История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. Том 3. Крестьянство Европы в период разложения феодализма и зарождения капиталистических отношений.

Теги: история период феодализма

Год: 1986

Похожие

История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. Т. 1

История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. Том 1. Формирование феодально-зависимого крестьянства.

История кристьянства в Европе. Эпоха феодализма

Экономическая история зарубежных стран. Эпоха феодализма

Текст

История
крестьянства
Эпоха
феодализма
том ТРЕТИЙ
Крестьянство Европы
в период разложения феодализма
и зарождения капиталистических
отношений
История
крестьянства
в Европе
Эпоха
феодализма
В ТРЕХ ТОМАХ
Главная редакция
член-корреспондент АН СССР 3. В. УДАЛЬЦОВА
(главный редактор)
доктор исторических наук Ю. Л. БЕССМЕРТНЫЙ
(заместитель главного редактора)
академик Ю. В. БРОМЛЕЙ
доктор исторических наук М. А. БАРГ
доктор исторических наук В. И. БУГАНОВ
академик АН Эстонской ССР Ю. Ю. КАХК
Москва л
Издательство „ НАУКА
1986
История
крестьянства
в Европе
Эпоха
феодализма
ТОМ ТРЕТИЙ
Крестьянство Европы
в период разложения феодализма
и.зарождения капиталистических
отношений
Москва
Издательство „ НАУ КА
1986
В третьем томе коллективного труда «История крестьянства в Европе»
(Эпоха феодализма) исследованы основные варианты развития аграрных
отношений в Европе в период позднего феодализма и зарождения капи-
талистических отношений в деревне, выявлены их общие и специфиче-
ские черты и на основе типологического анализа выделены важнейшие
региональные типы развития данного класса. Особое внимание уделено
изучению той огромной роли, которую крестьянство объективно сыграло
в разрушении феодальных отношений и складывании основ аграрного ка-
питализма. Специальные разделы посвящены истории российского кресть-
янства, а также крестьянства Польши, Чехии, Венгрии, балканских стран.
Том снабжен обширной библиографией, указателями и иллюстрациями.
Редколлегия:
академик АН Эстонской ССР Ю. Ю. КАХК
(ответственный редактор)
доктора исторических наук
А. В. АДО, Ю. Г. АЛЕКСЕЕВ, М. А. БАРГ, Ю. Л. БЕССМЕРТНЫЙ,
Н. А. ГОРСКАЯ, Л. А. КОТЕЛЬНИКОВА, В. А. ЯКУБСКИЙ
кандидаты исторических наук
В. Н. МАЛОВ (ответственный секретарь),
И. В. СОЗИН
Рецензенты:
кандидат исторических наук Н. И. БАСОВСКАЯ,
доктор исторических наук Л. С. Ч И КОЛИ НИ
0504020000-343 „
И 042(02) —86----Подписное издание
© Издательство «Наука», 1986 т.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение Ю. Л. Бессмертный, Ю. Ю. Кахк, В. Н. Малов 9 I КРЕСТЬЯНСТВО ЗАПАДНОЙ, ЮГО-ЗАПАДНОЙ И СЕВЕРНОЙ ЕВРОПЫ
Глава 1. Основные проблемы истории крестьянства Западной, Юго-Западной и Северной Европы А. Д. Люблинская, В. Н. Малов
Глава 2. Английское крестьянство в XVI—XVIII вв. В. В. Штокмар 22
Глава 3. Французское крестьянство в XVI—XVIII вв. А. Д. Люблинская 64
Глава 4. Нидерландское крестьянство в XVI—XVIII вв. В. Е. Возгрин 105
Глава 5. Крестьянство в немецких землях к западу от Эльбы и в Австрии в XVI — середине XIX в. В. Е. Майер 126
Глава 6. Итальянское крестьянство в XVI—XVIII вв. В. С. Бондарчук 147
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии в XVI—XVIII вв. Э. Э. Литаврина 475
Глава 8. Шведское крестьянство в XVII — середине XIX в. Ю. Ю. Кахк 201
Глава 9. Финское крестьянство в XVII — середине XIX в. Э. В. Тарвел 212
Глава 10. Норвежское крестьянство в XVII — начале XIX в. А. Я. Гуревич, Ю. Ю. Кахк 221 II КРЕСТЬЯНСТВО ЦЕНТРАЛЬНОЙ, ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ
Глава И. Основные проблемы истории крестьянства Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы В. А. Якубский
Глава 12. Польское крестьянство в XVI — середине XIX в. В. zl. Якубский
Глава 13. Крестьянство восточнонемецких земель в XVI — середине
XIX в.
Ю. Ю. Кахк 273
Глава 14. Крестьянство прибалтийских земель в XVII — середине
XIX в.
Ю. Ю. Кахк 285
Глава 15. Датское крестьянство в XVI — середине XIX в.
В. Е. Возгрин 294
Глава 16. Российское крестьянство в середине XVII — середине
XIX в.
В. А. Александров 207
Глава 17. Чешское крестьянство в XVI — середине XIX в.
В. М. Алексеев 354
Глава 18. Крестьянство в королевстве Венгрия и в Трансильванском
княжестве в XVI — середине XIX в.
В. М. Алексеев 368
Глава 19. Крестьянство на Балканах в XVII — середине XIX в.
