НИКОЛАЙ УСТРЯЛОВ
ГЕРМАНИЯ
В КРУГОВОРОТЕ ФАШИСТСКОЙ СВАСТИКИ
Москва
алгоритм
2012

Устрялов Н. В.
Германия. В круговороте фашистской свастики / Николай
Устрялов. - М : Алгоритм, 2012. - 272 с. - (Империи зла).
ISBN 978-5-4438-0111-7
Книга известного отечественного социолога, теоретика и представителя
правого национал-большевизма Н.В Устрялова {1890-1937) впервые увидела
свет в 1933 году. И в этом же году, как известно, совершенно законным, консти-
туционным путем к власти пришел Гитлер (30 января 1933 года он был назначен
канцлером). Исследование относится к ряду знаковых, на протяжении многих
лет малодоступных трудов по истории немецкого национал-социализма Книга
снимает пелену таинственности со стремлений нацистских лидеров, заставляет
читателя переосмыслить не только историю Германии после 1918 года, но и по-
новому взглянуть на события 1930-х годов в контексте мировой истории.
Перед нами немецкая национал-социалистическая революция - глазами
обвиненного 14 сентября 1937 года в «шпионаже, контрреволюционной дея-
тельности и антисоветской агитации» и в тот же день расстрелянного диссиден-
та-радикала.
ISBN 978-5-4438-0111-7
©Устрялов Н. В., 2012
© ООО «Издательство «Алгоритм», 2012

ПАРТИЯ МАССЫ*
Что такое Гитлер: проселочная тропинка германской
истории или ее генеральный тракт? Что такое национал-со-
циализм: мыльный пузырь безвременья — или гром, загре-
мевший с исторических небес?
На этот вопрос ответит история. Материалы для ответа
растут и множатся на наших глазах. Интересно и поучитель-
но следить за ними и за их накоплением.
Прежде, в довоенные времена и в XIX веке, не бывало
примеров столь бурного роста, столь молниеносного мас-
сового успеха политической партии. В 1919 году в Мюнхене
меблированные комнаты Розенбад оказали приют первым
собраниям «немецкой рабочей партии»; на этих собраниях
заседало семь человек, считая самого вождя. А в 1932 году
на президентских выборах Гитлер собрал свыше 13 мил-
лионов голосов. Число членов партии достигло миллиона
двухсот тысяч. Еще через год больше 17 миллионов избира-
телей отдали свои голоса вождю, уже возглавляющему пра-
вительственную власть Германии. Таковы темпы.
Партия массы. Ее успех — поветрие, коллективный гип-
ноз, если угодно, психоз. Но поветрие, пробуждающее по-
вышенную возбудимость, волю к действию, к действенно-
сти: воинствующая партия, когорта бойцов.
В этом отношении она глубоко и подлинно современна:
двадцатый век родился под знаком пробуждения активно-
сти больших человеческих масс, хлынувших в историю. На-
* Книга Н. Устрялова «Германский национал-социализм» была впер-
вые опубликована в 1933 году. Это ценное свидетельство очевидца тех
драматических событий, которые развертывались в Европе. (Здесь и да-
лее примеч. ред.)
5

стал век сверхдемократии и массового человека. Так быва-
ло и прежде, в критические эпохи, когда «рок менял лоша-
дей». Теперь это проявляется тем острее, чем многолюднее
земной шар и особенно его решающие участки. Да и рок
меняет уже не лошадей, а лошадь на разного рода механи-
ческие двигатели.
«Восстание масс» находит отзвуки и отражения повсю-
ду: в культуре, в стиле эпохи — количество переходит в ка-
чество. Массовые партии — знамение времени. Ленин соз-
дает замечательную стратегию и тактику массового дей-
ствия: революция новой эры родила своего Клаузевица,
математически и вместе с тем вдохновенно исчислявшего
конкретные стадии той чудесной диалектики страха и люб-
ви, бунта и послушания, которую являет собой пробужден-
ная к жизни масса.
А как же «герои»? Разумеется, герои и вожди не исчезли,
но они восприняли новый облик: это не полубоги, не пома-
занники Божией милостью, а исчадия массы, плоть от ее пло-
ти. Это не кормчие романтических трирем, а шоферы трез-
вых моторов. Если и в них есть романтика, то совсем иная,
новая. Кепка Ленина, куртка Сталина, черная рубашка Мус-
солини и коричневая Гитлера — символы. В них светится по-
литическая современность, напоенная судьбою, как миф.
Национал-социалистические вожди отлично знают при-
роду движения, вознесшего их на поверхность и даже на
верхушку политической жизни Германии. С первых же дней
своего политического бытия они стремятся закрепить и
расширить свое влияние на улицу: кто сегодня хозяин ули-
цы, завтра будет хозяином государства. Социальное повет-
рие немыслимо и, во всяком случае, непрочно — без орга-
низации.
В книге Гитлера «Моя борьба» очень много места уде-
ляется искусству владения массой. Пожалуй, это наиболее
любопытные, наиболее удачливые страницы книги. Гитлер
здесь вполне откровенен. И, главное, компетентен: чувст-
вуешь, что это его стихия, что тут он, действительно, мас-
6

тер своего ремесла: его организаторский талант— вне со-
мнений.
Кто хочет владеть массой, пусть помнит, что масса жи-
вет чувствами, а не отвлеченным разумом. Масса меньше
всего состоит из профессоров и дипломатов. Ее не возь-
мешь половинчатостью и академической объективностью.
Ей нужна фанатическая односторонность и страстная пре-
данность цели. Вместо знания — вера, вместо уважения —
поклонение, вместо несогласия — ненависть. Чтобы влиять
на массу, необходимы нетерпимость, фанатизм, порой уме-
стна даже истерика: только так зажигаются сердца. Массо-
вый вождь должен сознательно овладеть логикой страсти
и техникой экстаза.
«Задачей агитатора, — пишет Гитлер, — не является вы-
яснение или объяснение чего-либо. Нужно как можно мень-
ше рассуждений и доказательств. Основная задача — ухва-
тить массы за самый чувствительный нерв и затем дать им
сильный толчок, от которого они некоторое время будут ка-
титься в нужном направлении». Огромно значение живого
слова, непосредственного словесного воздействия. «Важно
не написанное, а сказанное слово. Ошибается тот, кто дума-
ет, что политические писания, проходя через много рук, мо-
гут оказать большое пропагандистское действие. Нет, толь-
ко тот пропагандист, который стоит лицом к лицу с массой,
борется с ней, по глазам слушателей определяет, понимают
ли они его, с ним ли они, — только такой пропагандист спо-
собен овладеть массой».
Как это нередко бывает с кумирами массы, Гитлер от-
носится очень свысока к вознесшей его стихии. «Презирай-
те народ и помогайте ему!» — восклицал в свое время Ми-
рабо. Патетически обещая германскому народу «мед и мо-
локо вместо хлеба и воды», Гитлер при этом не скрывает
своего презрения к толпе. Масса сама по себе бесполезна
и бессильна — она становится силой лишь в руках вождей,
знающих, чего они хотят. Но в то же время нельзя обой-
тись без масс. Власть покоится на трех китах: популярность,
7

сила, традиция. Революция развеяла по ветру всю триаду —
значит надо начинать сначала. Нужно начать с популярно-
сти, затем вернуть силу и установить или восстановить тра-
дицию. Чтобы завоевать популярность, требуется populus,
масса, толпа. Толпу нужно уметь покорить, заворожить. Для
этого необходима смелость, самоотверженность, способ-
ность к жертве: «история — не для пролаз, а для героев».
Национал-социализм широко использовал организа-
ционно-тактические наставления своего вождя. Бесчислен-
ные свои митинги он умеет проводить в тонах высокой теат-
ральности, разрабатывая технику успеха с тонким расчетом
и серьезнейшей заботливостью. Каждое собрание должно
быть талантливой антрепризой. Слова, летящие с кафедры,
должны находить дополнение в обстановке митинга, в игре
огней, в грохоте микрофонов, в зрительных и слуховых впе-
чатлениях: здесь веселящий плакат, там бьющий по нервам
лозунг, хватают за душу звуки патриотической песни, тешат
взгляд смешные чучела врагов — француза, банкира, еврея.
Аудитория покорена, накалена, опьянена. Много раз опи-
сывалось, какою помпою обставляются выступления само-
го Гитлера: военные оркестры, взводы знаменосцев, парады
ударных отрядов, выступление конвоя личных телохраните-
лей,— и, наконец, явление вождя. Так создается то, что на-
зывают «медиумичностью» Гитлера. Сам он обозначает все
это — «демагогией большого стиля». Эффект получается со-
крушительный: масса воспринимает вождя как мессию.
Нередко митинги устраиваются в полутемном помеще-
нии, и лишь лицо оратора освещается рефлекторами: «Гит-
лер как бы чувствует,— острят его противники,— что свои
идеи он может сбыть только в полумраке, как сбывают краде-
ные вещи». Создается атмосфера массовой экзальтации, ора-
торы производят впечатление одержимых. Психиатр проф.
Грубер так характеризует выступления Геббельса, Гросса и
др.: «выражение лица человека безумно возбужденного, ли-
цевые мускулы судорожно подергиваются, движения напо-
минают эпилептика». Агитационный словарь соответствует
8

жестам. Ораторы масс должны иметь мужество быть зачас-
тую плоскими и банальными. Ибо главное — не содержание
митинговых речей, а впечатление, ими производимое.
При таких условиях можно представить себе, как вы-
глядел Берлин вечером и ночью 30 января нынешнего го-
да, когда распаленная улица фашизма приветствовала сво-
его героя канцлером! «Кажется, мы вернулись к великим
августовским дням 1914 года!»— говорили в толпе... Вели-
кие дни 14-го года! Что было за ними, каков был их вечер
в ноябре 1918-го,— об этом умалчивается, вернее, это ре-
шительно забылось: коротка уличная память. И хмелен дур-
ман демагогии.
Но массовое действие возможно не только на улицах.
В парламентах— та же тактика оглушения, тот же соци-
альный эпатаж. В рейхстаге гитлеровцы требуют закона о
смертной казни для всякого немца, признающего ответст-
венность Германии за мировую войну. Парламентская три-
буна — наиболее высокая из митинговых кафедр, и толь-
ко. Гитлер научился у Ленина оценке парламентской рабо-
ты: парламентами можно пользоваться для своих целей,
но нельзя принимать их всерьез. Национал-социалисты —
не парламентская, а массовая партия. «Наше движение ан-
типарламентарно и наше участие в парламентских учреж-
дениях имеет целью их разрушение», — заявляет Гитлер в
Mein Kampf.
Но как удалось этому движению стать поветрием, ув-
лечь массы, овладеть государственной властью?

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ
НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО
ДВИЖЕНИЯ
Надо вспомнить атмосферу послевоенной Германии,
страдающей, униженной, разгромленной— и все же внут-
ренне не сломленной. Версальский договор, «оставив ей
лишь глаза, чтобы плакать», низвел немецкий народ на по-
ложение чуть ли не чернокожих. Нищета, нужда сочетались
с небывалой психической уязвленностью, с «обожженною
кожей». Правительства, оглушаемые террором извне и ата-
куемые внутренними смутами, были несчастны и безропот-
ны. Они ставили ставку на терпение и время.
И вот в этой обстановке унизительного благоразумия
сверху и всеобщей неразберихи внизу— зазвучали бод-
рые, гордые, мажорные, как вызов, слова. Не так страшен
Версаль, как его малюют. Германия была и будет Великой.
«Мы не проиграли войну, нас погубила революция». Конеч-
но, это иллюзия, это историческая неправда, но она утеша-
ет и воодушевляет! Прежде всего молодежь охотно ей под-
дается. Германия непобедима, нечего унывать, — Германия
выше всего. Смелее: трусы не торжествуют никогда, побеж-
дает твердая воля. Прочь сомнения, впереди непреложная
цель: «германское государство немецкой нации».
Удачна та агитация, которая сумеет «ударить по сердцам
с неведомою силой». Гитлер, с его несложной политической
психологией, с его грубоватым и гулким пропагандистским
инструментом — «барабанщик национальной Германии»,—
умел прекрасно воздействовать на страдающее националь-
ное чувство, на оскорбленный немецкий патриотизм.
10

Он не знал устали в своих призывах: «скорее солнце
и луна остановят свой бег вокруг земли, нежели я пере-
стану призывать Германию к пробуждению». И его исступ-
ленная проповедь, в которой была своя строго рассчитан-
ная система, — пролагала путь к сердцам; не сразу, сначала
медленно, но потом все быстрей и вернее. Ее слушали, ею
вдохновлялись. Она сулила— просвет, перспективу, побе-
ду: «Германия, проснись!».
Но кроме мотива патриотического, напряженного и
бравурного, в ней с самого начала отчетливо звучал так-
же мотив социальный, могучий лейтмотив XX века. Война
ввергла Германию в нищету. Революция не сделала этой ни-
щеты всеобщей и равной, не загасила социальной зависти
примерным погромом богатых. Капиталисты, банкиры, ши-
беры — устояли; обидой, вызовом смотрело их благоден-
ствие на фоне народных страданий: какое раздолье для
экстремистской пропаганды! Гитлер, сам выходец снизу,
полурабочий, полуинтеллигент с инстинктами мелкого бур-
жуа, — сразу же учел этот мотив, эту несравненную удочку
для уловления масс. Он не мог не понять, что эксплуатацию
патриотических чувств необходимо сочетать с учетом со-
циального недовольства, с демонстративным сочувствием
народным горестям, — иначе массы уйдут к врагам, к ин-
тернационалистам, коммунистам. Тем более что основная
национально-патриотическая направленность организуе-
мого движения, при некоторой находчивости, поддавалась
и своеобразной социально-революционной инструментов-
ке: Германию угнетает мировая биржа, международный фи-
нансовый капитал! В этом ударном сочетании националь-
ной и социальной темы таился в значительной степени
секрет массового успеха гитлеровской агитации. Под све-
жим еще впечатлением ужасного крушения гогенцоллерн-
ской монархии нельзя было твердить патриотические зады
ala Вильгельм. Нужно было подать патриотизм по-новому,
с иными приправами. Франц Зельдте, организатор и душа
«Стального Шлема», союза участников войны, тоже широко
11

шел навстречу националистическим настроениям, никогда
не умиравшим в Германии; но идея социального переворо-
та, радикального переустройства общества была ему чуж-
да, как всем «правым» деятелям старого типа. Гитлер в этом
отношении проявил известную новаторскую оригиналь-
ность, свойственную духу времени, обнаружил нюх, чую-
щий эпоху.
На всю Германию национал-социалистический вождь
прославился в тяжелом для страны 1923 году. В ночь на 9
ноября этого года вместе с фон Каром и Людендорфом он
возглавил попытку государственного переворота. Как из-
вестно, попытка оказалась неудачной и отошла в историю
под мало почтенным названием «пивного путча» (заговор-
щики собирались в одной из мюнхенских пивных). Накану-
не выступления Гитлер держал речь: «Либо завтра в Герма-
нии будет национальное правительство, либо мы умрем».
Жизнь, однако, нашла третий исход. Гитлер был присужден
судом к пятилетней тюремной отсидке. Через десять меся-
цев досрочно он снова был на свободе: демократия блю-
ла своего грядущего убийцу. Путч сыграл для него роль не
столько репетиции, сколько рекламы. В тюремной камере
он усиленно писал свою книжку, и выход из тюрьмы совпал
для него с выходом из безвестности.
Инфляция, разруха, рурские подвиги Пуанкаре— пита-
ли Гитлера, как и немецких коммунистов. Наступившие за-
тем годы относительной стабилизации парализовали успе-
хи обоих движений. Спадала красная лавина, таяли и при-
верженцы Гитлера. Майские выборы 1924 года принесли
национал-социалистам два миллиона голосов, а в декабре
того же года на новых выборах больше миллиона из них уже
отхлынуло от партии. Планы Дауэса, потом Юнга, веяния Ло-
карно и дипломатические усилия Штреземана направляли
течение событий по иному руслу. Острота противоречий как
будто сглаживалась. Политическая температура, понижаясь,
прекращала кипение масс. Выборы 1928 года не принесли
Гитлеру ничего отрадного: он получил 800 000 голосов, и его
12

сторонники составили в парламенте ничтожную группочку в
12 человек. Их прозвали: «двенадцать апостолов».
В эти же годы, однако, идет довольно оживленная
идеологическая и организационная работа: национал-со-
циализм политически вооружается, готовясь к будущему.
Между прочим происходит объединение его с «расиста-
ми» Ревентлова: факт не случайный и не лишенный значе-
ния. В Гитлере расизм нашел своего преданнейшего после-
дователя. Правда, организационный перевес в происшед-
шем объединении вскоре оказывается вполне на стороне
наци, deutsch-volkische растворяется в гитлеровской массе.
Но, растворяясь, своими идеями она пропитывает нацио-
нал-социалистическое движение. К наци прочно привива-
ется кличка «расисты».
Стабилизации приходит конец, а вместе с ней испаря-
ется постепенно и дух политики Штреземана. Наступает
мировой кризис, миллионы безработных колеблют обще-
ственные основы. Снова заостряются всевозможные про-
тиворечия— социальные и политические, внутригосудар-
ственные и международные. Германия изнемогает под бре-
менем репараций, Германия не в силах платить. И вновь
расцветает национал-социализм: он— на исторической
волне. Выборы 1930 года дают ему шесть с половиной мил-
лионов голосов и 107 депутатских мест.
Связь явлений понятна. Массы, ввергнутые в беды,
опять проявляют непосредственную активность, направ-
ляя ее по пути, наиболее внятному их сознанию. Снова вер-
сальская система сосредоточивает на себе ненависть всех
немцев, как петля, накинутая на Германию. Но рядом с ней,
с этой беспредельно ненавистной системой, в представле-
нии многих миллионов все чаще и настойчивее сочетается
ее творец и страж, ее могучий и в то же время дряхлеющий
покровитель — «мировой финансовый капитал».
Обе партии массы в Германии — наци и коммунисты —
стремятся использовать ситуацию, привлечь на свою сторо-
ну безработных и недовольных, оформить подъем полити-
13

ческих настроений, каждая на свой лад. Но двойственность
основных объективно данных притяжений и отталкиваний
приходится учитывать обеим: налицо затейливый переплет
национального и социального моментов, патриотической
страсти и классовой розни.
И любопытно наблюдать, как коммунисты, вынужда-
ясь обстановкой к широкому использованию возбужден-
ного патриотизма, смело выбрасывают националистически
звучащие лозунги, а гитлеровцы, считаясь с острым соци-
альным недовольством масс, не щадят слов для обличения
капиталистического строя. «Советская Германия выше все-
го!»— провозглашают коммунисты. «Долой капиталистов,
да живет германский социализм!»— откликаются наци.
Нужно ли после этого дивиться, что нередко наблюдались
перебежки из одного лагеря в другой? Утверждали даже,
что гитлеровские «штурмовые отряды» состоят наполови-
ну из недавних «красных фронтовиков». Известно, что ряд
активных национал-социалистических работников— быв-
шие коммунисты. Отмечались и противоположные «обра-
щения»— справа налево, от Гитлера к Тельману. Полярно
враждебные концепции, воздействуя на конкретную сре-
ду и испытывая обратное ее воздействие на себя, невольно
обретали словно какие-то элементы общего языка, не пре-
кращая взаимной борьбы. Так в психологии масс светится
логика эпохи. Так в столкновении идей и страстей сквозит
диалектика истории.

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ПУНКТОВ 1920 ГОДА
Какова же политическая программа национал-социа-
листической партии?
Любопытен ее текст, выработанный виднейшим ее
идеологом Г. Федером и принятый на импровизированном
собрании 24 февраля 1920 года. Тогда же он был объявлен
«неизменным». Нельзя отрицать своеобразной красочно-
сти этого документа. Вот он — почти дословно:
1) Мы требуем объединения всех германцев на поч-
ве принципа самоопределения народов в единую великую
Германию.
2) Мы требуем равенства германского народа по отно-
шению к другим нациям и отмены Версальского и Сен-Жер-
менского договоров.
3) Мы требуем территории для прокормления нашего
народа и распределения прироста населения.
4) Гражданские права должны быть предоставлены
только лицам германского расового корня (Volksgenossen,
т.е. своекровные, соплеменники). Соплеменники— лица
германской крови только, безотносительно к исповедуе-
мой ими религии. Ни один еврей поэтому не может принад-
лежать к соплеменникам.
5) Не граждане могут жить в Германии как гости и под-
чиняются законам об иностранцах.
6) Право голоса имеют лишь граждане. Все государст-
венные, национальные и муниципальные должности могут
заниматься лишь гражданами. Мы осуждаем развращаю-
щее парламентское вмешательство партий в назначения на
должности, независимо от способностей и характера.
15

7) Государство ответственно за материальное благопо-
лучие граждан. Если его нельзя достигнуть по отношению
ко всему населению, то иностранцы (не граждане) подле-
жат высылке из государства.
8) Иммиграция не германского элемента прекращается.
Мы требуем, чтобы все негерманцы, вселившиеся в Герма-
нию после 2 августа 1914 года, были немедленно высланы
за пределы страны.
9) Все граждане имеют равные права и равные обязан-
ности.
10) Умственный или физический труд— высочайшая
обязанность каждого гражданина. Деятельность каждого
индивида не должна противоречить интересам целого и
должна быть направлена на благо всех.
11) Мы требуем уничтожения нетрудового дохода и
долгового рабства.
12) Так как обогащение благодаря войне— преступле-
ние против народа, мы требуем конфискации всей военной
прибыли.
13) Мы требуем национализации всех трестированных
предприятий.
14) Мы требуем разделения прибылей во всех больших
предприятиях.
15) Мы требуем охраны старости.
16) Мы требуем создания и поддержания здорового сред-
него сословия, немедленного обобществления больших
универсальных магазинов и сдачи их внаймы по дешевым
ценам мелким ремесленникам. Мы требуем внимания к
мелким торговцам (предоставления им государственных и
муниципальных контрактов).
17) Мы требуем земельной реформы в согласии с на-
шими национальными интересами. Проведения закона о
безвозмездном отчуждении земель для общего пользова-
ния, отмены арендной платы за землю и пресечения всякой
земельной спекуляции.
16

18) Мы требуем беспощадной борьбы против всех, кто
своей деятельностью вредит общим интересам. Преступ-
ные ростовщики и спекулянты наказываются смертью, без-
относительно к вероисповеданию и национальности.
19) Мы требуем замены германским правом римского
кодекса, доселе обслуживавшего материалистические ин-
тересы.
20) Мы требуем доступности для всех высшего обра-
зования. Приспособления школы к интересам государства.
Дорогу— способнейшим.
21) Мы требуем защиты материнства и младенчества го-
сударством. Запрещения детского труда. Развития спорта.
22) Мы требуем упразднения наемного войска и созда-
ния на его место народной армии.
23) Мы требуем законодательных мероприятий про-
тив политической лжи и ее распространения через прессу:
а) издатели и редакторы всех газет должны быть соплемен-
никами; b) негерманские издания могут появляться лишь с
разрешения государства; они не должны печататься на не-
мецком языке; с) финансирование прессы запрещается для
всех негерманцев. За нарушение этого условия газеты за-
крываются, и виновные иностранцы изгоняются за пределы
страны. Издания, противоречащие общему благу, запреща-
ются. Издаются ограничивающие законы в отношении на-
правлений в литературе и искусстве, оказывающих вред-
ное влияние на общественную жизнь.
24) Мы требуем свободы всех вероисповеданий, по-
скольку их приверженцы не угрожают целости государства
и не оскорбляют национального чувства германской расы.
Партия, как таковая, стоит на почве христианства, не связы-
вая себя с каким-либо отдельным вероисповеданием. Пар-
тия противостоит еврейскому материалистическому духу
внутри и вовне. Общественное выздоровление возможно
лишь тогда, когда общие интересы будут ставиться выше
частных.
17

25) Чтобы осуществить вышеизложенное, требуется
создание строго централизованной власти в нации, абсо-
лютная власть и авторитет центрального парламента над
всей нацией и ее организациями, создание «палат сословий
и интересов» для осуществления в отдельных государствах
законов, издаваемых нацией.
Вожди партии обязуются бороться за осуществление
изложенной программы, если это потребуется, даже ценою
собственной жизни.
Таков основной «программный» документ партии Гит-
лера. Что можно сказать о нем? Что он собой означает?
Алданов в своей статье о Гитлере цитирует мнение Ме-
режковского по поводу идеологии национал-социалистов:
Обсуждать их идеи все равно, что обсуждать идеи са-
ранчи; новое и существенное у них— это та температура,
которую они создали.
Это остроумно, но не совсем верно. Не они создали «тем-
пературу», а, скорее, наоборот: температура — их. Они —
порождение послевоенной лихорадки, пореволюционного
смятения. Вот почему нельзя пройти мимо их «идей», мимо
ассортимента лозунгов, принесших им успех. Лозунги дема-
гогов зачастую отрываются от умыслов, их производящих
на свет, живут независимо от них, отражая собою процессы,
творящиеся в массах, и, в свою очередь, влияя на развитие
этих процессов. Если у «саранчи» нет «идей», то у нее есть
инстинкты и интересы, подлежащие изучению. Есть они и у
людей, у людских обществ. Можно еще, пожалуй, добавить,
что даже и самая примитивная человеческая толпа все-таки
содержательнее и «ценнее» самой породистой саранчи, ка-
чественно иноприродна ей: ее интересы и инстинкты неиз-
бежно претворяются в идеи, в «идеи-силы».
Разбираясь в идейно-политическом арсенале наци,
можно точней уяснить себе политическую обстановку со-
временной Германии, соотношение социальных сил в стра-
не, сложную игру исторических тенденций, наконец, радугу
наиболее действенных ныне идейных приманок. Это нема-
18

ло. Вместе с тем, разумеется, нужно вслушиваться в резо-
нанс, сопровождающий те или другие лозунги в той или
другой социальной среде.
Что же представляет собою приведенная национал-со-
циалистическая программа?
Первое впечатление от нее — ударность, выпуклость
ее стиля. Это стиль массовой партии, политическое «фи-
лософствование молотом». Затем— некоторая широта,
пестрота, эклектизм социальной ориентировки: стремле-
ние сочетать воедино различные группы с противоречи-
выми интересами. Для всех немцев— Великая Германия.
Для шовинистов— антисемитизм. Для баронов— чис-
тота германской расы. Для среднего класса — «здоровое
среднее сословие» и немедленное обобществление боль-
ших универсальных магазинов; «сто мелких мастерских
лучше одной фабрики»— пояснял соответствующей ауди-
тории Геббельс 16-ю статью программы. Для крестьян —
принудительное безвозмездное отчуждение земель обще-
го пользования, отмена арендной платы и т.д. Для рабо-
чих— национализация трестов и разделение прибылей.
Для всех трудящихся— уничтожение нетрудового дохо-
да и задолженности, конфискация военной прибыли. Для
всех имущих — борьба с марксизмом, и в частности комму-
низмом, правда, почему-то не введенная в текст програм-
мы, но провозглашаемая при каждом удобном случае. На-
конец, всем женщинам Гитлер в речах своих обещает «вме-
сто равноправия — мужей».
Букет политических блюд. Переперченных, приукра-
шенных, аппетитно поданных— пусть на невзыскательный
вкус. Но что же делать: «душа массы, — повторяет Гитлер, —
тяготеет к силе и четкости». Толпа нуждается не только в
кнуте насилия, но и в опиуме обмана. Обильные обещания.
Отчетливо антибуржуазный налет.
Однако не так трудно в агитационной пестряди мас-
совых лозунгов Гитлера вскрыть и основные элементы его
идейно-политической программы.
19

Партийное знамя национал-социалистов содержит в
себе три символа: красное поле, белый круг в середине и в
круге— черная свастика (Hakenkreuz). Раса (арийство, гер-
манцы), нация (Германия), социальная идея, общество тру-
да (социализм). Таковы три основных элемента программы.
Остановимся последовательно на каждом из них.

РАСИЗМ. АНТИСЕМИТИЗМ
В руководящей книжке Гитлера расовой идее уделя-
ется первое место. Автор положительно заворожен теза-
ми вульгарного расизма. «Расовая проблема, — по его мне-
нию, — ключ не только к мировой истории, но и ко всей че-
ловеческой культуре». Смешение крови — причина гибели
культур. Гибель не в проигранных войнах, а в утрате силы
сопротивления, к которому способна лишь чистая кровь.
Государство есть не более чем средство и форма; его
задача — сохранение расового бытия, воспитание расово-
го сознания. Высшие ценности истории — народность, раса,
а не государство; определяющий фактор истории — кровь.
Государство имеет смысл лишь как организация расы, спо-
собствующая ее сохранению, также развитию ее культурных
творческих сил. Само по себе оно не является положитель-
ной ценностью: крепкое государство негров было бы бедст-
вием и злом для человечества; напротив, мировая империя
германцев оказалась бы для него истинным благодеянием.
Существуют высшие и низшие расы. Господство лучших
и сильных, порабощение дурных и слабых— веление Веч-
ной Воли, непреложный естественный закон. Природа ари-
стократична сверху донизу.
Прирожденными, от века избранными водителями и
властителями человечества являются, конечно, арийцы.
Погибни сейчас арийцы — земной шар погрузился бы сно-
ва в темную ночь бескультурья. «Ариец— Прометей чело-
вечества; из его лучезарного чела спокон веков высекают-
ся божественные искры гения». Только ариец— Человек в
полном и высшем смысле этого слова. Только он способен
и призван к подлинному творчеству культуры.
21

Если арийцы— избранная ветвь человечества, то из-
бранный народ арийства, конечно, германцы: Herrenvolk,
народ господ. Старые домыслы Гобино и затем Чемберлена
оживляются и популяризируются в широкой массовой про-
паганде, приятно щекочущей самолюбие рядового немца.
Образ и подобие Божие, в сущности, — привилегия лишь
длинноголового, голубоглазого, белокурого арийца, север-
ной германской расы. «Осеверение» должно быть идеа-
лом и недостижимою мечтою других племен, безнадежно
и неотвратимо ущербленных в их человеческом качестве
(Minus mensch). О долге осеверения надлежит помнить и
самим немцам, поскольку громадная их часть, в силу пре-
вратностей исторической судьбы, обладает нечистой, за-
мутненной кровью. Тем же, в чьих жилах чистая кровь, сле-
дует бережно, свято и благоговейно хранить эту священную
расовую чистоту. Вся политика германского государства
обязана в первую очередь руководствоваться именно этим,
биологическим императивом. «Если бы, — пишет Гитлер, —
немецкий народ в своем историческом развитии сохранил
свое племенное единство, германская империя ныне была
бы, конечно, владычицей земного шара».
Отсюда лишь своекровные, лишь соплеменники мо-
гут быть полноправными гражданами грядущей немецкой
державы, да и то лишь после подобающего национально-
го воспитания, военного обучения и, наконец, торжествен-
ной присяги, клятвы блюсти чистоту крови. Что же касается
инокровных, то они на всю жизнь остаются только поддан-
ными, причастными государству (Staatsangehorige), но не
участвующими в определении его воли. Государство о них
заботится, но они лишены избирательного права, активно-
го и пассивного: на них нельзя вполне положиться. От ино-
странцев они отличаются только тем, что не принадлежат к
населению какого-либо другого государства. Женщины при-
обретают гражданство лишь через брак с гражданином.
Так демагогический биологизм научного полусвета слу-
жит службу зоологизму в социологии и расизму в полити-
22

ке. Это сомнительное блюдо подается массам под религи-
озным соусом: Высшая сила недаром установила незыбле-
мые свойства и преграды крови.
В свое время французские философы католической ре-
акции (особенно Бональд) любили утверждать, что законы
природы суть веления Божии и что поэтому органические,
сверхиндивидуальные основы общества и общественного
развития — заповеданы и освящены свыше. Об этом харак-
терном синтезе натуралистической и теологической точек
зрения невольно вспоминаешь теперь, при чтении нацио-
нал-социалистической литературы. Не заметно, чтобы Гит-
лер был осведомлен о традициях этой своей идеи, но он не
раз возвращается к мысли, что его зоологическая концеп-
ция человечества, его, можно сказать, бестиальный биоло-
гизм, — покоится на соизволении и даже прямом указании
Божества. Русский автор Степун удачно называет этот круг
расистских утверждений— «христианско-коннозаводче-
ской метафизикой». Разумеется, Бональд и его друзья при-
шли бы в ужас от нынешней вульгаризации их философ-
ских узрений. Но ясно: в своем расизме Гитлер выступает
законченным эпигоном реакционеров прошлого века. Не-
обходимо тут же отметить, что в итальянском фашизме ра-
систский дух отсутствует начисто: Муссолини для него и
достаточно культурен, и достаточно дальновиден. Иначе
говоря, расизм отнюдь не есть необходимый элемент фа-
шистской идеологии.
Нет надобности останавливаться на расистском био-
логизме по существу и углубляться в темную проблему
«расы». Современная антропология убедительно доказы-
вает, что «чистая раса» представляет собой чистейшую аб-
стракцию; реально даны лишь смешанные антропологиче-
ские элементы, так называемые расовые мозаики. Допус-
тим, что в культурно-историческом (а не биологическом)
разрезе можно еще ставить проблему «белой расы» и ее
роли в судьбах человечества. Но центр тяжести гитлеров-
ского расизма в другом: в утверждении расового первород-
ства германской нации.
23

Тут уже протестует не только добросовестная антропо-
логия, но и современная социология. Нельзя построить тео-
рию нации на «расовом» базисе. Нации — не природные, а
историко-социальные образования. Не мифическая «общая
кровь», а конкретная общность исторической судьбы тво-
рит нацию. Смешивать в наше время национальную и ра-
совую формацию — значит допускать элементарную пута-
ницу понятий.
Но с точки зрения чисто политической бросается в гла-
за несообразность пунктов 4 и 5 национал-социалистиче-
ской программы. Всякая серьезная попытка осуществить
эти пункты на деле привела бы к глубочайшему потрясе-
нию государства. Ибо где критерий «чистоты расового кор-
ня»? Не без основания иронизируют, что ближайшее окру-
жение самого вождя подлежало бы тогда основательной и
чуть ли не сплошной чистке; некоторые сомневаются, подо-
шел ли бы и сам он под понятие «соплеменника». Южные
немцы значительно отличны от северных по антропологи-
ческому типу. Ранке нашел в Баварии всего 1% длинноче-
репных и 83% широкочерепных. Остальные 16% падали на
смесь тех и других. Известно, что среди немцев широкоче-
репные более распространены, чем среди англичан; отче-
го бы тогда не править миром именно англичанам? То же и
относительно «белокурости»: даже среди северогерманцев
38—50% темноволосы; а среди южных германцев процент
брюнетов поднимается до 70—99%. Северная треть Фран-
ции и половина Бельгии, с этой точки зрения, более «гер-
манские», нежели южная Германия. Лютер, Гете и Бетховен
не могут быть причислены к «германскому типу»; Шиллер,
Шуман, Лист, Ницше тоже весьма подозрительны по сво-
ему «расовому» корню. Еще более сложен вопрос о язы-
ке. Дойди дело до реального воплощения расистских пла-
нов, — можно себе представить, какой невероятный сум-
бур поднялся бы в стране, какая разгорелась бы вакханалия
нелепых тяжб о «чистоте крови», об овцах и козлищах! Госу-
дарство бы превратилось бы в сумасшедший дом.
24

Но возможно, что никто из расистских вождей и не ду-
мает всерьез о буквальном осуществлении соответствую-
щих параграфов программы Может быть, смысл расизма —
в создании полезных настроений, в подъеме национальной
гордости немцев?
Если так, то псевдорасовое самомнение— неумный
путь для достижения этой цели. Едва ли расчетливо любовь
к своему народу строить на презрении к другим. Опасно
разжигать националистическую заносчивость там, где не-
обходимо лишь чувство и сознание национального досто-
инства. Когда Гитлер тоном дешевого высокомерия говорит
о негризации Франции, юдаизации Англии и Америки, мон-
голизации славян и т.д.— он хочет внушить своим массам
убеждение, что есть лишь одна высшая раса и один избран-
ный народ: немцы. На всех остальных они могут смотреть
сверху вниз, как на объект господства. Это ли не дурной са-
мообман? Это ли не гибельный путь традиционного пангер-
манизма, ведущий не только к тяжким общеевропейским
потрясениям, но также к изоляции самой Германии — и к
изоляции вовсе не «блестящей», как это показал 1918 год.
Рискованность и дурная реакционность расистского
пути еще и в том, что он обычно приводит к оправданию
кастовой замкнутости носителей высшей породы. Не слу-
чайно германская «расовая наука» тяготела к родовой ари-
стократии по преимуществу: «чистая кровь», мол, и спаси-
тельный «инстинкт власти» сохранились именно в нем, в
этом биологически высшем и исторически торжествующем
ведущем слое. Нет ничего более опасного для национально-
го бытия, нежели подобные теории: искусственно поощряя
в наше время сословную, кастовую спесь старого дворян-
ства, они способны лишь подорвать, надломить сознание
общенационального единства. Правда, Гитлер, массовый
вождь, остерегается окрашивать свой расизм в сословно-
аристократические цвета. Но история и логика расистской
концепции с ее мистикой крови неудержимо льют воду на
мельницу родовой знати, касты юнкеров, доселе вопреки
25

рассудку не только уцелевшей в Германии, но сохранив-
шей, как мы увидим далее, огромное влияние и на государ-
ственную ее политику.
Но, быть может, для Гитлера и гитлеровцев весь этот
вульгарный «расизм» есть не что иное, как псевдонауч-
ное прикрытие бешеного антисемитизма?— Практически
за эти годы, в сущности, так и было. Движение насыщено
площадным антисемитизмом, живо напоминающим собою
стиль нашего русского дореволюционного черносотенст-
ва. Сами вожди упорно и демонстративно гнут эту линию,
разжигают эти страсти. «Антисемитизм,— провозглаша-
ет Г. Федер,— является в известном смысле эмоциональ-
ной подпочвой нашего движения... Каждый антисемит, раз
он признает в еврее носителя чумы и отравителя расового
здоровья нации, выражает это чувство в личной ненависти
к каждому отдельному еврею, а также в деловых своих от-
ношениях».
Еврей противополагается арийцу, как низшая раса выс-
шей. Борьба евреев с арийцами заполняет собой мировую
историю. Еврей вторгается повсюду и, сохраняя себя, раз-
лагает других. Еврейская религия— не что иное, как уче-
ние о сохранении еврейской расы. Еврейская политика —
борьба за мировую гегемонию еврейства. Ариец обязан за-
щищаться — иначе рухнет мировая культура.
Вся публицистика и вся большая пресса наци перепол-
нена выпадами против евреев. Все беды Германии — плод
«еврейской политики». Всякий противник Гитлера— либо
еврей, либо подкуплен евреями. Нет, кажется, такого пре-
ступления против Германии, на которое не был бы спосо-
бен еврей. Чувствуется прямо что-то болезненное, маниа-
кальное в суждениях фанатиков антисемитизма. «Евреи для
немецкого народа — то же, что туберкулезная бацилла для
легких»,— заявляет Геббельс. А Розенберг, мининдел ко-
ричневого дома, прибалтиец родом и погромщик душой, —
щеголяет эффектным рецептом: «Надо по дороге от Мюнхе-
на до Берлина на каждом телеграфном столбе повесить по
два еврея — тогда Германия сразу излечится от кризиса».
26

Уличная агитация партии стремится бить в одну точку:
тем ударнее получается бой. «Искусство настоящего народ-
ного вождя, — учит Гитлер, — не рассеивать внимание на-
рода, а сосредоточивать его на одном-единственном враге...
Тем сильнее будет магнетическая привлекательность дви-
жения и крепче сила удара. Даже различных врагов гени-
альный вождь сумеет представить слитым воедино». Иначе
глаза колеблющейся массы начнут разбегаться и воля раз-
винчиваться.
Отсюда— с евреями увязываются все недруги нацио-
нал-социализма. Марксизм, социал-демократия, коммуни-
сты, международный финансовый капитал, масонство, пар-
ламентаризм, демократия — все это сплетается в один при-
чудливый пестрый клубок, в одну гидру юдаизма.
В своей книге Гитлер довольно подробно останавлива-
ется на утверждении внутренней родственности марксизма
и еврейства. Не случайно вождем и зачинателем социал-де-
мократии был еврей. Не случайно ее лидеры, ее ораторы
и газетчики, все эти Аустерлицы, Давиды, Адлеры, Эллен-
богены,— евреи. Еврейская доктрина марксизма отверга-
ет аристократический принцип природы и заменяет извеч-
ное превосходство силы и крепости мертвым грузом числа.
Она отрицает в человеке личность, оспаривает значимость
народности и массы, отнимая тем самым у человечества
наиболее драгоценные предпосылки его жизни и культу-
ры, предавая его в жертву низшей расе, еврею. Основная
цель марксизма — упразднение всех нееврейских нацио-
нальных государств. Если еврей при помощи своего мар-
ксизма одолеет — его победный венец будет для человече-
ства венцом смертным. «Отбиваясь от евреев, — восклица-
ет вождь, — я ратую за Божье дело!»
Перед нами— самый банальный, дешевый антисеми-
тизм дурного тона. Языком нового поколения произносятся
заржавленные, пропыленные временем слова. Отдельные,
подчас неоспоримые факты (например, хотя бы высокий
процент евреев в социал-демократическом руководстве)
27

произвольно стилизуются, бесшабашно схематизируются,
дабы служить основою сенсационных домыслов и фанта-
стических общих выводов. Вся концепция поражает идей-
ной бедностью и убогой односторонностью. Удивляешься,
что плененный ею человек пленяет такой народ, как гер-
манский. Опять-таки вспоминается Муссолини: в итальян-
ском фашизме юдофобии нет места.
Но, быть может, она здесь не более чем тактический ма-
невр? Нужно признать, что, читая Гитлера, такого впечатле-
ния не выносишь; напротив, проникаешься мыслью, что это
заправский, «искренний», органический антисемит, для ко-
торого борьба с еврейством — идеологический императив,
а не тактический только лозунг. Нельзя, впрочем, отрицать,
что лозунг этот находит известный резонанс. Эксплуатирует
он настроения, довольно распространенные в немецком сту-
денчестве, мещанстве, даже частично интеллигенции: «лите-
ратура, пресса, торговля, банки — в руках евреев; а евреи
не способны ассимилироваться до конца, стать настоящими
немцами». Антисемитизм — обратная сторона раздраженно-
го, распухшего от ударов и слез патологического национа-
лизма людей с обнаженными нервами, едва не потерявших
отечество. Вместе с тем, он, вернее его обострение, — плод
безработицы, упадка торговли, когда человек человеку ста-
новится волком, когда нужно вытеснять ближнего, чтобы не
погибнуть самому; тогда обостряется и классовая, и нацио-
нальная вражда. Но нельзя также отрицать в этом явлении
и самостоятельной роли нарочитой разжигающей пропаган-
ды изуверов. И раньше националистические течения в Гер-
мании порой окрашивались в защитные против еврейства
цвета. Но никогда соответствующие лозунги не достигали та-
кой лубочной примитивности и агрессивности, в конечном
счете далеко небезопасных для целей самого национализма.
Как хорошо сознавал это Бисмарк, не допускавший антисе-
митских мотивов и до порога своей политики!
Враг один, враг должен быть один. Марксизм, комму-
низм — функции еврейского духа. Но не в меньшей степени
28

его детищем является и международный финансовый ка-
питал! Борьба еврейского марксизма с еврейским капита-
лом— лишь внешняя, показная. Еврей банкир и еврей со-
циалист, когда нужно, поймут и поддержат друг друга. Они
враждуют лишь для того, чтобы теорией классовой борьбы
вернее разложить ненавистный им арийский мир; на самом
деле они взаимно сотрудничают. Когда в июле 1931 года
прекратил платежи Данат Банк, наци на всех своих митин-
гах уверяли, что его руководитель Яков Гольдшмидт пере-
вел весь капитал за границу, о чем своевременно предупре-
дил вкладчиков евреев, — немцы же разорены и обмануты.
В разгоряченной атмосфере находилось немало охотников
верить этой информации и делать из нее приличествующие
случаю выводы.
Однако, когда представитель американской прессы
спросил Гитлера о его политике по отношению к еврейст-
ву, вождь поспешил дипломатично заявить, что никаких ог-
раничений по адресу лояльных евреев его правительство
предпринимать не будет: «я не воюю с достойными, уважае-
мыми евреями; но если еврей работает на большевизм —
он наш враг». — Когда же несколько озадаченный журна-
лист задал вопрос: «а как же программа?», Гитлер будто бы
ответил: «программа нам нужна только для агитации» (бе-
седа 15 октября 1930 года). Ответ, безвкусный цинизм кото-
рого был бы совершенно бессмысленным, не будь у расист-
ского лидера настоятельной необходимости успокоить хотя
бы ценою циничной ужимки заинтересованные американ-
ские круги.
Когда Гитлер стал канцлером, антисемитские страсти
его сторонников стали бушевать с несравненной свирепо-
стью и уверенностью в себе. Пошли сплошные насилия над
евреями. В ряде городов отряды каштановых рубашек за-
крывали еврейские магазины, устраивали обыски в еврей-
ских организациях, избивали на улицах прохожих, которых
внешний облик показывался им подозрительным по части
юдаизма. Правительство с своей стороны явно потворство-
29

вало травле. Министерства увольняли чиновников евреев,
а затем было проведено и общее положение о чиновниках,
в основу коего положен принцип арийского происхожде-
ния. Специальный декрет воспретил убийство скота по ев-
рейскому обряду. Проводилась чистка магистратуры и ад-
вокатуры от евреев судей и адвокатов. Увольнялись евреи
педагоги. Промышленные предприятия, банки, в свою оче-
редь, рассчитывали служащих евреев. Городские больницы
увольняли евреев врачей. Группы гитлеровской молодежи
вытаскивали из аудиторий уличенных в еврейском проис-
хождении профессоров. На митингах и в расистской прессе
бесновался зоологический национализм.
Весь мир встрепенулся, и не только международное ев-
рейство, но и христианское «арийство»— восприняло со-
бытия в Германии как небывалый скандал для цивилизации.
Как в 1914 году, мировая печать запестрела пылкими стать-
ями о «варварах» и «гуннах». В различных странах подня-
лась кампания бойкота германских товаров. Американское
правительство, согласно заслуживающим доверия слухам,
сделало «дружественное представление» в Берлине. Зако-
лебались германские ценности на мировых биржах. Заго-
ворили не только о «моральной изоляции» Германии, но
и о прямом давлении на нее через Лигу Наций, члены ко-
торой принимают обязательство «обеспечения и сохране-
ния справедливых и гуманных условий труда для мужчины,
женщины и ребенка на своих собственных территориях, а
также и во всех странах, на которые распространяются их
торговые и промышленные отношения». Да и права нацио-
нальных меньшинств также неоднократно бывали предме-
том международных дискуссий.
На антигерманскую кампанию за границей национал-
социалисты решили ответить усилением антиеврейской
кампании в Германии, организованным бойкотом евреев.
Но, по-видимому, это решение встретило оживленную и ав-
торитетную оппозицию внутри самого правительства. Гин-
денбург, фон Папен, фон Нейрат, националисты и руково-
30

дители рейхсвера осаждали Гитлера предостережениями
и советами умеренности. Пресса Гугенберга высказалась
против бойкота. Даже экс-кайзер из Доорна, говорят, вы-
разил свое неодобрение. В результате был проведен всего
лишь один однодневный демонстративный бойкот 1 апре-
ля, под предлогом, что «заграничная антигерманская кам-
пания юдаизма пошла на убыль».
Все же и без формального бойкота преследования ев-
реев во всей Германии не прекращаются и поныне. Несмот-
ря на то, что официальные еврейские организации стре-
мятся смягчить эти преследования всяческими обязатель-
ствами лояльности по адресу правительства,— атмосфера
продолжает оставаться накаленной. Отмечены многочис-
ленные самоубийства евреев, не выдерживающих атмосфе-
ры ненависти и унижений, в которую их погружает новый
режим. Особенно тяжко приходится лицам интеллигентных
профессий. Массы евреев стали выезжать из Германии —
правительство запретило выезд без визы. Сумбур пока в
разгаре. Будущее покажет, удастся ли вожакам германского
фашизма выйти, хотя бы тактически, из плена той погром-
ной зоологической идеологии, которую они столь пламен-
но проповедовали, добиваясь власти: в строительстве со-
временного государства идеология эта— плохой, нелад-
ный инструмент. Она хуже преступления, она — ошибка.
Никогда Германия не была столь далека от духа Гете и
Шиллера, как теперь, поскольку она заявляет себя— Гер-
манией Гитлера.

НАЦИОНАЛИЗМ. ГОСУДАРСТВО. ПАРТИЯ.
Расовая тема упрямо и постоянно звучит в национал-
социализме. Но секрет его широкого успеха лежит все же
не в зоологически-расовом, а в национальном пафосе. Он
выступает боевым и ярким национализмом. Самый «ра-
сизм» его воспринимается массами, скорее, лишь как пре-
людия, наукообразная предпосылка патриотических его
призывов.
«Наш лозунг, наша программа: Германия, только Герма-
ния, ничего кроме Германии!»— восклицает Гр. Штрассер.
«Мы боремся,— пишет Гитлер,— за обеспечение жизни и
роста нашей расы и нашего народа, за благополучие его сы-
нов, за чистоту его крови, за свободу и независимость ро-
дины, дабы наш народ был в силах выполнить миссию, по-
рученную ему творцом мира».
В речах гитлеровских ораторов часто провозглашается
знакомая идея германского «мессианизма»: немцы — пер-
вый народ в мире и Германии должно принадлежать выс-
шее место среди народов. Книга Гитлера кончается патети-
ческим заявлением о грядущем владычестве германской
расы над землею. «Идите за нами, — призывает немцев Геб-
бельс. — Завоевывайте Германию. И Германия снова завою-
ет мир».
Традиции заносчивого националистического эгоцен-
тризма достаточно живы в Германии, чтобы движение, от-
крыто их усвоившее, добилось шумного успеха. Гитлер пуб-
лично превозносит шовинизм — в пику духу Локарно и
фразеологии Лиги Наций. «Боязнь шовинизма, свойствен-
ная нашему времени, есть свидетельство его импотенции...
Великие перевороты стали бы невозможны на этой земле,
32

если бы фанатическая, даже истерическая страсть уступила
место буржуазным добродетелям спокойствия и порядка».
Страстный, беззаветный патриотизм, ставящий благо роди-
ны выше всего, громко издевающийся над пацифистским
лицемерием творцов Версаля, не мог не найти отклика в
стране Бисмарка, которую формулы Веймарского катехизи-
са сумели внешне опутать, но не внутренне переродить.
За Германией не только великое прошлое: она достой-
на и славного будущего. По коричневой армии пронесся
лозунг «Третьей Империи», полный магического, едва ли
не религиозного энтузиазма. Две империи — в прошлом:
Священная Римская Империя Германской Нации и великая
держава железного канцлера. После нынешнего печально-
го исторического антракта несокрушимая народная воля
воздвигнет третью (и, по-видимому последнюю, «оконча-
тельную») империю— грядущее мировое германское госу-
дарство расового гения и солидарного труда. Эту несокру-
шимую политическую волю, этот спасительный националь-
ный порыв высшей эсхатологической значимости берется
воплотить и упорядочить немецкая национал-социалисти-
ческая рабочая партия.
По адресу Веймарской республики у гитлеровцев нет
иных чувств, кроме презрения и ненависти. И нельзя от-
рицать, что эти чувства, сознательно превращаемые ими в
проповедь, лозунг, плакат, — находят благоприятную среду.
Не повезло демократии в Германии. Рожденная под несчаст-
ным созвездием военного разгрома, она как-то неразрывно
сочетала себя в народной душе с национальным позором;
это не вина ее, а беда. Веймар и Версаль — братья-близне-
цы; ненависть к Версалю рикошетом бьет и Веймар. Это не
могли не понимать и сами демократы. «Лучше народ, сво-
бодный вовне при внутреннем несвободном строе, неже-
ли народ, скованный извне, при самой свободной внутрен-
ней организации», — заявил в свое время в Веймаре Кон-
рад Гаусман. На лице молодой республики горят ужасным
проклятием пощечины Клемансо.
33

И демократия не сумела искупить этих пощечин. Она не
нашла в себе внутренних сил, способных выразить, офор-
мить, возглавить процесс национального возрождения. Не
нашла нужных слов и жестов. Она запуталась в своем собст-
венном бессилии, в собственных противоречиях, стала как
бы тормозом ренессанса, опиумом народа, готового к про-
буждению.
Так ли это на самом деле? — Едва ли. Во всяком слу-
чае, не вполне так. Но это так в сознании, в психике, в ду-
шах людей. Логически демократию и парламентаризм, если
угодно, можно отстаивать и оправдывать. Но суть в том, что
безнадежно отмирает либеральный, демократический, пар-
ламентарный человек, человеческий материал. От парла-
ментаризма и демократии уходят, уводятся души. И это —
решает вопрос.
Какое строение власти, какую форму правления усво-
ит Третий рейх? Детали выяснит время, но принцип очеви-
ден: режим национальной диктатуры. Новое государство,
будучи историчным, будет консервативным, и, в то же вре-
мя, выйдя из национальной революции, оно воспримет ре-
волюционный облик. Жизненный импульс, лежащий в его
основе, обусловит его органическое единство, его живую
целостность. Оно преодолеет рационалистический либера-
лизм современного капиталистического государства и за-
менит его новой формой политического бытия. Оно нис-
провергнет арифметическую демократию и вместо власти
количества утвердит иерархию качеств. Оно будет актив-
ным, творческим, оно подчинит себе безоговорочно част-
ные интересы и хозяйственную жизнь.
Гитлер и его друзья не жалеют красок для живописания
пороков парламентаризма и формальной демократии. Весь
относящийся сюда критический инвентарь русского боль-
шевизма и итальянского фашизма с их суровым лексиконом
обильно использован пророками третьего царства. Гряду-
щая Германия будет построена на принципах, противопо-
ложных французской революционной идеологии 1789 года.
34

Вместо демократии — рожденная в политической борьбе
новая аристократия, власть лучших, возглавляемая наилуч-
шими: «наиболее совершенное государственное устройст-
во,— пишет Гитлер,— это такое, которое вернейшим об-
разом обеспечивает за лучшими умами народного целого
руководящее значение и определяющее влияние». Вместо
выборов — рабочий отбор по способностям, личной годно-
сти, как это везде происходит в сфере хозяйственной: спо-
собнейшие преуспевают. Государство должно усвоить исти-
ну, что нет решений по большинству, — есть лишь единолич-
ные решения, связанные с ответственностью полномочных
лиц. Основное— не советы и советники, а решения и ре-
шающие лица. Нужно вспомнить старый принцип прусской
армии: авторитет каждого начальника сверху вниз и его от-
ветственность снизу вверх. При такой организации в корне
меняется природа собраний, именуемых ныне парламен-
тами. В расистском государстве это будут работающие, а
не голосующие палаты представительства профессий, при-
званные к сотрудничеству с ответственными властями госу-
дарства и обладающие компетенцией деловых совещатель-
ных органов. Так будет обеспечено безусловное сочетание
абсолютного авторитета с абсолютной ответственностью.
В этом идейно-политическом конспекте нетрудно ощу-
тить прямое влияние фашизма и косвенное, отраженное —
большевизма. Ленинская концепция советов как рабочей
демократии и план корпоративного государства Муссоли-
ни противостоят в наши дни старому рисунку либерально-
демократической буржуазной государственности. Нельзя
отрицать напряженной актуальности этого формально-по-
литического противостояния, осложненного рядом реаль-
ных взаимных отталкиваний внутри того и другого государ-
ственного типа: национальные антагонизмы демократий и
социальные полярности диктатур. Как бы то ни было, но-
вые исторические условия выдвигают новые государствен-
ные формы. Перейдя от Веймара к Потсдаму, Германия пе-
рекочевала из одного политического лагеря в другой.
35

Национальная диктатура — централистична: это дикта-
тура единой идеи. И по основным своим политическим уст-
ремлениям, и по историческим своим истокам национал-со-
циализм антифедералистичен. Он выступает в этом отноше-
нии как бы очередным и, быть может, завершающим этапом
в процессе объединения Германии, неуклонно развивав-
шемся за последний век. Немецкий федерализм — по Гитле-
ру— нужен евреям, большевикам, французам, как средство
ослабления Германии — немцам он не нужен. Это все равно
что антагонизм между немецкими католиками и протестан-
тами: он раздувается лишь врагами Германии. Смешно гово-
рить о государственном «суверенитете» малых германских
земель. Государственный суверенитет— удел националь-
ной державы, охраняющей народ от опасностей извне и
представляющий ему внутри широкую свободу, связанную с
любовью к отечеству и расовой гордостью. Единое государ-
ство — как форма, единый народ — как содержание. «Ли-
ния Майна» в качестве политической перегородки — при-
зрак преодоленного прошлого. Местные особенности могут
находить отражение и оформление в сфере культуры, но не
государственной политики. Можно сохранить внешнюю ви-
димость федеративного устройства государства, — но необ-
ходимо обезвредить, обезопасить ее. Немецкий патриотизм
немыслим в границах провинции — это патриотизм фатер-
ланда. Помимо того, современность с ее техникой, побеж-
дающей пространство, не может не влиять и на социаль-
но-политическую жизнь: прежнее государство— нынеш-
няя провинция, а государство нашей эпохи, на прежний
масштаб, — стоит континента. «Национал-социалистическая
идея,— пишет Гитлер,— не есть служанка политических
интересов отдельных германских государств— она долж-
на стать повелительницей немецкой нации». Власть идеи —
единство власти, диктатура волевого центра.
В точном соответствии с диктотариальной идеологией
находится и организационная структура самой национал-
социалистической партии. Опять-таки она целиком заимст-
36

вована у итальянского фашизма, в свою очередь, переняв-
шего ее в основном у большевиков: в этом смысле Ллойд
Джордж назвал, как известно, Ленина — «первым великим
фашистом наших дней». Конечно, не кто иной, как именно
Ленин должен быть признан в нашу эпоху отцом и наибо-
лее глубоким теоретиком этого организационного принци-
па, сочетающего в себе живую непосредственную ориента-
цию на широкие массы с повышенной оценкой значимости
руководства, авторитета и жесткой дисциплины. Орденское
братство сочетается с орденской иерархией и орденским
послушанием. У Ленина эта организационная идея была
связана с коммунизмом, с подновленным марксистским ми-
росозерцанием и собственной, тщательно продуманной
философией современной эпохи. Фашизм стремится поста-
вить взятый у Ленина организационный принцип на служ-
бу другому политическому и историософскому миросо-
зерцанию. У фашизма свой большой стратегический план;
кое в чем он своеобразно пересекается и перекликается с
большевистским, во многом ему противоречит. Диалектика
этих двух значительнейших идеократических систем наше-
го времени на фоне объективной диалектики наличных со-
циальных сил и тенденций наполнит собой, вероятно, бли-
жайший период мировой истории.
«Фашистская партия,— гласит формула Муссолини,—
это армия и порядок; в нее входят, чтобы служить и повино-
ваться». При такой орденской, милитаризованной органи-
зации легко понять, какое исключительное значение полу-
чает руководство, командование, штаб. «Нужна строжайшая
централизация и дисциплина внутри политической партии
пролетариата,— писал Ленин,— чтобы организаторскую
роль пролетариата проводить правильно, успешно, побе-
доносно». Вот почему придавал он всегда первостепенней-
шее значение «выработке хороших, надежных, испытанных
и авторитетных вождей». «Партия должна выть вылита из
одного куска, — вторит Ленину его ближайший ученик и со-
ратник Зиновьев. — Громадная сложная машина приводит-
37

ся в действие находящимся в центре тонким, усовершенст-
вованным механизмом. На этом механизме не должно быть
ни пылинки — иначе вся машина пойдет не так, а то и оста-
новится вовсе». «Партия есть единство воли», — комменти-
рует Ленина Сталин.
Но в то время, как ленинская доктрина связывает пар-
тию теснейшим образом с рабочим классом, авангардом и
главою которого она является, фашизм пытается теорети-
чески осмыслить и практически осуществить возможность
сверхклассовой национально-государственной партии: «со-
трудничество классов, развитие всех национальных энер-
гий» (Муссолини). Гитлер в этом отношении всецело следу-
ет за фашизмом: бурно атакуя марксистский догмат клас-
совой борьбы, он ему противополагает, как мы уже знаем,
догмат расового и национального единства.
Далее, заимствуя у Ленина формально организацион-
ный принцип строения партии, фашизм острее и специ-
фичнее подчеркивает его диктаториальный, авторитар-
ный характер. В большевизме, исторически укорененном
в марксистскую социологию, личный момент, роль вож-
дя или вождей — не выступает, не выпячивается столь де-
монстративно. В коммунистической партии доселе сохра-
няется выборность и центрального партийного комитета, и
его генерального секретаря; авторитет и прочное положе-
ние руководства достигается мерами не уставного порядка,
формально не фиксируется; центризм партийного аппарата
объявляется «демократическим». Фашизм, напротив, фор-
мально провозглашает несменяемость дуче, открыто усваи-
вает принцип водительства, авторитарной иерархии, назна-
чаемость сверху на все партийные должности. Он возводит
в теорию исторически сложившуюся большевистскую прак-
тику, порывает и с самим обрядом демократической выбор-
ности, как-либо излишним, либо вредным, лелеет самую
идею вождизма как главу угла.
«Нужно воспринимать меня как миф!»— восклицает
Муссолини. Кажется, еще немного, и он обожествит себя,
38

как Диоклетиан. «Настало время сказать: немногие и из-
бранные... Жизнь возвращается к индивидууму».
Совсем иной стиль у большевиков. Ленин постоян-
но настаивал на органической сращенности масс— через
класс и партию — с вождями, поскольку последние отвеча-
ют своему назначению: «договориться до противоположе-
ния вообще диктатуры масс диктатуре вождей есть смехо-
творная нелепость и глупость».
Вождистский авторитет Сталина ныне всемерно крепит-
ся партийным аппаратом. Но сам диктатор никогда не по-
зволит себе авторитарного жеста. Напротив, он не упустит
случая подчеркнуть неоспоримость изначального приори-
тета масс. Недавно, в феврале этого года, на съезде колхоз-
ников-ударников, он использовал для характерной демон-
страции письмо неких безвестных безенчукских колхозни-
ков, в котором, по обыкновению, превозносились подвиги
советских вождей под руководством тов. Сталина.
«В письме имеется одно неправильное место, с кото-
рым никак нельзя согласиться,— сказал Сталин. — Дело в
том, что безенчукские товарищи изображают свой труд в
колхозе трудом скромным и незначительным, а труд ора-
торов и вождей, говорящих иногда трехаршинные речи,—
трудом великим и творческим. Безенчукские товарищи до-
пустили тут ошибку. Прошли те времена, когда вожди счи-
тались единственными творцами истории, а рабочие и
крестьяне не принимались в расчет. Судьбы народов и го-
сударств решаются теперь не только вождями, но прежде
всего и главным образом миллионными массами трудящих-
ся. Рабочие и крестьяне, без шума и треска строящие заво-
ды и фабрики, шахты и железные дороги, колхозы и совхо-
зы, кормящие и одевающие весь мир, — вот кто настоящие
герои и творцы новой жизни».
Нельзя упускать из виду это существенное различие
«стилей» большевизма и фашизма. И тот и другой — дик-
таториальны. Но первый и в авторитаризме своем пребы-
вает принципиально демократичным. Второй, даже и «вла-
39

