Автор: Мокиенко В.М.  

Теги: языки мира   русский язык  

ISBN: 5-7627-0131-Х

Год: 1999

Похожие

Загадки русской фразеологии

Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник

Образы русской речи

Русская речь. Русский язык. 5-7

Текст
                    С АНКТ- ПЕ ТЕРБ УРГ С КИЙ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
УНИВЕРСИТЕТ
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ
ФАКУЛЬТЕТ
В. М.
МОК ИЕ НКО
ОБРАЗЫ
РУССКОЙ
РЕЧИ
историко-этимологические
очерки
фраз еоло гии
СА НКТ-ПЕТЕР Б УР Г
ФОЛИО-ПРЕСС
1999


Б БК 81.2Р
М74
Все
права
на
данное
из да ние
зарегистрированы.
Перепе­
чатка
отдельных
глав
и
произведения
в
ц елом
без
предва­
рительного
согласования
с
издательством
запрещена.
Пе ча та ется
по
постановлению
Редакционно-издательского
сов ета
С.-Петербургского государственного университета
Рецензенты:
доц .
Л.А.Ивашко
(С.-Петербургский
ун-т ),
ст.
науч.
со тр.
В.П.Фелицына
(Ин- т
линг в истиче ск их
исс ледо ваний
РА Н)
Худ ожн ик
Э.Бубович
Составитель
указателя
Г.
Мар ты нов
Мок нен ко
В .М.
М74 Образы русской речи:
Историко-этимологические
очерки
фраз ео лог ии. —
СП б .: Фолио-П рес с, 1999.—
464 с.
(Серия «Ка ж дом у
обо
вс ем»)
В
книге
в
живой
и
доступной
форме
рассматривается
история
и
этимология
многих
русских
образ ных
выражений:
пе чк и-лав очк и,
за­
мор ить
червячка,
во
всю
ивановск ую,
на
чем
св ет
сто ит
и
т.
п.
Осо­
бое
внимание
уделяется
языковым
загад ка м,
требующим
специаль­
ног о
комментария:
уйти
восвояси,
мозги
набе крень ,
тютелька
в
тю­
тельку,
на
карачках
и
т.
п.
При
толковании
сло в
и
выражений
авт ор
об ра щае тся
к
фактам
мат ери ально й
и
духов но й
культуры
русского
народа.
ISBN 5-7627-0131- Х
ББК
81.2Р
© Мокиенко В .М., 1999.
©ТОО«Фолио-Пресс»,
художественное
оф ормл ен ие , 1999.
©ТОО «Фолио-Пресс», 1999.


Галине
Ал екс е евне
ЛИЛИЧ
—
моему
Учителю
Предисловие
Предлагаемая
вниманию
читателя
книга
—
за к­
лючительная
часть
«фразеологической трилогии», за­
думанной
автором.
В
первой
книге,
п редн аз наче н­
ной
широкому
читательскому
кр угу ,1 в популярной
форме
р ассказ ы вало сь
о
происхождении
рус ски х
фр а­
зеологизмов,
их
смысловой
членимости
и
з акон ах
соединения
с лов
в
устойчивые
обороты.
Вторая
на­
писана
как
учебное
п особ ие
для
студентов-филоло­
г ов?
В
ней
рас см атри в ались
прежде
всег о
теорети­
ческие
вопросы
сравнительно-исторической
фра зе о­
логии,
оп исы вала сь
динамика
процессов
образования
сла вя нски х
устойчивых
оборотов
и
д емон стр иров алась
методика
их
научного
этимологического
анализа.
Цель
третьей
книги
—
показать,
как
в
ру сс кой
фра зео логи и
отражается
внеязыковая
д е йствите ль ност ь
(прежде всего элементы материальной и духовной
культуры)
в
и стори чес кой
ретроспективе.
П роб лема
«язык и культура»
да вно
интересует
языковедов.
Уже
первые
этимологические
опыты
античных
грамматиков
стимулировались
идеей
рек он­
струкции
«истинного»
представления
о
слове,
стрем­
лением
за
каж дым
словом
увидеть
«первородный»
образ
предмета
или
яв лен ия.
И ст ория
и
эти мология
ус т ойчивых
словосочетаний
в
это м
отношении
ка за­
лись
всегда
б олее
перспективными,
ибо
соединение
1 В глубь поговорки.
М. , 1975. 2-е
изд.
Кие в, 1989.
2 Славянская фразеология .
М. , 1980.
Изд.
2- е.
М. » 1989.
3


слов
—
это
уже
какой-то
св язн ый
р ассказ,
более
или
менее
выкристаллизовавшийся
образ.
Именно
поэ том у
многие
русские
собиратели
фоль­
клора,
этнографы,
историки,
язы ков еды
вот
уже
более
двухсот
лет
пытаются
раскрыть
происхождение
тех
или
иных
пословиц
и
поговорок,
у в идеть
за
ни ми
истоки
русской
национальной
культуры
или
быт о вых
представлений,
прочесть
скрижали
забытого
прошло­
го.
Сначала
отдельные
з амет ки
и
о ч ерки,
разбросан­
ные
по
страницам
столичных
и
губернских
журн алов
и
газет,
затем
ц ельн ые
паремиологические
сборники
с
э леме н тами
историко-этимологических
то л ков аний
и
н акон ец
к ниги,
ц ели ком
посвященные
раскрытию
происхождения
русских
крылатых
слов
и
выражений,—
такова
динамика
отечественной
исторической
фра зе­
ологии.
Немало
«культурологических»
толкований
мо ж­
но
найти,
например,
в
сборниках
пословиц
В .И.Да-
ля,
Ф.И.Буслаева,
И.М.Снегирева,
И. И.Иллюст ро-
ва,
Н.Я.Е рм ако в а,
М.Я.Рыбниковой,
А .И. Соб оле ва,
В.П.Бирюкова
и
др.
Собраниями
этимологий
крыла­
тых
слов
с
подобными
толкованиями
явля ются
сло­
вари
С. В.Мак си мо ва,
М.И.Ми хе льсон а ,
Э.Д.В ар та-
ньян а,
С.Займовского,
М. А.
Булатова,
в
кот оры х,
правда,
основное
внимание
уделено
заимствованным
из
других
язы ков
выражениям.
И дея
выявления
на­
циональной
осо бен но сти
через
паремиологию
вдо х­
новила
полтора
в ека
на зад
известного
со бир ате ля
рус­
ского
фолькло ра
И.М.Снегирева.
Его
труд
«Русские
в
своих
по сл о вицах » (М ., 1831—1834, кн.
1—4) до
сих
пор
остается
уникальным
опытом
тем ати чес ког о
объединения
ра знок али бе рных
историко-этимологи­
ческих
этюдов
с
целью
показать
связь
пословиц
и
по­
говорок
с
национальными
обычаями,
поверьями,
ис­
торией,
бытом
и
фольклором.
В
наши
дни
проблема
со отнош ени я
языка
и
к уль­
туры
приобрела
особую
актуальность
в
св язи
с
ро с­
том
п оп уляр ности
русского
языка
на
международной
4


арене.
Опыт
обучения
этому
языку
иностранцев
по­
казал,
ск оль
важно
на
язы ков ых
занятиях
формиро­
ва ть
п ред став лен ия
об
экстралингвистическом
фоне,
на
котором
происходит
р ечево е
общение.
Изучение
иностранного
языка
не
может
быть
самоцелью,
оно
всегда
со пр ов ожда ется
постижением
национальных
реалий
—
такова
установка
нового
на пра вле ния
ру­
систики
— лингвострановедения,
пр инц ипы
которого
разр аб отан ы
Е.М.Верещагиным
и
В.Г.Костомаровым.
В
наши
дни ,
преодолевая
конъюнктурную
«псевдо ­
ак туальн ость», это направление не довольствуется
одними
«советизмами», а становится наконец исто­
рическим.
Рус ска я
идиоматика
для
выполнения
э той
зада­
чи
да ет
ос обо
благодатный
м ате риал . «Фразеологиз­
мы
в
собственном
(строгом)
смысле
термина
всегда
косвенно
отра жают
воззрения
народа,
о бщест вен­
ный
стро й,
идеологию
своей
э по хи,—
подчеркивал
Б. А.Л ар ин.—
Отражают,
как
с вет
утра
отра жа етс я
в
капле
ро с ы» (Ларин 1977, 156).’
Фразеологические
«капли росы»
мо гут
стать
объективным
отражением
рус ской
реальности,
од н ако,
л ишь
в
том
сл уч ае,
ес ли
их
национальная
«чистота»
апробирована
достовер­
ным
этимологическим
ан ализ ом.
Но
иногда,
как
бу дет
показано
в
книге,
то,
что
в ыда ется
за
сугубо
ру сск ое,
оказывается
на
по ве рку
интернациональ­
ным ,
а
то,
что
причисляется
к
одной
сфере
рус ск ой
жизни,
на
са мом
д еле
первоначально
относилось
к
д ру гой.
Ав тор
этой
книги,
группируя
мат ер иал
по
тема­
тическому
пр инц ипу
и
отталкиваясь
от
исходного
образа
русских
оборотов,
пытается
поэтому
пересмот­
ре ть
многие
традиционные
историко-этимологичес­
кие
версии.
Такой
п ере смотр
опирается
на
ме тод
структурно-семантического
моделирования,
суть
ко­
торого
з аключ ает ся
в
соп ряжен и и
литературного
об о-
1 Библиографию см .
на
с.
424 и сл.
5


рота
с
его
многочисленными
вариантами
в
р у сских
и
других
славянских
диалектах
и
языках.
При
этом
фр а­
зе олог и зм,
или
фразеологическая
единица,
понима­
ет ся,
как
и
в
предшествующих
книгах,
традицион­
но
—
как
сочетание
слов,
о бла дающ ее
относитель­
ной
устойчивостью,
воспроизводимостью
в
готовом
ви де,
экспрессивностью
и
целостным
значением.
По­
с ло вицы,
устойчивые
сос тав ные
термины,
но менк­
латуры
и
ц ита ты,
следовательно,
из
фра зеолог ии
ис­
ключаются,
хотя
они
несомненно
яв ляю тся
ее
ис­
точником.
Идиоматика
люб ого
языка
обладает
как
бы
двой­
ной
ин дивиду альн ост ь ю.
Она
индивидуальна
как
яв­
ление
современного
литературного
язык а,
ибо
каждый
об орот
яв ляетс я
самостоятельным
ос колк ом
н еко гда
активной
речевой
модели,
со
вр ем енем
утратившей
актуальность.
Она
индивидуальна
и
как
отражение
каких-либо
национальных
реалий,
составлявших
в
свое
время
самобытность
кул ь туры
того
или
иного
на ро да.
А
индивидуальное
—
как
это
ни
парадоксаль­
но
—
является
о собо
п рочн ым
цементирующим
ра­
створом
при
взаимодействии
народов
и
их
к ультур ,
ибо
именно
оно
и
является
национальной
«валютой»
при
культурном
взаимообмене
народов.
«Именно
индивидуальные
особенности
н арод ов
св языва ют
их
др уг
с
другом,
заставляют
нас
любить
народ,
к
кото­
рому
мы
даж е
не
принадлежим,
но
с
которым
столк­
ну ла
нас
судьба,—
по дч ер кивает
Д.С.Лихачев,—
Сл е­
до вате льно,
выявление
национальных
ос обен н остей
ха ракте ра,
значение
их,
размышление
над
истори­
че ски ми
обстоятельствами,
способствовавшими
их
со­
зданию,
помогают
нам
понять
другие
народы.
Ра з­
мышление
над
этими
национальными
особенностя­
ми
имеет
о бщее
значение.
Оно
оче нь
в аж но» (Лихачев
1981, 65).
Историко-этимологические
очерки,
предлагаемые
читателю,
представляют
собой
име нно
размышления
над
национальными
особенностями
русских
образных
6


выражений.
Символы
русского
быта,
фа кты
рус ск ой
истории,
осколки
др ев них
народных
верований,
рус­
ские
об ряд ы,
песни,
сказки
—
все
это
и
со зд ает
ин­
дивидуальное
лицо
рус ской
идиоматики,
делает
ее
непереводимой
до слов но
на
другие
языки.
Ра змы ш­
лять
над
такими
национальными
особенностями
на­
шег о
яз ыка
—
не
только
сугубо
лингвистическая,
но
и
патриотическая
задач а.
Особое
вн иман ие
в
кни ге
уд еле но
вз аимо д ейс твию
национального
и
интернационального,
расшифров­
ке
различных
архаичных
элементов,
усиливающих
языков ую
специфичность
рус ской
фра зеоло ги и
и
от­
ра жен ию
в
ней
былой
духовной
кул ь туры
народа.
Комментируя
фразеологические
обороты
или
лек­
си ческие
единицы,
отражающие
элементы
националь­
ной
образной
символики,
можно
ид ти
дв умя
проти­
воположными
пу т ями:
от
языка
к
отражаемой
де й­
ств и тель н ости
и
от
действительности
к
отражению
ее
в
язык е.
В
дв ух
первых
главах
автор
в
основном
со­
ср едо тачи ва ется
на
лингвистических
моментах,
по­
скольку
рассматривает
«затемненные»
в
процессе
язы­
ковой
эволюции
об ороты
(во всю ивановскую,
к ишмя
кишеть
и
по д.). В двух последующих главах его зада­
ча
—
показать,
как
мифологические
представления
и
об разы
р у сского
фол ькл ора
отражаются
в
языке,
поэтому
сначала
комментируются
соответствующие
реалии,
а
затем
в
эт от
комментарий
вп лет ается
фр а­
зеология
и
лексика,
так
или
иначе
с
такими
реалия­
ми
с вяз анна я.
Такой
по дх од,
думается,
п оз воляет
п ок азать,
как
лингвистические
приемы
«добывания»
внеязыковой
информации,
так
и
особое
з нач ение
пос­
ледней
при
уг луб ле нном
познании
русского
языка,
тем
более,
что
ви ди мая
п розрачн ость
образов
б оль­
шинства
фразеологизмов
не ре дко
создает
иллюзию
их
«познанности»
н осит елями
языка,
хо тя
п ред ста вле­
ние
об
этих
образах
может
б ыть
расплывчатым
или
вовсе
неверным.
Дойти
до
истинного
источника
каж­
дого
такого
об раза
—
з адача
историка
фразеологии.
7


Глава
I.
ОСВОЕННОЕ
ЧУЖОЕ
И
ОТЧ УЖДЕ ННОЕ
СВОЕ.
Национальное
и
инт ер на цио нал ьное
во
фразеологии
От
яйца
или
от
печки?
Многие
сборники
крылатых
с лов
и
выражений
начинаются
с
др евн его
ла тин ског о
об орота
ab ovo ‘с
яйца ’.
Та кой
за чин
идеален,
ибо
он
объединяет
два
противоречивых
словарных
пр инципа :
с
одной
сто­
роны,
это
начало
алфавитное,
чисто
фор ма льное ,
с
другой
—
смысл о во е,
в едь
переносное
значение
обо­
рота
и
е сть
—
‘с самого начала’.
По
происхождению
это
осколок
б олее
полной
поговорки
ab ovo usque ad mala ‘от начала до конца’,
а
буквально
—
‘от яйца до яблок’.
Поговорка
отр а­
жает
принятый
у
римлян
обычай
начинать
о бед
с
ва­
реных
я иц,
а
завершать
его
фруктами.
Но
на
этом
«материально - веще ств енно м»
объяс­
нении
история
древнего
выражения
не
кончается.
Попав
в
знаменитое
произведение
Гора ц ия
«Наука
по э зи и» (Ars poetica), оно не только стало «к ры ла ­
ты м», но и приобрело новое,
поэтико-мифологичес­
кое
истолкование.
Восхваляя
Гом ера ,
начавшего
«Илиаду»
не
с
описания
рожде ни я
Елены,
а
с
рас­
сказа
о
Троянской
войне,
к оторая
вспыхнула
по
ее
вине,
Гораций
з амеч ает,
что
ис тинн ый
поэт
сразу
о ку нает
читателя
в
гущу
соб ыти й,
а
не
утомляет
его
ок оли чно стями :
8


Не
начинает
он
п еть
возврат
Ди о меда
со
смерти
Мелеагра
иль
с
пары
яиц
—
Троянской
би твы.
Вечно
к
развязке
спеша,
он
слушателя
ув лек ает
В
середину
с обыт ий,
как
бы
уж
знакомого
с
делом.
(Перевод А .А .Ф ета)
Nec reditum Diomedis ab interitu Meleagri,
Nec gemino bellum Troianum orditur ab ovo...
У
Горация
abovo—
это
уже
игр а
на
потенциаль­
ной
многоплановости
выражения
со
словом
яйцо.
В едь
«пара яиц
—
Троянская
битва»
—
намек
на
гречес­
кий
миф
о
Леде,
дочери
царя
Этолии,
ко тор ая
п ле­
нила
своей
красотой
Зевса.
Явившись
к
ней
в
образе
лебедя
во
время
ее
купания,
верховный
бог
антично­
го
мира
стал
отцом
Ел ены
Прекрасной,
похищение
ко торой
П ари сом
вп о следст вии
вы звал о
Троянскую
войну.
И
п оск ольку
З евс
принял
облик
лебедя,
то
Ле да
не
просто, «по-человечески»
р оди ла,
но
снесла
два
яйца.
Из
одного
вылупилась
Елена,
а
из
друго­
го
—
близнецы
Диоскуры.
Эт от
намек
Горация
А. А.Фе т
в
пер ево де
делает
еще
более
прозрачным,
ибо
в место
обычного
ab ovo он употребляет разверну­
тое
«не начинает .. .
с
пар ы
яиц
—
Троянской
битвы».
Ри мс кий
по эт
смело
ск рещи ва ет
с пеци фич но
ла­
тинск ий,
народный
по
происхождению
оборот
с
«иноплеменным»
мифом,
достигая
при
этом
стилис­
тико-художественного
э ффек та.
Он
об но вляет
ш аб­
лонное
вы р ажени е,
дел ая
привычное
непревычным,
за остряе т
внимание
на
гл ав ном
—
на
том,
что
Гомер
начинает
с
самой
сути.
Вот
почему
многие
толкова­
тели
кр ыл атых
с лов
пыт ал ись
даже
приписать
автор­
ст во
ab ovo именно Горацию .
Между
тем
великий
поэт
античности,
говоря
по-современному,
просто
«интернационализировал»
латинскую
народную
иди­
ом у , «озвучил»
ее
под
мифологические
мотивы
древ­
него
мира.
9


В
языке
в ообще,
а
во
фра зеолог ии
в
особеннос­
ти
так ое
сп лет ение
национального
и
интернациональ­
ного
происходит
постоянно.
Как
ни
од ин
н арод
не
может
полнокровно
существовать
без
разносторонних
ко нта ктов
с
другими
народами,
так
и
яз ык
ис то щил­
ся
бы
сам
в
себе,
не
находя
подкрепления
в
других
языках
и
не
отдавая
им,
в
свою
очередь,
собствен­
ных
живительных
соков.
Поэтому
любое
слово,
любой
оборот,
заимство­
ванный
из
д руго го
языка,
в лив аясь
в
новую
сре ду,
так
или
иначе
приспосабливается
к
ней
и
в
итоге
«на­
ционализируется».
Даже
тогда,
когда
этому
пр е пят­
ствует,
скажем,
непонятность
буквального
смысла
или
иная
сист ем а
пи сь ма.
Так
случилось
и
с
интернациональным
оборотом
ab ovo в русском литературном языке.
Он
дав но
в не­
дрился
сюда,
хот я
графически
отделен
от
«азбучно ­
го»
русского
текста:
Начнем
ab ovo: мой Езерский
Происходил
от
тех
вож де й,
Чей
в
древни
веки
парус
дер зк ий
Поработил
брега
море й.
Одульф,
его
начальник
рода,
Вельми
бе
гроз ен
вое вода...
(А.
С.Пушкин.
Родос лов н ая
мо его
героя)
В
к акой -то
ст епен и
такая
г раф иче ская
отд елен­
ность
стимулировала
с це пление
с
об ор отом
ab ovo гла­
гола
начинать,
который
является
его
некоторой
ра с­
шифровкой.
Кро ме
Пушкина,
употребляется
он
и
мно г ими
русскими
писателями
и
пуб л ициста м и: «Но
начнем
ab ovo, если не с самой колыбели,
то
хоть
с
той
поры,
как
я
себя
помню» (Н.СЛесков.
Де тские
г о ды); «...Недоумение
“экономистов”
по
поводу
ф ак­
тического
пр о ведени я
в
“Искре”
на ших
воззрений
по­
казывало
с
очевидностью,
что
мы
часто
го вори м
бу к­
10


вально
на
разных
языках,
что
мы
не
мож ем
поэтому
ни
до
че го
договориться,
если
не
будем
начинать
ab
ovo» (В.ИЛенин.
П оли.
собр.
соч.,
т.6,с.4).
Фиксированная
к о мбина ция
русского
г лаго ла
с
латинским
предложно-именным
словосочетанием
—
довольно
самобытна
и
специфична.
Но
освоение
этого
оборота
р у сским
языком
происходило
и
по
в торой
линии
—
л инии
калькирования,
дословного
перево­
да.
В
таком
варианте
акце нт
смещен
к
мифологи­
ческой
«половине»
ла т инизма ,
ибо
в
русском
кры ла­
том
слове
начинать
с
яиц
Л еды
или
от
яиц
Лед ы
‘на­
чинать
с
самого
начала’
прямо
выражена
поэтическая
ид ея
Горация.
Х арак тер но,
что
рус ски е
п и сатели
уп от реб ляли
э тот
оборот
на р авне
с
уже
приведенным: «Милый
брат,
я
виноват
перед
тв оею
дружбою,
постараюсь
загладить
ви ну
мою
длинным
письмом
и
подробны­
ми
р ассказ ами.
Начинаю
с
яиц
Лед ы» (А.С.П ушк ин.
Письмо
Л.С.П уш кин у 24
сентября
1820 г. ); «Сойдет ­
ся
десять
рус ски х,
мгновенно
возникает
вопрос
о
будущности
России,
да
в
т аких
об щих
че рта х,
от
яиц
Леды ,
бе здока за тельно ,
б езв ых одн о» (И.С.Т ург ен ев.
Ды м).
И
во
втором
с лучае
мож но
увидеть,
что
русский
язык
внес
определенные
изменения
в
исходную
фор­
му
и сточни ка.
На
латыни
э тот
оборот
более
уп отр е­
бителен
в
единственном
числе
—
ab ovo Ledae incipere
‘начинать с яйца Леды’,
что
о беспеч и вает
бо лее
тес­
ную
зависимость
между
дв умя
его
мотивировками.
В
русском
языке
закреплена
форм а
множественного
числа.
Тем
не
менее
она,
во-первых,
как
уже
гово­
рилось,
я вно
смещ ает
акцент
оборота
в
сторону
ми­
фологии
и
отрывает
его
от
«обедненного»
образа,
а
во-вторых,
корректирует
это
мифологическое
пред­
ставление:
ведь
Ле да
дейс тв ит ел ьно
«снесла»
не
одно,
а
целых
два
яйца.
Наконец,
на
закрепление
множе­
ственного
ч исла
не
м огла
не
повлиять
и
традиция
рус­
ских
переводов
Горация:
не
случайно
и
в
от но сит ель­
11


но
позднем
пер ево де
А. А.
Ф ета
речь
ид ет
именно
о
«паре яиц»
Леды,
а
не
об
одном,
как
в
оригинале.
Так
даже
явно
заимствованное
кры лат ое
сло во
обретает
в
русском
языке
определенную
специфич­
ность,
хо тя
в
то
же
время
продолжает
оставаться
ин­
тернационализмом.
Но,
конечно,
каждому,
кто
стремится
д ои ска ться
до
«духа языка», важнее из всего многообразия ус­
тойчивых
выражений
в ыб рать
именно
те,
ко торы е
о пр едел яют
его
чисто
национальное
л ицо
и
отражают
различные
эл емент ы
его
культуры
и
быта.
Тако е
«доискивание»
в
рамках
фра зеоло ги че ских
за чин ов
приведет
нас
к
трем
синонимам
латинского
об оро та
—
начинать
с
азов,
начинать
с
азбуки
и...
танцевать
от
печки.
На до
сразу
сказ ат ь,
что
это
от­
ню дь
не
абсолютные
синонимы,
ибо
они
отличаются
д руг
от
друга
и
по
семантике,
и
по
широте
употреб­
ления,
и
по
отношению
к
тем
или
иным
предметам
и
явлениям.
Если
два
первых
выражения
подчеркива­
ют
начинательность,
так
сказать,
учебно-научную,
п оск ольку
ре чь
идет
об
изучении
че го-ли бо,
то
танце­
ват ь
от
печки
может
характеризовать
и
б олее
широ­
кую
деятельность.
Д оста точн о
сра вн ить
три
контек­
ста,
чтобы
понять
такие
различия:«Занятиявнейро­
хирургической
клинике
И ван
Иванович,
уже
опытный
хи рург ,
н ачи нал
почти
с
азов,
а
через
три
го да
б ле­
ст яще
защитил
канди дат ску ю
диссертацию» (А.
Коп ­
тяева.
Ив ан
И в ано ви ч); «Что же делать,
что
на чат ь?
Ну,
хоть,
пожалуй,
ад ми нис тратором
или
эскадрон­
ным
командиром...
да
нет:
вр емя
ушло,
надо
н ачи­
нать
с
азбуки» (И.А.Гончаров.
Обыкновенная
исто­
р ия); «На одного работающего должно быть 8 —12
ге к­
таров
пашни.
Отсюда,
как
от
печки,
“танцуют”
п роекти ров щи ки
и
с тр оите ли» (ОЛатифи.
«Уценен­
ны е»
п осел ки // Правд а, 1979, 27 мая,
с. 2).
Различия
эт их
фра зеолог ичес ких
«собратьев»
ла­
тинского
ab ovo во многом определяются тем обра­
зом ,
на
основе
которого
они
созданы.
Азы
и
азбука
12


напоминают
нам
о
славянском
п ись ме,
созданном
в
IX веке « со лу нскими
братьями»
Ки ри ллом
и
Мефо­
дием,
о
развитии
грамотности
в
Древней
Руси
и
во
всем
славянском
мире.
Здесь
р усс кий
яз ык
б укв аль­
но
перекликается
с
болгарским,
где
есть
выражение
запбчвам
от
азбуки
‘начинать с азбуки’: это одно из
свидетельств
др евне й
культурной
общности
наших
народов.
То,
что
с
аз буко й
св яз ывает ся
п редс тав ле­
ние
о
начале
какого-либо
дела,
свидетельствует
об
уважении,
которое
и сп ыты вали
н аши
предки
к
«азам»
и
«букам»
как
основе
учености.
Если
обороты
об
а зах
и
азбу ка х
отражают
пиетет
к
грамотности
и
се рьезно е
отношение
к
подобным
«на ­
чи н ан ия м», то специфично русская идиома танце­
вать
от
пе чки
удивляет
с воей
необычностью.
Поче­
му
начало
св языв ает ся
с
танцем?
Почему
танцевать
надо
именно
от
печки?
И
вообще
—
как
комбинация
танца
с
приспособлением
для
обогрева
дает
такой
неожиданный
семантический
результат?
Ответ
на
этот
вопрос
на шел
академик
В.В.Виног-
радов,
который
в
1940 году посвятил выражению
танцевать
от
печки
специ аль ны й
очерк.
Танцевать
от
печки
—
это
тоже
крылатое
выражение,
хо тя
и
далеко
не
так ое
древнее,
как
его
латинский
с ино­
ним:
от
вр емен
Горация
оно
отделено
почти
что
д ву­
мя
т ыся чами
лет.
В
ру сс кий
литературный
язык
оно
попало
благо­
дар я
писателю-разночинцу
В. А. Сле п цо ву (1836—1878),
к отор ый
в
одной
из
сцен
нео ко нч енно го
романа
«Хо­
роший
ч ел ов ек» (1871) объясняет его происхождение
и
мотивировку.
Герой
романа
—
«неслужащий дворя­
нин»
Теребенев
—
возвращается
на
родину
после
б ес­
плодных
скитаний
по
Европе.
Он
полон
б лаг оро дных
стремлений,
мечтает
о
служении
народу
и
вспоминает
кар т ины
де тства.
Ст ер жнем
сцен ы
является
его
в ос­
поминание
о
том,
как
его
мальчиком
когда-то
уч или
та н це в ать: «Представилось ему,
что
стоит
он
в
з але,
у
печки,
с
выве рну т ыми
в
тре тью
по зицию
ногами...
13


Вд руг
—
ска ндал :
одна
нога
у
Сережи
как-то
подвер­
тывается,
заплетается
за
другую,
Сережа
сбивает ся
с
такта
и
останавливается...
—
Эх,
ка кой
ты,
брат!
—
с
укором
говорит
отец.—
Ну,
ступай
опять
к
печке,
начинай
сначала.
—
Извольте
отправиться
к
печке,—
уныло
гово­
рит
учитель.
Сконфуженный,
потупившись,
возвращается
Сережа
к
печке...
Вся
эта
сц ена
представлялась
Тере-
бен еву
с
мел ь чайш ими
подробностями...
все
эти
де т­
ские
ст рад ан ия,
которые
он
испытывал
пятнадцать
лет
назад,
опять
с
та кою
же
силою
воскресли
в
нем,
как
бу дто
он
только
сию
минуту
осрамился
в
танцах
и
в озв ра щается
к
печ ке
для
того,
чтобы
опять
начинать
сн ач ала.
—
Да
теперь-то
что
же
я
делаю?
Зачем
я
еду
в
Ро ссию ?
—
вд руг
с
ужасом
подумал
он .—
Это
я
в оз­
вращаюсь
к
печке!..
Теперь
его
п оложен ие
опять
ст ало
ему
совершен­
но
ясно:
деревня,
Москва,
Петербург,
Ев роп а,
до­
шел
до
к рая
и
опять
туда ,
в
деревню.
Да,
име нно
в
деревню,
потому
что
печка
не
в
Петербурге,
даже
не
в
Москве,
она
там...
в
деревенском
доме,
стои т
на
том
же
месте,
где
ст ояла
пятнадцать
лет
т ому
наз ад.
И
для
того,
чтобы
начать
сн а чала,
необходимо
ве р­
нуться
оп ять
туда
же,
к
той
же
само й
и зразц ов ой
г ол­
ландской
печ ке,
стать
в
третью
позицию
и
опять:
раз,
два,
т ри,
раз,
два ,
три
и
т.
д .» (Аш. , 654—655).
Комментируя
это
место,
В.В.Виноградов
отм еча­
ет,
что
здесь
не
только
написана
картина
«танцева­
ния
от
пе ч ки », «но и с необыкновенной полнотой и
ясностью
обозначены
те
“внутренние формы”,
те
мотивы,
которые
привели
к
ме тафор ичес ком у
пере­
о смысле нию ,
обобщению
фразы
танцевать
от
п еч­
ки » (Виноградов, 1940, 37).
В. А .Сле пцов,
в идимо ,
не
яв ляет ся
автором
рус­
ского
выражения,
как
и
Гораций
—
лати нско го.
Об ы­
чай
обучаться
танцам
так,
как
описано
в
романе,
14


был
широко
ра спр остра не н
в
России
прошлого
века
в
дворянских
семьях.
О
нем,
например,
сообщает
и
A.П.Чехов: «Когдаему (архитектору.—
В. М.) заказы­
в али
план,
то
он
обыкновенно
чертил
сначала
зал
и
гостиную;
как
в
былое
время
инс тит утки
могли
танце­
вать
только
от
печки,
так
его
х уд ож ест венная
ид ея
могла
исходить
и
развиваться
только
от
зала
и
гости­
но й» (Моя жизнь) .
Впрочем,
возможно,
обычай
на­
чинать
т анец
от
печки
был
ра сп рост ране н
и
в
рус­
ской
дер евне.
В
Кос тром ск ой
губернии,
например,
подруги
невесты
на
свадьбе
пели
следующие
с троки :
«Я от печки иду,
половички
чту
(т.
е.
считаю.—
B. М.)...*, что можно также понять и переносно
—
‘на­
чинаю
с
самого
нач ала
[считать половицы пола]’. Б л а­
годаря
достаточно
ши роко й
известности
этого
об ы­
чая
вошло
в
об иход
и
выражение
танцевать
от
печки
в
переносном
значении.
В
нач але
XX века был изве­
ст ен
и
вар и ант
оборота
—
танцевать
не
от
печки
‘де­
лать
чт о-ли бо
с
непривычки’,
‘затрудняться,
де лая
что-либо
в п ервы е’: «Говорить писателю,
не
думая
о
цензуре,
это
все
равно,
что
танцевать
не
от
печки.
А,
ведь,
это
оче нь
и
оче нь
тр удн о .. .» (Агорин.
Сре ди
собратьев//Новости, 1900,15нояб.).
Почему
именно
печка
стала
«точкой отсчета»
в
танцах
—
в
целом
понятно:
от
нее
начинали
танце­
ват ь
п ото му,
что
п ечка
обычно
стояла
л ибо
в
углу,
л ибо
недал еко
от
вхо дн ой
дв ери
и
весь
простор
к ом­
н аты
был
в
это м
случае
в
распоряжении
тан цую щи х.
Благодаря
конкретно-историческому
бытовому
образу
этого
оборота
он
первоначально
им ел
доста­
точно
маркированное
значение
—
не
‘начинать вооб ­
ще ’,
а
‘начинать всегда с одного и того же,
то
и
д ело
возвращаться
к
исходному
пункту,
приступая
к
ис­
по лне нию
чего-либо,
к
разговору
и
т.
д.’
Пост еп ен­
но,
од на ко,
эта
се ман ти че ская
маркированность
сти­
ра ется ,
так
же
как
рас ши ряетс я
и
его
сочетаемость.
Не
случайно
в
приведенном
из
«Правды»
отрывке
«танцевать»
уже
за ключен о
в
кавычки.
А
в
дру гом
15


периодическом
издании
этот
гла гол
заменен
уже
тем
же
сл о вом,
которое
сопровождает
и
выражение
ab ovo:
«Стало уже почти неприличным начинать путевые
заметки,
что
называется,
“от печки”
—
с
описания
взлета
воздушного
корабля,
неизменного
спутника
вс ех
отчетов
о
за рубеж ны х
поездках»(С.Авдеенко.
Под
небом
Ит али и // Аш., 655).
П рак тичес ки
в
э том
ко н­
те ксте
гр ань
ме жду
дву мя
столь
ра зличн ым и
по
об­
ра зно сти
оборотами
уже
стерта,
здесь
они
взаимоза­
меняемы.
Так
язык
постепенно
у рав нив ает
шансы
своего
и
чужого,
сохраняя
в
то
же
вр емя
их
н еко торые
специ­
фические
отличия
и
п ере плав ляя
эти
отли чи я
в
тон­
кие
стилистические
н юан сы,
которые
столь
важны
для
мастеров
слова.
От
печки
до
л авоч ки
При
«уравнивании шансов»
может
синонимичес­
ки
сблизиться
ряд
оборотов
из
разных
источников
и
сфер
общения.
«Взгляд со стороны», например удив­
ление
иностранца,
вызванное
тем
или
ины м
рус ск им
выражением,
н ере дко
по дскаж ет ,
что
это
у ра внива­
ние
—
еще
не
уравнение
без
всяких
неизвестных.
Часто
так ая
ре акц ия
з аст авл яет
вновь
окунуться
в
глу­
би ны
то го
или
иного
словосочетания,
к
кот орому
мы,
рус ск ие,
давно
привыкли
и
которое
живет
в
н ашем
сознании
безотносительно
к
породившему
его
обра­
зу.
Так,
о дно
из
н аших
нар о дных
выражений
со
сло­
вом
печка
—
печки-лавочки
—
давно
уже
бытует
в
на­
шем
языке.
Его,
в
частности,
отражают
сборники
пословиц
и
поговорок
прошлого
века:
У них
одни
п еч­
ки-лавочки
‘одна чашка -ло ж ка’ (Снегирев 1854, 197).
У
них
все
вме ст е:
и
печки,
и
лавочки
(Буслаев 1854,
85).
У
них
и
печки
и
лавочки,
всё
вместе
‘они дружны’
(Даль III, 108), смол.
Уяго
з
им
и
печки
и
л ауки
‘он с
16


ним
за о дно’ (Добр., 123), ворон,
кому-либо
и
печки
и
лавочки
‘особый почет и внимание’.
У
кого
ли бо
[и]
печки
и
лавочки
‘у кого-л иб о
б лизк ие,
интимные
от­
н ошен и я’ (СРНГ XVI, 223).
И звес тно
оно
и
в
запи­
сях
современных
диалектологов,
например
С.И.Кот-
ко ва:
орл.
отош ли
ему
печки-лавочки
‘прошло хоро­
шее
для
ког о-н иб удь
вр е мя’ (КСРНГ).
Популярность
фильма
В. Шукшина «Печки-лавоч­
к и », однако,
заставила
взглянуть
на
эт от
фразеоло­
гизм-заголовок
новыми
гл азами .
И
в
какой-то
степе­
ни
это
бы ло
стимулировано
име нно
«взглядом со сто ­
роны».
1979 год .
Кинофестиваль
в
Неапо л е,
где
демон­
стрируется
эт от
фильм.
Организатор
и
директор
м еж­
ду нар од ных
н еап олит анс ких
Дней
кино
Луиджи
Рон-
ди,
обращаясь
к
сов е тской
киноделегации,
говорит:
«Шукшинская ретроспектива вызвала огромный ин­
терес.
Италия
открывает
для
се бя
уд ивите льного
ру с­
ского
художника.
Кст ати ,
как
точно
пер евест и
на­
звание
фи льма
“Печки-л а во ч ки ”?»
Кор респ он ден т
«Правды»
Георгий
Капралов,
за­
ду мав шись
над
эт им
вопросом,
очень
точно
в ырази л
его
«лингвострановедческую сложность»
и
разглядел
в
это м
шукшинском
символе
смысл,
н амно го
выхо­
дящий
за
обиходно-бытовые
границы
выражения:
«Но попробуйте объяснить итальянцам,
что
такое
“печки -ла во чк и ”.
Выражение
шутливое,
с
лукавин­
ко й.
В
деревне
под
ним
то тчас
разумеют
сугубо
дове­
рительные
отношения
или
св ойский
разговор,
смы сл
которого
схватывается
как
бы
м& кду
слов.
Такой
тон,
да
к
тому
же
еще
с
ус мешкой ,
и
избрал
Ш укшин .
Однако
заметить
лишь
его
—
значит
не
понять
самого
гл авног о
в
фильме.
Вне шне
на
экране
—
ве се лая
ис­
тория
о
то м,
как
сибирский
тракторист
И ван
с
же ной
впе рвы е
на
черноморский
курорт
ездили.
А
по
суще­
ству
—
серьезный
разговор
о
жизни
народной,
ее
нрав­
ственных
устоях,
духовных
ценностях.
Не
просты
они,
эти
ш укши нские
“печки -лав очки ”.
17


Беседы
в
Неа п оле
вспоминаются
ныне
не
только
как
одн о
из
свидетельств
известности
Шукшина,
ш агну вшег о
за
оте чески е
пределы.
Вопрос,
условно
говоря,
о
“печках- лаво чка х”,
о
стиле
и
—
шире
—
эстетике
пис ат еля,
о
том,
к акие
требования
он
предъявляет
к
тем ,
кто
хотел
бы
верно
прочитать
и
затем
перенести
на
экран
его
произведения,
обретает
сег од ня
новое
зн ачен и е» (Георгий Капралов .
Уро ки
Ш укши н а/ / Прав да, 1979, 23 июля,
с. 3).
Как
в идим,
с ама
трудность
перевода
такого
фра­
зеологического
символа
подсказывает
ключ
к
р азг ад­
ке
его
глубинного
содержания.
При
вс ем
этом
в
ф иль­
ме
В.Шукшина
не
те ряетс я
и
будничное
фра зеолог и ­
че ское
значение
оборота
печки-лавочки,
хотя,
правда,
шукшинское
словоупотребление
резко
отличается
от
зафиксированного
в
словарях
—
‘близкое,
короткое
зн ак омств о
с
кем - л и бо’ (ФСРЯ).
Герой
фильма
не­
сколько
раз
употребляет
это
выражение,
и
каждо е
употребление
семантически
диффузно
и
в
то
же
вр е­
мя
контекстуально
св яз ано : «Вышел на бережок,
по­
сидел,
отдохнул
—
вот
вам
и
печки-лавочки»; «Сно­
ва
начались
пе ч ки-л аво ч ки »; «Будешь где -нибу дь
вм е­
сто
отдыха
печки-лавочки
делать».
У
В.Шукшина,
как
видим,
печки-лавочки
по
смыслу
—
нечто
очень
емко е
и
предельно
размытое:
и
что -то
‘домашнее,
родное,
хороше е’ ,
и
что -то
‘буд­
ничное,
привычное,
обыденное’,
а
сл едов ат ель но
—
‘незначительное,
м елко е,
не
ст оящ ее
в нима ния’.
Водном
к оротен ьк ом
выражении
высокое,
сталки­
ваясь
с
низким,
нейтрализуется,
ста н ови тся
простым.
Такое
единство
фразеологических
противополож­
ностей
схвачено
писателем
чрезвычайно
точно.
Ве дь
и
у
других
советских
писателей
можно
—
правда,
по­
рознь
—
у вид еть
те
же
семантические
л инии
вы р аже­
ния
печки-лавочки.
Вот
две
иллюс т ра ции
к
се ма нти­
ческой
т еме
‘близкое знакомство’
и
‘нечто обыденное,
нез нач ит ел ьн ое’: «Или вот еще.
Вы
с
вашим
ложно
понятым,
по
сути
балаганным
демо крат и змо м
напро­
18


палую
фамильярничаете
со
студентом:
заводите
с
ним
печки-лавочки,
адресуетесь
к
нему
по
имени,
причем
на
ты:
Дима,
Пет я,
Сережа» (С.Вайман.
Доцент
с
авоськой//Литературная
г азета , 1974, 10 марта,
с. 11);
«Он сел на постель и поцеловал ее. —
А
что
же
ты
де­
лаешь?
—
Да
так ,
п ечки -ла вочки .—
Ну
вот
и
ра сска ­
жи
мне
о
печках-лавочках.
А
то
сам а
встану
и
посмот­
рю,
ка кие
там
у
тебя
се крет ы
от
меня» (Б.
Б он дарен­
ко.
Цейтнот//Юность, 1971, No2, с. 16).
В
поисках
причин
это го
непротиворечивого
сто л­
кновения
полюсов
приходится
об ращать ся
к
русской
этнографии
(Макс., 199—200).
Неудивительно,
что
именно
п ечка
и
лавочка
стали
фразеологическими
символами
домашнего
очага
у
русских:
они
—
два
«стержня»
крестьянской
избы.
Печка
здесь,
разуме­
ется,
не
та
изразцовая
голландская
печ ь
в
дворянс­
ких
домах,
от
кото рой
начинали
св ои
танцевальные
экзерсисы
изнеженные
барчуки
и
институтки.
В
п еч­
к ах-лавочка х
—
это
большая
р усская
би тая
глиняная
или
кирпичная
печь,
зан им ав шая
в
избах
чуть
ли
не
третью
часть
всей
жилой
пл оща ди.
Вели чи на
та кой
печи
вполне
со разм ерн а
ее
роли
в
ж изни
р у сских
кре­
стьян:
печь
грела
в
долгие
зимние
дн и,
в
ней
варили
щи
да
кашу,
вы пекали
хлеб,
а
не ред ко
и спо льзов али
и
как
баню.
П ечь
р аспо л агает ся
в
левом
углу
от
в хода
в
избу.
Пространство
между
печью
и
стеной
с
небольшим
окошком
—
это
«бабий кут», угол,
хозяйками
кото­
ро го
явля ются
женщины.
Тут
и
кухня,
и
место,
где
женщины
прядут
или
мелют
зерн о
жерновами,
и
угол
для
переодевания
и
туалетов,
и
д етска я
с
подвешен­
ной
к
п отолку
зыбкой.
Затем
—
«красный угол», почетное место с ико­
нами
и
обеденным
столом,
которое
об ъед ин яет
фун­
кции
столовой,
гостиной
и
места
для
богослужения.
От
красного
угла
к
задней
стене
в
у гол
п рост ирае тся
«хозяйский кут», где спит и работает глава семьи.
Над
э тим
угл ом
—
пол ат и,
т.
е.
деревянный
помост
19


из
досок,
служащий
общей
спальней
и
гардеробной.
Полати
о дним
своим
краем
смыкаются
с
«голуб­
цом»
—
дощ атой
п рис трой кой
к
печи,
где
хра ня тся
запасы
пищи
и
откуда
ведет
спуск
в
«подызбицу»
—
подвальную
кладовку.
Таким
образом,
р усская
п ечь
—
средоточие
всей
избы,
а
потому
и
симво л
дома,
домашнего
ую та
и
покоя.
Не
случайно
с
печью
связано
много
р усс ких
обычаев,
обр ядо в,
поверий.
П ечь
—
си мвол
уваже­
ния
к
старшим:
это
«законное»
м есто
ста ри ков
и
по­
тому
в
р ус ских
ск азках
дед,
сидящий
на
печи,—
ти­
пи чный
персонаж.
П ечь
—
символ
гостеприимства,
ибо
дорогого
человека
угощают
по
пр инципу
«всё что
есть
в
пе чи
—
на
с тол
мечи», а если он продрог или
вымок
под
до ж дем,
то
укладывают
спать
на
печь.
Пословица
г л аси т: «Кто сидел на печи,
тот
не
гость,
а
сво й».
Печь
—
символ
благосостояния
семьи,
и
потому
она
играет
б ольш ую
роль
в
свадебных
обря­
дах .
Во
многих
краях
России
был
прежде
распрост­
ранен
обряд
«глядения печи»
при
сват ов ств е,
кото­
рый
за ключ ался
в
пристрастном
осмотре
хозяй ств а
ж ених а.
Свято
блюдя
принцип
«сору из избы не вы­
но си ть », семья использовала печь для сжигания му­
сора.
В
одной
из
народных
песен
поется:
Три
дни
пе чи
не
топила,
Много
сору
н акопила;
На
четвертый
з атопила,
В
новы
сени
выходила.
(Соб. IV, 657)
Учитывая
символический
х аракт ер
сжигания
му­
сора,
эти
строки
можно
понимать
в
см ысле
«изба­
вившись
от
прежних
семейных
неурядиц,
зажили
др ужно
и
л ад но».
Вся
эта
положительная
символика
н ашла
богатое
отражение
в
русском
фольклоре.
Вот
лишь
несколь­
ко
по сл овиц
и
поговорок,
де мон ст рирующи х
отно­
20


шение
наших
со отече ств ен ни ков
к
этому
источнику
тепла:
Хлебо м
не
корми,
только
с
пе чи
не
го ни!
Без
печки
холодно,
без
хле ба
голодно;
На
своей
печи
—
сам
себ е
голова;
Мала
печка,
да
тепленько;
До
30 лет гре­
ет
жена,
после
30—
рюмка
вина,
а
после
и
пе чь
не
греет;
Словно
у
пе чки
погрелся
‘очень хорошо’ . Са мой
в ырази тельн ой,
однако,
яв ля ется
Печь
нам
ма ть
род ­
на я.
Не
случайно
и
со един ен ие
в
интересующем
нас
обороте
печи
с
ла вочкой .
Это
—
н ера злучн ая
пара
фоль кло рн ых
символов,
которая
п оп ада ется
и
в
дру­
гих
вида х
народной
словесности,
не
по двер г аясь
осо­
бому
пе рео смысле нию .
«Трепака пошли
—
ходи
лав ­
ка,
ходи
печь!» —
го ворили
прежде
об
удалом
пере­
плясе
тех,
кто
никогда
не
ст ре мился
постигнуть
ж еманн ую
нау ку
«танцевания от печки», а бросался
в
пл яс
«во всю ивановскую», заставляя подпрыги­
ват ь
в
т акт
и
само е
не движ им ое
мест о
избы.
В ари ант
э той
поговорки
—
Пляши
печь,
п ляши
лавочки!
—
за­
писал
В .И.Да ль
(II, 231).
А
в
одной
из
свадебных
девичьих
песен
Сибири
—
«Уж ты крбсота,
моя
крб-
сота»
—
п ечь
и
лавка
сопрягаются
в
ином,
минор­
ном
ри тме:
Распроклятая
ты,
бабья
крбсота!
Во
дегтю
ты
купалася,
Во
смоле
полоскалася,
Отымалкой
утиралася,
На
пе чи
в
уг лу
сушилася,
По-под
лавицей
валялася,—
Подкатилася
бабья
кросота,
К
Татьянушке
пригод илася .
(Обрядовые песни русской свадьбы
Сибири.
Новосибирск, 1981, с.
60)
И
з десь
сопряжение
двух
пространственных
пре­
делов,
где
«сушилася»
и
«валялася»
де в ичья
красо­
та,
прежде
чем
«подкатиться»
к
Та тьяну шке,
з ако­
21


номерно.
Лавки,
прикрепленные
к
тре м
стенам
че­
тырехстенной
рубленой
избы,
заменяли
е два
ли
не
всю
современную
ме б ель.
На
них
не
тол ько
сидели
или
спали,
но
и
став и ли
различную
утварь,
а
ме ста
под
л авкам и
служили
вместительным
хранилищем
многих
предметов
крестьянского
обихода.
Они
б ыли
как
бы
«функциональным продолжением»
пе чи
(если
иметь
в
виду,
что
она
то же
сл ужил а
по ст ел ью).
Не
случайно
поэт ом у
в
народной
речи
бытовала
терм ин ологи ческ ая
«табель о рангах»
для
этой
уни­
версальной
мебели:
бабья
лавка
‘лавка вдоль боковой
ст ены
от
коника
(где спит хозяин)
к
пе редне му
углу’,
бру с ова
лавка
‘лавка у стены в заднем углу избы’,
кра с­
ная
лавка
‘лавка вдоль передней стены,
выходящей
на
ул иц у’,
судная
лавк а
‘лавка недалеко от печи и
против
н ее,
где
хозяй ка
стряпает
и
держит
посуду’,
ит.
д.
Ест ест венн о
также,
что
лавка,
как
и
печь,
ра с­
ценивалась
как
мерило
благосостояния
семь и.
Вот
почему
обряд
«смотрения лавочек»
практически
ра­
вен
уже
упомянутому
«глядению печи»: «Вот сосвата­
ют,
и
родители
ни весты
еду т
ла въч ки
сматреть,
смат-
ре ть
хазяйствъ
же ниха ,
как
живут,
баг ать
ли,
бе днъ
ли,
е сть
ли
скатана»,—
рассказывает
одна
подмос­
ковная
старушка
(Иванова 1966, 346).
Уже
из
эт ого
беглого
ознакомления
с
р у сскими
деревенскими
р еал иями
можно
как
будто
пер екин ут ь
мостик
от
прямого
к
переносному
значению
оборота
печки-лавочки.
Это
си м волы
повседневного
житья-
бытья,
когда
домашние
ра зд еляют
и
пищу,
и
ноч­
л ег,
и
не мину емые
гор ес ти
и
радости.
Но
можно
заглянуть
и
глубже.
В
русских
плачах
и
причитаниях
ч асто
п ов торя­
ет ся
оборот
«бела -б русо в а
лавочка». И это не случай­
но.
Вед ь
лавка
—
это
одновременно
и
смертный
одр
в
кр естьян с кой
избе.
На
нее
кладут
и
с
нее
в ыно сят
по к ойно го,
провожая
его
в
невозвратное
пу те шес твие
«на тот свет».
Более
то го, «столы дубовые и белые
22


лав очки »
в
погребальной
символике
обозначают
ос­
вященное
ритуалом
место
по к ойно го, «становящееся
ц ен тром
д ома
и
поэтому
подменяющее
на им ено ва­
ние
дома
во об щ е » (Седакова 1983, 248).
Значит,
смертная
л авка
—
это
и
см ерт ный
одр
усопшего
чл е­
на
семь и.
До
сих
пор
в
некоторых
говорах
сохранились
фр а­
зе олог иче ск ие
следы
погребального
обряда,
связан­
ного
с
ла вко й:
перм.
растянуться
подо ль
лавки
‘уме­
реть’,
дон.
лежать
на
смертной
лавке,
ворон,
бы ть
на
сторонней
лавке
‘быть мертвым’,
ряз.
с
лавки
ста ­
щить
(снесть) ‘похоронить’,
или
ир к.
умереть
не
на
своей
лав оч ке
‘умереть на чужбине’ (СРНГ,
П од юков
1982).
В
это м
смысле
лавка
(лавочка)
выступает
ан­
ти под ом
п ечи
как
дарительницы
тепла,
огня,
жи з­
ни.
Печки-лавочки,
следовательно,—
это
и
дружба
на
всю
жиз нь,
и
б рак
на
всю
жизнь,
и
все
в ели кое
и
малое,
что
сопровождает
ч ело веческ ую
жизнь
на
всем
ее
протяжении.
Как
видим,
диффузность,
а
точнее
—
синкре­
тизм,
единство
противоположных
значений,
которые
свойственны
употреблению
оборота
пе чки- лавочки
В. Шукшиным,
вытекают
из
самы х
глубин
русского
народного
быта
и
его
фоль клорн о-обр яд овых
переос­
мыслений.
Од ин
из
лу чших
со вет ских
писателей
лишь
сохранил
эту
народную
традицию,
сп лави л
разнопла­
новую
символику
выражения
в
единую
фразеологи­
ческую
амальгаму
и
тем
самым
сделал
его
не
толь ко
символом
родной
дер евн и
героя
ф ил ьма,
но
и
ме ри­
лом
истинной
духовности
и
«любви к родному пепе­
лищу ».


Рог а тый
бык,
замороченный
червяк
и
кофе
по-московски
с
птичьим
м олоко м
Л юбой
яз ык
—
весьма
разнородный
сплав
свое­
го
и
чу жо го,
исконного
и
заимствованного,
г луби н­
но
народного
и
«поверхностно»
книжного.
В
ра з­
ные
п ери оды
истории
нашего
литературного
языка
реакция
на
эти
разные
стихии
б ыла
иной
—
от
все­
ядного
приятия
«чужого»
до
чопорно-пуристическо­
го
отстаивания
«своего» .
В
языке,
как
и
вообще
в
культуре
тог о
или
иного
народа,
довольно
трудно
провести
четкую
границу
между
своим
и
не
своим.
Собственно
г ов оря,
не
су щест вует
какой-то
яркой
и
уникальной
пр имет ы,
по
которой
национальное
можно
сразу
же
и
безошибочно
отд ели ть
от
интерна­
ционального.
И
тем
не
менее
национальное
су ще­
с тв уе т. «Национальные особенности
—
достоверный
факт,—
подчеркивает
академик
Д.С.Л иха че в. —
Не
су­
ществует
тольк о
каких-то
единственных
в
своем
род е
особенностей,
свойственных
только
да нно му
н аро­
ду,
только
данной
на ции,
только
данной
стране.
Все
дело
в
некоторой
их
совокупности
и
в
кристал­
лически
неповторимом
строении
этих
национальных
и
общенациональных
черт.
Отрицать
наличие
на ци­
онального
хара ктера,
национальной
ин дивиду ал ьн о­
сти
—
значит
д елать
мир
народов
очень
ск учны м
и
с ер ым » (Лихачев 1981, 64).
Кристаллами,
из
ко торых
складывается
«непов­
торимое
строение»
национальной
речи ,
да вно
уже
считают
и
фразеологизмы.
Б.А.Ларин
в
своем
нео­
публикованном
д окла де
«О втором “Др ев нер у сско м
сл о в ар е”», прочитанном 8
марта
1961 г.
в
Межка­
фед раль н ом
словарном
кабинете
Ленинградского
университета,
назвал
эти
ед ин ицы
«сгустками и са­
мородками
н ародн ой
мысли,
опытом
мудрейших,
самоцветами
слова
безвестных
и
тем
не
менее
чуд о-
умельцев,
гениев
русского
я зык а».
В
этой
хар ак­
теристике
подчеркнута
и
ест ес тв ен нос ть , «самород-
24


ность»
р ечево й
среды,
в
которой
кристаллизуются
фр азеологи че ски е
самоцветы.
К
такому
же
вывод у
приходят
все,
кто
долго
и
глубоко
изучал
об разны е
об ор оты.
Английский
лин­
гвист
Логан
Смит,
например,
оценивая
долю
нацио­
нального
в
английской
ид ио мати ке,
ук азыв ает
тот
же
ис то чник
—
народную
р еч ь: «Хотя наши идиомы
включают...
много
выражений,
взятых
из
народной
ре чи
других
европейских
стран,
все
же
по
своему
ха­
рак теру,
юмору,
по
своим
об раза м
и
ассоциациям
они
(английские идиомы. —
В .М.)
яв ляют ся
глубоко
на цио нал ьны ми,
пер едаю щими
з апах
почвы,
на
ко­
торой
они
в ыросли ,
простор
полей
и
пастбищ
и
ды­
хание
деревень,
откуда
берут
св ое
начало
все
фо рмы
на цио нал ьно го
языка
и
национального
искусства
и
ку да
для
пополнения
своих
жизненных
сил
они
дол ­
жны
вновь
и
вно вь
обращаться» (Смит1959,173).
Именно
«дыхание деревень»
созда ет
национальное
своеобразие
«печек-лавочек»
каждого
язык а.
По
та­
ко му
дыханию
мы
и
узнаем
«дух народа», меру его
духовности.
Фра зеолог и я
—
сокровищница
языка,
хранящая
древнейшие
слов а,
отжившие
св ой
век
грамматичес­
кие
формы
и
з абр ако ванн ые
временем
и
литературной
нормой
синтаксические
конструкции.
Консервируя
форму,
она
консервирует
и
содержание
—
нацио­
нальные
обычаи,
п ов ерья,
исторические
предания,
об разн ое
видение
мира.
Вот
почему
новое
направле­
ние
современной
русистики
—
лингвострановедение,
ст авя щее
цел ью
при
обучении
язы ку
дать
всесторон­
нее
п ред став лен ие
и
о
культуре
(Верещагин,
Косто­
маров
1983), взяло фразеологию на вооружение.
Бо­
лее
того:
в
лингвострановедческом
отношении
лишь
три
языковые
ед ини цы
—
слово,
фразеологизм
и
а фори зм
—
о бладают
«способностью к накоплению
внеязыковой
информации», ибо именно в их семан­
ти ке
«может вычленяться область,
н азыв аемая
фоном»
(Верещагин,
Костомаров
1980, 303; 1981, 38).
А
по­
25


скольку
некоторые
и сследо ва тел и
и
афористику
с чи­
тают
фразеологией
в
ши ро ком
см ысле
слова,
то
доля
ее
участия
в
создании
«фоновых знаний» (т.
е.
сведе­
ни й,
присутствующих
в
сознании
человека
и
той
об­
щности
л юдей,
к
кот орой
он
принадлежит)
ч ре звы­
чайно
ве лика .
При
ко нкре тном
«овеществлении»
такой
фоновой
информации
на
за няти ях
по
русс ком у
язы ку
препо­
даватели,
однако,
нередко
сталкиваются
с
не ожи­
да нными
трудностями.
И
самая
главная,
пожалуй,—
переоценка
национальной
специфичности
русской
идиоматики.
Нередко
преподающий
действует
по
лог ике :
раз
идиома
—
значит
нечто
«кондово»
рус­
ско е.
А
эта
лог ика
д алеко
не
всегда
о бъект ивн а.
Типичный
прим е р.
На
стене
в
одной
из
ау ди то­
рий
—
рисунок:
р у сский
мужик
в
ко соворот ке,
по д­
вязанной
веревочным
пояском,
держит
за
рог а
ог­
ромного
быка.
Под
ри сун ком
по дпис ь : «Взять быка
за
р о га ». С комментария этого «с пе ци фи чно
русско­
го»
об орота
начинаются
занятия
в
одной
из
групп
иностранных
учащихся.
На
большинство
иностранных
студентов,
одн а­
ко,
такая
п ро п аганда
русской
«реалии»
не
произво­
дит
никакого
впечатления.
И
не
удивительно
—
ведь
об орот
взять
быка
за
рога
инт е рнац иона лен ,
он
изве­
с тен
практически
вс ем
европейским
язык ам :
англ,
take the bull by the horns, нем .
den Ochsen beim Hom
fassen, фр .
prendre le taureau (la bête) par les comes,
ит.
prendere il toro per la coma, исп .
coger al toro
por las cuemos и т.
д.—
и
в
пр ямо м,
и
в
переносном
смысл е
абсолютно
соответствуют
русскому.
Вот
по­
чему
вместо
наш его
мужика
на
рисунке
вполне
мо ж­
но
б ыло
бы
изобразить
и
испанского
торе ад ора,
и
американского
фе рме ра
или
даже
какого-нибудь
ху­
досочного
человечка
с
н евыра же нными
национальны­
ми
чертами,
как
это
сделано
в
словаре
М .И.Д убров ин а
и
художника
В.И.Тильмана «Русские
фра зеол ог измы
в
ка рти нк ах» (М., 1980, с.
40).
От
рисунка,
од на­
26


ко,
интернациональное
не
превратится
в
националь­
ное
—
лучше
вн имат ель но
вг л ядет ься
в
другие
я зы­
ки,
проверяя
в се,
что
каж етс я
специфичным
и
с угу­
бо
на цио на льн ым, «на зуб»
сопоставления.
И
ча сто
сопоставление
отк рыв ает
удивительные
в ещи.
То,
что
с
дет ств а
к азало сь
несомненно
св о­
им,
стало
в
нашем
языке
по-настоящему
русским
относительно
недавно,
а
то,
что
производило
в пе­
ча тлен ие
чу жог о,
выросло
на
почве
родного,
своего.
Ка жется,
к
п риме ру:
определенно
Русью
«пахнет»
выражение
птичье
мол око.
Вед ь
птичье
молоко
кро в­
но
вросло
в
р у сский
фоль к лор,
ст ав
в
нем
таким
же
народным
символом
ск азочн ого
изобилия,
как
и
пре­
словутые
молочные
р еки
с
ки сельн ым и
берегами.
Р ус­
ская
пословица
гласит:
Птичьего
молока
хо ть
в
сказ­
ке
найдешь,
а
другого
отца-матери
и
в
ска зке
не
на й­
дешь
(ДП, 387).
Известны
и
поговорки
о
птичьем
молоке:
Все
е сть
у
богатого,
оприч ь
птичьего
молока;
В
Москве
все
н айде шь,
кроме
птичьего
молока,—
такое
мог
некогда
сочинить
лишь
бедняк-крестьянин
или
деревенский
житель,
для
которого
попасть
в
Москву
не
меньшее
со быти е,
чем
для
шукшинского
героя
поездка
на
ку рорт .
Неудивительно
поэтому,
что
один
из
ис следо ват елей
русской
фра зеологи и
С.И. Гуж ан ов
(1978, 21) прямо относит выражение птичье молоко
к
«исконно русским фразеологизмам» .
Но
до стат очн о
заглянуть
в
словари
д ругих
я зы­
ков,
чтобы
уб е дить ся,
что
оно
не
специфично
наше.
Во
всех
славянских
языках,
например,
полный
се­
мантический
пар ал лел изм
с
р у сским
(ср .
б ел.
птйш-
ша
малако,
укр.
пташиное
молоко,
болт,
птич е
мля-
ко,
пол .
ptasie mleko).
Тогда,
бы ть
может,
это
фра ­
з еоло гизм ,
до ст авшийс я
нам
из
пр аслав янског о
п рошлог о?
Та к,
например,
считал
о дин
из
болгарс­
ких
этимологов
Хр.
Ва си лев
(1970, 348).
Оказывается,
тем
не
менее,
что
э тот
оборот
из­
вестен
и
многим
другим
индоевропейским
и
неин­
доевропейским
народам,
например
грекам,
ит аль­
27


янцам,
испанцам,
французам,
литовцам,
латышам,
эстонцам,
та тара м,
башкирам,
туркменам,
в енг­
ра м,
албанцам
и
многим
др у гим.
Ши роко
распрос­
транено
бы ло
это
крылатое
выражение
и
в
древнем
мире:
у
римлян
к ури ное
молоко
б ыло
символом
бл а­
госостояния,
а
в
комедии
Аристофана
«Птицы»
ге­
рои
б ахв алятся,
что
птичьего
молока
у
них
хот ь
от­
бавляй
(Тимошенко 1897, 52—53; Gerhardt 1975). К ак
интерпретировать
э тот
древнейший
фразеологизм,
попавший
в
язык
и
фольклор
столь
многих
народов,—
вопрос
ос обый
и
оче нь
труд н ый
для
однозначного
решения.
Но
п ри на длежн ость
его
к
рус ском у
языку
и
отражение
в
нем
праздного
мечтания
о
сладкомо-
лочной
жи зни
несомненны.
Разумеется,
долгая
жизнь
в
русском
фол ьклоре
и
н ародн ой
речи
о стави ла
сугубо
национальные
отм е­
тины
на
этом
др евнем
выражении.
Пословицы,
ко­
торые
приводились,
и
укорительный
отт ен ок
со чета­
ния
ему
только
пт ичь его
молока
не
хв ат ает
‘у него
все
есть,
а
он
еще
на
что-то
жалуется’,
пожалуй,
несколько
специфичны
именно
для
русского
упот­
ребления.
А
вхождение
его
в
ко нди терс кую
н оме нк­
латуру
сделало
это
выражение
в
какой-то
мере
и
сл о­
вом-реалией,
с
которым
ст ран ов едам
приходится
считаться,
тем
бо лее,
что
оно
постоянно
переклика­
ется
с
фразеологическим
значением
оборота,
со став ­
ляя
о пр еделенн ую
трудность
для
понимания
текста.
Та к,
старший
на уч ный
сотрудник
Института
эво ­
люционной
мо рфолог и и
и
экологии
животных
АН
СССР
С.Клумов,
р ассказ ыв ая
о
ж изни
пи нгви нов
в
Ан т аркт ике
и
о
то м,
как
отец
кормит
своих
пинг ви-
нят
«самым настоящим птичьим молоком,
кото рое
вырабатывается
у
не го
в
пи щево де
и
же луд к е», обыг­
рывает
и
кондитерское,
и
буквальное
значения
рус­
ского
интернационализма:
«... На
вывеске
большими
неоновыми
буквами
сверкала
на д пис ь: “Кондитерская”,
а
на
улице
ст о­
яла
очередь.
Проходя
мимо,
я
услышал
разговор:
28


—
Простите,
вы
за
чем
стоите?
—
За
“Птичьим молоком”.
—
Да
нет,
я
се рь езно
вас
спрашиваю.
—
А
я
серьезно
и
отвечаю.
Пр ивез ли
очен ь
в кус­
ные
торты
—
“Птичье молоко”.
Ну,
а
если
действительно,
совсем-совсем
серь­
езно,
с
позиций
современной
науки?
Что
ж,
ес ть
птичье
мо локо!
Са мое
н а стоящ ее,
без
всяких
кав ы­
че к » (О братьях наших меныпих// Пра вда, 1979, 20
окт.,
с.
6).
Как
видим,
основания
для
утверждений
о
том ,
что
птичье
молоко
не
миф,
а
реальность,
у
героев
ко медии
Аристофана
и
сов е тског о
научного
работни­
ка
разн ые.
И
тем
не
мен ее
столь
удаленные
др уг
от
д руга
во
времени
и
в
п ростра нст ве
авторы
играют
на
од ной
и
той
же
языко вой
ассоциации:
птичье
мо ло­
ко,
благодаря
с воей
«обычной необычности»
и
ре д­
кости
д олжно
б ыть
исключительно
вкусным.
Доказать,
что
оборот
птичье
молоко
в
каком-либо
из
современных
языков
—
заимствование
из
друго­
го,
практически
невозможно.
Да
и
фо льклор н ая
«об­
кат ка»
сви дет ель ст вует ,
что
эт о,
по-видимому,
ка­
кая-то
древняя
универсалия,
ко торая
мигрировала
уже
в
др евно ст и.
Но
в
н ашем
языке
гораздо
больше
сл у­
ч аев,
когда
путь
заи мс тв ован ия
фразеологизма
об о­
зн ачен
достаточно
четко,
хо тя
на
первый
взгляд
его
чужеродность
ра зг ляде ть
и
нелегко.
Вот
шут ливое
выражение
заморить
червяка,
об­
раз
которого
к ажетс я
прозрачным.
Червячок,
че р­
вяк
—
м етафор ичес кое
наименование
желудка,
за­
морить
—
придавить,
пр ит уп ить,
утихомирить
его
голодные
позывы.
Так
обычно
и
воспринимается
в
обиходе
бу ква ль ный
см ысл
этого
фразеологизма.
Ш уточн ая
прозрачность
его
охотно
об ыгры вае тся
ка­
ламбуристами,
например,
авторами
«Толкового фра­
зеологического
с ловаря »
Клуб а
Двенадцати
с тул ьев:
заморить
червячка
—
сварить
компот
(Лит .
га з.
1972,
18 окт .).
29


Б олее
точные
сведения
о
значении
гл агол а
замо­
рить,
одн ак о,
заставляют
несколько
усомниться
в
истинности
такого
восприятия.
Корень
м ор-
указы­
вает
на
то,
что
значение
‘подавить,
п ри туп ить’
для
сл ова
заморить
—
в тори чн ое,
переносное.
Исходным
же,
как
свидетельствуют
материалы
исторических
слов аре й
русского
языка,
яв ляется
‘постепенно до­
вест и
до
см ерти
голодом,
л иш ения ми,
пло хим
обра­
щ е ние м’: «Лутчих людей на пытках запытал и в тем­
ни це
голодною
смер т ию
за мо ри л» (Якутский архив,
1645 г,—
СРЯ
XI—XVII вв. , V, 243).
Если
слово
че р­
в як,
червячок
при
та ком
толк ов ани и
глагола
заморить
по-прежнему
объяснять
как
метафору
со
значением
‘желудок,
ки шк и’,
то
исходный
смысл
выр аже ния
выглядит
п роти во речив о. «Довести до смерти,
умер­
твить,
у нич тож ить
собственный
желудок»
—
та кое
первичное
значение
не
совсем
увязывается
с
пред­
ставлением
об
удовлетворении
чувства
голода,
ха рак­
терным
для
фразеологизма
заморить
че рвячк а.
Единственное
известное
в
р ус ской
э ти моло ги чес­
кой
литературе
объяснение
этого
об орота
поэтому,
видимо,
и
отта лки ва етс я
от
со ве ршен но
иного,
п ро­
заи че ског о
о бр аза.
Авторы
опубликованного
по
час­
тям
«Краткого этимологического словаря русской
фразеологии»
Н.М.Шанский,
В .И. Зимин
и
А .В.Фи ­
липпов
даю т
т акую
сп равк у
к
фразеологизму
замо­
р ить
червячка
‘слегка закусить’: «Собственно русский.
Скорее
всего,
связан
с
пр едст ав ление м
о
гельминтах
(паразитах в кишечнике)» (КЭФ, 1980, No 1, 74).
Тако е
толкование
каж етс я
на
первый
взгляд
не пра в­
доподобным,
даж е
фантастичным.
Вед ь
трудно
себе
представить,
чтобы
паразитов
в
кишечнике
ум ерщв­
л яли , «замаривали»
поглощением
пищи:
ск орее
на­
оборот,
это
необходимо
для
их
существования.
Впечатление
неоправданноеTM
такого
толко в ан ия,
од на ко,
уменьшается
при
сем ан т ическо м
анализе
употреблений
фра зеолог и зма
заморить
червячка
в
ли­
тературном
языке
п рошло го
века.
Сейчас
он
упот­
30


ребляется
исключительно
в
значении
‘перекусить,
слегка
утолить
голод’.
В
прошлом
же
и
в
начале
на­
ш его
века
он
был
и звес тен
и
в
несколько
ин ом
значе­
нии
—
‘выпить натощак водки или вина’: «Отец Лав­
рентий...
отвернувшись
от
собеседника,
стал
вме сте
с
другими
замаривать
червячка
путем
дв ух
рюмок
под
запал» (А.И.Елеонский.
Огорчение);«—
А
как,
Пал
Егорович,
насчет
червячка
заморить?
—
спрашивает
Николай
Стаматич,
указывая
глазами
на
водку» (Ал.
П.
Чехов.
Из
дет ских
лет
А .П .Чехов а); «—
Ох,
измо­
рился
я,
отцы...
Жар ы нь!..
Кваску
бы
испить,
Агра­
фена
Филипповна?..—
А
ты
ступай
в
кабинет
ко
мне,—
предлагал
Nicolas. —
Там
найдешь,
чем
червячка
за­
морить» (Д.Н.Мамин-Сибиряк.
Приваловские
мил­
ли оны) .
Тако е
же
значение
б ыло
характерно
и
для
раз­
личных
перефразировок
этого
оборота,
например,
винный
червяк
сосёт
за
сердце
к ого
‘кому-л и бо
очень
хочется
выпить
с пи ртн ого ’: «Сосет его за сердце вин­
ный
червяк.
За
стакан
водки
руку
на
отсечение
бы
с
ра до стью
отдал» (А.Мельников-Печерский.
В
ле­
сах).
В
языке
рус ск ой
классической
ли тера туры
оба
значения
фразеологизма
заморить
червячка
мо гли
употребляться
и
в
какой-то
степени
недифференци­
рованно,
как
единое,
синкретичное
—
‘перекусить
и
выпить
спиртного
на тощак’: «Перехватив кое -чт о,
чтобы,
как
г ов ори тся,
червячка
заморить,
и
вы пив
о дну
рюмочку
водки,
господин
Голядкин
уселся
в
креслах» (Ф.М.Достоевский.
Двойник);«—
Ну
в от,
почтеннейший,—
ск азал
Тетерькин,
придвигая
к
себе
с уп овую
чашку,—
как
мы
эдак,
зн а ете,
червячка
за­
морим
да
выпьем
по
стаканчику,
так
я
вам
к ой- что
п ора сска жу
о
ва шем
д еле » (М. Н.За госки н,
К.П.Ми-
роше в ).
Эту
семантическую
нед иф ферен ци ро ванн ост ь
и
в
то
же
время
«конкурентность»
дв ух
значений
отразил
и
словарь
В.И.Даля,
первым
зафиксировавший
в
русской
лексикографии
ф ра зеоло гизм
заморить
чер в ячка.
31


BIVтоме В.И.Д ал ь
толкует
это
выражение
только
как
«перекусить на голодуху», а в I
—
как
«выпить или за­
кусить
на
г о ло д». Возможно,
в
этом
различии
толкова­
ний
I и IV томов нашла отражение динамика семанти­
ческого
развития
фра з еол огиз ма
в
русском
языке
п ро­
шлого
в ека,
его
движение
от
зн аче ния
‘выпить и закусить
н атоща к’
к
‘перекусить,
слегка
ут оли ть
голод’.
Значение
‘выпить натощак спиртного’
делает
св язь
оборота
заморить
червячка
с
умерщвлением
парази­
тов
в
кишечнике
бо лее
правдоподобной.
Шутливый
об раз
это го
об орота
в
так ом
случае
приобретает
ре­
альную
двуплановость:
это
и
медицинское
примене­
ние
спирта,
дезинфицирующего
кишечник
и
якобы
тем
самым
у биваю щее
глистов,
и
в
то
же
время
—
иносказание
о
потреблении
алкоголя
натощак.
Пр изна ние
такой
исходной
мотивировки
фразео­
ло гиз ма
заморить
червячка,
как
видим,
требует
в
первую
оче редь
аргументации
ббльшей
древности
з на­
чен ия
«выпить спиртного натощак»
по
сравнению
со
значением
‘перекусить’,
т.
е.
до каз ате ль ств
искон­
ности
первого
значения.
Ру сские
источники,
в
ко­
торых
это
выр аж ение
зафиксировано
лишь
с
прошло­
го
века,—
его,
например,
не
отмечает
фразеологи­
ч еский
с ловар ь
XVIIIвека(Палевская1980)—
не
дают
для
такой
аргументации
достаточного
материала.
Обратившись
к
другим
язык ам ,
легко
убедиться,
что
характеристика
об оро та
за морит ь
червячка
как
«соб­
ственно
русс ког о»
в
«Кратком этимологическом сло ­
вар е
русской
фразеологии»
не верна .
В
восточнославянских
языках
это т
оборот,
прав­
да,
фиксируется
лишь
с
XX века и лишь в значении
‘перекусить,
слегка
утолить
голод’: бел.
зам арыць
чар-
вя ка
(чарвячка), укр .
заморити
черв’яка (черв’ячка).
Абсо л ютн ое
тождество
структуры
и
значения,
отсут­
ствие
вариантов,
поздняя
фиксация
словарями
и
не­
ко торы е
другие
особенности
(см .
ни же)
позволяют
предположить,
что
бел о ру сские
и
у кр аи нские
фразе­
ологи зм ы
—
заимствования
из
русского.
32


Выражения
с
аналогичной
мо тивир овко й
и зве ст­
ны
и
западнославянским
языкам.
В
литературном
польском
язык е
широко
употребителен
оборот
zalac
(zakropic) robaka ‘залить горе водкой или вином’
(букв.: залить ( спр ы сн ут ь)
червячка), а в арго извес­
тен
в
том
же
значении
фра зеолог изм
moczyc robaka
(букв. :
мочить
червяка).
В
че шск ом
и ме ются
выра­
жения
otràvit (utopit, zapi't, umorit, zabi't, pfipàlit) cerva
‘поглощением алкоголя улучшить свое настроение и
апп ет ит
и
заглушить
угрызения
с ов ес т и’ (букв.: отра­
ви ть
(утопить,
запить,
уморить,
убить,
прижечь)
ч ер вя ), и диалектное otràvit chrobàka ‘выпить с самого
утра
натощак
чего-либо
спиртного’.
В
слов ацк ом
р аспро ст ранен ы
фразеологизмы
otràvit’ (zapif, utopit’)
öerva (Cervika) ‘залить горе’ (букв.:
отравить,
залить,
утопить
червяка/червячка).
Как
видим,
у
западных
славян
эти
обороты
св язан ы
исключительно
с
погло­
щением
алкогольных
напитков,
что
подтверждает
предположение
о
первичности
для
нашего
оборота
значения
‘выпить алкоголя натощак’.
К
каким
же
и ст окам
возводят
выражения
о
чер­
в яке
зап ад но славя нс кие
историки
язык а?
Осо бый
очерк
о
п ольском
фразеологизме
zalac
robaka написал акад.
Ю.Кржижановский.
Он
свя ­
зывает
э тот
относительно
поз дний
оборот
с
б олее
др ев­
ним
выражением
zalac krzeczka, который уже с XVII
в ека
начал
выходить
из
употребления.
Буквально
этот
оборот
значит
‘залить крота’,
а
переносно
—
‘упить ­
ся,
напиться
допьяна’.
В
его
основе
—
прозрачная
метафора:
как
норы
в ред ите ле й-к ротов
обильно
за­
ливают
водой,
так
и
гор ло
пьяниц
зали в аетс я
пивом
и
во дко й.
Выражение
zalac robaka (залить червя)
сменило
в
XVIII—XIX
веках
архаичный
об орот
zalac
krzeczka.
Смысл
о бр аза,
лежащего
в
основе
выраже­
ния
zalaé robaka Ю.
Кржижановский
не
раскрывает
до
конца.
«Как себе этого червя представляли,
отв е­
тит ь
нелегко,—
пишет
он .—
Это
мог
быть
че лов еч ес­
кий
глист,
частый
у
детей,
от
которого
лечат
ра зли ч-
2В.
М.
Мокиенко
33


ним и
травяными
отварами...
а
могло
быть
и
нечто
иное,
с каже м,
тот
самый
психический
п ара зит,
ко­
тор ый
в ошел
в
пословицу
“У каждого есть свой червь,
к отор ый
его
точит”
и
от
которого
можно
найти
ле­
карство
в
другой
пословице
—
“Терпи горе
—
пей
мед ,
ут ри
нос
—
и
все
п рой де т”» (Krzyzanowski 1975,
III, 48). Не исключает польский исследователь и свя­
зи
этого
выражения
с
практикой
домашней
гигие­
ны,
бы това вшей
в
про шло м:
та ракан ов ,
кло по в,
м оль
и
других
паразитических
насекомых
прежде
часто
унич­
тож ал и,
зал ив ая
их
крутым
кипятком.
П оско льку
же
а лког ольн ые
на пит ки
именуются
«горячительными»,
то
образ
«заливания червяка»
стал
применительным
и
к
употреблению
алкоголя.
Мат ер иал
восточно-
и
западнославянских
языков,
таким
об разо м,
еще
не
дает
достаточных
оснований
для
ответа
на
вопрос
об
исходном
значении
об орота
заморить
червячка.
Продолжим
поэтому
поиски
ин о­
я зыч ных
фразеологических
соответствий.
В
южнославянских
языках
фразеологизмы,
близ­
кие
по
форме
и
об ра знос ти
к
заморить
червячка,
от­
сутствуют.
Это
свидетельствует
о
том,
что
на зван ­
ные
сл авя нск ие
обороты
не
могут
б ыть
очень
древ­
ними.
Учет
же
времени
их
фи ксаци и
в
словарях
и
других
источниках
за став ляе т
признать,
что
они
по­
явились
у
восточных
и
западных
славян
относитель­
но
н едавн о.
В
русском,
как
уже
отмечалось,
они
записаны
л ишь
с
прошлого
века,
а
в
бе лор усском
и
ук ра инско м
—
совсем
поздно.
Примерно
в
то
же
время
их
начинают
фиксировать
и
в
западно-славян­
ских
языка х.
Т ак,
фундаментальный
трехтомный
сборник
польских
по сл овиц
и
поговорок
под
ред ак­
ц ией
Ю.Кржижановского,
педантично
регистриру­
ю щий
время
появления
того
или
иного
об орот а
в
ли­
тературном
языке,
н аз ывает
первой
литературной
фиксацией
фразеологизма
zalac robaka лишь 1847
год .
В
названном
уже
оче рке
Ю.Кржижановского,
п р авда,
приводится
ка бацк ая
песня
XVIII века,
в
34


ко торо й
э тот
оборот
также
употреблен.
Вторая
по­
ловина
XVIII века,
следовательно,
самый
древний
хронологический
рубеж
появления
фразеологизма
за­
морить
че рвячк а
в
славянских
язык ах .
В
романских
же
языках,
где
аналогичный
оборот
рас п ростра н ен
очень
ши роко,
э тот
рубеж
отодвига­
етс я
до
раннего
ср едневеков ья .
Показательно
еди н­
ств о
значения
и
синтаксической
конструкции
этого
оборота
в
ром а но язычн ой
зоне:
фр.
tuer le ver ‘вы­
пит ь
н ато щак
рюмочку
водки
или
белого
вин а’ (букв.:
убить
че рвя), исп . matar el gusanillo (gusano) ‘выпить
стопку
в одки
перед
зав тра ко м’ (букв.: убить червячка
(червя или гусеницу)), португал.
matar о bicho ‘вы­
пить
рюмочку
н ат оща к’ (букв.:
уб ить
червя)
и
др.
О
древности
и
широкой
ак ти вн ости
этого
об орота
в
романских
языках
свидетельствуют
и
возможные
ва­
риации
с лова
червяк
—
например,
французское
ар­
гот и чес кое
tuer le colimaçon (убить улитку) .
Показа­
тельно
и
обновление
состава
древнего
испанского
вы­
ражения
в
латиноамериканских
странах:
в
Чили
оно
известно
и
в
форме
matar el pirgüin (убить червяка,
гусеницу), где pirgüin —
слов о
араукарское,
индей­
с кое
по
происхождению.
При
возможных
вариациях
лексического
состава,
однако,
романские
фразеоло­
гизмы
о
червяке
име ют
исключительно
ста би льно е
значение
—
‘выпить натощак спиртного’.
Эта
се ма нт ичес кая
од ноп лан овос ть
об условли ва­
ет
и
единст во
этимологического
объяснения
ро ма нс­
ких
выражений.
Фра нц узски е
историки
язы ка
у ве­
ренно
связывают
оборот
tuer le ver со старинным на ­
родным
поверьем,
согласно
кот оро му
от
глистов
можно
избавиться,
выпив
н ат ощак
в одки
или
белого
ви на
(Назарян 1968, 273). И зве стны й соб иратель ис­
панских
пословиц
и
поговорок
М.
Гарсиа
так же
во з­
водит
оборот
matar el gusanillo к народномедицинс­
ким
обычаям
испанцев,
избавляющихся
от
кишеч­
но-полостных
паразитов
и
бактерий
с
пом ощь ю
спиртовых
настоев,
про вод я,
таким
об разо м,
своего
35


рода
дез ин фекц ию
желудка.
Это
в ыраже ни е,
заме­
чает
он,
свидетельствует
о
медицинской
м удро сти
испанских
пр едко в,
задолго
до
открытия
Луи
Пасте­
ра
на
практике
познавших
вред
бакт ер ий,
вызываю­
щих
се рьезн ые
заболевания
(Garcia 1943, 450).
Уч итыва я
прив ед енны е
факты,
м ожно
заключить,
что
славянские
выражения,
в
том
числе
и
русское
за­
морить
червячка,—
з аимств о вания
из
романской
фр а­
зеологии.
Скорее
всего,
это
калька
французского
вы­
ражения
tuer le ver. Хотя калькирование обычно явля­
ет ся
дословным
переводом,
в
данном
сл учае
для
польского
и
рус с кого
языков
передача
фразеологизма
не
была,
строго
гов о ря,
дословной.
В
польском
г ла­
гол
tuer ‘убить,
умертвить’
был
пе ревед ен
словами
иного
тематического
п лан а: zalac ‘залить’,
или
zakropié
‘спрыснуть,
окропить
водой’,
потому
что
фра нцу зски й
фразеологический
прототип
здесь
подвергся
скрещи­
ванию
с
древним
польским
оборотом
zalaé krzeczka
‘упиться,
залить
глотку
вин ом’. Эта контаминация ис­
конно
польского
и
заимствованного
выражений
при­
в ела
к
об нов лени ю
образности
и
сделала
польский
фразеологизм
национально
специфичным.
При
в сей
бесспорности
заимствования,
од н ако,
о
национальном
колорите
русского
выражения
замо­
р ить
червячка
можно
го ворит ь
с
еще
ббл ьш им
осн о­
ва ние м.
Калька
с
французского
здесь,
правда,
по­
чти
дословна.
Но
выб ор
глагола
заморить
для
переда­
чи
ф ран цузского
tuer сыграл в конечном счете
ре ша ющую
рол ь
в
семантическом
преобразовании
русского
в ыраж ени я.
Причем
следует
подчеркнуть,
что
выбор
именно
этого
гла гол а
в
данном
случае
столь
же
не
случаен,
как
и
выбор
польского
глагола
zalaé
‘залить’: он был подготовлен длительной традицией
рус ског о
употребления.
Уже
с
XI века глагол заморить постоянно сочета­
ет ся
в
русском
язык е
с
существительным
гол од
и
п ри­
обретает
специализированное
значение
‘изнурить го ­
лодом,
непосильной
работой
и
по д. ’: «Гладом замо­
36


ри ть
бЬ сы» (XI в. ); «Тогда пущена бысть дивьяя льво-
вица
гладом
з амо рена
пьрвЬе
да
снЬсть
и
[Василия]»
(XIII в. ); «Не заморить господь гладом душа правед ­
ных » (XV—XVI вв.)
(Ср .
I, 928; СРЯ XI -XVII вв.,
V, 243).
Сочетание
заморить
голодом,
п рав да,
имеет
иную
семан т ич еск ую
направленность,
чем
выраже­
ние
заморить
че рвячка:
в
первом
случае
речь
и дет
об
ум е рщвл ении
кого-либо
посредством
принуд ит е льного
голодания,
в
то
время
как
во
втором
—
об
утолении
острого
чув ств а
голода.
Тем
не
менее
для
семанти­
ческого
сдвиг а
‘выпить рюмку спиртного натощак’
->
‘легко перекусить’
это
различие
сочетаний
заморить
голодом
и
заморить
чер вячка
не
оказалось
важным:
в аж­
нее
бы ла
т есная
привязка
гл агол а
заморить
к
по ня­
тию
«голод», ане «желание
выпить
спиртного», «жаж­
да».
Немалую
ро ль
сыграло
и
то,
что
в
рус ской
на­
родной
речи
(в частности,
в
ар хан гель ских
и
обских
г ов орах)
имеется
оборот
заморить
вы ть
‘утолить го ­
лод ,
пе рек усит ь ’ (выть
—
‘чувство голода,
аппетит’),
и
некоторые
менее
употребительные
фра зеолог и змы ,
например
пск.
заморить
комара,
омск.
ки шки
зат-
ра вйт ь,
перм.
замднивать
гблод
‘легко перекусить’,
‘перекусывать’,
которые
усиливали
притяжение
но­
вого
фразеологического
заи мс тв ован ия
к
«пищевым»,
а
не
«питьевым»
ассоциациям.
Наконец,
семан т ическ ое
преобразование
фразе­
оло ги зма
зам орить
червячка
на
русской
почве
не
мог­
ло
не
стимулироваться
ас соц иат ив н о-мета фор ичес кой
св язью
«червь»
—
«кишки», «желудок».
Эта
с вязь
в
русском
языке
ощущается
не
только
из-за
вне шн его
подобия
кишок
толстому
червю,
но
и
благодаря
со­
звучию
разных
по
происхождению,
но
схожих
по
форм е
слов
червь
и
чре во,
черево
‘внутренности жи­
вота’,
‘живот’, ‘п отроха’, ‘же лудо к’
и
под.
А
пред­
ставления
о
ки шках
и
желудке
во
фр азеолог и и
ру с­
ского
и
многих
других
языков
сопрягается,
как
пра­
вило,
не
с
ж елани ем
выпить
спиртного,
а
с
чувством
голода:
рус .
кишки
марш
играют,
в
кишках
марш
иг­
37


рает;
бо лг.
червата
ми
свирят
рам аза н,
сто ма ха
ми
свирят
рамазан
(у меня кишки,
желудок
играют
ра­
маз ан); чеш .
Èaludek mi vrèi polku (желудок y
меня
урчит
польку);лат.
latrans stomachus (лающий желу­
до к ), кабард.
у
меня
св ербят
кишки
и
под.
Все
названные
причины
и
обусловили,
по-види­
мому,
своеобразное
развитие
фра зеолог и зма
заморить
червячка
в
рус ск ом
язык е. 1
Восходящее
к
бы тов ым
медицинским
п ов ерьям
романских
народов,
это
вы­
ра жени е
бы ло
заимствовано
р у сским
язык ом
в
нача­
ле
п рошло го
века
из
французского
со
значением
‘вы­
пи ть
н ат ощак
рюм ку
водки
или
в и на’. Ряд сочетаний
глагола
заморить,
связанных
с
представлением
о
го­
лоде,
и
привычные
для
русских
ассоциации,
од на­
ко,
д ово льно
бы стро
пр и вели
к
тому,
что
это
значе­
ние
вскоре
стало
периферийным,
а
затем
и
вообще
исчезло
из
употребления.
Так
фразеологизм
заморить
червячка
утра тил
сем ант ич еску ю
св язь
со
своим
фран­
ц уз ским
прототипом
и
стал
специфичной,
националь­
но
сокращенной
русской
ид иом ой.
Национальное
и
интернациональное
здесь
слилось
в
н ера сторжи мое
целое.
Обороты
взять
б ыка
за
рога,
птичье
молоко
и
за­
морить
червячка
п ок азыва ют,
как
много
в
нашем
яз ы­
ке
фра зео лог ичес ких
интернационализмов,
различи­
мых
лишь
под
микроскопом
сопоставления
с
други­
ми
языками.
Исследования
последних
лет
убедительно
показали,
что
п роц есс
интернационализации
глубо­
ко
пронизывает
не
только
лексические,
но
и
фра зе о­
логические
фонды
современных
языко в.
Ее
истоки
и
источники
—
античная
история,
литература,
мифо­
лог ия,
Библия,
научно-технические,
культурные,
а
следовательно,
и
язы ков ые
контакты,
которые
в
н ашу
эпоху
стали
особенно
интенсивны
(Солодухо 1982,
1 Авторы КЭФ в книжном издании своего словаря признали нашу
версию
о
калькировании
этого
об орот а
из
французского,
однако
воспроизводят
ее
упрощенно,
без
учета
семантической
специ ф ики
этого
п роц есса
(Опыт, 1987, 53).
38


133—135; Солодухо 1989; Солодуб 1984; Dobrowolski
1989). Масса устойчивых оборотов оказывается имен­
но
интернационализмами,
ко торы е
уже
давно
глу бо­
ко
вросли
в
плоть
русского
языка.
Вот
лишь
наугад
выбранные
фразеологизмы
т ако­
го
типа:
ни
рыба
ни
мясо
(ср .
ан гл , neither fish nor
flesh, нем.
nicht Fisch nicht Fleisch, фр .
ni chair ni
poisson, итал.
né carne né pesce, исп.
ni carne ni
pescado); между небом и землей ( анг л, between heaven
and earth, нем .
zwischen Himmel und Erde, фр .
entre
ciel et terre, итал.
né in ciele né in terra, исп.
entre el
cielo y la terra); закладывать ( за ли в а ть)
за
г ал стук
(нем .
einen hinter die Binde giessen, фр .
s’en jeter un
coup (un verre) derrière la cravate); навострить уши
(англ, prick up one’s ears, нем.
die Ohren spitzen,
ш ве д, spetsa öronen, фр.
pointer les oreilles, итал .
tendere l’orecchio, исп. aguzar los oidos); пуд соли съесть
с
кем-либо
(англ, eat a peck of salt with smb.,
итал.
mangiare un moggio di sale insieme); говорить на ветер
(англ, speak to the wind, нем . in den Wind reden, швед,
pratai vädret); жить как кошка с собакой ( нем . wie Hund
und Katze, швед, som hund och katt, фр. comme chien
et chat, итал.
come cani e gatti, исп .
с ото
perros y
gatos); промочить горло ( анг л, wet one’s whistle, нем.
sich die Kehle anfeuchten (ölen), швед, fukta strupen,
фр.
se rincer la sifflet, итал.
rinfrescar il gorgazzule,
ис п.
remojar la gaiganta); снять с себя последнюю ру ­
ба шку,
приж ать
к
стенке,
витать
в
облаках,
вог ­
на ть
в
гроб,
биться
головой
об
стен ку
и
др.
Фразеолог ам,
с талки в ающи мся
с
таким
о би лием
межъязыкового
м ат ериа ла,
трудно
разобраться,
в
ка ком
конкретном
язык е
во зни кло
и
в
какой
име нно
я зык
потом
вошло
то
или
ин ое
из
подобных
выраже­
ний.
Т ак,
об иход ное
брос ать
камешки
в
чей-н.
огород
известно
и
немцам
(Steine in den Garten werfen) и
французам
(jeter des pierres dans le jardin de qn.) . У пе р ­
вых
оно
означает
‘причинять вред,
де лать
пакость,
по дкла дыват ь
свинью
кому-н.’,
у
вторых
—
‘язвить,
39


говорить
к олк ости
к о му- н.’ Судя по тождеству значе­
ний,
русский
оборот,
ск орее
всего,
заимствован
из
французского,
и,
ви димо ,
давно,
ибо
уже
в
се реди ­
не
прошлого
ве ка
Н.А.Добролюбов
з аписал
п ог овор­
ку
«Это
—
камень
в
наш
огород»
в
Нижегородской
губернии.
Но
вот
фра н цузс кие
и
немецкие
историки
языка
не
м огут
разобра ть ся
в
том,
за
ка ким
же
я зы­
ком
остается
приоритет
в
создании
этого
вы ра жен ия.
Хотя
при
этом
и
те
и
другие
единодушны
в
расшиф­
ровке
его
образа:
оно
восходит
к
зловредному
обы­
чаю
б росат ь
в
сад
или
огород
своего
врага
камни,
чтобы
за сори ть
землю,
сделав
ее
неудобной
для
обра­
ботки.
Что
ж,
действительно,
раз
так
поступали
когда-
то
и
французы,
и
немцы,
то
по ди
до каж и,
кто
пер­
вый
бросил
э тот
фра зеоло ги чес кий
камешек
в
яз ы­
ковый
огород
соседа.
Как
поется
в
популярной
пе­
сенке
«Цыганка- молдав ан ка»
Новеллы
Матвеевой:
По
дороге
позабы ли,
Кто
украл,
а
кто
украден,—
И
од на
попона
пыли
На
к оне
и
конокраде...
Т акая
«попона пыли»
плотно
осела
на
многих
фразеологических
интернационализмах
за
века
коче­
вий
из
одного
языка
в
друг ой .
Сдунуть
пыль,
а
точ ­
нее
—
акку р атно
ст ереть
с лой
за
слоем,
помогает
ли шь
ск руп уле зный
этимологический
ан ализ .
Иногда,
п рав да,
адрес
заимствования
как
будто
так
и
н ачерт ан
на
сам бм
устойчивом
обороте.
В
одном
из
репортажей
о
Германии,
например,
со общалос ь
о
«священном»
для
немцев
обычае
пить
с
4-х
до
5-ти
часов
пополудни
коф е
и
о
разных
спосо­
бах
приготовления
эт ого
бодрящего
напитка.
С реди
них
—
и
кофе
«по - мо ско вск и», составные части ко­
торого
для
коренных
москвичей
необычны:
кофе,
водка,
ликер
и
вино.
Ког да
журналисту
предложили
40


отведать
«родного»
кофейку,
он
отказался. «Я корен­
ной
москвич,—
пишет
он ,—
но
все
же
не
рискнул
попробовать
эт от
экзотический
напиток»(С.Байчаров.
Ганс-молотобоец//Правда, 1983, с.
5).
Именно
—
«экзотический» .
Х оть
и
«по-московски», но
—
для
москвича.
Коф е
по-московски,
правда,
не
со всем
фразеоло­
гизм.
Э то,
скорее,
устойчивое
словосочетание
но­
менклатурного
характера
с
«географической»
привяз­
кой.
Но
оно
весьма
показательно
с
точки
зрения
интересующей
нас
пр обле мы.
Во- п ервых,
оно
—
несомненное
следствие
интернационализации
сл овар­
ного
со ст ава.
Во-вторых,
оно
яркое
предостереже­
ние
от
ск оропа лите ль н ых
ад рес ных
ярлык ов
на
том
или
ин ом
об ор оте
д аже
тогда,
когда
этот
ярлык
бро­
сает ся
в
глаза.
Не
сл уч айно
московский
корреспондент
так
ре­
шительно
отмежевался
от
«столичного»
напитка.
Москвичам
он
дейст в ит ел ьно
неи звест ен.
Ко фе
àla
Москва
—
наименование
в
рекламных
целях,
нечто
вроде
«чешского пива», которое иногда продают в
наших
южных
городах,
чтоб ы
повысить
спрос
на
та­
мошний
кисловатый
напиток.
Подобных
лож но
ма р­
кированных
по
национальному
признаку
сочетаний
в
разных
языка х
предостаточно.
Автору
эти х
строк
до­
велось
однажды
участвовать
с
одним
че шски м
колле­
гой
в
поисках
так
называемого
«русского яйца» (ruské
vejce) —
блюда,
название
ко торог о
вы зв ало
л ишь
не­
доумение
официантов
в
московских
ресторанах.
На
поверку
оказалось,
что
и ме ется
в
виду
я йцо
под
м ай­
он езом ,
причем
приготовленное
особым,
специфи­
ч ески
че шски м
способом.
Точно
так
же
татары
мал о
знают
о
«татарском бифштексе», изготовляемом в
Польше
из
сырого
мя са,
французы
—
о
французском
салате
из
яб лок,
яйца
и
ошпаренного
лука
с
м айо не­
зо м,
кото рый
готовят
во
многих
р ус ских
семь ях ,
а
р ус ские,
в
с вою
оче ред ь,—
о
«русском салате» (salade
russe) французов.
Последнее
блюдо,
как
ни
стран­
41


но,
соответствует
нашему
винег ре ту ,
об озн ачен ие
ко­
торого
мы
заимствовали
именно
из
французского
яз ы­
ка
в
XVIII веке .
Там,
од н ако,
слово
vinaigrette имеет
другое
кулинарное
значение
—
‘соус из уксуса,
ма с­
ла,
соли ’,
почему,
ви дим о,
и
понадобилось
фран­
цузам
особое
название
для
нашего
«настоящего»
ви­
негрета.
Наблюдения
за
подобными
кулинарными
каз у са­
ми
ва жны
и
для
фр азеолог и и
в
узком
смы сле
сл о­
ва
—
идиоматики.
В едь
из
таких
полутерминов
могут
ра зви ться
об разн ые
выражения,
и
то гда
п оявл яе тся
необходимость
их
последовательного
истолкования,
чтобы
не
вп асть
в
какую-нибудь
националистическую
ошибку.
Так,
не
зна я,
что
за
фра н цузс ким
оборотом
salade russe, который сейчас означает и мешанину,
неразбериху,
беспорядок,
и
вся кую
в сячин у,
и
ссо ­
ру,
перебранку,
пе рво на чал ьно
б ыло
закреплено
име нно
терминологическое
значение,
можно
воспри­
н ять
негативно
прилагательное
р усски й
в
э той
иди о­
ме.
Однако
на
поверку
оказывается,
что
ник а кой
отрицательной
оценки
русского
национального
х арак­
те ра
здесь
исконно
не
со дер жит ся,
ибо
и
са мо
слово
salade, без прилагательного russe, во французском
яз ыке
развивает
переносное
значение
‘мешанина,
н ера зб ери ха’. Точно так же и в русском языке слова
винегрет,
ка ша
и
к авардак ,
обозначавшие
п режде
л ишь
ра зные
кушанья,
семантически
развивались
в
этом
же
направлении.
И
в
на шем
случае,
сле дова­
тел ь но,
сначала
бы ло
просто
‘винегрет’,
ко торы й
по
рекламным
соображениям
был
поименован
русс ки м
салатом,
а
лишь
потом
—
ти пична я
метафора
‘сме­
шанная
пища’
-> ‘неразбериха’.
Описанные
случаи
еще
раз
п ока зываю т,
к
каким
заблуждениям
может
привести
поверхностный
взгляд
на
фр азеолог и чес ки й
образ.
Вредны
обе
крайности
—
и
принятие
интернационального
за
сугубо
на цио на ль­
ное,
и
псевдонациональная
тра ктов ка
того,
что
п ред­
ст авл я ется
четко
обозначенным
г еог р афич ески.
Сло­
42


вом,
равно
нелепы
и
русский
мужик
в
п озе
испан­
ского
тореадора,
и
«русский салат»
в
вид е
бе споря ­
дочно
суе тящей ся
группы
наших
соотечественников
на
какой-нибудь
ул ице
Пар и жа.
Не лепы
потому,
что
и
пе рв ая,
и
вторая
кар т ины
п орожде ны
лож ным
пред­
ст авле н ием
о
национальной
приуроченности
соответ­
ствующих
выражений.
Ис т ория
народа,
ис т ория
языка
и
фразеологические
псевдоистории
Ценн о сть
фразеологического
мат ери ала
для
демон­
страции
фактов
национальной
кул ь туры
несомнен­
на.
Важно
толь ко,
чтобы
эти
фа кты
—
прежде
чем
пу скат ь
их
в
лингвострановедческий
об орот
—
б ыли
строго
вы вер ены
лингвистически,
ис пыт аны
на
э ти­
мологический
«зуб».
К
сожалению,
сделать
это
н елегко .
Специфика
развития
фразеологии
з аключ ает ся
в
том,
что
она
—
в
отли чи е
от
д ругих
лингвистических
дис цип лин
—
н ачи н алась
не
со
сравнительно-исторических
штудий,
а
со
стилистических,
структурно-семантических
или
сопоставительных
(чаще в плане теории перевода)
наблюдений.
Историко-этимологический
аспект
до
сег о
дня
остается
ахиллесовой
п ятой
теории
и
пр ак­
тики
фразеологии.
Во
многих
научных
исследованиях
и
популярных
книгах
о
лексике
и
фразеологии,
в
учебных
пособиях
для
р у сских
и
иностранцев
можно
найти
толкования
ид иом,
не
выде р жива ю щие
проверки
языковыми
фактами.
Тем
не
менее
т акие
«объяснения»
кочуют
из
кни ги
в
книгу
со
времен
сборников
«крылатых слов»
С.В.Ма кс им ов а,
М.И.Михельсона,
С.Займовского
и
в
лучшем
случае
лишь
«освежаются»
н екот орым и
ж ивоп ис ными
дет аля ми
исторического
или
эт ног ра­
фического
п оряд ка.
А
в едь
ученые
давно
уже
ус тан о­
вил и
ненадежность
эт их
источников,
отметив,
что
43


именно
с
лингвистической
точки
зрения
многие
ис­
тори ко-э тимолог иче ски е
объяснения
русских
выраже­
ний
просто
фантастичны.
Так,
уже
в
к ратко м
отзыве
акад.
А. И.Соб оле вског о
на
книгу
С . В.Ма кс имова
«Крылатые слова», вышедшую в 1891 году,
подчер­
кивается,
что
толкования
автора
«объясняют крыла ­
тые
слов а
оче нь
мало
и
в
большинстве
случаев
состо­
ят
из
кстати
и
некстати
рассказанных
анекдотов,
а
его
исторические
и
филологические
сведения
отли­
чаются
сомнительным
до стои нс твом » (Макс., 391).
Не
мен ее
строго
мнение
Б. А. Лар ина,
к оторый
у по­
мянутые
сборники
назвал
«совсем анекдотическими
и
п олуа н екдоти ческ ими
кн иг ами»
и
при
э том
по д­
черкнул,
что
«здесь подлинных разысканий по исто­
рии
слов
не
было,
а
и змы шляли
для
широкой
публи­
ки
или
для
учащихся
забавную
э ти молог ию
в
само м
ср еднев еко во м
ст ил е» (Ларин 1940, 19).
Эти
и
подобные
отзывы
заставляют
соб люд ать
особ ую
осторожность
при
вы боре
материала
для
линг­
вострановедческих
целей.
Ак ад.
В.В.Виноградов,
давший
образцы
глубокого
исторического
анализа
многих
русских
оборотов
(перемывать косточки,
ро­
диться
в
со рочк е,
под
мухой,
на
ма зи
и
др .), конста ­
ти ров ал
определенную
гадательность
подобных
истол­
кований,
ибо
з десь
«очень часто приходится доволь­
ст во вать ся
лишь
более
или
мен ее
правдоподобными
д ога дк а ми » (Виноградов 1954, 3).
От
че го
же
зависит
правдоподобность
так их
дога­
до к?
В
первую
очередь
—
от
до бротн ос ти
языкового
и
экстралингвистического
материала,
привлекаемого
для
их
аргументации.
Одним
из
важнейших
«матери­
альных»
ресурсов
исторического
анализа,
как
по ка­
зал
Н .И.То лстой,
яв ляе тся
мат ер иал
народных
гово­
ров
—
русских
и
сла вян ски х,
до
недавнего
времени
почти
не
привлекавшийся
историками
фразеологии
(Толстой 1973). Л и шь о би ль ная
«материальная»
б аза
может
есл и
не
полностью
застраховать,
то,
во
в ся­
44


ком
случае,
предостеречь
исс ледов ат еля
от
умозри­
тельных
г и потез,
основанных
на
«здравом смысле»,
фантазии
или
современном
языковом
опыте.
Наш
язы ков ой
опыт
способен
осовременить
др е внюю
внут­
реннюю
логику
фразеологизма
подобно
том у,
как
нынешние
те атры
осовременивают
Ш експ ира
или
Г огол я.
Тако е
осовременивание
оправданно
как
твор­
ческое
обновление
с та рого
произведения
или
др е вне­
го
образа,
как
авторское
п реобра зов ани е
в
широком
см ы сле.
Но
оно
не
может
претендовать
на
отра жен ие
объективной
исторической
р еальн о сти.
За
разгадкой
истинной
вн у тр енней
логики
в ыражен ия
необходимо
в
первую
о ч ередь
обращаться
к
языковым,
а
ли шь
п отом
к
историческим,
культурным,
этнографичес­
ким
и
подобным
фактам.
В
языке,
особенно
в
многообразных
вариациях
народной
речи,
о седаю т
многочисленные
руд им ен­
ты
исходного
о бр аза,
который
в
своем
движении
к
ли те рат урно му
язы ку
мог
помутнеть
или
даж е
ок он­
чательно
померкнуть.
Что бы
в ск рыть
логику
эт ого
образа
в
историческом
плане,
необходимо
отказать­
ся
от
«предрассудков»
его
современного
литератур­
ного
употребления,
характеризующего
те
или
иные
фразеологические
в ари анты
как
окказиональные,
ин­
дивидуальные,
локальные
и
по д.
Окказиональный
вариант
при
детальном
лингвогеографическом
а на­
лизе
может
ок азатьс я
не
менее
древним,
чем
лите­
ра турн о
нормированный,
он
может
ст ать
ключом
к
разгадке
вс его
выражения
или
закономерным
от ра­
жением
исконной
его
мотивировки.
Широта
ра сп ро­
странения
в
р у сских
диалектах
и
славянских
языках,
моделируемость
внутреннего
об раза
и
структуры
—
важные
документы
при
д оказа тельств е
исконности
тог о
или
иного
варианта.
Исходный
вариант
и
ис­
конный
образ
фр азе олог и зма
отыскивается
м етод ом
структурно-семантического
моделирования,
которо­
му
посвящена
ос обая
к нига
(Мокиенко 1980; Моки-
ен ко
1989).
45


Проблема
диагностики
исходного
варианта
фра­
зеологизма,
од н ако,
весьма
сложна
уже
потому,
что
в
пр инципе
сама
попытка
сведения
в сех
фразеологи­
ческих
е диниц
к
е динс тв енн ой , «исконной»
—
это
почти
констатация
окказионализмов
на
основе
об о­
рота,
ст авш его
нормированным.
Действительно,
поскольку
большинство
ф раз ео­
логизмов
при
св оем
во зни кнов ен ии
б ыли
свободны­
ми
сочетаниями,
то
свободная
заменяемость
компо­
нентов
бы ла
их
исконным
свойством.
Следователь­
но,
у
истоков
устойчивого
сочетания
могло
и
даж е
д олжно
было
быть
не
один,
а
несколько
об оротов ,
взаимозаменяемость
компонентов
для
кот орых
—
об ычн ое
явление.
В
этом
пл ане
эволюция
фразеоло­
гизма
предстает
как
дв иже ние
от
вариантного
много­
образия
к
компонентному
единообразию, «консер-
вированности», от «антинормы»
—
к
норме,
а
не
наоборот.
В
процессе
это го
движения
и
кристалли­
зуется
фразеологическая
мо дел ь,
формируется
ее
внутренняя
логика.
Все
сказанное
можно
проиллюстрировать
на
пр и­
мере
кон кре тн ого
историко-этимологического
анали­
за,
направленного
на
раскрытие
значимых
для
линг-
вострановедения
фактов
во
фразеологии.
Возьмем
для
эт ого
гр уппу
оборотов,
которые
на и­
более
часто
привлекаются
языковедами
и
п реп од ава­
телями
русского
языка
для
демонстрации
с вязи
ф ра­
з ео логии
с
жизнью
нар о да,—
группу
«исторических»
фразеологизмов,
в
к ото рых
вид на
«специфика россий­
ского
исторического
р аз ви тия »: вольный казак,
Мама­
ево
побоище,
как
Мамай
прошел,
казанская
с ирот а,
во
всю
Ивановскую,
плетение
словес
и
т.
д.
(Верещагин,
Костомаров
1982, 94). К ним можно отнести и те обо­
роты,
к ото рые
отражают
представления
о
различных
сферах
жи зни
Рос с ии:
во енно го
происхождения
(клик­
нуть
клич,
разводить
турусы
на
колесах,
брат ь
на
пуш­
к у), связанные с прежним делопроизводством (б и ть
челом,
положить
под
сукно,
от ложит ь
в
долгий
ящик),
46


с
развитием
техники
(на всех парах,
дат ь
зеленую
у ли­
цу,
до вес ти
до
белого
кале н ия)
и
по д.
Несомненно,
многие
из
таких
об оротов
прямо
связаны
с
и стори чес ки ми
событиями
или
реалиями.
Вольный
казак
та ит
в
себе
не
только
п амять
о
бег­
лых
кр еп остн ых,
скрывавшихся
от
царских
вл аст ей
на
окраи нах
России
и
добровольной
п огра ничн ой
службой
покупавших
себе
свободу,
но
и
чисто
я зы­
ковую
мет ку
вольности:
ведь
тюрк,
казак
значит
бук­
вально
‘вольный человек’. Такими казаки оставались
во
все
вр емен а.
Казанская
сирота
напоминает
о
взятии
войсками
Ив ана
Грозного
столицы
тата рск ог о
Казанского
хан­
ства
в
ок тябре
1552 года.
Та тарс кие
князья-мурзы,
стре мяс ь
приспособиться
к
новой
вл аст и,
переходи­
ли
в
христианство
и
сл али
ц арю
челобитные,
в
кото­
рых
именовали
себя
по
традиции
«сиротами», жалуясь
на
св ою
якобы
горькую
участь.
Народ
это
самоуни­
чижительное
на имен ова ние
п ревр атил
во
фразеоло­
гическую
насмешку,
к отор ая
получила
сейчас
рас­
ширительное
значение.
Так
теперь
говорят
о
людях,
прикидывающихся
не счас тными,
б ес по мощн ыми,
обиженными,
чтобы
разжалобить
кого-либо,
вызвать
сострадание.
В
оборотах
Мам аев о
поб оище
и
как
Мам ай
пр о­
шел
—
память
о
славном
ср ажении
на
Ку лик овом
поле
в
1380 году,
к отор ое
положило
начало
освобожде­
нию
от
ордынского
ига.
Мамай
—
фактический
пр а­
витель
на
б оль шой
территории
Золотой
Орд ы
с
60-х
годов
XIV века
—
прошел
со
своим
войском,
как
см ерч,
до
нынешней
Т ульск ой
области,
чтобы
по­
зорно
бежать
по сле
разгрома
в
Кры м
и
найти
там
смерть.
Прямая
привязка
эти х
оборотов
к
истории
Р ос­
сии
не
выз ыв ает
сомнений
и
подтверждается
данны­
ми
русс кой
народной
речи.
Даже
относительно
п ро­
с тое
по
форме
и
со держ ан ию
выражение
во ль ный
ка­
зак
имеет
немало
ва ри аций.
В
говорах,
например,
47


записаны
сравнения
свободных
и
независимых
л юдей
с
ка зако м,
которые,
в идимо ,
и
п ороди ли
н аше
ли­
тературное
выражение:
ворон,
вольный
как
казак
(Ройз .
Хаз.
С л., 292), ирк.
ходит
как
вольный
ка зак
‘о молодом человеке,
ни
от
ког о
не
з авися щем ’
(РАСл .
Ольх.).
Сам
оборот
во л ьный
казак
записан
и
в
Нижегородской
(ППЗ, 120) и в Вологодской гу ­
берниях,
причем
фиксация
его
на
Во лог одч ине
д ос­
тато чн о
древняя
—
XVIII век,
да
еще
в
со ст аве
по­
с л овиц ы: «Купленой холоп,
а
не
куп лен ой
в олной
ка­
зак» (Сим., 215).
В
р у сских
сборниках
по сло виц
и
п огов орок
известно
даж е
разночтение,
вызванное
ложным
звуковым
сходством
сл ов
казак
и
к оза.
По­
словица,
записанная
на
Псковщине
в
XVIII веке,
чит а етс я: «Лакома овца к соли,
а
казак
к
воли»(Шап.
1959, 319).
А
та
же
пословица
на
Во лог одч ине
з ву­
чи т: «Лакома овца к соли,
а
коза
к
воли» (РПетр.
1880, 87; Сим., 185).' Можно было бы назвать и мно­
го
д ругих
пословиц,
так
или
иначе
отражающих
в оль­
нолюбивый
и
бо евой
дух
казачества:«Богнебезми­
лос ти,
казак
не
без
с ча стья» (ДП, 54). « К азаки
при
порогах,
что
ини
[иные]
при
д орог ах:
за це пят
всяко­
го,
кто
поедет
ми м о» (Ермаков 1894, 32).
Все
это
—
языковая
почва,
на
которой
вырос
исконно
р у сский
и
п о-на сто яще му
«исторический»
об орот
вольный
ка­
зак.
П о-н ас тоящ ему
историчны
и
обороты
казанская
сирота
или
Мамаево
побоище.
В
то
же
вр емя
они
легко
входят
в
ткань
живой
народной
речи.
Во т,
на при­
м ер,
как
одна
из
героинь
В.Шукшина
употребляет
первое
выражение,
в
со ст аве
к оторог о
варьируется
1 См.
современное
дет ск ое
в осп ри я ти е: «Мать причесывает четырех­
летнюю
Люду
и
не ча янно
дерг ает
ее
волосы
гребнем.
Лю да
хнычет,
готова
заплакать.
Мать
г овори т
в
утешение:
—
Терпи,
казак,
атама н ом
буд ешь !
Вечером
Люд а
играет
с
куклой,
причесывает
ее
и
повторяет:
—
Терпи,
коза,
а
то
мамой
буд ешь!» (К.Ч уко в ски й.
От
дв ух
до
пяти.
Ми нс к, 1983, с.
19—20).
48


слово
сирота
и
меняется
п оря док
слов: «—
У
вас
же
дети!
—
вдруг
нервно
в озвыс ила
го лос
Малышева.—
Чего
вы
сиротинками-то
каз анск им и
прикидывае­
т е с ь?» (Бессовестные) .
А
вариации
оборота
о
Мамае
в
русских
говорах
—
также
я вное
св и детель с тво
их
широкого
и
да вне го
употребления:
олон.
здесь
как
бу дто
Мамай
вое вал
(ППЗ, 154), ниж.
как
будто
после
Мамаева
побоища
(ППЗ, 125), словно шел Мамай с войной,
точн о
Ма­
май
со
своей
силой
проше л
(Мих.
1912, 810). С р.
омск.
Бу йлб
воевал
‘о беспорядке’ (Пахотина 1973, 19).
Следовательно,
пр инц ип
предварительной
устноре­
чевой
об ка тки
исконно
р у сских
фразеологизмов,
о
важности
котор ого
говорилось
выше,
з десь
также
со­
блюден
неукоснительно.
П осмотри м,
нет
ли
в
ряду
общепризнанных
ф ра­
зеологических
«историзмов»
отклонений
от
этого
пр инци па.
Приглядевшись,
такие
обороты
найти
можно.
Таков,
как
ни
странно,
оборот
отложить
(поло­
жить)
в
долгий
ящик.
Напрасно
мы
бу дем
искать
его
вариации
или
п ро­
тотипы
в
д иа лектн ых
словарях
или
паремиологичес-
ких
сборниках
—
он
проявляет
удивительную
жест­
кость
лексического
со став а
и
употребляется
исклю­
чительно
нормативно.
Единственные
«узаконенные»
модификации,
о
которых
мы
еще
упомянем,
можно
было
на йти
в
п рошлом
ве ке
—
вместо
гла гол а
по ло­
жить
то гда
мо гли
употребить
попа ст ь
или
пойти,
а
вместо
долгий
—
длинный
или
—
реж е
—
дал ьн ий.
Од­
нако
эти
ва риа нты
—
весьма
незначительные
—
ни­
как
нельзя
на зват ь
речевыми,
ибо
они
употреблены
лишь
в
литературном
языке.
Все
это
—
возможный
сиг нал
неисконного
происхождения
об оро та
поло жит ь
в
долгий
я щик,
поскольку
именно
кальки,
дословно
переводимые
сочетания,
обычно
сохраняют
удиви­
те л ьную
стабильность
со ст ава
и
неизменность
фо рмы
в
язык е,
который
их
воспринял.
49


Предположить
так ое
—
поистине
«как ни стран ­
но»! Ведь выражение о ящике
—
«классический»
ис­
конно
рус ски й
оборот
с
ярко
выраженной
привязкой
к
нашей
истории.
Национальная
са моб ытн ость
его
из да вна
подчеркивается
и
составителями
словарей,
и
этимологами,
и
п оп уляри затора ми
науки
о
языке.
Так,
в
предисловии
к
книге
Э.А.Вартаньяна
п исат ель
Л .В.Ус пен с кий
пишет,
что
«поговорки,
в роде
на
всю
Ив а но вскую
к рич ать,
погибоша,
аки
обре
или
зару­
бить
на
носу,
во зник ли,
разумеется,
у
нас
дома:
никто
из
иностранцев
и
не
слыхал
ни
про
коломенские
в ер­
стовые
столбы
(смотри коломенская верста), ни про
долгие
ящики
(смотри в долгий ящик положить); если
они
о
них
знают,
то
только
от
н ас » (Варт., 10).
Ст оль
уверенное
отнесение
фра зеолог и зма
о
д ол­
гом
ящике
к
исконно
русской
и диом ати ке
обуслов­
лено
в
первую
очередь
традиционной
этимологичес­
кой
интерпретацией,
св языв ающе й
его
с
кон к ретн ым
периодом
русской
истории
—
правлением
ц аря
Ал ек­
сея
Михайловича
(1645—1676). По эт о й ве рс ии ,
ца рь
велел
п риб ить
до л гий,
т.
е.
длин ный,
ящ ик
на
столбе
сво его
дворца
в
Коло ме нс ком.
В
э тот
ящ ик
оп ус ка­
лись
челобитные,
которые
Алексей
М иха йл ович
ежед­
не вно
прочитывал
(до его правления челобитные на
имя
ц аря
обычно
оставлялись
на
гробницах
ц арс ких
п ред ков
в
Архангельском
соборе).
Ящик
был
длин­
ным
як обы
из-за
вытянутых
в
длину
свитков,
на
ко­
торых
п исал ись
все
документы
до
правления
П етра
Первого,
з амени вшег о
их
ли с тами
голландского
об­
разца.
Ответы
ц арс ких
волокитчиков
на
челобитные
и
рассмотрение
ими
жалоб
был и
оче нь
нескорыми,
что
будто
бы
и
обусловило
переносный
смысл
в ыра­
жения
—
‘надолго задержать решение какого- ни будь
дела’,
‘дать делу неопределенно длительную отсроч ­
ку ’.
Такое
«историческое»
толк ова н ие
фра зе ологи зма
в
качестве
единственного
давно
уже
отра же но
сло ва­
рем
В. И .Д а ля: «при Алексее Михайловиче был дол­
50


гий
ящик
для
опускания
в
нег о
про с ьб » (Даль IV, 683).
Не
сом н ева ются
в
тесной
исторической
св язи
выра­
жения
отложить
в
дол гий
ящи к
с
о быч аем,
установ­
ленным
Ал ексеем
Ми хайл о вич ем,
и
такие
кр упн ые
историки
р ус ского
языка
и
рус ск ой
этнографии,
как
Ф.И.Буслаев,
М.И.Михельсон,
С.В.Максимов.
Из
современных
лингвистов
или
популяризаторов
язы­
кознания
эту
трактовку
принимает
большинство
(см .:
Бирих,
Мокиенко,
Степанова
1992).
Другая
группа
паремиологов
и
историков
русско­
го
язык а,
подчеркивая
исконность
этого
выражения
и
не
отвергая
его
связи
с
«долгим ящиком»
Ал ексея
Михайловича,
приводит
одновременно
и
второе
объяснение.
Оно
возводит
фразеологизм
к
некото­
рым
деталям
судейского
делопроизводства,
якоб ы
бытовавшего
в
допетровской
Руси.
Вот
как,
напри­
ме р,
толкует
об орот
о дин
из
паремиологов
п рошло го
век а: «Долгий,
про д олго ва тый
ящ ик
был
устроен
ца­
рем
Ал ексеем
Михайловичем
при
дворце
в
Коломен­
ском,
в
э тот
ящ ик
желающие
могли
опускать
чело­
битные
на
имя
царя,
который
еженедельно
сам
п ро­
читывал
их.
Хотя
из
царских
теремов
решение
по
таким
челобитным
выходило
скорое,
но,
пройдя
че­
рез
руки
бояр
и
дьяков,
дело
волочилось,
и
слухи
про
московскую
волокиту,
н ес мотря
на
устройство
этого
ящика,
ос тали сь
те
же,
а
самый
ящ ик
из
дл инно го
п рев рати лся
в
долгий.
Но
вероятнее
под
дол гим
ящи­
ком
разуметь
рундук,
служивший
в
старинных
прика­
зах
одновременно
и
скамьею
для
сидения,
и
архив­
ным
помещением,
в
ко тором
дьяки
сохраняли
все
бумаги.
В
последнем
смысле
полож ить
в
долгий
я щик
—
соответствует
нынешнему
выражению:
по ло­
жить
под
с у к но » (Ермаков 1894, 26).
К
сутяжничес­
ким
традициям
прежнего
судопроизводства
относит
выр а жение
пол ожит ь
в
долгий
ящик
и
И.И.Иллюст­
ров
(1910, 239).
Примерно
такого
же
мнения
п рид ержив ае тся
и
Э.А.Вартаньян.
Подвергая
сомнению
св язь
фра зе о­
51


л ог изма
отложить
в
долгий
я щик
с
рассмотрением
че лоби тн ых
300 лет назад Алексеем Михайловичем,
он
пи шет : «Трудно,
о днако ,
поручиться
за
точн ос ть
этого
объяснения:
ведь
гов ори м
мы
не
“опустить”
или
не
“положить”,
а
“отложить в долгий ящик” (жир­
ный
шрифт
Э.А.Вартаньяна.—
В.М.).
Можно
думать,
что
выражение
наше,
скорее,
могло
родиться
по­
зднее,
в
“присутствиях”
—
учреждениях
XIX века .
Тогдашние
ч ин овни ки,
принимая
разные
просьбы,
жалобы
и
ходатайства,
несомненно,
сортировали
их,
раскладывая
по
разным
ящикам.
“Долгим”
мог
на­
з ыват ься
тот,
к уда
о т клады вали сь
самые
неспешные
дела.
Понятно,
что
такого
ящика
просители
боялись»
(Варт. , 37).
Критическое
отношение
Э.А.Вартаньяна
к
тради­
ционной
этимологии
кажет ся
логически
оправдан­
н ым.
Лингвистическая
аргументация
предлагаемого
толкования,
од н ако,
недостаточно
корректна.
Уже
в
п рошло м
веке
выражение
могло
употребляться
и
с
гла гол ом
положить,
и
с
глаголами
попасть
или
пой­
ти : «Владыко может прислать свое благословение че­
рез
две
недели
или
через
месяц,
или
еще
положить
бумагу
Ялуторовского
протопопа
в
длинный
ящи к»
(И.Д .Яку шк ин
М.А.Фонвизину,
апрель
—
ию нь
1846 г. ); «Вероятно,
дело
это
(об убийстве.—
В.М .)
попало
бы
в
оче нь
длинный
ящик,
если
бы
где-то
в
Ишимском
ок руге
не
по п ался
какой-то
пьяный
цело­
вальник...
к отор ый
признал,
что...» (И.Д.Якушкин
И. И.Пу щ ину, 28 августа 1841 г. ); «А потом за тем да
за
сем
—
и
пошло
дело
в
длинный
ящик» (М.Е.Сал-
тыков-Щедрин.
Благонамеренные
речи ) .1
П одоб ные
уп отре бле ни я,
в
том
числе
и
с
глаголом
положить
вместо
отложить,
можно
найти
и
в
современной
п убл и ци ст и ке: «В Америке немало дальновидных
людей,
ко торые
пр едстав ля ют
себ е,
к
каким
тяже-
1 Иллюстрация изкн.: Гусейнов Ф. Г.
Ру сск ая
фразеология.
Баку, 1977.
С.
97.
52


лым
п ослед ств иям
может
привести
возврат
к
по ли ти­
ке,
несовместимой
с
ра зрядк ой .
Хар акт ер на
в
этом
отношении
реакция
в
США
на
попытки
положить
в
долгий
ящ ик
Договор
О СВ- 2» (Правда, 1980, 8 ян­
в аря,
с.
5).
Следов ате ль н о,
опираться
при
критике
традиционной
версии
ли шь
на
отрицание
возможно­
сти
варьирования
гл аг ольно го
к ом пон ента
отложить,
действительно,
наиболее
употребительного
для
да н­
но го
выражения,
в се -таки
н ель зя.
Однако
и
сторонники
второй
и нтерп ре тац ии
п од­
черкивают
национальную
специфичность
и
исконный
характер
оборота
отложи ть
в
долгий
ящик.
Более
того,
у
Э.А.Вартаньяна,
как
мы
вид е ли,
рожде ни е
этого
фразеологизма
име нно
на
основании
критического
п одх ода
к
этимологии
предшественников
дат иру ет ся
уже
XIX, а не XVII веком,
что
дела ет
его
русскую
паспортизацию
еще
б олее
«историчной».
Не
сл учай­
но
один
из
последних
научно-популярных
справоч­
ников
по
этимологии
р у сских
фра зеологи змов ,
при­
знавая
о динако ву ю
возможность
дв ух
в ышен аз в анных
то лк овани й,
кв алиф иц и рует
наше
выражение
как
собственно
русское
(Опыт 1987, 22—23).
Но
о бращ ение
к
материалу
других
славянских
яз ы­
ков
показывает
оши бочн ос ть
этой
констатации,
при­
н ятой
в
русской
исторической
фразеологии.
Для
во­
сточнославянской
зо ны,
правда,
можно
предпола­
г ать
заимствование
непосредственно
из
рус ског о.
В
ук раи нс ком
язык е
э тот
об орот
из вест ен
в
двух
лексических
вариациях
eidxnadamu (eidmiacmu) в дов-
гий
ящик
и
в1д кл адат и (eidicaacmu) у довгу шухляду.
В
бел о ру сском
языке
выражение
не изв естн о
в
лите­
рат урн ом
употреблении,
но
зафиксировано
в
зоне,
г ран и чащей
с
русской:
адк ладаць
у
доугш
яшчык,
ад-
клад
(адкладанне,
докладывание)
у
доугш
яшчык
(Ю.
1972, 31—32).
Уже
само
тождество
структуры
и
зн а­
чения
при
отсутствии
активной
вариативности
может
стать,
как
убедительно
п ок азал
Н .И .Т олстой
(1973),
сви дет ель ство м
заимствованного
х ар актера
фразеоло­
53


гии,
в
данном
случае
заимствования
из
русского
яз ы­
ка.
Для
белорусского
аргументом
в
пользу
эт ого
яв­
ляется
и
отсутствие
в
ос но вном
языковом
м асси ве
слова
яшчык,
с
которым
зафиксировано
это
вы р аже­
ние
в
народных
говорах
Мстиславщины.
Для
украин­
ского
таким
свидетельством
яв ляетс я
н ес колько
фак­
то в.
Во-первых,
выражение
в1дкладати
в
до вгий
ящи­
ку
довгу
шухляду
не
отражено
ди але ктн ым
словарем
Б .Д.Г рин чен ко.
Во-вторых,
одно
из
первых
употреб­
лен ий
этого
оборота
в
литературном
украинском
языке
принадлежит
И. П.К о тля ре вс кому (1769—1838), при­
чем
в
форм е,
в есьма
бл изкой
именно
русскому
фр а­
з ео логиз му
—
одкладовать
в
довгий
я щик: «Натал­
ка.
Так
я
сказала
уже,
що
все
для
теб е
(матери. —
В. М.)
зро блю,
пл ько
щоб
не
сшшили
з
весылям.
Виборний.
А
нащо
же
о дкладо ват ь
в
довгий
ящик;
ад же
ми
не
с ущи» (Наталка-Полт ав ка ).
Вид им о,
ук а­
занные
вы ше
варианты
бы ли
сл едст вием
все
более
органичной
адаптации
русского
выражения
в
укра­
инском
языке .
П ок азате льн о,
что
и
украинские
и стор ики
языка
вслед
за
С.
В.
Максимовым
прямо
связывают
вы р аже­
ние
eidxAadamu в довгий ящик/y довгу шухляду с рус ­
скими
б юрокр ат ич ески ми
порядками
рассмотрения
челобитных
во
вр ем ена
Алексея
М иха йлович а
(Скрип­
ник
1973, 157; Медведев 1977, 94).
Пр авда,
при
со по став лен ия
русского
и
украинс­
ко го
фра зео лог измо в
в
историческом
п лане
во зник а­
ют
некоторые
трудности.
Они
связаны
с
наличием
лекс и ческо го
варианта
в
довгий
ящ ик
—
у
довгу
шу х­
ляду.
Первое
существительное
сейчас
семантически
соответствует
русскому
ящик,
хо тя
в
народной
укра­
инской
речи
оно
имело
иные
зн аче ния
—
‘кузов те­
леги’,
‘жестянка,
кружка’ (Гр., IV,546).
Значение
же
слова
ш ухл яда
весьма
точно
и
специализированно:
оно
об озн ача ет
не
ящ ик
во о бще,
а
выдвижной
я щик
стола.
Тем
самым
украинский
м атер иал
д ает
бо ль­
шие
в озможн ости
для
опровержения
традиционной
54


этимологии,
св языв ающей
выражение
о
долгом
ящике
с
ца рст во ван ием
А лексея
Михайловича:
сл ово
ш ух-
л яда
показывает,
что
речь
идет,
возможно,
о
канце­
лярских
с тола х,
ку да
откладывались
на
д ли тельн ый
период
бумаги,
не
требующие
оперативного
решения.
Быть
может,
украинское
eidiaiadamu у довгу шух-
ля ду
—
случайный,
национально
сп еци фи чный
ва­
риант,
не
име ю щий
отношения
к
истории
нашего
оборота?
Оказывается,
нет:
поиски
по лн ого
струк­
турно-семантического
соответствия
приводят
к
уста­
ре вшем у
чешскому
выражению
do dlouhé truhly nëco
zaloziti ‘забыть что -ли бо,
отложить
что-либо
до
д ру­
гого
с лу ч ая’ (Cel., 625).
Сло во
truhla здесь значит
‘сундук,
ларь’,
т.
е.
абсо лют но
то
же,
что
и
в ос точ­
н ослав янс кое
я щик
в
п ри веденн ых
вы ше
выражени­
ях.
Соб стве н но
г ов оря,
др евн ече шско е
и
современ­
ные
русское
и
украинское
выражения
—
абсолютные
фразеологические
эквиваленты,
ибо
и
их
семанти­
ка,
и
внутренняя
форма,
и
с тру ктура
полностью
со­
впадают.
Ареальный
отры в
русско-украинского
оборота
от
чешского
мог
бы
озн ача ть
ти п ологи ческ ое
сходство,
есл и
бы
не
их
исключительное
структурно-семанти­
ческое
тождество.
Причины
пос ледн его
можно
вскрыть
лишь
более
детальным
историческим
и
ли нг­
вистическим
анализом.
В
первую
о ч ередь
ва жна
хронологическая
фикса­
ция
русского
и
че шск ого
выражений
в
соответствую­
щих
источниках.
Для
русского
оборота
первой
фиксацией
можно
считать
пока
л ишь
середину
XVIII века:
в
рукопис­
ном
сборнике
пословиц
А.
М.
Бо г данов а,
с ос та влен­
ном
в
1741 году,
он
отмечен
в
форме
в
долгий
ящик
без
толкования
(ППЗ, 144).
В
р у сских
лексикогра­
фических
источниках
он
фиксируется
лишь
в
начале
XIX века: «Словарь Академии Российской»
толкует
сочетание
откладывать
де ло
в
долгий
ящ ик
как
«от­
кладывать,
отсрочивать,
медлить
с
исполнением
по
55


де лу
к ак ом у». Это же определение и форма повторя­
ютс я
и
в
других
словарях
XIX века.
Уже
пер вая
фиксация
выражения
свидет ель ст ву ­
ет
о
том,
что
сочетание
с
глаголом
еще
недостаточно
нормировано.
Не
б ыло
в
XVIII—XIX
веках
и
строгой
кодификации
прилагательного,
характеризующего
компонент
ящик.
В
ли тера туре
XVIII века,
на при­
мер
в
пь есе
А.Княжина «Жених
тр ех
н е ве ст», выра­
жение
употребляется
в
фо рме
откладывать
в
длинный
я щ ик: «Любомысл .
Не
я,
сл ава
богу!
Все
дела,
как
ко чки,
пе ре лом ал;
а
чтобы
сговором
не
меш кат ь
и
не
откладывать
в
д линн ый
ящик;
так
я
могу
ехать
и
при­
вез ти
с юда
невесту».
В
XIX веке известны варианты
и
в
длинный
ящик,
и
в
дальний
я щик: «А потом за тем
да
за
сем
—
и
по шло
дело
в
длинный
ящ и к» (М.Е.Сал-
тыков-Щедрин.
Благонамеренные
речи);«Онтолько
день
от ъез да
откладывал
в
дальний
ящик » (А .Ф .Пи-
семский.
Т юфяк).
Уже
от ме чалос ь,
что
выражение
откладывать
в
долгий
(длинный,
да льн ий)
ящик
почти
не
ф иксир ует ся
русскими
диалектными
источниками.
Из
локально
привязанных
сборников
пословиц
и
поговорок
фик ­
сируют
его
за писи
А. Б ут урл ин а (1849—1865 гг.), кото­
рые
делались
в
Нижегородской
г у бер нии: «Не для чего
откладывать
дело
в
дал ь ний
ящик» (ППЗ, 144).
Важ­
но
при
этом
отметить,
что
в
данном
сборнике
нем ало
пословичного
материала
литературного
происхожде­
ния.
В
современных
ди алект ны х
ис то чник ах
оборот
о
д олгом
ящике
так же
п очти
не
в стре чае тся.
Еди нст вен ­
ная
запись
в
К.ПОС,
например,
отра жа ет
его
конта­
мин ир ов анны й,
семантически
искаженный
ва ри ант
п ускать ся
в
долгие
я щи ки: «Я не буду пускаться в дол­
гие
ящи ки » (Плюсский район,
д.
Должницы).
Зн а­
ч ение
этого
варианта
—
‘много говорить,
трат ить
в ре­
мя
на
долгие
ра з говоры ’
—
очень
резко
отличается
от
семант и ки
литературного
фразеологизма.
Примерно
такова
же
сф ера
употребления
вы р аже­
ния
eiÔKjiadamu в довгий ящику довгу шухлянду и в укра­
56


инском
язык е.
Начиная
с
первой
половины
XIX века
оно
употребляется
лишь
в
художественной
литературе
и
поч ти
не
отражено
паремиологическими
и
диалект­
ными
источниками.
Все
это
свидетельствует
о
книж­
но-литературных
истоках
эти х
оборотов
в
восточно­
сла вян ской
зоне,
скорее
всего
—
о
з аим ств ован ии.
Заимствованный,
инославянский
хара кте р
об о­
ротов
э той
же
мотивировки
подтверждается
и
укра­
инским
материалом,
ибо
ук раи нс кое
шухляда
в осхо­
дит
к
немецкому
с лову
Schublade ‘выдвижной ящик
ст ола’ .
Сложн ее
обстоит
дело
с
рус.
и
ук р.
откладывать
в
до лгий
ящ и к, eidxeadamu в довгий ящик и др.-чеш. do
dlûhé truhly zaloZiti. По сл едн ее в ыраж ени е фи кс и рует ­
ся
чешскими
памятниками
уже
с
XVI века в разнооб ­
разн ых
лек си ческ их
и
морфологических
вариациях:do
dlouhé truhly zaloziti — ’по л о жит ь
в
д ли нный
сундук’,
v dlouhé truhle zûstat ‘остаться в длинном сундуке’, do
dluhé truhlicë klàsti — ’кл аст ь
в
долгий
я щи чек’, do
dlouhé truhlicë zamikati ‘замыкать в долгий ящик’
(FlajShans, II, 681).
Переносный
смы сл
эт их
оборо­
тов
—
тот
же,
что
и
рус.
отложить
в
долгий
ящик.
В
XVII веке эти выражения уже исчезают из чешско ­
го
литературного
употребления.
По
происхождению,
как
верно
отмечает
В.Ф лай -
шганс,
др евн еч еш ские
фразеологизмы
являются
каль­
ками
из
не м. in die lange Truhe legen (букв.: положить
чт о-ли бо
в
долгий
су нду к) ‘откладывать решение ка ­
кого-либо
д ела
на
неопределенный
срок’. Это немец­
кое
выражение,
зафиксированное
старыми
немецки­
ми
сборниками
пословиц
и
п ог оворок,
также
ста ло
устаревшим
и
в
современном
языке
не
употребляет­
ся.
Толковый
словарь
Якоба
и
Вил ьг ел ьма
Гр имм ов
фиксирует
его
в
различных
глагольных
вариациях
—
in die lange Truhe legen (spielen, schiessen, bringen) —
и
подчеркивает,
что
оно
б ыло
употребительным
лишь
до
начала
XVIII века,
яв ляяс ь
абсолютным
синони­
мом
широко
известного
и
в
современном
язык е
обо­
57


рота
etwas auf die lange Bank schieben (Grimm, XI,
1327).
Первые
ко нт екст ы,
в
ко торых
это
выражение
употребляется,
зафиксированы
сл оваре м
Грим м ов
с
1481 года.
Здесь
же
дается
и
историко-этимологичес­
кое
толкование
внутренней
формы
фразеологизма,
основанное
на
значении
слова
dieTruhe — ‘сундук,
л ар ь’. Такие ящики-рун д уки
в
сре дн ев еков ом
герман­
ск ом
судопроизводстве
обычно
использовались
для
хранения
актов
и
дел,
которые
не
ре шали сь
сразу,
а
откладывались
на
неопределенное
время.
У
некоторых
неме цки х
и сследо ва тел ей
значение
слов а
Truhe, правда,
объясняется
несколько
иначе.
Так,
известный
пар еми оло г
Ф.Зайлер
по дч ер кивает ,
что
оно
означало
‘сундук для сидения’
—
Sitztruhen
(Seiler 1922, 351).
Та кой
интерпретацией
э тот
уче­
ный
пытается
логически
св язать
выражение
etwas in
die lange Truhe legen с оборотом etwas auf die lange
Bank schieben.
Последний
фразеологизм,
где
слово
Bank значит
‘скамья,
лавка’,
также
во зво дят
к
средневековому
немецкому
судопроизводству.
За
судьями
и
су дебны ­
ми
з аседат еля ми
обычно
располагались
длинные
ск а­
мьи
в
виде
больших
сундуков.
На
них
рас клад ыва­
лись
па пки
с
судебными
д елам и,
а
те
из
дел,
кото­
рые
бы ли
не
важ ны
и
не
требовали
незамедлительного
решения,
о т клады вал ись , «отталкивались» (schieben
‘толкать,
п од ви г ать’) на самый конец этой скамьи
(Borchardt, Wustmann, Schoppe, 51; Seiler 1922, 251;
Küpper, I, 89).
Выражение
etwas auf die lange Bank schieben также
имеет
достаточно
древнюю
ф икс ацию
в
немецкой
литературе:
толк овые
словари
регистрируют
его
п ри­
мерно
с
1500 года (Grimm, I, 1108).
Кроме
того,
это
выражение
имел о
и
свой
фр азеол оги че ски й
анто­
ним
etwas durch die Bank schnellen (букв.: бр о сать чт о-
ли бо
че рез
скамь ю) ‘отделываться от чего-ли бо ’.
Чешские
паремиологи,
как
мы
в иде ли,
уверен­
но
отн о сят
др евнеч еш ски й
оборот
do dlûhé truhly zaloäti
58


к
германизмам.
В
русской
же
паремиологической
традиции,
наоборот,
усиленно
подчеркивается
на­
ци она льн ая
специфичность
и
са моб ытн ость
в ыра же­
ния
отложить
в
долгий
ящик.
Лишь
о дин
источник
—
словарь
М.И.Ми хе льс он а
—
приводит
немецкий
эк­
вивалент
etwas auf die lange Bank schieben, объясняя
смы сл
русского
оборота
о
долгом
ящике.
Немецкое
и
р усско е
выражения
трактуются
М.И.Михельсоном
как
самостоятельные
фразеологические
па р алл ели,
история
ко торых
никак
не
связана
д руг
с
д ругом .
Об
этом
свидетельствует
прежде
всего
и стор ич еская
ин­
терпретация
русского
оборота
в
духе
предшествую­
щей
«национальной»
традиции: «УдворцацаряАлек­
сея
Михайловича,
в
Коломенском
селе,
был
сделан
в
с толбе
дл инный
ящик,
ку да
кл алис ь
челобитные,
цар ем
быстро
рассматривавшиеся,
но
о ст ававш иеся
без
движения,
благодаря
волоките
в
канцеляриях»
(Мих .
II, 77-78).
Проделанный
выше
анализ
славянского
материа­
ла
позволяет,
однако,
с
уверенностью
признать
и
р у сский
и
чешский
фразеологизмы
ка льк ой
с
немец­
кого.
О тноси тель но
по зд няя
фи ксаци я
(XVIII в .)
по
сравнению
с
немецким
и сточ ни ком
(XV в.), исклю­
чительно
литературно-книжное
употребление
(особен­
но
на
раннем
э тап е ), отсутствие большого числа ва ­
ри анто в
в
живой
речи,
жесткость
семантики
и
ст рук­
туры
—
все
это
признаки
фра зеолог ичес кой
ка льки.
Судьба
этого
германизма
у
восточных
и
з ападны х
сла вян ,
од н ако,
различна.
В
чешском
язык е
оборот
do dlûhé truhly zaloziti, распространенный в XVI веке,
в
даль не йш ем
пол нос тью
исчез
из
употребления.
В
этом
процессе
сыграл
с вою
роль
прежде
всего
о бщий
уп а­
док
чешского
л и тера турног о
язык а
после
поражения
чехов
в
битве
с
баварскими
во й сками
при
Белой
Го ре
(1620 г.)
и
утраты
самостоятельности
Чехии.
В
пери­
од
же
национального
возрождения
(XIX в.) даже вклю­
ч ение
в
словарь
Й.Юнгмана
и
в
сл авян ски й
паремио-
логический
сборник
Ф.Челаковского
не
помогло
во з­
59