М. М. Фрейденберг 382
III
ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
ИСТОРИИ ЕВРОПЕЙСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА
В ПЕРИОД РАЗЛОЖЕНИЯ ФЕОДАЛИЗМА
И ЗАРОЖДЕНИЯ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
Глава 20. Крестьянство в общественно-политической системе позд-
него феодализма
А. Д. Люблинская, В. Н. Малов 414
Глава 21. Классовая борьба крестьянства
Ю. Ю. Кахк, В. Н. Малов 437
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях XVI—XVIII вв.
А. В. Адо 449
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
Л. Н. Виноградова (3), М. М. Громыко (5), А. Я. Гуре-
вич (2), Н. И. Толстой (4) 490
Некоторые итоги изучения истории крестьянства в период разложе-
ния феодализма и зарождения капиталистических отношений
Ю. Л. Бессмертный, Ю. Ю. Кахк, В. Н. Малов 547
Источники и сокращения 556
Литература 359
Терминологический указатель 388
CONTENTS
Introduction 9
Yu. L. Bessmertny, J. J. Kahk, V. N. Malov
I
PEASANTRY IN WESTERN, SOUTH-WEST
AND NORTHERN EUROPE
Chapter wln?PaljP^°bl!3mS of Peasant History in Western, South- West and Northern Europe
A. D. Lublinskaya, V. N. Malov 16
Chapter 2. English Peasantry, the 16th to 18th Centuries
V. V. Shtokmar 32
Chapter 3. French Peasantry, the 16th to 18th Centuries
A. D. Lublinskaya 64
Chapter 4. Netherland Peasantry, the 16th to 18 th Centuries
V. E. Vozgrin 105
Chapter 5. Peasantry in the German Lands, West of the Elbe and in Austria, the 16th to mid-19th Centuries
V. E. Mayer 126
Chapter 6. Italian Peasantry, the 16th to 18th Centuries
V. S. Bondartchuk 147
Chapter 7. Peasantry in Spain and Portugal, the 16th to 18th Cen- turies
E. E. Litavrina 175
Chapter 8. Swedish Peasantry, the 17th to mid-19th Centuries 201
J. J. Kahk
Chapter 9. Finnish Peasantry, the 17th to mid-19th Centuries
E. V. Tarvel 212
Chapter 10. Norwegian Peasantry, the 17th to the beginning of the 19th Centuries
A. J. Gourevitch, J. J. Kahk II PEASANTRY IN CENTRAL, EASTERN AND SOUTH-EAST EUROPE 221
Chapter 11. Principal Problems of Peasant History in Central, Eastern
and South-East Europe V. A. Yakoubsky 234
Chapter 12. Polish Peasantry, the 16th to mid-19th Centuries V. A. Yakoubsky 248
7
Chapter 13. Peasantry in East-German Lands, the 16th to mid-19th Centuries J. J. Kahk 273
Chapter 14. Peasantry in Baltic Lands, the 17th to mid-19th Centu- ries J. J. Kahk 285
Chapter 15. Danish Peasantry, the 16th to mid-19th Centuries V. E. Vozgrin 294
Chapter 16. Russian Peasantry, the mid-17th to mid-19th Centuries V. A. Alexandrov 307
Chapter 17. Czech Peasantry, the 16th to mid-19th Centuries V. M. Alexeyev 354
Chapter 18. Peasantry in the Kingdom of Hungary and in the Princi- pality of Transilvania, the 16th to mid-19th Centuries V. M. Alexeyev 368
Chapter 19. Peasantry in the Balkans, the 17th to mid-19th Centuries M. M. Freidenberg 382
III
OF GENERAL PROBLEMS OF THE HISTORY OF EUROPEAN PEASANTRY AT THE TIME THE DECLINE OF FEUDALISM AND THE FORMATION OF CAPITALIST RELATIONS
Chapter 20. Peasantry Within the Socio-Political Structure of Later Feudalism A. D. Lublinskaya, V. N. Malov 414
Chapter 21. The Peasants’ Glass Struggle
J. J. Kahk, V. N. Malov 437
Chapter 22. Peasantry in the Bourgeois Revolutions of the 16th to
18th Centuries
4. V. Ado 449
Chapter 23. Spiritual Life of European Peasantry
L. N. Vinogradova (3), M. M. Gromyko (5), A. J. Goure-
vitch (2), N. I. Tolstoy (4) 490
Certain Results in the Studies of Peasant History at the Time of the
Decline of Feudalism and the Formation of Capitalist Relations
Yu. L. Bessmertny, J. J. Kahk, V. N. Malov 547
List of Sources and Abbreviations 556
Bibliography 559
Index 588
ВВЕДЕНИЕ
крестьянств'а эпохиП*АПП3яаВеРШаЮ^еМУ Периоду В ист°рии европейского
рестьянства эпохи феодализма. В это время идет разложение сЬеопаль
кяпитяли™ Va Смену ему наР0Ждается новый общественный строй -
ЛппмКЭК И ВСе пери„оды перехода от одной общественно-экономи-
ческой формации к другой, данный этап истории отличается особой
сложностью. Эта сложность проявляется не только в механизме указан-
ного перехода, осуществлявшегося в разных странах далеко не одинако-
во, но и в том переплетении, в котором на протяжении этого периода
выступали элементы старого и нового обществ. «Экономическая струк-
тура капиталистического общества,-подчеркивал К. Маркс в „Капита-
ле ,—выросла из экономической структуры феодального общества. Раз-
ложение последнего освободило элементы первого» (Маркс К Энгельс Ф
Соч. 2-е изд., т. 23, с. 727).