дея демократией», принципиально утверждает— автори-
таризм.
Гитлер опять-таки и здесь целиком на стороне фашизма.
В основе партии— непререкаемый авторитет вождя! Лич-
ность есть нечто творческое и вдохновенное; как нельзя за-
менить великого поэта или художника, так незаменим поли-
тический вождь, — ибо его деятельность тоже лежит в сфере
искусства, отмечена божественной печатью. Люди не равны,
как и народы. Иерархия диктуется самой природой. «Нацио-
нал-социалистическое движение антипарламентарно и по
внутреннему существу своему, и по внутренней организа-
ции, — читаем в Mein Kampf, — т.е. оно отрицает и вообще, и
по отношению к собственной структуре принцип большин-
ства, при коем вождь низводится до уровня лишь простого
исполнителя воли и мнения других. И в малом, и в великом
движение наше защищает начало безусловного авторитета
вождя и соответствующей его ответственности». Партия —
воплощение идеи, страстной, исключительной, непримири-
мой. Сила политической партии — менее всего в умственной
самостоятельности и оригинальности каждого отдельного
ее члена; сила ее— в его абсолютной, слепой дисциплини-
рованности, преданности руководству, технической наход-
чивости и расторопности. Основа партии— не дискуссия, а
команда. Залог успеха партии — небольшое количество вер-
ных; за толпами сочувствующих дело не станет. И, главное,
фокус партии, ее мозг, ее душа — вождь, der Fuhrer.
Отто Штрассер, уйдя от наци, опубликовал ряд своих
бесед с Гитлером. «Мы должны, — заявил ему последний в
одной из этих бесед,— отобрать людей нового склада ха-
рактера, вождей, которые в своем поведении не будут ру-
ководствоваться моралью жалости, но которые поймут, что,
будучи высшей расой, они имеют право управлять, при-
казывать и утверждать свое господство без всяких цере-
моний». Того же порядка суждение высказывает Гитлер в
своей дюссельдорфской речи промышленникам начала
1932 года: «Величие народа, — говорит он, — получается не
40

от суммы всех его дел, а только от суммирования величай-
ших, рекордных дел отдельных личностей. Истинным наро-
довластием является правление, при котором народом во
всех областях его жизни руководят выдающиеся личности,
прирожденные таланты». Эти личности утверждают себя в
борьбе. И отсюда очевидно, что нужно отбросить «лжеуче-
ние, будто бы жизнь в этом нашем мире не должна поддер-
живаться путем постоянной борьбы».
Это принципиальное социологическое «ницшеанство» с
его ставкой на людей «высшей породы», творцов и героев,
на аристократию ума и воли — весьма типично для немецко-
го фашизма, является, как пишет сам Гитлер, «ведущим фак-
тором национал-социалистического миросозерцания». Во-
жди — это особая раса, обладающая естественным правом
на власть: таков закон природы, такова интуиция арийства,
столь ненавистная евреям, разлагателям и разрушителям
по призванию. Правда, у теоретиков фашизма встречается
и другая постановка вопроса, на первый план выдвигающая
долг, социальную обязанность вождей, как и рядовых пар-
тийцев, а не их исконное аристократическое право; «пом-
ните, — наставлял фашистскую молодежь Муссолини, — фа-
шизм не сулит вам ни почестей, ни должностей, ни выгод,
а только бремя долга и борьбу». Однако приведенные суж-
дения Гитлера, конечно, не случайны: своей грубой откро-
венностью, примитивностью своего социального натура-
лизма они красноречивы и показательны. Такова же и фило-
софия героев этого героя масс. «Мировая история, — пишет
он в своей книге, — творится меньшинством, поскольку в
этом количественном меньшинстве воплощено большинст-
во воли и решимости». Кому, как не гениям, не избранным
вождям, удастся добиться толку от «тупого бараньего стада
нашего многотерпеливого народа», кому, как не им, по пле-
чу одолеть «гранитную глупость нашего человечества»?!
В годы моды на Ницше острили, что сверхчеловеки по-
всюду бродить стали стадами. Так и теперь «тупые бараны»
и счастливые обладатели «гранитной глупости» приходят в
41

экстаз от соответствующих сентенций их великого Адольфа
и, встречаясь, вместо «здравствуй», приветствуют друг дру-
га священным возгласом — «ура Гитлеру!»
В точном согласии с идеологическими предпосылка-
ми, авторитарный принцип осуществлен и практически в
партийной организации. После первого периода бурного и
стихийного роста партии движение вводится в планомер-
ное русло. Сразу же устанавливается неуклонный центра-
лизм. Весь аппарат партии подчинен мюнхенскому центру,
знаменитому «коричневому дому»: это генеральный штаб
германского фашизма. Ему непосредственно подчиняют-
ся областные организации, руководимые единолично вож-
дями, назначаемыми из центра: политическая организация
без вождей — все равно что армия без офицеров. Област-
ное руководство назначает работников на места. Это, по су-
ществу,— то же большевистское «секретародержавие», но
только узаконенное, откровенное, не облеченное и в фор-
му выборности. «Демократизм» вытравлен вызывающе и
принципиально. При областных организациях функциони-
руют агитационно-пропагандистские отделы; обер-агита-
тор партии д-р Геббельс станет министром пропаганды в
правительстве Гитлера, «дабы страна не впала в летаргиче-
ский сон». Большое влияние уделяется гитлеровскому сою-
зу молодежи, фашистскому сколку ленинского комсомола.
Постоянно подчеркивается значимость воспитания, школы.
При партии работает ряд вспомогательных организаций
непартийного типа: союз студентов и учащихся, объедине-
ния юристов, врачей, учителей и проч. Гитлер, несомненно,
знаком с ленинским учением о профсоюзах как школе ком-
мунизма, а также с итальянским корпоративным опытом:
«профессиональное движение,— пишет он,— нужно на-
править в каналы патриотизма». Нужно, чтобы профессио-
нальные союзы не только оттолкнулись от марксизма, но и
прониклись положительным национал-социалистическим
миросозерцанием. Нужно, чтобы они были орудием не мар-
ксистской классовой борьбы, а междуклассового, общена-
42

ционального трудового сотрудничества и фундаментом
грядущего представительства профессий, хозяйственного
парламента. Не организуя на данной исторической стадии
своих профсоюзов, национал-социалисты должны прони-
кать в чужие, чтобы разрушить их и потом переделать по-
своему. В третьей империи, разумеется, не будет никаких
корпораций, кроме национальных, т.е. расистских.
И, наконец,— штурмовые отряды, Sturmabteilungen.
Идея нуждается в материальном воплощении и реальной за-
щите внешней силой. Старые буржуазные партии обанкроти-
лись прежде всего потому, что хотели «бороться лишь духов-
ным оружием», когда нужно было постоять за идею не только
«духовно». Революция обнаружила их жалкое бессилие, они
позорно капитулировали перед улицей. С другой стороны, и
чисто военные организации оказывались не на высоте поло-
жения, будучи отравлены роковой идеей «внеполитичности»
армии. Жизнь требовала создания партии нового типа, пар-
тии, воодушевленной новой целью и построенной на новых
организационных основах. Таков примерно ход мысли Гитле-
ра. Ясно, что его истоки — в России и Италии.
Марксистскому миросозерцанию необходимо проти-
вопоставить иное, но столь же целостное миросозерцание,
рассуждает он дальше. Против марксистских массовых ор-
ганизаций нужно выдвинуть массовые же организации на-
циональные, состоящие не только из преданных отечеству
душ, но и из натренированных выучкой тел.
Так создаются штурмовые отряды, «камло короля Гит-
лера», как их называет Малапарте. Это — не армейская ор-
ганизация для защиты государства от внешних врагов и
не какой-либо тайный союз с многоэтажными целями. Нет,
они — непосредственное порождение политической пар-
тии нового типа; их задача — обеспечить победу партий-
ной идеи в национальном масштабе. Вместе с тем, они —
школа воспитания молодежи в духе расистской программы.
Может быть, впоследствии они также смогут облегчить за-
дачи возрождения и чисто военной силы Германии.
43

Еще в 1921 году партийные вожди работают над орга-
низацией ударных дружин. Мюнхенский путч рассеивает их,
сводит на нет. Они возрождаются в 1929 году, вместе с рос-
том красной опасности и притоком денежных средств. Успех
партии на сентябрьских выборах 1930 года дает новый мощ-
ный толчок их процветанию и развитию. В 1929 году они на-
считывают в своем составе около 80 тысяч человек; к кон-
цу 30-го года в них входят уже 200 тысяч; а к моменту появ-
ления Гитлера у власти они распухают до 400 тысяч. Теперь
правительство всеми путями стремится ввести их в государ-
ственный аппарат. В первую очередь в форме «вспомога-
тельной полиции». Принимаются меры к их вооружению.
Вербовались штурмовые отряды из элементов изряд-
но пестрых, но приводимых к единству военноподобной
муштрой. Безработные рабочие и патриотические студен-
ты, императорские офицеры и вчерашние красные фронто-
вики, фанатики идеи и жертвы нужды, искатели приключе-
ний и герои корысти — этот парадоксальный человеческий
сплав устремляется под штурмовые гитлеровские знаме-
на спасать Германию. Тут и отбор политических единомыш-
ленников, тут и, говоря словами одного немецкого журна-
листа,— «исключительно мутный бассейн, в коем стеклись
все отбросы, все недовольство страны». Однако мельни-
ца партийной идеократии перемалывает этот разношерст-
ный материал в одноцветную и вескую массу. Состояние от-
рядов особенно улучшилось в 1931 году, когда во главе их
был поставлен некий капитан в отставке Рем, человек рас-
порядительный и способный.
Так в лоне веймарской демократической республики
зрел и вооружался ее могильщик и наследник— Третий
рейх национал-социализма.

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ТРЕТЬЕЙ ИМПЕРИИ
Какова международно-политическая ориентировка на-
ционал-социализма? Какой курс внешней политики реко-
мендует Германии Гитлер?
Исходная общая предпосылка его рецептов— подъ-
ем национального самосознания, мужество, энергия, сме-
лость: «сила — вечная мать права». Мир не для трусливых
народов: «добрый Бог принципиально не делает трусливые
народы свободными». Пацифизм— преступление против
истории и против собственно расы: «мир опирается не на
пальмовые венки плаксивых пацифистских кликуш, а на по-
бедный меч миродержавного народа, ведущего человечест-
во к служению высшей культуре». Германии подобает реши-
тельная, активная внешняя политика. Первая ее задача —
отвоевание утраченной свободы, возрождение Германии
как свободного самостоятельного государства. А затем уже
сам собою встанет вопрос и о воссоединении с немецким
народом отторгнутых от него и пребывающих под чужезем-
ной властью братьев по крови. Но решать этот вопрос при-
дется со всей осторожностью, диктуемой трезвой реальной
политикой, чуждой фантастики и сентиментальности.
Заклятым врагом немецкого народа является и остается
Франция. Совершенно безразлично, кто правил или будет
править Францией, Бурбоны или якобинцы, бонапартисты
или буржуазные демократы, клерикальные республикан-
цы или красные большевики,— конечной целью француз-
ской внешней политики всегда будет утверждение на Рейне
и гарантией успеха этого устремления — разгромленная и
расчлененная Германия. Англия не позволит Германии стать
мировою державой, Франция же— державой вообще, ка-
45

кой бы то ни было; большая разница! Ныне, рассуждает Гит-
лер, мы и не боремся пока за положение мировой держа-
вы, наша сегодняшняя цель— возрождение нашей родины,
наше национальное единство, насущный хлеб для наших де-
тей. И с этой точки зрения Германии по пути с двумя евро-
пейскими державами: Англией и Италией. Нужно всячески
использовать англо-французское соперничество и итало-
французские трения. Дружбе с фашистской Италией не дол-
жен препятствовать южнотирольский вопрос: ради боль-
ших выгод следует уметь идти на необходимые жертвы, не
смущаясь словесными протестами буржуазных болтунов,
слепых орудий в руках еврейства, опасающегося сближения
Берлина с фашистским Римом. Что касается Англии, то ос-
новная помеха на пути соглашения с ней — все то же влия-
ние международного юдаизма, еврейского финансового ка-
питала, очень сильного и в английских правящих кругах.
Внешняя политика Третьего рейха будет руководство-
ваться идеей самодостаточности германского государства.
«Я лично считаю необходимым,— заявляет Гитлер,— раз
навсегда порвать с убеждением, будто бы наши судьбы обу-
словлены в мировом масштабе». Нужно, чтобы германский
народ смог прокормить себя сам; только тогда он обеспе-
чит себе возможность свободного бытия. Но для осущест-
вления этой цели необходима обширная территория, удов-
летворяющая известным экономическим и военно-полити-
ческим требованиям. Имейся у Германии такая территория
в 1914 году, исход мировой войны был бы иным; блока-
да врагов не принесла бы столь эффективных результатов.
Нужно, чтобы установилось нормальное соотношение меж-
ду численностью населения и размерами государственной
территории.
Ежегодно население Германии увеличивается на 900 ты-
сяч душ. Куда их размещать и как обеспечить их пропи-
тание?
Ни французский путь ограничения рождаемости, ни
меры внутренней колонизации, ни дальнейший рост на-
46

циональной индустрии и промышленного экспорта (путь
довоенной Германии) — ни один из этих рецептов не годит-
ся: первый из них самоубийственен и несовместим с буду-
щим великого народа, второй — паллиативен, третий тоже
не радикален и вдобавок наталкивается на сложные между-
народно-политические препятствия. Единственно правиль-
ное, надежное и достойное решение — путь непосредст-
венного расширения территории, внешняя колонизация.
Только тогда можно будет серьезно говорить о хозяйствен-
ном самодовлении, экономической автаркии германского
государства. Только тогда может идти речь о сохранении
здорового крестьянского класса как устойчивого фунда-
мента нации. Право на расширение превращается в истори-
ческий долг великого народа, если без присвоения новых
земельных пространств он обречен на гибель. Если бы на-
роды высшей культуры, отравленные идеями современной
демократии, воздерживались от расширения своей терри-
тории и замыкались в рамки внутренней колонизации, мир
стал бы скоро добычей низших рас. Нельзя смотреть на по-
литические границы как на заказанные вечным правом и
наивно надеяться на идиллию мирной, полюбовной их пе-
рекройки. Нет в них ни безусловной стабильности, ни абсо-
лютной справедливости: едва ли небо ставит себе задачей
отрезать одному народу территорию, в пятнадцать раз бо-
лее обширную и удобную, нежели другому.
Но куда же расширяться, где искать новых территорий,
пригодных для заселения немцами и экономического ос-
воения?
Заморская экспансия в наличных условиях— исключе-
на. В свое время Германия, как известно, опоздала к деле-
жу мира. Теперь же без новой войны с Англией и Франци-
ей сколько-нибудь значительных внеевропейских колоний
ей не получить. Разумеется, совершенно исключено также
продвижение Германии на юг и на запад в Европе: с точ-
ки зрения реальной политики, ныне бессмысленно и даже
преступно требовать восстановления довоенных границ и
47

тем самым воскрешать распавшийся антигерманский меж-
дународный фронт 1914 года. «Национал-социалисты чуж-
ды дурному ура-патриотизму нашего современного буржу-
азного мира». Но выход есть — на восток!
Будущее Германии — на востоке Европы. С определен-
ностью, не оставляющей сомнений, Гитлер заявляет, что
расширение германской территории может и должно про-
изойти «в общем и целом, только за счет России».
Тяжкая ошибка старой Германии — пренебрежение
этой истиной. Нужно было, во что бы то ни стало заручив-
шись дружбой с Англией, обрушиться на Россию и взять у
нее столько земли, сколько необходимо не для одного лишь
нынешнего поколения, но для спокойного развития и роста
нации в течение столетий. Удобные случаи представлялись:
хотя бы 1904 год, русско-японская война. С Англией можно
было тогда столковаться. В результате сложилась бы ина-
че вся история двадцатого века. Была бы избегнута миро-
вая война ценою пролития несравненно меньшего количе-
ства крови. Но вместо того, чтобы вступить на этот путь, гер-
манская политика, увлекшись ошибочным лозунгом «наше
будущее на морях», привела к международной изоляции
Германии, к ее столкновению с Англией, причем и Россия
тоже оказалась в стане ее врагов. Не следовало, цепляясь
за больную, пестрокровную Австрию, ловить призрак все-
общего мира, чтобы ввязаться в войну при наименее бла-
гоприятной обстановке: «мирно-хозяйственное завоевание
мира» — заведомая невозможность и вреднейшая иллюзия.
Не следовало гнаться за непосредственными клочками зем-
ли в Африке, когда можно было с гораздо меньшим риском
обеспечить себя ценнейшими землями тут же в Европе.
Но даже если и признать для Германии целесообраз-
ным путь промышленной агрессии и торговой экспансии,
империализма заморских владений,— нужно было, всту-
пая на него, иначе ориентировать внешнюю политику го-
сударства: нужно и можно было в борьбе с Англией, неиз-
бежно связанной с этим курсом, опереться не на Австрию и
48

Италию, а на Россию. Иначе говоря: если не с Англией про-
тив России, то с Россией против Англии. Старая Германия
пошла по третьему, бессмысленному и злополучному, пути
тройственного союза. И пришла к версальской катастрофе.
Третья империя должна исправить эту тяжкую истори-
ческую ошибку второй и построить международную поли-
тику Германии на существенно иной основе. «Мы, нацио-
нал-социалисты, — заявляет Гитлер, — сознательно ставим
крест на внешней политике предвоенной Германии. Мы
продолжаем путь, прерванный шесть веков тому назад. Мы
останавливаем вечный германский поход на юг и на запад
Европы и поворачиваемся лицом к стране на востоке. Мы
расстаемся наконец с колониальной и торговой политикой
военного времени и переходим к территориальной поли-
тике будущего».
Русские не принадлежат к числу высших рас. «Духовный
и моральный уровень русского народа потрясающе низок».
Всегда бросалась в глаза глубокая пропасть между образо-
ванным слоем этой страны и широкими народными масса-
ми, безграмотными, нищими, первобытными. Историческое
русское государство не было плодом государственной ода-
ренности славян, — скорее, оно являлось замечательным
документом государственного творчества германцев в сре-
де ниже стоящей расы: правящий слой исторической Рос-
сии был в значительной мере германского корня, да и рус-
ское образованное общество в большей своей части не
было русским по национальности и славянским по своему
расовому характеру.
Революция целиком уничтожила прежнюю элиту, заме-
нив ее новой: евреями, ужасной еврейской тиранией. Но
евреи способны лишь разрушать, а не созидать, они фер-
мент разложения, распада. С неслыханной жестокостью ис-
требили они русскую интеллигенцию, извели террором и
голодом около тридцати миллионов русских людей, дабы
закрепить за шайкой еврейских литераторов и бандитов
биржи власть над громадной страной. «Восточный колосс
49

созрел для гибели. И конец еврейского владычества в Рос-
сии будет вместе с тем и концом России как государства.
Мы предназначены судьбою стать свидетелями катастро-
фы, которая послужит лучшим подтверждением нашей ра-
совой теории».
Эта краткая, но выразительная философия русской ис-
тории и русской революции (по теоретическому уровню ее
одной уже можно судить о культурно-историческом круго-
зоре расистского вождя!) позволяет Гитлеру точнее опре-
делить международно-политическую ориентацию Третье-
го рейха.
Не должно быть и речи о союзе с Советской Россией.
Большевистское правительство безусловно несоюзоспо-
собно: мировое еврейство, в нем воплощенное, являет-
ся злейшим врагом всякого национального государства, а
следовательно и национальной Германии. «Нынешние вла-
стители России,— пишет Гитлер,— забрызганные кровью,
подлые преступники, изверги человеческого рода... Нель-
зя также забывать, что эти властители принадлежат наро-
ду, представляющему собой редкостную смесь звериной
жестокости с невероятной лживостью и ныне мечтающему
распространить свою кровавую тиранию на весь свет... Не
заключают договора с субъектом, которого единственная
цель — уничтожение своего партнера».
Помимо того, с точки зрения чисто военной, в случае
совместной войны Германии и России против Западной Ев-
ропы, а вероятно и против всего остального мира, — обста-
новка сложилась бы совершенно катастрофически. Дело в
том, что технически и Россия, и нынешняя Германия будут
бессильны перед врагами. Напротив, союз Германии с Анг-
лией за счет России — вполне возможен и целесообразен.
Что касается Франции, то она пребывает извечным, смер-
тельным врагом немецкого народа. Однако разгром ее не
является целью германской внешней политики — он может
стать лишь ее средством, поскольку парижское правитель-
ство будет препятствовать расширению Германии на вос-
50

ток: земель на востоке придется искать вооруженной ру-
кой в Париже. Подлинное и славное историческое будущее
Германской империи — именно там, на востоке Европы. По
стопам рыцарей древних орденов Прибалтики двинется
новая Германия добывать себе достойную ее территорию,
упорно работать германским плугом на земле, которую за-
воюет германский меч.
Пусть не ссылаются на Бисмарка, завещавшего Герма-
нии дружбу с Россией: не говоря о том, что нынешняя Рос-
сия весьма мало похожа на прежнюю,— самая устремлен-
ность германской внешней политики теперь должна быть
иной. Тогда еще были возможны два пути; теперь остался
один. «Вопрос не в том, что делал Бисмарк в свое время, а
в том, как поступил бы он теперь. И на этот вопрос легко от-
ветить: при его политической мудрости, он никогда не свя-
зался бы с государством, обреченным на гибель». Бисмарк
хотел опереться на Россию, чтобы развязать себе руки на
Западе. Но то, что тогда могло принести Германии пользу,
теперь способно лишь ей повредить. Впрочем, даже и тогда,
согласно изложенному уже выше мною Гитлера, ориентация
на Россию была ошибкой: нужно было в союзе с Англией
против панславистской и германоненавистнической России
закрепить раз навсегда континентальную позицию немецко-
го отечества германизацией территории на востоке.
Любопытно отметить еще одну сентенцию вождя на
этот счет: «германизировать можно лишь земли, а не лю-
дей». Очевидно, заселение немцами громадных русских
пространств предполагает предварительное их очищение
от русских: высшая раса не должна загрязнять свою кровь
общением с низшей. Каким образом избавиться от славян-
ского населения на этих громадных пространствах, прямо
не говорится. Но апелляция к древним германцам и добле-
стным меченосцам отлично заменяет прямые рецепты: ра-
зумеется, тут ставится вопрос об истреблении и порабо-
щении в прямом и подлинном смысле этих слов. Древние
германцы очищали свои земли от славянских старожилов
51

поголовным уничтожением населения при помощи меча и
огня. Третье царство, вероятно, сумеет применить более со-
временные способы — скажем, газы и бактерии. Но в суще-
стве дела оно пребудет верным расовым традициям и слав-
ным историческим воспоминаниям.
Свои размышления по поводу внешней политики Гит-
лер сопровождает кратким «Политическим завещанием
Германской Нации», содержащим формулировку как бы об-
щих основных принципов желанного поведения Германии
в мире. Вот это завещание:
«Никогда не допускайте возникновения двух континен-
тальных держав в Европе. Каждую попытку создать рядом с
Германией вторую военную державу, или хотя бы государ-
ство, способное стать таковой, рассматривайте как нападе-
ние на Германию и считайте, что Германия в таком случае
имеет не только право, но и обязанность всеми средствами,
включая вооруженную силу, помешать образованию такого
государства, а если оно уже возникло — то сокрушить его.
Заботьтесь о том, чтобы сила нашего народа опиралась
не на колонии, а на территорию нашего отечества в Европе.
Не считайте Империю упрочившейся до тех пор, пока она не
в состоянии представить каждому отпрыску нашего народа
собственного участка земли; и это — на столетия. Никогда
не забывайте, что священнейшее право на этом свете есть
право на землю, которую хочешь обрабатывать сам, и свя-
щеннейшая жертва — кровь, проливаемая за эту землю».
Таковы международно-политические установки Гитле-
ра. Ясно, что в них возрождаются наиболее исключитель-
ные и заносчивые притязания довоенного германского на-
ционализма, огрубленные и вульгаризированные во вкусе
эпохи масс. Провозглашается нескрываемой целью— гер-
манская гегемония в Европе, а затем и во всем мире: «или
Германия будет мировой державой, или ее не будет вовсе».
Старый пангерманистский максимализм, раз уже так дорого
обошедшийся немцам, словно снова воодушевляет их, ув-
лекает широкие круги молодежи, становится правительст-
52

венной программой: в этом безумии есть система, и в этом
историческом анахронизме чувствуется исторический рок.
Восточные планы вождя разрабатываются и уточняют-
ся в его штабе, встречая особое сочувствие в «балтийском»
секторе последнего. Нередко говорится о желательности
возвращения к Брест-Литовскому трактату, «безграничную
гуманность» которого сам Гитлер демонстративно оплаки-
вает в своей книге. «Версаль минует, а Брест-Литовск будет
жить», — повторяют его сподвижники. Тщательно исследу-
ются украинский, белорусский и лимитрофный вопросы:
расчленение России— естественная предпосылка «рас-
ширения» германской территории. Не забывают, конеч-
но, и Польши: «уничтожение польского государства,— пи-
шет Розенберг, — является первой необходимостью Герма-
нии». Следует здесь отметить, что и раньше неоднократно
правые немецкие политики пытались зондировать почву в
консервативных французских и английских кругах на пред-
мет возможностей создания единого антибольшевистского
фронта Европы, дабы разом решить обе задачи: 1) ликви-
дировать московский революционный очаг и 2) разрешить
путем раздела России основные европейские затруднения.
После прихода Гитлера к власти этот зондаж заметно
оживился: он вполне в духе внешне-политического рисун-
ка расизма. Всецело подходит он также и союзникам Гит-
лера по кабинету: фон Папен, франкофил и крайний анти-
большевик, всегда был горячим сторонником широких вос-
точных планов.
Дипломатическая неопытность национал-социалисти-
ческих лидеров уже в первый месяц привела их, однако, к
некоторым неловким шагам. В международную печать про-
никли сведения о секретном свидании фон Розенберга в
Локарно или Лозанне с некими итальянскими деятелями
и о «частной» беседе прусского министра внутренних дел
Геринга с французским послом в Берлине Франсуа Понсе.
При этом Геринг будто бы обещал французам помощь Гер-
мании в деле освоения Украины Францией и Польшей в об-
53

мен на данцигский коридор, а Розенберг развивал перед
итальянцами план создания «федеративного литовско-бе-
лорусско-украинского государства, включающего польские
и советские земли». Эта информация вызвала энергичные
отклики центральной советской прессы о «шутах на троне»
и «клоунах в роли дипломатов». Взбудоражила она, конеч-
но, и поляков, немедленно усиливших свои военные отря-
ды в Данциге. Не встретила она сочувствия и во Франции:
закулисные заигрывания германской реакции неизменно
отклоняются кругами французского правительства радика-
лов, полагающими, что гитлеровская Германия представля-
ет для Франции не меньшую, а большую опасность, нежели
красная Москва. Поль Бонкур публично заявил, что герман-
ской националистической диктатуре необходимо противо-
поставить блок трех великих западных демократий, а пра-
вая пресса заговорила даже о целесообразности новой
оккупации Рура. В сфере же конкретных политических ком-
бинаций сегодняшнего дня случилось так, что появление у
власти в Германии правой коалиции стимулировало фран-
ко-советское сближение. Тем самым перед новорожденной
Третьей империей сразу же создалась непосредственная
угроза международной изоляции. Общий облик гитлеров-
ского правительства таков, что оно не может рассчитывать
на популярность, а тем более поддержку в обеих англосак-
сонских державах; особенно вредит ему его боевой, отдаю-
щий средневековьем, антисемитизм. При таких условиях и
Муссолини, политик осторожный и уже достаточно иску-
шенный, вынужден проявлять в отношении Гитлера и его
вдохновенных планов выжидательную сдержанность, хотя
Италия, подобно Германии, заинтересована в «ревизии» по-
слевоенных трактатов и хотя международно-политические
пути обеих держав имеют явную тенденцию сойтись. Одним
словом, реальная международная обстановка с первых же
недель показала гитлеровцам, что, говоря словами Макиа-
велли, «между действительностью и мечтой громадная раз-
ница; кто пренебрегает знанием действительности, тот вме-
54

сто спасения идет к гибели». Пафос «национальной рево-
люции» требует внешнеполитического динамизма в первую
очередь: нигде, как здесь, демагогия обязывает. Но зато и
нигде, как именно здесь, в сфере внешней политики, реаль-
ные успехи воинствующего пангерманизма не представля-
ются столь трудно достижимыми, столь маловероятными.
На одном из предвыборных митингов в начале марта
Гитлер не только, по обыкновению, громил коммунизм, но
также допустил резкий выпад по адресу Советского Союза:
«лучше быть в Германии в тюрьме, — заявил он, — нежели
там на свободе». Этот выпад, естественно, вызвал острые
комментарии советской прессы и формальный протест со-
ветского полпреда в Берлине перед министром иностран-
ных дел. Последний поспешил представить официальные
любезные заверения, что, впрочем, не помешало прусской
полиции и расистским штурмовикам провести в эти же дни
ряд обысков в советских торгпредствах и отделениях Неф-
тесиндиката (о-во «Дероп») и совершить ряд насилий над
советскими гражданами в Германии. В своей парламент-
ской декларации 23 марта Гитлер, касаясь германо-совет-
ской проблемы, подчеркнул, что его правительство наме-
рено придерживаться дружественной политики по отно-
шению СССР— политики, выгодной для обоих государств;
именно правительство национальной революции в состоя-
нии вести такую позитивную политику. «Борьба с комму-
низмом в Германии,— прибавил он, — есть наше внутрен-
нее дело, и здесь мы не потерпим никакого вмешательства
извне; но государственно-политических отношений с ино-
странными державами, с которыми нас связывают важные
общие интересы, это никогда не будет затрагивать».
В начале мая было ратифицировано соглашение сто-
рон о продлении берлинского договора, а также советско-
германского арбитрационного пакта. Литвинов и герман-
ский посол в Москве фон Дирксен обменялись соответст-
вующими документами. Оба эти акта, как известно, лежали
в основе благожелательных— некоторые утверждали,
55

даже «полусоюзных» — отношений между обоими государ-
ствами. Таким образом, гитлеровское правительство выну-
ждено пока фактически продолжать старый штреземанов-
ский курс германской внешней политики.
Установленная рапалльским трактатом 1922 года база
мирных и даже дружественных германо-советских отноше-
ний обусловлена вескими объективными факторами, эко-
номическими и политическими. Не так легко эти факторы
изменить и эту базу разрушить. За десять лет между обеими
странами успели наладиться тесные взаимные связи, раз-
рыв которых болезненно отозвался бы не только на СССР,
но и на Германии. Влиятельные слои германской буржуа-
зии заинтересованы в деловом контакте с советским рын-
ком. В руководящих кругах рейхсвера также немало сто-
ронников германо-советского сближения. Характерно, что
и среди национал-социалистических лидеров внешнепо-
литическая концепция Гитлера не встречает единодушно-
го одобрения, чего и сам он не скрывает. Геббельс и Штрас-
сер до последнего времени слыли решительными совето-
филами: Германии, утверждали они, по пути с молодым и
смелым большевистским великодержавием, призванным
доконать изолгавшиеся и распадающиеся демократии ев-
ропейского Запада. Отто Штрассер отошел от партии в зна-
чительной мере из-за разногласий по русскому вопросу, и
ныне в своем органе «Der schwarze Sender», перенесенном
в Вену, ведет бойкий обстрел гитлеровской политики. Было
бы, однако, ошибкой переоценивать значимость всех этих
разногласий: они не удержат правительство Гитлера-Папе-
на от попыток большой антисоветской игры, которой смысл
и приз — раздел России.
Нельзя отрицать, что серьезные исторические тенден-
ции диктуют объединение европейских государств, созда-
ние «Пан-Европы» с неизбежной политической направлен-
ностью, заостренностью против СССР. Но, с другой сторо-
ны, нельзя не видеть, что многочисленные разнообразные
сложные препятствия противодействуют, на счастье Совет-
56

ского государства, этим тенденциям. И уже, во всяком слу-
чае, не ультрашовинистской, по-старому эгоцентрической,
реакционно-милитаристской Германии Гитлера и Гугенбер-
га под силу осуществить эту трудно осуществимую задачу.
Скорее, напротив, такая Германия явится дополнительным
препятствием на пути ее осуществления.
Разумеется, многое здесь, в этом огромном всемирно-
историческом комплексе, будет зависеть также и от Совет-
ской России, ее государственной устойчивости и полити-
ческой позиции, от путей дальнейшего развития русской
революции.

СОЦИАЛЬНАЯ ПРОГРАММА. СОЦИАЛИЗМ
Переходим к социальной программе наци, второму
ключу их к сердцам массы. Какое реальное содержание
кроется под громкими и сенсационно звучащими пунктами
программы о национализации трестов, уничтожении нетру-
дового дохода и долгового рабства, разделении прибылей
и т.д.? Что представляет собой гитлеровский социализм?
Прежде всего, конечно, это понятие полемическое: оно
направлено против «марксизма», против коммунистов и со-
циал-демократов. Нужно вырвать притягательное знамя со-
циализма из рук интернационалистов. Нужно представить
дело так, что в 1918 году социал-демократы, «ноябрьские пре-
ступники», предали не только родину, но и социализм, пав на
колени перед мировой биржей, международным капитализ-
мом. Настоящие социалисты этого не сделали бы; они стали
бы защищать социализм до последней капли крови.
«12 лет,— гремит на митинге Геббельс,— интерна-
циональная социал-демократия ведет политику нацио-
нального унижения Германии, обманывая рабочих мира-
жами пацифизма и демократии и ополчаясь на всякого,
кто поднимает голос против этой политики дани. Доволь-
но! Мы, рабочие, проиграли и войну, и социализм. Вильсо-
новские 14 пунктов социал-демократы выдавали за социа-
лизм. В день 9 ноября 1918 года, когда у нас провозглаша-
лась «социалистическая республика», Германия оказалась
под пятою капиталистической Европы. И хотя Шейдеман
кричал, что отсохнет рука, подписывающая такой мир,—
он все-таки был подписан».
Нельзя отказать этим ударным нападкам в известной
полемической меткости. Перманентное «благоразумие» не-
58

мецкой социал-демократии действительно являло собой
удобную мишень для насмешек и обличений со стороны ее
политических противников. Тактика непрерывных и далеко
идущих компромиссов отняла у социал-демократических
лидеров не только волевую решимость и способность к ре-
волюционному риску, но даже и чутье своей собственной
наследственной идеологии; получалось впечатление, что
она ложится на их души чуждым балластом. Напрягая все
усилия для спасения буржуазно-демократического строя,
они продолжали именовать себя социалистами. До моз-
га костей проникшись психологией легальности по адресу
буржуазного государства, они в то же время не отрекались
открыто от революционного принципа. Вдобавок среди них
не оказалось политиков крупного масштаба, которые суме-
ли бы даже и тусклую тактику подать под острым, интри-
гующим массы соусом. Нетрудно было обвинить их в из-
мене социализму и революции. Коммунисты, как известно,
сделали это обвинение центром своей борьбы с ними. На
этот же путь, только справа, вступила и партия Гитлера.
Национал-социалисты спасают не только Германию, но
и социализм, подхватывая и высоко вознося его падающее
знамя. «В тот час,— продолжает Геббельс,— когда мар-
ксизм совершил свое всемирно-историческое предатель-
ство социализма, возник национал-социализм. Наша пар-
тия дала новую цель и новый смысл социализму, принес-
ла с собою и политическую страсть, и политическую логику.
Национал-социалистическое движение спасло у немецкого
рабочего веру в социализм. Мы сорвали маску с марксиз-
ма и обнаружили его капиталистическую харю. Мы доказа-
ли рабочим, что так называемая «рабочая» партия не имеет
права так называться: она втоптала в грязь все права наро-
да и все права рабочих... Мы дали социализму практиче-
скую политическую цель, дорогую для всей нации. Покуда
на немецком народе тяготеет проклятие военной вины и он
должен платить миллиарды мировому капиталу, не может
быть и речи об осуществлении социализма. Социализм воз-
59

можен лишь у свободного народа. Мы же бьемся в тенетах
мировой биржи».
Если немецкие социал-демократы предали идею со-
циализма на поругание мировому капиталу, то немецкие
коммунисты, послушные рабы московитов, используют ее в
интересах всемирного еврейства, что по сути дела одно и
то же. И те и другие в конце концов служат единому демо-
ну разложения, распада, гибели. И те и другие— злейшие
враги не только национальной Германии, но и подлинного
социализма. Красный интернационал отнюдь не есть нечто
отличное от золотого, желтого.
В особую заслугу своему движению гитлеровцы вме-
няют сочетание, синтез начал социализма и национализма.
Сам Гитлер, по строю своих мыслей отстоящий от социали-
стической идеи значительно дальше многих своих после-
дователей, с своей стороны подчеркивает этот синтез. «Гер-
мания,— по его словам,— переживает кризис не власти, а
миросозерцания. В нем противостоят друг другу буржуазно-
национальный и марксистски-интернациональный лагери.
К спасению от этого кризиса ведет третий путь, указанный
нами: путь синтеза национализма с социализмом». О том же
говорит и Геббельс: «Мы не национальные социалисты и не
социалистические националисты; мы национал-социалисты.
Это означает, что национализм и социализм у нас стали чем-
то единым и нераздельным; один из них мы не можем мыс-
лить без другого. Мы подпираем национализм социализ-
мом, и социализм мы начиняем национализмом».
Социалистический мотив звучит с подчеркнутой на-
стойчивостью у тех, кто пришел к фашизму слева; это и по-
нятно. Так, например, Штрассер любит особенно горячо и
часто доказывать серьезность социалистической установки
у наци. «Национал-социалисты, — заявляет он, — являются
социалистами, подлинными немецкими социалистами! Мы
отвергаем опошление этого понятия, смягчение этого тер-
мина, превращение «социалистического» в «социальное», в
этот плачевный плащ, прикрывающий ставшей очевидной
60

наготу капиталистической хозяйственной системы... Нет, мы
социалисты, и не боимся принять на себя весь одиум этого
имени, так безобразно искаженного марксизмом».
Но если марксизм столь жестоко скомпрометировал
идею социализма, то какое содержание вкладывают в нее
новые ее адепты?
Не так-то легко ответить на этот вопрос. Расистские
ораторы и журналисты предпочитают больше превозно-
сить свой социализм, чем определять его сущность. Если
марксистская мысль, худо ли, хорошо ли, создала серьез-
ную, разработанную, имеющую традиции школу, научную
концепцию социализма, то вожди немецкого фашизма пока
что могут ей противопоставить больше декламацию поли-
тических митингов, серию намеков и обрывки схем, неже-
ли солидную, целостную теорию, в которой концы сведены
с началами.
Но все же некоторые общие очертания гитлеровско-
го «социализма» могут быть установлены и сейчас, как мо-
жет быть уловлена и его социально-политическая природа.
Не без основания идейным источником социалистических
вдохновений расизма многие считают Освальда Шпенглера,
его известный памфлет «Пруссачество и социализм». Шпенг-
лер проводил там знак равенства между исконно прусской
идеей государственности — и социализмом: «в этом смыс-
ле, — писал он, — первым сознательным социалистом был
не Маркс, а Фридрих Вильгельм I». Социализм отождеств-
ляется также и с империализмом, будучи «обезбоженным
фаустовским жизнечувствием, политическим, социальным,
хозяйственным инстинктом реалистически настроенных
народов нашей цивилизации», но уже не нашей культуры,
угасшей к XIX веку. Социализм, далее,— это германское
«сверхличное единство», противополагаемое индивидуа-
лизму англичан: прусская армия, прусское чиновничество,
бебелевские рабочие— вот социалистический стиль! Фор-
мулой такого социализма могут служить знаменитые слова
Фридриха Великого: «я первый слуга своего отечества». Та-
61

кой социализм глубоко идеалистичен, он есть система дол-
га, категорического императива, связь приказа и послуша-
ния. Если капитализм можно обозначить как общественный
порядок, покоящийся на богатстве, то социализм — это об-
щественный порядок, основанный на авторитете, диктату-
ре организации, принципе служения государству. Маркс,
утверждает Шпенглер, совсем не понял, что такое истин-
ный социализм; и как социолог, и как философ он был все-
цело во власти английских идей, английского стиля, в плену
капиталистических категорий. Он проглядел государство,
увлекся концепцией частного классового эгоизма, воспри-
нял всю мировую историю по-английски, т.е. материалисти-
чески. Он фальсифицировал, исказил подлинную немецкую
идею социализма.
Несомненно, эти боевые, ударные, хотя и построенные
на подмене понятий, мысли Шпенглера оказали большое
влияние на идеологов национал-социализма. Для Гитле-
ра они были сущей находкой. Представлялась удобнейшая
возможность похитить у врагов популярный лозунг, объя-
вить его своим, в то же время его обезвреживая, лишая его
ядовитого жала: социализм— это Фридрих Великий, а во-
все не диктатура пролетариата!
«Социализм это офицерский корпус, — заявляет Штрас-
сер вполне в духе Шпенглера. — Социализм — это Кельн-
ский собор. Социализм — это стены старой имперской сто-
лицы».
Вместо экономической характеристики — поэтический
образ, либо портрет душевной стихии, феноменология сти-
ля. Отсюда и определения, яркие, бьющие на эффект, но од-
носторонние и почти безбрежно формальные. В них можно
усмотреть кокетничанье или эпатаж, если бы не чувствовал-
ся за ними сознательный политический расчет. Публично
переодевая социализм в старопрусскую военную, а также и
гражданскую чиновничью форму, лидеры наци стремились
примирить с ним — а главное с собой! — социальные вер-
хи: для последних такой «социализм» менее всего опасен.
62

Парализуя, так сказать, «извнутри» вредоносность социали-
стической пропаганды и социалистического движения, за-
клиная вещим словом встревоженный Ахеронт, они име-
ли основание рассчитывать на реальную помощь сверху. И,
как увидим, в этом они не обманулись.
Однако было бы ошибочно полагать, что этим шпенг-
леровским определением исчерпывается отношение гит-
леровцев к социализму. Все-таки лозунги в какой-то мере
обязывают. Как двуликий Янус, Гитлер, уличный агитатор
и массовый вождь, помимо лица, авгурски улыбающегося
верхам, имеет еще и другое, обращенное книзу. Не исклю-
чена возможность, что при двух лицах у него одно сердце;
но это уже дело психологов и биографов.
Формулы Шпенглера для национал-социалистических
политиков хороши, но не всегда достаточны. Их необходи-
мо конкретизировать. В старой тяжбе лиц и классов против
государства правда на стороне государства. Но какова же
должна быть государственная политика нашей эпохи? Госу-
дарство само — в гуще социальных влияний и групповых
интересов: не отмахнуться от этого «марксистского» аргу-
мента. Государство государству рознь. Неужели можно ог-
раничиться указанием, что социализм — это только этатизм
и ничего более?
«Великая антикапиталистическая устремленность наше-
го времени, — говорил Штрассер в рейхстаге, — доказывает,
что мы стоим на грандиозном историческом повороте: дело
идет о преодолении либерализма, о возникновении новой
экономической идеи, о новом восприятии государства».
Государство, согласно этому новому его восприятию,
становится активным, наступательным, принципиально все-
сильным. «Все в государстве, ничего вне и против государ-
ства», — гласит знаменитая формула Муссолини, звучащая,
несомненно, в той же идеологической тональности. Госу-
дарство перестает быть нейтралистским, агностическим —
оно берет на себя право учить, вести, решать. Но столь ши-
рокие его дерзания могут быть оправданы лишь тогда, если
63

оно служит общенародным интересам и целям. Оно обя-
зано знать, куда идет, иметь свое «миросозерцание», соз-
навать свою «идею». Оно должно воплощать в себе благо
народа, как органического целого. Вся политика, все хо-
зяйство, вся культура должны стать народными, общена-
циональными и — пронизанными ведущей идеей.
Когда государство в интересах народа сочтет необхо-
димым изменить формы хозяйственной жизни, оно вправе
и обязано это сделать.
«Государство, — провозглашает Геббельс, — есть сум-
ма всех народных хозяйственных и политических функций,
сумма народной мощи. Оно воплощает в себе политиче-
ский народ, и потому оно вправе определять жизненный
закон общества. Оно— высший контрольный орган, и оно
вправе вмешаться в хозяйственную жизнь, если форма хо-
зяйства начнет угрожать свободе и чести народа. Оно вме-
шивается, когда хозяйство не вмещается в рамки общей по-
литики; в противном случае оно его оставляет в покое».
Государство должно быть не классовым, а всенародным.
Его задача — эмансипироваться, освободиться от оков ин-
дивидуалистического индустриального общества. Но этого
нет в современной действительности. Нынешнее государ-
ство— классовое: капиталистическое. И национал-социа-
листы ополчаются против классового государства, призы-
вают заменить его другим— тем, в котором править будет
их партия.
Что же сделает она, придя к власти? Вмешается ли гит-
леровское государство в хозяйственную жизнь или «оста-
вит ее в покое»? И если вмешается, то как и зачем?
Нам известна партийная программа. Она достаточно
радикальна, она демонстративно подчеркивает свою анти-
капиталистическую заостренность. Но беда в том, что о ней
не знаешь: программа она или тактика?
На митингах и в брошюрах, как и в своей программе,
наци не щадят капитализма. Но, всматриваясь ближе в их
высказывания, анализируя наиболее ответственные их за-
64

явления, приходишь к выводу, что их идеология, посколь-
ку о ней можно серьезно говорить, развивается в том же
направлении, по которому с гораздо большим блеском шел
итальянский фашизм. Ее антикапитализм — относителен, ус-
ловен. В сущности, она приближается к той идеологии про-
мышленного «этатизма», конкретный облик которого доста-
точно ясно обрисовался уже к началу нашего века: сначала
теоретически, а в послевоенную эпоху отчасти и практиче-
ски. Государство— верховный контролер экономической
жизни общества, государство— регулятор, государство —
«огонь Весты». Для того чтобы реально стать им, оно выну-
ждено произвести внутреннюю реконструкцию: от старой
формальной демократии к новой современной националь-
ной диктатуре плебисцитного типа. Собственность— не
священное право, а социальная функция. Труд — всеобщая
обязанность. Свобода — в пределах, диктуемых благом це-
лого и целям государства. Широкое социальное законода-
тельство. Экономический парламент, «Связанное» хозяйст-
во, возрастающая роль планового начала. И, наконец, рас-
ширение государственного сектора хозяйства, рост прямой
предпринимательской деятельности государства: «холод-
ная социализация».
Эта система рецептов, чрезвычайно распространен-
ная в наше время и богатая вариантами, несомненно, ухо-
дит глубоко корнями в наличную экономическую и поли-
тическую действительность. О радикальной реконструк-
ции экономических отношений не может не заботиться и
современная демократия, пытающаяся совместить новое
экономическое содержание с прежней политической фор-
мой: достаточно вспомнить, что веймарская конституция
провозглашала, что «собственность обязывает», что «поль-
зование ею должно быть в то же время служением обще-
му благу» (статья 153). Сама жизнь вплотную ставит все эти
проблемы «реорганизованного капитализма» и «государст-
венно-частного хозяйства»: перерождение тканей децен-
трализованной буржуазной экономики неоспоримо. Нель-
65

зя также отрицать, что необычайное оживление мысли в
этом направлении обусловлено в наши дни активностью
боевой социалистической идеологии, угрозой революци-
онно-социалистического рабочего движения. Именно в ка-
честве предохранительного клапана, предотвращающе-
го революционный взрыв, выступает идеология реформы,
стремящаяся «сочетать старое с новым», укротить и упо-
рядочить частнокапиталистическую стихию планомерным
воздействием государства.
Социализму противостоит «государственный капита-
лизм». Тем менее, казалось бы, оснований называть «социа-
лизмом» гибридную расистскую программу, противопола-
гающую себя исторически сложившейся теории социализ-
ма. Но тут еще раз приходится констатировать, что секрет
этой словесной натяжки, этой сознательной стилизации по-
нятий нужно искать в потребностях политической тактики
прежде всего; это фланговый марш в маневренной борьбе с
врагом. Слова имеют свою судьбу; очевидно, престиж само-
го термина «социализм» ныне козырь в политической игре.
Разумеется, этот козырь нажит не самодовлеющим звучани-
ем термина, а содержанием, вложенным в него историей.
Свои «социалистические» устремления Гитлер и его
штаб стремятся направить, главным образом, в русло не-
мецкой национальной ненависти к «международному фи-
нансовому капиталу», борьба с которым, по слову само-
го вождя, есть «один из важнейших программных пунктов
борьбы германской нации за ее хозяйственную независи-
мость и свободу». Образ «интернациональной биржи» чрез-
вычайно удобен для массовой агитации национал-социа-
лизма: он воплощает собою одновременно и ненавистных
версальских мучителей Германии, и «мировую чуму» трави-
мого расизмом еврейства, и, если нужно, известную часть
отечественной буржуазии, и, наконец, даже рабочих, зара-
женных ядом марксистского интернационализма; одна из
работ Розенберга так и озаглавлена: «Международный фи-
нансовый капитал как руководитель рабочего движения
всех стран».
66

Свою социально-экономическую программу Гитлер
вслед за Федером пытается теоретически обосновать раз-
личием двух видов капитала: 1) капитал промышленный,
также аграрный и 2) капитал банковский, также торговый.
Первый объявляется положительным экономическим фак-
тором, творческой силой; это капитал национальный, срос-
шийся с родной почвой. С ним — не война, а мир и союз.
Что же касается второго, т.е. биржевого, финансового, спе-
кулятивного капитала, то он выступает интернациональным
паразитическим наростом на здоровом теле национально-
го хозяйства. От него необходимо избавиться. Достигнуть
этого можно коренной реорганизацией кредита — под зна-
ком уничтожения «тирании процента». Национал-социали-
сты, придя к власти, создадут единый центральный банк с
беспроцентными ссудами всем верным немцам для произ-
водительных целей. Они упразднят золотой стандарт и вве-
дут «национальную денежную единицу». Каким образом
порвать связь между промышленным и финансовым капи-
талом, не разрушая в корне всей системы современного ка-
питалистического хозяйства, — в этом основная проблема
указанной хозяйственной проблемы, книжкою Гитлера не
решаемая. Нечего также говорить, что в ней тщетно было
бы искать и мало-мальски серьезного обоснования теории
«беспроцентного кредита», вызвавшей оживленные крити-
ческие выступления ряда германских экономистов.
Однако было бы ошибкою отрицать актуальность и
предметность этих больших тем. Антагонизм промышлен-
ного и банковского капиталов, при всей их сращенности, —
не праздная выдумка национал-социалистов, а подлинная и
существенная черта нынешней стадии капиталистического
хозяйства. В частности, в Германии, благодаря целому ряду
сложившихся специфических условий, банки не пользуют-
ся столь прочной самостоятельностью и не занимают столь
командующего положения, как в англосаксонских странах и
во Франции. Обесценение марки дало возможность герман-
ской промышленности в значительной мере освободиться
67

от облигационной и банковой задолженности. Послеинфля-
ционный период принес с собой, с одной стороны, насту-
пление на Германию иностранного, главным образом аме-
риканского, финансового капитала, а с другой — усиление
роли Рейхсбанка, в зависимость от которого попали и гер-
манские банки, и германская промышленность. Большин-
ство частных германских банков ныне живет и работает в
значительной мере благодаря субсидиям, ссудам и гаран-
тиям Рейхсбанка, держащего их в своих руках путем слож-
ной сети своеобразных связей. Параллельно наблюдаются
любопытные тенденции поглощения отдельных банков тя-
желопромышленными объединениями, также создание по-
следними специальных «домашних банков», концернбан-
ков, в свою очередь связанных с Рейхсбанком. Правда, сам
Рейхсбанк является особым, самобытным, единственным в
своем роде организмом, принципиально автономным, фор-
мально почти независимым от государства и связанным как
по существу, так даже и организационно с отечественной,
а затем и международной банкократией. Однако, с другой
стороны, при всей своей формальной независимости по от-
ношению к государству, он все же не может, конечно, не ис-
пытывать на себе давление государственной власти и не
считаться с курсом государственной политики; не следует
переоценивать его «принципиальной» самостоятельности.
Многое зависит здесь от самого государства, от характе-
ра и облика государственной власти: одно дело нейтрали-
стская буржуазная демократия и другое— идеократиче-
ский авторитаризм. Вскоре после появления Гитлера у вла-
сти произошла смена директора Рейхсбанка, «финансового
директора» Германии: д-р Лютер, ставленник банков и за-
щитник «свободного хозяйства», уступил место Шахту, кан-
дидату крупной промышленности и стороннику тесной свя-
зи Рейхсбанка с активным идеократическим государством.
Если и раньше нельзя было говорить о гегемонии круп-
нейших банков по отношению к ведущим промышленным
предприятиям Германии, то теперь, когда Рейхсбанк ста-
68

новится прямым покровителем крупной промышленности,
противопоставляющей себя спекулятивному банковскому
капиталу, можно, схематизируя и стилизуя, выдвинуть тезис
о намечающейся «победе промышленности над банками и
государства над частнокапиталистической промышленно-
стью». В самом деле, если учесть победу идеи «банковского
этатизма» и если, кроме того, принять во внимание значи-
тельный рост этатизма промышленного, т.е. государствен-
ных предприятий в стране, — станет очевидно, что углуб-
ление процесса этатизации становится реальной истори-
ческой возможностью для Германии: это путь, ведущий к
широкому регламентированию всей кредитной системы го-
сударством, государственному контролю над банками, а за-
тем и к их поглощению Рейхсбанком, к государственному
капитализму, фундаментальной реконструкции всего бур-
жуазного хозяйства, в конечном счете, может быть, к тому,
что на советском языке называется — «построением фунда-
мента социалистической экономики». Нет надобности до-
бавлять, что даже и при наличии соответствующей воли у
государства, — на пути этом немало препятствий, из коих
особенно серьезны те, что вытекают из международной
природы современного финансового капитала и связанных
с ним могущественных интересов.
Но тут истории предстоит вплотную испытать содер-
жание национал-социалистической идеократии. На что она
способна и какова ее подлинная сущность?
Ибо одно дело— слова и лозунги политических лю-
дей. Другое дело — их субъективные замыслы и умыслы.
И третье дело— их объективная историческая роль, их
действительное место в событиях эпохи, в расстановке бо-
рющихся и мирящихся, наступающих и отступающих соци-
ально-политических сил.