родить
этот
фразеологизм,
потому
что
сам
немецкий
прототип
к
то му
времени
ст ал
архаизмом
и
не
мог
бы ть
источником
или
с ти мулят ором
каль ки ро ван ия.
Русский
фразеологизм
отложить
в
долгий
ящик,
как
показывает
внутренняя
форма
и
предложное
уп­
равление,
также
имел
своим
источником
не
совре­
менный
немецкий
оборот
etwas auf die lange Bank
schieben, а бытовавшее вплоть до XVIII века выраже­
ние
etwas in die lange Truhe legen.
Характерно,
что
в
рус ски й
язык
он
вошел
име нно
в
1-й
половине
XVIII
в ека,
в
период
активного
в озрожд ени я
ли тера турн о­
го
языка
на
национальной
основе.
Бл аго даря
рефор­
мам
Петра
I этот период сопровождался и « бу р н ым
процессом
освоения
“внешних”
лексических
заим­
ствований
из
з ападно ев р опе йских
язык ов ,
политех­
низацией
языка,
осложнением
ф ун кций
сод ержан и я
деловой,
официально-канцелярской
р ечи» (Виногра­
дов
1938, 91).
Наряду
с
такими
лексическими
заим­
с тво ва ния ми-ка нце ля р измами
в
русский,
а
п оздн ее
и
в
украинский
язык
попал
и
фразеологизм
о
долгом
ящике,
символизировавший
медлительную
чиновни-
чье-бюрократическую
процедуру
ср едневе ко во го
не­
мецкого
судопроизводства.
Этот
символ
был
вскоре
переосмыслен
в
русских
традициях
допетровской
э по­
хи
и
стал
трактоваться
как
реликт
волокитства
при
рассмотрении
челобитных
во
времена
Ал ексея
Ми­
хайловича.
Именно
это
переосмысление
по
«бюрок­
ра ти ческой
смежности»
двух
столь
разн ых
эпох
рус­
ск ой
и стори и
и
сделало
этот
фра зеолог изм
ярко
на­
цио нал ьно й
идиомой.
Для
русского
языка
в
послепетровский
период
оппозиция
«свое :
чужое»
не
б ыла
не пр имири мой ,
н ес мотря
на
все
ус илия
пуристов.
Новые
иноязыч­
ные
элементы
акт ив но
у сваив али сь
вместе
с
новыми
реалиями
и
понятиями.
Острой
борьбы
между
«сво­
им»
и
«чужим»
б ыть
не
могло,
ибо
первое
бы ло
уже
достаточно
конкурентноспособным,
чтобы
орг ан иче с­
ки
впитывать
вто рое
без
опасности
раствориться
в
60


нем.
Хотя
билингвизм
и
был
характерен
для
об ра зо­
ванного
со слови я
России
XVIII века,
однако
он
не
был
обязательным
условием
за имс твова ния
лексики
и
фразеологии,
а
г лавн ое
—
условием
активизации
процесса
заимствования.
Поэтому
фразеологическая
ка лька
с
немецкого
in die lange Truhe legen, к XVIII
ве ку
уже
устаревшего,
могла
во сп ринима тьс я
и
без
билингвистического
фон а.
Буквально
переведенный
русскими
сл о вами,
этот
оборот
бы стро
ут ра тил
св язь
со
своим
п рототип ом
и
з ажил
новой,
рус ско й
жи з­
нью.
Им енно
этим
можно
об ъясн ить
ус т ойч ивую
пр и­
вязку
данного
выражения
и
В.И.Далем,
и
в семи
рус­
скими
паремиологами
и
историками
фразеологии
к
челобитным
в
адрес
Ал ексея
Михайловича:
так ое
эт и­
мологически
неверное
толк ов ани е
ярко
отражает
на­
циональное
в осп ри ятие
фра зеолог и чес ког о
заимство­
вания.
Подобно
многим
лексическим
германизмам
пе тр овс ких
вр емен
(типа парикмахер,
вахтер,
почт­
м е йс т е р), этот фразеологический архаизм,
утра чен­
ный
немецким
языком,
продолжает
а к тивно
жи ть
в
русском.
Корни
большинства
фра зеолог и ческ их
заимство­
ваний
в
сл авян ски х
язы ках
уходят
в
почву
националь­
ного
в озрожден и я
XVII—XVIII веков .
Чтобы
обна­
жить
эти
корни,
не обх о димо
не
только
установить
относительно
надежную
фи ксац ию
фразеологизмов
во
времени
и
отыскать
их
конкретный
ин ояз ычны й
пр о­
тотип,
но
и
понять
специфику
взаимодействия
«сво­
е го»
и
«чужого»
в
кон к ретн ых
ку льтурн о-и стори чес ­
ких
условиях
развития
литературного
языка.
И вано вска я
площадь
или
ивановская
мочь?
Методика
стр уктурн о-се ма нти ческ ог о
м оде лиро­
ва ния
фр азеолог и и
эффективна
и
тогда,
когда
она
становится
инструментом
проверки
сомнительных
гипот е з
о
происхождении
я вно
р у сских
оборотов.
61


Вот
еще
о дин
фразеологизм
из
тех,
к ото рые
еди­
нодушно
пр и знаю тся
«отражателями»
русской
истории
и
к ультур ы, —
во
всю
ивановскую.
Сомневаться
в
том,
что
он
по-настоящему
русский,
невозможно
уже
по­
тому,
что
в
него
входит
такое
н ац и он ально -колори т­
ное
имя ,
как
Иван.
Но
проверить
его
«историчность»
чисто
лингвистическим
мет одом
все
же
не
меш ает.
Л юби тели
р у сской
и стор ии
и
словесности
издав­
на
и сп ользуют
об орот
во
всю
ивановскую
для
п од твер­
ждения
в
пр инцип е
верного
тезиса
о
то м,
что
яз ык
отражает
конкретно-историческую
реальность.
Этот
оборот
де й ств ительн о
удобен
с
так ой
точки
зрения,
ес ли
пр изна ть
давно
известную
легенду
о
с вязи
его
с
колокольней
Ив ана
Великого
в
Кремле.
Вот
один
из
последних
лингвострановедческих
очерков
на
«ивановскую»
тему,
в
котором
сквозь
при­
зму
традиционного
толкования
фразеологизма
пр о­
свечены
многие
интересные
и
не
под ле ж ащие
сом не­
нию
фа кты
русс кой
ис тор ии.
Он
—
часть
кн иги
В.Б.Муравьева «Московские
литературные
предания
и
б ыли», в которой собрано много сведений о про­
шлом
и
настоящем
нашей
столицы.
Такие
сведения,
однако,
не
всегда
ведут
к
правильному
эт им оло ги­
ческому
р ешению .
«—
А
ну
валяй
во
всю
ивановскую!
Скажет
так,
и
каждому
ясно,
что
это
значит
гром­
ко,
во
ве сь
голос
и
к
тому
же
еще
лихо,
по-молодецки.
Выражение
“во всю ивановскую”
происходит
из
старинного
термина
кол окольн ых
звонарей
“звонить
во
всю
колокольную
фамилию”,
что
озн ачало
з во­
нить
во
все
колокола,
имеющиеся
на
колокольне.
Поскольку
ко локольн и
и мели
названия,
то
по
ним
именовалась
и
“колокольная фамилия”.
“Колокольная фамилия”
колокольни
Ивана
Ве­
ликого
в
Москве
н азыв алас ь
Ивановской.
“Иван Великий”
был
самым
в ыс оким
сооруже­
нием
М оск вы;
возносясь
св оей
зо ло той
м огуч ей
гл а­
вою
над
вс ем
городом,
он
был
ви ден
отовсюду.
62


Уже
сам о
название
к олоко льн и
—
не
официаль­
н ое,
а
н ародн ое
—
“Иван Великий”
—
определяло
ее
место
и
значение
в
сознании
москвича
и
всякого
рус ског о
человека.
Она
бы ла
символом
Москвы
и
тем
самым
России.
В
народе
бы ло
распространено
поверье,
что,
пока
стоит
“Иван Великий”,
бу дет
стоять
и
Россия.
В
1812
год у
Н ап олеон
приказал
взорвать
кол окольн ю.
Взр ы­
вом
были
разрушены
пристройки,
взрывной
волной
со рв ало
крест,
но
с ама
ко лок ольн я
уцелела.
В
э том
москвичи
видели
счастливый
зн ак,
и
когда
в
1813 году
вн овь
зазвонили
ко лок ола
на
Ивановской
колоколь­
не,
то
в
Мо скве
был
праздник:
звон
“Ивана Велико­
го”
возвещал
возрождение
Москвы.
“Ивана Великого”
изобразил
М.ЮЛермонтов
в
сти хотв орен ии
“Два великана”
как
символ
России,
противопоставленный
Наполеону:
В
шапке
золота
литого
Старый
русский
ве лика н
Поджидал
к
се бе
другого
Из
далеких
чуждых
стран.
“Иван Великий”
был
не
только
самой
б оль шой
колокольней
в
Мос кв е,
но
и
обладал
самым
боль­
шим
кол ичес твом
колоколов
и
к
том у
же
самыми
крупными
колоколами.
На
его
звонницах
размещалось
ок оло
30 колоко­
лов .
Наи бо лее
кру пн ые
имели
свои
и мена:
Большой,
или
Праздничный,
в
65 тонн,
Реут,
или
Ревут,
в
32
тонны
760 килограммов,
Вседневный
в
13 тонн;
Ме д­
в едь
в
7 тонн;
Лебедь
в
7 тонн,
и
так
до
Безымянно­
го,
который
ве сил
1 тонну 71 килограмм.
Можно
представить,
ка кой
стоял
гу л,
когда
з во­
ни ли
во
всю
ив ано вск ую
“колокольную фамилию”!»
(Муравьев 1981, 74—75).
«Неоспоримая»
достоверность
фактов,
из лаг аемых
по
по воду
оборота
во
всю
ивановскую,
имеет
магичес-
63


кую
силу.
Вот
уже
более
ста
лет
в
это м
«историчес­
к ом»
объяснении
не
со мн евают ся
ни
я зык ов еды,
ни
этнографы,
ни
историки.
Правда,
св яз ывая
оборот
с
историей
Кре мля,
некоторые
толко ватели
пр е дпо­
читают
не
«колокольную», а «п лощ а дн ую»
версию.
Уже
И.
М.
С неги рев
(1854, 188) при объяснении вы­
р аж ения
катай
во
всю
ивановскую
подчеркивает,
что
Ив анов ск ая
—
это
«площадь или улица в Московс ­
ком
Кремле»
у
Ивана
Ве лико го,
и
з амеч ает
мимохо­
д ом,
что
«простой народ в Болгарии доселе называет
всех
русских
Иванами,
а
греки,
там
живущие,
Рос­
сию
—
Ивановщиной».
На
И вано вск ой
площади,
по
рассказам
многих
популяризаторов
русской
фра зеолог и и,
д ьяки
гром­
ко
во
всеуслышание
оглашали
царские
указы
(Варт.,
133; Альп .
10; Шанский 1963, 79; Маслов 1975, 145;
Гуревич,
Дозорец
1988, 168; Гвоздарев 1988, 71—
72, и др.—
Бирих,
Мокиенко,
Степанова
1992).
Так ие
рассказы
также
нередко
уснащаются
весьма
любопытными
подробностями.
Вот
еще
о дна
за ри­
сов ка
средневекового
московского
быта
и
в
какой-
то
м ере
новый
семантический
поворот
в
истории
нашего
вы р аж ени я: «Иногда здесь (На
Ив анов ской
площади.—
В .М.)
наказывались
дьяк и
за
взятки
и
лихоимство;
наказание
это
сос тояло
в
т ом,
что
их
выставляли
на
позор,
обвешанных
украденными
ве­
щами:
мехами,
со лен ой
рыбой
и
проч.; а в иных слу­
ча ях
еще
били
их
нещадно
кнутами
и
батогами,
от­
чего
они
кр и чали
во
всю
Ивановскую
площадь»(Ер­
маков
1894, 25).
Наконец,
в
некоторых
районах
России
пыта­
лись
—
по
анало г ии
с
Ивановской
площадью
в
Мос­
кве
—
объяснить
наш
оборот
на
основе
своих
мест­
ных
реалий.
В
Поволжье,
например,
его
связывают
с
Ивановской
ярм аркой
в
с еле
Кресты
бы вш его
Шад-
ринского
уезда.
В
прошлом
ве ке
она
по
торговому
обороту
бы ла
на
3-м
месте
после
Нижегородской
и
Ирбитской
(СРЯ, IX, 25).
64


Ит ак,
не
со мн ев аясь
в
конкретно-исторической
привязке
к
Ивану
Великому
или
Ивановской
площа­
ди,
толкователи
оборота
предлагают
три
объяснения
его
исходного
смысла:
—
звонить
во
всю
Ивановскую
«колокольную фа­
милию»;
—
громко
кричать
«во всю Ивановскую площадь»,
оглашая
ц арс кие
указы;
—
громко
вопить
«во всю Ивановскую площадь»,
по двер гая сь
т еле сным
наказаниям.
Все
они
основаны
на
у беждении ,
что
первичное
значение
бы ло
обязательно
«слуховым», т .
е.
харак­
те ризов а ло
громкость
звучания.
Начнем
поэтому
с
язык ов ой
п ров ерки
им енно
этой
изначальной
посыл­
ки.
Кроме
громкости
крика,
об орот
во
всю
иванов­
ск ую
уже
давно
характеризует
мощный
хр ап
или
креп­
кий
сон : «Девка тут же сидит и храпит во всю ива­
новскую» (И.С.Тургенев.
У ездны й
лекарь);«Посте-
лимся
на
пе чи
да
и
з ах рапим
во
всю
ивановскую»
(М.Е.Салтыков-Щедрин.
Благонамеренные
речи);«Не
войду,
некогда!
Спит
во
всю
ивановскую» (Ф.М.Дос-
тоевский.
Преступление
и
на к аза ние).
В
словарях
зарегистрированы
и
такие
употребле­
ни я,
которые
весьма
дал еки
от
зв уков ой
ассоциации.
«Фразеологический словарь русского языка»
под
ре­
дакцией
А .И .М олотк ова
с ов ершен но
объективно
вы­
д еляет
для
подобных
случаев
особое
значение
‘очень
быстро,
со
всей
силой
и
т.
п.
(делать что -ли бо)’: «—
Эй,
извозчик,
вези
пр ямо
к
обер-полицмейстеру!
К ов алев
сел
в
дрожки
и
только
по к рик ивал
извозчи­
ку : “Валяй во всю ивановскую!”» (Н. В.Г о го л ь.
Но с);
«Был немец громом в землю вжат; // Врага железный
жар
з но би л: // По бронеколпакам сержант //
Во
всю
и вано вску ю
бил» (А.Недогонов.
Гильза).
В
русской
литературе
можно
найти
еще
больший
«отрыв»
выражения
во
всю
ивановскую
от
колоколь­
ного
зв она
или
думных
дь яков ,
зач итыв ающи х
цар­
3В.
М.
Мокиенко
65


ские
у каз ы: «Во всю ивановскую трачу деньги,
кото­
рые
получил
за
своего
“Иванова”» (А. П. Че хо в
—
Ци т.
по:
Молочко
1974, 127); «Давно ли проезжал я по
э той
Червленой
балке!
Тогда
терны
цв ели
во
всю
ив а­
н ов скую,
белой
кипенью
вся
б алка
взялась!»(М.
Шо­
лохов.
Поднятая
ц ел ин а); «Тогда Мишка приналег
на
насос
и
стал
качать
во
всю
ив ано вску ю,
а
я
ст ал
Ал енку
поливать
краской» (В.Драгунский.
На
Садо­
вой
б ольшое
д виж ен ие); «В директрисином кабинете
во
всю
ивановскую
св ети ло
теп лое
с олн це,
че тыре
желтых
квадрата
лежали
на
желтом
полу» (В.Липа-
т ов.
Пов ес ть
без
названия,
сюжета
и
конца).
Сталкиваясь
с
т аким
семантическим
многообра­
зие м,
исследователи
фразеологии
тог о
или
иного
пи сате ля
попросту
характеризуют
подобные
случаи
как
отклонение
от
литературной
нормы
—
индивидуаль­
но-авторские
преобразования.
«Ставя фразеологизм
в
необычное
сочетание,—
п одч ерк ив ает,
например,
Л. И. Шоцк ая,—
пис ате ли
наделяют
его
с войст вом
св о­
бодной
сочетаемости.
“Корней Горюнов дал барину
своему
уходиться,
проскакав
с
ним
во
всю
ивановскую
без
одной
двадцать
станций” (В.И.Даль.
Бедовик).
“Спит себе во всю ивановскую”* (Шоцкая 1971, 346).
Сочетание
наш его
оборота
с
глаголами
проскакать
и
спать,
следовательно,
вторично,
индивидуально
по
сравнению
с
кричать
во
всю
ивановскую.
Те
фра зеол оги ,
которые
обращаются
к
большому
конкретному
материалу,
об ъек тив но
опровергают
та­
кие
утверждения.
Та к,
Ф.Г.Гусейнов
нах о дит
в
ли­
тературе
XIX века не только примеры употребления
нашего
об орот а
именно
в
значении
‘очень быстро’,
когда
он
со чет ается
с
глаголами
движения,
быстрого
перемещения,
но
и
со еди не ние
его
с
глаголами
погу­
лять,
боро нит ь
или
с та рат ься: «Продамся за тыся­
чу,
за
дв е,
п рок ручу
их,
п ог уляю
во
всю
ива нов ­
ск у ю» (И.Т.Кок аре в.
С ибир ка). Анализируя эти упот­
ребления,
он
приходит
к
выво ду,
что
в
данном
случае
можно
кон стати рова ть
не
расширение
сочетаемости,
66


а,
ск оре е,
сужение
(Гусейнов 1977, 26—29).
И ными
словами,
для
XIX века оборот во всю ивановскую имел
более
широкий,
чем
те перь,
к руг
глаголов,
с
кото­
р ыми
он
вступал
в
связь.
Впрочем,
пр иве де нные
вы ше
примеры
(качать во всю ивановскую из В .Д р а-
гунского)
показывают,
что
и
сейчас
такая
со чета е­
мость
весьма
ши р ока.
Тот
факт,
что
наше
выражение
не
прикрепля­
лось
прочно
к
глаголу
кричать,
подтверждается
и
сло­
ва рн ыми
данными.
Даже
в
сл оваре
В.И.Даля,
кот о­
рый
по
традиции
считал
его
исходным
вариантом
«колокольное»
зво нит ь
во
всю
ивановскую
‘во все ко­
локола
и
во
весь
мах’,
пр ив одят ся
и
такие
его
«окру ­
ж ения », как скакать,
валять,
кути ть
во
всю
ива­
нов ск ую
(Даль II, 5), дуть во всю ивановскую ( Дал ь
I, 503) и катать во всю ивановскую (Д а ль II, 96).
Последнее
сочетание
он
ха рак тери зует
как
«шибко
гнать,
ед у чи».
Набл юдени я
над
сочетаемостью
во
фразеологии
во
многом
тождественны
наблюдениям
над
семанти­
кой.
В
на шем
случае
это
особенно
очевидно.
Ве дь
есл и
признать,
что
уже
в
момент
рождения
оборота
во
всю
ивановскую
он
мог
со ч етат ься
и
с
глаголами
движения,
и
с
глаголами
храпе ть
или
спать,
и
с
д ру­
гими,
то
традиционная
версия
о
с вязи
его
с
коло­
к о льным
звоном
или
громким
оглашением
указов
оказывается
под
угр оз ой.
Это
озн ачает,
что
искони
наш
оборот
просто
обозначал
интенсивность,
вы с­
шую
ст епе нь
проявления
какого-нибудь
действия,
а
потому
с
кон кре тн ым
звоном
или
криком
на
конк­
ре тной
м осков ской
площади
не
и меет
ничего
обще­
го.
И
действительно,
е сли
обратиться
к
пока
самому
с таро му
известному
материалу
о
наш ем
выражении
—
из вл ечени ям
из
ли тер ат уры
XVIII века,
то
мы
с
у див­
лением
об на ру жим,
что
он
акт ивн ее
о тр ажает
именно
з наче ние
‘очень быстро’
и
только
потом
—
‘очень гром­
ко’,
а
второе
з нач ение
св язан о
не
только
с
криком,
67


сколько...
и менно
с
х р ап о м: «Корыстолюб.
А
зи­
мо ю,
н арядяс ь
оборотнями,
на
извощиках
самых
хват­
ских
гоняют
по
Залыберью
во
всю
ивановскую»(И.Со­
колов.
Судейския
имя нины , 1781 г.); «То ты,
как
хо­
чешь,
ра б от а й, // Проворней исполняй все дело; //
во
всю
ива новс к ую
смело;//Неспиникакинезевай»
(Н.П.Оси п о в.
Ве ргиле ва
Е неи да,
вывороченная
на и­
знанку,
в
12 песнях, 1808 г. ); «Добравшись люди до
постели
// Во всю ивановску храпели, // Как водится
в
ночи» (там же)(Палевская1980,129).
Не
пр авда
ли,
странная
вещь:
чем
ближе
хроно­
логически
к
и сток ам
оборота
во
всю
ивановскую,
тем
д альше
от
«площадной»
мотивировки,
которая
ему
приписывается?
Ве дь
е сли
кр и чать
во
всю
площадь
(или
зво нит ь
во
все
колокола)
еще
кажется
вполне
логич­
ным,
то
храпеть
во
всю
п лощадь ,
а
тем
б олее
го­
нять,
работать
или
скакать
на
лошади
во
всю
пло­
щ адь
выглядит
весьма
пр ичу длив о,
если
не
сказать
абсурдно.
Не
случайно
поэтому
в
н ек оторых
попу­
лярных
книг ах
(например,
Э. В арт ан ьян а) «реконст­
руируется»
для
этого
выражения
именно
предлог
на.
Итак,
языковые
ф акты
показывают:
привязка
об оро та
во
всю
ивановскую
к
истории
Кремля
вторич­
на,
она
—
плод
народной
этимологии,
легенда,
по­
рожденная
языком .
Есл и
это
та к,
то
что
же
здесь
бы ло
первичным?
Прежде
чем
ответить
на
этот
вопрос,
посмотрим,
в
какие
с инони миче ск ие
отношения
вступает
об орот
во
всю
ивановскую.
Это,
в
соответствии
с
методикой
структурно-семантического
моделирования,
первый
этап
этимологического
анализа
фразеологии.
Подберем
в
р амках
современного
литературного
язы ка
одноструктурные
с инон имы
с
местоимением
весь
на
две
интересующие
нас
семантические
темы:
‘быстро,
сильно
(об интенсивности перемещения)’ и
‘громко,
ог л ушит ельно
(о крике,
плаче,
храпе).
В
первый
ряд
во йдут
известные
во
всю
мочь,
во
всю
мощь,
во
всю
силу,
во
ве сь
дух,
во
всю
прыть,
во
весь
68


опор,
во
все
лопатки,
во
все
корки
(прост.).
Во
вт о­
рой
—
во
все
горл о,
во
весь
рот,
во
всю
глотку,
во
ве сь
голос,
во
всю
мочь ,
во
всю
(в полную)
силу.
Сло­
в ари
давно
уже
отмечают
синонимию
некоторых
из
этих
оборотов
с
нашим
вы р аж ением.
Так,
в
словаре
В.И.Даля
под
глаголом
дуть
дан ы
сочетания
дуй
во
ве сь
дух!
и
дуй
во
всю
Ивановскую!(ДальI, 503).
Обращение
к
диалектному
мат ер иалу
показыва­
ет,
что
эти
два
синонимических
ряд а
—
и скон но
рус ­
ские,
ибо
вышли
из
не др
народной
речи.
Кром е
уже
пр иведенн ы х,
мы
находим
в
го вора х
или
просторе­
чии
т акие
обороты
нашей
с труктурн о- сема н ти ческ ой
модели:
1. ‘Быстро,
сильно
(об интенсивности переме ­
щения
дви же ни я’: обск.
пустить
во
весь
мах
‘изо всей
силы,
с
маху,
ра зма хну в ши сь’ (СРГО Доп.
I, 262),
оло н.
во
всю
мет ь
(бежать) ‘очень быстро (о
коне)’
(СРНГ, XII, 78), горьк.
во
всю
си луш ку
‘изо всех
с ил’ (БС 1975, 27), сиб.
изо
вс ех
рысей
(ехать,
бе­
жа ть ) ‘прилагая все силы’ (Федоров 1980, 55),
горьк.
бежать
во
всю
пору
(Захаров 1976, 176), пск .
во
все
духи,
во
все
охапки
(бежать,
ехать,
мчаться),
во
все
пру зы
(бежать) ‘очень быстро’ (КПОС), арх.
бежать
во
все
но ги
(АОС I, 145), плясать во все жил­
ки
(Даль II, 552) и под .
2. ‘Громко,
оглушительно
(о крике,
плаче,
хра ­
п е)’: пск.,
го рьк .,
перм.,
урал.
во
всю
голову,
во
всю
гол ову шку
(кричать) ( БС 1975, 27; СРНГ, X, 164—
165; Ивашко 1975, 111), урал . ,
перм.
во
злу
гол овуш­
ку
кричать
‘очень сильно кричать или плакать’ (СРНГ,
XI, 290), в известную голову,
в
известный
голос
(кри­
ч ат ь) ‘кричать во весь голос,
изо
вс ех
си л’ (СРНГ,
XII, 104), кар .
п еть
во
всю
головушку
(ККС), смол.
во
всю
мялицу
(кричать), дон.
во
всю
гу бу
(кричать),
пе ч.
во
всю
че люс ть
(кричать) (К ПОС), пин .
во
всю
пас ть
(кричать), морд,
во
в есь
кадык
(кричать)
(СРГМ, II, 70), прост,
во
все
ха йло
(XVIII век
—
Па левс кая
1980, 80), олон .
во
ве сь
кр ик
(закричать)
69


(СРНГ, X, 165), пск.
во
в есь
гва лт
(кричать,
п ла­
кать,
петь)
(КПОС) .
Нужно
отме тит ь,
что
для
второго
фразеологичес­
ко го
ряда
характерна
и
з амена
предлога
в
на
на:
пск .
на
ве сь
рот,
на
всю
г лотку ,
на
всю
голову
(кричать,
пл ак ать,
петь)
(КПОС), прост,
на
ве сь
голос
(XIX в .),
смол,
на
все
бандалы
(раскричаться) (СС Г, I, 119),
перм.
на
всю
вёслину,
пск.
на
весь
изгал,
на
ве сь
гай,
на
всю
блажь,
на
всю
блаженную
(кричать) ( КПОС),
прост,
храпеть
на
всю
насосную
завертку
и
под.
Ком мен тир уя
этот
мат ер иал,
можно
заметить,
что
при
всем
кажущемся
разнообразии
он
весьма
одно­
роден.
Практически
он
укладывается
в
строгие
се­
мантические
рам ки
двух
доминантных
мо ти вов:
1. ‘Пер емещат ь ся
или
кричать
с
очень
б ольш ой
с ило й’. Сюда входят прежде всего обороты со слова­
ми
мочь,
мощь,
сила,
силушка,
которые
характери­
зуют
и
интенсивность
движения,
и
силу
го л оса.
Но
к
этому
мотиву
мож но
отнести
как
специализирован­
но
«двигательные»
выражения
со
словами
дух,
мах
или
рысь,
опор,
прыть
и
т.
п.,
так
и
специализиро­
ванно
«звуковые»
обороты
со
словами,
ха рак тери зу­
ющими
си лу
г олоса, —
кр ик,
блажь,
гай,
вбслина,
изгал.
2. ‘Перемещаться
или
кричать,
интенсивно
ис­
пользуя
для
это го
соответствующие
органы
тела’: во
все
лопатки,
во
все
но ги
(бежать)
или
во
все
гор ло,
во
всю
голову,
во
всю
пасть
(кричать) .
Эти
мотивировки
п окрыв ают
и
те
из
названных
выражений,
которые
содержат
в
своем
со став е
непо­
нятные
нам
диалектизмы,
например:
меть
‘галоп,
р ыс ь’ (олон.
во
всю
ме ть ), пруза ‘с ила,
скорость,
пр уж инис то ст ь’ (пск.
во
все
пр уз ы), мялица,
мялка
‘рот,
глотка,
г орло’ (смол,
во
всю
м ялицу )
или
гай
‘рев,
крик,
шум’ (пск.
на
ве сь
гай ).
Характерно,
что
и
в
других
сл авян ски х
языках
можно
найти
подтверж­
дение
закономерности
таких
мотивировок.
В
ч еш­
ском,
например,
для
обозначения
силы
кри ка
упот­
70


ребляются
выражения
со
словом
горло:kfiöetсоhrdla
mël, со hrdla staCi, z plna hrdla.
Из
перечисленных
выражений
лишь
од но,
уз ко­
диалектное
—
п ерм ское
на
всю
веслину
—
в
какой-
то
степени
приближается
к
«пространственной»
мо­
т ивац ии,
ибо
вёслина
зд есь
—
образование
от
весь,
весьце
‘село’ (Даль I, 187; Прокшева 1973, 123—124).
Как
видим,
д аже
э тот
регионализм
п оказы в ает
не­
правомерность
предлога
во
в
об ороте
во
всю
ивановс­
ку ю,
есл и
исходить
из
традиционной
«площадной»
версии.
Яро слав ск ое
же
во
всю
подселенную
кричать
‘очень громко’ (ЯОС, 11), вероятно,
позднее
об ра­
зование.
Итак,
язык ов ой
мат ер иал
дает
основания
пред­
положить,
что
выражение
о
«всей ивановской»
—
не
«индивидуально-и с ториче ское»
словосочетание,
от­
рази вше е
мо ско вску ю
р еалию ,
а
всего
лишь
один
из
осколков
фра зеолог ичес кой
модели
с
интенсифици­
рующим
значением.
В
этом
случае
ивановская
—
оп­
ределение
не
к
существительным
площадь
или
ко ло­
кольня,
а
к
словам
моч ь,
сила
или
силушка.
В едь
есл и
реконструировать
в
качестве
прототипа
именно
во
всю
ивановскую
м очь
(силу), то тогда понятно,
почему
уже
в
XVIII веке наш оборот имел и значение ‘ б ыс тр о’,
‘сильно’, ‘г ром ко’
и
т.
д .: с самого начала интенсив­
ность,
си ла
действия
бы ла
запрограммирована
соот­
ветствующими
существительными.
Не
случайно
се­
мантическая
а мплит уда
выражения
во
всю
мочь
пол­
ностью
со в падает
со
значениями
оборота
во
всю
и ва но вс ку ю: «Лошадь несла его во всю мочь» (Д.
В. Гри­
гор ови ч ); «Я также кричал во всю мочь и бежал» (С. А к­
с ак ов); «Дождь.. .
жа рит
во
всю
мочь
по
драночной
крыше» (М.М.Пришвин) (иллюстрации
БА С, V, 12).
Посмотрим,
дает
ли
яз ык
основания
для
аргу­
ментации
это го
предположения.
Фак тов
распространения
оборотов
данной
моде­
ли
уточ н яющи м
определением,
действительно,
не­
мало.
Вот
лишь
н екот орые
из
них,
зафиксирован­
71


ные
словарем
XVIII века (Па лев ск ая 1980, 175, 259,
282): «Ямщик по обыкновению своему поскакал во
всю
лошадиную
м очь » (А .Н.Ра д ищ ев); «Детина на
кон е,
и мея
ум
н езрелый , // Скакал день целый, //
Во
всю
ко нев ью
мо ч ь» (В.И.М ай ко в); «Выехав из зам­
ка,
поскакал
я
во
всю
ко нс кую
прыть» (М.В.Попов);
«Я побегу от вас во всю конскую рысь к моим дере ­
венским
красавицам»(А.Н. Радищев).
Особое
разнообразие
определений,
естественно,
отличало
оборот
во
всю
мочь:
уже
само
существитель­
ное
с
широким
значением
давало
возможность
соот­
ветствующим
прилагательным
характеризовать
как
ж ивот ных
(во всю коневью или лошадиную мочь), так и
л юдей: «При сих словах вздохнула девка, // Во всю
девичью
мочь, // И отошла»(А.П.Сумароков.
Подья­
ческая
до ч ь ); «Супруга вережит во всю супругу мочь»
(А.П.Сумароков.
Супруг
и
супруга).
Любопытен
в
этом
отношении
отры вок
из
басни
И .А.Кры лов а,
где
«человеческое»
и
«животное»
во
всю
мочь
ск р ещивают ся :
Случись
тут
Му хе
быть.
Как
горю
не
помочь?
Вступилась:
ну
жу жжать
во
всю
мушину
мочь...
(Муха и дорожные)
Среди
п одобн ых
уп отреб лен ий
н ахо дим
и
такие,
которые
вплотную
приближают
нас
к
разгадке
при­
лаг а тельно го
ивановский: «В то же мгновение свита
Катерины
Ль во вны
взлетела
ей
на
голову
и
по
ее
спи­
не,
за кры той
од ной
суровою
рубашкою,
заг улял
во
всю
мужичью
мочь
толс тый
кон ец
вдво е
свитой
ве­
ревки» (Н.С.Лесков.
Леди
Макбет
Мценского
уез ­
да) .
Во
всю
мужичью
мочь
—
это
уже
лексический
в ариа нт
оборота,
социально
определяющий
нашего
Ив ана.
Второе
сви детел ь ст во
—
еще
более
конкретно,
хотя
оно
им еет
несколько
ину ю
синтаксическую
фор­
му
—
изо
всей
дурацкой
м очи:
72


С тало
в
третий
раз
смеркаться.
На до
мл а дшему
сбираться;
Он
и
у сом
не
ведет,
На
пе чи
в
уг лу
поет
Изо
всей
дурацкой
мочи:
«Распрекрасные вы очи!»
Реч ь
ид ет
об
Иванушке-дурачке
из
сказ ки
П. П. Ер-
шова
«Конек -гор б унок » .
Сочетание
оборота
изо
в сей
моч и
с
прилагательным
дурацкий
—
яв но
не
автор­
ская
находка,
ибо
и
более
ранние
русские
п и сатели
отра зили
его
как
народно-просторечный
вариант:
Дурачество,
разинув
рот,
В
безмерной
радости,
не
видя,
где
Э рот,
Стрельнуло
изо
в сей
дурацкой
мочи
—
И
вышибло
ребенку
очи.
(А.П.
Сумароков.
Амур,
лиш енный
зрения)
С инт аксическо е
р аз личие
оборотов
во
всю
ив анов­
ск ую
(мужичью)
мочь
и
изо
в сей
дурацкой
мочи
не
су ще­
ственно,
ибо
их
з начен ия
и
лексический
состав
пр ак­
т ич ески
тождественны.
Подтверждением
их
об щности
является
употребление
ПАВяземским
сочетания
ду­
ра чит ься
во
всю
ивановскую,
которое
перекидывает
мостик
между
поведением
русского
сказо ч но го
героя
и
его
именем.
Это
подтверждение
встретилось
в
одном
из
п исем
писателя
(Фонштейн В. М .
«Письма
—
это
самая
жиз нь. ..»: О дружеских письмах П АВяземского//
Ру сская
речь, 1983, No 1, с.
30).
Особо
важным
аргументом
в
пользу
предлагаемо­
го
толкования
эпитета
ивановский
в
нашем
выраже­
нии
яв ляется
его
заменяемость
в
русском
фол ьклоре
на
другие
«именные»
оп реде лен ия:
Ты
ве дь
пой-косе
своёго
жеребёноцька,
Ты
ве дь
пой
его
да
на
рек и
М ур авенк и,
73


Ай
к ататъ це
д авай
ты
ему
в
трёх
росах,
Как
ты
в
тр ёх
его
росах:
да
во
перъвой
росы,
Во
перъвой
росы
катай
всё
во
Иванъскою,
Во
второй
росы
катай
ты
во
Петровсъкою,
Во
тр етей
росы
катай
к оня
в
Илъинъскою...
(Исцеление Ильи Муромца.
Былины
1986, 107)
Наконец,
п ок азате льно
на низы ва ние
э п итета
ив а­
нов ски й
на
обороты
данного
ряда.
Так ,
в
Каргополе
записана
ф раз а: «Рыцйть во всю голову,
во
всю
ивй-
нов ьс ку » (СРЯ, IX, 25), где ивановъска
—
уточне­
ние
к
гол ова.
В
том ,
что
именно
Иванушка-дурачок
вошел
в
наш у
поговорку,
нет
ничего
уд ивит ель ног о:
это
са­
мый
л юбимы й
п ерс онаж
русского
фольклора.
Несть
числа
различного
рода
Иванам
в
русских
ска зках :
Иван-
царевич,
Иван-Горох,
Ив ан
Зорькин,
Ив ан
Медве­
жье
Ухо,
Иван
Сучич,
Иван
Ст оро же вич,
И ван
Б ур­
лак,
Ив ан
—
белая
Епанча,
Ивашка
—
Бел ая
Рубаш­
ка. ..
И
в езде
это
на р одный
герой,
отличающийся
ловкостью,
добротой,
простодушием
с
некоторой
до­
лей
лукавства
и
незаурядной
силой
(Кондратьева 1983,
51).
За гл янув
в
русские
сказки,
мы
туг
же
убедимся,
что
именно
Иванушка-дурачок
совершает
там
все
дей­
ствия,
запечатленные
во
фразеологизме
во
всю
ив а­
новскую:
он
св оей
мощью
побеждает
самы х
сильных
и
к овар ных
врагов,
стремительно
переносится
через
г оры
и
долы,
мо л о децким
криком
заставляет
клон ить ся
к
зе мле
травы
и
леса.
Вот,
например,
как
три
Ивана
из
ск азки
«Иван Быкович»
соревнуются
в
своей
«иванов­
ск ой
м оч и»: «Вышли они на широкий царский двор.
“Ну,
братцы,—
говорит
Иван-царевич,—
давайте
сил у
пробовать:
кому
бьггь
большим
братом”.—
“Ладно,—
отвечал
Иван
Быкович,—
б ери
палку
и
бей
нас
по
п ле­
ча м”.
Иван-царевич
вз ял
железную
палку,
уд арил
Ивана
—
кухаркина
сына
да
Ивана
Быковича
по
п ле­
чам
и
в бил
то го
и
друг ог о
по
колена
в
землю.
Иван
—
74


кухаркин
сын
ударил
—
в бил
Ивана-царевича
да
Ив а­
на
Быковича
по
самую
грудь
в
землю;
а
И ван
Быкович
ударил
—
в бил
об оих
братьев
по
самую
ше ю. “Давай­
т е,—
говорит
царевич,—
еще
си лу
попытаем:
ст анем
бросать
же лез ную
палку
кверху;
кто
вы ше
забросит
—
тот
будет
больший
бр ат”.—
“Ну что ж,
бросай
ты !”
Иван-царевич
бросил
—
па лка
ч ерез
четверть
ч аса
на­
зад
упала,
И ван
—
кухаркин
сын
бросил
—
па лка
че­
рез
по л часа
упала,
а
Иван
Быкович
бросил
—
тольк о
через
час
воротилась.
“Ну,
Ив ан
Быкович!
Будь
ты
большой
бр ат ”» (Аф., I, 279).
В
другой
ск азке
—
«Об Иване-б ога ты ре,
кресть­
янском
сы не»
—
герой
испытывает
с вою
сил у
те м,
что,
в откну в
кол
посреди
огорода,
поворачивает
им
всю
деревню,
отрывает
рук ой
же лезн ую
дверь.
Он
же
демонстрирует
поистине
космические
скорости,
ибо
его
богатырский
конь
«подымается выше леса
стоя чег о,
что
пониже
о блака
ходячего,
до лы
и
горы
меж ду
ног
пускает,
великие
реки
хво ст ом
устилает,
из
уш ей
своих
выпускает
густой
д ым,
а
из
н оздре й
кидает
п ламя
вел ико е» (Аф., III, 362).
Современ­
ный
приверженец
мифов
о
пришельцах
из
космоса
мог
бы
усмотреть
в
этом
оп иса нии
следы
НЛО.
В
той
же
сказке
Ив ан
—
крестьянский
сын
показывает
и
полную
мочь
своего
гол ос а,
ибо
в
чистом
по ле
«кри­
чит
своим
богатырским
гол ос ом: “Гей ты,
сивка-бур­
ка,
вещая
каурка!
Стань
пе редо
мно й,
как
лист
перед
т р аво й!”». Да и храпят сказочные Иваны именно « во
всю
и вано вску ю», подтверждая тем самым,
что
со­
весть
у
них
чиста,
а
душа
спокойна.
Ита к,
фразеологизм
во
всю
ивановскую
об разов ал­
ся
от
бо лее
пространного
оборота
во
всю
ива новск ую
м очь
(силу)
п утем
субстантивации
прилагательного
и
у сечен ия
соо тве тствую ще г о
существительного
(ср .
пускаться
во
все
тяжкие
и
по д.).
П роц есс
субстан­
ти ва ции
мог
быть
и
еще
более
последовательным
и
«дальнобойным»: из сочетаний такого типа образова­
лось
наречие
вовсю
‘изо всех сил,
оче нь
с ил ьно’.
75


Прилагательное
ивановский,
следовательно,
п ер­
в он ачальн о
относилось
не
к
п лощад и
или
колокольне
Ивана
Великого,
но
к
герою
р у сского
фо лькл ора
—
Иванушке-дурачку.
Замена
п ри тяжате льно го
прила­
га те льног о
Иванов
на
относительное
ива новс к ий
д ос­
таточно
т ипи чна
для
разговорного
яз ыка
(ср.
Ва си ль­
ев
—
Васильевский
остров).
Как
видим,
лингвистический
анализ
привел
нас
к
вывод у
об
исконности
выражения
о
«всей иванов­
ско й», хотя это
—
иная
исконность,
чем
утвержда­
лос ь
р анее.
Но
и
в
этой
интерпретации
оно
содержит
не
менее
важные
для
лингвострановедения
факты.
Вед ь
за
ним
—
необъятные
по
своему
диапазону
сю­
жеты
об
Иване-дураке
и
Иване-царевиче,
кот орые
каждый
р у сский
узнает
с
самого
раннего
де тств а.
В
его
значениях
до
сих
пор
еще
теплится
отражение
тех
до­
стоинств,
которые
пр ипис ыва ю тся
нашему
герою:
недюжинная
сила,
умение
преодолевать
большие
ра с­
с то яния
и
непр ео до ли мые
препятствия,
молодецкая
удаль
и
богатырское
здоровье.
«Герой фольклора
—
“дурак”,
пр езир аемый
д аже
отцом
и
братьями,
всегда
ока зы вает ся
умнее
их
(враждебных сил .—
В .М.), всегда
—
победитель
в сех
житейских
не взг од»,—
писал
М.
Горький,
по д­
черки в ая
оптимистический
настрой
русского
уст­
ного
творчества
(Горький 1937, 450).
И
в
том ,
что
своего
любимого
г ероя
н арод
называет
дураком,
нет
ничего
об и д ног о : «Старшие братья называются ум­
ным и
в
том
значении,
какое
придается
этому
с лову
на
б азаре
житейской
суеты,
где
всякий
думает
толь­
ко
о
своих
личных
интересах,
а
младший
—
глу­
пым
в
смысле
отс утств ия
в
нем
этой
практической
мудрости:
он
простодушен,
незлобив,
сост рад ат е­
лен
к
чуждым
бедствиям
до
забвения
соб ст венн ой
б езоп асно сти
и
всяких
выг од.. .
Народная
сказка
всегда
на
стороне
нравственной
п рав ды,
и
по
ее
твердому
убеждению
выигрыш
должен
постоянно
оставаться
за
простодушием,
незлобием
и
сос т ра­
76


дательностью
меньшего
б рата.
Очевидно,
что
эпи­
ческая
по эзия
ис т инно
разум ны м
признает
о дно
доб­
ро,
а
зло
хотя
и
слывет
таковым
меж ду
людьми,
но
вводит
своих
по кл онников
в
безвыходные
ошибки
и
н ер едко
подвергает
их
неизбежной
ги бел и:
следо­
вательно,
оно-то
и
ес ть
истинно
неразумное» (Аф.,
III, 400—401).
Для
знатока
русской
народной
сло­
весности
А.Н.Афанасьева,
как
и
для
многих
ру с­
ск их
людей,
эт от
сказочный
герой
—
олицетворе­
ние
нравственного
начала
нашего
народа.
Жить
во
всю
ивановскую
—
это
и
биться
с
заклятым
врагом
в
чистом
п оле,
и
ще дро
делиться
с
друзьями
после­
дней
рубашкой,
и
мчаться
по
первому
зову
на
по­
мощь
с воей
любимой,
махнув
ру кой
на
все,
чему
п р идают
бо льшое
значение
«умные», здравомысля­
щие
ст арш ие
бр ать я.
Во
всю
ивановскую
—
яркая
национальная
метка,
оставленная
фольклором
в
на шем
язык е.
Это
свое­
образный
фра зеоло ги че ски й
символ
того,
что
у
нас
пр иня то
наз ыв ать
р у сской
душой,
р у сским
д ухом
или
широкой
русской
натурой.
Экскурс
в
истоки
этого
выражения
по дт верд ил
мысль,
более
ста
лет
назад
высказанную
зн ато ком
рус ског о
народного
б ыта
и
яз ыка
Ф.И.Буслаевым.
Предупреждая
об
опасностях,
которыми
чре ваты
«пристегивания»
той
или
иной
поговорки
или
пословицы
к
конкретным
историчес­
ким
событиям,
он
пис ал: «... Дел им
историю
народ­
ных
речений
не
по
соб ыти ям,
отм ече нн ым
в
п ритча х
собственно
исторических,
а
по
характеру
быта,
во­
об ще
во
в сех
по сло ви цах
и
поговорках
отразившему­
ся.
Только
при
таком
во ззр ен ии,
думаем,
история
народных
изречений
ст анет
на
собственной,
тв ерд ой
почве» (Бусл.
1854, 167).
Действительно,
во
многих
сл учая х
кор ни
национального
колорита
пословиц
и
поговорок
не
в
их
«историчности», которая может на
поверку
оказаться
просто
историческим
анекдотом,
а
в
народном
быту.
При
этом
быт,
о
ко торо м
пишет
Ф.И.Буслаев,—
это
не
только
повседневность
«хлеба
77


насущного», но и все,
что
составляет
«бытие», т.
е.
жизнь
народа
во
всех
ее
проявлениях.
В
том
чи сле
и
в
сказках
об
Ив ано вых
—
во
всю
ивано вск ую !
—
дея­
ниях.
Пареная
ре па,
сбрасывание
со
сч ётов
и
рожд ение
в
со роч ке
Разумеется,
не
ка ждый
фразеологизм
русского
яз ыка
требует
столь
детализированного
этимологичес­
ко го
комментария
и
пересмотра
тр а диц ионно го
тол­
кования,
как
положить
в
долгий
я щик
или
во
всю
и ва­
новскую.
В
золотом
фонде
на шей
идиоматики
н ема­
ло
и
та ких
выражений,
которые
ли бо
более
прозрачны
по
исходному
образцу,
либо
менее
пр об ле мати чны
по
своей
историко-этимологической
интерпретации.
Но
комментирование
и
самого
п розрачног о
по
образу
оборота
нер едко
может
дать
повод
для
описания
яр­
ких
р у сских
р еали й.
Вот
два
т аких
выражения
—
проще
(дешевле)
па­
реной
ре пы
и
с брас ыват ь
со
счётов.
Их
образная
су щ­
ность
понятна.
Но
за
этой
понятностью
ст оят
фа к­
ты,
типичные
не ког да
для
русского
деревенского
и
г ород ско го
быта.
Первое
свидетельствует
о
ро ли
р епы
как
продук­
та
питания.
Действительно,
до
появления
в
России
картофеля,
она
бы ла
самы м
распространенным
ви­
дом
овощей
и
так
же,
как
р едьк а,
входила
в
повсе­
дневный
рацион
кр естьян ск ого
н асе лен ия.
Репу
ели
в
сы ром
виде,
но
чаще
парили
—
ст ави ли
в
русскую
печь
в
закрытом
глиняном
горшке,
и
она
испекалась
там
в
собственном
со ку , «распаривалась».
Ели
п аре­
ную
репу
обычно
с
квасом.
Пареная
ре па
бы ла
также
и
наиболее
частым
«по ­
стным»
блюдом.
Не
случайно
в
одном
из
антицер-
ковных
сатирических
произведений
XVIII века
—
«Ка-
лязи н ской
челобитной»
—
монахи
жалуются
на
свое­
78


го
архимандрита,
который
заставляет
их
ес ть
«репу
п аре ную
да
редьку
вяленую».
Обы денн ост ь
ре пы,
простота
ее
приготовления,
так
же
как
и
ее
дешевизна,
вошли
в
пословицы
и
поговорки:
Ре пой
да
брюквой
люди
не
хв алят ся;
Капу­
ста
да
репа
брюху
не
крепа;
Пареная
ре па
из
изб ы
вы­
живет;
Сл ужил
се мь
л ет,
выслужил
семь
реп[, да и
тех
не т].
Из
всех
т аких
дет алей
и
выросла
переносная
се­
ма нт ика
русского
выражения
о
пареной
р епе.
В
об ор оте
же
сбрасывать
со
счётов
«заложена
инф о рмац ия»
о
б ыто вой
си сте ме
счета,
кот орая
и
сейчас
применяется
в
некоторых
наших
магазинах
и
бухг а л териях,
удивляя
своей
простотой
и
эффектив­
н остью
иностранцев.
Наш и
счеты,
состоящие
из
де­
ревянной
ра мки
с
поперечными
проволочными
ст ер­
жня ми,
на
которых
нанизано
десять
костяшек,
ведут
св ою
родословную
от
так
называемого
«дощаного сче­
та », который был распространен на Руси с XVI века.
Это
был
прибор,
представляющий
соб ой
д е ревя нную
рамку
с
натянутыми
на
ней
веревочками,
на
которых
нанизаны
ко стяш ки
для
счета.
Хотя
по
своему
при н­
цип у
такой
прибор
напоминает
со бой
аб ёк
—
с чет­
ную
доску,
применявшуюся
для
арифметических
вычислений
в
Древней
Гр еции,
Риме
и
средневеко­
вой
Е вроп е, «дощаный счет»
считается
чисто
р у сским
изобретением.
Не
случайно
в
некоторых
европейских
ст р анах
кон торс кие
счеты
до
сих
пор
называют
«рус­
скими
счетами».
Их
впервые
вы вез
из
России
о дин
французский
мат емат ик,
возвратившийся
из
русско­
го
плена
после
Отечественной
войны
1812 года ( Ур а­
зов
1956, 22; Бабкин 1956, 171—172; Шварцкопф
1967, 169-175).
Вычисляют
на
с чета х,
как
известно,
передвигая
по
проволочному
стержню
нуж ное
количество
костя­
шек
—
«откладывая»
их
на
сч етах .
Когда
же
вычис­
ление
закончено
и
необходимо
подготовить
прибор
к
д альн ей шей
р абот е,
к остяшк и
«сбрасывают со счё ­
79


тов»
—
поворачивают
рам ку
т ак,
что бы
все
костяш­
ки
оказались
справа.
Кс тати ,
хорошо
зная,
что
такое
рус ски й
сч ет
и
конторские
счеты,
сами
русские
не
всегда
увязыва­
ют
выражение
именно
со
счетным
прибором.
Поэ то­
му
в
н ашем
языке
распространяется
его
вариант
—
сбрасывать
со
счёта,
который
внутренне
бессмыслен.
Вот
почему
знание
истинного
образа
оборота
не
толь­
ко
напоминает
о
русской
р еал ии,
но
и
помогает
сле­
дить
в
данном
случае
за
правильностью
ре чи.
Раз у меет ся,
этимологический
экскурс
и
рекомен­
да ции
по
правильному
употреблению
то го
или
ин ого
слова
и
выражения
—
да леко
не
о дно
и
то
же.
Язык
развивается,
меняются
значения
слов
и
их
форма.
Поэ то му
то,
что
с
чи сто
этимологической
то чки
зре­
ния
неверно,
со
вр ем енем
может
так
ук орен и ться
в
об и ходе,
что
бессмысленно
нас таив ат ь
на
жесткой
регламентации
«исконного»
ва риан та,
как
это
неред­
ко
делается
писателями-популяризаторами
в роде
Б .Т.Ти м офее ва.
Так
п рои зошло
и
с
вариантом
сбра­
сывать
со
счёта,
который
уже
пр и знает ся
допусти­
мым
в
р усско м
литературном
языке
(ТСВЯ, 436). Э та
рекомендация
подкрепляется
и
ссылкой
на
та ких
ма­
стеров
слов а,
как
К.Г.П а устов ск ий
и
А .Н.Т олс той:
«Каждый раз,
когда
я
думал
об
этом
слов аре,
мне
хо тел ось
сбросить
со
счета
лет
дв а дц ат ь» (Золотая роза);
«—
О
маленьких
людях,
господин
капитан,
ник то
сейчас
не
думает,—
скинуты
со
счета»(Хождениепо
мук ам ).
Акцентологическая
же
инерция
этимологии
на­
шего
оборота,
однако,
остается
пока
неизменной:
сл овар и
по-прежнему
рекомендуют
ударение
со
счё­
тов,
а
не
со
счетов,
которое
иногда
можно
услышать
в
живо й
речи
(БАС, XIV, 1322; СО, 720).
Опираясь
на
ист инну ю
мотивировку
идиом,
до­
бытую
л ибо
путем
глубинных
этимологических
разыс­
каний,
л ибо
«открытым способом», можно реконст ­
руировать
в
итоге
целую
к арти ну
«русского мира»,
80


отраженную
зерка лом
фразеологии.
Вот
л ишь
осн ов­
ные
идеографические
рубрики
этой
картины,
кото­
рые
мож но
использовать
и
в
преподавании
рус ског о
яз ыка
как
иностранного,
и
при
более
глубоком
ос­
мы слен ии
родной
речи
на шими
соотечественниками.
1.
Природа,
животный
и
растительный
мир :
на
чем
свет
стоит,
свет
клином
сошелся
на
ком,
выйти
су хим
из
воды,
как
с
гуся
вода,
как
курица
лапой,
где
раки
зимуют,
убить
бобра,
ме две дь
на
ухо
наступил
кому,
белены
объелся,
ободрать
как
липку
и
др.
2.
Ан ат омия
ч ело века
и
жесты:
на
глазах,
хоть
гл аз
выколи,
сломя
голову,
водит ь
за
нос,
высасывать
из
пальца,
сложа
руки
сидеть,
нй
ру ку,
чувство
ло к­
тя,
на
большой
палец
и
др.
3.
Б ыт овые
представления:
а)
реалии
повседнев­
ной
жизни
прошлого
—
зад ать
баню
кому,
не
ко
дво­
ру,
дым
коромыслом,
из
кулька
в
рогожку,
закусывать
уд ила
и
д р.;
б)
трудовые
процессы
в
крестьянской
жизни
—
через
пень
колоду,
хоть
пру д
пру ди,
не
мыть ­
ем,
так
катаньем,
попасть
впрос ак
и
д р.;
в)
единицы
измерения
(меры времени,
длины,
веса;
денежные
един ицы )
—
не
по
дням,
а
по
часам,
бёз
год у
н ед еля,
ни
с вет
ни
заря ;
как
аршин
проглотил,
мерить
на
свой
арши н,
за
семь
верст
ки селя
х леба ть,
от
горшка
два
вершка,
с
три
короба,
ни
алтына
за
ду шой,
ломаного
гроша
не
стоит
и
др .;
г)
игры,
развлечения,
спорт
—
бит ь
бак луш и,
играт ь
в
бирюльки,
поставить
на
nonâ,
жив
курилка,
биться
об
з акла д,
играть
в
жмурки
и
д р.;
д)
нар о дная
кухня
и
пища
—
пе чь
как
блины,
с ед ьмая
вода
на
киселе,
калачом
не
заман ишь
к ого,
тертый
ка­
ла ч,
зав арить
ка шу,
мало
ка ши
ел
кто,
м ол очные
ре ки
и
кисельные
берега
и
др.
4.
История:
в
бе гах,
в
нетях,
ни
бе льмес а
не
смыс­
лить,
как
Мамай
прошел,
Мамаево
побоище,
коло­
менская
ве рс та,
казанская
сирота,
узнать
всю
подно­
готную,
ни
к
селу,
ни
к
городу,
гол
как
сокол
и
др.
5.
Социальные
отношения:
а)
семья
и
родствен­
ные
связи
—
св ой
брат ,
наш
брат ;
Иван,
не
помня­
81


щий
родства,
и
др .;
б)
этикет
—
милости
просим,
бить
челом,
ломат ь
шапку
п еред
кем,
прийти
к
ша-
почному
разбору,
не
по ми най
лихом,
с
легким
паром,
не
солоно
хле бав ши
и
др .;
в)
профессии
—
пок а
суд
да
дело,
су дить
да
рядить,
тянуть
канитель,
зв о­
нить
во
все
колокола,
наклеивать
ярлы к,
получить
доб ро,
тянуть
лямку,
под
сурдинку,
вы вес ти
на
ор­
биту,
вы йти
на
орбиту,
закручивать
гайку,
сбр а сы­
в ать
со
счётов,
зе ле ная
ул ица,
без
сучка
без
задорин­
ки
и
др.
6.
Духовная
культура:
а)
об ряд ы,
суеверия,
ве­
ро в ания
—
бабушка
нддвое
сказала,
к
чертовой
ба­
бушке,
бес
попутал,
как
в
вод у
смотрел,
ни
дна
ни
пок рышки,
вби вать
осиновый
кол,
перемывать
косточ­
ки,
с
легкой
руки,
типун
тебе
на
я зык
и
др.; б)
рели­
гио зны е
пр едст авл ения ,
связанные
с
христианством,
и
старославянская
книжность
—
ад
кромешный,
ть ма
кромешная,
бездна
(кладезь)
премудрости,
еле
можа-
ху,
как
на
духу,
как
зеницу
ока,
з емля
обетованная,
камень
преткновения,
одн им
миром
мазаны,
один
как
перст,
притча
во
языцех,
в оз дать
сторицей,
как
у
Христа
за
пазухой
и
др .;
в)
письменность,
книжное
дело
—
ни
аз а,
от
аза
до
ижицы ,
с
азов,
буква
в
бук­
ву,
для
галочки,
филькина
грамота,
от
доски
до
до с­
ки,
прописать
ижицу,
с
красной
строки,
брать
на
карандаш,
плести
словеса,
ходить
фе ртом
и
др.; г)
ху­
дожественная
литература
—
кис ейн ая
барышня,
с
от­
крытым
забралом,
м ед овый
месяц,
лебединая
п есня,
п утев ка
в
жизнь
и
др.
7.
Фольклор,
на ро дная
речь,
юмор:
на
авось,
не
ахт и
какой,
по
щ учь ему
велению;
тише
воды,
ни же
травы;
к рас ная
дё в ица,
кро вь
с
молоком,
рож ки
да
ножки,
ни
слуху
ни
духу,
вв ерх
тормашками,
за
три-
дев ять
зе ме ль,
при
цар е
Горохе,
ворон
считать,
дать
берёзовой
ка ши,
когда
рак
на
горе
свистнет
и
др.
Пр едлаг аемый
указатель
строится
на
материале
словника
(составлен В.П.Фе лиц ы но й), который на ­
считывает
около
400 фразеологизмов .
Таков
объем
82


учебного
лингвострановедческого
сл ов аря
для
иност­
ранцев,
созданного
ею
совместно
с
а втор ом
эт их
ст рок
(Фелицына,
Мокиенко, 1990).
За
каждой
рубрикой
этой
идеографической
сх е­
мы
—
живой
ку сок
русской
ж изни
в
ре тросп ек тив е,
за
каж дым
выражением
—
отдельная
и сто рия,
ча ще
всего
уходящая
корнями
в
народный
б ыт.
Не
случайно,
говоря
о
лингвострановедении,
о
русских
реалиях,
о
национальной
с пециф и чнос ти
нашей
фр азеолог и и,
приходится
все
вр емя
думать
о
ре тросп екти в е.
История
языка
здесь
не
тольк о
помо­
гает
точно
измерить
упрятанные
в
его
недрах
сокрови­
ща,
но
и
ясно
оценить
все
нюансы
его
современного
уп отре бле ни я.
Об раз
фразеологизма
ред ко
сглажива­
етс я
полностью;
ча ще
он
лишь
несколько
ме рк нет
—
как
в
случае
с
печки-лавочки
—
или
переключается
на
другие
«исторические»
ориентиры
—
как
в
случае
с
во
всю
ивановскую.
Но
так
или
иначе
этот
фразеоло­
гический
об раз
оживляет
на ше
повествование
и
в
ка­
кой-то
степени
регулирует
н аше
речевое
по в едение.
«В основе всякого литературного языка лежит накоп ­
ленное
веками
“сокровище”
фр аз,
словосочетаний,
комбинаций
фраз,
изречений,
пословиц
и
т.
по­
писал
Л .В.Щ ер ба.—
Но
это
“сокровище”
оказывает­
ся
гораздо
большим
сокровищем,
чем
о быкно ве нно
думают.
Обычно
его
понимают
как
сумму
накоплен­
ной
данным
народом
мудрости;
ме жду
тем
в
языко­
вом
мат ер иал е,
унаследованном
от
старших
поколе­
ний,
заложе ны
в
виде
в озможн остей
и
линии
речево­
го
поведения
н асле дни ков
этого
со кр ов ища» (Щерба
1957, 132).
Следовательно,
не
тольк о
мы
использу­
ем
фразеологическую
сокровищницу,
но
и
она
«ис­
пользует»
на с,
заставляя
соблюдать
некоторые
за ко­
ны,
о
которых
мы
в
пр о цессе
речи,
быть
может,
и
не
п одозрев аем .
Для
то го
чтобы
в
полной
мере
ощутить
такую
«фра -
зе оре гулир ов ку», необходимо
—
в
который
уже
раз!
—
сопоставление
с
другим
языком.
83


Вот
колоритный
русск и й
об орот
«с двойным
дном»
—
родиться
в
сорочке.
С
одной
сто рон ы,
он
характеризует
удачливого,
ве зуч его
человека,
с
д ру­
гой
—
бл аго даря
прозрачности
значений
со став ляю­
щих
его
слов
—
я вно
намекает
на
то,
что
э тот
че ло­
век
появился
на
свет
не
в
костюме
Адама.
В
историко-лингвострановедческом
ракурсе
эти
две
ст орон ы
связаны
с
русской
мифологией.
По
су­
еверным
представлениям,
новорожденный
с
сороч­
кой
—
ок олоп лод ным
пузырем,
перепонкой,
п окры­
ва ющей
его
тело
или
голову,—
будет
всю
ж изнь
счаст­
л ивым
(Виноградов 1948, 3).
Э тот
факт
как
будто
ма ло
влияет
на
употребление
оборота
в
реч и,
однако
его
влияние
обнаружится,
как
тол ько
мы
поинтере­
су емся ,
во
что
же
искони
«одеты»
счастливчики
д ру­
гих
народов.
Это
суеверное
представление
является
ед ва
ли
не
своеобразной
универсалией
духовной
культуры
разных
народов
и
потому
отражено
в
идиоматике
многих
я зы­
ков:
п ол . w czepku siç urodzil (родился в чепце), фр. être
né coiffé (родиться причесанным), венг .
bubokban születt
(родиться в пленке), монг .
(с XII
в .) eCege-in degel-tü
töre (родиться в отцовской дели,
т.
е.
шуб е)
и
под.
Универсальность
эта,
однако,—
лишь
универсальность
«в принципе», ибо конкретноязыковое воплощение этой
у нив ерс алии
у
русских
весьма
своеобразно.
Име нно
такое
св оеоб рази е
и
пр епя тст вует
упрощенному
толко­
ва нию
данн ог о
оборота
в
художественной
ре чи
и
накла­
дывает
ограничения
на
восприятие
лингвострановедчес­
кой
информации
учащимися.
Легко
себе
представить,
на приме р,
а с социа тивные
смещения
при
толковании
стихотворения
А .В.Ко льц ова
«Косарь», где этот оборот,
использованный
в
неск ол ь­
ко
трансформированном
виде,
явля ет ся
«идейным стер­
жнем»:
Не
воз ьму
я
в
толк...
Не
прид умаю...
84


Отчего
же
так
—
Не
возьму
я
в
то лк?
Ох,
в
несчастный
день,
В
бесталанный
час
Без
сорочки
я
Родился
на
свет.
Иностранец-«буквоед»
и меет
полное
право
уд и­
виться:
о
чем
з десь
со круша етс я
юный
ко са рь,
есл и
все
л юди
явля ются
на
божий
свет
«в чем мать роди ­
л а»? Это без сорочки,
действительно,
где-то
перекли­
каясь
с
другим
рус ски м
оборотом
—
остаться
в
од­
ной
рубашке,—
делает
русс кое
«везенье
—
нев езен ье»
окрашенным
по-особому:
бесталанность
ко саря
—
это
не
только
невезучесть,
но
и
крайняя
н и щета,
сопро­
вождающая
его
с
самого
рождения.
Возможности
варьирования
позволяют
постоян­
но
о живлят ь
буквальный
смы сл
этого
оборота,
об ыг­
рывать
двойной
п лан : «Андрей Витальевич родился в
сорочке,
ко торая
рос ла
вместе
с
ним
и
никогда
не
и зна ши вала сь» (Известия, 1979, 1 янв.) .
Разумеет­
ся,
такие
случаи
особенно
трудны
для
адекватного
в осп ри ятия
русской
идиоматики
иностранцами.
С
подобной
трудностью
сталкивается
и
р у сский
переводчик,
передающий
аналогичный
английский
оборот
to be bom with a silver spoon in a mouth ‘ро­
диться
счаст л ив ым’ (букв.:
родиться
с
серебряной
ложкой
во
рт у), внутренняя форма которого остро­
умно
обыграна
Дж.
Г олс уорс и : «Little Jone had been
bom with a silver spoon in a mouth which was rather
curly and large». П ер евод чи ца M.Б ог ослов ска я в ын уж­
дена
передать
эту
идиому
русским
свободным
образ­
ным
словосочетанием,
не
во ссо здав ая
семантическо­
го
и
стилистического
оживления
внутренней
фо рмы
о ри ги нал а: «Маленький Джон родился с серебряной
ложкой
во
рту,
довольно
б ольшом
и
по д виж ном»
(Шадрин 1969, 6—7).
При
таком
пер ево де
восприя­
тие
т екст а,
ко торое
весьма
типично
и
для
случаев,
85


когда
иностранный
учащийся
сталкивается
впервые
с
русской
идиоматикой
и
воспринимает
фра зеологи зм
буквально,
не
тол ько
и ска жает
его
рисунок,
но
и
п ол­
ностью
ли шает
фр азеолог и зм
его
привычности, «об-
кат анно ст и»
в
языке .
Задачи
лингвострановедческого
комментирования
фразеологии
м ног ост оронн и.
Это
и
демонстрация
семантического
многоцветья
образных
оборотов,
и
выявление
их
специфики
в
художественном
тек сте ,
и
умелая
группировка
в
синонимические
ряд ы,
и
со­
поставление
с
иноязычной
идиоматикой.
Но
такое
комментирование
всегда
рискует
остаться
б ольше
«лингво- », чем « стр ано - », если оно не будет опло­
дотворено
историко-этимологическим
толкованием.
Лишь
такое
толкование
позволит
д ои ск аться
до
са­
мых
глуб ин
национальной
специфики
русской
фр а­
зеологии,
до
самых
ее
«печек- ла воче к ».


Глава
IL
ПОНЯ Т НОЕ
В
НЕ ПОНЯТ НОМ
И
НЕ ПОНЯ Т НОЕ
В
ПОНЯТНОМ.
Темные
слова
и
зна че ния
в
со ста ве
фразеологии
Оц юш
ка йбас,
аб цуг
и
бе крен ь
Много
лет
и сс ледо ва тели
т вор че ства
Пуш кин а
пытались
разгадать
од ну
д орожную
запись,
сделан­
ную
поэтом
осенью
1833 года во время поездки в Орен­
б ургск ую
губернию.
С о бирая
там
материалы
для
«Ис­
тории
П уга че ва», Пушкин записал:
«Пугачев повесил академика Ловица в Камыши­
не...
Оцюш
кай б ас,
бог.
Панин.
Дом
Пустыннико-
ва,
Смышляевка».
Первая
половина
записи
р аз гадана
давно,
ибо
она
отражена
в
восьмой
главе
«Истории Пугачева»
и
ка­
са ется
одного
из
эпизодов
крестьянской
войны.
Немало
известно
и
о
в торой
половине
записи.
Та к,
г раф
П.И.Панин,
стоявший
во
г лаве
вой ск,
посланных
Е кате рин ой
II против пугачевцев,
оста­
на влив алс я
име нно
в
доме
Пустынникова
в
селе
Смышляевке,
ра сп оложе нн ом
недалеко
от
Самары.
Загадкой
о ст ав алась
фраза
О цюш
кайбас,
ко торая
в
академических
изданиях
сочинения
А. С.
Пу ш кина
либо
вовсе
не
комментировалась,
либо
трактовалась
как
непонятная.
Эту
загадку
недавно
разгадал
мор­
до вск ий
пушкинист
И.К.Инжеватов.
Им
установле­
но,
что
запись
сделана
поэтом
в
сент я бре
1833 года,
87


во
время
посещения
мордовского
се ла
Смышляевка.
Э тот
факт
подтверждается,
в
частности,
и
другой
записью,
опубликованной
в
к ниге
«Рукою Пушки­
на.
Несобранные
и
неопубликованные
тексты», из­
данной
в
1935 году: «Готовы с живого шкуру содрать .
Слова
Мо р двина.
16 сент.»
П одобн ые
фа кты
говорят
о
том ,
что
в
бо лди н-
с кую
осень
Пушкин
вст реч ался
с
мордовскими
крес­
тьянами,
интересовался
их
бытом,
этнографией,
фол ьклором .
«Оцюш кайбас»
—
прямое
св ид етель­
ст во
такого
ин тер еса.
Пр авда,
эта
фраза,
во сп риня­
тая
им
на
слух,
н ес колько
искажена:
на
самом
деле
это
три
мордовских
с лова
Оцю
Шк ай
паз,
именую­
щие
самого
почитаемого
из
семиде ся т и
се ми
язы чес ­
ких
богов
мордвы.
Оцю
—
всемогущий,
великий,
наивысший,
Шкай
паз
—
имя
бо га,
ко торый
в
древ­
них
мордовских
мифах
и
песня х
выступает
в
ро ли
тво р­
ца
мироздания,
носителя
добра
и
света
на
з емле.
Наверное,
слушая
эти
песни
и
мифы
16 сентября 1833
года,
Пушкин
и
з анес
в
с вою
записную
книжку
«слова
Мордвина»
—
«оцюш кайбас,
бог».
Понятные
по­
эту,
они
ждали
своей
расшифровки
ок оло
полутора
столетий.
Конечно,
и ст ория
пушкинской
фразы
во
многом
ин ди виду ал ьна,
случайна,
вызвана
предельно
к онк­
ретным
эпизодом
из
жизни
Пушкина.
Тем
не
м енее
она
в
какой-то
мере
показательна
для
«понимания
причин
непонимания»
многих
темных
мест
в
нашем
языке.
Во -пе рвы х,
Пушкин,
во сп рини мавш ий
эту
фра­
зу
на
слух,
см естил
границы
слов
—
он
пр инял
ее
за
дву сло вн ое
целое:
о бщая
характеристика
«бог», ко ­
торой,
по
су ти
дела,
расшифровано
это
словосочета­
ние,
бы ла
достаточна
для
того,
чтобы
вс тави ть
не­
знакомые
мо р дов ские
сл ова
в
какие-то
понятийные
т емат ич еские
рамки.
Точно
так
же
и
мы,
ста лки ва­
ясь
с
непонятным
словосочетанием,
зачастую
не
з на­
ем,
где
границы
его
отдельных
частей.
Это
легче
всего
88


наблюдать
у
детей,
начинающих
осваивать
язы к
и
именно
потому
творчески
преобразующих
в се,
что
в
этом
язык е
им
ка жетс я
непонятным.
«—
Д еду шка,
а
как
жевали
Добрана?
—
Какого
Добрана?
—
Ну,
ты
в
сказке
чит а л: “Стали они жить,
по­
живать,
да
Д обр ана
же в ать”».
Этот
диалог
со
своим
внуком
приводит
писатель
Н.Носов
в
«Повести о моем друге Игоре».
По
сути
дела,
в
такой
внутренней
перестройке
фольклорного
(и уже потому в некоторой степени архаизированно­
го)
сочетания
доб ра
наживать
также
отр ази лас ь
не­
че тко сть
восприятия
отдельных
частей
целого
—
в
случае,
если
в
этом
целом
встречается
какой-то
«за­
ко ди ров ан ны й », непонятный элемент.
Во-в торых,
причина
того,
что
п ушк ин ская
до­
рожная
з апись
столь
д олго
о став ала сь
неразгаданной,—
недостаточность
ко нт екст а,
окружавшего
фразу
«оцюш
к ай бас ». Контекст почти ничего не дает для ее пони­
мания;
вторая
половина
записи
скорее
похожа
на
пе­
речисление
разных
лиц
или
об ъе кт ов: «Панин .
Дом
Пустынникова,
Смышляевка».
В
таком
контексте,
естественно,
слово
бог
во
фразе
«Оцюш кайбас,
бог»
воспринимается
отнюдь
не
как
толк ова н ие
непонят­
ной
мордовской
фразы.
Да
и
для
у бедит ельн ой
к он­
ст ат ации
фа кта,
что
эта
фра за
именно
м орд ов ская,
как
мы
ви дели ,
понадобилось
целое
ис то чни кове д­
ческое
изыскание.
Чем
неяснее
контекст
или
ре че­
вая
ситуация,
в
ко торой
употреблено
непонятное
сло­
восочетание,
тем
гуще
туман
непонятности.
Наконец,
что
особенно
важно,
непонятность
пушкинской
записи
в ызв ана
просто
и н оязычн о стью
эт ой
фра зы.
Иноязычные,
инородные
элементы
в
языке,
а
в
особенности
в
составе
фразеологии
на­
много
увеличивают
долю
непонятности,
затемняют
смы сл
соч етан ия
даже
тогда,
когда
какая-то
часть
его
я сна.
Так,
выражения
в
ажуре,
войти
в
раж,
с
п ер­
вог о
абцуга,
выпить
на
брудершафт
или
набекрень
для
89


большинства
р ус ских
требуют
особого
комментария
именно
потому,
что
в
их
со став
входят
заимствова­
ни я.
Оборот
в
а журе
восходит
к
французскому
соче­
танию
à jour ‘вовремя’ (букв.:
в
д анный
день), в
речи
б ухг алтеров
и мею щему
с пеци али зир ован ное
зна чение
—
‘подытоженный по сегодняшний день’.
Характерно,
что
для
«большей ясности»
этого
вы­
ра же ния
на
русской
почве
понадобилось
д убли ро­
вание
французского
предлога
à русским в.
Такая
тавтология
превратила
словосочетание
àjour в рус­
ское
ажур.
Французское
слово
rage ‘бешенство,
яр ость’,—
об разов ан ное
от
глагола
rager ‘злиться,
приходить
в
ярость’,
вош ло
в
состав
оборота
войти
в
р аж.
Выражение
с
первого
абцуга
‘тотчас,
н емедл ен­
но,
тут
же’
часто
употреблялось
в
языке
русских
кл ас­
сиков
прошлого
в е ка: «Репетилов пришел
—
и
с
пер­
вого
а бцуга
сказа л
нам
ре чь:
вы,
говорит,
ме ня
не
беспокойте,
и
я
вас
беспокоить
не
буду» (М.Е.Сал-
тыков-Щедрин.
В
среде
умеренности
и
аккуратнос­
ти.
Господа
Мол чали н ы).
Слово
абцуг
непонятно
именно
потому,
что
оно
немецкое,
да
к
тому
же
еще
и
узкоспециальное.
Abzug —
это
мет ани е
карт
при
игре
в
банк
(азартная карточная игра), распростра­
ненной
в
Европе.
Первый
абцуг
вна чал е
об озна ча ло
первую
пар у
кар т
при
метании
направо
или
н алев о,
первую
раздачу,
ра спа сов ку
кар т.
Выражение
выпить
на
брудершафт
б ыло
заимство­
ва но
из
не мецко го
языка
в
п рошлом
ве ке
вместе
с
д ре вним
застольным
о быч аем,
по
которому
двое
пьют
вино,
взявшись
об
ру ку
и
у ст анавл и вают
таким
сп о­
со бом
взаимную
дружбу
и
обращение
на
ты.
Букваль­
ное
значение
слова
Bruderschaft — ‘бр ат ст во’
—
пол­
ностью
проясняет
смысл
всего
об ор ота : ‘выпить за
взаимное
братство,
д ружбу
с
кем - ли бо’.
В
п рошл ом
веке
э тот
оборот
чаще
употреблялся
в
форм е
выпить
бру де рша фт
с
ке м-л и б о: «Давайте,
го спо да,
выпьем­
90


те
все
п о-с туден ч ески
круговую,
брудершафт»(Л.Тол-
сто й.
Юность).
Так ая
беспредложная
форма
обус­
лов лен а
прямым
калькированием
немецкого
со чета­
ния
(также беспредложного) Bruderschaft trinken —
буквально
‘пить братство’.
Постепенно,
в
процессе
вживания
этого
выражения
в
рус ск ий
язык,
оно
ста­
ло
употребляться
с
предлогом
на,
видимо
под
влия­
н ием
сочетаний
на
ты,
на
вы
с
кем-либо.
Ин ояз ы чное
слово
в
си лу
своей
непонятности
может
так
вр астат ь
в
ру сс кую
языков ую
ткань,
что
граница
«своего и чужого»
становится
столь
же
раз ­
мытой,
как
в
п ушк ин ской
записи
оц юш
каибас.
Так,
с уще ств итель ное
бекрень
мы
уже
отдельно
не
уп от­
ребляем:
оно
имеет
смысл
л ишь
в
составе
наречия
набекрень,
характеризующего
сдвинутые
набок,
к
уху
головные
уб оры : «[Она]
поправила
св ою
ш ляпку,
сбившуюся
наб екр ен ь» (К. Феди н.
Первые
радости).
В
XVIII—XIX
веках,
о днако ,
оно
писалось
еще
раз ­
де льно ,
на пр имер
в
Словаре
Академии
Российской
(1789), в словарях Даля,
Михельсона.
В
ук р аинс­
ко м,
бе лорус ском
и
польском
языках
эти
выражения
до
сих
пор
пишутся
раз дел ь но:
б ел.
на
бак1р,
укр.
на
6aKip, пол.
na bakier.
Ср.
рус.
диал.
(зап. -рус.)
ша­
почка
на
бакир
‘набекрень’.
Еще
большую
степень
«врастания»
слов а
бе кре нь
в
русскую
языковую
ст и­
хию
отражает
гла гол
набекренить
‘сдвинуть шапку
набекрень’.
Б ольши нс тву
русских
не пон ятн о,
что ,
собствен­
но,
значит
таинственное
слово
бекрень,
укр ыв шеес я
в
наречии
набекрень.
Даже
этимологи
от нюдь
не
е ди­
нодушны
в
его
толковании.
Од ни
(особенно польские
и
белорусские)
связывают
это
слово
и
соответствую­
щее
выр аж ение
с
не мецко й
м орс кой
ко ман дой
Back
kehr! ‘Поворачивай левый борт!’ Другие соотносят бек ­
ре нь
с
тюркским
словом
bögri, bögrü ‘кривой’
или
д аже
турец к им
bekri ‘пьяница’.
Н ек оторые
на стаи вают
на
его
рус ск ом
происхождении,
в озвод я
бекрень
к
глаго­
лу
кренить
(Фасмер, I, 147).
Этому,
од на ко,
проти­
91


в оречат
приведенные
белорусские,
украинские
и
п ольск ие
со от вет ств ия,
которые
никак
с
этим
глаго­
лом
не
м огут
б ыть
со о тнесены .
Убедительнее
всего,
видимо,
связь
этого
выра­
жения
с
ре конс труи рован н ым
этимологами
голланд­
ским
гл агол ом
*bekrengen ‘склонять в сторону’,
изве­
ст ным
в
жаргоне
моряков
и
оттуда
попавшим
в
рус­
ский
(первоначально тоже морской)
обиход.
Нужно
сказ ат ь,
что
н ес мотря
на
э ти мол оги чес­
кую
затемненность
сочетание
носить
шап ку
набекрень
и
само
наречие
набекрень
весьма
прочно
ук орен и лось
в
русском
язы ке.
Уже
в
1782 году его свободно скло­
нял
по
в сем
р у сским
правилам
Г.Р.Державин
в
своей
знаменитой
«Фелице»:
И ли,
как
то
наскучит
мн е,
По
склонности
моей
к
пре ме не,
Имея
шапку
на
бекрене,
Ле чу
на
резвом
бегуне.
Б олее
того,
оно
фра зеолог и зиро ва лось
—
обра­
зовало
переносное
з начен ие
в
обороте
у
него
мозги
набекрень
‘о человеке бестолковом,
с
придурью,
со
странностями’: «Он думал,
что
у
кухонных
девчат
мо зги
н абекрен ь ,
так
же,
как
береты» (В.Панова.
Спутники).
Такое
шутливое
переосмысление
пр о­
и зошло
еще
в
прошлом
в еке,
о
чем
свидетельствует
просторечная
поговорка
глаза
вразбежку
и
мозги
на­
бе кре нь
и
употребление
этого
оборота
Тургеневым:«Да
что
ваш
русс ки й
человек,
который
не
только
шапку,
да
м озг-то
св ой
носит
н абек рень » (Биографические
очерки).
Характерно,
что
и
здесь,
как
и
у
В .Па но­
во й,
двуплановость
э той
фра зе олог иче ской
шутк и
специально
акцентируется.
Счи тае тся,
что
оборот
мозги
набекрень
п рямо
св я­
зан
с
обычаем
носить
головной
у бор
набо к:
это
як о­
бы
вызывало
насмешки
и
«считалось странным,
было
отклонением
от
пр авил
ношения
г оловн ых
уб о ров,
92


ко торы м,
как
известно,
придавалось
большое
знач е­
ние.
Человек,
носивший
шапку
набекрень,
казался
поэтому
не
вполне
здравомыслящим;
так ая
манера
до
сих
пор
вызывает
некоторую
иронию»(КЭФ
—
Д оп.,
67; Опыт 1987, 80—81).
Такое
объяснение,
однако,
не
п одтв ержда ется
фактами.
В
литературном
язы ке
прошлого
ве ка
нет
этого
иронического
от тен ка
по
отношению
к
головным
уб орам ,
сдвинутым
набек­
рень:
И
вдруг
растрепанную
те нь
Я
вижу
пря мо
пред
собою...
Жестокий
ментик
за
с пиною
И
к ивер
чудо
набекрень.
(А.С.Пушкин.
«Недавно я в часы свободы ... »)
Нет
его
и
в
сов реме нн ом
употреблении: «Я,
как
обычно,
ли хо
заломив
бескозырку
набекрень,
ех ал
на
красивом
гнедом
к оне
Игривом» (А.А.Игнатьев,
50 лет в строю) .
Поэтому
в ероятн ее
всего
понимать
исходный
образ
наш его
об орот а
более
п рос то:
ре чь
идет
о
м озг ах,
сдвинутых
набок,
пе рек о шенны х,
п одоб но
ш апке,
сдвинутой
набекрень.
Ср.
подоб­
ные
обороты,
характеризующие
чудаковатых, «с су­
ма сше дшин к ой », людей:
он
со
с двигом,
с
вывихом,
у
него
сдвиг
по
фазе ,
он
тронутый
и
по д.
О
вж ива нии
сл ова
набекрень
в
рус ски й
я зык
гово­
рит
и
его
п ере носн ое
употребление
у
Тургенева: «Он
иногда
сам
не
зн ал,
что
так ое
говорил,
и
весь
бы л,
как
г ов ори тся,
набекрень,
но
все-таки
с лыл
за
весь­
ма
приятного
с о бе с е дни ка » (Петушков). Это вводное
«как говорится»
—
сви дет ель ст во
определенной
ус­
тойчивости
и
известности
в
речи
прошлого
века
обо­
ро та
быть
набекрень
—
«быть не таким,
как
все,
иметь
странности,
причуды,
быть
чудаковатым».
У
мордовского
наименования
бога
Шкай
паза,
записанного
Пушкиным,
не
б ыло
столь
благоприят­
93


ных
ус лов ий
для
вживания
в
рус ск ую
ре чь,
как
у
французских
и
немецких
по
происхождению
сл ов
ажур,
раж,
абцуг,
бр уд е ршафт
или
г оллан дског о
бекрень.
Последние
ста ли
по этому
частью
рус ской
идиоматики,
а
мордовское
оцюш
ка йбас
так
и
оста­
лось
рари те том
да же
для
пушкинистов.
Тем
не
ме­
нее
все
эти
слова
и
словосочетания
объединяет
за га­
д очн ость
внутреннего
смы сла.
Разгадать
эту
з агадку
п озв оляет
л ишь
знание
со отве тствую ще г о
языкового
источника.
Фик обили ны,
кубра,
кояд ра
и
глокая
куздра
Загадочность
слова,
сл овос очета ни я
или
пр едло ­
жения
может
быть
вызвана
и
д ругой
причиной
—
спе-
циализированностью,
узкой
профессионализацией
текста,
в
котором
они
употребляются.
В
сущности,
каждая
профессиональная
среда
с озд ает
свой
особый
код,
пробиться
сквозь
который
непосвященным
ве сь­
ма
трудно.
Раскроем,
к
примеру,
кн игу
современ­
ного
биохимика
В.Л.К рето ви ч
«Основы биохимии
ра с те ний» (М ., 1971).
На
с.
276 прочтем: «Фикоби­
лины
фикоэритринов
называются
фикохритробили-
нами,
а
фикобилины
фикоцианинов
—
фикоциано­
би лин ами ».
Э тот
тек ст,
н есм отря
на
исключительную
насы­
щен нос ть
специальными
терминами,
еще
относитель­
но
прост:
каж дый
р у сский
во
всяком
случае
поймет,
что
ре чь
иде т
об
уточнении
наименования
ка ких -то
би ох имич еских
единиц.
Другой
биологический
текст,
где
автор
уже
не
уточняет
те р мин ол огии,
а
просто
и злаг ает
с уть
дела,
покажется
обычному
чи тателю
гораздо
более
з агадо ч ным,
н есм отря
на
д оста точно
большое
чи сло
«нормальных»
р у сских
с ло в: «Имеют­
ся
основания
полагать,
что
карапакс
у
эвмалокост-
рак
отсутствовал,
что
говорит
против
п рои сх ожде­
94


ния
эвмал ок ос тр ак
как
от
филлокарид,
так
и
от
ка-
ридоидов».1
Как
бы
мы
не
переводили
с
интернационального
научного
языка
на
р у сский
подобные
термины,
они
не
станут
для
нас
намного
понятнее.
Для
понимания
таких
тек сто в
нужно
быть
просто-напросто
сп еци а­
листом.
Профессиональная
сп ец иали зац ия
свойственна
не
только
научной
речи.
Она
может
играть
ст оль
же
активную
«кодирующую»
роль
и
в
речи
отдельных
с оц иальн ых
групп,
объединенных
каким-либо
об щим
занятием.
Т акое
кодирование
особенно
активно,
ес ли
в
нем
по
разным
причинам
проявляется
надоб­
ность.
Т ак,
в
дореволюционной
России
осо бый
пр о­
фессиональный
клан
составляли
офени-коробейни­
ки
—
мелкие
торговцы,
странствовавшие
по
дерев­
ням
и
разносившие
различные
товары:
ма ну фактуру,
г алан те рею,
луб очн ые
книжки
и
картинки,
пряни­
ки
и
другие
сла сти .
У
них
был
особый
тайный
офен­
ски й
я зык
—
искусственный
жаргон,
насыщенный
заимствованными
(прежде всего из греческого)
или
заново
с оз да нными
словами.
Грамматика
при
э том
в
целом
оставалась
рус ской .
Вот ,
например,
запись
образца
офенского
яз ыка
владимирских
коробей ни ­
ков,
опубликованная
в
1822годув «Трудах
обще­
ства
любителей
российской
сл овес но ст и» (кн.
1,
ч.
1, т.
XXIV): «Масовской курёхой стремыжный
пендюх
прохандырили
трущи.
Л охи
биряли
клыги
и
гомза.
К убы
биряли
бряеть
и
в
устерку
кундяков
и
ег ренят .
А
ла мо нные
карюки
курещали
ку реск и,
ла сые
лащата
грошались.
А
здебешний
бендюх
п ри хлят
касы,
и
ма сы
с тех-
нем
сто ду
чун ать с я».
Что
значит
эта
тарабарщина?
1 Текст записан на одной из конференций по биологии старшим науч-
ным
сотр уд ник ом
б иол огич еск ого
фа ку льте та
Ленинградского
уни­
верситета
В. Е.С теф ано вым.
95


Как
в идим,
понять
этот
офенский
ра сска з
о
п ро-
хандыривших
трущах
гораздо
т ру днее,
чем
биохими­
ческий
те кст
о
фикобилинах.
Необходим
специаль­
ный
перевод.
Его
приводит
для
д а нного
отрывка
из­
ве ст ный
советский
«офенолог»
В.Д.Бондалетов:
«Нашей деревней третьего дня проходили солдаты.
Мужики
их
уг оща ли
брагою
и
вином.
Женщины
по­
давал и
кушать
и
в
дорогу
им
дал и
пирогов,
и
я иц,
и
бл ино в.
А
красные
девки
пе ли
песни,
малые
же
ре­
бята
смея ли сь.
А
сегодня
пожалуют
священники,
и
мы
будем
Б огу
м ол ит ь ся » (Бондалетов 1974, 78).
Подобной
специализацией
отличаются
и
другие
профессиональные
жаргоны.
Ос обыми
словами
пес­
трят,
скаж ем,
заговоры
деревенских
знахарей: «От­
говариваю
от
р аба
Божия
(имярек)
щипбты
и
ломб-
ты,
пот яг бты
и
позевбты,
урбки
и
призбры,
стамо-
вб
и
ломовб,
н утрен но,
спб ево ,
за кбжн о
и
жилйнко!»
Здесь,
несмотря
на
искусственность
некоторых
обра­
зов анн ых
для
заговора
с лов,
можно
в се -таки
понять
общий
смысл
текста:
этому
помогает
известный
к аж­
дому
русскому
кор не сло в,
на
базе
которого
создана
лексика
типа
потяготы
—
позевоты
или
нутренно
—
зак ож но.
Иногда
подобная
специализация
может
б ыть
на­
рочитой.
Так,
в
р у сских
народных
з агадках
специ­
ально
используются
«темные слова»
для
большего
кодирования
смысла
разгадки:
Си дит
дендра
На
пендре
И
кричит
на
кондру:
«Не ходи,
кондра,
В
пе нд ру:
В
пендре
рындра
и
мя н дра».
Расшифровку
этой
кал у жской
загадки,
записан­
ной
в
н ачале
века,
не
смогли
дат ь
д аже
составители
96


«Словаря русских народных говоров» (вып. VII), где
слово
дендра
толк уетс я
как
‘дед’.
За то
другая
загадка
подобного
т ипа
—
п равд а,
не
с
кб нд рой
и
пёндрой,
а
с
кбндой
и
пёндой
—
расш иф ­
ровывается
в
другом
том е
этого
словаря:
Не
ход и,
конда,
В
пенду:
В
пенде
канда
про
кляндя.
(Моск., курск.)
Ок азыва ет ся
—
в
пер ево де
«с диалектного»
она
значит:«Кот,
не
ле зь
в
печь:
в
пе чи
кашка
для
гостя»
(СРНГ XIII, 330).
В
третьей
з агадке
ра сска зыв аетс я
о
том,
как
во лк
у нес
ов цу,
а
с винья
ст ала
хрюкать,
по сле
чего
му­
жи ки
увидали,
что
пр оиз ош ло,
и
отн яли
овцу:
Пришел
шуру-муру,
Унес
чик и-б рык и;
Мякинники
увидали
—
Житейникам
сказали;
Житейники
шуру-муру
догнали,
Чики-брыки
отняли.
Немало
специально
«затемненных»
сло в
и
в
ра з­
ных
вариантах
народной
заг адк и
о
корове:
Четыре
четырки,
две
растопырки,
Один
бухтырь,
два
ухтарка.
Четыре
ходаста,
два
бодаста,
Седьмой
хлебестун.
Тихень
да
михень,
Да
проме ж
ног
че репен ь,
Да
в
обе
р уки
по
с осочку .
4В.
М.
Моки ен ко
97


Встречаются
подобные
слов а
и
в
так ом
вид е
ма­
лог о
фоль к лора ,
как
скороговорки.
О дну
из
них
при­
водит
В.И.Даль
в
своем
словаре:«Кубранакубрущи
в ари ла,
а
пришедши
Вакула
(или кубра,
бак у ра,
бу-
к ар а), да вызлебала» (II, 210).
Куб ра
при
это м
тол­
ку ется
как
‘шалун,
шут н ик,
проказник’.
«Эффект непонимания», производимый такими
словами,
как
фикобилины,
трущи
или
кубра,
конеч­
но,
им еет
различную
с илу
в
зависимости
от
того,
кто
воспринимает
соответствующие
тексты
или
отрезки
речи.
Естественно,
что
всегда
может
най тись
специа­
лист
(в широком смысле слова), способный полнос­
тью
расшифровать
такие
слова
или
предложения.
Многое
з ависит
от
широты
распространения
после­
дни х.
Гра ницы
полного
понимания
скороговорки
о
кубре,
например,
не
выходят
(точнее,
не
выходили)
за
р амки
Новгородчины,
поскольку
В.И.Даль
со про­
водил
слово
кубра
пометой
новг.
и
с
тех
пор
ни
од ин
диалектолог
не
заф икси ров ал
его
за
этими
пределами.
Бывает,
впр оче м,
и
так,
что
слово,
имевшее
первоначально
п реде льно
ограниченное
ра сп рост ра­
нение,
вдруг
или
постепенно
ст ано вит ся
популярным.
Такова
была
и ст ория
с
известной
вс ем
лингвистам
«глокой куздрой», придуманной ленинградским про­
фессором
Л .В.Щер б ой
для
демонстрации
«чисто»
грам­
ма тическ их
в озм ожн остей
язы ка.
На
вступительной
лекции
по
«Введению в языкознание»
он
попросил
написать
первокурсника
за га доч ную
ф р азу : «Гибкая
куздра
штёко
будланула
ббкра
и
курдйчит
бо кр ёнк а».
Недоумевающим
студентам,
которые
утверждали,
что
они
ничего
не
м огут
понять
из
этой
фразы,
Л.В.Щ ер-
ба
показал,
какую
смыслообразующую
ро ль
играют
в
пр едло ж ении
рус ски е
суф фи ксы
и
окончания.
Дей­
ствительно,
н ес мотря
на
«темность»
отдельных
с лов,
каждому
ясно,
что
речь
з десь
идет
о
том,
что
какое-
то
существо
женского
п ола
быстро
совершило
что -то
с
существом
мужского
пола,
а
за тем
что-то
соверша­
ет
с
его
дет ены шем.
98


Л ингвис тиче с кую
загадку
Л.В.Щербы
запустил
в
ши рок ий
читательский
мир
п оп уляр изатор
н ауки
о
языке
пис ат ель
Л. В . Усп енский
(1962, 324—329).
Б ла­
годаря
известности
его
книги
«Слово о словах»
глокая
куздра
стала
довольно
широко
употребляться
—
во
в ся­
ком
случае,
трудно
найти
филолога,
который
не
з нал
бы
этой
кры лат ой
фразы.
На
юбилее
Л .В.Щ ербы
в
Ленинградском
унив ерс ите те
профессор
А.И.Моисеев
даже
сделал
целый
научный
доклад,
посвященный
судьбе
глокой
куздры.
Оказывается,
что
это
сочетание
обросло
уже
многочисленными
в ариа нтам и,
его
об­
н ов ляют,
искажают,
образуют
подобные
фразы
по
щербовской
модели.
Так,
И .С.Улу ха нов
в
од ной
из
своих
статей
уже
ха ракте ризуе т
глагол
курдячить
как
про с торе чный,
ибо
он
образован
по
стереотипной
для
русского
п рос тореч ия
словообразовательной
модели
(Улуханов 1975, 73), другой лингвист бокренка назы­
вает
уже
букренком
(Пилинский 1975, 35), а третий
в место
гла гол а
будланула
употребляет
его
метатезу
бу л-
данула
(Слюсарева 1975, 80). Все подобные факты сви­
детельствуют
об
активном
«вживании»
в
яз ыко вое
упот­
реб лени е
щербовского
оборота.
Важно
и
то,
что
в
процессе
такого
вживания
глокая
куздра
получила
да же
нечто
вроде
переносного
значения: ‘что-то
непонят­
но е,
невразумительное,
иск усств ен но
об разова н ное’.
Конечно,
ще рбов с кой
куздре
п ов езло
в
современ­
ном
русском
языке
гораздо
бо ль ше,
чем
новгород­
ской
кубре,
кот орая
так
и
не
вышла
за
границы
м ало­
известной
ск орогов орки ,
или
кал у жской
к ондре ,
ос­
т авш ейся
в
лоне
редкой
загадки.
Тем
не
мен ее
все
эти
с лова
роднит
об щая
«грамматическая понятность»
при
затемненности
лексического
значения.
Кром е
того,
все
эти
сл ова
выкованы
в
г орн иле
узкоспеци­
ального
или
лок альн ог о
употребления
и
именно
по­
это му
п рои зв одят
впечатление
непонятности.
99


Стрикусы
и
дебрь
кисаню
Язык
хранит
немало
э лем енто в,
которые
с
точк и
зрения
современного
общего
употребления
кажутся
непонятными
или
хотя
бы
невыясненными.
Чаще
всего
непонятное,
как
мы
вид е ли,—
ре зульт ат
отр ы­
ва
слова,
словосочетания
или
предложения
от
ка ко­
го -то
более
пространного
те кста,
где
они
б ыли
преж­
де
ест ест венн ы ми
и
потому
вполне
понятными.
Обыч­
но
это
св язан о
с
развитием
языка,
в
процессе
которого
его
отдельные
элементы
устаревают
и
потому
стано­
вятся
непривычными,
другие
же
остаются
в
языко­
вой
си стеме
почти
не изме нн ыми
и
п отому
прозрач­
ны
по
смыслу.
Эл емент ы
первого
рода
и
требуют
осо­
бо
тщательного
филологического
комментирования.
Одна
из
древнейших
задач
филологии
—
именно
то л­
кование
текста,
н ап ри м ер, «Илиады»
Гомера.
Эта
зада ча
остается
важнейшей
и
в
сов реме нн ой
филоло­
ги и.
«Понимание и толкование текста,—
подчерки­
вал
акад.
В.В.Виноградов,—
основа
филологии
и
вме ­
сте
с
тем
основа
исследований
духовной,
а
отчасти
и
м атер иальн ой
ку ль т у р ы» (Виноградов 1959, 4).
При
та ком
толковании
самым
привлекательным
и
вместе
с
тем
н аиб олее
трудным
яв ляетс я
комментирование
так
н азыв аем ых
темных
мест.
В
истории
русской
литературы
и
русского
языка
немало
случаев,
когда
подобное
комментирование
от д ель ного
пассажа
др евн его
те кста
становилось
п ред­
метом
бурных
дискуссий.
Многие
части
«Слова о
полку
Игореве»
до
сих
пор
еще
подвергаются
с ерьез ­
ному
пересмотру.
В
«Словаре-с пр ав очн и ке
“Слова о
полку
И г ор еве”» (вып.
I—V, М.;
Л ., 1965—1978),
к оторый
яв ляется
настоящей
энциклопедией
«Сло­
ва », не только регистрируются такие разночтения,
но
и
приводится
об и льный
мат ер иал
из
других
пись­
менных
памятников,
русского
фольклора,
д анные
диалектных
словарей
в
пользу
или
в
опровержение
той
или
ин ой
вер сии.
100


Вот
одно
из
на ибо лее
загадочных
мест
«Слова»:
«Скочи [В сесл ав]
отъ
нихъ
[киевлян]
люты мъ
звЬремъ
в
п лъно чи
из
БЬлаграда,
обЬсися
с инь
мыглЬ
ут ръже
ва ззн и,
с
три
ку сы
отвори
врата
Нову-граду,
разши-
бе
славу
Яро сл аву,
скочи
влъкомъ
до
Немиги
съ
Ду-
дутокъ» (Сл.-спр.,
вып .
3, 40).
Непонятно
зде сь
со­
чет ани е
ваззни
с
три
кусы.
Неясн о,
во-первых,
каково
первое
слово
—
воззни
или
вазни.
Во-в торых,
надо
ли
между
первой
и
в торой
частью
сочетания
ст а­
вить
за пят ую
(в древнерусском тексте знаков препи ­
нания
не
было).
И,
н акон ец,
писать
ли
ост альну ю
часть
этой
фразы
раздельно
или
слитно
—
ст ри кусы.
Все
это
—
отнюдь
не
формально
орфографичес­
кие
вопросы
для
толкователей
древнего
памятника
русской
письменности.
За
каждым
ответом
стоит
пр инцип иал ьно
иное
прочтение
всего
отр ывк а,
чрез ­
вычайно
ва жного
для
все й
поэмы.
Первые
издатели
«Слова», представившие его в
1800 году читающей публике под названием «Ир ои -
ческая
песнь
о
походе
на
половцев
удельного
к нязя
Н ов агород а-Сев ерс кого
Иг оря
Святославича...» отра­
зили
н аше
сочетание
в
такой
фо рме : «...утръ же воз­
зни
стрикусы
от вори
врата
Новуграду».
Э тот
отры­
вок
сопровожден
переводом
—
«...поутру же
во нзив
стрикусы,
от вор ил
он
ворота
Новгородские...».
Надо
сказать,
что
пе рево д
для
первых
читателей
«Слова»
был
не
б олее
понятен,
чем
оригинал,
ибо
сл бва
стрикус
никто
не
мог
бы
отыскать
ни
в
одном
из
русских
словарей.
Из дат ели
поэтому
сопроводили
загадочное
место
и
его
п ере вод
особым
толкованием:
«По смыслу речи стрикусъ не иное что,
как
стено­
битное
орудие,
или
род
тар ан а,
при
осаде
городских
в орот
уп отреб ляемог о».
Долгое
время
такое
объяснение
принималось
мно­
гими
исследователями.
Оди н
из
них,
И .М.С неги ре в,
этимологически
связал
слово
ст рику с
с
глаголом
ст рЬ кать
‘колоть,
бодать’,
и
далее
с
не м.
Streitàrte
‘бердыши,
древнее
любимое
оружие
германцев
и
101


франков’.
Эту
и дею
в
несколько
измененном
ви де
по ддер жал
по з днее
видный
русский
язы ков ед
А .А. По­
тебня,
связавший
стрикус
с
новонемецким
Streitaxt,
восходящим
к
др ев невер хн ен емецко му
strît-akis, strît-
achus ‘боевой топор’. На основе этимологического со­
по ст авл ения
он
усомнился
в
том,
что
при
б ыстром
набеге,
когда
не
б ыло
времени
на
д олгую
осаду,
Все -
с лав
мог
применять
стенобитные
орудия.
Его
пр оч те­
ние
спорного
мест а
т а к ово : «И боевыми топорами от­
ворил
он
врата
Новгорода».
Спустя
п олтора
века
по сле
первого
выхо да
в
св ет
«Слова»
появилась
пр инцип иа л ьно
новая
интерпре­
тация
интересующего
нас
места.
Ее
предложил
Р.О.Я ко бсо н,
назвавший
традиционный
п ере вод
ку­
рьезным
уже
потому,
что
слово
стрикус
—
и
это
по д­
тверждается
источниками
—
не
зафиксировано
ни
в
одном
памятнике
русской
письменности
и
является,
по-видимому,
искажением
ка ког о-то
иного
сл ова
или
словосочетания.
Он
предполагает,
что
те кст
име л
зд есь
вид
«утрьже вазни с три кусы», где вазнь ‘уд а ча;
успех
с
помощью
колдовства,
нечистой
силы’
—
древ­
нее
сл авян ско е
слов о,
впервые
зафиксированное
уже
в
«Изборнике Святослава» (1073 г. ), а кус
—
‘кусок,
часть,
лом оть’,
которое
также
широко
представлено
в
др ев неру сск ом
язы ке.
Смысл
фразы,
следовательно,— «урвал
удачи
с
три
к лок а». Такое прочтение в целом поддерживает и
б олга рски й
специалист
по
исследованию
«Слова»
Н.М.Ды лев ск ий ,
попытавшийся
при
это м
конкрети­
зи рова ть,
какие
же
именно
три
удачи
«урвал»
вещий
Все сла в.
Эти
«вазни», несомненно,
успехи
весьма
крупные:
он
зан ял
Н овг оро д, «расшиб славу Яросла ­
ву»
и
стал
д аже
править
с то льным
градом
Киевом.’
Казалось
бы,
толкованием
Р.О.Якобсона
точк а
над
i, а вернее
—
над
загадочными
стрикусами,
была
поставлена.
Тем
не
мен ее
и
это
толк ов ани е
подвер-
1 Ссылки на литературу см .:
Сл.-спр.,
вып.
3, 38—42.
102


га ется
сп равед ливо й
критике.
Известный
советский
э тимо лог
О. Н.Тр у бач ев,
пр изна вая
сла бым
сближе­
ние
загадочного
слов а
*стрикусъ'
с
германскими
на­
званиями
б оев ого
то по ра,
убедительно
отвергает
и
гипотезу
Р. О . Яко бсон а: «Вторая версия имеет очень
правдоподобную
лек си ческ ую
базу,
но
с омни те льна
фразеологически,
так
как
постулирует
большую
д рев­
н ость
яв но
позднего,
по-видимому,
н ерусск ог о
фр а­
зеол оги зма ,—
пишет
он.—
Манера
считать
удачные
соб ыт ия
“на куски”, “штуки”
отдает
современным
жаргоном
и
обращает
на
се бя
вни ма ние
ши р отой
и
пер ен осно ст ью
употребления,
напоминая
прежде
все­
го
чеш.
kus ‘кусок’,
а
так же
‘штука’, ‘в ещь’,
кот о­
рое
и
могло
навести
автора
второй
версии
—
Р .О .Якоб­
сона
на
п одобную
реконструкцию;
се ман ти че ское
р ас­
шир ение
и
метафизация
в
ч ешс ком
—
результат
вторичного
вл ия ния
немецкого
Stück» (Трубачев 1974,
449).
За д олго
до
О.Н.Трубачева
усомнился
в
толкова­
нии
Р .О.Яко бсон а
и
академик
Д. СЛи хачев .
Согла­
шаясь
с
новой
ра збив кой
загадочного
отр ывк а
на
сло­
ва,
предложенной
американским
русистом,
извест­
ный
специ алист
по
«Слову»
логично
возражает
против
самбй
правомерности
литературного
об раза
«трижды
урвать
по
кусу
уд ач и»: ведь во всей древнерусской ли­
те ра туре
не
н айти
с хожег о
или
однотипного
выраже­
ния
по
образности
выражения.
Поэтому
он
предла­
гает
изменить
з наки
препинания
и
читать
данную
фра зу
т ак: «Утръже вазни,
с
три
кусы
отьв о ри
врата
Нову-
граду»
с
переводом
—
«Урвал счастье,
в
три
попыт­
ки
[или “с
тр ех
по пы то к”] отворил врата Новгороду
[т.
е.
занял
город]».
Как
ви дим,
здесь
слов о
кус
уже
трактуется
иначе
—
как
‘попытка’.
Корень
кус ,
действительно,
связан
с
такими
зна­
чениями
(ср .
покушение,
искус), но и сам Д.СЛиха-
Звездочкой
эт имо логи
обычно
обозначают
ре к онстр уир уем ые
фо р­
мы
слов.
103


чев
подчеркивает
отсутствие
его
фиксации
в
письмен­
ных
памятниках.
Отсюда
осторожный
выв од
ав тора
это й
ос троумно й
гипо тез ы: «Если бы в древнерусских
те кстах
удалось
найти
слово
кус
в
значении
“попыт­
к а”,
“покушение”, “ис к у с”,
то
чтение
этого
места
“Слова”
можно
было
бы
считать
окончательно
оп ре­
д елен н ым » (Лихачев 1962, 587).
Таким
образом,
загадочные
стрикусы
о каз ывают ся
сочетанием
древнерусских
сл ов
—
с
три
ку сы,
т.
е.
«с трех попыток» .
Слов о
же
ва зни,
та кже,
как
мы
видели,
вызвавшее
разночтения,—
здесь
род.
п ад.
от
др евнер у сско го
вазнь
‘удача,
у спех’ .
Учитывая
такое
понимание
эти х
темных
с лов,
мож но
пер евес ти
наше
заг а дочн ое
место
так :
«Из Белгорода в полночь [В сесл ав]
поскакал
от
них
[киевлян], как лютый зверь,
завесившись
синей
мглой.
Утр ом
же
ему
сопутствовала
удача:
он
с
трех
попыток
отв ори л
ворота
Новгорода,
расшиб
славу
Ярос лав ов у
и
поскакал
волком
от
Дудоток
до
Неми-
ги ».
Для
в ящей
точности
следует
до бавит ь,
что
лю­
тый
зве рь
в
этом
отрывке
—
это
не
любой
свирепый
и
кровожадный
зверь:
как
д оказа л
проф.
Б .А.Л ари н,
древние
русы
называли
так
эв ф емист ич ески
ры сь
(Ла­
рин
1951).
Возможно,
именно
с
ней
а втор
«Слова»
и
сравнивал
коварного
и
осторожного
князя
Всеслава.
В
приведенном
отрыв ке,
по
сути
дела,
сконцен­
трированы
о сн овные
факты
биографии
полоцкого
князя
Всеслава
Брячиславовича
—
родоначальника
полоцкой
династии
князей
(ум .
в
1101 г. ).
В
жизни
этого
князя,
как ,
впрочем,
и
многих
других
ф ео­
д альн ых
пр ав ит елей
то го
времени,
удачи
б ыстро
сме­
нялись
неудачами.
Враждуя
с
сыновьями
Ярослава
Мудрого
—
И зясла вом ,
Святославом
и
Всеволодом,
он
в
1067 году взял Новгород и предал его сожже ­
н ию.
Ярос лав ич и,
однако,
разбили
его
3 марта того
же
г ода
на
ре ке
Немиг е.
Изясл ав
заточил
Все сла ва
вместе
с
двумя
его
сыновьями
в
К иеве,
но
в
1068
го ду
во сст авш ие
против
Изясл ава
ки е вляне
освобо­
104


ди ли
их
и
посадили
Вс еслав а
на
ки евск ий
п рес тол.
В
1069 году Изяслав,
поддерживаемый
польским
ко­
ролем
Болеславом,
вернулся
в
Киев.
В сесл ав,
пред­
видя
поражение,
ночью,
та йно
от
ки е влян,
б ежал
в
Белгород,
а
оттуда
—
в
свой
уд ельн ый
город
По­
лоцк.
Как
подчеркивает
автор
«Слова», отвага и хитро­
ум ие
князя
В сесл ава
не
сп асал и
его
от
напастей:«Хоть
и
вещая
д уша
бы ла
в
отважном
те ле,
но
ча сто
он
беды
терпел».
И
не
случайно
вещий
Боян
именно
о
нем
сложил
пог ово рку : «Ни хытру,
ни
горазду,
ни
птицу
горазду,
су да
Бож1а
ни
ми н ута». Действитель­
но
—
ни
хитроумному,
ни
и ск усно му,
ни
тому,
кто
ра збир ается
в
г адания х
и
умеет
п ре дс казы вать
судьбы
л юдей
по
полету
и
поведению
пт иц
(«ни птицю го­
р азду ») невозможно избежать превратностей судьбы
или
кончины.
Немало
споров
вызывает
и
фраза
«Слова»
о
«рас­
текании
мыслию
по
д рев у»: «Боянъ бо вЬщш,
аще
ком у
хотяше
пЬ снь
творита,
то
растЬкашется
мысл1ю
по
древу,
сЬрым
въл ком ъ
по
земли,
шизымъ
орломъ
под
об лак ы».
В
«Словаре- спр ав о ч нике
“Слова о полку Игоре-
в е”» (т.
III, 123—127) слово мысль в данном отрывке
толк уется
как
«воображение,
тв ор че ское
воспроиз­
в еден ие,
представление».
Од ин
из
н аиб олее
точных
научных
переводов
«Слова»
—
прозаический
пе рев од
ленинградского
сп е ци алиста
по
д рев не русс кой
лите­
ратуре
проф.
И.П.Еремина
—
отражает
совершенно
иное
понимание
слова
м ысл ь: «Ведь Боян вещий,
ко гда
песнь
ко му
с лож ить
хотел,
то
бе лкою
по
дереву,
се­
рым
волком
по
земле,
си зым
орлом
кружил
под
об­
ла ками » (Слово о полку Игореве, 5).
Мысл ь
здесь
переводится,
с ле дова те льно,
как
белка.
Два
толк ов ани я
древнерусского
слова
отражают
ожесточенные
ди ску ссии ,
разг орев ши еся
вокруг
этого
темного
мест а
сразу
же
по сле
опубликования
«Сло ­
в а».
105


Довольно
быстро
исследователи
засомневались
в
том,
что
м ысль
здесь
соответствует
со вр еменн ому
з на­
чению
этого
слова.
В
р ецен зии
на
перевод
«Слова»,
сде ланный
А .Ве льтм ан ом,
Н.Полевой
пис ал
уже
в
1833
году: «Думаю,
что
здесь
разумеется
отнюдь
не
мысль,
а
что-то
другое...
не
зверек
ли,
не
птичка
ли
ка кая,
ибо
тут
в идимая
пос т еп еннос ть
ср ав нений
—
облака,
земля,
дер ево
—
орел,
во лк
—
мысль?» Такоеже со­
мнение,
как
известно,
высказывал
и
А .С.
Пу ш кин,
зачитывавшийся
«Словом»
и
предложивший
ряд
со б­
ственных
переводов
отдельных
его
фрагментов.
Это
сомнение
н ашло
«материальное»
по дкр епл ение
в
сло­
ва ре
В.И.Даля,
где
зафиксировано
пс ковско е
мысь
—
‘белка’.
С
тех
пор
дел ало сь
немало
попыток
ут оч нить
«ани­
мал ист ич еско е»
значение
слова
мысль
—
мы сь.
Одн и
подчеркивали,
что
это
не
просто
б елка,
а
белка-ле­
тяг а,
летучая
векша,
легко
перепархивающая
с
в ет­
ки
на
ветку.
Другие
утверждали,
что
мысь
—
это
осо­
бый
вид
лесной
мыши
—
лесная
м ышь
Duromus
nitedula Schreb.,
обитающая
в
южнорусской
и
севе­
рокавказской
степи,
ко тору ю
в
народе
зовут
соней,
поскольку
днем
она
крепко
спит
в
гнездах,
сплетен­
ных
в
ветвях
кустарников.
Наконец,
О .Н.Тру бач ев
усмотрел
в
этом
слове
реликт
др евн его
индоевропей­
ского
*mûs-t(e)l- ‘но ся щий ся,
летающий
зв ерек ’,
которое
в
одних
языка х
(лат. mu stela, осет.
mystulæg)
ст ало
обозначением
маленькой
и
юркой
ласки,
ка­
менной
куницы,
а
в
сла в янском
диалекте
—
белки-
летяги
(Трубачев 1974).
При
этом
предполагается,
что
еще
в
раннепраславянском
язык е
слово
*müstlî
имело
так же
значение
‘ласка’.
Казалось
бы,
и
логика
сравнений,
окружающих
загадочное
мыслию
по
древу,
и
приведенные
в ыше
аргументы
должны
уб ед ить
нас
в
т ом,
что
мысль
з десь
—
именно
ле гк ая,
подвижная
в ек ша-ле тяг а,
пе­
рескакивающая
с
дерева
на
д ер ево.
Не
случайно
по­
п уляр иза торы
науки
о
русском
язык е
давно
уже
во з­
106


ве ли
такое
толк ова н ие
в
единственно
рекомендуемую
норму.
Пи са тель
Б.Н.Тимофеев,
например,
катего­
рично
утверждает,
что
мы
употребляем
выр аж ение
ра­
стекаться
мы слию
по
древу
«неправильно»: ведь в со ­
временном
языке
оно
приобрело
устойчивое
значе­
ние
‘впадать в ненужное многословие,
вдаваться
в
излишние
подробности,
отвлекаться
от
основной
мы сли’. А раз мысль в таком понимании
—
мысль,
а
не
мысь-белка,
то,
сог ласн о
логике
писателя,—
это
грубая
ошибка
(Тимофеев 1963, 294).
Мы
ви дели ,
од н ако,
что
опытный
коллектив
ре­
дакторов
сло ва рной
энциклопедии
«Слова»
и
ее
со­
ставитель
ВЛ.
В ино гр адова
вп ада ют
в
ту
же
«ошиб­
ку », хотя в статье на слово мысль приводятся все
«зверьковые»
интерпретации
данной
фразы.
Значит,
что-то
дает
им
«право на ошибку».
И
де й ств ительн о,
с
м ыс лью-б елко й
далеко
не
все
так
просто,
как
может
п ок азать ся
на
первый
«семан­
тический»
взг ля д.
Во-первых,
слов о
мысь
‘белка’
яв­
ляется
узким
ди алект измо м:
оно
было
записано
в
пр о­
шлом
веке
тольк о
в
опочецком
у езде
Псковской
гу­
бернии
и
дальше
э той
зо ны
обнаружено
не
было.
Во-вторых,
кроме
фразы
о
вещем
Бояне,
который
ра сте ка лся
мыслию
по
др еву,
аналогичное
сочета­
ние
—
в
несколько
ино й
форме
—
вст р еч ается
и
в
д ругом
месте
«Слова», причем также в связи с Боя­
ном : «О Бояне,
с олов1ю
стараго
времени!
а
бы
ты
cia
плъкы
уще коталъ ,
скача,
сла вй о,
по
м ыслен у
д ре­
ву,
л етая
умомъ
под
об лак ы,
свивая
сл авы
оба
п олы
с его
времени» (Сл.-спр., III, 120).
П ок аза тельн о,
что
в
уже
цитированном
прозаи­
ческом
пер ево де
И.П.Еремина
это
место
п ере води тся
со ве ршен но
иначе
—
в
том
же
смысловом
ключе,
что
и
у
авторов
«Словаря - спр аво ч ник а»: «О Боян,
соло­
вей
старого
времени!
Вот
когда
бы
ты,
соловей,
эти
полки
щекотом
своим
в осп ел,
мы слию
ск ача
по
де­
реву,
умом
летая
под
облаками,
свивая
славу
давне­
го
и
нынешнего
времени».
107


Причины
для
такого
пр инцип иа л ьно
разного
пе­
ревода
выражений
мысли ю
по
древу
и
по
мы сл ену
древу
п роф.
И.П.Ереминым
вполне
понятны:
ведь
во
в то­
ром
отре зке
те кста
нет
уже
тог о
ряд а
сравнений
с
животными,
которые
на
первый
взгляд
п одкре п ляют
образ
белки.
З десь,
н аоб орот,
следующая
за
«мыс­
ленным
древом»
фраза
—
«летая умомъ под обла -
кы»
—
акцентирует
др ев нее
и
обычное
значение
сло­
ва
мысль
—
‘представление,
воображение’.
Вот
по­
чему
н ельзя,
вслед
за
О.Н.Трубачевым,
кон те кст
по
мыслену
древу
считать
«позднейшим или испорченным
местом».
Можно
ли,
о днако ,
дума ть ,
что
в
случае
с
рас-
тЪкашется
мыслю
по
древу
речь
иде т
о
юрком
зв ерь­
ке,
а
во
фразе
по
мысле ну
древу
—
о
мысли?
Такое
«раздвоение»
слова
мысль
в
одном
т екст е,
да
еще
во
фразах,
прямо
характеризующих
тв орчес­
кую
манеру
вещего
Бояна,
конечно
же,
маловероят­
но.
Вот
почему
иссл едо ва тели
обычно
толковали
эти
фразы
од нозн ачно.
Под
мысленным
древом
понимали
и
древо
жизни,
и
би блейс ко е
древо
по зна ния
д обра
и
з ла,
и
древо
мудрости,
и
струнный
му зык ал ьный
инструмент.
Во
всех
этих
гипотезах
ученые
исходят
из
буквального
сочетания
дерево
мысли.
Традиция
этого
толкования
освящена
именами
таких
ав то ри­
тетных
ученых,
как
А .Н .Весе ловс ки й,
А.А.Потебня,
Е. В.Ба рсов
и
др.
Итак,
ест ь
уже
достаточно
оснований
сч ита ть,
что
в
обороте
растЪкашется
мыслю
по
древу
речь
идет
име нно
о
поэтическом
воображении,
т ворч еском
представлении
ве щего
Бояна.
С амым
веским
аргу­
ментом,
о днако ,
могут
служить
многочисленные
древ­
н еру сские
кон те кс ты,
в
которых
слово
мысль
име нно
в
таком
значении
со еди н яется
с
глаголами
движения
или
перемещения
в
пространстве.
РастЪкатися
в
Киевской
Руси
зн ачи ло
и
‘разливаться,
теч ь
в
разных
направлениях’,
и
‘расплываться’,
и
—
переносно
—
‘расходиться,
разбегаться’.
В
других
памятниках
108


письменности
нах о дим
аналогичные
сочетания
слов:
«мыслию паря,
аки
ар елъ
по
в оз духу» (Моление Да ­
ниила
З ат оч ни ка); «възиди мыслию на оно небо вышь-
н ее»; «мыслию прЬходим на вЬчную жизнь» (Златост-
руй ); «къ творьцу свЬтовному мыслию възлетЬти»
(Шестодиев); «ползая мыслию,
яко
змия
по
ка ме-
н ию » (Моление Даниила Заточника).
Пос ле
критического
пересмотра
самых
разных
точ ек
зрения
на
загадочную
мысль
по
древу
можно
обратиться
к
одному
из
первых
поэтических
пе ре во­
дов
этого
места
—
переводу
В. А.Ж ук овск ого.
Твор­
че ское
воображение
поэта
уже
в
1817—1819 годах,
когда
дел алс я
э тот
перевод,
не
усмотрело
никакого
противоречия
в
бу квал ьн ом
значении
этого
со чет а­
ния:
Вещий
Боян,
Если
песнь
кому
сотворить
хотел,
Ра стек а лся
мыслию
по
древу,
Серым
волком
по
земли,
Сиз ым
орлом
под
облаками.
Несмотря
на
трудности
прочтения
темных
мест
«Слова»
вро де
«стрикусов»
или
«мысли по древу», их
загадки
все
же
более
или
мен ее
разгаданы.
Но
в
этом
памятнике
е сть
и
фразы,
полная
«тёмность»
кото рых
п ри зн ается
единодушно.
Вспомним
«тёмный сон», который' Св ятосл ав « в и­
дел
в
К иеве
на
го р ах», насыщенный образами и сим ­
во л ами,
п ре двеща ющи ми
трагедию
войска
Игорева:
«Ночью этой,
с
вечера,
накрывали
ме ня,—
сказал,
покровом
черным
на
кровати
тисовой;
черпали
мне
с вет лое
вино,
с
горечью
см еша нн ое;
сыпали
мне
из
пустых
колчанов
по ло в ецкий
крупный
жемчуг
на
грудь
и
вели ч али
меня.
И
кр овля
уже
без
князька
в
мо ем
тереме
златоверхом,
и
всю
н очь
с
вечера
серые
воро­
ны
у
Плеснеска
на
лу гу
гр ая ли » (Слово о полку Иго­
реве,
с.
11).
109


Если
мы
сравним
п ослед нюю,
ос обо
зловещую
ч асть
текста
о
предвестниках
смерти
—
воронах
—
в
пе рево де
И.П.Еремина,
пр ивед е нном
здесь,
с
ори ­
гиналом,
то
с
у дивл ением
у видим ,
что
в
нем
пропу­
щен
довольно
большой
к усок : «Всю нощь съ вечера
бусови
врани
възгр ая ху
у
Пл Ьснь ска
на
болони
бЬша
дебрьски
сан и
[дебрь Кисаню?} и несошася къ синему
морю».
Т акой
знаток
древнерусской
литературы,
как
И .П.Е р емин,
пропустил
сочетание
дебрьски
сани
и,
возможно,
отн ос ящуюся
к
нем у
фразу
«и несошася
къ
синему
морю»
отнюдь
не
случайно.
Это
место
—
одно
из
самых
темных
во
всем
«Слове»: не случайно в
«Словаре- спр ав о ч нике»
слов а
дебрь,
сани
и
Кисаню
взяты
в
прямые
скобки
—
знак
реконструкции,
ги­
потетичности
выводимой
словоформы.
Од ни
ис следо ват ели
(включая и первых издате­
лей,
и
т аких
известных
исслед оват елей
этого
памят­
ника,
как
А.А.Потебня,
Н.К.Гудзий,
Д.С.Лихачев)
читают
это
сочетание
как
дебрь
Кисаню,
предпола­
г ая,
что
речь
ид ет
о
названии
какого-либо
урочища
не дал еко
от
города
П лесн ес ка.
Дебрь
в
др евнер у сском
языке
—
ли бо
долина,
ущелье,
либо
лес
в
такой
до­
лине,
непроходимая
чащ а,
ли бо
глубокий
овраг.
Другие
(Е.В.Б а рсо в,
В.Н. Перет ц ,
А. С.О рл ов)
видят
з десь
иное
сочетание
слов
—
дебрьски
сани,
где
от но­
сительное
прилагательное
дебрьскъ
значит
‘адский’,
а
сани
—
‘змей’. Отсюда перевод,
предложенный
акад.
А. С .О рл овы м : «У Плеснеска на болоньи завелись во
р вах
или
в
рытвинах
з меи
и
у ст ремил ись
к
синему
морю».
Третьи,
сохраняя
словораздел
эт ого
сочета­
ния
в
ви де
де брьс ки
сани,
отталкиваются
от
с ани
‘зим­
няя
повозка
на
двух
п олозьях’. При этом принимает­
ся
во
внимание
др евн яя
об рядов ая
функция
сан ей
у
славян
—
на
них
обычно
несли
и
везли
гр об
покой­
ного
во
время
похорон.
Не
случайно
в
«Поучении»
Владимира
Мономаха
употреблен
об орот
сЪдя
на
са-
н ех,
переносно
значащий
‘приближаясь к смерти,
на­
110


ходясь
од ной
ногой
в
м ог и ле’. В такой трактовке зло­
вещий
к рик
воронов
яв ляетс я
св оеоб разн ым
траур­
ным
«музыкальным сопровождением»
погребального
обряда.
Все
эти
толкования
кажутся
равно
логичными
и
равно
гадательными.
Вот
почему
Б.А.Ларин
в
статье
«О народной фразеологии»
им ел
все
основания
с ка­
зать
по
по воду
этого
тем н ого
мест а,
перечислив
п ред­
в ар ите льно
некоторые
из
приведенных
толкований:
«Ни одна из этих поправок не проясняет текста,
связь
этих
дв ух
з агадо чн ых
слов
с
остальной
частью
фра зы
ос таетс я
невосстановимой» (Ларин1959,32).
При ­
зн ание
невосстановимости
с вязи
меж ду
ча стям и
эт о­
го
загадочного
целого
нисколько
не
умаляет
прести­
жа
фи лолог и и.
В
ней,
как
и
в
любой
точной
на уке,
должны
ос тава ться
св ои
неразгаданные
тайны:
без
такой
неразгаданности
нет
перспективы
научного
ис­
следования,
нет
движения
впер ед .
Воочию
и
восвояси
Непонятность
тек ста
часто
может
быть
результа­
том
устаревания
того
или
иного
слова,
прежде
ши­
роко
известного,
а
потом
забытого.
Отдельные
слова
у стар евают
и
и сче зают
пот ом у,
что
они
стали
ненуж­
ными
в след ств ие
исчезновения
предмета,
явления,
пон ят ия,
обозначавшегося
этим
словом.
Друг и е,
устаревая,
отодвигаются
на
периферию
употребления
и
мо гут
ст ать
важным
источником
стилистического
оснащения
современного
языка.
Поэты,
например,
широко
используют
архаизмы
—
синонимы
обычных
слов ,
чтобы
пр и дать
поэтической
ре чи
особ о
высо­
кое ,
торжественное
звучание:
очи
вместо
глаза,
лани­
ты
вместо
ще ки,
денница
—
за ря
(утренняя).
Один
из
советских
поэтов,
А.
М арк ов,
даже
посвятил
та­
ким
словам
особое
стихотворение
—
страстный
п ри­
зыв
не
забывать
их:
111


Вернитесь,
ми лые
ла нит ы,
Не
з а меняют
ще ки
ва с!
И
ок о,
что
на
мир
открыто,
Не
то
же
самое,
что
глаз!
Вернитесь,
светлые
денницы,
Пред
вами
я
склоню
главу!
Ве сь
список,
что
не
мог
вместиться
В
мои
стихи,
вернись!
—
зову...
Зову.
Но,
может
быть,
напрасно:
Они,
как
смолкнувший
напев,
Как
звезды,
что
давно
погасли,
Навеки
землю
обогрев.
(Вернитесь)
Призыв
к
«возвращению»
денниц
и
ланит
в
совре­
менный
язык
понятен:
ведь
для
художника
слов а
п ред­
почтение
поэтического
ар х аизма
бу днич н ому , «обка­
танному»
слову
—
ме ткое
и
емкое
стилистическое
ср едств о.
А .Бло к,
собираясь
работать
над
образом
Гаэтана
в
пь есе
«Роза и крест», записал: «Не глаза,
а
очи,
не
волосы,
а
кудри,
не
ро т,
а
у ст а» (А.Б лок.
Со ч.,
т.
12.
Л ., 1936, 81).
Подобным
пр отив опос­
тавлением
эт их
синонимов
А.Фадеев
х ара ктер изу ет
и
Ульяну
Громову
из
«Молодой гвардии», у которой
«были не глаза,
а
о чи».
Очи
—
целый
по рт рет
его
люб им ой
героини.
То
же
противопоставление
в
с ти­
хах
Р иммы
Казаковой:
У
же ны
твоей
—
очи,
и
не
гу бы
—
ус та. ..
Я
люблю
те бя
очень!
Но
пре д
нею
—
чиста.
(«У жены твоей. . . »)
112


Понятно
и
сомнение
А.Маркова
в
том,
что
его
призыв
«вернуться», обращенный к таким устарев­
шим
сл о вам,
бу дет
эффективен.
Действительно,
та­
кие
слова
зачастую
угасают
в
языковой
си сте ме,
как
зв езды .
С вет
зв езд ы,
од на ко,
мож ет
бы ть
виден
еще
дол ­
го
и
по сле
того,
как
она
угаснет:
ве дь
расстояние
от
нее
до
з емли
и зм еряет ся
сотнями
свет ов ых
л ет.
Точ­
но
так
же
и
устаревшие
сл о ва,—
уг ас нув
в
одном
яз ы­
ке
как
са мостоятель н о
светящие
тела,
они
п род ол­
ж ают
мерцать
в
д ругих
язы ков ых
пространствах.
Фр а­
зе олог ию
в
этом
смысле
мо жно
назвать
особой
планетой,
улавливающей
св ет
так их
уг ас ших
звезд.
Слово
око,
например,
арх аи зиров алос ь
в
р ус ском
языке
относительно
недавно,
поскольку
вытеснив­
ший
его
теп ерь
с ино ним
глаз
(первоначальное значе­
ние
которого
было
‘камень,
булыжник’,
‘каменный
или
стеклянный
ша р ик ’), стал активно употреблять ­
ся
в
значении
«орган зрения»
лишь
по сле
XVI века .
У
в сех
же
остальных
славян
и
балтов
(ср.
лит .
akîs и
латыш, acs) это словодо сихпор
—
единственное
широко
употребительное
обозначение
органа
зрен и я.
Да
и
у
других
индоевропейских
н арод ов
оно
п род ол­
жает
жить,
претерпев
необходимые
фонетические
изменения:
тот
же
корень,
например,
и меет
немец­
кое
Auge, английское eye, латинское oculus или фран­
цузское
oeil.
В
русском
язык е
око
бы ло
постепенно
отодвину­
то
на
периферию
литературного
употребления.
Од­
нако
оно
продолжает
довольно
активно
употреблять­
ся
в
составе
пословиц,
поговорок
и
ра зличн ог о
р ода
устойчивых
соч етан ий ,
где
ни кому
из
нас
не
придет
в
голову
заменять
торжественное
око
на
будничное
гл аз.
Такова
пословица
Око
за
око,
зуб
за
зуб,
пред­
ставляющая
собой
цитату
из
Библии,
так
называе­
мый
Моисеев
зак он: «Перелом за перелом,
око
за
око ,
зуб
за
зу б:
как
он
сделал
повреждение
на
теле,
так
и
ему
должно
сдел ать ».
З десь
око
—
старославя­
113


низм.
Другая
же
русская
пословица
—
Хоть
видит
о ко,
да
зуб
неймет
в зята
из
народной
речевой
стихии
и,
ви димо,
сохраняет
исконно
ру сск ое
слово
око.
Это,
кстати
говоря,
видно
и
по
гла голу
неймет,
явно
просторечному.
П одоб ный
параллелизм
употребления
архаично­
го
сл ова
око
характерен
и
для
других
ус т ойчивы х
об о­
ротов ,
в
к оторы х
оно
сохранилось.
Такие
в ыра же­
ни я,
как
пуще
ока
своего
или
как
зеницу
ока
хранить
(беречь и под.) ‘очень бдительно,
заботливо’,
умствен­
ное
(мысленное,
духовное)
око
‘ум,
во обра же ние ’,
недремйнное
око
‘бдительный,
наблю дат ел ьны й
над­
смотрщик’
—
результат
книжной,
письменной
тра ­
д иции
на
Руси.
Оборот
же
гнать
(прогонять)
с
оче й
связан
с
р еч евой
стихией,
а
выражение
во
мгновение
ока
‘очень быстро’
органично
со единя ет
в
се бе
и
к ниж­
но-литературную
и
разговорно-речевую
традиции.
Параллелизм
«книжное :
разговорное»
на
это м
не
кончается,
п оск ольку
некоторые
выражения
со
сл о­
вом
око
м огут
дублироваться
оборотами
с
его
сино­
нимом
глаз.
Так,
наряду
с
выражением
в
мгновенье
ока
у
нас
широко
рас п ростра не но
и
глазом
м игну ть
(моргнуть)
не
успел,
основанное
на
абсолютно
том
же
образном
пр ед став лени и.
В
русских
народных
го­
вор ах
широко
п редст ав лен
исконно
р усский
вариант
книжно-старославянского
сравнения
беречь
как
зени­
цу
ока
—
обск.
беречь
как
свой
правый
глаз,
в орон .,
пск.
глядеть
(смотреть,
бе речь)
как
г лаз
во
лбу: «А
такбй-та
купиш
платбк,
бе ряжо ш
как
гл ас
ва
лбу»
(Островский р- н
Псковской
о бл.).
Да,
собственно,
и
русские
п исат ели
о бр ащают ся
с
этими
выражения­
ми
весьма
свободно,
смешивая
две
названные
тради­
ции
и
за мен яя
око
глазом:
Я
боюсь,
чтоб
шествия
и
мавзолеи,
поклонений
установленный
статут,
114


не
залили
б
приторным
елеем
ленинскую
простоту.
За
него
дрожу,
как
за
зеницу
глаза,
чтоб
конфетной
не
был
красотой
оболган.
(В.Маяковский.
Владимир
Ильич
Ленин)
С ейч ас,
когда
опасения
поэта
более
чем
подтвер­
д или сь,
это
намеренное
ст или сти ческ ое
«снижение»
елейности
око
->
глаз
оказывается
особенно
умест­
ным.
За
каждым
из
названных
выражений
—
св оя
осо­
бая
и стор ия,
иногда
д алеко
не
равнозначная
и стори и
составляющих
эти
в ыражен ия
с лов.
Так,
оборот
как
зеницу
ока
представляет
со бой
св оеоб раз ный
ду блет
архаизмов,
причем
первое
слово,
буд учи
старосла­
вянским
по
происхождению
(зЪница), уходит корня­
ми
в
общеславянскую
питательную
почву.
Именно
поэтому
бли жай ши ми
родственниками
этого
высоко­
го
по
стилю
старославянизма
о казы ва ются
та кие
«низ­
кие»
исконно
рус ски е
просторечные
и
диалектные
с лова,
как
зёнки
или
зёньки
‘глаза’,
орл.
зёнко
‘глаз’,
арх.
зенд
‘глаз,
глазной
хрусталик’,
тве р.
зе нок
‘зра­
чок’,
смол.,
бр ян.
зёночка
‘зрачок’,
смол,
з ён очки
‘глаза’,
костром,
зёны,
зёныши
‘глаза’
и
п од.
Эти­
мологически
все
они
с вяза ны
с
глаголами
зиять,
зе­
вать
‘быть открытым’, ‘ отк рыв ать’. От этих существи­
тельных
в
русской
диалектной
речи
об разов ан о
н ема­
ло
выражений:
тве р.
зёники
налить
‘напиться пьяным’,
смол,
зе ндчки
скатились
‘глаза закрылись ( о
покой­
ни к е )’, костром,
зёны
вытаращить
‘уставиться’ .
Да
и
просторечное
вытаращить
(выпялить)
зенки
‘уста­
виться’
—
ст или ст и ческий
антипод
вы спр енн ого
срав­
нения
с
зеницей
ока.
Важна,
тем
не
менее,
смысло­
HS


вая
пе рек лич ка
старославянской
и
д ревне рус с кой
зени­
цы
с
п рост оречн ыми
и
диалектными
зенками:
в
рус­
ских
диалектах
п оследн ее
слов о
может
употребляться
в
п яти
значениях
—
‘зрачки’, ‘ бел ки
г лаз ’ (ворон.),
‘верхние веки’ (смол.), ‘ресницы’ (арх.)
и
даже
‘глу­
пый
в згля д’ (арх.).
Параллелизм
значений
‘зрачок’
—
‘глаз’
характе­
рен
и
для
ст ар осл авянско г о
зеница.
В
«Хронике Иоанна
Ма ла лы» (XV в.), например,
встречаем
такое
порт­
ретное
о пис а ние : «Асть Ламониискыи великь тЪлом,
плънъ...
кудрявь,
добробрадь,
бровисть,
чрънама
зе­
ницами». Как видим,
речь
здесь
иде т
о
человеке
с
чер­
ны ми
глазами.
На
традицию
такого
употребления
слова
зеница
и
оп и рался,
по
всей
видимости,
АС. Пу шк ин,
когда
в
стихотворении
«Подражания Корану»
предпо­
чел
его
нейтральному
глазй:
И
к
пальме
пустынной
он
бег
устремил,
И
жадн о
холодной
струей
ос вежил
Гор евшие
тяж ко
яз ык
и
зеницы,
И
ле г,
и
заснул
он
близ
верной
ослицы...
В
современном
язык е
так ое
расширительно-ме­
тонимическое
употребление
слов а
зеница
уже
невоз­
можно:
постоянно
сц еплен ие
его
со
словом
око
в
срав­
нении
беречь
как
зеницу
ока
закрепило
его
в
узк отер­
минологическом
значении
‘зрачок’.
Не
мен ее
св оео бразн а
и
и стори я
оборота
недре-
мйнное
(всевидящее)
око.
Он
восходит
к
церковной
ли­
тер атуре ,
где
употреблялся
уже
в
XII—XIII
ве ках.
Сочетание
недрембнное
око
имущий
б ыло
названием
иконы
с
изображением
младенца
Иисуса
Христа,
покоящегося
на
ложе
с
открытыми
гла зам и.
Д р.-рус .
не дре ма нный
значит
‘не спящий,
не
засыпающий’
(Аш. , 447-448).
На
э той
расшифровке
история
выражения,
од­
нако,
не
кон ч ается.
Современное
значение
и
стили­
стический
колорит
его
во
многом
об язан ы
М.Е.Сал­
116


тык ову-Щ ед рин у.
В
св оей
сатирической
ск азке
«Не­
дреманное
око»
пи сат ель
повествует
о
том,
что
в
не­
котором
цар ств е,
в
некотором
государстве
был
обы­
чай
дав ать
имя
П рокурор
новорожденным
мальчикам
с
двумя
ок ами
—
дремйнным
и
недреманным.
Такой
Прокурор
жил
и
«дреманным оком ровно ничего не
видел,
а
не дре ман ным
в идел
пустяки».
Естествен­
но,
все
воры,
душегубы,
мздоимцы
и
лиходеи
ушли
с
недреманной
стороны
и
укрылись
под
сен ью
дре-
манного
ока
П рокурора.
А
тот
жил
в
благой
вер е,
что
преступники
исчезли,
и
потому
наказывал
лишь
жалобщиков.
Вот
почему
это
выражение
чаще
вс его
не
отрывается
от
щедринского
семантико-стилисти­
ч еско го
фона:
оно
обычно
иронически
характеризует
бдительного
наблюдателя
из
политического
сы ска
ц арс кой
полиции.
Можно
вспомнить
и
историю
устойчивых
оборо­
то в,
в
которых
догорает
былой
св ет
др евн его
славян­
ского
с лова
око.
Так,
в
со ч етани ях
за о чное
обучение
или
учиться
заочно
мы
встречаем
ра спр остран е нн ое
прежде
соединение
предлогов
за
со
словом
очи :
б ук­
вально
оно
и
озн ача ет
‘за глаза’, ‘вн е
п оля
зрения’,
‘на большом расстоянии’. Еще в прошлом веке слова
з ао чный
и
за очно
не
и мели
нынешнего
терминологи­
ческого
значения,
поэтому
П ушкин
в
письме
к
же не
легко
обыгрывает
еще
жи во
ощутимую
св язь
н аре чия
зао чно
с
очи : «Поздравляю тебя со днем твоего анге ­
ла,
мой
ангел,
целую
т ебя
за очно
в
очи
—
и
пишу
те бе
продолжение
мо их
похождений» (26августа
1833 г.).
Слов о
око
«замаскировано»
и
в
специальном
ю ри­
дич еск ом
т ер мине
очная
ставка
—
допрос
св идет е­
лей
или
об ви н яемых
в
присутствии
д ругих
св идет е­
лей
или
об вин яем ых
с
целью
устранения
п роти во ре­
чий
в
показаниях
или
опознания
личности.
Это
же
слово
в
особой
г раммат ич еско й
форм е
за­
ко дир о вано
и
в
наречии
воо чию,
ны не
уп отре бля е­
мом
ли шь
в
сочетании
с
глаголами
убедиться,
ув и­
117


деть
и
по д.
Вос точн осла вян ск ое
н ареч ие
воочи ю
(др.-
рус .
въоч ию,
укр .
воочйо)
некогда
б ыло
со четан ие м
предлога
в
с
исчезнувшей
ныне
формой
местного
падежа
так
называемого
двойственного
чи сла,
т.
е.
чи сла, «обслуживавшего»
ли шь
существительные,
обозначающие
парные
предметы
или
части
тела:
ру ки,
ноги,
гла за.
Нек огда
эта
фо рма
могла
употребляться
со
словом
око
и
в
другом
п ред лож ном
обрамлении,
о
чем
свидетельствует
старинная
пословица
из
рукопис­
ного
собрания
Ио га нна
В ерн ера
Пау са
(XVIII в .): Не
тот
те бе
друг,
кой
в
глаз а
ль стит,
но
тот
тебе
друг,
кой
за
очию
добра
творит
(ППЗ, 40).
З десь
любо­
пытна
уже
зн аком ая
нам
п ере кли чка
двух
русских
о бо­
значений
глаза.
Буквальное
значение
со ч етания
вь
очию
—
‘в обоих
гл аза х’,
т.
е.
в
полной
видимости,
в
по ле
зрения,
хорошо
вид имо .
Именно
так
употребляет
его
п рото­
поп
Аввакум
в
сво ем
знаменитом
«Житии» (1672—
1673 гг .): «И кабаны и бараны дикие во очию нашу,
а
взять
нельзя», т.
е.
мы
вид им
диких
животных
очень
близко,
а
поймать
их
невозможно.
Собственно,
со­
временное
наречие
воочию
—
‘своими собственными
гл аза ми’
не
так
уж
и
далеко
от
исконного
см ысла
бы вш его
предложного
сочетания.
В
наречии
воочию
мы
пусть
и
не
сразу,
но
все
же
до во льно
лег ко
различаем
былые
его
слагаемые:
пр ед­
лог
+ падежная форма существительного.
Но
в
ру с­
ск ом
языке
немало
наречий
и
н ареч ных
фра зеолог из­
мов,
где
так ая
св язь
полностью
или
поч ти
полностью
утеряна.
Вот
наречие
вос вояс и.
Если,
по
ан ало гии
с
вооч ию,
отъять
здесь
предлог
во,
превращенный
в ре­
менем
в
приставку,
то
остается
слово
свояси.
Сл ово?
Что
же
тогда
оно
может
(точнее
—
м огло
означать?
Заглянем
в
этимологические
словари
ру с­
ского
язы ка.
«Краткий этимологический словарь русского язы­
ка»
Н. М.Ш анс к ого,
В.В.И ва н ова
и
Т.В.Шанской (М.,
1971, 93), подчеркивая,
что
восвояси
—
собственно
118