Переплетение феодальных и капиталистических элементов обусловли-
вало исключительно острую борьбу социальных сил, связанных с этими
разными общественными структурами. Ни в одной из европейских стран
силы феодализма не сдавали своих позиций без ожесточенной борьбы.
Сама эта борьба проходила в весьма многообразных формах. Наиболее
непосредственно противодействие развитию капиталистических элемен-
тов выражалось в тех препятствиях, которые создавали сеньориальные и
сословные привилегии и монополии, получавшие санкцию и поддержку со
стороны феодальных государств. Это противодействие было тем более
упорным и длительным, что феодальная государственная машина со-
хранялась в большинстве европейских стран на всем протяжении рас-
сматриваемого периода и лишь в отдельных из них, таких, как Нидер-
ланды и Англия, буржуазии удалось прийти к власти на относительно
раннем этапе генезиса капитализма. Уничтожение феодальной государст-
венности представляло поэтому историческую необходимость и условие
более успешного развития капитализма.
Однако, помимо отмеченного открытого противоборства, борьба между
старыми и новыми общественными отношениями проходила и в иных,
более сложных и скрытых формах. Объективный ход экономического раз-
вития заставлял дворянство приспосабливаться к росту товарно-денеж-
ных отношений, без чего оно не могло бы обеспечить свои нужды. В ре-
зультате деформировались многие традиционные формы экономических,
социальных и политических отношений. Так, перестраивались на новып
лад дворянские поместья, изменялась система эксплуатации крестьянст
ва, развивалась новая - переходная - форма политического господства
дворянства — абсолютизм. Подобные формы адаптации феодального гос-
подства к новым условиям сплошь да рядом были и формами разложе-
ния этого господства, обеспечивавшими тем не менее временное его про-
дление. Иными словами, процесс разложения феодализма не ыл в
течение рассматриваемого периода простым разрушением старой оощест
венной структуры. В немалой мере он предполагал включение в ®
элементов нового, которые подвергались при этом столь глу окон деср р
9
Введение
мацип, что, будучи генетически связаны с развитием капиталистических
отношений, они тем не менее могли превращаться в препятствия на пути
их дальнейшего развития. Поскольку это положение сохранялось до тех
пор, пока продолжалось господство феодализма, изменить его мог только
слом феодальной системы в целом.
Это, разумеется, не означало, что новое заявляло о себе в рассмат-
риваемый период только модификацией старого. Раннекапиталистические
(или полукапиталистические) формы эксплуатации возникали во всех
европейских странах, хотя и далеко не в одинаковой мере и не одновре-
менно. Они развивались и в городе и в деревне, причем иногда их гене-
зис шел в деревне даже быстрее, чем в городе.
Исторические условия для генезиса капитализма начали подготавли-
ваться уже в конце предшествующего исторического этапа — развитого
феодализма. Но лишь в начале рассматриваемого переходного периода
стали зримыми такие предпосылки возникновения капитализма, как пере-
растание имущественной дифференциации крестьянства в социальную и
обезземеливание части этого класса. В ряде европейских стран эти явле-
ния стали тогда же дополняться процессом так называемого первоначаль-
ного накопления, с особой силой сказавшегося на судьбах крестьянства.
В течение всего рассматриваемого периода именно крестьянство оста-
валось самым многочисленным общественным классом. Его огромная
историческая роль обусловливалась, однако, прежде всего тем местом,
которое оно занимало в производстве материальных и духовных благ,
и его значением в осуществлении перехода от феодализма к капитализму.
Рассматривая завершающий этап в истории европейского крестьянст-
ва феодальной эпохи, авторы данного тома стремились осветить самые
разные аспекты — агрикультуру, формы землепользования, систему экс-
плуатации земледельцев, внутреннюю структуру крестьянства, его вза-
имоотношения с другими классами и государством, его духовную жизнь
и т. д. Но стержнем анализа во всех случаях оставалось изучение из-
менений, вызванных разложением феодализма и зарождением капита-
лизма. Эти изменения анализируются не только в связи с действиехм
имманентных закономерностей исторического процесса. Они теснейшим
образом увязываются в нижеследующем изложении с активной социаль-
ной деятельностью крестьянства.
Социальная активность крестьянства сказывалась и в сфере прогрес-
са земледелия, и во влиянии на организацию сельскохозяйственного
производства, и в воздействии на политическую надстройку, и в области
духовной жизни. Классовая борьба крестьянства, приобретшая в течение
рассматриваемого периода никогда не виданные раньше масштабы и до-
стигшая своей кульминации в ходе буржуазных революций, сыграла по-
истине решающую роль во всей истории рассматриваемого периода.
Естественно, что все эти разные стороны жизни крестьянства и деревни
в целом находились в центре внимания авторов тома.
Сосредоточивая свое внимание на истории деревни, авторский коллек-
тив стремился в то же время всюду проследить ее тесную взаимосвязь
с городом. Объясняется это уже тем, что применительно к рассматрива-
емому периоду исторический процесс еще меньше, чем по отношению к
какому бы то ни было более раннему, поддается расчленению на Ч*1С™
«деревенскую» и чисто «городскую» сферы. Их теснейшая взаимоз в
симость пронизывает в течение исследуемого хронологического _
экономику, и политику, и культуру. Что же касается специально
са капитализма, то этот процесс самой своей сутью предполагал акт
10
Введение
шее воздействие, например, городских капиталов и городских потребно-
стей на преобразование сельского хозяйства и, наоборот, воздействие на
капиталистическую перестройку города, например, спроса на промыш-
ленные товары в деревне или же масштабов имеющихся в деревне ре-
сурсов рабочей силы. Если к тому же учесть, что уровень развития го-
родов и городского сословия мог существенно влиять на политику дво-
рянских государств, то станет понятным пристальное внимание, уделенное
роли города в ряде нижеследующих глав.