ЛИЦОМ К ПЛУТОКРАТИИ. ДВОЙНАЯ ИГРА
С момента своего возникновения национал-социали-
стическая партия боевым центром своего политическо-
го действия избрала борьбу с «марксистским фронтом»: с
коммунистами и социал-демократами. И в этом своем ка-
честве она явилась естественной попутчицей фронта плу-
тократического, магнатов тяжелой индустрии и крупного
землевладения.
«Гитлер — оплот против большевизма». Это очень су-
щественный, веский аргумент. Гитлера можно и нужно под-
держивать, вопреки всей его антикапиталистической агита-
ции, а может быть даже и благодаря ей, если она отнима-
ет улицу у марксизма и поможет покончить с ненадежной
Веймарской республикой. А с самим Гитлером можно пола-
дить, а в случае чего потом — и справиться: «социализм ду-
раков» — вещь не слишком опасная.
Такова — в упрощенной и оголенной формулировке —
схема рассуждений плутократии на тему об отношении к
национал-социализму.
Известны слова Мирабо о Робеспьере: «Этот человек
очень опасен: он действительно верит в то, что говорит».
О Гитлере на социальных верхах устанавливается об-
ратное мнение: этот человек не так опасен, как выглядит
на митингах, напротив, это полезный человек: он отнюдь не
верит всему тому, что говорит. Он первоклассный загонщик
масс. И вывод ясен: от участия фашистов в правительстве
землетрясения не случится.
Как реагирует на эти суждения Гитлер? — Не строя до-
гадок о личных его расчетах и целях, нетрудно представить
себе, как могут рассуждать «ортодоксальные», так сказать,
70

«честные» национал-социалисты, склонные принимать ан-
тикапиталистическую установку своей партийной програм-
мы всерьез.
«Нам нужно отвоевать улицу у марксистов и овладеть
государственным аппаратом. Тогда, будучи у власти, сред-
ствами национальной диктатуры мы одернем, как следу-
ет, господ капиталистов и заставим их нести надлежащие
жертвы на алтарь отечества. Теперь же мы можем, мы впра-
ве, в интересах дела мы даже обязаны пользоваться их под-
держкой. Помогая нам, они из двух зол выбирают для себя
меньшее. Принимая их помощь, мы приближаемся к пер-
вой своей цели: к государственной власти. А затем, придя к
власти, мы приступим к выполнению всей нашей социаль-
ной программы народного государства, мы национализи-
руем банки, мы социализируем все, что созрело для этого,
все, что уже не нуждается в духе частной инициативы. Мы
добьемся, что вся государственная жизнь будет проникну-
та нашей идеей».
Такова — в упрощенной и оголенной формулировке —
наиболее правдоподобная схема рассуждений «правовер-
ного» национал-социалиста на тему об отношении его пар-
тии к плутократии.
Конкретным выводом из обеих схем должен был явить-
ся тактический блок между руководством наци и крупной
буржуазией Германии. Политический брак по расчету.
Чтобы развиться и процвести, новая партия нуждалась
в средствах: для ведения большой политики, как для веде-
ния войны, нужны деньги, деньги и деньги. На случай воз-
можных уличных боев создавались, как известно, штурмо-
вые отряды партии, «частная армия» в десятки, а затем в
сотни тысяч человек, когорты гражданской войны. Они об-
ходятся дорого, большие миллионы марок. Партийный ап-
парат, предвыборные кампании — все это требует средств.
И средства находятся. Откуда?
Ходило много легенд об источниках пополнения гит-
леровской казны. Нередко утверждалось, что деньги в нее
71

притекают из заграницы: итальянские фашисты, английские
консерваторы, вездесущий Детердинг, даже швейцарская
буржуазия, даже... русские большевики!
Эти легенды оспариваются серьезными наблюдателями.
Едва ли можно сомневаться, что партия доставала средства,
главным образом, если не исключительно, внутри страны,
а не за ее пределами. Известную часть расходов удавалось
возмещать «легальными» доходами: членские взносы, при-
быль с платных митингов и собраний, обычно многолюд-
ных; в частности, особенно прибыльными неизменно ока-
зывались выступления самого вождя. Но, конечно, львиную
долю расходного бюджета приходилось покрывать субси-
диями. Помощью имущих классов.
Насчитывали немало высококапиталистических покро-
вителей национал-социализма. Нередко упоминались име-
на стального короля и члена н.-с. партии Фрица Тиссена,
рейнско-вестфальского угольного магната Кирдофа, паро-
возного туза Борзига, фортепьянной фирмы «Бехштейн», ка-
лийного концерна и многих других. Назывались и кое-какие
банки. Также и к юнкерам херренклуба протягивались буд-
то бы нити из коричневого дома. Некоторые принцы кро-
ви, увлеченные патриотическими перспективами движе-
ния, с своей стороны, говорят, не отказывали в посильной
лепте. Экс-кронпринц открыто приветствовал пробужде-
ние национальной весны. Вильгельм из Голландии, пользу-
ясь случаем, заверил, что живет спокойно, покуда действу-
ет Гитлер. Какой парадоксальный для народного социализ-
ма синклит благожелателей и благодетелей!
На буйном массовом митинге гитлеровский оратор
вдохновенно громит международную буржуазию, концер-
ны и тресты, «глотателей дивидендов». А в то же самое вре-
мя эти поносимые, громимые глотатели уделяют частицы от
своих не менее проклинаемых дивидендов на нужды этого
оратора и его партии! Затейливы и прихотливы зигзаги по-
литических путей.
72

Кто для кого таскает из огня каштаны? Или мнима сама
двойственность контрагентов?
Лидеры наци в беседах с капиталистами стремятся вы-
держать независимый тон самостоятельной партии. Они
попутчики, не больше. Пусть капиталисты решают сами, с
кем им идти и кого поддерживать. Но только пусть они уч-
тут, что выбор достаточно ограничен: если не свастика, то
красное знамя. Безнадежно ставить ставку на веймарскую
демократию: ее песенка спета. Правда, помогая национал-
социалистам, капиталисты рискуют в будущем известны-
ми жертвами. Но лучше потерять кое-что, чем все. «Госпо-
да капиталисты должны помнить, — заявляет гитлеровский
обер-штурмовик Рем, — что мы являемся единственной си-
лой, способной защитить их шкуру». Эта шкура сама по себе
не заслуживает горячих симпатий, но пока она нужна наци,
ее приходится защищать. Гитлер проводит ту же мысль в
своем выступлении в Дюссельдорфе, в клубе промышлен-
ников (январь 1932 г.): «Неправильно было бы из нашей ус-
тановки против буржуазных партий делать вывод, что мы
против буржуазии. Наоборот, если бы нас не было, не было
бы давно и Германии и буржуазии». Не ради интересов са-
мих капиталистов, а ради блага государства и всего народа
нужно бороться с преждевременной и чрезмерной «мар-
ксистской социализацией». Наци борются не против собст-
венности, а против «злоупотребления собственностью».
Деловой контракт с организованной плутократией не
мог, конечно, не отразиться на политике Гитлера. Чем силь-
нее становилась его партия, тем отчетливее проявлялось
ее буржуазное «обмирщение». Каучуковые формулы эта-
тизма неудержимо наполнялись социально-реакционным
содержанием. И если слова на митингах продолжали еще
звучать радикально, политические дела вождя все безна-
дежнее отдалялись от соблазнительных обещаний и обяза-
тельств партийной программы.
В этом отношении весьма характерный эпизод произо-
шел с ее 17-м пунктом, тем самым, который формулировал
73

аграрные требования партии. Он провозглашал экспро-
приацию без выкупа земель для общего пользования, отме-
ну арендной платы на землю и пресечение всякой земель-
ной спекуляции.
Этот семнадцатый пункт имел очевидной задачей про-
ложить его авторам путь в деревню. Он должен был завое-
вать для наци миллионы крестьян.
Но такие пункты неизбежно обоюдоостры. Читать уме-
ют не только крестьяне, но и помещики. То, что могло легко
сойти в 1920 году кучке безвестных, хотя и подающих наде-
жды демагогов, доставляло немало хлопот лидерам огром-
ной массовой партии, нуждавшейся в средствах и прину-
жденной лавировать в сложной политической обстановке.
Ост-эльбским и прочим аграриям определенно не нра-
вился семнадцатый пункт. Конечно, они могли бы, подоб-
но промышленникам, не придавать особого значения про-
граммной словесности, памятуя ее условную, служебную
роль. Но, как видно, они оказались менее гибкими и сго-
ворчивыми, нежели политики тяжелой индустрии. И чтобы
не ссориться с организованным юнкерством, в 1928 году
Гитлер вводит к одиозному аграрному параграфу примеча-
ние, получающее силу партийного закона и печатающееся с
тех пор во всех изданиях «неизменной» программы, рядом
с пунктом, им разъясняемым. Вот это примечание:
«Так как партия стоит на почве частной собственности,
само собой разумеется, что слова «безвозмездное отчуж-
дение» касаются только законной возможности отчуждать,
в случае надобности, земли, приобретенные неправомер-
ным способом или управляемые несоответственно народ-
ному благу. В первую очередь, тезис направлен против ев-
рейских обществ спекуляции недвижимостями».
Ясно, что острота аграрной программы партии этим
примечанием сводилась на нет. Помещики могут не тре-
вожиться: Третья империя, государство немецкого социа-
лизма, процветающего «на почве частной собственности»,
меньше всего угрожает их интересам. Если же крестьянам
74

мало земли, а безработным нечего делать, внешнеполити-
ческая программа партии идет им широко навстречу: их
расселят на польских и русских землях, имеющих быть при-
соединенными к немецкому отечеству. Там хватит места и
для помещиков, и для крестьян, и для безработных. Нужно
ли добавлять, что такой выход из положения встречает все-
мерное сочувствие аграриев и родственной им по духу во-
енной аристократии рейха?
Но как же с национализацией трестов и концернов? —
На этот счет, первостепенный интерес представляет брошю-
ра Отто Штрассера, одного из бывших видных гитлеровцев,
опубликованная им после разрыва с партией. Особенно
любопытна приводимая Штрассером беседа его с вождем
21 мая 1930 года, ярко вскрывающая действительную уста-
новку расизма, о которой его представители долго воздер-
живались высказываться до конца.
Когда Штрассер задал Гитлеру вопрос, национализиру-
ет ли он, придя к власти, заводы Круппа, вождь ответил:
— Вы думаете, что я сошел с ума и что я собираюсь раз-
рушить германскую промышленность? Мы должны будем
вмешаться в управление крупными предприятиями лишь
в том случае, если их владельцы откажутся действовать в
интересах национального государства. Но для этого вовсе
не надо конфисковать предприятия или делать государство
участником в их управлении. Сильное государство может
обойтись без подобных мероприятий. Предприниматель,
ответственный за производство, дает заработок рабочим.
На чем вы основываетесь, требуя, чтобы он делал рабочих
участниками в своих прибылях и в руководстве предпри-
ятиями? Вы хотите посадить ему на шею чиновника или за-
водской комитет, ничего не смыслящие в производстве? Ни
один предприниматель не подчинится подобной мере.
Когда же Штрассер возразил, что в таком случае назва-
ние партии «национал-социалистическая» может ввести в
заблуждение народные массы, Гитлер заметил:
75

— Название «социалистическая» неудачно. Во всяком
случае, оно означает не то, что мы должны социализиро-
вать предприятие, а только то, что мы можем это сделать,
если их владельцы будут действовать во вред интересам
нации. В настоящее время они этого не делают, а потому
было бы преступлением разрушать народное хозяйство.
Эти заявления очень характерны для Гитлера. В нераз-
вернутом виде, в менее откровенной формулировке они
содержатся и во многих публичных его выступлениях. Его
этатизм — формален по преимуществу, основ капиталисти-
ческого строя он затрагивать не собирается, «разве только
это понадобится для блага государства».
По мере роста партии ее буржуазное перерождение
проявлялось, однако, все резче и очевиднее. Неумолимой
логикой вещей объятия социальных верхов оставляли все
больше следов на политическом облике фашистского вож-
дя. Правда, одновременно и рядом с ним, некоторые из его
соратников, вроде неистового Геббельса, «расистского Са-
вонароллы», продолжали с пламенной искренностью про-
возглашать «диктатуру социалистической идеи» и прокли-
нать «атавистическое безумие реакционного цезаризма».
Но на фоне стальных и угольных субсидий, в свете огово-
рок самого Гитлера становящихся все многозначительнее,
горячие социалистические выкрики партийных ораторов
неизбежно приобретали специфический колорит, воскре-
шали в памяти практику «полицейского социализма»; слов-
но в громадных масштабах и в новой обстановке герман-
ская плутократия собиралась повторить опыт нашей рус-
ской дореволюционной «зубатовщины».
Национально-патриотический гром движения, усили-
ваясь, постепенно заглушал его социальные мотивы. Пар-
тийная программа 20-го года, казалось, неудержимо пре-
вращается в пропавший документ. Марксистские враги на-
ционал-социализма, естественно, не жалели красок для
изображения Гитлера в качестве приказчика, лакея, марио-
нетки германских помещиков и капиталистов, выполняю-
76

щего их социальный заказ. Трудно отрицать, что объектив-
но, на данной, по крайней мере, исторической стадии, на
своей «первой фазе», успехи расистского движения отвеча-
ли надеждам и видам социальной реакции.
Особенно ярким проявлением буржуазно-реакционной
эволюции национал-социализма явился так называемый
«гарцбургский фронт национальной оппозиции», создан-
ный съездом правых партий в октябре 1931 года: открытый
блок Гитлера с Гугенбергом, королем правой прессы и од-
ним из виднейших капитанов тяжелой индустрии, бывшим
директором Круппа. Возглавляемая Гугенбергом партия гер-
манских националистов воплощает собой квинтэссенцию
старопрусского монархического консерватизма, густейшие
традиции юнкеров и военной касты. Единый фронт с этой
чистокровной и, казалось бы, анахронической реакцией за-
ставил даже некоторых просвещенных сторонников Гитле-
ра, «салонных национал-социалистов», сокрушенно пожи-
мать плечами: Гитлер в гугенберговском окружении — это,
мол, Наполеон в плену идей и людей ancien regime'a. Гарц-
бургский блок коричневого дома с херренклубом был все-
цело направлен против кабинета Брюнинга, свержение ко-
торого ставилось тогда реакцией в порядок дня. Он должен
быть заменен «национальным правительством», опираю-
щимся на союз националистов и гитлеровцев со всеми дру-
гими умеренными партиями, которые захотели бы примк-
нуть к соглашению. Конкретную программу этого грядуще-
го правительства съезд предпочел не указывать: это было
бы неудобно для блокирующихся групп. Как известно, гарц-
бургскому фронту уготована была живописная история, ко-
торую нам придется еще изложить. Конечно, плебейские
связи и уличные ужимки Гитлера не могли не шокировать
его новых союзников из аристократических гостиных и по-
клонников патриархальной философии Шталя. Но они ре-
шили с ним мириться: чтобы оседлать дьявола, приходится
соприкасаться с ним. Политика, как и война, немыслима без
хитроумных маневров.
77

После Гарцбурга Гитлер непосредственно входит в боль-
шую политическую игру, спускается, так сказать, из мансар-
ды в бельэтаж. К этому же времени относится начало ново-
го и резкого подъема национал-социалистической волны
в стране: на всех выборах партия одерживает блистатель-
ные успехи. Время фашиствует. В приказе от 1 декабря Гит-
лер уверенно заявляет, что его партия приближается к вла-
сти с «математической неизбежностью».
Двойная игра в разгаре — и притом двойная с двух сто-
рон.

СОЦИАЛЬНАЯ СРЕДА
НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМА
Но что же представляет собою та «масса», что идет за
диктатором коричневого дома? Какова социальная среда
национал-социалистического движения?
Ее специфической особенностью является исключи-
тельная ее пестрота. На голос фашистской сирены спешат
поистине — «воин, купец и пастух». С разных сторон несут-
ся отклики на красочные рекламы этого идейно-политиче-
ского Мюр и Мерилиза, этого гостеприимного прейскуран-
та, где за избирательный бюллетень каждый может найти
себе товар по вкусу. Неотмщенные обиды и ускользающие
надежды, патриотическая горечь и социальная ненависть,
беды кармана и язвы души, осадки военного безумия и на-
кипь послевоенного сумбура— все это впитывала в себя
гитлеровская пропаганда, обретая тем самым лихую взрыв-
чатую силу. И воспламенялся ею разнообразный человече-
ский материал.
В первую очередь льнет сюда так называемое среднее
сословие, миттельштанд: значительный социальный фактор
современной европейской жизни, столь высоко ценивший-
ся Бисмарком и во многих странах доселе слывущий опло-
том благоразумия и трезвого порядка. Его прельщает гор-
дый патриотизм, хотя бы и приправленный шовинистским
соусом, ему льстят нападки на большой капитализм, на бан-
ки, тресты, универсальные магазины, на крупных предпри-
нимателей и шиберов высокого полета. С другой стороны,
ему импонирует враждебная позиция по отношению к со-
циалистам и особенно коммунистам, агентам московского
большевизма и национального распада. Его сладко дурма-
79

нят посулы упорядочения, улучшения его нынешнего пла-
чевного материального положения. И его расстроенная,
выбитая из колеи, разношерстная армия готова с надеждой
кричать— heil Hitler!
Нередко приходится слышать, что средний городской
класс исчезает, «вымывается» волнами современного позд-
него капитализма, что мелкая промышленность неуклонно
уступает место крупной. Едва ли можно принять это сужде-
ние без оговорок. Историческая тенденция промышленной
и торговой концентрации— бесспорна. Но вопрос в тем-
пах и в картине нынешнего дня. Средний класс проявля-
ет в наше время поразительную, в сущности, устойчивость,
историческую живучесть: даже и бедствуя, он не сдается,
не исчезает, а упорно борется за существование. Средняя
и мелкая промышленность не погибла, будучи поглощена
крупной, а ухитряется еще уживаться рядом с ней, цепляет-
ся за нее, приспосабливаясь к новым условиям и усваивая
новые формы деятельности.
Промышленное ремесло, отмечают наблюдатели спе-
циалисты, прочно окопалось в некоторых областях, где ему
наиболее удобно сопротивляться конкуренции капитализ-
ма. Зомбарт выделяет ему три таких области: 1) индивидуа-
лизированные работы (парикмахерские, столярные, швей-
ные мастерские), 2) локализированные работы (мясные, бу-
лочные, кузницы, печной, малярный, кровельный промысел
и т.д.) и 3) ремонтные работы (портные, стекольщики, сапож-
ники, слесаря, обойщики и т.д.). Организация крупных пред-
приятий, как показывает опыт, также нередко содействует
сохранению и даже оживлению ремесла: так, например, за-
мечено, что возникновение городских боен сплошь и рядом
поддерживает позиции мясного промысла. Равным образом
появление новых отраслей индустрии, уничтожая некото-
рые старые профессии, порождает новые: автомобиль заме-
нил возчика доброго старого времени шофером. Согласно
данным 1925 года, в Германии насчитывалось около полуто-
ра миллионов самостоятельных ремесленных предприятий;
80

в этих мелких предприятиях было занято всего до 9 миллио-
нов человек. «В конце эпохи развитого социализма,— кон-
статирует Зомбарт, — еще почти половина всех работающих
(не считая сельского хозяйства) занята в ремесле». Не нуж-
но пояснять, что не только сами мелкокапиталистические
предприниматели, но, большей частью, и работающие в их
предприятиях подмастерья (полупролетарии, «пролетарои-
ды») наделены специфической психикой, делающей их вос-
приимчивыми к гитлеровской пропаганде.
Еще более характерная картина в области торгового
промысла. Обороты больших универсальных магазинов не
превышают 5% торговли в стране. Свыше 80% торговли на-
ходится в руках мелких купцов и лавочников. Доминирую-
щую позицию занимает ремесло также в отельном и рес-
торанном деле. Германский народ, несмотря на победное
шествие машины, рационализации и трестирования, все
же, как видно, далеко еще не преодолел свои «индивидуа-
листические» привычки. Его городская масса — мелкобур-
жуазна в значительной мере; стиль его «улицы»— стиль
«миттельштанда». Кризис больно ударил по всей этой сре-
де; она заметалась из стороны в сторону в поисках выхода.
И естественно, что мелкие хозяйчики с искренним сочувст-
вием откликнулись на «антимарксистскую» проповедь Гит-
лера, позволяющую им переложить хоть часть хозяйствен-
ных тягот на плечи рабочих, защищаемых марксизмом и его
профсоюзами. Мелким торговцам пришлась по нраву и ан-
тисемитская травля, равно как и словесная атака на еврей-
ские универсальные магазины: еврейская конкуренция их
издавна донимала, а теперь, при плохих делах, и подавно
выводила из состояния равновесия.
Поднявшись на дрожжах кризиса, национал-социали-
стическая партия стремится выразить настроения всех от-
рядов мелкой буржуазии. Она обещает всем помочь, и все с
надеждой обращают к ней взоры. Идут за ней мелкие ран-
тье, разоренные инфляцией и частично превращающиеся
в люмпен-пролетариат. «Вас ограбили в 1923-м— требуй-
81

те ваше добро обратно!» Как не отозваться на такие призы-
вы, чье сердце устоит против них? Далее, как мы видели, —
мелкие ремесленники, кустари, торговцы, страдающие от
безденежья и тоже умеющие патриотически чувствовать;
кроме своих конкурентов они ненавидят Францию и миро-
вую биржу. Затем массы торговых и технических служащих,
выброшенных кризисом из предприятий; они усердно по-
сещают гитлеровские митинги и, затаив дыхание, внемлют
бодрым словам и утешительным обещаниям, там расточае-
мым. Потом— «поколение фронта», офицерство за пре-
делами рейхсвера, да отчасти даже в его пределах: раз-
ве романтика «пробужденной Германии» не способна ов-
ладеть воображением этих людей и разве не мечтают они,
что прошлое их воскреснет? Офицерство служило боевы-
ми кадрами гитлеровских отрядов, питаясь от национал-со-
циализма и духовно, и телесно: наступая вместе с ним на
внутреннего врага родины, оно защищало себя от голода
и отчаяния. Затем рядовая интеллигенция и университет-
ская молодежь. Нужно признать, что молодежь представля-
ет собой не только главную надежду, но и основную опо-
ру фашизма. Молодежь не помнит ужасов второй мировой
войны, но заражена ее романтикой: отсюда ее лютая нена-
висть к Ремарку. Ее национализм горяч и агрессивен, Она
любит смелость, отвагу, она заражена элементарной эстети-
кой силы. Фашизм подходит ей всем своим стилем, он плоть
от ее плоти. Нужно прибавить к этому бедственное поло-
жение, в которое экономический кризис поставил низовую
интеллигенцию: она страдает от безработицы, от скудости
заработков. Мелкие чиновники, деревенские врачи, народ-
ные учителя — вся эта среда не имеет причин восторгаться
веймарским строем; она жаждет перемен, считает, что те-
рять ей уже больше нечего, и постепенно втягивается в рус-
ло национал-социализма. В душе ее давно увяли голубые
цветки и шиллеровские баллады. «Наш национализм тверд
и не сентиментален. Его романтика — стальная. Наш прин-
цип: дисциплина снизу, авторитет сверху» (Геббельс). В эпо-
82

ху диктатуры спорта и машины творится новая порода лю-
дей; видны пределы «индивидуализма», преодолеваемого
на собственной его почве, побеждаемого изнутри.
Но рядом с бюргерской и мещанской улицей современ-
ные города имеют рабочие кварталы. Рабочий класс ныне
составляет свыше 40% всего населения Германии. Что же
сулит, что несет немецкому пролетарию пропаганда нацио-
нал-социалистической рабочей партии?
На рабочих митингах ораторы наци стремятся всяче-
ски скомпрометировать, осрамить перед аудиторией сво-
их главных политических врагов и конкурентов: социал-де-
мократов и коммунистов. Первых они допекают ноябрьской
пораженческой революцией, Версалем, Эбертом и Шейде-
маном, капитулянтством перед капиталом. Вторых они гро-
мят за интернационализм, за равнодушие к судьбам не-
мецкого отечества, за «дьявольскую работу национального
разрушения», за рабское и недостойное для немцев подчи-
нение русским, Москве, ведущей свою собственную эгоисти-
ческую политику. Вместе с тем, они обещают работу безра-
ботным, рабочий контроль над предприятиями, обуздание
капиталистов и т.д. Их проповедь не пропадает бесследно.
Часть рабочей молодежи поддается ей. Замечено, что охот-
нее всего отзываются на нее квазирабочие, «пролетарои-
ды»: кельнеры, шоферы, монтеры, домашняя прислуга и т.п.
Что же касается большинства немецкого пролетариа-
та, то до последнего времени оно проявляло себя неподат-
ливым на зазывания Гитлера. На больших фабрично-заво-
дских предприятиях расистские выступления серьезных
успехов не имели. Но означало ли это, что немецкий про-
летариат способен и готов к сокрушительному отпору фа-
шистам? Что «революция реакционного плебса» разобьется
о фабричные стены?— Действительность ответила на этот
вопрос отрицательно.
Осуществленный Гитлером после прихода к власти чу-
довищный разгром германского коммунизма не вызвал ак-
тивного сопротивления со стороны рабочего класса Герма-
83

нии. Коммунистическая партия рухнула, раздавленная тер-
рористическим натиском. Призыв ее ЦК к политической
всеобщей забастовке не встретил поддержки со стороны
всегерманского объединения профсоюзов, а ее собствен-
ные массы оказались бессильны предпринять сколько-ни-
будь серьезную попытку прямой революционной самоза-
щиты. Партия провела несколько разрозненных и мимолет-
ных демонстративных стачек (Любек, Штрасфурт) и ушла в
подполье... в надежде на лучшие времена. Что же касает-
ся социал-демократии, то она избрала совсем другой путь.
Она заняла по отношению к третьему рейху беспримерно
жалкую, ультракапитулянтскую позицию унизительной ло-
яльности, публично солидаризировалась с внешней по-
литикой Гитлера, отгородилась от Интернационала, реши-
тельно отвергла революционную тактику борьбы с фаши-
стским правительством, вопреки своим же собственным
многочисленным заявлениям недавнего еще времени. Бо-
лее разительного и, нужно признать, для многих неожи-
данного бессилия перед лицом фашизма обе пролетарские
партии, справедливо слывшие за самых могучих в Европе,
проявить поистине не могли.
Чем это объяснить?
Указывают на пагубность раскола, ослаблявшего гер-
манский рабочий класс; вместо объединения сил для борь-
бы с реакцией, вместо создания и укрепления единого
«красного фронта» шла горячая внутренняя борьба между
коммунистами и социал-демократами. Нельзя оспаривать
отрицательную значимость этого факта, но сам он, в свою
очередь, явился отражением неких глубинных процессов в
германском пролетариате.
Основные массы чистокровного, «потомственного»
пролетариата шли за социал-демократией, партией боль-
шой традиции и прославленной школы. Говорят нередко,
что наличное руководство этой партии «изменило» интере-
сам рабочего класса, отреклось от интернационалистских
и революционных принципов марксизма, вступило на путь
84

буржуазного соглашательства, беспринципного оппорту-
низма. Верно ли это?
Да, верно: немецкая социал-демократия перестала
быть партией революционной и подлинно интернациона-
листской, прочно вступила на реформистский путь. Да, вер-
но: за 14 лет своего пребывания в прусском правительст-
ве она боролась больше налево, чем направо, и не сделала
ничего для реального овладения государственным аппа-
ратом. Она оказалась плененной формально-демократи-
ческим доктринерством и объективно-исторически, про-
тив своей воли, облегчила победу фашизму. Да, это верно.
Но было бы вульгарно-идеалистической ошибкой полагать,
что в этом— только «преступление» партийных верхов,
развращенной капиталом парт- и профбюрократии. Едва
ли можно сомневаться, что основой и «фоном» соответст-
вующей эволюции германской социал-демократии являет-
ся сам германский пролетариат в его решающем массиве.
«Демарксизация» социал-демократии шла параллель-
но огосударствлению немецкого рабочего класса. Интелли-
гентское сознание партийных верхов систематически выхо-
лащивало марксистскую доктрину, в то время как общест-
венное бытие рабочих масс упорно влекло их по мирным
соглашательским путям. Отсюда и та пресловутая теория
«меньшего зла», которая позволяла партии не знать удержу
в политике компромисса, проявлять терпимость без конца
и без краю — иначе, мол, будет еще хуже!
Немецкий рабочий двадцатого века — не революцио-
нер и не интернационалист. Несмотря на наличность в нем
развитого классового сознания, он— государственник и
патриот. В 14-м году он шел умирать за отечество на полях
сражений рядом с юнкером, буржуем, интеллигентом и кре-
стьянином, а в 19-м страдал, как и они, хотя и не вместе с
ними, болью патриотических обид. Будучи рабочим, он про-
должает быть немцем. Будучи рабочим и сочувствуя социа-
листической идее, он далеко не чужд так называемой «мел-
кобуржуазной психологии» и не чувствует себя бесправ-
85

ным отщепенцем капиталистического общества. Изменить
состояние его духа могли бы лишь большие исторические
перемены и переломы объективной структуры этого обще-
ства. В 19-м году, после войны и поражения, его душевное
равновесие было поколеблено. Его охватила ненависть не
только к версальским насильникам, но и к отечественному
старому режиму, доведшему родину до катастрофы. Он за-
горался радикальными настроениями, психологически бли-
зился к революции большого масштаба. Но тут традицион-
ное его руководство, воплощавшее собою его собственный
вчерашний день, сумело направить разлив его возбужден-
ных чувств в русло «нормальной» буржуазной демократии.
Он выбрал своего Эберта президентом и стал успокаивать-
ся. После 23-го года это спокойствие крепло. Заработная
плата последующие годы оказалась не ниже довоенной.
Рабочие делили вместе с миттельштандом всевозможные
трудности эпохи и сторонились лозунгов революционно-
социалистического экстремизма— социальной револю-
ции и пролетарской диктатуры. Революция не представ-
лялась им перлом создания, они предпочитали ей спокой-
ную жизнь и мирное развитие. Семена социал-реформизма
падали на благодарную почву; да ведь и сами они в значи-
тельной степени являлись плодами этой почвы.
Пришел кризис, принес массовую безработицу, пони-
жение заработной платы и прочие беды. Появился много-
численный люмпен-пролетариат, немедленно взятый в об-
работку и наци, и коммунистами. Но основное рабочее
ядро и тут, в общем, туго поддавалось радикализации, ос-
тавалось верно социал-демократии, фатально ведшей его
формально-демократическим трактом в Потсдам и Третью
империю.
Но коммунисты? За ними, как сказано, шли безработ-
ные, ими увлекалась там и здесь рабочая молодежь. По-
следние годы принесли им значительные количественные
успехи. На общих выборах 1930 года они собрали четы-
ре с половиною миллиона голосов, на выборах 1932 г. око-
86

ло шести миллионов, причем Берлин дал им 860 тысяч. Их
влияние в рабочих районах росло. Углубление кризиса, со-
циальное отчаяние могло привлечь на их сторону и основ-
ные массы пролетариата. Но дело до этого не дошло.
В то время как решающее рабочее ядро продолжало
поддерживать социал-демократию, фашизм, овладев мел-
кой буржуазией и вступив в союз с плутократией, оспари-
вал у коммунизма также и рабочую, вернее, безработную
аудиторию. Демагогию социального радикализма он умел
сочетать с прямыми и сочными патриотическими лозунга-
ми, умеющими звучать и в пролетарских немецких серд-
цах, особенно молодых. К этому нужно прибавить, что ру-
ководство германской коммунистической партии не могло
похвалиться выдающимися фигурами, а за последние годы
оказалось, кроме того, обессиленным внутренними раздо-
рами, также репрессиями, павшими на долю троцкистов и
правых уклонистов. Суровый режим Коминтерна давал ос-
нование врагам обличать в безличии и бесцветности гер-
манских коммунистических лидеров и их выступления. Но
определяющие причины слабости партии нужно искать,
конечно, не в этом, а в общих условиях социальной жизни
германского рабочего класса и всей Германии.
Последние выборы 5 марта показали, что и социал-де-
мократия, и (с некоторым ущербом) коммунизм сохрани-
ли еще за собою свои массы. Но массы коммунистические,
в силу их социальной расщепленности и неустойчивости,
оказались бессильны для большого революционного дей-
ствия, массы же социал-демократические, по-видимому, не
ощутили в нем и нужды. «Мы безоружны, но не потеряли
чести»,— заявил в заседании рейхстага 23 марта социал-
демократический лидер Вельс. Можно по-разному оцени-
вать второй тезис этой фразы, но трудно оспаривать осно-
вательность первого. Жалкая, безвольная пассивность со-
циал-демократических вождей объясняется не только их
персональными умонастроениями (тоже, разумеется, не
случайными), но и состоянием масс, за ними стоящих, соз-
87

давшимся соотношением социальных сил. Недаром март
1933 года очевидцы немецкой действительности так час-
то уподобляют августу 14-го. Нельзя недооценивать остро-
го припадка патриотической, даже шовинистической стра-
сти, охватившей ныне всю страну и сметающей преграды на
своем пути.
Однако есть преграды, которые смести нелегко. Одно
дело — вселить в души надежды, и другое — их оправдать.
Если нельзя недооценивать в наше время силу патриотиз-
ма, то ошибочно и переоценивать ее. Национальный подъ-
ем устоит и процветет, если сумеет накормить не только
души, но и тела. Иначе он выдохнется. Было бы наивно ду-
мать, что национальное сознание способно само по себе и
раз навсегда отменить классовый интерес. Многое будет за-
висеть в дальнейшем от рабочей политики гитлеровского
правительства, а также от удачливости его общеполитиче-
ского курса. Семь миллионов безработных — факт, от кото-
рого не отмахнуться учреждением министерства пропаган-
ды. Наступление на заработную плату, реальное ухудшение
экономического положения пролетариата, его политиче-
ское закрепощение без каких-либо существенных компен-
саций материального и духовного порядка, бессилие разре-
шить проблему безработицы, отсутствие успехов в области
внешней политики, падение экспорта, рост финансовых за-
труднений — эти и им подобные факторы могли бы обост-
рить социальные противоречия в стране, развеять по вет-
ру гонор Третьей империи и кротость социал-демократии,
вывести германский рабочий класс из его нынешнего со-
стояния оглушенности и способствовать созданию рево-
люционной ситуации. Напротив, экономическая и общепо-
литическая удача Гитлера если бы и не примирила бы не-
мецкий пролетариат с фашистским режимом, то во всяком
случае надолго парализовала бы в нем способность и охо-
ту к активным выступлениям. Есть, однако, немало основа-
ний утверждать, что такая удача лежит вне путей социаль-
но-политической реакции, порождением и живым знаме-
88

нем которой является правительство гарцбургского фронта
с Гугенбергом в качестве хозяйственного диктатора. И ед-
ва ли хороший знак для «пробужденной Германии»— эта
постоянная обращенность к 1914 году. «Карл XII шел через
Полтаву»,— вспоминается знаменитая реплика Балашева
Наполеону на его вопрос о путях к Москве.
Описание национал-социалистической среды было бы
неполно без упоминания о деревне. Конечно, главной опо-
рой движения служили города. Но за последние годы, ко-
гда партия вырастала в первоклассную силу общегосудар-
ственного масштаба, внимание вождей обратилось и к де-
ревне.
Центральной фигурой германского земледелия досе-
ле остается мелкий собственник: владения, превышающие
100 гектаров, занимают менее четверти всей земельной
площади, владения свыше 500 гектаров— не более одной
десятой. Около 60% хозяйств относятся к наиболее мелким
(менее 2 га), около 35% могут считаться средними (от 2 до
20 га) и около 5% вышесредними (от 20 до 50 га). «Самостоя-
тельных» крестьян-собственников в Германии больше двух
миллионов. Если сравнить данные 1907 и 1925 годов, то
легко установить, что концентрационных тенденций в об-
ласти земельного владения не наблюдается, скорее, напро-
тив. Хозяйство крестьянина самостоятельно, свободно, ин-
тенсивно, проникнуто «деловым духом»: мелкая буржуазия,
миттельштанд. Крупнокрестьянские хозяйства издавна жа-
ловались на «скудость рабочих рук», недостаток батраков.
До последнего времени преобладающим влиянием
среди германского крестьянства пользовался Landbund, аг-
рарная организация, связанная с национальной партией и
руководимая помещиками, но включающая в свой состав
самые разнообразные слои деревни, вплоть до сельскохо-
зяйственных рабочих, как бы назло классовым перегород-
кам. Экономический кризис не мог не отозваться на поло-
жении крестьянства, нищавшего, разоряемого налогами,
должавшего банкам и постепенно терявшего терпение. По-
89

являются признаки расслоения деревни. Распадаются сред-
ние сельскохозяйственные предприятия, экономически
наиболее плодотворные, растет число карликовых хозяйств
с площадью меньше гектара. В 1929—1930 годах обозначи-
лось новое крестьянское движение Landsvolksbewegung, с
туманной, путаной идеологией, но ясными жестами дере-
венского недовольства и недружелюбия к городу; эмбле-
мой своей оно выбрало черный флаг с вышитыми на нем
белым плугом и красным мечом. И коммунисты, и наци по-
спешили заняться этим полуанархическим, нутряным дви-
жением. Первые стремились всеми способами растолко-
вать деревенским массам, что единственный выход для гер-
манского крестьянства— это союз с рабочим классом под
знаменем социальной революции. Вторые направили в де-
ревню целый поток агитаторов и даже террористов, полу-
чивших задание насилиями над локальными недругами на-
селения поднять престиж партии в глазах недовольных кре-
стьян; и через некоторое время руководство движением в
ряде местностей перешло к гитлеровцам. Само собою разу-
меется, что агитаторы обещали беспощадную борьбу про-
тив ипотек, процентов, низких цен и не скупились на ло-
зунги: «каждому трудящемуся земледельцу— полный про-
дукт труда», «все, что природа дает народу, принадлежит
ему» и т.д. Боевой национализм гитлеровцев, с своей сто-
роны, приходился по душе воспитанной в истовых тради-
циях, психологически консервативной крестьянской мас-
се Германии. Не отталкивал ее и расистский антисемитизм.
При таких условиях и здесь нелегко было коммунистам кон-
курировать с растущим фашистским влиянием. В южных го-
сударствах довольно прочные позиции занимал в деревне
католический центр.
Немецкий коммунистический автор Ганс Иегер попы-
тался выяснить социальный состав избирателей, голосо-
вавших за национал-социалистов на сентябрьских выборах
1930 года. У него получились следующие выводы: из обще-
го количества 6400 тысяч голосов, полученных тогда парти-
90

ей, 350 тысяч падает на крупную буржуазию, 1225 тысяч на
крестьянство, 1750 тысяч на мелких чиновников и город-
ское мещанство и 1300 на рабочих. «Можно утверждать, —
пишет другой коммунистический автор, Гергардт, — что две
трети мелкой буржуазии в городе и в деревне, и в особен-
ности некатолическая часть ее, стали жертвой националь-
ной и социальной демагогии национал-социалистов». С тех
пор, как известно, количество идущих за Гитлером людей
успело возрасти с б до 17 миллионов.
Мелкая буржуазия, средний класс. Могучий «стабили-
заторский» фактор.
На этот же слой опирался, идя к власти, и Муссоли-
ни. И достиг неограниченной диктаторской власти. Масса
сыграла свою роль и «ушла в отставку». Старый правящий
класс беспрекословно склонился перед новым порядком.
Факт диктатуры единственного дуче ни в ком не возбуждал
сомнений с первых же дней переворота.
В Германии положение сложнее. На верхах социальной
лестницы победоносный фашизм встречает сплоченную,
мощно организованную крупную буржуазию с прочными
традициями, опирающуюся на промышленность, первую
в Европе. Рядом с нею— не менее сплоченное и доселе
чрезвычайно влиятельное юнкерство: аристократия расы,
обожествляемой расизмом. Тут же верхи рейхсвера, старая
военная каста, тесно связанная с верхами индустрии и зем-
левладения. Словом, цепкий правящий слой, устоявший в
ублюдочной революции 18-го года и снова подобравший-
ся к государственному аппарату. Президент Гинденбург, на-
циональный герой, живая легенда великой военной эпопеи
и блистательных побед германской армии, — является в то
же время органическим порождением, воплощением и ору-
дием этой устоявшейся правящей элиты. Его монументаль-
ный авторитет не затемняется яркой, но все еще несколько
нервической популярностью фашистского вождя— даже
и в среде тех шумных масс, среди того блока недовольных
и чающих движения воды, что хакенкрейц принимают за
91

якорь спасения. И если в Италии «королю-нумизмату» не
оставалось иного выхода, кроме послушного растворения
в лучах славы всемогущего дуче, — то в Германии плебей-
ский вождь застает наверху весьма плотный и реальный
фронт. Сначала его там приняли как чужака, с расчетом, не
лишенным брезгливости, и вежливостью, полной иронии.
Теперь с ним вынуждены считаться уже более серьезно:
ловкий разгром марксизма, ликвидация южных сепаратиз-
мов, энергия в овладении аппаратом власти — это импони-
рует... но и наводит на размышления: что если вслед за эти-
ми мерами последуют другие, более сомнительные, — хотя
бы частичная расплата по старым социальным векселям?..
Уже и сейчас есть симптомы, внушающие тревогу: поми-
мо этого азартного, варварского антисемитизма, вредяще-
го внешнеполитическим интересам Германии и роняюще-
го ее достоинство, — эти авторитарные замашки марша-
лов Третьей империи, этот задор по адресу попутчиков и,
наконец, явный курс на единовластие вождя! Что же будет
дальше и может ли спать спокойно элита старого общест-
ва? Сохранит ли ее политическую и социальную супрема-
тию крепнущий, ощутивший свою силу фашизм?
Ситуация исключительно сложна. Глубокие социаль-
но-политические антагонизмы, присущие Германии наших
дней, с образованием правительства национальной концен-
трации, разумеется, ничуть не изжиты. «Великие дела не тво-
рятся коалициями», — писал Гитлер в своей книге. Торжест-
венный фасад «правительства национальной революции»
не должен вводить в заблуждение. Не говоря уже о том, что
коалиция не объединяет собою всей страны и даже на по-
следних, победоносных выборах собрала всего 52% избира-
тельных голосов,— внутри себя она таит непреодоленную
расколотость фашизма и крупнобуржуазного блока. Не слу-
чайно слухи о внутрикабинетных трениях, о неизбежной от-
ставке то того, то другого деятеля папеновского крыла не
умолкают с первых дней новой эры. Но и этого мало. За этим
основным противоречием кроются еще другие, в более от-
92

даленном плане, могущем, однако, при благоприятных усло-
виях довольно быстро приблизиться: антагонизм между аг-
рариями и промышленниками (и, далее, внутри каждой из
этих групп), с одной стороны, и внутрифашистские антаго-
низмы, обусловленные пестротою социальной базы движе-
ния — с другой. Если вдуматься в этот сложнейший клубок
противоречивых интересов и устремлений, давящих своей
тяжестью на правительство Гитлера — Папена — Гугенбер-
га, легко понять, какие трудности лежат на его пути.
С самого рождения национал-социалистическая пар-
тия вмещала в себя как бы две души: плебейски-бунтарскую
и буржуазно-консервативную. Двоедушие это исторически
и социологически понятно: оно — результат двойственно-
сти и двусмысленности социальных позиций миттельштан-
да, сотканного из двух природ — хозяина и работника. Но в
дальнейшем история потребует выбора пути, определения
цели и курса: либо, действительно, общество труда, либо
«тирания процента». Противоречива и сложна историче-
ская роль фашизма, и судьба его еще неясна. Эпохи борют-
ся в нем, и сам он — воплощенная борьба эпох, конкретная
диалектика кризиса. Противоречива и сложна роль Гитлера
в «пробужденной» Германии. Вознесенный на вершину го-
сударственной власти низовою волной, он связан ответст-
венными обещаниями и отягощен притязательными наде-
ждами. Он начал с двадцатого века, но продолжает, кажет-
ся, восемнадцатым, даже шестнадцатым, лирикой старого
Потсдама и дичью еврейских погромов: быть может, пото-
му, что душа массы живет сразу в нескольких веках. На этой
шаткой машине времени все же далеко не уедешь. Придет-
ся так или иначе возвращаться в двадцатый век. И тут — ос-
новная проблема немецкого фашизма: можно ли совместить
гарцбургский фронт с курсом на массы? Как быть с минист-
рами-юнкерами, министрами-капиталистами? Что делать с
Папеном и его свитой. «За всеми ими, — еще недавно заяв-
лял сам Гитлер, — победоносно возвышается финансовый
капитал». Сегодня он этого уже не скажет. Ну а завтра?..
93

Простая измена своей среде, открытый переход на чу-
жой берег, сдача на милость «биржи», еще вчера им громи-
мой, — может дорого ему обойтись. Классы обмануть нель-
зя. Стихии не только высоко возносят, но и жестоко мстят.
Чтобы нагляднее уяснить социальные пружины и поли-
тические возможности правофашистского блока, привед-
шего Германию к Третьему рейху, нужно проследить разви-
тие событий, предшествовавших 30 январю.
Когда-то О. Штрассер предсказывал, что ночь прихода
националистов к власти будет «ночью длинных ножей». На
деле вышло иное. Гитлер пришел к власти не ночью, а пол-
ным днем — путем окольной, лукавой верхушечной ком-
бинации. Коричневые рубашки не проделывали похода на
Берлин. Вопрос решался в тихих кабинетах и в рамках вей-
марской легальности. «Национальная революция» пришла
уже позже и — сверху.

НА ПУТИ К ВЛАСТИ
В конце мая 1932 года вследствие конфликта с пре-
зидентом пало правительство Брюнинга, более двух лет
управлявшее страной. Политический кризис, наглядно от-
разивший собой процесс упадка буржуазной демократии и
социал-демократии в Германии, был непосредственно вы-
зван раздражением аграриев, встревоженных правительст-
венным проектом принудительного, посредством продаж с
молотка, отчуждения обремененных долгами крупных име-
ний по удешевленной цене для расселения части безра-
ботных. Гинденбург внял жалобам своих восточнопрусских
земляков на «аграрный большевизм» канцлера, и государ-
ственная власть Германии перешла к чистокровным пред-
ставителям социальной реакции, без грима и мимикрии.
«Наконец-то!», говорят, промолвил со вздохом облегчения
старый фельдмаршал, подписывая акт о назначении Папе-
на: к власти пришли «созидательные национальные силы».
Так правительство баронов пожало плоды гитлеровских ус-
пехов и президентских выборов одновременно. Гитлер ока-
зался обойденным своими партнерами по гарцбургскому
заговору, а социал-демократам, как и брюнинговцам, оста-
вались разве что угрюмые размышления о расчетах и про-
счетах в политике: Гинденбург прошел в президенты объе-
диненными демократическими голосами.
Правительственная декларация и сопровождавшие ее
речи рейхсканцлера фон Папена и министра внутренних дел
фон Гайля сразу же вскрывали облик нового кабинета. Это
был язык далекого прошлого, на котором даже и современ-
ные нотки звучали как-то замогильно. У нас в России на по-
95

добном наречии, возвышенном и архаически-истовом, быва-
ло, писывал высочайшие манифесты К. П. Победоносцев.
«Президентский кабинет» фон Папена, призванный к
жизни Гинденбургом вопреки воле его собственных из-
бирателей, представлял собою союз аграриев херренклу-
ба с военными политиками рейхсвера, при благосклон-
ном участии и содействии высоких индустриальных сфер.
Но его появление у власти стало возможным лишь благо-
даря избирательным успехам расизма, лишившим Брюнин-
га легальной почвы и сигнализировавшим распад его соци-
альной базы (так в Италии в свое время погибли «пополя-
ры»). Слева расценивали этот кабинет как широкую правую
концентрацию: «В нем представлены,— писал социал-де-
мократический Der Kampf,— все виды контрреволюции:
фашистский, милитаристско-диктаторский и феодально-
монархический. Немецкая реакция усвоила ныне все диа-
лекты европейской контрреволюции: она говорит на италь-
яно-испано-венгерском воляпюке».
Эта оценка была, однако, не совсем верна: фашисты,
сделав возможным кабинет баронов, не только не вошли в
него, но и не собирались его поддерживать. Гитлер оставал-
ся за бортом, готовился к выборам, и его печать проявля-
ла демонстративную сдержанность по отношению к «пра-
вительству белой кости». В избирательной кампании нацио-
нал-социалисты выступали самостоятельно.
А между тем фон Папен весьма рассчитывал на под-
держку коричневого дома. Он поспешил, согласно уговору,
снять запрет с гитлеровских штурмовых отрядов, наложен-
ный на них после президентских выборов правительством
Брюнинга. В полном созвучии с политическими чаяниями
гитлеризма, он принялся энергично чистить государствен-
ный аппарат от веймарских демократических элементов.
В порядке чрезвычайных президентских указов (ст. 48 кон-
ституции), он решительно сократил объем политических
свобод и личных прав граждан и расширил полномочия ад-
министративной власти. Он распустил рейхстаг, «уже не со-
96

ответствующий больше политической воле германского на-
рода», предоставив фашизму закрепить, реализовать его
успехи в массах избирателей. Он готов был в самых любез-
ных словах признать заслуги наци перед родиной. Он хо-
тел опереться на фашизм, оставив его, однако, за предела-
ми государственной власти.
Мотивы этого желания понятны: как известно, опасен
троянский конь, опасны данайцы, и дары приносящие. Бы-
вают силы, полезные лишь в оседланном состоянии. Для
традиционного правящего слоя Гитлер— новейшая боевая
машина воздействия на массы; худо, если такая машина вы-
рывается из рук. Большая пресса Гугенберга давала это по-
нять в довольно прозрачной, хотя и не лишенной диплома-
тичности форме. Гитлер, рассуждала она, оказал, несомнен-
но, важную услугу Германии. Он вдохнул национальную веру
в миллионы уже впавших в отчаяние душ. Своей железной
волей он сковал воедино пеструю массу людей из различ-
ных социальных кругов и превратил эту массу в граждан-
скую армию, служащую ценной опорой государству. Не будь
Гитлера, Германия, пожалуй, уже потонула бы в большевиз-
ме. Но одно дело— быть народным трибуном, агитатором,
и совсем другое— государственным человеком. Национал-
социалистические вожди лишены политической культуры,
надлежащего опыта власти, и, кроме того, они чересчур за-
висимы от демагогов и фантастов. Их программа полна за-
ведомо невыполнимыми обещаниями и отличается явно
неделовым характером. Партийная диктатура не встречает
сочувствия большинства немецкого народа и, кроме того,
натолкнется на дружное сопротивление южных и западных
германских государств. Национал-социалисты не имеют тра-
диций, корней в истории Германии, и президент Гинденбург
не может, не должен доверять судьбу государства столь не-
испытанным, новым людям, как Гитлер и его друзья.
Так в публичных выступлениях оценивали своего союз-
ника по Гарцбургу сферы Папена и Гугенберга, лейб-гвар-
дия объединенной плутократии. Гитлер не оставался в дол-
97

гу; вернее даже, именно он был наступающей стороной.
В его недовольстве и аррогантности слышны были одина-
ково и стремления его партийного аппарата, рвущегося к
государственной власти, и настроения масс, за ним стоя-
щих. Укротить, приручить его, вопреки надеждам и планам,
явно не удавалось.
Правительство Папена проявляло активность и в облас-
ти внешней политики, и внутри страны. 9 июля в Лозанне
было подписано международное соглашение о долгах, сни-
мающее с Германии иго репараций. Это был большой успех,
обусловленный, правда, общемировой хозяйственной об-
становкой и в основном подготовленный уже Брюнингом.
Одержав его, Германия могла перейти к очередной зада-
че: добиться полного «равноправия» в международных от-
ношениях, что в первую очередь означало равенство прав
на вооружение (Gleichberechtigung). Горячий сторонник «за-
падной ориентации» германской внешней политики, канц-
лер имел наготове уже и некий конкретный план дипломати-
ческого курса и, встретившись в Женеве с Эррио, усиленно
убеждал его в необходимости тесного франко-германского
сближения на предмет совместной борьбы с врагом чело-
вечества, коммунизмом. Однако эти увещевания не встре-
тили у французского премьера сколько-либо сочувственно-
го отклика: предав вскоре гласности эту женевскую беседу,
он откровенно признался, что не имеет особых оснований
предпочитать немецких аграриев русским большевикам.
20 июля рейхсканцлер сместил социал-демократиче-
ское правительство Брауна в Пруссии и назначил сам себя,
силою президентского указа, имперским комиссаром Прус-
сии, со всеми правами министра-президента. Так восстанав-
ливалось старое дореволюционное положение. Германия
как бы возвращалась к путям Бисмарка. Рейх «аннексиро-
вал» Пруссию— вернее, старая Пруссия через посредст-
во империи воскресала к жизни. Реформа произошла пу-
тем «нажима на закон», маленькой революции сверху; ее
правомерность удостоверял рейхсвер. Социал-демократи-
98

ческие министры, обвиненные в попустительстве преступ-
ному коммунизму, «подчинились насилию» и пожаловались
в Лейпцигский Верховный суд. Последний в конце октября
вынес соломоново решение: правительство Брауна «про-
должает существовать», однако сохраняет лишь те полно-
мочия, которые не относятся непосредственно к управле-
нию; президент, не имея права лишать министров должно-
сти, может временно устранить их от несения тех или иных
обязанностей. Иначе говоря, переворот был санкциони-
рован; социал-демократы получали только весьма сомни-
тельное «моральное» удовлетворение, но аппарат власти в
Пруссии переходил к людям Папена. Нужно к этому приба-
вить, что смещенное правительство Брауна уже давно поте-
ряло поддержку прусского ландтага и пребывало у власти
лишь потому, что антиправительственное парламентское
большинство оказалось «отрицательным», т.е. не было в со-
стоянии выдвинуть взамен отвергнутого наличного прави-
тельства никакого нового. В папеновском перевороте было,
таким образом, сочетание старой идеи «разума государст-
ва» с фактом краха демократического права. Гитлеровская
пресса шумно приветствовала переворот и подчеркива-
ла, что это только начало: «Предателям 1918 года место на
фронтах и гильотинах».
В области экономической правительство, демонстра-
тивно высказавшись против «государственного социализ-
ма» и за неограниченную частную инициативу, разрабаты-
вало программу, проведенную затем в порядке чрезвычай-
ного президентского декрета от 4 сентября. Согласно этой
программе, в интересах оживления производства, выпуска-
ются особые «налоговые боны», которые государство обя-
зуется принимать в уплату налогов будущего пятилетия и
которыми уплатившие налоги промышленники могут фи-
нансировать свои предприятия и операции; «в целях со-
кращения безработицы» разрешается понижать уровень
заработной платы; если, мол, таким образом удастся пре-
доставить работу части безработных, а кризис начнет из-
99

живаться, должно произойти общее улучшение хозяйствен-
ной обстановки. Эта экономическая программа являлась
по существу своему «спекуляцией на улучшение» в близком
будущем мировой хозяйственной ситуации и в то же время
своеобразной попыткой «навертывания конъюнктуры». Ре-
ально и сегодня она ложилась дополнительным бременем
на плечи трудящихся. В широких массах она была встрече-
на враждебно. В области аграрной политики правительст-
во, всецело и всемерно охраняя интересы юнкеров, про-
водило жесткий аграрный протекционизм. При этом казна
не останавливалась перед затратами и на прямые субсидии
прогорающим прусским помещикам (Osthilfe). Правительст-
венная пресса откровенно подчеркивала, что задачей каби-
нета является «реконсолидация буржуазного режима в Гер-
мании», санирование старых правящих классов.
Выборы 31 июля, дав гитлеровцам 230 мест в палате
вместо прежних 107, все же не принесли им абсолютного
большинства (37, а не 51%). Результаты кампании были дос-
таточно показательны. Страна послала в парламент отри-
цателей парламента по преимуществу: из 607 голосов 319
принадлежало право-левой «коалиции ненавистей»— гит-
леровцам и коммунистам, открытым врагам Веймара. Сред-
ние партии неотвратимо таяли, зато фланги росли и крепли;
на парламентских скамьях рассаживались легально депута-
ты гражданской войны. Правительство, поддерживаемое
лишь националистами, не собрало в палате и полсотни го-
лосов. «Покатый живот старика Гугенберга, — констатиро-
вал на митинге Геббельс, — малоустойчивая база для пра-
вительства, желающего жить и действовать».
Начались переговоры о составе правительства. Гитле-
ру предлагали войти в кабинет фон Папена: на этот случай
ему был обещан пост вице-канцлера, а его политическим
друзьям уделялось несколько не первосортных портфелей.
Гитлер ответил требованием предоставить ему «всю пол-
ноту власти и ответственности»; иначе он перейдет в оппо-
зицию. Его вдохновлял пример Муссолини. Но ему не хва-
100

тало похода на Берлин. Президент «очень категорически»,
как заявляло официальное сообщение, отклонил его домо-
гательства, заявив, что президентский кабинет не должен
быть партийным; если же г. Гитлеру угодно перейти в оп-
позицию, то пусть он ведет ее «рыцарски», памятуя о благе
фатерланда. На этом переговоры прервались, к удовлетво-
рению Гинденбурга, в старомодной душе которого образ
шумливого уличного вожака не вызывал никаких симпатий:
«пока я президент,— будто бы объявил он своей свите,—
этому ефрейтору не бывать канцлером». Его старым серд-
цем крепко овладел фон Папен, политик приятный во всех
отношениях, и кабинет баронов оставался у власти в не-
прикосновенности.
Раздраженный и «разыгранный» вчерашними союзни-
ками, фашистский вождь облачается в мантию парламент-
ского легализма и начинает флирт с католическим центром
на предмет совместной оппозиции правительству и созда-
ния парламентского большинства. Если в союзе с Гугенбер-
гом он опрокидывал Брюнинга, то почему же теперь в сою-
зе с Брюнингом не попытаться низложить олигархию Гу-
генберга-Папена? Таковы фигуры политической кадрили,
которой тема — борьба за власть.
В стране вновь оживился террор, и коричневый дом не
торопился призвать свои штурмовые отряды к умеренно-
сти: очевидно, «легализм» наци имеет свои пределы. Пра-
вительство, после некоторых колебаний, издало 9 августа
чрезвычайный указ, угрожавший смертной казнью за акты
политического террора. Вскоре на основании этого указа
трибунал в Бейтене вынес пятерым гитлеровцам смертный
приговор за зверское убийство коммуниста. Приговор этот,
пусть не приведенный в исполнение и впоследствии смяг-
ченный, вызвал оглушительный шум в расистских кругах.
«Убитый,— возмущалась гитлеровская пресса,— сугубый
подчеловек (zwiefacher Minusmensch): поляк и коммунист, и
впрямь слишком долго злоупотреблявший правом жить на
немецкой земле. Дело идет о жизни и смерти германской
101

нации». Сам вождь ответил на приговор горячей приветст-
венной телеграммой приговоренным и громовым воззва-
нием, направленным против правительства Папена. «Вся-
кий, у кого есть чувство чести и свободы нации, — писал
Гитлер, — поймет, почему я отказался войти в это буржуаз-
ное правительство. Правосудие г. фон Папена кончит тем,
что будет приговаривать к смерти тысячи национал-социа-
листов. Неужели моим именем хотели прикрыть эти методы,
меченные смертью, являющиеся вызовом всей нации? Гос-
подин фон Папен, я не признаю вашей кровавой объектив-
ности. Национальной Германии я желаю победы, а ее вра-
гам марксистам гибели. Но я не могу стать палачом борцов
за свободу немецкого народа. Этот акт окончательно опре-
деляет наше отношение к нынешнему кабинету. Мы освобо-
дим национальную идею от этой объективности, которая ее
удушает. Бейтенский приговор вскрыл истинный характер
этой объективности: она направлена против национальной
Германии». Этим воззванием явно поощрялись дальнейшие
подвиги дружинников. Вместе с тем, оно ярко свидетельст-
вовало о температуре создавшейся обстановки.
Канцлер в своей речи на съезде вестфальских крестьян
в Мюнстере поднял брошенную перчатку. Обстоятельно из-
ложив доктрину правительства, идеологию «охранительно-
го духа» и «служения Богом установленному порядку», ора-
тор обратился к злобе дня. «То с той, то с другой стороны, —
сказал он,— хотят извергнуть политического противника
за пределы национального общения и закона. В политиче-
ской борьбе оправдывают убийство, безнаказанное уничто-
жение врага. «Объективность» становится бранным словом.
Воспротивиться этому упадку политической морали — долг
государственной власти. Право не есть лишь орудие классо-
вой или партийной борьбы. Эту марксистскую концепцию я
отвергаю даже тогда, когда она выдвигается национал-со-
циалистами. Она оскорбительна для христианской и для
немецкой идеи права. Неистовство, которым дышат воззва-
ния национал-социалистического вождя, плохо согласует-
ся с его притязаниями на правительственную власть. Мень-
102

шинство, идущее за его знаменами, он не вправе выдавать
за всю немецкую нацию, а на всех остальных немцев смот-
реть как на диких зверей. Если сегодня я выступаю против
Гитлера за правовое государство, за национальное едине-
ние, за порядок в ведении государственных дел, то этим са-
мым именно я, вопреки ему, — преследую цель, которою
вдохновлялись миллионы его сторонников в течение ряда
лет в своей горячей борьбе против засилья партий, про-
извола и несправедливости... Я твердо решил загасить фа-
кел гражданской войны и положить конец этому состоянию
беспорядка и политических насилий, столь мешающих по-
ложительной работе, в которой — единственная задача го-
сударства».
Он очень выразителен, этот публичный диалог двух
центральных фигур правой Германии, которые еще так не-
давно братались в Гарцбурге и которым вскоре снова при-
дется встретиться на узкой тропинке власти! Теперь они ре-
шительно разошлись. И, разойдясь, самоопределяются: как
они различны! В одном — старая Пруссия Гогенцоллернов,
немецкого Бога и отборной знати, законченный лик старо-
го порядка. В другом— послевоенная Германия среднего
класса с ее страстями и тупиками, общественными проти-
воречиями и политической путаницей, полная злобы, ли-
шений, метаний и надежды на лучшее будущее. В первом —
старая культура, застывшая монументом. Во втором — но-
вое варварство, глядящее хаосом. Их объединяет любовь к
отечеству. Их разделяют — время, социальный стиль, жиз-
ненные интересы. Текущие события, капризы исторических
минут их то сводят, то вновь разводят.
Августовский обмен воззваниями — знаменует разрыв.
На путях наличного соотношения парламентских сил — вы-
хода нет: рейхстаг не способен стать арбитром, у него нет
мнения, он состоит из одних меньшинств, бессильных соз-
дать большинство. Приходится снова прибегнуть к «непод-
вижному полюсу» конституции, к «бронзовой скале»— к
президентской прерогативе.
103

12 сентября рейхстаг был распущен. Его последнее засе-
дание, столь же бурное, сколь сумбурное, прошло в атмосфе-
ре явной враждебности не только левых и центра, но и фаши-
стского крыла к правительству. После того, как премьер, не
добившись слова от председателя палаты национал-социа-
листа Геринга, бросил указ о роспуске на председательский
столик, палата успела еще проголосовать предложение ком-
мунистов о недоверии кабинету и принять это предложение
513 голосами против 42. Ученым государствоведам предос-
тавлялось ломать головы над юридическим смыслом казуса.
Политически фон Папен получал отсрочку. Он ее использует
для довольно бурной деятельности, неизменно верной инте-
ресам аграрной и промышленной плутократии.
Избирательная кампания прошла достаточно оживлен-
но, хотя страна уже начинала уставать от урн. На выборах 6
ноября наци потеряли больше двух миллионов голосов,—
симптом тревожный для массовой партии. Несколько уси-
лились националисты. Республиканская «государственная
партия», имевшая в Учредительном Собрании 75 голосов,
теперь растаяла до двух мандатов: мелкая буржуазия ради-
кализировалась— главным образом направо. Но, с другой
стороны, заметно усилились коммунисты, получившие 100
мест вместо 89, при уменьшении общего числа депутатов с
607 до 583 (вследствие сокращения количества голосовав-
ших на выборах): рабочие и безработные радикализиро-
вались— налево. Новый рейхстаг в смысле «положитель-
ного большинства» казался еще более безнадежным, чем
прежний. Конституционное средоточие антиконституци-
онных сил, диковинное сборище элит враждующих станов,
воплощенное самопротиворечие и самоотрицание,— он
был способен лишь отвергать правительства, но не созда-
вать или поддерживать их, Он объединялся лишь в отталки-
ваниях. Ни одна власть не могла собрать в нем большинст-
ва, словно специально для того, чтобы поглубже опорочить
систему демократического парламентаризма в условиях
создавшейся обстановки, в атмосфере больной, социально
балканизированной страны.
104

17 ноября кабинет фон Папена, провалившийся на вы-
борах, нехотя подал в отставку, дабы соблюсти конституци-
онные аппарансы и уступая сложным верхушечным интри-
гам. Снова начались политические свидания и официальные
переговоры. Снова Гитлер настаивал на канцлерстве и пол-
ноте власти, и снова получил отказ: президентский кабинет
не может возглавляться партийным вождем, а парламент-
ский должен собрать большинство в палате. Впрочем, даже
если Гитлер и соберет его, Гинденбург все же бронирует за
собой министров иностранных дел и рейхсвера. Эти усло-
вия, отклоненные Гитлером, выглядели достаточно крас-
норечиво. Плебейский вождь явно пугал патрициев Рура и
Восточной Пруссии. Классиков государственности шокиро-
вал демагогический модернизм. Вышколенные дипломаты
ужасались азартной кустарщине фашистских угроз по весь-
ма рискованным международным адресам. Гитлер не оста-
вался в долгу: «правительство, слишком очевидно носящее
на себе печать довоенных времен, способно привести Гер-
манию лишь к абсолютной международной изоляции».
Национал-социалисты заявили, что станут в оппозицию
ко всякому правительству, кроме своего собственного. Это
означало, что парламентарный кабинет немыслим: корич-
нево-красная коалиция ненависти опять составляла «отри-
цательное большинство» рейхстага. Оставался единствен-
ный выход: снова президентский кабинет.
Сам президент желал восстановить фон Папена, но его
окружение признало перемену канцлера необходимой — в
интересах хотя бы внешнего и временного «замирения» об-
становки. Канцлером стал генерал фон Шлейхер, министр
рейхсвера. Рейхстаг, не вотируя ему ни доверия, ни недове-
рия, «молчаливым большинством» одолжив ему, да и себе, пе-
редышку, разошелся на каникулы, в сущности, и не сходясь.
Было общим мнением, что в лице Шлейхера на герман-
ский политический небосклон восходит звезда первой ве-
личины. Этот человек словно был создан для легенды. За-
конченный тип генерала-политика, он проделал быструю
105

военную карьеру, приведшую его на пост главы рейхсве-
ра. Несмотря на свое военное воспитание и образование,
он, видимо, вдохновлялся больше образом Бисмарка, не-
жели Мольтке. Бывший гвардеец, свой человек и у Гинден-
бурга, и, как говорили, даже у кронпринца, он в то же вре-
мя проявлял значительную чуткость к эпохе, к ее большой
социальной теме. Энергию и волю он удачно совмещал с
умом и политической гибкостью. Он слыл всеведущим и
вездесущим. Молва называла его закулисным свергателем
и поставщиком министров. Сам он никогда не уставал под-
черкивать свое полное равнодушие к политике: он солдат,
только солдат. Его дело — рейхсвер, служащий нации, а не
партиям, и «не призванный охранять классы и их интере-
сы, равно как защищать отжившие хозяйственные формы»
(из речи 26 июля 1932г.). И он упорно при этом повторял,
что власть не может держаться только на штыках. В каби-
нете Папена он сумел окружить себя выигрышной тенью.
Утверждали, что он себя готовит в преемники Гинденбургу.
Любители истории старались разглядеть в нем черты Бона-
парта XX века.
16 декабря он произнес по радио свою министерскую
декларацию. Она была составлена умело и рассчитана на
широкий резонанс. «Я своего рода еретик, — признавался
в ней новый канцлер, — и не являюсь сторонником ни ка-
питализма, ни социализма... Теперь нет в мире чистого ка-
питализма, но нет еще нигде чистого социализма. Прихо-
дится брать необходимые элементы из той и другой кон-
цепции— в зависимости от потребностей государства и
народа». Это были свежие мотивы — после патриархаль-
ных прописей Папена, тут же, впрочем, помянутого добром:
«рыцарь без страха и упрека».
Декларация специально и подробно останавливалась
на положении безработных, обещая им от имени прави-
тельства наметить большую программу работ. Затем гово-
рилось о крестьянах, о необходимости оживления внутрен-
него рынка, о внутренней колонизации, заселении Восточ-
106

ной Пруссии, Померании и Мекленбурга, о понижении цен
на продукты питания. Призывая к твердости и вере в луч-
шее будущее, канцлер подчеркнул, что эта вера может уп-
рочиться лишь в том случае, если будет отдано должное со-
временному «социальному духу». «Я слышу,— прибавил
он, — многие из моих слушателей уже ворчат, насмешли-
во подергивая плечами: «итак, значит, он социальный гене-
рал». Да, ибо и впрямь никогда не было ничего более соци-
ального, нежели армия всеобщей повинности, где богатые
и бедные, офицеры и солдаты стоят плечом к плечу, доб-
рыми товарищами». В области управления провозглаша-
лась либеральная эра: отменялись декреты предыдущего
правительства, ограничивающие свободу и права граждан.
В заключение декларация обращалась к партиям, призывая
их вспомнить, «что они существуют не ради самих себя и
теряют свой смысл, отказываясь от сотрудничества с госу-
дарством». По адресу коммунистов, специально названных,
прозвучала прямая угроза «самых суровых и решительных
мер», если только «ослабление вожжей» будет ими воспри-
нято как признак слабости и использовано для оживления
противогосударственных подстрекательств. И, наконец, —
достаточно прозрачный намек на политиков коричнево-
го дома: «Германская нация отвернется разочарованная от
тех, кому она оказала большое доверие, ожидая от них по-
ложительной работы, а не тактики и отрицания».
Казалось, ген. Шлейхер взял власть при благоприятных
для себя ауспициях. Парламентские выборы обнаружили
надлом фашистского движения. Осторожная и вместе с тем
прогрессивная социальная политика правительства могла
бы углубить этот надлом и найти отклик в тех самых мас-
сах, которые доселе шли за Гитлером. Поддержка рейхс-
вера была канцлеру обеспечена. Значительная часть про-
мышленных кругов, не идущих за Тиссеном, ему определен-
но симпатизировала. С президентом его связывала давняя
совместная работа. Международное положение Германии
после решения репарационного вопроса выглядело, в об-
107