русское
сл ово,
ко нста тир у ет.
«Возникло в результате
сращения
в
одно
слов о
сл овос очета ни я
во
с воя
въси
—
в
свои
деревни,
до м ой». Другой
современный
спра­
вочник
по
рус ско й
эт имоло гии, «Этимологический
сло ва рь
русского
языка»
М.Фа см ера ( т. III. М., 1971,
584), членит это наречие на части и « сл ово»
-свояси,
толкует
не
мен ее
кр атко,
но
столь
же
определенно:
«Из др.-рус.
въ
с вою,
в ин.
мн.
ср.
р.
от
*свой и дат .
ед.
(dativus ethicus) си “с еб е”».
Одно
объяснение,
следовательно,
опирается
на
полнозначное
слов о
вьс ь
■деревня,
селение’ (ср.
старославянское
по
проис­
хождению
выражение
по
градам
и
вёсям
—
‘по горо ­
дам
и
сел ени ям’ ,
‘повсюду’), другое
—
на
комбина­
цию
дв ух
мест о имений
—
притяжательного
свой
и
в оз­
вратного
си
в
пад ежны х
формах.
Какой
из
этих
версий
отдать
пр едпо ч тен ие?
От вет
на
э тот
вопрос
мо жет
дать
лишь
обращение
к
д остов ерн ым
источникам.
Заг лян ем
же
в
ни х.
По
данным
«Этимологического словаря русского языка»
под
редакцией
Н.М.Шанского
(т.
I, вып.
3.
М.,
1968, 169), слово восвояси
—
восточно-славянское
и
в пер вые
встречается
в
фор ме
въ
своя
си
в
«Житии
Н ифон та » (1219 г.). Однако оба эти утверждения от­
носительны.
Прежде
всего
н ельзя
считать
это
выра­
жение
восточнославянским
уже
потому,
что
оно
встречается
во
многих
старославянских
(а значит,
южнославянских
по
происхождению)
письменных
памятниках.
На
это
ук азы ва ет,
например,
А .С.Л ь-
вов
в
специальной
статье
(1971, 1, 85). Он приводит
п ри меры
из
евангельских
текстов,
где
въ
своя
си
по­
в торяется
до
тр ех
раз,
причем
и
в
вар иант е
въ
ceol ci,
и
без
си
—
въ
с воя,
например: «...И отъ того часа по-
ятъ
ю
оученикъ
ть
въ
с вое
ci».1 Он также убедительно
п ока зал,
что
оборот
въ
св ою
си
типичен
в
р яду
подоб­
ных
со ч етани й:
сына
си,
самъ
си,
руку
си.
Не
сл учай -
1 Здесь и далее графика старославянских текстов дается в упрощенном
вар иант е.
119


но
другие
авторы
(например,
Хр.
Илевски)
на зы ва­
ют
такие
словосочетания
«славяно- б ал кан ск ими»
(Ilevski 1971).
Можно
уточнить
и
время
фи ксац ии
этого
д ре вне­
го
об орота.
По
данным
А.С.Львова,
он
от раж ен
в
древнейшем
памятнике
старославянской
письменно­
сти
русской
редакции,
со дер ж ащем
недельные
ев ан­
гельские
чтения,—
в
Остромировом
евангелии
(1056—
1057 гг.). Но и эта временнйя граница не предел древ­
н ости
нашего
в ыра жени я.
В
древнейшем
памятнике
русского
литературного
яз ыка
X века
—
Договоре
Олега
с
греками
911 года
—
есть
место,
в
котором
оговариваются
обязанности
греков
и
р ус ских
по
от­
ношению
к
ку пц ам,
потерпевшим
кораблекрушение:
«Аще вывержена будет лодьа вЬтром великим на зем­
лю
чюжю,
и
обрящуться
тамо
иже
от
нас
Руси...
Аще
ли
та ков ая
лодьа
ли
от
буря
[или]
боронениа
земнаго
боронима
не
можеть
в озб орони ти ся
в
с воа
си
мЬста,
спотружаемся
гр ебцем
тоа
лодьа
мы
Русь,
допрово-
дим
с
куплею
их
п оздоров у».
Это
мест о
Б.А.Ларин
(1975, 41—42), предлагая читать вместо возборонити­
ся
—
воз воро титис я.
То гда
интересующая
нас
фраза
и меет
почти
современный
вид
и
значение
—
возворо­
титися
в
своа
си
места,
т.
е.
восвояси,
к
себе
на
ро д ину.
На
возможность
подобных,
более
полных
по
составу
об орот ов
—
въ
своя
м1 ста
и
въ
с воя
си
м1ста
—
в
русских
лет оп исях
и
других
древних
памятниках
об­
ратила
вни ма ние
и
Е.И.Янович
(1974, 64—66).
По
ее
мнению,
такие
обороты
точнее
пер едают
значение
древнегреческого
сочетания,
ставшего
прототипом
нашего
вос вояс и
—
‘в те собственные ( сво и)
вл аде­
ния’.
Об
это м
же
свидетельствуют
и
обороты
типа
в
домы
св оя,
в
свои
зе мли.
Пр и веденн ые
фа кты
весьм а
убедительно
свиде­
тельствуют,
что
вряд
ли
си
в
нашем
выражении
мо ж­
но
понимать
как
вьси
(веси) ‘селения’ .
Этому
проти­
воречит
существование
в
некоторых
вариантах
данно­
го
сочетания
слова
мЬста,
кот орое
могло
появиться
120


лишь
как
конкретизатор
возвратного
местоимения
си
—
‘в свои собственные места’. «В свои дерев­
ни-места»
звучало
бы
в
таких
ко н тек стах
бессмыслицей.
Объективность
«местоименной»
трактовки
выра­
жения
возвратиться
восвояси
подтверждается
и
д ру­
ги ми
языковыми
фактами.
В.И.Даль,
отстаивая
в
«Толковом словаре»
именно
эту
гипотезу,
приводил
рус ски е
и
старославянские
падежные
ва ри ации
м ес­
т оим ения
си:
А
что-то
у
нас
во
своясях
(или восвоясЪ)
д еется !
Х орошо
в
гостях,
а
во
своясях
лу чше.
Насилу
ноги
во
свояси
унес.
Последнюю
фразу
он
комменти­
ров ал
четко
и
я сно : «Здесь си вместо себе,
сокраще­
ние» (Даль, IV,154).
П рим еры
народного
уп отре б­
л ения
этого
оборота
можно
умножить.
Известны,
например,
старинные
рус ски е
пословицы
с
ан ало­
гичным
упо тр ебл е нием:
Пора
восвоясы
точить
ста ­
рые
балясы
(Бусл.
1854, 132); Лисица лжет,
а
на
свой
ся
хвост
шлет,
а
оба
изверилися
(ППЗ, 30).
Весьма
важным
связующим
звеном
ме жду
старо­
славянской
традицией
и
жи вой
русской
речью
явля­
ются
довольно
многочисленные
случ аи
отражения
формы
свояси
(чаще своясы)
в
ди алект ах
(СРНГ, V,
130; КСРНГ): «Тут воротился Михайло,
поехал
во­
своясы
ж е» (арх. ); «Погляжу я,
блада,
во-своясы, //
Сорву
я
у
г уся
к рылья, // Сощипну я у лебеди пе -
рьё, // Полечу я,
блада,
в о- св о ямы» (вят.); «Пора и
в о-своя с ы» (тобол .); «Уехал ва-с во ясы ,
в
Р ас тоф»
(дон .); «Скоро вы во своя си поедете,
до мо й» (пин.) .
Подобные
уп отребле ния
п ок азыва ют,
что
местоиме­
ние
си
и
здесь
играет
ро ль
св ое образн ой
ус ил итель­
ной
частицы,
подчеркивающей
обратимость
движе­
ния
«на себя» .
Аналогичные
п рим еры
мож но
найти
и
в
других
современных
славянских
языках:
болг.: ид-
вам
(доходжам,
дойда)
на
себ е
си
‘возвращаться в свое
нормальное
состояние,
приходить
в
с еб я’ (букв.—
приходить
в
самого
себя ); чеш. jdi si ро svych ‘идти
себе
своим
п утем’ (букв. —
иди
себе
по
св оим ).
По­
чти
полную
аналогию
ст.-сл.
свои
си,
се бе
си,
тесно
121


связанным
с
нашими
«своясями», можно найти и в
латинском
местоименном
сочетании
suus sibi, se sibi
(Ilevski 1971).
В
таких
случаях
местоимение
eu (si) —
также
интенсификатор
возвратного
действия.
После
всего
сказанного
понятно,
почему
совре­
менные
советские
и
зарубежные
этимологи
убедитель­
но
по ддер жив ают
име нно
«местоименное»
толкова­
ние
оборота
отправиться
вос воя си.
Его
д р евний
ис­
конный
смы сл
—
отправиться
в
свои
собственные
мест а
или
края,
к
себе
домой,
к
себе
самому.
Ни ка­
кой
«веси»
в
недрах
этого
сочетания
никогда
не
было.
До
самого
тла
В
случаях
с
воо чию
и
восвояси
затемненность
пе р­
в он ачал ьной
основы
во
многом
обусловлена
архаизи­
рованными
падежными
формами
соответствующих
слов.
Чаще,
однако,
мы
встречаемся
с
такими
на­
ре ч иями
и
наречными
фразеологизмами,
в
которых
фор мы
соответствующих
с лов
реконструируются
столь
же
ле гко
и
просто,
как
в
примере
Л .В.Щ ербы
с
гло-
кой
куздрой.
Так,
в
многочисленном
р яду
наречий
с
приставкой
в-
мы
м ожем
легко
отсечь
эт от
бывший
предлог
и
реконструировать
существительные
в
соот­
ветствующих
падежных
формах.
Такая
реконструк­
ци я,
как
правило,
объективна,
поскольку
она
п од­
сказана
н ашим
язык ов ым
опытом.
Дей ств и тельн о,
вдоль
—
от
доль
‘длина’,
вдос­
таль
—
от
дос т аль
‘достаток’,
вдре без ги
—
от
дре без г
‘осколок,
черепок’,
вдруг
—
от
друг
‘еще один,
сле­
дующий’ (ср.
др.-рус.
въ
сь
другъ
‘тотчас,
не
медля’,
букв.—
в
этот
самый
ра з), вплоть
—
от
плоть
‘тело’,
впредь
—
от
ст.-сл.
прЪдь
‘передняя часть,
перед’,
вп рок
—
от
прок
‘запас,
остаток’,
‘польза’,
вс ер ьез
—
от
устаревшего
серъез
‘серьезность’ (из французско­
го), вскользь
—
от
скользь
‘скользкость’,
всмятку
—
от
смятка
‘некрутое состояние’ (ср.
глаголы
смясти,
122


см ята ти
‘взбивать,
к р ут ит ь’), второпях
—
от
мн.
числа
сущ.
т оропь
‘поспешность’ (ср.
от оропь
берет)
и
п од.
Собственно,
отсечение
приставки
в-
дает
нам
з десь
полноценное
искомое
слово.
Остается
лишь
уз­
нать,
какое
значение
такое
слово
и меет.
Однако
име нно
это
«остается»
зачастую
и
ока зы­
в ается
самым
сложным,
требуя
особого
эти моло ги­
ческого
р аз ы ск ан ия. «Остаток»
т аких
наречий
м ожет
увести
далеко
за
пр едел ы
русского
языка
и
отк рыть
его
глубинные
п ласт ы.
В
та ком
«остатке»
кроется
немало
тонких
смысловых
нюансов,
п рене бре чь
ко­
торыми
—
значит
не
постичь
до
конца
исходное
зна­
ч ение
словосочетания.
Вот
коротенькое
словечко
—
дотла.
Оно
в
сов ре­
менном
язык е
употребляется
чаще
всего
в
со ч етан иях
с
гла голам и
сгореть,
выгореть
и
по д. : «Хату белые со­
жгли
дотла,
а
имущество
разграбили
начисто»(Д.Фур-
манов.
Кр асн ый
де са нт); «Неспортивное веселье в Доме
спорта
закончилось
драматически:
после
одной
много­
людной
и
шумной
попойки,
то
биш ь
по мыв ки,
баня
занялась
синим
пламенем.
Комплекс
не
сгорел
дотла
исключительно
благодаря
мужеству
его
рядовых
сотруд­
ни к ов» (Правда, 1979, 2 ноября,
с.
4).
В
художественной
литературе
можно
найти
это
сло­
во
и
в
сочетании
с
другими
глаголами
—
промокнуть,
проиграть
и
даже
прогулять:«Мыустали,
про мо кли
д от­
ла , // А кругом деревеньки не видно» (НАНекрасов.
На
погорелом
месте);«Нобанкомет//
Был
нем
и
м ра­
чен . // Хладный пот //
По
гладкой
лысине
струился. //
Он
все
проигрывал
дотла» (М.ЮЛермонтов.
Тамбов­
ская
казначейша);«Тогдатолькоушлаотнего<мужа>
Мавра,
когда
он
и
дом
и
в се,
что
в
доме ,
дотла
п рогу­
лял,
не
стало
у
него
ни
кола,
ни
двора»(П. И. Мельни­
ков-Печерский.
В
лесах).
Большой
акаде ми чес кий
с лова рь,
ре гис т рируя
эти
употребления
наречия
дотла,
о пр еделя ет
поэтому
его
значение
об обще н но,
расширительно
—
«до основа­
ния,
совсем,
полностью».
123


Переносное
значение
з десь
весьма
точно
со хра­
ня ет
смы сл
об щес лавян ског о
сл ова
*tblo ‘основание,
зем ля,
почва’,
‘дно’.
В
«классических»
старославян­
ских
текстах
тмо
зафиксировано,
п рав да,
всего
один
раз
—
в
Супрасльской
рук оп иси
в
сочетании
с
пред­
логом
на
во
мн.
числе
местного
падежа: «Почто иш-
темъ
гра дъ
стояштиихъ
на
тьлЬхь...»
На
тмЬхъ
з десь
значит
‘на земле’.
Однако
о
широком
распростране­
нии
и
древности
этого
сло ва
свидетельствуют
данные
большинства
славянских
языков:
ук р.
шл о,
д р.-рус .
тъло,
тмя
‘основание,
дн о’,
с.-х.
т ле,
тйла,
сло-
ве н.
tlà, tâl ‘почва,
земля’,
чеш .
tla ‘потолок’,
п ол.,
ве рхн е луж., нижнелуж. tlo ‘почва,
основание’.
В
сла­
вя нск их
я зыках
немало
и
производных
от
этого
кор­
ня.
Одно
из
них
—
утлый
так же
з афик сир о вано
в
Супрасльской
рукописи
в
сочетании
утлая
ла дья
‘ды­
ряв ая,
со
щ еля ми,
без
дощатого
н асти ла
лодка’. Если
уч ес ть,
что
в
ст арослав янс ком
с лове
жт ьлъ
юс
б оль­
шой
имеет
отрицательное
значение
—
нечто
вроде
нашего
без,
то
дословное
значение
слова
утл ый
—
‘без тла
—
без
н аст ила,
основания,
дн а’.
Кор ень
шло
имеет
и
слово
потолок,
которое
в
д рев неру сск ом
зн а­
ч ило
также
‘пол’, ‘зе мля’.
Сделать
по
тму
означало
‘построить равновеликим полу’,
поэтому
потолок
—
это
буквально
‘подобие тла,
пола’.
Р одс тве нн иков
славянского
тла
можно
отыскать
и
в
д ругих
индоевропейских
языках.
Таковы
прагерм.
tila ‘обработанная земля’,
др.-исл.
tel ‘почва’, ‘ ос ­
нование’,
ла т.
tellus ‘земля’,
и
Tellus ‘богиня плодо­
р оди я’,
др .-ирл.
talam ‘земля’.
Подобные
параллели
подтверждают
исконность
славянского
слова
и
п озволяют
опровергнуть
пр е дпо­
ложе н ие
о
то м,
что
ст.-сл.
тмо
—
заимствование
из
тю ркс ких
языков.
«В старославянском языке,—
пи­
шет
автор
этого
п ред положен и я
Г .Е .Корн ил ов (1972,
55),—
бы ло
с лово
тмо
‘каменный пол’,
происхожде­
ние
которого
до
сих
пор
не
служило
предметом
сп е­
циального
исследования.
Меж ду
те м,
это
одно
из
124


не многи х
сло в,
дошедших
до
нас
из
языка
ближай­
ших
п ред ков
современных
чувашей
—
тюрков-булгар,
часть
которых
под
предводительством
хана
Аспаруха
основала
Дунайскую
Болгарию.
Именно
от
аспару-
ховых
болгар
это
слово,
видимо,
вошло
в
славянс­
кую
речь,
а
затем
—
в
первый
литературный
(пись ­
ме нн ый)
с лавя нск ий
стандарт.
С
тьло
поэтому
пря­
мо
с оотн осятс я
современные
чув .
dol, Cui, t’ol, t’s’ul
‘камень,
каменный’,
которым
в
других
тюр кски х
я зы­
ках
соответствуют
форм ы,
близкие
к
ta§ и tas».
Известный
специ алист
по
старославянскому
язы ку
А.С.Львов
(1975) убедительно отвергает эту гипоте ­
зу,
показывая,
что
ни
фонетически,
ни
семантичес­
ки
ст .-сл .
тъ ло
никак
н ельзя
возводить
к
язы ку
аспа -
рух ов ых
б олга р.
По казат ел ь но,
что
с лово
тло
еще
в
прошлом
веке
воспринималось
как
самостоятельное.
В
«Словаре
церковнославянского
и
русского
я зыка » 1847 года до
шла
поэтому
п ишет ся
раздельно.
В
начале
наш его
в ека
в
«Подробном орфографическом словаре»
В. Зелинс­
кого
(1909 г.) предлагается дефисное написание
—
до­
тла.
Сли яни е
предлога
с
существительными
тло,
за­
ве рш ивш ееся
в
современном
правописании,—
резуль­
тат
утраты
словом
тло
б ылой
самостоятельности.
Ита к,
исконность
общеславянского
*tblo несом­
ненна.
О стает ся
выяснить,
как
и
почему
оно
пр е­
в рати лось
в
русское
нар еч ие
дотла
и
как
закрепилась
его
св язь
прежде
всего
с
глаголами
горе ть
и
с жигат ь.
Славянские
пар алл ели
показывают,
что
тло
охот­
но
соединяется
с
разли чным и
предлогами
и
что
эти
соединения
слов
мо гут
б ыть
как
свободными,
так
и
устойчивыми,
а
их
значения
—
как
прямыми,
так
и
переносными.
В
одном
из
язык ов
южных
славян
—
словенском,
например,
встречаем:
vreöi ob tla ‘бро­
си ть
об
землю;
повалить
нй зем ь’ , pasti na tlà ‘упасть
на
з емлю ’ , nad til ‘над землей’, k tlôm ‘к земле’,
рп
tléh ‘у земли’.
Есть
здесь
и
сочетание
do tâl, которое
бли же
к
бу кваль но му
значению
—
‘до самой земли’.
125


Примерно
так
же
обс тои т
д ело
и
в
сербохорватском,
где
обороты
до
шл а,
до
т ала
и
—
во
мн.
ч исле
—
до
caMujex тли еще сохраняют исконно «з ем н ой»
смысл.
Во т,
к
примеру,
несколько
предложений,
извлечен­
ных
из
зн ам ени того
сло ва ря
Вука
Караджича:
Па де
то ма
од
неба
до
та ла
(Упадет тьма от неба до земли);
Cxpojuo joj жути кавад до caMujex тли (О н
скроил
ей
желтый
к£вад<вид
ве рх ней
о де жды>
до
самого
пола)
(Караджич 1898, 765).
Как
видим,
в
южнославянских
языках
нет
еще
скрепленности
сочетания
до
тла
с
какими-то
конк­
ретными,
т ема тич ески
ограниченными
гл агол а ми.
В
некоторых
же
западнославянских
и
восточносла­
вянских
языках
она
уже
ощущае тся.
В
словацком
и
чешском
языках
имеются
обороты
zhoriet’ (spâlit’)
do tla, do tla shoFet (vyhoFet), полностью адекватные
р у сским
сгореть
(сжечь)
д отла.
В
русском,
бело­
русском
и
украинском
языках
наречие
до тла
(бел.
датла)
сейчас
уп отре бляетс я
в
основном
с
г лаг ола­
ми
с горе ть,
сжечь.
Однако
в
народном
обиходе
и
в
некоторых
литературных
к он текста х
можно
найти
его
сочетание
и
с
другими
глаголами.
Т ак,
в
словаре
В.И .Даля
н ахо дим
такие
предложения:
Его
обокрали
до
тла
и
Хл еб
до
тла
понил
(Даль IV, 408).
В
укра­
инском
сло варе
Б.Д.Гринченко
в стреч аетс я
подоб­
ное
употребление:
Налепила
сараньча
i стяла (т.
е.
ср езала,
уничтожила)
до
тла;
Нахвалялися
вир1 зат и
до
тла
ecix лях1в ( Г р.
IV, 268).
Нак онец ,
у
сов ре­
менного
белорусского
поэта
П етра
Гл ебко
эт от
обо­
рот
уп отре бл ен
так:
Св ободн а
весць
у
Крэ мль
маскоуск/
1дзе з сяла i
да
сяла,
Як
б’ ецца
з
ворогам
П аул оус к1,
Як
н йичы цъ
зграю
ix датла.
Реч ь
з десь
вде т
о
полном
уничтожении
б а ндит­
ской
шайки
—
зграи .
126


Ита к,
первоначальным
значением
наречия
до тла
бы ло
‘до самой земли,
до
самой
почвы,
до
самого
осн ов ани я’.
Постепенно
это
наречие
ст ало
синтак­
си чес ки
и
семантически
специализироваться,
соеди­
няясь
по
преимуществу
с
глаголами
сгореть,
сжеч ь.
Пр ич ина
такой
с пе циа лиза ции
—
в
созвучности
су­
ще с твит е льного
тло
с
глаголом
тлеть
‘гнить,
пере­
гнивать’,
‘гореть без пламени,
обугливаться,
посте­
пе нно
превращаться
в
пе пе л’.
У
западных
и
в осточ­
ных
славян
сочетание
с горет ь
дотла
под
влиянием
этого
созвучия
ст ало
переосмысляться
как
‘сгореть до
кучки
сожженной
зе мли,
до
горсточки
пе пла ’.
Осо бо
благоприятные
условия
для
та кой
специа­
л изац ии
бы ли
в
русской
диалектной
среде.
Во-пер­
вых ,
з десь
известны
обороты
типа
дон.
сгореть
на
пепел,
погореть
с
пбпелом
‘сгореть без остатка’,
или
а рх.
и
пдроху
не
ост ане тся,
к отор ые
подкрепляют
т акую
мотивировку.
В
последнем
диалектном
фра ­
зеологизме
речь
ид ет
именно
о
пожаре,
после
кот о­
рого
не
остается
и
пепелинки
—
пдрох у: «Сгорит этот
до м,
так
и
пороху
не
ос тане тся» (Онежский р- н ) .
Во-вторых,
в
р у сских
ди алект ах
существовало
особое
с лово
тлель
—
термин
огневого
з емледел ия ,
обозна­
чавший
пахотные
у ч астки,
которые
со з давал ись
вы­
ж ига нием
(вытлеванием)
дернового
сл оя
зе мли
на
мест ах ,
поросших
мелколесьем,
мхо м,
сорн якам и .
Это
слово
особенно
активно
употреблялось
на
рус­
ском
Севере,
в
Белозерье,
где
оно
фиксируется
в
письменных
памятниках
с
начала
XVI века: «А Ер -
макь...
повел
по
рубежемъ
на
па нь
на
осиновой...
да
за
рыловою
тл елью
на
ель
на
ру б е жь» (Чайкина 1975,
75-76).
Бытование
этого
су щест вител ьн ог о,
я вно
произ­
водного
от
глагола
тлеть
‘гореть без огня’,
могло
уси ­
лить
ассоциацию
шла
с
горящей
з ем лей.
Определен­
ная
се ма нти че ская
перекличка
меж ду
тл еть
и
тло
им еет
несомненно
более
ши рок ое
распространение
в
славянских
языках:
в
одном
из
западнославянских
127


языков
—
ка шубск ом
—
сло во
tto значит только ‘ под
в
п ечи ’ (Sychta V, 355), т.
е.
именно
то
«земляное
место»
в
ней,
где
происходит
тление,
горение
(ср .
к аш у б, tlëc S4 ‘слабо гореть,
тле ть’). Такое же значе­
ние
слов а
Йо
можно
обнаружить
и
в
п ольски х
диалек­
та х,
хо тя
в
п ольском
языке
оно
имеет
более
ши рокое
значение
—
‘земля,
почва,
осн ова ’.
П ок азате льн о,
что
в
русской
народной
речи
ас­
социация
шла
и
т ления
выражена
даже
в
специаль­
ном
наречии,
б лизком
к
дотла,—
истлд.
Его
фикси­
ру ет
В.И.Даль,
соп рово ждая
толкованием
«дотла,
в лоск,
вкорень,
вк он ец,
вовсе»
и
ко нт екст ом: «Зло­
деи
нас
истлй
ра з ори ли» (Даль II, 60).
Нар ечи е
ис-
тла
Дал ь
уверенно
соотносит
с
глаголами
истлйть
‘пожечь,
прогноить,
дать
ис тлеть ,
уничтожить
в
прах’,
и
истлиться
‘быть предаваему тлению,
мед­
ле нно му
огню,
гн ил и’.
Таким
образом,
н ес мотря
на
кажущуюся
п рос то­
ту
р аз гадки
п ерви чног о
значения
оборота
сг о реть
д от­
ла,
его
и стор ия
достаточно
сложна.
В
основе
этого
выражения
лежит
др евнее
сла вян ско е
слово
*й>1о ‘зе м­
ля,
основание,
д но’.
В
русском
и
в
некоторых
дру­
гих
языках,
од н ако,
это
значение
постепенно
специ­
ализировалось:
предложное
сочетание
до
тла
стало
употребляться
преимущественно
с
глаголами
горения
под
воздействием
зв уково го
сближения
с
глаголом
тлеть.
Именно
поэтому
наречие
дотла
в
современ­
ной
речи
так
же стко
ограничено
в
св оей
со ч ета емос­
ти.
Чтобы
выяснить
пр ич ины
такого
ограничения,
приходится
доходить
до
самого
утонченного
этимо­
логического
«тла» .
Начеку
и
нас марку
До
сих
пор
мы
рас см атри в али
п ри меры
архаиза­
ци и,
которой
подвергаются
прежде
всего
с лова,
имев­
шие
д лите ль ную
жизнь
в
книжном
старославянском
128


языке,
ны не
так же
ст авшем
архаикой.
Действитель­
но,
вытеснение
этого
книжного
языка
современным
язы ком ,
демократизованным
Пушкиным,
отброси­
ло
многие
элементы
его
словарного
со ст ава
на
пери­
ферию.
Тем
не
менее
это
отнюдь
не
зн ачи т,
что
та­
кая
архаизация
—
единственный
или
даже
самы й
ак­
тивный
источник
п оявле ния
«темных пятен»
в
русской
лексике
и
фразеологии.
Возьмем
еще
одно
на реч ие
из
коллекции
пред­
ложно-падежных
о камене ло ст ей
—
начеку.
Оно
ч аще
всего
употребляется
в
сочетании
быть
начеку
‘быть
наготове,
настороже’.
Ес ли
подвергнуть
это
наречие
операции
«отсекновения предлога», которую мы про ­
делывали
с
воочию,
восвояси
и
дотла,
то
мы
по лу­
чим
односложное
словечко
ч ек.
Что
оно
значит?
Первая
приходящая
в
голову
ассоциация
—
св язь
со
словом
чекй
‘стержень,
вк лады ваемы й
в
отверстие
на
концах
ос ей,
б олтов’ ,
известного
прежде
все го
как
п редохр ан итель н ый
стержень
гранаты.
Но
граммати­
ческая
ха рак терис ти ка
этого
слова
противоречит
та­
кой
ассоциации:
выражение
должно
бы ло
иметь
вид
быть
на
чекё.
В.И .Д аль
в
сво ем
с ло варе
дв ажды
по д­
черкивает
лож но сть
звуковой
св язи
наречия
начеку
с
ч ека.
Отвергая
эту
связь,
он
даже
кодифицирует
иное
п ра в опи с ан и е: «Начеку или вернее начику,
не
от
чеки,
а
от
чи к:
наготове,
вготове,
с овс ем » (Даль II, 496).
В
п ос леднем
томе
его
словаря
на реч ие
приводится
в
раз дельн ом
написании
быть
на
ч ику,
а
на
че ку
квали­
фи ци ру ется
как
«ошибочное».
При
этом
са мо
слово
чик
имеет,
по
Да лю,
довольно
широкий
диапазон
значений
—
«бой,
то р,
езда,
гон
или
толкотня», от­
сю да
и
к остр омс кое
выражение
жить
на
ч ику
—
«на
большой,
торной
дороге,
на
бо йком ,
торном
месте»
(Даль IV, 604).
Далевскую
гипотезу
н едав но
взял
на
вооружение
советский
популяризатор
языковедения
Л.И.Сквор-
цов.
Он
о тв ергает
распространенную
у
современных
5В.
М.
Мокиенко
129


этимологов
связь
это го
наречия
с
гла гол ом
чекать
(см .
ниже)
и
пы т ается
семантически
аргументировать
ут­
верждение
В.И.Даля.
По
его
мнению,
связь
ме жду
жить
на
нику
‘на большой торной дороге’
и
быть
на­
че ку
вполне
логична:
ведь
в
та ком
положении
можно
бы ло
ждать
разных
гостей
—
и
д рузей ,
и
врагов
—
и
становиться
св и дет елем
различных
происшествий,
зачастую
весьм а
опасных.
«В общем,—
резюмирует
Л.И.Скворцов,—
следовало
быть
готовым
ко
всему,
к
любой
нео ж идан но ст и» (Скворцов 1965, 83).
Это
же
толк ова н ие
популяризируется
им
в
книге
о
культуре
речи,
изданной
дважды
и
потому
зн ач ительн о
спо­
со бств о вавш ей
распространению
и зложен но го
объяс­
нения
(Люстрова,
Скв орц ов
1972, 123).
Т акая
этимологическая
расшифровка,
однако,
пло хо
вя жет ся
с
общим
см ыс лом
выражения
б ыть
начеку.
Ре чь
идет
о
бдительной
готовности
встретить
опасность
лицом
к
лицу.
Вр яд
ли
все
же
та кое
значе­
ние
могло
возникнуть
от
исходного
‘жить на бойком,
торном
ме сте’: тот,
кто
живет
на
виду ,
в
окружении
люд ей,
не
должен
в се -таки
б ыть
в
настороженном
состоянии.
П осм отри м,
какие
обороты
с
подобным
значе­
нием
и
синтаксической
конструкцией
и звес тны
рус­
ск ому
язык у
и
какова
их
мотивация.
Самым
распро­
страненным
его
синонимом
яв ляетс я
быть
насторо­
же.
Это
бывшее
п ре дложн ое
сочетание
со
слов ом
с торож а
‘караул,
сторожение’.
Оно
прежде
употреб­
лялос ь
в
буквальном
смысле
‘на карауле’,
о
чем
с ви­
д ете льст вует
пословица,
распространенная
в
XVII
в е ке: «Знать и по роже,
что
был
на
с тор бже» (Сим. ,
107).
Этот
оборот
им ел
вариант
быть
насторбже
‘на
кар ау л е’ (Даль II, 446).
В
псковских
говорах
до
сих
пор
еще
употребителен
другой
его
вариант
—
б ыть
на
с те рё ж ке : «Ни брасййтесь ф панику,
бутьте
на
с те рё шк и» (Дновский р -н).
В
современном
русском
языке
пр е жний
смы сл
на ре чия
настороже
пер едается
сочетанием
на
карау­
130


ле.
Караул
—
слово
тю ркс кого
происхождения,
б ук­
ва льны й
смы сл
которого
—
‘стража’ . Х ара ктерн о,
что
в
говорах
это
сочетание
приобрело
то
же
переносное
значение,
что
и
начеку.
Т ак,
в
среднеобских
и
ир­
ку тски х
ди алект ах
оно
значит
‘наготове’: «На карауле
де ржать
надо,
ск оро
стадо
пог онят » (Орел 1972, 230);
«Мы только собрались на рыбалку,
а
А лешка
был
уж
на
к ар ауле » (РАСл.
Ол ьх ., 166).
В
р у сских
гово ра х
вообще
н емало
об оротов ,
об­
разованных
по
той
же
модели.
И
все
они
обознача­
ют,
как
п рав ило,
сторожение,
караул.
К
ним
отно­
сятся
диал.
наопйсе
б ыть
‘стеречь,
ка раули ть’ (Даль
II, 446), смол,
на
eâpme (ср.
п ол.
warta, нем.
Warte
‘караул,
стража’), онеж.
на
посту,
диал.
на
кресу
‘наготове’,
сленговые
на
вас аре ,
на
шу хе ре,
на
ст рё­
ме,
на
сёк е,
перм.
на
тырлах
‘на дозоре’,
перм.
на
ви нтд х,
пск.
на
дверях
или
общерусское
на
час ах.
Н ек оторые
т акие
обороты
и меют
своеобразную
историю.
Например,
у стар евши й
ныне
об орот
на
маху
(по маху)
стоять
‘стеречь,
караулить’
связан
с
осо­
бым
видом
си гнал изаци и:
так
н аз ыва емый
махальный
вестовой
из дали
давал
знак
рукой
часовому
о
при­
ближении
начальника,
для
которого
нужно
было
вы­
зыв ать
караул
(Даль II, 309).
В
других
европейских
язы ках
понятие
«на стра­
же»
также
пер едается
со ч ет анием
существительного
с
предлогом
на:
нем.
auf den Hut sein, англ, to be on
the watch, фр .
être sur le qui vive, être aux aguets (cp.
старофр.
estre en agait).
Повторяемость
модели
убедительно
свидетельству­
ет
о
том ,
что
и
оборот
быть
начеку
связан
в
конеч­
ном
итоге
с
каким-нибудь
п одкар аулив ан ием ,
сторо­
жением,
а
не
с
чиком
—
бойким,
торным
мест о м.
Это
по дт верж дает
углу блен и е
в
этимологию
слова
че к,
имеющего
ши роки е
славянские
соответствия.
В
юж­
норусских
и
западнорусских
говорах
ест ь
глагол
чекйть,
родственный
украинскому
чекйти
и
б елор ус­
ск ому
чекбць
—
«ждать» .
Подобный
гла гол
в
том
же
131


значении
можно
найти
практически
во
всех
славянс­
ких
языках.
В
конечном
ито ге
он
—
ближайший
род ­
ственник
гла гол а
чаять
‘ждать’, ‘на д е ять ся’.
Первоначально,
следовательно,
на
чеку
—
в
о жи­
да нии.
Та кое
ожидание
отн ос илос ь
прежде
вс его
к
охотнику,
подстерегающему
дичь.
Именно
на
ож и­
дание
в
засаде
указывают
славянские
параллели.
Так,
в
сербохорватском
язык е
с лово
чек
означает
место,
занимаемое
охотником
во
время
охоты.
Еще
более
красочно
свидетельствует
об
«охотничьем»
происхож­
де нии
нашего
выражения
че шски й
язык .
Зд есь
есть
охотничье
с лово
èekana ‘засада’,
во ш едшее
в
ус той­
чивые
слов осочета ни я
bÿt па ёекапе ‘сид еть
в
за са де’,
и
chodit па öekanou ‘ходить в засаду’.
Буквально
их
можно
перевести
примерно
как
«быть в ожидальной»
и
«ходить на ожидальную» .
Они
то же
мо гут
употреб­
ляться
переносно,
хот я
и
в
ином
значении,
чем
рус­
ское
быть
начеку.
Чеш .
bÿt na öekaöce, например,
вышедшее
из
круга
пе ре чи сленн ых
выражений,
в
пе­
реносном
употреблении
значит
‘бесцельно смотреть
по
сто рон ам,
глазеть,
ротозейничать’.
Охотничьи
истоки
русского
начеку
улавливаются
из
фразы,
ко торой
В.
И.Даль
иллюстрирует
это
наре­
чие
в
с лов ар е: «Волка стеречь,
начику
си деть ». Ясно,
что
здесь
речь
иде т
именно
о
засаде
на
волка.
Такая
«охотничья»
коннотация
оборота
быть
на­
чеку
находит
аналогию
и
в
русских
н ареч ных
выраже­
ниях
быть
на
слуху
‘сторожить во все уши’ (Даль IV,
225), и сидеть на слуху ‘ч у т ко
подстерегать
кого-либо’
(Даль IV, 182).
Здесь
также
речь
идет
об
ожидании
добычи,
когда
охот ни к
напряженно
вслушивается
в
каж дое
потрескивание
ветки,
как
в
сигнал
пр ибли ­
же ния
зверя.
Оборот
быть
начеку,
т аким
об разом, «законсер­
вир овал »
в
се бе
исчезнувший
ныне
д р евний
славянс­
кий
корень
чек-
‘ждать’. Характеризующий первона­
чально
ожидание,
подстерегание
в
засаде
диких
жи­
вотных,
он
постепенно
стал
обозначать
н ахожде ни е
132


на
ст р аже,
на
карауле,
а
затем
вообще
бдительную
г отов н ость
к
чему-либо.
Его
переносное
значение
до
сих
пор
продолжает
хр а нить
память
об
опасностях,
к оторым
по двер г ался
прежде
и
охотник
на
дикого
зверя,
и
воин,
посланный
в
дозор.
В
случае
с
быть
начеку
архаизации
подвергся
слившийся
с
предлогом
древний
славянский
ко рен ь.
Следы
этого
мы
наш ли
и
в
устойчивых
оборотах
чеш­
ского
языка.
Можно
бы ло
бы
н азва ть
и
украинское,
ны не
ис че знувше е,
на
ч еку
(Гр.
IV, 449).
Возможно
иногда
и
слияние
предлога
с
су щест ви­
те льн ым
весьма
узкого
распространения.
Результат
такого
с ли яния
тот
же
—
непонятность.
Слова
смарка
мы
не
найдем
ни
в
одном
славянс­
ком
языке,
кроме
русского,
даже
в
близкородствен­
ных
—
укр аин ск ом
и
белорусском.
Нет
в
других
яз ы­
ках
и
оборота
пойти
нас м арку
‘пропасть напрасно,
без
положительного
рез ультата,
впустую’.
Раз
это
со бст вен но
русское
вы р ажени е,
то
оно
—
относитель­
но
недавнее.
Недавн ее,
од на ко,
не
значит
прозрач­
ное
и
понятное.
Литературные
ко н текс ты,
в
ко торых
употребля­
ется
это
выражение,
не
да ют
никакого
намека
на
первоначальное
значение
оборота,
ибо
оно
здесь
обычно
весьма
о бо бщ енно : «Канат с пушечным вы­
ст релом
рвется,
и
вся
раб ота
дня
опять
насмарку,
потому
что
нас
мгновенно
опять
относит
на
прежнее
место,
а
может
быть,
и
на
х у дшее» (Н.Г.Г ар ин.
Из
дневника
кругосветного
п уте шес тв и я); «Мне чужие
н еуд ачи
р адо сти
не
доставляют.
Обидно
только,
что
с только
чугуна
п ошло
насмарку!»(В.Беляев.
Старая
к р е по с ть ); «Близятся холода.
Ес ли
хр ам -п амятн ик
не
будет
ук рыт
от
снега
и
ветра,
все
сделанное
мо­
жет
пойти
на см ар ку » (Правда, 1979, 25 окт.).
Р або­
та,
чугун,
н ечто
сделанное
по
сохранению
памят­
н ика
—
все
эти
«окружения»
наречия
насмарку
ни­
как
не
проясняют
входящего
в
не го
существительного
смарка.
133


Встает
вопрос:
а
б ыло
ли
он о,
это
существитель­
но е?
На
не го
можно
о тв етить
утвердительно
уже
пото­
му,
что
рус ски е
словари
—
так
же,
как
в
случае
с
начеку,—
четко
от ра зили
в
орфографии
все
этапы
кри­
сталлизации
предложного
сочетания
на
смарку
в
наре­
чие
насмарку:
оно
писал о сь
и
р аздел ьн о,
и
с
деф и­
со м,
прежде
чем
«сплющиться»
в
о дно
слово.
Пока­
зательно,
что
да же
в
современных
словарях
н абл юдаетс я
колебание
в
этом
отношении.
В
большом
академи­
ческом
словаре,
например,
иллюстрация
из
Н.Г.Га -
р ина
привносится
в
фор ме
на
смарку,
а
из
В.Б еляе-
ва
—
в
ви де
насмарку
(БАС, VII, 511).
Ответ
на
основной
вопрос
—
о
первоначальном
значении
сл ова
смарка
—
дает
словарь
В. И.Д аля.
Здесь
оно
включено
в
ряд
производных
г лаг ола
см й-
рывать
‘счищать,
стирать
написанное,
на мар анное’
(Даль IV, 231).
Чтобы
по нять ,
почему
это
действие
ст ало
основой
переносного
значения,
нужно
знать,
что
ре чь
и дет
о
с чис тке,
стирке
написанных
мелом
данных
при
а зарт ной
и гре
в
карты
или
уничтожении
долговых
записей.
См арат ь
запись
—
значит
унич­
тожить
старый
счет
и
тем
самым
окончательно
ра ссчи ­
та ться
с
долгом.
Пойти
на
с мар ку,
следовательно,
подвергнуться
стиранию
так
же,
как
т акая
запись
мелом
на
доске,
столе
или
двери.
Ра звит ие
ф ра зео­
логического
значения
этого
сочетания,
как
п о дчер­
кивает
Б.С.Шварцкопф (1969,98), шло в таком на­
пр а вле нии:
сначала
свободное
словосочетание
ид ти
на
сма рку
означало
‘быть уничтоженным (о
записи
дол га)’, далее,
рас шир яясь
в
устойчивом
обороте
идти
(пойти)
насмарку,— ‘уничтожаться,
пропадать
(вообще о чем угодно)’, и наконец
—
‘оканчиваться
впустую,
без
результата’.
Непонятность
б уква льно го
значения
слова
см ар­
ка
привела
к
обобщенному
употреблению
всего
обо­
рот а.
В
ж ивой
народной
ре чи
такое
употребление
может
быть
еще
более
широким.
В
среднеобских
го­
134


ворах
пойти
насмарку
значит
уже
‘погибнуть ни за что’:
«Убили там парня,
пошел
насм ар ку» .
В
сибирских
же
го вора х
современные
д иале ктолог и
записали
но­
вый
вариант
этого
выражения
—
насмарку
послать
‘уничтожить’,
относимый
и
к
аб стра ктн ым
поняти­
ям,
и
к
л юдя м : «Послал насмарку он всю мою рабо ­
ту:
все
п олы
за топ т ал»; «Попов насмарку,
к
господу
б огу,
пос ла ли» (СФС).
Как
в идим,
пр о цесс
ар хаи зац ии
з ах ваты вает
сло ва
самого
разного
м асш таба
распространения.
Про ц есс
этот,
следовательно,
з ави сит
не
от
древности
или
широты
бьггования
т ого
или
иного
слова,
а
от
того,
насколько
жи во
ощущаются
г ов орящи ми
семантичес­
кие
уз ы,
связывающие
это
слово
с
выражением,
в
котором
оно
кристаллизуется».
Карачки,
кук орки
и
корточки
Нередко
такие
узы
бывают
настолько
креп ки ,
что
д аже
дли тель на я
«обкатка»
того
или
иного
рус ског о
ди але ктно го
слов а
не
приводит
к
с лиян ию
предлога
с
существительным,
которое
мы
н аблюд али
в ыше.
Тем
не
менее
первоначальный,
глубинный
смысл
этого
сл ова
не
дел ает ся
от того
понятным.
Ра зве
понятнее,
например,
исходные
представления,
лежащие
в
не­
др ах
оборотов
ползти
на
карачках,
сидеть
на
к орт оч­
ках
и
носить
на
закукорках/на
закбрках,
чем
в
«сплю­
щен ны х»
словосочетаниях
начеку
или
насмарку?
В едь
слов а
карачки,
корточки
и
закукорки
во с прини ма ют­
ся
нами
лишь
во
фра зеологи че ск ом
обобщении.
Что­
бы
понять
их,
нужна
ос обая
этимологическая
раз ­
ведка.
Слово
карачки
устойчиво
употребляется
в
лите­
ратурном
языке
лишь
с
глаголами
ползать,
ходить
или
бе гат ь.
Чаще
все го
речь
и дет
о
ползании
ребен­
ка.
Пуш кин
в
одном
из
писем
же не
очень
точно
ср ав­
нивает
такой
способ
передвижения
с
беганьем
дете­
135


ныш ей
ж иво тн ы х: «Дорогой я видел годовалую де­
вочку,
которая
бе гает
на
карачках,
как
котенок,
и
у
ко торо й
уже
два
зу бка» (8 сентября 1833 г .) .
Можно
также
встретить
и
употребление
это го
об о­
рота
по
отношению
к
ст ар икам.
В
см оле нск их
го во­
рах,
например,
записано
такое
пожелание
долголе­
т ия : «Дай бог вам сто лет жить,
а
двест и
на
кар ач ках
поузать!»(Добр.
90).
А
в
од ной
из
русских
сказок,
записанных
в
Восточной
Сибири,
на
карачки
стано­
вится
са ма
б ессм ерт но-с тарая
баба- Яг а: «И вот тут
ст арух а
ст ол
отдернула,
на
карачки
стала,
калачи
д остала
и
ст ала
потчевать
Ив ана- цар еви ч а».
В
русских
го вора х
немало
вариантов
этого
сл ова
в
составе
соответствующих
выр аже ний:
яр осл.
на
карй-
ч ень ках,
олон ., костр.
на
закарйчках
ползать,
ходить,
арх.
ходить
на
кукор ёшк ах,
перм.
идти,
ходить
на
курйнках,
пск.,
тв ер.
карйкушки
(кардкушком)
п ол­
зать
(ходить), кардчки уйти,
карйченьки,
к ук арач,
бкарачь...
Каково
же
их
буквальное
значение?
Ответить
на
эт от
вопрос
помогает
об ращен ие
к
русскому
фоль к лору
и
к
ино с лавя нск им
язык ам.
На
Архангельщине
записаны
былин ы
об
Ил ье
Муромце,
в
которых
встречается
с лово
к орач
или
корд-
ча
—
словообразовательный
прототип
нашего
умень­
шительного
карачки,
точнее
—
корачки.
Это
сл ово
употребляется
в
сочетании
с
глаголом
пасть
‘упасть’
и
относится
к
коню
б ога ты ря: «Добры кони пали Hä
ко р ач», «Под Ильей ведь конь на корачу пал». «Сло­
в арь
р у сских
н ародн ых
гово ров», в котором зафикси ­
ровано
это
слово,
не
дает
никакого
толкования,
но
из
текста
понятно,
что
речь
идет,
скорее
всего,
о
коленях
лошади
(СРНГ, XIV, 310).
Еще
яснее
это
вид но
из
древнерусского
памятника
—
«Повести о
Мамаевом
по бо ищ е» (XVII в.), где есть выражение
на
к орачни
пасти
‘опуститься на согнутые ноги (о
ко н е)’: «Кони же их на корачни падоша».
Известны
в
русских
гово ра х
и
слова
кордчка/ка-
рдчка,
корАчка/карйчка,
которые
имеют
знач ение
136


‘широкий шаг’: «В одну корячку не дошагаешь до
М ос кв ы» (СРНГ XIV, 311).
Эти
сл ова
дали
объек­
тивное
основание
В.И .Д алю
связывать
русские
ко­
рочки
с
це лым
рядом
сла вян ски х
слов,
имеющих
з начени е
‘шаг’: пол. krok, болг.
кр ак,
словацк.
korak
и
п од.
При
этом
важно,
что
эти
же
слова
во
многих
языках
имеют
и
параллельное
значение
‘нога’: в ли­
тера турн ом
б олг арс ком
языке,
например,
слово
к рак
обозначает
обычно
ногу
человека,
животного
или
ножку
мебе ли.
В
д иале ктах
же,
например
в
ба нат с-
ком
говоре,
краци
—
и
‘бедра’,
и
‘педали ткацкого
с тан ка’,
и
‘приспособление в виде рассохи (д ерев а
с
раздвоенным
ств олом ), служащее подпоркой у плу­
га ’.
Этимологи
уст анов и ли,
что
слова
с
этим
кор­
нем
восходят
к
пра слав янском у
*кагкъ, *кгакъ,
*когакъ,
первоначальное
значение
кот орог о
было
именно
‘нога’ (БЕР, II, 712), причем,
ви дим о,
не
просто
нога,
а
нога
животного.
Об
э том
свидетель­
ствуют
балтийские
параллели
славянского
слова
—
т ак,
лит.
kârka значит ‘ч аст ь
свиной
ноги
от
копыта
до
колена;
передняя
нога
с виньи
с
лопаткой;
край­
няя
ча сть
ножки
насекомого’.
Некоторые
русские
сл ова
сохранили
это
древнее
значение
корня
корок-:
окорок
п ер вон ачал ьно
значи­
ло
нечто
в роде
‘мясо вокруг (о,
ок оло)
свиной
но ги’,
а
каракйтица
(из*короката)
—
‘имеющая ноги,
но­
г аст ая’ (ср.
зубат,
горбат,
носат
с
тем
же
суф фи к­
сом
-ат
и
с оо твет ст вую щими
на звани ям и
част ей
тела).
В
го вора х
до
сих
пор
еще
можно
в стрети ть
и
бесприставочное
образование.
В
значении
«бедро»
корок
записали
на
Смо лен щин е : «Ему штаны надо
шить
широкие,
в
три
п олы,
словно
юбку,—
коркй
его
то л сты е» (СРНГ XIV, 359). В томских же говорах
кброк
—
это
уже
‘окорок’.
Собственно,
корень
корок-
присутствует
и
в
г ла­
голе
раскорячиться,
и
в
существительном
раскоряка
‘человек с раскоряченными ногами’,
ко торое
попало
в
сравнение
стоять
раскорякой.
Еще
больше
его
п ря­
137


мых
п отом ков
в
н ародн ой
речи:
окорачивать
кого-н.
‘заставлять его осесть на карачки,
подогнув
ноги’
или
(в тамбовских и курских говорах) ‘сесть на кого -н.
или
на
что-н.
ве рхо м,
обнять
ногами’,
окарачить
к оня
‘осадить так,
чтобы
задние
ноги
п одог нули сь’,
тамб.
сесть
окарачь
‘верхом’
и
т.
д.
Таким
образом,
этимологический
э кс курс
обна­
ру жил
исходное
з нач ение
слова
карачки.
Карачки
—
это
‘маленькие ( сл ож енн ы е)
но ги,
ножки’,
причем,
скорее
всего,
но ги,
ла пы
животного
—
четверень­
ки.
Не
случайно
поэтому
самым
распространенным
с инон имом
нашего
выражения
яв ляетс я
об орот
пол­
зат ь
на
четвереньках,
который
в
н ародн ой
речи
име ­
ет
немало
вариантов:
на
четвёрнях,
на
четырках,
на
ч етыре х
костях
(беломор.), на четырех стропилах
(перм .).
Есть
в
русских
гово ра х
сло во,
по
всем
статьям
походящее
на
и ско мое
*корок,
от
которого
образова­
ны
ка ра чки
и
ок орок .
Употребляется
оно
во
множе­
ственном
числе
—
корки,
да
причем
в
сочетании
уте­
ка ть
во
все
кбрки
‘быстро убегать’.
Записано
оно
на
См олен щи н е : «Давай от него утекать во все корки» .
Казалось
бы,
можно
сразу
дат ь
его
дословный
пере­
вод
—
убегать
во
все
ноги.
Составители
«Словаря рус­
ских
н арод ных
г ов оров», однако,
оп ред еляют
это
сло­
во
как
наименование
части
тела,
но
отнюдь
не
ниж­
ней
конечности
—
‘плечи’ (СРНГ, XIV, 334).
И
у
них
ест ь
для
этого
сер ьез ные
основания.
Во-п ерв ых,
в
других
го вора х
(тер., влад.) слово кбрки употребля­
ет ся
в
сочетаниях,
искл юч ающ их
значение
‘ноги’: «На
корках
тас кали
бывалочи
кри жья
(т.
е.
ры боло вн ую
сеть.—
Д.Л /.)»; «Садись на кбрки!».
Во-вторых,
зна­
чение
«плечи»
вполне
согласуется
и
с
представлени­
ем
о
беге:
ср.
улепетывать
во
все
лопатки.
По с мот рим,
каких
«родственников»
и меет
это т
диалектизм
в
ли тера турном
языке.
Здесь
известны
выражения
на
закбрки
пос ад ить,
на
закбрках
нести
и
нести
на
закукорках,
где
просторечно
окраш ен н ые
138


слов а
закорки
и
закукорки
об озн ачаю т
верхнюю
часть
спины,
заплечье.
Первые
два
выражения
регистри­
руются
академи ч ески м
словарем:«—
Н у,—
говорит,—
вс тав ай,
садись
на
закорки,
снесу,
ко ли
уж
идт и
не
можешь» (Л.Толстой.
Кав каз ски й
п ленн и к); «При­
бежали
из
поселка
детишки,
обступили
машину...
Старшие
держат
на
закорках
мл адш еньк их,
чтобы
и
они
видели,
как
мы
работаем» (К.Г.Паустовский.
Рождение
моря).
Третье,
хо тя
в
словарях
и
не
ф игу­
ри рует,
широко
известно
в
об и ходе,
о
чем
св иде­
те льс тву ет
его
употребление
современными
писате­
лями: «—
Ну,
нет,—
г ов орю.—
Я
не
ос тав лю
свово
товарища.
Берите
его
с
собой.
Слыши те?
—
Изви­
н яемся, —
отвечают.—
У
нас
катафалка
с
собой
не
захвачено.—
Я,—
говорю,
не
пойду
без
него.—
Не
пой­
дешь?
Верно?
Не
шутишь?
Ну,
если
та к,
то
бер и
его
сам.
Неси
на
закукорках.
Согласен?»(Л.Пантелеев.
Пакет) .
По
поводу
происхождения
слова
закорки
у
эти­
мологов
нет
единства.
Сост ав ите ли
ЭСРЯ
(т. II, вып.
3, 39), где оно наиболее полно анализируется,
от­
вергают
прежде
высказанную
большинством
этимо­
логов
гипотезу
о
в озвед ени и
закорки
к
*закукорки и к
диал.
кукорки,
уменьшительного
от
кукры
‘заплечье’,
и
далее
к
п ол.
kuczki ‘корточки’,
ла тыш, kukurs
‘горб’.
Не
признают
они
и
другой
версии
—
что
за­
корки
образовано
як обы
от
исчезнувшего
*корки ‘пле­
чи,
спина’,
этимологически
якобы
связанного
с
кор­
ч ит ься.
Взамен
эти х
п ред поло жен ий
они
высказыва­
ют
третье,
осн ов ан ное
на
вариантах
закортки
(у
Лескова)
и
закорточки
(у Даля): закорки
—
приста­
вочное
производное
от
корточки
(ср .
диал.
забедры
—
«заплечье»
—
от
бёдра).
Вопрос
о
происхождении
данных
слов
и
оборо­
тов
помогает
решить
л ишь
в овле чен ие
в
анализ
д ру­
гих
вариантов,
кот орых
в
русских
г ов орах
немало.
Кро ме
уже
отмеченного
кбрки
‘плечи’,
ко торое
ни­
как
не
могло
б ыть
производным
от
к орт очки
уже
по­
139


тому,
что
короче
ег о,
мы
на ход им
такие
обозначе­
ния
«кукорок»
с
корнем
корк-:
смол,
коркушки
(са­
диться
на
коркушки), ирк.,
си б.
кукорки
(посадить
на
кукорки,
нести
на
кукорках), диал.
ко кур ки
(при ­
сядь
на
ко ку рк и), диал.
ку кры
(садиться на KÿKpbi,
перенести
на
ку кр ах), новг.
зд ку кры
(нести на закук-
рах,
посадить
на
з аку кры), яросл.
з аку корки
(поса­
дить
на
закукорки).
Кроме
т аких
однокоренных
образований,
в
гово­
рах
множество
других
обозначений
«кукорок»: на за-
кдрточках,
на
закдртыши,
на
закдртышки,
за
крош­
ками,
на
закрдшки,
на
закрдшках,
на
кортдшках,
на
кдрточки
взять,
на
кортушки
взять,
за
корчджками
н ести
и
др.
Многие
из
названных
с лов
кажутся
узкими
д иа­
лектизмами,
но
на
само м
д еле
имеют
очень
широкие
славянские
соответствия.
Например,
обороты
за
крбшками,
на
зак рдш ки
и
на
зак рд шках
св яз аны
с
древ­
нейшим
славянским
названием
ткацкого
станка
—
кросна,
которое
в
разн ых
языках
им еет
помимо
этого
основного
значения
и
другие
—
‘колыбель’, ‘к о ро б’,
‘станина’.
Ср.
диал.
крдшни,
крдшны
‘корзина,
за п­
лечная
берестяная
кото ма,
зап лечн ые
носилки,
са­
мые
плечи
и
л о па тки’ (Даль II, 199).
То,
что
это
слов о
фигурирует
и
как
обозначение
ин тер есую щих
нас
«кукорок», вполне понятно:
человек,
несущий
кого-либо
на
крдшках
или
закрбшках,
словно
об разу­
ет
из
сплетенных
пальцев,
рук
и
спины
раму,
стани­
ну,
короб.
Не
случайно
не
только
этот
образ,
но
и
само
слов о
*korsno было заимствовано у славян авст­
рийскими
немцами:
в
Австрии
до
сих
пор
сочетание
Buckeikraxen (буквально ‘н е сти
на
выпуклых
кроснах’)
значит
именно
н ести
на
закорках
(Турковская 1977,
29).
Но
в ернем ся
к
русским
кукоркам.
О
чем
свиде­
те льс твую т
приведенные
однокоренные
образования?
О
том,
что
в
их
основе
леж ит
отнюдь
не
корень
корт-,
как
предполагают
составители
ЭСРЯ,
а
—
корк-.
Если
140


об ратить с я
к
соседним
с лавя нск им
языкам,
то
зде сь
можно
найти
то
же
слов о
именно
как
обозначение
части
те ла,
так
или
иначе
связанной
с
пл еч ами
и
спиной.
Уже
в
з ападн ор у сских
и
смоленских
ди ал ек­
тах,
а
также
в
русских
гово ра х
на
тер ри тори и
Литов­
ск ой
ССР
известно
слово
карк
‘затылок’, ‘ с пина,
х р ебет ’. Оно находит соответствие в бел.
карак
(диал.
к дрк а), пол.
kark, с. -х .
кр ке
‘шея,
затылок’,
и
в ос­
ходит
к
пр асл ав.
*кыъкь.
В
п ольском
языке
это
не
просто
ше я,
а
точнее
—
‘тыльная часть шеи у чело­
века
и
жи во тн ых’,
т.
е.
часть,
переходящая
в
спину.
Предположение
о
св язи
кукор о к
с
корт-
оп ро­
в ерг ается
так же
соп ос тавле ни ем
фразеологического
материала.
Р ус.
нести
на
куко р ках
(закукорках), по ­
садить
на
куко рки
(закукорки)
и
приведенным
одно­
коренным
образованиям
соответствуют
с.-х.
нй
кр ке
носити,
на
кркице
узёти
и
на
кркаче
(накркач)
нос и­
ти,
словен.
na krkoè, болг.
(диал. )
нося
къркач
‘но­
сить
на
закорках’,
п ол.
(диал. ) na kirkak niese ‘нести
на
закорках’,
па
kirki wziqc ‘взять на закорки’.
П ри­
чем
для
п ольск их
оборотов,
вначале
каз авш их ся
уз­
кодиалектными,
теперь
о бнар у жены
ши рок ие
парал­
лели
в
сам ой
польской
зон е
(Pospiszylowa 1975;
Pietraszek 1975; Kurzowa 1973).
Как
видим,
во
всех
столь
удаленных
д руг
от
друга
язы ков ых
зон ах
наблю­
дается
и сключи те льн ое
единство
синтаксической
структуры,
лексического
состава
и
фразеологическо­
го
значения
этих
сочетаний.
Трудно,
вс лед
за
авто­
рами
п ольс кого
(Slawski, II, 77—78) и сербохорват ­
ского
(Skok, II, 203) этимологических словарей,
не
пр изн ать
св язи
соответствующих
славянских
слов
и
выражений
с
праславянским
*кыъкь ‘ш ея’ .
Осталось
теперь
лишь
объяснить
семантический
сдвиг
‘шея’
- > ‘спина’,
отраженный
в
упомянутых
об о­
ротах.
Вук
Караджич
как
б удто
бы
точно
объясняет
«зашейный»
смысл
выражения
носити
djeme на кркаче:
это
так
носить
р ебен ка
на
спине,
чтобы
он
обхв ат ил
своими
ручонками
шею
(Караджич 1898, 314).
Это
141


остроумное
толкование
от ража ет
на
первый
в згляд
спе­
циализацию
значения
сл авя нских
«закорок»: так носят
обычно
«живой груз», прежде всего детей.
Однако
более
дет ал изи р ован ный
материал
показывает,
что
оно
не
совсем
точно.
Во-первых,
в
говорах
известны
употребления
на­
ших
оборотов
и
по
отношению
к
«неживым грузам» .
Вспомним,
к
примеру,
сочетание
на
корках,
с
к ото ро­
го
мы
начали
р асс каз
о
кукорках:«Накбркахтаскали
б ывал очи
к ри жья».
Реч ь
здесь,
как
мы
знаем,
идет
о
пер ет аскиван ии
тя же лой
рыболовной
сети
на
спи не.
Во -вто р ых,
сам
предлог
на,
свойственный
в
эт ом
обо­
роте
в сем
с лавянс к им
языкам,
свидетельствует
о
том,
что
реч ь
ид ет
не
об
охвате
вокруг
«корка», а о располо­
жении
на
нем
ко го
или
чего-либо.
П оэ тому
остается
признать,
что
во
всех
названных
славянских
в ыр аже­
ниях
сохранилось
др е внее
значение
слова
*кьгькъ ‘ты л ь ­
ная
часть
шеи
вместе
с
плечами’.
Для
такого
вывода
ес ть
семантические
основания:
в едь
кроме
рус.
д иал.
к арк
‘спина,
хребет’
известно
с.-х .
кркача
в
том
же
зн а­
чении.
И
в
румынском
языке,
где
консервируется
много
д ре вних
заимствований
из
славянского,
находим
càrcà
им енно
в
зн аче нии
‘хребет,
спина’,
а
не
‘шея’.
Таким
образом,
выражения
на
к укорк ах
и
на
за-
к укорк ах
д он если
до
нас
др ев нее
славянское
наиме­
но ва ние
шеи
и
вер х ней
ча сти
спины,
ныне
в
рус­
ском
языке
не
употребительное.
Древнее
значение
этого
наименования
растворилось
во
фразеологичес­
ком
целом.
Но
растворившись,
ста ло
еще
одним
до­
казательством
того,
что
ничто
в
языковом
мире
не
исчезает
бесследно.
В
язык ово м
с оз нании
каждого
русского
карачки
и
кукорки
невольно
ассоциативно
с мы каются
с
ко р­
точками.
Это
и
не
удивительно:
ве дь
их
объединяет
и
общее
тематическое
п оле
—
на име нован ия
частей
тела,
и
об щн ость
фразеологических
конструкций
с
предлогом
на,
и,
наконец,
загадочность
буквально­
го
смысл а
при
определенном
звуковом
подобии.
142


Ощущение
языковой
сопричастности
этих
т рех
сл ов
особенно
з аметн о
в
живой
д иале ктн ой
речи,
где
обороты,
обозначающие
сидение
на
к орт очках ,
уп от­
ребляются
и
для
характеристики
по лз ания
на
ка рач­
ках,
а
эти
выражения
становятся
характеристикой
ношения
на
к уко рках.
Сравним
лишь
некоторые
из
т аких
перекрещива­
ни й:
арх.
ходить
на
кукорёшках
‘на четвереньках’,
кар.
на
кук ар дш ках
сидеть
‘на корточках вприсядку’,
и
арх.
посадить
на
кукурешки/на
кокорёшки
‘на кукорки,
на
плечи’; диал.
сесть
на
ко курки ,
сидеть
на
кокурках
(на кокуре) ‘на корточках’,
и
Киров,
посадить
за
кокдрки
‘на закорки’,
амур,
перенести
к ого -л.
на
ко-
курочках
‘на закорках’.
Такие
схождения
можно
от­
метить
и
для
литературных
русского
и
б елор усског о
я зыко в.
Так,
академический
с лов арь
(БАС V, 899)
регистрирует
оборот
присесть
на
карачки
в
значении
‘на корточки’,
а
«Тлумачальны слоушк беларускай
мо вы » (ТСБМ, II, 640) подчеркивает,
что
второе
значение
со чет ания
на
к арачк л
—
‘на куюшкГ,
т.
е.
на
корточки.
Тако му
вз аимн ому
п ритяжен ию
оборотов
на
ка­
рачк ах,
на
кукорках
и
на
корточках
несомненно
весь­
ма
способствует,
как
уже
отмечалось,
легко
ощуща­
емая
звуковая
близость.
В стает
вопрос
—
а
не
одн о­
го
ли
корня
все
эти
слова?
Частично
на
этот
вопрос
мы
уже
отв ети ли,
раз ­
граничив
этимологически
карачки
(от*когакъ ‘нога’)
и
куко р ки
(от*къгькъ ‘тыльная
сто рон а
шеи
вместе
с
верхней
частью
с пи ны’).
Можно
ли
и
сло во
корточ­
ки
считать
случайным
звуковым
и
смысловым
сбли­
жением
с
карачки?
Э тим ол оги,
в
сущности,
так
и
поступают.
О дни
сопоставляют
его
с
укр.
кортдтися
‘пробиваться,
находить
выход,
протискиваться,
мучиться’,
и
корнуть
(прикорнуть) ‘соснуть’,
и
находят
парал­
лелизм
с
гре ч.
kurtôs ‘кривой’,
ла т.
curvus ‘кривой’
(Фасмер, II, 339). Другие обращаются к еще
более
143


д алеки м
соответствиям
—
др.-сев.-герм, herdhr ‘ло­
патка
(плечевая)’, др.- в ерх .- н ем . hardi —
то
же
или
лат.
cartilägo ‘хрящ ( в
животном
организме)’(Пр.
I, 362).
Третьи,
подчеркивая,
что
п рои схожд ени е
слова
ко рто чки
не ясн о,
предполагают,
что
оно
об­
разовано
с
помощью
суффикса
-очки
от
основы
к орт-,
сохранившей
в
ди ал.
кортеть
‘ждать прита­
ив ши сь’
и
дал ее
—
в
греч.
kyrtos ‘согнувшийся’
(ШИШ, 214).
Наи бол ее
вероятной
каж ет ся,
од н ако,
этимоло­
ги я,
п редложен н ая
в
старом
э ти мологи че ском
слова­
ре
Н.В. Горяев а,
которая,
к
сожалению,
не
упоми­
нается
названными
в ыше
источниками.
Корточки
з десь
связываются
с
л ит . kark-a ‘задняя нога’,
и
сла­
вянскими
соответствиями
с
тем
же
значением
(Горя­
е в, 160).
Надо
сказать,
что
с
фонетической
точки
зрения
эта
гипотеза
отнюдь
не
безупречна,
ибо
при
чередовании
корня
образовалось
бы
не
корточки,
а
корчечки
или
корчочки
(ср .
сок
—
сочок,
бок
—
бо­
чок,
лук
—
луч ок ).
Тем
не
мен ее,
как
ка же тся,
мо ж­
но
принять
связь
слова
корточки
с
общеславянским
*korakb ‘нога’.
Во-первых,
чередованию
к/т
могла
способствовать
лож ноэ ти молог иче ск ая
с вязь
с
при­
лагательным
короткий,
к оторая
привела,
вероятно,
к
в оспри яти ю
уменьшительного
от
к орок
—
к орочк и
в
ви де
*короткочки,
т.
е.
‘короткие ножки’ (ср.
че ш.
krûCek ‘маленький шажок’).
Во-вторых,
фонетичес­
кую
дифференциацию
с лов
к орачк и
и
к орт очки
мо г­
ла
стимулировать
необходимость
отличать
того,
кто
стоит
и
пер едви гается
на
всех
четырех,
как
бы
«длин­
н ых,
полных,
целых»
ногах,
от
то го,
кто
это
делает
на
«укороченных»
вдвое
конечностях.
Наконец,
па­
ра ллели зм
к/т
здесь
мог
ра звит ься
именно
на
основе
такого
«общего знаменателя», как корачки:
ве дь
если
короткий
превращается
в
к ороче ,
то
по
аналогии
и
корачки
могло
«реконструироваться»
в
речевом
созна­
нии
как
*короткий,
т.
е.
реконструированные
на ми
в ыше
*короткочки .
144


О
ра зличн ых
этапах
превращения
корак
‘нога’
в
корточки
свидетельствуют
отдельные
диалектные
ва­
рианты:
перм.
на
кукорочках,
и рк.
на
кокбртачках
и
др.
Таким
образом,
каж ется
на ибо лее
вероятной
пр я­
мая
этимологическая
связь
корточек
с
корок
‘нога’.
Ес ли
уч ес ть,
что
первоначально
речь
шла
о
ноге
жи­
в отног о,
то
си ден ие
на
корточках
характеризовало
когда-то
поз у
с
поджатыми
под
себя
н ог ами.
На
этом
можно
бы ло
бы
закончить
рассказ
о
п ро­
исхождении
слова
корточки
и
связанного
с
ним
вы­
ражения.
Нельзя,
однако,
ута ить
от
читателя
уже
знакомый
п ара докс,
возвращающий
нас
вновь
к
п ро­
бл еме
взаимоотношения
корточек,
к ар ачек
и
кукор о к
как
к
«комплексной»
проблеме.
Открыв
«Словарь
рус ски х
н арод ных
г ов оров», мы с удивлением обна ­
ружим,
что
корточки
в
диалектах
озн ача ют
не
толь ко
поджатые
под
себя
ноги,
но... «плечи,
вер х нюю
часть
сп ины ».
Пр авда ,
такое
значение
записано
современ­
ным и
диалектологами
лишь
в
иркутских
говорах:«Са­
дис ь
мне
на
к орт оч ки »; «Доходят до озера до какого -
то,
женщина
эта
не
может
идт и,
ее
в зяли
на
корточ­
ки,
ид ут
да л ее » (записи 1969—1970 гг.). Однако следы
этого
значения
легко
усмотреть
и
в
одном
выражении
1900 года,
записанном
в
Волог одс кой
губернии
—
положить
кого-либо
на
карточки
‘победить в борьбе,
п оложи в
на
л опа т ки’ (СРНГ, XIV, 376).
Эт от
параллелизм,
нес кол ько
усложняющий
смысловые
связи
корточек
с
корок
‘нога’,
вместе
с
тем
еще
раз
по ка зывает
возможность
фонетического
сближения
корок
и
корт-.
Осо бо
п ок азате льно
з десь
влад.
се сть
на
кбртки
(СРНГ XIV, 374), ирк .
на
корташках
нести
(тащить), на кортдшки взять ( та м
же)
и
с мол,
садиться
на
к брку шки
(там же, 335), где
ре чь
идет
о
плечах,
к укорк ах.
Объективность
требует
признать,
что
в
ж ивой
народной
речи
п ути
карачек,
корточек
и
кукор о к
так
пересеклись,
что
четкое
ра згран и чен ие
их
чрезвычай­
но
затруднительно,
о
чем
уже
вскользь
говорилось
145


в ыше.
Не
случайно
В.И.Даль,
толкуя
слово
к орт оч­
ки,
з амеча ет,
что
оно
«в родстве со словами:
корйч-
ки,
з йку кры
и
пр .» (Даль II, 170).
Кто
зн ает,
может
бы ть,
в
бу ду щем
этимологам
и
удастся
доказать
е дин­
с тво
их
происхождения?
Ведь
есл и
уч ес ть,
что
бл и­
жайший
родственник
сла вян ски х
слов,
ко торы е
з десь
разбирались,
ли т.
kârka имеет два близких,
но
в
то
же
время
достаточно
разных
значения
—
‘передняя
нога
св инь и’
и
‘задняя нога’ (ср.
санскр.
сагапа
‘нога’), то древнее диалектическое единство карачек,
корточек
и
кукорок
выг ляд ит
вполне
в ер оятным.
Первоначально,
быть
может,
ко рни
эт их
сло в
и
не
разграничивались,
обозначая
ноги
животного
вооб­
ще.
Затем
часть
из
них
(карачки и корточки)
ст ала
на име нова нием
з адних
но г,
а
часть
(кукорки)
—
верх­
ней
части
спины.
Конечно,
может
показаться
невероятным,
что
название
спины
(да еще вместе с шеей!) могло выра­
сти
из
наименования
пе ре дних
конечностей.
Однако
в
развитии
многих
язык ов
случаи
подобного
смысло­
вого
смещения
хорошо
известны.
Т ак,
чеш.
ret зна­
чит
не
‘рот’,
а
«губа», a huba —
не
‘губа’,
а
‘морда,
рыло’, leb —
не
‘лоб’,
а
‘череп’,
а
Исе
не
‘лицо’ (точ ­
нее
—
не
только
‘лицо’), но и ‘щека’ (ср.
п еч.
лицо
‘лицо’
и
‘щека’).
Удивительны
семантические
пр е­
вращения
греческого
stömachos, которое сначала зна­
чи ло
‘гортань’, ‘ г орло’,
за тем
—
‘отверстие для же­
лудка’,
‘желудок’,
а
потом
—
через
латинский
язык,
где
оно
имел о
значение
‘желудок’,
пришло
во
фра н­
цузский,
где
приобрело
з нач ение
‘живот’ (Булаховс-
кий
1953, 20—21).
Таки е
из мене ния
происходили
и
в
наименованиях
конечностей:
рус.
нога,
известное
большинству
сла вян ски х
язы ков ,
первоначально
зна­
чило
‘копыто животных или коготь у птиц’ (ср.
лит.
naga ‘копыто’, nagas ‘ноготь’), нем.
Bein ‘нога’
име ­
ло
прежде
значение
‘кость’,
а
Апл
‘рука’
находится
в
прямом
род с тве
с
л а т. armus ‘плечо’
и
‘лопатка’
или
‘передние лапы (вместе
с
лопатками)
у
ж ивот ны х’.
146


Именно
подобное
смысловое
развитие
м огло
в
ито­
ге
привести
к
до стат очн о
сильному
разграничению
карачек
и
корточек
с
одной
с тор оны
и
кукорок
—
с
друг ой .
В
живой
стихии
народной
речи
значения
их
вновь
пересекаются
в
соответствующих
выражениях.
Тютелька
и
утелька
До
сих
пор
мы
р ассмат р ив али
случаи,
когда
ос­
новой
и
изначальным
стимулом
выяснения
непонят­
ного
э лемен та
во
фразеологизме
бы ла
этимология
са­
мо го
«затемненного»
слова.
Фразеологическое
з на­
ч ение
и
синтаксическая
м одель
играли
при
таком
п од ходе
вспомогательную
рол ь.
В
истории
языка
быв ает ,
од н ако,
что
роль
синтаксической
формы
в
этимологическом
ан ализ е
с танов и тся
ведущей.
Сама
кон струк ци я
сразу
же
по дсказ ы вает
ра сши фров ку
вхо­
дящих
в
не го
эле м ен тов.
Примером
такого
оборота
яв ля ется
тютелька
в
тютельку,
широко
распространенное
в
литературе.
Этот
оборот
характеризует
либо
исключительную
точ­
н ость
со ве ршен ия
действия,
л ибо
большое
сх одст во,
тождество
между
предметами
или
явлениями: «—
Понял?
—
шипит
Алешка.
Спросонья
я
не
сразу
по­
нимаю,
и
он
сердится.—
Ту го
соображаешь.
У
этого
сукина
сы на
(Ильи. —
В . М.) все рассчитано на десять
ходов
вперед.
Он
тюте лька
в
тюте льку
попадает
к
п ас саж ирск ому,
машину
ос тавля ет
у
Тони
или
Му си,
догнать
я
его
уже
не
могу,
ибо
не
на
че м,
не
пр ос ить
же
у
бос са
вездеход.
Ах,
проклятие!»(А.Крон.
Б ес­
со н ни ца); «Получился треугольник,
причем
ра вно­
бедренный.
К вадр ат
катетов
в
нем
—
хот ь
не
с чи­
тай!
—
тютелька
в
тютельку
равен
к вадр ату
гип от ену­
зы» (Л.Лиходеев.
Надо
по д ума ть//Л ит.
г аз ., 1975,
No
5, с.
16).
При
вс ей
активной
употребительности
это
вы­
ражение
попало
в
литературный
язык
относительно
147


н едавн о:
впервые
оно
зафиксировано
четырехтом­
ным
толковым
словарем
под
ред .
Д.Н.Ушакова
в
1940 г.
с
весьма
четкой
стилистической
паспорти­
за цией
—
п рост оречн ое,
ф ам ильярное ,
шутливое.
О
по здне м
освоении
ф ра зеол огизм а
тютелька
в
т ют ельку
литературным
языком
свидетельствует
и
его
ис по льзо в ание
лишь
сов ет ски ми
писателями.
Пер вым и
из
них
были
А.Н.Толстой
и
А .А .Фаде ев:
«Мою покойную мамашу,
что
уг оди ла
родить
меня
тютелька
в
тюте льк у
в
нашу
эпоху,
ежедневно
вспо­
мин аю » (А.Н.Т олс т ой.
Хождение
по
мукам);«—
Ты
чего
ж
эт о,
з араз а,
мой
кл ин
скосил?
—
Как
твой?
Не
бреши.
Я
по
межу,
тютелька
в
тютельку!»(А.А.Фа­
деев.
Р азг ром).
Ш утли во -фа ми льярн ая
экспрессия
этого
выраже­
ния
во
многом
о бусло в лена
н еп он ятнос тью,
не мо ти-
вированностью
слов а
тютелька,
входящего
в
его
со­
став.
Именно
немотивированность
делает
выражение
национально
специфичной
идиомой.
Немотивированность
с лова
тютелька
усугубляется
его
этимологической
неразработанностью:
во
всех
эт и­
мологических
словарях
русского
языка
оно
отсутству­
ет.
Недавно,
пр авда,
сделана
п оп ытка
связать
его
со
ст.-сл.
тйт ло
—
‘знак сокращения в древней пись­
менности’,
и
ла т.
titulus — ‘на дпи сь’,
что
расшиф­
ровывает
о браз
оборота
как
точное
сов па ден ие
м ель­
чайших
дет ал ей
ч его - л. (Гуревич,
Дозор ец
1988, 477).
Эта
эти м олог ия,
однако,
противоречит
фон ет иче с­
ким
закономерностям
и
ст ил ист ич ески
дисгармонич­
на,
с лово
тйт ло
—
книжно-письменное
и
архаич­
ное,
а
тю тель ка
—
просторечное
и
новое.
Не
слу­
чай но
ни
один
источник
не
фиксирует
с лов
ти па
тйтелька.
Непрозрачность
этимологии
слов а,
однако,
от­
ню дь
не
означает
полной
непонятности
об раза,
ле­
жащего
в
основе
выражения.
Достаточно
надежной
«расшифровкой»
такого
об раза
является
дублетная
синтаксическая
структура
фра зеологи зм ов
с
общим
148


значением
‘абсолютно точно’,
кото рые
весьма
р ас­
пространены
в
русском
язык е.
Понятие
абсолютной
точности
во
многом
дифференцируется
благодаря
конкретной
семантике
слов,
образующих
такую
мо­
де ль : 1) о большой степени сходства:
капля
в
каплю,
капелька
в
капельку,
гол ос
в
голос,
вол ос
в
волос,
др.-
рус.
глаз
в
гл аз
‘равен кому. - н.’; 2) о четком повторе­
нии
движения:
шаг
в
шаг,
но га
в
ногу,
сл ед
в
сл ед,
раз
в
р аз ; 3) о времени происходящего действия:
се кун да
в
секунду,
минута
в
минуту,
час
в
час,
день
в
день,
год
в
го д; 4) о скрупулезном воспроизведении текста:
буква
в
букву,
с лово
в
с лово,
йота
в
йоту;5)оденеж­
ных
расчетах:
копейка
в
копейку.
При
у чете
диалект­
ного
материала
число
таких
дифференцированных
р ядов
могло
бы
увеличиться:
ср.,
например,
до н.
ворот а
в
вор ота
‘рядом,
из
в орот
в
в орот а’.
Некоторые
обороты,
образованные
по
этой
мо­
дел и,
в
том
числе
и
тютелька
в
тю тель ку,
однако,
не
поддаются
такой
семантической
конкретизации.
Для
них
х аракт ерн а
диффузная
обобщающая
семан­
ти ка
‘абсолютно точно’,
в
ко торой
«могут нейтрали ­
зоваться
значения
точности
разн ых
пл ано в:
точка
в
точку,
тютель ка
в
тютельку
чаще
всего
употребля­
ются
перед
сл о вами,
об озн ачающи м и
по ня тия
вр е­
мени,
количества,
местного
и
прочего
пл ано в;
но
эти
устойчивые
сл овос очет ани я
мо гут
и сп ользова ть­
ся
и
без
сочетания
с
этими
сл овам и» (Костючук 1975,
64). Семантическая обобщенность оборота тютелька
в
тютельку
в
основном
обусловлена
именно
непо­
нятностью
его
исходного
о бр аза.
Расширению
соче­
таемости
д ругих
подобных
выражений
препятствует
именно
п розрачн ост ь
образа:
невозможно,
например,
сказ ать
«Он ступал буква в букву»
или
«Он писал шаг
в
ш аг», поскольку этому противоречит образ соот­
ветствующих
выражений.
Для
тю тель ка
в
тютельку
такого
ограничения
не
существует,
что
еще
раз
по д­
тверждает
невозможность
сопряжения
сл ов
тю тель ­
ка
и
титло.
149


Структурно-семантическая
модель
фр азеолог и з­
мов,
в
которую
входит
наше
выр аж ени е,
основана,
как
мы
в идел и,
на
мет р ич еских
сим во лах
бытового
характера.
По
степени
об общен н ости
значения
тю­
телька
в
тютельку
наиболее
близко
к
оборотам
точка
в
то чку
и
точь-в-точь.
За
ними
лежит
весьма
конк­
ретное
п редстав лен ие
о
точ ном
со в па дении
не­
скольких
прикосновений,
ук олов , «тычков».
То ч­
ном
—
в
буквальном,
д аже
этимологически
б ук­
в а льном
с мысле
слова,
ибо
точка,
точь,
точно
восходят
к
гла го лам
тк ать,
тыкать
—
«колоть,
пи­
ха ть». Еще в литературном языке XVIII века эта внут­
ренняя
св язь
оборота
точь-в-точь
ощущалась
как
весь­
ма
живая: «Фома (близко
к
уху): Нито ни се,
а
сло во
в
слов о
как
паренек
да
девка,
ни
дать
ни
взять:
ну
точ ь
в
точ ь,
ни
тычки
в он» (И.С ок олов.
В ыду­
ма нный
кл ад.
Ко ме дия
в
одном
действии.
СПб.,
1782 —
Палевская
1980, 87).
Закономерность
т акой
асс оци ац ии
точности
с
по па да нием
в
о дну
точ ку
при
ударе
или
ко лющем
движении
по дт вер ждает ся
массой
ди алект ны х
выра­
же ний
подобного
типа.
Так ,
от
глаголов
тыкать,
тикать,
тюкать
и
чйкать
образованы
об оро ты:
б ело-
мо р.
тык
в
тык
‘впритык,
абсолютно
точ но’ ,
перм.
попасть
в
тюк
(в тук) ‘сказать точно,
у г адать
что-
либо’,
‘попасть в самую точку’,
арх. ,
сиб .
чик
в
чик
‘как раз,
точь-в-точь,
впору’,
‘точно по размеру и
вес у’: «Картошки я сварила только тык в тык,
не
ос­
талось
н и че го» (ККС); «Ну,
ты
прямо
в
тук
поп ал »;
«В самый тук попал,
так
всё
и
бы ло » (Северное При ­
камье
—
Прокошева
1973); «Чик в чик потрафил!
Чик
в
чик
два
ф ута!» (Даль;
СФ С).
Образование
фразеологизмов,
характеризующих
точн ос ть
действий
или
большое
сходство,
на
основе
отглагольных
существительных
со
значением
‘точный
у дар’
обычно
для
народной
речи.
Так,
обороты
раз
в
раз ,
в
самый
раз
и
как
раз
с вяза ны
в
конечном
счете
с
глаголом
разить
‘ударять,
поражать’ (ср.
прост,
дать
150


(поднести)
разд
‘ударить’); перм.
как
ляп
‘точь-в -т оч ь’ ,
‘очень похож’ («Он как ляп в дедушку был»
—
мате­
риалы
К.Н.Прокошевой)
—
с
лАпать
‘ударять’,
а
ура л.
как
в
кли н
к ол онул
‘точно угадал’
—
с
колоть
‘бить,
точно
п о падат ь’.
Любопытно,
что
эт от
рус­
ский
бытовой
образ
сейчас
и сп ользуетс я
—
в
ви де
профессионально-жаргонного
оборота
в
к бл ышек
—
даже
кос мона вт ам и: «Умчалась ракета,
а
ты
зн а ешь,
что,
п ролетев
многие
тысячи
километров
по
п ути,
точно
вычисленному
б ал лис тика ми,
она
доставит
ма кет
головной
ч асти
в
назначенную
точку
прицели­
вания.
Д оп уски
—
минимальные.
У
нас
г ов орят
“в
колышек”,
и
в
этих
сл овах
нет
п реув елич ени я.
Есл и
соотнести
расстояние,
к отор ое
проходит
ракета
до
цели,
с
точностью
по пада ния,
то
она
впечатляет»
(Готовность
—
ежесекундная.
Беседа
с
з ам.
мини­
стра
обороны
С С СР//Ле нингр .
правда, 1975, 18 но­
ября,
с. 3).
Оборот
тю тель ка
в
тютельку,
как
и
большин­
с тво
приведенных
вы ше
выражений,
восходит
к
рус­
ско й
д иале ктн о- п рос торе чной
стихии.
По
широте
распространения
в
н ародн ых
гово ра х
он
яв ляется
на и­
более
активным
(карельские,
пензенские,
саратовс­
кие,
ветлужские
говоры), что,
в идимо ,
и
об усло ви­
ло
в
конечном
счете
его
вхождение
в
ли тера турн ый
язык .
Значение
этого
об орота
и
его
сочетаемость
в
целом
совпадают
с
литературным
употреблением:
«Прибивал пйлки к столбу,
со шлй сь
тйэтелька
в
nö-
т е ль к у» (беломор . ); «Сделал что-то
тютелька
в
тютель­
ку;
пришел
в овремя ,
тютелька
в
тютель ку;
одёжа
пришлась
по
рос ту
тютелька
в
тют е ль ку » (сарат.);
«Платье прямо тютелька в тютельку пришлось»; «Де ­
нег
хватило
тютелька
в
тю т ельк у» (пенз.).
В
ве тл уж-
ских
говорах
из ве стен
также
ва ри ант
из
тютельки
в
тютельку» ‘точь-в-точь’ (ср.
также
урал.
из
точки
в
точку,
из
т оч ки- в- то чь): «Вышло все из тютельки в
тют ел ь ку» (СРНГ XII, 84). « Пер екли чк а»
структур­
ных
моделей
типа
тык
в
тык,
попасть
в
ту к,
чик
в
151


чик
отражена
и
в
пензенском
угодил
в
тю тель ку
—
‘точь-в -то чь,
в
точности,
верно’.
С
точ ки
зрения
словообразования
сам о
слово
тю­
телька,
по-видимому,
яв ляетс я
производным
от
с ло­
ва
тю тя
‘удар’ (ср.
диал.
тюнь,
тнуть,
тять
‘уда­
рять’; см.
словарь
Даля).
Это
слов о
уже
с
сер едины
прошлого
века
записано
в
народных
гово ра х
именно
в
значении
‘удар’,
кот орое
хорошо
проясняет
вну т­
ренний
смысл
подавляющего
большинства
оборотов,
входящих
во
фра зеоло ги чес кую
модель
с
общим
з на­
чением
‘точно’.
Закономерным
образованием
от
тю тя,
пр ав да,
бы ло
бы,
ск оре е,
тю тин а,
тютинка.
Такой
в ари­
ант,
действительно,
зафиксирован
в
составе
фра зео­
лог и зма
тютинка
в
тютинку
в
кубанских
гов орах: «Вот
у
меня
бы ло
три
дочки,
работали
у се,
и
не
х в атает
только
тютинка
у
тюти нку » (КСКНГ). Значения этого
фра зеолог из ма
несколько
отличаются
от
семантики
предыдущего
фразеологического
ряда
—
акцент
ст а­
вится,
ск о рее,
на
ничтожно
малом
количестве,—
но
тем
не
менее
он
и
структурно,
и
семантически
весьма
близок
к
тю тель ка
в
тютельку.
Характерно
также,
что
в
народной
речи
сохранилась
и
исходная,
бессуф-
фиксная
форма
выражения
—
тютя
в
т ютю: «Подож ­
дем
в
автобусе,
тютя
в
тю тю
не
у спееш ь» (Волховский
р-н
Лен инг радско й
об л.,
записано
И .А.П оповы м).
Эти
примеры
показывают
тесную
семан тич еску ю
и
струк турную
св язь
форм
тю тель ка
и
тютя.
Со­
пряжение
их
по
прямой
этимологической
ли нии,
од н ако,
несколько
затруднено
словообразовательным
моментом.
Б ольши нс тво
производных
на
-елька
име ­
ют
в
своей
основе
-л-:
зе мля
—
земелька,
конопля
—
конопелька,
кровля
—
кровелька,
капля
—
капелька,
цапля
—
цапелька.
Следовательно,
в
соответствии
с
э той
словообразовательной
м од елью
слово
тютел ь ка
должно
восходить
не
к
тютя ,
но
к
*тютля .
Ни
один
диалектный
источник,
од н ако,
такого
слова
не
фик ­
сирует.
152


Объяснить
«незаконность»
образования
тютя
->
тютелька
помогает
уч ет
уже
забытого,
но
некогда
весьма
активного
в
русской
народной
речи
слов а
утель ка
‘крошка,
малютка’,
записанного
В.И.Далем
и
во
фразеологическом
контексте
—
ни
уте льк и
не
дам.
Это
слово
употреблялось
(например,
в
москов­
ски х
говорах)
и
без
от ри ца ния,
об озна чая
нечто
к рай­
не
малое,
н езна чи т ель но е: «Дай ты мне хоть утильку»
(Опыт 1852).
Широко
бы ли
употребительны
и
мно­
гочисленные
производные
слова
у те лька /у т илька:
валд.
^тельно ‘ м алён ьк о,
немного’,
во л ог.,
с имб.,
моск.-рузск.
утельный
‘маленький,
крошечный,
кро­
хотн ы й’ (ср .: «Утельную рюмочку выпила,
с
напер­
ст оче к!»), симб.,
та мб.
утельный
‘единственный,
о дин
то л ьк о’ (ср .: «Утельный сынок был,
и
тот
по­
м е р », «Утельный кусочек съел»), моек,
у тильни ш-
ный
‘самый малый,
крохотный’,
утеличный
‘самый
кр охотн ый ’
и
др.
В.ИДаль
св языв ает
слово
утельный
с
тблочный,
тдликий
(от глагола толочь), но фоне­
ти чес ки
и
семантически,
вероятно,
оно
сопостави­
мо,
скорее,
с
утлый
‘ветхий,
худой,
дырявый’,
и меющ им,
как
мы
вид ели
при
ан ализ е
наречия
дот­
ла,
общеславянское
значение.
Слово
ут ельк а,
по -вид имому ,
было
смешано
в
д иале ктн ой
речи
с
тютя,
тютинка.
Такая
контами­
нация,
усилившая
«уменьшительный»
акцент
исход­
ного
об о рота
тю тя
в
тютю
и
тютинка
в
тютинку,
повысила
экспрессивность
выражения
и
пр ивел а
к
з абвен ию
слова
утелька
в
самостоятельном
уп отре б­
лении.
Попав
из
д иале ктн ой
и
просторечной
стихии
в
литературный
я зык,
выражение
тютелька
в
тю­
тельку
ст ало
одним
из
н аиб олее
ярких
и
об общен н ых
символов
п редель н ой
точности.


Киша
кимшит
или
кишмя
кишит?
Связь
меж ду
синтаксической
конструкцией
вы­
ражения
и
его
семантикой
может
б ыть
еще
бо лее
же­
сткой.
Не ред ко
с лучае тся ,
что
непонятность
всего
сочетания
во
многом
диктуется
именно
конструкци­
ей,
в
процессе
«обкатки»
которой
языком
и
затем­
няетс я
ис х одный
образ
в ыраж ени я.
Для
русского
языка
особенно
специфичными
являются
об ороты
д убле тн ого
типа
—
сиднем
сидеть,
ходить
ходуном,
поедом
есть.
Собственно
говоря,
фразеологизмами
они
становятся
л ишь
благодаря
эт ой
дублетности,
насыщающей
новой,
свежей
экспрессией
исходную
основу.
К
таким
оборотам
относится
и
о дна
из
фразеоло­
г ич еских
з агадо к
нашего
языка
—
кишмя
кишит.
Сло во
кишеть
вызывает
зримое
представление
о
беспорядочно
копошащемся
скоплении
насекомых
или
других
мелких
животных.
Кишат
муравьи
в
му­
р ав ейни ке,
комары,
мошка
или
пчелы,
сбившиеся
рое м,
че рви
в
навозной
куче.
Этот
зр имы й,
на сы­
щенный
экспрессией
образ
и
является
центром
пе­
реносного
значения
выражений
с
глаголом
кишеть:
так
и
кишат
‘об исключительном множестве живот ­
н ых’,
и
кишмя
кишит
‘о сплошной массе беспоря ­
дочно
дв и жущи хся
животных,
людей’.
Собственно,
фразеологизмы
лишь
усиливают
переносное
значе­
ние
самого
глагола,
не
добавляя
к
нему
новой
се­
мантики.
И
фра зеологи змы ,
и
эк спр е сси вный
гла гол
ки­
шеть
обычно
характеризуют,
как
отмечают
толк овые
словари,
большое
скопление
животных
или
л юдей.
Лишь
в
р едких
сл уч аях
разв ити е
переносного
значе­
ния
может
привести
к
их
ра сши ри тельн ому
уп отре б­
лению.
Так ,
в
сти хотв орен ии
Сергея
Орлова
«Семь
дн ей
творения»
эт от
оборот
сочетается
со
словом
жизн ь:
154


Ящ еры
пи ки ров али
в
тучах,
В
небесах
к ишмя
кишела
жизн ь,
Молнии
ломались
в
белы х
кручах
И
огнем
с
холмов
стекали
вниз.
(С.
Орлов.
Вос пом ин ания
современников.
Л ., 1980, с. 317).
Еще
более
абстрагируется
семантика
глагола
ки­
шеть
в
написанной
В.В.Виноградовым
в
20- е
го ды
статье
«Проблема сказа в поэтике», где этот глагол
уп отре блен
по
отношению
к
эл емент ам
разговорного
язык а: «“Записки сумасшедшего”
Гоголя,
“Дневник
лишнего
человека”
Ту р генев а,
“Дневник дворецко­
го”
Горбунова,
“Без дороги”
Вересаева,
“Сентимен­
та льн ое
путешествие”
Шк ло вс ко го...
кишат
ими,—
пишет
он .—
Но
от
это го
в
ск аз
не
превращаются»(цит.
по:
Р усс кая
речь, 1974, No 6, с.
38).
Выражение
кишмя
к ишит
благодаря
своей
тавто-
л огич нос ти
об лада ет
особо
сильной
экспрессией
и
воспринимается
как
немотивированное.
Это
свойство
метко
об ыг рыва ет
в
«Кондуите и Швамбрании»
Лев
К ассил ь: «Оська однажды спросил даже нищего зо­
лот аря,
помойных
дел
маст ер а
Левонтия
Абрамкина:
—
А
п равд а,
говорят,
на
вас
киша-кишмят...
нет
кимшат,
ну,
то
ест ь
ла зают
скарлатинки?
—
Ну ,—
обиделся
Ле во нт ий,—
какие
там
скарла­
тинки?..
Это
на
мне
просто
так,
обыкновенные
воши...
А
скарлатины
—
скарланпендря
есть,
так
то
засекомая,
вро де
змеи.
В
кишках
существует.
—
А
у
в ас,
з начи т,—
о бр адо вался
Оська,—
ск ар-
лапендра
в
кишках
ки шмит ?
Да?»
Возможность
такого
кал амбур но го
«размывания
формы»
обусловлена
объективно
целостным
воспри­
ятием
оборота
к ишмя
кишит.
Уже
с ама
тавтологическая
структура,
характер­
ная
для
раз гов орн о-п рост оречн ых
и
фольклорных
выражений
(ср.
стоймя
стоять,
хо дун ом
ходить,
ле­
том
летать
и
т.
п.), подсказывает,
что
выражение
155


кишмя
к ишит
—
исконно
р усско е.
И
действительно,
его
истоки
—
народная
р у сская
речь.
В
диалектах
вариации
этого
об орота
кажутся
даже
более
прихотливыми
и
многообразными,
чем
в
ка­
ламбуре
Л .Ка сси ля.
Подавляющее
б ольши нс тво
ди а­
ле ктн ых
иллюстраций
к
таким
вариантам
ха ракте ри­
зует
множество
насекомых,
ч ер вей,
змей
или
рыбы:
«Мухи кишом кишат,
словно
мед
сню х али
(иркут .);
«Здесь киш кишел змеев,
ой
то шн о !» (омск .); «Червей
б оль шая
си ла
—
к ишма
кишат
в
к ап ус те » (смол.);
«Пойдем ловить рыбу в затон,
там
рыб а
кишмя
кишу-
ет с я» (ворон.); «А рыбы плавает там такое множе­
ство,
что
так
к ишнём
и
к ишит » (костр .); «Мелкой
ры бы
кишмя
ки ши т» (пск.).
Н ере дко
они
ха ракте ри­
зу ют
и
л юдей,
например
в
обских
говорах:«Чёже!
Их
<детей>
шесть
человек,
киш
кишат.
Трудно
ш есть
че ловек
ро сти т ь»; «Лобыгает <толп и тся>
там
все
в ре­
мя
народ.
Киш
кишает
с
утра
до
но чи» (материалы
Дал я,
СРНГ).
Ди алект ный
мате р иал
позволяет
конкретизировать
семантику
оборота
и
в
то
же
время
установить
грам­
матический
статус
слова
кишмя,
входящего
в
его
со­
став.
На
первый
в згляд
слово
кишмя
ка жется
деепри­
частной
формой
глагола
кишеть.
Некоторые
иссле­
дователи
аналогично
образованные
тавтологизмы
рев-
ма
(ревмя)
ревет,
лежма
(лежмя)
ле жит,
ливмя
ль ёт
отн ос ят
именно
к
оборотам
с
архаичными
форм ам и
причастий,
перешедших
в
деепричастия,
типа
с ложа
руки
или
высуня
яз ык
(Попов 1976, 116).
Причисле­
нию
этой
формы
к
архаизмам,
однако,
препятствует
ж ивая
стихия
рус ско й
народной
речи,
где
она
и
в
н аше
время
чрезвычайно
употребительна:
арх.
беж-
мй
бежать
‘лить не переставая ( о
насморке)’, жирьмя
жить
‘жить припеваючи’,
летьмя
лететь
‘очень быс­
тро
м чатьс я’,
перм.
висьмя
висеть
‘очень много ( о
черемухе,
смородине
и
т.
п.)’, нбймя ныть ‘постоян­
но
хныкать,
капризничать’,
дон.
гудеть
гудьмд
(гуд-
156


mû) ‘долго ныть,
пл акат ь,
кричать’,
ряз.
кричма
кри­
чать
‘очень громко кричать’,
прыгмд
прыгать
‘бежать
вприпрыжку’,
съ есть
съедмд
‘измучить постоянными
упреками,
во рч ани ем,
бранью’.
Во
в сех
подобных
сл уч аях
фо рмы
на
-мя/-ма,
как
и
в
кишмя,
семантически
однотипны:
они
у си лива­
ют,
интенсифицируют
оценку
действия,
в ыраж ен­
ную
личной
формой
со от вет ству ющ его
глагола.
Как
ви дим,
они
полностью
лишены
основной
функции
деепричастия
как
гл агол ьной
формы
в
предложении
—
выр ажа ть
отношение
об озн ачае мог о
им
действия
ко
вр емен и
дейст в ия
глагола-сказуемого.
Это
говорит
в
пользу
того,
что
формы
на
-мя/-ма
в
тав толо ги чес­
ких
оборотах
являются
формами
наречными.
К
т ако­
му
выводу
приходят
исследователи,
широко
оп ери­
рующие
данными
славянских
языков
(Соколова 1974;
Че репан ов а
1973).
Суффиксальным
образованием
считают
с лово
кишмя
—
как
и
аналогичные
ревмя,
дивмя
—
и
авторы
«Краткого этимологического сло ­
в аря
русского
языка»
Н.М.Шанский,
В.В.Иванов,
Т.В.Шанская
(ШИШ, 196).
Вид им о,
тип
эт их
наречий
весьма
древен
и
сам о­
стоятелен,
но
более
позднее
развитие
наречного
зн а­
чения
у
деепричастий
стимулировало
активизацию
этой
мо де ли.
Активная
вариативность
в
диалектных
разновидностях
слова
кишмя
(кишй,
киш,
кы ш,
ки-
шинём,
к ишмой,
кйшми,
кишнём,
кишом)
—
убеди­
тельный
аргумент
в
п ользу
того,
что
это
наречие,
а
не
деепричастие.
П одобн ые
словообразовательные
«наречные»
р яды
характерны
и
для
других
диалект­
ных
оборотов
подобного
типа:
леж мя
лежать,
леж
ле жать ,
лежни
лежать,
лежачью
лежать;
дрожмя
дрожать,
дрожма
дро жат ь,
дрож ми
дрож ат ь,
дрож
дрожать,
дрожа
дрожать,
дрожни
дро жат ь
и
т.
п.
Вопрос
о
статусе
исходной
формы
кишмя,
как
видим,
решается
до стат о чно
п рос то.
Гораздо
трудн ее
оказывается
р еш ение
вопроса
об
исходном
значении
глагола
кишеть
и
фразеологизмов,
от
не го
образован­
157


н ых.
Этимологические
словари
русского
язык а,
на­
ч иная
со
словарей
Н.
В.
Гор яев а
(1896) и А. Г.
Пре­
ображенского
(1910—1914), связывают этот глагол с
лит.
kuSèti, латыш,
kustêt, kusêt, ku§ât ‘двигаться,
шевелиться,
трог а ться’ .
Это
соответствие
единодуш­
но
признается
и
в семи
современными
этимологами
(Фасмер II, 242).
Данная
эт имо ло гия
на
первый
вз гляд
как
будто
бы
соответствует
прямому
и
переносному
смыслу
глагола
кишеть
и
образованных
от
него
фр азе­
ол оги з мов.
Исходным
значением
для
оборота
кишмя
ки шеть
в
это м
случае
о казы вает ся
‘интенсивно дви­
гаться,
ше вели ться’.
Н ек оторое
сомнение
в
традиционной
этимологии
этого
слова
вызывают
два
обстоятельства.
Во
пе рвых ,
рус.
кишеть
и
кишмя
кишеть
обозначают
весьма
спе­
циализированное
движение
—
копошение
мелких
на­
секомых.
Причем
это
значение
яв ля ется
во
многом
семантической
реконструкцией,
ибо,
как
показыва­
ет
употребление
глагола
и
словосочетаний
с
ним,
основной
акцент
де лается
на
множестве
копошащих­
ся
живых
существ,
а
не
на
их
перемещении
в
про­
ст р анст ве.
Литовские
же
и
ла тышск ие
«соответствия»
такой
семантической
специализации
не
отражают.
Не
случайно
поэтому
оборот
кишмя
к ишит
пер едает ся ,
например,
на
латышский
язык
тавтологически,
но
с
помощью
совершенно
иных
специализированных
для
передачи
семантики
«кишения»
глаголов
—
Cumêt
Cum, mudzêt mudi, pudzët pudz.
Следовательно,
се­
мантическая
с вязь
между
балтийскими
и
русс ки ми
сло ва ми
весьм а
опосредована.
Во-вторых,
настораживают
предельно
суженные
гр ан ицы
распространения
гл агол а
кишеть
с
предпо­
лагаемыми
этимологами
балтийскими
параллелями
у
сл авя н:
он
еще
из ве стен
л ишь
в
белорусском
(кииаць)
и
укр аин ск ом
(kuiuimu) языках,
а
та вт оло гизм
киима
кйиэць
—
тольк о
в
белорусском.
Учитывая
широкую
представленность
сло ва
в
русских
народных
го вора х
и
а ктив н ость
соответствующих
глаголов
со
значением
158


‘двигаться,
шевелиться,
трогаться’
в
литовском
и
латышском
языках,
следовало
бы
ожидать,
что
д ан­
ный
корень
и звес тен
и
другим
славянам.
Производ­
ных
с
соответствующей
семантикой,
однако,
в
за­
падных
и
южных
славянских
язы ках
н ет.
Возни к ает
поэтому
вопрос:
не
св язан
ли
глагол
кишеть
с
каким-либо
другим
корнем,
более
широко
и зве стным
в
славянских
языках?
О тве том
на
нег о
может
быть,
как
ка жется,
во з­
вед ение
этого
гл агол а
и
его
производных
к
корню
*kys
(ср.
рус.
кислый,
ки сн уть ), который является пра-
славянским
(Kopecnÿ 1981, 173).
В
фонетическом
и
словообразовательном
отношениях
св язь
та кая
вп ол­
не
закономерна:
чередование
s/§ для этого корня на
вс ей
терри тори и
Славии
(особенно при учете диалек­
ти зм ов)
весьма
активно:
п ол.
диал.
kiszyc siç ‘кис­
нуть’,
чеш.
диа л.
(морав.) kyäöit sa, (ляш.) kÿâcyc ée
‘киснуть’,
словацк.
диал.
kÿâit’, kyäkat’ ‘квасить,
ки сли ть
молоко’,
с.-х.
кй ши ти,
кйшети
‘дождить,
идти
(о дожде)’; кйшати ( диал.) ‘размягчать,
расква­
шива ть ’,
раскишати
се
‘сделаться сырым,
влажным’
(ср.
рус.
ра ск ис ну ть), накишньоват
—
‘быть кисло ­
ватым’.
Кром е
названных
глаголов,
на
той
же
об­
ширной
территории
пр едставл ены
и
другие
производ­
ные
этого
корня
—
в
пе рвую
очередь
су щест вит ель­
ные
*ку§ а (*ку5а)
и
его
уменьшительная
форм а
*ку§ ка
(*ку5 ка), известные в разных значениях:
рус.
(сарат. )
к иша
‘закваска’ (ср.
также
широко
ра сп рос тран енн ое
в
русских
гово ра х
простокйша
‘простокваша’), пол.
(силез. ) kiszka ‘простокваша’,
чеш.
диал.
(морав .)
kyäka, словацк.
ky§a, kÿska —
то
же,
с.-х.
киша
‘дождь’ (с XVII в.), болг.
к иша
‘непогода,
не наст ье,
дождливая
погода’,
‘сырость,
влажность’.
Се ман­
ти чес ки
св язь
с.-х.
киша
и
болг.
к иша
с
корнем
*kys-
вполне
оправдана
закономерной
ассоциацией
по ня­
тий
квашения,
б роже н ия, «раскисания»
с
сыростью,
мокротой
и
убедительно
доказана
южнославянскими
этимологами
(С.Младенов,
П.Скок).
Примеры
по-
159


д обног о
семантического
развития
легко
найти
и
в
во-
сточно-
и
в
з апад но- сл авян ских
ди ал ект ах:
п ск.
к исло тй
‘слякоть,
дождь
со
снегом’,
волог.
кйслый
‘намокший’,
си б.
кйслая
вода
‘весеннее половодье’,
арх.
погода
кисла
‘о слякоти и грязи’,
смол,
пого да
кислится
‘идет к ненастью’; пол.
диал.
kisioty ‘дождь,
грязь
и
слякоть’.
Широко
представлено
чередование
s/5иуряда
производных
глагольного
корня
*kys-
с
другой
ступе­
нью
вокализма
—
квас,
квасить:
квйша
‘что-ли бо
зак­
вашенное,
бродящий
раствор’,
квдшенье,
квашени­
на,
квдшеный,
квашня,
квашбнка
и
мн.
др.
Пр асла вя нски е
глаголы
*kysnç>ti, *kysati, *kysëti
‘киснуть’, ‘ м о кну т ь,
в лажн еть’
соответствуют
латыш,
kûsût ‘кипеть’, küsuls ‘ключ,
родник’,
ли т.
kauiôti
‘киснуть,
ферментировать’, a *kvasiti—
др.-инд.
kvâthati ‘кипятит,
ва ри т’.
Эти
соответствия
подтвер­
ждают
мнение
некоторых
этимологов
(В. Мах ек), что
названные
гла го лы
яв ляютс я
производными
(так на ­
зываемыми
интенсивами
с
суффиксом
-s) от *kypëti,
*kypnçti ‘кипеть’ .
Таким
об разо м,
есл и
предполагаемое
сопостав­
лен ие
глагола
кишеть
с
*kysnç>ti (киснуть)
и
*kypëti
(кипеть)
верны,
то
п ерв он ачальн ая
мотивировка
об о­
рота
кишмя
кишит
—
‘интенсивно бродит,
квасит­
ся’,
‘бурлит,
кипит
в
п роцес се
б ро же ния’. Связь этого
оборота
с
корнем
кис-
подтверждается
прежде
вс его
наличием
диалектных
(псковских)
в ыра жен ий -та вто-
логизмов
кисй
кисдй
‘о множестве змей’,
и
йс
кйсом
‘о большом количестве яблок’: «А сейчас где толька
гйдов
ни
наткйлось
<набилось>, их в плаву,
на
п ла-
вйнах
(в болотистых местах. —
В. М.) много,
ки сй
ки-
с бй » (Великолукский р- н ,
КПОС);«У менй в саду
йблоки
кис
кйсам
висят» (Торопецкий р-н,
КПОС).
И
по
стру ктуре,
и
по
семантике,
как
видим,
они
аналогичны
кишмя
к ишит
(ср .
киш
ки шел,
кыш
кы-
шать
и
по д.). Глагол киснуть в русских говорах также
весьма
часто
употребляется
в
сравнениях,
подчерки­
160


вающих
увеличение
объема
или
бурный
рос т:
сиб.
как
на
опаре
к исну ть
‘полнеть,
по пр авля тьс я’,
пе рм.,
ирк.,
краснояр.
‘быстро,
бурно
расти’.
Наи бо лее
веским
аргументом
в
пользу
предложен­
ного
т олк ова ния
яв ляет ся
целый
ряд
оборотов,
со­
зданных
по
семантической
модели
‘кипение,
бурле­
ние
жидкости’
- > ‘большое множество’.
От
древнего
глагола
варить
(ср.
ст.-сл.
вьрЪти
‘кипеть’) образованы ряз.
вйрьма
вар ит,
в йрма
ва­
рит,
но вг.
вйрьма
вйрит
‘кишмя кишит’,
и
пск.,
твер.
вйрью
ва рит
‘о большом количестве народу’.
Ча ще
вс его
последнее
значение
для
подобных
тавто-
логизмов
пр ео бл адает : «Детей у них всегда варьм£
в йр ить » (ряз.).
Э тот
об орот
благодаря
Л.Н.Толстому
стал
достоянием
и
ли терат урн ог о
язык а: «...Г он ча я
взвизгивала,
и
голос
ее
слышался
чаще
и
ча ще;
к
нему
присоединился
другой,
басистый
голос,
по­
том
тре тий ,
че твер тый ...
Голоса
эти
то
замолкали,
то
перебивали
др уг
друга.
Зв уки
постепенно
с тано­
вились
сильнее
и
непрерывнее
и,
н акон ец,
слились
в
од ин
звонкий
заливистый
гул .
Остров
был
голо­
систый,
и
гончие
варили
ва р о м » (Детство).
Ср.
т ак­
же
дон.
вйром
кипит,
уп отре блен но е
М .Ш олохо вым:
«Сыплет под озйдки ( о т хо ды
злаковых
культур,—
В. М.)... а под ногами у него варом кипят куры» (СДГ
II), и вйром варят ‘др ужно
и
ретиво
г оло сят
и
гонят
(о гончих)’ (Даль, I).
Показательно,
что
тавтоло-
гизмы
используются
в
говорах
и
для
характеристики
интенсивности
действия,
выраженного
прямым
з на­
чением
этого
гл аг ола:
ряз.
вйрма
в арит
‘очень жар­
ко,
парит’,
б рян.
варить
вар
‘кипятить воду’.
Пе­
реносно
может
уп отр еб ляться
в
говорах
(рязанских)
и
од ин
глагол
варить
‘беспорядочно двигаться в раз­
личных
направлениях,
ше в ели ться,
копошиться
(о
людях)’.
В.И.Даль
ха рак тер изов ал
э тот
глагол
(без
ука зан ия
места)
так : «(О толпе,
движущейся
куч­
ке)
кишеть,
копышиться,
кипеть,
шевелиться
во
мно ж еств е» (Даль I, 165).
6В.
М.
Мокиенко
161


Переносное
значение
развивают
и
су щест в ит ель­
ные,
образованные
от
этого
гла гол а:
вар
‘толпа,
свал­
ка,
ки ша
(так!
—
В. М.), толкотня’,
ряз .,
там б.
варь
‘толпа,
куча,
тьма,
м но ж ес тво ’ (Даль I, 165—166).
Подобная
семантика
сохраняется
и
в
производных
глагола
*variti/*vrëti и в других славянских языках,
например,
в
с.-х.
врвети
‘кишеть,
т ол пит ься’.
В
том
же
ру сле
разв ив ается
и
п ере но сное
значе­
ние
гла гол а
кипеть.
Это
значение
зак реп лено
лите­
ратурным
язык ом
бл агода ря
Пушкину:
Григорий: ...Мне снилося,
что
ле стн ица
крутая
Меня
ве ла
на
башню;
с
выс оты
Мне
виделась
Москва,
что
м ура вейник ,
В низу
наро д
на
площади
кипел
И
на
ме ня
указывал
со
с мех ом.
(Борис Годунов)
П оказат ель н о,
что
Пушкин
соединяет
здесь
два
семантических
уп отре блен ия,
характерных
и
для
гл а­
г ола
кишеть
—
‘о большом количестве насекомых или
мелких
животных’
и
‘о большом количестве народа’.
Ср.
подобный
синкретизм
и
в
современных
пермских
г о во р ах : «Открывают цыгане свой шатёр,
дак
уж
ки­
пит
роб ят-то,
как
к ом а ров » (материалы К. Н. Прок о­
ше вой ).
В
литературном
языке
ра сп ростр ан ены
по­
добные
у по тр ебл ения : «Сколько рыбы кипело в ней
<реке>!» (С . Ак са к ов); «Дорога. . .
кипела
народом»
(Н .В.Г ог оль); «Улицы. ..
кипят
н аро до м» (М.Е.С ал-
тыков- Щедрин).
В
современных
народных
говорах,
например
ря­
за нск их,
эти
значения
также
употребительны: «Еды
им
<коровам>
нету
никакой,
мошкара,
набьются,
ткають
и
ткй ють ,
щас
по мёня й,
а
пе ред
дбж жём
ки-
п ять,
п рям
как
туча»; «Унастутчетыреклассавод-
нбй
школе
кипйть»; «Да в ином <грибе>
чярвёй-то
агр й бная
KHnfb, а вйсознеть
—
в
нём
чяр ева
не
на й­
дёш ь,
всё
в
дёл а
пойдуть» (ДС, 221).
Х аракте рна
и
162


перекличка
с
пушкинским
словоупотреблением,
от­
меченная
в
одном
из
з нах ар ских
заговоров: «Как му­
ра ши
кипят,
так
бы
у
меня
на
дворе
скотинка
вся
скопилась
и
пло дил ас ь » (Журавлев 1982, 7).
Аналогичные
значения
может
развивать
глагол
*kypëti и в некоторых других славянских языках,
на­
пр имер
в
сербохорватском,
где
кйпети,
кйптети
значит
именно
«кипеть» .
Глагол
кипеть
образует
и
тавтологические
фра зе­
ологизмы,
б лизк ие
по
значению
об ор оту
к ишмя
ки­
шит.
Псковское
ки пь
кипела
характеризует
большое
количество
л юдей
во
время
предпраздничной
сутоло­
к и: «А Фрол был престольный праздник,
кипь
кипе­
ла:
и
пляски
и
драки,
со
всех
деревень
п ой дут»
(КПОС). Беломорское кипом кипит говорит о массо­
вом
ходе
рыбы
(обычно селедки или корюшки,
игр а­
юще й
на
поверхности
воды).
Рязанское
кипеть
к ип­
нём
ха ракте риз ует
беспорядочное
движе н ие,
суету,
к иш е ние : «В болбту залезешь
—
к ипит
кипнём
мош-
ка ра-т о»; «Где ан£
спакбйно
живёть!
Все
о нй,
рябя-
та,
у
неё
кипят...
всё
там
кипять
кипн ём» (ДС) .
В
пользу
пр едлаг аемо й
этимологии
можно
б ыло
бы
привести
и
ак тив н ость
семантической
ассоциации
множества
с
жидкостью:
ди ал.
ливм я
лить,
ворон.
литком
лить,
ливной
ли ть,
но во сиб.
целая
течка
кого;
пас
как
воддй
налито,
что
водой
наливши,
как
во-
dû, водой (дождём)
не
с мочить
и
под.
(Ивашко 1981,
47).
Эта
ассоциация,
как
каж ется ,
весьма
близка
к
семантическим
сдвигам
гла голов
кишеть,
варить
и
кипеть
в
русском
языке.
Этимологический
анализ
гла гол а
кишеть
и
его
производных
показывает,
что
в
основе
выражения
кишмя
кишит
лежит
отнюдь
не
пр едст авл ение
о
бес­
п оря до чном
движении,
копошении
или
ш евел ении .
Э тот
гла гол ,
отпочковавшийся
от
славянского
корня
*kysnç>ti, первоначально характеризовал процесс бур ­
ного
брожения,
квашения
или
к ипе ния.
Прямое
и
переносное
значение
в
обороте
кишмя
кишит
у сили­
163


ва ется
удвоением
глагольной
основы,
кот орое
свой­
ственно
русской
народной
речи.
Повтор,
создающий
своеобразную
«кишащую»
звукопись
выражения,
и
загадочность
за быт ого
исходного
образа
насы щаю т
его
особой
идиоматической
экспрессией.
Переплет
без
переплета
Когда
мы
говорим
о
непонятном
во
фра зеологи и ,
то
обычно
считаем
таким
непонятным
л ибо
значение
или
форму
с лов,
входящих
в
состав
выражения,
ли бо
необычность
си нт акси чес кой
конструкции.
Вряд
ли
можно
н азват ь
непонятными
для
каж дог о
русского,
например,
с лова
козел,
арестант,
ходун
или
кочер­
га,
образующие
смысловое
ядро
выражений
забить
ко зла,
н аг ов орить
сорок
бочек
арестантов,
ходить
ходуном
и
ни
богу
свечка,
ни
черту
к очерг а.
Их
понят­
ность,
однако,
весьм а
обманчива,
п ос кольку
это
либо
переодетые
в
другую
языковую
форм у
слова-омони­
мы,
ли бо
слова,
сильно
из менивш ие
св ое
пр еж нее
значение
и
потому
оторв ав шие ся
от
первичного
фр а­
зеологического
образа.
В
об ор оте
забить
козла
козел
—
это
н азван ие
весь­
ма
популярной
в
р ус ской
деревне
игры
в
бабки,
или
«козны».
Первоначально
бить
козны
зн ачи ло
сбиват ь
о дну
такую
бабку
д ру гой.
Аналогична
су дьба
аре с­
тан та
в
выражении
на го вор ить
с орок
бочек
арестан­
т ов:
сло во
арестант
в
севернорусских
говорах
значит
‘мелкая сушеная рыба’.
Первоначальный
смы сл
э то­
го
оборота,
следовательно,
‘нарассказать небылиц о
якобы
огромном
улове’.
Сл ово
ходун
в
словарях
определяется
как
движу­
щая
часть
кузнечных
мехов
и
потому
ис хо дный
образ
его
обычно
воспринимается
как
сравнение
—
‘дви­
гаться
п одо бно
хо дун у’. Материал народных говоров,
в
которых
не мало
выражений
с
корнем
хо д-
(ходенём
х од ить,
ходить
хбдором,
ходом
ходить,
ход ымй
хо­
164


дит ь,
х одыре м
ходить)
убеждает
в
то м,
что
здесь
ни­
че го
общего
с
кузнечными
мехами
это
слово
не
и ме­
ет.
Пе ред
нами
просто
одна
из
фразеологизирован-
ных
дублетных
конструкций,
которые,
как
мы
у бе­
дились
при
разборе
выражения
кишмя
кишит,
в
русском
язык е
чрезвычайно
активны.
Столь
же
обманчиво
впечатление
понятности
слова
кочерга
в
обороте
ни
бог у
с вечк а,
ни
черту
кочерга.
Оказывается,
оно
означает
отнюдь
не
железную
клю­
ку
для
вы гр еб ания
углей
из
печки,
а
де рев ян ную
об­
го ре лую
палку,
к от орую
можно
б ыло
использовать
как
коптящую
лу чину
—
для
освещения
избы.
Им ен­
но
это
значение,
подтверждаемое
рус ски м
диалект­
ным
и
сла вян ски м
мат ер иал ом
(ср.
ни
бо гу
с вечк а,
ни
черту
ог бр ыш,
где
огйрыш,
огйрок
—
‘недогорев­
ший
ос таток
лучи ны’,
или
п ол.
ani bogu swieczki, ni
diablu ozoga, где ozeg — ‘об ожж ен н ы й
на
огне
кусок
д ере ва ’), делает противопоставление свечки и кочерги
лог иче ски
оправданным.
Фразеология
русского
языка
хранит
в
с воем
фо н­
де
немало
т аких
«понятных непонятностей», и мы
редко
задумываемся
над
см ысл овой
противоречивос­
тью
образа,
породившего
подобные
в ыра жен ия.
При чи ной
э той
п рот иворе чив ост и
ча ще
вс его
бы вает
многозначность
слов,
входящих
в
устойчивые
со четан и я.
Какое
из
значений
слов а
б ыло
в
та ком
сочетании
исходным?
Какова
св язь
этого
значения
с
другими
семантическими
характеристиками
слов а?
Как
это
з нач ение
в
процессе
развития
оборота
в заи­
модействует
со
смыслом
других
его
соседей?
—
вот
к руг
вопросов,
на
которые
в
подобных
случаях
п ри­
ходится
отвечать
фра зе ологу.
Выражение
попа ст ь
в
переплет
—
ти пична я
ил­
люстрация
названных
трудностей.
Общ ее
значение
это го
фразеологизма
хорошо
известно
—
‘оказаться в
сложном,
тр удн ом,
опасном
или
не пр иятно м
поло­
же ни и’. А вот в каком конкретно значении было здесь
пер в онач аль но
употреблено
слово
переплет,
сказ ать
165


без
специального
а на лиза
трудно.
Известные
сбор­
ники
В.Максимова,
М.И.Михельсона
и
Э .А .Варта -
ньяна,
об ъясн яющи е
происхождение
многих
р у сских
выражений,
обходят
оборот
попасть
в
переплет
мо л­
чанием.
Единственная
э тимо логи ческ ая
гипотеза
об
э том
выражении
высказана
А.И.Альпериным.
О трица я
напрашивающуюся
ассоциацию
с
профессиональным
языком
п ереп летч ик ов,
он
опирается
на
св и дете ль­
ство
книги
Д.Смирнова
«Картинки нижегородского
быта
XIX века», изданной в г.
Горь ком ,
будто
бы
объясняющее
э тот
фразеологизм.
«Переплетом»
ни­
жегородские
грузчики
называли
самые
грязные
тру­
щоб ы
и
н очлежки
—
Переплетчиковский
корпус
на
нижнем
б азаре,
где
можно
было
дешево
переноче­
в ать
или
снять
уг ол.
«Специальное нижегородское
выражение», по мнению Д.Смирнова
и
А.Альпери-
на,
первоначально
и
означало
поэтому
испытать
кра й­
нюю
н ужду,
жи ть
в
отвратительных,
е два
переноси­
мых
условиях.
Лишь
потом
этот
оборот
приобрел
бо­
лее
широкое
употребление
и
современное
зн аче ние
(Альп ., 32).
На
первый
взгляд
так ое
предположение
м ожет
показаться
весьма
логичным.
Трудно
тем
не
менее
объяснить,
как
узкораспространенное
слово
пе ре­
пл ет
—
‘Переплетчиковский корпус’
стало
так
ши­
роко
употребляться
в
литературном
язык е
и
почему
оно
стало
не
си м волом
кр айн ей
бедно ст и,
а
обозна­
чением
именно
‘сложного стечения житейских обсто­
яте льств ’ .
Пр ежде
чем
выд вига ть
ка кую-ли бо
гипо­
тезу,
обратимся
к
ко нкре тн ым
язык ов ым
ф акта м.
Толковые
словари
русского
язык а,
на ч иная
с
Вейсманнова
Лексикона
1731 г. ,
регистрируют
в
ос­
новном
четыре
значения
сл ова
переплет:1)‘действие
по
гла гол у
п ер еп лес ти ’, 2) ‘обложка книги,
тетради
и
под.,
в
которую,
п ере плета я,
в став ляют
бумаги’,
3) ‘что-л ибо
переплетенное,
образованное
сплетени­
ем’
и
4) (это значение фиксируют в основном все
166


сов рем енн ые
слов ари ) ‘сложное стечение обстоя­
тельств,
запутанное,
затруднительное
по ло жение’.
Ка кое
же
из
этих
значений
л егло
в
основу
нашего
оборота?
Современные
словари
без
колебаний
отн осят
пос­
ледний
к
переплет
‘сложное стечение обстоятельств’.
Однако
это
не
ответ
на
вопрос
о
происхождении
фр а­
зеологизма
попасть
в
переплет.
Дел о
в
том,
что
это
значение
ха ракте рно
для
сл ова
пере плет
именно
в
со ст аве
устойчивых
сочетаний
попасть
в
переплет,
взять
кого-нибудь
в
переплет
и
по д.,—
о но,
как
выра­
ж аются
лингвисты,
фразеологически
связано.
И ны­
ми
словами,
это
значение
—
результат
употребления
слов а
переплет
в
со став е
оборота
попасть
в
переплет,
а
не
пр ичин а
его
образования.
Ясно,
что
значение
‘сложное стечение обстоятельств’
—
значение
пере­
носное.
Историк
же
фразеологии
должен
в ыяв лять
конкретный,
н емет а фори чески й
смысл
сочетания.
О
том,
что
у
сочетания
попасть
в
переплет
та кой
ме­
тафорический
смы сл
бы л,
свидетельствуют
и
глагол
«физического действия»
попасть,
и
прозрачная
св язь
слова
переплет
с
конкретным
гл агол ом
п ереп лест и.
Н аша
ц ель
—
найти
это
конкретное
значение
сло ва
переплет,
переносное
употребление
кото рого
и
п ри­
вел о
к
об разова ни ю
фразеологизма.
На
первый
взгляд
этот
перенос
мог
б ыть
в озмо­
жен
лишь
на
базе
третьего
знач е ния
слова
пере­
плет
—
‘что -т о
переплетенное,
образованное
спле­
те ние м’.
Это
зна чение
весьма
широко
отражено
в
русском
литературном
языке.
Вот
ли шь
некоторые
«мини -к о нте к с т ы», в которых это слово встречает­
ся,
по
данным
картотеки
Б АС:
негустой
переплет
в етвей
(И.С.Тургенев),
черный
переплет
ветвей
(А.Н.Т ол ст о й), странный переплет ветвей ( С.Н. Се р-
г ее в- Це нск ий), сосновый переплет ( А.С.Мака рен ко),
переплет
ре шет ки
(Д.Н. Мами н- Сиб и ряк), перепле­
ты
проволоки
(Ф. В.Г л адко в), синие тонкие перепле­
ты
теней
(А.А.Ка р ава е ва).


