное проповедное вероучение, «верхняя» — постигаемое лишь высшей личностью. Этим как бы сказано, что Ван, при всей своей успешности, банален.
4 Труды своего окна — свои отборные сочинения, написанные при подготовке и тренировке к экзамену [56].
266 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
он просмотрел все до конца. Тогда студент выразил свое сомнение в том, что он в этом разобрался.
— Да в чем тут особенно разбираться? — ответил Сун. — Просто нехорошо!
— Позвольте, — сказал студент, — откуда вы знаете, что это нехорошо? Ведь вы только раз пробежали по красным и желтым пометкам!
Сун сейчас же прочел на память его сочинения. Читал и критиковал. Студент топтался в замешательстве. Пот так с него и лил. Не сказал ни слова и ушел.
Через некоторое время, когда Сун ушел, студент опять пришел в комнату и стал настойчиво просить у Вана его сочинений. Ван не давал. Студент против воли хозяина стал шарить, нашел и, увидев, что у текста стоит много кружков и точек, улыбнулся и сказал:
— Эти штучки сильно напоминают водяные углы1.
Ван всегда отличался простоватостью и неумением сказать вовремя. Он покраснел — и только.
На следующий день появился Сун. Ван изложил ему все происшедшее. Сун рассердился.
— Я считал, — сказал он, — что, как говорится, «южный человек больше уже не будет бунтовать...»1 2 Как смеет такие вещи говорить эта дрянь из Цанчу? Ну, за это он еще поплатится!
Ван стал усердно излагать ему доводы против легкомысленных и необдуманных поступков, стараясь подействовать на его здравый смысл. Сун был очень этим тронут и проникся к Вану уважением.
После экзаменов Ван показал Суну свое сочинение. Сун отозвался в высшей степени одобрительно.
Как-то раз они бродили вместе по экзаменационным зданиям и увидели слепого хэшана, сидящего у одной из галерей. Он расставил перед собой ряд лекарств и продавал рецепты. Сун, пораженный им, воскликнул:
— Это замечательный человек! Он очень хорошо понимает литературный стиль. Вам надо попросить у него, хоть раз, совета.
И велел ему вернуться к себе и забрать свои упражнения. По дороге Ван встретился с юйханцем и пришел вместе с ним. Ван назвал хэшана учителем и предстал перед ним с достодолжной почтительностью. Хэшан решил, что его спрашивают о врачебном совете, и стал задавать вопросы о болезни и ее ходе. Ван доложил ему с полной отчетливостью о своих намерениях просить у него поучения. Хэшан рассмеялся.
— У кого это такой болтливый рот? — сказал он. — Разве может человек видеть без глаз?.. Как же ему рассуждать о стиле сочинений?
Ван попросил его заменить глаза — слухом.
— Трижды прослушать две тысячи, а то больше слов — кто это вынесет? Не лучше ли будет сжечь бумаги, а я буду нюхать носом — это еще туда-сюда!
Ван послушался его, и после каждого раза, как он жег одно из своих произведений, монах нюхал и одобрительно кивал головой.
1 Эти штучки... напоминают водяные углы. — Кроме кружков, около тех мест, которые пришлись по вкусу, употреблялись и треугольники, скругленные кистью и напоминающие углы-пельмени [57].
2 «Южный человек.... не будет бунтовать...» — Знаменитый стратег и герой Чжу-гэ Лян (III в.), заманив к себе одного из самых опасных своих врагов, показал ему всю мощь своего войска. Тот воспылал желанием снова сразиться. Семь раз они сражались, и семь раз он был пойман, после чего отказался от сражений и пристал к Чжугэ, сказав: «Я, человек юга, больше бунтовать не стану!» [52]
Монахи-волшебники: Министр литературного просвещения 267
— Вы, сударь, — говорил он, — сначала подражали великим авторам1, и хотя не слишком-то близко подошли к их настоящему духу, все же были недалеки от сходства с ними. Я, видите ли, только что восприял это своей селезенкой и спросил там: можно ли этому пройти? Ответ был такой, что это уже прошло прямо в середину!
Юйханский студент не очень-то глубоко поверил монаху и начал с того, что, желая его испытать, сжег сочинения древних крупных авторов. Хэшан раз-другой понюхал и сказал:
— Очаровательно! Этот стиль я воспринял сердцем. Кто, кроме Гуйя или Ху1 2, сумеет так написать?
Студента это чрезвычайно изумило, и он приступил к сожжению своих вещей.
— Мне только что дали одно произведение, — сказал монах, — и я даже не успел, как говорится, рассмотреть всю барсову шкуру3. Зачем же вдруг подменили прежнее чем-то другим?
Студент сказал, что это были сочинения его друга.
— А вот это — так написано моим ничтожеством, — добавил он.
Хэшан понюхал оставшийся от сожженного пепел, закашлялся, поперхнулся несколько раз и сказал:
— Нет, больше не подавайте мне таких вещей! А то пищит-пищит там внутри, а не проходит вниз — не может... Пришлось силком принять до внутренней перепонки. Еще раз сожжете — будет тошно!
Студент сконфузился и отошел.
Через несколько дней были вывешены списки экзаменовавшихся. Студент в конце концов получил, как говорится, рекомендацию достойного, а Ван провалился. Сун вместе с Ваном отправились сообщить это хэшану. Тот вздохнул и сказал:
— Ваш покорный слуга хотя и слеп на глаза, но не слеп на нюх, а вот те, что сидят за дверными пологами4, и на нюх слепы.
Тут же сейчас подошел и юйханец, у которого теперь был вид расцветшего довольства.
— Эй ты, слепой хэшан, — сказал он, — ты что, тоже жрешь чужие углы, варенные в воде? Ну что теперь скажешь, а?
Хэшан засмеялся.
— Я, — ответил он, — судил о чем? — о стиле! И вовсе не собирался говорить с вами о вашей судьбе! Вот попробуйте, сыщите сочинения ваших экзаменаторов, возьмите по одной главе из каждого и сожгите: я сейчас же узнаю, кто был вашим учителем!
Студент отправился с Ваном искать. Нашли всего лишь авторов восемь или девять.
1 Великие авторы. — При невероятном количестве первоклассных авторов, которых насчитывает китайская литература, все же установившаяся традиция, сделав строгий между ними выбор, признала так называемыми «большими» писателями сравнительно немногих. Так, всему образованному Китаю известны, например, имена «Восьми больших творцов» эпохи Тан и Сун, а именно: Хань Юй, Лю Цзун-юань, Су Сюнь, Су Ши, Су Чжэ, Оуян Сю, Ван Ань-ши, Цзэн Гу [113].
2 Гуй или Ху — Гуй Ю-гуан и Ху Ю-синь, писатели Минской династии, творившие в старинном духе.
3 Не успел рассмотреть всю барсову шкуру — то есть только начал понимать произведение; образное выражение, идущее из одного исторического повествования.
4 Те, что сидят за дверными пологами — чиновники, ответственные за экзаменационную сессию, о которых народная пословица говорит: «На экзаменах не .судят о литературных достоинствах», — а исключительно о лицах, подающих сочинения и имеющих протекцию [114].
262 Пу Сун-лин, Странные истории из Кабинета Неудачника
— Хорошо, — сказал студент, — ну, а если ты ошибешься, как тебя тогда наказать?
Хэшан вскипел гневом.
— Можешь выковырять мне слепые зрачки! — крикнул он.
Студент стал жечь. Что ни глава, то хэшан все твердил: «Не то!» Дошли до шестой вещи. Вдруг он повернулся к стене; его стало сильно рвать, а снизу так трахнуло, словно гром. Стоявшие улыбнулись. Хэшан вытер глаза и повернулся к студенту.
— Вот это и есть твой учитель! Сначала-то я не распознал и ретиво нюхнул. В носу закололо, в живот впилось иглами, мочевой пузырь не смог вобрать — так прямо с задней части и вышло...
Студент рассвирепел и ушел.
— Завтра, — сказал он, — все обнаружится. Смотри, тогда не покайся!
Прошло дня два-три, а он так и не появился. Заглянули к нему — оказывается, он уже успел переехать. И поняли тогда, что он был действительно учеником этого автора.
Сун утешал Вана.
— Мы, ученые люди, читающие и штудирующие, — говорил он, — не должны критиковать чужие промахи, а только бороться со своими. Если не будешь искать ошибок в другом, то нравственная сила в тебе приобретет еще больший размах. Если сумеешь с самим собой справиться, то'наука твоя пойдет вперед все дальше и дальше. То, что ты недавно перед этим провалился, это, конечно, только несовпадение в счете твоих судеб. Рассудим со спокойным сердцем и признаем, что и литературный стиль не сразу вылезает на берег. С сегодняшнего же дня садись и точи себя, как точат брусок. И конечно, в нашей Поднебесной стране найдутся и не слепые!
Ван с серьезным видом встал и засвидетельствовал ему свое уважение. Затем он узнал, что на будущий год будут снова произведены так называемые областные экзамены, и поэтому домой не поехал, оставил Суна у себя и пользовался его наставлениями.
— Здесь, в столице, — сказал тот, — дрова словно коричное дерево, а рис — как жемчужины. Ты не тревожься о своем содержании. За твоим помещением есть замурованные слитки серебра. Можешь достать и воспользоваться для своих расходов.
И тут же показал ему место. Ван благодарил и отказывался.
— Помните, — сказал он, — что в свое время Доу и Фань, будучи бедными, сумели сохранить свою честность1. Я же человек, имеющий возможность достать себе, что нужно, — посмею ли я себя позорить!
Однажды Ван, напившись допьяна, уснул днем. Его слуга с поваром тайком разрыли яму. Вдруг Ван очнулся. Слышит за домом какой-то шум. Крадучись, вышел за дом; глядь, груды серебра лежат на земле. Намерения были ясны, и дело обнаружено. Оба вора в страхе припали к его ногам. Только что он принялся их разносить и бранить, как вдруг заметил золотой кубок, на котором, по-видимому, было награвировано много надписей. Всмотрелся ближе — все знаки имени его покойного деда. Дело в том, что дед когда-то служил товарищем министра в сычуаньском Наньбу, потом приехал в столицу и жил здесь, пока внезапно не захворал и не умер. Серебро, таким образом, было его наследством. Ван возликовал. Взвесил — оказалось восемьсот с чем-то ланов серебра. На следующий же день он довел об этом до сведения Суна,
1 Доу и Фань... сумели сохранить свою честность. — Один из них, Фань, был так беден, что питался лишь чашкой крупяного отвара, нашел клад, но прикрыл его и не пользовался, пока к нему не пришел монах, просивший денег на постройку храма.
Монахи-волшебники: Министр литературного просвещения
26S
Вдруг он повернулся к стене, его стало сильно рвать.
270
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
причем показал ему кубок и выразил готовность поделить с ним все на части, как тыкву. Сун решительно отказался, и на этом дело кончилось. Ван взял сто ланов и пошел подарить их слепому монаху, но тот уже ушел.
Прошло несколько месяцев. Ван ревностно сидел над своими упражнениями, занимаясь все усерднее и усерднее. Наступало время экзаменов.
— Ну, если и в этой битве тебе не победить, — сказал Сун, — то такова уж действительно твоя судьба!
Оказалось, что Ван был вычеркнут из списков за проступок против основных экзаменационных положений. Он все-таки не сказал ни слова, а Сун \ громко зарыдал, зарыдал неудержимо. И Ван же бросился утешать его, рассеивать грусть.
— Я, — говорил ему на это Сун, — терплю на себе ненависть Создателя Вещей1 и поэтому до самого конца моей жизни меня будут преследовать всякие стеснения и препятствия. Теперь же еще оказывается, что мои путы распространяются и на моего лучшего друга. О, это рок! Это рок!
— Во всех человеческих делах, — сказал Ван, — обязательно живет счет судьбы. Ты же, учитель, не имеешь ведь никаких стремлений к продвижению и захвату карьеры, так что вовсе это и не роковое!
Сун отер слезы.
— Давно я хочу иметь с тобой разговор, — сказал он, — да все боюсь тебя напугать и неприятно изумить. Я не человек, я блуждающая душа, которая то порхает в пространстве, то бросает где-нибудь якорь. В молодости своей я пользовался репутацией таланта, но не получил искомого успеха в экзаменационной комнате и в безумном забытьи пришел в столицу, надеясь найти здесь человека, который бы меня понял, как друг. Я распространял уже свои сочинения, как вдруг в год цзя-шэнь1 2 я кончил тем, что попал в беду. И вот теперь из года в год я ношусь в воздухе, как перекати-поле. На мое счастье, ты меня узнал и полюбил, а я за это употребил все свои силы, чтобы проделать, как говорит классическая ода, «работу на той горе»3. Я самым серьезным образом желал, чтобы неосуществленные обеты всей моей жизни взыграли хоть раз радостью в личности моего чудесного друга. А раз теперь с твоим литературным успехом дело обстоит так скверно, то кто, скажи, мог бы молчать и дальше?
Ван, тоже растрогался и плакал.
— Что же тебя здесь задерживает? — спросил он друга.
— В прошлом году, — отвечал Сун, — Верховный Владыка дал повеление предоставить Распространителю Совершенства4 и Королю Яньло5 произвести основательную ревизию среди свирепых бесов. Те, кто оказывался сортом повыше, назначались на различные должности, а остальных тут же заставляли вращать колесо6. Мое скромное имя уже попало в списки, и если я
1 Создатель Вещей — не есть идея бога с точки зрения богословской, а лишь философский подход к идее единого божества, олицетворяющего Дао, о котором учил Лао-цзы [107], [88].
2 Цзя-шэнь — год в циклическом летосчислении. Здесь, по-видимому, 1704 г. [9].
3 Как говорит классическая ода... — В книге стихов, «Ши цзине» [4], есть строфа: «Камнем с той горы можно отделывать яшму». Яшма — образ благородного мужа [82]. Речь, следовательно, идет о воспитании Вана.
4 Распространитель Совершенства — Конфуций [68].
5 Яньло — Яньло-ван [58].
6 Вращать колесо. — Из мистического понятия «колеса закона» народная религия и фантазия сделала представление о громадном колесе, вращаемом бесами и выбрасываю-
Монахи-волшебники: Министр литературного просвещения 271
не направился еще туда, то только потому, что хотел взглянуть разок на радость «взлетающих гнедых»1. Теперь же позволь с тобой расстаться!
— На какую же должность ты будешь экзаменоваться? — поинтересовался Ван.
— В Цзыдунфу* 1 2, видишь ли, есть одна вакансия министра, заведующего литературным делом. Она временно, по повелению свыше, замещена глухим отроком, который подписывается и кладет печать, чем и объясняется то, что судьбы литературного дела идут как-то вверх ногами. Вот если так случится — один шанс против десяти тысяч, — что мне повезет и я добуду себе эту должность, то я непременно сделаю все, чтобы учение Совершенного воссияло в людях и просветилось!
На следующий день он пришел радостный, ликующий.
— Ну, — сказал он, — вышло по моему желанию! Распространитель Совершенства велел мне написать рассуждение о природе человека и о верховном пути истины. Потом посмотрел его, и на лице его изобразилось удовольствие. По его мнению, я могу заведовать литературными делами. Однако Яньло, рассмотрев свои списки, изъявил желание, чтобы я за грехи моего рта был откинут; но Распространитель Совершенства вступил с ним по этому поводу в спор, и мне удалось спастись. Я распластался по полу и благодарил. После этого меня опять позвали поближе к столу, и мне сказано следующее: «Из внимания к твоему таланту выбираю тебя сегодня на должность чистую, светлую и ответственную. Ты должен исполнять свои обязанности, омыв предварительно душу. Смотри, не ступай по стезе своей прежней греховности». Из этого можно вывести, что в обители мрака чтут нравственную доблесть еще больше, нежели литературную ученость. Ты, конечно, в совершенствовании своей стези не дошел еще до высоты. Умножай теперь добрые дела и не ленись. Тогда все будет хорошо!
— В самом деле? — спросил Ван. — Ну а где же добрая нравственность у юйханца?
— Этого я не знаю, — ответил Сун. — Важно то, что награды и наказания на том свете, в темном царстве, действуют без малейшего промаха. А вот слепой хэшан тех былых дней тоже некий мертвый дух. Он был знаменитым автором предыдущей династии, но во время своей жизни слишком много выбрасывал писаной бумаги3, и за это был в наказание сделан слепым. Он сам пожелал лечить человеческие болезни и мучения, .чтобы искупить свои предыдущие прегрешения, и вот делает теперь это под видом разгуливающего по базару торговца.
щем в свет для нового рождения те души, которые отбыли свое наказание и присуждены к новому опыту жизни.
1 «Взлетающие гнедые» — один из образов фантастически великолепных скакунов означает здесь взлетающий над толпой литературный талант Вана. Кочевые народы, окружавшие Китай с незапамятных времен, оставили свой след, между прочим, в любовном отношении древних сказаний и од классических книг к благородному коню. Целый ряд непереводимых слов передает названия малейших оттенков мастей и форм коня. Сохранились сказания о скакунах, в числе которых и упомянутое здесь.
2 Цзыдунфу — место, где жил Чан Я, признанный после смерти божеством «Литературного процветания», то есть всех литературных дел, в том числе и экзаменов, — Вэнь-чаном.
3 Много выбрасывал писаной бумаги. — В старом Китае считалось оскорбительным предосудительное обращение с печатным или писаным листком, столь практикуемое в Европе. По всему Китаю было настроено на дорогах множество печей с надписью: «С благоговением и любовью относитесь к бумаге, на которой написаны наши знаки». Полагалось эти листки сжигать, чтобы знаки, изобретенные совершенными людьми древности и переданные Конфуцием во всем их величии, не имели своим уделом грязные потребности обихода.
272
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Ван велел подать вино.
— Не надо, — сказал Сун. — Все, чем я надоем тебе за весь год до самого его конца, заключается в этой четверти часа: приготовь-ка мне водяных углов — вот и хватит с меня!
Ван, охваченный горем и тоской, не ел, сидел и просил гостя кушать. В какой-нибудь миг тот прошел через три полных подноса, взял себя за живот и сказал: ч
— Такого обеда хватит на три дня. Я этим самым хочу запечатлеть твою доброту: все, что я за это время у тебя поел, лежит за твоим домом и уже поросло грибами. Сохраняй их для приготовления лекарственных снадобий. Ими можно будет придать любому мальчику понятливости.
Ван спросил о следующей встрече.
— Раз есть обязанности службы, это может навлечь неприятность!
— Ну, а если в Цзыдунском храме тебе возлить вина и помолиться, то может ли это до тебя дойти или нет?
— Нет, все это бесполезно. Девять небес1 слишком отсюда далеки. Ты только очищай свое существо и усиленно работай над проведением своей чистоты в жизнь. Тогда, понятно, земные надзиратели и власти сделают об этом сообщение, а я тоже непременно буду знать вместе с другими.
Сказав это, сделал прощальное приветствие и пропал.
Ван взглянул за дом, и действительно, там выросли пурпурно-красные грибы. Ван собрал их и сложил для сбережения. Рядом с ними вздымался какой-то бугор свежей земли. Оказалось — это водяные углы: так и лежат!
Ван поехал на родину, где стал заниматься с еще большим усердием и суровой сосредоточенностью. Однажды ночью ему приснился Сун, явившийся к нему в богатом паланкине.
— Ты, сударь, — сказал он, — в былые времена, разгневавшись из-за пустяка, нечаянно убил какую-то служанку и за это был списан с листа чиновных людей, получающих от государства жалованье. Теперь, однако, твое усердное самоусовершенствование уже переломило и уничтожило эту немилость. Тем не менее судьба твоя ничтожна: ее не хватит на то, чтобы дать тебе служить и продвигаться вперед!
В этом году Ван победил на областных экзаменах. На следующий год в военной сессии победил опять. Но служить после этого уже не стал.
У него родилось двое сыновей. Один из них. был неимоверно туп. Отец покормил его грибами — и вдруг он сильно поумнел.
Впоследствии он как-то по делам побывал в Цзиньлине и в гостинице повстречался с юйханским студентом, который с величайшим вниманием стал говорить о столь долгой их дружеской разлуке, причем глубоко себя принижал и скромничал.
А на его висках уже пестрело.
АПЕЛЬСИННОЕ ДЕРЕВО
Господин Лю из Шэньси служил начальником области Синхуа. К нему явился какой-то даос и преподнес ему дерево в горшке. Лю взглянул — оказывается, это маленький апельсин, тоненький, всего с палец величиной. Отклонил, не принял.
1 Девять небес — термин китайской метафизики, означающий небеса всех стран света (восьми) и центральной части.
Монахи-волшебники: Апельсинное дерево
273
Оказалось, что дерево уже обхватов в десять, и плоды на нем так грудами и висят.
274
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
У Лю была маленькая дочка, которой было лет шесть-семь. Как раз в этот день справляли в первый раз день ее рождения.
— Эта вещь, — сказал даос, — недостойна того, чтобы поднести ее вашей высокопоставленности для чистого любования. Позвольте ж ею пожелать молодой госпоже счастья и долговечности!
И Лю принял. Девочка взглянула на деревцо и не могла побороть своей к нему любви и жалости. Поставила к себе в комнату и ухаживала за ним с утра до вечера, боясь лишь, как бы его не повредить.
Когда срок службы Лю истек, деревцо было в полный кулак и в этот год впервые дало плоды. Отбирая вещи перед отъездом, он решил, что апельсин обременит его лишней тяжестью, и надумал его бросить. Но дочь обхватила деревцо и стала капризно плакать. Домашняя прислуга обманывала ее и говорила:
— Уйдем лишь на время... Потом снова сюда придем!
Девочка поверила, и ее слезы прекратились. Однако, боясь, как бы кто-нибудь из сильных людей не унес дерево на себе, она стояла и смотрела, как прислуга пересаживала деревцо к крыльцу. И тогда только ушла.
Вернувшись на родину, девочка была просватана за некоего Чжуана. Чжуан в год бин и сюй1 прошел в цзиньши — «поступающие на службу», снял, как говорится, холстины1 2 и был назначен начальником в Синхуа. Супруга его была этому очень рада, хотя и думала про себя, что за эти десять, а то и больше лет деревцо, вероятно, погибло.
Когда они приехали, то оказалось, что дерево уже обхватов в десять, и плоды на нем так грудами и висят — целыми тысячами.
Госпожа осведомилась у старых слуг. Те в один голос засвидетельствовали ей, что с тех пор, как господин Лю отбыл, апельсин роскошно цвел, но не давал плодов, и те, что она видит теперь, появились на нем впервые. Госпожу это очень удивило.
Три года служил Чжуан, и обилие плодов было неизменным явлением. На четвертый год дерево поблекло, захирело, не дало ни малейшего цветения.
— Ну, значит, тебе недолго уже служить здесь, — сказала мужу госпожа.
И действительно, с наступлением осени Чжуан сдал должность.
ВИННЫЙ ЧЕРВЯК
Лю из Чаншаня имел жирное тело и до страсти любил пить. Бывало, сидит один и наливает — глядь, кончен целый жбан! Из трехсот му земли, лежащей у самого города, он почти половину засевал просом шу3. Однако семья была богатая, позволяла себе решительно все, и его пьянство ее не стесняло.
Какой-то инородец-хэшан увидел его и сказал, что в его теле сидит необыкновенная болезнь. Лю сказал на это, что никакой болезни нет.
1 Год бин и сюй — по-видимому, 1706 г. [9].
2 Снял холстины — облекся в чиновничьи одежды, сменившие скромный наряд заурядного человека [115].
3 Просо шу — из которого гонят водку.
Монахи-волшебники: Винный червяк
И вышла какая-то тварь, так прямо и свалившаяся в вино.
276
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Когда вы пьете, то ведь часто не пьянеете, не так ли?
— Да, бывает! "•
— Так вот это — винный червяк!
Лю остолбенел и стал просить монаха излечить его.
— Это легко, — сказал тот.
Лю спросил, какое тут потребуется лекарство, но монах сказал, что лекарства не нужно, и лишь велел ему лечь ничком, на солнце, связал ему руки и ноги и на расстоянии приблизительно полуфута от головы поставил сосуд с отличным вином.
Едва прошло несколько минут, как Лю стала палить жажда и желание выпить. Аромат вина входил в нос. Алчный огонь жег внутренности. А он лежал и мучился тем, что не может выпить.
Вдруг он ощутил в глотке внезапно появившееся щекотанье. Он рыгнул, и вышла какая-то тварь, так прямо и свалившаяся в вино.
Развязали ему путы. Смотрят: красное мясо, длиною дюйма в три, вьется, движется, словно гуляющая в воде рыба. И рот, и глаза — все есть, как полагается, полностью.
Лю, пораженный зрелищем, бросился благодарить монаха и предложил ему денег, но тот не брал, а просил лишь отдать ему червяка.
— А что же вы будете с ним делать?
— Это, видите ли, живая суть вина. Набрать полный жбан воды, ввести туда червя, помешать — и получится чудеснейшее вино.
Лю попробовал. И в самом деле, так и есть!
С этой поры Лю возненавидел вино, как своего врага. Тело стало худеть, да и дом с каждым днем все нищал и нищал, так что впоследствии не на что было ни пить, ни есть.
ГРЫЗЕТ КАМНИ
У досточтимого Ван Цинь-вэня1 из Синьчэна жил в доме слуга, которого тоже звали Ван. Он еще в молодых годах ушел в горы Лао, чтобы изучать там Дао1 2.
Прожив там долгое время, он не ел ничего, приготовленного на огне, а питался только сосновыми шишками и белыми каменьями. По всему телу у него стала расти шерсть.
Так прошло несколько лет. Затем он вспомнил, что у него мать уже старуха, и вернулся к себе в деревню, где стал понемногу снова есть с огня.
Тем не менее по-прежнему употреблял в пищу камни. Посмотрит, бывало, их на солнце и сейчас же знает, который из них сладкий, который горький, кислый или соленый, словно ел дикий картофель юй.
Когда мать умерла, он снова ушел в горы — вот уже лет семнадцать-восемнадцать тому назад.
1 Ван Цинь-вэнь — Ван Юй-чи (Цинь-вэнь), современник и друг Ляо Чжая, сообщивший ему описанное в рассказе «Грызет камни», был сначала успешным студентом, выдержавшим все положенные испытания, а потом большим сановником, даже министром. Оба его сына — крупные имена в китайской литературе. Это интересно знать, чтобы видеть источники осведомления Ляо Чжая, которые, таким образом, вряд ли исключительно идут из области безудержной индивидуальной фантазии.
2 Ушел в горы Лао, чтобы изучать там Дао. — Вернее всего, речь идет о школе овладения принципом борьбы со своей собственной и окружающей природой, ее силами и явлениями [107].
Монахи-волшебники-. Трызет камни
277
Посмотрит, бывало, их на солнце и сейчас же знает, который из них сладкий, который горький, кислый или соленый.
273
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
РЕЧЬ ПТИЦ
к Ь районе Чжунчжоу какой-то даос попросил в деревне накормить его. По-ев, он услыхал крик иволги и сказал хозяину, чтобы тот был поосто-рожнее с огнем.
— Ав чем дело? — спросил хозяин.
— Птица, видишь ты, говорит:
Большой пожар... Трудно спасать... Опасно...
Все, тут бывшие, смеялись, а хозяин не обратил на его слова внимания.
На следующий день и в самом деле произошел пожар. Несколько домов сгорели один за другим перекидным пламенем.
Теперь прониклись к даосу удивленным обожанием и считали его божеством. Назойливые любители приключений пошли за ним, догнали его и стали величать святым.
— Я просто знаю птичьи речи, — сказал даос. — Какой я святой?
Тут как раз запела пташка на дереве глечидии.
— Что она поет? — спросили окружающие даоса.
— А вот что:
Шестого родили, шестого родили,
А четырнадцатого-шестнадцатого схоронили!
Думается мне, что в этом доме родилась двойня. Сегодня у нас десятое. Но пройдет дней пять-шесть, как, наверное, оба умрут.
Разузнали: действительно, двое мальчиков. Потом оба умерли, причем дни вполне совпали.
Начальник уезда, услыхав об этом замечательном даре даоса, пригласил его к себе и принял, как гостя.
В это время проходило стадо уток. Начальник, воспользовавшись представившимся случаем, спросил даоса. Тот отвечал:
— Ваша светлость, у вас во внутренних покоях, должно быть, драка. Утки говорят:
Отшей! Отшей!
Ты тянешь к ней! — Нет, тянешь к ней!
Начальник проникся величайшим к даосу уважением. Дело в том, что жена и наложница у него, что называется, выворачивали друг в друга губы, и сам он, оглушенный скандальными криками, только что от них ушел.
Он оставил даоса жить у себя при канцелярии, обходясь с ним самым приветливым и вежливым образом.
От времени до времени даос распознавал птичьи речи, и часто это было необыкновенно удачно. Сам же даос был простой человек, грубый, некультурный. Начнет разглагольствовать, так ровно ничем не стесняется. Начальник, между прочим, был человек чрезмерно жадный и все вещи, ему подносимые для пользования, «ломал» в деньги и совал в карман. Как-то они сидели вместе, и в это время опять пришли утки. Начальник снова спросил даоса. Тот отвечал:
— То, что они нынче говорят, не похоже на прежнее. Они сегодня для вашей светлости счетчики!
— Что ж они считают?
Монахи-волшебники: Речь птиц
27S
Как-то они сидели вместе, и в это время опять пришли утки.
2S0
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Да вот, видите ли, что они говорят:
Свечей восковых сто восемь... Да!
Киновари — тысяча восемь... М-да!
Начальник смутился. Даос просил позволения уйти, но начальник его не пускал.
Через несколько дней начальник принимал гостей. Вдруг послышалась кукушка. Гость спросил даоса.
— Вот что птица говорит:
Место тю-тю!
Присутствующие, потеряв цвет лица, так и замерли.
Начальник сильно разгневался и сейчас же прогнал даоса.
Но прошло немного времени, как и в самом деле за свою недобросовестность начальник был прогнан.
Увы! Увы! А ведь святой человек предупреждал! Жаль, что упоенный властью человек не уразумел и не очнулся!
УКРОЩЕНИЕ ЦУЙ МЭНА
Цуй Мэн, по прозванию У-мэн, происходил из родовитой знати Цзяньча-на. Нрав у него был резкий, своевольный. В ранней молодости, бывало, если кто-нибудь из мальчишек на школьной скамье хоть чем-нибудь его заденет, так он сейчас же вскипит, в кулаки — и давай драться. Учитель часто делал ему замечания, но он не исправлялся — и потому учитель дал ему такое имя и прозвание1.
Годам к шестнадцати-семнадцати он был исключением среди своих сверстников: сильный и воинственный, как никто из них. К тому же он обладал еще умением вскакивать с длинной жердью в руках на высокие дома. Он с радостью брался смывать несправедливость, и за это все односельчане его уважали. Бывало, все крыльцо и все помещения у него в доме заполнены просителями, которые хотели жаловаться или подать прошение. И Цуй, сокращая насильников, поддерживая слабых, не старался избегать злобы и ненависти. Стоило лишь кому-нибудь сделать ему наперекор; как сейчас же на ослушника обрушивались и камни и палки, так что все тело, все конечности у бедного бывали сильно повреждены. И всегда, когда им овладевал сильный гнев, никто не решался его уговаривать. Но матери своей он служил с сыновним усердием1 2, и стоило ей появиться, как гнев проходил. Мать напускалась на него со всеми, какими только могла придумать, укорами и порицаниями. Цуй говорил: «Да, да», — слушал, потом выходил за ворота и тотчас же забывал.
У его соседа была строптивая жена, которая каждый день оскорбляла свою свекровь. Свекровь голодала и была на самом, что называется, берегу смерти. Сын тайком кормил ее, но узнавала жена — и злостная брань на все тысячи ладов так и неслась по соседским дворам. Цуй рассвирепел, перелез через стену, прошел к ней и отрезал ей все: и нос, и уши, и губы, и язык. Она тут же и умерла.
Узнав об этом, мать Цуя пришла в ужас, позвала соседского сына, выказала ему ласковое сочувствие, дала ему в подруги молодую служаночку — и дело уснуло.
1 Учитель дал... имя и прозвание — см. [18].
2 Сыновнее усердие — см. [75].
Монахи-волшебники: Укрощение Цуй Мзна
281
Мать в гневе и слезах не стала принимать пищи. Цуй перепугался и на коленях умолял ее о разрешении принять удары ее палки, заявляя ей о своем раскаянии. Мать плакала, не обращая на него внимания. Жена Цуя, из фамилии Чжоу, тоже стала на колени вместе с ним, и наконец мать побила сына палкой. После этого она еще вдобавок взяла иглу и выколола ему на руке начертание знака «ши»1, замазав ранки киноварью, чтобы не изгладились. Цуй и это вытерпел. И мать стала принимать пищу.
Она находила удовольствие в прикармливании хэшанов и даосов, постоянно давая им есть до отвала. Как раз в это время у нее сидел какой-то даос. Цуй вошел в дом. Даос посмотрел на него и сказал:
— Знаете что, господин, в вас много злой строптивости. Боюсь, что вам трудно будет сохранить себе возможность приличной смерти. В доме, где накапливается хорошее, не следовало бы иметь что-либо подобное.
Цуй, только что получивший от матери урок, выслушал даоса, привстал с места и сказал с почтительным видом:
— Я тоже так о себе думаю. Все дело в том, что стоит лишь мне увидеть какую бы то ни было несправедливость, как уже кажется, что мне себя не сдержать. Что, если я постараюсь исправиться, можно будет мне избежать этого самого или нет?
Даос усмехнулся.
— Вы пока не спрашивайте, можно вам избежать того, о чем я говорил, или же нет. Спросите, пожалуйста, прежде всего себя о том, можете вы исправиться или нет. Одно скажу: вам придется помучиться, чтобы себя смирить. Вот если у вас есть эта готовность, хотя бы в одной части на десять тысяч, то я сообщу вам один из способов устраниться от смерти!
Цуй всю свою жизнь не верил никаким заклятиям и молебнам. Он на эти слова только усмехнулся и ничего не сказал.
— Я отлично знаю, — продолжал даос, — что вы не веруете. Но, видите ли, то, о чем я говорю, не имеет ничего общего со знахарством и колдовством. Если будете это исполнять, то явится мощный нравственный подъем, так что, пусть даже все это ничем не кончится, — все равно дело это вам вреда не принесет.
Цуй стал просить.
— Вот что, — сказал даос, — как раз сейчас за вашими воротами находится один из, так сказать, «позже рожденных»1 2. Вам следует принять его самым радушным образом и сдружиться с ним. Когда вы попадете в уголовщину, за которую полагается смерть, этот человек сможет дать вам жизнь!
С этими словами он крикнул Цую, веля ему выйти, и пальцем указал на человека, о котором шла речь. Оказывается, это был сын Чжао, которого звали Сэн-гэ.
Чжао сам был из Наньчана, но из-за неурожая временно поселился в Цзяньчане. Цуй на основании этих слов завязал с ним глубокую дружбу и пригласил Чжао поселиться у него в доме, где стал содержать его самым богатым и щедрым образом. Сэн-гэ было двенадцать лет. Он поднялся в приемный зал и сделал поклонение матери Цуя, дав обет быть ему младшим братом.
Через год дела на востоке улучшились, Чжао с семьей уехал, и с тех пор всякие, как говорится, «звуки и вопросы» совершенно прекратились.
С тех пор как умерла соседская жена, мать стала распекать Цуя с особенной настойчивостью, и если появлялись у них какие-нибудь жалобщики,
1 Начертание знака сши». — Знак ши (десять) пишется в форме креста.
2 «Позже рожденные» — младшие, в противоположность «ранее рожденным», то есть старшим, почтенным учителям жизни [50].
282
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
то она отстраняла их и ворчала. Случилось так, что умер ее младший брат, и Цуй поехал с ней на похороны. По дороге им попались навстречу какие-то люди, тащившие связанного мужчину, кричавшие на него, бранившие, погонявшие, чтобы он шел, и сыпавшие на него удар за ударом. Дорога была запружена смотревшими на это зрелище, так что трудно было пробраться вперед.
Цуй спросил, в чем дело. Те, кто узнал Цуя, наперерыв стали рассказывать ему всю историю. Дело было, оказывается, так. За несколько времени до этого некий господин, сын большого чиновного лица, позволявший себе по всему округу всякую беззастенчивость и наглость, подглядел как-то, что жена Ли Шэня обладает красотой, и захотел ее отнять. Законного пути к этому не было. И вот он велел одному из слуг заманить Ли в азартную игру, дать ему в долг денег и наложить на них тяжелый процент, с тем чтобы он заставил подписать вексель свою жену. Когда деньги кончились, тот дал Ли еще, и к концу ночи Ли оказался должным несколько тысяч. Через полгода ему насчитали, как говорится, «сына с матерью»1 тысяч на тридцать, а то и больше. Шэнь не мог этого выплатить. Тогда богач силком, при содействии большого количества людей, отнял у него жену. Шэнь стал плакать у ворот. Магнат осерчал, втащил и привязал его к дереву, велел бить палками, колоть иглой, с тем чтобы принудить его составить протокол о том, что он отдал жену добровольно.
Услыхав об этом, Цуй почувствовал, как гнев взвился в нем волной, вышиной с гору, хлестнул лошадь и бросился вперед, желая хорошенько задать им и проявить свою воинственную отвагу, но мать его, подняв занавеску повозки, крикнула:
— Эй ты, опять захотел того же?
И Цуй остановился.
Вернувшись с похорон, он перестал разговаривать, а также принимать пищу. Сидел истуканом и смотрел прямо перед собой, словно что-то такое высматривал. Жена приставала с вопросами — не отвечал. С наступлением ночи, как был, в одежде улегся на кровать и проворочался до утра. На следующую ночь то же самое. Открыл дверь, вышел и сейчас же вернулся и лег. И так повторил раза три-четыре. Жена не посмела обратиться к нему с вопросами, дрожала и прислушивалась. Наконец он вернулся после долгого промежутка, закрыл двери и крепко уснул.
Как раз в эту самую ночь кто-то убил богача на его же постели, выковырял внутренности, распластал струями кишки. Жена Шэня также лежала голым трупом у кровати. Начальник уезда заподозрил Шэня: его схватили, повели на расправу и подвергли самым тяжелым истязаниям, так что даже показались кости щиколотки. Однако он все-таки ни слова не сказал. И так прошло больше года... Выдержать этого он больше не мог и дал ложное сознание. Его приговорили к смертной казни.
В это время умерла мать Цуя. Окончив погребение, он заявил жене:
— Скажу тебе правду, убил богача я. Все дело в том, что старуха мать была жива — и я не посмел открыться. Теперь же, по окончании важных дел1 2, зачем мне за мою собственную вину губить другого человека? Я поеду к властям умирать!
Жена в испуге бросилась его удерживать... Оторвал рукав и ушел. Пришел на двор к начальнику и принес свою голову. Начальник так и ахнул. Велел заковать его и отправить в тюрьму, а Шэня освободить. Шэнь не соглашался и упорно принимал вину на себя. Начальник не мог дать окончательного приговора и велел взять в тюрьму и того и другого.
1 Насчитали «сына с матерью». — «Сын» это проценты на «мать» — капитал, или, как в данном случае, иа основную сумму долга [116].
2 По окончании важных дел — то есть после погребения матери, являющегося, по своей сложности, большим событием [76].
Монаха-волшебника: Укрощение Цуй Мэна
223
Мать, подняв занавеску повозки, крикнула: «Эй ты, опять захотел того же?»
224 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Родные и друзья набросились на Шэня с насмешками и бранью, но он сказал им на это:
— То, что сделал этот барин, — это то самое, что хотел сделать я сам, но не сумел. Он сделал это за меня, а я, по-вашему, должен сидеть и смотреть, как он умрет? Могу ли я это вытерпеть? Да ведь сегодня, говорят, барин еще не выходил... Ну и ладно!
На этом стоял, никаких иных речей не вел, а только упрямо спорил с Цуем. Так прошло довольно много времени. В ямыне1 уже все знали, в чем дело, и силком его удалили, а Цуя засадили вместо него под ответ за преступление, и дело было накануне окончательного исхода.
В это самое время правительственный комиссар, на котором лежали обязанности филантропической инспекции в уголовном деле, секретарь министра, некий Чжао, по делам прибыл в город и стал осматривать тюрьму. Дойдя до имени Цуя, он выслал людей и велел позвать его. Цуй вошел. Поднял глаза, посмотрел на того, кто сидел в кресле в зале, — то был Сэн-гэ. И Цуй, то горюя, то радуясь, рассказал ему всю правду. Чжао в нерешительности заходил взад и вперед и по прошествии довольно продолжительного времени велел посадить его обратно в тюрьму, но отдал приказание тюремным сторожам обращаться с ним получше.
Вслед за сим, рискуя собственной головой, сократил Цую наказание, назначив в юньнаньские солдаты. Шэнь ушел с ним как слуга. Не прошло, однако, и года, как им дано было прощение, и они вернулись. Все это было сделано усилиями Чжао.
Вернувшись, Шэнь так и остался при Цуе — не уходил от него и промышлял ему средства к жизни. Цуй давал ему деньги — он не брал. Тогда Цуй купил ему жену и дал во владение землю, предоставив таким образом возможность заниматься тем, что Шэню особенно было по душе, — искусством лазать на столбы и ловко драться.
Сам Цуй с этой поры напрягал все усилия, чтобы изменить свое прежнее поведение и, поглаживая следы уколов на руке, всякий раз проливал слезы. Поэтому когда между соседями-односельчанами происходили драки, то Шэнь тут же сам разрешал и разнимал без ведома Цуя, и не докладывая даже ему о том, что делал.
Поблизости жил некий Ван, студент из кандидатов. Семья была богатая и не соблюдавшая никакой меры. В их дом входили и оттуда выходили безнравственные и беспринципные люди со всех четырех сторон, а люди, известные в городе как твердые и положительные, часто терпели от них, подвергаясь грабежам и побоям. Иной, правда, восставал и сопротивлялся, но Ван тотчас же посылал грабителя убить этого человека где-нибудь на дороге.
Его сын был точно такой же развратник и наглец. У Вана жила вдова младшего брата, с которой они оба, и отец и сын, жили в кровосмесительной связи. Жена Вана, из города Чоу, протестовала и пыталась мешать, но Ван ее удавил. Тогда ее братья подали начальнику жалобу. Ван дал взятку, подсказал правителю решение, и тот за клевету посадил на скамью подсудимых обоих жалобщиков. Обида и злость братьев не имели никакого выхода: тогда они явились к,Цую, ища защиты. Шэнь отстранил их, велел им удалиться.
По прошествии нескольких дней пришел какой-то гость, и как раз в это время не оказалось слуги. Цуй велел Шэню вскипятить чай. Шэнь молча вышел.
— Мы с Цуй Мэном друзья, — сказал он кому-то на дворе, — пойду за ним хоть за десятки тысяч ли, и никто не скажет, что не дойду. И что же? Никогда не давая мне пропитания, он все-таки распоряжается мной, словно слугой, наймитом! Это мне не нравится, не по вкусу!
1 Ямынь — канцелярия правителя уезда.
Монахи-волшебники: Укрощение Цуй Мэна
285
И с этими словами он в гневе ушел.
Об этом передали Цую. Тот воскликнул от изумления, вызванного такой переменой отношений, но в то же время не счел ее чем-то необыкновенным.
Вдруг оказывается, что Шэнь подал в присутствие жалобу, обвиняя Цуя в том, что он за три года не давал ему жалованья. Цуй был вне себя от удивления и явился в суд на очную ставку, давая словесное показание. Шэнь стал яростно с ним препираться. Правитель не счел Шэня правым, выругал и прогнал его.
Прошло еще несколько дней, и вдруг Шэнь ночью забирается в дом Вана, убивает отца, сына, сноху и жену — всех решительно — и наклеивает на стену бумажку, на которой сам же написал свою фамилию и свое имя. Когда бросились за ним в погоню, чтобы схватить, то уже, оказывается, он бесследно куда-то унес свою жизнь, сгинул. Ваны высказали подозрение, что подстрекателем здесь был Цуй, но правитель не поверил. Теперь только Цуй понял, что вся затеянная перед этим тяжба была вызвана не чем иным, как опасением, как бы его не привлекли после убийства к ответу.
И вот с казенной бумагой стали обходить все прилегающие области и города, гоняясь за Шэнем с крайней настойчивостью, чтоб его арестовать. Но тут как раз произошел мятеж, и разбойничьи банды нарушили покорное небу правление. И вслед за сим дело было прекращено.
Вскоре минские треножники были свержены1, и Шэнь вернулся с семьей обратно, по-прежнему живя с Цуем как друг.
В это время стали пересвистываться и скапливаться местные бандиты. Ванов племянник Дэ-жэнь собрал всех негодяев, привлекавшихся в дом его дядей, захватил горы и, став мятежным вором, жег, грабил деревни и поля. И вот однажды он явился со всем своим гнездом, как бы с тем, чтобы отомстить. Цуй в это время куда-то ушел. Шэнь понял все, лишь только приоткрыл дверь. Он перепрыгнул через стену и притаился в темном месте. Разбойники стали искать Цуя, но найти не могли: забрали Цуеву жену, вместе со всем имуществом и ушли.
Шэнь вернулся. Дома был всего лишь один слуга. От гнева и крайнего волнения Шэнь не мог найти себе места. И вот он разрезал веревку на несколько десятков частей, из которых те, что были покороче, вручил слуге, а те, что подлиннее, засунул себе за пазуху, и велел слуге подняться до половины горы, обойти разбойничье гнездо, поджечь веревки и разбросать их по кустам и зарослям, а затем вернуться и не обращать больше ни на что внимания. Слуга изъявил свое согласие и ушел.
Шэнь подсмотрел, что все разбойники повязываются красным кушаком, а к шапке привешивают красную тряпку, и оделся в подражание им точно так же. Нашел старую кобылу, которая только что жеребилась и которую разбойники бросили у его ворот. Шэнь связал жеребенка, сел на кобылу, взял с собой затычку для рта и выехал из деревни.
Он направился прямо к разбойничьим пещерам. Те в это время захватили какую-то богатую деревню. Шэнь привязал кобылу за околицей, перескочил через загородь и вошел в деревню. Видит, разбойники бродят кучами в полном беспорядке, но в руках у них копья, которых они еще не сложили. Шэнь потихоньку расспросил у них и узнал, что жена Цуя находится у Вана.
Тут же он услышал приказ расположиться на отдых. Разбойники эхом грохнули в ответ... Вдруг какой-то человек донес, что на восточной горе по
1 Минские треножники были свержены. — Древний император Юй завещал своей династии девять больших треножных котлов, на которых были начертаны карты девяти областей его Китая. С тех пор эта регалия передавалась из династии в династию, пока не исчезла, сохранив лишь свое имя. Таким образом, данное выражение соответствовало бы русскому: шапка Мономаха у Романовых свалилась [117].
226
Пу Сун-лин, Странные истории из Кабинета Неудачника
жар. Разбойники стали туда глядеть. Сначала-то была точка, другая, а за ними появилось много других, что напоминало звезды на небе. Шэнь резко закричал что было духу:
— В восточном лагере тревога!
Ван сильно перепугался, оделся, опоясался и вышел вместе с другими. Шэнь воспользовался случаем, чтобы исподтишка выйти вслед за ним, но потом вернулся и прошел в занимаемый им дом. Там он увидел, что спальню стерегут два разбойника. Он решил обмануть их.
— Генерал Ван, — сказал он им, — забыл свой привесной нож!
Оба бросились искать. Тогда Шэнь рубанул сзади, и один разбойник повалился. Другой обернулся, чтоб взглянуть, но Шэнь рассек и его. Он взвалил на плечи жену Цуя, перелез с нею через забор и убежал. Выйдя из деревни, он отвязал кобылу, дал женщине вожжи и сказал:
— Ты, госпожа, дороги не знаешь. Не беда — опусти поводья!
Кобыла любовно устремилась к своему жеребенку и быстро поскакала. Шэнь побежал за ней следом. Когда они выбрались из узкого прохода, Шэнь зажег свои веревки и развесил их повсюду. После этого он вернулся к себе.
На следующий день вернулся Цуй. Он счел случившееся большим для себя бесчестьем, так и заплясал в такт сердечному волнению и решил ехать один укрощать разбойников, но Шэнь стал резко возражать и остановил его. Затем он собрал поселян и вступил с ними в переговоры. Те сильно перетрусили, и ни один не решился дать ему ответ. Шэнь объяснял, внушал — два раза, четыре раза — наконец нашлось человек двадцать, отважившихся с ним пойти. Ко всему прочему они еще присоединили ворчанье, что нет никакого оружия.
Тем временем у одного из родственников Дэ-жэня схватили двух шпионов. Цуй хотел их убить, но Шэнь не позволил, а велел этим двадцати ребятам взять в руки по белой палке и выстроиться перед ним. Затем он отрезал шпионам уши и отпустил. Ребята вскипели гневом.
— Послушай, — кричали они, — мы и то боимся, как бы разбойники не узнали, что у нас этакие вот солдаты, а ты нарочно еще им показал... Что, если они привалят сюда всей ордой? Ведь деревню от них не спасешь!
— Я как раз этого и хочу, пусть придут, — ответил Шэнь. — А того, кто будет держать у себя разбойников, я казню!
С этими словами он послал людей во всех четырех направлениях, достав каждому по луку со стрелами и по огневому ружью. Затем он явился к начальнику уезда и взял у него на время две больших пушки.
Когда стемнело, он со своими молодцами подошел к ущелью и установил обе пушки, велел двум из людей скрыть огонь и притаиться, а когда увидят разбойников, то стрелять.
Затем он прошел к восточному концу ущелья, срубил несколько деревьев и свалил их на утесе. После этого он вместе с Цуем взял по десять человек, и оба залегли, каждый у своего утеса.
Близилась к концу первая стража1, когда до них издали донеслось ржание коней. Осторожно выглянули — действительно, то пришли разбойники, и в громадном числе: так и тянулись бесконечными вереницами. Переждав, пока они все не вошли в ущелье, Шэнь с друзьями свалили сверху вниз деревья, чтобы таким образом отрезать путь отступления. Тут же загремели пушки, — и крики, стоны, взвившиеся ввысь, прямо потрясали горы и долы. Разбойники с перепугу бросились отступать, давя друг друга и шагая через своих же. Добежав до восточного выхода, они увидели, что им не выбраться, и скопились так, что не было свободного клочка земли. С обоих утесов грянули в них ру
1 Близилась к концу первая стража — то есть было около девяти часов вечера [54].
Монахи-волшебники: Как он выгнал привидение 227
жья и стрелы — картина получилась такая, словно была буря с дождем... В канавах легли грудами, одни над другими, оторванные головы, обломанные ноги...
Осталось человек двадцать, которые стали на колени и, стоя так все время, умоляли о жизни. Шэнь послал людей связать их и привести в деревню.
Теперь, пользуясь одержанной победой, Шэнь прямо прошел в самое гнездо, но те, кто его охранял, услыхав уже о грозе, скрылись. Обшарили все, что у них было: и полегче, и потяжелее, и вернулись домой.
Цуй был страшно рад и стал допытываться у Шэня, в чем состоял его план с пожаром.
— Я устроил, видишь ли, — отвечал Шэнь, — пожар с востока, боясь, как бы они не погнались на запад. Что касается того, зачем я наделал веревок покороче, то я просто хотел, чтобы они поскорей сгорели дотла. Я боялся, скажу тебе, как бы их шпионы не дознались, что людей-то ведь нет. Затем мы, не правда ли, засели у входа в ущелье. Вход этот чрезвычайно узок, так что перерезать его может даже один человек. Я и думал, что даже если их погоня прибудет туда, то увидит пожар и придет в смятение. Все это, конечно, нестоящие штуки, годные разве лишь для того, чтобы справиться с опасностью данного времени!
Схватили разбойников, стали их допрашивать. Действительно так и оказалось: они в погоне за Шэнем вошли в ущелье, где увидели пожар, испугались и попятились...
Этим двадцати разбойникам отрезали нос, уши и отпустили их на свободу.
После таких слов слава о могучем Шэне громко прогремела повсюду, и к нему стали собираться,’ словно на рынок, все беженцы — как идущие издалека, так и из близлежащих мест. Из них он устроил местное ополчение человек в триста, и никто из сильных разбойников, откуда бы то ни было, не смел уже нарушать спокойствие.
Благодаря Шэню вся местность наслаждалась миром.
Историк этих странностей сказал бы при этом вот что:
Быстрая корова непременно сломает телегу. Это — о Цуе. Характер у него был резко-решительный: скажу прямо — таких мало. Однако, желая, чтобы в Поднебесной стране исчезли все несправедливости, не выказал ли он, что его намерения превосходили его умение?
Ли Шэнь — какой-то ничтожный простолюдин, а .мог, как оказалось, помочь прекрасному делу. По столбу лазая, он ворвался, как птица, остригши, словно ножницами, скотов в самой глубине алькова. Отрезал пути, напав со всех сторон; уничтожил он эту мразь в узкой долине. Дать бы ему знамя в пять сажен — и пусть бы рискнул жизнью за государство! Разве не была бы в этом для него возможность повернуть лицо к югу и сесть царем?
КАК ОН ВЫГНАЛ ПРИВИДЕНИЕ
Ианшаньский Сюй Юань-гун был студентом еще при прежней династии Мин. После того как треножники были от нее отрешены1, он бросил конфуцианскую школу и обратился к даосизму. Мало-помалу он выучился искусству заклинать нечистую силу и приказывать ей, так что его имя было в ушах и у ближних и у дальних жителей.
1 После того как треножники были... отрешены — то есть с наступлением Цин-ской (Маньчжурской) династии в 1644 г. [117].
222
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Некий господин Цзюй из какого-то города прислал ему вместе с шелками, как подарком, очень искреннее и приветливое письмо, приглашая его приехать на верховом коне. Сюй спросил, с какою целью он приглашается. Слуга ответил, что не знает.
— Мне, маленькому человеку, велено всего-навсего передать, чтобы вы обязательно дали себе труд удостоить нас своим посещением.
И Сюй поехал. Когда он прибыл на место, то увидел, что среди двора был накрыт роскошный стол. Его встретили с большой церемонией и крайней почтительностью. Тем не менее так и не сказали, по какому случаю его так встречают. Сюй наконец не вытерпел и спросил:
— Чего, собственно, вы от меня хотите? Сделайте мне удовольствие — устраните из моей души сомнение!
Хозяин поспешил сказать ему, что ничего особенного нет, и сам взял чарку вина, заставил его пить — вот и все. При этом речь его была вся ярко пламенная... Сюй решительно ничего не понимал.
За беседой не заметил он, как уже завечерело. Хозяин пригласил Сюя пить в саду. В саду все было устроено чрезвычайно красиво. Но бамбуки нависали густой сетью, так что картина получалась мрачная, словно лес! Было много разных цветов, которые росли сплошными купами и наполовину тонули в простой траве.
Сюй подошел к какому-то зданию, с дощатого настила которого свисали пауки, ткавшие всякие узоры, то поднимаясь, то спускаясь, — крупные и мелкие, в неисчислимом множестве.
Вино обошло уже много раз, и день потемнел. Хозяин велел зажечь свечу, и они снова стали пить. Сюй отказался, уверяя, что не может больше справиться с вином. Хозяин сейчас же велел дать чай. Слуги торопились, метались с уборкой посуды, причем всю ее они сносили на стол, находившийся в левой комнате того же самого здания.
Еще не допили чай, как хозяин под предлогом какого-то дела неожиданно вышел, а слуга сейчас же со свечой в руке провел Сюя на ночлег в левой комнате, поставил свечу на стол, быстро повернулся и вышел. Все это он делал как-то слишком суетливо. Сюй думал, что, быть может, он захватит с собой постель и придет лечь с ним вместе, но прошло довольно много времени, а человеческие голоса совершенно замерли. Тогда Сюй поднялся, сам закрыл дверь и улегся.
За окном сияла светлая луна, входившая в комнату и падавшая на кровать. Слышны были ночные птицы, осенние жуки. Сюю стало так грустно на душе, что сон от него бежал.
Минута — и вдруг по настилу топ-топ — как будто послышались шаги, стучавшие как-то очень грозно. Вот они сходят по спасательной лестнице, вот подходят к двери спальной...
Сюй испугался. Волосы стали ежом. Он быстро натянул на себя одеяло и закрылся с головой. А дверь уже тррах — открылась настежь. Сюй отодвинул угол одеяла и стал слегка подглядывать. Оказалось, что то была какая-то тварь с головой животного и телом человека. Шерсть шла вокруг всего тела, длинная такая, словно конская грива, и глубокого черного цвета. Зубы сверкали горными вершинами, глаза пылали двумя факелами.
Дойдя до стола, тварь припала и стала слизывать с блюд остатки кушанья. Пройдет язык — и разом несколько блюд чисты, словно выметены.
Кончив лизать, тварь устремилась к постели и стала нюхать одеяло Сюя. Сюй сразу вскочил, повернул одеяло и накрыл им голову призрака, надавил и стал безумно вопить. Призрак, застигнутый врасплох, высвободился, открыл наружные двери и скрылся.
239
Монахи-волшебники: Лотосы в месяц стужи
Он, идя вдоль забора, выбрал место и перелез...
10 Ч;гк. 3110
2Э0
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Сюй накинул одежду, встал и убежал. Двери сада оказались запертыми с наружной стороны, так что выйти он не мог. Он пошел вдоль забора, выбрал место пониже, перелез... Оказывается — хозяйские конюшни. Конюхи переполошились. Сюй рассказал им, в чем дело, и просил дать ему переночевать у них.
Перед утром хозяин послал поглядеть за Сюем. Сюя в комнате не было. Хозяин сильно перепугался. Наконец Сюя нашли в конюшне. Он вышел в сильном раздражении и сказал с сердцем:
— Я не привык заниматься изгнанием призраков. Вы, сударь, послали меня туда, держа дело в секрете и ни слова мне не сказав! А у меня в мешке спрятан крюк, действующий по желанию!1 Мало этого, вы даже не проводили меня до спальни. Ведь это значило послать меня на смерть.
Хозяин принялся извиняться.
— Мне казалось, — бормотал он, — что если вам сказать, то как бы вы не затруднились... Да я и не знал вовсе, что у вас в мешке спрятан крюк! Дайте ж мне счастье и простите все десять смертных моих грехов!
Но Сюй все-таки был недоволен, угрюм, потребовал, чтобы ему дали лошадь, и поехал домой.
Однако с этих пор привидение исчезло, и когда хозяину приходилось собирать гостей на пир в своем саду, он неизменно улыбался и говорил гостям:
— Я не забуду трудов студента Сюя!
ЛОТОСЫ В МЕСЯЦ СТУЖИ
Цзинаньский даос — не знаю, откуда он был, да и фамилия его не выяснена — зимой и летом одевался всего-навсего в какой-то простой, без подкладки, халат, подпоясанный желтой тесьмой, — помимо же этой одежды не имел ни штанов, ни зимней куртки. Он пользовался половинкой гребня, которым сначала причесывался, а потом втыкал его в волосы наподобие шапки.
Целые дни бродил он, как говорится, красными ногами, босой по площадям, а ночью укладывался на улице, причем на расстоянии нескольких футов от его тела стаивали до конца и лед и снег.
Когда он только что появился, то сразу же начал проделывать перед толпой морочащие людей фокусы, и все, кто бывал на площадях, наперерыв старались его задаривать.
Какой-то местный шалопай подарил ему вина и просил сообщить ему его искусство. Даос не соглашался. Тогда, воспользовавшись случаем, когда даос купался в реке у переправы, он быстро подбежал, схватил одежду даоса и стал вынуждать у него согласие.
Даос сделал ему вежливое приветствие и сказал:
— Прошу вас, соблаговолите вернуть мне платье. Я уж не поскуплюсь на мое искусство!
1 Крюк, действующий по желанию — прихотливо изогнутый крюк, изображающий, строго говоря, символический гриб линчжи, предвещающий долговечность. Ввиду того, что он по форме напоминает скорописные знаки жу и и (чего хочешь), его называют «жуй» и изображают в благопожелательных ребусах, замещая таким образом целую фразу одной фигурой [118].
Монахи-волшебники: Лотосы в месяц стужи 291
Шалопай, боясь, что он обманет, ни за что не соглашался выпустить одежду из рук.
— В самом деле не отдадите? — спросил даос.
— Нет.
Даос замолчал, больше уж не стал с ним разговаривать. Вдруг шалопай видит, что желтая тесьма превратилась в змею, обхватом в несколько ладоней, которая раз шесть, а то и семь обернулась вокруг его шеи, сделала злые глаза, подняла вверх голову и высунула жало прямо на него.
Человек сильно перепугался, стал на колени и так стоял. Лицо позеленело, дыхание заторопилось. Стоял на коленях и умолял о жизни. Тогда даос взял от него тесьму, которая, как оказалось, вовсе и не была змеей. Но появилась действительно змея, особая, новая, которая, свиваясь и крутясь, вползла в город и там исчезла.
С этой поры слава даоса стала еще ярче. Услыхав о всех этих его необыкновенных штуках, местная знать стала приглашать его к себе, и теперь он стал заходить в гости к господам, пользовавшимся, как старшие, во всей округе уважением. Начальник особого ведомства всей этой области, в ушах которого уже было имя даоса, привлекал его к себе всякий раз, как у него собирались гости.
Однажды даос, желая отблагодарить всех своих досточтимых знакомых за вино и угощение, пригласил их в беседку «Водного Лона»1. Когда наступил назначенный день, то каждый из них на своем письменном столе нашел пригласительное письмо даоса. Откуда оно появилось, было непонятно.
Гости направились в означенное место к обеду. Даос, изогнувшись в приветливую позу, выходит им навстречу. Однако, войдя в помещение, они увидели лишь пустую беседку, совершенно безлюдную, в которой еще не было поставлено ни диванов, ни столов. Всякий из них решил тогда, что даос позвал их зря.
— У бедного даоса нет прислуги, — сказал он, обращаясь к представителям местной власти, — позвольте утрудить вас просьбой одолжить мне на время пришедших с вами слуг, чтобы несколько сменить меня в суете и беготне!
Все сановники дали свое согласие. Тогда даос нарисовал на стене пару ворот, ударил в них рукой, и там появился сторож, который встал и загремел ключом. Все бросились смотреть. Видят — там суетливо, и беспокойно бегают туда-сюда люди, а ширмы, пологи, диваны и столы уже все наготове. Сейчас же подошел человек, который стал вещь за вещью передавать за дверь, а даос велел чиновничьим слугам принимать их и расставлять в павильоне. При этом он запретил им обмениваться словами с теми, кто был внутри, за дверью, и вот, одни подавали, другие принимали, посматривали, улыбались — и только. Прошло несколько минут, и мебель заполнила собой весь павильон; красота, роскошь превзошли все пределы возможности.
Затем стало распространять свой чудесный аромат превосходное вино, и от жаркого шел вкусный запах. Все это появлялось по передаче из стены. Ни один из сидевших гостей не мог удержаться, чтоб не ахнуть от изумления.
Павильон выходил своею задней стороной на озеро, и всегда в шестой луне десятки цинов были покрыты лотосами, так что, куда ни глянь, — нет конца. Пир происходил в самую острую пору зимних холодов. За окнами была
1 Пригласил их в беседку «Водного Лона». — В обычае китайцев, располагавших большим количеством времени, было освобождаться от тесных ресторанов и выбирать для пира место среди природы, особенно знаменитое по своим красотам. Таково Даминское озеро в Цзинаньфу, о котором здесь речь и на котором подобных беседок-островов было несколько.
292
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
безбрежная пустыня вод, туманно зеленело — и только. Один из чиновников как-то случайно вздохнул и сказал:
— Смотрите, какой сегодня чудный у нас день... А жаль, что ко всему этому вдобавок нет лотосов!
Все присутствующие поддержали его.
— Да, да, конечно! — восклицали они.
Мгновение — и человек в синем1 вбежал с докладом о том, что пруд уже полон листьями лотоса. Все были повержены в бесконечное изумление, раскрыли окно, стали всматриваться — и действительно, видят, что все поле зрения занято зеленеющими луковицами лотосов. Миг — и на десятках тысяч стеблей разом раскрылись тысячи бутонов. На гостей подул северный ветер, и аромат лотоса всочился им в самый мозг. И все решили, что это — чудо.
Послали слугу на ялике рвать цветы. И вот видят, как он вдалеке въехал в гущу цветов. Через небольшой промежуток времени он повернул ялик и греб обратно, пришел и явился с белыми — пустыми руками. Чиновник спросил, в чем дело.
— Ваш маленький человек поехал туда на лодке. Вижу — цветы там вдали, на горизонте. Стал это я потихоньку подъезжать к северному берегу, глядь, а они, наоборот, далеко-далеко, там, в южной заводи!
— Это, знаете ли, — смеялся даос, — пустые цветы миража — сна!
Вскоре вино кончилось. И лотосы тоже опали и завяли. Налетел северный ветер, смявший, сломавший лотосовые крышечки, и от них ничего не осталось.
Цзидунский генерал-надзиратель, преисполнившись к даосу симпатии, взял его с собой в свою резиденцию и стал забавляться с ним каждый день.
Однажды генерал сидел с гостями и пил. У него было прекрасное вино, родовое наследие, для которого им была положена мера в доу, и пить его много он не позволял. В этот день, о котором речь, гости, выпив этого вина, нашли его очень вкусным и настойчиво просили, чтобы хозяин им вылил все до дна. Генерал решительно отказал под тем предлогом, что виден уже конец. Даос засмеялся и сказал, обратясь к гостям:
— Вы, господа, непременно хотите наполнить, как говорится, свои почтенные утробы. Потребуйте этого от бедного даоса — и он исполнит вашу просьбу.
Гости стали просить. Даос взял винный чайник1 2, всунул его в рукав и через самое короткое время вытащил. Вытащил и стал наливать всем сидевшим за столом. Ни малейшей разницы с тем, что было запасено у генерала! Пили во все свое удовольствие — наконец кончили.
Генерала взяло подозрение. Он пошел к себе посмотреть винный жбан. Оказывается, запечатано, как полагается, крепко-накрепко, но пусто — внутри ничего! Стало досадно, разозлился; велел схватить даоса, считая его бесом, и дать ему палок. Но только что палки коснулись даоса, как генерал почувствовал внезапную боль в ляжках. Дали еще — мясо на ягодицах готово было треснуть. И выходило так, что, хотя даос стоном ревел у крыльца, генерал исходил кровью у себя на троне.
Остановил, велел перестать бить и отпустил.
Даос после этого ушел из Цзи в неизвестном направлении. Впоследствии кто-то повстречал его в Цзиньлине. Он был одет так же, как и раньше.
Человек стал было его расспрашивать, но даос только смеялся и ничего не отвечал.
1 Человек в синем — обозначение слуги на древием литературном языке. Чтобы отличаться от других людей, носивших черные шапки, слуги повязывали голову синим платком [119].
2 Винный чайник — см. [51].
Монахи-волшебники: Студент Сунь и его жена
293
СТУДЕНТ СУНЬ И ЕТО ЖЕНА
атудент Сунь, мой земляк, женился на девице Синь, происходившей из старого рода. Только что она вошла в ворота дома, как оказалось, что на ней надеты глухие штаны и много бинтов. Все тело было зашнуровано, обвязано в высшей степени плотно. Она сопротивлялась мужу и не ложилась с ним в общую постель; у своей же кровати, в изголовье, постоянно ставила ящик с шилом и длинной булавкой для самообороны. Сунь частенько бывал исколот и, вследствие этого, ушел спать на отдельную кровать.
Так прошло больше месяца. Сунь не решался уже, как говорится, спрашивать насчет треножных котлов1, и даже когда они встречались белым днем, жена ни разу, бывало, не обратит к нему ни лишнего слова, ни улыбки.
Все однооконники1 2 Суня это знали, и один из них по секрету спросил Суня:
— Ну, а как твоя дама, умеет пить или нет?
— Пьет немного, — отвечал Сунь.
— Вот что, — сказал товарищ, — у меня есть средство примирить вас, остановить эти фокусы.
— Какое же?
— Всыпь в вино одуряющего снадобья, обманом дай ей выпить — и тогда делай с ней что только хочешь!
Сунь засмеялся, но в душе согласился, что это придумано отлично. Спросил у лекарей, достал, осторожно сварил в вине аконит и поставил на стол.
С наступлением ночи он процедил себе другого вина, выпил в одиночку несколько чарок и улегся спать. И так делал он три вечера, а жена не пила вовсе.
Однажды ночью Сунь лег спать. Через некоторое время он видит, что жена все еще сидит молча. Сунь пустил притворное сопение. Тогда жена слезла с кровати, взяла вино и стала нагревать его на жаровне. Сунь в душе ликовал. Вслед за тем она потянула к себе полную чарку и опять налила, выпив более половины. Остальное же она опять влила обратно в чайник. Затем взялась за кровать и улеглась.
Прошло довольно долгое время, а никаких звуков не было. Между тем свеча пылала пламенем, все еще не погашенная. Думая, что она все еще не спит, Сунь громко крикнул ей:
— Олово тает на подсвечнике!
Жена не отвечала. Крикнул опять — не отвечает по-прежнему. Белым телом пошел посмотреть — оказывается: спит пьяная, как слякоть. Раскрыл одеяло, тихонечко забрался в него и оборвал все перевязи, слой за слоем. Жена это чувствовала, но не могла ни пошевельнуться, ни что-либо сказать. И предоставила ему вволю повесничать и затем уйти.
Очнувшись, она исполнилась отвращения, полезла в петлю и удавилась. Сунь слышит во сне какой-то рев. Вскочил, побежал взглянуть, а язык у нее
1 Спрашивать насчет треножных котлов. — Древний историк передает, что могущественный феодал Чу подошел к границам царского владения и стал осведомляться о подробностях, касающихся династийной регалии, — треножных котлов древнего государя Юя. Вызвано это было желанием поживиться за счет тщательно оберегаемой реликвии [117].
2 Однооконники — однокашники, товарищи по школе.
294
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
уже вылез больше чем на дюйм. Перепугавшись донельзя, обрезал веревку, подтащил к кровати. Наконец через некоторое время она очнулась.
С этой поры Сунь стал ненавидеть и презирать ее изо всех сил. Муж и жена ходили, избегая путей друг друга. Когда ж встречались, то каждый опускал голову вниз. Так прошло года четыре, а то и лет пять. Они не перекинулись ни словечком. Бывало, жена сидит в комнате, шутит, смеется с другими, а как только завидит, что идет муж, сейчас же изменится в лице, которое станет ледяным, напоминая иней, снег.
Сунь стал жить в своем кабинете, и часто бывало, что целый год не возвращался домой. Даже когда его заставляли прийти, то упрется лицом в стену и через некоторое время, помолчав, идет к подушке — и больше ничего. Родители, видя это, чрезвычайно горевали.
Однажды к ним в дом зашла какая-то буддийская монахиня, которая, увидев жену Суня, стала расточать по ее адресу самые лучшие похвалы. Мать, не промолвив ни слова, ограничилась тяжелым и сильным вздохом. Монахиня стала спрашивать, в чем дело, и старуха сообщила ей все.
— Ну, знаете, — сказала она, — с этим справиться легко!
Мать повеселела.
— Если бы вы сумели повернуть как-нибудь в голове жены ее мысли, я бы не поскупилась на благодарность!
Оглядевшись и увидя, что в комнате никого нет, монахиня шепнула ей в ухо:
— Будь добра, купи одну штуку «весеннего дворца»1, и дня через три я тебе устрою завал лиха!1 2
Когда ушла монахиня, мать исполнила то, что она сказала, купила и стала ждать. Через три дня монахиня и в самом деле явилась.
— С этим, — сказала она тоном наставления, — надо быть осторожным и держать в секрете, отнюдь не допуская, чтобы муж и жена об этом прознали!
И вот она взяла ножницы и вырезала из картины фигуры людей. Затем достала три иголки, пучок дикой астры и все это крепко-накрепко завернула в белую бумагу, на которой начертила несколько линий, напоминающих червяков. Затем она велела обманным путем вызвать куда-нибудь жену и незаметно для нее взять ее подушку. В подушке она распорола шов и вложила туда, что сделала, — вложив же, снова зашила и положила подушку на прежнее место. Затем монашка ушла.
Когда наступил вечер, мать принудила сына прийти спать домой. Работница в доме, зная про эти дела, пошла украдкой к спальне, приникла и стала слушать.
К концу второй стражи3 она слышит, как жена окликнула Суня по его детскому имени4. Сунь не отвечал. Через небольшой промежуток жена снова заговорила. Сунь в отвращении произвел звук тошноты.
1 «Весенние дворцы» — то есть кладези весеннего возбуждения — непристойные картинки, которые бывают и художественным произведением и народным лубком. В старом Китае распространение их было весьма значительно. Можно даже сказать, что не было дома, где бы на кухне их нельзя было видеть. Последнее объясняется тем, что изображенные на них отношения двух полов напоминают отношения самца-неба к самке-земле, то есть дождь. А дождь тушит пожар. А пожар начинается, обыкновенно, с кухни.
2 Устрою завал лиха. — Задавить, завалить лихо — назначение китайского талисмана [20].
3 К концу второй стражи — то есть к 11 часам вечера [54].
4 Жена окликнула Суня по его детскому имени. —.Этим именем его могли звать только очень близкие, а жена только в минуты самой интимной нежности. Для младших братьев и сестер это имя как бы не существует. Об именах см. [18].
Монахи-волшебники: Студент Сунь и его жена
2S5
В подушке монахиня распорола шов и вложила туда талисман.
296
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
На рассвете мать вошла к ним в спальню. Видит — муж и жена лежат, повернувшись друг к другу спиной и , отворотив лица. Поняла, что средство монахини — чепуха, вызвала сына в угол, где никого не было, и стала ласково его убеждать. Сунь, услыхав имя жены, сейчас же рассердился и заскрежетал зубами. Мать, тоже в сердцах, принялась его бранить. Сунь, даже не глядя на нее, ушел.
Через несколько дней пришла монахиня. Мать рассказала ей о том, как из этого ничего не вышло. Монахиня выразила свое крайнее в этом сомнение. Тогда служанка-работница сообщила ей то, что сама слышала. Монахиня засмеялась.
— Видите ли, — сказала она, — прошлый раз вы мне говорили, не правда ли, о том, что жена не терпит мужа. Я и устроила вам частичный завал. Теперь, как сами видите, расположение жены уже перевернулось в обратную сторону, так что тот, у кого оно еще не обернулось, это — мужчина! Пожалуйста, в таком случае, будьте добры, дайте проделать способ двойного действия. Поможет непременно!
Мать сделала, как было сказано. По-прежнему монахиня потребовала, чтобы ей дали подушку сына, вшила туда талисман, закрыла, зашила... Мать снова приказала сыну, чтоб шел домой ночевать.
Прошло так около стражи с тех пор, как они легли, а на кровати все еще слышен был шум ворочающихся с боку на бок тел и по временам покашливание. По-видимому, оба не могли уснуть. Через некоторое время слышно стало, что оба очутились на одной кровати и ворковали что-то, впрочем, неразборчивое, ибо голоса были тихие, придушенные. Стало уже светать, а все еще доносился смех, слышались шутки... «Ха-ха-ха!» раздавалось беспрерывно.
Работница сообщила это матери. Та, воспылав симпатией к монахине, щедро ее одарила.
С этого дня Суни, муж и жена, стали жить в любовном ладу, словно лютня цинь и гусли сэ1.
Теперь им каждому уже за тридцать. У них родились один мальчик и две девочки. Вот уже десять, а то и больше, лет, как меж ними никогда не происходило никаких перебранок.
Приятели интересовались втихомолку, как это так вышло. Сунь усмехался и говорил:
— До этого самого — взгляну, бывало, на ее силуэт — и начинаю кипеть гневом. После же этого — слышу ее голос — и уже рад... Сам, знаете, не пойму, что за настроение!
РАЗРИСОВАННАЯ КОЖА
атудент Ван из Тайюаня шел как-то поутру и встретил на дороге девушку с узелком под мышкой. Она куда-то бежала одна-одинешенька и сильно затруднялась ступать. Ван устремился за ней, нагнал. Оказывается — красавица лет на дважды восемь. В душу Вана проникли любовь и умиление.
1 Лютня цинь и гусли сэ — см. [НО].
Монахи-волшебники: Разрисованная кожа
297
— Зачем это вы, как говорится, «в ночную рань совсем-совсем одна бежите сиротливо»?1 — спросил Ван.
— Вы, прохожий с дороги, не можете рассеять мою грусть, мое горе. Стоит ли давать себе труд меня спрашивать?
— Ав чем же ваше горе, милая? Быть может, я мог бы приложить некоторые усилия, чтобы вам помочь?
— Отец мой и мать жадны до . денег,— сказала она, темнея печалью, — они продали меня в красные ворота1 2. Там оказалась очень ревнивая жена, которая по утрам меня ругала, а по вечерам секла и всячески позорила. Этого я не в силах была вынести и вот хочу бежать от них подальше!
— Куда же вы направляетесь?
— Послушайте, да разве у человека, очутившегося в бегах, есть какое-либо определенное место?
— Видите ли, — сказал студент, — неподалеку отсюда находится клетушка вашего покорного ничтожества... Уж не обессудьте, дайте себе труд завернуть к недостойному!
Дева с радостью согласилась. Студент понес ее вещи и повел к себе. Дева, увидя, что в доме никого нет, спросила:
— Почему у вас здесь отсутствует семья?
— Здесь кабинет, — отвечал Ван.
— Это великолепное место, — сказала дева, — и если вы меня любите, если хотите дать мне жить, то нужно будет держать дело в строгой тайне, отнюдь не разглашать и не проговариваться.
Студент обещал и тут же лег и соединился с ней. Он устроил ее в тайничке, так что прошло уже несколько дней, а никто о ней не знал.
Затем он сказал о ней по секрету жене. Жена его, по девичьей фамилии Чэнь, высказала подозрение, уж не наложница ли она из какого-нибудь знатного, большого дома, и советовала отпустить ее. Но студент не слушал.
Как-то раз, идя по базару, он столкнулся с каким-то даосом, который, поглядев на него, выразил крайний испуг и спросил:
— Слушайте, с кем это вы водитесь?
— Ни с кем не вожусь, — отвечал Ван.
— Видите ли, сударь, — продолжал даос, — в вас крутится и кружится нечистый дух. Как же вы говорите — ни с кем?
Студент опять категорически заявил прежнее. Даос ушел.
— О, омрачение, — сказал он на прощанье. — Оказывается, что в жизни все-таки есть люди, к которым уже подходит смерть, а они все еще не прозревают.
Студенту эти слова даоса показались странными, и он сильно усомнился в своей деве. Однако тут же подумал про себя: «Она совершенно явная, ясная красавица. Откуда вдруг ей стать ведьмой?»
И решил, что этот даос из тех, что при помощи*своего заклинательного искусства охотятся за обедом.
Когда после этой встречи он подошел к дверям своего кабинета, двери оказались заперты изнутри, так что войти было нельзя.
«Что она там делает?» — недоумевал он. Перелез через стену там, где она разрушалась... Оказывается, двери спальни также заперты. Он встал на
1 «В ночную рань совсем-совсем одна бежите сиротливо» — цитата из классического «Ши цзина» [4], на понимание которой в изустной цитате Ван, конечно, рассчитывать не мог, — пример двойного языка Ляо Чжая.
2 Продали меня в красные ворота — то есть к богатым людям [65].
2S2
Пу Сун-лин. Странные истории из кабинета Неудачника
цыпочки и заглянул в окно. Видит — какой-то свирепый черт с сине-зеленым лицом, цвета перьев зимородка, зубы торчат углами, словно у пилы. Черт разостлал на кровати человеческую кожу и с цветною кистью в руке стоял и разрисовывал ее. Кончив красить, он бросил кисть, поднял шкуру, как берут для надевания платье, и, накинув на себя, тотчас же превратился в деву. При виде этой картины Ван пришел в ужас, пополз, как животное, к выходу и бросился догонять даоса. Не зная, куда тот девался, он стал повсюду искать его следов и наконец набрел на него в поле. Стал прочно на колени и умолял спасти его.
— Пожалуйста, прогоните ее, — сказал даос. — Однако этой твари тоже пришлось довольно плохо. Она только что с большим трудом нашла себе жертву, так что я тоже не решусь повредить ее жизни!
С этими словами он передал студенту мухогонку и велел повесить ее на дверях спальни1. Перед тем как расстаться, он назначил студенту свидание в храме Зеленого Царя1 2.
Придя домой, студент не решился пройти в кабинет, а лег спать во внутреннем помещении своей жены, повесив там предварительно мухогонку. Вскоре после первой стражи3 за дверями послышался какой-то повторный писк: цзи-цзи. Студент, не осмеливаясь взглянуть сам, послал посмотреть жену. Та увидела только, что дева подошла, воззрилась на мухогонку и не смела идти дальше. Постояла, скрежеща зубами, довольно долго и затем удалилась.
По прошествии некоторого времени она пришла снова и разразилась бранью: — Даос меня стращает... А все-таки по его воле не будет... Неужто в самом деле, когда мне вошло уже в рот, я возьму и выплюну?
Схватила мухогонку и изорвала ее в куски. Затем сломала дверь спальни, ворвалась туда, прямо полезла на кровать к студенту, распорола ему живот, выхватила сердце и убежала. Жена студента закричала... Пришла служанка, зажгла свечу. Студент был уже мертв. Из его туловища беспорядочно лилась кровь. Чэнь в диком испуге роняла слезы, не смея издать ни звука.
На следующий день она послала брата студента к даосу. Тот помчался бегом и все рассказал. Даос рассердился.
— Как, — кричал он, — я нарочно ее пожалел, а она, чертова дочь, этакое посмела!..
И сейчас же явился в сопровождении брата студента. Оказалось, что дева уже куда-то пропала. Даос поднял вверх голову, оглядел все четыре стороны и сказал:
— К счастью, она удрала недалеко. Скажите, чей это дом отсюда на юг? — Это дом вашего покорного слуги, — отвечал брат.
— Она сейчас находится в вашем доме, — сказал даос.
Брат остолбенел от удивления и сказал, что ее там еще никогда не бывало.
— А скажите-ка, — спрашивал даос, — не приходил к вам какой-нибудь незнакомый человек?
— Я, видите ли, — отвечал брат, — бегал в храм Зеленого Царя и совершенно об этом не осведомлен. Надо будет сходить домой, там спросить.
Через самое короткое время он вернулся и сказал:
1 Передал... мухогонку. — Для заклятия и изгнания злых бесов и всякой нечисти заклинатель пускает в ход не только меч, имеющий силу наносить удары бесам, но и такие невинные принадлежности, как веер и мухогонка. Против незримого мира нечистой силы, таким образом, применяются предметы человеческой действительности [11], [158].
2 Зеленый Царь — титул духа весны.
3 После первой стражи — после девяти вечера [54].
Монахи-волшебники: Разрисованная кожа
2S9
Видит — какой-то свирепый черт, разостлал на кровати человеческую кожу, стоит и разрисовывает ее.
300
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Действительно, приходили. Утром явилась к нам женщина наниматься в прислуги. Жена оставила ее подождать, так что она еще у нас.
— Эта самая тварь и есть, — сказал даос.
И отправился вместе с братом покойного к нему в дом. Даос взял в руки деревянный меч1, стал в самом сердце двора и закричал:
— Эй, бесовское отродье, отдай мне мою мухогонку!
Женщина, сидевшая в комнате, заметалась, заторопилась в страхе, став с лица совершенно бесцветной, выбежала за ворота и хотела убежать. Даос бросился за ней и ударил ее. Женщина растянулась, а человеческая кожа так с нее и слезла, словно под резцом. Она превратилась в злого беса, который лежал и визжал, как свинья. Даос насадил на свой деревянный меч ее голову, а туловище превратилось уже в густой дым, разостлавшийся по земле и склу-бившийся в кучу. Даос вынул какую-то узкую тыкву1 2, вытащил пробку и положил ее в дым. И вот вихрем-смерчем, ровно то рот вдыхал воздух, в мгновение ока весь дым исчез. Даос закрыл отверстие пробкой и вложил тыкву в мешок.
Тут все обратили внимание на кожу человека. Все было без изъяна: и брови, и глаза, и руки, и ноги.
Даос скатал кожу с шумом, напоминающим скатывание картин на ось3, и точно так же положил в мешок. Затем простился и хотел уже уходить, как Чэнь поклонилась ему и обратилась у двери с приветом. Она плакала и просила, нет ли у него магического способа вернуть к жизни покойного мужа. Даос извинился и сказал, что этого он сделать не может. Чэнь еще сильнее загрустила, пала на землю и не поднималась. Даос сказал в глубоком раздумье:'
— Мое искусство не глубоко, и я говорю тебе правду, что не могу воскресить мертвого. Но я укажу тебе на одного человека, который, пожалуй, может это сделать. Поди попроси его!
— Что же это за человек? — спрашивала женщина.
— Среди людей на базарной площади есть один помешанный, который все время лежит в навозной куче. Вот попытайся поклониться ему в ноги и обратиться к нему с жалобной мольбой. Только если он будет над тобой издеваться и позорить тебя — не гневись, госпожа!
Второй Ван хорошо знал этого человека; он откланялся даосу и отправился вместе со снохой. Они увидели нищего, который сидел и орал на дороге сумасшедшие песни. Сопли из носа торчали у него на три фута, мерзость такая, что нельзя подойти. Чэнь стала на колени и поползла по направлению к нему... Нищий хохотал:
— Красавица, да ты, никак, меня полюбила? — сказал он.
Чэнь сообщила ему, в чем дело. Он опять громко захохотал:
— Да всякий ведь тебе будет мужем. Зачем оживлять прежнего?
Чэнь настойчиво молила нищего.
— Странно, — сказал он, — человек умер, а меня просят его оживить... Что я, Яньло4, что ли?
Осерчал и ударил Чэнь палкой. Чэнь приняла удар и вытерпела боль. Мало-помалу стали собираться люди, бывшие на базаре, и стали вокруг них
1 Деревянный меч — магический меч, главный атрибут заклинателя. Иногда это «драгоценный меч», состоящий из монет с каббалистическими надписями [158].
2 Узкая тыква. — Узкая, с перетяжкой тыква-горлянка, высушенная до полного затвердения, служит сосудом для лекарств. На картинах-иконах изображается как атрибут бессмертных.
3 Скатывание картин на ось. — Китайская картина рисуется на шелку, наклеенном на бумагу, к которой прикреплена деревянная палка.
4 Яньло — Яньло-ван [58].
Монахи-волшебники: Мертвый хэшан
301
стеной. Нищий отхаркнул мокроту и выплюнул ее целой пригоршней. Затем поднес ее к губам Чэнь и сказал:
— Съешь!
Краска залила Чэнь все лицо, на котором изобразилась нерешительность. Однако, подумав о том, что велел делать даос, она заставила себя через силу это съесть. И почувствовала, как, войдя в горло, оно стало твердым, словно круток шелковых оческов; погудело, погудело и прошло вниз, застряв узлами в самой груди.
— Смотрите, красавица меня полюбила! — опять захохотал нищий.
И с этими словами встал, пошел, не обращая на нее внимания. Она пошла за ним хвостом и, войдя в храм, все настойчивее, и настойчивее его молила, но вдруг он исчез неизвестно куда. Искала впереди, искала позади, шаря в самых тайных местах, — ни намека, ни признака. Чэнь, полная стыда и досады, вернулась домой. Вся в скорби по погибшем муже и горя стыдом за съеденную харкотину, она мотала головой то вниз, то вверх и жалобно рыдала, только и желая теперь, что смерти.
Затем она решила Дать стечь крови, прибрать труп.
Домашние стояли поодаль и смотрели на нее, но подойти поближе не решался никто. Чэнь охватила труп и стала разбирать кишки. Расправляла их и плакала. Плач перешел все пределы, и голос стал рычащим. Вдруг ее потянуло на рвоту, и то, что село узлом в ее внутренностях, тотчас выскочило, и не успела она отвернуться, как оно уже упало в тело. В испуге посмотрела — глядь, а это человеческое сердце! Оно в теле — тук-тук — так и прыгало, а горячий пар несся вверх дымным столбом.
В крайнем удивлении она быстро прикрыла тело обеими руками и изо всех сил принялась обнимать труп и сдавливать. Стоило ей лишь немного ослабить свои усилия, как дух уже валил из разрезов паром. Она стала пороть шелк и быстро перевязывать тело, а рукой все время держалась за него. Тело стало мало-помалу теплеть. Она накрыла его одеялом и периной. Среди ночи открыла, взглянула: в носу уже появилось дыхание. К утру тело совершенно ожило.
Больной заговорил как-то мутно-мутно, словно во сне. Он ощущал лишь боль в сердечных тайниках. Чэнь осмотрела место разреза. Там был след, как от чирья с медяк величиной.
Больной вскоре выздоровел.
МЕРТВЫЙ ХЭШАН
Один даос, блуждая, как облако на закате солнца, остановился на ночлег в храме, стоявшем в глуши. Видя, что келья хэшана заперта на замок, он разостлал свой камышовый молитвенный кружок, поджал ноги и уселся в коридоре.
Когда наступила ночная тишина, он услыхал шум распахиваемой двери и увидел, что к нему направляется какой-то хэшан. Все его тело было измазано кровью. Глазами он делал вид, что не замечает даоса. Даос тоже притворился не видящим его.
Хэшан прямо прошел в храм, взлез на престол Будды, обнял голову Будды и засмеялся. Побыл в таком положении некоторое время и тогда лишь ушел.
302
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Хэшан влез на престол Будды, обнял голову Будды и засмеялся.
Монахи-волшебники: Исцеление Ян Да-хуна
303
На рассвете даос посмотрел на келью: дверь ее была по-прежнему заперта. Это его удивило. Пошел в деревню и рассказал, что видел. Отправились толпой в храм, вскрыли замок, стали осматривать.
Оказалось, что хэшан убит и лежит мертвый на полу. В келье — его постель, сундуки, все повернуто вверх дном. Ясно, что он стал жертвой грабителей.
Затем всем показалось, что мертвый дух смеялся неспроста. Пошли осматривать голову Будды. И там, на затылке, увидели еле заметную зарубку. Расковыряли — и внутри оказались спрятанными тридцать с чем-то ланов. На эти деньги и похоронили хэшана.
Историк этих странностей скажет по этому поводу следующее:
Есть пословица, что деньги слиты с жизнью. Не попусту, знаете, так сказано!
Подумайте: человек экономит, скряжничает, копит, запасает, чтоб отдать все неизвестно кому. И это глупо! А что сказать тогда про монаха, у которого нет даже этого неизвестного?
Он, видите ли, при жизни своей не решался воспользоваться деньгами, а по смерти любовался на них и смеялся... Вздоха не заслуживает такой раб денег!
Будда говорил: деньги с собой не унесешь, лишь дела твоей жизни пойдут за твоим телом.
Это он не о нашем ли хэшане?
ИСЦЕЛЕНИЕ ЯН ДА-ХУНА
Господин Да-хун, он же Ян Лянь, в период своей еще незаметной жизни1 был известным чуским конфуцианским литератором. Считая себя недюжинным, он после экзаменов услыхал голос выкрикивающего кандидатов первой степени и с набитым ртом (он как раз в это время обедал) выбежал спросить, нет ли в списках Яна такого-то. Кричавший ответил, что такого нет. Ян невольно испустил крик отчаяния и себя, что называется, потерял. Пища из глотки прошла в грудь и там застряла больным комом. Ян давился, ком его стеснял и доставлял большие страдания. Окружающие старались убедить его сесть в повозку и ехать в «Учет Оставшихся Талантов»1 2. Покойный выразил тревожную думу об отсутствии денег. Тогда публика сложилась, дала ему десять ланов и проводила в путь.
Покойный, перемогая болезнь, отправился. Ночью вдруг он видит во сне, что какой-то человек обращается к нему и заявляет: «На вашем пути будет человек, который вашу болезнь вылечит, только нужно будет его усерд-
1 Господин Да-хун... в период своей еще незаметной жизни — то есть до выступления в качестве государственного деятеля, каковым он блистательно проявил себя впоследствии. Годы жизни: 1571—1624.
2 «Учет Оставшихся Талантов». — Еще в древности было подмечено, что далеко не все выдержавшие экзамен суть подлинные таланты. И был учрежден особый «учетный лист» для тех, кто мог, так сказать, быть подобран из оставшихся за флагом [120].
304
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
нейше просить». Перед тем как уйти, этот человек подарил ему еще стихи, в которых, между прочим, встречалось такое двустишие:
У реки под плакучею ивой услышишь: трижды за флейту возьмутся;
И метнут пред тобою в воды реки — ты ж не жалей, не вздыхай!
На следующий день в дороге он и впрямь увидел даоса, сидящего под ивой, и, увидев, сейчас же поклонился ему в ноги и обратился со своей просьбой.
— Сильно ты ошибся, — засмеялся даос в ответ, — куда мне исцелять болезни? Вот ты просишь раза три сыграть — это можно!
С этими словами он вынул флейту и стал на ней играть.
Покойный, видя, как все это сталкивается с его сном, все более и более усердно кланялся даосу и молил его. Наконец вытряхнул всю мошну до дна и преподнес монаху.
Тот взял деньги и швырнул их в воды реки. Покойный, помня, как нелегко эти деньги достались, разинув рот от изумления, выразил жалость к пропавшему.
— Ах, значит, вы еще не можете стать равнодушным! — сказал даос. — Серебро ваше на берегу. Пожалуйста, подберите сами!
Покойный пошел, увидел, что так и есть, и еще больше дался диву. Стал величать даоса блаженным духом. Даос вяло указал ему куда-то пальцем и сказал:
— Я не блаженный дух... А вон блаженный идет оттуда!
И обманно заставил покойного отвернуть голову в ту сторону, а сам сильно ударил его по затылку, сказав при этом:
— Эх ты, пошлота!
Покойный, получив удар, раскрыл губы и крикнул. А из горла чем-то вырвало, что упало на землю комком.
Нагнулся, раздавил. В красных нитях была еще засевшая там пища.
Болезнь словно пропала.
Обернулся взглянуть на даоса. А тот уже исчез.
Писавший эту странную историю скажет при этом так:
Покойный при жизни своей был, что называется, Рекой и Горой, а по смерти стал солнцем и звездами1. К чему бы ему, кажется, стремиться к долгой жизни?
Некоторые, пожалуй, выразят сожаление: он-де не сумел отрешиться от мирских чувств и не стал поэтому небесно-блаженным.
А я, знаете, так скажу. Пусть уж лучше на земле прибавится один мудрец и вообще достойный человек, чем появится на небе одним блаженным больше.
Тот, кто это понимает, не скажет, разумеется, что мои слова кривят.
1 Был... Рекой и Горой... — Знаменитый патриот, полководец и поэт Вэнь Тянь-сян (XIII в.), посаженный за резкое отношение к новой, Монгольской династии в тюрьму, писал в своей «Песни прямому духу»: «Есть некий прямой дух (несокрушимая прямота), который растекается и пребывает в крайнем смешении. Но на земле он становится Желтой Рекой и Священной Горой (незыблемыми устоями государственной территории), а на небе (после смерти объятого им человека) он становится солнцем и звездами (вечным элементом неба)» [121].
Монахи-волшебники-. Исцеление Ян Да-хуна
305
Даос вынул флейту и стал на ней играть.
306
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ДРУГ МОНАХОВ СТУДЕНТ ЛИ
Шанхэсец Ли пристрастился к даосизму. На расстоянии приблизительно версты от его деревни стоял ланьжо. Он выстроил там себе, как говорится в таких случаях, «Жилище Ядра-духа»1 полосы в три1 2 и стал там сидеть в позе монаха с поджатыми под себя ногами.
Бродящие в поисках пропитания черные и желтые3 заходили, бывало, переночевать, и Ли сейчас же начинал разговор, изливая душу, угощал и снабжал их без отказа.
Однажды в большой снег и резкий холод зашел какой-то старичок-хэшан с мешком за плечами и просил дать ему на ночь кровать. Слова монаха были какие-то изначально-чудесные. Переночевав, он уже отправился было в дальнейший путь, но Ли упрямо удерживал его, и тот остался еще на несколько дней.
Случайно студент отлучился по каким-то делам домой. Хэшан наказал ему прийти пораньше, надумав с ним распрощаться. Пропели петухи, и студент постучал в ворота — никто не отвечает. Перелез через забор, вошел во двор. Видит — в комнате мерцает свеча. Заинтересовавшись, что там монах делает, он тихонько заглянул в комнату. Оказывается, монах укладывается. К подсвечнику привязан какой-то тощий осел. Вгляделся пристальнее — не похоже что-то на настоящего осла, а скорее всего напоминает то, чем провожают при похоронах4. Однако уши и хвост у осла время от времени шевелятся, и дыхание, сюсю... так и идет!
Вскоре сборы были закончены. Монах открыл дверь и вывел осла. Студент пошел за ним хвостом.
У выхода из гор было большое озеро. Хэшан привязал осла к дереву у озера, а сам разделся донага и вошел в воду, где стал обмывать все свое тело, черпая воду пригоршнями. Затем он оделся и повел в воду осла, которого тоже стал мыть.
Кончив купание осла, он навьючил на животное груз, вскочил и сел сам. Помчался с невероятной быстротой. Студент наконец окликнул его. Но монах лишь издали сложил руки в приветствие и изъявил свою благодарность. Слова еще не долетели до ушей Ли, как монах был уже далеко.
Это рассказывал Ван Мэй-у. Ли его приятель, и он к нему заходил. В гостиной у Ли висит доска с надписью5: «Дом поджидающего смерть!»
Проникновенный, ученый человек этот Ли.
1 «Жилище Ядра-духа» — здесь: монашеская келья, где живет сосредоточенная на угасании воли к жизни человеческая душа.
2 Полосы в три. — Китайский дом строится из особых полос — единиц, не совпадающих с нашим делением на комнаты [122].
3 Черные и желтые — буддийские монахи в черных хламидах и даосские в желтых шапках.
4 То, чем провожают при похоронах — бумажные изображения [31].
5 В гостиной... висит доска с надписью. — Китайцы любят украшать свое жилище лакированными досками с посвятительными надписями, сделанными друзьями или же по их заказу известными каллиграфами. Каллиграфия считается искусством высоким, не уступающим живописи. За каллиграфической реликвией (например, знаменитого каллиграфа IV в. Ван Си-чжи) охотятся из поколения в поколение, она оценивается в невероятные суммы [123].
Монаха-волшебника: Друг монахов студент Ли
307
Хэшан повел в воду осла, которого стал мыть.
зоа
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
БЕСОВКА СЯО-СЕ
к > доме вэйнаньского Цзяна, служившего секретарем в одном из мини-стерств, стали появляться массами бесы и домовые, часто морочившие и изводившие людей. Тогда он переехал, оставив сероголового1 сторожить ворота. Но тот умер, и, сколько раз ни меняли привратников, все они умирали. Тогда Цзян забросил дом окончательно.
В том же селе жил студент, по имени Тао Ван-сань. Он с ранних пор отличался свободным, ничем не стесняющимся нравом. Был охоч до любезничанья с гетерами, но, когда вино кончалось, он их сейчас же отсылал. Друзья-приятели подсылали ему гетер нарочно, и они бежали к нему, льнули. Тао — ничего, смеялся, принимал без возражений и недовольства. На самом же деле всю ночь проводил без всякой нечистоплотности.
Как-то он ночевал в доме у секретаря министра. Ночью к нему прибежала служанка. Студент решительно ее отстранил, не стал чинить беспорядка. За это секретарь стал дружить с ним и уважать его.
Семья была самая бедная, да тут еще жили родственники по так называемому «удару в таз»1 2. В этих крытых соломой помещениях, всего в несколько столбов, когда наступали парные жары, Тао не был в состоянии выносить духоту и обратился к секретарю с просьбой временно одолжить ему заброшенный дом. Секретарь, имея в виду живущие в доме привидения, отклонил его просьбу. Тогда студент написал рассуждение «О том, что чертей нет» (продолжение предыдущих)3 и представил его секретарю, добавив при этом:
— Что могут сделать черти?
Ввиду настойчивых его просьб секретарь согласился.
Студент пошел в дом, убрал приемную и кабинет, а с наступлением, вечера принес туда свои книги. Потом пошел за прочими вещами. Хватился книг — уже исчезли. Подивился, лег вверх лицом на постель и затаил дыхание, чтобы посмотреть, каковы будут дальнейшие перемены обстоятельств.
Прошло этак с время, нужное для обеда. Послышались шаги: кто-то шел в туфлях. Тао взглянул. Видит: из спальни вышли две девушки и вернули на стол пропавшие книги. Одной из них было лет двадцать, а другой, пожалуй, лет семнадцать-восемнадцать. И та и другая были отменные красавицы.
Они нерешительно топтались, стоя возле кровати, на которой лежал студент, переглядывались, пересматривались. Студент лежал тихо, не шевелясь. Тогда старшая подняла ногу и толкнула студента в живот, а младшая, зажав рот, тихо смеялась. Студент чувствовал, как сердце его волнуется волной и что, по-видимому, ему не выдержать. Он стал думать о вещах неколе
1 Сероголовый. — Под сероголовым Ляо Чжай, исходя из древнего словоупотребления, разумеет слугу, повязывавшего голову серым, вернее, синим платком [119].
2 «Удар в таз». — У Чжуан-цзы читаем, что, когда у него умерла жена, он сидел и бил в таз, горланя изо всех сил. Друг, пришедший с поминальным визитом, упрекал его за несвоевременную веселость. Чжуан-цзы сказал, что не может плакать по смерти, ибо смерть есть одно из очередных превращений, и в ней особое величие. Таким образом, в рассказе речь идет об умершей жене [49].
3 Рассуждение «О том, что чертей нет» (продолжение предыдущих). — До него уже были написаны два таких рассуждения: одно Жуань Чжанем (281—310), другое — Линь Юнем (VIII—IX вв.).
Монахи-волшебники: Ъесоека Сяо-се ЗОЭ
бимой правоты, быстро стал серьёзен и решительно не обращал больше на дев внимания. Тогда дева левой рукой стала дергать его за усы, а правой рукой легонько хлопать по щекам. Послышались слабые шлепки, которым младшая еще пуще смеялась. Студент быстро вскочил и заорал на них:
— Эй, как ты смеешь, дьявольское отродье!
Обе девушки в испуге убежали и скрылись.
Студент, боясь, что придется всю ночь терпеть подобные мучения, хотел уже переехать обратно домой, но затем устыдился, что слова его не будут покрыты, зажег лампу и стал читать. В мрачном пространстве бесовские тени реяли вокруг него беспрерывно, но он не обращал на них ни малейшего внимания.
К полуночи он зажег свечу и улегся спать. Только что смежил он вежды, как почувствовал, что ему попало в нос что-то тонкое. Стало невероятно щекотно, и он сильно чихнул. И вот слышит, как в темных углах сдержанносдержанно смеются.
Студент, ничего не говоря, притворился, что уснул, и стал выжидать. Вдруг видит, что младшая дева взяла бумажный кружок, свернула его тоненьким коленцем и подходит к нему, то шествуя, как аист, то припадая, как цапля.
Студент разом вскочил и закричал на нее. Вспорхнула и скрылась. Только что улегся, как ему опять полезли в ухо. И всю ночь его таким образом теребили, прямо невыносимо. Но как только пропели петухи, стало тихо, звуки исчезли, и студент наконец сладко уснул.
Весь день не было ничего ни слышно, ни видно. Как только солнце пало вниз, появились какие-то призраки. Тогда студент принялся ночью стряпать, решив дотянуть стряпню до утра. Старшая мало-помалу подошла к столу и согнула на нем свои локти, наблюдая, как студент занимается. Затем взяла да закрыла студенту книгу. Студент рассердился, хвать ее — ан уже вспорхнула, растворилась.
Через самое малое время она опять стала его трогать. Студент положил руку на книгу и продолжал читать. Тогда младшая, подкравшись с затылка, закрыла сложенными руками студенту глаза. Мгновение — и убежала. Стала поодаль и смеялась.
Студент, тыча в нее пальцем, бранился:
— Вы, чертовы головушки! Уж если поймаю — так сразу убью!
Девы и не подумали пугаться. Тогда он сказал насмешливо:
— Даже если проводите меня в спальню, я все равно не умею... Так что бесполезно ко мне приставать!
Девы усмехнулись. Потом повернулись к печке, стали щипать растопку, мочить рис и вообще готовить студенту пищу. Студент поглядел на них и похвалил.
— Ну, скажите ж мне обе, — спросил он, — неужели ж это не лучше, чем глупо скакать и прыгать?
Не прошло и пустячного времени, как кашица уя£е была готова. Обе девы наперерыв бросились класть на стол ложки, палочки и глиняные чашки.
— Я очень тронут, — сказал студент, — вашей услугой... Чем только за вашу доброту мне отплатить?
Девы засмеялись.
— Да, но в каше-то моча с мышьяком, — сказала одна.
— Послушайте, — ответил студент, — ведь у меня с вами никогда никаких недоразумений не было: ни ненависти, ни злобы. Зачем вам так со мною обращаться?
Кончив есть, опять наполнили чашки и бегали, усердно хлопоча и со-ревнуя. Студент ликовал. Так привыкли делать постоянно. С каждым днем
310 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
осваивались все ближе и ближе. Сидели уже рядышком и говорили, изливаясь, по душам.
Студент стал подробно расспрашивать, как их зовут.
— Я, — сказала старшая, — называюсь Цю-жун (Осеннее Лицо). Фамилия моя Цяо. А она — из дома Жуаней. Сяо-се (Маленькая Благодарность).
Затем студент полюбопытствовал узнать подробнее, откуда они обе.
— Глупый какой мужчина, — смеялась Сяо-се. — Мы еще не смеем ему отдать свое тело, а он... Кто тебе велит, скажи, спрашивать о наших домах? Что мы, замуж идем или ты на нас, что ли, женишься?
— Вот что, — сказал студент, сделав серьезное лицо, — если передо мной прелестное существо, то неужели с ним можно обойтись без свойственных человеку отношений? Теперь так: если дух из мрачных мертвых сфер ударит в человека, то тот обязательно умрет. Так что кому не нравится со мной жить — что ж, пусть уходит. А кому нравится — примирись, и дело с концом. Если я вам не нравлюсь, к чему вам, таким красавицам, пятнать себя? Если ж нравлюсь по-настоящему, зачем, скажите, вам смерть какого-то шалого студента?
Девы переглянулись, и на лице их выразилось движение. С этих пор они не очень уж приставали к нему с шутками и издевками. Тем не менее от времени до времени они лезли руками к себе в груди, снимали штаны и клали их на пол. Студент оставлял без внимания, более не дивясь.
Однажды он что-то списывал с книги, но не кончил и вышел. Когда Же вернулся, то нашел Сяо-се припавшей к столу и с кистью в руке ему дописывающей. Увидав студента, она бросила кисть и засмеялась, искоса на него поглядывая.
Студент подошел к столу, посмотрел. Хотя и плохо — даже и не письмо совсем, — а все же строки расположены в строгой правильности. Студент похвалил.
— Ты, милая, — сказал он, — человек тонкий. Если это тебе доставляет удовольствие, то я тебя буду учить!
Прижал ее к груди, взял за руку и стал учить писать.
В это время вошла со двора Цю-жун. Она изменилась в лице, по-видимому, ревнуя.
— Когда я была еще ребенком, — сказала, улыбаясь, Сяо-се, — я училась у отца писать. Давно не занималась и теперь вот словно вижу сон!
Цю-жун молчала. Студент, угадав, что у нее на уме, притворился, что не замечает, обхватил и ее, дал кисть и сказал:
— Ну-ка, я посмотрю, можешь ли ты это делать?
Написав несколько знаков, он встал.
— Цю, милая, — вскричал он, — да у тебя очень хороший почерк!
Цю-жун выразила радость.
Студент сложил две бумажки и виде линеек и велел обеим списывать, а сам взял себе отдельную лампу и стал заниматься, втайне довольный тем, что у каждой теперь было свое дело и, значит, тормошить его и лезть к нему они обе не будут.
Кончив списывать, они в благоговейной позе встали у стола и слушали замечания студента. Цю-жун никогда не умела читать и наваляла ворон1 так, что нельзя было разобрать. Когда разбор кончился, она увидела, что у нее ху-
1 Наваляла ворон — У известного поэта Лу Туна (VIII—IX вв.) был маленький сын, который любил мазать тушью по книгам и стихам отца. Находя у себя на столе подобные сюрпризы, поэт писал добродушные стихи: «Вдруг появляюсь я. Вижу — на столике жижа свороченной туши. / / Все перемазано: письма, стихи мои словно почтеннейший ворон» И 24].
Монахи-волшебники: бесовка Сяо-се
311
Студент взял себе отдельную лампу и стал заниматься.
312 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
же, чем у Сяо-се, и сконфузилась. Студент хвалил ее, ободрял, и наконец лицо ее прояснилось.
С этих пор девы стали служить студенту, как своему учителю. Когда он сидел, они чесали ему спину. Когда ложился спать, они укладывали ему ноги. И не только не смели больше над ним издеваться, но, наоборот, взапуски ухаживали, стараясь угодить.
Прошло несколько дней, и списывание Сяо-се стало определенно правильным и хорошим.
Студент как-то похвалил ее, а Цю-жун сильно застыдилась, ресницы стали мокрыми, и слезы висели нитями. Студент принялся на все лады утешать ее и развлекать. Наконец она перестала.
Затем студент стал учить их классикам. Сметливы и остры они оказались необычайно. Стоило раз показать, как второй раз уж ни одна не спрашивала. И обе наперерыв занимались со студентом, часто просиживая всю ночь.
Сяо-се привела еще своего брата Третьего, который поклонился студенту у двери. Лет ему было пятнадцать-шестнадцать. Красивое лицо дышало тонкой привлекательностью. Он преподнес студенту золотой крюк «чего хочешь»1. Студент велел ему читать по одной с Цю-жун книге. Вся комната наполнилась криками и-и-у-у1 2. И вот, значит, студент устроил, так сказать, «шатер»3 для бесов.
Когда секретарь об этом узнал, он был рад и стал от времени до времени давать ему жалованье натурой.
Так прошло несколько месяцев. Цю-жун и Третий уже умели писать стихи и иногда друг другу ими вторили. Сяо-се по секрету наказывала студенту не учить Цю-жун. Судент обещался. Цю-жун же наказывала не учить Сяо-се. Студент тоже обещал.
Однажды студент собрался ехать на экзамен. Обе девы, проливая слезы, держались за него и прощались.
— На этот раз, знаете, — сказал Третий, — вам можно бы под предлогом болезни избежать этого путешествия. Иначе, боюсь, как бы вам не пришлось пойти по стезе беды!
Студент, считая позором сказаться больным, отправился.
Надо сказать, что студент давно уже имел страсть в стихах своих высмеивать действительность, чем навлек на себя беду со стороны обиженного им знатного в уезде человека, который каждый день о том лишь и думал, чтобы повредить студенту в его успехах. Он втихомолку подкупил инспектора по учебной части, и тот оклеветал студента в нарушении экзаменационных правил. Его задержали, посадили в тюрьму. Деньги, взятые с собой на расходы, у него все вышли, и он выпрашивал пищу у тюремщиков. Он уже приговорил себя к тому, что никаких оснований для жизни у него нет.
1 Золотой крюк «чего хочешь» — см. [118].
2 Комната наполнилась криками... — Основой первоначального преподавания в Китае было строжайшее заучивание наизусть всего конфуцианского канона. Так как архаический язык его был не по силам начинающему, отстоя от языка, на котором тот уже привык думать и говорить, так далеко, что сходство можно рассмотреть лишь пристальным ученым глазом, — запоминание это происходило чисто формальным порядком, без объяснений, в виде напевания самых прихотливых мелодий по загадочным нотам — иероглифам [3].
3 Устроил «шатер». — Знаменитый преподаватель конфуцианского канона Ма Жун (79—166) устраивал как бы особый шатер для учеников, а сам сидел в зале, где его утешали женщины-артистки. Несмотря на такое скандальное пренебрежение к конфуцианскому этикету, этот «проникновенный», как его называли, конфуцианец имел среди своих учеников многих знаменитых впоследствии людей [125].
Монахи-волшебники: бесовка Сяо-се
313
Вдруг кто-то к нему впорхнул. Оказывается, это Цю-жун. Покормила студента обедом, обернулась к нему и горько зарыдала.
— Наш Третий выразил ведь опасение, что с вами будет несчастье, — говорила она, — вот видите, и действительно он не ошибся. Третий, знаете, пришел вместе со мной. Он отправился в присутствие искать правды в вашем деле!
Сказала еще несколько слов и вышла, причем никто ее не видел.
Через день начальник присутствия вышел, и Третий, загородив ему дорогу, громко заявил о несправедливости. Бумагу от него приняли, и Цю-жун прошла в тюрьму сообщить об этом студенту. Потом ушла, чтобы проследить далее,- и три дня не приходила. Студент горевал, голодал, -был вне себя от отчаяния, и день ему казался за год.
Вдруг явилась Сяо-се в смертельном унынии и горе.
— Цю-жун, — рассказывала она студенту, — на возвратном пути проходила мимо храма Стен и Рвов1 и была силком схвачена черным судьей из западной галереи1 2. Он вынуждал ее поступить к нему в наложницы. Цю-жун не сдавалась. И вот теперь тоже сидит в одиночной тюрьме. Я бежала сотню ли, бежала так, что сильно устала. Когда же добежала до северного пригорода, то наколола ногу на старый терновник. Боль въелась в сердце и пошла до костного мозга. Боюсь, что уже больше не смогу прийти!
Тут она показала свою ногу. Кровь густо и темно краснела на ее «мчащейся по волне»3. Она достала три лана серебра, заковыляла и исчезла.
Ввиду того, что Третий никаким образом не приходится подсудимому родственником и, следовательно, не имеет оснований за него хлопотать, судья-сановник постановил дать ему палок. Когда же наказание хотели привести в исполнение, то он ударился о землю и исчез. Сановник был поражен этим диковинным случаем. Просмотрел жалобу. Дело в ней было изложено в словах, полных скорби и сострадания. Велел позвать студента для дачи личного показания и спросил его, что за человек этот Третий. Студент сфальшивил и сказал, что не знает. Сановник увидел ясно, что студент не виноват, и велел его освободить.
Студент пришел домой. Целый вечер никого не было. К концу стражей появилась наконец Сяо-се.
— Наш Третий, — сказала она с грустью в голосе, -— был схвачен в канцелярии сановника духом присутственных зданий4 и отправлен под стражей в судилище Тьмы5. Царь Тьмы, видя чувство долга, проявленное Третьим, велел ему сейчас же родиться в одном знатном и богатом доме. Цю-жун давно уже томится взаперти. Я подала было жалобу богу Стен и Рвов, но меня тоже
1 Храм Стен и Рвов — храм бога города чэнхуана [126].
2 Черный судья... — В галереях перед входом в нишу бога города стоят статуи его помощников, отправителей правосудия, перед которыми население испытывает суеверный страх, считая их способными к заклятию и к отвращению нечистой силы.
3 «Мчащаяся по волне» — ступня. У знаменитого поэта Цао Чжи (192—232) в его «Оде фее Ло» читаем:
Мчится по волнам неуловимый шаг, И газовый чулочек рождает пыль [127].
4 Дух присутственных зданий. — На дверях правительственных зданий в старом Китае рисовались обычно две огромные фигуры, одетые в доспехи древних китайских полководцев, с алебардами в руках и искаженно грозным выражением лица. Это духи, охраняющие входы от вторжения нечистой силы, в том числе, конечно, и лисиц. Впоследствии эти изображения стали официально эмблемой власти [128].
5 Судилище Тьмы — подземное царство Янь-вана, где судят грешников [58].
314 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
задержали, и проникнуть в присутствие мне не удалось. Ну, что ж я буду теперь делать?
Студента охватил гнев.
— Ах вы, черные, старые бесы! Да как же вы смеете так поступать? Вот завтра же я сброшу на пол ваши изображения и растопчу их в слякоть. Выскажу все чэнхуану и даже ему выскажу порицание. Что, в самом деле: подьячие у его стола так жестоко обнаглели, а он спит, что ли, и видит пьяный сон?
И, скорбя и гневаясь так, сидели они друг с другом, не заметив даже, что уже четвертая стража на исходе. Вдруг впорхнула Цю-жун. Оба были радостно поражены и бросились к ней с вопросами.
Цю-жун плакала.
— Вот, — говорила она, обращаясь к студенту, — пришлось-таки мне нынче за вас претерпеть десяток тысяч казней. Судья каждый день приставал ко мне с ножом и палкой. Но вдруг сегодня вечером он отпустил меня домой, сказав при этом следующее: «Я ведь ничего, я все это любя... Но раз ты не хочешь, то я, конечно, не буду тебя грязнить и бесчестить. Потрудись, пожалуйста, передать «осеннему» министру1, Тао, чтобы он меня не карал».
Услыхав это, студент несколько повеселел. Затем он выразил желание лечь вместе с девами.
— Ну, — сказал он им, — теперь я хочу от вас умереть!
— Нет, — отвечали они, — мы в свое время получили от вас открывающее пути наставление и глубоко сознаем, чем вам обязаны и как к вам надо относиться. Неужели мы можем допустить, чтобы, любя вас, — мы вас же погубили?
Й ни за что не согласились, хотя в то же время привлекли к нему свои шеи, склонили головы и вообще выказывали супружеские чувства. Обе они после беды совершенно изгнали из себя всякую ревность.
Как-то студенту случилось встретить на дороге одного даоса, который, взглянув на него, сказал, что в нем сидит бесовский дух. Студенту эти слова показались странными, и он рассказал даосу все.
— Нет, — сказал даос, — это бесы хорошие. Не стоит с ними ссориться!
И, написав два талисмана, вручил их студенту.
— Вот что, — сказал он при этом, — вы вернетесь домой и передадите эти талисманы обоим бесам: пусть их обогащают свою судьбу! Если они услышат за воротами плачущую деву, то пусть проглотят талисманы и быстро ринутся из дома. Та, что раньше добежит, может воскреснуть.
Студент поклонился даосу, принял от него талисманы, вернулся домой и вручил их девам.
Прошло этак с месяц. И действительно, послышался плач девы. Обе девы, обгоняя друг друга, выбежали из дома... Но Сяо-се второпях забыла проглотить свой талисман.
Увидев проходящий мимо них траурный балдахин, Цю-жун вышла, влезла в гроб и умерла. Сяо-се не удалось влезть, и она с горькими рыданиями вернулась домой.
Студент вышел взглянуть. Оказывается, это богатый дом Хао хоронил свою дочь. И вот все видели, как какая-то девушка влезла в гроб и там пропала. Только что зрители, пораженные удивлением, стали высказывать свое недоумение, как в гробу послышался голос. Спустили балдахин с плеч, открыли, освидетельствовали, а девица вдруг воскресла. Поставили ее у кабинета студента и стали стеречь. Вдруг она открыла глаза и спросила про студента Тао.
1 «Осенний» министр — будущий министр уголовных дел, несущий людям смерть, как осень несет смерть природе [129].
Монахи-волшебники: бесовка Сяо-се
315
Хао стали ее допрашивать.
— Да, я не ваша дочь, — отвечала она. И рассказала всю историю.
Хао не очень-то верили и хотели уже снести ее к себе домой, но дева не соглашалась, а встала и прямехонько прошла к студенту в кабинет. Там она повалилась и не желала вставать.
Хао тогда признали Тао своим зятем и ушли. Студент подошел взглянуть на лежащую. Правда, что черты лица были другие, но светлая красота не уступала Цю-жун. Радость, ликование студента перешли все границы всяких чаяний, и вот она принялась рассказывать ему всю свою жизнь.
Вдруг в это время послышался плач беса: у-у-у!
Оказывается, то плакала в темном углу Сяо-се. Всей душой жалея ее, студент взял лампу и подошел к ней, стал разными хорошими словами сообщать ей о своем сочувствии, но ворот и рукава у ней намокли волнами, и рассеять ее большую тоску не удалось. Ушла лишь к рассвету.
Утром Хао прислал с служанками туалет и приданое, так что они вполне стали теперь тестем и зятем.
Только что он вечером забрался под полог, как Сяо-се опять стала плакать. И так продолжалось ночей шесть-семь. Муж с женой были охвачены горестным волнением... Так и не могли совершить брачную церемонию соединения в чаше.
Студент, полный беспокойных дум, не знал, что предпринять.
— Знаешь что, — сказала ему Цю-жун, — наш даос — бессмертный волшебник. Пойди еще раз к нему, попроси; быть может, он пожалеет нас и поможет!
Студент согласился, проследил местопребывание даоса, поклонился в землю, распростерся и изложил свое дело. Даос энергично заявил ему, что на это у него нет средств. Студент умолял, не переставая.
— Глупый ты студент, — рассмеялся даос, — как ты любишь к людям приставать! Должно быть, у меня с тобой связанная судьба. Давай уж испытаю до конца все, что умею.
И пришел со студентом домой. Там он потребовал, чтобы ему отвели спокойное помещение, закрыл двери, уселся и запретил обращаться к нему с вопросами. Так просидел он дней десять. Не пил, не ел. Подкрались, подсмотрели. Он сидел закрыв глаза, спал.
Однажды утром он встал. Вдруг какая-то молоденькая'девушка вошла к нему, подняв занавес. У нее были.светлые глаза и блестящие белые зубы — красота такая, что прямо светила на людей.
— Всю ночь, — смеялась она, — топтала я свои башмаки. Устала страшно. Но ты меня опутывал и тянул неотступно, так что я пробежала больше сотни верст и наконец добралась до хорошего дома!
Даос привел ее в дом студента, дал ей войти и передал ему из рук в руки.
Когда свернулись сумерки, пришла Сяо-се. Дева быстро вскочила, бросилась ей навстречу, обняла ее и вдруг слилась с ней в одно существо, которое грохнулось наземь и вытянулось.
Даос вышел из своего помещения, сделал знак приветствия и быстро удалился. Студент с поклонами его проводил. Когда же вернулся, дева уже ожила. Подняли ее, положили на кровать. Дух и тело стали понемногу расправляться. Только все держалась рукой за ногу, стонала и говорила, что у нее боли в ноге. Наконец через несколько дней она уже могла подниматься.
После этого студент прошел на экзамене в «проведенные по спискам»1. Некий Цай Цзы-цзин был с ним в одной группе, зашел к нему по делу и остался на несколько дней. В это время вернулась от соседей Сяо-се. Цай, при
1 ^Проведенные по спискам» — первые чины [24].
316
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
стально на нее воззревшись, быстро побежал ей наперерез. Сяо-се посторонилась и старалась от него убежать, вся сердитая от подобного легкомысленного приставания.
— Вот что, — заявил Цай студенту, — у меня есть к вам дело... Боюсь, оно сильно напугает вас, когда вы услышите... Можно говорить или нет?
Студент стал расспрашивать.
— Дело, видите ли, в том, — отвечал Цай, — что года три тому назад у меня в раннем возрасте умерла младшая сестра. Прошло две ночи, и вдруг тело ее пропало. Так до сих пор мы ничего не могли понять, думали, думали... И вдруг я увидел вашу супругу... Откуда такое глубокое сходство, скажите?
— Моя горная колючка1, — засмеялся студент, — груба, неудачна... Стоит ли сравнивать с вашей сестрицей? Впрочем, раз уж мы товарищи по группе, чувства у нас должны оставаться самыми близкими. Что помешало бы отдать даже жену с детьми?
С этими словами он вошел в комнаты и велел Сяо-се принарядиться и выйти к гостю. Цай был страшно поражен.
— Серьезно говорю — это моя сестра!
И заплакал.
Студент рассказал всю историю с начала до конца. Цай повеселел.
— Ну, раз ты, сестричка, не умерла, то мы с тобой поскорее поедем домой, утешим строгого и милостивую1 2.
И уехал с ней.
Через несколько дней явилась вся семья, и с той поры установили отношения вроде тех, что были с Хао.
Историк, этих странностей, скажет здесь так:
Красавицу, в мире исключительную, — одну и то трудно сыскать... Как это вдруг он достал сразу двух? Такую вещь увидишь разве один раз в тысячу лёт, и случиться она может лишь с тем, кто не бегает к девчонкам зря.
Даос — святой, что ли? Откуда такая божественная у него сила?
Если такая сила есть, то сойтись можно и с уродливой бесовкой.
1 Моя горная колючка — вежливо-уничижительно: моя жена [47].
2 Строгий и милостивая — отец и мать.
Предисловие переводчика
Настоящий сборник рассказов Ляо Чжая непосредственно продолжает собою два предыдущих и не нуждается в особых предисловиях. Однако для читателя, незнакомого с предыдущими сборниками, выпущенными, кстати, позже, чем были готовы переводы, вошедшие в настоящий сборник, может быть полезным знать вкратце нижеследующее.
Эти рассказы, написанные, вероятно, в начале XVIII века, но получившие распространение не ранее конца того же века, написаны в оригинале китайским классическим языком, демонстративно отдаленным от разговорного. Поэтому и перевод их есть лишь перевод приблизительный, особенно в диалогической части, ибо русский язык не знает непроизносимого, вернее, неслышимого литературного языка.
Фантастика, составляющая все содержание этих «Записок о странных вещах» («Ляо Чжай чжи и»), является тем не менее лишь фоном для произнесения приговора над характерами и действиями выведенных в рассказах лиц — приговора, идущего исключительно из идеологии Конфуция. Эти рассказы, таким образом, являются типично китайскими не только по фабуле и обрисованной ею обстановке, но и по самому ценному для историка литературы и всякого просвещенного читателя — по оригинальной оценке такого же оригинального материала.
Вкратце вся идеология Ляо Чжая может быть представлена так. Человек, особенно ученый, литературно образованный и сам литератор, не может создать своего земного счастья, ибо удел этого счастья отчасти предписан фатумом, отчасти зависит от его собственной личности, так что он может принять в себя от счастья только то, что в состоянии хранить. Он, как сосуд, вберет в себя и выдержит только то, что ему положено. Счастье же, как нечто незаслуженное и немыслимое, может вывести из человеческих ограниченностей только человека особого, с неограниченно великим духом. Мелкий, дюжинный человек пройдет мимо него, упустит его, даже не заметив, что оно к нему приходило.
Однако, поскольку дело касается личности, ученый, склонный к ее совершенствованию в свете своей науки, может и должен на свое счастье повлиять. Его прогресс и есть подготовка к принятию этого счастья. Но если он понимает
Ляо Чжай. Странные истории / Пер. с кит. В. М. Алексеева. Л.: Мысль, 1928.
3ia
Fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
науку лишь как формальную тренировку карьериста, то он обманывает себя, но отнюдь не свое счастье: оно не считается с узкими взглядами узкого человека.
Таким образом, существует лишь один тип человека, приближающегося к совершенству, — это тип ученого, просветлевшего в науке и познавшего в ней великую истину о суверенном добре, которое не знает никаких компромиссов. Суждение этого человека о вещах мира и есть истина. Он и в счастье и в несчастье одинаков, ибо суждение о вещах важнее самих вещей. Но так как таковым был только Конфуций, а все остальные его последователи лишь более или менее таковы, то их задевают вещи, и они реагируют на вещи постольку, поскольку в тех заметно приближение к идеалу или отклонение от него.
Это суверенное суждение совпадает и с фатумом, который искушает, но никогда не губит настоящего человека. И если на земле его не ценят и он в капкане у злых людей и обстоятельств, то его ценят там, где, вероятно, есть свобода от надуманных людьми условностей, в мире блаженных полулюдей и духов.
Но нет ничего подлее жадного к вещам человека-полуживотного, искренне чтущего и понимающего лишь то, что вкусно и приятно. Его презирает счастье и, коснувшись его, казнит его точно такою же долею злосчастья.
Рассказ покажет, как шел на мираж счастья достойный и недостойный человек и как трагедия его личности, начавшаяся моментом его встречи с немыслимым, превратилась или в злой фарс, или в катарсис, жизнь, «прямую» и настоящую.
Что ж это за счастье, даруемое фатумом и многообразными его агентами в виде духов, бесов, оборотней и необыкновеннейших людей? Это богатство, это почет, это и слава, это и любовь. Но только любовь способна проявить в человеке им самим не сознанное, и рассказы Ляо Чжая чаще всего рассказы о любви, не знающей пределов, и о любви-пародии, маразме жалких полуживотных.
В этот сборник вошло много рассказов, предназначавшихся для второго тома «Лисьих чар», но так как, по мнению многих моих друзей, высказывавшихся по поводу этой первой книжки, искусственное сюжетное соединение производит на читателя расхолаживающее впечатление монотонности, я, не соглашаясь с ними, все же подчиняюсь их совету и даю выбор рассказов иной, не соединенный в одну общую идею, и рассказы о лисицах чередуются с другими, развязка которых не угадывается по соседству.
По поводу выпущенных мною переводов появился только один компетентный отзыв лица, имевшего возможность сличить мои переводы с оригиналом (в № 5 «Востока»), но этот именно отзыв и поощряет меня к дальнейшим переводам сборника фантастических рассказов, пленяющего даже тех китайцев, которые, по своей недостаточной подготовке, могут читать его, что называется, из пятого в десятое, пропуская шедевры литературного мастерства, рассчитанные на получивших полное классическое образование старого Китая, в новом уже прекращенное.
В последнее время появилось очень любопытное издание рассказов Ляо Чжая, переведенных с классического языка на разговорный, фраза за фразой. Уничтожив, таким образом, тот самый язык, который и составляет, как и во всяком другом литературном произведении, единственное его достоинство, оставили фабулу, но и она, по искусному своему ведению и крайнему богатству, может пленять, как пленяет остроумный сам по себе анекдот, рассказанный вяло и пошло.
Тем не менее я даю только опыт перевода ляочжаевых новелл, но не самый перевод, ибо компромисс — не решение вопроса. В самом деле, мне самому не менее, чем свежему читателю, ясно, что читаемость моего перевода далеко отстоит от читаемости обычных переводов и что, таким образом, я отошел от принципа перевода-пересказа, наиболее приемлемого для читателя этой книги, наряду со всякою другой, также переводною. С другой стороны, и в смысле научно-филологического перевода этот перевод также не решение вопроса. Для этого нужно было бы выбросить местоимения, перевести диалоги без разговорных вставок, а главное, избежать всяких следов разговорно-обычного языка. Этот лабораторный перевод потребовал бы совершенно иных примечаний, и притом в таком количестве, которое превысило бы текст в сотню раз.
Странные истории: Химеры Пэн Хай-цю
319
Не желая повторяться, я предлагаю читателю обратиться за подробными предисловиями, очень важными для понимания происходящего на следующих страницах, к первым двум выпускам моих переводов.
Перевод мой по-прежнему рассчитан не только на читателя, незнакомого с оригиналом, но и на лиц, которые всегда имеют возможность судить меня со стороны точности перевода и даже манеры выразить эту точность настолько, чтобы она не мешала книгу читать. С этой стороны я считаю свои книги переводов учебными книгами, что и было неоднократно подтверждено компетентными людьми, которых и в дальнейшем, при рецензии моих переводов, прошу обращать внимание на мою в этом отношении эволюцию.
ХИМЕРЫ ЛЭН ХАЙ-ЦЮ
Лайчжоуский студент Пэн Хао-гу в своем загородном доме сидел над книгами. До семейного дома было очень далеко, наступила уже, как говорится, средняя осень1, а вернуться к родным все не удавалось — и ему без друзей и без компании было скучно, тоскливо. Здесь, в деревне, думалось ему, не с кем поговорить. Есть, правда, некий Цю, известный здесь литератор, но в нем было что-то непонятно отвратительное, и Пэн обращался с ним небрежно.
Луна уже взошла1 2, и Пэну стало еще скучнее.. Делать нечего — пришлось, как говорится, «заломить планку»3 и пригласить к себе Цю.
Сели пить. Пока пили, кто-то постучал в ворота. Мальчик, прислуживавший в кабинете Пэна, вышел к дверям. Оказалось, какой-то молодой ученый желает видеть хозяина. Пэн вышел из-за стола и чинно попросил гостя войти. Обменялись приветствиями, сели в кружок. Пэн спросил, где гость живет и из какого он рода.
— Я из Гуанлина, — сказал гость. — Фамилия у нас с вами, сударь, одинаковая, а величать меня Хай-цю. Эта прекрасная ночь застала меня в гостинице, и мне стало как-то особенно тяжело. До меня дошли слухи о вашей высокой и тонкой образованности, и вот я являюсь к вам без всякого третьего лица!..
Пэн оглядывал говорившего. Холщовое платье4 на нем было чисто и опрятно. Говорил он и улыбался с непринужденной, живой текучестью. Пэну он очень полюбился.
— Вы, значит, — сказал он радостно, — мой сородич...
Вечер этот, что за вечер?5 Гостя милого встречаю! —
1 Средняя осень. — Каждое из четырех времен года делится еще на стадии: сильную, среднюю и последнюю. Средняя осень приходится на восьмой месяц лунного календаря.
2 Луна уже взошла. — Очевидно, полная луна 15-го числа, праздник семейный и торжественный.
3 «Заломить планку» — написать письмо. Фигурное выражение, основанное на том, что древним материалом для письма служил бамбук, расщепленный на планочки-дощечки [5].
4 Холщовое платье — выражение скорее фигуральное: скромный наряд ученого как антитеза с его богатым внутренним содержанием [115].
5 Вечер этот, что за вечер? — строка из классической «Книги песен» — «Ши цзина» (песнь вторая из «Песней удела Тан») (4].
320
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
И велел подать вина, угощая гостя, как давнишнего приятеля. Он заметил по настроению гостя, что тот как будто сильно третирует Цю. И в самом деле, когда Цю с почтением пытался втянуться с ним в беседу, гость отвечал надменно и бесцеремонно. Пэну было стыдно и неловко за Цю. Он постарался вмешаться в их разговор и предложил начать с народных песен под общую выпивку. Поднял глаза к небу, кашлянул раз-другой и запел про фуфэнского молодца1.
Весело смеялись.
— Ваш покорнейший слуга, — сказал гость, — напевать не мастер, так что нечем отблагодарить, как говорится, за «Солнечную весну»1 2. Нельзя ли кого нанять за меня?
— Как прикажете, — сказал Пэн.
— А что, у вас в Лай нет какой-либо известной певицы?
— Нет, не имеется, — отвечал Пэн.
Гость погрузился в молчание и так сидел довольно долго. Потом обратился к мальчику.
— Вот что, — сказал он, — я только что позвал кой-кого... Там, за воротами... Проводи-ка сюда!
Мальчик вышел и действительно увидел какую-то девицу, прохаживающуюся перед дверями дома. Мальчик поманил ее и привел к гостям. Ей было лет дважды восемь, может быть, несколько больше... Живым-живая бессмертная фея!
Пэн был совершенно ошеломлен... Усадил ее... На ней была ивово-желтая накидочка, и запах ее духов сразу же наводнил все углы.
— Ну что, — спросил ее участливо гость, — очень трудно, небось, было бежать за тысячу ли?
— Как же, как же, — с улыбкой сказала дева.
Пэн был весь удивление и стал было ее расспрашивать, но гость уже обратился к нему.
— Очень жаль, — сказал он, — что в ваших местах здесь нет красавиц... Я вот и позвал ее сюда с лодки, плывшей по Западному озеру!..3 Вот, милая, вы сейчас только что в своей лодке пели про легкомысленного молодца, — обратился он к деве. — Это очень мило! Пожалуйста, спойте нам это еще раз!
И дева запела4:
Человек без страсти, чувства и любви, Ты повел уж коня мыть на весенний прудок... Вот уж голос твой томительно далек...
А над Цзяном свод небес так чист, высок
И в горах так слабо светит лунный рог!
Ты тряхнул головой — нет, не вернешься ко мне, На дворе ж поутру белым-белеет восток.
1 Запел про фуфэнского молодца — из стихов Ли Бо [73].
2 «Солнечная весна* — из песен, которые своею изысканностью были доступны лишь ограниченному кругу людей.
3 Западное озеро — знаменитое своей красотой озеро Сиху, на берегу которого расположен город Ханчжоу. Если провести от Лайчжоу, где сидят собеседники, простую прямую лииию к Западному озеру, то и тогда в ней будет не менее 750 километров, то есть около полутора тысяч ли.
4 Ввиду того, что это песня с неустойчивым ритмом и с одной текущей рифмой, — перевод сделан более в сторону приблизительной музыкальной передачи, а не точности.
Странные истории: Химеры Пэн Хай-цю
321
Он помахал рукой кому-то в воздухе. «Лодка, сюда! — крикнул он, — эй, лодка, сюда!»
11 Зак. ЗИО
322
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Не ропщу, не виню долгой разлуки года, Горько лишь знать: счастья короток часок. Где ты будешь ночевать, скажи, дружок? Не лети, как летит ивовый в ветре пушок! Даже если не быть знатным вельможей тебе1, Никогда не ходи в дом, где линьцюнский цветок!1 2
Гость достал из чулка3 яшмовую флейту и дул в такт ее пению. Кончилась песня — остановилась флейта.
Пэн был вне себя от изумления, сидел и беспрерывно хвалил.
— От Западного озера до нас разве одна тысяча ли? И вдруг вы что-то крикнули — а приглашенная уже здесь! Уж не бессмертный ли вы волшебник?
— Ну, о бессмертном смею ли я и говорить, — ответил гость. — Просто я, знаете, смотрю на десятки тысяч ли как на свой двор! А вот что, господа: сегодня вечером на Западном озере воздух и луна великолепны как никогда. Нельзя, право, чтоб нам туда не заглянуть! Могли ли бы вы идти за мной туда погулять?
Пэн согласился, желая внимательнее присмотреться к странным причудам гостя.
— Очень буду рад, — сказал он.
— В лодке? На коне? — спросил гость.
Пэн подумал и решил, что в лодке будет интереснее.
— Хотелось бы в лодке, — ответил он.
— Здесь у вас, — сказал гость, — скричать лодку будет, пожалуй, далековато. А вот на Небесной Реке4 — там, наверное, должен быть перевозчик!
С этими словами он помахал рукой кому-то в воздухе.
— Лодка, сюда! — крикнул он. — Эй, лодка, сюда! Мы хотим ехать на Западное озеро... За платой не постоим!..
Не прошло и мгновенья, как из пространства слетела к ним ярко расписанная ладья. Ее окружали со всех сторон пары-тучи. Все влезли в ладью и видят, что в ней стоит человек с коротким веслом в руках, а к веслу плотными рядами приткнуты длинные перья, так что оно с виду напоминает перовой веер.
Человек взмахнул веслом — и чистый ветерок загудел вокруг них, а ладья стала плавно вздыматься и уноситься в выси туч. Она плыла по направлению к югу •— мчалась, как стрела.
Миг — и она уже опустилась на воду. В лодке слышно было лишь томленье-гуденье скрипок и флейт; в уши вонзались звуки поющих. Вышли, стали смотреть. Луна отпечаталась в волнах, одетых туманом, и гуляющих на озере — людная улица!
Рулевой перестал двигать веслом, предоставив теперь лодке плыть самой. Всмотрелись пристальней — и впрямь: это было Западное озеро.
Тогда гость прошел на корму, достал оттуда диковинные яства и чудесное вино и, весь в радостном возбуждении, стал с гостями пить.
1 Даже если не быть знатным вельможей тебе — ради чего только и имели бы смысл долгие отлучки из дому. Выражение взято из поэтического, коренящегося в древних текстах, языка.
2 Линьцюнский цветок. — Линьцюн — место, где поэт Сыма Сян-жу (179—117 гг. до н. э.) встретился с Чжо Вэнь-цзюнь, бросившей все, чтобы разделить с ним его скромную судьбу: она провидела в нем великого поэта [130].
3 Достал из чулка. — Китайский чулок сшит из холста и скорее напоминает сапог с голенищем.
4 Небесная Река — Млечный Путь [16].
Странные истории: Химеры Пэн Хай-цю
323
Вскоре затем к ним стала медленно подходить ладья с высоким корпусом1, подошла и поплыла рядом с их ладьей. Взглянули в ее окно: там сидели двое или трое каких-то людей, которые играли за столом в шахматы и раскатисто хохотали.
Гость взмахнул чаркой и сказал, подав ее деве:
— Это втяни! Милую я провожаю!
Пока дева пила, Пэн, весь в любовном томлении, ходил возлее нее взад и вперед, охваченный одной лишь страшащей его мыслью, что она уйдет. Он тронул ее ногой, и дева косою волною очей послала ему взгляд, от которого Пэн взволновался страстью еще пуще прежнего. Он требовал назначить срок следующему свиданию.
— Если вы любите меня, — сказала дева, — вы только спросите и назовите имя Цзюань-нян... Не найдется меня не знающих!
Гость сейчас же взял у Пэна шелковый платок и передал его деве.
— Вот я за вас назначу срок, — сказал гость, — пусть это будет через три года!
С этими словами он поднялся с места, посадил деву к себе на ладонь и произнес:
— О фея! О фея!
И сейчас же ухватился за окно соседней ладьи и втолкнул в него деву. Отверстие окна было всего в несколько дюймов, так что дева продвигалась, распластавшись и извиваясь, как змея, но не чувствовалось, чтобы ей было узко.
И вдруг с соседней ладьи послышался голос:
— А, Цзюань-нян пробудилась!
И сейчас же лодка заработала веслами и отплыла. Затем, уже издали, было видно, как она дошла до места и остановилась. Видно было также, как люди вышли из лодки нестройной толпой и исчезли.
Настроение у плывших сразу упало, и Пэн стал говорить со своим гостем о том, что ему хотелось бы выйти на берег и вместе с ним посмотреть, как там и что.
Только что они стали это обсуждать, как ладья сама собой уже причалила. Вышли из лодки и резвым шагом стали от нее уходить.
Пэну показалось, что он уже прошел ли с чем-то, как подошел отставший гость. Он подвел к Пэну коня и дал ему держать его, а сам сейчас же опять ушел.
— Подождите, — сказал он, — я займу еще пару коней и приду опять.
Прошло порядочное время, а он все не появлялся. Прохожие стали уже редеть. Пэн взглянул на небо: косая луна уже катилась к западу, и цвет неба шел к утренней заре.
Куда пошел Цю, ему было неизвестно. Он держал коня и ходил с ним взад и вперед, не имея определенного решения: не то двигаться дальше, не то идти назад. И так, с поводьями в руках, он дошел до места, где причалила ладья, но и сама ладья, и гость уже исчезли.
Пэн подумал теперь, что в его поясном мешке1 2 совершенно пусто, и при этой мысли ему стало еще тоскливее. А небо уже сильно светлело, и при свете утра он увидел, что на коне лежит небольшой кошелек с накладным узором. Посмотрел, что в нем, и нашел там лана три-четыре. Купил себе поесть и стал терпеливо ждать.
1 Ладья с высоким корпусом. — Эти лодки-дома, убранные с большой пышностью, плывут по местам, прославленным своею красотой, для наслаждения пирующих.
2 Поясной мешок. — В поясе, поддерживающем штаны, был карман для громоздких денег и кусков серебра.
324
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Пэн не заметил, как дело уже подошло к полудню. Тогда он решил, что, пожалуй, лучше всего будет пока что разузнать о Цзюань-нян, а там уже потихоньку можно будет собрать сведения о Цю. Решив так, стал спрашивать, называя всем имя Цзюань-нян, но таковое было никому не известно. Настроение у него стало все хуже, безрадостнее. На следующий день он поехал дальше.
Конь был смирный, хороший. На его счастье, он не хромал и не слабел, но вернулся Пэн домой только через полмесяца.
Когда все трое сели в ладью и поднялись в воздух, мальчик, прислуживавший в кабинете Пэна, пришел в дом, где жила семья, и доложил, что барин исчез, как ангел. В семье стали плакать и причитать: думали, что он уже не вернется. И вдруг Пэн привязал коня и входит в дом... Семья была радостно поражена, столпилась вокруг него, принялась расспрашивать, и Пэн рассказал им подробно о всей этой приключившейся с ним небывальщине.
Однако, рассказывая, он подумал, что ведь он вернулся-то в свое село и к своим колодцам один. А вдруг да семья Цю начнет дознаваться, как это так случилось! Ему стало при одной этой мысли страшно, и он запретил своим домашним что-либо распространять.
Во время рассказа Пэн упомянул о том, как у него появился конь. Публика гуртом пошла в конюшню посмотреть на коня, подарок святого чародея. Пришли — а конь вдруг куда-то исчез. Остался только Цю. Он был привязан к яслям соломенною крутенкой.
В крайнем изумлении от этого зрелища, побежали к Пэну, зовя его выйти посмотреть. И Пэн увидел, что Цю стоит, опутив голову в колоду, с лицом мертвым, как пепел. Пэн задал ему вопрос, тот не ответил, и только глаза его то открывались, то закрывались. Больше ничего...
Пэн совершенно не мог вынести этого зрелища, отвязал Цю и положил его на кровать. А Цю лежал, словно лишившись и души и дыханья. Стали вливать ему суп, винр — он понемногу уже мог глотать. Наконец среди ночи начал слегка оживать и вдруг остро захотел по нужде лезть на рундук. Пошли с ним, поддерживая и помогая: он положил там несколько кусков конского навоза.
Покормили его еще, попоили, и наконец он смог говорить. Пэн стал его подробно расспрашивать.
— Как только мы сошли с ладьи, — рассказывал Цю, — этот самый человек отвел меня поговорить с ним. Мы пришли в какое-то совершенно безлюдное место, и он в шутку хлопнул меня по затылку. И вдруг я потерял сознание, почувствовал томление и свалился с ног. Полежав так ничком, через некоторое время я очнулся, оглянул себя: а я, оказывается, уже стал лошадью. Я все ясно понимал, только не мог говорить... Эта, знаете, история — большое для меня унижение, стыд и срам... В самом деле — нельзя, скажу я вам, доводить об этом до сведения моей семьи... Умоляю вас — не выдавайте меня!
Пэн обещал. Велел заложить повозку с верховым и быстро поехал провожать его домой.
С этих пор Пэн так и не мог забыть своего чувства к Цзюань-нян.'гИ вот прошло три года. Воспользовавшись случаем, что муж сестры служил на юге в Янчжоу, он направился туда навестить их. В этом городе жил один человек из известной семьи, некий Лян, находившийся в связях с Пэнами. Как-то раз он дал обед и пригласил Пэна с ним выпить.
За столом появились несколько гетер-певиц... Все они подходили и почтительно представлялись гостям. Лян спросил, куда делась Цзюань-нян. Слуги доложили, что она больна. Хозяин разгневался.
Странные истории: Химеры Пзн Хай-цю
325
— Эта девчонка, — кричал он, — зазналась, цену сама себе вздувает!.. Веревкой связать ее и сюда привести!
Пэн, услыхав имя Цзюань-нян, поразился этим и спросил, кто она такая.
— А это — веселая дама, — сказал хозяин, — певичка. Но она, скажу вам, первая во всем Гуанлине. Теперь, изволите ли видеть, у нее завелась кое-какая известность, — так, не угодно ли, сейчас уж и зазналась, сейчас уж и неприлично себя ведет!
Пэн решил, что совпадение имени в данных обстоятельствах совершенно случайно. Тем не менее сердце екало «тук-тук», и его охватывало нетерпение: страстно захотелось хоть раз на нее взглянуть.
Вскоре пришла и Цзюань-нян. Хозяин обеда принялся ее отчитывать и журить. Пэн внимательно ее рассматривал: так и есть, она самая — та, которую он видел тогда, в середине осени.
— Она, знаете, мне давно знакома, — сказал Пэн хозяину. — Сделайте мне одолжение, простите ее великодушно!
Цзюань-нян тоже пристально посмотрела на Пэна и, по-видимому, тоже была поражена.
Лян не нашел времени во все это вникать, а просто велел всем сейчас же взяться за чарки и действовать.
— А помните ли вы еще, — спросил Пэн, — песню про беспутного молодца или уже забыли?
Цзюань-нян все больше пугалась. Уставилась в Пэна глазами и только по прошествии некоторого времени стала петь известную уже Пэну песню. А он слушал этот голос — и тот так живо ему напомнил ту самую осень!
С вином покончили, и хозяин велел ей услужить гостю в спальне. Пэн схватил ее за руку и сказал:
— Неужели ж наконец-то сегодня происходит наше свиданье, условленное три года тому назад?
Цзюань-нян принялась рассказывать.
— Как-то давно, — говорила она, — яс какими-то людьми плыла по Западному озеру. Не выпила я и нескольких чарок, как вдруг словно опьянела, и в этом мутном состоянии кем-то была взята под руку и поставлена среди деревни. Вышел мальчик, ввел меня в дом, где за столом сидели трое гостей... Так вы, сударь, один из них, не правда ли? Затем мы сели в ладью и прибыли на Западное озеро. Там меня через окно вернули обратно. Меня вы нежно-нежно держали за руку... А я потом все время силилась это вспомнить, но говорила себе, что это только сон. Но, между прочим, шелковый платочек явно был при мне, и я, знаете, его все время берегу, как говорится, за десятью прокладками!
Пэн рассказал ей в свою очередь, как было дело, и оба от удивления только и делали что вздыхали.
Цзюань-нян припала к нему всем телом на груде и зарыдала.
— Святой чародей, — говорила она, — уже был нам милым сватом. О сударь, не смотрите на меня, как на вихревую пыль, которую можно только бросить, и не переставайте помнить о женщине, живущей в море скорбей и мук!
— Ни дня не прошло, — отвечал ей Пэн, — чтобы у меня из сердца уходило то, что было сказано и условлено тогда в ладье. Если бы ты, милочка, только пожелала, то я не пожалел бы для тебя потоком опорожнить мошну, даже коня продал бы!
На следующий день он довел об этом до сведения Ляна, занял у своего служилого родственника и за тысячу ланов вымарал ее из списков гетер. Забрал с собой и приехал с ней домой.
326
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Как-то они зашли с нею в его загородный дом. Там она все еще могла узнать, где они в тот год пили.
Писавший эту странную историю скажет так:
Лошадь — и вдруг человек! Надо полагать, что и человек-то был... лошадь!
Да если б он и был настоящей лошадью, было бы, право, жаль, что он не человек!
Подумать только, что и лев, и слон, и журавль, и пэн — все терпят от плетки и палки1... Можно ли сказать, что божественный человек не обошелся с ним еще милостиво и любовно?
Назначить срок в три года... Тоже своеобразная, как говорят, «переправа через море страданий»!1 2
ЛИСА ОСТРИТ
ань Фу, по прозванию Цзы-сян, житель Босина, в молодости занимался Г~Ъ конфуцианской наукой. В доме были кое-какие достатки, но судьба его сильно захромала, и, прожив уже двадцать с лишним лет, он все еще, как говорится, не сумел подобрать траву цинь3.
В этой местности был скверный обычай часто объявлять повинности за богатыми домами4. Люди солидные и честные доходили чуть не до полного разрушения своих хозяйств. Как раз Вань был объявлен подлежащим повинности. Он испугался и бежал в Цзинань, где снял помещение в гостинице.
Ночью появилась какая-то девица, чрезвычайно с лица красивая. Вань пришел от нее в восторг и, так сказать, усвоил ее. Попросил ее назваться. Дева сказала сама же, что она, прямо говоря, лиса. х
— Только, — добавила она, — я не буду для вас, сударь, злым наваждением!
Вань был очень доволен и не стал относиться к ней с недоверием.
Дева не велела Ваню делиться помещением. А сама с этих пор стала появляться ежедневно, жила у него, лежала с ним. Вань же во всех ежедневных тратах жил всецело на ее счет.
Так они прожили некоторое время. У Ваня завелось двое-трое знакомых, заходивших к нему и постоянно остававшихся ночевать, не уходя к ночи. Вань тяготился этим, но не решался отказать. Делать нечего, пришлось сказать гостям, что тут по-настоящему происходит. Гости выразили желание взглянуть хоть раз на святое лицо. Вань сообщил об этом лисе. Она тут же обратилась к гостям:
— Смотреть на меня? Зачем это? Я ведь как люди!
Гости слышали ее голос, мило-мило звучавший, слово за словом, перед самими, казалось, глазами, а куда ни обернись, хоть на все четыре стороны, — никого не видно.
1 Терпят от плетки и палки — подчиняются воле святых подвижников.
2 «Переправа через море страданий» — буддийское выражение идеи спасения, напоминающее христианский образ «житейского моря» и «тихого пристанища».
3 Подобрать траву цинь — то есть пройти на первом экзамене. То же, что «войти во дворец полукруглого бассейна», так как трава цинь растет у берегов этого бассейна-пруда [1].
4 Объявлять повинности за богатыми домами — то есть заставлять богатых людей отвечать своим имуществом за недоимки.
Странные истории: Лиса острит
32Т
Среди гостей Ваня был некто Сунь Дэ-янь, паяц и записной остряк. Он усердно просил Ваня дать ему свидеться с лисой.
— Вот удалось мне, — добавил он при этом, — слышать нежный ее (ваш) голос. Вся, знаете ли, душа моя, все мое существо так и полетело куда-то за все пределы. Зачем ей (вам) так скупиться на свою красоту? Зачем заставлять человека, услышавшего голос ее (ваш), только и делать, что думать о ней (вас)?
— Послушай, добродетельный внучок1, уж не хочешь ли ты своей пра-прапрабабушке писать, как говорится, «портрет грядущей в радости»?1 2
Все гости захохотали.
— Я лисица, — продолжала невидимка. — Да разрешат мне гости рассказать кое-что из истории лисиц. Очень желаете послушать или не очень?
— Мм... да, мм... да, — отозвались гости.
— В одной деревне, — начала лиса, — была гостиница, в которой давно уже водились лисицы. Они выходили и нападали на проезжих. Узнавая об этом, посетители предупреждали друг друга и не ночевали в ней. Через полгода в помещениях повеяло нежилым и страшным. Хозяин сильно затужил и более всего избегал говорить о лисе. Вдруг как-то появился проезжий издалека, говоривший о себе, что он иностранец. Увидел ворота гостиницы и решил заночевать. Хозяин очень обрадовался и пригласил его войти. Только что он хотел это сделать, как прохожие шепнули ему тихонько: «В этом доме водится лиса!» Проезжий испугался и сказал хозяину, что он хочет переехать в другое место. Хозяин принялся уверять его, что это сущий вздор, и тот остался.
Только что он вошел к себе и прилег, как увидел массу мышей, выползших из-под кровати. Проезжий сильно перепугался, бросился бежать, крича, что было сил, что тут лисица. Хозяин стал расспрашивать.
«Лисица здесь устроила себе целое гнездо! — кричал гость сердито. — Зачем было обманывать меня, говоря, что лисы нет?»
Тогда хозяин спросил, как выглядит то, что он видел.
«То, что я сейчас видел, — ответил гость, — тоненькое-тонюсенькое, маленькое, хорошенькое... Если это и не лисьи дети, то, конечно, лисьи внуки3».
На этом и кончила рассказывать. Гости на креслах так и осклабились.
— Раз вы не удостаиваете нас свиданья, — сказал тут Сунь, — то мы останемся ночевать и ни за что не сочтем нужным уйти. Мы помешаем вашему, так сказать, Янтаю4.
— Ну что ж, — смеялась лиса, — оставайтесь ночевать, ничего! Только если против вас будет что-либо предпринято, то уж, пожалуйста, не давайте этому застрять в душе!
Гости испугались, как бы она из злобы не выкинула с ними штуки, и все тут же разошлись. Однако каждые несколько дней обязательно приходили разок и требовали, чтобы лиса посмеялась и поязвила.
1 Добродетельный внучок. — Слово сунь (внук) произносится и пишется одинаково с фамилией спрашивающего — Сунь Дэ-яня.
2 «Портрет грядущей в радости* — портрет покойницы. Эвфемизм, иносказание, имеющее смысл, обратный действительности, или же украшающее ее. Вся соль остроты заключается в том, что лиса называет Суня своим внуком — животным, дьявольским отродьем.
3 Лисьи внуки — опять шарада-острота над все тем же Сунь Дэ-янем.
4 Янтай — название горы. Речь идет о легенде, рисующей страсть одного князя к фее гор (эту легенду описал поэт Сун Юй в замечательной оде «Горы высокие Тан»), Фея явилась князю, бродившему в тех местах, в сновидении и сказала, что она утром бывает тучей, а вечером дождем. Отсюда и самое последнее проявление любовных чувств носит литературно-поэтическое название «туч и дождя» [131].
32S
fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Лиса была остроумна до чрезвычайности. Что ни скажет, при каждом слове сейчас же укладывает гостей вверх ногами. Записные остряки не могли скрутить ее. И вот публика в шутку стала называть ее Барынька-Лиса.
Однажды она поставила вина и устроила, так сказать, высокое собрание. Вань занимал место хозяина пира. Сунь и еще два гостя уселись налево и направо от него. На последнее место, вниз1, поставили диванчик и просили пожаловать лису. Лиса отнекивалась, сказав, что не умеет пить вина. Тогда все стали просить ее сесть и беседовать. Она согласилась.
Вино обошло уже по нескольку раз. Публика решила бросать кости,- играя под вина в так называемые «усы тыквы»1 2. Один из гостей попал на тыкву и должен был, значит, пить. И вот он взял свою чарку, перенес на хозяйское место и сказал:
— Барынька-Лиса, вы такая чистая и трезвая... Возьмите-ка вместо меня пока эту чару и пейте!
Лиса засмеялась.
— Я ж не пью, — сказала она. — Но хотела бы изложить одну историю, чтобы помочь вам, моим почтенным гостям, пить!
Сунь заткнул уши: ему неприятно было слушать. Гости же предложили хором:
— Кто будет ругать человека, того штрафовать!
Лиса захохотала.
— Ну а если, положим, я буду ругать лису, — то это как?
— Можно, — сказала публика.
И стали слушать, склонив уши, а лиса рассказывала следующее:
— В былые дни некий сановник выехал послом в государство красноволосых3 и надел на себя шапку из лисьих грудок4. Приехал и представился тамошнему царю.
Царь увидел эту шапку и удивился.
«Что это за шкура, — спросил он, — у нее такой нежный и густой волос?» Сановник ответил, что это лиса.
«Об этой твари, — сказал царь, — мне во всю жизнь не приходилось ничего слышать! Этот знак "ху" — в каком роде будет его начертание?»
Посланник стал писать в воздухе5 и докладывать царю:
«Справа — большая тыква, слева — маленький пес»6.
Гости и хозяин опять захохотали на весь дом.
Двое из гостей были братья Чэни. Одного звали Чэнь Со-цзянь, а другого — Чэнь Со-вэнь7. Видя, что Сунь сидит сильно сконфуженный, один из них сказал:
1 На последнее место, вниз — то есть там, где сидит хозяин-распорядитель.
2 «Усы тыквы» — игра, которая, по-видимому, состоит в сложной ответственности многих за промах одного.
3 Государство красноволосых — то есть европейцев. У Ляо Чжая есть рассказ «Ковер красноволосых», напоминающий миф о Дидоне.
4 Шапка из лисьих грудок. — Ценность этой роскоши вошла в пословицу.
5 Стал писать в воздухе. — Китайцы не воспринимают на слух большинства слов книжного, идеографически мыслимого языка и описывают их или при помощи указания составных частей (как сейчас будет видно), или начертанием на ладони, стене, в воздухе и т. п.
6 «Справа — большая тыква, слева — маленький пес». — Знак ху (лисица) действительно состоит из знака «тыква» и знака «собака». Шараду надо читать так: «Справа от меня, лисы, сидит большая тыква (дурак), а слева — собака!» [60], Комплименты для гостей неважные, но сказанные с якобы невинным остроумием.
7 Чэнь Со-цзянь, Чэнь Со-вэнь — эти два собственных имени в переводе значат: «то, что видано» и «то, что слыхано».
Странные истории: Лиса острит
329
Сунь заткнул уши: ему неприятно было слушать.
330
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Куда, скажите, девался самец-лис, что он позволяет своей самке-лисе источать подобный яд?
Лиса продолжала:
— Только что рассказанная история еще ведь не окончена, а меня уже сбил с толку этот ваш собачий лай... Позвольте ж кончить! Далее, значит, царь этой страны, видя, что посланник приехал на муле, тоже чрезвычайно изумился... Тогда посланник стал докладывать ему:
«Он рожден от лошади!»
Царь удивился еще больше.
«В Срединном царстве, — продолжал посланник, — лошадь рождает мула, а мул рождает жеребенка».
Царь стал внимательно расспрашивать, как это бывает.
Посланник докладывал:
«Лошадь родила мула — это слуга вашего величества видел. Мул родил жеребенка — это слуга вашего величества слышал»1.
На всех креслах опять громко захохотали. Публика, зная теперь, что лису не переговоришь, решила после этого, что тот, кто первый станет над кем издеваться, да будет оштрафован и станет, так сказать, «хозяином восточных путей»1 2.
Вскоре от вина стали хмелеть. Сунь шутя обратился к Ваню:
— Возьмем какую-нибудь двойную строку3, пожалуйста, подберите!
— Именно? — спросил Вань.
Сунь сказал:
— Публичная дева выходит из ворот, спрашивает о возлюбленном человеке. Когда приходит: Миллион счастья! Когда уходит: Миллион счастья!4
На всех креслах разом погрузились в думу, но подобрать не могли. Лиса засмеялась.
— А у меня есть! — сказала она. — Драконов князь5 издает указ, ища прямого (честного) советчика. Черепаха-бе — тоже может сказать. Черепаха-гуй — тоже может сказать!6
В креслах, со всех четырех сторон, не было человека, который бы не опрокинулся в изнеможении.
— Послушайте, — сказал рассерженный Сунь, — ведь только что мы заключили с вами условие... Как это вы опять не воздержались?
— Вина действительно за мной, — рассмеялась лиса. — Однако не будь этих слов, не удалось бы подобрать как следует. Завтра утром устрою обед, чтобы искупить свой грех!
Посмеялись — на этом и кончили.
1 Принимая во внимание имена братьев Чэнь, можно понять остроту так: мул — это Чэнь Со-цзянь, жеребенок — Чэнь Со-вэнь; оба животные, скоты.
2 «Хозяин восточных путей» — хозяин пира. Издавна понятие Востока связано в Китае с понятием хозяина, а Запада — с понятием гостя. Хозяин — это «человек Востока». Наоборот, учитель, живущий в доме на положении гостя, — западный гость и т. д. [132].
3 Двойную строку — параллельную [67].
4 Миллион счастья!.. — Ваня зовут Фу — Вань Фу, что значит «Миллион счастья!» — обычное в древности приветствие женщины по адресу мужчины. Фразу, предложенную Сунем, надо внутренне понимать так: «Эта девка-лиса только и знает что своего возлюбленного Вань Фу. Вань Фу да Вань Фу...»
5 Драконов князь — Лун-ван, повелитель подводного царства, рыб, черепах и т. п. [55].
6 Черепаха-бе... черепаха-гуй... — Принимая во внимание, во-первых, что черепаха — ругательство, означающее рогоносца, а во-вторых, что имя Суня, предложившего первую фразу, Дэ-янь, то есть «может сказать», вторую, параллельную фразу лисы надо понимать следующим образом: «Этот Дэ-янь и так черепаха, и этак не лучше!» [70].
Странные истории: Хэн-нян о чарах любви
331
Всех таких мастерских шуток и острот лисы никогда и никому не передать.
Через несколько месяцев она вместе с Ванем поехала к нему на родину. Добрались до границы Босина.
— У меня в этих местах, — сказала она Ваню, есть кое-какая родня, с которой я давным-давно прервала отношения. Нельзя, однако, чтоб разок хоть к ним не зайти. Время сейчас, знаешь, позднее, так что мы с тобой вместе у них переночуем, а утром и в путь. Так и ладно будет!
Вань спросил, где же они живут. Она показала, прибавив, что это невдалеке. Ваню это показалось странным, ибо раньше здесь никакого жилья не было, но он решил: будь что будет — и пошел за ней. Ли через два действительно показалось село, в котором он отродясь никогда не бывал. Лиса подошла и постучала в ворота. К воротам вышел какой-то сероголовый1. Они вошли — и увидели перед собой ряд дверей, друг за другом, и здания, громоздящиеся одно над другим. Красиво, замечательно — точь-в-точь как у именитых богачей!
Сейчас же их провели к хозяевам. Старик и старуха сделали Ваню приветственное движение и усадили его. Накрыли стол полным-полно всяческою роскошью и обращались с Ванем, как с зятем.
После обеда остались ночевать. Лиса явилась к Ваню рано и заявила:
— Если я сейчас же приду домой с тобой вместе, то боюсь, как бы не напугать людские толки. Иди-ка ты вперед, а я приду за тобой следом.
Вань поступил так, как она ему сказала, пришел первым и предупредил домашних. Вскоре пришла и лиса. Она говорила и смеялась с Ванем, но все только слышали, человека самого было не видно.
Прошел год, у Ваня опять были дела в Цзи1 2, и лиса опять пошла с ним вместе.
Вдруг появились несколько человек, с которыми лиса вступила в беседу, с величайшим оживлением болтая с ними о холоде и тепле3... Затем она обратилась к Ваню:
— Я, видишь ли ты, собственно-то говоря, живу в Шане4. Так как у меня с тобой давнишняя связь судьбы, то я и была с тобой столько времени. А вот сегодня прибыли мои братья, и я хочу с ними поехать к себе, так что не могу уже тебе во всем угождать!
Вань удерживал ее. Не согласилась и тут же ушла.
ХЭН-НЯН О ЧАРАХ ЛЮБВИ
Хун Да-е жил в столице. Его жена, из рода Чжу, обладала чрезвычайно красивою наружностью. Оба они друг друга любили, друг другу были милы. Затем Хун взял себе прислугу Бао-дай и сделал ее наложницей. Она внешностью своей далеко уступала Чжу, но Хун привязался к ней. Чжу не могла оставаться к этому равнодушной, и друг от друга отвернули супруги
1 Сероголовый — слуга. В старину слуги повязывали голову серым, вернее, синим платком [119].
2 Цзи — Цзинаньфу, главный город провинции Шаньдун, где Вань впервые встретил лису.
3 О холоде и тепле — о погоде и всяких пустяках.
4 Живу в Шане — в Западном Китае, то есть далеко.
332
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
глаза. А Хун, хотя и не решался открыто спать ночью у наложницы, тем не менее еще более привязался к Бао-дай, охладев к Чжу.
Потом Хун переехал и стал соседом с торговцем шелками, неким Ди. Жена Ди, по имени Хэн-нян, первая, проходя через двор, посетила Чжу. Ей было за тридцать, и с виду она только-только была из средних, но обладала легкой и милой речью и понравилась Чжу. Та на следующий же день отдала ей визит. Видит — в ее доме тоже имеется, так сказать, «маленькая женоч-ка», лет этак на двадцать с небольшим, хорошенькая, миловидная. Чуть не полгода жили соседями, а не слышно было у них ни словечка брани или ссоры. При этом Ди уважал и любил только Хэн-нян, а, так сказать, «подсобная спальня» была пустою должностью, и только.
Однажды Чжу, увидев Хэн-нян, спросила ее об этом:
— Раньше я говорила себе, что каждый супруг, «мил человек», любит наложницу за то именно, что она наложница, и всякий раз при таких мыслях мне хотелось изменить свое имя жены, назвавшись наложницей. Теперь я поняла, что это не так... Какой, скажите, сударыня, вот у вас секрет? Если б вы могли мне его вручить, то я готова, как говорится, «стать к северу лицом и сделаться ученицею»1.
— Эх ты! — смеялась Хэн-нян. — Ты ведь сама небрежничаешь, а еще винишь мужа! С утра до вечера бесконечной нитью прожужжать ему уши — да ведь это же значит «в чащи гнать пичужек»1 2. Разлучение усиливает их чрезвычайно. Слетятся они и еще более предадутся своему вовсю... Пусть муж сам к тебе придет, а ты не впускай его. Пройдет так месяц, я снова тебе что-нибудь посоветую.
Чжу послушалась ее слов и принялась все более и более наряжать Бао-дай, веля ей спать с мужем. Пил ли, ел ли Хун — всякий раз она непременно посылала Бао-дай быть вместе с ним.
Однажды Хун как-то кружным путем завернул и к Чжу, но та воспротивилась, и даже особенно энергично. Теперь все стали хвалить ее за честную выдержку.
Так прошло больше месяца. Чжу пошла повидаться с Хэн-нян. Та пришла в восторг.
— Ты свое получила, — сказала она. — Теперь ты ступай домой, испорти свою прическу, не одевайся в нарядные платья, не румянься и не помадься. Замажь лицо грязью, надень рваные туфли, смешайся с прислугой и готовь с нею вместе. Через месяц можешь снова приходить.
Чжу последовала ее совету. Оделась в рваные и заплатанные платья, нарочно не желая быть чистой и светлой, и кроме пряжи и шитья ни о чем другом не заботилась. Хун пожалел ее и послал Бао-дай разделить с ней ее труды, но Чжу не приняла ее и даже, накричав, выгнала вон.
Так прошел месяц. Она опять пошла повидать Хэн-нян.
— Ну, деточка, «тебя, как говорят, действительно можно учить»!3 Теперь вот что: через день у нас праздник первого дня Сы4. Я хочу пригласить
1 «Стать к северу лицом, и сделаться ученицею» — из крайнего к учителю, как государю, уважения [44].
2 «В чащи гнать пичужек» — из книги мыслителя Мэн-цзы: «В глубину вод кто гонит рыбу? — Выдра. В чащи кто гонит пичужек? — Коршун. К (доблестным завоевателям) Тану и У кто гнал народ? — Цзе и Чжоу (разбойники-цари)» [72].
3 «Тебя действительно можно учить» — слова древнего старца, который, испытав терпение молодого человека, будущей знаменитости, обещал научить его высшей мудрости.
4 Праздник первого дня Сы — первый день под циклическим знаком сы в третьей луне. В этот день древний обычай велел отправляться на реку и с орхидеей в руке мыться,
Странные истории: Хзн-нян о чарах любви
333
тебя побродить по весеннему саду. Ты снимаешь все рваные платья и разом, словно высокая скала, восстанешь во всем новом: в халате, шароварах, чулках и туфлях. Зайди за мной пораньше, смотри!
— Хорошо, — сказала Чжу.
День настал. Она взяла зеркало, тонко и ровно наложила свинцовые и сурьмовые пласты, во всем решительно поступая, как велела Хэн-нян. Окончив свой туалет, она пришла к Хэн-нян. Та выразила ей свое удовольствие.
— Так ладно, — сказала она и при этом подтянула ей «фениксову прическу»1, которая стала теперь блестеть так, что могла, как зеркало, отражать фигуры.
Рукава у ее верхней накидки были сделаны не по моде, Хэн-нян распорола и переделала. Затем, по ее мнению, фасон у башмаков был груб. Она в замену их достала из сундука заготовки, и они тут же их доделали. Кончив работу, она велела Чжу переобуться.
Перед тем как проститься с ней, она напоила ее вином и наставительно сказала:
— Когда вернешься домой и заприметишь мужа, то пораньше запрись у себя и ложись. Он придет, будет стучать в дверь — не слушайся. Три раза он крикнет, можешь один раз его принять. Рот его будет искать твоего языка, руки будут требовать твоих ног, на все это скупись. Через полмесяца снова придешь ко мне.
Чжу пришла домой и в ослепительном своем наряде явилась к мужу. Хун сверху донизу оглядывал ее; вытаращил глаза и стал радостно ей улыбаться, совсем не так, как в обычное время.
Поговорив немного о прогулке, облокотилась, подперла голову рукой и сделала вид, что ей лень. Солнце еще не садилось, а она уже встала и пошла к себе, закрыла двери и легла спать.
Не прошло и нескольких минут, как Хун и в самом деле пришел и постучал. Чжу лежала прочно и не вставала. Хун наконец ушел. На второй вечер повторилось то же самое. Утром Хун стал ее бранить.
— Я привыкла, видишь ли ты, спать одна... Мне непереносимо тяжело будет опять беспокоиться.
Как только солнце пошло к западу, Хун уже вошел в спальню жены, уселся и стал караулить. Погасил свечу, влез на кровать и стал любезничать, словно с новобрачной. Свился, сплелся с ней в самой сильной радости и, сверх того, назначил ей свиданье на следующую ночь. Чжу сказала: «Нельзя» — и положила с мужем для обычных свиданий срок в три дня.
Через полмесяца с небольшим она опять навестила Хэн-нян. Та закрыла двери и стала говорить:
— Ну, с этих пор можешь уже распоряжаться своей спальней одна и как угодно. Однако вот что я тебе скажу. Ты хоть и красива, но не кокетка. С твоей-то красотой можно у Западной Ши* 1 2 отбить покровителя, а не только у подлой какой-нибудь!
отгоняя все нечистое, накопившееся за зиму. Конфуций этот обычай весьма одобрял [68]. Впоследствии стали пользоваться этим днем для собраний ученых стихотворцев, которые тут же, на берегу реки, слагали стихи, присуждали премии отличившимся и штрафовали вином плохих. Частый мотив в китайской поэзии.
1 «Фениксова прическа» — см. [23].
2 Западная Ши — Си Ши, знаменитая красавица (V в. до н. э.). Пораженный ее красотой и необыкновенным мастерским кокетством, южный князь постарался воспитать в ней это умение, а затем... подослал ее к своему сопернику, которому она до того вскружила голову, что коварному князю удалось его разбить и захватить его владения [133].
334
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Теперь она в виде экзамена заставила Чжу взглянуть вбок.
— Не так, — заметила она. — Недостаток у тебя в том, что ты выворачиваешь глаза.
Стала экзаменовать ее, веля улыбнуться, и опять сказала:
— Не так! У тебя плохо с левой щекой!
С этими словами она с осенней волной глаз послала нежность, а затем вдруг раскрыла рот, и тыквенные семена1 еле-еле обозначились.
Велела Чжу перенять. Та сделала это несколько десятков раз и наконец как будто что-то себе усвоила.
— Ну, теперь ты иди, — сказала Хэн-нян. — Возьми дома в руки зеркало и упражняйся. Секретов больше у меня не осталось. Что касается до того, как быть на постели, то действуй сообразно обстоятельствам, применяясь к тому, что понравится... Это не из тех статей, которые можно передать на словах!
Чжу, придя домой, во всем стала действовать так, как учила Хэн-нян. Хун сильно влюбился, волнуясь и телом и душой, только и думая, как бы не получить отказа. Солнце еще только склонялось к вечеру, как он уже сидел у нее, любезничал и улыбался. Так и не отходил от двери спальни ни на шаг. И так, день за днем, это превратилось у него в обыкновение. Она, в заключение всего, так и не могла вытолкать его и прогнать.
Чжу стала еще лучше обходиться с Бао-дай. Каждый раз, устраивая в спальне обед, она сейчас же звала ее присаживаться вместе. А Хун смотрел на Бао-дай все более и более как на урода. Обед не кончился, а он ее уже выпроваживал.
Чжу обманным для мужа образом забиралась в комнату Бао-дай и запирала дверь на засов. Хуну всю ночь негде было, так сказать, себя увлажнить.
С этих пор Бао-дай возненавидела Хуна и при встречах с людьми сейчас же начинала жаловаться на него и поносить. Хуну же она становилась все более и более противна и выводила его из себя. Мало-помалу он стал доходить в обращении с ней до плетей и розог. Бао-дай разозлилась, перестала заниматься собой и нарядами, ходила в рваном платье и грязных туфлях; голова у нее была вроде клочьев травы, так что уже нечего было считаться с ней, как с человеком.
Хэн-нян однажды говорит Чжу:
— Ну-с, как тебе кажется мой секрет?
— Основная правда, — отвечала Чжу, — конечно, в высшей степени очаровательна. Однако ученица могла идти по ней, а в конце концов так и не познать ее. Вот, например, что значило, как вы говорили, «дать им полную волю»?
— А ты разве не слыхала, что человеческому чувству свойственно тяготиться старым и восторгаться новым, уважать то, что трудно дается, и не ценить того, что легко? Муж любит наложницу, это не обязательно значит, что она красива. Нет, это значит, что ему сладки внезапные захваты и манят счастьем трудно дающиеся встречи. Дай ему вволю насытиться, и тогда жемчужины, скажем, и деликатесы и те надоедят; что ж говорить о похлебке из лопуха?
— А что значило: сначала замараться, а потом блистать?
— Ты отстала и не была на глазах; ему казалось, что наступила долгая разлука. Потом вдруг он увидел тебя в пышной красоте — и это было для него то же, как если б ты только что появилась. Смотри, например, как бедный
1 Тыквенные семена — образное выражение для белых зубов, встречающееся в самой древней поэзии [134].
Странные истории: Хэн-нян о чарах любви
335
— Так ладно, — сказала она и подтянула ей «фениксову прическу».
336
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
человек, который вдруг получил рис и мясо, начинает смотреть на грубую крупу как на безвкусицу. Притом же ты ему не легко давалась — и вышло, что она-де нечто старое, а ты новость; она дается легко, а с тобой трудновато. Это ведь и был твой способ поменять место жены на наложницу!
Чжу это очень понравилось, и обе стали задушевными подругами на своих женских половинах.
Прошло несколько лет. Вдруг она говорит Чжу:
— Мы обе с тобой чувством своим словно одна. Я, конечно, должна была не скрывать от тебя своей жизни и давно уже хотела тебе ее рассказать, но боялась, что ты потеряешь ко мне доверие. Теперь же, перед своим уходом и на прощанье, я решусь сказать тебе все по совести. Я, видишь ли, лисица. В молодости своей мне пришлось пострадать от мачехи, которая продала меня в столице. Муж мой, однако, обращался со мной великодушно хорошо, так что я не решалась сейчас же с ним порвать и вот в полной любви дожила до сего дня. Завтра мой старик отец начнет отделяться от своего трупа1, и я пойду его повидать и больше сюда уже не вернусь.
Чжу схватила ее за руки и принялась горько вздыхать. Рано утром она отправилась повидать ее, но весь дом был в крайней тревоге и в смятении: Хэн-нян исчезла.
Автор этих странных историй сказал бы следующее:
Купивший жемчуг не ценил жемчуг, а ценил коробку1 2.