щем, благоприятно. Здесь уместно вообще подчеркнуть,
что основные проблемы германской государственности за
последние годы решались на путях не столько внешней,
сколько внутренней политики.
Полезно было добиться парламентской легализации
правительства, и канцлер направил свои усилия в этом на-
правлении. Ему удалось привлечь на свою сторону Штрас-
сера, ближайшего гитлеровского сподвижника, недовольно-
го непримиримой тактикой вождя и симпатизирующего «со-
циальной» ориентировке канцлера. Намечалось назначение
Штрассера на пост вице-канцлера и имперского комисса-
ра Пруссии. Тем самым раскол национал-социалистической
партии был бы закреплен и углублен. Сам Гитлер не мог не
опасаться спада движения, и ожидали, что в последний мо-
мент он принужден будет пойти на уступки, вступить в пра-
вительственную коалицию, легализовать кабинет Шлейхера
в парламенте и тем самым предотвратить роспуск послед-
него и новые выборы, рискованные для партии.
Но «левые» устремления канцлера возбудили тревогу
в правых сферах. Он держит себя слишком независимо. Он
изменяет социальный курс фон Папена. Он бросается гре-
мучими словами, заигрывает с опасными силами и в то же
время, имея в своих руках столь веский фактор, как рейхс-
вер, может при случае позволить себе роскошь реальной
самостоятельности. Что, если и в самом деле он глядит в
Наполеоны?
Брюнинг поскользнулся на своих ост-эльбских планах,
встревоживших не на шутку клуб господ. Да и Мюллер в
1930 году оступился все о тот же порожек. Ныне Шлейхер
двинулся по пути Брюнинга и Штегервальда: он собирает-
ся колонизовать те же запретные провинции, отказывается
от запрещения ввоза продовольствия в Германию, потвор-
ствует скандальным разоблачениям в бюджетной комис-
сии рейхстага о льготах и субсидиях прусским помещикам
и связанных с ними злоупотреблениях. Он ищет популярно-
сти у рабочих союзов, среди безработных, он отменяет па-
108

пеновский декрет о снижении заработной платы, он покро-
вительствует «синдикалистским элементам». Он ненадеж-
ный человек. Он оправдывает свою фамилию (Schleicher,
по-немецки — «пролаза»).
Капитаны рейнской и вестфальской индустрии — сто-
ронники авторитарного государства. Они даже провозгла-
сили недавно лозунг «здоровая экономика в крепком госу-
дарстве». Но они глубоко убеждены, что только та экономи-
ка здорова, при которой им вольготно дышится, и только
то государство крепко, в котором они у руля. Тиссен и его
друзья усомнились в качествах рулевого: генерал в плену у
профсоюзов.
Но главным его врагом выступают, конечно, аграрии.
Юнкерская аристократия Восточной Пруссии тоже сторон-
ница авторитарного президентского правления. Однако...
тут всегда кстати повторить старое:
Unser Konig absolut,
Wenn er unsern Willen tut*.
Генерал фон Шлейхер — сильный, крепкий человек. Но
он неблагополучен по мыслям, да уже и по делам. Он едва
ли даже не заражен материалистическим уклоном: он зая-
вил в своей первой канцлерской речи, что прежде чем ре-
формировать конституцию, нужно накормить голодных,
дать работу безработным! «Когда народ снова примостится
к дымящимся мискам, будет поздно думать о конституцион-
ной реформе!»— отозвался в херренклубе Папен на мате-
риалистскую ересь своего преемника. Другой клубмен, го-
ворят, под сурдинку обозвал даже канцлера — «циником».
Старая немецкая истина гласила, что Германией нель-
зя управлять против юнкеров, наследственных хозяев стра-
ны. Революция, как видно, этой истины не отменила. На миг
отставив от власти прежнюю правящую касту, она не раз-
* Король до тех пор абсолютен, / Пока он выражает нашу волю (нем.)
109

громила, не доконала ее; она обошлась без якобинства, без
большевизма. И в результате, как только отшумели рево-
люционные шумы, из всех щелей потянулись старые тени.
И если Веймар их пощадил, то они с ним церемониться не
станут: они не краснобаи, а люди дела. Их мало, но они про-
свещенны, умны, сплочены, и, главное, они поколениями
набили себе руки на власти.
Шлейхер беседует с Штрассером; Гитлеру не по себе.
Шлейхер выступает «красным генералом» — не по себе Па-
пену и Гугенбергу.
Вывод напрашивается: не пора ли вспрыснуть живой
водой гарцбургский труп? Недавно Папен со Шлейхером
обошли правым плечом Гитлера. Потом Шлейхер левым
плечом обошел Папена. Почему же теперь Гитлеру с Папе-
ном не обойти сразу обоими, вернее, четырьмя плечами
Шлейхера? Излишне пояснять, что за этим комическим кру-
говоротом лиц зловеще выступал трагический водоворот
безличных социальных сил.
4 января 1933 года в гостеприимном доме барона фон
Шредера, директора полуеврейского банка в Кельне и го-
рячего друга национал-социалистической рабочей пар-
тии, состоялось сенсационное и строго секретное свидание
двух друзей-врагов. Трудно установить, кому принадлежала
инициатива свидания; когда его тайна вскрылась (собесед-
ники при выходе были внезапно сняты шлейхеровским фо-
тографом), барон фон Шредер поспешил с истинно хозяй-
ской любезностью приписать ее себе. Гитлеровская прес-
са ссылалась на Папена, папеновская — на Гитлера: рыцари
без страха страховали себя от упреков.
Как бы то ни было, кельнская встреча была, несомнен-
но, в интересах обеих сторон. Вода подступала к горлу ка-
ждой из них. При таких условиях обе готовы были догова-
риваться хоть с чертом. Кажется, именно так и расценива-
ли они свое потайное свидание у банкирского камина. Судя
по последующим событиям, свидание было успешно и при-
мирение состоялось. Шлейхер очутился перед объединен-
110

ным наци-националистским, фашистско-юнкерским фрон-
том. Перед враждебным сговором, обозначавшим заговор.
Все пригодится в большом деле. Подвернулся под руку
«маргариновый декрет» правительства — об обязательной
примеси масла к маргарину. Помещикам квота примеши-
ваемого масла казалась недостаточной; городское населе-
ние было недовольно как самой смесью, так и повышением
цены на превращенный в нее маргарин. Как не использо-
вать этот неудачливый декрет и порожденные им настрое-
ния? Смесь маргарина с маслом стимулирует помесь Гитле-
ра с Папеном. Обе микстуры — угроза политическому здо-
ровью канцлера.
11 января депутация Ландбунда, руководимая круп-
ными аграриями, взбешенными экономической политикой
правительства, посетила президента Гинденбурга и вручи-
ла ему меморандум с выражением ряда пожеланий. Это
было объявление открытой войны кабинету: специальное
воззвание союза не делало из этого секрета. С своей сторо-
ны правительство публично заявило, что отказывается от
всяких сношений с руководством Ландбунда. Шлейхер ста-
вил себе задачею изоляцию аграриев; он рассчитывал при
этом на сочувствие не только индустрии, но и мелкого кре-
стьянства.
15 января на выборах в маленьком княжестве Лип-
пе наци одержали успех, выиграв около 6000 голосов (при
100 000 избирателей) по сравнению с ноябрьскими общи-
ми выборами. Этот успех, достигнутый огромным напряже-
нием агитационных усилий, при всей его относительности,
позволил Гитлеру поднять настроение в партийных массах:
значит, отлива нет и падать духом нечего; «партия нисколь-
ко не потеряла в своем динамизме». Выше знамена! Выше
сердца! Маленькую местную удачу организованная пар-
тийная пресса сознательно спешила превратить в боль-
шое событие. Одновременно она усилила обстрел кабине-
та; о примирении или компромиссе с ним не может быть и
речи. Вновь оживлялась и фашистская улица. 22 января в
111

Берлине состоялась боевая гитлеровская демонстрация па-
мяти некоего молодого партийца Весселя, два года назад
убитого коммунистами. Это было внепарламентское введе-
ние к предстоящему бою в парламенте. В ряде городов со-
стоялись демонстрации коммунистов, с убитыми и ранены-
ми. Малая гражданская война продолжалась.
Открытие рейхстага было намечено на 31 января. Канц-
лер прилагал старания расширить парламентскую базу пра-
вительства и добиться хотя бы «толерирования» его со сто-
роны палаты. Он готов был ввести в кабинет Брюнинга и
Гитлера, Штрассера и Гугенберга. После выборов в Липпе
надежды на Штрассера таяли. Гитлер проявлял непреклон-
ную непримиримость. Гугенберг, со своей стороны, не об-
наруживал склонности к сотрудничеству с Брюнингом или
Штегервальдом... да и с самим канцлером. Правительство
не имело опоры в парламентских группах. Ему оставалось
либо прибегнуть к новому роспуску рейха, либо уйти в от-
ставку.
28 января канцлер обратился к президенту с прось-
бой предоставить ему полномочия для роспуска. Гинден-
бург отклонил эту просьбу. Тогда Шлейхер без промедле-
ния вручил президенту отставку кабинета и на прощание
рекомендовал ему обратиться к Гитлеру, как лидеру наи-
более многочисленной партии: если президентский каби-
нет исключается, нужно вернуться к правилам парламента-
ризма. Генерал явно опасался возрождения Папена, и сама
мысль об этом рыцаре большой политической дороги за-
ставляла его содрогаться от досады и отвращения.
Президент поблагодарил за совет, но вслед за тем тот-
час же послал за фон Папеном и поручил ему вступить в пе-
реговоры с партиями на тему о новом правительстве. Отри-
цательная цель заговора была достигнута: «мы свергли фон
Шлейхера, — объявляла газета Гугенберга, — потому что он
стал игрушкой в руках католического центра и демократи-
ческих партий».
112

Как много надежд вдохновлял этот красочный генерал
и как быстро сошел он с политической сцены! Подтверди-
лась классическая истина стратегии: обходящий рискует
быть обойденным. Хитреца перехитрили. Так и не увидел
несостоявшийся германский Бонапарт своего 18 брюмера*.
Груша зрела — не для него. Искус власти в наличной атмо-
сфере оказался ему не под силу, и с горьковатым осадком в
душе отошел он в тень... навсегда ли?
Фон Папен начал порученные ему переговоры. Они
имели тенденцию затянуться, хотя почва для них и была
подготовлена. Гитлер соглашался на коалицию, но при не-
пременном условии предоставления ему канцлерства. За-
тем встал вопрос о распределении портфелей. Стороны
торговались: каждый партнер стремился подписать дого-
вор с бесом на возможно более выгодных для себя усло-
виях. В ночь на 30 января этот рядящийся ад был, говорят,
всполошен анонимным слухом: военные верхи подумыва-
ют о перевороте в пользу Шлейхера. Эта угроза ускорила
сговор. На следующее утро фон Папен принес Гинденбургу
список нового кабинета. Старый фельдмаршал поморщил-
ся, но покорился судьбе. Комбинация была оформлена —
и «богемский ефрейтор» занял кресло Бисмарка. Германия
вступила в первый год Третьей империи.
Рейхсвер безмолвствовал.
* 18 брюмера 8-го года республики был произведен государствен-
ный переворох положивший начало военной диктатуре Наполеона Бо-
напарта.

ПОСЛЕ ПОБЕДЫ
«Сегодня Германия совершила прыжок в неизвест-
ность». Так отозвалась немецкая либеральная пресса на по-
явление Гитлера у власти. Приблизительно так же реагиро-
вало на это событие и большинство заграничной печати.
Да, несомненно, это был — прыжок. Сменялись не толь-
ко и даже не столько лица — сменялась политическая сис-
тема. Сменялся «политический стиль», тот тон, который де-
лает музыку. «В течение одного дня рухнуло здание Вей-
марского государства». Пусть это преувеличение, пусть оно
рухнуло не в один день, а, скажем, в полтора месяца, но
нельзя спорить: оно рухнуло. Веймарский период герман-
ской истории кончился. Началась некая новая эра, о под-
линном содержании которой еще рано судить: в этом смыс-
ле можно говорить о прыжке «в неизвестность».
Внешние формы легальности были на первое время со-
блюдены. Гитлер пришел к власти тем же порядком, каким
приходили его предшественники за последнее время: в по-
рядке «президентского кабинета». Предварительный сго-
вор распределил портфели.
Во главе правительства — триумвират: Гитлер на посту
канцлера, Папен— вице-канцлер и имперский советник
Пруссии, Гугенберг— министр народного хозяйства и зем-
леделия, «экономический диктатор». Эта большая тройка,
the Big three, как и весь возглавляемый ею кабинет, вопло-
щает собой, согласно торжественной официальной терми-
нологии, «широкую концентрацию национальных сил». Да-
лее, министр рейхсвера — генерал фон Бломберг, близкий
к Гинденбургу. Министр внутренних дел Пруссии — гитле-
ровец Геринг (в конце апреля он вытеснит Папена из Прус-
114

сии и займет его место). Лидер Стального Шлема Зельдте —
министр труда. Портфели иностранных дел и финансов со-
хранены за правыми спецами фон Нейратом и Шверин фон
Крозигом. По партийной национал-социалистической ли-
нии вскоре будет назначен высокий «наблюдатель» за по-
литикой Нейрата: конечно, фон Розенберг, прибалтийский
дипломат Третьей империи, о котором Брюнинг ядовито
острил, что «еще 9 ноября 1918 года он не знал, где его оте-
чество».
Новое правительство немедленно распустило рейхстаг,
назначив выборы на 5 марта. Национальная диктатура ис-
кала плебисцитарной легализации.
В ночь с 27 на 28 февраля погибло здание рейхстага от
пожара, воистину символического: немецкий парламента-
ризм превращался в пепел на глазах всей Германии и все-
го мира. Правительство использовало этот провиденци-
альный пожар для молниеносного разгрома «марксизма» и
создания соответствующих предвыборных настроений. За-
хваченный на месте преступления поджигатель, некий ван
дер Люббе, бывший голландский коммунист, поспешил тут
же представить необходимые для этой цели показания: он
коммунист, он совершил поджог «из протеста против меж-
дународного капитала», он не только сочувствует коммуни-
стической партии, но имеет также «связь и с социал-демо-
кратией». Именно это и требовалось. Можно было начать
решительные действия. «Раздавить гадину».
Немедленно же, ночью, Геринг сделал распоряжение о
ликвидации всей марксистской печати на территории Прус-
сии. А на следующий день был издан чрезвычайный прези-
дентский декрет о борьбе с коммунистической опасностью,
давший правительству, в отмену статей конституции о гра-
жданских свободах, абсолютное административное полно-
властие. Национальная пресса открыла неистовый поход
против красных организаций. Тщетно последние самым ре-
шительным образом отмежевывались от подозрительного
Ван дер Люббе и его бессмысленного преступления. Острое
115

политическое блюдо исполнило свое назначение. Во всей
стране начался беспощадный антимарксистский, главное,
антикоммунистический террор.
Однако власть понимала, что в таких случаях нужно дей-
ствовать не только дубьем, но и рублем. Перед выборами
было опубликовано несколько правительственных поста-
новлений, цель которых ясна сама собой. В угоду крестья-
нам, мораторий для сельского хозяйства был продлен до ок-
тября 1933 года. Поднимались ставки пособия безработным
на две марки в месяц. Беднейшему населению было отпуще-
но 700 тысяч центнеров ржи и 2 тысячи центнеров масла.
В этой смешанной атмосфере кнута и пряника, антикрас-
ного террора и национального подъема, 5 марта прошли
выборы в рейхстаг— «последние» выборы. Партии прави-
тельственной коалиции выступали порознь: Гитлер отверг
избирательный блок с националистами. Носились даже тем-
ные слухи, что накануне выборов возможна попытка нацио-
нал-социалистического переворота: за «чистую» диктатуру
Гитлера, против Папена, а то и Гинденбурга, 25 тысяч шталь-
хельмовцев были наготове в Берлине. Слухи не оправда-
лись: трудно сказать, насколько они беспочвенны.
Всего на выборах было подано более 39 миллионов го-
лосов. К урнам явились 88% избирателей, страна проявила
незаурядную политическую активность. Национал-социа-
листы получили 17,3 миллиона голосов и провели в новый
рейхстаг 288 депутатов (44%). Черно-бело-красный блок (на-
ционалисты, стальной шлем) собрал свыше 3 миллионов и
провел 52 депутата. Иначе говоря, правительственная коа-
лиция добилась абсолютного большинства (52%) в палате.
Социал-демократы получили семь миллионов голосов, что
им дало 118 депутатских мест. Коммунисты провели 81 де-
путата, собрав 4,5 миллиона голосов. На долю католическо-
го центра пришлось 4,3 миллиона голосов и 70 депутатов, а
на долю баварской народной партии 1,2 миллиона голосов
и 21 депутат. В итоге выборы означали победу националь-
ного фронта, легальную плебисцитарную санкцию нового
116

режима. Но в то же время они обнаруживали и относитель-
ную живучесть оппозиционных и полуоппозиционных ему
течений в стране.
Так или иначе, «самопредательство демократии» в Гер-
мании стало фактом. В новых условиях повторилась старая
история бонапартистских плебисцитов. Страна с энтузиаз-
мом меняла свободу на веру. «Новый дух» широко разли-
вался в ней.
День 5 марта наци окрестили «днем пробуждения Гер-
мании». Всю ночь выборов горели символические огни
вдоль Рейна и польской границы: жест в адрес немцев, от-
торгнутых от родины. Не желая «вступать на проклятую
землю польского коридора», Гитлер совершил предвыбор-
ное путешествие в Восточную Пруссию на аэроплане. Про-
летая над коридором, он прокричал радиоречь:
— Привет тебе, Восточная Пруссия! Мы будем сражать-
ся за тебя до последнего человека!
Результат пожарных выборов укрепил позицию прави-
тельства и снял бремя сомнений с совести старого прези-
дента. Можно было с удвоенной энергией продолжать «на-
циональную революцию», т.е. всестороннюю ликвидацию
веймарского строя.
На очереди стояла проблема федерации и партикуля-
ризма. Южные государства во главе с Баварией оказыва-
ли сопротивление новым порядкам: там задерживались у
власти люди старых католических партий, гвардии немец-
кого федерализма. Весь февраль месяц длилось состояние
неопределенности. Мюнхенское правительство твердило,
что если Берлин пришлет в Баварию комиссара, он будет
арестован на границе. Перед выборами полемическое на-
строение антипрусских элементов юга и запада поднялось
до точки кипения. «Мы гордимся, — восклицал 3 марта Ше-
фер, лидер баварской народной партии, — что государство
Бавария остается крепостью, которой не одолеть никакой
партии. Если Карлу Великому, Барбароссе и Габсбургам не
удалось привести нас в повиновение, то это не удастся так-
117

же и Адольфу Гитлеру... Баварская культура и храм в Бам-
берге уже существовали, когда на том болоте, где сейчас
стоит Берлин, бродили дикие свиньи».
Не переходя до выборов к методу прямого действия,
Гитлер в своих выступлениях продолжал неуклонно про-
возглашать принцип единства политической системы и по-
литического руководства всего рейха. Он подчеркивал, что
принцип этот, отвечающий жизненным интересам герман-
ской нации, благотворен и для самих государств, ныне про-
тив него восстающих. «Если возникнет план создания гра-
ницы по Майну, то подобный план будет разбит и отвергнут
в самой Баварии».
Действительность оправдала этот прогноз. Выборы
принесли гитлеровцам успех не только в Пруссии, но и в
южных государствах. И в Баварии, и в Вюртемберге они уд-
воили, а в некоторых избирательных округах почти утрои-
ли свои голоса, оставив позади себя все прочие партии.
Этот успех подорвал изнутри силу сопротивления мест-
ных правительств и развязал Гитлеру руки. Через несколь-
ко дней после выборов имперское правительство стало по-
всюду назначать своих комиссаров, заведующих полицией
и прочими ведомствами, и не прошло и недели, как адми-
нистративный аппарат во всей Германии перешел целиком
имперскому министерству внутренних дел. Комиссаром Ба-
варии был назначен расистский генерал фон Эпп. Кабинет
Гельда покорился судьбе, ограничившись холостым протес-
том. Шефер, арестованный штурмовиками, уже не вспоми-
нал о Барбароссе.
Освоив таким образом земли, правительство реши-
ло довести дело до конца. В начале апреля вступил в силу
принятый им закон о единообразной структуре (Gleichscha
Itungsgesetz), согласно которому, в целях обеспечения еди-
ного политического руководства во всегерманском мас-
штабе, состав ландтагов отдельных государств Германии от-
ныне будет определяться результатами последних выбо-
ров в рейхстаг. В правительственной декларации 23 марта
этот закон получил подобающую мотивировку. «Необходи-
118

мость даже и в нормальные времена,— заявил рейхсканц-
лер, — двадцать раз в течение четырех лет посылать народ
к урнам, то в рейхе, то в отдельных землях,— приводит к
полному падению авторитета законодательных собраний в
глазах народа. Правительство найдет средство сделать еди-
ный общий вывод и для рейха, и для земель исходя из од-
нократного изъявления национальной воли». И вот, во ис-
полнение этого обещания новый закон упраздняет выборы
в ландтаг.
А еще через несколько дней был издан другой закон,
определяющий организацию правительственной власти в
землях. По этому закону, во всех немецких государствах,
за исключением Пруссии, президентом по представлению
рейхсканцлера назначается имперский наместник. Задачей
наместника является наблюдение за точным выполнением
всех директив рейхсканцлера. Наместник должен происхо-
дить из той страны, куда он получает назначение (этот кур-
туазный параграф призван, очевидно, позолотить препод-
несенную партикуляризму пилюлю). Что касается Пруссии,
то в ней права наместника предоставляются рейхсканцле-
ру. Члены имперского правительства могут одновремен-
но являться членами прусского правительства. Все разде-
лы конституции рейха и отдельных государств, противоре-
чащие этому закону, отменяются.
Так решена проблема германского федерализма. Из-
лишне пояснять, что этими двумя законами вводится жест-
кая централизация государственного управления и что от
федеративного устройства Германии ныне остается лишь
внешнее подразделение на «земли» (Lander). Процесс объе-
динения Германии как будто завершается. В этой сфере Гит-
лер, в точном соответствии с идеократическим принципом
фашизма, стремится довести до конца прославленное дело
Бисмарка. И снова Пруссия возвращает себе свою истори-
ческую роль.
12 марта был издан декрет президента об изменении
флага германской державы. Черно-красно-золотой флаг,
119

установленный статьей третьей веймарской конституции,
отменялся; восстанавливались старые дореволюционные
цвета, впрочем, с дополнением. А именно, декрет гласил,
что отныне «черно-бело-красный флаг и флаг со свастикой
должны висеть рядом». И добавлял: «на военных зданиях бу-
дут только германские военные флаги». Президент не счел
даже нужным подождать созыва рейхстага, дабы сменить
флаг, не нарушая конституции. Но правительство торопи-
лось: ему хотелось провести потсдамское торжество откры-
тия рейхстага в надлежащем национальном оформлении;
стоило ли в таком случае церемониться с ветхой веймар-
ской чешуей? Старый фельдмаршал был, говорили, доволен
и тем, что ему удалось уберечь от свастики рейхсвер.
Коммунистов решили в парламент не пускать. «Гони-
те московитов к дьяволу», — неистовствовала расистская
пресса. «Эти господа, — заявил о коммунистических депу-
татах министр внутренних дел Фрик, — должны снова при-
выкать к плодотворной работе. Мы им дадим возможность
выполнять эту работу в концентрационных лагерях». Геринг
выражался общее и еще решительнее: «Для нас существуют
две части народа: одна, признающая себя народом, и дру-
гая, которая стремится разрушать и разлагать. Эта послед-
няя часть будет государством уничтожена». Не отставал от
своих соратников и сам вождь. «Либо марксизм, либо гер-
манский народ. Через десять лет в Германии не будет боль-
ше никаких признаков марксизма».
При всем том, однако, если коммунисты отсекались
сразу, то социал-демократы оставлялись на вторую оче-
редь. Пока же им разрешили даже явиться в рейхстаг.
Эти люди не внушали опасений: среди них не было ни
Верньо, ни Дантона, и своим унизительным присутствием
они обещали лишь придать надлежащую красочную пол-
ноту торжеству победителей. Так еще блаженный Августин
отмечал, что картина петушиного боя была бы эстетически
ущербна без выпуклой, хотя и плачевной самой по себе,
фигуры побежденного петуха, убегающего, опустив хвост, с
поля сражения...
120

21 марта состоялось пышное празднество в Потсда-
ме. В гарнизонной церкви, где покоится Фридрих Великий,
собрался новый рейхстаг. Гинденбург и Гитлер произнес-
ли торжественные речи о национальном возрождении, о
«единой, свободной, гордой Германии». Шумно кипел энту-
зиазм. Президент возложил венок на могилу Фридриха Ве-
ликого. Темой дня, царящей в сердцах и умах, было восста-
новление исконных национально-исторических традиций.
Праздник смотрел больше назад, чем вперед.
Но за праздником следуют будни, полные насущными
заботами и тревожно глядящие в будущее. Парламент сде-
лал свое дело, парламент может уйти. 23 марта Гитлер про-
чел правительственную декларацию и в заключение по-
требовал от рейхстага предоставления правительству на-
циональной революции полноты власти на четыре года.
«Заставлять правительство, — заявил он, — от случая к слу-
чаю выторговывать и выпрашивать у рейхстага согласие на
необходимые мероприятия противоречило бы духу нацио-
нального возрождения и поставленным целям». Однако,
прибавил он, рейхстаг не предполагается упразднить во-
все. Правительство готово время от времени, когда это бу-
дет сочтено полезным, ставить его в известность о прини-
маемых мерах и обращаться за его поддержкой. Правитель-
ство использует закон о чрезвычайных полномочиях лишь
для проведения жизненно необходимых реформ. «Ваше
дело, господа депутаты, выбирать между миром и войной».
Закон о полномочиях был принят большинством 441
голоса против 94. Он передал кабинету министров право
издавать любые законы. Только учреждения рейхстага и
рейхсрата, а также права президента остаются неприкосно-
венными. Закон действует до 1 апреля 1937 года, но он ста-
новится ничтожным в случае смены правительства.
Против принятия закона голосовали социал-демокра-
ты. Их лидер Вельс произнес речь, из которой явствовало,
что его партия хотела бы играть при новом режиме роль
оппозиции его величества. «Вы приходите поздно, но все
121

же вы приходите! — бросил ему Гитлер в ответ. — Помните,
вы больше не нужны. Теперь мы защищаем и представляем
германский народ». Католический центр, вопреки своему
недавнему прошлому, решил присоединиться к правитель-
ственному большинству и голосовать за закон о чрезвы-
чайных полномочиях. «Руководясь чувством национально-
го долга, — мотивировал это решение в своей речи лидер
центра монсеньор Каас, — партия центра будет голосовать
за предоставление полномочий. В настоящий момент не-
обходимо быстрое, немедленное и спасительное действие.
Оно может быть достигнуто путем сотрудничества всех пар-
тий. Поэтому центр будет голосовать за законопроект. Мы
протягиваем руку всем, в том числе и нашим недавним про-
тивникам, для того чтобы обеспечить дальнейшее проведе-
ние дела национального спасения».
Поддержка фракции центра обеспечила закону о пол-
номочиях квалифицированное большинство (две трети),
необходимое для изменения конституции. На другой день,
24 марта, реихспрезидент подписал этот исторический акт,
немедленно вошедший в силу. Веймарская демократия кон-
чила жизнь самоубийством. Полнота власти национально-
го правительства Гитлера-Папена стала, можно сказать, «но-
вой конституцией» Германии. Исполнив свою задачу, рейхс-
таг разошелся sine die. Через некоторое время его примеру
в точности последовал и прусский ландтаг.
Для Гитлера, для национальной революции, для правя-
щей коалиции наступал исторический «экзамен». Подходи-
ло время вплотную заняться фундаментальными вопроса-
ми национально-экономической реконструкции.
«Народ живет не ради хозяйства, хозяйство существует
не ради капитала — но капитал служит хозяйству и хозяй-
ство народу».
Так говорил канцлер в своей декларации. Однако те-
перь уже труднее было ограничиться общими принципами
и голыми посулами. Теперь следовало наметить конкрет-
ную, ответственную программу. Какова же она?
122

Частная собственность, поощрение частной инициати-
вы. Подальше от этатистской хозяйственной бюрократии.
В то же время «нужно установить справедливое равнове-
сие между продуктивной предприимчивостью с одной сто-
роны и продуктивным трудом с другой». Режим бережливо-
сти, упрощение административного аппарата, дебюрокра-
тизация. «Правительство будет решительно избегать всяких
валютных экспериментов».
Спасение немецкого крестьянства во что бы то ни ста-
ло: гибель этого класса была бы национальной катастро-
фой. Поднятие рентабельности сельского хозяйства, хотя
бы ценой жестких мероприятий против потребителя: ина-
че неизбежно крушение всего сельского хозяйства. Усиле-
ние внутренней колонизации. Борьба с безработицей —
хотя бы даже и не популярными в данный момент мерами.
Создание работ и трудовая повинность. Неуклонная забота
о миттельштанде. Также и о миллионных массах немецких
рабочих: «канцлер и национал-социалист, я чувствую себя
с ними связанным, как с былыми спутниками моей юности».
Повышение их покупательной способности, использование
полностью их труда. Географическое положение Германии,
бедной сырьем, не допускает автаркии. Отсюда необходи-
мость экспорта: миллионы немцев живут работой на экс-
порт. Внимание к интересам чиновничества.
Снова достаточно общие слова. Чувствуется покачива-
ние между прежними обещаниями и нынешними возмож-
ностями, с одной стороны, и между родными массами и со-
юзной плутократией — с другой. Нужно бы удовлетворить
или, по меньшей мере, обнадежить всех, но это так труд-
но— всех зараз! И приходится подчеркивать трудности,
предупреждать о неизбежности «жестких мероприятий»,
публично смотреть суровой правде в глаза.
В хозяйственно-политической части декларации яв-
ственно чувствуется рука Гугенберга. Иначе и быть не мо-
жет: хозяйственная политика — в его руках. Но кое-где чуть
мелькнет и прежний митинговый Гитлер, чтобы, впрочем,
123

немедленно же уступить место «государственному деяте-
лю». Многое сглажено ретушью коалиционного единства.
В основном выдерживается характерная идея современ-
ности: «свободное хозяйство под контролем сильного го-
сударства». Ничего сенсационного. Некоторые даже утвер-
ждали, что программа нового правительства, в общем, мало
отличается от прежних правительственных программ. Ост-
рословы пророчили, что переоценка ценностей сведется к
переименовыванию улиц. В свое время то же было и с Мус-
солини. «Кроме ударов хлыста, в программе правительства
не заметно чего-либо нового», — отмечали итальянцы по-
сле первой декларации дуче. Общее внимание, естествен-
но, сосредоточилось — на хлысте.
Перед рейхстагом выступало единое правительство.
Но ни для кого не составляло тайны, что на самом деле еди-
ного правительства нет. Противоречия загонялись вглубь, в
пределы национального фронта; их не могла стереть ника-
кая декларационная ретушь.
«Внутренняя колонизация» едва ли пришлась по вкусу
Папену: над нею слишком очевидно витают тени Брюнин-
га и Шлейхера. Зато выпад против «валютных эксперимен-
тов», наверно, не мог не покоробить Федера и старую ко-
ричневую гвардию с ее «национальной денежной едини-
цей» и беспроцентным кредитом. Под формулу «спасение
крестьянства» Гугенберг без особого труда подведет спасе-
ние юнкеров; это не доставит удовольствия Гитлеру и его
друзьям, озирающимся на свои массы. Зато гитлеровские
жесты в адрес рабочих и продуктивного труда — шокиру-
ют клуб господ. Для Геббельса Гугенберг— исчадие соци-
альной реакции; для Гугенберга Геббельс — истерика без-
грамотного утопизма. Осторожность Нейрата претит Ро-
зенбергу. Антисемитские и антиинтеллигентские зверства
фашизма удручают национальных консерваторов, воспи-
танных на Бисмарке. Гитлер тяготится Папеном и мечтает от
него избавиться. Папен расценивает Гитлера как рискован-
ную ставку, как печальную необходимость и мечтает его ци-
вилизовать.
124

С первых же дней Третьей империи внутри националь-
ного фронта начинается глухая, упорная борьба. Фашизм
наступает, овладевает государственным аппаратом, гро-
мит марксизм, объединяет Германию. Плутократия цепко
держится за вожжи хозяйственного руководства, за рейхс-
вер, за штальхельм, за рейхспрезидента. Ее пресса усилен-
но и планомерно выдвигает на первый план не Гитлера, а
именно Гинденбурга, «легальную и просвещенную диктату-
ру президента республики». Под пышными лозунгами еди-
нения и хрустом публичных рукопожатий тлеет взаимное
недоверие, зреют тайные козни. «Старый крот» делает свое
дело, и страсти людей вычерчивают диалектическую кри-
вую истории во всей ее прихотливости и необходимости.
За Гитлера — массы, молодежь, логика сердца, аффек-
тивная, мистическая логика миллионов. За Папена — элита
все еще ведущего слоя, тяжесть традиций, сноровка власти,
кадры военной организации. При таких условиях соперни-
чество друзей-противников правящей коалиции приобре-
тает, можно сказать, исторический размах. Излишне при-
бавлять, что в игру оказываются втянутыми интересы ре-
шающих общественных классов и групп.
«Мы полностью отдаем себе отчет в том, что главные
трудности только начинаются,— писала националистиче-
ская пресса после выборов 5 марта.— На почве обучения
Гитлера государственному искусству возможны еще крупные
осложнения». Да, это верно: трудности только начинаются.
Министр рейхсвера ген. фон Бломберг и главнокоман-
дующий ген. фон Гаммерштейн произвели ряд смотров раз-
личным гарнизонам и говорили высокополитические речи.
Лейтмотивом всех этих речей было напоминание, что гер-
манская армия служит не какой-либо партии и классу, а все-
му народу. Только рейхсвер имеет право носить оружие и
умеет им пользоваться. Так оно будет и дальше, ибо от это-
го зависит спасение отечества. Все усилия военных верхов
направлены к тому, чтобы не допускать свастику в казармы.
Усилия гитлеровцев вдохновляются противоположною це-
лью: завоевать рейхсвер.
125

Также и руководители Стального Шлема стремятся на
первых порах сохранить независимость своей органи-
зации, иначе говоря, ориентировать ее и не на Гитлера, а
на Гинденбурга. Это раздражает расистов и сверху донизу
обостряет раскол национального фронта. Атмосфера нака-
ляется, и в конце марта в Брауншвейге происходит откры-
тое столкновение между отрядами Стального Шлема и гит-
леровскими штурмовиками. Последние, объявив, что мест-
ное отделение Стального Шлема наводнено марксистами и
демократами, пытались его разгромить; много штальхель-
мовцев было арестовано. Дело дошло до Берлина, и инци-
дент уладили. Но действительного примирения не состоя-
лось, двойственность национального фронта обнажалась
все с большею яркостью.
Зельдте, вождь Штальхельма и министр труда импер-
ского правительства, раздраженный агрессивностью фаши-
стов, поспешил публично заявить, что он вошел в прави-
тельство не в качестве члена какой-либо партии, а в каче-
стве руководителя Стального Шлема и что последний будет
бдительно охранять коалицию. «Стоящие перед правитель-
ством задачи, — прибавил он, — не могут быть разрешены
одним человеком, или одной партией, или одним союзом
самостоятельно». Необходима сплоченность «на базе вер-
ных и товарищеских взаимоотношений, равноправного и
равноценного сотрудничества». Национальный фронт есть
«исторический союз под руководством Гинденбурга».
Однако прошел месяц, и положение изменилось. Гит-
лер продолжал наступать по всему внутреннему полити-
ческому фронту. Расистские настроения разливались все
шире. В конце апреля между канцлером и Зельдте состоя-
лось соглашение, по которому Стальной Шлем формально
признал Гитлера своим вождем. Еще сохраняется, правда,
известная автономия организации, но уже в пределах об-
щей системы фашизма. Зельдте входит в национал-социа-
листическую партию и назначается помощником Гитлера по
командованию Штальхельмом, в то время как Рем получа-
126

ет аналогичное назначение по линии штурмовых отрядов.
Члены Стального Шлема добавляют к своей эмблеме сва-
стику, а расистские штурмовики — черно-бело-красную ко-
карду. «Я и основанный мною союз Стальной Шлем, — зая-
вил в радиоречи Зельдте,— подчиняемся в качестве спло-
ченной организации фронтовых солдат вождю Адольфу
Гитлеру. Тех из моих старых товарищей, которые не в со-
стоянии следовать за мною на этом пути, я освобождаю от
их присяги». Дюстерберг, второй руководитель Штальхель-
ма, бывший на президентских выборах 1932 года кандида-
том партии националистов, горячо отстаивал самостоятель-
ность союза, противодействовал соглашению, и вынужден
был покинуть свою должность. Гинденбург демонстратив-
но прислал ему теплое прощальное письмо. Вместе с ним
ушел ряд видных деятелей союза. Националисты потребо-
вали, чтобы Зельдте, прошедший в рейхстаг по их списку,
отказался от депутатского мандата: его «измена» их приво-
дила в бешенство. Но их требование было отклонено.
Можно предполагать, что рискованной игрой в компро-
мисс Зельдте рассчитывал спасти внутреннюю целостность
своей организации и одновременно способствовать укро-
щению расизма «извнутри». Сомнительный расчет и опас-
ный опыт: слишком много преимуществ на стороне контр-
партнера по игре! И слишком ясна сама его игра, его цель,
по природе своей чуждая компромиссу: через ворота коа-
лиции— к однопартийному государству национал-социа-
листической диктатуры.
Идеи ревнивы, «мировоззрения провозглашают свою
непогрешимость» («Mein Kampf»). Гитлеру не может не быть
тесно в одной политической берлоге с Гугенбергом. В апре-
ле перед националистами явственно воздвиглась дилемма:
подчиниться или уйти. Но есть и третий выход: бороться. Гу-
тенберг не хочет сдаваться без борьбы; недаром он издав-
на слыл человеком активным и настойчивым.
Фашизм наступает. Среди националистов слышны голо-
са, что этого не следует бояться. Часть плутократии увере-
127

на, что так или иначе Гитлер будет работать на нее: ужил-
ся же Муссолини с итальянской буржуазией. Но другая ее
часть — в особенности аграрии — не хочет отказываться от
непосредственного руководства хозяйственной политикой
государства и непосредственного участия в руководстве об-
щей его политикой. Одни готовы, подобно Зельдте, влиться
в общий национал-социалистический поток, дабы окрасить
его в свои цвета; так, брауншвейгская организация национа-
листов перешла in corpore к национал-социалистам. Другие,
напротив, настаивают на организационной самостоятельно-
сти национальной партии, на ее верности самой себе: Гер-
мания не Италия и Гитлер не Муссолини. Во всяком случае,
за Гитлером нужен властный глаз. В игре — нешуточные ин-
тересы и немалые ценности. Самое лучшее было бы — вос-
становить монархию: она-то уже обуздает диктатора черной
кости. Но, увы,— последний это понимает не хуже других.
И, разумеется, не случайно его заявление в правительствен-
ной декларации 23 марта, что «при наличных обстоятель-
ствах вопрос реставрации монархии национальное прави-
тельство не считает подлежащим обсуждению».
Положение резко обострилось в конце апреля, когда
Геринг, в качестве прусского премьера, стал формировать
свой кабинет. Хозяйственные портфели в этом кабинете он
решил предоставить двум национал-социалистам, что вы-
звало энергичный протест со стороны Гугенберга, считаю-
щего себя по коалиционному договору экономическим
диктатором Германии. В связи с этой размолвкой открылся
общий вопрос о судьбах коалиции. Расистская пресса ста-
ла поговаривать о пересмотре состава правительства, о за-
мене тех его членов, которые «больше не отвечают идее не-
мецкого социализма». Националисты немедленно откликну-
лись. Гугенберг решительно заявил, что его партия требует
полного равенства с гитлеровцами в борьбе за будущее
Германии. Он подчеркнул при этом, что чрезвычайные пол-
номочия были вручены рейхстагом правительству имен-
но данного состава, правительству коалиции; с измененн-
128

ем состава кабинета отпали бы и полномочия. И, наконец,
он в категорической форме осудил самовольные перемены
в хозяйственных объединениях и публичных учреждениях,
вмешательство неуполномоченных лиц в деятельность хо-
зяйственных организаций, самоуправство и эксперимента-
торство в хозяйстве. Его выступление было откровенно за-
острено против национал-социалистов. По общему мнению,
оно получило предварительную санкцию Гинденбурга.
Начались переговоры сторон, и в начале мая, после
заключительной беседы с Гитлером и Герингом, Гугенберг
предложил центральному комитету националистов изме-
нить название германской национальной партии на «гер-
манский национальный фронт»: теперь, мол, с отменой
Веймарской системы, отмирает и система отдельных пар-
тий, уступающая место общему национальному движению.
Этот маневр германского национализма походил бы на ка-
питуляцию, если бы он не сопровождался резолюцией, не-
двусмысленно осуждающей террористическую диктатуру
фашизма. В этой резолюции указывалось, что необходимо
восстановить строгий правовой строй, составлявший силу
и славу старой Пруссии и Германской империи, в которых
личная ответственность граждан сочеталась с большой ме-
рою свободы. Равным образом резолюция подчеркнула, что
экономические мероприятия правительства должны быть
свободны от слишком смелых экспериментов. Централь-
ный комитет новорожденного «национального фронта» вы-
разил полное доверие своему лидеру доктору Гугенбергу.
Время вскроет результаты этой политики. Но не подле-
жит никакому сомнению, что пока Гугенберг пребывает ми-
нистром рядом с Гитлером, двойственность в правитель-
стве остается не изжитой. Диктатура неизменно тяготеет к
«трем единствам»: мысли, воли и действия. Она не успоко-
ится, пока не сокрушит все «гнезда сопротивления» либо не
сломает собственной головы. Невольно вспоминается судь-
ба левых эсеров в России, националистов и популистов в
Италии.
129

Покуда дело шло о «борьбе с марксизмом», в прави-
тельстве царило полное единодушие. Но дальше— пошли
неизбежные осложнения.
Борьба с марксизмом! Для Гугенберга-Папена она пред-
ставляет собой удобную форму борьбы с рабочими, с этим
«антисоциальным классом», как они были названы в первой
декларации Папена. На одни лишь расходы по страхованию
от безработицы государство тратит теперь больше, чем оно
тратило до войны на все виды страхования! Рабочий класс
чересчур прожорлив. Безработные слишком требователь-
ны. Голодные слишком материалистичны. Пора положить
конец этим потаканиям пролетарскому аппетиту. Програм-
ма ясна и естественна.
Положение Гитлера здесь гораздо деликатней. «Резер-
вуар, из которого наше молодое движение в первую оче-
редь должно черпать сторонников, — это трудящиеся. Из-
лечить их от безумия интернационализма, освободить их
от оков социальной нужды и культурной нищеты, сделать
их национальным фактором— такова наша задача». Вот
что писал он в своей книге. «Чтите труд и уважайте рабоче-
го», — твердит он и сейчас.
Может ли он начать «освобождение рабочих от соци-
альной нужды»— дождем законов, отнимающих у рабоче-
го класса основные экономические и политические права,
которыми он располагал в демократическом государстве?
Несомненно, для Гитлера это далеко не так просто, как для
Папена и Гугенберга. Именно поэтому-то они и не смогли
без него обойтись. Но, с другой стороны, именно поэтому
и он не в состоянии быть простой марионеткою в их руках,
вульгарным и банальным переметчиком. Снова и снова сто-
ят они перед вопросом: в их ли силах заклясть духа, выпу-
щенного ими против революции слева?
На Гитлера давит его прошлое, давит масса, его поро-
дившая. Она не уйдет в отставку, пока новый строй не оп-
равдает себя реально в ее глазах. Снизу канцлеру уже на-
чинают напоминать о национализации банков, огосударст-
130

влении угольной промышленности, о разделе помещичьих
имений. В ответ он взывает к дисциплине, но сам сознает,
что этого мало. Ему нужен успех, нужен, как воздух: дан-
цигский коридор, аншлюсс, вооружение, антисоветская ак-
ция — все это пока не проходит. На европейской травле,
чистках, да книжных аутодафе далеко не уедешь. Не обой-
тись без осязательной меры, эффектного, а еще лучше эф-
фективного, жеста в области хозяйственной. И уже начи-
наются разговоры о «второй фазе» национальной револю-
ции: если первая развивалась под знаком национализма,
то вторая потечет по руслу немецкого социализма. Пред-
стоит борьба с крупным капиталом, будут сокращены все
виды нетрудового дохода, будет создана аристократия тру-
да. Нечего говорить, что клуб господ становится уже поло-
жительно излишен, даже опасен. Если в отсталой малень-
кой аграрной Венгрии помещики еще могут чувствовать
себя хозяевами положения, то в Германии их политическая
влиятельность— парадокс и пережиток. Их историческая
обреченность вне сомнений. С ост-эльбскими банкротами
не по пути никакой власти, которая могла бы рассчитывать
на устойчивость в современной Германии.
Вместе с тем, общая хозяйственная обстановка, в кото-
рой приходится действовать Гитлеру, исключительно слож-
на и тяжела. Проблема экспорта и проблема безработи-
цы — вот две тучи, висящие над страной. Покуда восточные
планы пангерманизма покоятся в царстве фантазии — об
«автаркии» нечего и думать. Германия вывозит целых 35%
своей промышленной продукции. Мировой кризис наносит
ее экспорту жесткий ущерб, бьет ее больнее, нежели дру-
гих. Аграрный протекционизм, практикуемый правитель-
ством, создает дополнительные трудности. В ответ на про-
водимую систему контингентирования ввоза сельскохозяй-
ственных продуктов заинтересованные государства стали
фактически применять контингентирование к германским
промышленным товарам. Естественно, что круги экспорт-
ной промышленности не скрывают своего недовольства
131

политикой Гугенберга. А тут еще международное бойкоти-
стское антигерманское движение— в ответ на дикие экс-
цессы расистского террора!
18 мая был созван рейхстаг для заслушания и одобре-
ния правительственной декларации по внешней полити-
ке. Центром ее явился все тот же вопрос, который волно-
вал предшествующие правительства: вопрос разоружений
и вооружений. Декларация, защищая исконную герман-
скую тезу о «равенстве прав», была выдержана в нарочито
умеренных и осторожных, демонстративно миролюбивых
тонах: словно на трибуне стоял не Гитлер, а Брюнинг или
Штреземан. Такова логика обстановки: бытие определяет
сознание. Угрожать всему миру легко было прежде на ми-
тингах — теперь же на канцлерском посту не до угроз. При-
ходится учитывать жесткие реальности.
Внешний торговый баланс Германии за время Третье-
го рейха проявляет тенденцию к ухудшению; сокращение
экспорта при громадной внешней задолженности ставит
под угрозу германскую марку: по заявлению Шахта, золо-
той запас государства за последние годы катастрофически
уменьшился. Экономическая конъюнктура продолжает
ухудшаться, производство неуклонно падает, безработи-
ца не изживается, скорее, растет. Неотвратимо растет и об-
щее обнищание населения. «Температура германского на-
родного хозяйства снижается до нуля, в то время как оно
больше всего нуждается в покое и тепле». Так перед сво-
ей вынужденной перекраской писал буржуазно-либераль-
ный «Berliner Tageblatt». Конечно, нельзя требовать мгно-
венных чудес от нового режима. Но нельзя и скрывать всей
тревожной сложности и сумрачности лежащих перед ним
перспектив. Его творцы и барды не устают, правда, от ма-
жорных кликов: «с каждым днем Германии становится все
лучше и лучше». Это неплохое средство лечения; но одним
лишь методом Куэ причин наличной политико-хозяйствен-
ной болезни Германского государства все-таки не устра-
нить: они достаточно глубоки и органичны.
132

Программа создания работ и всеобщей трудовой по-
винности для своего осуществления требует средств. Вме-
сте с тем, она диктует углубленное, радикальное пере-
устройство всего народного хозяйства на новых началах.
Фашизация рабочих союзов, ландбунда и лиги промышлен-
ников, так называемая «унификация» — первый шаг на пути
такого переустройства: создается единство хозяйственного
руководства. Но эта формальная, организационная мера,
при всей ее знаменательности, сама по себе не означает
еще подлинной и реальной реконструкции. Многое будет
зависеть от социально-политического содержания самого
национал-социализма, от конкретного исторического смыс-
ла гитлеровской диктатуры. Заложены ли в ней элементы
социального «прогресса», хотя бы и замутненные, хотя бы
искаженные звериным варварством массовых страстей, —
или она есть реакция чистой воды, исторический «регресс»
во всех отношениях, последний жест умирающего мира? —
Этот вопрос историей еще не решен.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ХЛЕБ И ВЕРА
«Хлеба и зрелищ!» — кричали римские
толпы. «Хлеба и веры!», хотя бы ценою но-
вых видов рабства, — будут скоро кричать
все народы Европы.
К. Леонтьев
Недавно еще, в 1930 году, довольно известный испан-
ский автор Ф. Камбо, исследуя современные европейские
диктатуры, пришел к выводу, что эта болезненная форма
правления является уделом лишь отсталых, малоразвитых
народов. Существуют две Европы: одна, славная и просве-
щенная, стремится вперед на разного рода усовершенст-
вованных двигателях, другая, преданная природе больше,
чем цивилизации, тащится все еще на старосветской живой
лошадке. Возьмите таблицы грамотности населения: на по-
следнем месте вы в них найдете Румынию, Россию, Сербию,
Италию, Грецию, Испанию. Эти же страны займут первые
места в таблицах процента смертности. Таблицы торговли,
почтовых отправлений (на душу населения) и т.д. подтвер-
дят вашу анкету: на последних местах неизменно красуются
Россия, Турция, Болгария, Югославия, Польша, Литва, Румы-
ния, Португалия, Испания, Греция, Венгрия, Италия, Латвия.
Все это государства диктатур или призрачного конститу-
ционализма. Диктатура вводится в безграмотных, бедных,
преимущественно аграрных, бездорожных странах, у наи-
менее культурных европейских народов. Просвещенные же
страны управляются свободно: где фабрики, грамотность,
химические удобрения и древние университеты — там де-
мократия.
Германия в приводимых автором таблицах везде зна-
чится на самых выигрышных местах, среди государств пер-
вой, передовой Европы: страна всеобщей грамотности, вы-
134

сочайшей, всесторонней культуры. Поэтому совершенно
ясно, что «широкая масса немецкого народа окончательно
усвоила режим свободы» и что «Германии не грозит ни ма-
лейшей опасности увидеть у себя режим диктатуры».
Прошло три года, и что осталось от этих выкладок и
прогнозов? События в Германии наглядно опровергли по-
верхностные рационалистические представления об ис-
точниках современной диктатуры. В частности, думает-
ся, вакханалии расистских погромных подвигов должны
бы отучить теперь европейцев от высокомерной привыч-
ки относить эксцессы русской революции за счет «непро-
ходимой русской некультурности». Нет, дело тут, видимо, не
в отсталости и некультурности, а в чем-то совсем другом.
«Демократия есть режим совершеннолетних народов»,—
гласила школьная истина старого государственного права.
После германского казуса с Гитлером эту истину следует пе-
ресмотреть: едва ли можно отказать германскому народу в
совершеннолетии.
В чем же дело? Судя по многим признакам, дело в серь-
езном и глубоком общем кризисе, постигшем «цивилизо-
ванное человечество» в нашу эпоху. Шатание умов и сердец
свидетельствует об исчерпанности определенной системы
жизни и мысли, господствовавшей до сего времени. Страст-
ная и самоотверженная обращенность этих умов и сердец
к авторитету, к инициативной, сильной и смелой власти, об-
наруживает способность и готовность людей воспринять
некую новую систему, более подходящую, более отвечаю-
щую условиям и потребностям современности. Воля к вере,
к созидающей любви, к порядку, к труду и к послушанию не
иссякла в человечестве. Вопрос— в конкретной организа-
ции, воплощении этой воли и ее предметов.
Наше время — эпоха «тысячи кризисов» (Шпанн). Госу-
дарствоведы толкуют о кризисе государственно-политиче-
ском, экономисты об экономическом, философы — о кри-
зисе культуры. Внутри каждой из этих трех областей конста-
тируются и обсуждаются критические состояния отдельных
135

исторических комплексов и конкретных идей. Говорят о су-
мерках индивидуализма, либерализма, гуманизма, демо-
кратии, капитализма, марксизма, идеи прогресса и т.д., все-
го не перечесть. Ставится вопрос и о крахе христианства,
культурно-исторической основы нашей цивилизации.
В этих условиях всеобщего распутья и тревожных ко-
лебаний почвы крепнет жажда якоря, тоска по миросозер-
цанию. Правовое государство свободы и самоопределе-
ния личности с его благородным непредрешенческим фор-
мализмом не годится, «не звучит» в такие времена: вместо
хлеба и веры оно предлагает камень безбрежного выбора.
Оно не холодно и не горячо— оно тепло. Оно— органи-
зованное сомнение, а люди требуют лучезарной очевидно-
сти. И характерным признаком современных диктатур, об-
ращенных лицом к молодежи, является их «идеократиче-
ский» пафос. Они несут или, по крайней мере, хотят нести
собою целостное миросозерцание, систему завершенно-
го вероучения, и отбор правящего слоя в них происходит
именно по миросозерцательному, идеологическому при-
знаку. «На проклятые вопросы дай ответы мне прямые!» —
требует новый человек, и государство нового человека спе-
шит исполнить это требование. Оно стремится провозгла-
сить и воплотить в жизнь определенную идею, которую оно
считает истинной, достойной, спасительной, и в духе этой
конкретной позитивной идеи укрепляет себя и формиру-
ет своих граждан. «Идея-правительница» обретает своих
слуг и рыцарей в правящей партии, непременно «единой и
единственной» в государстве. Ее члены, перешагнув через
свободу формальную, находят свободу— в любимой идее:
познают свою истину, и истина делает их свободными. Они
связаны взаимно общностью веры и зароком верности: это
партия-орден, воинствующая церковь идеи.
Отсюда и жесткая, суровая, беззаветная нетерпимость
идеократических государств: человеческая вера жгуча и
человеческая любовь ревнива. Словно историей снова пра-
вят страстные идеи, воплощаемые в плоть и кровь, словно
136

история снова — их беспощадное, роковое состязание пе-
ред лицом заданной человечеству и постигаемой им «в бес-
конечности» — всецелой и окончательной, истинной Идеи.
Словно прав старый Гегель: всемирная история — всемир-
ный суд...
Нетерпимость и жестокость идеократий, заворожен-
ных своими односторонними истинами, своими мнимыми
очевидностями, заставляет вспомнить варварские племе-
на. Не случайно нынешние диктатуры— детища всколых-
нувшихся стихий, поднятых Ахеронтов. Сбывается меткое
пророчество о «вертикальных варварах», которые хлынут
в современное общество не со стороны, а из его собствен-
ных недр. Совершается генеральная смена элит путем гене-
рального восстания масс, смена больших культурно-соци-
альных систем через цикл великих потрясений.
Такие процессы всегда исключительно сложны. Меньше
всего поддаются они какой-либо общей, суммарной оценке;
ярлыки, этикетки отскакивают от них, как только подойдешь
к ним без предвзятостей практико-политической борьбы.
В них перемешаны многообразные тенденции; можно ска-
зать, что разрушение, ложь и смерть в них тесно перепле-
таются с творчеством, истиной и жизнью. Они пестры, по-
лосаты, они многокрасочны, как заря. Они «диалектичны»
в полной мере.
Вера требует догмы, и любовь творит свой предмет (или
«прозревает его идеальную сущность»). Бунт стихии внутрен-
не исчерпан, когда осознаны его истоки, закреплены его мо-
тивы, усвоена его энергия. Воля становится — идеей, порыв
превращается— в систему, революция обертывается— го-
сударством. Чаяния толп фиксируются — программою вла-
сти. Тогда яснее обозначается и смысл происходящего.
Характерным порождением нашей эпохи являются од-
новременно обе идеократий, вызванные к жизни движения-
ми масс: большевистская и фашистская. Обе они, в первую
очередь,— симптом болезни того огромного социально-
исторического феномена, который именуется «капитализ-
137

мом», буржуазно-капиталистическим строем. Конечно, вся-
кое подобное обозначение по необходимости приблизи-
тельно и схематично. Но без него трудно обойтись.
Справедливо утверждают, что современное «капитали-
стическое» хозяйство, утратившее свой автоматизм и свою
автономию, мало похоже на «капиталистическое» хозяйст-
во прошлого века. Внутри системы непрерывно происхо-
дит эволюция. И все же, признавая схематичность, услов-
ность таких характеристик, можно говорить о начале вы-
рождения, о «закате буржуазно-капиталистической эры»,
основоположной чертою которой был именно «святой дух
свободного хозяйства» и принцип «священной частной соб-
ственности». Мир сейчас проходит фазу «позднего», связан-
ного, «организованного» капитализма. Ореол «священно-
сти» слетает с буржуазных институтов, и это означает, что
они в опасности. Не случайно происходит отлив отборно-
го человеческого материала «от хозяйства к государству».
Эволюция системы, дойдя до известной точки, опрокиды-
вает, разрушает эту систему, смещает ее основоположную
установку. Как будто история недалека уже от этой крити-
ческой точки в отношении «категорий XIX века». Разными
путями, «европейскими» и «азиатскими», реформой и рево-
люцией, мирными сговорами и взрывами войн, эволюцией
демократий и утверждением диктатур, сменой учреждений
и переменами в душах,— разными путями «старый мир»
уступает место «новому».
В тяжких спазмах наличной социальной системы поя-
вились на свет все три демотически-идеократические дик-
татуры в Европе. Мировая война родила русскую револю-
цию и советское государство. Версальский мир дал жизнь
итальянскому фашизму. И нынешний мировой кризис ока-
зался законным отцом германского национал-социализма.
Народные революции окрыляются бедствиями и увенчива-
ются диктатурами. И, разумеется, прав Ж. де Мэстр: револю-
ция — это не событие только, это — эпоха.
138

Наиболее радикально революционная тема звучит, ко-
нечно, в большевизме. Русской революции суждено было с
неслыханной дотоле действенной остротой противопоста-
вить старым ценностям капитализма и национализма новые
всемирно-исторические начала: социалистического строя и
интернационала. Вместе с тем именно она являет собой по-
пытку последовательного и непримиримого революцион-
ного разрешения основных социальных проблем современ-
ности на почве классовой борьбы, превращенной в идею, в
догмат, в миф. Русский опыт всей своей полной драматизма
историей вскрывает положительные и отрицательные сто-
роны этого радикального, экстремистского пути. По суро-
вой своей монолитности, бесстрашной якобинской реши-
мости, безоглядному волевому упору советская идеокра-
тия представляется, несомненно, наиболее значительным и
знаменательным явлением нашей эпохи. За примитивной и
обманчивой материалистической видимостью ее ведущей
идеи кроется сложная, вещая, духовно напряженная глуби-
на жизненного порыва. Вспоминается Чаадаев: мы призва-
ны дать миру какой-то важный урок.
Фашизм и родственный ему национал-социализм, по-
добно большевизму, возникли на почве массовых движе-
ний, обязаны своей победой стихии и ориентированы на
молодое поколение по преимуществу. Нельзя смотреть на
них как на случайные эпизоды, на мимолетные недоразу-
мения только. Они снабжены достаточно глубокими корня-
ми, и если есть в них нечто болезненное, уродливое, то это
уже «вина» эпохи, их породившей и в них отражающейся.
Слеп тот, кто не видит их пороков, но глух тот, кто не слы-
шит исторического ветра, в них шумящего, «духа музыки»,
в них звучащей. Жизненный порыв брызжет и в них, при
всех изъянах их политического фасада, при всей дурманя-
щей пестряди их внешней оболочки, их площадных поден-
ных лозунгов. И за ними — прибой нового жизнечувствия,
глухой гул становящегося мира.
139

Так называемый «кризис демократии», обусловлен-
ный общим неблагополучием буржуазного общества и пи-
таемый распадом либеральной и механистической мысли,
имеет двустороннюю социальную природу. С одной сторо-
ны, в демократии разочаровывается правящий слой: в труд-
ные минуты она оказывается не всегда и не везде удобной,
надежной опорой в борьбе против социально-революци-
онных потрясений. С другой стороны, ее перестают ценить
широкие массы: здесь и там они приходят к убеждению,
что она не обеспечивает им ни хлеба, ни веры. Кельсен на-
звал современную демократию «системой политического
релятивизма». Парето видел в ней «демагогическую плуто-
кратию». Релятивизм не способен дать людям веры. Плуто-
кратия не даст им и хлеба. Есть основания утверждать, что,
если современные демократии пребудут и впредь такими
же, каковы они сейчас,— они погибнут от морально-поли-
тической малярии, треплющей их на наших глазах. Прочней
всего они нынче в англосаксонском мире с его исконным
индивидуализмом и завидной пластичностью. Сохранит ли
и на этот раз свой стиль пизанская колокольня великобри-
танской государственности?
Двусторонняя природа фашизма в значительной мере
определяет его политическое существо. Обе стороны начи-
няют его своими умыслами и питают им свои надежды. Вме-
сте с большевизмом — но по-иному— он становится доку-
ментом недугов старого мира и воли к жизни нового. Обра-
зом, символом переходной поры.
По смыслу своей «чистой» идеологии фашизм стремит-
ся стать органическим и относительно «мирным» средством
большого общественного преобразования. Он хочет посте-
пенно, считаясь с упрямыми хозяйственными реальностя-
ми, переводить общество на новые рельсы — от автома-
тического к плановому хозяйству, от свободной конкурен-
ции к организованному сотрудничеству — «от капитализма
к социализму». Он хочет выдержать как бы некую «среднюю
линию», осуществить, говоря словами Прудона, «взаимный
140