На
основе
этих
конкретных
представлений
о
пе­
реплетении
ветвей,
проволоки,
теней
и
по д.
разви­
вается
и
пе ре нос ное
знач е ние
слова
пер епле т
—
‘сложное сплетение обстоятельств,
жизненной
об­
становки
и
п о д.’: «Лидер меньшевиков Чхеидзе в
течение
пяти
лет
во згл авлял
социал-демократичес­
кую
фракцию
III Думы .
За
это
время
он
успел
при­
об рест и
большой
оп ыт.
Он
хорошо
знал,
как
следу­
ет
лавировать
в
с лож ном
переплете
д умс кой
об ста­
но вки» (А .Б адае в.
Большевики
в
Государственной
Д ум е); «Ей пора было домой.
Ни
мокрые
чулки,
ни
дальность
ра сс тоян ия
не
пугали
ее:
все
это
был
только
очередной
переплет
жизни» (Л.Леонов.
Дорога
на
океан).
Не
правда
ли,
от
подобных
конкретных
и
п ере­
носных
представлений
н ед алеко
до
тех
запутанных
и
сложных
обстоятельств
или
п оложе ни й,
которые
об о­
значаются
словом
переплет
во
фразеологическом
уп от­
реблении?
Действительно,
сло вари
подчеркивают
при
харак­
теристике
с лова
переплет
в
составе
нашего
оборота
именно
сложность,
запутанность
положения,
в
ко­
торое
попадают
в
таких
сл у чаях: «беспокойное,
слож­
ное
стечение
обстоятельств,
запутанное,
затрудни­
тельное
по л ож ение» (ТСРЯ), «сложное стечение жиз­
ненных
обстоятельств;
затруднительное
положение»
(БАС), «сложное,
запу танн ое
и
затруднительное
по­
л о жени е» (СО).
Некоторые
контексты
как
бу дто
подтверждают
так ое
толков ан и е: «Сережа из привычных,
домашних
ус лов ий
попал
в
среду
чужих
людей,
в
об стан овк у
же сток их
физических
л ише ний.
Даж е
взрослые,
жи­
тейски
оп ытн ые
люди ,
попадая
в
тяжелый
переплет,
замечают,
как
нарушаются
многие
их
представления,
как
недостаточен
их
опыт
жизни
и
знание
людей
в
новых,
особо
суровых
и
необычных
условиях»(В.Грос-
сман .
За
правое
д ело); «Бродя по жаркому,
ск учн о­
му
городу,
я
толь ко
говорил
само му
себе: “Да -с ,
до­
168


рогой
Павел
Андреевич,
попали
мы
с
ва ми
в
пе реп лет ”»
(А.И.Куприн.
Как
я
был
ак тером).
Однако
даже
в
этих
ко нт ек стах
сложность
и
за пу­
танность
положения,
в
ко торо м
ока зыва ю тся
попав­
шие
в
п ере плет,—
это
своего
род а
отт ен ок
к
более
общему
значению
фразеологизма
—
‘оказаться в опас­
но м,
затруднительном
и
не при ят ном
положении’.
Такое
пр едст авл ени е
об
опасностях
и
неприятностях
отражено
многими
употреблениями
об ор ота : «Однаж­
ды
она
[Стеша]
попала
в
такой
переплет
в
разгар
боя,
что
в ыхо да,
казалось,
никакого
уже
нет
и
гибель
не­
отвратима.
Земля
в зр ыва лась
к
не бу
че рным и
см ер­
чами» (Ф.В.Гладков.
Малашино
счастье);«У Нико­
лая
теперь
страшные
хлопоты...
Малый
попал
в
та­
кой
переплет,
что
хо ть
караул
кри чи » (А.П.Чех ов.
Письмо
Н. А. Лейк и ну, 8 ноября 1888); «—
Но
где
я
найду
работу?
И
без
ме ня
вон
с колько
желающих
—
крепких
и
здоровых
парней.—
Ког о
вы
вините,
попав
в
такой
переплет?
Себя,
судьбу,
государство?
—
Себя ,—
ответил
Д же йм с...» (Правда, 1977, 4 янв.);
«—
Штирлиц,
сейчас
я
вам
ск ажу
главное:
я
попал
в
дикий
п ереп ле т» (Ю. Семен ов.
С емнадц ат ь
мгновений
весны).
Это
основное
значение
яв стве нно
проступает
и
в
вариантах
фразеологизма,
в
которых
подвергается
лек­
сической
замене
глагол: «—
Эг е,—
покрутил
головой
Кочубей,—
этот
для
ме ня
понятный,
вот
этот
самый
Птаха,
а
вот
як
комиссары
в
самый
переплет
влип­
ли,
га?»(А.А.Первенцев.
Кочуб ей); «Кого же,
со б­
ственно,
судили
в
этом
процессе?
—
Зеленко
и
Ме-
ранвиля
—
его
“приказчика на отчете”,
которые
ста­
рались
“ввести в переплет”
бр ать ев
П оп овых» (Новое
время, 1894, No 4); «Ну,
братец,
я
вчера
вечером
неожиданно
очутился
в
таких
п ерепл ет ах
ок оло
п ру­
да,
что
е два
спасся
б егс тво м» (диалектная запись в
Псковской
об л.).
Несколько
своеобразным
по
значению
о к аз ывает­
ся
фразеологический
в ариан т
взять
в
переплет
‘реши ­
169


тельно
воздействовать
на
кого-либо’.
Контексты
по­
казывают,
что
это
своеобразие
обусловлено
контами­
нацией,
т.
е.
смеш ени ем
оборота
попас т ь
в
переплет
с
выражением
взять
в
оборот
к ого- н иб удь : «Избалован ­
ных
лодырей
надо
взять
в
переплет.
Прорабатывать
как
следует
на
собраниях,
в
газетах,
и
п окр еп че» (слова
Ш уры
Погореловой
на
ком сом ол ь ском
собрании:
А .И. Мат веев.
Семнадцатилетние);«—
Уроки
сдела­
ла?
—
спросила
Женя.—
С дела ла.
Насчет
физики
при­
шла
к
тебе.—
Смотри,
С вет ка,
допрыгаешься.
Като к
надо
от ложи ть,
а
то
возьмем
в
переплет,
как
Лиду.—
Не
ворчи,
пожалуйста» (А.И.Матвеев.
Семнадцати­
л ет ние); «Впрочем,
мы
Витеньку
любим.
Будем
по д­
талкивать
и,
как
говорится,
в
переплет
возьмем,
если
п он ад оби тся,—
верно,
Полинушка?»(В.В.Кетлинская.
Дни
нашей
ж из ни).
Характерно
при
этом,
что
так ое
смеш ени е
слов
переплет
и
оборот
могло
в озни кн уть
ли шь
на
основе
значения
‘трудное и неприятное’,
а
не
‘запутанное и
сложное
положение’
у
первого
слова.
Наблюдения
над
ко нк ретн ым
употреблением
об о­
рота
попасть
в
переплет
и
его
вариантов,
таким
об­
раз ом,
показывают,
что
в
основе
выражения
ле жит
какая-то
и ная
семантика.
Чтобы
выявить
ее,
необ­
ходимо
предварительно
проделать
особый
структур­
но-семантический
анализ
оборотов
с
подобным
пе­
реносным
значением.
Таких
об оротов
в
диалектах
не ма ло.
Посмотрим,
какая
же
мотивировка
ле жит
в
их
основе.
Чаще
в сего
—
это
трудное
п оложен ие,
котор ое
символизируется
наименованиями
ка ки х-ли бо
лову­
шек
для
живо тных :
1. ‘Капкан,
си лк и’: пск.
оказаться
в
давблках
(далбвках) ‘быть стиснутым со всех сторон’ (ср.
а рх.
давйлка
‘приспособление для ловли белых куропаток’,
давок,
дав йх а,
жавяга
—
примерно
то
ж е), беломор.
попасть
в
зажбм
(ср.
а рх.
жом
‘яма,
в
которой
ста­
ви тся
капкан
с
наживкой
на
м едв ед я’), попбл,
как
170


медведь
в
капкан;
попасться,
как
мышь
в
мышеловку;
попасться
в
тиски
и
т.
д.;
2. ‘Сети’: прост.
(XVIII в .)
и
диад,
попас т ь ся)
в
вершу,
поп ал,
как
сом
в
вершу;
прове л,
как
сома
в
вё р-
шу,
аск.
в
вершу
вл езть,
беломор.
попа ст ь
в
мерёжу,
попас т ь
в
с еть
(в сети,
в
сетку)
и
др.
3. ‘Предметы,
м огу щие
с луж ить
ловушками’: вва­
лился,
как
мышь
в
закром;
попался
как
мышь
в
короб,
прост,
в л ететь
в
кадушку;
попасть
головой
в
мешок;
ура л.
попасть
в
зах лобу шку
и
п од.
4. ‘Яма’, ‘б олото’: сиб.
попасть,
как
медведь
в
б ер­
лог ;
попасть
в
проруху,
попасть
в
р юху;
попасть
в
ому т,
попасть
в
пропасть,
попас ть
в
яму;
сесть
в
лужу,
сес ть
в
ка лужу
и
п од.
Активность
фра зеолог ич еской
модели,
где
осн о­
вой
метафорического
переноса
яв ляется
име нно
ры­
боловная
снасть,
подтверждается
и
массой
оборотов
со
сх одно й
мотивировкой,
но
с
ино й
синтаксичес­
кой
конструкцией,
например,
попасться
на
удочку,
ди ад,
попасться
на
кукан ,
попасть
на
остряки
и
п од.
Тако е
обилие
н ародн ых
выражений
со
з на чени­
ем,
аналогичным
значению
нашего
оборота
и
с
весь­
ма
одноплановой
мотивировкой,
заставляет
задумать­
ся
о
св язи
этой
фра зеолог и ческой
модели
с
со чета­
ние м
поп аст ь
в
переплет.
Может
ли
тождество
значения
и
синтаксической
конструкции,
ха рактер­
ное
для
последнего
и
большинства
приведенных
выше
оборотов,
быть
случайным?
В
поисках
ответа
на
э тот
вопрос
обратимся
вновь
к
ди ал ект ному
мате ри ал у.
Слово
переплет
в
народ­
ных
говорах,
по
данным
КСРНГ,
гораздо
богаче
зн а­
чениями,
чем
в
литературном
языке:
это
и
‘плетень
из
хвороста’ (арх.), и ‘основа
крыши,
состоящая
из
горизонтально
направленных
же рдей ’ (зап.
брян.), и
‘сумочка’ (олон.), ‘запруда,
пл от ина’.
Ср.
также
бел.
диал.
переплёт
‘заставка в передке саней’
и
по д.
Среди
многочисленных
значений
слова
переплет
в
диалектах
нах о дим
и
так ое,
которое
объясняет
мо­
171


тивировку
нашего
оборота
в
р амках
вышеописанной
фра зеолог и ческ ой
модели.
В
архангельских
го вора х
уже
в
1850 г.
Л.И.Шренк
з аписа л
такое
з нач ение
слова
пе р е пл ет : «плетеная из прутьев перегородка,
которая
ста в ится
на
н ек оторое
ра сст оян ие
от
берега
в
реку,
чт об
произвести
в ыше
течения
ея
за вод ь,
где
ставит­
ся
сеть,
н азыв аем ая
вар ва,
для
ул ова
се м ги» (Шренк
1850, 159).
Примерно
в
так ом
же
значении
фиксиру­
ют
позже
эт от
ры боловн ый
термин
А.О.Подвысоцкий
и
В.И.Даль
в
своих
словарях.
Более
специализиро­
ванным
названием
служит
сло во
переплет
в
совре­
менной
народной
терминологии
Обско-Енисейского
бассейн а:
здесь
переплеты
значат
‘поперечные прутья
или
дранка,
ск реп ляюща я
остов
рыбозаградительной
с т ен к и’ (Сенкевич,
Михалкина
1958, 178).
Переплет,
та ким
образом,
это
сплетенная
из
жердей
лов ушка
для
лов ли
рыбы.
Аналогичное
з на­
чение
имеют
образованные
от
корня
плет-
слов а
з ап-
лёт ,
зап лет ен ь:
ш ексн.
заплёт
—
«заграждение из
тонких
прутьев
в
переплет,
устраиваемое
по
течению
ре чек,
ручьев
и
в
других
местах,
где
идет
рыба,
для
ловли
ее
в
половодье;
з ап ло т» (СРНГ, X, 327); ср.-
урал.
зйплетень
‘плетеная (об ычн о
из
прутьев)
рыбо­
ловная
снасть,
к отор ую
при
ловле
рыбы
тянут
вдоль
ре ки
как
н ев о д’ (СРНГ, X, 327—328).
Хар актер но
и
п ере нос ное
фразеологическое
значение
оборота
с
ди­
ал ект измо м
зам ани ха
(заманйшка)
—
попал
в
замани­
ху
(заманйшку)
—
‘попал в трудное,
б езвы ход ное
по­
ложение’.
Дал ь,
фиксирующий
э тот
об орот ,
прав­
да,
св языв ает
его
со
значением
‘глухое русло,
ложн ый
фа рв ате р’.
Одн ако
значение
‘плетневая загородка на
озере,
где
прикармливают
уток
и
кроют
сетью’ (Даль,
I, 600), свидетельствует о том,
что
это
выражение
может
иметь
и
другую
мотивировку
—
‘попасть в сеть,
в
ловушку’.
Приведенные
данные
ок он чательн о
р аскр ывают
мотивировку
выражения
попасть
в
переплет:
оно
пе р­
воначально
зн ачи ло
то
же,
что
и
попасть
в
сети,
по­
172


пасть
в
капкан,
попасть
в
ловушку
и
по д., т.
е.
‘ока ­
заться
в
безвыходном,
затруднительном
и
опасном
положении’.
Как
мы
уже
видели,
именно
это
пер ено сно е
зна­
ч ение
нашего
оборота
отражается
и
в
современном
его
литературном
употреблении.
Однако
прозрачная
с вязь
слова
переплет
с
глаголом
плести
не
мо гла
не
отра­
зиться
на
дал ь ней шей
семант ич еско й
эволюции
этого
в ыра жен ия.
Уз ко сп ец и альн о е, «рыболовное»
знач е­
ние
термина
переплет
за бы вало сь,
а
жив ая
ассоциа­
ция
с
чем-то
переплетенным,
з апу танны м
и
сложным
постоянно
вс плыва ла
в
памяти.
Не
случайно
поэтому
для
м ногих
литературных
упо тр ебле ний
с лова
переплет
характерен
тесный
сплав
значения
‘опасное,
затруд­
нительное
и
безвыходное
положение’,
родившегося
в
недрах
фразеологизма,
со
значением
‘запутанное и
сложное
положение’,
к ото рое
я вля ется
естественным
развитием
конкретной
семантики
этого
слова
—
‘спле­
тение,
переплетение
че го-ли бо’ .
«—
Да,
компания-то
подобралась
подходящая.
Как
раз
в се,
ко му
в сы пали
на
собрании...
Вот
по па­
ли
в
переплет!»(В.Овечкин.
Гости
в
Сту ка ча х); «Тут
что-н и буд ь
д ругое
есть.
Ба!
да
не
влюблен
ли
он
сам?
Разумеется,
влюблен;
это
ясно,
как
день.
Какой
пе­
реп лет,
подумаешь!..
Скверно!»(И.С.Тургенев.
О тцы
и
дети).
Не
правда
ли,
в
приведенных
ко нт екст ах
уже
до­
в ольно
трудно
определить,
чтб
больше
характеризует
слово
переплет
—
опасность
и
безвыходность
ситуа­
ции
или
ее
запутанность
и
сложность?
Так,
в заи мо­
де й ствуя,
фра зеологи че ск ое
и
ле кси чес кое
значения
этого
слов а
со з дали
сложный
семантический
«пере­
пле т », позволяющий предельно точно характеризо­
в ать
зап ута нную
и
при
э том
весьма
затруднительную
—
до
безвыходности
—
ситуацию,
в
к ото рую
попадают
л юди.
Именно
эт от
«переплет»
двух
близких,
но
все-
таки
не
совсем
т ож деств ен ных
значений
составляет
173


семант и ч еску ю
специфику
выражения
попасть
в
пе­
реплет,
со з дает
в
нем
ту
«добавочность смысла», ко­
торая,
по
мнению
Б.А.Ла р ин а,
вообще
характерна
для
фразеологии.
Под
чужим
колпаком
и
в
св оей
тарелке
Фра зеолог и ческ и й
«переплет», в который порою
попадает
то
или
ино е
слов о,
мо жет
ок азат ься
осо­
бенно
прихотливым,
есл и
выражение
не
исконно,
а
заимствовано
из
других
языков.
Заимствования
во
фразеологии
весьма
специфичны,
п осколь ку ,
как
правило,
они
осуществляются
в
виде
буквального
пе ре вода
составляющих
то
или
иное
выражение
сло в
—
калькирования
(Балли 1961, 70).
Благодаря
такому
переводу
иноязычный
об орот
производит
вп е­
чатление
исконного,
быстро
вживается
в
русский
язы к.
В
п роцес се
вживания,
однако,
всегда
проис­
ходит
более
или
менее
сильное
с ема нти чес кое
сме­
щение
слов,
входящих
в
состав
оборота.
Оно
обус­
лов лен о
обычно
т ем,
что
диапазон
значений
эти х
слов
в
даю щем
языке
иной,
чем
в
языке
принимающем.
Бу квал ьн ое
восприятие
заимствованного
выражения
может
в
результате
ок азатьс я
ин ым,
чем
истинный
его
образ:
в едь
значение
слов,
которыми
передан
за­
имствованный
фразеологизм,
широко
известно
и
в
свободном
уп отре блен ии ,
в
то
время
как
значение
воспринятое
остается
«на отшибе», вне органичной
се ман тиче ско й
системы,
сложившейся
исторически.
Эффект
«семантической непривычности»
весьма
важен
для
пе рво го
момента
фразеологического
каль­
кирования.
Именно
он
яв ляетс я
часто
причиной
по­
пулярности
кальки
и
чре звы чай но
быстрого
ее
усв ое­
ния.
Носители
языка
ч ерез
э тот
новый
об орот
как
бы
вновь
ощущают
смысловые
по те нции
старых
слов
и
соч етан ий ,
домысливают
их.
Так
рождается
на пря­
жение
между
новой
и
старой
лексической
и
фразео­
174


логической
семантикой,
разр яжа ю щееся
яркой
фр а­
зе олог иче ск ой
экспрессией.
Уло вит ь
э тот
момент
—
значит
понять
мех аниз м
фра зеологи че ског о
кал ь ки­
рования.
П опыт аем ся
проиллюстрировать
высказанные
со­
ображения
конкретным
анализом
и стор ии
фразеоло­
гиз ма,
родившегося
буквально
на
наших
глазах,—
быть
под
колпаком
у
кого-нибудь
—
«быть под чьим- то
пристальным
надзором,
совершив
некоторую
неосто­
рожность,
дав
повод
для
подозрений».
Его
распрос­
транение
и
и звес тн ость
связаны
с
п оп улярн ость ю
те­
лефильма
«Семнадцать мгновений весны», снятого
по
одноименному
роману
Юлиана
С емено ва.
У
писателя
э тот
оборот
стал
яркой
речевой
ха­
рактеристикой
одного
из
гл ав ных
героев
романа
—
и зворотл ив ого
и
циничного
шеф а
г ест апо
Мюллера.
Не
всегда,
конечно,
в
романе
это
выражение
уп от­
реб л яет
именно
Мюллер,
но
в сегда
за
ним
стоит
мюллеровский
метод
«опеки» .
Для
Мю ллер а
держать
ког о- то
«под колпаком»
—
сво его
рода
профессиональная
гордость.
Гла вар ь
г ес­
та по
обязан
знать
о
каждом
шаге
сво их
сотр удн ик ов
или
соперников.
И
они
этот
мюллеровский
«колпак»
над
собой
ощущают
постоянно: «Лицо Штирлица сей­
час
ст ало
сине-бледным
не
пот ом у,
что
он
по нима л,
какие
жд ут
его
муки,
скаж и
Кэт
о
нем.
Все
проще:
он
играл
ярость...
—
В
чем
дело?
—
уд ивил ся
Шелленберг.—
Что
с
ва ми?
—
П о-м оему,
мы
все
под
кол пак ом
у
Мюллера.
То
э тот
идиотизм
с
хв о стом
на
Фридрихштрассе,
а
сегодня
еще
по ч ище:
они
находят
русскую
с
п ере дат­
чи ко м...»
Часто
п оложен ие
«под колпаком», как показыва­
ет
тек ст,
яв ляется
весьма
опасным,
ибо
оно
грозит
рас п раво й:
«Слушайте,
вы
го ворит е
со
мн ой
заг адк ами ,
Х ол-
то фф!
Как ое
отношение
ко
мне
имеет
арестованный
175


физик?
Отче го
вы
негласно
проверяли
мои
дела
и
за­
чем
Мюллер
ищ ет
на
ме ня
улики?
—
Я
не
мог у
вам
этого
об ъ ясни ть,
сам
ни
черта
тол ком
не
понимаю.
Я
з наю
толь ко,
что
вы
—
под
ко лпа ком.
—
Я?
—
п ораз ился
Шт ирли ц,—
Это
же
и ди отизм!
Или
н аши
ш ефы
п отеряли
голову
в
этой
суматохе!»;
«[Холтофф
—
Штирлицу]
Мы
спасем
миру
великого
физика.
Здесь
его
сп ас
я,
а
организовали
бегство
—
вы.
А?
И
у чти те:
под
колпаком
вы,
а
не
я.
А
вы
зн аете ,
что
значит
быть
под
ко лпа ком
у
Мюллера».
Кстати,
сам
Мюллер
в
тексте
романа
употребля­
ет
выражение
под
колпаком
как
в
отношении
л юдей,
так
и
в
отношении
«неживой материи», например
денежных
вкладов
в
б ан к ах: «Люди Гиммлера за гра­
ни цей
под
колпаком,
он
от
агентов
требовал
дел ,
он
не
бер ег
их.
А
ни
о дин
че лов ек
из
бормановских
гер ­
мано-американских,
германо-английских,
ге рма но­
бразильских
институтов
не
был
арестован...
Большин­
ст во
денежных
вкладов
Гиммлера
в
иностранных
ба н­
ках
—
под
ко лпак ом
союзников».
В
последнем
ко нт ексте
подчеркивается
недоступ­
н ость
вкладов
Гим мл ера
в
данной
ситуации,
захват
их
США,
А нглией
и
Францией
под
с вою
«опеку».
Яркий
«мюллеровский»
об орот
мгновенно
стал
русским
к рылат ым
с лово м,
сразу
же
распространился
в
живой
речи.
Проник
он
и
на
страницы
большой
п рес сы.
Так,
оч ерк
АТ олкун ова
(Правда, 1977, 24
д ек.), в котором рассказывается о том,
как
профессор
Гарваодского
уни верс ите та
Дж.
К.
Гэ лбр ейт
в
тече­
ние
сорока
лет
находился
под
не усы пным
личным
кон­
тролем
директора
ФБР
Э.Гувера,
наз ыв ает ся
«Досье
на
ж ену
Цезаря,
или
50лет “под
колпаком”
ФБР».
А
«Литературная газета» (27 июля 1977 г. ) от к рыл а н о­
вую
рубри ку
16-й
страницы
—
«Под колпаком клуба
ДС ». Вот каковы задачи этой рубрики: «Со свойствен­
ной
ей
инте ллиге нтн ой
въед ливостью
адми нист р аци я
намеревается
“брать под колпак”
отдельные,
порою
176


нечетко
решаемые
проблемы
и
некоторых
весьма
у ва­
жаемых
товарищей,
которые
не
всегда
тороп ятся
эти
проблемы
решать.
Даже
несмотря
на
друж ес кую
кри ­
ти ку
“Клуба ДС”. В этой связи администрация со всей
ответственностью
напоминает
этим
товарищам,
что
не
ею
установлен
порядок,
со гл асно
которому
дружески
критикуемые
товарищи
об язан ы
отвечать
на
сп раве д­
ливу ю
кр ити ку
своевременно
и
по
существу.
И так,
ми л ости
просим
под
колпак!»
Х арак тер но,
что
первоначально
в
нашей
публи­
ци сти ке
об орот
под
колпаком
со хран ял
плотную
при­
в язку
к
«западной»
действительности.
Типичны,
на­
п ри мер,
наименования
статей
«“Миллионы”
под
колп ако м» (в рубрике «За
фасадом
“свободного
мира”» —
П рав да , 1988, 3 марта), «“Под колпаком”
премьер-министр» (с подтитулом «Секреты
секрет­
ных
с лужб»
—
Правда, 1986,4 дек.)
или
«Джейн
Фон да
“под колпаком”» (с подзаголовком «И х
де­
м окра тия»
—
Пр а вда , 1983, 12 дек.).
В
последней
з амет ке
э тот
об орот
уп отр ебляетс я
в
первом
ее
пред­
лож ени и : «Известная американская киноактриса
Джейн
Фонда
в
теч ен ие
многих
лет
н аход ила сь
“под
колпаком”
у
полицейского
ве дом с тва.
Ее
каж дый
шаг
фиксировался
и
заносился
в
п ухлые
папки
архивов,
хранящие
данные
на
всех
инакомыслящих...».
Постепенно,
од н ако,
критическое
острие
этого
выражения
повернулось
и
в
сторону
на ших
собствен­
ных
недостатков.
Любопытно
при
этом,
что
су бъек т
бдительного
кон троля
и
надсмотра
ок азыва етс я
в
та­
ких
случаях
совершенно
иной
—
не
специальные
«сек­
ретные
с лужбы », а...
широкая
об ществ ен нос ть
или
даже
природная
ст их ия : «В челябинском торговом
центре
покупатели
аттестуют
“на любезность”. “По­
началу
это
сковывало
нас,—
рассказывала
одна
та­
мошняя
продавщица.—
Постоянно
думалось,
что ,
может,
именно
сейчас
за
тобой
наблюдают,
оцени­
вают.
Вроде
под
колпаком
ж ивешь .
А
спустя
како е-
то
время
привыкли.
Мы
стали
требовательней
к
себе.
177


Удивительно,
что
и
ра ботать
ст ало
легче,
веселей»
(О. Б о гу сла вская.
С
уважением
друг
к
другу//Правда,
1984, 14 сент.); «Вот и Убса- Нур с кая
котловина...
Котловина
замкнута
горами,
она
бесст о ч на,
о бл ада­
ет
внутренней
атмосферной
циркуляцией.
Котлови­
на
находится
“под колпаком”
центральноазиатского
антициклона,
бл аго даря
чему
создаются
благоприят­
ные
условия
для
наблюдения
за
нею
из
кос моса
(Н.К ривом а з ов.
...Н е
ст уп ала
нога
человека//Прав-
да, 1987,18мая).
Как
видим,
выр аж ение
под
к олпак ом
не
толь ко
обрело
популярность
и
обросло
новыми
в ариан т ами
(брать под колпак,
жить
под
колпаком,
милости
про­
сим
под
ко лп ак), но и значительно расширило сферу
своего
уп отр еб ле ния,
об ог ати лось
семантически.
А
это
уже
сви дет ель ст во
его
органического
врастания
в
ткань
нашего
литературного
языка .
Ка кой
же
к олпак
з десь
и меется
в
вид у?
Что
бу к­
вально
значит
э тот
фра зеологи зм,
пущенный
в
об о­
рот
писателем
Ю.Семеновым?
Слово
колпак
в
р у сском
языке,
как
из вес тно ,—
тюрк ское
заимствование
(Фасмер II, 297; Томилина
1977). Основное его значение
—
«конусообразный или
овальный
головной
убор»
—
мал о
что
дает
для
пони­
мания
исходного
значения
фразеологизма.
Пос мо т­
рим,
какие
р у сские
выражения
образованы
от
этого
сло ва
и
м огли
ли
они
ст ать
прототипами
оборота
под
колпак ом.
В
словаре
В.И.Даля
н аход им
поговорку
Ж ена
му жа
к олпак ом
накрыла
(или в колпак нарядила), т .
е.
подчинила
себе,
сделала
«колпаком», околпачила
(Даль II, 143).
Ср.
также
смол,
колпйк
—
«название
мужика
по
его
остроконечной
ш апке», «дурак,
не­
понятливый,
кото рого
хитрый
че лов ек
легко
может
п ро вест и » (Добр., 50).
Здесь,
по-видимому,
соеди­
няются
две
символики,
связанные
с
колпаком
—
го­
ловным
уб ор ом.
С
одной
стор оны,
речь
и дет
о
ду рац­
ком
колпаке
—
шутов ско й
шапке
с
п ог рем ушками ,
178


нарядить
в
который
кого-то
значило
«одурачить,
окол­
п ачи ть,
обма нут ь ». С другой стороны,
надеть
на
мужа
колпак,
околпачить
—
подчинить
его
се бе:
это
пред­
ставление
восходит
к
соколиной
охоте,
где
пр ед ва­
рительно
ловчую
птицу
«околпачивали», т.
е.
наде­
ва ли
на
нее
колпак,
тем
самым
ли шая
ин ици ати вы
и
св об оды
до
начала
охоты.
Можно
ли
св язат ь
интересующее
нас
выражение
с
давно
и звес тн ыми
народными
оборотами
накрыть
колпаком
или
нарядить
в
ко лпак?
Их
сближению
пр е­
пятствует
как
см ысл
фразеологизма
под
колпаком,
так
и
его
форм а.
Мюллер
ве дь
имеет
в
виду
не
подчине­
ние
и
не
«околпачивание»
своих
подчиненных,
а
не­
усыпный
кон троль
над
ними.
В
русском
литературном
языке
ес ть
и
другое,
несколько
устаревшее
выражение
со
словом
колпак.
Причем
оно
и споль зу ется
именно
в
той
же
форме,
что
и
выражение,
употребленное
Ю.Семеновым. «Под
колпаком»
—
так
на зы вает ся
IX глава романа О .Форш
«Одеты камнем».
Реч ь
в
ней,
од на ко,
ид ет
со всем
о
другом
колпаке,
чем
у
Ю.Семенова:«Пустякнаокне
привлек
мое
внимание:
огромный
стеклянный
к ол­
па к,
каким
накрывается
с ыр,
совсем
пустой
ст оял
на
с ве тло-же лто м
м рам оре
подоконника,
и
в
не м,
стукаясь
то
об
о дну
стенку,
то
о
друг ую ,
докучно
жужжа,
из
последних
сил
би лась
синяя
толстая
муха».
Под
такими
стеклянными
колпаками
не
только
хр а­
нились
от
мух
сла сти ,
с ыры
и
прочая
пища,
но
и
предохранялись
от
п орыв ов
ветра
свечи,
освещавшие
дворянские
беседки
и
в еран ды
во
время
вечерних
чае­
питий.
«Предохранительная функция»
таких
к олпа­
ков
лег ла
в
основу
образности
выражений
жить
под
с те кля нным
колпак ом
или
поставить
под
ст еклян н ый
колпак.
Они
характеризуют
полную
отчужденность,
оторванность
кого-либо
от
окружающей
среды,
по д­
черкивают
ст р емл ение
человека
избежать
всяких
в не­
ш них
во з действ ий. «Она (Т атьян а
Ларина.—
В .М.),—
пишет
Писарев
в
статье
“Пушкин и Белинский”,—
179


поставила
себя
под
стеклянный
колпак
и
об язала
себя
п росто ять
под
этим
колпаком
в
течение
в сей
св оей
жизни».
Или
у
Гончарова
во
«Фрегате “Па лл ад а”»:
«А теперь они (я по нцы
в
1853 г .—
В.М.)
еще
п ока
б оятся
и
подумать
выглянуть
на
св ет
божий
из-под
этого
колпака,
которым
так
пл отно
сами
накрыли
себя».
Любопытно
трансформированное
употребление
этого
оборота
в
сочетании
с
аб стра ктным
существи­
те льн ым
любовь,
где
стеклянный
колпак
становится
символическим
хра ни лищ ем
че го -то
не до сяга емо го
и
ц ело муд рен н ого: «Любовь
—
это
что -то
такое,
что
не дося га емо
в
стеклянном
колпаке,
и
в зять
из
кол­
п ака
это
может
только
и збра н н ый » (Аврора, 1981,
No
11, с.
125).
У
некоторых
писателей
образ
сте клянн ог о
колп ак а
приобретает
особую
от те ноч нос ть,
которая
приближает
пр ив еден ные
фразеологизмы
к
обороту,
употреблен­
ному
Ю. Семеновым.
У
Достоевского
и
Горького
они
используются
в
качестве
устойчивых
ср авнен ий
и
по д­
че ркив ают
п розра чнос ть
стеклянного
колпака,
т.
е.
то,
что
под
ним
—
все
на
виду.
У
о боих
писателей
оборот
употреблен
для
характеристики
провинциаль­
ной
жизни,
где
вся
ч астн ая
жизнь
человека
находится
«под колпаком»
об ыв ат еле й: «Всякий провинциал жи­
вет
как
будто
под
стеклянным
колпаком.
Нет
реши­
тельно
н икако й
возможности
хо ть
что-нибудь
скрыть
от
своих
поч т енных
сограждан.
Вас
з нают
наизусть»
(Ф.М. Дост о евски й.
Дядюшкин
со н); «Известно,
что
в
провинции
живешь
как
под
стеклянным
колпаком,—
все
знают
о
теб е,
знают,
о
чем
ты
думал
в
среду
около
дв ух
ча сов
и
в
субботу
перед
всенощной»(М.Горький.
В. Г. Корол енк о).
Такое
употребление
как
бу дто
п риб лиж ает
нас
к
толкованию
изначального
см ысла
«мюллеровского»
выражения.
Тем
бо лее,
что
и
форма
предложных
со­
четаний
под
колпаком
и
жить
как
под
стеклянным
колпаком
абсолютно
аналогична.
180


И
все
же
прямо
связывать
анализируемый
обо­
рот
с
ж ить
как
под
стеклянным
колпаком
нельзя.
Во-п ерв ых,
последнее
сравнение
уп отр еблен о
более
или
менее
инд иви д уа льно
—
не
случайно
оно
о тно­
сится
и
у
Достоевского,
и
у
Горького
к
одному
и
тому
же
явлению.
Во-в то рых,
н ес мотря
на
сходство
значений,
легко
улов ить
и
их
различие.
Жить
как
под
стек лянн ым
колп ак ом
—
э то,
так
сказать,
бы ть
«пассивно наблюдаемым»
кем
уго д но.
А
быть
под
к олпако м
у
кого-нибудь
—
зн ачит
н аходи ть ся
под
чьим-либо
целенаправленным
надзором:
не
с лу чай­
но
со по став ляем ые
об ороты
и меют
различное
гл а­
гольное
управление.
Након ец ,
у
Ю.Семенова
выра­
же ние
под
колпаком
используется
как
постоянная
р еч евая
характеристика
гестаповца
Мюллера.
Это
его
любимый
оборот.
Все
это
заставляет
искать
ин ой
источник
проис­
хождения
данного
фразеологизма.
И
мы
нах о дим
ег о,
как
кажется,
в
немецком
язык е.
Там
ес ть
весьма
то ч­
ные
—
и
форм аль н о,
и
се ман тич ески
—
прототипы
«мюллеровского»
в ыр аже н ия: jemanden, etwas unter
(in) seine Hut nehmen ‘принимать под надзор’, unter
jemandes Hut sein (stehen) ‘находиться под чьей-либ о
охраной,
защитой,
опекой,
покровительством’
и
т.
п.
(БГ, 303-304; ГГ, 362).
Как ов
буквальный
смы сл
этих
немецких
в ыра же­
ний?
Сло во
Hut имеет два омонимичных значения.
Одно
—
‘шляпа,
головной
убор’,
в
техническом
упот­
реблении
также
‘колпак’, ‘ на ко не чник’.
Второе
—
‘охрана,
защ ита’ .
Ра зу меется ,
фразеологизмы
jeman­
den, etwas unter seine Hut nehmen (haben) и unter
jemandes Hut sein образованы именно от второго омо ­
ни ма
(ср.
также
aufdenHut sein — ‘быть
настороже,
начеку’
—
Gömer 1979, 94). ‘ В зять
под
сво й
надзор’
или
‘быть под чьим -л ибо
надзором,
по печ енье м’,
следовательно,
безббразные
по
происхождению
об о­
роты
в
н емецко м
язы ке.
181


Вместе
с
тем
наличие
омонима
Hut («шляпа») не
мог ло
не
отразиться
на
экспрессивности
приведен­
ных
немецких
выражений.
В
разговорном
их
упот­
реблении
мо гла
созд ава ть ся
особая
кал амбур на я
дв у­
плановость,
т.
е.
вос пр ия тие
фраз еол ог и зма
unter
jemandes Hut sein и как « бы ть
под
чьим-либо
надзо­
ром»
и
как
быть
под
чьей-либо
шляп ой
(колпаком).
Ср.
раз гов орны е
выра же ния
alle unter einem Hut
haben — ‘собрать,
поймать
вс ех’ (БГ, 303) или etwas
unter einen Hut bringen — ‘ у вя зат ь
раз нород ные
инте­
ре сы’ (Gömer 1979, 94; Hannig 1978, 109), где при
возможной
д вуп ланов ос ти
на
первое
место
у
слова
Hut выдвигается уже значение ‘ шл япа’ .
Характерно,
что
в
ч ешско м
языке
калькированный
немецкий
оборот
jemanden unter seine Hut haben вос ­
принимается
уже
весьма
од но знач но
—
с
использова­
нием
слова
klobouk — ‘ш л я па’: mit pod kloboukem nëkoho
(дословно:
иметь
под
шляпой
кого-нибудь)
значит
‘иметь
кого-либо
в
своих
руках,
держать
кого-либо
в
кулаке’
—
с лово м,
иметь
кого-то
‘под колпаком’ (Z., 162).
Кста­
ти,
чеш.
klobouk ‘шляпа’
этимологически
восходит
к
то му
же
тюркскому
слову,
что
и
рус.
колпак
—
точнее,
к
его
форм е,
б лизк ой
к
пе рифе рийном у
для
русского
язык а
клобук
(Machek 1971, 258).
В
год
выхода
первого
и здан ия
этой
к ниги
нео­
жиданно
появилась
и
вторая
национальная
«марки­
ровка»
выражения
под
колпаком.
На
нее
обратила
внима ни е
о дна
из
моих
читательниц
—
Г.В.Маркело-
ва
в
письме
от
25 июля 1986 года.
«Уважаемый Валерий Михайлович!
—
пишет
она .—
С
большим
и нте ресом
прочитала
ва шу
книгу
“Образы русской речи”.
В
одной
из
гла в
вы
дает е
анализ
истории
фр азео логи зм а
“быть под колпаком у
кого-л.”.
Источник
происхождения
его
вы
на хо дите
в
немецком
языке
и
очень
убедительно
это
обосновы­
ваете.
А
нед авн о
в
статье
Ю.Жукова
читаю
следующее:
“...Я явственно видел,
что
вся
эта
история
была
за б­
182


лаговременно
п ост авл ена
«под колпак»
разведки,
как
пр инят о
выражаться
на
американском
полицейском
я з ыке”.
Комсомольская
п рав да , 20 июня 1986».
Как
интерпретировать
эту
этимологическую
глоссу
нашего
журналиста?
Просмотр
английских
и
американских
сл ова рей
убеждает,
что
он
не
проник
пока
в
широкое
уп отре б­
ление
и
является,
ви димо ,
узким
«профессионализ­
мом».
Не
случай н о
он
не
отра жен
в
монументальном
фра зео логи ческом
с лова ре
английского
язык а
А.В.Ку-
нин а,
ко торый
зорко
следит
за
просторечными
и
сл ен­
говыми
об орота ми
и
оперативно
отражает
их
в
каж­
дом
новом
издании.
Пожалуй,
в
полицейский
о би­
ход
американцев
оборот
о
колпаке
мог
также
попасть
от
немецких
«коллег». В пр оч ем ,
поскольку
в
а нгли й­
ск ом
языке
есть
и
разговорный
фразеологизм
keep it
under your hat (букв, ‘де ржи
это
под
своей
ш ля­
пой’) — ‘храни
это
в
секр ет е,
никому
об
это м
ни
сло­
ва’,
близкий
к
не мецко му
etwas unter seine Hut nehmen
по
св оей
образности,
то
«подколпачность»
американ­
ских
полицейских
м огла
появиться
в
их
сленге
и
са­
мостоятельно.
Таким
об разо м,
выражение
быть
под
к олпак ом
—
оригинальная
фра зеолог и ческ ая
ка лька
с
не мецко го .
Оригинальная
уже
потому,
что
Ю. Семенов
снижает
‘высокое’
стилистическое
звучание
оборотов
jemanden
unter seine Hut nehmen (haben) и unter jemandes Hut
sein.
В
немецком
они
значат
и
‘быть под опекой,
покровительством
кого-либо’.
Эта
‘опека’
в
устах
циничного
ше фа
гестапо
звучит
как
изд ев ате льс тво.
Оригинальность
этой
фра зеолог ич еской
кальки
за к­
люч ае тся
и
в
то м,
что
Ю.Семенов
при
дословном
переводе
с
н емецко го
из бир ает
не
ст ил исти ч ески
не й­
тральный
р у сский
эквивалент
шляпа
(вместо Hut —
‘защита’
и
‘шляпа’), а уже устаревающее и потому
более
экспрессивное
слово
—
колпак.
Э тот
выбор
не
случаен:
он
был
подсказан
п и сателю
длительной
т ра­
дицией
употребления
слова
ко лпак
в
русской
фр азе о­
183


логии.
Ведь
хо тя
«мюллеровское»
выражение
под
к ол­
пак ом
и
ка жется
свеж ей
ка льк ой
с
немецкого,
но
она
во
многом
опирается
и
на
русскую
народную
пого­
ворку
на крыт ь
колпаком
—
‘обмануть’,
и
на
фр азе о­
ло гизм
жит ь
под
стеклянным
колпаком,
и
в
особен­
ности
—
на
сравнение
жить
как
под
стеклянным
к ол­
паком
—
‘жить у всех на виду’.
В
сущности,
можно
утверждать,
что
в
данном
с лучае
удельный
вес
за им­
ствованного,
калькированного
равен
удельному
в есу
традиционного
русского:
ведь
именно
длительная
се­
мантическая
эволюция
слова
колпак
и
сочетаний,
в
которые
он
входит,
подготовили
мгновенную
адап т а­
цию
этого
фра зеолог и зма
современным
русским
яз ы­
ком.
Ро ман
Ю .Семен ова
как
бы
активизировал
тем
самым
ус т ар евшие
об ор оты
с
компонентом
колпак,
вдохнул
в
них
новую
фразеологическую
жизнь.
История
оборота
быть
под
колпаком
у
кого-н.
мо­
жет
показаться
весьма
оригинальной
и
п рихотли вой
уже
потому,
что
его
появление
в
рус ско м
язык е
в
какой-то
степени
обусловлено
своего
род а
«стилис­
тическим
п рои зволом »
известного
современного
пи­
сат ел я.
Однако
это
далеко
не
так.
Наоборот:
мгн о­
ве нное
усвоение
и
популярность
эт ой
фразеологи­
ческой
кальки
в
разговорной
и
письменной
речи
показывает,
что
Ю .Семе н ов,
создавая
ее
интуитив­
но,
опирался
на
язы ков ую
си ст ему,
по д соз нат ель­
но
учитывая
как
«эффект семантической новизны»,
так
и
«момент узнавания»
этого
фразеологизма.
Именно
в
э том
—
секрет
б ыстрог о
распространения
по сле днего .
В
сущности,
история
эт ого
выражения
дос та­
точно
близка
к
к аждо му
слу чаю
удачного
к альк и­
ров ан ия
фразеологизмов.
Это
можно
б ыло
бы
п од­
твердить
многочисленными
примерами
подобного
взаимообогащения
лексико-фразеологических
сис­
тем.
Обратимся,
однако,
лишь
к
одному
—
сам о­
му
традиционно
известному
фразеологическому
за­
имствованию.
184


Ре чь
ид ет
о
фра зеолог и зме
быть
не
в
своей
тарел­
ке,
заимствованном
из
фра нц уз ского
языка
еще
в
начале
XIX века.
Мех ан изм
этого
калькирования
в
принципе
ясен:
многозначное
французское
слово
assiette из фразеологизма n’être pas dans son assiette было
вы р вано
при
до слов ной
передаче
на
рус ск ий
язык
из
с воей
лексической
си ст емы
и
ст ало
восприниматься
нарочито
буквально,
что
и
соз дало
своеобразный
шутливый
к олор ит
выражения.
До
сих
пор,
од нако ,
не
установлено
с
полной
д остов ер ностью
первичное
значение
французского
сло ва
assiette, ставшего яд ­
ром
фразеологизма.
Современные
историки
р усско й
фразеологии
трактуют
это
исходное
значение
че рес­
чур
об що
—
как
‘состояние,
положение’ (Варт., 139—
140; Шанский 1971, 194).
Это
аб стр актн ое
толк ова ­
ние
вряд
ли
п рав и льно,
ибо
известно,
что
в
б оль­
шинстве
случаев
истоки
фразеологических
мет аф ор
предельно
кон крет ны
и
живописны.
Не
случайно
прежде
для
о бъя сн ения
смы сла
этого
русского
фразе­
ологизма
и зби рали
од ну
из
ре ально -вещ еств енн ы х
се­
мантических
характеристик
фра нцуз ског о
слова
assiette.
И.М.Снегирев
сч ит ал,
что
зд есь
и м еется
в
виду
assiette du vaisseau, т.
е.
положение
киля
кораб­
ля
в
тех
сл уча ях,
когда
его
оса дка
не
позволяет
ему
п ройти
по
м елком у
месту
(Снегирев 1831, I, 166).
П овторяя
эту
мотивацию,
М.И.Михельсон
в
то
же
время
сообщает,
что
assiette —
это
и
«место,
где
си­
дят;
место
за
столом
об озн ача лось
прежде
круглым
куском
хлеба
(на который клалось съедобное), а по­
том
—
тарелкою
(s’asseoir —
сади ть ся )» (Мих., I,
643).
Н.Я.Ермаков
считал,
что
в
эт ом
выражении
assiette означает ‘м ес то,
прибор
за
с то лом’ (1894, 38).
Пон ят но,
что
исходное
значение
оборота
б ыть
не
в
с воей
т аре лке
—
пр о блема
не
рус ско й
и сто риче ской
фразеологии,
а
истории
французского
язык а.
По это­
му
разумнее
обратиться
к
французским
и сточн ика м.
Н ужно
заметить,
что
в
м алои зв естн ом
французском
фра зеоло гич еском
словаре
с
русскими
параллелями,
185


изданном
в
Одессе,
эта
п роблем а
давно
уже
была
ус­
пешно
ре шен а.
Его
автор
А.Пашалри
воз вод ит
фра н­
цузскую
идиому
к
assiette — ‘ п осад ка,
положение
тела
при
верховой
ез де’. Первичное значение оборота при
такой
трактовке
—
‘потерять равновесие,
устойчи­
в ость’ (Pachalery 1897, 149).
В
н аше
время
к
так ой
этимологической
трактовке
самостоятельно
приходит
и
известный
специалист
по
и стори чес кой
фразеоло­
гии
французского
языка
А.Г.Наза рян .
В
подтверж­
дение
«кавалерийского»
то лк ова ния
исходного
смыс­
ла
оборота
n’être pas dans son assiette он приводит и
фразеологизм
perdre [son] assiette, имеющий во фран ­
ц узском
значение
‘потерять равновесие при верховой
езде’
и
переносное
—
‘растеряться’ (Назарян 1968,
24-25).
Такое
объяснение
французского
об ор ота
каж ет ся
ве рны м.
В
какой-то
ст епен и
оно
соответствует
ко н­
кретно-историческим
обстоятельствам
з аимст во ван ия
э той
идиомы
русским
язык ом .
Известны
сви дет ель ­
ст ва
сов реме нн ик ов
и
комментаторов
Грибоедова,
внедрившего
оборот
не
в
своей
т аре лке
в
русский
ли­
тературный
язык,
что
этот
оборот
вошел
в
употреб­
ление
после
Отечественной
войны
с
Наполеоном
(Попова 1976, 107—108).
Если
эти
свидетельства
до­
стоверны,
то
«кавалерийский»
по дт екст
нашего
ф ра­
зе олог иче ск ого
каламбура
весьма
пр озр а чен.
В
этом
плане
любопытно
и
употребление
оборота
АС.Пуш-
киным.
В
письме
жене
26 августа 1833 года он с
юмором
пишет
о
том,
как
ст арши й
ее
брат,
Дмит­
рий
Ни кол а евич
Гончаров,
влюбился
в
графиню
На­
дежду
Чернышеву
«по портрету»
и
начал
сват ать ся ,
узнав,
что
п и сатель
А.Н.Муравьев
ему
не
ко нку р ент:
«Видишь,
какой
плут!
и
нам
ничего
не
сказал.
Му­
равьев
отвечал
е му,
что
ск орей
он
бу дет
монахом,
а
бр ат
и
об радо вался,
и
ну
п роси ть
у
графини
son coeur
et sa main (ее сердца и руки .—
В. М.), уверяя ее пись­
ме нно
qu’il n’est plus dans assiette ordinaire [что он не в
своей
обычной
т ар ел к е]. Я помирал со смеху,
читая
186


его
письмо,
и
жалею,
что
не
выпросил
его
для
те бя».
Из
письма
видно,
что
ф ра нцузск ий
фразеологизм
широко
употреблялся
в
языке
первой
половины
XIX
века.
Вернемся
к
лингвистической
интерпретации
э той
фра зеолог ичес кой
ка ль к и. Assiette в значении «т а ре л­
к а», которое было использовано при переводе этого
об орота
на
русский
язык,—
это
лишь
о мон им,
не
и ме ющий
никакого
отношения
к
исходному
смыслу
фразеологизма
n’être pas dans son assiette во француз­
ско м.
Но
в
русском
выражении
э тот
омоним
с тал
та­
кой
же
язык ово й
реальностью,
как
и
слово
к олпак
вместо
Hut ‘защита’
в
выражении
под
колпаком.
Естественно,
фразеологизм
быть
не
в
своей
та­
ре лке
им ел
ббл ып ие
временное
в озможн ости
для
ак­
тивной
экспансии
в
ли тера турн ом
русском
языке
и
в
жи вой
речи.
Так,
в
литературе
п рошло го
века
ш иро­
кое
хождение
получила
утвердительная
форм а
—
б ыть
в
своей
таре лк е
—
‘чувствовать себя свободно,
раско­
ванно,
н еп ри ну ж ден но’ (Гусейнов 1977, 74—75).
Ха ра ктер на
для
«врастания»
в
русскую
языковую
ст и­
хию
и
постоянная
апелляция
к
внутренней
форме
фразеологизма,
где
обыгрывается
именно
прямое,
«русское»
значение
слова
тарелка:
В
таре лку
—
в
щи
—
поп ала
муха,
Но ...
проявила
бодрос ть
дух а
—
И,
сохраняя
гор дый
вид
В
малоприятной
п еред ел ке,
Соболезнующим
ответить
норовит:
—
Я
просто
—
не
в
своей
тарелке!
Читатель!
Гордый
лжив
отв ет:
У мух
своих
тарелок
нет.
(Эмиль Кроткий .
О
насекомых)
Особо
ва жным
по каза тел ем
«обрусения»
ф ра нцуз­
ского
оборота
является,
пожалуй,
регистрация
его
в
народных
говорах.
Здесь,
правда,
э тот
оборот
п од­
187


вергается
значительной
се ма нти чес кой
и
структурной
коррозии:
ряз.
по
мо ей
(твоей,
вашей)
та р елке
—
‘о
ком-либо,
кто
подходит
к
ко му-ли бо
по
каким-либо
кач ест вам
или
в
каком-либо
о тно ш е нии’ (ДС, 556),
ирк.
не
суйся
не
в
свои
та р елки
—
‘не лезь не в свое
д е ло’ (РБ, 333).
Соп ос тавле н ие
условий
заимствования
оборотов
б ыть
под
колпаком
и
быть
не
в
своей
таре лке
показы­
вает,
что
языковой
механизм
калькирования
их
в
це­
лом
одинаков.
Различны,
конечно,
исторические
и
«технические»
ус лови я
этого
калькирования.
Фразе­
ологизму
не
в
своей
та р елке
понадобились
деся т ки
ле т,
чтобы
от
грибоедовского
употребления
(Фамусов
—
Ча цко му : «Любезнейший!
Ты
не
в
своей
тарелке!
С
до­
роги
нужен
сон.
Дай
п ульс
—
ты
нез дор о в») выр­
ваться
на
широкие
просторы
русского
литературного
языка.
Но
даже
попав
в
язык
художественной
лите­
ра тур ы,
этот
об орот
не
ст ал
еще
полноправным
дос­
тоя ни ем
жи вой
ре чи, «языка масс»
—
он
до
сих
пор
несет
печать
н екой
литературной
искусственности.
Выр ажен ие
же
под
колпаком,
пущенное
в
оборот
Ю лиан ом
Семеновым,
сразу
же
вл ил ось
в
разговор­
ную
речь,
бы ло
принято
ею
как
«свое», а не «чу­
жое».
Несомненно,
скорость
освоения
это го
оборота
ру сс кой
ре чью
обусловлена
прежде
всег о
новыми
сред­
ствами
передачи
информации
в
н аше
время.
Тел еви ­
дение,
радио,
к ино
—
мог учи е
ускорители
пр оц ес­
сов
обновления
языковой
системы
вообще
и
фр азе о­
логи ч еской
в
частности.
И стор ия
об оротов
быть
под
колпаком
и
б ыть
не
в
своей
таре лке
по дт верж дает
ист ину ,
что
заимствова­
ние
фра зеолог и зм ов
пр оис хо дит
обычно
в
виде
ка­
ле к.
При
фразеологическом
калькировании,
одн а­
ко,
особое
значение
пр ио бр етает
соотношение
семан­
тики
каждой
лексемы,
вх од ящей
в
заимствованное
сочетание
и
об услов л енн ой
и ст ориче ски
(Ковтун
1969, 188).
И менно
ра зли чие
семантических
об ъе­
мов
эт их
лексем,
уходящее
своими
к ор нями
в
самую
188


глубь
национальной
язы ков ой
системы,
ведет
к
тому,
что
при
фра зеолог и чес ком
калькировании
почти
ни­
к огда
не
рождается
устойчивое
со ч етан ие,
тождествен­
ное
фразеологизму
в
языке -ис точни к е.
Результат
этого
п роцес са
—
вс егда
трансформация,
смешение,
обо­
гащение,
ча ще
вс его
связанное
с
семантическими
сдвигами.
Н ер едко
такое
обогащение
ведет
к
корен­
ной
п ерес тройк е
фра зеолог и зма -п рототи п а,
как
это
подчеркивает
для
оборота
стих
нашел
В.В.Виногра-
до в : «В некоторых пластах иноязычных заимствова­
ний
вся
семантическая
структура
овеяна
русским
на­
родным
духом,
народным
миропониманием,
ест е­
ственно,
ино гда
отражающим
духовную
куль туру
далекого
пр ош ло го» (Виноградов 1971, 164).
Так,
сквозь
призму
семантики
заимствованные
фр азе оло­
гизмы
руси фи ц иру ются,
отрываются
от
своей
и скон­
ной
лексико-фразеологической
ср еды
и
врастают
в
живую
ткань
национального
русского
языка .
И ррег улярн ая
регулярность
или
актуальность
неактуального
Ит ак,
в
поисках
причин,
порождающих
«темные
места»
в
устойчивых
словосочетаниях
русского
яз ы­
ка,
мы,
начав
с
заимствования,
вновь
вернулись
к
нему.
И
это
не
случайно:
в едь
и
загадочное
пушкин­
ск ое
оцюш
кайбас
и
по ня тийн ое
на
первый
взгляд
грибоедовское
не
в
своей
та р елке
имеют
одно
очень
важное
общее
качество.
Они
инородны
в
ткани
рус­
ско го
язык а.
Инородность
и
яв ляется
и сточ ни ком
их
непонятности,
хот я
эта
непонятность
весьма
разная
—
от
аб солю тн ой
затемненности
смысла
и
фор мы
до
псевдопонятности.
Инородность
в
системе
языка,
как
мы
вид ели
при
ан али зе
многих
обо ротов ,
не
обязательно
является
следствием
заимствования.
Еще
чаще
она
п орож да­
е тся
отклонением
от
генеральной
линии
развития
ле к­
189


сической
и
грамматической
системы.
Те
или
иные
слова,
гр амма тич еские
формы
и
синтаксические
ко н­
струкции
в
системе
языка
у ст арев ают
или
д аже
о тми­
р ают
—
не
случайно
некоторые
фразеологи
(напри ­
ме р,
Н.Н.Амосова)
называют
их
«некротизмами».
Отмирают
он и,
од н ако,
не
сразу,
и
наиболее
длите­
лен
эт от
процесс
во
фразеологии,
где
пр оис ход ит
своего
рода
реанимация
таких
некротизмов.
Здесь
они
переживают
сво ю
вторую
жизнь,
которая
зачастую
оказывается
не
мен ее
активной,
чем
первая.
Одной
из
основных
ха рак тер ист ик
фразеологии
в ообще,
а
особенно
фр азе олог из мов
с
архаическими
э лем ент ами
яв ля ется
«иррегулярность», «неправиль ­
ность»
структуры
(Ларин 1959, 31).
Эта
иррегуляр­
н ость
яв ляетс я
весьма
мощным
ресурсом
одного
из
основных
семантических
к аче ств
фразеологизма
—
экспрессивности.
Непонятное
сло во
или
привычная
грамматическая
фор ма
зас тавл яют
слушающего
или
читающего
насторожиться, «царапают»
его
язы ков ое
сознание,
стимулируют
эмоциональную
р еакци ю
на
п ередав аемо е
собеседником
сообщение.
Такое
стимулирование
во
фра зеоло ги и
особенно
важно,
ибо
фразеологизм
пр изва н
выполнять
в
я зы­
ке
оценочно-экспрессивную,
эстетическую
функцию.
Вот
почему
такие
«иррегулярные»
слова
и
форм ы
во
фр азеолог и и
встречаются
более
чем
ре гуляр но.
Как
подчеркивает
известный
специалист
по
архаизирован­
ной
фра зеоло ги и
Р. Н. По пов,
обороты
с
архаичными
элементами
со ста вляют
четвертую
ч асть
основного
фра з еолог и ческог о
фон да
русск ого
яз ыка
(Попов
1976, 3).
Если
ус ло вно
принять,
что
этот
фон д
со­
ст ав ляют
4 тысячи оборотов,
отраженных
«Фразео ­
логическим
словарем
р ус ского
язык а»
под
р едакцие й
А .И .Молотк ов а,
то
в
литературном
язык е
мы
насчи­
таем
ок оло
тыс ячи
т аких
единиц.
Из
ни х,
по
подсче­
там
Р .Н. По по ва, 650 выражений содержат в своем
составе
лексические
архаизмы,
а
300 —
мо рфолог и­
ческие
и
синтаксические.
190


Уже
одна
эта
п рос тая
статистика
свидетельствует
об
активной
роли,
которую
играют
фразеологизмы
с
архаическими
э лем ен тами
в
современном
ли тера тур­
ном
языке.
Но
числовая
характеристика
—
хоть
и
наглядная,
но
д алеко
не
и счерп ы вающ ая
оценка
их
роли
в
язык ов ой
системе.
Чрезвычайно
важна
и
та­
кая
оценка,
как
частотность
уп отребле ния
этих
об о­
ротов,
свидетельствующая
об
их
н еп реход ящей
ак ту­
альности.
Парадоксален,
но
несомненен
фа кт:
арха­
и ческ ие
элементы
не
только
не
препятствуют,
но
н аоб орот
—
активизируют
употребление
соответству­
ющих
фразеологизмов
в
современном
языке.
«Внут­
ренняя
затемненность»
как
бы
подогревает
их
в не­
шн юю
активность,
акцентирует
на
них
особое
вни­
ма ние
говорящего.
Во
в сяком
сл учае ,
по
част о те
употребления
обороты
типа
тютелька
в
тютельку,
быть
в
ажуре
или
не
в
своей
тарелке,
скорее,
выгод­
но,
чем
невыгодно
отличаются
от
т аких
выражений,
в
которых
внутренний
образ
п розраче н
—
сидеть
с ло­
жа
рук и,
пал ьцем
не
пошевелить,
им еть
гол ову
на
пле­
ча х.
В
историко-культурном
п лане
такие
фразеологиз­
мы
играют
такж е
необычайно
важную
роль,
поскольку
явл яютс я
«говорящими»
сви дете ля ми
и
г лубин ы
про­
шлого,
и
дал и
диалектного,
и
широты
интернацио­
нального.
За
каждым
из
архаичных
элементов
тянет­
ся
нить
ли бо
в
сл авя н ское
я дро
р у сского
языка,
либо
в
языко вы е
и
культурные
зо ны,
с
к оторы ми
он
всту­
пал
в
акт ив ные
контакты.
Эта
нить,
как
мы
уб ед или сь,
дал еко
не
всегда
бы вает
зримой
и
прочной.
Чтобы
уловить
ее,
необ­
ходим
специальный
этимологический
а на лиз,
направ­
ленный
на
выявление
исходного
образа
выражения.
Стимулом
т аких
поисков
также
яв ляе тся
впечатление
не по ня тно ст и, «темноты»
словоупотребления
в
со­
ставе
фразеологизма.
«Темные словоупотребления
неприятны,
как
пятна
на
пестрой,
яркой
и
выр аз и­
те л ьной
л ексичес кой
ткани
языка,—
подчеркивал
о дин
191


из
наших
замечательных
русистов
В.И.Чернышев.—
Они
портят
тексты,
зат рудняю т
мышление,
натал­
кивают
говорящих
и
читающих
на
ложные
идеи
и
з ак­
люче н ия» (Чернышев 1970, 303).
Долг
этимолога
—
ун и чтожи ть
эти
пятна.
Основные
причины
появления
темных
пятен
в
языке
из вест ны.
В
первую
очередь
это
«консервирование»
языком
устаревающих
я вле ний
и
фактов
де й стви те льности .
Различные
реалии
быта,
социальные
институты,
эт­
нографические
и
религиозные
пр едс тавл ени я,
отжи­
ва я,
оставляют
в
языке
свои
лексические
следы.
Бывает
и
та к,
что
для
актуального
и
сейчас
по ня тия
в
языке
п оявля ет ся
новый
синоним,
который
оказы­
вается
более
конкурентоспособным,
чем
его
предше­
ственник
—
такую
си ту ацию
мы
наблюдали
с
п ара­
ми
слов
око
—
глаз,
чек
—
стража.
В
эт их
случаях
на
ар хаи зац ию
влияют
уже,
ск о рее,
внутренние
ди­
намические
си лы
языковой
системы,
чем
внешние,
экстралингвистические
факторы.
Темных
пятен
осо­
бе нно
много
в
просторечии,
диалектах
или
профес­
сиональных
жаргонах.
С о бств енно
говоря,
лингвис­
тические
загадки
и
приходят
в
литературный
яз ык
из
этих
ре ч евых
ст их ий.
Чаще
всего
т акие
диалектиз­
мы,
как
тютелька
или
переплет
(в специализиро­
ванном
значении
—
«плетеная ловушка для рыбы»)
никогда
и
не
употреблялись
в
литературном
язык е
в
отры ве
от
фразеологизмов.
Они
вошл и
в
его
плоть
и
кровь
сразу
же
в
составе
соответствующих
словосоче­
таний,
ос т авив
свободное
употребление
слов
преро­
гативой
ди алект а
или
п рофе сси он альн ой
речи.
Третья
из
на ибо лее
существенных
причин
обра­
зо ва ния
фразеологизмов
с
затемненными
сл о вами
или
значениями
—
заи мств ова ни я.
В
выражениях
типа
в
ажуре,
с
пе рвого
абцуга
или
мозги
набекрень
иноязыч­
ные
эле м енты
жу р,
абцуг
и
бекрень
пересажены
на
русскую
по чву
прямо
с
корнями.
Непонятность
этих
слов
и
глуб ин н ого
смысла
вы ра жений
—
непонятность
192


инородного.
В
с луч аях
же
типа
под
кол паком
или
не
в
своей
т аре лке
ви димая
понятность
образа
об орачи ва­
ется
псевдопонятностью,
и
н еобход им о
в озвра щен ие
к
той
исконной
язык ов ой
ср еде,
где
эт от
образ
рож ­
д ен,
чтобы
его
полностью
прояснить.
Наконец,
важным
источником
«затемнения»
слов
является
их
нев ер ное
написание.
В.И .Ч ерны шев
по д­
ч ер кивает ,
что
именно
нечеткая
передача
ре чи
«пу ­
тем
графики»
приводит
к
возникновению
многочис­
ленных
ошибок
в
тексте
(Чернышев 1970, 313—316).
Он
приводит,
помимо
прочих,
ошибочную
запись
П.В.Киреевским
одной
народной
песн и:
Конем
у
вор от
шурмовал,
Дубовые
вереюшки
расшатал.
Здесь
вместо
конем
следует,
по -вид имому ,
чи­
тать
копьем,
поскольку
в
одной
старинной
русской
пословице
сохранилось
име нно
исконное
противопо­
ставление
к оня
и
к оп ья : «Конем воевать,
а
копьем
шу р м о ват ь», где шурмовйть значит «де йс тв овать
ко­
лющим
оружием,
фе хто ват ь».
Мы
уже
в идели ,
как
сложно
отличать
оши бочн ое
от
правильного
в
та ком
др евн ем
тексте,
как
«Слово о полку Игореве».
Рабо­
та
текстолога
поэтому
сродни
археологическим
р ас­
копкам:
необходимо
терпеливо
снимать
слой
за
сло­
ем,
чтобы
докопаться
до
изначальной
древнейшей
культуры.
При
та ких
«раскопках в слове»
лингвист-археолог
должен
быть
у вер ен,
что
за
каждым
очередным
куль­
турным
слоем
кроется
еще
один
—
самый-самый...
При
этом
язы ков ые
слои
не
п росто
н акл ады ваю тся
д руг
на
д руга ,—
они
проникают
д руг
в
друга,
стано­
вятся
смешанными.
В
результате
границы
между
словами
ст ир аются ,
ассоциативно-логические
связи
затем н яютс я,
сочетание
слов
де лае тся
ж ест ким,
не­
ра зложи м ым,
а
оттого
и
непостижимым.
«Едва ли
можно
осп ари вать
тезис,
что
все
«неразложимые сло ­
7В.
М.
Мокиенко
193


в осо ч ет ани я» (идиомы,
фра зеоло ги чес кие
сращения)
явились
в
рез ультате
ряд а
деформаций
словесного
выражения
мысли,
ког д а-то
вполне
ясного,
нед ву с­
мыс ле нног о
и
конкретного,
о т вечавш его
нормам
живого
языка
и
по
г рам мат ич ескому
строению,
и
по
лексическому
составу,
и
по
семантическому
содер­
жа ни ю,—
писал
Б .А.Л арин.—
Семантическая
слит­
ность,
целостность
образуется
раньше,
скорее.
Для
“созревания”
грамматической
неразложимости
нуж­
ны
ве к а» (Ларин 1956, 212).
Снимая
эти
вековые
напластования,
мы
фактически
и
восстанавливаем
нормы
то го
живого
языка,
в
недрах
которого
форми­
ровался
исходный
фра зе ологи чес ки й
образ.
Восстановление
такого
об раза
—
не
праздное
за­
нятие.
Это
углубление
в
культуру
и
быт
народа,
со­
з дав шего
наш
яз ык,
это
постижение
народного
духа
и
народной
философии.
Кроме
этой
общекультуро­
логи ч еской
за да чи, «копание в словах»
имеет
и
более
прагматическую,
прозаическую
цель.
Эта
цель
—
борьба
за
ку ль туру
речи.
Не
случайно
вопрос
«Пра­
вильно
ли
мы
го вор им?» часто решается именно на
этимологических
рис т алищах .
Мы
еще
н еод нок рат­
но
ув идим,
каким
спо со бом
разрешаются
споры
фра-
зеологов
(например,
спор
о
том,
куда
попал
злопо­
лучный
кур
—
во
щи
или
в
б щип)
и
как
ра зреш ен ие
спора
влияет
на
уза коне н ие
той
или
иной
нормы
пр о­
изношения
или
написания.
Но
ко не чно
же,
кроме
во звы ше нной
линг во фило ­
соф ской
задачи
и
прагматической
це ли
постижение
и ст оков
непонятного
в
языке
заманчиво
и
просто
пото­
му,
что
человеку
свойственно
стр е мить ся
к
р азга дыва­
нию
загадок.
А
языков ые
за гад ки
попадаются
ему
с
самых
первых
дней
его
«словесной»
жизни.
Осва ива я
новые
слова,
вчи т ывая сь
в
специальную
терминологию,
сталкиваясь
с
непривычными
оборотами
и
речениями,
мы
пос т епе нно
отодвигаем
все
дальше
и
дальше
барьер
не понят нос ти.
Пре одоле ть
же
этот
барьер
в
языке
мож ­
но,
ли шь
докопавшись
до
самого
«тла» .
194


Гл ава
III.
ЯЗЫЧЕСТВО
В
ЯЗЫКЕ.
Мифологические
представления
и
фразеология
Ворона ,
Бог
и
ку соч ек
сыра
Читаем
сын у
крыловскую
басню
«Ворона и лиси­
ц а». Он впервые слышит эту древнюю притчу и,
бы ть
м ожет,
впервые
п оз нает
мудрое
назидание
о
т ом,
что,
поддавшись
грубой
лес ти,
можно
проворонить
все
на
свете.
Сл ушае т,
ж иво
—
как
все
дет и
—
реагируя
на
разворачивающиеся
с обыти я.
Раз дается
финальное:
«Сыр выпал
—
с
ним
б ыла
плутовка
такова».
Мальчи к
вздохнул
и
задумался.
Видно ,
что
ему
жа ль
простоватую
Ворону,
которую
так
ловко
п рове­
ла
за
н ос,
а
точнее
—
за
клюв ,
коварная
Ли сиц а.
И
вд руг
л ицо
его
о свещ ает
луч
надежды,
и
он
сп ра­
ш ивае т:
—
Папа,
а
правда
о
н
ей
еще
сы ра
пришлет?
В едь
Воро на
хорошая,
она
ник ого
не
обманывает!..
Теперь
уже
приходится
задумываться
мне:
—
Кто
—он?
—
Ну,
это т
самый,
который
ей
п ослал
сыр.
Тут
я
понимаю,
что
сын
просто
п о-св ое му,
д ос­
ловно
интерпретирует
за чин
басни
о
том,
как
«Воро­
не
где-то
Бог
послал
к усоче к
сыру».
Понимаю,
что
Бог
для
него
—
нечто
вроде
доброго
дяди,
ко торы й
за
хорошее
поведение
Вороны
пр исл ал
ей
в
подарок
злополучный
продукт.
А
поскольку
д обро та
и
б ес­
хи трос тность
в
соответствии
с
законами
сказки
д ол­
195


жны
вознаграждаться,
то
надежда
на
то,
что
он
ей
п ри шлет
еще
од ин
ку соч ек,
вполне
ре альна .
Пони­
маю
и
то,
что
послал
он
(с точки зрения сына)
э тот
сыр
тож е
по-современному,
скорее
в сего
в
по­
сылочном
ящике,
в
который
укладывают
обычно
по­
дарки
для
внука
деду шка
с
бабушкой.
Так
миф
н ео­
жиданно
ст ан ов ится
реальностью,
и
я
с
тревогой
жду
следующего
дет ско го
вопроса:
—
Папа,
а
кто
он
так ой,
этот
Бог?
Что
я
ему
отвечу?
Что
Бога
нет
—
в
чем
меня,
атеиста,
с
яс ельно­
го
в озрас та
убеждают?
Но
как
тогда
объяснить
по яв­
ление
сы ра
у
Вороны?
Вед ь
ес ли
пуститься
в
линг­
вистические
рассуждения
о
том,
что
сочетание
слов
бог
послал
—
всег о
л ишь
фр азео лог и зм,
который
мы
уп отре бляем,
не
заду мыв аясь
над
значением
входя­
щих
в
него
сл ов
и
воспринимая
его
как
нечто
цело­
стное
(«случайно нашел»),—
рассеется
очарование
сказк и.
Что
Бог
—
это
н екое
фа нта сти ческ ое
су щест во,
по
су еверн ым
представлениям,
уп рав ляющее
ми ром
и
оказывающее
п ом ощь,
если
м олит ься
и
у пра ши­
вать?
Такое
объяснение,
конечно,
впишется
в
мир
басни
и
сказки,
г де,
как
хорошо
знают
д ети,
в стре­
ча ется
самое
фа нта сти ческ ое
—
от
говорящих
живот­
ных
до
л етающ их
сту п
с
бабой
Яго й.
Но
оно
не
рас­
к роет
сущности
миф а
о
Б оге
и
не
даст
впечатления
о
многообразии
«лика Божьего»
у
разных
народов,
в
разных
религиях
и
культурах.
Может,
лучш е
всего
ответить
статьей
из
сло ва ря
ат еист а,
где
Бог
определяется
как
«верховная сущ­
ность,
н аделен на я
высшим
разумом,
абсолютным
совершенством,
всемогуществом,
сотворившая
мир
и
управляющая
им », в которой,
по
христианским
представлениям,
воплощаются
такие
общечеловечес­
кие
понятия,
как
истина,
добро
и
кра сот а
(КСА,
36)? Но для кусочка сыра,
выпавшего
на
д олю
несча­
стной
Во роне,
та кое
толкование,
пожалуй,
несколько
196


тяжеловато
и
выспренно.
Пр едставл я ю
себе
подста­
но вку
его
в
т екст
басн и: «Верховная сущность,
наде­
ленная
высшим
разумом
и
сотворившая
мир,
посла­
ла
где-то
Вороне
кус очек
сыру...». Как-то
не
по-кры-
ловски...
Сын,
о днако ,
так
и
не
задал
о ж идаемо го
мно ю
в оп роса
о
Боге.
И,
как
г ов ори тся,—
слава
Богу.
Но,
быть
может,
именно
в
этот
вечер
у
меня
появилось
желание
на пи сать
эту
главу.
В
наш ем
языке,
как
и
в
языках
вс ех
без
исклю­
чения
народов,
сохранилось
немало
следов
д ре вних
представлений
о
Боге,
о
В селенн ой ,
о
первопричи­
нах
появления
всего
сущего
на
Земле.
Как
бы
далеко
ни
уходила
цивилизация,
о став ляя
за
со бой
эти
на и­
вн ые
ми фолог и чес кие
представления,
они
не
поки­
дают
н ашу
речь,
а
п е реос м ыс ля ются, «перекраши ­
ваются
под
со вр ем енно сть », приобретают другое се­
мантическое
и
стилистическое
обличье.
Трудно
перечислить
все
русские
выражения,
по­
словицы
и
поговорки,
в
к ото рых
смыслообразующим
яд ром
является
всего
лишь
о дно
слово
—
б ог.
И
да­
леко
не
всегда
можно,
расшифровывая
их,
подста­
вить
—
как
и
в
строки
басни
—
о бо бщающ ее
словар­
ное
толкование
«некая высшая сила,
верховное
су­
щес тво ,
стоящее
над
миром»: слава богу,
бог
зна ет
чт о,
бог
весть,
не
дай
бог,
царь
и
бо г,
ради
бог а,
ни
бо же
мой...
Это
слов о
растворилось
в
сплаве
всего
слово сочет ан ия,
начисто
оборвало
се ма нтич ес кие
ни ти,
св яз ывав шие
его
н еког да
с
мифологией,
и
живет
сов реме нн ой
жизнью
в
век
покоренного
атома
и
космонавтики.
Н апра сно
поэтому
ле кси ког ра фы,
суеверно
оп а­
саясь
упр е ков
в
ре лиг ио зном
рвении,
ставят
п орою
помету-эпитафию
при
таких
словах
и
выражениях.
Та к,
в
Большом
академи ч ес ко м
с ло варе
оборот
С
бо­
г ом!
характеризуется
как
«устаревшее», сопровожда­
ясь
пушкинской
цит ато й:
197


Раздался
зву чный
глас
Петра:
«За дело,
с
богом!»
(Полтава)
Это
русское
пожелание
удачи
и
успеха
—
такое
же,
как
и
на ше
спас ибо, «сплющенное»
из
подобно­
го
же
«пожелательного»
словосочетания
Спаси
бог !
—
ран о
еще
списывать
в
и стори ческ ий
архив.
Не
слу­
чайно
в
по вест и
одного
современного
автора
—
Вя­
чеслава
Веселова
«Тревога»
э тот
оборот
уп отре бляют
н аши
сов етс кие
л ет ч ики: «На развороте я вижу,
как
в зле тают
самолеты
нашей
группы.
Сейчас
они
н абе­
рут
высоту
и
займут
мест о
в
боевом
п орядке .
—
Командир,—
подает
го лос
Левчук,—
все
ведо­
мые
на
месте.
И,
как
выстрел,
командирское:
—
Ку рс!
Ну
двинули,
с
богом!»(В.Веселов.
П уте­
шествие.
М., 1979, с.
181).
И
уд и влят ься
тут
нечему.
Вед ь
пример
такого
уп отребле ния
некогда
«освященных»
религией
сл ов
и
выражений
нам
по дают
и
те,
кто
имеет
все
в оз­
можности
убедиться
в
спр аведли во сти
ат еис ти чес ких
представлений,—
космонавты.
11 октября 1980 года
после
185-дневного
пребывания
на
орб и та льной
на­
учн о-и ссле дова тель ско й
станции
«Салют-6» призем ­
ли лся
наш
ге ро и ческий
экипаж
—
командир
корабля
Леонид
Попов
и
борт-инженер
л ет чик -кос мо навт
СС СР
Валерий
Рюмин.
Корреспонденты
задали
В.
Рю­
мин у
традиционный
воп рос :
—
Вы
рады,
что
вернулись
на
землю?
—
Г осп оди!
Конечно
же!
—
ответил
он.
Языковые
«пережитки»
м ифол огич ес ких
п редс тав­
лений
—
ест ест венн ое
явление.
Яз ык
не
просто
ко н­
се рв ирует
такие
«пережитки», а семантически обнов­
ляет,
п ерео смысл я ет
их
—
именно
поэтому
они
так
дол го
и
б ережн о
с охра ня ются
в
его
живой
ткани.
Метафорическая
жизнь
многих
сло в
и
выражений
по звол яет
аккумулировать
в
языке
многие
факты
ду­
198


ховной
культуры,
о
которых
мы
бы
никогда
и
не
до­
гадались,
есл и
бы
то
или
иное
сло во
или
выражение
не
с лужи ло
зар убкой
в
нашей
национальной
памяти.
Именно
поэтому
Л .В.Ус пен с кий
в
специальной
ста­
тье
«А,
ей-богу,
можно»
опубликованной
в
жу рна ле
«Наука и религия» (1965, No 4, с.
62—66), счел не­
обходимым
ре ши тель но
в ыска за ться
против
гонения
на
слова
и
об ороты ,
восходящие
к
религиозным
п ред­
ста в лен иям.
Возвращение
к
«мифологическим корням»
т аких
с лов
и
об оротов
п озв оляет
увидеть
за
мифами
ре аль­
н ый,
весьма
суровый
мир ,
в
котором
жили
наши
пр едки.
Ве дь
в
конце
концов
самы е
фантастические
мифы
—
л ишь
отражение
реальной
действительнос­
ти.
«...В с як ая
религия
является
не
чем
иным,
как
фантастическим
отражением
в
го лова х
л юдей
тех
вн е­
шних
си л,
ко торы е
господствуют
над
ни ми
в
их
по­
вс едн евн ой
жизни,—
пи сал
Ф.Энгельс
в
“Анти -Дю­
р инге”, —
отр ажен и ем,
в
котором
земные
си лы
пр и­
нимают
форм у
не зе м н ых ». И далее он рисует краткую
историю
религии,
прошедшей
путь
от
простого
оли­
цетворения
природы
—
через
«многобожье»
—
к
со­
з данию
миф а
о
едином
творце
мироздания
—
Боге:
«В начале истории объектами этого отражения явля­
ют ся
прежде
всего
сил ы
природы,
кот орые
при
даль­
нейшей
эво лю ции
проходят
у
ра зличн ых
на ро дов
че­
рез
самые
разнообразные
и
пестрые
оли ц етв оре ни я...
Но
вскоре,
наряду
с
силами
природы,
вступают
в
дейст в ие
так же
и
общественные
силы,—
си лы,
кото­
рые
п роти во стоят
человеку
в
кач ест ве
столь
же
ч уж­
дых
и
первоначально
столь
же
необъяснимых
для
него,
как
и
си лы
природы,
и
подобно
последним
господ­
ствуют
над
ним
с
той
же
ка жущей ся
естественной
необходимостью.
Фан тас тич ески е
об ра зы,
в
которых
первоначально
отражались
только
таинственные
си лы
природы,
приобретают
теперь
также
и
об ществ ен ные
атрибуты
и
становятся
представителями
и стори чес ­
ких
сил.
На
дальнейшей
ст уп ени
развития
вся
сово­
199


купность
природных
и
общественных
атрибутов
мно­
жества
богов
переносится
на
одно го
всемогущего
бога,
к оторый ,
в
с вою
очередь,
является
лишь
отражени­
ем
абстрактного
человека.
Так
возник
монотеизм»
(Маркс К. ,
Энгельс
Ф.
Соч.
2-е
и зд.,
т.
20, 328—
329).
Язык,
сохранивший
сл еды
различных
этапов
ми­
фологического
освоения
природы
и
о бщест ва
чело­
веческим
сознанием,
в
сущности,
и
сам
являет
со­
бой
многослойный
миф.
Отслаивая
пласт
за
пластом
этого
мифа,
мы
постепенно
проникаем
в
г лу бины
д ревн его
мировоззрения
и
получаем
возможность
взглянуть
на
жизнь
наших
предков
их
со бств енн ыми
глазами.
Именно
историко-этимологические
экскурсы
пря­
мо
указы вают
на
«материальные»
истоки
мифологии.
Древнейшим
славянским
наименованием
бо жеств а
является
слово
бог.
Его
«возвышенные»
обозначе­
ния
—
т воре ц,
вс е вышни й,
в се держ итель ,
вы шни й,
предвечный
—
появились
уже
позднее,
в
л оне
хри с­
тианского
учения
о
Едином
Боге.
Если
же
углубить­
ся
в
этимологические
недра
слова
бо г,
то
мы
уви­
дим,
что
оно
связано
с
такими
славянскими
слова­
ми,
как
рус.
диал.
збож ье,
укр.
зб Ь кжя,
бел.
зббжже,
пол.
zboze ‘добро,
достаток,
бог ат ств о,
зе рно вой
х л еб’; чеш.
и
сл о вацк.
zbozî, zboÈie — ‘и мущес тво,
товар’,
в ерхн ел уж. zboze и нижнелуж. zbozo — ‘ ск от,
имущество’,
или
с
санскр.
bhâgas — ‘благо,
счас­
тье,
благосостояние’,
и
далее
др .- инд. bhagah — ‘бо ­
гатство,
сч аст ье’. Первоначальное значение слова бог,
следовательно, «тот,
кто
наделяет
материальными
бл агам и,
богатством
и
с ча ст ье м». Собственно,
и
рус­
ски е
слов а
бог атый,
богатство
—
однокоренные
с
бог
—
до
сих
пор
еще
явно
сох ран яют
следы
этого
др евней шег о
«материального»
зн а че н и я. «Оделяющая»
функция
бога
подчеркивается
и
в
различных
фразео­
лог и чес ких
выражениях
или
по сло ви цах:
дай
бо г,
не
дай
бог;
бог
дал
—
бог
взял.
200


Как
ви дим,
этимологический
экск ур с
вернул
нас
вновь
к
басне
И.А.Крылова.
Оказывается,
дослов­
ное
детское
восприятие
фр азы
о
Боге,
пославшем
Ворон е
кус очек
с ыру,
не
так
уж
и
да леко
от
своей
исконной
мифологической
и сти ны.
Ве дь
д ей ств итель­
но
для
понимания
выражения
Бог
послал
са мое
глав­
ное
—
именно
«оделяющая»
ф унк ция
Бога.
Не
слу­
чай но
И.Ильф
и
Е.Петров,
заострив
эту
функцию,
высекают
из
оборота
чем
Бог
послал
сатирическую
и скр у: «Застенчивый Александр Яковлевич тут же,
без
промедления
пригласил
пожарного
и н спек тора
п ообед ать
чем
бог
пос ла л.
В
э тот
день
бог
послал
Ал ександр у
Як овлев и чу
на
о бед
б уты лку
зубровки,
домашние
грибки,
форшмак
из
се ледки ,
украинский
б орщ
с
мясом
первого
сор­
та,
курицу
с
ри сом
и
компот
из
сушеных
я блок » (Две­
надцать
стульев).
В
традиционном,
кр ылов ск ом
«Бог послал»
—
и
как ое-т о
везенье:
в
славянской
мифологии
(МНМ,
450—456) находим постоянную перекличку между
сло вам и
бог
и
доля. (Доля
—
воплощение
удачи,
сча­
стья,
которое
даруется
божеством.)
И
в
то
же
в ре­
мя
—
отт ен ок
какой-то
случайности
этого
везенья,
его
«незапрограммированности»: неудивительно,
что
не
успел
Бог
послать
сы р,
как
тут
же
Во рона
его
ли­
ши лас ь.
Размышляя
над
загадкой
«божьего провидения»,
поставленной
сыном,
я
н аткн улся
еще
на
одну
ми­
фоло ги че скую
проблему.
Сюжет
ба сни
о
Ворон е
и
Лисице
оче нь
др евен.
Эту
басню
р ассказ ал
еще
яз ыч­
ник
Эзоп ,
поклонявшийся
не
одному,
а
множеству
богов
древней
Э лла ды.
Какой
же
именно
из
них
мог
п ослать
Вороне
ку сочек
сы ру?
О казы вае тся,
у
Эзопа
не
бы ло
ни
сыра,
ни
Бога,
ни
—
строго
говоря
—
Вороны.
Его
бас ня
начинает­
ся
пр о ст о: «Ворон унес кусок мяса и уселся на дере­
ве.
Лисица
увидела,
и
з ахо тел ось
ей
заполучить
это
мя со...» Далее рассказывается уже знакомая нам ис­
201


тория,
зав ерша ющаяся
кр аткой
моралью
более
ши­
рокого
охвата,
чем
у
К ры ло ва : «Басня уместна про­
тив
человека
н ера зумн ог о».1
Сыр
п ояв ляетс я
гораздо
позже
—
в
басне
вели­
ко го
фра н цузског о
б а сно писца
Жа на
де
Лафонтена
(1621—1695) «Ворон и лисица», в которой стихот -
ворно
п ере сказыв ае тся
эзоповский
сюжет:
Дядюшка
ворон ,
сидя
на
де реве,
Держал
в
своем
кл юве
сыр.
Дядюшка
лис,
привлеченный
зап ахо м,
Повел
с
ним
такую
речь:
«Добрый день,
бла городн ы й
во рон!»
(перевод МЛ.Га сп арова )
Русские
поэты
в
своих
переводах
в
о сно вном
о ри­
ентировались
именно
на
басню
Лафонтена,
хот я
им
п о-ра зно му
удалось
пер едать
и зящную
куртуазность
французского
Ворона.
Однако
ни
у
одного
п ред ше­
ственника
Кры лов а
сыр
Вброну
не
посылается
бо­
жеским
провиденьем.
Вот
как
передает
начало
ла-
фонтеновской
басни
В.К.Тредиаковский:
Негде
ворону
унесть
сыра
часть
случилось;
На
дерево
с
тем
взлетел,
кое
полю билос ь.
Оного
лисице
захотелось
вот
поесть;
До
т ого
дом очься
б,
вздумала
та кую
лесть.
У
А.П.Сумарокова
уже
вместо
Вброна
п ояв ляе тся
Ворбна,
но
сыр
по-прежнему
она
до быв ает
себе
сама:
И
птицы
держатся
людского
ремесла:
Ворона
с ыру
кус
к ог да-то
ун есла ,
И
нй
дуб
села.
1 Здесь и ниже переводы басен даются по изданию:
Классическая
бас-
ня/Сост.,
по дг.
текста,
примеч.
М.Л.Гаспарова
и
И.Ю.Подгаец-
к ой.
М., 1981.
202


И
только
«дедушка Крылов», выходит,
переводя
Л афо нтен а,
использовал
русское
выражение
бог
по­
слал.
Как
и
все
у
него,
это
перелицовывание
старого
басенного
сюжета
на
рус ски й
языковой
лад
б ыло
не
просто
сти ли сти че ской
правкой,
но
коренной
на ци­
она ль ной
пер ераб от ко й.
П рич ины
ее
объяснил
Л. В. Щер ба,
который
в
теч ен ие
целого
учебного
год а
вел
в
середине
20-х
год ов
семинар
на
словесном
отд е­
лении
при
Институте
истории
искусств.
Те ма
семи­
на ра
—
«Сопоставление басни Лафонтена и Крылова
“Ворона и лисица”».
К
со ж ален ию,
э тот
курс
так
и
о ста лся
н еопуб ликов ан ным .
Но,
по
воспоминаньям
проф.
Е .М.Иссе рли н ,
ко торая
его
слу шала ,
это
был
од ин
из
первых
опытов
лингвостилистического
к ом­
ментирования
те кс та.
Блестящий
зн аток
французского
языка
и
фра н цузски х
ре алий ,
Щер ба
комментировал
каждую
строку,
каждое
слово
и
выражение
сопостав­
ляемых
текстов,
о бр ащая
в ниман ие
на
«мелочи»,
которые
ярк о
характеризовал
французский
и
р у сский
б ыт.
По
сути
дела,
это
бы ло
лингвострановедческое
комментирование
текста.
Именно
с
лингвострановедческих
по зиций
Л .В.Щ ерба
и
объяснил,
почему
французский
Ворон
у
Лафонтена
п росто
держит
в
клюве
сы р,
с идя
на
де­
р еве,
в
то
время
как
р усс кая
Ворона
у
К ры лова
полу­
ча ет
его
от
самого
Го спо да
Бога.
Де ло
в
том ,
что
сыр
у
фра нц узов
издавна
был
пищей
общераспространен­
ной,
его
ели
и
крестьяне,
и
п ро стые
горожане,
и
знать.
Каждая
провинция
им ела
свои
сыроварни,
сво и
«фирменные»
сыры.
Вот
почему
нет
ничего
удиви­
тельного
в
то м,
что
французский
«дядюшка Ворон»
«держал в своем клюве сыр»: для него это было столь
же
обычной
находкой,
как
для
эзоповского
ворона
—
кусок
мяса.
Что
же
касает ся
русской
Вороны,
то
во
времена
Кры лов а
ей
п ришлос ь
бы
долго
летать
по
городам
и
весям,
чтобы
«унесть сыра часть»
—
как
у
Тредиа-
ковского
и
Сумарокова:
сыр
—
п рав да,
т акой
сы р,
к
203


ко тором у
мы
привыкли
сейчас,—
был
то гда
продук­
том
заморским,
ре дк им,
и
ели
его
ли шь
зн атн ые
да
богатые.
Слово
сыр,
хо тя
и
др евне е,
праславянское,
обозначало
искони
на
Руси
тв орог :
именно
так
это
слово
толкует
В .И. Даль,
до ба вляя
«страноведческую»
справку
о
приготовлении
русского
«сыра»: «кваше ­
ное
молоко
ставится
в
печь,
и
со
свернувшейся
гущи
отцеживается
с ывор о тк а» (Даль, IV, 376).
Таким
сы ром -тво рог ом
м огли
питаться
русские
деревенские
крестьяне
и
городское
простонародье.
Как
раз
о
та­
ком
сы ре
ид ет
р ечь
во
всем
известном
сравнении,
характеризующем
привольную
и
сытую
жи знь ,—
как
сыр
в
масле
кататься.
С ог ласит есь,
однако,
что
та­
кой
сыр
ни
о дна
птица,
да
тем
более
разиня
Ворона,
в
клюв е
«кусом»
или
«кусочком»
удержать
бы
долго
не
смо гл а.
То
же,
что
мы
сейч ас
наз ыв аем
сыром,
еще
в
прошлом
веке
уточнялось
эпитетом
немецкий:
по
оп ред елен ию
В . И. Д ал я, «сыром зовут немецкий
сы р,
выделанный
из
парного
молока,
со л еный
и
про­
с уше нный,
кругами» (IV,376).
В
Россию
возили
такие
«немецкие»
сыры,
как
швейцарский,
англий­
ск ий,
итальянский,
голландский,
французский.
До
сих
пор
еще
различные
наши
отечественные
сы ры
сохраняют
в
сво их
названиях
у точ няю щие
эпитеты
типа
голландский.
Но
обратимся
вновь
от
«сыра насущного»
к
Богу,
пославшему
его
нашей
Вороне.
Л.В.Щерба
св оим
лингвострановедческим
комментарием
тонко
объяс­
ни л,
почему
Кры лову
по надо било сь
выражение
Бог
послал
для
характеристики
данной
ситуации.
Ворона
в
то
время
могла
бы
н айти
«кусочек сыру»
лишь
по
сч ас тли вой
случайности,
поскольку
русские
кресть­
яне
его
и
видом
не
видывали,
и
нюхом
не
нюхивали.
А
именно
в
это м
обороте,
сохранившем
символику
«оделяющей»
функции
Бога,
и
есть,
как
уже
говори­
лось,
отт ен ок
случайного
везенья,
который
был
так
в ажен
для
русского
басно п исца.
Благодаря
всем
се­
мантическим
регистрам
этого
выражения
басня
ст ала
204


по д линно
народной
и
ярк о
на цион аль ной .
Именно
так
—
как
поучительную
рус скую
ск азку
«дедушки
Крылова»
—
ее
и
воспринимают
дети.
Боги,
ид олы,
кумиры
и
болваны
Русское
слово
бог
в
большинстве
наш их
в ыра же­
ний
отражает
мо но т еистич еское
пре д ст авле ние
хрис­
т иан
о
единственном
и
вс ем огу щем
создателе
Вселен­
ной.
И
к рылов ск ое
бог
послал
не
ис ключ ени е,
хотя,
как
мы
видели,
здес ь
ис ко нн ое , «языческое»
значе­
ние
этого
слова
вполне
уживается
с
православнохрис­
т иански м.
В
э том
частном
фак те
—
од но
из
п рояв ле­
ний
русского
«двоеверия», органического симбиоза
языче ски х
и
христианских
представлений,
ведущего
св ое
начало
со
времен
крещения
Руси
в
988 году при
великом
кн язе
Киевском
Владимире
Святославовиче.
Немало
в
русском
языке
и
таких
устойчивых
со­
четаний
и
образных
оборотов,
кото рые
я вно
оп ро­
вергают
«изнутри»
христианские
семантические
на­
пластования
и
возвращают
нас
именно
к
языческим
представлениям
о
богах.
Восклицания
Бог
мой!
Боже
мой!
и
устаревший
ныне
об орот
Счастлив
т вой
бог!
(эти слова говорили человеку,
из беж авш ему
несчас­
тья
или
наказания)
сох ран яют
я вные
следы
прежне­
го
многобожия,
характерного
для
язычников.
Дос­
ло вное
со дер жан ие
таких
выражений,
в
принципе,
н еда леко
от
языч еск ой
иерархии
больших
и
мал ых
богов,
в
соответствии
с
к отор ой
каж дый
род,
се мья
или
даже
отдельный
че ловек
имели
сво его
собствен­
ного
кумира.
В
одном
тольк о
Риме,
например,
на­
считывалось
несколько
миллионов
лишь
домашних
божков
ра зно го
кал ибра.
Каждый
я зычн ик,
с ледов а­
тельно,
им ел
реальную
возможность
обращаться
сло­
вами
Мой
бог!
именно
к
своему
божеству.
Языче ское
со дер жани е
сл ова
бог
в
русском
языке
точно
отра зи л
В.И .Даль,
оговоривший,
правда,
из
205


опасения
перед
церковниками,
что
та кое
понимание
св яз ано
с
общением
рус ски х
с
другими
народами:
«Богом называют также вообще высшее существо,
по
по ня тию
тог о
народа,
о
кое м
говорится,
а
потому
боги
мн.
означает
и
мнимых
со здат елей
и
управите­
лей
вселенной,
у
различных
идолопоклонников,
и
самые
идо лы
или
ис ту каны
их
з овутс я
6orâMH, бож-
кам и,
бо ж еств йм и» (Даль, I, 103).
Иллюстрации
к
этому
толкованию,
сп лошь
взятые
из
народной
речи
и
п ред ста вляющ ие
собой
прежде
всего
исконно
р ус­
ские
пословицы
и
поговорки,
я вно
свидетельствуют
о
том ,
что
перед
н ами
следы
прежде
всего
русского,
а
не
иноязычного
и долоп окло не ни я:
Где
жит ь,
тем
бога м
и
молиться;
Не
го ни
бога
в
ле с,
ко ли
в
избу
влез;
Каков
бо г,
такова
ему
и
свеча;
Что
то му
богу
м оли ть­
ся,
который
не
м илу ет.
Есть
ср еди
далевских
иллюс­
траций
и
по гово рк и,
равно
высмеивающие
и
право­
сла вн ого
Бога,
и
языческих
б ожков :
Не
то му
богу
попы
наши
м оля тся
—
«чтут мамона», Плохого бога (и до ла)
и
телята
лижут;
В сем
богам
по
сапогам;
Карманный
бог
помилует
—
«откуплюсь» .
Причину
такого
сосуществования
христианского
и
языч ес ког о
п редст авл ени й
о
б оге,
столь
противо­
поставленных
друг
другу
идеологически,
можно
объяснить
постепенностью
перерастания
и
врастания
од ной
миф оло гии
в
другую.
Акад .
Б.А. Рыбаков,
ис­
следовавший
эти
представления
как
«языческий ком­
пле кс », подчеркивает своеобразный характер его эво ­
л юции : «Новое не вытесняет старое,
а
на слаивае тся
на
н его,
добавляется
к
старому.
Анализ
показывает,
что
в
сумме
религиозных
пр ед став лени й
позднейших
эпох
обязательно
присутствуют
в
том
или
ином
виде
пр едст авл ени я
предшествующих
эпох.
Они
могут
бы ть
ослаблены,
отодвинуты
на
второй
план,
несколько
трансформированы,
но
остаются
ощутимыми
почти
до
наших
дн е й» (Рыбаков 1974, 4).
Эго
«ощущение»
исходного
язычества
в
д ре вне йшем
наименовании
б ога
у
славян
лучше
всего
и
сохраняется
в
язы ке.
206


Реконструкция
славянских
языческих
культов,
разу мее тся,
не
может
быть
сведена
ли шь
к
этимоло­
гическим
э кск урс ам,
хотя,
как
по казал и
работы
та­
ких
крупнейших
специалистов
по
славянской
мифо­
логии,
как
А .Б рюкн ер (Brückner 1918; 1924), В .В .Ива -
нов
и
В.Н .Топ оров (1965; 1974), Н.И.То лст ой
(1974;
1976) и др. ,—
име нно
языковая
м ат ерия
з десь
являет­
ся
н аиб олее
весомой,
нередко
д аже
са мод овлеющей
информацией.
Исследование
мифологии
—
ком пл ек­
сн ая
з адач а,
требующая
объединенных
усилий
линг­
вистов,
а рхе олого в,
и стори к ов,
э тн огр афов
и
фоль ­
клори стов .
Решать
ее
можно
двумя
направлениями
реконструкции
языческих
культов:
с
одной
стороны,
обращаясь
к
разного
рода
описаниям
др евн ейш их
яз ы­
ческих
представлений
индоевропейских
народов,
со­
поставляя
их
со
славянским
материалом;
с
другой
—
изучая
фоль клорн ые
источники,
исследуя
языческие
«рудименты»
народных
к ульт ов
с вяты х,
к анонизир о­
ванных
православной
церковью
(Успенский 1982, 3).
Идя
вторым
путем,
например,
п роф.
Московского
университета
Б. А. Успен ски й
раскрыл
сло жное
вз аи­
модействие
языческого
и
христианского
нач ала
в
куль­
те
святого
Николая
(Николы)
на
Руси.
Никола
в
р у сском
религиозном
сознании
за ни­
мал
исключительное
место
и
приближался
по
ст епе­
ни
почитания
к
Богородице
и
да же
к
само му
Иисусу
Христу.
Иностранцы,
пр иб ывав шие
на
Рус ь
в
XVI—
XVIII веках,
единодушно
отмечали,
что
Николе
по­
клоняются
как
самому
Богу,
а
Николин
де нь
счи та­
етс я
важнейшим
праздником,
пр едпо ч ит аемым
даж е
Пасхе.
Именно
«инородцы»
начали
именовать
этого
святого
«русским богом» .
В
«Летописи московской»
Мартина
Бе ра
(1612 г.), например,
повествуется
об
одном
австрийце,
который
прибыл
в
Москву
во
вр е­
ме на
Бориса
Го ду нова , «перекрестился,
отрекся
от
своего
Бога,
которого
из
д етств а
исповедовал...
и
по кло нил ся
русскому
богу
Николаю
[der Gott Nikola­
us]».
207


В
разного
р ода
былинках
н ере дко
рассказывается
об
«иноверцах» (татарах,
бурятах
и
д р.), которые спа­
сались
от
утопления
или
от
медведя
име нно
потому,
что
вовремя
воззвали
к
«русскому богу». Эт а « спа си­
тельная»
фун кци я
Ни к олая
породила
пословицу
Ве­
лик
бог
русский
или
Русский
бог
велик.
Б.А.Успенс-
кий,
со о бщающ ий
эти
и
многие
другие
факты,
пред­
полагает,
что
выражение
русский
бог
возникло
в
«инородческой»
сре де
и
лишь
потом
ст ало
уп отре б­
ляться
самими
русскими.
В
народном
обиходе
пословица
Русский
бог
ве­
л ик,
первоначально
употреблявшая
«на полном серь-
е зе », приобрела со временем и особый ироничный
оттенок,
который
оче нь
тонко
пе реда л
В.И. Да ль
в
сво их
«Червоно- рус ски х
пр ед ан иях »: «Шкворень брич­
ки
м оей
пополам...
как
вд руг
—
ве лик ий
бог
рус­
с кий!
—
ид ет
по
дороге
цыган,
коваль».
Здесь
—
явный
намек
на
известную
народную
пословицу,
выросшую
из
выражения
р усски й
бог
пу­
тем
его
шутливого
развертывания:
Русский
бог
—
аво сь,
небось
да
как-нибудь.
Именно
с
таким
посло­
вичным
подтекстом
употребил
оборот
р усски й
бог
в
одном
из
своих
стихотворений
П. А. Вя з емский:
Бог
ухабов,
бог
метелей,
Бог
проселочных
дорог,
Бог
ночлегов
без
постелей,
Вот
он,
вот
он,
русский
бог.
(1854 год)
В
этой
способности
шутить
над
своими
богами,
да же
над
сто ль
высокочтимым
на
Руси
«русским бо ­
гом », как Никола,
проявляется
си ла
народного
ха­
рактера,
не ред ко
сочетающего
г отов н ость
верить
с
б есшаб ашн ым
безверием.
Корни
такого
«двоеверно­
го
безверия»
уходят
в
д але кое
языч еск ое
прошлое,
когда
сла вян е,
как
и
все
язы чески е
народы,
по кло­
нялись
идолам
и
кумирам.
208


Сравнения
как
идол ,
как
истукан,
стоять
ид о­
ло м,
сидеть
истуканом
и
обороты
сотворить
се бе
ку­
мир,
возводить
кого-либо
в
кумир
мы
сейчас
воспри­
нимаем
лишь
в
переносном
см ы сле.
В
старославян­
ски х
же
текстах,
отк уда
все
эти
слова
пришли
в
рус ск ий
язык,
они
б ыли
наполнены
ко н кретн ым
я зы­
ческим
содержанием
и
об озн ача ли
с тат уи,
изваяния
славянских
б огов
и
б ожк ов.
Из
этой
мифологической
«троицы» (идол,
ис ту­
кан,
кумир)
лишь
одно
наименование
—
исконно
русское.
Сл ово
идол
в
старославянский
язык
попало
из
греческого,
где
оно
буквально
значит
«образ,
по­
добие,
изо б ра жение» (ср.
слова
того
же
корня
— идея,
идиллия). Кумир,
скорее
всего,
принесли
на
родину
Кирилла
и
Мефодия
тюрки-булгары
царя
Аспаруха
(643—701), а сами они,
в
с вою
очередь,
по за имс тво­
ва ли
это
с лово
из
ал ано- о сет инско г о gumeri, goymiri —
«великан», «дубина», «идол».
Отголоски
этого
слова
со хран ил ись
в
языке
потомков
волжских
булгар
—
в
чув ашск ом
кумеркке
—
«туловище», кумерккеле
—
«толстый»
и
др.
(Львов 1965; 1969, 182). ( Кст а т и,
заимствованы
и
еще
два
ст арос лавян ск их
обозначе­
ния
идо ло в:
тюркское
блъванъ
и
древнескандинавское
стодъ.)
И
только
слово
истукан
произведено
от
ис­
конно
славянской
ос н овы:
это
причастная
форма
от
истукати
—
«резать,
лить
из
металла», т.
е.
«выре­
занная
или
отлитая
статуя
языч ес ког о
бога».
Види­
мо,
сло во
истукан
первоначально
с лужи ло
своего
род а
переводом
или
толкованием
заимствованного
идол,
поэтому
в
древнерусских
па мят ника х
XI века оно чаще
употреблялось
как
причастие
истуканьный
(«изваян­
н ый ») то в сочетании с существительным бес,
то
параллельно
с
синонимом
идол: «Не поклонистася
истоуканьнымъ
б есо мъ»; «Не поклонься истоукан -
нымь ,
колено
же
не
преклонь
идоломъ» (Ср., I,
1155). Точно так же синонимическая пара идол
—
ис­
тукан
употребляется
и
в
древнейших
русских
слова­
рях
—
азбуковниках.
В
одном
из
них,
исследован­
209


ном
п роф.
Л .С.Ков тун ,
на ход им
такое
определение
сочетания
идоли
и стука ши : «Стуканное наричется,
еж
что
сотв оре но
в
меди
или
с реб ре:
идоли
истуканш,
рекше
д утыя,
из вну
бо
видятся
идоли
сребрены
и
златы,
а
средина
их
пуста,
понеже
спаянием
сотво­
рено;
шии
же
глаголют
быти
истуканное,
еж
что
се-
чивом
из
древа
и стесано
или
ср ебрян о
что
выбойча­
тое ,
но
убо
ино
есть
ист у кан
i ино истесан, i ино
в ыбои ча т, i ино испаян» (Ковтун 1977, 88).
Как
видим,
автор
этого
азбуковника
—
сторон­
ник
дословного
понимания
слов а
истукан:
он
связы­
вает
его
только
с
глаголом
истукати
—
«отлить из
металла
полую
статую», а идолов,
вытесанных
из
де­
рева,
пр едл агает
называть,
соответственно,
истесан­
ными.
Следовательно,
можно
предположить,
что
сло­
во
истукан
образовалось
из
сочетаний
вроде
истукан
идол,
истукан
бес
с
помощью
эллипсиса
сущ еств и­
тельных.
Гл авное
же
—
из
многих
п одобн ых
те кстов
древнеславянских
памятников
видно,
что
вся
мифо­
логическая
«троица»
слов
—
это
обозначения
славян­
ских
языческих
богов,
подобные
обозначению
Н ико­
лы
иностранцами.
Это
и
понятно:
ведь
с
введением
христианства
на
Ру си
перед
св я щенн о служи телям и
встала
довольно
трудная
терминологическая
проблема
—
отделить
сло­
весно
христианское
понятие
о
Боге,
Едином
и
Ве з­
десу щем ,
от
многобожия
языческого.
Для
обозначе­
ния
«вседержителя», естественно,
б ыло
ис по ль зова­
но
знакомое
и
бл изкое
сл авя нам
слов о
бо г,
в
какой-то
мере
соответствовавшее
мифологическому
по нят ию
бо га
у
христиан.
В вод ить
здесь
греческое
слово
«теос»
бы ло
практически
невозможно,
ибо
тогда
са мо
по­
н ятие
хри сти ан ск ого
Б ога
м огло
п ок азатьс я
новокре­
щеным
столь
же
чуждым
и
ино пле ме нны м,
как
и
это
слово.
Идеологическое
воздействие
на
д р евних
киев­
лян
тем
самы м
бы ло
бы
значительно
осла блен о.
На­
зывать
же
по-прежнему
словом
бог
и
те
языческие
божества,
кот орые
были
повержены
христианством,
210


бы ло
уже
с
то чки
зрения
монотеизма
невозможным.
Вот
почему
для
языческого
пантеона
старославян­
скими
п ерв оуч ителя ми
и
были,
по-видимому,
избра­
ны
греческое
идол,
б улгар ско е
кум ир
и
славянское
описательное
истукан.
В
этой
«иноязычности»
и
«описательной эфемерности»
наименований
—
по д­
черкивание
чужеродности
и
в торос теп ен нос ти
язы­
ческого
пантеона.
Т акой
взгляд
на
язы чески х
богов
исх о дит
из
Биб­
лии,
где
ап ос толы
и
отцы
церкви
называют
их
беса­
ми.
Е.В.Аничков,
посвятивший
истории
язычества
в
Др е вней
Ру си
специальное
и ссле дов ан ие,
подчер­
кивает,
что
такое
отношение
в ело
к
замалчиванию
име н
богов;
само
их
упоминание
счи та лось
гре хом
против
церкви.
Основанием
для
этого
был
призыв
Иисуса
Навина
—
помощника
и
преемника
ветхоза­
ветного
п ророка
М ои се я: «Не вспоминайте имени
богов
их », а также слова псалма: «Не упомяну имен
их
устами
мо ими » (Аничков 1914, 107—109).
В
то
же
время
в
Др е вней
Р уси
сущ еств ова л
и
другой
взгляд
на
язычес ки х
богов,
в
соответствии
с
ко торы м
они
первоначально
был и
п росты ми
люд ь­
ми,
а
потом,
по
за кон ам
культа
предков,
их
об ого­
творили.
Такое
«спокойное отношение к языческим
б огам»
характерно,
например,
для
«Слова о полку
И гор е ве», автор которого не боится называть их сво­
ими
именами
и
п оэ ти чески
воспевать
(Лихачев 1978,
29-30).
Церковн ы й
взгляд
на
язычество,
однако,
в
д рев­
неславянской
ли те ратуре
в озобла дал,
и
славянские
волосы,
перуны
и
даждьбоги
перестали
быть
бога­
ми,
имеющими
древние
звучные
имена,
и
превра­
тились
в
бе зы мя нных
«истуканных бесей»
и
и долов ,
с
которыми
неутомимо
б оролос ь
рус ско е
правосла­
вие.
Как
же
выглядел
языческий
пантеон
на
Руси
в
канун
решающего
сражения
единобожия
с
многобо­
ж ием?
211


От вет
на
э тот
вопрос
находим
в
«Повести вре­
менных
ле т», как,
впрочем,
и
во
многих
других
ис­
тор ич еск их
и
археологических
памятниках.
980 год .
Владимир
Святославович
завоевал
в ели­
кокняжеский
«стол»
в
Киеве.
Стре мясь
политически
о бъедин ит ь
Русь
под
на ча лом
своего
стольного
града,
он
создает
здесь
языческий
пантеон
Древней
Руси.
На
Перуновом
холме
(там,
где
сейчас
пересекаются
две
киевские
улицы
—
Владимирская
и
Десятинная)
он
по в елева ет
поставить
кумиры
шести
богов:
Пер у на,
Хорса,
Даж дь бог а,
Стрибога,
Симаргла
и
Мокоши.
Каждый
из
них
бы л,
как
предполагают
историки
(на­
пример
Е.В.Аничков,
Я.Е.Боровский,
Б. А.Р ы ба ков),
главным
божеством
восточнославянских
племен
—
полян,
древлян,
северян,
и ль менски х
с лове н,
дрего­
вичей
и
кривичей.
С
точки
зрения
хри с тиан с кого
летописца
та кое
укрепление
и
«укрупнение»
языче ско г о
пантеона,
конечно
же,
оценивалось
отри ц ате льн о.
Ведь
вме сто
жертвоприношений
одному
Перуну,
который
почи­
та лся
в
Киевской
Ру си
как
высший
бо г,
после
со зда­
ния
«шестибожьего»
святилища
же ртвы
киевлян
ум­
ножились
соответственно
ко личес тв у
кумиров.
Л ето­
писец
повествует
об
этом
событии
та к: «И стал
Владимир
княжить
в
К иеве
один,
и
поставил
куми­
ры
на
холме
за
т ер емным
двором:
деревянного
Перу­
на
с
серебряной
головой
и
золотыми
усами,
з атем
Хорса,
Даж дь бо га,
Стрибога,
Симаргла
и
Мокошь.
И
приносили
им
жертвы,
называя
их
богами,
и
при­
водили
к
ним
с воих
сын о вей
и
дочерей,
а
жертвы
эти
шли
бесам ,
и
ос кв ерн яли
землю
жертвоприношени­
ями
своими.
И
ос квер ни лась
кровью
земля
Ру сская
и
холм
тот» (цит.
по:
Боровский
1982, 45).
Племенная
«приуроченность»
каждого
из
эт их
шести
богов,
конечно,
не
означала,
что
другие
с ла­
вянс к ие
племена
его
вообще
пр изн ава ли.
Языч еск ая
ве ра
зиждется
именно
на
с ов меще нии
богов
ра зных
по
зн ачи мо сти,
функциям
и
«калибру» .
Просто
один
212


из
членов
пан тео на
сч ита лся
основным
п атрон ом
пл е­
мени,
а
другие
—
по дчин е нн ыми.
Об
э том
свиде­
тельствуют
не
только
языческие
капища
одним
и
тем
же
богам
на
самых
разных
территориях
(например,
святилище
Перуна
бы ло
и
в
Новгороде), но и рас­
пространение
наименований
бо же ства.
Так,
восточ­
нославянское
на зва ние
Даждьбога
перекликается
с
Дабогом
у
южных
сл авян
и
Дачьбогом
—
у
з ападных .
О
каждом
из
т аких
ми фолог ич ески х
н аим ено ва­
ний
существует
огромная
литература,
где
п орою
весь­
ма
п роти вореч ив о
и
полемично
трактуется
функция
или
лок альн ая
приуроченность
то го
или
ин ого
я зы­
че ског о
божества.
Тем
не
менее
в
целом
рол ь
пере­
численной
л ет о писцем
язы ческой
«шестерки»
доста­
точно
о пр еделенн а.
Поскольку,
по
словам
Ф.Энгель­
с а , «стремление к олицетворению создало повсюду
богов» (Маркс К.,
Эн гел ьс
Ф.
Соч.,
т.
20, 639), то
и
киевский
пантеон
не
был
в
этом
отношении
ис­
ключением.
Каждый
бог
з десь
в
какой-то
степени
продолжал
еще
с лужи ть
символом
основных
природных
стихий,
ко торы е
были
столь
ва жны
для
повседневной
жизни
славя нски х
земледельческих
племен,
а
тем
самым
п релом ляли сь
и
в
их
д ух овной
жизни.
Не
случайно
Перун
у
летописца
стоит
на
первом
месте
и
является
ц ен тральн ой
фигурой
пантеона,
д аже
холм,
на
кот о­
ром
п оста влен ы
и
ост аль ные
бо ги,
носит
его
имя.
Э тот
бо г,
так
же
как
и
его
балтийский
«родственник»
Перкунас,
был,
с
одной
стороны,
божеством
грозы
и
м ол ни и, «распределителем дождя», от которого
зависело
плодородие,
а
с
д ругой
—
богом
во йны
и
оружия.
Хоре
и
Даждьбог
—
божества,
связываемые
с
со лнц ем
(хотя,
возможно,
первое
из
них
именова­
ло
ночное,
а
не
дневное
с ве т ило ), о чем напоминает
их
поэтическое
наименование
в
«Слове»
—
С тр ибо-
жьи
внуки
(Стрибог
—
бог
со л нца), веющие стрела­
ми
с
моря.
Этимология
и
функция
Си ма ргла
неясны
уже
потому,
что
даже
написание
его
имени
в
летопи­
213


сях
отражает
большой
ра зн обой
—
Симаргл,
С ему ргл,
или
Сим
и
Рыгл.
Ясно
толь ко,
что
это
б ыло
наиме­
нование
божества
одного
из
пл еме н,
подвластных
Владимиру
Красно
Сол нышк о.
Единственной
представительницей
божеского
«прекрасного пола»
в
этом
пантеоне
б ыла
Мок ош ь,
имя
к ото рой
св язан о
с
мокнуть,
мокрый.
Она
о ли­
ц етв оряла
ж енско е
начало
природы,
б ыла
божеством
воды,
дождя,
грозы,
а
значит
—
плодородия,
т.
е.
выступала
как
бы
в
кач ест ве
«лучшей половины»
Пе­
руна.
В
то
же
время
она
п окров ите ль ств ова ла
ж ен­
ским
ремеслам,
в
пе рвую
очередь
прядению.
Как
же
выглядели
эти
«великие боги»
славян?
Ча сти чно
на
э тот
вопрос
отвечает
и
летописец,
оп и сыв ающий
деревянную
статую
Перуна
с
серебря­
ной
(возможно,
на мек
на
ста ршин с тво,
се ди ну)
го­
лов ой
и
золо тым и
усами.
В
Густынской
лет опи си
(украинская летопись начала XVII в .)
н ахо дим
до­
полнение
к
этому
описанию:
у
Перуна
б ыли
желез­
ные
ноги,
глаза
—
из
самоцветов,
а
в
руке
он
д ер­
жал
каменную
с трел у,
осыпанную
яхонтами.
Не­
сколько
иной
вид
им ел
ку мир
Перуна
в
новгородском
капище
этого
бога.
Он
стоял
на
выс ок ом
холме
лево­
го
берега
Волхова,
держа
тяжелый
дубовый
посох
и
глядя
на
в ос ток.
Вокруг
статуи
горело
восемь
кос т­
ров.
К
сожалению,
о
величине
Перуна
и
других
сла­
вянских
к ум иров
из
письменных
и
архе олог ичес ких
источников
поч ти
ничего
узнать
нельзя:
деревянные
изваяния
не
выдержали
испытания
временем.
Б ыть
может,
они
были
столь
же
колоссальных
размеров,
как
зн аме ни тый
Колосс
на
глиняных
ногах
—
и сту­
кан ,
приснившийся
царю
Навуходоносору,
о
чем
рассказывает
Би бли я?
В едь
само
прилагательное
ко­
лоссальный
стало
оценкой
вс его
исключительно
боль­
шог о
и
чрезмерного.
Истукан,
приснившийся
Навуходоносору,
в
чем-
то
схож
с
описанными
нашими
летописцами
идола­
214


ми
Перуна
—
как,
впрочем,
схожи
с
ним
любые
яз ы­
ческие
и д олы: «Огромный был тот истукан,
в
чрез­
вычайном
бл еске
стоял
он
пр ед
тобою
<Навуходоно-
со ром >, и страшен был вид его.
У
этого
истукана
голова
бы ла
из
чистого
золота,
грудь
его
и
руки
его
—
из
сер ебра,
чрево
его
и
бедр а
его
медные,
голени
его
железные,
ноги
его
частью
же лезн ые,
частью
глиня­
н ые» (Книга Даниила, 2, 31—34).
В
отличие
от
славянского
идола
Громовержца-
Пер у на,
слабым
местом
этого
библейского
исполина
оказались
глиняные
ноги.
Как
изв ес тно,
к амень ,
оторвавшийся
от
горы,
неожиданно
ударил
истукана
по
глиняным
ногам,
раздробил
их,
и
все
драгоцен­
ные
и
недрагоценные
металлы,
из
кот орых
он
был
«истукан», обратились в прах и были развеяны вет ­
ро м.
Камень
же,
подкосивший
этого
первого
в
исто­
рии
колосса,
превратился
в
огромную
гор у
и
напол­
нил
всю
землю.
Сон
оказался
«в руку», ибо такой
б ога тый
и
мо гучи й
колосс,
как
Вавилонское
царство,
пр ави тел ем
которого
и
был
Навуходоносор,
действи­
тельно
вскоре
пал
под
напором
персов.
Пало
ц ар­
ство,
развенчаны
библейские
мифы,
но
выражение
колосс
на
глиняных
ногах
(в русском языке относитель­
но
поздний
интернационализм)
п родо лжа ет
жи ть
во
многих
современных
язык ах,
напоминая
об
исполи­
не,
приснившемся
вавилонскому
царю.
Конечно,
наша
фантазия
готова
представить
и
кумиров
киевского
пантеона
в
вид е
таких
же
могучих
исполинов.
Однако
ра зме ры
их,
пожалуй,
были
го­
разд о
менее
величественны,
чем
может
п оказа ться.
Деревянные
стату и
не
сохранились,
зато
археологи
довольно
хорошо
оп и сали
идолов
из
камня,
глины
и
мет алл а,
которые
нах о дят
при
рас коп ках.
Наиболее
известен,
пожалуй,
так
называемый
Збручский
ид ол
—
каменное
изваяние,
п од нятое
в
1848 году из
ре ки
Збруч
недалек о
от
Гусятина
(Тернопольская обл .
Ук ра ин ы ). Идола сбросили в реку после введения на
Руси
хр ис тиан ства .
Это
чет ырехг ран ный
столб
высо­
215


той
всего
более
двух
метров
с
четырехликой
головой,
на
которую
надета
др ев неру сская
княжеская
шапка.
Че тыре
сто рон ы
этого
изваяния
у кр ашены
тре мя
яру­
сами
изображений:
вер х ний
ярус
—
обиталище
бо­
гов
—
небо,
средний
—
з емля
с
живущими
на
ней
людь м и,
нижний
—
п одземн ы й,
потусторонний
мир ,
населенный
злым и
сил ам и.
В
небесном
ярусе
на
пе­
реднем
п лане
—
богиня
с
ро гом
и зоби лия,
а
непода­
леку
от
нее
—
бог
войны
с
мечом.
Збручский
и дол
с оп остав ляется
с
западнославянским
божеством
С вя­
товитом,
куль то вый
центр
котор ого
был
в
балтий­
ско-славянском
городе
Аркона
на
острове
Рюген
(со ­
временная
Г ерм ан ия). У этого идола,
как
и
у
Збруч-
ского,
было
четыре
лица,
в
ру ке
у
нег о
был
рог,
а
сб оку
—
м еч.
Его
почитали
как
б ога
лесов,
плодо­
родия,
со лн ца,
о гня
и
войны.
Храм
X—XII
в еков
и
культ
Святовита
описан
со­
временником
и
о чев идцем
язычес ки х
обрядов
славян
датским
хрон и сто м-ле топи сц ем
Сак сон ом
Граммати­
ком
(1140 —о к.
1208).
Самой
большой
достоприме­
чательностью
храма
Святовита,
покоящегося
на
че­
тырех
столпах
и
увенчанного
кр асн ой
кровлей,
был
бел ый
конь.
Жрецы
использовали
его
для
га даний .
Решая,
вступать
им
в
ср ажен ие
с
врагом
или
н ет,
они
подводили
кон я
к
тр ем
рядам
копий.
Если
конь
сп о тык ался
на
ле вую
н огу,
это
был
дурной
знак,
ес ли
на
пра вую
—
добрый.
Этот
древний
об ряд
невольно
напоминает
наше
современное
выражение
—
встать
с
левой
ноги
—
«быть в плохом,
мра чн ом
настроении,
в
раз дра же н­
ном
сос тоян ии », которое в итоге восходит именно к
таким
языческим
действам,
основанным
на
ве ре
в
противопоставление
зл ого
начала
—
д обро му,
черного
цвета
—
б ело му,
левой
стороны
—
правой.
Эта
си м­
во лика
также
благополучно
перекочевала
от
язычни­
ков
к
христианам
и
яв ляе тся
т епер ь,
по
су ти
дел а,
интернациональной.
Не
случайно
русскому
встать
с
левой
но ги
соответствует
англ, get out ofbedwithleft
216


leg или фр.
se lever du pied gauche, которые обычно
объясняют
име нно
христианскими
п ов ерьями
о
том,
что
каж дый
че лов ек
имеет
д оброг о
или
злого
духа-
покровителя,
присутствующего
с
правой
и
ле вой
с то­
роны.
Естественно,
что
так
же,
как
и
у
славянских
поклонников
идола
Арк он ы,
у
христиан
ангел-хра­
нитель
р аспо лаг ает ся
справа,
а
бес-искуситель
—
сл е­
ва.
С
этой
древней
суеверной
с имво лик ой
св языва ют
и
многие
другие
приметы:
споткнуться
на
левую
ногу
—
к
несчастью,
встать
утром
с
левой
ноги
—
начать
новый
день
под
вла ст ью
злого
духа,
вытянуть
экзаменационный
би лет
левой
рук ой
—
провалиться
и
т.
д.
(Ходина 1975, 103—104).
На
нее
оп и раются
и
некоторые
элементы
европейских
«правил хорошего
т о на»: считается,
например,
что
му жч ина
должен
идти
по
левую
руку
от
женщины,
ибо
ан г ельск ую
природу
прекрасного
п ола
доказывать
не
приходит­
ся.
Всюду
в
таких
с луч аях,
как
видим,
христианство
переплелось
в
од ин
у зел
с
язычеством.
Б ож ественное
начало
языческого
конца
Как
и
подобные
суеверия,
многие
рудименты
др евн его
по к лоне ния
языческим
ид олам
до
сих
пор
еще
бережно
хранятся
нашим
языком.
Мы
и
не
по­
до з р еваем,
ск ольк о
«мифологизмов»
мы
слышим
или
произносим
не
только
ежедневно,
но
и
ежечасно.
Вот
с лова,
которые
мы
употребляем
на
каждом
шагу,—
хорошо,
хороший.
Многие
этимологи
уб еж­
дены,
что
они
с вяза ны
с
именем
славянского
бо га
солнца
Хорса,
который
занимает
второе
место
в
сп ис­
ке
кумиров
Перунова
холма.
Это
было
божество
с иль­
ных
южных
племен,
в
том
числе
таких,
как
тор ки,
на
к ото рых
оказали
сильное
влияние
иранские
—
ски ­
фо-аланские
п лемена.
Не
случайно
имя
Хорса
связа­
но
с
авестийским,
среднеперсидским
и
но вопе рс ид­
с ким
словами
этого
корня,
означающими
«сияющее
217


со лнц е».
Фонетически
изменение
Хорса
в
х ороши й
соответствует
восточнославянской
язык ов ой
системе:
имя
п ерв он ачаль но
п ереш ло
в
прилагательное
*xors-
j-ь ,
сочетание
-or-
ме жду
сог ла сны ми
ст ало
полно­
гласным
(ср.
корова
и
праслав.
*korva), а сочетание
sj-
да ло
s.
Некоторые
этимологи
сомневаются
в
оправдан­
ности
с вязи
Хорс а
с
хороший
и
производят
по сл еднее
от
х ороб рый
—
храбрый
‘смелый’.
Семантические
па­
раллели
из
других
яз ык ов,
одн ако,
подтверждают
возможность
«солнечного»
происхождения
слова,
столь
любимого
русскими.
Так,
польское
swietny —
‘великолепный,
пр ек рас ный,
отличный’
—
прямо
производится
от
swiat, значащего сейчас ‘м и р,
в се­
ленная’,
а
п ер вон ачал ьно
и мевшег о
значение
‘свет’,
в
том
чи сле
и
св ечен ие
солнца
и
луны.
Че шс кое
с ло­
во
skvélÿ ‘отличный’
точн о
так
же
восходит
к
д ре вне­
му
svëteti ‘светить’ .
Такие
—
то же
весьм а
употребительные
у
нас
—
слова,
как
ладно,
ладный,
наладить,
и
выражения
вроде
по йти
на
лад,
жить
в
ладу,
на
с вой
лад
связа­
ны
не
менее
прочной
этимологической
нитью
с
им е­
нем
другого
язы ческ ого
божества
—
Лад о.
Его,
прав­
да,
не
б ыло
в
пантеоне
князя
Вл ад имир а,
но
зато
в
Густынской
летописи,
где
был
раздел
о
Владимиро­
вых
богах,
э тот
ид ол
упоминается
наряду
с
такими,
как
Куп ало,
Коля да
и
Позвизд
или
Похвист.
В
словах
и
выражениях,
образованных
от
корня
ла д,
до
сих
пор
еще
сохранилось
нечто
об щее,
что
можно
выразить
ха ракт ери сти кой
«согласие и согла­
сов ан ность », которая особенно торжественно звучит
в
на шем
просторечно-примиренческом:«Помирились?
Ну
и
ладушки!».
Это
—
и
характеристика
божества
Лад о,
ко торое
бы ло
покровителем
бр ака,
семейного
благополучия
и
веселья,
а
же на
его,
Лада,—
богиней
мат ер инс тва.
От
их
отношения
к
своим
подопечным
зависело
здоровье
и
счастье
членов
семь и,
рождение
дет ей.
По
вполне
понятному
ми фол оги ческом у
«со ­
218


вм ес ти те ль ст ву», Ладо был и богом весны и любви,
а
Ла да
еще
и
богиней
юн ос ти,
кр асот ы
и
плодоро­
дия.
О бр ащаясь
к
не й,
девушки
призывали
весну ,
а
имя
этой
«божественной четы»
постоянно
звучало
в
свадебных
пес ня х.
В
упомянутой
уже
Густынской
летописи
под
988
г одом
Лад о
н азыв аетс я
«богом пекелным»
и
срав ни ­
вается
сначала
с
Плутоном
—
греческим
владыкой
царства
мертвых,
а
за тем
с
древнеримским
богом
весел ья
и
плодоносящих
сил
зем ли
Бахусом.
Столь
разноречивая
ха ра ктер истик а
вызвана,
в иди мо,
ст р емл ением
доброго
хр ис тиа нина
подчеркнуть
г ре­
ховную
языче ску ю
сущ нос ть
этого
бога.
Вместе
с
тем
летописец
не
мож ет
не
выразить
и
некоторую
симпа­
тию
к
этому
д обром у
божеству.
Во
всяком
случае,
его
описание
(правда,
по
списку
XVII века)
пред­
ставляет
собой
объективный
этнографический
ра сск аз
о
свадебной
об рядн ости
с
любопытными
де талями :
«Четвертый Ладо ( с и
есть
Pluton), богь пекелный;
сег о
верили
бы ти
богомъ
женитвы,
веселия,
уте шен ия
и
всякого
б лаго п олучия ,
якоже
Еллины
Бахуса;
сему
жертвы
приношаху
хотя щи й
женитися,
да бы
его
по-
мощию
бр акъ
добрый
и
любовный
быль.
Сего
Ладо-
на,
беса,
по
некакихь
странахъ,
и
доныне
на
крес-
тинахъ
и
на
брацех
величають,
поюще
своя
некия
песни,
и
руками
о
руки
или
о
с толь
плещуще,
Ладо ,
Ладо ,
преплетающе
песни
своя,
мно г ажды
помина-
ють» (цит.
по:
Сл . -с пр., III, 47; ср.
Рыбаков
1981,
399).
Именно
это
«многаждное поминание»
имени
Ла до
и
Лады
в
песнях
и
обусловило
их
столь
долгую
жизнь
в
н ашем
языке.
Жизнь
ярк ую
и
двойственную
из­
древле,
ибо
уже
в
«Слове о полку Игореве»
Лад а
—
метафора,
а
не
прямое
на зва ние
божества.
Так
лю­
бящие
р у сские
же ны
ласково
величают
своих
супру­
гов.
И
Яро слав на ,
причитая
на
ст ене
Путивля,
имен­
но
ладой
называет
сво его
Иг ор я : «О Днепр Словутич!
...Ты
лелеял
на
себе
Святославовы
че лны
до
полку
219


Ко бяков а.
Прилелей
же,
господине,
мою
л аду
ко
мне,
чтобы
не
сл ала
я
к
не му
сл ез
на
м оре
ра н о!».
Между
д р евними
язычниками,
рук оплещ ущи ми
на
крестинах
и
свадьбах
своему
русскому
Бахусу,
хри с­
тианкой
Яро слав н ой
и
каким-нибудь
современным
атеистом,
к оторый ,
махнув
рукой,
произносит
при­
миренческое
«Ну,
ладно!» —
расстояние,
конечно,
немалое.
Но
оно
все
же
п рео до левает ся
тем
общим
славяно-русским
«ладом», который до сих пор излу­
чают
слова
и
выражения
с
этим
корнем.
Следы
такого
«лада»
ме жду
древним
язычеством
и
сов реме нн ым
р у сским
языком
можно
отыскивать
в
нашей
л екси ке
бесконечно.
Географическая
карта
России
или
телефонные
справочники
больших
г оро­
дов
пестрят
подобными
наименованиями.
Так,
рай­
о нный
центр
Ленинградской
о бласт и
Волосово
верно
хранит
память
о
языческом
капище,
посвященном
«скотьему богу»
ильменских
славян
Волосу.
Кумир
его,
кстати
сказ ат ь,
был
и
в
Киеве,
но
стоял
не
на
Перуновом
холме,
а
на
П одоле,
у
речки
Почайны.
В
«Житии Владимира»
рассказывается,
как
киевский
князь
расправился
с
этим
бо г о м: «Волоса идола,
его
же
н азыв али
скотьим
богом,
по вел ел
в
Почайну
реку
сбросить».
Но
и
п ос елок
Волосово,
и
название
Во­
лосовой
улицы
в
Новгороде,
и
многие
другие
то­
понимы
продолжают
беречь
то,
что
решительно
от­
ринул
князь
Владимир.
Осо бо
повезло
в
это м
отношении
Мокоши,
во­
шедшей
в
киевский
пантеон:
ее
имя
имеет
три
оно­
мастические
ипостаси:
служит
и
теонимом
—
на­
званием
божества,
и
гидронимом
—
входит
в
со­
с тав
названия
правого
притока
р.
Оки ,
Мбкши,
и
патронимом
—
об разует
ф а милию
Мокшин,
доволь­
но
распространенную
в
России
(ср .
так же
Мокша-
н ов,
Мокшев,
Мок шан ц ев).
Н .Ф. Мо кшин,
посвя­
тивший
этимологии
своей
фамилии
и
породившего
ее
теонима
особую
ст атью ,
верно
увязывает
реаль ­
но -языко в ое
значение
корня
мок -
с
мифологичес­
220


к ими
и
иными
ассоциациями
этого
на им ено вания
(Моушин 1976).
Н ас,
однако,
больше
интересуют
не
с тольк о
сло­
ва,
ск олько
выражения,
сохранившие
память
о
сла­
вя нск ом
я зыче с тве.
Одних
тольк о
прямых
фразеоло­
гических
свидетельств
о
божествах,
подобных
Пе ру­
ну,
Ладо
или
Хорсу,
в
славянских
языках
со хра ни лось
мн ожес тво ,
несмотря
на
то,
что
ос торож ные
со би ра­
тели
пословиц
и
поговорок
(а еще более
—
их
редак­
торы )
не
всегда
включали
в
свои
книги
подобные
языческие
реликты.
В
уникальном
собрании
«Муд -
рословия
сл авян ског о
народа»
Франтишека
Челаков-
ского,
изданном
в
1851 году,
таким
об оротам
отв е­
ден
специальный
раздел
(Cel., 596—600).
Вот
не­
ск олько
извлечений
из
этого
це нно го
источника:
Ах,
Ладо,
Ладо!
Се рдце
сердцу
бывает
рад о! (чеш. ); де­
лать
Ле ля,
Полеля,
Хвиста,
Похвиста
—
‘делать что -
л ибо
небрежно,
без
о хо т ы’ (пол.); будешь бит как
Святовид
(чеш. ); Щоб тебе Чорний бог убив!
Щоб
на
тебе
Див
п р и йш о в!(укр.); он просит обэтом как При-
полница
—
‘он клянчит,
н асто ятельно
просит’ (верх-
н елуж.), сердит,
як
Ра р ашек
(укр. )
и
под.
Все
такие
мифологические
пе рсо наж и,
прежде
чем
войти
в
по­
г ов орки,
прошли
через
ритуал
поклонения
со отве т­
ствующим
ид ол ам,
и
через
го не ния
христианством,
и
через
фольклор.
Каждый
из
них
овеян
легендой
и
опутан
суеверными
ассоциациями.
Не
зн ая
т аких
ассоциаций,
трудно
понять
пере­
носный
смысл
подобной
фра зеоло ги и.
Одно
из
на­
званных
выражений,
например,
с вяза но
с
мифом
о
«полуднице» (Приполница), которая была известна
не
только
лужицким
се рбам ,
но
и
в сем
славянам,
хотя
и
называлась
по-разному.
Она,
по
поверьям,
п ояв лялас ь
из
ле са
в
по л день,
во
время
жатвы
и
на­
стойчиво
вы пр аши вала
у
них
«жертвенную»
пищу.
В
приведенном
списке
мы
видим
и
некоторых
уже
зн аком ых
нам
язычес ки х
богов
—
Лад о,
По х вис­
та,
Св ятов и да.
Другие
напоминают
о
мифических
221


г ероях,
облик
и
ф ун кции
которых
в
си ст еме
сла вян с­
ких
мифов
не
р аз гаданы.
Украинское
заклятие
Щоб
на
тебе
Див
пр ийшов!
в озв ра щает
нас
вновь
(которыйужераз!)к «темному
м е с ту » «Слова о полку Игореве». «Солнце мраком путь
ему
загородило;
тьма,
грозу
суля,
громом
пт иц
пр о­
будила;
свист
звериный
поднялся;
Див
забился,
на
вершине
дерева
кличет
—
вел ит
послушать
з емле
не­
знаемой,
Волге
и
Поморью,
и
Сурожу,
и
Корсу ню ,
и
тебе,
тмутараканский
идолище!»(Слово о полку
Игореве, 7).
До
сих
пор
ведутся
дискуссии
о
то м,
ко го
име нно
древние
русичи
называли
ди вом
—
языческое
б оже­
ст во,
зловещую
птицу-вещунью,
предупреждающую
половцев
об
идущих
на
них
войс ка х
Игоря
Св ятос ла­
вича ,
или
даже...
дйв ого
—
дикого,
т.
е.
п олов ца,
сидевшего
на
дереве,
а
затем
свалившегося
Hä3eMb («уже
вр ъжес а
дивь
на
землю»).
Кандидат
т ех ни ческих
на ук
Н.Дорожкин
в
ж ур­
нале
«Техника
—
молодежи» (1983, No 3,58—59)
связал
э тот
мифологический
персонаж
с
былинным
Соловьем-разбойником
и
косматым
ди вом
из
по эмы
Низами
«Искандер -нам е» (XII в .).
Такого
дива,
ра с­
сказывает
Низами,
использовали
в
битве
рум ов
с
русами
в
районе
Кавказа:
он
был
вооружен
железной
палкой
с
крючком
и
«так был груб и крепок,
что
ст ала
похожей
на
деревьев
кору
его
же сток ая
кожа»,
кр оме
того,
п од обно
диву
«Слова о полку Игореве»,
он
п редп очи тал
сп ать
на
ветвях
деревьев.
Н.До рож ­
кин
приходит
к
за ключен ию ,
что
э тот
див
не
кто
иной,
как
гоминоид,
вроде
йеху,
снежного
человека
Памира
или
«человека- м ед ве д я»
из
глухих
литовских
лесов.
Пожалуй,
сто ль
смел ые
догадки
н адо
оставить
представителям
точн ых
на ук.
Для
языковеда
более
у бедит ельн а
«перекличка»
слова
див
с
ц елым
ряд ом
других
наименований
б ожес тв
—
теонимов:
бог,
гос ­
подь,
перун
и
др.
(Georgiev 1972).
Этимологически
222


слово
див
с вяза но
с
восточнославянским
именем
б ога
дый,
упомянутым
в
южнославянском
тек сте
«Хожде­
ние
Богородицы
по
мукам», с иранским и армянс­
ким
обозначением
злого
мифологического
существа
—
дэва.
П рямое
отн ошен ие
к
нему
имеют
и
общие
наи­
менования
божества
у
балтов
диёвас,
диёвс
(лит.
dievas, латыш, dievs, прус, deiws — ‘бо г’), и много ­
численные
славянские
наименования
«нечистой
с и лы», связанной с лесом ( не
случайно
ве дь
див
«кли ­
чет
връху
др ева»), которые образованы от корня див- :
че ш.
divy mu2 (буквально
—
‘дикий человек’), divâ
iena — ‘дикая
женщина’,
по л.
dziwozona, серболуж .
dziwjazona, dziwica (Иванов,
Топ ор ов
1965, 173).
Последние
слова
об озн ачают
фантастические
су ще­
ст ва,
подобные
русским
лешим
или
русалкам.
Да
и
в
русских
—
особенно
диалектных
—
словах
и
выражениях,
связанных
с
этим
корнем,
чувству­
ются
еще
от зву ки
былого
мифологизма:
диво
дивное,
дйвно
—
«странно,
уд ивит ел ьно»
и
«страшно,
ббя з-
н о» (тамб. ,
р я з .), дивдчка
—
«странная женщина»,
ди вдк
—
«странный человек,
су дак» (южн .,
зап .
и
т.
д .).
Э тот
же
мифологический
корень
в
соо тветств ии
с
законами
превращений
Хорса
в
хорошо
дает
и
рус­
ск ое
ди алект но е
(перм . )
дивьё
—
«хорошо»: «Дивьё
тебе
с
одним-то
ребёнком». А на еще более широкой
тер ритори и,
по
всему
русскому
Северу
распростра­
нено
слово
дивъА
—
«хорошо,
легко,
пр иво льно ,
св о­
бо дно ».
Все
эти
фа кты,
видимо,
свидетельствуют
о
том,
что
украинский
Див
из
проклятья
«Щоб на тебе Див
пр ийшов!
Щоб
на
тебе
диво
при йшл о!», так же как и
подобные
ему
«А диво на тебе,
Диво
би
на
тебе
зай-
ш ло !» (Фр., I, 557—558) —
прямой
мифологический
родственник
Дива
из
«Слова о полку Игореве».
Слово
Див,
таким
об разо м,
можно
рас см атри в ать
в
одном
ряд у
с
наименованиями
языческих
богов
Киевской
Ру си.
Это
подтверждает
один
из
древней­
ших
и
интереснейших
источников
по
языческой
ми-
223


ф ол огии
сла вян
—
«Слово об идолах», созданное в
начале
XII века.
Его
н аписал
кн ижн ик
из
Киевского
Софийского
собора
—
центра
борьбы
с
язычеством
и
двоеверием
в
Древней
Ру си.
Он
перевел
на
древне­
славянский
язык
греческий
текст
«Слова Григория
Бо го сл ов а», сделав при этом ряд важных дополнений
о
русском
язычестве,
его
пантеоне
и
ритуалах,
а
т ак­
же
предложив
объективную
периодизацию
языч еск ой
ве ры
у
славян
(Рыбаков 1981, 8—30).
В
«Слове об
идолах»
автор
ра сска зыв ает
о
том,
как
вна чал е
сла­
вянами
почитались
упыри
и
бе регин и,
оли ц етво ряю­
щие
природу,
затем
—
др евне е
земледельческое
бо­
ж ество
Род,
ра сп оряжав шее ся
природными
с ти хия­
ми,
и
рожаницы
—
его
спутницы,
п ри нос ящие
людям
благополучие
и
урож ай .
Ли шь
на
пос лед нем
этапе
раз­
вития
язычества
п оявля ется
культ
Перуна,
вытеснив­
ш его
прежних
богов.
В
это м
памятнике
Дива
—
бо­
жество
с ла вян -языч ник ов
—
на зы вает ся
в
одном
ряду
с
такими
«авторитетными»
и до ль скими
бесами ,
как
Перун,
М окошь ,
Хоре,
Род,
Переплут
и
Сварожич.
Уже
то,
что
Дива
(Диво или Див?) занимает в тексте
ме сто
ме жду
ц ен тральн ой
«божьей парой»
—
Моко-
шью
и
Перуном,
говорит
о
его
роли
в
древнекиев­
ской
мифологии: «Исловеньскыйязыкь [кланяется]
ви ламъ ,
и
Мокошьи,
Диве,
П ерун у...
упираемъ,
и
берегынямъ,
и
переплуту,
и
верьтячеся
пьют
ему
въ
розех» (Сл.-спр., II, 29).
До
сих
пор
мы
говорили
ли шь
о
прямом
вхо жде ­
нии
име ни
т ого
или
иного
божества
в
наш
язык .
Но
еще
большее
влияние
на
его
фра зеологи че ски й
фонд
ок аза ло,
б ыть
может,
не
прямое,
а
опосредованное
освоение
языческих
пр едст ав лени й.
З десь,
конечно,
то же
не
обошлось
без
си м биоза
язычес ког о
и
хри с ти­
анского
начал.
В
одних
с лучая х
имя
языческого
божества
п ро­
до лжа ет
еще
каким-то
образом
м ер цать
во
внутрен­
ней
форм е
оборота,
но
в
то
же
вр емя
очень
д алеко
уже
отошло
от
др ев них
пр едст ав лени й.
Та к,
п ыта ясь
224


найти
истоки
выражения
без
роду-племени
или
ни
ро ду
ни
пл ем ени,
мы,
кон ечн о,
в
первую
оче редь
обра­
тимся
к
русскому
фоль к лору,
где
подобные
парные
сочетания
очень
распространены.
Род-племя
здесь
является
самы м
общим
пр едс тави т елем
ряд а
фольк­
лорн ых
наименований
родственников,
конкретизи­
рованных
сочетаниями
отец-мать,
т яте нька -м ам ень­
ка,
от ец- м ату шка,
братец-сестрица,
друзья-братья,
братцы-товарищи
и
т.
д.
А .Т.Х ролен ко
справедливо
присваивает
ему
титул
«архибинома», поскольку это
сочетание
не
только
вк люч ает
в
се бя
семантические
кач ест ва
б олее
конкретных
фол ьклорн ых
на име нова ­
ний
родственников,
но
п ере раста ет
ра мки
чисто
се­
мейных
родственных
отношений
(Хроленко 1981,65).
В
песенной
традиции,
пр авд а,
в
отличие
от
былин­
ной
и
сказочной,
оборот
род-племя
все-таки
более
привязан
к
крестьянской
семь е,
п оэ тому
он
и
упот­
ребляется
н ер едко
как
параллель
к
биномам
отец-
м ату шка
и
отец-мать:
Отцу-матушке
бол ьшой
п окл он,
Роду-племени
че лоб ит ьице.
(Соб., III, 51)
Дам
назо лу
отиу -матери,
Дам
надсаду
роду -пле мен и.
(Соб., III, 273)
Это
можно
объяснить
те м,
что
в
песенные
т ек­
сты
оборот род-племя
попал
уже
п осле
предваритель­
ного
освоения
др уги ми
фольклорными
жанрами
и
потому
несколько
«осовременен».
В едь
уже
и
сам
компонентный
состав
его
свидетельствует
о
причас­
тности
к
родо-племенной
эпохе,
когда
родственные
отношения
имели
иную
с оци аль ную
зн ачи мос ть
и
бо лее
широкий
диапазон,
чем
при
феодализме.
Не
случайно,
по
наблюдениям
А .Т.Хр ол е нко,
част о т­
8В.
М.
Мокиенко
225


ность
употребления
этого
об орота
в
песнях
уже
зату­
хает
во
второй
половине
XIX века,
п а ралле льно
с
затуха н ием
были нног о
тв орче ств а,
что
мог ло
отра­
зи ть
распад
п атри арх альны х
отношений
к
крестьянс­
кой
семье.
Парное
сочетание
род-племя
хорошо
демонстри­
рует
нетождественность
тождественного
в
фолькло­
ре.
Эта
пара,
на
первый
взгляд
пох ожа я
на
тавтоло­
гическое
сопряжение
с инон имо в,
при
более
углуб­
ленном
в згля де
от раж ает
весьма
важные
различия
терминологического
порядка.
Еще
А.А. Потебня
по д­
че ркив ал,
что
з десь
налицо
объединение
слов
семан­
т ич ески
разных,
п оск ольку
род
обозначал
у
славян
ближайших,
а
племя
—
отдаленных
родственников
(Потебня 1968, 416).
При
таком
принципиальном
различии
уже
из др ев­
ле
эти
сло ва
не
только
тяготели
к
синонимическому
сближению,
но
и
употреблялись
практически
как
синонимы.
С видет ель ство
этому
на ход им
в
русских
летописях.
В
Ипатьевской
летописи,
например,
вс тр еч ается
такое
обр ащени е
князя
Олега
к
Аскольду
и
Диру: «...Вы
неста
князя
ни
р оду
кн(я)жя».
Но
о
них
же
мы
читаем
и
следующее
сооб щен ие
летопис­
ца: «...И бяста оу него <кн я зя
Рю р ика>
два
му же
не
п лем ени
е го,
но
боярина».
К
таким
случаям
можно
добавить
и
параллельное
употребление
слов род
и
племя
в
других
памятниках
др евнер у сско й
литературы:«...Не
ц ар ьска
бя ше
роду,
ни
от
племени
ца рс ка » (Мазу-
ринский
летописец, XVIIв.).
Иногда
здесь
эта
сино­
нимическая
п ара
приобретает
и
оче нь
ши рок ое
з на­
чение
«род людской,
л юди »: «Веи бо ein единъ родъ
и
пл емя
Ад амо в о » (Никоновская летопись) ( цит.
по:
Синочкина
1975, 52).
Древнейшее
употребление
оборота род
и
племя
как
целостного
сочетания
зафиксировано
в
«Уставе Сту­
ди йско м»
—
памятнике
1193 года:
поминати
их
род
п лемя
(Ср., III, 137).
По
наблюдениям
п роф.
Р.Эк-
керта,
в
XVI—XVII веках данное сочетание уже упот ­
226


ребляется
как
определенная
юридическая
форм ула,
в
кот орой
говорится
о
том,
что
род
и
племя,
т.
е.
род ­
ственники,
не
имею т
права
оспаривать
то,
о
чем
была
достигнута
д огово ре нн ос т ь: «Негь до той вотчины дела
ему ,
Улану,
и
его
детемъ
и
роду
ег о,
и
пл е мяни»
(Архив Строева,
К ДРС
—
Эккерт
1979, 100).
В
дальнейшем
оборот
род
и
племя
об ога щалс я
все
новыми
и
новыми
вариантами,
причем
в
их
об ра зо­
ва нии
играла
роль
как
письменная
традиция,
так
и
широкая
популярность
этого
выражения
в
разных
жанрах
рус ског о
фольклора.
Р.Эккерт
насчитывает
несколько
фразеологизмов
с
ядром
род
и
племя:
—
род
и
племя,
и
род
и
племя,
род
да
племя,
род-
племя
в
значениях
«родственники,
род н я», «проис­
хождение,
родословие»;
—
ни
роду,
ни
п лемен и
—
«ни родных,
ни
род­
ст ве н н ико в », «одинокий»;
—
без
ро ду
и
племени,
без
роду ,
без
племени,
без
роду-племени
—
«без родственников», «одинокий»,
«неизвестного происхождения», «низкого,
незнатного
происхождения»;
—
въ
роду
и
въ
п лем ени
—
«среди близких и более
отдаленных
р о дст ве нни ко в» (в текстах XVII века,
в
которых
ос ужд аю тся
браки
ср еди
родственников).
На
первый
взгляд
в
обобщенном
значении
этого
выражения
ничего
не
изменилось
с
древнейших
в ре­
мен.
Впе ча тле ние
это,
од на ко,
далеко
не
верно,
ибо
с амо
по ня тие
рода,
родственных
отношений
сто ль
сильно
сузилось,
что
под
родом
и
п лемен ем
мы
те­
перь,
в
сущности,
понимаем
л ишь
близкую
родню,
семь ю.
В
древности
же
это
был
род
в
б укв альн ом
смысле
слова,
т.
е.
основная
общественно-эконо­
мическая
ячейка,
на
ко торой
д ержал ся
первобытно­
общинный
строй.
Именно
поэтому
параллели
наше­
го
словосочетания
мы
встречаем
и
в
других
языка х,
например
сербохорватском
(без рода и имена
—
«не ­
из вест ен») и болгарском ( ро да
ни
пор ода
—
«никаких
бл изки х
р о дст вен ни ков », «никого»).
Они
показыва­
227


ют,
что
своими
корнями
оборот
уходит
в
праславян-
ску ю
об щн ость,
во
времена,
когда
естест венно е
род ­
ст во
да вало
единственно
возможную
форму
сплочен­
ного
и
относительно
безопасного
об ществе нн ого
су­
ществования.
У
на ших
предков,
особенно
у
восточных
славян,
сущ ест вов ал,
как
мы
зн аем
из
«Слова об идолах»,
особый
к ульт
Ро да
—
«всеобъемлющего божества Все­
ленной
со
всеми
ее
мирами:
ве рх ним,
небесным,
откуда
ид ет
дождь
и
молнии,
ср едни м
миром
приро­
ды
и
рождения
и
нижним
с
его
“огненным родством”»
(Рыбаков 1981, 453).
В
этимологическом
от ноше­
нии
—
это
божество,
с
которым
связано
и
рождение
всего
живо го
(ср.
родить,
н арод), и природа с вод­
ными
источниками
(родник и неурожай), и даже мол­
ни я,
которая
в
древнерусском
языке
обозначалась
словом
родиа.
В
первой
фиксации
нашего
парного
сочетания
—
поминати
их
род
и
племя,
по-видимому,
сохр ан ился
намек
именн о
на
Рода
—
это
могущественное
божество
славян.
Мифологический
по дт екст
слова
род
в
с оче та­
нии
с
племенем
ощущается
и
в
некоторых
восточносла­
в янски х
формулах:
сиб.
клясться
родом
и
плодом
и
бе л.
каб
ты
правау
с
твоим
род ам
и
плодам
(Эккерт 1981,
121).
Они
отражают
в
какой-то
мере
д ре вний
дохрис­
тианский
образ
мышления
и
свидетельствуют,
как
и
другие
сочетания
со
с лова ми
род -п ле мя,
о
том
высоком
почитании
рода
и
родства,
которое
характеризовало
я зы­
че скую
эпо ху
славянской
истории
и
вылилось
в
об оже­
ствление
Р ода
как
творца
всего
рождаемого
на
земле
и
в
то
же
в ремя
охранителя
всех
потомков
«своего»
племе­
ни.
Нужно
сказ ат ь,
что
и
в
со вр еменн ом
употребле­
нии
фра зеолог и и
о
роде-племени
следы
др евн его
ми-
фологизма
способны
ожить
с
новой
силой,
правда
уже
с
экспрессивно-стилистической,
а
не
мифоло-
гически-ритуальной.
Но
«высокость»
и
действенность
ее
не
подлежит
сомнению.
Вот
как
о дин
из
чи тате­
228


лей
«Правды»
выражает
сво и
раздумья
по
поводу
ст а­
тьи
акад.
Д.С.Лихачева «Себе
и
потомкам», опубли­
кованной
в
ноябрьском
номере
этой
же
газеты
за
1979
го д : «Образ степной травы перекати-п ол е ,
гонимой
ветром
и
не
з наю щей
св язи
с
зе млей ,
все
сто ит
пе­
ред
г лазам и.
Но
трава
что!
А
если
скитальческую
участь
перекати-поля
из ведает
человек!
Будет
ли
он
счастлив
тогда?
Вряд
ли.
Без
“духовной оседлости”,
без
ощущения
ко рн ей,
питающих
жизнь,
без
привя­
занности
к
своему
роду-племени,
к
собственной
ис­
тории,
дальней
и
б лизкой ,
к
к ультур е
св оей
страны
не
может
быть
полноценного
че ловече ско го
счастья.
Автор
статьи
счи та ет:
культурная
ср еда
так
же
необ­
ходима
для
нравственной
жизни,
как
ра сти тельн ый
и
животный
мир
—
для
нашего
биологического
су­
щ ество ван ия» (Правда, 1980, 15 марта,
с. 3).
В
эти х
строках
«привязанность к своему роду-п ле­
мени»
—
это
уже
символ
истинного
патриотизма,
покоящегося
не
на
высокомерном
узконациональном
само во сх вал ении
и
о тм ежеван ии
от
других
народов,
но
на
глубинной
связи
с
духовной
к ультур ой
и
по д­
линной
народностью
собственного
рода-племени.
Выражение
род-племя
вых од ит
здесь
д алеко
за
орбиту
узкородственных
отношений
и
приобретает
широкое
значение
«свой народ».
Мы
уже
ви дели ,
что
в
южнославянских
язык ах
слово
род
сочетается
с
иными
существительными
—
с.-х .
без
рода
и
йме на
и
болг.
ро да
ни
порода.
Ви ди­
мо,
прежде
так
было
и
в
русском
язык е.
В
од ной
из
полоцких
грамот
XV века,
например,
встречается
весьма
любопытное
перевоплощение
оборота род-пле­
мя
—
ни
племя,
ни
х лебое ди: «А ему тыи люди ни пле­
мя,
ни
х л ебо ед и». Характеризуя
этот
об орот
как
со­
хранившийся
в
памятнике
письменности
др евн ий
фразеологизм,
Б.А.Ларин
так
комментирует
его
ис­
ходное
з нач ени е: «Первая часть восходит к определе­
нию
с вязи
племенной
эпохи
—
“не связаны с ним
как
единоплеменники”,
а
вторая
поясняет
—
“не те,
229


кто
ест
его
х леб”.
Эт им
об ъ ясн яется
значение
слова
племя
—
“тесный,
мал ый
коллектив,
семья,
дом о­
чадцы,
к оторы е
ед ят
хлеб
одного
господина”» (Ла­
рин
1975, 107).
Др.-рус.
ни
племя,
ни
хлебоеди
как
бы
перекиды­
вает
мо ст
между
духовной
культурой,
связанной
с
почитанием
род а
и
Рода,
и
к ульту рой
материальной,
во площ е нной
в
од ном
из
самых
насущных
продуктов
питания
славян
—
хлебе.
Ничего
удивительного,
впрочем,
з десь
нет,
ибо
духовное
и
материальное
в
древности
были
сп лет ены
в
еди ный
у зел.
Не
случай­
но
возвышенное
по кл оне ние
Роду
и
связанным
с
ним
женским
мифологическим
существам
—
рожаницам
«материализовалось»
восточными
славянами
при
со­
вершении
особых
же ртво при ношен ий
в
в иде
пищ и
—
специально
сваренной
ри ту альн ой
каши,
сыров
и
напитков
и
—
обязательно
—
хлеба.
Имя
Рода
в
рассмотренном
нами
выр аж ении
пр е­
те рп ело
разительную
смысловую
перестройку
и
из­
менилось
до
неу з наваемо ст и.
В
то
же
время
его
фор­
ма
еще
по-прежнему
созвучна
с
обозначением
род­
ственных
отношений
и
в
на ши
д ни,
что
помогает
в
какой-то
мере
м ифо лог и ческой
реконструкции.
Бы вае т,
од н ако,
и
так ,
что
имя
язы ческ ого
бо­
жества
не
дает
уже
никакой
мифологической
«под­
ск азки »
для
разгадки
выражения.
Взят ь
хо тя
бы
Мо-
кошь,
п ред варя ющую
Диву
и
Перуна
в
«Слове об
идолах».
Ск олько
бы
мы
ни
напрягали
память,
мы
не
вспомним
ни
одного
образного
сравнения,
ни
од­
ного
яркого
переносного
выражения
с
им енем
э той
забытой
вс еми
бо гин и.
Имя
ее,
действительно,
сейчас
полностью
за бы­
то,
хо тя
еще
в
XVI веке церковники на исповеди про ­
до лжали
з адав ать
женщинам
один
из
об язательн ых
в оп ро со в: «Не ходила ли еси к Мокоше?» Но обы­
чаи,
восходящие
именно
к
поклонению
ей,
тем
не
мен ее
породили
не мало
п ог оворок
и
пословиц,
в
раз ­
ной
степени
усвоенных
современным
литературным
230


я зыко м.
Чт обы
понять
их
мифологический
смысл,
н еобход им о
знать,
что
днем
поклонения
этому
я зы­
че ск ому
божеству
бы ла
пя тни ца
(МНМ II, 169, 357).
Самым
известным
является
шутливо-ироничес­
кий
об орот
се мь
пятниц
на
неделе.
О
его
древности
и
народном
происхождении
свидетельствует
уже
нео­
бычное
для
современного
русского
языка
п ред лож­
ное
сочетание
на
неделе
вместо
«правильного» (точ­
нее,
привычного
для
нормативного
язык а)
в
н ед еле.
Но
языческие
представления,
л ежащ ие
в
ее
о сн ове,
пожалуй,
еще
более
древни.
У
восточных
сла вян
по сле
вве дения
христианства
символика
П ятницы
(Параскевы Пятницы)
б ыла
св ое образ ным
продолжением
ассоциаций,
связанных
с
поклонением
Мокоши.
Запреты,
характерные
для
этого
дня
н едели,
бы ли
в
основном
«женскими»: в
пя тниц у
запрещалось
прясть,
купать
дет ей,
а
кто
не
постился
по
пятницам,
тот
мог
ра но
или
поздно
уто­
нуть.
Одна
из
русских
пословиц
лапидарно
угрожает
последствиями
нарушения
т аких
запретов:
Кто
в
п ят­
ницу
дело
начинает,
у
то го
оно
бу дет
пятиться.
П ят­
ни це
приносилась
св ое образн ая
жертва
—
б рос али
в
колодец
ткань,
льняную
к уде ль,
выпряденные
ни т­
ки
или
овечью
шерсть.
Издавна
также
ей
же рт во вали
снопы
ль на
и
вышитые
полотенца.
На
Ук раин е
та­
кие
обряды
и мено вал ись
мокрида,
т.
е.
словом
тог о
же
корня,
что
и
имя
языче ск ой
бо г ини.
Вообще
на
Ук раин е
Параскева
П ят ница
почиталась
осо бо
исто­
во.
Еще
в
XIX веке в различных ритуалах ее водили в
вид е
женщины
с
длинными
распущенными
волоса­
ми
по
д еревн ям.
И
кто
знает,
че го
больше
в
бо жбе
о
святой
П ят нице
из
пушкинской
«Барышни-к ре с ть­
янки»
—
по кло не ния
языч ес кой
Мок оши
или
святой
великомученице
Пар аск ев е:
«—
И
ты
не
о бмане шь
мен я?
—
Не
обману.
—
Побожись.
—
Ну
вот
те
святая
Пя тница ,
приду».
231


Чтобы
понять
многие
ритуалы,
обряды
и
суеве­
рия,
связанные
с
Параскевой
Пятницей,
необходи­
мо
вспомнить,
что
Мокошь
бы ла
богиней
во ды
и
дож­
дя,
плодородия,
покровительницей
материнства.
Естественно,
что
ее
также
связывали
и
с
жен ским
хозяйством.
Подобно
гр еч еским
мойрам
или
римским
пАркам,
прядущим
ни ти
че ловече ск ой
судьбы,
Мо­
кошь
бы ла
и
божественной
пряхой.
По
народным
поверьям,
она
помогала
трудолюбивым
женщинам
прясть,
хо тя
при
этом
сама
ост ав алась
не вид имой ,
выдавая
свое
присутствие
лишь
жужжанием
в ере те­
на.
Нерадивых
же
п рях
она
могла
и
покарать:
в
соот­
ветствии
с
северновеликорусскими
поверьями,
нельзя
в
избе
оставлять
на
ночь
кудель,
иначе
«Мокоша оп -
рядет», т.
е.
принесет
какое-либо
несч асть е.
Все
эти
атрибуты
М окоши
бы ли
ав тома ти ческ и
перенесены
и
на
христианскую
Параскеву
Пятницу,
которая
получила
свой
«святой»
ден ь,
ден ь,
когда
н адлежало
поминать
ум е рших
и
т.
п.
Имя
Пятницы
было
присвоено
«святой великомученице»
Параске­
ве,
ко торая
особенно
почиталась
в
народе:
не
слу­
чайно
в
Мо скве
на
Кра сн ой
п лощади
некогда
б ыло
построено
семь
обетных
(т.
е.
об ещан н ых,
завещан­
ных)
ц ерк вей
в
честь
Параскевы
Пя тниц ы.
День
ее
был
«оброчным»: в этот день совершали молебствия,
ходили
по
дворам
с
иконами,
не
ра бота ли
(Макс.,
63-74; Медведев 1977, 184-185).
Пятницы,
особенно
весной
и
о сенью ,
бы ли
од­
н ов р еменно
и
торговыми
днями,
а
тем
самым
и
с ро­
ком
ис по л нения
различных
торговых
и
д олговых
о бя­
зательств.
Тот,
кто
не
выполнял
своего
обязательства,
давал
об е щание
исполнить
его
в
следующий
б азарн ый
д ень
—
также
в
пятницу.
Человека,
для
которого
та­
кие
обещания
становились
системой,
и
стали
н азы­
вать
те м,
у
к ого
«семь пятниц на неделе», т .
е.
ч асто
меняющим
сво и
решения,
настроения,
намерения,
постоянно
отс тупа ющи м
от
с воих
слов.
Любопытно,
что
русская
пословица
У
ба бы
семь
пятниц
на
неделе
232