Чувства к новому и старому, к трудному и легкому таковы, что тысячелетия не могли разрушить эти заблуждения. Но именно среди них-то и удается проводить средства, как превратить ненависть в любовь.
Древний подлый министр, льстиво служа царю, не допускал его до людей, не давал ему взглянуть в книги3.
Отсюда мне ясно, что для того чтобы куда-нибудь втиснуться и укрепить там свой фавор, имеются способы особых традиций.
ЧЖЭНЬ И ЕГО ЧУДЕСНЫЙ КАМЕНЬ
Манъаньский чиновник Цзя Цзы-лун, проходя случайно по соседнему переулку, встретил какого-то незнакомца, обладавшего живым, элегантным духом. Спросил, кто такой. Оказалось — студент Чжэнь из Сяньяна, снявший здесь временное помещение. Цзя всем сердцем увлекся им и на, следующий же день пошел занести ему свой визитный листок. Студента как раз он не застал. Заходил после этого еще три раза — и все не мог его пой-
1 Начнет отделяться от своего трупа — то есть его труп начнет исчезать, как полагается бессмертному, перешедшему в это состояние после внешней смерти.
2 Купивший жемчуг не ценил жемчуг... — Одна из притчей Хань Фэй-цзы (III в. до н. э.) говорит, что некто продал жемчуг, сделав для него коробку из мимозы, надушил ее пахучим перцем, обвил ее розами и перевязал изумрудным листом. Покупатель взял коробку, а жемчуг возвратил продавцу.
3 Древний подлый министр... не давал ему взглянуть в книги. — Евнух, служивший танскому государю У-цзуну, учил сотоварищей: «Смотрите, будьте осторожны: не давайте царю читать книги и приближаться к ученым книжникам, а то он увидит, в чем было процветание и где была гибель царств и династий, ощутит в сердце тревогу — и нас казнит».
Странные истории: Чжэнь и его чудесный камень
ззт
Цзя гулял как-то на берегу реки;
заметил камень, напоминающий вещицу студента Чжэня.'
33S
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
мать. Тогда он тайно отправил своего человека подсмотреть, когда Чжэнь будет дома, и затем пошел к нему. Чжэнь притаился и не выходил.ЧДзя пошел шарить по дому, и наконец Чжэнь вышел. Прижали друг к другу колени, изливаясь в беседе. Поняли друг друга и очень полюбили.
Цзя явился в гостиницу и послал мальчика за вином. Чжэнь, вдобавок ко всему, оказался умелым выпивалой, причем ловко острил. Обоим было очень весело и приятно. Когда вино уже готово было кончиться, Чжэнь поискал в своем сундучке и достал оттуда сосуд для выпиванья. Это была яшмовая чарочка без дна. Чжэнь влил в нее вина, глядь: а она полна через край! Тогда он взял чарку поменьше и стал ею вычерпывать в чайник. И сколько он ни черпал, вино в чарке нисколько не убывало.
Цзя подивился и стал настойчиво выспрашивать у него тайну.
— Я, знаете, не хотел свиданья с вами, — сказал Чжэнь, — и это вот почему: у вас никаких иных недостатков нет, кроме еще не очищенного алчного сердца. А это — тайное средство бессмертных людей. Могу ли я его вам передать?
— Что за несправедливость! — воскликнул Цзя. — Да разве я жадный человек? Если и рождаются где-то во мне по временам мечты о роскоши, то только оттого, что я беден!
Посмеялись и разошлись.
С этих пор стали заходить друг к другу без перерыва, совершенно забывая, кто к кому. Но каждый раз, как Цзя случалось бывать в затруднительном положении, Чжэнь сейчас же доставал кусок какого-то черного камня, дул и наговаривал над ним, потом тер им о черепки и обломки, которые сейчас же превращались в серебро. И он дарил это серебро Цзя, причем только-только чтобы тому хватало на расходы — никогда не больше, ничего лишнего. Цзя же всегда просил прибавить.
— Говорил же я, что ты жаден! Ну что это такое? Ну что это такое?
Цзя был убежден, что если ему говорить открыто, то дело ни за что не удастся, и принял решение воспользоваться его пьяным сном, чтобы украсть камешек и затем предъявлять ему требования. И вот однажды, после того как они напились и легли, Цзя тихонько поднялся и стал шарить в. глубине одежды Чжэня. Тот заметил.
— Ты, скажу тебе теперь по правде, — промолвил он, — погубил свою душу. Нельзя тут жить!
Простился с ним и ушел; нанял себе другое помещение.
Прошло этак с год. Цзя гулял как-то на берегу реки; заметил камень, блистающий, весь чистый, необыкновенно напоминающий вещицу студента Чжэня. Подобрал и стал беречь, как драгоценность и сокровище.
Через несколько дней вдруг к нему пришел Чжэнь с удрученным видом, словно у него случилась какая-то потеря. Цзя выразил ему сочувствие и ласково стал его спрашивать.
— Ты видел у меня, помнишь, камень, который превращал черепки в драгоценный металл. Это был камень бессмертного. В давние дни, когда я дружил и странствовал с Баочжэнь-цзы1, он полюбил меня за твердость и стойкость; подарил мне эту вещь. А я в пьяном виде ее потерял. Погадав тайно, я открыл, что она должна быть у тебя. Если ты сжалишься надо мной, как, помнишь, в истории с «возвращением пояса»1 2, то я не посмею забыть о благодарности.
1 Баочжэнь-цзы — «Мыслитель, объявший истину», прозвание даоса-алхимика.
2 История с «возвращением пояса*. — В древности некая женщина, желая задобрить высокопоставленное лицо, случайно зашедшее в храм, оставила там, как бы забыв, три драгоценных пояса. Сановник вернул ей их.
Странные истории: Чжэнь и его чудесный камень
339
Цзя засмеялся.
— Я в своей жизни, — сказал он, — никогда не смел обманывать друга. Действительно, как ты гадал, так и есть! Однако кто, скажи, лучше знал о бедности Гуань Чжуна, как не Бао Шу?1 Ну а ты как поступишь?
Чжэнь просил разрешения подарить ему сто ланов.
— Сто ланов? — сказал Цзя. — Немало! Передай лишь мне твой наговор и дай мне лично попробовать... Отдам без всякой досады!
Чжэнь выразил опасение, что ему вряд ли можно поверить.
— Послушай, друг, — сказал на это Цзя, — ты ж ведь святой: разве не знаешь ты, что Цзя не может потерять доверие друга?
Чжэнь передал ему наговор. Цзя, усмотрев на крыльце большой камень, хотел испробовать на нем, но Чжэнь схватил его за локоть и не давал двинуться вперед. Тогда Цзя подобрал половинку кирпича, положил на булыжник и сказал:
— Ну а в таком роде штука — не много будет?
Чжэнь разрешил, но Цзя стал тереть не кирпич, а булыжник. Чжэнь весь изменился в лице и хотел вступить с ним в драку, как булыжник уже превратился в слиток серебра. Цзя вернул камень Чжэню.
— Ну, раз сделано такое дело, — сказал со вздохом Чжэнь, — о чем тут дальше разговаривать? Тем не менее наградить человека совершенно зря счастьем и благополучием — значит непременно навлечь на себя небесную кару... Вот что: если мне можно будет избежать наказания, то согласишься ли ты пожертвовать за меня штук сто гробов да готовых одежд из оческов ваты штук тоже сто?
— Зачем, скажи, я хотел достать деньги, а? — спросил Цзя. — Конечно, не для того, чтобы хранить их в яме! Ты все еще смотришь на меня, как на раба, стерегущего богатства!
Чжэнь выразил свое удовольствие и удалился.
Цзя, завладев серебром, стал, с одной стороны, благотворить, с другой — на него торговать. Не прошло и трех лет, как все, что положено было раздать, было роздано полностью.
Вдруг появился Чжэнь, взял его за руку и сказал:
— Ты, друг, действительно честный человек. После нашей с тобой разлуки дух счастья доложил небесному богу, и меня вычеркнули из списков святых. Но с тех пор как ты почтил меня своими щедрыми дарами, мне, за эти добрые дела и заслуги, удалось погасить положенную кару. Я хочу, чтобы ты старался дальше... Не разрушай дела!
Цзя поинтересовался узнать, какую должность на небесах исполняет Чжэнь.
— Я, видишь ли, — лис, обладающий сверхземным Дао-путем. Происхождения я самого ничтожного и не мог допустить себя до оков греха. Вот почему всю жизнь свою я себя щадил и не смел ничего делать зря.
Цзя поставил вина, и они предались веселому выпиванию, точь-в-точь как то делали в прежнее время.
Цзя дожил до девяноста с чем-то лет. Лис появлялся у него от времени до времени.
1 Гуань Чжун — мыслитель и политический деятель VII в. до н. э., в молодости своей дружил с Бао Шу, который не сердился на его жадность к деньгам, ибо понимал чувства бедного человека [251.
340
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
КРАДЕТ ПЕРСИК
W Ь- огда я был еще мальчиком, я как-то пошел в главный город. Мой при-ход совпал с весенним праздником1. По старому обыкновению за день 9 перед этим во всех лавках и у всех продавцов разукрашивались здания, где били в барабаны и дудели в трубы. Народ шел в приказ фаньтая1 2. Это называлось «дать театр весне».
Я с товарищами пошел повеселиться и поглазеть. Гуляющих в этот день было прямо-таки стена. В зале сидели четыре важных чиновника, одетых в красное платье и поместившихся друг против друга на восток и запад. В те дни я был еще дитя и не мог разобрать, что это были за чиновники. Я слышал лишь гуденье человеческих голосов, гром барабанов и вой труб, положительно меня оглушавших.
Вдруг появился какой-то человек, ведший за руку мальчугана с растрепанными волосами, а на плече несший коромысло с грузом. Он поднялся наверх, имея, по-видимому, что-то сообщить сидевшим там господам. Однако тысячи голосов кипели и волновались, так что я не слыхал, что он там говорил. Мне видно было лишь, что в зале наверху смеялись.
Вслед за тем появился синий служитель и громким голосом велел показать фо’кусы. Этот самый человек, получив такое приказание, сейчас же встал и спросил, какие фокусы надо показывать. В зале переглянулись и обменялись несколькими словами. Сторож спустился к нему и спросил его от имени господ, в чем он наиболее силен. Он отвечал, что может вырастить вещь шиворот-навыворот. Сторож пошел сообщить это господам чиновникам. Через минуту он спустился опять и велел фокуснику стащить персик. Тот громко согласился. Он снял с себя одежду и покрыл ею свой сундучок. Затем сделал недовольную гримасу и сказал:
— Ах, господа, господа властители! Вы не знаете, не понимаете! Ведь твердые льды еще не растаяли... Откуда ж, скажите, достану я вам персик?.. Однако, если мне его вам не принести, боюсь, рассердится сидящий к югу лицом3... Ну как мне быть?
— Отец, — сказал мальчик, — раз ты уже дал обещание, как же теперь отказываться?
Фокусник довольно долго стоял в унылом раздумье.
— Ну, — сказал он наконец, — я все это зрело и окончательно обдумал. Теперь еще только начало весны, снега еще лежат кучами. В мире людей где тут искать это самое? А вот в садах Ванму4 персик во все четыре времени года никогда не вянет и не отходит. Там, вероятно, найдется, а коль найдется, надо будет, значит, его с неба украсть — вот и все!
— Еще чего? — сказал ему сын. — По-твоему, на небо по ступеням, что ли, можно взойти?
— А вот у меня есть такой способ, — сказал фокусник.
1 Весенний праздник — праздник равноденствия.
2 Фаньтай — губернский казначей, второе после губернатора лицо.
3 Сидящий к югу лицом — высший местный чин [44].
4 Ванму — Си-ванму, царица фей [40].
Странные истории; Крадет персик
241
Фокусник вручил веревку сыну.
342
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
И с этими словами он открыл свой сундучок: оттуда вытащил свернутую веревку, примерно на несколько сажен расправил ее конец и бросил его в воздух. И тотчас же веревка встала в воздухе, выпрямившись и словно за что-то зацепившись. Не прошло и нескольких мгновений, как он снова подкинул, и чем больше подкидывал, тем выше уходила веревка. Вот уже она там, где-то в неразличимой выси, ушла в тучи, и в то же время в руках фокусника она уже была вся.
— Иди сюда, сынок! — крикнул фокусник. — Я уже старый и дряхлый человек. Тело стало тяжелое, неповоротливое. Я не могу туда идти. Мне нужно, чтобы сходил ты!
С этими словами он вручил веревку сыну.
— На, держи ее, — добавил он, — и можешь лезть!
Сын взял веревку с крайне нерешительным видом и сказал отцу недовольным тоном:
— Папа, какой ты, право, глупый-преглупый! Ты хочешь, чтобы я доверил себя этой веревке-ниточке и полез в высь небес, на десятки тысяч сажен... А вдруг да среди дороги она лопнет или разорвется?.. Останутся ли хоть косточки мои?
Отец снова принялся понуждать его, крича и наседая.
— Я, — твердил он, — уже, как говорится, «потерял из уст своих»1; каюсь, да не вернешь... Потрудись, мальчик мой, сходи... Да ты, сыночек, не горюй... Украдешь, принесешь — нам с тобой пожалуют господа сотенку серебром, и я, уж так и быть, возьму тебе красавицу жену!
И вот сын ухватился за веревку и, извиваясь по ней, стал лезть вверх. Он перебирал руками, за которыми шли следом ноги, и лез, словно паук по паутине. Лез, лез — и понемногу стал уже входить в тучи, в высокое небо, где его стало больше не видать.
Прошло довольно долгое время — и вдруг упал персик, величиной с хорошую чашку. Фокусник пришел в восторг, схватил персик и поднес господам в зале. В зале стали друг другу его передавать, рассматривать... Прошло опять порядочное время, а господа не могли понять, настоящий это или фальшивый.
Вдруг веревка упала на землю. Фокусник принял испуганный вид.
— Погибло все! — кричал он. — Там наверху кто-то срезал мою веревку. На чем же будет теперь мой сын?
Через несколько минут что-то упало. Фокусник посмотрел — оказывается, то была голова его сына. Он схватил ее обеими руками и стал плакать.
— Значит, он там крал персик, — причитал отец, — а надзиратель заметил... Сынок, пропал ты!
Прошло еще некоторое время. Упала одна нога. За ней вскоре стали падать вразброд разные члены тела... И наконец там больше от него ничего не оставалось.
Фокусник был сильно удручен. Подобрал все, кусок за куском, сложил в сундук и закрыл его.
— Только этот один сын у меня и был, — причитал он, — каждый день мы с ним, бывало, бродили то на юг, то на север... А вот теперь, повинуясь господскому строгому повелению, сам того не ожидая, попал он в такую непостижимую беду. Придется тащить его на себе, где-нибудь зарыть...
Он поднялся в зал и стал там на колени.
1 «Потерял из уст своих» — сказал лишнее.
Странные истории: Оскорбленный Ху
343
— Из-за этого самого персика, — начал он, — я убил своего сына. Пожалейте ничтожного человека, помогите на похороны... Я тогда придумаю, как вас отблагодарить, «свяжу хоть соломы»1, как говорится, что ли!..
Господа, заседавшие в зале, были крайне поражены, сидели в полном недоумении. Каждый дал фокуснику серебра. Тот принял и спрятал в пояс.
Тогда он хлопнул по сундуку и крикнул:
— Бабар, ты что ж не выходишь поблагодарить? Чего там ждешь?
И вдруг какой-то мальчик с взлохмаченной головой приподнял ею крышку сундука и вышел, повернулся на север1 2 и поклонился в землю. Это был его сын.
До сих пор все еще помню этот фокус: очень уж он был необыкновенный!
Потом мне довелось слышать, что эти штуки умеют проделывать Белые Лотосы3... Так что уж не их ли отпрыск был этот человек?
ОСКОРБЛЕННЫЙ ХУ
k Ь Чжили жила богатая семья, в которой хотели нанять учителя. Вдруг является некий сюцай, входит в ворота и рекомендуется; хозяин при-глашает его войти. У сюцая открытая, живая речь, и он хозяину становится дружески-приятным.
’ Сюцай назвал себя Ху. Хозяин вручил ему плату и оставил у себя в доме.
Ху вел уроки с большим усердием и отличался сочным проникновением — не чета какому-нибудь начетчику низшего типа. Однако случалось, что он уйдет гулять, а придет лишь поздно ночью. Запоры у дверей явно-явно наложены, а он, не постучав даже, уже сидит у себя в комнате. Все тогда высказали друг другу тревогу, решив, что это лис.
Тем не менее было ясно, что мысли у Ху определенно не злые, и его ублажали, чтили; не нарушали в отношении к нему строгой вежливости из-за того только, что это было странное, неестественное существо.
Ху знал, что у хозяина была дочь. Он стал домогаться брака и неоднократно давал это понять, но хозяин делал вид, что не догадывается.
Однажды Ху отпросился в отпуск и ушел. На следующий день появился какой-то гость, привязавший у ворот черного осла. Хозяин встретил его и ввел в дом. Лет ему было за пятьдесят. Одет он был в свежее, чистенькое платье и
1 «Свяжу хоть соломы» — посмертная благодарность. Намек на предание о старике, который в благодарность устроившему судьбу его дочери благодетелю явился уже после смерти незримым порядком на поле боя и помог ему победить, связав противника соломенными путами.
2 Повернулся на север — лицом к господам [44].
3 Белые Лотосы — одно из сектантских вероучений, которые породили в Китае буддизм, проникнув в Китай не позже I века и сразу же наводнив китайскую литературу бесконечными переводами своих священных книг. Уже в IV в. монах Хуэ Юань основал вместе со своими сподвижниками секту Белого Лотоса, приняв символ священного для буддистов цветка за девиз чистоты «западного рая» будды Амитабы. Ему удалось привлечь в число своих почитателей многих видных людей того времени, среди них двух самых крупных поэтов — Се Лин-юня и Тао Юань-мина [91]. Народ, искавший в религии чуда, требовал зримых его эффектов, и главари секты не брезговали ничем для создания о себе басен. Некоторые из этих басен приведены Ляо Чжаем в его рассказах [135].
344
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
такие же туфли. Вид у него был тихого и утонченного человека. Сели. Гость сказал о себе, и хозяин наконец узнал, что он, как говорится, стал для Ху льдом1.
Хозяин молчал. Прошло довольно много времени.
— Ваш покорный слуга, — сказал он наконец, — с господином Ху уже друзья, и такие, про которых говорят, что между ними нет встречных огорчений. К чему непременно браниться? Кроме того, скажу вам еще, что моя дочурка уже обещана другому. Позвольте утрудить вас передать господину мои извинения!
— Я определенно знаю, — сказал гость, — что прекрасный предмет вашей любви1 2 еще лишь ждет помолвки... Зачем вы так усердно отказываете?
Повторил это дважды, трижды, но хозяин все твердил: нельзя. Гостю было, видимо, стыдно.
— Мы, Ху, — сказал он, — тоже, как говорится, родовитая семья... Разве уж так мы^ниже вас, сударь?
Хозяин тогда заявил определенно:
— Сказать по правде, у меня нет никаких прочих соображений, кроме только одного: я ненавижу его породу!
Гость, услыша это, разгневался. Рассердился и хозяин, и они стали нападать друг на друга все резче и резче. Гость вскочил и вцепился ногтями в хозяина. Хозяин велел слугам взять палку и прогнать его. Гость убежал, оставив своего осла.
Посмотрели на осла. Видят — шерсть у него черного цвета, придавленные уши, длинный хвост... Тварь огромная. Взяли его за узду, потянули — не двигается. Стали бить, а он под ударами так и упал: жж-жж... запело в траве насекомое.
Хозяин понимал, что, судя по его гневным речам, гость непременно явится отомстить, велел быть настороже. На следующий день и в самом деле огромной толпой явилось лисье войско, кто верхом, кто пеший, кто с копьем, кто с луком; лошади ржали, люди кипели: звуки, жесты — все смешалось в дикий-дикий хаос.
Хозяин не решился выйти из дому. Лис во всеуслышание сказал, чтобы подожгли дом. Хозяин пугался все сильнее и сильнее. Один из наиболее крепких повел за собой домашних слуг и с громким криком выбежал из дому. Залетали камни, дошли до стрел — с обеих сторон так и били, поражая и раня друг друга.
Лисы стали понемногу слабеть. Их увели беспорядочной толпой. На земле был брошен нож, блестевший ярко, словно иней или снег. Подошли, чтобы подобрать. Оказалось — это лист гаоляна. Публика засмеялась.
— Ах, значит, вся их сноровка только в этом! — говорилось вокруг.
Однако из опасения, что они появятся снова, караулили ещё строже.
1 Стал льдом — то есть сватом. Ляо Чжай пользуется древним литературным рассказом о вещем сне, где стоящий на льду разговаривал с кем-то подо льдом. По снотолкованию оказалось, что лед изображает посредничество между светом надо льдом, то есть началом солнечным и мужским, и тьмою подо льдом, то есть началом мрачным и женским. Посредничество это напоминает сватовство, отсюда: «топор во льду» — сват, «разрубить лед» — сватать [136].
2 Прекрасный предмет вашей любви — то есть ваша дочь. В китайском вежливом языке личные местоимения избегаются, заменяясь описательными выражениями, в которых все лестное относится к собеседнику, а все унизительное — к говорящему [107А]. Сц. также [47].
Странные истории: Оскорбленный Ху
345
«Ваш покорный слуга, — сказал хозяин, — считает, что он ни в чем не ошибся в смысле вежливого внимания к вам, сударь. Зачем же, скажите, вы подняли войска?»
246
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
На следующий день сидели и разговаривали, как вдруг с неба сошел какой-то великан, ростом в сажень с лишком и в несколько аршин поперек себя. Размахивая огромным ножом, величиной с дверное полотнище, стал убивать одного человека за другим. Тут все схватили в руки стрелы и камни и кто чем стали в него бить. Он свалился и издох. Оказывается — соломенный призрак1.
Публике теперь это казалось все более и более легким, несерьезным. Лисы в течение трех дней более не появились, и публика тоже стала полениваться.
Как-то раз, только что хозяин влез в ретираде на рундук, как вдруг увидел лисье войско, появившееся с натянутыми луками и стрелами под мышкой. Начали в него беспорядочно стрелять. Стрелы вонзились ему в задние места. Хозяин, страшно перепугавшись, стал кричать, чтоб бежали драться, и лисы ушли. Вытащили стрелы — смотрят, а это стебли лопухов.
И в таком роде продолжалось с месяц, а то и больше. Лисы то приходили, то уходили — нёрегулярно. Особого вреда, положим, они не наносили, но все же ежедневно люди несли строгий караул.
Однажды появился студент Ху во главе своих войск. Хозяин вышел к нему сам. Ху, увидя его, скрылся в толпе. Хозяин окликнул его. Делать нечего — пришлось выступать.
— Ваш покорный слуга, — сказал хозяин, — считает, что он ни в чем не ошибся в смысле вежливого внимания к вам, сударь. Зачем же, скажите, вы подняли войска?
Толпы лис хотели стрелять, но Ху остановил их. Хозяин подошел, взял его за руку и пригласил войти в его прежнюю комнату. Тут он поставил вина и стал его угощать, говоря ему тихо и свободно:
— Вы, сударь, человек умный и должны меня извинить. При моем к вам чувстве и расположении, неужели я не был бы доволен вступить с вами в брачное родство? Только судите же сами: у вас все — и повозки, и лошади, и здания большею частью не те, что у людей. Моей дочери, находящейся в столь нежном возрасте, идти за вас — вы должны же это понять — невозможно. К тому же, знаете, пословица гласит: «Сорвешь тыкву сырой — во рту неприятно». Что вам в ней, сударь?
Ху сильно смутился.
— Не беспокойтесь, — сказал хозяин, — прежняя наша приязнь остается в силе. Если вы не отвергаете еще меня, считая меня мусором, то вот видите, младшему сыну в моем доме уже пятнадцать лет, и я хотел бы дать ему, как говорится в таких случаях, «с распоясанным чревом лежать у кровати»1 2. Не знаю, насколько найдется ему подходящая?
— У меня, — сказал радостно Ху, — есть молоденькая сестренка. Она моложе вашего почтенного сыночка на год и очень даже недурна. Вот ее дать, как говорят, «в услужение по выметальной части»3, — что вы на это скажете?
1 Соломенный призрак — см. [111].
2 «С распоясанным чревом лежать у кровати». — В жизнеописании поэта и каллиграфа Ван Си-чжи (IV в.) рассказывается, как некто послал своего ученика выбрать в семье Ванов зятя. Глава семьи велел ему пройти в комнату сыновей и выбрать любого. Вернувшись, ученик доложил, что все сыновья Вана прекрасны, строго выдержанны и горды. Только один лежал у кровати распоясанный, словно ему ничего не известно. «Этот-то и есть настоящий», — сказал посылавший. Настоящий оказался знаменитым Ван Си-чжи. Отсюда жених и зять называются в вежливом языке «распоясанными» [123].
3 »В услужение по выметальной части» — то есть в жены [38].
Странные истории: Невеста-монахиня Чэнь Юнь-ци
347
Хозяин встал и поклонился. Ху сделал ответный поклон. Затем хозяин стал потчевать Ху и был в отличном настроении. Предыдущая ссора целиком была забыта. Он велел поставить вино и другие напитки для угощения тех, что пришли с Ху. И баре и люди веселились и тешились вволю.
Хозяин расспросил подробнее о местожительстве Ху, желая, как водится, поднести гуся1, но Ху отказался. Свечерело; зажгли, продолжая пир, свечи, и Ху ушел совершенно пьяным. С этих пор все стало спокойно.
Прошел с чем-то год. Ху не появлялся. Кое-кто уже думал, что его сговор одно вранье, но хозяин был тверд и ждал его.
Прошло еще полгода, и вдруг Ху пришел. Поговорили о тепле и холоде. Затем Ху сказал:
— Сестра моя совсем взрослая. Прошу вас подождать, когда будет счастливый день1 2, в который нам послать ее служить свекру и свекрови.
Хозяин был крайне доволен. Тут же уговорились о сроке, и Ху ушел.
С наступлением ночи и в самом деле появились носилки и кони, привезшие молодую жену. Ее приданое было очень богатое, роскошное. Поставили среди комнаты — так заняло почти всю комнату. Молодая жена представилась свекрови. Она была мила и красива на редкость. Хозяин был очень доволен.
Приехали проводить сестру Ху и один из младших братьев. Оба они говорили очень тонко и умно. Да и пить умели тоже ловко. Ушли только на рассвете.
Молодая жена, оказывается, умела предсказывать урожайные и плохие годы. Поэтому во всех хозяйственных предприятиях с ней считались.
Братьев Ху с их матерью мог видеть каждый, когда они иногда являлись проведать молодую.
НЕВЕСТА-МОНАХИНЯ ЧЭНЬ ЮНЬ-ЦИ
Студент Чжэнь Юй происходил из Илина в Чу. Он.был сын второго кандидата3, сам вполне владел стилем и отличался прекрасною наружностью. Он пользовался в этом отношении известностью еще с очень нежного возраста.
Когда он был еще ребенком, один гадатель, посмотрев на его лицо, сказал так:
— Впоследствии ему суждено будет взять себе в жены даосскую монахиню4.
Отец с матерью сочли это за шутку. Стали уже приговаривать ему невесту, но, к их огорчению, все не могли ни на ком остановиться: одна была слишком низка, другая — слишком знатна.
1 Поднести гуся — в подарок семье невесты. Один из древних брачных обрядов, предшествующих свадьбе [97].
2 Когда будет счастливый день — обряд гадания [12].
3 Второй кандидат — см. [104].
4 Взять в жены... монахиню. — В Китае это звучит еще более дико, чем звучало у нас, так как женщины-монахини пользуются скорее дурной, чем хорошей славой: их оторванность от семьи и от связанного с нею регламента создает в умах патриархально настроенных людей предвзятое к ним нерасположение.
34S
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Мать студента была урожденная госпожа Цзан. Ее родня жила в Хуан-гане. Как-то раз по делам студенту пришлось туда идти, чтобы повидать свою вторую бабушку1. Ему сказали там слова, ставшие поговоркой:
Четыре облака в Хуане1 2: Младшие не имеют равных.
Дело в том, что в этом уезде был храм Патриарха Люя3, а в этом храме жили даосские монахини, все прекрасные собой. Отсюда и поговорка.
Этот небольшой храм бый всего лишь в десяти с чем-то ли от деревни, где жили Цзаны, и наш студент тайком от них направился в храм. Постучался. И в самом деле, там оказались четыре даосские монахини. Они с большим самоуничижением и в то же время с большой охотой бросились его приве-чать-принимать. Вид у них был очень приличный, чистенький.
Та же из них, что была моложе всех, была так красива, что и во всем просторном мире ничего подобного нельзя было найти. Студенту она пришлась по душе: он устремил на нее весь свой взор. Она же, подперев рукой лицо, смотрела себе куда-то в сторону.
В это время три прочие девы-монахини собирали на стол посуду и кипятили чай. Студент воспользовался удобным случаем, чтобы спросить у младшей, как ее имя и фамилия.
— Меня зовут Юнь-ци, — отвечала она. — А по фамилии — Чэнь!
— Странно, — сказал в шутку студент. — А ведь мне, ничтожному студентику, как раз фамилия Пань!4
Чэнь краска бросилась в щеки. Она опустила голову и молчала. Потом поднялась и ушла.
Тут же сейчас заварили чай и стали подносить гостю отборные фрукты. Разговорились, сказали, как каждую зовут. Одна назвалась Бай Юнь-шэнь5.
Ей было тридцать с лишком. Другая оказалась Шэн Юнь-мянь. Этой было с чем-то двадцать. Третью звали Лян Юнь-дун. Она была в возрасте двадцати четырех-двадцати пяти лет, но считалась тем не менее младшей из всей братии.
1 Вторая бабушка — то есть «внешняя» бабушка. «Внешней» родней называется родня жены как не принимающая участия в созидании «нутра», недр семьи.
2 Четыре облака в Хуане — то есть четыре монахини, в собственные имена которых входит слово «облако».
3 Патриарх Люй — Люй Дун-бинь, знаменитый подвижник VIII в., ставший одним из самых популярных богов Китая. На иконах он изображается с мечом за плечами, и в славословии ему говорится, что он ходит невидимкой, сокрушая, по молитве верующих, нечистую силу [92].
4 А ведь мне... как раз фамилия Пань. — В биографиях видных женщин китайской истории есть повествование о буддийской монахине, называвшейся Чэнь Мяо-чан (то есть тою же фамилией, как и Чэнь Юнь-ци) и отличавшейся, кроме красоты, умением слагать прекрасные стихи и играть на цитре. Некто Чжан Гань-ху, назначенный правителем на юг, проездом остановился в храме, где она жила, влюбился и пытался привлечь ее к себе. Однако был сурово отвергнут. Прошло некоторое время, и Чэнь Мяо-чан вступила в тайную связь с другом Чжана, Пань Фа-чэном. Узнав об этом, Чжан велел Паню подать прошение, в котором указать, что монахиня давно уже за него просватана, и на этом прошении, как народоправитель, положил резолюцию: быть им мужем и женой. Ляо Чжай предполагает, что история эта известна монахине, которая при сопоставлении своей фамилии Чэнь с вымышленною фамилией Пань поняла, что он намекает на возможную с ней связь.
5 Одна назвалась Бай Юнь-шэнь. — Юнь-шэнь — «Облака глубоки».. В именах даосских монахинь, героинь рассказа, главную роль играет юнь — облако, как местопребывание бессмертных.
Странные истории: Невеста-монахиня Чэнь Юнь-ци
349
Юнь-ци говорила ему через окно...
350 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Юнь-ци так и не появлялась. Это привело студента в крайнее уныние, и он спросил о ней.
— Эта девчонка, — отвечала Бай, — боится незнакомых людей!
Студент поднялся и стал прощаться. Бай употребляла все усилия, чтобы только его удержать, но он не остался и вышел.
— Вот что, — сказала Бай на прощанье, — коли хотите видеть Юнь-ци, можете снова завтра зайти!
Студент вернулся к своим; весь помысел его был охвачен самой пылкой любовью.
На следующий день он опять появился в храме. Даоски были дома, кроме одной Юнь-ци. Студенту было неудобно торопиться с вопросом, а девы-монашки уже накрыли на стол и оставляли его обедать. Студент усиленно отказывался, но его не слушали. Бай наломала ему хлеба, дала в руку палочки и принялась самым усердным и сердечным образом его угощать.
Наконец студент спросил:
— А где ж Юнь-ци?
— Придет сама, — был ответ.
Прошло опять довольно много времени. День, по-видимому, уже склонился к вечеру. Студент собрался уходить, но Бай задерживала его, ухватив за руки.
— Посидите пока здесь, — говорила она, — а я пойду и притащу нашу девчонку сюда, чтоб она имела счастье к вам явиться!
Студент остался. Сейчас же заправили лампы, собрали вина. Юнь-мянь тоже ушла. Вино уже обошло по нескольку раз. Студент стал отказываться, говоря, что уже пьян.
— Выпейте три чарки, — сказала ему Бай, — тогда Юнь-ци выйдет!
Студент исполнил это, выпил, сколько ему было сказано. Тогда Лян, в свою очередь, поднесла ему столько же и стала упрашивать, потчевать его. Студент и их осушил до конца. Затем, перевернув чарку, заявил, что он пьян.
Бай взглянула на Лян.
— У нас с тобой, знаешь, лица неважные, — сказала она, — нам с тобой не уговорить его выпить еще. Ты пойди-ка притащи сюда девчонку Чэнь; скажи, что ее милый Пань давно уже поджидает свою Мяо-чан!
Лян удалилась, но вскоре вернулась и сообщила определенно, что Юнь-ци не придет. Студент собрался уходить, но была уже глубокая ночь. Он притворился пьяным и лег навзничь.
Прошло несколько дней. Он все не решался опять пойти в монастырь. А в сердце все время думал о Юнь-ци, не мог забыть. И лишь время от времени подходил поближе к монастырю, высматривал ее, поджидал.
Однажды дело было уже к вечеру. Бай вышла из дверей с каким-то юношей и удалилась. Студент был восхищен: Лян-то он не очень боялся. Ринулся к дверям и давай стучать.
К дверям вышла Юнь-мянь. Он спросил ее, кто дома, и узнал, что Лян тоже куда-то ушла. Тогда он осведомился и о Юнь-ци. Шэн провела его и, войдя с ним в какой-то двор, крикнула:
— Юнь-ци! Гость пришел!
Студент только и видел, как дверь в комнату закрылась с шумом.
— Заперла дверь, — сказала с улыбкой Шэн.
Студент стал у окна и сделал вид, будто собрался говорить. Тогда Шэн вышла. Юнь-ци говорила ему через окно:
— Меня, знаете, сударь, здесь держат как приманку, а вас здесь удят... Если будете ходить сюда часто, то жизни вашей конец. Я, правда, не смогу всю жизнь до могилы хранить чистый устав монахинь, но не решусь также
Странные истории: Невеста-монахиня Чзнь Юнь-ци 351
воспользоваться этим обстоятельством, чтобы нарушить свой стыд и честь. Я только хотела бы найти такого, как милый Пань, и служить ему!
Тогда студент дал ей обещание быть с ней до белой головы.
— У меня, — сказала Юнь-ци, — есть наставница, вырастившая и выпестовавшая меня. А это ведь нелегко ей далось! Если вы действительно меня полюбили, принесите ей двадцать ланов серебром и выкупите таким образом меня. Я буду ждать вас три года. Если же вы рассчитываете здесь на свидание, как говорится, в тутовых кустах1, то на это я пойти не могу!
Студент обещал, но только лишь собрался он высказаться перед ней сам, как снова появилась Шэн, и он вышел вслед за ней. Потом откланялся ей и вернулся к себе.
На душе у него было тяжело, брало уныние. Стал думать, как бы так изловчиться, чтобы во что бы то ни стало и через каких-нибудь третьих лиц пробраться к ней и хоть разок еще подойти поближе к ее милому существу; но как раз в это время прибыл из дому слуга, сообщивший ему, что отец захворал; ему пришлось ехать днем и ночью, чтобы только вернуться вовремя.
Вскоре кандидат, его отец, умер. У матери завелись в доме строжайшие порядки, и студент не решался довести до ее сведения о своих сердечных делах. Все, что он мог сделать, это сурово урезывать свои расходы и день за днем копить.
Стали появляться предложения брака, но он отказывался, ссылаясь на свой траур по родителю. Мать не желала его слушать, но студент сказал ей кротко и ласково так:
— В прошлый раз, мама, когда я был в Хуангане, моя вторая бабушка пожелала женить меня на некоей Чэнь, и я, сказать правду, очень бы этого хотел. Но вот теперь случилось наше большое несчастье, вести оттуда застряли... Я давно уже не ездил в Хуанган проведать ее. Вот если б мне туда скоренько слетать!.. Если ничего из этого не вышло, дело не слажено, то я послушаюсь, чего ты, мать, от меня хочешь!
Мать согласилась, и вот, забрав все свои сбережения, наш студент направился в Хуан.
Прибыв туда, он явился в храм и вдруг нашел, что помещения пустуют, холодные, заброшенные, — совершенно иная картина против прежней! Вошел несколько глубже в храм. Там увидел лишь какую-то старуху-монахиню буддийской веры, которая сидела в кухне и стряпала. Студент подошел к ней и стал задавать ей вопросы.
— В третьем году, видите ли, старая даоска умерла, а все «Четыре тучи» рассыпались, словно звезды, по небу!
— Куда же они девались? — спрашивал студент.
— А вот, Юнь-шэнь и Юнь-дун бежали с развратными молодцами. Намедни я как будто слышала, что Юнь-ци временно поселилась где-то к северу от нашего уезда. Известий же, касающихся Юнь-мянь, я не знаю.
Слыша такие слова, студент затужил, велел запрягать и сейчас же поехал к северу от города. Тут он стал наводить справки в каждом попадавшемся ему на пути даосском храме, но следов было мало.
В тягостном унынии вернулся он домой.
— Вот что, мама, — солгал он матери, — дядя сказал мне так, что старик Чэнь, видишь ли, поехал в Юэчжоу. Когда же он вернется, то дядя пришлет к нам гонца!
Через полгода вдова поехала навестить свою мать и спросила ее, между прочим, об этом деле. Та в совершенной растерянности ничего не понимала. Вдова рассердилась было на сына за обман, но старуха выразила предположе-
1 Свидание в тутовых кустах — намек на песню о влюбленных из «Ши цзина» [4].
352
Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
ние, что внук столкнулся с дедом один на один, а ей они ничего не сообщили. К счастью, дед уехал куда-то далеко, и раскрыть эту чепуху не было возможности.
Вдова, по данному ею храмовому обету1, собралась на Лотосовый утес и постилась сначала у подошвы горы. Как-то раз, когда она лежала в постели, хозяин гостиницы постучал ей в двери и проводил к ней какую-то девушку-даоску, чтобы та побыла с ней вместе ночью. Девушка назвалась Чэнь Юнь-ци.
Узнав, что госпожа живет в Илине, она пересела к ней на постель и стала изливать ей жалобы на свою жизнь. Говорила она, вызывая своими словами в слушающей глубокое сострадание.
После всего прочего она сказала вдове наконец, что у нее есть двоюродный брат, студент Пань, родом оттуда же, откуда и вдова.
— Прошу вас, — взмолилась она при этом, — дайте себе труд приказать кому-нибудь из ваших детей или племянников передать ему одно мое словцо: пусть только скажут от меня, что такая-то живет в монастыре «Гнездящегося аиста», в келье старшей наставницы Ван Дао-чэн. Скажите, что я с утра до вечера горюю и страдаю. Пусть он поскорее приедет навестить меня. Я, передайте ему, боюсь, что не знаю, как будет после нынешних дней.
Вдова спросила, как в точности имя и прозвание1 2 студента Паня, но дева их не знала, а сказала только:
— Ну да раз он в училище, то сюцаи, думаю, о нем слыхали!
Еще не рассвело, как она уже спозаранку простилась с госпожой и на прощанье еще раз настойчиво и убедительно напомнила ей свою просьбу.
Когда госпожа вернулась домой, то стала рассказывать сыну и, между прочим, дошла до этого разговора. Студент встал на колени перед ней и так стоял все время.
— Мама, — говорил он, — скажу тебе всю правду: этот так называемый студент Пань — я, твой сын, и никто иной!
Госпожа расспросила, что и как, и, узнав от него про все эти обстоятельства, сильно рассердилась.
— Негодный мальчишка, — волновалась она, — ты развратничаешь направо и налево по храмам и монастырям... Смотри-ка, даоску берет себе в жены! С каким же ты лицом покажешься и ее покажешь на свадьбе родным и гостям?
Студент поник головой, не смея более проронить ни одного слова.
Затем студент поехал на экзамен в уезд3 и тайком там нанял лодку, чтобы разыскать Ван Дао-чэн. Когда же он прибыл на место, то оказалось, что Юнь-ци полмесяца тому назад уже куда-то ушла странствовать и с тех пор не возвращалась.
Студент вернулся домой, приуныл и заболел. Как раз в это время скончалась старуха Цзан. Вдова Чжэнь поспешила на похороны матери, но по пути с похорон сбилась с дороги и попала к некоей Цзин, которая оказалась ее двоюродной сестрой.
Тотчас она была приглашена в дом, где увидела какую-то молодую девушку, лет восемнадцати-девятнадцати, красоты совершенно очаровательной, невиданной.
1 Храмовый обет. — По нему следовало поставить свечи (курильные палочки) перед изображением божества в знаменитом храме, путь к которому далек и труден [84].
2 Имя и прозвание. — Фамилий в Китае очень ограниченное количество, и потому имя и прозвание играют существенную роль, тем более что слова, их изображающие, берутся из литературного обихода в самых прихотливых комбинациях [18].
3 Поехал на экзамен в уезд. — Экзамены производились в уездном городе, куда съезжались окрестные молодые ученые [1], [2].
Странные истории: Невеста-монахиня Чэнь Юнь-ци 353
Вдова, все время думавшая о том, как бы найти сыну прекрасную жену, чтобы он только не дулся на нее, была в душе поражена впечатлением от этой девушки и стала расспрашивать свою сестру о ней и ее жизни поподробнее.
— Это некая Ван, — отвечала та. — Она Цзинам племянница. И опора и прибежище1 у нее потеряны, и она временно живет здесь.
— А кто ж ее жених? — любопытствовала вдова.
— Нет жениха!
Вдова взяла девушку за руку, заговорила с ней. От нее веяло грацией и ласковостью. Вдове она сильно полюбилась, и ради нее она осталась переночевать.
Затем она потихонечку сообщила о своих намерениях сестре.
— Великолепно, — отвечала та. — Только эта особа высоко себя ценит. Иначе зачем бы ей до сих пор так шататься без цели? Разреши — яс ней поговорю!
Вдова пригласила девушку лечь с ней на одну постель, стала с ней болтать и шутить с огромным для себя удовольствием. Девушка сама пожелала считать вдову своей матерью, и та ликовала. Пригласила ее вернуться вместе с ней в Цзинчжоу. Девушка этому предложению была особенно рада, и на следующий же день они обе в одной лодке вернулись домой.
Когда они добрались до дому, то оказалось, что студент все еще болен: так и не вставал. Мать, желая чем-либо порадовать больного, послала служанку шепнуть ему:
— Барыня для вас, барич, привезла красавицу!
Студент не поверил. Припал к окну, взглянул: еще прелестнее, чем Юнь-ци!
И подумал он про себя, что вот уже прошел их трехгодичный срок свидания, а она как ушла куда-то странствовать, так и не возвращалась. Можно предположить, что ее яшмовое лицо1 2, наверное, уже нашло себе владельца, так что, заполучив эту красотку, можно очень хорошо утешиться.
Подумал, просиял, заулыбался и изменил выражение лица. Болезнь мигом прошла.
Тогда мать пригласила обоих молодых людей чинно представиться друг другу. Когда студент вышел, вдова спросила девушку:
— Ну что, ты поняла теперь, зачем я тебя взяла с собой сюда?
Девушка улыбнулась. ' _____
— Да уж поняла. Но зато вы, мама, не знаете, что я думала, когда собралась сюда с вами ехать. Я в молодости была просватана за некоего Паня из Илина. Но от него давно уже нет никаких вестей. Должно быть, уже нашел себе достойную пару. Если так, то я буду вам, мама, невесткой. Если этого еще не случилось, буду веки вечные вам как дочь и скоро-скоро отблагодарю вас за всю вашу ко мне доброту!
— Ну, если у тебя уже дано обещание, принуждать не будем. Только вот что. Несколько времени тому назад мне случилось быть на горе Пяти Патриархов3. И вот, знаешь, ко мне является некая даоска-монашенка и
1 И опора и прибежище — отец и мать, литературное каноническое выражение, продиктованное гипертрофией родительского пиетета (сяо) [75].
2 Яшмовое лицо — прекрасное [82].
3 Пять Патриархов — то есть патриархов буддийской церкви в Ки.тае, из которых самый популярный — Бодидхарма или Дамо. Прибыв в Китай в 520 г., этот первый патриарх сел у Средней Священной горы в позу созерцателя, повернувшись лицом к стене и, по
123ак. 3110
354
Пу Сун-лан. Странные истории из Кабинета Неудачника
спрашивает меня о Пане. Теперь — опять этот Пань! А я наверное знаю, что среди наших илинских более или менее видных людей нет такой фамилии!
— Как, — воскликнула в изумлении девушка, — это были вы, мама, та женщина, которая спала там у Лотосовой горы? Ведь та, кто спрашивала вас про Паня, — я самая и есть!
Тут только мать все поняла, поняла и улыбнулась.
— Ну, если так, — сказала она, — то студент Пань, скажу тебе определенно, — здесь!
— А где? — любопытствовала девушка.
Вдова велела служанке привести сына и спросила его. Тот был поражен.
— Как! Ты и есть Юнь-ци? — воскликнул он.
— А ты почем знаешь?
Студент рассказал все, что было, и она наконец узнала, что история с Панем была только шуткой.
Узнав, что Пань и есть студент, она застыдилась, что с ним все время говорит, и побежала сообщить обо всем этом вдове. Та спросила ее, откуда вдруг у нее появилась новая фамилия Ван?
— Да это моя настоящая фамилия и есть, но даоска, меня наставлявшая, полюбив меня, удочерила, и я шла под ее фамилией.
Вдове все это понравилось. Она выбрала счастливый день и устроила им брачную церемонию.
Возвратясь к предыдущему, видим, что дело было вот как.
Юнь-ци вместе с Юнь-мянь жили возле наставницы своей Ван Дао-уэн, но когда той пришлось круто, то Юнь-мянь ушла от нее в Ханькоу. Юнь-ци была балованна, наивна, работать не умела, да и к тому же стыдилась вообще выходить по даосским службам. Дао-чэн это очень не одобряла.
Случилось затем так, что ее дядя Цзин приехал в Хуанган, где встретился с ней. Она лила слезы. Тогда дядя увез ее с собой и заставил ее снять свой даосский наряд.
После этого он хотел сватать ее за видных людей и упорно скрывал поэтому, что она когда-то была монахиней. Тем не менее всем, кто, как говорится, справлялся об ее имени1, она выражала несогласие. Дядя и его жена не понимали, чего она хочет, и стали относиться к ней весьма недружелюбно, так что когда в тот самый день вдова взяла ее с собой и они могли вручить ей девушку, то почувствовали, словно свалили с себя тяжкое бремя.
По соединении в чаше* 1 2 каждый<;из новобрачных все время рассказывал, что с ним приключилось. Их то охватывал восторг, то брали слезы.
Молодая оказалась весьма почтительной к старшим и усердно внимательной, так что вдова очень ее полюбила. Однако она только и знала, что играла на лютне и особенно охотно в шахматы; знать не знала, как вести хозяйство и домашние дела. Вдову это сильно огорчало.
Через месяц с небольшим вдова отправила обоих молодых к Цзинам. Они там погостили несколько дней и поехали обратно. Когда они плыли в лодке по Цзяну, вдруг мимо них прошла какая-то другая лодка, в которой сидела даосская монахиня. Подплыли — оказывается: Юнь-мянь!
Юнь-мянь единственная из всех была дружна с Юнь-ци, и молодая, обрадовавшись ей, пригласила ее к ним в лодку. Обе делились друг с другом всем «кислым и горьким», случившимся после разлуки.
преданию, просидел так девять лет, запечатлев свое изображение. В монастыре Шаолиньсы в 1907 г. мне показывали эту стену с «отпечатавшимся» на ней портретом [137].
1 Справлялся об ее имени — то есть сватался [12].
2 По соединении в чаше — см. [35].
Странные истории: Невеста-монахиня Чэнь Юнь-ци 355
— Куда же ты теперь едешь? — спрашивала молодая.
— Я, видишь ли, — отвечала та, — давно о тебе тосковала. Наконец отправилась в дальний путь, пришла в монастырь «Гнездящегося аиста» — и вдруг узнала там, что ты пошла к Цзинам. Вот я и решила проведать тебя в Хуангане. А того и не знала, что тебе уже удалось соединиться со своим возлюбленным! Смотрю теперь на тебя: ты словно фея... А я, значит, осталась без тебя бесприютной странницей: то поплыву, то причалю... И не знаю теперь, когда все это кончится!
Сказала и горько вздохнула.
Молодая придумала следующее. Она велела ей переодеться в другое платье, сняв монашеское, и идти под видом ее сестры. А она возьмет ее пока в компаньонки ко вдове, а там понемножку да помаленьку можно будет и ей подобрать приличную пару. Шэн согласилась.
Приехали домой. Молодая сначала доложила старухе, и затем только Шэн вошла в дом. Манеры у нее были как у девушки из хорошего дома, а в разговоре и шутке она проявляла великолепное понимание светских вещей. Старухе как вдове было очень скучно, одиночество ее удручало, так что, обретя себе Шэн, она была в высшей степени довольна и боялась лишь одного: как бы та от нее не ушла.
Шэн вставала спозаранку и принималась хлопотать вместо старухи, не считая уже себя гостьей. Старуха все больше и больше приходила от нее в восторг и про себя уже подумывала, не взять ли ее в дом как сестру молодой, чтобы покрыть этим ее прежнее монашество. Так она думала втихомолку, но не решалась об этом заговорить. \
Однажды старуха забыла что-тосделать и побежала спросить у Шэн, а у той, оказывается, это давно уже для нее было готово. Воспользовавшись тогда представившимся случаем, она сказала ей:
— Наша сударушка с картинки не умеет вести хозяйство. Что с ней делать? Вот ежели бы молодая была вроде тебя, мне нечего было бы и тужить!
Старуха не знала, что у молодой это давно уже было на уме, она только боялась, как бы мать не рассердилась. Теперь же, услыша от той подобные речи, она засмеялась и сказала:
— Раз матушка меня любит, то молодая жена может ведь изобразить Ин с Хуан...1 Как вам кажется?
Мать не отвечала, а тоже раскатисто смеялась вовсю. Молодая пришла к мужу и сказала ему, что старуха уже закивала головой. Тогда очистили и прибрали отдельное помещение, и молодая говорила Шэн:
— Послушай-ка, помнишь, когда мы еще с тобой в монастыре спали на одной подушке, ты, сестрица, говорила мне, что только бы нам с тобой найти человека, который понимал бы, что значит любовь и ласка, — что мы бы обе стали служить такому человеку? Помнишь или нет?
У Шэн невольно замигали глаза.
— Что ты, что ты, — пролепетала она, — да ведь когда я говорила про любовь и сближение, я ни о чем таком и не помышляла... Просто вот думала: целый день трудиться и хлопотать, а никто, никто и не будет знать, сладко ли, горько ль тебе... А вот за эти дни матушка наша соблаговолила приласкать меня за мою работишку. И душе моей стало вдруг отчетливо ясно, где холодно, а где тепло. Так что, если ты не издаешь, как говорится, «указа прогнать
1 Ин с Хуан — две дочери древнего государя Яо. Обе были отданы им в жены достойному преемнику его трона — Шуню [85].
356
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
пришельца»1 и велишь мне быть постоянной компаньонкой матушке, то все мои пожелания этим будут удовлетворены. Я и не буду даже мечтать об исполнении того, о чем мы тогда говорили!
Молодая передала это матери. Та велела обеим им зажечь свечи и произнести обеты сестер, поклявшись, что они никогда не будут в этом каяться.
Вслед за этим она велела сыну исполнить с Шэн обряд, полагающийся мужу с женой.
Когда они пошли спать, Шэн заявила ему:
— Вот что, знаешь, я ведь двадцатитрехлетняя старая теремница!
Студенту не верилось. Но вдруг... пало красное и заполнило весь матрац. Студент диву дался...
— Почему, ты думаешь, я так рада найти себе милого? — шептала она. — Совсем не потому, что я не могла добровольно оставаться одинокой затворницей. Скажу тебе по правде: мне невыносимо было краснеть, угощая гостей, словно в каком-то, как говорится, «кривом палисаднике»1 2, и в то же время иметь тело теремной девушки. Вот этим разочком я воспользуюсь, чтобы приписаться к вашей семье и чтобы за тебя служить твоей старухе матушке. Буду здесь экономкой, заведующей домоправлением. А что до супружеского удовольствия в спальне, то ты уж, пожалуйста, ищи его у другой!
Через три дня она свою постель перенесла к матери. Та гнала ее прочь, но она не уходила. Тогда молодая, спозаранку забравшись к матери, заняла ее место на постели и улеглась спать. Делать было нечего, и новой пришлось идти к студенту.
С этих пор они через два-три дня стали чередоваться. Привыкли и стали считать, что это в порядке вещей.
Вдова в свое время любила играть в шахматы, но с тех пор как она овдовела, ей было некогда этим заниматься. Теперь же, когда у нее была Шэн, все дела по дому пришли в образцовое состояние и ей целый день нечего было делать. И вот в часы безделья она садилась с молодой за шахматы. Зажигали свет, варили чай... Старуха слушала, как обе жены играли на лютне, и только за полночь расходились.
— Даже когда был жив отец моего сына, — говорила старуха знакомым, — и то я такой радости иметь не могла!
Шэн заведовала всем, что уходило и приходило, записывала и давала старухе отчет. Та ничего не понимала:
— Вы вот обе говорите мне, что в детстве вы были сиротами и знали только грамоту, лютню да шахматы. Кто же тебя всему этому-то выучил?
Шэн смеялась и рассказывала все по правде. Смеялась и старуха.
— Вот ведь и я тоже, — говорила она, — никогда не хотела женить сына на даоске, а теперь — на-ка! — получила сразу двух!
И тут она вдруг вспомнила, что было нагадано ее сыну — тогда еще отроку. Вспомнила — и поверила, что нельзя убежать от того, что предопределено судьбой.
Студент дважды был на экзаменах, но все не выдерживал.
1 «Указ прогнать пришельца» — указ первообъедииителя Китая Цинь Ши-хуана, изгоняющий из государства пришлых ученых, советников-конфуцианцев.
2 «Кривой палисадник» — или «дворец с кривой решеткой». Так, собственно, называлось расписное дворцовое здание. Но с тех пор, как это выражение было употреблено поэтом Ли Шан-инем (IX в.) — «Занавеска (дверная) легка, а портьеры тяжелы, // Вот — золотая кривая решетка» — оно стало обозначать те дома, куда вход легок, а внутренние покои ограждены от взоров, то есть публичные дома [138].
Странные истории: Седьмая Сяо и ее сестра
357
— Хотя наш дом и не из богатых, — сказала наконец старуха, — но все же кое-какой землицы наберется с триста му. Да тут еще нам повезло с Юнь-мянь, так ловко со всем управляющейся. Нам что дальше, то все теплее и сытнее становится. Ты, сынок, будь только у моих колен да забирай своих обеих жен и вкушай удовольствие вместе со мной. Я не хочу, чтобы ты искал себе богатства и знатности.
Студент повиновался.
Впоследствии Юнь-мянь родила мальчика и девочку, а Юнь-ци — девочку и трех мальчиков. Мать умерла, когда ей было уже за восемьдесят.
Ее внуки, все как один, вошли во дворец полукруглого бассейна, а старший, рожденный от Юнь-мянь, даже прошел на областных отборах1.
СЕДЬМАЯ СЯО И ЕЕ СЕСТРА
□ юй Цзи-чжан из Линьцзы жил в деревне Мельнице, что к востоку от города. Занимался он ученым делом, но пока безрезультатно; ушел с родных мест и стал служителем при канцелярии.
Как-то раз пошел он к родным жены. Возвращался домой в пьяном виде. Дело было уже к вечеру. Дорога выходила к могильным склепам дома Юев. Когда он проходил этими местами, то большие здания так и замелькали перед ним своею красотою. У одних ворот сидел какой-то старик. У Сюя появилась винная жажда, ему пришло на ум напиться, и вот он, сделав перед стариком приветствие, попросил у него дать ему чего-нибудь такого. Старик встал и пригласил гостя войти в дом. Поднялись в гостиную, где старик дал ему пить. Когда он кончил пить, старик сказал:
— Такой, знаете, темный сейчас вечер, идти будет трудно... Останьтесь пока здесь, переночуйте, а утром раненько и в дорогу. Как вам кажется, а?..
Сюй, со своей стороны, тоже чувствовал себя от усталости прямо умирающим, и на это предложение он с радостью согласился. Старик велел слугам приготовить вина и подать гостю, сказав ему при этом следующее:
— У меня, старика, к вам есть словечко, — не презирайте только его, как какую-нибудь большую волну1 2. Ваш безупречный дом имеет прекрасную славу, и с вами стоит породниться брачным путем. У меня есть молодая дочь, которая еще не просватана. Хочу дать ее в жены низшего ранга. Осчастливьте, соблаговолите протянуть руку и ее подобрать!
Сюй в вежливом беспокойстве не знал, что ответить. Старик тут же послал слугу объявить всем родным и родственника^ и, кроме того, передал, чтобы девушка принарядилась. В один миг один за другим появились четыре или пять человек в высоких, горой стоящих шапках и широких поясах3. Де
1 Областные отборы — отборы государственных людей [24].
2 Большая волна — то есть громкое, но не существенно важное.
3 В высоких, горой стоящих шапках и широких поясах — то есть в важных придворно-чиновничьих нарядах, как и полагается родственникам знатного дома, пришедшим на важное семейное торжество. Вообще, шапка и пояс считались в Китае описываемой эпохи (XVII в.) эмблемами чиновничьей карьеры. Известное благожелание гласит: «Да передадутся из поколения твоего в поколение шапка и пояс!» [99].
35S
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
вушка тоже вышла в сияющем наряде. Красота ее лица совершенно выделялась среди обыкновенных лиц. Сели все вперемешку и стали пировать.
У Сюя и дух и душа, помутнев, пришли в хаотическое волнение, и он хотел только поскорее лечь спать. Вино обошло их по нескольку раз, но он упорно отказывался, сказав, что не может с собой справиться. Тогда старик послал маленькую служанку проводить мужа с женой за полог и запереть их вместе — пусть там и сидят.
Сюй спросил ее о родне и фамилии. Она назвала свою фамилию Сяо и сказала, что в семье она седьмая по счету1. Он стал далее подробно разузнавать о положении и состоянии ее родных, на что она отвечала:
— Хотя я сама и ничтожна по происхождению, нисколько не знатна, однако как пара жениху-канцеляристу я, наверное, не засрамлю его. К чему так усердствовать с допросами?
Сюй, утопая в ее прелестях, прильнул к ней в самой полной и совершенной любовной близости, больше никаких особых подозрений не высказывал.
— В этих местах, знаешь, нельзя обзаводиться домом, — сказала молодая женщина. — Я хорошо знаю, та, что будет моей старшей сестрой в твоем доме, обладает в высшей степени ровным и добрым характером. Может быть, она не будет нам мешать? Ты иди домой, приготовь какое-нибудь помещение, а я приду уж сама!
Сюй обещал. Вслед за этим он положил свою руку ей на тело и, теряя сознание, начал засыпать. Когда же он проснулся, то в его объятиях было уже пусто. Цвет неба уже сильно просветлел, но тень сосен заслоняла утро. Под ним был подложен пласт просяной соломы толщиной больше фута. Сюй ахнул от изумления и пошел домой.
Рассказал жене. Та в шутку вычистила и прибрала помещение, поставила туда кровать, закрыла двери и вышла.
— Новая женушка, значит, сегодня прибывает, — сказала она.
И оба принялись хохотать.
Солнце уже закатилось, когда жена шутливо потащила Сюя открывать дверь.
— Смотри, — говорила она, — новая, поди, уж не сидит ли в спальне?
Вошли, а перед ними на кровати сидит красавица в роскошнейшем наряде. Увидя вошедшую пару, она поднялась им навстречу. Муж и жена остолбенели, а она, закрывая рот рукой, совершенно беззвучно смеялась. Затем она поклонилась им обоим, выразив им почтение и серьезность своих чувств. Жена Сюя занялась приготовлением обеда, предоставив им обоим радоваться своему слиянию.
Женщина вставала спозаранку и принималась за работу, не ожидая понуканий и назначений.
— Мои сестры, — сказала она однажды Сюю, — хотят к нам прийти взглянуть на нас.
Сюй выразил опасение, что второпях ему нечем будет принять гостей.
— Ну, все они знают, — возразила молодая, — что у нас в доме небогато, и заранее пришлют все съестное. Надо только попросить сестрицу нашего дома взять на себя труд сварить и состряпать это!
Сюй сказал жене. Та изъявила свое согласие. И действительно, после утренней стряпни пришли люди с вином и разной снедью, сложили все это с коромысел и ушли. Жена принялась за исполнение обязанностей повара. После полудня пришли в дом шесть-семь женщин, из которых самой старшей было не более как около сорока. Они уселись в кружок и стали вместе пить, наполнив всю комнату раскатистым смехом.
1 Седьмая по счету — Сяо Седьмая [17].
Странные истории; Седьмая Сяо и ее сестра
359
Глядь — в рукаве у нее шелковый платочек. Украл его и выбежал.
360
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Жена Сюя, притаившись под окном, разглядывала их, но видела только мужа и Седьмую, которые сидели друг против друга и пили. Остальные же гости были в углу комнаты, невидимы. Северный Ковш уже повис в углу комнаты, когда они наконец с криком и шумом ушли.
Молодая пошла провожать гостей и еще не возвращалась. Жена вошла в комнату и увидела, что на столе стоят чашки и подносы совершенно пустые.
— Эти холопки, кажется, все были голодны. Ишь ведь их вылизали как: словно собака гладкий камень!
Вскоре молодая вернулась и стала ласково-искренне благодарить ее за труды; вырвала у нее из рук посуду и стала мыть сама, торопя законную жену идти и мирно себе ложиться спать.
— Гости приходят к нам в дом, — говорила ей жена, — а мы допускаем, чтобы они сами припасли, что пить и есть... Не смех ли это? На днях их нужно будет еще раз пригласить к нам!
По прошествии нескольких дней Сюй исполнил слова жены и велел молодой снова позвать гостей. Те явились и принялись есть и пить вовсю. Однако оставили четыре подноса, не прикоснувшись к ним ни ложкой, ни палочками. Сюй поинтересовался, что это значит. Девы засмеялись:
— Ваша супруга думает, что мы злые. Вот мы и оставляем нарочно для нашей стряпухи.
За столом была одна девушка лет восемнадати-девятнадцати в башмаках из некрашеного холста и в белом грубом платье.
— Это молодая вдова, — сказали Сюю.
Ее звали Шестой. В ее живости и манерах была очаровательная красота. Она любила смеяться и умела говорить. Знакомясь с Сюем все ближе и ближе, она стала над ним смеяться и острить. Установили чарочное правительство1, в котором Сюй занял должность секретаря и запретил насмехаться и балагурить. Шестая сестра сплошь да рядом попадалась в нарушении этого приказа, и ей пришлось тянуть к себе одну за другой чарок десять, если не больше. Она быстро захмелела и наконец была пьяна. Ее пахучее прекрасное тело было теперь в нежной лени, слабое и безвольное, еле-еле держащееся... Вскоре она ушла. Сюй зажег свечу и пошел ее искать. Оказалось, что она сладко спит в темном алькове. Сюй приблизился к ней и слился с ее губами. Она даже и не почувствовала. Сердечное полотнище уже заволновалось1 2, как вдруг из-за стола послышались с разных мест крики, зовущие Сюя. Он быстро оправил ей платье. Глядь — в рукаве у нее шелковый платочек. Украл его и выбежал.
Подошла полночь, и гости вышли из-за стола, а Шестая все еще не просыпалась. В пологи вошла Седьмая, стала ее расталкивать, — и наконец она, зевая и потягиваясь, встала, завязала юбку, оправила волосы и ушла вслед за другими.
Сюй неотступно, неотвязно думал о ней и тосковал, не выпуская ее из сердца. Он уже хотел было, как только очутился в пустом месте, развернуть оставшийся у него платочек и любовно его рассмотреть, как тот исчез. Сюй стал искать. Он подумал, что, провожая гостей, уж не обронил ли платочек по дороге. Взял свечу, стал светить ею пристально на всех крыльцах и выходах; куда делся платочек — так и не нашел. Ему стало как-то не по себе.
1 Установили чарочное правительство — особое, так сказать, винное начальство. Выбирается начальник, которого все выпивающие слушаются. Проштрафившийся выпивает по приговору начальства лишнее. А так как пьяному показаться на улицу стыдно, то подобный штраф близок к действительному наказанию [139].
2 Сердечное полотнище. — В древнем памятнике «Планы сражающихся царств» чуский ван (князь) говорит о себе: «Лежу — мне в кровати неудобно; ем — мне пища не вкусна; сердце мечется, колеблется, словно флаг, повешенный в воздухе...»
Странные истории: Седьмая Сяо а ее сестра
361
Молодая спросила его, в чем дело. Сюй нехотя ответил.
— Нечего обманывать и врать, — сказала она с усмешкой. — Плато-чек-то люди уже унесли! Напрасно утруждаешь свое сердце и свои очи!
Сюй, испугавшись этих слов, рассказал ей все, как было, начистоту. Упомянул также, как он все тоскует и думает.
— Она с тобой, — сказала Седьмая, — не имеет старой судьбы, и связь ваша только здесь!
— Как это так? — спросил Сюй.
— А вот так. Она, видишь ли, в предыдущей своей жизни была девой песен, а ты был ученый на службе. Ты ее увидел и влюбился. Оба родителя тебе помешали, и твоим намерениям не суждено было осуществиться. Разволновавшись чувством, ты заболел и был на краю катастрофы. Ты тогда послал ей сказать: «Я уже не встану. Мне бы только, чтоб ты пришла, чтоб дала мне разок потрогать твою кожу, — и тогда я б умер без сожаления!» Та дева согласилась сделать, как ты просил, но в то же время ей случилось быть занятой разными делами, и она не пошла к тебе сейчас же, а прибыла через вечер. Оказалось, что больной уже умер. Таким образом, в первой жизни у нее с тобой была судьба для одного прикосновения. Все, что выходит за эти пределы, это уж вне упований.
После этого Сюй опять устроил обед и снова пригласил всех дев. Не явилась только Шестая. Сюй решил, что молодая заревновала, и предался сильной злобе и досаде. Однажды молодая сказала ему.
— Если ты понапрасну меня винишь в том, что касается Шестой, то, скажу тебе по правде, она просто не желает сюда прийти; в чем, скажи, тут моя вина? Сегодня вот уже восемь лет с тех пор, как мы слюбились, и я ухожу — буду с тобой прощаться. Позволь мне придумать все, что только в моих крайних силах, чтобы разрушить это былое заблуждение. Она, правда, не придет, но не может же она запретить нам туда идти самим! Вот поднимемся к ним в дом, пройдем к ней... И неизвестно, может быть, как говорится, человеческое решение победит небесное определение!
Сюй с радостью согласился. Молодая взяла его за руку, и они вспорхнули в ветре, словно шествуя по пустотам. В одно мгновение они уже были в ее доме с желтой черепицей, широкими, просторными залами, изломами и извивами ворот и дверей. Все это нимало не изменилось-против того времени, когда он этот дом видел в первый раз. Тесть и теща вышли к ним оба вместе.
— Смотри, грубая девчонка! — сказали родители. — Ты давно уже получила теплоту и ласку, а мы, старики, эти остатние годы разрушаемся и слабеем... Не странно ли, что ты нас забыла своими посещениями и проведываньями?
Сейчас же накрыли столы и устроили пир. Молодая стала расспрашивать о сестрах, старших и младших.
— Все они вернулись к своим семьям. Только одна Шестая живет здесь у нас.
Тут же крикнули служанку, веля ей просить Шестую появиться к ним. Она долгое время не выходила. Молодая прошла к ней и стала ее тащить. Наконец она появилась, но с опущенной головой, скромная, молчаливая, непохожая на прежнюю балагурку. Вскоре старик и старуха откланялись и ушли.
— Смотри, сестра, — сказала молодая, — какая ты высокомерная и самомнящая! Ты заставляешь человека меня ненавидеть!
Шестая слегка усмехнулась:
— Послушай, ветрогон, зачем ты ко мне пристаешь?
Молодая взяла у них обоих чарки с остатками вина и заставила их обменяться и пить.
— Губы ведь уже соединялись, — сказала она. — К чему делать эти манеры?
362
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Вскоре Седьмая тоже ушла, и в комнате остались только они вдвоем. Сюй сейчас же вскочил и начал к ней приставать. Шестая ловко и грациозно отстраняла его и сопротивлялась. Сюй ухватил ее за платье, стал на колени и умолял. Вдруг послышались крики, потрясавшие всю землю, и огненные лучи стреляли в двери. Шестая сильно перепугалась, толкнула Сюя, чтоб он встал, и сказала ему:
— Что мне делать? Беда меня застигла неожиданно!
Сюй засуетился, заметался, не зная, что делать. А женщина уже бесследно скрылась. Сюй, весь в горе, присел немного. Глядь — здания и комнаты разом исчезли. Прибежали охотники, человек десять, с соколами и ножами в руках. '
— Кто тут ночью валяется? — кричали они в испуге.
Сюй сказал, будто он сбился с дороги, и назвал им свою фамилию и прозвание.
— Мы только что гнались тут за лисицей! Не видели ли вы ее?
— Нет, не видел, — отвечал Сюй.
Он теперь внимательно распознал эту местность: то был склеп Юев.
Уныло-уныло вернулся он домой и все еще надеялся, что Седьмая снова придет. Утром смотрел и гадал по сорочьей радости1, вечером искал предзнаменований по узорным наплывам свечи. Но никаких слухов о ней не было.
Это рассказывал Дун Юй-сюань.
ЦАРИЦА ЧЖЭНЬ1 2
Аочэнский Лю Чжун-хань был с детских лет туп, но к книгам питал любовь эротомана. Он вечно запирался, предавался своим трудам с остервенением, совершенно не общаясь с людьми.
Однажды, когда он таким образом занимался, вдруг до него донеслись какие-то необыкновенные ароматы, которые наполнили всю его комнату.
1 Гадал по сорочьей радости. — Сорока (сицяо) предвещает радость (си), и ее стрекотанье считается хорошей приметой. В частности, она предвещает возвращение путника.
2 В основе рассказа лежит исторический анекдот. Лю Чжэн, по прозванию Гун-гань, поэт и генерал III в., один из семи так называемых цзяньаньских мудрецов, отличался способностью спорить, отвечая без малейшего промежутка. Наследник престола выбрал его в компанию литературных талантов, и вот, сидя со своими учеными друзьями за вином и придя в особое умиление, царевич велел своей супруге, великой княгине, по девичьей фамилии Чжэнь, выйти и поклониться гостям. Гости пали наземь, и только один Лю посмотрел на нее, как на обыкновенную женщину. Его схватили, хотели казнить, но заменили смерть тяжелой работой гранильщика камней. На двор гранильщиков зашел как-то сам император, увидел, что Лю сидит с важным видом за своей работой. «Что скажешь о камне?» — спросил государь. Лю, желая воспользоваться случаем, чтобы оправдаться, стал на колени и отвечал: «Камень идет с утесов Цзинских гор. Он снаружи отливает всеми пятью цветами, а внутри таит самые знаменитые сокровища. Гранить его — ему сиянья не прибавить, резать его — ему линий-вен не причтешь. Он держит в себе прямой и крепкий дух, который он воспринял от самой природы вещей. Однако его вены кривы и извилисты: они вьются и кружат, и им выпрямиться не удается!» Государь расхохотался и в тот же день простил Лю. («Прямой» — чжэн — намек на имя Лю: Чжэн. «Вены» — ли — то же слово, что ли — «правда». «Извилистый» — цюй — то же слово, что цюй — «обида, кривда». То есть переводя эту фразу на явную двусмыслицу, надо передать ее так: «Я, Чжэн, прям и тверд: такова моя природа. Однако моя правда вьется причудливой кривизной и все не может дождаться своего выпрямления».)
Странные истории: Царица Чжэнь *•' 363
Еще минута, и послышались звуки дорогих брелоков в самом многообразном хаосе. Лю с изумлением оглянулся и увидел, что к нему входит красавица, у которой шпильки головного убора и серьги сияют и переливаются всеми цветами. За нею свита — и все как есть одеты в придворные платья с украшениями.
Лю, в испуге и удивлении, пал на землю. Красавица стала его поднимать.
— Как это так, — спросила она, — ты был такой сначала гордый, а потом вдруг стал таким раболепным?
Лю все более и более трепетал и пугался.
— О небесная фея, — бормотал он, — из каких ты мест? Я ведь не имел случая ни поклониться тебе, ни знать тебя! Когда же, скажи, до настоящего времени успел я тебя оскорбить?
— Давно ль, скажи, расстались мы, — улыбалась ему в ответ фея, — чтоб уж так помутнеть и потускнеть воспоминанию? Разве это не ты был тот, который — помнишь, тогда? — сидя с важным и серьезным видом, точил кирпичину?
И вот разложили парчу и кожу, поставили в яшмовых сосудах напитки, и фея торопливо усадила Лю, стала с ним пить и говорить с ним о делах нынешних и древних. И то, что она говорила, было так глубоко и так метко, до того необычно, что Лю, весь растерянный, смущенный, не знал, что ему ответить.
— Я только что успела, — сказала красавица, — съездить к Яшмовому озеру1, разок там попировать. Через сколько же рождений ты успел пройти, чтобы твой острый ум мог так окончательно отупеть?
С этими словами она велела служанке густо отварить настой из хрусталя и поднести Лю. Лю принял и стал пить. И вдруг, выпив, он почувствовал, как его ум и душа раскрылись и прониклись.
Затем настал уже темный вечер. Все служанки удалились. Фея затушила свечу, разложила постель, и по всем кривым пошла до пределов их радостная любовь.
Еще не рассвело, как девушки свиты уже вновь собрались. Красавица поднялась, но ее роскошный наряд был такой же, как вчера, и прическа оставалась совершенно законченной, так что она и не приводила ее снова в порядок.
Лю, влюбленный, весь приникнув к ней, с неотступным усердием старался выпытать у нее, как ее фамилия, как имя.
— Сказать, что ж, ничего, можно, — отвечала фея. — Боюсь только, как бы не усугубить твоих недоумений. Моя фамилия Чжэнь. Ты же — потомок Гун-ганя, который в те времена из-за меня совершил преступление и пострадал. Этого моя душа, скажу по совести, вынести не могла, и вот наше сегодняшнее свидание вызвано, между прочим, моим желанием отблагодарить тебя моим глупым чувством.
Лю спросил, где теперь Вэйский Вэнь1 2.
— Пэй3, — сказала она, — не более как самый обыкновенный сынок своего разбойника-отца4. Мне приходилось по нескольку лет бывать среди веселящихся и беспечных людей, принадлежавших к богатой знати; так вот, я иногда встречалась с ним, но не останавливала на нем внимания. Его, видишь
1 Яшмовое озеро — местопребывание царицы фей Си-ванму [40], [82].
2 Вэйский Вэнь — государь, называемый посмертным титулом Вэнь (Просвещенный), начавший собою династию Вэй.
3 Пэй — Цао Пэй (Цао Пи) — так звали государя Вэнь-ди до его возвеличения.
4 Разбойник-отец — имеется в виду Цао Цао (155—220), отец государя Вэнь-ди. Китайская литература и театр изображают его разбойником [100].
364
Пу Сун-лан. Странные истории из Кабинета Неудачника
ли, в свое время из-за А-маня1 долго держали в темном царстве1 2. Я ничего более о нем не слыхала. Напротив того, Чэньский Сы3 стал теперь книжником у Владыки4. Раз как-то я его видела.
Вслед за этими ее словами тут же появилась колесница с драконами, которая остановилась среди двора. Царица подарил Лю коробку из яшмы, сделала прощальное приветствие и взошла на колесницу. Тучи подняли ее, заволокли туманы... Она исчезла.
С этого времени литературная мысль Лю сильно развилась. Однако, охваченный воспоминанием о красавице, он весь застыл в думе и имел вид помешанного. Прошло так несколько месяцев, и он стал все более и более близиться к смертельному истощению. Мать его не понимала, где тому причина, и только горевала.
Дома у них была старуха-прислуга. Вдруг она как-то говорит Лю:
— Барин, да нет ли уж у вас кого на мысли, и очень даже?
Ее слова кое-как попадали в цель, и Лю не мог скрыть.
— Гм! Да, да! — отвечал он.
— Вы, барин, напишите-ка, как говорится, футовое письмецо5, а я сумею его передать и доставить!
Лю в радостном волнении сказал:
— У тебя есть необыкновенный дар... А я до сего времени был темен, как говорили раньше, в «приметах людей». Если же ты действительно сумеешь это сделать, я не позволю себе этого забыть.
С этими словами он сложил письмо, надписал конверт, передал старухе, и та сейчас же ушла.
Вернулась она лишь к полуночи.
— Обошлось счастливо, — сказал она, — дело я не попортила. Только что это, значит, я вхожу в ворота, как привратник, думая, что я ведьма, хотел меня связать, но я достала ваше, барин, письмо, и он понес его. Через самое короткое время мне крикнули войти. Госпожа тоже, знаете, все вздыхает, а сама говорит, что не может снова с вами свидеться; впрочем, она готова была написать вам ответ, да я сказала, что барин наш так извелся и исхудал, что одним словечком его вряд ли излечишь. Госпожа слегка задумалась, потом бросила кисть и сказала мне: «Вот что — будь добра сначала передать господину Лю, что я сейчас же пришлю ему красивую жену». Перед тем как мне уйти, она еще наказала мне, что все то, о чем сейчас была речь, — думы сотен лет и что только тогда эти расчеты могут длиться вечно, если мы не посмеем легкомысленно о них болтать.
Лю был очень рад этому и стал поджидать. На следующий день действительно появилась какая-то старая нянька, а с ней за руку девушка. Обе прошли к матери Лю. Девушка была с лица такой красоты, что после нее выбрось весь мир. Старуха назвалась фамилией Чэнь, а девушка оказалась ее род-
1 А-мань — прозвание Цао Цао [100].
2 Темное царство — ад, где Цао Пэя держали как сына насильника и узурпатора Цао Цао.
3 Чэньский Сы — известный поэт Цао Чжи (192—232), третий сын Цао Цао. Его пожаловали титулом Чэньского великого князя, а после смерти присвоили титул Сы (Мыслитель). Он, может быть, самый блестящий представитель китайской литературы III в. [127].
4 Книжник у Владыки — секретарь и хранитель печати у высшего божества, понимаемого, впрочем, скорее всего схоластически, как отражение земного порядка на небесах.
5 Футовое письмецо. — Китайцы писали сверху вниз, и письмо имело вид продолговатого узкого четырехугольника. Поэтическое выражение — «известие в фут длиной».
Странные истории: Царица Чжэне
265
Собака сорвалась с веревки и стала кусать молодую женщину.
Збб
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ной дочерью, по имени Сы-сян. Чэнь выразила желание посватать дочь в жены. Матери Лю девушка понравилась, и та начала переговоры о браке. При этом старуха не требовала никаких денег, а спокойно себе сидела и ждала, пока не окончатся все церемонии, а затем удалилась. Один только Лю, зная в глубине души, что тут есть что-то необыкновенное, как-то потихоньку спросил у жены, как она приходится той самой госпоже.
— Я, — ответила жена, — бывшая певица из «Медного феникса»1.
Лю выразил подозрение, что она бес.
— Нет, — отвечала она на это. — Я вместе с госпожой включена была уже в списки бессмертных, но, по случайному проступку, мы были свергнуты и упали среди людей. Госпожа теперь уже снова на прежнем месте, а мой срок изгнания еще не истек. Госпожа упросила небесных распорядителей дать ей временно меня в услужение, с тем чтобы в ее воле было оставить меня или отпустить. Поэтому-то мне и удалось постоянно служить у ее постели и у стола.
Однажды явилась какая-то слепая старуха, которая вела на веревке желтую собаку и просила милостыню в доме Лю, причем пела простые песни под аккомпанемент кастаньет. Жена Лю вышла поглядеть. Не успела она еще как следует стать, как собака сорвалась с веревки и стала ее кусать. В испуге молодая женщина бросилась бежать. Смотрят — ее шелковое платье все оборвано. Лю погнался за собакой с палкой и стал ее бить. Та рассвирепела еще больше и бросилась рвать висевшие куски ткани, так что платье в мгновение ока было искромсано и изжевано, словно пенька. Слепая старуха ухватила собаку за шерсть на шее, привязала ее и увела.
Лю прошел к жене поглядеть, как она себя чувствует. Лицо ее от испуга еще не оправилось.
— Милая, — сказал муж, — ты ведь бессмертная фея, как же ты вдруг боишься пса?
— Ты, конечно, не знаешь, — отвечала она, — что этот пес — оборотень старого Маня1 2. Он, видишь ли ты, злится на меня за то, что я не исполнила его приказания о так называемом разделении духов3.
Лю, услыша такие слова, выразил готовность купить пса и забить его палкой.
— Нельзя, — сказала жена. — То, что послал в наказание Верховный Владыка, как можно самовольно избивать?
Так она прожила два года. Все, кто ее видел, изумлялись ее красоте. Однако как ни расспрашивали о ее происхождении, оно оказывалось весьма сильно облеченным в какую-то туманную неопределенность. И все подозревали в ней нечистую силу.
Мать обратилась с расспросами к Лю. Тот рассказал кое-что о ее необыкновенных историях. Мать сильно испугалась и велела ему отпустить ее. Лю не согласился. Тогда мать потихоньку от него разыскала колдуна. Тот пришел и стал ворожить во дворе. Только что он очертил на земле квадрат для алтаря, как женщина сказала с досадой:
— Я, собственно говоря, хотела, чтоб нам быть вместе до белеющих голов. А теперь, смотри, наша мать относится ко мне с подозрением, и, конеч
1 Певица из «Медного феникса». — Башня «Медного феникса» была построена Цао Цао, который перед смертью отдал сыновьям распоряжение заточить в нее всех своих наложниц и гетер-певиц [100].
2 Старый Мань — А-мань, то есть Цао Цао.
3 Приказание о разделении духов. — Перед смертью Цао Цао повелел все духи и вообще туалетные аксессуары разделить между его многочисленными женами.
Странные истории: Чудеса Второй Девочки
367
но, нам полагается расстаться. Если хотите, чтобы я ушла, то ведь это ж нетрудно, — неужели же меня могут выгнать все эти заклинания и ворожбы?
Она тут же навязала прутьев, развела огонь и бросила под крыльцо. В один миг дым застлал весь дом, так что даже сидевшие друг против друга потеряли один другого из вида. Слышен был только грохот, раскатывающийся, словно гром.
Затем дым исчез. Смотрят, а у колдуна из всех семи отверстий тела течет кровь, и он умер. Вошли в комнату, но молодой жены уже не было. Позвали было старуху-прислугу, чтобы ее расспросить. Та тоже девалась неизвестно куда. Лю тогда объявил матери, что старуха-то была лиса.
ЧУДЕСА ВТОРОЙ ДЕВОЧКИ
Чжао Ван из Тэна вместе со своей женой был предан почитанию Будды. Они не ели ничего скоромного, ничего кровоточащего, и в селе за ними установилась репутация людей благонравных, хороших. Считалось, что у них есть кое-какие достатки.
У них была дочь, Вторая Девочка1, отличавшаяся необыкновенною сообразительностью и красотой. Оба Чжао любили и берегли ее, как жемчужину. Когда ей исполнилось шесть лет, отец отправил ее к учителю заниматься вместе с ее старшим братом Чан-чунем. И вот она всего в пять лет уже твердо одолела «Пятикнижие»1 2.
Ее товарищем по школе, так сказать, однооконником был некий студент Дин, имевший прозвание Цзы-мо, старше ее на три года. Он блистал литературным дарованием и развитием, отличался текучею подвижностью ума и нрава. Он эту девочку полюбил всей душой и сообщил об этом своей матери, прося ее домогаться его брака у семьи Чжао. Чжао согласия не дали, рассчитывая просватать дочь за кого-нибудь из видной семьи.
Так прошло некоторое время. Чжао были совращены в вероучение Белых Лотосов, и когда Сюй Хун-жу3 поднял свой мятеж, то вся их семья передалась на его сторону и стала, таким образом, преступниками.
Сяо-эр, Вторая Девочка, понимала смысл в их книгах, которые умела ловко толковать. Кроме того, стоило ей лишь раз увидеть, как делаются фокусы с бумажными солдатами и гороховыми лошадьми, — как она уже овладевала этим искусством в совершенстве. У Сюя Хун-жу было шесть маленьких девочек, служивших ему, как ученицы учителю4, но Эр считалась самой луч
1 Вторая Девочка — см. [17].
2 «Пятикнижие». — Священное пятикнижие конфуцианцев заключает в себе «И цзин» — гадательную и философскую «Книгу Перемен», книгу песен и гимнов — «Ши цзин», книгу исторических преданий — «Шу цзин», летопись удела Лу, составленную Конфуцием, — «Чунь цю» и трактат о церемониале и благочинии — «Ли цзи». Вся эта материя была далеко не по мозгам малышам, хотя они перед этими пятью усваивали еще четыре книги («Сы шу» — «Четверокнижие») самого Конфуция и о нем его учеников и последователей. Конечно, отметить столь раннее одоление китайской Библии маленькою ученицей следовало как явление исключительное [3], [37], [68].
3 Сюй Хун-жу — один из первых главарей Белых Лотосов [135].
4 Служившие ему, как ученицы учителю. — Строжайшая система повиновения учителю очень сильно напоминает сыновнее благочестие, являющееся основной добродетелью старого Китая [75].
268
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
шей, и за это ей удалось вполне овладеть его искусством. Отец же ее, Чжао, за заслуги дочери получил у Сюя значительную и ответственную должность.
В это время Дину исполнилось восемнадцать лет, и он уже гулял у тэн-ского бассейна1. Несмотря на это, он не давал своего согласия на просватанье, так как не мог забыть своей Сяо-эр.
Он тайком скрылся от родных и перебежал под знамена Сюя. Увидя его, девочка была очень рада, встретила его с необычайной для прочих торжественностью и лаской. В качестве высокодостойной ученицы Сюя, она распоряжалась всеми войсковыми делами, выходила и возвращалась днем и ночью, когда хотела, так что отец и мать никаких ей преград ставить не могли.
Дин же виделся с ней по ночам. Она тогда прогоняла прочь солдат — и они оставались вдвоем до конца третьей стражи1 2.
Дин говорил ей шепотком:
— Знаешь ли ты, моя милая, зачем, собственно, я сюда пришел, каковы мои скромные-скромные мечты?
— Не знаю, — отвечала девочка.
— Я, видишь ли ты, не тщеславен, не рассчитываю, как говорится, «ухватиться за дракона»...3 Уж если я на то пошел, то, скажу начистоту, только ради тебя! Нет, милая, спасения в левых путях4. Единственно, чего можно от них ожидать, — это только гибели. Ты ведь, милая моя, такая умница: неужели ты об этом не думаешь? Если б ты могла бежать отсюда за мной, то, уверяю тебя, дюймовое сердечко5 это не останется неблагодарным!
Совершенно растерявшись от подобных речей, девочка молчала. И вдруг у нее в уме совершенно прояснилось, и она как будто пробудилась от сна.
— Убежать за спиной у родителей, — сказала она после долгого молчания, — бессовестно. Позволь мне сказать им об этом!
И она пошла к своим родителям, стала доказывать им, где настоящая выгода и где крах. Но Чжао ее не понимал.
— Наш учитель, — говорил он, — человек-бог. Какие могут быть у него превратности мыслей и заблуждения?
Девочка поняла, что доказать ему ничего не удастся. Тогда она сменила свою детскую прическу-челку на шиньон замужней женщины, извлекла двух бумажных змеев-коршунов, на одного села сама, на другого — Дин. Змеи издали свист ветра, взмахнули крыльями и полетели рядышком, словно птицы цзянь-цзянь.
На рассвете долетели до Лайу. Тут девочка свернула коршунам шеи, и они вдруг съежились и упали. Тогда она их подобрала, а вместо них сделала двух ослов.
1 Гулял у тэнского бассейна — выдержал экзамен [1].
2 До конца третьей стражи — до часу ночи [54].
3 «Ухватиться за дракона» — имеются в виду искания честолюбивых людей у сильных мира сего. В «Хоу хань шу», «Истории Поздней Хань», рассказывается, что когда первый государь этой династии (с 25 г. н. э.) Гуан-у-ди взошел иа престол, один из его сподвижников выступил с такою речью: «Государь, те, что пошли за вами, бросив родных, бросив свою насиженную землю, и ринулись за вас среди стрел и камней, — все эти люди определенно рассчитывают ухватиться за чешую дракона или же прильнуть к перу феникса для выполнения своих планов и мечтаний».
4 Левые пути — еретические, изуверски фанатические.
5 Дюймовое сердечко — или дюйм сердца, то есть самая его сердцевина. Читаем у поэта: «Мои думы о тебе нельзя тебе послать: они только тут, в этом дюйме, сердца!» Или у другого: «Древность тысячи лет в изящном слове, — ее светлое, ее темное понимает дюйм сердца» [140].
Странные истории: Чудеса Второй Девочки
369
Они оставались вдвоем до конца третьей стражи.
370
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Они сказались там бежавшими от мятежа и наняли себе помещение. Выходить на люди они стали кое-как, не обращая на себя внимания и стараясь на наряды быть поскромнее.
У них был недохваток в дровах и припасах, что приводило Дина в глубокое уныние. Пошел было он занять крупы у соседей, но никто не согласился дать ему ни меры. Эр же не проявила ни малейшего огорчения. Взяла лишь да заложила свои булавки и серьги, заперла дверь, уселась с Дином вместе и давай загадывать и отгадывать «загадки лампы»1.
Не то они принимались вспоминать из своих забытых книг и на этом поприще состязались, кто ниже, кто выше. Того, кто проигрывал, другой бил по руке сложенными двумя пальцами.
Их сосед с запада1 2, некто Вэн, был отважный человек по части «зеленого леска»3. Однажды, когда он возвращался после набега домой, Эр сказала мужу:
— Раз мы богаты таким соседством, чего нам тужить? Возьмем у него в долг тысячу серебром... Даст он нам, как ты полагаешь?
Дин сказал, что это трудновато допустить.
— А я так заставлю его, знаешь, с радостью нам эти деньги внести! — сказала Эр.
И с этими словами она схватила ножницы и вырезала из бумаги фигуру Судного Чина4. Затем поставила ее на пол и накрыла куриной клеткой. Сделав все это, она схватила Дина за руку и полезла с ним на кровать.
Разогрели запасенное вино и стали рыться в «Чжоуских Церемонных Статутах»5 для чарочной конституции6. Говорили наобум: такая-то книга, лист, строка — и тотчас же принимались вместе искать. Тот, кому попадались знаки с боковиком еды, воды, укисания7, — пил. Тот же, кто натыкался прямо на вино, — пил вдвое.
Эр сразу же наткнулась на «Виночерпия»8. Дин тогда взял большую чару, налил ее дополна и заторопил Эр выпить ее до дна. Эр произнесла тоном заклятия:
— Если удастся извлечь эти деньги, ты, сударь, пусть набредешь на главу выпивки!
Дин раскрыл книгу и нашел главу о «Черепаховоде».
— Вот и вышло, — засмеялась Эр.
1 «Загадки лампы» — вечерние развлечения в виде иероглифических шарад: китайская письменность сообщает языку раздвоение на литературный и разговорный, тем самым приготовляя целую сеть загадок и каламбуров.
2 Их сосед с запада. — Об ориентации по сторонам света см. [6].
3 Человек, по части «зеленого леска» — горный грабитель.
4 Судный Чин — Чжун Куй, исполнитель подземного правосудия, в его руках власть над душою грешника. Он изображается в китайском талисманном искусстве как страшного вида военный или гражданский чиновник, с вытаращенными от гнева глазами и поднятой ногой — поза для страшного удара мечом по бесу. В этом образе слилось много разных верований, он эклектичен, но для народа ясен как заклинатель и укротитель бесов, а потому действительнее любого божества.
5 «Чжоуские Церемонные Статуты» — «Чжоу ли», древняя книга, считающаяся классической, но не входившая в «Пятикнижие», почему герои рассказа могли ее и не знать наизусть.
6 Для чарочной конституции — или чарочного правительства [139].
7 Знаки с боковиком еды, воды, укисания — то есть с определителем, указывающим приблизительно основную группу понятий, в которую входит данное слово: например, стол, груша, топорище — к группе «дерево», с ее характерным боковиком; печаль, радость, мечты, планы — к группе «сердце» и т. д.
8 Название одной из глав в «Чжоу ли».
Странные истории: Чудеса Второй Девочки
371
Накапала вина и передала Дину. Тот не соглашался и не уступал.
— Нет, слушай, — говорила она, — ты теперь водяной воин1 и должен пить по-черепашьи1 2.
Только что они этак поспорили и пошумели, вдруг слышат, как в клетке кто-то крякает. Эр вскочила с кровати.
— Пришел, — вскричала она.
Раскрыла клетку, смотрит — а в мешке лежат огромные серебряные слитки, кусок за куском, заполнив все как есть пространство. Дин ошалел от радости, с которою не мог справиться.
Немного погодя нянька Вэнов с младенцем на руках пришла к ним поболтать и шепотком передавала, что вчера их барин только что вернулся и сидел, накрыв свечу, как вдруг земля под ним разверзлась, и до такой глубины, что не чуялось дна. И оттуда вдруг вылез Судный Чин. Вылез и сказал:
— Я один из управляющих подземного дворца. Бог и повелитель Тайской горы3 на совещании с властителями темного царства набрел на злостный лист «жестоких гостей»...4 Придется им поставить тысячу серебряных лампад, по десяти ланов весом каждая. Если ты дашь денег на сотню, то грехи твои и преступления могут быть вычеркнуты.
Хозяин наш, — продолжала рассказывать нянька, — перетрусил, испугался, бросился зажигать курильные свечи, бить ему лбом о пол и молиться. Затем покорно и благоговейно поднес ему тысячу серебром. Тогда Судный Чин как-то незаметно влез обратно в землю, которая тут же замкнулась.
Муж и жена, слушая все это, притворно покрикивали, выражая свое крайнее изумление.
После этого происшествия они стали прикупать себе то корову, то лошадь. Стали заводить прислугу и оборудовали себе целый большой дом.
Один из местных негодяев, высмотрев все их богатства, стакнулся с такими же беспутными парнями, вместе с ними перелез к Динам через забор и начал их грабить. Муж с женой не успели еще очнуться от сна, как уже грабители, с пуками горящей соломы в руках, наводнили всю комнату. Двое из них схватили самого Дина. Жена, как была, голая вскочила и, тыча в злодеев пальцем, словно пикой, закричала:
— Стой, стой!
И все тринадцать воров стали, одеревенев, с высунутыми языками. Вид у них был глупый-преглупый, словно то были не люди, а деревянные идолы.
Тогда только молодая надела шаровары и слезла с кровати. Затем она крикнула и собрала всех слуг, велела им скрутить за спину грабителям руки, одному за другим, и вынудила принести повинную, говоря все как есть начистоту.
Она стала их теперь корить.
— Послушайте, — говорила она, — к вам издалека пришли люди спрятать, как говорится, свою голову в ручьи и долы. Пришли и рассчитывали встретить здесь помощь и поддержку. К чему же такое безжалостное бесстыдство? Бывает ведь, что человеку становится иногда о4ень и очень трудно, но тем, кому приходится туго, никто не мешал бы об этом просто сказать нам... Разве мы какие-то скопидомы, скряги, кулаки? За такие действия вас, шака
1 Водяной воин — в подводном царстве царя драконов Лун-вана [55].
2 Пить по-черепашьи. — Как известно из истории знаменитых китайских древних пьяниц, в числе других пьяных изуверств это означает: завернуться в ковер, вытянуть шею и пить, потом снова съежиться и уйти в ковер.
3 Бог и повелитель Тайской горы — владыка Восточного пика (Тайшань), заведует подземным судилищем, распределяя награды и наказания всем мертвым [10].
4 «Жестокие гости» — грабители, в числе которых и ты.
372
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
лы, волки вы этакие, следовало бы по всей справедливости всех казнить... Только вот что, я не могла бы этого вынести! Так вот, вас пока что я отпущу, а уж если еще раз попадетесь, не помилую.
Воры поклонились Эр в ноги, поблагодарили и ушли.
Через некоторое время Сюй Хун-жу попался. Оба Чжао с сыном и невесткой были казнены. Студент взял с собой серебра и пошел выкупать малолетнего Чанчунева сына. Выкупил и принес его домой. Мальчику было три года. Дин стал воспитывать его, как свое собственное детище, под своей же фамилией, дав ему имя Чэн-тяо1.
Через это односельчане мало-помалу прознали, что Дины — потомки Белых Лотосов.
Как раз в это время случилось, что напала саранча, нанося вред посевам. Тогда Эр сделала из бумаги стокрылого коршуна и пустила в поле. Саранча ринулась вдаль и уже не появлялась на их поле, которое осталось неповрежденным. Это вызвало среди деревенских общую зависть. Они явились толпой к правителю и выдали Динов головой, как сообщников Хун-жу.
Правитель, позарившись на богатство Динов, как на вкусное мясо, схватил Дина и арестовал. Дин сунул ему солидный куш и в конце концов был освобожден, но жена говорила ему:
— Богатство наше пришло к нам, не правда ли, зря. Значит, и правильно, что ему суждено распылиться. Все это так, да, но жить со змеями и скорпионами в одном месте долго нам нельзя!
И вот они задешево продали все, что имели, и ушли оттуда. Осели теперь они в западном пригороде уездного города.
Молодая отличалась феноменальной сноровкой и ловкостью. Она умела экономно вести хозяйство, а в деловом отношении далеко оставляла за собой мужчин.
Попробовали они открыть стекольное дело. И что же? Она каждому поступившему рабочему собственноручно все показывала, шашки-шахматы* 2 или лампы — что бы то ни было, все это блистало оригинальностью формы и блеском росписи. Никто на всем рынке не мог за ней угнаться, ей удавалось быстро сбывать товар, даже по повышенным ценам.
Так прожили они несколько лет. Богатством стали славиться еще пуще прежнего. Тем не менее молодая сама смотрела за работами и с прислугой была очень строга. В доме у них сидело едоков — прямо-таки несколько сот, а лишнего рта не было ни одного.
Когда она освобождалась от хлопот, то садилась с мужем варить чай и играть в шахматы. А то брались за классиков или историков и с удовольствием их разбирали.
Все денежные и продовольственные выдачи и поступления, а равно дела прислуги и рабочих отчитывались раз в пять дней, причем Эр сама держала в руках палки3, а Дин за нею отмечал, выкрикивая имена и цифры. Наиболее усердных награждали, одних больше, других меньше — по заслугам. Ленивых же наказывали розгой, плетью, бранью, простаиваньем на коленях.
В этот отчетный день давался всем отпуск и ночных работ не производилось. Муж и жена, хозяева, ставили вино и угощение, сзывали прислугу, велели петь деревенские песни и хохотали.
’ Чэн-тяо — «Продолживший линию моих жертв предкам», то есть усыновленный [90].
2 Шашки-шахматы. — Китайские шахматы (не для экспорта, а для домашнего употребления) похожи на шашки, но с цветным иероглифом «воеводы», «слона», «пешки» и т. д., написанным на верхней стороне [39].
3 Держала в руках палки — система учета рабочих по палочкам, даваемым им и приносимым обратно [141].
Странные истории: Проказы Сяо-цуй
373
Хозяйка была прозорлива, как фея. Никто не смел ее провести. Но так как ее награды плыли всегда поверх заслуженного, то дела было вести легко.
В селе было более двухсот дворов. Тем, кто был победнее, она помогала, смотря по их достатку, ссужая на оборот. И вышло из этого то, что в селе не было ни гулящих, ни ленивых.
Случилась как-то большая засуха. Эр велела жителям села поставить в поле алтарь. Сама же села в повозку и ночью туда выехала. Вышла из повозки и давай делать юевы шаги1, заклинательные приемы. И полил ливень сладкого, благодатного дождя... В районе пяти ли все поля были досыта увлажнены. Люди стали еще пуще обожать Эр, как божество.
Она, выходя из дому, никогда не закрывалась, и всякий селянин ее видел. Бывало, что молодежь соберется меж собой и свободно выражается о ее красоте. Стоило, однако, им лично с нею встретиться, как сейчас же принималась самая подобострастная поза, и никто не смел даже поднять на нее глаза.
Осенью она давала деньги местным мальчикам, которые еще не умели пахать, за то, что они ей рвали тмин. Рвали они рвали чуть не двадцать лет, заполнив тмином целый дом. Люди про себя смеялись над ней, осуждали.
Вдруг в Шаньцзо1 2 наступил большой голод, и люди поедали друг друга. Тогда Эр извлекла запасы, смешала их с крупой и стала раздавать голодающим.
Благодаря этому близлежащие деревни сберегли себе жизнь, и никто не спасался бегством.
Историк этих чудес скажет теперь так:
То, что делала Эр, сообщено ей небом. Это не зависит от усилия человека.
И однако, не будь этого отрезвления от одного слова — и ей давным-давно пришла бы смерть.
Из этого видим, что в мире, должно быть, немало людей, одаренных совершенно необычными талантами, но по оплошности попавших к негодным проходимцам и через них погибших.
Как нам знать, неужели ж среди учившихся вместе с нею девочек совершенно не было подобных ей?
И это соображение заставляет меня предаться досаде, что им не встретился свой Дин!
ПРОКАЗЫ СЯО-ЦУЙ
• jh инистр ведомства «Величайших Постоянств»3 Ван, родом из Юэ4, когда был еще в возрасте, как говорится, «свитых рожков»5, лежал ▼ ▼ \ однажды днем на постели. Вдруг стало темно, мрачно, грянул внезапно сильный гром. К нему подбежало и под него легдо какое-то животное, больше кошки, и, как он ни ворочался, не отходило. Через некоторое время погода прояснилась, и животное сейчас же убежало. Ван посмотрел на него:
1 Юевы шаги — средство ворожбы [45].
2 Шаньцзо — литературное название провинции Шаньдун.
3 Ведомство «Величайших Постоянств» — ведомство церемоний и жертвенных обрядов, особенно совершаемых в храме предков государя.
4 Юэ — провинция Гуандун, лежащая приблизительно там, где было древнее удельное княжество Юэ.
5 В возрасте «свитых рожков». — У маленьких детей на бритой голове оставляют отдельные пучки волос, завитые в рожки и скрепленные ленточками [142].
374
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
нет, это не кошка! Тут только он струсил и крикнул через комнату своего старшего брата. Тот, узнав, в чем дело, с довольным видом сказал:
— Ну, братец, ты, наверное, будешь очень знатным лицом. Это ведь к тебе приходила лисица, укрывающаяся от беды, которою ей грозил Гром- Громовой!1
Действительно, впоследствии Ван в очень раннем возрасте выдержал экзамен на цзиньши, «поступающего служить», и, побыв уездным правителем, стал «помощником государева правления», цензором. У него родился один сын, по имени Юань-фэн, чрезвычайно глупый. Шестнадцати лет от роду он не умел понимать, что значит женщина, что такое мужчина, так что никто из односельчан не брачился с ним. Вана это огорчало.
Случилось, что какая-то женщина, в сопровождении молодой девушки, вошла в ворота дома Вана и стала сама предлагать девушку в жены. Ван посмотрел на ее дочь: она очаровательнейшим образом была вся в открытой улыбке, настоящая порода фей! Ван был рад ей и спросил у женщины ее фамилию. Она назвалась Юй, дочь же, сказала она, зовут Сяо-цуй. Лет ей было две восьмерки. Стали говорить о свадебных деньгах.
— Она, знаете, пока при мне, ест хлеб с мякиной, да и то не досыта, — сказала женщина, — так что если в одно прекрасное утро поместить ее в больших хоромах, дать ей в услужение служанок и слуг, кормить ее досыта жирной пищей, то все ее мечты будут удовлетворены, а мое желание покойно. Разве я за свою овощь требую денег?
Госпоже это понравилось, и она оказала женщине весьма щедрый прием, а та тут же велела девушке поклониться господину и госпоже Ванам.
— Вот тебе свекор и свекровь, — сказала она, — которым ты должна усердно служить... А я сильно тороплюсь и пока уйду, а дня через три, должно быть, снова явлюсь.
Ван велел было слуге проводить ее на лошади, но она сказала, что ее село отсюда недалеко и что не стоит беспокоиться такими сложными хлопотами. Вышла за двери дома и удалилась.
Сяо-цуй, нимало не горюя и не тоскуя, сейчас же села и стала рыться и выбирать цветочные узоры для вышивания. Госпоже Ван это было приятно, нравилось, полюбилось. Прошло несколько дней. Женщина так и не появлялась. Спросили молодую, где ее село, но та с совершенно наивным видом не умела сказать, как туда пройти. Тогда родители Ваны дали мужу с женой отдельный двор и велели им закончить брачные обряды. Вановы родственники, услыша, что они подобрали себе в молодухи какое-то бедное ничтожество, стали насмехаться над ними, но при виде молодой все они пришли в изумление, и разговоры прекратились.
Молодая, вдобавок ко всему прочему, была необыкновенно сообразительна и умела угадывать по виду, веселое или гневное настроение у свекра и свекрови. А те, в свою очередь, оказывали ей внимание и любовь, куда более заметные, нежели то бывает в обыкновенных обстоятельствах. Однако они робко-робко вели себя: все боялись, как бы она не возненавидела их сына за его идиотство. Молодая же все время была настроена радостно, смеялась и не выказывала к нему отвращения.
Единственной ее особенностью была страсть к шалостям. Так, она сшила из холста шар и давай его подкидывать ногами и хохотать. На ноги она надевала маленькие кожаные башмачки и, поддав мяч на несколько десятков
1 Гром Громовой — пух, избивающий нечистую силу. На заклинательных картинках изображается в виде птицы с большим клювом и когтями. Вокруг иего летят в пламени пять или девять барабанов, символизирующих удары по всем пяти сторонам света (включая центр, от которого отсчитываются страны света) [143].
Странные истории: Проказы Сяо-цуй 375
шагов, дразнила мужа, веля ему туда-то бежать и принести. Барский сынок со служанкой, бывало, обливаясь потом, бежали друг за дружкой. Однажды случайно зашел сам Ван, и вдруг — тррах — мяч влетел и ударил прямо ему в лицо. Молодая вместе со служанкой унесли ноги, а барский сын все еще прыгал, скакал и догонял мяч. Ван рассердился, бросил в сына камнем, и тот наконец упал и заплакал. Ван рассказал об этом супруге. Та пошла сделать выговор молодой жене, которая лишь опустила голову и легонько улыбалась, а рукой царапала по дивану.
Как только свекровь удалилась, она опять, как глупенькая, запрыгала по-прежнему.
Раз она взяла румян, белил и прочего и разрисовала мужу лицо узорами, словно как у черта. Увидя это, госпожа сильно рассердилась, раскричалась на молодую и давай ее ругать. А та, прислонясь к столу, играла своим пояском; не пугалась, но и ничего не говорила. Госпожа не знала, что делать, и побила за это палкой своего сына. Юань-фэн закричал изо всех сил, и тогда только молодуха пригнула колени и стала просить прощения. Гнев госпожи сейчас же прекратился, и она, остановив свою палку, удалилась. Молодая с хохотом потащила мужа за собой в спальню, отряхнула пыль с его одежды, вытерла у него на глазах слезы, погладила ему рубцы от палки и дала ему в виде гостинца жужубов и каштанов. Муж утер слезы и просиял радостью.
Молодая заперла дверь и снова стала наряжать мужа, делая его теперь то князем-старшиной1, то жителем Шамо, то, наконец, убрав все прочее, одевала в роскошное платье, затягивала тонкую талию, наряжая его, таким образом, красавицей Юй1 2, и заставляла грациозно кружиться в танце походных шатров. А то иногда она втыкала себе в волосы фазаний хвост, играла на пипа, дин-дин да дин-дин, тоненько так и нежно, — вся комната оглашалась хохотом. Так она стала делать каждый день, и это превратилось у нее в привычку. Из-за идиотства своего сына Ван не позволял себе пройти к молодой и бранить ее, так что даже если и слышал что-либо, делал вид, что не обращает внимания.
На одной с ним улице жил цензор Ван. Оба Вана жили друг от друга всего в расстоянии десятка домов, но друг друга не могли переносить. Как раз в это время наступила большая ревизия чиновников, и цензор, боясь, как бы Ван не получил печати хэнаньского даотая3, решил повредить ему на этом пути. Ван знал о его происках и страшно горевал, не представляя себе, что тут можно предпринять.
> Однажды вечером все рано легли спать. Молодая надела форменную шапку, чиновничий пояс4 и прочие украшения и принадлежности костюма первого министра. Затем она взяла ножницы и нарезала ими белых ниток, из которых сделала густые усы. После этого нарядила двух служанок людьми в синем платье5, изображающими слуг важного чиновника. Тайно и без позволения оседлала лошадь из конюшни и выехала на ней, сказав шутливо:
— Я хочу заехать к господину Вану!
И поскакала к воротам цензора. Там же вдруг она стала плеткой бить слуг, говоря им:
1 Князь-старшина — историческая фигура древнего удельного периода (до III в. до н. э.), излюбленная в китайской повести и театре как отрицательный тип тирана.
2 Красавица Юй — подруга самого знаменитого из князей-старшин — Сян Цзи.
3 Даотай — чиновник особых поручений, доходы которого делали человека миллионером [144].
4 Форменная шапка, чиновничий пояс — см. [99].
5 Люди в синем платье — см. [119].
376
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Я ехал к товарищу министра Вану, а совсем не к цензору Вану!
Повернула поводья и вернулась домой. Доехав до ворот, она привратниками по ошибке была принята за настоящего чиновника, и те побежали доложить Вану. Ван быстро вскочил и побежал учтиво встретить. Тут только он узнал, что это шутка жены его сына. Рассердился страшно.
— Люди только и ходят что по моим промахам, — говорил он жене, — а тут — на-ка! — всю мерзость моих женских комнат так-таки подняли в чужой дом и объявили! Ну, знаешь, моя беда невдалеке!
Госпожа рассердилась, побежала в комнату невестки и принялась ее ругательски ругать. Та только и делала, что глуповато усмехалась, ничего решительно не возражая. Хотела бить — не было решимости, хотела ее гнать — не к кому! Оба супруга в злобе и досаде не спали всю ночь.
В это время первый министр был необыкновенно суровый, и, между прочим, его манеры, внешний вид и слуги — все это ни на малейшую черту не отличалось от того поддельного наряда, что сделала себе молодая женщина. Цензор Ван тоже был введен в заблуждение и принял ее за подлинное лицо. Он неоднократно выходил караулить у ворот Вана. Была уже середина ночи, а гость от Вана все еще не выходил. Цензор заподозрил, что у первого министра с Ваном имеется какой-то тайный заговор. На следующий день оба Вана были на ранней аудиенции у государя. Цензор, увидев Вана, спросил его:
— Вчера ночью, кажется, наш министр приезжал в ваш дом?
Ван, решив, что он над ним издевается, с лицом, полным стыда, сказал в ответ: «Да-да» — и то не очень громко. Цензор еще более стал подозревать Вана, и все его подвохи с этих пор прекратились. Наоборот, после этого он стал особенно дружелюбно и радостно его встречать. Ван, убедившись в настоящем положении дел, втайне был рад, но велел жене потихоньку уговорить молодую изменить свое поведение. Та засмеялась и обещала.
Прошел год. Главный министр был отставлен от должности, и как-то случилось, что он послал Вану частное письмо, которое по ошибке попало в руки цензора. Тот сильно обрадовался и начал с того, что поручил кое-кому из хорошо знавших Вана пойти к нему и попросить взаймы десять тысяч ланов. Ван отказал.' Тогда цензор лично явился в дом Вана. Ван стал искать свою шапку1 и халат, но найти того и другого не мог. Цензор ждал его долго, рассердился на его невнимание и в сердцах хотел уже уходить; как вдруг увидел Ванова сына, одетого в царское платье и в шапке с бусами1 2. Какая-то женщина выталкивала его из дверей. Цензор сильно испугался, но потом засмеялся, погладил его, снял с него платье и шапку, связал в одеяло и ушел. Ван быстро выбежал, но гость был уже далеко.
Узнав о том, что случилось, Ван в ужасе лицом стал похож на землю и громко заплакал.
— Ну, — сказал он, — это «вода моего несчастья»3. Можно, пожалуй, указать уже день, когда заалеет кровью весь мой род!
Тут он взял с женой по палке и направился в комнаты. Молодая, догадавшись, что будет, закрыла двери и дала им волю ругаться и грозить. Ван рассердился и топором раскрыл ее двери. Молодая же, сидя у себя и сдерживая смех, заявила ему:
1 Стал искать свою шапку — см. [53].
2 Шапка с бусами. — По древнему ритуалу, царь носил шапку с бусовидными, па- .. раллельно висящими на конце платформы привесками, сеть которых почти закрывала лицо.
3 «Вода моего несчастья» — так выразился один древний верный министр, взглянув на Фэй-янь, Ласточку в полете, — новую наложницу ханьского государя Чэн-ди (I в. до н. э.). «Она затопит огонь», а огонь — символ династии [61].
Странные истории: Проказы Сяо-цуй 377
— Слушайте, отец, вы не сердитесь! Если здесь будет находиться молодая жена, то и нож, и пилу, и топор, и секиру она сама на себя примет, лишь бы не допустить, чтобы беда обрушилась на обоих родителей. Если я вас вижу сейчас в таком состоянии, то уж не значит ли это, что вы хотите убить меня, чтобы, как говорится, «залить мне рот»1?
Ван остановился.
Цензор пришел к себе домой и действительно написал обличительный донос, обвиняя Вана в том, что называется «неследованием своей колее»1 2, причем в доказательство представил царское платье и царскую шапку. Государь был потрясен этим и лично осмотрел вещи. Оказалось, что шапка с привесками была сделана из просяных сластей, а облачение было не чем иным, как рваным холстом и желтыми обертными тряпками. Государь разгневался на ложный донос и велел по этому поводу еще призвать Юань-фэна. Увидя его глупое выражение — явное, хоть руками сгребай, — государь захохотал.
— Ах, значит, этот-то и мог стать Сыном Неба!3 — сказал он и отдал цензора под суд.
Тогда цензор стал снова обвинять Вана в том, что у него в доме живет человек с нечистой силой, творящий вредные чары. Судебные власти допросили домашнюю прислугу, которая показала, что ничего другого здесь нет, кроме сына-идиота и его сумасшедшей жены, которые целый день только тем и занимаются, что играют и смеются. Соседи по дому также не дали никаких иных свидетельств, и дело было решено тем, что цензора приговорили к ссылке в юньнаньские войска4.
С этих пор Ван стал считать молодую женщину замечательной и при этом, видя, что ее мать долго не идет, решил, что она не человек. Подослал к ней жену, чтобы та постаралась выведать от нее, но она только смеялась и ничего не говорила. Жена Вана пристала к ней с расспросами, еще и еще, и тогда она, прикрывая рот, сказала:
— Я — дочь Яшмового Верховного5. Разве вы, матушка, не знаете?
Прошло не особенно много времени. Ван был назначен сановником в столицу. Ему было уже за пятьдесят, и он все время горевал, что нет внука6. А молодая, прожив у них уже три года, каждую ночь спала отдельно от барского сына, так что, по-видимому, еще не имела с ним. ничего секретного. Госпожа Ван велела унести кровать и сказала сыну, чтобы он спал вместе с женой. По прошествии нескольких дней он пришел к матери и заявил:
— Кровать-то у меня взяли, а все не возвращают, злые люди!
И старые и молодые служанки все, как одна, так и засверкали зубами, а госпожа закричала на него и вытолкнула вон.
Однажды молодая мылась в своей спальне. Сын Ванов, увидев ее там, захотел помыться вместе с ней. Она засмеялась, остановила его и велела ему
1 «Залить мне рот» — то есть с моей смертью прекратить возможность дальнейших разглашений.
2 «Исследование своей колее» — то есть преступление против высшей власти, когда подданный превышает положенную ему меру вещей и выходит из своей колеи. После открытого восстания это преступление являлось самым тяжелым, и за него полагалась смертная казнь, иногда с уничтожением всего рода. Ср. [166].
3 Сын Неба — император.
4 Юньнаньские войска — см. [101].
5 Яшмовый Верховный — бог, которого позднейший даосизм наградил всеми атрибутами власти над небом и землей, дав ему, однако, чисто земное происхождение и, как видно, любовные связи с землей, по типу греческих божеств [145].
6 Горевал, что нет внука — продолжателя рода [90].
373
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
пока обождать. Затем, выйдя из комнаты, налила свежей горячей воды в кувшин, сняла с него халат и штаны и с помощью служанки втолкнула его. Почувствовав жар и духоту, он громко закричал, что хочет выйти, но жена не слушала его и накрыла его еще одеялом. Через короткое время звуки прекратились. Открыли, взглянули — мертв. Молодая хохотала вовсю, нисколько не смущаясь. Вытащила и покрыла двойным одеялом. Госпожа, услыхав об этом, вошла в комнату, заплакала, потом стала браниться:
— Ты, сумасшедшая холопка, — кричала она, — за что ты убила моего сына?
— Такого глупого сына, знаете, лучше вовсе не иметь, — смеялась та в ответ.
Госпожа еще более разгневалась и боднула головой молодую. Служанки бросились их разнимать и уговаривать. Как раз во время этой суматохи и ссоры вдруг одна из прислуг доложила:
— Барич дышит!
Госпожа отерла слезы, потрогала его, а дыхание уже — сю-сю — так и заходило. Сильный пот обильно засочился, промачивая насквозь тюфяки и матрацы. Так прошло время — ну, чтобы поесть, — и пот прекратился. Вдруг больной открыл глаза и стал озираться вокруг, на все четыре стороны. Оглядел всех слуг, которых, по-видимому, не узнавал.
— Все, что было прежде, я сейчас вспоминаю, — словно проснувшись от сна, сказал он. — Что это значит?
Видя, что его слова уже не идиотские, госпожа пришла в сильное удивление и потащила его к отцу. Тот и так и этак неоднократно испытывал его — действительно, не идиот! Отец страшно обрадовался, словно получил какую-нибудь редкостную драгоценность.
Поставили теперь кровать на ее прежнее место, постлали снова на ней одеяло, положили подушку и стали смотреть. Наутро заглянули в спальню — кровать была незанятой и стояла зря. С этих пор идиотские, с одной стороны, и сумасшедшие — с другой, выходки более не повторялись. .
Супруги жили тихо и любовно, согласно, словно лютня цинь и гусли сэ1, словно один был тенью другого.
Так прошел с чем-то год. На Вана последовал со стороны одного из приверженцев цензора донос, по которому он был лишен должности и еще потерпел небольшое наказание. У него давно хранилась яшмовая ваза — подарок Гуансийского губернатора, цена которой была несколько тысяч ланов. И вот он хотел отдать ее в виде взятки тому, кто, так сказать, занимал дорогу. Молодая увлеклась вазой, держала и рассматривала ее, пока она не выпала у нее из рук и не разбилась вдребезги. Полная смущения и стыда, она сама явилась с повинной. Ваны как раз были в невеселом расположении духа из-за потери должности и, узнав об этом происшествии, рассердились и в оба рта пустились ее ругать. Молодая, вся в гневе, вышла и сказала их сыну:
— Живя здесь в твоем доме, я сохранила в живых и в сохранности не одну только какую-то вазу. Как можно после всего этого не оставить мне никакого, как есть, лица1 2, никаких глаз? Говоря с тобой серьезно, я должна тебе заявить, что я не человек. Мать моя в беде, грозившей ей от Грома Громового,
1 Лютня цинь и гусли сэ — см. [НО].
2 Не оставить мне... лица. — Учение Конфуция [68] о чинном поведении' (ли), пронизывая на протяжении веков всю общественную жизнь Китая, сделало свое дело. С этим связана сверхъестественная боязнь китайца «потерять лицо». Обычное выражение в разговорном языке: «Где у тебя лицо, скажи?» [146].
Странные истории: Проказы Сяо-цуй
379
Ван влез на седло и заглянул в сад: там гуляли и резвились две девушки.
зао
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
встретила и глубоко почувствовала заступничество и крылья твоего отца. Кроме того, у нас с тобой была предопределенная доля на пять лет. Вот ввиду всего этого мать и послала меня сюда, чтобы отблагодарить за оказанную ей в свое время милость, а также чтобы исполнить данный тогда же обет. О тех плевках, о той брани, которые я терпела здесь у вас, о тех вытасканных у меня волосах не стоит и говорить: этого просто не сосчитать. Знаешь, почему я не ушла сейчас же? Да потому, что пятилетней нашей любви еще не исполнился срок. Ну а теперь — зачем мне еще здесь оставаться?
И в ярости вышла. Муж погнался было за ней, но она уже исчезла. Ван, придя в себя, все понял ясно и почувствовал себя совершенно потерянным. Полный раскаяния, он видел всю невозможность загладить свой промах.
Молодой Ван вошел в спальню, посмотрел на оставшиеся после жены косметики, на брошенные шпильки и горько заплакал, полный желания умереть. Ему ни сон, ни еда не были сладки, и с каждым днем он все хирел и замирал. Ван, сильно удрученный этим зрелищем, быстро собрался устроить ему, как говорится, «клеевую скрепу»1, чтобы рассеять тоску сына, но молодого Вана это не радовало. Единственно, о чем он думал, — это как бы найти хорошего художника, который написал бы портрет Сяо-цуй. Днем и ночью стал он делать у портрета возлияния и читать молитвы.
Так прошло чуть ли не два года. Однажды ему случилось возвращаться домой из какой-то чужой деревни. Уже блистала светлая луна. За деревней находился сад с павильоном, принадлежавший родне Вана. Ван, проезжая верхом, услыхал за стеной сада чей-то смех. Остановил лошадь, велел конюху держать ее за узду, влез на седло и заглянул в сад: там гуляли и резвились две девушки. Луна зашла за тучи, стало темновато, разобрать было не очень-то легко. Он слышал только, как одна из них, одетая в бирюзовое платье, сказала другой:
— Слушай, ты, холопка, надо бы тебя выгнать за ворота!
Другая же, одетая в красное, ответила:
— Как так? Ты в саду моей семьи, и вдруг кого же это собираешься -выгонять? —
— Ты, холопка, право, бессовестная, — возразила та, в бирюзовом. — Сама не умела быть женой, так что люди ее выгнали, и вдруг нахально признает своим чужое владение!
— А все-таки, знаешь, я лучше тебя, старшей холопки, на которую нет желающего обратить внимание.
Так отвечала ей дева в красном. Ван вслушивался в ее голос — что-то уж больно похож он на голос Сяо-цуй. И Ван громко окрикнул ее. Женщина в бирюзовом ушла.
— Ну, пока что, — сказала она на прощанье, — яс тобой спорить не буду. Твой мужчина, смотри, пришел!
Тут дева в красном подошла к Вану: действительно, это Цуй. Вана охватил беспредельный восторг... Она велела ему лезть на забор, затем дала руку и спустила его вниз.
— Два года мы не виделись, — сказала она, — вот и стал ты горстью высохших костей!
Ван схватил ее за руки, а слезы так и побежали вниз. Стал подробно рассказывать, как он о ней все время думал.
1 Устроить «клеевую скрепу» — взять вторую жену. Одному древнему государю поднесли с Запада особый клей, сделанный из крови феникса, который соединял даже разорванную тетиву лука. Потому в песне: «Гитара пропела все мелодии моей тоски. Понимающих мои звуки мало. Жду феникса, пусть склеит он порвавшуюся струну...»
Странные истории: Проказы Сяо-цуй
321
— Я, конечно, знала это, — сказала она. — Только, видишь ли, у меня не было лица, с которым я могла бы снова показаться у ваших. Сегодня я забавлялась тут со старшей сестрой, и опять пришлось нам встретиться. Этого достаточно, чтобы убедиться в том, что предопределенной связи судеб избежать нельзя. Пожалуйста, поедем домой вместе. Если ж нельзя, сделай одолжение, останемся в этому саду!
Ван согласился и послал слугу, чтобы тот бежал домой и сообщил госпоже. Та в испуге вскочила, села в кресло, которое несут на плечах, и поехала. Там она открыла ключом сад и вошла в павильон. Молодая Ван бросилась к ней, пала в ноги и так ее встретила. Госпожа схватила ее за руки и, проливая слезы, стала усердно докладывать ей о своих ошибках, даже не оправдываясь и не извиняя себя.
— Если ты нимало не помнишь о палках и розгах, то, пожалуйста, поедем вместе домой. Утешь поздний закат дней моих!
Молодая сурово и решительно отказывалась, считая это невозможным. Тогда госпожа выразила опасение, что в этой заброшенной даче слишком дико и тихо, и предлагала обслуживать ее большим количеством слуг, но молодая сказала ей на это:
— Никого из всех этих людей я не желаю видеть. Разве вот тех двух служанок, что в былые дни были со мной с утра до вечера, — к ним я не могу не относиться с любовью и вниманием. Кроме них еще, пожалуй, я хотела бы какого-нибудь старого слугу, чтобы он был у ворот, а в остальных никакой дальнейшей надобности нет!
Как она сказала, так все и было сделано. Под предлогом, что молодой Ван лечится на даче от болезни, ему ежедневно стали посылать туда пищу и все необходимое. На этом и кончили.
Молодая все время уговаривала мужа заключить новый брак, но тот не соглашался. Через год, или около того, у молодой стали вдруг постепенно изменяться брови, глаза и даже голос. Ван достал ее портрет, сравнил — далеко не то — как будто два разных человека! Ван пришел в сильное изумление.
— Ну-с, — спросила его по этому поводу жена, — посмотри-ка на меня: как я выгляжу теперь по сравнению с той, какой была раньше?
— Красива-то ты нынче красива, — отвечал муж, — но по сравнению с тем, что было раньше, по-видимому, не то!
— Что ж, я, пожалуй, состарилась!
— В двадцать-то лет с небольшим разве может человек так скоро состариться?
Молодая засмеялась и сожгла портрет. Ван бросился спасать его из огня, но от него остался лишь пепел.
Однажды она сказала мужу:
— Когда мы еще жили дома, наша мама сказала мне, что я до смерти не сделаю кокона. Теперь оба наших родителя состарились, а ты — сирота. Я же, говорю серьезно, не могу родить дитя и боюсь, кай бы не помешать твоему потомству. Прошу тебя поэтому взять себе в дом жену. Пусть она с утра до вечера служит свекру и свекрови, а ты будешь себе расхаживать между нами обеими: тоже никакого ведь неудобства от этого не будет!
Ван согласился с этим и понес брачные подарки в дом сановника первой степени Чжуна. Приближался счастливый срок. Молодая сделала новобрачное платье, туфли и препроводила это в виде подарка к свекрови. Когда новобрачная вошла в ворота дома, то вдруг оказалось, что ее речь, вид, манеры ходить и двигаться ни на волос не отличались от Сяо-цуй. Сильно изумленный при виде этого, Ван поехал на дачу, но куда девалась Сяо-цуй, никто не знал. Ван спросил у служанок. Они достали красный платок и сказали ему:
322
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Барыня ушла на время к себе домой проведать мать и оставила вот это для передачи вам, барин!
Ван развернул платок. Там оказалось ввязанным в узел яшмовое цзюэ1. Ван про себя догадался уже, что она не вернется, забрал служанок и увел их домой.
Он ни на час, ни на минуту не забывал о Сяо-цуй. На его счастье, сидя с новой женой, он испытывал то же, что было бы при виде его старой любви. Он понял теперь, что Сяо-цуй предвидела брак с девицей Чжунов и изменила заранее свой вид, дабы утешить его будущие думы и воспоминания.
ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА ЦЗЯО-НО
атудент Кун Сюэ-ли был потомок Совершенного1 2. Он был человек, насыщенный культурною начитанностью, писал хорошие стихи. У него был ученый друг Лин Тянь-тай. Раз он ему прислал письмо, приглашая его к себе. Студент поехал. В это самое время Лин умер, и студент, бедный, потерянный, не мог ехать домой. Он временно поселился в храме Путо и нанялся в писари к монахам.
К западу от храма, шагах этак в ста, был дом господина Даня. Он был сын магната старой семьи, но в большой тяжбе сильно разорился. Семья была малочисленная, и он переехал жить в деревню, так что с этих пор дом его опустел.
Однажды в воздухе вился и падал большой снег. Было тихо, прохожих никого. Студент шел мимо дверей этого дома, как вдруг из них вышел юноша яркой красоты и в высшей степени изящный. Увидав студента, он устремился к нему и, сделав церемонный поклон, ласково заговорил, стал расспрашивать, а затем пригласил его снизойти и пожаловать к нему в дом. Студенту он полюбился, и тот с большим удовольствием за ним пошел. Войдя в дом, он увидел, что комнаты не очень обширны, но в них повсюду развешены парчовые ковры, а на стенах висит много каллиграфий и картин древних людей. На столе лежит книга, название которой гласит: «Мелкие статьи из Ланхуаня»3.
1 Яшмовое цзюэ. — Цзюэ, как иероглиф, пишущийся с левым определителем «яшма» [82], значит полукольцо; но с левым определителем «слово» означает расставание. Таким образом, подарок этот символически говорит: «Прощай!» Ребус ведет начало с древности, когда царь этим путем вежливо сообщал чиновнику об его отставке, и наоборот: посылая полное кольцо (хуанъ), велел ему вернуться (хуань) к должности.
2 Потомок Совершенного — потомок Конфуция. Потомство Конфуция, Куны, веками жило на его родине в провинции Шаньдун. Прямой его потомок, старший в роде, был до революции 1911 г. облечен государственными почестями [68].
3 «Мелкие статьи из Ланхуаня». — Ланхуань — Блаженная Страна Яшмовых Звонов [82] — место в гроте бессмертных, куда будто бы забрел в своих странствованиях знаменитый писатель и сочинитель странных историй Чжан Хуа (232—300). Несмотря на ог-, ромную начитанность, он там нашел книги, которых никогда не видел и о которых даже не слыхал. Тут были тома ранних историй Китая, книги о «Десяти тысячах стран и госу- * дарств» и, наконец, «Тайные откровения и пурпуровые знаки книг о семи светящихся шариках (бессмертия) Золотой истины, что в пурпуровом сиянии Яшмовой Столицы». Следовательно, книга, о которой речь в рассказе, состоит из апокрифических сказаний, неизвестных герою — ученому начетчику.
Странные истории: Целительница Цзяо-но
3S3
Просмотрел, перелистал разок — всё статьи, никогда на глаза не попадавшиеся.
Студент, считая, что раз юноша живет в доме Даней, то, вероятно, он и есть хозяин, не стал расспрашивать о его службе и родне1, но юноша осведомился очень подробно о том, откуда ведут его следы, и, видимо, жалел его. Стал уговаривать его поставить здесь, так сказать, шатер и проповедовать ученикам1 2.
— Я здесь прохожий странник, — сказал студент со вздохом. — Кто будет служить мне в роли древнего Цаоцю?3
— Если вы не отринете меня, как какую-нибудь жалкую клячу, — сказал ему на это юноша, — я хотел бы сделать вам поклон у-ваших дверей и стен.
Студент обрадовался, но сказал, что не смеет быть ему учителем, и просил разрешения быть другом.
Затем он спросил, почему этот дом так долго стоял заколоченным.
— Это, видите ли, дворец Даней. Так как господин Дань в свое время поселился в деревне, то дом его пустовал, и пустовал долго. Моя же фамилия, видите ли, Хуанфу. Дед мой жил в Шэньси. Дом наш спалило степным пожаром, и вот мы на некоторое время воспользовались этими строениями, чтобы здесь оправиться.
Теперь только студент узнал, что он не Дань.
Дело было уже позднее, а они беседовали и смеялись в полном удовольствии. Юноша оставил его разделить с ним постель.
На рассвете появился мальчик, который стал раздувать в комнате угли. Юноша встал первым и ушел во внутренние помещения, а студент сидел еще, закутавшись в одеяло. Мальчик вошел в комнату и доложил:
— Прибыл старший господин!
Студент, встрепенувшись, вскочил. Вошел старик, у которого белым-бе-лели и волосы и виски. Он подошел к студенту и стал его усердно благодарить.
— Господин, вы не выказали пренебрежения к моему тупому сыну и даже соглашаетесь дарить ему ваши наставления! Мальчуган еще только начинает учиться, как говорят, «марать ворон»4. Не смотрите на него как на сверстника, хоть он вам и друг!
И с этими словами старик поднес ему пару парчового платья, соболью шапку, чулки и туфли. Затем, видя, что студент умылся и причесался, старик крикнул, чтобы принесли вина и закусок. Студенту было неизвестно, как называются все эти столы, диваны, что были вокруг, одежды, халаты, но они блистали яркими красками, так что стреляло в глаз.
Вино обошло по нескольку раз. Старик поднялся, стал прощаться и ушел, волоча за собой посох. Закусывать кончили. Юноша представил Куиу свои упражнения в стильном изложении. Все это были вещи, написанные в старинной форме5, современных же типов не было совершенно. Кун поинтересовался узнать, почему это у него так выходит.
1 Расспрашивать о службе и родне — проявление обязательной вежливости. Китайцу кажется знаком высшего презрения не расспросить о фамилии, службе, семье, имуществе и пр. [8].
2 Поставить... шатер и проповедовать ученикам — как делал некогда Ма Жун [125].
3 Цаоцю — Цаоцю Шэн (II в. до н. э.), знаменитый софист, занимавшийся прославлением своего еще более знаменитого земляка Цзи Бу для утверждения его славы и государственной полезности.
4 «Марать ворон* — мазать страницы тушью [124].
5 Вещи, написанные в старинной форме. — Вся китайская изящная литература развилась из древних типов стиля, сначала сурово классичных, а потом выработанных до совершенства ритмики. Слава этих произведений, уже к III в. н. э. закончивших цикл всех
3S4
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Я, видите ли, — отвечал юноша, — не ищу, чтобы продвинуться и овладеть степенью и чином!1
К вечеру он опять наливал Куну и говорил ему:
— Сегодняшний вечер весь пройдет в удовольствии. А завтра так уже не позволяется! Эй, — крикнул он мальчишке, — посмотри, лег спать или нет Старший Господин. Если он уже лег, то можешь тихонько позвать сюда Сян-ну, Ароматную Рабу.
Мальчик удалился. Прежде всего он принес пипа в вышитом чехле. И тотчас за этим вошла служанка, красная, нарумяненная, прелести исключительной. Юноша велел ей играть «Сянских жен»* 1 2. Она взяла косточку и начала трогать струны, возбуждая волны сильной грусти. Играла она совершенно непохоже на все то, что слышал до сих пор Кун.
После игры юноша еще велел ей обнести вином по большому бокалу. Кончили пить только в третьей страже3.
На следующий день они встали рано и уселись заниматься. Юноша оказался в высшей степени сообразительным и способным: стоило ему пробежать что-либо глазами, как он уже читал это наизусть. Месяца через два-три он уже владел кистью с поразительным мастерством.
Оба уговорились теперь устраивать выпивку каждые пять дней. Садясь пить, юноша сейчас же звал Сян-ну. Однажды вечером студент, уже полупьяный и в разгоряченном настроении, так и уставился в нее взглядом глаз. Понимая его, юноша сказал:
— Эта служанка — воспитанница моего отца. Вам здесь пусто и далёко, семьи нет... Я днями и ночами давно уже о вас думаю. Придется, пожалуй, вам сыскать какую-нибудь прекрасную подругу!
— Если вы серьезно хотите облагодетельствовать меня, удружить, — сказал Кун, — нужно, чтоб та была непременно вроде Сян-ну.
— Вот уж действительно, — засмеялся юноша, — про вас можно сказать словами пословицы: «Мало что видели — много чему дивитесь»4. Если такую считать красавицей, то ваше желание, знаете, удовлетворить легко!
Прожили так полгода. Как-то студенту захотелось попорхать за городом. Придя к воротам дома, он нашел их закрытыми извне и спросил, почему это так.
— Мой отец боится, что всякие связи и знакомства вносят в мысли беспорядок. Ввиду этого он и решил отказаться от гостей.
После этих слов студент тоже стал спокойнее.
Наступили сильные жары и парная духота. Они перенесли свой кабинет в садовую беседку. У студента на груди вдруг вскочила опухоль величиной сначала с персик, а через ночь уже с чашку. Она болела и мучила студента, который стонал и охал. Юноша наведывался к нему с утра до вечера. Сон и аппетит пропали. Еще прошло несколько дней, чирей разрастался, и больной еще решительнее отказывался от пищи и питья. Зашел и сам старый хозяин, сел против него и тяжко вздохнул.
литературных достижений, оставалась живой и неизменной вплоть до самого последнего времени. Однако уже с VIII в. н. э. в нормальное образование входили так называемые «современные изложения», основанные, впрочем, исключительно на «старинных» [3].
1 Не ищу, чтобы продвинуться... — и поэтому не желаю заниматься по выработанным экзаменационною практикой шаблонам.
2 «Сянские жены» — см. [85].
3 В третьей страже — между одиннадцатью и часом ночи [54].
4 «Мало что видели — много чему дивитесь*. — Полностью: «Мало что видел — многому дивишься. Видишь верблюда — и думаешь, что у лошади вспухла спина».
385
Странные истории: Целительница Цзяо-но
Держа браслет в одной руке, а нож в другой, она легким-легким движением прорезала нарыв.
13 Зак. 3110
3S6
Пу Сун-лик. Странные истории из Кабинета Неудачника
Юноша сказал:
— Я, папа, вчера ночью подумал, что чистую болезнь1 нашего почтенного учителя может вылечить сестренка Цзяо-но. Я послал уже человека к бабушке позвать ее домой. Что это она так долго не приходит?
Как раз в это время вошел мальчик и доложил:
— Барышня Цзяо пришла. Тетка и барышня Сун тоже здесь.
Отец с сыном быстро пошли в комнаты, и через несколько мгновений юноша привел сестру и показал ей Куна. Ей было лет тринадцать-четырнадцать. Кокетливые волны глаз струились умом. Тонкая ива рождала красоту. Студент поглядел на нее, увидел ее лицо — и все охи, все стоны в один миг забыл. Весь дух его жизни так от нее и воспрянул.
— Это мой чудесный друг, — поторопился сказать юноша, — не отличающийся от единоутробного брата. Сестренка, ты хорошенько его вылечи!
Девочка, справляясь с застыдившимся лицом, отвела свой длинный рукав, подошла к постели и стала осматривать больного. Пока она трогала и держалась рукой, студент ощущал ее ароматный дух, — а тот был куда лучше всякой орхидеи1 2.
— Поделом у вас такая болезнь, — засмеялась дева, — сердечный пульс взволнован! Однако как ни опасна болезнь, вылечить ее можно. Только вот что, кусок кожи уже весь наполнен. Иначе, как разрезать кожу и выскрести мясо, нельзя!
И вот она сняла с руки золотой браслет и наложила его на больное ме-сто, полегоньку да потихоньку все прижимая да прижимая. Чирей вздулся на дюйм, если не выше, выйдя за браслет, но зато остальная опухоль у корня вся целиком собралась внутрь и уже больше не походила шириной на чашку, как прежде. ч 1
Затем она раскрыла газовый свой воротник, отвязала привесной нож, у которого лезвие было тоньше бумаги, и, держа браслет в одной руке, а нож в другой, легким-легким движением пролезала нарыв у самого корня. Темно-красная кровь хлынула потоком, замарав кровать и постель.
Студент настолько жаждал близости к нежно-кокетливой красавице, что не только не чувствовал боли, но, наоборот, все боялся, что она скоро кончит дело с разрезом и недолго еще будет возле него.
Вскоре она отрезала гнилое мясо, которое напоминало своим круглым-круглым видом нарост на дереве, притом только что срезанный. Затем она крикнула, чтобы принесли воды, обмыла ему место разреза. Наконец выплюнула изо рта красный шарик величиной с ядро самострела и приложила его к мясу, надавливая и катая его во все стороны. Прокатился шарик первый раз — и Кун почувствовал, как в нем вздымается горячий огонь. При втором прокате его стало легонько щекотать. После третьего оборота по всему телу разлилась чистая прохлада, которая так и текла в костный мозг.
Девочка подобрала шарик, вложила его в рот — и проглотила.
— Выздоровел! — сказала она и быстро выбежала.
Студент подпрыгнул, вскочил и пошел благодарить. Упорная его болезнь — словно потерялась. Однако он весь повис в думе о яркой красоте ее лица и мучился, не владея собой. С этих пор он забросил книги и тупо сидел,
1 Чистая болезнь — образец вежливого эвфемизма. Если речь идет о самом себе, то, наоборот, говорят: «грязная» [107А].
2 Лучше всякой орхидеи. — Начиная с Конфуция [68], китайцы всех времен восхищались «царственным ароматом» орхидей. Ляо Чжай, обладавший гениальной литературной памятью, имеет здесь, очевидно, в виду рассказ о красавице из гарема императора У-ди, у которой «дыхание было как орхидея».
Странные истории: Целительница Цзяо-но
381
не имея больше никаких оснований надеяться. Юноша уже заметил это и сказал:
— Я вам, старший мой братец1, уже, как говорится, «искал вещь по признакам» и нашел прекрасную пару!
— Кого? — спросил Кун.
— Тоже из моей родни.
Студент погрузился в раздумье, пребывал в нем довольно долго, и только промолвил:
— Не надо!
Отвернулся лицом к стене и продекламировал:
По морю плыл я когда-то волнистому —
речь о воде не трудна ль мне?1 2
Кроме как там, на Ушаньских утесах, —
все, что на небе, не тучи!3
Юноша понял его намек.
— Мой отец относится, знаете, с большим уважением к вашему безбрежному дарованию ученого, и всегда ему хотелось породниться с вами путем брака. Все дело в том, что у нас есть только одна маленькая сестренка,’ которой слишком мало лет. Но есть у нас милая Сун, дочь моей тетки, которой семнадцать лет. Она, знаете, совсем не груба и не урод. Не верите мне — так вот: сестрица Сун каждый день проходит мимо беседки в нашем саду. Подкараульте ее у передней пристройки, посмотрите и сами увидите!
Студент сделал, как ему было сказано, и действительно, появилась Цзяо-но вместе с красавицей: рисованные брови4 — излом лука, бабочка; лотосовый крючочек подкидывает феникса5, и вообще она по сравнению с Цзяо-но — как старшая и младшая сестры. Студенту она сильно понравилась, и он просил юношу быть, как говорится, «вырубателем»6.
На следующий день юноша вышел из комнат и поздравил Куна.
1 Старший мой братец — очень серьезная для патриархального Китая вежливость. Надо заметить, что в присутствии старшего брата младшему всегда приходилось стоять [50].
2 По морю плыл я... — В книге Мэн-цзы [72]: «Конфуций рзошел на восточную гору и счел маленьким свое княжество Лу. Взошел на гору Тай — и вся Поднебесная страна ему показалась маленькой. Поэтому тому, кто смотрит на море, трудно представить себе (иную) воду, а тому, кто блуждает в воротах Совершенного человека, трудно вести (иные) речи» [68].
3 Кроме как там, на Ушаньских утесах... — Речь идет о легенде, рисующей страсть одного князя к фее на горе Янтай [131]. Оба стиха, которые декламирует удрученный безнадежностью Кун, взяты из поэмы танского Юань Чжэня, написанной в память умершей жены, отличавшейся редким литературным дарованием.
4 Рисованные брови. — В древнем словаре, восходящем к началу нашей эры, слово дай, которое стоит в данном тексте, объясняется так: «Выщипывают брови по волоску и затем растушевкой замещают (дай) их».
5 Лотосовый крючочек подкидывает феникса. — Уместно привести легенду, говорящую о начале ужасной моды уродовать женские ноги. Предпоследний государь династии Ци (V в.) велел выбить из золота лотосовые цветы и покрыть ими пол, по которому послал ходить свою любимую наложницу: «Здесь что ни шаг, то рождается лотос под нею». Остается догадываться, что у этой женщины был особой формы подъем ноги. Мода, поэтически разогретая, стала свирепствовать беспощадно. Женскому башмачку, как важнейшей части туалета, стали сообщать самые прихотливые формы, расписывая его яркими красками, расшивая парчой и придавая ему, наконец, форму головы феникса [29].
6 «Вырубателы» — сват. Образное выражение происходит из стихов «Ши цзина» [4]: «Обрубают топорище — как? Без топора — нельзя! Берут жену — как? Без свахи не получишь!» [136].
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
322
— Слажено! — сказал он.
И вот приготовили им отдельный двор и устроили студенту брачную церемонию. И в эту ночь тимпаны и флейты полною мощью глотали; прахи земли сетью густою неслись. Казалась она феей святою мечтаний; и вдруг с ним будет под одним и пологом и одеялом!
И Кун решил, что чертоги Широких Студеных дворцов1 не всегда там, за тучами высших небес.
После этого «соединения в чаше»2 Кун чувствовал, как сердце его, душа удовлетворены совершенно.
Однажды вечером юноша обратился к нему со следующими словами:
— Доброту вашу, проявленную в отшлифовке, как говорится, и отделке3 моей, мне ни на один день не забыть... Однако на днях господин Дань, покончив со своим судом, возвращается домой и очень спешно требует своего помещения. Мы решили оставить этот дом и уехать на запад, так что создается положение, при котором нам трудно будет вновь жить вместе.
Сказал, а у самого так и закрутились в груди нити мыслей о разлуке.
Студент выразил желание ехать вместе с ними, но юноша советовал ему вернуться к себе на родину. Студент сказал, что это будет трудно сделать.
— Вам нечего беспокоиться, — сказал юноша. — Можно будет сейчас же отправить вас в путь.
Не прошло и минуты, как старик отец привел свою Сун и подарил студенту сто ланов желтого золота. Юноша взял мужа и жену за левую и пр? вую руки, велел им закрыть глаза и не смотреть. И вот они как-то вспорхнули и пошли по пустотам. Могли только ощущать, как свистит в их ушах ветер.
Летели долго.
— Приехали! — сказал юноша.
Студент открыл глаза и в самом деле увидел свое родное село. Теперь только он убедился, что юноша — не человек.
Радостно постучал Кун в ворота своего дома. Для матери это было совершенной неожиданностью, да еще тут же она увидела его красивую жену. Принялись все вместе радоваться и утешаться... Наконец Кун обернулся — юноша уже ушел.
Сун служила своей свекрови, как хорошая дочь. О ее красоте и добродетели слава шла не только по ближайшей округе, но и далеко за ее пределами.
Впоследствии Кун выдержал экзамен на цзиньши и получил должность судьи в Яньане. Забрал семью, отправился на службу; но мать его, за дальностью расстояния, не поехала.
Сун принесла мальчика, по имени Сяо-хуань. Кун за сопротивление «прямо указующему», главному чину-прокурору, был отставлен от должности и из-за целого ряда препятствий не мог вернуться домой.
Однажды он, охотясь в полях за городом, повстречал какого-то красивого юношу, скачущего на великолепном жеребце. Юноша так на него и поглядывал. Всмотрелся — да это молодой Хуанфу! Кун натянул вожжи, остановил коней, и к ним сошли печаль и радость, одна за другой.
1 Чертоги Широких Студеных дворцов — то есть чертоги луны [62].
2 «Соединение в чаше* — см. [35].
3 Доброта ваша, проявленная в отшлифовке и отделке. — Читаем в «Ши цзине» [4]:'
Вот он, тонкий, благородный господин: Словно вырезан, словно отточен, Словно отделан, словно отполирован!..
Конфуций толковал эти стихи в смысле личности, вырабатываемой воспитанием, о котором он говорил всю жизнь [37].
Странные истории: Целительница Цзяо-но 3S9
Юноша пригласил Куна поехать к нему. И вот они прибыли в какое-то село, в котором от деревьев был густой мрак, ибо они заслоняли собой небо и солнце. Подойдя к дому, Кун заметил на воротах «золотые пузыри» и «гвозди-поплавки», — вполне, что называется, родовитая семья!
Спросил его о сестре. Оказывается, она вышла замуж, но свекровь умерла, и она в глубоком горе.
Переночевав, Кун простился и уехал. Потом вернулся вместе с женой. Пришла и Цзяо-но. Взяла на руки Кунова сына, стала обнимать, покачивать, играть с ним.
— Ай-ай, сестрица, — сказала она, — ты смешала нашу породу!
Кун поклонился ей и благодарил за оказанное ему тогда благодеяние.
— Смотри, — сказала она сестре, — твой муж знатен, рана тоже залечена, а боли-то все еще, небось, не забыл?
Ее муж, господин У, тоже пришел познакомиться и навестить. Переночевал ночь-другую, уехал.
Однажды юноша, сделав страдальческое лицо, сказал Куну:
— Небо посылает нам злое бедствие. Можете ли вы нас спасти?
Кун не понимал, в чем дело, но самым решительным образом заявил, что он берется. Юноша выбежал, созвал всех домочадцев в гостиную, где они, став в ряд, стали ему кланяться. Кун был в сильном недоумении и стал настойчиво расспрашивать.
— Мы, — сказал юноша, — не люди, а лисицы. Сегодня будет большая беда от Громового1. Если вы согласитесь лично идти на опасность, то весь наш дом может рассчитывать на жизнь и невредимость. Если ж нет, то прошу вас забрать сына и уходить, чтобы не обременять нас!
Кун поклялся жить и умереть вместе с ними. Тогда юноша велел ему встать с мечом в руках у ворот.
— Громовик ударит — так вы не шевелитесь, — сказал он ему в виде наставления.
Кун сделал, как было велено. Действительно, он уже видел, как темнели тучи. День померк. Стало мрачно и черно, как камень «и». Обернулся, посмотрел на старый их дом — уже не было высоких дверей и палат, а виднелась лишь высокая могила — целый холм, а в нем огромная бездонная нора. Кун весь растерялся от изумления, но как раз в это время раздался раскат грома, потрясший холмы и горы, словно плетенку-веялку. Пошел быстрый ливень...
Безумный ветер вырывал с корнем старые деревья... Кун стоял ослепленный и оглушенный, но нимало не шевелился, неподвижный, как гора. Вдруг среди клубов тумана и черных ват он увидел, как что-то вроде беса с острым клювом и длинными когтями выхватило из норы человека и стало вместе с дымом прямо вздыматься вверх. Прищурясь, взглянул Кун на одежду и башмаки, и ему показалось, что это как будто Цзяо-но. Он рванулся, подпрыгнул, отделившись от земли, и ударил беса мечом; вслед за его ударом бес упал вниз. Миг — и гора обвалилась. Гром грянул резко и свирепо... Кун свалился и тут же умер.
Вскоре погода прояснилась. Цзяо-но уже могла подавать признаки жизни. Увидя, что студент лежит мертвый рядом с ней, она громко заплакала:
— Господин Кун умер за меня. Как мне жить теперь?
Сун тоже вышла, и они понесли его в дом. Цзяо-но велела Сун поддержать ему голову и головной шпилькой разнять ему зубы, а сама ухватилась за
1 Громовой — см. [143].
390
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
щеки и языком пропустила внутрь красный шарик. Затем она прильнула к, его губам и стала дуть. Красный шарик вошел в горло вслед ее вдуванию и там заклокотал. Через некоторое время Кун очнулся и ожил. Видит — вся семья стоит перед ним... И ему казалось все происшедшее туманом: словно то был сон, от которого он просыпается. Теперь, когда вокруг него вся семья была одним клубком1, круглым-круглым, он оправился от испуга и выразил радость.
Решив, что в этом заброшенном месте долго жить нельзя, он дал мысль всем вместе вернуться к нему на родину. Весь дом наперерыв одобрял это предложение, за исключением Цзяо-но, которой оно не нравилось. Тогда Кун стал просить ее поехать вместе с господином У.
Однако ж, помимо этого, он с тревогой думал, что старик и старуха, пожалуй, не согласятся расстаться со своими молодыми детьми. Целый день говорили об этом, так и не поехали.
Вдруг вбежал, весь в поту, лившем ручьями, запыхавшийся слуга из дома У. Встревожившись, бросились его расспрашивать. Оказалось, что семья У в тот же день потерпела разгром. Весь дом погиб целиком. р
Цзяо-но, топнув ногой, предалась горькой печали и не могла остановить своих слез. Бросились утешать ее, уговаривать. Теперь предположение о совместном возвращении на родину Куна было окончательно решено.
Кун пошел в город устраивать свои дела. Через несколько дней он все закончил, затем, работая ночами, собрал свое имущество и поехал домой.
Дома он дал юноше свободный сад, который с тех пор был постоянно закрыт снаружи и открывался только тогда, когда приходил Кун со своею Сун.
Кун жил с юношей и его сестрой как одна семья. Вместе играли в шахматы, пили вино, беседовали, пировали. •
Сяо-хуань подрос и стал красивый, тонкий, изящный. В нем было что-то лисье. Когда он выезжал погулять в столицу или у себя на улицу, все знали, что это лисий сын.
Я, историк, этих чудес, скажу:
Вот мое отношение к студенту Куну:
Мне не завидно, что он получил очаровательную жену; но завидно, что он получил нежного друга.
Смотреть на его лицо: можно забыть голод. Слушать его голос: можно «раскрыть щеки» в улыбку.
Добыть столь прекрасного друга; иногда беседовать с ним, выпивать... Тогда, как говорит поэт:
Свою красоту вручает мне он1 2, Душа же моя к нему идет.
...И это куда быстрее, чем в классическом стихе: «Верхом-вниз, куртка-штаны»3 — на зов властителя из дворца.
1 Вся семья была одним клубком. — Конфуцианская идея семейного лада чрезвычайно популярна. Пословицы вроде-«Единым клубком, в ладном духе» и т. п. — излюбленная тема китайских народных картин, и может быть представлена в виде ребусного изображения круглого (полный — округлый) толстяка, держащего свиток с надписью: «Семейный мир приводит к счастью» [147].
2 Стих из оды Сыма Сян-жу (179—117 гг. до н. э.) [130].
3 «Верхом-вниз, куртка-штаны». — В классическом стихе «Ши цзица» [4] говорится о подданном, который, одеваясь по зову из дворца, в спешке поменял местами куртку и штаны.
Странные истории: Си-лю это знала!
ЗЭ1
СИ-ЛЮ ЭТО ЗНАЛА!'
Левушка Си-лю была дочь ученого человека из Чжун-ду. Кто-то за ее изящную, прелестную талию шутя назвал ее Тоненькой Ивой (Си-лю).
7 Она с детства отличалась смышленостью, разбиралась в литературных вещах и особенно любила читать книги по физиогномике.
Характером она была скромна, молчалива. Никогда, бывало, не скажет про человека, хорош он или дурен. Одно только: когда приходили спрашивать ее имя, она непременно просила, чтобы ей дали хоть раз на этого человека поглядеть. И вот она пересмотрела так очень многих, но все говорила: не подходит и этот! А лет ей уже стукнуло девятнадцать. Отец и мать сердились на нее.
— Что ж, значит, во всей Поднебесной так-таки и не найдется тебе достойной пары, — говорили они, — и ты, выходит, будешь стариться со своей прической-рогулькой? Так, что ли?
— Сказать правду, — отвечала Си-лю, — я все хотела человеческим победить небесное, но вот уж прошло порядочно времени, а это не удалось. Такова, значит, моя судьба! Начиная с сегодняшнего дня прошу вас, родители, — я повинуюсь только вашему приказанию!
В это время нашелся некий студент Гао, очень известный уже молодой ученый, происходивший, кроме того, из старой, видной семьи. Услыхав о Си-лю, он, как говорится, положил ей птицу1 2. Совершили обряд. Муж с женой отлично друг другу пришлись.
От первой жены у студента остался мальчик. Сиротку звали Чан-фу. Ему было пять лет. Молодая обходилась с ним с безупречной и полной ласковостью, так что когда она, бывало, уйдет к своим проведать, то Чан-фу сейчас же принимается кричать, плакать и бежит за ней. Она его бранить, отсылать прочь — ни за что не перестанет...
Приблизительно через год после свадьбы Си-лю родила сына и назвала его Чан-ху, Вечная Опора. Студент спросил, чем объяснить, что она именно так его назвала.
— Да так, ничего особенного, — ответила она. — Просто я надеюсь, что он постоянно будет у твоих колен, держаться за тебя!
В отношении домашних рукоделий молодая была достаточно небрежна и никогда на них не обращала внимания. А вот что касалось того, как расположены их поля, к востоку ли, к югу ли, или сколько причитается внести оброка, об этом она дознавалась по записям и документам и все боялась, как бы не было неточностей.
Прошло уже порядочное время, как она однажды говорит студенту так:
— Вот что, слушай — будь добр, не вмешивайся в дела по дому и хозяйству, предоставь их мне. Дай мне самой с ними справиться. Не знаю, смогу ли я вести твой дом или нет?
Студент исполнил ее просьбу. Прошло полгода, и действительно, в доме не произошло ни малейших упущений. Студент опять восхищался своей примерной женой.
1 Послесловие переработано В. М. Алексеевым ритмически. (Примеч. составителя.)
2 Положить птицу — то же, что' поднести гуся, — обряд, предшествующий свадьбе
[97].
392
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Как-то раз он отправился в соседнее село кое с кем выпить. Вдруг во время его отсутствия появился пристав, взыскивающий недоимки по оброку. Он стучал в ворота и бранился. Си-лю выслала слугу, чтобы успокоить его, но пристав не уходил. Тогда она отправила мальчика в село, велела ему бежать бегом и воротить студента поскорее домой. Пристав наконец убрался.
— Ну что, моя Тоненькая Ива, — смеялся студент, — понимаешь ты хоть теперь-то, что и умница-жена, а все не то, что дурак-муж?
Слыша эти речи, Си-лю опустила голову и заплакала. Студент испугался, привлек к себе и начал утешать, но она так и не повеселела.
Студент не мог допустить, чтобы все домашнее хозяйство лежало бременем на ней, и хотел по-прежнему взять его на себя, но Си-лю опять не согласилась. Она ранехонько подымалась, ложилась поздней ночью и Управляла имением с еще большей рачительностью. Еще за год до срока она уже копила оброк следующего года, так что недоимочные пристава ни разу за целый год не появлялись к их дверям торопить с уплатой.
Она пошла и дальше и таким же порядком стала думать о пище и одежде, вследствие чего их бюджету стало еще просторнее.
Студент был страшно рад.
— Моя Тоненькая Ивушка, — шутил он с ней как-то раз, — почему, скажи, ты тонкая?.. А потому, что и брови у тебя тонкие, и талия тонкая, и волны очей тонкие, а еще приятно мне, что и ум у тебя особенно тонкий!
Си-лю отвечала ему в такт:
— Мой Гао-Высокий, действительно, высок! И нравственности ты высокой, и дух твой высок, и литературный стиль твой высок... Все, чего я бы желала, — это то, чтобы и годами жизни ты был еще выше всего этого.
Один раз кто-то из односельчан стал продавать отличный гроб. Си-лю, не жалея больших денег, гроб этот купила1. Денег на уплату не хватило; тогда она всеми способами постаралась выпросить взаймы у своих родственников и односельчан. Студент считал, что эта вещь вовсе не до зарезу нужна, круто запретил ей покупать, но кончилось все-таки тем, что она не послушалась и купила. Через год с чем-то в селе у них был покойник, семья которого явилась к Гао, чтобы откупить у них этот гроб по удвоенной цене. Студент позарился на цену и стал говорить по этому поводу с женой. Но та не соглашалась. Он спросил, что за причина такого отказа. Она молчала. Спросил еще раз, а у нее уже заблестело в глазах, готовых заплакать. Подивился про себя этому, но не хотел ее раздражать и оставил дело.
Прошел еще год. Студенту было двадцать пять лет. Жена запрещала ему отлучаться далеко. Чуть, бывало, он вернется попозже, как уже по дороге идут друг за другом слуги с приглашением поскорее пожаловать. Товарищи шутили над ним, ругали...
Однажды он пошел пить к одному из приятелей. Там он почувствовал себя неважно и поехал домой. Едва проехали полпути, как свалился с лошади и тут же умер... Стояли самые жаркие, парные дни. К счастью, одежда и саван были уже давно запасены... И в селе теперь только преклонились перед всеведением Си-лю.
Чан-фу было десять лет; он только что начинал учиться писать сочинения. Как только отец умер, он стал капризничать, лениться и не желал заниматься наукой. Кончилось тем, что он убежал к пастухам и стал проводить время с ними. Си-лю бранила его, но он не исправлялся. Дала ему розог, плетки, но он был по-прежнему груб и туп. Мать ничего с ним поделать не могла, позвала его к себе и сказала ему так:
1 Не жалея больших денег, гроб этот купила — см. [76].
Странные астораи: Си-лю это знала!
ЗЭЗ
Фу ринулся в дом и, горько плача, выразил желание получить палок.
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
394
— Ну, раз ты не желаешь как следует учиться, могу ли я тебя заставить силком? Только вот в чем дело: в бедном доме лишних людей не бывает, так что ты переодень-ка то, что на тебе, и иди работать вместе со слугами. А не пойдешь, так буду бить плеткой — тогда не кайся!
И вот она одела его в рваные обноски и послала пасти свиней. Когда он вернулся домой, то сам взял себе глиняный горшок и пошел хлебать жижу вместе с работниками.
Через несколько дней, измучившись, он заплакал, стал перед нею во дворе у дома на колени и сказал, что хочет учиться по-прежнему. Мать же отвернулась к стене, оставила его так стоять и не стала слушать.
Делать было нечего, взял кнут, вытер слезы и ушел. Осень уже кончилась, одеться было не во что, на ногах тоже не было ничего. Холодный дождь мочил его насквозь, и он только съеживался, пряча голову, словно нищий. Сельские жители смотрели на него и жалели. Те же из них, которые брали себе вторую жену или, как говорится, продолжение семьи, предупреждали своих против Си-лю как против дурного примера. И так кругом ее шли толки и пересуды, а она, прослышав обо всем этом, оставалась равнодушной, не обращая внимания.
Чан-фу не мог вынести своих мучений, бросил свиней и убежал. Мать и не подумала посылать в погоню, узнавать о нем, а предоставила ему делать что хочет.
Через несколько месяцев ему уже негде было выпрашивать себе хлеба, и, весь изможденный, он сам добровольно вернулся домой. Войти прямо в дом он не посмел, а упросил со слезами на глазах соседку-старуху пойти и сказать о нем матери.
— Если он в силах вытерпеть сотню палок, — сказала мать, — то пусть явится. Иначе — пусть поскорее уберется!
Услыхав это, Чан-фу ринулся в дом и, горько плача, выразил желание получить палок.
— Ну что, — спросила мать, — теперь-то ты каешься или нет?
— Каюсь, — ответил сын.
— Ну, раз каешься, то мне незачем тебя колотить, — сказала мать. — Будь доволен тем, что будешь опять пасти свиней! Но если еще раз провинишься — не помилую!
Чан-фу зарыдал.
— Нет, — кричал он, — я хочу, чтобы ты дала мне сто палок... Я прошу дать мне снова учиться!
Мать не слушала. Старуха-соседка принялась ее усовещивать, и она наконец приняла его. Вымыла, дала одеться и велела заниматься с братом Чан-ху у того же учителя.
Чан-фу проявил теперь прилежание, совершенно непохожее на прежнее, и необыкновенно острое внимание. Через три года он уже гулял у полукруглого бассейна1. Почтенный Ян, бывший тогда губернатором, увидел его сочинение, нашел его талантливым и велел выдавать ему ежемесячное пособие натурой, чтобы, как говорится, помочь ему на огонь в лампе.
А Чан-ху. был необыкновенно туп. Сидел над книгой несколько лет, а не мог, что называется, даже имени своего и фамилии запомнить. Мать тогда велела ему бросить книги и заняться сельским хозяйством. Но он любил гулять зря и терпеть не мог работать. Мать рассердилась.
— Везде-везде люди чем-нибудь занимаются. Раз ты не можешь учиться да не хочешь работать на земле, то что же, в самом деле, не лучше ли прямо сдохнуть скелетом в канаве?
1 Гулял у полукруглого бассейна — см. [1].
Странные истории: Си-лю это знала!
39S
И тут же прибила его палкой.
С этого дня он пахал и работал вместе с батраками. Стоило ему как-то утром встать попозже, как на него уже посыпались ее ругательства. А в то же время она все, что было из одежды получше, из еды и питья повкуснее, отдавала старшему. Чан-ху, конечно, не смел ничего сказать, но в душе спокойно к этому относиться не мог.
Когда полевые работы закончились, мать достала денег и послала его учиться торгово-разносному делу. Но Чан-ху оказался человеком блудливым и азартным игроком. Как только начал дело, сейчас же все потерял. Пришел к матери и обманул ее, сказал, что судьба свела его с разбойниками и ворами. Но мать догадалась и с бранью принялась его колотить чуть не до смерти. Чан-фу стал на колени и так, не вставая, умолял ее перестать; предлагал ей бить лучше его, чем брата; тогда только гнев ее спал.
С этого дня стоило Чан-ху выйти за ворота, как она уже внимательно за ним наблюдала. Чан-ху слегка подтянулся, но удовлетворения его душе не было.
И вот однажды он попросился у матери ехать с другими торговцами в Ло. На самом же деле это был только предлог к далекому пути для простора всяким желаниям. Попросился, а всей душой так и замирал, так и трепетал: все боялся, что она его просьбы не удовлетворит.
Но мать, выслушав его, не выразила ни сомнений, ни опасений; сейчас же достала тридцать ланов мелкого серебра, снабдила его всем необходимым для пути, а в заключение всего вручила ему слиток серебра.
— Вот, — сказала она, — это наследство из мошны твоих служилых предков. Этого нельзя тратить. И я кладу эту штуку сюда для того, чтобы, как говорится, «придавить» тебе пожитки. Пусть это будет на случай крайности, не иначе! Да, вот еще что. Ты еще только учишься далеко ходить: на особо значительные барыши рассчитывать ты не смеешь. Ты только не потерпи убытку на данные мною тридцать ланов, вот и будет достаточно!
Отправляя его в дорогу, она еще раз подтвердила то, что было сказано. Чан-ху дал обещание исполнить и удалился. Он сиял от радости, получив наконец желанную свободу.
Придя в Ло, он распростился со спутниками и отправился ночевать к известной певице и гетере Ли; провел с ней вечеров десять... Разменное серебро незаметно пришло к концу. Однако, помня, что у. него в мешке лежит еще большой кусок, он не тревожился по поводу этого оскудения. Наконец дошло и до слитка. Отрубил — оказалось, что серебро фальшивое. Чан-ху страшно испугался, мгновенно потеряв на лице краску... А старуха из дома Ли, видя, в чем дело, обрушилась на гостя с холодными словами.
Чан-ху в душе уже потерял покой, но с пустой мошной идти ему было уже некуда, да к тому же он рассчитывал на то, что гетера вспомнит, как она столько времени с ним дружила, и сразу с ним не порвет.
Но вдруг появились двое каких-то людей с кангой, моментально замкнули ему шею. Весь трепеща от испуга, не понимая, .что он такое сделал, он умолял со слезами объяснить ему, в чем дело... Оказалось, что гетера, увидав фальшивое серебро, пошла и донесла в местное управление.
Чан-ху привели к правителю, который'не дал ему говорить в свое оправдание, а велел дать палок, чуть не забив его при этом насмерть. Чан-ху посадили в тюрьму. Никаких денег при нем уже не оказалось, и над ним тюремные надсмотрщики жестоко измывались. Чан-ху ходил по тюрьме и просил милостыню, чтобы кое-как продлить остаток своего прозябания.
Только что Чан-ху ушел, мать обратилась к Чан-фу.
— Вот что, — сказала она, — ты запомни, что через двадцать дней я должна послать тебя в Ло. Дел у меня чересчур много. Боюсь Как-нибудь забыть об этом.
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
396
— Что это значит? — спросил Чан-фу и просил объяснить.
Но она умолкла, готовая рыдать. Чан-фу не посмел спросил ее еще раз и ушел к себе. Через двадцать дней он спросил ее. Она вздохнула.
— Твой брат, — сказала она, — так же легкомыслен и развратен, как ты в свое время, помнишь, был небрежен к науке. Ведь если бы я не рискнула получить дурную славу, то разве ты был бы тем, что ты сейчас? Люди называли меня жестокой, но никто из них не знал, как слезы плыли по подушке.
Сказала и заплакала. А Чан-фу стоял навытяжку, внимательно и покорно слушал, но не смел задавать вопросы. Наконец она перестала плакать, у
— У твоего брата, — вымолвила она, — не умерла еще развратная7душа, и я нарочно дала ему поддельного серебра, чтобы ее сокрушить. Теперь, по-моему, он уже сидит в оковах. Генерал к тебе относится прекрасно. Пойди попроси его... Ты сможешь тогда избавить его от смертельной опасности и родить в нем стыд и раскаянье!
Чан-фу сейчас же отправился в путь. Когда он пришел в Ло, то брат уже сидел в тюрьме три дня. Чан-фу пришел в тюрьму, взглянул на брата, а у Чан-ху лицо, глаза были уже как у мертвого духа. Увидя брата, он не смел поднять на него глаз. Чан-фу заплакал.
В это время Чан-фу был заметно отличаем у губернатора, питавшего к нему расположение, так что всем вокруг его имя было известно. Местный правитель, узнав, что он брат Чан-ху, поспешил того немедленно выпустить.
Придя домой, Чан-ху, все же боясь, что мать сердится, пополз к ней на коленях. Мать взглянула на него и сказала:
— Ну что, исполнились твои желания?
У Чан-ху закипали слезы, он не смел пикнуть. Чан-фу стал вместе с ним на колени. Тогда лишь мать крикнула им, чтобы они поднялись...
С этой поры Чан-ху до боли каялся и стал самым прилежным образом вести дела по хозяйству. Если случалось ему полениться, то мать на него уж не кричала и с него не спрашивала.
Так прошло несколько месяцев, а она и не думала с ним заговаривать о торговле. Тогда он захотел было сам у нее попроситься, но не посмел, а сообщил о своем желании брату. Мать, узнав об этом, выразила свое удовольствие. И вот вместе с Чан-фу она кое-что подзаложила, подзаняла и дала Чан-ху денег. Через полгода он уже удвоил капитал.
В этом же году осенью Чан-фу был на испытаниях победителем. Через три года получил степень цзиньши. А младший брат его расторговался уже до сотен тысяч.
Кое-кто из города заходил в Ло и видел мать Гао. Ей было всего сорок, а на вид — тридцать с чем-то. Одета же просто, скромно, словно из самой обыкновенной семьи.
Вот что скажу по этому поводу я, автор этих странных историй:
Появится к нам то, что черной душой именуется1, мачеха то есть. Глядишь, и вот снова трагедия сына, одетого в листья-камыш1 2, налицо. Так, древнее время и наше — одной ведь норы барсуки!3 Становится горестно очень!
1 Черной душой именуется. — Один древний автор посвятил мачехам трактат «О черных душах».
2 Трагедия сына, одетого в листья-камыш. — Известный своим почитанием родителей ученик Конфуция Минь Цзи-цянь терпел много горя от мачехи, которая одевала его в куртку, утепленную метелками тростника. Отец рассердился и хотел выгнать ее, но примерный сын сказал: «Если мать дома, один сын одинок. Если мать уйдет, трое будут холодать» [75], [68].
3 Одной норы барсуки — одного поля ягоды.
Странные истории: Изгнанница Чан-э
391
Бывает и так, что захочет из нас кто-нибудь избежать нареканий, и сейчас норовит, выпрямляя кривую, уж слишком держаться строжайше прямой. И вот доходят до того, что, сложа руки, попустительствуют детям: пускай, мол, как хотят! И не приструнят их ни разу. Далеко ль это отстоит от жестких мер и наказаний?
Одно скажу: вот я сегодня, например, ударю мной рожденное дитя — и люди этого за грубость не сочтут. А вот таким же поступить порядком с ребенком из чужого чрева — сейчас же явятся толпой и будут тыкать пальцы и поносить со всех сторон.
Теперь что до Си-лю. Она, конечно, не была жестокой только к сыну, что ей достался от другой. Ну а, положим, если б свой вдруг оказался умницей? Сумела бы она и в этом случае такое проявить к ребенку отношенье, чтоб обелить себя пред светом и людьми?
Смотрите ж, как она, однако, не уходя от неприязни, терпя хулу и клевету, в конце концов добилася того, что оба сына один чиновным стал, другой богатым, — все это на людях, все прямо на глазах!
Не правда ли, такое поведенье, не говоря уже о женской половине, среди мужчин, и то лишь среди стойких, как сталь, встречается, пожалуй!
ИЗГНАННИЦА ЧАН-Э
Цзун Цзы-мэй из Тайюаня, учащийся студент, ездил вместе со своим отцом. Как-то раз на пути они временно остановились в Гуанлине. У отца была старая знакомая старуха Линь, жившая под Красным мостом, и вот однажды он, проходя вместе с сыном по мосту, встретил ее. Старуха настойчиво приглашала их зайти к ней. Заварила чай, стала беседовать.
Какая-то девушка очутилась с ней рядом. Это была исключительная красота! Старик усердно ее расхваливал. Старуха, глядя на Цзуна, говорила:
— Ваш сынок такой тихий, нежный, словно сидящая в тереме девушка. Это признак, как говорят гадатели, будущего счастья. Если вы не отнесетесь к ней с презрением и не откажетесь, то она может послужить вам, как говорится, «при сорной корзинке и метелке»1. Что вы на это скажете?
Отец поторопил сына встать из-за стола и велел поклониться старухе.
— Одно слово — тысяча золотом! — сказал он.
Перед этим, оказывается, старуха жила одинокой, как вдруг к ней сама явилась эта девушка, жалуясь на свое сиротство и свои беды. Старуха спросила, как ее зовут. Оказалось, что ее имя Чан-э1 2. Старухе она понравилась, и та оставила ее у себя жить. Сказать правду, она рассчитывала на то, что девушка будет для нее, что называется, «редкостно ценным товаром».
Цзуну в это время было четырнадцать лет. Поглядев на девушку, он в душе ликовал и решил, что отец непременно закрепит дело сватовством. Однако отец, вернувшись к ним домой, как будто забыл об этом. Сердце студента горело, накаливалось. Он тайно от отца сказал матери. Узнав об этом, отец засмеялся.
1 Послужить «при сорной корзинке и метелке» — быть женой [38].
2 Чан-э — или Хэн-э — фея луны [62].
39S Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Послушай, — сказал он, — да ведь тогда я просто с жадной старухой пошутил! Она не знает даже, если продать желтое золото, сколько за него взять! Ну а я разве мог об этом так легко говорить?
Через год отец и мать вместе умерли. Цзы-мэй не мог забыть своего чувства к Чан-э и к концу траура поручил кой-кому передать о его намерениях старухе Линь. Сначала старуха не приняла предложения. Цзун рассердился.
— Я, — сказал он, — отродясь не умел «гнуть свою поясницу зря». Почему бы этой старухе смотреть на мой поклон как на ни цяня не стоящий? Уж если она нарушает прежний наш уговор, пусть мне хоть поклон вернур!
Старуха сказала на это следующее:
— Я тогда, вероятно, пошутила с твоим отцом и обещала. Может быть, это и было — только окончательных слов мы не говорили. Вот я, значит, и забыла совершенно. Ну, раз ты теперь об этом заговорил, то ведь разве я держу ее, чтобы выдать за «небесной милостью царя»? Скажу коротко: я каждый день ее снаряжала и готовила — да, действительно имея в виду обменять ее на тысячу золотом. Теперь же прошу лишь половину — идет?
Цзун рассчитал, что ему будет трудно это устроить, и дело оставил.
Как раз в это время по соседству с западной стороны сняла помещение одна вдова, у которой была дочь, достигшая уже шпилек в прическе1. Ее звали детским именем Дянь-дан. Цзун случайно ее увидал и нашел, что она по красоте и изяществу не уступит Чан-э. Стал думать о ней с любовью и постоянно старался открыть себе к ней доступ разными подарками. Через некоторое, довольно продолжительное время она стала понемногу привыкать к нему и нет-нет да пошлет, бывало, взором глаз ему свое чувство. Однако как ни хотелось им поговорить, подходящего случая не было.
Как-то вечером она перелезла через стену, чтобы попросить огня. Цзун был в восторге, схватил ее, задержал, и с этих пор они радостно слюбились. Цзун предложил пожениться, девушка отказывалась, говоря, что ее старший брат ушел с товаром и еще не вернулся домой. С этих пор они стали пользоваться всяким предлогом, чтобы друг к другу заходить, и их взаимные отношения уже имели вид и манеры совершенно тесных.
Однажды Цзуну случилось проезжать по Красному мосту. Заметив, что в воротах стоит как раз Чан-э, он быстро помчался мимо нее. Чан-э смотрела на него и подзывала рукой. Цзун остановил шаг. Девушка позвала снова, и он въехал. Она стала ему выговаривать за нарушение обещания. Цзун рассказал, как было дело, и вошел в комнаты. Девушка достала слиток желтого золота и хотела вручить ему, но Цзун не брал, отказывался и говорил:
— Я считал уже своей судьбой разлуку с тобой навсегда. Вот почему у меня появились искания на стороне. Взять золото и думать о тебе — значило бы нехорошо поступить с другой. Взять золото и не думать о тебе — значило бы провиниться перед тобой. Нет, в самом деле — я не решаюсь брать на себя тяжести проступка перед кем-либо.