плагиат между капитализмом и коммунизмом». Отсюда он
допускает сосуществование, комбинацию различных эко-
номических тенденций, используя сильную и, как он счита-
ет, самостоятельную государственную власть для направле-
ния процесса к желательной цели. Вместе с тем, переклю-
чая энергии социальной борьбы в порыв национального
единения, он пытается спасти таким образом общество от
гражданской войны и катастрофы.
Совершенно очевидно, что старые правящие классы хо-
тели и хотят использовать фашистские революции в своих
интересах. В известной степени это им удается. Но послед-
нее слово здесь все-таки еще не сказано. Во-первых, сами
эти «правящие классы» уже— на нисходящей линии сво-
его исторического развития. Во-вторых, фашизм— лука-
вое, двусмысленное оружие, способное обратиться против
тех, кто им пытается овладеть. От связи с массами им нель-
зя отказаться, а эта связь обязывает. Не исключена возмож-
ность, что он таит в себе еще любопытные неожиданности.
Недаром с такой опасливой подозрительностью относятся
к нему руководящие силы капитализма: в нем две души.
Для русского большевизма характерно стремление
форсировать, подхлестнуть ход истории («клячу истории
загоним!»), свойственна ему готовность мчаться вперед, во-
преки состоянию средств передвижения. Он упорно дер-
жится правила, что служить своему времени можно лишь
опережая его. Проникнутый революционно-социалисти-
ческим своим волюнтаризмом, он склонен недооценивать
живучести буржуазно-капиталистических элементов совре-
менного общества и, напротив, переоценивать степень зре-
лости этого общества для социализма. Поэтому советской
политике приходится постоянно наталкиваться на мучи-
тельные препятствия, на упорнейшее сопротивление соци-
альных материалов, неподготовленных к той задаче, кото-
рая на них возлагается. И заостряется авторитаризм дикта-
туры, множатся искупительные жертвы борьбы с косностью
времени, старый мир прорывает фронт то тут, то там, и док-
141

трина, на словах отрицающая веру во имя хлеба, на деле
жертвует хлебом во имя веры. «Можно идти либо вперед,
либо назад», и большевизм весь— в движении вперед,
весь в своей идее, своей вере, призванной не торговаться с
действительностью, а переделать ее во что бы то ни стало.
И движение вперед покупается очень дорогою ценой.
Фашизм принципиально избирает иной путь, желаю-
щий трезво учесть иерархию средств и логику реальностей.
Но перед ним — иные трудности, тоже немалые. Если боль-
шевизм стоит перед опасностью оторваться от неизжитой
социальной действительности вчерашнего и сегодняшне-
го дня, то фашизм рискует очутиться в ее плену. Если боль-
шевистской концепции угрожает уклон утопизма, то фаши-
стская может легко обернуться оппортунизмом в одиозном
смысле этого слова. Большевизм героичен в своем преоб-
разовательном порыве, упоен будущим и в своих социаль-
ных целях «прогрессивен». Страстная воля фашизма исто-
щается на путях компромиссов и расщепляется между вче-
рашним и завтрашним днем. Сильная власть фашистского
государства, при всей своей «тотальности», подвергает-
ся опасности утратить связь с идеей, которой она взялась
служить. Так разными путями идет история, и каждый боль-
шой путь знает свои выгоды и свои пороки. История есть
диалектика всех этих путей. Каждый из них— испытывает-
ся жизнью, проверяется духом, огнем и железом. Их синте-
зы — плод органической борьбы, а не рассудочных выкла-
док и заключений.
Муссолини говорил своим последователям в 1924 году:
«Мы имели счастье пережить два великих исторических
опыта: русский и итальянский. Старайтесь же изучать, нель-
зя ли извлечь синтез из них. Нельзя ли не остановиться на
этих противоположных позициях, а выяснить, не могут ли
эти опыты стать плодотворными, жизненными и дать новый
синтез политической жизни?»
Трудно отказать в разумности этому замечанию, так вы-
игрышно отличающему итальянского диктатора от Гитлера
142

с его истинно «ефрейторской» философией русской рево-
люции. И все же приходится усомниться в действенности
рецепта Муссолини, если понять его слова как рецепт. К со-
жалению, историческая диалектика осуществляет большие
синтезы не методом сознательных сопоставлений и при-
миряющих сочетаний идей-сил, а путем их состязаний на
жизнь и смерть. Только тогда и только так возникают пло-
дотворные органические синтезы, а не худосочные и убо-
гие механические компромиссы. Очевидно, только в этом
«диалектическом» смысле и может идти речь о грядущем
«синтезе» большевизма и фашизма.
Обе системы— и большевизм, и фашизм—«по-вар-
варски» авторитарны, утверждают себя не только убежде-
нием, но и принуждением, силой, насилием. Это, как мы ви-
дели, в порядке вещей нашего времени, в духе переходной
эпохи. Но, конечно, не этой их формой, а их внутренним со-
держанием, существом их идей и дел, определится место
того и другого в истории. Насилие бессильно спасти уми-
рающую идею; но оно способно оказать неоценимую услу-
гу идее восходящей.
Большевизм принципиально интернационалистичен,
и в этом отношении, несомненно, созвучен большой «все-
ленской» идее наступающего исторического периода. Фа-
шизм вызывающе шовинистичен, и в этом своем качестве
«реакционен», принадлежит эре уходящей. В самом соче-
тании национализма и социализма кроется противоречие,
правда, весьма жизненное в плане сегодняшнего историче-
ского дня, когда даже и большевики вынуждены «строить
социализм в одной стране»,— но подлежащее преодоле-
нию в масштабе эпохи. От политического и экономического
ультранационализма ныне болеет, задыхается человечест-
во. Национальная идея жива и долго будет жить, но те фор-
мы ее воплощения, которые отстаиваются фашизмом, внут-
ренне обветшали при всей их исторической живучести,
несовместимы уже ни с техникой, ни с экономикой наше-
го времени, чреватого универсализмом. В этом отношении
143

сознание народов словно отстает от бытия человечества,
и фашизм, обожествляя нацию, полонен отстающим созна-
нием, а не бегущим вперед бытием. «Теперешняя оргия на-
ционалистических страстей, — удачно пишет об этом Томас
Манн, — является не чем иным, как поздней и последней
вспышкой уже догоревшего огня, последней вспышкой,
ошибочно считающей себя новым жизненным пламенем».
Достаточно прочесть «политическое завещание» Гит-
лера, чтобы в этом убедиться наглядно. Это язык прошло-
го, всецело сотканный из категорий Макиавелли и Бодена,
Пальмерстона и Бисмарка. После великой войны на таком
языке перестают говорить даже и государственные люди.
Быть может, есть в нем некоторое преимущество искренно-
сти перед пацифистскими формулами Лиги Наций. Но нет в
нем и грана нового мира, завтрашнего дня истории.
Что касается сферы политики социальной, то и здесь
различия обоих идеократических систем бросаются в гла-
за. Большевизм революционен не только на словах, но и на
деле. Пусть дорогою ценою — но, несомненно, он открыва-
ет собой панораму подлинно новой эпохи. Былые правящие
классы России разгромлены им и политически, и экономи-
чески. Средства производства огосударствлены полностью;
этатизируется и торговля. Капитализм всерьез опрокинут в
государстве Советов, и тем самым морально-политический
постулат нового «бесклассового» общества получает в этом
государстве реальную хозяйственную опору. Вместе с тем
создаются также действительные предпосылки планового
хозяйства. Вопрос— и немалый!— в умении организовать
это хозяйство, в подборе, в обучении, в переделке людей и
преображении хозяйственных стимулов.
Существенно иначе организует свой экономический
фундамент фашизм. Он перестраивает форму старого госу-
дарства, но остерегается заново менять его социально-хо-
зяйственную сущность. Он заявляет о реорганизации ка-
питализма, но сохраняет доселе в целости основные ин-
144

ституты капиталистического хозяйства. Его экономическая
политика проникнута осторожностью и чуждается револю-
ционных встрясок; в этом, если угодно, ее достоинство, но в
этом же источник ее пороков. Фашистский лозунг «сотруд-
ничества классов» — не нов: он хорошо знаком буржуазно-
му демократическому государству и сам по себе недоста-
точен для радикального спасения общества от межклассо-
вых антагонизмов. «Приручить» классы, заклясть властной
силой идеи их своекорыстие, их эгоизм — почетная, но со-
вершенно исключительная по трудности задача. Нельзя не
отметить, что большевизм, пытаясь разрушить самые исто-
ки классовых противоречий, несравненно действеннее и
последовательнее проводит антиклассовую установку. Рав-
ным образом, и плановая экономика, которой после совет-
ской пятилетки так живо интересуются в буржуазных го-
сударствах, едва ли способна восторжествовать в полной
мере вне огосударствления средств производства и унич-
тожения самостоятельной финансово-хозяйственной силы
буржуазии. Фашистский принцип активного и всемогущего
государства в гораздо большей степени воплощен в СССР,
нежели в Италии или Германии.
И все же было бы ошибкой отрицать, что корпоративное
государство Муссолини представляет собою поучительный
опыт, диктуемый сложившейся исторической обстановкой.
В нем слышится и стихийный натиск масс, сочетаемый с ма-
неврами капиталистов, и подлинный взлет национального
чувства, и живая работа современной социальной мысли,
ищущей таких путей перехода к новому порядку, которые
избавили бы европейские народы от взрыва коммунисти-
ческой революции: в Европе — утверждают просвещенные
европейцы — этот взрыв был бы неизмеримо более потря-
сающ и разрушителен, нежели в крестьянской и «бестради-
ционной» России. Отсюда неутомимые усилия создать в го-
сударстве атмосферу «порядка и доверия», поднять авто-
ритет власти, привить буржуазии догмат «функциональной
собственности» и всему народу— идею социального слу-
145

жения, организовать в наличном обществе сверхклассовый
национальный арбитраж государства, не только ведущего
политику, но также контролирующего экономику и пасуще-
го людские души. Ряд объективных признаков свидетельст-
вует, что эти усилия принесли-таки в нынешней Италии ося-
зательные плоды.
Как бы то ни было, идеократические революции нашей
эпохи следует рассматривать и оценивать в свете всемир-
но-историческом. Их значимость переливается за пределы
политических суждений и оценок сегодняшнего дня. На ру-
беже эпох народы взволнованы страстными идеями, мифа-
ми, зовущими к действию и борьбе. Здесь новое рождает-
ся в муках, там мертвой хваткой хватает живого. Здесь и там
загораются огни разнообразных идей и ценностей, спле-
тенных с живыми чувствами, насыщенных кровными инте-
ресами. Эти отдельные, частичные, нередко бедные, порою
наивные, неизбежно ущербные и в своей ущербности лож-
ные, но вместе с тем и творческие идеи и ценности — ут-
верждают себя, диалектически вытесняют друг друга, пре-
тендуют, каждая, на полноту и всецелую ценность, исчеза-
ют в синтезах, чтобы снова по-новому возникнуть на иных
ступенях развития. Est irrt der Mensch so lang er strebt. Ho
ошибки исканий — лучи умного солнца истины и добра, в
них светится— высшее назначение, высокий удел челове-
ка. Так в «роковые минуты» сего мира предстоит во всей не-
повторимой конкретности и неизбывной противоречиво-
сти панорама истории, ландшафт катастрофического про-
гресса...
Вера и любовь движут жизнью, прежде всего. Бывают
паузы, интермеццо во времени и пространстве. Но подлин-
но творческие, вдохновенные эпохи — всегда эпохи веры
и любви.
«Неверующий XVIII век,— писал некогда Карлейль,—
представляет, в конце концов, исключительное явление,
какое бывает вообще от времени до времени в истории.
Я предсказываю, что мир еще раз станет искренним, верую-
146

щим миром, что в нем будет много героев, что он будет ге-
роическим миром! Тогда он станет победоносным миром.
Только тогда и при таких условиях».
Вероятно, Карлейль не совсем прав насчет XVIII века: и
он знал свою веру и свою любовь, страстные идеи трепета-
ли и в нем. Но разве не зорка и не предметна сама мысль о
верующем и героическом мире? О ней невольно задумыва-
ешься в наши дни.
Народы томятся о хлебе: мировой хозяйственный кри-
зис. Но кризис этот— не каприз неодолимых сверхчелове-
ческих сил, не черствая лютость природы или плод случай-
ного бедствия. Нет, он — результат болезни самого челове-
ка, народов, человечества, теряющих жизненный контакт,
живую связь с хозяйством. Это кризис организации, кризис
власти, кризис доверия. В конце концов, это кризис веры,
миросозерцания.
И народы чувствуют это. И они охвачены жадными иска-
ниями, вещими судорогами, одержимы страстными идеями.
В обстановке шатаний, бед и упадка, на перекрестке эпох,
мы убеждаемся, что далеко не иссяк запас творческой стра-
сти, вложенной в человечество. Можно говорить о мире не-
счастном и бьющемся в тупиках, но вместе с тем можно го-
ворить также — о «мире верующем и героическом»!
Май 1933 г.

ПРИЛОЖЕНИЕ
Исайя Берлин
ИСТОКИ ФАШИЗМА
(отрывок из брошюры
«Жозеф де Местр* и истоки фашизма»)
Историками, биографами, теоретиками политики, исто-
риками идей, богословами с большой тонкостью воссозда-
на политическая и социальная атмосфера конца XVIII — на-
* Жозеф-Мари, граф де Местр (1 апреля 1753 — 26 февраля 1821) —
французский (сардинский) католический философ, литератор, политик
и дипломат, основоположник политического консерватизма. Член ма-
сонской ложи Шотландского Устава Святого Иоанна «Trois Mortiers» (Три
Мортиры), ложа была создана в 1749 году под эгидой Великой Ложи Анг-
лии. Данная ложа была одной из первых масонских лож, созданных в
континентальной Европе. В своих произведениях Жозеф де Местр вы-
ступает как философ-провиденциалист. В работе «Размышления о Фран-
ции» (1796) де Местр выдвигает теорию революции, находя ее причиной
божественный замысел, цель которого состояла в очищении Франции
от элементов, виновных в «покушении, совершенном на верховную
власть во имя нации». Также в главе «О насильственном уничтожении
человеческого вида» де Местр апологизирует войну как неизбежный
фактор прогресса, очищающий народы от бесполезных элементов. Лю-
бопытно, что имя де Местра упоминается Львом Толстым в т. IV рома-
на «Война и мир», где о нем говорится как об одном из «самых искусных
дипломатов» эпохи войны 1812 года. Исходя из этого Исайя Берлин вы-
двинул идею о влиянии графа де Местра на Л. Толстого. Следует вкратце
упомянуть, что автор Исайя Берлин (6 июня 1909, Рига — 5 ноября 1997,
Оксфорд) — весьма колоритная фигура. Выходец из семьи любавичских
хасидов, вместе с родителями после событий 1917 г. в Российской импе-
рии переехал в Британию; был женат на внучке еврейского банкира Г.
Гинцбурга. В годы Второй мировой работал в британской службе инфор-
мации в США (1941 —1942), а в 1945—1946 гг. — 2-м секретарем британ-
ского посольства в СССР.
148

чала XIX в., специфика этого времени, когда на смену одним
воззрениям приходили другие, резко противоположные;
типичные представители этой эпохи— такие психологи-
чески неоднозначные фигуры, как Гете и Гердер, Шлейер-
махер и Фридрих Шлегель, Фихте и Шиллер, Бенжамен Кон-
стан и Шатобриан, Сен-Симон и Стендаль, российский им-
ператор Александр I и, разумеется, Наполеон. Ощущения
некоторых современников в известной степени передает
знаменитое полотно Антуана Гро, изображающее Наполео-
на в сражении при Прейсиш-Эйлау (1808; ныне в Лувре). На
нем представлен некий всадник, возникший из неизвест-
ности,— странный, загадочный, запечатленный на столь
же таинственном фоне; это I'homme fatal, сопричастный не-
постижимым силам, человек рока, являющийся ниоткуда,
действующий в согласии с потусторонними законами, коим
подвластно все человечество и, шире, вся природа; это эк-
зотический герой барочных романов эпохи («Мельмот-Ски-
талец», «Монах», «Оберман») — новый, гипнотически притя-
гательный, ужасный и глубоко волнующий.
Эту эпоху в истории западной культуры обычно счи-
тают кульминацией того продолжительного периода, ко-
гда формировались классические методы в философии и
искусстве, основанные на наблюдении, рациональном по-
стижении и исследовании. В то же самое время принято от-
мечать здесь влияние (нет, больше— воплощение) нового
духа, который неутомимо и яростно стремится разрушить
старые, тесные формы; робкий, но пристальный интерес к
непрерывной смене внутренних состояний сознания; тягу к
тому, что неопределимо и не имеет границ, к вечному дви-
жению и изменению; попытки вернуться к забытым источ-
никам жизни; страстный порыв к самоутверждению— и
личному, и коллективному; поиски средств для выражения
непреодолимой тоски по недостижимым целям. Это мир
немецкого романтизма: Ваккенродера и Шеллинга, Тика и
Новалиса, иллюминатов и мартинистов. Он возникает из от-
торжения всего спокойного, цельного, светлого, понятного;
149

его влечет к темноте, к ночи, к бессознательному, к потаен-
ным силам, царящим и в каждой отдельной душе, и в окру-
жающей природе. Он одержим стремлением к мистическо-
му отождествлению двух личностей, непреодолимой тягой
к недостижимому центру вселенной — средоточию тварно-
го и нетварного миров; из него рождается ироническая от-
решенность и неистовая неудовлетворенность, печальная
и взвинченная, раздробленная, отчаянная и в то же время
служащая источником всякого проникновения в суть вещей
и подлинного вдохновения, разрушительного и созидатель-
ного одновременно. Этот процесс сам по себе разрешает
(или растворяет) все внешние противоречия, вынося их за
пределы обычного мышления и трезвых суждений, преоб-
ражая их при помощи особенного зрения, которое иногда
отождествляется с творческим воображением, а иногда —
с особенным даром философского постижения «логики» и
«внутренней сути» истории, с умением видеть многослой-
ность метафизически понятого процесса роста, скрытого от
поверхностных умозаключений материалистов, эмпириков
и заурядных людей. Это мир «Гения христианства», «Обер-
мана», «Генриха фон Офтердингена» и «Вольдемара», «Виль-
яма Лавелла» Тика и Шлегелевой «Люцинды», Кольриджа,
новой биологии и физиологии, черпавших вдохновение в
учении Шеллинга о природе.
К этому миру де Местр, по утверждению практически
всех его биографов и истолкователей, не принадлежал. Он
терпеть не мог романтического духа. Подобно Шарлю Мор-
расу и Т.С. Элиоту, он отстаивал тройственный союз класси-
цизма, монархии и церкви. Он представляет собой вопло-
щение ясного латинского ума, полную противоположность
«сумрачному германскому гению». В мире полутонов и ню-
ансов он отчетлив и ясен; в обществе, где религия и искус-
ство, история и мифология, социальное учение, метафи-
зика и логика, кажется, смешаны до полной неразличимо-
сти, он классифицирует, разделяет и придерживается своих
разграничений жестко и последовательно. Он католик, ре-
акционер, ученый и аристократ— «francais, catholique,
150

gentilhomme»; которого в равной степени оскорбляют идеи
и деяния Великой французской революции; он с равной
твердостью противостоит рационализму и эмпиризму, ли-
берализму, технократии и уравнительной демократии, он
враг секуляризма и всякой не имеющей строгого испове-
дания и институций религии. Это сильная, влекущая вспять
фигура, чьи вера и методы ведут свое происхождение от
Отцов Церкви и учения иезуитов.
Де Местр, возможно, говорил на языке прошлого,
но суть сказанного им предвосхитила будущие события.
В сравнении со своими передовыми современниками —
Констаном и мадам де Сталь, Иеремией Бентамом и Джейм-
сом Миллем, не говоря уже о радикальных экстремистах и
утопистах, — он в некоторых отношениях очень совреме-
нен и родился словно бы раньше, а не позже своего време-
ни. Его идеи не имели широкого влияния, но лишь потому,
что при его жизни почва оказалась бесплодна. Его учению,
и в еще большей степени— направлению его ума, при-
шлось прождать целый век, прежде чем они оказались (и
слишком роковым образом) востребованы. Это утвержде-
ние может, на первый взгляд, показаться столь же нелепым
парадоксом, сколь и любой из тех, за которые обычно вы-
смеивали де Местра; чтобы сделать его правдоподобным,
требуется наглядность.
В годы наибольшей творческой активности де Местра
проблемой, особенно занимавшей общественное сознание,
был своеобразный извод универсального вопроса о том,
как именно следует управлять людьми.
Французская революция дискредитировала набор ра-
ционалистических решений этой проблемы, на обоснова-
ние которых в последние десятилетия XVIII в. было затра-
чено столько пламенного красноречия. Что же, собственно,
стало причиной этого провала? Великая революция была
уникальным событием в истории человечества — хотя бы
потому, что она, вероятно, оказалась самой желанной, об-
суждаемой и сознательно предпринятой переменой це-
лой формы общественной жизни на Западе со времен рас-
151

пространения христианства. Те, кого она разорила, могли
сколько угодно представлять ее необъяснимым катаклиз-
мом, внезапным всплеском развращенности или безумия
масс, яростным извержением божественного гнева или та-
инственной грозой, разразившейся среди ясного неба и
уничтожившей самые основания старого мира.
Именно такой, вне всякого сомнения, искренне считали
революцию наиболее нетерпимые или ограниченные эмиг-
ранты-роялисты в Лозанне, Кобленце и Лондоне. Но для
идеологов среднего класса, да и для всякого человека (к ка-
кому бы сословию он ни принадлежал), испытавшего влия-
ние упорной пропаганды радикально или либерально на-
строенных интеллектуалов, она была— по крайней мере,
в первое время — долгожданным освобождением, реши-
тельной победой света над древней тьмой, началом эпохи,
когда люди наконец-то начнут управлять своей судьбой, и
под действием разума и науки судьба эта перестанет быть
игрушкой Природы, которую называли жестокой только по-
тому, что неверно ее понимали, и человека, который стано-
вится тираном и разрушителем лишь в том случае, если он
морально или умственно слеп или извращен.
Но революция не принесла желанных плодов; в послед-
ние годы XVIII в. и в начале следующего бесстрастным исто-
рикам-созерцателям и в еще большей степени— жертвам
новой индустриальной европейской эры становилось все
яснее, что слабость и нищета человека почти не уменьши-
лись, хотя их тяжесть была до некоторой степени перело-
жена с одних плеч на другие. Проанализировать такое по-
ложение вещей, частично — из искреннего желания понять
происходящее, а частично— из стремления найти ответ-
ственного или, говоря иначе, оправдать себя, как и можно
было ожидать, пытались с разных сторон. История этих по-
пыток установить причины катастрофы и найти лекарства
во многом и составляет историю политической мысли пер-
вой половины XIX в. Прослеживание всех ее разветвлений
завело бы нас слишком далеко.
152

Однако основные формы истолкования — критическая и
апологетическая— достаточно известны. Либералы винили
во всем Террор, власть толпы и фанатизм ее вождей, поправ-
ших умеренность и разум. Люди действительно стремились
к свободе, процветанию и справедливости, но их необуздан-
ные страсти или заблуждения (например, вера в то, что цен-
трализация власти и личная свобода совместимы) привели к
тому, что они сбились с пути, еще не достигнув земли обето-
ванной (можно ли было этого избежать или нельзя, зависело
от оптимизма или пессимизма размышляющего).
Социалисты и коммунисты не соглашались с этим, по-
лагая, что деятели революции недооценили социальных и
экономических факторов, прежде всего — структуру отно-
шений собственности (и, как следствие, не смогли с ними
справиться). Талантливые новаторы вроде Сисмонди и Сен-
Симона предлагали проницательные и оригинальные объ-
яснения истоков, природы и следствий социальных, по-
литических и экономических конфликтов, совершенно от-
личные от априорных методов, которые были в ходу у их
предшественников-рационалистов. Религиозно и метафи-
зически настроенные немецкие романтики считали причи-
ной катастрофы господство ошибочных форм рационали-
стического мышления с его глубоко неверным пониманием
истории и механистическим взглядом на природу челове-
ка и общества.
Иллюминаты и мистики, чье влияние в последние де-
сятилетия XVIII и в начале следующего века было куда бо-
лее мощным и широко распространенным, чем принято
считать, говорили о том, что потусторонние духовные силы
(которые в значительно большей мере управляют судьбами
людей и народов, нежели материальные причины или соз-
нательно разделяемые мнения) понять почти невозможно,
вступить же с ними в связь — еще труднее.
Консерваторы — и католики, и протестанты (Берк, Ша-
тобриан, Малле дю Пан, Иоганнес Мюллер, Галлер и их еди-
номышленники)— подчеркивали феноменальную силу и
153

значимость бесконечно сложной и непостижимой паутины:
так, Берк писал о мириадах нитей социального и духовного
родства, которыми с самого начала опутано каждое новое
поколение; им люди обязаны практически всем, чем они
обладают и чем стали. Эти мыслители превозносили таин-
ственную силу наследственного, традиционного развития,
уподобляя его широкому потоку, противостоять течению
которого (как надеялись недалекие французские филосо-
фы-просветители, чьи головы были забиты абстракциями),
во всяком случае, глупо и бесполезно и почти наверняка —
самоубийственно; некоторые из них сравнивали его с рас-
тущим деревом, чьи корни теряются в сумрачных и недося-
гаемых глубинах, с деревом, в тени переплетенных ветвей
которого мирно пасется огромное человеческое стадо. Дру-
гие говорили о постепенно разворачивающемся свитке бо-
жественного замысла, чьи последовательные исторические
фазы были лишь мимолетными предвестиями не имеюще-
го временного измерения целого, которое вечно и во всех
проявлениях предстоит мысли бестелесного Творца.
Одни подчеркивали, что цивилизация обусловила раз-
витие этого естественного человека, иные— что она по-
вредила ему, но и те и другие сходились в том, что всякое
движение вперед— в области нравственности, политики,
ума и общественных отношений — зависит от удовлетворе-
ния его потребностей.
Де Местр, подобно Берку, отрицал это понятие как та-
ковое:
«Конституция 1795 года,— писал он,— как и ее пред-
шественницы, была создана для человека. Но ничего подоб-
ного человеку в мире нет. За свою жизнь я повидал францу-
зов, итальянцев, русских и других; благодаря Монтескье я
знаю также, что «можно быть персианином». Что же до че-
ловека, то я заявляю, что никогда в жизни его не встречал;
ежели он и существует, то мне он остался неизвестен».
Наука, основанная на этом фиктивном понятии, бес-
сильна перед великим космическим процессом. Попытки
154

его объяснить (и в еще большей степени — изменить или
направить по иному руслу, согласно формулам, выведенным
учеными) просто дики, и от них можно было бы отмахнуть-
ся со смехом или улыбкой жалости, если бы они не принес-
ли столько ненужных страданий, а в худшем случае — пото-
ков крови. Так история, природа или природные божества
наказывают человеческое безумие и самонадеянность.
А теперь следует немного рассказать о нашем герое.
Жозеф де Местр родился в 1753 г. в Шамбери и был стар-
шим из десяти детей президента Сената; его отец получил
этот титул, занимая высшую юридическую должность в гер-
цогстве Савойском, в то время составлявшем часть Сар-
динского королевства. Его семейство переселилось в Са-
войю из Ниццы, и на протяжении всей жизни он испытывал
к Франции восхищение, время от времени встречающее-
ся у тех, кто живет на внешнем краю или сразу за предела-
ми страны, к которой они привязаны кровными или душев-
ными узами и устойчивое романтическое представление о
которой дорого им. Де Местр всю жизнь был верным под-
данным правителей своей страны, но по-настоящему лю-
бил одну Францию, которую вслед за Гуго Гроцием называл
«прекраснейшей страной после Царства Небесного». Судь-
ба (писал он по какому-то поводу) хотела, чтобы он родил-
ся во Франции, но, заблудившись в Альпах, забросила его
в Шамбери. Он получил обычное для молодого савойца из
хорошей семьи образование: посещал иезуитскую школу и
вступил в светское сообщество, одной из обязанностей ко-
торого было опекать преступников, и в особенности при-
сутствовать при казнях и подавать последнюю помощь и
поддержку приговоренным к смерти. Возможно, поэтому
образ эшафота занимает его помыслы. Он слегка заигры-
вал с конституционализмом и масонством, к которому не-
изменно питал уважение (даже в более поздние годы, когда
ему из соображений лояльности пришлось осуждать масо-
нов), и, идя по стопам отца, стал в 1788 г. сенатором герцог-
ства Савойского.
155

Симпатии де Местра к весьма умеренным савойским
масонам оставили след в его мировоззрении. Особенное
влияние на него оказали труды Луи-Клода де Сен-Марте-
на, известного мистика конца XVIII в., и сочинения его пред-
шественника Мартинеса Паскуалиса. Он глубоко проникся
призывом Сен-Мартена к благотворительности, доброде-
тельной жизни, его неприятием скептицизма, материализма
и истин, провозглашаемых естественными науками; отсю-
да же, вероятно, и устойчивый экуменизм де Местра— он
страстно желал единства христиан, осуждал «тупое безраз-
личие, называемое толерантностью».
Мартинистским можно назвать и его пристрастие к вы-
явлению в тексте Библии эзотерических учений, таинст-
венных намеков и откровений, к визионерским ее толко-
ваниям, его интерес к Сведенборгу, акцент на непостижи-
мости путей, которыми свершаются Божественные чудеса,
на непредсказуемости Провидения, преображающего слу-
чайные следствия человеческой деятельности в движущие
силы исполнения Божьих замыслов, о чем и не подозрева-
ют безнадежно близорукие исполнители. В годы его юности
церковь, во всяком случае — в Савойе, не порицала масон-
ских склонностей среди паствы; во Франции масоны под
руководством Виллермоза были оружием в борьбе против
таких врагов, как материализм и антиклерикальный либе-
рализм Просвещения. Ранние масонские симпатии де Ме-
стра стали постоянным источником преследовавших его
всю жизнь подозрений со стороны наиболее фанатичных
защитников церкви и королевской власти, хотя он был не-
укоснительно предан и той и другой. Но это началось поз-
же: во времена его молодости при дворе герцогов Савой-
ских был распространен мягкий — по сравнению с фран-
цузским королевским двором — прогрессизм.
Когда в Париже начался революционный террор, в Са-
войе его встретили с недоверчивым ужасом; к якобинцам
здесь относились практически так же, как в консерватив-
ных кругах Швейцарии в 1871 г. воспринимали Парижскую
коммуну, а в течение Второй мировой войны — движение
156

Сопротивления во Франции, когда перепуганные добропо-
рядочные граждане Женевы и Лозанны с симпатией взира-
ли на маршала Петена.
Почтенная, склонная к либерализму придворная ари-
стократия в ужасе отшатнулась от катаклизмов, сотрясав-
ших Францию. Когда воинственная Французская республи-
ка вторглась в Савойю и аннексировала ее, король был вы-
нужден сначала бежать в Турин, затем провести несколько
лет в Риме, а после того, как Папа Римский оказался залож-
ником Наполеона, — удалиться в Кальяри, столицу Сарди-
нии. Де Местр, поначалу одобрявший деятельность фран-
цузских Генеральных штатов, вскоре изменил свое мнение
и уехал в Лозанну; оттуда он направился в Венецию и Сар-
динию, где вел типичную жизнь эмигранта-роялиста, ли-
шившегося средств, и служил своему государю, сардинско-
му королю, который существовал на русские и английские
субсидии. Из-за своих радикальных настроений и взглядов,
которые он всегда отстаивал и выражал с излишней горяч-
ностью, де Местр оказался неудобным для консервативно-
го, провинциального, пугливого маленького двора. Он мог
и предвидеть это, когда его друг Анри Коста отговаривал
его от публикации написанного в 1793 г. сочинения («Писем
савойского роялиста к соотечественникам»): «Все, что об-
думано слишком сильно и содержит чересчур много энер-
гии, в этой стране распродается плохо». Вероятно, его на-
значение в Петербург в качестве официального представи-
теля Сардинского королевства в 1803 г. было воспринято с
известным облегчением.
* * *
Революция— и это неудивительно— потрясла силь-
ный и цепкий ум де Местра, заставив его пересмотреть са-
мые основания своей веры и убеждений. Его либерализм, и
без того довольно маргинальный, исчез бесследно. Он стал
свирепым критиком всех форм конституционализма и ли-
157

берализма, легитимистом-ультрамонтаном, убежденным в
божественном происхождении власти и силы, и, разумеет-
ся, непреклонным противником всего, за что ратовала эпо-
ха Просвещения,— рационализма, индивидуализма, либе-
ральных компромиссов и светского воспитания. Его мир,
вдребезги разбитый дьявольскими силами атеистического
рассудка, мог быть восстановлен только в том случае, если
бы отсекли все головы революционной гидры во всех ее
многочисленных обличьях. Два мира сошлись в смертель-
ном поединке. Де Местр выбрал, на чьей он стороне, и не
собирался щадить врага.
...Как бы значительны ни были расхождения между
мыслителями, некоторых убеждений никто из них не оспа-
ривал. Все они, пусть в разной степени, верили, что люди
по природе своей создания разумные, общественные и, уж
во всяком случае (если только их не обманывают мошенни-
ки и не сбивают с дороги дураки), способные разобраться,
что именно необходимо им самим и окружающим. Они счи-
тали, что, если людей научить, они будут следовать прави-
лам, доступным разумению обычного человека; что сущест-
вуют законы, управляющие живой и неживой природой, и
что законы эти, вне зависимости от того, доступны они эм-
пирическому познанию или нет, становятся очевидны, стоит
человеку вглядеться в себя или во внешний мир. Они счи-
тали также, что открытие таких законов и знание их, будь
оно достаточно широко распространено, само по себе при-
вело бы к устойчивой гармонии и между человеком и об-
ществом, и внутри самого человека. Большинство из них ве-
рило в то, что максимум личной свободы совместим с ми-
нимумом власти, — во всяком случае, после того, как люди
будут соответствующим образом перевоспитаны. Они ду-
мали, что образование и законодательство, основанные на
«предписаниях природы», в состоянии исправить практи-
чески любое заблуждение и зло; что природа — это всего
лишь разум в действии, и значит, всякое ее явление в прин-
ципе можно объяснить исходя из набора элементарных ис-
158

тин, подобных геометрическим теоремам, а позднее — за-
конам физики, химии и биологии. Они верили, что все бла-
гое и желательное можно совместить, и даже более— что
все ценности связаны между собой паутиной прочных, логи-
чески сцепленных отношений. Те из них, кто мыслил наибо-
лее эмпирически, были уверены в том, что наука о природе
человека может развиваться не менее успешно, чем изуче-
ние неодушевленных объектов, и что вопросы этики и поли-
тики (если они сформулированы верно) можно в принципе
разрешить с не меньшей определенностью, чем математи-
ческие и астрономические задачи. Жизнь, устроенная на ос-
новании полученных ответов, была бы свободной, безопас-
ной, счастливой, добродетельной и мудрой. Говоря коротко,
они не видели причины, которая помешала бы достичь зо-
лотого века при помощи тех способов и методов, которые за
сто лет привели естественные науки к победам куда более
великолепным, чем все, чего человеческая мысль достигла
на протяжении предшествующей истории.
Де Местр поставил себе задачу ниспровергнуть все это.
Вместо априорных формул подобного идеализированного
взгляда на основания человеческой природы он апеллиро-
вал к конкретным фактам истории или зоологии и наблю-
дениям здравого ума. Вместо идеалов прогресса, свободы
и способности человека к совершенствованию он пропове-
довал спасение при помощи веры и традиций*. Он подчер-
* В этой связи любопытно другое. Автор И. Берлин в своей работе
проводит мысль, что французский масон де Местр являлся основопо-
ложником фашизма. Его политический противник, рожденный столети-
ем позже, В.И. Ульянов (Ленин), по сути, проповедовал те же принципы,
что и де Местр, только с позиции воинствующего атеиста. «Веру рус-
ских людей в Бога Ленин искоренял каленым железом. Ведь управлять
народом, лишенным веры, проще, он становится более покорным. Из-
вестный русский писатель И.А. Бунин, свидетель тех трагических собы-
тий (эмигрировал во Францию в 1920 году), вспоминал: «Ленину и его
соратникам необходимо было стереть с лица земли и оплевать все про-
шлое, все, что считалось прекрасным в этом прошлом, разжечь самое
окаянное богохульство,— ненависть к религии была у Ленина совер-
159

шенно патологическая». «Подавление христианской религии — вели-
чайшее преступление, совершенное Лениным и верными ленинцами,
которых впоследствии назвали троцкистами», — читаем у А. Игнатьева
в статье «Ленин — родоначальник международного терроризма» Также
любопытно, что, когда появился термин «фашизм», тогдашний премьер-
министр Великобритании Ллойд Джорж назвал Ленина «первым фаши-
стом наших дней».
кивал, что человек по природе своей безнадежно дурен и
развращен, а значит, необходимы власть, иерархия, послу-
шание и подчинение. Первенствующую роль он отводил не
науке, а инстинкту, христианской мудрости, предрассудкам
(представляющим собой плод опыта многих поколений),
слепой вере; вместо оптимизма проповедовал пессимизм,
вместо вечной гармонии и мира— предопределенную
свыше неизбежность вражды и страдания, греха и возмез-
дия, кровопролития и войны. Вместо идеалов мира и соци-
ального равенства, основанных на общности интересов и
естественной добродетельности, он провозглашал, что не-
равенство неотделимо от природы вещей, а ожесточенный
конфликт целей и интересов — необходимое условие бы-
тия падшего человека.
Экстремисты образца 1792 г. отличались тем, что отвер-
гали старый порядок целиком, осуждая не только его поро-
ки, но и его достоинства; они желали уничтожить все, раз-
рушить систему зла до основания, истребив и корни, и вет-
ви, и построить нечто совершенно новое — такое, что ни в
малейшей степени не было бы уступкой и оглядкой на тот
мир, на руинах которого должен был встать новый поря-
док. Де Местр — полная им противоположность. Он напа-
дал на рационализм XVIII столетия с той же нетерпимостью
и страстью, силой и увлечением, которые были свойствен-
ны великим революционерам. Он понимал их лучше, чем
те, кто придерживался умеренных взглядов, и питал сво-
его рода братское чувство к отдельным их качествам, но то,
что представлялось им упоительной мечтой, для него было
страшным сном. Он хотел стереть с лица земли «небесный
град философов XVIII века», не оставив камня на камне.
160

Методы, к которым прибегал де Местр, и истины, ко-
торые он провозглашал (несмотря на его заверения в том,
что он заимствовал их у Фомы Кемпийского или Фомы Ак-
винского, Боссюэ или Бурдалу), на самом деле едва ли обя-
заны своим происхождением этим столпам католической
церкви и имеют больше общего с антирационалистически-
ми воззрениями Блаженного Августина или учителей юно-
сти де Местра — с иллюминатством Виллермоза и после-
дователей Мартинеса Паскуалиса и Сен-Мартена. В чем-то
де Местр сродни основоположникам немецкого иррацио-
нализма и фидеизма, а также тем французам, которые, по-
добно Шарлю Моррасу, Морису Барресу и их сторонникам,
проповедовали ценности и власть римской курии, но при
этом не всегда были верующими христианами; нечто объ-
единяет его с теми, кто по-прежнему питает личную нена-
висть к эпохе Просвещения, и с теми, кто защищает вечные,
незыблемые устои и считает, что их подлинное значение
затемняется и искажается любой попыткой поставить их в
один ряд с наукой и здравым смыслом, то есть открыть их
интеллектуальному или моральному критицизму.
* * *
Воззрения Гольбаха и Руссо диаметрально противопо-
ложны, однако о природе и тот и другой говорили с благо-
говением, словно она в известном, не слишком метафори-
ческом, смысле гармонична, добра и может дарить свобо-
ду. Руссо считал, что ее гармония и красота открываются в
неискушенном сердце естественного человека; Гольбах был
убежден, что то же самое происходит и с обработанными
воспитанием, не затуманенными предрассудками и суеве-
риями чувствами и умами тех, кто прилагает к раскрытию ее
тайн методы рационального познания. Де Местр, напротив,
придерживался старых представлений о том, что до Всемир-
ного потопа люди обладали знанием, но жили неправедно
и за это были уничтожены; ныне их выродившиеся потом-
161

ки могут найти истину не в гармоническом развитии сво-
их дарований, не в философии или физике, а в откровени-
ях, услышанных святыми католической церкви и ее учены-
ми-богословами, личные же наблюдения лишь подкрепляют
эту истину. Нам говорят, что следует изучать природу. Что
ж, попробуем. Какие открытия сделаны в столь превосход-
ных науках, как история и зоология? Неужели нашему взо-
ру предстает зрелище гармонического раскрытия существ?
Как раз наоборот: природа, оказывается, состоит из клыков
и когтей. В «Санкт-Петербургских вечерах» де Местр пишет:
«В обширной области живой природы господствует яв-
ное насилие, некая предписанная свыше ярость, вооружаю-
щая каждое существо in mutua funera, к взаимному истреб-
лению. Едва покинув пределы царства бесчувственности, вы
обнаруживаете, что закон насильственной смерти начертан
на самой границе жизни. Уже в мире растительном начина-
ем мы ощущать его действие. От громадной катальпы до са-
мых скромных злаков сколько растений умирает и сколько
бывает убито! Но стоит войти в царство животных— и за-
кон этот предстанет пред вами со всей своей ужасающей
очевидностью. Некая сила, одновременно скрытая и ося-
заемая <...> в каждом крупном разряде животных избра-
ла <...> известное число представителей и предназначила
к тому, чтобы пожирать остальных. Существуют хищные на-
секомые, хищные птицы, хищные рыбы, хищные четвероно-
гие, и нет такого мгновения, когда бы одно живое существо
не истреблялось другим. А над всеми бесчисленными вида-
ми животных поставлен человек, чья смертоносная рука не
щадит ничего: он убивает, чтобы доставить себе пропита-
ние, убивает, чтобы раздобыть себе одежду, убивает, чтобы
облечь себя в украшения, убивает, когда нападает, убивает,
когда защищается, убивает ради науки, убивает ради заба-
вы — он убивает, чтобы убивать! Гордый и грозный повели-
тель, он требует всего, и ничто не в силах ему противиться
<...> Человек требует всего и сразу: у ягненка — внутренно-
сти, чтобы звонко играла арфа <...> у волка — смертонос-
ные клыки, чтобы полировать легкие произведения искус-
162

ства, у слона — бивни для игрушек ребенку, а обеденный
стол человека весь покрыт трупами <...> Но какое же суще-
ство станет истреблять того, кто истребляет всех? Он сам:
именно человеку предписано убивать человека. Так <...>
неуклонно исполняется великий закон насильственного ис-
требления живых существ. И земля, непрерывно орошае-
мая кровью, есть лишь громадный алтарь, где все живущее
должно приноситься в жертву, — без передышки, без отды-
ха, без меры, вплоть до скончания веков, вплоть до полного
исчезновения зла, вплоть до смерти самой смерти».
Таков знаменитый, ужасающий взгляд де Местра на
жизнь*. Его страстная завороженность кровью и смертью
принадлежит иному миру, чем богатая тихая Англия, пред-
ставлявшаяся воображению Берка, чем медленная зрелая
мудрость помещиков, глубокий покой больших и малых де-
ревенских домов, вечное общество, основанное на общест-
венном договоре мимолетных и смертных с теми, кто еще
не родился, кому не угрожают треволнения и нищета тех,
чье положение менее завидно. Воззрения де Местра в рав-
ной степени чужды и сокровенному духовному миру мисти-
ков и иллюминатов, жизнь и учение которых увлекали его
в молодости. Это не квиетизм и не консерватизм, не сле-
пая вера в status quo, не обскурантизм духовенства. Что-то
сближает его с параноидальным миром современного фа-
шизма, и поразительно, что мы имеем дело с самым нача-
лом XIX в. Из современников де Местра только Геррес в не-
которой степени перекликается с ним в своих обличитель-
ных размышлениях, написанных позднее.
* Перейдя к самой кровавой революции в истории человечества —
большевистской бойне 1917 года в Российской империи, следует при-
помнить, что подобные мысли о насилии человека над человеком, про-
тивник де Местра и одновременно — его последователь большевик (и
фашист, по Л. Джорджу) В.И. Ленин провозглашал: «Мы хотим органи-
зовать насилие во имя интересов трудящихся» (на заседании ВЦИК 21
ноября 1917 года). Раздувая пожар мировой войны, в 1918 году «вождь
пролетариата» вещал: «Слава тем, кто первый пошел по нашим стопам.
Слава раздувающим мировой пожар!»
163

И все же для де Местра жизнь — не бессмысленное кро-
вопролитие, которое испанский философ Мигель де Унаму-
но назвал «бойней покойного графа де Местра». Хотя исход
битвы неясен, хотя нельзя ни рассчитывать на победу, ни
достичь ее при помощи одного только искусства или того
рода знаний, которым, по их собственным уверениям, об-
ладают ученые или правоведы, невидимое воинство в кон-
це концов сражается на одной стороне против другой, и в
исходе сомневаться не приходится. Божественная состав-
ляющая чем-то напоминает дух мировой истории, челове-
чества или вселенной — если прибегать к терминам, в ко-
торых немецкие романтики начала века (Шеллинг, братья
Шлегели) были склонны описывать и объяснять мир, некую
сверхъестественную силу, проявляющую себя как способ-
ность одновременно творить и постигать, как создательни-
ца и истолковательница всего сущего.
Ироническим слогом, порой напоминающим Тацита, а
порой — Льва Толстого, и с не меньшим жаром, чем немец-
кие романтики (а вслед за ними — французские противни-
ки позитивизма Равессон и Бергсон), де Местр пишет о том,
что естественно-научные методы губительны для подлин-
ного понимания. Классифицировать, абстрагировать, обоб-
щать, сводить к единообразию, делать выводы, подсчиты-
вать и суммировать в строгих, лишенных временного пара-
метра формулах— значит ошибочно принимать внешнее
за сущность, описывать наружную сторону, оставляя глуби-
ны нетронутыми, дробить живое единство искусственным
анализом и неверно представлять себе процессы, проис-
ходящие и в истории, и в человеческой душе, прилагая к
ним категории, которые в лучшем случае годятся для хими-
ческих или математических исследований. Чтобы действи-
тельно постичь суть вещей, требуется иной подход — тот,
который немецкий метафизик Шеллинг (а до него — Гаман)
видел во вдохновении, нисходящем на поэта или проро-
ка свыше; это условие, в чем-то сродное творчеству самой
природы, позволяет провидцу в его борьбе за осуществле-
164

ние своих собственных или общественных задач понять их
как составную часть цели, к которой стремится вселенная,
осмысляемая почти как одушевленное существо. Де Местр
искал ответ в откровениях религии и в истории как вопло-
щении скрытых путей, которые мы видим (впрочем, смутно
и изредка), если ставим себя в рамки свойственных нашему
обществу традиций, его манеры чувствовать, действовать и
мыслить; только здесь и можно найти правду.
Де Местра — во всяком случае, в произведениях зре-
лого периода — ни на минуту не оставляет сознание пер-
вородного греха, порочной, никчемной, самоубийственной
ограниченности людей, предоставленных самим себе. Сно-
ва и снова он возвращается к мысли о том, что лишь стра-
дание может удержать людей от падения в бездонную про-
пасть анархии и ниспровержения всех ценностей. Невеже-
ство, своеволие, глупость, с одной стороны, и кровь, боль,
возмездие— с другой, в качестве противоядия— таковы
опорные понятия его мрачного мира. Человечество (огром-
ное большинство людей) — ребенок, безумец, рассеянный
хозяин, которому прежде всего нужен опекун, заслуживаю-
щий доверия наставник, духовный руководитель, распоря-
жающийся и личной жизнью подопечного, и его имущест-
вом. Человек, безнадежно развращенный и слабый, может
пойти на все, если не оградить его от соблазна растратить
силы и средства на достижение призрачных целей, если
не принудить его к исполнению указанных задач под неос-
лабным присмотром опекунов. Те, в свою очередь, должны
принести жизнь в жертву поддержанию прочной и жесткой
иерархии — истинного закона природы; во главе ее стоит
земной Наместник Христа, а все кирпичики великой пира-
миды человечества распределены симметричными рядами,
от высших до ничтожнейших ее членов.
В начале каждой верной дороги, ведущей к знанию и
спасению, де Местр не случайно видел огромную фигуру
Платона, указующую путь. Он надеялся на то, что иезуиты
будут действовать подобно сословию стражей в «Государст-
165

ве» и спасут европейские державы от модных и роковых за-
блуждений века сего. Однако главный герой его мира, зам-
ковый камень свода, поддерживающего все общество, куда
страшнее, чем король, священник или военачальник; это
палач. Ему посвящен знаменитейший пассаж «Санкт-петер-
бургских вечеров».
«Так что же это за непостижимое существо, способное
предпочесть стольким приятным, доходным, честным и
даже почтенным занятиям, которые во множестве открыты
ловкости и силе человека, ремесло мучителя, предающего
смерти себе подобных? Его рассудок, его сердце— так ли
они сотворены, как и наши с вами? Не заключено ли в них
нечто особенное, чуждое нашему существу? Что до меня, то
я не в силах в этом усомниться. Внешне он создан как мы,
он появляется на свет подобно нам — и однако, это сущест-
во необыкновенное, и чтобы нашлось ему место в семье че-
ловеческой, потребовалось особое веление, некое FIAT Bce-
творящей силы. Он сотворен — как сотворены небо и зем-
ля. Взгляните только, чем он является во мнении людском,
и попытайтесь, если сумеете, постичь, как он может не за-
мечать этого мнения или действовать ему наперекор! Едва
лишь власти назначат ему обиталище, едва лишь вступит он
во владение им, как другие жилища начинают пятиться, пока
дом его вовсе не исчезнет у них из виду. В подобном одино-
честве и образовавшейся вокруг него пустоте и живет он с
бедною своею женой и ребятишками. Он слышит их челове-
ческие голоса — но не будь их на свете, ему бы остались ве-
домы лишь стоны... Раздается заунывный сигнал, и вот уже
отвратительный судейский чиновник стучит в его дверь, из-
вещая, что в нем есть нужда. Он выходит из дому, он прибы-
вает на площадь, где уже теснится трепещущая толпа. К его
ногам бросают отравителя, отцеубийцу или святотатца; он
хватает осужденного, растягивает его члены, привязывает к
горизонтальному кресту— тут наступает жуткая тишина, и
не слышно уже ничего, кроме хруста переломанных брусь-
ями костей и воя жертвы. Он отвязывает жертву, он влечет
166

ее к колесу; раздробленные члены переплетаются между
спицами, бессильно свисает голова, волосы встают дыбом,
и открытый рот, словно печь, извергает временами немно-
гие кровавые слова, призывающие смерть. Он кончил дело,
громко стучит его сердце, но в нем — радость; он ликует и
вопрошает себя в сердце своем: «Так кто же колесует луч-
ше, чем я?» Он сходит с помоста, он протягивает испачкан-
ную кровью руку— и правосудие издали швыряет ему не-
сколько золотых монет, которые проносит он сквозь двой-
ной ряд пятящихся в ужасе людей. Вот он садится за стол и
ест, потом ложится в постель и спит. И проснувшись на сле-
дующее утро, он вспоминает о чем угодно, только не о том,
что делал накануне. Человек ли это? — Да: Бог принимает
его в храмах своих и позволяет молиться. Он не преступ-
ник, и, однако, ни один язык не назовет его, например, че-
ловеком добродетельным, порядочным или почтенным. Ни
одна моральная похвала к нему не подойдет, ибо все они
предполагают отношения к людям, а их у него нет.
А между тем всякое величие, всякая власть, всякое по-
виновение покоятся на исполнителе правосудия: он есть
ужас и связь человеческих сообществ. Уберите из мира эту
непостижимую силу— и в то же мгновение хаос придет на
смену порядку, троны низвергнутся в пропасть и общест-
во исчезнет. Бог — творец верховной власти, а значит— и
наказания; он поместил наш мир между этих двух полюсов,
ибо Иегова господин над ними, и вокруг этих полюсов вра-
щает он мир».
Перед нами не просто садистические размышления о
вине и каре, но выражение искренней веры де Местра (свя-
занной со всей совокупностью его страстных, но отчетли-
вых убеждений) в то, что человека можно спасти, лишь ско-
вав его ужасом перед властью. В каждое мгновение жизни
людям необходимо напоминать о пугающей тайне, лежащей
в основе творения; их должно очищать непрерывным стра-
данием и унижать, на каждом шагу заставляя их проникать-
ся сознанием собственной глупости, преступности и беспо-
167

мощности. Война, пытка, страдание — неизбежный челове-
ческий удел, и люди обязаны переносить их достойно. Те,
кому назначено ими повелевать, должны исполнять долг,
возложенный на них Творцом (придавшим природе иерар-
хический порядок), безжалостно предписывая законы, не
щадя себя и столь же безжалостно уничтожая врагов.
Кого же считать врагами?
Всех тех, кто пускает пыль в глаза людям или стремится
ниспровергнуть установленный порядок. Де Местр называ-
ет их «сектой». Они будоражат и разрушают. К протестантам
и янсенистам он прибавляет теперь деистов и атеистов, ма-
сонов и евреев, ученых и демократов, якобинцев, либера-
лов, утилитаристов, сторонников антиклерикализма, эга-
литаризма и секуляризации, защитников способности че-
ловека к совершенствованию, материалистов, идеалистов,
законоведов, журналистов, интеллектуалов всех мастей;
всех тех, кто взывает к абстрактным принципам, полагает-
ся на индивидуальный разум или личное сознание, верит в
свободу личности или рациональное устройство общества,
всех реформаторов и революционеров: они-то и есть вра-
ги порядка и должны быть вырваны с корнем во что бы то
ни стало. Это секта; она никогда не дремлет, вечно снедае-
мая беспокойством.
Приведенный перечень с тех пор неоднократно повто-
ряли. Де Местр впервые составил точный список врагов
мощного антиреволюционного движения, кульминацией
которого стал фашизм. Он пытался противостоять новому
дьявольскому порядку, совершившему роковую револю-
цию сначала в Америке, а затем— в Европе, выпустив в
мир, по его мнению, всю ярость и весь фанатизм.
Все интеллектуалы дурны, но наиболее опасны среди
них ученые-естествоиспытатели. В одном из трактатов де
Местр рассказывает некоему русскому дворянину о том,
что Фридрих Великий был прав, когда говорил, что ученые
представляют большую опасность для государства: «Римля-
не отличались редким здравомыслием, покупая в Греции
168

талантливых людей, которых им не хватало, и презирая тех,
кто их продавал. Они с улыбкой говаривали: «Подыхающий
с голоду грек сделает все, лишь бы тебе угодить». Решись
они подражать таким существам, это могло бы выставить их
в смешном виде. Но они смотрели на них свысока, отчего
мы и можем назвать их великими». Так же среди древних
народов подлинного величия достигли иудеи и спартан-
цы, не осквернившие себя духом науки. «Слишком многое,
даже будучи изложено на словах, таит опасность, а для го-
сударственных мужей естественные науки и вовсе никчем-
ны. Всем известно бессилие ученых в тех случаях, когда им
приходится иметь дело с людьми, понимать их или вести за
собой». Научный подход в любой власти отыщет изъяны; он
влечет за собой «болезнь» атеизма.
«Одним из неизбежных пороков науки в любой стра-
не и вообще везде является то, что она гасит любовь к дея-
тельности— подлинное призвание человека, наполняет
его высокомерием и гордыней, отвращает от самого себя и
подобающих мыслей, делает его врагом всякого повинове-
ния, восстающим на все законы и установления, и безогляд-
ным поборником любого нововведения <...> Первейшая из
наук есть наука управления государством. Ее не изучают в
академиях. Ни один великий государственный муж, от Су-
герия до Ришелье, никогда не занимался физикой или ма-
тематикой. Дух естественных наук отнимает у человека эту
разновидность гения, представляющую собой совершенно
особенный талант».
Поэтому вера в возможность счастливой, гармонической,
творческой жизни под надежной опекой той силы, которую в
XVIII в. часто называли «Природой-матерью» или «Госпожой
Природой», порождена самообманом поверхностных умов,
неспособных смотреть в лицо действительности.
Мир — это одно, а реальность — другое. «...По какому
непостижимому волшебству, — вопрошает де Местр, — го-
тов он [человек] при первом же ударе барабана <...> с ка-
кой-то радостью, также по-своему характерной, устремить-
169

ся на поле битвы и растерзать своего брата, ничем его не
оскорбившего,— брата, который, в свою очередь, при-
ближается затем, чтобы, если повезет, заставить его само-
го претерпеть подобную судьбу?» Мужчины, проливающие
слезы, если им нужно зарезать курицу, на полях сражений
убивают без малейших угрызений совести. Они поступают
так исключительно ради общего блага и подавляют в себе
человеческие чувства, исполняя тяжелый долг альтруизма.
Палачи умерщвляют немногих преступников— отцеубийц,
фальшивомонетчиков и им подобных. Солдаты же убивают
тысячи неповинных людей — убивают не разбираясь, сле-
по, в диком воодушевлении. Если вообразить, что неиску-
шенный пришелец с другой планеты спросил бы, какую из
двух сражающихся сторон обитатели земли боятся и прези-
рают, а какую — приветствуют, почитают и награждают, что
бы мы ему отвечали? «Объясните, почему, по мнению все-
го рода человеческого, самым почетным на свете являет-
ся право, не навлекая на себя вины, проливать невинную
кровь?» Кто показал это живее и ярче, чем зловещая, извра-
щенная, порочная якобинская республика, это царство са-
таны, этот изображенный Мильтоном пандемониум?
И все же человек рожден для любви. Он сострадателен,
справедлив и добр. Он проливает слезы над участью дру-
гих, и эти слезы ему приятны. Он сочиняет истории, над ко-
торыми можно поплакать. Откуда же в таком случае берет-
ся эта неистовая тяга к войнам и кровопролитию? Отчего
человек погружается в бездну, страстно сжимая в объятиях
то, что внушает ему такое отвращение? Почему люди, вос-
стающие против таких незначительных событий, как попыт-
ка изменить систему летосчисления, подобно послушным
животным, позволяют, чтобы их посылали убивать и уми-
рать? Если люди преследуют свои собственные интересы,
почему же они не объединяются в лигу народов и не об-
ретают тот всеобщий мир, который, по их словам, для них
столь желанен? На эти вопросы может быть только один
верный ответ: стремление истреблять друг друга заложено
170

в людях так же глубоко, как жажда самосохранения и сча-
стья. Война— ужасный и незыблемый закон мироздания.
Ее необходимость нельзя обосновать рационально, но она
влечет к себе, таинственно и властно. На уровне разумного
утилитаризма война действительно предстает тем, чем ее
считают, — безумием и разрушением. И если все же она оп-
ределила весь ход истории человечества, это свидетельст-
вует о неверности рационалистических объяснений, в осо-
бенности попыток исследовать войну как заранее запла-
нированное, поддающееся постижению или оправданию
явление. Хотя войны всем ненавистны, они не прекратятся,
поскольку не являются человеческим изобретением: они
установлены Богом.
Образование может изменить знания людей и выражае-
мые ими мнения, но на ином, более глубоком уровне оно
бессильно. Де Местр называет этот уровень невидимым ми-
ром, где и в рамках одной личности, и в целых обществах
все определяется ролью непостижимого сверхъестествен-
ного элемента. Разум, столь превозносимый в XVIII столе-
тии, — на самом деле никчемнейшее орудие, «мерцающий
огонек», слабый и в теории, и на практике, не способный
ни изменить человеческое поведение, ни выявить его при-
чины. Все разумное, рукотворное по этой причине обре-
чено; прочно одно иррациональное. Рациональная крити-
ка разъедает все, что к ней восприимчиво: уцелеть может
только то, что ограждено внутренней тайной и необъяс-
нимостью. Сотворенное одним человеком исказит другой;
лишь сверхчеловеческое пребудет.
История изобилует примерами, подтверждающими эту
истину. Что может быть абсурднее наследственной монар-
хической власти? Как можно ожидать, что на смену мудро-
му и добродетельному государю придут столь же достой-
ные потомки? Возможность свободно избирать монарха
(выборная монархия), несомненно, более целесообразна.
Однако несчастное положение Польши— очевидный и
прискорбный результат такого пути, а совершенно ирра-
171

циональный институт наследственного монархического
правления оказался одним из самых долговечных челове-
ческих установлений. Демократические республики, ко-
нечно же, куда разумнее, чем монархия; но долго ли про-
существовала даже великолепнейшая из них— Афинская
республика при Перикле? И какой непомерной ценой! При
этом шестьдесят шесть королей — иные лучше, иные хуже,
но в среднем примерно одинаково — благополучно пра-
вили великим французским королевством полторы тыся-
чи лет. Далее: что на первый взгляд может быть бессмыс-
леннее брака и семьи? Почему два существа должны оста-
ваться вместе даже в том случае, если их вкусы и взгляды
на жизнь уже не совпадают? Почему длится такой упрямый
обман? И все же связующие двоих таинственные семейные
узы пребывают нерушимыми, хотя и бросают вызов чисто-
му разуму.
Стремясь опровергнуть мнение, что история есть Дей-
ствующий Разум (если под Разумом понимать все, что на-
поминает обычную работу человеческой мысли, переска-
кивающей с одного на другое), де Местр умножает приме-
ры того, сколь саморазрушительна природа рациональных
установлений. Рационалист стремится получить максимум
удовольствия и минимум страдания. Но общество никак не
поможет этого достигнуть. Оно зиждется на чем-то значи-
тельно более сущностном — на непрестанном самопожерт-
вовании, на человеческой склонности приносить себя в
жертву семье, городу, церкви или государству, не задумы-
ваясь об удовольствии или выгоде, но единственно из жаж-
ды заклания на алтаре социальной сплоченности, из стрем-
ления пострадать и умереть ради того, чтобы сохранилась
непрерывность освященных форм жизни. Лишь по проше-
ствии значительной части XIX столетия нам снова встретит-
ся столь неистовое подчеркивание иррациональных целей,
не связанного с личными интересами или удовольствием
романтического поведения, действий, обусловленных стра-
стью к отказу от себя или к самоуничтожению.
172