сохраняет
отнесенность
(возможно,
первичную)
э то­
го
выражения
им енно
к
ж енско му
началу.
Сов меще н ность
языческой
и
христианской
си м­
волики
в
этом
выражении
усиливает
его
шутливо-иро­
ни чный
характер,
кото рый
ощущается
большинством
русских.
Каламбур,
конечно,
построен
прежде
все­
го
на
н еле пости
самого
образа
недели,
со сто ящей
ис­
кл ючи те льно
из
пятниц.
Это
ярко
обыграл
Пушкин
в
одном
из
с воих
стихотворений:
Сми рдин
ме ня
в
бе ду
поверг;
У
т оргаша
сем ь
пя тниц
на
неделе,
Его
четверг
на
с амом
деле
Есть
пос ле
дождичка
чет верг.
Такое
шутливое
в осп ри ятие
выражения
ак туаль­
но
и
для
наших
дней.
Не
случайно
«Толковый фразе­
ологический
словарь» 16-й
страницы
«Литературной
га зеты » (1975, No 46) определяет его так: «Семь пят­
ниц
на
неделе
—
бракованный
календарь».
Так
э тот
«обезбоженный»
оборот
продолжает
служить
юмори­
стам.
Созн ав ая
языческую
«греховность»
пя тн ицы,
ц ер­
ков н ики
именно
на
этот
д ень
н алаг али
посты.
Это
отра же но
в
афоризмах-заповедях,
ны не
утративших
свою
а ктуа льн о сть:
Кто
в
пяток
на
первой
неделе
Ве­
ликого
поста
постится,
не
умрет
напрасною
смертью;
Кто
в
пяток
пе ред
Благовещением
постится,
от
на­
пр ас ного
убийства
с ох ранитс я;
Кто
в
пя ток
пе ред
Вознесением
постится,
от
потопления
в
воде
сох ра­
нится
и
т.
д.
В
народе
на
т акие
«постные»
заповеди
смотрели
иронически.
Об
эт ом
свидетельствует
большое
коли ­
чество
пословиц
и
поговорок
шутливого
характера:
«Песни пели,
на
пятницу
гл яде ли
(смол . ); За тебя
только
три
пятницы
молока
не
есть;
Приходи
в
пя т­
ницу,
похлебать
ка шиц ы;
Молока
не
х леб нет
в
пятни­
цу,
а
молочнице
и
в
ве лик ую
с убб оту
не
спустит.
На­
233


родные
пр име ты
в
какой-то
степени
сохранили
и
ру­
дименты
языческих
верований,
связанных
с
пятни­
цей,
о
к оторы х
уже
говорилось,
прежде
всего
—
за п­
рет
на
прядение:
По
пятницам
мужики
не
пашут,
бабы
не
прядут;
Кто
в
пятницу
п р ядет,
с воим
роди­
те лям
кострыкой
<жесткая кора растений,
годных
для
пр яжи:
льна,
конопли>
глаза
з ап ораш ивае т.
Церков н ая
мифология,
однако,
и
т аким
«запретным
формулам»
придумала
христианское
обоснование.
Зап рет
прясть,
например,
объяснялся
тем ,
что
им ен­
но
в
пятницу
«Спаситель претерпел оплевание,
а
на
пряжу
нельзя
плевать» (Мих.
II, 402).
Говоря
о
долгом
п ути
от
Мокоши
к
Параскеве
Пятнице,
нельзя
не
упомянуть
и
о
важной
для
язы че­
ст ва
«конкуренции»
пятницы
со
средой
и
четвергом.
О
четверге
мы
еще
бу дем
го ворит ь
в
с вязи
с
культом
Перуна.
Что
же
касает ся
среды,
то
следы
сопостав­
лен ия
ее
с
пя тниц ей
мы
на ход им
в
рус ско й
послови­
це
Середа
да
пя тн ица
в
чужом
до му
не
ук аз чица
—
‘на ­
мек
на
домашние
ра сп оряжен ия
по
случаю
поста’,
и
в
шутли вой
поговорке
середа
ниже
пятницы
—
‘ниж­
няя
юб ка
из-под
платья
видна’.
В
белорусском
яз ы­
ке
также
им ее тся
выражение
подобного
типа
—
с кры в1цца
як
середа
на
пяттиу
—
‘выразить недоволь­
ство’,
образованное
на
основе
религиозного
запрета
ес ть
м олочн ое
по
средам
и
пятницам
(Аксамггау 1978,
191).
Эта
с вязь
дней
нед ели
также
не
случайна,
ибо
Сер ед а,
или
С реда,
была
в
какой-то
степени
мифо­
логической
«тезкой»
и
в
то
же
время
соперницей
Пят ­
ницы,
особенно
у
русских
и
белорусов.
Она
также
первоначально
олицетворяла
же нск ое
н ачало ,
п омо­
г ала
ткать
и
белить
холсты
и
сурово
наказывала
тех ,
кто
работал
по
сре дам .
Как
в идим,
даже
полное
з абвени е
имени
прежней
языческой
богини
плодородия
не
п ом ешало
ей
все-
таки
выполнить
с вою
дав нюю
«плодоносную»
фун к­
цию
в
нашем
языке.
234


Низвержение
ку мир ов
и
оболванивание
идолов
Верховным
божеством
киевского
пантеона,
как
мы
помним,
был
громовержец
Перун.
Неудивитель­
но
поэтому,
что
п амять
о
нем
в
славянских
языках
со х ран илась
в
дв ух
ипостасях
—
и
в
«именной», и в
опосредованной.
Но
чтобы
ра зобра тьс я,
какая
имен­
но
ми фо лог иче ская
ассоциация
лег ла
в
основу
того
или
иного
в ыра жени я,
связанного
с
э тим
языческим
божеством,
необходимо
д ать
ему
общую
ха ракт ери с­
ти ку.
Перун
во
времена
Киевской
Руси
затмил
д вух
богов,
имевших
прежде
осн овн ое
значение
у
сл а­
в ян,—
Сварога,
бо га
огня
и
солнца,
и
Рода,
бога
п ри роды
и
урожая,
и
ст ал
почитаться
как
верховное
божество.
В
слав янск ой
миф ол ог ии,
впрочем,
он
и
ра ньше
играл
видную
роль,
во
многом
п оходя
на
греческого
Зевса,
р имс кого
Юпитера
и
скандинавс­
ко го
Од ина.
Не
случайно
в
старейшем
письменном
и сто чн ике,
где
упоминаются
славяне,— «Войне
с
г отами »
византийского
писателя
Прокопия
Кес ар ий­
ского
(VI в.)
подчеркивается,
что
славяне
и
анты,
кот орые
«издревле живут в народоправстве», покло­
няются
прежде
все го
именно
такому
кумиру: «Они
считают,
что
од ин
тол ько
бог,
творец
мо лн ий,
яв­
ляе тся
в лады кой
над
всеми,
и
ему
приносят
в
жерт­
ву
бы ков
и
совершают
другие
священные
обряды.
Судьбы
они
не
зн ают
и
вообще
не
признают,
что
она
по
отношению
к
люд ям
имеет
какую-либо
силу,
и
когда
им
во т- вот
грозит
с мер ть,
охваченным
ли
болезнью,
или
на
войне
попавшим
в
опасное
п оло­
жение,
то
они
даю т
обещание,
ес ли
спасутся,
то т­
час
же
принести
б огу
жертву
за
св ою
душу;
избегнув
см ерти ,
они
приносят
в
жертву
то,
что
обещали,
и
думают,
что
спасение
ими
куплено
ценой
э той
же р­
твы » (Прокопий из Кесарии .
Война
с
готами.
М.,
1950, 297-298).
235


Археологи
и
историки
подтверждают,
что
жертвоп­
риношения
Пе руну
были
весьм а
распространены.
Араб­
ски й
пут е шес твен ник
Ибн- Ф адл ан
повествует
о
подоб­
ном
обряде,
сов ер шаемом
славянскими
куп ц ами
в
922—
923 годах в гавани Итиля на берегу Волги .
Жертвенные
жив отные
(быки и овцы)
подвешивались
на
дереве
за
кумирами,
часть
мя са
оставляли
рядом
с
главным
ку­
миром
и
и дола ми
поменьше,
а
другую
отдавали
участ­
никам
обряда.
Верховное
божество
описывается
зде сь
как
«длинное,
воткнутое
в
землю
бревно,
у
к отор ого
имеется
лицо,
похожее
на
лицо
че лов ек а».
Рас копки
в
К иеве,
на
Перуновом
холме,
позволили
опре д елит ь,
что
нечто
подобное
происходило
и
на
берегах
Дн епр а,
так
же
как
и
в
новгородском
святилище
Перуна
на
Пе-
рыне
(Боровский 1982, 45—52).
В
ки евс ком
капище
VI—
первой
пол овины
X века
со х рани лась
большая
ч ашевид ная
яма-жертвенник
с
п рос лойк ами
угл я
и
золы
и
пластами
пережженной
глины.
По-видимому,
здесь
некогда
пылал
огромный
костер
из
дуб овы х
дров,
поскольку
священным
де ре­
вом
Перуна
сч итал ся
именно
дуб .
В
ж ерт венн ой
яме
постоянно
горел
огонь.
Археологи
обнаружили
в
яме
кости
дикого
кабана,
такж е
связанного
с
культом
сла­
вянского
громовержца,
птиц
и
рыб.
Из
птиц
пред­
почтение
отдавалось
петухам,
к ото рые
так же
были
ат­
рибутом
Перуна,
ибо
изд а вна
с вязыва лись
с
со л нцем,
утренней
зарей
и
огнем.
Весьма
важна
для
а рхе ологов
так ая
деталь:
кос ти
жертвенных
животных
в
яме
на
Перуновом
холме
тщательно
ра зрубл ен ы.
Видимо,
туши
специально
ра зде ляли
на
части.
Э тот
фа кт
увязывается
с
расска­
зом
о
жертвоприношении
Владимира,
который
в стре­
чается
в
ск анди н авс кой
саге
об
Олафе.
Киевский
князь,
судя
по
всему,
участвовал
в
обряде
же ртв о­
приношения
на
равных
со
специальным
ж ре цом- вол­
хво м,
и
м ясо
при
этом
дел ило сь
на
части.
Подобные
церемонии
со вер ша лись
и
в
других
ме­
стах.
Так,
византийский
и мпе ратор
Константин
Б аг­
236


рянородный
(905—959) рассказывает в своем трак­
тате
«Об управлении государством»
про
знаменитый
п уть
из
«варяг в греки», который русы преодолевали
на
лод ках -одн од ере вка х.
После
прохождения
опас­
ных
днепровских
порогов
и
Крарийской
переправы,
где
б ыли
часты
в стр ечи
с
коварными
печенегами,
они
достигают
острова
св ятог о
Григория
(о.
Хорти­
ца)
и
именно
здесь
при нос ят
жертву
божеству,
священным
де рев ом
кот орог о
является
дуб.
Вот
как
он
описывает
э тот
об ря д: «И на этом острове совер­
ша ют
св ои
жертвоприношения,
так
как
там
растет
огромный
ду б.
Они
приносят
в
жертву
живых
пету­
хов,
к ругом
в тыкают
стрелы,
а
иные
[приносят]
кус­
ки
хлеба,
мясо
и
что
имеет
каждый,
как
требует
обычай.
Насчет
петухов
они
б росают
жр еби й,—
за­
резать
ли
их
[в жертву], или съесть,
или
пустить
жи в ым и » (Константин Багрянородный.
Об
управле­
нии
государством//Изв.
Ин -та
мировой
ку льтур ы,
1934, вып .
91, с.
9—10).
И менно
такой
жертвенный
дуб
был
обнаружен
археологами.
При
очистке
русла
Дес ны
в
8 кило­
метрах
от
ее
устья
со
дна
подняли
дубовый
ствол
длиной
16—20 метров.
С
одной
стороны
в
э тот
ствол
были
засажены
че тыре
почерневшие
от
в рем ени
и
воды
кабаньи
челюсти.
Видимо,
это
были
челюсти
жертвенных
животных,
поскольку
ка бан ьи
клы ки
и
зубы
вообще
служили
некогда
ам улет ам и- обер е­
га ми.
О
том,
как
представляли
древние
ру сы
П еру на,
мы
уже
з наем
по
его
идолу
с
се реб рян ой
г олов ой
и
золотым и
усами.
У
б елору сов ,
где
культ
Перуна
еще
д олго
продержался
и
после
введения
христианства,
э тот
образ
сохранял
с вою
ко нкре тн ость
до
прошлого
века.
В
словаре
В.И.Даля
приводится
та кое
описа­
ние: «Это высокий,
плечистый
головач,
че рнов ол ос,
че рног ла з,
борода
золотая,
в
правой
руке
лук,
в
ле­
вой
ко лчан
со
стрелами;
он
ез дит
по
небу
в
колесни­
це,
пу ск ает
огненные
стр е л ы » (Даль, III, 103).
Как
237


вид им,
несмотря
на
«развитие образа», основная
функция
Перуна
осталась
п реж ней
—
метать
громы
и
мо лн ии.
Собственно,
благодаря
этой
способности
он
и
ст ал
в
X веке военным и княжеско-д р у жи нн ы м
бо­
гом
Древней
Руси,
покровителем
ки ев ского
кн язя
Влади м ира ,
собственноручно
приносящего
ему
жер­
твы .
Это
же
с войст во
пор одил о
и
не мало
выражений,
в
которых
у
славян
сохраняется
имя
Перуна.
Вот
об о­
рот,
во ше дший
и
в
литературный
язык
—
метать
пе­
р уны
‘гневаться,
сердиться’,
к оторый
синонимичен
подобному
—
метать
г ромы
и
молнии.
Его
употребил,
например,
П.И.Чайковский
в
письме
к
Н.Ф.Мекк:
«Гнев мой .. .
уляжется,
и
все
будет
забыто,
но
в
на­
стоящее
время...
я
поневоле
мечу
свои
перуны
против
бедно г о
К ол и» (БАС, IX, 1063).
Этот
об орот
из вес­
тен
также
украинскому
и
белорусскому
язык ам
—
ме-
тати
перуни
‘сердиться’,
даваць
(даць)
перуноу
‘сер­
диться
на
кого-либо,
гне вно
обрушиваться
на
ко го-
ни бу дь’).
Здесь
под
словом
перун
име ется
в
виду
не
са мо
божество,
а
перунова
стрела
—
молния.
Функция
«траханья»
громом
и
молнией
особенно
устойчиво
отражена
в
русском,
белорусском
и
укра­
инском
языках,
где
сохранились
такие
проклятья:
та ер.-п ск .
Схваци
це бя
пируном!
пс к.
Сб ей
тебя
пе­
рун !
смол.
Пярун
на
ускидки
т ябе
под м ахни!
бел.
Каб
ц ебя
пярун
треснув!
укр.
Бодай
тебе
перун
за бив
тем -
ueubKoï ночи!и ли
бел.
Няхай
мяне
пярун
з аб’е!Ос о бе н­
но
разнообразен
ряд
таких
проклятий
в
западных
го­
в орах
Украины:
А
перун
би
mi ясний тронув!
Бодай
тя
перун
встриму!
Няй
в
т ебе
перун
стрШе!
Перун
би
mi
збивз
ясного
сонцьи!
Перун
би
тя
розтраскав!
Щоб
тебе
п ерун
3a6iy! (Фр., II, 513).
Кроме
того,
в
русских
народных
гов ор ах
е сть
масса
оборотов,
где
имя
П еру­
на
пе редает ся
его
синонимами-символами:
п енз.
Г ро-
м ост рел
бы
тебя
рас шиб!
бе ломор.
Стрела
бы
на
вас
приш ла!
новг.
Стрела
б
тебя
уб ила!
а рх.
Чт об
тя
пристрело!
самый
яркий,
пожалуй,
записан
в
бывш.
238


См оле н ской
губернии:
Со ль
та бе
в
очи,
м алан ья
у
зубы,
громам
па
животу,
тряскучая
пален а
у
ко л ену! (Добр .,
27).
Налицо
все
основные
атрибуты
Перуна
—
гром,
молния
и
дубовое
полено.
Все
это
—
сл еды
с ак ра льн о- «зак линат ельной»
функции
имени
Перуна,
о
которых
также
сохрани­
лись
на д ежные
исторические
свидетельства.
Вед ь
обо­
ротная
ст орон а
т аких
проклятий
—
торжественные
кл ятв ы,
которые
давал и
древнерусские
воины-языч­
ники
при
заключении
договоров
с
г ре ками.
Княжеские
др уж ины
Олега,
Иг оря
и
Св ятос лав а
присоединяли
пр ися гу
с
именем
Перуна
к
обязатель­
ной
в
таких
с лучая х
клятве
ор ужие м.
Так,
в
Началь­
ной
русской
летописи
под
945 годом записана прися­
га,
ск реп ля ющая
до го вор
русов
с
гр еками: «Если же
кто -н ибу дь
из
князей
или
л юдей
русских,
христиан
или
нехристиан,
нарушит
то,
что
написано
в
хартии
этой,—
да
бу дет
достоин
умереть
от
своего
оружия
и
да
будет
п рок лят
от
бо га
и
от
Перуна
за
то,
что
нару­
шил
св ою
кл ятву » (цит.
по:
Боровский
1982, 13).
Н аши
предки
верили,
что
клятвопреступника
их
верховный
бог
тут
же
«треснет перуном»
или
нака­
жет,
послав
на
него
ка кую-н иб удь
же лтую
лихорад­
ку,
обратив
против
него
собственное
оружие
и
т.
д.
В
договоре
Святослава
с
греками
(971 г .)
так
прямо
и
го воритс я: «Если же не соблюдем мы чего-л иб о
из
сказанного
раньше,
пусть
я
[князь Святослав]
и
те,
кто
со
мною
и
по до
мною,
будем
п рок ляты
от
бо га,
в
которого
веруем,—
от
Перуна
и
Волоса,
бо га
ско­
та,
и
да
бу дем
желты,
как
золото,
и
пусть
п осече т
нас
со бств енн ое
о ру жие».
Характерно
в
этой
связи,
что
в
народной
речи
широко
представлены
сакраль­
но-бранные
формулы
и
с
именем
Велеса/Волоса:
Во­
лос
те
седь!
В олос
тя
выточи!
Волосень
те
избей!
Во ло­
сатик
бы
тя
взя л
(изнырял)! Волоснй бы тебя били!
Во­
ло сти
тя
возьми!
В
народном
обиходе
славян
можно
найти
и
д ру­
гие
обороты
с
и менем
Перуна:
смол.
Иж
яго
пироном
239


носиць!
—
‘крутит как вихрь’,
Якш
там
пе рун
ляскбе!
—
‘что за шум,
стук,
грохот’,
бе л.
перуном
несщся
—
‘быстро бежать’,
пярун
яго
ведае
—
‘ничего не извест ­
но ’; укр.
Коб и
не
пе р у н, mhozî би не хрестили
—
‘ни­
чего
не
из ве с тно’; укр.
Коб и
не
перун,
мног1
би
не
хре­
ст или
ся;
п ол.
Ej, do Pioruna! словац.
Parom do tebe!
Parom ti do duäe! — ‘Черт
подери!’,doParoma
odestat’ — ‘по сл ат ь
к
Богу
в
рай ’
и
т.
д.
Еще
более
крепка
память
об
это м
верховном
бо­
жестве
в
тех
выражениях,
где
имя
перуна
вообще
не
поминается.
В
об ороте
п усти ть
красного
пе тух а,
например,
никто
теперь
не
усмотрит
никаких
ассо­
циаций
с
дре вн ерусск им
гр ом ове ржце м.
Стои т
одна­
ко
вспомнить
о
тех
жертвенных
петухах,
которых
ре­
з али
на
острове
Хортица
после
прохождения
п орогов
у
священного
ду ба
Перуна,
чтобы
эта
асс оци ац ия
ста ла
мифологической
явью.
Действительно,
крас­
ный
петух
у
сл авя нских
и
германских
племен
был
си м­
волом
божества
огня
и
солнца.
Г ерман цы
приносили
т акую
жертву
громовержцу
То ру,
а
сл авя не
—
Пе ру­
ну
или
Св ар огу
—
богу
солнца
и
св ета.
На
старинной
мо не те,
вычеканенной
на
ос тр ове
Кри т,
петух
также
изображен
как
атрибут
бог а
солнца.
И звес тны
и
по­
верья,
согласно
к ото рым
красный
петух
во
время
гро зы
спрыгивает
вместе
с
молнией
на
землю
и
поджигает
дома.
Солярный
(т.
е.
относящийся
к
солнцу)
к ульт
петуха
и
его
св язь
с
молнией
нашли
о тр ажение
не
то лько
в
язык е
и
мифах,
но
и
в
материальной
ку льтур е.
В
р ус­
ск их
дер евня х
курами
(кур
—
«петух») назывались стро ­
пила
на
крестьянских
избах,
а
к бчет
—
жестяной
пе­
тух
нер едко
украшал
крышу
и
служил
не
только
укра­
шением,
но
и
флюгером.
«Золотой петушок»
Пушкина
—
о дин
из
поэ тиче с ких
образов,
навеянных
именно
деталью
народной
архитектуры.
Обычай
«са­
жать»
на
кры ши
своих
д омов
и
храм ов
фигурки
пету­
хов
также
им еет
давние
традиции.
Он
был
известен
и
древним
германцам
и
др е вним
грекам,
у
которых
та­
240


кая
фигурка
служила
своего
ро да
«предохранителем»
от
попадания
в
дом
м олн ии.
Магическая, «громоот­
водящая»
ф унк ция
петуха
т есно
переплетается
здесь
с
эст ет ическ ой .
Выражение
пустить
красного
пет уха
известно
во­
сточнославянским
и
западнославянским
языка м.
Есть
оно
и
у
балтийских
и
германских
народов,
где
был
ра спро стра нен
культ
соответствующих
Перуну
громо­
ве рж цев
Перкунаса
и
Тора,
жертвенной
птицей
ко­
торых
счи та лся
петух:
лит.
raudônas gaidys patupdyti
(букв.: посадить красного петуха), латыш, ielaist jumta
sarkano gaili (пустить красного петуха); англ, red cock
(красный петух), нем . den roten Hahn aufs Dach setzen
(посадить красного петуха на крышу) . В езде пе р ен ос­
ное
значение
словосочетания
красный
п етух
—
‘по ­
жар’.
Таким
образом,
выражение
пустить
красного
пе­
туха
восходит
к
др ев ней
язы ческой
символике
о гня
и
культу
Св арог а
или
перуна
и
других
громовержцев.
В
литературные
языки
этот
фра зе ологи чес ки й
с им­
вол
п опад ает
относительно
поздно,
хот я
в
фольклоре
и
народной
ре чи
вообще
он
был
весьм а
популярен.
Так,
р усская
загадка
Красный
кочеток
(петушок)
по
жердочке
бе жит
«кодирует»
таким
образом
огонь,
а
вторая
—
Кр асн ень кий
кочеток
по
же рдочк е
бе гает
—
горящую
лучинку,
вставленную
в
све тёц
—
п одс тав­
ку
для
лучины
в
виде
треножника.
При
всей
своей
магической
значимости
в
фольклоре
и
иносказатель­
н ости
в
литературном
язык е
этот
символ
никогда
не
терял
св оей
яркой
ко нкре тн ости
и
выразительности.
Обра з
Перуновой
птицы-огня,
скачущей
по
кр ышам
домов
во
время
п ож ара,
оказался
во
фразеологии
многих
языков
более
живым
и
долговечным,
чем
су­
ев ерны е
представления,
которые
его
породили.
Еще
больше
информации
о
языческой
символи­
ке
Перуна
сконденсировано
в
выражении
после
до ж­
дичка
в
четверг.
Оно,
подобно
недавно
рассмотрен­
ному
«календарному»
обороту
се мь
пятниц
на
неделе,
241


шутлив о
—
потому
Пушкин
и
связывает
их
одним
ка лам бурн ым
узлом
в
эпи гр амме
о
Смирдине
(см .
с . 155).
Как
же
причастен
перун
к
дождичку
и
четвергу?
О казы вае тся,
четвертый
де нь
недели
бы л,
в
со­
ответствии
с
мифологическим
календарем
многих
языч ес ких
народов,
днем
бо га -гром ов ержц а.
У
р им­
лян
четверг
носил
название
Jovisdies — ‘день
Юпите­
ра’ (ср.
современное
фра нц узск ое
jeudi того же про­
и схожде ни я).
Г ер манцами
э тот
де нь
п очи тался
как
де нь
бо га
грома,
молнии
и
войны
Тора
(Thor, Donar):
отсюда
названия
четверга
т ипа
а нг л, thursday, нем.
Donnerstag, швед, torsdag и др.
В
какой-то
степени
в
э той
календарной
иерархии,
несомненно,
также
переплелись
языческие
верования
с
христианскими,
п ос кольку
в
основе
на име нова ния
дней
леж ит
вави­
л он ская
«недельная»
система,
заимствованная
гр е­
ка ми
и
римлянами,
а
потом
перешедшая
и
к
ев ро­
пе йск им
народам.
Вавилоняне
же
использовали
здесь
«языческий», а точнее
—
«материалистически-яз ы-
ч еский»
пр инцип
на име нова ни я,
ибо
каж дый
из
дней
не дели
был
посвящен
одному
из
богов
шести
в аж­
нейших
в
то
время
известных
пл анет :
Лу не,
Марсу,
Меркурию,
Юпитеру,
В енер е,
Сат урну
(кстати го­
в оря,
названия
эт их
планет
до
сих
пор
напоминают
о
языч ес ком
пантеоне
др ев них
р имля н)
—
и
Солнцу.
Ро ман ские
народы
заимствовали
латинскую
традицию:
у
французов
или
итальянцев
понедельник
—
день
Луны,
вторник
—
Ма рса,
ср еда
—
Мер кури я,
че т­
верг
—
Юпитера,
а
пятница
—
Венеры.
Германцы
же
«перевели»
соответствующие
наименования
дней
недели
на
имена
сво их
языческих
бо ж еств,
а
боль­
шинство
сл авя н,
в
соответствии
с
византийской
тра ­
д ицие й,
довольствовалось
цифровым
об озн ачен ие м,
хотя
у
некоторых,
например
у
полабов,
соседство­
вавших
с
германцами,
четверг
назывался
именно
«Перуновым днем»
—
perendan.
И
у
русского
«циф­
рового»
четверга,
впрочем,
причастность
к
собствен­
242


ному
громовержцу
зак он серв ир ов алась
—
хо тя
бы
не
в
сл ове,
а
во
фразеологизме.
Обычно
считается,
что
выражение
после
дождич­
ка
в
ч етвер г
связано
с
молебствиями
Перуну
о
дожде
и
с
те м,
что
он
охотнее
всего
в ыпол нял
такие
моль­
бы
в
«свой»
день
—
четверг.
А
поскольку
христиане
о тно сил ись
к
этому
божеству
все
скептичнее
и
убеж­
дались
в
бе сп олезн ос ти
т аких
молитв
к
низверженно-
му
б огу,
то
и
выразили
этой
поговоркой
сво е
полное
недоверие
к
нему
(Варт .
174—175; Ермаков 1894, 43;
Мих.
II, 98).
Это
толкование,
од н ако,
справедливо
только
«в общем», поскольку представления о дож­
де,
четверге
и
Перуне
несомненно
св язан ы.
Оно
не
учитывает
такой
«детали», как последовательность
дождичка
и
четверга,
которые
в
н ашем
выражении
п одчер кнуто
противопоставлены
в
хронологическом
отношении.
Д ей ств ите льно,
даже
со
строго
языческой
точки
зрения
алог ичн о,
что
день
Перуна
в
этой
поговорке
следует
п осле
дождя:
ве дь
дождь
обычно
ид ет
после
грома
и
мо лн ии,
а
не
наоборот.
Р асш ифров ать
загад­
ку
этого
алогизма,
как
каж етс я,
помогают
народные
варианты
нашего
оборота,
в
которых
четверг
сопря­
г ается
с
другим
днем
недели
—
уже
знакомой
нам
пятницей:
после
пятницы
в
четверг
—
«никогда» .
Не
су йся
пя т ница
наперед
четверга
(Даль, III, 553—554)
и
По сле
дождичка
в
четверг
на
сухую
пя т ницу
(Sti pula,
187).
Эта
перекличка
известна
и
в
некоторых
других
славянских
языках,
например
в
болгарском,
где
ди­
алектный
об орот
когато
дой де
четвъртък
под ир
петък
(когда придет четверг после пятницы)
значит
им ен­
но
«иногда». Характерно и «с оп е рн ич е ст во»
четверга
со
средой,
отраженное
поговоркой
подкатила
(под­
катилась)
середа
под
четверг
(Даль, IV, 601).
Мы
уже
знаем,
что
пя тни ца
бы ла
днем
почита­
ния
Мокоши
—
богини
дождя
и
плодородия.
Север­
ные
русы
поклонялись
ей
и
в
среду.
В
киевском
пан­
теоне
она
не
случайно
занимает
по сл еднее
место,
тем
243


самым
как
бы
«смыкаясь»
с
«начальным»
Перуном,
соседствуя
с
ним
и
одновременно
че тко
отграничива­
ясь
от
божества,
весьм а
близкого
ей
по
функциям.
Эта
символика
ан ало ги чна
последовательности
«мол­
ния
—
гр ом
—
до ждь ». «Языческий»
смысл
выраже­
ний
пос ле
дож дичк а
в
че т верг
или
после
пятницы
в
четверг,
следовательно,—
в
пр инци пиа л ьной
невоз­
можности
нарушения
«табели о рангах»
Перуна
и
Мок оши
и
последовательности
соответствующих
ат­
мосферных
явлений.
Выражения
типа
после
дождичка
(пятницы)
в
ч ет­
ве рг,
семь
пятниц
на
неделе
или
бел.
скрывщца
як
се­
ре да
на
пятнщу,
связанные
с
культом
языче ски х
бо­
го в,
позволяют
предположить,
что
«шестичленный»
ар ео паг
на
Перуновом
холме
был
не
толь ко
панопти­
кумом
кумиров
отдельных
славянских
пл емен.
Впол­
не
возможно,
что
он
одновременно
служил
и
культо­
вым
кал ендар ем
—
по до бно
ка лен дар ям
вавилонян
и
р имля н,
ориентированных
на
соответствующие
бо­
жества-планеты.
Для
круглого
нед ельн ог о
счета,
прав­
да,
не
хватает
одного
к уми ра.
Эту
«недостачу»
мо ж­
но
объяснить
тем,
что
Мокошь
«по совместительству»
занимала
две
кал ендар ные
клетки
—
пятницу
и
сре­
ду.
Вп роче м,
возможно,
что
дохристианская
н еделя
на
Р уси
бы ла
не
семидневной,
а
шестидневной.
Та­
кие
«разнодневные»
недели
у
язычников
не
редкость:
например,
у
римлян
первоначально
неделя
со стояла
не
из
семи ,
а
из
восьми
дней.
Такое
предположение
заставляет
по-новому
по­
смотреть
на
порядок
расположения
кумиров
киевско­
го
пантеона.
О ни,
видимо,
стояли
не
«по ранжи­
р у », но подчиняясь строгой симметрии,
им евше й
календарную
п одоп лек у.
На
восточной
стороне,
в
центре,
на
хол ме
стоял
Перун
—
четверг,
пер ед
ко­
тор ым
горел
жертвенный
ко стер
из
дубовых
дров.
С
с евер н ого, «полюсного»
конца
располагался
Хоре
—
понедельник,
соотносимый
с
Луной
(ср .
ла т.
dies
Lunae), с южного
—
Даждьбог
—
воскресенье
(ср.
244


лат.
dies Solis, англ.
Sunday, и др .—
‘день солнца’),
связанный
с
Солнцем.
Рядом
с
ни ми,
со отв етств ен­
но,
стояли
кумиры
Стрибога
—
вторника
и
Семарг-
ла
—
субботы:
Ст риб ог
у
сл авян
был
не
тольк о
боже­
ством
ветра,
но
в
какой-то
мере
и
военным
богом
(ср .
л ат.
dies Martis — ‘д ень
Ма рса ’), а Семаргл свя­
зы ва лся
с
семен ами,
плодами
(ср.
ла т. dies Satumi —
‘день Сатурна’,
которого
ассоциировали
в
народной
этимологии
с
корнем
sat-----‘ с е ят ь’).
Наконец,
вл е­
во
от
Пер у на,
как
и
по л агал ось
же нс кому
божеству,
на хо дил ась
статуя
М окоши ,
ко торая
б ыла
покрови­
тельницей
одновременно
и
пя тн ицы,
и
среды.
С
помощью
языков ых
свидетельств
мы
пытались
р асст ави ть
фиг уры
на
Перуновом
хо лме
так,
как
п од­
сказывает
логика
язы че ск ого
культа.
Такая
расста­
новка
соответствует
и
археологическим
данным.
Языческое
святилище
на
Перуновом
холме
пред­
ст ав ляет
собой
сооружение
в
вид е
прямоугольника
ра зме рами
7х1,75м,
вытянутого
по
оси
север
—
юг
с
прилегающими
к
нему
с
сев ер а,
востока
и
юга
ше­
стью
округленными
симметричными
вы ст у пающ ими.
На
ни х,
как
предполагают
археологи,
и
м огли
стоять
по ст амен ты
шести
летописных
богов
(Боровский 1982,
49).
Расположение
кумиров,
од на ко,
археологами
ос обо
не
принималось
во
внимание,
ибо
в
летописи
они
как
будто
«просто»
пе реч исл ены
друг
за
другом
и
интерпретируются
историками
как
божества
со отве т­
ствующих
пл ем ен.
У чтя
пр и веден ную
в ыше
п ослед о­
вательность,
мы
можем
«расставить по своим мес ­
там»
богов
киевского
пантеона
(см .
схему;
цифры
об озн ачают
п оряд ок
перечисления
богов
в
летописи).
Такая
расстановка
не
только
д ает
представление
о
древнерусском
кал ендар е ,
но
и
отражает
строгую
ми­
фологическую
симметрию
язы чес тва .
Эта
симметрия
покоится
на
противоположениях,
характерных
для
сла­
вя нск ой
м ифол оги и:
жизнь
—
смерть,
чёт
—
неч ет,
правый
—
левый,
мужской
—
женский,
верх
—
низ,
юг
—
се вер
и
др.
(Иванов,
То п оров
1965; 1974; 1982).
245


Суб бо та
В то рник
Че тве рг
Пят н ица
Среда
В
нашем
случае,
как
видим,
Хоре
как
божество
«яс ­
но го
м еся ца»
противопоставлен
Даждьбогу
—
солнцу
по
линии
юг
—
север,
Перун
—
Мокоши
по
пр из наку
правый
—
ле вый
и
мужской
—
женский,
Сгрибог
—
Семарглу,
как
смерть-жизнь.
Практически
все
ч лены
языческой
«шестерки»
связаны
устойчивым
противо­
поставлением
чёта-нечета.
Эта
противопоставленность
тоже
подкрепляет
высказанную
гипотезу.
Итак,
п ан теон
на
Перуновом
холме
служил
ки­
ев с кому
князю
для
тр ех
цел ей
одновременно:
это
был
и
религиозный
центр
языче ской
Руси,
и
символ
по­
литического
объединения
славянских
племен
вокруг
Киева,
и
своеобразный
культовый
ка лен дарь,
в
ко­
тором
в
какой-то
ме ре
нашла
отражение
пришедшая
с
Во сток а
система
исчисления
времени.
Подчине­
ние
сонма
языческих
божеств
ед ин ому
в ерховн ом у
б огу
было
уже
шагом
от
язы че ског о
многобожия
к
хри с тиа н скому
единобожию.
После
этого
ос тав алось
л ишь
отрешиться
от
в сех
б огов
ср азу
и
признать
то ль­
ко
одного
—
христианского
вседер жит ел я
Саваофа,
ко торый ,
кстати
говоря,
этимологически
связан
так­
же
с
многобожьем:
б ук ва льное
значение
корня
этого
имени
—
‘воинство’, ‘ с он м’.
Под
«воинством небес ­
ны м»
Саваофа
д аже
хр ист иане
понимают
солнце,
лу ну
и
звезды,
напоминающие
о
поклонении
прежним
яз ы­
ческим
божествам
(МНМ, II, 394).
246


Отрешение
от
славянского
сонма
богов
п рои зош­
ло
спустя
во семь
лет
после
создания
пантеона
на
Пе­
руновском
холме.
В
988 году там,
где
стоял
Перун
и
его
«воинство», Владимир приказал построить цер­
ко вь
святого
В асил ия
—
в
честь
сво его
нового
хрис­
тианского
патрона,
ибо
при
крещении
ему
было
да но
это
имя.
Ве лик ий
к нязь
Влади м ир
не
только
ст ал
христианином,
но
и
закрепил
св ой
со юз
со
вторым
Римом
браком
с
византийской
царевной
Анной.
Как
повествует
ле топи сец ,
по
его
приказу
кумиры
были
повержены
на
землю
и
сож же ны
или
изрублены
как
простые
д ерев яшк и.
Лишь
для
Перуна
было
сделано
исключение.
Х отя
он
и
был
сброшен
с
п ьед естала
пе рвы м,
но
уничтожен
не
бы л.
Владимир
приказал
привязать
ид ола
«к хвосту коня и волочить его с горы
по
Боричеву
в звозу
к
Ру чь ю».
При
этом
двенадцать
сильных
му жей
б или
Перуна
жезлами,
а
затем
сбро­
си ли
в
Днепр.
По
преданию,
бог
поплыл
под
в ос­
клицания
бегущих
за
люб им ым
кумиром
язычников:
«Выплывай,
б оже,
вы п лыв ай!» И действительно
—
Перуну
у дало сь
безопасно
миновать
пор оги ,
после
че го
его
ветром
прибило
к
месту,
которое
н азва ли
П еру­
новой
отмелью.
Новгородский
П ерун
был
точн о
так
же
сб ро шен
в
Волхов.
При
этом,
по
народной
л еген де,
од ин
из
новокрещенных
новгородцев
в
насмешку
крикнул
богу,
что
он
«досыта поел и попил» .
На
это
р аз гне­
ванный
Перун
з амах нул ся
на
него
дубовой
палицей
и,
забр оси в
ее
на
мост,
кр икн ул
собравшимся
но в­
г о ро дца м: «Вспоминайте меня и бейтесь на мосту сем!»
После
этого
якобы
мо ст
стал
местом
кровавых
с ты­
чек
ж ит елей
Новгорода,
избивавших
д руг
друга
«Пе­
руновыми
пал ицами »
—
дубовыми
пал ками.
«Физическая»
расправа
с
П ерун ом
и
его
воин­
ством
бы ла
же стоко й.
Но,
пожалуй,
не
менее
б ез­
жалостной
была
и
участь
идолов
в
язы ке.
Под
влия­
ни ем
христианства
оценка
соотв е тств ующ их
слов
стала
ре зко
не гатив но й.
247


Мы
еще
и
сейчас,
пр авда ,
можем
упо тр ебит ь
об­
щие
обозначения
языческих
богов
в
положительном
с мы сл е: «Он прямо боготворил ее и благоговел перед
своим
идолом»
или
«Его кумиром была Алла Пугаче­
ва ». Но гораздо чаще слово идол употребляется бран­
но,
а
тем
более
—
экспрессивные
об разова ни я
от
нег о
ти па
идолёнок,
йдолица,
идо лище.
По сл еднее ,
ув ели­
чительное
к
идол ,
в
р у сских
былинах
д аже
п риоб рело
постоянный
эпитет
—
идолище
поганое.
При чем
по­
ганый
з десь
—
не
просто
отри ц ате ль ная
оценка,
но
и
весьма
кон крет н ая
характеристика,
поскольку
это
слов о
первоначально
озн ачало
«языческий» (ср.
лат.
paganus — ‘я з ычн ик’).
В
русском
фольклоре
Идоли­
ще
поганое
—
это
сказочное
чудовище,
оли це тв оря­
ющ ее
язычество.
В
былине
«Илья Муромец и Идо­
л ище»
это
чу д овище
не
только
прямо
противопостав­
лено
христианству,
но
и
о пи сывает ся
в
ви де
несколько
уп роще нн ого
библейского
к о лосса:
Не
стало
в
Иерусалиме
четъя-пенъя
церковного,
Не
ст ало
зво на
ко локо льн ог о,
Расселилось
Идолище
пог ан ое,
Поганое
Идолище,
проклятое.
В
долину
Идо ли ще
пяти
сажен,
Промежу
плечами
у
Идолища
коса
сажень,
Головища
его
как
пив ной
котел,
Глазища
у
нег о
как
чаши
питейные,
Носище
как
палка
дро вок ол ьн ая.
(Былины 1977, 78—79)
Чт обы
поразить
этого
колосса,
Илье
Муромцу
пришлось
ид ти
в
Иерусалим
к
тамошнему
ца рю
К он­
стан тин у
Боголюбову
и
его
царице
Елене
А лекса нд­
ровне
и,
переодевшись
в
од еяни е
калики-перехожего
и
«землегрецкую шапку
—
сорок
п ять
пудов», ока­
зывать
дружескую
помощь
христианскому
государству.
Шапка
в
этом
поединке
сыграла,
как
известно,
ре­
шающую
роль,
ибо
Илья
248


Метал
шляпой
в
Идо ли ще
поганого,
Попадал
ему
в
бу йку
гол ову ,—
П олет ела
голова,
ров но
пуговица...
Так
в
русской
былине
описывается
борьба
двух
разных
и деолог иче ски х
систем
и
во спев ает ся
победа
си стемы
более
прогрессивной,
учрежденной
киевс­
ким
князем
Владимиром,
в ерны ми
с луга ми
которого
постоянно
именуют
себя
былинные
ге рои.
Если
слова
к умир
и
идол
в
какой-то
мере
сохра­
нили
п оло жи тельну ю, «божественную»
окраску,
то
истукан,
а
тем
более
—
болван
полностью
ее
утрати­
ли.
А
ве дь
слово
болван
—
чисто
ку льтово-м и фоло ги­
че ског о
происхождения:
в
тю ркс ких
языках,
откуда
о но,
по-видимому,
пришло
в
славянские,
оно
з на­
чит
«надгробный камень,
памятник»
и
«богатырь,
силач,
г еро й» (Фасмер, I, 186).
Такая
семантика
никак
не
у клады вается
в
современное
значение
этого
с лова.
Некоторые
этимологи
на
этом
основании
д аже
отвергают
взаимосвязь
тюркского
и
сл авян ског о
с ло­
ва
болв ан .
И сто рия
языка,
од на ко,
перекидывает
между
ними
надежный
смысловой
мостик.
В едь
первона­
чально
заимствование
болван
не
озн ача ло
тог о
же,
что
сов ре мен ное
стоять
болван
болваном.
Это
был
име нно
памятник,
ид ол
того
или
иного
«богатырс ­
ког о»
божества
и
лишь
потом,
под
влиянием
отноше­
ния
христиан
к
язычеству,
оно
стало
оценкой
кра й­
него
тупицы.
Д оста точн о
вновь
рас крыть
«Слово о
полку
Игореве»
на
том
месте,
где
«збися дивъ,
кли-
ч еть
връху
д ре ва», чтобы убедиться,
что
в
др евн ерус­
ск ом
язык е
слово
болван
о бо знач ало
именно
язычес­
ко го
идола:
ведь
Див
призывает
«послушати земли
незнаеме,
В лъзе,
и
Помордо,
и
Посу/пю,
и
сурожу,
и
Корс уню ,
и
тебе,
Тьмутораканьскый
блъванъ».
В
переводе
п роф.
И.П.Еремина,
который
цитировался
в ыше
(с.
148), блъванъ точно переведен как идолище.
И
действительно,
большинство
исслед оват елей
«Сло­
249


ва»
счи та ет,
что
речь
здесь
идет
именно
об
изваянии
языческого
божества,
поставленного
в
русском
городе
Тмутаракань
на
Т аманско м
полуострове.
По
свидетель­
ств у
некоторых
историков,
еще
в
XVIII веке непода­
леку
от
этого
города
стояли
две
колоссальные
статуи,
воздвигнутые
боспорской
ц ари цей
Комосарией
более
чем
за
три
сотни
лет
до
н ашей
эр ы.
Это
были
кумиры
богам
Санергу
и
Астарте.
Возможно,
одного
из
них
и
им ел
в
в иду
автор
«Слова» (Сл .-спр. , I, 57).
Культовое
з наче ние
д олго
б ыло
для
с лова
болван
основным
в
русских
пи сьмен ны х
памятниках.
Не
слу­
чайно
в
Никоновской
летописи
(XVI в.) известное уже
нам
место
о
сооружении
ки евско го
пантеона
излагает­
ся
несколько
иначе,
чем
в
«Повести временных лет»:
«Начать княжити Володимерь единъ въ Киеве,
и
по­
ставит
болванъ
на
холме
вне
двора
те ре мн аго:
Перуна
деревянаго...
и
д ругыя
кумиры:
Хорса,
Дажба,
Стри-
ба .. .» (цит.
Сл.-спр., I, 57).
З десь
п роти в опос тав ле­
ни ем
с лов
болван
и
ку мир
как
бы
подчеркивается
ос о­
бая
ро ль
громовержца
в
сонме
язычес ки х
богов.
Вмес­
те
с
тем
не
исключено,
что
книжник
уже
ощущал
некоторое
стилистическое
ра с хожд ение
эти х
с инони­
мов
и
намеренно
избрал
для
«верховного бога»
более
заниженное
обозначение.
В
др евнер у сско й
литературе
слово
болван
упот­
реблялось
и
при
о пис ании
ра зличн ых
статуй,
к ото­
рые
паломники
и
путешественники
встречали
в
за­
морских
царствах-государствах.
Вот
одно
из
таких
о пис а ни й: «Пред дверми жь святые Софеи столпъ
с тоить,
на
не мъ
же
ц арь
Уст иян ъ
[Юстиниан]
стоить
на
кон и ...
и
сороцинские
цари
противъ
ему
сто ять
болваны
м ед ян ы» (Хождение инока Зосимы, XVI в .—
Сл.-спр., I, 57). Ясно,
что
речь
з десь
идет
не
о
яз ы­
ческом
кумире,
которому
поклонялись,
но
о
скульп­
турах
сарацинских
царей.
Семантический
«разброс»
сл ова
болван
в
р у сском
языке
весьма
точн о
отразил
судьбу
языческих
п ред­
ставлений
не
только
на
Руси,
но
и
у
многих
цивили­
250


зованных
народов.
С
од ной
ст орон ы,
прежние
б оги
под
влиянием
христианства
все
бо лее
и
более
«обол­
ва нивал ись»
и
из
объекта
поклонения
превращались
в
мишень
для
насмешек
и
из дево к.
С
другой
сторо­
ны,
языч ески е
представления
по ст епе нно
вплетались
в
кан ву
христианской
мифологии
и
окрашивали
ее
по-своему:
так ,
культ
Велеса
продолжал
еще
долго
жить
в
русских
интерпретациях
святого
Николая,
а
многие
функции
Перуна
п ереш ли
«по наследству»
к
И лье -п ророк у,
р аз ъезж аю щему
по
небу
в
своей
гро­
мыхающей
коле сни це .
Наконец,
н ельзя
забывать
и
о
том ,
что
дохрис­
тианские
кумиры
и
б олва ны
бы ли
одновременно
и
предметами
яз ыческог о
ку льта
и
пр оизв ед ениями
высокого
иску сст ва,
породившими
скульптуру,
жи­
вопись
и
архитектуру.
Любуясь
в
музеях
с тату ями
ан тич ных
богов
или
фигурками
«русской Венеры»
—
Мокоши,
мы
то же
в
какой-то
степени
становимся
и долоп оклонн и кам и.
Конечно
же,
поклонниками
не
культа,
а
ч ел овеч еской
Культуры
—
понятий
хо тя
и
родственных
исторически
и
этимологически,
но
нео­
бр ат имо
д алеко
оторвавшихся
др уг
от
друга.
И
если
бы
не
язык,
со краща ющий
э тот
ра зрыв ,
мы
могли
бы
оказаться
Иванами,
не
помнящими
родства,
и
воспринимали
бы
многослойную
символику
памят­
ников
культуры
так
же
упрощенно,
как
н аши
дети
воспринимают
в ыражен ия
т ипа
бог
пос лал.
Суеверные
представления
и
фра зе ол огия
Нечистики
и
немытики
Л ето
1980 года .
Старинная
русская
де ре вня
на
берегу
чистого
и
покойного
озе ра
с
типичным
для
здешних
м ест
названием
Га нгоз ер о.
Чл ены
диалекто­
лог ич еской
экспедиции
Ленинградского
университе­
та
неторопливо
беседуют
с
бабу шко й
Таней
—
сухо­
251


щавой
и
энергичной
восьмидесятилетней
старушкой,
живо
помнящей
прежний
деревенский
быт
и
обычаи.
Исчерпав
традиционные
вопросы
о
прялках,
тк ац­
ких
с тава х,
утвари
и
свадьбах,
мы
подходим
к
самой
щекотливой
тем е
наш его
вопросника
—
демонологии,
суеверным
пережиткам
и
знахарству.
—
Ба бу шка,
а
вы
леших,
в од яных
или
рус ал ок
ви дал и?
—
лоб ов ой
атакой
начинает
эту
тему
в торо­
курсница
Маш а,
еще
не
искушенная
в
сложной
ло­
ции
бесед
с
«информаторами» .
И
ясными
девичьи­
ми
гл аз ами
смотрит
в
еще
более
яс ные
до броже ла­
тельные
гл аза
бабушки.
Я
поеживаюсь.
Не ред ко
таким
прямым
в опро­
сом
разрушается
тот
особо
доверительный
н ас трой
ра зг ов ора,
кот орый
из
«информатора»
делает
собе­
седника,
а
из
экспедиции
—
ч аепит ие
в
кругу
патри­
архал ь н ой,
гостеприимной
семьи.
Меня
от
таких
в оп росов
когда-то
в
студенческие
годы
отучил
один
псковский
дед,
кот оры й
отбрил
мо его
товарища,
у каз авше го
па ль цем
на
корову
и
вопросившего: «Де­
душка,
это
что ?», язвительным:
—
Как
что?!
Лёв!!!
После
этого
содержательного
ди алог а
старик
—
б ольш ой
знаток
пчеловодства
и
разных
р ем есел
—
наотрез
отказался
беседовать
с
н ами
—
то
ли
об и дел­
ся,
то
ли
счел
нас
людьми
не сер ьез ны ми.
Вот
и
сейчас
я
жду
подобной
р еакции .
Вопреки
о па се ниям,
баба
Таня
не
обиделась
и
не
насторожилась.
И
даже
—
не
удивилась.
—
Са ма
не
в идала,
вра ть
не
ст ан у,—
ответствова­
ла
он а.—
В
Гангозере
они
не
во дя тся
—
водятся
в
Онеге.
Дядька
мой
видел.
Раз
ноч ью
рыб у
на
озере
лов ил.
Она
за
лодку
ухватилась,
тйтины
св ои
выста­
вила
и
глядит
на
него.
А
он
говорит
ей: «Изыди,
не­
чистая
с ил а!» И хрестится .
Видит,
не
отчепливает-
ся,
ру жжо
достал.
А
она
ружжа-то
не
бои тся,
т ело
ее
пули
сквозь
се бя
пропущает.
Он
тогда
—
за
топор.
Тут
заплакала
она
и
на
дно
сн ова
ушла...
252


—
А
какая
она
была?
—
воодушевляемся
мы
от­
ветом,
ибо
в
наш ем
вопроснике
целый
ар сенал
тре ­
бующих
конкретизации
деталей:
в
ка кое
время
м ож­
но
у в идеть
русалок,
где
(у воды,
на
лугу,
в
жите,
на
кл ад би ще), что делать при встрече с ними ( кр ест ит ь,
давить
имена,
бр о сать
од е жду), кто мог стать русал­
кой
и
т.
д.
—
К акая?
Да
обнаковенная,—
отвечает
бабушка.—
Белая
такая,
без
кровинки
в
лице,
а
волосья
—
че р­
ные.
И
все
так
их
снизу
и
че шет
пальцйм.
А
рук и-то
тощйе...
Тут
баба
Та ня
показывает
же стом,
как
р у салка
снизу
вве рх
р асч есыв ает
сво и
длинные
волосы,
и
мы
п очти
начинаем
верить,
что
ее
дя дя
д ейс тв ител ьно
встретил
на
своем
жизненном
пути
это
«обнаковен -
ное»
ми фи чес кое
существо.
—
А
г лаза
у
нее
синие
или
зеленые?
—
А
хвост
как
у
рыбы
или
—
нормальные
но ги?
—
посыпались
вопросы.
Бабу шк а
отвечала
че стно ,
что
дядя
цв ета
гл аз
не
разглядел
(«в темноте разве увидишь?»), а ног или
хвоста
под
водой
тем
более
—
«одни тйтины да воло­
сья
и
видел».
Б ыло
ясно,
что
рассказ
своего
дяди
она
с
детства
не
по двер г ала
сомнению.
Такие
б ыли чки
о
руса лках,
водяных,
леши х,
упырях,
вурдалаках
и
прочих
разновидностях
«вра­
ж ьей
силы»
д олгое
время
бы ли
излюбленным
фольк­
лорно-мифологическим
жанром
русск ой
деревни.
В
ка ждой
из
них
«облик дьявольский»
о писы вает ся
по-
разному,
добавляются
к он кретн ые
дет ал и,
о т секают ся
излишние
об общ ени я,
о пу скают ся
ненужные
п одро б­
ности.
Демонологический
пантеон
наших
предков
поэтому
и сключи тель н о
бо гат
и
разнообразен
—
как
и
окружающий
мир
и
человеческое
общество,
к ото­
рое
отражалось
в
этом
демонологическом
зеркале.
В
Ка уна се
есть
единственный
в
мире
«Музей чер­
те й », основанный профессором живописи,
народным
художником
СССР
Антанасом
Жмуйдзинавичюсом.
253


В
де нь
его
сорокалетия
ему
п одари ли
пе рвую
фигур­
ку
черта
с
шутливым
п ожелан и ем : «Чтоб тебе всю
жизнь
чертей
со би р ать !» Эта литовская идиома зна­
чит
примерно
то
же,
что
р усско е
«Чтоб тебе пусто
было».
Художник
не
уб оялся
такого
грозного
пожеланья
и
воспринял
выражение
б укв альн о.
Поскольку
он
прожил
девяносто
ле т,
его
коллекция
чертей
д оста­
точно
внушительна
—
ок оло
300 различных статуэ ­
ток
и
скульптур
«нечистой силы»
из
всех
стран
и
к он­
тинентов
ми ра.
Сейчас
музей
процветает
и
постоян­
но
разрастается,
ибо
посетители,
воодушевленные
ид еей
«собирания чертей», нередко присылают сюда
все
новые
и
новые
фигурки
дьявольского
отродья.
Ни
од ин
музей,
од н ако,
не
смо г
бы
вместить
всего
того
многообразия
бесов,
которое
породила
челове­
ческая
фантазия
в
языческом
п рошлом.
Ведь,
как
мы
по мни м,
в
одном
тольк о
Р име
б ыло
ок оло
двух
миллионов
различных
божков.
То
же
самое
об на ру­
жится,
ес ли
мы
в озьмем ся
подсчитывать
чи сло
на­
ших
отечественных
чертей
и
бесо в
и
их
на име нов а­
ни я.
Можно
с
уверенностью
сказ ат ь,
что
имя
им
—
легион.
Кстати,
с амо
выражение
имя
им
легион,
заим­
ствованное
из
Библии
и
теперь
употребляющееся
как
один
из
фра зеолог и чес ки х
символов
множественнос­
ти,
первоначально
относилось
именно
к
нечистой
с иле.
Легион
—
подразделение
римской
арм ии
из
ш ести
тыс яч
чело век,
но
в
ев анг ель ской
притче
оно
имеет
обобщенно-множественное
з нач ение.
В
Евангелиях
от
Лу ки
и
от
Мар ка
повествуется
о
том ,
как
Иисус
встретил
человека,
одержимого
бе­
сами,
к отор ый
ход ил
без
одежды
и
ночевал
не
в
доме,
а
в
пещ ер ах
для
погребения.
Же лая
п рик азать
нечис­
тому
духу
в ыйти
из
ст радал ьц а,
Иисус
спросил
е го:
«Как тебе имя?» И получил ответ: «Легион»,— «по то ­
му
что
много
бесов
вошло
в
н его » (Лука, 8, 30).
Изгнав
б есов
из
одержимого,
Христос
«переселил»
254


их
в
стадо
свиней,
которое
паслось
н епод алеку,
в
ре­
зу льтат е
че го
«нечистые»
животные
взбесились,
бро­
сились
с
кручи
в
озеро
и
потонули.
Бесов
от
этого
в
христианском
мире,
одн ако,
меньше
не
стало,
о
чем
свидетельствуют
и
их
«нечи ­
стые»
сл еды
в
на шем
языке .
Ярк ой
оц ен кой
исключительной
мно же ст ве ннос­
ти
чертей
я вля ется
русский
об орот
до
черта.
Он
не
только
гораздо
экспрессивнее
евангельского,
но
и
во
много
раз
употребительнее
и
ши ре
по
значению.
Ведь
выражение
имя
им
легион
может
характеризовать
ли шь
большое
ко ли чес тво
людей,
да
и
то
—
в
особых
си­
туациях.
А
до
чер та
относится
и
к
люд ям,
и
к
жи­
вотным,
и
к
самым
ра зным
пр едмет ам
и
явлениям.
Это
и
не
удивительно:
ведь
са мо
коротенькое
слово­
сочетание
в ышло
из
глубин
народного
языка,
где
имеет
немало
локальных
вариантов:
пск.
до
беса,
кар.
до
вйхора,
до
npâxa, сиб .
до
вихря,
до
паралича,
до
npônacmu, моек.,
си б.
до
г йбе ли,
прост.,
диал.
до
дуры,
по
дуру,
обск.,
новг.
до
лёшего,
перм.
до
лес­
н ого,
до
чёмору
и
т.
д.
Слова,
с
ко торы ми
з десь
со­
единяется
предлог
до ,—
различные
наименования
чер­
тей,
повторяющихся
и
в
ц епо чке
других
демонологи­
ч еских
вы р ажен ий.
Характерно,
что
с
отр иц ате льн ой
частицей
эти
слова
образуют
антонимический
ряд
фразеологизмов:
ни
че рта,
ни
беса,
ни
вйхора,
ни
духа,
ни
кляпа,
ни
ле шег о,
ни
лесного,
ни
чёмора.
Фразеологическая
символика
таких
оборотов
по­
коится
на
двух
фундаментах.
С
одной
ст орон ы,
ми­
фологическая
«многопредставленность»
не чисто й
с илы
сама
по
себе
порождает
их
неисчислимость.
С
д ругой
—
яркая
экспрессия
т аких
слов
и
по нят ий,
связанных
с
ни ми,
усиливает
тягу
к
фразеологиза-
ции
соответствующих
сочетаний.
Кроме
то го,
немаловажны
различные
«детали»,
связанные
с
суеверными
представлениями
о
чертях.
Так
же,
как
и
в
представлении
о
«высших»
язычес­
ких
богах,
здесь
действует
оппозиция
«чет :
не чет ».
255


Именно
ею
можно
объяснить
одно
из
р у сских
эксп­
рессивно-отрицательных
выр аж ений
—
чёрта
с
дв а!
(«как бы не так!»).
Выбор
числа
з десь
не
случаен,
ибо
два
—
число
че тн ое,
б есо вск ое , «нечистое», о
чем
свидетельствует
и
пословица
бел о ру сских
крес­
тьян
Пастау
бо гу
св ечку,
а
чорту
две
(Толстой 1976,
ЗЮ).1
В
то
же
время
нарушение
этой
че стно сти
созда­
вало
народные
фразеологизмы
со
значением,
пр о­
тивоположным
значению
черта
с
два:
в
С ибир и,
на­
пр име р,
бытует
оборот
с
три
лешего
—
«очень
м но го », вновь напоминающий о легионе русских не-
чистиков.
Представления
о
массовой
«чертовщине»
в
народной
ср еде
в есьма
п рихотли во
впл ета лис ь
в
христианское
вероучение.
Х ара ктерн ы
в
э том
отно­
ше нии
рассказы
б абушки
М.
Горького
о
«встречах»
с
чертями,
к отор ых
она
в идывал а
«во множестве и в
о ди но ч ку »: «Вот однажды стирала я в бане,
и
дошло
время
до
полуночи;
вд руг
дверца
каменки
как
от ско­
чи т!
И
посыпались
оттуда
он и,
мал
ма ла
меньше,
красненькие,
зеленые,
че рн ые,
как
тараканы.
Я
—
к
две ри
—
нету
ходу;
ув язла
средь
бесо в,
всю
баню
забили
о ни,
повернуться
нельзя,
под
но ги
лезут,
д ерг ают,
сжали
так,
что
и
окститься
не
могу !
Мох­
на теньк ие,
кружатся,
озоруют ,
зубенки
мышиные
скалят,
глазишки-то
зеленые,
рог а
чу ть
пробились,
ши шечкам и
тор чат,
хвостики
поросячьи
—
ох
ты,
ба тюшки !..
—
А
то,
проклятых
видела
я;
это
тоже
н очью,
зимой,
вьюга
была.
Иду
я
че рез
Дюк ов
овраг,
гд е,
помнишь,
сказывала,
отца-то
твоего
Яков
да
Ми­
хайло
в
п рору би
в
пруду
хотели
утопить?
Ну
вот,
иду;
только
скувырнулась
по
троп е
вниз,
на
дн о,
ка-ак
за сви сти т,
загикает
по
ов ра гу!
Гляжу,
а
на
меня
1 «Чертова дюжина»
—
чи сло
тр ина дца ть
в
этом
отношении
к аж ется
исключением,
ибо
это
суеверие
восходит
не
к
язычеству,
а
к
хрис­
тианству:
тринадцатым
на
«Тайной вечере»
был
Иуд а,
предавший
Христа.
256


тройка
в орон ых
мчится,
и
дородный
такой
че рт
в
кра сн ом
колпаке,
колом
торчит,
правит
ими,
на
облучок
встал,
руки
вытянул,
держит
вожжи
из
ко­
ваных
цепей.
А
по
оврагу
езд ы
не
было,
и
летит
тройка
прямо
в
пруд,
снежным
облаком
прикрыта.
И
сидят
в
санях
то же
всё
че рти;
свистят,
кричат,
колпаками
м ашут,—
да
эд ак-т о
се мь
троек
проскака­
ло,
как
пожарные,
и
все
кон и
вороной
масти,
и
все
они
—
л юди,
проклятые
от цами- ма тер ьми;
та кие
л юди
че ртям
на
потеху
идут,
а
те
на
них
ездят,
го­
няют
их
по
ночам
и
в
свои
праздники
ра зн ые.
Это
я,
должно,
св адь бу
бесовскую
видела...» (М.Горь­
ки й.
Детство//Горький
М.
Со бр.
соч.,
т. 9.
М.,
1962, с . 45).
В
р ассказ е
бабушки
Алеши
Пешкова
мы
видим
две
категории
нечистой
си лы
—
в
первой
части
рас­
сказ а
речь
ид ет
о
«настоящих»
бесах ,
бе сах
«от рожде­
н ья», а во второй
—
о
так
называемых
з алож ных
по­
койниках:
утопленниках,
удавленниках,
и
прочих
быв­
ших
«людях,
проклятых
отцами-матерьми».
Именно
такие
л юди,
согласно
др евни м
верованиям,
и
превра­
щались
в
русалок,
упырей
и
вурдалаков.
Здесь
же
—
и
суеверная
связь
метеорологических
явл ен ий
с
бесами:
чертовой
или
бесовской
свадьбой
на зы вали
снежную
ме­
те ль
и
вихрь.
«Черт с ведьмой венчается или женит ­
ся »,—
говорили,
глядя
на
завихрение
метелицы
на
до­
роге
или
в
поле.
И
действительно
видели
в
э том
вихре
кружащихся
бесов:
Бесконечны,
бе зобразн ы ,
В
мутной
месяца
игр е
Закружились
б есы
разны,
Б удто
листья
в
н оябре ...
Сколько
их! куда
их
гонят?
Что
так
жалобно
пою т?
Домового
ли
хоронят,
Ведьму
ль
замуж
выдают?
9 В.М.
Мокиенко
257


Пушкинским
строкам
о
в едьмин ой
свадьбе-мете­
ли
в торят
стр оки
А. Блока
из
стихотворения
«Русь»:
...И ведьмы тешатся с чертями
В
дор ожн ых
снеговых
столбах.
Этот
об раз
мятущейся
нечистой
си лы
—
отнюдь
не
ра зыг рав ш аяся
поэтическая
фантазия:
он
навеян
рассказами
таких
же
русских
хранительниц
старины,
как
бабу шка
Алеши
П ешков а
или
баба
Таня
из
ка­
ре льской
деревни
Гангозеро.
И
конечно,
ка ждая
из
них
вносила
в
традиционный
об раз
что -то
сво е,
ум­
н ожая
тем
самым
многообразие
(а точнее
—
«много -
без о брази е»
нечистиков
и
немытиков).
Обр аз
русал­
ки,
описанный
бабу шко й
Таней,
например,
весьма
сильно
отличается
от
«типового»
пр едст ав лени я
о
них.
В
других
местах
Руси
это
обычно
женщины
или
«девы»
не
с
черными,
а
с
зелен ым и
волосами
и
с
г лаза ми,
горящими,
как
огни.
Поэтому
дядя
н ашей
б абушки
и
в
темноте
увидел
бы
их
свечение,—
если
бы,
ко­
нечно,
видел
«настоящую»
русалку.
Как
же
появилась
вся
эта
«нечисть»
в
народном
сознании?
Существовала
ли
она
в
нем
искони
или
же
яв ляетс я
результатом
низвержения
и
дег радации
язы­
ческих
богов,
которым
прежде
ст авил и
к ум иры?
Ск орее
всего
—
и
то,
и
другое.
С
одной
стороны,
разнообразие
наименований
«бесов»
и
д ругих
русских
мифологических
персона­
жей
—
несомненный
реликт
прежнего
языческого
многобожия.
Мы
уже
ви дел и,
как
в
о дин
ряд
с
про­
кл ятия ми
типа
Черт
те бя
побери!
п опада ют
обороты
с
именами
столь
почитаемых
на
Руси
б огов,
как
Пе­
рун
или
Волос.
О
том
же
свидетельствует
и
фр аз ео­
логическая
«обкатка»
этих
имен
в
оборотах
типа
бел .
д аць
перуноу
—
д аць
чертей
‘избить,
н ак азат ь’.
В
та­
ких
случаях
«верховные боги»
сходят
со
сво их
п ьеде с­
талов
и
уравниваются
с
мелкой
нечистью,
в
чем
нельзя
не
усмотреть
направляющую
десницу
христи­
258


анства,
для
которого
идолы,
кумиры,
б олван ы
—
бесы
одного
ранга.
Именно
так
поэтому
некоторые
исследователи
с клонн ы
объяснять
многообразие
и
этимологическую
прозрачность
массы
мифологических
наименований
в
русском
языке.
Отмечая
появление
значительного
ко­
личества
такой
лексики
в
памятниках
XV—XVII ве­
ков,
О .А.Че реп ано ва,
например,
подчеркивает,
что
это
«обусловлено в первую очередь существенными
сдвигами
в
мифологическом
с озн ании
той
эпохи.
Именно
в
это
время
по сле
завершения
христианиза­
ции
Руси
ст ал
акт ив но
проходить
п роцес с
“демоноло-
гизации”
старых
языческих
божеств,
их
о тт еснение
с
“командных высот”
мифологического
ми ров оззрен и я
в
эпоху
язычества
в
сферу
“низшей мифологии”,
сл и­
ян ие
с
христианским
сонмом
зл ых
си л » (Черепанова
1983, 81—82).
Происходит
переоценка
«социальных
ценностей»
прежних
языче ски х
божеств
и
демонов,
н ив елиро вка
их
пр еж ней
«табели о рангах» .
С
другой
ст орон ы,
объяснение
исключительного
богатства
демонологической
лексики
в
народном
о би­
ходе
прежде
всег о
христианской
перестройкой
пре­
жнего
мировоззрения,
пожалуй,
излишне
прямоли­
нейно.
Христианство
не со мне нно
пошатнуло
это
мировоззрение,
но
отнюдь
не
ра зруши ло
и
да же
не
изменило
его
коренным
образом.
Нао бо рот
—
как
мы
уже
видели
—
оно
на
де ле
слилось
с
язьиеством,
приспособило
его
для
со бст вен ных
нужд,
преобразо­
вав
п режн их
богов
вро де
Воло са
и
святых
у го днико в.
При чин а
того,
что
мифологическая
лексика
плохо
отра жен а
в
р у сских
памятниках
до
XV века,
ск орее ,
не
столько
в
«демонологизации старых языческих бо­
же с тв», сколько в клерикальных и книжно- пи сь ме н­
ных
традициях
и
перипетиях
церковной
истории.
До
этого
п ери ода
многие
н ародн ые
суе верн ые
п редс тав­
ления
и
не
могли
бы ть
детализированно
отраж ены
в
памятниках
именно
потому,
что
церковники
актив­
но
отрицали
веру
в
нечистую
сил у
как
пережиток
яз ы­
259


ческой
религии.
Со
временем,
од н ако,
э тот
взгляд
в
церковной
традиции
претерпел
су щ еств енные
изме­
нения.
Не
случайно,
например,
до
XIII века цер­
ковь
реш ите льно
не
признавала
су щ еств о вания
ведьм,
а
в
XIV—XVвекахнетолько «реабилитировала»
это
существование,
но
и
начала
преследовать
те х,
кто
высказывал
в
нем
сомнение.
Именно
в
XV веке богословы начали изучать и
«классифицировать»
нечистую
си лу,
порожденную
народной
(читай:
языч еско й)
фантазией.
Появилась
особая
«наука»
—
демонология
(Островский 1969,
73).
Первым
«исследованием»
о
видах
и
разновидно­
ст ях
«нечистой силы», о ее повадках и о тех,
кто
по д­
д ается
ей,
бы ла
к нига
францисканского
монаха
Аль-
фонсуса
де
Спйна
«Крепость веры», вышедшая в 1467
г оду
в
Страсбурге.
В
ней
не
только
давались
практи­
ческие
рекомендации
по
борьбе
с
колдовством
и
на­
родными
суевериями,
но
и
предлагалась
строгая
си с­
тематизация
«бесов». По наиболее характерным при­
знакам
они
распределялись
на
десять
основных
ка тег ори й.
Повышением
интереса
к
«чертовой»
материи
и
в
католицизме,
и
в
п рав ослав ии
мож но
объяснить
ту
активизацию
соответствующей
лексики
в
письмен­
ных
источниках
XV—XVII веков,
о
ко торой
пишет
О.А.Черепанова.
Судя
по
богатому
севернорусскому
мат ер иал у,
содержащемуся
в
ее
книге,
подавляющее
б ольшин с тво
демонологических
наименований
—
не
позднейшего
происхождения,
а
более
др евнего .
П ри­
чем
они
отражают
и
после
XV века именно ту «н и з­
шую»
демонологическую
функцию,
что
и
в
эпоху
язы че ства .
На
это
указывают
многочисленные
«пе ­
реклички»
соответствующих
слов
и
по нят ий
в
ин о­
славянском
язык ов ом
мире,
например
южнославян­
ском
(ЗечевиЬ 1981).
Более
существенной,
чем
христианизация, «ис­
конной»
причиной
и сключ ител ьног о
многообразия
демонологической
лексики
русского
и
других
славян­
26U


ских
язык ов
бы ло
древнее
«расслоение»
языческих
божеств
на
«высоких»
и
«низких», верховных и ни­
жестоящих,
кр упн ома сштаб н ых
и
местных.
Это
раз ­
граничение
признают
многие
мифологи
и
лингвисты
(Сперанский 1914, 161; Brückner 1918, 13—16).
Оно
вы т екает
из
соц иа ль ных
и
культурно-экономических
функций
то го
или
иного
языч ес ког о
культа.
В.В.Ив а-
нов
и
В.Н .Топ оров
справедливо
предполагают,
что
иерархические
уровни
пронизывают
всю
мифологи­
ческую
систему
славян
(М. М, II, 450—456).
Для
высшего
уровня,
представленного
двумя
«основопо­
ла гаю щим и»
богами
праславян
—
Перуном
и
Веле­
сом,
х ар актер ен
наиболее
обобщенный
тип
«боже­
ственных»
функций:
ритуально-юридическая,
воен­
на я,
хо зя йст вен но-п риро дна я.
К
бол ее
низкому
уровню
относились
боги,
связанные
с
хозяйствен­
ными
циклами
и
календарными
обрядами,
или
же
племенные,
родовые
и
т.
п.
ограниченно
локальные
божества
типа
Р ода
и
Чура
у
восточных
сл авя н.
Для
следующего
уровня
характерна
большая
аб страг и ро-
ванность
функций:
это
были
своего
рода
персонифи­
кации
основных
мифологических
символов
—
Доля,
Лихо,
Правда,
К ри вда,
Смерть
и
т.
д.
Для
каждой
из
этих
иер ар х ичес ких
л ест ниц
су ще­
ствовала
шк ала
внутреннего
соподчинения
—
вплоть
до
самых
«низших чинов» .
К
та ков ым
после
хри с ти­
анизации
о т несли
«мелких бесов»
—
чертенят,
кото­
рых
в
таком
множестве
видела
«собственными глаза ­
ми»
бабушка
Алеши
П ешк ова.
Точно
так
же
их
вид е­
ли
переписчики
дре вне русски х
книг.
В
одной
из
миниатюр
Радзивилловской
летописи,
например,
изображен
святой
Исаакий,
танцующий
под
музыку
бесов.
Одни
из
них
играют
на
св и рели,
другие
—
на
гуслях,
третьи
бьют
в
бубен.
И
все
—
ра зно го
разме­
ра,
хот я
хвостатой
мелкоты,
разумеется,
больше
все­
го.
Не
стои т
и
об ъясн ять,
что
—
в
соот ве тстви и
с
та б елью
о
рангах
—
чем
мельче
бес,
тем
ус лу жливе е
и
угодливее
он
должен
себя
вести.
Отсюда
и
пере­
261


носный
смы сл
рус ског о
выражения
рассыпаться
м ел­
ким
бе сом
‘стараться вовсю угодить,
рассыпаться
в
лю безн ос тях ’:
Гусар
Пыхтин
гостил
у
нас;
Уж
как
он
Танею
прельщался,
Как
мелким
бесом
рассыпался...
(А. С. Пу ижин.
Евгений
Онегин)
Ру сские
п и сатели
при
этом
не
забывают
и
о
п ря­
мом
значении
этого
оборота,
именно
на
него
наме­
кает
Н .В.Г ог оль,
совместивший
и
п рямо е,
и
пере­
носное
значение
в
описании
«чертовщины»: «Тут черт,
подъехавши
мелким
бес ом,
подхватил
<ведьму>
под
руку
и
пу ст ился
н аше птыв ать
на
ухо
то
само е,
что
обыкновенно
н аше птыв ае тся
всему
же нс кому
роду»
(Ночь перед Рождеством) .
Как
ви дим,
черт у,
чтобы
обольстить
ве дь му,
пришлось
прикинуться
бесо м
по­
м ель че.
Судя
по
летописным
миниатюрам,
это
вполне
логично:
вед ь
чем
мельче
бес,
тем
он
без забо т нее
и
беспечнее,
тем
более
падок
на
«гудьбу» (музыку)
и
бесовские
пляски,
которые
так
по
сердцу
ведьмам.
Вернемся,
однако,
к
бесам
покрупнее,
хотя
и
все
той
же
«низшей»
их
категории.
С
древних
вр е­
ме н,
по-видимому,
сущ ест вов ала
д ост аточ но
урав­
новешенная
симметрия
между
в ерхн им
и
нижним
ярусом
мифологических
пе рсо нажей .
Об
этом
свиде­
тельствует
и
мифология
греков
и
римлян,
где
к ульты
Зев са,
Афродиты,
Аполлона
и
т.
д.
нисколько
не
препятствовали
мирному
сосуществованию
массы
д омашн их,
ле сны х,
во дных
и
прочих
божков,
кото­
ры е,
в
сущности,
бы ли
теми
же
нашими
домовыми,
лешими,
водяными
или
р уса лкам и.
Об
этом,
есте­
ственно,
сообщают
и
древние
письменные
источни­
ки,
например
уже
известное
нам
«Слово об идолах»,
где
п одчер ки вае тся,
что
упырям
(вампирам)
и
бере­
гиням
(русалкам)
языческие
сла вян е
приносили
трё-
бы
(жертвы)
д аже
раньше
Пер у на,
а
по сле
крещения
262


некоторым
из
«низших»
бес ов
—
ви лам
(русалкам)
поклонялись
наравне
с
уже
известными
нам
предста­
вит е лями
киевского
пан т ео на: «Даже и до словен до-
иде
(поклонение идолам. —
В .М.).
Се
же
словене
на­
ча ли
тра пез у
ставити
Роду
и
рожаницам
переже
Пе­
руна
б ога
их.
А
преже
того
кл али
т ребы
упиремь
и
б ерег ын ям.
По
святем
крещении
Перуна
отринута,
а
по
Христа
Го спо да
Бога
нашего
яшася,
нъ
и
ныня
по
украинам
их
м олятся
п роклятому
б огу
их
Перуну,
Х ърсу
и
Мок оши
и
вилам,
нъ
то
творять
акы
отай»
(Софийский список .—
Цит.
по:
Р ыба ков
1981, 15).
Э тот
текст
яв но
свидетельствует
о
том ,
что
мн о­
гообразие
л екс ики,
именующей
«низших»
де мон ов
типа
берегини,
или
вилы,
и
уп ыря,
никак
не
могли
быть
лишь
сл едст вием
христианизации
и
социальной
перегруппировки
высших
богов
п осле
XV века.
Из
разных
источников
также
явствует,
что
верховные
и
нижестоящие
божества
нах о дил ись
в
отношениях
в за­
имного
дополнения:
бесы
разн ых
сортов
как
бы
пр о­
должали,
развивали
и
конкретизировали
функцию
тог о
или
иного
ве рх овно го
бога.
Так,
одним
из
воплощений
важнейшего
у
в ос­
точн ых
славян
божества
Рода,
о
культе
ко торог о
го­
в ори лось
в ыше,
был
домовой:
не
случайно
в
сло варе
В.И.Даля
род
имеет
значение
‘домовой’,
а
род а
—
‘призрак’. В то же время Б. А.У спенский
сч и тает
этого
род а
и
Рода
«эпифанией» (т .
е.
«переосвящением»)
могущественного
Волоса.
«Низшими»
ипо ст ас ями
Волоса,
в
с вою
очередь,
также
могли
быть
водяной
и
леший,
поскольку
некоторые
функции
о бъеди нял и
«скотьего бога»
именно
с
ними
(Успенский 1982,148).
Перекличка
т ож деств енны х
или
аналогичных
ми­
фологических
ф унк ций
могла
подкрепляться
общно­
ст ью
мотивировки
наименований
божества
высшего
и
низшего
рангов.
В
это м
отношении
любопытна
история
ки ки моры
—
ж енско го
мифологического
пе р­
сонажа,
популярного
на
Руси,
а
также
у
южных
сл а­
вя н.
Ее
обычно
представляют
в
ви де
безобразной,
263


скрюченной
и
уродливой
старухи,
одетой
в
лохмотья
и
н еряшли во й
(Черепанова 1983, 124—133).
В
лите­
ратурный
р у сский
яз ык
слово
кикимора
в ошло
и
как
переносное
обозначение
ур од ливо го
и
неряшливо
или
некрасиво
одетого
человека
—
в
в иде
устойчивых
ср ав­
нений
как
кикимора
или
ходить
кикиморою.
Фразео­
логическая
ип о стась
кикиморы
точно
соответствует
ипостаси
мифологической:
речь
ид ет
о
неприятном,
н елюди м ом,
уродливом
или
неряшливо
одетом
чело­
веке,
причем
—
все
равно,
мужчине
или
женщине:
«На Сергея Петровича напала такая хандра,
что
он
несколько
дней
никуда
не
показывался
из
дому...
—
А
ведь
возьму
и
б уду
сидеть
у
се бя
дома,
как
ки ки м ора» (Д.Н.М амин-Сиб ир як.
Доро го й
друг).
Тако е
употребление,
кстати
го вор я,
весьма
точ ­
но
о тр ажает
од ну
из
типичных
особенностей
ки ким о­
ры
—
ее
домоседство.
Собственно,
это
и
есть
«домо­
вой
в
юб ке»
со
всеми
выт екаю щ ими
отсюда
п осле д­
ствиями
(кроме,
ко не чно,
внешности,
где
можно
б ыло
бы
ожидать
бо ль шего
благообразия).
Постоян­
ным
признаком
кикиморы
яв ляетс я
ее
пристрастие
к
прядению:
она
до прядыв ае т
за
хозяйку,
но
чаще
на­
казывает
нерадивых
прях
—
путает
или
рв ет
пряжу,
жж ет
куд ель ,
оставленную
на
н очь
без
осенения
свя­
тым
крестом
и
т.
д.
И звес тна
кикимора
также
и
св о­
ей
мелочной
зловредностью:
она
бь ет
по
ночам
горш­
ки,
портит
хлебы,
стучит
крышками
кор обов ,
ощи­
пывает
кур
и
т.
д.
Судя
по
всем
признакам,
она
больше
стремится
насолить
хозяйке,
чем
х озя ину,
ос тав ляя
последнюю
задачу
для
домового.
Некоторые
ф ун кции
—
особенно
функция
пр я­
дения
—
о бъедин яю т
зл овр ед ную
кикимору
с
добро­
нравной
богиней
плодородия
и
до ждя
М око шыо.
Это
дает
основание
видеть
в
первой
св ое обра зное
«низ­
ше е»
продолжение
и
воплощение
второй.
Т акое
сбли­
жение
подтверждается
и
этимологией.
Кикимора
—
сложное
с лово,
основой
которого
является
элемент
мара,
мора .
Оди н
из
этимологов
(Зубов 1981) остро­
264


умно
св язал
Мокошь
с
кикиморой
на
базе
семанти­
ческой
ассоциации
с
сырными,
влажными
мест ами.
Мара,
мора
первоначально
зн а чило
‘болото,
ст ояч ая
в ода’ (ср.
такие
значения
у
производных
сл ова
море
в
различных
языка х
и
диалектах
—
Мурзаев
1984, 374—
375), что сопрягается с мотивировкой Мокоши от
мок
‘сырое,
болотистое
м есто’.
Значит,
и
та
и
д ру­
гая
—
обитательницы
сы рых
ме ст
(ср .
выражение
кикимора
болот н ая ).
Все
сказанное
еще
раз
по дт верж дает
выш еп ри ве­
денное
свидетельство
«Слова об идолах», судя по
ко тором у
низшие
мифологические
персонажи
ни
в
коем
случае
не
могут
трактоваться
как
«сменщики»
высших
после
прихода
на
Рус ь
христианства,
как
полагает
О.А.Черепанова.
В
период
язычества
они
сосуществовали.
Но
—
как
и
в
ре альн ой
жизни,
где
начальники
сменяются
гораздо
чаще,
чем
их
подчи­
не нны е,—
верховные
божества
оказались
эфемернее
низших.
Хр ист ианст ву
дейст в ит ел ьно
удалось
нанести
со­
кр уши тельны й
удар
по
я зыче с тву,
но
э тот
удар
обру­
шился
в
основном
на
верховных, «верхних»
богов,
заправляющих
тве рд ью
небесной.
Низшие
же
боже­
ст ва,
хо тя
и
пострадали,
но,
трансформировавшись,
приспособились
к
новому
и
единственному
в ерхов­
но му
владыке
—
богу,
который,
в
соответствии
с
христианской
символикой,
населяет
не беса.
Посте­
пенно
«на смену ранним славянским религиозным
представлениям,
по
которым
языческие
демоны
(боги
или
духи,
си лы
п рироды
и
т.
п .) населяли твердь не­
бесну ю
и
земную,
пришло
новое,
христианское
пред­
ставление,
по
ко тором у
н ебо
принадлежит
“силам
н ебесн ы м”,
а
демоны
языческие,
превратившись
в
“силу нечистую”,
о ст ались
преимущественно
на
зем­
ле.
Так
н ародн ое
“двоеверие”,
бл аго даря
св оему
д ву­
единст ву ,
в
ка ком -то
отношении
п рев рати лось
в
на­
родное
“единоверие”» (Толстой 1976, 309). Пр еж де у
язычников-славян
не
было
ни
«нечистой силы», ни
265


«божьего воинства»: эти два полюса,
антагонистич­
ность
которых
культивировали
церковники,
бы ли
единым
органическим
ц елым
—
сверхъестественной
силой,
заселявшей
всю
окружающую
наших
п ред­
ков
вселенную
и
име вше й
расплывчатые,
туманные
контуры.
Кой
же
ч ерт
нам
нужен?
Перуны
и
Волосы
б ыли
сокрушены
христиан­
ством,
но
ве ра
в
рус ало к,
упырей,
леших,
домовых
и
во д яных
п род ол жала
жить
в
народе,
окраш и вая
в
колоритно
национальные
то на
и
русский
фольклор,
и
народную
медицину,
и
национальную
литерату­
ру.
Эта
ве ра
оказалась
устойчивее
в
си лу
своего
«де­
м окра тизм а»
и
скепсиса
по
отношению
к
высшим
богам.
Имена
чертей
в
народном
об их оде
по ис тине
бес­
численны:
нечистый,
нечйстик,
нечисть,
нёжить,
враг,
вражйшка,
еражок,
вражья
с ила,
некошндя
сил а,
нейстовая
сила,
непутная
сила,
вихор,
прах,
кр о мешны й , «он», «тот», не наш,
недруг,
супротив­
ник ,
нехороший,
неистовый,
лукавый,
луканька,
отй-
па,
хбхлик,
неладный,
нелегкий,
б лйзни те ль,
соблаз­
нит ель,
лихой,
шиликун,
шиш ,
шишйга,
морбка,
ма-
pâ, игрец,
парал йк ,
несветик,
рогатик,
рогатый,
немытик,
окаянка,
ё лс,
чбмор...
На
первый
взгляд
—
это
груда
д емон олог ич ески х
с ино ни мов,
обозначаю­
щих
одно
и
то
же
де мон олог и ческое
существо
нео­
пределенного
ви да
и
функции.
На
поверку,
однако,
за
каждым
из
них
стои т
какой-нибудь
функциональ­
но
чет ко
опознаваемый
«нечистик», выполнявший
н еког да
в
разветвленной
мифологической
системе
наших
п ред ков
вполне
определенную
ро ль.
Употребляя
выражения
На
кой
черт!
На
кой
ляд!
или
Какого
черта?
Какого
дья вола?, мы и не подозре ­
ваем,
что
за
этими
восклицаниями
и
вопрошениями
266


скрывается
и дея
четкого
разграничения
чертей
по
функциям,
месту
обитания
и
отнюдь
«не по святому»
об разу
и
п одоби ю.
Эти
вопросы
—
рудимент
т ого
дифференцированного
п оклон ен ия
различным
лес­
ным ,
домовым,
водным
и
прочим
духам,
об раще­
ние
к
которым
имело
для
наших
п ред ков
вполне
ко н­
кре тн ый
смысл
и
прагматическую
направленность.
Буквальное
«Какого черта тебе нужно?» и пред­
полагало,
что
по
соответствующей
л инии
ты
должен
обратиться
к
нужному
бесу.
Так,
к
домовому
чащ е
всего
об ращали сь
с
просьбами
охра н ять
дом
и
его
обитателей
от
бо лезне й
и
других
напаст ей .
Посколь­
ку
сч ит ало сь,
что
предметом
его
особых
забот
явля­
ется
скотина,
то
ст арал ись
по -р а зному
способство­
вать
такому
попечительству,
а
рас сер женн ог о
дом о­
во го
умилостивливали,
ос тавля я
пищу,
наливая
под
в ерею
(столб ворот)
святую
воду,
куря
ладан
или
втыкая
в
чистый
четверг
на
дворе
вет ку
можжевель­
ника,
т.
е.
производя
такие
действия,
которые,
по
поверью,
ему
приятны.
Нере дк о
умилостивливание
соответствующего
черта,
беса
или
ляд а
носило
характер
многоступен­
чатого
ритуала.
В
Смоленской
губернии,
например,
со вер ш ался
об ряд
задабривания
домового
по
назва­
нию
«относить относы».
Хозяева
брали
к усок
хлеба,
посыпанный
солью
и
завернутый
в
чистую
б елую
т ря­
пицу,
пр ошит ую
красной
нитью,
за тем
выходили
в
се ни
или
на
п ере крес ток
и,
положив
куда-нибудь
это
угощение
домовому,
кланялись
земно
на
четыре
сто­
роны,
читали
«Отче наш»
и
особое
заклинание,
при­
зывающее
«хозяина»
вернуться
в
дом
и
сменить
г нев
на
милость.
Б елая
т ря пица
с
красной
нитью
—
сим­
вол
рубахи,
жертвуемой
домовому
(Ушаков 1896,
155—156).
При
перемене
мест а
жительства
о бычно
«брали»
с
собой
и
домового,
так же
предлагая
ему
хлеб-соль.
Пр о износ илис ь
такие
слова-приглашения:
«Иди,
х озяи н,
с
на ми
жить»
или
«Дворный,
двор-
ный,
иди
со
мной».
А
в
Курс кой
губернии
при
та­
267


ком
приглашении
для
до мовог о
д аже
ставили
в
пе ч­
ную
трубу
во дку
с
закуской.
Ритуал
такого
«переселения»
домового
на
новое
место
жительства
ярко
отразил
М.
Гор ьк ий
в
повести
«Детство»: «Дед снял две темные комнатки в подвале
старого
до ма,
в
тупике
под
го рк ой.
Ког да
п ере езжа­
ли
на
квартиру,
бабу ш ка
взяла
старый
лапоть
на
дл ин­
ном
оборе,
закинула
его
в
подпечек
и,
присев
на
ко рточки ,
н ачала
вызывать
домового:
—
Домовик-родовик,—
вот
тебе
сани,
п оезжа й-
ко
с
нами
на
новое
место,
на
иное
счастье...
Дед
заглянул
в
окно
со
двора
и
крикнул:
—
Я-те
по везу ,
еретица!
Попробуй,
осрами-ко
меня...
—
Ой,
гляди,
отец ,
худ о
бу де т,—
серьезно
пр е­
дупредила
она...»
З десь
хорошо
видна
языческая
«ипостась»
этого
ритуала
и
его
осуждение
с
точки
зрения
правосла­
вия.
Изучение
п одобн ых
обрядов
и
ритуалов
показы­
в а ет, «какого именно черта»
бы ло
нужно
неграмот­
ному
и
суеверному
обитателю
де рев ен ской
Руси
в
той
или
иной
сит у ации.
О
том,
что
такие
во пр осы
пе р­
в он ачальн о
были
специализированными,
свиде тель ­
ствуют
их
ди а лектн ые
вариации:
Кова
epemuKâ? Кои
жолви?
Кои
усови?
Кой
к ляп?
Кой
кур ?
Кой
но ж,
кой
усов!
Коя
облива!
Кой
прах!
Кой
родим ец?
На
кой
нож?
На
кой
кл яп? (СРНГ, XIV, 83); ряз.
Какого
парали-
ка?
К акое
колбтъе?
Какбго
вйх ара?
кар.
Какого
праха ?
или
По
кой
пр ах?
арх.
Кой
лембой?
Какого
ёлса?и
т.
д.
Многие
из
т аких
оборотов
сочетаются
с
мо дал ьны ми
сл о вами
типа
нужно,
надо,
и
общее
значение
их
по д­
во дит ся
под
литературное
Какого
черта?
Но
за
каж­
дым
из
э тих
наименований
стои т
специализирован­
ный
мифологический
образ,
лишь
по з днее
подверг­
шийся
обобщению.
Вопрос
«Какого черта?» волнует человеческое
воображение
с
самого
юного
возраста.
Вот
как
И лю­
268


ша
Обломов
проводит
св ое
первое
«демонологичес ­
кое
интервью»
с
мамой:
«—
Пойдем,
мама ,
г улять ,—
говорит
Илюша.
—
Что
ты,
бог
с
тобой !
Теперь
г улять ,—
о тв ечает
она,—
сы ро,
ножки
простудишь;
и
страшно:
в
л есу
теперь
леший
ходит,
он
уносит
маленьких
детей.
—
Ку да
он
уносит?
Какой
он
бывает?
Где
жи­
вет?
—
спрашивает
р ебено к.
И
мат ь
давала
во лю
своей
необузданной
фанта­
зии» (И.А.Гончаров.
Обломов).
Вопрос
«Какого черта?», таким образом,
подра­
зумевает
т рояки й
ответ:
по
местопребыванию
(где
ж иве т?), по функции и всяческим действиям по от­
ношению
к
человеку
(куда он уносит?) и,
наконец,—
по
внешнему
ви ду
(какой он бывает?).
Та кой
ответ
помогает
дать
и
э ти мологи я
многочисленных
народ­
ных
наименований
бесо в,
и
р у сская
этнография,
и
сравнительная
мифология
разн ых
народов.
Конечно,
при
о пис ании
то го
или
иного
«героя»
н из шего
мифо­
логического
ранга
все
эти
три
характеристики
ч асто
выступают
за одн о,
хо тя
одна
из
них
акцентируется
бо ль ше,
чем
друг и е.
Особенно
четко
группируется
де мон ол оги че ская
лексика
по
признаку
обитания
(Толстой 1974; Чере­
панова
1983, 57—64).
В
доме
о бит ает
д омов ой
и
его
ближайшие
«сотрудники» (далеко не всегда числящи­
еся
по
демонологическому
шт ат у ): дворовой,
подпбль-
щик,
или
подпольник,
овинник,
бд нник ,
или
б бн ный,
хлевник,
гумённый,
или
гумённик,
и
т.
д.
В
лесу
царствуют
лешие,
или
лесовики,
кото­
рые
могут
именоваться
и
более
детализированно
—
боров ик ,
моховик,
пущевик,
подкустовник,
кладник.
В
болотах
—
болотники,
зыбочники,
оржавенники
или
пдмха.
В
водных
источниках
—
во дя ной,
водяной
хо­
зяин
или
его
разновидности:
омутндй,
озерной,
бу­
чил ьны й
(от бучило ‘в од овор от’) или вирбвник (в ир ‘ глу­
бокое
м ес то’).
В
полях
господствуют
по левик и,
поле­
вые
или
житные
же жы
и
т.
д.
Можно
встретить
и
269


более
редких
чертей,
причем
редких
л ибо
потому,
что
тот
или
ин ой
ландшафт
не
столь
характерен
для
Рос­
сии,
л ибо
пот ом у,
что
место
обитания
переменчиво:
гбрний
или
гор ний
хозяин
‘черт,
живущий
в
г орах’ ,
острённый
‘бес,
живущий
на
до рога х’.
Ког да
само
название
немьггика
недостаточно
то чно
у каз ывает
на
его
«адресъ,
тогда
в
д ело
вступают
сл о­
восочетания.
Они
могут
стать
источником
фразеоло­
ги и.
Так
появилась
я ркая
рус ск ая
идиома
у
черта
на
куличках.
Кулички
(или кулйжки,
кулиги)
—
в ыжже н­
ные
и
расчищенные
под
пашню
мест а
в
л есу
(при
подсечно-огневой
си сте ме
з емледели я ): вырубленный
лес
сжигался,
и
два-три
г ода
на
этом
месте
пахали
и
сеяли.
Довольно
быстро
такие
пашни
зарастали
ле­
сом ,
заболачивались,
и
их
з абр асывали .
По
суевер­
ным
представлениям,
именно
на
таких
дальних
и
мел ко лес ных
«куличках»
и
водились
черти.
«Жиха -
ря»
так их
ку лич ек,
следовательно,
можно
смел о
за­
числять
в
ранг
леш их,
а,
скажем,
не
д омовы х
или
вод ян ых.
Кстати,
име нно
подобное
мест о
обитания
да ло
название
ляду
—
че рту,
вошедшему
в
ругатель­
ство
На
кой
ляд!
Оно
с вяза но
по
происхождению
со
словами
лядй,
лядина
‘заброшенные земли’ (ср.
не м.
Land, англ, land ‘земля’,
родственные
р усс ким
ди а­
ле кти зма м).
В оо бще,
каж дый
из
разр яд ов
«чертова племени»
отличается
большим
и
детализированным
именосло­
в ом.
Для
одного
тольк о
домового,
например,
на
рус­
ск ом
Севере
можно
насчитать
бо лее
ста
разн ых
назва­
ний
(Черепанова 1983, 58—59). И многие из них пря­
мо
у казыв ают
на
с вязь
с
домом:
домовитой,
доможйр,
домовитушко,
до можй л,
дёдушка-домовёюшко,
домо-
вйк
и
п од.
Не
все
такие
названия,
од н ако,
столь
прозрачно
указывают
на
тот
или
ин ой
ра зряд
беса.
Употребляя
в
современной
речи
устойчивые
сравнения
бродит
как
полуночник,
с мотрит
буко й
или
сидит
рохля
рох лей ,
мы
обычно
и
не
подозреваем,
что
пер ед
на ми
—
ти-
270


личный
набор
домовых,
нечистиков.
Меж ду
те м,
полуночник
—
это
домовой,
основной
об язан н остью
которого
яв ляе тся
обходить
в
п олн очь
д ерев ню
и,
по
выражению
В . И. Д ал я, «возиться по задворкам».
Ему
помогает
полуночница
—
ночная
«сестра»
уже
изве с т­
ной
нам
д ревн ей
славянской
полудницы,
ко тора я
яв­
лялась
в
п олден ь
за
своей
жатвенной
жертвой.
Ст у­
дентка
Н.Максимова
из
Новосибирска
в
письме
ав­
тору
э той
книги
сообщила
о
достаточно
широком
распространении
полудницы
в
рус ско й
речи
и
предпо­
ложи ла,
что
именно
на
базе
этого
слов а
(как более
древнего)
во зник ли
полуночница,
по лун очник ,
полу­
но чни ки.
Бука ,
так
же
как
букан,
буканай,
буканайко,
бу-
канко,
буканушко,
букарица,
букарка,
букушка,—
это
мифическое
существо,
ко торым
пугают
детей:
Баю,
баю,
баю,
ба й,
да
Поди,
бук а,
под
сарай,
да
Коням
сена
надавай,
да
У
нас
Колю
не
пугай.
Х отя
бука
может
быть
и
лесным
де мон ом
(бука
лесо в а я), этимологические параллели прикрепляют ее
именно
к
дому:
ан гл , puck, ирл.
phuka, др . -ш вед,
puke, др.-н орв.
pukî значат именно ‘д о мов ой’,
так
же
как
и
ла т ыш, pûkis ‘домовой,
ко торый
приносит
доб­
ро’ .
К стат и,
имя
добродушного
и
лукавого
героя
ан­
глийской
сказки
—
м едв ежон ка
В инни-П уха
им еет
прямую
этимологическую
с вязь
с
нашим
букой
(Че ­
репанова
1983, 120).
Это
тем
бо лее
ло гично ,
что
у
многих
народов
лесной
«хозяин»
отождествляется
с
медведем
—
не
случайно
в
вологодских
гов ор ах
до
сих
пор
бука
им еет
значение
‘медведь’ .
Рохля
в
н ашем
сознании
соединяется
с
прилага­
тельным
рыхлый.
И
д ей стви те льно,
сейчас
мы
ро х­
лей
называем
име нно
такого
че лов ека
—
ры хло го
и
увальневатого.
Однако
в
мифологических
представ­
271


лениях
рохля
—
это
‘нечто устрашающее в подполье,
пугало’,
а
часто
—
и
‘змея,
иногда
заб ира ющаяся
под
п ечь
в
доме’.
Некоторые
функции
и
«деяния»
чертей
также
ве сь­
ма
цепко
сох ран ены
нашим
язык ом .
Они
часто
столь
п розра чны ,
что
их
легко
ра сшиф ровыв ают
даж е
н аши
дети.
При
этом,
пр авда,
воспринимая
«функциональ­
ны е»
обороты
буквально,
они
так
«уточняют»
их
з на­
чение,
что
могут
п остав ить
взрослого
в
тупик.
О
та­
ком
случае
рассказывает
К.И .Чуков с ки й
в
с воей
к ниге
«От двух до пяти»:
«—
Ч ерт
знает
что
творится
у
нас
в
ма га зине ,—
сказала
продавщица,
вернувшись
с
ра бо ты.
—
Что
же
там
творится?
—
спросил
я.
Ее
сын,
лет
пяти,
от ве тил
наставительно:
—
Вам
же
ск азали ,
что
черт
знает,
а
мама
разве
черт?
Она
не
зн ает ».
В
этом
дет ско м
наставлении
е сть
большая
мифо­
логическая
пр авда ,
ибо
че рти,
по
суеверным
пред­
ставлениям,
отлич алис ь
дейс тв ит ел ьно
всев еде нием,
что
и
неудивительно,
если
учесть
их
феноменальную
способность
быстро
п ерен осить ся
через
бо льш ие
пр о­
стр ан ства ,
менять
св ой
облик,
становиться
не вид и­
м ыми
в
с лучае
необходимости,
короче
—
«пролезать
во
все
д ыры».
«Многобесность»
зна ния
как
бы
по дч ерки вает ся
вариационным
ря дом
об орота ,
расшифрованного
пятилетним
знакомцем
Чуковского
—
бес
(леший,
шу т,
пес ,
шиш,
хрен)
его
зна ет.
В
диалектах
эт от
ряд
просто
необъятен:
курск.
в ихор
его
зна ет,
ир-
кут.
враг
его
знает,
грех
его
знает,
ср.-обск.
дур
его
знает,
дурак
его
знает,
прбпасть
их
знат,
сап
его
знает,
ря з.
колбтье
его
знаеть,
па рал йк
знаеть,
пск.
п джма
знает,
перм.
чёмор
его
знат
и
т.
д.
Впрочем,
бе сов ское
зн ание
во
фра зеологи че ск ом
преломлении
органически
смыкается
с
божественным:
выражения
бог
(господь,
аллах )
зна ет
вно вь
в озвра щают
нас
к
тому
да леком у
прошлому,
когда
все
мифические
су­
272


щества
без
исключения
именовались
бо гами
и ли,
на
худой
конец,
божками.
Одним
из
самых
а к тивных
видов
деятельности
дьявола
является
«похищение»
людей
или
сбивание
их
с
истинного
пути
в
прямом
или
переносном
смыс­
ле.
Леший,
например,
чре зв ычай но
изобретателен
в
из ыс ки вании
способов,
ко торыми
можно
сби ть
п ро­
хо д ящих
по
его
еп арх ии
путников.
Он
пр едл агает
им
свои
услуги
в
ви де
я мщ ик а, «случившегося»
на
до­
рог е,
и
если
путник
соглашается,
то
«несет»
или
«пе ­
ре но сит»
его
в
какой-нибудь
отдаленный
город,
са­
жа ет
на
верхушку
высокого
дерева
или
на
крышу
мел ь­
ницы.
Записан,
например,
рассказ,
как
о дна жды
леший,
подвозивший
крестьянина
на
телеге,
подве­
сил
то го
за
ноги
на
дер ево .
Очнулся
крестьянин
в
своей
и збе,
привязанный
к
потолочному
б русу
за
ногу
(Ушаков 1896, 158—159).
Не редко ,
чтобы
заманить
л юдей
в
лесную
чащу,
леший
принимает
образ
какого-либо
животного
—
по ро се нка,
ба рана,
теленка,
зайца,
со б аки,
утки,
причем
предпочитает
таких,
которые
вызовут
удив­
ление
прохожего
и
повлекут
его
за
собой
(Ушаков
1896, 159).
Уносит
ил и,
точ не е, «уводит»
леший
и
домашнюю
с ко тину.
Особо
же
л юбит
нечистый
у но­
си ть
маленьких
невинных
младенцев.
На
русском
Севере
до
сих
пор
бытуют
предания
о
так
н азыв аемых
обменышах
—
обмененных
дьяволом
или
чаще
«ле­
шачихой»
детях.
Унеся
младенца,
они
ост а вляют
матери
своего
лешачонка,
который
растет
тупым
и
кровожадным
и,
в доба вок,
не
достигнув
пятнадцати
лет,
уходит
безвозвратно
в
лес.
Как
в идим,
ма ле нь­
кого
Ил юшу
Обломова
мать
запугивала
не
напрасно.
Нар о дная
фантазия
изобрела
немало
и
«контрпри ­
емов»
борьбы
с
к о знями
л ешег о.
Чтобы
найти
ве р­
ный
путь,
заблудившийся
че лов ек
должен
либо
вы­
ве рну ть
с вою
одежду
на изна нку ,
ли бо
на деть
рубаху
задом
наперед,
л ибо
обуть
правый
сапог
на
лев ую
ногу,
либо,
наконец,
нагнувшись,
поглядеть
н азад
273


себе
под
ноги.
Слов ом,
н адо
сов ер шать
т акие
де й­
ствия,
чтобы
все
был о
«не как у людей».
Кс тати ,
выражение
не
как
у
людей
намекает
именно
на
такие
б есов ы,
вывороченные
наизнанку,
обычаи.
Память
об
унесении
чертом
или
сбивании
им
с
пути
истинного
отразилась
во
мно гих
русских
в ыра­
жениях:
че рт
н есет
(принес,
н оси т), лететь (п ол е­
теть,
пойти)
к
че рту
или
к
чертям
собачьим,
хоть
к
черту,
хоть
к
черту
на
рога,
всё
к
черту,
всё
к
ч ер тям!, черт попутал и под.
Еще
бо лее
в ыра зи­
тельно
эта
ид ея
сохраняется
в
ругательствах
ти па
Иди
ты
к
чёрту!
Черт
возьми
(побери,
де ри,
подери)!Черт
тебя
возьми!
Черт
тебя
з ад ави!
Черт
с
ним!
Даже
в
пределах
литературного
яз ыка
эти
об ороты
допус­
кают
замену
общего
на зва ния
черта
на
сп ециа лизи­
рованные
—
ле ший
несет,
бес
попутал,
шут
с
ним!
или
А
ну
тебя
в
бо лот о!
А
ну
тебя
к
свиньям!
А
ну
тебя
в
баню
(место пребывания баенника)! А ну его
на
л ысую
гор у
к
ведьмам!
Наро дная
же
ре чь
прямо
кишит
вариациями
типа
горьк.
леш ий
снес
‘упал’,
леший
у нес
‘исчезло,
пр опало’,
ср.-обск.
ле ший
з аб­
рал
‘умер’,
беломор.
леший
запётал
‘исчез,
п ро­
пал’,
его
ле ший
обошел
‘он заблудился’,
Ку да
те бя
некошнбй
по нёс?
смол.
Ан чут
вас
в озь м и!ряз.
Пар а-
лйк
возьми!
перм.
Подь
ты
к
чбмору!
Эк
тебя
прй т-
ка
принесла!
и
т.
д.
А втор
эти х
ст рок
в
1972 году записал в беломорс­
ком
по сел ку
С ум ской
Посад
и
так ое
поэтически
кон ­
кр етно е
развертывание
подобного
образа: «Налевом
плече
лё ший
дёвок
унёс.
Конечно,
в
кинё
сидеть
—
это
теб ё
не
работать».
Упоминание
народной
сказ и­
тельницы
Т.И .М ахи ле вой
о
ки но
—
явное
свид етель ­
ст во
того,
что
ни
о
каком
лесном
хозяи н е
она,
гово­
ря
все
это,
и
не
думает.
Экспрессивно
подчеркивая
ту
скорость,
с
к оторой
дев у шки
помчались
в
клуб,
она
тем
не
менее
разв орачи ва ет
формулу
черт
у нес
по
все м
канонам
мифологии,
ибо
н ече стив ый
черт
в се­
гда
сопрягается
именно
с
ле в ой, «нечистой»
сторо­
274


но й.
А
уж
ес ли
он
ун ес
девушек
на
левом
п лече,
то
ск оро сть
его
б ыла
по ис тине
ад ской .
Может
показаться,
что
весь
э тот
дьявольский
ле­
гион,
вошедший
пл о тным
стр оем
в
диалектную
фр а­
зе о логию
—
давно
за быто е
прошлое,
которое
может
заинтересовать
лишь
коллекционеров
мифологичес­
ких
раритетов.
Однако
это
не
совсем
так,
п оскол ь­
ку
в
современной
ли тера туре
—
особенно
литерату­
ре
так
на зыва емы х
писателей-деревенщиков
—
не т-
нет,
да
и
выг лян ет
новый,
не
совсем
причесанный
под
принятую
н орму
мифологический
персонаж.
С
во дян ым,
например,
в
литературном
яз ыке
пр о­
шлого
и
нынешнего
в ека
мы
практически
не
найдем
ни
одного
устойчивого
выражения.
А
вот
в
повести
В. Бе лова
«Привычное дело»1 он свободно входит в
о дин
ряд
с
проклятьями
типа
Иды
ты
к
черту
или
Черт
с
тобой!:
«—
Лешой,
лешой,
ун еси,
лешой,
во дян ой!
—
заругалась
Дашка
и
долго
глядела,
как
вед ро
летело
вниз,
в
темную
холодную
прорву
сруба...
—
Ты
это
чего,
Дарья?
—
спросил
выглянувший
из
задних
в орот
старичонко
Куров.—
Приснилось,
что
ли,
че го
не ладно ?
—
Ой,
отстань,
дедко,
к
водяному!
—
она
по­
глядела
в
кол од ец
ещ е.—
Экое
ведро
ухайдокала»
(с. 18); «Что ты бегаешь- то!
В едь
не
один,
вот
у
т ебя
роб ята
малые,
кто
их
поить-кормить
будет,
что
ты,
водяной
с
тобой,
чего
задумал-то.
Иди,
говорю,
до мо й.. .» (с. 50).
Как
видим,
входят
эти
выражения
в
данный
ряд
органично,
то
конкретизируя
контекст
—
как
в
пе р­
вом
с луча е,
когда
именно
у пав шее
в
кол оде ц
ве дро
вызвало
ассоциацию
с
«хозяином»
водного
источни­
ка,
то
п росто
об ог ащая
«демонологический»
ряд
ф ра­
зеологических
с ино нимов.
И
каждому
русскому
та­
кие
«новые»
об ороты
понятны
без
комментария,
ибо
1 Цит.
по:
Бе лов
В.
Повести.
М ., 1982.
275


за
ними
—
в есьма
продуктивная
фразеологическая
модель.
Продуктивная
и
привычная
с
де тски х
л ет.
Многочисленные
фразеологизмы
со
сл ов ами
черт,
бе с,
леший
и
др.
яв ляютс я
св ое обра зны ми
за­
рисовками
суетливой
«деятельности»
н еч истой
силы:
Не
бы ло
печали,
так
че рти
накачали;
вертится
как
че рт;
вертится,
как
бес
перед
заутреней;
черт
ме ня
за
язык
дернул;
че рт
еще
в
лад оши
не
прохлопал
или
еще
черти
на
к улачка х
не
дрались
‘очень рано’,
чем
черт
не
шутит.
За
многими
подобными
выражения­
ми
стои т
особ ая
история,
требующая
д оск она льног о
знания
чертовой
на ту ры.
Оборот
черт
не
дремлет,
например,
прихотливо
соединяет
в
се бе
э леме нты
славянской
народной
де­
монологии
с
ев а нг ельской
п ритче й.
«Враг человек»
посеял
меж ду
пшеничного
д оброг о
семе ни
пл еве лы
в
то
время,
пока
с еят ели
спали,
надеясь,
что ,
начав
выдергивать
сорняки,
люд и
уничтожат
и
бу дущи й
урожай
(Мф .
13:25—42). « До мов лад ык а», однако,
ок азал ся
благоразумным
хозяином
и
п ри казал
д ож­
даться
жатвы,
чтобы
сн опы
с
плевелом
сжечь,
а
пш е ницу
убрать
в
житницу.
Из
э той
притчи
ведет
начало
и
выражение
отделять
плевелы
от
пшеницы.
В
соответствии
с
символикой
притчи
плевелы
—
это
име нно
«сыны лукавого», а « вр аг
че л овек », их посе­
явший,—
нед ре манны й
дьявол
(и в евангельской прит­
че,
и
в
др ев них
н арод ных
верованиях
лукавый
никог­
да
не
спит.
Потому
лешие,
в одян ые
и
болотные
че р­
ти
так
активны
ночью,
а
до мовы е
и
кикиморы
то
и
д ело
во зя тся
и
громыхают
разной
утварью,
мешая
сп ать
добрым
л юдя м).
В
русском
языке
н емало
и
таких
выражений,
где
имя
черта
п рямо
не
называется,
но
он
гем
не
м енее
яв ляетс я
гл ав ным
героем
фразеологической
повести.
Т ипич ен
в
эт ом
отношении
об орот
сам
не
с вой,
с оот­
ветствия
которому
на хо дим
и
в
других
язы ках
—
бе­
лорусском,
украинском,
польском,
чеш ском .
Он
зафиксирован
в
древнейших
собраниях
р у сских
по­
276


словиц
и
поговорок
XVII—XVIII веков и широко пред­
ставлен
в
народной
речи.
Первоначально
са мо
«несвойственное»
состояние
характеризовало
человека
ли бо
больного,
ли бо
пья­
ного,
о
чем
свидетельствуют
пословицы
Больной
—
и
сам
не
свой;
Пьяная
баба
сама
не
своя.
Ср.
и
широко
распространенное
выражение
мне
не
по
себе.
Состоя­
ния
б олез ни
или
опьянения
обычно
связывались
в
народном
сознании
именно
с
нечистой
силой.
Не
случайно
больного
считали
«половинным человеком»,
что
отразилось,
например,
в
пе рмс ком
фразеологиз­
ме
полменя
н ету
‘о больном,
ст аром’ (Подюков 1982).
И
другие
подобные
«ненормальные»
состояния
чело­
ве ка
выражаются
в
н ашем
язык е
с
помощью
притя­
жательных
или
возвратных
местоимений.
Например,
состояние
аф фек та
мы
выразим
оборотами
выводить
из
себ я
или
выходить
из
себ я,
а
возвращение
к
душев­
ному
равновесию
—
прийти
в
себя.
С
другой
стороны,
в
тех
же
диалектах
из вестн о
и
э вф еми стическо е
наименование
неч исто й
силы
—
друга
поло вин а,
т.
е.
вторая
половина.
Не
с вой
—
э то,
с об­
с твенн о,
о дин
из
эвфемизмов
черта,
типа
не
н аш,
не
наша
с ила,
другие,
не
свой
дух
или
йхов.
П ротив оп ос­
та вле ние
«свой
—
не
сво й»
вообще
широко
использу­
етс я
в
низшей
мифологии.
В.ИДаль
сообщает,
как
в
белорусском
заговоре
о бр ащ ают ся: «Свой домовой
Спиридон
Да р ах ве ев ич!» (Даль, IV, 153).
При
э том
под
словом
с вой
имеется
в
виду
родня
или
сват,
се­
мей ный
бл из кий
друг,
сосед
и
т.
д.
(ср.
сосед,
сосе­
душка
и
подобные
наименования
домового). С такими
представлениями,
кстати,
св яз ано
и
русское
выраже­
ние
ему
сам
че рт
не
брат,
к ото рое
в
живой
речи
(на­
пример,
на
С мол енщ ине)
имеет
шутливое
продолже­
ние
—
и
свинья
не
сестра.
Такое
пр ичисл ение
д омо во­
го
к
«своим»
б ыло
обусловлено
суеверным
убеждением,
что
«черт своих не берет» (ППЗ, 184).
Отс юда
и
те
многочисленные
способы
задабривания
домовых
и
ле­
ших,
о
к оторых
уже
гов ор илос ь.
277


Выражение
сам
не
свой,
следовательно,
означа­
ло,
что
человек
уже
наполовину
принадлежит
ка ко­
му-нибудь
нечистику
или
рогатику
и
в
зависимости
от
дальнейших
отношений
с
ни ми
останется
зд оро­
вым
или
умрет .
Такое
объяснение
п одтв ержда ется
пословицей
Juè sam nie swôj, polowica dijablowa «Он
уже
сам
не
свой,
половина
—
дьяволова», которую
обстоятельно
ком ме н тирует
акад.
Ю.Кржижановски
(Krzyzanowski 1975, III, 60—64).
За
подобными
по­
словицами
и
поговорками
с тоят
страшные
р ассказ ы
о
сдел ках
человека
с
дьяв олом ,
по
д рама тичн ости
не
уступающие
«Фаусту».
И
всегда
в
так их
сделках
в раг
рода
человеческого
больше
льстится
на
душу
потом­
ков
Адама
и
Ев ы,
чем
на
те ло.
Переносное
значение
об оро та
сам
не
свой,
как
и
его
синонима
не
по
себ е
‘потерял душевное равновесие,
расстроился’
и
по д­
че ркив ает
это
частичное
«отдавание души»
лукавому.
**♦
Мы
уже
ответили
на
два
вопроса,
волновавшие
ма лен ь кого
Ил юшу
О б ломо ва,—
где
ж ивут
черти
и
что
они
делают.
Остается
представить
себе
«облик
дьявольский»
во
вс ем
его
безобразии.
И
здесь
фразе­
ологический
материал
яв ляется
весьма
яр ким
и
кра­
сочным
источником.
Вот
о дин
из
устойчивых
фразеологических
эпите ­
тов
черта
или
беса
—
черта
(беса)
лысо го
‘абсолютно
н ичего ’.
На
первый
в згляд
э тот
эпитет
не ло гиче н,
ибо
обычное
п ред став лен ие
о
д ь яволе
—
именно
не­
что
волосато-лохматое.
Чаще
всего
это
некое
подо­
бие
Фа вна
или
Сатира
—
с
рогами,
ко злин ой
бород­
кой,
ногами
с
коп ытам и
и
длинным
хвостом.
Обр аз
э тот,
од н ако,
не
исконно
языческий
и
русский,
а
навеянный
церковной
европейской
традицией.
Его
более
ранней
ипостастью,
хот я
то же
приведенной
в
некоторое
соответствие
с
книжной
традицией,
мы
можем
любоваться
на
др евнер ус ских
миниатюрах.
Это
обычно
чело векоп од обн ое
существо
с
вытянутой
278


ши шом
головой
и
часто
именно
лысое,
л ибо
же
—
с
торчащими
шишо м
д линными
волосами,
голое,
с
«непричесанными»
крыльями
за
с пино й,
куцым
х во­
стом
и
гусиными
пятками.
С
этим
об лико м
прямо
связаны
народные
на зв ания
черта
ти па
ши ш,
шишок,
шйшко,
ши шига ,
лу канко
(когда голова в форме луко ­
в и цы ), беспятый,
куцый,
ку цйк,
куцдн,
к орнах вос -
тик,
г оле ньк ий,
лысбй,
лысы й
бес
и
т.
д.
(Толстой
1976, 304).
На
древнерусских
ми ниат юр ах
черт
изоб­
ражался
и
без
крыльев
и
хвоста,
с
высунутым
языком
и
вывороченной
наизнанку
шубой,
на
котор ой
н аве­
ша ны
тыквы.
Под
такого
черта
рядились
св яточн ые
ряж ены е
в
рус ски х
деревнях.
В
народе,
естественно,
образ
че рта
дифферен­
ц и ровалс я.
Различие
его
внешнего
вида
во
многом
об условл ен о
ме стом
пребывания.
Антропоморфные
образы
ле шег о,
домового
и
водяного
потому
су ще­
ственно
отличаются
д руг
от
друга.
Леший
обыкновенно
п ре дс тав лялся
в олоса тым,
гол ым
(или в потертом кафтане)
старцем
с
бе лыми
космами,
длинной
бородой
и
зелен ым и
глазами.
Рост
его
раз личе н
—
то
это
громадный,
с
дер ево ,
старик,
то
за уряд ный
худенький
старикашка.
В
некоторых
местах
черт
им ел
п одоби е
в ерл иоки
или
Лиха
одно­
гла зого:
он
л ибо
кос
(ср.
псковский
об орот
бес
кос ой
‘о злом человеке’), либо не имеет ни бровей,
ни
р ес­
ниц.
Домовой
тож е
имеет
вид
«старого-п ре ст арог о»
старика:
не
случайно
и
леш ег о,
и
д омовог о
кличут
дедушкой
или
дедком.
Он
лохмат,
оброс
длинной
гн едо й,
вороной,
белой
или
пегой
шерстью,
о дет
в
старый
зи пун
и
об ут
в
лапти.
Ча ще
всего
это
«мужи ­
чишка»
среднего
роста,
сутулый,
широкоплечий
и
коренастый,
хотя
встречаются
до мовы е
и
ростом
с
сосну
(Ушаков 1896, 151).
Характерным
признаком
до мовог о
является
то,
что
он
похож
на
хозяина
дома,
самого
старшего
чле на
семь и
—
как
живого,
так
и
усопшего.
Вот
почему
он
может
явл ятьс я
и
в
обли­
279


ке,
и
в
одежде
хозяина
и
даж е
пр едст ават ь
пе ред
са­
мим
домовладельцем
в
вид е
двойника.
Что
касается
водяного
или
болотного
черта,
то
это
обычно
голые,
седы е
костлявые
старики,
иногда
облепленные
тиной
и
грязью.
Вместо
ног
у
них
мо­
жет
б ыть
рыбий
хвост,
как
у
русалок.
В
диалектах
известны
и
другие
«уточняющие»
эпитеты
черта
и
беса,
во
многом
перекликающиеся
с
вышеописанными.
Т ак,
в
псковских
говорах
нахо­
дим
бес
козлиный,
а
в
острогожских
—
черти
вис ло­
ух ие.
Собственно,
эти
руг а тельн ые
характеристики
л юдей
напоминают
о
другой
—
зооморфной
—
ипос­
т аси
черта
и
его
способности
п ере во площат ься
в
жи­
вотных.
Леший,
например,
мог
пр инима ть
об раз
ме дв едя,
красного
петуха,
волка,
за йца
и
поросен­
ка.
Домовой
же
чаще
представал
в
образе
собаки
или
кошки,
шерсть
которых
была
одного
цв ета
с
во ло са­
ми
х озяи на
дома.
Именно
из
т аких
представлений
рождались
мно­
гие
суеверия,
бытующие
и
в
наши
дни.
Например,
примета,
что
черная
кошка,
перебежавшая
дорогу,
приносит
несчастье,
во схо дит
именно
к
ве ре
в
пере­
воплощения
н еч истой
си лы
в
кошек,
зай цев
и
дру­
гих
животных.
Суеверие
это
отнюдь
не
узконациональное.
Еще
у
древних
греков
появление
зайца
пер ед
путником
пр едвещ ал о
несчастье
в
дороге
—
как
у
нас
по явл е­
ние
че рной
кошки
(Тимошенко 1897, 145—146).
Но
и
в
русских
деревнях
з аяц
был
таким
же
дурным
пред­
з наме но в анием. «Заяц через дорогу перебежал
—
пути
не
будет»,—
предупреждает
одно
из
поверий,
за пи­
санных
А.И.Богдановым
еще
в
1741 году ( ППЗ, 81).
В
п рошлом
веке
эта
примета
бы ла
столь
же
живуч а ,
как
п риме та
о
черной
ко шке.
Об
этом,
в
частности,
свидетельствует
случай,
рассказанный
А.С.Пушкиным
в
письме
ж ене
14 сентября 1833 г . : «Опять я в Сим­
бирске,—
пишет
он.—
Третьего
дн я,
выехав
ночью,
отп ра ви лся
я
к
О рен бу ргу.
Т олько
выехал
на
б оль­
280


шую
дорогу,
за яц
перебежал
мне
ее.
Че рт
его
п обе­
ри,
дорого
бы
дал
я,
чт об
его
затравить.
На
третьей
станции
стали
з аклады вать
мне
л о шадей
—
гля жу,
нет
ямщиков
—
о дин
слеп,
другой
пьян
и
сп рят ал ся.
Пошумев
изо
в сей
мочи,
решился
я
возвратиться
и
ехать
другой
дорогой;
по
этой
на
станциях
везде
по
шесть
лош адей ,
а
почта
ходит
четыре
ра за
в
не дел ю.
П ов езли
ме ня
обратно
—
я
з аснул
—
п рос ыпа юсь
ут­
ром
—
что
же?
не
отъехал
я
и
п яти
верст...
Че рт
зн а­
ет
как
бог
помог
—
наконец
взъехали
мы,
и
я
воро­
ти лся
в
Симбирск.
Дорого
бы
дал
я,
чтоб
бы ть
бор­
зой
со бако й:
уж
этого
зайца
я
бы
отыскал».
Может
на
первый
взгляд
показаться,
что
по эт
ве­
рит
э той
н едоб рой
примете
—
все
вроде
бы
после
встре­
чи
со
з лопол уч ным
зайцем
идет
шиворот-навыворот.
Но
это
шутливо-саркастическое
«Черт знает как бог
помог»
изобличает
в
нем
в сё-т аки
атеиста,
не
веряще­
го
ни
в
бога,
ни
в
черта,
ни
в
перевоплощения
после­
днего
в
кошек
или
зайцев.
О
том
же
свидетельствует
и
отры в ок
из
письма
А.С. Пушкина
же не
2 октября 1833
г.
из
Б ол дина: «Въехав в границы болдинские,
встре­
тил
я
попов
и
так
же
озлился
на
ни х,
как
на
с имбир ­
ско го
зайца.
Не даром
все
эти
встречи.
См от ри,
же н­
ка.
Того
и
г ляди
и збалу ешься
без
меня,
забудешь
меня
—
искокетничаешься.
Одна
надежда
на
бога
да
на
тетку...»
В
это м
шутливом
наказ е
не
кокетничать,
где
бог
с та вится
на
од ну
доску
с
те т кой, «озление»
на
попов
(встреча с которыми,
по
народным
п ов ерьям,
то же
не
с улит
нич его
хороше г о)
—
не
столько
сетова­
ние
на
недоброе
пр едз нам ено вание,
ско л ько
намек
на
хорошо
из вес тное
отношение
поэта
к
попам
и
попов­
щи не.
Достаточно
вспомнить
его
«Сказку о попе и его
работнике
Балде»...
Суеверные
приметы
о
черных
кошках
и
зайцах
могли
появиться
л ишь
потому,
что
эти
животные,
как
мы
уже
видели,—
зоом орф ные
ипостаси
черта.
И
сейчас
еще
диалектологи
и
фо льклори с ты
за­
писывают
в
деревнях
б ылич ки
о
встречах
с
«котопо ­
281


до бным и»
бесами
и
рекомендации,
как
от
них
избав­
ляться.
В
1974 году,
например,
такой
рассказ
запи­
са ла
С.М .Т олста я
в
бел о ру сском
Полесье,
в
селе
Спо-
ров о
от
семи деся тил ет н ей
Марии
Григорьевны
Лю-
ты ч.
Приведем
его
в
переводе
на
литературную
речь.
«Иду я раз ввечеру домой.
Выш ел
я
(рассказ ве ­
дет ся
со
слов
соседа.—
В .М.)
на
Муховец,
а
у
ме ня
вдруг
под
ногами
какой-то
котик
н ачал
вертеться.
“Что это?” —
ду маю.
А
он
все
—
под
ноги,
а
он
все
под
но ги.
Ну,
тут
я
и
догадался,
что
это
т акое. ..
У
ме ня
палка
была.
В зял
я
ее
в
ле вую
ру ку
и
со
вс его
размаха
—
ка-ак
ударил
его...
Как
зашумит,
как
за к­
ричит,
как
полетело
в
сторону.
“Ой,
уб ил!
Ой,
убил”
—
кричит.—
“Ой,
у би л !” Я домой пришел,
да
еще
и
же ну
вывел
из
дому,
чтобы
послушала.
И
до л­
го
было
еще
слы шно
издалека: “Ой,
убил!
Ой,
уб ил !”»
(Толстой 1976, 315).
Точно
так
же
поступали
и
с
«гадами полосаты­
ми », встречавшимися на дорогах и также предвещав­
шими
зло
путникам.
Привычный
для
нас
во згла с
раздражения
или
возмущения
черти
пол осат ые !
св я­
зан
именно
с
такой
«змеиной»
ипостасью
дья вол а
—
в
данном
случае,
разукрашенного
«в полоску» .
На
зоом орфн ы й
об лик
нечистого
намекает
и
отри ц ате ль­
ный
об орот
черта
в
ступе!
Ступа,
как
и
знаменитая
ступа
бабы-Яги,
по
предположениям
некоторых
ми­
фологов,
является
именно
трансформированным
ко­
п ыт ом, «костяной ногой»
рус ски х
фавнов,
сатиров
и
силенов.
П ожалуй ,
в
«козлоногой»
зооморфично-
сти
наша
баба-Яга
даже
п ереп люн ула
иноземных
ро­
гатиков:
ведь
у
нее
даже
избушка
б ыла
на
курьих
но ж­
ках.
Говоря
о
б езоб разн ост и
«облика дьявольского»
и
всех
пакостных
свойствах
врага
род а
человеческого,
нельзя
не
вспомнить
многочисленных
устойчивых
сравнений
с
че ртом ,
бесом,
лешим
и
т.
д.
в
рус­
ск ом
языке.
Эти
слова
в
составе
сравнений
во
мно­
гих
сл учая х
п оте ряли
б ылую
конкретность
и
с тали
282


фра зеол ог ичес ки м
символом
сильной
экспрессии
или
оценкой
интенсивности,
безобрйзности,
хитрости
или
к о варст ва:
как
ч ерт
грязный,
как
че рт
страшный,
го­
лоде н
как
чер т,
устал
как
черт,
вк алыв ает
как
черт,
несется
как
черт,
бояться
как
самого
черта,
черт
чертом,
чертом
глядит;
вертится,
как
черт
перед
заутреней;
бегает,
как
черт
от
ладана
или
боится,
как
черт
ладана
и
т.
д.
Названные
в ыражен ия
пр и надле жат
литературно­
му
р усскому
языку.
Но
в
народном
обиходе
сле дов ,
оставленных
вражьим
сыном,
буквально
не
сч ест ь:
дон .
как
черт
в
ко ро бке
затрещать
‘о ком-,
чем-л.,
и здающ ем
громкие
зв ук и’; как черт в порошнях ‘о
не­
у кл южем’; словно их черт веревочкой связал ‘ о
креп­
кой
дружбе
людей,
связанных
каким-л.
плохим
де­
лом
или
дурными
зам ысла ми’; как черт на воздухе
летать
(носиться) ‘о ком-л.
быстро
передвигающем­
ся’; как черт за душой тянется,
словно
черт
из
кузова
насеял
‘очень много’; как черт с полбху (п ер епо лох у)
‘от испуга очень быстро что - л.
сдел ат ь ’; пск.
как
че рт
на
воловьей
коже
пишет
‘без перерыва,
беспрестан­
но ’; грешный как черт;
ворон,
заохрюжился
(запач­
кался)
как
черт;
запьянеть,
что
черт;
засел,
как
черт
в
б уча ле;
кричит,
будто
черт
с
него
лы ки
дерет;
пе рм.
как
че рт
поехал
‘дела пошли плохо’; себ.
как
че рт
попа;
брод ит,
што
ч ерт
по
бол от у;
в
пог он ю,
как
че рт
за
душой;
в ерт ит,
как
че рт
в
пучине
(в омуте); вер­
тит
пе ром,
что
черт
крючком
(хвостом); ворочает,
как
черт
в
болот е ;
глядит,
как
черт
на
попа;
омск.
как
че рт
из
бмуту
вышел
‘очень грязный’; новосиб.
крутиться,
как
черт
на
бе рест е
‘бьггь в постоянных
х ло п от ах’; кубан.
мил
как
черт;
богатый,
как
че рт
ро гат ый;
хитер
как
черт;
олон.
на
бе ду,
как
черт
на
бол от о;
не
стой
н адо
мной,
как
че рт
над
душой;
один,
как
черт
в
болот е ;
остробучился,
ро вно
черт
на
по па
смотрит;
п ес туется
с
нею,
как
черт
с
кукл о ю;
пи­
ш ет,
как
черт
шестом
по
Неглинной;
попал,
как
черт
в
в ершу;
попал,
как
че рт
в
рукомойник;
правит,
как
283


черт
бол ото м;
связался,
как
черт
с
младенцем;
сидит,
как
черт
на
пеньке;
упрям,
как
карамышевский
че рт;
острогож.
хитрый,
як
панс к ий
черт;
черен
как
че рт;
смол,
величают,
як
черта
на
вилах;
люблю,
как
че р­
та
в
уг лу;
привязчивее
черта;
язык
у
ро ти,
як
черт
у
болоти;
сидит,
как
чертей
слепит;
как
бу дто
черти
его
копытами
толкут
<в животе> ‘об острой боли в
животе’; ряб,
будто
черти
на
нем
гор ох
молотили;
ряб,
будто
черти
у
него
на
р оже
в
свайку
играли;
и рк.
гряз­
ный
как
че ртёнок ;
ло хма тый
как
чертёнок.
Эту
коллекцию
можно
значительно
умножить,
подключив
уже
известные
вам
синонимы
черта.
И
тог­
да
легион
дьявольских
имен
наверняка
п рев ра тится
в
легион
легионов
чертовых
сравнений.
И
за
каждым
из
них
—
выразительная
ха ракте рис тик а
черта
или
разн ых
сторон
его
с уе тливой
деятельности.
На
чем
стоит
свет?
В
др ев нем
мировоззрении
материальное
и
духов­
ное
начала
столь
переплетались,
что
отделить
их
друг
от
д руга
мож но
лишь
условно.
Так,
п ытая сь
проник­
нуть
в
систему
п редст авл ений
наших
п ред ков
о
Вс е­
ленной
и
мироздании
во о бще,
можно
увидеть,
как
суеверия
и
конкретный
материалистический
опыт
смеш ив ались
в
одно
целое,
мифологические
образы
подменяли
собой
реальность,
а
реальные
фа кты
ис­
толковывались
мифологически.
Об
этом,
в
частности,
свидетельствует
и
исто­
рия
русского
выражения
на
чем
свет
стоит,
совре­
менное
значение
которого
—
‘очень сильно,
безу дер ­
жно
(бранить,
ругать,
укорять
кого-
или
что-либо)”,
весьма
удалено
от
м иров оззрен чес ки х
пр о блем.
Тем
не
менее
и
оно
уходит
своими
корнями
в
языческие
верования
наших
предков,
для
к отор ых
Вселенная
имела
иные
формы
и
субстанции,
чем
для
нас.
Сог ла сно
эт им
ве ро ва ниям,
св ет
действи­
284


тельно
стоял
на
че м-то.
Ча ще
всего
эта
основа
св е­
та
представлялась
в
ви де
какого-нибудь
живо тн ог о,
могучего
героя-богатыря
или
богов
типа
Атланта,
поддерживающих
вселенную
с
че тырех
сторон.
Та­
кие
в ерова ния
«логично»
об ъяс нял и,
в
частности,
землетрясения:
ведь,
когда
ж ивот ное
движется
ли бо
б оги
меняют
позу,
земля
и
начинает
содрогаться
(Funk and Wagnail, I, 334).
Из
животных
чаще
всего
«светодержателями»
яв­
ляются
волы,
быки,
з меи
и
рыбы.
Древние
е гип тя­
не
располагали
землю
ме жду
рогами
быка.
А
на
од­
ной
вавилонской
глиняной
табличке
1180 годадо н.
э.
земля
покоится
на
огромной
змее,
сплетенной
в
клу­
бок
и
символизирующей
о кеан.
Южные
сл ав яне
т ак­
же
считали,
что
«земля стоит на воде,
во да
—
на
огне,
а
огонь
—
на
«змеегорючем»
огн е.
Для
восточных,
з ападны х
и
южных
славян
харак­
терно
представление
о
том ,
что
свет
держится
на
рыбе.1
Особенно
устойчивым
в
восточнославянской
мифологии
бы ло
уб е жде ние,
что
«земля на трех ки­
тах
стоит».
В
одной
из
сказок
романа
А .К.Тол стог о
«Князь серебряный»
некий
«премудрый царь»
так
и
оценивает
роль
Кит-рыбы: «Я еще вам,
бр атц ы,
про
то
скажу:
у
нас
Ки т-ры ба
всем
рыбам
мать:
на
тр ех
китах
земля
стоит».
У
сла вян
эти
др ев ние
п ред став лен ия
кон крет из и­
ровались
в
китов-земледержателей.
Коли чес тво
ки­
тов
у
разных
сла вян ски х
народов,
п равд а,
ра зличн о.
У
сербов
их
не
три,
а
че т ыре,
о
чем
сви дет ель ству ет
рукопись
XV века,
построенная
в
фор ме
вопросов
и
от в етов : «Скажи мне:
Что
держит
землю?
Отв ет:
Вода
в ыс окая.
Что
держит
воду?
К амень .
Что
держит
ка-
1 Символ этот весьма древен.
Вавилонский
бог
пучины
Эа
изображал­
ся
име нно
в
ви де
рыбы.
По
мифологии
жи телей
Алтая,
бог
Ульгень
утвердил
землю
на
трех
ог ром ных
рыбах.
В
иранском
соч ине нии
XIIвека«Язык
пт иц»
соо бщает ся ,
что
«земля стоит на рыбе» .
Му­
сульм ане
также
верят,
что
земля
держится
на
плавающей
в
море
«светозарной рыбе».
285


мень?
Камень
держат
четыре
золотых
ки та.
Что
дер ­
жит
золотых
китов?
Река
огненная.
Что
держит
огонь?
Дуб
железный».
Впрочем,
в
н ек оторых
древнерусских
памятни­
ках
чи с тота
«трехкитовой»
си ст емы
то же
н ару шает­
ся.
Так,
в
одном
из
них
сказано,
что
бог
со твор ил
з емлю
«на трех китах великих и на тридцати малых
к ит ах» (Шахнович 1971, 179).
При
эт ом,
конечно,
принцип
«Земля на трех китах стоит,
кит-рыба
под
зем лей
дрожит»
остается
основополагающим.
Подобные
языческие
представления
держались
в
сознании
народа
до во льно
д олго.
Уже
в
начале
на­
шего
века,
например,
один
собиратель
записал
со
слов
старухи
Оксаны
Стебчихи
в
селе
Соловьевка
Рдцомысльского
уезда
Киевской
губернии
следующую
картину
ми р а: «Земля представляет огромных разме­
ров
тарелку,
ко торую
поддерживают
две
бо ль шие
рыбы,
ле жащи е
крестообразно
одна
на
д ру гой;
р ыбы
эти,
конечно,
лежат
в
во де,
так
что
кругом
земли
находится
вода.
Когда
эти
рыбы
совершают
движе­
ние,
тогда
земля
движется
и
происходит
зе мле трясе ­
ние.
Гор ы
на
земле
образовались
от то го,
что
когда
бог
создавал
землю,
то
дьявол
украл
у
бо га
не мн ож­
ко
зем ли
и
спрятал
в
рот,
тогда
бог
приказал
архан­
гел у
Михаилу,
что бы
отнял
у
дьявола
эту
зем лю.
Михаил
не
мог
вынуть
земли
из
рта
у
дьявола,
по­
этому
начал
би ть
его
кул аком
в
спину,
вс ледст ви е
чего
дьявол
н ачал
“блювать” <рвать>
землею,
где
“блюнет”,
там
и
образуется
г ора» (Савченко 1906,
106).
Как
же
отразились
подобные
суеверные
п редс тав­
ле ния
на
судьбе
русского
выражения
на
чем
св ет
с то­
ит?
На
э тот
вопрос
пытаются
ответить
авторы
«Крат ­
кого
этимологического
словаря
р у сской
фразеологии»
Н.М.Шанский,
В.И.Зимин
и
А .В .Фи липпо в.
Ко н­
статируя,
что
источник
оборотаругаться,) на чемсвет
стоит
неясен,
они
в ыска зыва ют
следующее
предпо­
286


л ож ени е : «Связано с заговорами;
ругая
основания
мира,
человек
пол а гал
этим
воздействовать
на
них»
(КЭФ, 1979, No 3, 69).
Такое
этимологическое
толкование,
как
кажет­
ся,
м ало
проясняет
исходный
об раз
фразеологизма.
Во-первых,
оно
находится
в
противоречии
с
сем ан­
тической
и
грамматической
лог и кой
выражения,
ко­
тор ое
значит
не
осуждать
или
ук орять
«основания
м ир а », а основательно,
интенсивно
бранить
кого-то
или
что-то.
Сл едо вател ьн о,
речь
ид ет
не
о
воздей­
ствии
на
ми р,
свет ,
вселен ную ,
а
о
воздействии
на
бытовой
и
кон кре тны й
объект
действительности.
Во
вт ор ых,
ср еди
заг оворн ы х
фо рмул ,
осколки
которых
дей ст вит ель но
мо гли
становиться
ядром
ф ра­
зеологизмов,
нет
таких,
которые
бы
выражали
ид ею
«воздействия на основания мира». З аго в о р
—
это
ре­
ликт
народной
медицины,
колдовское
средство,
праг­
матически
направленное
против
болезней
или
злых
духов,
демонов,
которые,
по
суеверным
представ­
лениям,
их
вызывают,
а
не
против
основ
мирозда­
ния
вообще
(ср.
Познанский
1917).
Наконец,
приведенная
гипотеза
построена
на
уб ежде ни и,
что
оборот
на
чем
св ет
стоит
ис кони
сочетался
ли шь
с
гла голо м
ру гать (с я)
и
потому
его
первичным
значением
бы ло
име нно
‘сильно,
безоб­
разно
руг ат ь(ся)’, что далеко не аксиоматично.
Прежде
чем
сопрягать
с
историей
этого
в ыра же­
ния
описанные
в ыше
картины
основ
мироздания,
ра сс мо трим
сначала
весь
комплекс
его
значений
и
возможно
полный
набор
глаголов,
с
которыми
он
мо жет
или
мог
в
прошлом
сочетаться.
В
современном
литературном
язык е,
действитель­
но,
выражение
на
чем
свет
стоит
употребляется
ис­
ключительно
с
гла голам и
ругать,
ру гат ься
или
с
их
синонимами
бранить,
бран ит ьс я,
поносить,
честить,
ко стер ит ь,
ла ять ся
и
п о д.: «После Цусимы вошло в
мо ду
ругать
р у сский
флот
на
чем
с вет
стоит,
это
сд е­
лалось
хорошим
тоном
для
вс ех
либеральных
деяте-
287


лей
вроде
этого
адвоката» (Л.Соболев.
Капитальный
ре мон т); «Хозяева огородов ругались на чем свет сто ­
ит » (В.Ш укши н.
Сте н ка ); «Сунув письмо в карман
сборчатой
ю бки,
Нюрка
с
грозным
и
сердитым
ли­
цом
отп ра ви лась
дал ь ше,
продолжая
на
чем
св ет
ко­
стерить
своего
Фо му
Ал ексееви ч а» (П. Пр оску рин .
Имя
т во е ); «Серафима не стала дожидаться,
когда
ее
в ыстав ят
за
дверь,
и
сама
вылетела
из
комнаты,
по­
нося
на
чем
свет
стоит
сво ю
с опе рницу » (Е.
Мал ь цев.
Войди
в
каж дый
д ом).
Такое
употребление
бы ло
характерно
и
для
кл ас­
сической
литературы
прошлого
в ека: «Проситель бра­
нит
на
чем
с вет
стоит
новый
п оряд ок
ве щей» (Н .В .Го­
голь.
М ер твые
д уши); «А теперь вот и Наталья Дмит ­
р и евна,
которую
вы
давеча
на
чем
свет
ругали,
ко торая
вас
же
ругала,
у
вас
в
гос тях
си дит» (Ф.М.Д о-
сто ев ски й.
Д яд юшкин
со н); «В него Сатана пустил
ком
грязи.
Сторож
стал
лая ть ся
на
чем
св ет
стоит»
(Н.Г.По мял овс к ий.
Оч ерки
б урс ы).
Сочетание
с
глаголами
ругать,
бран ить
и
п од.,
однако,
в
языке
прошлого
ве ка
для
н ашего
в ыра­
жения
отн юдь
не
б ыло
обязательным,
как
теперь.
А. М.Ба бк ин
и
А.И.Молотков,
представившие
пол­
ный
словарный
анализ
этого
фра зеол ог из ма
(Баб­
кин
1964, 57—58; Молотков 1970, 108), регистри­
руют
еще
несколько
значений,
обусловленных
со­
четаемостью
с
глаголами
превозносить,
хв алить ,
вра ть,
скучать,
божиться,
обрадоваться,
суетить­
ся.
Ф.Г.Гусейнов
к
э той
коллекции
гл а голь ных
со­
четаний
добавляет
такие
г лаго лы,
как
из бит ь,
ра с-
конфузиться
(1974, 6—7): «Остервенился зверь,
жену
избил
на
чем
свет
стоит» (М.Е.Салтыков-Щедрин.
Г убе рнск ие
оч ерк и); «Расконфузила она меня на чем
свет
стоит» (А.Ф.Писемский.
Питерщик).
Из
всей
весьма
ши роко й
пал ит ры
былых
глаголь­
ных
сочетаний
оборота
на
чем
свет
стоит
в
совре­
менном
язык е
сохранились,
кроме
фр азе олог и зма
с
гл аго лом
ругать,
лишь
сочетания
с
глаголом
хв али ть
288