Девушка долго молчала.
— О твоем уговоре, — сказала она наконец, — я отлично осведомлена. Этому делу никоим образом не бывать. Но даже допустим, что оно совершится, я не буду сердиться и роптать на твою измену. Скорее уходи — старуха идет!
Цзун в полном замешательстве не знал, на что решиться, взял золото и поехал домой. Нити мыслей у него жестоко перепутались, и в какую сторону идти — вперед ли, назад ли, он совершенно себе не представлял.
Через ночь он осведомил об этом Дянь-дан. Дянь-дан была глубоко согласна с тем, что он сказал, и лишь советовала ему остановиться всецело на Чан-э. Цзун молчал. Она выразила тогда желание стать низшей, наложницей.
1 Достигшая уже шпилек в прическе — то есть пятнадцати лет [19].
Странные истории: Изгнанница Чан-э
39S
Цзун обрадовался этим словам и сейчас же послал сваху с деньгами к старухе Линь. Та не сказала ни слова и отдала Цзуну Чан-э.
Когда Чан-э вошла в дом, Цзун передал ей слова Дянь-дан. Чан-э слегка улыбнулась и сделала вид, что очень одобряет. Цзун, обрадованный таким ее отношением, хотел сейчас же сказать об этом хоть слово Дянь-дан, но посещения Дянь-дан уже прекратились. Чан-э, понимая, что это сделано было ради нее, решила в таком случае на время отправиться домой проведать старуху и нарочно дать Дянь-дан случай прийти. Она велела при этом Цзуну украсть у нее привесной карманчик.
Действительно, после ее ухода Дянь-дан явилась, и Цзун стал с ней обсуждать их дальнейшие планы. Она только и сказала-на это, чтобы он не торопился. Затем она сняла платье и стала любовно с ним шутить.
Под ребрами у нее висел пурпурного цвета «лотосовый» карманчик1. Только что Цзун вознамерился сорвать его себе, как она заметила это, изменилась в лице, поднялась и сказала:
— У вас, сударь, по отношению к некоторым сердце одно, а по отношению ко мне — двойное. Человек с душой изменника! Позвольте после этого прервать с вами всякие отношения!
Цзун исчерпал все, что мог придумать, лишь бы удержать ее и рассеять недоразумение, но она не слушала и решительным шагом вышла.
Однажды Цзун завернул к ним, чтобы наведаться и разузнать. Оказалось, что там уже поселился какой-то новый жилец из У, а Дянь-дан с матерью давным-давно переехали. Ни тени, ни следа! И спросить не у кого! Вздохнул, подосадовал — на этом и кончил.
С тех пор как Цзун женился на Чан-э, его дом сразу же стал богатеть. Потянулись непрерывной линией высокие здания и длинные переходы, заполнившие собой всю длину улицы.
Чан-э любила шутить, острить, балагурить. Как-то раз она углядела картину, изображавшую красавицу.
— Я говорю себе, — сказал при этом Цзун, — что таких, как ты, милая, под нашими небесами нет двоих. Вот только не удалось мне повидать Летающей Ласточки1 2 и одалиски Ян!3
— Если хочешь их повидать, — ответила Чан-э, — это будет нетрудно.
С этими словами она взяла картину-сверток, взглянула внимательно разок и побежала к себе в комнату. Там она стала перед зеркалом и нарядилась, подражая «Летящей Ласточке, танцующей в ветре». Затем она стала изображать фаворитку Ян, «несущую в себе опьянение».
При этом она то вырастала, то уменьшалась, то полнела, то худела, изменяя свой вид сообразно требованиям того или другого момента. От нее веяло и дышали ее движения чем-то вплотную точным, тем самым, что было на картине. Во время представления, когда она приняла позу, пришла со двора
1 «Лотосовый» карманчик — маленький привесной карманчик для туалетных принадлежностей. Древний ритуал требовал, чтобы на парадном платье непременно висело это украшение. Вероятно, на нем вышивался цветок лотоса, но возможно, что это простое созвучие [148].
2 Летающая Ласточка — прозванная так за неподражаемую легкость танца любимая одалиска императора Чэн-ди (I в. до н. э.). Завороженный ее чарами государь забросил все дела, и династия пошла к упадку [61].
3 Одалиска Ян — знаменитая красавица VIII в. по имени Юй-хуань. Государь Сю-ань-цзун отнял ее у своего сына и возвеличил так, что в народе сложилась даже пословица. Негодяи-родственники ее были поставлены на все важные места. Народному негодованию не было предела, но очарованный царь ничего не хотел знать. Наконец, когда войска пригрозили бунтом, он смирился и велел ее убить, хотя и горевал о ней весь остаток жизни [151.
400
Ну Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
служанка, которая ее совершенно не могла признать, испугалась и спросила у своих подруг, кто это. И затем только, внимательно всмотревшись в нее, она наконец воскликнула от пробуждения и засмеялась. Цзун был доволен.
— Вот у меня есть своя красавица, — сказал он, — а вместе с ней все красавицы тысячелетий очутились в моей спальне!
Однажды ночью, только что он крепко уснул, ворвались в дверь несколько человек, и на стены стрельнули лучи света. Чан-э быстро вскочила.
— Воры пришли, — сказала она в испуге.
Цзун, проснувшись, хотел прежде всего кричать и звать людей, но какой-то человек приставил к его шее сверкавшее лезвие, и Цзун, трясясь от страха, не смел дохнуть. Другой человек схватил Чан-э, взвалил себе на плечи, и с шумом все они исчезли.
Теперь только Цзун закричал. Сбежалась прислуга. Оказалось, что все драгоценности, бывшие в спальне, целы: не пропало ни мельчайшего пустяка.
Цзун сильно загрустил и, весь придавленный горем, потерял способность соображать. У него не стало больше почвы для сердечных чувств. Пожаловался правителю. Тот послал погоню, чтобы схватить злоумышленников, но никаких решительно вестей о них не было.
Так протянулись нудной чередой три-четыре года. Весь в гуще своих горьких дум, Цзун часто испытывал отсутствие в себе всякой привязанности к жизни.
Под предлогом явки на экзамен он поехал в столицу. Прожил там полгода и все время следил, выискивал, выспрашивал, дознавался — не было способа, к которому бы он не прибегал. Вот как-то раз совершенно случайно, проезжая по переулку Яо, он встретил какую-то девушку с грязным лицом, в рваном платье, еле-еле ковыляющую, словно нищая. Он остановился, посмотрел на ее лицо — Дянь-дан! Цзун оторопел.
— Как дошла ты до столь печального вида? — вскричал он.
— После нашей с тобой разлуки, — отвечала дева, — мы поехали на юг. Старуха мать у меня, как говорится, «подошла к жизни»1, а меня схватил злодей и продал в богатый дом, где меня били, позорили, морили голодом и холодом... Не могу даже говорить об этом!
Цзун заплакал, на землю покатились слезы.
— Можно ли тебя выкупить? — спросил он.
— Вряд ли. Боюсь, что хлопот и трат будет много, но ты не сумеешь ничего для меня добиться!
— Должен сказать тебе правду, — продолжал Цзун, — за эти годы у меня появились изрядные достатки. Жалко, что здесь я на чужой стороне и денег на прожитие у меня в обрез. Я не откажусь выпростать всю мошну и продать коня, но, если то, что требуется для выкупа, слишком велико, придется вернуться домой, похлопотать и как-нибудь устроить!
Она назначила ему выйти завтра на западную стену и встретить ее в ивовой роще. Сказала еще ему, чтобы он пришел один и не брал с собой человека. Цзун обещал. На следующий день он направился туда пораньше. Дева оказалась уже на месте. Она была одета в кафтанчик, свеженький, светленький, и выглядела совершенно не тою, что вчера. Удивленный Цзун поинтересовался узнать, как это случилось.
— Вчера, видишь ли, — сказала она с улыбкой, — я испытывала твое сердце. На мое счастье, оказалось, что в тебе живет еще настроение того,
1 «Подошла к жизни» — вместо «отойти от жизни» — благоговейный эвфемизм. Подобно этому, на гробах пишут шоу — «долгая жизнь».
Странные истории-. Изгнанница Чан-з
401
помнишь, «человека в кафтане из толстого шелка»1. Пожалуйста, пойдем к моей убогой хижине. Мне нужно тебе по-настоящему воздать должное!
Прошли несколько шагов к северу и очутились у самого ее дома. Тут она сейчас же достала закусок, вина, села с ним и стала весело болтать. Цзун стал подговариваться, чтобы ехать домой вместе.
— У меня, знаешь, слишком много мирских пустяков, меня обременяющих, так что идти с тобой я не могу. А вот вести о Чан-э, скажу определенно, до меня очень даже дошли!
Цзун бросился к ней с вопросом, где Чан-э.
— Где она пребывает и куда ходит, все это окутано флером некоей дали, некоей выси, непонятной и непостижимой, так что я, пожалуй, не сумею тебе рассказать во всех подробностях. Но в Западных горах живет одна старая монашенка, кривая на один глаз. Спроси ее — она, наверное, знает!
Затем оставила его у себя спать.
Утром на рассвете она указала ему тропу, по которой Цзун дошел до места. Там стоял старый буддийский храм. Все его стены вокруг окончательно разваливались. В чаще бамбуков была келья, в половину нареза1 2, крытая соломой. В келье сидела старая монахиня и чинила свой халат. Увидя, что пришел гость, она выказала к нему полное равнодушие, оставив его без привета и поклона. Цзун сложил руки в жест приветствия, и только теперь она подняла голову и обратилась к нему с вопросом. Цзун назвался и сейчас же довел до ее сведения, кого он здесь ищет.
— Мне уже восемьдесят лет, — сказала монахиня, — я стара, слепа и от мира совершенно отошла. Откуда мне знать вести о красавицах?
Цзун настойчиво упрашивал, и настроение монахини стало сдавать.
— Сказать по правде, — промолвила она наконец, — я ничего о ней не знаю. А вот завтра вечером ко мне зайдут две-три родственницы, молодые девушки. Может быть, они осведомлены о ней — этого я не знаю. Ты можешь прийти сюда завтра вечером!
Цзун вышел. Когда на следующий день он снова появился, то монахиня куда-то ушла, и обломки ворот были закрыты. Цзун стал выжидать. Прошло много времени, часы уже торопились вперед. Светлая луна взошла в выси. Ночной ворон грустно каркал. Цзуна охватывал страх. Он не знал, куда ему теперь деваться, и принялся нерешительно бродить взад и вперед.
В это время он издали увидел нескольких девушек, пришедших откуда-то к храму. Глядь, и Чан-э тут! Цзун обрадовался до исступления, сорвался, бросился к ней и схватил ее за рукав.
— Ты насмерть перепугал меня, грубый человек! — вскричала Чан-э. — Какая досада, что у этой Дянь-дан такой щедрый язык! Из-за нее придется дать чувству и страсти себя опутать!
Цзун увлек ее, чтобы где-нибудь сесть, схватил „за руки и стал на все лады ее ласкать. Рассказал ей о всех своих бедах и мытарствах и сам не заметил, как растрогался печалью.
1 Настроение... «человека в кафтане из толстого шелка* — то есть повредившего другу, а потом воспылавшего к нему прежнею нежностью. Политический советник Фань Суй (Ш в- До н. э.) в начале своей карьеры служил у крупного сановника Сюй Гу, который оклеветал его, обвинив в преступлении, и Фаню пришлось вытерпеть позор бамбуковых палок. Он бежал в сильный удел Цинь и там скрылся. Когда Сюй Гу приехал в Цинь, Фань надел рубище н пришел к нему. Сюй Гу, в котором проснулось чувство к другу, снял с себя толстый шелковый халат и надел на него. Это и спасло клеветнику жизнь.
2 В половину нареза — полосы [122].
402
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Скажу тебе теперь всю правду, — промолвила Чан-э. — Я и на самом деле Хэн-э1, но присуждена в опале и всплывать и утопать в мирской суете. Мой срок уже истек, и вот я устроила так, что меня будто бы украли разбойники, — это для того, чтобы прервать все твои надежды. Монахиня эта тоже служит у Ванму1 2 дворцовой смотрительницей. Я с самого начала отбывания небесной кары получала от нее приют и видела сочувствие. Вот почему всякий раз, когда я удосуживаюсь, то всегда захожу к ней сюда проведать, жива ли она. Отпусти меня, сударь, — а я тогда приведу к тебе Дянь-дан!
Цзун не послушался, поник головой и стал ронять слезы. Дева взглянула вдаль.
— Слушай, — сказала она, — сестры идут сюда!
Только что Цзун оглянулся вокруг, как Чан-э уже исчезла. Цзун зарыдал до потери голоса. Ему не хотелось больше жить, и, сняв пояс, он удавился. И вот в темном-темном забытьи он чувствует, как душа его уже вышла из своей оболочки и в грустном унынии не знает, куда теперь направиться. Вдруг он видит, что пришла Чан-э, схватила его, подняла вверх, так что ноги его отделились от земли, и втащила в храм. Потом толкнула его и крикнула:
— Глупый ты, глупый ты! Чан-э, смотри, здесь!
И он вдруг словно проснулся от сна. Когда он несколько отошел, дева сказала с гневом в голосе:
— Ах ты, подлая холопка Дянь-дан! Меня погубила и милого убила! Этого я тебе уж простить не могу!
Цзун сошел с горы, нанял повозку и поехал домой. Там он велел слугам собрать вещи, двинулся в обратный путь, выехал за западную стену столицы и явился к Дянь-дан поблагодарить ее. Но дом оказался совсем каким-то другим. Изумленный, вздыхая, он повернул обратно и втайне был доволен, что Чан-э не знает об этом. Когда же он въехал в ворота, то она уже встречала его с улыбкой.
— Ну что, сударь, — спросила она, — видел ты Дянь-дан?
Цзун, сраженный этим вопросом, ответить на него не мог.
— Слушай, сударь, — сказала она. — Уж раз ты нарушил верность Чан-э, то где тебе достать Дянь-дан? Будь добр, посиди-ка здесь, подожди. Она сама должна сюда явиться.
Не прошло и небольшого времени, как и в самом деле Дянь-дан явилась и, растерявшись, порывисто припала к дивану. Чан-э сложила пальцы и дала ей щелчок:
— Ты, бесовская твоя головушка! Немало погубила ты людей.
Дянь-дан била лбом в землю, только и умоляя что об избавлении от смерти какой угодно ценой.
— Ты столкнула человека в яму, — сказала Чан-э, — и еще хочешь освободиться от тела для занебесных пустот!.. Вот что, слушай. Одиннадцатая из дев Просторно-студеного чертога3 не сегодня завтра спускается в мир, чтобы выйти замуж. Нужно будет ей вышить сотню подушек и сотню пар башмачков. Иди-ка со мной, и будем вместе работать!
Дянь-дан ответила ей почтительным тоном:
— Я бы просила разрешения работать отдельно и посылать вещи в известные сроки.
Чан-э не согласилась.
1 Хэн-э — или Чан-э, фея луны [62].
2 Ванму — Сн-ванму [40].
3 Просторно-студеный чертог — луна.
Странные истории: Изгнанница Чан-э
403
Дянь-дан сложила ладони рук и стала в позу прислуживающей.
404
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Вот что, сударь, — сказала она, обращаясь к Цзуну, — если ты сумеешь, что называется, заставить ее щеки расплыться, то я сейчас же ее отпускаю!
Дянь-дан кинула взор на Цзуна. Тот засмеялся, но ничего не сказал. Дянь-дан посмотрела на него гневными глазами и попросила позволения вернуться домой, заявить своим. Чан-э позволила, и она ушла.
Цзун поинтересовался узнать ее прошлое и выяснил, что она — лисица с Западных гор.
Он купил возок и стал ее поджидать. На следующий день она и в самрм деле явилась. Домой поехали все вместе. Если кто-нибудь любопытствовал на этот счет, то Цзун отвечал обманчиво.
Однако с тех пор как Чан-э во второй раз вернулась домой, она стала вести себя серьезно, не острила, как повеса, и не хохотала. Цзун стал ее всячески понуждать к разным нескромным шуткам, но она ограничивалась тем, что учила проделывать их Дянь-дан. Дянь-дан отличалась сметливостью исключительной и ловко кокетничала. Чан-э любила спать одна и все время отказывалась, как говорится, «замещать вечера». Однажды ночью, когда водяные часы ударили уже три, до нее все еще доносился из комнаты Дянь-дан раскатистый, беспрерывный смех. Она послала служанку подкрасться и подслушать, что там такое. Служанка вернулась, в чем дело — не сказала, а только попросила самое госпожу пройти туда. Чан-э припала к окну, взглянула... Оказывается, Дянь-дан, вся застыв в румянах и наряде, изображает ее, а Цзун хватает, обнимает и зовет ее Чан-э. Чан-э усмехнулась и отошла. Не прошло и нескольких минут, как вдруг совершенно неожиданно у Дянь-дан заболело сердце. Она быстро накинула на себя платье и потащила Цзуна за собой в помещение Чан-э. Войдя в дверь к ней, она тут же пала к ее ногам.
— Что я тебе, — удивлялась та, — врач или ворожея, занимающаяся, как говорится, «задавливанием счастливой соперницы»? Ты ж сама хотела, схватившись за сердце, изображать знаменитую Си1.
Дянь-дан била головой в землю и твердила лишь, что сознает свою вину.
— Выздоровела ты! — сказала Чан-э.
Дянь-дан поднялась, проронила усмешку и вышла.
Как-то раз она шепнула тайком Цзуну:
— Я, знаешь, могу заставить нашу барыню изобразить нам Гуаньинь.
Цзуну не верилось, и он в шутку держал с ней пари. Когда Чан-э усаживалась, скрестив ноги, то зрачки ее закрывались, словно она погружалась в сон. Дянь-дан потихоньку достала яшмовую вазу, воткнула в нее иву и поставила на столик, а сама спустила волосы, сложила ладони рук и стала в позу прислуживающей у нее сбоку. Вишневые губки полураскрывались, слегка виднелись зерна тыквы. Зрачки нимало не мигали. Цзун смеялся. Чан-э открыла глаза и спросила, что это значит.
— Я изображаю, — сказала Дянь-дан, — Драконову дочь, что прислуживает Гуаньинь1 2.
1 Си — Сн Шн, знаменитейшая красавица древности. В притчах Чжуан-цзы [49] читаем: «Си Ши, страдая сердцем, кисло смотрела на свое село. Уродливые односельчанки, увндя ее грнмасу, нашли, что это красиво, и, вернувшись к себе домой, тоже хватались за сердце и смотрели кисло. Богатые люди, видя подобное, закрывались у себя дома и не выходили. Бедные же уходили с семействами прочь. В чем же дело? Да в том, что те уроды, находя красоту в кислой гримасе, не понимали, откуда она» [133].
2 Драконова дочь, что прислуживает Гуаньинь. — Гуаньинь — бодисатва [89]. Изображается в женском облике, сидящим на лотосе. Рядом стоит яшмовая ваза с ивовой веткой (святая вода и кропило). Перед божеством распластался отрок Шань-цай, рядом стоит девочка — Драконова дочь.
Странные истории: Изгнанница Чан-э
405
Чан-э засмеялась — так и оставила, но в наказание велела ей изобразить, как поклоняется отрок. Дянь-дан подвязала свои волосы со всех четырех сторон, подошла к ней на поклонение, упала на землю, стала так и этак ворочаться, крутиться, принимая всевозможные позы. Налево и направо она косо изламывалась, так что могла чулками потереть у уха. Чан-э «раздвинула, как говорится, свои щеки» и сидя ткнула ее ногой. Дянь-дан подняла голову, взяла в рот «фениксов крючок»1, слегка коснулась его зубами. Чан-э шутила и смеялась и вдруг почувствовала, как нить кокетливого чувства поднимается в ней от конца ноги кверху, устремившись прямо в сердечную келью. В мысль проникло беспутство и в сердце блуд. И казалось ей, что. она с собой не совладает. Тогда она вся как-то быстро духовно подобралась и крикнула на Дянь-дан:
— Ты, лисья холопка! Смерть бы тебе — вот что! Ты что же, так и будешь морочить людей без разбора?
Дянь-дан испугалась, разинула рот, бросилась наземь. Чан-э опять принялась ей строго выговаривать. Все же бывшие тут ничего не понимали.
— Лисий нрав у нашей Дянь-дан, — говорила Цзуну Чан-э, — не исправляется к лучшему. Вот и я только что чуть не была одурачена, и если б только я не была из тех, у кого давние корни пущены глубоко, то разве трудно упасть в эти тенета?
С этой поры она всякий раз, как виделась с Дянь-дан, обращалась с ней очень сурово, и та стала ее все больше и больше бояться.
— Я у нашей барыни, — заявила она как-то Цзуну, — в каждой части ее тела, во всей ней не найду решительно ничего такого, чего бы я не любила, как родного, самым сильным чувством. А между тем и сама не заметила, как вышло так, что я не только не смею приласкаться к ней глубже, но уже и допустить этого, пожалуй, не могу!
Цзун передал это Чан-э, и та стала обращаться с ней как в первое время. Однако, считая их забавы и шуточки бесчинством, она неоднократно делала Цзуну предостережения и внушения, но тот не мог ее послушаться, и вслед за ним все служанки, старые и молодые, наперерыв старались фамильярно шутить и играть с хозяевами.
Однажды две из них вывели под руки служанку, наряженную фавориткой Ян, и давали глазами ей понять, чтобы она притворилась, будто у нее лень в костях, и приняла вид пьяной. Потом они быстро отняли от нее свои руки, и служанка вдруг грохнулась на крыльцо с таким шумом, словно рухнула стена. Все тут бывшие громко вскрикнули, подошли поближе к ней, пощупали, а фаворитка уже, оказывается, представила им смерть у Мавэйского взгорья1 2. Публика тут перепугалась и помчалась доложить господам. Чан-э охватил испуг.
— Беда пришла! — вскричала она. — Ну, что я говорила?
Пошли, осмотрели — спасти уже было невозможно. Послали человека сказать об этом отцу служанки. Этот человек, всегда отличавшийся безнравственным поведением, прибежал с криком, взял на плечи труп и внес в гостиную, где стал браниться на тысячи ладов. Цзун заперся у себя, дрожал от страха и не знал, что предпринять. Чан-э самолично вышла и стала журить этого человека.
1 «Фениксов крючок» — носок башмака [29].
2 Смерть у Мавэйского взгорья. — Когда государь Сюань-цзун со. своей фавориткой Ян спасались бегством от мятежного Ань Лу-шаня и проезжали мимо взгорья Мавэй, войска потребовали, чтобы фаворитка, как виновница всех бед, была предана смерти [15].
406
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Хозяин этого дома довел своими шутками служанку до смерти. Закон не дает способа откупиться. А между тем как знать, что тот, с кем приключилась столь неожиданная смерть, не оживет снова?
— Все четыре конечности ее уже обледенели, —'кричал отец служанки, — какой тут еще может быть разговор о ее жизни?
— Не ори, — сказала Чан-э. — Допустим, что она не оживет! Ну что же? Известно ведь, что на то есть у нас судья!
С этими словами она вошла в горницу, потрогала труп. Глядь — служанка уже оживает и встает вслед за движением ее руки. Чан-э повернулась и закричала гневно:
— К счастью, наша прислуга не умерла. Как ты, вор этакий, холоп, мог тут так бесчинствовать? Свяжите-ка его соломенными веревками и отправьте в управление!
Человек не мог ничего возразить, стал на колени и умолял простить его.
— Ну, раз ты сознаешь свой проступок, — сказала Чан-э, — я тебя временно избавлю от суда. Однако такие, как ты, скверные людишки все то так, то этак: ничего определенного. Если оставить у нас твою дочь, то в конце концов она станет для нас утробой всяких бед. Нужно будет, чтобы ты ее сейчас же увел отсюда, а уплаченные за нее деньги — сколько там было — изволь поскорее вернуть и устраивайся как знаешь!
И послала его под конвоем нескольких человек, велев им позвать двух-трех стариков из его деревни и просить их подписаться в качестве свидетелей под контрактом. После этого она крикнула служанке, чтобы та подошла к ней, и велела ее отцу самому спросить, нет ли у нее какого-либо нездоровья.
— Нет, — отвечала та.
Только после этого она вручила дочь отцу и отослала их. Затем она собрала всю прислугу, стала им делать выговор за выговором и всех поколотила.
Кроме того, она позвала Дянь-дан и наложила на нее в этом смысле строжайший и срочный запрет.
— Теперь только я поняла, — сказала она Цзуну, — что тот, кто стоит над людьми, даже в улыбке не может себе позволить легкомысленной несерьезности. Начало всех этих штук идет от меня, а зло, видишь, потекло теперь так, что и остановить невозможно. Вообще, кажется, горе — это мрак, радость — это свет, и когда свет достигает предельной высоты, рождается мрак. В этом заключается определенная судьба людей, идущая по какому-то кольцу. А на эту беду со служанкой я смотрю как на некоторое постепенное осведомление наше, идущее от духов того света. И если мы будем по-прежнему пребывать в грубом омрачении, то вслед этому настигнет нас и полная, сокрушительная погибель.
Цзун с большим почтением выслушал ее, а Дянь-дан со слезами на глазах молила вытащить, освободить ее. Тогда Чан-э ухватила ее за ухо и отпустила руку только через некоторое время. Дянь-дан на минуту погрузилась в забытье и вдруг словно пробудилась от сна, бросалась куда попало и в радостном восторге пела и танцевала.
С этих пор в женской половине у Цзуна стало чисто, чинно: никто не смел шуметь.
Служанка добралась до своего дома и внезапно, без всякой болезни, умерла. Отец ее вручил выкупные деньги деревенским старикам и поручил им просить от его имени Чан-э сжалиться над ним и простить. Она согласилась и, кроме того, пожертвовала ему, из чувства к своей бывшей прислуге, дерево на гроб, с чем и отпустила стариков.
Цзун часто горевал, что у него нет сына. Как вдруг Чан-э в животе своем услышала плач мальчика. Взяла нож, распорола себе левые ребра и вытащила — впрямь: мальчик!
Странные истории-. Что видел пьяный Ван Цзы-ань
407
Не прошло и небольшого времени, как она опять понесла. Опять раскрыла себе правое ребро и вытащила девочку. Мальчик был разительно похож на отца, а дочь на мать. И того и другую просватали за детей потомственной знати.
Историк, этих странных случайностей скажет при этом так:
«Ян-свет в зените, Инь-мрак рождается» — верховные слова! А все-таки, если у меня в спальне завелась фея, которая, на мое счастье, может довести до апогея мою радость, уничтожив мои беды, может вскормить мою жизненную мощь и задавить мою смерть, — то в радостях подобного царства состариться — что ж? Хорошо бы! А фея, видите ли, в нем тоскует!
Конечно, то, что она сказала о вычисленном в небесных вращениях судеб вечном круговом движении, — правильно, и рассудку надлежит это признать. Тем не менее чем, скажите, объяснить, что в мире бывают люди, находящиеся в долговечном горе, без единого просвета?
При Сун, говорят, жил человек, искавший бессмертного блаженства, но не нашедший его.
— День побывать бессмертно блаженным, — говаривал он, — и тут же умереть! Нисколько не было б обидно!
На такие слова я, знаете, не мог бы уже улыбнуться!
ЧТО ВИДЕЛ ПЬЯНЫЙ ВАН ЦЗЫ-АНЬ
k Ь ан Цзы-ань, известный в Дунчане студент, терпел в экзаменационных залах неудачи. Войдя на экзаменационный двор, он почувствовал, как 9-^ его надежды загорелись с особой силой. Когда же подошло время вывесить списки выдержавших, он свирепо напился и, совершенно пьяный, пришел домой и улегся в спальне.
Вдруг какой-то человек докладывает ему, что приехал верховой с оповещением1. Ван, шатаясь-мотаясь, вскочил и крикнул:
— Дать вестнику десять тысяч!1 2
Домашние, видя, что он пьян, морочили его и старались успокоить.
— Знай себе спи, — говорили они. — Уже дали!
Ван улегся. Вдруг опять кто-то вошел к нему и сказал:
— Ты прошел на цзиньши.
— То есть как это я мог достичь этой степени, — изумился Ван, — раз я не ездил в столицу?
— Ты забыл, что ли? — возразил человек. — Третьи экзамены3 уже закончились!
Ван пришел в полный восторг. Вскочил и заорал:
— Подарить вестнику десять тысяч!
Домашние врали опять:
1 Приехал верховой с оповещением. — В обычае было оповещать домашних об успехе на экзамене. «Весть о победе» потом отпечатывалась и наклеивалась на доме лица, выдержавшего экзамен. В китайской деревне сплошь и рядом можно было видеть подобные объявления даже еще в 1907 г. [149].
2 Десять тысяч — мелких медных монет.
3 Третьи экзамены — см. [24].
408
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Спи, пожалуйста. Уже подарили!
Прошло опять некоторое время1. Стремительно влетает к нему человек и говорит:
— Ты академик в Ханьлинь1 2, выбранный по дворцовому экзамену. Твои служители уже здесь!
И он действительно увидел двоих людей, кланяющихся ему у постели. На них были чистые, строго приличные шапки и одежды.
— Угощаю их вином и обедом! — кричал Ван.
Домашние опять что-то врали, смеясь над пьяным себе в кулак.
Прошло опять порядочно времени. Ван решил, что нельзя же не выйти на село поблистать.
— Эй, служители! — закричал он громко.
Кричал не один десяток раз — никто не отвечал.
— Лежи, лежи пока, — смеялись домашние, — они сейчас куда-то ушли.
Долго тянулось время. Наконец служители и в самом деле снова появились. Ван застучал по кровати, затопал ногами и стал ругаться.
— Вы куда подевались, тупые рабы? — кричал он.
Один из служителей осерчал.
— Ах ты, шалопай, голоштанник! — закричал он. — Мы с тобой сейчас лишь пошутили, а ты и всерьез бранишься?
Ван рассвирепел. Быстро вскочил и ударил служителя, свалил с него шапку, но и сам грохнулся на пол.
Вошла жена, подняла его.
— До чего ж ты пьян! — сказала она.
— Как так я пьян? — возмутился Ван. — Негодяй такой служитель... Я и проучил его...
Жена засмеялась:
— Слушай, ты, у нас в доме всего только одна прислуга, которая днем тебе стряпает, ночью тебе греет ноги... Откуда это вдруг взялись служители, чтобы ходить за твоими нищими костями?
Сыновья и дочери улыбались во весь рот. Хмель стал понемногу проходить. И вдруг — словно проснулся ото сна... Понял, что все только что бывшее — чепуха. Тем не менее помнил еще, как сбил со служителя шапку. Сейчас же прошел за дверь и нашел там шапку с кисточкой3, величиной с винную чарочку.
Все были крайне удивлены.
— Прежде, знаете, черти издевались над людьми, — смеялся сам над собой Ван, — а теперь я попал к лисе в переделку!
Автор этих странных историй добавит следующее:
У студента-сюцая, входящего на экзаменационный двор, есть семь, так сказать, сходств.
Когда он только что туда входит, то напоминает нищего, несущего короб, бело(голо)ногого. Когда выкликают имена, то чиновник кричит, служители бранятся... Студент — словно преступник в тюрьме.
1 Прошло опять некоторое время. — Переводчик должен поневоле прибегать к таким странным оборотам, так как китайцы той эпохи не исчисляли времени по часам и минутам.
2 Ханьлинь — «Лес кистей», «Собрание достойных и просвещенных литераторов», стоящих во главе государственного делопроизводства и особенно историографии, — своеобразная академия былой китайской науки [150].
3 Шапка с кисточкой. — Слуги больших чиновников считались и сами чиновниками и носили роскошное платье — предмет зависти многих скромных чиновников, выдвинувшихся благодаря своим собственным заслугам [99].
Странные истории; Что видел пьяный Ван Цзы-ань
409
Ван грохнулся на пол. Вошла жена, подняла его. «До чего же ты пьян», — сказала она.
410
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Когда он проходит в свою серию и келью1, то что ни дыра — то высунута голова, что ни конура — то торчит нога1 2... Студент походит тогда на замерзшую к концу осени пчелу.
Когда он выйдет с экзаменационного ристалища, настроение темным-темно. Небо и земля кажутся какого-то особого цвета, измененными. Студент похож тогда на больную птицу, выпущенную из клетки.
Но вот он начинает ждать экзаменационного объявления. Его пугают уже и трава и деревья. Его сон полон причудливых фантазий. Стоит лишь ему представить себе на минуту, что желаемое достигнуто, как в одно мгновение вырастают перед ним терема, залы, хоромы. Вдруг, наоборот, придет ему в воображение картина потери надежд — и сейчас же: тело и кости сгнили. В эти дни, гуляет ли, сидит ли он — ему трудно сохранять спокойствие, и студент напоминает мне теперь обезьяну на привязи.
Вдруг влетает верховой с вестями. А на листе меня-то и нет! И тогда все настроение резко меняется. Весь я как-то деревенею, словно умираю... Совсем как муха, нажравшаяся яду: как ни трогай ее — не чувствует.
В первое время, как только он потерял свою надежду, его душа — зола, его мысль убита. Крепко бранит экзаменаторов за слепоту, а сочинения свои за неудачу. Что же — значит, нужно сделать факел из этого самого, что лежит на столе! Не догорело еще — ногами растоптать... Не растоптал еще — в грязную канаву!.. И затем, растрепав волосы, броситься в горы, где сесть лицом к каменной стене!..3 Появись теперь ко мне кто-нибудь с разными там: «Далее увидим...», «И сказано было...» — сейчас же схвачу нож и устремлюсь за ним в погоню! Да еще, пожалуй, и так: вы, те, кто когда-либо говорил со мной о стильных упражнениях4 и вел меня к успеху, — я вам задам!.. Ах, взять в руки копье и за ними в погоню!
Проходит некоторое время... Дни все отдаляются да отдаляются, и дух понемногу успокаивается. Опять начинает зудеть набитая к искусству рука. И студент теперь напоминает мне горлицу, у которой разбились яйца: ей бы только ветку в клюв и опять строить гнездо — еще раз наново заняться выводками.
Вот все эти картины студенческой жизни для тех, кто в самой игре злых обстоятельств: они плачут, рыдают, собираются умирать. Если же кто со стороны посмотрит на них — смешно, очень смешно!
Ван Цзы-ань в своем сердце пережил в течение нескольких минут десятки тысяч мысленных нитей. По-видимому, черт или лис давно уже про себя над ним смеялись, и вот использовали наконец его опьянение для издевательства. Когда человек на постели очухался, еще бы ему не хохотать над собой во все горло!
Однако вкусить от сладкого осуществления надежды удается ведь не больше чем на миг, и все господа академики испытывают такие состояния не более как минуты две-три в жизнь... А Цзы-ань вкусил эти наслаждения все целиком в одно утро!
Выходит, что лисья благостыня была для него не хуже благодеяния экзаменатора!
1 Серия и келья. — На экзаменационном дворе кельи студентов располагались сериями, обозначаемыми одним из тысячи неповторяемых знаков известного «Тысячесловия».
2 Высунута голова... торчит нога. — Экзаменационная келья так узка, что в ней, как ни пошевелись, не сохраниться от взоров.
3 Сесть лицом к каменной стене — как патриарх Бодидхарма [137].
4 Стильные упражнения — к экзаменационным сочинениям [56].
Странные истории; Чародей Гун Мэн-би
411
ЧАРОДЕЙ ГУН МЭН-БИ
Лю Фан-хуа из Баодина был богатей на всю округу. Человек он был задушевный, любил принимать гостей, так что за столом у него всегда сидело человек сто. Он живо входил в нужду человека и не скупился дать ему хоть тысячу ланов. Гости и приятели занимали у него деньги и никогда не отдавали.
Однако среди них был некто Гун Мэн-би, родом из Шэньси, — этот за всю свою жизнь ни у кого ничего не просил. Бывало, он придет — и весь год проведет у Лю. Речь у Гуна была изящная, живая; Лю сидел и спал с ним чаще, чем с другими.
У Лю был сын, звали его Хэ. Ко времени, о котором сейчас разговор, ему еще завязывали на голове рожки1. Он звал Гуна дядей, а тот тоже охотно с ним играл. Бывало, Хэ придет из школы домой, — а Гун сейчас же начинает с ним отламывать от пола кирпичи и куски их закапывать в землю, словно клад серебра, — все это смеясь и шутя. Было пять комнат, и они почти все полы пораскопали и понаделали кладов. Над Гуном смеялись, ставя ему на вид ребячество, но Хэ это нравилось: он любил Гуна, несмотря ни на что, и привязался к нему больше, чем к кому другому из посещавших дом гостей.
Прошло лет десять. Дом начал мало-помалу опустошаться. Уже не хватало на нужды большого гостеприимства, и гости стали понемногу редеть. Тем не менее человек с десять все еще засиживались до поздней ночи за беседой, как и в былое время.
Года Лю завечерели, а дела с каждым днем все падали и падали, но он все еще нет-нет да отрежет, бывало, от себя земли, чтобы на вырученные деньги готовить дома кур да каши. А Хэ тоже был из транжир. Глядя на отца, и он тоже заводил себе компании мальчуганов-приятелей. Отец никаких запретов на это не налагал.
Немного времени еще прошло, Лю захворал и умер. А к этому времени дело дошло до того, что не на что было устроиться с похоройной обстановкой. Тогда Гун достал денег из собственной мошны и справил Лю весь обряд. Хэ проникся к нему еще большим чувством и стал теперь доверять дяде Гуну решительно все — и малое и крупное.
А Гун как, бывало, ни придет к ним откуда-нибудь, непременно тащит в рукаве черепок. Придет в комнату и, глядишь, бросит его куда-нибудь в темный угол. Зачем это он делал, теперь уже решительно никто не мог понять.
Хэ все время жаловался Гуну на свою бедность.
— Нет, — возражал ему Гун, — ты не знаешь, как трудно бывает человеку в горе. Что тут говорить о безденежье? Дай тебе хоть тысячу ланов — ты сейчас же все спустишь!.. Настоящий мужчина мучится только тем, что он себя еще не утвердил, а тревожиться о бедности — стоит ли?
Однажды Гун стал прощаться с Хэ, сказав, что собирается домой. Хэ заплакал и все твердил, чтобы Гун поскорее приходил назад. Гун обещал и с этим ушел.
Хэ все беднел и не мог уже себя прокармливать. Все, что было получено за заклады, понемногу исчезало... Хэ со дня на день ждал прихода Гуна,
1 Ему еще завязывали... рожки — см. [142].
412
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
рассчитывая, что тот сразу все устроит. А Гун, как говорится, стер свои следы, скрыл свою тень, ушел — словно желтым журавлем улетел...
Еще при своей жизни Лю сосватал Хэ дочь некоего Хуана из Уцзи. Это была старая, видная, состоятельная семья. Время шло. Прослышав, что Лю обеднел, Хуан начал про себя каяться в своем решении. Когда Лю умер, ему послали траурное оповещение, но он даже не явился на похороны, а все старался теми или другими словами извинить себя дальностью расстояний и прочим.
Когда у Хэ траур кончился, мать послала его к тестю, чтобы лично уговориться о свадебном сроке. Она рассчитывала на то, что Хуан пожалеет мальчика и окажет ему внимание.
Хэ пришел. Хуан, услыхав, что он одет в рваное платье и что на ногах у него дырявые туфли, крикнул привратнику, чтобы тот не смел его принимать. При этом он велел передать пришедшему следующее:
— Иди домой и достань сто ланов. Достанешь — приходи, нет — так, будь добр, с этих пор между нами все кончено.
Когда Хэ это передали, он громко зарыдал. Соседка-старуха, жившая насупротив Хуанов, пожалела мальчика и предложила ему поесть. Затем она подарила ему триста мелких монет, приласкала и отправила домой.
Мать Хэ и плакала’и волновалась, но ничего поделать не могла. Тогда она вспомнила, что в былое время восемь и даже девять человек из десяти гостей, собиравшихся у них, были им должны. И вот она послала его просить у них помощи, выбирая для этой цели наиболее богатых и солидных.
— Нет, — отвечал ей Хэ, — те, кто раньше с нами знались, знались из-за нашего богатства. Вот дай мне сесть в высокую повозку, запряженную четверкой коней, то даже тысячу ланов занять у них — и то было бы нетрудно. Но при таком моем положении кто из них станет помнить о прежнем добре и о старой дружбе? Да вот еще что: отец давал деньги, никогда не требуя ни расписок, ни поручительств. Взыскивать долги трудно: нечем доказать!
Однако мать настаивала, и Хэ послушался. Прошло больше двадцати дней, а он не мог достать ни монетки. Впрочем, нашелся некий богач Ли Четвертый, видевший в свое время много добра и ласки у них в доме, — так тот, узнав про эти их обстоятельства, подарил им с чувством исполняемого долга один лан.
Мать и сын горько рыдали и с этих пор перестали на что-либо надеяться.
Дочь Хуана была уже в возрасте прически1. Услыхав о том, что ее отец отстранил Хэ, она решила про себя, что это неправильно. Когда Хуан захотел, чтобы она вышла за другого, она заплакала.
— Молодой Лю, — сказала она, — не бедным же родился! Представьте себе, что он был бы еще богаче прежнего, разве его мог бы вырвать у нас какой-либо соперник? А теперь раз он беден, так и бросить его? Это бессовестно!
Хуану эти речи не нравились, и он принялся на сотни ладов этак и так ее убеждать, но девушка так и не поддалась его словам. Старик и старуха разгневались на нее и с утра до вечера плевались и бранились. Девушка притихла.
Вскоре после этого на Хуанов ночью был сделан набег грабителей, которые чуть не до смерти запытали калеными прутьями мужа с женой, а все домашнее имущество, что называется, в рогожку свернули — забрали начисто.
Три года старики кое-как существовали, а дом все разрушался и падал. Появился с запада какой-то торговец, который, прослышав, что девушка Хуанов — красавица, выразил желание просватать ее за пятьдесят ланов. Хуан,
1 В возрасте прически — то есть пятнадцати лет [19].
Странные истории; Чародей Тун Мэн-би
413
Все полы раскопали и понаделали кладов.
414
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
позарившись на такие деньги, дал согласие, рассчитывая насильно отнять у дочери ее собственную волю. Но дочь, разузнав про эти его планы, оделась в разные лохмотья, выпачкала грязью лицо и под покровом ночи убежала.
По дороге она шла, прося милостыню, и месяца через два наконец добралась до Баодина. Там она разузнала, где живет Хэ, и явилась прямо к нему в дом. Мать Хэ сочла ее за жену нищего и крикнула ей, чтобы убиралась, но девушка всхлипнула, зарыдала и стала ей себя называть. Тогда мать взяла ее за руки и тоже расплакалась.
— Дитя мое, — говорила она, — как это ты дошла до такого вида?
Тогда девушка, вся полная грусти, рассказала ей, как все это случилось. И мать с сыном плакали.
Потом ей дали помыться, и краса ее сочно засверкала; брови, глаза заискрились и загорелись. Мать с сыном ликовали.
Тем не менее в доме стало три рта, так что пришлось в день есть только по разу. Мать плакала и говорила:
— Мне с сыном, что ж, — так и полагается... Уж кого жаль мне, так это его достойную жену, которую мы так плохо содержим!
Молодая улыбалась и успокаивала старуху:
— Когда ваша молодая невестка была в нищенках, это состояние ей было хорошо знакомо. Сравнить с нынешним днем мое прошлое — это значит понять, что существует разница между небесным райским чертогом и подземной адской тюрьмой.
У матери разнимались в улыбку скулы.
В один прекрасный день молодая как-то забрела в нежилое помещение. Там она увидела груды нарезанной травы, закрывавшей весь пол без малейшего промежутка. Она стала потихоньку продвигаться вперед, к внутренним комнатам. Там были груды пыли, грязи, а в темном углу лежала куча каких-то вещей. Она тронула кучу ногой — нога отскочила. Подняла, посмотрела — все сплошь «чжутийское»!1
Пораженная этой находкой, она побежала сказать Хэ. Хэ побежал с ней осмотреть как следует и обнаружил, что все те черепки, которые в свое время бросал в угол Гун, превратились теперь в белое серебро.
В связи с этим Хэ вспомнил, как в детстве он с Гуном хоронил обломки в комнатах. «Уж не превратились ли они в серебро?» — подумалось ему. Но их старое жилище было уже заложено соседу с восточной стороны. Хэ мигом выкупил и взял себе. Видит, лежат кое-какие обломки кирпичей, а запрятанные черепки вышли наружу, так и валяются. Он уже совершенно было потерял всякую надежду, но вот раскопал под другими кирпичами, а там ярко-ярко засверкали сплошь белые слитки. В мгновение ока у него уже были сотни тысяч.
Вслед за этим он выкупил все свои угодья, все свое хозяйство, приобрел слуг, и в доме стало красивее и наряднее, чем в былые дни.
Теперь Хэ в приливе чувств воскликнул:
— Если я не установлюсь прочно, я оскорблю этим моего дядю Гуна!
И вот он заставил себя, как говорится, спустить шатер1 2. Через три года он уже прошел на областных отборных испытаниях.
Тогда он взял с собой сто ланов и отправился благодарить старую соседку Хуанов. На нем было новое платье, прямо-таки стрелявшее в глаза. С де
1 «Чжутийское» — прекрасное серебро, которое в древности добывалось в уезде Чжути.
2 Спустить шатер — то есть предаться учению, как велнкий конфуцианский учитель II в. до н. э. Дун Чжун-шу, который, завесив себя полотном, не глядел на мир. Ученики подходили к нему по очереди, иным так и не удавалось увидеть его лицо [125], [151].
Странные истории: Чародей Гун Мэн-би
415
сяток, а не то и больше, рослых слуг сидели на ретивых конях, похожих на драконов... А у старушки была всего одна комнатка!
Хэ уселся на диван. Люди кричали1, лошади бесились, — шум их заполнил всю деревенскую улицу...
После того как дочь Хуанов исчезла, торговец с запада начал наседать на старика, требуя обратно деньги, выданные на свадьбу. Но чуть ли не половина их была уже истрачена. Пришлось, чтобы только выплатить долг, продать старый дом. И от этого Хуаны обеднели, стали терпеть лишения, как в свое время Хэ. Теперь, слыша, как великолепно шествует их бывший зять, они закрылись, предались скорби — и только.
А старая соседка Хуанов купила вина, приготовила обед и давай угощать Хэ. Угощала и рассказывала, какая девушка была достойная и кдк жаль, что она убежала.
— Ну а ты женат или нет? — спросила она у Хэ.
— Женат, — отвечал тот.
После обеда он потащил старуху посмотреть его молодую жену, посадил ее в повозку и вместе с ней вернулся домой.
Дома к ним вышла нарядная молодуха, которую, словно фею, поддерживала толпа служанок.
Увидели друг дружку — и были донельзя поражены. Потом стали рассказывать о происшедшем.
Молодая участливо спросила, как поживают родители.
Старуха прожила у них несколько дней. За ней ухаживали, ее угощали изо всех сил самым радушным образом. Сшили ей отличное платье и вообще сверху донизу одели во все новое. Наконец отправили ее восвояси.
Старуха, вернувшись, явилась к Хуанам и сообщила им все подробности о дочери и передала о ее участливом за них беспокойстве. Муж и жена были прямо-таки ошеломлены.
Старуха советовала им идти к дочери, но Хуан изобразил на лице затруднение... Наконец холод и голод стали невмоготу, — делать нечего: пошел в Баодин.
Дойдя до ворот, увидел высокие красивые хоромы. Привратники засверкали на него сердитыми глазами, и целый день ему не удалось дать о себе знать. Но вот вышла какая-то женщина, и Хуан, сделав ласковое лицо и говоря самыми подобострастными, холопскими словами, заявил ей о себе и просил ее тихонько от всех сообщить о нем госпоже.
Через несколько времени женщина эта вышла к нему и проводила в боковое помещение.
— Барыня очень хочет с вами свидеться, — сказала она, — но боится, как бы не узнал барин. Надо будет пока еще подождать удобного момента. Вы, почтенный человек, сюда пришли невесть откуда, уж не голодны ли?
Хуан стал рассказывать про свои горести. А женщина поставила перед ним полный сосуд вина и два блюда закусок. Кроме того, положила ему пять ланов, сказав при этом так: -
— Барин наш, видите ли, сейчас обедает в жениных покоях, и барыня боится, что ей не удастся выйти к вам. Завтра с утра вам следует пораньше отсюда уйти, так, чтобы барин не услышал!
Хуан обещал. Утром встал спозаранку и собрался в путь, но замки еще не были открыты. Старик остановился в воротах, сел на свой узел и стал ждать.
Вдруг раздались крики, что выходит барин, и только что Хуан хотел спрятаться, как Хэ уже увидел его и удивленно спросил, что это за человек. Слуги ничего не могли ответить. Хэ вскипел гневом.
1 Люди кричали — см. [83].
416 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— А, так это, наверное, какой-нибудь мерзавец. Ну-ка, свяжите его да отправьте к властям!
Слуги гаркнули в ответ и прикрутили его к дереву короткими веревками. Хуан, горя от стыда и ужаса, не знал, что сказать. Йо тут же вскоре вышла вчерашняя женщина, встала на колени и сказала, обращаясь к Хэ:
— Это мой дядя, господин! Он пришел вчера поздно вечером, я вашей милости и не доложила!
Хэ велел развязать старика, а женщина проводила его за ворота.
— Забыла я сказать привратнику, — сказала она. — Вот и получились из-за меня эти неровности... Барыня говорит, чтобы вы, когда надумаете, направили сюда старую барыню под видом продавщицы цветов и чтобы она пришла вместе с соседкой.
Хуан обещал, пришел домой и рассказал все это старухе. Та, соскучившись по дочери, сейчас же сказала соседке, и та действительно пошла вместе с ней в дом Хэ. Им открыли дверей с десяток, а то и больше, пока они не добрались до апартаментов молодой.
А на молодой была надета накидка; она носила высокую прическу; жемчуга и изумруды кружили тонкими узорами; запах духов так и ударял в вошедшего. Стоило ей издать звук, как старые и малые служанки уже бежали к ней, окружая ее со всех сторон плотной толпой. Они придвигали к ней золотые кресла и диваны, клали двусторонние подушки. Проворные девочки уже заваривали чай.
Обе женщины шепотом спрашивали друг друга о здоровье и самочувствии, смотрели друг на дружку, и в их глазах блестели слезы.
К ночи молодая велела отвести старухам комнату и уложить их там спать. Матрацы и подкладки были нежные, мягкие, никогда не виданные у них даже в прежние, богатые дни...
Так они прожили здесь дня три-четыре. Молодая выказывала им самое полное внимание. Старуха, отведя дочь в пустую комнату, плакала и сознавалась в своей прошлой неправоте.
— Ну, — возражала ей молодая, — между нами, матерью и дочерью, какой грех не забудется? Вот только гнев мужа все еще не утих. Берегись, чтобы он не узнал!
И как только приходил Хэ, старуха сейчас же скрывалась. Но вот однажды, только что они с дочерью уселись колени к коленям, как вдруг вошел Хэ, увидел и рассердился.
— Это что еще за тварь, деревенщина? — ругался он. — Смеет еще пододвигаться к барыне и сидеть с ней рядом! Вытаскать у нее волосы до последнего!
Соседка Хуанов бросилась к нему.
— Это, — залепетала она, — моя, как говорится, «тыква и конопля»1, старуха Ван... Она цветами торгует... Будьте добры, уж не взыщите!
Хэ поднял руки1 2 и извинился. Затем сел.
— Вы, почтеннейшая, пришли, оказывается, вот уже несколько дней, а я все занят, так и не успел ничего узнать... Ну что, эти старые скоты Хуаны живы еще или нет?
— Оба вполне хорошо поживают, — отвечала старуха. — Только вот бедны так, что жить невозможно. А вы, барин, такой богатый, такой знатный3... Отчего бы вам хоть разок не вспомнить об отношении зятя к старому тестю?
1 «Тыква и конопля» — родня, ползучая и цепкая [152].
2 Поднял руки — сделал приветствие [48].
3 Такой богатый, такой знатный. — Термин «богатый, знатный» (фу гуй), установившийся в Китае с очень давних времен, употребляется как разговорная идиома. Народ,
Странные истории: Преданная Я-тоу
417
Хэ ударил кулаком по столу.
— Как? — вскричал он. — Да ведь если бы в те дни не вы, старушка, если б вы не дали мне из жалости чашки кашицы, то разве я мог бы вернуться к себе домой? А теперь вдруг я захотел бы еще дать им себя обдирать и на себя сесть! Что за мысль пришла вам?
Говорил и, рассердись, в ярости топнул ногой, вскочил и давай браниться.
Молодую взял гнев.
— Пусть они недобрые, нехорошие люди, — сказала она, — но это мой отец и моя мать. Вспомни, как я еле-еле издалека приплелась сюда к вам, с нарывами и обмороженными частями рук, со сквозными язвами на ногах... Я считала ведь, что ни в чем не провинилась перед тобой. Как же это ты теперь в присутствии дочери бранишь отца, заставляя ее невыносимо страдать?
Хэ смирил свой гнев, встал и вышел. Старуха Хуан была мертва от стыда, в лице ни кровинки... Запрещалась и собралась уходить. Дочь дала ей тайком от всех двадцать ланов.
Старуха вернулась к себе, и все сношения между семьями прекратились. Молодую это глубоко заботило. Тогда Хэ послал им приглашение. Муж с женой явились, полные стыда и не имея слов для извинений.
Хэ принялся извиняться.
— В прошлом году, — говорил он им, — вам угодно было осчастливить меня своим посещением. Но вы не сказали мне открыто о себе и вот заставили меня дать волю многим, многим грехам!
Хуан только бормотал: «Да-с, да-с...»
Хэ велел переодеть их, дать им другую обувь и оставил их жить.
Они прожили этак с месяц, но у Хуана на душе покоя не было, и он неоднократно заявлял о том, что собирается домой. Хэ подарил ему сто ланов белого серебра и сказал при этом так:
— Купец с запада дал пятьдесят. Я теперь эту сумму удваиваю!
Хуан принял деньги с лицом, вспотевшим от стыда. Хэ проводил его в повозке и с конной свитой.
В вечереющие годы Хуан считался у себя довольно-таки зажиточным человеком.
ПРЕДАННАЯ Я-ТОУ
Студент Ван Вэнь происходил из Дунчана. С самого детства он отличался искренностью и твердым характером. Собравшись раз съездить в Чу1, он перебрался через Большую реку* 1 2 и остановился в одной гостинице. Тут он вышел со двора побродить.
Его земляк и родственник Чжао Дун-лоу, крупный торговец, часто не приезжавший домой годами, увидя здесь Вана, взял его за руки, сильно обрадовался и тут же пригласил зайти навестить его. Дошли до места, где жил
видя, как быстро обогащаются за его счет чиновники-правители, привык отождествлять чины с богатством и часто повторяет это сочетание слов.
1 Чу — провинция Хубэй [87].
2 Большая река — Желтая река, Хуанхэ.
!4 3ак. 3110
412
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Чжао. Какая-то красивая женщина сидела в комнате. Удивленный, изумленный Ван попятился назад, но Чжао потащил его и крикнул при этом через окно:
— Ни-цзы, уходи!
Ван пошел. Чжао поставил вино, собрал закуску и стал, как говорится, болтать о тепле и холоде.
— Что это за место и жилье? — осведомился Ван.
— Это маленький, так сказать, «дворец с кривой решеткой»1, — отвечал Чжао. — Я давно уже странствую и вот на некоторое время снимаю у них помещение для постели и ночлега.
Во время этого разговора Ни-цзы часто входила в комнату и выходила. Вана коробило1 2, ему не сиделось спокойно, весь так и сжимался... Он встал из-за стола и стал прощаться. Чжао схватил его и силком усадил.
Вдруг Ван заметил какую-то молоденькую девушку, проходившую мимо дверей с той стороны. Она поглядела на Вана, и «осенние волны»3 взметнулись неоднократно — в бровях и очах таилось чувство. Весь вид, все манеры были женственно-грациозны — настоящая фея-небожительница!
Ван всегда отличался строгой корректностью. Тут же на него нашло какое-то затмение, словно он сам себя потерял, и он сразу же спросил, кто эта красавица.
— Это, — отвечал Чжао, — вторая дочь нашей старухи. Ее маленькое прозваньице — Я-тоу, Воронья Головка. Ей четырнадцать лет. Эти'самые, как их принято, кажется, называть, «люди с обмотанными головами»4 часто дразнили аппетит старухи большими деньгами, но девочка упорно к ним не желала. Дело доходило до того, что мать ее за это била плетью и розгой. Девочка все ссылается на свое малолетство и жалобно просит оставить ее в покое. И вот до настоящего времени она ждет предложения.
Ван, услыша эти слова, опустил голову и сидел молча, словно не в своем уме, и отвечал на вопросы все время невпопад — странно как-то.
— Если у вас, сударь, — стал шутить Чжао, — нависает в ее сторону некоторая мысль, то мне придется быть вашим, как говорится, «топором во льду»5.
— Нет, — отвечал Ван, весь какой-то растерянный, — и на этом желании я не дерзаю остановиться!
Тем не менее солнце уже склонилось к вечеру, а об уходе он и не заговаривал. Чжао стал опять трунить над ним и приглашать.
— Ваша чудесная мысль, — сказал ему Ван, — вызывает во мне глубокую признательность и уважение. Мошна вот, как говорится, против шерстки идет...6 Как тут быть?
1 «Дворец с кривой решеткой» — см. [138].
2 Вана коробило. — В патриархальном Китае женщина не смела появиться перед мужчиной [32].
3 «Осенние волны» — см. [46].
4 «Люди с обмотанными головами» — певцы и танцовщики, завсегдатаи публичных домов. Выражение вызвано, вероятно, обычаем дарить артисткам, исполняющим перед гостем танцы, парчовые и шелковые куски материи для головных накидок. У Бо Цзюй-н (772—846) читаем: «Вся молодежь из Улина весело бросилась крыть им всем головы: // Что-либо спето — красным шелкам счета не знает никто» [27].
5 «Топор во льду» — сват [136].
6 Мошна против шерстки идет — литературный намек на историческое повествование об одном бедном поэте, который явился в большой город с черным мешком и на вопрос, что у него там, отвечал стихами: «Только имеется денежка там... Так, для вида: //
Странные истории: Преданная Я-тоу
419
Чжао, зная резкий, ярый характер девочки, решил, что она, конечно, ни за что не согласится, и поэтому обещал помочь Вану десятком ланов. Ван поклонился, поблагодарил и стремительно вышел; появился затем с деньгами, собранными до мельчайшей монеты. Всего набралось около пяти ланов. Чжао отнес их к старухе, и та, конечно, нашла, что этого мало.
— Слушай, мать, — сказала ей при этом Я-тоу, — ты каждый день бранишь меня за то, что я не была для тебя, как говорится в таком случае, «денежным деревом»1. Позволь же сегодня попросить у тебя разрешения стать тем, чего ты от меня хотела. Стоит ведь только мне начать учиться жить по-человечески, как день, в который я тебя отблагодарю, уже обозначится. Не отвергай же богатого бога* 1 2 только из-за того, что денег маловато!
Старуха, зная упрямство девочки, была очень рада уже и тому, что та изъявила хотя бы лишь согласие и покорность ее желанию. Приняв предложение, та послала служанку пригласить господина Вана.
Чжао это было неприятно, и он в душе раскаивался в своем предложении. Пришлось добавить денег и передать старухе.
Ван и девочка вкусили теперь радость и наслаждение в самой высокой степени. Затем она сказала ему:
— Ваша покорная слуга принадлежит к низшему классу людей, так называемых «цветов в дымке»3. Мне, конечно, не быть вам парой. Однако, раз вы удостаиваете подобной привязанности, мое чувство долга и ответственности сейчас же становится в высшей степени серьезными. Теперь, если вы, вытряхнув весь свой кошелек, купили эту одну лишь ночь радости, то как же нам быть завтра?
Ван, весь з слезах, горько всхлипывал.
— Не горюйте, — сказала дева. — Я брошена в этот «ветер с пылью»4, по правде-то говоря, вопреки моему желанию. Все дело в том, что мне еще не встречалось человека, как вы: честного, стойкого, на которого можно положиться. Прошу вас, давайте ночью убежим!
Ван принял это с радостью и сейчас же поднялся. Поднялась и дева. Прислушались: на городской башне пробило три удара5. Дева быстро переоделась в мужскую одежду, и они вместе торопливо вышли. Постучали в дверь к хозяину. У Вана давно уже были два осла, и теперь он, под предлогом спешного дела, велел слуге сейчас же двинуться в путь. Дева привязала к ляжке слуги, а также к ушам ослов талисманы и, дав им вожжи, велела скакать вовсю. Глаз она не велела открывать. Только за ушами слышен был свист ветра.
Наутро прибыли к устью реки Хань, где наняли комнату и остановились. Ван от этих необыкновенных событий пришел в крайнее изумление.
Жестко мошне, думаю я, от стыда!» У позднейших поэтов, в частности, у Ду Фу, находим этот же мотив [153].
1 «Денежное дерево». — На китайской народной картине, изображающей житейское благо, которое мерещится голодной фантазии бедного человека, рисуется дерево с медными деньгами вместо листьев — «дерево, с которого стряхиваются деньги». Но и в литературном обиходе встречается этот образ. Так, рассказывается, что одна красавнца-гетера перед смертью сказала матери: «Ну, мама, твое денежное дерево валится!»
2 Богатый бог — бог богатства Цайшэнь — наиболее чтимое из божеств. «Живой богатый бог» — разбогатевший хозяин, так сказать, воплощение незримого.
3 «Цветы в дымке». — Этот чисто поэтический образ разросся в иносказательное сравнение с женщиной, живущей роскошью и наслаждением, и, наконец, с гетерой.
4 «Ветер с пылью» — бренный мир, уподобляемый мутному воздуху, в котором кружится пыль. Выражение это буддийского происхождения и означает — «суета сует» [74].
5 Пробило три удара — то есть пять часов утра [54].
420
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Сказать тебе, — промолвила тут дева, — ты как, не испугаешься? Я — не человек... Лиса! Мать моя, жадная до блуда, каждый день подвергала меня жестокому обращению, так что сердце мое было полно неприятных чувств. Теперь мне повезло — и я высвободилась из горького, как говорится, моря...1 За сотни-то верст она уже не узнает, и можно надеяться, что все обойдется без несчастья.
Ван, в общем, не выражал сомнений и двойственных предположений и сказал непринужденно:
— В спальне сижу я напротив мимозы. Дом наш — в нем только четыре стены1 2. Сказать по правде, трудновато тут чем-либо утешиться. Боюсь, что в конце концов мне придется быть оставленным тобою и брошенным!
— К чему подобные опасения? — говорила дева. — Теперь пока что продадим товары и поживем. На два-три рта, при скромности и умеренности, может и хватить... Но можно продать ослов и пустить эти деньги в оборот.
Ван сделал так, как она сказала. Сейчас же он поставил у ворот небольшой прилавок и сам, работая наравне со слугой, занялся здесь продажей вина и разных соусов. Дева принялась делать жилеты и вышивать лотосовые мешочки3. Ежедневно зарабатывали они более чем достаточно, пили и ели превосходно.
Прошло более года, и они стали уже мало-помалу обзаводиться прислугой, молодой и старой, а Ван с этих пор уже не надевал, как говорится, «бычачьих носов»4, а всего лишь присматривал за выполнением работ, не больше.
Однажды молодая женщина вдруг загрустила, запечалилась.
— Сегодня ночью, — сказала она, — должна произойти неприятность. Как нам быть, как нам быть?
Ван спросил, в чем дело.
— Мать, видишь ли ты, — отвечала дева, — уже успела разузнать обо мне, и мне придется вытерпеть много оскорблений и насилий! Если она пришлет сестру, то мне нечего тужить... Боюсь, что мать явится сама!
Дело было уже к полуночи, когда она, сама себя поздравляя, сказала:
— Ничего! Не беда! Сестрица идет!
И действительно, не прошло и минуты, как вошла, распахнув двери, Ни-цзы. Я-тоу бросилась ей навстречу с улыбкой и приветом, но та стала браниться.
— Ты, бесстыжая холопка, — кричала она, — ишь ведь, побежала за ним и спряталась! Мама велела мне связать тебя и увести!
С этими словами она вынула веревку и стала обматывать Я-тоу шею. Та вскипела гневом.
— Что за преступление, — кричала она, — идти с одним-единственным мужчиной!
Ни-цзы пришла в ярость, схватила сестру за платье, рванула и оторвала воротник. Сбежалась вся домашняя прислуга. Ни-цзы испугалась и убежала. -
— Сестра ушла, — сказала Я-тоу, — значит, мать теперь уж появится самолично. Великое несчастье мое уже недалеко. Надо бы поскорее что-нибудь придумать!
И стала быстро укладываться, чтобы снова перебраться в другое место.
1 Горькое море — или море горечи, страданий.
2 Лом наш — в нем только четыре стены — из исторического повествования о поэте Сыма Сян-жу, претерпевшем ради своей возлюбленной крайнюю бедность [130].
3 Лотосовые мешочки — нечто вроде футляров или кисетов [148].
4 Не надевал... «бычачьих носов». — «Углублением бычачьего но.са» называется подколенная впадина. Отсюда короткие штаны, носимые поденщиками, были названы в том же историческом повествовании о поэте Сыма Сян-жу — «бычачьими носами».
Странные истории: Преданная Я-тоу
421
Вдруг нежданно вошла старуха с таким сердитым лицом, что, как говорится, хоть руками нащупывай.
— Я давно знала, — кричала она, — что ты холопка, невоспитанная и бесчинная девчонка!.. И вот пришлось мне явиться самой!
Я-тоу бросилась ей навстречу, стала на колени, горько заплакала и взмолилась, но старуха, ничего не говоря, схватила ее за волосы и потащила вон.
Ван в тоске и унынии бродил из угла в угол. Пропали и сон и аппетит... Он бросился было к Большой реке в надежде деньгами выкупить Я-тоу, но когда он явился туда, то нашел, правда, дом и все по-старому, но люди и вещи уже успели исчезнуть. Стал расспрашивать местных жителей, но никто из них не знал, куда они переселились. Ван в горе и унынии вернулся к себе, распродал все, что было, проезжим, захватил все деньги и поехал к себе домой на восток.
Прошло несколько лет. Приехав случайно в Яньскую столицу1, он зашел в воспитательный дом, где увидел мальчика лет семи-восьми. Слуга Вана был поражен его сходством с хозяином и то с той, то с другой стороны пристально, не отрываясь, вглядывался в него. Ван спросил, что это он так смотрит на мальчика. Слуга улыбнулся и сказал. Ван тоже улыбнулся и стал внимательно разглядывать мальчика, у которого было какое-то совершенно особенное изящество стати и манер. Ван тут же подумал, что у него сейчас нет потомства. И вот, так как мальчик был на него похож и ему полюбился, он его выкупил. Спросил, как его зовут. Мальчик назвался Ван Цзы.
— Да, но тебя ведь бросили еще в пеленках, — удивился Ван, — как это ты можешь знать свою фамилию и свое имя?
— Мой воспитатель, — отвечал мальчик, — раз как-то сказал мне, что когда меня нашли, то на моей груди лежала записка, в которой было обозначено: «Сын Ван Вэня из Шаньдуна».
Ван изумился до испуга.
— Я как раз Ван Вэнь и есть. Откуда ж быть у меня сыну?
И решил, что это был, очевидно, какой-то однофамилец, с тем же притом, именем, но в душе был тайно рад и сильно полюбил мальчика, привязался к нему.
Когда он приехал домой, то все, кто видел мальчика, не спрашивая, уже знали, что это сын студента Вана.
Цзы, подрастая, становился сильным и очень воинственным, любил полевые охоты, не занимался хозяйством. Ему нравилось драться и доставляло удовольствие убивать. Ван между тем никак не мог его обуздать и удержать.
Помимо этого, Цзы сам говорил про себя, что умеет видеть бесов и лисиц, но никто не верил. Но вот как-то вышло, что в их деревне оказался пострадавший от лисы, и Цзы пригласили пойти туда взглянуть. Тот явился и сейчас же указал на то место, где притаилась лиса, приказав нескольким из бывших тут бить по тем местам, куда он водил. Сейчас же послышался лисий вой, и стали падать на землю клочья шерсти вместе с" кровью. После этого в доме стало тихо. Люди стали смотреть на Цзы с возрастающим удивлением.
Однажды Ван, гуляя по людной улице, совершенно неожиданно повстречал Чжао Дун-лоу, на котором и шапка и платье были надеты как попало, причем и сам он выглядел истощенным, каким-то черным.
Сильно изумившись при его виде, Ван спросил, откуда это он появился. Чжао страдальческим голосом попросил разрешения поговорить где-нибудь наедине. Ван тогда привел его к себе и велел поставить вина.
1 Яньская столица. — Пекин назывался так по имени древнего удельного княжества, бывшего приблизительно в этих краях [154].
422
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Когда старуха раздобыла Я-тоу, — рассказывал гость, — она стала бить ее по чем попало палками и розгами. Затем они перебрались на север, и старуха снова хотела, как говорится, отнять у нее волю, но дочь поклялась, что до смерти не будет иметь второго. Тогда старуха заперла ее на замок и бросила. Тут Я-тоу родила мальчика и выбросила его в глухой переулок. Я слышал, что он в воспитательном доме... Должно быть, уже большой... Это, сударь, от вашей плоти!
У Вана брызнули слезы.
— Небо, — сказал он, — даровало мне счастье, и злополучный сын мой уже у меня!
И рассказал все от начала до конца.
— Ну, а вы-то, сударь, — спросил он в свою очередь, — как это вы дошли до этого состояния, стали таким опавшим и помятым?
— Да, — вздыхал Чжао, — теперь только я узнал, что человек в своей любви, протекающей в этих самых зеленых домах1, не должен быть слишком честным и порядочным... Ах, да что и говорить!
Оказалось, что сначала, когда старуха переехала на север, Чжао поехал с ними вместе с товаром, уместившимся в коробе за спиной. Тяжелый же товар, который было трудно двигать, он весь распродал задешево. Во время пути пришлось платить носильщикам и вообще покрывать все их расходы, так что трат было бесконечное множество и убыток был огромный. А тут еще Ни-цзы стала требовать от него все больше и больше, и вот, через несколько лет, десятки тысяч ланов исчезли начисто. Тогда старуха, видя, что, как говорится, золото в постели1 2 кончилось, стала с утра до вечера обращать к нему, так сказать, белые глаза3, да и Ни-цзы стала все чаще оставаться на ночь в богатых домах, так что иногда не возвращалась по нескольку вечеров. Чжао выходил из себя, прямо-таки не выносил этого, но ничего поделать не мог.
Как-то раз старуха отлучилась из дому, и Я-тоу позвала Чжао из окна.
— В этих «кривых решетках», — сказала она, — никакого любовного чувства быть не может. Что дает связь — так это деньги! Вы все еще любовно приникли к дому и не уходите... Смотрите — подберете себе огромную беду!
Чжао охватил испуг. Он словно только что начал просыпаться от сна. Собравшись в путь, он тайком заглянул к Я-тоу, которая вручила ему письмо для передачи Вану. И вот Чжао вернулся к себе, а теперь, при встрече, все и рассказал, как было.
Затем тут же он вынул письмо Я-тоу, в котором говорилось следующее:
«Знаю, что Цзы уже у твоих коленей. О моих бедах и злосчастьях господин Дун-лоу сам сумеет рассказать все подробно. О прежней злой причине твоей жизни стоит ли даже говорить? А я, сидя в темной комнате, из мрака вовсе не вижу небесного рая. Раны от плетки разрывают кожу, пламенем голода горит сердце. Сменяется утро с вечером — словно проходит год. Если ты, государь мой, не забыл, как мы с тобой на реке Хань в снежную ночь согревались под легким одеялом, передавая его друг другу, — то подумай с сыном, и вы, наверное, сумеете вызволить меня из напасти... Однако хотя мать и сестра так жестоки, все-таки они моя плоть и кость, и ты вели ему не наносить им вреда и не губить их — так я хочу!»
1 Зеленые дома — см. [28].
2 Золото в постели — деньги под подушкой.
3 Белые глаза. — Поэт Жуань Цзи (III в.) делил людей на две категории: на умных и интересных, на которых он смотрел полными (черными) глазами, и на грубо пошлых, к которым он поворачивал куски белков, оставшиеся от брезгливо полузакрытых глаз [155].
Странные истории: Преданная Я-тоу
423
Взглянули на труп женщины, а она уже превратилась в лису. Цзы вытащил стрелу и пустил ее в балки.
424 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Ван прочел письмо и неудержимо зарыдал. Он одарил Чжао деньгами и шелком и отпустил его.
В это время Цзы было уже восемнадцать лет. Ван рассказал ему все от начала до конца и затем показал письмо от матери. Он сейчас же помчался в столицу и стал расспрашивать, где живет старуха У. Оказалось, что у них как раз был полон двор повозок и коней.
Цзы прямо вошел в дом, где в это время Ни-цзы пила с купцами, торгующими на озерах. Увидав Цзы с ножом в руке, она так и переменилась в лице. Цзы бросился вперед и зарезал ее. Гости перепугались, решив, что это грабитель. Взглянули на труп женщины, а она уже превратилась в лису.
Цзы с ножом в руках пошел прямо дальше. Видит — старуха присматривает за служанками, готовящими суп. Он подбежал к дверям кухни, так что старуха не заметила, оглянулся во все стороны, быстро вытащил стрелу и пустил ее в балки.
Оказалось, сдохшая с простреленной грудью лиса.
Цзы тут же отрезал у нее голову, побежал разыскивать место заключения матери, нашел, камнем разбил запоры — и вот у матери с сыном, что называется, даже пропал голос.
Мать спросила, где старуха.
— Я ее уже казнил, — ответил сын.
— Как же ты, дитя мое, — рассердилась мать, — не послушался моих слов?
И велела похоронить за городом, в поле. Цзы сделал вид, что согласен, содрал с лисы кожу и спрятал.
Затем стал рыться в старухиных сундуках, свернул в узел золото и деньги, отдал матери и вернулся с нею домой.
Муж с женой опять счастливо соединились... И гореванье и радость, одно с другим разом появились...
Отец спросил, где старуха У.
— У меня в мешке! — сказал Цзы.
Отец в испуге стал расспрашивать дальше, а Цзы уже подавал ему обе шкуры. Мать в гневе бросилась его ругать.
— Противный, непокорный сын! Как ты мог это сделать?
И, зарыдав, в горе стала сама себя бить. Не находила себе места, металась из стороны в сторону, искала смерти. Ван стал изо всех сил утешать ее и успокаивать, крикнув сыну, чтобы тот зарыл шкуры. Цзы разозлился.
— Что ж это, — кричал он, — нашла теперь спокойное и радостное пристанище и вдруг забыла о том, как ее драли и били?
Мать сердилась все сильнее и сильнее и рыдала не переставая. Цзы зарыл шкуры, пришел и сообщил об этом. Тогда только она стала отходить.
С тех пор как жена вернулась к нему, Ван стал опять благоденствовать еще пуще прежнего. Чувствуя к Чжао признательность за оказанное добро, он наградил его крупной суммой денег. Чжао, между прочим, узнал только теперь, что и старуха и дочери были лисы.
Цзы оказался в высшей степени почтительным сыном и служил, обожая мать. Однако стоило его нечаянно как-нибудь задеть, как он злым голосом гневно рычал. И вот жена как-то заговорила об этом с мужем:
— Знаешь что, у нашего сына есть какая-то упрямая жила. Если ее не выколоть, то в конце концов он и нас с тобой убьет, и имущество погубит!
Затем, ночью, дождавшись, что Цзы заснул, она тихонько связала ему ноги и руки. Цзы проснулся и сказал:
— За мной нет никакого преступленья!
— Я тебя собираюсь лечить! — отвечала мать. — Не горюй!
Странные истории: Лис Чжоу Третий
425
Цзы заорал изо всех сил, стал ворочаться, но не мог освободиться от пут. И вот мать взяла большую иглу и стала колоть у щиколотки, вонзая на три-четыре фэня. Затем взяла нож и давай ковырять и резать. Тррах — что-то так и рвануло. После этого она то же сделала у локтя и плеча и наконец развязала Цзы. Похлопала и велела лежать спокойно.
Рано утром Цзы вбежал, чтобы услужить отцу с матерью и заплакал.
— Всю ночь, — говорил он в слезах, — я вспоминал о том, что до сих пор делал. Все это было недостойно человека!
Отец и мать сильно обрадовались, и с этих пор Цзы стал мягок и нежен, словно теремная девственница. В деревне его хвалили за примерное поведение.
ЛИС ЧЖОУ ТРЕТИЙ
Чжан Тай-хуа был богатый чиновник из Тайаня. В доме у него завелась лиса, мучившая всех нестерпимо. Посылал он смирить ее своими приказами1 — безрезультатно. Изложил дело местному правителю. Тот тоже, конечно, был бессилен.
Как раз в это время в восточной части этой области также появился лис, который жил в семье одного крестьянина. Все люди его видели: то был седой старик. Он ходил к людям в гости, посещал их по случаю траура и вообще делал все принятое среди людей. О себе он говорил, что он второй брат в семье. Все и звали его Ху Второй.
Как-то случайно к правителю зашел с визитом один студент и, между прочим, рассказал про эти чудеса. Правителю пришло по этому поводу на мысль дать чиновнику совет: пусть он пойдет и расспросит этого старика. В это время у него был один из канцелярских слуг из этой именно деревни. Послал справиться: так и есть, без обмана. Чиновник вместе со слугой пошел в деревню, где в доме слуги устроил обед, и позвал Ху. Тот явился, кланялся и благодарил, ничем не отличаясь от обыкновенных людей. Чиновник рассказал ему, о чем у него к нему просьба.
— Знаю, знаю, — говорил лис, — но ничего для вас сделать сам не могу. Вот только у меня есть приятель — Чжоу Третий, который сейчас пока живет в храме Священной Горы, — вот он, должно быть, может подавить эту вашу нечистую силу. Ужо я его попрошу.
Чиновник обрадовался и стал с облегченным сердцем изливаться в благодарностях. Ху перед уходом условился с чиновником устроить завтра обед в восточной части.храма Священной Горы. Чжан так и сделал, как он велел, и Ху действительно привел с собой Чжоу. Это был человек с огромной бородищей и железным лицом, одетый в верховой костюм. Выпили по нескольку раз.
— Мне сейчас брат Ху Эр передал ваше желание, и я уже все знаю. Однако эти твари, верно вам говорю, слишком разновидны, повсюду имеют своих последователей, — не очень-то можно их проучить словом, и вряд ли можно будет избежать применения силы. Позвольте уж мне временно поселиться
1 Смирить... приказами. — Считается, что повеление чиновника распространяется и на бесов [80].
426
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Смотрят затем в комнату, из которой выгоняли лис. Там сидит Чжоу в важной позе...
Странные истерии: Странник Тун
427
в вашем доме. Отказывать вам и не потрудиться, насколько то позволяют мои слабые силы, я не посмею.
Чиновник, слыша эти слова, подумал про себя, что ведь выходит так, что, прогоняя одну лису, наживаешь себе другую, — меняешь зло на зло. Нерешительно мялся, не смея сейчас же ответить. Чжоу это уже заметил.
— Вы уж не боитесь ли меня? — допытывался он. — Я ведь не такой, как другие. Кроме того, у меня с вами давняя определенная судьба. Пожалуйста, не сомневайтесь.
Чиновник согласился. Чжоу еще велел на другой день всей семьей сидеть, заперев двери, у себя в комнатах и сделать одолжение — не кричать.
Чиновник вернулся домой и сделал все, как было велено. Вдруг на дворе послышались звуки дерущихся и режущих друг друга людей, утихшие только через некоторое время. Открыли двери, вышли посмотреть: кровью закапаны все лестницы, и на крыльце лежат несколько лисьих голов, величиною в чашку. Смотрят затем в комнату, из которой выгоняли лис. Там сидит Чжоу в важной позе, делает приветствие, смеется:
— Я принял возложенное вами на меня важное поручение, и вся нечистая сила разом уничтожена.
С этой поры Чжоу поселился у чиновника, относившегося к нему как к постояльцу.
СТРАННИК ТУН
аюйчжоуский студент Дун имел пристрастие к рубке мечом. Бывало, взволнованный и возбужденный, говорит, что берет на себя все решительно.
Однажды по дороге домой он повстречал какого-то проезжего, который, оказалось, ехал на своем ослишке с ним по пути. Разговорились. Незнакомец говорил с полной откровенностью, и речь его была сильная, с большим подъемом уносящаяся в какие-то дали.
Дун спросил, как его зовут и как прозвание.
— Я из Ляояна, — ответил незнакомец, — и моя фамилия Тун.
— Куда же вы направляетесь?
— Да вот, видите ли, я уже двадцать лет как из дому и сейчас как раз еду домой, что называется, из заморских стран.
— Вот вы, — сказал Дун, — исходили все земли в пределах морей и видели, конечно, людей неописуемое множество. Скажите, видели ли вы или нет когда-либо человека совершенно необыкновенного?
— Ав каком же роде необыкновенного?
Тут Дун принялся рассказывать о предмете своего увлечения, выразив при этом досаду, что ему все не удается найти такого необыкновенного человека, который передал бы ему свое искусство, научив его как следует.
— Ну, положим, — сказал Тун, — таких необыкновенных людей в какой только земле нет. Все дело в том, видите ли, что передать свое искусство мастера могут только и исключительно тому человеку, который будет или верным слугой своего повелителя, или набожно-благочестивым, отцепочтительным сыном.
Дун с жаром заявил, что он может это сказать именно о себе. И тут же он вынул из-за пояса свой меч, постукал по нему пальцем и что-то запел. По
428
/Ту Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
том хватил мечом по деревцу, росшему возле дороги, желая похвалиться остро отточенным лезвием.
Тун еле заметно ухмыльнулся, разглаживая свою бороду. Потом попросил у Дуна показать ему меч. Дун передал.
— Знаете что, — сказал новый знакомец, бегло осмотрев меч, — он выкован из латного железа, так что в нем сидят пары пота и вони... Самого, скажу вам, последнего сорта эта вещь! А вот у вашего покорнейшего слуги, хотя он и никогда не учился искусному владению мечом, есть все-таки один меч, который очень даже может пригодиться!
С этими словами он полез в полу, достал из нее короткий кинжал, всего в фут с чем-то длиной, и стал стругать им Дунов меч: так волосок по волоску, словно то был не меч, а какая-нибудь тыква или баклажан. Постругав, стал кромсать, и, вслед его ударам, меч падал косыми кусками, напоминавшими лошадиные копыта.
Дун был несказанно ошеломлен. Тоже попросил дать ему в руки посмотреть. Потрогал, потер, раз и два — и вернул обратно. Затем пригласил Туна заехать к нему и, когда приехали, стал усердно и настойчиво оставлять гостя на ночлег.
Гость остался. Дун поклонился ему, стуча головой о пол, и просил сообщить ему приемы владения мечом. Тун отказался, уверяя, что не знает их. Дун, держа у колен свой меч, развил сильную, мощную, кипучую речь, а тот спокойненько слушал — и только.
Уже стража углубилась в ночь, как вдруг Дун услыхал в соседнем дворе какую-то возню и схватку. Надо сказать, что в этом соседнем дворе жил отец Дуна. Дун встрепенулся, заподозрив недоброе, подбежал к стене и весь застыл в прислушивании. Слышит, как кто-то гневным голосом говорит:
— Вели своему сыну поскорее выйти сюда, где я его казню, а тебя тогда помилую!
Еще несколько мгновений, и Дуну показалось, что на кого-то сыплются удары. Человек заохал, застонал в бесконечном крике... И впрямь, это был его отец!
Студент схватил копье и побежал было на крик, но Тун его остановил.
— Слушайте, — сказал он, — идти вам туда сейчас, думаю, — значит не уцелеть... А надо бы внимательно следить за тем, чтобы все шансы были на вашей стороне!
Студент, весь в испуге и недоумении, просил дать ему наставление, как быть.
— Еще бы, — продолжал гость, — грабитель спокойно назвал вас и потребовал к себе явиться. Конечно, он, как говорится, со сладким сердцем вас убьет! А ведь у вас, сударь, нет никаких, что называется, «костей с мясом»1, так что надо бы передать распоряжение о том, как поступить вашей жене и семье после этого самого. Я же тем временем открою двери и разбужу ваших слуг!
Студент согласился. Пошел в комнаты и сказал жене. Та ухватилась за его одежду и стала плакать. Мужество студента сразу же исчезло, и он с женой полез в верхний этаж дома, где стал шарить лук, искать стрелы на случай нападения грабителя. Все это впопыхах, кое-как...
Не успел он найти, что нужно, как слышит голос Туна с крыши.
— Ну, счастье ваше, — кричал он, смеясь, — воры ушли!
Зажгли свет — а он уже исчез. Осторожно пробираясь, вышли из дому и увидели, что старик только что идет с фонарем домой: он, оказывается, ходил к соседу на выпивку.
1 «Кости с мясом» — родные братья.
Странные истории: Странник Тун
429
Увидели, что старик идет с фонарем домой: он, оказывается, ходил к соседу на выпивку.
430 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
И все, что осталось на дворе, — это зола от большого количества пучков соломы.
Понял теперь Дун, что гость и был этот самый необыкновенный человек.
Вот. что сказал бы здесь автор этой странной истории:
Верное сердце и сыновнее чувство у человека в крови, в его нравственной природе.
В былые времена жили слуги царей и сыновья отцов, которые не умели за них умереть, а разве — скажите — у них сначала-то не было момента, когда они хватали копье и храбро бежали на свою смерть? Все дело в том, что они упустили момент поворота в мыслях.
Вот, например, Се Да-шэнь и Фан Сяо-жу. Се заключил с Фаном уговор вместе умереть, а чем кончил? Съел свое слово!1
Разве мог он знать, что после клятвы, вернувшись домой, не сумеет не послушаться кое-кого на своей постели, кто воет и плачет?
У нас в городе жил сыщик, который служил у начальника уезда. Часто бывало так, что он по нескольку дней не являлся домой. И вот его жена вступила в связь с одним из местных повес.
Однажды он приходит домой, а из спальни вдруг выходит и сталкивается с ним молодой человек. В сильном недоумении, он давай допрашивать жену. Но та уперлась и не сознавалась.
Тогда он нашел на постели какую-то забытую молодым человеком вещь. Жена стала в тупик, сказать было уже нечего, бросилась на колени и принялась слезно умолять о прощении.
Человек этот рассердился страшно, бросил ей веревку и понуждал ее покончить с собой. Жена просила его разрешить ей умереть принаряженной. Муж позволил.
Тогда она пошла к себе и стала справлять свой туалет, а муж сидел, наливал себе вино и ждал, кричал, бранился и все время торопил.
Наконец жена вышла, сияя нарядом, поклонилась ему и сказала, еле сдерживая слезы:
— Господин мой, неужели ты и впрямь допустишь, чтобы твоя раба умерла?
Человек с грозным и надутым видом цыкнул на нее. Жена — делать нечего — побрела обратно в спальню.
Только что стала она связывать пояс, как он взял чарку, звякнул ею и крикнул:
— Ну ладно, вернись! Зеленый платок1 2 на голове вряд ли может насмерть раздавить меня!
И стали они мужем и женой по-прежнему.
Этот был тоже вроде Да-шэня.
Усмехнуться только!
1 Съел свое слово. — Се Да-шэнь или Се Цзинь (1369—1415), известный ученый, поклялся вместе со своими единомышленниками скорее умереть, чем допустить себя до службы у государя, занявшего трон при крайне подозрительных обстоятельствах. Однако затем «съел слово» [156], как и некоторые другие из заговорщиков. Остальные же были казнены.
2 Зеленый платок. — В древности человеку, продававшему за деньги жену, обертывали голову зеленым полотенцем. Надо заметить, что зеленый цвет считается цветом рогоносцев, вероятнее всего из-за цвета черепахи, которая, по поверью, является прототипом мужей-рогоносцев [70].
Странные истории: Вещая сеаха Фэн Третья
431
ВЕЩАЯ СВАХА ФЭН ТРЕТЬЯ
Одиннадцатая в семье барышня Фань, дочь лучэнского «возливателя вина»1, с детства отличалась красотой и привлекательностью; ее тонкое, одухотворенное изящество было совершенно исключительным. Отец с матерью ценили и любили ее. Когда искали за нее посвататься, то они тут же представляли дочери выбирать самой, но она всегда находила в женихах мало желательного.
Дело было в день первой лунной полноты. Монахини в храме Водной Луны устроили молитвенное собрание Юйланьпэнь1 2. В этот день «девы на прогулке словно в небе тучи»3. Фань тоже явилась туда и стала, как говорят набожные люди, «следовать своей радости»4. В это время какая-то девушка, идя за ней шаг за шагом, часто заглядывала ей в лицо и, по-видимому, желала иметь с ней разговор. Фань всмотрелась пристальнее — перед ней была красавица, для своего времени небывалая, лет этак восьмерки на две. Она понравилась, полюбилась барышне Фань, и та в свою очередь устремила на нее свой взор. Девушка улыбнулась...
— Сестрица, — начала она, — вы не будете ли Фань Одиннадцатая?5 — Да, — отвечала Фань.
— Ваша прекрасная слава мне давно уже известна. Люди говорят действительно не попусту и не зря!
Фань тоже стала спрашивать, где она живет.
— Моя фамилия Фэн, — отвечала девушка. — По счету ж в семье я третья. Живу отсюда недалеко, в соседнем селе!
С этими словами она взяла Фань за рукав и радостно засмеялась... В ее речах и движениях была теплая грация. Фань тут же почувствовала к ней большую и радостную любовь. Обе девушки страстно приникли друг к дружке и не могли оторваться.
— Почему у вас нет сопровождающих? — поинтересовалась Фань.
— Отец и мать у меня рано оставили свет. Дома .сидит только старуха-прислуга и сторожит у ворот. Прийти сюда ей, значит, и нельзя.
Фань собралась уходить домой. Фэн застыла на ней зрачками и готова была заплакать. Фань тоже стала какая-то рассеянная, потом пригласила ее зайти вместе с ней к ним.
1 «Возливатель вина». — В древнее время при торжественных собраниях местных обществ для возливания вина духу-покровителю выбирался наиболее почтенный человек. Затем этими словами вообще обозначали выборного старшину. Наконец это превратилось в государственный институт, и «возливателем» в уездном, а тем более в столичном храме Конфуция стали назначать одного из наиболее уважаемых деятелей.
2 Юйланьпэнь — Уламбана в китайской передаче, день «повешенных вниз головой» грешников в аду и потом вообще всех грешников и' умерших. В этот день безмолвные китайские храмы и монастыри наполняются народом, причем пожилые и набожные стоят толпами перед костром горящих в медной курильнице свеч и внимают похоронному речитативу буддийских молитв, а молодежь пользуется случаем освободиться от надзора теремного начальства и показать себя друг другу.
3 «Девы на прогулке, словно в небе тучи» — стих из «Ши цзина» [4].
4 «Следовать своей радости» — то есть ходить по храму, осматривая его и исполняясь религиозным чувством.
5 Фэн Третья, Фань Одиннадцатая — см. [17].
432
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Ах, барышня, — сказала Фэн, — у вас там красные ворота1 и затканные шелками дверные занавеси, а у меня, скромной, нет, как говорится, родни «тростника и камыша»...1 2 Боюсь, как бы не навлечь на вас насмешек и высокомерного пренебрежения!
Фань принялась настойчиво приглашать ее, и она наконец ответила, что подождет до другого раза. Тогда Фань вынула одну из головных шпилек и подарила ей. Фэн отблагодарила ее: точно так же вытащила из прически зеленую заколку.
Вернувшись домой, Фань вся была охвачена думой и воспоминанием, необыкновенно острым и тесным. Она достала подаренную ей заколку — ни золото, ни яшма: никто из домашних не знал, что это такое. Фань сильно подивилась.
Теперь она стала каждый день ожидать прихода Фэн и, вся в тоске, наконец расхворалась. Отец с матерью, разузнав, в чем дело, послали человека в ближние села расспросить и найти, но никто решительно о ней ничего не знал.
Подошел праздник двойной девятки3. Ослабевшая, исхудавшая Фань чувствовала себя совершенно несчастной и с помощью мальчика-слуги, поддерживавшего ее, кое-как выбралась посмотреть свой сад. Она велела постлать себе тюфячок, как полагается, «у восточного забора»4. Вдруг какая-то девушка лезет по стене, высовывается и смотрит на нее. Фань бросила взгляд и увидела, что эта девушка — Фэн.
— Прими меня своей силой! — кричала она мальчику.
Тот сделал, как она велела, и она с шумом спрыгнула вниз. Фань, радостно удивленная, сейчас же встала и потащила ее, заставила усесться на тюфячок. Затем принялась журить ее за то, что не исполняет своих обещаний, и спросила, откуда она сейчас-то появилась.
— Мой дом, — отвечала Фэн, — отсюда все-таки далеко, а сейчас я была у дяди, куда пришла позабавиться... В прошлый раз я вам говорила о ближайшем селе — это я о дядиной семье! С тех пор как мы расстались, мне было очень мучительно о вас все время думать и вспоминать, но знаете, когда бедный и ничтожный дружит со знатью, то прежде, нежели его нога ступит к знатному на порог, в груди у него уже живет стыд и застенчивость. Я все боялась, что ваша прислуга будет смотреть на меня сверху вниз. Вот почему я не приходила, как действительно обещала. А вот сейчас я как раз проходила за этой стеной, услышала женский голос и сейчас же полезла на стену поглядеть: я надеялась, что это вы... Вот и оказалось, что так и есть, как я хотела!
Фань вслед за этим рассказала ей об источнике своей болезни, и Фэн заплакала дождем.
— Знаете что, — сказала она, — о моем посещении надо будет молчать строго-настрого, как о секрете... А то будут болтать и создавать, чего нет, раздувать скверное, струить слова о хорошем — все это для меня невыносимо!
Фань обещала. Обе девушки вошли в дом, уселись на одной кровати и с отрадным чувством высказали друг другу всю свою душу. Болезнь сейчас же прошла. Они решили быть сестрами и поменялись одеждой и обувью.
1 Красные ворота — см. [65].
2 Родня «тростника и камыша» — разросшаяся родня Ср. [152].
3 Праздник двойной девятки — девятое число девятой луны [106].
4 «У восточного забора». — Из известного каждому образованному китайцу стихотворения Тао Цяня (365—427), певца хризантемы: «Рву хризантему там у забора, к востоку, // В темной дали вижу Южные горы» [91].
Странные истории: Вещая сваха Фзн Третья
433
Вдруг видит: какая-то девушка лезет по стене...
434
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Завидя кого-нибудь, направляющегося в комнату, Фэн скрывалась за пологом, и так прошло месяцев пять-шесть. Господин и госпожа узнали об этом наконец предостаточно, и вот однажды, в то время как обе девушки сидели за шахматами, незаметно и неожиданно для них вошла госпожа, которая взглянула в лицо Фэн и сказала в крайнем изумлении:
— И действительно, это подруга моей дочери! Слушай, — обратилась она к дочери, — у тебя в комнате есть такая чудесная подруга — нам обоим с отцом это же одна радость... Почему, скажи, ты нам не сообщила об этом раньше?
Девушка тогда довела до сведения матери мнение на этот счет Фэн.
— Вы дружите с моей дочерью, — обратилась теперь госпожа к Фэн, — это нам доставляет наивысшую радость и утешение. Чего же это скрывать?
У Фэн стыд и замешательство покрыли все щеки... Она молчала и только теребила свой поясок...
Госпожа ушла, и Фэн стала прощаться. Фань изо всех сил старалась ее удержать... Наконец она осталась.
Однажды вечером вдруг она, вся расстроенная и растерянная, вбежала и залилась слезами.
— Я ведь твердила тебе, — говорила она, плача, — что не стоит здесь оставаться... Вот и пришлось на самом деле сегодня нарваться на этакий позор!
Вся в испуге, Фань бросилась ее расспрашивать.
— Только что я сейчас вышла, так сказать, переменить платье, как некий молодой человек грубо подошел ко мне и стал от меня, знаешь, требовать... К счастью, мне удалось убежать, а то если б так вышло, то что у меня было бы за лицо и глаза после этого?
Фань расспросила подробно, как он выглядит, и стала извиняться.
— Не нужно это считать чем-то особенным, — говорила она. — Это мой глупый брат. Вот ужо я пойду и скажу маме: она его проучит палкой!
Фэн стала твердо и определенно прощаться, чтоб уйти, но Фань все упрашивала ее подождать, когда рассветет.
— Дядин дом, — говорила она, — всего ведь пол-аршина отсюда. Стоит только дать мне лестницу, и я перелезу через стену!
Фань, зная, что ее не удержать, послала двух служанок перелезть с ней через стену и проводить ее в дорогу. Прошли они с половину ли, как девушка простилась с ними, отослала их и пошла одна.
Служанки пришли домой, а их барышня легла ничком на постель и стала горевать и грустить, словно потеряла супруга.
Прошло еще несколько месяцев. Однажды служанка Фаней по каким-то делам была в селе, лежавшем к востоку от города, и, возвращаясь вечером домой, повстречала девушку Фэн, которая шла в сопровождении старухи. Служанка обрадовалась ей, поклонилась и стала спрашивать о здоровье. Фэн тоже грустным-грустным голоском осведомилась, как живет ее барышня. Служанка ухватила ее за платье и сказала:
— Третья барышня, вы зайдите к нам. Наша барышня смотрит и ждет вас — вот-вот умрет!
— Я тоже все думаю о сестрице, — говорила Фэн. — Только мне бы не хотелось, чтобы дома знали. Придешь домой, открой дверь сада — я сама и приду!
Служанка, вернувшись, доложила своей барышне. Та обрадовалась и сделала, как было сказано. Глядь — а Фэн уже в саду. Как увиделись они, так и стали говорить, что называется, о «разлуке беспредельной». Нить за нитью так и вили свою речь, не ложась спать. Наконец, увидя, что служанки уже крепко уснули, Фэн встала и улеглась на одной подушке с Фань.
Странные истории: Вещая сеаха Фэн Третья
435
— Я, конечно, знаю, — шептала она ей втихомолку, — что ты еще не помолвлена и что, при твоей красоте, при твоем уме и при вашем богатом доме, нечего беспокоиться о том, что не найдется тебе знатного жениха. Однако юношей в шелку да в атласе, высокомерных и заносчивых, нечего считать. Если же ты хочешь себе настоящую, прекрасную пару, то уж позволь попросить тебя не рассуждать о том, беден он или богат.
Фань нашла это справедливым.
— «В давние годы место там было для встречи... Ныне ж не то: стал там молитвенный дом»1. Завтра усердно попрошу тебя дать себе труд поехать разок со мной, и я дам тебе поглядеть на молодого господина, отвечающего твоим желаниям. Я, видишь ли, с малолетства начитанна в книгах гадателей по лицу1 2 и очень даже нешатка в понимании их.
Рано утром Фэн ушла, условившись ждать Фань в буддийском ланьжо. Фань действительно приехала туда, а Фэн была там уже давно. Осмотрели все кругом, и Фань пригласила девушку сесть с ней вместе в повозку. Сидя рука об руку, они выехали за ворота и увидели студента, лет семнадцати-восемнадцати, одетого в холщовый халат без всяких украшений, но статного, рослого по виду и фигуре. Фэн, тихонько указывая на него, шепнула:
— Это, я тебе скажу, талант для Ханьлинь, Сада Кистей3.
Фань бегло оглядела студента, и Фэн простилась с ней.
— Сестрица, — сказала она ей при этом, — ты вернись первая, а я приду сейчас же за тобой.
Под вечер она действительно явилась.
— Я только что ходила, как говорят, «за вещью по цвету», искала и спрашивала самым подробным образом. Этот человек оказался моим земляком Мэн Ань-жэнем!
Фань, зная, что он беден, не сочла дело вообще возможным.
— Сестрица, — сказала Фэн, — зачем и ты тоже падаешь в человеческие мирские чувства? Если этот человек будет всегда беден и ничтожен, я должна буду выковырять свои зрачки, чтобы они больше не смотрели в лицо судьбы ученых, что на виду у всей Поднебесной.
— Как же быть-то? — спрашивала Фань.
— Я хочу, — отвечала Фэн, — чтобы ты мне дала какую-нибудь вещь; с ней в руках я могла бы с ним условиться и дать ему торжественное обещание.
— Что это ты, сестрица, так уж заторопилась? — останавливала ее Фань. — Отец и мать у меня еще живы. Если они не согласятся, то как же тогда-то быть?
— Если так поступать, то я действительно боюсь, что они не согласятся... Однако если твоя воля тверда, то жизнь или смерть разве могут отнять ее у тебя?
Фань упорно не считала это возможным.
— Да, — говорила на это Фэн, — женщиной уже владеют брачные оковы, а бесовские силы все еще не исчезли. Вот поэтому я и явилась, чтобы отблагодарить тебя за прежнюю ко мне любовь. Позволь, значит, с тобой здесь проститься, а ту шпильку с золотым фениксом, что ты мне подарила, я возьму с собой и подарю ему вопреки твоей воле.
1 «В давние годы место там было для встречи...» — по-видимому, это экспромт Фэн или приведенная по памяти цитата. «Молитвенными домами», вернее, «местом для совершенствования Дао» назывались, сообразно пониманию самого слова Дао, разные места, где пребывали святители, храмы и даже наскоро устроенные для совершения молебнов и панихид приготовления [107].
2 Книги гадателей по лицу — книги по физиогномике [81].
3 Ханьлинь — Сад или Лес Кистей [150].
436 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Только что Фань хотела предложить поговорить об этом еще раз, как Фэн уже вышла за дверь.
Студент Мэн обладал большими способностями, но в то время был беден. Поэтому, хотя ему было уже восемнадцать лет, но он еще лишь хотел начать выбор подруги и пока не сватался. В тот самый день он вдруг увидел двух красавиц, вернулся домой и предался тайным мечтаниям. К концу первой стражи Фэн постучала к нему в ворота и вошла. Он зажег огонь и узнал ту, которую видел днем.
Обрадовался и стал задавать ей вопросы.
— Моя фамилия Фэн, — отвечала она, — я подруга Одиннадцатой Фань.
Студент был страшно рад. Некогда тут было расспрашивать о подробностях. Он быстро подошел к ней, обхватил и стал обнимать. Фэн сопротивлялась.
— Я не Мао Суй, — заявила она. — Я Цаоцю Шэн1. Одиннадцатая барышня желает связать себя с вами, как говорится, льдом1 2.
Студент был изумлен до крайности и не верил. Тогда Фэн достала булавку и показала ему. Студент был вне себя от радости и поклялся так:
— Если она дала себе труд полюбить меня до такой степени, то я, не получив ее, Одиннадцатой барышни, пусть лучше до конца жизни буду холостым!
Фэн затем ушла. Рано утром студент пригласил соседнюю старуху явиться к госпоже Фань. Госпожа нашла, что он беден, и даже вовсе не стала говорить с дочерью, а сейчас же отослала сваху.
Барышня, узнав об этом, потеряла в сердце своем всю надежду и глубоко вознегодовала на Фэн за то, что та ее обманула. Однако золотую шпильку вернуть было трудно. Только и оставалось, что поклясться насмерть.
Прошло еще несколько дней. Сын одного местного магната стал искать сватовства, но, боясь, что дело не сладится, пригласил быть сватом уездного правителя.
В данное время этот магнат был в силе, и господин Фань в душе своей его боялся. Он спросил об этом дочь. Та стала невесела. Стала ее расспрашивать мать. Она все время молчала, ничего ей не сказав, и только появились слезы. Затем она послала кой-кого шепнуть госпоже, что если то не будет студент Мэн, она до смерти не выйдет ни за кого замуж.
Господин Фань, узнав об этом, рассердился еще больше и окончательно обещал магнату. Мало того, подозревая, что дочь имеет по отношению к студенту тайные намерения, он тут же выбрал счастливый день и торопил с окончанием всех обрядностей.
Разгневанная девушка перестала принимать пищу, целыми днями только и делала, что лежала уткнувшись.
Накануне дня, когда молодой должен был встретить свою жену, она вдруг поднялась, взяла зеркало и стала делать туалет. Мать ее в душе уже ликовала, как вдруг вбежала прислуга, сообщая, что молодая барышня удавилась.
Весь дом в испуге и в слезах... Горько каялись, но догнать уже было нечем. Прошло три дня, и девушку похоронили.
С тех пор как студент Мэн получил от старухи-соседки, как говорится, свой мандат обратно, он пришел в ярость и досаду — хотел даже покончить с
1 Мао Суй, Цаоцю Шэн. — Мао Суй был один из ученых советников удельного князя. Он говорил о себе, что он вроде шила в мешке: стоит его лишь туда положить, как не только острие, о котором говорит пословица, но и все шило целиком из мешка вылезет. Цаоцю Шэн был такой же советник, но старавшийся основать свои заслуги на распространении чужой славы, а именно славы знаменитого стратега удельного периода Цзи Бу. Фэн хочет сказать, что она не сам гений, а лишь его сообщница.
2 Связать себя с вами льдом — см. [136].
Странные истории: Вещая сеаха Фзн Третья
437
собой. Однако издали и обиняками он стал разузнавать и расспрашивать, без всяких оснований надеясь вновь вернуть дело. Когда же он дознался, что у девушки есть уже повелитель, то огонь гнева загорелся в сердце, и все его мечты разом оборвались.
Через короткое время он услыхал о, так сказать, «яшме погребенной и духах зарытых»1 и, весь в грусти, скорбел о погибшей, досадуя, что не умер вместе с красавицей.
Под вечер он вышел из дому, думая, что ему удастся воспользоваться темнотою ночи, чтобы поплакать разок на могиле Одиннадцатой барышни. Вдруг подходит к нему какой-то человек. Подошел ближе — оказывается, это Фэн Третья!
— К счастью моему, — сказала она студенту, — свадьба-радость может состояться!
— Милая, — сказал студент, весь в слезах, — ты не знаешь, что ли, что Одиннадцатой уже не существует?
— Именно по тому самому, что ее нет, я и говорю, что свадьба состоится, — твердила она. — Надо поскорей позвать ваших домашних, чтобы они раскопали могилу. У меня, видите ли, есть необычайное средство, которое может ее воскресить!
Студент послушался, открыл могилу, взломал гроб, потом снова закрыл его и сам понес на себе труп. Придя домой вместе с Фэн, он положил труп на кровать, и они вложили в него лекарство. Прошло некоторое время, и труп ожил.
Девушка посмотрела на Фэн и спросила, что это за место.
— Это Мэн Ань-жэнь, — сказала Фэн, указывая на студента.
И рассказала, что и как. Только теперь девушка стала просыпаться, словно от сна.
Фэн выразила опасение, как бы дело не было разглашено, и они решили уйти за пятнадцать ли, где и скрыться в горной деревушке. Затем она хотела проститься и уйти, но Фань со слезами упросила подругу остаться, дав ей для жилья особый двор. Она продала свои украшения, положенные с нею в гроб, и на эти деньги они стали жить, даже, пожалуй, с маленьким достатком.
Каждый раз, как приходил студент, Фэн сейчас же убегала. Фань тогда совершенно непринужденно как-то сказала ей:
— Мы с тобой сестры, не хуже родных по кости и мясу. Однако, в кон-це-то концов, не сто же лет нам вместе жить! Лучше не придумать, как нам с тобой подражать Ин и Хуан1 2.
— У меня, — сказала Фэн, — с детства имеется сверхъестественный секрет, при посредстве которого, то вдыхая, то выдыхая3, можно долго жить. По этой причине я не желаю выходить замуж.
— Средств, питающих жизнь, — сказала ей на это с улыбкой Фань, — и распространенных в мире столько, что ими, как говорится, вгонишь в пот вола и заполнишь балки...4 Вот только кто их испробуёт на деле?
— У меня, — отвечала Фэн, — есть средство, неизвестное людям этого мира. То, что распространено среди людей, — в общем, не настоящие сред
1 «Яшма погребенная и духй зарытые» — из стихотворной надгробной надписи (на смерть жены): «Глубоко-глубоко зарыли яшму, //В тайные тайники закопали духй!» [82].
2 Ин и Хуан — см. [85].
3 То вдыхая, то выдыхая — см. [102].
4 Вгонишь в пот вола и заполнишь балки — то есть книг этого сорта столько, что если их нагрузить на вола, то он вспотеет, а если их сложить дома, то высота их будет до самых балок (в комнате без потолка).
438
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ства. Только идущая от самого Хуа То1 «картина пяти зверей» ничего себе, отнюдь не является вздором. Надо сказать, что вообще всякий без исключения человек, культивирующий и выплавляющий в себе высшую природу, непременно желает, чтобы его кровь и дыхание текли просторно и свободно. Если приключилась опасность или неожиданная болезнь, надо сделать «тигра» — сейчас же проходит. Это ли еще не доказательство?
Фань тайком поговорила со студентом, и они решили, что пусть он сделает вид, как будто уезжает куда-то далеко. И вот, с наступлением ночи, Фань стала угощать ее вином. Когда же она напилась пьяной, студент тихонько вошел к ней и осквернил ее. Она проснулась и сказала:
— Сестрица, ты погубила меня! Видишь ли, если заповедное воздержание от похоти не нарушено, то, когда совершенная истина в нем уже созрела, человеку полагается вознестись на первое небо... А теперь я упала в подлую каверзу! Судьба, значит!
С этими словами она встала и начала прощаться.
Фань заявила ей, что у нее были самые искренние и честные мысли, жалобно умоляла ее и извинялась.
— Ну, скажу тебе по правде, — ответила ей Фэн, — я, знаешь, лиса. Взглянув на твое прекрасное лицо, я вдруг почувствовала, как во мне родились к тебе любовь и обожание, опутавшие меня, как кокон, сам себя вяжущий... И вот настал, приключился нынешний день! Это власть демона страстей и от человеческой силы не зависит. Если я еще у вас тут останусь, то демон возродится с пущей силой, будет бездна и бесповоротный провал... Твое, милая женщина, счастье, елей твоей судьбы — все это совершенно прямо и идет куда-то далеко. Любить тебя, дорожить тобой — естественно и для тебя самой.
С этими словами она ушла.
Муж и жена долго стояли в оцепенении страха и от изумления только вздыхали.
Прошел год. Студент действительно победил на местном экзамене и был назначен на должность в Ханьлинь, Лес Кистей. И вот он подал свой именной визитный лист1 2 и явился к Фаням. Господин Фань, пристыженный и раскаивающийся, его не принял было, но студент настоятельно просил — и тогда его впустили.
Академик вошел и стал исполнять обрядность, требуемую от сына-зятя: пал наземь и с величайшим почитанием стал бить поклоны. Фань страшно рассердился, думая, что академик издевается и третирует его. Однако тот попросил разрешения у Фаня отвести его в сторону и рассказал ему все, кай-было. Старик не особенно-то верил и послал человека к нему на дом разузнать.
Тут он взволновался донельзя и пришел в полный восторг, но шепнул, чтобы остерегались все это разглашать. Старик боялся, как бы не случилось неожиданной беды.
Прошло еще два года. Сватавшийся магнат был уличен в незаконной протекции и вместе с отцом сослан на Ляодун, в матросы.
Теперь только Фань Одиннадцатая навестила родителей.
1 Хуа То — знаменитый врач древности (III в.), приписывал картине пяти зверей (тигра, оленя, медведя, обезьяны и птиц) феноменальное значение, действующее на болезни без промаха.
2 Именной визитный лист — см. [5].
Странные истории: Искусство наваждений
433
ИСКУССТВО НАВАЖДЕНИЙ
Покойный господин Юй в молодости был прям и честен, как рыцарь1. С увлечением предавался кулачному спорту1 2. Силища у него была такая, что он мог с двумя жбанами в руках высоко подпрыгивать и исполнять танец вихря3.
В годы царствования, называемые Возвышением Правоначалия4, он был в столице5, куда приехал держать высшие дворцовые экзамены6. Здесь чем-то заразился и захворал его слуга. Юя это встревожило. Тут как раз подвернулся уличный гадальщик, о котором говорили, что он очень искусно гадает и может в точности определить человеку и жизнь и смерть. Юй решил спросить его насчет слуги.
Только что он подошел к гадателю, как тот, не дав ему еще ничего сказать, спросил:
— Скажите, сударь, вы хотите меня спросить, не правда ли, относительно болезни вашего слуги?
Юй опешил и ответил утвердительно.
— Больному-то, видите ли, — продолжал гадатель, — вреда не будет, а вот вам, сударь, может грозить беда!
1 Рыцарь. — Переводчик не рискнул бы употребить это слово, если бы, по определению старых китайских писателей, иероглиф ся (се) не означал бы буквально следующее: «Это значит то же, что и созвучное, но пишущееся несколько иначе се — "брать на себя", то есть использовать свою власть, свою силу для того, чтобы взять на себя помощь людям», а затем особенно, чтобы помочь выполнению долга, поддержать слабого и бороться с насилием. У первого китайского историка Сыма Цяня есть ряд жизнеописаний, собранных в главу о «странствующих ся — рыцарях» [157].
2 Предавался кулачному спорту. — Кулачный бой и, может быть, нечто вроде современного бокса, хотя и не в такой общественной гипертрофии, существовали в Китае с давних дней. Различают две школы этого искусства: внешнюю и внутреннюю (экзо- и эзотерическую). Внешняя была, по-видимому, простым продуктом обстоятельств. На склонах горы Сун, священного Срединного утеса, расположился монастырь Шаолинь, основанный первым буддийским патриархом Бодидхармой [137]. Горная безлюдная местность приютила, кроме спасающихся от мирской суеты монахов, еще и грабителей, делавших на обитель набеги. Тогда монахи завели особого рода тренировку, состоявшую в овладении приемами борьбы, обезоруживающих без убийства, строго воспрещаемого буддийскою религией. Интереснейшие иллюстрации этих монашеских упражнений еще в 1907 г. покрывали стены в некоторых залах монастыря, и снимки с них привезены пишущим эти строки в Ленинград.
Внутренняя, эзотерическая школа китайских боксеров вырабатывала некую непоколебимую выдержку, парализующую нападение и свергающую Ъротивника своевременным спокойным жестом. Традиция этой школы моложе первой, но тоже гнездится где-то в X—XI вв.
3 Танец вихря — мимические телодвижения. По свидетельству китайских историков, этот танец силы и ловкости занесен в Китай от кочевников.
4 Возвышение Правоначалия — девиз правления [41], указывающий на конфуцианское православие. Он был принят последним государем династии Мин, предшественницы последней Цин, начавшим царствовать в 1628 г. и окончившим жизнь в 1644 г. Ляо Чжай рассказывает о случае, бывшем на памяти его современников.
5 Столица — Пекин, столица Китая с конца XIII в.
6 Высшие дворцовые экзамены — проводились (в отборной группе) в присутствии самого государя [24].
440
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Тогда Юй попросил гадать о нем лично. Гадатель взметнул гуа и заявил, растерянный:
— Вы, сударь, должны умереть через три дня!
Юй долго стоял, ошарашенный этим прорицанием, а гадатель меж тем довольно развязно говорил ему:
— Вот что, сударь, ваш покорнейший слуга располагает, видите ли, кое-каким искусством в данном отношении. Уплатите мне за труды десять серебром, и я, так и быть, за вас отчитаюсь перед духом!
Юй подумал про себя, что раз уже решено, жить ему или умирать, то разве может человеческое искусство это отвратить. Не согласился на предложение, встал и собрался уходить.
— Вот видите, — сказал гадатель, — вы жалеете денег для такого пустяшного расхода... Не кайтесь же, не кайтесь!
Люди, питавшие к Юю расположение, испугались за него и дали ему совет лучше уж хоть всю мошну выворотить, лишь бы улестить гадателя, но наш герой их не слушал.
Время пробежало быстро. Наступил третий день. Юй сидел в своем помещении с серьезным видом, хранил спокойствие и внимательно глядел. Однако весь день ничего неприятного не случилось.
Когда настала ночь, он запер двери, устроил свет, сел в позе готового ко всему и облокотился на меч...1 Водяные часы1 2 уже шли к концу первой стражи3, а все еще не было смертельных для него подвохов, и он уже подумывал о том, как бы идти к подушке.
Вдруг он слышит, как в оконной скважине что-то зашуршало-зашур-шало... Юй быстро ринулся взглянуть и увидел, что в комнату проникает какой-то маленький человек с копьем на плече. Опустившись на пол, он вдруг стал нормального роста.
Юй схватил меч и рубанул по нем. Удар порхнул по воздуху, не попав, куда было нужно. А человек вдруг опять стал малюсеньким и стал искать прежней скважины, желая, очевидно, убраться вон.
Юй сейчас же ударил по нем опять. Человек повалился вслед за ударом. Юй посветил на него: оказалось, это бумажная фигура4, разрубленная в пояснице пополам.
Наш герой уже не решался теперь лечь. Сел и стал ждать.
Через некоторое время опять что-то такое проникло через окно и выглядело причудливо, ужасно, словно черт. Только что оно достало до полу, как Юй нанес резкий удар... Разрубил — стало двое, и оба заерзали по полу, как черви... Боясь, как бы они не встали, Юй наносил им удар за ударом... Раз-раз — и все прямо в цель. Но звук был не мягкий. Вгляделся пристально: оказывается — глиняный божок!5 И весь разломан на мелкие кусочки! А.
1 Облокотился на меч. — Для «разрубания» нечистой силы всякий заклинатель в Китае пользуется мечом. Наученный этою традицией обыватель не сомневается в том, что и ему удастся столь ясный для рассудка прием заклинания [158].
2 Водяные часы — часы с довольно сложным устройством, известны в Китае с отдаленной древности. Здесь это простая фигура [103].
3 Конец первой стражи — около девяти вечера [54].
4 Бумажная фигура — прием китайской симпатической магии: достаточно произнести соответствующую молитву или заклинание и произвести над бумажной фигурой то самое, чего желают в действительности, — бумажная фигура тогда превращается в живого человека или же сливается с ним, производя в нем искомые последствия [111].
5 Глиняный божок — наиболее дешевый и легкий способ скульптуры, который, между прочим, был применен к лепке статуи Будды в ленинградском ламаистском храме в Старой Деревне.
Странные истории: Искусство наваждений
441
Юй не согласился на предложение, встал и собрался уходить.
442 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Теперь наш Юй пересел уже к самому окну и уставился взором в скважину.
Прошло довольно-таки долгое время. Вдруг он слышит за окном что-то вроде коровьего фырканья и будто какая-то тварь налегает на оконную раму, отчего вся стена заходила, затрещала1, готовая, по всем признакам, сейчас же рухнуть.
Боясь, как бы стена его не задавила, Юй решил, что все-таки лучше всего, по-видимому, выскочить вон и драться уже снаружи. Трррах! — сорвал засовы и выбежал.
Перед ним был огромный бес, столь высокого роста, что был в уровень с крышей дома. При мутном свете луны Юй видел лишь, что у него лицо черно, как уголь, и глаза сверкают, словно молнии, давая какой-то желтый свет. На верхней части тела у него не было никакой одежды и на ногах обуви, но в руках он держал лук, а у поясницы торчали стрелы.
Пока наш Юй стоял перед бесом, ошеломленный зрелищем, тот уже успел пустить в него стрелу. Юй взмахнул мечом и отразил стрелу, которая тут же упала на землю. Только что он хотел ударить по бесу, как тот пустил вторую стрелу. Юй стремительно отскочил в сторону, и стрела прямо впилась в стену, дрожа и воя.
Бес рассвирепел, выхватил из-за пояса нож, размахнулся им, как порыв ветра, и, уставясь глазами на Юя, изо всех сил рубанул, но Юй с ловкостью обезьяны ринулся вперед, и нож врезался в каменную плиту, которая тут же раскололась.
Тогда Юй, пробежав у беса промеж ног, резанул его по самую щиколотку. Раздался резкий звук: ррр... Бес еще пуще рассвирепел, зарычал громовыми раскатами, обернулся и снова ударил ножом. Юй опять припал к земле и ползком пролез к бесу. Нож хватил по концу его кафтана и отрезал полу. А в это время Юй уже успел подскочить к бесу под самые ребра и нанести отчаянный удар. Опять раздался какой-то треск, бес свалился и замер.
Юй давай рубить его по чем попало, но слышал лишь звук чего-то твердого, словно то была доска ночного сторожа. Зажег огонь — смотрит: какой-то деревянный истукан, величиной с нормального человека! И лук и стрелы оставались у пояса, но раскраска и резьба истукана были ужасны, чудовищны. На всех тех местах, куда пришлись удары меча, была кровь.
Юй взял свечу и так сидел до самого утра. Он наконец понял, что эти бесовы твари были подосланы гадателем, желавшим привести человека к смерти, чтобы создать своему искусству славу чего-то божеского.
На следующий день Юй рассказал обо всем этом друзьям, и они всей толпой пошли туда, где сидел гадатель. Тот, издали увидев Юя, в мгновение ока стал невидим.
Один из присутствовавших заметил, что это тоже особое искусство — скрываться от взоров и что его можно парализовать собачьей кровью. Юй поступил, как было указано, и, запасшись чем следовало, пришел опять. Смочил то место собачьей кровью, и взорам предстал гадатель, у которого, однако, все лицо и вся голова были измазаны собачьей кровью. Глаза же так и сверкали, словно то стоял черт.
Гадателя привязали и передали властям.
Он был казнен.
1 Стена заходила, затрещала. — Стена китайского дома не что иное, как огромный оконный переплет, затянутый бумагой, с более тонкими просветами на месте окон (в последнее время — застекленными). Чтобы сорвать такой переплет со столбов, не надо чрезвычайной силы [122].
Странные истории: Подвиги Синь Четырнадцатой
443
Историк, этой небывальщины сказал бы при этом так:
Сказано уже, что покупать себе гадание — своего рода идиотство. Много ль найдется таких жрецов этого искусства, которые не ошибались бы в жизни или смерти человека? Гадать же с ошибкой — то же, что и вовсе не гадать.
Однако раз ты уже совершенно ясно и определенно предсказал мне день смерти, чего тут еще, казалось бы? Ан нет — есть среди гадателей, оказывается, и такие, что для вящего прославления своего знахарства желают использовать чужую жизнь. Эти-то будут, кажется, пострашнее прочих!
ЛОДВИГИ СИНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТОЙ
тудент Фэн из Гуанпина жил в годы Правой Доблести1. Он смолоду ( 1 отличался легкомыслием и свободолюбием. Как-то раз, дав себе полную
волю в вине, он шел на заре и встретился с какой-то совсем молоденькой девочкой, одетой в красный плащ. Лицо ее было женственно-привлекательно. Она бежала по росе, и ее башмачки и чулочки сильно намокли. За ней шла маленькая служанка. В сердце Фэна закралась любовь.
Под вечер он возвращался домой пьяный. У дороги с давних пор стоял буддийский ланьжо, который долгое время уже прорастал и разрушался. Из него вышла какая-то девушка. Оказалось, та прежняя красавица. Вдруг она заметила студента, повернулась и ушла в храм.
Студент подумал про себя, как это красавица могла очутиться в молитвенном дворе храма; привязал осла к воротам и пошел взглянуть на этакое диво. Вошел. Обломки стен разрушались и падали. На ступенях крылец тоненькая трава расстилала свой коврик. Студент стал бродить взад и вперед.
В это время вошел пожилой человек с проседью. Шапка и одежда у него были весьма приличны и опрятны. Он спросил гостя, зачем он сюда пришел.
— Да случайно, знаете, зашел в этот древний храм, чтобы взглянуть туда-сюда. А вы, старец, зачем здесь?
— Я, видите ли, живу бродячей жизнью и определенного места не знаю. Вот и здесь я тоже лишь временно нашел приют, чтобы немного передохнуть. Впрочем, раз я удостоен чести вашим лестным появлением, то у меня найдется горный чай, который я и могу предложить вам вместо вина.
С этими словами он пригласил гостя зайти к нему. За храмовым приделом Фэн увидел двор с блестящей, яркой каменной дорожкой. Бурьянов и лопухов уже больше не было.
Затем вошел в помещение. В этих комнатах и в'ходные занавесы, и пологи над кроватями были окутаны пахучим туманом, который так и ударил в нос вошедшему.
Сели. Стали называться.
— Мне, старикашке, фамилия Синь, — сказал хозяин.
Студент был совершенно пьян.
— До меня дошли слухи, — сказал он, — что у вас есть барышня и что она до сих пор еще не нашла себе приличной пары. Позволю себе нескром
1 Годы Правой Доблести— девиз правления [41] государя, царствовавшего от 1500 до 1522 гг.
444
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ную самонадеянность и выражу желание представить вам самого себя вместе, как говорится, с «зеркалом и подставкой»1.
Синь улыбнулся.
— Разрешите, — сказал он, — посоветоваться с моей старухой.
Студент сейчас же попросил дать ему кисточку и написал следующие стихи1 2:
В тысячу золотом яшмовый пест разыщу, С пылким усердьем сам я его представлю. Если Юнь-ин будет на это согласна, Ей Первоиней сам тем пестом истолку3.
Хозяин с улыбкой передал это слугам.
Вскоре явилась служанка и стала что-то говорить Синю на ухо. Тот поднялся и, успокоив гостя, просил его терпеливо пока посидеть. Затем отодвинул занавес, вошел в соседнюю комнату, сказал там тихонько слова три и сейчас же быстро вошел.
Студенту казалось, что старик непременно принесет прекрасную весть, но Синь уселся и начал улыбаться, посмеиваться, не заговаривая ни о чем таком прочем. Студент не мог утерпеть, чтоб не спросить:
— Я так и не знаю еще как следует, что думает и велит передать ваша супруга. Сделайте мне удовольствие, разрешите сомнения, которые теснятся в груди.
— Вы, сударь, — отвечал Синь, — выдающийся и разносторонний ученый человек; я давно уже склонился перед вашей личностью. Однако у меня есть одно личное соображение, о котором я не решаюсь вам сказать.
Студент стал настойчиво упрашивать.
— Видите ли, — сказал Синь, — у меня, как говорится, слабого потомства всего девятнадцать человек, из которых двенадцать уже замужем. Распоряжаться свадьбами и обрядами я предоставил моей, с вашего позволения, старухе. А я по-стариковски уже не вмешиваюсь.
1 «Зеркало и подставка» — намек на исторический анекдот о некоем Вэнь Цяо, который, овдовев, стал ухаживать за племянницей и, представляя себя в качестве жениха, подарил ей зеркало с яшмовой подставкой. Это иносказание, благодаря звуковой эластичности китайского языка, превратилось в ребус: слово «зеркало» (цзин) есть ребус слова «покой» (цзин), а слово «подставка» (ань) есть то же для слова «мир» (ань). Поставив эти вещи в доме брачащихся, думают этим сказать: «Аньцзин!», то есть: «Мир вам и покой!»
2 Написал следующие стихи. — Прежде чем их читать, нужно знать, что их содержание связано с рассказом из мира бессмертных, принадлежащим известному танскому автору рассказов «чуаньци» Пэй Сину. Некто Пэй Хан, встретясь с красавицей Юнь-цяо (Завиток Туч), получил от нее такие стихи:
Раз выпьешь бесценного напитка — сотни чувств рождаются, Истолчешь в порошок Первоиней — увидишь Юнь-ин.
Синий мост — это ведь гнездо святых духолюдей!
Зачем карабкаться по утесам в Яшмовую столицу?
Впоследствии Пэй Хану пришлось ехать мимо почтовой станции у Синего моста. Хотелось пить. У дома стояла старуха, он приветствовал ее и попросил напиться. Старуха велела Юнь-ин принести кружку воды. Пэй Хан захотел на ней жениться. Старуха сказала, что он получит девушку, если достанет яшмовый пест и ступу, чтобы истолочь имеющуюся у нее пилюлю бессмертия. Пэн достал. Старуха велела молодым толочь. Через сто дней она проглотила пилюлю, вошла в Грот бессмертных и выслала родню для совершения^бфачной церемонии. Пэй с женой стали верховными духолюдьми.
3 Первоиней... истолку. — Как и в европейской средневековой алхимии, китайцы называли продукты своей феерической индустрии самыми прихотливыми именами. Студент этими стихами хочет посвататься к дочери Синь, как и в волшебном рассказе.
Странные истории; Подвиги Синь Четырнадцатой
445
— Ваш покорный слуга хотел бы получить лишь ту, которая сегодняшним утром шла по росе, с маленькой служанкой за руку.
Синь не отвечал и сидел перед ним молча. Студент слышит, как там, в комнатах кто-то так и выпевает, сочно, словно пташка. В пьяном раже он рванул дверной занавес и сказал:
— Если мне не суждено получить достойную подругу, дай же я хоть раз взгляну на ее лицо и этим расплавлю свою досаду!
В комнате, услыша движение крюков, всей группой так и остались стоять, глядя в немом изумлении. Действительно, как и мог ожидать студент, там была девушка в красном. Она взмахнула рукавом, наклонила прическу и стояла, прямая, стройная, перебирая пояс и в упор глядя на входящего студента.
Вся комната пришла в дикое смятение. Синь рассердился и велел слугам вытолкать студента. Тому вино еще сильнее, прямо фонтаном бросилось в голову — и он повалился ничком в заросли бурьяна. Черепки и камни летели на него со всех сторон дождем. К счастью, в него не попали.
Полежав некоторое время, он прислушался — и услыхал, как его осел все еще жует у дороги. Встал, сел на осла и поплелся шажком. Ночь была мутная, темная, наводящая тоску... Он забрел, заблудясь, в овраг, где струился поток. Рыскали волки, кричали совы... У студента стали вздыматься волосы и в сердце захолодело. Топчась в нерешительности на одном месте, оглянулся на все четыре стороны, так и не узнавая, что это за место. Лишь где-то вдалеке, там, в темном лесу, он увидел огонек, который то светил, то угасал. Подумав про себя, уж не деревушка ли там какая-нибудь, решительно направился туда, чтоб заночевать.
Поднял голову. Перед ним были огромные строения. Постучал плетью в ворота. Изнутри кто-то спросил:
— Откуда это является сюда в полночь господин?
Студент сказал, что сбился с дороги.
— Подождите, я пойду доложить хозяевам, — сказал спрашивавший.
Студент стал ждать, нога к ноге, словно цапля. Вдруг он услышал движение ключа, и дверь открылась. Вышел рослый слуга и взял у гостя осла. Студент вошел. Видит — в комнате очень красиво, приятно. В гостиной стоят лампы. Немного посидел. Тут вышла какая-то женщина и спросила у гостя его фамилию. Студент назвался. Не прошло и четверти часа, как вышли служанки, ведя под руки старуху.
— Госпожа области1 прибыла, — было сказано при этом.
Студент встал и, приняв церемонное положение, хотел было уже сделать большой поклон, но старуха остановила его и села.
— Ты не внук ли Фэн Юнь-цзы? — спросила она.
— Да, — сказал студент.
— Ты, значит, мой внучок-племянник! — сказала старуха. — Часы мои уже останавливаются, и остаток годов идет к концу. От плоти, что называется, и костей моих очень уж пришлось мне жить вдали "и отчуждении!
— Я еще ребенком потерял отца, свою, как говорится, опору и надежду, — сказал студент, — и едва ли знаю одну десятую часть тех людей, кто жил с моим дедом. И вот мне так и не удалось иметь честь навестить их. Усердно прошу вас указать мне их и назвать.
— Сам узнаешь, — сказала старуха.
Студент не смел расспрашивать далее и сидел против нее, весь погруженный в воспоминания.
1 Госпожа области — очень высокий почетный титул, вроде фрейлины. Переводить, за неимением равнозначных русских терминов, остается лишь дословно [105].
446 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Скажи, племянничек, — спросила старуха, — как это ты попал сюда в такую глубокую ночь?
Студент стал гордо хвастаться своею храбростью и одно за другим по порядку изложил все то, что с ним случилось. Старуха смеялась.
— Ну что ж, — говорила она, — это дело великолепное. К тому же ты, племянничек, известный ученый, ничем не уступаешь невесте. Как может какая-то грубая лисица-оборотень возвышать себя над тобой? Ты, мой друг, не беспокойся: я сумею тебе ее самым милым образом сюда доставить.
Студент выразил свою благодарность и сказал:
— Хорошо, хорошо!
Старуха обернулась к служанкам.
— Я и не знала, — сказала она, — что дочь Синя вдруг окажется такою неподатливою и прекрасною!
Служанка заметила:
— У него девятнадцать дочерей, и все они как бы-летят, порхают: в них есть жизнь и смысл! Не знаю только, которую из них по счету сватал себе барин?
— Ей, в общем, лет пятнадцать, может быть, чуть больше, — описывал студент.
— Да это Четырнадцатая! — сказала служанка. — Всего три дня тому назад она вместе с матерью приходила сюда поздравлять вас и желать долгой жизни. Как это вы так основательно забыли ее?
— Да это уж не та ли, — засмеялась старуха, — что делает себе высокие резные «лепестки лотоса»1 и наполняет их душистым порошком? Не та ли, что гуляет в газовой накидке? Эта, что ли?
— Она и есть! — отвечала служанка.
Старуха продолжала:
— Эта девчонка отлично умеет принимать тот или иной вид, кокетничать и жеманничать. Однако надо сказать по правде, она действительно, как говорится в древнем стихе, «уединенная и скромная», достойная девушка, и ты, милый племянничек, обратив на нее свое благосклонное внимание, не ошибся. Пошли-ка, — скомандовала она служанке, — Лисенка, пусть позовет ее сюда.
Служанка ответила: «Слушаю-с» — и ушла. Через некоторое время она снова вошла в комнату, доложила:
— Синь Четырнадцатую позвали, она уже здесь.
Вслед за тем показалась девушка в красном. Она прямо направилась к старухе, пала ниц и стала делать перед ней поклоны. Старуха оттащила ее.
— Ты станешь женой моего племянника, — сказала она, — не нужно делать этих церемоний прислуги перед госпожой!
Девушка поднялась и стояла очаровательная, прелестная. Красные ее рукава были почтительно опущены книзу. Старуха поправила ей локоны, притронулась к ее серьгам и затем спросила ее:
— Что ты за последнее время у себя делаешь?
— На досуге вышиваю на ложке, и только, — ответила она, потупясь.
Затем повернула голову, увидела студента и от стыда вся съежилась, испытывая беспокойство.
— Это мой племянник, — сказала старуха. — Он, видишь ли, весь полон желания вступить с тобою в брак; за что, спрашивается, было заставлять его сбиться с дороги и всю ночь рыскать по оврагам?
1 «Лепестки лотоса» — башмачки [29].
Странные истории: Подвиги Синь Четырнадцатой
447
Девушка потупилась и молчала.
— Я послала за тобой, — сказала старуха, — не для чего иного, как для того, чтобы быть со стороны моего племянника, что называется, «вырубающей»1.
Девушка молчала, и только... Старуха велела обтереть кровать, настлать матрацы и тюфяки и тут же устроить им брачное соединение в чаше. Девушка так и зарделась.
— Я пойду домой сказать отцу с матерью, — сказала она.
— Послушай, — сказала старуха, — я тебе, как говорится, служу льдом...1 2 О каком тут недоразумении или ошибке может быть речь?
— Повелению областной госпожи, — возразила девушка, — ни отец, ни мать не посмеют воспротивиться. Тем не менее делать все это торопливо, наспех, кое-как... пусть я, девчонка, умру, но не посмею этого вашего приказания принять!
Старуха улыбнулась.
— Волю у этой девчонки, — сказала она, — не отнимешь. Настоящая жена моему племяннику!
С этими словами она взяла у девушки с головы золотой цветок и дала студенту. Затем велела ему с этим идти домой, чтобы заняться гаданьем о счастливом дне. На этот день и назначить брак. Наконец она отправила служанку проводить девушку.
Вдали уже кричали петухи. Услыша это, старуха послала человека подать студенту осла и проводить его, показать, как пройти за воротами.
Едва студент сделал несколько шагов, как вдруг, обернувшись, увидел, что. и село и дом исчезли. Видны были только сосны и дикие акации, которые густо-густо чернели перед ним, да покрывали могилу кучи лопухов и полынь... И больше ничего.
Студент стал сосредоточенно думать и вспоминать. Наконец он догадался, что на этом месте как раз находится могила министра Се, который доводился братом его бабке... Вот, значит, почему его называли племянником! Он понял уже, что был сейчас с мертвыми духами. Однако что за человек Четырнадцатая, ему было неизвестно. Вздохнул и поехал домой.
Кое-как, без особенной энергии, принялся он за гаданье о счастливом дне, выбрал и стал ждать, хотя его и брало опасливое раздумье, что рассчитывать на обещание мертвого духа трудно.
Он еще раз сходил в тот самый храм. Но его здания были в состоянии полной заброшенности, и от них веяло холодом нежилого. Студент стал расспрашивать у живущих около храма поселян. Ему сказали, что в храме постоянно появляются лисицы.
«Ладно, — думал студент про себя, — если получу красавицу, то пусть она хотя бы и лисица, все равно — и это будет великолепно».
Когда настал этот день, студент убрал комнаты, подмел дорожки и поочередно со слугой смотрел вдаль и ждал. Подошла полночь, но все еще было тихо. Студент уже потерял всякую надежду, но сейчас же за дверями раздались крики. Он бросился к туфлям, вышел взглянуть, а расшитая повозка уже стояла во дворе, и две служанки помогали молодой сесть в ее зеленую комнату3.
1 «Вырубающая» — см. [136].
2 Служить льдом — см. [136].
3 Зеленая комната — см. [34].
442
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Двое слуг принесли огромную, величиною с целый жбан, «разбей-полную» копилку.
Странные истории: Подвиги Синь Четырнадцатой
449
Среди ее картонок и ящиков с нарядами лишних вещей, по-видимому, не было. Но двое слуг, с целой гривой волос на голове, принесли огромную, величиною с целый жбан, «разбей-полную» копилку, спустили ее с плеч и поставили в угол гостиной.
Студент был так счастлив получить красивую подругу, что и не думал относиться к ней с подозрением, как к неестественному созданию и нечеловеку.
— Как это так, — спросил он, впрочем, однажды, — один какой-то мертвый дух, эта старуха Се, а твой дом так усердно чтит ее и так к ней словно прилип?
Жена отвечала:
— Да, но министр Се теперь занимает должность объездного уполномоченного всех пяти столиц1, и мертвые духи вместе с лисицами нескольких сот ли в окружности бегут в его свите. Вот отчего он так редко возвращается к себе в могилу.
Студент не забыл, как говорится, о «выправительнице прихрамыванья»1 2 и на следующий же день отправился на ее могилу для принесения жертвы ее духу. Вернувшись домой, он увидел у себя двух слуг, которые поздравляли его, держа в руках парчу с узорами раковин3. Все это они положили ему на стол и ушли.
Студент рассказал жене. Она взглянула на вещи и заметила:
— Да это же вещи областной нашей госпожи!
В городе, где жил Фэн, обитал также сын сановника «Серебряной Террасы»4 Чу, который с малых лет был с Фэном товарищ по кисти и тушечнице и обращался с ним в высшей степени бесцеремонно. Услыша теперь, что студенту удалось жениться на лисе, он послал ей разцые подарки, а затем и сам пришел с визитом в гостиную и поздравил с вином в чарке. Через несколько дней он, вдобавок к этому, «загнул визитный бланк»5 и явился пригласить на выпивку.
Услыхав об этом, жена сказала:
— Когда намедни приходил этот господин, я сделала в стене отверстие6 и взглянула на него. У этого человека обезьяньи глаза и коршунов нос. С ним долго жить нельзя. Тебе не следовало бы идти к нему!
Студент обещал. На следующий день Чу явился в дом и спросил объяснения причин, по которым он позволил себе нарушить слово. Тут же кстати он поднес ему свои только что написанные стихи. Фэн стал их критиковать, допустив при этом насмешку и издевательство. Чу был сильно сконфужен и, недовольный, ушел.
Студент пришел к себе и стал, смеясь, рассказывать об этой истории в спальне жене. Та заметила ему недовольным тоном:
1 Пять столиц. — Число «пять», излюбленное китайцами для очень серьезных сочетаний, прилагается и к формуле столиц, которая в разные времена изменялась. Так как на том свете дела, по поверию народа, те же, что и на этом, то и столицы те же, и начальство должно быть то же и в том же количестве.
2 «Выправипгельница прихрамыванья* — сваха [109].
3 Парча с узорами раковин — особо ценная материя, воспетая еще в древних жертвенных одах.
4 Сановник «Серебряной Террасы* — литературное обозначение высшего чиновника, начальника данного управления. Серебряные Террасы — древнее название дворцовых ворот, около которых находилось присутственное место, заведовавшее принятием докладов от провинциальных властей [159].
5 «Загнул визитный бланк* — см. [5].
6 Сделала в стене отверстие — см. [122].
15 Зак. 3110
450
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Этот господин — шакал, волк. С ним фамильярничать не приходится. Смотри, ты не слушаешь моих слов, как бы не дойти тебе до беды!
Студент улыбнулся и просил извинения, и с тех пор как только встречался с Чу, то сейчас же льстил ему и поддакивал. Прежняя размолвка понемногу таяла.
Наступил местный экзамен, на котором Чу оказался первым. Он, стараясь быть корректным, все же внутренне торжествовал и послал человека, приглашая студента на попойку. Тот отказался и пошел только после неоднократных таких же приглашений.
Когда он явился, то узнал, что это день рождения хозяина. Гостей и присных была полная гостиная. Были роскошно накрыты столы с угощеньем. Хозяин достал свое экзаменационное сочинение и показал его студенту. Друзья-приятели теснились плечо к плечу, вздыхали и расхваливали.
Обошло по нескольку раз вино, и в зале раздалась музыка, где смешались барабаны с флейтами. Гостям и хозяевам было очень весело.
Вдруг Чу обратился к Фэну:
— Вот, знаешь, пословица-то гласит: «На экзамене не судят о литературных достоинствах...»1 Теперь я понял, что эти слова неправильны. Я, к конфузу моему, очутился выше тебя... Но почему? Да потому, что несколько фраз в первой части моего сочинения, хоть на один, скажем, номер1 2, да несколько выше твоих!
После этих слов хозяина вся зала единогласно выразила ему свое одобрение. Студент, который был уже пьян, не мог утерпеть, чтобы не расхохотаться.
— Как? — воскликнул он. — Ты до сих пор все еще думаешь, что добился этого успеха своими литературными качествами?
При этих словах студента у всех присутствующих с лица сошла вся краска, а хозяином овладели стыд и злость, так что даже сперло дух. Гости стали понемногу уходить, Фэн тоже быстро исчез.
Проснувшись трезвым, он начал раскаиваться в том, что сделал, и пошел сказать жене. Та стала невеселой.
— Скажу тебе, знаешь, откровенно, — заявила она, f— ты именно, как говорят, «повеса из деревенского переулка»3. Ведь если ты применишь ничтожно-легкомысленное обращение к возвышенно-благородному человеку, то погубишь свою же нравственную личность. Если же применишь к ничтожному, мелкому человеку, то убьешь свое же тело... Да, знаешь, твое несчастье уже недалеко. Мне не вынести, чтоб быть свидетельницей твоего разгрома и унылых блужданий. Позволь с этих пор от тебя отстать и проститься.
Студент перепугался, заплакал, сказал, что он раскаивается.
— Если ты хочешь, чтобы я осталась, — объявила она, — то я с тобой заключаю уговор, а именно: с сегодняшнего дня ты запрешь ворота и прекратишь все сношения с друзьями-приятелями. Не смей также давать себе волю в выпивке.
Студент усердно внимал этим словам, как приказанию.
Четырнадцатая была как человек усердная, скромная в расходах и в то же время совершенно открытая, лишенная всяких предрассудков. Целые дни она проводила за шитьем и тканьем. Иногда она по собственному почину шла
1 «На экзамене не судят о литературных достоинствах...» — см. [114].
2 На один номер — то есть на одну бамбуковую палочку, употребляемую в качестве счетной единицы [141].
3 «Повеса из деревенского переулка» — легкомысленный верхогляд, хотя и смышленый, тороватый. Из древнего мыслителя Сюиь-цзы (III в. до н. э.)
Странные истории: Подвиги Синь Четырнадцатой 451
домой, чтобы «успокоить родителей»1, но ни одной ночи вне дома не провела. Кроме того, она от времени до времени доставала золото и деньги на расходы. А если за день что-нибудь оставалось, она бросала в копилку. На целый день она запирала двери, а если кто-нибудь заходил проведать, то она приказывала слуге извиниться, но отказать.
На следующий же день пришло спешное письмо от Чу. Жена студента сожгла его, не сообщив ничего мужу. Еще через день студент пошел за город навестить семью умершего друга и встретил там Чу, который схватил его под руки и стал изо всех сил тащить к себе. Студент сказал, что у него есть дела, и отказывался идти, но Чу велел кучеру натянуть поводья, обхватил Фэна и помчался с ним домой, где сейчас же велел подать, что называется, «очищенного и крепкого», но Фэн сплошь отказывался и очень рано уже собрался уходить. Чу хотел даже загородить путь, но безрезультатно. Тогда он вызвал своих домашних женщин, которые ударили в гитары, — и началась музыка.
Студент всегда отличался несдержанным характером. Все это время он сидел взаперти в своем же доме, чувствуя крайнюю тоску и болезненное угнетение. И вдруг ему выпал теперь случай отчаянно напиться! Воспрянув сейчас же духом и разойдясь вовсю, он уже перестал крутить свою беспокойную мысль. Напился всласть, до потери сознания и лег тут за столом.
У Чу была жена из семьи Жуаней, отличавшаяся сварливостью и ревностью. Ни одна служанка, ни одна наложница не смела пользоваться румянами и притираньями. Как раз накануне этого одна из служанок прошла в кабинет Чу, но была ею накрыта и получила удар палкою по голове, от которого череп треснул и она пала мертвой тут же на месте.
Чу злился на Фэна за то, что тот насмеялся над ним и выказал свое пренебрежение. Целыми днями он измышлял способы ему отомстить и, наконец, решил напоить его пьяным и в чем-либо его оклеветать. Воспользовавшись тем, что студент пьян и спит, он перенес труп убитой на кровать, прикрыл дверь и быстро удалился.
В пятой страже Фэн протрезвел, проснулся и, заметив, что так и лежит возле стола, приподнялся, чтобы поискать подушку и постель. Подтянув к себе туфли, он подошел, но там вдруг оказалось что-то мягкое и податливое... Пощупал — человек! Ему пришло на мысль, что это, вероятно, хозяин прислал мальчика-слугу, чтоб спать с ним, и давай его толкать. Человек был недвижим, лежал мертвецом.
В сильном испуге выбежал Фэн из комнаты и в диком исступлении заорал. Вся прислуга разом поднялась. Зажгли огонь, увидели труп, схватили студента и стали грозно на него кричать. Чу вышел, осмотрел труп и клеветнически обвинил студента в том, что он, принуждая служанку к разврату с ним, убил ее. Фэна арестовали и препроводили в Гуанпинское управление.
Жена его только на следующий день узнала об этом, залилась слезами и сказала:
— Я давно уже знала, что сегодняшний день наступит!
И стала с этих пор ежедневно посылать мужу серебро и медные деньги.
Представ пред областным начальником, студент не мог дать ни одного настоящего показания для устранения своей беды, и его с утра до вечера били, колотили палками до того, что слезла кожа с мясом.
1 «Успокоить родителей» — древний обычай, по которому молодая, прожив с мужем день-два, возвращается в свою семью на побывку, чтобы спросить родителей, здоровы ли, спокойны ли они [75].
452
Пу Сун-лин, Странные истории из Кабинета Неудачника
Жена пошла его сама проведать и расспросить. При виде ее студенту горе сдавило душу, и он не мог ничего ей сказать. Поняв, что пропасть, в которую его ввергло несчастие, уже очень глубока, она посоветовала ему дать ложное сознание вины и этим путем избежать казни. Студент заплакал и выслушал ее слова, как приказание.
Пока она ходила туда и обратно, никто ее не замечал, даже на расстоянии полуфута.
Она вернулась домой, рыдая и горюя. Сейчас же отправила от себя свою служанку и несколько дней жила одна. Затем, с помощью старой свахи, она купила девушку из хорошей семьи, которую звали Лу-эр. Она была уже в возрасте, когда зашпиливают прическу. Лицо у нее блистало самой яркой красотой. Жена Фэна стала с ней вместе есть и с ней вместе спать, лаская, любя ее и обращаясь с ней совершенно иначе, чем со всеми другими слугами.
Студент сознался, что нечаянно убил, и был присужден к удавлению. Слуга, получив об этом весть, прибежал домой и, полный горя, передал ее, буквально не владея голосом. Женщина же выслушала с невозмутимым спокойствием, словно это ее мыслей не задевало.
Наконец, приближался уже срок осенних приговоров1, и вот тут она наконец в беспокойстве заторопилась, заволновалась, засуетилась, забегала. Стала уходить утром, чтобы лишь к вечеру вернуться... Туфли ее не знали отдыха. Но каждый раз, когда она находилась где-нибудь в безлюдном месте, она принималась горько и жалобно рыдать от неизбывной печали. Дошло до того, что и сон ее и аппетит сильно пострадали.
Однажды после полудня вдруг появилась лиса-служанка. Жена Фэн так и вскочила, бросилась ее уводить и что-то говорить, закрывшись от всех. Когда же вышла, то все лицо ее было полно улыбки, и она стала заниматься хозяйством, как в спокойное время.
На следующий день слуга пришел в тюрьму, где студент передал через него жене, чтобы она пришла еще раз перед вечной разлукой. Слуга исполнил приказание. Жена вяло обещала и вообще не потревожилась и не погоревала, оставив все это без малейшего внимания, как нечто, ее совершенно не касающееся. Домашние стали втихомолку осуждать ее за злое равнодушие.
Вдруг по всем путям закипели слухи о том, что сановник Чу отрешается от должности и что Пинъянскому «наблюдателю и следователю» предписано высочайшим именным указом разобрать и окончить дело студента Фэна. Слуга, услыша это, полный радости побежал сказать своей госпоже. Та тоже выразила радость и сейчас же отправила человека в областное управление разведать. А студента, оказывается, уже выпустили из тюрьмы. Увидел его слуга — горе и радость объяли обоих.
Сейчас же был схвачен Чу-сын, который при первом же допросе дал полные показания о деле, после чего студента сразу же отпустили с миром домой. Он пришел, увидел жену в ее комнате — слезы у него так и покатились. Жена же, глядя на него, вся приуныла, но потом, забыв горе, они предались радости.
Тем не менее Фэн так и не знал, как это удалось довести дело до сведения государя. Жена засмеялась и указала ему на служанку.
— Вот, — сказала она, — ваш, государь, заслуженный министр!
Студент остолбенел... Стал расспрашивать, как это так. Оказалось следующее.
1 Срок осенних, приговоров. — Осень — пора умирания, и к осени, ло древней традиции, приурочивались казни преступников. Это обыкновенно происходило в девятой луне на площадях столицы (129].
Странные истории: Подвиги Синь Четырнадцатой
453
Когда жена отправила служанку, то велела ей ехать в Яньскую столицу1 с тем, чтобы проникнуть во дворец и изложить несправедливость от имени мужа. Служанка прибыла ко дворцу, но там оказался сторожащий и охраняющий входы1 2. И вот ей пришлось несколько месяцев бродить лишь взад и вперед по Дворцовому каналу3, попасть же было невозможно. Она уже стала опасаться, как бы не опоздать и не погубить дела. Только что она собралась домой, чтобы поговорить на этот счет, как вдруг раздались вести о том, что Сын Неба готовится осчастливить Датун4. Служанка побежала вперед и приняла вид странствующей гетеры. Государь зашел, как говорится, в «кривую загородь»5, где она удостоилась его самого полного внимания и любовной ласки. При этом государь выразил ей свое сомнение, сказав, что она непохожа на человека из этого самого «праха в ветре». Тогда она уронила голову и заплакала. Государь спросил, какое у нее горе или обида.
— Я, ваше величество, — отвечала она, — происхожу из Гуанпина; я дочь студента Фэна (такого-то). Мой отец по несправедливости посажен в тюрьму и уже близок к смерти, а меня продали в эту «кривую загородь».
Государь был тронут ее горем, подарил ей сто ланов серебра и перед отъездом расспросил ее подробно о деле с начала до конца, причем кистью на бумаге записал имя и фамилию, добавив, что он хочет с ней делить богатство и почет.
— Удалось бы только нам с отцом жить вместе, — сказала она на это, — я не хочу пышности и отборных яств!
Государь кивнул головой в знак одобрения и отбыл.
Служанка теперь обо всем этом докладывала Фэну; тот бросился бить поклоны, а слезы в глазах так и сверкали.
Прожив с ним недолго после этого, жена вдруг сказала ему следующее: — Не будь, знаешь, моего чувства к тебе и роковой нашей связи, зачем бы мне обрекать себя на такие надоедливые хлопоты? Когда тебя схватили, я рыскала и носилась по всем твоим родственникам, и ни один, понимаешь ты, из них не дал мне никакого ответа. Как у меня тогда было кисло в душе, уверяю тебя, я не могу и высказать. И вот теперь, глядя на этот мир праха и пошлой грубости, все более и более тягощусь и мучусь... Для тебя я уже давно воспитала прелестную подругу, так что за всем этим Можно будет с тобой проститься.
При этих ее словах студент заплакал, повалился ей в ноги и не поднимался, пока она наконец не осталась.
Ночью она послала Лу-эр услужить ему при почивании, но он решительно воспротивился и не принял. Наутро, взглянув на жену, он увидел, что светлая красота ее лица сразу стала спадать, а через месяц она начала стареть и дряхлеть. Через полгода она у?ке была темна, черна, словно деревенская старуха.
Студент почитал ее, так и не замещая другой. Вдруг она опять заговорила о расставании.
1 Яньская столица — см. [154].
2 Сторожащий и охраняющий входы. — По древнему поверью, нечистая силы старается проникунть в дом через двери. Поэтому на дверях наклеивают изображения двух воевод грозного вида, закованных в латы и мечущих стрелы в дерзких бесов [128].
3 Дворцовый канал — канал, ведущий из дворца за ворота и стену Пекина.
4 Датун — г. Датунфу в провинции Шаньси. Невдалеке был расположен знаменитый буддийский Утайшаньский монастырь.
5 «Кривая загородь» — см. [138].
454
Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Послушай, ведь у тебя же есть прелестная подруга, — добавила она при этом, — зачем тебе нужен этот Цзюпань1?
Студент стал умолять ее и плакать, как и в прошлый раз.
Так прошел еще месяц. Она внезапно захворала, перестала есть и пить и скелет скелетом лежала на своей половине. Студент подавал ей горячую воду и лекарства, служа ей, как отцу с матерью. Ни одно лекарство не помогало, и она отошла.
Студент загрустил и готов был, казалось, умереть. Затем на деньги, пожалованные государем служанке, он устроил ей похороны и монашеские службы.
Через несколько дней служанка тоже ушла. Тогда он сделал женой Лу-эр, которая через год принесла ему сына.
Однако год за годом был неурожай, и дом все падал и падал. Муж и жена не знали, что и предпринять. Сидели друг против друга, как тени, предавались печали.
Вдруг он вспомнил про копилку в углу комнаты, куда, как он часто видел, Четырнадцатая бросала деньги.
— Вот не знаю, — прибавил он, — существует она или нет?
Подошел к углу. Он был весь как есть заставлен мисками для сбережения бобов, плошками из-под соли и прочими вещами, наполнявшими комнату ряд за рядом. Все это, одну вещь за другой, он сбросил прочь, взял палочки для еды и попробовал шарить в копилке. Разбил копилку вдребезги. Оттуда волной хлынуло серебро и медь.
С того времени Фэны вдруг сильно разбогатели. Впоследствии слуга Фэна как-то побывал у гор Тайхуа, где встретил Четырнадцатую. Она ехала на сизом муле, а ее служанка трусила за ней на осле.
— Господин Фэн здоров? — спросила она и добавила: — Передай своему господину от меня, что я уже занесена в книгу святых!
С этими словами она пропала из виду.
1 Цзюпань — страшный, безобразный демон, по буддийским рассказам. Здесь намек на анекдот о муже, боявшемся жены. Когда над ним смеялись, он излагал следующее. Есть три причины бояться жены. Когда она молода и обаятельна, бойся ее, как живого бодисат-ву. Когда все перед ней уже полно детьми, бойся, как мать Девяти' Чертей. Когда же ей стукнет пятьдесят, а то и шестьдесят, а она все еще пробавляется румянами да белилами, бойся ее, как Цзюпаньту (санскр. Кхумбхандхас). Разве все это не заставляет нас бояться жен?
Рассказы о людях необычайных
Предисловие переводчика I
тот сборник новелл Ляо Чжая непосредственно продолжает собою три преды-W' дущих и, по существу говоря, в отдельном предисловии не нуждается. Однако для читателя, не имевшего доселе в руках предыдущих выпусков, будет полезно узнать нижеследующее, тем более, что оно значительно дополнено на основании все время растущего опыта переводчика, а равно и рецензий1, устных отзывов читателей, переводчиков и т. д.
Все предыдущие выпуски, как и настоящий, носят, как видит читатель, различные названия: первые — тематического характера («Лисьи чары», «Монахи-волшебники»)* 1 2 последние же — общего («Странные истории», «Рассказы о людях не
Ляо Чжай. Рассказы о людях необычайных: Из серии новелл «Ляо чжай чжи-и» / Пер. с кит. В. М. Алексеева. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. — 494 с.
1 Из них наиболее компетентная, подробная и для меня поучительная принадлежит проф. Н. И. Конраду и помещена в № 5 «Востока» (1925). Далее следуют: также весьма компетентная и поучительная рецензия известного синолога критика von Zach, помещенная в «Deutsche Wacht», Nov. 1927 (Batavia); краткая, но полноценная и считающаяся с русской рецензией рецензия французского синолога Е. Gaspardone, помещенная в Bull, de I'Ecole Fr. d'Extr. Orient (XXXI, 1931); краткая, общего характера рецензия харбинского китаиста И. Г. Баранова в «Вестнике Маньчжурии» (1928, № 5) и др., менее компетентные и менее значительные.
2 Я предполагал, руководствуясь подобным принципом отбора новелл, выпустить полное собрание новелл Ляо Чжая в отдельных самостоятельных сборниках, носящих, например, следующие названия: «Лисьи чары», «Монахи-волшебники», «Гадатели-маги», «Боги-духи», «Судьи мертвецов», «Небожители», «Мертвые духи», «Перерождения-возмездия», «Вещие сны», «Звери и люди», «Оборотни», «Диковинки», «Удивительные люди» и т. д. Очень жалею, что с этого, в общем, исторического пути (ибо еще в китайском издании 1767 г. новеллы были распределены по темам) я должен был сойти: как бы в подтверждение правильности моего отбора, он произведен в последних китайских изданиях Ляо Чжая на разговорном языке, о которых мне еще придется говорить далее, в этом же предисловии.
456 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
обычайных»). Все эти фиктивные переложения общего названия новелл Ляо Чжая «Ляо Чжаевы записки обо всем необычайном» («Ляо Чжай чжи и») были вызваны сначала желанием отобрать новеллы по их темам, чтобы, во-первых, показать искусство рассказчика, оформляющего каждую из тем самым причудливым образом, а во-вторых, чтобы предисловие могло (как это и сделано в первых двух выпусках) нарисовать полезную для читателя общую картину. Однако, поддавшись советам некоторых читателей, на которых этот отбор производил невыгодное впечатление монотонности и нарочитости, я в двух последних выпусках брал новеллы на разные сюжеты, а заглавие им дал также общее, избегая, однако, точного его перевода, который приберегаю для «Полного собрания сочинений (новелл и лирики) Ляо Чжая», если таковое вообще будет иметь место.
Оригинальное предисловие Ляо Чжая, переведенное мною ритмически, и дает мне право расшифровать (до некоторой, впрочем, лишь степени) самый псевдоним Ляо Чжая, как «Кабинет Неизбежного» (для человека, которому не везет, но который хотел бы не подчиняться року)1.
II
О литературном значении ляочжаевых новелл мне уже приходилось говорить не раз, ибо впечатление от перевода должно поневоле корректироваться впечатлением от оригинала.
В самом деле, вряд ли кто-либо из китайских читателей считается с этим сборником как, например, с этнографическими иллюстрациями, а между тем его новеллы иногда рассматриваются западными учеными исключительно в этнографическом аспекте* 1 2. Очевидно, основной литературный признак фантастической новеллы, отходя от привычной европейской формы, становится рабом экзотического отчуждения, и для водворения его на место требуется особое предисловие, которое, вероятно, потребовалось бы не в меньшей степени переводчику на китайский язык «Вия», «Светланы», «Майской ночи» и т. д., чтобы предупредить усердие китайских ученых, разносящих на фольклорные карточки каждую полустрочку Гоголя и Жуковского.
Впрочем, там все содержание Ляо Чжая поделено менее детально, в таком, например, виде: «Чудеса лисиц», «Чудеса бесов», «Чудеса духов», «Чудеса людей», «Чудеса тварей» (в изда,-нии вульгаризованного текста: Цзубэнь фыньлэй байхуа Ляо Чжай чжи и, 3-е изд., 1925 г.). Правда, у этих китайских издателей тематический отбор мотивирован совсем иначе, чем это представлялось бы как рациональное нововведение русскому переводчику. Вот как они об этом пишут в своем предисловии: «В книге Ляо Чжая говорится и о лисах, и о бесах, и о людях, и о духах — обо всем особо, — но все темы смешаны в одну кучу, и в глазах рябит. Не лучше ли поэтому поделить все содержание на сюжеты? — Будет и отчетливо, и в порядке! Нравится тебе читать про лисиц, читай в отделе про лисиц; нравится про бесов, читай в их разделе и т. д., так что эту огромную книгу в миллион с лишним знаков можно будет читать по обособленным частям: и свобода выбора и, вообще, удобство!»
Для советского читателя важно, конечно, не любованье тем или иным сюжетом, а исключительно мастерство рассказчика Ляо Чжая, не распыляющееся каждый раз в новую картину, а сосредоточенное вокруг сюжета и этим самым проявляющее себя особо подчеркнутым образом. Речь идет, конечно, лишь о ценителях этого мастерства. Если подобный отбор не производит впечатления монотонности в оригинале, то и в переводе ее не должно было бы быть. Однако вернуться к этому порядку, очевидно, уже не суждено.
1 Возможно, что Ляо Чжай взял Ляо из фразы «Ляо фу эрэр», сказанной одним поэтом-эксцентриком IV в. н. э. в смысле «ничего не поделаешь, приходится», — тем более, что там обстановка была весьма аналогичною данной. (Примеч. составителя: см. об этом также примеч. 5 на с. 704).
2 Так, проф. de Groot использовал значительную часть этих новелл в своем объемистом и до сих пор важном труде по описанию китайских религий («The Religious System of China»), неизменно оперируя китайскими фантазиями как фольклорным материалом, что в методологическом отношении я не признал бы правильным.
Рассказы о людях необычайных: Предисловие переводчика 457
Фантастика в этих повестях, таким образом, прежде всего доставляет творчеству универсальный материал и инструмент, но, конечно, она совсем не самоцель — в особенности для наиболее сложных новелл. Вымысел развязывает рассказчику руки, и именно талантливое применение фантастики в интересах замысла является, вероятно, тем первым достоинством Ляо Чжая, которое делает его одним из самых популярных авторов, читаемых в Китае и по сей день, и которое в переводе, даже скромном по качеству, отражается легче и лучше всего.
Однако есть еще одно достоинство, которое в глазах китайского читателя, получившего законченное классическое образование1, является едва ли не равноценным первому. Это — язык новелл, язык, говорящий о простейших вещах условным выбором слов, обычно не существующих (как слова) в простой слышимой речи1 2, и этим самым создающий читателю какой-то особый литературный мир, особое литературное настроение, не существующее, вероятно, ни в одном из известных нам литературных языков. Это настроение усугубляется помимо внешнего, уже опознанного, еще внутренним порядком, порядком насыщения речи, и без того уже достаточно отчужденной от слышимой действительности целым рядом литературных намеков, образов, цитат, которые для своей расшифровки, а тем более для непосредственного усвоения, в качестве очередных слов, требуют от читателя весьма значительной начитанности в старых китайских текстах, притом в самом широком, превосходящем обычные учебные программы выборе, и при условии крепкой ассоциативной памяти3. Рассчитанные, таким образом, на исключительного читателя, эти новеллы создают ему исключительное наслаждение, при котором мастерство рассказчика отходит как бы на задний план4.
1 Подробно о нем (его содержании и методе) смотрите в предисловии к «Лисьим чарам».
2 Приведу один пример, взятый из печатного китайского издания, о котором вскоре будет речь. Разговор происходит между мальчиком, сыном торговца, и потому, в лучшем случае, еле грамотным, и слугою — лисом, имеющем еще меньше шансов на грамотность, а тем более на грамотность книжную. Тем не менее, вот, например, фраза мальчика, значащая не более как следующее:
«Мальчик сказал: — Я — сын человека по фамилии Ху. Где, в каком месте, я видел вас с двумя господами? Неужель вы забыли?»
Теперь, верхняя строка будет изображать речь нормальную, слышимую, а нижняя — условную, книжную, почти сплошной анахронизм (курсивом набраны слова, общие по форме, но не по слышимости):
Хайэр шодао: Уо шы синхуды эрцзы, Уо цзидэ цэнцзин цзай шэмма
Эр юэ: Уо Хушы цзы. Цэн цзай хэ дифар цзяньгуо ниды лянвэй шаоэ? Ни нань-дао ванцзилама?
Чу цзянь цзюнь цун лян лан? Гу ван чжи е?
В этом примере видно, прежде всего, что количество слов, обслуживающих условную речь (нижнюю строку), совершенно не соответствует нормальному для слышимой речи (в верхней строке). Кроме того, выбор слов, несмотря на все усилия китайца-«переводчи-ка», перелагавшего на разговорный язык зашифрованную речь автора, оказался вовсе иным, и те слова, которые мною подчеркнуты как общие, на самом деле отнюдь не играют той роли в книжной речи, которую они играют в речи слышимой, где каждое из них является лишь частью слова, а не словом (эр вместо хайэр, ху вместо синхуды, цзы вместо эрцзы и т. д.), а большинство слов не нашло себе в книжной речи отражения вовсе, будучи или пропущено или заменено совершенно иными словами (юе вместо шодао, хэ вместо шэмма, чу вместо дифар и т. д.). Это расхождение, типичное для китайского иероглифического (искусственно-книжного) языка вообще, у Ляо Чжая особенно подчеркнуто.
3 В архиве В. М. Алексеева хранятся материалы, подобранные для задуманного этюда: «Цитатный язык Ляо Чжая и положение его переводчика». (Примеч. составителя.)
4 Конечно, лицам, не подходящим (вернее, не подходившим) к этому уровню, это наслаждение, как идущее не через непосредственное восприятие, а только через расшифровку и комментарий, в общем, чуждо, и притом в той именно градации, в которой эта образованность восходит или, наоборот, падает.
Тем не менее, как показывает китайский издательский опыт и непосредственное наблюдение над читателями Ляо Чжая в Китае, уважение к литературным достоинствам его но-
45а
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
III
Однако, начиная с первых же изданий Ляо Чжая, его достоинство блестящего рассказчика стремилось найти выход и к другому читателю, читателю массовому, а не только кастовому.
Первый метод был, естественно, метод примечаний, которые главным образом расшифровывали цитаты, определяя их оригинал и давая выдержки из него в достаточных для усвоения всей красочности намека размерах1. Иногда размеры комментария во много раз превышают самый текст новеллы. Так, можно найти страницу, где на 165 иероглифов оригинала приходится 376 (или 230 %) иероглифов примечаний. И такая страница, конечно, не исключение.
Тем не менее комментарий охватывает далеко не все страницы, и часто попадаются среди них такие, на которых комментарий вовсе отсутствует. Само собой разумеется, что до охвата массового читателя такому изданию еще довольно далеко. А между тем популярность этих, казалось бы, недоступных массовому, тем более безграмотному читателю новелл давно уже была создана путем уличных рассказчиков, для которых новеллы Ляо Чжая являются едва ли не самою любимою темою* 1 2. Не удивительно поэтому, что мощное движение в сторону демократизации китайской литературы, замкнутой доселе в кастовых пределах, захватило едва ли не в первую очередь новеллы Ляо Чжая, и у меня, например, имеются два (весьма зависимых друг от друга) издания, печатающих оригинал вместе с его «переводом» (так именно издатели это и называют) на разговорный язык — с переводом, состоящим из сплошных разговорных подстановок под оригинал, — типа, разъясненного мною выше. Вот что, между прочим, говорят об этом своем предприятии сами «переводчики» одного из этих изданий3 * * 6:
«Один наш приятель как-то сказал: "Книга Ляо Чжая написана превосходно. Мысли в ней глубоки, стиль прекрасен и древние изречения в ней обильны. Читаешь эту книгу, и можешь понять правду, расширить свой умственный кругозор, изучить литературу и прекрасно провести время. К сожалению, стиль новелл слишком "глубок" и древних выражений слишком много. Массовый читатель возьмет эту книгу в руки, и хотя он ясно сознает, что она прекрасна, но, к сожалению, не очень-то ее понимает. Было бы лучше всего издать "Ляо Чжаевы расска-/
велл с падением старой образованности читателя отнюдь не падает. Мне лично известно, например, что очень многие старые китайские преподаватели, подготовлявшие кандидатов к государственным экзаменам, усиленно рекомендовали им не только читать Ляо Чжая, но и заучивать его наизусть, стараясь овладеть стилем полностью, ибо только таким способом можно было, с их точки зрения, сообщить своей «не переваренной» (китайское выражение) начитанности характер живой литературной речи, гибкой, эластичной, способной выразить все, что угодно, не опускаясь до «подлого штиля» (суцзы), под которым во время Ляо Чжая и вплоть до двадцатых годов нашего столетия разумелась какая бы то ни было разговорная речь.
1 Однако сам Ляо Чжай обладал столь сильною ассоциативною памятью, что очень часто комментаторы, стараясь расшифровать его намек, в конце концов признают тщету своих усилий и заканчивают свои выписки стереотипною фразой: «Что же до слов (таких-то), то откуда они и как попали в текст, непонятно».
2 Об этом любопытном литературном явлении я писал в статье «К истории демократизации китайской старинной литературы (о новеллах Ляо Чжая)» («Сергею Федоровичу Ольденбургу, к пятидесятилетию научно-общественной деятельности (1882—1932)». Сборник статей. Изд. Акад. Наук, 1934]. (Примеч. составителя: см. с. 712—721 наст, издания.)
3 «Полный текст Ляо Чжаевых рассказов о чудесах, в сюжетном отборе и в переводе на разговорный язык» (Цзубэнь фыньлэй байхуа Ляо Чжай чжи и). Переводчики: Сюй
Цзя-энь и Гао Цзянь-хуа. 10 томов, в коробке, 1-е изд., Шанхай, 1921 г., 3-е изд. — 1925 г. Цена 5 кит. долларов. Другое издание из серии «Новеллы в переводе на живой язык и в
новой (европейской) пунктуации». Издатели: Сюй Шао-тянь (он же Сюй Цзя-энь) и Ху И-юнь.
6 томов, Шанхай, 1-е изд., 1923 г., 2-е изд. — 1924 г. Цена 2.6 кит. доллара.
Рассказы о людях необычайных: Предисловие переводчика 459
зы о странных вещах" на простом языке, и притом напечатать этот "перевод" вместе с оригиналом, так чтобы фразе оригинала соответствовала фраза простого языка и чтобы даже каждому иероглифу оригинала соответствовала разговорная его передача. Вышло бы вроде как если бы рядом с тобой стоял человек и объяснял рассказ этак за рассказом! Тогда бы все достоинства этой книги можно было постичь...” Вот что побудило нас издать эти упрощенные по языку (вульгаризован-ные) рассказы Ляо Чжая о разных чудесах ("Байхуа Ляо Чжай чжи и")... Другой приятель говорил нам еще так: "Теперь у нас освободительная эпоха. Все хотят пользоваться общими удобствами, все хотят понимать общие истины. А между тем старая литература была как бы частною собственностью этих самых прокисших насквозь наших ученых жантильомов, которые все время боялись допустить к пониманию и к оценке литературных произведений массового читателя. И вот, они в свою старую (по типу) литературу всегда вставляли древнюю цитату, притом же на 70—80%, так что для не владеющего цитатой читателя литературная книга была как бы упавшею откуда-то с неба. В частности, Ляо Чжай ведь книга прекрасная: в ней есть и мысль и наслаждение. Но она относится к старой литературе, и вся насыщена древними выражениями, так что и она является как бы частною собственностью старого начетчика. Подумать, право: ведь письменность есть собственность и достояние всех людей, и если есть прекрасная книга, то надо всем ее читать, всем приобщаться к тому лучшему, что она дает, всем понять ее... Хорошо бы пригласить, по-моему, какого-нибудь старого литератора, который освободил бы нам от оков ляочжаевы новеллы и, при переводе их на простой и живой разговорный язык, взял бы да переплавил нам цитатную насыщенность в особые, на живом языке поданные, переводные объяснения! Этим самым все секреты наших прокисших начетчиков были бы как бы пропороты, и рядовому читателю сообщилась бы непосредственно вся прелесть книги Ляо Чжая!" — Вот что еще раз побудило нас издать Ляо Чжая на живом языке.
Далее, мы слышим еще следующее: "Старая литература — это ведь прекрасное искусство! В ней глубокие идеи, она насыщена очарованьем, которое не уничтожается целыми тысячелетиями, и каждый из нас должен ей учиться. Тем не менее это очень даже не легко, и лучше всего было бы, кажется, не только перевести Ляо Чжая на живой язык, а, помня и зная, что начинающий учиться не улавливает в старинном стиле никакого вкуса, надо бы под каждую фразу разговорного языка подставить ее оригинал в старинном стиле, и тогда к старинной литературе образуется как бы естественный подход..."
Кроме того,‘вот еще одно соображение. Новелла — вещь прекрасная. Она развлекает, она поучает. Однако современные новеллы редко хороши, а часто и вовсе никуда не годны, да и стиль их негладкий, неудобный, содержание же и того хуже. Не лучше ли, вместо того, чтобы читать это современное ни то ни се, читать старую новеллу, полную мысли и чувства? Среди старых новелл ляочжаевы выделяются своими достоинствами. К сожалению, их стиль слишком "глубок": чтобы их понять, нужно каждый раз большое умственное напряжение. Ну, а раз книгу читаешь с таким напряжением, все наслаждение мгновенно улетучивается. При переводе на живой язык это препятствие устраняется, а те, кто желают все-таки насладиться оригинальным стилем Ляо Чжая, могут его понять из разговорных его переложений».
Таким образом, популяризация книги Ляо Чжая в подобных изданиях дошла теперь до последней точки, ибо этими переводами хотят не только отдалиться от оригинала, но и наоборот — приблизиться к нему1; причем благодаря переводу, действительно педантично близкому к оригиналу, ни одно слово рассказчика не остается неуловленным.
1 Поэтому, в тексте одного из этих изданий принят такой «перевод»: сначала дается «перевод», а потом оригинал (юань вэнь). В другом зато порядок обратный этому и для европейца как будто более приемлемый.
460
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
IV
В тесной связи с этими внутриязычными переводами стоит вопрос и о переводе иноязычном.
Действительно, если китайскому массовому читателю надо дать особиц, -параллельный оригиналу текст, который транскрибирует живую речь как своеобразный перевод мертвого условного1 стиля оригинала, то как теперь быть с иноязычным переводом? Не следует ли использовать опыт китайских издателей и дать в своем переводе простое отражение их «перевода»?
С одной стороны, этот как будто так и должно быть. Ведь переводчик должен прежде всего подчиняться чувству пропорций. Стихотворный оригинал надо переводить стихами же, ритмические композиции — размерною речью, разговорные фразы — разговорными и т. д. С этой точки зрения стиль новелл Ляо Чжая, непроизносимых, нечитаемых вслух, а доступных исключительно зрительному впечатлению, должен как будто быть объявлен не переводимым, а только предлагаемым в соответствии с данными китайских переложений оригинала.
Однако это вряд ли так. Переводчик, подчиняясь все тому же чувству пропорций, должен и оригинал отразить на своем языке пропорционально его претензиям и достоинствам. Как бы ни был труден текст оригинала, вряд ли будет правильно в своем переводе его упрощать. Неужели немцу или китайцу, французу или персу, желающему перевести «Слово о полку Игореве», придет в голову использовать для этого не оригинальный текст, а «переводы» Жуковского или Гербеля или многих иных? Конечно нет, и переводчик, пользуясь переложением только как пособием, должен иметь в виду только оригинал.
Тем не менее, трудность, переходящая в невозможность, от этого соображения не исчезает. В самом деле, где в русском литературном, всегда слышимом и всегда произносимом языке найти формы, демонстративно удаляющие русский перевод от русской слышимой речи? Ведь передать простую фразу «куда ты идешь?», имеющую на китайском языке две—три—четыре и т. д. формы, из которых слышима только одна (ни шан нар цюй)1 2, остальные же в разговорном языке не существуют (эр хэ чжи, жу хэ ван цзай, цзюнь хэ эр фучжиху и т. д.), можно только так3. В таком случае надо, действительно, признать — и на этот раз без оговорок и антитез, — что все диалогические построения Ляо Чжая, действительно, не переводимы и утеряны в русском переводе безвозвратно и окончательно4.