В течение рассматриваемого в томе периода развитие крестьянства в
разных европейских странах становится, с одной стороны, более общим
Нападение крестьян на дворянина. Гравюра Ганса Ульриха Франка. 1643
по своей главной сути, а с другой — более многообразным по формам,
в которых оно реально воплощалось. Чтобы оба эти момента могли полу-
чить адекватное выражение, в томе сочетаются региональный и общеев-
ропейский ракурсы анализа. Авторы стремились реализовать оба этих под-
хода по возможности во всех главах. В то же время общеевропейский
подход находит наиболее концентрированное выражение во вводных гла-
вах I и II частей тома, во всех главах III части (где на общеевропей-
ском материале анализируются такие ключевые проблемы, как место
крестьянства в общественно-политической системе позднего феодализма,
классовая борьба крестьянства, роль крестьянства в буржуазных револю-
циях, особенности духовной жизни крестьянства), так же как и в заклю-
11
Введение
чительном разделе тома «Некоторые итоги изучения истории крестьянст
ва в период разложения феодализма и зарождения капиталистических
отношений». Региональный же подход ярче всего воплощается в страно-
ведческих главах, составляющих ядро I и II частей тома. F
При реализации регионального подхода страноведческий материал
анализировался с учетом известного тезиса основоположников марксизма-
ленинизма об определенном дуализме в аграрном развитии Европы рас-
сматриваемого периода. Этот дуализм выражался в различиях аграрной
эволюции, с одной стороны, в Западной. Юго-Западной и Северной Ев-
ропе, с другой — в Центральной, Восточной и Юго-Восточной. В первом
из этих ареалов процесс разложения феодального строя происходил
раньше п быстрее, чем во втором, и сопровождался интенсивным зарож-
дением капиталистических отношений; этому способствовали здесь успеш-
ные буржуазные революции, иногда — радикальные реформы. Во втором
из указанных ареалов феодальные производственные отношения разлага-
лись медленнее, здесь возникали особенно многочисленные и жизне-
стойкие формы приспособления феодальных хозяйств к новым условиям
(в том числе барщинно-крепостнические); лишь после длительного и му-
чительного для народных масс развития и в результате тяжелой и упор-
ной классовой борьбы правящий класс соглашался здесь на постепенные
реформы, осуществление которых затянулось порою до середины XIX в.
Ни один из двух названных ареалов не был вполне однородным.
Внутри каждого из них можно выделить ряд подтипов аграрного разви-
тия, реализовывавшихся в большей или меньшей группе соседних стран
(«регионах»). Для Западной, Юго-Западной и Северной Европы к глав-
ным критериям при выделении этих подтипов были отнесены наиболее
существенные особенности развития капиталистических отношений в де-
ревне: мера их становления, их роль в дворянском и крестьянском хо-
зяйстве, их соотношение с традиционными докапиталистическими форма-
ми эксплуатации крестьянства, степень устойчивости мелкого крестьян-
ского хозяйства и возможность образования в нем накоплений (в тесной
связи с хозяйственной специализацией того или иного региона, а также
в связи с наличием или отсутствием законодательных препятствии к обез-
земеливанию крестьянства).
Опираясь на эти критерии, в названном ареале можно выделить в
качестве классического подтипа тот, который имел место в Англии, Се-
верной Франции и Северной Италии. Здесь к концу данного периода
всего сильнее обособляются земельный собственник, получающий рен-
ту, п капиталист, получающий прибыль, и буржуазные отношения в
деревне приобретают вполне отчетливую форму. Четыре других региона,
выделенные на основе указанных критериев, составляют, во-первых, и-
дерланды, во-вторых, Средняя и Южная Италия, Испания и Южная
Франция, в-третьих. Западная Германия и Австрия и, в-четвертых,
Швеция, Норвегия, Финляндия (см. подробнее гл. 1).
Для Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы вн^трен
типологизация строилась с учетом того, насколько выражена ы л а в
или иной стране тенденция к возобладанию барщинно-крепо ^vrTV_
(или оброчно-крепостнической) системы хозяйствования, котор , _
чи противоречивым по своей сути явлением, сопутствовал р
феодального базиса и в то же время консервировала его ( • ’ ь
Кроме того, в качестве критериев типологизации здесь, у с[^стемь1 в
факторы, определявшие специфику поместно-крепост ближнего или
разных странах: характер рыночных связей (преобладание ближнего
12
Введение
удаленного рынка, степени
сов внутренней колонизаций действен JoeT°B“e Крестьян)’ широта ресур-
го аппарата принуждения ’ ДСлот ! государственного и вотчинно-
здесь можно считатТ КялтХ бТСТвевно «классическим» регионом
Польшу и Восточную ПрибалХК°е °°береЖЬеЛ°СТ0ЧН0Й Г«Р*ан™
ское хозяйство получило наиболрр ’шпп крупное барщинно-крепостниче-
представляет PocchhTkoScohS Отдельный регион
хозяйств (ориентировавшихся на ВИ1™«и ?а е типы крепостнических
же мелкокрестьянские “озяйстм (ГХпь ИЛИ внешний„ Рынок) • в ™к-
иш для ЭКСПЛуатации) и в которой существовал’огромный^овд^свобод-
Чехи^ Венгпия3авосИ Земель’ Два «ругих Региона составляли, во-первых,
пт ™ ’ Венгрия, восточные земли Австрии, Саксония и Бранденбург во-
вторых, Балканы, обособлявшиеся еще и тем, что - если исключить ду-
наискпе княжества крепостническая система складывалась здесь не
столько де-юре, сколько де-факто, вследствие того что османский военно-
деспотпческии режим фактически привязывал крестьянина к его общине
и осуществлявшим над ней патронат феодалам (заметим, однако, что ти-
пологическая характеристика данного региона нуждается в дальнейшем
изучении).