и
его
с ино ни мами,
но
и
о ни,
как
верно
подчеркива­
ет
А .И .Молотков ,
очень
редки.
Факты
л и терат урног о
упо тр ебле ния,
т аким
об ра­
зом,
п оказы ва ют,
что
в
п рошл ом
в еке
оборот
на
чем
с вет
с тоит
не
имел
строго
узаконенного
глагола-со­
проводителя
и
сочетался
с
глаголами
весьма
различной
семант и ки.
Ф.Г.Гусейнов
на
основании
этих
фактов
делает
объективный
линг вис тич ес кий
вывод
о
разви­
тии
зн аче ний
и
семантической
структуры
этого
в ыра­
ж е ния : «При неоднородном семантическом окружении
фразеологизм
на
чем
св ет
с тоит
озн ача л
‘что - н.
делать
очень
сильно’.
Бу дучи
семантически
неоднородными,
слова,
з апо лняю щие
глагольную
позицию
окружения,
выпали
из
это й
по зиции,
и
фра зео логи зм
утратил
свое
второе
зн а че н ие » (Гусейнов 1974, 6).
Иными
слова­
ми,
современное
выражение
ругать
к ого-н ибу дь
на
чем
с вет
ст оит
—
результат
приращения
одного
из
гла го­
лов
к
обороту
на
чем
св ет
ст оит
и
абсолютного
ограни­
чения
иной
со чет аем ост и,
что
и
приве ло
к
пр едель но­
му
сужению
его
зн аче ния.
Сделанный
вывод
очень
важен
для
выявления
первичного
об раза
нашего
оборота.
Яс но,
что
при
поисках
это го
образа
мы
уже
не
должны
сосредоточи­
ваться
лишь
на
значении
‘бранить,
ругать’.
Исход­
ным
з десь
бы л,
по-видимому,
семантический
мн о­
житель
‘что-нибудь
делать
очень
сильно’,
выведенный
Ф.Г.Гусейновым
из
сложения
значений
глаголов
—
сопроводителей
нашего
оборота
в
п рошлом
в еке.
Зна­
ч ение
‘очень сильно’
объективно
и
логично
вытекает
из
буквального
смысла
соч етан ия
на
чем
св ет
стоит,
т.
е.
чего-то
ос нов а тель н ог о, «базисного», устойчи­
в ого.
«До самой земли», «до самого основания», «до
сам ых
устоев
мироздания»
—
во т,
следовательно,
первичный
общий
смысл
это го
оборота.
Эта
исход­
ная
мотивировка
и
делает
ест еств енн ой
его
связь
со
всеми
вышеприведенными
глаголами
—
ругать,
хв а­
лить,
врать,
божиться
и
даже
избить
или
расконфу-
зить.
10 В.
М.
Мокиенко
289


Наблюдения
над
сочетаемостью
и
образностью
фразеологизма
на
чем
свет
стоит
на
этом,
однако,
не
к он чаютс я.
Нельзя
не
видеть,
что
при
всей
се­
мантической
широте
глаголов,
с
которыми
связан
этот
фразеологизм,
наиболее
ча стотн ы
именно
те,
которые
связаны
не
с
деятельностью
вообще,
а
с
речью.
О
древности
этой
св язи
г ов орят
восточносла­
вянские
соответствия
—
и
в
украинском,
и
в
бело­
русском
языка х
н аше
выражение
употребляется
имен­
но
с
глаголами
речи:
укр.
на
ч1м(на
чому ) ceim стоить
лаят и;
бе л.
на
чом
(чым)
свет
ста щь
лаяць
(клясщ,
п рыб гр а ць ). Понять причину этого можно,
лишь
в ыйдя
за
рамки
чисто
лингвистического
анализа,
у гл убив­
шись
в
исходную
образность
в ыраж ен ия.
На
чем
св ет
стоит
—
это
буквально
то,
что
и
со ста вляе т
основу
мироздания,
нечто
п рочн ое,
фун ­
даментальное
и
стабильное.
Вот
почему
об орот
на
чем
св ет
стоит
смо г
стать
как
бы
об общен н ым
усилите­
лем
значения
гл аго лов,
с
которыми
он
соединялся.
Отсюда,
вероятно,
изб ить
на
чем
свет
стоит
—
это
избить
основательно,
не
оставив
живого
места;
хва­
лит ь
на
чем
свет
стоит
—
превозносить
чьи-либо
достоинства
ц елик ом
и
полностью,
все
без
ост атка ,
«до самой основы»; божиться на чем свет стоит
—
к ляс ться
са мыми
основами
ми ра
и
т.
д.
В месте
с
тем
на
кри сталли зац ию
нашего
выраже­
ния
повлиял
и
здоровый
народный
агностицизм.
Так,
сочетание
врать
на
чем
свет
стоит
—
я вное
и
яркое
сви дет ель ство
ск еп ти ческог о
отношения
народа
к
су­
ев е рным
выдумкам
об
устоях
мироздания
—
о
пре­
с ловут ых
тр ех
китах,
о
с толп ах
вселенной
и
пр.
С
од­
ной
ст орон ы,
здесь
прямая
связь
с
ц ен тральн ым
зна­
чением
оборота
на
чем
све т
стоит
—
‘основа
мироздания’,
‘нечто очень прочное и надежное’,
ср.
в
э том
отн оше ни и:
врет,
что
под
ним
ни
од на
лавка
не
устоит
или
лж ет,
что
ино
сани
трещат
(Мих .
1912,
101), где лживость как бы испытывается «н а
проч­
н ос ть». С другой стороны,
перед
нами
уже
эвфемизм,
290


пр ямое
значение
котор ого
‘рассказывает противоре­
чивые
небылицы
об
ос но вах
мироздания’.
Эти
два
представления
соединяются
фо льклорн ой
традицией,
где
эвфемистическое
значение
п од креп ляе тся
го рь­
к ими
пословицами,
известными
р у сским
и
украин­
цам:
св ет
спокон
веку
неправдою
стоит;
ложь
стоит
до
правды;
укр.
брехнею
ceim живе и в то же время
—
не
на
брехш
ceim стойпь .
Ср.
также:
неправедными
ад
стоит
и
неправдою
суд
с тоит.
Нужно
ск азать ,
что
оснований
для
скептическо­
го
отношения
ко
всяким
фантастическим
россказням
об
осн ов ах
мироздания
у
наших
п ред ков
было
предо­
статочно.
Противоречия
в
объяснении
эт их
осн ов
был и
вопиющи,
и
уже
давно
и
устно,
и
письменно
высказывались
критические
су ж дения
в
адрес
подоб­
ных
мифов.
В
XIV —
сер едине
XV века на Руси по­
лучи л,
например,
ши рок ое
хождение
п ерево д
т рак­
та та
римского
врача
II века Клавдия Галена,
на пи­
санный
как
ком ме нтари й
к
«Своду Гиппократа». Э тот
тра ктат
именуется
выразительно
—
«О земном устро ­
ении ».
В
нем
повествуется
о
четырех
элементах,
со­
ста вляю щи х
материальный
ми р,
о
«малом мире»
—
че лов еческ ом
теле,
о
вл ия нии
ра зличн ых
факторов
на
здоровье
человека
и
т.
д.
Осо бо
п оле мич ески
рас­
суждает
а втор
име нно
об
основах
мироздания,
изла­
гая
весьма
см ело
п ред ста влен ие
о
шарообразности
Земли,
которое
восходит
к
ан ти чн ости
—
к
Аристар­
ху
Са мос ском у,
Аристотелю,
Платону,
Пармениду,
Пифагору
—
и
я вно
противоречит
привычному
для
средневекового
читателя
библейскому
объяснению
да нно го
предмета.
Приведем
несколько
отрывков
из
этого
любопыт­
ного
и сточн ик а.
«Земля по устроению ни четырехугольна,
ни
тре­
угольна,
ни
дискообразна,
но
устроена
яйцевидной,—
пишет
ав то р,—
и
по
образу
яйца,
у
которого
внутри
так
н азы ваем ый
желток,
а
снаружи
б елок
и
с кор лу­
па,—
желток
же
нах одит ся
в
середине,—
так ою
и
З ем­
291


лю
представляй.
Зем ля
—
это
же лток
в
сер едине
яйца,
а
не бо
и
воздух
—
белок
и
ск орлуп а
яйца:
как
ок ру­
жа ет
ск орлуп а
внутренность
яйца,
так
ок руж ают
и
З емлю
небо
и
воздух;
Зе мля
же
находится
в
середи­
не...
Зе мля
висит
в
воздухе
п осре ди
небесной
пусто­
ты,
не
прикасаясь
нигд е
к
небесному
телу,
и
отстоит
отовсюду
от
н ебес
неприкосновенна.
Насколько
от­
стои т
н ебо
от
нас,
настолько
отсто ит
н ебо
под
З ем­
лей
со
вс ех
сторон.
Земля
же
опирается
ни
на
что
иное,
только
на
воздухе
висит.
Н ек оторые
говорят,
что
на
се ми
сто лп ах
сто ит
Зе мля,
но
это
неверно.
Если
бы
на
се ми
столпах
ви­
сел а,
на
что
опирались
бы
столпы?..
Другие
говорят,
что
над
во дами
носима
Земля,
приводя
дв ух
свидетелей,
го во р ящ их : “Утвердивше­
му
Землю
на
вод ах ”. Оказываются и они неправы...
Еще
и
другие
авторы
го вор ят : “На водах Землю
по ве с ивший ”...
Зем ля
же
ни
на
чем
висит,
только
на
воздухе...
Удивляюсь
и
г ов орящим ,
что
Зе мля
де ржитс я
на
во­
дах.
В едь
видим
своими
гл аза ми,
что
уп ав ший
на
поверхность
в оды
какой-нибудь
пр ах
д олго
не
держится
наверху,
но
о пу скает ся
вниз,
на
само е
дно
вод .
Ско ­
рее
во ды
дер ж атся
в
недрах
Земли» (О земном устро­
ении.—
См .: Лихачев 1982).
По нятн о,
что
по сле
та кой
убедительной
аргумен­
тации
трудно
было
поверить
несусветным
б редн ям
о
с вете
и
его
«опорах» .
Сомнение
в
них,
видимо,
от­
разило
и
сочетание
ругать
на
чем
свет
стоит.
Это ,
ск орее
всего,
та кой
же
эвфемизм,
как
и
об орот
врать
на
чем
свет
стоит.
В
нем
присутствует
и
общее
ус и­
лительное
значение
фразы
на
чем
свет
стоит,
с вой­
ственное
и
другим
глагольным
соч етан иям.
Но
г ла­
гол
ругать
здесь
употреблен
прежде
всего
потому,
что
это
выражение
в
фол ькл орн ом
употреблении
может
с луж ить
и
смягченным,
эвфемистическим
наимено­
ванием...
ду р ака!
Вед ь
име нно
на
дураках,
как
утвер­
292


ждает
ш ут ливо -язв ител ьна я
пословица,
и
держится
мир:
дураками
св ет
стоит;
дураками
св ет
красится.
О
популярности
этой
пословицы
свидет ель ст ву ет
и
ее
употребление
в
сов ре мен ном
фильме
«Жить в ра­
до ст и» (1979 г. ): «Земля на чудаках держится».
Следовательно,
б ук вальн ое
з нач ение
фразеологиз­
ма
ругать
на
чем
свет
стоит
—
‘называть кого- либо
ду раком ’.
Именно
такой,
эв феми ст ически й
хара к­
тер
этого
выражения
отразил
в
«Сказки о рыбаке и
рыбке»
А.С .Пушки н,
где
по сле
эвфемизма
дается
и
его
«расшифровка»
—
старуха
называет
сво его
мужа
именно
дураком:
Старуха
с идит
под
ок ошко м.
На
чем
свет
стоит
муж а
ругает:
«Дурачина ты,
прямой
простофиля!
Выпросил,
простофиля,
из бу !..»
Эти
пушкинские
строки
—
пер вая
фиксация
фр а­
зеологизма
в
р у сской
литературе.
Несомненно,
по­
п уля рнос ть
пушкинской
сказки
в
немалой
степени
об у сл овила
активное
употребление
оборота
ид
чем
с вет
стоит
именно
в
сочетании
с
гла голом
ру гат ь.
Ро­
дившись
на
основе
д ре вних
мифологических
пр едстав­
лений
о
В селенн ой
у
восточных
славян,
э тот
об орот
первоначально
мог
соединяться
с
различными
г лаго­
ла ми,
усиливая
их
значение.
Здоровый
н ародн ый
скепсис,
приведший
к
диалектическому
опроверже­
нию
т аких
пр едст авл ений ,
и
фол ьклорн а я
традиция
обусловили
его
шутливое
переосмысление,
эвф е ми-
зацию,
что
заострило
его
экспрессивность
и
привело
к
су жени ю
сочетаемости
(он стал сочетаться лишь с
о пр едел енн ыми
г л аг о л ами ). Освещенное гением Пуш­
кина,
выражение
ругать
на
чем
свет
стоит
вошло
в
литературный
язык
и
продолжает
жить
в
нем
и
в
наши
дни.
Ис тори я
оборота
на
чем
свет
стоит
весьма
пока­
за тельн а
для
постижения
внутренней
противоречиво­
293


сти
мифа
или
суеверных
представлений
об
окру жаю­
щей
де йств итель н ости.
Миф
призван
непротиворе­
чи во
объяснить
какое-нибудь
яв лен ие,
окружающую
природу,
мироздание.
В
нем
должно
быть
все
ло­
гично
и
стройно
с
точк и
зрения
причинно-следствен­
ных
св яз ей:
черная
кошка
пе ребеж ала
дорогу
—
жди
н ес ча стья,
плюнул
три
ра за
че рез
л евое
плечо
—
из­
бавился
от
лукавого
и
тем
самым
п редос тере гс я,
на­
рушил
зап рет
—
жди
на к аза ния.
Непротиворечивость
таких
объяснений,
однако,
тре бует
слепой
ве ры
в
исходную
мифологическую
посылку.
Та к,
за виси­
мо сть
зем летряс ен ия
от
движения
морских
животных
в
мировом
океане
каж ется
вполне
логичной
л ишь
в
том
случае,
если
сразу
пр инят ь
на
веру
«учение»
о
трех
кит ах
как
основе
«светостояния».
Человеческий
разум
и здав на
сопротивлялся
та кой
кажущейся
логике
мифов.
О тсюда
их
постоянная
смена,
п ерев оплощен и е,
многообразие
—
равно
как
и
сбивчивость
и
путанность
многих
п ри мет,
су еве­
рий,
поверий.
Н ел ьзя,
однако,
не
видеть,
что
и
сейчас
рудименты
мифологических
представлений
продолжают
жить
и
в
на шем
языке,
и
в
нашем
созна­
нии.
Н ере дко
каж ется ,
что
стои т
лишь
объяснить
не­
ле п ость
того
или
иного
су евери я,
научно
доказать
его
несостоятельность,
об руши ть
на
не го
силу
веских
аргументов,—
и
оно
падет.
Но
миф
и
суеверия
не
и счезаю т
сразу,
они
трансформируются,
перевопло­
ща ются,
маскируются
под
со вр емен ную
моду
и
жд ут
своего
ч аса,
чтобы
всплыть
на
поверхность
при
ви де
первой
же
че рной
кошки,
ненароком
п ере бежа вшей
дорогу
атеисту
на ших
дней.
Научное
изучение
мифологических
пластов
на­
шей
национальной
к ультур ы
и
яз ыка
—
важная
фи­
лологическая
з адач а.
И
зд есь
зачастую
приходится
сталкиваться
с
мнением,
что
русский
яз ык
оче нь
быстро
«осовременивается», освобождаясь от мифо­
л оги ческ ой
канвы,
расшитой
нашими
предками
в
294


течение
многих
в еков . «Серьезным и часто встречаю­
щимся
заблуждением,—
подчеркивает
один
из
круп­
ных
специалистов
по
сла в янск ой
мифологии
Н. И. Тол ст ой,—
является
м нен ие,
что
мифологичес­
кие
те ксты
и
мифологическая
лексика
давно
забы­
ты,
исчезли
и
никому
не
н ужн ы» (Толстой 1978,
189).
В
э той
г лаве
делается
по пыт ка
показать,
что
так ое
представление
—
действительно
заблуждение:
язык
наш
п род олж ает
хранить
память
о
мифологи­
ческих
образах.
Конечно,
если
бы
яз ык
я влял ся
лишь
жестяной
банкой,
в
к оторо й
консервируются
все
те
далекие
от
науки
представления
о
мироздании
и
причинности
происходящих
в
п ри роде
явлений,
вр яд
ли
бы
ему
удалось
пронести
все
это
через
века.
Но
яз ык
—
не
только
об олочк а
внеязыковой
ин фо рмац ии,
но
и
п ре­
образователь
ее.
В
большинстве
случаев,
как
мы
уб е­
ди ли сь,
суеверные
представления
переработаны
яз ы­
ком
для
св оих
по тре б ност ей,
они
стали
служить
иным
—
вполне
материалистическим,
а теис тиче ски м
ц елям.
Ведь,
по
м етко му
замечанию
А.А.Поте бн и ,
«мифологичность сохраняется не в силу своей устой­
чивости,
а
п отом у,
что
применяется
к
житейским
обстоятельствам,
ст анов и тся
образом
постоянно
об­
новляющегося
зн аче ни я» (Потебня 1883, 77).
Выр а­
жения,
которые
нами
рассматривались,—
св и дет ель­
ст во
такого
«применения к житейским обстоятель­
ством»
и
семантического
об н овл ения.
В
сос т аве
оборотов
они
потеряли
бы лую
ми фо логи чн ость
и
тем
самым
об есп ечи ли
себе
право
на
современное
суще­
ст во вание.
Что
греха
таить,
находятся
педанты,
которые
го­
то вы
осудить
любое
проявление
«суеверности» (с их
точк и
зр е ния)
в
нашем
язык е.
В
сво е
время
Л.В.Ус-
пе нск ий
получил
несколько
п исем
от
т аких
читате­
лей,
требующих
осуждения
пи сат елей
и
п оэ тов,
упот­
ребляющих
слова
и
выражения
типа
ангел,
бог,
че рт
побе ри
и
п од.
в
с воих
п роизв еден иях .
Одному
не
по­
295


нравились
строки
позднего
стихотворения
Ми хаил а
Светлова
именно
за
пропаганду
«ангелов»:
Как
мальчики,
мечтая
о
побе дах ,
У мчалис ь
в
неизвестные
к рая
Два
ангела
на
дв ух
велосипедах
—
Любовь
моя
и
молодость
моя...
Д ру гого
глубоко
во зм утил
Булат
Окуджава,
упот­
ребивший
сакраментальное
слов о
молиться:
М олю сь,
чтоб
не
было
беды,
И
мельнице
молюсь,
и
мыльнице...
Еще
бы
—
ведь
современный
человек
не
должен
молиться
никому
и
ничему
—
даже
мыльнице,
вот
разве
что
вмонтированному
в
нее
транзисторному
приемнику!
Вдруг
такие
стихи
п рев ратят
в
оруди е
ре­
ли гиоз ной
пропаганды?
Л .В.Ус пен ски й
от ве тил
на
такие
письма
стать­
ей
«А,
ей-богу,
м о ж но !» В ней он растолковывал
взрослым
педантам
«от атеизма»
принцип
отстава­
ния
яз ыка
от
суеверных
представлений,
которые
в
нем
закреплены.
Ведь
«язык
—
Великий
Ле нт яй:
он
очень
неохотно
создает
но вые
слова,
когда
может
обойтись
старыми.
Он
явно
предпочитает
“новое
вино”
вливать
“в старые мехи”,
по
древней
пого­
ворке,
называя
но вые
в ещи
и
явле н ия
привычны­
ми
издавна
словами
и
только
вкладывая
в
них
со­
в сем
новые
(нередко даже прямо противоположные
прежнему)
значения.
И
самое
главное
—
это
ни­
кому
ни
в
чем
не
меш ает » (Успенский 1965, 63).
Более
того,
п омог ает
го ворящ им ,
а
еще
более
—
мастерам
слова
играть
с разу
на
в сех
регистрах
са мо­
го
совершенного
из
вс ех
человеческих
инструмен­
тов,
каким
является
язык.
Для
писателя
и
поэта
с лова
и
выражения
с
вывет­
рившимся
мифологическим
содержанием
—
н ас тоя­
296


щая
н аходк а.
Ему
в
таком
случае
нич его
не
стоит
п ре­
вратить
ангела
в
вел о сипедист а
или
велосипедистку,
мыльницу
сделать
объектом
поклонения,
а
нечистую
с илу
«обелить»
доч ис та.
Так
поступает
пер мский
поэт
Борис
Ширшов
пусть
в
не
очень
совершенном,
но
явно
атеистически
н аце лен ном
с тихо тво ре нии
«Ни рыба ни
мясо»:
И
с
парнем
вдруг
что-то
случилось,
А
может
быть,
вовсе
—
не
вдруг.
Достоинство
в
нем
появилось,
В
глазах
растворился
испуг...
Конечно,
братва
раскусила
Изменчивость
эту
впол н е.
Мы
знали,
какая-то
си ла
На
парня
влияет
извне.
И
сила
бы ла
эта
—
чис т ой,
Нечистою
быть
не
могла...
Однажды
нас
взглядом
луч и стым
Смущенно
она
обве ла.
(Борис Ширшов .
Ос ення я
б алла да.
Пер м ь, 1973, с. 175)
Как
видим,
речь
здесь
идет
не
о
каком-нибудь
шишкё
или
верлиоке,
а
о
любимой
деву шк е
с
лучи­
стым
взглядом,
подобной
ве лос ипед но му
ангелу
Михаила
Светлова.
А
в
это
время
поэтессы,
б орясь
против
ангельской
«бесполости», столь же решительно
используют
мифологические
понятия,
не
боясь
д аже
превратиться
в
бборотня
(или в оборбтню?):
Д овольно
мне
чу довищ ем
бе сполы м
то му
быть
братом,
этому
—
сестрой,
то
вра ждов ать,
то
нежничать
с
глаголом,
пред
тем
как
ст ать
травою
и
сосной.
Машинки,
взятой
в
ателье
проката,
подстрочников
и
проче го
труда
я
не
хочу!
Я
де ла юсь
бог ата ,
297


неграмотна,
пригожа
и
горда.
Я
вы бира ю,
поступясь
талантом,
стать
оборот нем
с
роз ов ым
з онтом ,
с
кисейным
бантом
и
под
ручку
с
фран т ом,
а
что
е сть
ямб
—
зна ть
не
хочу
о
то м.
(Белла Ахмадулина.
«Как никогда,
беспечна
и
доб ра. . .»)
В
горниле
поэтического
творчества
мифологичес­
кая
основа
слова
или
выражения
может
и
столь
ярк о
переплавиться,
что
никакому
д отошно му
придире
не
отыскать
в
тексте
следов
ангелов
и
чертей.
Вот
отр ы­
вок
из
стихотворения
Но вел лы
Мат веевой
«Караван»,
где
мифологического
«нечистика»
усп е шно
сменило
домашнее
животное
со
всем и
характерными
для
него
атрибутами:
Я
загрустил:
не
шлют
письма
из
дома...
«Плюй ты на все!
Учись,
брат,
у
верблюда!» —
Скажет
товарищ,
хлопнув
по
плечу.
Я
же
в
сердцах
пош лю
его
к
ве рблюду .
Я
же
—
в
сердцах
—
пошлю
его
к
верблюду:
И
у
тебя
учиться,
мо л,
не
бу ду,
И
у
ве рблюд а
—
тоже
не
хочу.
З десь
типичное
для
Н.Матвеевой «разламывание»
словесной
ткани
на
составные
и
игра
ассоциациями
на
этом
разломе.
Но
это
не
произвольная,
хао тич­
ная
игра,
а
творческое
преобразование
на
основе
строгих
язык ов ых
и
внеязыковых
законов.
Вед ь
лю­
бой
читатель
у гады вает
в
этом
«пошлю его к верблю­
ду»
хорошо
зн аком ую
фр азу
послать
к
черту.
И
в
то
же
время
понимает,
причем
тут
верблюд:
подсказка
к
верблюду
—
об орот
«Плюй ты на все!» Но это так­
же
—
дв ойн ая
ассо ци ат ивн ая
подсказка,
ибо
она,
ве дя
к
замене
черта
на
верблюда,
одновременно
в оз­
в ращ ает
сам
текст
к
«чертовщине», т.
е.
к
суеверно­
му
«Тьфу!
Т ьф у!» Так от соприкосновения традици ­
298


онного
и
нетрадиционного
рождается
фразеологичес­
кий
каламбур.
Традиционное
в
русской
фр азеолог и и,
связанной
с
мифологическими
представлениями,—
это
то,
что
род и лось
некогда
в
р у сских
деревнях.
Это
народные
былички
о
русалках,
о
ле ших
и
домовых
или
выдум­
ки
об
основах
мироздания.
Нетрадиционное
—
то,
что
созда етс я
поэтическим
перевоплощением
тради­
цио нног о.
Еще
в
прошлом
в еке
собиратели
фоль кло­
ра
замечали,
что
ббльшую
склонность
к
сохранению
традиционного
в
русских
деревнях
п рояв ляют
же н­
щи н ы: «...носителем древних
верований,
старинных
обычаев,
преданий
яв ляетс я
преимущественно
же н­
ск ое
н асел ени е:
мужчины
часто
с
презрением
отсы­
лают
собирателя
к
“бабам”.
Но
у
нас
ес ть
факты,
говорящие
за
то,
что
скептицизм
в
области
древних
верований
кос н улся
уже
и
более
консервативного
э ле­
ме нта
—
же нщи н» (Ушаков 1896, 192).
Конечно
же,
ме жду
рассказами
жительницы
де­
ревни
Гангозеро
и
стихами
Но вел лы
Ма твеево й
ра з­
личие
не
меньшее,
чем
между
верблюдом
и
чертом.
Но
это
л ишь
различие
в
пределах
о бщег о,
ибо
и
то
и
другое
имеет
од ин
источник
—
поэтическое
вообра­
жение,
художественное
творчество.


Глава
IV.
КРАСН ОЕ
СЛОВЦО
И
СКАЗКА
ПРО
БЕЛОГО
БЫЧКА.
Русский
фольклор
и
фразеология
Общие
и
необщие
м еста
фольклора
Фольклор...
За
этим
термином
рисуется
образ
«вещего Бояна», Арины Родионовны,
с казит еле й
Рябининых.
О браз
не
просто
хорошего
рассказчика
былин
или
сказок,
но
мудрого
и
проницательного
че лов е ка , «вещего», т.
е.
знающего
самое
главное
и
важное
—
Жизнь.
Фольклор
в
переводе
с
английского
и
значит
‘народная мудрость’, ‘м уд ро с ть
народа’ (folk
‘народ’, lore ‘мудрость’).
И
действительно,
фольк­
лор
—
это
отражение
коллективного
опыта
народа
в
вид е
ус т ного
творчества:
л еген д,
былин,
песен,
ск а­
зок,
пословиц
и
поговорок.
П ереда вае мый
из
уст
в
уста,
та кой
опыт
пр и обр етал
авторитет
закона,
ста­
но вилс я
морально-этическим
кодексом,
превращал­
ся
с
самых
первых
детских
сказок
в
мерило
нравствен­
ности.
Трудно
понять
национальный
хара кте р,
нацио­
нальное
искусство
и
литературу,
не
зная
этого
ус т­
ного
народного
опыта.
Многие
русские
п и сатели
опо­
эти зир ова ли
не
тольк о
ск азку,
былину
или
песню,
но
и
сам
п роцес с
«сказывания сказок»
и
восприятие
их
д етски м
во о бр ажением .
«Потом Обломову приснилась другая пора:
он
в
б ескон ечн ый
зимний
вечер
роб ко
жмется
к
няне,
а
она
нашептывает
ему
о
какой-то
неведомой
стра н е,
300


где
нет
ни
ночей,
ни
холода,
где
со вер шаю тся
чуде­
са,
где
те кут
реки
мед у
и
м олок а,
где
никто
ничего
круглый
год
не
дел ает ,
а
день-деньской
только
и
з на­
ют,
что
гуляют
всё
добрые
молодцы,
такие,
как
Илья
Ильич,
да
красавицы,
что
ни
в
сказке
ск азат ь,
ни
пером
оп и сать.
Там
ест ь
и
д обрая
волшебница,
яв ляющ аяся
у
нас
иногда
в
виде
щук и,
к отор ая
и зб ерет
себе
каког о-
нибудь
лю б имца,
ти хог о,
безобидного,—
др уг ими
словами,
какого-нибудь
лен т яя,
которого
все
о би­
жают,
да
и
осы п ает
его,
ни
с
того
ни
с
сего,
разным
добром,
а
он
зн ай
кушает
себе
да
н аряжа етс я
в
г ото­
вое
платье,
а
потом
женится
на
какой-нибудь
н еслы­
ханной
красавице,
Милитрисе
Кирбитьевне.
Ребенок,
навострив
уши
и
глаза,
страстно
впи­
в ался
в
ра сска з.
Нянька
или
пр едани е
так
искусно
избегали
в
ра с­
сказе
всего,
что
существует
на
само м
деле,
что
вооб­
ражение
и
ум,
проникшись
вымыслом,
оставались
уже
у
него
в
рабстве
до
старости.
Нянька
с
доброду­
ши ем
повествовала
ск азку
о
Емеле-дурачке,
эту
зл ую
и
ко ва рную
сатиру
на
на ших
пр адедов ,
а
может
быть,
еще
и
на
нас
самих.
Взрослый
И лья
Ильич
хо тя
п осле
и
уз на ет,
что
нет
ме дов ых
и
молочных
рек,
нет
добрых
волшеб­
ниц,
хотя
и
шути т
он
с
улыбкой
над
сказаниями
няни,
но
улыбк а
эта
не
искренняя,
она
со про вожда­
ется
тайным
вздохом:
сказка
у
него
смеш ала сь
с
жиз­
нью,
и
он
бессознательно
гр ус тит
подчас,
зачем
с каз­
ка
не
жиз нь,
а
жизнь
не
сказ ка.
Он
невольно
мечтает
о
Милитрисе
Кирбитьевне;
его
все
т янет
в
ту
сторону,
где
только
и
знают,
что
гул яю т,
где
нет
забот
и
печ ал ей;
у
не го
навсегда
ос­
т ается
расположение
полежать
на
печи,
походить
в
готовом
незаработанном
платье
и
п оесть
за
сч ет
до б­
рой
волшебницы.
И
старик
Обломов,
и
дед
выслушивали
в
дет стве
те
же
сказки,
прошедшие
в
ст ереоти пн ом
из да нии
301


старины,
в
у стах
няне к
и
дядек,
сквозь
века
и
п око­
ления» (И.А.Гончаров.
Обломов).
Так
И.А.Гончаров
описывает
пробуждение
об ло­
мовщины
в
маленьком
Илюше.
Ск азка ,
в
ко торой
все
до сти г ается
бу дто
бы
«само собой», без борьбы и
труда,
на
первый
взгляд
и
становится
той
каплей
я да,
ко торая
вытравила
всю
деятельную
часть
натуры
И льи
Ил ь ича.
Но
это
—
только
на
первый
взгляд.
Мы
хорошо
з наем,
что
писатель
своим
романом
убедительно
по­
ка зал,
что
не
нянины
рассказы,
а
б арст во
и
крепост­
ничество
сд елало
Илюшу
Об ло мовы м.
Бо лее
тог о,
именно
эти
сказки
и
глу бок о
впитанное
в месте
с
ними
нравственное
начало
и
сохраняют
в
искалеченном
обломовщиной
Ил ье
Ильиче
че лов ека.
Именно
по­
тому
его,
н ес мотря
на
лен ь,
безволие
и
тунеядство,
любят
и
Штольц,
и
Ольга,
и
Захар.
В
сущности,
«детская болезнь»
народности,
которой
заразила
его
некогда
нян я,
является
единственным
raison d’être
Обломова
как
личности.
Так
—
уже
г лаз ами
нашего
современника
—
взглянул
на
образ
Обломова
в
св о­
ем
фильме
и
Никита
Михалков,
где
сцены
дет ства
с танов я тся
п уч ками
света,
освещающими
все
само е
хорошее
и
до бро е,
что
е сть
в
герое
Гончарова
и
что
его
д аже
несколько
возвышает
над
др уги ми , «деятель­
ным и»
до
с ухой
прагматичности
героями...
Впрочем,
так
ли
уж
б езд еятел ен
герой
русской
ск азки
и
фо льклора
вообще?
Вед ь
рус ски е
сказочные
герои
лишь
на
первый
взгляд
ничего
не
дел ают ,
чтоб ы
добиться
сч ас тья,
богатства
и
пи сан ой
красавицы.
На
самом
же
д еле
л еж ащему
на
печи
в
начале
сказк и
И ва ну шке-д урач­
ку
или
прикованному
первоначально
к
постели
бы­
линному
герою
Иль е
Муромцу
приходится
совершить
бесчисленные
подвиги
и
и сп ытать
множество
лише­
ний,
чтобы
в
итоге
получить
все
сказочно-былинные
блага.
Но
самый
бо льшой
по двиг,
который
делает
та кой
счастливый
конец
нр авс тве нно
оправданным
и
302


в
высшей
степени
моральным
—
это
д об рота
фольк­
лорного
г ероя,
его
человеческое
отношение
ко
всему
жи вом у,
его
прямодушие
и
честность.
Доб рот а,
п рав­
да,
б ескорысти е
—
основные
идеалы
народной
нра в­
ственности.
И
именно
эти
идеалы
в осп ев аются
ф оль­
клоро м.
Это
нравственное
начало
р у сских
сказок
зорко
разглядел
о дин
из
самых
преданных
соб и рате лей
ру с­
ского
фольклора
—
А.Н.Афанасьев.
В
предисловии
к
1-м у
изданию
своего
зн ам ени того
собрания
сказок
он
так
объясняет
«героизм», а точнее
—
д ухов ное
превосходство
И в анушк и-д урачка
над
братьями:«На­
родная
ск азка ...
всегда
на
стороне
нравственной
п рав­
ды,
и
по
ее
твердому
убеждению
выигрыш
постоян­
но
д олжен
оставаться
за
простодушием,
незлобием
и
сострадательностью
меньшого
брата.
Очевидно,
что
эпическая
поэзия
истинно
разумным
признает
одно
до бро,
а
зло
хо тя
и
сл ывет
таковым
между
людьм и ,
но
вводит
сво их
поклонников
в
безвыходные
ошибки
и
нередко
по дв ерг ает
их
неизбежной
гибели;
следова­
тел ьно,
оно-то
и
е сть
истинно
неразумное»(Аф., III,
390-391).
Фольклор,
конечно,
не
свод
закон ов
и
ус тан ов­
лений,
регламентирующих
поведение
человека.
Это
прежде
всего
искусство
слова.
Сл ово
в
фоль к лоре
по­
то му
и
приобретает
действенность
зак она,
что
оно
ве­
сом о
и
зримо,
ярко
и
мет ко
отражает
действитель­
ность
и
в месте
с
тем
рисует
народные
идеалы.
Все
эти
качества
св яз аны
с
изустным
б ыт ова нием
фольклора.
Устное
слово
всегда
б олее
живо ,
более
раскованно
и
сво бодн о,
чем
слово,
заключенное
в
тиски
письмен­
ного
литературного
языка.
И
здесь,
конечно,
свобо­
да
эта
отн осите ль на:
она
ограничена
условностями
жанра,
местной
или
национальной
т р адици ей,
исто­
рическими
обстоятельствами.
И
тем
не
мен ее
в
фоль­
клоре
щедро
воплощаются
все
выр а зи те льные
средства
жи вой
речи
и
вместе
с
тем
может
ярко
п рояв и ться
индивидуальное
мастерство
рассказчика.
303


Кс тати
говоря,
это
один
из
п арад окс ов
фолькло­
ра.
С
одной
сто рон ы,
устное
бытование
произведе­
ний
народного
творчества
делает
их
непринужденными
и
лишенными
стандартных
услов нос тей
нормирован­
ного
язык а.
С
другой
ст орон ы,
фол ьклор
«глубинно»
г ора здо
более
традиционен
и
структурно
стабилен,
чем
любое
литературное
произведение.
Поэтому,
несмотря
на
живую,
изустную
передачу,
в
сказках,
былинах,
песнях
или
пословицах
разных
народов
со­
хра н яются
четкие
смысл о вые
и
язык ов ые
ритмы,
по­
стоянные
сюжетные
лей тм оти вы,
о дни
и
те
же
фор­
мульные
фразы
и
эпите ты .
Традиционность
фольклора
весьма
ярко
отражает­
ся
в
устойчивости
многих
так
называемых
«общих мест»
(loci communi), которые нередко тяготеют к собствен­
но
фразеологии
и
зачастую
в
итоге
становятся
ею.
Это
по дч ерки вали
многие
писатели
и
исследователи
фо ль­
клора
—
В.Г.Б ели нс кий,
В.В.Радлов,
А.Н.Веселовс-
ки й,
А. П. Евг ень ева,
А.Т.Хроленко.
Особенно
выра­
зительно,
пожалуй,
о
таком
свойстве
народного
тв ор­
чества
сказал
Н .А . До бро л юбо в: «Разбирая внимательно
наши
п есни,
сказ ки
и
п р.,
нельзя
не
заметить,
что
в
них
народ
создал
се бе
некоторый
особенный
способ
в ыраж ени я,
к ото рого
придерживается
б олее
или
ме­
нее
неизменно
и
постоянно.
Здесь
находим
мы
об оро­
ты
и
фразы
как
бы
условные,
всегда
одинаково
упот­
р ебл яющ иеся
в
данном
случае.
Из
рода
в
род
по
всей
обширной
Руси
п ереходят
заветные
формы,
и
в
отно­
шении
к
ним
твердо
держится
русский
ч ел овек
посло­
вицы,
что
“из песни слова не выкинешь”» (Добролю­
бов
1961, 81—82). «Заветные формы», о которых пи­
шет
Н.А.Добролюбов,
от лива лис ь
и
отшлифовывались
многие
века,
они
про шли
«стереотипное издание ста­
рины»
во
многих
русских
Обломовках
за дол го
до
то го,
как
п опали
в
академические
соб ран ия
фоль к лора
или
в
художественные
произведения.
Устное
народное
творчество
насквозь
пронизано
устойчивыми
формулами,
стереотипными
оборота­
304


ми
и
сочетаниями.
Они
подобны
разноцветным
ка­
мешкам,
из
ко торых
складывается
мозаика
фольк­
лорн ог о
целого.
Именно
это
сравнение
и сп ользов ал
Н.Г.Чернышевский,
характеризуя
народную
песню
—
«мозаику,
составленную
из
кус ков,
беспрестанно
повторяющихся
в
других
п ес ня х» (Чернышевский
1949, 307).
Такие
куски
мо гут
характеризовать
яз ы­
ковую
мозаику
ка ког о-ли бо
фольклорного
жанра,
б ыть
ее
яр ким
отли чи те льн ым
знаком.
Д оста точн о,
напри­
м ер,
произнести
форм улу
жи ли- были ,
как
каждый
р усский
вспомнит
сказ ку ,
гой
ecu —
былину,
ка ли­
на-малина
или
сад-огород
—
пе сню
и
т.
д.
Некоторые
устойчивые
обороты
бытуют
в
нескольких
фольклор­
ных
жанрах,
хо тя
тем
не
мен ее
все
равно
тяготеют
к
одному
из
них :
хлеб-со ль ,
красная
девица,
кровь
с
мо­
локом.
П остоянн ы е
формулы
имеют
различную
функцию
в
з авис имо сти
от
их
мест а
в
композиции
того
или
иного
произведения,
сте п ени
их
устойчивости
и
вы­
разительности,
частотности
употребления
и
ярк ости
или
актуальности
об раза,
л ежащ его
в
их
ос нов е.
В
сказках,
например,
такие
формулы
играют
композиционно-организующую
роль.
Так,
формулы
зачина
—
это
своеобразная
увертюра
ск азки :
Жили-
были
дед
да
ба ба...
В
некотором
царстве,
в
некотором
государстве...
Слу шая
или
чи тая
та кое
начало,
не­
вольно
проникаешься
ощущением
п окоя,
мир но го
течения
жизни,
без
каких-либо
потрясений, «катак­
ли змов
и
бур ь». Именно на фоне этого « бессо быт ий-
ного»
начала
вдруг
чт о-то
и
происходит:
славный
и
г розны й
царь,
бывший
до
это го
холостым,
вдруг
за­
думал
же ни ться
и
отдал
у каз
найти
ему
невесту;
уми­
рающий
старик-отец
н ак азыва ет
перед
смер т ью
св о­
им
сыновьям
три
ночи
стеречь
его
мо ги лу;
ку рочка -
ряб а
вдр уг
снесла
«не простое,
а
золотое»
яичко.
Действие
неожиданно
вторгается
в
изначальную
со­
бытийную
бездейственность,
очерченную
сказочной
форм улой,
противоречие
ме жду
«до того»
и
«после
305


того»
с озд ает
необходимый
энергетический
резерв
повествования.
Начальная
(инициальная)
формула
нужна
сказоч­
нику
прежде
всего
для
того,
чтоб ы
сориентировать
сл ушат еля
во
времени
и
пр о ст ранст ве.
Эта
чисто
праг­
матическая
ф ун кция
порождает
два
основных
т ипа
инициальных
формул
—
«хронологические»
и
«топог­
ра фи че ски е» (Рошияну 1974, 18—53).
К
т ипич ным
русским
фо рму лам
времени,
например,
относятся
жил и-бы ли
или
когда
реки
тек ли
молочные,
а
бе рега
были
кисельные,
к
формулам
п ростр анс тва
—
в
неко­
тором
царстве,
в
некотором
государстве
или
за
три-
девять
з емел ь,
в
триде ся том
царстве.
Не
все
он и,
конечно,
вливаются
в
ито ге
в
основной
фразеологи­
ческий
фон д
русского
языка.
Но
зато
все
они
благо­
д аря
стройности,
устойчивости
структуры
и
формы,
за креп лен н ости
за
жанром
и
местом
в
этом
жанре,
ча стой
повторяемости
и
общеизвестности
несомнен­
но
являются
«стабильными сказочными оборотами»,
а
тем
самым
(в противовес мнению некоторых иссле­
до вате лей
—
Х оме нко
1962, 7) относятся не к обо­
рота м
пе ременн о го
типа,
а
к
устойчивым
с ловос оче ­
та ни ям.
Не
случайно
уже
в
старинных
в осто чн осла­
в янск их
сло вар ях
и
собраниях
пословиц
так ие
фор мул ы
выде лял ись
как
особые
самостоятельные
обороты.
Так,
автор
сборника
украинских
пословиц
и
по гово­
рок
конца
XVII —
н ачала
XVIII века Климентий Зи­
но вий
заф икси ров ал
и
такие:
Бувъ
со бЬ
де дъ
да
баба ;
Ловися
рыбко
малая
и
велйкая;
И
в
казцЪ
не
сказати
т ого
що
он
брЪдит;
Мерзни
мерзни
вовчий
хвосте;
По
бородЪ
текл о
в
pomt> ни бувало и т .
п. (Скрипник 1973,
181).
Экспрессивный
за ряд
та ких
соч етан и й,
а
тем
са­
мым
и
способность
стать
идиомой
во
многом
за вис ит
от
конкретно-языковых
свойств
формулы
—
в
п ер­
вую
очередь
от
ее
об разнос ти .
Обр аз но сть
же,
в
св ою
очередь,
т есно
связана
со
спецификой
типа
сказк и,
которую
«открывает»
ин ици аль ная
фор мула .
306


Был и
ли
«жили -б ы ли»?
О рие нта ция
во
времени
в
сказках
ра зно го
т ипа
может
осуществляться
как
с
помощью
об разн ых
обо­
ротов,
так
и
безббразными
ср едствам и .
Характерно,
что
в
случаях,
когда
рассказчику
важно
создать
впе ­
чатление
д осто вер н ости
повествования,
он
и збег ает
образов,
его
ре чь
тра фаре тна
и
вещественна.
В
с каз­
ках
многих
н ар одов
«введение в действие»
осуществ­
ляется
употреблением
гла голов
быть
или
жить
или
же
—
как
в
р усско м
жили-были
—
путем
комбина­
ции
их
в
о дно
целое.
О.Б. Тка чен ко,
посвятивший
этой
формуле
объемистую
монографию
(1979), убе­
дительно
продемонстрировал,
сколь
глубоки
корни
этой
п рос той
формулы.
Русское
жили-были
в
традиционной
русистике
интерпретировалось
прежде
чисто
грамматически.
Такую
трактовку
предложил
в
1858 году Ф.И.Бусла­
ев.
Он
отм еч ал,
что
в
древнерусском
языке
до
XVIII
ве ка
еще
уп отре блялис ь
две
форм ы
так
н азыв аемог о
прошедшего
оп и сате льног о
вр емен и:
одна
со
с вязко й
быть
в
настоящем
времени
(ecu дал ‘ты
дал), дру­
гая
—
в
прошедшем
(был дал) .
В торую
форму
уче­
ный
считает
позднейшей,
ибо
здесь,
ви дим о,
уже
со кра ти лась
первоначальная
б олее
пространная
фор­
ма
дал
был
есми,
дал
был
е сть
и
п од.
Именно
к
такого
род а
формам
относит
он
и
сказочный
зачин
жил
был,
жили
б ыли
(Буслаев 1858, 148—149).
Значение
этого
«давнопрошедшего времени», по мнению многих пос­
ледователей
Ф.И.Буслаева
(А. А. По те бни,
А.И.Собо-
левского,
Е.Ф .Буд д е,
В.И.Борковского
и
П .С.Ку зн е-
ц ова),—
указание
на
д алеко е
прошлое.
Жили-были,
сле дов ате льн о,—
это
нечто
в роде
«плюсквамперфек­
та », распространенного в европейских языках (ср.
англ.
Не
had left when I arrived, фр .
Il avait prit congé
quand je suis arrivée — ‘О н
ушел,
после
тог о
как
я
пр иб ыл’) и обозначающего действие,
п ред шеств ов ав­
шее
д руг ому
действию
или
моменту
в
прошлом.
Не
307


случайно
современные
гр аммат и сты
пер ево дят
сказоч­
ную
фразу
жили-были
дед
да
баба
с
«плюсквампер­
фектного»
язык а
на
современный
р усский
т а к: «Очень-
оче нь
давно,
сейч ас
и
не
определить
когда,
имелись
старик
и
с та р ух а » (Колесов 1976, 25).
Ка залось
бы,
так ое
грамматическое
объяснение
ск азочн ог о
зачина
полностью
согласуется
с
«повество ­
вательной
действительностью»
это го
фольклорного
жанра.
В едь
ж или-были
—
это
именно
существова­
ние
героев
в
том
«давно прошедшем»
времени,
когда
действие
сказки
еще
не
начиналось
и
бы ла
вок р уг,
говоря
другой
фоль к лорн ой
форм улой , «тишь да гладь
да
бо жья
благодать».
Известный
советский
фоль клори ст
и
л ексико ло г
А .П. Евге нь ева,
однако,
высказала
обоснованное
со мне­
ние
в
справедливости
такой
трактовки
э той
формулы.
«Остатки сложной формы давнопрошедшего времени
имеются
в
ди алект ах
и
в
фольклоре,
но
сочетание
“жили -б ыли ”
в
сказочном
зачине
к
plusquamperfekt’y
ни каког о
отношения
не
имеет,—
подчеркивает
она.—
Совпадая
по
форме
с
возможным
образованием
ед.
и
мн.
числа
Plusquamperfekt’а от глагола “жи ть”,
с очет а­
ние
“жил-был”
в
сказочном
зачине
образовалось
ина ­
че,
п редс тавл яет
соб ой
омоним
по
от ноше нию
к
фо р­
ме
plusquamperfekt’a и не может быть выведено из ока­
меневшей
формы
сложного
прошедшего
времени.
Только
на
ос нова нии
фо рм ал ьного
рассмотрения
двух
с то ящих
вместе
глаголов,
без
анализа
их
значения
и
синтаксической
роли,
можно
бы ло
высказать
пр е дпо­
ложение,
что
в
данном
случае
мы
имеем
с ложно е
про­
шедшее
время,
тог да
как
сочетание
“жили- был и ”
ничем
не
отличается
от
других
си нон ими ч еских
сочетаний,
к отор ые
часто
встречаются
в
фольклоре
(“глядели - см от­
ре ли”,
“выходила-в ыб ега ла”,
“журят-бранят”,
“почи ­
вали-спали”
и
т.
д .)» (Евгеньева 1951, 174). К ак вид им,
о сно ванием
для
сомнения
является
наличие
в
фоль к­
лорных
т екст ах
близких
по
функции
дублетных
глаголь­
ных
образований.
308


Именно
это
сомнение
побудило
О.Б.Ткаченко
проделать
скрупулезный
лингвистический
анализ
с ка­
зочных
за ч инов
во
многих
языках,
особенно
финно-
угорских
—
от
Алтая
до
Среднедунайской
равнины,
в ключ ая
и
такие
р едкие
и
м алои зучен н ые,
как
в од-
с кий,
ижорский,
ливский,
ме щер ски й,
саамский,
муромский
или
мерянский.
Ему
пришлось
освоить
и
тв орче ски
переработать
литературу
по
многим
(почти
90) индоевропейским,
финно-угорским
и
иберийско-
кавказским
языкам,
распространенным
на
те рри то­
рии
Евразии,
в
которых
со хран и лись
те
или
иные
ос­
колки
или
аналоги
оборота
жил-был.
О ка за лось,
что
зач ин
такого
рода
не
х ар акте рен
для
большинства
славянских
я зыко в,
во
многих
из
которых
до
недавнего
времени
со хран ялос ь
давно­
прошедшее
время.
Сказки
с
жил-был
почти
не
встре­
чаются
даж е
у
самых
близких
«родственников»
рус­
ских
—
белорусов
и
украинцев.
Более
то го
—
этот
зачин
и
на
Ру си
концентрируется
прежде
вс его
в
осо­
бой
зон е,
к оторая
является
яд ром
русского
го су дар­
ства
—
в
современных
Моск ов ской,
Ряз анс кой,
Ярос лав ско й
и
Калининской
областях.
Для
истори­
ка,
фо льк лори ст а,
этнографа
и
лингвиста
та кая
точ­
ная
локализация
весьм а
показательна.
Во -пе рвых ,
это
зо на
формирования
р ус ской
нации.
Во- вто рых,
име н­
но
в
эти х
об лас тях
после
монгольского
нашествия
происходило
активное
смешение
финно-угорских
на­
родов
(меря,
весь,
мордва
и
др.) с
восточными
сл а­
вянами.
Несом н енн о,
массовое
д ву языч ие,
хар ак­
терное
для
такого
смешения,
должно
бы ло
оставить
глубокий
след
в
русском
язы ке.
О дним
из
таких
следов,
по
гипотезе
О. Б. Тка­
ченко,
и
является
сказочный
за чин
жили-были.
В
финно-угорских
языках
подобная
конструкция
—
общефинно-угорская
*elä(-)-wole(-)
—
широко
рас­
пространена,
причем
она
встречается
не
только
в
зачине,
но
и
в
других
частях
фольклорных
и
не­
фольклорных
текстов.
Это
так
называемый
парный
309


глагол
со
значением
‘жить- б ыть’ .
Он
действитель­
но
близок
к
русским
фольклорным
сочетаниям
ти па
глядели-смотрели,
выходила-выбегала,
журят-бра-
нят,
на
которые
ссылалась
А. П.Ев ген ьев а:
ведь
гл а­
гол
ж ить
здесь
почти
с инон имиче н
глаголу
быть
—
‘существовать’.
Ру сская
форма
жили-были,
по
предположению
О.Б.Ткаченко,
представляет
собой
з аим ство в ание
из
конкретного
финно-угорского
яз ыка
—
ме рянс ког о,
который
был
постепенно
ассимилирован
русским,
но
некогда
распространялся
именно
на
территории
со­
временной
ц ент ральн ой
Р осс ии.
Г и потеза
О.Б.Ткаченко
достаточно
убедительно
объясняет
специфику
«удвоенной»
форм ы
русского
з ач ина.
Действительно,
у
многих
(но не финно -у гор­
ски х)
народов
подобные
форм улы
с остоят
либо
из
глагола
быть,
ли бо
из
жит ь,
ред ко
соединяясь
в ме­
сте.
Так,
чешские,
се рбски е,
польские
и
другие
за­
паднославянские
и
юж носл авян ск ие
ск азки
часто
на­
чинаются
формулой:
Был
один
король...
Был
один
царь...
Были
во лк
и
собака...
В
других
славянских
языка х,
например,
слов ац­
ком ,
п редп очтен ие
отдается
зачину
с
гл аго лом
жить:
Жили
себе
т рое
брат ь ев.. .
В
незапамятные
времена
жил
один
богат ы й
и
сильный
король...
При
этом
нер едко
и
в
пределах
одного
языка
гл аго лы
ж ить
или
быть
мо­
гут
варьироваться,
обычно
не
сливаясь
в
единую
кон ­
струкцию.
Так,
в
украинском
возможны
и
зачины
типа
Був
co6i did та баба,
Був
co6i чоловйс та жшка и
Жив
co6i did та баба,
Ж ила
вдова...
Аналогична
ситу­
ация
и
в
н ек оторых
неславянских
языках.
Румынские
сказочники
начинают
св ои
р ассказ ы
глаголом
быть
(Было однажды ...
Были
однажды
два
ч ел о в ека .. .), но в то же время могут заменять этот гла­
гол
словом
жить
(Жил человек...
Жи ла
бедная
вдова...),
не
допуская
при
этом
соединения
гл аго лов
(Рошияну
1974, 19).
У
других
нар о дов
употребление
по добны х
глаголов
может
кристаллизоваться
в
своеобразные
310


конструкции
типа
а нг л. Once upon a time there lived...
(букв .:
В
одно
время
жи л.. .).
Любая
из
них
тем
не
менее
будет
переводиться
русским
переводчиком
нашим
жили-были,
окраш и­
вающим
повествование
в
подлинно
сказочные
тона.
«Жил -бы л
П лут,—
так
переводит
зачин
норвежской
сказки
о
плуте
А .Л юбарс ка я.—
Он
тол ько
и
делал,
что
плутовал,
х итр ил,
обманывал,
лукавил,
одним
пу скал
пыль
в
г лаза,
других
о бводил
вокруг
пальца,
третьих
во дил
за
нос,
словом,
никому
не
дав ал
по­
к о я» (Асбьёрнсен П.К .
На
восток
от
солнца,
на
за­
пад
от
луны:
Норвежские
сказки
и
предания.
Петро­
з авод ск, 1972, с.
126).
И
норвежский
рассказ
об
изворотливом
обманщике
благодаря
формуле
жили-
б ыли
и
иди о мам
пус кат ь
пыль
в
глаза,
обв одит ь
вок ­
руг
пальца
и
водить
за
нос
становятся
почти
что
рус­
ской
н ародн ой
сказкой
—
во
в сяком
случае,
по
св о­
ей
языко вой
канве,
на
которой
в ышит
э тот
сказочный
сюжет.
Ит ак, «кондово»
русское
жили-были
сложи лось
в
резуль тате
взаимодействия
русского
и
мерянского
фольклора.
Для
наших
сказок
оно
ст ало
излюблен­
ной
формулой
зачина
еще
и
потому,
что
такая
фор­
мула
ритмична,
мелодична,
а
зн ачи т,
и
несколько
б олее
э кс прес сив на,
чем
простое
жи ли
или
были.
Фольклорные
же
произведения
особо
тяготеют
к
этим
свойствам
слова.
При
всем
эт ом
языковом
отличии
от
простого
жили
или
бы ли
сказок
других
нар о дов
рус ск ий
оборот
сохр аняет
основную
функцию
инициальной
форму­
лы
—
он
кон с тати рует
факт
существования
героев,
фиксирует
их
и
сказочные
со быт ия
во
времени
и,
наконец,
подчеркивает
подлинность,
д остов ерн ос ть
всего,
о
чем
будет
р ассказ ано .
Согласитесь,
что
для
ко ротен ьког о
жили-были
все
это
н ем алая
семантичес­
кая
нагрузка.
311


Свистящие
ра ки,
русский
бай рам
и
я йце нос ный
пет ух
Бывают
и
такие
сказки,
в
которых
сам
р ассказ­
чик
подчеркивает
н едос тов ерн ость,
фантастичность
и
выдуманность
сво его
повествования.
В
этом
слу­
чае
н ачал ьная
формула
становится
еще
более
важным
хрон ологи чес ки м
ак ко рдом
сказки:
она
настраивает
слуш ателя
на
«сказочный»
ла д,
отрицая
то,
что
ут­
в ержда етс я
остальными
элементами
повествуемого.
Отр и цат ельн ая
си ла
такого
аккорда
со здае тся ,
как
пр ав ило,
за
сче т
ярк их,
во
многом
иронических
об­
разов.
Во т,
к
примеру,
коллекция
румынских
ск аз оч­
ных
за чин ов
такого
рода,
извлеченных
из
фольклор­
ных
соб ран ий
Н.Ро ши ян у (1974, 23—25): Когда блохи
ходили
на
богомолье;
Когда
мыши
к ошек
ели;
Ко гда
я йца
вар или
во
льду;
Ког да
груши
росли
на
тополях,
а
фиал­
ки
на
ракитах;
Ког да
ивы
давали
плод ы;
Ко гда
п етух
высиживал
птенцов;
Ко гда
реки
был и
молочные,
а
бе­
р ега
из
мамалыги
(т.
е.
кукурузной
ка ши)...
Нарочи­
то
невероятные
образы
и
ситуации
такого
зачина
сра­
зу
переносят
время
действия
сказки
в
«никогда»
или
в
«очень давно
—
так
давно,
что
такого
никогда
и
быть
не
могло». Значение ‘никогда’
рождается
имен­
но
на
инверсии
реальных
о тно ш ений,
характерных
для
повседневной
жизни:
рыбы
на
суше
не
живут,
м ыши
кошек
не
едят,
петух
п тен цов
не
высиживает.
В
инверсионном
же
зачине
—
все
наоборот
и
потому
экспрессивно,
м етафор ичн о
и
необычно.
Для
многих
фольклорных
жанров
такой
прием
ха­
рактеристики
временных
отношений
яв ля ется
и злюб­
ле нны м.
Известный
советский
фольк лори ст
П.Г.Бо-
гатырев
назвал
такой
прием
«формулой невозможно­
го»
и
определил
ее
как
«оксюморон в действии»
(Богатырев 1962, 362). Эта формула встречается в по­
словицах
и
поговорках,
в
сказках
и
былинах,
в
на­
родной
песне
и
драм е,
в
заговорах
и
загадках.
В
каж­
312


дом
из
этих
жанров
он а,
естественно,
имеет
св ою
эстетическую
функцию
и
художественную
специфи­
ку.
С о бств енно
го вор я,
форм ула
невозможного
яв­
ляе тся
иронически-шутливой
поговоркой,
а
тем
са­
мым
—
типичным
видом
народной
фразеологии:
ве дь
для
нее
ха ракт ерна
и
раздельно-оформленность,
и
се ман ти че ская
слитность
(в данном случае
—
своди­
мость
к
з начен ию
‘никогда’), и экспрессивность,
п орожден на я
неправдоподобным
образом.
Вот
поче­
му
фразеологический
фонд
многих
народов
и зоби лу­
ет
выражениями
этого
типа.
Так,
только
в
б олгарс­
кой
фразеологии
можно
найти
свыше
50 таких обо­
ротов.
При
в сем
их
количественном
многообразии
они
довольно
компактны
по
форм е
и
содержанию
и
с во­
ди мы
к
пяти
основным
структурно-семантическим
моделям:
1. ‘Тогда,
когда
чт о-ли бо
вырастет
там ,
где
оно
никогда
не
р аст ет’: когато ми поникнат на дланта
косми
(когда у меня на ладони вырастут волосы), ко­
гат о
върбата
роди
грозде
(когда верба родит виног­
р ад)
и
под.
2. ‘Тогда,
ко гда
кто-либо,
аб солютн о
неподхо­
дящий
для
какой-либо
д еятель н ости ,
станет
ею
за­
ниматься
или
п рев ра тится
в
того,
кто
ею
занимает­
ся’: когато направят котката колугерка ( ко гд а
кош ­
ка
станет
мо на хи ней), когато влезе свинка в джамия
(когда свинья влезет в мечеть)
и
п од.
3. ‘Когда
кто-либо
воскреснет
из
ме ртв ых
или
после
смерти
то го,
от
имени
кого
идет
р еч ь’: когато
се
въ рне
ба ща
ми
од
гроба
(когда мой отец вернется из
мо ги лы), когато ми закука кукувица на гроба ( к ог да
на
моей
могиле
закукует
кукушка)
и
п од.
4. ‘Когда кто-л иб о
с может
увидеть
ту
часть
свое­
го
тела,
кот орую
увидеть
не во змож но’: когато си видя
ушите
без
огледало
(когда можно будет увидеть уши
без
з ер кал а), когато си видя тила ( ко гда
можно
будет
увидеть
затылок)
и
по д.
313


5. ‘В день,
кот оры й
л ибо
ни ко гда
не
может
на­
ступить,
л ибо
является
«несерьезным», «несвятым»
п раз дни к ом’: на конския Великден (н а
конскую
пас­
х у); когато дойде четвъртък подир петък ( ко гд а
чет­
вер г
придет
после
пя тни цы)
и
по д . (Мокиенко 1983).
Р аск рыв
синонимический
словарь
русского
яз ы­
ка,
можно
легко
увидеть,
что
мотивировки,
харак­
терные
для
б олгарск их
н арод ных
выражений
со
зна­
чением
‘никогда’,
вполне
соотн ос имы
с
р ус ской
фр а­
зеологией
на
эту
же
тему:
на
тур ец кую
пас ху,
на
р усски й
байрам ,
на
морковкино
загов ен ье ,
после
дож­
дичка
в
ч ет верг,
когда
рак
на
горе
свистнет,
а
р ыба
запоет.
Оксюморонность
и
«невозможность»
некото­
рых
из
ни х,
п равд а,
не
сразу
ра сши фро выв а ется
и
требует
особого
э ти молог ич еског о
комментария.
Т ак,
чтобы
понять
смы сл
шутливого
выражения
на
мо р­
ко вки но
заговенье,
надо
знать,
что
заговенье
у
хрис­
тиан
—
последний
де нь
пе ред
постом,
когда
верую­
щим
разрешается
есть
ск ором н ое,
т.
е.
молочную
и
мясную
пищу.
Естественно,
что
такую
последнюю
«предпостовую»
возможность
каждый
вовс ю
ис пол ь­
зовал,
что
и
делает
соединенье
заговенья
с
«пост­
ной»
морковкой
фо рм улой
невозможного
в
самом
буквальном
смы сле
этого
фоль к лори ст ическ ог о
те р­
ми на.
Точно
так
же
невозможность
турецкой
пасх и
ра скры вае тся
на
основе
известного
факта,
что
пас­
ха
—
это
главный
христианский
праздник,
ко торый
о т меча ется
как
день
ч удесно го
воскресения
из
м ерт­
вых
Иисуса
Христа,
а
потому
невозможный
у
мусуль­
ма н.
В
св ою
очередь,
р усски й
байрам
не веро яте н
потому,
что
э тот
религиозный
праздник
(урза-байрам
‘праздник разговенья,
окончания
п ост а’) типичен
лишь
для
мусульманского
календаря.
Мы
уже
вид е­
ли,
каку ю
д ревн юю
мифологическую
мотивировку
таи т
в
себ е
выражение
после
дож дичк а
в
четверг,
в
ито ге
связанное
с
культом
громовержца
Пер у на.
Ест ест венн о,
что
эти
шутливые
обороты, «про­
р вавши еся»
в
литературный
язык,—
лишь
осколки
той
314


разноцветной
м озаи ки
синонимической
картины
на
сю жет
‘никогда’,
к оторая
ук раша ет
живу ю
русскую
речь.
Вот
л ишь
небольшая
часть
п ог ов орок,
к оторые
отражены
сборниками
фо льклор а,
словарями
и
к ар­
тотеками:
после
праздника
в
че тве рг;
в
понедельник
после
середы;
на
калмыцкий
заговень;
до
пушкинского
загове­
нья
(ирк.), после русдлкиного (р ус дльс к ого)
здгванья
(рус .
говоры
Мо р дов ии ), в мартобре;
на
тот
год
об
эту
пору,
не
доходя
две
недели
в
сторону
(урал .); на то
ле то,
не
на
это;
на
тот
год ,
когда
черт
умрет.
В
этих
оборотах
«временная»
характеристика
подчеркнута
соответствующей
лексикой,
хотя
по­
чти
всегда
она
тут
же
аннулируется
вну тре нн ей
п ро­
тиворечивостью
соединяемых
временных
понятий
и
определений
и
понятий
к
н им.
Так ,
аб сурдн о
ру­
са лки но
заг ове нье ,
ст авш ее
образом
диалектного
обо­
рота,
записанного
в
русских
говорах
Мордовии:
ведь
за гов енье ,
как
мы
вид е ли,
это
э лем ент
христианс­
кого
календарного
цикла,
а
русалки,
как
и
другая
«нечисть»,—
явный
атрибут
язычества.
Такое
же
противоречие
составляет
основу
выражения,
запи­
сан но го
В.
И .Д алем:
когда
черт
крестился,
тоже
оз­
начающего
‘никогда’.
Особо
яркой
страницей
русской
народной
фразе­
ологии
с
этим
значением
стали
те
обороты,
в
кото­
рых
формула
невозможного
в ыраж ена
ме тафо ричес­
ки,
сильными
образными
ср едст вам и.
Они
обычно
—
плод
лукавого
народного
юмора,
з амеш иваю щег о
со­
леный
вымысел
на
пресной
повседневной
реальнос­
ти:
когда
лысые
перекудрявеют,
когда
пле шак
покудря-
веет,
как
курица
запоет
по-петушиному,
когда
сорока
побелеет,
когда
свиньи
будут
с
поля
шаг ом
ид ти,
ко г­
да
мерин
окобылеет,
когда
петух
яйцо
снесет
и
т.
д.
Именно
в
гуще
т аких
оборотов
со зрев ала
для
литера­
турного
языка
всем
известная
фразеологическая
шут­
ка
—
когда
рак
на
горе
свистнет,
а
ры ба
запоет.
Иногда
такие
обороты
нанизываются
д руг
на
друга,
благодаря
ч ему
экспрессия
формулы
невозможного
315


ст ан ов ится
особенно
яркой.
Этнограф
и
собиратель
смоленского
фольклора
В.НДобровольский,
напри­
мер ,
зап ис ал
в
начале
века
в
сел е
Иньково
П ореч ес-
ко го
уезда
такое
«отклятие»: «Тады ти мине свириду-
еш,
тады
ты
мене
счирядуиш
—
када
пирищитаиш
на
неби
зв езды ,
на
д реви
лист,
выпь иш
три
моря
воды,
пи ри щита иш
две
та ры
п яс к у» (Добр., 38).
Л ю боп ытно,
что
в
это м
отношении
фоль клор
п ере­
кликается
с
письменной
традицией,
где
нанизыва­
ние
подобных
формул
невозможного
известно
из др ев­
ле.
В
замечательном
памятнике
др евнер у сско го
язы ка
XII—XIII
в еков
«Молении Даниила Заточника»
мож­
но,
например,
найти
целую
гроздь
т аких
вы р аже ний.
Вот
как
Даниил
оценивает
возможность
научить
чему-
нибудь
«безумного мужа», т.
е.
глупца: «Коли по-
жреть
синиця
ор ла,
ко ли
камение
в(ъ)сплавлет
по
водЬ,
коли
имет ь
с виниа
на
бЬлку
лаяти,
тогда
бе­
зумный
уму
научится» (ЛФМ, 17,88).
Подобные
формулы
мы
на хо дим
и
в
д ругих
древних
ис то чник ах:
е гда
камень
начнет
пл авати ,
а
хмель
грязнути
(т.
е.
погружаться
в
воду)
или
е гда
произничет
рогоз
(т.
е.
выра с тет
камы ш)
без
во ды.
И
в
устных
в идах
фольк­
лора ,
и
в
письменных
текстах
такие
обороты
играют
роль
иронично-шутливых
миниатюр,
вст ав ленн ых
в
рамки
художественного
целого.
Причем
это
мини­
атюры
законченные,
целостные
и
сами
по
себе,
и
в
сво их
отношениях
к
б бль шему
те к сту.
Этой
особенностью
формулы
н ев озможн ог о,
ви­
димо,
об ъясн яетс я
ее
присутствие
п очти
во
в сех
фоль­
клорных
жанрах,
к отор ое
отмечал
П.Г.Богатырев.
С амый
естественный
«разворот»
поговорок
со
зн аче­
нием
‘никогда’
—
пословица.
Вед ь
до стат очн о
си н­
та кси чес ки
завершить
образ,
лежащий
в
основе
фо р­
мулы
невозможности,
пр ида ть
ему
«мораль», некую
назидательность
—
и
пословица
гот ова .
Так
рожда­
ютс я
русские
пословицы
типа
Не
петь
петухом,
не
владеть
бабе
мужиком;
Не
бывать
плешивому
кудря­
316


вым,
курице
—
петухом,
а
ба бе
—
мужиком;
Пока
чер­
ные
пятнышки
с
уш ей
зайца
не
с ойду т,
ба бам
над
му­
жиками
не
с ужива ть
или
Сорока
еще
не
побелела;
к ог­
да
побелеет
вс я,
т огда
и
бабий
ве рх
будет
(Иллюстров
1910, 119).
Как
видим,
пословичное
утверждение
—
в
н аши
дни
без надежно
устаревшее!
—
о
б езр азде ль­
ном
и
вечном
господстве
мужчины
над
женщиной
з десь
полностью
строится
на
тех
же
оборотах,
кот о­
рые
тол ько
что
нами
рассматривались
как
самостоя­
те льн ые
фразеологические
миниатюры.
Дов о льно
многие
формулы
буквально
кочуют
из
одного
жа нра
в
д ру гой,
создавая
там
свой
особый
фразеологический
кл имат
«невозможности».
Вот
одно
из
весьма
частых
в
русском
и
сла вян с­
ком
фо лькл оре
выражений
идеи
невозможности
—
п есок,
в сходящи й
п од обно
семенам,
причем
не
на
земле,
а
на
камне.
В
сл о варе
В.И .Д аля
это
выраже­
ние
зафиксировано
трижды
—
в
формах
когда
песок
по
камню
взойдет
и
когда
наш
песок
взойдет
‘никог­
да ’.
Встречается
в
э том
словаре
и
«положительная»
форма
этого
образа
—
сей
песок
по
камню,
видимо,
переносно
дел ай
заведомо
бе сп олезн ое
де л о’ (Даль,
II, 80; III, 103).
Э тот
же
образ
органически
вп лет ает ся
в
текст
на­
родных
п есен.
Естественно,
что
и
з десь
он
че тко
об­
рисовывает
время
сов ер шени я
(точнее
—
несоверше­
ния)
действия.
Т ак,
в
од ной
из
песен,
записанных
П.В.Киреевским,
сестры
спрашивают
солдата,
ког­
да
он
вернется
к
ни м,
на
что
тот
о тв ечает:
Уж
вы,
сестры
мои,
вы
родимые!
Вы
подите-тка
на
сине
море ,
Вы
возъмите-тка
п еску
жё лто го
Да
посейте-тка
в
са ду
батюшки;
Да
когда
пе сок
взойдет-вырастет,
Я
тогда
ж,
сестр ы,
к
вам
назад
буду.
(Кир .
Но в., II, No 1775)
317


Э тот
ответ
явился,
как
ч асто
бывает
в
фолькло­
ре,
своего
род а
пророчеством,
предвосхищением
того,
что
в
к онце
произведения
с луча етс я:
сестры
находят
своего
б рата
убитым.
Песо к
на
камне
не
вз о­
ше л,
но
зато
из
«семечка»
формулы
невозможного,
по
с ути
дел а,
в ырос ло
все
повествование.
В
другой
песне,
также
записанной
П.
В.
Киреев­
ским,
эта
формула
используется
в
подобной
же
ситу­
ац ии
как
ответ
на
вопрос
о
вр емен и
возвращения
сол­
дата
в
отчий
дом:
Да
когда
песок
с
камня
сойдет,
Тогда
тв ой
сын
с
службы
придет.
(Кир.
Нов., II, No 1657)
Мы
видим,
что
ф ормул а
невозможного
в
песен­
ном
ж анре
варьируется
и
усложняется,
к
ней
п ри бав­
ляются
новые
элементы,
а
само е
гл авно е
—
образ,
сгущенный
в
поговорочной
оболочке
до
пр едела,
раз­
растается
здесь
в
целое,
худож ес тв енн ое
полотно.
Это
уже
не
просто
песок,
а
«желтый», взятый издалека
—
с
самого
берега
«синя моря».
Это
уже
и
ка рти на
сева
этого
песка
в
с аду
своего
батюшки.
Наконец,
здесь
налицо
и
ритмическое
обогащение
к омпоне нт ной
структуры
формулы
по
всем
ка нон ам
песенного
жа н­
ра:
песок
не
просто
взойдет,
а
взойдет-вырастет.
Нельзя
особо
не
подчеркнуть
такого
важного
свой­
ства
формулы
невозможного,
как
шутливость,
в ыте­
кающую
из
абсурдности
си ту ации,
ко тор ая
ею
об о­
значается.
Не
случайно
даж е
в
таком
«серьезном»
фо льк лорн ом
жанре,
как
былина
или
историческая
песня,
п одклю че ние
форм улы
невозможного
рожда­
ет
зд ор овую
народную
шутку.
И
тогда
эпическое
по­
вествование,
зачастую
под нят ое
фольклорной
тради­
цией
до
трагических
высот,
вдруг
об орач ив а ется
за­
дорным
фарсом.
Вот
од на
из
та ких
па ро дий
на
«настоящую»
б ыли ну,
созданная
при
помощи
по д­
ключения
формулы
не возм ожно го:
318


И
да
си д ела - mo лединушка что княгинею,
До
Петрова
дни
сидела
да
растаяла.
И
не
ст ало
у
нас
в
городе
как
управителя.
А
не вес тки
ти
с
зол овушк ам и
в
раздор
пошли,
А
они
билися-дралися
орудею
же нско ю,
И
орудия
у
них
бы ла
очень
слабая:
А
дралися
—
у
их
копья
были
лопаточки,
А
туги
ти
л уки
—
коромысла
в сё,
А
к але ные
стрелочки
—
веретёшечка.
И
они
кашу
ту
горюху
обневолили,
И
у
их
ки слы
ти
шти
да
по
заречью
шли.
А
я
видел
ве чор
чу дышк о
чудней
т ого:
И
ве дь
под
е лью
кор ова- то
белку
лаяла...
Еще
это,
бра тцы ,
чудышко-то
не
дивное,
Уж
я
видел
как
чу ды шко
чудней
т ого:
А
по
синему
ту
ве дь
морюшку
жернова
нес ет...
(Былины 1957, с. 4 4 1 -442)
Невозможно
ту г,
по
с ути
дела,
всё,
начиная
с
хронологии:
ведь
в
Петров
д ень
(29 июня по ст.
ст и­
лю)
не
может
быть
л ьда,
же рн ова
не
м огут
плыть
по
морю,
а
корова
—
лаять
на
белку.
Битва
женщин
та­
кой
«слабой орудею», как коромысла,
веретена
и
лопаточки,
хо тя
и
возможна,
но
пр ир а внива ние
эт о­
го
оружия
к
лук ам,
стрелам
и
копьям
подобную
по­
тенциальную
возможность
полностью
опровергает.
Словом,
перед
нами
нечто
в роде
зн аме нит ой
древне­
греческой
па р одии
на
«Илиаду»
—
поэмы
«Война
мышей
и
лягушек» (Vв.
до
н.
э.), где лягушки до­
биваются
победы
над
мышами
с
помощью
Зев са,
который
н асыл ает
на
последних
раков,
отрывающих
у
них
хв осты
и
лапки
и
тем
обращающих
их
в
бегство.
Пародийный
принцип
невозможности,
сле дов а­
тельно,
не
менее
др евен,
чем
освященный
традици­
ей
эпос.
Не
менее
древними
являются
и
фор мулы
невозможного
в
фольклоре
всех
народов.
Эта
же
формула
может
не
толь ко
функциониро­
ва ть
в
фоль к лоре ,
но
и
использоваться,
так
ск азать,
319


прагматически.
Например,
в
р у сских
ск отов од чески х
об ряд ах
с
цел ью
п ред охран ен ия
ск ота
от
падежа
пр и­
менялось
«опахивание», или « из гна ние
Коровьей
См ер ти»: совершался обход села с проведением вок­
руг
него
бо ро зды
сохой,
в
к ото рую
впрягались
люди.
В
некоторых
д ерев нях
при
этом
се яли
песок
(Журав­
лев
1982, 19).
Э тот
ри туал,
ви дим о,
вырос,
как
и
многие
об ряды ,
на
основе
«магии слова» .
Фор мула
невозможного
здесь
п ороди ла
реальное
действие,
ко­
тор ое
должно
было,
по
поверью,
привести
к
предот­
вращению
ги бели
скота.
Значение
‘никогда’,
прису­
щее
этой
фо рм уле,
здесь
разворачивается
в
целую
це пь
магических
ассоциаций:
как
никогда
песок
не
взо й­
дет
на
этом
поле,
так
пусть
и
наша
ск отин а
ник о гда
не
па дет
жертвой
Коровьей
См ер ти.
Именно
в
с илу
св оей
сп ос обн ости
маг ич ески
ос­
м ыслят ь
фо рм ула
невозможного,
по
наблюдениям
П.Г.Богатырева,
часто
вкрапливается
в
заговоры.
Так,
в
русском
з агово ре
от
пул и
с
помощью
такой
фор мулы
вн у шается ,
что
пуля
лишь
тогда
способна
повредить
заговариваемому,
когда
будут
нарушены
законы
пр и ро ды : «Как от кочета нет яйца,
так
от
ру­
жья
нет
с т ре ля н ья» (Майков 1869, 145).
Любопытно,
что
вер а
в
сверхъестественную
гр е­
ховность
нарушения
подобных
за кон ов
стоила
в
св ое
время
жизн и
не
только
одному
петуху,
но
и
его
вла­
дел ьцу .
В
1474 году в городе Базеле произошло неве­
роятное
со быт ие,
повергшее
в
см ятени е
и
ужас
вс ех
жителей:
петух
на
ул ице
снес
яй цо.
Его
тут
же
при­
кончили
на
бл иж айшем
городском
рынке,
а
с
ним
заодно
сожгли
на
ко стр е,
как
колдуна,
и
в ладе льца
курятника
(Островский 1969, 67).
То лько
намного
позднее,
с
развитием
биологической
науки,
ст ало
ясн о,
что
это
яв лен ие
вполне
объяснимо
материали­
стически:
во
всем
были
виноваты
гормоны,
к оторы е
и
сы г рали
с
баз ель ским
п етухом
столь
зл ую
шутку.
Кто
знает,
ск ольк о
подобных
т раг едий
принесли
ов е­
ществленные
и
маг ич ески
переосмысленные
форму­
320


лы
невозможного,
ко торы е
сейчас
нами
восприни­
маются
всего-навсего
как
б езоби д ные
и
в еселы е
шут­
ки
о
несущих
яй ца
петухах,
посеянном
на
п оле
песке
или
к уд рявых
обладателях
лысин.
Молочные
реки,
жареные
куропатки
и
ца рь
Гор ох
Теперь,
когда
мы
убедились
в
интернациональ­
но сти
формулы
не возможно г о,
вернемся
вно вь
к
ее
использованию
в
сказке.
Мы
уже
видели,
что
эта
фо рм ула
выражается
исключительно
многооб­
ра зно
и
имеет
м ассу
вариаций.
Вот
лишь
несколь­
ко
типичных
зачинов
п одобн ого
рода:
Когда
у
кур
з убы
были
(французская сказка); Когда свиньи пили
ви но,
а
мартышки
жевали
табак,
а
к уры
его
клева­
ли
(английская); Когда петухи офицерами были или
Когда
куры
переводчиками
были
(башкирская); Ког ­
да
пш ениц а
росла
на
ль ду
(татарская); Когда я зыбку
мо его
от ца
раскачивал
(турецкая); Когда на спине
петуха
сеяли
арбузы
(азербайджанская)
и
т.
д.
(Ро ­
ши яну
1974, 28—31).
Сталкиваясь
с
таким
бога­
тым
и,
в
сущности,
однотипным
материалом,
ес­
тественно,
зад а ешь
с ебе
вопрос:
чем
объяснить
та­
кую
однотипность?
Является
ли
она
с ле дс твием
фольклорного
взаимообмена
разных
народов,
име ­
ет
ли
генетические
источники
и
отражает
какое-то
д ревн ее
культовое
родство
или
же
представляет
со­
бой
набор
случай н ых
совпадений?
Вопрос
это т
—
один
из
самых
трудных
вопросов
фольк лори сти ки ,
этн огра ф ии
и
языковедения.
Труд­
ность
заключается
именно
в
том,
что
следы
универ­
са льнос ти
некоторых
фо льклорн ых
формул
или
обра­
зов
можно
отыскать
на
больших
язык ов ых
простран­
ствах,
и
п орою
даже
и скушен ном у
исследователю
«страшно»
признать
их
генетическое
родство.
З десь
большое
значение
име ют
конкретные
языковые
дета­
11 В.
М.
Моки енко
321


ли,
в
которых
воплощается
та
или
иная
фо льк лорн ая
модель.
По каж ем
это
на
примере
одного
из
п опулярн ых
рус ски х
выражений,
входящих
в
инициальную
фор­
м улу
сказки,
и
в
ее
другие
композиционные
части,—
молочные
рек и
и
кисельные
берега.
Оно
чаще
употреб­
ляется
теперь
как
фразеологический
символ
бе зза бот­
ной
и
п ри вольн ой
жизни,
н еиссяка емо г о
ма тери аль­
ного
достатка
и
благополучия.
Это
выражение
обыч­
но
ст или сти чес ки
снижено,
я вляяс ь
насмешкой
над
легковерными
людьми,
мечтающими
о
материальном
благополучии
и
б еззабот но й
жизни
без
труда
и
на­
пряжения.
Не
случайно
именно
«реки меду и моло­
ка»
или
«медовые и молочные реки»
—
едва
ли
не
основная
сказочная
ме чта
Обломова
в
приведенном
в
н ачале
гл авы
отрывке.
И менно
та к ой , «обломовской»
семантической
окраской
обладает
фразеологизм
молочные
реки
и
ки­
сельные
берега
в
рус ской
и
сов етс кой
литературе
и
публицистике: «Сказывают,
как
это
там
хор ошо
и
привольно,
реки-то,
слышь,
молочные,
и
берега-то
кисельные,
и
воруют-то
все
безданно-беспошлинно»
(М.Е.Салтыков-Щедрин.
Неви н ные
рас ска зы ); «Мел­
кий
немецкий
б уржуа ,
ра зорен н ый
войной
и
инфля­
ци ей,
готов
был
идти
за
всяким,
кто
обещал
ему
м олочн ые
реки
и
кисельные
берега» (А.Н.Толстой.
Кто
такой
Гитлер
и
чего
он
добивается?);«ВДании,
по
нашим
(уголовников . —
В .М.)
соо бра жен иям ,
те­
кут
молочные
реки,
а
хл еб
растет
булками
на
д ерев ь­
я х » (Ахто Леви.
Записки
Серого
во л ка); «Безземель ­
ных
го лод ных
л юдей
манила
мечта
о
молочных
р еках
и
кисельных
бе рег ах,
сто ль
свойственная
ка ждо му
человеку» (И.С.Соколов-Микитов.
В
горах
Тянь-
Шаня.
Могила
п ут еш ест венн ика); «Им явно по душе
пришелся
начальник
треста.
Первым
в
тайгу
заявил­
ся,
такое
болото
пешком
про ше л.
И
не
сулит
м олоч­
ных
рек
да
кисельных
берегов»(Е.Долинова.
Радо ст ь
с
собой,
бе ду
с
соб ой).
322


В
п оследне е
время
эта
семантика
особенно
заос­
тряе тся
журналистами
в
с вязи
с
экономическим
к ри­
зисом
в
нашей
стране
и
разочарованием
в
привычных
для
п ра ви тельств а
обещаниях
«светлого будущего»:
«Новый народный избранник не особенно жалует
журналистов
и
“молочных рек с кисельными берега­
ми”
в
ближайшем
будущем
для
ленинградцев
не
су­
ли т » (Ленинградская правда, 1990, 25 авг. ,
с. 1).
Здесь,
собственно,
ст ар ое,
глубоко
к ре стьянс­
кое
выражение
ст ан ов ится
ироническим
синонимом
пресловутого
лозунга
о
св етл ом
будущем
всего
чело­
вечества.
Но
и
в
таких,
с угубо
«городских»
контек­
стах
наш
оборот
продолжает
со хран ять
св язь
со
своей
родной
стихией
—
стихией
жизни
народной
речи.
З десь
оно
бы ло
ши роко
известно
задолго
до
создания
современного
литературного
русского
язы ка.
В
рус­
ских,
б ело русск их
и
украинских
сказках
м олочн ые
реки
с
кисельными
бер егами
—
это
си мвол
невидан­
ного
и зоби лия.
В
ск азке
«Морской царь и Василиса
Пр е м удр а я», например,
Василиса
пр евр ащ ает
в
по­
добную
реку
коней
царевича,
за
ко торы м
го ни тся
морской
царь.
Тот
«бросился на кисель и сыту,
ел-
ел,
пил-пил
—
до
то го,
что
лопнул» (Аф., II,176).
В
другой
сказке
д ев очка
отп ра вляется
на
поиски
своего
бр ат ца,
которого
унесли
г уси - лебеди,
и
д охо­
дит
до
м олочн ой
р еки
с
кисельными
берегами.
Река
об ещае т
сказ ат ь
ей,
где
находится
бр ат ец,
лишь
при
условии,
что
она
«съест ее простого киселика с мо­
локом».
Часто
эт от
фольклорный
образ
используется
как
символ
чего-то
несбыточного
и
невероятного.
Не
с лу­
чайно
он
служит
зачином
в
ск азке
«О царе Горохе»,
где
молочные
р еки
с
кисельными
берегами
упомина­
ют ся
в
одном
ря ду
с
летающими
ж ар еными
куропат­
к а м и: «В то дальнее время,
когда
мир
божий
напол­
нен
был
леши ми ,
ведьмами
да
русалками,
когда
ре ки
текли
молочными,
берега
были
кисельными,
а
по
п олям
летали
жареные
куропатки,
в
то
время
жил
был
323


ца рь
по
име ни
Горох
с
цар ицею
Анастасьей
П рек рас­
но ю ...» (Аф., I, 239).
Еще
показательнее
для
понима­
ния
шутливо-иронической
п ри роды
выражения
его
употребление
в
одной
из
сказ о к-н ебы ли ч ек: «Уродил­
ся
я
ни
ма л,
ни
ве лик
—
всего-то
с
иго льное
ушко,
не
то
с
приворотную
надолбу.
Пошел
я
в
л ес,
самое
дремучее
дер ево
рубить
—
крапиву.
Раз
тяпнул
—
де­
ре во
качается,
в
другой
тяпнул
—
ничего
не
слышно,
в
третий
тяпнул
—
выскочил
кус ок
мне,
добру
мо­
лодцу,
в
лобок...
Побрел
я
по
берегу,
все
не
нашему.
Ст оит
ре ка
вся
из
молока,
берега
из
киселя.
Вот
я,
добрый
молодец,
киселя
наел ся ,
м олока
нахлебался...
Пошел
я
по
берегу,
по
берегу
все
не
нашему,
стоит
цер ко вь
—
из
пирогов
сложена,
оладьями
поверше­
на,
блином
нак ры т а. . .» (Аф., III, 229).
Обычно
историки
русской
и
восточнославянской
фра зеологи и
возводят
выражение
молочные
ре ки
и
ки­
сельные
берега
лишь
к
одному
конкретному
источни­
ку
—
сказке
о
царе
Горохе
(Аш. , 405; Медведев 1977,
143).
Приведенные
русские
сказки
п ока зываю т,
од­
нако,
что
э тот
символ
использовался
гораздо
более
широко.
Х ара ктерн о
в
этом
отношении
и
то,
что
уже
в
русском
фо лькл оре
э тот
символ
д опу скает
ва ри ации.
Так,
в
уп омян утой
выше
сказ ке
о
В асили се
Премуд­
рой
река,
в
ко торую
оборотились
кони,
не
м олоч­
ная,
а
медо вая ,
а
водяной
ц арь
набросился
не
только
на
ки се ль,
но
и
на
сйту,
т.
е.
на
воду,
подслащен­
ную
медом.
Не
случайно
поэтому
у
А.Н.Островского
встречается
такой
народный
вариант
этого
в ыра же­
н ия : «За границей!
Что
же
т ам,
реки
сыт о вые,
берега
к исе льные !» (Пучина).
Еще
более
широк
«ассорти­
мент»
напитков
в
сказке
«Данило Бессчастный», где
к нязю
с
княгинею
попадаются
на
п ути
четыре
р еки
—
с
пивом,
медо м,
вином
и
во дко й,
у
берегов
которых
п ала
е два
ли
не
вся
их
дружина.
Немало
подобных
сказочных
образов
можно
н ай­
ти
и
в
фол ьклоре
других
народов.
У
румын,
напри­
324


м ер,
известны
ск азочн ые
м олочн ые
р еки
с
берегами
из
мамалыги
—
кукурузной
каш и.
Причем
э тот
обо­
рот,
как
и
в
русской
сказке
о
цар е
Горохе,
я вляе тся
зачи н ом -форму лой
невероятного
и
неправдоподобно­
г о : «Когда реки были молочные,
а
берега
из
ма ма лы­
ги . .. » (Рошияну 1974, 25).
Да вно
замечено,
что
рус ск ое
выражение
о
мо­
лочных
реках
и
кисельных
берегах
им еет
аналогии
с
библейским
«крылатым словом»
кипеть
млеком
и
ме­
дом
‘изобиловать чем-либо ’ (Мих.
I, 310).
Согласно
библейской
легенде,
бог
обещал
пророку
Моисею
вывести
народ
израильский
из
Египта
и
привести
его
в
«землю хорошую и просторную,
к ипящ ую
моло­
ком
и
медом» (Исход, 3,8).
Этот
мотив
повторялся
п оздн ее
во
м ногих
сре дн ев еков ых
ле топ исях
Европы.
Так,
по
хронике
пражского
летописца
Ко зьмы,
пра­
оте ц
Чех
при вел
св ое
славянское
п лемя
именно
в
та­
кую
обетованную
землю
—
на
берега
ре ки
Влт ав ы.
Как
же
объяснить
столь
разительное
совпадение
этого
фразеологического
символа
в
славянском
фоль­
клоре
и
биб лейск о м
предании?
Св язан ы
ли
они
ге не­
тически,
или
это
не кая
образная
универсалия?
Ф .П. Ме дведев
предполагает,
что
выражение
мо­
лочные
рек и
и
кисельные
берега
яв ляет ся
не
чем
ин ым,
как
«видоизменением,
трансформацией
из
языков
древних
на ро дов
В остока », признавая тем самым факт
п рямог о
з аимст во ван ия
из
Библии
(Медведев 1977,
143).
Широкая
распространенность
этого
оборота
в
рус­
ском
н ародн ом
тво рч ест ве
и
фольклоре
других
н аро­
д ов,
однако,
заставляет
признать
его
исконность,
независимость
от
библейского
источника.
По-види­
м о му , «фразеологический сюжет»
о
м олочных
(или
м ед овых)
реках
изд ре вле
бы т овал
в
устной
традиции
разных
народов.
Не
случайно
в
«Метаморфозах»
Ов и­
дия
э тот
сюжет
играет
ту
же
си м воли че скую
роль:
Flumina jam lactis, jam flumina nectaris ibant — « Рек и
текли
молоком
и
не кта р ом».
325


Об
исконном
происхождении
этого
выражения
у
восточных
славян
говорит
также
и
его
весьма
само­
бытная
образность
(река из молока,
пива,
сыты,
а
берега
из
к ис еля)
на
русском
ареале
и
особенно
его
п одчер кнуто
иронический
или
шутливый
ха рактер
в
фо льк лоре ,
недопустимый
для
библейского
аналога,
употребляемого
в
торжественном,
приподнятом
ст и­
ле.
Народный
колорит,
шут ли во-и рон и чес кая
окрас­
ка,
яркая
об разн ост ь
—
все
эти
сти ли стич ес кие
осо­
бенности
рус ског о
выражения
м ол очные
реки
и
к ис ель­
ные
берега
восходят
к
давней
устной
традиции.
Им ен­
но
э тим
можно
объяснить
факт,
что
оно
п род олж ает
жить
а кт ивно
в
современном
русском
литературном
языке,
в
то
вр емя
как
би блей ско е
выражение
кип еть
млеком
и
медом
дав но
уже
отодвинулось
на
языковую
п ери фер ию.
Вопрос
о
национальном
и
интернациональном
в
данном
конкретном
случае
р ешается
та к:
сам
фольк­
лорный
образ
молочной,
м ед овой,
нектарной
и
т.
п.
реки
универсален
—
это
символ
материального
до с­
татка
и
беззаботной,
пр ивол ьн ой
жизни
у
мно гих
народов.
Конкретно-языковое
воплощение
этого
об­
раза
у
восточных
славян,
од на ко,
я рко
националь­
но.
Именно
поэтому
выражение
молочные
р еки
и
ки­
сельные
бе рега
можно
считать
с пе циф ично
русс кой ,
бело р у сской
и
украинской
ид иом ой.
Крас на
де виц а,
белый
свет
и
живая
во да
Языковая
материя
вообще
и сключ ител ьно
важна
для
постижения
национального
к олори та
фоль клора.
Именно
в
язык е
фол ьклорн ые
универсалии
приобре­
тают
индивидуально-художественную
неповтори­
мость,
по
ко торо й
сразу
можно
отлич ить
фольклор
одного
народа
от
фольклора
другого.
Сущ еств уют
особые
«формульные»
стереотипы,
ко торы е
помога­
326


ют
такому
отличению.
Для
русской
фольклорной
фра зеологи и
характерны
два
таких
с тереот и па
—
со­
четания
существительных
с
постоянными
эпитетами
(красна девица,
ясный
сокол,
лютая
змея)
и
р аз лич­
ного
вид а
номинативные
повторы
(мед-пиво,
хл еб-
со ль,
гуси-лебеди).
Пос тоян с тво
употреблений
эпитетов
в
русс ком
народном
творчестве
ме тко
по дм етил
Н.А.Добролю­
бо в : «Каким -то
чу тьем
зн ает
он
(русский человек.—
В .М), что море должно быть синее,
п оле
—
чистое,
сад
—
зеленый,
мать-земля
—
сы рая;
никогда
не
ошибается
он
в
синонимах
и
неизменно
верно
с ка­
же т:
красное
солнышко,
светел
месяц,
яр ки
звез­
д ы...
Ясный
сокол,
белая
ле бе дь,
сер ая
утк а,
чер­
ный
соболь,
гнедой
тур,
сер ый
волк,
лют ая
зм ея
—
эти
выражения
нераздельны.
Как
б удто
неловко
сл о­
ву
в
песне
без
сво его
по ст оянн ого
э пи те та!» (Добро­
любов
1961, I, 84).
Обычно
та ким
словосочетаниям
современные
исследователи
отк азы вают
в
праве
называться
ид ио­
мами,
но
признают
их
несомненную
устойчивость
и
экспрессивность,
связанную
с
функционированием
в
фольклорных
т екста х
и
«эпитетной»
оценочностью
(Евгеньева 1963, 337—338; Оссовецкий 1958, 186;
Брусинцова
1975, 232—233).
Как
бы
ни
оценивать
т акие
обороты
с
узк офразе олог ич еско й
точки
зре ни я,
нельзя
не
видеть
в
них
постоянный
источник
обога­
щения
идиоматического
фонда
рус ског о
язы ка.
Так,
возьмем
два
словосочетания
с
эпит е та ми-
«цветообозначениями», излюбленными в русском
фо лькло ре
—
кр асн ая
девица
(или девка)
и
белый
св ет.1
В
фольклорных
текстах,
н есм отря
на
спаянность
ком-
1 Следует,
п равд а,
сразу
оговориться,
что
соединение
их
зд есь
по
при­
знаку
цвета
усл ов но,
более
того
—
мнимо.
В едь,
как
увидим
н иже,
исходные
зна ч ения
эпитетов
красный
и
бе лый
—
отнюдь
не
цв ето-
обозначения.
Поэтому
стр ем лен ие
некоторых
и сслед о вател ей
фол ь
кло ра
со по ставить
сочетания
т ипа
красна
девица
и
бела рубашка
(Бо­
г ословск ая
1971, 94—96) вряд ли правомерно .
327


понентов,
они
имеют
едва
ли
не
номенклатурный
характер:
Цвели
цветики,
Да
поблекли;
Любил
молодец
красну
девицу
Да
покинул,—
поется
в
одной
старинной
пе сне.
А
в
д руг ой,
запи­
санной
П.В.Киреевским,
дается
та кой
мудрый
совет:
Не
с озре вши
черемушку
Нельзя,
др узь я,
рвать,
Не
у зна вши
красной
девки,
Нельзя
замуж
взять.
(Кир.
Н ов., II, No 1941)
Ясно,
что
здесь,
как
и
во
многих
других
оборотах
из
народного
обихода
(красный день,
красно
солныш­
ко,
красная
заря,
к рас ное
лето,
весна-красна), эпи­
тет
красный
не
об озн ача ет
цве та.
Он
сохраняет
др ев­
нее
славянское
значение
‘красивый’. Красная девка
—
это
просто
красавица
и ли,
если
хотите,—
девица-кра­
савица.
Такой
эпитет
характеризовал
прежде
и
кра­
сивого
юн ошу
—
красна
молодца
и
«мужей добрых»
п ос тарше.
В
Новгородской
и
Ипатьевской
летопи­
сях,
например,
читаем
т акие
характеристики: «Беже
Ростиславъ
м ужъ
добрь
на
рате
(т.
е.
на
воинские
по двиг и.—
В .М.), и възрастомъ же лепъ,
и
красенъ
лицемъ,
и
милостивъ
убогымъ»; «Изяславъ мужъ взо-
ром ъ
красенъ,
телом
великомъ
(велик .—
В.М.), не­
злобив
нравомъ...»
Этот
исходный
смысл
оборота
красна
де в ица,
п р авда,
дал еко
не
всегда
п роз рачен
для
тех,
кто
не
искушен
в
нашем
фол ь кл оре,
особенно
для
ино ст­
ра нце в,
изучающих
русск ий
яз ык.
Ве дь
они
в ос­
принимают
слово
кр а сный
именно
в
самом
акт уаль ­
ном
для
современного
языка
значении,
так
же
как
328


и
в
другом
сочетании,
ставшем
именем
собствен­
ным ,—
Крас н ая
площадь,
которое
первоначально
тож е
зна чил о
‘красивая’.
Не
случайно
на
все
со­
временные
европейские
и
неевропейские
я зыки
Красная
площ адь
переводится
не
в
историко-этимо­
логическом
с мыс ле,
а
в
«осовремененном»
цв ето­
вом:
англ.
The Red Square, фр.
La place Rouge,
нем.
Die rote Platz.
Точно
так
же
поступали
(а иногда и поступают)
н екот орые
иностранные
комментаторы
выражения
к рас ная
девица
или
слова
красавица.
Вот
выписка
из
легкомысленной
по
характеристике
В .О . Ключев ск ого)
книги
французского
и стор ика
Г.Леклерка
об
истории
Ро с с ии : «Слово красавица происходит от слова,
оз­
начающего
красный
цв ет
rouge au féminin(a). Для вы­
раж ени я
хорош ей
же нщины
говорят
пре красн ая
баба, femme très rouge, то есть выкрашенная красною
кр аско ю».
И.Г.Добродомов
ме тко
обратил
вн има ние
на
э тот
старый
«исторический»
ляп сус ,
ко торый
мо­
жет
ко нк ури рова ть
ра зве
что
со
знаменитой
«развеси­
ст ой
клю кв ой».
Он
приводит
и
поясняет
коммента­
рий
И.Н.Болтина,
опубликовавшего
в
1788 году « Пр и­
мечания
на
историю
и
нынешния
России
Г . Лекле рка,
сочиненные
генерал-майором
Иваном
Бо лт иным»
(Добродомов 1980, 5). В этом комментарии дан весь­
ма
объективный
очерк
и стори и
ин тер есую щего
нас
оборота
в
св язи
с
другими
мни мо
ц в етооб озна чаю­
щими
эп ит ет ами: «Слово красный,
-а я,
-ое
е сть
сл а­
вянское,
значит
леп,
пр иго ж,
а
русские
перенесли
его
к
красному
цвету,
по
превосходству
с его
цве та
п ред
прочими,
ка ковым
он
на
гл аза
их
каз ал ся.
Не
знаю
я,
б ыло
ли
у
русских
кр асн ому
цвет у
собствен­
ное
на зва ние,
кроме
слова
алой,
коим
ныне
г усто­
розо вый
цвет
называем;
сл авян е
ж
н азыв али
его
че р-
мный,
червленый
и
румяный.
В
книгах
славянских
и
доныне
слово
красный
осталось
в
первобытном
его
смысл е,
а
в
языке
русском
означением
чермного
цв е­
та.
Однако
жив
нынешнем
языке
русском
ес ть
мно­
329


жество
речей,
в
ко их
слово
красный
в
первобытном
приемлется,
яко
красное
солнце,
красный
день,
пре­
кр асн ое
строение,
местоположение,
к ра сная
девица
и
п роч.
По сл ов ица:
Не
красна
изба
уг лам и,
красна
пи­
рогами.
В
Мо скве
на зыва ется
и
поныне
красное
крыль­
цо,
к рас ная
площадь,
не
потому
чтоб
были
оне
не­
к огда
кр асн ою
к раск ою
в ыкра шен ы;
но
по
их
приго­
же ст ву,
благолепию.
К ня гиня
Ольга
до
з аму жес тва
своего,
называлася
Прекрасною,
по
поводу
изящ-
ныя
кр асот ы
ея.
Во
в сех
приведенных
речах
и
подоб­
ных
им
премногих,
слово
красный
значит
при гожий ,
благовидный.
И так
слово
кра сав ица
происходит
не
от
слова
означающего
кра сн ый
цв ет,
но
от
слова
ле по­
та,
пригожество;
и
прекрасная
баба
не
ест ь
femme
très rouge, то есть выкрашенная красною краскою,
но
в
превосходной
ст еп ени
лепая,
приг ож ая,
хорошая.
Примечание
сие
подхватил
а втор
из
Бишинговой
Гео­
графии
и
тщеславится
им
яко
собственным:
но
не
к
стате.
Бишинг,
не
з ная
славя нског о
языка,
напи­
са л:
выражение
девица
красная,
на
языке
рус ск ом
значит
девица
при гожая
(с.
16). Автор последовал его
ош иб ке,
а
чт об
не
заметили,
что
примечание
сие
не
е го,
а
чужое,
поставил
вместо
де ви цы,
баб а;
в
том
он
и
не
погрешил,
ибо
большая
ча сть
тех ,
кои
при
Бишинге
были
девками,
в
бытность
авторову
сд ела­
лись
уже
бабами».
Как
ви дим,
ошибочное
толкование
оборота
крас­
ная
девица
привело
даже
к
превращению
в
«нелепую»,
т.
е.
некр асив у ю
красную
бабу,
что
в ыз вало
справед­
ливый
гн ев
русского
генерал-майора.
И
действитель­
но
—
напрасно
мы
будем
искать
в
слов а рях,
сборни­
ках
пословиц
или
п есен
соединение
эпитета
кр асн ый
со
словом
баба:
ве дь
последнее
тяг отее т
к
отрицатель­
ной
окраске,
обусловленной
не
только
и
да же
не
столько
возрастом
женщины,
которую
на
Руси
назы­
в али
бабой,
сколько
ее
социальным
статусом.
Это
хорошо
подмечено
о пр еделен ием
в
сл ов аре
В.И.Даля:
«Баба
—
зам ужн яя
женщина
низших
сословий,
осо­
330


бе нно
после
первых
ле т,
когда
она
бы ла
м олод кою,
м олодй ц ею,
или
вдова» (Даль, I,32).
Да
и
попро­
буйте
подставить
эпитет
кра с ный
хо тя
бы
в
одну
из
пословиц,
где
это
слово
фигурирует:
Где
черт
не
сла­
ди т,
туда
бабу
пошлет;
К урица
не
пт ица,
баба
не
человек
или
Баба
с
возу,
кобыле
легче.
Пос ле
долгих
поисков,
конечно,
можно
найти
какую-нибудь
по­
сло ви цу
типа
уральской
К оло
паски
(пасхи)
все
ст а­
р ухи
ба ски
(красивы), но это скорее подтвердит несо­
единимость
прилагательного
красный
с
какими-либо
иными
обозначениями
лиц
жен ско го
пола,
кроме
девица,
чем
оп ров ергн ет
ее.
Справедливости
ради
на до
сказ ат ь,
что
аналогична
и
синтаксическая
связь
компонентов
сочетания
кр ас ный
молодец,
к отор ое
со
временем
вступает
в
отношение
семантической
оп­
по зи ции
с
оборотом
старый
хрыч.
Устойчивость
соединения
эпи те та
и
существи­
тельного
в
данном
сл уча е,
след ов атель но,
н еруш и­
ма.
Сочетание
во шло
в
ли тера турн ый
русский
язык
прежде
все го
именно
как
устойчивое
обо зна чен ие
молодой
красавицы
из
простонародья.
В
нем
оно
уп отр ебляе тся
либо
как
несколько
переработанная
цитата
народной
песни,
либо
для
стилизации
«под
фольклор»:
Ой,
к абы
зимою
цветы
расцв е тали,
Кабы
мы
любили
да
не
разлюбляли,
Кабы
дно
морское
дос тать
да
измерить,
Кабы
можн о,
брат цы ,
красным
девкам
верить.
(А.К.Т ол с то й.
Ой,
кабы)
В
стихотворении
А .В.Ко льцо ва:
Он
вздохнул,
зап ел
Песн ю
грустную;
Д алеко
в
л есу
Раздалась
та
песнь.
Глубоко
в
ду ше
331


Красной
девицы
Озвалась
она
И
запала
в
не й.
(Молодая жница)
значение
оборота
кра сн ая
девица
совершенно
не
ме­
няется,
хот я
сти ли сти че ские
ц ели
здесь
уже
несколь­
ко
и ны е, «экспрессивно завышенные».
Но
вот
еще
о дин
семантический
шаг
—
и
это
бе зб бразн ое
соче­
тание
становится
образным,
а
следовательно,
и
иди­
ом ати чн ым.
В
н ашем
случае
это
шаг
как
бу дто
и
не
лексико-семантический,
а
ск орее
—
грамматический:
меняется
лишь
отношение
к
ро ду
о бо знач аемог о
лица.
Есл и
о
ка ко м-ли бо
парне
сказ ать
покраснел
(зардел ­
ся ), как красная девица,
то
это
уже
будет
ус тойч ив ое
сравнение,
а
следовательно,
и
фразеологизм.
Без
сравнительного
со юза
выражение
к ра сная
де­
ви ца
(девушка)
давно
ст ало
в
литературном
языке
иди­
ом ой,
характеризующей
з аст енч ив ого,
скромного
юн ош у: «Володя и Дубков называли его (Н ех люд о­
ва .—
В.М.)
кр асн ой
девушкой» (Л.Н.Толстой.
Отро ­
че ство); «Меня пригласил к себе обедать один мой
пансионский
товарищ,
слывший
в
молодости
за
кр ас­
ную
девицу
и
оказавшийся
вп осл едстви и
че лове ком
вовсе
не
застенчивым» (И.С.Тургенев.
Яков
Пасын­
ко в).
Т аким
об разо м,
семантическая
граница
между
устойчивым
словосочетанием
неидеоматического
ти па
и
идиомой
о к азы вается
легко
проходимой.
Такой
«пе ­
реход
границы»
был
подготовлен
прежде
всего
«фор -
мульностью»
сочетания
красная
де ви ца,
его
традици­
онностью
и
же стк им
сцеплением
входящих
в
не го
компонентов.
Еще
менее
ул овим а
грань
меж ду
фразеологичес­
ким
и
н ефразеолог ич ес ким
значениями
у
сочетания
б елый
свет.
С рав ним
два
употребления
этого
оборо­
та
—
одно
в
народной
песне,
вто рое
—
у
народного
поэта
А.В.Кольцова:
332


Как
со
вечера
приказ
отдан
был,
Со
полуночи
ружья
чищены,
Ко
белу
свету
в
поход
пош ли.
(Кир.
Нов., I, No190)
З аг рус тила,
запечалилась
Моя
буйная
головушка:
Ясны
очи
—
соколиные
—
Не
хотят
смотреть
на
белый
свет.
(А.В .Коль цо в.
Тоска
по
вол е)
Первый
оборот
как
будто
представляет
собой
ус­
той чи вое
словосочетание,
лишенное
образности:
ведь
и
эпитет
белый,
и
с лово
свет
употребляются
в
своих
конкретных
значениях.
Белый
с вет
здесь
‘светлое время
дня’,
‘начало дня’.
Он
входит
в
«ассоциативный ряд
русской
народной
лир ики» (по терминологии А .Т . Хр о-
ленко
—
1981, 99), в данном случае
—
в
ряд
време­
ни:
вечер
—
пол ночь
—
утро.
Поэтому
белый
свет
си­
нонимичен
в
песнях
бе лой
заре:
Со
вечера
гол ова
болит,
Ко
полуночи
пе ре стави ла сь,
Ко
бе лой
заре
хоронить
несут.
(Кир .
Нов., I, No301)
В
с тих отв ор ении
же
А .В.Ко ль цова
уже
трудно
сказ ат ь
со
всей
определенностью,
какой
свет
конк­
ретно
имеется
в
виду
—
‘лучистая энергия,
воспри­
нимаемая
глазом
и
делающая
ви димы м
окр ужающ ее’
или
‘мир,
земля,
в селе нн ая’.
Герой,
томящийся
в
н евол е,
фактически
не
хочет
видеть
ни
с вета
солнца,
ни
о кр ужаю щего
мира.
Здесь
своеобразный
синкре­
ти зм
и
разных
значений
прилагательного
белый,
и
разных
значений
существительного
свет.
Собственно
г ов оря,
по эт
з десь
очень
тонко
от­
разил
др е вний
синкретизм,
присущий
нашему
об о­
333


роту.
Пе рв она ча льно
б елый
свет
был
своеобразным
семантическим
дублетом
—
«маслом масляным», что
усиливало
выразительность
сочетания.
Древние
т ек­
сты
п ока зыв ают,
что
белый
и
с вет
дав но
связыва­
ли сь
воедино.
В
Остромировом
Евангелии
(1056 г.),
например,
ес ть
такое
ср ав нен ие: «Ризы его быша
бЬлы
яко
свЬт».
Реч ь
и дет
ли бо
об
очень
светлых,
л ибо
—
что
то
же
само е
—
очень
белы х
церковных
одеяниях.
И сходн ое
значение
сочетания
—
‘яркий дневной
свет’
—
в
какой-то
мере
еще
со хран яется
в
некото­
рых
пословицах
(Свет бел,
да
люди
че рн ы), в песнях,
подобных
пр и веденн ой
выше,
и
в
выражении
света
бе лого
не
видеть
‘не знать покоя и отдыха из - за
непо­
с ильн ой
ра боты’ ,
‘мучительно страдать от нестерпи­
мой
боли,
болезни
или
го ря’.
Еще
в
XVII веке этот
об орот
мог
употребляться
и
в
прямом
значении.
В
од­
ном
из
сибирских
ак тов
(1673 г .)
чи т аем : «Пришла
с тужа
и
обмороки
(т.
е.
мр ак.—
В .М)
великие,
св е­
ту
не
ви д ели ». Оборот,
возникший
на
базе
этого
пр я­
мо го
значения,
внутренне
раздвоен.
С
одной
сторо­
ны,
че лов ек
не
замечает
бе лого
света,
т.
е.
светлого
д ня,
из-за
интенсивной
и
тяже лой
работы.
С
другой
ст орон ы,
е му,
как
говорится
в
рус ск ом
фо льк лоре,
«белый свет не мил»
из -за
сильной
боли,
болезни
или
ду шевн ых
переживаний.
Эта
ра здво ен нос ть
от­
ражена
и
в
сов рем ен ном
употреблении.
В
др евнер у сско м
язык е
выражение
св ета
бе лого
не
видеть
могло
употребляться
без
э п итета
и
без
от­
рицания.
Первый
случай
такого
употребления
отме­
чен
в
новгородской
б ерес тян ой
грамоте
No
305, отно­
ся щей ся
к
XIV—XV векам: «Дай ми света видеть».
Это
была,
по
мнению
акад.
В.И.Борковского,
рас­
шифровавшего
грамоту,
своеобразная
народно-поэти­
ческая
клятва.
Широко
известная
в
живой
реч и
новгородцев,
эта
клятвенная
формула
бы ла
ус во ена
московским
д ело­
вым
языком
XVI века .
В
че лобитн ы х
она
уже
ст ала
334


своеобразным
призывом
о
помощи,
м илос ти
и
зн а­
чи ла,
примерно,
‘окажи милость,
по мо ги’.
Вот
как,
например,
крепостной
кр ест ья нин
Е. Кле­
ментьев
просит
своего
помещика
освободить
его
от
о бр ока: «Помилуй,
государь,
бедного
сироту,
во ззри
на
беспомощного,
дай
бЬдному
свет
видать,
не
дай
бЬдному
вконец
погибнуть» (1671г.).
В
современный
ли терат урн ый
язык
эта
устойчивая
формула
уже
не
попала
(Волков 1974).
О
«световом»
значении
прилагательного
белый
свидетельствует
также
выражение
средь
бела
дня
‘днем,
когда
совсем
светло’
и
устаревшие
обороты
белый
день
‘целый,
полный
день’,
‘светлый период суток’,
до
бела
света
‘до самого утра’.
Сло во
свет
у
сл авян
уже
в
глубокой
древности
имело
и
п ростр ан ств ен ное
значение
—
‘окружающий
ми р,
вселенная’,
‘земля’. Именно в этом ключе было
переосмыслено
и
первоначально
«световое»
со чета­
ние
белый
свет
всеми
в осточн ым и
славянами.
Тако­
му
переосмыслению
способствовало
мифологическое
противопоставление
«этого»
света,
т.
е.
светлого,
солн ечн ог о
мир а
жи в ых, «тому»
свету
—
темному
царству
ме рт вых:
Без
пра вды
жить
—
с
бе ла
света
бе­
жать;
Белый
свет
не
к лином
с ошел ся
на
ком-либо;
Не
мил
и
белый
свет,
кол и
милого
н ет.
В
образовании
оборота
немалую
ро ль
сы г рала
и
символика
белого
цвета
в
р усско м
языке.
Она
была
положительной.
С
точки
зрения
древнерусской
эсте­
тики
белое
лицо,
белые
рук и
и
белое
тел о
яв лялис ь
непременным
стандартом
че ловече ской
красоты.
В
XIV—XV веках белую одежду носили великие кня­
зья.
Белыми
людьми
назывались
в
крепостнической
России
крестьяне,
освобожденные
от
феодальных
повинностей.
Эти
и
многие
другие
примеры
—
от ра­
жения
древнейшего
цветового
противопоставления:
б елый
(положительный)
—
черный
(отрицательный).
Именно
положительными
тонами
ок рашен ,
как
пр а­
вил о,
и
оборот
белый
свет
‘земля со всем существую ­
335


щим
на
не й,
мир,
вселенная’
и
его
предложно-па­
дежные
вариации
на
(всем)
белом
свете,
по
(всему)
белому
свету
(ходить,
е здит ь,
шататься)
и
др.
П роц есс
пер ехо да
фольклорных
фор мул
во
фр а­
зеологизмы,
как
показывает
история
приведенных
оборотов,
связан
с
длительным
и
постепенным
раз ­
витием
этой
формулы
в
недрах
фол ьклора .
Вместе
с
тем
—
и
это
особенно
ва жно
—
в
фольклорном
т ек­
сте
такие
формулы
остаются
лишь
устойчивыми
кон ­
стру кци ям и
с
прямым
значением
и
фразеологизация
почти
никогда
не
происходит.
Вот
почему
исследо­
ватели
ве рно
по дч ерки вают ,
что
«среди фольклорной
фра зеолог и и
мало
идиом
и
много
фр азеолог и чес ки х
с оч ет а ний» (Ройзензон 1968, 80).
Пер ех од
свободного
фольклорного
сочетания
в
идиому
обычно
вызван
переключением
«жанрового
регистра», т.
е.
перемещением
фо рм улы
из
фольк­
лорн ог о
текста
в
текст
художественной
литературы.
Так,
фо рм улы
живая
вод а
и
ме ртв ая
вода
в осход ят
к
сказкам,
повествующим
о
чудесном
оживлении
лю­
дей
после
смер т и,
когда
от
окропления
ме ртв ой
во­
дой
срастается
плоть,
а
от
ок роп лен ия
живой
—
мерт­
вый
оживает.
В
соответствии
с
фоль к лорн ой
традицией
ис пол ь­
зует
эти
об ороты
А.С.Пушкин
в
поэме
«Руслан и
Людмила»:
И
вспрыснул
мертвою
водою,
И
раны
засияли
вми г,
И
труп
чудесной
к рас отою
Процвел;
тогда
вод ой
живою
Героя
старец
ок ропил ,
И
бодрый,
полный
новых
с ил,
Т реп еща
жизнью
молод ою,
Встает
Руслан...
Но
вот
в
письме
А.С.Пушкина
Н.М.Языкову
14
апреля
1836 г.
та
же
п ара
сочетаний
уп отре бляетс я
в
336


другом
семантическом
кл ю че: «Будьте моим сотруд ­
ником
неп ременно .
Ваши
стихи
—
вод а
живая;
наши
—
вода
мертвая;
мы
ею
ок ати ли
“Современни­
к а”,
опрысните
его
вашими
кипучими
кап ля ми». Тут
еще
жива
с вязь
с
фольклор ны м
источником,
но
уже
появилась
новая
экспрессия,
да,
пожалуй,
и
но вый
смысл:
ре чь
идет
о
живых,
естественных
и
непри­
нужденных
ст иха х.
Может
п ока за ться,
что
это
зна­
чение
не
отстоялось
н асто ль ко,
чтобы
п рев рати ть
пе­
реносное
сочетание
в
об разн ый
оборот.
Но
это
не
та к,
ибо
и
у
других
сов рем енн и ков
А. С.
Пушкина
можно
на йти
подобное
семантически
обогащенное
у по тр ебл ение:
В
поэзии,
в
глаголах
провиденья,
Всепреданный,
ис кал
я
утеш ен ья
—
Живой
воды
источник
я
нашел.
(А.И. О до евски й.
Поэзия)
К
переносному
употреблению
этого
об орота
тя­
готеют
и
современные
писатели.
Так,
у
Федо ра
Аб­
рамова
он
превращен
в
ср авн ени е: «Сейчас я глаз не
мог
отвести
от
Евгении.
Просто
чу до
какое-то
п ро­
и зош ло,
бу дто
ее
живой
водой
вспр ы сну ли » (Дере­
вянные
кони).
Еще
богаче
семантический
ри су нок
этого
бывше­
го
фо льклори зм а
в
язык е
советской
п ечат и,
г де,
по
наблюдениям
К.М.Гюлумянц,
можно
найти
такие
его
значения,
как
‘необычайно свежая и чистая вода’,
‘жидкость,
изготовленная
че лов еком ,
эликсир
жиз­
н и’,
‘источник жизни,
си лы,
б од рости ’ (Гюлумянц
1978, 21—24).
Не
менее
ярк о
се ма нт ичес кое
много­
цветье
фр азеоло ги че ског о
антипода
жи вой
воды
—
мертвая
вода.
Вот
од но
из
его
употреблений:«Совре­
мени,
когда
жил
и
работал
Достоевский,
утекло
не­
м ало
вод ы
—
не
той
воды,
что
живет
и
растит,
а
той
“мертвой воды”,
которая
часто
являет
соб ой
фор му
пустословия
и
не
дает
ды шать
мысли.
Однако
эта
337


м ертв ая
во да
пу ст осл овия
не
ко сн улась
многих
м ыс­
лей
Достоевского.
Они
ост алис ь
в
высшей
степени
со вр еме нн ы» (Лихачев 1981, 65).
Налицо
сочное
национальное
выражение
с
це­
лой
п али трой
сем ан тич ески х
кр ас ок.
Все
он и,
одна­
ко,
замешаны
на
фол ьклорн ой
о сно ве.
Хл еб,
со ль
и
олимпийский
огонь
Второй
яркой
языковой
особенностью
русских
фо лькл орн ых
текстов,
как
уже
говорилось,
является
широкая
встречаемость
в
них
так
н азыв аем ых
парных
сл ов,
парных
словосочетаний,
или
репрезентативных
п ар,
типа
путь-дорога,
горы-долы,
з лато- сере бро ,
гуси-лебеди.
Конструкции
такого
рода,
конечно,
из­
вестны
и
в
других
язык ах
—
индоевропейских,
тюрк­
ских,
финно-угорских,
но
это
не
исключает
их
с пе­
цифичности
именно
в
рус ско м
фо льк лоре .
Ведь
и
здесь,
как
вообще
при
р еш ении
д илем мы
«националь­
ное
: универсальное», дело не столько в принципи ­
альном
наличии
этой
конструкции
в
том
или
ино м
языке
(вкаждомязыке «есть
в с ё»), сколько в ее кон­
кретно-лексическом
на пол нени и,
взаимодействии
внутри
э той
пар ы
и,
наконец,
функционировании
в
текстах.
По
этим
признакам
р у сские
парные
слово­
сочетания
имеют
св ой
собственный
национальный
колорит,
который
во
многом
рожден
именно
общи­
ми
«фольклорными переживаниями» .
Парные
сл овос очетан и я,
в
сущности,
являются
разновидностью
повтора:
не
случайно
некоторые
лин­
гвисты
на зыва ют
их
ли бо
с инони миче с кой
(Евгенье­
ва
1963, 178), либо разнокорневой (К ол ом1ець 1962,
58—59) тавтологией.
И менно
поэтому
в ыраже ния
типа
ни
роду
ни
племени
или
судить
да
рядить
экс п­
рессивны
даже
в
тех
с луча ях,
если
они
уп отребляю т­
ся
в
прямом,
а
не
переносном
значении.
Экспрес­
с ивна,
в
сущности,
сама
«идея тавтологичности»:
338


повтор
подчеркивает
«продолжительность действия,
интенсивность
качества,
множества
в еще й» (Потеб ­
ня
1899, 562). Подчеркивание этих трех общесеман­
тических
мо менто в
п ри суще
всем
парным
слово со­
четаниям
в
фольклоре.
Интенсифицирующая
рол ь
парной
конструкции
приводит
к
отрыву
ее
компонентов
от
ко нкр ет но­
ве щ ес твенн ого
значения,
к
обобщению
последнего:
хлеб-соль
—
это
уже
не
конкретные
продукты
пита­
н ия,
а
пи ща
в ооб ще,
злато-серебро
—
не
драгоцен­
ные
ме таллы
или
из де лия
из
них ,
а
материальное
богатство,
деньги,
горы-долы
—
не
кон крет н ый
ланд­
шафт
данной
местности,
а
бесконечно
дал еко е
пр о­
странство.
Не
в сегда,
ра зуме ется,
степень
обобщен­
ности
компонентов
парного
сочетания
с толь
высока,
как
у
приведенных
оборотов:
мать-отец,
ко нечн о,
в
песнях
и
былинах
ос таются
и
конкретными
роди­
телями
героя,
так
же
как
гуси-лебеди
—
излюблен­
ной
в
песенном
фольклоре
стаей
пернатых.
Но
и
здесь
в озм ожно сть
передать
значение
таких
со чета­
ний
одним
словом
(отец- м ат ь
—
родители,
гуси-
лебеди
—
птицы)
свидетельствует
о
несомненном
тяготении
т аких
конструкций
к
семантической
обоб­
щенности.
Необычайно
широк
тематический
кр у г, «обслу­
живаемый»
парными
словосочетаниями.
А .Т.Х ролен-
ко,
подвергший
детальному
анализу
репрезентатив­
ные
пары
такого
т ипа
в
народных
песнях,
предложил
тематическую
классификацию,
ко торая
впо лне
при­
ложима
к
парным
оборотам
других
фо льклорн ы х
ж ан­
ров
(Хроленко 1981, 61—89). О соб ен но а к тивны з десь
такие
семан ти ч ески е
«микрополя»:
1.
Ч ел о век : ‘родственники’ (мать-о те ц ,
брат-се­
стр а ), ‘термины социальных отношений’ (купцы -г ене ­
ралы,
цари-князья,
княгиня-боярыня), ‘части тела,
лица’
(руки-ноги,
усы-кудри,
у сы- боро да), ‘внутреннее состо­
яние
че ло ве к а’ (грудь-гол ова,
жив от-с ерд це ,
грудь-сер­
д це ), ‘имена собственные’ (Саша -М а ша,
Сашенька-
339


Машенька,
Маша-Дуняша). Ядром
этого
по ля
являет­
ся
обозначение
родственных
отношений;
2.
Пр едм еты
одежды
и
туалета: ‘ткани’ (атлас-
ба рхат ,
кумач-китайка,
пл ис- барх ат ), ‘меха’ (куни­
цы -л иси цы), ‘предметы одежды’ (шубки -ю бк и), ‘обувь’
(чулочки -че бот очки,
к от ы- лап ти), ‘косметика’ (бели ­
ла-ру м ян а);
3.
Жилище
и
д омаш нее
имущество
(двери- ок на,
хата-баня);
4.
Пища,
питье
(чай - ко фе,
чай-мед,
ч ай-с ахар,
пив о-в ин о,
щи-каша,
прянички-орешки);
5.
Материальное
богатство
(злато -сер ебр о );
6.
Животный
мир
(гуси -ле бе д и,
крылья-перья,
зайка-горностайка,
щуки-караси);
7.
Растительный
мир
(калина -м алина ,
ельник-бе­
резник,
ельничек-осинничек,
дуб -в яз,
грибы-ягоды,
лук-
чеснок,
хрен-капуста,
пшеница-рожь);
8.
Географическое
пространство
(луга-б олота ,
м хи-б олот а,
горы-долы,
сад-огород,
море-озеро,
реч-
ка-прудочек);
9.
Время
(часы-ми н уты,
вечер-полночь);
10.
Разные
предметы
(скрипка -ба лала йк а,
н ос-
корма,
коромысла-ведра,
щетка-гребенка,
св и н ец-по­
рох).
Как
видим,
парные
словосочетания
отражают
едва
ли
не
в есь
набор
представлений,
связанных
с
жиз­
нью
че лов ека
и
окружающим
его
миром.
И
не
п ро­
сто
отражают,
а
отражают
поэтически,
внося
в
обо­
значения
этих
прозаических
п он ятий
элемент
фольк­
лорной
экспрессии.
И
здесь,
как
и
в
других
т ипах
фо льклорн ых
ф ор­
мул,
д алеко
не
все
словосочетания
вливаются
в
по­
ток
общенародного,
а
тем
более
ли те ратурн ого
рус ­
ского
языка.
Но
ос обо
яркие,
многократно
повто­
ренные
народными
ск азит елями
все-таки
вливаются
в
э тот
поток
и,
влившись,
переосмысляются
и
свер­
кают
в
нем
песчинками
золотого
запаса
русской
фр а­
зеологии.
340


Вот
в сего
лишь
одна
из
ни х,
отсеянная
из
об­
ширного
семантического
поля
парных
сочетаний
‘пища’,—
хл еб-сол ь .
В
ней
отрази ли сь
древние
пред­
ставления
о
хлебе,
кот орый
у
славян
и
других
инд о­
европейских
народов
был
важнейшим
продуктом
пи­
тания
и
потому,
ест еств енн о,
не
мог
не
ст ать
риту­
а льным
атрибутом,
мифологическим
с имво лом
и
об ъ ектом
воспевания
в
фольклоре.
Долгое
время
эт и­
мологи
бы ли
убеждены,
что
сл авян ско е
слово
хл еб
—
за им с тво вание
из
готского
hlaifs, восходящее к ре­
конструированному
прагерманскому
*xlaibaz.
Лишь
недавно
Ю.В.Откупщиков
убедительно
доказал,
что
это
слов о
связано
с
рядом
балтийских
наименований
хлеба
—
л ат ыш, klâips и лит.
kliepas, и далее с гла­
г ольн ым
корнем
*(s)kli-p-/*(s)kloi-p, *(s)kli-p ‘отре­
зок,
к ус о к’ (Откупщиков 1973).
Видимо,
это
зна че­
ние
и
было
ис хо дным
для
названий
хл еба
и
у
славян,
и
у
б алт ов.
Ес ть
нечто
глу б око
символичное
в
этом
искон­
ном
значении.
Ведь
отрезать
можно
только
от
ц ело­
го,
един ог о.
В
отрезанном
от
хлебного
ка рав ая
лом­
те
—
и
справедливое
распределение
материальных
благ
в
общине
или
в
семье,
и
желание
поделиться
с
ближ­
ними
самы м
необходимым,
и
в
то
же
вре мя
п ри част­
ность
к
тому
социальному
целому,
трудом
которого
эти
блага
созданы.
Вот
почему
бережное
и
благого­
ве йное
отношение
к
хлебу
передавалось
с
древней­
ших
времен
от
поколения
к
поколению.
Невозможно
перечислить
все
обряды
и
поверья,
связанные
с
хлебом.
Особое
з нач ение
он,
конечно,
и мел
в
земледельческих
обрядах
летне-осеннего
ка­
ленд арног о
цикла,
связанных
с
уб оркой
урожая
в
п оле,
с
об мо лотом
зерна
и
его
хранением.
Т ак,
у
западных
сла вян
жницы,
выходя
на
первую
жатву,
б рали
с
собой
ломоть
хлеба,
а
под
две
первые
горсти
колосьев,
сложенных
крест-накрест,
кла ли
кусочек
хлеба.
Возвращаясь
с
п оля
домой,
крестьяне
э тот
хл еб
за бира ли
с
собой.
Считают,
что
эт от
обряд
восходит
341


к
др евне му
жертвоприношению
и
является
пережит­
ком
магии
плодородия.
Важную
рол ь
играли
риту­
аль ные
действия,
связанные
с
хлебом,
и
на
Рожде­
ство.
У
южных
славян
рождественский
обрядовый
хлеб,
име вш ий
самые
различные,
нередко
весьма
прихотливые
формы,
разламывался
и
съедался
во
время
праздничного
обеда.
З десь
э тот
хл еб
так же
си м­
в олизи рова л
весенний
сев
и
урожай
будущего
года.
Ритуальное
«ломание»
и
по едание
такого
хл еба
как
бы
вливало
в
ка жд ого
участника
об ряда
маг ич ескую
си лу
«хлебного духа»
и
вместе
с
тем
служило
особым
в идом
жертв
божествам,
от
которых
за вис ит
плодо­
родие.
У
восточных
славян
также
м ногие
р иту ал ьные
дей­
ст ва
св язаны
именно
с
хлебом:
например,
при
гада­
ниях
хл еб
п ус кали
по
во де,
выставляли
собаке
на
выбор,
кла ли
под
подушку,
к лали
в
колосья
в
поле,
оставляли
на
развилке
дорог,
на
п редп олага емом
ме­
сте
нового
д ома
и
т.
д.
Или
пелись
песни
(колядки,
весенние,
ж нивны е), где выражалось пожелание хо ­
рошего
урожая
хл еб ов : «Уроди,
Б оже,
жито-пшени­
цу...
на
поле
снопами,
на
гумне
копами,
в
кл уне
—
присыпно,
а
в
млыне
—
примольно,
а
в
деже
—
п од-
ходно,
а
в
п ечи
—
печисто,
а
на
столе
—
кроисто...»
Не
мень ш ее
с им в оли ко-о бряд овое
значение
имел
и
такой
«нерастительный»
продукт
питания,
как
соль.
Добыча
ее
бы ла
трудоемка,
вез ли
ее
во
мно гие
уг ол­
ки
России
и здал ека,
и
потому
стоила
она
весьма
до­
рог о.
Во
времена
Ив ана
Грозного,
на пр имер,
пуд
со ли
стоил
столько
же,
ск ольк о
добротная
крестьян­
ская
изба.
Но,
конечно,
не
це на
соли,
не
трудоем­
ко сть
ее
добычи
и
даж е
не
вкусовые
качества
ст али
ос н овой
для
переосмысления
эт ого
п род укта
питания
в
фольклоре
и
мифологии.
Издавна
стало
известным
р едкое
сво йст во
со ли
—
предохранять
продукты
(осо­
бенно
мясные)
от
гниения,
консервировать
их.
От­
сю да
ее
основная
символика
—
символика
постоян­
ст ва,
вечности,
верности,
дружбы
и
уважения
(Гвоз-
342


да рев
1982, 126—127; Шахнович 1984, 87—88). С э той
символикой
св яз ано
множество
обрядов,
ритуалов,
поверий.
Одно
из
них
—
о
том,
что
рассыпанная
соль
при­
водит
к
ссо р е,—
д ошло
до
наших
дней
с
глубокой
древности:
у
греков,
римлян
и
ара бов
перевернутая
солонка
знаменовала
разрыв
дружеских
отношений.
И
наоборот
—
в
зна к
дружбы
гостям
подносилась
именно
соль.
На
Востоке
до
сих
пор
сохраняются
«клятвы солью», «союзы соли», «право соли», явля­
ющ иеся
проявлением
гостеприимства.
В
арабских
странах,
например,
так
присягают
солью:
ставят
бл ю­
до
с
солью
перед
договаривающимися,
и
каждый
д олжен
положить
несколько
крупинок
соли
в
рот.
А рабс кая
поговорка
«Соль между нами»
значит
имен­
но
заверение
в
нерушимой
дружбе.
У
славян
отн ошен ие
к
соли
было
столь
же
благо­
говейным,
как
и
отношение
к
хлебу.
Не
случайно
поэтому
ритуально-обрядовая
символика
хлеба
и
соли
соединилась
у
русских,
украинцев
и
белорусов
в
ус­
тойчивый
элемент
народного
этикета.
Оборот
Хл еб
да
соль!
в
России
долго
являлся
при­
в етс тви ем:
эту
формулу
гость
обычно
произносил,
входя
в
избу,
где
за
столом
сидел а
обедающая
семь я.
Такое
пожелание
приятного
аппетита
—
ли шь
одно
из
целого
ряд а
добрых
пожеланий,
со став ляю­
щих
строго
регламентированный
народный
э ти кет.
Гость,
входивший
в
до м,
обычно
тро ек рат но
кланялся
в
п ояс
(первый поклон
—
Богу,
второй
—
хозяину
с
хозяйкой,
тре тий
—
всем
добрым
л юдя м).
Затем
он
желал
всем
доброго
здоровья
и
сп ра шив ал : «Здорово
ли
спали-ночевали?» или «Спали-ночевали,
весело
ли
вс тава л и?», не требуя прямого ответа.
Если
гос ть
з аст авал
хозяев
за
работой,
то
он
го вори л: «Помогай
Бог!» или «Благослови,
Го спод и!», если же за отды­
хом
—
«Беседуйте!» или « С идеть
Бог
помочь!»
Кром е
формулы
Хл еб
да
соль/чисто«застольную»
специфику
имело
и
вто рое
приветствие
—
Чай
да
са­
343


хар!, употреблявшееся при чаепитии.
Хозяин
же
в
отв ет
на
такие
пожелания
Обычно
гово ри л: «Милости
просим!»или«Добро
пожаловать!»или«Садись
—
го­
ст ем
будешь!»или«Хлеба
кушать!»ит.
д.
Сейчас
в
качестве
формулы
этикета
оборот
хл еб
да
с оль,
к
сожалению,
сдает
позиции,
вытесняемый
п олук алькой
из
фра нц узског о
—
приятного
аппе т и­
та
(Bon appétit!).
Впрочем,
нельзя
ск азат ь,
что
это
древнее
русское
выражение
ок он чательн о
списано
в
архив
и
ст ало
безнадежным
этнографизмом
и
исто­
ри змо м.
В
со ветск ой
лит е ра туре
оно
употребляется
дос­
та точн о
часто.
Вот
ситуация
из
повести
Л. И.П а нте­
леева
«Пакет»: герой пытается сжевать и проглотить
опечатанный
сургучом
пакет
с
важным
военным
до­
кументом,
чтоб ы
он
не
достался
белогвардейцам:
«Глотать противно .
А
гл авно е
д ело
—
без
соли,
без
ничего,
так,
всухомятку
жу ю.
А
мой
конвоир,
по­
нимаете,
улыбаться
перестал
и
винтовкой
играть
пе­
ре стал,
и
сурьезно
за
мной
наблюдает.
И
вд руг
он
мне
говорит...
Тихо
так
говорит:
—
Эй!
—
говорит.—
Хлеб
да
соль».
«Ванюшка Найденов,
бу дто
не
з амеч ая
холодно­
ватой
сдержанности
в
лицах
хозяев,
улыбаясь
ск азал:
—
Хлеб-соль
вам!
Не
успел
Ак им
рта
ра скрыть ,
чтобы,
не
пр игла ­
шая
к
столу,
проронить
скупое
“спасибо”
или
отд е­
латься
грубовато-шутливым: “Ем,
да
свой,
а
ты
ря­
дом
постой”,
как
Най дено в
торопливо
продолжал:
—
Да
вы
не
беспокойтесь!
Не
надо!
А
впрочем,
можно
и
позавтракать...
Я,
признаться,
сегодня
еще
не
ел» (М.А. Шолохов.
П одн ятая
целина).
И
в
наш и
дни
на
«Хлеб да соль!» могут шутливо
ответить: «Едим,
да
свой,
а
ты
рядом
п ост ой !» Такие
расширения
формулы
свидетельствуют
о
ее
не га снуще й
известности
и
«обкатанности»
в
народной
речи.
Не
с лу­
чайно
писатели
используют
их
для
повышения
эксп­
рессивноеTM
текста
и
речевой
характеристики
героев.
344


Этикетный
смы сл
форм улы
х леб
да
сольтакже
во с­
х одит
к
ритуалам,
об ряда м,
поверьям.
Хлебом,
пи­
рогами,
пряниками
на
Р уси
одаривали,
например,
на
масленицу
все
родственники
и
бл и зкие
молодую
супружескую
чету,
что
символизировало
приобще­
ние
о дар иваемы х
к
семейному
столу.
С
эт им
в
какой-
то
мер е
св язан
и
широко
распространенный
об ычай
встречать
хлебом-солью
мо ло дых
на
свадьбе,
име ни­
тых
и
почетных
гостей
и
даж е
—
в
ск отов одческ и х
обрядах
ку пли -п рода жи
скота
—
новокупленную
хо­
зяином
скотину.
Материальная
и
духовная
символика
хлеба-соли
отра зилас ь
почти
во
вс ех
жанрах
русского
фол ьклора.
В
р у сских
народных
п есн ях,
как
мы
ви дел и,
именно
фольклорная
формула
хлеб-соль
составляет
яд ро
тема­
тической
группы
‘пища,
еда’
и,
по
справедливому
наблюдению
А.Т.Хроленко,
яв ляетс я
ее
самы м
о боб­
щенным
представителем.
Прошу
м илос ти
на
св адьбу
Х леба -со ли
моей
кушать,
пива-вина
моего
пиши,—
поется
в
одной
из
свадебных
песен
(Соб. , V, 626), и
зд есь
об рядов ос ть, «этикетность»
и
фольклорность
пер епл етают ся.
Д оста точн о
часто
в стре чае тся
оборот
хлеб-соль
и
в
сказках .
Его
можно
отн ес ти
к
медиал ь ны м
(средин ­
ным)
формулам,
которые
не
начинают
и
не
з аклю­
ч ают
повествования,
а
рассыпаны
по
всему
ска зоч­
ному
тексту,
сопровождают
какого-либо
героя
или
его
действия,
ак ц ент ируют
какой-либо
эпизод
сю­
же тной
канвы
и
т.
д.
Любопытно
четкое
пр о тивоп о­
ст авл ение
этой
сказочной
формулы
в
румынских
и
р у сских
ск азка х
(Рошияну 1974, 115), где они имеют
различные
функции.
У
рум ын
она
используется
как
формула
угр озы
—
«хлеб с солью со мной больше не
будешь
есть»
—
и
относится
к
сит у ации
конфликта
345


вну три
семьи.
Это
уг роза
раз рыва
семейных
отн ош е­
ний.
Вот
ти пичн ый
сю жет
румынской
сказк и
с
такой
формулой.
У
старика
у мир ает
жена,
он
женится
вт о­
рично.
Новая
жен а
возненавидела
д етей
от
первого
брака
муж а
и
п ыта ется
и збав ит ься
от
них
с
помощью
э той
сакральной
фо рму лы,
обращенной
к
старику:
«Увези детей в лес,
а
то
хл еб
с
солью
со
мн ой
не
будешь
есть».
В
рус ски х
же
ска зках
фо рм ула
хлеб-соль
уп отре б­
ляется
в
русле
общефольклорной
символики
госте­
приимства.
Так,
ц арски й
сын,
стрелец-молодец
—
г ерой
ска зки
«Жар- пт иц а
и
Василиса-царевна»
при­
ветствует
Василису
следующими
словами: «Здрав­
ствуй,
Василиса-царевна...
М и лости
просим
хлеба-
соли
отк ушать,
заморских
вин
и сп роб ов ать» (Аф.,
I, 425).
А
в
др угой
ска зке
(«Два Ивана
—
сол дат­
ских
сы на») родная сестра змеев,
обернувшись
крас­
ной
девицей,
эт ой
же
фор муло й
приглашает
со лдат­
ского
с ына
Ивана
откушать
в
ее
горнице: «Хлеб-соль,
добрый
молодец!
Зачем
на
дворе
ку шаешь ?» (Аф. ,
I, 355).
В
так ом
же
благожелательном
ключе
употребля­
етс я
формула
хлеб-соль
и
в
других
жанрах
фольклора,
даж е
и
в
столь
специфическом,
как
заговоры.
Так,
в
бел о ру сском
заговоре
против
лешего
нео бх од имо
от­
весить
ему
двенадцать
поклонов
на
все
четыре
сторо­
ны
(ни в коем случае не крестясь,
ибо
он
«нехристь»)
и,
о пус тив
руки,
пройти
по
кругу,
приговаривая:
«Лес цеснбй (че ст ный . —
В. М.), царь домовбй,
хозя­
ин
бо льш бй,
и
прошу
я
вас
с
хлебом
с
со лью,
с
белой
рубашкой,
с
красной
ру ба хой,
с
низким
по­
клоном
—
простите,
благословите» (Шеин1893,
522).
Хлеб-соль
з десь
не
п росто
словесная
формула,
но
одновременно
и
ее
«материальное»
воплощение.
«Заговаривая»
лешего,
обычно
брали
с
со бой
хлеб,
завернутый
в
чистую
тряп очку,
ко торый
клали
в
глу­
хом
лесу
на
с ухую
к олод у.
Заговор
произносили
обыч­
346


но
по сле
захода
солнца.
Как
видим,
тут
налицо
«под­
куп
до лжн остн ого
л ица»
—
хозя ин а
ле са
прямо
на
ме­
сте
исполнения
его
служебных
обязанностей.
О собой
активности,
п ожалу й,
фо рму ла
хлеб-соль
достигает
в
таком
лапидарном
жанре
фольклора,
как
пословицы.
Вот
п ослови ц ы,
записанные
в
XVII—
XVIII веках:
Хлеб-соль
вместе,
а
рыбка
в
дел
(т.
е.
о т дел ьно ); Хлеб с солью бранится;
Хлеб-соль
за
вор о­
та
—
и
к олом
не
раз в оротишь ;
Ве лика
тв оя
хлеб-соль,
а
все
корочки
(Сим. , 148, 150, 213); Хлеб да соль
—
всему
голова;
Хл еб
да
с оль
лихого
не
попустит
(ППЗ,
114).
А
в
разн ых
позднейших
паремиологических
собра­
ни ях
—
ц елые
россыпи
пословиц
с
этой
формулой:
Сколько
ни
думай,
а
лу чше
х леба
да
соли
не
придума­
еш ь;
За
хлебом-солью
всякая
шу тка
хороша;
Х леб-со ль
ешь,
а
правду
режь;
Сол и
нет
—
слова
нет,
а
хлеба
не
стало
—
и
поговорка
стала;
Спасибо
тому,
кто
поит
и
кормит,
а
вдвое
тому,
кто
хлеб-соль
помнит;
По­
шло
бы ло
на
хлебы,
да
соль
своротила;
Хлеб-соль
—
заёмное
де ло...
Во
вс ех
этих
пословицах
соч етан ие
хлеб-соль
име­
ет
то
же
широкое
значение,
что
в
песенных
и
сказоч­
ных
форм улах ,
ко торые
означают
пищу,
п родукты
питания
во о бще.
Это
значение
—
‘еда,
пища,
уго­
щен ие’, —
вв иду
его
об общен н ости ,
и
в торая,
пере­
носная
его
семантическая
ипостась
—
‘забота,
попе­
чение’
и
д елают
об орот
хлеб-соль
фразеологизмом.
Фоль клорн ым
«духом»
веет
и
от
выражения
водить
хле б-с оль
с
кем-либо
‘водить дружбу,
компанию,
зна­
ко мс тво ’ (ср.: водить хороводы/кру г и).
С имб иоз
материально-вещественного,
обрядового
и
фол ьклорн ог о
сод ержан и я
формулы
хлеб-соль
спо­
со бст во вал
ее
со х р анению
и
в
р усско м
национальном
сознании,
и
в
ли тера турн ом
язы ке.
Многие
совре­
менные
обычаи
и
ритуалы,
тв орче ски
п реоб разов ав
и
обогатив
его
содержание,
хранят
древнейшее
у ва­
жение
к
хлебу,
ко торое
до сталос ь
нам
от
п ред ков.
347


На
свадьбах
во
дворцах
б рак осочет ани й
молодоженам
теп ерь
п одн осят
ка рав ай
хлеба
и
соль,
желая
тем
са­
мым
бу ду щей
семье
благополучия
и
достатка.
На
це­
ли не
так ой
кар авай
подносится
во
многих
с овхоз ах
водителям
ко лонн ы
с
хлебом
нового
урожая.
На
Олимпиаде
1980 года торжественное поднесе ­
ние
хлеба-соли
бы ло
возведено
в
ран г
официального
приветствия
гостей
этого
спортивного
пр аз дни ка.
На
границе
СССР
олимпийский
факел,
зажженный
в
древней
Олимпии,
встречали
посланцы
в сех
союзных
республик
бывшего
Сов етс кого
Союза.
И
при
этом
у ч аст никам
эстафеты
—
представителям
стран,
по
ко­
торы м
она
проходила,—
Греции,
Болгарии
и
Румы­
нии
—
были
пр епо дн есены
хлеб
и
со ль
в
знак
гостеп­
риимства
ко
всем
олимпийцам,
направлявшимся
в
Мо с кву.
Так
древний
греческий
обычай
эстафетной
пере­
д ачи
олимпийского
огня
неожиданно
слился
в
еди­
ное
целое
с
не
менее
древним
сл авян ск им
обрядом,
символизирующим
доброжелательство
и
миролюбие
к
т ем,
кто
прих од ит
как
желанный
гость.
Гоясы
и
сказка
про
белого
бычка
Мы
вид ел и,
ск оль
универсальны
по
своему
меж­
жанровому
распространению
в
фольклоре
могут
быть
те
или
иные
формулы.
Но
содержательный
акцент
несколько
мен яет ся
в
зависимости
от
задачи
во сп ро­
изведения
действительности,
им еющ ей
для
каждого
жанра
определенную
специфику.
Былины
или
п ре­
дания,
например,
ч аще
всего
сосредоточены
на
в аж­
нейших
сюжетах
славянской
или
русской
и стори и,
ка лен дарн о-о брядо вы е
песни
—
на
важнейших
эт а­
пах
сельскохозяйственной
деятельности,
п ослов ицы
и
поговорки
—
на
морально-этическом
ко декс е
на­
рода.
Вот
почему
определенные
формулы,
выкрис­
таллизовавшиеся
в
том
или
ин ом
жанре,
в
произве­
348