Остается, однако, вся чисто литературная масса текста, слагающаяся из описаний, рассказов о событиях, характеристик и прочего. Здесь дело уже не так безнадежно. Можно, по-моему, — и, во всяком случае, следует — найти в рус
1 Это последнее его определение не мешает ему быть на самом деле живым и блещущим всеми живыми красотами живого и подлинного вдохновения. «Похвала глупости» Эразма была написана на мертвом латинском языке, что не помешало произведению стать живым для стольких людей и на столь долгие времена!
2 Или без последнего слова («ты—куда?»).
3 Или с синонимами: ты куда направляешься, движешься и т. д., ие без риска, однако, утерять колорит оригинала.
4 В предисловии к «Монахам-волшебникам» я дал (невероятный, конечно) пример некоего химерического, не претендующего на соблюдение пропорций неслышимости переложения одного ляочжаева диалога. Придется, для пояснения всех этих, вероятно, мало понятных условностей, повторить его, предпослав по-прежнему условие, что читатель не знает никаких языков, кроме русского: «Синьорина, й quoi bon детрессы и тристессы? Эвентуально силу девлопировать — не откажусь; sic!» — вместо нормального: «Барышня, что это ты такая невеселая? Если я смогу тебе помочь — ие откажусь!» Конечно, отстояние китайского оригинала от переложения и живой речи несравненно больше, чем даже в этом извращении. (Примеч. составителя: Пример приведен по изданию 1923 г. В настоящем сборнике публикуется другой вариант предисловия к «Монахам-волшебникам». Цитата взята из рассказа «Разрисованная кожа» см. с. 297.)
Рассказы о людях необычайных: Предисловие переводчика 461
ском языке наиболее сильные по выразительности, лаконичности, литературному изяществу и так далее выражения, которые достойно (то есть в достойных и достаточных пропорциях) отразят именно оригинал, в котором нет ни лишних, ни недостающих слов1, а не китайский пересказ («перевод»), в котором и то и другое наблюдается в неумеренном изобилии. Более того, все во имя того же чувства пропорций, нужно было бы все ритмические части оригинала отразить размером в переводе (с показательным отходом ритмической строки от кадра), и это я непременно попытаюсь сделать в дальнейших переводах и особенно при новом издании старых. Вид у переводов тогда получится вовсе иной, еще ближе к подлиннику1 2.
V
Желая прогрессировать и в этих направлениях, я продолжал совершенствоваться в наибольшем приближении к подлиннику, изгоняя по возможности лишние и вводные слова3, личные местоимения, подчиненные предложения и многое, справедливо указанное в рецензии Н. И. Конрада, которая возражала против моей передачи терпкого, сжатого слога Ляо Чжая компромиссными путями.
Однако не надо преувеличивать: настоящий перевод Ляо Чжая под силу лишь китаисту с более заметным даром переводчика, и, не желая брать на себя больше, чем я мог, я остерегался вводить в переводческую речь слишком личные элементы, ибо не хотел создавать своего собственного произведения на развалинах оригинала. С другой стороны, мой перевод не является точным филологическим, имеющим характер документа, ибо пренебречь читаемостью русского текста хотя бы во имя создания учебной книги китаиста — цель, постоянно имевшаяся мною в виду, — я не мог и не хотел. Чтобы дать читателю понять, в каких пределах лежит тот средний перевод, который я предлагаю, я сейчас дам три фазиса перевода одного и того же места: во-первых — точную подстановку русских слов под китайские иероглифы; затем — мой перевод, помещенный в книге, и, наконец, — гладкий русский писательский стиль перевода (см. с. 4624).
Как видно из этого примера, мой перевод, в общем, незначительно отличается и от механической подстановки под иероглифы и от свободно-писательского. К последнему я не прибегал сознательно, желая, при малейшей возможности, сообщить книге характер отчетливо учебной книги.
Как отметил в своей рецензии Н. И. Конрад, таких близких к оригиналу переводов доселе в европейской литературе не наблюдается. А между тем новеллы эти переводились неоднократно на разные языки как Европы, так и Азии (маньчжурский, японский). Однако полных переводов всего собрания 445 новелл доселе не было: у проф. Джайлза (Strange Stories from a Chinese Studio, translated and annotated by Herbert A. Giles, Hon. M. A. (Cantab.), Hon. Lid (Aberd.), Professor of Chinese in the University of Cambridge and sometime H. В. M. Consul at Ningpo. Third Edition, revised. London, 1916) переведено их больше всего (164), но, как
1 Отсылая читателя за правильным и точным изложением этого вопроса к уже упомянутой мною рецензии на мои переводы проф. Н. И. Конрада («Восток», № 5), сделаю все-таки здесь из нее одну выписку (с. 222): «Эффект "изящного слова" (я вэнь) достигается автором (Ляо Чжаем) двумя путями: употреблением сжатой, простой по синтаксической внешности, но проникнутой характерным ритмическим ходом манеры письма и своеобразной лексикой... так наз. древних слов; вернее, не столь древних, сколько насыщенных теми ассоциациями, которые признаны им "высокой" литературой». О передаче последнего элемента на русский язык я скажу еще далее.
2 Так именно я перевел предисловие Ляо Чжая, предпосылаемое настоящему сборнику.
3 Однако я по-прежнему предпочитаю эти самые вводные слова («как говорится», «что называется» и т. д.) кавычкам, когда дело идет о передаче насильно внедренной в текст неожиданной цитаты.
4 Примеч. составителя: Приведенный как пример перевод (II) несколько отличается от доработанного затем В. М. Алексеевым (см. с. 644—646).
462
Пу Сун-лин. Странные истораи из Кабинета Неудачника
отмечает в своей рецензии на мои переводы г. фон Цах, эти переводы стоят в отношении к подлиннику не всегда на своем месте и притом слишком англизированы. На остальных переводах, как на частичных и всегда слишком читательских, я также не останавливаюсь. Хотелось бы, чтобы первое полное издание Ляо Чжая (включая и прочие его произведения, которые также ожидают своей очереди на моей книжной полке) было сделано на русском языке, хотя бы как на одном из флективных языков, допускающих большую свободу, в смысле расстановки слов и подчинения оригиналу, который, как известно, на месте иероглифа во фразе строит решительно все.
Три фазиса перевода (к с. 461)
I. Помощник командующего войском (такой-то) нагрузился деньгами, въехал в столицу: хотел предпринять «схватыванье печати». Горевал: не было ступеней. Однажды появляется некто в шубе, на коне, посещает его.
О себе говорит: двоюродный брат является ближним сателлитом Сына Неба. Чай кончился, просил свободной минутки. Сказал: «Перед глазами имеется место войскового командира в такой-то области; если не поскупиться на значительное серебро, слуга (ваш) велит двоюродному брату всюду («гуляючи») расхваливать в присутствии Совершенного Владыки: эту должность можно достать; — обладающие большой силой не смогут отнять ее».
II. Некий подгенерал, запасшись деньгами, поехал в столицу в чаянии, что называется, «схватить печать». К великому его огорчению, никаких ступеней к этому у него не было. Но вот однажды к нему явился с визитом какой-то человек, одетый в богатую шубу. Он был на коне.
«Мой двоюродный брат, — говорил он, рассказывая сам о себе, — состоит сейчас одним из приближенных Сына Неба».
Когда кончили чай, новый знакомец попросил уделить ему время без посторонних. «Видите, — сказал он, — в настоящее время в одном месте есть вакансия на пост командующего войсками. Вот, если вы не пожалеете истратить на это солидную сумму денег, то я скажу своему брату и он будет расхваливать вас на каждом шагу в присутствии нашего Совершенного Владыки. Тогда эту должность можно будет для вас достать, и ее от вас не посмеют вырвать даже люди с большой силой связей».
III. Некий полковник прибыл в столицу с запасом денег, рассчитывая получить соответственное повышение. Однако, к сожалению, он не мог найти никаких к этому путей. Как-то раз к нему является неизвестный, одетый в дорогую шубу и верхом на коне.
«Мой двоюродный брат, — докладывал о себе незнакомец за чаем, — сейчас состоит в свите Его Величества».
После чая он попросил несколько минут для отдельного разговора. «Видите, — сказал он, — сейчас имеется вакансия на пост генерала. Не поскупитесь на крупную сумму, и я, если хотите, велю своему брату при всяком удобном случае расхваливать вас в присутствии Его Величества. Тогда можно будет эту должность для вас достать, и ее уж не вырвет у вас никто, даже из имеющих при дворе сильные связи».
VI
Для примечаний я придерживался прежнего правила: использовать решительно все те из них, которые даны в китайском тексте для китайского читателя, не отягощенного китайскою старою образованностью, и сверх этого дать собственные, бытовые и литературные, примечания, необходимые, с моей точки зрения, для той общей ориентации читателя, которая в китайском издании просто подразумевается. Само собою разумеется, что все они даны писательским порядком, без исследовательских приемов. Я даже хотел лишить примечаний предисловие самого автора к своему сборнику, ибо иначе пришлось бы ими снабдить едва ли не каждое слово; однако я и здесь взял средний путь.
Однако есть еще один тип примечаний, вернее рецензий, помещенных в некоторых изданиях наверху страниц и дающих литературную характеристику до
Рассказы о людях необычайных: Предисловие переводчика
463
стоинств текста. Их я пока не использовал, чтобы не загромождать и без того уже большого запаса примечаний и послесловий1. Все же в будущем к ним придется прибегнуть, и, таким образом, при их помощи, а равно и с полной ревизией всех предыдущих переводов, установить с текстом подлинника полную и неразрывную связь.
VII
Остается еще сказать два слова о так называемом (неправильно) порнографическом элементе новелл Ляо Чжая, где эротика выступает наружу довольно заметно. Было бы большим фарисейством воевать с этим элементом именно у Ляо Чжая, где и оригинал и переводчик сделали все возможное, чтобы у этих строк (вернее, выражений) отнять столь излюбленное у целого ряда русских и западных писателей смакование адюльтерных описаний, которые у этих последних (Золя, Мопассан, Арцыбашев, Калинников) длятся страницами, заполняя целые рассказы, не говоря уже о «Декамероне» и «1001 ночи», ставящих точки над «и» еще чаще. Мастерство рассказа и неслышимая литературизация выражений у Ляо Чжая скрывают эти моменты весьма основательно, и даже те рассказы, самая тема которых вызывает сомнения в удобстве их печатания, являются шедеврами, напоминающими «сяошо» (сказ) повестей Ляо Чжая сквозь призму его «явэнь» (старинного стильного изящества1 2).
Это обращение к читателю остается только подтвердить и в конце настоящего предисловия, которое, однако, придется расширить за пределы общепереводческого предисловия и рассмотреть несколько подробнее те условия и ту среду, в которых и в которой жил автор новелл, определить их влияние на него и даже рассмотреть вопрос о самом его сложении при данных условиях.
VIII
К сожалению, именно для Ляо Чжая в китайской литературе, столь исключительно богатой биографическим материалом для авторов выдающихся произведений, нет ничего, напоминающего хотя бы отдаленно биографию знаменитых прозаиков, и все, что можно привести текстуально, сводится буквально к следующим нескольким строкам.
Биография Ляо Чжая
Покойному имя было Сун-лин, второе имя — Лю-сянь, дружеское прозвание — Лю-цюань. Он получил на экзамене степень суйгуна (нечто вроде "действительного студента” в дореволюционной России) в 1711 году (то есть когда ему было уже 89 лет3) и славился среди своих современников тонким литературным стилем, сочетавшимся с высоким нравственным направлением. Со времени своего первого отроческого экзамена он уже был известен такой знаменитости, как Ши Жунь-чжан, и вообще его литературная слава уже гремела.
1 Послесловия рассказчика я переводил везде, за исключением разве одного случая, где русский язык отказывался повиноваться нарочитой оптической двусмыслице оригинала. Оценку их предоставляю читателю, не настаивая пока на их особой идеологии, о которой пришлось бы говорить слишком долго. Однако в большой книге о Ляо Чжае, которую я готовлю, о них будет речь на видном месте. (Примеч. составителя: в архиве В. М. Алексеева имеются лишь материалы для этой книги.)
2 Пользуюсь терминами из рецензии Н. И. Коирада.
3 Впоследствии ученым удалось уточнить даты жизни писателя: 1640—1715. Стало быть, не 89, а 71. (Примеч. составителя.)
464
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Но вот он бросает все и ударяется в старинное литературное творчество, описывая и воспевая свои волнения и переживания.
В этом стиле и на этой литературной стезе он является совершенно самостоятельным и обособленным, не примыкая ни к кому.
И в характере своем, и в своих речах покойный проявлял благороднейшую простоту, соединенную с глубиной мысли и основательностью суждения. Он высоко ставил непоколебимость принципа, всегда называющего только то, что должно быть сделано, и неуклонность нравственного долга.
Вместе со своими друзьями Ли Си-мэй и Чжан Ли-ю, также крупными именами, он основал поэтическое содружество, в котором все они старались воспитать друг друга в возвышенном служении изящному слову и в нравственном совершенстве.
Покойный Ван Ши-чжэн всегда дивился его таланту, считая его вне пределов досягаемости для обычных смертных.
В семье покойного хранится богатейшая коллекция его сочинений, но «Рассказы Ляо Чжая о чудесах» («Ляо Чжай чжи и») особенно восхищают всех нас как нечто самое вкусное, самое приятное.
Так рассказывается о Ляо Чжае в старинном китайском источнике «Описание уезда Цзычуань в Шаньдуне».
Подобная лаконичность и незначительность биографического очерка не может, конечно, быть явлением случайным. Ясно, что многочисленные авторы предисловий и посвящений к сборнику его новелл вместо исключительно субъективных славословий, наверное, предпочли бы дать их в обильно документированной биографической рамке. Попробуем догадаться, почему все это вышло только так, а не иначе.
IX
Вероятнее всего, первою причиною этой биографической скудости надо считать то печальное для Ляо Чжая (с этой точки зрения) обстоятельство, что он, всю жизнь готовясь к государственным экзаменам, дающим право на государственную службу, которая, как известно, награждала предприимчивых кандидатов нигде в мире неслыханными сатрапскими привилегиями, на эту службу так и не попал. Это обстоятельство и определяет прежде всех прочих, почему у него не было официальной биографии среди колоссального количества подобных биографий, которые часто представляют собою лишь фразеологически более гладкие послужные списки, — и почему составителям пришлось предпослать сборнику только эту тщедушную заметку из описания уезда, в котором родился и жил Ляо Чжай.
Второю причиною этой неудачной лакуны является, несомненно, самый характер новелл. Ни для кого, конечно, не было секретом, что этот сборник «сиротливых огорчений» (гу фэнь) обездоленного ученого начетчика не имеет в виду проповедовать веру в лисиц, оборотней, бесов, фей, чудотворцев, магов и т. д.1, особенно принимая во внимание послесловия автора ко многим новеллам, отнюдь не содержащие славословий всем этим, казалось бы, фетишам фантаста.
Было ясно, даже без догадок (ср., например, рассказ «Лис из Вэйшуя» в «Лисьих чарах»), что некоторые новеллы Ляо Чжая содержат сатиру на современность, особенно на грубое бесчинство, алчность, продажность, интриганство, дикий произвол и бесчеловечность китайского чиновничества, сидящего как в канцеляриях, так и особенно на губернаторских постах. При таких условиях соз
1 Удивительно, что убогие люди, держащиеся убеждения в обратном, существуют еще и до сих пор как в самом Китае, где они ратуют за изгнание новелл из школьного чтения (у нас за это самое надо было бы изгнать Гоголя, Жуковского, былины, сказки, оперы, балеты и т. п.), так и вне его, где они стремятся изгнать новеллы из языковедной демонстрации их в высшей школе как поучающие юношей-иностранцев вере в лисиц и оборотней.
Рассказы о людях необычайных: Предисловие переводчика 465
давать официальное признание человеку, что называется, без роду, без племени, в официальном мире особых охотников отыскаться не могло.
Однако китайское чиновничество никогда не было столь хорошо организованною кастой, чтобы в ней не нашлось людей, как понимающих и принимающих сатиру в качестве законного литературного жанра, так и нечувствительных к ней, как к бессильному орудию. Гораздо важнее было то обстоятельство, что.в новеллах, с одной стороны, как будто совершенно не отразился потрясший весь Китай переход в 1644 г. власти в руки маньчжуров, с другой же стороны, в некоторых из них (например, в «Морской торговле у Лочасцев») можно было, даже за гиперболическими извращениями, увидеть ненависть к завоевателям и злую на них сатиру.
Поэтому-то, вероятно, сборник Ляо Чжая и не попал в знаменитую библиотеку императора Цянь Луна, собиравшуюся уже по напечатании сборника. При этом отсеве собиратели могли, если бы сочли нужным, указать на якобы неумеренную и слишком вульгарную фантастику автора и этим уже его ликвидировать, как бы не замечая сатиры. Подобное официальное непризнание писателя не могло, конечно, способствовать биографическим о нем разведкам.
X
Тем не менее, можно довольно ясно, хотя и схематически, охарактеризовать место и роль Ляо Чжая в обществе его эпохи.
Вечный студент, провалившийся на экзаменах и, конечно, обвинявший (см., например, его новеллу «Тот, кто заведует образованием» в «Монахах-волшебниках») в этом нечутких, грубых, лицеприятных чиновников-экзаменаторов, Ляо Чжай все же сам принадлежал к касте чиновников, был соединен с ней всем своим жизненным положением, устремлениями и идеологией. Для него кроме чиновничьей карьеры, украшенной конфуцианской этикой, идеалов, по-видимому, не было.
По сведениям его земляков, писавших о нем в предисловиях к сборнику, а равно и по его собственным словам в предисловии, он добывал средства путем частных уроков, путем натаскивания начетчиков все на те же экзаменационные фокусы1, и, таким образом, в обществе играл роль самую незначительную.
Тем не менее, он весьма усердно изобразил сложную жизнь того чиновного слоя, к низшим ступеням которого он сам принадлежал, жизнь, доступную его провинциальному наблюдению или, скорее, его осведомленности, жизнь, которая у него вырисована как редко у кого, так что, как я указал выше, многие китаисты, и в Китае и в Европе, более всего склонны признать за его сборником этнографическое значение. Всесилье чиновника, сидящего у себя в канцелярии и правящего руками хищных служителей своего ямыня (канцелярии), алчность, коррупция, безыдейность, произвол монархической бюрократии той эпохи рисуются Ляо Чжаем очень красноречиво, хотя он и делает попытки смягчить картину редкими образцами умных и нравственных правителей1 2. Эта картина гниения правящего слоя, целиком отъединившего себя от народа, хотя и непроизвольна, но настолько убедительна, что то сравнительно легкое подчинение Китая иноземными завоевателями (маньчжурами), которое произошло при жизни Ляо Чжая, становится вполне по-
1 О сложности былой системы китайских государственных экзаменов по конфуцианской литераторской программе дает исчерпывающее представление превосходная документальная книга китайца-иезуита Сюй (Zi, le Р. Etienne) «Pratique des Examens Litteraires en Chine», составляющая № 5 в большой и важной серии Varidtds Sinologiques (вышла в 1894 г.) и написанная без миссионерской узости, столь ярко характеризующей последние выпуски этой серии.
2 См., например, собранные и переведенные мною рассказы о прозорливых китайских чиновниках, силою ума и честным отношением к делу парализовавших несправедливость, — «Таланты китайского судьи». (Примеч. составителя-, см. с. 680 и след, настоящего издания.)
466
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
мятным. Чиновничество не имело ни опоры, ни силы к сопротивлению грубому нашествию, о котором народ узнал лишь как о свершившемся факте и против которого защищать свой правящий класс он не хотел и не мог. Слыша о потрясающих политических переменах из своего далекого провинциального мурья, Ляо Чжай отразил в своих произведениях ту самую непротивленческую фигуру умолчания, которая была столь свойственна китайским литераторам, жившим на грани сменяющихся династий. В его новеллах все течет как прежде, и жизнь чередует только поколения, но не свои формы, и тем паче не свою сущность. Жизнь остановилась вне времени и пространства и подлежит суждению лишь как вечный объект, по учению самого Конфуция, который, как известно, в своих уроках истории1 преподал именно это правило: не обращать внимания на конъюнктуру и факт, а только на соотношения людей, тяготеющие к постоянным нормам и формулам.
XI
Исходя, таким образом, целиком из конфуцианского учения об ученом, облагороженном своею наукой и потому имеющем право судить людей и ими править, Ляо Чжай стоит в ряду с весьма многими другими писателями вообще и, в частности, с теми, которые, оставаясь в рядах правоверных конфуцианцев, тем не менее, оспаривали ультиматум Конфуция: не говорить о непостижимом и сверхъестественном1 2. Ляо Чжай сосредоточился на идеологии подготовляющегося3 ученого (шэн, сюцай), который, обладая или не обладая конфуцианскою просветленностью и преображенностью, дружит с лисами, оборотнями, бесами, феями или же от них видит посрамление и гибель. Он в своих главных новеллах, и особенно в послесловиях к ним, как бы хочет сказать, что все настроение китайского общества происходит от несправедливого выбора правителей, особенно на государственных экзаменах, где настоящие государственные умы бракуются, а натасканные зубрилы торжествуют. Между тем студент и вырабатывающийся из него ученый литератор, при надлежащей подготовке, а главное при надлежащем отношении к нему общества, может, по конфуцианскому завету, воспитать в себе «пути великого человека» (цзюньцзы чжи дао) и стать наилучшим выразителем общественной совести. Заслоненное же общественной темнотой сознание может быть с наибольшею силой представлено, когда в жизнь вмешивается сверхъестественная сила, которая, материализуясь, играет роль, хотя и весьма своеобразную, «одобрения и порицания», проповеданных в учении Конфуция, иначе говоря, объективного общественного мнения, давно выродившегося в голый произвол фактических правителей китайской земли. Этот мир духов, как добрых, так и злых, является, таким образом, подлинным судьей и мздовоздаятелем за нравственную сущность
1 Эти уроки состояли, главным образом, в объяснительном комментарии к древним текстам («Ши цзин», «Шу цзин»), почитаемым за откровение, и особенно к формулам событий, расшифровка которых превращает летопись в историю.
2 В своей статье «Древние источники Ляо Чжая» (Известия Акад. Наук СССР, 1931, Отделение обществ, наук, с. 23—52) Б. А. Васильев, заимствуя данные китайских новейших писателей (Лу Синя н др.), считает Ляо Чжая неоригинальным подражателем так называемой танской новелле. Однако если бы эта статья основывалась не только на стереотипных, давно известных утверждениях китайских учебников, а на литературе о Ляо Чжае и его творчестве (достаточно обильной и для чтения нелегкой), то ее автору стала бы более ясной позиция Ляо Чжая, которого критиковали (и всегда в положительных тонах, даже определенно в евлоге) люди, хорошо знакомые с литературой и не находившие даже нужным говорить о том, что он вполне оригинален.
3 Б. А. Васильев находит нужным заменить мою стереотипную передачу этого слова шэн через «студент», предлагая «кавалер, сударь», переводя сам через «ученый» и приглашая вообще «придумать новый эквивалент». Но читающим новеллы ясно, что речь идет о студенте, и если его учебные годы растягивались до бесконечности, то это только местный колорит вещей.
Рассказы о людях необычайных: Предисловие переводчика 467
ученого. Сонм божеских сил как бы призван карать труса, предателя, коварного шантажиста, который профанирует свою высокую миссию, и, наоборот, награждать высшим человеческим счастьем студента, достойного своего призвания, честного, просветленного, с рыцарскою душой и скромным поведением. Фантастика здесь призвана восполнить пробел действительной жизни, выступая в роли потенциального обличителя и реставратора жизненной справедливости.
Таким образом, вся группа рассказов, объединенных в этом томе, разрешает свою интригу вмешательством сверхъестественных сил, чудотворцев, гипнотизеров и фокусников. Перед нами вопрос, как нам отнестись к этим рассказам и их автору?
В одном и том же китайском слове синь (вера, верить) совмещено два мировоззрения, вряд ли уживающиеся друг с другом. Синь конфуцианца означает пятое из достижений светлой (at/анлшн) конфуцианской личности: веру в людей, которым человек благородства служит и которых призывает к такому же служению. В это же самое время синь буддийское означает религиозную веру в Будду и его благодать, которая для простолюдина несложна: перерождение в лучшую форму бытия и подание земных благ. Следовательно, это синь есть нечто обратное первому: вера не в людей, а в бога; вера, соединенная, скорее всего, с презрением к людям и ищущая высших сил.
Ляо Чжай был ученый конфуцианского воспитания, и поскольку он был искренний последователь этого учения, его синь было верою в людей, не нуждающейся ни в какой сверхъестественной силе и санкции, а тем более — в суеверии (ми синь). Ортодоксальное конфуцианство с презрением, а иногда даже с враждебностью соперника относилось к таким религиозно-нравственным учениям, как, например, буддизм, даосизм, христианство, и нередко вело с ними борьбу, не останавливающуюся перед государственным преследованием. Следовательно, Ляо Чжаю, аспиранту на государственные должности, и потому обязанному исповедовать конфуцианский символ веры без всяких компромиссов, было как будто не к лицу писать рассказы, переполненные лисьими и всякими иными оборотнями, бесами, наваждениями и, наконец, чудесами, исходящими от монахов.
И действительно, решаясь выступить с огромным сборником подобных рассказов, он написал очень интересное к нему предисловие (привожу его полностью, с ритмическим переводом ритмических частей), в котором, заранее учитывая все насмешки, которые конфуцианцы-ортодоксы будут в него направлять, он указывает, однако, на примеры крупных литературных имен, не чуждавшихся сверхъестественных тем, — особенно в тех случаях, когда автору, знающему себе цену, совсем иную, нежели та, что ему давали другие, в жизни, говоря попросту, не везло. Он звал к себе все стихии, особенно незримые, и обращался к ним за справедливостью.
Таким образом, перед нами довольно обычный тип литератора, прячущегося от жизни за химерой своей собственной концепции и особенно своей необузданной фантазии. Однако конфуцианская идеология оказалась приемлемой и для данной эпохи. Новые маньчжурские правители ввели ее — минус фантастический, конечно, элемент — в жизнь общества весьма решительным порядком, и конфуцианская система, в ее извращенно-сусальном виде, охратила весь Китай в последний раз, но еще на два с половиною века, так что вся идеология Ляо Чжая была как бы общественным выражением правительственной ферулы.
Выше уже достаточно показано, как мастерски старый конфуцианский язык в новеллах Ляо Чжая заговорил о живых и простых вещах, создав читателю удовольствие как бы стилизованного театрального представления, берущего темы из житейской толщи и преображающего их в схемы и формулы, не теряя при этом показа и яркого сознания действительности. Можно легко видеть, что при разрушении конфуцианской системы, с одной стороны, и затем при движении масс к просвещению, в котором истории студентов и лис станут уже чтением отсталым как по содержанию, так и по форме (европеизация формы уже кричит против ляо-чжаева языка), — одним словом, с развитием китайского общества, которое со
463
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
вершается не так уж медленно, как это нам кажется, ляочжаевы новеллы отойдут в своем оригинальном тексте в область мировой литературы на правах, скажем, Апулея, а в общественном значении — к литературе сказки. Впрочем, этот процесс можно уже считать законченным: Ляо Чжай перестал быть литературной картиной Китая и китайца вне границ времени, как было до сих пор, и начал свою жизнь в исторических памятниках1 китайского средневековья.
В. Алексеев
Оформление книги. По техническим причинам не удалось пока использовать для иллюстраций совершенно исключительный по красоте рукописный альбом ляочжаевых новелл («Ляо Чжай ту юн»), хранящийся в Институте востоковедения Академии Наук СССР1 2. Пришлось временно ограничиться рисунками стереотипного издания 1886 г., прибавив две народные картины и заставки-концовки, точно так же взятые из китайского народного искусства вышивок, — все это для своеобразного корректива впечатлений читателя от перевода, который, при всем желании переводчика, не мог отразить оригинал с полною его красочностью.
В. А.
1 Библиография переводов Ляо Чжая дана в тексте предисловия. Ввиду частичности их изданий исчерпывающий их список бесполезен. Что же касается библиографии китайской, то я по-прежнему считаюсь, главным образом, с литографированным изданием 1886 г. и его позднейшими перепечатками, сделанными известною фирмой Тунвэнь. При чтении же оригинала и для полного издания новелл Ляо Чжая следует прибегнуть к изданию 1922 г. (Цзэнпин, Сян чжу, Ляо Чжай чжи и, ту юн), как к наиболее полному в отношении комментария и критики. Среди литературы о Ляо Чжае на китайском языке следует упомянуть очень содержательную книжку известного современного литератора Чжоу Шу-жэнь (под псевдонимом Лу Синь) «Очерк истории китайской повествовательной литературы», где в главе XXII читатель найдет в китайской форме параграф «О Пу Сун-лине (Ляо Чжае), как о подражателе (цзиньским и танским) новеллам о лисах н бесах», распространенный, без должного указания, в вышеупомянутой статье Б. А. Васильева «Древние источники Ляо Чжая». Недавно изданные автографы Ляо Чжая касаются лишь частичных новелл.
2 Примеч. составителя-. Об этих альбомах см.: Флуг К. К. Две заметки о новых поступлениях в ИВ. I. Иллюстрированные новеллы Пу Сун-лина — Ляо чжай ту шо (Библиография Востока. № 10. 1937. С. 131—138). В 1958 г. более 40 альбомов были переданы в дар КНР и находятся теперь в Историческом музее в Пекине. В. М. Алексеев не знал о прекрасных цветных иллюстрациях к Ляо Чжаю, привезенных из Китая братом художника Верещагина, которые недавно обнаружил Б. Л. Рифтин в собрании Австрийской национальной библиотеки в Вене (как онн попали туда, неизвестно). Эти рисунки, по свидетельству Рифтина, намного превосходят иллюстрации в альбомах, вызвавшие восторг Алексеева.
Рассказы о людях необычайных: Моя история
469
МОЯ ИСТОРИЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ ЛЯО ЧЖАЯ К СБОРНИКУ ЕГО НОВЕЛЛ
«В лианы одетый,
Плющом опоясан»1,
«Владетель трех родов»1 2, раз вдохновившись им, творил свою «Тоску»3.
«Бык-демон
бог-змея»4 —
их «с длинными ногтями субминистр»5 воспел в стихах: он страстно их любил!
Они «свирель небес»6 в себе воспели, не выбирая сплошь приятных слов7 — ив этом правда их!
Я, скромный Сун, — заброшен, одинок; мерцаю, как светляк осенний... И с бесом Ли, и с бесом Мэй за свет придется спорить мне...8 Пылинка только я9: галопный бег коня ее взметнул... Бес Ван, бес Лян смеются10 11 надо мной...
Талантом я не схож с былым Гань Бао11; но страсть люблю, как он, искать бесплотных духов. И нравом я похож на старца из Хуанчжоу12; как он, я рад всегда, коль люди говорят о бесах...
1 «В лианы одетый...» — одежда горного беса; воспевается в одной из «Девяти песен» поэта Цюй Юаня, создавшего в китайской поэзии новую живую эру (IV в. до н. э.) [108].
2 «Владетель трех родов» — Цюй Юань, заведовавший при царстве Чу генеалогическими документами трех родов, родственных царствовавшему.
3 «Тоска» — поэма Цюй Юаня.
4 «Бык-демон...» — из сюжетов поэта Ли Хэ (IX в.).
5 «С длинными ногтями субминистр» — Ли Хэ, блистательный поэт-экспромтист, отличался тонкою талией, сросшимися бровями и длинными ногтями. Писал стихи с такою стремительностью, что даже знатоки этого дела отказывались верить, пока не убеждались воочию в его исключительном даровании. Сюжеты брал из совершенно необузданной фантазии.
6 «Свирель небес» — поэзия сверхчеловека в притчах мистика, философа и поэта Чжуан-цзы (IV в. до н. э.) [49].
7 Не выбирая... приятных слов — слов чествования героев, о которых говорят даже классические оды «Книги песен» («Ши цзин») [4].
8 И с бесом Ли... — из преданий об алхимике III в. Цзи Кане, который, видя перед собою ночью беса, проделывавшего разные штуки, задул свечу и сказал: «Мне стыдно спорить за ночной свет с бесом Ли или бесом Мэй».
9 Пылинка только я — из мечтаний и притчей Чжуан-цзы, говорящих о мгновенности и незаметности нашей жизни на земле.
10 Бес Ван... — из исторических анекдотов, смешивающих действительность с самой необузданной фантазией. Обедневший сановник решил заняться мелкой торговлей. А бес тут же захлопал в ладоши: до чего-де спустился властитель людей, строгий конфуцианец! Тот от омерзения к насмешке прекратил все попытки поправить дела, предоставив судьбе делать с ним, что ей угодно.
11 Гань Бао — писатель IV в., занимавшийся причудливо-сверхъестественными сюжетами, автор книги «О поисках духов».
12 Старец из Хуанчжоу — знаменитый поэт и эссеист XI в. Су Ши (Су Дун-по) [ИЗ]. Любил, чтобы ему о чем-нибудь рассказывали. Когда собеседник затруднялся, он велел говорить про чертей. Если и этот сюжет оказывался не под силу, Су говорил: «Да ври же что-нибудь!»
470
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Однако, слыша подобные рассказы, я беру в руки кисть, повелеваю ей писать: получается целая книга...
Проходит еще некоторое время, и люди одних со мною вкусов со всех сторон присылают мне с почтовою оказией свои записи. Вещи любят собираться — и у меня стало накапливаться таких записей все больше и больше.
А вот что надо отметить при этом из ряда вон выходящее:
— что человек живет не где-нибудь, а средь культуры нашей, но будут с ним дела страшней, чем в той земле, где волосы срезают1; что брови на глазах — совсем как у людей, а чудеса быть могут с человеком куда противу стран, где в воздухе летает голова1 2.
Дав резкий взлет такому исступленью, безумец я — то трудно отрицать; навек уйдя душой разверстой вширь, глупец я, вот и все: как это замолчать?
. — Ах, эти ясные, как плоскости, люди!.. Еще бы они не стали надо мною трунить!
Однако ж, слушайте:
— На перекрестках улиц Патриархов наговорят ведь так, что заплывает слух3.
А вот
тот человек, что, помните, на скалах стоя, о трех своих рожденьях услыхал: он понял хорошо всю карму прежнюю причины4!
— Выходит, что иные, от всего свободные речи нельзя целиком отвергать из-за того только, что их произносит тот или иной человек.
Я, Сун (Сун-лин) был в возрасте, когда у нас, как говорится, «вешают у косяков лук»5. А мой покойный отец видел вот какой сон: будто какой-то больной, исхудалый Гаутама6, с обнаженным плечом7, входит в спальню. На сосце его груди был налеплен пластырь, круглый, как медная деньга. Отец проснулся: я, Сун, родился... И действительно, как раз на этом месте у меня черная родинка...
Далее скажу: с детства я был тощ и много хворал. На долгую жизнь мою рассчитывать было нечего.
— Ив доме тоскливо-безлюдном я стыл в безотрадности, словно буддийский монах; а кистью и тушью, как вол и соха, поработав, я видел, что в чашке монаха8 — угрюмо-пустые гроши.
1 В той земле... — В древнем Китае рассказывали с ужасом об этом обычае (бритых монахов еще не было), наравне с татуировкой.
2 Куда противу стран... — из фантазий древнего Китая о далеких странах, где творится неслыханное. До сих пор на рынках Китая продаются народные картины, иллюстрирующие эти фантастические рассказы. >
3 Улица Патриархов — название одной из улиц на родине Конфуция; здесь — улица вообще.
4 Тот человек... — из буддийских фабул, повествующих о молодом чиновнике, зашедшем в монастырь, где ему приснился сон: старый монах под Лазурной скалой дает ему свечу, которая еле курилась, и говорит: «Вот вам свеча вашей жизни; пламя в ней еще есть, а вы уже прожили три жизни».
5 «Вешают у косяков лук». — В древнем Китае у ворот дома, где родился мальчик, вешали лук со стрелами.
6 Гаутама — Будда; здесь — монах.
7 С обнаженным плечом — жест буддийского монаха, высвобождающего руку из-под одеяния для сложения ее с другою в набожном приветствии.
8 Чашка монаха — чашка-патра у нищенствующего монаха.
Рассказы о людях необычайных; Моя история
471
— И тогда, почесав в голове, я говорил себе: уж не был ли я в прежнем своем рождении тем самым «севшим лицом к скале» человеком?1
Ведь, право ж,
— причина рождения во мне протекает в земное, и я не зачал воздаянья ни здесь, на земле, ни у дэв...1 2
И вот —
весь в вихре я несусь и падаю за землю; цветок, попавший в хлев, те- перь поганый — я!
— А шесть живых миров3 так беспредельны, так необъятны, что разве скажет кто-нибудь мне: не может, мол, этого быть?
Все, что я могу делать, это вот:
— в эту полночь, звездами мерцающую; при свече, что к узору нагара стремится; кабинет неуютный мой воет и свищет, и стынет мой стол: не лед ли он, право?
Я соберу ряд шкурок драгоценных и шубу сделаю из них...4 Всю сдержанность презрев, я буду продолжать ту «Книгу о таинственных созданьях»...5 Дам плыть вину я в чарке белой, а в руки кисть возьму, и что ж? — Ведь выйдет только книга «злобы одинокой»6...
— Вот на что уходит мое вдохновенье! Стоит, право, пожалеть! Одно горе.
— Пугается инея зяблая пташка; к дереву жмется —- тепла никакого...
Плачет на месяц осенний цикада; к раме прижавшись, греет себя...
— Тот, кто поймет меня, где он?
Не там ли: «в зеленом лесу и в черных заставах»7, о которых пел поэт?
Писал весною, в год цзи-вэй8, при императоре с девизом Канси9 ученый Лю-цюань10.
1 «Севший лицом к скале» — первый партриарх буддийской церкви в Китае Боди-дхарма [137].
2 Я не зачал воздаянья... — Китайский комментатор приводит по этому поводу анекдот из жизни того же Бодидхармы. Император (дин. Лян) спрашивает его: «Вот, я строю храмы и велю переписывать священные книги в необозримом количестве. Какая будет числиться за мною заслуга?» — Ответ: «Никакой. Это всего-навсего причина к малому воздаянию у людей и у дэвов».
3 Шесть живых миров. — В буддийском каноне говорится о шести мирах — кругах перевоплощений: круги ада, голодных духов, животных, демонов, человеческий и небесный.
4 Я соберу ряд шкурок... — образно об эклектическом целом.
5 «Книга о таинственных созданьях» — была составлена, по-видимому, в V в. литератором Лю И-Цйном, но Ляо Чжай имеет в виду не только ее, но и другие, того же порядка. »
6 Книга «злобы одинокой». — «Одинокая досада» — книга древнего софиста Хань Фэя (III в. до н. э.), не имевшего успеха н погибшего в тюрьме. Ляо Чжай, ассоциируя свою судьбу с Хань Фэем, хочет сказать, что идеология его новелл также не убедит современников.
7 «В зеленом лесу...» — из поэмы Ду Фу (VIII в.) «Видел во сне (поэта) Ли Бо»: «Придет его дух — кленовая чаща в зеленом; // уйдет его дух — заставы черным-черны» [73], [98].
8 Год цзи-вэй — год в циклическом летосчислении [9]. Здесь — 1679 г.
9 Девиз Канси. — Время правления государя, называвшего свое царствование титулом Канси, — с 1662 по 1723 гг. [41].
10 Лю-цюань — имя, которое означает: «Из местечка "Источник среди ив"».
472
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ВЕРОУЧЕНИЕ БЕЛОГО ЛОТОСА
Некий человек из Шаньси — забыл, как его звали по имени и фамилии, — принадлежал к вероучению Белого Лотоса1 и, кажется, был приверженцем Сюй Хун-жу1 2. Своими «левыми путями» он волновал, будоражил народные массы, и те, кто восхищался его фокусами и проделками, большею частью чтили его, как чтут уважаемого учителя.
Однажды, куда-то уходя, он поставил в горнице таз, накрыл его другим и велел своему ученику сидеть и караулить — не сметь открывать и смотреть.
Когда учитель ушел, ученик открыл таз и увидел там чистую воду, по которой плавала лодочка, сделанная из соломы. На лодочке были и мачты и паруса — словом, все-все.
Подивившись лодочке, ученик тронул ее пальцем, и она от прикосновения перевернулась. Ученик бросился ее поднимать, чтобы вернуть в прежнее положение, но она снова перевернулась.
Вдруг входит учитель.
— Как ты смел меня ослушаться? — набросился он гневно на ученика. Тот энергично утверждал, что ничего подобного не было.
— Что ты меня обманываешь? — кричал учитель. — Только что сейчас в море перевернулась моя ладья.
Еще случай. Однажды вечером учитель зажег в горнице огромную свечу и велел ученику смотреть за ней внимательно, чтобы ее не задуло ветром. Пробило уже две стражи3, а учитель все еще не приходил. Ученик, усталый до изнеможения, пошел к кровати, прилег...
Когда он очнулся, свеча уже погасла. Быстро вскочил, зажег, и в это же время вошел учитель. Ученику опять попало.
— Уверяю вас, — говорил он, — что я и не думал спать... Как это свеча могла вдруг так погаснуть?
— Ты еще будешь тут говорить! — яростно кричал на него учитель. — Ведь ты меня заставил сейчас более десяти ли шагать в темноте!
Ученик был ошарашен.
Таких необъяснимых историй у него бывало бесконечное число, всего не опишешь.
В дальнейшем его любимая наложница вступила в связь с его учеником. Учитель это заметил, но не подавал вида и молчал. Раз он послал ученика кормить свиней. Только что тот вошел в хлев, как тут же превратился в борова.
Учитель сейчас же послал за мясником. Тот зарезал борова и стал продавать мясо. Никто и не догадывался.
Видя, что сын не возвращается домой, отец, ученика зашел к учителю наведаться. Тот сказал, что ученик давно уже у него не бывал. Отец вернулся к себе, стал повсюду искать и спрашивать, но никаких следов сына не нашел.
Тогда один из товарищей погибшего по выучке, разузнав потихоньку об этом деле, проговорился отцу его. Тот подал на учителя жалобу местному пра-
1 Белый Лотос — см. [135].
2 Сюй Хун-жу — один из первых главарей Белых Лотосов.
3 Пробило уже две стражи — то есть одиннадцать часов [54].
Рассказы о людях необычайных: Вероучение Белого Лотоса
473
Великан ринулся на него с большой яростью... Потом вытянул шею и проглотил.
474
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
вителю. Правитель, боясь, что он убежит, не решился сам его задержать, а донес выше по начальству, прося прислать тысячу вооруженных людей.
Окружили дом, арестовали его жену и сына, и всех их заперли в клетку, чтобы в ней препроводить в столицу.
Дорога шла через горы Тайхан1. Вдруг из гор выскочил великан, ростом с дерево. Глаза — словно плошки, рот — с лохань, зубы — больше фута. Солдаты, ошеломленные этим зрелищем, остановились, не смея идти дальше.
— Это — оборотень, — сказал сектант. — Его может прогнать моя жена.
Послушались его слов, развязали жену, и та помчалась на великана с копьем в руках. Великан рассвирепел, втянул ее в рот и проглотил.
Все бывшие тут еще больше перепугались.
— Ну, раз он убил мою жену, надо, значит, идти сыну, — сказал сектант.
Выпустили сына. Но и тот был проглочен, как мать.
Все воззрились друг на друга, и никто не знал, что теперь делать. Сектант заплакал, разгневался.
— Ну, когда так, раз он убил и жену мою и сына, — кричал он, — мне хоть и не сладко, однако ничего не поделаешь: придется идти против него самому мне.
Выпустили из клетки и его, дали в руки нож и направили на врага. Великан ринулся на него с большой яростью и вступил с ним в драку, борясь голыми руками. Минута — и великан схватил его и сунул в рот.
Потом вытянул шею и проглотил. Проглотив же, спокойно, как ни в чем не бывало, удалился.
ЧАН-ТИН И ЕЕ КОВАРНЫЙ ОТЕЦ
Ши Тай-пу, человек из Тайшаня1 2, интересовался наукой амулетов и заклинаний, изгоняющих нечистую силу. Некий даос, повстречав его, пришел в восторг от его сообразительности и принял в свои ученики. Он открыл «роговые застежки»3 и вынул две книги. Первая из них трактовала об изгнании лисиц, вторая — об изгнании бесов. Вручив Ши вторую книжку, он сказал:
— Проникнись благоговением и вниманием к этой книге. В ней будет все: и одежда, и пища, и красавица-жена!
Ши спросил, как его фамилия и как имя.
— Я — Ван Чи-чэн из храма Первородного Владыки, что в селе, к северу от Бяньского города4.
Даос оставил его у себя на несколько дней и передал ему полностью все свои тайные приемы и заговоры. С этих пор Ши стал исключительным мас-
1 Тайхан — горы, возвышающиеся среди лёссового плато провинции Шаньси на западе Китая.
2 Тайшань — знаменитая священная гора в Шаньдуне, недалеко от родины Конфуция. Местность у ее подножия славится храмами и служит пристанищем оккультных созерцателей.
3 «Роговые застежки» — см. [71].
4 К северу от Бяньского города — то есть к северу от Кайфына, бывшего (в X— ХИ вв.) столицей Китая.
Рассказы о людях необычайных: Чан-тин и ее коварный отец
415
Служанка подняла занавеску.
476
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
тером заговоров и талисманных письмен1; следы людей, несших ему деньги и подарки, сплетались, как говорится, одни с другими у его ворот.
Однажды к нему явился какой-то старик, назвавший себя фамилией Вэн. Он выложил перед Ши ослепительные шелка и кучу серебра; сказал, что у его дочери болезнь от беса и что она уже погибает; настойчиво просил Ши посетить больную. Ши, услыхав, что болезнь стала опасной, отказался и не принял подношений, но пока что пошел вместе с ним.
Через десять с чем-то ли они вошли в горный поселок. Дойдя до дома старика, Ши увидел перед собой роскошные прекрасные строения, хоромы. В спальне, куда его ввели, перед ним лежала молодая девушка за тонким газовым пологом. Служанка подняла занавеску на крюк, и Ши издали посмотрел на больную. Ей было, пожалуй, лет четырнадцать-пятнадцать. Тело было слито с постелью и совершенно походило на скелет. Ши подошел поближе. Вдруг она раскрыла глаза и сказала:
— Пришел настоящий врач!
Вся семья выразила радость. Ши сказали, что больная уже несколько дней совсем не говорила. Ши вышел и теперь уже стал расспрашивать о симптомах болезни. Старик сказал, что они среди бела дня видят, как появляется молодой человек и ложится к ней. Они его хвать — исчез; через минуту — снова тут.
— Мне кажется, — заключил старик, — что это бес.
— Если это бес, — сказал ему на это Ши, — то изгнать его нетрудно. Боюсь, что это лис, и тогда я не решусь взяться.
— Наверное не лис, наверное! — утверждал старик.
Ши вручил ему писаный талисман и в этот вечер лег спать в доме старика. Около полуночи вошел какой-то молодой человек в безупречной, строго приличной одежде и шапке. Ши решил, что это кто-нибудь из родственников хозяина, встал и спросил, кто он такой.
— Я — бес, — сказал юноша, — но дом Вэнов — сплошь лисицы. Мне случайно полюбилась их дочь Хун-тин, и я пока остановился здесь. Когда бес попадает своим наваждением на лисицу, то никакому тайному предопределению небесных сил это не вредит. Скажите, господин, зачем вам понадобилось расторгать чужую судьбу-связь и охранять именно ее? Сестра этой девицы, Чан-тин, блеском свой красоты отмечена еще более, и я, из почтения к вам, оставил ее, как говорится, «цельною яшмой»1 2, для угождения Вашему Высокому Совершенству. Если старик согласится ее за вас выдать, то только тогда вы можете применить ваше лечение к Хун-тин. Но к этому времени я и сам, вероятно, уйду.
Ши согласился, и в эту ночь молодой человек не приходил, а девушка вдруг очнулась. Утром обрадованный старик пришел сообщить об этом Ши; пригласил его пройти взглянуть на больную. Ши сжег свои прежние талисманы3, сел и стал ее свидетельствовать. Видит, за вышитой занавеской стоит девушка, красивая как небесная фея. Ши догадался, что это Чан-тин.
Освидетельствовав больную, он потребовал воды, чтобы покропить в пологе. Девушка быстро подала ему чашку воды. Пока она суетилась, мысли Ши заволновались, и вся его душа хлынула потоком. И в это время внимание
1 Талисманные письмена — то есть графические заклинания [20].
2 «Цельная яшма». — В китайских летописях сохранился рассказ о том, как один князь пожелал обменять имевшуюся у него знаменитую драгоценную яшму би на пятнадцать городов соседнего князя. Однако посланник его, увидав, что покупщик не искренен и едва ли не готовит какой-то западни, «вернул нетронутую яшму» [82].
3 Сжег... талисманы — за ненадобностью ввиду заключения условия с бесом.
Рассказы о людях необычайных: Переодетый цзаньлинец VII
его было не на бесе... Он вышел; простился со стариком и, под предлогом изготовления лекарств, ушел домой. В течение нескольких дней Ши не приходил, и бес стал неистовствовать еще сильнее. Кроме Чан-тин, им были изнасилованы и одурманены решительно все женщины в доме: жены сыновей, служанки и все другие. Старик опять послал слугу с конем за Ши. Ши не поехал под предлогом болезни. На следующий день старик явился к нему сам. Ши, притворившись, что у него болит нога, вышел к старику с костылем. Старик с поклоном приветствовал его и спросил, в чем дело.
— В этом, видите ли, и трудность одинокой жизни вдовца. Намедни ночью служанка моя полезла ко мне на кровать, да споткнулась и упала, уронив госпожу Грелочку и обварив мне обе ноги!
— Почему же вы так долго не возобновляете женатой жизни? — спросил старик.
— Да как ни досадно, а все не было на примете чистого, нравственного дома, вроде вашего!
Старик помолчал и вышел. Ши пошел его провожать.
— Как только болезнь пройдет, — сказал он на прощание, — я сам обязательно приду. Не утруждайте, пожалуйста, своих драгоценных стоп!
Прошло еще несколько дней. Старик пришел опять. Ши принял его, хромая. Старик участливо спросил его в двух-трех словах и сейчас же сказал:
— Я только что говорил с моей, так сказать, «зарослью»1. Если вы изгоните беса, дав всем нам наконец спокойно спать на подушках, то вот у меня есть еще юная дочь Чан-тин — ей семнадцать лет, — которую я хочу послать в услужение1 2 Вашему Совершенству.
Ши от радости бухнул в землю головой и сказал старику:
— Ну, если ваши намерения именно таковы, то я в полном восхищении и посмею ли щадить свое больное тело.
И сейчас же вышел из дому. Они сели вместе со стариком на коней и помчались. Войдя в комнату и осмотрев одержимую, Ши подумал с опаской, не нарушили бы уговора родители, и просил разрешения заключить торжественное условие с матерью девушки. Старуха тут же вышла к нему.
— Послушайте, сударь, за что это мы видим с вашей стороны недоверие?
И сейчас же, взяв у Чан-тин из прически золотую шпильку, передала Ши в знак верности. Тот торжественно приветствовал ее поклоном. После этого он собрал всех бывших в доме и произвел над ними очистительные действия. Только одна Чан-тин куда-то так далеко укрылась, что и следов ее не нашли. Тогда Ши написал талисман для ношения на теле и велел поднести ей от его имени. В эту ночь все было погружено в безмолвие. Призрак беса совершенно исчез, и только Хун-тин все еще не переставала протяжно стонать. Ши окропил ее заговоренною водою, и все, чем она мучилась, словно куда-то исчезло. Ши хотел проститься и уйти, но старик схватил его за руки и стал удерживать, искренне упрашивая его не уходить. Вечером заставили стол кушаньями и фруктами; старик принялся потчевать Ши с отменной настойчивостью. Водяные часы дали три удара3. Хозяин простился с гостей и уДалился.
Только что Ши прилег на подушку, как раздались крайне нетерпеливые удары в дверь. Он встал, смотрит — входит Чан-тин, осторожно, тихонечко, и, вся запыхавшись, быстро-быстро ему шепчет:
— Моя семья хочет вам отплатить, что называется, «белым лезвием»... Сейчас же бегите!
1 С моей «зарослью* — то есть с женой [47].
2 В услужение — то есть в жены [38].
3 Водяные часы дали три удара — то есть было около пяти часов утра [103].
478
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Проговорив эти слова, она круто повернулась и убежала. Ши, весь бледный, перелез через стену и быстро скрылся. Завидя вдали огонек, он к нему устремился — то были деревенские ночные охотники из его же мест. Ши был рад им, подождал конца их облавы и вместе с ними вернулся домой.
В сердце своем он затаил теперь злобу и гнев, но как отомстить — не знал. Думал было пойти в Бянь, чтобы там разыскать своего учителя Чи-чэна, но дома был старик-отец, который давно хворал и дряхлел. Ши днем и ночью все думал и строил разные планы, но не пришел ни к какому решению: предпринимать ли ему что-нибудь или же сидеть дома. Вдруг в один прекрасный день к его дверям подходят два паланкина. Оказывается, это прибыла старуха Вэн. Она сопровождала дочь.
— Вы что же, — сказала старуха, — убежали тогда ночью домой и с тех пор больше о браке ни слова?!
У Ши при виде Чан-тин разом отступили все обиды и вся досада, он скрыл их пока в себе, не выказывая. Старуха заторопила обоих сделать обряд поклонения1 в доме, после которого Ши хотел устроить обед, но старуха отказалась.
— Я не свободный человек, — сказала она, — и не могу сидеть тут с вами и наслаждаться вкусными вещами. Дома у меня сидит мой старик, глупый и злой... Если что не будет как следует, так уж вы, зятек, пожалуйста,' сделайте мне большое удовольствие: ради Чан-тин вспомните хоть раз и обо мне!
С этими словами она села в повозку и уехала.
Дело в том, что о намерении убить жениха дочери старуха ничего не слыхала; и только когда старик погнался за ним, не поймал и вернулся обратно — только тогда она об этом узнала. Узнала и совершенно не могла с этим примириться, целые дни бранилась и грызлась со стариком. Чан-тин тоже лила слезы и ничего не ела. Тогда старуха сама привезла к Ши дочь, наперекор старику. Когда Чан-тин вошла в дом к Ши, он расспросил ее подробно и все наконец узнал.
Месяца через два-три Вэны прислали за дочерью, торопя ее проведать родителей1 2. Ши, предвидя, что она не вернется, воспротивился и не пустил ее, и она с этих пор время от времени роняла слезы. Прошло больше года. Чан-тин родила сына, назвав его Ху-эр. Для кормления его она купила ему няньку-кормилицу. Тем не менее мальчик любил плакать и ночью требовал, чтобы его несли к матери.
Однажды от Вэнов опять пришли с паланкином и сказали, что старуха сильно тоскует по дочери. Чан-тин загрустила пуще прежнего. Ши уже не мог ее удерживать. Она хотела ехать с ребенком, но Ши не позволил, и она поехала домой одна. Когда они расставались, она назначила сроком возвращения месяц. Тем не менее прошло полгода, а вестей от нее никаких не было. Ши послал было к Вэнам, узнать в чем дело, но оказалось, что тот дом, который они нанимали раньше, давно уже пустует. Прошло еще два года. У Ши пропала всякая надежда. А мальчик плакал целыми ночами, и в «сердечном дюйме»3 у Ши словно резало ножом.
Вслед за тем отец Ши, похворав, умер. Это еще более его опечалило и сразило. Он захворал, ослабел и, «спя на соломе»4, задерживался у себя це
1 Обряд поклонения — брачный обряд: поклонение новобрачных родителям.
2 Проведать родителей — см. [75].
3 «Сердечный дюйм* — см. [140].
4 «Спя на соломе*. — Сложные особенности китайского похоронного .обряда требовали, чтобы первые сто дней после смерти отца сын спал: на соломе, положив в изголовье камень. Отсюда и это выражение, соответствующее нашему понятию о глубоком трауре [112].
Рассказы о людях необычайных: Чан-тин и ее коварный отец
479
лыми днями, так что не мог принимать соболезнующих гостей и друзей. И вот, как раз когда он был в мрачном и беспокойном настроении, вдруг слышит, что к нему с плачем идет женщина. Посмотрел на нее — видит: женщина одета в глубокий траур. Это была Чан-тин. Ши в большом огорчении почувствовал острый прилив скорби и потерял сознание. Служанка в испуге закричала. Тогда женщина вытерла слезы, стала его гладить, и гладила его очень долго, пока он наконец не стал понемногу оживать. Он, оказывается, решил, что уже умер и что, значит, видится с ней в мрачном мире.
— Нет, — сказала жена, — я скверная дочь, не сумела расположить к себе сердце своего отца, и он держал меня при себе целых три года. Это, конечно, было с его стороны бессовестно. Сегодня как раз наша семья с востока, от моря, проходила здесь, и я получила грустную весть о смерти свекра. Тогда я, уже раз послушавшись отцовского приказания и отогнав от себя чувства, свойственные женщине с мужчиною, на этот раз не посмела принять к руководству его бесстыдные слова и нарушить обрядный долг невестки по отношению к свекру. Я пришла сюда: мать знает об этом, отец не знает.
Пока она это говорила, мальчик бросился ей на грудь. И только высказав все, она погладила, приласкала его, заплакала и сказала:
— У меня есть такой отец, у тебя, сынок, нет матери!
Мальчик тоже разразился слезами, и все в комнате, закрывшись рукой, проливали слезы. Женщина встала и принялась за домашние хлопоты. Перед гробом она расставила обильную жертвенную снедь, убрала и приготовила все очень чисто. Ши был весьма этим утешен. Однако болезнь оказалась затяжною, и он не мог быстро встать с постели. Тогда она попросила его двоюродного брата взять на себя прием являющихся в дом посетителей и выражаемых ими теплых чувств. Только по окончании похорон Ши мог встать, опираясь на палку, и вместе с женой устроить жертвенный обряд на могиле.
После этого Чан-тин хотела проститься с ним и уйти домой, чтобы там получить наказание за ослушание отцовской воли, но муж стал ее удерживать, ребенок заплакал, — и она, сдержав в себе решимость, осталась. Не прошло и нескольких дней, как пришли сообщить, что ее мать больна.
— Я пришла сюда ради твоего отца, — заявила она мужу. — Неужели же ты не отпустишь меня ради моей матери?
Ши согласился. Тогда она велела кормилице забрать мальчика и уйти куда-нибудь, а сама, вся в слезах, вышла из дому и удалилась. После этого ухода она не возвращалась несколько лет. Ши-отец и Ши-сын стали даже понемногу забывать ее. Но однажды на рассвете, когда в доме открывали двери, в них вихрем впорхнула Чан-тин. Полный изумления, Ши начал было ее расспрашивать, но она села грустно-грустно на диван и вздохнула.
— Ах, знаешь, — говорила она, — прежде мне, выросшей в теремах да комнатах, какая-нибудь ли казалась далью, а вот сегодня в один день и в одну ночь я пробежала тысячу ли... Ух, устала!
Ши стал ее подробно обо всем расспрашивать, а- она то хочет говорить, то снова остановится. Ши упрашивал ее без конца, и она, наконец, со слезами сказала ему:
— Теперь я тебе расскажу то, что мне больно, а тебе, боюсь, доставит радость. За последние годы мы перебрались на житье к Цзиньской границе1 и поселились в доме местного магната Чжао. Наш хозяин был с нами, с жильцами, в наилучших отношениях, и отец выдал Хун-тин за его сына. Тот, однако, всегда был человеком бездельным, праздным расточителем, и в его доме
1 К Цзиньской границе — то есть в провинции Шаньси.
480
Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
жилось очень беспокойно. Сестра вернулась домой и сказала об этом отцу. Тот оставил ее дома и в течение полугода не позволял ей уходить обратно. Молодой магнат вскипел гневом и досадой и, неизвестно где, нанял какого-то злодея, который пришел к нам в дом и с помощью нечистой силы, вооружившись цепью и замком, заковал и увез моего отца. Весь дом был крайне этим потрясен, и в один момент все разбежались в разные стороны.
Ши, услыхав это, стал неудержимо хохотать. Женщина рассердилась.
— Хотя он и не добрый человек, — сказала она, — но он мой отец. Я с тобой, как лютня с цитрой, прожила несколько лет, между нами была только любовь и никакой неприязни... Теперь же, когда человек погиб, а дом разрушен, и все его рты разбрелись, — если бы ты даже не болел за моего отца, то разве ради меня-то не должен высказать сожаления? А ты, услыхав это, возликовал, заплясал, не сказав мне ни полслова в утешение и защиту. Что за бессовестное поведение!
Взмахнула рукавом1 и вышла. Ши бросился за ней с извинениями, но она уже исчезла. Ши загрустил, стал раскаиваться. Он решил, что уж теперь она окончательно от него ушла. Однако прошло дня два-три, и она явилась, а с ней вместе и старуха. Ши обрадовался им, бросился участливо их расспрашивать... Но мать и дочь пали перед ним на землю... Удивившись, он спросил, что это значит. Мать с дочерью принялись плакать.
— Я ушла, полная гнева, — сказала дочь. — А вот теперь не могу взять себя крепко в руки, да еще хочу просить его... Что же у меня за лицо после этого?
— Мой тесть, конечно, не человек, — отвечал ей Ши. — Однако любезность твоей матери и твоя любовь мною не забыты. И то, что я, услыша про несчастье с твоим отцом, радовался ему, тоже ведь одно из человеческих понятных чувств. Почему ты не сумела быть хоть немного более терпеливой?
Чан-тин сказала:
— Я только что на дороге повстречала мать и узнала наконец, что тот, кто связал моего отца, был как раз твой учитель!
— Вот как! Ну что же, все-таки это дело весьма легкое. Весь вопрос в том, что если твой старик не вернется домой, то отец и дочь будут разлучены. Если же, как я боюсь, он вернется, то твой муж будет плакать и сын горевать.
Старуха поклялась совершенно определенно, и дочь тоже дала клятву отблагодарить его. Тогда Ши в тот же час собрался и поехал в Вянь. Там он расспросил о дороге и явился в храм Первородного Владыки. Оказалось, что Чи-чэн вернулся незадолго перед тем. Ши вошел к нему и поклонился. Тот сейчас же спросил его, зачем он пришел. Ши, увидев на кухне старую лисицу, которая была привязана за передние лапы с продетой в них веревкой, засмеялся и сказал:
— Ваш ученик является к вам, учитель, из-за этой вот самой чертовщины!
Чи-чэн спросил, в чем дело.
— Да это, видите ли, мой тесть!
И рассказал ему всю историю. Даос сказал, что лис этот злой и коварный, и не соглашался так легко его выпустить. Ши стал усердно упрашивать, и даос наконец изъявил согласие. По этому поводу Ши стал подробно рассказывать о проделках лиса, а тот, слушая эти речи, прятался в печь, и похоже было, что он конфузится. Даос смеялся.
— Не совсем еще забыл, видно, чувство стыда за свою подлость!
1 Взмахнула рукавом — жест, означающий гневное презрение [160].
Рассказы о людях необычайных: Чан-тан а ее коварный отец 481
Ши поднялся и вытащил лиса. Взял нож, обрезал веревку и стал ее продергивать. Лис от непомерной боли яростно скрипел зубами. Ши не стал выдергивать веревку всю сразу, нарочно то останавливался, то дергал снова.
— Ну что, — спрашивал он лиса, улыбаясь, — больно вам, почтеннейший? Не выдергивать, что ли?
У лиса зрачки так и сверкали: по-видимому, он сердился. Ши наконец отпустил его, и лис, взмахнув хвостом, выбежал из храма и исчез. Ши откланялся даосу и пришел домой, а уже за три дня до его прихода пришли сообщить вести о старике. Старуха ушла первая, оставив дочь дожидаться Ши. Когда тот пришел, она встретила его, упав перед ним на землю. Ши поднял ее за руки.
— Если ты, милая, не забудешь нашей ладной жизни, то ведь дело не в благодарностях.
— Теперь, знаешь, мы снова переезжаем на прежнее место, — сказала она. — Наша деревня и этот дом в близком соседстве, так что нашим вестям друг о друге ничто не будет мешать. Я хочу идти и проведать наших; через три дня я вернусь. Веришь ли ты мне или нет?
— Сын вырос без матери, — сказал Ши, — и не умер ребенком. Я тоже жил один все время, день за днем, и это вошло у меня в привычку. Сегодня я, как видишь, поступил не так, как молодой Чжао, а, наоборот, отплатил старику добром. Таким образом, все, что для тебя надо было сделать, сделано. Если ты не вернешься, с твоей стороны это будет бессовестно. Тогда — пусть и недалеко от вас до меня — ты не приходи сюда и не беспокойся о нас. При чем тут верю тебе я или нет?
Женщина на следующий день ушла, а через два дня уже вернулась.
— Что так скоро? — спросил Ши.
— Отец мой говорит, что не может забыть, как ты в Бяне над ним трунил и издевался. Он долго ворчал, нить за нитью навязывая свои речи, но я больше не захотела его слушать... Вот отчего так скоро и пришла!
С этих пор женщины ходили друг к другу без перерывов, но между стариком и зятем так и не установилось ничего, даже брачных или похоронных посещений.
Автор этих странных историй скажет так:
Лисьи маневры, то так, то этак, хитры и предательски до крайности.
Раскаянье в своем браке у обеих женщин оказалось, как в одной колее: ясно, что это был ловкий прием и обман. Однако, раз захотели, пошли же они замуж! Значит, отвержение брака было ими предрешено.
Скажу еще: если муж ради жены спасает ее отца, то следовало бы ему ограничиться своим добрым делом, влияющим на человека, а злобу свою забыть. Но нет — он к этому присоединяет издевательство и глумление, и как раз тогда, когда жертва находится в самом трудном положении.
Нечего удивляться, что тот не мог этого позабыть до конца жизни!
Если бывают где-либо в мире отношения льда и яшмы1, то они вряд ли вроде этих. \
1 Отношения льда и яшмы — выражение из предания о свекре и тесте, соперничавших литературными талантами и приравненных современниками — один за чистоту, другой за «благородную сочность» — к льдинке и яшме 182]. Здесь это иносказание: тесть и зять.
16 Зак. 3110
432
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Спросили друг друга, кто куда идет.
Рассказы о людях необычайных: Переодетый цзиньлинец
483
ЯН - ШРАМ НАД ГЛАЗОМ
Один охотник лежал ночью в засаде среди гор и увидел какого-то маленького человечка, ростом фута на два с небольшим, который одиноко шел по дну ручья. Через некоторое время подошел еще один человек, такого же роста. Они встретились и спросили друг друга, кто куда идет. Первый сказал:
— Я хочу сходить повидать Яна Шрам Над Глазом. На днях я видел, что у него вид был тусклый, черный. Много вероятий за то, что с ним стрясется беда.
— Я тоже так думаю, — сказал второй, — в твоих словах нет ошибки.
Охотник, зная, что это не люди, резко и громко крикнул. Оба разом исчезли.
Ночью он поймал лисицу, у которой над левым глазом был шрам величиной с медную монету.
ПЕРЕОДЕТЫЙ ЦЗИНЬЛИНЕЦ
Некий цзиньлинец (нанкинец), торговавший вином, всякий раз наливал в готовое вино воду и клал туда яд, так что даже умелые выпивалы и те, выпив всего несколько чарок, сейчас же делались пьяны, что называется, как слякоть. Поэтому за ним укрепилась слава нового «чжуншаньца»1. Он разбогател, нажив большие деньги.
Как-то, встав рано утром, он увидел лисицу, лежащую пьяной возле колоды. Связал ей все четыре ноги и уже хотел идти за ножом, но как раз в это время лисица проснулась и жалобно заговорила: «Не дай мне погибнуть! Позволь мне сделать все, чего бы ты ни захотел!» Торговец развязал ее. Она перевернулась с одного бока на другой, глядь — уже превратилась в человека.
В это время у соседа по переулку, некоего Суня, завелся в доме лис, от наваждения которого страдала жена его старшего сына. Торговец и спросил об этом лисицу. Xх
— Это я самый и есть, — был ответ. -
Торговец, заприметив, что сестра больной женщины еще красивее ее, стал просить лиса свести его туда. Лис сказал, что затрудняется это сделать.
1 «Чжуншанец». — О чжуншаньском вине в старых сборниках существует несколько рассказов: один из них о том, как некий Лю Юань-ши купил в Чжуншане вина. Ему дали знаменитого местного вина, от которого человек спит непробудным сном тысячу дней, но забыли предупредить об этой силе напитка. Домашние, видя такой продолжительный сон, решили, что он опился и умер. Через тысячу дней трактирщик спохватился и пришел посмотреть, как обстоит дело. Ему сказали, что Юань-ши умер уже три года назад. Открыли гроб — пьяный только что начал просыпаться. Отсюда пословица: «Юань-ши пьет вино: раз пьян — на тысячу дней».
424
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Грохнулся он на землю и превратился в лисицу.
Рассказы о людях необычайных: Пророчество о Четвертой Ху 485
Торговец настаивал. Лис пригласил его пойти с ним. Вошли в какую-то пещеру. Лис достал темно-рыжую сермягу и дал ее торговцу, сказав при этом:
— Это оставлено моим покойным братом. Надевай — и можешь идти.
Тот надел и пошел домой. Никто из домашних его не замечал, и увидели только, когда он надел обыкновенное платье. Трактирщик был весьма доволен и вместе с лисом отправился к Суням. Видит — на стене наклеен огромный талисман, линии которого ползли червями, напоминая драконов. Лис испугался.
— Ах ты, злодей-хэшан! — вскричал он. — Я не пойду! — И ушел прочь.
Трактирщик помялся-помялся — подошел поближе. Вдруг видит, что на стене извивается настоящий дракон: поднял голову, готов лететь... Трактирщик испугался и тоже вышел.
Дело в том, что Суни разыскали хэшана-иностранца, который устроил им завал — одоленье нечистой силы. Он дал лишь талисман, с которым Сунь и пришел домой, а самого монаха еще не было.
Он пришел на следующий день, устроил алтарь, начал свои моленья. Соседи собрались посмотреть. Трактирщик смешался с ними.
Вдруг он весь переменился в лице и бросился опрометью бежать, словно кто его хватал. Добежал до ворот, грохнулся на землю и превратился в лисицу, у которой руки и ноги были одеты в человеческое платье.
Хотели его убить, но жена и дети били в землю лбом, просили людей не делать этого.
Хэшан велел увести его и каждый день давать ему есть и пить. Прошло несколько дней — трактирщик сдох1.
ПРОРОЧЕСТВО О ЧЕТВЕРТОЙ ХУ
Чэн Сяо-сы, родом из Цзяньнани1 2, с ранних лет отличался сообразительностью и литературными способностями. Отец с матерью умерли рано, оставив семью бедною «накрасно»3. Дома не было ни одежды, ни еды, да и достать их не стало возможности. Чэн попросился на службу в домашние писцы к господину Ху с Серебряных Террас4.
Ху попробовал как-то задать ему сочинение на литературную тему, чтобы испытать молодого человека, и пришел от него в большой восторг.
— Ну, — воскликнул он, — этот юноша не из тех, кто долго будет беден. Можно, как говорится в классиках, его женить!5 w
У магната Серебряных Террас было трое сыновей и четыре дочери. Все они еще с пеленок были просватаны в видные семьи. Оставалась лишь младшая, четвертая дочь, от наложницы, к тому же рано умершей. Девушка уже
1 Ляо Чжай ставит здесь письменный знак, входящий в категорию «пес», то есть слово, обычно употребляющееся лишь в отношении собак.
2 Цзяньнань — местность на границе провинций Сычуань и Ганьсу.
3 Бедная «накрасно* — как только что родившийся ребенок.
4 Серебряные Террасы — см. [159].
5 Можно... его женить — имеются в виду слова Конфуция («Изречения») об одном достойном юноше-ученике [37].
486 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
закалывала прическу, но просватана еще не была, и Ху посадил себе на шею Чэна.
Над ним смеялись, его порицали, что это не более, как сумасбродство слабоумного и дряхлого старца, но Ху не обращал на эти слова внимания. Наоборот, он велел отделить для Чэна особое помещение, поселил его туда и очень щедро снабдил всем необходимым.
Сыновья Ху считали ниже своего достоинства есть с ним вместе. Прислуга, и мужская и женская, его поддразнивала. Студент — молчок-молчком, не думал равняться с ними или оспаривать их достоинства, а весь сосредоточился на своих занятиях, трудясь над книгой с самым полным усердием... Над ним глумились, издевались, но Чэн сидел за книгой, не отрываясь от нее. Тогда эта публика хватала колокольчики и старалась его оглушить. Чэн забирал книгу и уходил к жене в спальню, садился и продолжал занятия.
Когда Четвертая еще не была просватана, какая-то духовидящая колдунья, которой было дано знать будущую судьбу человека — будет ли он знатен или ничтожен, — осмотрела всех в доме Ху, никому не сказав ничего лестного, и только когда подошла к ней Четвертая, она промолвила следующее:
— Вот это настоящий большой человек!
С тех пор как приютили Чэна, сестры Четвертой так и называли ее «большим человеком», дразня ее и высмеивая. А она держалась чинно и степенно, делая вид, что ничего не слышит и ничего не понимает. Мало-помалу дело дошло до того, что и прислуга вслед за господами стала ее звать так же. Надо сказать, что у Четвертой была служанка, которую звали Гуй-эр (созвучно с «большим человеком»). Ей от всего этого было сильно не по себе, и вот она как-то раз громко сказала:
— Кто знает, скажите, почему бы моему барину и не стать вскоре знатным властителем?
Вторая сестра, услыхав это, зло ухмыльнулась.
— Знай, — сказала она, — если Чэн будет, как ты говоришь, знатным чиновным лицом, я выковыряю себе зрачки!
Гуй-эр гневно обрушилась на нее.
— Ну, знаете, — сказала она в ответ, — я боюсь, что когда это время настанет, вы не очень-то расстанетесь со своими зрачками!
Тогда служанка Второй, по имени Чунь-сян, подхватила:
— Если, — сказала она, — Вторая барышня, как говорится, «слово свое съест»1, я замещу ее зрачки своими!
Гуй-эр все больше и больше выходила из себя. Она хлопнула Чунь-сян по руке и произнесла заклятие:
— Ну и пусть же оба твои зрачка ослепнут!
Вторая сестра, рассердясь на эти оскорбительные слова, тут же ее ударила. Гуй-эр закричала, подняла шум... Старая госпожа, узнав, в чем дело, но ничего между ними не решив, тихонько посмеивалась. Гуй-эр бросилась с жалобой к Четвертой. Та в это время сидела за ткацким станком. Не рассердилась и ничего не сказала, а продолжала себе ткать по-прежнему.
Подошел день рождения старика Ху. Явились все зятья с подношениями, приличествующими празднику долговечности, которые наполнили собой весь двор. Старшая сноха высмеивала Четвертую:
— Ну, а от вас, господа, — говорила она, — какое будет подношение?
— Как же, — отвечала Вторая сноха, — они тащат на своих двух плечах каждый по рту!
1 «Слово свое съест» — то есть не сдержит обещания [156].
Рассказы о людях необычайных: Пророчество о Четвертой Ху 481
Четвертая отнеслась к этому совершенно спокойно, не выказав ни малейшего смущения и стыда. Семейные, видя, что она ведет себя словно какая-то идиотка, стали к ней относиться еще хуже, приставая к ней с глумлениями. И только одна Ли, любимая наложница старика Ху и мать Третьей, относилась к ней с неизменным вниманием, сочувствовала ей и жалела ее.
— Вот что, доченька, — говорила она Третьей, — Четвертая наша сна-ружи-то простовата, а внутри умна. Свой ум она сама затемняет, нам не открывает, а эти девчонки, сами того не замечая, у нее в сетях. Да и то сказать: наш Чэн, смотри, с утра до ночи с таким ревностным усердием сидит над своими занятиями... Неужели же он долго еще будет ниже людей? Ты не подражай их ошибкам, а будь с Четвертой дружна, так-то будет правильнее. Когда-нибудь приятно будет глядеть ей в глаза!
После этого разговора каждый раз, как Третья приезжала проведать родных, она оказывала Четвертой исключительное внимание и спешила к ней с радостью.
В этом году Чэн, по протекции старика Ху, прошел в уездном училище1. На следующий год приезжал инспектор по учебной части для проверки экзаменовавшихся, но старик Ху вдруг умер. Тогда Чэн облекся в грубый траур1 2, словно он был родной сын умершего, — и, конечно, не мог принять участия в экзаменах.
Когда наконец он отрешил себя, что называется, от «рогожи и булыжника»3, то Четвертая подарила ему денег и велела ему спешить, чтобы попасть в «Списки недобранных талантов»4.
— Слушай, — сказала она ему при этом внушительным тоном, — ты долго здесь жил, и если не был оскорблен и прогнан, то только потому, что был жив старик-отец. Ну а теперь все десять тысяч шансов говорят за то, что это больше не удастся. Вот если сможешь «извергнуть и явить в слове свой дух»5, то вернешься — и, может быть, найдешь здесь свой дом.
На прощанье и госпожа Ли, и ее дочь, Третья, одарили Чэна самым щедрым образом, и он отправился в «ограды»6. Теперь он довел до остроты мечту непременно добиться своей, так сказать, «продажи»7 — и весь ушел в думы. Через некоторое время вывесили списки, и Чэн увидел, что он вычеркнут окончательно. Все его упования, таким образом, повернули в сторону, дух сжался, сселся. Ехать обратно к себе было неприятно. К счастью, в мошне у него было сравнительно еще обильно, он забрал все, что в ней осталось, и поехал в столицу.
1 Прошел в уездном училище — то есть на первых, так называемых «отроческих», экзаменах [1].
2 Грубый траур — из некрашеного и небеленого холста [112].
3 Отрешил себя... от «рогожи и булыжника» — то есть через три года прекратил свой суровый траур [112].
4 «Списки недобранных талантов» — добавочные списки кандидатов, отправляемых на дальнейшие экзамены [120].
5 «Извергнуть и явить в слове свой дух» — показать на экзамене все свое искусство литературного мастера.
6 Отправился в «ограды» — то есть на экзамен для получения второй степени — цзюйжэня [104].
7 Добиться своей «продажи». — Этот странный образ заимствован из «Ши цзина» [4], где жена жалуется мужу на него же самого:
Ты не можешь меня кормить;
Наоборот, меня считаешь своим врагом.
Даже отвергаешь мою добродетель:
Товару моему не даешь идти в продажу.
Таким образом «продать» значит дать практическое применение своим способностям.
488
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
В это время большинство его родственников по жене занимало в столице разные посты. Чэн, боясь их издевательств и злословия, изменил свое прежнее имя, принял вымышленное место рождения и стал искать способа укрыться куда-нибудь в знатный дом. Его заметил и оценил по достоинству магнат Орхидеевых Террас1, Ли из Дунхая. Он взял его к себе в домашнюю канцелярию, дал ему, как говорится, «на масло и огонь»1 2, внес за него, что полагалось, и заставил держать шуньтяньские экзамены3 на цзюйжэня. Чэн победил на всех испытаниях, на одном за другим, и получил звание и должность кан-. дидата Академии4. Тогда он рассказал о себе всю правду. Ли дал ему в долг тысячу ланов и немедленно отправил одного из своих служащих в Цзяньнань, с поручением по приобретению и устройству его дома.
В это время старший Ху, обеднев по смерти отца, продавал свои лучшие дома, и посланный от Ли их купил. Когда все было сделано, он послал за Четвертой экипаж, запряженный лошадьми.
А надо сказать, что перед этим произошло следующее.
Когда Чэн выдержал экзамены, об этом сообщил в дом Ху почтовый курьер. Семье Ху это было противно слышать. Затем они рассмотрели внимательно имя и прозвание выдержавшего. Оказалось — не подходят5. Тогда закричали на гонца и выгнали его вон.
Как-то затем заканчивали свадебные сговоры Третьего Ху, и в гостиную явилась вся родня праздновать прибытие невесты. Были здесь все тетки и сестры, кроме лишь одной Четвертой, которая не удостоилась от старшей снохи приглашения. Вдруг в это время влетает какой-то человек и подает для Четвертой письмо от Чэна. Братья вскрыли, взглянули, посмотрели друг на друга и, что называется, потеряли цвет лица. Все бывшие на пиру гости попросили разрешения представиться Четвертой, но сестры ее мялись в нерешительности, боясь, что она из злости к ним не приедет. Однако через короткое время она впорхнула в зал, который сейчас же наполнился шумом голосов, поздравлявших ее, ухаживавших, спрашивавших о здоровье, самочувствии... Если уши и слушали кого-нибудь, то только Четвертую, если глаза глядели на кого, то только на Четвертую, если рот что-либо о ком говорил, то только о Четвертой. А она оставалась по-прежнему сосредоточенно-серьезной. Тогда публика, видя, что в ней нет укоров одним и похвалы другим, понемногу начала успокаиваться. Выхватывали друг у друга чарки и наливали Четвертой... Пировали, смеялись...
Вдруг за дверями раздались отчаянные стоны и рыдания. В недоумении бросились спрашивать, в чем дело. И тут же увидели Чунь-сян, которая опрометью вбежала в зал, с лицом в сплошной крови. Ей задали вопросы. Она не отвечала и только плакала. Вторая прикрикнула на нее, и наконец она сказала сквозь рыдания:
— Гуй-эр пристает ко мне, требует моих глаз. Если б я не вырвалась от нее, она бы их мне, наверное, выковыряла!
1 Магнат Орхидеевых Террас — цензор. Точно так же как Серебряная Терраса, Орхи-деева Терраса означала первоначально дворцовую башню с воротами, около которой помещался приказ цензорского контроля. Затем это стало литературным обозначением цензора [159].
2 «На масло и огонь» — то есть на расходы по содержанию кабинета и учителей.
3 Шуньтяньские экзамены — пекинские. Пекин (Бэйцзин) означает: Северная столица; собственное же имя области — Шуньтяньфу («область, где царствует в послушании небу государь») [161].
4 Звание... кандидата Академии — то есть одного Из тех наиболее успешно прошедших на экзамене, с которыми занимались отдельно академики литературы для подготовки из них ближайших своих сотрудников [24], [150].
5 Рассмотрели внимательно имя и прозвание... — Как известно, Чэн шёл на экзамены под вымышленным именем.
Рассказы о людях необычайных: Пророчество о Четвертой Ху
43Э
«Гуй-эр требует моих глаз!»
490
Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
Вторую охватил великий стыд. Выступил пот и с белилами тек по щекам.
Четвертая приняла вид полного безразличия. Все в зале сидели в оцепенении, не проронив ни слова... Наконец гости стали прощаться.
Четвертая нарядилась, сделала поклон только одной госпоже Ли и Третьей, вышла за ворота, села в экипаж и удалилась.
Теперь только всем стало ясно, что покупатель только что проданных угодий и домов не кто иной, как Чэн.
Когда Четвертая прибыла в имение, то обнаружила там большие нехватки в разных вещах. Старуха вдова и братья старались одарить ее служанками, слугами, вещами, посудой, но Четвертая не приняла ничего. Только когда госпожа Ли ей подарила служанку, то от нее она приняла.
Не прошло и нескольких дней, как вернулся домой Чэн. Поехал взглянуть на могилу. Кони, экипажи, свита следовали за ним тучей.
Чэн явился в дом тестя, сделал церемонное поклонение перед гробом и сразу же пришел с визитом к госпоже Ли. Только что сыновья покойного нарядились в парадные шапки и парадное платье, как он уже сел в экипаж и уехал.
Дело в том, что, когда умер старик Ху, наследники целыми днями спорили из-за денег и имения, на гроб они внимания не обращали. И вот прошло несколько лет, а место упокоения души усопшего протекло, разрушилось1, превратив мало-помалу, как говорит поэт, «нарядную комнату в дикий горный пустырь». Чэн, посмотрев на это, опечалился. Советоваться с этими господами он не стал, а сам назначил твердый срок и устроил похороны, исполнив все, что требовалось обрядом и уставом. Таким образом, в день выноса гроба за ним ехали непрерывною лентой парадные шапки и экипажные пологи1 2. В селении все восхищенно вздыхали.
Прошло десять с чем-то лет. Чэн продвигался вперед в беспорочной службе, блистая карьерой. Когда у его односельчан случалась беда и трудное положение, он не оставлял их без того, чтобы приложить все усилия и помочь им.
Случилось, что Ху Второй был схвачен и заключен по обвинению в человекоубийстве. Как раз в это время областным прокурором был товарищ Чэна по экзаменам. Это был человек принципов и необыкновенно суровой дисциплины. Старший брат Ху просил у тестя, цензора Вана, письма в защиту арестованного, но никакого ответа на это письмо не последовало. Ху серьезно испугался и решил было идти к младшей сестре просить, но, конечно, сам чувствовал, что на это у него нет лица3.
Тогда он поехал к ней с письмом от госпожи Ли. Приехав в столицу, он не решился сразу же пойти к сестре, а явился к ней, улучив момент, когда Чэн поехал во дворец; он рассчитывал на то, что Четвертая вспомнит свой долг перед «ногами и руками» одного тела4 и забудет о своей обиде от неприязненных взглядов былого.
Привратник пропустил, доложил. Вышла старая знакомая нянька, проводила в зал, накрыла стол, поставила вина и закусок, — все, однако, кое-как,
1 Место упокоения... разрушилось. — Гроб в зажиточной семье делался с особой заботливостью и в конце концов заливался знаменитым китайским лаком, который не пропускал никаких газов. Конечно, и это состояние гроба требовало постоянной заботливости [76].
2 Экипажные пологи. — Кузов китайской старомодной телеги накрывался синим холстом.
3 На это... нет лица — см. [146].
4 Долг перед «ногами и руками» одного тела. — Руки-ноги — символ братского единения с одним телом семьи [147].
Рассказы о людях необычайных; Схватил ласу 491
наспех и небрежно. Когда он поел, вышла к нему Четвертая, с приветливым, ясным лицом.
— Старший братец, — сказала она, — вы ли это, у которого дома столько спешных дел? Как это вы удосужились завернуть к нам за десятки тысяч ли?
Старший повалился ей в ноги и с плачем рассказал, зачем приехал.
Четвертая подняла его, засмеялась.
— Старший брат, — сказала она, — вы ведь настоящий мужчина! Что же в самом деле заставляет вас пускаться на такие вещи? Я — женщина, так и то — где видано, чтобы я перед кем-либо распускала нюни?
Тогда Старший вынул письмо госпожи Ли.
— Послушайте, — продолжала Четвертая, — у всех моих старших братьев жены — ну прямо феи-небожительницы... Пусть попросят каждая своего отца или брата, вот дело и сладится. К чему было вам таскаться сюда в этакую даль?
Старшему нечего было сказать. Он только упрашивал и умолял. Четвертая нахмурилась.
— Ах вот как... — сказала она. — Я-то думала, что вы притащились сюда, чтобы проведать сестру!.. А оказывается — не к ней, а к знатной даме за помощью в большом уголовном деле!
Взмахнула рукавом и быстро прошла в свои покои.
Старший Ху вышел в большом смущении, весь объятый стыдом и гневом. Приехал домой и все рассказал, как было. Тогда и старшие и младшие стали поносить Четвертую на все лады. Даже госпожа Ли, и та сказала, что она жестокая.
Через несколько дней Второй был отпущен домой с миром. Все были страшно рады и принялись смеяться над Четвертой, которая, будучи здесь ни при чем, совершенно-де напрасно снискала себе от них злость и хулу. И как раз в это время доложили, что Четвертая прислала гонца, который хочет видеть госпожу Ли. Ввели гонца. Он выложил золото, серебро и другие деньги, сказав при этом так:
— Моя госпожа отправила меня второпях — все из-за дела Второго господина — и не успела даже ничего черкнуть в ответ на ваше к ней письмо. Вместо письма она позволяет себе прислать вам эти скромные подношения.
Тогда только все присутствующие поняли, что возвращением в дом Второй был обязан именно силе и влиянию Чэна.
Впоследствии дом Третьей стал беднеть. Чэн одарил ее с редкой щедростью. У ней не было сына — он принял ее к себе и чтил как родную мать.
СХВАТИЛ ЛИСУ
атарый Гу доводится мне по жене как бы старшим братом. Он всегда отличался храбростью. Однажды он лежал днем у себя. И показалось ему, что какая-то тварь лезет на кровать. Вслед за этим ему почудилось, что он заколыхался-закачался, словно очутясь на туче и тумане, как на повозке.
«Уж не лисий ли это кошмар?» — подумал он про себя. Бросил мельком взгляд — тварь была величиной с кошку, хвост был желтый, морда зеле-
492
Пу Сун-лин, Странные истории из Кабинета Неудачника
Старик затянул изо всех сил свой кушак.
Рассказы о людях необычайных: Верная сваха Цан-мзй 493
ная. Она появилась из-под ног и осторожно-осторожно ползла на брюхе, боясь, по-видимому, чтобы старик не проснулся.
Проползая то там то здесь, она старалась приникать к самому телу. Уткнется в стопу — стопа немеет, уткнется в голень — голень размякла!
Как только она добралась до живота, старик быстро вскочил — раз, и прижал ее за шею. Тварь металась и выла, но освободиться никак не могла.
Старик давай кричать жене, чтобы связала тварь кушаком поперек. Затем, взяв кушак за оба конца, засмеялся и сказал:
— Я слышал, что ты мастерица на разные превращения. Вот теперь я уставлюсь прямо и посмотрю: какие превращения ты будешь проделывать.
Пока он это говорил, тварь вдруг втянула свое брюхо, ставшее тонким, как флейта, и чуть-чуть не высвободилась. Старик был поражен, затянул изо всех сил кушак. Но она надула живот; он стал с миску и такой твердый, что нельзя было сжать его.
Как только нажим стал чуть-чуть слабеть, тварь опять съежилась. Старик, боясь, как бы она не улизнула, велел жене поскорее ее убить. Жена заметалась из стороны в сторону, ища глазами по всем углам и не понимая, куда девался нож.
Старик взглянул влево, указав ей глазами то место, где нож. Повернул голову — смотрит, а пояс лежит на руке браслетом. Тварь пропала.
ВЕРНАЯ СВАХА ЦИН-МЭЙ
атудент Чэн из Бося1 отличался открытым, простым характером и не делал «перегородок и отмежевок». Однажды, возвращаясь откуда-то домой, он стал развязывать пояс и вдруг заметил, что конец пояса стал какой-то тяжелый, словно на него что-то насело. Посмотрел — ничего не видать. Обернулся, из-за его одежды выходит какая-то дева. Поправила прическу, улыбнулась. Красоты она была помрачительной. Чэн выразил свое подозрение, что она-де бесовка.
— Нет, я не бесовка, — отвечала она. — Я — лисица!
— Если удалось мне получить красотку, — сказал на это Чэн, — то я и черта не испугаюсь, а тем более лисы!
И стал с ней любовничать.
Через два года она родила ему девочку, назвав ее «маленьким прозвищем»1 2 Цин-мэй (Слива).
— Смотри, — твердила она Чэну, — не женись. Подожди, я тебе скоро рожу мальчика!
Чэн ей поверил и жены не брал.
Тогда друзья его и родственники стали над ним смеяться и издеваться.
У Чэна воля была, таким образом, отнята, и он сосватал себе девицу из Худуна, по фамилии Ван. Узнав об этом, лиса рассердилась, подошла к дочери, покормила ее грудью и бросила Чэну.
1 Бося — Нанкин.
2 Назвав ее «маленьким прозвищем*. — Никаких настоящих прозваний, как бывает у мужчин, женщинам не полагалось [17].
494
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Вот он — «убыточный товар»1 твоей семьи! Оставь ее в живых или убей — это в твоей власти. Но к чему мне-то служить здесь у чужой в кормилицах?
Вышла за ворота и решительным шагом удалилась.
Цин-мэй выросла умненькой, миловидной, изящной, изумительно похожей на свою мать. Затем Чэн умер. Его вдова, урожденная Ван, вышла вторично замуж и ушла из дому, а Цин-мэй жила и воспитывалась у двоюродного дяди. Дядя оказался мотом и безнравственным человеком; он был уже готов продать ее и жирно на этом нажиться. И случилось так, что некий Ван, выдержавший последний экзамен «вступающего на службу»1 2 и пока ожидавший дома своего назначения, услыхал о том, как она умна, купил ее за дорогую цену и отдал в услужение своей дочери А-си.
Си было четырнадцать лет. Красоты она была исключительной. Увидя Мэй, она сильно ее полюбила, стала вместе с ней есть и спать. Мэй, с своей стороны, умела за ней ухаживать. Она могла, что называется, глазом слушать — бровью говорить. И весь дом ее ласкал и любил.
В этом же городе жил некий студент Чжан, по прозванию Цзе-шоу. Семья его была очень бедна, не имела недвижимого имущества и жила в доме Вана, снимая там себе помещение. Чжан был честный человек и хороший сын, во всем поступавший правильно и ничего не делавший кое-как. Помимо всего этого, он был предан науке. Как-то случайно Цин-мэй зашла к ним в дом и увидела там, что студент сидит на камне и есть похлебку из отрубей. Затем она вошла в комнату и завела долгую, как нить, беседу с матерью студента. Видит — на столе лежат приготовленные свиные ножки.
В это время отец студента лежал больной. Сын вошел, чтобы посадить его и дать сделать свои дела, а жижа испражнений запачкала студенту всю одежду. Старик видел это и злился на себя, но студент, прикрыв следы, быстро выбежал и помыл на себе одежду: боялся, что старик заметит.
Мэй все это повергло в большое удивление. Вернувшись домой, она стала рассказывать, что видела.
— Наш жилец, знаешь ли, — сказала она, обращаясь к Си, — человек недюжинный. Если ты не хочешь себе хорошей пары, то на этом и кончим. Если же хочешь хорошую пару, студент Чжан как раз такой человек.
Си выразила опасение, что отец выкажет презрение к его бедности.
— Неправда, — возразила Мэй. — Это дело в руках моей барышни. Если ты согласишься, то я тихонько объявлю это ему, и пусть он тогда ищет сваху. Наша госпожа, конечно, позовет тебя поговорить об этом. Ты только отвечай «да», и дело будет сделано!
Си пугала мысль, что Чжан будет всю жизнь бедняком ц. посмешищем для всего света.
— Я считаю, — возражала Мэй, — что умею угадывать по лицу судьбу будущих выдающихся ученых, ни за что не ошибусь!
На следующий день она отправилась к старухе Чжан и передала ей о деле. Та страшно переполошилась, сочтя такие ее слова не предвещающими ничего доброго.
— Моя маленькая барышня, — сказала Мэй, — слыхала о вашем сыне и хвалит его как достойного человека. Я нарочно выведала у ней эти мысли,
1 «Убыточный товар» семьи. — Это своеобразное выражение как нельзя более соответствовало положению вещей в дореформенном Китае, где девица рассматривалась действительно как убыточный товар, который вскармливается и воспитывается не для себя, а для кого-то другого, кто придет на готовое и возьмет его с собой безвозвратно [13].
2 Последний экзамен «вступающего на службу» — см. [24].
Рассказы о людях необычайных: Верная сеаха Цан-мэй
493
Цин-мэй завела долгую, как нить, беседу с матерью студента.
496
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
потому и говорю. Когда этот самый «человек на льду»1 придет к нам, мы обе, как говорится, «обнажим плечи»1 2. По моему расчету, родители должны дать согласие. Но допустим даже, что это не будет так, — разве для вашего барина это будет зазорно?
— Хорошо, — сказала старуха и подрядила идти к Ванам продавщицу цветов, некую Хоу.
Госпожа Ван, услыхав от нее, в чем дело, засмеялась и сказала Вану. Тот тоже захохотал и велел позвать дочь, которой и сказали о том, чего хочет эта самая Хоу. Не успела девушка ответить, как Цин-мэй стала усердно расхваливать достоинства Чжана, выразив решительную уверенность в том, что он будет знатен.
Госпожа вторично спросила дочь.
— Это для тебя дело на сто лет, — сказала она. — Если ты сможешь жрать отруби, то я даю тебе согласие!
Девушка опустила голову и долго стояла так. Затем, обратив свой взор к стене, она ответила:
— Бедность или богатство — это от судьбы. Если она будет ко мне щедрой, то бедность — ненадолго, а безбедное житье — на бесконечный срок. Если же судьба будет ничтожной, то ведь разве мало бывало случаев, что даже те самые знаменитые княжеские внуки, что ходили в парче и в вышитых шелках, оказывались лишенными даже такого клочочка земли, в который можно воткнуть шило? Это дело, отец и мать, в ваших руках!
Ван позвал дочь для разговоров, имея в виду, собственно говоря, хорошенько посмеяться. Теперь же, услыхав от нее такие речи, он ощутил в душе неприятное чувство.
— Ты что же, — спросил он дочь, — хочешь, значит, выйти за Чжана?
Девушка не отвечала. Спросил ее еще раз. Она не отвечала и на это. Ван рассердился.
— Слушай, подлая кость, ты, значит, никуда вперед двигаться не собираешься! Хочешь идти в жены к нищему и таскаться с коробом? Как это тебя не берет смертельный стыд?
У девушки по всему лицу разлилась краска и занялось дыхание. Она вышла вся в слезах. Сваха тоже поспешно убежала.
Цин-мэй, видя, что дело не сладилось, решила свататься сама. И вот несколько дней спустя она ночью явилась к студенту. Чжан в это время как раз занимался и спросил ее с изумлением, откуда она пришла. Она стала говорить, то глотая слезы, то разом все выговаривая... Студент принял серьезный вид и стал гнать ее прочь. Мэй заплакала.
— Я дочь честных людей, — сказала она, — а вовсе не из тех, что бегают развратничать. Я хочу себя вам вручить только потому, что знаю, какой вы образцово достойный человек.
— Вы любите меня, — сказал студент, — и находите, что я достойный человек. Однако подобных хождений по вечерам и ночам не делают даже просто желающие себе добра, а станут ли это делать так называемые достойные девушки? Послушайте меня! Ведь благородный человек не согласится, чтобы
1 «Человек на льду* — образное выражение для свахи [136].
2 «Обнажим плечи». — Это выражение, как часто бывает у Ляо Чжая, ведет начало из исторического повествования. При кризисе династии Хань во II в. н. э., во время царствования императрицы Люй, которая желала, вырезав род императора, посадить на трон свой собственный, воевода Чжоу Бо, преданный правящей династии, войдя в лагерь войск, предложил всем тем, кто за законного государя, обнажить левое плечо, а тем, кто против — правое. Все войско обнажило левое плечо. Отсюда «обнажить плечо» значит поддержать [162].
Рассказы о людях необычайных: Верная сваха Цин-мзй 497
сначала было бесчинство, а потом честь честью брак. А что, если закончить дело честь честью мы не сумеем? Куда деться, как быть обоим нам?
— Ну а если, как это говорится, при одном «за» и десяти тысячах «против», — сказала Мэй, — брак может состояться, согласитесь ли вы соизволить и подобрать меня?
— Еще бы! — сказал студент. — Получить такую, как вы, — чего еще мне искать? Только дело в том, что тут есть три обстоятельства, с которыми ничего не поделать, и поэтому я не смею дать вам легкомысленно свое согласие.
— Что же это за обстоятельства?
— Вы не можете располагать собой. Вот первое безвыходное обстоятельство. Но если бы даже вы могли собой распорядиться, то моему отцу и моей матери это не понравилось бы. Вот вторая безвыходность. Наконец, пусть даже это им доставило бы удовольствие, но плата за вас будет, конечно, значительная, а я беден и не смогу устроиться с выплатой. Это безвыходность самая крайняя. Уходите отсюда поскорее. Надо бояться этих, знаете, неприятных историй с тыквами и сливами!1
Перед своим уходом Мэй опять твердила студенту.
— Если все-таки вы согласны — я буду просить вас поговорить дома и что-нибудь да придумать!
Студент дал свое согласие.
Когда Мэй вернулась домой, Си спросила ее, куда это она ходила. Мэй стала на колени и повинилась. Си разгневалась на нее за этот развратный побег и готова уже была в наказанье побить, но Мэй заплакала, уверяя ее, что этого самого не случилось, — и рассказала ей все по совести.
Си вздохнула1 2.
— Да, — сказала она, — он не сходится взбалмошно — вот достойное поведение. Он непременно хочет объявить отцу с матерью, — значит, он хороший сын. Он не дает легкомысленно своего согласия — это признак чест-’ ного и верного человека. Раз у него есть три таких прекрасных качества, ему непременно поможет само небо, и ему нечего бояться бедности!
Потом она еще спросила Мэй:
— Как же ты теперь будешь?
— Пойду за него!
— Глупая девчонка, —1 смеялась Си, — разве ты можешь сама себе быть госпожой?
— Если не помогут, — ответила Мэй, — так продолжит дело моя смерть!
— Я обязательно сделаю то, что ты захочешь! — сказала Си.
Мэй поклонилась ей в ноги. Через несколько дней она опять заговорила об этом с Си.
— То, что ты намедни говорила, — спросила она, — это как — в шутку было? Или же ты и в самом деле хочешь проявить милосердие и сострада
1 Неприятные истории с тыквами и сливами — намек на слова древнего анонимного стихотворения:
Благородный человек — в своей стезе.
Благородный человек предупреждает зло, когда его еще нет...
Он не должен быть в подозрении и недоверии. На бахче тыкв он не станет туфлю поправлять, Под сливой он не станет поправлять своей шапки — то есть не желает, чтобы люди думали, что он, нагибаясь, крадет тыквы или, поднимая руки, крадет сливы [1631.
2 Си вздохнула. — «Вздыхать» на литературном китайском языке значит, между прочим, искренне благоговеть, уважать кого-либо и выражать это означенным образом.
498
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ние? Если это серьезно, то у меня есть еще одно маленькое дело, в котором я еще раз буду просить тебя оказать мне сочувствие и внимание.
Си спросила, что же это такое.
— Чжан не в состоянии прислать сваху. Я, твоя служанка, тоже не имею средств откупиться. Если за меня возьмут полную сумму, то выдавать меня замуж — то же, что и не выдавать!
Си погрузилась в глубокую думу, говоря как бы про себя:
— Да, но это не в моих силах! Если даже я скажу, чтобы тебя выдали, и то боюсь, что устроить не удастся; тем более если я еще скажу, чтобы за тебя никоим образом не брали выкупа: этого наш повелитель не позволит, да я и не посмею этого высказать!
Слыша такие речи, Цин-мэй заплакала, и слезы потекли в несколько рядов. Она только и просила, что сжалиться и спасти ее. Си задумалась и сидела так довольно долго.
— Делать нечего, — сказала она наконец, — у меня тайком накоплено несколько ланов. Придется помочь тебе, вывернуть кошель.
Мэй поклонилась ей, поблагодарила, а затем тайно объявила об этом Чжану. Чжанова мать ликовала. Пустив в ход множество ухищрений, выпрашивая и занимая, она достала некоторую сумму, припрятала ее и стала поджидать хороших вестей.
В это время Вану была дана должность начальника уезда Цюйво. Си, воспользовавшись случаем, сказала как-то матери:
— Цин-мэй уже взрослая. Раз мы теперь собираемся ехать на службу, не лучше ли отпустить ее?
Госпожа была всегда уверена в том, что Цин-мэй своей чересчур развитой изворотливостью введет ее дочь в недостойные дела, и все хотела выдать ее замуж, но боялась, что дочери это причинит неудовольствие. Теперь же, слыша от нее такие речи, госпожа была чрезвычайно рада. Дня через два появилась жена какого-то мастерового, сообщившая о намерениях Чжана. Ван рассмеялся.
— Ему только и пара, что прислуга, — сказал Ван. — А раньше-то он... какой вздор задумал! Тем не менее когда покупают себе наложницу в высоком доме, то цена должна быть вдвое больше, чем была раньше.
Тотчас же вмешалась Си:
— Цин-мэй давно уже служит мне. Продать ее в наложницы было бы очень нехорошо...
Тогда Ван велел передать Чжанам, что он подписывает договбр на прежнюю сумму1. И Цин-мэй выдали Чжану в наложницы. Когда она вошла к нему в дом, то стала с сыновней заботливостью относиться к старику Чжану и свекрови и даже далеко превзошла студента в изощренном угождении и покорности. Работала она с особым усердием, а сыта была шелухой и отрубями, не жалуясь на вкус их. И в доме не было никого, кто бы не любил Цин-мэй и не обожал ее. Кроме того, Мэй занималась вышиванием, которое быстро распродавала, так что купцы, бывало, ждали у нее на дому, чтобы скупить рукоделие, боясь лишь, что не захватят. Она выручала столько, что, в общем, можно было бороться с бедностью. Наконец она уговорила Чжана не нарушать своих занятий заглядыванием в домашние дела и взяла на себя все, что касалось распоряжений по хозяйству.
По случаю отъезда бывшего своего господина на должность она пошла проститься с Си.
1 На прежнюю сумму — то есть на ту, которую он сам заплатил при покупке Цин-мэй.
Рассказы а людях необычайных: Верная сваха Цин-мэй
499
Си, увидя ее, заплакала.
— Ты нашла свое место, — сказала она. — Мне, будь уверена, хуже, чем тебе.
— Чье же это благодеяние, чтобы я вдруг посмела о нем забыть? — возражала Мэй. — Однако раз ты ставишь себя вне сравнения со мной, боюсь, как бы этим ты не ускорила конца дней своей служанки.
Расплакалась и простилась.
Ван поехал на запад, в Цзинь1. Через полгода умерла госпожа. Поставили гроб в храме1 2. Еще через полгода Ван попал под суд за взятку и был оставлен в живых, лишь выплатив десятки тысяч пени.
С этих пор он стал беднеть и не мог себя содержать. Тогда вся челядь разбежалась. Как раз в это время сильно свирепствовала чума. Ван заразился и тоже умер. Осталась одна старая прислуга и дочь, но не прошло и нескольких дней, как умерла и старуха. Девушка, оставшись без поддержки, предавалась горю все больше и больше.
Старуха соседка уговаривала ее выйти замуж.
— Я пойду, — сказала девушка, — за того, кто устроит мне похороны обоих моих родителей!3
Женщина пожалела ее, подарила меру риса и ушла. Через полмесяца она снова к ней явилась.
— Я для вас, барышня, — сказала она, — делаю решительно все, что только в моих силах. А дело, знаете, трудно сладить. Те, кто победнее, не могут устроить вам похороны, а те, кто побогаче, ставят, между прочим, на вид, что вы, так сказать, дочь опального, уничтоженного человека. Как тут быть? Есть еще один выход, — боюсь только, что вы не сможете его принять.
— Какой же?
— Здесь, видите ли, живет господин Ли, который ищет себе побочную жену. Если только он увидит ваше лицо, то сейчас же устроит роскошные похороны, на которые, конечно, не поскупится.
Девушка зарыдала.
— Как? Я, дочь образованного государственного деятеля, — и вдруг буду у кого-то наложницей!
Старухе нечего было сказать, и она ушла.
Девушка ела теперь только один раз в день и, затаив дыхание, жила лишь ожиданием себе «цены»4. Прожив так с полгода, она уже дальше держаться не могла.
Однажды, когда пришла женщина, Си заплакала и сказала ей:
— В этой крайности, в этом падении я все хочу с собою покончить, а между тем страстно держусь за эту никчемную жизнь. Но это только из-за двух гробов, что у меня на руках. Если я сама скачусь в канаву или ров, то
1 Цзинь — в губернии Шаньси, на западе.
2 Поставили гроб в храме. — О похоронном обряде см.” [76].
3 За того, кто устроит мне... — Обычай требовал похоронить родителей на родной земле. Стоимость провоза тяжелых гробов, старательно сделанных из самого крепкого дерева, чтобы труп сохранялся возможно дольше, и сопряженные с похоронами расходы были весьма значительны, но традиция требовала обязательного выполнения установленного обряда, и потому нетрудно представить себе горе девушки, не имевшей средств [76].
4 Жила ожиданием себе «цены». — В «Изречениях» Конфуция («Лунь юй») читаем: «Цзы Гун (ученик) сказал: "Есть здесь прекрасная яшма [82]. Спрятать ли ее в шкаф или же искать хорошей цены и продать ее?" Учитель сказал: "Продай, продай! Я жду дающего цену"». По толкованию, здесь иносказательно выражен упрек Конфуция Цзы Гуну в том, что он держит свой талант под спудом, хотя и знает себе цеиу [37]. — A-Си в нашем рассказе говорит, конечно, о достойном женихе.
500 Пу Сун-лин. Странные истории us Кабинета Неудачника
кто же уберет кости моих родителей? Я думаю, что не лучше ли будет поступить так, как ты говоришь!
Тогда женщина привела Ли, который, бросив на девушку беглый взгляд, пришел от нее в полный восторг; он сейчас же дал деньги на устройстро похорон и, когда с обоими гробами было все кончено, приехал за девушкой и отвез ее к себе. Она вошла в дом, представилась «главной». Та отличалась злым и ревнивым характером, так что Ли сначала не смел даже заговорить о наложнице и сделал вид, что купил прислугу.
Как только жена увидела девушку, вскипела гневом и выгнала палкой, не позволив ей больше войти в дом. Девушка, с растрепанной прической, роняя слезы, не знала, куда ей направиться — ни туда ни сюда! Проходила какая-то старая монахиня и пригласила ее идти к ней жить. Девушка с восторгом согласилась. Пришли в храм; Си поклонилась монахине и просила сделать обряд над ее волосами1. Монахиня не соглашалась.
— На мой взгляд, — сказала она, — ты, барышня, не из тех, кто долго лежит в пыли от вихря1 2. У меня в храме ты будешь из глиняной чашки есть обрушенную крупу и кое-как продержишься. Поживешь некоторое время здесь, подождешь... Настанет время, сама и уйдешь.
Пожила она так не очень долгое время. Некоторые уличные проходимцы, подсмотрев красоту девушки, стали стучаться в ворота и заигрывать с ней в вольных выражениях. Монахиня не могла ни призвать их к порядку, ни остановить, и девушка, вся в слезах, стонала, готовая к самоубийству. Тогда монахиня отправилась к одному из состоящих при министерстве чинов и просила его вывесить объявление, строго воспрещающее подобное поведение.
Только после этого испорченная молодежь несколько сократила свои вольности. Однако некоторое время спустя кто-то ночью проломал в стене храма отверстие. Монахиня в испуге закричала, и тогда этот человек удалился. Это побудило монахиню снова обратиться к министерскому чиновнику. Тому удалось схватить главаря негодяев, который был препровожден в правление, где ему дали палок. Наконец кое-как буяны присмирели.
Через год с чем-то заехал в храм какой-то знатный молодой человек, увидел девушку и был ею поражен до чрезвычайности; стал приставать к монахине, чтобы та довела до сведения Си об искренней и усердной его симпатии. При этом он подкармливал ее щедрыми подарками. Монахиня, стараясь выражаться помягче, говорила ему так;
— Она, видите ли, потомок «людей со шпильками и кистями»3 и не пожелает добровольно сделаться чьей бы то ни было наложницей! Вы, господин, пока что отправляйтесь домой, подождите, повремените, и у меня, наверное, будет о чем донести вам по поводу исполнения вашей воли.
Когда он ушел, девушка уже решилась принять яд, ища смерти, но вот ночью во сне она видит отца с выражением мучительной досады на лице. «Я, — сказал он, — не исполнил твоего желания и вот довел тебя до какого жалкого состояния! Каюсь, но уже поздно. Ты все-таки повремени, не умирай... Твое давнее желание может еще исполниться!»
Девушка подивилась странному сну. На рассвете, когда она умылась, монахиня поглядела на нее и сказала в изумлении:
— Смотрю я сегодня на твое лицо и вижу, что вся муть с него совершенно сошла. Ну, теперь никакого наглеца бояться не стоит. Счастье твое, смотри, уже подходит! Не забудь же меня, старуху!
1 Сделать обряд над волосами — то есть обрить их начисто, как делают буддийские монахи и монахини.
2 В пыли от вихря — см. 174].
3 «Люди со шпильками и кистями* — то есть чиновные люди, надевающие парадную шапку, поддерживаемую фигурными шпильками и увешанную кистями по чину [99].
Рассказы о людях необычайных; Верная сваха Цин-мэй SOI
Не окончила она еще этих слов, как послышались удары в ворота. Девушка, думая, что это, наверное, пришел слуга из дома знатного человека, потеряла на лице краску. Монахиня отворила ворота — так и есть! Слуга бросился к ней с вопросами, как и что она надумала. Та встретила его и старалась ему угодить ласковыми речами, прося еще повременить три дня. Слуга передал ей слова своего господина, который в случае, если дело сделано не будет, призовет-де ее самое к ответу. Монахиня почтительно отвечала, поддакивая и соглашаясь, затем извинилась и уговорила его уйти.
Девушка была в большом горе и опять хотела с собой покончить. Монахиня ее остановила, но та ей сказала:
— Боюсь я, что через три дня он снова придет, а тебе нечего будет ему ответить!
— Раз я, твоя старуха, здесь, то пусть он казнит меня, убивает — я сама себя ему подставлю.
На следующий день, когда солнце шло уже вниз, полил сильнейший дождь, словно из опрокинутого таза. И вдруг послышалось, как несколько человек бьют в ворота, громко кричат. Девушка решила, что злая беда наступила, и, вся трепеща от испуга, не знала, что ей делать. Монахиня под проливным дождем отворила ворота и увидела перед собой раздушенный паланкин, стоящий в воротах; несколько служанок выводили из него под руки какую-то красавицу. Свита ее слуг блистала, слепила своим нарядом. Монахиня, в полном изумлении, спросила, кто это.
— Это — «домашняя радость»1 начальника судебной палаты. Она хочет переждать, спрятаться от ветра и дождя.
Монахиня проводила ее в храм, пододвинула ей диван, почтительно пригласила ее сесть. Служанки гурьбой разбежались по кельям, ища себе убежища. Вбежали они и в комнату девушки, увидели ее, нашли ее очаровательной и пошли доложить госпоже. Вскоре дождь перестал. Госпожа поднялась и просила разрешения осмотреть монашеское помещение. Монахиня повела ее, и она увидела девушку. Удивленная донельзя, она застыла на ней неподвижными зрачками. Девушка тоже долго на нее глядела: госпожа была не кто другой, как Цин-мэй. Обе зарыдали до потери голоса, потом стали рассказывать о своих приключениях.
Оказалось, что после смерти больного отца Чжан, дождавшись времени, когда можно было снять траур, оказался победителем на ряде экзаменов и получил должность начальника судебной палаты. Устроив на новом месте мать, он теперь перевозил всю семью. Девушка вздохнула.
— Вот теперь я смотрю на тебя, — говорила она грустно, — и мы, не правда ли, как небо и земля?
А Цин-мэй улыбалась.
— Как счастливо это вышло, — сказала она в свою очередь, — что хотя тебя и крутило и ломало, но в конце концов ты осталась без мужа. Небо, очевидно, хотело, чтобы мы с тобой сошлись уже навсегда. Если бы не этот дождь, что помешал мне ехать дальше, как произошла бы эта наша встреча? Да, во всем этом приняли участие боги и духи, — не в человеческих силах это сделать!
С этими словами она достала шапку, унизанную жемчугами, и парчовое платье, передала Си и торопила ее переодеться. Девушка, опустив голову, нерешительно топталась на месте, а монахиня встала между ними, ободряла девушку и уговаривала ее.
1 «Домашняя радость* — наложница.
502
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Девушка выразила опасение, что если она будет жить с ней вместе, то ведь это ей не подойдет; кем она будет при ней?
— В свое время, — возражала Мэй, — ведь определенно была выражена твоя судьба, и раз это так, то разве я, твоя холопка, посмею забыть твою великую ко мне доброту? И, попробуй, подумай о господине Чжане — разве он из тех, кто поворачивает спину долгу чести?
С этими словами она насильно одела Си, простилась с монахиней, и обе отбыли. Когда они прибыли к месту службы Чжана, то и мать и сын были очень рады. Си поклонилась матери Чжана.
— Сегодня, — сказала она, — у меня нет лица1, с которым я могла бы вам, матушка, представиться!
Мать Чжана принялась утешать ее с улыбкой на губах. Затем стала обсуждать вопрос о выборе счастливого дня1 2 для соединения брачных чаш.
— Там, в храме, — говорила на это Си, — дорога моей жизни висела на одной ниточке, а я все же не шла на это... Вот что: если вы помните еще старое добро, то дайте мне получить от вас комнатку, в которой помещался бы камышовый круг, — и этого с меня довольно!
Мэй смеялась и молчала. Когда же наступил срок, она явилась к ней с ворохом роскошных нарядов. Си, кидая взгляды то влево, то вправо, не знала, что делать. Вдруг до нее донеслись звуки заигравшей музыки. Си еще более растерялась. Мэй, с помощью служанок и старух, насильно одела ее, взяла под руки и вывела за дверь. Перед нею был Чжан, который стоял в парадном придворном костюме и кланялся ей. Она и сама не заметила, как важно и низко поклонилась ему тоже. Мэй потащила ее в глубокую спальню.
— Смотри, — сказала она, — я сохранила незанятым это место, давно уже тебя поджидая! Ну, а нынешней ночью, — обратилась она к Чжану, — мне удалось отблагодарить вас за доброту. Можете теперь хорошенько жить с ней.
Цин-мэй повернулась и собралась уходить, но девушка схватила ее за рукав платья.
— Не удерживай меня, — сказала Мэй, — в этом-то уж я тебя заменить не могу!
Отцепила ее пальцы, вырвалась и ушла.
Цин-мэй теперь служила Си очень усердно и ни за что не осмеливалась занимать собою ее ночи, а та все не могла успокоиться, стыдилась, затруднялась. Тогда мать велела звать Мэй «госпожой». Тем не менее она упорно держала себя, как положено прислуге и наложнице, ни разу не осмелившись полениться и понебрежничать.
Прошло три года. Чжана вызвали в столицу. Он заехал в храм к монахине и подарил ей, как бы ко дню рождения, пятьсот ланов. Та не приняла. Чжан настаивал и насильно старался ей вручить их. Наконец она приняла двести ланов, на которые построила храм Великой3, воздвигнув при этом плиту в честь госпожи Ван4.
Впоследствии Чжан дошел до должности товарища министра. Госпожа Чэн принесла ему двух сыновей и одну дочь. Госпожа Ван принесла четырех
1 У меня нет лица — см. [146].
2 Выбор счастливого дня — см. [12]
3 Храм Великой — храм бодисатвы Авалокитешвары — Гуаньинь [89].
4 Воздвигнув... плиту... — На гладкой шлифованной плите гравером вырезывались тексты, говорившие о торжественных моментах в жизни того храма или государственного учреждения, где помещалась эта плита. Если надпись отличалась своим каллиграфическим искусством или представляла собою вообще тот или другой интерес, то с нее делались оттиски на бумаге путем надавливания последней в углубленные места (то есть в вырезанные на плите буквы) [123].
Рассказы о людях необычайных: Физиогном Лю 503
сыновей и одну дочь. Чжан подал прошение, в котором изложил все эти обстоятельства.
Обеим женщинам был пожалован титул «госпожи»1.
Автор этой, любопытной истории сказал бы здесь так:
Небо родит прекрасную женщину — ясно: хочет ее привлечь к честному, прославленному ученому.
Но знать нашего пошлого света держит такую красавицу только для того, чтобы подарить ее богачу в шелковых штанах... Создавшее нас (небо) против этого, конечно, будет бороться.
И все же: какими кривыми, кружными, странно причудливыми путями шла дева, которой небо поручило устройство этого брака! Какую бездну энергии пришлось ей потратить! Творец Космических Эволюций1 2, вероятно, болел этим немало!
Скажу только, что эта госпожа Цин, сумевшая распознать гения в куче пыли и давшая клятву дать ему достойную супругу, хотя бы ценою своей жизни, по духу и энергии, знаете, совершенно какой-то государственный муж, а не женщина!
Ну, а этот государственный муж, ученый, который презрел настоящего человека полноправных качеств и пошел искать себе в зятья жирного объедалу! Как это вышло, что весь его ученый ум оказался стоящим столь низко по сравнению с его же собственной прислугой?!
ФИЗИОГНОМ ЛЮ
атудент Чжоу, сын видного шуньтяньского3 4 чиновника, дружил со студентом Лю. Лю владел наукой физиогномики, получив ее сам от какого-то весьма необыкновенного человека. Как-то раз Лю говорит Чжоу:
— У тебя, друг, нет судьбы к выслуге и почету?. Вот разве еще на состояние, тысяч в десять четвертей5, ты, пожалуй, рассчитывать можешь. Однако твоя почтеннейшая супруга выглядит для гадателя неважно. Она не будет, кажется, в состоянии помочь тебе в твоих успехах.
Не прошло и самого короткого времени, как жена Чжоу действительно умерла. В доме и спальне стало скучно, бедно. Чжоу было невмоготу. Он пришел к Лю, чтобы погадать о женитьбе. Вошел в гостиную, сел. Сидел очень долго — Лю ушел к себе и не выходил. Крикнул раз, крикнул два. Наконец Лю вышел.
— Все эти дни, — сказал он, — ищу тебе «вещь по признакам»6 — достойную тебя пару — и вот сейчас только нашел! Теперь я у себя там яв
1 Титул «госпожи» — см. [105].
2 Творец Космических Эволюций — Созидающий вещи и т. п. [107].
3 Шуньтяньский — пекинский [161].
4 Нет судьбы к выслуге и почету — то есть к успешным экзаменам и к высшим ступеням государственной службы.
5 Состояние тысяч в десять четвертей — сельского продовольствия.
6 Ищу... «вещь по признакам» — литературное выражение, означающее тщательные поиски чего-либо.
504
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ляю свое скромное искусство: прошу, видишь ли ты, Лунного Старца1 связать вас обоих красным шнуром1 2.
Чжоу пришел в восхищение и стал расспрашивать.
— А вот только что вышел от меня человек с мешком. Повстречал ты его или нет?
— Как же, — сказал Чжоу, — встретил! Рвань рванью, словно нищий!
— Это — твой тесть! Тебе бы следовало его почтительно, как подобает зятю, приветствовать!
— Послушай, — сказал Чжоу, — мы с тобой очень дружны, и я пришел поговорить с тобой по секрету. Зачем же тебе так зло надо мной шутить? Верно, что я, как говорится в классиках, «увы, ничтожен»3, а все-таки — потомок образованного рода, видного и служилого. Неужели же я пал до того, что буду родниться браком с уличным скупщиком?
— Ты не прав, — возразил Лю, — «и у пестрой коровы все же есть теленок»!4 Что за беда?
— А ты видел когда-нибудь его дочь? — осведомился Чжоу.
— Нет, не видал, — ответил Лю, — у меня никогда с ним особенно приятельских отношений не было. Даже фамилию его и имя я узнал, только спросив о них.
Чжоу засмеялся.
— И пестрого быка ты не знаешь, — сказал он, — как же можешь ты знать, что у него за телка?
— Я, видишь ли ты, — сказал Лю, — верую в указания судьбы. По-моему, выходит, что сам-то этот человек — злой и ничтожный, но ему суждено родить дочь с самым полным счастьем. Впрочем, если соединить вас насильно, непременно случится большая беда. Нужно будет еще погадать с молитвой.
Чжоу, придя к себе, не хотел верить всем этим речам Лю.
Стал сам искать жену во всех направлениях, но без успеха.
Однажды днем вдруг к нему явился Лю.
— К тебе — гость, — сказал он. — Я уже от твоего имени, как говорится, загнул дощечку5.
— Кто такой? — полюбопытствовал Чжоу.
— Ты только не спрашивай, — настаивал Лю, — а поскорее вари обед!
Чжоу не понимал, в чем дело, но приготовил все, как было велено. Сейчас же появился гость. Он оказался неким Фу, солдатом из лагеря. Чжоу это было сильно не по вкусу6, и он обращался с гостем еле-еле вежливо, с напускной и поверхностной манерой. А Лю, наоборот, ухаживал за гостем очень почтительно и внимательно. Через некоторое время, когда подали вино и закуску, Чжоу подал гостю есть из скверной грубой посуды.
Лю вскочил с места и поспешил заявить гостю:
— Моего почтенного друга давно уже влекло к вам искреннее уважение, и он все время поручал мне вас разыскать. Лишь на этих днях удалось мне
1 Лунный Старец — или Подлунный Дед — дух, предопределяющий браки [42].
2 Связать... красным шнуром — из народных поверий.
3 «Увы, ничтожен» — из од «Ши цзина» [4].
4 «И у пестрой коровы все же есть теленок» — из Конфуция («Изречения»): «Учитель так отзывался о Чжун Гуне: "Детеныш пестрой коровы если рыжеватый и с рожками, то пусть даже никому не надобен, но духи гор и рек разве им пренебрегут?"» У Чжун Гуна был дурной отец, но сын оказался хорошим [37].
5 Загнул дощечку — то же, что «заломил планку» [5].
6 Чжоу это было... не по вкусу. — Еще бы: грубый солдат в гостях у образованного человека, презиравшего, по конфуцианскому завету, всякую военщину, не говоря уже о простом солдате.
Рассказы о людях необычайных: Физиогном Лю
505
Гость оказался неким Фу, солдатом из лагеря. Чжоу это было сильно не по вкусу.
506
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
с вами встретиться! И вдруг я узнаю, что не пройдет и нескольких дней, как вам придется уехать далеко на войну. Мой друг мигом собрался вас к себе пригласить... Так что хозяин у нас сегодня — впопыхах, без подготовки...
Сидели и пили. Фу выразил сожаление, что у него заболел конь, так что на нем, пожалуй, нельзя будет ехать. Лю сейчас же грустно склонил голову в знак участия, желая что-нибудь придумать.
Затем гость ушел. Лю бросился к Чжоу с упреками:
— За тысячу ланов не купить тебе такого друга, вот что! К чему было смотреть на него с таким безмолвным пренебрежением?
Лю взял у Чжоу коня, поехал к Фу и от имени Чжоу подарил. Чжоу, узнав об этом, был не особенно доволен, но делать было уже нечего.
Прошел год. Чжоу собрался ехать в Цзянси, чтобы устроиться в канцелярию тамошнего губернского судьи. Зашел к Лю, чтобы спросить, что скажет гадание.
— Большая удача будет, — сказал Лю.
— Ну, — смеялся Чжоу, — мне ничего такого особенного и не требуется. Вот только бы набрать денег да купить себе хорошую женку. Да еще, на мое счастье, не сбылись бы твои прежние слова!.. Может это удаться или нет?
— Все будет, друг, как ты хочешь, — ответил Лю.
Чжоу прибыл в Цзянси, и вдруг как раз в это самое время вспыхнул сильный мятеж. Целых три года ему все не удавалось вернуться на родину. Наконец стало понемногу затихать. Чжоу выбрал день и отправился в путь.
Однако на дороге его схватили разбойники. Вместе с ним попались в ту же беду еще семь-восемь человек, у которых отобрали все деньги и отпустили на все стороны. Чжоу же схватили и повели в самое гнездо. Главарь разбойников, спросив его, откуда он, кто и как живет, сказал:
— У меня есть дочурка. Хочу отдать ее вам служить с веничком и метелочкой1. Отказываться не рекомендую!
Чжоу не отвечал. Разбойник рассвирепел и велел сейчас же рубить ему голову. Чжоу перепугался и решил, что лучше пока принять предложение, а потом как-нибудь и бросить девицу. Подумал и громко сказал:
— Я, видите ли, вот почему отвечаю не особенно решительно. Я — человек книжный и хилый, военными делами с вами заниматься не могу. Боюсь, что вас, дорогой тесть, я только обременю, и больше ничего. А вот если бы вы позволили нам с женой вместе отсюда уйти, то больше этой милости нельзя и придумать!
— Помилуйте, — сказал разбойник, — я только о том и говорю, меня самого девица тяготит. Почему бы мне не исполнить того, о чем вы просите?
Повел его в дом. Вышла нарядная девушка лет восемнадцати-девятнадцати. Настоящее небесное созданье!
В тот же вечер соединили чаши1 2, и то, что было, далеко превзошло все мечты Чжоу.
Он внимательно и подробно расспросил теперь девушку, как ее зовут, и узнал, что ее отец и есть тот самый человек, который в тот памятный день нес мешок.
Чжоу при этом воспоминании рассказал ей, что говорил Лю, и с благодарностью о нем вздохнул, полный изумления.
Дня через три-четыре разбойник собрал их в путь. Вдруг совершенно неожиданно появилась великая царская рать. Всю семью сейчас же схватили,
1 Служить с веничком и метелочкой — быть женой [38].
2 Соединили чаши — совершили брачный обряд [35].
Рассказы о людях необычайных: Физиогном Лю
507
связали, и трое начальников остались за ними смотреть. Вот уже казнили отца жены и дошли до Чжоу. Чжоу уже обрек себя, решив, что жизни ему больше не видать, как один из начальников, всмотревшись в него, спросил:
— Это уж не Чжоу ли, как вас там?
. Оказывается, это — солдат Фу. Он за свои военные заслуги был произведен в помощники воеводы.
— Вот что, — сказал он, обращаясь к своим товарищам, — это — известный ученый, человек из видной семьи и мой земляк. Разве он может быть разбойником?
Сняли путы. Фу спросил, откуда Чжоу идет.
— Да вот, — солгал Чжоу, — ходил к цзянскому судье, женился там и шел домой, как вдруг по дороге попал в разбойничье гнездо... Счастье мое, что вы изволили меня выручить. Такое это великодушие с вашей стороны, что, право, мне кажется, будто надо мною — второе небо... Только вот в чем дело: семью мою со мной разъединили. Позвольте мне воспользоваться вашей властью, чтобы снова сделать черепицу целою1.
Фу велел выставить перед ним всех забранных и предоставил ему самому опознать и взять, кого надо. Затем угостил его вином и обедом, дал ему на дорогу денег и сказал:
— Тогда, помните, вы оказали мне щедрое внимание, разняв свою тройку1 2. Я ни на минуту, ни днем ни ночью об этом не забывал. Только, пока мы тут расправляемся с разбойниками, мне недосуг оказать подобающую вам честь, так что вот, пожалуйста, возьмите этих двух коней да ланов пятьдесять серебра, и я рад помочь вам продолжать обратный путь на север.
Ко всему этому он присоединил еще двух конных солдат с доверительной стрелой3, велев им охранять Чжоу.
По дороге жена сказала мужу так:
— Мой глупый отец не послушался чистосердечных советов, и вот мать из-за него умерла, а ведь я давно знала, что сегодняшний день наступит! И если я доселе краду свои утра и вечера4, то только потому, что в детстве мне обещал физиогном, что в свое время я смогу прибрать, как следует, родительские кости. Можно будет, кстати, отрыть клад, который я закопала в землю, — там крупные слитки серебра, — и на них выкупить отцовские кости. Что останется, мы возьмем с собой: хватит устроиться!
Чжоу велел конным стражникам подождать у дороги, а сам с женой пошел на их старое жилье. Оно было уже превращено в пепел. Чжоу достал свой привесной нож, проковырял в золе этак в фут и действительно нашел там серебро. Сгребли его, положили в мешок и пошли обратно. Дали сотню ланов конным стражникам, чтобы те похоронили труп старика, а между тем жена повела Чжоу поклониться могиле матери.
Наконец поехали дальше. Добравшись до Чжилийской границы, щедро одарили стражников и отпустили их.
Видя, что Чжоу долго не возвращается, слуги в доме решили, что он погиб, и давай расхватывать, что полюбилось из имущества, ни с чем не счи
1 Сделать черепицу целою — дать кое-как собраться вместе, чтобы жить по-прежнему, хотя бы и по-мещански («человек благородный предпочитает быть разбитым бриллиантом, чем целой черепицей»).
2 Разняв свою тройку — то есть разрознив тройку, дав своего коня; намек на рассказ о Конфуции, сделавшем это из вежливости [68].
3 Доверительная стрела — приказ военачальника о свободном пропуске.
4 Краду свои утра и вечера — то есть не умерла от стыда, как нужно было бы, предвкушая то, что знала покойная мать.
SOS
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
таясь. Растащили все запасы хлеба, материи, утварь, мебель — все до нитки. Услыхав теперь, что хозяин вернулся, они сильно переполошились и стремглав разбежались. Остались только старая нянька, служанка и старик-слуга.
Чжоу, уйдя от смерти и найдя жизнь, не стал никого преследовать. Пошел проведать Лю, но куда тот делся, никто не знал. Молодая прибрала к своим рукам дом почище любого мужчины. Она выбирала из слуг тех, кто почестнее и поусерднее, давала им деньги в оборот и брала с них умеренные проценты. Бывало, эти торговцы усядутся под крышей отчитываться, а она, спустив штору1, сидит и слушает. Стоит лишь неверно положить на счетах хоть костяшку, как она указывает на ошибку. Никто не смел обмануть ее — ни из домашних, ни из посторонних.
Через несколько лет таких сотрудников-купцов было уже с сотню, а в доме лежали сотни тысяч серебра. Послали людей перенести родительские кости. Устроили роскошные похороны.
Рассказчик-автор прибавит тут следующее:
Лунного Старца можно подкупить, можно ему приказать!!
Тогда ничего странного в том, что сваха у нас — то же, что рыночный скупщик.
А вот, смотрите: разбойник — а какую имел дочь! Сказано1 2, что «на горке-холме не бывает ни сосен, ни кедров». Но это слова жалкого человека.
Раз это неверно даже применительно к девушке и женщине, то что сказать о тех3, кому положено угадать ученого государственного деятеля, что будет признан всем миром?!
ЦЯО-НЯН И ЕЕ ЛЮБОВНИК
к Ь Гуандуне жил потомок чиновной знати4, некий Фу. Когда ему перева-лило за шестьдесят, у него родился сын, названный им Лянь. Мальчик был чрезвычайно толковый, но кастрат от природы, и в семнадцать лет у него в тайном месте было еле-еле — с тутовый червяк. Об этом по слухам знали не только поблизости, но и дальние жители, и никто не хотел выдавать за него дочь. Старик уже решил, что ему судьба остаться без продолжения рода, тужил, горевал дни и ночи... Однако положение было безвыходное.
Лянь занимался с учителем. Случайно учитель куда-то ушел, а в это время у ворот их дома остановился фокусник с обезьянкой. Лянь загляделся на него и забыл про свои науки. Потом, спохватившись, что учитель сейчас придет, весь в страхе бросился бежать.
На расстоянии нескольких ли от дома он увидел какую-то барышню, одетую в белое платье; вместе с маленькой служанкой появилась она откуда-
1 Спустив штору — не показываясь посторонним [32].
2 Сказано — в классической книге конфуцианской истории («Чунь цю») [37].
3 Что сказать о тех — то есть о наших экзаменаторах, которые ставят неправильные отметки на экзаменах и проваливают... таких, как сам Ляо Чжай [114].
4 Чиновная знать — цзиньшэнь; этот термин означает служилую знать, хотя дословно, как часть вместо целого, следовало бы перевести: «пояса с воткнутыми в них костяными дощечками для заметок при аудиенциях у государя».
Рассказы о людях необычайных,- Цяо-нян а ее любовник
509
то перед его глазами. Она разок оглянулась-— дьявольская, ни с чем не сравнимая красота! Лотосовые шажки1 ковыляли вяло, и Лянь ее обогнал. Девушка обернулась к прислуге и сказала:
— Попробуй спросить у этого молодого человека, не собирается ли он идти в Цюн.
Служанка и в самом деле окликнула Ляня, спросила. Лянь поинтересовался узнать, зачем это было нужно.
— Если вы направляетесь в Цюн, — ответила девушка, — то у меня есть, как говорится, в фут длиною письмо, которое я попросила бы вас по дороге передать в мое село. У меня дома старуха мать, которая, между прочим, может быть для вас, как говорят в таких случаях, «хозяйкой восточных путей»1 2.
Убежав из дома, Лянь, собственно говоря, никакого определенного направления не брал. Теперь он решил, что может пуститься хоть в море3, и обещал. Девушка достала письмо, передала его служанке4, а та — студенту. Лянь осведомился, как имя и фамилия адресатки и где она живет. Ему было сказано, что ее фамилия — Хуа и что живет она в деревне Циньской Девы, в трех-четырех ли от северных городских окраин.
Студент сел в лодку и поехал. Когда он прибыл к северным предместьям Цюнчжоу, солнце уже померкло. Наступал вечер. Кого он ни спрашивал, о деревне Циньской Девы решительно никто не знал. Пошел на север, отошел от города ли на четыре-пять. Уже ярко сияли звезды и луна. От цветущих трав рябило в глазах. Было пусто... ни одной гостиницы. В сильном замешательстве, увидев, что у дороги стоит чья-то могила, он решился как-нибудь у нее примоститься. Однако, сильно боясь тигра и волка, полез, как обезьяна, вверх на дерево, и там прикорнул.
Слышит, как ветер так и гудит, так и воет в соснах. Ночные жуки жалобно стонут... И сердце юноши захолодело пустотой, а раскаяние жгло огнем.
Вдруг внизу раздались человеческие голоса. Лянь нагнулся, посмотрел. Видит — самые настоящие хоромы; какая-то красавица сидит на камне, а две служанки держат по расписной свече и расположились одна направо, другая налево от нее.
Красавица взглянула влево и сказала:
— Сегодняшней ночью так бела луна, так редки звезды. Завари-ка чашечку круглого чая5 — того, что подарила нам тетушка Хуа... Насладимся, право, этой чудесной ночью!
Студенту пришло в голову, что это бесовские оборотни, и по всему его телу волосы стали торчком, словно лес. Сидел, не смея дохнуть. Вдруг служанка поглядела вверх и сказала:
1 Лотосовые шажки. — Искалеченные модой женские ноги часто называются в изящной литературе «лотосовым цветком» за их выгнутый подъем и в подражание стихам одного царя-эротомана VII в., воспевавшего их, как лотосы под луной [29].
2 «Хозяйка восточных путей» — хозяйка по отношению к гостю [132].
3 Пуститься хоть в море. — Конфуций сказал («Изречения», V, 6): «Мой путь не идет... Сяду на плот и пущусь в море...» Цитата применена здесь формально [37].
4 Девушка достала письмо, передала его служанке. — Иной порядок при строгости тогдашней патриархальной теремной китайской жизни был бы немыслим.
5 Завари-ка чашечку круглого чая. — В Китае, при угощениях в хороших ресторанах, сухие листья чая кладутся прямо в чашку, и там уже обвариваются крутым кипятком. Затем чашка накрывается другою чашкой, лишь несколько меньшего диаметра. Листья опускаются на дно, и зеленоватый отстой отхлебывается глоточками при отодвигании края верхней чашечки. Круглый чай — или, иначе, чай «дракона н феникса», считается самым лучшим по качеству. Ввиду его дороговизны и редкости с X в. лишь государи стали жаловать его своим придворным.
510
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Служанка поглядела вверх и сказала: «На дереве сидит человек».
Рассказы о людях необычайных: Цяо-нян и ее любовник 511
— На дереве сидит человек!
Девушка вскочила в испуге.
— Откуда это взялся такой смельчак, — сказала она, — что берется из-за угла подсматривать за людьми?
Студент страшно испугался. Укрыться было уже некуда, и он, кружась по дереву, спустился вниз. Упал на землю и умолял простить его. Девушка подошла к нему, всмотрелась и, вместо того чтобы разгневаться, выразила удовольствие. Взяла и потащила его сесть с ней вместе.
Студент взглянул на нее. Ей было лет семнадцать-восемнадцать. Красота и манеры были прямо на редкость. Вслушался в ее речь — не простой говор.
— Вы откуда, молодой человек, держите путь? — спросила она.
— Я, видите ли, — отвечал Лянь, — исполняю кой для кого роль почтаря!
— В пустынных местах часто встречаются страшные незнакомцы, — сказала девушка. — Спать на открытом месте опасно. Если не отнесетесь с пренебрежением к грубому нашему шалашу, то я желала бы, чтобы вы у нас остановили, так сказать, колесницу1.
И с этими словами пригласила студента войти в помещение. Там была всего-навсего только одна кровать, но она велела прислуге застлать ее двумя одеялами. Студент, стыдясь своей телесной мерзости, выразил желание лечь на полу. Девушка засмеялась.
— Я познакомилась, — сказала она, — с таким прекрасным гостем. Смеет ли женщина Юань-лун1 2 лечь гордо и выше его?
Студенту не было иного выхода, и он лег с ней на одну кровать. Однако, дрожа от страха, не посмел вытянуться.
Не прошло и небольшого времени, как девушка незаметно залезла к нему под одеяло своей тоненькой ручкой и стала легонько щупать у его ног и колен. Студент притворился спящим и сделал вид, что ничего не чувствует и не понимает.
Вскоре она открыла одеяло и влезла к нему. Давай его расталкивать, но он решительно не шевелился. Тогда она стала нащупывать тайное место — и вдруг остановила руку, приуныла, с грустным-грустным видом ушла из-под одеяла, и студент сейчас же услыхал ее сдержанный плач. Весь в волнении стыда, не зная, куда деваться, со злобой и досадой роптал он на Небесного Владыку3 за его проруху... Но больше ничего предпринять не мог.
Девушка крикнула служанке, чтобы та зажгла свечу. Та, заметив следы слез, удивленно спросила, в чем неприятность. Девушка помотала головой и сказала:
— Я сама оплакиваю свою же судьбу.
Служанка стала у кровати и пристально всматривалась в ее лицо.
— Разбуди барина, — сказала она, — и выпроводи!
1 Остановили... колесницу. — Речь условной вежливости особенно подчеркнута здесь выбором слов — намеком на одну из од «Ши цзина» [4]:
При звездах да пораньше заложить колесницу, Остановить ее в тутовом поле...
2 Юань-лун (Чэнь Юань-лун) — один из героев известной под именем «Троецар-ствия» междоусобной войны, разорившей в III в. Китай. О нем так отзывался один из его сподвижников по ратному делу. «Юань-лун — муж озер и морей... Его не покидает необузданная храбрость. Я как-то свиделся с ним. У него нет деления на гостя и хозяина. Сам забрался на постель, а гостя заставил лечь у постели на полу».
3 Небесный Владыка — бог, в одном из монотеистических проявлений китайской религиозной мысли.
512
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Услыша такие слова, студент почувствовал еще более жестокий прилив стыда... Кроме того, его брал страх очутиться среди ночи в темных, мутных пустырях, не зная больше, куда идти... Пока он это соображал, вошла, распахнув двери, какая-то женщина.
— Пришла тетушка Хуа, — доложила служанка.
Студент исподтишка взглянул на нее. Ей было уже за пятьдесят, хотя живая рама красоты ее еще не покидала. Увидев, что девушка не спит, она обратилась к ней по этому поводу с вопросом. Не успела еще девушка ответить, как женщина, взглянув на кровать, увидела, что там кто-то лежит, и спросила, что за человек разделяет с ней ложе. Вместо девушки ответила служанка:
— Ночью здесь остановился спать один молодой человек!
Женщина улыбнулась.
— Не знала я, — сказала она, — что Цяо-нян с кем-то справляет свою узорную свечу1.
Сказав это, заметила, что у девушки еще не высохли следы слез, и испуганно бросила ей:
— Ни на что не похоже тужить и плакать в вечер соединения чаш1 2. Уж не грубо ли с тобой поступает женишок?
Девушка, не отвечая, стала еще грустнее. Женщина хотела уже коснуться одежды, чтобы посмотреть на студента. Едва она взялась за нее, чуть встряхнула, как на постель упало письмо. Женщина взяла, поглядела и, остолбенев от изумления, сказала:
— Что такое? Да ведь это же — почерк моей дочери!
Распечатала письмо и принялась громко вздыхать. Цяо-нян спросила, в чем дело.
— Вот здесь известие от моей Третьей. Муж ее умер, и она осталась беспомощной сиротой... Ну как тут теперь быть?
— Это верно, — сказала девушка, — он говорил, будто кому-то несет письмо... Какое счастье, что я его не прогнала!
Женщина крикнула студенту, чтоб он встал, и стала подробно расспрашивать, откуда у него это письмо. Студент рассказал все подробно.
— Вы потрудились, — сказала она, — такую даль нести это письмо... Чем, скажите мне, вас отблагодарить?
Затем пристально посмотрела на студента и спросила его с улыбкой, чем он обидел Цяо-нян. Студент сказал, что не может понять, в чем провинился. Тогда женщина принялась допрашивать девушку. Та вздохнула.
'— Мне жалко себя, — сказала она. — Живою я вышла за евнуха, мертвой — сбежала к скопцу!.. Вот где мое горе!
Женщина посмотрела на студента и промолвила:
— Такой умный мальчик... Что ж это ты: по всем признакам мужчина — и вдруг оказываешься бабой? Ну, ты мой гость! Нечего тут дольше поганить других людей!
И повела студента в восточный флигель. Там она засунула руку ему между ног, осмотрела и засмеялась.
— Не удивительно, — сказала она при этом, — что Цяо-нян роняет слезы. Впрочем, на твое счастье, есть все-таки корешок. Можно еще что-нибудь сделать!
Зажгла лампу. Перерыла все сундуки, пока не нашла какой-то черной пилюли. Дала ее студенту, велела сейчас же проглотить и тихо посоветовала ему не шуметь. Затем ушла.
1 Справлять узорную свечу — см. [33].
2 Соединение чаш — один из брачных обрядов, известный читателю из предыдущих рассказов [35].
Рассказы о людях необычайных; Цяо-нян а ее любовная 513
Студент, лежа один, стал размышлять, но никак не мог взять в толк, от какой болезни его лечат.
Проснулся он уже в пятой страже1^ сейчас же ощутил под пупом нить горячего пара, ударяющего прямо в тайное место. Затем что-то поползло, как червяк, и как будто между ляжек свисла какая-то вещь. Пощупал у себя — а он, оказывается, уже здоровенный мужчина! Сердце так и встрепенулось радостью... Словно сразу получил от государя все девять отличий1 2.
Только что в рамах окна появились просветы, как вчерашняя женщина уже вошла и принесла студенту жареные хлебцы. Велела ему терпеливо отсидеться, а сама заперла его снаружи.
— Вот что, — сказала она, уходя, своей Цяо-нян,- — молодой человек оказал нам услугу, принес письмо. Оставим его пока да позовем нашу Третью в качестве подруги-сестры для него. Тем временем мы его снова запрем, чтоб отстранить от него надоедливых посетителей!
И вышла за дверь.
Студенту было скучно. Он кружил по комнате и время от времени подходил к дверной щели — словно птица, выглядывающая из клетки. Завидит Цяо-нян — и сейчас же захочет ее поманить, все рассказать... Но конфузился, заикался и останавливался. Так тянулось время до полуночи. Наконец вернулась женщина с девушкой, открыла дверь и сказала:
— Заморили скукой молодого господина! Третья! Можешь войти поклониться и попросить извинения!
Тогда та, которую он встретил на дороге, нерешительно вошла.
Обратясь к студенту, подобрала рукава и поклонилась. Женщина велела им назвать друг друга старшим братом и сестрой.
Цяо-нян хохотала:
— Старшей и младшей сестрой... Тоже будет хорошо!
Все вместе вышли в гостиную, уселись в круг. Подали вино. За вином Цяо-нян в шутку спросила студента:
— Ну а что, скопец тоже волнуется при виде красавицы или нет?
— Хромой, — отвечал студент, — не забывает времени, когда ходил. Слепой не забывает времени, когда видел.
Все расхохотались. Цяо-нян, видя, что Третья утомлена, настаивала, чтобы ее оставили в покое и уложили спать. Женщина обратилась к Третьей, веля ей лечь со студентом. Но та была вне себя от стыда и не шла. Хуа сказала:
— Да ведь это мужчина-то мужчина, а на самом деле — покойник! Чего его бояться?
И заторопила их убираться, тихонько шепнув студенту:
— Ты за глаза действуй как мой зять. А в глаза — как сын. И будет ладно!
Студент ликовал. Схватил девушку за руку и залез с ней на кровать. Вещь, только что снятая с точильного камня, да еще в первой пробе... Известно, как она быстра и остра!.. '•
Лежа с девушкой на подушке, Фу спросил ее, что за человек Цяо-нян?
— Она мертвый дух. Талант ее, красота не знают себе равных. Но судьба, ей данная, как-то захромала, рухнула. Она вышла замуж за молодого
1 В пятой страже — в пять часов утра [54].
2 Получил от государя все девять отличий. — По древнему ритуалу государь жаловал удельным князьям следующие девять регалий: 1) лошадь и коляску; 2) одежду; 3) музыкальные инструменты; 4) право выкрасить в красный цвет ворота [65]; 5) право выстроить парадное крыльцо; 6) право иметь телохранителей; 7) лук и стрелы; 8) секиры для ношения при выходах; 9) жертвенные сосуды.
17 Зак. 3110
514
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Мао, но тот от болезненного состояния стал как кастрат, и когда ему было уже восемнадцать лет, он не мог быть, как все люди. И вот она, в тоске, которую ничем нельзя было расправить, унесла свою досаду на тот свет.
Студент испугался и выразил подозрение, что Третья и сама тоже бес.
— Нет, — сказала она, — уж если говорить тебе правду, то я не бес, а лисица. Цяо-нян жила одна, без мужа, а я с матерью в это время остались без крова, и мы сняли у нее помещение, где и приютились!
Студент был ошарашен.
— Не пугайся, — сказала дева. — Хотя мы, конечно, бес и лисица, мы — не из тех, которые кому-либо вредят!
С этой поры они стали проводить вдвоем все дни, болтая, балагуря...
Хотя студент и знал, что Цяо-нян — не человек, однако, влюбленный в ее красоту, он все досадовал, что нет случая ей себя, так сказать, преподнести.
У него был большой запас бойких слов. Он умел льстить и подлаживаться, чем снискал себе у Цяо-нян большие симпатии. И вот однажды, когда обе Хуа куда-то собрались и снова заперли студента в комнате, он, в тоске и скуке, принялся кружить по комнате и через двери кричать Цяо-нян. Та велела служанке попробовать ключ за ключом, и наконец ей удалось открыть дверь. Студент сказал, припав к ее уху, что просит оставить все лишь промеж них двоих. Цяо-нян отослала служанку. Студент схватил ее, потащил на кровать, где спал, и страстно устремился... Дева, смеясь, ухватила у него под животом:
— Как жаль! Такой ты милый мальчик, а вот в этом месте — увы! — не хватает!
Не кончила она еще этих слов, как натолкнулась рукой на полный обхват.
— Как? — вскричала она в испуге. — Прежде ведь было такое малюсенькое, а теперь вдруг этакий канатище!
Студент засмеялся.
— Видишь ли, — сказал он, — в первый-то раз мы застыдились принять гостью — и съежились. А теперь, когда над нами глумились, на нас клеветали — нам невтерпеж: дай, думаем, изобразим, что называется, «жабий гнев»1.
И свился с ней в наслаждении.
Затем она пришла в ярость.
— Ах, теперь я поняла, — говорила она, — почему они запирали дверь! Было время, когда и мать и дочь шлялись тут без места... Я им дала помещение, приютила... Третья училась у меня вышивать... И я, знаешь, никогда ничего от них не скрывала и ничего для них не жалела... А они, видишь, вот какие ревнивые!
Студент стал ее уговаривать,-успокаивать, рассказывая все, как было. И все-таки Цяо-нян затаила злобу.
— Молчи об этом, — просил студент. — Тетушка Хуа велела мне строго хранить это в секрете.
Не успел он закончить свои слова, как тетка Хуа неожиданно вошла к ним... Застигнутые врасплох, они быстро вскочили, а тетка, глядя на них сердито, спросила, кто отпер дверь.
Цяо-нян засмеялась, приняла вину на себя. Тетка Хуа еще пуще рассвирепела и принялась ругаться сплошным и путаным потоком оглушительной брани.
1 «Жабий гнев». — Существует древний рассказ: некий князь, выйдя из дворца, увидел сердитую жабу — и простерся перед ней... Все недоумевали. «Вот .ведь какая она сердитая!— сказал он. — Как не поклониться ей?» И все храбрецы вокруг тоже присоединились к князю.
Рассказы о людях необычайных-. Цяо-нян и ее любовник
515
Цяо-нян с притворной и вызывающей усмешкой сказала:
— Слушай, бабушка, ты, знаешь, меня сильно насмешила! Ведь это, не правда ли, по твоим словам, хоть и мужчина, да все-таки покойник... Что он, мол, может поделать?
Третья, видя, что ее мать сцепилась с Цяо-нян насмерть, почувствовала себя плохо и принялась сама их усмирять. Наконец обе стороны побороли свой гнев и повеселели. Хотя Цяо-нян и говорила гневно и резко, однако с этой поры стала всячески служить и угождать Третьей. Тем не менее тетка Хуа и днем и ночью держала дочь взаперти, подальше от Цяо-нян, так что у нее с Фу Лянем не было возможности открыть друг другу свои чувства, которые оставались лишь в их бровях и глазах скрытымй, невыраженными.
Однажды тетка Хуа сказала студенту:
— Мои дети, государь мой, — и старшая и младшая — уже имели счастье тебе услужить. Мне думается, что тебе сидеть здесь уже не расчет. Ты бы, знаешь, вернулся к себе домой и объявил отцу с матерью. Пусть они поскорее устроят вам вечный союз!
Собрала студента и заторопила в дорогу. Обе молодые женщины смотрели на него с грустными, скорбными лицами — особенно Цяо-нян, которая не могла выдержать, и слезы так и катились из ее глаз, словно жемчуга из порвавшейся нитки, — без конца. Тетка Хуа остановилась, отстранила ее и быстро вывела студента. Только что они вышли за ворота — глядь, а уже ни зданий, ни дворов! Видна лишь одна заросшая могила.
Тетка проводила студента до лодки.
— Вот что, — сказала она ему на прощанье, — после твоего ухода я заберу обеих девочек и поеду в твой город, где и сниму помещение. Если не забудешь старых друзей, то мы свидимся еще в заброшенном саду дома Ли!..
Студент прибыл домой. До этого времени Фу-отец искал-искал сына, но найти не мог. Тосковал и волновался опасениями до крайности. Увидев вернувшегося, был нежданно обрадован. Студент рассказал все в общих чертах, причем упомянул, кстати, о своем уговоре с Хуа.
— Разве можно верить этой чертовщине? — говорил ему на это отец. — Знаешь, почему ты как-никак, а воротился живым? Только потому, что ты не мужчина, а калека. Иначе была бы смерть.
— Правда, что это необыкновенные создания, — возражал Лянь. — Тем не менее чувства у них напоминают те же, что у людей. Тем более что они такие сметливые, такие красивые... Женюсь на ней — так никто из земляков не будет смеяться!
Отец не стал разговаривать, а только фыркал.
Студент отошел от него... Его так и подзуживало. Он не желал мириться со своей участью. Начал с того, что, как говорится, усвоил себе служанку. И мало-помалу дошел до того, что среди бела дня с ней блудил вовсю, прямо желая, чтобы это во всей резкости дошло до ушей старика и старухи.
Однажды их подсмотрела маленькая служанка, которая сейчас же побежала и доложила матери. Та не поверила. Подошла, подсмотрела и была ошеломлена тем, что видела. Позвала служанку, допросила ее и наконец узнала все. Страшно обрадовалась и стала разглашать всякому встречному, направо и налево, заявляя, что сын их не бездейственный человек. Ею руководила мысль просватать сына за кого-нибудь из знатной семьи.
Однако студент тихонько шепнул матери, что он ни на ком, кроме Хуа, не женится.
— Послушай, — сказала мать, — на этом свете нет недостатка в красивых женах. Зачем тебе вдруг непременно понадобилась бесовщина?
516
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Если бы не тетка Хуа, — возразил Лянь, — мне никак не удалось бы узнать, в чем жизнь человека. Повернуть ей спину — не принесет добра.
Старик Фу согласился. Послали слугу и старую прислугу искать Хуа. Вышли за город с восточного конца, прошли четыре-пять ли, стали искать сад семьи Ли. Смотрят — среди разрушенных стен и бамбуков вьется ниточками дым. Старуха слезла с телеги и прямо прошла в дверь. Оказывается, мать и дочь вытерли стол, все чисто вымыли и, видимо, кого-то ждали.
Старуха с поклоном передала волю своих господ. Затем, увидя Третью, была поражена и сказала:
— Это и будет супруга моего молодого господина? Я лишь взглянула на нее, и то полюбила. Что же странного в том, что у молодого барина она в душе мыслится и во сне кружит?
Старуха спросила о сестрице. Хуа вздохнула:
— Это была моя приемная дочь. Три дня тому назад она внезапно скончалась, отошла от нас.
Вслед за этим стали угощать вином и обедом обоих прибывших: и старуху и слугу.
Вернувшись домой, старуха доложила полностью свои впечатления от внешности и манер Третьей. Отец и мать Фу пришли в восторг. Под конец старуха передала также известие о Цяо-нян. Студент пригорюнился и готов был заплакать.
В ночь встречи молодой у себя в доме он свиделся со старухой Хуа и сам спросил о Цяо-нян.
Та засмеялась и сказала ему:
— Она уже переродилась на севере.
Студент долго стонал и вздыхал. Встретил свою Третью, но никак не мог забыть о своем чувстве к Цяо-нян. Всех прибывших из Цюнчжоу он обязательно зазывал к себе и расспрашивал.
Как-то ему сообщили, что на могиле Циньской Девы слышат по ночам плач мертвого духа. Студент, пораженный такой странностью, пошел к Третьей и сказал ей. Она погрузилась в думу и долго молчала. Наконец заплакала и сказала:
— Я перед ней так виновата, так неблагодарна!
Студент стал спрашивать. Она улыбнулась.
— Когда мы с матерью пришли сюда, то не дали ей об этом знать. Уж не из-за этого ли теперь раздается плач обиды? Я уж давно собиралась тебе все рассказать, но боялась, знаешь, раскрыть материн грех.
Услыхав такие слова, студент сначала затужил, а потом возликовал. Сейчас же велел заложить повозку и поехал. Ехал днем и ночью и во весь опор прискакал к могиле. Распластался перед деревом на могиле и крикнул:
— Цяо-нян, а Цяо-нян! Я — ты знаешь кто — здесь!
И вдруг показалась Цяо-нян с спеленутым младенцем на руках. Выйдя из могилы, она подняла голову и стала жалобно стонать и глядеть на него с бесконечной досадой. Студент тоже плакал.
Потом он коснулся ее груди и спросил:
— Чей это сын?
— Это твой оставленный мне грех! Ему уже три дня.
— Я, милая, по глупости своей поверил тогда словам Хуа и этим дал тебе закопать в землю свою обиду... Могу ли, скажи, отказаться от своей вины?
Посадив ее с собой в повозку, а дальше по морю, он вернулся домой. Взял на руки сына и объявил матери. Та взглянула. Видит — огромный, красиво сложенный младенец, не похожий на бесовскую тварь, и была еще более довольна, чем прежде.
Рассказы о людях необычайных: Сюцай из Кшуя
517
Одна из красавиц положила на стол слиток серебра, лана в три-четыре.
312 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Обе женщины прекрасно между собой ладили и служили с должным почитанием свекрови.
Затем захворал старик Фу. Пригласили врача.
— С болезнью ничего нельзя поделать, — сказала Цяо-нян, — ибо душа уже покинула свое обиталище. Позаботьтесь лучше о погребальных делах.
Только что она закончила говорить, как Фу умер.
Мальчик рос удивительно похожим на своего отца и даже был еще более сметливый и способный. Четырнадцати лет он уже «вошел во дворец полукруглого бассейна»1.
Некто Цзы-ся, из Гаою, будучи наездом в Гуане, слышал эту историю. Названия мест он забыл, да и чем все это кончилось, тоже не знает.
СЮЦАЙ ИЗ ИШУЯ
Некий сюцай из Ишуя давал уроки где-то в горах. Ночью явились к нему две красавицы; вошли, полные улыбок, но ничего не говоря. Затем каждая из них смахнула длинным рукавом пыль с дивана, и обе, одна за другой, уселись. Платья были у них так нежны, что не производили шороха.
Вскоре одна из красавиц поднялась и разложила на столе платок из белого атласа, по которому было скорописью набросано строки три-четыре. Студент не разобрал, какие там были слова. Другая красавица положила на стол слиток серебра, лана в три-четыре. Сюцай подобрал его и сунул себе в рукав. Первая красавица забрала платок и, взяв другую за руку, вышла с нею, захохотала.
— Невыносимый пошляк! — сказала она.
Сюцай хотел пощупать серебро, но куда оно девалось — неизвестно.
На стуле сидит изящная женщина; дает ему ароматом пропитанную тонкую вещь. А он ее в сторону — не обращает внимания. Серебро же он берет! Все признаки нищего бродяги! Кому действительно вынести такого человека?
А лиса — прелесть! Можно себе представить ее тонкие манеры!
ЛИС ЛЕЗЕТ В ЖБАН
за-
Жена некоего Ши из деревни Ваней терпела от наваждений лиса.
Как она ни страдала, а отогнать его не могла.
За дверями у них стоял жбан. Каждый раз, как, бывало, лис слышит, что идет свекор, сейчас же туда спрячется. Высмотрев это, женщина приняла решение, но иикому ничего не сказала. Однажды, когда лис забрался в жбан, она поспешно заткнула отверстие ватой и поставила посудину в котел. Стала греть и кипятить.
1 «Вошел во дворец полукруглого бассейна* — см. [1].
Рассказы о людях необычайных: Лис лезет в жбан
51Э
Однажды, когда лис забрался в жбан, женщина поспешно заткнула отверстие ватой и поставила посудину в котел.
«
520
Пу Сум-лам. Странные астораа аз Кабинета Неудачника
Жбан нагрелся. Лис кричал ей:
— Очень жарко! Не делай со мной злых штук!
Женщина молчала. Крики все усиливались, но через некоторое время — довольно-таки продолжительное — уже не слышно было ни звука.
Женщина вытащила затычку, осмотрела. Там была кучка шерсти, несколько капель крови — и больше ничего.
СОДЕРЖАНИЕ ЧИНОВНИКА
Один видный деятель часто поступал бессовестно. Жена всякий раз в таких случаях обращалась к нему с увещаниями и предостережениями, указывая на ждущее его возмездие. Но он совершенно не желал ее слушать и не верил.
Как-то появился у них маг, которому дано было знать, сколько положено человеку жизни. Наш деятель пошел к нему. Маг посмотрел на него самым внимательным и долгим взором и сказал так:
— Вы скушаете еще двадцать мер1 риса и двадцать мер муки. И ваше «содержание с небес»1 2 на этом кончится!
Человек пришел домой и рассказал жене. Стали считать. Выходило, что один человек в год съедает всего-навсего не более двух мер муки. Следовательно, этого самого «небесного содержания» хватит лет на двадцать, а то и больше! Может ли, значит, безнравственность прервать эти положенные годы? И, рассудив так, он стал озорничать по-прежнему.
Вдруг он заболел «выбрасыванием» нутра3. Стал есть очень много — и все-таки был голоден. Приходилось ему теперь есть и днем и ночью, раз десять. Не прошло и года, как он умер.
ЧУ СУЙ-АЯН в новой жизни
Некий Чжао из Чаншаня нанимал помещение у одного богатого семейства. Заболел несварением и комьями в желудке. К тому же он всегда был одинок и беден до того, что еле-еле доставал себе средства. Теперь быстро приближался к роковой кончине.
Однажды, перемогая болезнь, Чжао вышел к прохладному месту и прилег под навес крыши. Пробудившись от сна, он увидел, что к нему подсела красавица, для всего мира исключительная. Чжао сейчас же обратился к ней с расспросами.
— Я, — отвечала дева, — явилась сюда нарочно, чтобы быть тебе женой! Чжао был поражен.
1 Мера — около 72 килограммов.
2 «Содеражение с небес» — положенное небом счастье, жизнь.
3 «Выбрасывание» нутра — понос.
Рассказы о людях необычайных-. Содержание чиновника
521
Приходилось ему теперь есть и днем и ночью.
522
Пу Сун-лин. Странные истерии из кабинета Неудачника
— Я уже не буду говорить о том, что бедный человек вообще не смеет питать никаких вздорных надежд, — сказал он. — Но ведь я к тому еще с минуты на минуту свисаю в смерть. Зачем, спрашивается, мие захотелось бы иметь теперь жену?
Дева сказала, что может вылечить его болезнь.
— Моя болезнь, — говорил на это Чжао, — не из таких, что можно удалить быстрыми приемами. Допустим даже, что найдется против нее какой-нибудь превосходный рецепт. Но, на мое горе, у меня нет денег, чтобы купить лекарства.
— Когда я лечу, мне не надо лекарства, — сказала дева.
И с этими словами приложила руку к животу Чжао; потом стала усиленно его растирать. Чжао почувствовал, что ее ладонь горяча, как пламя, и через несколько времени комья в животе стали распадаться и разламываться в тайниках, глухо-глухо гудя. Прошло еще мгновение — и ему захотелось по нужде влезть на рундук. Он быстро вскочил, но едва сделал всего лишь несколько шагов и расстегнулся, как его сильно пронесло. Клейкая жижа потекла в разные стороны, и все сгустки, все комья разом вышли вон. Чжао ощутил, как все тело стало проникаться бодрой жизнерадостностью. Он вернулся и лег на свое прежнее место.
— Скажите, барышня, кто вы? — обратился он к деве. — Умоляю, назовите мне свою фамилию, чтобы мне удобнее было вам молиться.
— Я — фея-лиса, — отвечала она. — А ты — танский Чу Суй-лян1, который в свое время оказал великую услугу моей семье. Это у меня навсегда врезано в душу, и я стремилась хоть раз тебя отблагодарить. Я искала тебя целыми днями, и вот наконец сегодня сумела найти. Теперь можно будет осуществить на тебе мой давний обет.
Чжао был сильно смущен своим грязным видом, да и, кроме того, боялся, как бы в его лачуге очаг не замарал пышного ее платья, но дева только и знала, что просила его идти домой.
Чжао привел ее к себе в дом. На глиняных выступах была солома без циновок. Очаг был холодный, без дыма.
— Не стану уж распространяться, — сказал Чжао, — насколько подобная обстановка не позволяет мне принять вашу любезность, меня смущающую. Но даже если бы вы и согласились добровольно на подобное житье, прошу вас, взгляните на пустое дно моей миски. Чем, скажите, чем стану я кормить свою жену и детей?
Дева твердила ему, чтобы он не беспокоился. Во время разговора он как-то обернулся — глядь, а на кровати уже постланы ковровые матрацы, одеяла и тюфяки. Только что он хотел ее спросить, как еще миг — и он увидел, что вся комната оклеена обоями, горящими серебристым светом и сверкающими, как зеркало. Да и все вещи уже успели измениться. Столы и столики засияли чистотой. На них было наставлено и вин и яств.
Оба сели и весело стали выпивать. День склонился к вечеру. Чжао улегся с ней спать, как муж с женой.
Хозяин дома, прослышав про эти чудеса, просил разрешения хоть разок взглянуть на женщину. Та сейчас же вышла и приняла его, не обнаружив никакого замешательства. И с этих пор весть о ней разнеслась во все четыре стороны. Появилось огромное количество посетителей, и молодая никому из них не отказывала. Иногда ее звали на обед. Она шла туда непременно с мужем.
1 Танский Чу Суй-лян (596—658) — живший во времена династии Тан (618—907) ученый и замечательный каллиграф.
Рассказы о людях необычайных; Чу Суй-лян в новой жизни
523
Чем выше они лезли, тем выше становилась лестница.
524
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Однажды за столом с ней сидел некий сяолянь1, у которого в тайниках ума пустили ростки блудные намерения. Женщина об этом уже знала и вдруг напустилась на него с упреками, толкнув его при этом рукой в голову. И вот голова прошла через стену, а туловище осталось по-прежнему в комнате. Ни вперед, ни назад, ни туда, ни сюда он никак не мог повернуться. Присутствующие, видя это, стали упрашивать ее освободить несчастного. Тогда она взяла и вытащила его.
Прошло этак с год. Посещения участились. Это очень надоело женщине. А те, кому она отказывала, сейчас же винили в этом Чжао.
Дело было в праздник Прямого Солнца1 2. Они пили вино на своем званом большом обеде. Вдруг впрыгнул в комнату белый заяц. Дева встала из-за стола.
— Пришел старичинушка, толкущий в ступе снадобья3, — объяснила она. — Он меня зовет... Пожалуйста, — обратилась она к зайцу, — идите вперед.
Заяц выбежал и был уже далеко.
Женщина велела Чжао достать ей лестницу. Чжао пошел за дом и притащил на себе длинную лестницу, в несколько сажен вышины. На дворе росло большое дерево. Чжао приладил к нему лестницу, которая оказалась выше даже самой маковки. Женщина полезла первая. Чжао за ней. Она обернулась и крикнула:
— Если кто из родных или гостей хочет идти за нами, сейчас же шагайте сюда!
Собравшиеся посмотрели друг на друга, но не рисковали лезть. И только один из отроков, служивших у хозяина дома, поспешил за ними сзади. Чем выше они лезли, тем выше становилась лестница. Вот она совершенно слилась с тучами, и лезших было уже не видно.
Взглянули на лестницу. Оказалось, что это старая, давно уже рухлая дверь, из которой вынули доску. Вошли всей гурьбой в комнату. Смотрят: стены в саже, поломанная печурка — все, как было раньше. Никаких других вещей не оказалось.
Вспомнили о мальчике — не вернулся ли, — чтоб расспросить его. Но тот бесследно исчез.
КРАСНАЯ ЯШМА
У старика Фэна, жившего в Гуанпине, был единственный сын, прозывавшийся Сян-жу. И отец и сын — оба были сюцай4. Старику было под шестьдесят. Он отличался непримиримой прямотой. В доме у них часто пустовало. В течение нескольких лет, друг за дружкой, умерли старуха и невестка. Пришлось самим возиться у колодца и ступки.
Как-то ночью Сян-жу сидел при луне и вдруг заметил, что со стены на него смотрит вдруг появившаяся соседская дочка. Поглядел на нее — хороша.
1 Сяолянь — студент, получивший вторую учено-литературную степень на государственных экзаменах [104].
2 Праздник Прямого Солнца — см. [96].
3 Старичинушка, толкущий в ступе снадобья. — Китайское предание гласит, что на луне живет яшмовый заяц [82], у которого в лапках пест. Им он толчет в ступе снадобье, нужное для сообщения человеку бессмертия.
4 Сюцай — первая учено-литературная степень, младший кандидат (.«бакалавр», как переводили это звание европейские синологи); может значить просто — ученый, книжник, студент [1], [3].
Рассказы о людях необычайных: Красная Яшма
525
Старик закричал деве: «Ты не блюдешь теремной строгости!»
526
Пу Сун-лан. Странные астораа аз Кабинета Неудачника
Подошел к ней — улыбнулась. Поманил рукой — не идет, но и не уходит. Бросился ее умолять. Она подставила лестницу и перелезла. Лег с ней спать...
Спросил у нее имя и фамилию.
— Я — Хун-юй, Красная Яшма, соседская дочь.
Студенту она сильно полюбилась. Предложил ей уговор — быть близкими навсегда. Она согласилась и стала приходить каждую ночь.
Так прошло у них с полгода. Раз старик встал ночью и, услыхав в помещении сына веселый разговор, заглянул к нему, увидел деву, рассердился, вызвал его из комнаты и набросился на него с бранью.
— Ты, скотина, что тут у меня делаешь? — кричал он. — У нас бед-ным-бедно, а ты и не думаешь об усердных занятиях науками... Да еще, сверх того, приучаешься блудить. Узнают люди — погубят твое честное имя. Не узнают — укоротишь себе жизнь.
Студент стал на колени и принес повинную, плакал, каялся. Старик кричал теперь деве:
— Послушай, девушка, ты, кажется, не блюдешь теремной строгости1. Ведь ты не только себя пятнаешь, но и людей. Вдруг да все обнаружится — тогда, пожалуй, дело этим не кончится: не только одни мы будем терпеть лишения и приютим у себя стыд!
Выбранив ее, ушел в сердцах спать.
У девы катились слезы.
— Когда бранят за проступок в отчем доме, — сказала она, — то есть чего стыдиться, очень даже! Нашей с тобой соединенной судьбе пришел конец.
— Да, — ответил студент, — пока отец еще жив, я не посмею поступать по собственному произволу. Но если у тебя, милая, есть ко мне чувство, то тебе следовало бы, как говорится, проглотить скверну, как приятное.
Дева резко настаивала на расставании. Студент плакал горькими слезами. Она принялась его останавливать.
— Послушай, — говорила она, — у нас с тобой никогда не было ни переговоров свахи, ни согласия отца с матерью. Я к тебе лезу через стену, проникаю в щель... Разве можно так жить до белых голов? А здесь есть одна прекрасная для тебя пара, к которой ты мог бы посвататься.
Студент указал на то, что он беден.
— Ты меня жди в следующую ночь, — сказала она. — Я для тебя что-нибудь придумаю.
На следующую ночь она и впрямь явилась, достала сорок ланов белого золота (серебра) и подарила их студенту.
— За шестьдесят ли отсюда, — сказала она при этом, — есть деревня рода У. В ней живет девица Вэй, которой восемнадцать лет. Ею, видишь ли, дорожатся, так вот она до сих пор еще не отдана. Ты же дай им съесть от тебя побольше, и они обязательно дадут полное свое согласие.
С этими словами она простилась и ушла. Студент, улучив удобный момент, стал говорить об этом с отцом и выразил желание идти посмотреть невесту. Однако о том, что ему дали денег, он умолчал, не смея упоминать о них отцу. Старик же, считая, что средств нет, прекратил разговор. Студент мягко заметил: «А что — можно ведь просто попытаться, и только». Старик дал согласие. Тогда студент, одолжившись конем и слугой, явился к Вэям.
Вэй был старый землепашец. Студент крикнул ему, чтобы он вышел за ворота, и стал с ним запросто беседовать. Вэй понял, что студент принадлежит к роду, пользующемуся уважением. Увидев к тому же, что он держит
1 Теремная строгость — см. [32].
Рассказы о людях необычайных: Красная Яшма
527
себя блестяще, в душе уже давал согласие, но все еще боялся, как бы тот не поскупился на деньги. Студент, прислушавшись, как он то воздерживался, то высказывался, уловил его мысль, вывернул мошну и все выложил перед ним на стол. Вэй был доволен, пригласил соседнего студента принять на себя роль посредника. Тот написал красную бумагу1, и брачный договор был заключен.
Студент вошел к старухе и сделал поклонный обряд. В комнате было убого, тесно. Девушка отстранилась, припав к матери. Студент бросил на нее беглый взгляд. Несмотря на грубую простоту наряда, все ее существо так и сияло красотой. Студент внутренне ликовал.
Старик нанял помещение и стал угощать в нем жениха, заявив ему при этом:
— Вам, барин, незачем самому выходить навстречу невесте. Чуточку подождите, пока сделаем ей все наряды, и мы сейчас же сами пришлем ее к вам в паланкине.
Студент уговорился окончательно о сроке и поехал домой. Дома соврал отцу, заявив, что у Вэя симпатии к их «чистому» дому бедных ученых и он не спрашивает денег. Старик выразил свое удовольствие.
Когда наступил назначенный день, Вэй и в самом деле привез девушку. Она оказалась работящей, бережливой, отличаясь покорностью и смирением. Лютня цинь и гусли сэ1 2 сложились в весьма усердный лад. Через два года она принесла мальчика, которого назвали Фу-эр.
Однажды в праздник «чистой и светлой погоды»3 она с сыном на руках пошла на могилы. Там ей повстречался местный магнат, некий Сун. Этот Сун имел должность цензора, но, как говорится, «сел» по обвинению во взяточничестве и был уволен. Поселившись теперь на родине, «в роще», он всячески старался показать свою силу и запугать людей. В тот день, о котором речь, он тоже ходил на могилы и на обратном пути увидел молодую женщину, пленился ее красотой, спросил у жителей села, кто она такая, и узнал, что она жена Фэна. Он решил, что Фэна, как бедного студента, можно будет соблазнить большим кушем, и, надеясь этим его поколебать, послал слугу намекнуть.
Едва студент услышал об этом, как гнев изобразился на его лице. Однако, подумав о неравенстве их положений, он подавил гнев и сделал улыбку, потом пошел и рассказал старику. Тот рассвирепел, выбежал и прямо в лицо пришедшим слугам стал бранить и поносить их господина на тысячи ладов: указывал на небо, чертил по земле...4 Слуги разбежались, как мыши. Сун теперь тоже рассердился. Отрядил несколько человек, которые вошли к студенту в дом и стали бить и его и его отца. Все кругом кипело, бурлило, словно в котле.
Когда молодая услыхала этот шум, она бросила ребенка на кровать, распустила волосы и стала звать на помощь. Толпа пришедших схватила ее, усадила в паланкин и сейчас же шумно удалилась.
Избитые, израненные, отец с сыном лежали на земле и стонали. В комнате «уа-уа» кричал ребенок. Соседи поглядели на них с сожалением и сочувствием, подняли и положили на кровать.
Прошел день, студент мог уже с помощью палки встать, но старик, кипя яростью, не стал принимать пищи, захаркал кровью и тут же умер. Студент зарыдал, схватил на руки сына и побежал возбуждать дело. Он дошел до
1 Написал красную бумагу. — При брачных обрядах красный цвет предпочитают во всем [43].
2 Лютня цинь и гусли сэ — см. [110].
3 Праздник «чистой и светлой погоды» — весенний праздник поминовения усопших [36].
4 Указывал на небо, чертил по земле — жестикуляция при заклятии против врагов.
528 Uy Сун-лин. Странные истерии из Кабинета Неудачника
губернатора, неоднократно подавал жалобы, прошения, но добиться справедливости ему не удалось...
Затем до него дошло, что жена его, не вынеся оскорбления, умерла, — он затужил еще сильнее: от обиды спирало грудь и горло. Выхода ждать было неоткуда. Стал все время думать, как бы зарезать Суна на дороге, которой тому не обойти. Однако его брало опасение по поводу многочисленных спутников магната, да и ребенка оставить не на кого. В таких горьких думах проводил он теперь дни и ночи, и веки у него не смыкались.