Разграничивая два указанных ареала, следует, однако, иметь в виду
неизбежную схематичность и условность указанного деления. Ибо геогра-
фические границы между этими двумя ареалами не были четкими, в по-
граничных зонах имело место взаимопроникновение двух типов феодаль-
ного хозяйства, для некоторых стран (Австрия, Швеция, Чехия) была
реальной проблема выбора одного из двух путей развития ‘.
Отмеченные региональные особенности аграрного строя и развития
крестьянства в период перехода от феодализма к капитализму подра-
зумевали и хронологическую асинхронность процесса. Эту асинхронность
лишь отчасти компенсировало взаимовлияние отдельных стран и возник-
новение международного рынка. Поэтому, чтобы обеспечить стадиальную
сопоставимость явлений, относившихся к разным регионам, авторам приш-
лось — как и в первых томах настоящего издания — отказаться от еди-
ных хронологических рамок для разных регионов. Начальной хронологи-
ческой гранью для стран Западной и Центральной Европы сложит
XVI век, для стран Северной и Восточной Европы - в большинстве слу-
чаев XVII век. Конечный рубеж изложения определяется по времени
решающих успехов капиталистического преобразования деревни. Соот-
ветственно история крестьянства доводится в нашем томе в большинстве
стран Западной Европы до конца XVIII в., а в остальных регионах
включает еще и ту или иную часть XIX в. Учитывая, однако, особое
своеобразие XIX в., тесно связанного с явлениями и процессами более
поздней, чем изучаемая в настоящем издании, эпохи, авторы 0ГРав1™-
вались при освещении истории крестьянства в этом столетии лишь ха
рактеристикой наиболее существенных вех. явтлпы стпе-
При рассмотрении всех затрагиваемых в томе “Р?бле«
мились учесть достижения советской и прогрессивной зарубежной ис
риографии. Особенно широко были использованы исслеДов”елуВр®нЫх
ные и теоретические обобщения, содержащиеся в ^Р5„ - л Pg qe.
советских историков старшего поколения, как С. Д. Сказкин, л. в.
1 Хотя в региональных разделах тома ^^графические районы не
пой и ^«"^"“^Хд.ию достаточгюго освещения из-за ограниченности объема
“мГ^’же^х^оТта^чиКученвости в советской историографии.
а в остальных регионах
aillj TV - --------- .
связанного с явлениями и процессами оолее
13
Введение
репнин, Б. Ф. Поршнев, А. Д. Люблинская. (Не дожив, к сожалению, да
завершения работы над томом, А. Д. Люблинская, долгое время возглав-
лявшая авторский коллектив, успела, однако, подготовить ряд разделов,
включенных в нижеследующий текст.) Авторы смогли также опираться
на труды других советских историков и историков-марксистов социали-
стических стран, внесших большой вклад в разработку проблем перехо-
да от феодализма к капитализму. Были использованы п работы многих
западных историков, взгляды которых всюду, где это было необходимо,
подвергались критическому анализу с позиций марксистско-ленинской
науки. Опираясь на вновь накопленные конкретно-исторические данные
и собственные исследования, авторы стремились заново переосмыслить
весь имеющийся фактический материал и интерпретировать его в соот-
ветствии с учением об общественно-экономических формациях 2.
*
Как уже отмечалось в Предисловии к настоящему изданию, своим замыс-
лом и началом разработки оно обязано усилиям плеяды выдающихся со-
ветских ученых во главе с С. Д. Сказкиным и Л. В. Черепниным. После
возобновления в 1980 г. работы над данным трудом, она осуществлялась
под руководством Главной редакции и редколлегий томов в рамках со-
зданной в Институте всеобщей истории АН СССР Группы по подготовке
«Истории крестьянства в Европе». Руководитель группы — заместитель
главного редактора трехтомника д. и. н. Ю. Л. Бессмертный, члены груп-
пы: д. и. н. А. Я. Гуревич, к. и. н. В. Н. Малов, к. и. н. Л. П. Репина;
С. И. Лучпцкая; в работе группы принимали также участие к. и. н.
В. И. Буданова; 3. С. Чертина; Ю. Р. Ульянов, Е. А. Тушина.
2 В связи с кончиной в период подготовки тома к печати В. В. Штокмар и
В. Е. Майера, редакционная работа по принадлежащим им главам 2 и 5 была про-
делана. соответственно, Л. П. Репиной и Ю. Л. Бессмертным. Бригадиры тома
С. И. Лучицкая и Е. А. Тушина, библиография составлена Е. А. Тушиной, список
источников и сокращений — С. И. Лучицкой, иллюстрации подобраны Ю. Р. Улья-
новым.