Действие в мире де Местра бесполезно ровно в той
мере, в какой оно направлено на исполнение сиюминут-
ных желаний и вытекает из расчетливых, практических тен-
денций, составляющих внешнюю поверхность человече-
ского характера; действие полезно, достойно запоминания
и согласно с мирозданием настолько, насколько оно по-
рождено необъяснимыми и непостижимыми глубинами, а
не разумом, не индивидуальной волей. Героический инди-
видуализм, которому отдали должное Байрон и Карлейль,
презирает опасность и бросает вызов бурям; с точки зре-
ния де Местра, он так же слеп в своей самоуверенности, как
глупец-ученый, социальный прожектер или крупный про-
мышленник. Лучшее и сильнейшее бывает свирепым, без-
рассудным, беспричинным, а значит, непременно предста-
ет в неверном свете и кажется нелепым лишь потому, что
ему ошибочно приписали постижимые мотивы. Для де Ме-
стра поступки людей оправданы лишь тогда, когда возника-
ют из тяги не к счастью или комфорту, не к отчетливому, ло-
гически выстроенному поведению, не к самоутверждению
или самовозвеличиванию, но к исполнению непостижимой,
установленной свыше цели, которую люди не могут (и не
должны даже пытаться) постичь и которую они, на свою по-
гибель, отрицают. Нередко это может привести к действиям,
влекущим за собой боль и кровопролитие; в свете чувстви-
тельной и пошлой морали среднего класса их скорее всего
сочтут самонадеянными и несправедливыми, хотя на самом
деле они происходят из темной, непознаваемой сердцеви-
ны любой власти. Это поэзия мира, а не его проза, это ис-
точник всякой веры и энергии, где человек только и может
быть свободен и способен к выбору, к творчеству и разру-
шению, превосходящим причинно обусловленное, научно
объяснимое механическое движение вещей или субстан-
ций, стоящих ниже, чем он сам, и не ведающих добра и зла.
Внутреннему взору де Местра, как и любого серьезного
политического мыслителя, предстоит суждение о природе
человека. Его взгляд глубоко, хотя и не всецело, совпадает
173

с воззрениями Блаженного Августина. Человек слаб и чрез-
вычайно порочен, но не полностью определен совокупно-
стью причин. Он свободен, и душа его бессмертна. Два нача-
ла борются в нем за власть: он — подобие Божие, сотворен-
ное по образу Создателя, искорка божественного духа — и
богоборец, грешник, восстающий на Бога. Его свобода весь-
ма ограничена; он вовлечен в космический поток и не в со-
стоянии вырваться из него. Он не способен по-настояще-
му творить, но может изменять. Ему дано выбирать между
добром и злом, Богом и Дьяволом, и за свой выбор он не-
сет ответственность. Один во всем мироздании он сражает-
ся — за знания, за самовыражение, за спасение. Кондорсе
сравнивал человеческое общество с сообществом пчел и
бобров. Но ни пчела, ни бобр не желают знать больше, чем
знали их предки; птицы, рыбы, млекопитающие застыли в
однообразных, повторяющихся циклах. Лишь человеку из-
вестно, что он пал. «Подобное ощущение есть вместе дока-
зательство его величия и нищеты, высоких прав и неверо-
ятного вырождения». Человек— это «уродливый кентавр»,
живущий одновременно в мире милосердия и в мире при-
роды, это и будущий ангел, и замаранная грехом тварь. «Он
не знает, чего хочет; он не хочет того, чего хочет; он хочет
того, чего не хочет, он хотел бы хотеть. Он обнаруживает в
себе нечто чуждое и более сильное, чем он сам. Мудрец со-
противляется и восклицает: «Кто избавит меня?» Безумец
покоряется, зовет свое малодушие счастьем».
Люди, как существа нравственные, должны доброволь-
но подчиняться власти, но это подчинение обязательно.
Ведь они слишком испорчены, слишком слабы, чтобы управ-
лять собой; в отсутствие же власти они впадают в анархию
и гибнут. Ни один человек, ни одно общество не способны
к самоуправлению, и само слово это лишено смысла: любое
правительство появляется из некоей неоспоримой, прину-
дительно навязанной власти. Беззаконие может подавить
только такая сила, действия коей нельзя оспорить. Это мо-
жет быть обычай, или совесть, или папская тиара, или кин-
жал, но это всегда нечто.
174

Аристотель совершенно прав: некоторые люди — рабы
по натуре; утверждение, что они могли бы быть иными, по-
нять невозможно. Руссо говорит, что человек рождается
свободным, но повсюду страждет в оковах. «Что он имеет
в виду? <...> Сии безумные слова: «Человек рожден свобод-
ным»— противоречат истине». Люди слишком порочны, и
потому с них нельзя снять оковы сразу после их появления
на свет; рожденные во грехе, они могут стать приемлемы-
ми только при помощи общества и государства, которые
подавляют искажения личных суждений, не знающих гра-
ниц. Подобно Берку, оказавшему на него известное влия-
ние, и, вероятно, подобно Руссо (в некоторых толкованиях),
де Местр убежден, что общества обладают универсальной
душой, подлинным моральным единством, которое и при-
дает им форму. Но он идет дальше.
«Правительство, — говорит он, — это настоящая рели-
гия. Оно имеет свои догматы, свои таинства, своих священ-
нослужителей. Позволить каждому обсуждать правительст-
во значит разрушить его. Оно дано нам по причине исклю-
чительно национальной — из соображений политической
веры, символом коей и является. Первейшая потребность
человека состоит в том, чтобы его растущий рассудок ока-
зался под двойным ярмом [государства и церкви]. Его сле-
дует уничтожить, он должен затеряться в разуме нации та-
ким образом, чтобы из личного существования он преоб-
разился в иное, общественное, создание, подобно тому как
река, впадающая в океан, продолжает жить среди его вод,
но уже не имеет ни названия, ни самостоятельности».
Такое государство нельзя создать ни при помощи на-
писанной людьми конституции, ни на ее основе: конститу-
ции можно повиноваться, но нельзя поклоняться. А без по-
клонения и даже без суеверий, этих «опережающих время
мыслей», аванпостов религии, ничто не прочно. Эта рели-
гия требует не подчинения на определенных условиях —
коммерческого договора, о котором писали Локк и протес-
танты,— но растворения личности в государстве. Человек
обязан отдавать, а не просто одалживать себя. Общество —
175

это не банк, не компания с ограниченной ответственностью,
созданная людьми, подозрительно посматривающими друг
на друга и опасающимися, что их куда-нибудь втянут, обмо-
рочат, поживятся за их счет. Всякое личное сопротивление
во имя воображаемых прав или потребностей будет разры-
вать общественную и метафизическую ткань, только и обла-
дающую жизненной силой.
Основной мотив философии де Местра — массирован-
ная атака на разум, превозносившийся философами XVIll в.;
этим он обязан как новому национальному чувству, появив-
шемуся (по крайней мере, во Франции) в результате рево-
люционных войн, так и Берку и предпринятым им разобла-
чениям Французской революции и вечных, всеобщих прав
и ценностей, его подчеркиванию конкретного, связующей
силы обычаев и традиций. Де Местр становится на пози-
ции английского эмпиризма, в особенности Бэкона и Локка,
чтобы затем высмеять их, но отдает, хотя и без охоты, долж-
ное английской общественной жизни; ему, как и очень мно-
гим западным теоретикам католицизма, она представляет-
ся провинциальной культурой, отрезанной от универсаль-
ных истин Рима, и все же при отсутствии истинной веры
это — высшее достижение, максимально возможное в свет-
ских рамках приближение к полному духовному идеалу, на
который у самих англичан, как это ни плачевно, воображе-
ния не хватило. Английское общество достойно восхище-
ния, ибо оно зиждется на приятии определенного образа
жизни и не стремится постоянно пересматривать собствен-
ные основания. Любой вопрос, будь то вопрос институций
или образа жизни, требует ответа. Ответ, обоснованный ра-
ционально, по своей природе вызывает дальнейшие во-
просы такого же рода. И каждый ответ будет постоянно вы-
зывать сомнение и недоверие.
Стоит единожды дозволить подобный скептицизм, и
человеческий дух приходит в беспокойное движение, так
что уже не видит конца своим вопросам. Как только осно-
вания оказываются под сомнением, ничего долговечного
установить нельзя. Колебания и перемены, словно едкая
176

ржавчина, проникающая изнутри и снаружи, делают жизнь
слишком хрупкой. Объяснять подобно Гольбаху и Кондор-
се— значит скользить по поверхности, не оставляя ниче-
го надежного. Людей терзают сомнения, разрешить кото-
рые невозможно; все установления опрокинуты и замене-
ны иными формами жизни, в свою очередь обреченными
на уничтожение. Нигде не найти ни тихой гавани, ни поряд-
ка, ни возможности вести спокойную, гармоничную жизнь.
Де Местр пишет на языке, который временами дости-
гает классического благородства и красоты (вспомним, что
Сент-Бев говорил о его «несравненном красноречии»), и по-
лагает, что рационалистические или эмпирические объяс-
нения — это на самом деле бездна греха и погибели; ведь
истина, лежащая в сердце мироздания, непроницаемо тем-
на. Власть всех великих животворящих сил общественного
бытия, власть сильного, богатого и колоссального над сла-
бым, бедным и ничтожным, право требовать неукоснитель-
ного повиновения, принадлежащее завоевателям и свя-
щеннослужителям, а также главам семейств, церкви и госу-
дарству, проистекает из потаенного источника, самая сила
которого в том, что разум не может его исследовать. «...
Можно было бы на первый случай дать такое объяснение:
король приказал — значит пора в поход». Подобная власть
абсолютна, ибо ее нельзя ни о чем спросить, и всесильна,
поскольку ей невозможно сопротивляться. Религия стоит
выше разума не потому, что у нее имеются наготове более
убедительные ответы, но потому, что она ответов не пред-
лагает. Она не убеждает и не спорит, но повелевает. Вера
истинна только в том случае, если она слепа; стоит ей ог-
лядеться в поисках оправдания — и она погибла. Все силь-
ное, прочное и успешное на свете находится вне разума и
в каком-то смысле направлено против него. Наследствен-
ная монархическая власть, война, брак устойчивы именно
потому, что их нельзя оправдать и нельзя исключить из ми-
роздания. Иррациональное обладает собственной гаран-
тией долговечности — такой, на которую разум никогда не
мог бы даже уповать. Все чудовищные парадоксы де Мест-
177

pa развивают именно этот тезис, в его время блиставший
поразительной новизной.
Его доктрина, имея ряд очевидных сходств с нападка-
ми прежних защитников религии (к примеру, иллюминатов
и Сен-Мартена, любимого де Местром и современного ему
мистика) на рационализм и скептицизм, при этом отлича-
ется от них не просто ожесточением, но и тем, что превра-
щает в достоинство то, с чем ранее мирились как с уязви-
мыми местами или, по меньшей мере, издержками слож-
ной теократической концепции. Перед нами возвращение
к ясному и абсолютному иррационализму ранней церкви,
шаг назад от ограниченного рационализма св. Фомы и ве-
ликих богословов XVI в., в чьих трудах, по признанию само-
го де Местра, он черпал вдохновение. Он говорит о божест-
венном разуме, говорит он и о Провидении, по воле кото-
рого все непостижимым образом обретает окончательный
облик. Но для него божественный разум вовсе не похож на
то, к чему апеллировали деисты XVIII столетия; то был ра-
зум, вложенный Господом в человека, источник эпохальных
триумфов Галилея и Ньютона, инструмент создания разум-
ного счастья по планам, придуманным добродетельными
тиранами или мудрыми собраниями государей. Согласно
определению божественного разума, данному де Местром,
он запределен и потому скрыт от людских глаз. Он невы-
водим из знаний, приобретенных обычным человеческим
способом; его отблески могут иногда нисходить на тех, кто
с головой погрузился в мир Божественных откровений и та-
ким образом сумел понять природу и историю в их предо-
пределенности Провидением, даже не уразумев при этом
их путей или целей. Такие люди чувствуют себя в безопас-
ности, ибо имеют веру. Они не задают вопросов: они дос-
таточно мудры, чтобы постичь все безумие попыток прило-
жить человеческие понятия к божественной силе. И преж-
де всего, они не ищут общих теорий, которые объяснят им
все. Ведь нет ничего более гибельного для истинной мудро-
сти, чем научно обоснованные общие принципы.
178

* * *
В физическом мире абстракция не менее пагубна, чем
в мире социальном. Де Местр издевается над бесконечно
попечительным и способным все объяснить существом, ко-
торое философы-энциклопедисты называли Природой, и
вопрошает: «Это еще что за дама?» Природа для него —
не милосердная подательница всех благ, не источник жиз-
ни, знания и счастья, но извечная тайна; ее обращение жес-
токо, сама же она являет сцены грубости, страдания и хао-
са. Она служит неизъяснимым целям Провидения, но редко
бывает источником удобства и знаний.
В XVIII столетии часто восхваляли простые добродетели
благородных дикарей. Де Местр уведомляет нас, что дика-
ри вовсе не благородны — они стоят ниже людей, они жес-
токи, развратны и грубы. Всякий, кто жил среди них, может
засвидетельствовать, что это отбросы человечества. Это ни
в коей мере не светлые, неиспорченные прообразы людей,
не первичные образчики естественного вкуса и врожден-
ной нравственности, которые цивилизация, извратив, пре-
образила в европейцев. Напротив, это отброшенные слеп-
ки, неудачи, ошибки Творца, создававшего мир. Христиан-
ские миссионеры, жившие среди этих существ, отзывались
о них слишком мягко. Из того, что добрые пастыри не ре-
шились приписать каким бы то ни было божьим создани-
ям мерзость пороков, в которых те на самом деле погрязли,
еще не следует, что эти прискорбные случаи пресеченно-
го развития должны служить нам образцом для подража-
ния. А не к тому ли призывает нас Руссо? Де Местр вторит
знаменитым словам Монтескье: «Чтобы собрать плоды, ди-
карь рубит дерево; он выпрягает быка, которого ему толь-
ко что привели миссионеры, и поджаривает его на огне, об-
ратив в дрова плуг. Вот уже более трех столетий смотрит он
на нас, но так и не пожелал за это время что-либо у нас по-
заимствовать— кроме пороха, чтобы убивать себе подоб-
179

ных, и водки, чтобы убивать самого себя. <...> И мы склон-
ны к воровству, и мы жестоки, и мы распутны — но по-ино-
му. Чтобы совершить злодеяние, мы должны превозмочь
свою природу, дикарь же следует ей, и никакие угрызения
совести ему неизвестны». Вслед за этим де Местр, заставляя
читателя содрогнуться, перечисляет типичные удовольст-
вия дикарей: отцеубийство, потрошение собратьев, снятие
скальпов, каннибализм, скотские страсти. Ради чего же соз-
даны дикари? Чтобы служить предостережением для нас и
показать нам, как низко может пасть человек. Языки диких
племен лишены первобытной силы и красоты, в них заме-
тен лишь беспорядок и уродство разложения. Это «облом-
ки более древних языков».
Что же касается описанного Руссо царства Природы,
где обитают дикари, и так называемых прав человека, ко-
торые, как предполагается, у них признаны и во имя кото-
рых Францию и Европу ввергли в жестокую резню, то что
же это за права? Какому человеку они даны от рождения?
Абстрактное явление, именуемое «правами», становится
доступно метафизическому, магическому взгляду только в
том случае, если обязано своим происхождением какой-
либо человеческой или божественной власти. Как нет дамы
по имени Природа, так нет и существа по имени Человек.
И все же во имя этой химеры совершаются революции и не
поддающиеся описанию зверства.
«Четыреста или пятьсот лет назад, — говорит де Местр
в своей записке о России, — Папа, бывало, отлучал от церк-
ви горстку наглых законников, и им приходилось идти в
Рим, чтобы вымолить прощение. Со своей стороны, круп-
ным землевладельцам случалось у себя в имениях сбить
спесь с нескольких дерзких арендаторов, и все приходило
в прежний порядок. Ныне разом оборвались две якорные
цепи общества — религия и рабство, и корабль, унесенный
бурей, разбился о скалы».
Рабство могло быть — и было — отменено только то-
гда, когда упрочилась власть римской церкви.
180

Рационализм ведет к атеизму, индивидуализму, анар-
хии. Общественное здание держится лишь на том, что люди
признают правителями тех, кто выше по рождению, и пови-
нуются им, ибо обладают неким чувством естественной вла-
сти, которое не удастся логически опровергнуть ни одному
философу-рационалисту. Не бывает общества без государ-
ства, государства без верховной власти, последней и выс-
шей апелляционной инстанции; нет верховной власти без
непогрешимости, а непогрешимости — без Бога. Папа есть
доверенное лицо Бога на земле, и всякая законная власть
исходит от него.
* * *
Такова политическая теория де Местра, оказавшая ре-
шительное влияние на реакционные, обскурантистские и,
в конце концов, фашистские идеи последующих лет и при-
чинившая немало беспокойства традиционным консерва-
торам и духовенству. Ее непосредственное действие про-
явилось в том, что она стала источником вдохновения для
резко ультрамонтанского, антигосударственнического ав-
торитаризма во Франции и аполитических, теократиче-
ских движений в Испании, России и Франции. Его концеп-
ция божественной власти не только глубоко антидемокра-
тична, но и полностью противопоставлена личной свободе,
социальному и экономическому равенству и политическим
проекциям принципа человеческого братства. Он скорее
всего повторил бы знаменитый афоризм, приписываемый
Меттерниху: «Если бы у меня был брат, я называл бы его ку-
зеном». Либеральный католицизм показался бы де Местру
нелепым и уж во всяком случае исполненным противоре-
чий: в последние годы жизни его беспокоили предвестия
такой тенденции в воззрениях Ламенне, старого союзни-
ка-паписта. Брандес справедливо замечает, что для либера-
лов де Местр воплощал пышный расцвет всего того, с чем
они изначально борются, и вовсе не потому, что жил одним
181

минувшим или прозябал подобно древним останкам давно
исчезнувшей цивилизации, но, напротив, потому, что слиш-
ком хорошо постиг свой век и деятельно противостоял его
либеральным наклонностям, прибегая к современнейшему
интеллектуальному вооружению.
Самые опасные враги рода человеческого, разрушите-
ли, чья цель и призвание — взорвать основы, на которых
покоится общество,— это протестанты, люди, подымаю-
щие руку на Всемирную церковь. Бейль, Вольтер, Кондор-
се — всего лишь жалкие светские ученики великих ниспро-
вергателей — Лютера, Кальвина и их последователей. Про-
тестантизм — это мятеж индивидуального разума, веры или
сознания против слепого повиновения, единственного ос-
нования всякой власти; значит, по сути это политический
бунт. Долой епископов, долой королей. Католики, как утвер-
ждает де Местр в трактате «Размышления о протестантиз-
ме», никогда не поднимали восстаний против своих госуда-
рей; так поступали только протестанты. Это удивительное
утверждение обосновывается посредством чудовищно-
го софизма: со времен императора Константина государ-
ство и Церковь едины; случаи неповиновения католиков
(к примеру, умерщвление правителей-отступников религи-
озными фанатиками) были возмущением не против истин-
ной власти, но против ее узурпаторов. Испанская инквизи-
ция ограждала от посягательств не только чистоту веры, но
и минимальный уровень безопасности и устойчивости, вне
которого общество не может существовать.
На его взгляд, образ инквизиции подвергся искажению.
Часто она бывала орудием мягкого, снисходительного пере-
воспитания, которое привело души многих грешников к по-
каянию и вернуло их в лоно истинной веры. Она помогла
спасти Испанию от разрушительных религиозных распрей,
сотрясавших Францию, Германию, Англию, и таким образом
уберегла национальное единство этого благочестивого ко-
ролевства. (Здесь де Местр зашел слишком далеко. Его апо-
логия, которая понравилась бы королю Филиппу II, вызва-
182

ла мало откликов даже среди наиболее рьяных поборников
церковной политики.) Успешное ниспровержение власти
клириков — вот причина кровопролития и хаоса, обрушив-
шихся на Германию в течение Тридцатилетней войны. Стра-
на, восставшая против церкви, не может достигнуть вели-
чия. Значит, отмена Нантского эдикта оправдана уже одними
патриотическими соображениями. «В замечательные эпохи
всему без исключения сообщается величественность. Мини-
стры и судьи Людовика XIV — люди столь же выдающиеся в
своей сфере, сколь его военачальники, художники, садовни-
ки — на своих поприщах. <...> то, что наш жалкий век зовет
суеверием, фанатизмом, нетерпимостью и так далее, было
неотъемлемой составляющей величия Франции». Кальви-
низм был опаснейшим врагом этого величия; во Франции он
долго разрушался, когда же он рухнул, никто этого и не за-
метил. Что же до тех, кто говорит, что по этой причине Фран-
ция утратила одаренных художников, покинувших отчизну и
обогативших своими творениями чужие страны, до тех, кем
движут столь торгашеские соображения,— пусть «ищут от-
вета где угодно, но только не в моих книгах».
Янсенисты немногим лучше кальвинистов: Людовик XIV
сровнял Пор-Рояль с землей, распахал ее и «произрастил
добрую пшеницу там, где раньше росли только дурные кни-
ги». Что же касается Паскаля, то де Местр убежден, что тот
ничем Пор-Роялю не обязан. Ересь надо вырывать с кор-
нем; полумеры всегда приносят беду тем, кто недостаточ-
но последователен. «Людовик XIV, растоптавший протестан-
тизм, умер в своей постели, в сиянии славы, дожив до пре-
клонных лет. Людовик XVI, обходившийся с ним мягко, умер
на эшафоте». «Ни одно установление, опирающееся толь-
ко на человеческие силы, не может быть прочным или дол-
говечным. Объединившись, история и разум убеждают нас,
что корни всех великих установлений следует искать не в
этом мире. <...> В особенности верховная власть сильна, це-
лостна и устойчива лишь в той мере, в какой она освящена
[divinisee] религией».
183

Де Местр сводил вместе все неугодные ему ценности.
Он отмечал, что наибольшее число погрешностей дает атеи-
стический подход. Людям должно стать ясно: именно то, что
безбожники ненавидят, то, что приводит их в исступление,
то, на что они всегда и везде яростно нападают, — и есть
истина. Анатоль Франс применил к де Местру его же слова,
назвав его «противником целого века». Такая деятельность
не реакционна, но контрреволюционна, не пассивна, но ак-
тивна; это не тщетная попытка воспроизвести прошлое, но
колоссальное и успешное усилие поработить будущее об-
разу минувшего, который отнюдь не создан воображени-
ем, но основывается на зловеще реалистическом истолко-
вании современных событий.
Де Местр не был романтическим пессимистом в духе
Шатобриана, Байрона, Бюхнера или Леопарди. Миропоря-
док не казался ему хаотическим или несправедливым, но
представал в свете веры таким, каким ему следовало быть.
Тем, кто в любом возрасте спрашивает, почему праведник
скитается без куска хлеба, а грешник живет в довольстве,
он отвечал, что в основе подобных вопросов лежит ребяче-
ское непонимание божественных законов. «Ничто не про-
исходит случайно <...> на все есть свои правила».
Если закон существует, он не терпит исключений; если
добродетельный человек испытывает невзгоды, мы не мо-
жем ожидать, чтобы Бог в пользу отдельной личности изме-
нил законы, без коих повсюду наступит хаос. Больной по-
дагрой несчастен, что, однако, не позволяет ему усомнить-
ся в законах природы; напротив, сама медицина, к которой
он взывает, предполагает их наличие. Если праведник стра-
ждет в беде, это тоже не дает нам повода для скептическо-
го отношения к благим законам миропорядка. Существо-
вание законов не в силах предотвратить личные невзгоды;
ни один закон не может обнять все частные случаи, ибо то-
гда он перестанет быть законом. В мире присутствует оп-
ределенная совокупная масса греха, который искупается
пропорциональным общим возрастанием страдания; тако-
во божественное установление. Но нигде не сказано, что
184

человеческая праведность или рациональная справедли-
вость должны управлять действиями Провидения, что каж-
дый отдельный грешник непременно должен быть наказан,
во всяком случае, здесь, в этом мире. С тех пор как зло во-
шло в мир, где-то будет литься кровь; кровь безвинных, по-
добно крови грешных, — это способ, которым Провидение
искупает грехи падшего рода человеческого. Если это по-
требуется для искупления других, невинный погибнет, и бу-
дет восстановлено равновесие. Такова теодицея де Местра,
объяснение якобинского террора, оправдание всей суммы
неизбежного мирового зла.
На этой теореме (любая ответственность — не личная,
а коллективная) зиждется и его прославленная теория та-
инств. Все мы составляем части друг друга во грехе и стра-
дании; значит, грехи отцов непременно ложатся на детей,
пусть даже лично те ни в чем не провинились, ибо на кого
же еще их можно возложить? Злые деяния нельзя оставить
без возмездия даже в этом мире, тем более что неравно-
весие в физическом мире может существовать сколь угод-
но долго.
Де Местр, как с грустью замечал Ламенне в более позд-
ние годы, «видел в истории лишь две составляющие: с од-
ной стороны, преступление, с другой — наказание. Он был
одарен щедрой и благородной душой, а все его книги слов-
но бы написаны на эшафоте».
* * *
Протестантизм расколол единство человечества, поро-
див хаос, нищету и социальную разобщенность. Мыслите-
ли XVIII столетия в качестве лекарства от этого недомогания
предлагали упорядочить жизнь людей согласно некоему ра-
циональному плану. Но планы есть планы, и именно поэто-
му, а также из-за своей рациональности они терпят крах.
Война — одно из наиболее явно планируемых челове-
ческих занятий.
185

Но ни один человек, видевший сражение собствен-
ными глазами, не станет утверждать, что ход событий оп-
ределяется приказами военачальников. Ни командующий,
ни его подчиненные не в силах сказать, что происходит;
пальба, сумятица, вопли раненых и умирающих, изувечен-
ные тела («пять или шесть противоположных чувств и упое-
ний»), ярость и беспорядок слишком велики. Лишь тот при-
писывает победы мудрым распоряжениям генералов, кто
не понимает сил, из которых складывается жизнь. Кто одер-
живает победу? Те, кто исполнен неизъяснимого чувства
собственного превосходства; ни войско, ни военачальники
не могут точно объяснить, какой должна быть пропорция
между их потерями и потерями противника. «Именно вооб-
ражение и проигрывает битвы». Победа — явление скорее
нравственное и психологическое, нежели физическое; она
возникает из таинственного акта веры, а не из успешного
исполнения тщательно разработанных планов или слабых
людских желаний.
Суждения де Местра о том, как ведутся и выигрываются
сражения (фрагмент знаменитой Седьмой беседы «Санкт-
петербургских вечеров»), — вероятно, лучшее и самое яр-
кое изложение вновь и вновь затрагиваемой им темы не-
избежного хаоса, царящего на поле битвы, и несуществен-
ности мнимых распоряжений командования. Впоследствии
они сыграли немаловажную роль в «Пармской обители»
Стендаля (Фабрицио в битве при Ватерлоо) и, несомненно,
оказали решающее влияние на философию человеческих
действий, развиваемую в «Войне и мире» Львом Толстым
(известно, что он читал де Местра). Кроме того, это и фило-
софия жизни вообще — и у де Местра, и у Толстого.
Жизнь — это не зороастрийский поединок света и тьмы,
как полагают демократы и рационалисты, для которых цер-
ковь и есть тьма (или, напротив, благочестивые сторонники
авторитаризма, считающие, что тьма воплощена в злых си-
лах атеизма), но слепая сумятица непрерывной битвы, где
люди, влекомые таинственным законом, который предпи-
186

сан Господом мирозданию, сражаются потому, что не могут
поступить иначе. Итог зависит не от рассудка, не от силы
и даже не от добродетели, но от роли, предписанной от-
дельному человеку или народу в непостижимой драме ис-
торического бытия; из своей роли в ней мы можем постичь
в лучшем случае лишь крошечную часть. Желание уразу-
меть целое — напрасное безумие. Еще глупее воображать,
что мы можем что-то изменить, добившись высшей мудро-
сти — веровать и исполнять то, что Господь повелевает ус-
тами своих земных наместников.
«Да не заблудимся в системах!» Де Местр с особенной
враждебностью относится к тем системам, которые хотя бы
внешне кажутся основанными на любом методе, обнаружи-
вающем связь с естественными науками. По мнению де Ме-
стра, сам язык науки деградировал; он с немалой проница-
тельностью замечает, что упадок языка — вернейший при-
знак вырождения нации.
Интерес де Местра к языку и его мысли на этот счет за-
мечательно ясны и глубоки; даже там, где он преувеличива-
ет, они предвосхищают идеи следующего столетия. Он ис-
ходит из положения о том, что язык, подобно всем древним
и прочным установлениям (королевской власти, браку, свя-
щенству), — тайна, чье происхождение божественно.
Некоторые люди считают язык специальным изобре-
тением человека, неким техническим усовершенствовани-
ем, созданным для того, чтобы облегчить общение. По мне-
нию сторонников этой теории, мысли могут быть мысля-
ми и без символов: сначала мы мыслим, а затем подбираем
для выражения мыслей подходящие символы, как подби-
рают перчатки по размеру руки. И де Местр, и в особенно-
сти Бональд резко отрицают эту точку зрения, разделяе-
мую обывателями и некритически поддерживаемую мно-
гими философами, в том числе и нашими современниками.
Мыслить— значит использовать символы, прибегать к по-
мощи разработанного словаря. Мысли — это слова, пусть
и непроизнесенные; «мысль и язык, — пишет де Местр, —
187

великолепные синонимы». Истоки происхождения слов (и
наиболее употребительных символов) суть истоки проис-
хождения мысли. Человек не мог вдруг изобрести перво-
язык, ибо, для того чтобы изобретать, он должен мыслить,
а мышление предполагает пользование символами, то есть
языком. Применение слов вообще невозможно изобрести
искусственно, как и «применение» мыслей, эквивалентных
словам. А все неизобретенное де Местр полагает таинст-
венным, божественным.
Можно вполне обоснованно отрицать идею о безуслов-
но божественном происхождении всего, кроме эмпириче-
ски доказанных фактов, и в то же время соглашаться с глу-
боко оригинальным отождествлением мысли и языка как
явлений природы и предмета естественных наук— биоло-
гии и социальной психологии.
С тех пор, как слова стали хранилищами мыслей, чувств,
представлений наших предков о себе и о внешнем мире,
в них воплотилась также сознательная и бессознательная
мудрость, некогда полученная от Бога и отлившаяся в опыт.
Следовательно, древние традиционные тексты (в особен-
ности те, которые содержатся в священных книгах, выра-
жающих исконную мудрость народа, изменившуюся и обо-
гатившуюся под влиянием разных событий) суть ценней-
шие источники, откуда с помощью специальных познаний,
рвения и терпения можно извлечь немало сокровищ. Сред-
невековая философия была осмеяна за то, что она выиски-
вала скрытые смыслы и прибегала к запутанным приемам
толкования сакральных текстов; но, с точки зрения де Ме-
стра, вместе с Вико и немецкими романтиками считавшего,
что язык не изобретен человеком, она предстает как место-
рождение сокровенного знания, как своего рода психоана-
литическое исследование коллективного бессознательного
всех людей или хотя бы христиан.
Лишь во тьме следует искать несметные скрытые бо-
гатства. Уточнение и прояснение смысла, взыскуемое фи-
лософами-энциклопедистами, для де Местра равносильно
188

тому, что вся глубина и плодоносность слов улетучивает-
ся, их достоинства уничтожаются и значение исчезает. Разу-
меется, можно таким же образом взглянуть на астрологию
и алхимию, но это не тревожит де Местра; его не занима-
ют методы естественных наук, он поглощен визионерски-
ми, мистическими, в духе Сведенборга, объяснениями яв-
лений природы.
Не менее охотно, чем его современник Уильям Блейк,
он согласился бы с тем, что драгоценнейшие сведения
должно отыскивать скорее в оккультных науках, нежели в
современных учебниках химии или физики.
Более того, политическое значение священных книг
трудно переоценить. Поскольку мысль и есть язык, храня-
щий древнейшие пласты исторической памяти народа или
церкви, реформа языкового употребления равна попыт-
ке подорвать мощь и влияние всего наиболее священного,
мудрого и исполненного власти. Разумеется, Кондорсе хо-
тел бы иметь некий всеобщий язык, который помог бы об-
щаться просвещенным людям всех национальностей: та-
кой язык можно было бы «очистить» от накопившихся за
многие века суеверий и предрассудков, после чего исчез
бы источник иллюзий, ныне, по мнению Кондорсе, выдаю-
щих себя за богословие и метафизику. Однако, вопрошает
де Местр, каковы же эти предрассудки и суеверия? Его от-
вет нетрудно угадать: это и есть убеждения, исток которых
овеян тайной, а могущество нельзя объяснить рациональ-
но. Это те древние верования и взгляды, которые, выдер-
жав испытание временем и опытом, хранят полновесные
истины прошедших веков; отбросив их в сторону, мы бы ос-
тались без руля в бурной стихии, где каждый неверный шаг
означает смерть.
Прекраснейшим (то есть наименее современным и наи-
более богатым) из всех языков остается язык церкви и вели-
кого Римского государства — лучшей разновидности прав-
ления из всех, известных человеку. Язык римлян и Сред-
невековья должен получить широкое распространение
189

именно по тем причинам, которые заставили Бентама от-
вергать и обличать его; именно потому, что он неясен, едва
ли пригоден для использования в науке, потому, что сами
слова несут в себе неосязаемую власть незапамятных вре-
мен, мрак и боль человеческой истории, которыми только
и можно купить спасение. Латынь сама по себе способна
обеспечить благонадежность.
Особенно важна латинская лексика с ее специфиче-
скими ограничениями и сопротивлением современности: в
своей антиутопии «1984» Оруэлл просто повторил ключе-
вое положение о том, что контроль над языком важен для
управления жизнью, хотя правители в романе опираются
не на традиционный, а на искусственный, специально скон-
струированный язык, на который де Местр и нападал.
В полном согласии с вышесказанным де Местр считает,
что иезуиты— единственные воспитатели, которым мож-
но довериться, ибо они пользуются латынью как средством
распространения правды, воплощенной в средневековой
нравственности, и обрушивается на Сперанского и тех со-
ветников, в кругу которых император Александр I размыш-
лял о некоем Новом Пути для Российской империи.
Де Местр последовательно развивает свою мысль; для
него иррациональность ценна едва ли не сама по себе,
коль скоро он становится на сторону всего, что остается не-
проницаемым для разрушительного воздействия разума.
Рациональная вера гораздо более уязвима. Хорошо подко-
ванный диалектик без труда обнаружит пустоты в любой по-
стройке, возведенной на столь шатких основаниях. Создан-
ное разумом можно разумом и разрушить. Поэтому апелля-
ция де Местра к Фоме Аквинскому весьма неубедительна.
Оставаясь учеником иезуитов, он с трудом мог поступить
иначе, но видел, что истина лежит за пределами томистско-
го кругозора, а именно— в том, что ни при каких услови-
ях нельзя опровергнуть, там, где доводы разума в принци-
пе неприложимы и бездейственны. Здесь вновь обнаружи-
вается параллель с Толстым, чье ироническое отношение
190

к вере в ученых, к либеральной убежденности в силе про-
гресса и особенно к уповающим (подобно Сперанскому, На-
полеону и немецким военным теоретикам, а позже— рус-
ской интеллигенции в целом) на силу человеческой воли и
человеческого разума во многом близко воззрениям сар-
динского посла в Петербурге.
Чтобы сокрушить теорию общественного договора как
основы общества, столь же, с его точки зрения, нелепую, де
Местр прибегает к очень похожим аргументам. Он справед-
ливо настаивает на том, что договоры предполагают обе-
щания и средства их исполнения; однако обещание— это
действие, которое можно понять и осознать лишь как звено
в цепи уже существующих сознательных общественных ус-
ловий. Механика исполнения подразумевает наличие раз-
витой социальной структуры; заключение договора означа-
ло бы не только то, что общество, живущее по законам и ус-
ловиям, уже существует, но и то, что оно добилось весьма
высокого уровня порядка и сложности. Для оторванных от
человечества и находящихся в «естественном состоянии»
дикарей общественные конвенции, в том числе обещания,
договоры, нерушимые законы, не значат ровно ничего. Сле-
довательно, гипотеза о том, что общества созданы при по-
мощи договоров, а не иным, менее прямым путем,— не
только историческая, но и логическая нелепость. Впрочем,
одним протестантам и могло прийти в голову, будто обще-
ство — это искусственное установление, вроде банка или
коммерческого предприятия.
Де Местр не однажды со страстью утверждал, что об-
щество— не намеренно сконструированное, искусствен-
ное образование, основанное на высчитывании личных
выгод или счастья. Оно— по крайней мере, в той же сте-
пени — вырастает из естественного, всемогущего, искон-
но присущего человеку стремления к жертве, из мгновен-
ного порыва взойти на священный алтарь без всякой на-
дежды на возвращение. Повинуясь приказам, войска идут
на смерть; дико было бы думать, что ими движет мысль о
191

личной выгоде. Для армии дисциплина имеет то же (только
возведенное в более высокую степень) значение, что и вся-
кое повиновение — для организованной власти: это тради-
ционная, таинственная сила; противиться ей невозможно,
жаловаться на нее некуда.
Де Местр уведомляет читателей о том, что эту истину
стали затемнять и отрицать лишь начиная с эпохи Возрож-
дения. Лютер и Кальвин, Бэкон и Гоббс, Локк и Гроций, на
которых, в свою очередь, оказали влияние ереси Уиклифа
и Гуса, распространили величайшее заблуждение, согласно
которому сила и власть зависят от чего-то столь жалкого и
произвольного, как искусственный договор. Великая фран-
цузская революция обнажила ложность их близорукого оп-
тимизма; так наказал Господь тех, кто забавлялся подобны-
ми теориями и идеями. Общество создается не ради взаим-
ных выгод; это исправительный дом, едва ли не каторжное
поселение. Если обществом на самом деле правит не разум,
то, значит, демократия (несомненно, более разумная, чем
деспотизм) сеет нищету повсюду, кроме тех мест, где, как у
дивных англичан, ее не записывают, а чувствуют, и она дей-
ствительно становится источником власти, то есть может ис-
полнить те самые соглашения, которые не под силу мысли-
телям, пренебрегающим фактами и логическими доводами.
Сила, а не разум — вот что имеет значение. Где бы ни
возникло пустое пространство, сила рано или поздно про-
никнет туда и претворит революционный хаос в новый по-
рядок. Якобинцы и Наполеон, вероятно, преступники и ти-
раны, но они умеют обращаться с силой, они представляют
власть, требуют повиновения и, самое главное, карают, ог-
раничивая стремление слабых и грешных людей прочь от
центра. Следовательно, они в тысячу крат предпочтитель-
нее скептиков-интеллектуалов, ниспровергателей, пере-
носчиков идей, которые обращают в пыль структуру обще-
ства и расстраивают все жизненные процессы, пока в ответ
на стенания истории не возникнет некая сила, пусть даже
стоящая вне закона, и не сметет их со своего пути.
192

* * *
Всякая власть от Бога. Де Местр дает вполне букваль-
ное толкование знаменитому тексту апостола Павла. Всякая
сила требует уважения. Непозволительно считаться с каки-
ми бы то ни было проявлениями слабости, даже если они
обнаруживаются в действиях помазанника Божия, госуда-
ря, управляющего «прекраснейшей страной после Царства
Небесного», — Людовика XVI. Якобинцы были негодяями и
убийцами, но революционный террор восстановил власть,
защитил и распространил границы Франции и уже поэто-
му занимает на лестнице вечных ценностей гораздо более
высокую ступень, нежели либералы и идеалисты Жиронды,
позволившие власти выскользнуть из их слабых рук. Конеч-
но, легитимная власть сама по себе способна противосто-
ять случаю и превратностям. Простое завоевание, не опи-
рающееся на авторитет вечных законов истинной церкви,
равносильно разбою: «...так же непозволительно присваи-
вать себе города или провинции, как чужие часы или та-
бакерки». Это не менее справедливо по отношению к тем,
кто устанавливал границы Европы в 1815 г., чем к Фридри-
ху Великому или Наполеону. Де Местр вновь и вновь об-
рушивается с проклятиями на голый милитаризм: «Каж-
дый раз, когда в военном искусстве что-либо усовершен-
ствуется, это настоящая беда». «Я всегда питал, питаю ныне
и буду питать впредь отвращение к военному правлению».
Де Местру претит его произвольность, а также то, что оно,
ослабляя власть королей и древних установлений, ведет
к революциям и к ниспровержению традиционных цен-
ностей христианства. Однако иногда хаос ужасает: любое,
пусть наихудшее, правительство все же предпочтительнее
анархии; и впрямь, распаду общества может препятство-
вать только жесточайший деспотизм. Здесь де Местр ока-
зывается заодно с Макиавелли, Гоббсом и всеми защитни-
ками власти как таковой.
193

Революция, худшее из зол, сама по себе— деяние Бо-
жие, ниспосылаемое для того, чтобы покарать порок и че-
рез страдание возродить падшую человеческую приро-
ду (здесь трудно не вспомнить, как истолковали пораже-
ние Франции маршал Петен и его сторонники в 1940 г.); она
столь же таинственна, сколь и другие великие исторические
силы, и потому «не люди управляют революцией, но рево-
люция пользуется ими». И в самом деле, она может прибе-
гать к помощи гнуснейших орудий: «лишь адский гений Ро-
беспьера мог сотворить это чудо [имеется в виду победа,
которую французы одержали над силами коалиции] <...>
Сие чудовище силы, упившееся кровью и успехом, сие ужа-
сающее явление <...> было одновременно и страшным на-
казанием, ниспосланным французам, и единственным сред-
ством спасения Франции». Он воодушевил соотечественни-
ков на отчаянный порыв, он закалил их сердца, он привел
их в исступление видом проливаемой на эшафотах крови,
и они стали драться подобно сумасшедшим и уничтожали
всех подряд. Однако, не будь революции (а люди вроде Ро-
беспьера обманываются настолько, что полагают, будто они
могут ее совершить, хотя совершенно ясно, что не они сде-
лали революцию, но она породила их), он так и остался бы
посредственностью, которой и был до того.
Люди, захватившие власть, не ведают, как им это уда-
лось; их влияние— еще большая тайна для них самих, не-
жели для окружающих: обстоятельства, которые даже вели-
кий человек не может ни предвидеть, ни направлять, уже
сделали все за него, без его помощи; это и есть «таинствен-
ная сила, играющая человеческими намерениями», Прови-
дение, гегелевская уловка разума. Но человек тщеславен;
он воображает, будто его личная воля может опрокинуть
нерушимые законы, согласно которым Бог правит миром.
Де Местр твердит, что у истоков веры в демократию стоит
заблуждение жалких, обмороченных, исполненных само-
мнения существ. Обманчивое чувство собственной мудро-
сти и силы, слепое нежелание признать превосходство дру-
194

гих людей или установлений ведет к смехотворным декла-
рациям о правах человека и трескучей болтовне о свободе.
«Всякий, кто заявляет, что человек рожден свободным, из-
рекает слова, лишенные смысла». Человек таков, каков он
есть и каким был; он представляет собой то, что делает и
сделал; говоря, что человек — не то, чем он мог бы стать,
мы бросаем вызов здравому смыслу. Лучше прислушаться
к истории («экспериментальной политике»), к единственно-
му заслуживающему доверия наставнику в этом предмете:
«Она никогда не скажет нам ничего, противоречащего исти-
не». Один удачный эксперимент перечеркивает тысячи то-
мов, наполненных умозрительными спекуляциями.
Однако определения народной свободы и демократии
исходят как раз из беспочвенных абстракций, не подтвер-
ждаемых ни эмпирическим опытом, ни откровением свы-
ше. Если люди откажутся признавать власть там, где она
существует законным образом (в церкви и сакрализован-
ной (divinisee) монархии), на них ляжет ярмо народной ти-
рании, худшей из всех возможных. Те, кто разжигает мяте-
жи во имя свободы, со временем обязательно становятся
тиранами, отмечал Бональд, цитируя Боссюэ (на эту мысль
полвека спустя откликнулся Достоевский); де Местр просто
прибавляет, что неизбежным следствием веры в принципы,
провозглашенные Руссо, становится такое положение, ко-
гда правители говорят народу: ««Ты думаешь, что не хочешь
этого закона, но мы уверяем тебя, что ты этого хочешь. Если
ты осмелишься отрицать это, мы расстреляем тебя, и это бу-
дет наказанием за то, что ты не хотел того, чего на самом
деле хотел», после чего они так и поступают». Несомненно,
то, что справедливо называется «тоталитарной демократи-
ей», еще не облекалось в более точную формулу. Де Местр с
сардонической усмешкой замечает: если многие ученые по-
гибли на гильотине, то винить им следует самих себя. Идеи,
во имя которых их предали смерти, были их собственными
идеями и, как всякий бунт против власти, обернулись про-
тив своих создателей.
195

Ожесточенная ненависть де Местра к свободному обра-
зу мыслей и его презрение к интеллектуалам — это не про-
сто консерватизм, ортодоксальность и лояльность к церкви
и государству, в лоне которых он вырос, но нечто более ста-
рое и более новое; нечто, вторящее фанатическим воплям
инквизиции и звучащее как первая нота воинственного, ан-
тирационального фашизма наших времен*.
* * *
Сильнейшие страницы сочинений де Местра посвяще-
ны России, где он провел пятнадцать плодотворнейших лет
жизни. Александр I иногда в конфиденциальном порядке
обращался к его советам, и де Местр снабжал его наблюде-
ниями и рекомендациями, применимыми явно не к одной
лишь России, но ко всей Европе того времени. Он просла-
вился своими политическими эпиграммами — лишнее до-
казательство того, что у Александра и его советников был
прекрасный вкус, который они сохранили и после того, как
либеральный период этого царствования закончился. Такие
максимы, как «Человек вообще, будучи предоставлен само-
му себе, слишком порочен, чтобы быть свободным» или «По-
всюду меньшинство ведет за собой большинство, поскольку
без более или менее сильной аристократии общественная
власть для этой цели не годится», должны были чрезвычай-
но нравиться в аристократических салонах Петербурга, и о
де Местре одобрительно упоминают мемуаристы.
Высказывания де Местра о России чрезвычайно ост-
ры. Самую значительную угрозу таит политика поощрения
либеральных настроений и наук, которую столь роковым
* Как легко можно было бы применить эту фразу ко всем, творив-
шим неправедную революцию 1917 года в России. И ведь давно извест-
но, что вся большевистская система и символика создана по масонско-
му образцу. Многие в рядах большевистской верхушки принадлежали к
масонам, как и герой опуса И. Берлина — де Местр. Так что напрашива-
ется вывод: масонство — большевизм — фашизм — это ветви одного и
того же течения.
196

образом проводят просвещенные советники Александра.
В письме к князю А.Н. Голицыну, осуществлявшему светское
руководство православной церковью, де Местр называет
три основных источника опасности для стабильности Рос-
сийского государства: дух скептического вопрошания, под-
питываемый изучением естественных наук; протестантизм,
полагающий, что все люди рождаются свободными и рав-
ными, а власть опирается на народ, и называющий сопро-
тивление власти естественным правом; и, наконец, требо-
вание немедленного освобождения крепостных крестьян.
Он утверждает, что ни один монарх не в состоянии
управлять несколькими миллионами людей без помощи ре-
лигии или рабства. В дохристианскую эпоху общество покои-
лось на рабстве, затем — на духовной власти (клерикальное
правление), и потому рабство могли упразднить. Но в Рос-
сии с ее византийскими истоками, татарским игом и отпа-
дением от Ватикана церковь недостаточно сильна; рабство
в России существует, ибо оно необходимо, без него импера-
тор не смог бы управлять страной. Кальвинизм разрушил бы
основания государства; естественные науки пока не успели
раздуть в России (впрочем, довольно горючей) пламя испе-
пеляющей гордыни, которое уже уничтожило часть мира и
пожрет его целиком, если ничто ему не воспрепятствует. Пе-
дагогу должно приобщать воспитуемых к мысли о том, что
Бог создал человека для общества, которое не может суще-
ствовать без правительства, в свою очередь требующего от
подданных послушания, верности, исполнения своего долга.
Де Местр облек свои советы в ряд специальных ре-
комендаций: исправлять недостатки, при этом как мож-
но дольше откладывая освобождение крестьян; быть осто-
рожнее при пожаловании дворянства выходцам из низших
сословий (мысль в духе известной карамзинской «Записки
о древней и новой России», исполненной ненависти к Спе-
ранскому и его реформаторскому пылу); поощрять богатых
дворян-землевладельцев и личные заслуги, но не торговлю;
ограничивать науку; распространять идеи римского и гре-
ческого происхождения; защищать католическую церковь
197

и там, где это возможно, пользоваться услугами педагогов-
иезуитов; избегать назначения иностранцев, которые весь-
ма ненадежны, к ответственным должностям; если и наби-
рать учителей за границей, то, по крайней мере, следить за
тем, чтобы они были католиками. Все это с успехом осуще-
ствляли консерваторы-антизападники.
Граф С.С. Уваров, попечитель Петербургского учебного
округа, показал себя способным учеником и в 1811 г. запре-
тил преподавание философии, политической экономии, эс-
тетики и основ коммерции в подведомственных ему школах,
а позднее, на посту министра просвещения, провозгласил
знаменитую триаду «Православие, самодержавие, народ-
ность», в которой отразились те же самые принципы, при-
ложенные к университетам и системе образования в целом.
Программе де Местра в России строго следовали в течение
полувека: от середины царствования Александра I до ре-
форм Александра II, проводившихся в 60-х гг. Знаменитый
обер-прокурор Святейшего Синода с глубокой ностальгией
оглядывался на нее в 1880-е и 1890-е гг.
Если Россия дарует свободу всем живущим в ней, она по-
гибла. Вот что пишет де Местр: «Ежели бы желание русских
можно было запереть в крепость, оно разрушило бы ее до
основания. Нет никого, кто умел бы желать так страстно, как
русские <...> Приглядитесь к русскому купцу, даже из низше-
го сословия, и вы увидите, как он умен и сметлив, как печет-
ся он о своей выгоде; посмотрите, как он осуществляет рис-
кованнейшие предприятия, в особенности на поле битвы, и
вы поймете, сколь он может быть отважен. Если нам придет
в голову пожаловать свободу тридцати шести миллионам
таких людей и мы сделаем это— никому не дано настоять
на этом в достаточной мере — в мгновение ока вспыхнет ог-
ромный пожар, который обратит в пепел всю Россию».
И вновь о том же: «Стоит этим рабам получить свобо-
ду, как они очутятся в окружении наставников, более чем
подозрительных, и священников, не имеющих ни силы, ни
влияния. Не будучи готовыми к сему, они несомненно и вне-
запно перейдут от суеверий к атеизму, от пассивного пови-
198

новения к неудержимой деятельности. Свобода окажет на
их страсти такое же воздействие, какое крепкое вино оказы-
вает на человека, совершенно к нему не привыкшего. Само
зрелище этой вольности развратит даже тех, кто не прини-
мает в нем участия <...> К тому прибавьте безразличие, не-
способность или чванство отдельных дворян, преступные
действия заграницы, хитрые происки ненавистной, никогда
не дремлющей секты и так далее, и тому подобное, а так-
же нескольких Пугачевых с университетским образовани-
ем, и государство, по всей вероятности, буквальным обра-
зом расколется надвое, подобно деревянной перекладине,
которая чересчур длинна и прогибается посередине».
Снова: «...посредством какого необъяснимого заблуж-
дения великая нация достигает точки, где ей начинает ка-
заться, что она может действовать вопреки законам миро-
здания. Русские всего хотят добиться в один день. Среднего
пути нет. Человеку следует медленно ползти к установлен-
ным целям, никому не дано туда долететь! Русские усвоили
две в равной степени несчастные идеи. Первая— ставить
литературу и науку во главу угла, и вторая — сплавлять в
единое целое преподавание всех наук».
И опять в том же духе: «Что произойдет с Россией, если
современные учения проникнут в народ и временной вла-
сти будет не на кого опереться, кроме себя самой? На заре
великой катастрофы Вольтер изрек: «Все это сделали книги».
Повторим же, пока мы находимся на лоне счастливой Рос-
сии, еще стоящей на ногах: «Все это сделали книги»; будем
же опасаться книг! Величайшим политическим шагом в этой
стране стало бы замедление торжества науки и использова-
ние власти церкви как сильного союзника государя — до тех
пор, пока наука не сможет быть без всякой опасности допу-
щена в общество».
И вновь: «Ежели русские, несомненно склонные делать
все для забавы (не говорю — делать забаву из всего), ста-
нут играть и с этою змеей, они могут быть укушены боль-
нее, чем кто бы то ни было».
199

Уповать можно только на сохранение привилегий церк-
ви и дворянства и на удерживание купцов и представите-
лей низших сословий на их местах. Прежде всего нельзя по-
творствовать «распространению наук среди низших классов;
должно препятствовать, не показывая, впрочем, этого, любо-
му предприятию такого рода, к которому могут примкнуть
невежественные или извращенные фанатики». Кроме того,
следует «установить строжайшее наблюдение за эмигранта-
ми-европейцами, и в особенности за немцами и протестанта-
ми, прибывающими в сию страну для наставления юношест-
ва во всех видах наук. Можно быть совершенно уверенным в
том, что из каждой сотни иностранцев подобного сорта, ока-
зывающихся в России, по меньшей мере девяносто девять
представляют собой чрезвычайно нежелательное приобре-
тение для государства и для тех, кто обладает прочной собст-
венностью, семьей, нравственностью и репутацией*».
Де Местр, судя по всему, был едва ли не первым запад-
ным писателем, открыто защищавшим обдуманное сопро-
тивление распространению свободных искусств и наук, ре-
альное подавление основополагающих культурных цен-
ностей, которые влияли на западную философию и образ
жизни от Возрождения до наших дней. Но именно XX сто-
летию было суждено увидеть пышный расцвет и самое жес-
токое приложение этой кошмарной доктрины. Вероятно,
она — самый характерный и мрачный духовный феномен
нашего времени, и история ее еще далека от завершения.
* * *
По своему отчетливо реалистическому взгляду на со-
временную действительность де Местр сравним лишь с То-
квилем. Мы уже видели, сколь пророческим оказался про-
деланный им анализ русской жизни. Сходным образом в
* Как видим, француз де Местр был абсолютно прав в своих выво-
дах относительно страны, в которой он провел 14 лет. Впрочем, в России
он занимался не только философствованием и дипломатией, но и, как
сказали бы сейчас, шпионажем.
200

то время, когда его приятели-легитимисты воспринимали
Французскую революцию как проходной этап, итоги кото-
рого нетрудно отменить, как временное помрачение че-
ловеческого духа, после которого вещи можно вновь за-
ставить идти своим чередом, де Местр провозглашал, что
восстановить дореволюционный порядок так же легко,
как разлить по бутылкам всю воду Женевского озера. Бо-
лее всего Францию ослабила роялистская контрреволюция
при содействии иностранных держав, что едва не привело
к распаду этого прекрасного королевства. Спасла Францию
доблестная революционная армия.
Вслед за одним из своих духовных наставников, савой-
ским епископом Тиоллазом, де Местр предсказывал рестав-
рацию Бурбонов, но прибавлял, что эта династия не сможет
существовать долго, ибо всякая власть держится верой, а
они очевиднейшим образом растеряли изначальное дове-
рие к себе и своему предназначению. Как бы то ни было, не-
обходимо провести ряд реформ. Английский король Карл
II, к счастью для своей страны, не был Карлом I. Императо-
ры Александр и Наполеон, столь непохожие друг на друга,
буквально завораживали де Местра; едва ли от него можно
было ожидать преклонения перед савойским домом, кото-
рому он служил верой и правдой, и он ясно — порой даже
слишком ясно — давал понять, что предан не конкретным
лицам, но королевской власти как таковой. Он испытывал
немало мрачного удовольствия, сообщая провинциальному
и пугливому сардинскому двору страшные истины о разви-
тии событий в Европе. Его депеши писаны изящным дипло-
матическим слогом, но даже этот условный язык не полно-
стью скрывает то смешанное чувство лояльности и презре-
ния, которое де Местр испытывал к своим адресатам.
Политическая трезвость и обдуманная резкость выра-
жений на протяжении всей жизни делали его опасным экс-
тремистом, подозрительным для Кальяри и Турина, своего
рода роялистом-якобинцем. Он, несомненно, был самой
крупной рыбой, которая когда-либо ловилась в сети этого
игрушечного, нервного, напыщенного, бесконечно трусли-
201

вого маленького двора. Человек с общепризнанным талан-
том, он имел широкий круг почитателей и был, по всей веро-
ятности, знаменитейшим савойцем своего времени. Прихо-
дилось пользоваться его услугами, но лучше было держать
его на расстоянии, в Петербурге, где его вызывающие трево-
гу наблюдения явно пленяли загадочного Александра I.
В Петербурге прошли лучшие годы жизни де Местра,
и портреты, оставленные нам его биографами, во многом
основаны на тогдашних впечатлениях его друзей и знако-
мых. Из них складывается образ самоотверженного, нежно
привязанного к своим детям отца, преданного, обаятель-
ного, чувствительного друга; и переписка его в самом деле
высвечивает эти черты. Он сочинял полные заботливости,
иронии и сплетен письма к русским дворянкам, которых
обращал в свою веру— и, на взгляд императора, это полу-
чалось у него даже слишком удачно.
Все свидетельства, оставленные известными русскими
друзьями де Местра о мягкости его характера, о его убий-
ственной иронии и высоком мужестве, не оставлявшем его
ни в изгнании, ни в сравнительной бедности, лишь подтвер-
ждают эту истину. Его нравственный и политический мир яв-
ляет полностью противоположную картину: он полон гре-
ха, жестокости и страдания; а устойчивостью своей обязан
только свирепому принуждению, осуществляемому избран-
ными орудиями силы, которая сосредотачивает в своих ру-
ках абсолютную, сокрушительную власть и ведет непрерыв-
ную войну с любыми проявлениями свободомыслия, стрем-
ления жить собственной жизнью и обрести свободу или
счастье на любом из мирских путей. Мир этот куда более
реалистичен и жесток, чем мир романтиков. Должно было
пройти еще полстолетия, прежде чем эта безошибочно уз-
наваемая нота зазвучала в голосах Ницше, Дрюмона, Белло-
ка, французских интегралистов из «Аксьон франсез» или, в
еще более омерзительной форме, в речах тех, кто оратор-
ствовал от имени тоталитарных режимов нашего времени;
и все же сам де Местр ощущал себя последним оставшим-
ся в живых защитником погибшей цивилизации. Он был со
202

всех сторон окружен врагами и принужден был оборонять-
ся со всем возможным ожесточением. Даже его отношение
к таким, на первый взгляд умозрительным, предметам, как
происхождение языка или развитие химии, окрашено силь-
нейшим полемическим жаром. Когда человек решается от-
чаянно отстаивать свой мир и его ценности, ничего нель-
зя отбросить, оставить без внимания; любая брешь в стенах
крепости может оказаться роковой, и каждую позицию не-
обходимо отстаивать до последней капли крови.
* * *
...Какими бы путями такие мыслители, как, например,
Кант, Милль или Рассел, ни пришли к своим взглядам, они
стараются убедить нас при помощи рациональных доводов.
Они открыто дают понять, что если ошибочность их аргу-
ментации будет доказана, если их умозаключения будут оп-
ровергнуты резонами здравого смысла, то они готовы при-
знать себя побежденными. Но это обобщение применимо
ко многим мыслителям более метафизического склада —
к Беркли, Гегелю, Марксу, не говоря уже о последователь-
ных романтиках, поэтах, религиозных писателях, влияние
которых простирается (трудно сказать— к сожалению или
к счастью) далеко за пределы академических кругов. Они
могут прибегать к помощи аргументов, и нередко так и по-
ступают, но не аргументами — весомыми или поверхност-
ными — определяется прочность их систем и отношение
к ним. Их главная задача— выработать всеобъемлющую
концепцию мира и места человека в нем; они стараются не
столько убедить, сколько обратить в свою веру, изменить
взгляды тех, кому адресованы их слова, — так, чтобы те уви-
дели факты «в новом свете», «с новой точки зрения», осмыс-
лили их в понятиях новой системы, где то, что раньше ка-
залось случайным набором разрозненных элементов, пред-
стало бы как стройное, пронизанное внутренними связями
единство. Логические размышления могут отчасти расша-
тать существующие учения или опровергнуть конкретные
203

теории, но они остаются лишь вспомогательным оружием,
а не основным средством убеждения: сама новая система
обволакивает уверовавших в нее эмоциональным, умствен-
ным или духовным обаянием.
Де Местр полагает, что всякое страдание — независи-
мо от того, обрушивается ли оно на головы грешников или
на ни в чем не повинных людей, — есть искупление греха,
некогда кем-то совершенного. Почему же это так? Потому,
что страдание должно иметь цель, и если его единственная
цель — наказать, то, значит, где-то во вселенной существует
сумма греха, достаточная для того, чтобы повлечь за собой
соответствующую сумму страданий; иначе нельзя объяс-
нить и оправдать существование зла, и мироздание лишит-
ся нравственного смысла. Но это невозможно; очевидно,
что мир управляется нравственной целесообразностью.
Человек ничего не создает. Он может посадить дерево,
но не в силах сделать его. Он может изменять, но не тво-
рить. Люди, сражающиеся за абстрактные принципы, по-
добны «детям, убивающим друг друга ради того, чтобы вы-
строить огромный карточный дом». Республиканские ус-
тановления, плод шатких человеческих договоренностей,
«не имеют корней; они просто поставлены на землю, тогда
как пришедшее раньше [монархическая власть и церковь]
было в нее посажено».
«...Нужно совершенно утратить рассудок, чтобы вооб-
разить, будто академиям и университетам поручил Господь
преподать нам, что Он есть и чем мы Ему обязаны. Прела-
там, дворянам, высшим государственным чинам, — вот кому
надлежит <...> учить народы тому, что такое добро и зло, что
истинно и что ложно в мире <...> другие же рассуждать о по-
добных предметах не вправе. <...> А что касается того, кто
говорит или пишет, имея в виду отнять у народа националь-
ный догмат, то его следует повесить как домашнего вора».
На утверждение, как и на соображения о том, что все на-
писанное слабо и незначительно по сравнению с бытующим
в устной форме, можно возразить, напомнив, что еврейский
народ, в конце концов, не исчез благодаря вере в книги Вет-
204