Вдруг к нему явился с траурным визитом какой-то мужчина с трепаной бородой, растущей по всему широкому подбородку. Фэн никогда ранее с ним не был знаком, но усадил его и уже собирался спросить, как его зовут и откуда он, как гость торопливо заявил:
— У вас ведь месть за убитого отца и обида за похищение жены... Вы, что ж, забыли отплатить, что ли?
Студенту пришло на мысль, что это, быть может, подосланный Суном соглядатай, и он ответил неискренне, лишь бы как-нибудь отделаться. Гость пришел в ярость... Зрачки его готовы были лопнуть. Он поспешил уйти.
— Я, — сказал он, — считал вас человеком. Теперь же понял, что вы — хам, с которым не стоит разговаривать!
Студент, увидев, что тут что-то необыкновенное, упал на колени и старался незнакомца удержать.
— Скажу вам правду, — говорил он, — я все боялся, не поддевает ли тут меня один из сунских... Ну а теперь открою вам все свое нутро совершенно искренне. Да, да — я, конечно, давно уже «лежу на хворосте и ем селезенку»1. Единственно, чего мне жаль, так это вот существо в пеленках: боюсь, что родовые жертвы предкам моим рухнут. Вы — рыцарь долга. Могли ли бы вы, скажите, стать моим Чу-цзю?1 2
— Нет, — отвечал незнакомец, — это дело бабье. Я к таким вещам не способен. Я бы предложил вам самому заняться тем, что вы хотите поручить мне, и, наоборот, то, что хотите взять на себя, дайте мне: я готов, что называется, «заместить повара»3.
Услыша это, студент хлопнулся о пол головой, но незнакомец вышел, не обращая больше на него внимания. Студент бросился за ним, чтобы спросить у него имя и фамилию.
— Если не выйдет, — сказал человек, — я не сочту долгом принимать выражения вашей досады; если же выйдет, то также не приму никаких выражений признательности.
1 «Лежу на хворосте и ем селезенку» — как Гоу-цзянь, князь страны Юэ в V в. до н. э., старавшийся таким путем растравлять в себе, согласно преданию, горечь обиды от поражения.
2 Стать моим Чу-цзю — намек на известный сюжет из первого китайского историка Сыма Цяня (II—I вв. до н. э.) [164]. Чжао Шо был женат на принцессе. Рвавшийся к власти сановник Ту Ань-цзя убил его и хотел истребить весь его род. Друзья Чжао, Гунсунь Чу-цзю и Чэн Ин, поклялись спасти его род — сына, который родился уже после гибели Чжао. Чу-цзю официально взял на себя роль хранителя потомка, причем вместо сына взял нарочно другого ребенка. По инсценированному доносу Чэн Ина оба, Чу-цзю и ребенок, были убиты. Чэн Ин пестовал настоящего Чжао, затем помог ему занять положение отца и расправиться с врагом. После чего стал с ним прощаться: дело сделано и теперь надо исполнить договор с другом и умереть хотя и запоздалой, но праведной смертью.
3 «Заместить повора» — намек на одно место из Чжуан-цзы (IV в. до н. э.) [49], где говорится, что при исполнении обрядов всякий должен знать свою роль и повар не должен быть замещаем, несмотря ни на какие его упущения. Смысл слов незнакомца: замещу вас в самом опасном вашем предприятии.
Рассказы о людях необычайных.- Красная Яшма 529
И ушел. Студент, боясь надвигающейся беды, взял сына на руки и убежал.
К ночи, когда весь дом Сунов уже заснул, какой-то человек перелез через двойную стену, проник в дом, убил цензора, обоих сыновей, прислугу и одну из жен. Суны подали правителю заявление и жалобу. Правитель сильно перепугался. Суны указывали на Фэна. Правитель отрядил казенных служителей арестовать студента. А тот убежал, оказывается, неизвестно куда. Дело стало еще более ясным. Слуги Сунов вместе со служителями канцелярии правителя, обшарив все глухие места, ночью подошли к Южным горам. Услыхали плач младенца, пошли на голос и нашли студента. Связали и повели. Ребенок плакал все сильнее и сильнее. Вырвали его у отца и бросили в сторону. От гневной обиды студент готов был умереть.
Затем он предстал перед правителем.
— Ты зачем убиваешь людей? — спросил тот.
— Несправедливо так говорить, — ответил студент. — Тот человек умер ночью, а я убежал днем... Да и примите во внимание, как человек с плачущим на руках ребенком мог бы перелезть через стену и убить?
— Если ты не убивал, зачем удирал? — спросил правитель.
Словам студента пришел конец: спорить он уже не мог и был посажен в тюрьму.
— Не жаль, что я умру сам, — сказал студент, плача, — но в чем провинился мой сиротка?
— Послушай, — возразил правитель, — ты сам убил у других много детей... Чего же жаловаться, что убили твоего мальчика?
Теперь со студента сняли его ученый костюм и стали все время мучить и пытать, но он не давал никаких показаний.
В эту самую ночь, только что правитель улегся спать, как услышал удар чем-то о кровать — удар, от которого так и загремело. Страшно перепуганный, он закричал. Весь дом в тревоге поднялся, собрались люди, зажгли свечу. Смотрят — в кровать врезался, глубже чем на дюйм, кинжал, сверкавший своим острым лезвием, словно то был иней. Вонзился так крепко, что нельзя было вытащить.
Правитель глядел, а душа замирала, где-то теряясь. Схватили копья, побежали повсюду искать: ни следа. Испытывая в сердце жуткую тревогу и решив, что раз Суны погибли, то некого уже бояться, правитель подал подробный рапорт по начальству, где постарался сложить со студента вину, и отпустил его в конце концов на свободу.
Студент пришел домой. В банке не было ни мерки крупы... сидел одинокою тенью среди четырех стен. На его счастье, сосед, сжалившись над ним, присылал ему есть и пить, так что он кое-как мог существовать.
И вот он то думал о том, что его великая обида отомщена, и раскатисто смеялся, торжествовал, то вдруг погружался в мысли о своем злом несчастье, едва не приведшем его к гибели со всей семьей, — и тогда слезы падали капля за каплей... Когда же он представлял себе, что половину жизни он проводит в бедности, знобящей кости, и что ветки его рода лишены продолжения, то убегал туда, где никого не было, рыдал до потери голоса, не будучи в силах далее сдерживаться.
Так провел он с полгода. Розыски и аресты в связи с его делом стали производиться вяло и лениво. Тогда студент обратился с мольбой к начальнику уезда, прося присудить ему право на возврат от Сунов костей его жены — Вэй. Получив это право, он похоронил ее и, вернувшись с похорон домой, предался смертельной тоске, ворочался с боку на бок на пустой постели и уже не видел никакого пути к жизни.
Вдруг кто-то постучал в ворота. Студент так и застыл, вслушиваясь в тишину. И слышит, как кто-то за воротами болтает с ребенком. Студент бы
530
Пу Сун-лин. Странные истерии из Кабинета Неудачника
стро вскочил, взглянул в щелочку: как будто женщина. Только что он приоткрыл дверь, как она уже принялась его спрашивать:
— Ну что — великая обида смыта, не так ли? И ты, надеюсь, здрав и невредим?
Знакомый, родной голос... Но вспомнить, чей именно, вдогонку самому звуку, от волнения и торопливости так и не мог. Зажег огонь, посветил на нее — Хун-юй. Она вела за собой мальчугана, который резвился и смеялся у ее ног.
Студенту некогда было расспрашивать. Он обнял женщину и стал плакать. Она тоже сначала была охвачена грустью. Потом толкнула мальчика вперед и сказала:
— Ты что ж, забыл отца-то?
Мальчик, уцепившись за ее платье, глядел на студента сверкающими глазами. Студент всмотрелся пристальнее: да это Фу-эр! Весь в волнении испуга, со слезами на глазах он стал спрашивать, откуда она достала его сына.
— Скажу тебе всю правду, — отвечала женщина. — Я раньше назвалась, не правда ли, соседкой: так это вздор. По-настоящему я — лиса. Как-то мне случилось идти ночью. Я увидела, что лежит в лощине мальчик и плачет, и взяла его с собой в Цинь на воспитание. Затем я узнала, что великая беда твоя пришла к концу, вот привела его к тебе: живите вместе!
Студент отер слезы, поклонился ей, изъявил свою признательность. А мальчик сидел на груди у женщины, прижавшись к ней, как к матери, и все не мог признать отца.
Еще не светало, а женщина поспешила встать. Студент спросил, зачем это.
— Я собираюсь уйти, — отвечала она.
Студент, как был голый, стал на колени у постели, плакал и не в силах был поднять голову.
— Это я нарочно, — сказала она, смеясь. — Теперь же — вот что: мы начинаем наше хозяйство сызнова, и придется, значит, рано вставать и поздно ложиться — иначе невозможно.
И вот она нарезала травы, схватила веник и заработала, словно мужчина. Студент стал горевать, что он беден и не может прокормиться.
— Ты только, прошу тебя, поставь, что называется, свой шатер1, — сказала она, — и учись, не спрашивая, есть ли у нас избыток или терпим нужду. Может быть, и не околеем на дороге с голоду.
После таких слов она достала денег, купила ткацкий станок, сняла в аренду несколько десятков му земли, наняла работников, которые вспахали поле, вырубили бурьян, укрыли стены плющом и вьюнком. И так она вела работы изо дня в день. Слыша о таком ее примерном поведении, односельчане с особой готовностью приходили им на помощь, ссужая деньгами, так что через каких-нибудь полгода у них дымилось уже много труб, толпилось немало людей, совсем как у жалованной, зажиточной знати.
— Знаешь, милая, — говорил студент, — после этого испепелившего меня погрома ты пришла и с пустыми руками меня возродила... И все-таки есть одно неулаженное дело. Как с ним быть — не знаю.
— Именно? — спросила она.
— Да, видишь ли, срок экзаменов уже приближается, а мой ученый костюм мне еще не возвращен.
— Да я давно уже послала в Просветительное присутствие четыре ла-на, — смеялась женщина, — так что твое имя уже снова внесли в список. Если б ждать, пока ты сам не заговоришь, то давно бы уже прозевали.
1 Поставь свой шатер — см. [125].
Рассказы о людях необычайных: Семьи разбойников
531
Лис крикнул из посудины: «Я с разбойничьего двора!»
532
Пу Сун-лин. Странные истерии из Кабинета Неудачника
На этом экзамене он получил степень цзиньши, «рекомендацию из губернии». Ему было тридцать шесть лет. Жирная земля тянулась полосами, и, как говорится в древних стихах, «хоромы высокие были огромны-огромны»1.
Жена его, нежная, стройная, порхала, словно по ветру, но работала лучше и больше всякой деревенской бабы. Даже когда в зимние стужи она изнуряла себя работой, все равно руки ее были нежны, словно помада. Она уверяла, что ей тридцать восемь лет, но те, кто ее видел, давали ей обыкновенно двадцать с небольшим.
СЕМЬИ РАЗБОЙНИКОВ
годы Покорного Небу правления1 2 в уездах Тэн и И из десяти человек семеро были разбойниками. Правитель области не решался арестовы-вать их.
Потом, когда область получила наконец успокоение, начальник выделил разбойничьи дворы, и каждый раз, как им случалось тягаться на суде с честными людьми, он пускался на все уловки, чтобы только поддержать их «левым плечом»3. Он все боялся, как бы они снова не забушевали.
После этого всякий приходивший с жалобой старался говорить, что он из разбойничьей семьи, а обвиняемый усердно доказывал, что это неправда. И каждый раз, как обе стороны начинали излагать свое дело, то — откладывая в сторону разговор о том, кто виноват, кто прав, — прежде всего бросались всячески выяснять, кто из них настоящий разбойник и кто — не настоящий. При этом надоедали секретарю, чтобы он проверял записи.
В это время в помещениях канцелярии правителя было много лисиц, и его дочь сама попала в наваждение. Призвали знахаря. Тот явился, написал талисманы, схватил лиса, всунул его в кувшин и хотел уже поставить кувшин на огонь, как лис громко крикнул из посудины:
— Яс разбойничьего двора!
Все, кто слышал, не скрывали своих улыбок.
ЛИСЕНОК ЛЮ ЛЯН-ЦАЙ
| * не передавали, со слов цзинаньского Хуай Ли-жэня, что господин Лю Лян-цай4 — потомок лисицы.
▼ ▼ X Дело было так. Его почтенный отец жил в Южных горах. Как-то раз его посетил в домике старик, назвавшийся Ху5. Лю спросил, где он проживает.
1 «Хоролкл высокие были огромны-огромны» — цитата из «Ши цзина» [4].
2 Годы Покорного Небу правления —девиз правления в годы с 1644 по 1662. О девизах правлений см. [41].
3 Поддержать «левым плечом» — см. [162].
4 Лю Лян-цай — Лю Гун-янь, по прозванию Лян-цай, — почти современник Ляо Чжая, считался даровитым администратором, исполнял обязанности прокурора и строителя речных плотин, играющих весьма важную роль в Китае при орошении полей. Кроме того, он известен как поэт, художник и каллиграф.
5 Ху — «инородец», созвучно слову ху — «лисица» [60].
Рассказы1 о людях необычайных: Лисенок Лю Лян-цай
533
Лю увидел старика во сне.
534
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Да вот в этих самых горах... Живущих свободной жизнью людей — маловато. Только нам с вами вдвоем и можно, как говорит поэт1, «часто коротать утро и вечер». Ввиду этого я и явился к вам познакомиться и отдать вам честь.
Лю начал вести с ним беседу. Старичок говорил бойко, остро. Лю это понравилось. Он велел подать вина и пришел в веселое расположение духа, как, впрочем, и старик, который ушел от Лю сильно под парами. Через несколько дней он появился вновь. Лю принял его еще радушнее.
— Послушайте, — сказал он, — раз вы удостаиваете меня такой дружбой, то ей, значит, суждено стать очень глубокою. А между тем я не знаю, в каком селе ваш дом... Как же справиться, например, о вашем здоровье и самочувствии?
— Не смею, знаете ли, от вас скрыть, — отвечал старичок, — по-настоящему я — старый лис из этих гор. С вами у меня давняя предопределенная связь. Вот почему я и решился внести свою дружбу в ваш дом. Уверяю вас — я не могу навлечь беду. И очень буду рад, если вы мне доверитесь: не будете чураться.
Лю не стал относиться к нему недоверчиво. Наоборот: даже укрепил и углубил свое к нему дружеское чувство. Сосчитались годами, вышло, что Ху стал старшим братом, и с этой поры они стали относиться друг к другу как братья. Сообщали друг другу даже о самомалейшем, что у кого случалось хорошего или плохого. К этому времени у Лю не было наследника. Вдруг старичок как-то говорит ему:
— Не печалься, я буду твоим продолжателем рода.
Лю от таких странных слов остолбенел.
— Да, да, — продолжал Ху, — счет моим годам уже кончился, и наступает срок перерождения наново... Вместо того чтобы уходить к чужим, не лучше ли будет родиться в семье близкого друга?
— Как так, — недоумевал Лю, — ведь долговечность бессмертноблаженного идет на десятки тысяч лет? Почему же тебе вдруг на этих годах кончить?
Старик помотал головой.
— Ну, этого ты не понимаешь.
И ушел.
Действительно, ночью Лю увидел старика во сне.
«Я сегодня к тебе пришел», — сказал он, появляясь возле Лю.
Лю проснулся. Жена, оказывается, родила мальчика, именно — господина Лю.
Придя в возраст, он отличался быстрой, остроумной речью и необыкновенно напоминал Ху. С ранних лет у него уже установилась репутация талантливого юноши. В год жэньчэнь1 2 он стал цзиньши3.
Это был человек с рыцарским подъемом, принимающий к сердцу чужие страдания. Неудивительно, что у его дверей все время толклись гости: из Чу,
1 Как говорит поэт — Тао Цянь (Тао Юань-мин) (IV—V вв.), певец опрощения и винных чар [91]:
Давно уж я хотел поселиться в Южной деревне, И не потому, что там нагадал себе жилье, — Я слышал: много там простых сердцем людей, И рад с ними часто коротать утро и вечер.
Поэма Тао необыкновенно популярна в Китае, особенно среди вдумчивых пожилых людей.
2 Год жэньчэнь — 1592 год нашего летосчисления [9].
3 Стал цзиньши — то есть прошел на последнем экзамене и стал «выдвигаемым на службу» [24].
Рассказы о людях необычайных: Гадалка на монетах
535
Цинь, Янь, Чжао1. А у ворот был целый базар — продавали вино, торговали хлебом.
ГАДАЛКА НА МОНЕТАХ
Ga Шан родился в Хэцзяни. Его отец, Дун-лин, был богатый самодур, расточительный до крайности. Бывало, ест «свертки»1 2, а углы их бросает, так что весь пол вокруг него бывал усеян безобразной грудой объедков. Человек был тучный, тяжелый, и его за все это прозвали «Теряющим углы воеводой».
В вечереющих его годах семья дошла до крайней бедности, так что он ежедневно недоедал. Плечи исхудали, и с них кожа свисала мешком. За этот вид ему дали новое прозвание — «Монах, нищенствующий по деревням». Прозвание это намекало на мешок, висящий за плечами.
Перед кончиной он сказал Шану так:
— В своей жизни я грубо уничтожал небесные дары, навлек на себя с высот гнев неба, и вот умираю от холода и голода. Тебе же следует, ревнуя о своем счастье, усиленно работать над своим поведением. Этим ты покроешь грехи отца.
Шан с полным благоговением стал исполнять волю покойного отца. Это был искренний, совершенно простой человек, без всякой двойственности. Сам пахал и кое-как сводил концы с концами. В деревне все его любили и почитали.
Один богатый старик, сжалившись над его бедностью, дал ему в долг денег, чтобы он поучился розничной торговле. Но Шан сразу же потерпел убыток, даже на основную сумму, как говорится, «на мать»3. Ему было стыдно, что убыток нечем выплатить, и он попросился к старику в наемники. Тот не соглашался.
Тогда Шан, встревожившись и потеряв покой, продал всю свою землю и дом, взял деньги и пошел к старику отдавать долг. Старик, узнав из расспросов, как было дело, почувствовал к нему еще больше расположения, пожалел его еще глубже и силком выкупил ему обратно прежнее хозяйство. При этом он дал ему еще более крупную сумму, чем в первый раз, понуждая стать торговцем. Шан все отказывался.
— Я, — сказал он, — даже эти десять с чем-то ланов и то не мог вам отдать. Зачем же мне теперь надевать на себя узел долга в будущей жизни и стать в ней ослом или лошадью?
Тогда старик позвал другого торговца вступить с Шаном в компанию. Через несколько месяцев Шан вернулся и только-только сумел остаться без убытка. Старик же и не думал получить от него барыши, а велел снова делать то же самое.
Через год у него была полна телега и от взятого в долг и от нажитого. Но, очутившись на Цзяне4, он попал в бурю, и корабль его чуть не перевернулся. Вещи же наполовину погибли и растерялись.
1 Чу, Цинь, Янь, Чжао — разные местности Китая, называемые здесь именами древних удельных княжеств, находившихся когда-то на этих территориях [87].
2 «Свертки» — пельмени.
3 Убыток на основную сумму... «на мать» — см. [116].
4 Цзян — река Янцзы.
536
Пу Сун-лин. Странные истерии из Кабинета Неудачника
Вернувшись домой, он подсчитал то, что у него осталось, и обнаружил, что, в общем, он может выплатить своему хозяину долг. Подумал и сказал товарищу:
— Если небо кого сделало бедным, то разве кто-нибудь может этому помочь? Я все время только обременяю вас...
Произвел расчеты, вручил товарищу деньги, а затем, в чем был, ретировался.
Старик снова стал настаивать на своем, но Шан решительно не шел на это и по-прежнему стал сам пахать.
— Живут же на свете люди, — вздыхал он про себя, — и хоть несколько лет, да попользуются жизнью в свое удовольствие. Как же это моя жизнь пала так низко?
В это время откуда-то у них появилась колдунья, которая гадала на монетах. Она узнавала судьбу человека в совершенной полноте и точности... Шан явился к ней, весь в благоговейном внимании. Колдунья оказалась старой женщиной. Дом, который она снимала, блистал отменной чистотой. В середине помещения стоял трон духа, перед которым все время в душистом дыму курились свечи. Шан вошел и сделал старухе почтительный поклон. Она сейчас же потребовала денег. Шан вручил ей сто монет, она их положила в деревянный ящик и с ним в руках опустилась перед троном на колени, встряхивая его и шумя, наподобие того, как это делается, когда просят божество о жребии1.
Окончив эти движения, она встала с колен и высыпала монеты в руку, а с руки на стол, расположив их в известном порядке. При этом у нее было принято, что знаки лицевой стороны будут считаться плохими, а оборот монеты — хорошим1 2.
Она принялась отсчитывать монеты. До пятидесяти восьми — все были знаки, а после пошли исключительно гладкие.
— А сколько вам лет? — спросила старуха.
— Двадцать восемь, — ответил Шан.
Старуха покачала головой.
— Ой рано еще, — сказала она. — Нынешняя ваша жизнь идет не по вашей собственной судьбе, а по судьбе ваших предшественников по жизни. Только к пятидесяти восьми годам вы встретитесь со своей собственной судьбой, и только тогда наконец не будет подобных переплетений.
— А что значит, как вы говорите, «мои предшественники»?
— А вот что: если у предшественника были добрые заслуги и если его счастье не исчерпывается в его собственной жизни, то наслаждается благами идущий за ним. Наоборот: если предшественник обладал запасом недобрых дел и в его жизни несчастье не погашено, то терпит преемник.
1 Просят божество о жребии. — Берут в руку банку с палочками, носящими номера серий и порядка, становятся на колени перед божницей, молятся про себя, затем встряхивают банку и вынимают палочку-жребий. Монах или слуга при храме смотрит в книгу, где выписано все, что положено будто бы духом каждому жребию, в том числе и лекарственные рецепты от болезней, и читает это коленопреклоненному гадающему о жребии. Впрочем, если при храме имеются отпечатанные экземпляры оракула, то за некую мзду всякий может купить его, чтобы читать прорицание дома.
2 Знаки лицевой стороны... оборот монеты. — Китайская монета с VII в. надписывается на лицевой стороне так: «ходячая монета такого-то правления», то есть таких-то годов, озаглавленных государем, во избежание употребления его имени, так-то [41]. Писалось это от руки, затем делалась глиняная модель, и монета отливалась. .Знаки писались знаменитыми каллиграфами и резко отличаются по времени выпуска монет. Обратная сторона монеты довольно часто бывала совсем без знаков.
Рассказы о людях необычайных: Гадалка на монетах
537
Старуха высыпала монеты на стол, расположив их в известном порядке.
538
Пу Сун-лин. Странные истории из кабинета Неудачника
Шан стал загибать пальцы.
— Еще тридцать лет, — сказал он. — Я уже буду совсем стариком, и жизнь уже подойдет к деревянной домовине1.
— До пятидесяти восьми, — сказала старуха, — у вас будут еще пять лет возвращающейся благодати. Можно будет кое-что предпринять, — да, но только-только, чтобы избежать голода и холода. Когда же вам исполнится пятьдесят восемь лет, то к вам сами собой должны прийти большие деньги, и не надо будет их усиленно искать и просить о них. У вас, сударь, за всю жизнь не было никаких грехов, так что и вторая ваша жизнь будет наслаждаться счастьем бесконечно.
Шан распростился с гадалкой и пошел домой. Он наполовину сомневался в том, что она ему наговорила, наполовину верил. Тем не менее он спокойно переносил свою бедность и, соблюдая себя в строгости, не позволял себе искать чего-либо непоказанными путями. Когда ему исполнилось пятьдесят три года, он подумал пристально о себе и стал проверять предсказанное.
Дело было как раз в пору «восточных работ»1 2, а Шан все время хворал, пахать не мог. Когда же поправился, стояла страшная засуха, и ранние посевы все как есть посохли. Лишь к осени полили дожди. У Шана дома не было никаких семян, кроме проса, и он все свои несколько му засеял только им. После этого наступила снова засуха. Греча, горох наполовину погибли, и только просо уцелело невредимым. Затем вдруг, на его счастье, полили дожди, и просо поднялось еще лучше. Подошла весна, был большой голод, но Шану удалось обойтись без недоедания.
Все это заставило Шана поверить колдунье. Он опять занял у старика денег, сделал маленький оборот и сейчас же кое-что заработал. Ему советовали начать большое торговое дело, но он на это не шел.
Наконец ему стукнуло пятьдесят семь лет. Как-то случилось ему чинить забор. Он стал рыть землю и нашел железный котел. Взял его на свет — оттуда шел белый пар, точно вились шелковые нити. Шан испугался и не решался вскрыть. Но вот через некоторое время пар исчез, и перед ним был полный белыми слитками жбан. Позвал жену, втащил вместе с ней в дом, взвесил: оказалось — тысяча триста двадцать пять ланов. И они решили, что колдунья в своих вычислениях несколько промахнулась.
Жена соседа, войдя в дом к Шану, подсмотрела, побежала домой и рассказала мужу. Тот в страхе кинулся к местному уездному правителю и сделал тайный донос.
Правитель отличался исключительной жадностью, схватил Шана и потребовал у него серебро. Жена Шана хотела половину скрыть, но Шан сказал ей:
— Оставлять у себя то, что добыто неправедно, — значит, самим себе покупать горе.
И представил все, как есть, правителю. Тот, получив серебро, заподозрил Шана в утайке и послал за жбаном, в котором серебро лежало, наполнил его снова серебром; оказалось — полно.
Тогда он Шана отпустил.
Вскоре этого правителя перевели начальником области в Наньчан. Через год Шан по торговым делам тоже прибыл в Наньчан. Оказалось, что пра
1 Деревянная домовина — гроб, смерть.
2 Пора «восточных работ» — весной, когда солнце справляет на востоке свой праздник и поднимает на работу людей; древнее выражение из «Шу цзина».
Рассказы о людях необычайны)!: Неудача честного Чжан Хун-цзяня
539
витель уже умер. Жена его с детьми собиралась ехать домой1 и продавала все наиболее громоздкое и тяжелое. Среди этих вещей были, между прочим, плетенки с тунговым маслом, примерно этак с тысячу штук. Шан купил их по дешевой цене и с товаром поехал домой.
Дома он обнаружил в одном из сосудов течь. Перелил масло в другой — и вдруг внутри его оказалось два слитка белого серебра. Перебрал все жбаны — то же самое. Проверил — и получилось как раз столько, сколько было выкопано.
После этого Шан сразу разбогател. Но вместе с тем стал усиленно помогать всем бедным и находившимся в крайности, раздавал деньги щедрой рукой и не скупясь. Жена уговаривала его отложить что-нибудь для детей и внуков, но Шан возражал:
— Вот таким-то образом я им наследство и оставлю!
Сосед его обеднел догола, дошел до нищенства. Хотел было попросить у Шана, но было совестно. Шан прослышал об этом.
— Вот что, — заявил он соседу, — то, что случилось тогда, было моей судьбой, пришедшей в свое время к чему полагалось. Вот почему духи и боги твоими руками разрушили и погубили меня. Какая вина на тебе?
И помог ему весьма основательно. Сосед, весь растроганный, лил слезы.
Шан достиг восьмидесяти лет. Дети, внуки шли, череда за чередой, несколькими поколениями и — не беднели, не опускались.
Автор этих странных историй сказал бы при этом так:
Мотовство и расточительность, доходящие до крайностей, неизбежны даже у князей, графов и им подобных. Еще бы им не быть у человека из черни!
Жаль, конечно, когда человек в своей жизни грубо обращается с небесными дарами, а перед смертью — есть-то и нечего!
Счастье еще, что птица (отец), умирая, жалобно запела, а сын сумел покрыть отцовскую беду! Счастье, что отец с сыном, пробыв в бедности и упадке семьдесят лет, кончили тем, что повернули-таки вверх (к счастью)!
Иначе отцовское зло опутало бы сына, а сын запутал бы, в свою очередь, внуков и т. д. И до тех пор, пока не опустились бы до выпрашивающих подаяние нищих, не остановились бы...
А что за создание эта старая колдунья, что разоблачает тайны неба?
Ох, как странно!
НЕУДАЧИ ЧЕСТНОГО ЧЖАН ХУН-ЦЗЯНЯ
Юнпинский Чжан Хун-цзянь восемнадцати лет был уже известным в своем уезде литератором. В то время лулунский правитель, некий Чжао, отличался жадностью и свирепым нравом, и весь народ от него страдал. Студент Фань был забит им палками насмерть. Тогда товарищи покойного, воспылав гневом за такую обидную несправедливость, решили подать жалобу в высшие инстанции министерств и трибуналов, причем просили
1 Собиралась ехать домой — то есть на родину, так как по древнему правилу китайский чиновник не смел занимать пост правителя той губернии, где он родился и где жил его род.
540 Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Чжана написать слова «кисти-ножа»1, уговорившись, что в деле будут они все. Чжан обещал.
Жена Чжана, урожденная Фан, была прекрасна собой и хороший человек. Узнав о том, что студенты задумали, она этого не одобрила.
— Вообще, знаешь, — сказала она мужу, — когда вы, «молодые таланты»1 2, что-нибудь делаете, то с вами вместе можно победить, но не быть вместе с вами побежденным. Если с вами победить, то каждый из вас алчет признания своих чуть не небесных заслуг. Но стоит с вами лишь раз проиграть, как вы рассыпаетесь в беспорядке, как черепки, так что и собрать нельзя. В теперешнем мире господства силы и положения трудно решить по справедливости, кто прав, кто неправ. Кроме того, ты сирота, и, представь себе, случится тебе пасть — кто будет выручать тебя из несчастья?
Чжан согласился с этими ее словами и стал каяться в своем решении. Он постарался извиниться перед студентами и, написав им черновик, ушел.
Инстанция не высказалась ни за ни против.
Чжао дал крупным чинам огромные деньги, и студенты-жалобщики были схвачены по обвинению в принадлежности к партии заговорщиков. Затем Чжао стал искать следы человека, «схватившего нож»3. Чжан в испуге бросился бежать.
Добежав до границы с областью Фэнсян, он обнаружил, что его «топор-помощник»4 пришел к концу. Дело было к вечеру. Он топтался в открытом поле, не зная, куда деваться на ночлег. Вдруг он увидел перед собой небольшую деревушку и быстро к ней направился. Какая-то старая женщина только что вышла к воротам, чтобы закрыть их. Увидя Чжана, она спросила, что он тут хочет делать. Чжан сказал ей всю правду.
— Вот, видите ли, — ответила она, — пить, есть, постель — все это пустяки. Дело в том лишь, что у нас в доме нет мужчин, так что оставить гостя ночевать неудобно.
— Я и не посмел бы, — возразил Чжан, — думать о том, что превосходит всякие надежды. Позвольте мне лишь примоститься в воротах у вас, просто чтобы спастись от тигров и волков. С меня и этого достаточно.
Тогда старуха впустила его, закрыла за ним дверь и дала соломы для подстилки.
— Мне жаль вас, как человека чужой стороны, — сказала она при этом наставительно, — человека, которому некуда деваться, и я пускаю сюда вас на ночь, не спросясь, и потому вам следует удалиться отсюда пораньше, еще
1 Слова «кисти-ножа». — В глубокой древности китайцы вырезали свои письмена ножом на бамбуковой планке. Впоследствии — по преданию, в III в. до н. э. — была изобретена писчая кисть. Образное выражение «нож-кисть» означает поэтому то же, что у нас «перо», и особенно бойкое перо ловкого судебного ходатая и чиновника, сочиняющего тяжебные бумаги.
2 «Молодые таланты» — студенты, получившие первую ученую степень на экзамене [1].
3 «Схвативший нож» — то есть писавший за других. Основатель династии Вэй (III в.) Цао Цао [100], отличавшийся неукротимой воинственностью, принимая посла вражеского народа сюнну, велел изображать себя ближайшему министру, причем сам схватил нож и стал у дивана, на котором сидели беседовавшие. «Ну, что ты скажешь о нашем государе?» — спросил посла один из подосланных шпионов. «Ваш государь необыкновенно тонкий, прекрасный человек, а вот тот человек, что стоял у дивана с ножом в руке, это человек силы и храбрости!..» За такие слова посол был убит. Отсюда и выражение «схвативший нож», то есть исполняющий чужую роль, особенно в письменном изложении чужих мыслей.
4 «Топор-помощник» — средства существования.
Рассказы о людях необычайных: Неудача честного Чжан Хун-цзяня 541
до света. А то я боюсь, как бы наша барышня не услыхала и не узнала. Того и гляди — придет в ужас и забранит.
Старуха ушла, а Чжан, прижавшись к стеночке, не раздеваясь, уснул. Вдруг появился свет фонаря в абажуре, и Чжан увидел, что старуха выходит из дому впереди какой-то девушки. Он поспешил убежать в темное место, откуда и стал смотреть. Это была красавица лет двадцати с чем-то. Дойдя до ворот и увидев подстилку, она обратилась к старухе с вопросом по этому поводу, и та сказала ей правду. Девушка рассердилась.
— Послушай, — говорила она, — весь наш дом состоит из слабых, хрупких созданий, как ты могла впустить сюда негодяя?
И тут же спросила, куда ушел этот человек. Чжан, испугавшись, вышел, пал и поклонился ей у приступки крыльца. Девушка стала подробно расспрашивать его, из каких он мест, как велика семья. Лицо ее слегка прояснилось.
— Счастье наше, — сказала она, — что это ученый человек, развитой и тонкий... Оставить его у нас не мешает. И тем не менее эта старая холопка совершенно не считает нужным мне доложить. А разве принимают благородного человека с такой безалаберностью?
С этими словами она велела старухе проводить гостя в комнаты. Быстро принесла вина и всяких напитков. Все, что было подано, отличалось изысканностью и чистотой. Вслед за тем на кровать положили парчовые тюфяки. Чжан был тронут этим вниманием и спросил потихоньку, как фамилия этой семьи.
— Наша фамилия, — сказала старуха, — Ши. Досточтимые родители этой барышни распрощались с миром, оставив трех дочерей. Та, что вы видели, — старшая, Шунь-хуа.
По уходе старухи Чжан нашел на столе «Канон Наньхуасца с комментариями»1, взял к себе на подушку, лег на кровать и стал перелистывать. Вдруг в комнату вошла, распахнув двери, Шунь-хуа. Чжан отложил книгу и стал искать шапку1 2 и туфли. Дева подошла к постели, коснулась его и сказала:
— Не надо, не надо!
Затем подсела к нему на постель и вся зарделась, покраснела.
— Я знаю, — сказала она, — что вы талантливый ученый, с одухотворенным и подвижным умом, и хочу поручить вам наш дом. Вот почему я и преступила боязнь, как говорится, «тыквы и сливы»3. Как вы скажете — удастся мне не быть отринутой или же нет?
Чжан был в крайнем замешательстве и не знал, что ей на это сказать, и промолвил только:
— Не смею вас обманывать... Ваш покорный слуга у себя дома, собственно говоря, имеет жену.
1 «Канон. Наньхуасца...» — книга мыслей и притч писателя IV в. до н. э. Чжуан Чжоу, названная по титулу автора — «Чжуан-цзы» (Мыслитель Чжуан, так же как Конфуций — Мыслитель Кун — Кун-цзы) [49]. В этой книге излагается проповедь Великого Дао [107], имеющего проявиться в сверхчеловеке, которого лик и вся личность обратны всему, что облюбовано прочим миром. За глубину мыслей эту киигу в VIII в. приравняли к классическим книгам, завещанным Конфуцием, и назвали наравне с ними каноном (цзин). К ней, как и к прочему канону конфуцианства и даосизма, написан ряд комментариев, старающихся изложить загадочные сентенции книги более доступным языком. Само собою разумеется, что комментаторы воспользовались случаем, чтобы подтасовать собственные мысли в текст древнего мыслителя.
2 Стал искать шапку. — По понятиям китайцев, вежливость требует от мужчины быть в шапке перед лицом малознакомого человека даже в комнатах [53].
3 Боязнь «тыквы и сливы» — см. [163].
542
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— В этом проявляется ваша благородная искренность и честная открытость, — сказала дева с улыбкой. — Впрочем, это ведь не помешает. Если только я вам не противна и не ненавистна, то завтра придется попросить услуг свахи.
Сказав это, она уже хотела идти, но Чжан ухватил ее и не пускал.
Она осталась.
Еще не светало, как она поднялась. Достала серебра и подарила Чжану.
— Возьми это, — сказала она, — для того, чтобы приходить сюда и на меня смотреть. Приходить тебе следует под вечер, попозже, а то я боюсь, что тебя увидят посторонние.
Чжан стал поступать так, как она сказала, уходил рано утром, а приходил по ночам, и в течение полугода сделал это своей привычкой.
Но вот раз он пришел слишком рано и, очутясь на месте, не нашел ни деревни ни дома. Не в силах справиться с испугом и удивлением, он стал шагать взад и вперед, как вдруг слышит голос старухи:
— Что это вы так рано?
Миг — и все по-прежнему: дом и поселок, а сам он, как и следовало ожидать, уже находился в комнате. Удивление его возрастало.
Из внутренних комнат вышла Шунь-хуа, засмеялась и спросила:
— Ты, кажется, меня в чем-то подозреваешь? Так я тебе скажу правду: я лиса-святая. У меня с тобой давно предопределена связь судьбы. Но если ты упорно будешь относиться ко мне как к чудищу, то, прошу тебя, сейчас же распростимся.
Чжан, влюбленный в ее прелести, на этом пока успокоился, но ночью стал ей говорить:
— Раз ты, милая, святой человек, то, значит, тысячи ли тебе — раз дунуть. Твой ничтожный студент вот уже три года как удален от дома, дума о жене и детях так и не выходит из сердца. Не можешь ли ты свести меня, хоть раз, домой?
Деве, по-видимому, это не понравилось.
— Я вижу, — сказала она, — что чувство цинь и сэ1 во мне глубже, чем в тебе. Ты, занятый одной, думаешь о другой... Значит, все нежные объятия, обращенные ко мне, — ложь и вздор!
— Зачем, милая, у тебя вырвались эти слова? — оправдывался Чжан. — Знаешь ведь, что говорит пословица? В один день стать женой и мужем — на сотни дней любовь и долг! Потом, когда я буду дома, то и о тебе буду думать точно так же, как сейчас думаю о той. Представь себе, что я из тех, что за новым забывают старое! Неужели это было бы тебе приятно?
Дева улыбнулась.
— У меня, знаешь, пристрастное сердце, — сказала она. — Что касается меня лично, то я бы хотела, чтобы ты меня не забывал. Что до других — то хочу, чтобы ты их забыл. Впрочем, если хочешь на время вернуться домой, то какое тут может быть затруднение? Ведь твой дом, я уверена, всего-то в полуаршине отсюда.
С этими словами она взяла его за рукав и потащила за ворота. Он увидел, что вся дорога перед ним во мраке; в нерешительности он мялся на месте, не двигаясь вперед. Дева потащила его, он пошел. Прошло немного минут, как она сказала:
— Пришли. Ты теперь дома, а я на время удалюсь.
1 Цинь и сэ — см. [ПО].
Рассказы о людях необычайных: Неудача честного Чжан Хун-цзяня
543
Чжан остановился и стал внимательно осматриваться и распознавать. И в самом деле — перед ним ворота его дома! Он пролез через разрушавшуюся стену и вошел во двор. Видит — в комнате еще мерцает огонь свечи. Он подошел и двумя пальцами постучал в дверь.
— Кто там? — спросили из комнаты.
Чжан сказал в точности, кто и откуда. Внутри взяли свечку, открыли засов — и впрямь это — Фан! Оба были сражены радостью, схватились за руки и вошли за занавес. Смотрит Чжан, а на кровати лежит мальчик. Чжана охватило глубокое волнение.
— Когда я ушел, — сказал он, — сын был мне еле-еле до колен. А теперь — смотри как вытянулся!
Муж и жена приникли друг к другу, и голова у них кружилась, словно все это было во сне. Чжан стал рассказывать про то, что с ним случилось. Затем он спросил про суд и дело и теперь лишь узнал, что из студентов, подавших жалобу, кто высох в тюрьме, кто сослан подальше. Он все больше и больше преклонялся перед дальновидностью своей жены.
Она всем телом припала к нему и проговорила:
— У тебя есть прекрасная подруга... Мне думается, что тебе и не приходило больше на мысль, что в одиноком одеяле лежит человек, роняющий слезы?
— Если бы я не думал о тебе, — сказал Чжан, — так зачем бы пришел? У меня с ней хотя и сказано, что любовь насмерть, все же, в конце-то концов, мы не одной породы. Мне, впрочем, трудно забыть ее нежное чувство и ее честность.
— А ты думаешь, я кто? — спросила Фан.
Чжан стал пристально вглядываться, — а это вовсе не Фан, а Шунь-хуа! Потрогал рукой сына — оказывается, «бамбуковая барыня»1.
Сильно сконфуженный, он молчал.
— Твое сердце, государь мой, мне теперь понятно, и, по настоящему-то рассуждению, следовало бы после этого все наши отношения прекратить. К счастью, все-таки ты еще не забыл моей нежности и моего внимания, так что, в общем, этого достаточно, чтобы искупить вину.
Затем, по прошествии двух-трех дней она вдруг заявила ему:
— Знаешь, что я думаю: любить и жалеть человека моим глупым чувством ни смысла, ни вкуса, в конце концов, не имеет. Ты каждый день ропщешь, что я тебя не отсылаю домой. Но вот теперь я хочу побывать в столице. Нам по пути — пойдем вместе.
С этими словами она взяла валявшуюся на постели «бамбуковую барыню», и оба они сели на нее верхом. Она велела ему закрыть глаза. Чжан почувствовал, что он несколько отделился от земли и что ветер так и свистит, так и гудит... Прошло некоторое время, и он вдруг снизился.
— Ну-с, — сказала дева, — теперь — прощай! -
Только что он кинулся уговориться с ней, как она удалилась и исчезла. Постояв некоторое время в горестном раздумье, он услыхал лай деревенских собак и в мутной дали увидел,деревья и дома — совсем картина родных мест! Пошел по дороге и пришел домой. Перелез через стену, постучал в дверь — ни дать ни взять, как в тот раз! Фан в испуге вскочила и не хотела верить, и только услышав в его словах правдивые свидетельства, она заправила огонь и
1 ^Бамбуковая барыня». — В жаркие летние дни, при постоянной изнурительной и опасной для здоровья испарине, китайцы плетут особые корзиночки из бамбука, которые кладут в постель, чтобы даты ногам возможность отдохнуть и проветриться.
544 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
вышла, рыдая и всхлипывая. Увидя мужа, она плакала уже до того, что не могла поднять головы.
Чжан все еще думал, что это мираж и проделки Шунь-хуа. Кроме того, он опять увидел лежащего на постели сына — совершенно так же, как на днях вечером. Засмеялся и сказал:
— А бамбуковину-то ты снова туда вложила?
Фан не понимала.
— Я ждала тебя, сударь, — сказала она, вся изменившись в лице, — как ждут урожая, и следы моего плача на подушке, я уверена, все еще существуют. И что же? Только что удалось свидеться, как у тебя не оказалось никаких чувств грусти и любви... Что за сердце!
Чжан, видя теперь ясно, в чем дело, схватил ее за руки и принялся горько вздыхать, все подробно рассказывая. Спросил ее о судебном деле — и на этот раз оказалось то же, что говорила Шунь-хуа. Только что они оба всю эту историю прочувствовали, как услышали за дверью шарканье чьих-то туфель. Спросили — не отвечают.
Надо сказать, что в деревне появился какой-то молодой негодник, который давно уже заприметил, что Фан хороша собой.
Как раз в эту ночь он шел к себе из другой деревни и издали заметил, что какой-то человек пробрался к ней через стену. Он решил, что это не кто иной, как любовник, идущий к ней на развратное свидание, и, хвостом за ним, вошел в дом. Этот человек не очень хорошо знал Чжана в лицо и только, притаившись, подслушивал. Когда Фан окликнула несколько раз и настойчиво, он спросил:
— Ав спальне что за человек?
Фан скрыла, сказав, что нет никого.
— Я тут давно уже подслушиваю, — сказал человек, — позвольте-ка, я задержу развратника!
Фан ничего не оставалось сделать, как сказать все начистоту.
— Чжан Хун-цзянево уголовное дело еще не кончено, — сказал человек, — так что если он вернулся домой, то я также и его должен связать и отправить к начальству.
Фан стала усердно умолять, а негодяй приставал к ней все гнуснее и грубее. Чжан загорелся гневом, сдержаться и остановиться уже не мог, схватил нож и, побежав прямо на злодея, вонзил ему нож разом в середину черепа. Тот повалился наземь и стал кричать. Чжан нанес ему еще несколько ударов — и наконец тот умер.
Фан сказала:
— Ну, раз дело обернулось так, то преступление твое еще осложнилось. Беги-ка поскорее, а я, с твоего позволения, возьму вину на себя.
— Настоящий мужчина, — сказал на это Чжан, — раз умрет, так умрет. Как он может срамить жену, связывать сына и все это только для того, чтобы искать спасения своей жизни? Ты, милая, вот что: не обращай внимания и не заботься ни о чем. Дай только этому нашему сыну не прекращать, как говорится, «аромата книги»1. Тогда глаза мои закроются мирно.
Когда небо начало светлеть, он пошел в уездное управление и выдал себя с головой. Чжао, ввиду того, что он уже попал в дело, восходящее на утверждение императора, наказал его пока лишь несильно. Но вскоре его из уезда повели в столицу, заковав в колодку, лишив свободы и причиняя сильные мучения.
1 «Аромат книги* — книжная образованность и начитанность.
Рассказы о людях необычайных; Неудача честного Чжан Хун-цзяня
545
По дороге ему встретилась какая-то женщина, проезжавшая верхом на лошади.
18 Зак. 3110
546
Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
По дороге ему встретилась какая-то женщина, проезжавшая верхом на лошади, которую под уздцы вела старая служанка. Оказалось, что это Шунь-хуа. Чжан окликнул старуху и хотел заговорить, но вместе с звуками речи у него стали падать слезы. Женщина потянула узду, повернула, открыла рукой вуаль и удивленно вскрикнула:
— Это ты, братец! Как ты до этого дошел?
Чжан сообщил ей в общих чертах, что случилось.
— Собственно говоря, — сказала она, — за твое поведение надо было бы мне от тебя отвернуться. Но все-таки-я такого дела не допущу. Мое холодное жилье1 отсюда недалеко. Я сейчас же приглашу сторожей к нам, вместе с тобой. Можно будет, между прочим, помочь тебе и им деньгами на путевые издержки.
Прошли за нею около трех ли и увидели горную деревушку, в которой, однако, были настоящие хоромы, высокие, строгой формы. Женщина слезла с лошади, вошла в дом, велев служанке открыть комнаты и пригласить гостей. Тут же появилось вино и разные кушанья, настолько роскошные и прекрасные, что показалось, будто все это было приготовлено заранее. Вслед за этим Шунь-хуа велела служанке выйти вон и сказала:
— У нас в доме сейчас нет мужчин. Пусть господин Чжан сам получше угостит вас, служивые, и даст вам чарок побольше. В предстоящем вам пути много мест, где можно подкрепиться, и я, видите ли, уже послала человека, дав ему в распоряжение несколько десятков серебряных ланов, чтобы он потратил их на господина Чжана, да и вам поднес. Но, как видите, его еще нет.
Оба сторожа в душе ликовали и стали пить вовсю, не упоминая более о том, что надо идти. День уже склонялся к вечеру. Сторожа были совершенно пьяны. Шунь-хуа вышла, указала пальцем на колодки, и те сейчас же упали. Она взяла Чжана за руку, потащила вместе с собой на одного коня, и они помчались, словно летя по воздуху.
Вскоре она заторопила его слезать.
— Ты остановись здесь, — сказала она. — У меня с младшей сестрой назначено в Синем Море1 2 свиданье. И так уж я ради тебя замешкалась и заставила бедную так долго ждать.
Чжан спросил, когда им встретиться снова. Она не отвечала. Спросил во второй раз. Она столкнула его с коня и удалилась. Когда рассвело, он смог узнать, что это за местность. Оказалось, Тайюань3. Чжан вошел в город, снял помещение и стал обучать юношей, приняв имя Гун Цзы-цянь.
Прожив здесь десять лет, он из расспросов узнал, что погоня за беглецом стала слабеть, и снова побрел потихоньку на восток. Подошел уже близко к воротам деревни, но не решился войти сразу же, а подождал глубокой ночи и тогда только вошел. Когда он очутился у своих ворот, то оказалось, что стена высока и крепка, перелезть уже было невозможно. Только и мог постучать в ворота плеткой. Прошло много времени, прежде чем жена вышла и спросила, кто там. Чжан заговорил с ней тихим голосом. Обрадовавшись ему выше меры, она впустила его, но сделала вид, что кричит на него сердито.
1 Мое холодное жилье — то есть скромное, бедное (из вежливости) [107А].
2 Синее Море — место единения фей. У мистика Хуайнань-цзы (II в. до н. э.) читаем: «Под областью синих истоков расположены синие тучи. В них скрещиваются Инь и Ян (женское и мужское начала), производя гром, и резко взвиваются молнии. Верх устремляется вниз, и в текучем слиянии единит их Синее Море».
3 Оказалось, Тайюань. — Таким образом, герой пронесся со своей спутницей через весь Китай, с востока на запад.
Рассказы о людях необычайных: Неудача честного Чжан Хун-цзяня
547
— Раз в столице, ты говоришь, у тебя было денег мало, то ты должен бы, кажется, явиться раньше. Как это случилось, что тебя отпустили домой лишь к полуночи?
Войдя в комнату, каждый из них рассказал о своих делах. Тут только Чжан узнал, что оба сторожа бежали и до сих пор еще не вернулись. Пока они говорили, к ним все время из-за занавески появлялась какая-то молодая женщина.
— Кто это? — спросил Чжан.
— Жена сына.
— Где же сын?
— Уехал в столицу на «большие состязания»1 и все еще не возвращается. Чжан заплакал.
— Сколько уж лет я блуждаю вдали от дома! Мальчик мой стал взрослым мужчиной. Не думал, что он сможет продолжать аромат нашей родовой культуры... Но ведь на это ушла вся кровь твоего сердца!
Не окончил он своих слов, как жена сына уже успела согреть вино и сварить ужин, накрыла на стол, заполнив его совершенно. Чжан был рад и утешен выше всяких ожиданий.
Несколько дней продолжал он скрываться на постели в спальной, боясь, как бы не узнали люди. Однажды ночью, только что он лег спать, как вдруг услыхал человеческие голоса, волнующиеся и кричащие. В ворота стучали чрезвычайно сердито. Оба супруга сильно испугались и поднялись. Раздался чей-то голос:
— Есть у них задние ворота или нет?
Жена Чжана перепугалась еще сильнее, быстро схватила дверь, поставила ее вместо лестницы и проводила Чжана через стену. Когда он убежал, она наконец явилась к воротам и спросила, в чем дело. Оказалось, что пришли известить о «новом знатном человеке»1 2. Она сильно обрадовалась и тут же глубоко пожалела, что Чжан убежал и что догнать его и вернуть уже нет возможности.
В эту ночь Чжан несся по траве, пробирался через заросли, спешил изо всех сил и дороги не выбирал. Только на рассвете, выбившись решительно из сил и изнемогая, он подумал, что хотел, собственно, идти на запад. Спросил у прохожих. Оказывается, он недалеко от большой дороги,' ведущей в столицу.
Он зашел в какое-то село, думая здесь заложить свою одежду и поесть. Перед ним высились чьи-то ворота, на стене у которых была наклеена полоска. Чжан подошел, посмотрел и узнал, что это семья Сюй и что в ней есть человек, только что выдержавший экзамен на сяоляня.
Вскоре из дома вышел старик. Чжан обратился к нему с поклоном и рассказал о своем положении. Старик, видя, что его наружность и манеры в высшей степени изысканны, понял, что он не из вымогателей пищи, пригласил его войти и стал угощать. Затем он спросил его, куда он направляется. Чжан сказал, будто у него поставлен свой шатер3 в столице, но на пути домой он будто бы наткнулся на разбойников. Старик оставил его у себя учить младшего сына. Чжан расспросил его в общих чертах, где старик служит и кто у него родня. Оказалось, что это столичный крупный чиновник в отставке, а кандидат, только что выдержавший экзамен, его, так сказать, второй сын4.
1 «Большие состязания» — большие экзамены в столице, дающие вторую ученую степень [2].
2 Известить о «новом знатном человеке» — см. [149].
3 У него поставлен свой шатер — то есть он учительствует; как древний Ма Жун [125].
4 Второй сын — племянник.
543
Пу Сун-лин. Странные астораа аз Кабинета Неудачника
Через месяц кандидат пришел домой вместе с одним товарищем по экзамену, сказав, что это Чжан из Юнпина, юноша лет восемнадцати-девятнадцати. Чжан, видя, что и место его рождения, и фамилия очень подходят, втайне решил, что это и есть его сын. Однако у них в городе людей с такой фамилией было очень много, и он пока молчал.
К вечеру юноша развязал свои вещи и достал список выдержавших с ним кандидатов. Чжан быстро взял у него бумагу: действительно, это был его сын! Незаметно для него самого из глаз его покатились слезы. Все окружающие, в крайнем изумлении, кинулись к нему с вопросами.
— Чжан Хун-цзянь, — сказал он, указывая на свое имя1, — это я самый и есть!
И рассказал все, что было. Кандидат Чжан обнял отца и зарыдал. Дядя и племянник Сюй бросились их утешать, уговаривать, и наконец они перестали горевать, предавшись радости.
Сюй сейчас же послал всем влиятельным сановникам золото и шелка вместе с письмом, и отец с сыном вернулись вместе домой.
С того времени, как Фан узнала весть о сыне, она целыми днями горевала, думая: жив Чжан или погиб. Теперь же она услыхала, что кандидат Сюй уже дома, и стала тужить еще сильнее от ран своего чувства. Вскоре, однако ж, к ней уже входили отец с сыном и поразили ее, словно свалившись с неба. Бросилась спрашивать, узнала, как все это приключилось, и оба супруга во время рассказа предавались то горю, то радости.
Отец человека, следившего в свое время за Фан, узнав, что ее сын стал знатным кандидатом, не посмел уже лелеять в своем сердце месть и погибель, а Чжан стал обращаться с ним с особой добротой. Рассказал ему все случившееся за эти годы, от начала до конца. Тот весь проникся стыдом за себя.
С этих пор они стали друзьями.
СЛУЧАЙ С ПЭН ЭР-ЦЗИНОМ
Хань Гун-фу из Юйчэна рассказывал мне сам, как он однажды ехал по дороге с земляком Пэн Эр-цзином. Вдруг он оборачивается — а спутника нет. Следом за ним идет лишь свободный от седока мул. При этом до него доносятся крики, очень резкие и торопливые. Вслушался — кричат в одеяльном узле. Подошел посмотреть: узел так и отвис от тяжести! И хотя масса валилась на один бок, тем не менее как-то все не могла упасть. Хань хотел вынуть ее из мешка, но оказалось, что отверстие его зашито слишком крепко. Взял нож, распорол — и увидел Пэна свернувшимся в мешке, как пес. Пэн вылез. Хань спросил, как он туда попал. Тот, в полной растерянности, сам ничего не понимал.
Но дело-то в том, что в его доме была лиса, державшая семью в злом наваждении. И шуток, вроде этой, проделывалось очень много.
1 Указывая на свое имя. — В экзаменационном дипломе непременно указывалась вся ближайшая родословная кандидата, и имя отца стояло после имен предков.
Рассказы о людях необычайных: Случай с Пэн Эр-цзином
549
Увидел Пэна, свернувшегося в мешке.
550
Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
БОЖЕСТВО СПИРИТОВ
W ft и Бу-юнь из Чжанцю был мастер на спиритические гадания, и на каждом собрании избранных друзей вызывал духа, которого пригла-▼ ▼ X шал или продолжать начатое стихотворение, или вторить ему.
Однажды кто-то из друзей, видя, что на небе появились легкие тучки, составил фразу и просил духа подобрать ей параллельную. Фраза гласила:
Баранье сало — в белой яшме небо.
Спирит-дух писал:
Спросите к югу от города Старого Дуна!
Публика пожала плечами, решив, что дух, не умея вторить параллельным рядом, говорит вздор.
Впоследствии Ми зачем-то очутился однажды к югу от города. В одном месте земля была красна, как киноварь. Это его поразило. Тут же рядом какой-то старик пас свиней. Ми спросил его, что это такое.
— А это, видите ли, — отвечал старик, — у нас промеж себя называется так: «Свиная кровь — в красной грязи земля»1.
И вдруг Ми вспомнил слова спиритического гадания. Вспомнил и был поражен.
Спросил старика его фамилию.
— А я, знаете, Старый Дун!
Подобрать параллельную строку — нет ничего удивительного... А вот заранее знать, что, будучи к югу от города, встретишь там Старого Дуна, — это уже что-то божеское, что-то сверхъестественное!
ХРАБРЫЙ СТУДЕНТ ИЗ ЧЖЭДУНА
Студент из Чжэдуна1 2, некий Фан, временно проживал в Шэньси, был беден и вернуться к себе не мог. Занимался преподаванием грамоты.
Как-то раз он похвастался своей храбростью и силой. И вот однажды ночью, когда он лежал совершенно голым, вдруг откуда-то из пространства на него падает что-то мохнатое, стукнувшее о грудь так, что хрустнуло. На ощупь упавшее было величиной с собаку... Упало и засопело: сю-сю... А четыре лапы так и двигаются, и перебирают...
Фан сильно перепугался. Хотел встать, но тварь охватила его двумя лапами и повалила на спину. В страшнейшем ужасе Фан умер. Часа, однако, через два вдруг он чувствует, как кто-то тычет ему в нос чем-то острым. Гром-
1 «Свиная кровь...» — эта фраза построена совершенно параллельно заданной. Для большей ясности можно поставить в начале обеих сравнительный союз «как» [67].
2 Чжэдун — восточная часть провинции Чжэцзян, в юго-восточном Китае.
Рассказы о людях необычайных: божество спиритов
551
— А я, знаете, Старый Дун!
552 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ко чихнув, он ожил. Видит — в комнате светит огонь, а на кровати сидит красавица и смеется.
— Хорош мужчина! — сказала она. — Вот, значит, какова твоя храбрость!
Студент понял, что это лиса, и пугался все более и более, но дева стала понемногу с ним заигрывать, и, наконец, студента охватила храбрость: он начал тут же с ней любовничать и услаждаться. Так прошло у них с полгода: жили, словно лютня цинь и гусли сэ1.
Однажды лежали они на постели. Студент, незаметно для девы, опутал ее охотничьей сетью. Она проснулась, но не смела шевельнуться и только умоляла. Но студент знай себе смеется и не думает делать, что просят. Вдруг она превратилась в белый пар, который так и поднялся с постели.
— С тобой, однако, знаться неприятно, — сказала она недовольным тоном, — можешь проводить меня, я уйду!
Взяла его за руку и потащила. Студент шел, как-то сам того не ощущая. Вышли за ворота, взвились с девой в пространство и полетели.
Прошло едва-едва время, чтобы поесть, как дева выпустила его руку, и студент в обмороке упал вниз. В это время у одного местного магната в саду была яма, где сидел тигр, причем вокруг был забор из кольев, а отверстие закрыто узловыми сетями.
Студент упал на эту сеть, и от его падения она вогнулась, живот его в ней застрял, а половина тела повисла, вниз головой, в пространстве.
Взглянул вниз. Видит — тигр сидит на задних лапах в яме, поднял морду вверх и, увидев лежащего человека, давай подскакивать и прыгать, близко-близко, не будет и полфута. Храбрость и вся душа — разом вдребезги.
Сторож пришел кормить тигра, увидел эту картину и ахнул.
Поднял студента, глядь, а он умер, и только через некоторое время начал понемногу оживать. Он рассказал, как сюда попал, все полностью. Местность оказалась пограничной с его Чжэ, и до его дома было всего лишь четыреста с чем-то ли.
Сторож доложил господину. Тот подарил студенту деньги и отправил его домой.
— Хоть и случилось мне дважды умереть, — говаривал он потом, — а все-таки, не будь лисы, домой я вернуться бы не мог.
ДУН ПОГИБ
Студент Дун, по прозванию Ся-сы, жил в цинчжоуском предместье. С наступлением вечера, в десятой луне, он постлал себе одеяло на постели и принялся раздувать угли. Только что он собирался накрыть свечу, как пришел друг и позвал его пить. Дун закрыл дверь и ушел.
Когда он пришел к другу, там оказался один лекарь, хорошо умевший прощупывать так называемый Пульс Величайшего Элемента1 2.
1 Лютня цинь и гусли сэ — см. [ПО].
2 Пульс Величайшего Элемента — искусство определения человека по пульсу как со стороны физического, так будто бы и всякого другого его состояния, известно в Китае с глубокой древности. Уже в III веке был написан целый «Трактат о пульсе». С течением времени литература этого предмета развилась до солидных размеров. Пульс Величайшего Элемента (Тай су мо) есть, по одним источникам, пульс, связанный с материальным началом всего человеческого организма, предшествующим Величайшему началу всякого иного порядка. По другим — Тай су (Величайший элемент) есть просто собственное имя врача Чжан Тай-су. Как бы то ни было, этот пульс якобы говорит сведущей руке о счастье, несчастье, смерти и т. д. исследуемого человека.
Рассказы о людях необычайных: Храбрый студент из Чжэдуна
553
Студент в обмороке упал вниз.
554 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Прощупав пульс у всех гостей, он наконец сказал студентам Ван Цзю-сы и Дуну:
— Я, знаете, осматривал людей много, но такого странного пульса, как у вас, господа, у меня в руках никогда не было. Пульс знатности, а показание его — показание ничтожества. Пульс долгой жизни, а свидетельствует о ее сокращении... Определить все это не моим скромным знаниям... Однако я должен сказать правду, что у господина Дуна это заметно в высшей степени ясно.
Присутствующие выразили крайнее недоумение и стали задавать лекарю вопрос за вопросом.
— Коль скоро я дошел до такого явления, — отвечал лекарь, — то в своем искусстве я уже иссяк. Решать наобум не смею... Хотелось бы, чтобы эти господа смотрели за собой и были оба осторожны.
Оба студента, услышав такие слова, сначала были сильно испуганы. Затем сочли их неопределенными, странными и оставили без внимания.
Среди ночи Дун пришел домой. Увидел, что дверь в кабинет еле прикрыта. Это ему показалось очень подозрительным, но, в пьяном полусознании, силясь вспомнить, он решил, что, наверное, уходя, заторопился и забыл запереть дверь на замок.
Войдя в комнату, он не стал зажигать огонь, а прежде всего полез рукой под одеяло, чтобы пощупать, тепло там или нет. Только что он всунул руку, как там оказалось мягко и нежно: лежал человек! В крайнем удивлении, он отнял руку, быстро зажег огонь — самая настоящая красавица, с изящным лицом, молоденькая, ничем не хуже неземной, святой феи!
В неистовом восторге, Дун, шутя, стал щупать у ней в нижних частях: а пушистый хвост так и длиннел... Дун страшно перепугался и хотел бежать, но дева уже проснулась, высунула руку, схватила студента за локоть и спросила:
— Вы куда?
Дун еще больше перетрусил, задрожал, затрепетал и принялся жалобно умолять:
— Святая дева, сжальтесь, прошу вас, будьте великодушны!
— Позвольте, — засмеялась дева, — что это такое вы здесь увидели, чтобы считать меня святой?
— Не головы боюсь, — лепетал Дун, — ...хвоста!
— Где тут хвост? — продолжала она смеяться. — Да вы ошиблись!
Взяла руку Дуна, насильно дала ему еще раз пощупать... А мясо на ляжках было словно помада, и под спиной — гладенькая-гладенькая косточка.
— Ну-с, каково?.. В пьяном помутнении, ошалев, не знаете, кого и что видите, да и врете еще на людей такими словами!
Дун и без того, конечно, был в восторге от ее красоты. Теперь же все более и более терял голову и, наоборот, сам себя винил за только что происшедшую ошибку. Тем не менее он выразил недоумение по поводу того, как она сюда пришла и зачем.
— А не помните ли вы, сударь, — сказала она ему на это, — желтоволосой девушки у ваших соседей? Посчитать хотя бы на пальцах, мы уже переехали от вас десять лет тому назад. В то время мне еще не заплетали прически, да и у вас еще висела челочка!
— Как, — воскликнул студент, полувспоминая, — вы и есть A-со Чжоу-ская?
— Она самая!
— Вот ты сейчас это говоришь, и я как будто что-то вспоминаю. Десять лет не виделись, и вдруг ты такая стала чудная, прекрасная!.. Однако ж, как это так ты ни с того ни с сего сюда пришла?
Рассказы о людях необычайных,- Дун погиб
555
Среди гостей оказался один гадатель, хорошо умевший прощупывать Пульс Величайшего Элемента.
556
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Я, видишь ли, вышла замуж за глупца. Года через четыре его родители один за другим померли, да и я сама стала Вэнь-цзюнь1. И вот, значит, оставили они меня совершенно одинокой, без всякой опоры и поддержки. Я вспомнила тогда, что если кто и знал меня ребенком, так это только ты. И сделала над собой усилие, чтобы к тебе прийти. Когда я вошла, был уже вечер, и к тебе только что кто-то пришел, чтобы звать тебя пить вино. Я притаилась, спряталась и стала ждать твоего возвращения. Ждала-ждала — прошло очень долгое время. Ноги мои оледенели, кожа была вся в крупе. Я и решила воспользоваться одеялом, чтобы согреться. Пожалуйста, не относись ко мне с недоверием!
Дун был очень счастлив, снял одежду, лег с ней спать. Она пришлась ему по вкусу в высшей степени.
Через месяц этак с небольшим он начал заметно истощаться и худеть. Домашние дивились и спрашивали, почему это. Он отвечал, что сам не знает, что это такое. Прошло еще некоторое время, и лицо с глазами стало вырисовываться все резче и резче, словно суки дерева. Дун теперь сам испугался и пошел опять к тому же искусному гадателю по пульсу. Тот прощупал.
— Этот пульс, знаете, — сказал он, — пульс нечистого наваждения. Те, помните, смертельные признаки, которые я вам тогда определил, подтвердились. С этой болезнью ничего не поделать.
Дун заплакал навзрыд и не уходил. Врач не знал, как с ним кончить, сделал ему уколы иглой1 2 в руку и прижег ему пуп. Затем подарил ему лекарство, сказав при этом наставительно:
— Если вы с кем-нибудь сходитесь, то всеми силами постарайтесь порвать.
Дун тоже понял, что ему грозит опасность. Вернувшись домой, он застал деву, которая смеялась и требовала. Он отстранил ее и сказал:
— Не смей больше со мной сплетаться. Я иду к смерти!
С этими словами он ушел, не оглянувшись. Дева сначала сильно смутилась, но потом ее взял гнев.
— Ты что ж, — сказала она, — все еще жить хочешь?
С наступлением ночи Дун принял лекарство и лег спать один. Только что он смежил веки, как ему приснилось, что он с девой вступил в сношение. Проснулся — оказывается, уже... потерял... Страх охватил его еще пуще прежнего. Он перешел спать во внутренние комнаты, где жена и дети, при огне, его караулили. Сон снился все тот же — глядь, а девы нет.
Через несколько дней Дуна стало рвать кровью. Вытекло больше доу. Дун умер.
Ван Цзю-сы увидел в своем кабинете какую-то деву. Она ему понравилась своей красотой, и он ее, что. называется, усвоил.
Расспросил ее, откуда она явилась.
— Я — соседка Дуна, — отвечала она. — Он, видите ли, давно уже был со мной в хороших отношениях, но вот, неожиданно для меня, попал под лисье наваждение и умер. Надо, знаете ли, бояться этих тварей и их чар. Умный человек должен быть очень осторожен и должен им сопротивляться.
Ван еще нежнее привязался к ней. Стал поджидать ее теперь с трепетом радости.
1 Стала Вэнь-цзюнь — то есть вдовой. Вэнь-цзюнь — имя вдовы, влюбившейся в знаменитого впоследствии поэта Сыма Сян-жу и испытавшей с ним много разных приключений [130].
2 Уколы иглой — сильно распространенный в Китае способ лечения, заключающийся в прокалывании больного места (иногда сквозь все тело) раскаленными иглами разных величин. Это, кажется, единственная хирургическая операция, которую признают старые китайцы. По этому предмету существует как древняя, так и новая, весьма обширная литература.
Рассказы о людях необычайных: Дун погиб
557
Через несколько дней он почувствовал в сердце какое-то блуждающее обмирание, у него развивалась уже сухотка.
Вдруг ему во сне явился Дун и сказал:
«Знаешь, кто с тобой милуется? Лиса! Меня она убила и еще хочет убить моего приятеля! Я принес уже жалобу в Управление Темного Царства1, чтобы таким образом дать выход этому моему никому не известному гневу. В ночь седьмого числа ты за своей комнатой должен зажечь пахучие свечи1 2... Не забудь смотри!»
Ван проснулся и подивился сну.
— Я очень болен, — сказал он деве. — Боюсь, как бы мне не свалиться, что называется, в яму или канаву3. Мне, видишь ли, советуют обходиться без общей спальни...
— Если судьбой суждена тебе долговечность, — отвечала дева, — то спи в женской спальне, и все равно будешь жив. Если же не быть тебе долговечным, то можешь с женщиной и не спать — все равно умрешь!
Уселась — и давай с ним шутить и смеяться. Ван не мог сдержать влечение и опять учинил беспутство. Учинив, он, правда, тут же раскаялся, но порвать с ней не мог. С наступлением вечера он воткнул над дверью пахучие палочки. Дева явилась, вытащила и бросила их.
Ночью Ван опять увидел во сне Дуна, который явился ему и стал бранить за то, что он поступил наперекор его словам. Тогда на следующую ночь Ван тайком распорядился, чтобы домашние, выждав, когда он ляжет спать, незаметно зажгли свечи.
Дева, лежа на постели, вдруг в испуге вскочила.
— Опять поставили свечи? — крикнула она.
— Не знаю, — сказал Ван.
Она быстро встала, нашла свечи, опять сломала и загасила их.
— Кто научил тебя это делать? — спросила она, войдя снова в комнату.
— Видишь ли, жена верит знахарям и, удрученная моей болезнью, по их совету совершает обряд заклятия и отогнания нечистой силы.
Дева стала ходить из угла в угол. Вид у нее был недовольный. Домашние же Вана, подсмотрев исподтишка, что свечи погасли, зажгли их снова.
Дева наконец сказала со вздохом:
— Благодать твоего счастья, знаешь ли, очень богата. Я нечаянно погубила Ся-сы и затем прибежала к тебе. Действительно, сознаю, это — мой грех, и я пойду вместе с ним, Ся-сы, судиться к Властителю Темного Царства. Если ты не забудешь нашей прежней любви, не давай разрушать, как говорится, мешок моей шкуры!
Нехотя и не торопясь слезла с кровати, упала на землю и умерла. Ван зажег свет — лисица. Боясь все-таки, как бы она не ожила, он сейчас же кликнул домашних, и они сняли с нее шкуру, повесив ее на воздух.
Ван, хворая все сильнее и сильнее, увидел лису, которая явилась к нему опять.
— Я давала показание на суде. Суд решил, что Дун был возбужден похотью, и смерть была должной карой ему за грех. Однако меня обвинили, сказав, что я не должна вводить людей в беду. Отняли у меня мою золотую пилюлю4 и выгнали вон. Мне снова велено вернуться в жизнь. Где мешок моей шкуры?
1 Темное Царство — то есть царство подземное [58].
2 Пахучие свечи — курильные [84].
3 Свалиться в яму или канаву — образное выражение понятия о бесславной смерти.
4 Золотая пилюля — легендарное алхимическое средство к продлению жизни до бесконечности, до неземного бытия, к которому стремится лиса [21].
55а Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Видишь ли, — сказал Ван, — домашние мои не знали, в чем дело, и уже сдали ее в отделку.
Лису взяло уныние.
— Я убила уже многих людей, так что умирать мне теперь — срок поздний... Ну и жестокий же ты человек!
Злясь, негодуя, ушла.
Ван расхворался чуть-чуть не до катастрофы. Поправился только через полгода.
ПРОДАВЕЦ ХОЛСТА
Некий человек из Чанцина, торговавший холстом, остановился на некоторое время в Тайани. Там он прослышал, что некий искусник очень силен в звездочетной науке. Торговец зашел к нему, чтобы узнать, будет ему удача или нет. Гадатель разложил знаки, сказал:
— Ужасно скверная у тебя судьба! Уезжай скорее домой!
Торговец сильно перепугался, собрал все деньги в мешок и двинулся на север.
По дороге он повстречал какого-то человека в короткой одежде, напоминавшего своим видом служителя казенных учреждений. Разговорился с ним. Друг другу они понравились, сошлись, и часто, покупая себе еду и напитки, торговец звал спутника есть с ним вместе. Тот был очень тронут и выражал свои чувства.
— А что у тебя, собственно, за дело? — спросил торговец.
— Да, вот, — отвечал служитель, — я иду сейчас в Чанцин. Там велено кое-кого забрать.
— А кого же это? — спросил тот.
Тогда одетый в короткое платье человек вытащил приказ и показал ему, предоставив ему самому разбираться. На первом месте стояло как раз его имя. Он перепугался.
— За что же меня тянут? — спросил торговец.
— Да я, видишь ли, — отвечал ему человек в короткой одежде, — не живой, а служитель четвертого шаньдунского округа из Сунли. Думаю, что твоей жизни, брат, пришел конец.
У торговца показались слезы. Он просил спасти его.
— Не могу, брат, — отвечал мертвый дух. — Разве вот что: в приказе стоит много имен. Пока буду их тащить да собирать, потребуется время. А ты иди-ка скорей домой да распорядись, что нужно делать после твоей смерти. Все это ты сделаешь, а я к тому времени за тобой и приду... Этим вот разве и отблагодарю тебя за хорошее отношение.
Вскоре они пришли к Реке1. Мост разорвался, и подошедшие путники не знали, как быть с переправой.
— Вот что, — сказал дух, — ты все равно идешь умирать. Ни одного ведь медяка с собой не унесешь. Предлагаю тебе сейчас же построить мост, чтобы принести пользу прохожим. Правда, это будет тебе очень накладно и хлопотно, но зато не сказано, чтобы в будущем это ничего не дало тебе хорошего.
1 Река — Хуанхэ, Желтая река.
Рассказы о людях необычайных: Продавец холста
559
Торговец набрал рабочих и стал строить мост.
560
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Торговец согласился. Пришел домой, велел жене и детям сделать все, что нужно для его тела, и, срочно набрав рабочих, построил мост. Прошло уже порядочно времени, а дух так и не появлялся. Торговец не знал, что и думать, как вдруг он однажды пришел и сказал:
— Я, знаешь, брат, уже докладывал богу города1 о том, что ты построил мост, а бог, в свою очередь, донес об этом в Мрачное Управление1 2. Там сказали, что за это дело тебе можно продлить жизнь, так что в моем приказе твое имя уже вычеркнуто. Честь имею об этом тебе сообщить!
Торговец был страшно доволен и бросился изливаться в выражениях сердечной признательности.
Впоследствии ему пришлось еще раз побывать у горы Тай. Не забыв о благодеянии своего духа, он накупил бумажных слитков3 и принес их в благодарственную жертву, вызывая духа по имени. Только что он вышел из города, как увидел короткополого, который быстро к нему устремился.
— Ай, брат, — сказал он, подойдя ближе, — ты меня чуть не погубил! Ведь как раз сейчас только управляющий пришел на службу и занимался делами... Хорошо еще, что он не слыхал... А то — что бы мне делать?..
Проводил торговца несколько шагов.
— Знаешь что, — продолжал он, — ты уже больше сюда не приходи! Если будут у меня дела, вызывающие меня на север, так я уж сам как-нибудь заверну по дороге к тебе и проведаю!
Простился и исчез.
ВЕРХОВНЫЙ СВЯТОЙ
| Ь третьей луне года гуй-хай4 я с Гао Цзи-вэнем отправился в Цзися5. Мы остановились вместе, в одной гостинице. Вдруг Цзи-вэнь захворал. Как раз в это время Гао Чжэнь-мэй тоже очутился в этом городе, приехав туда с нашим почтенным Нянь-дуном. Я воспользовался его пребыванием здесь, чтобы поговорить насчет лекаря и лекарства. Оказалось, что он слышал от досточтимого нашего Ай-мэня6, что в южном предместье этого города, у неких Лянов, жила святая лиса, владевшая искусством Чансана7. Мы и отправились туда все вместе.
1 Бог города — бог стен и рвов Чэн-хуан [126].
2 Мрачное Управление — высшая инстанция царя Яня в подземном судилище всех душ [58].
3 Бумажные слитки — см. [111].
4 Год гуй-хай — 1683 г. [9], то есть дело при жизни автора рассказов.
5 Цзися — местность в провинции Шаньдун, где жил автор.
6 Нянь-дун, Ай-мэнь — прозвания без упоминания фамилий, в виде почетного титулования.
7 Искусство Чансана — то есть искусство легендарного врача Чансан-цзюня, сообщившего свой секрет врачевания еще более знаменитому Бянь-цяо. Бянь-цяо служил первоначально у кого-то по хозяйству. Чансан, придя в гости к его хозяину, обратил внимание на особую в отношении гостя почтительность Бянь-цяо и, провидя, что это человек необыкновенный и заранее предназначенный к чудесным действиям, достал из-за пазухи некое снадобье и передал его юноше. Через тридцать дней после принятия этого лекарства Бянь-цяо получил способность видеть насквозь человеческие внутренности и особенно пульсацию организма.
Рассказы о людях необычайных: Верховный святой
561
Женщина ударила в било.
562
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Лян оказалась девицей, лет уже за сорок, с виду этакой пугливой, высматривающей... В ней был как бы лисий дух.
Вошли мы к ней. Видим — во второй комнате висит красный полог; взглянули под него. Смотрим — на стене висит изображение Гуаньинь1 и затем две-три картины, изображающие всадников с копьями в руках, едущих группами, в оживленном беспорядке. У северной стены стоял стол. На нем маленькое кресло, высотой не больше фута, с приклеенным маленьким парчовым тюфячком. Сказано было, что когда святой появляется, то пребывает здесь.
Все мы зажгли курильные свечи, стали в ряд и сделали руками молитвенный жест. Женщина ударила в било: раз, и два, и три... На ее устах были какие-то тайные, краткие слова. Окончив молитву, она пригласила гостей сесть на диван в передней комнате, а сама стала у дверного занавеса, поправила прическу, подперла рукой подбородок и начала беседовать с гостями, все время рассказывая о чудесах святого.
Наступил уже вечер, темнело. Публика стала бояться ночи: трудно будет идти домой, и просила женщину потрудиться — еще разок обратить к святому мольбу. Она сейчас же ударила в камень и повторила молитву. Потом повернулась, встала снова на прежнее место и сказала гостям:
— Верховный святой больше всего любит ночные беседы. В другое же время частенько бывает, что беседовать с ним не удается. Вот вчера ночью был здесь студент, ожидающий экзамена. Принес с собой закусок и вина и хотел пить с Верховным святым. Верховный святой тоже достал отличного вина и угощал от себя. Писали стихи, смеялись, веселились... Когда разошлись, стражи уже кончались...
Не успела она договорить, как из комнаты донеслись какие-то тонкие-тонкие смешанные звуки, напоминающие полет и крики летучих мышей. Только что мы стали сосредоточенно прислушиваться, как вдруг нам показалось, словно на стол упал громадный камень с резким стуком. Женщина обернулась.
— Напугал чуть не до смерти! — сказала она.
Тут же слышно стало, как на столе кто-то вздыхает, сопит, словно какой-нибудь крепкий старик. Женщина достала банановый веер и закрыла им креслице, с которого послышались громкие слова:
— Все как надо! Все как надо!
Затем властным тоном просили нас занять места. При этом как будто сложили руки в приветствие и сделали церемонный поклон. После этого спросили гостей, о чем они намерены поговорить и осведомиться. Гао Чжэнь-мэй, по мысли Нянь-дуна, спросил, не видели ли Пусу1 2.
— Южное море3 — дорога, мне отлично известная. Еще бы мне не видеть!
— Ну, а Яньло4 сменяется там или нет?
— Это там делается так же, как в подсолнечном мире.
— Как фамилия Яньло?
— Цао.
После всего этого мы попросили лекарство для нашего Цзи-вэня.
— Воротитесь домой, — отвечали нам, — ночью сделайте чаем возлияние. Я вот там, у Великого Мужа, достал лекарство, которое позвольте вам подарить... Существует ли такая болезнь, которая бы от него не прошла?
1 Гуаньинь — см. [89].
2 Пуса — сокращенно вместо Бодисатва (в китайском написании — Путисадоа).
3 Южное море. — В Южном море, то есть у южного побережья Китая, на острове Путошань, пребывает «бодисатва Пуса Гуаньшиинь». Бодисатва носит название: Великий Муж Южного моря.
4 Яньло — Яньло-ван [58].
Рассказы о людях необычайных: Линьцзыский Шао неумолим
563
Затем каждый из присутствующих стал задавать вопросы, которые разрешались определенно. Мы откланялись и пошли по домам.
Прошла ночь. Цзи-вэню стало несколько лучше. Мы с Чжэнь-мэем уложились и поехали домой вперед.
Так и не удосужились явиться с благодарственным визитом.
ЛИНЬЦЗЫСКИЙ ШАО НЕУМОЛИМ
Лочь некоего почтенного человека из Линьцзы стала впоследствии женою Ли, студента Высшего училища. Но еще до ее замужества какой-7 то гадатель, разбираясь в ее судьбе, определенно заявил, что ей придется потерпеть Телесное наказание по приговору судьи.
Старичок рассердился было, но потом захохотал.
— Договорится же человек до такого вздора, — смеялся он. — Я уж и не говорю о том, что она происходит от старой, известной, ученой семьи, так что никоим образом не попадет на судный двор. Но неужели даже простой студент не сумеет заслонить собою женщину?
Но вот она вышла замуж — и оказалась необыкновенно сварливою, скандальною бабой. Она взяла себе в привычку тыкать в мужа пальцем и всякими словами его поносить. Ли, будучи не в силах выносить эти оскорбления, в сердцах взял и донес на нее в суд.
Уездный начальник, почтеннейший Шао, обратил на бумагу внимание, дал делу ход и вручил служителю приказ на немедленный привод женщины в суд.
Отец-старик, узнав об этом, сильно переполошился, захватил с собою сыновей и поднялся в присутственное место. Там они бросились слезно просить начальника о прекращении дела. Начальник их просьбы не удовлетворил. , Ли также раскаялся в том, что сделал, и, в свою очередь, также пришел к начальнику с просьбой прекратить дело.
Почтенный Шао на него рассердился.
— Что ж это такое, — кричал он, — от вас, что ли, зависит то начинать, то прекращать дело в казенном учреждении?
И потребовал, чтобы дело обязательно разбиралось.
Притащили женщину. Начальник задал ей два-три вопроса.
— Действительно, скандальная баба! — сказал он сейчас же и дал ей в наказание тридцать палок.
Мясо с ягодиц так все и слезлр.
А рассказчик добавит при этом вот что:
Уж не имел ли почтеннейший начальник уезда зуба против своей собственной половины? Что-то уж очень свирепо обрушил он на женщину свой гнев! И все-таки, знаете, если в городе сидит хороший, настоящий правитель, то в деревне не будет скандальных баб!
Эту историю я отметил, желая дополнить «Повествования о примерных чиновниках»1. Там этого нет!
1 «Повествования о примерных чиновниках* — глава в пятой части «Исторических записок» — истории Китая, составленной в I в. до н. э. Сыма Цянем (164].
564
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Дали ей в наказание тридцать палок.
Рассказы о людях необычайных: Хэцзяньский студент
565
ХЭЦЗЯНЬСКИЙ СТУДЕНТ
Некий хэцзяньский студент сложил на своем гумне пшеничную солому. Получилось нечто вроде холма. Его домашние стали брать каждый день солому на растопку и прорыли в куче дыру, в которой поселился лис, часто встречавшийся с хозяином. Это был почтенный старец.
Однажды он почтительно пригласил хозяина выпить с ним и, сложив церемонно руки, просил войти в отверстие. Студент затруднялся, но старик настаивал, и наконец студент влез. Когда же он влез, то там оказался целый павильон, который выглядел роскошною, красивою постройкой.
Сели. У чая и вина был чудный запах, чистый вкус. Однако солнечный свет попадал сюда скудно, и нельзя было различить, день ли теперь или вечер. Когда же после обеда студент вышел, то все, что он видел, исчезло.
Старик каждый день по ночам уходил, а рано утром возвращался. Проследить его никто не мог. Спрашивали — так он говорил, что его-де приятели звали выпить.
Студент напросился идти с ним вместе. Старик сказал, что это невозможно. Студент настойчиво просил, и старик наконец обещал, схватил студента за руку, и они помчались так быстро, словно сели в ветер.
По прошествии времени, нужного приблизительно для варки проса, они прибыли на улицу какого-то города. Вошли в винный погреб. Видят — сидят довольно много посетителей, все вместе пьют и отчаянно орут1. Старик повел студента наверх, откуда были видны пьющие внизу, а также все, что было у них на столах, подносах и тарелках, причем с такой ясностью, что хоть по пальцам считай.
Сам же старик сошел вниз и стал по собственному усмотрению хватать со столов вино и фрукты, забрал все это в охапку, пришел наверх и стал угощать студента. При этом люди за столом ни разу ничего не заметили.
Через некоторое время студент увидел какого-то человека, одетого в красное. Перед ним лежали золотистые апельсины. Студент велел старику достать их.
— Это — человек настоящий, — сказал лис. — К нему нельзя подойти.
Студент молчал и думал про себя: «Лис со мной дружит, значит я — нечистый. С этих пор я уже непременно буду честь честью чист».
Только что он над этим так задумался, как вдруг почувствовал, что тело его уже более себе не хозяин. В глазах замелькало, и он упал вниз.
Пир'овавшие страшно перепугались, принялись кричать на него, обзывая нечистой силой. Студент посмотрел вверх. Оказывается? что все это происходило не во втором этаже, а там, в балках. Рассказал все, как было. Публика, вникнув в дело и найдя, что он заслуживает доверия, подарила ему денег и отправила домой.
Он спросил, что это за место. Оказывается — Юйтай: целых тысяча ли до его родного Хэцзяня!
1 Много посетителей... отчаянно орут. — Ужасный крики, доносившиеся до прохожих из китайских рестораиов, происходили, помимо прочих причин, от игры в выкидывание пальцев, в которой каждый из игроков, крайне возбужденный, выкрикивал изо всех сил угадываемое число (бОА].
Збб
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
В глазах замелькало, и он упал вниз.
Рассказы о людях необычайных; Святой Хэ
567
СВЯТОЙ хэ
Знатный юноша Ван Жуй-тин из Чаншаня умел гадать на спиритических сеансах. Дух называл себя святым Хэ, учеником Первосолнечного1. Кое-кто считал, что это — журавль* 2, на котором летал Патриарх Люй. Всякий раз, как дух сходил, он сейчас же принимался рассуждать о литературных вещах и писал стихи3. Будущий академик Ли Чжи-цзюнь служил духу как своему учителю.
Дух ставил красные и желтые круги4 на экзаменационных сочинениях, и было отчетливо видно, что в его суждениях есть ясность и логика. Сам будущий академик если иногда й додумывался до чего-нибудь хорошего, то чаще всего благодаря помощи святого Хэ.
Вслед за ним и местные ученые литераторы также частенько прибегали к авторитету и содействию духа. Надо сказать, впрочем, что при разрешении трудных вопросов и сомнений дух держался исключительно рационального начала и не особенно-то говорил о том, кому какая предстоит дальнейшая судьба.
В год синь-вэй5 Чжу Ши, бывший тогда «патриархом литературы»6, приехал на сессию экзаменов в Цзинань. Когда сессия кончилась, друзья собрались и молили духа высказаться определенно о предстоящих им степенях успеха и о порядке имен по списку. Святой Хэ требовал одно сочинение за другим и все их трактовал, что называется, «по месяцу-дню»7.
Среди присутствовавших был один человек, друживший с Ли Бянем из Лэлина. Этот Ли был определенно известен как преданный науке, глубоко мыслящий ученый: его чтили и уважали все. И вот этот человек достал сочинение Ли и просил духа, за отсутствием автора, о нем высказаться. Дух поставил резолюцию: «Первой степени».
Через некоторое время дух приписал еще следующее:
«Я только что высказался о сочинении Ли. Я судил только по самому сочинению. Тем не менее судьба этого студента сильно.омрачена. Ему придется, как говорят, отведать ся и чу8. Как странно: у него литературные достоинства не совпадают с судьбой!.. Неужели же "патриарх литературы" не знает толку в литературе? Вот что, господа, вы здесь немного подождите: я схожу узнаю».
с 1 Первосолнечный — Патриарх Люй, Люй Дун-бинь [92].
2 Кое-кто считал, что это — журавль... — игра слов, основанная на созвучии: хэ — журавль и Хэ — фамилия духа спиритов. Согласно религиозным воззрениям, на святом журавле подвижник-даос летит в вечные эмпиреи небесных радостей [63].
3 Принимался рассуждать о литературных вещах... — речь идет, как видно из дальнейшего, об экзаменационных сочинениях — произведениях особого типа [56].
4 Ставил красные и желтые круги — давал одобрительный отзыв одними значками и неодобрительный — другими, ставил отметки на удачных и неудачных местах сочинения [57].
5 Год синь-вэй — 1531 г. [9].
6 «Патриарх литературы* — областной экзаменатор [69].
7 Трактовал «по месяцу-дню* — как бы по календарю, ежемесячно и ежедневно менял (в ходе поступления сочинений) свои суждения, выносил свои приговоры (в виде порядковых номеров, по успехам).
8 Отведать ся и чу — то есть отведать палок ся и розог чу (названия деревьев).
56S
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Прошло совсем немного времени, и дух писал:
«Я только что был в кабинете экзаменатора и видел, что у нашего "патриарха литературы" канцелярские дела нагромождены друг на друга. Но то, что его занимает, к литературе отношения не имеет: совершенно не над ней он думает! Нет, — он сдал все по литературной части своим канцеляристам. Их у него человек шесть-семь — все эти самые "хлебные студенты" и льготные кандидаты1. В предыдущем рождении за ними ровно ничего хорошего не значится, и большинство их — просто тени, бродившие в стране голодных духов и явившиеся в мир понищенствовать. Пробыв лет восемьсот в адском мраке и потеряв там зрение, они напоминают теперь людей, которые, просидев всю жизнь в пещере, вдруг вышли на свет. Таким людям и небо с землей покажутся необыкновенными. Еще бы, ведь, по-настоящему, им и ви-деть-то нечем! Правда, — продолжал писать дух, — среди них найдется один-другой, получившиеся из человека же1 2, но они читают сочинения по частям: отдельно друг от друга... Сомнительно, чтобы им удавалось затем эти части и их оценки удачно сопоставлять».
Публика поинтересовалась узнать, нет ли способа как-нибудь повернуть дело к лучшему. Дух писал:
«Этот способ — самый действенный и всем известный3. К чему спрашивать?»
Духа поняли. Сказали обо всем этом Ли. Тот, напуганный сообщенным, взял свое сочинение и обратился с ним к сыну академика Суня, Сунь Вэю, упомянув при этом и о предсказании духа. Академик, расхвалив сочинение, постарался рассеять все его опасения. Ли, считая академика литературным авторитетом всего Средиморья4, окончательно укрепился в собственном сознании и перестал думать о спиритических речах.
Вслед за этим были опубликованы официальные списки выдержавших, и Ли оказался, вопреки ожиданиям, в четвертой группе. Академик был поражен до крайности. Взял сочинение Ли, просмотрел его еще раз, — нет, не к чему придраться. Посмотрел — и написал следующий критический отзыв:
«Наше почтеннейшее лицо из Шимэня5 всегда было известно своим литературным талантом, и, конечно, до такой степени омрачения оно дойти не могло. Не иначе как это сделано каким-нибудь пьяным мужланом из его канцеляристов, который не умеет читать с толком, с расстановкой».
Теперь публика отнеслась к духу с еще большим почитанием. Помолились, поблагодарили, возжигая ему фимиам курильных свеч.
«Пусть студент Ли, — писал еще дух спиритов, — не таит в себе стыда из-за этой чисто временной несправедливости! Ему стоит лишь сделать побольше копий со своего экзаменационного сочинения и больше их показывать в свет... Тогда уже на будущий год он будет в первых».
Ли послушался этого наставления. Действительно, через некоторое время в кабинете инспектора о деле было уже достаточно известно. Было выве-
1 «Хлебные студенты* и льготные кандидаты — речь идет, конечно, о некуль-. турных людях й карьеристах, покупавших себе звание студента за деньги, предполагавшиеся к поступлению в фонд «пожертвований» на нужды государства [165].
2 Найдется один-другой, получившиеся из человека же — то есть не от скотов и бесов с того света, как предыдущие, «хлебные».
3 «Этот способ...* — то есть убрать экзаменатора Чжу Ши.
4 Средиморье — Китай, как страна, лежащая, по воззрениям древних китайцев, среди морей.
5 Почтеннейшее лицо из Шимэня — экзаменатор Чжу Ши, происходивший из Шимэня.
Рассказы о людях необычайных: Святой Хэ
56Э
Дух поставил резолюцию.
570
Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
шено отдельное объявление, в котором по его адресу говорилось много утешительного.
А на следующий год он и впрямь был в первых именах.
СТУДЕНТ-ВОР ЦЗИ'
из Наньяна страдал от лисьего наваждения. Кто-то все время крал и уносил золотые, серебряные и другие вещи. Когда лису бранили, наваждение усиливалось. У Э был племянник — студент Цзи, очень именитый, литературно начитанный, но отличавшийся развязностью. Он стал возжигать курильные свечи и молиться за родственника, чтобы лиса избавила его от своей напасти.
Однако все это не имело никакого воздействия. Затем он просил лису бросить его родственника: пусть, мол, она лучше перейдет в дом ко мне. Тоже без результата. Над студентом смеялись.
— Она, видите ли, умеет фантастически изменять свой вид, — говорил на это студент, — однако есть же в ней человеческое сердце! Я твердо решил перевести ее к себе и дать ей возможность войти, как говорится, в «праведный плод»1 2.
И вот каждые три-четыре дня он продолжал появляться у Э и молиться. Правда, все это нисколько не помогало, но как только студент появлялся, лиса уже не беспокоила. Видя это, Э часто оставлял студента ночевать у себя дома, и тот по ночам обращался в пространство и просил лису явиться ему, приглашал ее все настойчивее и настойчивее.
Однажды, только что он пришел к себе домой и сидел в кабинете один, как вдруг двери тихонько-тихонько, сами собой приоткрылись. Студент вскочил, сделал благоговейное приветствие и сказал:
— Почтенный братец лис, кажется, пришел, не так ли?
Полное безмолвие: ни звука...
Другой раз ночью дверь сама открылась.
— Если это соблаговолил снизойти ко мне почтенный братец лис, — сказал студент, — то ведь я об этом как раз и молил, этого только и домогался! Что мешает вам сейчас же подарить меня сиянием своей светлости?
Опять безмолвие, но в это же время к утру пропали двести монет, лежавших на столе.
К вечеру студент прибавил еще несколько сот и среди ночи услышал,, как в холщовом пологе так и звякнуло.
— Вы изволили прийти, не правда ль? — спросил Цзи. — С уважением к вам приготовил я несколько сотен расхожих нынешних монет, на ваше усмотренье и распоряженье. Хотя ваш покорный слуга не так уж богат, однако же он не из тех, кто низменно скуп, и если вам рано иль поздно придет нужда на разные расходы, то вы не стесняйтесь мне прямо сказать: зачем непременно на кражу идти, воровать?
1 Послесловие переработано В. М. Алексеевым ритмически. (Примеч. составителя.)
2 Войти в «праведный плод*. — На языке буддистов «праведным плодом» называется водворение души на светлый путь, являющийся, так сказать, зрелым плодом жизненного подвига. Обрести этот плод — значит изменить жизнь на новую, просветленную светом Будды. В данном случае говорится вообще о честной жизни.
Рассказы о людях необычайных; Студент-вор Цзи
571
К вечеру студент прибавил еще несколько сот монет...
572 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Через некоторое время студент посмотрел на деньги — вынуто двести монет.
Он положил их на прежнее место, но в течение нескольких ночей они более не пропадали.
Как-то у Цзи была зажарена курица, которою он собирался потчевать гостей. Вдруг она пропала. Тогда он к вечеру прибавил еще вина, но лиса с этих пор прекратила свои посещения.
В доме Э наваждение свирепствовало по-прежнему. Цзи опять направился туда и стал молиться, говоря так:
— Я, ваш покорный слуга, кладу деньги, а вы не берете. Ставлю вино, а вы не пьете. Мой родственник — дряхлый старичок. Не надо так долго над ним свирепствовать. Вот я приготовлю кое-какие скромные вещи и ночью предоставлю вам самому брать, что хотите.
И вот он взял десять тысяч монет, большую чару вина, две курицы, мелко-мелко наструганные кусочками, и все это разложил на столе, а сам улегся тут же рядом. Всю ночь никаких звуков не было, а деньги и прочее оказались в прежнем положении. С этой поры лисьи причуды прекратились.
Однажды, вернувшись к себе вечером, студент открыл дверь кабинета и увидел, что на столе стоит чайник вина1, тут же полное блюдо жареных цыплят и четыреста монет, провязанных красным шнуром1 2, — как раз все то, что было до того в пропаже.
Он понял, что это дело рук лисы. Понюхал вино — прелесть как пахнет! Стал наливать его — оно было сине-зеленого цвета. Стал пить — оно оказалось необыкновенно чистым, прекрасным.
Чайник кончился, студент был уже наполовину пьян и внезапно почувствовал, как в его сердце вдруг зародилась жадность. И сейчас же ему захотелось воровать. Он открыл дверь, вышел, подумал об одном богатом доме в их селе и направился туда.
Перемахнул через стену, которая была высока, но он — в один прыжок вверх и другой вниз — перелетел, словно на крыльях. Вошел в кабинет, украл соболью шубу и золотой дин3 и с этим ушел. Вернулся к себе, положил все это у дивана и наконец лег на подушку, уснул.
На рассвете он втащил вещи в спальню. Жена, в полном изумлении, спросила, откуда это. Цзи тихим шепотом сообщил ей, причем имел очень довольный вид. Сначала жене показалось, что он шутит, однако, поняв, что это серьезно, она сказала в испуге:
— Как? Ты, который всегда был таким твердым и честным, и вдруг это сделал?
Цзи совершенно хладнокровно сказал, что не считает это странным, и рассказал по этому поводу, каковы к нему оказались чувства лисы.
Жена, в полном смятении, догадалась все-таки, что в вине был лисий яд. Вспомнила также, что ртутная киноварь имеет свойство отгонять нечистую силу. Побежала, разыскала, натолкла, всыпала в вино и дала мужу пить.
Через самое короткое время он вдруг обронил:
— Как это я стал вором?
Жена объяснила ему, в чем дело, и он, просветлев, совершенно растерялся. К тому же он услыхал, что об ограблении богатого дома кричали уже по всему селу. Целый день он не ел и не знал, где сесть. Жена дала ему совет
1 Чайник вина — см. [51].
2 Четыреста монет, провязанных красным шнуром. — Монеты были с квадратным отверстием, сквозь которое продевался шнур, и на него нанизывалось до тысячи монет; шнур носили обычно на поясе [79].
3 Дин — сосуд на трех иожках, большей частью служащий курильницей [84].
Рассказы о людях необычайных: Некий И, удачливый вор 573
воспользоваться ночью и бросить вещи через стену дома. Он послушался ее. В богатом доме снова нашли свои вещи, и дело прекратилось.
На экзаменах в этом году студент очутился «в венце войск» и, кроме того, был возвышен еще в дальнейшую степень. Ему причиталось получить большую награду, но когда наступил день ее выдачи, на балках канцелярии даотая’ появилась следующая наклейка:
«Цзи (такой-то) — вор. Он украл в (таком-то) доме шубу и курительный треножник. За что же его отличают?»
Балка была очень высокая, и наклеить на нее что-либо, стоя на ногах, вообще было невозможно. «Начальник литераторов» в недоумении спросил Цзи. Тот, в сильном смятении и соображая, что об этом деле, кроме его жены, никто не знает, тем более здесь, в глубине казенного здания, спрашивал сам себя, как это могло сюда проникнуть. Потом догадался.
«Это, конечно, сделала лиса», — сказал он про себя.
И все, что вспомнил, рассказал без утайки. «Начальник литераторов» наградил его, как полагалось, и еще добавил от себя.
Студент, думая об этом, лису ни в чем не винил. «То, что неоднократно повергало меня в беду, — думал он, — был стыд низкого человека за то, что только он один низок».
Тот, кто записывает странности такие, сказал бы так:
Студент захотел привлечь нечистую силу к вступленью на праведный путь. Но вышло все наоборот, и сам он оказался омрачен нечистой силой.
Лисицыны мысли навряд ли столь злостными были. Скорее, было так: студент ее ради забавы к себе привлекал, ну и лиса над ним трунила и шутку играла с ним.
Однако не будь у студента собственной доброй основы и в спальне не будь у него помощницы доброй и честной — то далеко ли было до того, о чем сказал Юань Шэ1 2. «Бывает ведь, что честная вдова осквернена каким-нибудь мерзавцем, — и вот сама идет блудить». Не так ли? Ох, как надобно беречься!
НЕКИЙ И. УДАЧЛИВЫЙ ВОР
Ъ Ь- западу от города жил некий И3, бывший сначала «господином со стро-пил»4. Жена, трепетавшая за его дела, неоднократно усовещивала его, В советовала прекратить эти занятия. И вот И вдруг круто изменил свое поведение.
Прожили они так года два-три. Жили бедно-бедно. Ему стало невтерпеж, и он мысленно решил разок стать древним Фэн-фу5, а после этого —
1 Даотай — см. [144].
2 Юань Шэ — один из «странствующих храбрецов» древности. О нем повествует «Хань шу», история Хань.
3 И — второй из десятичной серии циклических знаков, не имеющих значения как слова, но употребляющихся для календарных исчислений. Кроме того, как в данном случае, эти знаки играют роль наших букв для общего обозначения людей. Таким образом, можно было бы перевести это выражение так: «некий Б» или «некий Игрек», принимая во внимание, что знак И идет после Цзя, как Б после А и Игрек после Икс.
4 «Господин со стропил» — вор, караулящий удобный момент в вышке дома, лишенного, как часто бывает в Китае, потолка.
5 Стать древним Фэн-фу. — Для понимания этого выражения приводим следующее место из сочинений писателя-конфуцианца IV в. до н. э. Мэн-цзы [72]: .
«В Ци (Шаньдун) был голод. Чэн Чжэнь (министр) сказал (Мэн-цзы): "Наши жители думают, что учитель снова будет за открытие Тана (танских зернохранилищ)... Но ведь
574
fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
стоп! И вот, прикинувшись торговцем, он посетил одного хорошего гадателя и спросил его, какое направление ему выбрать, чтобы была удача.
Гадатель раскинул жребий и сказал:
— На юго-восток будет удача. Выгодно для подлого человека, невыгодно для человека честного.
Гадание совпало с тем, что И таил в душе, и он был внутренне рад. Он двинулся к югу.
Дойдя до страны Су и Сун1, он начал ежедневно бродить по деревням и пригородам и так провел несколько месяцев.
Однажды он зашел в какой-то храм. Видит — в углу стены сложены камни, штуки две-три: сейчас же догадался, что здесь что-то не так, и, в свою очередь, положил еще камень, а сам пошел за киот* 1 2, где и улегся.
К вечеру в храме раздались смешанные голоса. По-видимому, пришли человек десять, а то и больше. Вдруг один из них, сосчитав камни, воскликнул от изумления: их стало больше! Бросились искать за киотом и нашли И.
— Это ты положил камень? — спросили его.
— Да, — ответил И.
Спросили, где живет и как фамилия. И отвечал обманно.
Тогда ему дали в руки оружие и повели его с собой. Пришли к какому-то огромному дому, достали мягкую лестницу и, друг за другом, полезли через стену в дом. Ввиду того, что И пришел к ним издалека и дороги не знал, ему велели притаиться у стены и заняться приемкой передаваемых вещей. Их он должен был прятать в мешки и караулить.
Через короткое время бросили какой-то сверток. Прошло еще немного времени — и по веревке спустили ящик. И поднял ящик и убедился, что там что-то есть, взломал его, залез туда рукой и начал ощупывать и вынимать. Тяжелые предметы сложил в отдельный мешок, взвалил его на спину и пустился быстро бежать. Побежал, выбирая дорогу, и прибежал домой.
После этого он выстроил себе большие дома, купил хорошей земли и за сына своего внес, что называется, зерно3.
Правитель города украсил его ворота прописной доской4, гласящей: «Честный гражданин»5.
нельзя же во второй раз!" Мэн-цзы ответил: "Это значило бы сделать, как Фэн-фу!” Среди цзиньских (в уделе Цзинь) жителей был некто Фэн-фу, который отлично умел ловить тигров, но кончил тем, что стал честным ученым чиновником. И вот он как-то пошел в поле, а там целая толпа народу гонится за тигром. Тигр спрятался за выступ скалы, и никто не решался его схватить. Но вот они завидели Фэн-фу и побежали к нему навстречу. Фэн-фу засучил рукава и слез с повозки (где он сидел, как привилегированное должностное лицо). Народ ликовал, а ученые собратья над ним смеялись».
Как видно из рассказа Мэн-цзы, Фэн-фу, превратившийся из охотника в отличенного привилегиями чиновника, сделал неловкость, дав волю прежним инстинктам. Ляо Чжай весьма остроумно применил этот широко известный в Китае анекдот к преображению и к воспоминаниям И.
1 Су и Сун — в районе Шанхая, на юге Китая.
2 Киот — так можно назвать большой ящик, в котором находится статуя Будды или одного из буддийских божеств. Киоты бывают со стеклом и без стекла.
3 За сына внес зерно — купил для сына фиктивную степень студента и этим перевел свое потомство из класса простонародья в привилегированную интеллигенцию [165].
4 Прописная доска. — На больших (до полутора метров) досках, по лакированному полю, приемами высшей каллиграфии писались лестные слова известным в городе лицам, и эти доски дарились им к семейному празднику или просто так, по какому-либо случаю. Этих досок-прописей бывало много у известных врачей и особенно у тех семейств, из которых вышли отличившиеся государственные деятели в настоящем и предыдущих поколениях [123].
5 Правитель... украсил ворота прописной доской, гласящей: «Честный гражданин*. — Остроумие этого места заключается в том, что именно «честным (ученым) гражданином» Мэн-цзы, рассказ которого приведен выше, называет Фен-фу. по его превращении.
Рассказы о людях необычайных: Некий И, удачливый вор
575
Тяжелые предметы сложил в отдельный мешок.
516
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Впоследствии разыгралось громкое уголовное дело. Все грабители были изловлены. Один лишь И, за неимением его имени и сведений о происхождении, разыскан быть не мог.
Ему так и удалось ускользнуть.
Когда дело было уже давно прекращено, И, под пьяную руку, иногда обо всем этом рассказывал.
СЫНОК ТОРГОВЦА
Некий человек из Чу торговал на стороне, а жена его жила одна. Ей приснилось, что она сошлась с каким-то человеком. Проснулась, пощупала — маленький мужчина. Присмотревшись к нему, она нашла, что все в нем не так, как у людей, и решила, что это — лис.
Не прошло и нескольких минут, как лис слез с кровати и пошел прочь, исчезнув, не открывая двери.
С наступлением вечера женщина позвала лечь с ней кухарку. Кроме того, у нее был десятилетний сын, спавший всегда на отдельной кровати. Его она тоже позвала спать вместе с ней. Как только ночь стала глубже, кухарка и мальчик уснули, а лис явился снова, и женщина замычала, забубнила во сне. Кухарка проснулась, окрикнула ее, и лис тотчас же ушел.
С этой поры она как-то помутнела, словно что-то забывала. С приходом ночи она не решалась гасить свечу и наказывала сыну и кухарке слишком крепко не засыпать. Однажды на исходе ночи мальчик и кухарка, прислонясь к стене, слегка задремали. Проснулись — хозяйка исчезла. Думали было, что она вышла, так сказать, обронить, но, как долго ни ждали, — она не возвращалась. Наконец их взяло сомнение. Однако кухарка боялась и не решалась идти сказать. Мальчик зажег огонь и стал повсюду светить — мать оказалась лежащей нагишом совсем в другой комнате. Подошел помочь ей встать, а она, между прочим, и не думает, чтобы как-нибудь от стыда съежиться. И вообще с этих пор она стала безумствовать: то пела, то плакала, то кричала, то ругалась каждый день на тысячу ладов, и все по-разному. По ночам ей стало тошно быть вместе с другими. Сына уложила спать на отдельной постели, кухарку тоже отослала.
Мальчик, слыша, как мать смеется или говорит, всякий раз быстро вскакивал и зажигал огонь. Но мать, против ожидания, сейчас же сердилась и кричала на него. Впрочем, он не обращал на это внимания, и это у всех домашних вызывало признание его храбрости. Однако его игры стали какими-то непутевыми. Целыми днями он изображал каменщика и накладывал на окно кирпичи и камни. Его останавливали — не слушался, а если кто-либо уносил
Таким образом, правитель или знал о том, что подобное внезапное богатство И коренится где-то в нечистых источниках, и дал ему эту надпись в насмешку, которой, по своей безграмотности, И не мог понять, но которая говорила всем понимающим, что этот И — парафраз Фэн-фу, и только; или же правитель ничего не знал и не подозревал, и тогда насмешка Ляо Чжая еще глубже, ибо объектом ее являются оба — и правитель, напавший на суть вещей незаметно для себя, и И — Фэн-фу.
Совершенно очевидно, что весь этот рассказ — злая ирония над. недостойными людьми, пролезающими в ученую касту, в то время как достойные (вроде Ляо Чжая) остаются за флагом.
Рассказы о людях необычайных: Сынок торговца
577
Двое сидели за вином. Весь обросший слуга подавал им чайник.
19 Зак. 3110
578
Ну Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
хоть один камень, так он катался по полу и капризно хныкал. Никто не решался его сердить, но через несколько дней оба окна были окончательно заложены и не пропускали ни малейшего света. После этого он намесил глины и замазал дыры. И так он возился целыми днями, не боясь ни труда, ни усталости.
Замазав все, над чем работал, он взял кухонный нож и — шарк-шарк — давай его точить. Все, кто наблюдал, возмущались такой его дикостью и теряли к нему всякую приязнь. А он к полночи, спрятав нож за пазуху и накрыв тыквенным ковшом огонь, стал ждать, когда мать снова забубнит во сне. Тогда он быстро открыл свет, распахнул двери и громко крикнул. Прошло долгое время — ничего странного не показывалось... Он отошел от дверей и громко сказал, что ему будто бы нужно за нуждой. Вдруг появилась какая-то тварь, вроде лисицы, и ринулась в дверную щель. Мальчик проворно ударил ее ножом, но отхватил лишь хвост, вершка на два, с которого еще капала свежая кровь.
Как только он вскочил, чтобы заправить огонь, мать сейчас же принялась его ругать и поносить. Но мальчик словно не слыхал... Он ударил и не попал: улегся в досаде спать, думая про себя, что пусть даже он не убил эту тварь, все же можно надеяться на то, что она больше не придет.
Наутро он рассмотрел следы крови и по ним пошел дальше, перелез через забор и, след за следом, прошел в сад дома Хэ.
С этой ночи все прекратилось, и мальчик про себя радовался. Только мать его лежала как-то по-идиотски, словно мертвая.
Вскоре вернулся торговец, подошел к ее постели и стал участливо ее расспрашивать. Женщина ругалась, не стесняясь, и смотрела на мужа, как на врага. Мальчик же отвечал отцу, рассказав и описав все, как было. Старик пришел в ужас, пригласил врача, дал ей лекарство, но она с поносной бранью выплюнула. Тогда он тайком положил лекарство в кипяток и дал ей пить его в разных видах. Через несколько дней она стала спокойнее, и отец с сыном этому порадовались.
Однажды ночью они проснулись и обнаружили, что ее нет. Пошли искать и опять нашли ее в другой комнате. С этой ночи она опять начала сходить с ума. Не пожелала жить в одной комнате с мужем и с наступлением вечера убегала в другое помещение. Когда ее тащили, она ругалась с особым ожесточением. Не зная, что с ней делать, муж запер все двери, но, как только она выбегала, двери открывались сами собой.
Старик затужил. Стал пробовать средства против лиха: и заклятие, и молитву — все, что только было можно, но ни малейшего результата это не дало.
Вечером мальчик потихоньку спрятался в саду Хэ. Он лег в глухой бурьян, с тем чтобы разведать, где живет лис. Луна только что всходила. Вдруг он слышит, что какие-то люди разговаривают. Он тихонько раздвинул кустики травы и увидел двух людей за вином. Весь обросший слуга подавал им чайник. Одет он был в платье цвета кокосового ореха.
Разговор велся все время тихо, так что мальчик не очень-то разбирал. Через некоторое время он услыхал, как один из сидевших сказал:
— Завтра ты бы принес нам белого вина!
И сейчас же оба ушли. Остался лишь один человек, с длинной гривой волос, который снял платье и лег на камень у дома. Мальчик стал его разглядывать пристально: все четыре конечности, как у человека, и только хвост висит из задних частей. Мальчик уже хотел идти домой, но, боясь, что лис заметит, так и пролежал всю ночь; еще не светало, а он опять услыхал, как оба человека вернулись, один за другим, и, что-то бормоча, ушли в бамбуковую чащу. Мальчик пошел домой. Отец спросил его, куда это он ходил.
Рассказы о людях необычайных: Сынок торговца
579
— Ночевал у дяди Хэ, — ответил он.
Как раз в этот день он пошел с отцом на базар, где увидел, как в шапочной лавке висит лисий хвост, и попросил отца купить. Тот не обратил на это никакого внимания, но мальчик тянул его за одежду и капризно ему надоедал. Отец не мог слишком долго ему перечить и купил.
Отец торговал на базаре в своей лавке, а сын играл тут же рядом. Воспользовавшись тем, что старик куда-то отвернулся, мальчик украл деньги и исчез. Он купил белого вина и поставил его в лавочной пристройке.
В городе жил его дядя по матери, занимавшийся охотой. Мальчик побежал к нему, но он куда-то ушел. Тетка спросила его про болезнь матери.
— Уж два дня, как ей немножко лучше, — ответил мальчик. — Да вот еще беда: мыши изгрызли ее платье, она сердится, плачет прямо не переставая. Она поэтому посылает меня просить у вас какого-нибудь яда для ловли зверей.
Тетка открыла шкаф, достала, что было нужно, около цяня, завернула и вручила мальчику. Но тому этого показалось слишком мало. Тетка, желая наделать жареных пирожков, чтоб покормить мальчика, ушла, а он, подкараулив, когда в комнате никого не было, раскрыл пакет с ядом, украл полную горсть и спрятал за пазуху. Затем он побежал к тетке и заявил ей, чтобы она не разводила огня, так как отец ждет его в лавке и ему есть некогда. Сказав это, он проворно убежал.
Яд этот он тихонько от всех всыпал в вино. Затем принялся разгуливать по рынку и только к вечеру пришел домой. Отец спросил его, где он был, и он сказал, что будто бы сидел у дяди. С этих пор он стал ежедневно бродить по лавкам. Однажды он заметил, как длинноволосый тоже вмешался в толпу. Мальчик всмотрелся в него и, удостоверившись, незаметно пристал к нему и, слово за слово, заговорил. Спросил его, где он живет.
— В северной деревне, — был ответ.
- Длинноволосый спросил о том же, в свою очередь, мальчика.
— В горной пещере, — врал мальчик.
Длинноволосый подивился, как это он живет в пещере.
— Да ведь мы из рода в род живем в пещерном дворце, — с улыбкой отвечал мальчик. — А вы — нет? Правда?
Человек выразил еще большее удивление и спросил фамилию мальчика.
— Я сын некоего Ху1, — заявил тот. — А ведь я вас однажды видел — вот только где?.. Вы еще были при двух господах — неужели же я забыл?
Человек внимательно и долго всматривался в мальчика. То верил, то сомневался. Мальчик приоткрыл слегка нижнюю часть одежды и показал еле заметным образом свой фальшивый хвост.
— Мы, знаете, живем среди людей, смешавшись с ними, и только вот это самое еще при нас остается. Экая досада!
— Что же ты хочешь делать здесь, на рынке? — спросил опять человек.
— Отец, видите ли, послал меня купить вина.
Человек сказал, что его тоже послали за вином.
— Ну и что, купили? — спросил мальчик.
— Нет, видите ли, наш брат чаще всего беден. Поэтому мы большею частью крадем.
— Однако, знаете, эта служба ваша довольно-таки тяжелая, — сказал мальчик. — Вечно настороже, вечно неприятности.
— Да, но когда тебя посылает хозяин, иначе невозможно.
— Кто же ваш хозяин? — поинтересовался мальчик.
— Да вот те два брата, которых ты намедни видел. Один из них, видишь ли, завладел женой некоего Вана из северного городского предместья, а
1 Ху — см. [60].
520 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
другой ходит спать в восточное село к какому-то старику. Из-за него у хозяина отрезали хвост. Дней через десять он только поправился и сегодня опять пойдет.
С этими словами он уже хотел уйти и на прощанье сказал мальчику:
— Ну, не мешай мне делать мое дело!
— Видите ли что, — сказал на это мальчик, — украсть трудно. Не легче ли будет просто купить? Я уже давно купил и поставил вино у себя в лавке. Позвольте сделать вам уважение и это вино подарить. У меня в кармане еще остались деньги, так что я не тужу и куплю еще.
Человек стеснялся: ему нечем было отблагодарить.
— Полноте, — сказал мальчик. — Мы с вами одной породы, — можно ли считаться с таким пустяком? Уж как-нибудь мы с вами хорошенько выпьем!
И пошел вместе с ним, взял вино, вручил человеку и вернулся домой.
Ночью мать спала совершенно спокойно и больше не бегала. Мальчик понял, что тут что-то странно. Сказал отцу и пошел вместе с ним посмотреть. Оказалось, что оба лиса лежат околевшими в беседке, а еще один — сдох в траве. У морд были капли: оттуда еще вытекала кровь. Кувшин с вином был тут же. Мальчик взял его, поболтал: выпито было не все. Отец, удивленный донельзя, спросил мальчика, почему он раньше ничего ему не сказал.
— Эта тварь, — отвечал сын, — слишком умна. Стоит рассказать, как она уже знает.
Старик был страшно рад.
— Сынок, — воскликнул он, — да ведь ты, можно сказать, настоящий Чэнь Пин1 по части облавы на лисиц!
Теперь отец с сыном положили на себя лисиц и принесли домой. Там увидели, что у одной лисицы хвост отрублен и рана еще свежа.
С этих пор в доме водворилось спокойствие. Однако у женщины развилась сильная сухотка. Ум ее стал понемногу проясняться, но к болезни присоединилась рвота, причем она выхаркивала целыми шэнами. Вскоре затем она умерла.
Жена Вана из северного предместья была давно одержима лисой. Теперь же пошли наведаться; оказалось, что лиса перестала ходить и больной было уже лучше.
Старик стал дорожить сыном, учил его ездить верхом и стрелять. Впоследствии сын стал знатным вельможей. Дошел до должности главнокомандующего войсками.
ПЕНИЕ ЛЯГУШЕК
| Ь ан Цзы-сунь говорил мне, что в бытность свою в столице он как-то уви-дел на базаре человека, делавшего следующий фокус. Он приносил с собой деревянный ящик с рамками, в которых было двенадцать отверстий и в каждом отверстии сидело по лягушке. Фокусник брал тонкую палочку и ударял лягушку по голове. Та сейчас же кричала свое «ва». Когда же ему
1 Чэнь Пин — знаменитый советник и генерал Гао-цзу, первого государя династии Хань (III в. до н. э.). Его хитроумные планы осуществлялись им полностью .и всегда приводили в восхищение китайских писателей; однако во всех его (шести) предприятиях лежало сплошное коварство.
Рассказы о людях необычайных: Пение лягушек
531
Фокусник начинал ударять всех лягушек по головам.
5S2
fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
давали деньги, он начинал ударять всех лягушек по головам, то здесь, то там, словно бил по «облачному гонгу»1. И можно было ясно-ясно различить гун и шан, театральные мелодии.
ВАН ЧЭН И ПЕРЕПЕЛ1 2
ан Чэн, происходивший из древнего рода в Пиньюане, был по природе своей чрезвычайно ленив, так что имение его с каждым днем все падало; оставалось всего-навсего несколько рузрушающихся комнат. Лежал он с женой на коровьей, как говорится, одежде3, и она ругалась с ним невыносимо.
В то время, о котором идет рассказ, лето было в полном разгаре. Сильно парило. В деревне, где жил Ван, был старый сад владельцев Чжоу. Заборы и строения в нем окончательно обрушились. Осталась лишь одна беседка, в которой часто оставались спать деревенские жители. Ван был в их числе. Как-то раз утром все спавшие ушли. Красное солнце было уже, как говорится, на три бамбуковые жердины, когда он наконец встал. Походил, побродил; хотел уже идти домой, как вдруг увидел в траве золотую булавку. Поднял, стал разглядывать. На булавке были выгравированы следующие знаки: «Сделано во дворце Гостя, Царем принимаемого»4. Дед Вана был «Царским гостем» по Хэнскому дворцу5, и у него в доме были старые вещи, часто носившие подобную надпись. Ван держал в руке булавку и нерешительно мялся на месте.
Вдруг появилась какая-то старуха и принялась искать булавку. Ван был давно уже беден, но от природы честен. Он тут же вынул булавку и вручил старухе. Та была счастлива и принялась усиленно восхвалять Вана за выдающуюся честность.
— Много ли стоит булавка, — сказала она между прочим, — а это ведь память о моем дорогом покойном муже!
— Кто же был ваш покойный супруг?
— Царский гость Ван Цзянь-чжи.
— Да ведь это мой дед! — воскликнул пораженный Ван. — Как это мы с вами встретились?
Старуха тоже была поражена.
— Ты, значит, внук Ван Цзянь-чжи? — сказала она. — А я — фея-лиса. Сто лет тому назад я с твоим покойным дедом была очень близка; когда
1 «Облачный гонг» — инструмент, состоящий из деревянной рамы с десятью отверстиями (3 + 3 + 3 + 1), в которых свободно укреплены медные гонги-тарелочки, одинаковых размеров, но с разным утолщением к середине, отчего происходит разница в звучании. Ноты делятся на пять «прямых» и пять «чистых». Этому инструменту отводилось определенное место в обрядовой музыке.
2 Послесловие переработано В. М. Алексеевым ритмически (Примеч. составителя.)
3 На коровьей одежде — на подстилке из оческов и пеньки.
4 «Гость, Царем принимаемый» — титул зятя великого князя означал, что он хорошо знаком с государственным церемониалом н может быть принят царем.
5 Дед Вана был «Царским гостем» по Хэнскому дворцу — то есть,по браку его с дочерью великого князя Минской династии, жившего в XVI в. и носившего титул князя страны Хэн.
Рассказы о людях необычайных: Ван Чзн а перепел 5S3
же твой дед умер, то и я ушла. А теперь проходила здесь и обронила булавку, которая попала прямо' в твои руки. Разве это не воля небес?
Ван тоже слыхал, что у его деда была лисья жена, поверил словам старухи и сейчас же пригласил ее удостоить его посещением. Старуха приняла приглашение, пошла за ним. Ван крикнул жене, чтобы она вышла представиться. И жена вышла рваная, лохматая, с лицом — что овощь, вся черная.
— Ай-ай-ай, — сказала старуха со вздохом, — внуку Цзянь-чжи — и вдруг обеднеть до такой степени!
Заглянула в кухню. Печь была разрушена, не дымилась.
— При подобном хозяйстве, — заметила старуха, — чем же, спрашивается, вам жить-то?
Жена Вана в ответ на эти слова стала подробно описывать их бедную жизнь. В голосе слышались рыдания, и она уже готова была расплакаться. Старуха взяла булавку, передала ей, веля заложить на некоторое время, а на эти деньги купить рису.
— Дня через три разрешите снова повидать вас, — добавила старуха.
Ван удерживал ее остаться у них.
— Помилуй, — сказала старуха, — ты и с одной женой не можешь существовать самостоятельно, а еще я тут стану жить, глядя, что называется, в потолок! Что будет за польза от этого?
С этими словами она решительными шагами вышла.
Ван рассказал жене свою историю со старухой.
Та ужаснулась, но он принялся петь хвалы ее порядочности и велел служить ей как свекрови.
Через три дня старуха действительно появилась у них, принесла с собой несколько ланов и на эти деньги купила по даню проса и пшеницы. Ночью она легла с женой Вана на их короткую кровать1. Сначала жена ее боялась, но удостоверясь, что вся душа ее полна привязанности и любви к ним, перестала относиться к ней с недоверием.
На следующий день старуха сказала Вану:
— Слушай, внучек, ты не ленись, нужно же заняться хоть небольшим делом! Долго ли можно так вот сидеть сложа руки и только проедаться?
Ван сказал, что у него нет денег.
— Когда твой дед был еще жив, — сказала она ему на это, — то и золота и шелков он предоставлял мне брать, сколько бы я ни взяла. Но так как я человек вне мира, то в этих вещах у меня никакой надобности не было, и я никогда их помногу не забирала. У меня было скоплено сорок ланов из тех денег, что мне были даны на цветы и помады. Они и доселе лежат. Хранить их дальше не имеет смысла, так что можешь их взять и купить холста. Затем выбери день и поезжай в столицу, где и получишь небольшой барыш.
Ван поступил, как она велела; купил около пятидесяти штук холста и пришел с ними домой. Старуха велела ему быстро собраться с товаром в путь, с тем чтобы через шесть-семь дней добраться до Яньской столицы1 2.
— Смотри, — сказала она наставительно, — тут нужно быть прилежным, лениться нельзя; следует торопиться, а не мешкать! Пропустишь хоть день — будешь каяться, да поздно!
Ван почтительно поддакивал и обещал. Затем связал товар в узлы и двинулся в путь. На полпути его захватил дождь. Одежда и обувь промокли насквозь. Вану никогда в жизни не приходилось подвергаться «ветру с ине
1 Короткая кровать — разборная, не постоянная.
2 Яньская столица — см. [154].
524
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ем». Он весь размяк, был разбит, дальше выдержать не мог и остановился пока в гостинице. Однако, вопреки его ожиданиям, дождь так и лил вплоть до вечера и струился с крыш канатами. Прошла ночь — лило еще пуще прежнего. Видя, как люди, идущие по дороге, месят грязь по колени, Ван робел и мучился, но решил ждать до полудня. К полудню наконец стало парить, но темные тучи собрались снова, и опять полил дождь. Переночевал еще ночь и тогда только пошел.
Когда он был уже недалеко от столицы, до него дошли слухи о том, что цена на холст все еще держится высоко. Это его втайне радовало. Он прибыл в столицу и снял свои тюки в одной гостинице. Хозяин выразил ему глубокое сожаление по поводу опоздания. Дело в том, что как раз перед этим южные пути только что открывались и холста поступало крайне мало, а богатые дома в столице покупали его во множестве. Цены сильно поднялись — втрое, пожалуй, против обычных. Но как раз за день перед этим в столицу нашло торговцев холстом целые тучи, и цены разом упали, так что те, кто пришел позади других, потеряли все свои надежды.
Обо всем этом хозяин сообщил Вану. Ван пришел в уныние, так как чего хотел — не получил. Однако через день торговцев прибыло еще больше, и цена упала еще ниже. Ван, не желая продавать без барыша, подождал еще дней десять. Сосчитал деньги — оказалось, что на еду и расходы уходит пропасть, и ему стало еще более неприятно и обидно. Хозяин гостиницы посоветовал ему продать задешево, с тем чтобы, взамен этого, предпринять что-либо другое. Ван так и сделал, потеряв при этом десяток ланов, но распродав все.
Утром он встал рано и решил собраться в обратный путь, как вдруг, открыв мошну, взглянул и обнаружил, что все его серебро исчезло. Пораженный этим открытием, он заявил хозяину. Тот ничего по этому поводу предпринять не мог. Вану советовали пожаловаться в управление, чтобы заставить хозяина ему выплатить, но Ван только вздохнул.
— Такова уж моя судьба, — сказал он печально. — При чем тут вина хозяина?
Хозяин, услыша такие слова, умилился и подарил ему пять ланов серебра, утешая его и уговаривая идти домой. Однако, поразмыслив, Ван нашел, что ему не с чем теперь явиться на глаза бабке, и топтался на месте, то выходя из дома, то опять входя... Вперед или назад, как говорит древняя пословица, — одинаково в яму!
Как раз в это время он обратил внимание на то, как устроители перепелиных боев собирают за одну игру несколько тысяч медных монет, а если купить перепела, то и больше. Это вдруг разбудило его мысли. Сосчитал деньги в мошне — их оказалось только-только на торговлю перепелами. Поговорил об этом с хозяином. Тот стал всячески его подзадоривать и натравливать, обязался даже дать ему помещение и не брать за еду и питье. Ван был доволен и отправился. Накупил перепелов целый куль и опять пришел в столицу. Хозяин на радостях поздравлял его заранее с быстрой продажей.
Наступила ночь. Полил большой дождь и шел до самого утра. Когда рассвело, то вода на улицах напоминала реки, а дождь моросил не переставая. Ван сидел и ждал, пока не прояснится, но непогода тянулась несколько дней подряд, дождь так и не останавливался. Встал, чтобы взглянуть в клетку на перепелов, а из них уже много подохло. Ван сильно переполошился, не зная, что теперь и придумать. Через день подохло еще больше, и осталось всего лишь несколько штук. Ван соединил их в одну клетку и стал кормить. По прошествии ночи пошел взглянуть — остался всего лишь один.
Заявил хозяину и не заметил, что слезы так и катились на пол. Хозяин тоже сочувствовал ему, держа его за руки.
Рассказы о людях необычайных: Ван Чэн и перепел
585
— Деньги все вышли, — рассуждал Ван, — вернуться домой нет возможности, только мне и ждать осталось что смерти.
Хозяин уговаривал его и утешал. Они отправились посмотреть перепела. Хозяин оглядел его весьма внимательно.
— Это, кажется, птица-силач, — сказал он. — И если все прочие поколели, то это едва ли не оттого, что он их забил насмерть! Вам делать теперь нечего, — пожалуйста, возьмитесь за него. Если он окажется хорошим, будете на нем играть и этим существовать.
Ван послушался. Когда он приручил перепела, то хозяин велел ему взять птицу с собой на улицу и поиграть там на вино и пищу. Перепел оказался очень сильным, сейчас же выигрывал. Хозяин 'был доволен, дал Вану серебра, велел ему драться до последнего с любителями. Ван дрался трижды и все побеждал. Через полгода у него уже скопилось двадцать ланов. От души все более и более отлегало, он смотрел на перепела как на свою собственную жизнь.
Один князь давно уже слыл любителем перепелов. Каждое первое число нового года он допускал во дворец перепелятников из простого народа, чтобы с ними потягаться.
— Теперь, знаете, — сказал Вану хозяин, — можно, по справедливости, ожидать, что сейчас же привалит вам большое счастье! Чего нельзя знать — это вот относительно вашей судьбы!
И, рассказав ему, в чем дело, повел его во дворец.
— Если будете побиты, — сказал он Вану, — то мы уйдем, потеряв, как говорится, дух; если же, в виде одного шанса против десяти тысяч, перепел окажется победителем, князь непременно захочет его купить, но вы не соглашайтесь. Если же он будет настаивать, то вот моя голова — на нее только и смотрите. Кивну головой — тогда только и соглашайтесь.
— Ладно, — сказал Ван.
Когда они пришли во дворец, перепелятники уже теснились на крыльце плечом к плечу. Сейчас же вслед за этим князь вышел из приемного зала и велел слугам сказать, чтобы те, кто хочет драться, шли наверх. Тут же нашелся человек с перепелом, который и прошел вперед. Князь велел спустить своего перепела, пришедший спустил своего,— только они взлетели разок и перескочили друг через друга, как гость уже побит.
Князь громко хохотал. Не прошло и самого короткого времени, как уже несколько человек входили к князю и были побиты.
— Ну, теперь можно, — сказал хозяин Вану, и они оба поднялись.
Князь посмотрел на перепела и сказал:
— В зрачках у него гневный пульс. Это пернатое — сильное. Нельзя недооценивать врага!
И велел достать Железного Клюва и пустить на него. Птицы взлетели, скакнули раз и другой, и у княжеского перепела уже упали крылышки.
Князь выбрал еще получше, заменил другим — и оба раза князь был бит. Тогда он велел взять из самого дворца так называемого Яшмового перепела. Через минуту его уже принесли. Перья были у него белые, как у баклана, и вид он имел совершенно необыкновенный, словно небесный дух. Ван Чэн в испуге встал на колени и взмолился, прося прекратить бой.
— Ваш перепел, великий князь, — сказал он, — божеское создание. Боюсь, он повредит моей птице и погубит все мое дело!
— Спускай! — крикнул князь, улыбаясь.— Если он в бою умрет, я тебе уплачу за него щедро. х
Чэн спустил птицу. Яшмовый прямо помчался на врага, но Ванов перепел, как только вошел, сейчас же прилег, словно разъяренный петух, и стал
5S6 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ждать. Яшмовый сильно его клюнул — тогда он воспрянул, как взлетевший журавль, и ударил его.
То наступая, то отходя, то взлетая вверх, то свергаясь вниз, продержались они, вцепясь друг в друга, некоторое время — и вот Яшмовый начал сдавать. А Ванов перепел, наоборот, ярился все сильнее и сильнее и дрался все более и более ожесточенно. Не прошло и нескольких минут, как белоснежные перья были выщипаны и валялись на полу. Перепел поджал крылышки и удрал.
На этот бой смотрели чуть ли не тысяча человек, и не было ни одного, кто б не вздыхал от удивленья. Князь потребовал, чтобы ему принесли птицу, взял ее в свои руки и осмотрел ее со всех сторон — от клюва до когтей.
— Можешь продать перепела? — спросил он у Чэна.
— У вашего маленького человека, — ответил Чэн, — нет никакого постоянного имущества. На него только и полагаюсь, в нем вся моя жизнь. Не хочу продавать.
— Я дам тебе большую цену. Можно будет купить хозяйство среднего достатка. Ведь этого тебе очень хочется, не так ли?
Чэн, опустив голову, стал думать; подумав довольно долго, сказал:
— Я, собственно говоря, не рад продать его. Однако раз великому князю он так нравится, то если вашему высочеству угодно дать маленькому человеку возможность приобрести себе то, что оденет его и накормит, — чего же мне еще искать?
Князь спросил, какова цена. Ван ответил: тысяча ланов.
— Глупый парень, — сказал, рассмеявшись, князь, — что, скажи на милость, это за драгоценность такая, чтобы стоить тысячу ланов?
— Ваше высочество его не сочтете за драгоценность, но для вашего покорного слуги, как говорится, яшма би1, ценность целой линии городов и та его не покроет!
— Как это так? — спросил князь.
— А вот так. Я возьму перепела на рынок и буду в день добывать по нескольку ланов. Выменяю их на целый шэн, а то и доу крупы — глядишь, и в семье моей десятки едящих пальцев не будут иметь заботы о холоде и голоде. Какая драгоценная вещь сравнится с ним?
— Я не обижу тебя, — сказал князь, — и дам тебе двести ланов.
Чэн покачал головой. Князь надбавил еще сотню. Чэн взглянул на хозяина. У него лицо оставалось неподвижным.
— Я приму повеленье ваше, великий князь, и прошу разрешенья сбавить сотню.
— Уходи, — сказал князь, — кто согласится поменять какую-то перепелку на девятьсот ланов.
Чэн сунул перепела в мешок и хотел уже отправляться, как князь крикнул:
— Эй, перепелятник, иди сюда, иди сюда! Вот, даю тебе, самым серьезным образом, шестьсот ланов. Согласен — продавай. Нет — так кончено!
Чэн опять стал смотреть на хозяина, но тот оставался с прежним выражением лица. У Чэна все, чего он желал, покрывалось выше меры, и, боясь упустить случай, он сказал:
— Продать за эту цену — ох, горько и обидно, если сказать по правде. Вот только что продавать и не продать — можно доставить вам огорчение... Делать нечего — пусть будет по вашей воле, ваше высочество!
1 Яшма би — см. [82].
Рассказы о людях необычайных: Ван Чэн а перепел
527
Чэн опять стал смотреть на хозяина.
5SS
Uy Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
Князь был доволен, велел сейчас же отвесить и вручил Чэну серебро.
Тот сунул серебро в мешок, благодарил за подарок и вышел. Хозяин принялся его бранить.
— Как я говорил? С чего вы так бросились продавать? Еще бы немного он поскупился — и восемьсот ланов были бы уже в ладонях!
Чэн, вернувшись домой, бросил деньги на стол, предлагая хозяину самому брать, но тот не брал. Ван настоятельно просил взять, и наконец тот принес счеты и взял с него только за стол.
Ван собрался и поехал домой. Приехав, рассказал все, что делал, вынул деньги и поздравил бабку. Та велела ему приобрести триста му хорошей земли. Возвели дом, сделали мебель и утварь — стали настоящими родовитыми богачами.
Старуха вставала рано и посылала Вана смотреть за полевыми работами, а его жену — за пряжей. Чуть только они заленятся, как она уже бранит их, и оба спокойно переносили это, не смея роптать. Через три года дом стал еще богаче. Старуха простилась с супругами и уже хотела уходить, но они оба ее не отпускали, заплакали — и старуха осталась.
Наутро пришли к ней услужить. Исчезла.
Историк таких еле правдоподобных вещей скажет так в послесловии:
Богатство всегда добывается только усердием. Здесь же оно вдруг от лени идет. Такое я слышу, пожалуй, впервые.
Но вот что надо знать. Раз обеднел человек, как говорится, до костей, но душу свою сохранил неизменной, то это свидетельствует: небо, сначала его за что-то покинувшее, в конце концов его пожалело и смиловалось.
А то разве в лени, действительно, будет богатство тебе и почет?
МЫШИНЫЕ СПЕКТАКЛИ
| > ан Цзы-сунь мне рассказывал, как один человек на улицах Чанъани да-вал за деньги мышиные спектакли.
У этого фокусника на спине был мешок, в котором он держал с десяток, а то и больше маленьких мышей. Каждый раз, как собиралась густая толпа, он становился посреди нее и вынимал небольшую деревянную рамку. Устраивал ее на плечах — и выходило точь-в-точь похоже на театральную сцену1. Тогда он ударял в барабан и кастаньеты, а сам напевал разные древние арии1 2. Только что звуки арий начинали раздаваться, как из мешка выползала мышь, надевала маску3 и платьице актера, потом со спины вскарабкивалась на сцену. Там она вставала в позу человека и начинала делать мимические движения. Изображала то мужчину, то женщину4, горе или радость — все решительно, как следует по тексту пьесы.
1 Похоже на театральную сцену. — В Китае театральная сцена с трех сторон совершенно открыта; закрыта лишь входная часть с дверьми для актеров.
2 Древние арии — арии из опер, имеющие совершенно исключительное распространение в народе.
3 Маска — явление для китайского театра редкое; у мышей она, очевидно, заменяла грим.
4 Изображала то мужчину, то женщину. — Китайский актер обычно поет и мужские и женские роли. Последние он исполняет положительно виртуозно, хотя это и требует продолжительной и тщательной тренировки, делающей его почти непригодным к исполнению мужских ролей.
Рисскизы о людях необычайных: Мышиные спектакли
53S
Мышь вставала в позу человека.
590
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
А-СЮ И ЕЕ ДВОЙНИК
Лю Цзы-гу из Хайчжоу пятнадцати лет от роду приехал в Гай повидаться с дядей и в лавке разных товаров увидел девушку-красавицу, да такую, что второй подобной не найти. Влюбился и тайком пришел в лавку, якобы для покупки веера. Девушка сейчас же позвала своего отца. Отец вышел, и намерения Лю приостановились. Поэтому он, «поломав цену»1, ушел. Затем, подкараулив, когда ее отец куда-то отправился, он опять устремился в лавку. Девушка хотела идти за отцом, но Лю остановил ее.
— Нет надобности в нем, — сказал он, — скажите мне только цену, и я не поскуплюсь на плату.
Девушка сделала, как было сказано, и нарочно повысила цену. Лю не хотел спорить, он отсчитал монеты со связки и сейчас же вышел.
На следующий день он снова отправился к ней. Повторилось то же самое. Но не прошел он и нескольких шагов, как вдогонку ему девушка закричала:
— Вернитесь! То, что я вам сказала, вовсе не настоящее. Я взяла с вас цену выше той, что следует.
И с этими словами вернула ему половину взятых с него денег. Лю был особенно тронут ее искренностью и стал заходить в лавку, когда только было время. С этих пор они что ни день, то знакомились все ближе и ближе.
— Где вы живете, сударь? — спрашивала она.
Лю отвечал точно, а затем и сам спросил ее о том же. Она назвалась Яо. Перед тем как ему уйти, девушка хорошенько завернула ему все покупки в бумагу и затем кончиком языка ее подклеила. Лю, бережно прижав покупки к груди, понес их домой. Так и не решился дотронуться: боялся спутать след ее язычка. Через полмесяца слуга все заметил и тайком призвал на помощь дядю, чтобы заставить Лю ехать домой. Лю, весь охваченный любовной привязанностью, не находил себе места. Он взял все купленные им душистые платочки, румяна, пудру, запер в секретный ящичек и каждый раз, как никого вокруг не было, закрыв дверь, перебирал и рассматривал разок-другой, весь замирая в мечте от прикосновения к той или иной вещи.
На следующий год он снова приехал в Гай и только успел снять с себя узлы, как сейчас же кинулся туда, где была девушка. Прибежав туда, он обнаружил, что лавка со всех сторон была закрыта. Лю вернулся, потеряв всякую надежду. Потом, подумав, что, быть может, они, выехав на время, еще не успели вернуться, рано утром поднялся и опять побежал к лавке, но она по-прежнему была закрыта. Спросил у соседних жителей — и узнал наконец, что Яо, имеющий своим основным местожительством Гуаннин, находил, что его торговля не дает серьезных барышей, и поэтому на время уехал домой. Лю так и не мог хорошенько узнать, к какому времени он мог бы вернуться, и ходил вне себя, разочарованный, потерянный.
Прошло несколько дней, и, в горестном унынии, Лю уехал обратно.
А дома стали уже гадать о его браке1 2, но он постоянно сопротивлялся тому, что предпринимала мать. Та не могла понять, дивилась и сердилась. То
1 «Поломав цену» — поторговавшись; выражение идет от одного писателя, уверяющего, в стиле народной пословицы, что хороший купец, «не поломав цены», не покупает.
2 Стали гадать о его браке — выбирать невесту, у которой знаки года, месяца, числа и часа рождения гармонируют с соответствующими знаками жениха [12].
Рассказы о людях необычайных: А-сю а ее деойник
591
гда слуга потихоньку шепнул ей о том, что было, и мать стала держать его еще строже и взаперти, так что дорога в Гай была ему отрезана. Лю стал ходить невеселый, с мрачным, тусклым видом. Он мало ел, забросил ученье. Все это сильно удручало его мать, она ничего не могла придумать и решила, что, пожалуй, лучше будет исполнить желание сына. Она назначила день, собрала его и послала в Гай, передав дяде, чтобы тот просватал и соединил их.
Дядя, приняв это поручение, пришел к Яо, но через небольшой промежуток времени вернулся и сказал Лю:
— Дело не выйдет! А-сю уже просватана за одного человека из Гуаннина.
Лю поник головой, похоронил мечты, душа стала пеплом, и надежды пресеклись. Вернувшись к себе, он взял в руки свою шкатулочку и зарыдал. Блуждая без цели, тупо уставясь в свою мечту, он лелеял надежду, что в Поднебесной стране найдется еще подобная А-сю.
В это время явилась сваха и стала расхваливать красоту дочери некоего Хуана из Фучжоу. Лю выразил свое сомнение, велел заложить повозку и прибыл в Фу. Въехав в город через западные ворота, он увидел к северу от них какой-то дом, у которого обе двери были полуоткрыты и в них стояла девушка, ужасно похожая на А-сю. Посмотрел раз, посмотрел два, ходил и всматривался, наконец вошел во двор: она — ошибки нет! Лю был сильно взволнован, недоумевал, не понимал — и решил снять помещение по соседству с этим домом, с восточной стороны. Здесь он стал внимательно разузнавать о соседях и услышал, что это семья Ли. Лю прикидывал и так и этак, весь застыв в своей думе.
«Может ли быть, — спрашивал он сам себя, — в Поднебесной стране еще такое сходство?»
Прожив в этом месте несколько дней, он все-таки никак не мог отыскать кого-нибудь, с чьей помощью ему удалось бы проникнуть к Ли. Только и знал, что целыми днями с жадной напряженностью всматривался1 и поджидал у ворот, рассчитывая, что девушка вновь из них появится.
Однажды — дело было уже к вечеру — девушка, действительно, вышла и вдруг увидела Лю. Она сейчас же отвернулась и закрыла дверь, причем рукой показала ему назад, от себя, и, кроме того, повернув ладонь, коснулась ею лба. Затем ушла в дом.
Лю был вне себя от радости. Одно только — что он не мог всего понять. Долго думал и затем пошел, машинально вверяясь своему шагу, к задней стороне дома. Там он увидел обширный, безлюдный, заброшенный сад, с западной стороны которого была невысокая стена, еле доходившая до плеч. Вдруг он как бы просветлел, сразу понял и тут же притаился в росистой траве.
Долго так он лежал, наконец кто-то высунул голову из-за стены и спросил шепотом:
— Пришел, да?
Лю ответил: «да», вскочил, всмотрелся: она самая, А-сю! Разволновался так, что слезы потекли сплошными нитями. Девушка перегнулась через стену, достала платок и стала вытирать Лю слезы, причем все время усердно его утешала и уговаривала перестать.
— Как же, — говорил он ей, — сотни моих планов все не удались, ведь я уже считал свою жизнь погибшей, конченой. Как я мог думать, что у меня будет этот сегодняшний вечер? Вот только — как это ты сюда попала?
— Видишь ли, — отвечала она, — Ли — это мой дядя по матери.
1 С жадной напряженностью всматривался. — В том месте древнеклассической «Книги Перемен» («И цзин»), откуда это выражение здесь заимствовано, речь идет о высматривающем добычу тигре.
592
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Лю спросил у нее разрешения перелезть через стену.
— Вот что, — сказала она ему на это, — ты иди сначала домой, отошли своего человека спать куда-нибудь в другое место, и я сама к тебе приду.
Лю сделал, как она велела, сел и стал ждать; девушка беззвучно вошла. Нарядилась и прикрасилась она не очень-то ладно, но одета была в халат и шаровары, напоминающие те самые, что Лю видел на ней в былое время. Он взял ее за руки, посадил и стал подробно рассказывать о своих огорчениях и препятствиях.
— Я слышал, — сказал он, — между прочим, что ты уже просватана. Почему же еще не было свадьбы?
— Это вздор, — сказала она, — что я будто бы приняла предложение. Просто мой отец из-за дальности расстояния не хотел отдать меня тебе в жены. А это тебе дядя сказал нарочно, чтобы прервать твои надежды.
Вслед за тем они прильнули к подушке и постели.
Радость их нежных объятий словами не выразишь. В четвертой страже А-сю быстро поднялась, перелезла через стену и скрылась.
С этого дня Лю совершенно забыл о том, зачем, собственно, повлекло его в Фу, и, прожив в чужом городе полмесяца, никогда не упоминал о возвращении домой. Однажды ночью слуга встал, чтобы дать корма лошадям, и заметил, что в комнате все еще горит свеча. Подсмотрел и увидел А-сю. Сильно перепугавшись, он все-таки не посмел пристать к своему господину с расспросами, но пошел навести справки по лавкам и улицам, и только вернувшись домой, обратился к Лю с вопросом:
— Что за женщина ходит к вам по ночам?
Лю сначала не говорил.
— Видите ли, — продолжал слуга, — в этом доме мертвая. тишина и запустение: там притон бесовщины и лисиц. Вам бы, барин, себя пожалеть! Зачем, скажите, вдруг сюда бы явиться той самой девушке, Яо?
Наконец Лю покраснел и сказал:
— Сосед с западной стороны — ее дядя по матери, — какие тут могут быть подозрения и препятствия?
— Я уже повсюду и очень подробно здесь расспросил, — сказал слуга. — Нашей соседкой с восточной стороны является какая-то одинокая старуха, а у соседей с запада есть один сын, еще совсем молодой. У них никаких других близких родственников нет, так что та, с которой вы встречаетесь, должно быть, бес-оборотень. Иначе как может быть, чтобы, после того как прошло уже несколько лет, ее платье все еще не сменилось другим? Кроме того, ее лицо слишком уж бело, ее щеки слегка впалы и на месте улыбки нет маленьких ямочек, не то что у А-сю: та красивее!
Лю стал вспоминать, обдумывать и наконец сказал в сильном потрясении:
— Да, но что же теперь делать, как быть?
Слуга дал совет Лю ждать ее появления, а затем он-де сам возьмет что-нибудь острое в руки, войдет и ударит ее.
С наступлением вечера дева появилась и сказала Лю:
— Я знаю, что у тебя я уже на подозрении. Должна тебе сказать, что, между прочим, у меня никаких иных целей нет, кроме той единственной, чтобы закончить нашу с тобой предопределенную судьбу...
Не успела она еще проговорить эти слова, как слуга распахнул дверь и ринулся в комнату. Дева крикнула на него:
— Брось нож! И поскорее приготовь вино: я с твоим барином буду прощаться!
У слуги сам собой выпал нож, словно кто его отнял. На Лю напал все увеличивавшийся ужас. Сделав над собой усилие, он поставил на стол вино и угощенье, а дева болтала и смеялась, как всегда.
Рассказы о людях необычайных: А-сю а ее двойник
593
— Я знала, — сказала она ему, — твои сердечные дела, и только что хотела для тебя постараться, насколько то было в моих слабых, скромных силах... К чему было утруждать себя, держа наготове против меня оружие? Я хотя и не А-сю, но, скажу о себе сама, совсем не хуже ее: посмотри-ка сам — так или, может быть, нет?
У Лю поднялись на теле все волосы. Он молчал, не будучи в состоянии ничего произнести.
Услыхав, что часы дали три торопливых звука, она взяла чарку, отхлебнула и поднялась.
— Ну, я пока что уйду, — сказала она на прощанье. — Подожду твоей, как говорится, цветной свечи1 и тогда снова явлюсь, чтобы поравняться с вашей красавицей: кто из нас лучше, кто хуже?
Повернулась и исчезла.
Лю, поверив словам лисицы, сейчас же поехал в Гай, но, .между прочим, питая злобу к дяде за то, что тот его обманул, не поселился в его доме, а снял помещение близ Яо. Затем он пригласил сваху и велел сообщить о себе, причем в виде приманки дал ей порядочную сумму денег. Жена Яо сказала ей следующее:
— Мой «младший сударь»1 2 ищет моей дочери жениха в Гуаннине, и мой почтеннейший супруг уехал туда по этому самому делу. Выйдет у них или нет — я совершенно ничего знать не могу. Придется подождать, пока он вернется, и тогда только можно будет поразмыслить и посравнить.
Когда Лю были переданы эти слова, он пришел в состояние крайней нерешительности, не зная, что с собой делать. Однако стал упорно ждать и караулить возвращение старика Яо. Через десять дней вдруг до него донеслись тревожные слухи о войне, но на это предостережение он посмотрел как на вздорные разговоры и успокоился. Тем не менее, пожив еще подольше, сложил свои вещи и уехал. Среди пути его застиг бунт. Господин и слуга друг друга потеряли. Лю был схвачен дозорными, которые, видя, какой он тонкий и нежный, ослабили за ним надзор. А он выкрал лошадь и убежал.
Приехав к границе своей Хайчжоу, он увидел какую-то девушку, которая, с всклокоченными вихрами и грязным лицом, кое-как ковыляла по дороге. Лю проскакал мимо. Дева крикнула:
— На коне — господин Лю или нет?
Лю удержал плеть и внимательно поглядел на нее — А-сю!
Пугаясь и думая по-прежнему, что это лиса, он спросил:
— Ты разве настоящая А-сю?
— К чему у тебя вырвались подобные слова?! — спросила девушка.
Лю рассказал о своих приключениях.
— Да, я настоящая А-сю, — утверждала девушка, — неподдельная и ничьим обликом не пользующаяся. Отец приехал со мной из Гуаннина, и при наступлении беспорядков я была захвачена. Дали мне лошадь, но я все время падала. Вдруг появилась передо мной какая-то девушка, взяла меня за руку и побежала со мной. Мы стали как попало пробираться среди войск, но никто нас ни о чем не спрашивал. У той девушки шаг был сильный: она словно неслась, а я, к горю моему, не^йбгла за ней поспевать. Едва я сделала сотню шагов, как башмаки мои уж/ слезли с ног. Бежали мы довольно долго; наконец слышим, как крики людей и ржанье коней остаются все дальше и дальше. Тогда она освободила мою руку и сказала: «Ну, прощай! Впереди, перед тобой —
1 Цветная свеча — женитьба [33].
2 «Младший сударь* — мужнин брат, деверь.
594
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Дева крикнула: «На коне — господин Лю или нет?»
Рассказы о людях необычайных: А-сю и ее двойник
5Э5
сплошь ровная дорога. Можешь идти не торопясь. Тот, кто тебя любит, уже подходит, тебе с ним вместе и следует вернуться».
Лю понял, что это была лиса, был очень тронут и рассказал по этому поводу всю историю, задержавшую его в Гае. Девушка же сказала, что дядя выбрал ей жениха в доме Фанов. Не успел он, как говорится, «положить гуся»1, как разыгрались беспорядки. Лю узнал наконец, что слова его дяди не вздор. Взял девушку к себе на коня и, скача так, вдвоем, приехал домой.
Въехав в ворота, Лю узнал, что мать здорова, и очень обрадовался. Привязал коня и вошел в комнаты. Затем рассказал, откуда девушка. Мать тоже была ей рада, дала ей помыться, и когда она кончила свой туалет, блеск ее красоты засиял повсюду. Мать обрадовалась еще больше.
— Ничего нет странного, — приговаривала она, — что мой глупыш не забывал ее даже во сне.
Вслед за тем мать приготовила тюфяк и матрац, положила ее с собой спать, а сама отправила в Гай человека с письмом к Яо. Не прошло и нескольких дней, как прибыли Яо с женой, выбрали счастливый день, устроили обряд и уехали.
Лю все еще берег шкатулку, в которой старые пакеты так и лежали запечатанными. Там была коробочка пудры. Открыл ее — а она превратилась в красную землю. Лю был страшно удивлен, а дева, прикрывая от смеха рот, проговорила ему:
— Вот наконец когда раскрываются проделки, учиненные мною столько лет тому назад! В те дни я видела, что ты предоставляешь мне завертывать что угодно, не особенно-то смотря и вникая, настоящее это или нет. Вот я с тобой и пошутила!
Только что она пошутила и посмеялась, как вдруг кто-то поднял занавес и вошел.
— Вот как вам весело! Поблагодарите же «выпрямителя хромоногих»!1 2
Лю взглянул — еще одна А-сю! Позвал мать. Пришла мать и домашние, но никто не умел отличить одну от другой. Лю крутил головой и тоже потерялся. Напряженно и довольно долго всматриваясь, он наконец сделал жест приветствия и поблагодарил. Дева потребовала зеркало, посмотрелась и, вся раскрасневшись, выбежала. Бросились ее искать — она уже исчезла.
Муж с женой, тронутые ее достойным поведением, устроили ей место у себя в комнате и стали приносить ей жертвы3.
Однажды Лю вернулся домой пьяный. В комнатах было темно и ни души. Только что он зажег лампу, как А-сю уже появилась. Лю схватил ее за руку и спросил, куда она ходила.
— Послушай, — смеялась она, — винная вонь от тебя меня прямо коптит; просто нестерпимо становится, а ты задаешь такие кривые вопросы... Кому это, скажи, здесь убегать «в туты»?4 „
Лю засмеялся и схватил ее за щеки.
1 «Положить гуся» — поднести гуся семье невесты, как требовал древний обычай при сватании 197].
2 «Выпрямитель хромоногих» — сваха [109].
3 Устроили ей место... — Это священное место занималось дощечкой, на которой золотом по красному лаку писали во всей подробности титул, имя, фамилию и прочие обозначения покойника, чтимого, как дух, или же, как в данном случае, — просто наименование духа.
4 Убегать «в туты» — иносказание встречи любовников, намекающее на песню из «Ши цзина» [4].
596 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Как ты думаешь, сударь, — спросила она, — кто из нас лучше — я или сестричка-лисичка?
— Ты, милая, конечно, лучше, — сказал Лю. — Однако тот, кто может узнавать людей не дальше как по их коже, — гадатель глупый и банальный — различить вас не сумеет.
С этими словами он закрыл дверь и стал с ней интимничать. Вдруг кто-то постучал в ворота. Женщина вскочила и засмеялась.
— Ты тоже, знаешь, из таких гадателей по коже1, — сказала она.
Лю не понял. Побежал открыть ворота — ив них вошла А-сю. Совершенно перепуганный, Лю теперь только понял, что та, с которой он только что вел разговор, — лисица.
А там, в темноте, все еще раздавался смех.
Муж с женой обратились в пространство и стали читать молитву, прося ее появиться.
— Я не хочу видеть А-сю, — говорила лиса.
— Почему же вы не превратитесь в кого-нибудь другого?
— Не могу.
— Почему не можете?
— Да, видите ли, А-сю — моя младшая сестра, которая в предыдущей жизни, к несчастью, рано умерла. Когда она еще была жива, то вместе со мной и с матерью ходила в Небесные Чертоги, где и представлялась Си-ван-му1 2. Богиня внушила нам к себе любовь и обожание, так что, вернувшись домой, мы сейчас же стали усерднейшим образом подражать ей. Сестренка — способнее меня, и в один месяц у нее стало выходить божественно похоже. А я достигла этого, только промучившись три года, да и то в конце-то концов ее не нагнала. Прошел целый век. Я думала уже, что ее превзошла, — ан нет: оказывается, все, как было прежде. Я тронута, знаете, искренним расположением со стороны обоих вас, так что по временам буду к вам заходить, а теперь пока что — исчезаю!
И замолчала. С этих пор проходило от трех до пяти дней, и она появлялась. Все недоумения и трудности она решала сама.
Когда А-сю уходила проведать родителей, лиса появлялась и не уходила в течение нескольких дней. Домашние со страхом от нее убегали.
Когда случалась какая-нибудь пропажа, она сейчас же, принарядившись, чинно усаживалась, втыкала себе агатовую булавку3 в несколько дюймов длиной, принимала, как на аудиенции, домашних слуг и говорила им с важностью:
— Украденную вещь ночью изволь принести на такое-то место. Иначе, если голова сильно заболит, — не кайся!
На рассвете, действительно, вещь находили на данном месте. Прошло три года — она больше не появлялась, и когда случалось, что пропадало золото или шелк, то А-сю, подражая ей, одевалась, наряжалась и важно кричала на слуг. Тоже часто помогало.
1 Ты... из таких, гадателей по коже — то есть плохой физиогномист. Выражение, употребленное здесь, берет начало из очень древнего языка. Так, у историка Сыма Цяня [164] встречаем его в применении к плохому знатоку ученых людей, судящему их исключительно по внешности. Другой рассказ говорит о плохом физиогномисте, не распознавшем в пастухе укрывшегося от людей блаженного мудреца — все из-за той же поверхностности в суждениях [81].
2 Си-ванму — см. [40].
3 Втыкала... агатовую булавку — в подражание головному убору древнего чиновника-судьи. Божества в Китае часто изображались также в образе чиновников [99].
Рассказы о людях необычайных; Жены Син Цзы-и
597
ЖЕНЫ СИН цзы-и
к Ь Тэне жил некто Ян. Это был последователь секты Белого Лотоса1, ус-воивший себе все тайны искусства этих самых левых путей. После каз-9-^ ни Сюй Хун-жу1 2 ему посчастливилось ускользнуть на свободу, и он разгуливал себе, практикуя свои фокусы. На родине у него были поля, сады, отличные высокие дома... Достатком своим он был хорошо известен.
Раз как-то пришел он на Сы3, к дому одного видного местного жителя, и стал проделывать свои фокусы. Женщины вышли посмотреть. Ян заприметил, что дочь в этой семье — красавица, и, придя к себе, стал обдумывать, как бы ее извлечь из дома родителей.
У него была вторая жена, по девичьей фамилии — Чжу. Она была тоже недурна: живая, изящная. Ян нарядил ее в самое лучшее и красивое, сделав ее как бы феей, затем дал ей деревянную птицу, показал, как с ней надо обращаться, и столкнул с верхнего этажа.
Чжу почувствовала себя легонькой, как листок. Вспорхнула и помчалась в облаках. Через несколько мгновений она долетела туда, где облака остановились и дальше не шли. Она поняла, что она уже на месте.
В эту ночь луна была светла, было чисто и прозрачно, так что, взглянув вниз, она видела все совершенно ясно. Она взяла свою деревянную птицу и пустила ее. Птица встряхнула крыльями, полетела — и прямо попала в спальню той девушки.
Та, увидев, что влетела яркая птица, позвала служанку ловить, но птица пролетела сквозь ее дверной занавес. Девушка погналась за ней, а птица упала на пол и шумно захлопала крыльями. Девушка подбежала к ней, схватила было, но птица юркнула под подол. Не успела она и повернуться, как птица вынесла ее на себе, вылетела и прямо ринулась в выси туч.
Служанка принялась громко кричать. Чжу стояла в тучах и говорила ей: — Ты человек низкого мира, не пугайся! Я — Хэн-э4 из Лунного дворца, а она — девятая дочь Ванму5. Она случайно попала за грехи в этот мир праха, и Ванму, которая каждый день с тоской о ней думает, временно зовет ее к себе на свидание... Мы сейчас же проводим ее обратно к вам.
С этими словами она подтянула к себе девушку, обе сели рядышком и полетели.
Только что они очутились на границе Сышуя, как в это время кто-то пустил ракету-фейерверк, и она косо задела крыло птицы. Птица упала, увлекая обеих женщин. Упали они в дом одного сюцая6, некоего Син Цзы-и.
Этот сюцай был беден, что называется, напрасно гол — и все, но характер имел честный, очень стойкий. Как-то раз к нему ночью прибежала соседская жена. Син оттолкнул ее, не принял. Та убежала, затаив злобу, и наклеветала на него своему мужу, будто бы Син затащил ее к себе. Муж этой
1 Секта Белого Лотоса — см. [135].
2 Сюй Хун-жу — один из первых главарей Белых Лотосов.
3 Сы — река в провинции Шаньдун.
4 Хэн-э — она же Чан-э [62].
5 Ванму — Си-ванму [40].
6 Сюцай — первая степень студента на государственных экзаменах [2].
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
59S
женщины был определенный негодяй. Он стал теперь с утра до вечера ходить к студенту в дом, чтобы ругать его и поносить. Ввиду этого Син продал все, что у него было, и снял себе помещение в другой деревне.
Как-то он узнал о физиогноме, некоем Гу, который, как говорили, был мастер определять человеческую судьбу в смысле счастья и долголетия. Син пошел к нему и постучал у ворот. Гу, взглянув на вошедшего, усмехнулся.
— У вас, сударь, — сказал он, — богатства будет чжунов1 с тысячу. Зачем же являться к чужим людям в рванье и лохмотьях? Что вы думаете, зрачков, что ли, у меня нет?
Син хихикнул на этот, по его мнению, вздор. А Гу посмотрел на него еще внимательнее и сказал:
— Нет, верно! Правда, что сейчас вам живется определенно плохо. Но до золотого, как говорится, грота1 2 недалеко.
Син опять сказал:
— Вздор!
— И не только вы сразу разбогатеете, — продолжал Гу, — но получите еще красавицу.
Син ничему этому, конечно, не поверил. Гу вытолкал его за дверь.
— Уходите пока, уходите! — выпроваживал он его. — Вот сбудется, так я потребую благодарности.
В ночь, о которой идет речь, Син сидел под луной, и вдруг к нему с неба падают две женщины. Взглянул — обе чудесные красавицы. Пришел в изумление и решил, что это какое-то обольстительное наваждение.
Стал спрашивать. Сначала они не хотели было говорить, но Син сказал, что будет кричать и звать соседей. Тогда Чжу испугалась и рассказала все, как было, не веля разглашать.
— Тогда мы будем с вами всю жизнь, — добавила она.
Сину пришло на мысль, что девушку из старой служилой семьи нельзя равнять с женой шарлатана-талисманщйка. И, подумав так, он отправил человека к ней в дом с известием о том, что с нею стало.
А родители девушки, как только она улетела в воздух, плакали и метались в горе. И вдруг к ним письмо с таким известием! Они были потрясены неожиданной радостью: ведь это превышало все их чаяния!
Сейчас же велели заложить экипаж и помчались, скача даже при звездах.
Дали Сину в награду сотню ланов, забрали девушку и привезли ее домой.
Сначала Син, получив такую красавицу жену, горевал, что у него всего-навсего только четыре стены. Но теперь, когда ему дали сто ланов, он был значительно ободрен и утешен.
Пошел благодарить этого самого Гу. Тот опять освидетельствовал его подробно.
— Ну, нет еще, нет еще, — говорил он, смотря в лицо Сину, — ведь раз к вам уже пришла богатая судьба, то какой может быть тут разговор о сотне ланов?
И не принял благодарности.
А дело было так. Когда отец девушки вернулся с ней домой, то подал начальству прошение о поимке Яна. А тот уже давно убежал, и никто не знал куда. Тогда конфисковали его дом и выдали, кому следует, приказ на преследование Чжу. Чжу, в страхе, уцепилась за Сина и лила слезы. Но все, что мог
1 Чжун — крупная мера сыпучих тел.
2 Золотой грот — так называли современники Го Куана (II в.) его дом, обогащаемый милостями государя.
Рассказы о людях необычайных: Жены Син Цзы-и
539
Упали они в дом одного бедного студента.
600
Пу Сун-лин. Странные истории us Кабинета Неудачника
придумать Син, тоже пришло к концу. Он дал взятку предъявителю приказа, нанял телегу и коня и вместе с Чжу явился к отцу девушки, умоляя его как-нибудь их вызволить.
Магнат, тронутый честностью Сина, принялся хлопотать за него с крайним усердием, и, с помощью денег, ему удалось освободить Сина от преследования. Магнат оставил мужа и жену жить у себя в доме, дав им отдельное помещение и обращаясь с ними ласково, как с родными.
Дочь этого магната была в детстве просватана за некоего Лю, очень видного деятеля. Узнав, что она провела в доме Сина ночь, тот счел это для себя позором и вернул брачное свидетельство, порвав все свадебные дела. Тогда отец девушки собрался сосватать ее за кого-нибудь другого, но она заявила ему и матери, что дала клятву выйти только за Сина. Син узнал об этом и был рад. Рада была и Чжу, выразившая при этом, по собственной воле, желание сойти до наложницы.
Теперь отец принялся тужить, что у Сина нет дома. Но как раз в это время дом Яна пошел с казенных торгов, и магнат, воспользовавшись этим случаем, купил его.
Муж с женой вернулись в дом и на прежние свои деньги кое-как справили хозяйство, достали слуг и прочее. Дней через десять деньги пришли к концу. Оставалось ждать появления девушки, чтобы получить от родителей еще раз вспоможение.
Однажды вечером Чжу говорит Сину так:
— Этот мой проклятый муж Ян как-то раз, помню, закопал под домом тысячу ланов. Знаю об этом только я. И вот я сейчас ходила смотреть это место. Кирпичики лежат как прежде; может быть, и клад не тронут — не знаю.
Пошли туда вместе, вскрыли и, действительно, нашли там серебро. Нашли — и поверили в божественность искусства Гу. Одарили его с полной щедростью.
Затем девушка приехала к Сину как жена и привезла с собой пышное приданое. Не прошло и нескольких лет, как Син стал первым богачом йб всей округе.
СВЯЩЕННЫЙ ПРАВИТЕЛЬ
Некий даос из храма «Обращенного к небу» любил предаваться искусству вдыханий и выдыханий1. В храме у него поселился на время какой-то старичок, с которым он на этом пристрастии сошелся, так что оба стали связаны мистическою дружбой.
Старичок прожил так несколько лет. Каждый раз перед «жертвою за городом»1 2 он дней за десять удалялся и возвращался лишь после жертвоприношения. Даоса это приводило в недоумение, и он как-то спросил, в чем тут дело.
— Мы с тобой, — говорил старичок, — что называется, люди без встречной неприязни, так что можно будет сказать правду. Я, видишь ли, лис. Когда приходит срок жертвы, то очищается все грязное, и мне некуда деваться. Вот почему я прибегаю к исчезновению.
1 Искусство вдыханий и выдыханий — см. [102].
2 «Жертва за городом» — жертвоприношение небу и земле, совершаемое зимой и летом за стенами города.
Рассказы о людях необычайных! Священный Правитель
601
Священный Правитель — за мной и совсем уже меня настигает.
602
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Через год, как только подошел срок, он опять удалился. Затем долго не возвращался. Даос стал уже подозревать недоброе, но вот однажды старичок неожиданно появился. Даос стал спрашивать, что с ним было и почему не приходил.
— Я, знаешь, — отвечал старичок, — чуть-чуть не потерпел такого, что больше уж видеть тебя не удалось бы. В те, помнишь, дни я хотел убежать подальше, но разморила лень, и, увидев отлично прикрытую канаву, я притулился там под каким-то жбаном. Вдруг, совершенно для меня неожиданно, как раз туда явился Священный Правитель1, выметавший мусор земли. Он бросил взгляд и сейчас же меня заметил, рассердился и хотел стегнуть плеткой. Я испугался и побежал. Священный Правитель — за мной и вот-вот уже меня настигал. Добежал я, в страшном замешательстве, до Желтой реки, а он уже совсем меня настигает. В крайнем затруднении, не зная, что делать, я сунулся в нужник. Бог, полный отвращения к гадости, повернулся и ушел. Выйдя из нужника, я был весь пропитан вонючей мерзостью и не мог больше жить с людьми. Я бросился тогда в реку и омылся, а затем лег на спячку в потайной пещере. Тут грязь и нечистоты с меня сошли. Сегодня я пришел, чтобы с тобой проститься. Кроме того, я имею еще кое-что тебе передать. Ты тоже должен будешь уйти отсюда куда-нибудь в другое место, потому что здесь наступят великие зверства. Место это — место несчастливое.
С этими словами он откланялся и ушел.
Даос, руководствуясь его сообщением, переселился в другое место. Прошло немного времени, и вот разразилась история года цзя-шэнь1 2.
УСЛУЖЛИВЫЙ ЛУ Я-ГУАНЬ
Почтенный Чжао из Улина только что сдал должность в Гунчжане и возвратился на родину. Какой-то молодой человек ожидал его у дома и просил взять к себе по части переписки.
Чжао пригласил его войти и видит, что это человек с известной утонченностью, напоминающей ученого. Спросил, как его зовут. Юноша назвался Ду Я-гуань. Денег за услуги он не требовал, и Чжао его оставил.
Сметливостью Лу превосходил всех слуг в доме. Всю входящую и исходящую переписку, все донесения он вел самостоятельно — и составлял, и отвечал... Что бы ни написал — выходило неизменно хорошо, ловко, — залюбуешься! Бывало также, что хозяин сядет с гостем за шахматы, а Лу наблюдает. Подскажет ход — и выиграно! За это Чжао еще более стал его любить и отличать.
Прочие слуги, видя, что он пользуется, как говорят в таких случаях, полным взглядом очей3 хозяина, приставали к нему шутя, чтобы он устроил им обед. Я-гуань обещал, только спросил по этому поводу, сколько всего в доме слуг. Пришли все, даже счетчики из имения — и набралось в общем человек тридцать. Это число ему и заявили, чтобы поставить его в трудное положение.
1 Священный Правитель. Наподобие буддийских храмов, охраняемых огромными статуями властителей вселенной, которые с воинственным видом оберегают буддийскую веру от ее врагов, даосский храм точно так же измыслил некоего Вана, Священного Правителя, изображаемого в демонической злой позе, с поднятой плетью, оберегающего вход в храм.
2 Год цзя-шэнь — 1644 г., конец династии Мин и начало новой, Цин, ознаменовался большими и затяжными смутами. (О циклическом обозначении годов см. [9]).
3 Полный взгляд очей — прямой взор, а не презрительно повернутый белками [155].
Рассказы о людях необычайных: Услужливый Лу Я-гуань
603
Одних только орхидей — и тех были десятки ваз.
604
Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
— Ну, это-то будет очень легко, — сказал Я-гуань. — Только вот ведь что: народу, как видите, много, и что-нибудь устроить быстро здесь я не сумею. А вот в съестной лавке это будет можно.
Сейчас же созвал всех своих товарищей по дому, и они отправились в ближайшую харчевню. Сели. Только что вино прошло вокруг, как один из них, придержав винный чайник, встал и сказал:
— Господа, вы пока не пейте. Позвольте-ка спросить: кто сегодня у вас «хозяин восточных путей»1? Пусть-ка он сначала выложит деньги как залог, и тогда пейте и ешьте, сколько душе угодно. А то, знаете, как насчитают нам несколько тысяч монет, так вы все с шумом разбежитесь. С кого тогда взыскивать?
Все уставились глазами на Я-гуаня. Тот засмеялся.
— Вы не думаете ли, — спросил он говорившего, — что у меня нет денег? Нет, деньги у меня, конечно, есть!
С этими словами он поднялся, подошел к тазу, взял горсть теста и нарезал его кусками. Затем стал швырять. Швырнет — и тесто превращается в мышь. Мыши забегали, заерзали по всему столу. Я-гуань — хвать первую попавшуюся и вспорол ее. Мышь пискнула, живот раскрылся, и там оказался маленький кусочек серебра. Схватил еще одну — точно то же. В одно мгновенье ока все мыши были распороты, и куски серебра лежали полным счетом перед всеми.
— Ну, что, — сказал Я-гуань, — не хватит разве этого для нашей попойки?
Все были ошарашены этим небывалым зрелищем, стали пить вовсю. Когда же кончили, по счету всего оказалось три с чем-то лана. Взвесили серебро — как раз!
Решили рассказать об этом чуде хозяину, попросили у Я-гуаня кусок серебра, спрятали и, придя домой, доложили Чжао. Тот велел принести это серебро. Стали искать — пропало.
Пошли обратно в лавку, чтобы привести в свидетели лавочника, но оказалось, что все уплаченное серебро превратилось в колючки чертополоха. Вернулись и доложили Чжао. Чжао стал допрашивать Я-гуаня.
— Друзья мои, — давал тот свой ответ, — пристали ко мне, требуя вина и угощения. Мошна моя была пуста. В самом деле, денег у меня не было. Но в молодости своей я выучился кое-каким фокусам, и вот, видите, их испробовал.
Теперь публика стала требовать с него возмещения.
— Да я ведь не из тех, что обманывают на водке и еде! Вот в селе, как его там, стоит лишь нам раза два провеять пшеницу, как четверти две наберем — вам и хватит на водку да еще останется.
С этими словами он предложил одному из требовавших отправиться с ним вместе. Как раз шел домой счетчик из той самой деревни. Они и пошли вдвоем. Пришли — и действительно, видят: лежит на гумне чистейшая пшеница — прямо грудой в несколько ху. После этого Я-гуаню стали еще больше дивиться.
Однажды Чжао пошел к приятелю обедать, а там в гостиной стояла ваза с необыкновенно пышными орхидеями. Чжао орхидеи так понравились, что, даже придя домой, он все их хвалил и вздыхал.
— Если вам так уж полюбились эти орхидеи, — сказал Я-гуань, — совсем не трудно их вам доставить.
Чжао не очень-то поверил. Но утром, придя в кабинет, он вдруг почувствовал необыкновенный, густой и мощный аромат. Смотрит — стоит ваза с орхидеями, а в ней стрельчатые листья, и формой и числом — точь-в-точь, что он видел вчера. Чжао решил, что Я-гуань украл орхидеи, и позвал его к ответу.
— У меня дома, — возражал тот, — выращено этих цветов не менее тысячи. К чему бы мне их красть?
Чжао сказал, что это чепуха. Как раз подошел вчерашний приятель, у которого он видел орхидеи, и пришел в полное изумление.
1 «Хозяин восточных, путей* — хозяин пира [132].
Рассказы о людях необычайных: Укротитель Ма Цзе-фу
605
— Ай, — вскричал он, — что это они так чертовски похожи на те, что в моем скромном домике?
— А я, видите ли, — отвечал Чжао, — только что их купил. Но не знаю, откуда они вообще. Кстати, когда вы выходили из дому, вы не заметили, стоят ли ваши орхидеи на месте или нет?
— Сказать правду, — промолвил гость, — я не заходил в кабинет, так что не могу знать, там они или нет. Тем не менее как бы им попасть сюда?
Чжао посмотрел на Я-гуаня.
— Это нетрудно выяснить, — сказал тот. — В вашем доме, сударь, ваза разбита и есть шов, а в этой вазе шва нет.
Проверили — верно.
Ночью Я-гуань пришел к хозяину и сказал ему:
— Сегодня я говорил вам, сударь, что у меня очень много цветов, вы же мои слова сочли вздором. Так вот, не угодно ли вам будет сейчас завернуть ко мне своей благородной стопой: мы бы при луне пошли полюбоваться! Одно только: нельзя брать с собой всех; вот разве взять А-я — это можно.
A-я, надо сказать, был мальчик, взятый из Гунчжаня.