I. Крестьянство
Западной, Юго-Западной
и Северной Европы
ГЛАВА 1
ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ КРЕСТЬЯНСТВА
ЗАПАДНОЙ, ЮГО-ЗАПАДНОЙ И СЕВЕРНОЙ
ЕВРОПЫ
Характерные новые черты истории крестьянства Западной Юго-Запад
ной и Северной Европы изучаемого периода были связаны’ с процессом
первоначального накопления, усиливавшим уже имевшиеся предпосылки
к складыванию в рамках феодальной формации отношений нового, бур-
жуазного типа. «Экспроприация земли у сельскохозяйственного произво-
дителя. крестьянина, составляет основу всего процесса» (Маркс К.
Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 728). Формы и методы экспроприа-
ции могли быть различными в зависимости от ситуации в каждой от-
дельной стране, и лишь в Англии они приобрели вид прямого насильст-
венного сгона держателей феодалами с последующей организацией круп-
ных товарных овцеводческих, а затем и земледельческих хозяйств.
В других странах главным рычагом постепенной экспроприации кре-
стьян стала фискальная система. Государственные налоги сильно воз-
растали с ростом военных расходов, связанным с переходом от феодаль-
ных ополчений к профессиональным армиям, с постоянным совершенст-
вованием вооружения. Усиление фискальной эксплуатации в особенности
стимулировалось и обусловливалось развитием системы государственного
кредита. Капиталы, накопленные в сфере торговли и ростовщичества,
позволили казне быстро мобилизовать необходимые финансовые ресурсы,
но расплатиться с кредиторами можно было только путем завинчивания
налогового пресса. Так «налоговая система стала необходимым дополне-
нием системы государственных займов» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд., т. 23, с. 766). Для крестьян усиление налогового гнета означало
не только рост поборов вообще, но и, что очень существенно, рост по-
боров в их денежной форме (это особенно остро ощущалось в таких
экономически отстававших странах, как Норвегия и Швеция, где пере-
ход к широкому денежному налогообложению вообще был новшеством
XVI—XVII вв.). Соответственно усиливалось влияние товарно-денежных
отношений на крестьянское хозяйство, положение мелкого крестьянства
становилось более шатким, имущественная дифференциация в крестьян-
ской среде все чаще дополнялась социальной.
Тем не менее связь между экспроприацией непосредственных произво-
дителей и развитием капиталистических форм производства не оыла
автоматической. Степень пауперизации повсюду превышала реальные
возможности капиталистической реорганизации экономики. Как показы-
вает пример Испании и Италии XVI—XVII вв., этот разрыв мог оыть
очень большим и тогда процесс первоначального накопления ооорачп
вался прежде всего своей деструктивной стороной, вызывая кризисные
явления в экономике. о .гп
В то же время нужно учесть, что вплоть до эпохи промышленного
переворота развитие капиталистических форм производства в Г°Р
только не было фактором, способным радикально выт^®пт й‘ману.
промыслы, но и само нуждалось в них как в базисе> р как тек_
фактуры (особенно в такой ведущей отрасли пром“ земледельцев,
стильная). Мануфактура создавала «новый класс мелких
для которых обработка земли является л ш
16
Глава I. Основные проблемы
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 758). В других случаях
соотношение промышленного и земледельческого труда крестьянина было
более равномерным: крестьянин летом работал в своем хозяйстве, а зим-
ние месяцы трудился на скупщика. Переход крестьян к постоянной рабо-
те в системе рассеянной мануфактуры был, таким образом, не только
показателем их стесненного материального положения, но и средством
борьбы против угрозы разорения, за сохранение мелкого крестьянского
хозяйства— средством зачастую успешным. Вместе с тем такого рода
включение крестьян в сферу товарно-денежных отношений создавало их
зависимость от промышленной конъюнктуры, а в будущем, с переходом к
Спор между бедными и богатыми крестьянами.
Гравюра неизвестного художника к произведениям Петрарки.
1519—1520 гг. Германия
фабричному производству, этот обширный слой сельского населения ока-
зывался перед перспективой раскрестьянивания.
Возникновение капиталистических отношений в деревне происходило
в разных странах с разной степенью интенсивности, причем, как прави-
ло, даже в пределах небольшой страны отдельные провинции были за-
тронуты этим процессом неодинаково. Имели значение близость пли от-
даленность рынка для сбыта сельскохозяйственной продукции, наличие
удобных путей сообщения, степень продуктивности земли, особенности
социальной структуры деревни, уровень феодальной эксплуатации, раз-
мер государственных налогов, степень политической стабильности и т. д.
При всех этих различиях была одна важная черта, характерная для
всех стран данного ареала: повсюду формы лично наследственной зави-
симости крестьян либо отсутствовали, либо во всяком случае не играли
определяющей роли в масштабе всей страны; освобождение крестьян,
подробно охарактеризованное в предыдущем (втором) томе, расширило
17
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
их правовые возможности и стимулировало паспоостпяи»»™
частнособственнических отношении. Эта свободГХтьян (означав
и «свободу» их разорения) была важным фактором, определявшим Л”
становку эпохи наступления «капиталистической эры» У Маркс К Эн
гельс Ф. Соч. 2-е пзд., т. 23, с. 728). кварке П., Эн-
Уже в эпоху развитого феодализма имущественное расслоение кп₽
стьянства достигло в некоторых странах значительного уровня Начиная
с XVI в. этот процесс стал приобретать новое качество. Феодальное
крестьянство постепенно распадалось на два новых класса, будущие ком
поненты будущего буржуазного общества,-сельскую буржуазию и сель’
скип предпролетарпат. Подобно тому как это происходило в промыш
ценности, эксплуататорский класс, количественно малочисленный сфор-
мировался быстрее и обрел ко времени буржуазных революций свою
экономическую и идеологическую силу, тогда как классу эксплуатируе-
мому предстояло развиться в пролетариат, промышленный и сельский,
лишь на гораздо более высоком экономическом и политическом уровне
буржуазного общества.