хого Завета. Тут у де Местра тоже имеется ответ: Библия спас-
ла евреев как раз потому, что это Божественная книга; иначе
они, разумеется, давно бы погибли. При этом он все же забы-
вает об уникальности Ветхого Завета и говорит о том, что об-
щественное спокойствие в Азии или Африке обеспечивает
не одна голая сила, но и колоссальный политический авто-
ритет Корана, сочинений Конфуция или других сакральных
текстов, хотя происхождение их не сакрально, а сами они со-
держат утверждения, совершенно явно несовместимые с бо-
годухновенными истинами и Ветхого, и Нового Завета. Таким
образом он, не считая вопрос заранее решенным, отчасти
его доказывает, но не заботится об убедительности. Так даже
лучше, если разум— смутьян, от которого во что бы то ни
стало следует держаться подальше.
Де Местр — мыслитель оригинальный, плывущий про-
тив течения, решительно ниспровергающий священней-
шие общие места и формулы своих либеральных совре-
менников.
Они подчеркивали силу разума, он (быть может, с из-
лишним восторгом) указывал, сколь долговечны и обшир-
ны иррациональные тяготения, сколь сильна вера и слепая
традиция, сколь упрямо невежество прогрессистов (идеа-
листически настроенных ученых-социологов, сторонников
четкого политического и экономического планирования,
страстных поклонников технического прогресса), ничего
не знающих о людях. Когда все вокруг него говорили о по-
гоне человека за счастьем, он подчеркивал, с немалой до-
лей преувеличения и злобного удовольствия, хотя и впол-
не справедливо, что желание принести себя в жертву, по-
страдать, преклониться перед властью и, разумеется, перед
высшей силой и желание быть сильнее, повелевать, стре-
миться к власти ради собственной безопасности — истори-
чески так же могущественны, как и жажда покоя, процвета-
ния, свободы, справедливости, счастья, равенства.
Ни один человек, живший в первой половине XX столе-
тия, да и после того, не усомнится, что политическая психоло-
гия де Местра (со всеми ее парадоксами и отдельными сры-
205

вами в полнейший контрреволюционный абсурд) доказала,
пусть только посредством догадок и тягостных, разрушитель-
ных идей: то, что немецкие романтики называли мрачной,
ночной стороной бытия и чего не хотели видеть гуманные,
оптимистические люди, подчас лучше объясняет человече-
ское поведение, нежели вера в разум. Во всяком случае, это
может стать резким, но никак не бесполезным противоядием
от их примитивных, поверхностных, а то и ужасных лекарств.
* * *
Не следует, вероятно, удивляться тому, что столь яркая
и отчетливо очерченная фигура в течение всего XIX столе-
тия вызывала такую же резкую реакцию критиков, как и при
жизни. В разные периоды де Местр возбуждал любопытст-
во, отвращение, хвалу и слепую ненависть. Бесспорно, мало
о ком истолкователи говорили такую чушь. Поскольку он го-
ворил о божественности войны, он казался Ж. Дессену дар-
винистом задолго до Дарвина. Он опрокидывал общепри-
нятые мнения— и потому его сравнивали со скандально
известным протестантским богословом Давидом Фридри-
хом Штраусом; он признавал значительность национализ-
ма— и оказался предтечей итальянского Рисорджименто,
президента Уилсона и учения о праве народов на самооп-
ределение. Он одним из первых говорил о «сообществе на-
ций» («societe des nations»), и это сочли предсказанием Лиги
Наций, хотя он хотел только высмеять типичную рациона-
листическую нелепицу.
Подобно Гегелю, де Местр сознавал, что живет в то вре-
мя, когда завершается и уходит прочь огромная эпоха чело-
веческой цивилизации. «Я умираю вместе с Европой. При-
ятная компания»,— написал он в 1819 г.
Его труды и личность важны не как завершение, но как
начало. Они важны для нас потому, что их автор оказал-
ся первым теоретиком выдающейся и сильной традиции,
достигшей апогея в воззрениях предтечи фашистов Шарля
206

Морраса*, а также тех католиков, антидрейфусаров и сто-
ронников Виши, о которых часто пишут, что они были пре-
жде всего католиками, а уже потом христианами. Моррас,
вероятно, был готов сотрудничать с гитлеровским режи-
мом отчасти по тем же причинам, которые влекли де Мест-
ра к Наполеону и внушали ему уважение к Робеспьеру; куда
менее теплое чувство он питал к сторонникам умеренных
взглядов, поверженным Робеспьером, а также к толпе бла-
гонамеренных посредственностей, составлявших окруже-
ние сардинского монарха.
В иерархии ценностей де Местра власть всегда располага-
ется выше всего, ибо власть— это божественный закон, пра-
вящий миром, источник всякой жизни и действия, фактор пер-
востепенной важности в развитии человечества. Тот, кто умеет
держать власть в руках (и прежде всего— принимать реше-
ния), приобретает право требовать повиновения и к тому же
становится орудием, избранным ныне Богом или историей для
того, чтобы осуществлять свой таинственный замысел.
Де Местр был убежден в необходимости социальной
мифологии и неизбежности войн между народами и внут-
ри общества, но не допускал и мысли о том, что вожди гла-
венствующего сословия сумеют сами увидеть в мифе идею
приверженности— единственное средство, которым мас-
сы можно и следует вести к победе. Подобно Ницше, он тер-
петь не мог равенства и считал понятие всеобщей свободы
нелепым и опасным призраком; при этом он не восставал
против исторического процесса и не стремился разрушить
границы, внутри которых человечество прошло свой пол-
ный страданий путь. Он не увлекался безоглядно общест-
венной и политической модой эпохи, а природу политиче-
ской власти видел так же ясно и определял в таких же точ-
ных терминах, как Макиавелли и Гоббс, Бисмарк и Ленин.
* Шарль Моррас (фр. Charles-Marie-Photius Maurras; 20 апреля 1868,
Мартиг, Буш-дю-Рон— 16 ноября 1952, Тур)— французский публицист,
критик, поэт. В годы Второй мировой войны поддерживал генерала Петена,
формировал политику Вишистского режима, выступал как ярый антисемит.
207

Общество представлялось де Местру в виде сложней-
шей паутины связей между слабыми, грешными, беспомощ-
ными людьми, которых раздирают противоречивые жела-
ния, влекут в разные стороны свирепые, неодолимые силы,
никакая удобная формула не может эти силы оправдать,
ибо они слишком разрушительны. Любое достижение при-
чиняет боль и терпит неудачу; его можно довести до кон-
ца лишь под водительством мудрых и властных людей, как
бы вмещающих силы истории (что для де Местра почти рав-
няется Божественному слову, «ставшему плотию»), которые
положили жизнь на выполнение вверенного им дела — со-
хранения предписанного свыше порядка. Этим актом само-
пожертвования достигается союз с Божьим замыслом, со-
гласно которому устроен мир; а закон этого замысла — доб-
ровольное заклание себя, отрицающее всякие объяснения
и в этой юдоли не приносящее награды. Социальная струк-
тура, за которую он ратовал, восходит к сословию стражей
из «Государства» Платона и к Ночному Совету из его же «За-
конов» как минимум в той же мере, что и к христианской
традиции; обнаруживает она и близость к проповеди Ве-
ликого Инквизитора из знаменитой притчи Достоевского.
Взгляды де Местра могут показаться отвратительными тем,
кто действительно дорожит человеческой свободой, ибо
они основываются на упрямом отрицании света, которым
пока еще живет или хочет жить большинство людей; и все
же, возводя огромное здание своего учения, де Местр сме-
ло, неоднократно и часто для первооткрывателя обнаружи-
вал (и яростно преувеличивал) основные истины, которые
его современникам были неприятны, наследниками с пре-
зрением отрицались* и получили признание только в наши
дни — не потому, конечно, что мы проницательнее, честнее
или лучше разбираемся в себе, но потому, что порядок, ко-
торый де Местр считал единственным средством борьбы
с разложением ткани общества, в наши дни воплотился в
своей самой чудовищной форме.
208

Оказалось реальностью тоталитарное общество, под-
робно описанное де Местром в форме исторического ана-
лиза, и невероятной ценой человеческих страданий были
доказаны глубина и великолепие замечательного и ужасно-
го пророка нашего времени.
Д-р Ф. К. Вибе
ГЕРМАНИЯ И ЕВРЕЙСКАЯ ПРОБЛЕМА*
(сокращенный вариант)
Введение
ЕВРЕЙСКОЙ ПРОБЛЕМЕ 6000 ЛЕТ
Ни один человек не относится безразлично
к расовому вопросу. Это ключ к пониманию ис-
тории. И то, что в истории часто напутано, объ-
ясняется тем, что ее пишут люди, игнорирую-
щие этот вопрос и связанные с ним знания...
Язык и религия не делают расу. Только одно
определяет расу — кровь.
Бенджамин Дизраэли, граф Биконсфилд
С того дня, когда национал-социалисты пришли к вла-
сти в Германии, придав разрешению еврейской пробле-
мы самое важное место в германской политике, во всем
* Книга д-ра Вибе «Германия и еврейская проблема» (Dr. F. К. Wiebe.
Germany and the Jewish Problem) была издана Институтом изучения ев-
рейской проблемы, Берлин, 1930-е годы. Здесь приведен сокращенный
вариант в переводе Дж. Галепено. Печатая этот отрывок, издатель не
имел намерений способствовать разжиганию национальной розни, но
хотел лишь указать на те догмы, на которых держался национал-социа-
лизм 30-х годов XX века. Полагаем, что сведения будут интересны исто-
рикам и тем, кто изучает тему антисемитизма, а также большевизма и фа-
шизма и кто активно выступает против возрождения подобных течений
в современном обществе.
209

мире возник интерес к этой проблеме. Антисемитизм час-
то описывают как феномен, свойственный исключительно
Германии, как изобретение национал-социалистов, чуждое
и непонятное всему остальному миру. Но в наши дни ста-
ло очевидным, что еврейский вопрос не является пробле-
мой только Германии, а наоборот, он волнует государствен-
ных деятелей многих стран, и во многих государствах уже
наступила антиеврейская реакция. Мы не утверждаем, что
именно Германия подала пример такой реакции. Важно кон-
статировать факт, что еврейский вопрос уже стал или поч-
ти становится повсеместно острой проблемой, и вряд ли в
наше время найдется такое государство, которое не столк-
нулось бы с ней в той или иной форме.
Поэтому каждый, обсуждавший позицию Германии в
отношении еврейского вопроса, одновременно затрагива-
ет важный аспект современной международной политики,
и, учитывая его далеко идущие последствия, необходимо
тщательно изучить этот вопрос
Ошибочно считать, что еврейский вопрос возник толь-
ко в последние несколько лет и явился детищем нашего
времени. Еврейский вопрос не является изобретением на-
ционал-социализма и не произошел от антисемитских дви-
жений XIX века. Если национал-социализм и может претен-
довать на авторство в этом вопросе, то только потому, что
Национал-социалистическая партия стала первой, кто сде-
лал правильные выводы из исторических фактов. Позиция
современной Германии в отношении еврейского вопроса
базируется на 2000-летнем опыте Европы. Этот опыт ока-
зался плачевным и для самой Германии, особенно за по-
следние несколько десятилетий.
Еврейский вопрос уходит своими корнями в глубокую
древность и насчитывает две тысячи лет. Строго говоря,
ему столько же лет, сколько существуют сами евреи. Еврей-
ский вопрос возникал везде, куда приходило странствую-
щее еврейское племя и вступало в контакт с местным насе-
лением.
210

Этот исторический факт признают и сами евреи.
«Judische Lexicon», печатное издание немецких евреев, вы-
ходившее задолго до прихода к власти национал-социали-
стов, подтверждает существование еврейского вопроса на
протяжении столетий, когда пишет: «Еврейская проблема
так же стара, как и старо различие между еврейским наро-
дом и другими людьми».
Удивительно, что, с одной стороны, евреи никогда не
могли найти места постоянного жительства и устроить свои
политическую и социальную системы, а с другой — они все-
гда держались изолированно в тех многочисленных госу-
дарствах, где они находили временное убежище.
Эта особенная судьба евреев варьирует немного, толь-
ко в виде временных отступлений одного непрерывного
прилива. Было время, когда еврейская проблема казалась
решенной, и эти чужеродные эмигранты как будто оконча-
тельно слились с коренным народом и утратили свои эт-
нические особенности. Тогда казалось, что никакой еврей-
ской проблемы больше не существует. Но рано или поздно
иллюзия рассеивалась, и после многих лет терпение исто-
щалось и от евреев, наконец, избавлялись, чтобы они опять
могли возобновить свое вечное странствование в поисках
новой жертвы.
Первое значительное изгнание евреев упоминается
уже в ранней истории Палестины. За 700 лет до Рождест-
ва Христова ассирийский царь Саррухин заставил евреев
покинуть страну. Его примеру последовал в 586 году до Ро-
ждества Христова царь Вавилона Навуходоносор. Засилье
евреев в Александрии и разрушение Иерусалима римля-
нами в 70 году нашей эры открыли период, в который ев-
рейский вопрос стоял не менее остро, чем в наши дни. По-
следующими значительными этапами вечного странствова-
ния евреев стали изгнание евреев из Англии Эдуардом I в
1290 году и изгнание их из Испании при Фердинанде и Иза-
белле в 1492 году. Нет ни одной страны, из которой евреев
бы не изгоняли. Каждая нация в Европе всеми доступными
211

средствами вынуждена была защищать себя от еврейского
засилья и была вынуждена снимать еврея со своей шеи.
Это неоспоримый исторический факт, что коренное на-
селение, которое на протяжении долгого времени давало
приют блуждающему еврейскому племени, неизбежно и
всегда открывало для себя последнее, как принципиально
отличную паразитическую расу, склонную рано или позд-
но производить в стране кровавый государственный пере-
ворот и захватывать власть в свои руки, а отнюдь не про-
сто скромную религиозную общину. Поэтому евреям разре-
шалось проживать в чужих государствах на определенных
условиях. В этой связи интересно отметить, что в каждом
случае, когда государственная власть была слабой и нуж-
далась в финансовой поддержке, на евреев накладывались
лишь незначительные ограничения, которые затем и вовсе
отменялись. Численное превосходство евреев в Восточной
Европе, ставшей в наше время основным местом прожива-
ния еврейства, стало причиной политической и финансо-
вой слабости бывшего Царства Польского.
Начало так называемой «новой эры», казалось, ознаме-
новало период постоянного мира и покоя для вечно стран-
ствующего еврея. В это время евреи перестали отличаться
от других граждан своей внешностью и паспортными дан-
ными и, таким образом, стали наслаждаться равноправи-
ем с представителями других вероисповеданий. Их больше
не считали представителями отдельной расы или, другими
словами, пришельцами. Разделение евреев и коренного на-
селения на основании этнических признаков было ликви-
дировано Французской революцией, и в последующие де-
сятилетия такое положение приобрело форму законности
и общественной традиции.
XIX век ознаменовался получением евреями равных
прав и ассимиляцией с коренным населением. Стало счи-
таться, что лучше вообще не упоминать еврейского вопро-
са и делать вид, что его вообще не существует. В странах За-
падной Европы сами евреи проявили большое желание к
212

ассимиляции. Переход евреев в христианскую веру и всту-
пление в брак с христианами стали основными средствами
для достижения этой цели, или, по словам Генриха Гейне,
который сам был евреем, «входным билетом в европейскую
культуру».
Тогда еще никто не предполагал, что это вхождение
имело только одну цель — разрушение.
Возросло еврейское влияние на политическую, куль-
турную и экономическую стороны жизни. Следует доба-
вить, что многими евреями овладело искреннее чувство
«сменить кожу» и как можно дальше отделиться от своего
наследия.
Этот процесс ассимиляции достиг высшей точки в пер-
вые три десятилетия XIX века. Именно тогда Израиль стал
королем Запада! Но нельзя утверждать, что эта эпоха уста-
новилась навсегда. Самые прозорливые евреи ясно предви-
дели наступление реакции. В конце XIX века видный немец-
кий еврей Вальтер Ратенау в книге под названием «Слушай,
Израиль!» высказал предостережение тем израильским ра-
систам и сионистам, которые уже заняли или займут в ско-
ром времени ответственные посты в Германии. «Они про-
сто не могут себе представить, что в эпоху, когда все силы
природы обузданы, они уже защищены против того, от чего
страдали их предки».
Современное еврейство опять является подтверждени-
ем того факта, что Дети Израиля ничему не учатся и не хотят
учиться урокам, которые преподает им судьба. Они слепы,
это так типично для еврейского ума, что даже Вальтер Ра-
тенау совершил роковую ошибку. (Будучи министром ино-
странных дел Германии, был застрелен в 1922 году троцки-
стами в связи с подписанием мирного договора с СССР.)
Ввиду угрозы ассимиляции в конце XIX века наиболее
экстремистски настроенные евреи основали сионистское
движение. Теодор Герцль провозгласил движение «назад к
Палестине». Герцлевская агитация нашла своих поклонни-
ков в основном среди евреев Восточной Европы, в огром-
213

ном еврейском резервуаре Польши, Литвы и Румынии. Од-
нако эти евреи тогда еще не имели экономического и по-
литического значения. Политическое влияние исторически
находилось у западноевропейских и американских евре-
ев, чьи страны уже давно находились под негласным управ-
лением евреев. Поэтому именно для восточноевропейских
евреев сионистская доктрина Герцля стала боевым кличем.
В 1903 году отец нынешнего премьер-министра Анг-
лии Иосиф Чемберлен, будучи своим человеком и Секре-
тарем Короны ее Величества, предложил евреям для об-
разования своего государства Уганду. Реализация этого
плана была провалена восточноевропейскими евреями
на сионистском съезде в Базеле в 1903 году. Таким обра-
зом, вы видите — Британское правительство постоянно за-
ботилось о благополучии еврейского племени, что, в кон-
це концов, и выразилось в 1917 году Бальфурским, «скром-
ным» даром мистеру Ротшильду. Выполнение сионистского
плана в Палестине стартовало немедленно по окончании
Первой мировой войны. Большую роль в этом начинании
сыграло только что возникшее Советское правительство
новой России.
Сейчас прошло уже почти двадцать лет с начала это-
го сионистского мероприятия в Палестине и его крах оче-
виден для всех. За двадцать лет сионистам удалось пере-
селить в Палестину только 400 тысяч евреев, в основном
с помощью Советской России и стран Восточной Европы.
С другой стороны, в Палестине уже полторы тысячи лет жи-
вут миллион арабов. Отсюда ясно, что возможность соз-
дания в каком-нибудь обозримом будущем еврейского го-
сударства на арабских землях совершенно утопична. Эти
арабы совершенно справедливо возмущены массовым по-
током евреев на арабские земли, но евреи едут в Палести-
ну с таким видом, как будто там никто не живет.
Евреи, едущие в Палестину, не имеют уже общих куль-
турных корней и общего воспитания. У этих евреев даже
нет общего языка. Очень немногие евреи говорят на еврей-
214

ском языке. В то же время на идиш говорят только восточ-
ноевропейские евреи.
Как сказал сионистский лидер Хаим Вейцман: «Все стра-
ны мира делятся на две группы: те, кто хочет изгнать евре-
ев, и те, кто не хочет их принимать».
Первая из этих групп включает не только Германию, но
также и Италию.
В Италии тоже были приняты законодательные меры
по исключению евреев из государственной жизни. Эти из-
менения могут произойти даже в традиционно еврейской
Польше, где еврейское население насчитывает 3 миллиона
человек— 10% населения. В Польше уже некоторые про-
фессии закрыты для евреев, а правительство в Варшаве
заявило, что еврейский вопрос может быть решен только
эмиграцией. В Венгрии закон, сначала вынесенный кабине-
том Дараньи, снова представлен кабинетом Имреди. Этот
закон ограничивает участие евреев в экономической и го-
сударственной жизни Венгрии. В Румынии, в которой нахо-
дятся 1,5 миллиона евреев, меры против евреев отнюдь не
окончились с падением правительства Гога, поскольку про-
водится закон, чтобы не давать гражданства евреям, въе-
хавшим в страну после Первой мировой войны.
Вторую группу государств составляют государства, ко-
торые не хотят принимать евреев. Это в основном заоке-
анские американские страны и Южная Африка, куда евреи
устремились в поисках лучшей жизни. Эти страны сначала
широко распахнули пред евреями двери. Сейчас они уже
жалеют о своей оплошности.
Международная конференция в Эвиане (Evian) в
1938 году, посвященная исключительно проблеме еврей-
ской эмиграции, была, к сожалению, сорвана ввиду того,
что большинство стран выразило готовность принять ев-
рейских эмигрантов. Прискорбно, но многие государства
еще не понимают простого исторического факта, что эмиг-
рация евреев приносит в страну вражду, раскол, нищету ко-
ренного населения и разрушение государства.
215

Таким образом, вы видите, что отрицательное отноше-
ние к евреям не ограничивается одной Германией. Герма-
ния просто испытывает судьбу тех, которые имеют мужест-
во и чувство ответственности перед своим народом, чтобы
защищать свой народ перед мировой плутократией.
Первейший пример разрушения государства демонст-
рирует великая Римская империя, разложенная пришлым
иностранным влиянием. Вся внутренняя жизнь Римской
империи была перехвачена чужеродным элементом. И Гер-
мания имеет полное право бороться, чтобы избежать этой
позорной участи.
Германия сделала вывод из уроков истории. Эти уроки
учили одному выводу, что попытки ассимиляции евреев об-
речены на провал. А как еще может быть иначе, когда вся
религиозная философия этого народа направлена как раз
на обратное.
Уроки истории можно суммировать так:
1. Еврейский вопрос не есть религиозный, но расовый
вопрос. Германия не является расово родственной евреям,
которые расово чужды ей, и поэтому не имеет перед ними
никаких обязательств.
В той же книге «Слушай, Германия», за которую застре-
лили министра иностранных дел Вальтера Ратенау, он пи-
шет: «В жизни Германии евреи— это очевидно чуждый и
пришлый элемент... На заливных лугах Бранденбурга они
являются просто азиатской ордой».
Широко известный еврейский автор Яков Клатц-
кин (Jakob Klatzkin) сам пишет в своей книге «Krisis und
Entscheidung im Judentum» в 1921 г. так: «Везде, где бы мы
ни жили, во всех странах, мы чужие, и это наша железная
несгибаемость поддерживает нашу расовую аллергию ко
всему нееврейскому».
2. В течение всей своей истории евреи находятся по-
стоянно в движении. Они не сидят на месте. Они не работа-
ют. Они рыщут и ищут удобного случая. В еврейской общи-
не нет крестьян и рабочих, и это тоже добавляет к невоз-
можности евреям ассимилироваться с коренным народом.
216

3. Весь образ жизни евреев заставляет их заниматься
активностью, имеющей, как правило, интернациональный
характер. Они последовательно ищут возможности приоб-
рести контроль над биржей и рынком ценных бумаг, обще-
ственным мнением и средствами массовой информации,
оптовой и розничной торговлей, продажей недвижимости,
банковским и страховым делом, юриспруденцией и судом,
медициной и, конечно, политической жизнью, В Германии
евреи практически владели монополией на все эти области
общественной жизни. Это позволяло им формировать об-
щественные отношения Германии по своему усмотрению.
4. Только между 1890 и 1900 годами, за 10 лет, 200 тысяч
восточноевропейских евреев приехали в Англию. В США
же до окончания Первой мировой войны приехало около
б миллионов евреев. Это именно та цифра, о которой они
утверждали, что 6 миллионов евреев уничтожено во время
Первой мировой войны в Европе. В большой степени при-
чина выросшего еврейского вопроса именно в этой бес-
контрольной эмиграции евреев по всему миру в поисках
лучшей жизни. Это приводит к постепенному попаданию
под еврейский контроль все большего и большего числа
государств, таким образом, что государства вне еврейского
влияния остаются в ничего не значащем меньшинстве.
Власть в государстве в Германии до прихода национал-
социалистов полностью принадлежала евреям.
Чужеродная раса, не имеющая в Германии никаких
корней, практически владела Германией как своей частной
собственностью. В декабре 1910 года английский журнал
«Таймс» в рецензии на книгу Стюарта Чемберлена «Осно-
вания девятнадцатого столетия» (Stewart Chamberlain «The
foundations of nineteenth century») отметил, что в Германии
все находится под еврейским контролем и что столкнове-
ние неизбежно.
Яд чужеродного племени постоянно впрыскивался в
германский ум и сознание. Поэтому национал-социализм
стоял перед задачей наипервейшей срочности — задачей
217

решения еврейской проблемы, которая угрожала самому
существованию немецкого народа.
Поскольку ассимиляция этой расы невозможна, то ос-
тавалось только два пути: изоляции от германского народа
и принудительной эмиграции.
Иностранные критики сразу же заметили, что ввиду ме-
ждународной еврейской солидарности поднимется страш-
ный шум. Однако пред Германией не было выбора. Для
того, чтобы понимать, почему Германия решилась на жест-
кие меры изоляции евреев, мы остановимся на том, как они
руководили страной в годы, предшествовавшие приходу к
власти национал-социалистов. Это была национальная гер-
манская катастрофа.
Сам Теодор Герцль писал о евреях в Zionistische
Schriften: «Среди них есть немногие, которые держат в сво-
их руках финансовые нити, опутывающие весь мир. Немно-
гие, которые обусловливают все условия содержания на-
ций. Все изобретения и улучшения равно как несчастья и
катастрофы служат одинаково к их единственной выгоде,
что в свою очередь опять увеличивает их неограниченную
власть до бесконечности. И на что они используют эту неог-
раниченную финансовую власть? Может быть, они постави-
ли ее на службу какому-нибудь моральному идеалу? Может
быть, они поставили ее на службу своему народу, который
находится в крайней нужде?
Без этих немногих людей не может вестись ни одна вой-
на, тем более заключиться любой мир. Доверие государств,
равно как и индивидуальные предприятия, зависят от при-
хоти этих немногих людей. Изобретатель должен смиренно
стоять у их дверей, и в своем безграничном высокомерии
они заявляют, что они служат идеалам человечества».
Ничто не может лучше оправдать Германию в своих ме-
рах, как перечисление тех преступлений, которые совер-
шило еврейство на германской территории. Эти преступле-
ния еврейства и вынудили Германию предпринять меры по
изоляции евреев ввиду явной войны на уничтожение, веду-
щейся ими против немецкого народа.
218

ЧИСЛЕННОСТЬ И СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА
НЕМЕЦКИХ ЕВРЕЕВ
Еврейское проникновение в экономическую жизнь Гер-
мании было еще более глубоким. Пик еврейской активно-
сти пришелся на годы суперинфляции немецкой марки в
1919—1923 годах. В это время, из-за дикой инфляции денег,
когда дневная зарплата обесценивалась за одну ночь, ра-
ботники, занятые на материальном производстве, практи-
чески не получали ничего, хотя деньги в булочную возили
тачками. Девизом тех гнусных дней была спекуляция. Зато
еврейские бизнесы тоже расцветали за одну ночь. Доста-
точно вспомнить хорошо известные всей Германии име-
на еврейских спекулянтов, воров и олигархов: Якоб Миха-
эль, Ричард Кан, Якоб Шапиро. Известные и за пределами
Германии австрийские еврейские махинаторы, как Зигфрид
Бозель (Siegfried Bosel) и даже один с итальянской фамили-
ей Кастильони (Castiglioni).
В 1931 году Alfred Marcus, еврейский статистик, обобщил
свои данные в книге «Die wirtschaftliche krise des deutschen
juden» («Экономический кризис немецких евреев»).
В 1930 году 346 фирм, или 57,3% в торговле металлом
были еврейскими. В торговле металлоломом из 514 фирм
219, или 41%, были еврейскими. В торговле зерном из 6809
торговцев 1543, или 22,7%, были евреями. Торговцы тканя-
ми, из 9984 3938, или 39,4%, были евреями.
В торговле женским бельем 81 фирма из 133 была ев-
рейской, или 60,9%. В книготорговле и торговле предмета-
ми искусства все значимые фирмы были еврейскими. Дос-
таточно упомянуть только: S. Fischer, Cassirer, Flechtheim,
Uilstein, Springer.
Подавляющее влияние евреев в финансовом и бан-
ковском деле. Здесь практически все бизнесы в руках ев-
реев. Оба директора ведущих банков Deutsche Bank и
Discontogesellschaft (1929) евреи.
219

Председатель, оба зама и три из пяти членов сове-
та Darmstadter и Nationalbank являются евреями. Пред-
седатель, зам и три из семи членов руководящего совета
Dresdner Bank (1928) евреи.
Все три владельца Berliner Handelgesellschaft тоже евреи.
Все большие частные банки еврейские. Вспомним толь-
ко крупнейшие:
Arnhold,
Behrens,
Warburg,
Bleichroder,
Mendelsohn,
Goldschmidt,
Rothschield,
Dreyfuss,
Bondi und Maron,
Aufhauser,
Oppenheim,
Levy,
Speyer-Ellissen,
Heimann,
Stern.
Вследствие своей ключевой позиции в финансах ев-
реи имели силу поместить своих людей во все советы ди-
ректоров во всей германской промышленности. Адресная
книга директоров и попечительских советов (Adress buch
der dierektoren und aufsichtsrate), опубликованная еще в
1930 году, подтверждает угрожающее влияние еврейства
на немецкую экономическую жизнь.
Самым крутым из еврейских финансистов в этом отно-
шении был Якоб Гольдшмидт, который являлся членом сове-
та директоров аж 110 компаний. На втором месте был Луис
Хаген (Louis Hagen), еврейский банкир с 62 должностями.
На третьем месте был якобы христианский юрист, за кото-
рым следовали сразу четыре явно еврейских банкира, ко-
торые вместе занимали 166 должностей в самых различных
компаниях. И дальше вниз по списку ситуация не лучше.
220

Эта концентрация промышленного руководства в руках
узкого круга еврейских финансистов определенно не оздо-
ровляет ситуацию в промышленности. Все понятно, сильно
не надо корячиться, чтобы обеспечить себе прекрасные ба-
рыши с помощью навязанного всем закона процентов. Сис-
тема контролировать всю промышленность комиссаропо-
добными директорскими советами, несомненно, была ча-
стью продуманного плана.
В электрической промышленности Германская Элек-
трическая Компания была организована евреем Эмилем Ра-
тенау, и после Мировой войны контролировалась двумя ев-
реями.
Рынок металла целиком контролировался одним евре-
ем по фамилии Мертон (Merton), главой Металлического
Банка Франкфурта.
Компания «Осрам» (Osram), ведущая электрическая ком-
пания, руководится евреем Мейнхардтом (Meinhardt).
Континентальная Резиновая компания в Ганновере (Con-
tinental Rubber Company), крупнейший завод в Германии.
И Резиновая компания Калмона (Calmon Rubber Company) в
Гамбурге были организованы и руководятся евреями.
Немецкую кожевенную промышленность целиком кон-
тролируют 4 еврейские фирмы: «Адлер» (Adler), «Оппен-
хайм», (Oppenheim), «Саламандер» (Salamander) и «Конрад
Так и К0» (Conrad Tack & Co).
Рынок железа владеется евреем Ottmar Strauss.
Hugo Herzfeld, еврей, руководит в производстве по-
таша. В горнодобывающей промышленности еврей Paul
Silverberg доминирует в рейнских лигнитах и в добыче ко-
ричневого угля вместе с двумя соплеменниками. А братья
Petschek занимают ту же контрольную позицию в немецком
центральном лигнитовом округе.
Еврейское участие велико и в различных промышлен-
ных организациях и официальных органах немецкой эко-
номической жизни. Это влияние особенно преобладает в
221

центральных органах, в Палатах по коммерции и индуст-
рии. Например: Берлинская палата по коммерции и индуст-
рии, крупнейшая в стране, имела в 1931 году 98 членов, из
которых не менее 50 было евреями. К этой палате прикре-
плены консультативные эксперты, из 1300 которых— 400
были евреями. Из 209 арбитражных судей, назначенных па-
латой, 131 были также евреями. Палата по коммерции и ин-
дустрии руководится президентом, который сам и его три
заместителя евреи.
На бирже ситуация была еще хуже. Например, на Бер-
линской бирже 25 из 36 членов биржевого комитета были
евреями. 12 из 16 членов комитета по Бирже продукции
были евреями, и 10 из 12 членов комитета по Металличе-
ской бирже тоже были евреями. В целом Биржевой комитет
состоял из 70 членов, из которых 45 было евреями.
Работа на самой бирже — это вообще еврейская моно-
полия. В1930 году на бирже работало 1474 человека, из ко-
торых 1200 были евреями. На Бирже продукции работало
578 человек, из которых 520 были евреями. На Металличе-
ской бирже работало 89 человек, из которых 80 были ев-
реями.
Очевидно, что Рейхсбанк, государственный Банк, ответ-
ственный за выпуск бумажных денег, совершенно был не в
состоянии противостоять монополии еврейского капитала.
В самом Рейхсбанке с 1925 по 1929 год 4 из 6 членов совета
директоров были евреями. Все три члена Центрального Со-
вета Рейхсбанка и два их заместителя являются евреями.
По профессиям в Пруссии, самой крупной области, из 3
миллионов человек, которые или работают на себя, или яв-
ляются руководителями, 98 тысяч были вообще только ор-
тодоксальными евреями. Отсюда можно экстраполировать,
что 48% независимых бизнесов и руководящих должностей
в Пруссии принадлежит евреям. Тогда как для немцев это
составляет только 16%.
222

Если мы сравним это с областями ручного труда, тогда
увидим существенную разницу. В 1925 году в Пруссии было
8,5 миллиона заводских рабочих, что составляло 46,9% от
всего числа работающих. При этом евреи составляли из 8.5
миллиона только 16 тысяч рабочих, что составляет смеш-
ные 0,19% евреев среди заводских рабочих. Итого, среди
руководителей евреев было в три раза больше, чем неев-
реев, в то время как среди исполнителей практически ни-
кого. Таким образом, евреи — это нация универсальных ру-
ководителей по преимуществу.
Немудрено, что и доход еврейской семьи был намного
выше, чем доход семьи нееврейской. Трудно дать аккурат-
ные цифры, но тот же Альфред Маркус, на которого мы уже
ссылались, скромно оценивает преимущество еврейского
семейного дохода над нееврейским в 3,2 раза.
Таким образом, евреи сконцентрировались в финансах
и коммерции и повсюду приняли на себя безусловно руко-
водящие позиции. Сельское хозяйство и ручное производ-
ство не для бар. Также нельзя забывать и ненормальную
концентрацию евреев в столице Берлине.
Очевидно, что такое ненормальное распределение не-
умолимо должно вести к созданию социальной напряжен-
ности. Это было бы даже в том случае, если бы евреи сиде-
ли бы тихо и скромно и не высовывались. Однако не такие
евреи, им же даже перед своими надо всегда показать, кто
богаче и круче, не говоря уже об остальных.
Германия послевоенного времени была эрой глубокой
коррупции и разрухи, вызванной ничем не ограниченной
деятельностью евреев.
ЕВРЕИ И КОРРУПЦИЯ
Не будет преувеличением сказать, что общественная
жизнь перед приходом к власти социалистов была эпиде-
мией коррупции, потому что евреи не могут жить иначе,
как с процессом гниения и разложения. Коррупция была
223

присуща не только Германии. Вся Европа и США были так-
же поражены. Везде евреи отсвечивались в ведущих поли-
тических скандалах. Во Франции всем известны имена по-
павшихся евреев: Hanna, Ostrich, Stavisky, в США— Insull, в
Австрии — Bosel, Berliner, Castiglioni.
Не удивительно, что наибольшая коррупция после-
довала непосредственно за окончанием Первой мировой
войны. Тогда было наибольшее количество мертвечины и
трофеев. Мародерное племя имело хорошую возможность
поживиться.
Естественно, что Германия, как проигравшая сторона,
была подвержена коррупции в наибольшей степени. На
Германию накинулись не только немецкие евреи, но и со
всего мира.
Список еврейских мародеров простирался от еврей-
ских жуликов, наперсточников, прорицателей и устроите-
лей мелких лотерей до международных воротил и финан-
совых магнатов.
Все военные поставочные компании, которые снабжали
армию сырыми материалами, перешли под еврейское влия-
ние. Крупнейший такой концерн Zentral Einkaufgesellschaft
(Центральное закупочное общество) контролировался ев-
реем. Важнейшая Kriegs Metall Company (Военная метал-
лическая компания) управлялась советом 14 директоров,
12 из которых были евреи. Публичный скандал, в который
была замешана эта компания, был замят только с единст-
венной целью— избежать отрицательного эффекта на об-
щество и государство.
Конец войны означал для евреев сигнал к разграбле-
нию. Ликвидация даже одних военных складов давала ев-
реям превосходные возможности поживиться. Еврей Ри-
чард Канн сколотил на этом деле огромное состояние, в
результате чего он скупил на корню крупнейший государ-
ственный военный завод Германии Deutsche Werke пo цене
металлолома.
224

Felix Pinner, еврейский автор, в книге Deutsche
Wirtschaftsfurer («Немецкие руководители промышленно-
сти». Берлин, 1924), так характеризовал еврейских деляг:
«Многие из них... начали как поставщики армии. В боль-
шинстве случаев было не понятно, они, что, действитель-
но хотели помочь армии или они просто сами увиливали
от военной службы. В большинстве их золотой час пробил,
когда все военное имущество стало подлежать распродаже.
Другие же расцвели, когда наступила дикая инфляция не-
мецкой марки».
Евреи, как результат своих международных связей, соз-
дали себе состояния на обесценивании немецкой марки и
скупили оставшиеся заводы, фабрики, поместья и землю по
цене обычной бумаги. Наиболее известные еврейские име-
на в этом отношении это: Якоб Михаэль, Ричард Канн, вос-
точноевропейский еврей Ciprut и его брат. На этих приме-
чательных братьев особенно указывает вышеупомянутый
автор Феликс Пиннер. Он говорит: «Братья Ципрут явились
из Румынии, солдаты фортуны, мародеры, привлекаемые
запахом трупов».
Причем все эти факты отнюдь не переполняли чашу на-
родного терпения — все это было обычным делом и нор-
мой поведения, к которой немцев приучили евреи. Корруп-
ция и разложение— как форма существования государст-
ва и общества — стали нормой дня. Тогда на это даже никто
не обращал внимания. Наоборот—им завидовали, считали
счастливчиками.
Однако потихоньку терпение людей, которых достали
вконец обезумевшие от крови, трофеев и добычи евреи,
потихоньку стало иссякать.
В частности, люди были особенно возмущены гра-
бительской деятельностью аж пятерых братьев Склярж
(Sklarz), трех братьев Бармат (Barmat), трех братьев Скля-
рек (Sklarek), двух братьев Роттер (Rotter), деятельность
Михаила Хольцмана (Michael Holzmann), Людвига Кацене-
225

ленбогена (Ludwig Katzenellenbogen). Из них только Каце-
неленбоген был местным, немецким евреем, а все осталь-
ные мародеры были восточными евреями, только после
войны приехавшими разорять Германию.
Первый из серии больших коррупционных сканда-
лов был в связи с деятельностью братьев Склярж. С помо-
щью связей в социал-демократической партии сразу после
войны братья Склярж получили монополию на снабжение
войск, оставленных для поддержания порядка. В течение
очень короткого времени они сделали на этом сверхпри-
быль, которую они употребили на взятки должностных лиц,
которые открыли им еще большие возможности грабежа.
И что? — В результате долгого и безрезультатного суда толь-
ко один из братьев Склярж получил тюрьму в 1926 году.
Этим пятерым братьям Склярж весьма удачно помо-
гал известный русский еврей Парвус-Гельфанд, известный
тем, что это он финансировал конкретно Ульянова-Лени-
на. Парвус-Гельфанд являлся непосредственным маклером
при передаче суммы в 20 миллионов долларов (около од-
ного миллиарда долларов в деньгах 2005 года) от банкир-
ского дома Варбургов, которые, в свою очередь, являются
родственниками Ротшильдов и Шиффов, в кассу партии Ле-
нина. При этом Парвус обладал достаточной степенью ав-
тономии в распоряжении этими деньгами. Парвус был од-
ним из финансовых махинаторов, который сам нажился
на военных поставках, вернее на их провале, он употре-
бил свою прибыль на установление хороших связей в сре-
де немецких социал-демократов. Парвус был основной те-
невой фигурой, стоящей позади многих скандалов, свя-
занных с коррупцией, фактически он был крестным отцом
мафии, и никто не посмел привлечь в ответственности че-
ловека, который купил столько много правительственных
чиновников.
Трое братьев Бармат тоже были ворами-виртуозами по
большому счету. Их дом был в Киеве, и вовремя войны они
подвизались в Голландии как поставщики пищевых продук-
226

тов. С помощью еврейского политика Хайльмана (Heilmann),
братьев Склярж и Парвуса-Гельфанда трое братьев Бармат
получили вид на жительство в Германии. Братья Барматы
раздавали взятки направо и налево. Этим путем скоро они
уже были владельцами десяти банков и бесчисленно коли-
чества концернов. С помощью подделанных бухгалтерских
книг они выбили государственный заем в 38 миллионов ма-
рок, обеспеченный Прусским государственным банком и
Министерством почт и телеграфа. Когда, в конце концов,
этот мыльный пузырь лопнул, то выяснилось, что братья
Бармат украли на сумму в 70 миллионов золотых марок, и
половину этой суммы они украли у маленьких вкладчиков.
(Как и братья Мавроди в России. — Примеч. перев.)
Только одному брату дали очень смешной срок заклю-
чения. В связи с этим скандалом тогдашнему германскому
рейхсканцлеру, социал-демократу Бауеру, пришлось подать
в отставку.
После провала Юлиусу Бармату пришлось уехать в
Бельгию. Прибыв в Бельгию, он тут же начал делать то, за
что его посадили в Германии, и быстро «обул» Бельгий-
ский Национальный банк на 34 миллиона золотых фран-
ков. Он ускользнул из рук закона, совершив самоубийство
в 1937 году.
Три еврея, Iwan Baruch, Alexander Kutisker и Michael
Holzmann, были немногим менее успешны, чем предыду-
щие. Они налегли на Прусский Государственный банк, кото-
рый перед этим «кинул» Бармат. И они тоже «обули» Банк на
14 миллионов золотых марок.
До сих пор самый крупный финансовый скандал был с
участием трех братьев Склярек. Одна фамилия с братьями
Склярж — только не на чешский, а на словацкий манер. Они
«кинули» городскую администрацию Берлина. Путем хитро-
умной системы взяток и подарков в тех районах Берлина,
где у власти были социал-демократы и коммунисты, то есть
евреи, они приобрели фактическую власть принятия ре-
шений. Этим они обеспечили себе монополию на постав-
227

ки униформы полицейским, пожарным, дорожной службе,
социальной службе и вообще всей спецодежды городских
служащих. Все городские чиновники регулярно «смазыва-
лись». Они подкупили даже самого обербургомистра (мэра)
Берлина Лорда Майора (Lord Mayor). Вследствие этого они
смогли, предъявляя «липовые» счета городу, украсть день-
ги за те якобы сделанные, работы и подряды, которые ими
никогда не производились. Когда это обнаружилось, то ус-
пели вернуть 12,5 миллиона украденных золотых марок, но
еще 10 миллионов золотых марок пропали с концами.
Суд против трех братьев Склярек начался в 1932 году и
длился 9 месяцев. Зато двух из них удалось надолго упечь
за решетку.
Необходимо упомянуть также и о еврейском генераль-
ном директоре Каценеленбогене. Он был главой Шульт-
хайс-Патценхофер (Schultheiss-Patzenhofer) концерна, одно-
го из крупнейших промышленных предприятий Германии с
уставным капиталом в 75 миллионов марок. При этом у Ка-
ценеленбогена при 15 миллионах капитала было право ре-
шающего голоса. Путем спекуляций Каценеленбоген разо-
рил этот крупнейший концерн. Акционеры были «кинуты»
на 30 миллионов марок. Деньги от этого Каценеленбоген
частично использовал, чтобы финансировать коммунисти-
ческого театрального директора Эрвина Пискатора (Erwin
Piscator). Наконец Каценеленбогена удалось привлечь к от-
ветственности и посадить.
Последним скандалом перед приходом наведших по-
рядок национал-социалистов был скандал с братьями Рот-
тер. Эти два еврейских махинатора подмяли под себя семь
крупнейших берлинских театров. Эксплуатация этих теат-
ров была существенно облечена функционированием фик-
тивных компаний, которыми руководили подставные лица.
Только за один 1932 год братья Роттер извлекли из сети те-
атров незаконные 300 тысяч марок. Сами они получали зар-
плату по 2000 марок в месяц, которые сюда даже не входи-
ли, это было сверх прибыли. Кроме этого они еще украли
228

400 тысяч марок с помощью манипуляций с фальшивыми
контрактами. При этом, когда христианские актеры получа-
ли нищенские зарплаты и жили на одной любви к искусст-
ву, еврейские «звезды» получали фантастические гонора-
ры по 1000—2500 марок только за один выход. Братья Рот-
тер жили в ослепительной роскоши, когда их театральный
трест лопнул, у них только долгов было 3,5 миллиона зо-
лотых марок. Оба брата отвергли все обвинения и тут же
скрылись в Лихтенштейн, о виде на жительство в котором
они заблаговременно позаботились.
Мы уже упоминали, что Австрия тоже была независи-
мым центром еврейских финансовых махинаций. Кроме Бо-
зеля и Кастильони надо назвать еще одного крупного ев-
рейского мошенника по фамилии Берлинер. Как директор
большой страховой компании «Phonix», он также использо-
вал средства на взятки. Берлинер наладил превосходные
связи во всех политических партиях, выплатив 3 миллиона
шиллингов взяток. На подкуп прессы ушло аж 170 миллио-
нов шиллингов. Он подкупил профсоюзы и целую военную
организацию «Heimwehr». Когда все всплыло, то выясни-
лось, что он украл у людей 670 миллионов шиллингов. 330
тысяч застрахованных, в основном простые люди, были об-
ворованы.
Названные скандалы ни в коем случае не означают всех
скандалов. Это просто то, что было тогда на устах и о чем
говорили все, даже кто этим и не интересовался.
Особенностью правосудия в связи со всеми случаями
еврейской коррупции было то, что следствие всегда тормо-
зилось и в подавляющем большинстве случаев дело вооб-
ще не доходило до суда. Даже если подсудимому и в кон-
це концов давали срок, он всегда был смехотворен. Причи-
на этому была в том, что правосудие тоже было поражено
еврейской болезнью. Все было «замазано» и «подмазано».
Мы уже упоминали еврейского социал-демократа Хайль-
мана в связи с пособничеством братьям Барматам. Также и
еврейский государственный секретарь Абегг (Abegg) тоже
229

был пойман за пособничество аферистам. Среди еврейских
коррупционеров также находятся: д-р Вейсман, Государст-
венный секретарь и Государственный комиссар правопо-
рядка в Пруссии, а также д-р Вейсс заместитель начальни-
ка полиции Берлина.
Доктор Вейсман, между прочим, был самым высоким
лицом, отвечающим за правопорядок в Пруссии, самой
большой области Германии. Др. Вейсман играл ведущую те-
невую роль в связи с процессом братьев Склярж, пытаясь
подкупить 3 миллионами марок прокурора Гутяра (Gutjahr),
Гутяр взятку отверг, за что и получил неприятности по служ-
бе от того же д-ра Вейсмана.
И Вейсман и Вейсс были азартными игроками. Даже ев-
рейская газета «Die Weltbunne» критиковала Вейсмана еще
в 1920 году как одного из самых известных игроков во всем
Берлине. Вейсса, зам. начальника полиции Берлина, на про-
тяжении всего 1932 года постоянно замечали в самых зло-
качественных подпольных игровых притонах. Перед самым
приходом к власти национал-социалистов Апелляционный
суд Берлина подтвердил, что Вейсс, зам. начальника поли-
ции, действительно неоднократно совершал правонаруше-
ния и что он не обладает качествами, необходимыми для
занятия такой ответственной должности.
ЕВРЕИ В НЕМЕЦКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ
В имперской Германии евреи, как правило, не занима-
ли ведущих государственных должностей. Однако ситуа-
ция резко изменилась в 1918 году во время попытки осу-
ществляемого ими государственного переворота и с введе-
нием новой конституции. Еврейская конституция, она была
или нет, но факт остается фактом, с ноября 1918 года (ров-
но год с русского ноября 1917 года), евреи заняли все веду-
щие государственные должности, как в государстве, так и в
отдельных территориальных областях. Среди шести так на-
230

зываемых «представителей народа», которые сформирова-
ли первое правительство Германии после падения государ-
ства, было два явных еврея: Гуго Хазе (Hugo Haase) и Отто
Ландсберг (Otto Landsberg).
Курт Эйзнер (Kurt Eisner), еврей, возглавлял правитель-
ство в коммунистическо-еврейском правительстве Бава-
рии, А еврей Пауль Гирш (Paul Hirsch) был министр-прези-
дентом, то есть главой правительства в Пруссии.
Созданное уже на парламентарной основе правитель-
ство Германии в 1919 году содержало пятерых явных евре-
ев, то есть тех, кто не скрывает своей еврейской националь-
ности, хотя такое впечатление, что тайных евреев, которые
скрывают свою национальность, было гораздо больше. По-
этому практически все департаменты министерств попали
в руки евреев. Неудивительно, что в государстве началась
самая разнузданная вакханалия, как будто кто-то отдал Гер-
манию на разграбление евреям на неопределенный срок.
Еврейский автор Рудольф Шей (Rudolf Schay) пишет в
своей книге «Juden in der deutschen politik»: «Среди тех эле-
ментов, которые сделали революцию, удачное слово для
банального государственного переворота, и которые не хо-
тели ограничиваться буржуазно-демократическими изме-
нениями, а настаивали, как и в России, на полной концен-
трации абсолютной власти в своих еврейских руках, были
такие имена как Роза Люксембург, Карл Либкнехт, Эйзнер,
Ландауэр...»
Неудивительно, что еврейские политики играли веду-
щую роль не только после, но и во время Первой мировой
войны, возглавляя все движения, которые подрывали воен-
но-оборонительную мощь Германии.
Разве Англия и Франция не отдали бы под трибунал ав-
тора следующей статьи, появившейся 20 октября 1918 года
в социал-демократической газете «Вперед»? («Vorwarts»).
Заметка была написана ее редактором евреем Фридрихом
Штампфером (Fridrich Stampfer). Он призывает: «Германия
231

должна сломать свой военный флаг навсегда, нам не нуж-
на победа!»
Все пацифистские организации, которые буйным цве-
том расцвели во время войны, находились под еврейским
руководством. Наиболее известной из этих организаций
была «Новое отечество» (Neues Vaterland), имевшая и дру-
гое название— «Немецкая Лига за права человека». Тут не
надо забывать, что всегда, когда ведется речь о правах че-
ловека, то речь идет только о правах евреев и ни о чьих
правах больше. В руководстве этой организации находи-
лись следующие евреи: Witting, Grelling, Bernstein, Magnus
Hirschfeld, Heymann, Gumbell, Wulfsohn и другие.
Пацифистская Молодежная организация тоже возглав-
лялась евреями: Max Hodann, Jakob Felder, еврейский ком-
мунист Scholen и один из родственников Карла Либкнехта.
Мы не критикуем пацифизм в целом, но в той конкрет-
ной исторической обстановке это было предательством и
государственной изменой, которая и завершилась государ-
ственным переворотом, как и старались изменники. Это ев-
рейские пацифистские лидеры изнутри подорвали Герма-
нию и произвели государственный переворот.
Одним из наиболее рьяных изменников был д-р Ри-
чард Греллинг (Grelling). Это имя хорошо известно в Англии
и Франции. Перед войной он заблаговременно эмигриро-
вал в Швейцарию и, прямо как Эмиль Золя, написал книги
под названием «Я обвиняю» («J accuse») и «Преступление»
(«Das Verbrechen»), в которых он взвалил вину на Герма-
нию за предстоящую, что ему было уже известно, войну и
ее ужасы. Эта книга широко циркулировала в Англии, Фран-
ции и нейтральных странах как «авторитетный и убеждаю-
щий документ».
В 1917 году неожиданно тоже еврей Карл Федерн (Karl
Federn) публично обвинил Греллинга, что все факты из его
книги это грязная ложь, стряпня и фальсификация и что сам
он, Греллинг, — грязная мразь. И что? — Греллинг никогда
не осмелился выступить в свою защиту, несмотря на то, что
232

это обвинение потом многократно реверберировало. Бо-
лее того, впоследствии он пытался отрицать свое авторст-
во этих двух книг.
Необходимо упомянуть еще одну рептилию— еврей-
ского журналиста Германа Фернау (Hermann Fernau), кото-
рый в 1917—1918гг. организовал антигерманскую пропа-
ганду с территории Швейцарии. Он стряпал измышления,
которые широко циркулировали в печати союзников.
Советник Виттинг (Geheimrat Witting), высокий немец-
кий чиновник, брат еврейского публициста Максимилиана
Хардена (Maximilian Harden), несет ответственность за неза-
конное распространение путем самиздата частных мемуа-
ров («My London Mission») немецкого посла в Лондоне кня-
зя Лихновского (Count Lichnowsky). Эти мемуары содержат
наблюдения чисто личного характера, однако их незакон-
ное опубликование, как и работы Греллинга, оказали непо-
правимый политический урон Германии.
Кроме этого, евреи организовали государственный воо-
руженный путч в Германии в 1918 году, который и был при-
чиной полного развала всего нашего Западного фронта.
Это был д-р Оскар Кон (Oscar Cohn), который в ноябре
1918 года лично получил десять миллионов рублей золо-
том из рук своего соплеменника М. Иоффе, советского по-
сла в Берлине, личного близкого друга Льва Троцкого и его
полномочного представителя. Эти деньги пошли на еврей-
скую коммунистическую революцию в Германии.
Гуго Хазе, еврейский депутат в Рейхстаге, был челове-
ком, организовавшим бунт моряков в городе Киле, который
и был сигналом к выступлению евреев и купленных ими
предателей по всей Германии.
Когда 12 мая 1919 года в Германии был общенациональ-
ный митинг протеста и всем народом было решено не под-
писывать позорные условия мира, то это был Гуго Хазе, ко-
торый как лидер независимых социал-демократов настаи-
вал на принятии унизительных условий.
233

Одновременно в Прусском парламенте тоже еврей Курт
Розенфельд (Kurt Rosenfeld) настаивал на принятии унизи-
тельных условий.
Необходимо упомянуть следующие имена евреев-преда-
телей, которые тоже сыграли большую роль в развале нашей
родины и продаже ее англо-американским еврейским импе-
риалистам. Это Georg Bernhard, редактор «Vossische Zeitung»,
Fridrich Stampfer, и Erich Kuttner — оба сотрудники социал-
демократической еврейской газеты «Vorwerts» («Вперед»),
Rudolf Hilferding из радикальной «Freiheit» («Свобода»).
Именно усилиями этих агентов мировой иудеократии
всемирный кагал склонил шею Германии и на нее было на-
дето позорное ярмо, страна была отдана на поругание и
разрезание по живому. С самого начала было ясно, что эти
фантастические претензии к Германии и репарации не мо-
гут быть выплачены, но эти условия добавили к военному
поражению еще и тотальный экономический и социальный
крах, что, собственно, и было целью мирового еврейства,
приказы которого и выполняли немецкие евреи. Евреи не
имеют родины, кроме исторической. Только своей истори-
ческой родине они верны и лояльны, и только на нее они
работают, а существует ли она географически или нет— не
имеет значения, евреи и в космосе останутся евреями.
Какая черная неблагодарность: нет страны на земле, где
бы условия еврейской эмансипации были полнее выполне-
ны, чем в Германии. Нет такой страны, где бы евреи так не-
ограниченно допускались бы до государственной службы.
И как евреи ее отблагодарили? — Изменой!
Два примера полного отсутствия всякой привязанно-
сти евреев к стране проживания.
Первый пример в связи со скандалом с профессором
Теодором Лессингом (Theodor Lessing). Во время выбо-
ров президента Германии в 1925 году этот еврей Лессинг
опубликовал за границей, в пражской антинемецкой газе-
234

те «Tageblatt» (Ежедневный листок), статью против фельд-
маршала Гинденбурга. Профессор расписывал заслуженно-
го фельдмаршала как «простака», «нечеловека», «свирепого
волка» и утверждал, что Гинденбург будет еще одним «Не-
роном». Надо знать, что фельдмаршал Гинденбург в Герма-
нии — это как адмирал Нельсон в Англии или Джордж Ва-
шингтон в Америке— культовая фигура. Он всю войну был
главнокомандующим, и войска его любили. И вот в возрасте
77 лет он решил снова встать в строй, чтобы помочь своей
разоренной родине хотя бы сохранить единство. Страшное
возмущение прокатилось по всем академическим кругам,
однако профессору Лессингу даже не сделали внушения, и
он продолжал пускать свои отравленные стрелы из-за гра-
ницы. Что было непосредственным результатом этой ядо-
витой кампании? — Сплочение людей, рост народного воз-
мущения, или как говорят евреи, — антисемитизма, то есть,
возможно, прямо противоположное тому, чего добивался
Лессинг.
Характер этого еврея Лессинга еще больше выявляет-
ся в его вышедших тоже в Праге в 1929 году мемуарах («War
memuars»). Надо сказать, то, что пишется евреями, — пуб-
ликуется моментально, а у неевреев нет шансов, если вы не
Вольфганг Гете. Цинично пишет Лессинг: «Я стал уклоняю-
щимся от призыва. Всю войну, все четыре года мне каждый
месяц слали повестки. Отмазываться от призыва станови-
лось все труднее и труднее, но я все придумывал и изобре-
тал уважительные причины».
И этот человек смеет поносить главнокомандующего
войсками фельдмаршала Гинденбурга?
Случай с Гамбелом (Gumbell case) подобен скандалу с
Лессингом. Эмиль Гамбел, еврейский преподаватель уни-
верситета, относился как раз к вышеупомянутым предате-
лям Германии. Гамбел также был связан с Третьим Интер-
националом в Москве, то есть был его агентом. В серии
памфлетов он ухитрился наговорить такого, что вошел в
конфликт с законом, несмотря на то, что правительство во-
235

обще благоволило к евреям и предпочитало вообще их не
трогать, что и оказалось главной ошибкой.
Гамбел также участвовал в публикации памфлета, оза-
главленного «Секретные военные приготовления Герма-
нии», в котором он осмелился якобы осветить предпола-
гаемые нарушения Германией условий позорного Версаль-
ского договора. Этот документ был передан иностранным
державам, а именно Англии, Франции и Польше еврейской
группой «Лигой за права человека». Этот документ навлек
на Германию вполне определенные трудности. В своих вы-
ступлениях во французских университетах, которые ему
легко устроили в 1924 году его соплеменники, полностью
контролирующие Францию, он только и говорил о «вине
Германии». Несмотря на свою провокационную, подрыв-
ную, изменническую деятельность и работу на иностран-
ные государства, Гамбел числился преподавателем универ-
ситета до самого 1933 года.
Как вы понимаете, при такой кипучей деятельности ему
некогда было преподавать студентам. Однако у Гамбела
были могущественный защитники сам Альберт Эйнштейн и
Георг Бернхард.
Гамбел даже и потом продолжал свою деятельность, и
на митинге в Гейдельбернском университете он заявил:
«Мемориал по павшим германским солдатам для меня
значит не больше чем грядка с морковкой».
Спрашивается: зачем эти люди живут в нашей стране?
В «деле Гамбела» отчетливо прослеживается связь лю-
дей его плана с марксизмом. Никто не может отрицать, что
марксизм — это целиком и полностью произведение еврей-
ского ума. Карл Маркс родился и воспитывался в семье рав-
вина, а значит, и получил человеконенавистническое орто-
доксальное иудейское воспитание, подкрашенное протес-
тантской побелкой.
Другой еврей — Фердинанд Лассаль был вторым после
Маркса в коммунистической иерархии. Лассаль был сыном
236

еврейского купца из Бреслау, а значит, тоже получил иудей-
ское воспитание и образование, кроме этого он был же-
нат на дочери Карла Маркса. Учителем и духовным отцом
обоих, и Карла Маркса, и Фердинанда Лассаля, был Моисей
Гесс (Moses Hess). «Еврейский лексикон» (Jewish Lexicon),
стандартный справочник всех немецких евреев, называет
Моисея Гесса: «Отец современного социализма» и «комму-
нистический раввин». С того времени вся еврейская мысль
была притянута к этому продуктивному источнику неприят-
ностей для гоев. «Классовая борьба» — центральная аксио-
ма марксизма — существовала только у гоев и не сущест-
вовала для самих евреев. Не удивительно, что еще сто лет
назад все евреи как по команде ринулись создавать «клас-
совую борьбу» у гоев, и эта эпидемия только нарастает.
В Германии как нигде очевидно, что еврейство и мар-
ксизм— это одно целое. Военный и послевоенный перио-
ды ярко продемонстрировали деструктивную комбинацию
этих двух явлений. На рубеже века последовательно два ев-
рея были председателями социал-демократической партии
Германии, которая всегда была еврейской. Этими примеча-
тельными евреями были Пауль Зингер и Гуго Хазе, о кото-
ром мы уже упоминали. Кроме них разрекламированны-
ми еврейскими теоретиками марксизма были Эдуард Берн-
штейн, Рудольф Хильфердинг (Rudolf Hilferding), Адольф
Браун (Adolf Braun), Якоб Штерн (Jacob Stem), Симон Катцен-
штейн (Simon Katzenstein). Центральным печатным органов
еврейских марксистов была газета «Новое Время» («Neue
Zeit»). Эта газета начала печататься в Берлине в 1883 году
с помощью нескольких еврейских вкладчиков. В 1914 году
эта марксистская газета уже имела 40 богатейших еврей-
ских доноров, и более 100 еврейских журналистов писали
для нее статьи. Та же история была и с любой другой немец-
кой, так называемой, «рабочей» газетой. «Рабочая» пресса
целиком принадлежит евреям, которые усиленно обраба-
тывают малообразованные слои населения и подстрекают
их против своего же народа, изображая лучших представи-
237

телей народа злейшими врагами рабочих. Работа идет на
всех парах. «Форвертс» — главный орган немецкой соци-
ал-демократической партии — формально основан выше-
упомянутым Зингером. Однако одновременно в Нью-Йорке
тоже была основана такая же еврейская марксистская газе-
та под тем же названием («Forword»), что это как не коорди-
нированная работа одного международного и межгосудар-
ственного спрута.
Вся редакция газеты «Форвертс» состоит из евреев, за
исключением возможно одного человека. В другой комму-
нистической газете, «Роте Фане» («Rote Fahne», «Красный
Флаг»), ситуация такая же. Ее редакторами являются Роза
Люксембург и Карл Либкнехт. Либкнехт, хотя официально
крещеный еврей, оба раза женился на еврейках.
Другая еврейская радикальная «рабочая» газета — это
«Фрайхайт» (Свобода). «Freiheit» возглавляется евреями Ру-
дольфом Хильфердингом и Паулем Херцом (Paul Hertz). Сре-
ди журналистов «рабочей» прессы неевреев нет.
Процент еврейских социал-демократических депутатов
в Рейхстаге в 1924 году был равен 22%. Плюс еще 15% ев-
рейских коммунистических депутатов — это 37%. Плюс ев-
рейские явные депутаты и скрытые евреи-депутаты, распре-
деленные по другим партиям, эффективно обеспечивают
подавляющее большинство еврейской фракции немецко-
го рейхстага. Таким образом, в 20-х годах немецкий парла-
мент, рейхстаг, был еврейским по преимуществу.
Вот список депутатов евреев, избранных в 1924 году
в рейхстаг от социал-демократической партии: Aufhauser,
Dr. Adolf Braun, Dr. Hertz, Dr. Hilferding, Hoch, Jacobshagen,
Kirschmann, Landsberg, Dr. Levi, Dr. Lowenstein, Ludwig,
Stefan Meier, Dr. Moses, Dr. Rosenfeld, Frau Schiffgens, Frau
Toni Sender, Stampfer, Frau Wurm.
Депутаты-коммунисты того же года: Frau Arendsee, Frau
Gohike (более известная под именем Ruth Fischer), Hoernle,
Katz, Koenen, Munzenberg, Rosenbaum, Dr. Rosenberg,
Scholem.
238