Чжао согласился. При выходе из дому он нашел четырех носильщиков, ждавших у дороги с паланкином. Чжао сел, и они помчались быстрее скачущих коней.
Мгновенье — и они уже вошли в горы. До Чжао доносились дивные запахи, проникавшие в самые кости. Еще минута — и они пришли к какому-то гроту-дворцу. Перед Чжао стояли ярко расписанные, великолепные чертоги, совершенно непохожие на те, что Чжао у кого-либо видел.
Везде были среди камней цветы; стояли тонко, артистически сделанные вазы, в которых цвели чудесные цветы. От них текло сияние красоты и шел во все стороны необычайный аромат. Одних только орхидей — и тех были десятки ваз. И все — отборные: ни одной, чтобы не цвела пышно и прекрасно!
Когда Чжао налюбовался до конца, тем же порядком были поданы носилки, и он прибыл домой.
Я-гуань был у Чжао еще лет десять, если не больше. Затем Чжао умер, совсем не хворав. Я-гуань ушел из дома, вместе с A-я, и куда они делись — неизвестно.
УКРОТИТЕЛЬ МА ЦЗЕ-ФУ
Ян Вань-ши, студент, пользовавшийся большой известностью, всю жизнь страдал, как говорится, болезнью Цзи-чана1. Жена его, по девичьей фамилии Инь, отличалась на редкость злым характером. Стоило ей поперечить хоть в пустяке, как она обрушивалась на слугу с плетью. Отцу Яна
1 Цзи-чан (или Лун-цю, или Фан-шань) — прозвание некоего Чэнь Цзао, жившего в XI в. и современника знаменитого поэта Су Дун-по [113], который сделал имя Цзи-чан нарицательным в следующих словах-стихах:
Лунцюский барин достоин, кажется, сожаления:
Толкует о [буддийской] пустоте, говорит о бытии — всю ночь не спит.
Но вдруг он слышит, как в Хэдуне зарычал лев, — Посох выпадает из рук, и сердце сереет, как море.
Дело в том, что у Чэня была жена Лю, из Хэдуна, крайне ревнивая. Стоило ему пригласить на пир друзей певицу, как она уже стучала палкой по стене и так громко кричала, что друзьям приходилось сейчас же убираться. «Рыканьем льва» называется обычно речь Будды, только что родившегося и указывающего на небо и на землю: «Меня одного чтите все!» — В стихотворении Су Дун-по это выражение употреблено как ирония над увлечением Чэня буддизмом.
606
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
было за шестьдесят. Он был вдов. Инь держала его на одном положении со слугами и холопами. Ян и его брат, Вань-чжун, часто украдкою кормили старика, не смея об этом сказать ей. Старик ходил совершенно опустившийся, рваный, весь в торчащей вате. Боясь, что его поднимут на смех и будут злословить, Инь не позволяла ему выходить к гостям.
Вань-ши было уже сорок лет, но сыновей у него не было. Он взял в наложницы некую Ван, с которой, однако, с утра до вечера не смел обмолвиться ни словом.
Оба брата поехали в уездный город на экзамены, где обратили внимание на одного юношу, выделявшегося своим тонким лицом и платьем изящного покроя. Заговорили с ним. Он им понравился. Спросили, как его фамилия и прозвание1. Он назвался Цзе-фу по фамилии Ма. После этого их дружба с каждым днем становилась все теснее и прочнее, так что наконец они зажгли курильные свечи2 и торжественно заключили братский союз.
Около полугода прошло с тех пор, как они расстались, и вдруг Ма со слугой-отроком заехал к Янам. Как раз в это время старик Ян сидел за воротами и, подставив себя под лучи солнца, искал вшей. Ма решил, что это работник или слуга, сказал ему свою фамилию и велел доложить господам. Старик накинул на себя свои лохмотья и ушел. Тогда Ма сказали, что это и есть отец дома. Ма от удивления ахнул, но в это время братья Яны без шапки, с открытым лбом3, вышли к нему навстречу, провели в гостиную и сделали приветствия. Ма сейчас же просил позволения пойти на поклон к отцу4. Вань-ши отклонил просьбу, сославшись на то, что отец случайно нездоров, заторопил гостя сесть и стал с ним весело беседовать.
Незаметно подошел вечер. Вань-ши неоднократно велел подавать на стол, но кушанья не появились. Старший и младший братья выходили и входили, сменяя один другого, и наконец пришел изможденный слуга с кувшинчиком вина, которое и было выпито в один миг. Сидели, ждали еще очень долго. Вань-ши вдруг вскочил и закричал, чтобы поторопились. На лбу и на щеках у него паром поднимался горячий пот. Вскоре высохший слуга пришел с обедом. Это была грубо обмолоченная крупа, притом недоваренная, так что есть ее было совершенно невкусно. После обеда Вань-ши заторопился уйти, а Вань-чжун принес тюфячки и одеяла, чтобы спать вместе с гостем. Ма стал ему выговаривать.
— Послушай, — сказал он, — мы ведь тогда решили принять на себя высокий долг, взаимно отличающий старших и младших братьев, и затем, не правда ли, заключили общий клятвенный союз братской любви. Сегодня же я вижу, что наш старый отец, говоря по совести, не в тепле и не сыт... И прохожим ведь стыдно за вас!
У Вань-чжуна брызнули слезы.
— Чувства у меня в душе, — сказал он, — трудно полностью выразить. У нас в доме — неблагополучно. На наше несчастье, попалась строптивая сно-
1 Спросили, как его фамилия и прозвание. — В Китае считается неприличным спросить имя, ибо это могло бы дать повод думать, что человека хотят назвать по имени словно слугу. Поэтому, осведомившись о «благородной фамилии», спрашивают также об
3 Без шапки... — Братья Яны встретили Ма, как брата, без церемоний: он ведь пришел к себе домой! [53]
4 Ма... просил позволения пойти на поклон к отцу. — Ма пришел в свой дом и прежде всего должен был идти на поклон к отцу. Стоящее здесь подлинное слово чао (идти на поклон) означает, собственно говоря, поклонение государю на особой аудиенции [75].
Рассказы о людях необычайных: Укротитель Ма Цзе-фу
607
ха. Она своею дерзостью тиранит и губит как старых, почтенных, так и малых, слабых. Не будь у нас с тобою «дружбы на каплях крови»1, эту мерзость я не решился бы поднять на слова.
Ма в диком изумлении сидел и охал.
— Вот что, — сказал он через некоторое время, — я сначала было хотел пораньше встать и уехать. Теперь же, когда мне пришлось узнать эти диковинные вещи, я не могу, чтобы не взглянуть на нее хоть глазком. Дай мне, прошу тебя, какое-нибудь свободное помещение, где бы я мог, когда будет нужно, сам себе приготовить обед.
Вань-чжун исполнил, что ему было сказано: освободил комнату и устроил в ней Ма. Глубокой ночью он украл овощей и риса,’ все время боясь, как бы не узнала жена брата. Ма догадался, что у него было на уме, и решительно отстранил это. Затем попросил пригласить старика Яна есть и спать вместе с ним, а сам отправился в город, на рынок, где купил холста и шелку, чтобы дать старику другой халат и новые штаны. Отец и оба брата были тронуты до слез.
У Вань-чжуна был сын Си-эр, которому только что исполнилось семь лет. Он пришел ночью спать со стариком. Ма погладил и приласкал его.
— У этого мальчика, — сказал он, — счастье и долголетие будут гораздо лучше, чем у его отца. К сожалению, ему в раннем возрасте придется осиротеть.
Жена Вань-ши, узнав, что старик сыт и чувствует себя отлично, сильно разозлилась и начала браниться, крича, что Ма непрошенно суется в чужие семейные дела. Сначала ее злой голос раздавался лишь в спальне, но затем мало-помалу стал доноситься все ближе и ближе к помещению, занимаемому Ма, которому желали, значит, показать, как говорится, смысл Конфуциевой лютни и песни1 2. Братья Яны бродили из угла в угол, покрытые испариной, но не могли урезонить ее и остановить. Однако Ма делал вид, будто не слышит.
Наложница Ван была уже на шестом месяце беременности. Инь, узнав об этом, сняла с нее платье, и стала свирепо колотить. Избив ее, она позвала Вань-ши, велела ему стать на колени и надеть на себя женский головной убор3. Затем схватила плеть и прогнала его за дверь.
Как раз в это время Ма был на дворе. Вань-ши, полный стыда, не двигался. Жена стала погонять его сзади, и он наконец вышел. Вышла за ним и она, сложив руки и топая ногами. Весь дом был переполнен сбежавшимися поглазеть. Ма ткнул пальцем по направлению к женщине и крикнул ей:
— Пошла, пошла прочь!
1 «Дружба на каплях, крови». — С древних времен Китай знал обряд жертвенных договоров, при которых закалывалось животное и кровью его приносившие клятву мазали себе рот. Таким образом кровь стала символом торжественной клятвы. Здесь, конечно, это просто образное выражение, имеющее скорее смысл совершенной прямоты и искренности, как, например, в стихах Хань Юя (IX в.) [94]:
Режу (свою) печень — из нее делаю бумагу, Капаю (своею) кровью — ею пишу слова.
2 Смысл Конфуциевой лютни и песни. — В «Изречениях» Конфуция (XVII, 20) читаем: «Жу Бэй [один из нежелательных для Конфуция людей] хотел повидать учителя Куна [Конфуция]. Учитель Кун отклонил визит по болезни. Но, когда тот, кому было поручено спросить, вышел из дверей, то он взял лютню и запел, давая пришедшему слышать [что он дома, но не желает его принять]» [37].
3 Велела... надеть... женский головной убор. — Рассказывают, что однажды знаменитый полководец и военный деятель Чжугэ Лян (III в.), воюя с противником,.старался всячески вызвать его на бой, но тот боя не принимал. Тогда Чжугэ послал ему женский головной убор, в виде крайнего издевательства и желая подчеркнуть его бабью трусость [52].
60S
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
И она тотчас же побежала обратно, словно ее гнал бес. Штаны и туфли свалились... Ножные перевязи1 вились и крутились по дороге. Вернулась домой она босая, и цвет лица ее был мертвенно-землистый. Когда она немного отошла, служанка подала ей чулки и туфли. Она обулась, оделась и принялась во весь голос безостановочно реветь, но никто из домашних ни о чем ее спросить не смел.
Незаметно Ма увел Вань-ши и стал снимать с него женский убор. А тот, весь в благоговейной серьезности, затаил дыхание, словно пугаясь, что вот-вот Ма уронит убор. Ма силой снял с него женский наряд, но Вань-ши чувствовал беспокойство: то садился, то вставал, — все, по-видимому, боясь, что ему достанется еще больше за самовольно снятые вещи. Убедившись, что жена перестала плакать, он наконец решился войти в ее комнату. Запинаясь, переминаясь, приближался он к ней, но она, не проронив ни слова, сейчас же встала и ушла в спальню спать одна. Тогда Вань-ши вздохнул свободнее и украдкой высказал брату свое удивление.
Для прислуги все это было совершенно необъяснимо, и, встречаясь во дворе, она об этом судачила. Лишь только Инь заслышала об этом, в стыде и гневе стала бить всех слуг поголовно. Затем она позвала к себе наложницу. Та не могла еще встать после побоев, но Инь решила, что она притворяется, подошла к ее постели и стала ее колотить... Прорвалось, потекло — она скинула.
Вань-ши, выискав местечко, где никого не было, жаловался Ма и плакал. Тот всячески утешал его и старался рассеять. Крикнул слуге, веля приготовить поесть. Уже дважды ударили ночные стражи, а он все еще не отпускал Вань-ши к себе.
Жена сидела в спальне и злилась, что муж не приходит. Только что она пришла в полную ярость, как услыхала, что кто-то снимает дверь. Быстро крикнула служанку, но двери спальни были уже открыты, и в нее вошел какой-то великан, тенью своей заслонивший все в комнате. Сам он был свирепый, яростный, словно бес. Вслед за ним тут же вошли еще несколько человек. У каждого было в руках по острому ножу. Женщина, испугавшись насмерть, хотела кричать, но великан ножом кольнул ее в шею и сказал:
— Поори тут — так я сейчас же тебя зарежу!
Она бросилась доставать золото и шелка, чтобы выкупить свою жизнь.
— Мы служим, — сказал великан, — в Мрачном суде1 2. Денег нам не надо. Мы только возьмем сердце злой жены.
Женщина еще пуще затряслась от страха, бросилась в ноги и стала разбивать себе лоб. Великан взял острый нож и обрисовал им ее сердце. Затем стал считать:
— Ну-с, за это, например, дело можно убить или нет?
Сказав это, черкнул ножом и затем, таким же порядком, пересчитал все до конца ее жестокие и дерзкие поступки; нож чертил по коже не меньше чем несколько десятков раз. Наконец великан сказал:
— Наложница рожала дитя... Это было продолжение вашего же рода. Как можно было ее бить, да так, что она скинула? Это дело уже, наверное, простить невозможно!
С этими словами он велел людям связать ей руки за спину, рассечь ее и осмотреть сердце и внутренности злой жены. Она же все время била по
1 Ножные перевязи. — Штаны, носимые женщинами и мужчинами, внизу перевязываются длинными лентами, закрывающими их концы и место соприкосновения их с чулками.
2 Мрачный суд — ад 158].
Рассказы о людях необычайных: Укротителе Ма Цзе-фу 609
клоны и просила сохранить ей жизнь, только и твердя, что она познала раскаяние.
Вдруг послышалось, как двери во дворе открылись и закрылись.
— Ян Вань-ши идет, — сказал великан. — Ну, если ты раскаиваешься в твоих преступлениях, то я покуда оставлю тебя жить дальше.
При этих словах все разбежались. Не прошло и минуты, как вошел Вань-ши. Перед ним лежала жена, краснея, как говорится, телом1, связанная и с ножевыми порезами на сердце, которые шли во всех направлениях бесчисленными полосами. Вань-ши развязал ее и стал спрашивать, что случилось. Узнав про эти дела, он сильно удивился и втайне кое-что заподозрил. На следующий день он пошел к Ма и рассказал ему. Ма тоже удивился.
С этих пор самодурство Инь стало понемногу спадать. Прошло несколько месяцев, и она не смела произнести ни одного скверного слова. Ма был очень доволен и объявил Вань-ши:
— Знаешь, что я скажу тебе теперь по правде? Только, сделай милость, не пророни секрета никому. Тогда, помнишь, я напугал ее с помощью одного моего маленького фокуса. Ну, раз удалось установить у вас лад да любовь, то позволь пока что проститься.
И ушел.
Каждый день, к вечеру, жена оставляла теперь Вань-ши быть с ней, с радостной улыбкой стараясь ему угождать и заискивать. Вань-ши, который всю жизнь не знал подобного наслаждения и теперь вдруг испытал его, чувствовал, что ему не сидится, не стоится.
Однажды ночью жена, вспомнив о великане, затряслась, забилась, съежилась и похолодела. Вань-ши, желая ей угодить, слегка открыл ей, что все это было не настоящее. Жена быстро вскочила и принялась мучить его допросами. Вань-ши сам понял, что проговорился, но не мог уже остановиться и рассказал ей все, как было, начистоту. Вдруг она вспыхнула гневом и стала громко браниться. Вань-ши перепугался, стал у кровати на колени, стоял долго, но жена не обращала на него внимания. Он слезно упрашивал, умолял ее, вплоть до трех ударов водяных часов.
— Если хочешь получить мое прощение, — сказала она, — ты должен ножом исполосовать у себя над сердцем столько же раз, и тогда только эта обида начнет у меня проходить.
С этими словами она поднялась и достала кухонный нож. Вань-ши страшно перепугался и убежал. Она погналась за ним. Залаяли собаки, залетали куры, вся прислуга поднялась на ноги. Вань-чжун не понимал, в чем дело, но заслонял брата своим телом то слева, то справа, а жена ругалась и поносила его. Вдруг она заметила старика. Увидав на нем халат и платье, она еще пуще рассвирепела, сейчас же бросилась на старика и — раз-раз — изорвала, распорола ему одежду, потом стала хлестать его по щекам и рвать за бороду. Вань-чжун, увидя это, в гневе ударил ее камнем, который цопал ей как раз по черепу. Она свалилась с ног и пала бездыханной.
— Я умру, — сказал Вань-чжун, — а ты, отец, и ты, брат, получите возможность жить. Что тут горевать?
С этими словами он бросился в колодец. Стали спасать его, но он был уже мертв.
Через несколько времени женщина очнулась, узнала, что Вань-чжун умер, и ее гнев рассеялся. После похорон жена умершего, любя своего сына, поклялась не выходить больше замуж, но Инь плевала на нее, бранилась, не давала ей есть и выдала-таки ее замуж. Остался сирота-мальчик, который с
1 Краснея телом — то есть голая.
20 Зак. 3110
610
Пу Сун-лин. Странные истерии и» Кабинета Неудачника
утра до вечера терпел от нее побои плетью и палкой. Он должен был ждать, пока прислуга не кончит есть, и тогда только она кормила его холодными кусками. Через полгода ребенок высох, захирел— только и осталось в нем, что дыхание.
Однажды вдруг приехал Ма. Вань-ши велел прислуге не говорить об этом жене. Ма, увидя, что старик по-прежнему ходит рваный и трепаный, очень этому удивился. Когда же он узнал, что Вань-чжун умер, то, затопав ногами, предался горю и заплакал. Мальчик, услыхав, что приехал Ма, сейчас же подошел к нему приласкаться и еще издали кричал: «Дядя Ма». А Ма не мог его узнать и, только вглядевшись пристальнее, наконец распознал.
— Мальчик мой, — закричал он в ужасе, — как ты дошел до такого измождения?
Тогда старик, запинаясь и заикаясь, стал рассказывать ему подробно об их делах. Ма вскипел гневом.
— Я говорил тебе тогда, помнишь, — сказал он, обращаясь к Вань-ши, — что ты не человек. Правильно! Я не ошибся. От вас, двоих братьев, только ведь эта нить и есть... Убьет она его, что вы будете делать?
Вань-ши молчал, лишь опустил голову, прижал уши и плакал. Посидели, поговорили. Жена уже успела все узнать, но сама не посмела выйти и прогнать гостя, а только крикнула Вань-ши, чтобы он шел к ней. Дала ему пощечину и велела отказать Ма. Вань-ши вышел, полный слез, с явным следом от пощечины.
Ма рассердился и сказал:
— Ты не умеешь быть властным. Но неужели же ты не можешь просто развестись с ней и выгнать ее вон? Ведь она била твоего отца, убила твоего брата — а ты все спокойно терпел и допускал... Ну, чем же, скажи, ты — человек?
Вань-ши выпрямился, и лицо у него казалось взволнованным.
— Если в случае чего, — настраивал его Ма, — она не уйдет, то по всем законам требуется применить к ней суровую силу. Ведь даже если ее убить, и то нечего бояться: у меня есть двое-трое друзей, занимающих видные посты, которые, конечно, приложат все усилия к тому, чтобы ты был уверен в своей безопасности.
Вань-ши согласился и, набравшись духу, быстро помчался. Только что он вбежал в комнату, как встретился с женой.
— Ты что делаешь? — закричала она на него.
Вань-ши заторопился, засуетился, потерял цвет лица и сказал, руками прильнув к полу:
— Студент Ма велит мне прогнать жену.
Жена еще больше рассвирепела и стала искать вокруг себя ножа или палки. Вань-ши испугался и побежал прочь. Ма плюнул на него.
— Ну, брат, — сказал он, — тебя, очевидно, не наставишь!
С этими словами он открыл шкатулку, достал оттуда лекарства, что называется, «на нож и планочку»1, смешал его с водой и дал ему выпить.
— Это порошок, воскрешающий мужчину, — сказал он. — Я потому только не пользуюсь им в неважных случаях, что он может человеку принести болезнь. Но теперь, раз мне ничего с тобой не поделать, дай разок испытаю.
Вань-ши выпил. Миг — и он вдруг почувствовал, как гнев заполняет всю его грудь и что он словно горит ярким пламенем. Не будучи в состоянии
1 «На нож и планочку» — то есть аптекарская минимальная доза, еле умещающаяся на кончике ножа или на остром конце яшмовой (иногда костяной) планки, служившей в древности чиновникам при аудиенции у императора для прикрытия рта. По иным свидетельствам, была отлита монета такой меры, монета имела хождение в I в. н. э.
Рассказы о людях необычайных: Укротитель Ма Цзе~фу
611
Ван-ши отсек у нее кусок мяса.
612
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ждать ни минуты, он прямо подошел к спальне и так закричал, словно загремел гром. Жена не успела еще ничего сказать, как Вань-ши поддал ее ногой в воздух, и она, упав навзничь, отлетела на несколько аршин. Тут же он взял в руки камень величиной с кулак и стал наносить ей удары без счета и конца, так что на ее теле не осталось ни одного целого куска кожи. А она продолжала кричать на него и ругаться. Вань-ши вынул из-за пояса ручной нож. Она опять разразилась бранью:
— Ага, нож вынул! — кричала она. — Что ж, ты посмеешь убить меня, да?
Вань-ши без разговоров отсек у нее с ляжки кусок мяса, этак с ладонь величиной, и бросил на пол. Только что хотел резать еще, как она стала жалобно выть и просить прощенья. Вань-ши, не слушая ее, опять отрезал... Прислуга, видя, что Вань-ши от ярости сошел с ума, столпилась и стала вызволять жену, изо всех усилий ее отбивая. Выбежал Ма, схватил Вань-ши за руки и стал его уговаривать и успокаивать. Однако запас гнева Вань-ши все еще не проходил, и он все порывался за ней ринуться. Ма его остановил. Вскоре сила лекарства стала таять, и Вань-ши, наконец, ослабел, словно в нем что-то умерло.
— Вот что, брат, — сказал ему наставительно Ма, — ты не сдавай. Этот сильный мужественный взрыв — весь в твоем сегодняшнем поступке. Но ведь если человек будет тебя бояться, то никак не за одно такое утро или за один такой вечер. Нет, путь к этому будет в постепенности. Скажем, так: ты вчера умер, а сегодня возродился. И вот тебе следует, начиная с этого дня, вымыть в себе все старое и заменить его новой душой. Но если ты еще раз сдашь, то это уже недопустимо.
Он послал Вань-ши в комнату посмотреть — что и как. У жены тряслись ноги и сжималось сердце. С помощью прислуги она поднялась и хотела ползти к нему на коленях, но он остановил ее, и только тогда она перестала.
Вань-ши вышел и сказал об этом Ма. Отец и сын стали друг друга поздравлять. А Ма собрался уходить. Отец и сын бросились оба его удерживать.
— У меня, видите ли, — сказал Ма, — было как раз дело, по которому надо ехать к Восточному Морю. Я поэтому и заехал по пути к вам. На обратном пути, может быть, я снова увижусь с вами здесь.
Через месяц с чем-то Инь встала и начала служить своему любезному супругу, как обыкновенно служат гостю1. По прошествии некоторого продолжительного времени она, однако, почувствовала, что, как говорится,' «Цяньский осел лишен сноровки»1 2, и стала над ним подшучивать, потом издеваться, затем уже и ругать его. Вскоре все ее старые повадки снова проявились. Старик не мог более этого выносить и ночью убежал из дому. Он добрдлся до губернии Хэнань, где записался в даосские монахи. Вань-ши, конечйЬ^ .не посмел идти искать его.
Через год опять пришел Ма. Узнав обо всех этих делах и обстоятельствах, с досадой выбранил Вань-ши. Сейчас же позвал мальчика, посадил его с собой на осла, взмахнул тут же плетью и уехал.
С этих пор односельчане уже перестали относиться к Вань-ши по-человечески. Прибыл на сессию учебный инспектор, который за слабое сочи
1 Как обыкновенно служат гостю — то есть с подобострастием и церемонностью.
2 «Цяньский осел лишен сноровки*. — У поэта VIII в. Лю Цзун-юаня [113] находим следующую притчу: «В губернии Цянь [Гуйчжоу] не было ослов. Но вот один любитель привез осла на лодке и пустил его на волю. Тигр увидел его и подумал, что эта большая, толстая тварь, наверное, бог; спрятался в лесу; стал подглядывать. Осел закричал. Тигр сильно испугался: убежал подальше, думая, что осел его съест. Однако, расхаживая взад и вперед и посматривая на него, он заметил, что никаких особых дарований у осла нет. Подошел и стал с ним шалить. Осел рассвирепел и лягнул. — Ах, только-то всего уменья и было! — воскликнул тигр, прыгнул на него и загрыз».
Рассказы о людях необычайных: Укротитель Ма Цзе-фу 613
нение вычеркнул его из списков. Прошло еще года четыре или пять. У Янов случился «возврат счастья»1 — посещение богов огня, от которого стали золой все комнаты и все состояние. Огонь от них перешел и на соседние дома. Тогда односельчане арестовали Яна и донесли на него в уездное управление. Там его оштрафовали без всякого снисхождения. И хозяйство стало падать: дошло до того, что Яны даже не имели пристанища, а между тем соседние села дали зарок, чтобы никто не сдавал Вань-ши помещения. Братья Инь, рассердившись на сестру за ее поступки, точно так же не пускали ее к себе и вовсе от нее отказались. Вань-ши дошел до пределов, продал наложницу в знатную семью и сам с женой поехал на юг.
Доехали они до границ Хэнаньской губернии. Деньги вышли. Жена не пожелала идти с Яном дальше и настойчиво, крикливо требовала, чтобы он снова выдал ее замуж. Нашелся кстати тут мясник, который был вдов. Вань-ши продал ее за триста цяней1 2.
Оставшись одиноким, Вань-ши ходил и просил милостыню где попало, в деревнях и предместьях. Как-то раз он подошел к красным воротам3, привратник крикнул на него и загородил ему дорогу, не дав идти дальше. Вскоре вышел какой-то чиновник. Вань-ши упал перед ним на землю и стал громко и слезно плакать. Чиновник долго в него всматривался, потом спросил у него, между прочим, его имя и фамилию.
— Да это вы, дядя! — воскликнул он в испуге. — Как могли вы дойти до такой бедности?
Вань-ши стал подробно расспрашивать и узнал, что это Си-эр. Не заметил сам, как разрыдался и рассказал обо всем, что с ним стряслось. Пошел за племянником в дом, где увидел бирюзу и золото, сверкавшие и светившие повсюду. Тут же вышел его отец, поддерживаемый слугой-отроком, и отец с сыном принялись друг перед другом вздыхать и плакать.
А было так. Когда перед этими происшествиями Ма взял с собой Сиэра, то он привез его сюда, а через несколько дней уехал искать старика Яна, привез его и дал деду с внуком жить вместе. Затем он пригласил учителя и велел Си-эру учиться. Тот пятнадцати лет от роду уже вошел в уездное училище4. На следующий год он получил «представление от области»5 6, и тогда только Ма заключил его брак. После этого Ма простился с дедом и внуком и хотел уезжать, но они оба слезно просили его остаться.
— Я, — сказал Ма, — не человек, а, уж если говорить правду, лис-бессмертный. Мои друзья по дао-истинее давно меня ждут.
С этими словами он ушел.
1 «Возврат счастья» — пожар, называемый так, вероятно, из эвфемизма, то есть желания дать несчастью название обратного смысла и упразднить собственное, как страшное. Впрочем, согласно китайским комментаторам, здесь это просто название бога огня.
2 Триста цяней — около трех рублей.
3 Красные ворота. — Такая же, красная полоса внизу повозочного кузова, такой же шарик на шапке и т. д. — все это форменное отличие чиновников первого класса [65].
4 Вошел в уездное училище — то есть выдержал первый кандидатский экзамен — сюцая [1].
5 Получил «представление от области» — то есть выдержал второй кандидатский экзамен (цзюйжэня — рекомендованного человека) [104].
6 Друзья по дао-истине. — Читателю уже известно из предыдущих рассказов, что лиса, перерождаясь, приближается к даосскому совершенству, — иначе говоря, к превращению в блаженно-бессмертное существо [107].
614
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Когда «почтительный сын и прекрасный человек»1 рассказывал все это, он и сам не заметил, как предался острой грусти. По этому поводу он вспомнил, как в былые времена он вместе с теткой-наложницей терпел жестокое издевательство, и сейчас особенно сильно почувствовал сердечную боль. Не теряя времени, он послал за ней повозку и лошадей и за деньги выкупил ее обратно. Через год с чем-то по приезде она родила сына, и Вань-ши за это сделал ее законной женой.
Инь прожила с мясником полгода и по-прежнему злобно неистовствовала. Муж рассердился, схватил нож, которым резал мясо, сделал ей прорез у ляжек, продел насквозь волосяной канат, повесил ее за канат на балку дома, забрал мясо и ушел. Она исступленно кричала до потери голоса, и наконец соседи услыхали, разрезали ее узы и стали выдергивать канат. Дернули всего лишь раз, как она от боли закричала так, что вопли ее потрясли округу на все четыре стороны.
После этого всякий раз, как она встречала своего мясника, у ней ныли кости и волосы вставали дыбом. Впоследствии рана на ноге, правда, зажила, но рваные волосинки остались в мясе, так что ей все время было неудобно ходить. Тем не менее ей приходилось с утра до ночи работать на мужа, и она не смела лениться ни на минуту. А мясник был грубый и резкий человек. Приходя домой пьяным, он сейчас же принимался ее бесчеловечно бить и ругать. Теперь только она поняла, что все сделанное ею в прежнее время другим — тоже вроде этого самого.
Однажды жена Яна с теткой пошли возжечь свечи в храм Путо1 2. Жены поселян из ближних к храму деревень явились к ним на поклон. Инь была среди них, стояла с грустным видом и не подходила. Ван нарочно спросила, кто эта женщина. Слуги доложили, что это жена мясника Чжана, и тут же крикнули ей, чтобы подошла к госпоже и поклонилась ей в ноги.
— Раз эта женщина живет с мясником, — сказала Ван с улыбкой, — казалось бы, у ней недостатка в мясной пище не должно быть. С чего же это она такая изможденная и высохшая?
'• Инь, полная стыда и злости, вернувшись домой, хотела с собой покончить, но веревка оказалась слабой, и умереть не удалось. После этого мясник стал относиться к ней с еще большим отвращением.
Через год он умер. Как-то на дороге Инь повстречала Вань-ши. Увидев его издалека, она* поползла на коленях, и слезы полились канатами. Вань-ши, затрудняясь присутствием слуги, ни слова ей не сказал, но, вернувшись домой, упомянул об этом племяннику, выразив желание, чтобы, как говорится, жемчужина вернулась3. Племянник ни за что не соглашался.
Инь подвергалась со стороны сельских жителей оплеванию и полному презрению. С течением времени ей стало решительно некуда приткнуться, и она, в толпе таких же нищих, выпрашивала милостыню, чем и питалась. Вань-ши все-таки время от времени ее навещал, ходил к ней в храм, но племянник поставил ему на вид, что он его порочит, и, тайно от него, велел нищим хорошенько его пристыдить. Тогда только Вань-ши от нее отстал.
1 «Почтительный сын и прекрасный человеки — то есть второй кандидат (цзюй-жэнь) [104].
2 Храм Путо — буддийский храм во имя божества бодисатвы Авалокитешвары, пребывающего на острове Путо[шань] [89].
3 Жемчужина вернулась. — Здесь это выражение означает просто вернуть вещь (или человека) на старое место, и слово «жемчужина» нельзя, конечно, принимать, как издевательское остроумие [77].
Рассказы о людях необычайных-. Как вызывают духа танцем
615
КАК ВЫЗЫВАЮТ ДУХА ТАНЦЕМ
У нас в Цзи в народе есть такой обычай: если кто захворает, то на женской половине дома устраивают гаданье о воле божества. Приглашают старую колдунью, которая бьет в железное кольцо и односторонний барабан, кружится, вертится, принимает разные позы. Это называют «выплясыванием духа».
В столице этот обычай особенно силен, и даже в самых лучших домах молодые женщины время от времени это делают сами. В горнице ставят на подносы мясо, льют вино на блюдо, вообще богато убирают стол. Зажигают огромную свечу, так что в комнате становится светлее, чем днем.
Женщина подбирает покороче подол юбки, поднимает одну ногу и выделывает танец шанъян.
С обеих сторон ее поддерживают за руки две другие женщины. Затем она начинает что-то болтать, дробно и, как нить, бесконечно. Не то она поет, не то читает заклинание или молитву. Слов в этом то мало, то много — как-то все неровно и неодинаково, — нет определенного ритма, но какой-то напев есть.
В комнате помещается несколько барабанов, в которые начинают бить как попало — впечатление грома. Бум-бум — так тебя и оглушит...
Губы женщины то открываются, то закрываются, но звуки смешиваются с гулом барабанов, и их не особенно-то разберешь.
Затем голова ее свисает, глаза скашиваются. Чтобы стоять, ей уже обязательно нужна поддержка людей, и стоит им как-нибудь упустить ее, как она падает на пол. Вдруг она вытягивает шею и делает сильный прыжок, отделяясь от земли этак на фут. Тогда женщины, собравшиеся в комнате, замирают в ужасе и, оторопев, смотрят на нее и говорят:
— Предок пришел вкусить от трапезы!
Затем дунут и загасят свечу, так что и в комнате и везде становится черно. Люди стоят, затаив дыхание, впотьмах и не смеют сказать друг другу ни слова. Да если бы и сказали, ничего не было бы слышно: стоит хаос звуков.
Так пройдет некоторое время — скажем, нужное, чтобы поесть, — и вдруг раздается грозный голос женщины, зовущей старика-хозяина, старуху-хозяйку и их детей, мужа и жену — и всех их по их детским именам1. Тогда наконец все бросаются зажигать свечу и, согнувшись в три погибели, спрашивают женщину, кому будет удача или горе. Посмотрят в чарки, плошки, на стол — а там все гладко, пусто, как было до сеанса.
Все собравшиеся засматривают теперь ворожее в лицо, стараясь узнать, сердитое оно или ласковое: чинно-чинно окружают ее со всех сторон и спрашивают. Она же отвечает им как эхо.
Бывает, что среди присутствующих кое у кого создаются неодобрительные настроения. А дух уже знает и сейчас же тычет в эту женщину пальцем и кричит:
— Эта надо мной насмехается!.. Величайшее неуважение!.. Вот я сниму с тебя штаны!
И та, что не верила, посмотрит на себя — глядь, она уже голая, так и сверкает телом! Пойдут сейчас же искать и найдут штаны на дереве за воротами.
1 Детские имена — то есть имена, которыми были вправе называть только родители и только в раннем возрасте [18].
616
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
С обеих сторон ворожею поддерживают женщины.
Рассказы о людях необычайных: Зеркало Фэн-сянь
617
У маньчжурок, замужних и девиц, это почитание божества еще серьезнее. Чуть только является какое-нибудь недоумение, они непременно прибегают для разрешения его к этому способу. В этих случаях они садятся на игрушечного тигра, как на коня, берут в руки длинную пику и выделывают на кровати особые танцевальные движения. Это называется «выплясывать тигра-духа». Этому коню-тигру дают угрожающую, страшную позу, а сама ведунья вещает диким, зычным голосом. Говорят, что это — или Гуань, или Чжан, или Сюань-тань1.
Он ни разу не закричит, но у него свирепый вид, еще сильнее напугает кого угодно.
Как-то нашелся мужчина, который подошел к окну, проковырял и стал подглядывать. И что же? Сейчас же длинное копье прорвало окно, проткнуло его шапку и втащило ее в комнату.
В это время вся семья — и старухи, и молодухи, и старшие и младшие сестры стоят и трясутся... Идут ли, стоят ли — словно летят гуси: не смеют позволить себе какого-нибудь раздвоения мыслей или лени в костях.
ЗЕРКАЛО ФЭН-СЯНЬ
Аю Чи-шуй из Пинлэ смолоду отличался талантливостью и оригинальностью. Пятнадцати лет он уже поступил в уездное высшее училище1 2. Отец с матерью у него умерли рано, и он, вслед за их смертью, стал вести рассеянную и непутевую жизнь, чем подорвал дело настолько, что дома уже на расходы не хватало. Тем не менее у него в характере была любовь к прихорашиванию и нарядам. Одеяло и постель были тоже отменно хороши.
Однажды вечером его кто-то позвал пить, и он пошел, забыв погасить свечу. Вино уже обошло по нескольку раз, прежде чем он наконец вспомнил об этом — и быстро побежал домой. Здесь он услышал, что в его комнате идет какой-то разговор. Он припал к окну, подсмотрел — видит: молодой человек обнял красавицу и лежит с ней на постели.
Его дом примыкал к разрушенным зданиям одной знатной семьи, в которых постоянно происходило много непонятных и необыкновенных явлений. Лю догадался, что это — лисицы, но даже если бы это было и так, он не трусил. Войдя в комнату, он закричал им:
— Разве я предоставил вам свою постель тут для храпенья?
Оба спавших заторопились, схватили впопыхах свои одежды и, голые, выбежали, оставив на месте штаны из лилового атласа, к поясу которых был привязан мешочек с иголками. Лю штаны страшно понравились. Боясь, что их украдут, он спрятал их под одеяло и прижал к сердцу.
Вдруг в дверную щель вошла какая-то лохматая служанка и обратилась к Лю с просьбой отдать ей вещь. Лю засмеялся и потребовал выкупа. Служанка предложила оставить ему вина. Лю не согласился. Давала ему денег — он опять не принимал. Засмеялась и ушла, потом вернулась.
1 Гуань-ди, Чжан-сянь, Чжао Сюань-тань — наиболее популярные на севере Китая божества.
2 Поступил в уездное высшее училище — то есть выдержал первый государственный литературный экзамен [1].
61S
Пу Сун-лин. Странные истории ио Кабинета Неудачника
— Старшая барышня говорит, что, если вы соблаговолите вернуть штаны, она отблагодарит вас красивой женой.
— А кто она такая? — полюбопытствовал Лю.
— Нашей семьи, — отвечала она, — фамилия Пи. Старшую барышню зовут именем Ба-сянь, а тот, кто лежал с ней вместе, был господин Ху. Вторая наша барышня, Шуй-сянь, вышла за господина Дина. Третья, Фэн-сянь, еще красивее обеих этих барышень, и, само собой разумеется, в ней нет ничего, что бы не пришлось вам по вкусу.
Лю, боясь, как бы его не обманули, предложил, что он посидит и подождет приятных вестей. Служанка ушла и, после долгого времени, снова вернулась.
— Старшая барышня поручает передать господину, что это дело радости вряд ли может быть заключено второпях. Я только что с нею говорила и сейчас же нарвалась на брань и резкость. Вы только обождите некоторое время, повремените. Наш дом не из тех, что легко дают согласие и мало внушают доверия!
Лю вручил ей вещь. Прошло несколько дней, а ничего, как есть — никаких вестей не сообщалось. Как-то к вечеру он откуда-то вернулся домой, запер двери и уселся, вдруг обе двери сами собой распахнулись, и два человека, подняв на одеяле девушку, внесли ее, держа одеяло за четыре угла.
— Вот пришла свита с молодою! — сказали они, положив ее со смехом на постель, и удалились.
Лю подошел, посмотрел. Она еще не очнулась от пьяного сна, и от нее шел чудесный запах винных паров. С раскрасневшимся лицом, вся в опьянении, она повергала ниц, она исключала собой весь прочий человеческий мир! Придя в крайний восторг, Лю схватил ее ножки и стал снимать чулочки, потом, прижимая к себе ее тело, стал развязывать пояс. А девушка уже чуть-чуть очнулась, открыла глаза и увидала Лю. Конечности не могли уже быть у ней себе хозяевами...
— Этакая бесстыжая холопка Ба-сянь! — только и могла она промолвить в досаде. — Продала-таки меня!
Лю страстно ее обнял. Она выразила отвращение к его холодной коже, улыбнулась и сказала:
Этот вечер — что за вечер?1
Вижу этого холодного мужчину!
Лю отвечал:
О ты! О ты!
Человек холодный этот... Кто тебе он, кто тебе он?
И радостно стал с ней любовничать.
— Эта холопка лишена всякого стыда! — говорила она ему. — Изгадила человеку постель, да еще штаны на меня обменяла! Не угодно ли! Погоди ж ты, я тебе за это как-нибудь задам!
С этих пор не было вечера, чтобы она не приходила, и они предавались самой задушевной любви.
Она достала из рукава золотой браслет.
— Вот, — сказала она при этом, — вещь моей Ба-сянь.
Еще через несколько дней она принесла пару вышитых башмаков с жемчужной прокладкой и парчовым шитьем. Работа была совершенно исклю
1 Этот вечер — что за вечер? — строка из «Ши цзина» (песнь вторая из «Песней удела Тан»). Следующие строки — пародия на стихи из «Ши цзина» [4].
Рассказы о людях необычайных; Зеркало Фэн-сянь
619
чительная. Она велела Лю открыто их показывать. И Лю доставал башмачки, показывал родным и знакомым, хвастаясь и расхваливая. Все, кто приходил смотреть, приносили ему за показ деньги и вино. С этих пор Лю хранил у себя башмачки, как диковинку. Придя к нему как-то ночью, дева вдруг заговорила о прощании. Лю, удивленный до крайности, спросил, что это значит.
— Сестра моя, видишь ли ты, ненавидит меня за историю с башмачками и хочет увести семью подальше, чтобы прекратить нашу любовь и разлучить нас.
Лю перепугался и выразил желание вернуть башмачки.
— Не к чему, — сказала она на это. — Ими она меня держит в своих руках. Если ты их вернешь, то сам попадешь в ее козни.
— Почему же ты не можешь оставаться здесь одна?
— Отец с матерью, видишь ли, ушли далеко, и вся наша семья, в добрый десяток ртов, целиком зависит от господина Ху и живет на его средства. Если я с ними вместе не пойду, то, боюсь как бы эта женщина с длинным языком не сделала белого черным.
С этих пор она более не появлялась.
Прошло два года. Лю думал о ней неотступно. Как-то ему случилось быть в дороге. На пути ему встретилась какая-то женщина, сидевшая верхом на небольшой лошади. Лошадь вел под уздцы старый слуга, прошедший мимо Лю и задевший его плечом. Дева обернулась, подняла вуаль, посмотрела на него. Красоты она была совершенно исключительной. Тут же, кряду, подошел к нему сзади какой-то молодой человек.
— Что это за женщина? — спросил он. — Кажется, она очень хороша собой.
Лю принялся ревностно ее расхваливать. Юноша сложил руки в жест приветствия и сказал с улыбкой:
— Вы уж, знаете, расхвалили ее чересчур. Это моя, как говорится, горная поросль1.
Лю, сконфузившись, заторопился попросить прощения в своей вине.
— Ну, что за беда! — возразил молодой человек. — Одно только скажу вам: из трех Гэ, как говорится в Наньяне, вы, сударь, приобрели себе дракона1 2, а об этом мелком ничтожестве3 стоит ли говорить?
Лю недоумевал, что значат эти слова.
— Что ж, сударь, не узнаете вы, что ли, того, кто без вашего разрешения спал на вашей постели? — сказал молодой человек, и Лю наконец догадался, что это — Ху. Они исполнили теперь друг перед другом то, что полагается между сватьями, шутили над собой, острили — все это в полном взаимном удовольствии. Молодой человек сказал:
— Тесть, знаете ли, только что вернулся домой, и я собираюсь разок его навестить. Не пойдем ли мы вместе?
Лю выразил радостную готовность и вошел с цим в крутящиеся извивы горы. В этих горах давно уже стоял дом одного из земляков Лю, который в
1 Горная поросль — дубина, грубая, неотесанная (о своей жене, при обязательном по этикету самоуничижении) [47].
2 Из трех Гэ... вы приобрели себе дракона. — В эпоху Троецарствия (III в.) трое братьев Чжугэ (или Гэ) служили трем разным претендентам на всекитайский престол. Но говорили, что с Чжугэ Ляном царство Шу приобрело себе дракона, а с его братьями У и Вэй — одно тигра, другое же... пса. Чжугэ Лян, действительно, считался самым выдающимся полководцем, подвиги которого составляют содержание одного широко популярного романа [52].
3 Об этом мелком ничтожестве — то есть о моей жене.
620 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
свое время спасался здесь от опасности. Женщина слезЛа там с коня и вошла в дом.
Вскоре вышло из дому несколько человек, которые, вглядевшись в приезжих, сказали:
— Барин Лю тоже приехал.
Лю вошел в дом и представился старику и старухе. Там находился еще юноша, пришедший раньше. Платье и обувь у него были красивы ослепительно.
— Это наш зять Дин, — представил его старик, — из Фучуаня.
Обменялись поклонами, уселись. Вскоре наставили сложными рядами вина и лучших закусок. Веселый разговор шел с самым сердечным оживлением.
— Сегодня, — сказал старик, — у нас в доме все трое зятьев — премилое, можно сказать, общество! Да и посторонних людей нет, так что можно позвать сюда детей и устроить, таким образом, круглым-круглый сбор родни1.
Сейчас же вышли сестры, которым старик велел поставить кресла, каждой возле своего мужа. Ба-сянь, увидя Лю, только и могла, что, зажав рот, фыркнуть, а Фэн-сянь сейчас же принялась насмехаться над мужем и острить. Шуй-сянь наружностью своей ей уступала, но была серьезнее и важнее, приветливее и выдержаннее.
Когда сидевшие вели общую непринужденную беседу, она сидела с чаркой вина в руках и незаметно улыбалась. В это время туфли и башмаки, что называется, перемешались1 2, всех охватывал сильный запах орхидей и мускуса, пили вино, наслаждались вовсю. Лю заметил, что на диване разложен полный набор музыкальных инструментов; взял яшмовую флейту и сыграл в честь старика арию, испрашивавшую ему от богов долговечность. Старику это было очень приятно; он велел каждому играющему взяться за свой инструмент. Все тотчас же устремились к инструментам — только Дин и Фэн-сянь не прикоснулись ни к чему.
— Господин Дин не умеет играть, ну и пусть его, — сказала Ба-сянь. — А у тебя-то что, пальцы, что ли, не разгибаются?
И с этими словами бросила на грудь Фэн-сянь кастаньеты, которые сейчас же врезались в общий сложный гул.
Старик был доволен.
— Ну, — сказал он, — семейное наше веселье удалось как нельзя лучше. Но вы, дети, ведь умеете петь и танцевать. Почему бы каждой из вас не представить нам, что каждая умеет?
Ба-сянь поднялась и схватила Шуй-сянь.
— У нашей Фэн-сянь, — сказала она, — как говорится: «Золото, яшма — голос ее». Ее не смею беспокоить. А мы с тобой давай споем о фее До3.
Обе запели и стали танцевать. Когда они кончили, служанки внесли на золотых подносах фрукты — и все такие, названий которых Лю не знал.
1 Круглым-круглый. сбор родни — выражение семейного лада [147].
2 Туфли и башмаки перемешались. — У китайцев принято во время фамильярной беседы залезать на диван и кресла с ногами, причем туфли легко сбрасываются под мебель. Чулки у китайцев делаются из белейшего холста, крахмалятся, и по чистоте своей (у состоятельных людей, конечно) напоминают наши крахмальные воротнички и манжеты. Здесь — цитата из исторического рассказа Сыма Цяня о фривольных фестивалях мужчин с женщинами, заканчивавшихся оргией [164].
3 Фея Ло. — Поэт-царевич Цао Чжи (III в.) домогался девушки из рода Чжэнь, но не получил ее, ибо она вошла в гарем его отца. Там она была оклеветана царицей и утопилась в реке Ло. Узнав об этом, царевич прямо из дворца пошел на берег .этой реки, сел, заплакал и сочинил оду фее реки Ло. — Этот рассказ является излюбленной темой у многих поэтов и послужил сюжетом для многих драматических произведений и песен [127].
Рассказы о людях необычайных: Зеркало Фэн-сянь 621
— Это, видите ли, — пояснил старик, — все привезено мною из Чжэнь-ла1. Там они растут на дереве, называемом тяньполо1 2.
С этими словами он взял несколько плодов и велел передать их Дину.
Фэн-сянь это было неприятно.
— Разве принято, — сказала она, — любить или презирать своих зятьев, судя только по тому, что они богаты или бедны?
Старик усмехнулся. Не успел он ответить, как Ба-сянь сказала сестре:
— Папа считает, что господин Дин живет не в нашем уезде, и поэтому чтит его, как гостя. Если разбирать, кто старше и кто моложе, то разве у одной только сестрицы Фэн имеется муж — горсть какой-то кислятины?3
Фэн-сянь все-таки оставалась недовольна, сняла с себя свой роскошный наряд, передала служанке кастаньеты и спела отрывок из арии «Разрушенная пещера»4. Слезы падали в такт звукам. Кончив арию, она взмахнула рукавом5 и решительным шагом вышла. Всем сидевшим это не понравилось.
— У этой холопки, — сказала Ба-сянь, — все тот же заносчивый характер.
И побежала за ней вслед. Но Фэн ушла неизвестно куда. У Лю, что называется, не было лица6. Он тоже откланялся и пошел домой.
Пройдя половину пути, он увидел, что Фэн-сянь сидит у дороги. Она крикнула ему, чтобы он сел с нею рядом.
— Послушай, сударь, — сказала она, — ты ведь мужчина, неужели же ты не мог ради человека со своей постели проявить как следует свой дух? Твоя «золотая комната», очевидно, находится среди книг. Я хочу, чтобы ты хорошенько ими занялся.
Потом она подняла ногу и продолжала:
— Я вышла из дому второпях и чем-то проколола насквозь башмак с подкладкой. У тебя с собой ведь эти, помнишь, башмаки, что я тебе подарила?
Лю вынул. Она взяла башмачок и переобулась. Лю попросил у нее хоть порванный. Она так и покатилась со смеху.
— Ты, знаешь, порядочный шалопай! Где видано, чтобы человек прятал такую обычную вещь, идущую вместе с его собственным одеялом или подушкой? Нет, уж если ты меня любишь, то у меня есть одна вещь, которую я могу тебе подарить.
Она достала зеркало и передала его Лю.
— Если захочешь меня видеть, то ты должен искать меня в книгах. Иначе — нет тебе срока для свидания со мной.
Сказала — и стала невидимой.
Лю побрел домой один, в горе и тоске. Посмотрел в зеркало. Видит — Фэн-сянь стоит там, повернувшись к нему спиной, и вид имеет человека, ушед
1 Чжэньла — Камбоджа.
2 Тяньполо — сорт финика или жужуба.
3 Горсть... кислятины. — «Кислый» на китайском языке означает множество неприятных вещей и качеств, в том числе и жалкого, бедного неудачника-ученого, которого зовут в таком случае «холодным кисляем» [30].
4 «Разрушенная пещера». — Ария написана на следующий сюжет. Отец, выгнал из дома своего ученого сына. Монах, распознав в нем достойного человека, принял его в свой монастырь, вырубил ему в горе пещеру и велел там жить. Через девять лет его братья устроили ему здесь храм, было составлено его житие, и слава пошла повсюду. Причина, заставившая Фэн-сянь выбрать эту арию, вероятно, кроется в описанном несколько ниже ее участии в судьбе мужа.
» 5 Взмахнула рукавом — в знак порицания и пренебрежения к присутствующим [160].
6 Не было лица — от конфуза [146].
622
Пу Сун-лин. Странные астораа аз Кабинета Неудачника
шего шагов за сто. Лю вспомнил, что ему было велено, стал отказывать всем приходящим и опустил, как говорится, занавес1. И вот однажды он заметил, как в зеркале ему вдруг показались прямо лицом: полная-полная грации, она готова была уже улыбнуться. Лю еще больше стал ее любить и ценить. Как только вокруг никого не было, он сейчас же ставил зеркало перед собой.
Через месяц его бодрое решение стало заметно слабеть. Он загуливался, постоянно забывая о возвращении домой. Вернувшись как-то раз, он взглянул на фигуру в зеркале: она была грустна, словно плакала. Через день взглянул еще — и увидел, что она стоит к нему спиной, как в первое время. Теперь лишь Лю понял, что это оттого, что он забросил свои занятия. И он заперся у себя дома, основательно принялся за учение — с утра до ночи, без перерыва. Через месяц с чем-то тень в зеркале снова повернулась лицом наружу.
С этих пор он стал проверять. Всякий раз, как он из-за разных дел забрасывал ученье, ее лицо опечаливалось. Стоило несколько дней поусердствовать, как лицо смеялось. И вот таким порядком, повесив перед собою зеркало, он с утра до вечера чувствовал себя словно в присутствии учителя или царского наставника.
Так прошло два года. Лю в один прием победоносно прошел на экзамене и радостно сказал:
— Ну-с, теперь можно будет показаться на глаза моей Фэн-сянь.
Взял зеркало и посмотрел. Видит — расписные брови длиннеют дугами, а тыквенные семена1 2 уже почти открываются. Лицо так радостно, и хоть осязай — так и стоит перед глазами! В любовном исступлении Лю уставился в зеркало, не сводя глаз. Вдруг в зеркале засмеялись.
— «В силуэте мой любовник; на картине — его страсть»3. Эти слова сказаны про нынешний день! — промолвила дева.
Лю в изумлении и восторге оглянулся на все стороны — и нашел Фэн-сянь стоящею уже за его креслом. Он схватил ее за руки и стал спрашивать, как поживают ее отец с матерью.
— После того как мы расстались, — рассказывала она, — я совершенно не возвращалась домой, а лежала в горной пещере, желая разделить с тобою труды4.
Лю поехал в город на обед. Фэн попросилась с ним. Сели вместе в повозку и поехали. Люди, смотря ей в лицо, ее не видели. Когда собрались домой, она научила Лю, чтобы он говорил всем, будто женился на ней в провинциальном городе.
Вернувшись домой, она наконец вышла и показалась гостям, а затем принялась за управление домом. Всех поражала ре красота, но что она лисица — никто не знал.
Лю был учеником фучуаньского начальника и пошел к нему с визитом. Встретил там Дина, который с искренним радушием пригласил его к себе, принял и угостил самым щедрым и богатым образом.
— Тесть с тещей, — сказал он, — опять переехали в новое место, и моя «комнатная» домоправительница поехала проведать их. Когда она вернется, надо будет мне послать им письмо, чтобы вместе ехать к вам с поздравлением.
1 Опустил занавес — как великий конфуцианский учитель Дун Чжуи-шу [125], [151].
2 Тыквенные семена — см. [134].
3 «В силуэте мой любовник...» — «Любовник на тени и страсть на картине» — так говорит о себе и возлюбленном героиня знаменитой драмы в стихах «Любовь в западном флигеле» («Си сян цзи»), считающейся литературным шедевром.
4 Желая разделить с тобою труды — то есть спасаясь подвижничеством от пере-' рождений в смертного человека.
Рассказы о людях необычайных: Зеркало Фэн-сянь
623
Как только вокруг никого не было, он сейчас же ставил зеркало перед собой.
624
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Сначала Лю казалось, что Дин тоже лис. Когда же он навел подробные справки о его происхождении, то выяснил в конце концов, что он сын большого коммерсанта в Фучуане. Оказалось, что он в свое время как-то возвращался под вечер с дачи домой и встретил Шуй-сянь, которая шла одна. Увидев, как она красива, он стал на нее исподтишка поглядывать. Она попросила ее подвезти. Дин с радостью посадил ее и привез к себе в кабинет, где и стал с ней спать и жить. Она могла входить через щели и скважины. Дин только тогда понял, что это — лиса.
— Сударь мой, — сказала она, — ты мне своих подозрений не выказывай. Я считаю себя человеком искренним и честным и поэтому желаю тебе вполне довериться.
Дин сделал ее своей наложницей, а сам уже не женился.
Лю, вернувшись домой, снял у одного знатного лица обширное помещение, где для гостей приготовлено было есть и спать, вымыто, вычищено так, что все сияло чистотой, но мучился тем, что не было никакой обстановки. Осмотрелся наутро — оказалось, что мебель наставлена такая, что глаза слепит.
Через несколько дней, действительно, явилось человек тридцать, принесших чай, кушанья и дорогое вино. Повозки и кони, запрудив дополна все улицы и проулки, хлынули беспорядочным потоком. Лю кланялся и приветствовал старика, а равным образом Дина и Ху. Он вводил гостей в приемные комнаты, где Фэн-сянь уже встречала старуху и обеих сестер. Вошли и в спальню.
— Ты теперь, девочка, знатная, и на своего, так сказать, «человека у льда»1 не ропщешь? Скажи, у тебя или нет мой браслет и башмаки?
Женщина поискала и вручила ей.
— Башмаки-то те же, да вот тысячи людей их насквозь просмотрели, — сказала она.
Ба-сянь ударила ее по спине башмачком:
— Бью тебя, чтобы передать то же господину Лю! — И бросила башмаки в огонь, приговаривая:
Пока были новые, — словно цветы, распускались;
Когда стали стары, — словно цветы, отцвели.
Дорожила ими, как жемчугом, никогда их не надевая:
Хэн-э пришла, их у меня заняла!
Шуй-сянь, в свою очередь, приговаривала за хозяйку:
Когда-то они вмещали яшму^росточек1 2;
Надеть, показать, от тысяч людей хвала!
И если бы даже увидела их Хэн-э3
Должна б пожалеть, что ей слишком они узки.
Фэн-сянь пошевелила огонь и сказала:
Ночь за ночью они подымались к синему небу, Утром однажды ушли от блаженного счастья. Оставили только тонкую слабую тень, Всем и повсюду в свете людям напоказ.
С этими словами она положила пепел на поднос, сделала кучку, поделила ее на десять частей и, увидя, что подходит Лю, поднесла ему в подарок.
1 Человек у льда — сваха [136].
2 Яшма-росточек — маленькая женская ножка [29]. См. также [82].
3 Хэн-э — или Чан-э, фея луны [62].
Рассказы о людях необычайных: Искусство «Железной рубахи
625
Ша обнажил живот и принял на себя удар.
626 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Лю мог видеть только полный поднос вышитых башмачков совершенно такой же формы, как и прежние.
Ба-сянь быстро выбежала, поддала поднос, так что он упал на пол, но на полу все еще было два уцелевших башмака. Ба-сянь легла на пол и давай дуть. Тогда наконец все следы их исчезли.
На следующий день, ввиду того, что Динам предстоял далекий путь, муж с женой уехали домой раньше всех. Ба-сянь ненасытно шутила и играла с младшей сестрой, а старик и Ху все время ее торопили. Наконец, в самый полдень, она вышла и отправилась вместе со всеми.
Когда гости приехали, их экипаж и слуги имели необычайно роскошный вид, так что местная публика собралась поглазеть на них, толпясь, словно на рынке. У двоих грабителей, при виде этих красавиц, замерла душа. Они решили похитить их на дороге. И вот, подкараулив, когда они отъехали от деревни, хвостом поехали за ними. Когда расстояние до них не превышало какой-нибудь стрелы, лошади вдруг поскакали, и так, что грабители не могли догнать их. Доскакали до одного места, где два утеса сжимали дорогу, телега поехала несколько тише. Грабитель догнал, вынул нож и зарычал. Люди бросились бежать. Разбойник слез с лошади, открыл занавес экипажа, и там вдруг оказалась какая-то старуха. Только что он, в недоумении, решил, что нечаянно грабит мать, и начал заглядывать по сторонам, как ему был нанесен по правой руке удар оружием, и в один миг он был связан. Всмотрелся пристальней: утес — и вовсе даже не утес, а ворота города Пинлэ; в повозке же сидел не кто иной, как мать первого кандидата Ли, возвращавшаяся домой из деревни. Второй разбойник подъехал сзади. У его коня тоже была подрублена нога, и его привязали к воротам. Ли арестовал их и направил к начальнику области. Тот сделал допрос, и сейчас же обоим была устроена казнь. Как раз в это время было двое непойманных грабителей. Из допроса выяснилось, что это они и есть.
Следующею весной Лю достиг высшей ученой степени чжуанъюаня1. Фэн-сянь, боясь, между прочим, как бы не накликать беды, настойчиво отказывала всей родне, являвшейся поздравлять. Лю тоже ни к кому не сватался. Когда же он достиг важного поста в министерстве, то взял наложницу, от которой имел двух сыновей.
ИСКУССТВО «ЖЕЛЕЗНОЙ РУБАХИ*
• А УсУльманин Ша изучил искусство силача «Железной рубахи». Сло-жит пальцы, хватит — и отрубает быку голову. А то воткнет в быка ▼ ▼ \ палец и пропорет ему брюхо.
Как-то во дворе знатного дома Чоу Пэн-саня подвесили бревно и послали двух дюжих слуг откачнуть его изо всех сил назад, а потом сразу отпустить.
Ша обнажил живот и принял на себя удар. Раздалось — хряп! — и бревно отскочило далеко.
А то еще, бывало, вытащит свою, так сказать, силу и положит на камень. Затем возьмет деревянный пест и изо всех сил колотит. Ни малейшего вреда!
Ножа, однако, боится.
1 Чжианъюань — занявший первое место на экзаменах в столице, первый в списке цзиньши [24].
Рассказы о людях необычайных: Усмиряет лисицу
627
Лекарь дал ему снадобье.
622
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
УСМИРЯЕТ ЛИСИЦУ
Некий ученый сановник терпел от лисьих наваждений и заболел сухоткой. Были исчерпаны все средства — и талисманы и молебны. Тогда он попросил отпуска и поехал домой, на родину, рассчитывая, что хоть там можно будет укрыться и отделаться от лиха. Сановник поехал, а лиса с ним. Он сильно перепугался и не знал, что предпринять.
Однажды он остановился за воротами города Чжо1. Появился врач с колокольчиком1 2, уверявший, что умеет усмирять лисиц. Сановник пригласил его к себе. Лекарь дал ему снадобье, оказавшееся не чем иным, как средством, употребляемым в супружеских спальнях. Лекарь велел ему поскорее принять снадобье, идти к себе и вступить с лисой в сношение.
Сановник почувствовал прилив острой, непреоборимой силы. Лиса давай уклоняться, переменять место, жалобно плакала и просила перестать, но он не слушал ее и наступал все храбрее и храбрее. Лиса вертелась, ворочалась, стараясь высвободиться, и от невозможности уйти сильно страдала. Через некоторое время звуки прекратились. Посмотрел — она проявилась в лисьем образе, но была уже мертва.
Некогда был известен один из моих земляков — Лао-ай3. Он уверял, что во всю свою жизнь ни разу еще не был приятно удовлетворен. Как-то он спал ночью в уединенном помещении. Кругом не было никаких соседей. Вдруг прибежала какая-то девица. Глядь — двери не открывались, а она уже к нему проникла. Он догадался, что это лиса, но и ей был рад; радостно устремился к ней и, едва успел уложить матрац и одеяло, как прямо вошел, прорывая кожу. Лиса от испуга и от боли закричала, завыла жалобно и остро, словно сокол, старающийся сорваться с петли. Пробила окно и выбежала.
Земляк все смотрел из окна, издавая страстные любовные звуки, умолял ее, призывал ее: все надеялся, что она вернется. Но повсюду было уже тихо.
Вот это так настоящий, грозный воевода против лисиц! Следовало бы ему прибить у своих ворот вывеску: «Изгоняю лисиц». Можно сделать из этого профессию!
БОГ ГРАДА
Покойный Ван Юнь-цан, отправляясь на службу в Чу, решил подняться на гору Дракона и Тигра и посетить там Небесного Учителя4. Доехав до озера5, он уже садился в свою лодку, как вдруг в это самое время появился какой-то человек, сидевший в небольшом челноке, подъехал к нему и
1 Чжо — уезд и город в провинции Хэбэй.
2 Врач с колокольчиком — странствующий знахарь.
3 Лао-ай — историческое лицо III в. до н. э., некто вроде греческого Приапа (античного итифаллического божества).
4 Решил подняться на гору... — то есть подняться на гору в провинции Цзянси; на ней имеет свое пребывание Небесный Учитель — Чжан Тяиь-ши [10].
5 Доехав до озера.' — Имеется в виду озеро Дунтин.
Рассказы о людях необычайных: Вог града
629
велел лодочникам доложить. Ван принял его. Это был высокий, приличный человек. Он вынул из-за пазухи визитный листок Небесного Учителя, в котором стояло следующее: «Узнав, что ваши кони и свита готовы подойти, посылаю вперед человека нести ваши доспехи»1. Ван изумился этому предугадыванию и еще более уверовал в божественную силу Учителя. Теперь он направлялся к нему с полной и убежденной искренностью.
Небесный Учитель дал обед, за которым усердно его потчевал. Прислуживавшие Учителю своей одеждой и убором волос не походили на обыкновенных людей. Посланец, уже знакомый Вану, стоял также рядом с Учителем и прислуживал. Через некоторое время он что-то тихо сказал .Небесному Учителю.
— Он ваш, знаете ли, земляк, — сказал Небесный Учитель Вану, — а вы его и не узнаете!
Ван спросил, кто он такой.
— Да он тот самый, которого у вас теперь считают Градовиком Ли Цзо-чэ! Ван изумился и переменил свое к нему отношение.
— Он мне только что сообщил, -з- продолжал Небесный Учитель, — что получил приказ1 2 сыпать град, и вот, значит, пока прощается!
— А куда же именно он идет? — спросил Ван.
— В Чжанцю.
Ван, зная, что это очень близко к его родине, вышел из-за стола и стал умолять о пощаде.
— Да, но ведь это яшмовый указ Верховного Владыки3. Града полагается определенное количество. Как он может сделать что-либо по вашему желанию?
Ван продолжал умолять. Небесный Учитель погрузился в раздумье и пребывал в нем довольно долго. Потом взглянул на Градовика и сказал ему внушительно:
— Вот что, ты побольше сыпь в горы и долы, не вреди посевам, — вот и будет ладно! Да, вот еще что, — добавил он, — наш дорогой гость сидит за столом, так что ты изволь выйти чинно, а не воинственно.
Бог вышел. Когда он был уже во дворе, вдруг у него под ногами вырос дым, охвативший клубами всю землю. Так длилось несколько мгновений, и вдруг он со страшной силой взлетел на воздух... Сначала он только-только был на высоте деревьев, росших на дворе. Взлетел еще — стал выше построек и храмов, прогремел громом и улетел по направлению к северу.
Дома, комнаты затряслись, закачались. Сосуды на столе заходили, зашевелились. Ван сидел перепуганный.
— Что же это он, — спросил Ван, недоумевая, — как только ушел, так и стал Громовиком, что ли?
— Нет, — отвечал Небесный Учитель, — я ему, видите ли, только что сделал предостережение. Вот почему он и проделал все это потихоньку, не торопясь. Иначе он сразу бы зашумел по всей земле и затем только исчез бы.
Ван простился и поехал к себе. Он запомнил месяц и число, когда все это случилось. Послал наведаться в Чжанцю. Действительно, в этот самый день был большой град, которым были засыпаны канавы, а на поля попало всего несколько градинок.
1 Посылаю вперед человека нести ваши доспехи — вежливое приглашение зайти. Доспехи — знак величия у феодала.
2 Получил приказ — приказ Верховного Владыки.
3 Яшмовый указ Верховного Владыки — то есть драгоценный, начертанный как бы на яшме указ Яшмового Августейшего Владыки [82], [145].
630
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
У него под ногами вырос дым...
Рассказы о людях необычайных-, благодарная Сяо-мзй
631
БЛАГОДАРНАЯ СЯО-МЭЙ'
к Ь- ан Му-чжэн из Мэнъиня был сын, как говорится, «наследственного до-ма»1 2. Как-то, путешествуя по югу, в Цзян и Чжэ, он увидел пожилую женщину, которая сидела у дороги и плакала. Ван обратился к ней с вопросами.
— Мой покойный муж, — ответила она, — оставил мне лишь одного сына, который теперь приговорен к смертной казни. Найдется ли кто-нибудь, кто мог бы его вызволить?
Ван всегда отличался великодушием и благородной решимостью. Он записал имя и фамилию человека, вынул из кошеля серебро, повертелся ради него в хлопотах и в конце концов освободил его от казни. Этот человек вышел, услыхал, что его спас Ван, но совершенно недоумевал, чего ради тот это сделал. Явился к Вану в гостиницу, весь растроганный и в слезах, благодарил его и спрашивал о причине такого поступка.
— Да ничего особенного, — сказал Ван, — просто я пожалел твою старуху мать.
Человек был ошеломлен и сказал, что его мать давным-давно умерла. Ван тоже этой истории подивился.
С наступлением вечера явилась женщина и засвидетельствовала Вану свою благодарность. Ван поставил ей на вид, что она ввела его своим обманом в заблуждение.
— Скажу вам по правде, — отвечала она. — Я старая лисица из Восточных гор. Лет двадцать тому назад я как-то с отцом моего сына провела приятный вечер. Вот поэтому я и не могла вынести страданий его голодного духа3.
Ван весь затрясся, вскочил и сделал почтительный привет. Затем хотел ее расспросить дальше, но где она — было уже неизвестно.
У Вана была жена, хорошая, добродетельная, преданная Будде. Она не ела скоромного, не пила вина, приготовила себе чистую горницу, где повесила икону Гуаньинь, и, не имея мужского потомства, каждый день возжигала перед ней курильные благовонные свечи и молилась. А божество было в высшей степени чудотворное. Как что, сейчас же являлось во сне и говорило женщине, к чему стремиться и от чего уходить, так что во всех домашних делах принимали ее решения.
Затем жена Вана захворала, и очень серьезно. Она перенесла во внутреннюю горницу свою постель, а в своей спальне отдельно застлала особую кровать парчовыми тюфяками и закрыла ее на замок, как будто кого-то поджидала. Ван видел в этом мрачение сознания, но, ввиду того, что ее болезнь была такова, что мутила и лишала ее здравого смысла, он не решался ее обижать.
Пролежав больною два года, она стала ненавидеть шум, постоянно отсылала от себя людей и спала одна. Когда подслушивали, то казалось, что она с кем-то говорит. Раскрывали дверь, смотрели — тишина, никого! И пока она была больна, ничто ее не заботило; но свою дочь, четырнадцатилетнюю де
1 Послесловие переработано В. М. Алексеевым ритмически. (Примеч. составителя.)
2 ^Наследственный дом». — Ляо Чжай всегда употребляет это выражение для дома, в котором из рода в род не переводятся большие чиновные люди.
3 Голодный дух — см. [11].
632
Пу Сун-лин, Странные истории из Кабинета Неудачника
вушку, она каждый день торопила собираться, приказала выдать ее замуж и отослать. Когда же свадьба состоялась, она подозвала Вана к постели, взяла его за руку и сказала:
— Сегодня я с тобой прощаюсь! Когда я еще только начинала хворать, Пуса сказала мне, что мне судьбой назначено скоро умереть. Но, помня, что у меня есть неприятное дело, а именно, что молодая дочь еще не выдана, она пожаловала мне немного лекарства, чтобы продлить мое дыхание и дать мне дождаться этого. Прошлый год Пуса хотела вернуться в Южное море1 и оставила служанку своего престола, Сяо-мэй, чтобы мне прислуживать. Сегодня я умру. Кроме того, у меня, злосчастной, нет потомства, а Бао-эра я люблю и жалею. Боюсь, что ты женишься на ревнивой женщине, которая не даст жить ни Бао-эру, ни матери. А Сяо-мэй с лица красива, изящна, нравом к тому же великодушна и проста. Вот если ты ее возьмешь, чтобы продолжать свою женатую жизнь, будет ладно!
Дело в том, что Ван имел наложницу, которая родила ему сына, по имени Бао-эр. Он, считая эти слова чепухой, сказал жене:
— Послушай, милая, ведь те, кого ты все время чтишь, — божества! И вдруг у тебя сегодня вырываются подобные слова... Не оскверняешь ли ты бога пошлостью?
— Сяо-мэй, — отвечала ему больная, — служит мне вот уже больше года и ради меня забыла о самой себе, но я ее уже хорошо упросила!
— Где же Сяо-мэй? — интересовался Ван.
— Да в горнице! Разве нет?
Только что Ван собрался расспросить ее еще и еще, как она закрыла глаза и отошла.
Ван ночью бодрствовал у полога, под которым лежало тело жены, и услыхал в комнате сдавленный, скрытый, захлебывающийся плач. Он сильно испугался, решив, что это дух, крикнул прислугу и наложницу, открыл замок, взглянул — и оказалось, что там, в горнице, стоит одетая в траур красавица, лет, как говорится, в две восьмерки. Сочтя ее божеством, все вошедшие стали в ряд и поклонились ей. Дева вытерла слезы и принялась помогать бившим поклоны подняться на ноги. Ван воззрился на нее в упор. Она только опустила голову.
— Если в самом деле, — сказал Ван, — слова умершей жены не вздор, прошу вас сейчас же подняться в гостиную и принять приветствие от готовых представиться вам мужчин и женщин. Если же вы не одобряете этого, то я не посмею вздорно мечтать и навлекать на себя вину!
Дева покраснела и вышла. Она прямо и решительно поднялась в северное зало1 2, где Ван велел слугам поставить кресло против южной стены3. Ван поклонился ей первым. Дева также поклонилась ему в ответ. Затем все домашние, старшие и младшие, по очереди подходили, падали ей в ноги и били поклоны. Дева сидела с серьезным и строгим видом и принимала поклонение, и только когда пришла наложница, то она ее от поклона удержала.
С тех пор, когда хозяйка дома слегла в постель, прислуга обленилась, рабы стали поворовывать, и дом давно был без надзора. Когда все представились ей и в строго чинном порядке встали рядом для услуг, дева сказала:
1 Южное море — омывающее юг Китая, где на острове Путошань пребывает боди-сатва Гуаньинь (Гуаньшиинь Пуса) [89].
2 Северное зало — гостиная — идет за первым от входа помещением. Китайцы называют все вещи по странам света [6].
3 Велел... поставить кресло против южной стены — чтобы сидеть лицом к югу и принимать поклонения, воздаваемые обычно в государстве царю с царицей [44].
Рассказы о людях необычайных: благодарная Сяо-мэй
633
— Я прочувствовала искреннее желание умершей госпожи и задержусь среди людей. Кроме того, она мне поручила большое дело. Каждый из вас должен омыть свое сердце и проявить перед своим господином усердие. Все прежние ваши проступки и грехи я оставляю без рассмотрения и учета, но если будет что-либо не так, то не говорите, что, мол, в комнатах никого нет!
И все увидели, что над креслом и в самом деле как будто висит образ Гуаньинь, раздуваемый и качаемый время от времени слабым ветерком.
Выслушав эти слова, вся челядь так и затряслась от страха и крикнула нестройным хором: «Хорошо!»
Теперь дева распорядилась с похоронами, проявляя во всем степенность и порядок. С этих пор ни большой ни малый не смели лениться. Она весь день занималась делами по дому и вообще. Если Ван собирался что-нибудь делать, то также ей докладывал — и только потом совершал. Тем не менее, хотя он и видел ее в течение вечера по нескольку раз, но не имел с ней ни одного секретного разговора. По окончании погребения Ван хотел дать ход прежнему уговору, но не решался сказать ей прямо, а велел наложнице слегка намекнуть ей об его намерениях.
— Я, — сказала она на эти слова, — приняла от моей госпожи внушение и приказание, от которого мне долг не велит отказываться. И все-таки бракосочетание — это великий обряд, который не следует делать кое-как. Вот бы дядю Хуана, который и по положению знатен, и человек высокой нравственности, — его бы попросить быть главным лицом в клятвенном, как говорится, союзе между Цинь и Цзинь1. Тогда мне останется только исполнять, что мне велят!
В это время Хуан из Приказа Великих Служб1 2, родом с реки И, оставил службу и жил на свободе. Он был другом отцу Вана, и они ходили друг к другу, живя в наилучших отношениях. Ван сейчас же явился к нему и рассказал, как обстоит дело. Хуану это показалось странным. Он тотчас приехал с Ваном вместе. Узнав о его приезде, дева тут же вышла и сделала ему приветственное поклонение. Хуан с первого же взгляда был поражен ею, как небо-жительницей, и стал мягко отклонять от себя приглашение, говоря, что он не дерзнет взять на себя церемонию. В конце концов он оказал щедрую помощь ее брачному наряду, совершил церемонию и уехал. Дева послала ему и его жене в подарок подушку и башмаки, как своим свекру и свекрови. С этих пор их дружба стала еще теснее.
После соединения в брачной чаше Ван, считавший ее божеством, все время хранил почтительность даже в интимных делах. Иногда он допрашивал ее о том, как Пуса живет на земле.
— Какой вы, сударь, глупец, — говорила она. — Как может, скажите, статься, чтобы настоящая, подлинная богиня — и вдруг сошла в бренный мир для брака?
Ван усердно допытывался о ее происхождении.
— Ни к чему так усердно меня допрашивать, — сказала она. — Раз вы считаете меня божеством, то чтите меня, поклоняйтесь мне хоть с утра до вечера. Никакого, конечно, вреда и преступления в этом не будет!
1 Клятвенный союз между Цинь и Цзинь. — Удельные князья этих древних государств (см. с. 535) все время роднились между собой, чтобы не враждовать. Здесь речь идет, конечно, о сватовстве.
2 Приказ Великих Служб — старинное учреждение, которое ведало конюшнями царского двора, а равно и коннозаводчеством. Глава Приказа входил в число девяти высших чинов империи.
634
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Молодая обращалась с низшими служащими всегда с широкой снисходительностью. Без улыбки с ними она не говорила. И тем не менее служанки, забавляясь и держа себя по временам свободно, бывало, если издали ее заметят, сейчас же умолкают и ни звука.
Молодая смеялась и журила их.
— Неужели, — спрашивала она, — вы все еще считаете меня божеством? Какое я божество? Сказать вам по правде, я ведь двоюродная сестра покойной госпожи. Мы были дружны с самого детства. Когда она захворала, то подумала обо мне и послала за мной бабку Ван из Южного села. Однако, ввиду того что я должна была бы каждый день быть возле зятя и во избежание недоразумений, могущих возникнуть при совместной жизни мужчины и женщины, она заперла меня во внутренней горнице и нарочно сказала, что там, мол, сидит богиня. На самом деле какое я там божество?
Домашние все еще не очень-то этому верили. Тем не менее, служа при ней ежедневно и видя, как она себя держит, не замечали в ней ни малейшего отличия от обыкновенных людей. И все неосновательные разговоры начали понемногу прекращаться. Теперь даже те тупые и неповоротливые служанки, которых Ван, бывало, не мог исправить никакими побоями, все без исключения, с радостью исполняли приказание, стоило молодой сказать им одно лишь слово.
— Да мы и сами не знаем, как это так, — говорили они, — и ведь, по-настоящему говоря, мы и не боимся ее. А вот стоит посмотреть на ее лицо, как сердце само собой становится безвольно мягким, и нам невыносимо ей перечить.
Благодаря этому все многочисленные упущения были окончательно исправлены, и в какие-нибудь несколько лет земли Вана тянулись сплошными полосами, а в его амбарах и гумнах лежали десятки тысяч даней.
Прошло еще несколько лет. Наложница родила девочку, а молодая — мальчика. Когда мальчик родился, у него на правой руке было красное пятно, и мать назвала его Сяо-хун, Красненький. Когда ему исполнился месяц, молодая велела Вану сделать большой обед и позвать Хуана. Тот щедро и богато обставил свое поздравление, но отказался от обеда под предлогом старости, мешавшей ему далеко ходить. Она послала тогда двух служанок, приказав им настойчиво приглашать его. Хуан наконец пришел. Молодая вышла к нему с ребенком на руках, обнажила его правую руку и объяснила, почему дала ему такое имя. При этом она раза два-три спросила старика, хорошее или злое это предзнаменование. Хуан улыбнулся.
— Это — радостная краснота. Можно прибавить еще одно слово и назвать его Си-хун, Радостный Красныш!1
Молодая была очень этим обрадована и снова вышла, чтобы распластаться перед стариком в земном поклоне. В этот день барабаны и музыка наполняли собою весь двор, и знатной родни было что народу на базаре. Хуан пробыл у них три дня и тогда только уехал.
Как раз в это время у дверей появилась повозка с верховыми, прибывшими, чтобы встретить молодую на пути к родителям, которых она шла проведать. Перед этим лет десять у ней не оказывалось никаких, как говорится, тыкв и конопли1 2, и все стали об этом говорить, но она — словно не слыхала; сделала как следует свой туалет и, закончив его, взяла к себе на грудь младенца и потребовала, чтобы Ван поехал ее проводить. Ван согласился. Ли че-
1 Радостный Красныш. — Красный цвет, как уже указывалось, цвет официальной радости. Сяо (маленький), как слово, в счет ие идет [43].
2 Тыква и конопля — разросшееся родство [152].
635
Рассказы о людях необычайных: благодарная Сяо-ллза
Госпожа удалила людей и стала
вести с Ваном разговор.
636
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
рез двадцать-тридцать, когда стало пустынно и безлюдно, она остановила повозку, крикнула Вану, чтобы слез с лошади, удалила людей и стала с ним вести такой разговор:
— Муж мой Ван, муж мой Ван! Встреча коротка, разлука долга! Как по-твоему: горевать об этом или нет?
Ван перепугался и спросил, что это значит.
— Как ты думаешь, кто я?
Ван отвечал, что не знает.
— А вот, в Цзяннани, на юге, помнишь, ты спас одного человека от смертной казни: было это, да?
— Да, было!
— Так вот, та, что плакала у дороги, — моя мать. Она была тронута твоим чувством человечности и все думала, как бы тебе отплатить за это. И вот, воспользовавшись приверженностью твоей жены к Будде, она привела меня к стезе божества. На самом же деле она просто хотела отблагодарить тебя при помощи моей особы. К счастью, теперь я родила тебе это созданье в пеленках, и, таким образом, этот обет уже как следует выполнен. Я вижу, что наступает твоя мрачная судьба. Если это дитя останется дома, то я боюсь, что ты не сможешь его воспитать. Вот почему я и пользуюсь предлогом поехать проведать родителей, чтобы избавить дитя от злой опасности. Запомни, сударь, и прими к сведению, что в те дни и часы, когда в доме будет смерть, ты должен на рассвете, едва прокричит петух, прийти на ивовую плотину Западной речки и, увидев человека с фонарем-подсолнечником1 в руках, загородить ему дорогу и усердно его молить. Тогда можешь освободиться от напасти.
Ван обещал. Затем спросил, когда она вернется в дом.
Этот срок нельзя заранее установить. Самое главное — это то, что ты должен крепко запомнить мои слова, и тогда наше следующее свидание произойдет в недалеком будущем.
Перед тем как расстаться, она схватила его за руку, стала такая грустная... и, вместе с мужем, заплакала. Потом вдруг влезла в повозку, которая понеслась быстро, как ветер.
Ван глядел на нее, но уже не видел. Вернулся.
Прошло лет шесть-семь. От нее не было совершенно никаких вестей. Вдруг по всей округе растеклась чума, умиравших было множество. Одна из служанок Вана заболела и через три дня умерла.
Ван, помня о том, что ему в свое время было сказано, сильно об этом думал. В этот день он пил с гостями, захмелел и уснул. Только что проснулся, услыхал пение петуха. Быстро поднялся и пошел к плотине. Видит, мерцает фонарик, который уже прошел мимо. Ван изо всех сил побежал за ним и уже был на расстоянии от него всего шагах в ста, как вдруг, чем усерднее стал его догонять, тем дальше от него уходил огонек, и наконец его уже не было видно. В досаде и огорчении вернулся Ван домой и через несколько дней внезапно заболел и вскоре умер.
Его родня состояла большею частью из ненадежных проходимцев, которые, пользуясь случаем, стали обижать его сироту-сына и вдову-наложницу, причем совершенно открыто снимали и уносили к себе урожай с их земли, рубили их деревья. Дом с каждым днем стал падать и опускаться.
Через год умер и Бао-эр, и в доме теперь стало еще более ощущаться отсутствие хозяина. Родня Вана все больше и больше наглела. Они откромсали себе его земли, и в конюшнях, где были коровы и лошади, опустело. Затем
1 Фонарь-подсолнечник. — По суеверным представлениям, подсолнечник отгоняет бесовские наваждения.
Рассказы о людях необычайных: благодарная Сяо-ллэй
637
они захотели разделить между собой, как тыкву, по частям самый дом Вана. Так как в нем жила Ванова наложница, то они явились с шайкой в несколько человек и силой отняли у нее дом и продали его. Наложница, полная любви к своей малолетней дочери, сидела с нею и плакала. Всех соседей их горе трогало.
Как раз в этот момент скорби и безвыходности вдруг послышалось за дверями, как во двор входят носильщики паланкина. Все пошли смотреть, а из носилок вышла молодая госпожа, ведя за руку маленького сына. Взглянув во все стороны и увидя в доме беспорядочные кучи людей, словно на базаре, она спросила, что это за люди. Наложница, рыдая, рассказала ей, как все это вышло.
У вдовы лицо гневно изменилось, она крикнула пришедших с нею слуг и велела им запереть двери и вынуть ключ. Собравшиеся хотели было оказать сопротивление, но в руках у них сделался словно паралич. Вдова велела наложить на одного за другим путы и привязать их к столбам флигелей, давая им в день по три чашки жижицы. Затем сейчас же она отправила второго слугу скакать к Хуану и сообщить ему о случившемся.
После этого она вошла наконец в гостиную и жалобно зарыдала. Наплакавшись, она сказала наложнице:
— Такова определенная небом судьба! Я уже назначила было день приезда сюда на прошлый месяц, но как раз в это время меня задержала болезнь моей матери, и вот, смотри, дошло до сегодняшних историй! Не думала я, что в какой-нибудь миг все уже станет таким пустырем!
Затем она спросила, куда девались служанки и женщины, что были раньше в доме. Оказалось, что их всех отняли родные Вана. Она еще глубже вздохнула.
Однако уже через день служанки и работники, услыхав, что вдова вернулась, все сами прибежали в дом и, явившись к ней, один как другой, лили слезы.
Привязанные к столбам родные мужа кричали ей, что ее сын не есть отпрыск ее мужа, но она не стала с ними об этом рассуждать. Тут как раз подоспел и сановник Хуан. Вдова вышла к нему навстречу вместе с мальчиком.
Хуан взял его за руку, засучил правый рукав и, увидев совершенно ясно красную отметину, показал всем присутствующим в доказательство подлинности его голую руку.
Затем он подробно расспросил о пропавших вещах, составил список, отметил имена похитителей и лично явился к уездному начальнику. Тот велел схватить всех этих негодяев и дать каждому по сорок бамбуков.
На них надели кангу, заключили в тюрьму и подвергли строгому наказанию. Не прошло и нескольких дней, как все поля, угодья, лошади и волы вернулись к прежним владельцам.
Хуан собрался домой. Вдова, взяв мальчика за руку, плакала и делала ему поклоны.
— Я человек не от мира сего, — говорила она. — Это вы, дядя, знаете. Теперь я поручаю вам, дядя, этого моего сына!
— Пока у меня, старика, есть еще дыхание жизни, — сказал Хуан, — я все для него устрою!
Хуан уехал. Вдова проследила все дела, что называется, до нити в клубке. Затем, отдав сына на попечение наложницы, приготовила всякой снеди и пошла совершать жертву мужу на кладбище.
Прошло полдня, а она все не приходила. Пришли взглянуть: чарки и блюда на месте, а человек исчез.
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
632
В виде послесловия
Он не пресек человеку потомства, и человек потомства ему не пресек... Здесь был человек? На самом-то деле, здесь — небо!
Теперь: вот сидит у тебя дорогой и прекрасный твой друг, с которым ты рад поделить и кареты и шубы свои. Когда ж прошлогодний лопух твою покрывает могилу, а жена пропадает с детьми, то этот, сидящий в карете твоей, гляди, уж уехал далеко...
Но кто же тот один среди всех человек, который себе не позволил забыть умершего друга; который, весь полный признательности за его доброту, все думал о том, чем воздать бы ему за нее?
О лиса! Коли ты так могущественна и богата, я хотел бы твоим министром-помощником быть!
ФОКУСЫ
очка, с которой играл фокусник, могла в себе вмещать целый шэн. Она I—была без дна и внутри пуста — одним словом, как у всех фокусников.
Фокусник разостлал на улице две циновки, взял шэн и всунул его в бочку, затем вынул — и сейчас же у него оказался полный шэн белого риса. Этот рис он стал высыпать на циновки. В мгновенье ока обе они стали полны риса. Тогда он, меру за мерой, стал всыпать рис обратно в бочку. Окончив это, он поднял ее: опять пустая бочка!
Примечательным здесь было обилие риса.
А вот еще один фокус.
Ли Цзянь-тянь из Лицзиня, в бытность свою яньчжэньским правителем, как-то бродил по гончарному заводу, желая купить большой жбан. Он долго торговался с гончаром, но дело не вышло, и он ушел.
К ночи гончар открыл горн — глядь, а там пустота, и шестьдесят с лишком еще невынутых жбанов пропали.
Гончар страшно перепугался и подумал на Ли. Проследил, где его дом, и пришел просить. Ли отказал, но гончар не уходил и слезно умолял отдать.
— Да я за тебя вынул их, — сказал Ли. — Ни одного жбана не испортил. И все они стоят под башней Куй-сина1. Разве не так?
Гончар пошел смотреть, где было сказано: и впрямь — один за другим жбаны так и стоят полным счетом.
А башня находилась на Южной горе этого посада и была от гончарного завода в трех с чем-то ли.
Гончар нанял рабочих и стал перетаскивать жбаны. Только через три дня перенос был закончен.
1 Башня Куй-сина. — Обожествленная звезда Куй-син («Звезда Первых») представляется в изображениях в виде демона с ковшом созвездия Большой Медведицы в одной руке и кистью в другой; демон стоит на фантастическом чудовище, которое должно изображать собою космическую черепаху, выходящую из волн. Это изображение, означающее, как ребус, достижение первой высшей ученой степени на государственном экзамене, ставится в особой башне на экзаменационном дворе или, по обету, где угодно.
Рассказы о людях необычайных: Фокусы
639
Фокусник разостлал две циновки и стал высыпать на них рис.
640
Пу Сун-лан. Странные астораа из Кабинета Неудачника
КАК ЦЗЯО МИН ГРОЗИЛ ЛИСЕ
Лом придворного наставника Дун Мо-аня подвергся лисьему наваждению и был в тревоге. Вдруг, словно град, стали валиться сверху череп-f ки, камни, кирпичи. Все домашние, друг за другом, убежали, и лишь выждав, когда это прекратилось, решили снова выйти из своих убежищ и вернуться к работе.
Господин Дун был сильно удручен и временно поселился в доме министра Суня из Цзотина, чтобы убежать от зла. Но лиса свирепствовала по-прежнему.
Однажды он, ожидая во дворце ударов водяных часов1, случайно заговорил о странностях, его постигших. Один из сановников сказал ему, что в городе живет некий даос Цзяо Мин из Гуаньдуна, который владеет секретом повелевания и заклятия против нечистой силы, и что этот секрет дает в высшей степени очевидные результаты.
Господин Дун посетил даоса лично в его доме и попросил у него помощи. Даос написал киноварью талисман и велел, придя домой, наклеить его на стену. Однако лиса нисколько не испугалась, наоборот, стала бросаться и швыряться еще пуще прежнего.
Господин Дун пошел опять к даосу и сообщил ему о том, что делается в доме. Даос рассердился и сам явился к Дуну в дом. Там он устроил алтарь и стал делать заклинания. И вдруг все увидели большую лисицу, улегшуюся под алтарем. Домашняя прислуга, так долго терпевшая издевательства, была полна глубочайшей злобы. И вот одна из служанок подошла и ударила лисицу. Ударила — и вдруг сама свалилась на пол, и дух вон.
— Эта тварь, — сказал даос, — злая и коварная. Я и то не мог ее сейчас же одолеть. Как же эта женщина попалась так безрассудно? Вот что, — добавил он некоторое время спустя, — можно, пожалуй, воспользоваться несчастною, чтобы допросить лисицу... Тоже будет хорошо!..
Сложил пальцы копьем и, тыча ими, читал заклятие. Через некоторое время служанка вдруг вскочила и твердо стала на колени. Даос стал спрашивать, где она живет. Служанка отвечала под лису:
— Я родом с запада. Нас вошло в столицу восемнадцать голов.
— У ступицы государева колеса1 2 разве можно терпеть столь долгое пребывание вашей породы? Можешь поскорее убираться!
Лисица не отвечала. Даос ударил по столу и гневно закричал:
— Ты что ж, хочешь противиться моей воле? Если еще помедлишь, то мое заклятие тебя не пощадит!
Лисица затряслась в испуге и проявила его на лице. Сказала, что хочет с усердной почтительностью принять повеление. Даос стал ее торопить. Служанка опять упала бездыханной и только через значительный промежуток времени очнулась.
Вдруг показались какие-то белые куски, покатившиеся, словно мячи, по краю крыши, друг за дружкой, вплотную... Минута — и все исчезли.
С этих пор стало тихо.
1 Ожидая во дворце удара водяных, часов — рано утром, задолго до начала аудиенции у государя [103].
2 У ступицы государева колеса — то есть в столице, где пребывает государь.
Рассказы о людях необычайных: Как Цзяо Мин грозил лисе
641
Служанка подошла и ударила лисицу.
21 Зак. 31(0
642
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ВОТ ТАК ИСТОРИЯ!'
(Рассказ первый)
Человек, служивший в доме цензора, стоял как-то на улице. К нему подошел и вступил с ним в разговор незнакомец, одетый красиво, нарядно, в отличной шапке. Завязав разговор, он начал выведывать, как фамилия и прозвание его господина. После этого очень подробно интересовался знать, где он служит и какие у него связи и родня. Слуга сообщил ему все подробности.
Сам себя незнакомец назвал Ваном и сказал, что он служит в одном знатном доме.
Разговор становился все более откровенным и приятным.
— Дорога чиновника, — сказал между прочим незнакомец, — опасна и нехороша. Всякий, кто на виду, ищет себе приюта и покровительства у дверей великокняжеской знати. Кто, скажите, покровительствует вашему почтеннейшему хозяину?
— Такого нет, — с улыбкой отвечал слуга.
— Вот видите, — возразил Ван, — это называется: жалеть пустяковых затрат, забывая о больших неприятностях!
— Да, — отвечал слуга, — но к кому же ему прибегнуть за протекцией?
— А вот наша княжна — она любезна с людьми и приветлива... Помимо всего прочего, она может человека прикрыть, как птица крыльями. Один из министерских секретарей, между прочим, тоже прошел при моем посредстве. Пусть ваш господин не поскупится дать этак с тысячу серебром — нетрудно будет тогда провести и представить его княжне.
Слуга выразил свое удовольствие и спросил Вана, где он живет.
— Как, — воскликнул тот, — мы ежедневно встречаемся с вами в одном и том же переулке, а вы не знаете, где я живу? — И прямо указал на дверь своего дома.
Слуга вернулся к себе и доложил цензору. Тот был рад это слышать, сейчас же устроил богатый обед, на который послал Вану через этого слугу приглашение. Ван с удовольствием пришел. За обедом он рассказывал о характере княжны, касаясь при этом решительно всех мелочей ее жизни...
— Если бы вы не были моим соседом по переулку, перед которым я чувствую некоторые обязательства, — сказал он между прочим, — то пусть бы даже вы меня одарили сотней серебра, я и то не согласился бы, как говорится, изображать для вас вола или лошадь1 2.
Цензор после этих слов стал относиться к нему с большим уважением и вниманием.
На прощанье стали уговариваться.
— Вы только приготовьте, что надо, — говорил Ван, — а я при случае скажу ей, и на днях же ваше досточтимое поручение будет мною выполнено.
Через несколько дней Ван наконец появился на великолепном коне и вообще имел необычайно парадный вид.
1 В предыдущих сборниках оба рассказа (первый и второй) имели название «Шантаж». (/Уримеч. составителя.)
2 Изображать для вас вола или лошадь — трудиться на вас.
Рассказы о людях необычайных: Вот
так история! (Рассказ первый)
643
Цензор приветствовал княжну с точным соблюдением строгого этикета.
644
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Собирайтесь поскорее и едем, — сказал он цензору. — У княжны очень много всяких дел... К ней на поклон каждый день являются непрерывной чередой, пята за пятой, разные люди, толкутся там с утра до вечера, так что ни минуты свободного времени у ней нет. А вот сейчас маленькая передышка... Нужно немедленно отправиться к ней. Упустим этот момент — и тогда, чтобы ее повидать, нельзя будет указать вам определенного дня.
Цензор, достав серебро и крупные драгоценности, поехал с ним. Они, делая разные круги и повороты, проехали с десяток ли и наконец добрались до дворца княжны. Слезли с коней, стали подобострастно ждать.
Ван забрал подарки и отправился первым. Прошло порядочное время, прежде чем он вышел и громко заявил, что княжна ждет к себе такого-то цензора. Вслед за этими словами раздались передаточные оклики целой череды людей1, и цензор, подобострастно сгибаясь, вошел во дворец. Видит — в высоком зале сидит красавица, наружностью похожая на святую фею. Ее наряд, ее украшения — все это прямо сияло и сверкало. Прислуживавшие ей женщины были одеты в парчу и вышитые шелка: стояли, одна за другой, целыми рядами. Цензор пал ниц и приветствовал княжну с точным соблюдением строгого этикета. Ему передали приказание княжны, жалующей его правом сесть под краем крыши, и поднесли в золотой чашке чаю; княжна обратила к нему несколько теплых слов.
Цензор стал чинно откланиваться. Тогда из внутренних покоев ему передали жалованные подарки: атласные сапоги и соболью шапку. Цензор вернулся домой, чувствуя к Вану сильную признательность. Взял визитный листок и пошел благодарить его, но двери оказались закрытыми, и никого не было.
Цензор решил, что Ван, вероятно, еще не вернулся от княжны, — стоит у нее и служит. В течение трех дней он трижды являлся туда, но Вана так и не видел.
Тогда он послал человека в дом знатной княжны справиться. Но оказалось, что высокие ворота этого дома наглухо закрыты. Посланный стал расспрашивать местных жителей, но те утверждали, что здесь никогда никто из знати не жил. Правда, что на днях приходили несколько человек, снявших помещение и живших там. Но вот уже три дня, как они уехали.
Посланец, исполнив приказание цензора, вернулся и сообщил все, что добыл. И господин и его слуга стояли с убитым видом. Тем и кончилось.
ВОТ ТАК ИСТОРИЯ!
(Рассказ второй)
Некий бригадир, запасшись деньгами, поехал в столицу, в чаянии, что называется, овладеть печатью1 2. К великому его огорчению, никаких ступеней к этому у него не было.
Но вот однажды к нему явился с визитом какой-то человек, одетый в богатую шубу. Он был на коне.
1 Передаточные оклики целой череды людей — см. [83].
2 Овладеть печатью — получить должность, дающую право на печать как символ власти [64].
Рассказы о людях необычайных-. Вот так история! (Рассказ второй)
645
Перед его глазами сидел Сын Неба.
646
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Мой двоюродный брат, — говорил он, рассказывая сам о себе, — состоит сейчас одним из приближенных у Сына Неба.
Когда кончили чай, новый знакомец попросил уделить ему время без посторонних.
— Видите, — сказал он, — в настоящее время в одном месте есть вакансия на должность командующего войсками. Вот если вы не пожалеете затратить на это солидную сумму денег, то я скажу своему брату, и он будет хвалить вас в присутствии нашего Совершенного Владыки. Тогда эту должность можно будет для вас достать, и ее от вас не посмеют вырвать даже люди, имеющие при дворе большую силу.
Бригадиру показалась подозрительной эта неожиданность предложения, пахнувшего сумасбродным вздором.
— В этом деле вам не следовало бы топтаться на месте в нерешительности. Все, что я хочу, скажу вам, — это только кое-что урвать у моего брата, а от господина генерала не жду ничего, ни полушки... Он с вами окончательно уговорится относительно той или иной суммы, а вы, в заверение переговоров, подпишете условие и будете ждать высочайшей аудиенции. Только после того как она состоится, мы придем к вам искать полного возмещения. А не выйдет дело, так, как говорится, твои деньги останутся при тебе: кто придет тащить их у тебя из-за пазухи?
Теперь бригадир уже с радостью соглашался.
На следующий день человек снова зашел к нему и повел бригадира к своему брату знакомиться. Фамилия его брата была, по его словам, Тянь.
Жил он с ослепляющей роскошью, словно какой-нибудь маркиз-хоу. Бригадир явился как посетитель с подобающими случаю манерами, но хозяин проявил в отношении к нему крайнее высокомерие и был даже не очень-то вежлив.
Человек, приведший бригадира, взял в руки условие и сказал, обращаясь к нему:
— Я только что говорил, знаете, с моим братцем. По его расчету выходит, что иначе, как тысяч за десять, дела не сделать. Пожалуйста, припишите тут в хвосте!
Бригадир послушно приписал.
— Вот видите, — сказал тут Тянь, — человеческой души не разгадаешь. Боюсь, как бы после того как дело будет сделано, не перевернули его вверх дном — не раздумали бы!
— Ну, братец, — возразил человек, — вы что-то уж чересчур мнительны и опасливы... Раз ему можно должность дать, то неужели же нельзя ее отобрать? Да еще скажу и то, что при дворе найдутся генералы, командующие войсками и министры, которые и хотели бы вступить с вами в дружбу, да им не удается... У нашего бригадира впереди еще очень много... Следует ожидать, что он не захочет так схоронить свою совесть!
Бригадир, в свою очередь, стал энергично клясться. Затем он ушел. Человек пошел его провожать.
— Через два дня, — сказал он, прощаясь, — я выполню ваше поручение.
Через два дня, когда солнце только что вечерело, к бригадиру вбежали несколько человек с ревом: «Его Царское Совершенство вас ждет!»
Бригадир сильно переполошился и быстро помчался во дворец. Перед его глазами сидел, в своем дворцовом покое, Сын Неба. Вокруг него лесом стояли «когти и зубы»1.
1 «Когти и зубы» — то есть приближенные и телохранители императора.
Рассказы о людях необычайных; Фонарь-пес 647
Бригадир поклонился и сделал ряд торжественных движений. Владыка повелел ему сесть и обратил к нему милостиво несколько вежливых вопросов, сделанных в очень ласковом и любезном тоне.
Затем, оглянувшись на близстоящих слева и справа советников, сказал им:
— Я уже слышал о том, что этот человек отличается необыкновенными воинскими доблестями. Сегодня я его вижу... Он действительно военный талант! Есть одно очень опасное и важное в стратегическом отношении- место, — продолжал государь, обращаясь непосредственно к бригадиру, — его сегодня вверяю тебе. Смотри же не обмани моих ожиданий!.. Не обманешь, тогда титул хоу1 увидит для тебя день...
Бригадир поклонился, благодаря за милости, и вышел. И сейчас же, следом за ним, к нему явился тот же человек, который на днях приезжал одетым в шубу и на коне. Бригадир отсчитал ему и передал лично условленную по договору сумму, и человек удалился.
Теперь бригадир, «высоко вздымая изголовье», принялся ждать назначения и каждый день ходил к родным и друзьям, хвастаясь своею блестящей карьерой.
Через несколько дней он навел справки. Оказалось, что на бывшую вакансию уже было назначено лицо. Бригадир страшно рассердился и пошел с яростью объясняться в кабинет военного министра.
— Я, — кричал он, — удостоен высочайшего рескрипта... Какое вы имели право отдать эту должность другому лицу?
Военный министр был очень удивлен: ему это показалось донельзя странным. Бригадир стал рассказывать, что с ним случилось, — и половина того, что он говорил, напоминала сон.
Министр рассердился, велел его арестовать и передать тюремному начальству. Тут он наконец назвал имя и фамилию человека, приведшего его на аудиенцию. Оказалось, что при дворе такого лица вовсе и не существует.
Пришлось еще потратить с десяток тысяч — и только этим добиться, чтобы его отрешили от должности и дали убраться.
Вот так странная история! Правда, что эти военные — придурковаты1 2, но неужели же можно подделать для них даже государя и дворец?
Нет, — мне думается, что тут был какой-то химерический фокус. Говорят ведь, что у большого вора в руках нет ни копья, ни лука. Такой был и тут!
ФОНАРЬ-ЛЕС
луга министра Хань Да-цяня3 спал ночью в передней и увидел, что в верхнем этаже появился, словно светлая звезда, какой-то фонарь.
Прошло совсем короткое время, фонарь спорхнул вниз и на полу превратился в пса. Слуга смотрит — а пес уже уходит, завернув за дом.
Быстро вскочил и, стараясь быть незамеченным, пошел за ним следом. Пес вбежал в сад и превратился в женщину. Поняв, что это лисица, слуга вернулся и улегся на свое прежнее место.
1 Титул хоу. — Европейские синологи передают этот титул как «маркиз», что, конечно, лишь приблизительно в смысле передачи китайского титула удельного князя второй степени.
2 Правда, что эти военные... — Пренебрежительное отношение к военным, как к людям без особых интеллектуальных качеств, в Китае всегда было довольно сильно.
3 Министр Хань Да-цянь — современник Ляо Чжая.
648
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Вдруг сзади него появилась женщина. Слуга притворился спящим, чтобы наблюдать ее дальнейшие превращения. Она наклонилась к нему и принялась расталкивать. Сделав вид, что он только что проснулся, слуга спросил:
— Кто тут?
Женщина не отвечала.
— Слушай-ка, — продолжал слуга, — этот фонарь там, наверху, не ты ли была?
— Раз знаешь, — ответила она, — к чему спрашивать?
И улеглась с ним спать. Днем они разлучились, ночью сошлись — и так у них пошло навсегда.
Хозяин, узнав про эти вещи, велел еще двум другим слугам лечь, обняв его с обеих сторон. Когда же те проснулись, то оба лежали под кроватью, причем не помнили, когда именно с нее свалились.
Хозяин сильно рассердился.
— Когда она придет, ты ее схвати и задержи, — сказал он слуге. — Иначе получишь плетей и палок!
Слуга не смел ничего возразить, сказал: «Хорошо» — и удалился. Он стал раздумывать, как ему быть. Задержать ее — трудно, не задержать — боязно провиниться. Ворочался с боку на бок, совершенно не зная, что предпринять.
Вдруг ему пришло в голову, что у женщины есть красная рубашка, плотно-плотно прилегающая к телу, которую она не хочет скинуть ни на минуту. Наверное, думалось ему, здесь-то у нее самое главное и заключается. Стоит лишь забрать рубашку, и можно будет заставить ее явиться к хозяину.
В полночь женщина пришла.
— Скажи, — спросила она, — тебе хозяин велел меня задержать, не правда ли?
— И очень даже, — отвечал слуга. — Тем не менее мы с тобой так дружим, так любим друг друга, что соглашусь ли я сделать это?
Когда они улеглись, он впотьмах зажал в кулак ее рубашку. Женщина разразилась плачем, с силою вырвалась и убежала.
С этого дня между ними все было прервано.
Впоследствии слуга, возвращаясь откуда-то домой, издали завидел свою женщину, сидевшую у дороги. Когда он поравнялся с ней, то она подняла рукав и закрыла себе лицо.
Слуга слез с коня и крикнул ей:
— Это еще что за манеры?
Женщина поднялась и взяла его за руку.
— А я уж думала, — сказала она, — что ты забыл нашу прежнюю любовь. Ну, а раз любишь, да еще и относишься ко мне по-дружески, то любовь нашу можно восстановить. А то, что ты тогда сделал, так это вышло по приказанию твоего хозяина. Я тебе не удивляюсь. А все-таки положенной нам судьбе уже пришел конец! Сегодня я устрою маленькую пирушку... Пожалуйста, зайди ко мне, и мы устроим прощанье.
Дело было в начале осени. Гаолян только что загустел. Женщина взяла слугу за руку и повела за собой. А в гаоляне оказалось высокое здание. Слуга привязал лошадь, вошел. В гостиной уже были накрыты столы, полные разных блюд и напитков.
Только что он сел, как толпа служанок стала обносить жарким. У слуги было дело, об исполнении которого он обязан был своему хозяину донести. Он простился и вышел.
Смотрит — поле, как и раньше, все то же.
Рассказы о людях необычайных: Фонарь-пес
649
Женщина подняла рукав и закрыла себе лицо.
650
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ЗЕРКАЛОМ СЛУШАЕТ
Старший и младший Чжэны из Иду были признанными литераторами. Старший брат получил известность в очень раннем возрасте, и родители любили его выше всякой меры. С него же они перенесли свою любовь и на его жену.
Второй Чжэн жил безалаберно и был не особенно жалуем отцом и матерью, которые из-за него возненавидели свою вторую невестку. Доходило даже до того, что они с нею вовсе не считались как с человеком, выражая ей, как говорится, «и холод и зной» своего расположения, а в душе храня упорную досаду.
— Ты такой же мужчина, — говорила вторая жена мужу, — почему же ты не можешь постараться для своей жены?
И стала его отталкивать от себя, не ложась с ним спать. Тогда второй Чжэн оживился, воспрянул, принялся ревностно за ученье, стал, что называется, «изощрять свою мысль» и в конце концов тоже добился известности. Отец и мать постепенно стали смотреть на него ласковее, хотя все же не так, как на старшего. А вторая их невестка смотрела на мужа с самой живой и сильной надеждой.
В этом году были большие состязания1. Она, тайком от всех, в исходящую ночь1 2 пошла гадать, «слушая зеркалом»3. Какие-то два человека только что встали и, в шутку, друг друга подталкивали со словами: «И ты тоже ступай проветрись».
Женщина вернулась домой и не могла разобрать: к удаче то или к неудаче. Так пока и оставила.
После экзаменов оба брата вернулись домой. Как раз в это время стояли еще очень сильные жары. Обе жены были на кухне, стряпая на работавших в поле, и от жары прямо изнывали.
Вдруг в ворота входит вестник с объявлением4 и кричит, что старший Чжэн победил. Мать вошла в кухню и зовет старшую жену:
— Наш старший прошел на испытаниях! Ты можешь идти проветриться.
Вторая жена погрузилась в горестное раздумье. Стряпала и плакала.
Вдруг появился еще один вестник, объявивший, что победил второй Чжэн. Тогда жена с силой отшвырнула блинную скалку, вскочила и крикнула:
— Я тоже иду проветриться!
В это время у нее вырвались эти слова прямо из души, и она не заметила, как они прошли через рот. Затем она раздумалась над ними и удостоверилась в действительности гаданья по слушанью зеркалом.
1 Большие состязания — экзамены [2].
2 В исходящую ночь — в последнюю ночь года, в ночь на Новый год.
3 «Слушая зеркалом». — Гадание, состоящее в следующем: берут древней выделки медное зеркало, уединяются на кухне и, обращаясь к духу очага (Цзао-вану), творят заклятье. Затем ходят и подслушивают речи, чтобы определить, будет удача или горе. Затем делают семь шагов с закрытыми глазами, открывают глаза, наводят зеркало, и то, что в нем отразится, сводят с подслушанными словами... «Не бывает случая, чтобы гадание не было действительным», — говорит сочинение, откуда взято это описание.
4 Вестник с объявлением — с оповещением об успехе на экзамене [149].
Рассказы о людях необычайных: Зеркалом слушает
651
Входит вестник с объявлением.
652
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Автор этих странных рассказов скажет тут так:
Когда ты беден и нищ, то родителям не сын: в этом есть смысл!
В доме, за пологом, конечно, не место для вдохновенья и сильных побуждений. Тем не менее Чжэнова жена побудила к делу и окрылила своего мужчину, потерявшего надежду ничтожного человека. Как она на него не похожа!
Швырнула скалку, вскочила...
На протяжении тысячелетий — какой приятный эпизод!
ЦАРЕВНА ЗАОБЛАЧНЫХ ПЛЮЩЕЙ
Лнь Да-е происходил из Дулуна. Заговорил сейчас же, как только родился. Мать напоила его собачьей кровью; тогда только он перестал.
Затем он вырос: стал тонким, изящным юношей. Второго такого не было, и он, как говорится, «только и смотрел, что на свою тень»1.
Ко всему этому, он был малый смышленый: умел читать и знать самое важное1 2, за него прочили своих дочерей самые видные, старинные семьи.
Однажды его мать видела во сне, как кто-то ей сказал: «Твоему сыну судьба почтить царевну»3. Она поверила в это знамение, но вот сыну исполнилось уже пятнадцать и даже шестнадцать лет4, а пророчество не было осуществлено, и она уже раскаивалась в том, что поверила сну.
Однажды Ань сидел у себя один. Вдруг слышит запах каких-то необыкновенных духов. В тот же миг к нему вбегает красивая служанка и говорит:
— Царевна прибыла!
И сейчас же разостлала по полу длинный ковер, а в дом уже входила девушка, опираясь на плечо своей служанки. Красота ее наряда, сияние прекрасного лица озарили светом всю комнату.
Тотчас же, как только она вошла, служанка бросилась к дивану и положила на него вышитые подушки, взяла девушку опять под руку и помогла ей сесть. Ань пришел в крайнее замешательство — не знал, что ему теперь делать. Почтительно склонился перед девушкой и сказал:
— О фея, небожительница, откуда дают себе труд спуститься ко мне ваши драгоценные ножки?
1 «Только и смотрел, что на свою тень» — старинный образ самовлюбленного молодого начетчика.
2 Умел читать и знать самое важное. — В старом, дореформенном Китае образованному молодому человеку полагалось читать только серьезные вещи: классиков, историю, поэтов; понятие литературы вполне совпадало с понятием литературы серьезной [3].
3 «Почтить царевну». — Обычно говорят о женитьбе «брать жену», но в исторических текстах, на которые здесь намекает Ляо Чжай, это выражение «брать» в речи о царевне считается непозволительным и заменяется словом «почтить» в смысле выказать благоговение.
4 Пятнадцать и даже шестнадцать лет — возраст, в котором в старом Китае считали нужным женить и выдавать замуж уже фактически; сговоры бывали и ранее, даже — гадательно, когда ребенок, один и другой, еще находились во чреве матери.
Рассказы о людях необычайных: Царевна Заоблачных Плющей
653
Царевна приказала служанке лечь и подставить ей под ноги свою спину.
654
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Девушка улыбалась, прикрывая рот рукавом своего халата.
— Это царевна Заоблачных Плющей, — сказала прислуга, — из Дворца Августейшей Царицы1. Августейшая Царица дарит вас, сударь, своим вниманием: она хочет, чтобы царевна спустилась с высот и вышла за вас замуж. Для этого она посылает ее сюда лично явиться и осмотреть ваш дом.
Ань был вне себя от счастья, положительно не знал, как составить свою речь. Девушка тоже опустила голову. Оба молчали.
Ань всегда любил играть в шахматы, и шахматная доска постоянно была у него под рукой. Одна из служанок царевны схватила красный платок и вытерла с доски пыль, потом перенесла ее на диванный столик1 2.
— Царевна целыми днями предается этому удовольствию, — сказала она, — интересно, кто из вас выиграет, она или же наш, так сказать, «розовый князек»3.
Ань подсел к столику. За ним с улыбкой подсела и царевна. Не сделали и тридцати ходов, как служанка смешала шашки.
— Царский зять проиграл, — сказала она и убрала шашки в коробку. — Царский зять, очевидно, среди жителей этого мира считается великим мастером, так что царевна может согласиться лишь на шесть шашек.
И поставила Аню шесть черных шашек. Царевна сделала то же у себя.
Сидя за столом, она приказывала служанке лечь у кресла и подставить ей под ноги свою спину. Когда же ее левая нога касалась пола, то наступала очередь другой служанке лечь к ней справа, а в это время две девочки становились по обе руки царевны и служили ей. Когда Ань погружался в раздумье, она сгибала руку и облокачивалась на плечо служанки. Игра еще не закончилась, как маленькая служаночка сказала с улыбкой:
— А царский-то зять проиграл-таки одну шашку!..
Другая служанка подошла к царевне и доложила:
— Царевна устала, надо бы пока что удалиться домой.
Царевна склонилась к ней и шепнула что-то на ухо. Служанка вышла и сейчас же вернулась, положив на диван тысячу серебром4.
— Мне царевна говорит, — заявила она Аню, — что ваш дом очень уж жалкий и убогий. Потрудитесь на эти деньги несколько принарядить его, пристроить и украсить. Когда все будет готово, настанет час свидания.
— Помните, — сказала другая служанка, — что в этом месяце можно попасть под небесную кару5, строить и возводить чего-либо не следует, а в следующем месяце будет удача.
Царевна поднялась с места, студент загородил ей путь, остановил и запер дверь. Тогда служанка достала какую-то вещь, с виду напоминавшую складной мешок, положила на пол и стала надувать. Вдруг оттуда вырвались тучи: миг — и все померкло, не стало видно ничего. Ань бросился искать, но царевна исчезла.
Узнав об этом происшествии, мать Аня решила, что это обольстительное, но злое наваждение. У студента же вся душа неслась куда-то вверх. Он и во сне и наяву все только и думал, что о царевне; не мог отстать от мечты о
1 Августейшая Царица — живущая на далеком Западе в горах Гуньлунь (Куэньлунь) [40].
2 Диванный столик. — имеет вид широкого табурета, украшенного резьбой и инкрустациями. Его ставят на широкий диван между сидящими, и на него кладут угощения.
3 «Розовый князек» — так именуется в старых китайских текстах зять царя.
4 Тысяча серебром — то есть тысяча ланов, весовых единиц, чистого серебра.
5 В этом месяце можно попасть под небесную кару. — В астрологическом, очень чтимом в народе, календаре было обозначено, что можно делать в данный день и чего нельзя, чтобы не навлечь на себя небесной кары. Книжки-альманахи с подобными предсказаниями были самым дешевым товаром на китайском рынке.
Рассказы о людях необычайных: Царевна Заоблачных Плющей 655
ней. Ему было не до того, чтобы считаться с указанным запретом, и он быстро покончил с постройкой. День свидания был все ближе и ближе. Дома и пристройки1 стояли новехонькие.
U
Незадолго перед этим по соседству с Анем поселился приехавший на экзамены из Луаньчжоу студент, некий Юань Да-юн’. Приехал и по-соседски занес студенту свой именной листок. Ань обычно был не очень общителен и велел сказать, что его нет дома. Потом, укараулив момент, когда Юань куда-то ушел, он сделал ему ответный визит.
Прошло так с месяц. Как-то случилось, что оба встретились на улице. Перед Анем был юноша лет двадцати с небольшим.
Он был одет в дворцовый атлас, из которого был сделан летний халат. Пояс был шелковый и туфли черного вороньего цвета. Вид он имел человека весьма культурного и тонкого.
Ань завел с ним серьезную беседу. Новый знакомец оказался очень симпатичным и искренним. Ань сделал приветствие рукою и ввел его к себе.
Дома он усадил его за шахматы; выигрывал то тот, то другой. Ань велел дать вина и задержал гостя, собиравшегося уходить. Беседовали, смеялись, обоим было очень весело.
На следующий день Юань пригласил Аня к себе. Угостил его самыми дорогими и разнообразными яствами, ухаживая за ним с особой любовью и предупредительностью. Прислуживал студентам отрок лет двенадати-трина-дцати, который звонко пел, ударяя в такт кастаньетами, прыгал, жонглировал, выделывал разные фокусы ловкости.
Ань сильно захмелел, так что не мог идти. Юань велел мальчику отнести его на себе домой. Ань выразил опасение, что такому нежному и хрупкому созданию не совладать с ношей, но Юань настаивал. И что же — у отрока оказалась огромная сила. Он взвалил Аня к себе на плечо и дотащил до дому.
Студент дался диву и на следующий день подарил отроку в благодарность за услугу серебра. Перед тем как взять, мальчик долго отказывался.
С тех пор дружба между студентами стала особенно искренней и интимной. Едва проходило три дня, как уже один из них заходил к другому.
Юань был человек сдержанный, молчаливый, но весь одушевленный лучшими порывами, которые сейчас же проводил в дело. Если он видел, что на базаре кто-либо, обремененный долгами, продает девочку, он сейчас же развязывал кошель и выкупал ее, нисколько не скупясь. За это Ань стал особенно его ценить и уважать.
ш
Как-то, через несколько дней после их свидания, Юань пришел к Аню с прощальным визитом и при расставании подарил другу палочки из слоновой кости, четки из сандала и другие вещи, числом до десятка, а то и больше. Дал
1 Дома и пристройки — см. [7].
боб
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ему также сот пять чистого, белейшего серебра, сказав, что это ему на обзаведение. Ань вернул другу серебро, оставив себе только вещи, и, в свою очередь, одарил его кусками шелка.
Через месяц с чем-то случилось следующее. В дом богатого лэтинского чиновника, только что ушедшего с огромным состоянием в отставку, забрались ночью грабители. Они схватили хозяина дома, стали его жечь каленым железом и ограбили весь дом начисто.
Слуги в одном из грабителей опознали Юаня. Было возбуждено дело и дан приказ о его преследовании и аресте.
Сосед Аня, некий Ту, давным-давно уже не выносивший его и его семьи, видел, как рос строительный материал на дворе Аня, затаил подозрение насчет происхождения всего этого и завистливое чувство.
Случилось как-то, что мальчик, слуга Аня, украл костяные палочки и продал кому-то из семьи Ту. От него тот узнал, что палочки эти достались Аню в подарок от Юаня. Ту побежал доложить об этом главному правителю области. Правитель пришел с солдатами и окружил дом Аня со всех сторон. Как раз в это время студент со слугой куда-то ушли. Арестовали его мать и увели.
Мать была уже дряхлая, сильно в годах. От испуга в ней еле осталось дыхание; она перестала есть и пить. Прошло два-три дня — правитель велел освободить ее.
Студент, узнав о том, что случилось с его матерью, быстро примчался домой, но мать уже серьезно занемогла и через ночь скончалась. Студент положил ее в гроб и только что управился, как был тотчас же схвачен полицией и уведен.
Правитель, видя, что перед ним стоит совсем еще молодой человек, очень милый и культурный, подумал, что это, пожалуй, донос и напраслина. Нерешительно прикрикнул на обвиняемого. Тот со всей точностью рассказал ему историю своей дружбы с Юанем.
Правитель спросил, как это он так внезапно разбогател.
— У моей матери, видите ли, — отвечал Ань, — были накоплены слитки серебра, а так как я собирался встретить у себя молодую жену, то и стал воздвигать брачные хоромы.
Правитель поверил студенту и выдал приказ на препровождение его к уездному начальству.
IV
Сосед, зная, что за Анем теперь никакого дела больше не будет, подкупил за большие деньги смотрителей, велев им по дороге убить Аня. Путь шел в глубине гор. Служители приволокли Аня к скале, желая его столкнуть с нее. Придумать Аню было уже нечего, опасность была на носу, приходилось очень круто...
И вот вдруг из чащи выскочил тигр, загрыз насмерть обоих служителей, схватил студента в зубы и унес.
Принес он его куда-то, где высились двойные башни, где тянулись друг за другом большие дома. Тигр вбежал в один из таких домов и положил там Аня.
И тот видит, как к нему выходит царевна Заоблачных Плющей, опираясь на поддерживавшую ее служанку. Она с грустным-грустным лицом принялась утешать студента:
Рассказы о людях необычайных: Царевна Заоблачных Плющей
657
— Хотела бы тебя здесь у себя оставить, но «ведь нашей матушке еще не нагадано последнее земное обиталище1. Следовательно, ты бы лучше явился самолично со своим ордером на арест в уездное правление и повинился, что пришел один. Ручаюсь, что тебе никакого зла не будет.
С этими словами она сняла со студента пояс и навязала на него узлов десять.
— Когда явишься к управителю, — сказала она назидательно, — то ухватись за узел и развязывай. С развязыванием узла развяжется и беда.
Студент так и поступил, как она ему сказала. Явился к чиновнику и отдал себя его правосудию. Правителю очень понравилась эта искренность и доверчивость, да, кроме того, из бумаги он узнал, что этот человек терпел от напраслины. Вычеркнул его из списка подсудимых и велел идти домой.
V
На полпути Аню встретился Юань. Сошли с коней, взялись за руки и стали рассказывать о том, что с ними стряслось. Юань был весь негодование, которое так и горело на его лице, но молчал, ни слова ни проронив.
— Ах, друг, — сказал Ань, — при твоей-то культурности и образованности — ну стоило ли так себя пачкать?
— Те, кого убил твой друг, — отвечал Юань, — были люди бессовестные. Все, что я забрал, было бесчестно добытое богатство. Иначе, валяйся оно на дороге, я бы не подобрал. Все то, что ты мне выговариваешь, конечно, верно, превосходно... Ну, а все-таки людей, вроде твоего соседа, разве можно оставлять в живых?
С этими словами он вскочил на коня и исчез.
Дома студент закончил похороны матери, привел в убогий вид свою комнатку1 2 и перестал принимать гостей.
Вдруг ночью к соседу явились грабители и убили как самого Ту, так и его сыновей и прочих, человек с десять. Оставили в живых только одну служанку. Все, что было ценного, грабитель поделил с мальчиком, который был при нем, а сам перед уходом взял свечу в руки и сказал служанке:
— На, смотри и знай, кто я! Убийца — только я, а других это совершенно не касается.
С этими словами он, даже не открыв дверей, полетел по крышам через стены и был таков.
Наутро дали знать в управление. Чиновник решил, что студент должен кое-что знать. И вот его опять схватили и увели.
Чиновник стал его допрашивать с сердитым видом и в резких выражениях. А студент, поднявшись к столу, ухватился за пояс и, давая показания, один за другим развязывал узлы. Правитель так и не мог ничего дознаться и вторично отпустил его на свободу.
1 Не нагадано последнее земное обиталище. — Гадать о том, где следует хоронить умершего, считалось первой обязанностью каждого сына или дочери [76].
2 Привел в убогий вид свою комнатку — чтобы усугубить траур, в подражание древним героям сыновнего благочестия [112].
658
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
VI
Вернувшись к себе, Ань стал еще сильнее, что называется, «гасить свой свет»1: сидел за книгой, никуда не выходя. Ему стряпала кривая старуха, больше никого и ничего не было.
Когда траур по матери кончился, он принялся ежедневно подметать двор, ожидая приятных известий... И вот однажды чудесные духи наполнили двор. Студент взобрался на вышку и увидел, что от самой улицы и до дома все парадно убрано со сверкающей пышностью; нерешительно поднял расписной занавес, глядь — а в комнате уже сидит царевна, сияя красивейшим нарядом.
Бросился к царевне, сделал глубокий поклон. Она взяла его за руки.
— Ах, милый, ты вот не поверил судьбе и довел до того, что постройка причинила тебе столько бед, а тут еще наступило это время, как говорится, «соломы и булыжника»1 2, вместо постели и подушки. И на три года задержались наши с тобой лютня с цитрой3: вышло, значит, так, что ты заторопился и этим, наоборот, только замедлил дело. Всегда, всегда, как известно, это бывает у людей...
Студент достал деньги, собираясь устроить угощение, но царевна остановила его.
— Этого уже не требуется, — сказала она.
А служанка полезла в шкаф и достала оттуда отменно вкусных вещей, закусок, супов и прочего. Все было горячее, свежее, словно только что из котлов. Вино тоже было кристально чистое и вкусно пахло.
Стали пировать. Скоро солнце пошло на вечер. Служанки, бывшие под ногами царевны, одна за другой исчезли. Ее ленивые и нежные конечности устали; ноги то подвертывались, то снова выпрямлялись, словно ей не на чем было сидеть. Студент схватил ее в страстные и уже бесцеремонные объятия.
— Возьми, сударь, пока руки прочь, — сказала она. — Перед тобою теперь два пути. Прошу тебя, выбирай сам.
Студент приник к ее шее и спрашивал, что это значит.
— А рот что: если нам с тобою быть в дружбе за шахматами и вином, то мы можем с тобою быть вместе лет тридцать. А если ты выберешь радости брачного ложа, то нашему согласию предстоит, пожалуй, лет шесть. Что же ты выберешь, а?
— Ну, — сказал студент, — пусть сначала будут эти шесть лет... А там — посмотрим!
Царевна молчала, и они слюбились в радости.
— Я, видишь ли, — сказала царевна, — определенно знала, что тебе не сойти с путей грубого мира... Что ж!.. Опять, значит, судьба!
VII
Она велела Аню завести кухарок и прислуг, поселив их всех на южном дворе, где они стряпали и пряли на продажу для поддерживания хозяйства, а в это время на северном дворе не было никакого огня и дыма. Там стояли
1 «Гасить свой свет» — выражение из Лао-цзы, у которого сверхчеловек тушит свой светильник и приравнивает себя к окружающей пыли (мрази) [88].
2 Время «соломы и булыжника» — суровый траур сына по родителям [112].
3 Цитра и гусли — супружеское согласие [ПО].
Рассказы о людях необычайных: Царевна Заоблачных Плющей 659
лишь на досках шахматы, вино, чарки — и больше ничего. Дверь, ведущая в этот двор, была постоянно закрыта. Когда открывал студент, она распахивалась сама собой. Остальным же нельзя было и войти.
Тем не менее царевна сейчас же узнавала, кто на южном дворе прилежен и кто ленив, и, когда нужно было, посылала студента пожурить и наказать, кого следовало. И всякий раз все покорно сносили это, как совершенно правильное взыскание.
Она никогда не говорила лишних слов, никогда не хохотала. Если с нею говорили, она наклоняла голову и слегка посмеивалась.
Она всегда сидела с мужем, плечо к плечу, и любила на него облокачиваться. Студент поднимал ее и сажал на колени; она была так легка, словно у него в руках был ребенок.
— Какая ты легонькая, милая, — говорил студент, — ты, пожалуй, станцуешь на ладони! Помнишь, как та самая?..
— Что ж тут трудного? — отвечала она. — Только я не особенно обращаю внимание на то, что делают служанки. Ведь Летающая Ласточка1 на самом деле не кто иная, как служанка моей девятой сестры; ее за взбалмошность частенько наказывали, а однажды рассердились и прогнали вниз, к людям. Там она к тому же еще не соблюла своей девственности, и вот теперь ее заточили в подземные узилища.
В покоях царевны все было закрыто, застлано парчой и коврами, так что зимою там никогда не бывало холодно, летом — жарко. Какая бы суровая зима ни была, царевна неизменно носила легкие шали. Ань заказал ей новое платье и настаивал, чтобы она его надела. Она надевала, но через некоторое время опять снимала.
— Ах, знаешь, эта мирская, грязная вещь, — говорила она, — все кости мне раздавит, и я наживу сухотку.
VUI
Однажды, когда муж держал ее на коленях, он вдруг почувствовал, что она стала вдвое тяжелее против прежнего. Почувствовал и выразил свое удивление. Она улыбнулась.
— Вот здесь, — сказала она, указывая на живот, — живет мирское семя.
Через несколько дней она нахмурила брови, перестала есть.
— Я захварываю, — сказала она, — меня тошнит. Очень хочется чего-нибудь жареного или копченого.
Студент велел приготовить ей самого вкусного и сладкого, что было, и с этих пор она стала есть и пить, уже не отличаясь от простых смертных.
— Вот что, слушай, — сказала она однажды мужу, — у меня тело такое слабое, хрупкое, что, пожалуй, не выдержит родов. А вот служанка моя, Фань Ин, наоборот, страшно здоровая: нельзя ли будет ею меня заменить?
И с этими словами она сняла с себя исподницу, надела ее на Ин и заперла ее в спальне. Через несколько минут послышался крик ребенка. Открыли двери, смотрят — мальчик!
— Этот мальчик, — сказала весело царевна, — носит все признаки счастья1 2, это большой талант!
1 Летающая Ласточка — см. [61].
2 Признаки счастья — согласно прорицанию по очертаниям лица, имеющему в Китае, как и прочие виды гадания, огромную литературу [81].
660
fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
И назвала его Да-ци1. Спеленала, вручила мужу, веля передать его кормилице на южный двор. С тех пор как она освободилась, талия у нее опять стала тоненькая, как была раньше, и она опять перестала есть жареное и копченое.
Вдруг однажды она стала прощаться со студентом, говоря, что собирается на некоторое время уехать, чтобы проведать родителей. Студент спросил, когда же она вернется. Сказала — через три дня. И вот опять надули складной мех, как то уж было однажды, и она стала невидима.
К сроку она не вернулась. Прошел еще год — никаких известий.
Студент, потеряв всякую надежду, опять заперся у себя в доме. Спустил, что называется, полог1 2 — ив конце концов получил степень уездного кандидата.
Жениться он не пожелал, но каждую ночь проводил один на северном дворе, купаясь в аромате воспоминаний. И вот раз ночью, когда он в бессоннице ворочался на постели с боку на бок, вдруг он видит, как в окно стрельнуло пламя свечи. Двери сами собой распахнулись, и толпа служанок ввела царевну под руки в комнату. Студент пришел в восторг...
Стал спрашивать, как это она так провинилась перед ним, нарушив обещание.
— Да ведь, позволь, — сказала царевна, — я срока не пропускала. У нас на небесах прошло всего лишь два с половиной дня.
Теперь студент, довольный собою, стал хвастать и сообщил ей, как он осенью, так сказать, «победил». Он рассчитывал, что царевна, наверное, будет этому очень рада. Но она, напротив, исполнилась томной грусти.
— К чему эти эфемерные вещи? Им ведь не создать человеку ни блеска, ни срама. Ломают человеку жизнь, и только... Ах, три дня, всего три дня, как мы не видались с тобою, а ты еще на один слой ушел в земные перегородки!
После этого студент уже больше не стал искать карьеры.
Прошло еще несколько месяцев. Она опять выразила желание ехать к родным. Студент принялся горько сетовать и любовно просить.
— Ну, — сказала она, — на этот раз я уйду и обязательно вернусь пораньше, нечего тебе напрягаться ожиданием. Скажу еще, что разлука и свидание с живым человеком земли имеют каждое свою отсчитанную судьбу. Укороти ее — она станет длиннее; дай ей течь, как надо, — будет короче.
Ушла, а через месяц уже вернулась. С этих пор раз в полтора года она уходила и зачастую возвращалась лишь через несколько месяцев. Студент привык к такому порядку вещей, считая эти отлучки делом вполне нормальным, и нисколько не дивился.
IX
Она родила ему еще сына, подняла на руки и сказала: — Это гиена, это волк!
И велела его сейчас же выкинуть.
1 Да-ци — «Большой талант».
2 Спустил полог — не позволял себе никакого соприкосновения с внешним миром, как Дун Чжун-шу [105], [151].
Рассказы о людях необычайных: Царевна Заоблачных Плющей 661
Студент не мог этого допустить и остановил ее. Назвали мальчика Кэ-ци1.
Как только мальчику исполнился год, она заторопилась со свадебным гаданьем. Свахи ходили пятка к пятке, но когда осведомлялись о гороскопе невесты, то все как-то не сходилось.
— Вот видишь, — говорила она мужу, — я все хочу нашему волчонку заготовить конуру поглубже, а не удается. Придется значит, лет на шесть-на семь его бросить... Судьба — ничего не поделаешь! А ты вот что, хорошенько запомни, что я тебе скажу! Через четыре года в семье Хоу родится девочка. У нее на левом ребре будет небольшой нарост. Это и будет жена мальчику. Нужно будет их женить, и нечего там равняться, у кого из вас какой дом, у кого какая земля.
Она велела мужу сейчас же записать это себе в тетрадь.
После этого она отправилась к родным и больше к мужу не возвращалась.
Студент рассказал родным и знакомым о том, что от нее услыхал, и действительно, нашлись такие Хоу, у которых родилась девочка с наростом на ребре. Хоу был .человек низкий и порочный, и с ним вообще никто себя не равнял. Но Ань решительно посватался, и дело было кончено.
Да-ци семнадцати лет уже получил первую степень. Он был женат на некоей Юнь. Оба супруга отличались послушанием родителю мужа и жили между собою дружно. Отец их очень любил.
А Кэ-ци подрастал. Он не любил заниматься книгой, а все больше украдкой бегал к разным бездельникам играть в азартные игры и дома всегда что-нибудь крал для расплаты с долгами.
Отец, бывало, рассердится, прибьет его, но исправить его так и не мог. Тогда он стал предупреждать его, грозя несчастьем, но также ничего не добился.
Однажды ночью Кэ-ци вышел поворовать и начал уже понемногу сверлить дырку в заборе, как был застигнут хозяином дома, связан и препровожден к начальнику уезда. Узнав, кто он такой, начальник отпустил Кэ-ци, но при своем визитном листке.
Оба Аня, отец и сын, связали его и стали немилосердно драть, так что он был почти уже без дыхания. Тогда брат стал умолять отца освободить Кэ-ци, и тот наконец его отпустил.
Отец от гнева и стыда захворал, стал мало есть и оставил завещание о разделе земли между сыновьями. Все лучшие дома и жирные земли отходили к Да-ци.
Кэ-ци обиделся, рассердился. Встал ночью и с ножом вошел в спальню брата, чтобы его убить. Однако по ошибке попал ножом в невестку.
А дело было так. После царевны остались шаровары, легкие, необыкновенно мягкие. Юнь их присвоила себе как ночную одежду; когда Кэ-ци хватил по ним ножом, то во все стороны взметнулись огненные звезды... Кэ-ци в страшном испуге бросился бежать.
Когда отец узнал об этом, ему стало еще хуже, ц, через несколько месяцев он умер. Кэ-ци, услышав о смерти отца, решил вернуться домой. Брат встретил его хорошо, и от этого Кэ-ци разнуздался вовсю, так что через год все земли и угодья, которые пришлись на его долю, были растрачены.
Тогда он обратился в уездное правление с жалобой на брата. Однако правитель, зная доподлинно, что он за человек, обругал его и выгнал вон. С этой поры приятельским отношениям братьев пришел конец.
1 Кэ-ци — «Тот, кого следует выбросить вон».
662
ЛУ Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
X
Прошел еще год. Кэ-ци исполнилось двадцать три, а девице Хоу — пятнадцать. Брат вспомнил слова матери и хотел поскорее устроить свадьбу. Позвал Кэ-ци к себе, выделил ему прекрасный дом, чтобы жить вместе с ней; затем встретил молодую жену, ввел ее в дом и записал на нее лучшие, оставленные отцом, земли. Вручая ей все это, он сказал ей так:
— Вот эти мои скромные несколько десятин земли я ради тебя, невестушка, берег, не щадя жизни. Теперь все это передаю тебе. Мой братец — человек беспутный. Дай ему хоть вершок соломы, он все спустит. А после этих моих слов ваше дальнейшее благосостояние или, наоборот, нищета целиком находятся в твоих руках, невестушка. Если ты сумеешь заставить его исправиться, то нечего бояться холода и голода. Ну, а если не сумеешь, то я тоже, знаешь, не могу заполнить бездонную яму.
Хоу была из самых простых маленьких людей, но тем не менее отличалась смышленостью и привлекательностью. Кэ-ци очень ее боялся и любил. Что бы она ни сказала, он никогда не смел идти наперекор. Когда он отлучался, она назначала ему точный срок; если срок бывал пропущен, то она бранила и поносила его и после этого не садилась с ним за стол вместе есть и пить. Кэ-ци, живя в таких условиях, слегка подтянулся.
Через год у него родился сын.
— Ну, а теперь, — сказала жена, — мне нечего у кого-либо искать1. Несколько десятин жирной земли при мне. Стало быть, матери с сыном нечего бояться холода или голода. Пусть даже мужа теперь не будет, и то ладно!
Как-то случилось, что Кэ-ци, украв дома крупы, пошел играть. Жена, узнав про это, схватила лук со стрелой, стала у ворот и не пускала его домой. Кэ-ци в сильном испуге бросился от нее прочь; потом, укараулив момент, когда она ушла в дом, он тоже пробрался туда на цыпочках. Жена схватила нож и вскочила на ноги. Кэ-ци опять бросился бежать вон. Она — вслед за ним, рубанула ножом, рассекла, пропоров штаны, ягодицу. Кровь так и хлынула на чулки и туфли.
В сильнейшем раздражении Кэ-ци бросился с жалобой к брату, но тот не стал с ним разговаривать. Кэ-ци убежал в озлоблении и стыде.
Однако через ночь он опять пришел, стал перед невесткой на колени, жалобно заплакал и стал просить заступиться за него перед женой. Тем не менее та его по-прежнему не желала принимать. Кэ-ци рассвирепел и сказал, что он идет убивать жену. Брат молчал. Кэ-ци вскочил, схватил копье и выбежал.
Невестка сильно перепугалась и бросилась его останавливать, но муж сделал ей глазами знак и, когда брат убежал, сказал ей:
— Это он так, нарочно все разыгрывает. На самом же деле не посмеет и домой прийти.
Послали человека посмотреть, что Кэ-ци делает. А он, оказывается, уже вошел в дом. Тогда у Да-ци лицо стало серьезным, и он приготовился было бежать за ним, как Кэ-ци уже выходил из дому, затаив от страха дыхание.
Дело было так. Кэ-ци вбежал, когда жена его играла с ребенком. Как только она его увидела, бросила дитя на постель и пошла за кухонным ножом. Кэ-ци струсил и, волоча копье, побрел назад, а жена, выгнав его на улицу, вернулась домой.
1 Мне нечего... искать. — По китайским законам тех времен после рождения сына никакого развода быть не могло.
Рассказы о людях необычайных: Нежный красавец Хуан Девятый 663
Брат уже знал, в чем дело, но притворно стал его спрашивать, как и что. Кэ-ци молчал, повернулся в угол и заплакал. Плакал так, что вспухли глаза. Брат пожалел его и сам пошел с ним. Тогда жена приняла его, но, как только брат вышел, наказала, поставив на колени. Затем взяла с него тяжкую клятву... В конце концов дала ему, как милостыню, поесть из разбитой миски.
С этих пор Кэ-ци исправился, стал хорошим. А жена его вела счета и книги. С каждым днем богатели все больше и больше. Кэ-ци подобострастно смотрел, как все это делалось, и больше ничего.
Он дожил до семи десятков. Сыновей и внуков у него было множество, — а все ж жена нет-нет да возьмет его за седые .усы, да еще заставит прогуляться на коленях.
Автор этой повести сказал бы так:
Сварливая, ревнивая жена — что чирей на самой кости. Умирай, и только... Яд ведь — что другое?
А возьми мышьяку и приложи к чирею, и какой бы ни был злой нарыв, можно исцелиться. Это не какая-нибудь ромашка! И если бы наша фея не видела насквозь человека с его внутренностями, неужели ж она решилась бы оставить в своем потомстве яд?
НЕЖНЫЙ КРАСАВЕЦ ХУАН ДЕВЯТЫЙ
Хэ Ши-цань, по прозванию Цзы-сяо, имел свою студию в восточном Тяо-си. Ее двери выходили в совершенно открытое поле. Как-то к вечеру он вышел и увидел женщину, приближавшуюся к нему на осле. За ней следом ехал юноша. Женщине было за пятьдесят. В ней было что-то чистое, взлетающее. С нее он перевел глаза на юношу. Тому было лет пятнадцать-шестнадцать. Яркой красотой своей он превосходил любую прекрасную женщину.
Студент Хэ отличался пристрастием к так называемому «отрыванию рукава»1. И вот, как только он стал смотреть на юношу, душа его вышла из своего, так сказать, жилища, и он, поднявшись на цыпочки, провожал юношу глазами до тех пор, пока не исчез его силуэт. Только тогда он вернулся к себе.
На следующий день он уже спозаранку принялся поджидать юношу. Солнце зашло, в темноте полил дождь... Наконец он проехал. Студент, всячески выдумывая, бросился любезно ему навстречу и с улыбкой спросил, откуда он едет. Тот отвечал, что едет из дома деда по матери. Студент пригласил его зайти к нему в студию слегка отдохнуть. Юноша отказался, сказав, что ему недосужно. Студент стал его настойчиво тащить, и тот наконец зашел. Посидев немного, он встал и откланялся, причем был очень тверд: удержать его не
1 Пристрастие к «отрыванию рукава*. — В основе этого намека лежит следующее историческое повествование: Дун Сянь (I в. до н. э.) попал во дворец путем протекции и по заслугам отца. Он вошел в необыкновенный фавор у государя, который стал его быстро выдвигать и отличать и наконец не расставался с ним ни днем ни ночью. Однажды днем они оба спали рядом. Дун повернулся и лег на рукав государя. Тому нужно было встать, но Дун не просыпался. Тогда государь оторвал рукав, чтоб его не беспокоить, и поднялся, оставив его спать. С этих пор в китайской литературе существует такой образ для обозначения предосудительной любви мужчин друг к другу.
664
fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
удалось. Студент взял его за руку и проводил, усердно напоминая, чтобы он по дороге заезжал. Юноша, кое-как соглашаясь, уехал.
С этих пор студент весь застыл в думе: у него словно появилась жажда. Он все время ходил взад и вперед, усердно всматриваясь, и ноги его не знали ни остановки, ни отдыха.
Однажды, когда солнце уже охватило землю полушаром, юноша вдруг появился. Студент сильно обрадовался и настоял на том, чтобы юноша вошел в дом. Слуге подворья было приказано подать вино. Студент спросил, как его фамилия и прозвание. Он отвечал, что его фамилия Хуан; он девятый по счету; прозвания, как отрок, еще не имеет1.
— Наша милостивица1 2 живет у дедушки и временами сильно прихварывает. Поэтому я часто навещаю ее.
Вино обошло по нескольку раз. Юноша хотел проститься и уехать, но студент схватил его под руку и задержал. Затем закрыл дверь на ключ. Юноша не знал, что делать, и с раскрасневшимся лицом снова сел.
Студент заправил огонь и стал с ним беседовать. Юноша был нежен, словно теремная девушка. Как только речь переходила на вольные шутки, его сейчас же охватывал стыд, и он отворачивался лицом к стене.
Не прошло и нескольких минут, как студент потащил его с собой под одеяло. Юноша не соглашался, под предлогом дурноты во сне. Дважды, трижды заставлял его студент. Наконец он снял верхнее и нижнее платье, надел штаны и лег на постель.
Студент загасил огонь и вскоре придвинулся к нему; лег на одну с ним подушку, согнул руку, положил ее на бедра и стал его похотливо обнимать, усердно прося его об интимном сближении. Юноша вскипел гневом.
— Я считал вас, — сказал он, — тонким, просвещенным ученым. Вот отчего я так к вам и льну... А это делать — значит считать меня скотиной и по-скотски меня любить.
Прошло некоторое, весьма малое время, утренние звезды уже еле мерцали. Юноша решительным шагом вышел.
Студент, боясь, что он теперь порвет с ним, стал опять его поджидать. Переминаясь с ноги на ногу, он устремлял взор вдаль, и глаза его, казалось, пронизывали Северный Ковш.
Через несколько дней юноша наконец появился. Студент бросился ему навстречу, стал извиняться за свой поступок и силком втащил его в студию, где торопливо усадил и стал весело с ним разговаривать. В глубине души он был крайне счастлив, что юноша, как говорится, не помнит зла. Вслед за тем он снял туфли, влез на кровать и опять стал гладить его и умолять.
— Ваша привязанность ко мне, — сказал юноша, — уже, можно сказать, врезана в мои внутренности. Однако близость и любовь разве ж непременно в этом?
Студент сладко говорил о том, как бы они сплелись, и просил только разок прикоснуться к его яшмовой коже. Юноша позволил. Студент подождал, пока он уснул, и стал потихоньку учинять легкомысленное бесчинство. Юноша проснулся, схватил одежду, быстро вскочил и под покровом ночи убежал.
Студент приуныл, словно что-то потерял. Забыл о еде, покинул подушку и с каждым днем все более и более хирел. Он теперь только и знал, что посылал своего слугу из студии ходить повсюду и посматривать.
1 Прозвания... не имеет. — О системе имен см. [18].
2 Наша милостивица — то есть мать; отец называется «наша строгость». Вежливый язык в старом Китае, при общем самоуничижении, не позволял называть старших общими наименованиями [75].
Рассказы о людях необычайных: Нежный красавец Хуан Девятый 665
Однажды юноша, проезжая мимо ворот, хотел прямо направиться дальше, но мальчик-слуга ухватил его за одежду и втащил. Юноша, увидя, как начисто высох студент, сильно испугался, стал его утешать и расспрашивать. Студент рассказал ему все, как это было. Слезы крупными каплями так и падали одна за другой вслед его словам.
Юноша прошептал:
— Моим маленьким мыслям всегда представлялось, что, сказать по правде, эта любовь не принесет вашему младшему брату1 пользы, а для вас будет гибельной. Вот почему я не делал этого. Но раз вам это доставит удовольствие — разве мне жалко?
Студент был сильно обрадован, и, как только юноша ушел, болезнь сейчас же пошла на убыль, а через несколько дней он вполне оправился.
Юноша пришел опять, и он крепко-крепко к нему прильнул.
— Сегодня я, пересиливая себя, поддержал ваше желание, — сказал юноша. — Сделайте милость, не считайте, что так будет всегда.
Затем он продолжал:
— Я хотел бы кое о чем вас попросить. Готовы ли вы мне посодействовать?
— В чем дело? — спросил студент.
— Мать моя, видите ли, страдает сердцем. Ее может вылечить только «Первонебная пилюля»1 2 Ци Е-вана. Вы с ним очень хороши, так что можете ее у него попросить.
Студент обещал. Перед уходом юноша еще раз ему напомнил. Студент пошел в город, достал лекарство и вечером передал его юноше. Тот был очень рад, положил ему на плечо руку и очень благодарил.
Студент стал опять принуждать его соединиться с ним.
— Не пристращайтесь ко мне, — сказал юноша. — Позвольте мне подумать для вас об одной красавице, которая лучше меня в тысячи и тысячи раз.
— Кто такая? Откуда? — любопытствовал студент.
— У меня, видите ли, есть двоюродная сестра — красавица, равной которой нет. Если бы вы могли снизойти к ней своим вниманием, я бы, как говорится, «взялся бы за топорище и топор»3.
Студент слегка улыбнулся, но не ответил. Юноша спрятал лекарство и ушел. Через три дня он пришел и опять попросил лекарства. Студент, досадуя, что он так опоздал, сказал ему много бранных слов.
— Я, видите ли, не могу допустить себя до того, чтобы принести вам несчастье, и поэтому отдаляюсь... Если же мне не удается дать себя понять, то, пожалуйста, не раскаивайтесь.
С этих пор они сходились и наслаждались, не пропуская ни одного вечера.
Каждые три дня юноша непременно хоть раз просил лекарства. Ци показалось очень странным, что так часто требуется.
— Это лекарство, — сказал он студенту, — таково, что не бывало еще человека, который принял бы его более трех раз. Как это так вышло, что долго нет выздоровления?
Ввиду этого он завернул тройную порцию и сразу вручил ее студенту. Затем, посмотрев на него, Ци сказал:
— Вот что, сударь, вид ваш и выражение лица что-то темны и бледны. Больны вы, что ли?
1 Вашему младшему брату — то есть мне; ударение здесь, конечно, на слове «младший», что соответствовало требованиям вежливости [50].
2 «Первонебная пилюля» — вычурное название, которое можно перевести как «киноварь от Неба-предка».
3 «Взялся бы за топорище и топор» — стал бы сватом [136].
ббб
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Нет, — сказал студент.
Ци пощупал пульс и пришел в ужас:
— Да у вас в пульсе бесовщина! — вскричал он. — Болезнь сидит в «малом потайном»... Кто не остережется — беда!
Студент вернулся и передал юноше эти слова.
— Отличный врач, — сказал тот, вздыхая.— Я действительно лис и боюсь, что не принесу вам счастья.
Студент, боясь, что он обманет, спрятал лекарство и вручил ему не все: думал, что он не придет. Прошло совсем немного дней, и он действительно заболел. Позвал Ци освидетельствовать.
— Вот видите, — сказал тот, — в прошлый раз вы не сказали мне всей правды, и вышло, что теперь дыхание вашей жизни уже блуждает по пустырям... Даже Цинь Хуань1 и тот разве может вам помочь?
Юноша приходил каждый день проведать его.
— Вот, — говорил он, — не слушали вы моих слов — и действительно дошли до этого состояния!
Студент тут же умер. Хуан ушел, горько плача.
До этих еще происшествий в уездном городе, где умер студент, жил некий большой сановник с придворным званием. В молодости он делил со студентом Хэ, как говорят, кисть и тушь, но семнадцати лет уже был выдвинут и назначен в Лес Кистей1 2.
В то время циньским фаньтаем3 был человек, жадный до насилия и взяток. Никто из придворных чинов об этом не говорил царю, но новый академик имел решимость написать доклад, обличающий злоупотребления фаньтая. Однако так как здесь было то, что называется «переходом через жертвенные кубки»4, то он потерял должность, а фаньтай, наоборот, был повышен в должность дворцового министра5. И вот он стал ежедневно следить, не прорвется ли где-нибудь молодой ученый.
А наш ученый сызмальства слыл за храбреца и в свое время пользовался, как говорится, «взглядом темных зрачков»6 взбунтовавшегося против династии князя. Зная это, бывший фаньтай приобрел покупкой старые письма от одного к другому и предъявил нашему ученому в письме угрозу. Тот испугался и покончил с собой. Его супруга тоже умерла, бросившись в петлю.
По прошествии ночи ученый вдруг воскрес.
— Я — Хэ Цзы-сяо, — заявил он.
Стали спрашивать, и все то, что он говорил, действительно происходило в доме Хэ. Тогда только поняли, что Хэ вернулся своей душой в чужое, заим-
1 Цинь Хуань — знаменитый врач древности.
2 Лес Кистей (Ханьлинь) — см. [150].
3 Циньский фаньтай — финансовый комиссар от центрального правительства в какой-либо провинции, один из олигархов с весьма большой властью.
4 «Переход через жертвенные кубки» — превышение своей компетенции. Образ идет из притч философа Чжуан-цзы (IV в. до н. э.) [49], где читаем: «Хотя бы повар и не наладил к жертвоприношению своей кухни, однако тот, кто изображает и представляет покойника, не пройдет через все сосуды и блюда, чтобы сделать это вместо него», то есть каждый из них должен знать свое дело [166].
5 Дворцовый министр — губернатор, который называется так в литературном языке, потому что по своему значению и происхождению этот чин соответствовал древнему придворному цензору, блюстителю государственного порядка.
6 «Взгляд темных зрачков» — взгляд прямо устремленных зрачков симпатизирующего человека, в противоположность «белым глазам» — глазам, не желающим глядеть на неприличного и недостойного человека и потому повертывающим к нему белки, а не «темные зрачки» [155].
Рассказы о людях необычайных: Нежный красавец, Хуан Девятый
667
Юноша прошел у ворот в сопровождении молодой девушки.
66S
fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ствованное тело. Стали его удерживать, но он не счел это для себя возможным, вышел и побежал в свое старое жилище.
Губернатор, заподозрив обман, захотел непременно его унизить, погубить и послал к нему человека с требованием тысячи ланов. Ученый сделал вид, что соглашается, но от горечи и досады он готов был порвать с жизнью.
Вдруг ему докладывают о приходе юноши; он обрадовался, заговорил с ним, и сразу явились к ним и радость и горе. Только что он захотел снова учинить непристойность, как юноша спросил его:
— Скажите, сударь, у вас три, что ли, жизни?
— Мои раскаянья в своей жизни и мучениях не стоят этой смерти-блаженства!
И рассказал ему свои обиды и горечи. Юноша погрузился в глубокое, далекое раздумье и через некоторое время сказал:
— К счастью, вот я снова встретился с вами вновь живым, но вам пусто ведь так, без подруги. Помните я тогда еще говорил вам о своей двоюродной сестре. Так вот, она и умна и прелестна, и у ней большая изобретательность. Она-то уж непременно сумеет разделить с вами неприятность!
Наш ученый пожелал взглянуть хоть раз на ее лицо.
— Это нетрудно устроить, — сказал юноша. — Завтра я возьму ее с собой к старой матери, и она пройдет по этой самой дороге. Сделайте вид, что вы мой старший брат, а я, под предлогом жажды, попрошу у вас напиться. Вы, положим, скажете так: «Осел убежал!» — так это будет знаком согласия!
Условившись, они расстались. На следующий день, только что солнце стало на полдень, как юноша и в самом деле прошел у ворот в сопровождении молодой девушки. Наш ученый сделал ему приветственный жест и стал с ним тихо-тихо шептаться, причем бросал на девушку беглые и косые взгляды. Перед ним была милая, привлекательная, стройная, очаровательная девушка — самая настоящая фея!
Юноша попросил чаю. Хозяин попросил войти, чтобы напиться в доме.
— Ты не удивляйся, сестрица, — сказал юноша, — это мой старший брат по клятвенной дружбе. Не беда, если мы несколько отдохнем у него!
С этими словами он помог ей слезть, а осла привязал к дверям. Вошли. Хозяин сам поднялся, чтоб заварить чай, и сказал, смотря на юношу:
— То, что ты, милый, намедни говорил, — не достаточно исчерпывает дело!.. Сегодня мне здесь приходит конец!
Девушка, видимо, догадалась, что он говорит о ней, встала с дивана и, стоя, сказала брату, словно щебеча:
— Уйдем!
Наш ученый, взглянув на дверь, сказал:
— Осел-то наш, гляди, убежал!
Юноша с быстротой огня выбежал. Ученый обнял девушку и просил сойтись с ним. У той по лицу пошли пунцовые переливы, вся съежилась, словно попалась в тюрьму. Громко закричала, но юноша не отозвался.
— У вас, сударь, есть ведь жена, — сказала она, — к чему вам губить у человека честь и стыд?
Он объяснил ей, что не женат.
— Можете ли вы поклясться мне Рекой и Горой?1 Не дайте осеннему вееру увидеть ко мне пренебрежение!..1 2 А тогда только прикажете, и я послушаюсь!
1 Поклясться... Рекой и Горой — как клялись в торжественных случаях в древности, а именно: «Пока Желтая река не станет с пояс, пока гора Тай не источится...» и т. п. [121].
2 Не дайте осеннему вееру... — намек на знаменитое стихотворение поэтессы I века до н. э. Бань Цзе-юй «Осенний веер»:
Рассказы о людях необычайных; Нежный красавец Хуан Девятый 66Э
И он поклялся блистающим солнцем. Девушка более не сопротивлялась.
Когда дело было сделано, явился юноша. Девушка, сделав строгое лицо, гневно забранилась.
— Это, милая, Хэ Цзы-сяо, — сказал он, — в прежнее время известный литератор, а ныне придворный ученый. Со мною он в наилучшей дружбе. Это человек надежный. Сейчас мы доведем об этом до сведения тетки, и она, конечно, тебя не обвинит!
Солнце было уже к вечеру. Хэ хотел удержать их, не позволяя уходить, но девушка выразила опасение, как бы тетка не напугалась и не подумала чего-нибудь особенного. Но юноша с острой решительностью взял это на себя, сел на осла и помчался.
Прожили так несколько дней. Появилась какая-то женщина за руку с прислугой. Ей было за сорок лет; одухотворенностью своей и своим общим видом она совершенно напоминала юную подругу Хэ, и он крикнул ей, чтобы вошла... Действительно, это была ее мать. Посмотрев на дочь прищуренными глазами, она спросила с крайним удивлением, как это она очутилась здесь. Дочь, застыдившись, не могла ответить. Хэ пригласил мать зайти, сделал ей поклон и объявил, как и что. Мать засмеялась.
— Мой Девятый, — сказала она, — юная душа... Зачем, как говорится, он «оба раза не спросил»?* 1
Девушка сама пошла в кухню, поставила кушанья и угощала мать. Поев, старуха ушла.
С тех пор как Хэ получил красавицу подругу, все его сердечные стремления были в высокой степени удовлетворены. Однако нить зла так и кружила в его душе, и он все время ходил надутый, недовольный, с видом страдальца. Жена спросила его, что это значит, и он рассказал ей все от начала до конца, что только пришло на память. Она засмеялась.
— Ну, это-то мой девятый братец и один может распутать, — сказала она. — Чего горевать?
Хэ спросил ее, как это может быть.
— Я слышала, — отвечала жена, — что господин губернатор тонет в песнях и музыке, да и к глупеньким мальчикам весьма неравнодушен. Во всем этом мой девятый братец, как известно, отличается. Пусть он приглянется губернатору, а мы и подарим... Его злоба может таким образом пройти. Кроме того, можно еще будет ему отомстить за его зло.
Хэ выразил опасение, что брат не согласится на это.
— Вы только, пожалуйста, умолите его, — сказала она.
Только что сделанный из циского чистого шелка, Он бел, он чист, словно иней иль сиег. Выкроен в виде веера слитной радости: Круглого-круглого — словно светлая луна. <. Он то выйдет, то уйдет к груди иль в рукав государя, Веет и машет... Нежный ветерок появляется. Всегда боюсь, что, с приходом осенней поры, Холодные бури унесут яркую жару...
Бросит его он, кинет в сундук иль в корзину: Благодатное чувство прервется в своем пути.
В этом стихотворении изображается боязнь фаворитки утерять расположение государя с приближением ее к возрасту, более напоминающему осень, чем жаркое лето.
1 «Оба раза не спросил». — Женщина говорит здесь словами книги «Цзо чжуань», приложенной к летописи Конфуция [37]. Там рассказывается о двух героях, которых их возничий не спросил, как поступить ни перед боем, ни во время боя, а поступил по-своему. Здесь мать намекает, очевидно, на двоякую деятельность ее сына около Хэ.
670 fly Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Через день Хэ, увидя юношу, встретил его, идя на локтях. Тот был ошарашен.
— Как? — вскричал он. — В двух ваших жизнях я был вам друг... Везде, где только можно было это проявить, я не посмел бы пожалеть себя от головы до пят... Откуда вдруг взялась эта манера обращаться ко мне?
Хэ изложил ему все, что было надумано. Юноша изобразил на лице трудную борьбу.
— Я от этого человека потеряла свое тело, — вмешалась женщина. — Кто, скажи по правде, это сделал? Если теперь ты дашь ему завянуть и погибнуть среди его жизненного пути, то куда же ты меня-то денешь?
Юноше не оставалось ничего другого, как согласиться. И вот Хэ тайно уговорился с ним и отправил спешное письмо к своему приятелю, сановнику Вану, прислав с письмом и самого юношу. Ван понял, чего хочет Хэ, устроил большой обед, на который пригласил и губернатора. Затем он велел юноше нарядиться женщиной и исполнить на обеде танец Небесного Мо1. Получилось полнейшее впечатление прелестной женщины.
Губернатор так и одурел. Стал тут же настойчиво просить Вана отдать ему юношу, причем готов был дать за него крупные деньги, и единственно чего боялся, так того, что ему не удастся за них получить его. Ван притворился, что это его вводит в глубокое раздумье и сильно затрудняет. Помешкав довольно продолжительное время, он наконец отдал юношу, но уже от имени Хэ. Губернатор был в восторге, и старая ссора сразу была разрешена. Получив теперь юношу, он от него уже не отходил: где бы ни был, что бы ни делал, двигался ли, сидел ли. У него было более десятка обслуживавших его девиц. На них он смотрел теперь, как на пыль и грязь.
Юноша стал у него пить и есть и пользоваться всяческой услугой, словно князь. Кроме того, губернатор подарил ему более десяти тысяч ланов монет.
Через полгода губернатор захворал. Юноша, зная, что он уже совсем на дороге в тьму, сложил на повозку золото и парчу и временно поместил все это в доме Хэ. Вслед за этим губернатор умер. Юноша извлек деньги и выстроил целые хоромы, завел мебель и утварь, нанял слуг и служанок. Мать, братья, тетки — все пришли жить с ним вместе.
Когда юноша выходил из дому, на нем была великолепная шуба, его везли превосходнейшие кони.
Никто не знал, что он лис.
У меня (Ляо Чжая) есть некоторое по сему поводу сужденьице. Позвольте, улыбнувшись, приписать его сюда же1 2....
1 Танец Небесного Мо. — Небесный Мо — дьявол, владыка шестого буддийского чувственного неба, младший брат всех будд и злейший их враг. Он старается всеми силами вредить буддийскому учению и буддийской вере. Он действует на человека через чувства, омрачая его мысли, искушает и обольщает подвижников, принимая разные виды, например прелестных женщин, даже отца и матери. «Мо» — китайское сокращение из Моло (санскритского Мара). Танец Мо зародился, по-видимому, ранее VIII века, ибо у знаменитого поэта этого времени Ван Цзяня [95] в его «Ста дворцовых песнях» эта тема уже встречается. Но окончательное его развитие относится к концу владычества в Китае монголов, больших покровителей буддизма. Последний император Монгольской династии Юань был неумеренно пристрастен к «благам цивилизации», особенно отрицательного направления. Пируя дни и ночи, он выбрал шестнадцать наиболее красивых наложниц из своего гарема, нарядил их в наилучшие украшения, придав им вид святых бодисатв, искушающих подвижника всеми своими прелестями. Таким образом, это своего рода танец сатанинского наваждения (христианские миссионеры отождествляли Мару с сатаной, дьяволом-искусителем).
2 Идущее дальше «сужденьице» написано самым богатым литературным стилем. Однако иногда то, что может быть легко изложено на китайском, неслышимом для уха языке, никоим образом не может быть переведено на русскую, всегда слышимую речь. Переводчик
Рассказы о людях необычайных: Дева-рыцарь
671
ДЕВА-РЫЦАРЬ’
атудент Гу из Цзиньлина отличался большими литературными дарованиями, но семья его была весьма бедна. К тому же мать его состарилась, и он не допускал мысли о том, чтобы отойти от ее колен2. Он целые дни кому-нибудь то писал, то рисовал, получал за это вознаграждение и на это жил. Двадцать пять лет ему уже исполнилось, а место подруги жизни все еще было не занято.
Напротив их дверей давным-давно стоял пустой дом. И вот как раз в это время появилась какая-то старая женщина с молодой девушкой, сняли дом и поселились в нем. Так как в семье у них мужчины не было, то Гу и не спрашивал, кто они и откуда.
Однажды случайно, откуда-то возвращаясь домой, он увидел, что из комнаты его матери выходит девушка. Ей было лет восемнадцать-девятнадцать. Стройная, тоненькая, миловидная, изящная — редко на свете встретишь еще такую! Увидя студента, она не очень-то усердно принялась убегать, но впечатление производила как бы льда.
Студент вошел к матери и спросил, кто это.
— А это девушка, что насупротив нас живет. Она приходила ко мне просить ножа и мерки чи. Только что она рассказала мне, что у нее в семье тоже только одна мать. Эта мать с дочерью, скажу тебе, не бедные люди по своему рождению! Я спросила ее: почему же она не выходит замуж? Она сослалась на то, что мать у ней стара. Завтра мне нужно будет пойти на поклон к ее матери, так я мимоходом намекну о твоих намерениях. Если то, на что они рассчитывают, не чрезмерно, ты можешь, как говорится, взять на себя пропитание ее старости3.
На следующий день мать Гу посетила ее в комнатах. Мать девушки оказалась глухой старухой. Бросив взгляд на помещение, Гу нашла, что у них нет зерна даже на день вперед. Гу спросила, чем они занимаются. Оказывается, вся надежда на десять пальцев дочери. Затем она решила испытать их при помощи общих обедов, что старуха, по-видимому, принимала, но повернулась к дочери, спрашивая ее. Та молчала, мысленно этого совсем не одобряя.
Гу вернулась домой и рассказала подробно, что видела.
— Знаешь что, — сказала она недоверчиво, — уж не гнушается ли девушка нашей бедностью? Человек же она такой — не говорит и не смеется. Прекрасна, словно персик, словно слива, а холодна, точно иней или снег. Странный она человек!
Мать с сыном подумали, повздыхали — на том и кончили.
решительно отказывается передать это послесловие. Для восстановления всей его литературности не помогут никакие примечания, и останется лишь то, что вовлечет читателя в превратное суждение о Ляо Чжае, который здесь является в роли жестокого обличителя порока.
1 О переводе иероглифа ся как «рыцарь» см. [157].
2 Не допускал мысли о том, чтобы отойти от ее колен. — В широко распространенной в Китае «Книге о сыновнем обожании» читаем: «Родят дитя, чтобы ему кормить затем отца с матерью» [75].
3 Взять на себя пропитание старости — то есть стать зятем; образное выражение, обычное в патриархальном Китае.
л
612
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Однажды студент сидел в своем кабинете. Какой-то юноша пришел к нему просить что-то нарисовать. Наружности он был самой красивой, и на уме у него были ловкие шуточки. Гу спросил, откуда он. Он отвечал, что живет в соседней деревне. Затем стал являться к студенту, выждав дня два или три. Мало-помалу познакомились поближе, стали обмениваться остротами и шутками. Студент стал бесстыдно его обнимать. Юноша, между прочим, не особенно сопротивлялся, и Гу овладел им. С этих пор тот ходил уже часто, и сближение между ними пошло далеко.
Зашла как-то раз девушка. Юноша стал следить за ней взглядом и спросил, кто это такая. Студент ответил, что это соседка.
— Вот до чего прекрасна она, — сказал юноша, — ну, а выражение духа, сквозящее в ней, наводит страх, и еще какой страх!
Вскоре студент прошел в комнаты.
— Знаешь что, — сказала мать, — сейчас только девушка приходила просить риса. Она говорит, что целый день они не разводят огня. Эта девушка — самая чудесная дочь. Как жаль, что они так страшно бедны! Надо бы хоть немножко постараться их пожалеть.
Студент послушался слов матери, взял на спину доу проса, постучал к ним в дверь и передал, что сказала мать. Девушка приняла это, но не выразила благодарности. Днем она заходила иногда к студенту в дом и, видя, что его мать шьет платье или делает туфли, сейчас же садилась, шила ей и кроила. И вообще входила и уходила, работая у них в доме, словно его жена.
Студент все более и более обожал ее и каждый раз, как получал в подарок что-нибудь съестное, непременно делился с ее матерью.
Дева же нисколько, как говорится, «не вкладывала себе в зубы и щеки»1.
Раз случилось так, что у матери студента в самом тайном месте вырос чирей, и она днем и ночью выла и стонала. Дева время от времени подходила к ее постели, осматривала, промывала рану, накладывала лекарство, и этак раза три-четыре в день. Мать Гу это очень беспокоило, стесняло, но дева не брезговала ее грязью.
— О, как и где достать мне такую молодуху, как ты, которая бы так служила мне, старухе, до смерти?
Сказала и горестно вздохнула. Дева принялась ее утешать:
— Господин Гу — превосходный сын. Он в десять, в сто раз лучше нас, одинокой вдовы и сироты-дочери!
— Да, но всю эту хлопотню и беготню вокруг постели разве сделать даже самому почтительному сыну? Кроме того, я уже приближаюсь к закату. Случится рано или поздно, что меня прохватит туман или роса, — меня глубоко тяготит мысль о преемстве жертвенной молитвы1 2.
Во время этого разговора вошел студент. Старуха заплакала и сказала ему. — Я так много обязана барышне. Не забудь отблагодарить ее за ее доброту! Студент бросился ей в ноги.
— Вы оказываете ведь уважение моей матери, — сказала дева, — а я не благодарю. Зачем же вам меня благодарить?
Студент стал еще более чтить и любить ее. Однако во всем ее поведении проявлялась какая-то черствость; ни на волосок не зацепить, не подступиться!
1 «Не вкладывала себе в зубы и щеки» — не упоминала об этом.
2 Мысль о преемстве жертвенной молитвы — то есть о наследнике, который воздавал бы почитание душам умерших родителей; известен традиционный страх китайца перед бесплодием или отсутствием сыновей [90].
Рассказы о людях необычайных: Дева-рыцарь
673
Однажды, когда она выходила из дверей его дома, студент уставился на нее взглядом. И вдруг она обернулась и мило-мило засмеялась. Студент пришел в радостное волнение от такой неожиданности, бросился вслед за ней к ее дому, стал заигрывать — а она не сопротивлялась. И они радостно этак сплелись в счастье. Затем она сказала студенту наставительно:
— Это сделать можно один раз, но не второй.
Студент пошел домой, не ответив. На следующий день он опять стал зазывать, но она сделала строгий вид и ушла, не обратив на него внимания.
Каждый день она часто приходила в дом, и по временам они встречались, но она не обращала к нему ни слова, ни движения лица. Стоило ему позволить себе с ней вольную шутку, как холодное слово уже леденило человека.
Как-то неожиданно, очутясь в месте, где никого не было, она задала студенту вопрос:
— Кто этот молодой человек, что каждый день к вам приходит?
Студент сказал, кто.
— Его поведение и манера держать себя в отношении меня очень часто бесцеремонны. Так как он пользуется вашей неприличной симпатией, то я оставляю это так, без внимания. Однако прошу вас при случае передать ему от моего имени, что если он еще раз это повторит, то это будет означать, что ему не хочется жить.
Когда после этого юноша пришел, студент передал ему эти слова, прибавив:
— Ты знаешь, будь непременно поосторожнее с ней: тут тебе озорничать нельзя.
— Хорошо, — сказал юноша, — если ее нельзя трогать, зачем же ты с ней озорничаешь?
Студент заявил, что ничего этого нет.
— Ах, если нет, то как же она до твоего слуха довела игривые и нескромные мои слова?
Студент не мог на это ничего сказать.
— Позволь и мне просить тебя дать себе труд и передать ей от меня, чтобы она со своей ложной стыдливой чуткостью не манерничала. Иначе я повсюду стану о ней распространять слухи.
Студент сильно рассердился, что выразил на лице. Тогда юноша ушел.
Однажды вечером он сидел один. Вдруг дева вошла к нему и сказала с улыбкой:
— А у нас с вами, знаете ли, чувство и связь еще не порваны. Разве не от неба так нам определено?
Студент пришел в бешеный восторг и прижал ее к своей груди, как вдруг раздался звук быстрых-быстрых шагов. Оба в испуге вскочили. Смотрят — входит, толкнув дверь, юноша.
— Ты кто здесь такой? — спросил удивленный студент.
— Я тот, — сказал с улыбкой юноша, — кто пришел посмотреть на честную девственницу! Ну-с, — обратился он к деве, — теперь вы не удивитесь, не правда ли?
У девы брови поднялись дыбом, щеки заалели, она молчала, ни слова не проронив. Затем быстрым движением она откинула верхнюю часть одежды и показала какой-то кожаный мешок, откуда вслед за движением руки что-то выскочило и оказалось сверкающим, как кристалл, кинжалом «с головкой ложки», длиною около фута. Она погналась за ним, выбежала за дверь, взглянула на все четыре стороны — исчез. Тогда она бросила кинжалом в пустоту. Хха — раздалось там и сверкнуло, словно длинная радуга. Вдруг что-то упало
22 Зак. 3110
614
fly Сун-дан. Странные истории из Кабинета Неудачника
на землю и хрястнуло. Студент поторопился зажечь свет: оказалось — белая лисица, причем голова ее и туловище валялись в разных местах. Студент ахнул в ужасе.
— Вот он, ваш миленький мальчик! — сказала дева. — Я ведь решила его простить. Так нет, он определенно сам не захотел жить. Как это понять?
Подняла кинжал и сунула в ножны. Студент потащил ее в комнату.
— Слушайте, — сказала она, — сейчас из-за этой проклятой твари у меня испорчено настроение. Пожалуйста, подождите до следующей ночи!
Вышла и решительными шагами удалилась.
Действительно, на следующий вечер она пришла и давай сплетаться с ним, свиваться...
Студент спросил деву о ее искусстве.
— Это, видите ли, неизвестная вам вещь. Мне следует заботливо, осторожно беречь эту тайну. Если я разоблачу ее, это вам не даст счастья!
Затем он стал уговариваться с ней о свадьбе.
— Яс вами на подушке и на постели, — сказала она. — Я вам достаю и ношу воду. Кто же я, как не жена? Ведь мы уже муж и жена. Зачем опять вам понадобились разговоры о сватовстве и свадьбе?
— Тебе, пожалуй, противно, что я беден?
— Вы, конечно, бедный человек. Ну а я — богачка? Вот что: наше свидание в сегодняшнюю ночь именно тем и вызвано, что я жалею вас, как бедного.
На прощанье она заявила ему следующее:
— Это наше поведение — так себе, знаете! Нельзя допустить, чтобы оно часто повторялось. Если нужно прийти,, я сама приду. Если прийти нельзя, то заставлять меня бесполезно.
После этого при встречах всякий раз, как студент хотел отвести ее, чтоб секретно поговорить, она от него убегала. Тем не менее со всем, что касалось платья, починки, стряпни, дров, она управлялась не хуже настоящей жены.
Через несколько месяцев ее мать умерла, и студент сделал все возможное, чтобы справить похороны. С этих пор дева стала жить одна. Решив, что раз она одна и вокруг тихо, то можно не стесняться, студент перелез через забор, вошел в дом и несколько раз окликнул ее в окно. Ответа не было. Осмотрел дверь — пустая комната была закрыта.
Потом ему закралось в душу подозрение, не имеет ли она свидания на стороне, и ночью он опять пошел к ней, но с тем же результатом. Тогда он оставил один из своих яшмовых брелоков на окне и ушел.
Через день он встретил ее у матери. Только что он вышел, как она побежала в хвосте за ним.
— Вы меня подозреваете, да? — спросила она. — Но ведь у каждого своя душа, которой другому не выскажешь. Я бы хотела сегодня же заставить вас отрешиться от всяких подозрений, но как я могу это сделать? Впрочем, есть одно Дело, которое побеспокою вас быстро решить.
Студент спросил, что за дело.
— Я беременна уже восемь месяцев. Боюсь, что рано ли, поздно ли, придется, как говорят, подсесть к тазу1. Мое положение еще не определилось, так что я могу вам родить ребенка, но не смогу вам воспитать его. Как-нибудь
1 Подсесть к тазу. — Обычай в Китае требует, чтобы при самом разрешении от бремени роженица была приведена в полусидячее положение и чтобы ребенок упал в подставленный для этой цели таз.
Рассказы о людях необычайных; Дева-рыцарь
675
Дева вошла в дом. У ней в руках был кожаный мешок.
616
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
шепните своей матери, чтобы она поискала кормилицу, да скажите, что это-де для собирательницы тутовых червей, а не говорите про меня.
Студент обещал. Рассказал матери. Та засмеялась:
— Чудная, право, эта дева. Сватались к ней, так нет, не согласна; а вот и связалась втихомолку с моим сыном!