Сельская буржуазия — это в первую очередь капиталистические фер-
меры п наиболее зажиточные крестьяне. Как правило, их крупные по
размерам хозяйства имелись только в областях, особо благоприятных для
развития товарного земледелия п скотоводства. Хозяйства среднего раз-
мера (для каждой области этот размер был более или менее стабилен)
встречались гораздо чаще; практически в каждой территориальной еди-
нице — маноре, сеньории, приходе, деревне — их было по нескольку.
Однако даже в крупных хозяйствах наемный труд, постоянный и вре-
менный, не исключал семейного труда. Необходимо отметить, что у круп-
ных фермеров движимый капитал был настолько значителен, что отне-
сение их к собственникам совершенно правомерно даже в тех случаях,
когда онп вели хозяйство не на своей, а на арендованной земле.
Средние крестьяне, если они не разорялись и не выбивались в раз-
ряд сельских богатеев, эволюционировали в тот низший слой мелкой
буржуазии, для которого характерно сочетание черт труженика и соб-
ственника. Эта эволюция определялась возраставшей товарностью их
хозяйства, сочетавшейся в некоторых областях с возраставшей же спе-
циализацией, в силу чего нередко почти вся продукция мелкого хозяй-
ства (в особенности винодельческого, огородного, садоводческого и т. д.)
поступала на рынок; тогда крестьянин становился покупателем хлеба. Для
этого социального слоя было характерно совмещение (разное по масшта-
бам) сельского хозяйства с ремесленным трудом на городского купца-
скупщика.
Формально в разряд мелких хозяев можно зачислить и деревенских
бедняков, ибо они, даже утратив пашню, продолжали владеть каким-то
«хозяйством»: имели дом, огород, несколько лоз или фруктовых деревьев,
две-три головы мелкого скота, птицу. Однако главным источником и
существования была заработная плата, причем они получали ее не т°л
ко от купца-мануфактуриста. Именно они становились батраками и
денщиками на фермах капиталистических арендаторов, в хозяйствах
гатых крестьян или в имениях горожан-землевладельцев. РОТткгклго
Источником формирования как сельской буржуазии, так пз
предпролетариата являлось в основном само крестьяне!• сеЛьско-
этого правила было много исключений. Разумеется, мо города
го населения выражалась в ту эпоху главным образом ‘°™
безземельных крестьян и сельских пауперов. Но и в д р
18
Глава 1. Основные проблемы
из города разные социальные элементы поппПИ=»т„0
буржуазии, и бедноты. Кроме того часть накопЛ - ₽ЯДЫ и сельско®
могла уходить-и реально уходилк -в n>ZК₽УПН°Г° ферме₽а
новей возможность заняться там торговлейРппибмЛ дному из его сы'
На этом уровне при наличии денег бХ^ РвМеСЛ0“ ИТ'Д
достаточно легко. Но все подобные явления, отнюдь не будуХданиады
ми, не отменяли правила: в основном городской капитал служил для
приобретения земли, т е. формировал нового земельного собственника
а фермер вырастал из богатого крестьянина. ’
Большое значение для судеб крестьянства в XVI-XVIII вв. имела
эволюция дворянского класса. Ключевым в этом плане был вопрос а
способах адаптации дворянства к новой обстановке, связанной с рас-
пространением товарно-денежных отношений и соответственно с возрос-
шей потребностью в деньгах. Мы остановимся лишь на тех способах
адаптации, которые непосредственно затрагивали дворянско-крестьянские
отношения; разумеется, все они могли встречаться, в различных соотноше-
ниях и сочетаниях, в практике одного и того же феодала.
Одним из путей, по которому мог пойти и зачастую действительно
шел феодал в отношениях с зависимыми от него крестьянами-держате-
лями, была сеньориальная реакция. Феодал стремился ухудшить условия
держания: перевести держания одной юридической категории в другую,
менее выгодную для крестьян, сократить срок держания, увеличить нор-
мы платежей, ввести новые поборы и т. п. Как правило, для всего этого
требовалось доказать (здесь прилагала свое старание сеньориальная
юстиция), что новые сеньориальные порядки некогда уже существовали,
но были забыты. Этот путь непосредственно сталкивал притязания сеньо-
ра с владельческими правами крестьян на их держания. Успех сеньоров
зависел от того, насколько традиция укрепила эти права (например, пра-
ва французских цензитариев были гораздо более прочными, чем англий-
ских копигольдеров), насколько феодалы могли рассчитывать на содейст-
вие местных государственных судебных органов. Препятствием же по-
всюду была сила традиции, которую хорошо умели использовать
крестьяне.