В 1932 году евреи поставили в рейхстаг следующих де-
путатов: от социал-демократов: Aufhauser, Dr. Adolf Braun,
Eggerstedt, Frolich, Heilmann, Heinig, Dr. Hertz, Dr. Hilferding,
Dr. Marum, Stefan Meier, Reuter, Scheppenhorst, Frau Schreiber-
Krieger, Frau Toni Sender, Friedriech Stampfer, Frau Wurm.
В коммунистической секции евреи были представле-
ны: Graf, Hoernle, Frau Kessel, Kippenberger, Munzenberg, Frau
Sandtner.
И это только явные евреи.
Пруссия была особенно подвержена натиску евреев.
Это был самый большой и поэтому самый желанный кусок.
В Пруссии ни одно малейшее распоряжение не обходи-
лось без одобрения еврея.
Какая разница была между еврейской социал-демокра-
тической и еврейской марксистской политикой? — Они обе
были еврейской политикой.
Вернемся к 4 августа 1914 года. Еврей Гуго Хаазе во гла-
ве других 14 социал-демократических депутатов пытается не
допустить предоставления правительству военных займов.
Два года позднее уже 18 социал-демократических де-
путатов наконец зарубили военные займы правительству.
Еврейка Роза Люксембург повела кампанию на истощение
Германии. Первый успех этой самоубийственной политики
был виден уже в августе 1914, когда тремя ведущими еврея-
ми была опубликована прокламация против защиты госу-
дарства и родины.
После развала государства в ноябре 1918 года абсо-
лютно все радикальные лидеры с большевистскими тенден-
циями были евреями. После войны именно евреи с помо-
щью своих интернациональных связей с соплеменниками
во всех странах продали Германию с потрохами США, Анг-
лии и Франции.
Организация «Спартаковская лига», или просто «Спар-
так», созданная только в 1918 году, то есть уже после победы
еврейской большевистской революции в России, как пред-
239

шественник коммунистической партии Германии, возглави-
лась московскими агентами коммунистического еврейско-
го интернационала Карлом Либкнехтом и Розой Люксем-
бург. «Спартак» был организован по советскому образцу и в
те дни после падения государства призвал к открытому воо-
руженному восстанию. Непосредственным представителем
Льва Троцкого в «Спартаке» был еврей по имени Лео Иоги-
хес (Leo Jogiches; другая фамилия Тишко или Тышко). Также
уже упоминался факт получения Оскаром Коном 10 миллио-
нов золотых рублей от советского посла в Берлине и лично-
го друга Троцкого Иоффе в ноябре 1918 года. (Тогда только
провалился «заговор послов», ставивший целью установле-
ния единовластие Троцкого. — Примеч. перев.)
После беспримерного хаоса и неописуемого беспоряд-
ка, подготовленных немецкими и русскими евреями, нако-
нец им удалось развязать кровавый террор в Мюнхене. Ор-
ганизатором в Мюнхене был еврей Курт Эйзнер, а его непо-
средственным координатором был прибывший из Москвы
Карл Радек (Собельсон), который координировал в Мюн-
хене совместные усилия трех мировых еврейских центров,
находящихся в то время в Нью-Йорке, Лондоне и Москве.
Уже в 1917 году, когда Германия еще боролась за свое
существование, Эйзнер на иностранные деньги организо-
вал в Мюнхене так называемый «Совет рабочих», как в Рос-
сии, и «Революционный трибунал», как во Франции, состоя-
щий из пяти евреев. Только те, кто в 1918 году сами пережи-
ли этот кошмар красного еврейского террора в Мюнхене,
все эти массовые убийства, массовые расстрелы, взятие
заложников, искусственно организованный голод, грабе-
жи и конфискации, поджоги, только те могут понять, поче-
му именно в Мюнхене зародилось движение национал-со-
циализма, положившее конец еврейскому издевательству и
уничтожению нации.
Поражение экстремистских евреев в Мюнхене нис-
колько не сказалось на других организованных попытках
немецкого еврейства ввергнуть страну в полнейший хаос и
развал и полакомится на мертвечинке.
240

Например, они тут же принялись «реформировать» не-
мецкий Уголовный кодекс, и еврейский социалист Курт Ро-
зенфельд стал проводником отмены наказаний за содомию
и гомосексуализм, а также за отмену высшей меры наказа-
ния. Потому что всегда и везде евреям важно отвести на-
казание от своих естественных союзников— предателей,
бандитов, убийц, наркоманов, извращенцев и педофилов.
Евреи тут же стали проводить в Германии «реформы»
образования на марксистских принципах. Еврейские пе-
дагоги и директора школ как по команде начали основы-
вать «экспериментальные школы» и так называемые «юно-
шеские республики», чтобы разложить неопытных детей.
В своей еврейской системе образования, в еврейских еши-
вах, они никаких «реформ» никогда не производили.
В этих «юношеских республиках», а вернее вполне ле-
гальных рассадниках аморального поведения, было пол-
ностью отменено всякое воспитание, всякий авторитет и
стало поощряться все, что не способствовало внутренней
дисциплине. Например, сексуальное разложение заняло
первое место в учебной программе под видом сексуально-
го воспитания. В этой связи максимальную рекламу полу-
чил опыт растления детей двух евреев: Курта Левенштейна
(Kurt Lowenstein), директора одной из берлинских школ, и
его коллеги и соплеменника Фритца Карсен-Кракауера (Fritz
Karsen-Krakauer). (В современной системе американского
школьного образования также, начиная с младших классов,
на первом месте стоит сексуальное «образование», таким
образом, что к моменту полового созревания американ-
ские дети уже полностью отвязаны от всех моральных при-
личий и считают половые акты и извращения просто одним
из видов безобидных развлечений. — Примеч. перев.)
Евреи были в Германии на всех руководящих позициях
до последней секунды и вплоть до самого прихода к власти
национал-социалистов.
Ганс Киппенбергер (Hans Kippenberger) — первый в
списке. Он был руководителем террористического отдела,
241

шпионских и диверсионных операций немецкой коммуни-
стической партии, которая пыталась вооруженным спосо-
бом захватить власть.
Хайнц Ньюман (Heinz Neumann)— сын богатейшего
берлинского торговца — на деньги своего папаши тоже
занимался весьма интересной «революционной» деятель-
ностью. Он был членом ЦК немецкой компартии и одним
из самых вредоносных коммунистических агитаторов. Это
он бросил лозунг «Убивайте национал-социалистов вез-
де, где их встретите!». И действительно, еще в 1932 году ев-
реи начали убивать националистов. Всем известный случай
убийства евреями немецкого патриота Хорста Весселя был
именно такого рода. За границей Ньюман тоже был очень
активен. Ньюман несет ответственность за кровавую резню
в китайском Кантоне в 1927 году. За то, что он там вытворял,
даже в прессе его называли не иначе как «оптовый мясник
из Кантона».
ЕВРЕИ В НЕМЕЦКОЙ ПРЕССЕ
Евреи были всегда нацелены на овладение прессой и
всей издательской деятельностью. Они всегда на первой
место ставили идеологическую войну и ее средства и ме-
тоды. Еще давно, с появлением печатной продукции и из-
дательского дела, они сразу наложили на нее свою мох-
натую лапу. Очень скоро они доказали, что у евреев нет в
связи с этим перед обществом никаких моральных обяза-
тельств. Еврейские интересы концентрировались вокруг
того, как отжать для себя максимальную материальную вы-
году в ущерб другим.
Если мы проанализируем всю немецкую, то есть еврей-
скую, прессу на протяжении последних нескольких деся-
тилетий, то нельзя не заметить, что все построено на сти-
муляции нижайших, примитивных инстинктов и похоти.
С возрастанием газетной циркуляции мораль все более
подрывалась откровенной порнографией, захлестываю-
242

щей публику. Мораль, закон, порядок — все было разруше-
но прессой.
Два крупнейших газетных концерна в Германии до
1933 года были в еврейских руках. Это Ульштейн (Ullstein) и
Моссе (Mosse). Оба эти концерна были основаны евреями,
и весь их персонал и директорат были еврейскими. Евреи
на ту работу, на которой работают сами, неевреев не берут.
Это — правило.
Концерн Ульштейна имеет общий тираж ежедневных
газет 4 миллиона. Это пять больших ежедневных газет, не-
сколько еженедельных и много периодических изданий и
ежемесячных журналов. Концерн имеет свое собственное
Агентство новостей, которое снабжает новостями провин-
циальную прессу. Кроме этого, концерн имеет огромный
книгоиздательский филиал.
Владеют всем концерном братья Ульштейн. Директорат
состоит из самих братьев, трех других евреев и двух яко-
бы христиан. Крупнейшая газета, выпускаемая этим кон-
церном, была «Берлинер Моргенпост» с самым большим
тиражом среди всех немецких газет в 600 тысяч экземпля-
ров. Эта газета имела, разумеется, еврейского редактора и
10 других евреев, членов редакторского совета. И так ведут
себя порядочные люди в государстве, в котором прожива-
ют в качестве меньшинства?
В другой газете концерна — «Воссише Цайтунг» («Vos-
sische Zeitung») — редактором был еврей Георг Бернхард,
который имел еврейский совет из 14 членов. Это была
очень влиятельная политическая газета.
Концерн Моссе был не такой огромный, как Ульштейна.
Его дневная циркуляция была в 350 тысяч экземпляров. Это
был семейный концерн восточного еврея Рудольфа Мос-
се (настоящая фамилия Мозес). Тем не менее, влияние это-
го концерна было очень велико. Его основной газетой была
«Берлинер Тагеблатт». За рубежом на эту газету смотрели
как на выразительницу немецкого общественного мнения,
когда таковой она, естественно, не являлась. Редактором
243

газеты был еврей Теодор Вольфф (Theodor Wolff), который
был также и видным политиком. Его редакторский совет
состоял из 17 евреев. Все иностранные корреспонденты в
других столицах были евреями.
Другая газета концерна была «Ахт-Ур-Абендблатт»
(«Acht -Uhr-Abendblatt») — также политически влиятельная
публикация. Редактор еврей и 8 еврейских членов совета.
Естественно, что на фоне таких двух издательских «сло-
нов» истинная немецкая пресса была не больше мось-
ки. Единственным заметным христианским издательским
домом был «Аугуст Шерль» (August Scherl). Но ни «Аугуст
Шерль», ни разрозненная провинциальная пресса не могли
идти ни в какое сравнение с объединенной силой двух ев-
рейских дредноутов.
Более того, все министерства печати и издательского
дела, особенно в Пруссии, просто кишели евреями. Напри-
мер, три наиболее важных департамента прессы Пруссии в
1930 году находились под руководством четырех евреев.
Неудивительно, что и союзы журналистов, и профсою-
зы работников издательского дела тоже находились в руках
евреев. Самая большая из этих организаций Reichsverband
der deutschen presse— Немецкая Ассоциация прессы до
самого 1933 года руководилась вышеупомянутым Георгом
Бернхардом.
В Verein Berliner Presse — Берлинском профсоюзе прессы,
который был важнейшим обществом для журналистов столи-
цы, — с 1888 года всем руководил чисто еврейский комитет.
Даже официальная организация независимых немецких
писателей Schutzverband deutscher schriftsteller управляет-
ся директоратом, в котором 90% членов чистые евреи. Их
президент— еврейский публицист Арнольд Цвейг (Arnold
Zweig), написавший книгу о войне под названием «Streit
um den Sergeanten Grischa» («Скандал вокруг сержанта Гри-
ши»), в которой он подвергает осмеянию и издевательству
национальный характер немецкого народа и солдата.
244

В этой связи разберем работы и значение трех евреев,
которые в течение многих лет рассматривались за границей
как апостолы немецкого публицизма. Это Георг Бернхард,
Теодор Вольфф и Максимилиан Харден (Maximillian Harden).
Все трое евреи. Все трое из них были истинными мастерами
пера, способными посредством одного только писаного сло-
ва вербовать новых обращенных в идеи, которые они пред-
ставляли. Однако за глянцевым фасадом выигрышных идей
был спрятан черный дух отрицания традиционных ценно-
стей, критицизм ради критицизма, дух нигилизма, разруше-
ния и дисгармонии, которые являются отличительными ев-
рейскими характеристиками во всех сферах.
Примечательно, что Георг Бернхард сначала был бан-
киром и биржевым брокером. Его жизнь была полна шата-
нием между биржевой журналистикой и марксизмом. Но в
1913 году его назначили вдруг главным редактором «Вос-
сише Цайтунг». В этом качестве в решающий час он сыграл
пагубнейшую для Германии роль. В критические дни перед
подписанием Версальского договора, грабительские и уни-
зительные условия которого были единодушно отвергну-
ты подавляющим большинством немецкого народа, имен-
но Георг Бернхард сговорился с немногими политическими
деятелями из евреев и активной и эффективной деятельно-
стью своей прессы представил дух национального протес-
та и сопротивления как бы несуществующим. Достаточно
только просмотреть выпуски «Воссише Цайтунг» за те неде-
ли и месяцы, чтобы представить себе, как систематически
пресса Бернхарда пробивала условия Версальского дого-
вора. Даже наиболее унизительный термин этого позорно-
го договора — формулировка «вины Германии», — он пы-
тался представить как выгодный для Германии.
В июне 1919 года Бернхард пишет: «Немецкий читатель
легко смирится с той частью, где говорится об историче-
ском происхождении войны и вопросе вины за нее... если
отнестись таким способом, то нельзя продолжать занимать-
ся самобичеванием за этот параграф о вине».
245

Этими словами Бернхард нанес удар в спину немец-
кому правительству, которое пыталось спасти пленных не-
мецких офицеров. Если помнить, что именно еврейские ин-
тересы втравили Германию в эту войну против ее воли, а за-
тем таким вот образом подставили ее, то и тогда вы еще не
поймете до конца всю чудовищность еврейского заговора.
В другом случае вы обнаружите Бернхарда замешан-
ным уже в чисто уголовном преступлении. Во время окку-
пации англо-французскими войсками Рейнских областей
на иностранные деньги там была организована политиче-
ская кампания, чтобы предотвратить возможное возвра-
щение Рейнских областей Германии путем провозглаше-
ния собственной независимости и полнейшего отделения,
с тем чтобы потом руководить этими областями с помощью
иностранных денег. Рейнские сепаратисты получали непо-
средственно от Бернхарда финансовую поддержку и по-
литическое руководство. В 1930 году один из совладель-
цев концерна «Ульштейн» д-р Франц Ульштейн проговорил-
ся о таком факте в своем периодическом издании «Тагебух»
(Tagebuch), что еврей д-р Лео Шталь (Leo Stahl), сотрудник
Бернхарда, выплатил сумму денег Маттесу (Matthes), лиде-
ру рейнских сепаратистов, и это сам Бернхард командиро-
вал его специально с этой целью.
Что это, как не уголовное преступление прямого разру-
шения государства?
Этот политический скандал в конце концов вынудил
Бернхарда всего лишь уйти в отставку. После этого он стал
директором большой сети универмагов. Показательно
само по себе. В 1933 году он тут же убежал за границу и мо-
ментально развернул деятельнейшую антигерманскую дея-
тельность.
Теодор Вольф, редактор «Берлинер Тагеблатт», был не
лучше. Перед войной и в начале войны, когда надо было
толкать Германию в пекло войны, он был яростным сторон-
ником монархии. После же войны никто не ругал низложен-
ную династию Гогенцоллернов более мерзкими и черными
словами, чем Вольф.
246

Когда в 1926 году правительство предприняло робкие
попытки ограничить распространение в стране порногра-
фии и другой подрывной литературы, сеющей нигилизм и
распущенность в стране, это Вольф разругал новый закон и
в знак протеста вышел из рядов демократической партии,
которая поддержала этот законопроект.
Для того чтобы полностью понять этого мерзкого «пуб-
лициста», необходимо знать, до какой степени отсутствия
всякого стыда и совести дошло в Германии распростране-
ние порнографической литературы, распространяемой та-
кими деятелями антикультуры, как Вольф.
Еще более влиятельным еврейским растлителем, чем
Бернхард и Вольф, был Максимилиан Харден, брат Виттин-
га, уже упоминавшегося еврейского пораженца. В своей
личной газете «Цукунфт» (Die Zukunft. «Будущее») Харден
объяснял немцам политические вопросы в течение более
двадцати лет. Едва ли кто превзошел его по части увертли-
вости и скрытого яда.
Он начал карьеру в имперской Германии с того, что
начал поносить институты монархической Германии с, так
сказать, моральных позиций, обсасывая всякие скандаль-
ные истории и делая из них антимонархические выводы. Во
время войны он стал крупным провокатором, требуя при-
соединения к Германии всей Бельгии, севера Франции и
бассейна реки Конго (Vide Zukunft 17 October 1914). Но ведь
на таких «троянских коней» ссылалась иностранная пресса,
чтобы разжечь горнило войны. После же того, как в войну
вступила Америка, Харден стал горячим поклонником пре-
зидента Вильсона. В 1919 году он тоже развернул кампанию
по затыканию рта немецкому народу и признанию позор-
ных и тиранических условий Версальского договора.
Движущей силой всех подобных персонажей является
их преданность и зависимость от международных еврей-
ских организаций в ущерб стране пребывания и прожива-
ния. Недаром всемирно известный историк Фридрих Тиме
(Fridrich Thimme) назвал Хардена «Иудой немецкого наро-
да», но это определение вполне относится к ним всем.
247

ЕВРЕИ В НЕМЕЦКОМ ИСКУССТВЕ И ЛИТЕРАТУРЕ
Еще в XIX веке беспокойные наблюдатели замечали, что
так называемую немецкую культурную жизнь уже трудно
назвать немецкой, но надо называть еврейской по форме
и по содержанию. Ситуацию достаточно четко обрисовал
еврейский публицист Мориц Гольдштейн (Moritz Goldstein)
в статье, опубликованной в марте 1912 года в «Kunstwart»,
очень известном немецком культурном журнале.
Гольдштейн описывает, как евреи проникли во все сфе-
ры немецкой культурной жизни, сначала в качестве учени-
ков, но которые потом стали выживать своих же учителей:
«Внезапно евреи захватили все должности, кроме тех, ко-
торые только силой от них удерживались. Евреи заменили
немецкие цели и задачи своими собственными и энергично
стали их добиваться. Создается впечатление, что немецкая
культурная жизнь полностью перешла в руки евреев. Этого,
конечно, христиане не ожидали и не хотели, но ничего сде-
лать уже не могли. Поэтому они начали обзывать нас оскор-
бительными словами и видеть в нас угрозу своей собствен-
ной культуре и самому существованию. И теперь мы стоим
перед следующей проблемой: мы, евреи, руководим и ад-
министрируем интеллектуальной собственностью нации,
которая отвергает нашу компетентность, квалификацию, а
главное — чистую совесть на это».
Гольдштейн описывает еврейскую администрацию и
контроль немецкого искусства и культуры как «изумитель-
ный факт». Взгляд назад в состояние до 1933 года полностью
подтвердит показания Гольдштейна. Во всех сферах, будь то
сцена, литература, музыка, рисование, пластические сферы,
кинематография и с недавних пор радио, евреи заняли все
ведущие позиции и изгнали всех немцев.
Взять, например, берлинскую сцену, которая в провин-
циальных театрах просто имитируется — вся она под ев-
рейским руководством. Репертуар составляется на еврей-
248

ский вкус, и вы никогда не увидите там «Венецианского куп-
ца» Шекспира, но зато «Натана Мудрого» Лессинга сколько
угодно. В целом пьесы еврейских драматургов подавляют
все остальное. Как будто воплощается лозунг: «Еврейская
сцена — только для еврейских авторов».
В области литературы: бестселлеры — это всегда еврей-
ские авторы. Все мы еще помним имена еврейских ходовых
писателей, как: Эмиль Людвиг (Emil Ludwig), Якоб Вассерман
(Jacob Wasserman), Арнольд Цвейг (Arnold Zweig), Лион Фейх-
твангер (Lion Feuchtwanger) и другие. Тираж каждого этих
авторов намного перевешивал тиражи остальных немецких
авторов, вместе взятых. Статистика показывает, что полови-
на всей немецкой беллетристики, циркулирующей за грани-
цей, — это еврейские авторы. Еврейским авторам создается
беспрецедентная реклама, и нужная книга выходит милли-
онными тиражами. Взять хотя бы книги известного еврей-
ского писателя Эрих Мария Ремарка. Его книги наполнены
такой гадостью и омерзением, в которой столько отвраще-
ния к Германии и всему немецкому, что после их прочтения
хочется просто вымыться. Или взять хотя бы однофамильца
Арнольда Цвейга — Стефана Цвейга, который получает ог-
ромную рекламу и книги которого уже стоят в плане еще бу-
дучи неоконченными. (Арнольд Цвейг (1887—1968) убежал
за границу в 1933 году, переждал войну и в 1948 году вер-
нулся в Берлин, как гриф на пепелище. — Примеч. пер.).
Стефан Цвейг (1881—1942)— еврейский писатель из
Австрии и личный друг тогда очень известного еврейско-
го деятеля из Франции Ромена Роллана, испугавшись не-
мецкого успеха, покончил с собой в 1942-м, не дождавшись
разгрома Германии. Обратите внимание, что во всех спра-
вочниках еврейские писатели и деятели культуры называ-
ются соответственно: немецкими, французскими, австрий-
скими, чешскими, румынскими, английскими, американски-
ми или русскими деятелями, но никогда не еврейскими.
Музыкальная жизнь тоже исключительно еврейская. Ку-
кушонок выбросил птенцов из их гнезда. В большинстве го-
249

родов должности дирижеров заняты евреями. Это чувству-
ется уже по репертуару и программе концертов. Бетховен,
Ричард Вагнер были убраны и заменены евреями Густавом
Малером (Gustav Mahler) и Арнольдом Шенбергом (Arnold
Schonberg). Немец Ганс Пфитцнер (Hans Pfitzner) заменяется
евреем Францем Шрекером (Franz Schrecker). Музыкальная
критика как собственно театральная и литературная кри-
тика стала не профессией, а национальностью и развивает
нужные им тенденции в заданном направлении.
Особенно эта еврейская тенденция видна в сфере лег-
кого и развлекательного искусства типа оперетты, а также
в продукции грампластинок и радиовещании. Евреи вытес-
нили всех из консерваторий, из издательского дела, моно-
полизируя все творческие профессии. Вы не можете найти
профессора музыки или рисования не еврея. Эти еврейские
преподаватели дали жизнь целому поколению еврейских
композиторов и художников. Этот путь уже закрыт для вы-
ходцев из немецкого народа. Кинопродукция и радиовеща-
ние вообще с самого своего рождения уже находились в ев-
рейских руках. Немцы в эту область даже и не допускались.
Еврей Моритц Гольдштейн еще в 1912 году сделал следую-
щие наблюдения: «Никто не отрицает еврейской власти в
прессе. Критика — это вообще еврейская монополия. Пре-
обладание еврейского элемента в театре — это тоже всем
заметное явление. Все директора берлинских театров —
евреи. То же самое можно сказать и о самих актерах. На все
эти спектакли ходит преимущественно только еврейская
публика, так что культурная жизнь теперь преимуществен-
но еврейская монополия».
С 1912 года ситуация еще более ухудшилась для немцев.
Главным изменением стало то, что теперь евреи наполни-
ли всю государственную администрацию интеллектуальной
жизни. Евреи после 1918 года получили все государствен-
ные должности, которые до этого были для них закрыты.
В течение многих лет еврейский юрист Зелиг (Seelig)
был директором Департамента театров Прусского мини-
250

стерства культуры. Департамент музыки был в руках еврея
Лео Кестенберга (Leo Kestenberg). А что ожидать, когда госу-
дарственным секретарем был еврей Вейсман.
Вы понимаете, что сам факт руководства всего еврея-
ми не был бы сам по себе отрицательным, если бы они не
употребляли свою власть исключительно в деструктивных
целях. Подавляющее еврейское преобладание само по себе
ведь нисколько не говорит об интеллектуальном превос-
ходстве, о большей талантливости и большем творческом
потенциале евреев. Потому что только денежный расцвет
евреев повел за собой их интеллектуальное преобладание.
Деньги вперед— скуплено все. Сначала деньги— потом
интеллектуальные способности и таланты. Разве это нор-
мальный путь развития любой нации? Поражает огромный
заряд нетворческого зла этого народа. Поражает абсолют-
ная нетерпимость евреев к любому соседству, в любой об-
ласти, и даже находясь в гостях, в чужой стране. Опреде-
ленно, что в любом месте они не согласны на вторые роли.
Евреи органически не переносят чужого руководства, ка-
ким бы правильным оно ни было и в каком бы меньшинст-
ве они ни находились. Дело не в этом. Для них— это дело
принципа, который неминуемо ведет конфронтации с ев-
реями, если коренная нация не капитулирует полностью.
Евреи ставят вопрос в плоскость «или мы — или вы» и при-
лагают все свои силы и деньги к вашей деструкции. Куль-
турная и интеллектуальная области просто становятся еще
одним фронтом, на котором евреи наносят вам одно пора-
жение за другим. Евреи не останавливаются ни перед чем.
Их национальными характеристиками являются: отсутствие
всяких сантиментов, максимальный эгоизм, абсолютный ра-
ционализм, отсутствие угрызений совести, которые осно-
вываются на самых низменнейших инстинктах. Эти нацио-
нальные качества как раз и обеспечивают им абсолютный
успех в их натуральной среде, в условиях рынка и полной
свободы махинаций. Свобода для еврея — это свобода ма-
хинаций в первую очередь.
251

Соответственно, не сам по себе факт прихода к власти
евреев оскорбил самые лучшие чувства немецкого народа,
но их моральная позиция или, вернее сказать, ее полное
отсутствие, методы, манера вести дела и поведение, кото-
рые евреи принесли в широкую практику и которые были
омерзительны подавляющей части немецкого народа.
ЛИТЕРАТУРА
Самым печатаемым автором Германии был еврейский —
Эмиль Людвиг, настоящая его фамилия была Кон (Cohn, что
на еврейском означает «правоверный раввин»). В 1930 го-
ду общий тираж его произведений доходил до 2 миллионов
экземпляров. Он был переведен на 22 языка, и за границей
его соплеменники выставляли Людвига как представителя
не еврейской, а именно немецкой литературы.
Эмиль Людвиг-Кон подвизался на штамповке биографий
исторических деятелей, то есть на фальсификации истории
в выгодном для евреев свете. Все его биографии написа-
ны в легком, поверхностном стиле, обильно поперченным
пошлыми банальностями, с добавкой философски избитых
общих мест в еврейской интерпретации. Людвиг фокусиру-
ет свой рассказ на личностных и интимных моментах сво-
их объектов, совершенно упуская всю историческую обста-
новку, и показывая великих людей обыкновенными смерт-
ными. Все его книги выбрасываются на книжный рынок как
с конвейера, через равные, короткие промежутки време-
ни, что заставляет подозревать изрядную долю коллектив-
ной работы. При этом его персонажами являлись такие вы-
дающиеся личности, как Наполеон, Линкольн, Гете и даже
Иисус Христос, на исследование только одного из которых
можно было потратить всю свою жизнь. Неудивительно, что
все эти книжицы отдают одинаковым отсутствием глубины
и понимания изучаемых личностей и являются типичными
образчиками дешевой оптовой книгопродукции. Огромный
успех его биографиям обеспечивался массивной шумихой,
252

раздуваемой вокруг них прессой, и возможностью купить
их в любом книжном киоске прямо на улице.
Другой еврейский псевдопророк— это Альфред Керр.
Он — театральный критик, осчастливливающий своей кри-
тикой все берлинские театры. Керра печатает «Берлинер
Тагеблатт». Его слово значит многое для судьбы актеров и
персонала театров. Однако Керр не ограничивается толь-
ко критикой, а также находит время и для писания и книг
тоже. Его друг и личный биограф Иосиф Шапиро приводит
следующее высказывание Керра: «Друзья, что значит харак-
тер? — Часто совершенно противоположное, что был в дей-
ствительности, поскольку наше изображение чрезвычайно
ограниченно».
Керр тоже полез дискутировать личность Иисуса Хри-
ста — покоя он им не дает — в своей книге «Мир в све-
те» («Die Welt im Licht». 1913). В то время, как Людвиг хотя
бы старается соблюсти внешние приличия и литератур-
ную серьезность, Керр отбрасывает все рамки и перехо-
дит к прямому поношению. Керр заявляет: «Я вполне могу
расслышать, как Иисус Христос ботает на еврейской фене.
Оскар Уайльд дозволяет Христу говорить на греческом.—
Чушь. — Христос ботал на еврейской фене».
Нет ничего удивительного, что предположительно ли-
рическая поэма данного автора (Caprichos, 1921) является
просто собранием отвратительной сексуальной гнусности.
Следующий автор— Георг Херман (George Herman)
представляет нечто совсем другое. В его политическом
дневнике, озаглавленном «Randbemerkungen» («Записки на
полях». 1919), он представляет вероисповедание слабого,
опустившегося человека, лишенного всякой морали и внут-
ренней опоры. «Как еврей, я принадлежу к расе, которая
слишком стара, чтобы быть оболваненной массовым вну-
шением. Такие слова, как Нация, Родина, Долг, Война и Госу-
дарство, для меня лишены всякого цвета и запаха».
Космополитическая, интернациональная ментальность
еврейского народа отражается в следующем признании:
253

«Независимо, на каком языке говорю, я чувствую себя дома
в любой стране мира, где есть прекрасные женщины, цветы
и искусство, хорошая литература, шахматы, приятное циви-
лизованное общество и где хороший климат и привлека-
тельные пейзажи».
Тем не менее Херман признает, что еврейская раса не-
сет ответственность за распространение негативизма и ни-
гилизма по отношению к обществу и государству. Херман
объявляет: «Еврейское отрицание национальной идеоло-
гии государства, в котором он находится, это принципиаль-
ный источник еврейского эволюционного развития и внут-
ренних качеств еврейства».— Прекрасное определение
паразитизма.
Суть пропаганды Хермана во время войны была очень
проста — это была широкая пропаганда трусости. «Пять ми-
нут трусости гораздо лучше, чем быть мертвым».
Разнообразие приспособленчества и хамелеонских
качеств детей Израиля были разработаны до самого со-
вершенства еврейским автором Куртом Тучольским (Kurt
Tucholsky). Этот исключительно продуктивный автор с пре-
красным писательским талантом имел аж четыре псевдо-
нима, которыми он пользовался по очереди. Кроме своего
собственного имени он еще подписывался как Петер Пан-
тер (Peter Panter), Каспар Хаузер (Kaspar Hauser) и Теобальд
Тигер (Theobald Tiger), а кроме этого, все евреи имеют еще
настоящее, чисто еврейское имя для домашнего пользова-
ния. Много важных ежедневных газет и журналов регуляр-
но печатали его статьи. Он был одним из самых растира-
жированных авторов нашего времени. К сожалению, он ис-
пользовал весь свой талант на деструктивный критицизм
против своей страны. Для него ничего не было свято, и он
открыто издевался над дорогими идеалами нашей нации.
Он метал свой жалящий сарказм и ядовитую насмешку в са-
мые дорогие религиозные и национальные чувства. После
развала государства в 1918 году Тучольский, который сам
никогда не принимал участия в войне, изгалялся и надру-
254

гался над нашей армией в бесчисленных тирадах, особен-
но целя в офицеров.
Подобно своему еврейскому коллеге Лессингу, он вы-
смеивал заслуженного фельдмаршала фон Гинденбурга и
публично назвал его «национальным героем, каковые ри-
суются на пивных бутылках». Тучольский не боялся быть об-
виненным в государственной измене. В своей книге: «Гер-
мания, Германия превыше всего» (1929), полностью посвя-
щенной развалу нашей нации и государства, он цинично
изрыгает: «Что эти судьи называют государственной изме-
ной, нас мало волнует и, наоборот, со всех сторон положи-
тельно в наших глазах».
Свое кредо Тучольский провозглашает как полное ос-
вобождение от всякой моральной дисциплины: «Человек
имеет две ноги и два убеждения: одно во времена его про-
цветания и совершенно другое во время его нужды».
В конце концов, Тучольский связался с самой черной пор-
нографией и совместно с вышеупомянутым Теодором Воль-
фом был одним из главных противников Закона о защите
несовершеннолетних от растлительной литературы и кино.
ТЕАТР
Для того чтобы осветить быструю оккупацию всего не-
мецкого театра евреями, достаточно отослать читателя к
книге еврейского автора Арнольда Цвейга «Евреи на не-
мецкой сцене» («Juden auf der Deutschen Buhne»). С несрав-
ненной искренностью Арнольд Цвейг описывает, как рабо-
та бухгалтера, театрального директора, театрального аген-
та, сценического руководителя, режиссера, актера, критика,
поэта и драматурга была узурпирована евреями. Цвейг рас-
сказывает: «Они пришли Бог его знает откуда с карманами,
полными денег...».
Это тот тип еврея, который, как и взяточник Каценелен-
боген, русский еврей Канн и два брата Роттер, пробовал
себя в сценической области, деградируя театр, институт,
255

первоначально предназначенный для высокого искусства,
до источника обыкновенной выгоды. А как можно сделать
деньги в искусстве?— Только потрафляя самым низмен-
ным, плотским и скотским желаниям толпы. С тех пор, как
пришли евреи, мы не видим высокого искусства нигде и ни
в чем. Цвейг описывает еврейских агентов как работоргов-
цев, от них зависят все роли. Они их продают, если они их
не продают, то, значит, они руководствуются своими высши-
ми еврейскими интересами.
Цвейг говорит: «Международные связи между различ-
ными театральными агентствами — это прямой результат
взаимоотношений современного восточноевропейского ев-
рейства. Нет ни одного актера, который бы не испытал бес-
конечного унижения и оскорблений на этом рабском рынке
в «высокой» сфере искусства. Многие агентства практикуют
метод прямого вымогательства и шантажа...».
Весь менеджмент театров целой страны и даже госу-
дарственных театров — еврейский. Два брата Роттеры одни
были владельцами семи театров Берлина. Арнольд Цвейг
признался: «Под руководством этих пришельцев литера-
турный театр деградировал до чисто лавочного уровня, об-
ращенного только на извлечение прибыли».
Еврей Леопольд Йесснер (Leopold Jessner), режиссер
Берлинского Государственного театра, превратил пьесы
Шекспира и Шиллера в эксцентрические постановки, про-
межуточные между цирком и кабаре. (В Советской России
почти в то же самое время это внедрял Мейерхольд. Вспом-
ните постановку «Ревизора», описанную в книге евреев
Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Примечательно,
что в каждой отдельно взятой стране каждый из режиссе-
ров-новаторов претендует на исключительность и гениаль-
ность, тогда как все это есть продукт коллективного твор-
чества евреев. Вот определите, кто у кого украл — Мейер-
хольд у Иесснера, или Йесснер у Мейерхольда, или оба они
украли у какого-нибудь американского или французского
еврея, или те им идею просто продали. — Примеч. пер.)
256

Даже сам еврейский критик Фритц Энгель (Fritz Engel)
был вынужден выразить свое неодобрение йесснеров-
ской постановкой шекспировского «Гамлета» в декабре
1926 года: «Он превратил это просто в развлечение, шоу, и
чтобы посмеяться над гоями».
Не удивительно, что все пьесы отражают менталитет их
еврейских собственников. Фундаментальный принцип этих
спектаклей направлен на разрушение всего того, что со-
ставляет основу государства и общества, его правительст-
во, законодательство, его моральные и религиозные прин-
ципы. Всякий, кто повертит в руках театральную програм-
мку тех дней, будет видеть только еврейские фамилии.
После войны коммунистический еврейский автор Эрнст
Толлер (Ernst Toller) был лидером по части драматургии. Он
был членом кровавой большевистской клики в Мюнхене в
1919 году. Его драма «Feuer aus den Kesseln»— это целена-
правленная глорификация морского путча 1918 года, а пье-
са «Hinkemann» («Изувеченный») — это безудержное поно-
шение армии.
Фридрих Вольф, сценарист и драматург, пьесы которо-
го были включены в репертуар практически всех берлин-
ских театров, тоже сначала специализировался на драмах,
навязывающих зрителю понятия государственного мятежа
как чего-то срочно необходимого для общества и государ-
ства, но затем он перекочевал в область плохо прикрытой
порнографии и отвязки от всякого приличия и пристойно-
сти. В его пьесе «Cyankalt» он яростно выступает против за-
кона, который защищает жизнь еще не рожденного ребен-
ка, то есть защищает не детей, а аборты и еврейских аку-
шеров-гинекологов, забывая сказать, что в своей среде
иудаизм запрещает аборты для евреев. Таким образом, ев-
рейство сильно печется об уменьшении численности не-
еврейского населения и об увеличении численности сво-
его собственного народа с обоих концов: посредством уве-
личения численности еврейских акушеров-гинекологов и
усиления распущенности среди нееврейского населения,
257

и в то же время усиливая моральные нормы среди своего
собственного народа.
Вальтер Меринг— это один из самых отвратительных
персонажей еврейского литературного мира. Своей враж-
дебностью к своим согражданам и зловредностью он пре-
взошел всех своих соплеменников. Он начал свою карьеру
как бард и сочинитель похабных песенок. Его вызывающее
творчество было единодушно одобрено преимущественно
еврейскими завсегдатаями театров. Причем чем отврати-
тельнее пьеса, тем труднее было достать на нее билет и тем
более дефицитной она объявлялась, из расчета, что, дес-
кать, на плохой спектакль народ не пойдет. Весь Кюрфюр-
стендамм в Берлине бурлил в поисках лишних билетиков на
эту мерзость. Это наука спроса и предложения, в которой
евреи являются несомненными профессорами.
Драма Вальтера Меринга «Торговец из Берлина» («Der
Kaufmann von Berlin»), которая сначала была поставлена ев-
рейским коммунистическим режиссером с итальянской фа-
милией Пискатор, несомненно является кульминацией ев-
рейского дебоша на отечественной сцене. С жестоким ци-
низмом, смакуя, Меринг показывает ужасное положение
и нищету народа в годы непосредственно после войны и
развала государства. Эта пьеса привлекала массу крово-
жадных зрителей из числа восточноевропейских евреев
из Молдавии, Армении, Польши и России. Герой пьесы, ни-
щий, жалкий восточноевропейский еврей появляется в ев-
рейских кварталах Берлина, естественно, в короткий пери-
од времени он становится полновластным властителем и
правителем столицы, которая теперь подчиняется его лю-
бой прихоти. Чрезвычайно воодушевляющий пример для
всех еврейских эмигрантов. Совершенно бесстыжий путь,
которым проходит его герой, изображается Мерингом как
нечто само собой разумеющееся. В кульминационной сце-
не мусорщики очищают улицу от валяющихся на ней рекви-
зитов нашего общества и государства: валяющихся гербов,
флагов и других национальных символов, включая даже
258

труп героя отечественной войны. Хор сопровождения поет:
«Весь хлам — в помойку».
Это список еврейских сценаристов и драматургов на
самом деле очень длинный. Кроме Арнольда Цвейга и Валь-
тера Хазенклевера (Walter Hasenclever), особенно надо упо-
мянуть Фердинанда Брукнера (Ferdinand Bruckner)— ку-
мира всех сексуальных маньяков и первертов. Его пьесы
«Verbrecher» («Уголовники») и «Krankheit der Jugend» («Бо-
лезнь юности») исключительно посвящены прославлению
уголовщины и сексуальных извращений, которые изобра-
жаются единственной и настоящей целью жизни любого че-
ловека.
А теперь спросите себя, какая нормальная и уважаю-
щая себя страна, которая ценит свои государственные ос-
нования и моральные принципы, будет терпеть эту гни-
лостную деятельность международной клики литератур-
ных растлителей? Действительно, достойно сожаления, что
страна, пропитанная гноем еврейской ментальности, про-
должала выносить их болезнетворное присутствие такое
долгое время, пока национал-социализм не очистил стра-
ну от этой заразы.
КИНО
В еще большей степени, чем в области театра, евреи ло-
манулись в кинематограф. Этот факт легко объяснить. Кино
сулило им массовое тиражирование, а значит, и несравнен-
но большие барыши, чем какой-то театр. Эти барыши заста-
вили евреев мигом оккупировать всю кинематографиче-
скую промышленность. После Первой мировой войны ев-
реи уже прочно царствовали в кинематографе.
В 1931 году 41 кинокомпания из 67 была в еврейских
руках. Из 28 прокатных фирм, то есть тех фирм, которые
показывают кинофильмы по стране, 24 были еврейски-
ми. Из 144 киносценариев — 119 было написано евреями.
В 77 фильмах режиссером был чистый еврей.
259

Если просмотреть имена режиссеров, сценаристов и
ведущих артистов фильмов, которые встретили единодуш-
ное одобрение критики, что бы там ни показывалось, то это
всегда еврейские фильмы.
Среди продюсеров и распространителей фильмов мы
находим:
Прессбургер и Рабинович (Кино-Альянс) (Pressburger
und Rabinovich. Cine-Allianz), Фаллнер и Сомло (Fallner und
Somlo), Хейман (Heymann), Леви (Levy), Кон (Cohn).
Директора: Освальд-Орнштейн (Oswald-Ornstein), Зел-
ник (Zelnik), Мейнерт (Meinert), Ньюфельд Neufeld), Шен-
фельдер (Schonfelder).
Актеры: Палленберг (Pallenberg), Зигрид Арно (Siegried
Arno), Фритц Вальбург (Fritz Walburg), Феликс Брассарт (Feliz
Brassart), Курт Герои (Kurt Gerron), Грета Мошейм (Grete
Mosheim), Гита Альпар (Gita Alpar), Роза Валетти (Rosa Valetti)
и т.д. и т.п.
Направленность всего еврейского кинопроизводства
выражена ключевой фразой «социально-гигиеническая ин-
струкция». Это тип фильма, которыми послевоенная Герма-
ния была просто наводнена. В действительности значение
этой фразы совсем обратное тому, чтобы вы стали подра-
зумевать. Официально их появление объяснялось евреями
якобы необходимостью просвещения населения об опас-
ности венерических болезней и половых извращений, но
они были так хитро сделаны, что они просто сами по себе
их пропагандировали. Уголовники и бандиты, проститутки
и сутенеры, половые извращенцы и педофилы окутывались
в этих фильмах ореолом романтики и крутости.
Выбор названий, взятых наугад из списка этих так назы-
ваемых инструкторских фильмов, говорит сам за себя:
«Мораль и эротика», «Книга греха», «Какой ценою лю-
бовь?», «Похотливые матери», «Проституция», «Когда жен-
щины идут с катушек».
260

Содержание этих фильмов вполне соответствует их на-
званиям и рассчитано на возбуждение в человеке самых
низменных и отвратительных инстинктов. Эти фильмы ис-
текают грязью, похотью, развратом и извращениями.
Тогдашнее насквозь коррумпированное правительст-
во, которое едва ли можно назвать моральным, и то реши-
ло положить конец этому кинематографическому дебошу.
Какой вопль негодования раздался в еврейском террариу-
ме! Какая поднялась буря «защиты свободы». Они никогда
не называют вещи своими именами. Они всегда продают
гнуснейшую мерзость в самых лучших и блестящих фанти-
ках. Уже 1920 году был принят «Закон о фильмах», который,
однако, существенно не изменил ситуацию к лучшему.
В последующие годы они сделали моду на так называе-
мые «военные фарсы» — на фильмы, поносившие и высмеи-
вающие солдата и армию. В связи с этим полезно вспом-
нить, что коммунистические фильмы «Броненосец «Потем-
кин», «Буря над Азией» и «Октябрь» Сергея Эйзенштейна,
которые являются полностью фальшивой еврейской верси-
ей событий, происходивших в России, были поставлены в
Германию именно по еврейским каналам.
РЕВЮ
Тотальное разложение немецкой интеллектуальной и
культурной жизни под мудрым еврейским руководством
особенно проявлялось в легком искусстве. В оперетте фри-
вольность и похоть настолько стали обычными, что в нача-
ле века Берлин считался самым развращенным городом в
мире.
Евреи на выдумку хитры, и они ввели новую форму сце-
нического разложения публики посредством так называе-
мых ревю. Эти ревю были настоящими оргиями на сцене,
оргиями похоти и неприкрытого разврата, пропагандирую-
щими все это под модным названием сексуальности. Уме-
ренность, порядочность и честность были объявлены уста-
261

ревшими и немодными понятиями. Мода была выдвинута
евреями как альтернатива морали.
Постановкам были даны громкие и звучные назва-
ния: «Раздень себя», «Тысяча голых женщин», «Грехи всего
мира», «Дома похоти», «Строго запрещено», «О, тысяча оча-
ровашек!», «Сладкая и грешная».
Реклама для ревю Джеймса Кляйна «Раздень себя» была
сделана так: чтобы разжечь низменнейшие животные ин-
стинкты. Рекламный проспект гласил: «Вечер без морали и
принципов»», затем «Шестьдесят голых моделей, победи-
тельниц конкурсов красоты», затем «Приключения красивых
женщин», затем «Ощущения с пятнадцатилетней девочкой».
Реклама ревю «Тысяча голых женщин» провозглашала:
«Большое Ревю Свободной Любви — Сорок картин мораль-
ности и аморальности».
Содержания этих ревю абсолютно оправдывали все
ожидания психически больных людей. Встает только один
вопрос— стоит ли хорошо одеваться, чтобы смотреть по-
ловые акты на сцене?
Все без исключения владельцев ревю были евреями.
Многие гости Берлина до сих пор должны помнить имена:
Джеймс Кляйн (James Klein), Херман Халлер (Hermann Haller),
Рудольф Нельсон (Rudolf Nelson), Оба брата Роттер, Эрик Ча-
релл (Eric Charell). Непосредственные воплотители ревю: ав-
торы, композиторы, директора, актерские звезды — тоже
состояли из одних евреев.
ЕВРЕЙСКАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ
Очень трудно оценить статистику еврейской преступ-
ности в Германии по одной простой причине — ни в одной
стране мира, в том числе и в Германии, она не велась и не
ведется именно по этой причине, чтобы не подать намека.
С 1882 года в статистику официально попадали только ор-
тодоксальные евреи. Подавляющее большинство евреев,
которые слились с общей массой, никак не выделялись в
262

общей статистике. А после развала государства в 1918 году
статистика умно перестала отражать вообще любые веро-
исповедания. Это была целенаправленная еврейская поли-
тика, евреи знали, что следует ожидать от своей расы, по-
этому их задачей было скрыть эту преступную и уголовную
деятельность. Тем не менее, все таки кое-какие цифры уда-
лось раздобыть.
Официальный справочник «Статистика германского
рейха» обнаруживает факт, что по определенным преступ-
лениям евреи превосходят христиан, несмотря на то, что их
официально подавляющее меньшинство.
В среднем за период с 1892 года по 1901 год у нас сле-
дующие цифры:
Спекуляция и мошенничество евреев-преступников в
14 раз больше, чем всех христиан. (Это при 1% населения!)
Ростовщичество— в 13 раз больше евреев, чем хри-
стиан.
Нарушения авторского права у евреев в 11 раз чаще.
Фальшивое банкротство — в 9 раз больше.
Скупка краденого — в 5 раз больше.
То есть в еврейской среде в среднем воров больше в 10
раз, то есть на один порядок*.
При этом у них определенная тяга к коммерческому во-
ровству.
Еврей Руппин (Ruppin) издал книгу «Евреи и совре-
менность» (Берлин, 1904 год) («Die Juden der Gegenwart»).
И Руппин в своем исследовании приходит к несравненно
большим цифрам коммерческого воровства, нежели офи-
циальная статистика.
Еврей Вассерман (Wassermann) приходит к такому же
выводу в книге «Профессия, Вероисповедание и Преступ-
ность». Мюнхен, 1907 (Beruf, Konfession und Verbrechen»). Он
* Подобные исследования проводил еще прежде выдающийся
итальянский еврей д-р Чезаре Ломброзо — психиатр, родоначальник
антропологического направления в криминологии и уголовном праве; в
его классических трудах приводится похожая статистика.
263

показывает, что в 1900 году фальшивое банкротство было в
7 раз выше у евреев. Вассерман добыл эти сведения даже
просто по проценту участия в коммерческой профессии.
Официальный справочник «Статистика германского
рейха» за 1910—1914 годы опять подтверждает тоже соот-
ношение.
Скупка краденого евреями — в 5 раз больше.
Обман и подлог— в 3 раза больше.
Торговый подлог— в 2 раза больше.
Нарушение авторского права — в 8 раз больше.
Ростовщичество — в 12 раз больше.
Фальшивое банкротство— в 13 раз больше.
Если учесть, что евреев в 100 раз меньше, чем христиан,
то цифры увеличатся в 100 раз, на два порядка, то есть, со-
ответственно, преступлений против собственности будут в
500—1300 раз больше у евреев, чем у христианского насе-
ления. Вот вам вся суть философской дискуссии о природе и
судьбе собственности, будь то частной или общественной.
Кроме коммерческих преступлений, евреи превалиру-
ют и в еще более отвратительных преступлениях, а именно:
торговля наркотиками, проституция, нелегальные азартные
игры и даже обыкновенное воровство из карманов.
«Центральная организация по борьбе с наркотиками»,
созданная в 1931 году, установила, что из 272 международ-
ных торговцев наркотиками не менее 69 (25%) были явны-
ми евреями. В 1932 году цифры были 294 и 73, то есть те же
25%. В 1933 году % евреев увеличился до 30%.
«Центральная организация по борьбе с нелегальными
азартными играми и лотереями» из общих 93 случаев заре-
гистрировала 57 явных евреев, то есть больше половины
данного вида преступности приходится на евреев.
В карманном воровстве за 1932 год из 411 случаев —
193 еврея-карманника, то есть половина всего карманного
воровства.
264

Руппин пишет: «Евреи, которые преимущественно жи-
тели больших городов, являются причиной многих престу-
плений, связанных именно с городской жизнью, а именно:
проституция, продажа предметов порнографии и т.д. и т.п.,
вообще всего, что связано с аморалкой».
Мы даем только кратчайший очерк, тех, кто хочет бли-
же познакомиться с проблемой, мы отсылаем к очень важ-
ной книге: «Евреи в Германии», Мюнхен, 1938 год, 7-е изда-
ние, которую мы и используем («Die Juden in Deutschland»,
Munich 1938).
Все, что эта работа документально показывает, то это
слова самого Теодора Герцля, что «любое несчастье увели-
чивает еврейскую власть», и что еврейское влияние в Гер-
мании развилось в смертельную болезнь и национальное
бедствие.
Каким образом это случилось? Воодушевленная в XIX ве-
ке горячим желанием эмансипировать и ассимилировать
евреев, Германия сделала себя более доступной для евре-
ев, нежели это позволяли другие страны. Были уничтожены
все внутренние барьеры, все ограничения были сняты, все
сферы деятельности были открыты для евреев без всяких
оговорок. Даже самые важнейшие государственные посты
были им предоставлены. Евреи, 1% процент населения, за-
няли все ключевые посты в промышленности.
Однако евреи последовательно игнорировали предло-
женные им честные правила игры и сосуществования и на-
чали систематически использовать во зло предложенные
им возможности. Подавляющее большинство евреев от-
казались сливаться и ассимилироваться с германской на-
цией, потому что евреи, оказывается, рассматривают себя
как расу суперчеловеков, расу господ, стоящую неизмери-
мо выше всех остальных людей, таким образом, что все ос-
тальное человечество — это скот, отданный их личным бо-
гом во владение евреям. Единственный в мире Бог— и тот
еврейский. Все остальные люди, оказывается, лишены даже
Бога. А мы живем и даже не знаем, что даже Бога у нас, ока-
зывается, нет...
265

Вследствие этого во все последующие годы после эман-
сипации евреев в Германии не было ни малейшего случая,
который не был бы создан евреями, чтобы обмануть и пре-
дать страну, которая предоставила им все возможности для
нормальной жизни. Пораженчество, измена, политическая
деградация и коррупция, экономический хаос и развал, де-
фицит всего и вся, кроме моральной распущенности и пор-
нографии, опаскуживание всех национальных и религиоз-
ных ценностей, тотальные развал страны оптом и в розни-
цу, превращение населения в кратчайший срок нескольких
десятилетий в касту нищих и евреев в касту руководите-
лей — вот чем мы обязаны евреям за нашу неосмотритель-
ную легкомысленность.
Слушайте внимательно: совокупный доход евреев пре-
восходит суммарный доход всех остальных, 99% населения,
на целую одну треть!
Германия очень дорого заплатила за свои иллюзии, что
она может решить еврейский вопрос простой щедростью
и благодушным желанием ассимилировать евреев. Она не
приняла в расчет наиважнейший фактор— врожденная
злокозненность еврейской расы. Поэтому в истории стоят
ярким контрастом неоспоримая добрая воля и расположе-
ние немцев и циническая черная неблагодарность евреев.
Этот контраст составляет ядро еврейской проблемы в
целом, что было публично признано двумя ведущими ев-
реями. Главный раввин Гамбурга д-р Иосиф Карлебах (Dr.
Joseph Karlebach) написал в еврейском обозрении «Дер
Морген» (Der Morgen) (Том 2, 1930 год): «Быть евреем — это
быть антиподом натурального свойства всего человеческо-
го существа».
А французский еврей Бернард Лазар, написавший в
конце XIX столетия первое исследование по антисемитиз-
му «Антисемитизм» (Antisemitism), формулирует вопрос так:
«Какими своими качествами евреи вызывают к себе такое
универсальное и всеобщее отвращение? Кого ненавидели
266

и египтяне, и римляне, и персы, и арабы, и турки, и христиа-
не? — А потому, что евреи на самом деле не меньшинство,
а большинство — они везде и вплоть до сегодняшнего дня
были и остаются совершенно асоциальными существами».
Эти допущения, сделанные честными еврейскими пи-
сателями, объясняют лучше любых наших слов желание на-
ционал-социализма наконец решить этот наболевший во-
прос.
Когда националисты пришли к власти в 1933 году, они
попытались решить еврейский вопрос мирными средства-
ми, то есть просто уменьшить подавляющее деструктивное
еврейское влияние в обществе и государстве точно до про-
порционального количества евреев в государстве. То есть
националисты сделали попытку ограничить присутствие ев-
реев в государственных и общественных органах до про-
порционального 1%, которое евреи составляют в общем на-
селении Германии. Для этого они законными методами дали
евреям статус не граждан, но «проживающих» (алианов)*.
Таким образом, справедливые требования национа-
листов оказались, по сути, настоящей революцией против
еврейского господства во всем мире. Подобная револю-
ция, разумеется, не может быть выполнена без образцовой
внутренней дисциплины.
Нюренбергские законы 1935 года образовали базис
мирного и бесконфликтного решения еврейского вопроса
в Германии.
Однако евреи и не думали сдавать свои руководящие
позиции в Германии, где они достигли такого безоговороч-
ного контроля всей страны. Что тут началось! С помощью
своих соплеменников во всех странах, а евреи во всех стра-
нах занимают руководящее положение, евреи официально
* Для сведения. В современной Америке этот статус общепринят и
называется «алиан статус», то есть так называемые проживающие, кото-
рые имеют не паспорт, а «Грин карту», или «зеленую карту». Подобная
традиция не вызывает никаких негативных ощущений в американском
обществе.
267

объявили Германии экономический бойкот и тотальную вой-
ну. Это было сделано на еврейском экономическом Конгрес-
се в Голландии уже в августе 1933 года. Председательствовал
на Конгрессе американский миллиардер Унтермайер, кото-
рый призвал своих соплеменников во всех странах наносить
посильный вред как государству Германия, так и отдельным
немецким гражданам нееврейского происхождения.
Владея всей мировой прессой, евреи успешно повсю-
ду создали карикатурный образ национал-социализма, и
восстановили мировое общественное мнение против Гер-
мании. Вопрос объявления войны Германии этим был окон-
чательно решен, и война Запада против Германии, для того
чтобы восстановить руководящий еврейский статус в Гер-
мании, была просто вопросом времени. Неясно лишь толь-
ко, кого евреи будут использовать своим тараном.
Экономическим бойкотом евреи надеялись перекрыть
кран германской экономики. Евреи начали убивать герман-
ских политических деятелей как за границей, так и в самой
Германии. Они убили Хорста Веселя, Вильгельма Густлофа
(руководителя национал-социалистов в Швейцарии) и про-
славившийся Гершель Гринспан убил Эрнста фон Рата (Ernst
von Rath), немецкого дипломата в Париже.
Всемирная и подавляющая власть организованного ев-
рейства и иудаизма лучше всего видна из того, каким об-
разом они моментально восстановили весь мир против не-
мецкого национал-социалистического движения и ожи-
вающей, пытающейся стать на ноги Германии. Почему весь
мир не заинтересовался, когда еврейская преступная кли-
ка захватила в 1917 году власть в России и уничтожила не-
сколько десятков миллионов человек из числа населения
России? Почему весь мир молчал, когда десятки миллио-
нов русских были замучены и убиты? Где был весь мир, ко-
гда 80% немцев, проживавших в Прибалтийских государст-
вах Литвы, Латвии и Эстонии, после Первой мировой вой-
ны были изгнаны с территории этих государств и рассеяны
по всему свету?
268

Совершенно напротив, когда в мире ущемлены интере-
сы даже одного еврея, международное организованное ев-
рейство поднимает такой хай, пока этот вопрос не будет ре-
шен в пользу данного, конкретного еврея.
Германия прекрасно знает, где зарыта причина меж-
дународных проблем, которые потрясают мир. Вследствие
этого германское правительство, принимая на себя всю от-
ветственность, изолировало тлетворное влияние организо-
ванного еврейства у себя в стране и призывает все страны
последовать своему примеру и избавиться от того вредо-
носного элемента, который, по словам великого немецкого
историка Теодора Моммзена, есть «главный действующий
элемент национальной дезинтеграции».
В конце нашего небольшого исследования встает во-
прос, что делать с евреями? Многие страны, так же, как и
Германия, пришли в выводу о полной безуспешности попы-
ток ассимилировать евреев. Миллионы еврейских эмигран-
тов несут с собой еврейский вопрос во все страны — буду-
щие их жертвы.
Таким образом, совершенно ясно, что еврейский вопрос
может быть решен только всем международным сообщест-
вом. Евреи сами это понимают. Еврейская газета «Judisches
Nachrichtenblatt» (Еврейский листок новостей) пишет 30 де-
кабря 1938 года: «Для всех, кто вообще хочет видеть, оче-
видно, чтобы принять евреев не только из Германии, но и
из других восточноевропейских стран, необходимы сво-
бодные территории. Все, способные как-то понимать собы-
тия, не могут не видеть быстроту, с какой еврейский вопрос
становится главным вопросом современности!»
Уже неоднократно было сказано, что предполагаемое
создание государства Израиль не будет окончательным ре-
шением еврейской проблемы. Что необходимо, так это най-
ти такие территории, которые не заняты многочисленным
населением, как это имеет место в случае арабской Пале-
стины. Надо найти территорию, которая будет исключитель-
но предоставлена только евреям. Понимание этого факта
269

наблюдается даже в Англии, где само Королевское управ-
ление подмандатной Палестиной рассматривает возмож-
ность переселения евреев за моря.
Национальные и расовые характеристики евреев в их
историческом прослеживании не обнаруживают тенден-
ции в лучшую сторону. Этот простой исторический факт пе-
речеркивает все надежды, что создание независимого го-
сударства Израиль будет окончательным решением еврей-
ского вопроса. Поэтому в перспективе это само еврейское
государство, сами евреи и их практически абсолютная фи-
нансовая власть должны найти возможности для решения
созданного ими самими еврейского вопроса.

СОДЕРЖАНИЕ
Партия массы 5
Исторические предпосылки национал-социалистического
движения 10
Двадцать пять пунктов 1920 года 15
Расизм. Антисемитизм 21
Национализм. Государство. Партия 32
Внешняя политика Третьей империи 45
Социальная программа. Социализм 58
Лицом к плутократии. Двойная игра 70
Социальная среда национал-социализма 79
На пути к власти 95
После победы 114
Заключение. Хлеб и Вера 134
ПРИЛОЖЕНИЕ
Исайя Берлин. Истоки фашизма 148
Д-р Ф.К. Вибе. Германия и еврейская проблема 209

Научно-популярное издание
ИМПЕРИИ ЗЛА
Устрялов Николай Васильевич
ГЕРМАНИЯ
В круговороте фашистской свастики
Редактор О. И. Грейг
Художник Б. Протопопов
Компьютерная верстка Д. Кувшинников
Корректор И. Носкова
ООО «Издательство «Алгоритм»
Оптовая торговля:
ТД «Алгоритм» 617-0825, 617-0952
Сайт: http://www.aigoritm-kniga.ru
Электронная почта: algoritm-kniga@mail.ru
Интернет-магазин- http://www.politkniga.ru
Подписано в печать 16.07.2012. Формат 84х108732.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 14,28.
Тираж 2 500 экз. Заказ 8934.
Отпечатано с электронных носителей издательства.
ОАО «Тверской полиграфический комбинат». 170024, г. Тверь, пр-т Ленина, 5
Телефон. (4822) 44-52-03,44-50-34, Телефон/факс: (4822) 44-42-15
Home page - www tverpk ru Электронная почта (E-mail) sales@tverpk.ru

Книга известного отечественного социолога, теоретика
и представителя правого национал-большевизма
Н.В. Устрялова (1890-1937) впервые увидела свет
в 1933 году. И в этом же году, как известно,
совершенно законным, конституционным путем
к власти пришел Гитлер (30 января 1933 года
он был назначен канцлером).
Исследование относится к ряду знаковых,
на протяжении многих лет малодоступных трудов
по истории немецкого национал-социализма.
Книга снимает пелену таинственности со стремлений
нацистских лидеров, заставляет читателя переосмыслить
не только историю Германии после 1918 года,
но и по-новому взглянуть на события 1930-х годов
в контексте мировой истории.
Перед нами немецкая национал-социалистическая
революция - глазами обвиненного 14 сентября
1937 года в «шпионаже, контрреволюционной
деятельности и антисоветской агитации»
и в тот же день расстрелянного диссидента-радикала.