Она с радостью приняла соображения девы и стала ждать. Прошло больше месяца. Случилось, что она не выходила из дому уже несколько дней. Подозревая тут неладное, мать Гу пошла к ней наведаться. Дверь была закрыта, и было тихо. Стала стучаться, и стучалась довольно долго, — наконец из дома вышла дева с растрепанными, ровно бурьян, волосами и грязным лицом. Открыла дверь, впустила старуху и снова закрыла. Старуха вошла в ее комнату, а уа-уа уже лежал на кровати.
— Сколько же дней ему? — спросила мать, полная удивления.
— Три дня.
Старуха взялась за пеленки, смотрит — мальчик! — и у ней расцвели щеки и расправился во всю ширь лоб.
— Дитя мое, — сказала она весело, — да ведь ты мне, старухе, родила внука! Но ты здесь одна-одинешенька, кому же его поручить?
— Это малюсенькое существо я хранила при себе, не осмеливаясь взять его в охапку и принести вам напоказ. Вот ужо наступит ночь, никого не будет, так можно его унести.
Старуха пришла домой, поговорила с сыном, и оба они диву на нее давались. Ночью студент пошел к ней, взял сына и принес домой.
Прошло еще несколько вечеров. Ночь уже была к середине, как вдруг дева постучалась в ворота и вошла в дом. У ней в руках был кожаный мешок.
— Ну-с, — сказала она, смеясь, — важное дело сделано! Позвольте вслед за этим распроститься.
Студент бросился к ней с расспросами.
— Ваша доброта, — сказала она, — проявленная в отношении моей матери, которую вы кормили, в моем сердце так и вырезана, запечатлена, — оттуда уж не выйдет! Помните теперь, что я раньше вам говорила: можно-де раз, а нельзя второй? Это значило, что моя благодарность была не на постели. Вы — бедный человек, жениться не могли, и вот я вам хотела дать ниточку, продолжающую ваш род. Я, собственно, рассчитывала, что стоит лишь раз, так сказать, поискать, как уже и готово. Однако, вопреки моим ожиданиям, эти самые срочные воды опять пришли — и мне, значит, пришлось нарушить свой же запрет: был, как знаете, и второй раз. Теперь я за вашу доброту отплатила, и душа моя удовлетворена. Не сердитесь, не ропщите!
— А что за вещь у тебя в мешке? — полюбопытствовал Гу.
— Голова врага.
Развязал мешок, посмотрел. Волосы слиплись, все замазано кровью. Студент так и ахнул. Оправившись от страха, стал расспрашивать ее дальше.
— Я раньше не говорила с вами об этом потому, что если бы это серьезное дело не держать в строгой тайне, то можно было опасаться, как бы о нем не пошли слухи. Но раз теперь дело сделано, не беда, если я вам все расскажу. Я, видите ли, из страны Чжэ. Мой отец был великим конюшим1, но враг его погубил, и дом наш был весь отнят в казну. Я взяла на себя старуху-мать и ушла оттуда, скрыв свою фамилию и имя: закопав, так сказать, свою голову с шеей. Вот уже три года, что я так живу. Знаете, почему я не отомстила сейчас же? Да только потому, что старуха-мать была еще в живых. Ко-
1 Великий конюший — военный министр.
Рассказы о людях необычайных; Единственный чиновник
677
С кресла раздавался звук голоса, но человека не было видно.
672
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
гда же она отошла, то опять-таки в животе меня обременял некий кусок мяса. Приходилось все откладывать дальше и дальше. И затем, помните, в одну из прошлых ночей я уходила — так это не почему-либо другому, а просто потому, что я не знала еще как следует дороги и расположения дома: боялась, как бы не ошибиться.
С этими словами она вышла, дав еще следующее распоряжение:
— За этим рожденным мною ребенком смотрите хорошенько. Ваше счастье хрупко, долгой жизни не будет, но этот ребенок может озарить ваш дом. Ночь глубока, не стоит тревожить мать. Я ухожу!
Только что полный печали студент хотел спросить, куда она идет, как дева, мелькнув молнией, в мгновенье ока исчезла: больше он ее не видел.
Вздыхая, тоскуя, стоял студент, как деревянный, — словно потеряв свою душу и жизнь.
Наутро он рассказал все это матери, и оба принялись горько вздыхать, дивиться деве — только и осталось делать!
Прошло три года. Студент, действительно, умер. Сын его восемнадцати лет уже прошел на экзаменах «вступающего в службу»1. Он продолжил служение бабке, до самого конца ее дней.
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЧИНОВНИК
Цзинаньский чиновник, господин У, отличался твердой прямотой, ни за чем не гнался. В его время существовало такое подлое обыкновение: если кто-нибудь из алчных взяточников попадался в преступлении, но покрывал дефициты казначейства из своих средств, то начальство это немедленно замазывало, а взятка делилась среди сослуживцев.
Никто не смел действовать вопреки этому обыкновению. Также велели поступать и нашему господину У. Но он этого распоряжения не послушался.
Его принуждали, но безуспешно. Рассердились, принялись поносить и бранить его. У тоже отвечал злым тоном.
— Я, — говорил он, — чиновник хотя и небольшой, но так же, как вы, получил повеление моего государя, так что можете на меня доносить, можете меня карать, но ругать и бесчестить меня вы не вправе. Хотите моей смерти — пусть я умру. Но я не могу брать от государя жалованье и в то же время покрывать и искупать чужие неправедные взятки.
Тогда начальник изменил выражение лица и взял теплый, ласковый тон.
— Послушайте, — говорил он, — всякий вам скажет, что в этом мире нельзя жить прямою правдой. Люди, конечно, этой прямой правды лишены. А раз так, то можно ли, в свою очередь, обвинять эту нашу жизнь за то, что правдой действовать нет возможности?
Как раз в это время в Гаоюане жил некий Му Цин-хуай, к которому приходила лиса и сейчас же начинала с большим воодушевлением беседовать с людьми. С кресла раздавался звук голоса, но человека не было видно.
Му как-то прибыл в Цзинань. Посетители стали беседовать, и во время беседы один из них задал такой вопрос:
1 «Вступающий в службу» — высшая ученая степень (цзиньши), заканчивающая испытания [24].
Рассказы о людях необычайных: Человечек
679
Правитель продолжал задавать человечку настойчивые вопросы.
бао
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— Скажите, святая, — вы ведь знаете решительно все, — разрешите спросить вас: сколько всего в нашем городе правительственных чиновников?
— Один, — был ответ.
Все смеялись. Гость снова задал вопрос, как это так.
— Да, — продолжала лиса, — хотя во всем вашем уезде и наберется семьдесят два чиновника, но чтобы кого назвать настоящим — так это одного лишь господина У.
ЧЕЛОВЕЧЕК
При Канси1 появился какой-то маг с коробкой, в которой был спрятан маленький человек, ростом около фута. Когда ему бросали деньги, то он открывал коробку и выпускал человека, который пел песню и опять уходил к себе.
Маг явился в ямынь. Народоправитель потребовал коробку и удалился в свои покои, где стал подробно расспрашивать человечка о его происхождении. Тот сначала не решался говорить, но правитель продолжал задавать настойчивые вопросы, и человечек наконец рассказал о себе и о своих родных все подробно.
Оказалось, что это мальчик, начитанный в книгах. Как-то раз он пришел домой из школы. К нему пристал с разными соблазнами маг, давший ему, кроме того, еще какое-то снадобье, от которого все четыре его конечности съежились быстро, сократились. Тогда маг стал носить его с собой как игрушку или прибор для фокуса.
Правитель рассердился и казнил мага, а мальчика оставил у себя. Хотел было лечить его, но до сих пор все еще не набрел на верное средство.
Таланты китайского судьи1 2
Проповедь Конфуция, ищущая установления на земле царства справедливости, выдвинула два идеала: идеального царя, воплощающего в себе «путь» — путь абсолютной правды (дао), и идеального правителя людей — царского помощника, носителя и проповедника этого пути.
Этот идеальный человек, «целовек-царь» (цзюньцзы), получается — учил Конфуций — из обыкновенного человека таким путем. В основе своей человеческая природа абсолютно добра, но воспитание в неподходящих условиях разобщает ее с вековым источником и уклоняет в фальш и ложь. Тогда носитель правды извлекает из древних книг, в которых извечная правда говорит устами непререкаемо совершенных людей, их заветы, показывает их ученику, заставляет его проникаться каждою буквой этой мудрости — и сформирование, образование достойного человека завершено.
1 При Канси — то есть во время правления государя, называвшего свое царствование титулом Канси (1662—1723) [411
2 Вступительная заметка В. М. Алексеева к семи последующим новеллам, опубликованным впервые в журнале «Восток» (1925, № 5, с. 103—104). (Примеч. составителя.)
Рассказы о людях необычайных: Губернатор Юй Чэн-лун. (Рассказ первый)
681
Зная из абсолютного начала, проповеданного в изученных им «основах» (цзин), то есть книгах литературного предания, что есть вечная правда («путь») и что — отклонение от нее, полученный таким путем человек есть зеркало объективной совести и, значит, судья людей, правитель их.
Подготовляя таким образом судей и правителей, конфуцианство, как и следовало ожидать, погрешило в идеализации человеческого начала в человеке. Вместо идеального судьи прошедший на экзамене «основ» карьерист быстро превращается в лихоимца и насильника. Народная мудрость хорошо знает такого правителя, ибо таких было постоянное, жизненное большинство. И вот развертывается известная всякому, мало-мальски знакомому с китайским бытом хотя бы понаслышке, картина устрашающего насилия и произвола.
Однако идея достойного правителя, «отца и матери народа», не погибла ни в народе, ни в самом судье. Хороший добрый человек попадался, хотя бы изредка, и на троне правителя области, самодержавие которого было чисто сатрапским. Тогда он оправдывал свое назначение, и память о таким правителе жила из поколения в поколение.
ГУБЕРНАТОР ЮЙ ЧЭН-ЛУН
(Рассказ первый)
Губернатор Юй Чэн-лун1, ревизуя ведомство, прибыл в укрепление на почтовом тракте, называемое Гаою. Его приезд совпал со следующим происшествием. В одной местной знатной семье собирались выдавать замуж девушку. Приданое было самое великолепное. Ночью воры проникли в дом, проломав стену, и утащили все, словно, как говорится, скатав в рогожку.
Местный правитель не знал, что делать. Тогда генерал приказал, чтобы ворота города были заперты, но для прохода оставлены из четырех лишь одни, в которые он велел свободно впускать и выпускать людей. Пристав должен был караулить ворота и строго обыскивать всякую поклажу и ношу.
Затем генерал обратился ко всему населению города с увещанием вернуться по домам и ждать завтрашних обысков на предмет обязательного отыскания украденных вещей.
В то же время он шепнул приставу, чтобы — в случае, если какой-нибудь человек войдет и выйдет через ворота дважды, — он его сейчас же схватил.
После полудня пристав задержал каких-то двухуподей, у которых, однако, никакой при себе поклажи не оказалось.
— Они-то самые воры и есть, — сказал генерал.
Оба задержанных протестовали и все время доказывали свою невиновность. Тогда генерал велел раздеть их и обыскать.
Оказалось, что у них в халатах было вдето по две смены женских платьев, и как раз тех самых, что были в украденном приданом.
Воры, оказывается, испугались, что на следующий день будет общий обыск, и поторопились с переноской вещей в другое место.
1 Юй Чэн-лун — губернатор; пользовался большой известностью вообще и особенно при дворе Канси (XVII—XVIII вв.), который выказывал ему всяческое расположение.
622
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
«Они-то самые воры и есть», — сказал генерал.
Рассказы о людях необычайных: Губернатор Юй Чэн-лун. (Рассказ второй) 6S3
А так как вещей было много и, следовательно, перенести их было трудно, то они надели их на себя поплотнее и стали выносить почаще.
ГУБЕРНАТОР ЮЙ ЧЭН-ЛУН
(Рассказ второй)
Когда наш генерал был еще лишь начальником фу1, он заехал как-то в город, подведомственный его соседу по управлению. Ранним утром, проезжая по предместью, он видит, что двое каких-то людей несут на постели больного. Больной был накрыт большим одеялом. На подушке были видны волосы, в которые была воткнута булавка с фигурой феникса. Женщина лежала на постели боком, а с обеих сторон рядом с нею шли четверо дюжих мужчин, которые поочередно подходили и руками охватывали одеяло, подтискивая его под тело больной, из опасения, по-видимому, что ей дует.
Через некоторое время ношу опустили у дороги и дали теперь нести ее смене, также из двоих людей. Проследовав мимо них, генерал послал одного из слуг вернуться и допросить их.
— Это наша сестра, — был ответ, — она при смерти, и вот мы ее несем к мужу.
Генерал, проехав еще два-три ли, снова послал слугу вернуться и посмотреть, в какую деревню они вошли. Слуга пошел за ними по пятам. Видит, что они дошли до какой-то деревни и что их встретили и ввели к себе двое каких-то мужчин. Слуга пошел и доложил обо всем этом генералу. Тогда генерал обратился к правителю этого города с вопросом, не было ли в городе грабежа.
— Не было, — отвечал правитель.
Дело в том, что в ту пору с чинопроизводством было строго, и поэтому как высокие чины, так и мелкие служащие скрывали случаи грабежа, так что о грабежах с убийством молчали даже потерпевшие от них, не смея никому ничего сказать. Генерал, заняв помещение в гостинице, велел одному из домашних слуг расспросить' вокруг поподробнее.
Оказалось, что действительно в городе одна богатая семья подверглась нападению дюжих грабителей, которые замучили жертву каленым железом насмерть.
Генерал велел позвать к себе сына этой семьи и стал расспрашивать о том, как все это случилось. Сын потерпевшего упорно не признавал грабежа.
— Я, видишь ли, — сказал тогда генерал, — уже подумал о тебе и поймал здесь крупных грабителей. Ничего иного у меня и в мыслях нет.
Тогда сын упал генералу в ноги и стал слезно умолять о разрешении ему смыть обиду за погибших.
Генерал въехал в город и направился к правителю для свидания с ним. После этого отрядили сильных служителей, и те ранним утром направились в указанный им сельский дом, где и захватили восемь человек. При первом же допросе все сознались в грабеже.
— А кто ж у вас был больной женщиной? — поинтересовался генерал.
1 Фу — департамент губернии.
684
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Губернатор, проезжая по предместью, увидел, что какие-то люди несут на постели больного.
Рассказы о людях необычайных: Как он решал дело
685
Разбойники показали, что в ту самую ночь они были в притоне разврата, где и уговорились с одной из девиц, что они положат серебро на кровать, а она будет его держать в охапке вплоть до прибытия в гнездо. Там и поделили.
Все выражали свое восхищение сверхчеловеческою прозорливостью генерала.
— Как только вы могли все это дознать? — поинтересовался кто-то.
— Это очень легко было уразуметь, — ответил генерал, — да только люди не обращали внимания. Подумайте, — ну как могло статься, чтобы молодая женщина, лежа на постели, позволяла кому-либо запускать руку под одеяло? Потом, они шли, переменяя плечи. Значит, было очень тяжело. Затем они, скрещивая руки, берегли ношу. Значит, там что-то было. Наконец, если бывает больная женщина, лежащая в беспамятстве, то уж обязательно найдется женщина же для ее встречи у самых ворот. А видны были только мужчины, которые притом же ни звуком не выказали ни тревоги, ни интереса. Вот почему я с уверенностью знал, что это грабители.
КАК (Ж РЕШИЛ ЛЕЛО
На запад от уездного города был горный хутор. Один торговец был кем-то убит на дороге, а через ночь покончила с собой его жена. Брат торговца пошел с жалобой к судье, которым в это время в Цзычуани был Би И-чжи1. Судья лично явился на место для освидетельствования и, увидев, что в холщовом поясном мешочке было еще цяней пять серебра и что он лежит у поясницы убитого, как и лежал, понял, что убийство совершено не из-за денег.
Велел схватить соседей и старост из двух ближних деревень и допросил их, но нитей было чрезвычайно мало. Не стал их бить, а отпустил по домам. Велел лишь понятым внимательно присматриваться и делать ему доклады о своих наблюдениях раз в десять дней.
Дальше этого не пошел.
Так прошло, пожалуй, полгода. Дело стало понемногу затушевываться и внимание к нему слабеть. Брат торговца, раздосадованный мягкостью и снисходительностью достопочтенного Би, поднялся к нему в канцелярию и стал буйствовать. Би разгневался.
— Послушай, ты, — закричал он, — раз ты сам не можешь в точности указать мне на виновника этого преступления, то как же ты хочешь, чтобы я надел на честных людей орудие пытки?
Накричав на него, прогнал прочь. Брату убитого жаловаться далее было некому. Полный ярости, он бросился теперь хоронить сноху...1 2
Однажды, когда должно было разбираться делр арестованных податных недоимщиков, в залу суда ввели несколько человек. Среди них оказался один, некий Чжоу Чэн, который, боясь наказания, попросил слова и заявил, что у него на покрытие недоимки средств, пожалуй, хватит. С этими словами он снял с пояса мешочек с серебром, подал его, стоя на коленях, правителю и просил проверить. Тот проверил.
— А из какой ты деревни? — поинтересовался Би.
— Из такой-то, — отвечал подсудимый.
1 Би И-чжи — впоследствии известный министр.
2 Бросился теперь хоронить сноху... — Китайский обычай не требует немедленных похорон [76].
бае
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
— А от Западных скал твоя деревня далеко?
— Да ли пять-шесть будет.
— А какое к тебе отношение имел убитый в прошлом году торговец такой-то?
— Такого не знал.
Правитель сделал гневное лицо.
— Ты убил его, а говоришь, что не знал! Это еще что?
Чжоу решительно отрицал и спорил с правителем, но тот не стал слушать, а велел покрепче зажать его в колодки, и действительно, Чжоу в преступлении сознался.
Дело, оказывается, было так. Жена торговца, урожденная Ван, собралась навестить родственников. Но у нее не оказалось головных украшений1 и больших булавок для закалывания волос. Ей было совестно показаться без этого в люди, и она все время приставала к мужу, чтобы тот занял булавку у соседа, но муж не соглашался это сделать. Тогда она заняла сама и, обращаясь с булавкой, как с крупной драгоценностью, на обратном пути сняла ее и завернула в мешочек, который сунула себе в рукав.
Дома она хватилась, стала искать — булавка пропала. Сказать мужу не посмела. Возместить соседке стоимость не могла. От досады хотела покончить с собой.
Как раз в этот день Чжоу нашел булавку и, узнав, что ее обронила жена торговца, укараулил, когда муж ее куда-то ушел, перелез ночью через стену с тем, чтобы, предъявив ей булавку, потребовать соития.
В это время стояли жары... Было парно и душно... Ван лежала во дворе. Чжоу подобрался к ней и стал блудить. Ван проснулась и громко закричала. Чжоу быстро усмирил ее, отдав мешочек и предъявив булавку.
Когда он добился своего, Ван сказала ему серьезным тоном:
— Больше ты не приходи! Мой муж — человек злой. Застанет нас — боюсь: обоим будет смерть!
Чжоу рассвирепел.
— Как? — вскричал он. — Неужели, по-твоему, за один-единственный раз я должен отдать тебе все, что держу в руках?.. Ведь здесь столько, сколько хватит на несколько ночей в веселом доме!
— Да я не то чтобы не хотела связи с тобой, — сказала Ван примирительно, — но, видишь ли, муж мой часто хворает... Так что не лучше ли повременить, подождать, пока он умрет?..
Чжоу ушел от нее, убил торговца. Ночью явился к ней и сказал:
— Сегодня кто-то твоего убил... Изволь исполнить наш уговор!
Услыхав эту новость, Ван зарыдала. Чжоу испугался и бросился бежать. Когда рассвело, жена торговца была найдена мертвою. Произведя дознание и обнаружив все это, наш достопочтенный Би предал Чжоу заслуженной казни.
Все восхищались сверхчеловеческой прозорливостью Би, не понимая, как мог он все это разглядеть.
— Ничего трудного в этом деле не было, — говорил Би в ответ на подобные речи. — Важно в таких случаях обращать внимание на все, с чем сталкиваешься. Когда я осматривал труп, я заметил, что на мешке для серебра вышит узор знака «вань»1 2. На мешочке у Чжоу было точно то же. Это бы-
1 У нее не оказалось головных украшений. — Головные украшения, фантастические и сложные у нарядной дамы, и у простой китаянки также не отсутствуют [23].
2 Узор знака «вань» — вид сплошного параллельного узора.
Рассказы о людях необычайных: Как он решил дело
627
В залу суда ввели несколько человек. Среди них оказался некий Чжоу Чэн.
688
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ло, значит, делом одних и тех же рук. Затем я стал его допрашивать, а он говорит, что у него с торговцем не было никакого знакомства. Говорит, а у самого голос и лицо так и меняются... Тут я уже определенно видел, в чем дело!
Автор этих странных историй скажет здесь так:
В нашем мире, если не отложишь решения уголовного дела подольше, — глядишь, и запутал, ввязав несколько десятков человек, все смешав в кашу.
Заревут в зале суда «мясные барабаны»1, смешаются в вой ахи и охи, а он с печалью на губах говорит:
— Вот как я всю душу отдаю, трудясь для народа!
Но стоит пробить трем ударам, как женщины, певицы, разом к нему подойдут. И тогда он в уме своем и заботе даже трудных дел больше не держит. Когда же наступает час идти в присутствие, он будет там, как говорится, «губить тутовое дерево, чтобы палить древнюю черепаху»1 2.
Увы, — душу-то народа где такому человеку приобрести?
ПОТОРОПИЛИСЬ
к нашем уездном городе жил некто Ху Чэн, вечно ссорившийся со своим односельчанином Фэн Анем. Оба Ху — сын и отец — были силачи. Фэн всячески извивался и подлаживался, но Ху ему не доверяли.
Однажды они сидели вместе за вином и порядком захмелели. Стали хвастать своею храбростью.
— Нечего, — говорил Ху, — мне горевать о бедности... Хоть сотню ланов3 и то нетрудно достать!
Фэн, зная, что у него дома негусто, сидел и посмеивался. А Ху заговорил вдруг всерьез:
— Нет, правду тебе говорю... Вчера я на дороге встретил богатого купца, который ехал сюда с большой поклажей. Я его, знаешь, сковырнул в заброшенный колодец у Южных гор.
Фэн стал опять трунить.
А в это время у Ху жил муж его сестры, некий Чжэн Лунь, который просил Ху приобрести для него землю, и поэтому держал в доме Ху несколько сот ланов.
И вот Ху берет эти деньги, тащит их в комнату, где они сидели, и ослепляет Фэна своим богатством. Фэн поверил.
Распрощавшись с хозяином, Фэн тайно донес об этом уездному начальнику. Достопочтенный Би4 велел схватить Ху и стал на очной ставке с Фэном его допрашивать. Ху тогда сказал всю правду. Начальник допросил Чжэна, а равным образом и владельца той земли, к которой он приценивался; ошибки
1 «Мясные барабаны» — истязуемые в пытке.
2 «Губитъ тутовое дерево, чтобы палить древнюю черепаху» — то есть губить невинного, чтобы обвинить невинного же. Из анекдота о человеке, сообщившем секретный разговор тута с черепахой деловитому генералу, который не пожалел погубить это драгоценное дерево на приготовление блюда из черепахи.
3 Сотня ланов — сумма для крестьянина очень крупная.
4 Достопочтенный Би — впоследствии известный министр.
Рассказы о людях необычайных: Поторопилась
689
не было. После этого в присутствии всех был произведен осмотр заброшенного колодца. Один из служителей спустился по веревке вниз, и действительно, там оказался труп без головы.
Ху был сильно потрясен, но ничего не мог сказать в свое оправдание, твердил лишь о злом навете. Начальник, вскипев гневом, ударил его по лицу раз десять и сказал:
— Вот ведь подлинное свидетельство твоего преступления... Это еще назовешь напраслиной?
И посадил его в тюрьму на режим смертников. Труп же запретил вытаскивать и только объявил по всем деревням, чтобы родные убитого сообщили властям.
Через день после этого является женщина и приносит письменное заявление о том, что она жена убитого, некоего Хэ, который, имея при себе несколько сотен ланов серебра, ушел из дому по торговым делам и был этим самым Ху убит.
— В колодце, — сказал начальник, — есть действительно мертвый человек, но боюсь, что это не обязательно твой муж.
Женщина упорно твердила свое. Тогда начальник велел вынуть труп из колодца и показать ей. Действительно, она говорила не зря, но не решалась подойти к трупу, а стояла поодаль и голосила.
— Настоящего злодея уже нашли, — сказал начальник. — Дело лишь в том, что тело убитого не представлено нам полностью. Ты ступай пока домой и жди, пока мы не отыщем головы убитого. Тогда мы тебя известим, а злодея заставим понести кару, искупить свою вину.
Сказав так, он сейчас же вызвал из тюрьмы Ху и крикнул ему:
— Если ты завтра же не явишься ко мне с головой убитого, переломаю тебе кангой ноги!
Ху целый день был в наряде от ямыня. Когда он вернулся, начальник допросил его, но Ху стоял рыдал, и только. Тогда начальник велел принести орудия пытки и сделал вид, что собирается его мучить, но мучить все-таки не стал, а сказал так:
— Я все думаю, что ты в ту ночь, должно быть, нес труп чересчур торопясь, так что и сам не знаешь, где уронил голову. Как же это ты не поискал как следует?
Ху стонал и умолял начальника, твердя, что все это навет, просил дать ему возможность энергично приняться за розыски головы.
Тогда начальник спросил женщину, сколько у нее детей.
— Детей нет, — отвечала она.
— А есть родственники убитого и кто они?
— Есть только один дядя.
— В таких молодых годах потерять мужа, — вздохнул начальник, — и остаться одинокой!.. Как тут жить?
Женщина заплакала и молила сжалиться над ней.
— Что ж, — сказал начальник, — преступление уже установлено. Только бы вот дополнить тело до целого — и дело будет прекращено. А как только оно будет прекращено, можешь сейчас же снова выходить замуж... Ты женщина молодая, нечего тебе тут ходить по канцеляриям!
Женщина, растроганная вниманием начальника, заплакала, бросилась ему в ноги и сошла вниз.
Тогда начальник повесил объявление, обращаясь к односельчанам с приглашением помочь вдове найти голову мужа.
Прошла ночь — и вот явился в правление односельчанин вдовы, некий Ван Пятый, и доложил, что он нашел голову. Начальник допросил его, произ
690
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
вел осмотр и, когда подлинность находки была с очевидностью установлена, дал явившемуся в награду тысячу монет1.
Затем он вызвал к себе дядю убитого.
— Вот что, любезный, — сказал он, — это большое дело уже кончено. Однако так как жизнь человека — вещь огромной важности, последний вердикт нельзя произнести, прежде чем пройдет несколько лет. Раз у твоего племянника потомства не было, да и молодой вдове, я думаю, трудненько будет существовать, дай ей поскорее выйти за кого-нибудь замуж. Хлопот особенных от этого не выйдет. Разве только вот мое начальство может пересмотреть дело и вернуть мне с выговором... Тогда уж ты прими вину на себя.
Дядя убитого этого не пожелал.
Начальник вынул планочный ордер1 2, раз и другой, и бросил служителям. Дядя стал опять рассуждать. Начальник кинул еще — и тогда дядя, испугавшись начальника, согласился и вышел.
Услыхав об этом, женщина явилась к начальнику благодарить его за оказанную ей милость. Тот принялся ее ласково наставлять и утешать, проявляя самое полное внимание.
После этого он вывесил объявление о том, что если кто захочет приобрести себе жену, то пусть приходит в правление и заявит о своем желании.
Как только он об этом объявил, сейчас же появился человек с прошением о браке, и это был не кто иной, как Ван Пятый, сообщивший о голове.
Начальник вызвал женщину в суд и спросил ее:
— Ну-с, скажи, ты знаешь настоящего злодея?
Она отвечала, что это Ху Чэн.
— Нет, — сказал начальник, — настоящие-то преступники это вы двое, с этим самым Ваном Пятым!
Оба явившиеся пришли в крайнее смятение, но стали энергично отнекиваться, доказывать, что это несправедливый иавет, судебная ошибка.
— Я давно уже все это понял, — сказал начальник. — И если медлил с обнаружением дела, то только потому, что боялся, как бы случайно не допустить несправедливости. Теперь смотрите оба: тело еще не было вынуто из колодца, а ты уже определенно уверилась в том, что это твой муж. Как это так? Значит, ты давно уже знала, что он убит. Затем, — торговец и при смерти своей был в рваной одежде, трепаной, старой... Откуда бы у него появиться этим нескольким сотням ланов серебра? А ты, Ван, — обратился он к мужчине, — откуда мог так хорошо знать, где лежит голова? И почему это ты так заторопился с ней? Да просто потому, что тебе хотелось поскорее сладить свое дело!
У обоих пришедших лица выразили крайний испуг, стали землистого цвета. Как они ни старались, но ни слова вставить больше не могли.
Начальник велел заковать их обоих в кангу, и тогда они сказали ему всю правду.
Дело оказалось такое. Ван Пятый давно уже был в связи с этой женщиной и давно уже замышлял убить ее мужа. А тут возьми да и подвернись шутливая выходка Ху Чэна.
Начальник освободил Ху. Фэну за ложный донос он дал основательное количество бамбуковых палок и выслал его из области на три года.
Так и закончилось это дело, в котором ни один человек не был несправедливо казнен.
1 Дал... в награду тысячу монет — мелких, едва превышавших по стоимости нашу копейку.
2 Планочный ордер — бамбуковая планка с ордером на арест.
Рассказы о людях необычайных: Приговор на основании стихов
6Э1
ПРИГОВОР НА ОСНОВАНИИ стихов
Цинчжоуский обыватель Фань Сяо-шань торговал вразнос писчими кистями. Раз он ушел с товаром и домой не возвращался. Дело было в четвертой луне. Жена его, урожденная Хэ, легла спать одна и была убита грабителем.
В эту ночь моросил мелкий дождь... В грязи был обронен веер с написанными на нем стихами: некий Ван Чэн дарил веер и стихи1 некоему У Фэй-цину. Кто такой Ван Чэн, было неизвестно, но У был известный своею зажиточностью обыватель родом из Иду и земляк Фаня. Этот У всегда отличался легкомысленным поведением, так что все односельчане отнеслись к находке с доверием.
Начальник уезда велел его арестовать и стал допрашивать, но У свою вину упорно отрицал. Однако его заковали в тяжелые колодки и делу дали окончательный ход. Пошли ходить бумаги, то критикующие, то разъясняющие, но, пройдя инстанций с десять, все-таки иного суждения не выработали.
У решил, что ему придется умереть, и велел жене истратить все, что у них есть, на помощь его одинокой душе. Тем, кто явится к воротам дома и произнесет «Будда» тысячу раз1 2, он велел давать теплые штаны, а тем, кто дойдет до десяти тысяч, — теплый халат. И вот у дома У стал толпиться целый базар нищих, и на десятки ли раздавались призывы Будды. От этого дом стал быстро беднеть. Каждый день то и дело занимались продажей земли и хозяйственного добра для покрытия расходов по расчету с причитавшими.
У тайно подкупил одного из тюремных смотрителей, велев ему приобрести яду, но в ту же ночь он видит во сне какое-то божество, обратившееся к нему со следующими словами: «Не умирай! Тогда было несчастье извне, а теперь будет удача внутри».
Уснул еще раз — и опять те же речи. Тогда У своего намерения покончить с собой не осуществил.
Вскоре после этого прибыл на должность начальника почтеннейший Чжоу Юань-лян. При регистрации уголовных преступников он дошел до дела У и, по-видимому, над чем-то задумался.
— Вот тут, — спросил он, — некий У убил человека... А какое тому было заслуживающее доверия свидетельство?
Позвали Фаня-сына. Тот сказал, что веер — вот доказательство. Начальник стал внимательно разглядывать веер.
— А кто такой этот Ван Чэн? — спросил он.
— Не знаю, — сказал Фань.
Начальник взял дело и внимательно его пересмртрел, после чего сейчас же распорядился снять с У колодки и из тюрьмы перевести его в хлебный магазин.
1 Дарил веер и стихи. — На веере китайцы любят рисовать и писать стихи, упражняя свои художественные дарования. Такой веер дарится обыкновенно друзьям или знакомым, причем имя адресата пишется в самых лестных выражениях.
2 Кто... произнесет «Будда» тысячу раз. — Вернее, произнесет имя Будды Ами-табы, спасителя людей (на севере это звучит: Омнтафо). Бесконечное повторение этого обращения к Будде соответствует многократным «Господи, помилуй» в христианских церквах. Религиозное изуверство доходит до так называемых «молитвенных мельниц», на которых начертано обращение к Будде, с каждым оборотом цилиндра засчитываемое, как произнесенное фактически.
692
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Фань стал энергично протестовать.
— Ты что ж, — кричал он в сердцах, — хочешь, чтобы человека убили за здорово живешь, и, кончив на этом, от дела отойти? Или, быть может, ты хочешь, чтобы тот «достал своего врага и сердце на нем усладил»?1
Всем вообще показалось, что почтенный начальник выказал в отношении к У пристрастность, но, конечно, никто ничего не посмел сказать.
Тогда начальник дал собственноручно подписанный наряд на немедленное задержание хозяина одной лавки в южном предместье города. Тот испугался, совершенно не понимая, в чем дело.
Когда он явился в управление, начальник обратился к нему с вопросом:
— Вот что, любезный: у тебя в лавке на стене есть стихи некоего Ли Сю из Дунгуаня. Когда они были написаны?
Лавочник в ответ на это сказал, что эти стихи написаны и оставлены у него в лавке какими-то студентами-кандидатами (их было не то двое, не то трое), которые сидели и пьянствовали перед прибытием на экзамены окружного инспектора. Дело это было уже давно, и лавочник сказал, что не знает, где живет автор этих стихов.
После этого начальник отправил служителей в Жичжао, чтобы арестовать Ли Сю, как обвиняемого, на дому. Через несколько дней Сю был доставлен.
— Слушай, ты, — обратился к нему начальник гневным тоном, — раз ты ученый кандидат, то как же это ты замыслил убить человека?
Сю бухнулся в ноги в совершенном недоумении и растерянности... Он твердил только одно: «Нет, не было этого!..» Начальник бросил ему вниз веер1 2 и велел самому посмотреть.
— Ясно, кажется, — добавил он, — что это твое сочинение. Зачем же ты обманным образом приписал это Ван Чэну?
Сю стал внимательно разглядывать стихи.
— Стихи, — сказал он, — действительно, сочинение вашего покорного слуги, но знаки, правду говорю и серьезно, писал не я.
— Ну, раз ты признал, что это твои стихи, — сказал начальник, — то это, должно быть, кто-то из твоих друзей. Кто писал? Говори!
— Почерк, — отвечал студент, — как будто похож на руку Ван Цзо из Ичжоу!
Начальник немедленно командировал своих служителей с печатью арестовать Ван Цзо. Когда того привели, начальник принял его с гневным окриком точно так же, как и Сю.
— Эти стихи, — сказал в ответ Цзо, — попросил меня написать торговец железом в Иду, некий Чжан Чэн. По его словам, Ван Чэн — его двоюродный брат.
— Вот он, негодяй, где! — воскликнул начальник и велел схватить Чжан Чэна.
При первом же допросе тот повинился.
А дело было, оказывается, так. Чжан Чэн высмотрел, что Хэ хороша собой, и захотел ее вызвать на близость. Однако, боясь, что дело не выйдет, решил воспользоваться именем У, считая, что на этого человека все подумают с уверенностью. С этой целью он подделал веер так, что он казался принадлежащим У, и с ним направился к женщине. «Удастся, — рассуждал он при
1 «Достал своего врага и сердце на нем усладил» — то есть чтобы У, которому Фань теперь выдан с головой, и его убил бы со злорадством.
2 Начальник бросил ему вниз веер. — Судья сидит на возвышении в глубине зала, а ответчик стоит перед ним на коленях.
Рассказы о людях необычайных; Приговор на основании стихов
693
Начальник бросил ему вниз веер и велел самому посмотреть.
694
Сур-лин. Странные астораа из Кабинета Неудачника
этом, — назовусь. Не удастся — я, как говорится, отдам свое имя замуж за У»1. В сущности говоря, он не рассчитывал, что дело дойдет до убийства.
И вот он перелез через стену, вошел в комнату и начал к женщине приставать. Та, оставаясь одна на ночь, всегда держала для самообороны нож. Она проснулась, ухватилась за одежду Чжан Чэна и встала, держа в руке нож. Чжан Чэн струсил и вырвал нож у нее из рук, но женщина изо всех сил тащила его, не позволяя ему вырваться, и все время кричала.
Чжан Чэн, теряясь все более и более, убил ее, а сам убежал, бросив веер на землю.
Таким образом, несправедливая кара, тяготевшая над человеком три года, была в одно прекрасное утро смыта до снежной белизны. Не было человека, который не превозносил бы эту сверхчеловеческую прозорливость начальника, и теперь только У понял, что слова «внутри будет счастье» — не более как знак «чжоу»1 2. Однако как это произошло, разгадать не мог.
Некоторое время спустя кто-то из местной знати, улучив удобную минуту, просил Чжоу объяснить это дело. Чжоу улыбался.
— Понять это, — сказал он в ответ, — было в высшей степени просто. Я, видите ли, внимательно просмотрев все производство по этому делу, обратил внимание на то, что Хэ была убита в первых числах четвертой луны, что эта ночь была темна, шел дождь, и было все еще холодно. Значит, веер для этой ночи не являлся необходимой принадлежностью' Неужели ж, когда человек спешит и дорожит временем, ему придет в голову, вопреки всяким доводам рассудка, брать этот предмет для того только, чтобы он еще более связывал ему руки?
Сообразив все это, я догадался, что тут кому-то сватается беда.
Далее, как-то давно уже я проезжал по южному предместью и, зайдя от дождя в лавку, увидал на стене стихи. Их, так сказать, «углы рта»3 напоминали те самые, что были на веере. Я воспользовался этим сходством, чтобы наудачу допросить студента Ли. И что ж? Оказалось, что этим самым я накрыл настоящего злодея. Удачно, значит, попал — счастье мое...
Слушавший эти речи вздохнул и выразил Чжоу свое почтение.
ТАЙЮАНЬСКОЕ ДЕЛО
Тайюане жила семья простых людей, в которой и свекровь и невестка — обе овдовели.
Свекровь была женщина средних лет, сохранять себя в целомудрии не умела, так что один из беспутных односельчан частенько к ней наведывался.
1 Отдам свое имя замуж за У. — Переводчик пытается дословно передать литературное выражение для понятия «действовать под чужим именем».
2 Слова... не более как знак «чжоу». — Знак чжоу, которым пишется фамилия действующего здесь начальника, состоит из обхвата, внутри которого действительно знак цзи — «удача». Конечно, подобное рассечение иероглифа ничего общего с научным его представлением не имеет и употребляется китайскими гадателями для своих целей.
3 «Углы рта» — общий характер иероглифов, их концовки и прочее, оставшиеся в памяти наблюдательного человека.
Рассказы о людях необычайных: Тайюаньское дело
695
Невестка схватила огромную кирпичину.
696
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Невестка, не одобрявшая подобного поведения, становилась незаметно у дверей или у забора и не пускала гостя. Свекровь брал стыд, и вот она, под каким-то предлогом, выгнала невестку из дому, но та не ушла, и ссоры усилились.
Тогда свекровь, пылая гневом, пошла к правителю уезда и сделала ложный донос, обвиняя невестку как раз в том самом, в чем та винила ее.
Правитель спросил, как имя и фамилия блудника.
— Да он приходит к ней ночью и ночью же уходит, — отвечала свекровь. — Я, по правде сказать, не знаю, кто он и что он. Спросите невестку: та, наверное, знает!
Правитель вызвал невестку. Та действительно знала, о чем спрашивали, но обвинение в разврате вернула по адресу свекрови.
Женщины принялись свирепо спорить. Тогда правитель велел схватить беспутного блудника.
Тот явился, но стал кричать и отвергать обвинение.
— Ни с той, ни с другой я не связывался, — кричал он, — просто, знаете, обе эти вдовы не могут друг друга терпеть, вот и возводят на меня напраслину — совершенно зря!
— Послушай, — возразил правитель, — в селе сотня мужчин: почему это вдруг оклеветали одного тебя?
И велел ему всыпать палок побольше. Блудник бросился в ноги и умолял избавить его от наказания, причем сознался, что он в связи с невесткой.
Правитель велел надеть ей шейный хомут, но та не признала за собой вины. Тогда правитель просто выгнал ее вон.
Невестка, кипя гневом, подала жалобу губернатору. Но тот постановил по-прежнему, и так долгое время окончательно это дело не было разрешено.
Затем сюда, в Линьцзинь, был назначен губернатором доктор1 Сунь Сю-ся, выказавший свои способности к разрешению тяжб и уголовных дел. Ввиду этого, дело о котором здесь речь, направили к нему в Линьцзинь. Привели подсудимых и прочих людей. Господин Сунь сделал беглый допрос, подержал их некоторое время в тюрьме, а затем велел приказным служителям запасти кирпичей, ножей и иголок, нужных — по его словам — при свидетельских показаниях. Все недоумевали, что это означает.
— Для строгих кар, — говорили вокруг, — существуют, как известно, канги, хомуты, колодки. Как это он хочет решить дело не общеуголовным порядком наказаний?
И не понимали, что у него на уме. Однако, что бы там ни было, приготовили все, чего он требовал.
На следующий день правитель поднялся в зал суда и, удостоверившись, что все эти вещи налицо, велел разложить их в самом зале. Затем велел позвать виновных и вкратце допросил их по всем пунктам обвинения. После этого он обратился к обеим женщинам так:
— В вашем деле нет надобности доискиваться ясности и определенности. Хотя и не дознано окончательно, кто из вас блудная вдова, но зато ясно, кто блудник. Ваша семья, в сущности, семья чистых нравов. Просто вас как-то совратил с пути истины негодяй, так что вся вина на нем. Вот здесь перед вами ножи, кирпичи и прочее! Возьмите что хотите, бейте его, убивайте!
Свекровь и невестка нерешительно переминались, боясь навлечь на себя преследование и месть, но правитель, видя их колебания, сказал им:
— Да вы не беспокойтесь: я ведь тут!
1 Доктор — здесь доктор литературы, выдержавший все положенные государственные экзамены и допускаемый к государственным должностям (цзиньши) [24].
Рассказы о людях необычайных: Саньчжзнское дело
697
Тогда и свекровь и невестка вскочили с колен и, схватив кирпичи, принялись швырять в мужчину одна за другой. Невестка, давно таившая к этому человеку ненависть, обеими руками схватила огромную кирпичину и жалела, по-видимому, только о том, что не убила его одним ударом. Свекровь же брала лишь мелкие камешки: бросит ему в ляжку или ягодицу — только и всего.
Тогда правитель велел им взять по ножу. Свекровь опять замялась. Правитель остановил их.
— Я знаю, — сказал он, — кто из вас блудница!
И велел задержать свекровь, наложив на нее жестокие колодки.
Тут же он все и дознал. Дело было закончено.
СИНЬЧЖЖКОЕ ДЕЛО
| Ь бытность доктора литературы Ши Цзун-юя синьчжэнским губернатором случилось следующее. Некий Чжан, приезжий откуда-то издалека, где он был по торговым делам, захворал и захотел вернуться домой. Так как он не мог ни сесть верхом, ни идти пешком, то нанял тачку. При нем было тысяч пять ланов. Двое возчиков тащили его1.
Добравшись до Синьчжэна, возчики ушли на рынок ужинать, а Чжан остался сторожить свои деньги и лежал в тачке один-одинешенек. Один из местных жителей, скажем А, проходя мимо него, оглядел его и, заметив, что вокруг не было ни души, отнял деньги и убежал. Чжан сопротивляться не мог, но, переборов болезнь, вскочил и побежал за ним следом. Грабитель бросился в деревню, Чжан за ним, — тот вбежал в какой-то дом. Чжан не осмелился туда проникнуть, но лишь подсматривал за А через низкий забор.
А сложил с плеч ношу, оглянулся и, увидя, что за ним наблюдают, рассвирепел и задержал Чжана как вора, затем, связав его, явился к господину Ши и рассказал об обстоятельствах задержания. Начальник спросил Чжана. Тот изложил всю свою обиду. Начальник, видя, что никаких серьезных улик во всем этом нет, крикнул им, чтоб убирались.
Оба человека вышли из зала, говоря, и тот и другой, что этот судья не знает ни черного, ни белого. Но начальник пренебрег их словами, словно не слыхал их. Потом он ясно вспомнил, что за А давно уже были дела по недоимкам. Он ограничился тем, что отправил служителя с поручением взыскать с него строжайшим образом.
Через день он, оказывается, внес три лана серебром. Господин Ши вызвал его к себе и спросил, откуда появились эти деньги. А отвечал, что он заложил одежду и кое-что продал, и в подтверждение1, своих слов перечислил все это и переименовал. Начальник послал служителя канцелярии посмотреть, нет ли среди вносящих подати людей какого-либо односельчанина А. Оказалось, что среди них был как раз сосед А. Начальник велел сейчас же его ввести.
1 Он... нанял тачку... Двое возчиков тащили его. — И в 1907 г., путешествуя с Шаванном по Северному Китаю, я встретился с этими ужасными одноколесными тачками — сяочэцзы, в которые пассажиры укладываются по двое, как кладь, и уравновешиваются багажом. Один возчик надевает на себя лямку и ухватывает тачку за ручки, а другой тянет ее за лямку спереди.
692
Пу Сун-лин. Странные истории аз Кабинета Неудачника
Чжан, переборов болезнь, побежал следом за грабителем.
Рассказы о людях необычайных: Девушка в зеленом
699
— Ты, как близкий сосед А, — обратился к нему начальник, — должен, конечно, знать, откуда у него деньги.
— Не знаю, — отвечал сосед.
— Ну, раз сосед не знает, — сказал Ши, — то происхождение денег темновато.
А испугался и, поглядев на соседа, сказал:
— Я заложил (он сказал какие) вещи, я продал (он назвал какие) предметы, — разве ты не слыхал об этом?
— Да, да, — поспешил заговорить сосед, — конечно, я об этом слыхал.
Господин Ши рассердился.
— Ну, ты, наверное, такой же грабитель, как А. Не иначе, надо основательно тебя проучить.
И велел дать ему хомут. Сосед сильно испугался.
— Я, видите ли, — заявил он, — по-соседски не смел вызвать в нем неудовольствия. Но раз меня теперь самого настигает кара, то чего мне тут скрывать? Скажу прямо и по всей справедливости: все, что он говорит, куплено на деньги, отнятые грабежом у Чжана.
После этого он был отпущен. Чжан, потерявший свои деньги, все не мог ехать домой. Начальник обязал А все ему вернуть. Таких историй у Ши было очень много. У него, видно, душа лежала к правлению людьми по-настоящему.
ДЕВУШКА В ЗЕЛЕНОМ1
тудент Юй, по имени Цзин и по ученому прозванию Сяо-сун, был ро-Г । дом из Иду. Он сидел над своими книгами в буддийском храме Сладо-стного источника.
Раз ночью он раскрыл книгу, стал читать вслух1 2. Вдруг какая-то девушка за окном принялась его хвалить:
— Ах, господин Юй! Как вы прилежно занимаетесь!
Юй в испуге вскочил. Смотрит: на ней зеленое платье3, с длинной юбкой. Красивая, милая, ни с кем не сравнимая...
Понял, что это не человек. Стал настойчиво допрашивать, где она живет.
— Послушайте, милостивый государь, — сказала дева, — вы ведь видите, что ваша покорная слуга не из тех, что могут вас съесть живьем! Стоит ли вам утруждать себя столь основательным допросом?
Юю она понравилась, и ои с ней лег. Снял тонкую шелковую сорочку — а талия тонкая: не займет и обхвата ладонью:.. -
Когда ночные удары сторожа кончились, она вдруг вспорхнула и исчезла. Но стала приходить, не пропуская ни вечера.
1 Новелла была напечатана в сборнике «Восток»: Сб. I: Литература Китая и Японии. М.; Л., 1935. С. 290—292. (Примеч. составителя.)
2 Стал читать вслух. — Произведения старинной китайской литературы писались особыми размерами, создававшими впечатление стиха, который требовал особого чтения, близкого к речитативу, но с напевностью и мелодиями [93].
3 На ней зеленое платье. — Зеленый цвет, недопустимый для мужчины, как цвет черепахи [70], считался очень нарядным для женщин.
700
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Однажды они сидели вместе и пили. В беседе обнаружилось, что она удивительно тонко понимает музыку.
— Милая, — сказал Юй, — твой голос так нежен, так тонок... Спой мне что-нибудь! Я уверен, что ты сумеешь меня увлечь, захватишь всю мою душу!
Она засмеялась:
— Не решусь петь. Именно боюсь, что «душу твою отниму»1.
Юй стал настойчиво просить.
— Да я что, — сказала она, — ведь мне не жалко. Боюсь только, как бы кто не услыхал. Но раз ты требуешь, позволь твоему вниманию предложить мое убожество. Но слушай: я буду петь тихим голосом, чтобы одному тебе было понятно, — и все...
И вот, тихонько отбивая такт своим лотосом-крючочком1 2, она оперлась о кровать и стала петь:
На дереве этом птица сидит с уцзю...
Жадная челядь ночью вся разбрелась...
Мне ведь не жаль, что мокры нарядные туфли:
Оставить боюсь я без подруги вас...
Голос был тонок, словно нить, только-только чтобы различать звук. Но если тихо сидеть и слушать, то он вился и гладко и ясно, волнуя ухо, вздымая сердце...
Кончив петь, она открыла дверь, стала всматриваться.
— Надо поглядеть, — сказала она, — чтобы за окном кого не было.
Обошла вокруг весь дом, засматривая повсюду. Вернулась.
— Чего ты так страшно боишься, чему не веришь? — спрашивал Юй.
Она улыбнулась.
— Знаешь пословицу, — отвечала она, — «Мертвый дух на земле вечно боится людей». Сказано как раз на мой счет...
Легла спать, но вся в страхе, невеселая.
— Вот, значит, на этом и кончилась моя жизненная доля!
Юй бросился к ней с расспросами.
— Моя душа взволнована, — отвечала она. — И раз она так взволнована, то, значит, счастью моему конец!
Юй стал ее утешать:
— Сердце стучит, глаз дрожит — вещь, знаешь, обыкновенная. К чему сейчас же говорить этакое?
Немного успокоилась. Оба слились в любви...
Когда ночные удары затихли, она накинула на себя платье, сошла с кровати и хотела открыть дверь. Но все как-то нерешительно: то подойдет, то отойдет.
— Не понимаю, — сказала она, — в чем дело, но только в сердце страх. Пожалуйста, проводи меня за ворота.
Юй, конечно, вскочил и проводил ее. Она сказала:
— Ты стой здесь и смотри за мной: как только я перелезу через стену, можешь идти домой.
— Хорошо, — сказал Юй.
1 «Душу твою отниму». — Игра словом сяо (имя героя — Сяо-сун), которое значит и «восхитить» и «убить».
2 Лотос-крючочек — башмачок [29].
Рассказы о людях необычайных: Хэшан со снадобьями
701
Высмотрел, как она обогнула дом, — все было тихо, и ее не видать. Решил уже идти домой.
Вдруг слышит, как женщина кричит и зовет на помощь изо всей мочи. Ринулся на крик, озирается во все стороны: ни следа! А крик идет откуда-то из-под крыши. Поднял голову, всматривается. А там сидит паук, огромный — величиной этак с камень самострела и держит кого-то в лапах, а тот от боли кричит надрывающимся голосом.
Юй прорвал паутину, сбросил жертву вниз, освободил ее от пут... Перед ним была зеленая оса при полном издыхании.
Захватил ее с собою в комнату, положил на стол. Она немного отошла, затем поползла. Кое-как взобралась на тушечницу, окунулась в жидкую тушь, вылезла и поползла по столу. Ходила и выписывала иероглиф се (благодарна!).
Вслед за тем стала расправлять оба крыла; расправила, прорвала окно1 и исчезла.
С этого дня посещения прекратились.
ХЭШАН СО СНАДОБЬЯМИ1 2
Некий человек из Цзинина как-то случайно очутился у затерявшегося в полях храма и увидел возле него странствующего хэшана, который стал против солнца и искал вшей. На посохе у него была привязана горлянка-тыква: по-видимому, он торговал лекарством.
— Слушай, хэшан, — спросил человек в шутку, — нет ли у тебя продать какого-нибудь, знаешь, чудесного средства, нужного в спальне супругов?
— Есть, — отвечал хэшан. — И от него то, что ослабло, укрепится, а что маловато, увеличится. Действие оказывает сейчас же, не пройдет и ночи.
Человек был весьма обрадован и попросил дать средство. Хэшан развернул край своей одежды и вытащил пилюлю, величиной с просяное зерно. Велел проглотить.
Не прошло и половины времени, которое потребно для варки каши, как нижний разряд вдруг стал удлиняться. Через несколько минут пощупал у себя — увеличилось на целую треть против прежнего! Однако, не вполне удовлетворившись этим в глубине души, человек улучил момент, когда хэшан встал, чтобы пойти, как говорится, обронить, — развернул потихоньку сверток, схватил две-три пилюли и разом их проглотил.
И вдруг сразу почувствовал, как кожа словно лопнула, а жилы как будто стали вытягиваться. Шея стала съеживаться и под. поясницей образовался мешок. В то же время там, в секретном месте, стало длиннеть до бесконечности. Человек страшно перепугался, не знал, что делать.
Монах вернулся. Увидел эту картину, пришел в ужас.
— Ты,' наверное, украл мои пилюли! — вскричал он.
Сейчас же дал ему какую-то еще пилюлю, и человек наконец почувствовал, как произошла остановка. Разделся, стал себя осматривать. Оказыва
1 Прорвала окно — бумажное [59].
2 Перевод новеллы сделан В. М. Алексеевым в 1920-х годах. Впервые напечатан в 1988-м. (Примеч. составителя.)
702
Cyti-лан. Странные истории аз Кабинета Неудачника
ется, что почти наравне с двумя ногами, как к древнему сосуду-треножнику, присоединилась еще одна.
Съежив шею, безобразно ковыляя, вернулся человек домой. Отец и мать не могли признать его, и он с этих пор стал никуда негодным калекой. Целыми днями он валялся на улице...
Многие его видели.
В. /И. Алексеев
Трагедия конфуцианской личности и мандаринской идеологии в новеллах Ляо Чжая1
Кажется, достаточно просто несколько поразмыслить над обычным представлением себе китайского мандарина, создающимся на данных опереток («Гейша», «Сын мандарина», «Принцесса Турандот» и др.), романов («Сад пыток») и плохих книг о Китае, которых, к сожалению, несравненно больше, чем хороших, — достаточно вдуматься в антитезу ассоциаций: с одной стороны — корыстного сатрапа, действующего среди нелепой буффонады и с не менее курьезной бутафорией, с другой же — человека, прошедшего долгий искус в «китайской грамоте», не отличающейся, как «все знают» (и даже те, которые ни ее, ни о ней ничего не знают), ни легкостью, ни простотой, — и затем, вдумавшись, догадаться, что за комедией европейского типа, пожалуй, стоит трагедия, типа уже китайского.
При более внимательном отношении к подобному вопросу и при тщательном подборе необходимых для его освещения знаний это трагическое противоречие в личной и общественной жизни китайского мандарина встанет во весь рост.
И действительно, каждый мандарин в старом Китае с детства изучал древние тексты, излагающие конфуцианскую проповедь о совершенном человеке (шэнжэнь, цзюньцзы), который получается из законченного ученого, подготовленного своею ученостью к роли судьи и правителя народа, прислушивающегося к его голосу и на основании именно этой непосредственной народной реакции составляющего свой план деятельности1 2. В сильной, образной и вдохновенной речи Мэн-цзы, излагавшего учение Конфуция с особым ударением на культ иародоуправления, будущий мандарин точно так же учил наизусть немало мест, бичующих князей и других властителей за их невнимание к народу и доходящих до открытого признания, что «народ является самым важным в государстве, а государь самым несущественным» (кн. VII, ч. 2, гл. 14, § 1). Ясно, что все те мандарины, которые не были проникнуты пошлым цинизмом, понимающим под «жизнью» все для себя удобное и особенно всякую противоположность книжному учению, делая себе таким образом из «жизни» еще худший фетиш, чем это делают книжные фетишисты из книги, — эти люди не могли не чувствовать в себе духовного разлада с самых первых шагов своей деятельности.
Впрочем, этот трагический разлад идеала, образующего личность книжным порядком, с непосредственною действительностью, как известно, аттестован нам историей самого первоучителя китайских мандаринов — мандарина Конфуция. Известно, что его учение не находило себе приверженцев в той именно среде, на которую оно только
1 Печатается по изданию 1934 г.: ИАН. Сер. VII. Отделение общественных наук. № 6. С. 437—454. Перепечатана в сб. статей: Китайская литература. М., 1978. С. 295— 308. (Примеч. составителя.)
2 Известно, что учение Конфуция, между прочим, основано на этическом комментарии, введенном им же самим в понимание народных песеи, которые отобраны именно в качестве свидетельства певца о злом или добром правителе, и только в этом смысле толкуются, вероятно, вопреки основной их сути. Речь идет о канонической книге стихов «Ши цзин», переведенной на ряд языков, в том числе частично и на русский (В. П. Васильев. Примечания на III выпуск «Китайской хрестоматии»). (Примеч. составителя: В 1957 г. издан полный перевод «Ши цзииа», выполненный А. А. Штукиным.)
704
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
и рассчитывало, а именно в среде князей и высшей правящей феодальной знати, и даже среди ближайших учеников характеризовалось иногда «заумным» (юй). Таким образом, этот человек, не веривший в загробную жизнь и желающий научить своей правде только современников, испытал самым трагичным образом противоречие между созиданием личности из книжного убеждения и ее реализацией в житейской деятельности, что, впрочем, он всегда ясно сознавал, но с чем не желал тем не менее считаться.
Казалось бы, однако, что подобный разлад с действительностью для книжного человека значил не более, чем то, что всегда и всюду бывало и бывает, и, в частности, для литературной деятельности этот разлад не стимул и не доказательство. Однако он и в этой области был для китайского мандарина-литератора (совмещение в старом Китае настолько частое, что может считаться как бы правилом) настоящею трагедией, тем более когда речь шла о мандарине неудачном и, еще чаще, когда этот неудачник всю жизнь только и делал, что готовился к мандаринству, но на государственных экзаменах неизменно проваливался.
В числе подобных неудачных кандидатов в мандарины, вечных студентов, был и весьма популярный литератор XVII в. Ляо Чжай, новеллы которого уже более двух столетий пользуются в Китае исключительною славой, затмившей его многие другие произведения, в том числе и поэтические1, и едва ли не более — если не всего, то очень многого, — известные в Европе и в нашем Союзе по переводам1 2.
Во всех этих новеллах так ярко рисуются тревоги и надежды идущего на государственный мандаринский экзамен, так резко казнятся экзаменаторы, не умеющие отличить гения от посредственности, что для читающего эти новеллы даже в переводе ясно, что все это выставлено в литературной форме вычурно и повторно недаром и что автор новелл как-то слишком уж близко и демонстративно принимает к сердцу страдания экзаменующихся и затем обиженных судьбою мандаринов, играющих в разных новеллах главную роль.
Объяснение этому лейтмотиву мы видим в строках скудной биографии автора, рассказывающих о его неудачах на государственных экзаменах, длившихся всю жизнь, с незначительным успехом уже в глубокой старости. Отразив эти неудачи в злой сатире на экзаменующих и в сочувствии гениям, проваливающимся на экзаменах, Ляо Чжай обобщил их в весьма сложном пессимистическом мировоззрении и настроении, которые переполняют его предисловие к сборнику новелл «Ляо Чжай чжи и», о которых здесь речь; оно слишком характерно, чтобы можно было его пересказать и даже перевести дословно на обычную литературную современную речь, ибо написано в беспокойном ритмическом кадансе, который в переводе должен быть отражен прежде всего прочего. Поэтому в прилагаемом переводе на это обращено главное внимание в виде ритмических чередований, пропорциональных китайским, при общем заботливом отношении к точности3.
Таким образом, перед нами прежде всего неудачник, который уже к 50 годам4 своей жизни (дата предисловия) махнул рукой и на себя и на свое будущее, в связи с чем непосредственно стоит и сам литературный псевдоним Ляо, который надо истолковать именно в этом смысле5.
1 Таковы, например, «Ляо Чжай вэнь цзи», «Ляо Чжай ши цзи» — его сочинения в старинной прозе и в таких же стихах; «Син шэнь лу», «Хуай син лу» — его моральные трактаты и др.
2 Таковы переводы английского профессора Джайлза (Н. Giles, Strange Stories from a Chinese Studio), китайца Чэнь Цзи-туна (Tcheng Ki-tong) на французский язык, немецкие переводы и русские (В. П. Васильев, И. Г. Баранова, А. И. Иванова и мои: «Лисьи чары», «Монахи-волшебники», «Странные истории» и др.). Следовало бы, конечно, предпринять полное их издание в такт постоянному переизданию их оригинала во многих китайских издательствах по сей день.
3 См. перевод на с. 469—471 настоящего издания. (Примеч. составителя.)
4 Как было установлено уже после смерти В. М. Алексеева, Пу Сун-лин родился в 1640 г., т. е. в год цзи-вэй (1679) ему 39 лет. (Примеч. составителя.)
5 Ляо в переводе из иероглифа в слово, кажется, лучше всего значит нечто вроде «пусть хоть так», особенно если взять этот иероглиф в контексте: Ляо фу эрэр (иронически
В. М. Алексеев. Трагедия конфуцианской личности и мандаринской идеологии 705
Более полное прозвание того же типа имел государственный деятель и критик XVI в. Чжао Лин-чжи, который дал себе литературный псевдоним Ляо-фу, вероятно также разочаровавшись в жизни от преследований, которым подверглась его партия. Жил также современник Ляо Чжая, отдаленный потомок Конфуция, Кун Чжэн-сюань, давший себе в аналогичных обстоятельствах также девиз Ляо (Ляо-соу, Ляо-юань) и т. д., так что нет надобности обращаться к анекдотически-натянутому объяснению, приведенному откуда-то проф. Джайлзом (стр. 20 предисловия к переводам новелл Ляо Чжая) и рассмотренному ошибочно, в приложении только к данному случаю.
Итак, это злостный неудачник, посмешище для чертей и тем более для «ясных, как плоскости, людей», которые не могут спокойно слушать его рассказы; бедный литератор и наемный учитель, «кистью и тушью работающий, как вол и соха» — и все за гроши; да еще обреченный на постоянное пребывание в неуютном, холодном кабинете, за столом, от которого несет стужей; идеалист, не понятый и осмеянный людьми, не имеющий средь них пристанища, и принужденный выплакивать свою непонятую душу хоть лешим... Недаром чтение сборника произвело на первого их издателя (Юй Цзи) и вслед за ним на многих прочих самое удручающее впечатление, заставившее его и их «пожалеть автора» и его настроение.
Однако было ли бы справедливо ограничиться мотивами личной неудачи при определении общей гаммы настроений Ляо Чжая, даже тогда, когда он сам ссылается, как на своего вдохновителя, на поэта Цюй Юаня, придворного-неудачника, излившего свою тоску в поэмах, ставших бессмертными? Думаю, что это объяснение считать достаточным не приходится и не нужно долго искать и выдумывать другие причины к созданию подобного настроения. Нужно только представить себе политическую обстановку Китая того времени, чтобы понять Ляо Чжая как представителя общественного мнения и настроения. В самом деле, ко времени зрелости Ляо Чжая Китаем уже владели маньчжуры — народ, о котором вне центра политической жизни, Пекина, вряд ли кто в Китае что-либо как следует знал. После долгого периода (около 300 лет), прожитого под владычеством туземной династии, изгнавшей из Китая монголов, китайским начетчикам-конфуцианцам, которые в силу своего неизменного конфуцианства были неизменными националистами, было особенно тяжело сознавать весь ужас иностранного нашествия, тем более что, как всегда было в Китае, сейчас же нашлись ярые поборники фактической силы, начинавшие свое выдвижение непременно на костях патриотов, которым оставалось только молчать или же говорить сивилловым языком. Тот факт, что сборник новелл Ляо Чжая оставался в рукописи не менее 60 лет, и самый стиль его предисловия, чего-то определенно не договаривающий, убеждают меня в том, что Ляо Чжай писал свои новеллы в обстановке, где на свободную мысль было явное гонение и где каждый намек на создавшееся положение, столь обыкновенный в речи негодующего патриота, был бы сочтен за преступление, грозившее смертью.
Отсюда и этот сивиллов язык и предисловия и, в сущности, всех новелл.
Действительно, уже первый издатель сборника со стороны (не считая внука Ляо Чжая) недоумевающе спрашивает себя в предисловии к нему 1765 г.: «О, зачем же, скажите, было человеку, жившему вместе с другими под светлым нашим небом и чудотворным нашим солнцем, вдруг потонуть во мраке, загородившись от света и всею душой отдавшись потусторонне-далекому — и притом с такой неслыханною силой?.. Он сознавал в себе недюжинную силу и остался на всю жизнь рядовым студентом без высшей степени и вне путей государственной должности. Ему цегде было высказать и развить обуревавший его порыв, и он прибегает к книге фантазий, невероятных, немыслимых, чуждых конфуцианской порядочности. Он ею пугал читателя, особенно рядового, но как бы не хотел обращать на это внимания... Увы, надо признать, что есть люди — люди только по виду, а душою хуже всякого беса, тигра, шакала... На них, к сожалению, нет никакой управы, ни естественной, ни сверхъестественной... Понево
«Пусть так, продолжайте»), Ляо и цяньнянь («Как-нибудь бы еще протянуть») и т. п. Это настроение Ляо Чжая выразил в своем ему посвящении друг его, известный литератор и мандарин с высоким чином Ван Ши-чжэнь: «Он временами вздор говорил, и его мы слушали вздорно. По стенке горох и тыквы вились, и дождь, как нити, струился. Казалось нам всем, что ему надоело людские слова говорить. Он только любил на осенних кладбищах бесовские слушать рыданья».
23 Зак. 3110
706
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ле пришлось и нашему автору обратить свои мысли к миру фантазии и считать, что химеры тоже живут и чувствуют... Да! Ум Ляо Чжая пришел в брожение, и душа его, знаете, скорбела!..»
Действительно, для получившего завершенное конфуцианское классическое образование китайца всех времен было недопустимым даже читать с некоторым вниманием произведения фантазии, тем более самому их творить. Конфуций «не говорил о сверхъестественном», и его последователи также. Этот сюжет не стоял на правой линии (чжэн) пути дао и потому не котировался. Естественно, что конфуцианец, более или менее последовательный, такого для себя отклонения не допускал, а если допускал, то не иначе, как при наличии какого-то надрыва, особого состояния и настроения, позволявших бравировать общественным мнением.
Нельзя и в этом случае не согласиться с китайской критикой, единогласно утверждающей, что фантастические рассказы о лисах, бесах, чародеях и т. д. есть сплошная сатира на подлых и слабых людей, в частности на маньчжуров1.
Но можно к этому добавить, что главным объектом нападок Ляо Чжая были именно те самые, вновь приспособившиеся и ловящие в сильно мутной воде отменно вкусную рыбу люди, о которых можно было говорить лишь в фантастической, неузнаваемой гиперболе. Впрочем, китайская критика в данном отношении часто переходит границы возможных допущений.
Как бы то ни было, но Ляо Чжай встал на путь борьбы с общественным мнением конфуцианской ученой среды, рискуя всею своей репутацией, очевидно, под каким-то давлением извне: его вдохновению мешали условия эпохи. И первым пунктом в программе его борьбы была борьба за право на фантазию как на литературный прием и даже как на литературное содержание.
Для этого он прежде всего ставит себя — как, впрочем, чаще всего поступают полемисты — в положение презирающего всех его презирающих, и в частности тех, кто мыслит о фантазии как о неприемлемой для конфуцианца материи, — всех этих «ясных, как плоскости, людей». Затем он призывает в свои авторитеты, как видно из предисловия, ряд великих литераторов и поэтов, таких как Цюй Юань, Ли Хэ, Су Ши и другие, которые создали великолепные фантазии или по крайней мере их не чуждались1 2.
Однако едва ли не основным стимулом к введению в новеллу исключительно фантастического элемента — с сильною прослойкой, правда весьма лаконической, но все же деятельной, эротики — является простой литературный прием, который в одной из своих многочисленных фаз всегда состоит именно из комбинации этих двух методов непосредственного увлечения какого угодно читателя и является в своем роде закономерным в смысле средств, ведущих прямо к цели3, не говоря уже о приеме смешения мира живых людей с бесовским наваждением, — о приеме, в китайской литературе давно испытанном4.
И действительно, если мы введем этот момент в виде решающего для всего творчества Ляо Чжая и будем судить писателя прежде всего как талантливого рас
1 Такою новеллою считается «Торг Лоча на море», рассказывающая о диковинных уродах, к которым попал китаец, подвергшись с их стороны глумлению за свое якобы уродство. Этот сюжет и прочие сильно напоминают сатиры Свифта в «Путешествиях Гулливера». (Примеч. составителя: Новелла Алексеевым не переведена.)
2 Писатели о Ляо Чжае и здесь не могут удержать себя в известных рамках и утверждают, что все китайские классики полны сверхъестественного элемента и что по суще-ству-де нет разницы между рациональным и иррациональным.
3 Среди яростных защитников закономерности этого приема — впрочем, на гораздо менее рациональных началах — особенно выделяется автор одного из предисловий XVIII в., обычно сопровождающего большие издания Ляо Чжая, Тан Мэн-лай, который во имя высших целей автора вообще приглашает читателя забыть о фантастике совершенно.
4 Есть новеллы (например, «Цзы-хуа хэшан») весьма похожие на факт, но в конце концов та же фантазия. Примеч. ред.: В новелле «Хэшан Лиловый Цветок» воскресший из мертвых монах толкует об этом чуде по буддийским сутрам.
В. М. Алексеев. Трагедия конфуцианской личности и мандаринской идеологии 707
сказчика, который ради красивой фразы и увлекательной фабулы готов решительно на все1, то мы объясним себе, вероятно, без затруднений неизменный и колоссальный успех его новелл и в Китае и в Японии1 2; нам станет ясно, почему вся остальная, в общем довольно обильная литературная продукция Ляо Чжая, охарактеризованная мною раньше, сдана в литературный архив, а сборник новелл («Ляо Чжай чжи и») имеет непрерывный успех, и особенно в наши дни, когда, будучи переведены на разговорный язык, они, казалось бы, должны были вовсе лишиться читателей, ибо красивая фраза погибла3 и осталась лишь ловкая фабула с эротикой и фантастикой, действующими, как известно, в какой угодно оболочке: от примитивной сказки до «Декамерона» и Гофмана4, тем более что опять-таки создание невероятного тупика в человеческих отношениях и наиболее интересного, то есть самого необыкновенного выхода из него, является и примитивным и вместе с тем излюбленным многими приемом.
Думаю, что такой взгляд на дело был бы для европейской критики наиболее приемлемым. Однако для китайской критики старого типа этого, конечно, мало. Она ищет в фантастике как приеме в руках у человека с законченным высшим, классическим, конфуцианским образованием некоторой высшей конфуцианской целеустремленности, ибо нет ничего более ненавистного конфуцианской критике, чем литература для фразы и искусство для искусства (леань цзо).
Так, прежде всего критикам кажется, что в основе всей фантастической концепции Ляо Чжая лежит непременно моральное и морализующее начало, ясное для всякого развитого человека; что добрые бесы и лисы введены исключительно для «утверждения семейных и других устоев»; что многие выдающиеся живые люди бывают в конце концов менее полезны человеку, чем эти феи, бесы, боги, и что, наконец, никакая фантастика не придумает того, что человек сам в жизни выделывает.
В связи с этим стоит, быть может, и вся теория человеческого счастья в этих новеллах, которая является окончательным уделом только для ученого с твердыми убеждениями и солидной моральной прокладкой, не подверженного никаким совращениям.
Но главным литературным, достойным человека конфуцианской культуры приемом является, по общему признанию всех критиков и издателей Ляо Чжая, его конфуцианская проповедь, продолжающая по совершенно прямой линии самого Конфуция, который, как известно, тоже был неудачник и тоже считал, что все лучшее он отобразил в своей единственной книге, по которой-де его и должны и будут судить потомки. Таким образом, новеллы Ляо Чжая считаются определенною проекцией конфуцианской хроники «Чунь цю», которая, как известно, пользуется фактами и фабулой единственно для вывода из них терминологии человеческих поступков, располагающихся по ту и по сю сторону морального императива. Ляо Чжай своими послесловиями как бы хочет сказать, что он, как верный ученик и продолжатель Конфуция, прилагает его систему бескомпромиссных суждений о добре и зле, деле правом и неправом к самой гуще и толще человеческой жизни. Но только, в то время как Конфуций, вовсе чуждавшийся мира фантазии, говорил исключительно о живых людях, Ляо Чжай в свой диапазон вбирает и все то, что осталось от операций Конфуция, то есть весь таинственный и непонятный мир. Этот мир, однако, вопреки банальным о нем представлениям, не занимается проказами над бедным человеком, но, так же точно как и живой
1 См., например, в моем переводе новеллу «Химеры Пэц, Хай-цю» («Странные истории»), где в насмешку над ученым идиотом автор превратил его в лошадь, да еще саркастически рецензирует свой же прием в своем же предисловии.
2 Из всех имеющихся у меня изданий Ляо Чжая наилучшим и далеко оставляющим за собою другие является именно издание японское (и то одно из многих).
3 Об этом я говорю подробно в статье «К истории демократизации китайской старинной литературы. О новеллах Ляо Чжая». (Примеч. составителя: см. с. 712—721 настоящего издания.)
4 Прием дураченья читателя как крайний эксцесс можно наблюдать, например, в рассказе «Что видел пьяный Ван Цзы-ань» («Странные истории», с. 407), сопровождаемом крайне энергичным послесловием. По аналогичному поводу один рецензент замечает: «Нечего рассуждать — факт это или нет; это просто исключительная литературная стихия (вэнь-цзин), вот и все».
703
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
мир, ведет линию, восходящую все к тому же конфуцианскому пути истины (дао), воплощением которого является герой-моралист (цзюньцзы), наиболее близко подходящее к абсолютному совершенству существо. Этот путь живых людей сталкивается с путем бесовского наваждения, но первый побеждает, а второй ему подчиняется. Таким образом получается целостная целеустремленность, и мир реальный вместе с миром чудес объединяются в одно стройное целое. Во всяком случае, над настоящим идейным героем (цзюньцзы) бесовское наваждение бессильно, и его путь (дао) торжествует, как на каком-то экзамене. Обратно этому, мелкий человечек (сяо жэнь), даже если он весь свой век изучал великих людей по Конфуцию, в конце концов подл. За счастье обладать прекрасною женщиной-феей1, приходящей к нему неожиданно и незаслуженно, он платит грубою неблагодарностью и вероломством, слушаясь темных, омраченных людей больше, чем своего, казалось бы, просвещенного наукою рассудка. Таким образом, ничего нет сверхъестественного в сверхъестественных сферах, которые не только чтут высокую земную нравственность, как земные люди, но и приходят ей на выручку, когда ей грозит тупик и катастрофа.
Но кто же этот объятый высокою моралью человек? Он или мандарин, или студент — будущий мандарин1 2, которого за его цели — в свою очередь, и на тех самых основаниях, в правоте которых его же убеждает конфуцианское образование, — судит мандарин незримого мира. Таким образом, Ляо Чжай прославляет мандарина высшей честности, скромности и прямоты, и прежде всего прочего, человека с глубоким и глубоко оплодотворяющим высшим образованием. Такой чиновник «все знает, не выходя из своего дома», умеет разбирать сложнейшие уголовные дёла, не ходя сам в сыск по домам, а действуя исключительно силою своего просвещенного ума и высокоморальной личности. Нечистые силы такого мандарина боятся и как личности, и как государственного принципа, оживленного в ее руках3.
Не довольствуясь ясно выраженною литературною манипуляцией, ведущею к неизменной развязке в виде торжества добра над злом, Ляо Чжай, подражая историку Сыма Цяню и, в восходящем порядке, самому Конфуцию, высказывается вполне определенно в своих едких и строгих послесловиях, которым китайская критика уделяет много внимания и которые она наделяет исключительно вескими эпитетами, вроде таких, например, как «исключительно вдохновленное», «поразительная речь», «полная справедливость», «потрясающий рефрен на целое тысячелетие», «в высшей степени умно, потрясающе, красиво, правильно», «очаровательная речь», «заставляет читателя от ужаса потеть» и т. д.4
Этот конфуцианский тип моралиста произвел, между прочим, на одного из маньчжурских богдыханов (Цзя-цина) такое впечатление, что он, говорят, хотел даже ввести табличку с именем Ляо Чжая в конфуцианский храм, но, конечно, сделать это не решился, ибо доказывать, что Ляо Чжай — продолжатель Конфуция, можно, только бравируя всем общественным мнением ученых.
Эти моральные приговоры в подражание все тому же историку Сыма Цяню, по-видимому, написаны на один и тот же рефрен: «Небесный путь истины справедлив,
1 Ляо Чжай употребляет всю красочность и цветистость своего стиля чаще всего на описания и характеристики красавиц, являющихся в виде оборотней, бесов и лис-суккубов к мужчине, связанному с ними узами предопределенной судьбы. Кроме своего языка он пользуется всем бывшим у него в памяти литературным достижением, цитатами образных выражений разных поэтов и знаменитых стилистов, не говоря уже о классиках.
2 Известно, что в старом Китае, где образование давалось с невероятными усилиями, студент — между прочим, и сам Ляо Чжай — студенчествовал иногда всю свою жизнь.
3 См. мой перевод новелл под названием «Таланты китайского судьи». (Примеч. составителя-. см. с. 680 настоящего издания.)
4 Таких послесловий, примененных, конечно, к самым разным житейским положениям, но неизменно вращающихся вокруг китайского мандарина и кандидата на мандарина, переведено у меня в предыдущих сборниках довольно много, независимо от крайних трудностей (например, в «Странных историях»).
В. М. Алексеев. Трагедия конфуцианской личности и мандаринской идеологии 709
наконец, или нет?» (Тянь дао ши е, фэй е), то есть, иными словами, существует ли на свете справедливость? Они бичуют целую серию человеческих пороков, разражаясь иногда целыми тирадами и даже филиппиками1; и можно сказать, что они ведут главным образом борьбу с пошлостью, с тою самой пошлостью «ясных, как плоскости, людей», которых Ляо Чжай осмеивает в своем предисловии, людей, «заслоняющих себя от горы одним листочком», боящихся глубин чувства, скудоумцев, тупых педантов, верящих в букву Конфуция, «умирающих у его пьедестала» и не понимающих всего его размаха, а главное, вопящих против фантазии из-за неведения ее и необладания ею. Нет гиперболы и резкого издевательства, на которые Ляо Чжай не пошел бы ради осмеяния ненавистных ему пошляков, и до известной степени весь сборник Ляо Чжая можно поставить под знамя борьбы с человеческой пошлостью, неспособностью, например, усвоить себе соседство с величавым явлением и ведущей себя игриво, как всегда («Расписная стена»); понимающей возвышенное лишь утилитарно («Даос с гор Лао»); старающейся заглушить все благородные ростки в новом человеческом существе («Душа чанцинского монаха»); владеющей начетчиком до тошной глупости («Остров Блаженных Людей»); и вообще всегда и всюду подлежащей глумлению и дураченью со стороны внемирного существа, вносящего таким образом корректив в тупики жизни. Но главной атаке подвергаются экзаменаторы и экзаменующиеся на государственных, старого типа, китайских экзаменах. Пошлая жизнь засасывает студента, понижая его образовательную потенцию. Пошляки, стоящие у кормила правления, не могут разобрать, где находится истинный талант, продвигают таких же, как они сами, тривиальных пошляков и запирают входы оригинальным дарованиям. Пошлость, пошлость всюду — и вот такова жизнь, для корректива которой места нет!
Такова трагедия неудачника и непризнанного таланта, обрушившего свое негодование на виновников такого порядка вещей, при котором настоящему человеку нельзя жить.
Трагедия эта осложняется еще политической ситуацией. Ляо Чжай был еще молод, когда Китай был завоеван маньчжурами в 1644 г.; положение было для китайского патриота донельзя тягостным. Но он знал, как поступали люди в таких случаях прежде: они меняли свое имя, чтобы, так сказать, исчезнуть из жизни, не умирая; они всячески не признавали нового правительства, и если не было храбрости для единичных выступлений, прибегали к сивиллову языку, к саботажу официального календаря путем непризнания царственных девизов (нянь хао) и т. д. Не решившись ни на одно из этих пассивных противодействий новому режиму, Ляо Чжай, рискуя головой, ввел в замаскированном до последней степени виде политическую сатиру. Рукопись долго не распространялась, еще дольше не печаталась и ходила по рукам. В конце концов книга так и не попала в императорскую библиотеку («Сы ку цюань шу»), чем была как бы объявлена книгой третьестепенной, и это несмотря на пристрастие к новеллам самих маньчжурских богдыханов1 2.
Итак, и в патриотическое сознание Ляо Чжаевы новеллы нашли выход благодаря все тем же чудесным случайностям, как бы некоему волшебному языку, до корня которого никому не докопаться.
Но главный прорыв в конфуцианском мироощущении был, конечно, в области самой фантазии как таковой. Все эти вещи, «о которых не учил Конфуций», проповедовать было странно, более чем странно, и, как я уже сообщал, все предисловие Ляо Чжая насквозь проникнуто страстной апологией, которая, в свою очередь, вызвала целую литературу такого же содержания. Как самому автору, так и его критикам пришлось идти на все, чтобы доказать закономерность фантастики. При этом они легко
1 Сравните, например, с другими послесловие к «Талисману игрока» в «Монахах-волшебниках».
2 Я имел доступ к роскошному альбомному изданию новелл Ляо Чжая, иллюстрированных совершенно исключительными акварелями, в 60 томах, по-видимому, дворцового происхождения. Весь текст Ляо Чжая дан также в рукописи, вероятно скопированной с оригинала или с его ближайшего преемника. (Примеч. составителя: см. примеч. 2 на с. 468.)
710
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
переходят грани смысла, парадоксально утверждая, что, например, жизнь вообще полна иррациональных вещей, творящихся наряду с рациональными, и что, в сущности, разницы между одними и другими нет; что наше познание ничтожно и что иначе, чем переродившись в трех, скажем, поколениях, мы не можем знать точно о жизни ничего, а тем более ликвидировать все ее неправды; более того, что только фантазия может эти неправды исправить и вернуть к конфуцианскому истоку правды и что человек проницательный всегда готов заместить фантазией рациональную действительность; наконец, что смешение фантазии с действительностью в новеллах Ляо Чжая полностью отражает жизнь, где люди и злые черти существуют в нерасчлененном симбиозе.
По-видимому, Ляо Чжай не решился опубликовать свой сборник отчасти также по этой самой причине, а именно боясь погубить свое доброе имя неумеренным пристрастием к чудесному элементу, «о котором не говорил Конфуций»; и хотя предисловие призвано парализовать эти нападки историческими примерами, все же ввиду торжества в жизни общественного суждения этих самых «ясных, как плоскости, людей» лучше было воздержаться от рискованного предприятия.
Критика дебатирует также вопрос о том, был ли Ляо Чжай верующим буддистом, ибо весьма значительная часть, если не большинство, его новелл построены в буддийских тонах. Предисловие самого Ляо Чжая как будто говорит о его буддизме; сами новеллы и в тексте, и в послесловиях постоянно возвращаются к буддийским темам, но все это, конечно, буддизм вульгарный и, во всяком случае, слишком элементарный, чтобы в нем можно было признать искренность развитой личности. Тем не менее апологеты и здесь развивают свои хвалы Ляо Чжаю до крайностей, признавая в нем, например, человека, «глубоко проникшего в буддийское учение», истинного проповедника буддизма, наконец... самого Будду в одном из перерождений бодисатв. И только уже в современной критике, освобождающейся от мистицизма, раздались наконец голоса о том, что Ляо Чжай в своей фантастике перешел все дозволенные границы.
По-видимому, эта тенденциозная насыщенность была осознана и самим Ляо Чжаем. В самом деле, сначала его сборник назывался «История бесов и лисиц» («Гуй ху чжуань») и заключал в себе, очевидно, только эти сюжеты. Однако в том виде, в каком этот сборник дошел до нас, кроме этих историй есть много других, не имеющих дела не только с лисами и чертями, но и вообще с нечистой силой и даже со сверхъестественным. Так, например, новеллы «Крадет персик» («Странные истории») и «Как он садил грушу» («Монахи-волшебники») говорят о фокуснике-гипнотизере, «Шантаж»1 (там же) происходит в людской среде; «Змеиный питомник» (там же) тоже может называться «и» — чудом только в переносном смысле; не говоря уже о мелких рассказах вроде «Мышиного спектакля», «Искусства железной рубахи» и других, в которых нет ни морали, ни вообще какой-либо мысли, кроме живописного анекдота.
Чем объяснить себе это вторжение забавного элемента в принципиально устремленную новеллу, которая, как говорит сам автор, отразила его «одинокую досаду»? Я думаю, что иного объяснения, кроме испуга перед самим же собой, не придумать. Ересь изуверного поклонника чудес испугала ученого-конфуцианца, и он хотел — правда, это вышло у него, в общем, слабо — несколько разбавить общее впечатление читателя, внеся ряд простых и невинных анекдотов и как бы вводя читателя от времени до времени снова в нормальную жизнь.
Таким образом, вот перед нами прошла трагедия конфуцианской личности, не имевшей смелости (как, впрочем, и сам Конфуций) говорить конфуцианским непримиримым языком о современности и взявшей невероятное в защитники своих прав и убеждений, вопреки конфуцианскому сознанию и конфуцианской же совести. Выходило, что будущий мандарин (таковым, как известно, ему быть не пришлось), в задачу которого входила борьба с нечистой силой из народных суеверий, эту самую нечистую силу призвал в свою же защиту от правоверных конфуцианцев и, описывая идеального мандарина наряду с пошлым и подлым, на каждой строке рисковал недоверием читателя к автору.
Новое завоевание ничего не принесло Ляо Чжаю. С одной стороны, конфуцианская непримиримость не позволила ему идти навстречу новому порядку вещей и слу-
1 См. новеллу «Тонкий обман». {Примеч. составителя.)
В. М. Алексеев. Трагедия конфуцианской личности и мандаринской идеологии 711 жить новым властителям; с другой же стороны, провалы на экзаменах его к этим шансам и не подпускали, так что его нельзя назвать даже безработным мандарином.
Все, что ему оставалось, — это учить тех, кто мог пытаться пройти на экзаменах и быть ему же счастливыми конкурентами, ибо, вероятно, у ничем не увлекающихся карьеристов было больше шансов написать стереотипное сочинение без ереси, чем у их учителя. Кроме того, им ничего не стоило глаголати в духе и писать под диктовку политической современности.
Если не считаться с литераторской обособленностью Ляо Чжая, резко выделяющей его, конечно, из толпы, то подобный кандидат в мандарины, мнящий в своей конфуцианской самоуверенности о себе как о полном депозите правого сознания вещей и точного их знания, есть в общем мандарин-тип. Я сам в Китае учился у таких ляо чжаев (кстати, исключительно его поклонников, убежденных, что мир по-настоящему можно понимать только через его очки), которые точно так же считали себя непризнанными гениями {да ци — сяо юн) и страдали от необходимости учить человека иной культуры, «заморского дьявола» {ян гуйцзыУ, который, изучая китайскую культуру, по их словам, напоминал человека, смотрящего на оживленную сцену, но в ней не участвующего (цяо жэнао)1 2.
Эти ляо чжай в своей заскорузлой непримиримости не могли допустить в 1905 г., после упразднения государственных экзаменов, чтобы жизнь могла без них обойтись, брюзжали, стонали, негодовали и, наконец, вымерли. Их эпигоны в современном Китае еще существуют, но их судьба решена. Их конфуцианская прямолинейность не имеет никакого отзвука в современности. У них нет надлежащей смены, которая к тому же не имела бы времени, за школьною многопредметностью, изучать китайский язык в прежнем комплексе и объеме и потому не может даже читать их прототипа Ляо Чжая без основательных примечаний и даже без переводов на слышимый язык. Трагедия Ляо Чжая 1644 г. получила смертельную акцентуацию в 1905 г. и заканчивается вырождением ляо чжаев в наше время. Однако вырождение ляо чжаев как типа уже неповторимого — ибо массовое обучение не может включить в свои программы ляочжаевскую ученость, обнимавшую всю китайскую литературу всех времен, — сопряжено, пожалуй, и с вырождением той самой литературы, к которой относятся новеллы Ляо Чжая. Уже сейчас они вовсе недоступны массовому читателю по своей литературной, непомерно насыщенной форме, и этот читатель поглощает их в разговорном пересказе, в котором остается еще фабула увлекательного рассказчика. Однако поскольку и в Китае, как и везде, литература очередным порядком перекочевывает к культу содержания и к равнодушному созерцанию его формы, рассказы про чертей и лис при массовом рационалистическом воспитании китайского юношества на европейско-американских принципах, вероятно, очень быстро утеряют читателей. И если читатели «Ундины» и «Вия» наслаждаются еще литературной формой, то новеллы Ляо Чжая, как я уже говорил, ее окончательно утеряли.
Таким образом, новеллы Ляо Чжая, апеллирующие к сверхъестественной силе в порыве отчаяния и в поисках корректива к ужасной жизни, заменяются ныне рассказами из современной жизни в стилях европейско-американского происхождения. Кита-изм, одним из самых отдельных и красноречивых — я бы сказал, вероисповедных — выражений которого был Ляо Чжай в своих новеллах, уходит прочь со сцены, на которой теперь разыгрывается трагедия совершенно иных масштабов и иного содержания, чем былая трагедия Ляо Чжая, хотя бы потому, что захватывающие территорию Китая иностранцы на этот раз слишком хорошо известны и понятны. Весь культурный комплекс Китая вступает в осмос с прочими культурами мира, особенно с европейско-американскою, и весь Китай гадает, что выйдет из подобного симбиоза.
1 Хотя со свойственною каждому конфуцианцу парадоксальностью мои сяньшэны и уверяли меня, что здесь слово «черт» надо понимать в шутку и по аналогии с выражениями: пьяный черт, опиумщик-черт, косой черт и т. д., но самый факт подобных оговорок стоит многого.
2 Так, они наотрез отказывались понимать смысл занятий китайским,языком вообще без знания наизусть классиков и китайской поэзии, в частности без умения писать китайские стихи.
712
Пу Срн-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Трагедия конфуцианской личности заканчивается уже не в новеллах, а в жизни, и мандаринская идеология, если не сами мандарины, обречена точно так же на упразднение. Ученый по-старому китаец находит еще себе некоторое применение, когда нужно понять слишком трудный текст, но чем дальше, тем больше и скорее приходится замещать синтетический комплекс словарями и справочниками1. Класс ляо чжаев, производивший кастовую литературу, уходит, уходит и его произведение — китайский иероглифический язык. Китай сейчас в муках рождения или чего-то нового, или комбинации распыленных в новые комплексы частиц чего-то весьма старого — по крайней мере, по своему происхождению. Во всяком случае, сегодняшний китайский студент не имеет уже ничего общего с типом студента Ляо Чжая или его новелл. Он также живет в эпоху великого национального потрясения, возбуждения и уныния, но вместо отвлеченного и замаскированного литераторства занимается организованным политическим вмешательством в жизнь страны, желая помочь ей выйти из трудного положения. Мы знаем также, что в классовой борьбе за советский Китай студентам нынешнего дня принадлежит значительная роль, а эти студенты уже окончательно потеряли всякую связь с идеологией двухтысячелетнего мандарина, его трагедии не чувствуя и ей не сочувствуя.
В. М. Алексеев
К истории демократизации китайской старинной литературы
0 новеллах Ляо Чжая1 2
Кипучая жизнь Запада требовала и требует скорейшего оборота, который имел гораздо меньшее значение для Востока. Теперь и это должно измениться на Востоке, вовлеченном в мировой оборот событиями жизни. И мы стремимся узнать, как он справится с этими нбвыми для него задачами.
С. Ф. Ольденбург. Предисловие к «Востоку»3.
своей книге о китайской иероглифической письменности и ее латинизации4 я ста-рался выяснить (например, в главе XVI «Сферы латинизации») те .основные особенности китайской письменности и главным образом созданного ею условного книжного, иероглифического языка, которые творят на наших глазах китайскую трагедию рождения новой, экстенсивной по характеру и направлению культуры ценою отхода от всех литературных ценностей китайской культуры старой, культуры интенсивной. Т_е-
1 Стоит только взглянуть на лавину новых словарей и справочников, указателей («Цы юань», иньдэ и др.), издаваемых даже особым «Бюро справочников» при американском университете в Бэйпине, чтобы видеть воочию распадение целостной учености на аналитические, механические к ней подступы.
2 Печатается по изданию 1934 г.: Сергею Федоровичу Ольденбургу. К пятидесятилетию научно-общественной деятельности. 1882—1932: Сборник статей. Л., 1934. С. 37—49. Перепечатка в сб. статей: Китайская литература. М., 1978. С. 309—318. (Примеч. составителя.)
3 «Восток», кн. 1, «Всемирная литература», 1922.
4 Алексеев В. М. Китайская иероглифическая письменность и ее латинизация. Л., 1932.
В. М. Алексеев. К истории демократизации китайской старинной литературы 713
перь, располагая ббльшим пространством, а также по поводу недавней сдачи мною в печать нового тома переводов новелл Ляо Чжая1, я хочу остановиться несколько более подробно, чем в упомянутой книге, а равно и в предисловии к новому тому переводов, на этой трагедии, которую иностранец-переводчик чувствует, вероятно, не менее, чем читатель-китаец.
В самом деле, на новеллах Ляо Чжая более и скорее, чем на каких-либо иных примерах, видно фатальное расхождение писателя с массовым читателем. Стоит ведь только дать точный перевод предисловия автора к сборнику новелл («Ляо Чжай чжи и»), чтобы пропорционально и ясно представить себе, сколь подготовленного читателя имел в виду Ляо Чжай, автор, казалось бы (особенно в переводе), бесхитростных рассказов. Вот первые строки этого предисловия:
«Одетый в лианы, опоясанный плющом... Владетель Трех Областей вдохновился и писал о тоске. Бык-демон, змей-дух... Ученый с длинными ногтями пел и впал в страсть. С тех пор как прозвучало о небесных свирелях, не выбирают прекрасных мелодий — и есть причина!»
Русский перевод не мог, однако, не указать функций слов, а главное, не мог не перевести в одну и ту же со слышимыми словами плоскость слова, которые в оригинале отнюдь не являются слышимыми.
Таким образом, перевод и в этом своем виде — простой подстановки русских слов под иероглифы — вовсе не является отражением оригинала. Но не лучше будет и со следующею по важности литературною частью новелл — их послесловиями. Вот пример такого перевода:
«Родное сердце — дева Цин, а дошло до отлучения души от подушки. За тысячи верст прекрасный друг — все же нашел во сне дорогу. Тем паче в шелковичной нити и веревочных следах1 2, когда изрыгают сердце и печень ученого, когда течет вода и высятся горы.и человек общится с нашею судьбой и жизнью...»
Далее, и в повествовательной части новелл, как легко видеть хотя бы из моих переводов, примечания и разъяснения встречаются буквально на каждом шагу. И наконец, диалоги на условном языке3 по своей нереальности представляют нечто особенное, в других языках не встречаемое и подчеркивающее общее расхождение текста с его пониманием у массового читателя. Таким образом, даже труднейшие строфы, например байроновского «Чайльд Гарольда» или «Дон Жуана», будучи в конце концов слышимыми, не дают даже понятия о ляочжаевском и ему подобном всяком другом иероглифическом языке4.
II
Однако для всей прочей литературы, написанной на этом языке, явление как традиционное и хорошо известное даже не обсуждалось, для этих новелл как для книги особо увлекательной было сделано исключение, и сборник почти с самого своего
1 Ляо Чжай. Рассказы о людях необычайных. [Примеч. составителя: Книга вышла в 1937 г. (М.; Л.).)
2 Любопытно, что в этом месте китайский комментарий решительно отказывается опознать данный литературный намек, даже приблизительно. ‘
3 Об их пропорциональной непереводимости мне приходилось говорить в предисловиях к различным томам Ляо Чжая, например к тому «Монахов-волшебников».
4 Любопытно, что Ляо Чжай писал на этом языке не в силу какой-то традиционной непреклонности и из желания признать литературною только эту условную форму языка. В самом тексте его новелл мы постоянно встречаем полуразговорные (в стиле композиций цы) строфы. А недавно опубликованный (1929) сборник его поэтических произведений на полуразговорном и даже сугубо разговорном байхуа («Ляо Чжай байхуа юньвэнь») показывает его исключительное мастерство именно в этой области. Таким образом, Ляо Чжай совершенно сознательно придал своим новеллам уклад условного языка, тем более еще, что новеллы, написанные на полуразговорном языке (хотя бы «Цзинь гу ци гуань» и др.), были ему известны. Одним словом, мы в его лице имеем автора отнюдь не одностороннего, педантично последовательного и вообще неживого упрямца.
714
Пу -Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
появления подвергся демократической обработке, которая в наши дни приняла весьма радикальный и окончательный характер.
Как во всяком китайском литературном произведении, непонятном читателю, который не мог получить основательного и окончательного (вплоть до успешных государственных экзаменов) классического образования, дело началось с междустрочного комментария, в задачу которого входило прежде всего разыскать в собственной памяти, в справочнике, словаре, тексте все те многочисленные литературные намеки, которые обильно уснащают текст новелл, делая его зачастую или трудно и неясно понимаемым, или вовсе не понятным. Конечно, такого читателя, которому все написанное currente calamo1 надо было подобным образом расшифровывать и втолковывать, Ляо Чжай не имел в виду, и, собственно говоря, с этого именно момента уже начинается демократизация новелл за счет разрушения их художественной непосредственности, которая, конечно, несовместима с разгадками и с расшифровками. Однако, как я уже говорил, даже в этом простом указательном комментаторском производстве добросовестные глоссаторы весьма часто должны были признать полную тщету своих усилий найти именно то место, которое несомненно имел в виду Ляо Чжай, или, найдя его, быть уверенными, что это так и было. Однако в лучшем случае комментатор ограничивает себя приведением цитаты или исторического факта, анекдота, характеристики и т. д., не особенно углубляясь в дальнейшие пояснения; и очень трудно вообще сказать, какого именно читателя он имеет в виду, ибо чаще всего приводимые в пояснение оригинального места выдержки из классиков, историков, философов, поэтов для своего чтения требуют по крайней мере не менее солидной подготовки и эрудиции, чем самый оригинал. Правда, к цитатам со слишком большими купюрами даются комментаторские пояснения, но и их читать можно только человеку, который иероглифически тренирован полностью.
По-видимому, все же этого рода своеобразный (но не для китайских текстов) комментарий предназначен для огромной массы не закончивших своего классического образования людей, умеющих уже справляться с комментированным текстом хотя бы и ограниченного числа входивших в обязательную программу оригиналов1 2. Таким образом, этот первый вид демократизации может быть признан таковым лишь в ограниченном масштабе, ибо массового читателя он в виду не имел, хотя и удовлетворял более или менее грамотных3.
Ill
Однако параллельно с этим ограниченным и условным приемом демократизации, шла самая подлинная демократизация, примененная к новеллам Ляо Чжая наряду
1 Беглым пером {лат.}.
2 В сущности, человек, читавший даже только одного из первых классиков (например, «Дасюэ» или «Луньюй»: «Великая наука» или «Беседы и речи Конфуция») с обязательным комментарием, уже несколько (хотя и недостаточно) подготовлен к овладению подсобным к чтению Ляо Чжая инструментом. Тем более к нему готовы те, кто имел возможность продвинуться в усвоении дальнейших частей программы. Однако без овладения «старинным стилем» и стихом чтение Ляо Чжаева текста даже с помощью комментаторов есть чтение детское.
3 Эти грамотные иероглифически люди были, однако, не только плохие начетчики, но и лишены энциклопедического образования. Им нужно было, например, объяснять рядовые буддийские выражения (и это в стране буддизма!), делать выписки из словарей по поводу нечасто встречающихся в деловой практике иероглифов; давать орфографические установки, сведения по географии даже очень известных мест (например, Лаошань), по ботанике (описания растений), описания культов, идущие несколько дальше обывательских о них представлений, которые мешают нормальному чтению оригинала, и т. д. Ко всему этому, пожалуй, нелишне будет прибавить, что комментаторы имели в виду лиц со скверною памятью, которые, может быть, именно из-за нее и не закончили своего высшего образования. Я не касаюсь здесь критических рецензий, которые, конечно, были обращены только к читателю, не нуждавшемуся уже в подстрочных пояснениях.
В. М. Алексеев. Кастории демократизации китайской старинной литературы 715
с такими излюбленными массою литературными произведениями, как, например, «Сань го чжи яньи» (роман «Троецарствие»), Речь идет о народных рассказчиках, использующих литературный сюжет И текст для своих переложений, которые принимают зачастую весьма своеобразную и новую художественную форму. Мои личные впечатления от многих таких рассказов были всегда исключительно приятны, но многое дополнялось несравненной дикцией, мимикой и редким даром ритмической импровизации, и за самой художественной фактурой следить было трудно, особенно иностранцу. Теперь же, благодаря счастливой случайности и любезности одного из молодых китаистов, нашедшего на развале книг во Владивостоке печатный экземпляр, по-видимому, довольно точной записи за рассказчиком (шошуды) некоторых новелл Ляо Чжая (числом 41)1, я имею возможность уже не ограничиться личными впечатлениями, а дать, например, образец такого народного переложения, приспособленного к абсолютно безграмотной аудитории и в то же время сохраняющего традиционный тип ритмического, частью рифмованного изложения. Для экономии места я ограничусь одним из наиболее кратких сказов, и то в выдержках, отсылая при этом читателя к моему переводу оригинальной новеллы («Лис выдает дочь замуж» в «Лисьих чарах») для сравнения.
Строфы семисловного четверостишия, подражающего танским авторам:
В этом доме старый лис выдал зятю дочь;
Зять же кланялся их предкам в радостную ночь. Видят вдруг: ученый свет засиял средь пира, Золотые чарки к вору улетели прочь.
Теперь речь о том, как в годы Цзя-цзин великой Минской династии в Шаньдуне, в уезде Личэн, в селе Инь, жил бедный студент Инь Тан-чуань. Родители его рано скончались, дом разорился, и этот студент, который не умел ни таскать, ни носить, только и мог, что сидеть дома и учить ребят, чтобы как-нибудь жить. Он больше всего любил выпить и побуянить, показать себя вовсю. Частенько, невзирая на то, друг это или родственник, он, бывало, награждал его тумаком или пинком, а потом, протрезвившись, кланялся, извинялся и всячески потерпевшего обхаживал. Таков уж характер человека, и его не исправишь. Вот почему ему и дали прозвание: Сумасшедший Инь1 2...
Я теперь пока
не вдаюсь в его достойные или плохие стороны3. В песне я своей
запою лишь, как герой наш Инь, этот Инь Тан-чуань, только оттого, что был молод, да и беден сам, а поддержки не было, временно, пока на дому давал уроки всем, этим существуя...
1 Хуэйту синь бянь Ляо Чжай чжи и шочан гуцы (Странные истории Ляо Чжая для сказа, напева и аккомпанемента с иллюстрациями). Издание шанхайской фирмы Цзяоцзин шаньфан; под редакцией шанхайца Фэн Чао-цзина, 8 книжек. Книга появилась в 1918 г. В предисловии компилятор (или, вернее, транскриптор) говорит, что Ляо Чжаевы новеллы, принадлежащие автору с исключительной эрудицией, полные «глубоких и великих сокровенностей» по содержанию и безукоризненные по художественной обработке, к сожалению, недоступны поверхностной молодежи и вообще массам, затрудняющимся их читать. Настоящее издание имеет в виду сделать эти новеллы доступными каждой семье; так, некогда поэт Бо Цзюй-и писал свои стихи с таким расчетом, чтобы их на слух понимала его старая нянька. Над этой затеей, говорит в заключение собиратель, люди недалекие только смеются, но им просто не понять нашей глубокой идеи и честного усердия. Мне хотелось бы не ограничиваться беглым упоминанием об этой любопытной книжке и вернуться к ней для ее анализа и даже для сплошных из нее переводов.
2 Как видно из сравнения с текстом новеллы, рассказчик пользуется данными главным образом комментатора, перестраивая все наново в вульгаризирующем стиле и тоне.
3 Сплошную рифму я отказываюсь передать, ограничиваясь проекционною передачей размера.
716
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Далее повествование идет уже, придерживаясь (хотя, в общем, лишь приблизительно) оригинального текста, но все время в подобных же чередованиях разговорного сказа со стихами. Последние от разговорного языка, между прочим, отходят довольно далеко. Так, преувеличенно вежливая приветственная речь лиса, заключающая в себе у Ляо Чжая 20 иероглифов, передана в стихах народного рассказчика в 80 иероглифах, которые вряд ли целиком имеют слышимую валюту, допуская, например, такие выражения, как «восточный диван» вместо «молодой зять» и ряд чисто литературных иероглифических соединений (сян фэн, фу у цзян, цзин хоу гуан и др.). При передаче на русский язык все эти литературные эффекты, естественно, аннулировались бы (передачу эту читатель найдет далее). Тем не менее самая распространенность стихотворного сказа уже создает совершенно другую обстановку, чем насыщенная лаконичность оригинала, и если не преувеличивать недоступности уху осложненной литературным элементом китайской речи1, то нужно признать, что эти версии новелл Ляо Чжая представляют собою самую подлинную их демократизацию.
IV
Однако этого рода литература всегда и всеми считалась отверженной и как бы несуществующею. Во всяком случае, в ближайшие годы перед революцией 1911 г. и в дальнейшие революционные годы демократическая пресса печатала версии новелл Ляо Чжая, не считаясь вовсе с хорошо, конечно, известными ей версиями народных рассказчиков. Метод этих версий был иной. Это были уже не новые композиции по форме и, как мы видели, даже по содержанию, а просто переводы, то более распространенные, то более сжатые. Этот метод перевода был усвоен подобными версиями уже как термин (и), совершенно равнозначащий переводу с иностранного языка или же на иностранный язык и представляющий весьма необычное для других языков явление1 2. Этот «перевод» состоит в том, что берется иероглиф за иероглифом из оригинального текста и замещается совершенно другими иероглифами, которые транскрипционным порядком более, чем идеографическим, передают (или по крайней мере должны передавать) абсолютно слышимую речь. Вот пример такого своеобразного «перевода», который русским переводом (без кавычек) не может, конечно, быть отражен за неимением двойственных форм речи слышимой и неслышимой, но путем аналитических сопоставлений и примечаний может быть к этой цели несколько продвинут. Беру все ту же новеллу «Лис выдает дочь замуж» («Ху цзя нюй»), и в частности речь старика лиса к студенту Пню, забравшемуся в развалины старого дома для бравады.
А. Оригинал (точная подстановка русских слов под китайские иероглифы, с оставлением в силе их расстановки и конструкции):
Маленький человек (т. е. я, ваш покорнейший слуга) имеет с совком и метелкой дочь. Нынешнею ночью — к возврату домой. Не думал: будет столкновение со знатным лицом. Надеюсь, не допустите глубокого обвинения.
Б. Перевод (точный, с анализом замещений):
Маленький (ввиду одиозности для слуха литературного сяо жэнь — «маленький человек» здесь просто прилагательное с флексией ды: сяо ды) имеет [одну] грубую и тупую дочь (расшифрована и передана без всякого сохранения оригинала
1 Очень часто, особенно на страницах учебников китайского языка, это преувеличение доходит до педантизма. На самом же деле как быть тогда с пословицами-стихами, которые далеко отходят от разговорной, часто стилизованной и измышленной европейскими и японскими теоретиками обязательной формальности?
2 Сравнение с другими языками может идти только по линии синхронической. Конечно, перевод Жуковским, Гербелем и другими «Слова о полку Игореве» и им подобные переводы в других языках в сравнение не идут, ибо они сделаны с языков, в обиходе давно уже не существующих, что доказывается многими сомнениями при чтении текста подобных произведений.
8. At. Алексеев. К истории демократизации китайской старинной литературы 717
литературная цитата, взятая из исторического текста для стилизованного самоуничижения); сегодня вечером (четыре иероглифа вместо двух, из которых первый, цзинь, дополнен до разговорного слова цзинь тянь, а второй, е, полностью замещен разговорным ваньшан) выходит замуж (расшифрована, с полной заменой иероглифов, сложная цитата из классического «Ши цзина»: юй гуй в значении «выходит замуж» через посредство обходного и предупреждающего события выражения: «ах, вернется», т. е. домой, для проведывания родителей после свадьбы, — откуда и самый намек именно на свадьбу). Я не знал (замена несуществующего в самостоятельно-глагольном и разговорно-слышимом виде иероглифа абсолютно понятным на слух биномом чжидао, и то без сообщения слову функций прошедшего времени, да и семантически не точно), что знатное лицо (почему-то оставлена стилизация оригинала) здесь (добавлено), и напугал (словом цзинчао, написанным двумя иероглифами, из которых ни один не повторяет оригинала, передан, и то весьма посредственно, иероглиф чу, который, впрочем, означает действительно неприятное столкновение; прошедшее время помечено разговорным яа вместо литературного обхода ю) знатное лицо (повторение, не существующее в оригинале). Прошу тебя (местоимение добавлено, а неслышимое ван передано почему-то через цю — «просить», вместо слышимого паньван, которое сохранило бы оригинал): не надо (через разговорное бу яо хорошо передано неслышимое у, в том же значении) видеть это диким (странное замещение неравноценными оригиналу иероглифами)1.
Полагаю, что этого отрывка в 20 иероглифов пока достаточно для демонстрации понятия «перевода» в кавычках, принятого в вульгаризированных версиях Ляо Чжая. Это есть замещение отвлеченных от слуховой жизни иероглифов другими иероглифами, которые фактически (хотя также не без некоторой искусственности) транскрибируют разговорную, живую, слышимую и понятную даже безграмотному речь. Этот процесс замещения или перевода настолько характерен для уяснения себе соотношений между двумя языками Китая, что я всегда строил на нем весь основной курс преподавания китайского языка и чтения текста1 2 и думаю, что в руках предприимчивых и толковых начинающих китаистов сравнительное чтение таких переводов всегда будет самым совершенным самоучителем3.
1 Распространенная версия этих нескольких фраз у шошуды выглядит так:
Нынче вечером
свою дочь, скажу по скромности, жениху отдам здесь я.
Рад бы встретить вас,
звезду светлую, к нам сошедшую, осчастливив полностью.
С давних пор твердят:
Коль за тысячи верст есть судьба — может встретить суженый;
и действительно,
с настоящим алым фениксом день счастливый свел здесь нас.
Коль не презрите
дома бедного убожества: и подать-то нечего!
Предложу тогда
водянистого винца попить, милость вашу жду к себе.
Генерал наш пусть
поскорей к столу придет к нам вниз, извинит настойчивость!
Генерал наш пусть
не отвергнет нас за грубый стол, выпьет трижды чарочку.
Это переложение дает приблизительное впечатление о роли своеобразной литературности в народном сказе.
2 См. образцы в кн. «Китайские тексты к лекциям приват-доцента В. М. Алексеева», 1910 и 1911—1912 акад, годы, Харбин, 1913 (первые страницы).
3 В библиографической заметке об этих переводах германского синолога Вальтера Зимона («Yen-wen-dui-dschau und Kokuyaky-Kanbun. Eine bibliographische Zusammenstellung von Walter Simon», в Mitt. d. Sem. f. Or. Spr. zu Berlin, XXXIII, 1930, S. 155—181) упомянуто лишь краткое, в выборках, издание Сюй Сяо-тяня и опущено полное (вернее, почти полное), принадлежащее, судя по фамилии и самому тексту, тому же Сюй .Сяо-тяню (Сюй Цзя-эню?) и называющееся (см. в моей кн. «Китайская иероглифическая письменность и ее латинизация», Л., 1932, с. 137) «Цзубэнь фэньлэй байхуа Ляо Чжай чжи и» — «О необык-
712
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Держась, таким образом, некоторой средней линии в виде довольно механических, слово за словом, переложений, эти переводы, конечно, не новость. Достаточно взять в руки какую-нибудь начально-вспомогательную книжку прежних времен, например «Эр Лунь дяньгу» («Цитаты из Двух Луней», то есть двух частей «Луньюя»), переводящую на разговорный, пространно объяснительный язык сложнейшие конфуцианские фразы, чтобы видеть весь процесс конфуцианского образования, построенный именно на таком переводе условного старинного языка в слышимый и живой язык данной эпохи и местности.
Переводы эти делаются не так просто, как это на первый взгляд казалось бы, ибо прежде всего предел языка слышимого вряд ли кому достаточно ясен и едва ли не решается каждый раз индивидуальным порядком и наново.
Далее идут вопросы диалектов, в которых не запутаться также нельзя, ибо, как известно, приемлемое в южных диалектах неприемлемо в северных, а койнэ (го юй) пока еще безжизненно. Затем идут общеизвестные вопросы точности в передаче оригинала, особенно литературных намеков и других чисто литературных и зрительных приемов. В данных мною здесь переводах такие случаи уже отмечались. Для предполагаемой мною книги о переводах с китайского мною выписаны десятки других примеров неточности, неаккуратности, поверхностности и других общеизвестных пороков переводчика* 1.
Любопытные сами по себе, все они невольно ассоциируются с теми трудностями и, следовательно, недостатками, которые преследуют переводчика-иностранца, и, таким образом, практически поучительность и научные наблюдения от пристального изучения подобных переложений только выигрывают. В частности, они помогают переводчику в выработке оттенков, которые, в погоне за передачей смысла, можно легко проглядеть, и вообще во всех отношениях.
V
Однако допустить хотя бы на минуту мысль об упрощении задачи переводчика в виде сосредоточенного следования исключительно парафразу как решившему уже загадку текста и только при общем контроле со стороны оригинала — это, конечно, было бы грубейшею ошибкой, тем более что и без этого вредного приема переводчик Ляо Чжая абсолютно бессилен (как мне уже приходилось доказывать в предисловиях к изданиям новелл в моих переводах) в пропорциональной передаче неслышимого и условного элементов текста, из которых, однако, он целиком состоит. Всякий перевод
новенном. Повести Ляо Чжая. Полное собрание, расположенное по темам повестей и их вульгаризаций». Судя по данным В. Зимона, сокращенное издание выходит по-прежнему наряду с полным, а может быть, и опережая его (в 1928 г., при последнем издании полного сборника, известном мне лишь от 1925 г.). В обоих изданиях переложение сопровождается оригинальным текстом, который в полном издании идет после «перевода», а в кратком ему предшествует, так что имеется в виду не только один малограмотный читатель. В кратком издании введена европейская пунктуация, что сообщает тексту ббльшую читаемость. Кроме того, к списку Зимона надо еще добавить начатый в 1918 г., но, по-видимому, незаконченный сборник переложений новелл Ляо Чжая под заглавием: «Ляо Чжай чжи и яньи» («Распространенные пересказы "Странных историй" Ляо Чжая»), составленный Юнь Те-цяо и изданный «Коммерческою печатью» в Шанхае. Эти переложения не намерены (как заявлено и в предисловии) считаться с точностью, исполнены чопорного пуризма и вообще могут быть упомянуты лишь как начинание и опыт, которому вряд ли можно и следует сочувствовать.
1 Так, парафраз цитирует трудные стихи, забыв их перевести; он вводит иногда ряд грубых слов туда, где литературный оригинал именно их чуждается, и все на этом стоит; он пропускает важное подлежащее, забыв свой стиль и слепо следуя оригиналу; допускает фантазии в своих предложениях, а часто и в своих собственных толкованиях текста; заменяет весьма произвольно цитату из классика пословицей; вообще упрощает текст чуть ли не до детского лепета и иногда извращает его в целях своей пропаганды (например, названия многочисленных богов передает через небо, совесть и т. д.), особенно морализующей; сокращает, а иногда и добавляет текст и т. д.
8. At. Алексеев. К истории демократизации китайской старинной литературы 719
Ляо Чжая, как и вообще всякого другого китайского литературного текста старинного уклада, обречен на неуспех в виде упрощенности в переводе неупрощаемого в природе вещей; и, следовательно, потерять даже эту связь с оригиналом было бы непростительно. Конечно, сделать перевод «Слова о полку Игореве» на современный французский язык трудновато, но делать его в силу этого опасения только по Гербелю или Жуковскому означало бы литературную подделку, и только. Впрочем, в разобранном мною выше небольшом примере все эти несоответствия, в том числе и злостные упрощенности, достаточно указаны, и вряд ли стоит давать дальнейшие примеры, тем более что, как я сказал, сделать пропорциональный, выдержанный перевод с условного китайского языка на условный же русский — вещь вообще невозможная, а для подчеркнутой дифференциации и подавно1. Единственно, что можно утверждать, так это то, что, сделав свой иностранный перевод с китайского «перевода» (в кавычках), можно получить лишь перевод с перевода, то есть то самое, что везде, всегда и всеми решительно осуждалось.
VI
Может, однако, возникнуть (а в Китае он, по-видимому, возникает постоянно) вопрос о том, стоит ли вообще прилагать столько и таких усилий к делу, заранее обреченному на гибель, ибо иначе нельзя назвать усилие перевести произведение в ту самую плоскость, из которой автор всеми силами старался его вызволить.
На это мнение прежде всего реагируют сами китайские «переводчики» Ляо Чжая на разговорный язык.
Начать с того, что язык фактов говорит о таком изобилии изданий Ляо Чжая, какое редко известно для других популярных произведений1 2, и, конечно, в каждом книжном магазине можно достать их едва ли не десятками.
Затем, говоря уже по существу, даже такие завзятые модернисты, как известный современный литератор Чжоу Цзо-жэнь, признают, что из всех новелл, написанных старинным языком, новеллы Ляо Чжая все-таки наилучшие. А парафраст Ляо Чжая замечает в тон этому же утверждению, что, право, «лучше читать старые хорошие новеллы, полные мысли и чувства, среди которых Ляо Чжаевы имеют особенную ценность, чем брать в руки новые сборники рассказов, которые, что называется, ни два ни полтора (бу сань бу сыды синь сяошо)».
Ляо Чжай ценится как моралист, и книга его, «книга одинокой злобы» (как он сам ее называет в своем предисловии), должна расцениваться прежде всего идейным порядком, которому отнюдь не мешает десяток-другой его неудачных рассказов, беспочвенных и анекдотических. Так, ряд его новелл (в моих переводах называемых, например, «Пока варилась каша», «Тот, кто заведует просвещением» и др.) есть ядовитая сатира на китайское чиновничество3 и вместе с тем протест против насилий над наро
1 Примеры комических извращений русского языка, могущих дать убогое понятие об этой дифференциации, приведены мною в предисловии к «Монахам-волшебникам». (Примеч. составителя: Речь идет о предисловии 1923 г. В настоящем издании публикуется другой вариант. Примеры извращений, о которых говорит В. М, Алексеев, см. в предисловии 1937 г. — с. 457.)
2 Даже в моей коллекции таких изданий наберется десятка два, а вообще их столько, что я затруднился бы составить надежную их библиографию, причем, конечно, стереотипную дешевую макулатуру пришлось бы вообще выбросить из поля зрения.
3 Есть даже мнение о том, что некоторые новеллы (например, «Морской торг Ло-ча») являются сплошною сатирой на маньчжуров. Сомнительно, однако, чтобы свирепые цензоры Цинов это проглядели. Вернее считать это мнение очередным современным преувеличением. Не лучше и другое суждение парафраста. «Нынешние времена вроде ляочжа-евских; и ныне, как и при нем, всякие лисы и бесы всюду шмыгают; как автор, говоря о лисах и бесах, хотел этим сказать, что нигде нет настоящих людей, а все только лисицы и бесы, и притом злые, — ибо до хороших, идейных никому из людей и не достать, — так и в наши времена, когда людей мало, а бесов масса, — именно бесов, у которых в зрачках
720
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
дом. Следовательно, он как бы принадлежит к современной эпохе, полной протеста и переделки заскорузлого, злого быта.
Наконец, отмечается возвышенное значение новелл как полных философской и литературной мысли, вообще поучительных и вообще образцовых.
Таким образом, некоторые постулаты к демократизации Ляо Чжая даны. Им можно верить или не верить, но ряд следующих одно за другим «переводных» изданий, которым, как я уже говорил, были предпосланы бесконечные переложения этих новелл в популярной прессе, как будто говорит за то, что доля правды в этих, правда чисто обывательских, оценках есть.
VII
Но гораздо труднее, чем просто верить или не верить, определить степень и пути дальнейшей демократизации их и популяризации. Я по-прежнему думаю, что все это дело — дело обывательское и, с изжитием бытовых полос, отойдет от быта, особенно нового. Я помню, что, когда я преподавал в пекинской школе КВЖД русский язык и пользовался как канвой для упражнений в переводе короткими новеллами Ляо Чжая, мне и тогда (в 1909 г.) уже приходило в голову, насколько правильно давать такой материал в школе, хотя бы и только в переводческих целях. В настоящее же время это уже никак невозможно. Следовательно, демократизация, едва начавшись, скоро изживется.
Кроме того, новые литературные побеги и достижения, как бы на них не ворчали недовольные, будут все же опасными конкурентами этому разогретому соусу (да позволено мне будет такое сравнение) — пересказанные новеллы Ляо Чжая, не представляя собою оригинального литературного произведения, да и литературного произведения вообще, все равно не дают понятия о красотах оригинала, превращая новеллу в сусальный анекдот.
Ценность этих художественных произведений будет только в умах оставшихся в живых старых начетчиков и затем лиц, овладевших старинным языком, хотя и более аналитическим путем1. В мировой же литературе Ляо Чжая еще нужно созидать. Для этого нужно решить задачу переводческого стиля, а она мне как переводчику кажется неразрешимой, если не допустить к переводу чрезвычайно редкого в настоящее время и для читателя бесплодного... латинского языка* 1 2.
Тогда, конечно, многое решится само собою и, например, послесловия Ляо Чжая, имитированные трибунальным цицероновским стилем, а тем более диалоги, неслышимые и немыслимые в жизни, создадут почти точное отражение оригинала. Но, конечно, ставя это решение задачи в конце своей статьи, я не делаю его заключительным аккордом, оставляющим впечатление. Мне хочется только указать на неразрешимость задачи переводов Ляо Чжая из современных ресурсов, например русского языка, и на пределы демократизации этих новелл на их родине, где это явление, чрезвычайно жизненное вообще, в данном случае таковым уже не выглядит.
Что же касается переводчика-иностранца, то ему очень важно использовать эти последние моменты успеха Ляо Чжая, окружив себя всем для его целей полезным, в
стоят только деньги и женщины, — понять его нетрудно, и надо всячески стараться сделать его доступным каждому читателю (путем парафраза), чтобы дать говорить голосу совести».
1 Таким образом, и проблема латинизации переведенных на разговорно-слышимый язык новелл как будто отпадает за ненадобностью. Однако я по-прежнему держусь мнения, что для учебных целей текст Ляо Чжая в четырех его фазисах — оригинале, парафразе, в точной фонетической нотации и, наконец, в латинизированной орфографии — представляет самое надежное педагогическое средство аудиторного внушения.
2 Я, конечно, исключаю из своего поля зрения славянизмы русского языка, которые, не создавая понятности, не останутся все же неслышимыми, и, конечно,, всякие другие переводческие фокусы, в том числе озорные приемы Козьмы Пруткова, так импонирующие обывателю.
В. 3f. Алексеев. О моих новых переводах новелл Ано Чжая
721
том числе и пересказами, и делать свое скромное дело путем точных и в тон оригиналу донельзя лаконичных переводов, снабжая их примечаниями, которые могут корректировать понимание и настроение.
Хуже будет, когда волна спадет и когда задачу текста придется решать малоподготовленному переводчику при полном равнодушии туземной читательской среды к оригиналу.
В. М. Алексеев
О моих новых переводах новелл Ляо Чжая (Реферат доклада. 1949)
Теперь, когда мои четыре тома переводов новелл Ляо Чжая имеют некоторую давность и когда я приобрел новый опыт в переводах китайской старинной прозы гувэнь1, я начинаю думать, что пора пересмотреть переводы ляочжаевых рассказов на предмет сообщения и им, как отражающим более или менее тот же неслышимый древний язык, певучести и ритмичности, особенно в тех частях текста и его перевода, где Ляо Чжай не рассказывает в разбросанном виде, вне ритма, об очередных повествовательных вещах, а старается вовлечь рассказ в живописные или характерные формулы, располагающиеся обычно в параллельных строфах или частях строф. Примером такой ритмизации может служить «Моя история» Ляо Чжая1 2. Тем не менее эта автобиография не повествование, и я хотел бы опыт несколько распространить. Для этой опытной операции я выбрал оригинальный рассказ (из первых новелл в общем издании) — «Зрачки-человечки беседовали» и подверг свой новый стиль перевода обсуждению в докладах среди специалистов. К моему удивлению, на них эта манера не произвела того впечатления, на которое я рассчитывал как переводчик-экспериментатор. Однако я не намерен сложить оружие. Очевидно, придется, не рассчитывая больше на устное чтение (что, конечно, для языка Ляо Чжая, отнюдь не декламаторского, только правильно), прибегнуть к максимальному использованию зрительных приемов: тире, двоеточий, многоточий, абзацев и т. п. Таким образом, знаки препинания, использованные в русском тексте несколько форсированным порядком, нисколько не отражая собой китайских, которые в тексте оригинала полностью отсутствуют, могут компенсировать усилия переводчика воссоздать лаконичность китайского текста и рассказа, чего обычными средствами русского языка достичь невозможно или очень трудно.
Конечно, переделать наново все четыре тома моих предыдущих переводов Ляо Чжая мне уже не под силу. Однако я не могу успокоиться и в своей переводческой «лаборатории» буду ставить опыт за опытом, исходя из убеждения, что овладевание литературным наследством таких стран, как Китай, создавших литературные языки во враждебной оппозиции к разговорному языку, не может произойти на почве каких-то «нормальных» и «общих» форм русского литературного языка. Переводчику, по-моему, должно быть предоставлено право творить особую речь, играя строками, полустроками и абзацами, например, в стиле оригинальнейшего поэта Маяковского, которому, мне кажется, и позволено и следует подражать, хотя бы там, где его средства воздействия на читателя — чисто оптического порядка.
1 См. об этом: Алексеев В. М. Китайская литература. М., 1978; Китайская классическая проза. В пер. акад. В. М. Алексеева. М., 1958 и 1959. (Примеч. составителя.)
2 См. в этой книге предисловие В. М. Алексеева к сборнику «Рассказы о людях необычайных». (Примеч. составителя.)
24Зак. ЗПО
722
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ЗРАЧКИ-ЧЕЛОВЕЧКИ БЕСЕДОВАЛИ
Один ученый человек был родом из Чанъани и прозывался он Фан Дун.
Своими талантами в литературе он был достаточно известен. Однако был очень разнузданный малый, устоев морали отнюдь не держался. Бывало, идет по меже и заметит пешком проходящую женщину: сразу совсем ошалеет, и сейчас же за нею хвостом...
За день до «Светлого, ясного» праздника он как-то случайно попал за город в поле. Видит, едет себе небольшой экипаж с оторочкою красной высокого ранга внизу и с роскошно расшитыми шелком полами. Несколько в синем одетых служанок едут вослед неспеша.
Средь них одна служаночка, верхом на маленькой лошадке, с лица красивая отменно. Фан Дун к ней начал подъезжать, все ближе и ближе, и на нее засматриваться сбоку.
Вдруг видит, что полы на кузове из глубины распахнулись, и там оказалась внутри барышня, лет этак дважды по восемь, в ярком наряде, красою сияя, — такой красотою, что, вправду, всю жизнь не видал он. Глаза ему заволокло туманом, а душу — словно кто отнял. Глядел влюбленно и неотступно, стараясь то вперед заехать, то как-нибудь отстать, — и так он скакал версту за верстою.
Вдруг слышит он, как барышня зовет свою служанку подъехать ближе к экипажу.
— Спусти-ка мне полог! — сказала она. — А то здесь откуда-то взялся шалый мужчина: все время засматривает!..
Служанка опустила полог, сердито посмотрела на Фан Дуна, сказала так:
— Моя госпожа — молодая супруга сына Седьмого Фужунского духа; едет она на побывку к родителям. Это не девка какая-нибудь из деревни, что позволяет ученому парню глазеть на себя сколь угодно бесчинно!
С этими словами она взяла из колеи комок земли и швырнула ее вихрем Фану в лицо. У того вдруг помутнело в глазах, да так, что прямо не открыть. Протер потом их кое-как, взглянул, но экипажа и лошадей уж было совершенно не видать.
Весь в тревоге, весь полный сомнений и дум, он вернулся домой. Чувствует он, что с глазами в конце концов как-то неладно. Велел приоткрыть ему глаз, посмотреть, что такое внутри там. Оказалось, что на зрачках наросла уж какая-то пленка. Наутро стало все хуже и хуже; слезы, капля за каплей, падали неудержимо. Затем пленка стала расти еще больше и в несколько дней стала плотной такою — с деньгу, а на правом зрачке у него даже вскочил какой-то круток, вроде как будто улитки.
Давали сотни средств, но ни одно не помогало... В тоске и огорченье он уже собрался умирать.
И раздумался он теперь о грехах, и покаялся в них.
Прослышал он затем, что сутра «Светлого сиянья» может помочь развязать человеку беду. Достал один томик ее и нанял чтеца. Первое время было лишь тошно и нудно, ну а затем стало как будто полегче. С утра до вечера он ничего не делал, сидел с поджатыми ногами и четками вертел. И целый год лишь этим занимался... Тогда все заботы земной суеты окончательно в нем улеглись.
Зрачки-человечки беседовали
723
Взяла комок земли и швырнула ее вихрем Фану в лицо.
724 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Вдруг как-то он слышит, что в правом глазу словно шепот какой-то, муха как будто жужжит:
— Черно, как лак! Убийственно!
Из левого глаза ему отвечают:
— Что ж? Можно бы вместе прогулочку нам учинить, чтобы только выйти из этой нуды!
И чувствует Фан, как в обеих ноздрях что-то вдруг поползло-поползло, и щекочет, и словно выходит наружу... Затем они выбрались вон из ноздрей и пропали. Прошло еще несколько времени — оба вернулись. И тем же порядком, опять через нос, вползли они в прежние впадины глаз.
Но вот опять там говорят:
— Давненько, знаешь ли, мы не наведывались в сад. А ведь, наверно, орхидея-жемчужина давно уже засохла...
Надо сказать, что Фан любил выращивать и поливать в своем саду премножество душистых орхидей. Но с той поры, как утерял он зренье, давно уж их забросил и даже не интересовался.
И вдруг он слышит этот разговор! Тотчас спросил жену:
— А как мои орхидеи? Ты что ж это, дала им увянуть и погибнуть?
Жена удивилась, откуда он это знает. Фан рассказал. Она помчалась в сад взглянуть: цветы действительно посохли.
Она была поражена и стала тихо, незаметно подсматривать.
И видит, что какой-то человечек у Фана вылез из носу, поменьше, пожалуй, горошинки даже; он деловито выбежал за дверь, куда-то удалился и пропал. А через несколько минут вернулся рука об руку с другим, взлетел в лицо — вот так, как пчелы залетают в отверстье улья.
И так продолжалось дня два или три.
Фан слышит опять, как слева говорят:
— Наша с тобой, так сказать, магистраль, что-то уж очень длинна! Друг к другу ходить то взад, то вперед не так чтобы было удобно. Не лучше ли будет самим нам пробить себе дверь?
И отвечают справа:
— У меня тут толстая стена; совсем это сделать, скажу, нелегко!
А левый говорит:
— А дай-ка я попробую... Возьмем да вместе заживем!
Фан чувствует, как в левой глазной впадине скребется кто-то... Минута: он открывает глаз и смотрит: и все-все-все вдруг видит!..
Побежал сказать жене. Та осмотрела: видит — темная пленка пробита, в ней маленькая дырка, и оттуда черный зрачок так и сверкает! Сначала было похоже на пробитый перчик, а через ночь помеха целиком исчезла. Всмотрелись внимательно: что такое? В одном глазу честь честью сидит двойной зрачок! — Однако же в правом глазу — круток улитки, и все по-старому.
Фан понял, что зрачки-человечки уселись теперь в одной впадине.
Хотя у него один глаз и исчез, но по сравнению с двуглазыми людьми он хоть куда — видит гораздо лучше!
С этих пор Фан как-то весь подобрался и стал себя приличнее вести... Его в деревне величают уже почтеннейшим, достойнейшим... Да-с!
Историк, этой фантастики сказал бы тут еще следующее:
В уезде у нас один ученый. Как-то раз он ехал по дороге с двумя друзьями и перед собою вдалеке завидел красотку, верхом на ослике. Ученый в шутку пропел стишок: «Ах, есть красавица у нас!» — и предложил друзьям: «Давайте-ка нагоним!»
Все трое со смехом помчались... Нагнали... И что же? Жена его сына! От стыда ученый не знал куда деваться, и раж его мгновенно схлынул. Мол
Зрачка-человечка беседовала
725
чит — ни слова! Друзья же, сделав вид, что ничего не замечают, вдруг принялись рассматривать красотку, разбирать в отменно непристойных выражениях.
Ученый муж в стыде, смущении своем заставил себя слабо улыбнуться... Сказал:
— Вы знаете, то сына старшего жена!
Обоим другим оставалось хихикнуть — и все тут!
И все такие вот ветрогоны всегда лишь пятнают сами себя! Смешно, да и только!
Что до истории с глазами, которые у человека вдруг помутнели, утеряв и зрение и свет, то вот еще один пример угрюмой кары небесных сил.
Впрочем, кто этот дух Фужунский — я не знаю. Не был ли то Пуса в земном воплощенье своем?
И все же, смотрите, как этот ученый Фан при жизни успел приоткрыть себе дверь! Выходит, что боги и духи бывают, правда, и злы, но могут когда-нибудь дать человеку себя обновить, зажить как бы новою жизнью...
At. В. Банковская
Друзья и недруги Ляо Чжая
(Попытка послесловия)
Читатели — любители Ляо Чжая, — а у них-то только и может явиться желание прочесть эту статью, — удивятся названию: какие же недруги? Одни друзья!.. Но нет, были и недруги — у самого Пу Сун-лина, у его новелл, у перевода новелл и их переводчика Алексеева. Отстояние между Ляо Чжаем и Алексеевым — три столетия, но характер, тип недругов постоянен. Помните, в «Моей истории» Ляо Чжая: «Ах, эти ясные, как плоскости, люди!.. Еще бы они не стали надо мной трунить!». Это век XVII, а XX век — Маяковский: «Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп». Совпадение примечательное, и о нем будет речь, но — потом. Сначала не о недругах, а о друзьях, ибо в их лицах предстает история вхождения Ляо Чжая в наш читательский обиход.
^Понявший звук**
Осмелюсь утверждать, что первым истинным другом Ляо Чжая на Руси стал его первый истинный переводчик мой отец В. М. Алексеев. Хотя до Алексеева новеллы Пу Сун-лина читались теми, кто владел китайским литературным языком, и переводились не раз, и были, конечно, среди читавших их и переводивших друзья Ляо Чжая, но Алексеев был тем самым «понявшим звук», о котором говорит в своих новеллах Ляо Чжай, называя имя Чжун Цзы-ци. Алексеев объясняет этот образ в примечании, которое я пыталась для краткости пересказать, но оно не поддается пересказу, привожу полностью:
Игру на цитре сановника Юй Бо-я услышал как-то дровосек Чжун Цзы-ци.
— О, какие там высокие, высокие, далекие горы! — воскликнул Чжун, в точности угадав настроение играющего.
Юй сыграл еще.
— Течет, течет вода и уходит в неизвестные реки, — продолжал Чжун и опять попал прямо в душу играющего.
Когда Чжун умер, Юй разбил свою цитру: не для кого было играть. С тех пор истинного друга величают «понимающим звук».
«Понявшим звук» Ляо Чжая в этот раз велением судеб оказался некто из «красноволосых» (хотя Алексеев и не блондин), рожденный на 241 год позже Пу Сун-лина в неведомой ему стране (не той ли, о которой в его «Истории» сказано: «...где волосы срезают... где в воздухе летает голова»?). Алексеев родился в 1881 г. в заводском районе Петербурга в семье мелкого заводского служащего. Он рано потерял отца и должен был, по логике бедняцой жизни, идти учиться ремеслу. Лишь благодаря самоотверженным стараниям матери он окончил подготовительную гимназию, а затем, как явно одаренный, был принят на казенный кошт в пансион Кронштадтской гимназии. После этого последовал четырехгодичный курс в Петербургском университете, затем оставленный при университете Алексеев был направлен для «подготовки к профессорскому званию» сначала в Европу (Англию, Францию и Германию), потом в Китай.
At. В. Ваньковская. Друзья и недруга Ляо Чжая ЧЪЧ
Годы стажерства в Китае обернулись, по собственному признанию Алексеева, полным перерождением, открытием заново всего, что было накоплено ценой больших трудов в Петербурге и в Европе. Заново открылся и Пу Сун-лин, входивший в университетские курсы как материал для упражнений со словарем. Теперь Алексеев штудировал новеллы с их знатоками и ценителями — сяньшэнами, китайскими учеными старого толка. Отчет, отправленный стажером в университетский ректорат, больше похож на объяснение в любви, чем на деловую докладную — его пишет «понявший звук»: «...Перл легкой прозы — чудесные рассказы Пу Сун-лина, часто читаемые на нашем факультете... Мое мнение, что к этому произведению, в особенности при преподавании, не следовало бы относиться как к обыкновенному тексту повествовательной прозы. Выбор слов, ритма, цитат и распределение их в зависимости от темперамента повествования — все доведено до виртуозного совершенства, и за это, главным образом, ценится тонкими знатоками, а не за эксцентричность описываемых случаев и роли в них провидения. Читая эту вещь... я старался отыскивать цитаты и даже отдельные знаки специфической важности на их местах в классических текстах и ранних общеизвестных литературных образцах».
Беседы с сяньшэнами на высокие литературные темы не мешали Алексееву в то же время с увлечением, которое сяньшэны не одобряли, собирать дешевые, «грубые» по их мнению, лубочные новогодние картинки, списывать уличные надписи, слушать уличных рассказчиков. Внимание к китайскому фольклору, особенно к лубочной картине, дополняло и усиливало интерес Алексеева к «Рассказам Ляо Чжая о чудесах», в которых столь же ярко отразились самые разные стороны духовного и материального быта. Так в отношении Алексеева к творчеству Пу Сун-лина с самого начала научного пути встретились два главных направления его научных интересов — литература и фольклор: за изысканно утонченной формой новелл он видел элементы, пришедшие из народных сказок и поверий, видел взаимное проникновение большой и «малой» культуры, круговорот сюжетов, взятых писателем у народа и затем возвращенных ему в импровизациях новелл Ляо Чжая народными рассказчиками и в иллюстрациях к ним на грошовых лубках. Все это как нельзя лучше импонировало вкусам самого Алексеева, и он не изменил этим вкусам до конца.
Хочу сделать необходимую оговорку и прошу читателя не упускать из виду, что перевод и исследование Ляо Чжая — это лишь одна из граней в поистине многогранном научном творчестве Алексеева, знатока китайской культуры в широком, комплексном ее охвате, в который входили археология, история, нумизматика, фольклор, народное искусство, народные верования, фонетика, лексикография, история идеологической мысли. Однако главной областью исследований Алексеева была китайская литература, а в ней — отмеченный особой любовью Ляо Чжай. Думается, эта любовь не случайна: как, по слову Алексеева, в борьбе Ляо Чжая с мешавшими его вдохновению условиями эпохи главным пунктом было право на фантазию, так и обращение к ляо-чжайной фантазии давало пищу вдохновению Алексеева, которому мешали столь многие, по его же выражению, угрюмые причины. Без права на фантазию не могли жить ни Пу Сун-лин, ни В. М. Алексеев.
«Здорово!»
Связав себя узами дружбы с Ляо Чжаем на всю жизнь, Алексеев стал сразу же пропагандировать его, «вербовать» ему друзей из всех в кругу своем, прежде всего из своих студентов. В Китае, готовясь к преподаванию, Алексеев делал с помощью сяньшэнов «переводы» новелл на разговорный язык. Первому же своему курсу в университете он демонстрировал такие «параллельные» тексты — в оригинале и в «китайском переводе» — для сравнения литературного и разговорного языков. Всеми силами молодой приват-доцент старался увлечь аудиторию, побороть ее индифферент
72S
Пу Сун-лан. Странные астораа аз Кабинета Неудачника
ность — и Ляо Чжай был ему тут верным другом-помощником. Старшим курсам читались уже сами повести из «Ляо Чжай чжи и», и это было именно чтение, а не нудное учебное разжевывание. Запись в дневнике 1912 г.: «Второму курсу читал с увлечением начало Лао шань дао ши ("Даос с гор Лао”. — М. Б.), причем Невский вскрикнул: "Здорово!"... Остальные тоже слушали с интересом». Вот и названо имя одного из первых «завербованных» Алексеевым друзей Ляо Чжая: Н. А. Невский — из самых талантливых учеников (Алексеев считал его гениальным), первенец и любимец Алексеева, ученый, одаривший мировое востоковедение великими открытиями. (О трагической судьбе Н. А. Невского и других друзей Ляо Чжая из школы Алексеева будет сказано в конце статьи).
«Китайская сложная литературная повесть — "Ляо Чжай чжи и"» — к циклу лекций под таким названием Алексеев приступал после цикла «Китайская элементарная повесть — "Цзинь гу ци гуань"» («Удивительные истории нашего времени и древности», между прочим, готовящаяся к выходу этим же издательством). В дневниковых записях первых лет преподавания лекции, в которых так или иначе задействован Ляо Чжай, отмечены Алексеевым особо, с особой интонацией: «С 11-ти и до 3-х [ночи] — к часовой лекции 4 часа подготовки. Ляо Чжай нелегкая штука»; «Сижу и читаю Ляо Чжая, прослеживая внимательно слово за словом по словарю и поучаясь». Через 60 лет ученик Алексеева, один из самых близких ему по духу, В. В. Петров скажет об этом: «В. М. Алексеев являл собой редкий пример счастливого сочетания ученого-исследователя и замечательного преподавателя, для которого лекция всегда была творческим актом, органически связанным с научным поиском». О том же сочетании скромно и точно говорит надпись на могильном памятнике Алексееву, составленная им самим почти небрежно, как бы между делом: «...В трудах учился сам, когда учил других». Так и было с Ляо Чжаем в курсах Алексеева. 1912: «Второму курсу импровизировал литературное значение Ляо Чжая: это равнодействующая литературной потребности китайской общественной единицы. Мысль выскочила на лекции dicendo (сама собой. — М. Б.)». Дальше — больше: вводным университетским курсом стал цикл лекций «Жизнь и творчество Пу Сун-лина — Ляо Чжая».
Использование Алексеевым текстов Ляо Чжая в качестве «...надежного средства аудиторного внушения» имело самые разные формы. В 20-х годах, когда начали выходить сборники его переводов, излюбленной формой «внушения» стало поручать студентам старших курсов критическое сличение своих переводов с оригиналом. Алексеев берег эти критические разборы, и в его архивном фонде хранятся подробные замечания учеников: Ю. К. Щуцкого, Б. А. Васильева, А. А. Штукина — имена, вошедшие в науку. Но если целью таких учебных заданий Алексеева было прежде и более всего развитие критических способностей учеников, то другой прицел можно видеть в задании, адресованном университетскому преподавателю китайского разговорного языка Цао Цзин-хуа, в дальнейшем известному и у нас и в Китае переводчику и исследователю русской литературы. Тут уж Алексеев, что называется, ставил сам себя под удар — именно этого и добивался: «Выписать на отдельные карточки ошибки и неточности моих переводов Ляо Чжая». К сожалению, карточки не сохранились, но осталась записка, в которой Цао Цзин-хуа, мастер не только современного языка, но и вэнья-ня — классического литературного языка, подвел итог своей сверке: «В Ваших переводах все условия хорошего перевода слиты так, что их не разделить ножом — это в мире переводов уникально».
Можно было бы назвать еще много друзей Ляо Чжая, «завербованных» Алексеевым, так сказать, в процессе преподавания. Но появлялись и недруги, тоже из среды студентов — те, кому не по силам и не по нутру было само преподавание Алексеева, рассчитанное на способности и искреннее желание знаний. Не обладавшие ни тем ни другим катали на Алексеева доносы (сначала в деканат, потом, надо думать, и выше), нападая, в частности, на тексты Ляо Чжая — они, мол, поучают студентов вере в лисиц и оборотней. «Ах, эти ясные, как плоскости...» Молодым людям из той «плоскости» было ясно многое — как всякая, по Ф. Кривину, низменность, они мечтали таким путем стать возвышенностью...
At. В. Банковская. Друзья и недруги Ляо Чжая 72Э
Ляо Чжай во «Всемирной*»
Пока речь шла о вхождении Ляо Чжая в среду китаеведную. Выход из нее в общую широкую читательскую смог состояться лишь благодаря знаменитой «Всемирной литературе» — издательству, организованному Горьким в 1919 г. В том же году, и также по предложению Горького, в параллель Западному отделу издательства был создан Восточный, и, конечно, одним из первых востоковедов, откликнувшихся на это предложение, был всегда и во всем инициативный Алексеев. Вот тогда и забрезжил свет для российского Ляо Чжая: «Во "Всемирной литературе" я развил свою деятельность как переводчик для читающих масс. Ляо Чжай — "Лисьи чары", "Монахи-волшебники"... Я был как бы амфибией: и для читателя-китаиста (в части 100% точного перевода) и для читателя общего... Это была первая попытка внедрить китайскую художественную литературу в чтение русского общества». Вне всяких сомнений, имя Максима Горького, создателя «Всемирной литературы», должно быть не только названо в числе друзей Ляо Чжая, но подчеркнуто — трижды. Особенно, если помнить об исторической специфике тех лет. Горький сказал об этой специфике в письме возглавлявшему Восточный отдел издательства С. Ф. Ольденбургу с патетикой, в которой никак не заподозришь неискренность: «Не мне говорить о величии заслуг науки русской перед миром... Но вот что хотел бы я сказать людям науки: я имел высокую честь вращаться около них в труднейшие годы 19—20-й. Я наблюдал, с каким огромным героизмом, с каким стоическим мужеством творцы русской науки переживали мучительные дни голода и холода, видел, как они работали, и видел, как они умирали. Мои впечатления за это время сложились в чувство глубокого и почтительного восторга перед вами, герои свободной, бесстрашно исследующей мысли. Я думаю, что русскими учеными, их жизнью и работой в годы интервенции и блокады дан миру великолепный урок стоицизма и что история расскажет миру об этом страдном времени с тою же гордостью русским человеком, с какой я пишу Вам эти простые слова. В них нет никакого преувеличения, так я чувствую». Сами «герои свободной мысли» в это время говорили о себе не столь красиво, хотя не менее выразительно. По воспоминаниям Алексеева, голодный Ольденбург показывал свое состояние лишь описательно: «Хотелось бы, конечно, быть посытее». И. Ю. Крачковский регистрировал в своем дневнике точно и как бы бесстрастно: «Холодина в квартире (до 3°!)... дежурства в лавочке часа по 4 за хлебом... Умер Кудряшов, с которым я по душам беседовал в библиотеке еще дня за два до этого...» В немногих дневниковых записях Алексеева за 1920 год между краткими регистрациями сделанного, разного рода проектами-прожектами и т. п., тоже проскакивают приметы времени: «Волынский предлагает читать лекции о Китае... в балетном училище. Ну, ну! Все дело в том, что это дает паек, где, между прочим, НА ф. хлеба в день!» В набросках статьи «Китаевед и современность» Алексеев обращал внимание на такой новый момент новых социальных отношений (к которому мы и до сих пор никак не привыкнем), как мизерная оплата умственного труда. Алексеев говорил об оплате переводчика сложного китайского текста — именно Ляо Чжая, — которая, по его расчету, составляет приблизительно четвертую часть платы наборщику: она такова, что «еле покрывает расходы на капусту, стоя за которой в очереди, как голодный осел, я трачу целые дни».
Создавая «Всемирную литературу», Горький, несомненно, кроме общей глобальной цели просвещения масс, ставил и вполне конкретную — трудоустроить, занять оказавшихся не у дел литераторов и ученых, попросту подкормить их. К мизерной зарплате добавлялись кое-какие продуктовые пайки, иногда выдавалась мануфактура. Такое было еще в новинку и вызывало с непривычки смех. В «Письме Серапионовых братьев» (оно сохранилось в архиве И. Ю. Крачковского) братья просят выдать им гонорар «шоколадками или ирисками. Лучше ирисками (это Лунц говорит). В крайнем же случае можно костюмами, или, еще того лучше, и костюмами и ирисками...»
Так, в разных манерах и даже жанрах живописали всемлитовцы те условия, в которых проходила их воистину героическая, ставшая легендарной деятельность. В «Годовом отчете о деятельности Коллегии экспертов Восточного отдела "Всемирной лите
730
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ратуры" (28 апреля 1919—28 апреля 1920)», составленном секретарем Коллегии и отдела В. М. Алексеевым, подведен итог: «Условия истекшего-года были столь ужасны, что для большинства ориенталистов-переводчиков их сотрудничество вовсе не являлось добыванием необходимых средств к жизни, а прямо культурной данью культурного человека, живущего не одним лишь насущным моментом». К тому все они и стремились, когда «под председательством Ольденбурга раздумывали о предложении Горького организовать серию переводов с восточных языков» (запись в дневнике Крачковского в январе 19-го — начало «Всемирной литературы»), а потом эту серию создавали. Ляо Чжай был в ней одним из первых.
29 августа 1919 г. на заседании Коллегии экспертов Восточного отдела Алексеев доложил о принципах перевода новелл Пу Сун-лина, а 23 декабря представил Коллегии последний — пятый — лист перевода «Лисьих чар». Пять печатных листов за неполных четыре месяца — скорость невероятная даже для Алексеева, всех всегда удивлявшего своей быстротой. Особенно, если учесть текущую нагрузку-перегрузку: преподавание в Университете, работа в Азиатском музее, лекционные курсы в Географическом институте и Институте истории искусств и т. д. («Злостные совместительства» еще не преследовались, и ученые могли работать всюду, где была в них надобность, а низкие оплаты и летящие вверх цены подстегивали энтузиазм). Конечно, у Алексееева уже были какие-то «заделы» — новеллы, переведенные для лекций или хотя бы разработанные, но их было немного, работа предстояла огромная, и Алексеев работал, себя не щадя, охваченный и увлечением и азартом. Несколько записей в дневнике 20-го года («Лисьи чары» в печати, на столе Алексеева' новеллы для следующего сборника) настолько красноречивы, что привожу их почти целиком:
30.1V. Перехожу опять к переводам. Это невыгодно, но полезно — вырабатывает из меня переводчика... Однако новый сборник Пу Сун-лина «Монахи-волшебники» доставляет мне много хлопот. Текст трудный. С большими осложнениями выбираюсь из текста.
20.V. Перевод «Монахов-волшебников» идет быстро вперед. Увлекаюсь. Речь течет плавно, а дословность становится все более и более доступна. Однако все это требует колоссального нервного напряжения. Я исхудал, на меня, говорят, страшно смотреть... Из-за этой работы забросил все прочие.
25.V. Впервые чувствую изнурение по вечерам, доходящее до того, что не могу ни читать, ни работать, ничего решительно. Вдобавок бессонница. А ехать никуда не хочется, голод повсюду одинаковый... Дача в Саблине... Лучше было бы сидеть дома и работать. Работать очень хочется! Я на распутье. Что мне делать из очередных работ?
Дальше следуют 7 пунктов, каждый из которых — большая работа, исследование, книга. Второй пункт: «Продолжить перевод Ляо Чжая? Тянет, тянет неудержимо. Это я делал бы охотнее всего».
В феврале 21-го Алексеев прочел свою, может быть, первую научно-популярную лекцию о Ляо Чжае — еще до рождения «Лисьих чар»: занятый и увлеченный переводом «Монахов-волшебников», он спешил поделиться своим увлечением с широкой аудиторией. Лекция Алексеева «Китайская фантастическая повесть» соседствует с лекцией Гумилева «Теофиль Готье». Внизу, первой в числе намеченных на ближайшее время лекций стоит: Александр Блок. «Гейне и современность».
Афиша Дома искусств производит впечатление: 33 поименованных на ней деятеля «Всемирной литературы» — толпа славных имен, поистине золотой запас культуры. Даты лекций — конец февраля 1921 г., стало быть, до августа остается пять месяцев, в течение которых Блок будет санкционирование умирать с голоду, а Гумилеву подготовят «дело Таганцева»...
А пока — тем временем, как писалось в старых романах, — «Лисьи чары» были переданы на редактирование самому Горькому, и Алексеев, думается, мог быть тому только рад. Их знакомство состоялось еще в 1916 г., Алексеев был очарован и покорен интересом Горького к Китаю. Теперь благодаря стараниям Горького во «Всемирной литературе» впервые, как говорится в «Отчете» Алексеева, открылся выход к общему читателю из доселе замкнутого в филологические книги и статьи востоковедения, откры
At. В. Баньковская. Друзья и недруги Ляо Чжая
731
лись перспективы, о которых Алексеев всегда мечтал. Можно было ждать, что Алексеев примет с благодарностью любую правку Горького, тем более, что талантливость редактора не подлежала сомнению. Однако все обернулось иначе: редактуру, сделанную Горьким, Алексеев нашел, за небольшими исключениями, неприемлемой как искажающую текст произвольными манипуляциями, — так и занесено в протокол заседания 17 февраля 1920 г. Текст перевода с правками Горького, к сожалению, не сохранился, но сохранился конверт (перелицованный из уже использованного — голод касался не только хлеба) с надписью рукой Алексеева: «Моя отповедь М. Горькому по поводу его замечаний к "Лисьим чарам"». Отповедь — в записках, по этим запискам Алексеев готовился высказать Горькому свои возражения, что, судя по всему, и было сделано. Возражения-отповеди достаточно резкие, например: «Наивно... Педантизм... Почему невозможно?.. Искажение текста — весь характер произведения испорчен... Странное недоумение... Совершенно не понято, а реприманд сделан... Рыбы не бегают...» Судя по всему, правки Горького были обычной русификацией — поблажками вкусам и привычкам русских читателей и были сделаны достаточно безапелляционно. Видимо, Горький воспринял Ляо Чжая как собрание китайских литературных сказок, и тогда самый стиль алексеевского перевода, не соответствующий этому жанру, не мог не вызвать у него желания править этот стиль на лад собственных литературных сказок. Не берусь утверждать, но думаю, что этот явно глубоко задевший Алексеева опыт (конечно, не только он один — были и другие) непонимания ляочжаевой специфики дал основание обобщению, сделанному несколько позднее в лекции «Китайская литература и ее читатель»: «Рассказы Ляо Чжая читаются не как литературный шедевр, а лишь как необычайные рассказы, порожденные презренным суеверием. Как переводчик Ляо Чжая, я положительно могу утверждать, что до сих пор мне еще не приходилось слышать суждений правильных и чистосердечных, которые были бы внушены моими длинными предисловиями и тщательными аннотациями внизу страницы. Читателя никак не оставляет представление о наивности Ляо Чжая, а между тем он так от нее далек».
Положение Алексеева в конфликте с Горьким было не из легких. И все же он не признал власти Горького над текстом своего перевода, не думая о субординации, что было рискованно: во «Всемирной литературе» не могли не знать, как дорожит Горький властью, мечтает «о расширении империи его литературной власти». Цитата взята из статьи Ефима Эткинда «О рыцарях со страхом и упреком» — Горький из таких рыцарей. В статье Эткинд ссылается на свидетельство современницы — Ольги Форш: «...Горький необыкновенно честолюбив. Он хочет прибрать к рукам все, и прежде всего литературу: как Ленин правил Россией, так Горький старается править литературой... Горький как бы проявляет необыкновенную широту и терпимость, на самом же деле за этим кроется не что иное, как стремление к самоутверждению». В небольшой по объему переписке Алексеева с Горьким (всего немногим более 20 писем, с перевесом писем Алексеева) четко отражены и терпимость-широта Горького, и даже не скрываемое им стремление к самоутверждению. Тон писем Алексеева передает его почтение к заслугам и авторитету Горького при неукоснительном соблюдении дистанции. В 23-м году он пишет Горькому за границу по поводу напечатания в руководимом им журнале «Беседа» только что переведенной новеллы Ляо Чжая «Фея и смертный» (она вышла под названием «Царевна Заоблачных Плющей»), благодарит и заканчивает словами, искренность которых свободна от какого-либо заискивания: «Мы все (то есть Восточный отдел издательства. — М. Б.) здесь желаем Вашего скорейшего прибытия... Без Вас плоховато. С приветом и наилучшими пожеланиями. Ваш почитатель В. Алексеев». В дальнейших письмах речь идет уже не о переводах, а о научно-популярных статьях, которые Алексеев по предложению Горького посылал в «Беседу», но затем, упрямо отказываясь от редакторского кромсания, забирал обратно, не соглашаясь на компромисс. Продолжалось, по существу, расхождение, возникшее уже при редактуре «Лисьих чар», — расхождение в оценке читателя. Алексеев делал ставку на общеинтеллигентного читателя и ставил перед ним задачу несколько выше его уровня, как бы заставляя подтянуться. На это Горький возражал: «...Степень интеллектуальности ныне понизилась и того "общеинтеллигентного читателя" почти уже нет, он — вымирает, и на место его встает человек значительно пониженного типа...» То есть: надо, следуя
732
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
понижению читательского типа, понижать «планку» изданий. Вопрос и до сих пор открытый. Нынешние условия сделали возможными издания, следующие установке Алексеева, — такова и основная продукция издательства ЦПВ (Центр «Петербургское востоковедение») — в ущерб оборотам капитала, в прибыль оборотам читательского интеллекта. Однако и привлечение того пресловутого широкого читателя, которого, по наблюдениям издателей, отпугивают даже подстрочные примечания и вообще все, что хоть как-то смахивает на науку, — тоже имеет свой резон. Так что однозначного решения нет; может быть, нет в принципе.
На всех не утрафишь
fTZ те 20—30-е годы инерция общей интеллигентности была еще сильна, однако на-блюдение Горького было обоснованно, и Алексеев это, конечно, знал. Но не в его характере были уступки, поблажки, скидки. Тем не менее он со вниманием слушал возражавших, особенно из среды китаеведов, таких, например, как уже упомянутый А. А. Шту-кин, верный ученик Алексеева и, несомненно, верный друг Ляо Чжая. Ставя себя на место не причастного к китаистике читателя, Штукин протестовал против включения в сборник таких новелл, как, например, новелла «Остров Блаженных Людей», построенная на остротах, требующих для не знающих иероглифики слишком сложных пояснений. Ляо Чжай, по мнению Штукина, «это все-таки книга для.чтения не слишком серьезного... Это, грубо говоря, высоколитературное изящное озорство, оно должно быть красивым и вместе с тем легким». (Как было бы обидно, если бы в угоду легкости чтения Алексеев изъял из состава этот «Остров...» или также основанную на каламбурах новеллу «Лиса острит».) Сердитой критике подверг Штукин — опять же ратуя за читательский комфорт — и слишком сложный, по его мнению, комментарий Алексеева. Но при всем при этом Штукин вдумчиво и скрупулезно вчитывался в переводы и выписывал свои замечания на листках, которые Алексеев бережно хранил (некоторые замечания учтены теперь при подготовке этого издания).
Вообще «сердитых» критиков среди друзей Ляо Чжая было немало. В конверте, надписанном Алексеевым: «С. Н. Сыромятников. Критика моих переводов Ляо Чжая и принципы его корректуры» — два письма этого известного журналиста и литератора, писавшего под псевдонимом «Сигма». По отношению к Алексееву Сыромятников — человек старшего поколения (род. в 1860 г.), энциклопедия Брокгауза и Ефрона посвящает ему солидный столбец, в котором говорится о его путешествиях по странам Дальнего Востока (Китай назван первым), приводится целый перечень журналов, в которых он печатался. Сыромятников владел множеством языков, переводил — особо хороши его переводы исландских саг («Сага об Эйрике Красном»), По-видимому, Сыромятников слушал у Алексеева китаеведные курсы, так как обращается к нему как к учителю. «Я хотел бы, чтобы Ваш перевод Ляо Чжая был изящен», — заявляет он и ставит в пример создателей «хорошего тона и хорошего стиля в литературе прозаической» — Пушкина, Лермонтова, Тургенева. При этом ему кажется безвкусным применять к лисицам и чертовкам слово «дева» — в нем ему слышится Святая или Орлеанская (хотя первое, что приходит на ум, это как раз пушкинская дева, распевающая в избушке, не Святая и не Орлеанская). Можно было бы привести множество любопытных мнений, число и противоречивость которых показывают, сколь неоднозначно воспринимались переводы Алексеева и как трудно было, что называется, на всех утрафить.
Ло гладенькой дорожке, но и по кочкам тоже
Принципиальная неуступчивость Алексеева сказалась самым прямым образом на качестве сборников Ляо Чжая. Время показало, что «высокая планка» не отпугивает читателя: «Лисьи чары», «Монахи-волшебники», «Странные исторйи», «Рассказы о людях необычайных» раскупались тут же.
At. В. Баньковская. Друзья а недруги Ляо Чжая 733
Круги читателей и почитателей Ляо Чжая ширились, захватывая отнюдь не только причастных к китаистике. Прежде всего, конечно, переводы читали все члены Восточной коллегии, по старинке считая для себя обязательным чтение чужих работ в рукописях и корректурах. Подробные замечания на Ляо Чжая писал индолог С. Ф. Ольденбург — глава Восточного отдела «Всемирной литературы», игравший решающую роль в судьбе всех восточных изданий, в том числе и Ляо Чжая. Алексеев считал Ольденбурга одним из самых глубоких и тонких ценителей китайской литературы и вообще — культуры. Высокую оценку получил алексеевский Ляо Чжай и у известного своей строгостью — суровостью — академика В. В. Бартольда. Ценителями Ляо Чжая стали иранист Ф. А. Розенберг и арабист И. Ю. Крачковский. Еще до рождения — выхода в свет — сборников Крачковский записал в дневнике: «23.IV.20 ...Читал алексеевский перевод "Монахов-волшебников" — очень хорошо». Тогда же Крачковский «заполнил анкету» — дал письменные ответы на предложенные Алексеевым вопросы к читателям его переводов. Характеристика, данная всегда сдержанным и точным в своих оценках Крачковским, была для Алексеева высшей наградой за труды: «...Произведение в высшей степени литературно (этнография — только один из элементов)... Читателю-неинтеллигенту интересно фабулой, интеллигенту — прежде всего как настоящая литература». Корректура «Монахов-волшебников» подоспела в 23-м году, когда Алексеев находился в командировке за границей. Корректуру — 278 печатных страниц — держал Крачковский (между прочим, к тому времени избранный действительным членом Академии, что ничуть не помешало ему взять на себя эту «черную» работу — вылавливание опечаток в чужом тексте). В письме Алексееву он с огорчением сообщал: «Ваши "Монахи-волшебники" вышли с ужасной опечаткой на заглавном листе, которого мне не показали, — перевод Б. М. Алексеева».
Ляо Чжай был замечен и в Западном отделе «Всемирной», что должно было быть Алексееву особо важным. Он сам признавался: «Я принадлежу к тем слабым натурам, которые при поощрении удваивают энергию...» А тут поощрения исходили от таких высоких мастеров, как М. Л. Лозинский, Г. А. Шенгели. «Ваши переводы открыли для русского читателя новый мир», — писал Лозинский, отвечая на «анкету», которую Алексеев широко предлагал окружающим, собирая полезные для дальнейшей работы коррективы. В 40-х годах, уже на исходе отпущенных лет, Лозинский писал Алексееву: «Ваш суд в вопросах словесного искусства есть высшая для меня инстанция». На томике Данте «Чистилище. Purgatori» — дарственная надпись: «Дорогому Василию Михайловичу Алексееву, мощному победителю восточных трудностей, побежденный западными М. Лозинский. 22.1.1945».
Отклик литераторов в обоих — Восточном и Западном — отделах «Всемирной литературы» не мог не радовать. В августе 1922 г. Алексеев писал своему другу Полю Пельо — французскому синологу, чьи заслуги в науке он ставил чрезвычайно высоко и чьи оценки были ему особо важны: «"Лисьи чары". <...> Я пытался давать перевод точный и в то же время живой. Судите — удалось ли мне.
Наши литераторы высказывались на этот счет с определенным энтузиазмом. И Ляо Чжай, который появился в серии вместе с европейцами Фаррером, Шиллером, Диккенсом, Уэллсом и другими, начал наконец потихоньку выходить за рамки знаменитого саг reading, куда был втиснут тренированной рукой Джайлза».
Печатные рецензии на первые сборники Ляо Чжая также принадлежали и восточникам (Н. Конрад, В. Баранов), и к востоковедению не причастным — западникам (Н. Гудзий, В. Кряжин). Японист и китаист Конрад в конце своей подробной рецензии отметил важное обстоятельство: «...Эта фантастическая художественная новелла предъявляет особые требования к читателю: последний обязан равняться по автору, как равнялся по нем переводчик». И конечно, Алексееву была ценна компетентная похвала Конрада, назвавшего перевод «не только фактом приобщения повестей Ляо Чжая к русской литературе, но высокой самодовлеющей литературной значимостью».
И все же особую убедительность или, во всяком случае, привлекательность имеют свидетельства из архивов, не рассчитанные на печать. О растущей известности Ляо Чжая в среде западников говорит анонс в сатирической «Литературной хронике», принадлежащей перу — перьям — «Серапионовых братьев», а может быть, и Замятину:
734
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Письмо Л. М. Ремизова к В. М. Алексееву
«К Празднику Рождества Христова. В книжном магазине "Всемирной литературы" для детей младшего возраста "Лисьи чары". Китайские рассказы про Лисичкины проказы. Составил дядя Вася с картинками Фелисьена Ропса и Феофилактова». (Не всем нынешним читателям могут быть известны имена французского и русского художников, рисовавших почти исключительно обнаженных дам в весьма фривольных — по тем временам — позах.)
Еще одно свидетельство того, что Ляо Чжай был замечен и обретал друзей среди непричастных к востоковедению, — письмо Алексееву от А. М. Ремизова, уже эмигранта, живущего в Париже. Дата — ноябрь 1926 г., когда Алексеев читал в Коллеж де Франс цикл лекций о китайской литературе. Письмо оригинально, как весь Ре
М. В. Банъкоеская. Другая а недруга Ляо Чжая
735
мизов, и исполнено в каллиграфическом искусстве, которое он сам вел от древних мастеров-книгописцев. В письме — приглашение китайский чай пить и извещение о назначении Алексеева «полпредом китайским обезвелволпала — обезьяньей великой вольной палаты (передайте об этом старейшему князю П. Е. Щеголеву и епископу обезьянскому Замутию (в мире Евг. Замятину). Я написал сказку про лисицу, пользуясь вашими книгами, и эта сказка, к моему горю, пропала». Остается только глубоко пожалеть о пропавшей сказке (а может быть, она где-то и нашлась?). Но вот что не может не вызвать недоумения. В статье Алексеева «Китайская литература и ее читатель» (это одна из лекций, прочитанных тогда в Коллеж де Франс) говорится: «Что меня особенно удивило в суждениях читателей моих переводов Ляо Чжая — это слепая уверенность в искренности писателя, который, по их мнению, сам честно верит в существование этих лисов, суккубов и злобных демонов. Не хотят допустить, несмотря на все мое красноречие комментатора — очевидно, неудачное, — что писателя в Китае нельзя расценивать только по сходству его литературных персонажей с реальными и, следовательно, судить о нем надо скорее по его манере и взглядам, чем по сюжету и фабуле. Один, известный во Франции, русский писатель, прочтя мои переводы, говорил мне, что, по его мнению, следует допустить реальное существование мира лисиц, совершенно своеобразного, отличного от нашего, "чрезвычайно китайского", ибо иначе нечего и читать в этих чудовищных рассказах». Имя писателя не названо, но, скорее всего, им мог быть Ремизов. В таком случае, напрашивается мысль: не были ли утверждения Ремизова розыгрышем, под стать «обезвелволпалу»? Трудно все же допустить, чтобы Алексеев его не понял. Так или иначе, но видим снова: путь Ляо Чжая не шел по гладенькой дорожке.
Встречались и рытвины-ухабы. Пока я называла имена друзей (не всех, конечно, всех не перечислить), но и в стенах «Всемирной» отнюдь не все были так уж сразу покорены и очарованы Ляо Чжаем — оставались и равнодушные. Среди них — К. И. Чуковский, один из самых близких к Восточной коллегии западников. По протоколам видно, что он присутствовал на ее заседаниях, в том числе и тех, на которых обсуждались новеллы, потом сборники Ляо Чжая. И ие услышал, не обратил на него внимания, зато обратил «внимание» на его переводчика и, за что-то возненавидев, обозвал в дневнике, ныне изданном и неоднократно переизданном, «тупоголовым китайцем». Конечно, всякий имеет право на личную неприязнь, а Чуковский, судя по дневнику, был на нее как-то особенно охоч. В записках Евгения Шварца, близко знавшего Чуковского (был его секретарем), характер Корнея Ивановича обозначен ясно: «Ненависть хватала его как судорога, и он кусался». И все же в «укусах» Чуковского чувствуется не только личный яд, но и высокомерие европейца по отношению к'«китайщине»: «тупоголовый китаец» Алексеев, по мнению Чуковского, представляет собой «желтую опасность» для журнала «Восток», в который он дает «много хлама» — среди этого «хлама» и четыре новеллы Ляо Чжая с краткими, но удивительно емкими заставками Алексеева. Отчасти, и только отчасти, такого рода высокомерие объясняется уже в те годы наметившимся избытком никудышных переводов с восточных языков (недаром в «Литературной хронике» «Серапионовых братьев» докладу на эту тему дано жутковатое название: «Восток как грандиозная макулатура»), И все же, как заметили Ильф с Петровым, нельзя запрет на провоз в трамвае поросят распространять на грудных младенцев. Грустно, что алексеевский перевод не услышал человек, написавший в том же дневнике: «Почему я с детства столь чувствителен к хорошему книжному стилю?» И остался бесчувственным к стилю, столь ясному уже в этих первых помещенных в «Востоке» новеллах. Вот, к примеру, старик-лис («Лис из Вэйшуя») говорит о правителе области: «...Он в предыдущем своем рождении был ослом, хотя в настоящую минуту он и сидит торжественно над нами...» И дальше, в послесловии: «Осел — громоздкая тварь. Озлится — так брыкается, орет, глазищи — большие чашки, и вид принимает свирепый, словно бык. Не только рев его противен, но и смотреть на него отвратительно. Однако попробуй поманить его горстью сена — и что же? Прижмет уши, опустит голову и с радостью даст на себя надеть узду». Трудно оборвать цитату, уж больно актуальна эта пророческая метафора. И конечно же, перевод Алексеева не словарный,'а, что называется, прочувствованный собственной кожей.
736
Пу Сун-пин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Фантазии были разные
После выхода в свет двух первых сборников Ляо Чжая Алексеев стал получать письма от людей ему незнакомых — отклики широких читателей, и вскоре должен был убедиться, что любовь этих широких — нечто о двух концах. Письма чем-то примечательные Алексеев складывал в отдельный пакет. Там и пролежало более семидесяти лет письмо из Одессы от некоего Леопольда Райсфельда. По началу письмо могло, в общем, радовать Алексеева: «...Читая Ваши переводы, переносился в иной мир. Тот Китай, который напитал мудростью древний мир, ожил на Ваших страницах. Говорить о достоинствах отдельных переводов — трудно, приходится повторить приводимые слова: "...Искать в них жемчужин, нащупывать в них яшмы — не хватит зренья..." <...> В пестрой, кричащей смеси исковерканного Пильняком и Маяковским русского языка, в этой Ярмарке Тщеславия семилетья революционной эпохи — Ваши работы для меня — памятник классически прекрасной мысли и великолепного языка. <...> Мне хотелось бы избежать упрека в лести, поэтому скажу лишь одно. Слова Жуковского: «переводчик в прозе — раб» теряют свой первоначальный смысл при соприкосновении с "Лисьими чарами". Пересадив Ляо Чжая на почву XX столетия, в современную Россию, Вы сделались его братом-соперником». Вроде бы все прекрасно, выпад против Маяковского не мог сильно задеть Алексеева — он его, к сожалению, недолюбливал (о Пильняке не знаю). Но было в письме Райсфельда еще нечто такое, от чего у рано начавшего лысеть Алексеева должны были зашевелиться остатки былой шевелюры: прослышав о знакомстве Алексеева с Гумилевым, Райсфельд слал ему сонет Гумилева, записанный на спиритическом сеансе непосредственно с Юпитера, где обитает теперь расстрелянный поэт... (Письму Райсфельда, как я уже сказала, более 70 лет. Читатель, Вам не кажется, что время буксует?) Не стану воспроизводить здесь сонет — и не только потому, что это не входит в сюжет статьи... А дух Пу Сун-лина—Ляо Чжая на сеанс не приглашался — очевидно, спасло незнание китайского языка, который Райсфельд, к своему выраженному в письме сожалению, только мечтал изучить, но помешала война.
Избежав, слава Богу, спиритических сеансов, Ляо Чжай стал участвовать в сеансах совсем другого рода: его дух — в хорошем старомодном переносном смысле — витал на собраниях «Малаки» — «Малой Академии», как, пародируя большую Академию, «Болак», называли свои собрания-вечеринки сотрудники (по-тогдашнему — хранители) Азиатского музея, с легкой руки и по меткому слову Юлиана Щуцкого — аз-музиаты. Главными застрельщиками «Малаки», авторами и исполнителями ее репертуаров были Алексеев и его ближайшие ученики Щуцкий и Васильев, именовавшие себя в этой ипостаси «фра», братья. Двери «Малаки», судя по всему, были открыты гостеприимно — среди ее участников были и далекие от востоковедения биологи и медики, и, уж конечно, «заседания Малаки» могли посещать западники, соседи по «Всемирной» — как, в свою очередь, восточники бывали на их вечерах в «храмине № 36 по улице Мхов» (Моховая, 36).
Можно сравнить собрания «Малаки» с нашими «капустниками», хотя, в отличие от них, в программы (фихристы) «Малаки» входили и номера серьезные. Все же главную часть программы составляли сатирические опусы, и в них-то и были использованы ляочжайные формы и мотивы. Конечно, все в этих шаржах было привязано к событиям дня и разного рода востоковедным проблемам, а потому «Ляо Чжай в "Малаке"» мог бы стать самостоятельной статьей, легкой по форме и вполне серьезной, даже научной по содержанию. Здесь могу привести лишь краткие извлечения из трех ляочжайных (й 1а Ляо Чжай) шаржей — два принадлежат перу Алексеева, один — перьям и карандашам обоих фра, поскольку оба были талантливыми и в слове и в рисунке, творя сообща.
«Студент Чу», один из самых вдохновенных «малачьих» опусов Алексеева, — шарж на Юлиана Щуцкого (Чу — китайская транскрипция его фамилии) и одновременно автопародия на переводы Ляо Чжая. «Студент Чу родился весь в гриве: копным-копной налипли кружки волос... Мать считала это неблаговещим. Как раз зашел хэ-
At. В. Баньковская. Друзья а недруга Ляо Чжая
737
шан, посмотрел и блеснул зубами. Сказал: "Твой сын будет учиться у лысого". Тогда успокоилась». Так сразу даны портреты лысеющего учителя и кудрявого ученика. Дальше в гротескно-ляочжаевом стиле представлены многочисленные и разнообразные таланты Щуцкого, среди них каллиграфия: «Чу научился где-то писать ханьские знаки. Пришел раз домой, взял швабру, окунул ее во что-то такое-этакое и давай писать: вмиг потолок и стены покрылись, как говорится, "следами". На пол — кап-кап-трр! — текли слюни вдохновленного». Эта живописная сценка — намек на увлечение фра-мистика даосской гадательной традицией, в которую входило написание знаков-иероглифов чем попало, грязной метлой или шваброй, вблизи отхожих мест. Щуцкий отдал дань увлечению смелыми теориями Марра о происхождении языков, в которых сам Алексеев сильно сомневался: «...Чу порой приходил в раж, брал слово-на язык и носился как ураган... и все объяснял слушавшим и неслушавшим через это слово. Оказывалось, что инь — это чернильница, часы, ножницы и изумруд, а ли — это Исаакий, Кронштадт, Александрия. Слушавшие дивились. Однако ругать не смели: Чу умел доказывать твердо». В конце шаржа появляется «секта Синих Чертей» — совсем как у Ляо Чжая секта Белого Лотоса. Известный нынешний китаевед, исследователь творчества Щуцкого, А. И. Кобзев интерпретирует эту секту как НКВД и видит тут зловещее пророчество. Но я уверена, что в 28-м году, когда писался шарж, Алексеев был еще далек от таких предчувствий и его Синие Черти — всего лишь институтские невежды, которых Алексеев в сердцах называл «игнорантами» и которые делали карьеру под знаменем марксизма-ленинизма, стараясь запретить Щуцкому исследования даосской мистической философии. Пишу все это, чтобы показать, сколь серьезные темы были закамуфлированы с помощью Ляо Чжая в эти веселые «малачьи» шуточки.