дениях
других
жанров
практически
не
встречаются.
В
та ком
случае
форм ула
обречена
на
«чисто»
фольк­
лорное
су щест во вание.
Лишь
немногие
узко-жанро-
вые
сочетания
п оп адают
во
фразеологию
ли тера тур­
но го
языка
—
б ольши нс тво
из
них
остается
на
по д­
ступах
к
не му
даже
несмотря
на
широкую
известность.
Мы
уже
видели
на
примере
ск азочн ог о
зачина
жили-
бы ли,
кото рый
имеет
узк о-жан р овую
специфику,
что
он
так
и
не
попал
во
фразеологические
клад ов ые,
в
то
время
как
ин ици аль ная
формула
с
более
широким
жанровым
диа па зо ном
—
молочные
реки,
кисельные
берега
—
стала
одной
из
идиом
русского
язы ка.
Ана­
л огич на
судьба
многих
формул,
специфичных
и
для
других
жа нр ов.
Вот
привычный
нам
с
дет ст ва
оборот
—
гой
ecu!
В
сознании
каждого
русского
он
неразрывно
связан
с
б ылин ным
речитативом,
с
подвигами
Ильи
Му­
ро мца,
с
удалыми
п ира ми,
бр анн ой
сеч ей
и
киев­
ским
князем
Владимиром
Красное
Солны шко.
Былинный
цикл
об
Илье
М уро мце
начинается
с
момента,
когда
калики
перехожие
приходят
в
город
Муром,
где
«стар казак»
сиднем
сид ит
на
печи
вот
уже
тр идца ть
л ет.
Как
пришли
ле
тут
две
ка леки
нонь
убогие,
Как
зашли
нонче
к
ему ,
Богу
помолилися,
Говорят
они
старбму
И лье
Муромцу:
«Ох ты ой ecu, старыя Илья Муромец!
Ты
ставай-ко
нонче
с
печеньки
муравленой».
(Исцеление Ильи Муромца//
Былины
1957, 64)
Конечно,
при
желании
фо лькл ори ст
может
оты с­
кать
гой
ecu и в некоторых других видах устного на ­
род но го
тво рче с тва,
так,
в
исторических
песнях
XVI—
XVIII веков это приветствие тоже широко встречает­
ся:
349


Уж
ты
ой
ecu, мое дорого дитя!
Што
же
ты
пр иех ал
не
по
старому?
Али
пир-от
т ебе
быв ает
не
по
юму
(не по уму .—
В .М.)?
(Исторические песни русского наро­
да
ХП-ХУШ
ев.
И г., 1915, с. 556)
Нельзя
не
видеть,
од на ко,
что
эта
записанная
в
Ар х ангел ьско й
губернии
песня
напоминает
и
по
ри т­
мике,
и
по
со держа ни ю
именно
былину:
не
случа йно
известный
специалист
в
области
фо льк лора
и
древ­
нерусской
литературы
В.П.Адрианова-Перетц
подчер­
кивает,
что
начало
песни
—
приведенный
отрывок
—
«построено на обычном былинном мотиве» (Адриа-
нова-Перетц
1974, 69).
Определенную
(во всяком случае географическую)
зависимость
от
былины
имеют
и
те
заговоры,
в
кото­
рых
в стр еч ается
данный
об о рот: «Гой еси,
буйный
в етер,
пособи
и
помоги
мн е»; «Гой еси,
солнце
жа р­
кое,
не
па ли
и
не
пожинай
ты
хлеб
мо й,
а
жги
и
па ли
по лы нь- тр а ву» (Майков 1869, 122).
П оэт ому
можно
с
полным
правом
считать,
что
сочетание
гой
ecu —
специфично
былинная
устойчивая
формула.
Что
же
она
зн ач ит?
В
словарях,
где
она
отражена
уже
с
1704 года,
гой
толкуется
общб
—
как
призыв
или
акцентовка
обращения
к
кому-либо
(БАС, III,
208).
И
действительно,
обычно
герои
былин
уп от­
ребляют
это
сочетание
как
оклик,
как
призыв
послу­
шать
то,
что
будет
сказано
и,
пожалуй,
ча ще
вс его
как
приветствие
или
благое
пожелание.
Понять
к он­
кр етно е
собственное
значение
эт ого
гой
ecu невозмож­
но
без
этимологического
экск ур са.
Этимологи
и
фольклористы
до
не да внего
времени
едино гл асно
связывали
с лово
гой
с
др ев ним
гла голом
гоити
‘ухаживать,
откармливать’,
‘исцелять’
и
под.
Учитывая,
что
ecu —
это
устаревшая
форма
связки
б ыть
во
2-м
лице
ед.
числа,
можно
ус т анови ть,
что
бу к­
ва льно
гой
ecu значит ‘Бу дь
здо р о в !’ (Фасмер, I, 427).
350


Недавно
фольклорист
и
музыковед
М.АЛобанов
в
док­
ладе
выдвинул
новую
гипотезу
о
происхождении
э той
былинной
формулы.
Осн овани ем
для
сомнений
в
тра­
диционной
трактовке
для
не го
яви ла сь
прежде
всего
очень
узкая
зон а
распространения
этой
фо рм улы
при
широкой
—
об щеслав ян ской
и
вообще
индоевропей­
ско й
—
представленности
глагола
гоит и.
Он
о бр аща­
ет
вн им ание
еще
на
формальные
ва риан ты
гои
ecu —
ой
ecu, а и гой ecu, ай да ты ecu, гаясы и др., которые
не
всегда
можно
подвести
формально
под
названный
гла гольн ы й
корень.
М.А.Лобанов
предполагает
св язь
былинной
фор­
мулы
гой
ecu с так называемым «г ой к ан ье м»
—
пода­
чей
голосовых
сигналов
(мелодии -кли чи)
при
пасть­
бе
скота.
Эти
сигналы,
по даваем ы е
низким,
но
очень
напряженным
голосом,
записаны
от
м ужчи н -па сту­
хов
на
довольно
узком
ареале
(бассейн реки Меты)
в
бывшем
Петрозаводском
уезде
и,
правда
как
«ейка-
н ь е», в бассейне Молоти.
Сам о
слово
гойкатъ
з афик­
сировано
л ишь
в
Новгородской
и
Вологодской
облас­
тях .
Автором
приводятся
и
финно-угорские
анало­
г ии,
например,
шведские
па стуш ес кие
мелодии,
н азыв ае мые
köka, kauka, hoja.
При
таком
подходе
первичным
значением
былинной
формулы
оказыва­
ется
маг ич еско е
н аимено ван ие:
гой
якобы
«заключа ­
ло
имя
того,
кто
призывался,
т.
е.
некую
магичес­
кую
силу,
которую
призывает
тот
или
ин ой
герой.
Предположение
М.А.Лобанова
интересно,
ибо
в
традиционной
версии
да леко
не
все
безу п р ечно
дока­
зуемо.
Сомнительна
прежде
всего
диспропорция
об­
щеславянского
ар еала
гла гол а
*gojiti и осколочность
былинной
формулы
(русский Север), а также отсут­
ствие
причастного
форманта
у
корневой
морфемы
гой- :
по
аналогии
с
жив
(от жити)
здесь
должно
бы ло
быть,
скорее,
нечто
вро де
гойив.
Пр иня ть
«междометную»
гипотезу
тем
не
менее
трудно.
С амым
слабым
ее
местом
яв ляется
семанти­
ка:
ведь
люб ое,
даж е
«магическое»
значение
междо-
351


метия
вступает
в
см ыслов ое
противоречие
со
связкой
2- го
ли ца
н асто яще го
времени.
И
з аг оворн ое
уп от­
ребление
формулы,
на
к оторое
тоже
ссылается
ав­
тор,
можно,
ск орее,
и сто лков ать
как
по ж елание
ис­
целения,
чем
как
окликание.
Особенно
ярко
и
однозначно
акцентировано
по­
желание
здоровья
именно
в
былине
об
Ил ье
Муром­
це:
калики
перехожие
не
тол ько
пожелали
герою
«Ох
ты
гой
еси», т.
е.
быть
зд оров ым,
но
и
сами
же
при­
вели
это
пожелание
в
исполнение.
Смущает,
к оне чно,
на лич ие
вариантов
нашей
формулы.
Н ек оторые
из
них ,
действительно,
явля­
ются
л ишь
фор ма льным и
модификациями
гой
ecu,
на
что
указывает
их
мест о
и
ф ун кция
в
былинном
тексте.
Так,
в
былине
«Михайло Данилович»
скази­
тель
п рев раща ет
ее
в
вой
ecu:
Гово рил
И гнати й
сын
Д анил ович:
«Уж ты вой ecu, красно солнышко Владимир - кня з ь!»
(Былины 1957, 163)
А
в
и стори че ской
песне
XVIII века трансформа­
ция
заходит
еще
дальше
—
до
конденсации
оборота
в
одно
слово:
Ой
да
ска за л-mo, сказал Игнат-суд а рь ,
А
сказал
он
своим
кдзачкам:
Ой
вы
гоясы
да
ребятушки,
а
вы
донски...
А
вы
донские
кдзачки!
(Исторические песни XVIII века .
М ., 1971, с. 98)
Как
ви дим,
здесь
искусственно
созданное
слово
гоя сы
выступает
почти
как
синоним
к
к дз ачки
(дон ­
ские
к азак и).
Такие
сл у чаи,
однако,
не
сл едует
смешивать
с
т еми
былинными
контекстами,
где
налицо
явно е
междометие
—
типа
«Ах ты душенька,
Добрыня
сын
352


Никитич!» или «Ой
же
ты,
зм ея
б ыло
проклятая»,
которые
М.А.Лобанов
п ри вл екает
в
пользу
м ежд омет­
ной
трак тов ки.
Лег ко
уб е дить ся,
п рове дя
текстуаль­
ный
анализ,
что
они
имеют
я вно
иную
семантику
и
функцию,
чем
гой
ecu, на что указывает между про ­
чим
и
отсутствие
гла голь ной
св язки .
Ареальный
аргумент
против
традиционной
в ер­
сии
в
какой-то
ме ре
можно
сн ять
с
помощью
некото­
рых
параллелей,
на
к ото рые
прежде
не
обращали
вни­
мания.
Особенно
з десь
показательно
сов реме нн ое
чеш ское
приветствие
ahoj! ‘будь здоров,
привет!’ Се­
мантически
он о,
как
видим,
весьма
близко
к
ф ор­
мул е
благожелания
в
былинах.
Но
авторы
че шс ких
этимологических
словарей
объясняют
его
также
ме ж-
д оме тно.
В.Махек
возводит
его
к
нижненемецкому
междометию
ahoi, которое является окликом моря­
ко в,
водников
или
туристов
(Machek 1971, 34).
Этот
м орск ой
оклик
равноценен
русской
«Эй!».
Й.Голуб
и
Ф.Копечны
возводят
чеш ское
ahoj к анг­
лийскому
ahoy! (Holub — KopeCnÿ, 59), которое яв­
ляется
узкоспециализированным:
так
кричат
в
а нг­
ли йск их
портах,
ли бо
подзывая
лод ку
к
берегу,
либо
от
радости,
что
на
берегу
вдруг
видят
лодк и.
Более
углубленное
пог ру же ние
в
семантику
ниж­
ненемецкого
и
особенно
английского
оклика,
от
ко­
торого
производят
чешское
приветствие,
показывает
сомнительность
их
прямой
этимологической
связи.
А нг л, ahoy употребляется чаще всего в профессио ­
н аль ных
со ч ет ания х- о кли ках : Ship ahoy! («На кораб­
ле !» «На судне!»), All hand ahoy! («Аврал!») и под.
Никакого
следа
такой
морской
оггеночности
в
чешс­
ком
ahoj! не сохранилось.
В
ан глийс ком
же,
как
видим,
абсолютно
нет
значения
пожелания
здоров ь я
или
приветствия,
которое
является
исключительно
се ма нти ческ ой
характеристикой
че шско го
слова.
Очень
в ажен
здесь
вопрос
хронологии.
Чешские
этимологи
уверенно
относят
ahoj к довольно поздне ­
му
времени,
св языва я
его
с
туристским
(так называ ­
12 В.
М.
Мокиенко
353


емым
трампским)
движением
30-х
годов
XX века,
когда
приветствие
як обы
ста ло
распространенным.
Уто чн ить
хрон олог ичес ки е
рамки,
однако,
помога­
ют
данные
древнечешского
языка.
Де ло
в
том,
что
в
нем
давно
уже
зафиксировано
и скон но
славянское
слово
hoj в значении ‘ из об или е,
бо га тств о,
благо’,
ко торо е
в
ко нт ек стах
с охран яет
как
б удто
оттенок
пожелательности: «Bud’pokojvtvéjmociahojvtvich
twirzech» (букв.: будь мир в твоей державе и изобилие
в
твоих
тве рд ях,
т.
е.
крепостях)
или
«Ноу milujicfm
tebe» Благо да будет любящим тебя) (SI. Strës., I,
450).
П ри меры
такого
рода
можно
на йти
и
в
южно­
славянской
зон е,
где
(в сербохорватском и словенс­
ком
языках)
слово
eoj значит ‘м и р,
покой’
и
‘упи­
танность,
отк орм лен ност ь’ (ср.
с.- х.
го/ан ‘откорм­
ленный,
у пит анны й’). Автор четырехтомного словаря
сербохорватского
язык а
П.Скок
убедительно
объяс­
няет
и
словообразовательную
св язь
гл аго лов
gojiti и
родственного
ziti с goj: она аналогична образованию
славянского
loj ‘жир’
от
гл агол а
liti ‘лить’ (Skok, II,
586).
Приводя
эти
факты,
пр ав да,
н ельзя
умолчать
и
о
том,
что
в
некоторых
славянских
зонах
есть
и
кли ­
чи,
п одобн ые
те м,
которые
привел
в
до кл аде
М.А.Ло-
банов.
Так ,
в
валашских
гово ра х
че шског о
языка
ест ь
и
«окликательное»
междометие
a hoj (hôôôj) ‘клич на
к оров
или
волов
при
пахоте
или
ез де,
чтобы
они
ех а­
ли
или
тянули
медл енн ее’. Вместе с тем его значение
никак
не
увязывается
с
«пожелательным»
пафосом
че шског о
ahoj! ‘будь здоров,
привет!’
Как
ви дим,
сл авян ски е
соответствия
г ов орят
ск о­
рее
в
пользу
традиционного
этимологического
объяс­
нения
фор мулы
гой
ecu.
Вместе
с
тем
нельзя
отри­
цать,
что
как
своеобразное
былинное
приветствие,
образованное
от
глагола
гоити
‘ухаживать,
откарм­
ливать’,
‘исцелять’,
оно
офор ми лось
и
«отстоялось»
именно
на
русском
Севере.
При
этом
забвение
ис­
ходной
связи
мо гло
пр ивес ти
к
смешению
гой
ecu с
кличем
—
отсюда
ва риан ты
ой
ecu, ай и ты ecu, вой
354


ecu, гоясы,—
что
актуализировало
его
и
обеспечило
ему
бблы пу ю
сохранность
и
долголетие,
чем
в
других
славянских
яз ыка х.
Для
нас
особенно
важно,
что
это
древнее
при­
ветствие,
первоначально
значившее
‘будь здоровым
(т.
е.
хорошо
питающимся,
откормленным,
а
пото­
му
и
си ль н ым )’, выкристаллизовывалось в недрах
одного
фольклорного
жанра
—
былины.
Это
обеспе­
чило
ему
жи зн есто йко сть
и
в
то
же
время
не
позволи­
ло
войти
во
фр азеолог и чес кий
ар сенал
других
ж ан­
ров
фоль к лора
и
вообще
стать
а кт ивной
частью
об­
щелитературной
идиоматики
русского
языка.
Разумеется,
узкожанровая
пр ивяз ка
не
может
счи­
таться
единственной
причиной
то го,
что
об ороты
типа
ж или-были
и
гой
ecu не достигли фразеологических
вершин.
Это му
п ом ешал
так же
их
безббразный
ха­
рактер
и
некоторая
терминологичность
и
трафарет­
ность,
к отор ые
обычно
снижают
экспрессивность
сочетания,
столь
необходимую
для
фразеологизации.
Е сли
фольклорные
формулы
типа
молочные
реки,
ки­
с ельные
берега,
как
мы
в иде ли,
обрастали
варианта­
ми,
образно
обогащались
и
тр анс ф ор миро в ались,
меняли
с вою
позицию
в
сюжетной
ткани
сказки
и
других
в идах
фольклора,
то
зач ин
жил и-бы ли
и
бы­
линное
гой
ecuтакиосталисьстрого«формульными»
образованиями.
При
на лич ии
определенных
ус ло вий,
следователь­
но,
та
или
иная
фольклорная
форм ула
может
в се-
таки
«прорваться»
во
фра зеоло ги чес кий
фонд,
даж е
не
успев
пройти
«сквозь строй»
межжанрового
у пот­
ребления.
Типичным
примером
в
этом
отношении,
пожалуй,
яв ля ется
шутливый
оборот
сказка
про
бело ­
го
бычка:
в едь
уже
сло во,
с
которого
он
начинает­
ся,—
своеобразный
фо льклорн ый
паспорт,
св и де тель­
ствующий
о
его
«сказочном»
происхождении.
Пр авда,
в
последнее
время
в
том,
что
сказ ка
зде сь
знач ит
именно
«сказка», некоторые ученые стали
сомневаться.
355


В
яркой
п оп улярной
книге
В.В.Колесова «Исто­
рия
р ус ского
языка
в
рассказах»
есть
весьма
ориги­
нальная
гипотеза
о
происхождении
оборота
сказка
про
белого
б ычка
(Колесов 1982, 73—76).
Это
место
для
автора
я вля ется
особенно
ва жным ,
ибо
здесь
он
объяс­
ня е т, «откуда появляются идиотизмы» (так называли
идиоматические
выражения
в
XVHI веке)
русского
язык а.
Принцип
исторического
толкования
таких
«идиотизмов», по мнению В. В. К о лесн иков а,
должен
б ыть
покомпонентным:
э ти молог ия
каж до го
слова,
входящего
в
сочетание,
может
ста ть
ключом
к
раз ­
гадке
исходного
образа.
Класс и ческ им
об ра зцом
та­
к ого
подхода
как
будто
и
служит
расшифровка
выра­
жения
о
белом
бычке.
Слово
сказка,
по
мнению
В.В.Коле сов а,
имеет
з десь
свою
семан ти ч еску ю
специфику,
ибо
оно
еще
в
XVIII веке означало не только хорошо знакомый
нам
фольк лор ны й
жанр,
но
и
кор отки й
рассказ,
т.
е.
отчет,
сжатый
вывод
ка ко го-ли бо
дела,
повествова­
ния
и
т.
д.
С
исторической
точки
зрения
и
употребление
пред­
лог а
про
в
этом
обороте
не
соответствует
современно­
му.
В.В.Колесову
представляется,
что
вариант
сказ­
ка
о
бе лом
бычк е
—
результат
ошибочного
смешения
предлогов.
В
исконном
же
ви де
про
имело
древнее
значение
‘для,
ради
кого
или
че го’. Именно этот факт
дает
импульс
для
пр инцип иал ьно
иного
прочтения
исходного
смысла
выражения.
«А ведь на самом -т о
де ле
сказка
не
о
белом
бычке,
а
для
белого
бычка,—
пишет
В.В.Колесов.—
И
это
меняет
все
д ело » (74).
Далее
следует
люб опы тны й
эк ску рс
в
«глубинную»
этимологию
слова
б ычок
и
его
фра зеологи че ског о
ок­
руж ен ия.
В
этом
эк скур се
а втор
приводит
читателя
от
по­
говорочного
бы чка
к
его
этимологическому
«родствен ­
ник у» (бык
—
бука
—
бу чать
—
бъчела)
—
пчеле,
ко­
тор ая
как
будто
бы
и
сейчас
еще
по
звуковому
соста­
ву
близка
к
это му
«родичу» . О ба «у пит анные
и
мычат,
356


вернее,
бучат.
Издают
густой
низкий
звук,
непре­
рывный,
угрожающий».
А
слово
белый,
которое
в
данном
фразеологизме,
по
мнению
В.В.Колесова,
употреблено
то же
в
самом
древнем
значении
—
‘бес­
цветный,
невидимый’,— «указывает,
что
послович­
ный
бычок
дейст вит ель но
не
к ор овий
сы н»
и
даже
не
пчела,
а
«маленькое существо,
пускай
и
невидимое,
но
прекрасно
слышимое,
ко торо е
гудит
над
нами,
вокруг
нас
и
в
нас
са мих
и
р ади
кото рого
мы
должны
сочинять
сказки...».
Так
покомпонентный
принцип
толкования
да н­
н ого
выражения
зас тавл яет
автора
сдел ат ь
вывод
о
то м,
что
все
четыре
с лова
«изменили свой первоначаль­
ный
смы сл
и
это
привело
к
изменению
соч етан ия
в
целом». «Вы,
например,
вкладываете
в
не го
совсем
другой
смысл,
чем
я,—
пишет
В.В.К олес ов ,—
а
мы
оба
очень
дал еки
от
исконного
значения
этой
иди о­
мы.
Предположительно
она
озн а чала
сл ед ую щее: “ра­
ст ол ко вать
(нечто)
незримому
со бес ед ни ку”» (74).
П осмотри м ,
подтверждается
ли
такое
толк ов ани е
языковыми
фак та ми.
При
эт ом
н адо
решить
принципиальный
для
исторического
анализа
фразео­
логии
вопро с:
возможно
ли
полное
смысловое
«пере ­
одевание»
исконного
оборота?
Д ей ст ви тельно
ли
все
четыре
слова,
образующие
это
соч ета ни е,
абсолют­
но
п отеряли
св ое
изначальное
значение?
Первое
слово
ска зка ,
д ей стви те льно,
име ло
преж­
де
те
значения,
к оторы е
н азв аны
В .В.Ко лес о вым.
Од нако
при
эт ом
столь
же
широко
и
активно
уп от­
реблялось
и
то
значение,
к
ко торому
мы
теперь
так
привыкли
—
‘народно-п оэ ти ч еско е
повествование
о
вымышленных
лицах,
событиях,
обычно
с
участием
волшебных,
ф ант аст ич еских
си л’.
Оно
выросло
и
в
народной
речи
существовало
«на равных»
с
б олее
об­
щим
значением
слова
ска зка
—
‘любое сказыва ­
ние,
повествование,
не за вис имо
от
то го,
вымыш­
ленное
оно
или
д ей ств и тельн ое’.
Не
случайно
С.И.Котков,
н азывая
с вою
к нигу
«Сказки о русском
357


с ло ве», подчеркивает,
что
так
н азы ва ли , «между про­
чим,
и
любые
достоверные
сведени я
—
устные
и
пис ь­
ме нн ые» (Котков 1967, 4).
Это
«между прочим»
—
весьма
у мест ная
оговорка,
ибо
традиционное
пони­
мание
сказ ки,
сказки
народной,
с
вымышленными
лицами
и
сю жет ами,
ко нкури рова ло
с
д ру гими
зна­
ч ениям и
слова.
Кон кури ровало,
правда,
в
ж ивой
речи,
поскольку
в
пи сьмен ны х
и сточ ни ках
такое
зна­
чение
отм еча ется
лишь
с
XVII века.
Однако
н али чие
украинского
и
белорусского
казка
‘сказка’
свидетель­
ствует
о
его
ббльшей
в ре меннбй
отдаленности:
оно
относится,
по-видимому,
к
пе р иоду
древнерусского
еди нст ва
наших
народов.
Эта
конкуренция
в
ито ге
и
п ри вела
к
полной
победе
б олее
специального
«фоль ­
клористического»
употребления,
которое
мы
сейчас
з наем.
Следовательно,
ср азу
и
безоговорочно
считать
ск азку
в
нашей
поговорке
не
сказкой
ли шь
на
осно­
вании
то го,
что
прежде
это
с лово
могло
иметь
и
(имен ­
но
«и», а не «т о ль ко»!) другие значения,
оп ром етчи ­
во,
тем
более,
что
в
русском
фоль к лоре
е сть
народ­
ная
сказка
о
п реслову то м
б елом
бычке.
Она
относится
к
раз ряду
так
на зы ваемы х
докучных
ск а­
зок,
где
начало
переходит
в
конец,
за мы кая
соб ой
«докучный»
зак олд ов анн ый
кр уг:
«Сказать ли тебе сказку про белого бычка?» —
«Скажи» .—
«Ты скажи,
да
я
скажи,
да
сказ ат ь
ли
тебе
сказку
про
белого
бы чка?» — «С каж и».—
«Ты
скажи,
да
я
скажи,
да
чего
у
нас
будет,
да
до куль
это
будет!
Ск аза ть
ли
тебе
ск азку
про
белого
бычка?»
(Аф., III, 305).
Как
видим,
и
по
сочетанию
сказать
сказку,
и
по
всему
приведенному
«повествованию»
о
бел ом
быч­
ке,
речь
з десь
не
иде т
о
к ако м-то
архаичном
«расска­
зе
о
реальных,
дейст вит ел ьны х
с о быт ия х», которые
и меет
в
виду
В.В.Колесов.
Дополнительным,
но
в есь­
ма
важным
аргументом
здесь
яв ляю тся
украинское
(казка про бЬюго бычка)
и
белорусское
(казка про бе -
358


лага
б ычка)
соотв е тств ия
нашего
об орота ,
в
кото рых
казка
обозначает
именно
народную
ск азку,
о
чем
ярко
свидетельствует
украинская
пословица
В
nicni прав ­
да,
а
в
казцг
бре хн я.
Следов ат ель н о,
первое
слово
в
наш ем
обороте
не
меняло
сво его
значения
с
тех
в ре­
мен,
когда
он
в озни к.
Это
же
можно
ск азать
и
о
предлоге
пр о.
Действи­
тельно,
его
д ре вним
значением
был о
‘для,
ради’.
Одна ко
и
привычное
нам
значение
об ъек та
повество­
вания
н ельзя
н азва ть
с ли шком
уж
новым:
оно
в стре­
чается
не
только
во
вс ех
восточнославянских
языках,
но
известно
и
в
че шск ом
(например, bÿt nadsen pro
koho ‘быть в восторге от кого’), и в сербохорватском
(знати про то ‘зн ать
об
э том ’), где фиксируется,
прав­
да
редко,
уже
в
XVI веке.
Не
случайно
автор
специ­
ального
этимологического
словаря
служебных
слов
Ф.Копечны,
реко нст руи руя
д ре внейше е
зна ч ение
праславянского
proкак ‘сквозь,
чер ез’ ,
считает,
что
целевая
ф ун кция
этого
предлога
весьма
близка
к
объектной
(Kopeäny 1973, 216—220).
И ными
слова­
ми
—
‘для,
ради’
и
‘о’
связаны
одной
древней
семан­
тической
нитью.
Во
всяком
случае
наличие
после­
днего
з начен ия
в
рус ск ом,
украинском
и
б елорус ­
ск ом
язы ках
(ср.
ук р.
размовляти
про
що,
б ел.
гаварыць
пра
каго-небудзь
и
п од .) свидетельствует о его доста­
точной
древности.
След ов ательн о,
вно вь
возникает
вопрос
о
в оз­
можности
традиционного
понимания
этого
предло­
га
в
выражении
о
бе лом
б ычке.
Е сли
опять
обра­
титься
к
тексту
до кучн ой
с ка зки,
то
мы
у види м,
что
ее
начало
вступает
в
явное
противоречие
с
пред­
ложенным
В.В.К оле сов ым
об ъясн ен ие м : «Сказать ли
тебе
сказку
про
белого
бычка...».
Это
сказать
тебе
аннулирует
возможность
по ним ания
предлога
как
целевого:
ведь
т ебе
—
это
‘для тебя’,
значит,
не
может
быть
одновременно
и
‘для бычка’,
независи­
мо
от
того,
какое
существо
под
эт им
бычком
подра­
зумевается.
Приходится
перевести
этот
ска зочны й
359


зачин
единственно
возможным
«рассказать тебе сказ ­
ку
о
б елом
бычке».
Если
два
слов а
в
этом
выражении
употреблены
в
привычных
современному
уху
зн ачен иях,
то,
может
быть,
и
два
остальные
то же
сох ран или
св ою
семан­
тическую
исконность?
Что бы
доказать
это,
нужно
обратиться
к
фольклор­
ному
диалектному
материалу.
Нет
ли
там
к аких -л ибо
вариантов,
ук а зыва ющих
на
существа,
подобные
ре­
к онст ру ированн ому
В .В.Кол е совы м
маленькому
и
гу­
дящему
в
тумане
«невидимому»
собеседнику-жучку?
О казы вае тся,
н ет.
Но
зато
можно
найти
п одоб­
ные
обороты,
связанные
с
конкретными
ви димы ми
и
ос язаем ым и
животными.
Реч ь
вд ет
прежде
всего
о
белой
козе,
кот орая
является
фра зеолог и чес ки м
си­
нонимом
бе лого
бы чка:
укр.
кдзка
про
белого
бичка
—
к йзка
про
белу
козу.
Эта
же
белая
коз а
вошла
и
в
рус­
с кую
пословицу
Ты
бл иже
к
делу,
а
он
про
к озу
белу,
ко торая
говорит
о
том,
кто
не
хочет
или
не
может
понять
че го -либ о,
или
упоминается
тогда,
когда
не­
в озм ожно
с
кем-либо
до гов орить с я.
Пословица
эта
может
и
несколько
трансформироваться:
например,
у
В.
Распутина
в
«Прощании с Матёрой»
она
употреб­
ляется
в
форме
Я
ей
про
дело,
она
—
про
к озу
белу.
Любопытно,
что
в
художественной
литературе
в оз­
можна
и
замена
бе лой
козы
на
белую
собаку:
«—
Это
враки!
—
в оскли кн ул
Захар.
—
Ну,
вот
и
возьмите
дурака!
—
злобно
выр угал ­
ся
дед
Алексей.—
Ему
говорят
д ело,
а
он
—
соб ака
бела.
Коли
теб е
г ов орят,
так,
ста ло
быть,
не
в ра­
ки!»(С.Семенов.
Брюханы.
Цит.
по:
Жуков
1966).
Нетрудно
увидеть,
что
украинская
казка
про
бму
козу
и
рус ск ая
пословица
о
той
же
козе
т есно
с вяза ны
сюж ето м
какой-то
общей
докучной
ск азки ,
хот я
их
переносные
употребления
разли чн ы.
Подобный
мотив
можно
найти
и
во
фразеологии
н ек оторых
других
народов,
уходящей
к орн ями
в
«ска­
зочный»
сюжет.
Например,
кашубское
выражение
360


gâdac о ëarfiim buli (букв.: говорить про черного быка)
значит
‘рассказывать про белого бычка,
т.
е.
твер­
д ить
о дно
и
то
же’ ,
ла тышск ое
pasaka par balto vistipu
(букв. :
сказка
о
белой
ку рочк е), молдавское повестя
ку
кукушул
ро шу
и
рум ын ское
povestea eu cocoçul roçu
(букв.: сказка с красным петухом)
—
то
же,
что
н аше
сказка
про
белого
бычка.
В
русских
докучных
сказка х
встречаются
и
другие
жи вотн ые
или
птицы.
Так ,
нед авн о
известный
соби­
ратель
фольклора
В.С.Бахтин
записал
в
Лен ингр адско й
об лас ти
докучные
сказ ки
о
м ед веде
и
о
вороне:
Встал
медведь
на
колоду
—
Бултых
в
воду!
Уж
он
в
воде
мок,
мок,
Уж
он
в
вод е
кис ,
кис,
Вымок,
выкис,
Вылез,
высох.
Встал
медведь
на
колоду...
Едем
дал ьше ,
видим
—
мост,
На
мос ту
ворона
сохнет.
Хва ть
ее
за
хвост,
Шасть
ее
под
мо ст
—
Пу сть
она
помокнет!
Едем
дал ьше ,
видим
мо ст,
Под
мостом
воро на
мо к нет.
Хва ть
ее
за
хвост,
Шасть
ее
на
мо ст
—
Пу сть
она
обсохнет!
Е дем
дал ьше...
(Бахтин 1982, 511-512)
Давно
известна
и
подобная
сказка
о
жу равле
с
жу равлих ой: «Жил- был
журавль
с
журавлихой,
по­
ставили
они
сто жок
сенца
—
не
с казат ь
ли
оп ять
с
к онца?». Ее использует Лесков в несколько изменен­
ном
виде,
как
бы
«поясняя»
эту
сказку
хорошо
з на­
361


комой
присказкой
о
со роке
и
Якове: «Все одна до­
кучная
басня :
жили-были
кутыль
(севернорус.
ку тыль
‘узел’ .—
В.М.)
да
журавль,
накосили
они
себе
ст о­
жок
сенца,
поставили
по сер ед
польца,
не
п ок азать
ли
вам
опять
с
конца?
За ряд ила
сорока
Якова
и
с
тем
до
в сяког о» (Обойденные) .
Ин огда
в
таких
ск азка х
главными
героями
высту­
п ают
люди
или
мифические
персонажи
в роде
север­
норусской
бабы-Яги
—
1Шкши: «Жил-б ыл
старик,
у
старика
был
колодец,
а
в
кол одц е-то
елец
(рыба го­
ла вль .—
В. М.}, тут и сказке конец»; «Жил -бы л
царь,
у
царя
был
двор,
на
дворе
был
кол,
на
к олу
мочало;
не
сказать
ли
с
н а ча ла ?» (Аф., III, 305); «Яйша- бы ла
ба бу шка
на
краю
сельца.
П остав ил
дедушка
бабушке
ст ожо чек
сен ца.
Не
р ассказ ат ь
ли
сказ о чку
с
ко нца?»
(Бахтин 1982, 511); «Скажи сказку!
—
Про
Шакшу-
белоглазку?
—
Ск ажи
вторую!
—
Про
Ш акшу
шарс-
н ую?
—
Ска жи
третью!
—
Про
Ш акшу
с
клетью?
и
т.
д .» (Черепанова 1983, 88).
Подобные
ск азки
мо ж­
но
найти
и
у
д ругих
восточных
сл авя н,
например,
у
белорусов: «Hnioÿбайпосцянё,
паплеу
лйпци
сабё
и
жанё,
и
дзяцёнку
на
лапцёнку,
а
ци
б&ишь,
ци
не?»
(Ляцкий 1897, 14).
Бай
здесь
мифический
персонаж,
рассказывающий
с казки .
Дает
ли
весь
э тот
мат ер иал
от вет
на
вопрос
об
и сходн ом
значении
сло в
белый
бычок?
Каж етс я,
что
дает.
На
ф оне
достаточно
разнооб­
разных
цве товы х
эпитетов
к
наименованиям
персона­
жей
д окучн ых
сказок
ста н ови тся
ясным,
что
наш
по­
говорочный
б ычок
никак
не
мог
первоначально
быть
«бесцветного цвета».
Вед ь
ес ли
реконструируемого
гу дя щего
быч ка
и
можно
априорно
признать
бел ым
в
см ысле
‘невидимый,
не
и ме ющий
цве та
и
контура’,
то
русскую
и
у кр аинску ю
белую
ко зу
или
белую
соба­
ку,
латышскую
белую
курочку
или
молдавского
и
ру­
мынского
красного
петуха
никак
не
назовешь
неви­
дим ыми
или
бесконтурными.
На
«цветность»
прила­
гательного
белый
в
таких
выражениях
указывает
и
362


антонимический
эпитет
черный
к
каш у бск ому
оборо­
ту
говорить
про
черного
быка,
ко торое ,
как
мы
вид е­
ли,
от
такой
антонимии
не
меняет
своего
фразеоло­
гического
значения.
Фо льклорн ы е
фа кты,
н акон ец,
явно
св и де тель­
ствуют
и
о
то м,
что
бы чок
в
нашей
поговорке
вс е-
таки
име нно
«коровий сын».
Это
до казы вают
«жи­
вотные»
па рал лели
белого
бычк а
—
коза,
собака,
м ед­
ведь,
курочка,
петух,
журавль,
ворона,
г ол авль,
которые
встретились
нам
в
д окучн ых
сказках .
Д аже
такие
мифические
существа,
как
Шйкша
или
бело­
р у сский
бай
совершенно
непохожи
на
эфемерного,
бесконтурного
«гудящего»
бычка,
реконструирован­
но го
В.
В.Колесовым.
О
том ,
что
это
—
всего
лишь
гипотетическая
реконструкция,
свидетельствует
и
«Словарь русских народных говоров», где под словом
бы чок
не
регистрируется
ни
о дно
значение,
котор ое
хотя
бы
отдаленно
напоминало
родственника
пчелы.
Это
и
понятно:
в едь
бык
и
бъ чела,
дейст в ит ел ьно
в ос­
хо дя щие
к
общему
индоевропейскому
кор ню,
пере­
ста ли
бы ть
п рямы ми
родственниками
уже
в
п ра сла-
вянскую
эпоху
(ср.
ра зли чия
эт их
сл ов
не
тольк о
в
русском
и
украинском,
но
и
в
чешском
или
в
бол ­
га рс ком ), а поговорка о белом бычке относительно
поздняя,
о
чем
говорит
отсутствие
аналогичных
обо­
ро тов
в
южнославянских
и
в
большинстве
западно­
славянских
языков.
Ита к,
лингвистический
анализ,
основанный
на
учете
фра зео лог и чес кой
модели,
объединенной
об­
щим
значением
и
структурно-синтаксической
ф ор­
мой,
заставляет
вернуться
к
традиционному
объяс­
нению
оборота
о
белом
бычке,
которое
бы ло
извест­
но
уже
в
прошлом
веке
(Мих .
1912, 80; Макс. , 204)
и
перекочевало
в
новейшие
собрания
крылатых
сло в
и
пословиц
(Аш . , 611—612; Фелицына,
Прохоров
1988, 96).
Это
толк ов ани е
основано
на
объективной
интуиции
носителей
русского
языка,
жи во
ощуща ю­
щих
св язь
оборота
о
белом
бычке
с
д окучно й
сказкой.
363


Интуитивное
«чувство»
ск азки
яр ко
пе р едал
Пуш­
кин,
не
тол ько
одним
из
первых
употребивший
фо ль­
к лорн ый
об орот
в
письменной
речи,
но
и
показав­
ший
своим
употреблением
(бык вместо бычок), что
з десь
скрыт
именно
«бычий»
обра з: «Мой Дельвиг,
я
п олучил
все
тв ои
письма
и
отв еча л
почти
на
все.
В чера
п ов еяло
мне
жизнию
лицейскою,
слава
и
б ла­
го дар ение
за
то
тебе
и
моему
Пуш кин у!
Вам
ску ч но,
нам
скучно:
сказать
ли
вам
ск азку
про
белого
быка?»
(Письмо Дельвигу, 16 ноября 1823 г. ) . « До к учн ую»
шутливость
его
отражают
и
современные
писатели:
«Тимофей еще выпил .
Вот
теперь
он,
кажется,
все
понял:
жа лко
себя,
жалко
свою
про житую
жизнь.
Не
в ышло
жизни.
—
Ск азка
про
белого
бычка
у
нас
получается,
П оля-
П оля
з асм ея лась» (В.
Ш у кшин.
Б илети к
на
в то­
рой
сеан с) .
Вы раже ние
сказка
про
белого
бычка,
т аким
об ра­
зом,
во зник ло
в
лон е
одного
из
популярных
фольк­
лорн ых
жанров
—
докучной
ск азки ,
является
его
п ря­
мым
фр азеолог и чес ки м
«осколком» .
Отколовшись
от
сво его
«сказочного»
прототипа,
оно
продолжает
со­
хранять
и
его
шут ливо с ть,
и
его
обобщенное
значе­
ние
—
‘бесконечный разговор об одном и том же’.
Такая
со хран н ость
во
многом
о беспеч ивает ся
те м,
что
слова
—
слагаемые
это го
выражения
просты,
как
сама
н арод ная
речь,
ко торая
не
терпит
«идиотизмов», но
изобилует
идиомами.
Тих ая
трава,
или
П равиль ная
неправильность
Выражения,
и ст ория
которых
б ыла
р ассмо тр ена
в
э той
главе,
подчеркнуто
фольклористичны:
ка ж­
дый
р у сский
еще
угадывает
в
них
образность
или
р ит­
мику
того
или
иного
жанра
ус т ного
народного
твор­
364


ч ест ва,
к
ко торы м
он
пр ивык
уже
в
дет ст ве.
Но
в
нашем
язык е
немало
и
т аких
выражений,
кото рые
«с
фо льклором
с вяза н,
но
вышли
из
его
границ» (Баб­
кин
1970, 181).
К
ним
относятся
«эмоциональное - эксп ре сс ивны е
выражения»
т ипа
знай
наших!
знаем
мы
ва с!
знаем,
где
раки
зим у ют!
ходить
гоголем
или
т рын -тра ва,
кото­
рые ,
прежде
чем
попасть
в
ли те ратурны й
язык,
про­
жи ли
немалую
жизнь
в
фоль к лоре .
При
э том
о ни,
од на ко,
не
бы ли
«мечеными атомами»
устного
твор­
ч ест ва,
а
входили
в
его
жи вую
плоть
и
кровь
на
р ав­
ных
правах
с
об ычной
русской
лексикой.
Нужно
ска­
зать,
что
вообще
граница
меж ду
«собственно фольк­
лорными»
выражениями
и
о бщ ена р одными
весьма
раз мыт а:
фольклорные
произведения
питаются
исклю­
чительно
соками
живо го
язык а,
к отор ый
в
них
по д­
вергается
н еко торой
эстетической
обработке.
Примерно
то
же
происходит
и
при
освоении
фо ль­
кло рных
оборотов
художественной
литературой.
Пи­
сатель
обычно
пр и влека ет
их
для
стилизации,
ча ще
всего
—
для
со здани я
особого
народного
коло рита
или
повышения
общей
эк сп ресси вн ой
на пряже ннос ти
текста.
Писатели
не
только
употребляют
фразеоло­
гизмы,
вошедшие
в
язык
из
устного
народного
твор­
ч ест ва,
но
н еред ко
и
кодифицируют
тот
или
ин ой
вариант,
ставят
извечный
вопро с: «Правильно ли мы
го ворим ?»
Не
вс егд а,
правда,
ответ
на
э тот
вопрос
у бедит е­
л ен.
Вот
как
употребляют
современные
писатели
быв­
ший
фольклорный
оборот
ти ше
воды,
ниже
травы:
«Несколько дней Дарья ходила тише воды,
ниже
тра­
вы,
по
вечерам
раньше
в сех
ложи лась
спать»(М.Шо-
ло хов.
Тихий
Дон ); «Другой бы на его месте после
такой
истории,
з наеш ь,
как
повел
се бя?
Ти ше
во ды,
ниже
травы.
А
этот
т акая
поперечина
—
за
все
взыск»
(Ф. Абр амо в.
Деревянные
к он и); «И стань она,
Да­
рья,
в
положение
С имы,
живущей
в
чужой
деревне,
365


без
родн и
и
за щит ы,
с
ма лол е тним
внучонком
на
руках
—
тоже
была
бы
тише
во ды,
ни же
травы»
(В.Распутин.
Прощание
с
Матёрой).
Разговорный,
п ог оворочн ый
характер
этого
вы­
р ажен ия
наводит
некоторых
пуристов
на
мысль
о
том ,
что
именно
речевая
стихия
исковеркала
его
и
затем­
нила
его
исконный
смысл.
Ленинградский
писатель
Б.Н.Тимофеев
весьма
категорично
зачисляет
об орот
тише
воды,
ниже
травы
в
разряд
«неправильных»
ре че н ий : «Так произносят эту поговорку все.
В
та­
ком
ви де
она
нередко
попадает
в
художественную
литературу...
А
между
тем
подлинная
народная
пого­
в орка
звучит
н ес колько
ин ач е: «Тише травы,
ниж е
воды».
Ка залос ь
бы,
что
«от перестановки слагаемых
сумма
не
изменяется». Ан,
не т!
Язык ,
п ов торяю,
не
ма тем ати ка ...
В
чем
же
д ело?
Раз бер ем ся. ..
Трава
—
не
обязательно
низкая,
бывает
тра ва
и
в
рост
че лов ека,
так
что
б ыть
«ниже травы»
очень
п ро­
с то.
Но
и
в ыс окая
трава
издает
даже
при
сильном
ветре
едв а
сл ышн ый
шелест,
и
поэтому
бьггь
«тише
травы»
—
тр у дно . (Что трава связана с понятием «т и­
ш ины»
видно
из
поговорки-выражения
«Слышно,
как
трава
растет»).
Перейдем
к
«воде».
Вода
—
не
об яза тель но
ти­
ха я:
порой
небольшой
б ур ливый
поток
шумит
весьма
г ром ко.
Потому
б ыть
«тише воды»
—
не тр удно.
А
вот
быть
«ниже воды»
—
н ев озможн о
(не рискуя захлеб­
н уть ся!).
Вот
обо
всем
этом
и
говорит
мудрая
народная
п ог ов орк а: «“Тише травы,
ниже
воды”,
которую
все
произносят
не пр а виль но» (Тимофеев 1963, 276).
Может
быть,
действительно,
современные
пи­
сатели
—
даж е
такие
маст ер а
слова,
как
М. Шоло­
хов,
Ф.А бра мов
и
В.Распутин,—
неверно,
вслед
за
мил лио нами
с воих
читателей,
употребляют
это
фоль ­
клорное
выражение?
Ведь
логика
Б.Н.Тимофеева
на
первый
взгляд
кажет ся
уб е д ител ьной.
366


Но
именно
—
на
первый
взгля д.
Ибо
стоит
вни­
мательно
вдуматься
в
эту
логику
и
—
главное
—
об­
ратиться
к
языковым
фак там,
как
«неправильное»
снова
делается
правильным.
Прежде
всего
н адо
выяснить,
вс тр еч ается
ли
та
форма
поговорки,
ко торую
Б.Н.Тимофеев
считает
ис конно й,
в
каких-нибудь
источниках.
В
сущ нос ­
ти,
это
проблема
не
толь ко
«формальная», но и хро­
нологическая.
Уже
в
литературе
XVIII века этот оборот употреб­
лялся
им енно
в
привычной
нам
форме
и
в
том
значе­
нии
‘робкий,
скромный,
не заметн ый’: «[Филипп:]
Дев ке
надо
быть
т ише
вод ы,
ни же
травы;
а
е сть
ли
она
хот ь
пикнет
передо
мною,
так
я
ей
ви ски
остучу. [Мат­
в ей:] Нет,
н ет,
Филипп!
ради
Бога
не
трогай
ее» (Пла­
вильщиков.
Мельник
и
сби т енщи к.. . ); «[Дон Педро:]
Нам
ли,
плутам,
гордиться?
Нам
должно
быть
тише
вод ы,
ниже
т ра вы» (Дон Педро Прокодуранте) ( Па -
левская
1980, 332).
Возможна,
п р авда,
некоторая
си нта ксич еская
транспозиция
компонентов,
кото рая
тем
не
менее
не
мен яет
прямого
и
пе рено сно го
значе­
ния
о бо р от а: «[Парамон:] Стыдно свою дочь хвалить,
а
грешно
не
сказать,
что
она
будет
у
тебя
ниже
травы,
т ише
во ды » (Княжнин .
Посиделки).
Им енно
в
форме
т ише
воды,
ни же
травы
н аше
выражение
акт ив но
употребляется
и
в
литературе
XIX
ве к а : «Если вы разделите мою любовь,
я
останусь
з десь,
буду
ти ше
воды,
ниже
травы» (И.Гончаров.
Обр ыв ); «В иное время у Марка Данилыча работни ­
ки
—
буян
на
буяне,
а
теперь
от
п ервог о
до
после­
днего
тише
вод ы,
ниже
травы,
ходят,
как
линь
по
дну,
воды
не
замутят» (А.Печерский.
На
го рах ); «Но
старик
нен ави дел
Ан ну
Федоровну,
хотя
был
перед
нею
тише
воды,
ни же
травы»(Ф.М.Достоевский.
Бед­
ные
л юди ); «Прежде,
действительно,
ловкий
парень
был...
никто
не
п од ходи
бл изко ,
а
те перь
ти ше
во ды,
ниже
травы;
по стар ел,
семейным
стал» (А.П.Чехов.
Ст ар ос ть).
367


Сох ран ял ся
в
э тот
период
и
синтаксический
ва­
ри ант
ниже
травы,
тише
в о ды: «Послушать его
(Даля. —
В.М.)
—
он
ниже
травы,
т ише
воды.
Но
в
его
р ассказ ах
то
и
д ело
по падаю тся
вещицы,
от
кото­
рых
так
и
хочется
подпрыгнуть» (И.С.Тургенев.
По­
в ести
и
пр.
Казака
Луганского).
Словари
р ус ского
языка
тоже
уже
давно
фикси­
руют
оборот
о
воде
и
траве
в
п рив ычной
для
нас
ф ор­
ме,
причем
с
учетом
отраженного
литературой
с ин­
таксического
варьирования.
Та к,
в
сл овар е
В.И . Да-
ля
на ход им
т ише
воды ,
ниже
травы
(IV, 424) и будь
ниже
травы,
тише
воды
(I, 219).
Вероятно,
э тот
об орот
в
так ом
виде
существует
издревле,
на
что
ук а­
зыв ает
его
наличие
в
белорусском
и
ук раи нс ком
я зы­
ках.
Как
в идим,
ни
один
источник
не
подтверждает
якобы
правильную
исходную
форму
нашего
оборо­
та
—
«тише травы,
ниже
воды».
Э то,
в идимо ,
лишь
смелая
реконструкция
ленинградского
писателя,
ос­
нованная
на
так
н азыв аем ом
зд р авом
смысле.
Обра­
щение
к
фоль к лору
показывает
аналогичность
такого
«здравого смысла» .
Б.Н.Тимофеев
излишне
осовре­
менил
мотивировку
и
форму
об орота ,
не
обратив
вн иман ия
на
давно
сложившуюся
в
устном
народном
творчестве
символику
воды
и
травы.
В
русском
фол ькл оре
вода
и
трава
н ере дко
выс ­
тупают
в
пар е.
Вот
несколько
пословиц,
в
которых
они
н еразрыв ны:
Зелена
трава
—
не
далече
(не глубо­
ко)
вода;
По ка
травка
подрастет,
вод ы
много
у те­
че т;
Быль
—
трава,
небыль
—
вода;
Б ыль,
что
тр а­
ва,
не быль,
что
вода.
Конечно,
соединение
этих
слов
вызвано
и
чисто
эвфоническими
обстоятельствами:
во да
—
трава
со­
з дают
од ин
ритмический
рисунок,
д аже
в
какой-то
мере,
по
канонам
народной
поэзии,
являются
ри ф­
мо й.
Тем
не
мен ее
гл ав ным
связующим
звеном
з десь
оказывается
все-таки
семан т ика.
Яв но
«материалис ­
тический»
характер
имеет
сопряжение
воды
и
травы
368


в
первой
по сл о виц е: «зеленость»
травы
в
основном
зав ис ит
от
ее
близости
к
водному
источнику.
Не
слу­
чайно
поговорка
с
воды
да
с
травы
на
Дон у
когда-то
приобрела
даж е
звучание
«юридической формулы»,
не
пер естав
от
это го
бы ть
элементом
устно-поэтичес­
к ого
творчества.
«Подчеркивая свое бескорыстие на
службе
мос ков ском у
царю,—
пишет
В.П.А дри ан ов а-
Перетц,—
казаки
п роти во по став ляют
се бя
московс­
кому
боярству
и
поместному
дворянству:
те
служат
“с вотчин и с поместий”,
а
каз аки
“не с вотчин,
не
с
поместий,
с
воды
да
с
т р авы”,
т.
е.
они
на
необ­
жит ых
ст епн ых
пространствах
ловят
рыбу
в
р еках
и
па сут
ско т
на
ни кому
не
принадлежащей
“траве”.
Иногда
эта
юр и дическая
формула
по дает ся
сокращен­
но,
без
первой,
звучащей
укоризной
ча с ти : “служим
за
тр аву
и
во ду”
или
“с травы и воды”» (Адрианова-
Перетц
1974, 81).
Определенный
метафорический
отрыв
от
конк­
ретно
«географического»
значения
отличает
послови­
цы,
где
трав а
сопоставляется
с
бы лью,
а
вод а
—
с
н ббылъ ю.
За
этим
сопоставлением
—
то же
вековеч­
ная
«переплавка»
слова
в
горниле
народно-поэтичес­
кого
творчества.
Здесь
—
и
былое,
бе знад ежно
по­
росшее
травой
з абвен ия
(Было,
да
быльем
порос ло), и
былинка
—
та
же
травинка,
и
противопоставление
вросшей
в
о дно
и
то
же
мест о
«почвоседки»- тр авы
веч но
бегущей
и
дви жу щей ся
куда-то
(а потому и «не ­
б ылой») воде .
Кра тко
и
точно
эту
символику
ра с­
шифровывает
В.И.Даль
в
зам еча ни ях
за
скобкой:
быль,
что
трава
(ноги оплетает), небыль,
что
во да
(сбега­
ет)
(I, 219).
В
этом
комментарии
—
и
некоторое
о бъя снен ие
смутившего
Б.Н.Тимофеева
качества
травы:
она
опле­
тает
но ги,
а
потому
—
«ниже».
Ни же
—
как
прави­
ло,
хотя,
раз умее тся,
травы
могут
бы ть
и
в
рост
чело­
в ека.
Ре чь
ид ет
ведь
не
о
травах
вообще,
а
о
символи­
к е, «метричности»
тр авы
в
фольклоре.
А
здесь
—
она
им енно
ниже ,
пос ко льку
и
оплетает
ноги,
и
прими­
369


нае тся
конскими
копытами,
и
стелется
муравой,
к ог­
да
ус та лый
ск азочн ый
герой
пр ип адает
к
матушке-зем­
ле.
Не
сл уч айно
лист
в
сказке
о
Сивке-бурке
—
вещей
каурке
становится
перед
травой
во
ве сь
ро ст
при
п ро­
изнесении
сакраментального
«Стань передо мной,
как
лист
пер ед
травой!»Ср.
сиб .
как
ли ст
с
т равой
живут
‘дружно,
в
полном
со гл аси и’.
И
здесь,
хотя
тр ава
как
будто
выступает
в
ро ли
«повелительницы»
листа,
он
о каз ывает ся
вы ше
ее
по
росту.
«Низкое положение»
травы
об ъясн яетс я
и
те м,
что
ее
легко
—
в
отличие
от
деревьев
в
л есу
—
гнет
и
прижимает
к
зе мле
ветер.
Об
этом
на пом инае т
украинское
устойчивое
сравнение
гнетъся
як
трава
eid eimpy, которое характеризует че­
лов ека ,
прибитого
невзгодами.
На
ту
же
«принижен­
ность»
травы
непогодой
намекает
и
старинная
русская
пословица
Солдатская
голова,
как
под
дождичком
т ра­
ва.
Символическую
логику
травы
как
мер ила
чего-
л ибо
невысокого,
следовательно,
необходимо
пони­
мать
не
в ооб ще,
а
в
сопоставлении
с
т аким
ее
«рас­
ти тельн ым »
же
полюсом,
как
лес,
лесные
деревья.
Это
ярко
выражено
ср авнение м
как
травинка
перед
лесом
(ДП, 713) —
о
ком-либо
см ирн ом,
тихом,
покладистом,—
которое
построено
на
таком
противо­
поставлении.
Лес
в
сказках
в
про тивополо жнос ть
траве
вы сту пает
мерой
чего-то
высокого.
С
эпитетом
сто ­
ячий
(т.
е.
не
гнущийся
и
не
ст елющий ся,
п од обно
траве)
слово
лес
входит
в
д ругой
фоль к лорн ый
о бо­
рот,
по
с тру ктуре
полностью
соответствующий
пого­
ворке
о
воде
и
траве
—
выше
лес у
стоячего,
ни же
об­
лака
ходячего.
Вот
одна
из
типичных
сказок
об
Иване-богаты­
ре,
крестьянском
сын е,
где
это
сравнение
я вляе тся
сво его
род а
«землемерным»
т ер мино м: «Тогда Иван
крестьянский
сын
садится
на
доброго
коня
и
бьет
его
по
крутым
бедр ам,
и
тот
конь
осержается,
от
зем ли
п оды мае тся,
выше
л еса
стоячего,
что
пониже
обла­
ка
ходячего,
д олы
и
гор ы
между
ног
пускает,
вели­
370


кие
ре ки
хво ст ом
устилает,
из
уш ей
своих
в ыпу скает
густой
ды м,
а
из
н оздре й
кидает
п ламя
вели к ое» (Аф. ,
III, 362).
В
русской
литературе
п рошлог о
века
этот
оборот,
как
п одчерк н уто
фольклорный,
п ри обрел
и
переносное
значение:
считать
се бя
превыше
облака
хо­
дячего,
вы ше
леса
стоячего
зн ачи ло
быть
зан осчи в ым
и
высокомерным,
чрезмерно
высоко
себя
оценивать
(Мих., II, 113).
И так,
почему
именно
трава
в
нашем
выражении
стала
мерилом
«нижины», ясно.
Теперь
о ст ается
вы­
яс н ить,
насколько
л огич но
сопряжение
воды
с
ти­
хим
и
кр отким
н раво м.
Б .Н.Ти м оф еев,
в
принципе,
несомненно
прав,
утверждая,
что
«вода
—
не
обяза­
тельно
ти ха я». Но фольклорные данные убедительно
опровергают
э тот
принцип
в
тех
случаях,
когда
речь
иде т
о
х ара кт ер истике
внешне
смирного
человека.
Вот
два
в осточн ославян ски х
ср авне ния :
бел.
ujxi як вада
(Янк.
1973, 189) и укр .
тихий
як
гл убок а
вода
(Фр.,
I, 249).
Они
п ере кли ка ются
с
укр.
ти ха
вода
(Фр.,
I, 248), болг.
ти ха
вода
(ФРБ, II, 398), с.-х.
тиха
(мирна)
вод а
‘человек,
который
притворяется
крот­
ким,
смир н ым,
но
в
действительности
может
совер­
шить
что- ли бо
п лохое ’.
Ве сь
эт от
набор
славянских
выражений
—
оско­
лок
др евн ей,
широко
распространенной
у
всех
сла­
вян
пословицы:
Тихая
вода
берега
подмывает;
Тихие
вод ы
глубоки;
укр.
Тиха
вода
береги
ломить,
а
бистра
тамуе
(сдерживает); Тиха вода береги лупав,
а
бистра
йде
та
пе рейд е;
Тихая
во да
гре блю
(плотину)
р ве;
п ол.
Cicha woda brzegi podrywa (rwie); чеш.
Tichâ voda
bïehy podrÿvâ (ryje, podmi'lâ), prudkâ pfed bëzi; болг .
Tu-
ха та
вод а
бря г
ро ни;
Т ихата
вод а
по-дълбоко
копае;
с .-х.
Т ихая
вода
брег
nodjeda.
Эта
пословица
имеет
поч ти
точное
соответствие
и
у
м ногих
европейских
на­
родов:
нем.
Stille Wasser sind tief (букв .:
Ти хие
во ды
глубоки), англ.
Still waters have deep bottoms (У ти­
хих
вод
—
глубокое
дно ), дат.
Stille Vande have dybe
Grunde (У тихих вод
—
глубокое
дно), фр.
Il n’est
371


pire eau que l’eau qui dort (Нет хуже той воды,
ко тора я
спит)
и
др.
Такие
пословицы
хорошо
отражают
диалектичес­
кую
символику
воды
в
народном
п оэ тич еском
твор­
честве:
она
и
тихое,
спокойное,
без мят еж но
гл адко е
зе рк ало,
но
в
то
же
время
и
глубокая,
разрушитель­
н ая,
опасная
с тих ия.
Поговорка
т ише
воды,
ниже
трав ы
от ра жает
лишь
первую
символическую
ипостась
этой
диалектики.
Тем
не
мен ее
мы
в идим,
что
так ая
символика
не
толь­
ко
логически
о пр авдана,
но
и
освящена
д ре вней
фо ль­
клорной
трад иц ие й,
прочно
св язав шей
воду
с
эпите­
том
тихий,
а
траву
—
с
эпитетом
низкий.
В
«пра­
вильности»
э той
св язи
сомневаться
не
приходится
уже
п отому,
что
ни
писатели-классики,
ни
современные
художники
слова
ее
не
разрывают,
но
береж но
хра­
нят.
Ру сски е
пи сат ели
всег да
бы ли
страстными
почи­
та теля ми
и
бережными
«популяризаторами»
фольк­
лор а,
кото рый
во
все
времена
служил
неиссякаемым
родником
творческого
вдохновения,
морально-эти­
ческим
кодексом
нашего
народа
и
неистощимой
со­
кровищницей
язы ка.
«Вечером слушаю сказки
—
и
вознаграждаю
тем
н едостатк и
проклятого
сво его
во с­
питания,—
пишет
Пушкин
в
ноябре
1824 года брату
Ль ву
Се рге евичу
из
Михайловского.—
Что
за
прелесть
эти
сказки!
К аждая
есть
п оэм а!» Столь же восторжен­
но
отзывался
он
и
о
н ародн ых
песня х ,
легендах,
по­
словицах.
Все
творчество
русского
поэта
пронизано
любо вью
к
фоль к лору.
Именно
потому
Пушкин
и
яв ляетс я
творцом
современного
русского
языка,
что
он,
прекрасно
з ная
и
любя
язык
народный,
имел
смелость
возвысить
его
до
вершин
ли тер атурн ог о.
Смелость
эта
была
оправдана
поэтическим
талантом,
вспоенным
живой
водой
устного
народного
тв орч е­
ства.
Благодаря
Пушкину
мы
окунаемся
в
эту
ж ивую
вод у,
слушая
в
детстве
«Сказку о рыбаке и рыбке»,
372


читая
«Капитанскую дочку»
с
любимой
песней
Пуга­
чева
«Не шуми,
мати
зе лен ая
дубравушка»
или
слу­
шая
игровую
п есню
из
оперы
«Евгений Онегин»:
Девицы,
кра сав ицы,
Душеньки,
подруженьки,
Разыграйтесь,
девицы,
Разгуляйтесь,
милые...
Как
заманим
молодца,
Как
завидим
издали,
Разбежимтесь,
милые,
З акид аем
вишеньем,
Вишеньем,
малиною,
Кр асн ою
смородиной.
Бл аго даря
Пушкину,
как
и
многим
н ашим
писа­
телям,
мы
впитываем
все
те
фольклорные
символы,
формулы
и
ритмы,
которые
создают
национальный
колорит
рус ской
речи.
Ведь,
в
сущ нос ти,
и
попу­
лярная
во
всем
ми ре,
но
оста в шаяся
русской
народ­
ной
«Калинка -мал и нка
моя»
и
пушкинская
игровая
песня,
и
поэтический
символ
Шу кш ина
из
фильма
«Калина красная»
—
лишь
художественные
перепевы
старинного
рус ског о
песенного
мо т ив а, «формулы
ф ол ь кло ра», соединяющей воедино калину с малиной
и
смородиной.
В
народных
песнях
их
можно
встре­
ти ть
даже
в
пределах
одной
с тро фы:
На
тебе,
долинушка,
ничего
не
роди лось,
Ни
гриба,
ни
ягодки,
ни
черной
с мородин к и,
Ни
го рь кой
к алину шк и,
ни
сладкой
малинушки.
(Соб. , IV, 5)
Для
ин ост ран ца,
не
иску шен ног о
в
нашем
фольк­
лоре,
и
малина
и
смородина,
и
тем
более
почти
неиз­
в ест ная
и
не испр об ован ная
на
вкус
калина
—
ничего
более,
чем
лесные
ягоды:
именно
так
ими
во с прини­
маются
соответствующие
слова
у
Пу ш кина
и
у
Шу к­
373


шина.
Для
русского
же
—
это
поэтические
нацио­
нальные
символы,
нечто
с вое,
п ри вычн ое , «родное».
Переносный,
фольклорно-обрядовый
смысл
этих
си м­
волов,
правда,
из вест ен
то же
дал еко
не
всем
русским.
М ежду
тем
трудно
постигнуть
тра ги зм
даже
са мо­
го
заглавия
фи льма
«Калина красная», не зная,
что
го р ькая
калина
на
Руси
была
и
форм улой
фольклора,
и
об рядо вым
элементом
од но вре ме нно. «Калина ( в
на­
родной
поэзии.—
В. М.)
—
символ
же нст вен н ости
в
об ширн ом
смысле,—
писал
историк
и
фольк лори ст
прошлого
в ека
Н .И .Кост омаров ,—
Вся
духовная
жизнь
женщины
—
ее
девичество,
невинность,
любовь,
замужняя
жизнь,
радости,
горести,
родственные
чу в­
ства
—
все
на ход ит
св ое
применение
в
калине»
(СРНГ, XII, 356).
Вот
почему
э тот
символ
столь
ак­
тивен
в
русских
св адебн ых
обрядах.
В
Курск ой
гу­
б е рнии,
например,
калиной
называли
окрашенную
кровью
рубашку
новобрачной,
что
сви детел ь ств о ва­
ло
о
ее
невинности.
В
Оренбургской
гу бер нии
ка­
линка
—
пирушка
на
второй
день
свад ьбы ,
когда
при­
сут ств ующ им
демонстрировали
такую
рубашку,
уго­
щая
при
э том
родителей
н овобрач ной
калиновой
настойкой.
В
Воронежской
губернии
оборот
распи­
вать
калинку
именовал
особый
обряд,
совершаемый
на
третий
день
свад ьбы ,
когда
присутствующие
по­
очередно
подходили
к
молодым
и
кл али
в
рюмку
но­
вобрачной
н ес колько
ягод
калины;
молодой
при
это м
н али вает
в
рюмку
водки,
кот орая
пр едлаг ает ся
вм ес­
те
с
ягодами
калины
гостям.
Как
видим,
ф оль клорн о- обрядо вая
символика
калины
здесь
т еснее
сп летает ся
с
реально-веществен­
ным
ее
воплощением.
Ясно,
в
сущности,
почему
именно
калина
стала
симв о лом
горькой
доли
замуж­
ней
ж енщи ны:
кр асота
калины
обманчива,
ибо
вкус
этой
кр асно й
ягоды
горек,
как
и
не ког да
жизнь
же н­
щины
после
свадьбы.
Об
этом
то же
прямо
рассказы­
ва ет
русская
(смоленская)
народная
песня
о
калйни-
це,
т.
е.
ягоде
ка лин ы:
374


Кле вал а
сорока
ягоду
калину.
Гор ько
м не,
гор ько
калиницу
кушать
—
Горчей
то го
невестке
со
свекром
жить.
(СРНГ, XII, 356)
Зная
символику
к а лины,
по-новому
восприни­
маешь
и
привычные
популярные
песни
современнос­
ти,
в роде
«Ой,
цветет
калина...»
или
«Калина крас­
ная,
калина
вызр ел а. .. »: в них продолжаются эти древ ­
ние
русские
мотивы
—
мотивы
грустного
дев ич ест ва,
горькой
же нс кой
зр елос ти
и
того
неравноправия
между
мужчиной
и
женщиной,
которое
также
сф орму ли ро­
в ано
од ной
песенной
строкой:
Сладку
я году
рвали
вместе,
Горьку
я году
—
я
одна...
«Сладка ягода», т.
е.
малина,
в
свадебны х
песнях
и
в
других
фол ьклорн ых
жанрах
выступает
как
некий
антипод
калины
со
всеми
в ытекаю щ ими
из
ее
сл адос­
ти
последствиями.
Вот
лишь
неск оль ко
народных
сра в­
нений,
где
малина
окрашена
насквозь
п оложи те ль­
н ыми
ассоциациями:
с мол,
капуста
як
малина
—
хутъ
губами
ешь
(Добр. , 79), квас,
что
малина:
десятью
на л ив ан ! (Даль, II, 292), ниж.
не
же на,
а
малина
(ППЗ, 143), пск.
дев о чка
как
малйнинка,
урал.
П ро-
молчишься
—
как
в
м алине
насидишься
(Бир., 65), По
бе ду
—
не
в
лес
по
малину
(Даль, II, 292). Определен­
ную
«оппозиционность»
с
к алино й
можно
найти
и
в
обрядовой
символике
малины:
не
случайно
в
некото­
рых
областях
(например,
в
Рязанской)
до
сих
пор
малйночка
—
это
эпитет
жениха
в
величальных
св а­
дебны х
песнях.
Оптимистическая
тональность
малиновой
симво­
лики
зву чн ее
в сего
передается
р у сским
в ыр ажен ием,
вошедшим
в
литературный
язык ,—
не
жизн ь,
а
мали­
на!
Оно
п очерп нуто
из
фоль клорн ых
родников,
где
известны
и
его
фра зеол ог ич ески е
п обрати мы
—
ма-
375


ли по вая
жизнь
(тамб .,
л ен ин г р.) ‘хорошая жизнь’,
жизнь,
как
малина:
никогда
не
наешься
(горьк. —
БС
1975, 35) и под.
На
первый
взгляд
это
выражение
—
пр ямой
двойник
ита льянск ог о
dolce vita ‘сладкая
ж из нь’.
На
са мом
д еле
русские
вкладывают
в
это
пр ед ст авл ение
о
сл адко й,
как
малина,
жизни
совер­
шенно
ино й
смысл.
Это
точно
выразил
в
своем
сло­
ва ре
В.И.Даль,
определивший
фразу
Да
это
просто
малина!
как
‘раздолье,
пр иво лье’ (II, 292).
Действительно,
в
отличие
от
«калиновой»
г орь­
кой
неволи
у
свекр а
и
св екров и
«малиновая»
жизнь
—
это
прежде
всего
приволье
и
широкий
ра зм ах,
о
ко­
тором
ме чтают
искони
русские
«добры молодцы» .
К он ечн о, «не жизнь,
а
мал ина»
—
это
и
обильная,
вкусная
ед а,
и
уд обно е
жилище,
и
прочие
матери­
альные
блага.
Но
без
такого
простора,
без
приво­
л ья,
без
воли
—
это
уже
не
«малиновая жизнь», а
п рос тая
«dolce vita», которая часто оборачивается раб­
ством
духа
и
бессилием
плоти.
Такой
поворот
русской
«малиновой»
символики
может
показаться
ли шь
семан ти ч ески м
нюансом,
мало
зн ачащи м
для
постижения
русской
фольклорной
фр а­
зеологии
и
устного
творчества
во о бще.
Но
это
не
так.
Вед ь
пр едст ав ление
о
х о ро ш ей, «настоящей»
жизни
для
русских
нер аз дель но
с вяза но
именно
с
волей,
со
свободой,
с
широким
и
открытым
пространством,
которому
нет
к онца
и
краю.
Это
прекрасно
в ырази л
акад.
Д.СЛихачев
в
книге
«Заметки о русском», рас ­
крывая
глубинный
национальный
смысл
фольклор­
ных
формул
полюшко-поле
и
во ля
вольн ая :
«Широкое пространство всегда владело сердцами
русских...
Труд
подневольный,
а
п ри рода
круг ом
вольная.
И
п ри рода
нуж на
бы ла
человеку
большая,
открытая,
с
огромным
к руг озор ом.
Поэ то му
так
любимо
в
на­
родной
песне
п олюшко-п оле .
Во ля
—
это
большие
пространства,
по
которым
можно
ид ти
и
идт и,
бре­
сти,
плыть
по
т еч ению
больших
рек
и
на
большие
376


расстояния,
дышать
в оль ным
в оздухом ,
воздухом
отк рыт ых
мест ,
широко
вдыхать
грудью
ветер,
ч ув­
ств ов ать
над
головой
небо,
иметь
возможность
дви ­
гаться
в
ра зные
стороны
—
как
вздумается.
Что
такое
в оля
вольная,
хорош о
определено
в
русских
лирических
пес ня х . . .» (Лихачев 1981, 8—9).
Именно
такие
«определения», сложившиеся в
недрах
песни,
ск азки ,
былины,
пословицы
и
стано­
вятся
яд ром
национального
сознания,
в оп лощаютс я
в
языке
и
в осп рои зводятся
в
литературе.
Становясь
пр ив ыч ными,
они
перерастают
в
мер ило
духовности
тог о
или
иного
н арода .
Перерастают,
но
ни ког да
не
п ере стают
расти,
как
и
все
мо гуче е
древо
народного
язык а
и
народного
са мо созн ани я.


Глзвя. V.
С ЛОВО
БЫ ЛО
И
В
К ОНЦЕ
«Мифология
—
не
что
иное,
как
болезнь
язык а»,—
писал
известный
французский
л ингвис т
Ж.Вандри-
ес.
И
мы
неоднократно
убеждались
уже ,
что
«абсо ­
лютн о
здорового»
языко вог о
состояния,
очищенного
от
мифологических
примесей,
не
бы вае т.
Да,
соб­
ственно
говоря,
абсолютное
здоровье
для
язык ов ого
организма
столь
же
чр ева то,
как
и
для
организма
че­
ловеческого.
Не
пережив
«детских», т .
е.
мифологи­
ч еских
болезней,
любой
я зык
не
воспитал
бы
имму­
нитета,
столь
необходимого
в
полной
противоречий
и
катаклизмов
жизни.
Для
Слова
иммунитет
—
это
способность
сохранять
общую
смысловую
доминанту
несмотря
на
различные
ассоциативные
сдви ги
и
ме­
тафорические
трансформации.
Многие
из
них
связа­
ны
именно
с
мифологией.
В
со знан ии
л юдей
прошлого
миф
и
реальность,
од на ко,
не
разграничивались
столь
че тко,
как
в
умах
наших
образованных
сов ре ме нн иков -м ате риал ис тов.
Нер едко
случалось
та к,
что
мифологическая
интер­
претация
явления
т ракт о валась
как
его
первопричи­
на.
Сл ово
объявлялось
источником,
а
не
сл едст вием
Дела.
До казы в ать
известное
положение
о
ди а метра льно
противоположной
их
в заим озав иси м ости
можно
по-
разному.
Для
лингвиста-этимолога
важнейшими
ар­
гументами
являются
рек он стр укц ии
исходного
«мате­
риального»
значения
с лов
или
оборотов,
приобрет­
ших
поз же
мифологическое
звучание.
И
действительно,
в
ретроспективном
ви ден ии
даже
т акие,
весьма
«мифологизированные»
по ня тия
человеческого
бытия,
как
время,
пространство
и
де й­
378


ствие,
предстают
почти
всегда
в
кон к ретн ых,
мате­
риально-вещественных
о бр азах
(Мокиенко 1990).
Значит,
и
в
чи сто
этимологическом
к люче
ст а­
рый
сп ор
о
приоритете
«слова и дела»
все-таки
реша­
е тся
в
пользу
по следнег о .
Б ыло
бы
ошибкой,
одна­
ко,
зн ая
это
решение,
отмахнуться
от
Слова
—
в
д ан­
ном
случае
от
мифотворческих
потенций
язык а.
Они
об ог ащают
названную
«прозаическую»
триаду
древ­
нейших
по нят ий
и
неотторжимы
от
нее.
Что
стоило
бы
для
че лов ека
Время
вообще,
если
бы
оно
не
рас­
п ред елялос ь
им
на
«худые»
и
«добрые»
часы?
Что
з на­
чи ло
бы
для
не го
П ростр ан ств о,
если
бы
он
не
из ме­
рял
его
то
своим,
то
чужим,
то
об щеч елов еческ и м
аршином?
Что
н есло
бы
ему
Дей ст вие,
есл и
бы
оно
не
приводило
к
отк рыт иям
все
новых
и
новых
А ме­
рик?
Взаимоотношение
ме жду
словесным
и
мифоло­
гическим
осв оени ем
мир а
можно,
следовательно,
представить
в
вид е
постоянного
циклического
про­
це сса:
Слово
творит
ми ф,
а
мифологические
пред­
ставления
в
сво ю
очередь
переплавляются
в
Сл ово.
Одно й
из
г лавны х
о ппо зиций
мифа
яв ляетс я
пр о­
ти воб орство
до бра
и
з ла,
добрых
и
злы х
сил .
Их
пр о­
тивоборство
определяет,
как
мы
видели,
семанти­
че ское
развитие
многих
слов,
отражающих
иерархию
«высших»
и
«низших»
бо жест в
сл авян ског о
(resp. р у с­
ского)
мира.
Особенно
ярко
отражается
оно
в
массе
суеверных
представлений,
связанных
с
так
называе­
мой
нечистой
силой.
Сейчас
эти
представления,
как
и
сами
«нечистые», рассеялись как дым,
но
некогда
это
бы ли
целые
зар осли
п рим ет,
поверий,
зап ре тов
и
т.
п.
Вот
несколько
раскольничьих
«мудреностей»,
записанных
В. И.Далем:
Ст оя
на
молитве,
ног
не
рас­
ставлять:
бес
проскочит;
В
валенках
молиться
гре шн о;
Песни
и
пляска
от
с ат аны.
Но
не
только
у
расколь­
ников
и
изуверов
ра зных
религиозных
толк ов
соблю­
дались
такие
«тонкости».
Прежде
многие
б ыли
аб со­
лютно
убеждены,
что
ногами
под
лавкой
ка чать
—
379


черта
т ешит ь,
оставлять
на
н очь
нож
на
столе
—
п од­
вергать
себя
опасности
бы ть
за резан н ым
лук авы м,
а
здороваться
ч ерез
порог
—
дать
повод
нечистому
рас­
сор ить
самых
добрых
друзей.
И
до
сих
пор,
между
прочим,
иностранцев
п ора­
ж ает
устойчивое
нежелание
русских
пожимать
п ротя­
нутую
гостем
че рез
порог
в ходной
двери
руку.
И
стран­
но
непонятным
звучит
простое
о бъя снени е
эт ом у: «Че­
рез
пор ог
—
не
здо р о ва ются».
В
последнее
время,
в
связи
с
активно
в озрос­
шим
ин тер есом
к
религии
в
целом,
п оя вляе тся
не­
мал о
книг,
где
п одобн ые
суеверия
классифицируют­
ся
и
об ъясн яютс я.
О ни,
например,
ста ли
предме­
том
специального
оп иса ния
в
книге
украинского
эт н олога
М.Дмитренко
(1994, 52—53) «Народные
поверья».
Вот
лишь
несколько
п рим ет,
связанных
с
едо й
и
пить ем ,
которые
порождены
украинской
(а во
многом
и
об щев осточ н осла вян ской )
н ародн ой
быто­
вой
к ульту рой :
Нельзя
ес ть
с
книжкой:
ум
погу бишь
(память заёшь); Нельзя есть на улице:
жена
будет
раз ­
зявой;
В
шапке
есть
—
тёща
бу дет
г лух ая;
Ко гда
хо­
зяйка
пересаливает
еду
—
значит,
в
к ого- то
влю бле­
на;
Не
ешь
в
по лно чь:
в
это
вре мя
черт и
обедают;
Не льзя
е сть
с
но жа:
будешь
сердитым
(или люди будут на тебя
к оси т ься ); Не ешь чужой ложкой:
заеды
нападут;
Не льзя
впускать
никого
в
ха ту,
когда
сажаешь
хлеб
в
печь:
будешь
лы с ым...
Как
ви дим,
в
некоторых
из
примет
отражены
своеобразные
(довольно оправданные) «ги­
гиенические»
зап реты ,
в
других
—
ре лик ты
старой
мифологии,
в
тр ет ьих
—
народная
лукавинка.
Многие
приметы
«комплектуются»
вокруг
как о­
го -л ибо
д ос таточ но
обыденного
факта,
явления,
фи зиолог иче ског о
зн ака.
С
одним,
скажем,
только
«чесанием», считав­
шимся
своего
рода
д ьявол ьски м
зн аме нием
—
впро­
чем,
как
и
ангельским,—
с вяза но
огромное
к ол иче­
ст во
суеверных
примет:
под
коленками
чешется
—
со­
бир атьс я
в
дорогу,
локоть
чесать
—
спать
на
н овом
380


месте
(по другой версии
—
к
горю), ус чешется
—
есть
гостинцы,
шея
чешется
—
к
пирушке
или
к
по­
боям,
затылок
че шется
—
к
печали,
голова
чешет­
ся
—
брань
на
себя
услышать,
щеки
чешутся
(или
горят)
—
к
слезам,
губы
зудят
—
к
поцелуям.
Сл о­
во м,
ка кой
бы
орган
тела
ни
зачесался
—
все
это
доброе
или
злое
предзнаменование.
Да
и
не
только
орган
«вообще», а каждая его частица.
Особо
ва ж­
ным
в
э том
отношении
п ред став ляетс я
нос,
об щее
св ерб лени е
которого
б ыло
знаком
радостной
в ести,
а
зуд
в
его
частях
—
предзнаменованием
самых
разных
событий.
Переносье
чеш етс я
—
к
покойнику,
н оздря
—
к
крестинам
или
родинам,
сбоку
—
к
вестям,
кончик
носа
—
к
вину.
Был и
и
разн очтен и я:
т ак,
о дни
го во­
ри ли,
что
раз
нос
чеш етс я
—
в
рюмку
глядеть,
а
дру­
гие
—
что
это
к
старости.
В
э том
клубке
примет,
н есм отря
на
его
кажущу­
юся
бессмысленность
и
ра зношер стн ость ,
прогляды­
вает
система,
я вно
ориентированная
на
те
же
мифо­
логические
противопоставления,
что
и
в
«высшей»
и
«низшей»
мифологии
славян.
Особое
значение
и ме­
ло
противопоставление
«пространственное»
—
левой
и
правой
стороны.
Оно
пронизывает
человеческую
к ультур у
с
др ев нейш их
времен
и
на клады вает
свой
отпечаток
и
на
архитектуру,
и
на
многие
бы товы е
представления,
и,
конечно,
на
мифологию
н аро дов
мира
(van Leeuwen-Tumovcovâ 1990).
Оно
зап е ча тле­
но
многократно
и
в
тек сте
Библии,
например,
в
а фо­
ризме
печального
цар я
в
Иер у сали ме,
проповедника
Еккл есиаст а: «Сердце мудрого
—
на
правую
сторо­
ну,
а
сердце
глу по го
—
на
л еву ю» (Еккл., 10:2). С о п­
позицией
«правый»
—
«левый»
с вяза но
и
множество
су евери й,
которые
пережили
тыс ячелети я
и
сохрани­
лись
в
нашей
повседневности
и
в
нашем
язы ке.
Не
случайно
до
сих
пор
вс тать
с
ле вой
ноги
—
значит
проснуться
в
дурном
настроении,
не
в
д ухе.
И
в
при­
метах
правая
сто рон а
—
до бро
(Бог с его Христовым
воинством), левая
—
зло
(с сонмом дьявольского от­
381


родья).
В
правом
ухе
зве нит
—
к
до брым
вестям,
в
ле вом
—
к
худым,
правая
ладонь
ч ешет ся
—
к
прибы­
ли,
левая
—
к
убытку,
правая
бров ь
свербит
—
хва­
лят
(или к свиданию с другом), левая
—
бра нят
(или
к
встрече
с
лицемером), а левый глаз зудит
—
к
сле­
зам,
правый
—
на
любимого
гл яд еть.
Это
противопо­
ст авл ение
в
приметах
может
осложниться
и
оппози­
ц ией
мужского
и
женского
начала,
которую
мы
на­
блю да ли,
когда
говорили
о
«мужских»
и
«женских»
дня х.
Та к,
по
примете,
если
лоб
свербит,
то
это
зн ачи т,
что
придется
б ить
челом,
причем
если
спра­
ва,
то
мужчине,
а
если
слева,
то
женщине.
Собственного
говоря,
вся
эта
аб рака даб ра
св о­
дится
к
одному
—
распознать
в
многообразии
окру­
жающего
мира
доброе
и
з лое
начало
и
по
в озможн ос ­
ти
различными
су евер ны ми
«действами»
п ом ешать
злым
силам
и
привлечь
к
себе
на
помощь
си лы
до б­
ры е.
Здравствование
на
каждый
чих
Типичным
рудиментом
та кой
словесной
защиты
яв ляетс я
непременное
пожелание
«Будьте здоровы!»
тому,
кто
чи хает .
Чиханию
издревле
придавали
особо
магическое
значение,
отс юда,
видимо,
и
такая
детализирован­
ная
шкала
примет,
связанных
с
носом.
У
русских,
как
и
у
мно гих
других
народов,
считалось,
что
если
тяжелобольной
чихнет,
то
это
предвестие
его
выз­
доровления.
Суще ство вал
целый
кал е ндарь
примет,
связанных
со
с толь
прозаическим
действием:
чи х­
н ешь
в
понедельник
на то щак
—
к
подарку,
во
втор­
ник
—
к
приез ж им,
в
среду
—
к
в естям,
в
че тве рг
—
к
по х вальбе ,
в
пятницу
—
к
свиданию,
в
су ббо ту
—
к
исполнению
ж елан ий,
в
в оскр есень е
—
к
гос тя м.
Как
вид им,
почти
все
эти
пр име ты
(если,
быть
может,
не
пр ини мать
в
сч ет
пр иезд а
нежданных
382


гостей)
—
доб рые,
как
и
русское
д оброже лат ель ­
ство
«на чих» .
Впрочем,
хо тя
оно
и
р усско е,
но
в
то
же
время
и
интернационально,
как
и
маг ич еская
символика
са­
мо го
чи хан ия.
К
том у
же,
кро ме
форм улы
Будьте
з дор ов ы !, у нас прежде бытовали и ее синонимы
—
Чихнувшему
зд равст ву й!
или
Исполнение
же ланий !
Им
соответствует
длинный
ряд
подобных
бл агих
п оже ла­
ний
во
многих
языках
—
ч еш . pozdrav pâmbu! (‘благо­
слови,
Господи!’), нем.
zur Genesung! (‘будь здоров!’),
фр.
à vos souhaits! (‘по вашему желанию!’) или Dieu
vous aide (benisse!) (‘помоги (благ осл ови)
вам
(вас),
Боже!’) и др.
Их
п одо бие
неудивительно:
вед ь
уже
древние
египтяне,
евреи,
греки
и
римляне,
да
и
мно­
гие
первобытные
народы
Африки
и
Америки
об ращ а­
лись
к
чихающим
примерно
так
же.
Ксенофонт
в
сво ем
зн аме н итом
«Анабазисе»
опи­
сы вает
такой
с луча й.
Он
выступал
перед
эллинским
войском,
призывая
воинов
к
боевым
действиям
и
уход у
из
Пе рсии .
В
то
время,
как
он
говорил,
кт о-
то
чихнул.
Услышав
э то,
все
солдаты
в
одном
поры­
ве
прославили
бога,
и
Ксенофонт
сказал : «Воины,
в
то
время,
как
мы
говорили
о
спасении,
появилось
знамение
Зе вса -Спа сит еля,
и
потому
я
предлагаю
дат ь
обет
в
принесении
благодарственной
жертвы
этому
богу,
когда
мы
впервые
вступим
на
дружественную
з ем лю».
Полный
смы сл
этого
повествования
может
быть
по нят
лишь
на
фоне
уже
о пис анно го
суеверия,
кото­
рое
имело
у
греков
значение
доброго
пр ед зна ме нова­
ни я,
и
с
учетом
того,
что
благожелательной
форм ой
на
чихание
б ыла
фраза
«Помоги,
Зе в с!» Об этом дав­
нем
обычае
вспоминают
и
т акие
авторитеты
антич­
ности,
как
Г ер одот,
Аристотель,
Плут арх ,
Гомер,
Теокрит,
Гиппократ,
Катулл
и
многие
другие.
Д ре вние
с чи тали
чихание
признаком
крепкого
здоровья,
а
ч их ание
новорожденного
воспринимали
как
о дин
из
первых
признаков
жизни.
Ри мля не
вери-
383


ли,
что
Амур
чихает
при
рождении
хорошенькой
де­
вочки.
Вот
почему
в люблен н ые
юноши
вечного
го­
род а
отпускали
пр едм ету
обожания
комплимент,
ко­
торы й,
с
нашей
точки
зрения,
звучит
несколько
со­
м ни тел ьно : «Амур чихнул тебе!» — «Stemuit tibi Amor!»
Тиберий
же
прославился
т ем,
что
во
время
сво их
п ро­
гулок
обязывал
гр аждан
дружно
желать
ему
здоровья
кр атен ьки м
словечком
Prosit! — « На
здоровье!» Кто
зн ает,
может
быть,
именно
этому
он
и
обязан
своим
завидным
долголетием:
род ился
этот
римский
импе­
ра тор
в
42 г.
до
н.
э.,
а
дожил
до
37 г.
н.
э.
Для
хлоп отн ой
императорской
ж изни
это
больше
патри­
аршего
века.
Не
с луча йно
это
императорское
благожелание
ст а­
ло
весьма
п оп улярн ым
и
в ошло
во
многие
современ­
ные
языки.
Немцы,
например,
употребляют
слово
Prost! «специализированно»: чокаясь бокалами для
уверения
в
искренности
пожелания
здоровья
св оему
компаньону.
Римляне
вообще
был и
исключительно
изобрета­
тельны
при
истолковании
различных
типов
чихания,
зво на
в
ушах,
отрыгивания
или
икоты,
им
было
не
все
равно
—
чихал
ли
кто
о глу шите льно
громко
или
т ихо,
весе ло
или
иронично,
о дин
раз
или
сер ией
«чи­
хов ». Если чихали утром
—
это
б ыло
знаком
несчас­
тья ,
веч еро м
—
приятных
событий,
а
ноч ью
—
чего-
л ибо
значительного.
Особенно
ве зло
тому,
кто
нео­
жиданно
чи хал
во
время
св оей
любимой
игры:
в
этом
случае
як обы
сама
Венера
давала
ему
знамение,
что
бер ет
его
под
личную
опеку.
Но,
правда,
лишь
в
том
случае,
если
этот
сч аст ли вец
чихнул
в
правую
нозд­
рю.
В оо бще,
чихание
через
пра вую
ноздрю
счи та­
лось
самым
сч астлив ым
предзнаменованием,
ос обо
же
б лаг опри ятствов ало
оно
в
любви.
А
для
«полного
счастья»
на до
бы ло
чихнуть
тр ижд ы.
Что
же
касает ся
зво на
в
ушах,
то
здесь
приметы
римлян
ре зко
отлич али с ь
от
наших.
Его
трак тов али
как
доказательство
супружеской
измены
или
каких-
384


л ибо
иных
любовных
препон
и
рогаток.
Му ж,
у
ко­
торого
вдруг
зазв ен ело
в
ушах,
ни
на
минуту
не
со­
мневался
в
неверности
своей
же ны
и
превращался
нередко
в
свирепого
Отелло
со
вс еми
на
то
основани­
я ми.
Суеверными,
ра зуме ется.
Существует
н емало
попыток
объяснить
п роис хож­
дение
пожеланий
типа
Буд ь
здоров!
и
породившего
их
суеверия.
И
з десь
я з ыческая
интерпретация
т есно
переплетается
с
христианской.
Церковники
приво­
дят
при
его
толковании
одно
из
ме ст
Священного
П ис ания
о
с от вор ении
Богом
ч ел ове ка: «И создал
Господь
Бог
человека
из
праха
земного
и
вду нул
в
ли цо
его
дыхание
жизни,
и
стал
человек
душою
жи­
вою».
Поскольку
человек
создан
«вдуновением»
ды­
хания
жизни,
то
при
кончине
дыхание
якобы
тем
же
путем
исходит
из
него
(ср.
выражение
испустить
дух).
След ов ательн о,
по
мнению
толко ва телей
Б иб­
лии,
то
же
мо жет
случиться
и
при
извержении
во з­
д уха
изо
рта
и
носа
при
напряженном
выдыхании,
чихании.
Ра ввины ,
в
с вою
очередь,
считали,
что
до
гре­
хопадения
Адама
п отом ки
его
чиха ли
всего
раз
в
жиз­
ни,
а
именно
—
испуская
дух.
Лишь
Иакову
у дал ось
вымолить
у
господина
прощение,
и
он,
чи х нув,
ос­
та лся
ж ив.
С
тех
пор
верующие
не
перестают
молить­
ся
о
зд рави и
ч их ающег о,
предотвращая
тем
самым
опасность
кончины
(Мих.
I, 77).
У
древних
русов,
где
выражение
Бу дь
здоров!
из­
вестно
издавна
(оно упоминается уже в Лаврентьев ­
ской
летописи
1068 г.), его связывали с приметой,
по
ко торой
чиханье
считалось
‘на здоровье голове’.
В
древности
в ери ли,
что
искреннее
пожелание
зд о­
ров ья
дейст вит ель но
даст
его
че ло веку
(Чурмаева 1981,
126).
П одобн ые
суеверные
представления,
как
мы
ви­
дели,
известны
и
я зычн ика м,
в
мифах
которых
при­
чины
чихания
объясняются
не
менее
«логично» . В с о­
ответствии
С
одним
из
них
—
мифом
о
Прометее
—
13 В.
М.
Мокие нко
385


ве лик ий
человеколюб
и
да ри тель
о гня
у
самого
н оса
сотворенной
им
статуи
человека
открыл
закупорен­
ную
трубочку
с
огнем,
похищенным
у
З евса.
Это
был
поворотный
момент
человеческой
«истории», ибо
статуя
чихнула
и ...
стала
живым
человеком.
«Будь
здорова!» —
пожелал
ей
Прометей,
и
с
тех
пор
по­
томки
прачеловека
не
устают
повторять
эту
фр азу.
Да же
когда
не
верят
ей
в
соответствии
с
язв и тельн ой
русской
пословицей
На
каждый
чих
не
назд равс тву­
ешься!
или
грубо-шутливо
отвечают
желающим: «Не
твое
де ло!»
Каковы
бы
ни
были
ми фы,
суеверно-магическая
суть
такого
пожелания
ясна:
уберечь
чихающего
от
ис­
пускания
духа
или
души.
Вед ь
коварный
дья вол
не
дремлет,
а
только
и
мечтает
о
приобретении
этой
др а­
гоценной
су бст анции ,
делающей
человека
одухотво­
ренным
существом.
Такие
же
предостережения
харак­
терны
и
для
других
случаев.
Верующие,
например,
при
зевоте
с
оп ас кой
кр ест ят
рот,
чтоб ы
туда
не
п ро­
ник
какой-нибудь
ро гат ый
бес
и
не
разместил
в
«сла­
бом
с осуде »
человеческом
с вое
неуемное
воинс тво .
От
такого
в едь
проникновения,
как
суеверно
думали
не­
когда,
человек
и
бе ситс я,
т.
е.
в
него
вселяется
бес.
Тьфу-тьфу,
чтоб
не
сглазить!
Есть,
впрочем,
весьма
эффективный
и
вполне
«современный»
способ
моментально
из ба вить ся
от
не чис то го.
Им
не
брезгуют
и
заведомые
атеисты:
«—
Хорошо,
что
мы
тут
пришлись
ко
д во ру,—
промолвил
он
(Решетов,—
В. М.)
и,
п олушутя,
по­
плевал:
—
Тьфу,
тьфу,
в
добрый
час
ск азать ,
сра бо­
тались...
—
А
вы
к
чему
э то : «Тьфу,
т ь фу »? Сглазить бои­
тесь?
—
Да
как
вам
сказать...
Не
суеверен,
нет,
но
мнительностью
не
обделен» (А.
Коп тяе ва ).
386


Подобная
«мнительность», вошедшая в наш оби­
хо д,
ведет
св ое
начало
от
суеверий,
связанных
с
дья­
волом.
С ейчас ,
когда
мы
пр оизносим
это
«Тьфу!
Т ь фу !», подчеркивая наши удачи в каком- л и бо
деле,
мы,
конечно,
не
думаем
о
т ом,
что
таким
образом
оплевываем
врага
человеческого,
но
прежде
это
б ыло
именно
так .
На
это
указывает
и
сам
яз ык
—
вед ь
это
«Тьфу!
Тьфу!» —
лишь
оск олок
более
п рост ран­
ных
об оротов ,
где
объект
оплевывания
называется
без
всяких
обиняков:
Тьфу,
дьявольщина!
Т ьфу
ты,
пр опас ть!
Т ьфу
ты,
прах
поб ери !
Тьфу
ты,
че рт
во зьм и!
Все
они
а к тивно
уп от реб ля ются
в
языке
на­
ших
классиков: «Тьфу,
пропасть!
—
говорит
он а,—
и
тот
дурак,
кто
сл уш ает
лю д ских
всех
вр а к» (И.А.Кры-
л о в); «Тьфу ты,
прах
побери...
провались
ты
совсем»
(А .Н.О стров ски й ).
Литература
сохранила
и
Тьфу!
в
об рядо в о-зак ли-
нательных
текстах,
из
ко торых
ясен
суеверный
смысл
оплевывания.
Так,
в
«Деле Артамоновых»
М.Горь-
ко го
одна
из
ге ро и нь , «поплевывая Во все стороны»,
произносит
заклинание
при
бракосочетании:
«Барская,
идя
впереди,
б орм отала,
поплевывая
во
все
стороны:
—
Тьфу,
тьфу!
Ни
болезни,
ни
горюшка,
ни
за­
висти,
ни
бесч ест ь ица,
тьфу!
Огонь,
вод а
—
во вре­
мя,
не
на
беду,
на
счастье!»
В
его
же
р ассказ е
«Вечер у Сухомляткина»
кухар­
ка
плюет
более
целенаправленно,
оберегаясь
от
сгла­
зу:
«—
Гляди,
Ефимовна,
не
перевари!
—
Ну
что
это
вы,
о,
го спо ди!
—
глухим
ба сом
тревожно
отзывается
ста руха
и
трижды
плюет
к
поро­
гу:
—
Тьфу,
тьфу,
тьф у!»
Самой
естественной
мишенью
охранительного
плевка,
естественно,
был а
левая
сто рон а:
мы
уже
знаем,
что
именно
она
бы ла
«нечистой», греховной,
т.
е.
«неправой»
и
неправедной
во
всех
смыслах.
Об
это м
так
же
сообщают
наши
писатели: «—
Вишь
ка­
387


кая
здоровая
да
румяная...
Тьфу!
Тьфу!
Чтобы
не
сг ла­
зить!
—
перебила
старуха,
пл юя
трижды
через
плечо»
(Д.В.Григорович).
Отс юда
советы
плюнуть
через
лев ое
плечо
от
сг ла­
зу.
Этим
советам
следуют
такие
«бравые парни», как
ле тчики
из
популярного
со вет ско го
фильма
во ен ных
лет
«Небесный тихоход». Пр авда,
этим
сп ос обом
они
оберегаются
не
от
черта,
в
которого
—
конечно
же!
—
никак
верить
не
могут,
а
от
«сглазу»
со
стороны
пр е­
красного
п ола:
Мы
парни
брав ые ,
брав ые ,
бравы е ,
Но
чтоб
не
сглазили
подружки
нас
кудрявые,
Мы
перед
вылетом
еще
Их
поцелуем
горячо
И
трижды
плюнем
че рез
ле вое
плечо!
При
этом
герои
фильма
весьм а
выразительно
пр и­
водили
в
ис пол не ние
это
обрядовое
действо.
Как
из­
вестно,
им
—
убежденным
холостякам
—
это
испы­
танное
н аро дное
ср едст во
так
и
не
п ом огло:
в
итоге
все
они
оказались
же натыми ,
еще
раз
убедившись
в
истинности
своего
ат еист и ческо го
ми ров оззрен и я.
Выражения
т ипа
Тьфу
ты,
пропасть!
встречают­
ся
в
самых
разн ых
языках.
Они,
как
и
р усский
об о­
ро т,
отражают
магическую
символику
оплевывания,
которое
впоследствии
стало
выражать
и
о т вр ащение,
пренебрежение,
негодование,
досаду
или
ничтож­
ность.
Употребляя
сейчас
выражения
Плевать
я
на
те бя
хо тел!
или
ему
плюнули
в
ли цо,
мы
полностью
о т влекаемся
от
это й
др ев ней
символики.
А
ведь
зна­
ние
ее
по мог ло
бы,
возможно,
точнее
определить
наш е
отношение
к
людям,
кото рым ,
по
п ослови це ,
Хо ть
плюй
в
глаза
—
и
то
божья
роса.
Ведь
такие
люди
—
ху же
самого
нечистого,
которого
«Тьфу!
Т ьфу !» способно отпугнуть от оберегающегося чело­
в ека.
388


Есть
подлецы,
которых
бьют,
Кот о рым
в
ро жу
все
плюют;
Но
униженные,
они
Во
тьме
свои
скрывают
дн и.
А
ты
оплеван,
ты
и
бит ,
Но
все
х ранишь
свой
горды й
вид.
(М .ЮЛермо нт ов )
Пар адо кс
магии
оплевывания
заключается
в
свое­
образном
«единстве противоположностей»: плевок,
кот орый
стал
теп ерь
си м волом
бесчестья
и
пренебре­
жения,
прежде
считался
животворным
веществом,
и меющ им
целительную
силу.
Н ародн ые
лекари
пл е­
в али
на
раны,
чтобы
заживить
их,
а
Иисус,
по
еван­
гельской
лег ен де,
и сц елил
слепого,
омочив
ему
гл а­
за
своей
сл юн ой.
В
ст р анах
Аз ии
матери
ка ждый
день
заботливо
оп левы вали
дет ей,
что
д олжно
бы ло
уско­
рить
их
рос т.
А
в
современной
А нглии
матери
и
отцы
дел ают
то
же
само е
перед
экзаменами,
п олаг ая,
что
род и тельски й
плевок
убережет
их
ч адо
от
провала.
Древние
воины
сл юной
смаз ы вали
оружие
для
укреп­
ления
его
убийственной
силы.
Да
и
сейчас
еще
пе ред
дракой
или
серьезным
и
ре шит е льным
дел ом
мы
(при­
чем
не
только
рус ски е,
но
и
многие
другие
народы)
пл юем
на
ладони,
ук реп ляя
их
перед
трудной
рабо­
той
как
само е
верное
оружие.
О
т аких
об ычаях
сооб­
ща ют
этнографы
разн ых
стран
(Островский 1969,13—
14).
И
все
они
основаны
на
суеверном
у беж дени и,
что
сл юна
помогает
от
всех
ми рск их
зол,
и
прежде
всего
—
от
лукавого.
Яз ык
свидетельствует
не
только
об
этом
су еве­
р ии,
но
и
о
здоровом
скептицизме,
с
ко торы м
отно­
сились
к
нем у
в
народе.
Выражения
раз
плюнуть
и
плюнуть
и
растереть,
на при ме р,—
я вный
сл ед
этого
«суеверного безверия», основанного на стихийно ма ­
териалистическом
опыте,
ко торый
учи т,
что
разо­
вым
пл евко м
от
се рьезн ых
бед
не
и збав иш ься.
Да
и
оборот
плев ат ь
в
потолок
—
‘абсолютно ничего не
389


делать’
—
бичует
оплевывание
как
н ичтожн ое
заня­
тие,
хот я
при
это м
где-то
подспудно
сохраняет
и
б ылое
суеверное
п редост ереж ени е:
плевать,
мол,
над о
через
лев ое
плечо,
через
порог
или
хо тя
бы
на
все
четыре
стороны,
а
не
туда ,
где
нечистым
духом
и
не
пах нет .
Сглазы,
урё ки
и
стихи
Употребление
маг ич еско го
Т ьфу!
Ть фу!
у
многих
народов
подтверждает
устойчивую
ве ру
в
сглаз,
п ор­
чу
или
злой
наговор.
Этими
предосудительными
де­
л ами
за ни мал ись,
собственно,
не
са ми
«нечистые»,
а
—
разумеется,
по
их
на ущению !
—
их
верные
с луги
из
рода
человеческого:
ведьмы,
волхвы,
колдуны,
кудесники
и
прочие
чародеи
вс ех
мастей.
Ве ра
в
дурной
глаз
пр едпо л агает ,
что
злы м
и
за­
вистливым
в згляд ом
можно
на нест и
человеку
не
ме нь­
ший
урон,
чем
прямым
действием.
А
иногда
д аже
и
больший,
ибо,
по
сер бски м
поверьям,
например,
«в землю ушло больше народу от дурного глаза,
чем
от
б ол езне й».
К
таким
же
трагическим
последствиям
пр иво дит
и
зл ое
сл ово,
пр ои знес е нное
ве ду ном
или
чернокнижником.
По
некоторым
поверьям,
способ­
ностью
сглаза
или
оговора
о блад ают
и
те
люди ,
кото­
рые
в
детстве
в
б ольшом
ко личе ств е
и
с
большой
жадностью
высасывали
материнское
молоко,
либо
которых
переставали
кормить
грудью,
а
потом
н ачи­
н али
снова
(Кулиший,
Петровий,
Пантелий
1970,
291-292).
Это
обычно
ст ари ки
и
старухи
с
густыми,
срос­
шимися
бровями
и
пронзительным
взглядом
«зави­
дущих»
или,
как
г ов орят
в
н арод е, «завлекательных»
гла з.
Ча ще
всего
это
люд и
черноглазые
—
«черный
г лаз
о па сн ый. ..», но эту способность могут иметь и
синеглазые
или
зеленоглазые
за вис тни ки.
В
конце
прошлого
века
на
Смоленщине
бы ло
записано,
что
390


«уроци ( т.
е.
сглаз.—
В.М .)
...
ат
зло ва
чилавека...
ат
бел ыг а,
ат
шерыга
глазу,
и
ат
синига
глазу,
и
ат
би-
лазорага
г л аза», что как будто подтверждает относи ­
тельную
н езав и сим ость
та кой
п орчи
от
цвета
гла з.
Сглазить
можно
все
на
свете,
но
особенно
дур­
ному
глазу
подвержено
то,
что
д орог о,
любо
или
кр а­
с иво.
Именно
потому
нельзя
б ыло
сл ишк ом
яв но
хвалить
любимого
ребенка,
собственную
жену
или
счастливые
события
из
своей
жизни.
Ча ще
всего
же рт­
вами
сг лаза
ста н овятс я
дети
или
роженицы:
это
с вя­
зано
и
с
к уль том
Рода
и
семьи
у
с ла вян,
и
с
п рес туп­
ным
обычаем
нечистой
сил ы
похищать
или
подмени­
в ать
младенца.
Не
зря
о
неожиданно
сделавшемся
тихим
и
покорным
(или,
наоборот,
беспокойным
и
непокорным)
ре бен ке
до
сих
пор
говорят:
его
словно
подменили.
Это
выражение
первоначально
относилось
имен­
но
к
такому
р ебенку ,
которого
называли
подм ён ы шем.
Он
отличался
от
обычных
детей
ненормальным
рахи­
тичным
сложением:
непомерно
б ольш ой
г олов ой
с
уродливым
лицом
и
оттоп ы рен н ыми
ушами,
огром­
ным
вз дут ым
животом,
тонкими
руками
и
н ог ами.
Те ло
у
н его,
как
и
полагается
«дьявольскому отро­
дь ю », было волосатым,
а
вместо
ногтей
торча т
ос т­
рые
когти.
Та кой
реб ен ок
пло хо
развивался,
подрас­
та я,
мало
двигался,
долго
не
мог
говорить
и
не
ум ел
хо д ить,
был
все
вр емя
хмуры м
и
нелюдимым
(Ви­
ноградова
1995, 315—316).
Узн ат ь,
что
ребенка
под­
менили
или
сглазили,
весьма
непросто:
он
не
сп ит
по
ночам,
плачет
или
визгливо
кричит,
в едет
себя
пр и­
вер едл иво
и
капризно.
П одме ны
ре бен ка
бесен ком
можно
и збежа ть
(как
советуют
«специалисты» - зн ах ар и), если сразу после
рождения
надеть
на
младенца
крест,
чтобы
он
ст ал
недоступным
нечистой
силе.
А
есл и
«обмен»
все-таки
уже
состоялся,
то
следует
расколоть
корыто:
есл и
обменышу
суждено
умереть,
то
он
тогда
умрет
ско­
рее
(Новичкова 1995, 597).
391


Нередко
злые
л юди
н апу скают
порчу
и
на
домаш­
ний
скот,
от
которого
зависит
б лаг осос тоян ие
кр ес­
тьянской
семь и,
и
тогда
жи вотн ое
в едет
се бя
столь
же
беспокойно.
В
т аких
сл уч аях
в
н аших
деревнях
г ов ори ли: «Озык нйслан»
или
«Бзык (зык)
на шел !»
Бзык
—
это
буквально
—
‘овод,
сл епен ь’.
По
суе­
верным
п редстав лен иям,
как
раз
с
помощью
таких
насекомых,
как
ово ды,
му хи
или
жучки,
и
напуска­
ет ся
порча.
Животное
или
че ловек
с
бз ыком
(бзиком)
или
с
му хой
ст ано вит ся
вследствие
эт ого
бесноватым,
«ненормальным» .
Поскольку
одним
из
видов
сумас­
шествия
и
бесно ват ост и
яв ля ется
пьянство,
обо роты
быть
под
мухой
или
б ыть
с
мухой
—
‘в состоянии лег ­
ко го
опьянения’
также
св язан ы
именно
с
порчей
(Ви­
ноградов
1968, 83—90).
В
мифологии
многих
славянских
и
неславянских
н аро дов
сумасшествие
объясняют
именно
проникно­
вением
насекомых
в
ч ел овека
во
время
сн а,
зевания
и
т.
п.
(Терновская 1984).
В
славянской
фразеоло­
гии
это
пр едст ав ление
отразилось
весь ма
ин те нс ивно
(Мокиенко 1986а; 1вченко 1996, 41—43).
Примерно
такого
же
происхождения
и
об орот
ст их
нашел,
о
ко тором
еще
речь
пойдет
ниже.
Как
же
нап ускает ся
п орча,
и
каким
способом
от
нее
сп асаю т ся?
На
эти
вопросы
мож но
бы ло
на йти
множество
ответов
у
премудрых
знахарей
и
зн ах арок,
некогда
прирабатывавших
в
деревнях
ворожбой.
Но
основ­
ные
ответы
легко
получить
и
чисто
этимологическим
анализом,
ве дь
язык
отразил
эти
суеверия
так
же,
как
и
многое
друг ое .
Нам
хорошо
известны
слова
сглаз,
сглазить
—
напускание
порчи
дурным
взгля­
дом.
Но
в
русских
нар о дных
го вора х
най дем
и
их
си­
нонимы
—
урёк,
урок,
урекать,
изурбчить
или
озев,
озевать,
озёпать,
огй лить,
сдиковать,
при зор
и
под.
Если
последние
слова
по
вн у тр енней
форме
повторя­
ют
ид ею
напускания
порчи
взглядом
(соответствую­
щие
глаголы
значат
‘смотреть,
уставиться’), то пер-
392


вые
—
опираются
на
корень
рук-/рок-----‘речь’. Зна­
чи т,
мы
имеем
дело
именно
с
н аг оворо м,
наведени­
ем
порчи
с
помощью
магии
слова.
Это
и
есть,
со б­
ственно,
два
основных
способа
с глаза .
«Суеверное человечество»
выработало
м ассу
спо-
собов-«оберегов»
против
порчи
разного
рода.
Мож ­
но,
например,
прикусить
себе
язык,
показать
кукиш
«напускателю»
пор чи
(а если он уж очень опасен
—
то
показать
куки ш
хотя
бы
т ай к о м, «в кармане»),
сплюнуть
три
раза
через
левое
плечо,
постучать
по
дер еву
(тоже
—
т ри жды ), нашептать на воду,
кото­
рой
умываешься
или
которую
п ьешь,
надеть
на изнан­
ку
бел ье,
ута ить
настоящее
имя
ребенка,
кот орому
грозит
опасность
сглаза,
умыться
с
серебряной
л ож­
ки
(вспомните английское выражение to be bom with
the silver spoon in the mouth из «С аг и
о
Форсайтах»)
и
т.
п.
(Грушко,
Медведев
1995, 425—426).
Неко­
торы е
из
них
пр едстав ля ют
собою
целую
цепь
после­
довательных
действ.
Так,
во
Владимирской
губернии
для
предотвращения
п орчи
молодым
под
одежду
на­
девали
ры бол овную
с еть
и
п ри калыв али
к рес т-н ак рест
иголки
к
подолу
платья.
Чтобы
жи ть
«дружно и лю­
бо в но », молодые после венца должны были съесть
горбушку
свадебного
хлеба,
а
вдобавок
м олодо й
за­
тем
еще
съедал
следующий
лом оть
хлеба,
чтоб ы
его
любила
теща
(Тенишев 1993, 138).
Стре мле н ие
пр е-
дотвратиться
от
порчи,
как
в идим,
лежи т
в
основе
многих
обрядов.
О
порче
зл ым
взглядом
мы
уже
говорили.
Еще
бо лее
разнообразны
возможности
наговора.
Вера
в
его
магическую
силу
отра зилас ь
во
многих
послови­
цах ,
поговорках
и
даже
в
известном
зачине
Еванге­
лия
от
Ио анн а: «В начале было Слово,
и
Слов о
бы ло
у
Бога,
и
Слово
б ыло
Б ог » (1:1). Слово и дело в пер­
в обытн ом
сознании
был и
неразрывны,
что
во пло ти­
лось
в
многочисленные
зн аха рски е
наговоры,
загово­
ры
и
уроки.
Не
случайно
по
сравнению
со
словом
сглаз,
ра сп ростра н енн ым
л ишь
у
восточных
славян,
393


термин
словесной
магии
ур оде
и
его
производные
име ­
ют
общеславянское
хождение.
У
сербов,
например,
оно
звучит
так
же,
как
и
в
русских
говорах,—
урок,
правда,
с
ин ой
акцентовкой,
но
зато
в
рамках
лите­
ратурной
нормы.
Название
такого
сг лаза
прямо
перекликается
с
особым
фо льк лорн ым
жанром
—заговором,
на и­
менования
которого
также
отражают
ве ру
в
сакрамен­
тальность
слова.
Е.
Елеонская
подчеркивает
нечеткую
дифференциацию
разнообразных
названий
этого
жа н­
р а: «В перечне заговоров,
составленном
дьяками,
об ращ ает
на
се бя
внимание
то,
как
они
именовали
заг ово ры,
эти
названия
неясны
вследствие
отсутствия
точ н ого
сод ерж ани я
за го вор ов.
Дьяки
отмечают
“за­
говорен”,
“уговор”, “ ст ать ю”; в просторечье встре­
ча ется
термин
“стих”; какая разница,
однако,
в
со­
держании
или
строении
поименованных
таким
обра­
зом
заговоров,
ре шить
трудно.
Но
заговорец
ли,
ст их,
статья
—
всякого
названия
за го вор
был
ценным
при­
обретением,
и
его
брали,
где
могли,
не
пренебрегая
знаниями
прохожего
и
проезжего
незнакомого
че ло­
ве к а» (Елеонская 1912, 622).
Опираясь
на
это
с виде те льс тво,
академик
В. В. Ви-
ноградов
объясняет
историю
выражения
ст их
нашел,
употребляемого
классиками
XVIII—XIX
вв.
в
значе­
нии
—
‘кем-л иб о
о вл адев ает
неодолимое
желание
со­
вершить
нечто
не лепо е,
сумасбродное,
безумное’
(Виноградов 1971, 164—167).
Хотя
са мо
слов о
сти х
по
происхождению
восхо­
дит
к
гр еч еском у
источнику
(«стихос»
—
‘ряд,
ст роч­
ка,
ст их ’), в русском народном обиходе оно приоб­
ре ло
и
то
значение
—
‘заговор’,
о
ко тором
со общае т
Е.Елеонская.
На
рус ской
почве
оно
в лилось
во
фр а­
зеологический
ряд
типа
бзык
нашел,
блажь
нашла,
лихо
нашло,
оз ык
нашел
и
т.
д.
и
было
воспринято
именно
как
символ
«напускания урока»
на
какого-
ли бо
бедолагу.
Такого
род а
за го воры
н апус калис ь
прежде
всего
с
недобрыми
умыслами.
Тем
не
мен ее
394


их
и спо льзов али
и
во
спасение.
Этим
можно
объяс­
нить
и
диалектное
(томское)
бл агой
сти х
нашел
—
‘о хорошем настроении,
душевном
с ос тоя нии,
овла­
девшем
кем - л ибо’.
В
литературе
эта
«благая»
ипостась
стиха-загово­
ра
то же
получила
с вое
отражение.
На
героев
р аз лич­
ных
произведений
находит
то
добры й,
то
от кро вен­
ный ,
то
философский,
а
то
и
лирический
стих.
После­
днее
употребление,
несомненно,
вызвано
уже
утратой
ассоциаций
с
заговорным
жанром
и
привязкой
обо­
рота
к
современному
значению
слов а
с ти х: «Андрей
плохо
переносил
чрезмерные
д озы
чистой
лирики,
и
ч асто
в
тех
случаях,
когда
на
Валентину
на хо дил
ли­
рический
стих,
он
ох лажд ал
ее
добродушными
на­
с ме шк а ми» (Г.Ни кол аева).
Нек отор ые
п исат ели
в
осовременивании
это го
«урочного»
оборота
идут
еще
дал ь ше.
В
«Отрывках из ненаписанного»
Эмиля
Крот­
кого,
например,
на ход им
следующую
ха ракте ри сти­
ку
поэга-ремесленника: «Едва на него находил пло­
хой
стих,
как
он
сдавал
его
в
журнал». Так два зна­
чения
одного
слова,
столкнувшись,
высекают
ис кру
юмо ра.
Типун
на
яз ыке,
сип
в
кадыке
и
пр ыщ
на
нос у
Суеверному
человеку,
на
которого
посылался
злой
наговор,
естественно,
б ыло
не
до
юмо ра.
Людей,
об лад ав ших
способностью
сглаза
или
наговора,
па­
нически
б оялис ь,
из бе гали
или
задабривали.
И
не­
удивительно:
наговором
можно
бы ло,
по
суеверным
представлениям,
накликать
беду,
лишить
имущества,
вызвать
см ерть
или
неизлечимую
болезнь.
Вот,
пожалуй,
два
самых
бе зобид ных
наговора,
записанных
в
Ленинградской
о бласт и
известным
со­
бирателем
фол ьклора
В.
Бахтиным:
395


Чирий
Василий,
Раздайся
пошире,
На
твое
место,
чири й,
С ядь
двести
ч етыр е!
От
чирия,
как
изв ес тно,
не
умирают,
однако
пожелание
та кой
—
до стат о чно
не пр иятно й
—
б оляч­
ки
являлось
сво его
рода
визитной
ка рточк ой
злого
знахаря: «Смотриуменя,
не
то .. .».
Второй
наговор
уже
п охож
на
пиратскую
«чер­
ную
мет ку», так как он призван лишить адресата речи:
Т ипун
те бе
на
язык,
А
два
под
язык
С
Вербного
воскресенья!
Это
уже
серьезное
«членовредительство», ведь
«типуноноситель»
п рев ращал ся
в
молчаливого
испол­
нителя
во ли
зн аха ря
и,
самое
главное,
оказывался
неспособным
отвечать
ему
«зуб за зуб», а точнее
—
«типун за типун», ибо говорить,
а
тем
паче
нагова­
ривать
он
уже
не
мо г.
Объясняя
этимологически
фразеологизм
типун
тебе
на
я зык,
обычно
отмечают
лишь
его
у сл овно­
недоброжелательный
характер,
з абывая
о
важной
для
его
смыслового
разв и тия
«наговорной»
предыстории.
Авторы
«Краткого этимологического словаря русской
фразеологии»
да же
особо
подчеркивают,
что
эт от
«оборот,
вероятно,
превентивного
или
клятвенного
п рои схожден и я», сопоставляя его с божбой типа
отсохни
мой
язык!(КЭФ 1980, No 2,64).
Тем
не
мен ее
наговорные
фо рм улы
вроде
то й,
ко торая
записана
под
Ленинградом,
убедительно
по­
казывают,
что
это
злое
пожелание
первоначально
б ыло
именно
колдовским.
Об
э том
же
свидетельствует
осложн ен ны й
вариант
это й
кол дов ской
формулы,
записанной
В.И.Далем:
Сип
тебе
в
кадык,
типун
на
язык!
Здесь
явно
нет
ни
«превенции», ни клятвы,
396


обращенной
на
говорящего,
а
е сть
л ишь
злое
пожела­
ние
то му,
к
кому
говорящий
обращается.
Что
же
со бст вен но
значит
слово
типун?
Это
небольшой
роговой
бугорок
на
кончике
яз ы­
ка
у
птиц,
особенно
домашних,
который
помогает
им
склевывать
пищу.
Разрастание
такого
б угорка
мо­
жет
б ыть
признаком
б олезн и,
о
чем
говорит
посло­
вица
Чужие
петухи
поют,
а
на
на ших
типун
напа л,
записанная
также
В.И.Далем.
Твердые
прыщики
на
язык е
у
ч ело века
на зва ны
типунами
по
аналогии
с
этими
птичьими
бугорками.
По
суеверным
представ­
л ени ям,
типун
обычно
п ояв ляе тся
у
лживых
людей.
Отсюда
и
недоброе
по ж елан ие,
вошедшее
в
зн ах ар­
ску ю
формулу-заклинание,
призванное
наказывать
лжецов
и
обманщиков
(Макс ., 145; ФСРЯ, 475—476;
Вартаньян
1973, 240; Жуков 1980, 387).
Со
време­
нем
его
п ерв онач аль ный
смысл
несколько
изменил­
ся
и
превратился
в
запрет
говорить,
что
не
следует,
под
уг роз ой
н аслат ь
что-либо
плохое:
Да
с
ней
беда
случилася,
Как
лето
жил
я
в
Питере...
Сам а
ск аз ала,
глупая,
Типун
ей
на
яз ык!
(Н.А. Некр а со в)
Выражению
Ти пун
те бе
на
язык!
повезло
больше
других
таких
же
«формул умалчивания»
собеседника,
ко торым
изобилует
народная
русская
ре чь:
п ерм.
Tpé-
съя
теб е
на
язык!
Шшепбта
(шшепотйшше)
те
на
язык!
Жаба
те
с ядь
на
яз ы к!; новосиб .
Чтоб
т ебе
з аклало
глот­
ку!
и
по д.
Некоторые
из
них,
сл уч ается ,
попадают
и
в
язык
современной
литературы.
Уже
давно,
например,
в
русском
фольклоре
бытуют
об оро ты,
подобные
«ти-
пу н ном у », где насылаются
—
как
и
в
первом
заговоре,
з апис анно м
В.Бахтиным,—
именно
чирьи:
Укращику
чирей
за
ще ку !; ирк.
Чи рей
те бе
на
я зы к!; перм.
Чивера
тебе
на
язык!
Не
так
да вно
этот
фразеологический
си­
397


но ним
выражения
о
типуне
«пробился»
и
в
б ол ьшую
ли тер ат уру
—
его
употребил
ФАбрамов:
«После тягостного молчания Варвара,
присми­
рев,
взд ох нула :
—
Мы
вот ,
бабоньки,
тут
сидим,
разговарива­
ем...
А
ты-то
к ак?
Может,
кто
из
наших
мужиков
сейчас
с
жизнью
прощается...
Марфа
с
гро хотом
п одн ялась
из-за
стола:
—
Чи рьи ще
тебе
на
язык!»
П онима ние
его
переносного
значения
во
многом
подготовлено
длительной
традицией
бытования
в
ли­
те ратур ном
языке
оборота
типун
тебе
на
язык
—
ина­
че
можно
б ыло
бы
воспринять
все
сочетание
о
«чирь­
ище»
буквально,
как
это
дел ают
н екото рые
ино ст­
ранцы,
читающие
Абрамова.
Впрочем,
большинство
европейцев
пожеланием
типуна
на
язык
уд ивить
трудно,
ибо
в
их
языках
по­
добные
обороты
тоже
встречаются.
Изв ес тны
всем
восточным
сла вян ам
выражения
со
словом
типун,
имеются
они
и
у
поляков,
где
типун
—
ру р е с: Bodajbys
dostal pypcia па fezyku (буквально: ‘чтоб у тебя вырос
типун
на
я з ыке!’) и mied pypcia па jçzyku (‘иметь ти­
пун
на
языке’) — ‘нести,
пороть
чуш ь’.
Подобные
об оро ты
мож но
найти
не
тольк о
у
с лавя н,
но,
на­
пример,
и
у
венгров,
где
слово
типун
обозначается
метафорически
(pintyöke, cinke — ‘ ти п ун’
и
‘синица’,
biko — ‘лягушка’
и
‘нарыв’
—
ср.
русское
ди алект ­
ное
жаба
те
сяд ь
на
язык!).
В
какой-то
ме ре
н аша
наговорная
формула
ун и­
версальна.
Не
случайно
Фрэнсис
Бэкон
в
своих
з на­
менитых
«Опытах», написанных в конце XVI в., об ­
ратил
вн иман ие
на
аналогичность
примет,
с вяза н­
ных
с
лживыми
измышлениями
и
похвалами
у
древних
греков
и
а нглича н: «Иногда хвалят злонамеренно,
с
тем ,
чтобы
в озбуди ть
к
человеку
з авис ть. ..
У
древних
греков
существовала
даже
примета: “Если кого хва­
лят
со
злым
умыслом,
у
то го
вскакивает
п рыщ
на
носу”.
Н ечто
подобное
говорим
и
мы : “Не лги,
а
то
398


на
языке
в скочи т
п узырь”. Лучше всего для человека
умеренная
похвала,
сказанная
к
месту
и
без
особого
ш ума » (Бэкон 1962, 135).
Таким
образом,
и
древнегреческий
пры щ
на
носу,
и
сре дн ев еков ый
а нглийс к ий
пузырь
на
языке,
и
наш
современный
о т ечес твен ный
типун
—
своеобразные
н агр ады
за
лживость
и
лицемерность.
Эти
«награды»
издавна
ще дро
раздавались
знахарями
п оср едств ом
наговоров
и
пришептываний.
Раздавались,
возмож­
но,
и
заслуженно,
ибо
названные
пороки
—
болез­
ни,
гораздо
более
неизлечимые
и
долговечные,
чем
из лиш не
увеличенный
птичий
типун.
Слово,
вещь
и
абракадабра
Злые
пожелания
каж у тся
нам
теперь
своеобраз­
ными
«заклинательными»
формулами-метафорами:
Чт об
ты
провалился!
Чтоб
тебя
перевернуло
и
шлёпну­
ло!
Ни
дна
тебе,
ни
покрышки!
В
последнем
случае
дно
и
покрышка
—
как
бы
си м волы
смерти
и
гроба.
Прежде
же
такие
формулы
воспринимались
не
толь­
ко
бу квал ьн о,
но
и
прямо
отождествлялись
с
соот­
ветствующими
действиями.
В
та ком
отожде ств лени и
говорящих
укрепляло
су евер ие,
а
точнее
—
су еве р­
ная
ве ра
в
с илу
Слов а,
в
равенство
слова
и
дела,
сл ова
и
действия,
маг ия
слова
исследована
этногра­
фами,
фольклористами
и
язы ков еда ми
многих
н аро­
до в.
И
везде
суть
ее
одна:
сл ово
неминуемо
в лечет
за
соб ой
сво е
о вещ ест вл ение.
Не
случайно
во
многих
языках
мира
сл ова
со
значением
‘говорить’
постоян­
но
связаны
с
лексикой
в
значении
‘делать’: др.-рус.
дЪяти,
правити,
чинити
хар акте ри зов алось
этим
се­
мантическим
параллелизмом,
а
п оль ское
слово
rzecz
прямо
св язан о
этимологически
с
нашей
речью,
зна ­
чит
име нно
‘вещь,
п ре дме т ’. Впрочем,
и
рус ское
вещь
восходит
отнюдь
не
к
«деловому», а к «г ов ори ль но­
мыслительному»
корню
и
имеет
т аких
прямых
р од­
399


ственников,
как
вещать
—
‘пророчествовать,
гово­
ри ть
мудрые
прорицания’,
вещий
—
‘мудрый,
умею­
щий
прорицать’,
ведать
—
‘знать’
и
т.
д.
В
э том
смысле
р у сская
поговорка
Сказано
—
сделано
лишь
подтверждение
те сног о
сп лава
слова
и
дела.
Вера
в
сил у
сл ова
и
породила
многочисленные
наговоры,
заговоры,
заклинания,
клятвы
и
божбу.
С
их
помощью
в
прошлом
боролись
с
вр ага ми,
ис це­
ля ли
б ол езни,
обеспечивали
будущий
уро жай
или
рож­
дение
здорового
потомства.
М.Горький
на
I съезде
со вет ских
пи сат елей
н апо ми нал,
что
вер а
в
сло вес­
ную
магию
простиралась
настолько
далеко,
что
одер­
живала
вер х
над
страхом
п еред
божествами,
ибо
зак­
линаньями
пы т ались
действовать
д аже
на
богов.
Или
(добавим от себя)
—
на
тех,
к ого
боготворили,
на­
пример,
лю бим ую
или
любимого,
к огда
те
не
зам еча­
ли
б огот вор ящег о
или
не
отвечали
ему
(или ей)
в за­
имностью.
О
популярности
народных
способов
«при ­
с ушива ния»
Словом
свидетельствует,
в
ч астно ст и,
то,
что
в
одном
из
первых
сборников
«Великорусских зак­
ли н ан ий », изданных в прошлом веке Л.Н.М айк овы м
и
лишь
недавно
переизданных,
на
первое
место
по­
ставлены
именно
«заговоры приворотные,
присушки
и
любжи», а за ними
—
«Отсуды,
о тсу шк и» (Майков
1992, 7—23).
Вот
о дна
из
ти пичных
«эгоистических»
мужских
присушек
из
этого
со брани я
(с.
17):
«Жалела ( т.
е.
люби ла .—
В .М.)
бы
ра ба
Божия
(имя рек)
о
р абе
(имя рек), как сама о себе ( по к лон).
То сков ала
бы
р аба
(имя рек)
день
и
ночь,
и
глухую
полночь,
и
в
ясные
по лдни,
и
каждый
час,
и
каждую
минуту
о
ра бе
(имя рек) ( по кло н).
Напусти,
Госпо­
ди,
на
р абу
(имя рек)
злую
тоску,
невидимо
пусть
сохнет
ея
те ло,
руки,
ноги,
мозги,
кости.
Плени­
тесь,
ея
мысли,
день
и
ночь,
и
в
глухую
полночь,
и
в
каж дый
час ,
и
минуту
обо
мне
вечно.
Спать
бы
ей
—
не
з аспать
бы
ей
меня;
ес ть
бы
ей
—
не
за есть
бы
ей
меня;
пить
бы
ей
—
не
запить
бы
меня;
ходить
бы
ей
—
не
заходить
бы
мен я;
говорить
бы
ей
—
не
заговорить
400


бы
мен я.
И
каз алс я
бы
я
ей,
ра бе
(имя рек), милее
отца
и
матери,
милее
всего
рода
и
племени,
милее
красного
солнца
и
милее
всех
частых
звезд,
милее
тра­
вы,
милее
воды,
милее
соли,
м илее
дет ей,
милее
в сех
земных
вещей,
милее
б ра тьев
и
сестер,
мил ее
милых
товарищей,
милее
м илых
п од руг,
милее
всего
св ета
в ольн ого;
накажи,
Создателю,
благия
рабу
(имя рек)
подножию
ног
его
(поклон)».
Эту
п ри сушку
надобно
б ыло
читать
три ж ды,
а
после
в
разное
вр емя
прочитать
еще
17 раз с покло­
нами.
Ес ли
наговор
подействовал,
необходимо
было
еще
сотворить
специальное
моление
Богородице.
И
тогда
уж
о бъект
л юбви
(правда, —
с
засохшими
от
злой
любовной
тоски
руками,
ногами,
костями
и
даже
мозгами)
мог
принадлежать
«заговорщику»
навечно.
Девичьи
присушки
(особенно,
для
привлечения
женихов)
бы ли,
пож алу й,
не
столь
жестокими
и
го­
раздо
б олее
привязаны
к
ре альн ой
супружеской
жи з­
ни.
В
праздник
Покрова,
например,
де вушк а,
при­
дя
в
ц ерк овь
и
пе ре ст упив
ее
порог,
могла
вымолвить
такой
целомудренный
п ри г ов ор: «Мати Пресвятая
Богородица,
покрой
землю
снежком,
а
меня
жениш­
ко м» (Майков 1992, 24).
И
многие
девушки
верили,
что
выраженное
в
эт от
праздник
словесно
ж елан ие
обязательно
исполнится.
Понятно,
однако,
что
не
каждое
слово
име ло
магическую
силу.
Не
случайно
у
нас
до
сих
пор
бы­
тует
выр аже ние
знать
такое
с лово
—
‘уметь загово­
р ить’. Это тоже остаток веры в магическую силу сло­
ва,
причем
слов о
здесь
значит
именно
‘заговор’, ‘ м а­
г ич еская
формула’.
В
таком
значении
слово
известно
и
сейчас
на
севере
России
(Вартаньян 1973, 229).
«Такое слово»-заг овор
могло
бы ть
весьма
пр о­
странным
текстом,
а
могло
состоять
из
ко роте ньк ой
фразы-пожелания
или
да же
одного
коротенького
слов­
ца.
Одн о
из
т аких
сло веч ек-заг ов оро в
—
АБРАКА­
ДА БРА
—
бы ло
ос обен но
популярно
в
древности
и
в
ср едние
век а,
оно
ко чев ало
вместе
с
шарлатанами-
14 В.
М.
Мо кие нко
401


знахарями
и
алхимиками
из
страны
в
страну.
На
древ­
нееврейском
языке
«авракадавра»
значит
‘Скройся,
н еч исты й !’ и является,
т аким
образом,
чем-то
вроде
словесной
обороны
от
дьявола.
Сл едо вател ьн о,
это т
наговор
—
нечто
похожее
на
наш е
отечественное
Тьфу!
Тьфу!
или
Свят!
Свят!
По
преданию,
оно
было
одно­
вр ем енно
и
именем
идо ла
Сирийского,
усвоенного
д р евними
греками,
а
затем
перешедшего
и
в
другие
языки
и
суеверные
традиции.
Этому
с лову
приписы­
в алось
маг ич еско е
з нач ение:
оно
як обы
помогало
от
ли хора дки
и
бы ло
неплохим
средством
против
горяч­
ки.
Правда,
успех
лечения
з авис ел
от
умения
п ра­
вил ьно
э тим
словом
пользоваться
—
«знать слово».
Одураченные
ср едневе ковы ми
шарлатанами
л юди
пи­
сали
это
слово
в
вид е
треугольника
на
бумаге
в
клет­
ку,
зате м
складывали
так,
чтобы
надпись
б ыла
не
видна.
После
этого
они
должны
быть
носить
эт от
амулет
в
ладанке
на
шее
в
течение
8 дней,
по
и стеч е­
нии
кот орых
бр о сали
написанное
в
реку,
не
развора­
чивая
и
отвернувшись
к
воде
спиной.
«Абракадабрность»
этого
др евней ш его
з агово ра
во
многом
по ддер жив алась
его
«географическими»
св ой­
ст вам и.
Написанное
в
виде
треугольника,
это
сл ово
выстраивалось
в
четкую
алфавитную
систему,
где
бу квы
сверху
вниз
повторялись,
а
сн изу
вверх
давали
то
же
самое
слово:
abrakadabra
abrakadabr
abrakadab
abrakada
abrakad
abraka
abrak
abra
abr
ab
a
402


Несмотря
на
всю
мифологическую
и
мистическую
таинственность,
этому
с лову
бы ла
в
конце
концов
уго ­
тована
ат еист и ческая
судьба:
во
м ногих
европейских
языках
оно
о бо знач ает
теперь
кр ай нюю
бессм ысл ицу ,
несусветную
чушь,
непонятный
и
бессвязный
набор
с лов.
Язы к,
таким
об разом,
сам
з асвиде тел ьст во вал
абсолютную
«недееспособность»
это го
с лова,
которое,
как
показал
опыт,
не
и злечи ва ет
ни
ли хорад ки ,
ни
го рячк и.
Заговор
зубов,
от вод
глаз
и
снятие
рукой
Такой
же
диагноз
поставил
яз ык
и
некогда
весь­
ма
п опулярны м
на
Руси
заг ово рам
от
зубной
боли.
Их
бы ло
в елик ое
мн оже ств о,
и
исполнялись
они
в
сопровождении
са мых
прихотливых
магических
оп е­
раций.
В
некоторых
северных
р у сских
гу берн иях ,
на­
п ри мер,
зу бы
и
лихорадку
заговаривали
почти
«абра -
кадабр ским»
способом:
в ыре зали
из
кор ы
осины
тре­
угольник,
к отор ый
символизировал
Троицу
(Отца,
С ына
и
Святого
Д ух а), и терли им десны до крови.
П осле
уп отребле ния
э тот
тре уго льн ик
снова
прикла­
дыв ал ся
к
осиновому
стволу.
На
Смоленщине
в
к онце
прошлого
века
был
за­
писан
такой
заговор
против
«опухоли во рту», т .
е.
зубной
бо л и: «Заря моя,
зорюшка,
заря
в ечерн яя,
как
ты
утихаешься,
как
ты
улегаешься,
пускай
у
(мла­
денца
Кузьмы)
зуб
желанный
у ти хает ся,
улегается,
с
буйной
головы,
с
яс ных
очей,
с
черных
бр овей ,
с
ретивого
сер дц а,
с
жи л,
с
поджил,
с
со ст ав,
с
по­
ду с тав.
Зубище,
зубище,
иди
ты
на
д уб ище;
не
по й­
дет
на
дубище
—
пойду
к
Господу
Б огу,
к
Михаилу
Архангелу.
Михаил
Архангел
в озьме т
острую
мечу,
вы сечет ,
вырубит,
корень
ваш
вырубит
с
сучьем,
с
ветвьем,
с
зеленым
листьем.
Как
ду бу
не
стоять,
зелеными
ве тв ями
не
ма ха ть,
так
этому
зубу
по
кос­
тям
не
хо ди ть,
костей
его
не
лом и ть,
бровь
его
не
403


то ми ть.
Во
имя
Отца
и
С ына
и
Святого
Духа » (Уша­
ков
1897, 182).
Как
видим,
успех
лечения
з десь
об ес­
печивает
сам
Архангел
Михаил,
вырубающий
мечом
ко рен ь,
п од обно
опытному
врачу-стоматологу.
В
Витебской
же
губернии
Белоруссии
ле чен ие
от
зубной
боли
могло
б ыть
успешным
только
во
время
новолуния
(причины такой «и з би ра те льн ос ти»
объяс­
нялись
в
гла ве
I). Страдающего зубной болью нужно
было
вы вест и
во
двор,
поставить
лицом
к
молодому
месяцу-«молодику»
и
ск аза ть
следующие
з апо ведн ые
с лова : «Мылодзйк,
мылодэй,
твой
рог
зылотэй!
Ци
6biÿ ты на тым свеце?
—
Bbiÿ.—
Ни
видз1у
там
живых
и
мертвых?
—
Видз1у.—
Щи
боляць
им
зубы?
—
Не.—
Нихай
жа
ни
боляць
и
мн е » (Шейн 183, 541).
Знахарка,
сообщившая
э тот
заговор
со бират елю ,
н ас тоят ельно
п од черк ив ала,
что
больной
в ыздоров е­
ет
ли шь
тогда,
когда
будет
повторять
эти
слова
за
на­
ст оящим
з нах арем,
а
не
за
самоучкой.
Поэтому
чи­
тателю
этой
книги,
пожалуй,
не
следует
его
заучи­
вать,
а
лучше
в
с лучае
нужды
обратиться
к
дантисту.
И
не
столько
потому,
что
сейч ас
трудно
на йти
«ква ­
лифицированного»
зна хар я,
с ко лько
потому,
что
подобное
заг ова ри ва ние
зу бов
давно
уже
дискредити­
ровало
себя.
Р усс кий
народ
не
случайно
уже
более
двухсот
лет
уп отребляет
выражение
заговаривать
зу бы
насмешливо-иронически,
выказывая
эт им
с вое
по л­
ное
нед овер ие
к
зн аха рски м
операциям.
И
не
только
з нах ар ским.
Вед ь
об общен ное
з на­
чение
этого
оборота
—
‘вводить в заблуждение,
об­
манывать’
бе зотн оси тельн о
к
зуболечению,
воо б ще.
Х отя
н аши
п исат ели
и
публицисты
не
упускают
с лу­
чая,
чтобы
обыграть
прямое
значение
этого
оборота.
Т ак,
в
одном
г азет ном
фе ль етоне
разоблачался
не­
кий
стоматолог,
оказавшийся
на
поверку
заурядным
современным
шарлатаном.
Пользуясь
новейшими
ме тодам и
лечения,
э тот
делец
от
медицины
лов ко
прикарманивал
кругленькие
с у м м ы, «кормясь зуба­
ми »: он с успехом заговаривал зубы не только своим
404


клиентам
и
подчиненным,
но
и
непосредственным
начальникам.
«Работая»
в
фельетоне,
оборот
заговаривать
зубы
еще
полнее
заряжается
иронической
эк сп ресси ей,
д остав ше йся
ему
от
народной
речи.
Эта
экспрессия
может
стать
и
н арочи то
прозрачной,
как
в
шутливой
фра зе
Эмиля
Кр от ко го: «Она заговаривала ему встав ­
ные
зубы».
З десь
бу кваль но е
и
переносное
значения
вступают
между
собой
в
нерушимую
св язь,
разрыв
кото рой
равнозначен
уничтожению
каламбура.
Заговорами,
заклинаниями
и
разл ичн ым и
маги­
ческими
операциями
можно
было
не
только
бороться
с
болезнями,
но
и
противостоять
порче,
сглазу
и
наговорам.
В
таких
случаях
происходил
своеобраз­
ный
поединок
двух
знахарей
или
«напускателей пор ­
чи »: один ее наводил,
другой
—
отводил.
Вот
всем
известный
об орот
—
для
отвода
глаз .
Сейчас
он
значит
—
‘делать что- л ибо
для
от влеч е ния
внимания,
для
того,
чтобы
ввести
кого-либо
в
за б­
л уж дение’. Авторы этимологического словаря русской
фразеологии
несколько
прямолинейно
связывают
его
исходное
значение
с
«представлениями о наваждении:
напуская
ложные
видения
на
людей,
морочащие
пользовались
этим
для
грабежа»(КЭФ1979, No 3,69).
На
само м
де ле
«отвод глаз»
был
более
дел икат но й
п ро­
цедурой.
В.ИДаль
объясняет
его
как
«мороку,
ум е­
ние
з нахар я
воч ью
(т.
е.
на
глазах,
на
в иду
у
кого-
либо)
морочить».
Еще
в
про шло м
ве ке
в
языке
худо­
ж ест венн ой
ли тер ат уры
можно
б ыло
найти
и
оборот
отводить
глаза
—
‘обманывать,
со здават ь
ложное
пред­
ст авл ени е’: «Только он прямо не ходит,
а
к руг
боль­
шой
д елае т,
чтобы
соседям
в иду
не
пок аз ыват ь. ..
Да­
ле ко
уйдет,
да
потом
и
воротится
переулками:
гла за
от вод и т» (А.Н.Ост ров с кий ); «Политические партии
довольно
похожи
на
русское
правительство
в
иску сст­
ве
отводить
гл аза
путешественнику»(А.И.Герцен).
В
зн аха рс ком
обиходе
отво дить
глаза
имело
тер­
минологически
точное
з наче ние
—
‘создавать мару или
405


мороку
(ср.
морочить
гол ову), наваждение,
котор ое
зас тавля ло
обманутых
поверить
зн ах арю’.
Это
был,
скорее,
вид
сглаза,
чем
ср едс тво
пр ямого
грабежа.
Тем
более,
что
«отвод глаз»
мог
п ри мен яться
не
только
для
«черного»
об ма на,
но
и
с
«лечебно -п ро фи ла кти ­
ч ескими »
целями
—
чтобы
отвлечь
внимание
боль­
ного
от
какого-либо
навязчивого
представления
или
злых
мыслей.
Еще
эффективнее
казались
«отводы»
рукой
з на­
харя
или
так
н азы ваемы е
«относы» (Грушко,
Ме две­
дев
1995, 335—336).
В
кач ест ве
по сл еднег о
мог
с лу­
жи ть,
например,
зн ахарс кий
узе лок,
брошенный
на
перепутье
дорог
д
ля
«отворожки»
от
болезни.
В
та­
кой
узелок
обычно
заворачивали
уго ль
или
перегоре­
лую
печную
зол у
—
печйнку,
к ото рая
у
знахарей
пользовалась
особ ой
популярностью
потому,
что
именно
в
печи
сж игал и
сор
из
избы,
волосы
и
другие
предметы,
по
которым
совершались
заговоры.
Не
случайно
запрет
выносить
мусор
так же
вош ел
во
фр а­
зеологический
фонд
русского
языка
в
вид е
выраже­
ния
не
выносить
сор
из
избы:
по
суеверным
поверьям,
его
нужно
бы ло
непременно
сж игат ь
в
печи,
чт обы
он
не
достался
злым
людям
(Афанасьев 1865, 570;
Пот еб ня
1894, 104—107; Мих., I, 365; Макс ., 58;
Мокиенко
1980а, 64—67; Вакуров 1983, 97—99
и
д р.).
Ярч е
всего,
пожалуй,
обычай
целительных
«от ­
водов»
отразился
в
об ор оте
как
ру кой
сняло.
До
сих
пор
в
его
переносном
значении
ж ивет
пережиток
в еры
в
эффективность
этого
средства,
напоминая
о
перво­
ист о ч нике : «Состояние здоровья теперь у меня луч ­
ше,
чем
10—12
лет
назад.
Не
с тала
бо леть
голова,
как
рукой
сн яло
все
прежние
н еду г и» (Из газет). Как
рук ой
сняло
—
п редел ьно
конкретный
фра зеологи зм,
ибо
он
всегда
относится
к
быстрому
излечению
от
болезни
или
тяжелых
ду шев ных
травм.
Знахари
широко
пользовались
«руковождением» .
Особенно
часто
от вод или
руко й
зубную
или
г олов­
ную
боль.
Больное
место
заговаривалось,
и
при
эт ом
406


знахарь
проводил
по
нему
рукой,
делая
своеобраз­
ный
м ассаж,
облетающий
боль.
У
больного
созда­
валось
впечатление,
что
боль
его
буквально
«снима­
ет ся
рукой».
Э тот
способ
в рачеван ия
был
ра спро стр анен
у
многих
народов.
Изв ес тен
он
нам
и
по
Би бл ии,
где
Ии сус
и
его
ап ос толы
исцеляют
б ольных ,
кас аясь
их
рукою.
Не дар ом
выражения,
подобные
русскому,
сохра­
нились
не
только
в
сла вян ски х
языках,
но
и
в
литов­
ском
(tyg rankà âtemé), французском (ôter le mal comme
avec la main) и др.
И
не
только
сохранились,
но
и
ве сьма
активно
уп отре бляются.
Показательно,
что
име нно
это
сравнение
(как руком однето)
ст ало
пос­
л ед ними
сл о вами
зн ам ени того
сербского
просветите­
ля
Вука
Сте фано ви ча
К арад жич а,
умершего
на
чу ж­
бине ,
в
Вене.
На
рассвете
26 января 1864 г.
он
по­
просил
св ою
до чь
Ми ну
принести
ему
во ды
и
ск аза л,
что,
попей
он
сейчас
из
источника
родной
его
дерев­
ни
Тршич,
все
его
недуги
сняло
бы
как
рукой.
Так,
умирая,
великий
со бир ат ель
славянского
фольклора
соединил
в
с воем
сознании
два
центральных
символа
народного
в рач е вания
—
целительную
в оду
и
тера­
певтическую
маг ику
ж еста.
И
они
слились
у
него
во
врачующий
образ
родины.
Глядение
воды
и
вы в едение
на
чистую
в оду
Вода
в
народном
врачевании
и
различных
су евер ­
ных
обрядах
имела
исключительное
значение.
Это
естественно,
ибо
она,
по
древнейшим
представле­
ниям
многих
народов,—
одна
из
первых
стихий
ми­
роздания,
источник
жизни
и
ср едст во
магического
очищения
(Виноградова 1995а, 386—390).
До
сих
пор
еще
в
дер евн ях
России
можно
услы­
шат ь
немало
не б ылиц
о
чудесных
и сцел ения х
или
з лых
наговорах
с
п ом ощью
воды.
Ус лышать,
естествен­
407


но,
не
от
молодежи,
а
от
тех
немногих
уже
стариков,
которые
все
еще
верят
«преданьям старины глубокой».
Вот
такая
б ылич ка,
записанная
автором
этих
строк
в
Кондопожском
районе
К арел ии
в
1980 г.
«В деревне Велика Губа жил один знахарь- с та­
рик.
Как-то
раз
в
Гангозере
играли
св адь бу.
И
кто-
то
возьми
да
и
“спризорь”
молодых
—
сглазил,
зн а­
ч ит.
Заболел
жених
тя же ло.
Поехал
отец
молодого
к
зна х арю
за
советом.
А
по д­
руг а
моя
Александра
мо лода
б ыла
и
сидела
на
суп ряд­
ках
у
од ной
старухи.
Рассказывают,
что
вдруг
девки
увидали,
как
хозяйка
дома
ни
с
то го
ни
с
сего
схвати­
ла сь
за
глаз,
закричала
от
б оли
и
ок ри вела
на
первый
глаз.
А
это
оте ц
молодого
был
в
то
время
у
знахаря.
Тот
черпнул
из
Онего-озера
ст акан
“свежей”
воды,
поглядел
в
не го
и
показал
отц у: “Вот эта баба и свадьбу
и сп орти ла.
Что
ты
хочешь
ей
с д ел ат ь?” Отец отвечал:
“Пусть окривеет!” Старик попросил его ткнуть паль­
цем
в
отражение
старухи
в
воде.
Он
возьми
да
и
ткни
ей
в
правый
глаз.
Злая
баба
его
и
пот е ряла ».
Понятно,
что
брать
эт от
рас ск аз
на
веру
не
стоит:
вед ь
былички
или
бывальщины,—
это
такой
фольк­
лорный
жа нр,
в
котором
невероятное
происшествие,
встреча
с
нечистой
силой
или
находка
закопанного
кла да
«для убедительности»
излагаются
рассказчиком
так,
словно
он
сам
по быв ал
на
месте
происшествия
или
даже
был
его
гл авным
героем
(Толстой 1995, 278—
280).
«Небыличность», сказочность
—
э то,
так
ск а­
за ть,
специфика
жан ра.
Но
важно
другое
—
т акие
былички
со хран яют
древние
п редс тав лени я
о
роли
водной
стихии
в
ж изни
человека.
Не
случайно
ра сска зчи ца
в
быличке
ставит
осо­
бый
акц ент
на
том,
что
ст арик -зна хар ь
вз ял
именно
«свежую»
онежскую
вод у.
«Свежесть»
—
ч истота ,
проточность,
первородность
во ды
в
п одобн ых
ма ги­
ческих
операциях
является
непременным
усло ви ем
их
408


успешного
действия.
Как
раз
об
этом
говорит
и
вы­
раж ени е
вывести
на
чистую
воду
—
‘разоблачить кого-
либо,
поймать
кого-либо
на
совершении
чего-либо
зап ретн ог о’.
Пр авда,
н екот орые
языковеды
ошибоч­
но
объясняют
его
ры бол ов ной
практикой:
речь
ид ет
як обы
о
«выведении»
пойманной
рыбы
на
от кры тую
воду,
чтобы
она
не
со шла
с
кр ючка,
зап ута вш ись
в
траве
или
ко р ягах
(ФСРЯ, 91; КЭФ 1979, No 2, 56;
Ва ку ров
1979, 83; Опыт 1987, 35).
Другие
считают,
что
эт от
оборот
хранит
память
о
так
называемом
«Бо ­
жьем
су д е», когда обвиняемого «в ыв од или»
к
чистой
вод е
и
бр о сали
в
н ее:
есл и
тот
всплывал,
это
значи­
ло,
что
чистая
во да
его
не
приняла,
а
следователь­
но,
виновен,
есл и
же
тонул,
его
посмертно
оправ­
ды вали
(Уразов 1956, 10; Альп. , 15—16; Перетрухин
1962, 35; Проценко 1972, 78; Гвоздарев 1982, 24—
25; Гвоздарев 1983, 136; Молочко 1985, 136; Фоми­
на,
Бакина
1985, 239).
Обе
эти
версии
не
выдерживают
критики.
Пе р­
вая
—
пот ом у,
что
из
ры болов н ой
символики
очень
трудно
вывести
значение
‘разоблачить’,
вторая
—
потому,
что
наше
выражение
встречается
толь ко
с
предлогом
на,
и
никогда
—
с
к,
что
пр едпо л агает ся
при
такой
трактовке.
Не дав но
известный
с пе циал ист
по
и сто риче ской
фра зеологи и
украинского
языка
А .А.Ив ченк о
п ред­
ложил
для
укр.
вивести
на
чисту
воду
весьма
ориги­
нальную
этимологическую
ра сши фров ку.
П оск ольку
люб им ыми
местами
обитания
чертей
яв ляютс я
б оло­
та,
заброшенные
мельницы,
запру ды
(укр .
гребля)
или
глубокие
речные
ямы
(вирах), которые,
как
из­
вестно,
характеризуются
именно
мутной,
взбаламу­
ч енной, «несвежей», т.
е.
непроточной
водой,
то
он
предположил,
что
выражение
о
выведении
на
чи­
стую
в оду
связано
име нно
с
н ечи стой
силой.
И
де й­
ствительно,
черти
и
бесы
—
большие
любители
«му­
тить
в оду»
своим
д линным
хво ст ом
—
ср.
украинские
ср авнен ия
мутить
як
6ic у виру,
мутить
як
у
zpeôni
409


чорт,
мутить
як
nid греблею чорт,
мутить
як
у
гребл1
6ic.
Поэтому,
по
мнению
А .А.
Ивчен к о,
исходным
об разом
нашего
об орот а
бы ло
суеверное
пр едстав л е­
ние
о
то м,
что
для
выявления
пр ичин ы
беспокой­
ст ва, «замутнения воды»
его
нужно
вывести
на
про­
точную, «чистую»
воду,
тем
самым
сделав
его
из
не­
видимого
злого
д уха
видимым.
Динамика
значения
фра зеолог и зма
при
этом
предстает
в
таком
виде:«от­
крыть
коварные
действия
нечистого,
выявить
истин­
ную
причину
нарушения
покоя»
- > «открыть,
вы я­
ви ть
коварные
н ам ерен и я» (1вченко 1996, 95—97).
При
всей
остроумности
этой
гипотезы,
пока
она
не
ка жетс я
д оказуем ой
уже
потому,
что
опирается
в
основном
на
якобы
п олную
прямую
п ер екли чку
с
внутренней
фор мой
оборота мутить
воду,
которая
при
э том
и н тер пре ти руется
как
чи сто
славянская
(resp.
украинская)
идиома
с
ми фолог ич еской
(«чертовой»)
внутренней
формой.
Известно,
однако,
что
в ыра­
ж ение
мутить
воду
имеет
очень
широкий
европейс­
кий
ар еал
и
известно
с
античных
времен.
Его
с вязы­
вают
с
фразеологизмом
ловить
р ыбу
в
мутной
воде,
который,
в
св ою
очередь,
восходит
к
др.-греч.
‘ло­
в ить
у гр ей’ (в том же значении), восходящий к пред­
ставлениям
о
том,
что
угр ей
можно
по й мать
только
в
мутной
воде.
Этот
об орот
встречается,
в
ч астн ост и,
уже
у
А ри стофа на,
сооб щаю щег о
об
у дачах
ловцов
угрей
не
в
тихой
оз ерн ой
воде,
а
в
п одн ятой
тине
(Тимошенко 1897, 49—50; Берков 1980, 87; Афонь­
кин
1985, 133; Опыт 1987, 74, 82 и др .—
см.
БМС,
85, 219-220).
П ока за тельн о,
что
оборот
вывести
на
чисту ю
воду
в
XVIII в .
употреблялся
в
основном
в
форме
вывести
на
свежую
воду ,
и
речь
обычно
шла
о
каком-то
мо­
шенничестве,
ко торое
ст анов и тся
я вным
благодаря
п розор лив ости
или
каким-либо
сведениям
о
данном
че лов еке
или
де л е: «А когда так,
то
я
зн аю
одно
де ль­
це
за
вами:
пойду
к
Голове
вашему
ку печ еско му
и
все
расскажу;
уже
я
вас
выве ду
на
свежую
в оду» (П .А.П ла-
410


в и лы ц и ков ); «Теперь надобно не упускать времени,
эт ого
глупенького
простачка
на
с вежую
воду
вывес ть .. .
Пойду
р асскаж у
ей
все
его
умыслы...» (В.И.Лукин).
Такое
семан ти чес ко е
звучание
ха рак терн о
и
для
со­
временного
употребления
этого
оборота.
Исходный
смысл
выражения,
следовательно,
можно
связать
именно
со
знахарскими
«выведениями
на
свежей
воде»
образа
че лов ека,
совершившего
зл ое
д ело
или
напустившего
на
кого-либо
порчу.
Вывести
на
вод у
з начил о
‘вызвать на поверхности воды его изоб­
ражение’.
С
эт ими
же
магическими
оп ераци ями
св язан о
выр аж ение
как
в
воду
глядел
(см .
БМС, 85)—
из
обычая
дер евен ски х
вещ у нов
по
«свежей»
вод е
узн а­
ват ь
повинного
в
сглазе
пакостника.
Вп роч ем,
эта
задача
была,
пож алу й,
в торостеп ен на:
ведь
значение
нашего
оборота
—
‘словно знал заранее,
словно
пр е­
ду гадал’
—
сохраняет
основную
акцентовку
«гляде­
ния
в
в оду». Она заключалась в прорицании будуще­
го,
в
узнавании
су дь бы.
И
действительно,
глядение
в
в оду
бы ло
одним
из
древнейших
и
популярнейших
видов
ворожбы
—
г ид­
романтии.
Вглядываясь
в
расплывчатые
отражения
предметов
на
поверхности
ре к,
озе р
или
просто
ков­
шика
с
водой,
н аши
предки
пытались
разгадать
сво ю
суд ь бу,
н айти
по дтв ер жден ие
правильности
пр иня­
тых
решений,
предусмотреть
грозящие
опасности.
Так
п оступ ае т,
например,
ге ро иня
оперы
М.П.Мусорг­
ского
«Хованщина»
М арфа,
об раща ясь
в
сцене
гада­
ния
«к силам небесным,
сил ам
мог учи м»
и
глядя
при
этом
в
ков ш
с
водой.
Так
же
поступали
и
д евушки
во
многих
концах
Славии,
пытаясь,
например,
по
изоб­
ражению
в
воде
увидеть
сво его
жениха
и
узнать
о
том,
будет
ли
счастливо
их
замужество.
Юж ные
и
восточные
сл ав яне
ходили
для
этого
к
ручьям,
рекам,
озерам
или
—
зи мой
—
к
проруби.
Жи тельн и цы
Костромской
гу бер нии
ходили
к
прору­
би
накануне
Крещения
и
г ляде ли
в
нее,
искренне
411


веря,
что,
если
вод а
заплещется,
они
смогут
увидеть
ли цо
суженого.
При
этом
еще
иногда
д об авл ялся
и
приговор: «Водяные,
сбегайтесь
и
смущайтесь,
наши
суженые
приходите
за
водой
на
р еку !».
У
з ападных
славянок
(например,
в
Словакии)
был
обычай
на ка­
нуне
Рождества
наливать
свежей
воды
в
ведро
или
г оршок ,
а
в озвра тив ши сь
на
Рождество
из
ко ст ела,
гадать,
глядя
на
воду,
в
надежде
ли цезреть
там
же­
ниха.
Л.Н.Виноградова,
посвятившая
обстоятельное
исследование
девичьим
г адания м
о
замужестве
у
сла­
вя н,
описывает
8 разновидностей подобного гадания
по
в оде
(Виноградова 1981, 13—43; 19956, 482—486).
З десь
и
обычай
ставить
сосуд
с
водой
на
н очь
под
кро ва ть
или
у
изголовья
вб лизи
спящего,
и
бр осан ие
пищ и
в
в оду
как
«задабривание», и пускание по воде
венков
или
ор ех овых
ск орлу пок
с
мал ень ки ми
свеч­
кам и,
и
«сеяние»
у
колодца
семян
конопли,
льна
или
другого
зерна.
Ва жна
в
т аких
г адания х
и
пере­
кличка
зе ркальн ой
поверхности
воды
и
девичьего
зер­
к альц а,
по
которому
также
можно
у в идеть
св ою
судь­
бу.
В
одном
п олесск ом
га д ании
дев уш ка
в
п олн очь
до
тех
пор
смотрит
сквозь
ст акан
с
водой
в
зе рка ло,
освещенное
пламенем
с вечи,
пока
не
увидит
су же­
ного.
Т очн ее,
пока
в
этом
таинственном
полусвете
он
ей
не
пригрезится.
Характерно,
что
во
всех
эти х
в идах
гидромантии
«свежесть»
во ды
—
непременное
условие
успешного
г адания .
Объясняется
это
основной
целевой
ус тан ов­
кой
г адани й
с
водой,
ее
исходной
идеей
—
установ­
ление
контактов
с
миром
умерших
предков,
п оскольку
во
вс ех
ра знооб разн ых
процедурах
гидромантии
отр а­
жа ется
именно
культ
пр едко в,
им евши й
большое
зна­
чение
для
духовной
жизни
мн огих
народов
эпохи
язы­
чества.
У мер шие,
а
следовательно,
и
все
познавшие
старейшины,
обладали,
по
суеверным
представлени­
ям,
свойством
«подсказывать»
будущее
тем,
кто
еще
продолжает
о ста ват ься
на
этом
свете.
Но
для
этого
412


нужно
с
ни ми
связаться,
переслать
им
какую-то
пищу,
какие-то
сведения
о
живущих,
кор оче
—
на­
по мнит ь
о
себе.
Каналом
такой
с вязи
могла
быть,
естественно,
не
ст оячая,
а
лишь
«свежая»
—
пр о­
точ ная ,
сое дин яющая
разные
водоемы,
вплоть
до
по­
тус торон н ег о,—
вода.
Это
п ред ста влен ие
о
пр от оч­
ной
воде
известно
многим
народам.
Сохранилось
он о,
в
ча стн ости ,
и
в
древнегреческом
мифе
о
Хароне
—
п ере возчи ке,
п ере прав ляв шем
че рез
рек у
подземно­
го
ц арс тва
ду ши
умерших
и
взимавшем
у
в орот
Аида
плату
за
этот
перевоз.
Чудеса
в
решете
и
вся кая
леканомандия
Ру сск ие
идиомы
в ыв ести
на
свежую
воду
и
как
в
воду
глядел,
таким
образом,
позволяют
за глян уть
в
од ну
из
самых
темных
«гадательных»
сторон
др евнег о
мышления
и
в
о дно
из
древнейших,
хот я
и
мнимых
иску сств
—
мантики,
умения
угадывать
н астоя щее
и
будущее.
О
гаданиях
напоминают
и
другие
русские
выражения
—
га дать
на
кофейной
гуще;
бо бы
разво­
ди ть
или
разводить
на
боба х;
чу деса
в
решете
и
т.
д.
Все
они
—
языковое
отражение
различных
видов
ман­
тики,
рас п ростран ен н ых
в
Ро сси и.
Последний
об орот,
например,
связан
с
весьма
специфичным
типом
г адани я
—
к ок синома нтие й,
гад ани ем
по
решету,—
ко торый
был
распространен
в
ср едн евек ов ой
Европе,
Аравии
и
у
среднеазиатских
народов
для
ра зоблачен и я
вор ов.
При
«классической»
коксиномантии
гадающий
держит
одним
пальцем
ре­
шето,
подвешенное
на
нити
та к,
чтобы
оно
медлен­
но
поворачивалось.
На
ободе
решета
дел ала сь
риска,
а
имена
подозреваемых,
написанные
на
отдельных
бумажках,
р аскл ады вали сь
по
кругу.
На
чье
имя
ук а­
ж ет,
остановясь,
риска
решета,
тот
и
вор.
В
России
э тот
суеверный
способ
га дани я
был
чрезвычайно
ра спр остра нен ,
но
в
то
же
время
доста­
413


точно
сильно
отли чалс я
от
классического.
В
XVI—
XVIII вв.
на
рыночных
площадях
Москвы
и
других
городов
можно
было
увидеть
гадальщиков,
насыпав­
ших
в
решета
разноцветные
зер на
чечевицы,
бобов,
гороха
или
ми ндал я.
Встряхивая
решето,
они
по
рас­
положению
зерен
«предсказывали»
будущее.
При
эт ом
же сти кули ров а ли,
нашептывали
всяческую
«абрака­
дабру»
или
что -то
выкрикивали,
чтобы
прид а ть
гада­
нию
б б льшую
маг ич еску ю
сил у.
Стремясь
выманить
побольше
денег,
такие
г адаль щ ики
со чи няли
самы е
невероятные
и
фантастические
истории,
предрекая
простоватым
слушателям
счастливую
женитьбу,
не ж­
данное
богатство
или
необычайные
события
и
пр и­
ключения,
короче
—
всякие
«чудеса».
Такие
шарла­
танские
предсказания
в
народе
с
насмешкой
и
бы ли
названы
чу де сами
в
решете.
Мантика
давно
превратилась
в
доходное
дело
для
мошенников
различного
ка либ ра.
Но
некогда
она
б ыла
весьма
почтенным
ремеслом,
к
которому
от но­
сились
с
большим
доверием
и
благоговением.
Без
гаданий
древние
и
ш агу
с ту пить
не
могли:
су еверн ый
страх
перед
злов ещи м
прорицанием
сибиллы
мог
ос­
тановить
любые
грандиозные
начинания,
а
д оброе
предзнаменование
—
толкнуть
на
самые
рискованные
авантюры.
У
древних
греков,
например,
наиболь­
шим
доверием
п ользов алос ь
гад ани е
по
полету
птиц,
кото рые
считались
вестниками
богов.
Хищные
пт и­
цы,
в
ос обе н ности
вестник
самого
Зевса
—
орел,
за­
нимали
ис клю чит ельное
место
в
таких
гаданиях.
Обычно
для
них
и зб ира лось
открытое
место,
с
кото­
рог о
полет
птицы
был
хорошо
виден.
Если
ор ел
по­
являлся
с
восточной
и
правой
части
горизонта,
то
предзнаменование
считалось
хоро ши м,
есл и
же
он
п ри летал
слева
—
ду р ным.
Как
в идим,
и
здесь
не­
уко сн ите льно
дейст ву ет
уже
известная
нам
миф о ло­
гическая
оппозиция
«левый
—
правый».
Предсказания
такого
рода
обычно
кон крет из и­
ровались
прорицателями.
Ксенофонт
в
«Анабазисе»
414


рассказывает,
как
при
выезде
из
Эфеса
он
увидел
сидящего
справа
от
себя
орла .
Заметив
всадника,
орел
закричал,
и
прорицатель,
сопровождавший
полководца,
тут
же
растолковал
это
как
великое,
но
не
п рос тое
знамение.
Оно
предсказывало
славу,
но
в
то
же
время
—
и
тяжкие
ратные
труды:
вед ь
птицы
ча ще
вс его
нападают
на
ор ла,
когда
тот
си­
дит .
Кроме
того,
это
знамение
не
обещало
Ксено­
фонту
богатства,
ибо
оре л
по
б ольшей
ча сти
н ахо­
дит
себе
пищу
на
лету,
а
не
с идя
неподвижно
на
мест е.
Как
к азало сь
Ксенофонту,
это
предсказание
действительно
сб ылос ь,
вед ь
с лавы
он
достиг,
при­
чем
сл авы
двойной
—
и
как
полководец,
совершив­
ший
беспримерный
анабазис,
и
как
писатель,
о пи­
савший
э тот
переход
(хотя о том,
что
именно
он
и
ест ь
автор
этого
прославившего
его
имя
о писа ния,
Ксенофонт
предпочел
ум олча ть) .
Что
же
ка са ется
богатства,
то
и
з десь
то лков ат ель
«по орлу»
оказ ал ся
провидцем,
так
как
военный
подвиг
Кс еноф он та
не
принес
ему
дивидендов:
на
обратном
пути
почти
вс е,
приобретенное
в
походе,
бы ло
утрачено.
Немало
упоминаний
о
ра зличн ых
видах
«серьез­
ного»
г адани я
можно
встретить
и
в
р ус ской
ли тера ту­
ре.
Со
шк ольн ой
скамь и
мы
помним
полоцкого
к ня­
зя
Всеслава
Брячиславовича
из
«Слова о полку Иго ­
реве», который «отвори
в рата
Новуграду,
разшибе
славу
Ярославу»
и
о
котором
Бо ян
сложил
поговорку
«Ни хытру,
ни
горазду,
ни
птицю
гор аз ду
су да
Бо-
жиа
не
минута!».
Это
знаменитое
«птицю горазду»
свидетельствует
не
только
об
умении
Всеслава
гадать
по
полету
птиц,
но
и
о
распространенности
у
дре в­
них
русичей
той
же
г адатель но й
практики,
что
и
у
соплеменников
Ксенофонта.
А
вот
еще
о дин
п оп улярны й
памятник
литерату­
ры
Древней
Руси
—
«Александрия», история жизни
и
подвигов
Ал ексан др а
Мак едо нс ко го,
переведенная
с
гр еч еско го
и
появившаяся
на
Руси
в
XII—XIII
вв.
В
XV в.
на
Руси
возникает
другая
редакция
это го
415


памятника,
так
н азыв аем ая
«Сербская Александрия»,
переведенная
южными
сл авян ами .
Раскроем
ее
на
том
месте,
где
будущий
отец
Александра,
Нектанав
—
египетский
царь,
а
«по совместительству»
великий
в рач еват ель
и
волхв,
который
был
«волшебною хит-
рос тию
и
звездочетию
ег ипет ски мъ
укр ашен ъ
зело»,
готовится
к
войне
с
ополчившимися
на
нег о
врага­
ми : «Вошел царь в волшебную палату и начал совер­
шать
волшебную
леканомандию
(один из видов гид-
ро ма нгии
—
г адание
по
воде
в
сосуде.—
В .М.): в зо­
ло тую
лохан ь
во ды
налив,
сделал
на
в оде
из
воска
два
войска
и
увид е л,
что
его
войско
побиваемо
п ер­
сидским
и
что
бо ги
ег ипе тские
в
ко р абле
варваров
вводят
войско
в
Египет,—
и
не
зн ал,
что
ему
делать.
И
со
сл езами
сказал: “О горе тебе,
Египет!
Многие
го ды
сла в ился
ты
вместе
с
царем
своим
и
в
од ин
год
пог иба ешь !
Ибо
нет
радости,
которая
бы
не
замени­
ла сь
печалью,
ни
сл авы
на
земле,
которая
не
б ыла
бы
недолгой
и
вскоре
бы
не
исчезла.
Хорошо
сказа­
но:
надеющиеся
на
чародейство
по добны
оп и рающи м­
ся
на
воду,—
как
только
обопрется,
сразу
и
погрузит­
ся
с
б есч ести ем”.
Не
мог
ца рь
Нектанав
врагам
со­
п роти влять ся
и
пр ебы вал
в
стыде
и
п ечал и».
Поверивший
в
собственное
г адан ие
на
воде,
Не­
ктанав
не
вс ту пил
в
ср аж ение,
а
тайком
покинул
свой
дворец
и
отправился
в
даль н ий
македонский
город
Пеллу,
где
н азв ался
врачом,
астрологом
и
прорица­
теле м.
Именно
от
него
у
Олимпиады,
бесплодной
же ны
македонского
царя
Филиппа,
и
род ился
буду­
щий
п окори тель
вселенной
Ал ександр
Македонский.
Как
в идим,
га да ние
на
воде
позволяет
не
только
обез-
глазить
на
расстоянии
каку ю- ни будь
злую
старуху
на
Онежском
озере,
но
может
привести
к
историческо­
му
событию
мирового
значения.
И
египетского
царя
Нектанава,
и
онежского
ста­
рика-знахаря
заставили
г адать
чрезвычайные
обстоя­
тельства:
одного
—
н адвиг ающ иеся
п олчи ща
врагов,
другого
—
«спецзаказ»
л юбящ его
отца,
сы на
которо­
416


го
«спризорили».
Но
не
менее
распространенными
в идами
гадания
стали
и
гадания
«календарные», ри­
туальные.
Типичным
их
об ра зчи ком
были
гадания
в
святки
—
в
период
м ежду
Рождеством
и
Крещением
(с 25 декабря по 6
ян ва ря).
Не
случайно
во
многих
религиях
это
время
зимнего
солнцестояния,
по вор о­
та
к
весне,
Новому
году
—
время
«рождения богов» .
Вот
почему
п очти
вс е,
что
происходит
на
святки,
широко
толкуется
как
предзнаменование
будущего.
Отсюда
и
тонкая
паутина
различных
п ри мет,
по ве­
ри й,
об рядов
и
ритуалов,
совершаемых
на
святки.
И
г адания ,
пожалуй,—
их
центральное
со быти е,
ч его
не
мог
не
отметить
в
св оей
«энциклопедии русской
жизни»
А.С.Пушкин:
Н аста ли
святки.
Т о-то
радость!
Гада ет
ветреная
младость,
Кот оро й
ничего
не
жал ь,
Перед
к ото рой
жизни
даль
Лежит
светла,
необозрима;
Гад ает
старость
сквозь
очки
У
гробовой
своей
доски,
Все
потеряв
невозвратимо;
И
все
равно:
надежда
им
Лжет
дет ски м
ле пет ом
с воим.
Это
место
у
Пушкина
навеяно
балладой
В.А.Жу-
ковского
«Светлана» .
И
неудивительно:
ведь
в
э той
б алла де
д ана
п рям о-та ки
этнографическая
классифи­
кац ия
самых
разн ых
ви дов
девичьих
св яточн ых
гада­
ний
в
р у сской
патриархальной
дер евне:
Раз
в
крещенский
вечерок
Девуш ки
гадали:
За
вор ота
башмачок,
Сняв
с
н оги,
бро сал и;
Снег
пололи;
под
окном
Слушали;
кормили
417


Счетным
курицу
зе рн ом;
Ярый
вос к
топили;
В
чашу
с
чис тою
водой
Клали
перстень
зо ло той,
Серьги
изу мруд ны ;
Рас стилали
белый
п лат
И
над
чаш ей
пели
в
лад
П есе нки
подблюдны.
Са ма
Светлана
узнает
св ой
роковой
жре бий
по
гаданию
с
зе ркальц ем ,
освещенным
свечкой.
И
здесь
Жуковский
необычайно
точно
отразил
п ов ерья,
св я­
занные
с
таким
«зеркальным»
га дани ем,
п родолжа­
ющим
гадание
по
воде.
До
сих
пор,
например,
в
де­
ревнях
белорусского
Полесья
именно
это
га да ние
счи­
тае тся
самым
опасным.
«С зеркалами у нас гадать
б ояли сь,
опасно
это
очень»,—
сооб щае т
рассказчица
из
села
Сварицевичи
Л.Н.Виноградова,
раскрывая
секр еты
такого
г адания .
По л агал ось
строго
соблюдать
целый
ряд
ус ло вий:
следовало
раздеться,
ле чь
на'
пол
молча
(а до этого с самого ужина ни с кем не разго­
варивать)
и
смотреть
в
зеркало
до
часа
ночи.
Пр и­
чем,
есл и
кт о-н ибу дь
покажется
в
з ер кале,
то
его
тут
же
не обх о димо
перевернуть
зеркальной
поверхностью
вниз.
Поэма
В.А.Жуковского
написана
в
1808—1812 гг. ,
а
записи
Л .Н.Ви ног рад ов ой
сделаны
в
70- е
годы
на­
шего
века.
Суеверная
традиция,
связанная
с
«зер­
кал ьны м»
г аданием,
од на ко,
в
о боих
случаях
п еред а­
на
в
равной
степени
точно.
И
не
му др ено
—
ес ли
учесть
ее
многовековую
предысторию.
Можно
б ыло
бы,
конечно,
и
не
углубляться
в
детали
о быч аев
и
обрядов
га дания ,
ка за лось
бы,
из­
живших
себя
и
опровергнутых
наукой
и
атеизмом.
П роще
всего
бы ло
бы
отмахнуться
от
них
справедли­
вым
и
хлестким
с ловом : «Суеверие!».
Можно
б ыло
бы...
Если
бы
это
су евери е
не
бы ло
опоэтизировано
нашим
языком
и
ли те ратурой ,
ес ли
418


бы
оно
не
питало
своим
«кудесничаньем», «преда­
ньями
милой
старины»
и
вдохновение
автора
«Сло­
ва
о
полку
И го р еве», и поэтическое дарование Жу ­
ков ског о,
Пу шки на
и
многих
других
русских
пис а­
телей.
Что
же
касается
«суетности»
веры
в
такие
гадания,
то
вр яд
ли
можно
сомневаться,
что
и
Жу­
ковский,
и
Пушкин
и,
уж
конечно,
современные
собиратели
фольклора
в
ее
диагностике
никак
не
колебались.
Как ,
впрочем,
и
большинство
тех,
кто
некогда
на
святки
с
наслаждением
приступал
к
ри­
туальному
действу,
воспетому
Пушкиным.
Да
что
там
век
девятнадцатый!
Мы
ведь
видели,
что
даже
великий
прорицатель
—
отец
Александра
македонс­
кого
Нектанав,
нагадавший
самому
себе
поражение
от
пе р со в, «атеистически»
замечает: «хорошо сказа­
н о: “Надеющиеся на чародейство подобны опираю ­
щемуся
на
в од у.. .”».
Раз ве
это
м есто
из
древнерус­
ского
памятника
не
св идет ель ст во
давнего
язычес­
кого
атеизма
и
здорового
скепсиса
в
отношении
к
гид ро ман тии?
Издревле
отношение
к
гаданиям,
знахарскому
врачеванию
и
другим
суевериям
бы ло
двойственным.
В сегда
находились
легковерные
фанатики,
ве ря щие
в
возможность
гадательных
прорицаний
и
чудесных
исцелений,
и
—
неверующие
скептики,
ядовито
ос­
меивающие
их.
К аждая
эпоха
меняет
соотношение
сил
в
этом
противоборстве
«верующих»
и
«неверую­
щих» .
Кто
бы
мог
подумать,
например,
что
глава
нашего
государства
и
иже
с
ним,
которые
еще
недав­
но
потрясали
своим
воинствующим
атеизмом
и
боро­
лись
с
«опиумом для народа», столь скоро будут бить
земные
поклоны
у
и кон оста са
и
восстанавливать
хра ­
мы,
разрушенные
их
д уховны ми
отцами?
Или
—
что
во
всех
газетах,
журналах
и
по
телевидению
будут
шумно
рекламироваться
патентованные
и
непатенто­
ванные
из бав ите ли
от
ду рно го
глаза,
предсказатели
су дьбы
и
знахари-врачеватели.
Что
ж
—
какие
в ре­
мена,
такие
и
нравы...
419


Русский
язык,
сохранивший
и
в
самые
атеисти­
ческ ие
го ды
память
о
древних
поверьях,
сохранил
во
многих
сл уч аях
и
тре зв ый
скептицизм,
выразив­
шийся
в
шутливо-ироническом
отношении
к
«гада­
тельным»
операциям.
Эта
ир они я,
как
мы
убеди­
лись,
окрасила
са мые
истоки
выражения
ч удеса
в
решете,
где
само
сочетание
чу да
с
дыр явым
реше­
том
—
хлесткая
оценка
рыночных
кудесников.
Ха­
рактерно,
что
пе рв она ча льно
это
выражение
суще­
с твов ало
именно
в
вид е
шутли вой
пословицы,
за­
пис анной
уже
в
XVII в.:
Чудеса
в
решете:
дыр
много,
а
выскочить
(вылезти)
некуда.
Вторая,
объяснитель­
ная
ее
часть
постепенно
отпала
в
результате
ча стог о
повторения
(ВМС, 265).
Вышла
сейчас
из
употреб­
л ения
и
поговорка
показать
Москву
в
решете
—
‘об­
мануть,
одурачить
кого-либо’,
расп рост ран енн ая
в
прошлом
веке
и
также
отр ажающ ая
презрительно­
насмешливое
отношение
к
г адан ию.
Столь
же
определенно
это
отношение
прослежи­
вается
и
в
и стори и
оборота
как
в
воду
г лядел.
Уже
давн о
он
стал
частью
уст ойч ив ой
фразы
В
воду
гл я­
д ит,
а
беду
говорит,
зарегистрированной
книжни­
ком
XVII в.
как
п ослов иц а.
Размышляя
над
причи­
н ами
такой
квалификации
э той
фразы,
Б.А.Ларин
з амеч ает: «Пока эти слова только описывали ворож­
бу,
непосредственно
отражая
жизненный
оп ыт,
они
были
“свободным”
словосочетанием.
Когда
же
ут­
рачен а
бы ла
вера
в
ко лд овств о,
эта
фо рм ула
стала
выражать
насмешку
над
колдунами
и
получила
в оз­
можность
иносказательного
пр име не ния
к
другим
случаям
загадочного
или
несуразного
поведения.
Тогда
и
о бр азу ется
такая
“прибавочная зависимость”
словосочетания,
кот орая
выводит
его
из
“перемен­
ных”
в
ра зряд
устойчивых,
идиоматичных
словосо­
четаний.
Эта
новая
функция
речения
и
послужила
основанием
для
включения
его
в
сб о рник
пословиц»
(Ларин 1977, 140).
Таким
образом,
не
слепая
вера
в
гадание
на
во де,
а
напротив,
безверие
пр ивел о
э тот
420


оборот
к
закреплению
в
языке
в
ка чест ве
п ослови ­
цы.
♦**
История
суеверий
—
это
история
первобытной
духовной
культуры
человечества.
Находя
в
современ­
ных
языках
ее
осколки,
лингвист,
этнограф,
фольк­
лор ист,
подобно
археологу,
слагает
из
этих
осколков
мозаику
мировоззрения
наших
предков,
изучает
их
взгляды
на
окружающую
действительность,
пр иро­
ду,
общество.
Гадания
в
этом
отношении
—
не
исключение.
Далеко
не
случайно,
что
при
г адани и
столь
важная
роль
отводилась
именно
воде.
Это
бы ла
о дна
из
ст и­
х ий,
к отор ая
искони
вызывала
уважение
древнего
человека.
Наш и
старинные
письменные
памятники
изобилуют
ука за н иями
на
водяные
культы
славянс­
ко го
на селени я.
В
«Повести временных лет»
под
986
год ом
помещена
ре чь
фи ло софа,
присланного
грека­
ми
к
к нязю
Владимиру.
В
ней
из
тр ех
культов
при­
ро ды
два
—
во дные
ис то ч ни ки: «По дьяволю науче­
нию
они
(славяне- язы ч ник и.—
В. М.)
рощением
(ро ­
щам.—
В. М.), кладезем и рекам жряху (п р инос и ли
же рт вы.—
В.М .)
и
не
п озна ша
Бога».
Точно
так
же
поляне
времен
Кия
(около VI в.
н.
э .) «жруще озе ­
ром
и
кл адяз ем
и
рощением
яко
же
прочий
по ган и».
Реки,
озера
и
к ладез и
(т.
е.
ручьи,
источники
ч ис­
той
пит ье вой
во д ы), следовательно,
были
местом
по к лоне ния
и
жертвоприношений.
Там,
где
язычники
совершали
жертвоприноше­
ния,
обычно
со вер ш ались
и
гадания.
Об
этом
пишет
Прокопий
Кесарийский
в
св оей
«Войне с готами»,
характеризуя
войско
сла вян ,
пер ешедши х
ре ку
Истр
на
рубеже
V—VI вв.
н.
э. : «Они почитают реки,
и
нимф,
и
всякие
другие
божества,
приносят
жертвы
всем
им
и
при
помощи
эти х
жертв
п рои зв одят
и
гада­
ния».
Гадания,
таким
об разом ,—
ли шь
ч асть
систе­
мы
поклонения
природным
явлениям.
421


Водная
стихия,
по
старинным
представлениям,
являлась
ст их ией
изначальной.
Из
нее
образовалась
земля,
от
нее
зависело
п лод ород ие,
она
бы ла
самой
удобной
и
ест ест венн ой
д оро гой
в
самые
дальние
кр ая
древнего
неблагоустроенного
в
транспортном
от но­
ше нии
ми ра.
Сл ов ом,
принцип
«Без воды
—
и
ни
туды,
и
ни
сю ды»
для
наших
предков
был
в ажен
и
в
ма те р иаль ном,
и
в
духовном
о тно ш ении.
Вот
п оче­
му
в оде
и
водяным
божествам
—
берегиням,
руса л­
кам,
м оря нам
и
т.
п.—
славяне
посвящали
особые
празднества,
которые
не
смогло
уничтожить
даже
христианство.
О дним
из
наиболее
ярк их
остался
праздник
в
честь
древней
языческой
богини
Купа-
лы,
которую
сч и тали
богиней
з емных
п лод ов,
воды,
урож ая
и
м ате риал ьног о
благополучия.
Эту
богиню
символизировало
ку па льс кое
дерево,
чаще
всего
ива,
либо
—
реже
—
женское
чучело
или
живая
девуш­
ка,
которую
величали
купайлой,
мареной
или
ца­
рицей.
Купальские
иг р ища,
столь
ярос тно
проклинаемые
церковью,
бы ли
частью
ритуалов
поклонения
во д­
ной
с тих ии.
М олод ежь
на
таких
п ра здн иках
прыгала
че рез
горящие
ко ст р ы , «очищаясь»
огнем,
п ела
п ес­
ни,
т ан цева ла,
купалась
при
восходе
солнца.
По­
добные
«бесовские игрища»
имели
магическое
для
язычников
з начен ие:
они
очищали
от
грехов
двумя
основными
стихиями
—
огнем
и
водой.
Ру салки
и
моряны,
ку пал ьские
обряды,
гадания
на
вод е
порождены
во о бр ажением
др евн его
ч ело ве­
ка,
стремившегося
п о-сво ему
осмыслить
и
объяснить
знакомый,
но
неведомый
ему
ми р.
Мы
не
раз
уже
в иде ли,
что
источник,
из
которого
питается
фанта­
зия
и
древнего,
и
современного
ч ел овека,
очень
час­
то
од ин
и
тот
же
—
Слово.
Как
и
л юбая
фантазия,
фантазия
язычников-мифотворцев,
отрываясь
и
у да­
ляяс ь
от
реальной
жизни,
рано
или
поздно
бумеран­
гом
возвращалась
к
ней
же.
Возвращалась
уже
пото­
му,
что
порождена
человеком.
Не
случайно
поэтому
422


многие
суеверные
п редс тав лен ия,
овеществленные
в
Слове ,
вс еми
своими
ни тями
тянутся
к
весьма
пр о­
заическим
земным,
водным
и
другим
«стихийным»
образам.
Переплавившись
в
образы
речи,
они
в
с во­
ем
ма г ич еском
кристалле
фокусируют
в
единое
целое
две
извечные
доминанты
чел о веческо го
бытия
—
Мат ер ию
и
Дух.


БИБЛИОГРАФИЯ
(специальная литература
и
ист оч ники)
Адрианова-Перетц
1974 — Адрианова - Пер е тц
В.П,
Древне­
р у сская
литература
и
фольклор.
Л. , 1974. 171
с.
Аксаштау
1978 — Аксамтау А.
С.
Бел ар у ская
фразеалопя.
Mîhck, 1978. 223 с .
Альп
—
Альперин
А. И.
Почему
мы
так
го вори м.
Барнаул,
1956. 42 с.
Аничков
1914 — Аничков Е .В .
Язычество
и
древняя
Русь.
СПб.,
1914. 390 с .
АОС
I — Архангельский областной словарь.
Вы п.
I/Под ред.
О.Г.Гецовой.
М.,
1980. 168 с .
Аф.—
Афанасьев
А .Н.
Народ ны е
русские
сказк и.
T. I —III.
М., 1957. T. I
-
515 с.;
т.
II-510с.;
т.
III-572с.
Аф анасьев
1865 — Афанасьев А .Н.
Поэтические
воззрения
сла вян
на
природу.
Т.
1—3.
М.,
1865—1869.
Афо нь кин
1985 — Афонькин Ю. Н.
Русско-немецкий
с ло­
варь
крылатых
слов.
М ., 1985.
Аш.—
Ашукин
H. С., Ашукина Г. А.
Крылатые
слова.
3-е
изд.
М.,
1966. 824 с .
Бабкин
1963 — Бабкин А.М.
Из
жизни
фразеологизмов//
Учен.
зап.
ЛГПИ
им.
А.И.Герцена.
В ып.
7.
Л.,
1963.
С.
167-172 .
Бабкин
1964 — Бабкин А. М.
Лексикографическая
р аз работ­
ка
ру сско й
фразеологии.
М.;
Л., 1965. 76 с.
Бабкин
1970 — Бабкин А.М.
Ру сск ая
фразеология,
ее
раз­
вит ие
и
и сто ч ники.
Л. , 1970. 263 с.
Балл и
1961 — Балли Ш.
Французская
стил ист ика.
М. , 1961.
262 с.
Б ал.
Сок.—
Балясников
А.В.,
Соколова
О.И.
Материалы
к
сл ова рю
диалектной
фразеологии
дер ев ни
Горки
Варна-
винского
района
Горьковской
области//Вопросы
фразе­
ологии.
В ып.
VIIL Самарканд, 1975.
С. 2 1—57.
424


БАС
—
Словарь
современного
русского
литературного
язы ­
ка.
Т.
1—17.
М.;
Л.,
1948-1965.
Бахтин
1982 — Сказки,
песни,
частушки,
п рис ловья
Ле­
нинградской
области,
записанные
Вла дими ро м
Бахти­
ны м.
Л., 1982. 528 с.
БГ
—
Бинович
Л .Э.,
Г ришин
Н. Н.
Немецко-русский
фразе­
о ло гиче ский
словарь.
М ., 1975. 656 с.
БЕР
—
Бъл гар ски
ет мол ог ичен
речник.
T. 1.
С о фия, 1971.
680 с.;
т.
II.
София, 1979. 740с.
Берков
1980 — Берков В. П,
Русско-норвежский
словарь
к рылат ых
слов.
М ., 1980. 176 с.
Берков
1984 — Уолш И.А.,
Берков
В .П,
Русско-английский
сл ова рь
кры лат ых
слов.
М ., 1984. 281 с.
Бир.—
Бирюков
В. П,
Крылатые
сло ва
на
Ура ле /Соб рал
и
составил
В.П.Бирюков.
Свер дл ов ск, 1960. 117 с.
БМС
—
Бирих
А. К.,
Мокиенко
В. М.,
Степанова
Л.И,
Исто­
рия
и
этимология
русских
фразеологизмов:
Би бл и огра­
фи я.
у казат ель
(1825—1994)/Hsgb. von A.Bierich (=
Specimina Philologiae Slavicae. Supplementband 36).
München, 1994. 273 S.
БМШ
—
Берков
В.П.,
Мо ки енко
B.M.,
Шелужкова
С. Г.
Сл о варь
русских
крылатых
слов.
М. , 1992.
Богатырев
1962 — Богатырев П .Г ,
Формула
невозможного
в
сл ав янско м
фольклоре//Славянский
филологический
сбо рни к.
Уфа, 1962.
С.
347—363.
Богословская
1971 — Богословская О .И.
К
лингвистичес­
ким
осн ован иям
постоянства
эпитета
фольклора//Иссле-
до вани я
по
с тилис тике.
Вып.
3.
Пермь , 1971.
С. 93—
98.
Бондалетов
1974 — Бондалетов В .Д .
Условные
языки
рус ­
ских
ремесленников
и
т ор говце в.
Ря за нь, 1974. 111с.
Боровский
1982 — Боровский Я.Е,
Мифологический
мир
др ев них
киевлян.
Киев, 1982. 104с.
Брусинцова
1975 — Брусинцова Г, В .
К
изучению
устойчи­
вых
словесных
ком плексо в
т ипа
краткое
прилагательное
+ существительное в русской фольклорной речи ( н а
ма­
териале
произведений
различных
ж а нр ов)//Вопросы фра ­
зеологии.
Вы п.
IX.
Самарканд, 1975.
С . 2 29—236.
БС
—
Ботина
Л. Г.,
Санжарова
В.П ,
Материалы
для
диа­
лектного
фразеологического
словаря
(село Будки Кур­
ской
о бл. )//Вопросы фразеологии.
Вып .
VIII.
Самар­
канд, 1975.
С. 82-119.
425


Булаховский
1953 — Булаховский Л .А.
Введение
в
языко­
зна ние.
Ч.
II.
М ., 1953. 178 с.
Бу сл.
1854 — Буслаев Ф.
Русские
пословицы
и
поговорки//
Архив
историко-юридических
сведений ,
отн ос ящихс я
до
России.
Кн.
2.
М „ 1854.
С.
1-176.
Буслаев
1858 — Буслаев Ф .
Опы т
исторической
грам м ат ики
русского
я зыка:
Учеб,
по со бие
для
пр епо д ават елей.
Ч.
2.
Синтаксис.
М., 1858. I—X + 428 с.
Былины
1957 — Былины.
Л ., 1957. 485 с.
Б ылины
1977 — См.:
С лово
о
полку
Игореве.
Бэкон
1962 — Бэкон Ф.
Новая
Атлантида:
Опыты
и
на­
ставления
нр авст венные
и
по ли т ическ ие.
М. , 1962.
Вакуров
1979 — Вакуров В .Н .
на
чистую
воду//Рабоче-кре-
стьянский
корреспондент, 1979, No 3.
С. 83—84.
Вакуров
1983 — Вакуров В .Н.
Из
изб ы
сор
не
выноси,
а
в
уголке
коп и //Р усс кая
речь, 1983, No 6.
С. 97—99.
Варт.—
Вартаньян
ЭЛ.
Из
жи зни
слов.
М. , 1960. 240 с.
Ва рта ньян
1973 — Вартаньян Э . А.
Из
жизни
с лов.
2-е
из д.
М., 1973. 288 с.
Васи ле в
1970 — Василев Хр .
Към
сл ав янскат а
фразеология:
от
птиче
мляко//Българский
ези к, 1970, No 4.
С.
348.
Вер еща гин ,
Костомаров
1980 — Верещагин Е . М. ,
Косто­
маров
В. Г.
Лингвострановедческая
теория
слова.
М.,
1980. 320 с.
Вер ещ агин ,
Костомаров
1981 — Верещагин Е. М. ,
Костома­
ров
В .Г.
Ру сский
язык
как
фе но мен
национальной
куль-
туры//Русский
язык:
Пр едмет
изу ч ения
и
ср едств о
в ос­
питания.
К иев;
Лейпциг, 1981.
С . 37—50.
Вер ещ агин ,
Костомаров
1982 — Верещагин Е . М. ,
Костома­
ров
В .Г.
Национально-культурная
семантика
русских
фразеологизмов//Словари
и
лингвострановедение.
М.,
1982.
С.
89-98.
Вер ещ агин ,
Костомаров
1983 — Верещагин Е. М. ,
Костома­
ров
В .Г.
Язык
и
культура:
Лингвострановедение
в
препо­
давани и
русского
языка
как
ино ст ра нног о.
3-е
из д.,
пе-
рераб.
и
до п.
М. , 1983. 269 с.; 5-е
из д.
М. , 1990.
Виноградов
1938 — Виноградов В.В.
Очерки
по
ист ор ии
ру с­
ского
литературного
язы ка
XVII—XVIII
вв.
М., 1938. 448 с.
Виноградов
1940 — Виноградов В.В .
Из
и стори и
ру сск их
слов
и
выражений//Русский
язык
в
школе, 1940, No 2.
С.
31-37.
426


Виноградов
1948 — Виноградов В.В .
Из
ист ор ии
русской
литературной
л ек сик и/ /Учен.
зап.
Мо ско в.
пед.
ин-та.
Т.
56.
Вып .
2.
М.,
1948.
С.
3-18.
Виноградов
1954 — Виноградов В .В .
Из
ист ор ии
русской
л екси ки
и
фразеологии//Доклады
и
с ообщен ия
Ин-т а
языкознания
А.
СССР, 1954, No 6.
С.
3—22.
В ино гр адов
1959 — Виноградов В .В.
Состояние
и
перспек­
т ивы
р азв ития
советского
сл а вян ов еде ни я//Воп росы
язы­
ко зн ания , 1959, No6.
С. 3—17 .
Виноградов
1968 — Виноградов В.В .
О
серии
выражений
муху
зашибить,
м уху
задавить
и
по д./ /Русск ая ре ч ь, 1968,
No
1.
С.
82-90 .
Виноградов
1971 — Виноградов В.В .
Историко-этимологи­
ческие
заметки.
^/Этимология 1968.
М. , 1971.
С.
164—
167.
Виноградова
1981 — Виноградова Л .Н .
Девичьи
гад ан ия
о
замужестве
в
цикле
сл а вян ской
календарной
обрядности
(западно - во сто ч но сл авян ские
п а ра лле ли )//Славянский и
балканский
фольклор:
Обряд,
текст.
М. , 1981.
С.
13—
43.
Виноградова
1995 — Виноградова Л . Н.
Подменыш//СМ.
С . 315-316.
Виноградова
1995а — Виноградова Л .Н.
Вода//СД.
С.
386—
390.
Виноградова
19956 — Виноградова Л .Н .
Гадание//СД.
С . 482-486.
Волк ов
1974 — Волков С .
С.
Фр азеол о гизм
«дай ( ми)
св ет
в идеть »
в
новгородской
берестяной
гр амо те
XIV в. //Во п-
росы
исторической
лексикологии
и
ле кси ког рафи и
вос­
точнославянских
я зыко в.
М. , 1974.
С . 27 7—284.
Гвоздарев
1982 — Гвоздарев Ю . А.
П усть
связь
р ечен ий
дале­
ка...
Очерки
по
русской
фразеологии.
Ростов
н/Д, 1982.
206 с.
Гвоздарев
1983 — Гвоздарев Ю . А.
Фразеология
русского
яз ы-
ка //Вв еде нс кая
Л .А,
Баранов
М.Т .,
Гвоздарев
Ю .А.
Р ус­
ск ое
сло во:
Факультативный
курс
‘Лексика и фразеология
рус ск ого
язы ка
(VII—VIII
кл .)’.
М., 1983.
С. 96—141 .
Гвоздарев
1988 — Гвоздарев Ю.А .
Рассказы
о
русской
фра ­
зеологии.
М. , 1988.
С.
192.
ГГ
—
Гълъбова
Ж. Н.,
Гь лъ бов
К.
Немско-български
фразео-
логич ен
речник.
С оф ия, 1958. 932 с.
427


Горький
1937 — Горький М.
О
литературе.
М.,
1937.
482 с.
Горяе в
—
Горяев
Н. В.
Сравнительный
этимологический
сло вар ь
русского
язык а.
Тифлис, 1896.451+LIIс.
Гр.—
Гршченко
Б .Д.
Словарь
укра’ГнськоГ
мови.
T. I—IV.
К и ’1В, 1909.
Грушко,
М е дведев
1995 — Словарь русских суеверий,
закли­
наний,
примет
и
по вер ий/С ос т.
Е.А.Грушко,
Ю .М.М ед­
ведев.
Ни ж.
Новгород, 1995. 559с.
Гужанов
1978 — Гужанов С, И .
Поря док
с лов
в
адъ ективно ­
субстантивных
фраземах
современного
русского
л ит ера­
турного
языка:
Канд.
дис.
Ростов
н/ Д, 1979. 187 с.
Гуревич,
Дозорец
1988 — Гуревич В .В. , Д озоре ц Ж.А.
Кр ат­
кий
русско-английский
словарь.
М., 1988. 544 с.
Гусейнов
1974 — Гусейнов Ф. Г.
Изменения
в
структуре
фра­
зе олог иче ски х
еди ни ц //У чен.
зап.
Азербайджан,
пе д.
ин-т а
русского
языка
и
литературы
им.
М. Ф. Ах ундов а,
1974.
Сер.
XII, No 3.
С.
3-8 .
Гусейнов
1977 — Гусейнов Ф. Г
Ру сская
фразеология.
Ба ку,
1977. 119 с.
Гюлумянц
1978 — Гюлумянц К .М.
Фольклорные
элемент ы
во
фразеологии
современных
славя нских
языков.
Минск,
1978. 27 с.
Даль
—
Да ль
В .И.
Толковый
сл овар ь
живого
великорусско­
го
язы ка.
T. I—IV.
М. , 1955.
Дмитриенко
1994 — Дмитриенко М .К.
Народш
по в1 р’я.
КиГв,
1994. 67 с.
Добр.—
Добровольский
В .Н.
Смоленский
этнографический
сборник:
Пословицы,
ч.
3.
СП б., 1894. 168 с.
Добродомов
1980 — Добродомов И. Г .
К
историческому
изу­
чен ию
рус ск их
цветовых
пр илага тель ны х
(проблемы ис­
точ ник ов
и
ме тод ик и)//Проблемы теории и методики
языка.
Ярославль,
1980.
С.
3—12 .
Добролюбов
1961 — Добролюбов Н .А.
О
по эти ч еских
ос о­
бенностях
велик о ру сск ой
народной
поэзии
в
выражени­
ях
и
обооотах//Добролюбов
Н.А.
Собр .
соч.
T. I.
М.;
Л.,
1961.
С. 81-84.
Дорожкин
1983 — Дорожкин Н.
Див//Техника
—
мо ло де­
жи, 1983, No 3.
С . 58-59.
ДП
—
Даль
В.И.
Пословицы
русского
народа.
М. , 1957.
992 с.
428


ДС
—
Сл ов арь
современного
русского
народного
говора
(д.
Деулино
Ряз анс ко го
района
Рязанской
о бласти )/Под
ре д.
И.А.Оссовецкого.
М ., 1969. 612 с.
Дубровин
1980 — Дубровин М. И. ,
Коштял
А.
Ру сски е
фр а­
зеологизмы
в
картинках/Художник
В .И.Ти льм ан.
М.,
1980. 342 с .
Евгеньева
1951 — Евгеньева А. П.
Сочетание
«жили- бы ли»
в
сказочном
за чин е// Памяти
академика
Льва
Владимиро­
вича
Щербы
(1880-1944).
Л ., 1951.
С.
165-174.
Евг ен ьева
1963 — Евгеньева АЛ.
Очерки
русской
устной
поэзии
в
зап ися х
XVII—XX
вв.
М.;
Л., 1963. 342 с.
Елеонская
1912 — Елеонская Е .
Заговор
и
колдовство
на
Руси
в
XVII и XVIII
ст олети и // Русск ий
архив,
1912,
No4.
Ермаков
1894 — Ермаков Н. Я .
Пословицы
русского
нар о­
да.
С Пб., 1894. 42 с.
Жуков
1966 — Словарь русских пословиц и поговорок/Сос т.
В.П.Жуков.
М ., 1966. 535 с.
Жуков
1980 — Жуков ВЛ .
Ш кольн ый
фразеологический
сл овар ь
русского
языка:
Пособие
для
учащихся.
М. , 1980.
447 с.
Журавлев
1982 — Журавлев А .
Ф.
Восточнославянская
обря­
довая
скотоводческая
ле кси ка
и
фразеология
в
этнолинг­
вистическом
аспекте:
Автореф.
канд.
ди с.
М.,
1982.
24с.
Захаров
1976 — Захаров Б .
Ф.
О
с лове
*могаинекоторых
диалектных
ф ра з еоло гиз мах //АШ ие11е Probleme der
Phraseologie. Leipzig, 1976. S. 174—177 .
Зе че виЬ
1981 — ЗечевиЬ С .
Митска
бийа
ср пс ких
пр едань а.
Београд, 1981. 226с.
Зубов
1981 — Зубов Н .И.
О
теон име
Мокошь//Этимологи-
ческие
иссл ед ов ания .
С вер длов ск, 1981.
С.
149—160.
Ив ано в,
Топоров
1965 — Иванов В .В. ,
Топоров
В .Н.
Сла­
вянские
язы ко вые
моделирующие
сист емы
(древний пе­
ри од).
М., 1965. 246 с .
Иванов,
Топоров
1974 — Иванов В. В. ,
Топоров
В.Н.
Ис­
следования
в
области
сл ав янски х
др евно стей .
М. , 1974.
342 с.
429


Ива нов ,
Топоров
1982 — Иванов В .В. ,
Топоров
В .Н.
Сла­
вянская
м иф оло гия// Мифы
народов
мир а:
Эн ци клоп еди я/
Гл.
ред.
С .А.То ка рев.
T. II.
М. , 1982.
С. 450—456.
Иванова
1966 — Иванова А .Ф .
Фразеологизмы
в
мо ск ов­
ск их
гов о ра х//Воп ро сы
русской
фразеологии.
М ., 1966.
С.
345-352.
Ива шко
1975 — Ивашко Л.А.
К
во пр осу
об
ареальном
изу ­
чении
фразеологии//Вестн.
Лен ингр .
ун-та, 1975, No 20.
С.
110-115.
Ивашко
1981 — Ивашко Л. А.
Оч ерки
русской
диалектной
ф разе ологии .
Л ., 1981. 111 с.
1вченко 1996 — 1 вч ен ко
А.
О.
Украинська
нар о дна
фразеолопя:
ареали,
етимолопя.
Харыав, 1996. 158с.
Иллюстров
1910 — Иллюстров И. И.
Жиз нь
русского
наро­
да
в
его
по сло ви цах
и
поговорках.
СПб ., 1910. 480 с.
Караджич
1898 — Kapahuh В .
С.
Српски
pjenHHK истумачен
нье
м ачк щем
и
латинсюцем
рще чим а.
Бе оград , 1896.
880с.
Кал енд ар ные
о бычаи
1978 — Календарные обычаи и обряды
в
ст р анах
зарубежной
Е в ропы:
Осенние
праздники.
М.,
1978. 295.
КБА С
—
Картотека
Б АС.
И н-т
русского
языка
АН
СССР,
Ленингр ад .
КДРС
—
Картотека
Древнерусского
с лова ря.
И н-т
русского
языка
АН
СССР,
Москва.
Кир .
Нов .—
Песни,
собранные
П.В.Киреевским.
Но в.
се р.,
вы п.
I- П.
М „ 1911-1918.
ККС
—
Картотека
словаря
русских
говоров
Карелии.
Ле­
нингр.
ун-т,
каф ед ра
русского
язы ка.
Ков тун
1969 — Ковтун Л .С.
К
исто рии
русской
иди о ма тики
(геркулесовы столпы,
колосс
ро до сс ки й )//Вопросы тео­
рии
и
исто рии
языка:
Сб.
ст атей,
п освя щ.
па мяти
Б.А.Ла-
рина.
Л. , 1969.
С.
179-188.
Ковтун
1977 — Ковтун Л .
С.
Древние
словари
как
источник
русской
исторической
лексикологии.
Л ., 1977. 111с.
К олесо в
1976 — Колесов В.В .
Ист ор ия
русского
язы ка
в
р ас сказах .
М ., 1976. 176 с.
К олесо в
1982 — Колесов В .В .
И стор ия
русского
языка
в
р ассказах .
2-е
из д.
М. , 1982. 192 с.
К оло м1 е ць 1962 — Кололйець Л.1.
Ув аги
до
вторично!
фразеологй
у
рук огшс шй
спадщиш
О.О.Потебн1//О.О.По­
430


тебня
i деяи питания сучасноТ славютики.
Харыав, 1962.
С. 55 -65.
Кондратьева
1983 — Кондратьева Т. Н.
Метаморфозы
с об­
ственного
имени.
Казань, 1983. 110с.
К орни лов
1972 — Корнилов Г. Е .
О
некоторых
топонимах
на
территории
Укр а ины
и
Поволжья,
связанных
с
на з вани­
ем
камня//Советское
фи нно-у гр о ведение, 1972, No 1 .
С . 54-57.
Костючук
1975 — Костючук Л .Я .
Р оль
лексического
напол­
нения
в
со здани и
значения
ус т ой чивых
словосочетаний//
Семантика
языковых
единиц.
Л ., 1975.
С. 64—67.
Котков
1967 — Котков С.И.
Сказки
о
русском
слове.
М.,
1967. 88 с.
КПО С
—
Картотека
ПО С.
Ленингр.
ун-т,
М ежкаф едра ль ­
ный
словарный
кабинет
им.
проф.
Б .А .Лар ина.
КСА
—
Ка рма нный
словарь
атеиста.
2-е изд.
М ., 1979. 279с.
КСКНГ
—
Картотека
Словаря
ку банских
народных
гово­
ров.
Кубанский
ун-т,
филологический
фа кул ь тет,
ка­
федра
русского
язы ка.
КСРНГ
—
Картотека
СРНГ.
Ин- т
русского
языка
АН
СССР,
Ленинград.
КулишиЧ,
Петрович,
Па нт елиЧ
1970 — КулишиЬ Ш.,
П ет­
рович
П.Ж.,
ПантелиЧ
Н.
Српски
митолошки
р ечни к.
Бео г р ад, 1970.
КЭФ
—
Шанский
Н. М.,
Зими н
В. И.,
Филиппов
А .В.
Кр ат­
кий
этимологический
слов ар ь
русской
фразеологии//Рус-
ский
язык
в
школе, 1979, No 1.
С. 44—51;No2.
С. 52—
59;No3.
С. 67-77; No 4.
С. 76-85; No 5.
С. 84-94;No6.
С. 57-69; 1980, No 1 .
С. 68-77; No2 .
С. 63-71 .
КЭФ
—
Доп.—
Ш ански й
Н. М.,
Зи мин
В .И.,
Филиппов
А .В.
К р аткий
этимологический
с лов арь
русской
фразеологии
(До-
по лнение )//Русский язык в школе, 1981, No4 .
С . 61—72.
Ларин
1940 — Ларин Б.А.
Оч ерки
по
ист ор ии
слов
в
ру с­
с ком
я зыке:
Вводная
заметка//Русский
язык
в
школе,
1940, No 4.
С.
19-20.
Ларин
1951 — Ларин Б .А.
Из
исто рии
сло в
(лютый зверь,
семья,
ка в а р да к).//Памяти
ака де мика
Ль ва
В лад имиро ­
вича
Щербы
(1880-1944).
Л ., 1951.
С.
190-200.
Ларин
1956 — Ларин Б. А.
Очерки
по
фразеологии//Учен.
зап.
Ленингр.
у н-та, 1956, No 198.
Сер.
филол.
наук,
вып.
24.
С. 200-224 .
431


Ларин
1959 — Ларин Б.А.
Про
народну
фразеолопю//Ук-
раГнська
мова
в
школь
1959, No 5.
С.
30—36.
Ларин
1975 — Ларин Б .А.
Лекции
по
исто р ии
рус ск ого
ли­
тературного
языка
(X — середина XVIII
в. ).
М., 1975.
325 с.
Ла рин
1977 — Ларин Б.А.
И стори я
русского
языка
и
общ ее
языкознание:
Изб р.
раб от ы.
М. , 1977. 224 с.
Ленин
В.И .
По ли.
собр.
соч.
5-е
изд .
Т.
1—55.
М. , 1958—
1965.
Лих ачев
1962 —ЛихачевД.С.
«Воззни стрикусы»
в
«Слове о
по лку
И го р еве »//Труды Отдела древнерусской литерату­
ры.
T. XVIII.
М.;
Л.,
1962.
С.
585-588.
Л иха чев
1978 — Лихачев Д . С.
«Слово о полку Игореве»
и
кул ь тура
его
вр емени.
Л ., 1978. 359 с.
Лихачев
1981 — Лихачев Д . С.
Заметки
о
русском.
М ., 1981.
72 с.
Лихачев
1982 — О земном устроении/По дг .
т ек ста,
пер.
и
ко м­
мент.
Г.М.Прохорова//Памятники
лит ер ат уры
Древн ей
Руси.
Вы п.
5.
Вторая
половина
XV века/ Сос т
и
общ.
ре д.
КАДмитриева
и
Д.С Лихачева.
М., 1982.
С . 201—205.
ЛФМ
—
Лексика
и
фразеология
«Моления»
Даниила
Заточ­
ника.
Л. , 1981. 232 с.
Львов
1965 — Львов А.
С.
Из
лексикографических
наблюде-
ний//Этимология 1965.
М. , 1967.
С.
189—195.
Львов
1969 — Львов А.
С.
Об
учете
вспомогательных
при­
емов
при
этимологизировании//Этимология1967.
М.,
1969.
С.
180-191.
Льво в
1971 — ЛьвовА.
С.
Старославянское
въ
ceot> ^.//Про ­
блемы
ист ор ии
и
диалектологии
сл ав янс ких
языков:
Сб.
статей
к
70-ле ти ю
чл .- кор.
АН
СССР
В.И.Борковского.
М. , 1971.
С.
181-188.
Льв ов
1975 —Льв ов А. С.
Тюркизм
ли
старославянскоетьло?Ц
Эт имо ло гия
1973.
М. , 1975.
С . 61—64.
Люс тро ва,
Скворцов
1972 — Люстрова З. Н .,
Скворцов
Л. И.
Мир
родной
ре чи.
М ., 1972. 156 с.
Ля цкий
1897 — Ляцкий Е.А.
Нес ко лько
за мечан ий
к
вопро­
су
о
по сло ви цах
и
поговорках//Изв.
Отд .
русского
яз ы­
ка
и
словесности
Академии
на ук.
Т.
2.
кн.
3.
СПб .,
1897.
С . 746-782.
Майков
1869 — Майков Л.
В ели корус ски е
з ак линани я.
СПб., 1869. 164с.
432


Макс.—
Мак с имов
С. В.
Крылатые
слова.
М., 1955. 447 с.
Марк с
К.,
Э нге льс
Ф.
Соч.
2-е
и зд.
Т.
1—46.
М ., 1954—
1969.
Маслов
1975 — Маслов Ю.С .
Введение
в
языкознание.
М.,
1975. 327 с .
Медведев
1977 — Медведев Ф.П.
УкраГнська
фразеолопя:
Ч ому
ми
так
говоримо.
Х арыа в, 1977. 232 с.
Мих.
1912 — Михельсон М. И.
Русская
мысль
и
речь.
Свое
и
чужое:
Оп ыт
русской
фразеологии.
С Пб.,
1912.
1046 с.
Ми х.
I, II — Михельсон М.И,
Ру сская
мысль
и
речь.
Св ое
и
чу жое:
Опы т
р усско й
фразеологии.
T. I.
СПб . , 1901.
778 с.; T. II.
СПб ., 1902. 580 + 250 с.
Младенов
—
Младенов
С.
Етимологически
и
правописен
р е чникъ
на
б ъл гар ския
книжовенъ
език.
Со фи я, 1941.
704 с.
МНМ
—
Ми фы
народов
мира:
Энциклопедия/Гл.
ред.
С .А.Т о-
карев.
T. I.
М., 1980. 671 с.; T. IL
М. , 1982. 718 с.
Мокиенко
1980 — Мокиенко В. М.
Сл ав ян ская
фразеоло­
ги я.
М ., 1980. 207 с.; 2-е
из д.
М. , 1989. 287 с.
Мок иен ко
1980а — Мокиенко В. М.
Сору
из
избы
не
в ыно-
сит ь/ /Ру сская
речь, 1980, No 1.
С. 64—67.
Мокиенко
1982а — Мокиенко В .М .
О
тематико-идеографи­
ческой
классификации
фразеологизмов//Словари
и
линг-
во стр ано в еден ие.
М. , 1982.
С.
108—121.
Мо ки енко
1983 — Мокиенко В . М.
За
фразеологичната
си­
нонимия
в
бъл га рския
ези к//Б ълг ар и я 1300: Статии и
изслед вани я
на
ленинградските
бъ лгар ист и.
София,
1983.
С.
290-309.
Мокиенко
1986а — Мокиенко В .М .
С
бзиком//Русская
речь,
1986, No3 .
С.
135-141.
Мокиенко
1990 — Мокиенко В .М.
Загадки
русской
фразео­
логии.
М ., 1990. 160 с.
Мокшин
1976 — Мокшин Н .Ф.
О
т еон име
Мокошь,
гидро­
н име
и
этнониме
Мокша//Ономастика
Поволжья.
В ып.
4.
Са ра н ск, 1976.
С . 325-333.
Молотков
1970 — МолотковА. И.
От
фр азео ло ги зма
к
фра-
зеологизму//Русский
яз ык
за
рубежом, 1970, No 3.
С.
108.
Молочко
1974 — Молочко Г. А.
Лексика
и
фразеология
рус­
ского
яз ыка.
Ми нс к, 1974.
С.
127.
Молочко
1985 — Молочко Г. А .
Ле кси ка
и
фразеология
р ус­
ского
яз ыка.
Ми нс к, 1985. 160 с.
15B. М.
Мокиенко
433


Муравьев
1981 — Муравьев В. Б.
Московские
литературные
пр еда ния
и
были.
М .» 1981. 351 с.
Мурзаев
1984 — Мурзаев Э .М .
Словарь
народных
географи­
ческ их
наз вани й.
М. , 1984. 653 с.
МФС
—
Прокошева
К .Н.
Материалы
для
фразеологическо­
го
сл оваря
говоров
север но го
Прикамья.
Пермь, 1972.
114с.
Назарян
1968 — Назарян А .Г .
Почему
так
говорят
по-фран­
цу зски.
М ., 1968. 349 с.
Новичкова
1995 — Новичкова Т . А.
Русский
демонологичес­
кий
словарь.
С Пб., 1995. 640 с.
Об уховск ий
1972 — Обуховский К.
Псих ол ог ия
влечений
человека.
М ., 1972. 247 с.
Опыт
1852 — Опыт областного великорусского словаря.
С Пб., 1852.
Опыт
1987 — Шанский Н.М.,
Зимин
В. И.,
Филиппов
А .В.
Опыт
этимологического
анали з а
рус ск их
фразеологизмов.
М. , 1987. 240 с.
Орел
1972 — Орел М.В.
Диалектная
фразеология
ср еднео б­
ских
старожильческих
го воро в
(материалы для словаря)//
Вопросы
фразеологии.
Вып.
VI.
Самарканд,
1972.
С. 205-260.
О ссов ец кий
1958 — Оссовецкий И .А.
Яз ык
фольклора
и
д и алек г//О сновны е
проблемы
эпоса
восточных
славя н.
М. , 1958.
С.
172-190.
Ост р о вский
1969 — Островский В.
Тьфу,
тьфу,
чтоб
не
сглазить!
М. , 1969. 126 с.
Откупщиков
1973 — Откупщиков Ю .В .
О
д ревн ем
назва­
нии
х леба
в
бал т ийском ,
славянском
и
германском//Изв.
АН
Л ат вийско й
ССР, 1973, No 2(307).
С. 84-89.
Палевская
1980 — Палевская М .Ф .
Материалы
для
ф раз ео­
логического
сло вар я
русского
яз ыка
XVHI века.
Киши­
нев, 1980. 366 с .
Пахо т ина
1973 — Пахотина Н. К.
Опыт
исследования
фра ­
зеол ог ическ о й
деривации
(на материале ошинских гово ­
ров
Омской
о б л асти ): Автореф.
канд.
д ис.
М.,
1973.
22 с.
Пе ре трух ин
1962 — Перетрухин В .
Беседы
о
язык е
и
куль­
тур е
речи.
Тю мень , 1962. 72 с.
434


Пилинский
1975 — Пилинский Н. Н.
Проблемы
н орм ализ а­
ции
современного
украинского
литературного
языка:
Автореф.
докт.
д ис.
Киев, 1975.80 с.
Подюков
1982 — Подюков И .А .
Экспрессивно-стилистичес­
кая
характеристика
диалектных
ф раз еоло гич еск их
единиц
(на материале говоров Северного Прикамья): Канд .
дис.
Л ., 1982. 188 с.
(машинопись) .
Познанский
1917 — Познанский Н.
Заговоры:
Оп ыт
иссле­
дования
пр о исхо ждени я
и
развития
заговорных
формул.
Пг ., 191-7. 327 с.
Попов
1976 — Попов Р. П.
Фра зео лог из мы
современного
русского
языка
с
архаичными
значениями
и
формами
сл ов.
М., 1976. 200 с .
Попова
1976 — Попова Н .В.
«Кричали женщины:
ура!
И
в
воздух
чепчики
бр о са л и»//Русская речь, 1976, No 3.
С.
106-109.
ПОС
—
Псковский
областной
сл ов арь
с
ис то р ичес кими
дан­
ными.
Т.
1—6.
Л.,
1967—1984.
По те бня
1883 — Потебня А .А.
Объяснение
мало ру сск их
и
ср о дных
народных
пес ен.
T. I.
Вар шав а, 1883. 268 с.;
T. II.
Вар ша ва, 1887. 809 с.
П оте бня
1894 — Потебня А .А .
Из
лекций
по
те ории
сл о­
весности.
Басня.
П ос ло вица.
Поговорка.
Ха рьков,
1894.
П оте бня
1899 — Потебня А .А .
Из
записок
по
русской
грам­
м атике .
T. II.
Харьков, 1889.663с.
Потебня
1968 — Потебня А. А.
Из
записок
по
русской
грам­
матике.
Т.
III.
М ., 1968. 550 с.
ППЗ
—
Пословицы,
поговорки,
загадки
в
рукописных
с бор­
никах
XVII—XX
в еко в /Изд.
подготовили
М.Я .Ме льц ,
В.В.Митрофанова,
Г. Г. Шапо вал ова.
М.;
Л ., 1961. 289 с.
П р.—
Пр еоб раж енс кий
А .Г.
Этимологический
сл овар ь
рус­
ского
языка.
T. I—II.
М.;
Л.,
1959.
Прокошева
1973 — Прокошева К. Н.
Ар хаиз мы
в
со ставе
фр азеол о гич еских
единиц
(на материале говоров Север ­
но го
Пр ик а мь я)//Вопросы фразеологии и лексики рус­
ского
языка.
Пер мь , 1973.
С.
121—131.
Проценко
1972 — Проценко Д.Д .
Школьнику
о
фразеоло-
гизмах//Русская
ре чь, 1972, No 6.
С. 71—80.
РАСл .
Ольх.—
Ройзензон
Л.И.,
Ан др еева
Л. А.
Словарь
рус ­
с кой
диалектной
фразеологии
южной
ч асти
Ольхонско-
435


го
района
Иркутской
обл ас ти/ /Воп ро сы
фразеологии.
Вып .
VI.
Самарканд, 1972.
С.
114—204.
РБ
—
Ройзензон
Л .И.,
Балясников
А.В.
Словарь
ди а ле ктной
фразеологии
деревни
Коты
Оёкского
района
Иркутской
об л асти // Вопросы
фра зеологи и .
Вып .
VI.
Самарканд,
1972.
С.
325-341.
Ройзензон
1968 — Ройзензон Л .И .
О
п онят ии
«фольклорная
фр а зе ол оги я»//Проблемы устойчивости и вариантности
фр азе о ло гическ их
ед иниц.
Ту л а, 1968.
С . 78—81.
Ро йз.
Ха з.
Сл.—
Ройзе н зон
Л.И .,
Хазова
Л. Н.
М атер иа­
лы
к
ди алектн ом у
фразеологическому
словарю
народ­
ных
говоров
Нижнедевицкого
района
Воронежской
области//Вопросы
фразеологии.
Вы п.
VI.
Самарк ан д,
1972.
С.
290-306.
Роши ян у
1974 — Рошияну Н .
Традиционные
ф орму лы
сказ­
ки.
М.,
1974. 215 с.
РПетр.
1880 — Рукописный сборник пословиц,
поговорок
и
присказок
Петр ов ско го
времени//Памятники
др евн ей
письменности.
Вып.
IV.
От д.
2.
С Пб.,
1880.
С.
76—
114.
Рыбаков
1974 — Рыбаков Б.А .
Языческое
мировоззрение
русского
Средневековья//Вопросы
ист ор ии, 1974, No 1.
С.
3-12 .
Рыбаков
1981 — Рыбаков Б .А .
Язычество
древних
славя н.
М ., 1981. 607 с.
Савченко
1906 — Савченко И.
Миросозерцание
наш их
п ро-
столюдинов-малороссов//Живая
с тарин а, 1906.
Вып.
II.
С.
105-108.
Санаров
1979 — Санаров В,
НЛО
и
энлонавты
в
све те
фольк-
лористики//Техника
—
молодежи, 1979, No 11.
С . 46—52.
СБГ
—
С ловарь
бря нс ких
г оворов.
Вы п.
1—6.
Л ., 1976—
1992.
СД
—
Славянские
древности:
Этнолингвистич.
словарь/Под
ред.
Н.И.Толстого.
T. 1.
А— Г.
М ., 1995.
СДГ
—
С ловарь
ру сск их
донских
говоров.
Т.
1—3.
Ростов
н/Д, 1976.
Сед ак ова
1983 — Седакова О. А.
Материалы
к
описанию
полесского
пог ре бал ьног о
обряда//Полесский
этнолинг­
вистический
сборник.
М. , 1983.
С.
246—261.
Сенкевич,
Михалкина
1958 — Сенкевич В. А.,
Михалкина
М. И.
Рыбо л о вные
орудия
Обь-Енисейского
водного
ба с­
436


сейна
и
их
терминология//Учен.
зап.
Магнитогор.
пед.
ин-та.
Вы п.
VII.
Магнитогорск, 1958.
С.
136—184.
Сим.—
Ста ри нные
с борн ики
русских
пословиц,
поговорок,
заг адок
и
про ч.
XVII—XIX
с толети й/С обра л
и
пригото­
вил
к
печати
Павел
Сим он и.
СП б., 1899. I—XIX, 216 с.
Синочкина
1975 — Синочкина Б. М .
Из
и стори и
русских
фра зеол о гиз мов
с
семантической
общностью
компонен-
тов//Весшк
Бе лару с.
у н- та, 1975.
Сер.
IV,No1.
С. 49—
55.
Скворцов
1965 — Скворцов Л. И.
Быть
начеку//Русский
язык
в
национальной
школе, 1965, No 3.
С.
83.
Скрипник
1973 — Скрипник Л .Г.
Фразеолопя
ук ра ’Г н сько!’
мови .
Ки’ Гв,
1973. 280 с.
Сл.-спр.—
Словарь-справочник
«Слова о полку Игоревен .
Вып.
1-5 .
Л.,
1965-1978.
Слово
о
полку
И го реве
—
Сло во
о
по лку
Игореве.
Были­
ны.
Л ., 1977. 176 с.
Сл юсар ева
1975 — Слюсарева Н.А .
Теория
Ф.
де
Соссюра
в
свете
современной
лингвистики.
М ., 1975. 111
с.
СМ
—
Славянская
мифология.
М. , 1995. 414 с.
С мит
1959 — Смит Л.
Фразеология
английского
языка.
М.,
1959. 208 с .
Сне гирев
1831 — Снегирев ИМ .
Русские
в
своих
послови­
цах.
T. I -IV.
М.,
1831-1834.
Снегирев
1854 — Снегирев ИМ.
Доп олне ни я
к
собранию
русских
наро дны х
пословиц
и
притчей//Архив
историко­
юридических
св едени й,
относящихся
до
Ро ссии.
Кн.
2.
М ., 1854.
С.
177-204.
СО
—
Ожегов
С .И.
Словарь
русского
языка.
10- е
изд.
М.,
1973.
Соб.—
Великорусские
н ар одные
песни/Изд.
А .И .Соб олев-
ск им.
Т.
1-7.
СП б., 1895-1902.
Соколова
1974 — Соколова М.А .
Как
же
возникли
нар ечи я
на
-мя,
ма
(кишмя,
ст оймя)?//Очерки по лексикологии .
Л. , 1974.
С.
15-19.
Солодуб
1984 — Солодуб Ю.П.
Лексикология
и
фразеология
современного
рус ског о
ли те ра турн ого
языка.
М ., 1984.
Солодухо
1982 — Солодухо Э .М.
Пр обле мы
интернациона­
лизации
фр азеол о гии.
Каза нь, 1982. 169 с.
Солодухо
1989 — Солодухо Э.М .
Теория
языкового
сбли же­
ния
(на материале языков славянской,
германской
и
ро­
манской
гр уп п).
Казан ь , 1989. 296 с.
437


Сперанский
1914 — Сперанский М.
История
др евне й
рус ­
ской
литературы.
М., 1914. I—X +634с.
Ср.
—
Срезневский
И.М.
Материалы
для
словаря
древне­
русского
яз ыка
по
письменным
памятникам.
T. I—III .
СПб ., 1893-1912.
СРГ М
—
Словарь
русских
говоров
на
тер р итор ии
Мо рд ов­
ск ой
АССР.
T. I—III.
С ар ан ск , 1978—1982.
СРГО
Доп,—
С ловарь
русских
народных
старожильческих
говоров
ср едней
части
бассейна
р еки
Об и.
Дополнение,
ч.
I—II.
То мск, 1975.
СРНГ
—
Словарь
русских
народных
го вор ов.
Вы п.
I—XXVI .
Л . , 1965-1990.
СРЯ
—
Словарь
русского
я з ыка/Со ст.
Комиссией
по
рус ­
ско му
язы ку
Ак ад емии
наук
С С СР. T. I—XIV.
Л ., 1932—
1934.
СРЯ
XI—XVII
вв .—
С ловарь
русского
языка
XI—XVII
вв.
Т.
1-10.
М. , 1975-1983.
СРЯ
XVIII — Словарь русского языка XVIII
века.
Вы п.
1—
8.
Л . , 1984-1992.
ССГ
—
Словарь
см о ленс ких
го вор ов.
Вып.
1—5 .
Смоленск,
1974-1989.
СФС
—
Словарь
фразеологизмов
и
ин ых
устойчивых
слово­
сочетаний
русских
говоров
Сибири/Сост.
Н.Т.Бухарева,
А.И.Федоров;
р ед.
Ф. П. Фил ин.
Нов оси би рск, 1972.
207 с.
Тенишев
1993 — Быт великорусских крестьян -з ем ле па ш­
цев:
Описание
мат ери алов
этнография,
бюро
кн.
В.Н.Те-
ни шева
(на примере Владимирской губ. )/Авт .-сост.
Б.М.Фирсов,
И .Г .Кис елев а.
СПб ., 1993. 471с .
Терновская
1984 — Терновская О . А.
Ведовство
у
сл авя н.
II.
Бз ык
(мухи в голове)//Славянское и блаканское языко­
знание.
Я зык
в
этнокультурном
ас пекте.
М.,
1984.
С.
118-130.
Ти мо феев
1963 — Тимофеев Б .Т .
Правильно
ли
мы
гово­
рим?
Л. , 1963. 331 с.
Тимошенко
1897 — Тимошенко И. Е.
Литературные
перво­
источники
и
прототипы
т рехсо т
русских
пословиц
и
по­
говорок.
Киев, 1897. 172 с.
Ткаченко
1979 — Ткаченко О. Б .
Сопоставительно-истори­
ческая
фразеология
славянских
и
финно-угорских
я зы­
ков.
Киев, 1979.298с.
438


Т олс той
1973 — Толстой Н. И.
К
ре кон стру кц ии
праславян-
с кой
фразеологии//Славянское
языкознание.
VII меж­
дународный
съезд
слав ист о в:
Док лады
с ов.
де лег аци и.
М„ 1973.
С. 2 72 -293.
То лсто й
1974 — Толстой Н . И.
Из
з аме ток
по
славянской
демонологии.
1.
Откуда
д ьяв олы
р азн ые?//Материалы
Всесоюзного
симпозиума
по
вторичным
моделирующим
системам, 1(5).
Та рту , 1974.
С . 27—32.
То лсто й
1976 — Толстой Н . И.
Из
за мето к
по
славянской
демонологии.
2.
Ка ков
облик
дь я во ль с ки й?//Народная
гравюра
и
фольклор
в
России
XVII—XIX
вв.
М ., 1976.
С. 288-319.
То лс той
1978 — Толстой Н. И.
О
ди ал ек тол огии
славянской
мифологии//Проблеми
ди слщже н ия
даалектноУ
лексики
i фразеолоп’ Г
укра У нс ькоТ
мо ви:
Тез и
доповщей.
Ужго­
род , 1978.
С.
188-190.
То лсто й
1995 — Толстой Н .И .
Былички//СД.
С. 278—280.
Томилина
1977 — Томилина Г. Я .
Клобук
и
колпак//Русская
р еч ь, 1977, No4.
С. 97-101.
Трубачев
1974 — Трубачев О. Н.
Этимология
и
текст//Со-
вр еменные
проблемы
литературоведения
и
языкознания:
Сб.
к
70-лет и ю
со
дня
рождения
акад.
М.Б.Храпченко.
М„ 1974.
С. 4 48-454.
ТС БМ
—
Тлумачальны
слоУшк
бел ар ус кай
мов ы.
Т.
1—5.
Мш ск, 1977-1983.
ТСВЯ
—
Трудности
словоупотребления
и
варианты
норм
русского
л итер ат урно го
языка:
Сло варь -сп рав очн ик.
Л.,
1973. 518 с.
ТС РЯ
—
Толковый
словарь
русского
языка/Под
ред.
Д. Н. Уша-
кова.
T. I -IV.
Л. , 1934-1940.
Т ур ко вская
1977 — Турковская Г .
К
вопросу
о
вз аи мовли я­
нии
германских
и
славянских
языков
на
уровне
ф раз ео-
л ог ии//Во пр осы
фразеологии.
Вып.
XI.
Самарканд,
1977.
С. 26-31.
Улуханов
1975 — Улуханов И .
О
соотношении
с ино ним ич­
ных
словообразовательных
морфем
(на материале глаголь­
ных
с уф фик со вУ/ Studia Rossics Posnaniensia, 1975. T. VI .
S. 55 -84.
Уразов
1956 — Уразов И.А.
Почему
мы
так
говорим.
М.,
1956. 47 с.
439


Успенский
1962 — Успенский Л .В .
Слово
о
словах.
Ты
и
твое
им я.
Л., 1962. 634с.
Успенский
1965 — Успенский Л. В.
А,
ей-богу,
можно!//
Наука
и
ре лигия , 1965, No 4.
С. 62—66.
Успенский
1982 — Успенский Б. А.
Филологические
разыс­
кан ия
в
о бл асти
славянских
древностей.
М. , 1982. 245 с.
Ушаков
1896 — Ушаков Д.Н .
Материалы
по
народным
ве­
рованиям
в елик орусов/ /Э тног ра фи ческо е
обозрение,
1896, No 2-3.
С.
146-204.
Фа смер
—
Фасмер
М.
Этимологический
слов ар ь
русского
язы к а/ Пер.
с
нем.
и
доп.
О.Н.Трубачева.
T. I—IV. 2 -е
изд .
М., 1964—1973.
Федоров
1980 — Федоров А . И.
Сибирская
ди алек тная
фра ­
зеология.
Новосибирск, 1980. 192с.
Фелицына,
Мокиенко
1990 — Фелицына В. П.,
Мокиенко
В. М.
Ру с ские
фр аз еологиз м ы:
Лингвострановедческий
словарь.
М ., 1990. 221
с.
Фелицына,
Прохоров
1979 — Фелицына В .П .,
Прохоров
Ю.Е .
Ру сс кие
пословицы,
поговорки
и
крылатые
выр аж ени я:
Лингвострановедческий
словарь.
М ., 1979. 238 с.; 2-е
из д.
М., 1988. 270 с .
Фомина,
Бакина
1985 — Фомина Н .Д .,
Бак ина
М .А.
Фразе­
ологи я
современного
русского
язы ка.
М., 1985. 64с.
Фр ,—
Г а лщьк о - pycbKi народш приповщки/31брав Франко I.
Т.
1-3 .
Ль в1в, 1901-1905.
ФРБ
—
Ничева
К.,
Спасова-Михайлова
С.,
Чолакова
Кр.
Фразеологичен
речник
на
българския
език.
T. I—II.
С оф и я , 1974-1975.
ФСРЯ
—
Фразеологический
с лова рь
рус ск ого
языка/Под
ре д.
А.И.Мо лотк ов а.
М., 1967. 543 с.
Хо дина
1975 — Ходина H. Т.
Отражение
поверий,
пр едр ас­
с уд ков,
о быч аев
во
фразеологии//Вопросы
с трук туры
и
семантики
германских
и
романских
я зыко в.
Воронеж,
1975.
С.
103-108.
Хо менко
1962 — Хоменко В .И.
Фразеологический
состав
украинских
народных
с каз ок,
за пи са нных
на
Полтавщи­
не:
Автореф.
ка нд.
ди с.
Киев, 1962. 19с.
Хр о ленко
1981 — Хроленко А.Т .
Поэтическая
фразеология
р усск ой
народно-лирической
песни.
В ороне ж, 1981.
163 с.
440


Чайкина
1975 — Чайкина Ю. И.
Вопросы
истории
лексики
Белозерья//Очерки
по
лексике
север но ру сск их
го во ров.
Вологда , 1975.
С. 3—187.
Чер еп ано ва
1973 — Черепанова О . А.
Об
одном
непродуктив­
ном
тип е
наречий
в
русском
язы ке//Исс лед ов ани я
по
грам­
матике
русского
языка.
Вып.
V.
Л. , 1973.
С.
197—206.
Чер еп ано ва
1983 — Черепанова О. А .
Мифологическая
лек­
с ика
Русского
Севера.
Л. , 1983. 169 с.
Че рныш ов
1970 — Чернышов В. И.
Разыскания
и
за мечан ия
о
некоторых
русских
выражениях//Чернышов
В. И.
Избр.
труды.
T. 1.
М.,
1970.
С.
331-341.
Чернышевский
1949 — Чернышевский Н .Г .
Поли.
собр.
со ч.
T. IL
М. , 1949. 944 с.
Чурмаева
1981 — Чурмаева Н.В.
Приметы
и
обычаи//Рус-
ская
ре чь, 1981, No3.
С.
124-128.
Шадр ин
1969 — Шадрин H .JL Перевод контекстуально-п ре­
об разо ванн ых
фразеологических
единиц
как
се ман тико - сти­
листическая
про б лема:
Автореф.
канд.
дис.
Л., 1969. 22 с.
Шанский
1963 — Шанский Н .М.
Фразеология
современно­
го
русского
языка.
М ., 1963. 165 с.
Шан ский
1971 — Шанский Н . М.
В
ми ре
слов.
М ., 1971.
264 с.
Ша п.
1959 — Шаповалова Г.Г.
Псковский
рукописный
сбо р­
ник
пословиц
XVIII в.//Русский фольклор:
Матери алы
и
иссле до ва ния .
T. IV.
М.;
Л. , 1959.
С.
305—330 .
Шахнович
1971 — Шахнович М. И.
Пер во бы тная
м иф оло­
гия
и
философия.
Л ., 1971. 239 с.
Шахнович
1984 — Шахнович М. И.
Пр имет ы
верные
и
суе­
верн ы е:
Атеистич.
очерки
народного
знания
и
б ыто вого
суеверия.
Л ., 1984. 190 с.
Шврцкопф
1967 — Шварцкопф Б.
С.
Фра зе ологиз м
сбросить
со
счето в
и
его
варианты//Вопросы
кул ь туры
ре чи.
М.,
1967.
С. 69-175.
Шварцкопф
1968 — Шварцкопф Б. С.
Что
такое
насмарку?//
Русск и й
язык
за
рубежом, 1968, No 3.
С. 98.
Шейн
1893 — Шейн П .В.
Материалы
для
изу ч ения
быта
и
языка
русского
населения
северо-западного
края.
T. II.
СПб., 1893. 715 с.
ШИШ
—
Шанский
Н.М.,
Ива нов
В. В.,
Шанская
Т .В.
Кр ат­
кий
этимологический
сло вар ь
русского
язы ка.
2-е
из д.
М, 1971. 542 с.
441


Шоцкая
1971 — Шоцкая Л. И.
Трансформация
ф раз еоло­
гизмов
в
прозе
30—40-х годов XIX
века//Вопросы
семан­
тики
фразеологических
единиц
(на материале русского
языка).
Ч.
I.
Н овго род , 1971.
С.
342—349.
Шренк
1850 — Шренк Л .И.
Област ные
выражения
русско­
го
языка
в
Архангельской
гу берни и/ /3 ап.
Русского
г ео­
графического
о б -ва, 1850.
Кн.
IV.
С.
121—167.
Щерба
1957 — Щерба Л. В.
Избранные
работы
по
русскому
яз ыку.
М., 1957. 189 с .
Эккерт
1979 — Эккерт Р .
К
вопросам
фразообразования
и
словообразования
по
историческим
аспек т ам
(фразеоло­
г измы
с
компонентами
«род»
и
«iuieMH»)//Linguistische
Arbeitsberichte. Bd. 22 . Leipzig, 1979. S. 96—103.
Эккерт
1981 — Эккерт P.
Ру сская
фразеология,
ее
обра зо­
вательные
и
воспитательные
возможности//Русский
язык:
пр едмет
изучения
и
средство
в ос питан ия.
Киев;
Л ейп­
циг, 1981.
С.
114-124.
Э СРЯ
—
Этимологический
сло вар ь
русского
языка/Под
р ед.
Н .М.Ша нс ко го.
T. I—II.
В ып.
1-7 .
М . , 1963-1980.
Ю.
1972 — Юрчанка Г . Ф.
I коцщца i
ва лщца.
Мш ск , 1972.
288 с.
Як овле в
1906 — Яковлев Г .
Пословицы,
поговорки,
к ры­
латые
сл ова,
пр и меты
и
поверья,
собранные
в
слободе
Са гуна х
Острогожского
уезда//Живая
старина, 1905.
В ып.
1и2.
С. 89-104; 1906, Вып.
2-4.
С.
166-184.
Янк
1973—Янкоуск!
Ф .М.
Б елар усюя
н арод ный
пар ау нанш:
Карона
слоунпс.
Мшск, 1973.239с.
Янович
1974 — Янович Е. И.
Восвояси//Вести
Беларус.
дзяр-
жаУнага
ун -т а, 1974.
Се р.
IV,No3.
С. 65—66.
ЯОС
—
Мельниченко
Г. Г.
Кр атк ий
ярославский
областной
словарь.
Ярославль, 1961.
Borchardt, Wustmann, Schoppe — Borchardt W.,
Wustmann
G., Schoppe G. Die sprichwörtlichen Redensarten im
deutschen Volksmund. 7 Aufl. Leipzig, 1954.
Brückner 1918 — Brückner A. Mitologja stowiariska. Krakôw,
1918. 152 s.
Brückner 1924 — Brückner A. Mitologja polska: Studium
poröwnawcze. Warszawa, 1924. 145 s.
442


Cel.—
Gelakovskÿ F.L . Mudroslovl nârodu slovanského ve
pffslovfch. Praha, 1949. 922 s.
FlajShans — FlajShans V. Ceskâ pffslovf. T. I—II. Praha, 1911—
1912.
Funk and Wagnail — Funk and Wagnall’s standard dictionary of
folklore, mythology and legend. Vol. 1—2 . New York,
1949-1950.
Garcia 1943 — Garcia M.J . Gran Diccionario de refranes de la
lengua espaflola. Buenos Aires, 1943.
Georgiev 1972 — Georgiev V. Slavisches Wortschatz und
Mythologie//Anzeiger für Slavische Philologie. Bd. VI.
Wiesbaden, 1972. S. 20-26.
Gerhardt 1975 — Gerhardt D. «Vogelmilch» — Metapher oder
Motiv?//Semantishe Hefte. II. Hamburg, 1975. S . 1 —
79.
Gömer 1979 — Gömer H. Redensarten: Kleine Idiomatik der
deutschen Sprache. Leipzig, 1979. 262 S.
Grimm — Grimm J. und W. Deutsches Wörterbuch. Bd. I—
XVI. Leipzig, 1854—1954.
Hannig 1978 — Hannig D. Nemecko-slovenskÿ fraseologickÿ
slovnfk. Bratislava, 1978. 333 s.
Holub — Kopeônÿ — Holub J., Kopecny F. Etymologickÿ slovnik
jazyka Céského. Praha, 1952. 575 s.
Ilevski 1971 — Hevski Hr. Balkan Slav, свои си себе/b
си
and
Latin «suus sibi, se sibi»//Ziva antika. Skoplje, 1971. G.
21, br. 2. P. 370.
Kopefinÿ 1973 — Kopecny Fr. Etymologickÿ slovnfk slovanskÿch
jazykû. Sv. I. Praha, 1973. 344 s.
KopeCnÿ 1981 — Kopecny Fr. Zäkladnf vSeslovanskä slovni
zäsoba. Praha, 1981. 481 s.
Krzytanowski 1975 — Krzytanowski J. Mqdrej glowie doSé dwie
slowie. T. I—III. Warszawa, 1975.
Küpper — Küpper H. Wörterbuch der deutschen Umgangs­
sprache. Bd. I—III . 3-te Aufl. Hamburg, 1963—1964.
Kurzowa 1973 — Kurzowa Z. Podhalanskie na kirkak nieéé, na
kikrki wziqé//Jçzyk polski, 1973, N 5. S . 369—371.
Machek 1971 — Machek V. Etymologickÿ slovnfk jazyka ôeského
a slovenského. Praha, 1971. 866 s.
Pachalery 1897 — Pachalery A. Dictionnaire phraséologique de
la langue française. Odessa, 1897. 176 p.
Pietraszek 1975 — Pietraszek E. Na kirki — nie tylko
podhalanskie//Jçzyk polski, 1975, N 1. S. 47—48.
443


Pospiszytowa 1975 — Na kirkak — na kierkusach//Ibid. S . 48.
Seiler 1922 — Seiler F. Deutsche Sprichwörterkunde. München,
1922. 449 S.
Skok — Skok P. Etimologijski ijeCnik hrvatskoga ili srpskoga
jezika. Kn. I —II. Zagreb, 1971-1973.
Slawski — Slawski Fr. Stownik etymologiczny jçzyka polskiego.
T. I-V. Krakôw, 1952-1980.
St. Strös— Slovnik staroöesky. Jan Gebauer. Dil. I . Praha,
1970. 674 s.
Stipula — Stipula R. Stownik przyslôw rosyjsko-polski i polsko-
rosyjski. Warszawa, 1977. 554 s.
Sychta V.—
Sychta B. Stownik gwar kaszubskich. I—V .
Wroclaw; Warszawa: Krakôw: Gdansk, 1972. 455 s.
van Leeuwen-Tumovcovâ 1990 — van Leeuwen-Tumovcovâ J.
Rechts und Links in Europa. Ein Beitrag zur Semantik und
Symbolik der Geschlechterpolarität. Osteuropa-Institut der
Freien Universität Berlin (= Balkanologische Veröffentlichun­
gen. Bd. 16). Berlin, 1990. 280 S.
Z.—
Zaorâlek J. Lidovä röeni. Vyd. 2 -é. Praha, 1963. 779 s.


УКА З
АТЕЛЬ
ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ
ЕДИНИЦ
I.
СЛАВЯНСКИЕ
ЯЗЫКИ
Белорусский
язы к
адклад
(адклздание,
дакладыва-
ние)
у
доуп й
ящчык
53
адкладаць
у
доупй
ящчык
53
даваць
(даць)
пе руно У
238, 258
датла
(сгарэць) 126
д аць
чарт ей
258
замарыць
чарвяка
(чарвячка) 32
Каб
ты
npanaÿ с тваим родам и
плодам!
228
Каб
ц ебя
пярун
треснув!
238
к азка
пра
бе лага
бычка
358, 359
книма
юш эць
158
на
б аюр
91
на
чом
(чым)
свет
ст ащь
290
Няхай
мяне
пярун
заб’е! 238
перуном
несщся
240
nrâiinna малако TJ
пярун
яго
ведае
240
скрывщца
як
середа
на
пяттцу
244
Болгарский
я зык
запбчвам
от
азбуки
13
когато
влез е
свинка
в
джамия
313
когато
върбата
роди
грозде
313
когато
дойде
четвъртък
подир
пет ък
243, 314
когато
ми
зак ука
кукувица
на
гро­
ба
313
когато
ми
по никна т
на
дланта
косми
313
когато
направят
ко тка та
к алуг ер-
ка313
когато
се
въ рне
ба ща
ми
од
гроба
313
когато
си
вид я
ти па
313
когато
си
ви дя
ушите
без
ог леда -
ло
313
на
конския
Ве лик ден
314
нося
кьркач
141
птиче
м ляко
27
ро да
ни
порода
229
ст ома ха
ми
свирят
ра ма зан
38
червата
ми
свирят
рам аза н
38
Древнерусский
язык
ег да
камень
начнет
п лават и,
а
погибоша,
аки
обре
50
хмель
гря з нути
316
поминати
их
род
племя
228
ег да
произничет
рогоз
без
во ды
растЬкатися
мыслию
по
древу
108
316
сЬ дя
на
сан ех
110
ни
пле мя,
ни
хлЬбоеди
230
Кашубский
я зык
gâdac о öarnim buli 361
445


Польский
язык
ani bogu éwieczki, ni diabhi oZoga
165
Ej, do Pioruna! 240
moczyé robaka 33
na bakier 91
na kirkak nieéé 141
na kirki wzi^é 141
ptasie mleko 27
w czepku siç urodzil 84
zalaé krzeczka 33, 36
zalaé (zakropié) robaka 33, 34
Р усски й
я зык
а)
Ф разеол огизм ы,
употребляемые
в
литературном
я зыке
быть
настороже
130
быть
начеку
131—134
быть
не
в
своей
т арелк е
185—188
быть
под
колпаком
у
ко го -н.
175,
A ну тебя в баню! 274
А
ну
те бя
в
болото!
274
А
ну
тебя
к
сви нь ям!
274
бег ает ,
как
ч ерт
от
ладана
283
без
роду-племени
225
белый
день
335
белы й
свет
327, 332—335
беречь
как
зеницу
ока
114
бес
(леший,
шут,
пес,
ши ш,
хрен )
его
знает
272
бес
попутал
274
бз ик
нашел
394
би ть
чело м
46
биться
головой
об
стенку
39
блажь
наш ла
394
бо бы
разводить
413
бог
весть
197
Бог
дал
—
бог
взял
200
бог
(господь,
аллах)
зна ет
272
бог
знает
что
197
Бог
мо й!
205
бог
по слал
196, 201—203, 251
Боже
м ой!
205
божиться
на
чем
свет
стоит
290
боится
как
черт
ладана
283
болван
болваном
249
бояться
как
самого
ч ерта
283
б рать
на
пуш ку
46
б рать
под
колпак
176
бродит
как
полуночник
270
бросать
кам еш ки
в
чей-н.
ог ород
39
Будь(те)
здоров(ы)!383,385
буква
в
букву
149
бы ло,
да
бы льем
поросло
369
быть
в
своей
таре лк е
187
быт ь
набекрень
91
181, 183, 184, 188
бы ть
под
мухой
392
бы ть
с
мухой
392
в
ажуре
90, 191, 192
в
полную
силу
69
в
самый
раз
150
вертится,
как
бес
(черт)
перед
заутреней
276, 283
вер тится
как
черт
276
весна-красна
328
взя ть
б ыка
за
ро га
26, 38
взя ть
в
оборот
ко го -н.
170
взя ть
к ого- н.
в
п ере плет
167, 169
витать
в
о блак ах
39
вкалывает
как
черт
283
во
вес ь
гол ос
69
во
весь
дух
68
во
в есь
опор
68, 69
во
весь
рот
69
во
все
горло
69, 70
во
все
к орки
69
во
все
лопатки
(улепетывать) 69,
70, 138
во
всю
глотку
69
во
всю
ивановскую
46, 62—69,
71, 73-75, 77, 78
во
всю
мочь
68, 71, 72
во
всю
мощь
68
во
всю
прыть
68
во
всю
силу
69
во
мгновение
ока
114
вогна ть
в
гроб
39
водить
за
нос
81
446


водить
хле б-соль
с
кем-н.
347
воз води ть
кого-н.
в
кумир
209
войти
в
раж
90
в олос
в
волос
149
вольный
казак
46, 47, 48
воочию
117, 118, 129
восвояси
119, 121, 129
врать
на
чем
с вет
стоит
290, 292
Всё
к
черту
(чертям)! 274
встать
с
левой
н оги
216
вывести
на
воду
411
вывест и
на
свежую
воду
410, 413
вывести
на
чистую
воду
409, 410
вывод ит ь
из
себ я
277
выпить
на
бр удерш афт
90
высасы ват ь
из
пальца
81
выс уня
язык
156
выходить
из
себ я
2Т1
гадать
на
ко фейн ой
г уще
413
глокая
куз дра
98, 99, 122
гнать
(прогонять)
с
оч ей
114
говорить
на
ветер
39
год
в
год
149
гой
сси
305, 349—355
голос
в
голос
149
горькая
калина
374
гуси-лебеди
327
дай
бог
200
дать
зеленую
ул ицу
47
дат ь
(поднести)
ра зЛ
150, 151
день
в
день
149
для
отвода
глаз
405
до
бела
све та
335
до
че рта
255
довести
до
белого
кал ени я
47
д отла
сго р еть
(выгореть) 123,
125-128
дым
коромыслом
81
его
словно
подменили
391
ему
сам
черт
не
б рат
277
еще
черт и
на
кулачках
не
дрались
276
живая
вод а
336
жил и-были
305—311, 349, 355
жи ть
в
ладу
218
жит ь
как
кошка
с
собакой
39
жить
под
с те кл янным
кол пако м
179, 180, 181, 184
за
тридевять
земель,
в
тридеся­
том
ц арст ве
306
забить
козла
164
заговаривать
зубы
404, 405
зак лад ыва ть
(заливать)
за
г алстук
39
заморить
червячка
29—32, 34—38
заруб ит ь
на
н осу
50
знаем,
где
раки
зимуют
365
Знаем
мы
вас!
365
Зна й
наших!
365
и
глаз ом
мигнуть
(моргнуть)
не
успел
114
Иди
ты
к
чё рту!
274
идолище
поганое
248
избить
на
чем
св ет
стоит
290
изо
вс ей
мо чи
72, 73
им еть
голову
на
п лечах
191
имя
им
легион
254, 255
Ис по л нение
желаний
383
исп усти ть
дух
385
йо та
в
йоту
149
казанская
сирота
46, 47
как
в
воду
глядел
411, 413, 420
как
зеницу
ока
114, 115
как
идо л
209
как
истукан
209
как
Мамай
прошел
46
как
раз
150
как
рук ой
сняло
405
как
сыр
в
масле
кататься
204
как
че рт
гр яз ный
283
как
черт
страшный
283
Какого
дьявола
(черта)? 266, 268
капе л ька
в
капельку
149
кик имора
болотная
265
кипе ть
млеком
и
медом
325
кишк и
ма рш
играют
37
к ишмя
кишеть
154—156, 158,
160, 163
кликнуть
клич
46
когда
песок
по
камню
взой дет
317
когда
рак
на
горе
свистнет
314
когда
рак
на
горе
свистнет,
а
рыба
запоет
314, 315
447


коломенская
верст а
50
колосс
на
гл иняных
ногах
215
копейка
в
копе йк у
149
красен
молодец
328
красна
дев ица
327
к ра сная
девица
305, 328, 330—
332
красная
за ря
328
красно
солнышко
328
красное
ле то
328
красный
де нь
328
красный
молодец
331
кро вь
с
молоком
305
л ететь
(полететь,
пойти)
к
черту
274
л ететь
к
чертям
собачьим
274
леший
несет
274
леший
у нес
274
лих о
нашло
394
ловить
р ыбу
в
мутной
воде
410
лю тая
з мея
327
М ама ево
побоище
46—48
мед-пиво
327
между
небом
и
землей
39
ме ртва я
вода
336
метать
громы
и
молнии
238
метать
пер уны
238
милости
просим
под
колпак
178
минута
в
минуту
149
мозги
набекрень
92, 192
молочные
реки
и
кисельные
бе­
ре га
322-326, 349, 355
молочные
ре ки
с
кис ел ьны ми
бе­
рега ми
27
мо ро чить
голову
406
мутить
воду
410
на
(всем)
б елом
свете
336
на
всех
парах
47
на
всю
Ивановскую
кричать
50
на
вы
с
кем-н.
91
на
закбрки
посадить
138
на
закбрках
н ести
138
на
закукорках
(нести) 138, 140
на
карачках
(ползти) 135, 143
На
кой
ля д!
266
На
кой
черт!
266
на
кУкорках
141, 142
на
маз и
44
на
морковкино
заг овень е
314
на
рус ск ий
бай рам
314
на
св ой
лад
218
на
тур ецку ю
пасху
314
на
ты
с
кем-н.
91
на
часах
(быть) 131
на
чем
све т
сто ит
81, 284, 286,
288-290, 292, 293
набекрень
91—93
н ав остри ть
уши
39
н аг овор ить
сорок
бочек
арестан­
тов
164
накрыть
колп а ком
184
начинать
с
азбуки
12
начинать
с
азо в
12
начинать
с
яиц
Леды
12
не
был о
п еч али,
так
черт и
на ка­
чали
276
не
выносить
сор
из
изб ы
406
не
дай
бог
197, 200
не
жизнь,
а
малина!
375
не
как
у
люде й
274
не
по
себе
кому-н .
277, 278
недреманное
око
116
несет ся
как
черт
283
нест и
на
кукорках
138
ни
боже
мой
197
ни
б огу
свеч ка,
ни
че рту
коч ер га
164
ни
род у
ни
племе ни
225, 338
ни
ры ба
ни
мя со
39
ни
черта
255
нога
в
ног у
149
но сить
на
закорках
135
носить
на
з аку кор ках
135
озй к
н ашел
394
око
за
око,
зуб
за
зуб
113
он
с
вывихом
93
он
со
сдви г ом
93
оста ть ся
в
одной
рубашке
85
от
яиц
Л еды
12
отводить
глаза
405
отделять
плевелы
от
пшеницы
276
откладывать
в
дальний
(длинный)
ящик
56
отл ож ить
в
долгий
я щик
46, 49,
51-53, 57, 59, 60
отс охн и
мой
язык!
396
448


пальцем
не
п ошев елить
191
перем ыват ь
косточки
44
печки-лавочки
17—19, 22, 83
плеват ь
в
потолок
389
плетение
словес
46
плю ну ть
и
растереть
389
под
колпаком
176—178, 180, 182,
187, 188
под
мух ой
44
поедо м
есть
154
пойти
на
лад
218
пойти
на
смарку
134, 135
показать
ку киш
393
пок ра сне л,
как
к р асная
девица
332
ползат ь
на
чет верень ка х
138
по ложи ть
в
долгий
ящик
49—50,
78
положить
под
сукно
46, 51
попасть
в
капк ан
172, 173
попасть
в
ло вуш ку
173
попасть
в
переплет
165—167,
170-172, 174
попасть
в
сет и
172
попасться
на
удочку
171
посадить
на
кукорки
(закукорки)
138
послать
к
черту
298
после
дождичка
в
четверг
241,
243, 244, 314
поставить
под
стеклянный
колпак
179
прижать
к
стенке
39
прийти
в
себя
277
приятного
аппетита
344
промочить
горл о
39
проще
пареной
р епы
78
пт ичье
молоко
27—29, 38
пуд
сол и
съесть
с
кем-н.
39
пускаться
во
все
тяжкие
75
пустить
красного
петуха
240, 241
пуще
ока
сво его
114
ради
бо га
197
раз
в
раз
149, 150
раз
плю нут ь
389
раз водит ь
на
бобах
413
раз водит ь
турусы
на
колесах
46
рассыпаться
мелким
бесом
262
ра стек ать ся
м ыслию
по
дре ву
107
родиться
в
сорочке
44, 84
руг ат ь(ся)
на
чем
свет
ст оит
286,
288, 289, 293
С
богом!
197
с
п ерв ого
абцуга
90, 192
сам
не
свой
276—278
сбр асы ват ь
со
счётов
78—80
света
белого
не
видеть
334
Свя т!
Св ят!
402
секунда
в
с еку нду
149
сем ь
пятниц
на
неделе
231—233,
241
сидеть
истуканом
209
сидеть
на
корточках
135, 143
сидит
ро хля
рохлей
270
сидеть
слож а
руки
191
сиднем
сидеть
154
сказка
про
белого
бычка
355, 356,
358, 361, 364
слава
бо гу
197
след
в
след
149
с лово
в
слов о
149
смотреть
букой
270
с нять
с
се бя
последнюю
рубашку
39
сотворить
с ебе
кумир
209
сред ь
бела
дня
335
старый
хрыч
331
ст их
нашел
392, 394
стоять
ид олом
209
судить
да
рядить
338
С частл ив
т вой
б ог!
205
так
и
кишат
154
танцевать
не
от
печки
15
танцевать
от
печки
12—15
типун
тебе
на
язы к
396—398
ти ше
воды,
ниже
т равы
365—368,
372
точка
в
то чку
150
точь-в-точь
150
трын-трава
365
Тьфу!
387, 388, 390, 402
Тьфу,
дьявольщина!
387
Ть фу
ты,
прах
по бери
387
Тьфу
ты,
пропаст ь
387, 388
Тьф у
ты,
черт
возьми
387
тютелька
в
тютельку
147—153,
191
449


у
нег о
сдвиг
по
фа зе
93
у
че рта
на
куличиках
270
улепетывать
во
все
лопатки
138
устал
как
чер т
283
хва ли ть
на
чем
свет
стоит
290
Хлеб
да
со ль!
343—345
хл еб- соль
305, 327, 341, 345—348
ходить
гоголем
365
ходить
кикиморою
264
ходить
ходуном
154, 164
Хоть
вид ит
око,
да
зуб
неймет
114
хоть
к
черту
274
царь
и
бог
197
Чай
да
са хар!
343, 344
час
в
час
149
чем
бог
по слал
201
чем
че рт
не
шутит
276
Че рт
возьми
(побери,
де ри,
по­
дери)!274
че рт
еще
в
ладоши
не
прохлопал
276
чер т
меня
за
язык
дернул
276
чер т
не
д ремлет
276
черт
не сет
(принес,
носит)274
черт
п опута л
274
Ч ерт
с
ни м!
274
Чер т
с
тобой!
275
Чер т
теб я
возь ми
(задави,
по де­
ри)! 258, 274
ч ерт
у нес
274
ч ерт
чертом
283
черта
(беса)
л ысого
278
Ч ерта
в
ступе !
282
Че рта
с
д ва!
256
Черти
полосатые!
282
чертом
глядит
283
Ч ихн увшему
здравствуй!
383
чудеса
в
решете
413, 414, 420
шаг
в
шаг
149
Шут
с
ним!
274
ясный
сокол
327
б)
Д иал ект ные
ф раз еолог иче ские
еди ницы
А
ну
его
на
лы сую
гору
к
ведь­
мам!
274
Анчут
вас
возьми!
274
бежать
во
все
но ги
69
бежать
во
всю
пору
69
бежмй
бежать
156
Без
печки
холодно,
без
хлеба
го ло дно
21
беречь
как
сво й
правый
гл аз
114
бес
козлиный
280
бес
ко сой
279
бить
козны
164
благой
стих
н ашел
395
богатый,
как
черт
р ога тый
283
боится,
как
черт
по па
283
бродит,
п гго
черт
по
болоту
283
Буйлб
воевал
49
быть
на
слуху
132
бы ть
на
стерёж к е
130
быт ь
на
сторонней
лавке
23
в
вершу
влезть
171
в
и звест ную
голову
к рич ать
69
в
известный
голос
к ри чать
69
в
кишках
ма рш
иг рает
37
в
март об ре
315
В
Москве
все
найдешь,
кроме
птичьего
молока
27
в
п огон ю,
как
черт
за
душой
283
в
понедельник
пос ле
середы
315
ва рма
(варьма)
вар ит
161
варом
кипит
161
варью
ва рит
161
ввалился,
как
мышь
в
закром
171
велич ают,
як
черта
на
вилах
284
вертит,
как
черт
в
пу чине
(в ому­
те)283
винный
червяк
со сет
за
сердце
31
вихор
его
зн ает
272
влететь
в
ка душ ку
171
во
весь
гвалт
(кричать,
плакать,
пет ь) 70
во
весь
кадык
(кричать) 69
во
весь
к рик
(закричать) 69
во
все
духй
(бежать,
ех ать,
мчать­
ся)69
во
всё
ха йло
69
450


во
всю
меть
(бежать) 69, 70
во
все
охапки
(бежать,
ехать,
мчаться)69
во
всю
по дсел енн ую
кричать
71
во
все
пр узы
(бежать) 69, 70
во
всю
голову
69, 70
во
всю
г олов ушку
(кричать) 69
во
всю
мялицу
(кричать) 69, 70
во
всю
паст ь
(кричать) 69, 70
во
всю
си лушк у
69,
во
злу
головушку
к ри чать
69
водой
(дождём)
не
смоч ить
163
Воло с
те
седь !
239
Воло с
тя
выточи!
239
Волосатик
бы
тя
вз ял
(изнырял!)
239
Вол осен ь
те
избей!
239
Волоснй
бы
те бя
били!
239
Волост и
тя
возьми!
239
вольный
как
казак
48
ворота
в
ворот а
149
во роч ает,
как
черт
в
болоте
283
враг
его
знает
272
врет ,
что
под
ним
ни
одна
лавка
не
устоит
290
Все
есть
у
богатого,
опричь
пти­
чьего
молока
27
выт ара щит ь
(выпялить)
зенки
115
гл аз
в
глаз
149
глаза
вразбежку
и
мозги
набекрень
92
глядеть
(смотреть,
беречь)
как
глаз
во
лбу
114
гля дит ,
как
черт
на
попа
283
грех
его
знает
272
грешный
как
черт
283
Гром остре л
бы
тебя
расшиб!
238
грязный,
как
чертенок
284
гудеть
гудьма
(гудмй) 156
до
б еса
255
до
вих ора
255
до
ви хря
255
до
гиб ели
255
до
дуры
255
до
лесного
255
до
лешего
255
до
паралича
255
до
праха
255
до
пропасти
255
до
пушкинского
заговенья
315
До
30 лет греет жена,
после
30
—
рюмка
вина,
а
после
и
п ечь
не
г реет
21
др ож
(дрожа,
др ожма ,
д рожми ,
дро ж ни)
др ож ать
157
друга
половйн а
277
дур
его
знает
272
дурак
его
знает
272
его
ле ший
обошел
274
ему
только
птич ьег о
молока
не
хватает
28
Жа ба
те
сядь
на
язык!
397, 398
Жен а
мужа
колпаком
накры л а
(в колпак нарядила) 178
Жизнь,
как
мал ин а:
никогда
не
на еш ься
376
жирьмй
жить
156
за
корчёжками
нест и
140
за
крбшками
140
заманивать
голод
37
за мор ить
выть
37
заморить
комара
37
зао хрюж илс я
как
ч ерт
283
запьянеть,
что
чер т
283
засел,
как
черт
в
бучале
283
зде сь
как
будто
Мам ай
во евал
49
зёник и
налить
115
зенбчки
с катил ись
115
зёны
вы та ращи ть
115
знать
тако е
слово
401
и
пороху
не
останется
127
Иж
яго
пир он ом
носиць !
239, 240
из
точки
в
точку
151
из
точки-в-точь
151
из
тютельки
в
тютельку
151
изо
всех
рысей
(ехать,
бежать)69
как
будто
после
М амае ва
побои­
ща
49
как
бу дто
черти
его
ко пыта ми
тол ­
кут
284
как
в
к лин
ко ло нул
151
как
водой
налито
163
как
воды
163
451


как
ли ст
с
травой
живут
370
как
ляп
151
как
на
опаре
киснуть
161
как
че рт
в
коробке
затр ещат ь
283
как
чер т
в
порошнях
283
как
чер т
за
д ушой
тянется
283
как
че рт
из
омуту
вы шел
283
как
черт
на
воздухе
летать
(носить­
ся)283
как
черт
на
во лов ьей
к оже
пишет
283
как
че рт
поехал
283
как
черт
с
полб ху
(переполоху)
283
Какого
вйхара?
268
Какого
ёлса?
268
Какого
параликА?
268
Какого
npâxa? 268
Какое
колбтье?
268
К ап уста
да
репа
брюху
не
крепа
79
карёкушки
(кар£к уш ком)
ползать
(ходить) 136
карёченьки
идти
136
карАчки
у йти
136
кипеть
кипнём
163
кйпом
к ипит
163
к иль
кипела
163
кис
кйсом
160
KHcâ кисбй 160
киш
кишает
156
киш
киш ат
156
киш
ки шел
156, 160
киши нё м
и
к ишит
156
кишкй
затравйть
37
кишки
марш
играют
37
кишм а
кишат
156
кишмя
ки шу ется
156
кишом
киша т
156
клясться
родом
и
плодом
228
Кбва
еретикй?
268
когда
курица
запоет
по-петуши-
н ому
315
когда
лысые
п ерек удр явеют
315
когда
мерин
окобылеет
315
когда
наш
песок
взо йд ет
317
когда
петух
яйцо
снесет
315
когда
плешак
покудрявеет
315
когда
с виньи
б удут
с
п оля
шагом
идт и
315
когда
сорока
п обелеет
315
когда
чер т
крестился
315
Кби
жблви?
268
Кой
кляп?
268
Кой
ку р?
268
Кой
ле мбой ?
268
Кой
нож,
кой
усов!
268
Кой
прах?
268
Кой
род имец ?
268
Кби
Усови?
268
колбтье
его
зн аеть
272
кому-н.
и
пе чки
и
лавочки
17
Кбя
о блива?
268
кричит,
будто
черт
с
н его
лы ки
де рет
283
кричма
кр ичать
157
крутиться,
как
черт
на
бересте
283
Куда
тебя
не ко шнбй
понес?
274
ку рин ое
молоко
28
кыш
кышать
160
леж
лежат ь
157
лежать
на
смертной
лавке
23
л еж ачью
лежат ь
157
л ежма
(лёжма)
лежит
156, 157
лежни
лежать
157
летьмя
лететь
156
леший
заб рал
274
леший
зап ёт ал
274
леший
сн ес
(унес) 274
лжет,
что
ино
сани
трещат
290
ливмя
ль ёт
156, 163
ливной
лить
163
литком
лить
163
лохматый,
как
чертенок
284
люблю,
как
черта
в
углу
284
Мал а
печка,
да
тепленька
21
малиновая
жизнь
375, 376
ми л,
как
чер т
283
на
беду,
как
ч ерт
на
болото
283
на
вёрте
быть
131
на
Bâcape быть 131
на
весь
гай
(кричать) 70
на
весь
голос
70
на
весь
из гал
(кричать) 70
на
весь
рот
(кричать,
плакать,
петь)70
на
вин тёх
бы ть
131
452


на
все
бандйлы
(раскричаться) 70
на
всю
блаженную
(кричать) 70
на
всю
блажь
(кричать) 70
на
всю
вёсл ину
70, 71
на
всю
глотку
(кричать,
плакать,
петь)70
на
всю
голову
(кричать,
пл акат ь,
петь)70
на
дверях
(быть) 131
на
закарачках
(ползать,
ходить)
136
на
за кбрт о чках
140
на
закбртыши
140
на
закбртышки
140
на
закрбшках
140
на
закрбшки
140
на
калмыцкий
заг ов ень
315
на
караченьках
(ползать) 136
на
карачки
п рисе сть
143
На
кой
кляп?
268
На
кой
нож?
268
на
ко кбр ки
посадить
143
на
кокбртачках
145
на
кокурках
(на KOKÿpe) сидеть
143
на
KOKÿpKH сесть 143
на
кок^рочках
перенести
ко го -н.
143
на
корт&пках140,145
на
кортАшках
нести
(тащить) 145
на
кортёшки
взять
145
на
кбртки
сест ь
145
на
кбрточки
взять
140
на
кортушки
взять
140
на
Kpecÿ быть 131
на
к ук арашках
сидеть
143
на
к укор ёшках
ходить
143
на
к^корочках145
на
кукурешки
(кокорешки)
поса­
дит ь
143
на
курАнках
идти
(ходить) 136
на
посту
бы ть
131
На
своей
п ечи
—
сам
себе
голова
21
на
с ёке
бы ть
131
на
стрёме
быть
131
на
то
лет о,
не
на
это
315
на
тот
год,
ког да
ч ерт
умрет
315
на
тот
год
об
эту
пору
315
на
тйрлах
бы ть
131
на
четвёрнях
(ползать) 138
на
четырех
костях
(ползать) 138
на
че тыр ех
стропилах
(ползать)
138
на
четйрках
(ползать) 138
на
шухере
быт ь
131
над еть
на
мужа
колпак
179
Haonäce быть 131
насмарку
п ослат ь
135
не
доходя
две
недели
в
с торо ну
315
не
ст ой
на до
мной,
как
черт
над
д ушой
283
не
су йся
не
в
свои
тар ел ки
188
не
суйся
п ятни ца
наперед
четверга
243
не сти
на
за кук рах
140
не сти
на
кукорках
140, 141
ни
б еса
255
ни
богу
свечка,
ни
черту
огйрыш
165
ни
вйхора
255
ни
духа
255
ни
кляпа
255
ни
лесного
255
ни
лешего
255
ни
утельки
не
дам
153
ни
чёмора
255
нбймя
ныть
156
о дин,
как
черт
в
болоте
283
оказаться
в
давалках
(далавках)
170
остробучился,
ро вно
чёрт
на
по па
смотрит
283
отошли
ему
печки-лавочки
17
пйжм а
знает
272
Паралик
возьми!
274
пар а лик
знаеть
272
Пареная
репа
из
изб ы
не
в ыжи­
в ает
79
перенести
на
KÿKpax 140
пестуется
с
не ю,
как
черт
с
к ук­
лою
283
п еть
во
всю
головушку
69
Пе чь
нам
мать
родная
21
пише т,
как
черт
шесто м
по
Не­
гл инно й
283
плясать
во
все
жилки
69
453


пля ши
печь,
пл яши
лавочки
21
по
д Уру
255
По
кой
прах!
268
по
моей-(твоей,
ва шей)
тарелке
188
по гор еть
с
пбпелом
127
Подь
ты
к
чбмору!
274
полменй
нет у
277
попасть
в
вершу
171
попасть
в
за жбм
170
попасть
в
захлобушку
171
попасть
в
мерёжу
171
попасть
в
ом ут
171
попасть
в
пропасть
171
попасть
в
проруху
171
попас т ь
в
рюху
171
попасть
в
сет ь
(сети,
сетк у) 171
по па сть
в
тук
(тюк) 150, 151
попасть
в
яму
171
попасть
г олов ой
в
мешок
171
попасть,
как
м ед ведь
в
берлог
171
попа ст ь
на
остряки
171
попасться
в
тиски
171
попасться,
как
мы шь
в
мышелов­
ку
171
попасться
на
кука н
171
п опал
в
заманиху
(заманйппсу)
172
попал,
как
м ед ведь
в
к апкан
170,
171
попал,
как
сом
в
вершу
171
попал,
как
че рт
в
вершу
283
попал,
как
чер т
в
рукомойник
283
попа лся ,
как
мыш ь
в
короб
171
посадить
на
закукорки
140, 141
посадить
на
закукры
140
п осад ить
на
кукор ки
140
после
дождичка
в
четверг
на
су­
хую
пятницу
243
п осле
пя тницы
в
ч етве рг
244
п осле
праздника
в
чет верг
315
после
русалкиного
(русальского)
за гван ья
315
п ра вит,
как
черт
болотом
283
привязчивее
чер та
284
присядь
на
ко кур ки
140
пр оп асть
их
знат
272
пры гмА
п ры гать
156
Птичьего
молока
х оть
в
сказке
найдешь,
а
друг ого
отца-ма­
тери
и
в
сказке
не
найде шь
27
454
пускаться
в
долгие
я щики
56
пустить
во
в есь
мах
69
Пярун
на
ускидки
тябе
под мах­
ни!
238
растянуться
подоль
лавки
23
ревма
(ревмя)
ревет
156
Репой
да
брюк вой
лю ди
не
хва­
лят ся
79
ряб,
будто
черти
на
нем
горох
молотили
284
ряб,
будто
черти
у
нег о
на
рож е
в
свайку
играли
284
с
лавки
ста щить
(снесть) 23
с
три
лешего
256
садиться
на
кбркУшки
140, 145
садиться
на
кук ры
140
сап
его
знает
272
Сб ей
те бя
пер ун!
238
связался,
как
че рт
с
младенцем
284
сгореть
на
пепел
127
сей
песок
по
камню
317
с есть
в
калужу
171
сест ь
в
лу жу
171
сидеть
на
слуху
132
сидит,
как
черт
на
пеньке
284
сидит,
как
чертей
слепит
284
словно
их
ч ерт
веревочк ой
связал
283
словно
черт
из
кузова
насеял
283
словно
у
печки
п ог релся
21
словно
шел
Мам ай
с
войной
49
Служил
с емь
лет ,
выслужил
се мь
реп
[да и тех нет] 79
Со ль
тебе
в
очи,
м аланья
у
зубы,
громам
по
животу,
тряскучая
палена
у
калену!
239
стих
нашел
189
Ст рела
б
те бя
убила!
238
Стрела
бы
на
вас
пришла !
238
Схв аци
ц ебя
пируном!
238
съесть
съ едмё
156
точ но
Мамай
со
своей
с илой
п ро­
шел
49
Трёсья
те бе
на
язык!
397
тык
в
тык
151
тю ти нка
в
тютинку
152, 153
тютя
в
тютю
152, 153


у
кого-н.
[и]
печки
и
лавочки
17
У
них
все
вместе:
и
печки,
и
ла­
вочки
16
У
них
и
печки
и
лавочки,
всё
вместе
16
У
них
одни
печки-лавочки
16
у
яго
з
им
и
пе чки
и
лаУки
16
угодил
в
тютельку
152
Укр ащи ку
чи рей
за
щ еку
397
умереть
не
на
своей
лавочке
23
упрям,
как
кар амыш е вски й
чер т
284
утекать
во
все
корки
138
хитер
как
ч ерт
283
хит рый ,
як
па нск ий
че рт
284
Хлебом
не
корми,
только
с
пе чи
не
гони!
21
ходен ём
ходить
164
ходить
как
вол ьны й
казак
48
ходить
на
ку к ореш ках
136
ходить
хбдо ром
164
ходом
ходить
164
хбдыре м
ходи ть
164
ходымА
ходить
164, 165
храпет ь
на
всю
насосную
завёрт­
ку
70
целая
течка
кого- н.
163
чём ор
его
знат
272
черен
как
черт
284
чер ти
ви сло ухие
280
Чив ера
те бе
на
язык!
397
чик
в
чик
150, 151, 152
Чир ей
тебе
на
язы к!
397
что
водой
нал ив ши
163
Чт об
тебе
заклало
глотку
397
шапочка
на
ба кир
91
Шш епбт а
(шшепотйшше)
те
на
язык!
397
Эк
теб я
п рйтка
прин есла!
274
яз ык
у
роти ,
як
че рт
у
болоти
284
Сербско-хорватский (хорватско-сербский)
язык
без
рода
и
име на
227, 229
на
крке
носити
141
на
кркаче
(накркач)
носити
141 на кркице узети 141
Словацкий
яз ык
do Paroma odeslat’ 240
Parom ti do du§e! 240
oträvit’ Cerva (öervika) 33
zhoriet* (spâlif) do tla 126
Parom do tebe! 240
Словенский
язык
na krkoö 141
А
п ерун
би
Ti ясний трюнув! 238
Бодай
тебе
пер ун
за бив
темнень­
ко!
ночи!
238
Бодай
тя
пер ун
встрил1у238
ви вес ти
на
чист у
воду
409
вщкладати
(вщкласти)
в
довгий
ящ ик
53, 54
вщкладати
(вщкласти)
у
довгу
шу хляд у
53—56
гне ться
як
трава
вщ
Birpy 370
заморити
черв’яка (черв’ячка)32
Укр аинс кий
язык
казка
про
битого
бичка
358, 360
казка
про
бшу
козу
360
метати
перуни
238
мутить
як
6ic у виру 409
мутить
як
пщ
г реб лею
чорт
410
мутить
як
у
гр ебли
6ic 410
мутить
як
у
гребл1
чорт
409, 410
на
ба юр
91
на
4ÎM (на чому) cbît стоить лаяти
290
Няй
в
тебе
п ерун
стршт!
238
455


Перун
би
Ti збив з ясного сон -
пга шино е
молоко
27
цьи!
238
Щоб
т ебе
п ерун
3a6iÿ 238
Перун
би
тя
розтраскав!
238
Яюй
там
перун
ляскАе!
240
Чешский
яз ык
bÿt па СекаСсе 132
bÿt па Cekané 132
со
hrdla statt 71
chodit па öekanou 132
do dlouhé truhlice zamikati 57
do dlouhé truhly пёсо zaloiiti 55,
57, 59
do dluhé truhlicè klâsti 57
do tla shotet (vyhofet) 126
kfiöet co hrdla mël 71
mft pod kloboukem nëkoho 182
pozdrav pâmbu 383
v dlouhé truhle zûstat 57
z plna hrdla 71
ialudek mi vrtt polku 38
II.
НЕСЛАВЯНСКИЕ
ЯЗЫ КИ
А нгл ийс кий
яз ык
between heaven and earth 39
eat a peck of salt with smb 39
get out of bed with left leg 216
neither fisch nor flesh 39
prick up one’s ears 39
red cock 241
speak to the wind 39
take the bull by the horns 26
to be bom with a silver spoon in a
mouth 85
to be on the watch 131
wet one’s whistle 39
В енге рс кий
яз ык
bubokban születt 84
Итальянский
язык
come cani е gatti 39
né in ciele né in terra 39
mangiare un moggio di sale insieme prendere il toro per la coma 26
39
rinfrescar il gorgazzule 39
né came né pesce 39
tendere l’orecchio 39
Испанский
я зык
aguzar los oidos 39
coger al toro por las cuemos 26
со то
perros y gatos 39
entre el cielo y la terra 39
matar el gusanillo (gusano) 35
matar el piigüin 35
ni came ni pescado 39
remojar la garganta 39
Латышский
я зык
Cumët Cum 158
nudiët mudi 158
ielaist jumtâ sarkano gaili 241
pasaka par balto vistiçu 361
Литовский
яз ык
raudônas gaidÿs patupdyti 241
Молдавский
язык
повестя
ку
к укош ул
рошу
361
456


Монгольский
язык
eöege-in degel-tü töre 84
Немецкий
язы к
alle unter einem Hut haben 182
etwas unter einen Hut bringen 181,
182
auf den Hut sein 131, 181
den Ochsen beim Hom fassen 26
den roten Hahn aufs Dach setzen
241
die Ohren spitzen 39
einen hinter die Binde giessen 39
etwas an die lange Bank schieben 58,
60
in den Wind reden 39
in die lange Truhe legen (spielen,
schiessen, bringen) 57, 60, 61
jemanden, etwas unter seine Hut
nehmen (haben) 181, 183
nicht Fisch nicht Fleisch 39
sich die Kehle anfeuchten (ölen) 39
Steine in den Garten werfen 39
unter jemandes Hut sein (stehen)
182, 183
wie Hund und Katze 39
zur Genesung! 383
Португальский
язы к
matar о bicho 35
Румынский
я зык
povestea eu cocoçul ro§u 361
Французский
яз ык
comme chien et chat 39
Dieu vous aide (benisse!) 383
entre ciel et terre 39
estre en agait 131
être aux aguets 131
être né coiffé 84
être sur le qui vive 131
jeter des pierre dans le jardin de qn
39
n’être pas dans son assiette 185, 187
ni chair ni poisson 39
pointer les oreilles 39
prendre le taureau (la bête) par les
comes 26
se lever du pied gauche 217
se rincer la sifflet 39
s’en jeter un coup (un verre) der­
riere la cravate 39
tuer le ver 35, 36
fukta strupen 39
prata i vädret 39
Шве дски й
язык
som hund och katt 39
spetsa ôronen 39


СПИСОК
СОКРАЩЕНИЙ
(названия языков и говоров)
аму р.—
амурский
англ.—
а нгл ийс кий
арх.—
архангельский
бе л.—
белорусский
беломор.—
беломорский
бо лт,—
болгарский
брян.—
бр янск ий
вал д.—
валдайский
венг.—
венгерский
верхнелуж.—
верхнелужицкий
вл ад.—
владимирский
ворон.—
воронежский
вя т.—
вят ски й
го р ьк.—
горьковский
греч.—
греческий
да т.—
да тс кий
диал.—
диал ек тн ый
дон.—
донской
др.-верх.-нем.—
древневерхнене­
мецкий
др.-инд.—
древнеиндийский
др.-ирл.—
др ев неир ла ндс кий
др.-исл.—
дре в не ис ла ндский
др.-норв.—
древненорвежский
др.-рус.—
древнерусский
д р. -сев. -герм .— д ревнесевер ног ер­
манский
др.-чеш.—
древнечешский
др.-швед.—
древнешведский
зап .—
западный
зап.-рус.—
западнорусский
ирк.—
иркутский
ирл. —
ирландский
исп. —
испа нс кий
итал.—
итал ьянс кий
кабард.—
каба рди нс кий
кар.—
(карельский) ( р ус .
ди алек­
ты
в
Карелии)
кашуб.—
кашубский
киров.—
кировский
костром.—
костромской
краснояр.—
красноярский
кубан.—
кубанский
курск.—
курский
лат.—
латинский
ле нин гр.—
ленинградский
латыш.—
латышский
лит .—
литовский
ляш.—
ляшский
МОНГ.—
монгольский
морав.—
моравский
МОСК.—
московский
моск.-рузск.—
мос ковс ко-р узск и й
нем. —
немецкий
ниж.—
н ижег оро дск ий
нижнелуж.—
нижнелужицкий
нижн ен е м.—
нижне не м ецкий
новг.—
новгородский
новосиб.—
новосибирский
обск .—
обский
олон. —
олонецкий
ОМСК.—
омский
оне ж.—
онежский
орл.—
орловский
осет.—
о с етинс кий
остр огож .—
ост ро гожс кий
пен з.—
пе нз енс кий
перм.—
пермский
печ .—
печорский
пин. —
пинежский
пол.—
польский
по рт уг ал.—
порт уг альск ий
прагерм.—
прагерманский
праслав.—
праславянский
прост.—
пр остор ечн ый
прус.—
пр усск ий
пск.—
псковский
рус.—
русский
458


ря з.—
р яз анский
санскр.—
с анск ритс кий
с ар ат.—
саратовский
себ.—
себ ежск ий
севернорус.—
севернорусский
серб олуж.—
серболужицкий
с иб.—
сибирский
симб.—
симбирский
словац.—
словацкий
словен.—
словенский
смол.—
смоленский
ср.-обск.—
среднеобский
ср.-урал.—
среднеуральский
старофр.—
старофранцузский
ст.-сл.—
старославянский
с.-х.—
сербско-хорватский
(хор ­
ватско-сербский)
тамб.—
та мбо в ский
твер.—
тверской
тер.—
терский
тобол.—
тобольский
укр.—
украинский
Урал.—
уральский
фр.—
французский
чеш.—
чешский
чув.—
чувашский
швед.—
шведский
ш ек сн.—
шекснинский
яр ое л.—
ярославский


Ог лав ле ние
Предисловие.......................................................................3
Г лава
I.
Освоенное
чужое
и
отчужденное
свое.
Национальное
и
интернациональное
во
фразеологии
От
я йца
или
от
пе чки?...................................................8
От
печки
до
лавочки......................................................16
Ро га тый
бык,
замороченный
червяк
и
коф е
по-московски
с
пт ичь им
молоком..............24
История
народа,
история
языка
и
фразеологические
псевдоистории.............................................................43
Ивановская
площ а дь
или
и ван ов ская
м оч ь?.................61
Пареная
репа,
сб расыв ани е
со
с чётов
и
рождение
в
сорочке.................................................78
Г лава
II.
Понятное
в
не по нятно м
и
непонятное
в
понятном.
Темные
с лова
и
значения
в
составе
ф разе ол огии
О цюш
кай бас,
абцуг
и
бекрень.....................................87
Фикобилины,
кубр а,
кондра
и
глокая
куздра.............94
Стрикусы
и
дебрь
кисаню............................................. 100
В оочию
и
восвояси........................................................ 111
До
самого
тла................................................................. 122
Начеку
и
насмарку......................................................... 128
Карачки,
ку кор ки
и
корточки..................................... 135
Тютелька
и
утелька........................................................ 147
Киша
кимшит
или
кишмя
к иши т?..............................154
460


Переплет
без
переплета..................................................164
Под
чужи м
к олпа ком
и
в
св оей
тарелке..................... 174
Иррегулярная
регулярность
или
актуальность
неактуального.............................. 189
Гл ава
III.
Язычес тво
в
языке.
Мифологические
представления
и
фразеология
В ор она,
Бог
и
кусочек
сыра........................................ 195
Боги,
идолы,
кумиры
и
болваны...............................205
Божественное
начало
язы ческ о го
конца.....................217
Низвержение
кумиров
и
оболванивание
идолов....... 235
Суеверные
представления
и
фразеология
Нечис тики
и
немытики................................................. 251
Кой
же
черт
нам
н уж ен ?...............................................266
На
чем
стоит
св е т?.........................................................284
Гл ава
IV.
Кр ае вое
словцо
и
сказка
про
бело го
бычка.
Рус ск ий
фольклор
и
ф разе ол огия
Общие
и
необщие
места
фольклора............................300
Бы ли
ли
«жили-б ы ли»?................................................. 307
Свистящие
раки,
р усск ий
байр ам
и
яйценосный
петух.................................................312
Мо лоч ные
реки,
ж ар еные
куропатки
и
цар ь
Горох
..321
Красна
девица,
белый
свет
и
живая
вода..................326
Хл еб,
соль
и
олимпийский
огонь................................338
Гоясы
и
сказка
про
бе лого
бычка................................348
Тихая
трава,
или
Правильная
неправильность.........364
Г лава
V.
Слово
бы ло
и
в
конце
Здравствование
на
каждый
чих................................... 382
Тьфу-тьфу,
чт об
не
с глази т ь!......................................386
461


Сг лазы ,
урёки
и
стихи.................................................. 390
Типун
на
языке,
сип
в
кадыке
и
п рыщ
на
носу.......395
Слово,
в ещь
и
абракадабра.......................................... 399
Заговор
зубов,
отвод
гла з
и
снятие
рукой..................403
Глядение
в оды
и
выведение
на
чистую
воду..............407
Чудеса
в
решете
и
всякая
леканомандия....................413
Библиография
(специальная литература и источники). ... .. .. .. .. ... .. . 424
Указатель
фразеологических
единиц............................445
Список
сок р ащен ий
(названия языков и говоров).. .. 458


МОКИЕНКО
Валерий
Михайлович
Образы
р усск ой
р ечи
ЛРNo
063904 от 16.02.95 .
П одпис ано
в
печать
08.07.99. Ф о рма т 8 4х108'/32.
Гарнитура
«Таймс». Печать высокая.
Заказ
No
1108. Т ир аж 5000
экз.
ТОО
«Фолио-П р ес с».
198207, Санкт -Пе те р бу р г,
пр.
Стачек,
д. 136.
Гиг иен ич еский
с ерт ификат
No
78.01.07.952.Т.12438.02.99 от 22.02.99.
Отпечатано
с
диапозитивов
в
ГПП
«Печатный Двор»
Министерства
РФ
по
делам
печ ати,
т елера диов ещ ания
и
средств
массовых
коммуникаций.
197110, Санкт- Пе тер б ур г ,
Чкаловский
п р., 15.


В НИМ АНИЕ!
ПО
ВОПРОСАМ
ОПТ ОВЫХ
ПОСТАВОК
К НИГ
ОБРАЩАТЬСЯ:
С А НК Т-П ЕТЕРБ УРГ,
ИЗДАТЕЛЬСТВО
“ФОЛИО -ПР ЕС С ”
Т ЕЛ : (812) 323-08-73, 327-14-63, 552-25 -93