Другой ляочжайный шарж — «Тысяча рук (продолжение старой истории). Из неизданных новелл Сам Пью Чая» — посвящен второму фра, Б. А. Васильеву. Шарж написан тоже в 28-м году, когда Васильев, вернувшись из Китая, оказался в водовороте самых разных дел (были и дела, связанные с дипломатической карьерой и вообще с политикой), хватался за все, увлекался и, соответственно, разбрасывался. «Тысяча рук» — пародия на эти тысячи увлечений, грозящих отрывом от науки. Во всех словесных и рисуночных шаржах, посвященных Васильеву, всегда фигурирует его крупный — орлиный — нос, который, надо сказать, ничуть его не портил. «Ван Си-ли (что, по Энгельгардту, значит Король й Тонкая Капуста) был на этот раз совсем не из Шаньдуна, а происходил откуда-то с севера и явно из красноволосых. На носу мог поместить три доу, наклонял, пил вино и писал стихи. Стихи его граничили с непостижимым, мысли летели, слова скакали, в мыслях было пусто-пустотно этак...» В рассказе участвует и друг Вана — Сю, то есть опять Щуцкий в другой транскрипции, который дает толкование увиденному Ваном сну — тысячерукому золотому богу и, в частности, самой пикантной, последней из тысячи руке, сложенной в мудру: «два пальца были раздвинуты и согнуты, а меж них был всунут третий». Тут Алексеев прошелся заодно и по гипотетическим интерпретациям гадательных черт знаменитого «И цзина», над которым трудился Щуцкий: «Сю чесал в голове. Волос было много, пока дочесался, прошло время, достаточное для того, чтобы сварить кашу. Вдруг подпрыгнул на сажень, треснул Вана по плечу и завопил: "Это, наверное, реминисценция девятого гуа, оно состоит как раз из двух гнутых черт с просунутою третьей. Толкование Ван Чая при этом таково: "Пусто и как бы ничего". Понятно, что бодисатва это любит».
Так Ляо Чжай помогал Алексееву заявлять о своих несогласиях с некоторыми устремлениями любимых учеников, на самостоятельность которых он не считал себя вправе посягать даже на первых курсах, а теперь, в конце 20-х годов, когда они давно уже стали полноправными коллегами, тем паче. Однако они продолжали быть его учениками, и он не мог молча наблюдать их, вольные и невольные, отклонения от прямой научной стези. В ляочжайной упаковке, на которую никак нельзя было обидеться, содержались серьезные и даже порой горькие пилюли. Душу скребла тревога, а рука писала очередное послесловие к очередной «новелле» с теми же все студентом Ва Силе и студентом Сю Ци: «Нынешняя молодежь драконит... Трижды вздохнуть, и только».
732
Ну Суц-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Но и «драконящая» молодежь в долгу не оставалась и изощрялась в разного рода юмористических опусах, адресованных учителю, прибегая также и к ляочжайной форме и черпая благодатный материал из самих алексеевских переводов. Талантливый шарж с иллюстрацией был преподнесен Алексееву в 25-м году: «Дорогому сяньшэну в день многотрудного перевала в 44-й круг живота». В верхнем углу первой страницы — «Издательство "Всемирная Макулатура"», ниже: «Хэшан — изгнатель бесов. Неизданный рассказ из сборника "Сверхъестественных сказаний из Кабинета Ну И Наплевать!". Переводом и примечаниями снабдили: кандидат китайской геомантии Б. Василь-
ев и бакалавр того же предмета Щуцкий». Пародийный перевод названия сборника «Ляо Чжай чжи и» — прямой парафраз тому объяснению, которое предлагает Алексеев в своем предисловии к «Рассказам о людях необычайных»: «Возможно, что Ляо Чжай взял Ляо из фразы "Ляо фу эрэр” ...в смысле "ничего не поделаешь, приходится"». Другими словами: «Ну и наплевать!»
Внимательный читатель может увидеть тут хронологический сбой: шарж Васильева и Щуцкого написан в 25-м году, а «Рассказы о людях...» с предисловием к ним вышли в 37-м. И дальше в тексте шаржа, как будет показано, ясно видны пародийные парафразы и прямые заимствования слов и выражений из переводов, составивших сборник 37-го года. Объясняется все просто. В набросках доклада с датой 1 ноября 1935 г., которому Алексеев, следуя директиве
«Хэшан — изгнатель бесов». исторического времени, дал
Рисунок в красках Ю. К. Щуцкого и Б. А. Васильева жуткое название: «Стахановское движение и советская китаистика», он писал с яростной интонацией: «Мы должны требовать, чтобы нас печатали, а не морили в столах редакций. Мой Ляо Чжай 16 лет странствует!» Таким образом, «Рассказы о людях необычайных», вышедшие в 37-м, до того многие годы лежали в кипе рукописей, в основном готовых, но не востребованных издательствами. Однако в преподавании Алексеев использовал эти залежи, и его ученикам они были хорошо известны.
Начало шаржа «Хэшан — изгнатель бесов» — типично для алексеевских переводов: «В губернии Хэбэй, в уезде "Лес учености" был заросший пыреем разрушенный храм». Алексеев не был силен в ботанике, да и китайские словари по этой части давали скудные сведения, и в результате неизвестно почему полюбившийся Алексееву пырей — цепкий невзрачный сорняк — пророс в его переводах в самых неподходящих для этого местах. Васильев и Щуцкий это подметили (в настоящем издании удалось «выполоть пырей» с помощью новых китайских словарей). Описание храма, в котором «поселился хэшан Аликэ со своими двумя учениками», сразу вводит в быт Азиатского
At. В. Баньковская. Друзья и недруги Ляо Чжая
73Э
музея (в будущем — Института востоковедения): «Однажды ночью, когда монахи сидели по обыкновению в забытьи (рабочий день не был нормирован, засиживались до глубокой ночи. — М. Б.), прибежал бес с львиной мордой и сказал: "Идет ревизия..." Показалась целая вереница бесов: толстые и пузатые, высокие и тонкие, в языках пламени, пятнистые и вообще разнообразные». В примечаниях кандидата и бакалавра геомантии, которые сами по себе прекрасно пародируют комментарии, принятые в переводах старых китайских текстов, к слову «разнообразные» дано пояснение, воспроизводящее стиль алексеевского комментария: «Это место не поддается точному переводу, и сами китайцы отказываются его понимать...» «Разнообразные» бесы — ревизии, которые уже в те годы стали наезжать из Москвы, выясняя, по слову Алексеева, «нужны мы или нет», — «приблизились и грозно сказали: "А подать сюда Азиатский Департамент!" Аликэ испустил из пупа два Азиатских департамента. Два стали четырьмя, четыре — восемью, восемь — шестнадцатью... и вскоре в Поднебесной не было ничего, что не было бы Азиатским Департаментом. А наш хэшан все испускал и испускал; бесы же, притесненные 10 000 Азиатских Департаментов, испугались, вытянулись в струнку, ушли... и только». Помимо всего, тут, думается, скрыта еще и шпилька Алексееву, вовлекавшему своих учеников в не имевшую конца и достаточно нудную работу по преобразованию и совершенствованию каталогов книжных коллекций Азиатского музея, в том числе и старого архаического собрания под названием «Азиатский департамент». Рукой самого Алексеева написано неисчислимое количество карточек, так что Васильев и Щуцкий не имели права роптать, когда писали сотни своих карточек, однако не упустили случая свести, так сказать, счеты с неутомимым библио-графом-реформатором.
Не упустили пародисты и характерное для Алексеева внедрение в текст перевода неожиданных иностранных слов, которые должен был заметить и читатель. «Монах сказал: мираж рождается от людей. А это — фальсификация». Не припомню, встречается ли «фальсификация» в переводах Алексеева, но примеров других подобных слов в новеллах множество: «...Дух держался исключительно рационального начала...» или о-жене, которая сумела побудить к делу своего мужа: «На протяжении тысячелетий — какой приятный эпизод!»
В стиле алексеевского Ляо Чжая выдержано и послесловие к шаржу: «Рассказчик этих удивительных историй добавил бы: Все это доказательство правоты учения о пустоте и опровергает козни выплясывателей духов...» В примечании уклончиво замечено: «О них в другой раз». Не берусь судить, кто разумелся под «выплясывателями», но само это алексеевское словцо взято живьем из его перевода.
Быть может, я уделила рассказу о Ляо Чжае в «Малаке» слишком много места — не скрою, эти свидетельства мне как-то особенно дороги по сохранности в них живого дыхания людей, о которых пишу. К тому же, шаржи Алексеева и его учеников — наглядное подтверждение того, что Ляо Чжай пришелся ко двору и был взят на вооружение. И думается, причиной тому было не только богатство его фантазии. В 30-х уже годах более поздний ученик Алексеева К. И. Разумовский в письме к нему высказал глубокую и никому другому, насколько мне известно, не приходившую мысль: «В предисловиях Вы дали удивительные синтезы Ляо Чжая, где показали, что лиса — человек в свободной ситуации, а роман (китайский) принужден ее искусственно "реалистически" создавать — отсюда его антихудожественные длинноты». Не потому ли и участники «Малаки», рядясь в ляочжаеву фантастику, могли чувствовать себя, хоть на часок, людьми в свободной ситуации, которая в окружающей реальности была отменена в общегосударственном масштабе?
«Чего же еще желать?^
Последний при жизни Алексеева сборник переведенных им новелл Пу Сун-лина вышел, как уже говорилось, в 37-м году. Несмотря на роковой год рождения, «Рассказы о людях необычайных» разошлись мгновенно и, несомненно, увеличили популярность Ляо Чжая, расширили круг его читателей — и почитателей. Солидный (без
740
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
малого 500 с.) том в нарядном красном с тиснением переплете, с двумя цветными вклейками, иллюстрациями китайских художников, а также превосходными виньетками и заставками А. А. Ушина и В. А. Афанасьева, явился безусловно лучшим изданием алексеевского Ляо Чжая — и остался таковым вплоть до настоящего. Хотя в печати появилась всего лишь одна рецензия на книгу (и та в журнале «Книга и пролетарская революция»), Алексеев получил откликов немало, и от самых разных людей. Среди сохраненных им писем — письмо Л. М. Пеньковского (имя, известное в кругах литераторов-переводчиков), хвалы и резюме: «Наряду с Вашей научной работой это же еще и огромное чисто литературное дело!» О том же, но обстоятельнее и, пожалуй, сердечнее писал неизвестный Алексееву читатель Н. М. Львович-Кострица: «...Не могу отказать себе в удовольствии выразить Вам свою глубокую признательность за ту радость, которую Вы мне доставили своими переводами восхитительного Ляо Чжая. Мне известны Ваши высокие заслуги и труды, среди которых, может быть, именно эта работа представляется Вам и не самой значительной. Но мне хотелось бы Вам показать хотя бы этой неумелой, но искренней благодарностью, что для многих — просто любителей литературы — Ваш любовный и блестящий перевод Ляо Чжая является любимым чтением, скрашивающим жизнь, утешающим и помогающим и жить и работать. Безусловно, следует предположить, что Китай, во многих чертах, очень близок нашей современной интеллигенции». Не знаю, какие именно черты оказались близки сердцу читателя-интеллигента, но думаю, что это все та же тоска о «человеке в свободной ситуации», о котором говорил К. И. Разумовский.
Особо — отдельно — хранил Алексеев проникновенное — проникающее в душу письмо известного нашего художника-графика Д. И. Митрохина (по этой причине в книге о Митрохине, изданной в 1986 г., в которую вошла переписка его с Алексеевым, это письмо, увы, отсутствует). Декабрь 1944-го, еще идет война, Митрохин пишет из Москвы, где живет трудно и сильно болеет: «...Мне давно хочется Вам сказать, что тот, кто так изумительно перевел Ляо Чжая, никогда не должен впадать в уныние. Мы с сестрой читаем и перечитываем "Рассказы о людях необычайных", "Лисьи чары", "Монахи-волшебники". И это — так чудесно! И чем больше я вчитываюсь в Ляо Чжая, тем больше ценю, люблю Вас и дорожу каждым Вашим письмом». В ответ Алексеев писал растроганно и окрыленно: «Ваше чудесное письмо, за которое не знаю, как Вас и благодарить, наполнило меня необыкновенной радостью: ведь если мое скромное усердие переводчика оценивается Вами, arbitro elegantiarum (ценитель изящного. — лат. — М. Б.), так высоко, то чего же еще больше желать?
С приятным удивлением встречаешь дарственную надпись на... «Строении молекул» М. В. Волькенштейна (1947): «Василию Михайловичу Алексееву от искреннего почитателя его таланта, ученого и художника. Примите эту "китайскую грамоту" как знак глубокого уважения и благодарности за наслаждение, доставленное чтением Вашего Ляо Чжая».
В последние годы жизни Алексеев на раз принимался за подготовку нового издания Ляо Чжая. Летом 50-го записал в дневнике: «Загорелся Ляо Чжаем...» В уже напечатанные тексты он вносил существенные поправки, перерабатывал перевод ритмически, чтобы таким путем передать приподнятость прозы Ляо Чжая, ее принципиальную удаленность от речевой обыденности. Думается, это не всегда могло быть во благо — во всяком случае, на вкус многих читателей (опять же: на всех не утра-фишь). Подтверждение тому — в письме восторженного почитателя и Ляо Чжая и самого Алексеева члена-корреспондента АН химика Н. И. Никитина: «Несколько раз читал я за это время "Рассказы о людях необычайных" и внимательно просмотрел ритмический перевод предисловия. Пришел к убеждению, что основной текст рассказов, переведенный не ритмически, настолько хорош и художественно передан, что Вы и им можете гордиться!» Неизвестно, по какому переводческому принципу, в каком стиле решил бы Алексеев эту давно манившую его задачу — перевод полного собрания Ляо Чжая. Жадно собирая любую критику, он в конечном счете следовал все-таки собственному вкусу.
Василий Михайлович Алексеев умер весной 1951 года. Для его Ляо Чжая наступил новый период — переиздания всех четырех сборников. И в нем с еще большей, пожалуй, отчетливостью обозначились друзья и недруги.
At. В. Баньковская. Друзья и недруги Ляо Чжая 741
Приятели — медведи
Первым посмертным переизданием вышел в Гослитиздате в 1954 г. сборник «Рассказы о людях необычайных» — последний из вышедших еще при жизни переводчика. Затем, в том же лучшем в то время издательстве были выпущены: «Лисьи чары. Странные истории» (1955) и «Монахи-волшебники» (1957). Тираж в сумме — около 300 000. На всех трех сборниках означено: «Пер. с кит. академика В. М. Алексеева». Но смею сразу же заверить: Алексеев не несет ответственности за эти тексты — она целиком на редакторах, ответственном и, очевидно, безответственных.
Не стану называть людей, причастных к этим изданиям, недругами Ляо Чжая — сами они, уверена, искренне считают себя его друзьями. Но можно ли назвать другом пустынника его приятеля медведя, из лучших побуждений влепившего булыжник ему в лоб?
Ляо Чжай 54-го года похудел по сравнению со своим предшественником чуть не вдвое: не стало предисловия Алексеева, усохли комментарии, исчезли иллюстрации, выбыли из состава — должно быть, в силу возросшего советского пуританства — «Цяо Нян и ее любовник» и «Нежный красавец Хуан Девятый», а также, неизвестно по какой причине, «Святой Хэ». Но главные потери были не в этом оскудении, а в искалеченном тексте.
Заведующая Восточной редакцией Гослитиздата, сообщая вдове Алексеева — Наталии Михайловне Алексеевой о выходе Ляо Чжая, радостно писала: «Буду очень рада, если Вам понравится, как сделана эта книга. Во всяком случае, редакция сделала все возможное. Много заботы вложил и отв. ред. Н. Т. Федоренко». Да, редакция, как увидит читатель, сделала все возможное и невозможное (в смысле — недопустимое) тоже. Н. М. Алексеева сверяла строку за строкой, страницу за страницей, выписывая и просто зряшные и прямо-таки убийственные редакторские правки. На 256 страниц их набралось более трехсот.
«Опасаться за недостаточное знание русского языка Василием Михайловичем не приходится, — писала Алексеева заведующей редакции, как всегда корректно, но с очевидной болью. — В. М. владел русским литературным языком в совершенстве, был редким его знатоком, чему доказательством служат постоянные к нему обращения русистов АН во всех словарных, грамматических и т. п. начинаниях. Поэтому все замены, имеющие место в новом издании, могли бы быть сделаны им самим, если бы он нашел их более подходящими, но он выбрал то, что ближе к тексту. Так, мне кажутся совсем напрасными следующие замены...» Затем следуют страницы с выписанными столбцами примерами редакторских медвежьих услуг — булыжников по лбам Алексеева и Ляо Чжая. Заключая эти ошеломительные списки, Алексеева просила «ознакомить с ними того редактора, который будет вести следующий том». По-видимому, письмо подействовало — редактора заменили. В изданиях 55-го и 57-го годов количество вмешательств заметно уменьшилось, но характер их остался прежним, и едва ли не самые рекордные жируют именно в них.
«Птица вспорхнула крыльями^
посвящении Ляо Чжаю его современника известного литератора и сановника Ван IX Ши-чжэна сказано: «...Ему надоело людские слова говорить». Это и есть главное в Ляо Чжае — отход от надоевшей пошлой обыденности в необычайность, изображение которой требует и слов необычных. К передаче двойной жизни текста Ляо Чжая, изощренности его языка — при всей заведомой и не раз оговоренной Алексеевым недостижимости этой цели — и были направлены усилия и изобретательность переводчика. В изданиях 50-х годов результаты этих упорных трудов столь же упорно сводились на нет редакторской авторучкой.
Сличая искалеченные кипучей редакторской деятельностью страницы с исходными, можно ужасаться, можно хохотать, но можно и благодарить за столь наглядную
742
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
демонстрацию самого механизма трафаретного восприятия, не пропускающего все хоть как-то от привычного трафарета отходящее. «Ах, эти ясные, как плоскости, люди!.. Еще бы они не стали надо мною трунить!» — восклицает Ляо Чжай. Можно за него добавить: «и меня редактировать»... И, думается, всем нам, отравленным в той или иной, кому как повезло, степени государственным канцеляритом, проникшим во все поры, эти сличения могут сослужить пользу, заставив «и на себя оборотиться», примеряя на свой слух алексеевскую своеобычность и редакторскую обычность. Начну с самых невинных, но тем не менее не пропущенных редактором отклонений.
Даже такой отход от привычного как «солнце шло вниз» заменено на затертое «солнце уже заходило»; «не шел на это» на «отказывался»; «помчались так быстро, словно сели на ветер» на «...словно ветер»; «хвостом поехали за ним» на «следом.»; «отличался твердой прямотой, ни за чем не гнался» на «отличался твердым прямым характером»; «выразил свое удовольствие» на «был доволен»; «было жарко и душно» на «стояла жаркая погода»; «через несколько дней [у выздоравливающего] кожа наполнилась, тело округлилось» на «...кожа разгладилась»; «громоздила на мужа упреки и брань» на «осыпала мужа упреками и бранью»; «в тайниках ума пустили ростки блудные намерения» на «эти мысли не давали ему покоя»; «как бы он не причинил себе смерть» на «...не кончил жизнь самоубийством»; «яркий, сильный тембр так и раскрывал человеку грудь» на «...волновал душу человека»; «его мысли и чувства заработали с особенной силой» на «...всколыхнулись...». И так далее — несть числа.
Удивительно, как не слышит слово редактор — человек, профессия которого кни-годелание (никакому музыканту подобная бесслухость не простилась бы): «сказала, темнея печалью» исправлено-испорчено на «...темнея от печали», в фразе: «стал прочно на колени и умолял спасти» опущено-потеряно «прочно», фраза: «застыла неподвижными зрачками» стерлась в обычном «взгляд так и застыл». Бывает трудно понять логику редакторских правок: «сердце так и кружило» на «...так и вертело» (вертело что? или чем? или кем?) и, еще ужасней: «слышно было лишь томленье-гуденье скрипок и флейт» превратилось в «...нытье скрипок и флейт» (можно пожалеть редактора, видимо и в молодые свои годы не ведавшую разницы между томленьем и нытьем). Железная логика шаблона заставила — и не один раз — фразу: «потеряла в лице краску» заменить принятым «изменилась в лице» (совсем по Ильфу-Петрову: «графиня изменившимся лицом бежит пруду»). Механизм трафарета срабатывает автоматически и доводит порой до полной уже чепухи: «птица встряхнула крыльями» — «...вспорхнула крыльями» (раз птица — значит вспорхнула).
Перелистывая изувеченные страницы сборников 50-х годов, видишь, что самой беспощадной правке подвергались именно находки Алексеева — нестертые слова, те, что останавливают скользящий взгляд, будят уснувшее внимание. Алексеев, небось, крякал от удовольствия, найдя такое, а редактор, нахмурив лобик, правила с чувством своего несомненного превосходства над косноязычным переводчиком. «Потеряв лютню, Ли разрушил себе и пищу и сон». После редактуры: «...Ли лишился аппетита и сна». Еще можно, поморщась, простить элементарную бесслухость — «Ли лишился», — но нельзя прощать нулевую, под трафарет, стрижку текста. «Красавицы вошли, полные улыбок, но ничего не говоря» — редактор обстригла: «...вошли, ничего не говорят, улыбаются». «У девы брови поднялись дыбом» — после «стрижки»: «...гневно изогнулись брови». Редакторская машинка не только убивала стиль, но искажала сам образ: «человек решительный, ни с кем не считавшийся, смелый, самовольный, сам себе радующийся» по воле редактора стал «...своевольный и самодовольный», но «сам себе радующийся» это отнюдь не самодовольный! (Самодовольной была и осталась лишь редактор.) В одной из лучших новелл — «Проказы Сяо Цуй» — проказливая и мудрая красавица-героиня в конце рассказа вдруг начинает дурнеть, чтобы тем самым подготовить мужа к своему исчезновению. И вот она исчезла: «Он понял теперь, что Сяо Цуй изменила заранее свой вид, дабы утешить его будущие думы и воспоминания». Редакторская правка: «...утешить его в будущем». Рука, поднявшаяся на такое, не должна бы вообще касаться литературы...
«Ясные, как плоскости» всегда патриоты своей собственной национальной плоскости и неспособны понять чужие мерки, оценить чужую образность. Китайский коло
М. В. Банькоеская. Друзья и недруги Ляо Чжая
743
рит новелл Ляо Чжая, на сохранение-передачу которого и работала переводческая изобретательность Алексеева, старательно, как резинкой, стирался редакторскими правками. «Он пользуется, как говорят в таких случаях (Алексеев вводил подобные оговорки как предупреждение: в Китае так говорят. — М. Б.), полным взглядом очей хозяина». Полный взгляд — открытый, доверительный, а не скользящий мимо — после редактуры стал скучной трафаретной «благосклонностью хозяина». Приведу еще несколько — из множества — примеров таких потерь, вызванных инстинктивной тягой редакторов к шаблону и русификации. «У Лю, что называется, не было лица» — «Лю было неудобно»; «Ты же дай им съесть от тебя побольше» — «Если они тебя узнают побольше»; «Я не решился бы эту мерзость поднять на слова» — «Я бы не решился об этом говорить»; «...Следовало бы, как говорится, проглотить скверну, как приятное» — «...Следовало бы не обращать на это внимания»; «слово свое съел» — «...не сдержал»; «с минуты на минуту свисаю в смерть» — «стою одной ногой в могиле»; «был беден, что называется, напрасно, гол — и все» — «был беден, гол как сокол».
Стремление переиначить чужой мир на свой лад приводит к фальсификации не только языковой, но и фактологической: редакторскими вмешательствами убиты и находки Алексеева, и, по его выражению, фиоритуры Ляо Чжая, и — сам Китай. Герой новеллы, похоронив мать, «привел в убогий вид свою комнату», то есть, по обычаю, вынес из комнаты все лишнее. Редактору не понравился «убогий вид», и она заменила его на «траурный» (по трафарету: похороны — траурный). Но траурный вид — это венки и ленты, чего в Китае не бывало. Надо начисто забыть о том, что дело происходит в Китае, чтобы фразу «знаки писал не я» переделать на «почерк не мой», а «ряд торжественных движений» заменить «церемониальным поклоном». И так далее.
Убийственный вид правок — введение в текст пояснительного комментария, прием, заставляющий вспомнить давний деревенский обычай: разжевать хлеб, положить в тряпицу и — младенцу в рот. «Может быть, ты хочешь чтобы тот "достал своего врага и сердце на нем усладил"?» Цитата в тексте Ляо Чжая разжевана редактором: «Хочешь, чтобы тот, которому я теперь выдан с головой, и меня убил со злорадством?» Но бывало и так, что затруднительное для разжевывания выражение просто опускалось — так, например, из послесловия к «Верной свахе Цин-мэй» исчез «Творец Космических Эволюций» и вместе с ним пропала замысловатая и колоритная фиоритура Ляо Чжая, над переводом которой, надо думать, Алексееву пришлось поломать голову.
И все же главный урон, нанесенный алексеевскому Ляо Чжаю редактурой тех лет, видится в упорной словарно-грамматической стерилизации, чреватой последствиями не только для языка и стиля. Студент Дун, придя домой пьяненький, находит в своей постели спящую красотку. «В неистовом восторге Дун, шутя, стал щупать у ней в нижних частях...» Многие читатели тут, наверное, морщились — действительно, не очень изящно, хотя и точно. Зато конец фразы безупречно изящен, благодаря найденному Алексеевым слову: «...а пушистый хвост так и длиннел». Не видя в словаре глагола «длиннеть», редактор заменила его: «...так и извивался». Представьте только, извивался у спящей! От такого зрелища студент должен был бы дать деру, в корне изменив сюжет рассказа.
Замена всего лишь одного слова выхолостила и такой шедевр как «Исцеление Ян Да-хуна». Напомню: ученый-литератор Ян, считающий себя недюжинным (откуда ясно, что он был именно дюжинный — средний), подавился куском и пришел за помощью к даосу. Даос, глянув на него, увидел не только застрявший в горле комок, но и застрявшую в душе ограниченность и «сильно ударил его по затылку, сказав при этом: эх ты, пошлота!» Комок выскочил, а через какие-то годы Ян Да-хун и впрямь стал видным, достойным деятелем. Всю эту прекрасную конструкцию сокрушила редакторская замена найденного Алексеевым точного, бьющего в точку слова «пошлота» на «пошлятина» — пропало все, ушел звук, хотя стерилизация произведена по словарю — и у Даля слова «пошлота» нет. Но оно есть в природе русского языка, оно тянет за собой «тошнота», «темнота», «скукота», а еще и — «сволота».
«Литературный стиль не сразу вылезает на берег» — это знал Пу Сун-лин, и Алексеев знал тоже и потому должен был с особым смаком переводить эту фразу.
744
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Однако литературный стиль редактора не вылез на берег — метафора утонула в безликом: «...выявляется не сразу». Что тут скажешь... Литературный стиль не сразу вылезает на берег, когда он — стиль, но его отсутствие выявляется сразу.
«Судейская критика^
МД ноготиражная лавина переизданий 50-х годов, занявшая на читательских полках -А\ не подобающее этим увечным книжкам место, принесла немалый вред, посеяв в умах доверчивых читателей ту самую экзотику, с которой всю жизнь боролся Алексеев: «Экзотика как отрицательное понятие есть элемент чужой культуры, неусваивае-мый, существующий в явочном порядке и производящий досадное раздражение». Досадное раздражение не могла не вызвать бессмыслица, щедро привнесенная извне на страницы алексеевского Ляо Чжая.
Прослеживание редакторских правок по страницам сборников 50-х годов оказалось делом и увлекательным (трудно было остановиться — каждая следующая страница таила новый перл) и, повторяю, поучительным, ибо позволяло наблюдать саму природу восприятия — вернее, невосприятия — неподготовленным, воспитанным на обывательских стандартах умом всего того, что за эти стандарты выходит и потому вызывает рефлекс защитного сопротивления. Однако в этом извечном сопротивлении серости — яркости, заурядности — оригинальности в случае с’переводами Ляо Чжая есть еще особый момент, который остро чувствовал Алексеев. Не раз, с оправданной обидой говорил он о том, что никогда никакой редактор не позволил бы себе подобных своеволий и фамильярностей по отношению к переводу с какого-либо европейского языка, но которые считаются вполне допустимыми по отношению к восточным переводам. И хотя германисты-романисты, тоже терпящие от редакторского своеволия, могут на это возразить, но все же Алексеев был и, увы, остается прав. Как помнит читатель, еще в начале 20-х годов при подготовке к печати «Лисьих чар» Алексеев восстал против редакторских наскоков Горького — недаром в предисловии к этому первому сборнику Ляо Чжая он писал уже тогда, что называется, с накалом: «Опасно, — должен предостеречь переводчик, — будучи простым обывателем, мнить себя абсолютным судьей чужеземного творчества». Из этого, конечно, не следует, что сердитые эти слова адресованы персонально Горькому — у Алексеева был уже накоплен достаточный материал для обобщения, — но нельзя и исключить великого писателя из этого обобщения. И дальше, в последующие годы Алексееву приходилось постоянно защищать Ляо Чжая от мерящих на свой вкус и враждебных ко всему, что не совпадает с привычным чтением. Алексеев не мог предвидеть редакторское усердие, которое ждало его переводы через 30 лет, однако как в воду глядел, когда в 26-м году в лекции «Китайская литература и ее читатель» говорил о «судейской критике, превращающей читателя чуть ли не в диктатора на устрашение переводчика». Можно добавить: даже в том случае, когда читатель-диктатор, он же — редактор действует из лучших побуждений.
В те, 20-е, годы Алексеев вынужден был особо вступиться за Ляо Чжая по поводу, который нам теперь трудно понять, настолько он кажется смешным, — однако в дневнике 20-го года Алексеев писал на полном, что называется, серьезе: «"Лисьи чары" понравились, наконец, Тихонову (А. Н. Тихонов — глава "Всемирной литературы". — М. Б.): "Прекрасная книга", "захватывает" — вот его слова. Поэтому он предлагает ее в основное издание. Кроме того, ее порнографичность несовместима с народным изданием». Но и «основное издание» не избежало нареканий: как сетовал потом Алексеев в той же лекции о читателе китайской литературы, его, переводчика, упрекали в плохом выборе и даже в неуважении к читателям. С горестным недоумением Алексеев взывал к здравому смыслу и вкусу: «Стоит ли придавать значение фразам, выражающим эротику в слишком беглой манере, чтобы внимание читателя могло на ней долго задерживаться?» К тому же — что особо подчеркивал Алексеев — в этих эротических местах «язык автора изощрен особенно: в самом деле, он близок языку Конфуция! И в
М. В. Банькоеская. Друзья и недруги Ляо Чжая
745
этом-то и состоит достоинство таких описаний, применяющих мертвый язык к рискованным темам. Стало быть, тут ничего нельзя отнять, не повредив красоты художественного произведения». Однако в европейских переводах Ляо Чжая, говорилось в лекции Алексеева, можно встретить пропуски рискованных мест, а в одном английском переводе эротическое единение заменил придуманный переводчиком легальный брак. До такого градуса пуританизм наших редакторов все же не дошел, хотя соответствующие описания и подверглись в изданиях 50-х годов последовательной обработке, притом настолько нелепой, что Н. М. Алексеева была вынуждена протестовать особо: «Мне представляется, — писала она в редакцию, — что наше общество далеко отошло от смолянских институток...» Общество отошло, но не в том, видно, направлении. Простую и точную фразу «Он положил руку ей на тело и, теряя сознание, начал засыпать» почему-то потребовалось переделать на «Он обнял ее...», а фразу «Он ее, что называется, усвоил» заменить на «Стал с ней встречаться» (совсем в стиле: у него есть знакомая, он с ней встречается...). И уж конечно, не могла не застрять в редакторском сепараторе такая «порнография», как: «Она пришла и давай сплетаться с ним, свиваться» — ее заменил бульварный шаблон: *И они снова стали предаваться любовным ласкам». И так далее, в том же роде.
Обращаясь в 26-м году к читателям китайской литературы, Алексеев убеждал их «работать с переводчиком, чтобы понять, насколько возможно, идею или образ... Надо верить синологам, когда те говорят, что их работа стоит затраченных сил...» Издатели Ляо Чжая 50-х годов не то чтобы не верили синологам — они их попросту не спрашивали (у ответственного редактора — синолога, ученика Алексеева Н. Т. Федоренко, судя по всему, не было времени вникать в дела издательские). Приходится снова повторить: путь алексеевского Ляо Чжая и при жизни переводчика и после его смерти был хоть и впрямь устлан розами успеха, но — розами с колючими и острыми шипами.
Хоть и с шипами, но — розы!
Однако время шло и — работало на Ляо Чжая. Тиражи 50-х годов, несмотря на их массовость, не насытили рынок, и издательство «Художественная литература» приступило к новым переизданиям. Подготовителем и составителем новых сборников стал Л. 3. Эйдлин, один из самых близких учеников Алексеева, знаток и переводчик китайской классики. Алексеев особо ценил в своем ученике и соратнике сочетание научной строгости с яркой литературностью, не предполагая, конечно, как счастливо отразятся эти свойства на посмертных изданиях его трудов и переводов. Эйдлин стоял на страже каждого слова алексеевских переводов, бдительно пресекая любые редакторские поползновения. О подготовленных им сборниках сам Алексеев непременно сказал бы: «На них можно ссылаться», что было высшей похвалой в его устах. Три сборника: 1970, 1973 и 1983 — снова разошлись, не задержавшись на прилавках, и встали на полки, компенсируя своими достоинствами огрехи трех предыдущих. В 1988 г., после смерти Л. 3. Эйдлина, вышли в двух издательствах («Художественная литература» и «Правда») еще два сборника Ляо Чжая, которым можно доверять — на которые «можно ссылаться». >
Таким образом, Ляо Чжай не был забыт издательствами и, прежде всего, приложившими к изданиям руку китаеведами из школы Алексеева. Не перечисляя всех, так или иначе причастных к подготовке последних сборников, назову Б. Л. Рифтина, одного из самых поздних, младших учеников Алексеева, ставшего одним из первых в ряду его последователей, действенного друга и пропагандиста Ляо Чжая, и еще — И. С. Смирнова, китаеведа, по праву причисляющего себя к ученикам Алексеева, хотя он и относится к поколению научных внуков и «деда» не застал. Этому «внуку» принадлежит недавно опубликованная в альманахе «Рубеж» (Владивосток, 1995) оценка переводов Ляо Чжая — слова, от которых зашлось бы сердце Алексеева. Хотя, как уже было показано, он не был обделен в признаниях в любви к этому своему детищу, но вряд ли мог предвидеть такое будущее: «Алексеевские переводы Ляо Чжая стояли в стороне от
746
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
главенствующего переводческого направления, "вне школ и систем". Но в них таинственным образом проступает магия искусства, высшее, почти запредельное мастерство: оба текста — китайский оригинал и русский перевод — сосуществуют во времени и пространстве. Знающий китайский язык физически ощущает в русской фразе уклад китайской письменной речи, а неискушенному читателю алексеевский перевод не покажется легким русским чтением — эффект того, что формалисты называли "остранением". Читательское усилие — непременное условие чтения...»
Как и прежде, в 20-е годы, во время существования «Всемирной литературы», и ныне эти читательские усилия пришлись по сердцу не только причастным к востоковедению, но и далеким от Востока западникам. А. Г. Найман — поэт, переводчик, германист пишет мне, что в прочтенном им на выходе из молодости Ляо Чжае он уловил струю эстетики, прежде не встречавшейся и важной для его душевного строя: «Помню красный переплет книги и ее пленительный ритм, колдовской звук, ту интонацию, которую то ли угадал Алексеев, то ли Китай ему напел». (Остается снова вздохнуть: ах, слышать бы Алексееву эти слова «западного внука»!) Не могу не привести признание еще одного, младшего, представителя нынешнего поколения литераторов А. О. Мадисона (Таллин) — понятно, что оценки молодых важны особо. «...В отличие от подавляющего большинства переводов, которые полностью описываются "культурой" (или разными степенями "некультурности"), труд В. М. Алексеева — природное явление. Это факт по преимуществу языка, а не литературы. В том смысле, что творения, а не пресуществления. Алексеевское чудо о Пу Сун-лине я не могу назвать переводом, это именно китайская русская литература на русском китайском языке. "Лисьи чары" куда в большей степени факт русского языка и русской литературы, чем "Навьи" («Навьи чары» Ф. Сологуба. — М. Б.). Как человек, то и дело поскрипывающий перышком, осмелюсь заявить: один из определивших мое говорящее лицо — Василий Михайлович Пу Сун-лин!»
Можно было бы добавить еще немало цитат и имен, свидетельствующих о вхождении Ляо Чжая в наш культурный обиход, но ограничусь двумя еще именами — трудно удержаться и не назвать их, настолько они неожиданны и существенны. Одно из них — Андрей Тарковский. Среди книг, находившихся под его рукой, а не стоявших вдали на полках, оказался красный томик Ляо Чжая 37-го года — он был показан с телеэкрана друзьями великого художника-режиссера. (Вспоминается другой художник — ценитель Ляо Чжая Д. И. Митрохин. Может быть, и есть тут какая-то глубокая неслучайность.) Еще один поразивший меня почитатель алексеевского Ляо Чжая — владеющий русским языком китаец Лю Куй-ли, известный фольклорист, приезжавший в Москву: в разговоре он признался, что впервые прочел Ляо Чжая в переводе Алексеева, а потом уже в оригинале, да и теперь перечитывает предпочтительно перевод. Дальше этого, пожалуй, некуда...
Такова, что называется, история вопроса. Однако она не закончена и ее новый этап — настоящая книга, полнота которой говорит за себя, как дружеское признание Ляо Чжаю. Действенными — действующими — друзьями, участниками издания явились китаеведы Л. Н. Меньшиков и И. А. Алимов, прямой ученик Алексеева и ученик его учеников. Безотказными были компетентные консультации А. С. Мартынова и Л. Г. Казаковой. Хотелось бы назвать и других, причастных к науке о Китае и от нее далеких людей, участвовавших в подготовке издания своими откликами и советами, но, боюсь, перечень имен покажется читателю длинен, и потому прошу прощения у оставшихся анонимными друзей Ляо Чжая и приношу всем общую благодарность.
Секреты Алексеева
Читая живые свидетельства нестарения алексеевских переводов (известно, что по какой-то хитрой закономерности именно переводы стареют первыми, раньше оригинальных творений), задаешься вопросом: в чем секрет «Алексеева и его Ляо Чжая»? Взятое в кавычки — название, которое Л. 3. Эйдлин дал предисловию к составленно
М. В. Ъанькоеская. Друзья и недруги Ляо Чжая
4V1
му им сборнику новелл, тем самым, думается, все же сместив акценты: автор Ляо Чжай и его переводчик Алексеев (об этом не раз напоминает в своих предисловиях Алексеев, подчеркивая ограниченность своих возможностей — невозможность, вопреки утверждению А. О. Мадисона, стать Ляо Чжаем на русской почве). И все же, Алексеев и его Ляо Чжай (пусть будет по Эйдлину) — тайна, как всякое настоящее творчество, не поддающаяся разгадке. Но есть и лежащие на поверхности очевидности, помогающие если и не открыть секрет, то хотя бы его прочувствовать.
Прежде всего, есть же причины, по которым Алексеев выбрал для перевода и исследования именно Ляо Чжая. Не случайно же китаеведы из школы Алексеева — тем самым, ео ipso, друзья Ляо Чжая — не взялись за перевод оставшихся непереве-денными новелл Пу Сун-лина, а избрали целый ряд других- произведений, не менее важных в истории китайской литературы, чем «Ляо Чжай чжи и». Из этого ряда назову лишь несколько книг, имеющих отношение к Ляо Чжаю, — тех писаталей, которые, по логике вещей, могли быть выбраны и Алексеевым.
Один из них назван самим Ляо Чжаем в его «Истории»: «Талантом я не схож с былым Гань Бао, но страсть люблю, как он, искать бесплотных духов». В 1994 г. тем же издательством Центр «Петербургское Востоковедение» выпущен красивый черный том — «Записки о поисках духов» Гань Бао (IV в.) в переводе Л. Н. Меньшикова, недавно там же переизданы «Удивительные истории нашего времени и древности» (под названием «Жемчужная рубашка») в переводах В. А. Вельгуса и И. Э. Циперович — китаеведов алексеевской школы. О. Л. Фишман, аспирантка, а затем коллега и помощник Алексеева, остановила свой выбор на следующих за Пу Сун-лином новеллистах XVIII в. — Цзи Юне и Юань Мэе: два солидных тома вышли в серии «Памятники письменности Востока» (1974, 1977).
А Алексеев выбрал Ляо Чжая. Вкус — дело не научное, твердо считал Алексеев, но сам же не раз признавался в том, что не любит свой вкус насиловать. Так, не смог, хотя честно старался, понять и разделить всеобщие восторги знаменитым романом «Сон в красном тереме» — и не боялся об этом заявить. А Ляо Чжай стал первой любовью, пронесенной через всю жизнь. Уверена, этим и объясняется «алексеевское чудо о Пу Сун-лине» (слова А. Мадисона), и, надеюсь, мои попытки понять, что притягивало Алексеева к Ляо Чжаю, помогут читателю обратить внимание на некоторые не всегда заметные стороны этого чуда.
Общее и главное: Пу Сун-лин и Василий Алексеев — представители одного человеческого типа, одной породы (Алексеев употреблял это слово в таком именно смысле: «...она была вся в улыбке — истинная порода фей») — для родства душ не помеха ни века, ни расстояния, ни, тем более, национальности. Надеюсь показать дальше, что очень многое из сказанного Алексеевым о Ляо Чжае было сказано тем самым и о себе самом (тут Алексеев употребил бы латинское pro domo sua — за свой дом, по поводу себя).
Оригиналы — чудаки
Первое, что бросается в глаза, — общая для обоих оригинальность, оригинальность в той степени, которая делает ее носителей чудаками в глазах «ясных, как плоскости». «Еще бы они не стали надо мной трунить...» — невесело усмехается в своей «Истории» Ляо Чжай, и Алексеев как бы вторит ему в своем дневнике: «Я просто оригинал до уродства». До уродства — стало быть, сам оригинал бывает не рад этой своей оригинальности, хотел бы иначе, да не может: говорит не то, что от него ожидают услышать, пишет не так, как требует мода времени, любит не то, что нравится всем, — в общем, перефразируя Ляо Чжая, «торчит из плоскости», вызывая недоумение тех, кто легко и органично в плоскость вписывается. Способность «торчать из плоскости», вопреки общепринятому мнению, может и не быть сопутствующим таланту свойством, хотя в случае Ляо Чжая — Алексеева это именно так. Оригинальность — свойство особое, свойство натуры, и бывают ведь таланты без этого сопровождения — не знаю,
743
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
как Пу Сун-лин, но Алексеев таких людей любил и чистосердечно им завидовал. Однако справиться со своей натурой не мог, да и не всегда, думается, хотел: «Часто мне бросают упрек в парадоксальности и преувеличениях. Не возражаю, но вместе с тем думаю, что не напоминают ли мои преувеличения увеличенные фотографии и нет ли в них (может быть, не всегда) более живой и ясной правды, чем в миниатюрных портретах с расплывающимися, нестойкими контурами? Пропорции-то ведь остаются!»
Реакции окружающих на эти преувеличения — дело вкуса. И. Ю. Крачковский, который, как говорилось, весьма одобрил перевод «Монахов-волшебников», о предисловии Алексеева был другого мнения: «...написано, как всегда у него, оригинально, но иногда претенциозно». Однако претенциозность — нечто наносное, искусственное, оригинальность же Алексеева была его органикой, другим он быть не мог. Алексеев, несомненно, был «парадоксов друг» (этим утверждением отнюдь не собираюсь назвать его гением — он сам с негодованием отверг бы такое поползновение), что сказалось на всем его творчестве, в том числе и переводческом. Тяга к парадоксам и гиперболам определила в большой мере и тягу к Ляо Чжаю.
«Абсолютный культ словам
Должна была привлекать и изощренная интеллигентность языка Ляо Чжая. В Китае Алексеев знавал интеллигентов старой закалки, получивших образование по старой еще системе. Речь их была насыщена цитатами и намеками, так что походила на литературную игру, но в этой изысканной игре был ощутим колоссальный культурный запас, и Алексеев получал истинное наслаждение от таких бесед. То же наслаждение испытывал, встречая в новеллах Ляо Чжая игры-беседы, в которые играют не только ученые начетчики, но и оборотни-лисы, и обольстительные красотки, и даже девчушки с челочками — интеллект был еще в моде. Передать в переводе все прихотливые нюансы такой словесной виртуозности нельзя, но Алексеев сумел донести то наслаждение, которое испытывал сам, и нам, сторонним читателям, уже не скучно на этом чужом пиру.
В новеллах рассыпаны описания — приметы китайских интеллигентов тех времен (смертных или бессмертных — какая разница?) Легко составить их общий, так сказать, портрет, сведя воедино хотя бы несколько фраз, для передачи которых Алексеевым найдены удивительно адекватные по самому тону слова. Вслушайтесь: «беседой двигались часы», «говорил с непринужденной живой текучестью», «текучая подвижность ума», «отличался сочным проникновением [в древние тексты], не чета какому-нибудь начетчику», «тек взглядом [по страницам] с исключительной быстротой», «к книгам питал страсть эротомана»... А вот и библиотека такого «эротомана»: «Целые этажерки книг в костяных застежках... Стоило осведомиться о чем-либо, и книги, как эхо, отвечали бесконечностью». В примечании к слову «бесконечность» Алексеев счел нужным пояснить, что оно не гипербола, ибо китайская художественная литература — «безбрежное море, не поддающееся никакой каталогизации». О такой библиотеке и ее читателе, самый тип которого, скорее всего, безвозвратно сошел с планеты, говорил Алексеев в цитированной выше лекции «Китайская литература и ее читатель», противопоставляя его читателю современному — не только нам с вами, но и современному китайцу: «Он не спешил читать хорошую книгу. Он удалялся в свой кабинет, который был отделен от всей остальной семьи; он зажигал там ароматную палочку, вызывая благочестивую медитацию; он переворачивал страницу только концами своих длинных ногтей, никогда не прикасаясь к ней кожей пальцев; он не открывал книгу быстрым нервным жестом, а раскрывал ее с медленной заботливостью и, закончив чтение, возвращал на полку осторожно, чтобы не повредить ей неудачным положением, то есть он клал ее плоско, а вертикальная полоска, свешиваясь, несла на себе название книги».
Знания, добытые Алексеевым ценой упорных, без всяких к себе послаблений, трудов в Петербургском университете, в Европе, а более всего в Китае,'и врожденный слух — вкус к слову (по Багрицкому: «Язык, умевший слова / / Ощущать, как плодо
М. В. Банвковская. Арузья и недруги Ляо Чжая
749
вый сок») открыли ему путь к постижению «беспредельной сложности китайской литературной традиции, основанной на абсолютном культе слова». Ляо Чжай встретился на этом пути одним из первых, чтобы сопровождать всю жизнь. В этом смысле, в этом ракурсе правы Л. 3. Эйдлин и А. О. Мадисон, и следует сказать: Алексеев и его Ляо Чжай шагали в ногу по сложнейшему пути передачи китайского художественного слова русским художественным словом.
Неучтенные «словечки^
О трудностях и преградах на этом пути Алексеев говорит в своих предисловиях и статьях, я не стану их пересказывать, но сошлюсь еще раз на лекцию «Китайская литература и ее читатель». Если переводчик, говорит Алексеев, станет подделывать перевод под вкус читателей, то неизбежно произойдет «досадная метаморфоза слов-физиономий в слова, лишенные художественной ценности, что производит впечатление варварства: это еще не европейское и уже не китайское... В самом деле, уничтожить двойную жизнь текста Ляо Чжая и представить его в обязательном однообразии европейской речи значит сделать его похожим на рассказчика анекдотов без игры слов и без остроумия». Чтобы нарушить это обязательное однообразие — по собственному выражению Алексеева, жвачку, — ученый-переводчик упорно искал нарушающие монотонность ударные слова и даже изобретал, тоже по его выражению, «словечки» — не принятые в обиходе и не учтенные словарем. Выше были показаны образцы таких языковых находок, о которые спотыкались приученные к однообразию редакторские глаза. Но и при жизни Алексеева «словечки» многим царапали слух и вызывали возражения. Алексееву, бывало и так, приходилось идти на уступки, но потом он об этом жалел и огорчался, ибо знал свою правоту: «словечки» не были оригинальничанием, а были попыткой приблизиться к недосягаемой оригинальности оригинала.
Хотя все сказанное относится не только к переводам Ляо Чжая, а такова была общая установка Алексеева, и «словечки» имеют место во всех его переводах, но в Ляо Чжае Алексеев чувствовал и особо ценил «автора отнюдь не одностороннего, педантично последовательного и вообще неживого упрямца» — это развязывало руки. Таким не педантом был и сам Алексеев (к примеру, в отличие от педантов-упрямцев, не приходил в ужас от склонения несклоняемого «пальто» и т. п.). Можно сказать, что именно благодаря свободе от последовательного педантизма и автора и его переводчика смог состояться тот русский Ляо Чжай, о котором идет речь.
Свобода от педантизма допускала — поощряла! — смешение стилей, введение иностранных слов, да и просто те встречающиеся во множестве неожиданности, которые так счастливо нарушают привычное течение слов — хотя бы всего одним словом-находкой. «Кто-то из пространства вдруг хлопнул его по лбу», разумеется угадав скрытые за лбом мыслишки. (Ах, кабы этот кто-то из того пространства перенесся в нынешнее...) Вспомните еще: спасенная оса («Девушка в зеленом»), окунувшись в тушь, ползала по бумаге, выписывая иероглиф се — «благодарна!» — привычнее было бы «благодарю», но это звучало бы как простое «спасибо».
Алексееву импонировала та естественность, с которой свободный от педантизма Ляо Чжай вводил в уклад условного языка полуразговорные строфы, и поэтому сам уверенно вводил в перевод простонародные — далевские — слова, вызывая неодобрение таких критиков, как Сыромятников, которому даже в словах «помаленьку», «непутевый», «определенно» слышался говор прислуги, неуместный для изысканного слога Ляо Чжая. Но Алексеева этот говор не пугал, в его переводах он слышен постоянно и, что удивительно, не производит впечатления русификации. «Мужичина грубый и глупый. Глупость его хоть рукой бери»; «подберешь себе беду!»; «года завечерели»; «напугал чуть ие до смерти!» (говорит лиса-медиум грохнувшему об стол духу)... И наконец, «Наброски свихнувшегося» — название сочинения!
Алексеев стремился к точности — непререкаемой дословности перевода при явном и принципиальном уходе от дословщины, убивающей звук, цвет и запах ориги
750
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
нала. По Алексееву, образ поэтичен лишь когда он точен и точен лишь когда поэтичен. Охотно верю, что, например, название последней из переведенных Алексеевым новелл «Зрачки-человечки беседовали» дальше от оригинала, чем перевод другого китаеведа: «Что говорили человечки в зрачках», но поэтическая точность попадания, на мой слух, конечно же за Алексеевым. В тексте той же новеллы торчит, так сказать, из плоскости очень характерное алексеевское «словечко» — «круток улитки». Такого слова в словаре нет, но ведь сразу виден этот круток.
Однако подобное изобретательство никогда не было для Алексеева самоцелью, и там, где необходимости в «словечках» не было, стиль Алексеева идеально прост, по китайскому классическому определению — пресен, то есть лишен примесей. «Цвет неба уже сильно посветлел, но тень от сосен заслоняла утро». Утро, а не зарю — просто и точно. Такая простота — мастерство не меньшее, чем фиоритуры и кадансы. Мастерством исполнены и личные дневники, письма Алексеева — слово шло ему в руку, он был счастливым обладателем собственного стиля. Этим своим стилем и отвечал на стиль Ляо Чжая. «Стер свои следы, скрыл свою тень, ушел — словно желтым журавлем улетел». Как красиво...
Общий враг
Думаю, что и самые ревностные почитатели Ляо Чжая согласятся: не все новеллы равны по своим художественным достоинствам, не все шедевры. Соответственно неровен и перевод — в нем слышны места, а то и целые страницы, которые не вызывали у Алексеева вкусового аппетита, что тут же и сказывалось. Зато новеллы-шедевры впитали в себя испытанное переводчиком во время работы наслаждение и прямо-таки излучают его. Один из самых ярких примеров такого «излучения» — перевод предисловия Ляо Чжая, «Моя история», в котором счастливо слились личности автора и переводчика и их вдохновения.
Причина особого пристрастия Алексеева к этому шедевру видится не только в его художественном обаянии, но и в самом его пафосе — пафосе борьбы с пошлостью: «...с тою самою пошлостью "ясных, как плоскости, людей", которых Ляо Чжай осмеивает в своем предисловии, людей, "заслоняющих себя от горы одним листочком”, боящихся глубин чувста, скудоумцев, тупых педантов, верящих в букву Конфуция, "умирающих у его пьедестала" и не понимающих всего его размаха, а главное, вопящих против фантазии из-за неведения ее и необладания ею». В накале этих строк из статьи «Трагедия конфуцианской личности и мандаринской идеологии в новеллах Ляо Чжая» чувствуется некий личный — личностный, как теперь говорят, — оттенок: Алексеев ощущал пошлость с особой остротой и ненавидел ее как личного врага. Раздумья о «всепоглощающей пошлости» — постоянная тема в его дневниках и письмах: «Нет ничего хуже этой пошлой мысли человека. Так сладко идти ей навстречу в своей частной жизни и так трудно признаться в ней, чтобы исправиться». Никогда, с самых юных лет, не боялся он признаться и с полной к себе беспощадностью ловил в себе даже самые невинные симптомы. И вот, найдя в Ляо Чжае союзника по чувству, как бы сводит с пошлостью и личные счеты, так что трудно разобрать, кому принадлежит обвиняющий голос — Ляо Чжаю или Алексееву: «Нет гиперболы и резкого издевательства, на которые Ляо Чжай не пошел бы ради осмеяния ненавистных ему пошляков, и до известной степени весь сборник Ляо Чжая можно поставить под знамя борьбы с человеческой пошлостью, неспособною, например, усвоить себе соседство с величавым явлением ("Расписная стена"); понимающей возвышенное лишь утилитарно ("Даос с гор Лао"); старающейся заглушить все благородные ростки в новом человеческом существе ("Душа чанцинского монаха"); владеющей начетчиком до тошной глупости ("Остров Блаженных Людей")... Но главной атаке подвергаются экзаменаторы и экзаменующиеся на государственных экзаменах старого типа. Пошлая жизнь засасывает студента, понижая его образовательную потенцию. Пошляки, стоящие у кормила правления, не могут разобрать, где находится истинный талант, продвигают таких же, как
At. В. Ваньковсмя. Др узо я а недруги Ляо Чжая 751
они сами, тривиальных пошляков и запирают входы оригинальным дарованиям. Пошлость, пошлость всюду — и вот такова жизнь, для корректива которой места нет!»
Как видим, Алексеев понимал пошлость широко, вкладывая в это понятие больше, чем общепринято. Об этом стоит подумать в наш век «галопирующей пошлости» (не припомню, кому принадлежит это убийственно точное определение), Не сразу, согласитесь, видны нам гипербола и издевательство над пошлостью в приведенных как примеры новеллах, и Алексеев не случайно ставит их на вид. В послесловии к великолепной маленькой новелле «Душа чанцинского хэшана» Ляо Чжай говорит: «В этом хэшане я не удивляюсь тому, что он дважды родился, а тому, что он, очутившись в месте, где царили красота и роскошь, сумел отрешиться от людей и убежать». Убежать от «всепоглощающей пошлости» труднее, чем дважды родиться, но человеческую личность поглощают не только соблазны роскоши, жратвенные и прочие, есть пошлость пострашнее. В новелле «Остров Блаженных Людей» прозорливый даос, предсказывая самоуверенному ученому-литератору Вану всяческие беды, видит их причины: «от скверного легкомыслия и недоумия». Слово «недоумие» в издании Ляо Чжая 1988 г. превратилось в «недоумение», то ли по оплошности, то ли хуже. Думается, дело в том, что, как сказано в «Словаре современного русского языка», это слово устарело, и типографскому наборщику, а может быть, и издательскому корректору оно оказалось неведомо. Но почему устарело это прекрасное емкое слово? Не по причине ли самого недоумия общего? Тот же словарь дает как образец употребления слова цитату из Герцена: «Хроническое "недоумие" в том и состоит, что люди... всего меньше понимают "простое", а готовы верить... что понимают вещи очень сложные и совершенно непонятные». Вот то самое: недоумие и есть пошлость. С особой экспрессией читал Алексеев ныне как-то вышедшие из употребления, несмотря на острейшую актуальность, некрасовские строки: «В пошлой жизни усыпляющий // Пошлой жизни мудрецов / / Будь ты проклят, растлевающий // Пошлый опыт, ум глупцов». Пошлый опыт — та умственная лень, которая ставила в тупик Пастернака, неспособность видеть действительность, воспринимать ее как таковую и, главное, — желание из страха перед ней заслониться «от горы одним листочком» — любой подброшенной идейной фальшивкой. В статье «Трагедия конфуцианской личности и мандаринской идеологии в новеллах Ляо Чжая» Алексеев, несомненно, не только сочувствует Ляо Чжаю, но и в полной мере разделяет эту вековечную, всюду и всегда трагедию личности, «не имевшей смелости говорить конфуцианским непримиримым языком о современности». И добавляет в скобках: «Как, впрочем, и сам Конфуций».
Понимая всю опасность пошлого восприятия мира, видение его сквозь очки и россказни пошляков-идеологов, Алексеев в середине 30-х годов, в’самый, можно сказать, разгар их, решился выступить с докладом, от одного названия которого — «Революция, война и пошлость» — должны были шарахаться люди добрые (могли и привлечь за недонос). Яркая и глубокая по мысли статья Алексеева «Пошлость и революция в Китае», оставшаяся ненапечатанной, дала ученому секретарю ИВ Хасану Муратову материал для очередного доноса: «...Алексеев, предлагающий сделать даже слово "пошлость" актуальным предметом изучения науки, третирует китайский народ и его обычаи как заядлый колонизатор-зубр». Скудоумцам — оппонентам Ляо Чжая, трунившим над ним, было все же далеко до ученого секретаря — с Алексеевым пошлость сводила счеты покруче. Но и те и другие пошляки принадлежали истории, чья главная черта, по слову И. Бродского, и есть пошлость.
Больше, нежели ученость
Разделенная с Ляо Чжаем ненависть к пошлости помогала Алексееву найти не только такие ударные определения для нее, как, например, «пошлота» (замененное, если вы помните, на «пошлятина» приученной к пошлятине редакторшей), но и столь же ударные определения противостоящих пошлости человеческих начал: «...В обители мрака чтут нравственную доблесть еще больше, нежели литературную ученость». «Нрав
752
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
ственная доблесть», а не «нравственность», «высокая мораль» и т. п. Задуманную в конце жизни переделку — ритмизацию текста перевода — Алексеев начал с послесловий-назиданий Ляо Чжая-моралиста. «Понятие права, долга, служения человечеству, сознание добра и зла — все это делает человека человеком, то есть нескотом. И культура тысячелетий есть только развитие именно этого понимания явлений и вещей». Так Алексеев писал о Ляо Чжае в 1921 году (в забракованном Горьким варианте предисловия к «Лисьим чарам»), а через 60 лет почти те же слова сказал о своем учителе Л. 3. Эйдлин: «Добро и зло существовали для Алексеева как понятия общие и совершенно определенные. Добро привлекало его, зло же, в любом виде, вызывало активную неприязнь, которую он выражал, не задумываясь над последствиями».
Таково кредо конфуцианца, которому был верен Ляо Чжай и которое — в этой его трактовке — разделял Алексеев. Но была и другая сторона в духовной жизни Ляо Чжая, о чем говорится в статьях и предисловиях Алексеева, а потому приведу лишь цитату из неопубликованного предисловия 21-го года: «Если конфуцианство, создавшее всю китайскую культуру, торжествовало, то лаосство, или даосизм (от слова Дао, надземная душа мира), всегда жило сочною жизнью под блестящим культурным мундиром конфуцианского джентльменства. И не удивительно: этот зов к вечности, к непонятному проявлению в душе человека высших сил, исходящих из какой-то иной орбиты, не оставлял равнодушными чутких людей, особенно поэтов — человеческого чувствилища... Китайская литература не менее других, если не более, причастна к служению необычайному и загадочному, и чем тоньше и культурнее писатель, тем сложнее и отвлеченнее его химера». О сложной идеологии Ляо Чжая Алексеев думал много, вот запись из дневника (1926): «В последнее время меня сильно занимает формула: Ляо Чжай это официально не признанные "беседы Конфуция". "То, о чем Конфуций не говорил", это путь благородного человека, на тему которого Конфуций говорил постоянно. И тот свет для благородного человека не страшнее этого».
Алексеев был воспитан в православии, мальчиком пел в церковном хоре, помнил множество песнопений и псалмов, но религиозным не был, хотя и атеистом себя не считал: «Воспитание духа — важнее всего. Но какого духа? Хао жань чжи ци (беспредельный всеобъемлющий дух, самый великий, самый твердый — Мэн-цзы)! Но в таком случае, дух един, и даже христианское учение о духе парадоксально подчеркивает это основное определение». Свободная от религиозного фанатизма духовность, равно как и строгая «нравственная доблесть» Ляо Чжая полностью соответствовали идеалам Алексеева — можно думать, что профессия наложила на них свой отпечаток, а может быть, была и обратная связь, и духовный склад определил многое в выборе если не самой профессии, то ее областей.
Не решаюсь входить в глубины этих материй, но не могу не отметить еще один лежащий на поверхности момент, сыгравший, как мне кажется, очень важную роль в счастливом союзе автора и переводчика. «Нет лучшего сближения с людьми, чем в форме юмора и смеха» — так думал Алексеев, и это справедливо и для живого общения, и для общения с «далеко отошедшими» (слова Конфуция). Смех Ляо Чжая — бичующий пороки смех-сатира праведного конфуцианца и смех-юмор, который Конфуций вряд ли бы одобрил, но который есть прямое следствие «текучей подвижности ума», — сблизил Алексеева с «его Ляо Чжаем», может быть, более всего прочего. Алексеевский перевод таких новелл согрет какой-то особой человеческой близостью, ибо юмор, от шутки до сарказма, был неотъемлемым свойством Алексеева, и, уверена, никакие первоклассные знания не заменили бы переводчику его отсутствие.
Смех большого мастера никогда не обходит его самого, его собственные неудачи и беды. «Трагедия неудачника и непризнанного таланта, обрушившего свое негодование на виновников такого порядка вещей, при котором настоящему человеку жить нельзя», поведанная на самых высоких нотах в «Моей истории», звучит как «хохот над собой во все горло» в новелле-автопародии «Что видел пьяный Ван Цзы-ань», причем совпадают даже отдельные метафоры. Сравните: «Пугается инея зяблая пташка; к дереву жмется — тепла никакого... Плачет на месяц осенний цикада; к раме прижавшись, греет себя...» — это «Моя история». А «Что видел пьяный Ван Цзы-ань»: «Студент похож тогда на замерзшую к концу осени пчелу... Студент похож тогда на боль
М. В. Банковская. Друзья и недруги Ляо Чжая
753
ную птицу, выпущенную из клетки...» Отменное удовольствие встречать такой веселый огляд на самого себя, не отменяющий патетику, но вносящий в нее очень важный корректив. (Вспомните; «И где мне смерть пошлет судьбина? //В бою ли, в странствии, в волнах...» и: «Иль чума меня подцепит, // Иль мороз окостенит, // Иль мне в лоб шлагбаум влепит / / Непроворный инвалид».)
Еще одна «автобиографическая» новелла — маленький шедевр Ляо Чжая и переводческий тоже — «Студент Лэн». «Бывало, сядет писать сочинение, запрется и сидит, как высушенный, а немного погодя разразится раскатистым смехом... И на экзаменах хохотал так, что эхо гудело... К счастью, инспектор в это время уходил отдыхать и смеха не слышал...» Потом, как вы помните, пришел другой инспектор и выгнал «хохочущего студента». В послесловии говорится; «Смеяться вовсю и в то же время сочинить цельную вещь — это ведь одно из живых и радостных явлений». Для Алексеева смех был «живым и радостным явлением», в своих опусах для вечеров «Малой академии» — «Малаки» — он изобретательно, с аппетитом смеялся над собой, своей лысиной, радикулитом, своим пристрастием к каталогам, своим преподаванием, переводческим стилем и «словечками». Вся «Малака» была «живым и радостным явлением» и «хохотала так, что эхо гудело» — пока «инспекторы отдыхали»...
«Вдохновению мешали условия жизни**
Автобиографический — pro domo sua — момент явственно присутствует и в не раз повторенной Алексеевы характеристике Ляо Чжая как знающего свою правду и свою силу неудачника, который, логикой вещей, становится в положение «презирающего всех его презирающих» пошляков и ничтожеств и, оказавшись в естественном противостоянии к ним, тем самым оказывается в положении рискованном: «...Ввиду торжества в жизни общественного суждения этих самых "ясных, как плоскости, людей", лучше было воздержаться от рискованного предприятия...» Сколько же раз давал самому себе этот совет воздержаться Алексеев, чтобы столько же раз ему не следовать! И придумал некую автохарактеристику совсем в стиле ляочжаевых послесловий: «Жить в трудных обстоятельствах — это как лезть на дерево по-медвежьи за сотовым медом. Умный медведь привязанное бревно обойдет. Неумный ("темпераментный") оттолкнет бревно, упадет и издохнет».
«Его вдохновению мешали условия жизни» — сказано Алексеевым о Ляо Чжае, за него и за всех, на все, кажется, века. О том, как мешали условия эпохи вдохновению самого Алексеева, будет еще сказано в конце статьи. «У ничем не увлекающихся карьеристов было больше шансов написать стереотипное сочинение без ереси, чем у учителя [Пу Сун-лина]. Кроме того, им ничего не стоило глаголати в духе и писать под диктовку политической современности» — верно, и для Алексеева ничуть не меньше. «Чтобы куда-нибудь втиснуться и укрепить там свой фавор, имеются способы особых традиций» — это говорит Ляо Чжай, не владевший этой «особой традицией». Не владел ею и Алексеев и, хотя и был академиком, в фаворе не был никогда — о том, насколько не в фаворе, можно судить по опубликованным секретным документам, содержащим директивы ЦК ВКП(б) о негласном вмешательстве в кампанию по выборам в АН СССР в 1928 г. со списками кандитатов — «за» и «против». Алексеев числился во втором, но был избран по живой еще в Академии традиции избирать достойных, а не назначенных.
Алексеев, конечно, об этих списках не подозревал, но отношение к себе властителей чувствовал постоянно, а потому многие моменты в судьбе и творчестве Пу Сун-лина были им поняты отнюдь не отвлеченно. Для убедительности сопоставлю сказанное в статье о Ляо Чжае с записью в интимном дневнике. Статья: «...Моральные приговоры [Ляо Чжая] в подражание историку Сыма Цяню, по-видимому, написаны на один и тот же рефрен: "Небесный путь истины справедлив, наконец, или нет?" (Тянь дао ши е, фэй е), то есть, иными словами, существует ли на свете справедливость?» — Дневник, 1949 год, после очередной «проработки»-травли: «Так худо и трудно — без
25 Зак. ЗНО
734
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
просвета... Но я ведь ни за что другое не ратую, как за право мыслить без ограничений в правде! "Что есть истина?" — Все тот же вопрос».
На этом вечном, не имеющем ответа вопросе, общем для всех мыслящих и просто размышляющих, я остановлю поиски сходств в натурах, душах и жизненных позициях средневекового китайского писателя и русского ученого-переводчика, «понявшего звук» — как помните, Чжун Цзы-ци понял мелодию Юй Бо-я. Надеюсь, что отмеченные мною черты в какой-то мере наполнили этот поэтический образ конкретным содержанием, хотя все они — лишь подступы и наметки к теме «Алексеев и его Ляо Чжай», или — «Ляо Чжай и его русский переводчик Алексеев» (а если следовать поэтической образности — «...его Чжун Цзы-ци»), Перестановка имен изменит разве что ракурс, сумма фактов и наблюдений не изменится и будет равно достойной научного внимания; моей же далекой от науки задачей было посильное привлечение внимания читателя, которым, в конечном счете, решается судьба сборников, их успех.
Умеете ли вы пить китайский чай?
Успех принято мерить по тому, насколько широк круг читателей. Круг Ляо Чжая давно вышел в области, так сказать, заполярно далекие от китаеведения: немалые тиражи 11 переизданий разошлись, не задерживаясь на прилавках, и сборники Ляо Чжая можно порой встретить там, где их никак не ждешь. Я говорю, конечно, не о тех случайных книжках, которые неведомо как попали в дом и валяются в углу, а лишь о тех, что встали на полку, вошли в обиход — сужу по откликам и, главное, по запросам на новые издания.
В конце 60-х годов в московское издательство писал капитан Черноморского флота, настойчиво требуя издать полное собрание всех переводов Ляо Чжая и статей о нем Алексеева в одном томе. Как я знаю, давно ждут «нового Ляо Чжая» сотрудники в Геофизической обсерватории, в Политехническом институте, собирает все издания фотограф в Русском музее — все негуманитары. На посвященное Ляо Чжаю выступление А. О. Мадисона по таллинскому радио восторженным письмом откликнулся... работник морга. Б. Л. Рифтин получил письмо от студента из Сергиева Посада, который «заболел Китаем», начитавшись Ляо Чжая. Восторженного почитателя Ляо Чжая я встретила недавно в лице ученого секретаря Эрмитажа Н. П. Лавровой, по профессии не востоковеда. Так что «разброс точек» среди друзей-читателей Ляо Чжая велик, и можно представить их как большую и очень пеструю толпу людей, которых объединяет одно драгоценное свойство — интерес к чужому, непривычному.
Мне кажется, в основе этого свойства лежит что-то простое, вкусовое. Есть люди, которые, хлебнув китайский зеленый ароматный чай, решительно заявляют: «наш лучше» — и отодвигают чашку. Чаще всего, такой человек не станет и читателем китайской литературы. Действительно, мы привыкли пить чай с бутербродами и печеньем, а китайский для этого совершенно не годится. Зато годится для многого другого, и в китайской литературе, пишет Алексеев, «большое место занимает непривычное нам обильное потребление чая для углубления наслаждения природой и интенсивности наслаждения». Помните, Цяо Нян («Цяо Нян и ее любовник») при свете белой луны и редких звезд велит служанке заварить чашечку круглого чая, дабы насладиться чудесной ночью, и в примечании Алексеев со вкусом поясняет, что круглый чай — самый лучший, редкостный, его государи жаловали придворным, а «заварить чашечку» значит положить листья прямо в чашку, залить кипятком и накрыть другой, меньшей чашкой, чтобы потом, не снимая, а лишь отодвигая ее, отхлебывать по глоточку зеленоватый настой... Чай не уступал вину ни в быту старого Китая, ни в литературе. «Поэзия чая» — так назывался спецкурс, выделенный Алексеевым из общего курса китайской поэзии. Как образцы Алексеев предлагал слушателям короткие фразы вроде следующих: «Горы кругом... В чайном дыму забываюсь в безмолвии»; «Чай смывает мрак души и заботы»; «Вместо вина другу — тонкое прихлебывание чая»; «Чай и саморастворение в стихах»; «Прекрасный чай всегда уподоблялся красавице» и еще, особо звуча
М. В. Банькоеская. Друия и недруги Ляо Чжая
755
щая, — «Чайный дымок колеблет седины друзей, от которых ушли [умерли] общие друзья»... Какие уж тут бутерброды, «печенье к чаю»!.. И так ведь во всем, и надо бы помнить этот «чайный дымок», читая Ляо Чжая, и стараться не умозрительно, а вку-сово воспринимать стародавнее его новшество. «Настоящее новшество, — убеждал Алексеев, — как всегда и везде, не может быть понято без известного рода революции, которая должна освободить место новой идее в нашем фонде зрелых и слишком застывших мыслей» — вот бы и размыть эти «застывшие» горячим пахучим — круглым! — чаем...
Пробный камень
Однако отступление от «застывшего» — того, что введено в нашу плоть и кровь всей окружающей жизнью, — дается с трудом. Борьба за читателя — его вкус, его умение читать, — которую вел Алексеев своими предисловиями и статьями, не теряет ни актуальности ни остроты. Тиражи и «разброс точек» в читательском, завоеванном Ляо Чжаем пространстве — это еще не все, и остается в силе сказанное Алексеевым 70 лет назад в лекции о русских читателях китайской литературы: «Рассказы Ляо Чжая читаются не как литературный шедевр, а лишь как необычайные рассказы...» Не стану продолжать цитату — она приведена мною выше в рассказе о первых и, может быть, самых серьезных трудностях, возникших при встрече Ляо Чжая с русским читателем — и каким читателем! — М. Горьким. Так было в начале 20-х годов, но и в конце 40-х Алексеев с глубоким недоумением, хотя и без обиды, выслушивал сетования некоторых своих знакомых (среди них были и академики П. П. Маслов, Л. С. Берг) на то, что перевод Ляо Чжая «не доходит». Мой личный опыт публикатора сборников продолжает накапливать подобные признания наряду с прямо противоположными, приведенными выше. Продолжает оставаться в силе и дискуссия Алексеева с Горьким относительно уровня изданий, но на новом историческом витке: «общеинтеллигентный читатель» (по Алексееву) сильно уменьшился в числе, утратив многое и в качестве своей интеллигентности, а читатель «значительно пониженного типа» (по Горькому) увеличил свою популяцию, получив имя широкого. Это имя, став неким заклятьем в устах издателей, преследовало меня, когда в «Художественной литературе» готовился при моем участии последний в этом издательстве сборник Ляо Чжая (М., 1988). В близких к кровопролитным боях с восточной редакцией и редсоветом пришлось тогда отстаивать предисловие Алексеева и в нем —г «Мою историю» Ляо Чжая, вызвавшую особо ожесточенное сопротивление. Все мои доводы отметались, конечно, именем широкого читателя, которому все это непонятно и не нужно, а потому — «публикация признана редколлегией нецелесообразной, неприемлемой для издания в рамках Библиотеки» и т. д.
Понимаю свою пристрастность, но уверена, не я одна, а многие читатели, притом «широкие», читали и будут читать с удовольствием, а кто-то, может быть, и с наслаждением исповедь Ляо Чжая, упрятанную в причудливую форму, разбирая, решая ее, как кроссворд, с помощью увлекательных, иначе не скажешь, примечаний Алексеева. «"В лианы одетый, плющом опоясан" — "Владетель трех родов", раз вдохновившись им, творил свою "Тоску"». Сразу необычайно, терпко, ароматно, действительно, как круглый китайский чай, и тот, кому это по вкусу, испытает радость, даже не вникая в разъяснения. Ну, а если не поленится узнать, что в лианы одет горный бес и воспел его в своей поэме великий Цюй Юань (IV в. до н. э.), то, конечно, еще лучше.
Не льщу себя надеждой склонить к ляочжаевым фиоритурам широкого читателя. Вообще, «широкий читатель» — понятие, к нему трудно обращаться как к человеку. Я надеюсь встретить отклик у читателя «узкого», того, кто способен понять и прочувствовать обращение к нему Алексеева: «Писатель, принадлежащий другой цивилизации, должен быть понят на основаниях, равных нашим, — для этого мы должны читать его со всею непосредственностью». Непосредственность — вот главное, непосредственность = не посредственность, акт непосредственного восприятия, возможно, близок к геройству. Недаром независимость ума и непосредственность души почита
756 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
лись высшими добродетелями еще в древней Руси. Ляо Чжай — пробный камень на эти добродетели.
Но: счастлив тот, кто с ними родился, а если — нет? Я знаю людей, которые и рады бы были почувствовать ускользающую прелесть Ляо Чжая, да не могут, оставаясь в стороне, по эту сторону барьера — глубоко сидящей в нас предвзятости. На уничтожение таких разного рода барьеров и были направлены предисловия и статьи Алексеева, а в последние годы жизни излюбленным его оружием стали сравнительные этюды «во имя приобщения истории китайской литературы к истории литературы мировой» («Римлянин Гораций и китаец Лу Цзи о поэтическом мастерстве», «Француз Буало и его китайские современники»). Возражавшим против сравнения Востока и Запада вообще, а специфичного Китая в особенности, Алексеев отвечал решительно: «Да будет мне разрешено заявить принципиально, что никаких ограничений сравнительный этюд не знает и не должен знать».
Неслучайные случайности
□ этого разрешения — санкции Алексеева, но не без колебаний и страха, я хочу теперь предложить читателю несколько своих сопоставлений из собранной мной коллекции «неслучайных случайностей» — совпадений мыслей и образов, рожденных людьми разных стран и полушарий, разделенных веками и тысячелетиями. Делюсь этими своими чисто читательскими, потребительскими, не претендующими, конечно, ни на какую научность ассоциациями, которые возникли у меня при чтении Ляо Чжая и доставили мне большую радость, в надежде, что радость окажется заразительной и вызовет у кого-то желание продолжить коллекцию собственными находками. А это уже прямой путь к непосредственному восприятию Ляо Чжая и вообще — «китай-щины».
«Бесы разны...**
Такое название вполне соответствует первым выбранным на мой вкус и риск сопоставлениям. «Моя история» Ляо Чжая начинается как некий парад-алле бесов, безымянных и с собственными именами — бес Ли, бес Мэй, бес Ван, бес Лян... Об этом пристрастии Ляо Чжая говорится в прекрасном посвящении его друга Ван Ши-чжэна:
Он временами вздор говорил, и его мы слушали вздорно.
По стенке горох и тыква вились, и дождь, как нити, струился. Казалось нам всем, что ему надоело людские слова говорить. Он только любил на осенних кладбищах бесовские слушать рыданья.
Не правда ли, все это так и тянет за собой с пеленок в нас вросшее:
Мчатся бесы рой за роем В беспредельной вышине, Визгом жалобным и воем Надрывая сердце мне...
Бесовские рыданья, визг и вой — что это, только ли надрывание сердца, или — упоение?.. Упоение ухода от «человеческих мирских чувств», «от нудных и тревожных человеческих дел», от «мира праха и всяческих тенет» — так говорит Ляо Чжай, а Алексеев суммирует: «от земной обыденности».
Алексеев мистиком не был, но мистику чувствовал, и этот настрой Ляо Чжая был ему дорог. Поэтому и звучит перевод «Моей истории» как наша собственная поэзия, несмотря на загруженность чисто китайскими литературными ассоциациями.
М. В. Банъкоеская. Друзья и недруги Ляо Чжая
757
Решая эту сложнейшую задачу — перевод «Моей истории», написанной «в беспокойном ритмическом кадансе», Алексеев главное внимание обращал именно на передачу ритмических чередований и, что называется, всего себя, всю душу и мастерство вложил в эту работу. Потому не мог простить холодной монотонности английского перевода этой вещи известному английскому синологу и разнес его в докладе: «Из области синологических недомоганий (Ляо Чжаево предисловие в переводе проф. Джайлза)». («Синологическое недомогание» — вот она, ревность мастера!) Алексеев своего добился, и перепады ритма, пропорциональные китайским, в его переводе передают прежде всего беспокойство — так же как пушкинский беспокойный хорей. *...Я рад всегда, коль люди говорят о бесах»... Легко пофантазировать и вообразить, как был бы рад Ляо Чжай поговорить с Александром Пушкиным, не только о бесах — с помощью и при участии переводчика Алексеева. Ах, как славно бы они поговорили!
Полеты фантазий
Другой набор «неслучайных случайностей» начинается именно с чистой воды случайности, но всякий раз, натолкнувшись на нее, невольно вздрагиваю: «На перекрестке улиц Патриархов наговорят ведь так, что заплывает слух...» Это Ляо Чжай, «Моя история», а не вспомнилось ли вам, читатель, при этом: «...В Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина...»? Конечно, простое совпадение. Ну а дальше-то что?.. Не знаю, читал ли М. А. Булгаков Ляо Чжая, но если, что вполне возможно, читал, то не мог не почувствовать в нем друга и брата. «Фантастика здесь призвана восполнить пробел действительной жизни, выступая в роли потенциального обличителя и реставратора жизненной справедливости» — сказанное Алексеевым о Ляо Чжае полностью приложимо к роману Булгакова, и кто же его Воланд, как не обличитель и реставратор. Тут сами собой напрашиваются сопоставления по большому счету, слишком большому и глубокому для размеров этой статьи, а потому беру другие, так сказать, очевидные и наглядные, — фантастические полеты в фантазиях Ляо Чжая и Булгакова.
У всех в памяти и на слуху полет Маргариты, и хотя красотке Чжу («Жены Син Цзы-и») до нее далеко, но все же: «Чжу почувствовала себя легонькой, как листок. Вспорхнула и помчалась в облаках. Через несколько мгновений она долетела туда, где облака остановились и дальше не шли. Она поняла, что она уже на месте. В эту ночь луна была светла, было чисто и прозрачно...» А вот летит Маргарита: «...Тело Маргариты потеряло вес. Она подпрыгнула и повисла в воздухе...» И дальше: «Маргарита увидела, что она наедине с летящей над нею и слева луной... Маргаритой овладела мысль, что там, куда она летит, ее подождут...» — и дальше, и дальше — трудно остановить цитату.
Но это летят прекрасные женщины, равно прекрасные во все времена и у всех народов, и неудивительно, что равно любуются ими Ляо Чжай и Булгаков. Но вот в полетах оказываются не красавицы, а персонажи другого толка — пошляки. О студенте Ване («Остров Блаженных Людей») сказано, что он был победителем на литературных экзаменах и потому мнения о себе очень высокого. Ван ведет себя с пошлой самоуверенностью, свысока разговаривает с даосом-волшебником, а оказавшись летящим на его посохе, празднует труса: «Ван стал потихоньку нащупывать: чешуйчатая броня так и торчала зуб за зубом (посох стал драконом. — М. Б.)... В страхе, в ужасе он уже более не решался пошевелиться». Следующий полет Вана еще убедительнее показывает его пошлую натуру: «[Даос] указал Вану на длинную плиту... и велел сесть на нее, зажмуря глаза... Затем настойчиво подтвердил, чтобы он не смел смотреть. Ван сел, даос взял плеть и стегнул камень, который взвился вверх. Шум ветра потоком хлынул в уши Вана. Сколько он летел, он уже ие знал...» (Редактор издания 57-го года исправила тут: «Сколько времени продолжался полет» — хорошо еще, что обошлось без «продолжительности полета».) Затем Ван, в силу своей пошленькой вороватости, «еле-еле, на одну ниточку приоткрыл оба глаза. Он увидел огромное море, мутное и безбрежное. В крайнем ужасе он сейчас же закрыл глаза, но уже вместе с камнем падал в море... Шлепп!» А вот и в романе Булгакова летит пошляк — пошляк нашего
75а
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
времени, — оседланный бывшей домработницей ведьманицей Наташкой боров-чинуша Николай Иванович, бдительно зажав в передних копытцах портфель с важными бумагами и плаксиво требуя возвратить ему «нормальный облик». Впрочем, к этому «скучному типу» еще ближе, чем ляочжаев студент Ван, некий Цю, известный литератор из новеллы «Химеры Пэн Хай-цю», о котором сказано: «В нем было что-то непонятно отвратительное». Тут уж прямая параллель: «совок» Николай Иванович силой волшебства превращается в хряка, бездарный литератор Цю — в смирного коня: каждый становится самим собой, превращение — возвращение. Все же этого Цю можно и пожалеть, как всякого, кто родился в человечьем обличье, ему не соответствуя, — вспомните, он был хороший конь, а вернувшись в человечий образ, стоял сокрушенный в стойле, да еще выложил, по инерции, должно быть, «несколько кусков конского навоза». А вот борова Николая Ивановича не жалко ничуть: «Я не желаю лететь на незаконное сборище!» Химерические превращения определяются реальностью, реальность определяет наше к ним отношение.
Штамповальня «измов»
Хочу привести еще одно сопоставление с Булгаковым, хотя оно может показаться притянутым — но только на первый взгляд. К сопоставлению на этот раз побуждает не сам Ляо Чжай, а статья о нем — предисловие к сборнику новелл издания 1957 г. Об изданиях 50-х годов мною уже сказано много, но о предисловиях к ним — самое полное — 1957 г. — я не говорила. Однако оно достойно внимания и... сопоставления с булгаковским текстом — всем нам памятным, ставшим классическим рассуждением Берлиоза об Иисусе Христе, вернее, о том, что его «вовсе не существовало на свете и все рассказы о нем — простые выдумки, самый обыкновенный миф». Вот в таком же «ключе» написано и предисловие к сборнику, дабы читатель не вздумал поверить в существование лис-оборотней и, главное, не забывал, что вся фантастика Ляо Чжая направлена иключительно на осуждение современного ему общественного строя, и, соответственно, главная заслуга Алексеева в том, что он в своих исследованиях отметил это социальное значение новелл. Легко представить выражение глубокой скуки на лице Алексеева (о Ляо Чжае уж не говорю!), довелись ему прочесть это написанное после него и вслед за ним, а потому призванное по логике вещей как бы продолжить его, Алексеева, предисловие. Конечно, для него подобный стиль (жанр?) был бы уже не в новинку: «На китайский феномен и формулы текста, — писал Алексеев, — накладываются европейские -измы, и они в таком виде полуфабрикатов поступают в штампо-вальню: получается вполне европейский продукт».
Предисловие, вызывающее ассоциацию с лекцией Берлиоза, начинается словами: «Обстановка консерватизма и загнивания феодального государства...» — и поехало в штамповальню — принятую как постулат марксистско-ленинскую идеологию, штамповавшую плоскость, в которой уютно жилось берлиозам всех профессий — тем, «кто постоянно ясен», во все века — и Ляо Чжая и Булгакова.
«Века были так севе — средние**
Невеселую эту хохму Эмиля Кроткого беру в название главы, посвященной последнему сопоставлению — сопоставлению веков. Побуждает к тому не общий исторический интерес — ни на какие исторические параллели замахиваться и не помышляю, — а прямая обязанность, долг перед теми китаеведами — друзьями Ляо Чжая, о чьих судьбах я обещала сказать в начале статьи. Их участь определило время, реальная фантастика которого вполне сопоставима с химерами Ляо Чжая, отразившими, в свою очередь, свою реальность, свое средневековье.
М. В. Ваникоеская. Друзия и недруги Ляо Чжая
759
«Ляо Чжай писал свои новеллы в обстановке, где на свободную мысль было явное гонение и где каждый намек на создавшееся положение, столь обыкновенный в речи негодующего патриота, был бы сочтен за преступление, грозившее смертью. Отсюда и этот сивиллов язык и предисловия и, в сущности, всех новелл». Так говорится в статье Алексеева, да и читатель должен был заметить в новеллах такого рода намеки — и не только намеки: «Ты должен будешь уйти отсюда куда-нибудь в другое место, потому что здесь наступят великие зверства», — говорит старый лис своему приятелю даосу. «Прошло немного времени, и вот разразилась история года цзя-шэнь». Год цзя-шэнь — 1644, конец династии Мин и начало новой, Цин, — переход власти в руки завоевателей маньчжуров, год, потрясший, по слову Алексеева, весь Китай. Пу Сун-лину было четыре года. И дальше, всю жизнь ему суждено было видеть великие зверства в разных их вариациях.
«Пу Сун-лин жил в эпоху суровой литературной инквизиции, когда происходили судилища над китайскими литераторами, в чьих произведениях маньчжурские правители находили неугодные им мысли... Так, при жизни Пу Сун-лина в 1663 г. проходил процесс по делу о "Краткой истории Мин", казнено было около 70 человек. В 1667 г. был казнен Шэнь Тянь-фу, в 1682 г. — Чжу Фэнь-дань, в 1711 г. четвертовали Дай Мин-ши, казнены были члены его семьи и друзья, написавшие предисловия к его сочинениям». Эта цитата — из книги О. Л. Фишман «Три китайских новеллиста» (М., 1980), первый новеллист — Пу Сун-лин.
Так что можно сказать: для наблюдений Ляо Чжаю хватило материала и было чем питать свою фантазию, когда он писал, например, одну из самых сильных своих новелл «Великий Князь Девяти Гор»: «Пламя взвилось к небу... клубясь, как черный вещий гриб линчжи (Господи, даже гриб! — М. Б ). Вонь горелого и режущие глаза тучи пыли... Мертвые лисицы покрывали собой все пространство, и их обугленные головы с палеными мордами валялись неисчислимыми кучами». Не так давно Владимиру Высоцкому было сказано кем-то из «больших людей»: «Да это ж про меня! / / Про нас про всех, / / Какие, к черту, волки!» Могло быть и Пу Сун-лину в свое время сказано: какие, к черту, лисы!
Откуда в человеке эта неистребимая жажда истребления? Что заставило Ли из Цаочжоу, вполне благополучно, даже зажиточно живущего, истребить веселое, приветливое и доверчивое лисье семейство, поселившееся в саду, притом к его же, Ли, выгоде? В послесловии Ляо Чжай говорит: «Что до Ли, то уже одно его злодейство с убийством лисиц свидетельствовало о том, что в его сердце имеется корень вора и мятежника». Этот «корень» — инстинкт вражды ко всему чужому, желание это чужое украсть или убить. Лисы — чужие, иначе живущие, все, кто непонятен, кто не так пахнет, пахнет иначе = мыслит иначе. Лисы — инакомыслящие (недаром К. И. Разумовский увидел тут «человека в свободной ситуации»). Инакомыслие — худший враг для стерегущих свое добро, свое место и свое ничтожество «воров и мятежников», они чуют его, как собаки волка. Любопытно, не правда ли, взглянуть на Ляо Чжая сквозь призму нового времени...
Минуло три века. «Столетие, столетие, столетие пустяк...» Три столетия — три пустяка, вот и вернемся в наше столетие, наше недавнее прошлое. Мой рассказ, прошу помнить, коснется лишь тех, кто упомянут в статье как друг Ляо Чжая, а смогла я упомянуть далеко не всех, и остается много неназванных имен и судеб, о которых следовало бы сказать, — да простится мне заведомая неполнота моего рассказа.
Берусь за трудную задачу — уместить в нескольких страницах то, что требует по крайней мере статьи, но не могу и отступить. Тем более что в нынешних работах, посвященных недавней истории нашего востоковедения, слишком часто видишь позорные купюры в биографиях ученых — то ли по инерции прошлого, то ли из профилактики перед будущим. В «Биографическом словаре отечественных востоковедов. С 1917 г. (2-е, переработанное и дополненное издание. — М., 1995)» вы увидите и странные пустоты-интервалы в некоторых биографиях и удивительную синхронность второй даты: родившиеся в разные годы помереть сговорились вместе в 1937—1938, когда и война еще не началась, и чума, вроде бы, не растекалась, как во времена Ляо Чжая. В биографическом этом двухтомном словаре нет упоминаний об арестах, лагерях, рас
760
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
стрелах — очевидно, такие подробности личной жизни несущественны в биографиях уничтоженных или искалеченных ученых. Однако в настоящее время на средства фонда Сороса петербургским индологом Я. В. Васильковым в сотрудничестве с московским историком М. Ю. Сорокиной подготовлен биобиблиографический словарь «Востоковеды в ГУЛАГе. 1917—1991». В нем на сегодняшний день 848 имен, и счет все еще не закрыт. В 37—38-м из одного только Института востоковедения в Ленинграде было изъято не менее половины сотрудников, а весь штат института не превышал 90 человек. Террор продолжался и во время войны, и в конце 40-х. Так что картина, взятая из Ляо Чжая, не случайная ассоциация.
Реальность страшнее фантастики, абсурднее и гротескнее — эта истина и Ляо Чжаю была не в новинку. Но нова и неповторима каждая жизнь, в которой по воле светлой и воле черной сошлись реальность, фантастика, абсурд.
Надеюсь, что мои коротенькие рассказы будут чем-то вроде фотомедальонов на могильных памятниках — памятниках ученым, которые не имеют могил.
Н. А. Невский — ученый-маг, воскресивший мертвые слова
Николай Невский, слушатель первого принятого Алексеевым в 1910 г. университетского курса, первый его ученик-любимец, возможно, оказался и первым, кто оценил алексеевский перевод Ляо Чжая — помните, крикнул «Здорово!» во время аудиторного разбора «Даоса с гор Лао». Само устройство головы этого человека было фантастикой — его можно сравнить с устройством компьютера, но надо добавить еще интуицию ученого, до которой ЭВМ далеко. Редкая одаренность легла на нравственную основу, которую Алексеев называл «серьезностью научного энтузиазма». В дневниках Алексеев с удовольствием записывал: «Невский быстро приходит в восхищение» — от сложностей фонетики (другие стонут), от системы рабочего каталога, от статей Алексеева и переводов. Это восхищение, ничуть, конечно, не мешавшее искренней критике, поддерживало Алексеева и его продукцию — в том числе и переводы Ляо Чжая.
Оказавшись волею судеб в Японии, Невский углубился в японистику, тем самым отойдя, к большому огорчению Алексеева, от китаистики. Однако Алексеев с прежним восторгом следил за фантастическими успехами Невского: в короткий срок он стал в Японии профессором, читал курсы японского языка и диалектологии, а его этнографические исследования, как и сейчас считают в Японии, заложили основы японской этнографии.
Однако главным делом жизни Невского стали исследования и расшифровка тан-гутских иероглифов. Сам предмет изучения — мертвое государство тангутов — настолько похож на фантастику, что заставляет вспомнить излюбленный Ляо Чжаем сюжет, когда из могильного холма при дороге вдруг восстают роскошные хоромы, а их давно истлевшие владельцы заводят изысканные разговоры. Уничтоженная монголами в XIII в. тангутская цивилизация самим своим уровнем поражает воображение сильнее любых хором-дворцов. Достаточно сказать, что книги печатались с деревянных досок в сотнях и даже тысячах — до ста тысяч! — экземпляров, а на табуны своих коней тан-гуты выменивали у китайцев... буддийские сутры и трактаты.
В 1909 г. удачливый, по слову Алексеева, путешественник П. К. Козлов в пустыне Гоби, на месте занесенного песками мертвого города Хара-Хото нашел в одном из субурганов — буддийском захоронении в виде пагоды — целую библиотеку, книги и рукописи, и привез их в Петербург. Однако тангутские письмена не читались: не китайские и не тибетские, мертвые. Над разгадкой их трудились многие, у нас и за рубежом, но настоящий ключ нашел только Невский — сработали «компьютерные» знания языков и интуиция гения. К осени 37-го были расшифрованы около 6 тысяч иероглифов (на страницах толстых тетрадей присутствуют языки: тангутский, китайский, тибетский, санскрит, английский и русский), составлена — открыта — грамматика ожив
At. В. Банькоеская. Друзья а недруга Ляо Чжая
161
шего языка. Невским были распахнуты двери в новую науку — тангутоведение, открылись фантастически увлекательные перспективы.
3 октября 1937 г. Невский был арестован. Началась другая фантастика: он был объявлен японским шпионом, собиравшим сведения о состоянии аэродромов, самолетов, сведения о численности войск в Пскове, Кронштадте и т. д. 24 ноября Николай Александрович Невский был расстрелян вместе с женой японкой Исоко Мантани-Нев-ской, преподававшей разговорный японский язык в университете. В этот же день были убиты еще десять востоковедов. Двенадцать в один день! (Возможно, считает Я. В. Васильков, было и больше.)
В биографическом словаре даты Невского даны правильно: 1892—1937. И тут же— фантастика-абсурд: «Научный сотрудник Института, востоковедения с 1939 по 1945». Подобная безответственность отвратительна всегда, а здесь...
В 1957 г. Невский был, как положено, «посмертно реабилитирован за отсутствием состава преступления». В 1962 г. «Тангутской филологии» была присуждена Ленинская премия, и журналисты, освещая это событие, сравнивали открытия Невского с расшифровкой египетских иероглифов Шампольоном.
Сохранился рабочий план Невского на третью пятилетку — с 1938 по 1942 годы: издания тангутских рукописей с переводом, примечаниями и словарем, издание тангутского сборника рассказов на китайские темы с переводом и примечаниями, исследование только на тангутском языке сохранившегося (!) сборника китайских рассказов, издание тангутско-русского иероглифического словаря на 3—4 тысячи иероглифов. Думаю, что и далекому от науки читателю этот размах покажет, что взять на себя такой план мог только человек, знающий свои колоссальные силы. Однокамерник Н. А. Невского В. И. Титянов запомнил, что Николай Александрович особенно жалел о том, что не довел до конца тангутскую расшифровку.
Вот она, фантастика нашего средневековья, к которой мы так уже привыкли. А кто, спрашивается, дал право привыкать?!
Тысяча увлечений Б. А. Васильева
Я только что назвала Невского любимцем Алексеева — теперь должна повториться: любимцами были и Борис Васильев и Юлиан Щуцкий, поступившие одновременно на факультет в 1918 г. Алексеев отметил в дневнике появление «двух талантливых юношей-поэтов» и с ходу стал разрабатывать для них особые поэтические программы. Кроме стихотворных переводов, Васильев пробовал перо и в драматическом жанре. В отчете Алексеева о деятельности Восточного отдела «Всемирной литературы» за 1919— 1920 годы говорится: «...Русский начинающий поэт и китаевед Б. А. Васильев сформировал большую историческую драму в стихах на тему китайской истории и истории поэзии Китая». «Песнь о великой любви» Васильева Алексеев оценил как «первый опыт русского художественного произведения, пронизанного китайским поэтизмом». Драма основана на китайских текстах, прежде всего на знаменитой поэме Бо Цзюй-и «Песнь о бесконечной тоске» (поэма в переводе Васильева была опубликована в сборнике «Восток» в 1935 г. ) — о любви императора Сюань-цзуна к одалиске Ян, которая не раз поминается в новеллах Ляо Чжая как образец сокрушительной красоты.
Думаю, не ошибусь, если скажу, что к Васильеву как-то особенно подходит ляо-чжаево определение одного из главных компонентов таланта: «тек [по страницам] взглядом с исключительной быстротой». Такое скоростное чтение позволило Васильеву в годы его дипломатической работы в Китае следить за огромной китайской прессой, извлекая всю нужную информацию. Можно, однако, пожалеть, что талантливому ученому выпало «течь взглядом» по страницам эфемерных газет, а не сберечь свой талант для разумного-доброго, может быть, и вечного.
В цитированном выше шарже Алексеева к Васильеву является во сне золотой бог, чтобы снабдить его тысячью рук для всех его занятий и увлечений. В одной из тысячи рук должна была быть и работа — исследование Васильева о Ляо Чжае. Однако в своих оценках творчества Пу Сун-лина Васильев к середине 30-х годов разошелся
762
Пу Сун-лин. Странные астерии из Кабинета Неудачника
с Алексеевым. В прежние годы, годы «Малаки», это расхождение дало бы повод для очередного шаржа, но — время было уже не то, и не тот был Васильев. Истинную — искреннюю идиллию отношений ученика и учителя смяло не терпящее идиллий время.
Васильев был арестован на месяц раньше Невского, но шел по тому же «делу», ему были предъявлены те же шаблонные обвинения, вынесен тот же приговор, который был приведен в исполнение в тот же день — 24 ноября 1937 г.
Борис Александрович был хорош собой, имел гордый профиль и задиристый характер. Легко представить, во что должны были обойтись ему такие данные — известно, что он ни одного обвинения не подписал.
В числе расстрелянных в тот день востоковедов был индолог, тибетолог и монголовед М. И. Тубянский. Его внучка написала стихи, посвященные Пу Сун-лину и Алексееву. Думаю, что интерес к Ляо Чжаю пришел к ней не случайно и как-то связан с дедом, который, должно быть, тоже был из числа друзей Ляо Чжая.
Фра-мистик Ю. К. Щуцкий
Юлиан Щуцкий — имя прославленное классическим трудом — переводом и исследованием древней «Книги перемен» — «И цзина». Немногим, однако, известно, что эта работа должна была стать лишь началом, первой ступенью в целом ряде исследований древних и средневековых китайских мыслителей.
Юлиан Щуцкий — феномен какой-то, можно сказать, расточительной щедрости создавшей его природы. Перечислять все отпущенные ему таланты не буду, скажу лишь, что ему могли быть открыты двери Академии художеств и, еще шире, Консерватории. Однако главным, объемлющим все остальные даром была сама его духовная организация. Следуя ей, Щуцкий стал одним из самых, может быть, глубоких последователей учения Рудольфа Штейнера. Чтобы понять всю сложность антропософии, ему, по собственному его признанию, «пришлось на протяжении лет напрягать все свои внутренние силы, пришлось все время стремиться перерастать самого себя в области внутренней культурности, следить за собой непрестанно в отношении жизни, этики, эстетики и познания с максимальной требовательностью».
Он сам называл себя мистиком (в «Малаке» — фра-мистиком), но к пошлому мистицизму не имел ни малейшего отношения и, несомненно, пришел бы в ужас, увидя, что его «И цзин» в цветастом переплетике продается на лотках как пособие для гаданий. Щуцкого влекли в «Книге перемен» не гадательные цифровые трюки, а этика и идеология древнего Китая, сами начала его духовного бытия.
Для того чтобы понять духовную жизнь другого человека и тем более другого народа, нужно обладать не только умственной силой, но и силой нравственной, душевной. Щуцкий читал тексты китайских мыслителей и глазами беспристрастного точного ученого-исследователя и «духовными глазами» — пушкинское выражение очень к нему подходит. Такое видение предмета позволило, по слову Алексеева, проникнуть «в самую толщу китайских идей». Выступая на блистательной защите диссертации этого своего ученика и любимца, Алексеев говорил о намеченных после «И цзина» и уже пущенных в работу будущих больших книгах-исследованиях Щуцкого: «Лао-цзы», «Ле-цзы», «Чжуан-цзы», «Ван Ян-мин»... «Все это будет нашей гордостью», — провозгласил Алексеев, настаивая на безоговорочном присвоении Щуцкому докторской степени cum eximia laude — с особым отличием.
Это было 3 июня 1937 г. 3 августа Щуцкий был арестован.
«От всей души желал бы изгнать беса уныния из Вашей души», — писал он Алексееву из деревни, где отдыхал после титанических трудов над «И цзином» и уже вовсю работал над другими темами. Тут и отыскали его бесы, но не бесы уныния, а демоны невежества в чинах НКВД на запылившемся от проселочных дорог «воронке».
«Дело» Щуцкого в отличие от «дел» Невского и Васильева имело не столь банальный сценарий — возможно, среди его авторов был кто-то начитавшийся романов на рыцарские темы. Щуцкий оказался членом «террористической мистической анархо
М. В. Ванькоеская. Друзья и недруги Ляо Чжая
763
контрреволюционной организации». Единственной «вещественной уликой», изъятой при обыске, оказались «контрреволюционные мистические материалы» — средневековые легенды тамплиеров, которыми не мог не интересоваться фра-мистик, хотя специально ими и не занимался. В протоколах допросов записаны признания (!) подсудимых: да, тексты легенд антисоветские, так как «учат, как спасти личность от подавления тиранией». И это — преступление, и за него — расстрел!
Нет предела омрачению человеческому, и не было и нет того хэшана, кто бы дунул-плюнул, крикцул омрачению — «брысь!»...
Н. С. Мельников — потерянное имя
Имя историка-китаеведа Николая Мельникова потеряно — нынешние китаеведы его не знают, в «Биографическом словаре востоковедов» его нет. Похоже, сохранит его лишь готовящийся сейчас мартиролог — жизнь молодого ученого, оборванная на самом ее подъеме, останется где-то за тире-дефисом между нешироко расставленных дат: 1906—1938.
Мельников — ученик Алексеева по ЛВИ (окончил в 1927), Алексеев не раз называл его в числе лучших выпускников института и письменно ручался за него как за «определенно обещающего ученого». Две многообещающие работы Мельникова посвящены XVII веку: одна касалась истории китайской границы и была представлена в 36-м году как кандидатская диссертация, другая — «Допетровская Россия и Китай» — была готова к печати в 37-м. Дальше — мартиролог...
Но сохранились письма Мельникова в архиве Алексеева, 36 писем, большая часть их — из советского консульства в Китае на станции Пограничная, куда он был направлен сразу после института. Сюжет писем — исповедь молодого человека, ученого по призванию, который в юности совершил ошибку, предпочтя казавшееся поначалу заманчивым практическое изучение языка и страны в практическом институте университетскому гуманитарному изучению. В Китае на дипломатической работе Мельников, несмотря на свои явные успехи в этой деятельности, страдал от душевного одиночества. Уверенный в понимании и отклике Алексеева, Мельников с полной открытостью доверял ему свои сокровенные мысли, наблюдения, свои мечты и проекты, не думая, конечно, что им суждено остаться на страницах, замурованных в папку в архивном фонде Алексеева. Открывая теперь эту единицу хранения, чувствуешь дыхание прекрасной здоровой молодой жизни, рвущейся к творчеству, к делу. Алексеев отбирал в свои ученики из множества учившихся у него тех, в ком чуял главное — искренность и серьезность. Такие ученики тут же становились друзьями Алексеева и, соответственно, Ляо Чжая. То, что две работы Мельникова посвящены времени Ляо Чжая, скорей всего, не связано с любовью к его творчеству, но, впрочем, кто знает...
«Мой аппетит к истории разгорается...» — научный аппетит, а можно сказать и — голод, вызывал страстное стремление вернуться в Ленинград, к научной базе: «Ощущаю неудержимую тягу в Ленинград, к Вам, к работе под Вашим единственным руководством... Чувствую, что это стремление нарушает и скромность и приличие, — вероятно, то же бывает в пустыне, когда хочется пить». Алексеев хлопотал встречно, но все усилия разбивались о какую-то невидимую стену. «Никогда я не прилагал столько энергии ни к какому делу, — писал Мельников, — сколько я потратил ее для того, чтобы добиться перевода в Ленинград... Если бы сейчас были ляочжаевы времена, я подумал бы, что нас с Вами разделяют какие-то лисьи чары...» Это письмо было последним, Мельников исчез.
Века были не ляочжаевы, но те самые — средние, и действовали тут не лисы, а что-то покрупнее. Похоже, над страной парил дракон, но не тот, в могучей и красивой чешуе, на котором летал студент Ван, а какое-то гадкое, скользкое чудовище, — парил и выхватывал хищной лапой людей из жизни... До такого «сюра» фантастика Ляо Чжая не дошла и уж тем более не могла дойти до фантастики наших нынешних дней, когда толпы людей с флагами рвутся назад, под крылышко дракона, чтобы он снова их ел...
764 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Понадобились три столетия, чтобы смог появиться «Дракон» Евгения Шварца. Неужто будет следующий?!
Им еще повезло...
Алексей Штукин, не раз упомянутый в этой статье, — из тех, кому повезло: он вернулся, оставив в пасти дракона 17 загубленных и загубивших здоровье лет.
Штукин исчез (еще говорили тогда: изъят, канул) летом 38-го, в 46-м вышел из заключения, сначала должен был оставаться на Колыме, потом стал минусистом (непонятное, слава Богу, молодому поколению слово: право на жительство минус крупные города) и скитался за сто километров от родного Ленинграда, учительствуя в сельских школах, бедствуя, болея и совершая ежедневный подвиг — продолжал начатый до ареста перевод в стихах знаменитой древней «Книги песен». «Ши цзин» — первое в мировой истории собрание рифмованных стихов, начало всей китайской поэзии: прямые цитаты из «Ши цзина», парафразы и намеки на его стихи, известные китайцу с детства, встречаются в китайской поэзии и прозе любого века — в том числе и у Ляо Чжая, что отмечено в примечаниях Алексеева 17 раз (см. Указатель).
История — хроника — подвига Штукина изложена в его письмах Алексееву, написанных тем сугубо простым, без восклицаний и эффектных фраз деловым слогом, которым и пишется такого рода фантастика, абсурдная по сюжету, высокая по духу. Не было бы этих писем — и выпала бы из истории нашего .востоковедения одна из самых, может быть, потрясающих страниц.
«Ши цзин» в переводе Штукина издан трижды, последний раз — в 1987 г., однако и в этом издании времен перестройки и гласности ни слова не сказано о судьбе переводчика, поэта и исследователя. Пример того, сколь многое может быть скрыто от читателя книги.
Тем же летом 38-го был изъят на три года из жизни и науки Н. И. Конрад, крупный японовед и китаевед, чью рецензию на первые сборники Ляо Чжая Алексеев считал наиболее из всех компетентной и поучительной. Конраду повезло значительно больше, чем Штукину, — вернувшись, он мог жить в Москве, много работал, стал академиком.
Не избежал посадки, как говорили в те годы, а теперь говорят — репрессий, и придирчивый критик, но и несомненный деятельный друг Ляо Чжая С. Н. Сыромятников — Сигма. В архиве Алексеева хранится 178 его писем, два письма с замечаниями к переводам Алексеев отложил отдельно — 180 писем! Обратные адреса на конвертах: станция Окуловка, деревня Угловка Новгородской области... Между строк не раз: «Живу впроголодь».
Хочу еще раз напомнить, что говорю здесь о судьбе людей, составивших, так сказать, среду обитания алексеевского Ляо Чжая и пострадавших от парившего — царившего над ними дракона. Урон этой среде нанес и другой, залетный дракон — война. В первых же боях под Ленинградом погиб в ополчении К. И. Разумовский, тот, кто, помните, почувствовал в фантастике Ляо Чжая «свободную ситуацию». В некрологе погибшему ученику Алексеев говорит о его «неизбывном вдохновении» и называет: «озаренный сам и нас озарявший».
Когда кончилась война, всем казалось: драконы повержены, начнется новая разумная жизнь. Но — пошел 49-й. По его «призыву» исчез В. А. Вельгус, один из последних (в хронологическом ряду) учеников Алексеева. Вельгус вырос в Китае, китайский и русский были ему равно родными, а талант ученого и ненасытимая жадность к науке сделали его за несколько отпущенных судьбой-драконом месяцев ученым, которого Алексеев аттестовал как «молодого и уже замечательного китаиста, идущего верными шагами к совершенству» — беру эту характеристику из надписей на книгах, подаренных Алексеевым. Сохранился красный том Ляо Чжая (1937) с поправками Вельгуса, сверявшего по просьбе Алексеева текст перевода с оригиналом — он успел сверить лишь первые семь рассказов. Дальше — все тот же сценарий, с пикантной подробностью: на допросе, как рассказывал мне сам Виктор Андреевич, следователь требовал от него признания, что он — сын Алексеева, прижитый в Китае. Но: Алексе
М. В. Ванькоеская. Друзья а недруга Ляо Чжая
765
ев был в Китае в 26-м году, а Вельгус родился в 22-м?! На это мое наивное недоумение Вельгус ответил: «Ну, это для них ерунда»... Фантастика, которая навязла в зубах, да и не в зубах, а где-то в самих надпочечниках, что ли.
Однако во всех этих абсурдах есть логика, действительно железная, и заявила она о себе с самого начала, все было «...заверчено давно». Уже в 19-м году прошли массовые аресты интеллигенции. Подвергся аресту, и не один раз, сам непременный секретарь Академии С. Ф. Ольденбург, бессменно занимавший этот пост с 1904 г. О том, какое значение имела деятельность Ольденбурга для Академии, можно судить по бытующей в академических кругах легенде. Когда непременный секретарь был арестован, президент АН геолог А. П. Карпинский послал Ленину отчаянную телеграмму примерно такого содержания: Ввиду ареста Ольденбурга деятельность Академии полностью парализована.
Роковая корзиночка с крупой и сахаром
Осенью 1922 г. И. Ю. Крачковский, годом раньше избранный в действительные члены Академии, оказался «финским шпионом», сидел в одиночке ДПЗ на Шпалерной и ждал расстрела. Уличала «шпиона» корзиночка с упакованными в пакетики крупами и сахаром, на крышке которой была нашита тряпочка с его фамилией. Корзинка была обнаружена чекистами в избе обвиненного в шпионаже обрусевшего финна в деревне Юкки под Петроградом. Крачковскому грозили, устраивали очные ставки с каким-то неизвестным типом и т. д. А дело было просто: жена финна возила в город молоко, жена Крачковского была ее постоянной покупательницей, вот и договорилась, в надежде подправить здоровье Игнатия Юлиановича, что поживут они у тех финнов на свежем воздухе и парном молоке. И отправила заранее корзинку с припасами...
Сюжет в стиле ляочжаевой новеллы. Как знать, может быть, Крачковскому в его одиночке и приходила на ум такая аналогия — «Таланты китайского судьи» были напечатаны в «Востоке» как раз в это время. Но ближе были другие аналогии — список расстрелянных по «делу Таганцева» и в них — Гумилев, с которым еще недавно они вместе размышляли во «Всемирной литературе» над киносценарием «Харун арРашид».
Я а краю
Ну а как же Алексеев? — думает, небось, читатель. — Неужели не сидел?.. Нет, не сидел, но был на краю пропасти, жил с ощущением этого края, хоть и не знал, как близко порой к нему подходил. «Мы все растерялись, и каждый чувствует себя как бы накануне погибели», — писал он Невскому в Японию 2 ноября 17-го года. Но — в крови российских интеллигентов всегда была революционность, и революционные лозунги октябрьского переворота воспринимались поначалу на веру, как свои собственные. Даже Блок, как известно, подпал под этот исторический гипноз: «Декреты большевиков — это символы интеллигенции». В 1918 г. уповал на декреты и Алексеев: «Принципы в это буйное время должны восторжествовать над жизнью, эпоха революции не должна пройти бесследно. Мы должны наметить себе широкий и глубокий уклад в будущем, расшириться, самоопределиться...» В этот уклад прежде всего входила, конечно, целая программа — панорама переводов неведомых россиянам литературных шедевров Востока, среди них и Ляо Чжай. «Всемирная литература» дала некоторую реальность этим проектам, однако стоящая за революционными декретами сущность нового государственного устройства не замедлила о себе заявить, и уже в 20-м году в статье «Китаевед и современность» (к счастью для Алексеева, не была опубликована — вполне мог угодить на Гороховую или Шпалерную) тон Алексеева был совсем другим: «Трагедия русского ученого слишком понятна всем, чтобы нужно
766
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
было начинать статью, самое заглавие которой подскажет ее выводы, с размышлений над этим позорным для России явлением... Скажу, не обинуясь, что Россия в прежнее время и особенно сейчас доказала свое полное неумение обращаться с учеными. Неудивительно, что жизнь многих из нас похожа скорее на синодик средневековья, чем на жизнь людей, желающих воспользоваться двадцатым веком эры и Бог знает которым цивилизации и культуры. Живя среди народа, который по своему развитию может жить, не замечая этого, хоть снова в девятом веке, мы являемся здесь как бы иностранцами. И тяга в культурные условия, какой бы то ни было ценой, если не всем из нас, то очень многим, понятнее всего на свете». Однако когда в 23-м году в Лондоне Алексееву предложили пост профессора в Колумбийском университете в Нью-Йорке, он поблагодарил и отказался, «убежденный теперь более, чем раньше, что за границей мне жить будет трудно и что моя деятельность — на родине». И энергично помогал, и помог вернуться на родину Н. А. Невскому для его замечательных открытий — и на погибель. Когда Невский был арестован, Алексеев записал в дневнике: «...После потрясений, идущих крещендо, очевидно, до окончательной катастрофы, работа падает из рук».
Окончательная катастрофа приблизилась к нему вплотную весной 38-го, когда в «Правде» была напечатана статья «Лжеученый в звании академика», одним из авторов которой был упомянутый выше ученый секретарь ИВ Хасан Муратов. После статьи, по заведенному порядку, последовали проработки — в ИВ, ЛВИ, ЛГУ.
В уже цитированном доносе Хасана Муратова Алексееву, как вы помните, дано диковинное прозвание «колонизатор-зубр». Почему он оказался колонизатором, понять невозможно, но на зубра Алексеев тогда и вправду был похож: читая стенограммы и протоколы посвященных «лжеученому» собраний, так и видишь нагнувшего голову зубра, на боках которого висят, вцепившись мертвой хваткой, гончие «марксисты». Подоплека травли проста. Академик Алексеев требовал от сотрудников-китаеведов обязательной научной грамотности, настаивая на том, что к любому компоненту китайской культуры надо подходить с охватом всего ее комплекса. Не возражая против специализации в китаеведении, Алексеев рассматривал узкую специальность как частность, требующую глубокого и широкого осмысления, вдумчивой работы с китайским текстом. Конечно, такая установка мешала скороспелому штампованию «-измов» и вообще всяческому дилетантизму под флагом актуализации.
Особую ярость вызвала весной 38-го года вышедшая на беду в это самое время в Париже книга Алексеева «La litterature Chinoise» — 6 лекций о китайской литературе, прочитанных им еще в 26-м году в Коллеж де Франс (к одной из них — «Китайская литература и ее читатель» — я не раз обращалась выше, когда речь шла о восприятии Ляо Чжая неподготовленным читателем). Известный японист, кандидат философских наук Я. Б. Радуль-Затуловский, в отличие от ученого секретаря человек к науке причастный, дал на книгу «рецензию», которая послужила основанием мура-товскому доносу (в доносе так и сказано, что рецензия написана по заданию партчасти дирекции ИВ и по согласованию с Отделом науки ЦК ВКПб): «...Работа представляет из себя крайне вредную реакционную мракобесную расистскую галиматью... смыкающуюся с фашистскими тенденциями в синологии в некоторых западно-европейских странах и особенно в Японии». Г. Померанц в статье «Без покаяния» (ЛГ. 5.П.1997. № 5) вспоминает донос в ЦК, написанный на него тем же автором уже в 60-е годы. Стиль Радуля-Затуловского, судя по всему, остался неизменным — Померанц называет его «фельетонным красноречием доносчика».
Многоголосый, по слову Алексеева, «хор лая» в ИВ старался заставить его отречься от этой книги и вообще от всего «своего багажа» — не заниматься ничем, кроме словаря и грамматики: «От Алексеева, — командовал Муратов, — мы не требуем марксизма, но требуем, чтобы у него не было мистики!» Муратову вторил Радуль-Затуловский: «Нам нужна не формальная и академическая комплексность и не экзотика. Нам не нужна мистика. Мы мистику изучаем только для того, чтобы видеть лицо врага». Прощай, мистика, прощай, Ляо Чжай...
Впрочем, сборник 37-го года «Рассказы о людях необычайных» был сочтен ошибкой еще раньше, летом 37-го, сразу по выходе его в свет: «Перевод Ляо Чжая дирекция ИВ не должна была утверждать» — занесено в стенограмму выступлений на засе-
At. В. Банковская. Арум* и недруга Ляо Чжая
767
Дании комиссии по обследованию института. Но тем временем, пусть по ошибке, красный том разошелся мгновенно — что было само по себе лучшим признанием, а к Алексееву шли все новые отклики, среди них такие, услышать которые доводилось редко кому из переводчиков. Ляо Чжай, несомненно, немало помог тогда своему Чжун Цзы-ци.
Один из выводов, занесенных в протоколы заседаний ИВ таков: «Все, что Алексеев дал в течение этих лет, — все это направлено во вред государству... на руку японскому империализму» (в Китае империализма не было, пришлось занять в Японии).
В «Протокол внеочередного заседания кафедры Дальневосточной филологии от 5.VI.1938», на котором присутствовали преподаватели и студенты ЛГУ, занесено выступление А. А. Штукина (он еще на свободе — арестован будет 31 июля). Верный ученик, прижатый к стенке, начинает с вымученного «полностью присоединяюсь», но вслед за тем перечисляет заслуги Алексеева, а среди них — Ляо Чжай, который «показан советскому читателю благодаря его переводам». Эта попытка Штукина защитить Алексеева именем Ляо Чжая не удалась и получила отпор в выступлении студента С. Л. Тихвинского, заявившего, что работа над Ляо Чжаем не должна быть поставлена в заслугу: «Надо иметь в виду, что Ляо Чжай хотя и выступал как антиконфуцианец (вот-то удивился бы, да и вряд ли вообще смог бы понять такую похвалу сам Пу Сун-лин! В составивших этот сборник новеллах Ляо Чжая имя Конфуция названо — прямо или подразумевается — неоднократно. — М. Б.), однако язык его произведений для того времени был архаическим и не характерным для эпохи... Кроме того, многие вещи Ляо Чжая насыщены эротизмом и вовсе не характерны для китайской литературы в целом. А между тем Ляо Чжай вышел в Советском Союзе в очень большом тираже. По этой книге большинство советских читателей судит о китайской литературе и, конечно, получает ложное представление».
На проработке в ЛВИ Ляо Чжай был также поставлен Алексееву в вину: курс фонетики не годен, так как в нем использованы новеллы Ляо Чжая, а в них — лисы!
Не стану перечислять здесь имена всех недругов Алексеева и Ляо Чжая иже с ним. Но еще одно имя не назвать нельзя. В университетском «хоре лая» проработок 1938-го, а потом 1949 года ведущий голос принадлежал бывшему слушателю Алексеева Г. В. Ефимову. В одном из своих ответных выступлений Алексеев, никогда не отличавшийся осмотрительностью, сказал, что называется, в сердцах примерно так: А судьи кто?.. Геронтий Ефимов, который никогда ничего не знал и знать не будет...
Г. В. Ефимов с 1941 г. стал заведующим кафедрой в ЛГУ, а в 1949-м — деканом Восточного факультета и — одним из самых действенных и беспощадных травителей Алексеева и уничтожителей его курсов, в которых, конечно, продолжал занимать существенное место и Ляо Чжай. В письмах 49-го года Алексеев именует этого своего бывшего «ученика-двоечника» потентатом — властителем. Придуманное Алексеевым словечко в применении к институтским и университетским партийным заправилам давало, должно быть, некоторую разрядку кипевшему в душе «яростному плеву» — словосочетание из того же набора. Но силы были неравны. Декан факультета потентат Ефимов, возглавивший в 49-м году аттестационную комиссию, свел счеты с академиком Алексеевым, что называется, запросто и с явным наслаждением: «Не стоит на позициях марксистско-ленинской методологии. Его работы пронизаны духом буржуазного объективизма и идеализма...» и т. д. и т. п. В общем, «...не справляется с порученным ему государством делом — игнорирует требования партии и правительства по идеологическому содержанию читаемых курсов». Такая характеристика имела в то время слишком определенный вектор...
Весной 49-го исчез недавно счастливо обретенный ученик В. А. Вельгус, осенью — В. М. Штейн, ставший учеником Алексеева, будучи уже известным ученым-экономистом, чтобы получить возможность заниматься китайской экономической мыслью по китайским источникам. Штейн был другом Алексеева и, конечно, Ляо Чжая. В ту осень 49-го Алексеев записал в дневнике: «Я многих шокирую, говоря о своей смерти, но здесь я холоден и только. Но мороз по коже подирает при мысли о судьбе Штейна и многих. Что в сравнении с этим смерть».
7ба
ffy Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Штейн оказался в числе тех, кому «еще повезло», он вернулся. Говорил, что на допросах от него не раз требовали показаний на Алексеева.
Что же спасло Алексеева? Имя, известное в зарубежной синологии? Или простая случайность? Какие-то добрые лисьи чары...
И все-таки...
Г? се-таки были чары вернее лисьих — порядочность и мужество людей, оставшихся Lx’ людьми и в этой толчее «ловящих в сильно мутной воде отменно вкусную рыбу» (снова видим, что слова, сказанные Алексеевым от лица Ляо Чжая, говорились и от его собственной наболевшей души). На погромных собраниях весной 38-го не было Н. А. Невского, Ю. К. Щуцкого, Б. А. Васильева — их уже и на свете не было. Однако их имена с добавлениями «шпионы», «враги народа» поминались постоянно: воспитание этих замечательных ученых инкриминировалось Алексееву как одно из тяжких его преступлений. Но остались «неразоблаченными» другие воспитанники: А. А. Штукин, о котором сказано выше, К. И. Разумовский. В стенограмме запечатлены их попытки сказать слово в защиту Алексеева или хотя бы уклониться-увернуться от обвинений в его адрес, которых требовали ведущие собрание экзекуторы, иезуитски выкручивая руки: всякое уклонение котировалось как несогласие со статьей в «Правде», а это — прямой сигнал... Выстояли, несмотря на прямые угрозы, еще и другие верные ученики Алексеева — К. К. Флуг и Л. Н. Рудов, говоривший, как и Штукин, о заслугах Алексеева в деле перевода Ляо Чжая. Остались верными себе и Алексееву товарищ его по студенчеству и потом бессменный помощник Г. Ф. Смыкалов, а также уникальный знаток китайского языка Б. Н. Панкратов. Я назвала имена, занесенные в стенограммы, — имена тех, кого прямыми угрозами заставляли выступить с обличениями Алексеева, но кто сумел сохранить свое человеческое достоинство. Однако этими именами отнюдь не исчерпывается число людей, безоговорочно принявших сторону Алексеева и открыто выразивших ему свое сочувствие и возмущение статьей в «Правде». Утром 30 мая, как только номер газеты лег на стол, в квартире Алексеева раздались телефонные звонки, а затем появились взволнованные друзья — супруги Крачковские, академик-геолог Ф. Ю. Левинсон-Лессинг с женой, зоолог А. П. Римский-Корсаков, молодой талантливый физик Н. С. Крылов... Еще и еще звонил телефон, приходили близкие и просто знакомые. Потом стали поступать письма. Отвечая историку академику Д. М. Петрушевскому, Алексеев писал: «...Благодарю, благодарю Вас за письмо, полученное мною во дни горя, смятения, скорби и негодования. Пребываю в полной прострации, истерзанный прогнозами, убитый действительностью. Ни работать, ни мыслить не могу... Не знаю, не понимаю, что делать, как быть дальше, когда столь многое, еще более страшное еще предстоит».
«Он знал правду китаистики и отстаивал то, в чем убедили его ум и опыт», — скажет много лет спустя Л. 3. Эйдлин, когда Алексеева уже давно не будет. А тогда, в 38-м, в самый разгар идеологического шабаша, прозвучали слова, потрясшие всех. Потрясают и теперь, когда, превозмогая дурноту, читаешь стенограммы собраний, однообразную череду поношений, где каждый выступающий-клеймящий старается превзойти соседа, — читаешь и вдруг видишь, глазам не веря: «Академик Алексеев — крупнейший синолог... Василий Михайлович — советский человек... Никогда не стоял на реакционных позициях... и не мог стоять. Я преклонялся перед ним всегда... Перед нами крупный ученый... Создал школу... Мой долг как советского гражданина рассказать о Василии Михайловиче... Он должен быть главою китаистики». Это говорит историк Древнего Востока академик В. В. Струве, человек, за свою мягкосердечность прослывший всегда и во всем покладистым, покорным всемогущему парткому. Тот, кто помнит Василия Васильевича, читая эти мои выписки, услышит высокий, с придыханиями голос, от природы созданный для увещеваний, увидит пухлые белые руки, умоляюще прижатые к обширному пиджаку... В записках-воспоминаниях Н. М. Алексее
М. В. Ъанъкоеская. Друзья и недруга Ляо Чжая
76Э
вой говорится, что за это выступление Струве «был вызван в партком, где получил свою порцию взбучки»... За «взбучкой» могло последовать и многое другое.
Мужество такого рода, как это нашему поколению слишком хорошо известно, не уступает воинскому, и одержанная победа — правота — остается с человеком до конца его. А может и пережить... «Покойный при жизни своей был, что называется, Рекой и Горой, а по смерти стал солнцем и звездами», — говорит Ляо Чжай в послесловии к новелле «Исцеление Ян Да-хуна», а Алексеев в примечании поясняет, что речь идет о знаменитом патриоте, полководце и поэте Вэнь Тянь-сяне (XIII век), написавшем «Песнь моему прямому духу» (Алексеев перевел ее в сентября 1941-го, находясь в осаждаемом Ленинграде): «Есть некий прямой дух (несокрушимая прямота), который растекается и пребывает в крайнем смешении, но-на земле он становится Желтой Рекой и Священной Горой (незыблемыми устоями государственной территории), а на небе (после смерти объятого им человека) он становится солнцем и звездами (вечным элементом неба)».
Послесловие к «Исцелению Ян Да-хуна» кончается словами, полностью отвечающими тому, о чем идет речь: «А я, знаете, так скажу. Пусть уж лучше на земле прибавится один мудрец и вообще достойный человек, чем появится на небе одним блаженным больше. Тот, кто это понимает, не скажет, разумеется, что мои слова кривят».
«Склад испорченной бумаги»
Алексеев не ухнул физически сам, ио сколько же ухнуло замыслов его, обеспеченных золотом знаний, собственными материалами, наблюдениями! Преследовавшее Алексеева всю жизнь Непечатание — нарочно пишу с большой буквы, чтобы подчеркнуть его фатальное постоянство, — тоже было уничтожением ученого. В только что цитированной статье 20-го года Алексеев говорил об этом с отчаянием, хотя вряд ли мог предвидеть, что и через 30 лет сможет сказанное повторить: «Усиливать склад испорченной бумаги, которая под видом изданий Академии наук лежит в количестве нескольких тысяч печатных листов и ждет, пока обогнавшая все наши возможности западная наука упразднит надобность во всех этих ученых рукописях, — усиливать этот геологический процесс своими бумагами я не собираюсь...» И в то же время, день за днем, год за годом увеличивал свою «рукописную наличность, пребывающую в положении мертвых залежей». В огромном рукописном наследии Алексеева встречаются во множестве списки, содержащие в неподдающемся общему подсчету количестве «темы для научных и научно-популярных статей, брошюр и книг (размеры каждой темы эластичны для всех трех)». Алексеев предлагал свои списки во все возможные издательства, готовый по первому зову реализовать любую тему в срок, который мог казаться фантастическим, но — у Алексеева была под рукой разработанная им система картотек, да и весь его кабинет был, по его определению, синологической лабораторией. Тема-«полуфабрикат» на письменном столе Алексеева в какие-то часы «выпекалась» в статью, содержащую не только достоверную информацию, но всегда и какое-то новое, свежее ее осмысление. Конечно, были в списках и темы, относящиеся к жизни и творчеству Пу Сун-лина, среди них — новая статья-предисловие к предполагавшемуся «Полному собранию Ляо Чжая» (в конце жизни Алексеев был недоволен своими прежними печатными предисловиями — теми, что вошли в этот сборник, и даже назвал их «приторными»).
Несколько извлечений из тематических списков Алексеева, приведенных мною как пример в одной из моих статей о нем, вызвали у почитателя алексеевских трудов А. О. Мадисона (им сказано: Василий Михайлович Пу Сун-лин!) трогательно пылкую реакцию: «Я внутренне уподобился мальчишке 30-х, из тех, что р-рубили белых за Чапая (и в тайне надеялись, что в следующем сеансе он выплывет)». Увы, за очень малым исключением, увлекательные темы из алексеевских списков не выплывут никогда — со смертью Алексеева ушли и его оригинальные замыслы, новые сюжеты, все ушло в песок...
770
Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
Понимаю, что своим рассказом о всякого рода уничтожениях нашей ноосферы (а ведь речь идет лишь о малой ее области — востоковедной среде, в которую вживался, в которой обитал русский Ляо Чжай) я могу вызвать у читателя тоску. Но это будет правильная тоска, много хуже — ее отсутствие, забвение утраченного нами. Мы должны помнить, какой могла бы быть наша наука, наша культура, наша страна, наша жизнь, если бы... А если могла бы, то, значит, еще и сможет быть! Хотя бы, как говорится, в принципе...
Плывут столетья
HZ ольные и невольные сопоставления времен, нашего и Ляо Чжая, вызывают снова Lx и снова кривую усмешку: и вправду, века так себе, прямо скажем — средние. Но с тем же мироощущением, той же усмешкой и Ляо Чжай сравнивал нравы своих веков, естественно, не подозревая, что они — средние, но хорошо понимая, что — так себе, сопоставлял их с древними: «Так, древнее время и наше — одной ведь норы барсуки! Становится горестно очень!» — то есть древняя дикость осталась в нас. И остается. И останется, пока не размоет ее поток времен, всемирный, всечеловеческий, о котором говорит поэт от имени Христа:
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко Мне на суд, как баржи каравана, Столетья поплывут из темноты.
Плывут столетья из темноты и — пока — в темноту. Но в ней горят светильники, большие и яркие, и маленькие, как ночники, — светят все, без них — тьма. В гирлянде ляочжаевых китайских фонариков есть светящий прямо нам, нам адресованный — новелла «Лисий сон». Прощаясь с возлюбленным, фея-лиса, одна из самых очаровательных, говорит: «Ляо Чжай — твой друг по школе. Будь добр, попроси его сочинить повесть обо мне. Быть может, лет через тысячу меня... будут любить и вздыхать по мне».
До назначенного лисой срока осталось еще семь веков. Может быть, люди и успеют за это время стать людьми. Так думал А. Д. Сахаров, не идеалист-фантазер, а великий и точный ученый: «Я верю, что человечество найдет разумное решение сложной задачи осуществления грандиозного, необходимого и неизбежного прогресса с сохранением человеческого в человеке и природного в природе». «Человеческое в человеке» можно составить из разных слагаемых, но вряд ли кто-нибудь не согласится с Алексеевым: «Фантазия, воображение — достояние человека, выводящее его из состояния скота. Он умеет преломить в себе мир, живя в нем сам. Фантазия и есть человеческое в человеке». А коли так, то у феи-лисы и всего чуда под именем Ляо Чжай, в его оригинале и в этой русской его версии, есть шанс: будут любить и вздыхать друзья, а недруги... — недругов к тому времени не должно бы и быть.
На этом и закончу мое не в меру затянувшееся послесловие, сделанное по принципу, о котором так хорошо сказано самим Ляо Чжаем: «Я соберу ряд шкурок драгоценных и шубу сделаю из них...» Шкурки — мы их зовем скучно «материалы» — шли ко мне, собирались сами, очень разные и разной цены. Но ведь из таких лоскутков состоит и жизнь сама. Наградой моему «скорняжному» усердию будет, если по прочтении статьи у кого-то возникнет желание вновь вернуться к новеллам. Это будет значить, что у Ляо Чжая прибавилось друзей. Хотя бы одним другом больше — уже хорошо!
Указатель к подстрочным комментариям В. М. Алексеева — пояснениям овразных выражений, реалий и имен
За кодовыми цифрами в квадратных скобках следуют номера страниц, на которых читатель найдет дополняющие друг друга пояснения данного выражения либо упоминание о нем в непосредственно к нему не относящемся комментарии. Страницы с комментариями, содержащими только пересылки и краткие, не несущие новой информации определения, набраны курсивом.
[1] — с. 20 (№ 3) (дворец полукруглого бассейна — иносказательно об экзамене на первую ученую степень). См. с. 120 (№ 2), 188 (№ 2), 326 (№ 3), 352 (№ 3), 368 (№ 1), 394, 487 (№ 1). 518, 524 (№ 4), 540 (№ 2), 617. См. также [2].
[2] — с. 20 (№ 3) (троякие экзамены: кандидат первой степени — сюцай, второй — цзюйжэнь, третьей — цзиныии). См. с. 37 (№ 2), 120 (№ 2), 188 (№ 2), 234 (№ 1), 240 (№ 2), 244, 312 (№ 2), 315, 326 (№ 3), 347 (№ 3), 352 (№ 3), 357 (№ 1), 368 (№ 1), 394, 407 (№ 3), 439 (№ 6), 487 (№ 1), 494 (№ 2), 518, 524 (№ 1, 4), 534 (№ 3), 540 (№ 2), 597 (№ 6), 613 (№ 4), 614, 617, 626, 650 (№ 1), 678, 696.
[3] — с. 20 (№ 5) (студент; классическое образование). См. с. 30 (№ 5), 105, 120 (№ 1), 156 (№ 3), 157 (№ 1), 265 (№ 1), 312 (№ 2), 367 (№ 2), 383 (№ 5), 524 (№ 4), 652 (№ 2).
[4] — с. 20 (№ 6) (цитаты из «Ши цзина» — «Книги песен», прямые и подразумеваемые). См. с. 94, 160 (№ 3), 256 (№ 3), 270 (№ 3), 297 (№ 1), 319 (№ 5), 351, 367 (№ 2), 387 (№ 6), 388 (№> 3), 390 (№ 3), 431 (№ 3), 469 (№ 7), 487 (№ 7), 504 (№ 3), 511 (№ 1), 532 (№ 1), 595 (№ 4), 618.
[5] — с. 21 (загнуть, заломить записку, письмо, визитный лист). См. с. 49 (№ 1), 77 (№ 1), 183 (№ 1), 319 (№ 3), 438 (№ 2), 449 (№ 5), 504 (№ 5).
[6] — с. 22 (восток-запад, как ориентация в быту). См. с. 370 (№ 2), 632 (№ 2).
[7] — с. 23 (№ 1) (китайский дом из нескольких строений). См. с. 655.
[8] — с. 23 (№ 2) (расспросы о родне — обязательная вежливость). См. с. 383 (№ 1).
[9] — с. 24 (№ 1) (годы в циклическом летосчислении). См. с. 270 (№ 2), 274 (№ 1), 471 (№ 8), 534 (№ 2), 560 (№ 4), 567 (№ 5), 602 (№ 2).
[10] — с. 27 (Чжан Тянь-ши — дух Восточной вершины, архимаг). См. с. 34 (№ 1), 163, 371 (№ 3), 628 (№ 4).
[11] — с. 28 (№ 1) (гуй — бес). См. с. 168 (№ 2), 298 (№ 1), 631 (№ 3).
[12] — с. 28 (№ 2) (гадание о счастливом дне, гороскоп). См. с. 167 (№ 2, 3), 257 (№ 3), 347 (№ 2), 354 (№ 2), 502 (№ 2), 590 (№ 2).
[13] — с. 29 (девочки в семье — лишние рты). См. с. 494 (№ 1).
[14] — с. 30 (№ 1) (день, когда едят холодное). См. с. 51.
[15] — с. 30 (№ 2) (Ян-гуйфэй, знаменитая красавица эпохи Тан). См. с. 399 (№ 3), 405 (№> 2)
[16] — с. 30 (№ 6) (Небесная Река и др. названия Млечного Пути). См. с. 66 (№ 1), 153 (№ 1), 231 (№ 2), 322 (№ 4). См. также [22].
[17] — с. 31 (№ 1) (женские имена). См. с. 358, 367 (№ 1), 431 (№ 5), 493 (№ 2).
Указатели к подстрочным комментариям В. М. Алексеева
773
772 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
[18] — с. 31 (Ns 1) (мужские имена). См. с. 213 (Ns 2), 280 (№ 1), 294 (Ns 4), 352 (Ns 2), 606 (Ns 1), 615, 664 (№ 1).
[19] — с. 31 (№ 2) ( «возраст прически» — 15 лет, совершеннолетие). См. с. 55 (№ 1), 256 (№ 2), 398, 412.
[20] — с. 34 (№ 1) (талисманные письмена). См. с. 82 (№ 2), 294 (Ns 2), 476 (№ 1). См. также [10].
[21] — с. 34 (Ns 2) (« Великая Красная» — пилюля бессмертия). См. с. 108 (№ 2), 557 (Ns 4).
[22] — с. 36 (Ткачиха и Пастух — герои древнего предания, созвездия). См. с. 198 (Ns 3, 4). См. также [17].
[23] — с. 37 (Ns 1) (головной убор; «фениксова прическа»). См. с. 133 (№ 1), 209, 333 (№ 1), 686 (№ 1).
[24] — с. 37 (Ns 2) (третий экзамен — на степень цзиньши, «поступающего на службу»), См. с. 235 (№ 1), 315, 357 (№ 1), 407 (№ 3), 439 (№ 6), 488 (Ns 4), 494 (№ 2), 534 (№ 3), 626, 678, 696. См. также [2].
[25] — с. 38 (Бао Шу и Гуань Чжун — исторические имена друзей, ставшие нарицательными). См. с. 339.
[26] — с. 41 (Ns 1) (красавица-душеубийца). См. с. 216 (№ 2), 239 (№ 1).
[27] — с. 41 (Ns 1) (Бо Цзюй-и, поэт). См. с. 170 (Ns 3), 172 (Ns 1), 418 (Ns 4).
[28] — с. 41 (Ns 2) («зеленые терема» — публичные дома). См. с. 422 (№ 1). См. также [138].
[29] — с. 42 (башмачок-крючок — на искалеченную модой ножку). См. с. 73 (Ns 3), 257 (№ 4), 387 (Ns 5), 405 (№ 1), 446, 509 (Ns 1), 624 (Ns 2), 700 (№ 2).
[30] — c. 45 («кислое» — ревность и т. п.). См. с. 621 (Ns 3).
[31] — с. 46 (соломенное чучело, бумажные изображения для похоронной церемонии). См. с. 177, 306 (№ 4). См. также [111].
[32] — с. 49 (Ns 2) (женское целомудрие). См. с. 74, 95, 184 (Ns 3), 418 (№ 2), 508 (№ 1), 526.
[33] — с. 49 (Ns 4) (брачная свеча). См. с. 512 (№ 1), 593 (№ 1).
[34] — с. 49 (Ns 5) (зеленая хижина новобрачной). См. с. 447 (№ 3).
[35] — с. 49 (Ns 6) (брачная чаша). См. с. 354 (Ле 3), 388 (№ 2), 506 (№ 2), 512
(№2).
[36] — с. 50 (праздник «чистой и светлой погоды»). См. с. 203 (№ 1), 527 (№ 3).
[37] — с. 54 (Ns 2) (высказывания Конфуция, прямые и подразумеваемые). См. с. 143 (№ 1), 157 (Ns 2), 159 (Ns 4), 264 (Ns 2), 265 (Ns 1), 367 (Ns 2), 378 (Ns 2), 388 (Ns 3), 485 (Ns 5), 499 (Ns 4), 504 (Ns 4), 508 (Ns 2), 509 (Ns 3), 607 (Ns 2), 669. См. также [68].
[38] — c. 55 (Ns 2) (услужить при туалете, по части одежд и т. п. — быть женой). См. с. 100, 234 (№ 2), 247 (№ 2), 260 (№ 3), 346 (№ 3), 397 (№ 1), 477 О 2), 506 (№ 1).
[39] — с. 58 (шахматы). См. с. 372 (Ns 2).
[40] — с. 59 (Ns 1) (Си-ванму, царица фей). См. с. 198 (№ 1), 238 (№ 2), 239 (№ 3), 340 (№ 4), 363 (Ns 1), 402 (№ 2), 596 (№ 2), 597 (№ 5), 654 (Ns 1).
[41] — с. 59, (Ns 2) (девизы правлений). См. с. 86 (№ 1), 439 (№ 4), 443, 471 (№ 9), 532 (№ 2), 536 (Ns 2), 680 (Ns 1).
[42] — с. 65 (Лунный или Подлунный Дед — дух, предопределяющий браки). См. с. 504 (Ns 1), 508.
[43] — с. 66 (Ns 2) (красный цвет). См. с. 189, 527 (№ 1), 634 (Ns 1). См. также [65].
[44] — с. 71 (лицом на юг — сидел государь). См. с. 332 (Ns 1), 340 (Ns 3), 343 (Ns 2), 632 (Ns 3).
[45] — с. 72 (Ns 1) (легендарный император Юй; юевы шаги). См. с. 84 (Ns 1), 164 (Ns 4), 373 (№ 1). См. также [117].
[46] — с. 73 (Ns 1) ( глаза, как осенние воды — без летней мути). См. с. 217 (.№ 2), 257 (Ns 1), 418 (№ 3).
[47] — с. 73 (Ns 2) (старая карга и т. п. — уничижительно: моя жена). См. с. 184 (№ 1), 316 (№ 1), 477 (№ 1), 619 (Ns 1, 3). Ср. также [107А].
[48] — с. 77 (Ns 2) (руки в приветствии). См. с. 179 (Ns 1), 416 (№ 2).
[49] — с. 77 (Ns 3) (Чжуан-цзы, философ). См. с. 235 (Ns 3), 308 (Ns 2), 404 (Ns 1), 469 (Ns 6, 9), 528 (Ns 3), 541 (Ns 1), 666 (Ns 4).
[50] — c. 82 (Ns 1) («старый» значит «уважаемый»). См. с. 281 (Ns 2), 387 (Ns 1), 665 (Ns 1) ,
[51] — с. 85 (котел с вином, винйый чайник). См. с. 137 (№ 3), 292 (№ 2), 572 (№ 1).
[52] — с. 86 (Ns 3) (Чжугэ Лян, министр и полководец). См. с. 266 (Ns 2), 607 (Ns 3), 619 (Ns 2).
[53] — с. 87 (шапка должна быть из вежливости надета). См. с. 376 (№ I), 541 (Ns 2) 606 (Ns 3)
[54] — с. 88 (5 ночных страж). См. с. 148, 222 (№ 1), 286, ,294 (№ 3), 298 (№ 3), 368 (№ 2), 384 (№ 3), 419 (№ 5), 440 (№ 3), 472 (№ 3), 513 (№ 1).
[55] — с. 90 (Лун-ван, царь драконов). См. с. 222 (№ 2), 330 (Ns 5), 371 (Ns 1).
[56] — с. 105 (экзаменационные сочинения). См. с. 106 (Ns 2), 157 (Ns 1, 2), 235 (Ns 2), 265 (Ns 4), 383 (Ns 5), 410 (Ns 4), 567 (Ns 3). См. также [3].
[57] — c. 106 (Ns 1) (круги - отметки на полях сочинений). См. с. 257 (Ns 5), 266 (Ns 1), 567 (№4).
[58] — с. 108 (Ns 1) (Яньло-ван, владыка ада). См. с. 111, 270 (№ 5), 300 (№ 4), 313 (№ 5), 557 (№ 1), 560 (Ns 2), 562 (№ 4), 608 (№ 2).
[59] — с. 112 (Ns 2) (бумага в окне заменяла стекло). См. с. 701.
[60] — с. 114 (ху — лисица). См. с. 328 (Ns 6), 532 (Ns 5), 579.
[60А] — с. 118 (Ns 1) (игра в пальцы). См. с. 565.
[61 ] — с. 118 (Ns 2) (красавица Фэй-янь, «Ласточка в полете»). См. с. 376 (Ns 3), 339 (Ns 2), 659 (Ns 1)
[62] — с. 138 (фея луны Чан-э, она же Хэн-э; «Студеный дворец»). См. с. 388 (Ns 1) 397 (№ 2), 402 (№ 1), 597 (№ 4), 624 (№ 3).
[63] — с. 153 (Ns 3) (святой журавль). См. с. 179 (Ns 2), 567 (Ns 2).
[64] — с. 153 (Ns 4) (синие и красные шнуры к печати). См. с. 644 (Ns 2).
[65] — с. 154 (красные ворота — признак знатности). См. с. 297 (№ 2), 432 (№ 1)
513 (Ns 2), 613 (Ns 3). См. также [43].
[66] — с. 156 (Ns 1) (Лю Юй-си, поэт). См. с. 246.
[67] — с. 156 (Ns 3) (параллельные строки — особый прием в старинном слоге). См. с. 264 (Ns 3), 330 (Ns 3, 6), 550 (Ns 1). См. также [3], [56].
[68] — с. 157 (Ns 3, 4) (Конфуций). См. с. 158 (Ns 1), 270 (Ns 4), 332 (Ns 4),
367 (Ns 2), 382 (Ns 2), 386 (Ns 2), 387 (Ns 2), 396 (№ 2), 507 (Ns 2).
См. также [37].
[69] — c. 158 (Ns 1) («Патриарх литературы»). См. с. 567 (№ 6).
[70] — с. 158 (Ns 3) (черепаха — ругательство). См. с. 330 (Ns 6), 430 (Ns 2)
699 (Ns 3)
[71] — с. 159 (Ns 1) (книги в футлярах с застежками). См. с. 474 (№ 3).
[72] — с. 159 (Ns 5) (Мэн-цзы, философ). См. с. 236 (Ns 1), 332 (Ns 2), 387 (Ns 2), 573 (Ns 5), 574 (Ns 5).
[73] — c. 160 (Ns 2) (Ли Бо, поэт). См. с. 166 (Ns 5), 224 (Ns 2), 320 (№ 1), 471 (№ 7).
[74] — с. 161 (Ns 2) (красный прах — суета сует). См. с. 419 (Ns 4), 500 (№ 2).
[75] — с. 161 (Ns 3) (сяо - сыновняя почтительность). См. кс. 196, 280 (№ 2), 353 (Ns 1), 367 (Ns 4), 396 (Ns 2), 451, 606 (Ns 4), 664 (Ns 2), 671 (Ns 2).
[76] — c. 162 (похороны). См. c. 282 (Ns 2), 392, 490 (Ns 1), 499 (Ns 2, 3), 657 (Ns 1), 685 (№ 2). См. также [112].
[77] — c. 164 (Ns 1) (жемчужина вернулась). См. с. 614 (Ns 3).
[78] — с. 164 (Ns 4) (Хуайнань-цзы, древний философ). См. с. 546 (Ns 2).
[79] — с. 166 (Ns 4) (связки монет). См. с. 572 (Ns 2).
[80] — с. 168 (Ns 1) (печать — эмблема власти, ее боятся бесы). См. с. 425.
[81] — с. 170 (Ns 2) («отражение духа» — физиогномика). См. с. 435 (№ 2), 596 (Ns 1), 659 (Ns 2).
[82] — с. 172 (Ns 1) (яшма или нефрит). См. с. 173, 182 (Ns 2), 235 (Ns 4), 270 (Ns 3), 353 (Ns 2), 363 (Ns 1), 382 (Ns 1, 3), 437 (Ns 1), 476 (Ns 2), 481, 499 (Ns 4), 524 (Ns 3), 586, 624 (Ns 2), 629 (Ns 3).
774 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
[83] — с. 176 (№ 2) (слуги кричали — передавали приказания). См. с. 227 (№ 1), 415, 644 (Ns 1).
[84] — с. 183 (№ 2) (курильные свечи). См. с. 557 (№ 2), 572 (№ 3), 606 (Ns 2).
[85] — с. 183 (№ 5) (сянские жены, Ин и Хуан). См. с. 352 (№ 1), 355, 384 (Ns 2), 437 (№2).
[86] — с. 183 (№ 6) (Чжун Цзы-ци — «понявший звук», имя нарицательное для истинного друга). См. с. 260 (№ 5).
[87] — с. 185 (№ 1) (страна Чу, Цинь и др. древние уделы). См. с. 62, 254 (№ 1),
417 (Ns 1), 535 (№ 1).
[88] — с. 185 (№ 3) (Лао-цзы, основатель даосизма). См. с. 270 (№ 1), 658 (№ 1).
[89] — с. 194 (Гуаньинь, бодисатва). См. с. 404 (№ 2), 502 (№ 3), 562 (№ 1, 3), 614 (№ 2), 632 (№ 1).
[90] — с. 203 (№ 2) (мужское потомство, боязнь прервать род). См. с. 372 (№ 1), 377 (Ns 6), 672 (№ 2).
[91] — с. 204 (Тао Юань-мин, поэт). См. с. 343 (№ 3), 432 (№ 4), 534 (Ks 1).
[92] — с. 206 (Люй Дун-бинь, подвижник и божество). См. с. 226 (№ 1), 348 (№ 3), 567 (Ns 1).
[93] — с. 216 (№ 1) (стихи читались нараспев). См. с. 699 (№ 2).
[94] — с. 217 (№ 1) (Хань Юй, писатель-эссеист). См. с. 267 (№ 1), 607 (№ 1).
[95] — с. 218 (№ 1) (Ван Цзянь, поэт). См. с. 670 (№ 1).
[96] — с. 219 (праздник Прямого Солнца). См. с. 524 (№ 2).
[97] — с. 221 (положить, поднести птицу — брачный обряд). См. с. 347 (№ 1), 391 (№ 2), 595 (№ 1).
[98] — с. 224 (№ 2) (Ду Фу, поэт). См. с. 418 (№ 6), 471 (№ 7).
[99] — с. 226 (№ 2) (одежда чиновников высокого ранга). См. с. 357 (№ 3), 375 (Ns 4), 408 (№ 3), 500 (№ 3), 596 (№ 3).
[100] — с. 230 (№ 2) (Цао Цао, полководец, узурпатор). См. с. 363 (№ 4), 364 (№ 1—3), 366 (№> 1—3), 540 (№ 3).
[101] — с. 231 (№ 1) (Юньнань — провинция Китая). См. с. 377 (Ns 4).
[102] — с. 235 (№ 3) (вдыхание-выдыхание — особые упражнения). См. с. 437 (№ 3), 600 (Ns 1).
[103] — с. 239 (№ 2) (водяные часы). См. с. 257 (№• 2), 440 (№ 2), 477 (№ 3), 640 (№ 1).
[104] — с. 240 (№ 2) (вторая ученая степень, цзюйжэнь). См. с. 244, 347 (Ns 3), 487 (№ 6), 524 (№ 1), 613 (№ 5), 614 (Ns 1). См. также [2].
[105] — с. 241 (№ 1) (женские почетные титулы). См. с. 445, 503 (Ns 1).
[106] — с. 252 (№ 2) («Двойная девятка», праздник осени). См. с. 432 (№ 3).
[107] — с. 254 (№ 2) (Дао-Путь, философская категория). См. с. 270 (№ 1), 276 (№ 2),
435 (№ 1), 503 (№ 2), 541 (№ 1), 613 (№ 6).
[107А] — с. 255 (№ 2) (самоуничижительная форма вежливости). См. с. 344 (№ 2), 386 (№ 1), 546 (№ 1). Ср. также [47].
[108] — с. 260 (№ 1) (Цюй Юань, поэт). См. с. 469 (№ 2, 3).
[109] — с. 260 (№ 1) («выправительница хромания» — сваха). См. с. 449 (№ 2), 595 (Ns 2). См. также [136].
[110] — с. 260 (№ 4) (лютня цинь и гусли сэ — супружеское согласие). См. с. 296, 378 (Ns 1), 527 (А® 2), 542, 552 (Ns 1), 658 (Ай 3).
[111] — с. 263 (№ 2) (бумажные изображения для молений). См. с. 346 (Ns 1), 440 (№ 4), 560 (Ns 3). См. также [31].
[112] — с. 264 (№ 1) (траур). См. с. 478 (№ 4), 487 (№> 2, 3), 658 (№ 2). См. также [76].
[113] — с. 267 (№ 1) («Восемь больших творцов» эпохи Тан и Сун). См. с. 217 (Ks 1) и 607 (№ 1); 469 (№ 12) и 605, 607 (Ns 1), 612 (Ns 2).
[114] — с. 267 (№ 4) (чиновники-экзаменаторы). См. с. 450 (Ns 1), 508 (№ 3).
[115] — с. 319 (№ 4) (холстины — скромный наряд ученого). См. с. 274 (Я» 2).
[116] — с. 282 (№ 1) («сын» и «мать» — проценты на капитал). См. с. 535 (Ns 3).
[117] — с. 285 (треножники императора Юя — династийная регалия). См. с. 287, 293 (№ 1). См. также [45].
Указатель к подстрочным комментариям В. М. Алексеева
775
[118] — с. 290 (крюк «чего хочешь»). См. с. 312 (№ 1).
[119] — с. 292 (Кв 1) (человек в синем — слуга). См. с. 308 (Кв 1), 331 (№ 1), 375 (№5).
[120] — с. 303 (Кв 2) (недобранные таланты — непрошедшие на экзаменах). См. с. 487 (№ 4).
[121] — с. 304 (Река и Гора — незыблемые устои). См. с. 668 (Кв 1).
[122] — с. 306 (Кв 2) (бумажные стены-полосы). См. с. 401 (№ 2), 442, 449 (№ 6).
[123] — с. 306 (Кв 5) (доска с каллиграфической надписью; поэт-каллиграф Ван Си-чжи). См. с. 502 (Кв 4), 574 (Кв 4), а также 346 (К« 2).
[124] — с. 310 (марать ворон — ставить кляксы). См. с. 383 (№ 4).
[125] — с. 312 (Кв 3) (спустить, поставить шатер — предаться учению). См. с. 383 (№ 2), 414 (Кв 2), 530, 547 (№ 3), 622 (№ 1), 660 (Кв 2).
[125А] — с. 312 (К«_>3) (Ма Жун - учитель-конфуцианец ). См. с. 383 (Кв 2), 547 (№ 3).
[126] — с. 313 (Кв 1) (Чэнхуан — бог города). См. с. 560 (Кв 1).
[127] — с. 313 (Кв 3) (Цао Чжи, поэт). См. с. 364 (Кв 3), 620 (Кв 3).
[128] — с. 313 (Кв 4) (дух присутственных зданий — охраняющий от нечисти). См. с. 453 (Кв 2).
[129] — с. 314 («осенний» министр — министр уголовных дел). См. с. 452.
[130] — с. 322 (К« 2) (Сыма Сян-жу, поэт). См. с. 390 (Кв 2), 420 (Кв 2, 4), 556 (№ 1).
[131] — с. 327 (Кв 4) (Янтай — название горы). См. с. 387 (Кв 3).
[132] — с. 330 (Кв 2) (хозяин восточных путей — хозяин пира). См. с. 509 (№ 2), 604.
[133] — с. 333 (Кв 2) (красавица Си Ши). См. с. 404 (Кв 1).
[134] — с. 334 (тыквенные семена — белые зубы). См. с. 622 (№ 2).
[135] — с. 343 (Кв 3) (Белые Лотосы — секта). См. с. 367 (Кв 3), 472 (№ 1, 2), 597 (№ 1,2).
[136] — с. 344 (Кв 1) (служить льдом, быть топором во льду — сватать). См. с. 387
(Кв 6), 418 (№ 5), 436 (№ 2), 447 (№ 1, 2), 496 (№ 1), 624 (№ 1), 665
(№ 3). См. также [109].
[137] — с. 353 (Кв 3) (Пять патриархов). См. с. 410 (№ 3), 439 (Кв 2), 471 (№ 1).
[138] — с. 356 (Кв 2) («кривой палисадник» — публичный дом). См. с. 418 (№ 1),
453 (№ 5). См. также [28].
[139] — с. 360 (Кв 1) (чарочное правительство — над всеми выпивающими). См. с. 370 (Кв 6).
[140] — с. 368 (Кв 5) (дюймовое сердечко — сердцевина сердца). См. с. 478.
[141] — с. 372 (Кв 3) (палочки для учета). См. с. 450 (№ 2).
[142] — с. 373 (Кв 5) (свитые рожки — пучки волос на голове малыша). См. с. 411.
[143] — с. 374 (Гром громовой — дух, избивающий нечисть). См. с. 389, а также [20].
[144] — с. 375 (Кв 3) (даотай — чиновник особых поручений). См. с. 573 (№ 1).
[145] — с. 377 (Кв 5) (Яшмовый государь - верховное божество в даосском пантеоне). См. с. 629 (№ 3), а также [82].
[146] — с. 378 (Кв 2) (боязнь «потерять лицо»). См. с. 490 (№ 3), 502 (№ 1), 621 (№6).
[147] — с. 390 (Кв 1) (одним клубком — семейный лад). См. с. 490 (Кв 4), 620 (Кв 1).
[148] — с. 399 (Кв 1) («лотосовый» карманчик — для туалетных принадлежностей). См. с. 420 (№ 3).
[149] — с. 407 (Кв 1) (оповещение о победе на экзамене). См. с. 547 (№ 2), 650 (№ 4).
[150] — с. 408 (Кв 2) (Ханьлинь - Лес Кистей, академия). См. с. 435 (№ 3), 488 (Кв 4), 666 (№ 2).
[151] — с. 414 (Кв 2) (Дун Чжун-шу, конфуцианский философ) См. с. 622 (Кв 1), 660 (Кв 2).
[152] — с. 416 (Кв 1) («тыква и конопля» - родня). См. с. 634 (№ 2). Ср. С. 432 (№ 2).
[154] — с. 421 (Яньская столица — Пекин). См. с. 453 (№ 1), 583 (№ 2).
776 Пу Сун-лин. Странные истории из Кабинета Неудачника
[155] — с. 422 (№ 3) («белые глаза» — от презрения) См. с. 602 (№ 3), 666 (№ 6).
[156] — с. 430 (№ 1) ( «съесть слово» — не сдержать). См. с. 486.
[157] — с. 439 (№ 1) (рыцарь — человек долга). См. с. 671 (№ 1).
[158] — с. 440 (№ 1) (меч заклинателя). См. с. 298 (№ 1), 300 (№ 1).
[159] — с. 449 (№ 4) (Серебряная Терраса — дворцовый приказ). См. с. 485 (№ 4),
488 (№ 1).
[160] — с. 480 (взмах рукавом — гневное презрение). См. с. 621 (№ 5).
[161] — с. 488 (№ 3) (шуньтяньский — пекинский). См. с. 503 (№ 3).
[162] — с. 496 («обнажить плечо» — поддержать). См. с. 532 (№ 3).
[163] — с. 497 («тыквы и сливы» — о поведении благородного человека). См. с. 541 (№ 3).
[164] — с. 528 (№ 2) (Сыма Цянь, историограф). См. с. 563, 596 (№ 1), 620 (№ 2).
[165] — с. 568 (№ 1) («хлебные студенты» — купившие звание студента). См. с. 574 (№ 3).
[166] — с. 666 (№ 4) («переход через жертвенные кубки»). См. также с. 377 (№ 2).
СОДЕРЖАНИЕ
От издателей...................................................... 5
Лисьи чары.............................................................. 9
Предисловие переводчика.............................................. 9
Смешливая Ин-нин................................................. 20
Четвертая Ху..................................................... 30
Лис выдает дочь замуж ........................................... 35
Товарищ пьяницы.................................................. 38
Чародейка Лянь-сян............................................... 40
Лиса-урод........................................................ 51
Лисий сон........................................................ 54
Дева-лиса........................................................ 59
Лис из Вэйшуя.................................................... 61
Мохнатая лиса.................................................... 64
Лиса-наложница................................................... 66
Красавица Цин-фэн................................................ 71
Лис-невидимка, Ху Четвертый...................................... 77
Злая тетушка Ху.................................................. 81
Великий Князь Девяти Гор......................................... 84
Лиса наказывает за блуд.......................................... 88
Лисица в Фэньчжоу................................................ 90
Как он хватал лису и стрелял в черта............................. 92
Фея лотоса....................................................... 94
Военный кандидат................................................. 99
Мужик............................................................ 103
Студент Го и его учитель........................................ 105
Оживший Ван Лань................................................. 108
Тот, кто заведует образованием................................... 111
Плотник Фэн...................................................... 112
Студент-пьяница Цинь............................................. 114
Дождь монет...................................................... 114
Пара фонарей..................................................... 116
Студент Лэн...................................................... 120
Монахи-волшебники...................................t 123
Предисловие переводчика........................................... 123
Расписная стена.................................................. 132
Как он садил грушу............................................... 134
Даос с гор Лао................................................... 137
Душа чанцинского хэшана.......................................... 141
Превращения святого Чэна......................................... 143
Даос Цзюй Яо-жу.................................................. 150
Остров'Блаженных Людей........................................... 150
Талисман игрока.................................................. 163
Девица из Чанчжи................................................. 167
Врачебное искусство Чжана........................................ 170
Воскресший Чжур........................”........................ 173
Даос угощает.................................................... 179
Тонкий обман.................................................... 182
Сян Гао в тигре................................................. 186
Злая жена Цзян-чэн.............................................. 188
Волшебник Гун................................................... 197
Колдовство хэшана............................................... 204
В погоне за бессмертной Цин-э................................... 206
Монахи-иноземцы................................................. 214
Бай Цю-лянь любила стихи........................................ 216
Нищий хэшан..................................................... 224
Пока варилась каша. (Продолжение старой истории) ............... 226
Чары и феи Бо Юй-юя............................................. 234
Фокусы даоса Даня............................................... 242
Студент Чжун и осел............................................. 244
Змеиный питомник............................................... 250
Сумасшедший даос............................................... 252
Хуань-нян у лютни............................................... 254
Жизнь Ло Цзу.................................................... 261
Министр литературного просвещения............................... 263
Апельсинное дерево.............................................. 272
Винный червяк................................................... 274
Грызет камни.................................................... 276
Речь птиц..................................................... 278
Укрощение Цуй Мэна.............................................. 280
Как он выгнал привидение........................................ 287
Лотосы в месяц стужи............................................ 290
Студент Сунь и его жена......................................... 293
Разрисованная кожа............................................. 296
Мертвый хэшан.................................................. 301
Исцеление Ян Да-хуна............................................ 303
Друг монахов студент Ли......................................... 306
Бесовка Сяо-се.................................................. 308
Странные истории...................................................... 317
Предисловие переводчика........................................... 317
Химеры Пэн Хай-цю............................................... 319
Лиса острит..................................................... 326
Хэн-нян о чарах любви........................................... 331
Чжэнь и его чудесный камень..................................... 336
Крадет персик................................................... 340
Оскорбленный Ху................................................. 343
Невеста-монахиня Чэнь Юнь-ци.................................... 347
Седьмая Сяо и ее сестра......................................... 357
Царица Чжэнь.................................................... 362
Чудеса Второй Девочки........................................... 367
Проказы Сяо-цуй................................................. 373
Целительница Цзяо-но............................................ 382
Си-лю это знала! ............................................... 391
Изгнанница Чан-э................................................ 397
Что видел пьяный Ван Цзы-ань.................................... 407
Чародей Гун Мэн-би............................................. 411
Преданная Я-тоу................................................. 417
Лис Чжоу Третий................................................. 425
Странник Тун.................................................... 427
Вещая сваха Фэн Третья.......................................... 431
Искусство наваждений........................................... 439
Подвиги Синь Четырнадцатой...................................... 443
Рассказы о людях необычайных........................................... 455
Предисловие переводчика............................................. 455
Моя история. (Предисловие Ляо Чжая к сборнику его новелл) .......... 469
Вероучение Белого Лотоса......................................... 472
Чан-тин и ее коварный отец....................................... 474
Ян - Шрам Над Глазом............................................. 483
Переодетый цзиньлинец............................................ 483
Пророчество о Четвертой Ху....................................... 485
Схватил лису .................................................... 491
Верная сваха Цин-мэй............................................. 493
Физиогном Лю..................................................... 503
Цяо-нян и ее любовник...........................'................ 508
Сюцай из Ишуя.................................................... 518
Лис лезет в жбан................................................. 518
Содержание чиновника............................................. 520
Чу Суй-лян в новой жизни......................................... 520
Красная Яшма..................................................... 524
Семьи разбойников................................................ 532
Лисенок Лю Лян-цай................................................ 532 •
Гадалка на монетах............................................... 535
Неудачи честного Чжан Хун-цзяня.................................. 539
Случай с Пэн Эр-цзином........................................... 548
Божество спиритов................................................ 550
Храбрый студент из Чжэдуна....................................... 550
Дун погиб...................................................... 552
Продавец холста.................................................. 558
Верховный святой................................................. 560
Линьцзыский Шао неумолим....................................... 563
Хэцзяньский студент.............................................. 565
Святой Хэ........................................................ 567
Студент-вор Цзи.................................................. 570
Некий И, удачливый вор........................................... 573
Сынок торговца................................................... 576
Пение лягушек.................................................... 580
Ван Чэн и перепел................................................ 582
Мышиные спектакли................................................ 588
А-сю и ее двойник................................................ 590
Жены Син Цзы-и................................................... 597
Священный Правитель.............................................. 600
Услужливый Лу Я-гуань............................................ 602
Укротитель Ма Цзэ-фу............................................. 605
Как вызывают духа танцем......................................... 615
Зеркало Фэн-сянь................................................. 617
Искусство «Железной рубахи»...................................... 626
Усмиряет лисицу................................................. 628
Бог града........................................................ 628
Благодарная Сяо-мэй.............................................. 631
Фокусы........................................................... 638
Как Цзяо Мин грозил лисе......................................... 640
Вот так история! (Рассказ первый) ............................... 642
Вот так история! (Рассказ второй) ............................... 644
Фонарь-пес....................................................... 647
Зеркалом слушает................................................. 650
Царевна Заоблачных Плющей........................................ 652
Нежный красавец Хуан Девятый..................................... 663
Дева-рыцарь..................................................... 671
Единственный чиновник............................................ 678
Человечек......................................................... 680
Вступительная заметка В. М. Алексеева «Таланты китайского судьи»........................................ 680
Губернатор Юй Чэн-лун. (Рассказ первый) .......................... 681
Губернатор Юй Чэн-лун. (Рассказ второй) .......................... 683
Как он решил дело............................................... 685
Поторопились...................................................... 688
Приговор на основании стихов...................................... 691
Тайюаньское дело.................................................. 694
Синьчжэнское дело................................................. 697
Девушка в зеленом................................................. 699
Хэшан со снадобьями............................................... 701
В. М. Алексеев. Трагедия конфуцианской личности и мандаринской идеологии в новеллах Ляо Чжая.................................................... 703
В. М. Алексеев. К истории демократизации китайской старинной литературы.
О новеллах Ляо Чжая.................................................... 712
В. М. Алексеев. О моих новых переводах новелл Ляо Чжая................. 721
Зрачки-человечки беседовали....................................... 722
М. В. Баньковская. Друзья и недруги Ляо Чжая. Попытка послесловия..... 726
Указатель к подстрочным комментариям В. М. Алексеева — пояснениям образных выражений, реалий и имен...................................... 771
Пу Сун-лин Странные истории из Кабинета Неудачника (Ляо Чжай чжи и) Перевод с китайского академика В. М. Алексеева
Литературно-художественное издание
ISBN 5-85803-092-0
Набор — Л. С. Бабикова, Т. В. Чудинова Корректоры — Т. Г. Бугакова, И. П. Сологуб Технические редакторы — Г. В. Тихомирова, Л. Гохман Выпускающий — О. И. Трофимова
ЛР № 65555 от 05.12.97 Издательство «Петербургское Востоковедение»
191186, Санкт-Петербург, Дворцовая наб., 18
И Для корреспонденции: 198152, Санкт-Петербург, а/я 111 http: / / www.pvcentre.hotmail.ru
Подписано в печать 06.03.2000. Формат 70Х1001/ jg Гарнитура основного текста «Академическая» Печать офсетная. Бумага офсетная. Объем 49 п. л.
Тираж 1500 экз. (50 экз. — номерные)
Заказ № 3110
Отпечатано с оригцнал-макета в Академической типографии «Наука» РАН 199034, Санкт-Петербург, 9 линия, 12
СЕРИЯ «МИР ВОСТОКА»
Е. А. Торчинов. Даосизм. «Дао-Дэ цзин»
Будучи самым крупным исследователем данного вопроса, Е. А. Торчинов, написал книгу одновременно ученую и популярную. Ученую — потому что он занимается даосизмом уже много лет; популярную — потому что свои обширные знания он систематизировал доступно и увлекательно. Перед глазами читателя течет неспешная двухтысячелетняя история даосизма, рождаются и умирают знаменитые даосы-отшельники, алхимики, маги и чудотворцы, пишутся знаменитые книги и трактаты.
В качестве приложения к книге Е. А. Торчинов предлагает читателю плод своих многолетних трудов — художественный перевод всемирно известного «Дао-Дэ цзина», приписываемого таинственному Старцу-Младенцу, мудрецу Лао-цзы. И хотя русскому читателю доступен уже не один перевод великого даосского трактата, этот перевод не затеряется среди прочих.
Т. В. Ермакова, Е. П. Островская. Классический буддизм
Книга посвящена исходному (южноазиатскому) этапу истории этой мировой религии, возникшей в середине I тысячелетия до новой эры в среде индоарийской воинской аристократии. Опираясь на многолетний опыт изучения буддийских письменных памятников, созданных в Индии эпохи древности и раннего средневековья и вошедших в мировую сокровищницу религиознофилософской мысли, авторы написали очерк классического буддизма. Читателю предстоит узнать, каким образом складывалось собрание буддийских священных текстов (Трипитака), почему религия Шакьямуни отрицает идею Бога-Творца и вечной души, во что веруют буддисты, под влиянием каких идеалов оформились школы и направления буддийской классической философии. Читателю откроется закон кармы — космическая сущность любой осознанной деятельности и смысл тех нравственных предписаний, которыми руководствуются буддисты в повседневной жизни.
А. А. Хисматулин. Суфизм
Эта книга — одна из немногих попыток в отечественной и зарубежной ориенталистике осмыслить в целом столь многоплановое явление мусульманской культуры, как исламский мистицизм. В ней рассматриваются прежде всего духовные истоки суфизма, формы божественного избранничества, традиции обретения и наследования непосредственно пережитого духовного знания, их эволюция от мусульманской общины времен Пророка Мухаммада до организованных форм в виде суфийских братств, а также основные составляющие суфийского пути познания.
В заключительной части книги читатель впервые получит возможность ознакомиться с небольшим по объему, но важным по содержанию сочинением известного мусульманского мыслителя Абу Хамида Мухаммада ал-Газали ат-Туси (1058—1111) под названием «Божественное знание» («Илм-и ладуни»).
В марте выходит из печати:
А. А. Накорчевский. Синто
«Синто» — первое в российской и одно из немногочисленных в мировой науке исследований, специально посвященных изучению системы традиционных японских верований, известной во всем мире как «синто».
Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.
Синто рассматривается на протяжении всей японской истории, в большинстве своих аспектов и проявлений — как в плане своей структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.
Японская мифология и божества-кали, синтоистские святилища и мистики синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А. А. Накорчевский, сочетая при этом популярность изложения с научной строгостью подхода.
Эксклюзивный дилер по продажам книг серии — ЗАО ИТД «Летний сад».
В Санкт-Петербурге: 197136, Санкт-Петербург, Большой проспект П. С., д. 82 (ст. метро «Петроградская»,
флигель во дворе). Тел.: (812) 232 21 04. Факс: (812) 233 19 62. E-mail: letnysad@mail.wplus.net. В Москве:
ул. Б. Никитская, д. 46 (ст. метро «Баррикадная»), Тел.: (095) 290 06 88, магазин-салон; Б. Предтеченский
пер., д. 7. склад-офис (ст. метро «Краснопресненская»), Тел.: (095) 255 01 98. E-mail: letsad@aha.ru.
Новая книжная серия нашего издательства
Драгоценные 1 СТРОФЫ КИТАЙСКОЙ I поэзии
Первая книга в серии
СУХОЙ ТРОСТНИК
Поэзия эпохи Тан (VII—X вв.) в переводах Л. 3. Эйдлина
Книжную серию «Драгоценные строфы китайской поэзии» издательство Центр «Петербургское Востоковедение» начинает книгой выдающихся поэтов средневекового Китая, живших при династии Тан (VII—X вв.). Стихи даны в переложении крупнейшего знатока и переводчика китайской поэзии Льва Залмановича Эйдлина (1910—1985).
В книге представлены поэты, составившие славу танской поэзии, лучшие их стихотворения неизменно украшают самые знаменитые собрания поэтической классики Китая.
Вторая книга в серии
ПРОЗРАЧНАЯ ТЕНЬ
Поэзия эпохи Мин (XIV—XVII вв.) в переводах Ильи Смирнова
В этом сборнике представлена поэзия трехсотлетней династии Мин (XIV—XVII вв.), множество талантливых стихотворцев, продолживших традицию классической китайской лирики. Большинство поэтов вошло в знаменитую антологию, составленную в XVII в. известным литератором Шэнь Дэ-цянем.
Может быть никогда в многовековой истории китайской поэзии стихи не быль такими прозрачными, отточенными, совершенными — поэты эпохи Мин поистине осуществили столь чаемый их великими предшественниками идеал «пресной» поэзии.
Третья книга в серии
ОСЕННЯЯ ХРИЗАНТЕМА
Поэзия Тао Юань-мина (IV—V вв.) в переводах Л. 3. Эйдлина
Величайший китайский лирик Тао Юнь-мин — «поэт опрощения и винных чар» (В. М. Алексеев), представлен в нашей книге почти всеми сохранившимися до наших дней стихотворениями. Глубокие по мысли, проникновенные строки его уже более полутора тысячелетий вызывают неизменное восхищение знатоков поэзии в Китае.
Благодаря прекрасным переводам Л. 3. Эйдлина поэта узнали и полюбили читатели в нашей стране.
Эксклюзивный дилер по продажам книг серин — ЗАО ИТД «Летний сад».
В Санкт-Петербурге: 197136, Санкт-Петербург, Большой проспект П. С., д. 82 (ст. метро «Петроградская»,
флигель во дворе). Тел.: (812) 232 21 04. Факс: (812) 233 19 62. E-mail: letnysad@mail.wplus.net. В Москве:
ул. Б. Никитская, д. 46 (ст. метро «Баррикадная»). Тел.: (095) 290 06 88, магазин-салон; Б. Предтеченский
пер., д. 7, склад-офис (ст. метро «Краснопресненская»). Тел.: (095) 255 01 98. E-mail: letsad@aha.ru.
По поводу приобретения книг нашего издательства просьба обращаться в ЗАО ИТД «Летний сад».
В Санкт-Петербурге:
197136, Санкт-Петербург, Большой проспект П. С., д. 82 (ст. метро «Петроградская», флигель во дворе).
Тел.: (812) 232 21 04. Факс: (812) 233 19 62.
E-mail: letnysad@mail.wplus.net.
В Москве: ул. Б. Никитская, д. 46 (ст. метро «Баррикадная»), Тел.: (095) 290 06 88, магазин-салон;
Б. Предтеченский пер., д. 7, склад-офис (ст. метро «Краснопресненская»), Тел.: (095) 255 01 98. E-mail: letsad@aha.ru.
Все книги нашего издательства в Москве можно приобрести или заказать в магазине «Восточная коллекция»: Большой Левшинский пер., д. 8/1, стр. 2. Тел.: (095) 201 34 38.
По поводу заказа книг нашего издательства наложенным, платежом по почте просьба обращаться по адресу:
199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7/9, Издательство Санкт-Петербургского университета, отдел «Книга-почтой».
Тел.: (812) 328 77 63.
Факс: (812) 328 44 22
E-mail: books@dk2478.spb.edu
Адрес нашего издательства в Интернет:
www.pvcentre.hotmail.ru
E-mail: pvcentre@mail.ru
Здесь вы можете оперативно узнать обо всех изданных книгах, о наших издательских новинках и планах, а также познакомиться с фрагментами из опубликованных текстов. Представлены также персональные станицы востоковедов, библиографические материалы, статьи и многое другое.