Если феодал имел дело не с держателями, но с мелкими крестьяна-
ми-арендаторами, его возможности были, разумеется, гораздо более ши-
рокими. Решительное преобладание аренды над держанием было харак-
терно для Италии, Испании; фактически статус арендаторов имели
зависевшие от частных владельцев крестьяне Скандинавских стран. Ост-
рая нужда мелких крестьян в земле позволяла феодалу постоянно
ужесточать условия аренды. Только в условиях восстановительных пе-
риодов после тяжелых хозяйственно-демографических кризисов, когда
нужно было заново осваивать заброшенные земли, условия мелкой арен-
ды могли временно измениться к лучшему. Хищническая эксплуатация
феодалом мелких арендаторов разоряла крестьян, не создавая даже и за
паточных форм капиталистического хозяйствования на землях феодала.
Еще одним средством приспособления феодалов к новым условия»
было использование своих привилегий для прямого паразитирования на
развивающихся товарно-денежных отношениях. Наиболее выг
статьями сеньориальных доходов становились именно те, которые
вали такую возможность: сборы с купли-продажи КР®СТЬ”®С^ . п0_
ний, ярмарочные, дорожные, мостовые сборы и т. п. скл ч ♦ и
ходным стало и обладание лесом: помимо спроса на стр ь д0
пиломатериалы, древесина имела особое значение как то
19
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
перехода промышленности на каменный уголь. Феодал-лесовладелец
даже сам не становясь промышленником, получал большие доходы от
сдачи леса в аренду; именно поэтому феодалы так стремились к округ-
лению своих лесов за счет лесов общинных. Не следует забывать и о том
что феодал для крестьянина зачастую выступал в роли заимодавца-ро-
стовщика.
Все вышеперечисленные способы реагирования класса феодалов на
меняющуюся действительность вовсе не означали его обуржуазивания
но лишь адаптацию, способствовавшую сохранению феодальной форма-
ции. Однако некоторые слои господствующего класса действительно
были способны хотя бы частично обуржуазиться, эксплуатировать свои
земельные фонды капиталистическим или полукапиталистическим обра-
зом, делая определенные инвестиции ради расширения производства и
стремясь к получению прибыли. Правда, этот очень значительный пере-
лом в методах хозяйствования п психологии дворянства чаще всего был
связан с переменами в составе самого господствующего класса, с появ-
лением так называемого нового дворянства.
В XVI—XVIII вв. не только крестьянские, но и дворянские земли
приобрели значительную мобильность. Низшее дворянство во многих слу-
чаях не могло удержать за собой свои земли, закладывая, а затем и про-
давая их горожанам. Последние приобретали не только дворянские, но и
крестьянские земли и, становясь землевладельцами, перенимали те или
иные черты дворянского образа жизни, а нередко и целиком одворяни-
вались. В ходе этого процесса были восстановлены земельные владения
дворянства в целом; новые дворяне экономически и социально усилили
этот класс. Созданные новыми дворянами поместья зачастую станови-
лись организационной основой для ведения крупного капиталистического
хозяйства. Крестьянство же многих областей (как правило, экономиче-
ски самых развитых) оказалось во власти новых господ. Расширение и
обновление дворянского землевладения стало гибельным для самых мало-
мощных крестьян, утративших в связи с этим свои пашнп; богатым же
земледельцам новые собственники помешали увеличить их земельные
владения за счет обедневших односельчан.
Капиталистическая перестройка земледелия новыми дворянами в наи-
более чистом виде проходила (в том, что касается в особенности зерно-
вого хозяйства) через создание крупных ферм, ориентированных на про-
изводство товарной продукции. Для этого требовалось широкое земельное
переустройство. Новые собственники скупали участки разорявшихся
крестьян, объединяли их, перегруппировывали посредством обмена —
п в результате на месте былой чересполосицы возникали компактные,
рационально организованные фермы, которые и сдавались в аренду сель-
ской верхушке или городским «денежным людям». Порожденная экспро-
приацией мелкого крестьянства, такая аренда сама ускоряла процессы
социальной дифференциации, поскольку для функционирования крупной
фермы было необходимо обеднение массы крестьянства, создававшее кад-
ры наемных сельских рабочих.
В итоге подобного переустройства возникает классическая для оур-
жуазного общества ситуация обособления земельного собственника, по-
лучающего ренту как вычет из прибавочной стоимости, и капиталиста-
фермера, получающего прибыль (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.,
т. 25, ч. II, с. 349, примеч. 42а; т. 26, ч. II, с. 169). Наиболее ради-
кальным способом этот путь был пройден в Англии. «Английские уело
вия — единственные условия, в которых адекватно развилась современная
20
Глава 1. Основные проблемы
собственность на землю, т. е. собственность на землю, видоизмененная
капиталистическим производством» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.,
т. 26, ч. II, с. 257).
Вопрос о генезисе капиталистической аренды, ее формах и отличиях
от докапиталистической мелкой аренды имеет большое теоретическое
значение. Остановимся прежде на денежной аренде.
Для богатого крестьянина возможность расширить свое хозяйство,
е вести его на значительных площадях с применением наемного тру-
па и сбытом на рынок почти всей продукции, была связана не столько с
покупкой земли, сколько с арендой, не требовавшей немедленного и
Водяная мельница.
Гравюра П. Галля по рисунку Яна ван дер Страата. Ок. 1550 г.
Доставка зерна, помол, взвешивание; тут же ведется учет полученных за помол
денег для сеньора — владельца мельничного баналитета

большого расхода на покупку земли; при этом исходный движимый ка-
ников ВКЛаДывался лишь в живой и мертвый инвентарь и в найм работ-
Арендатор начинал свое дело на таких укрупненных площадях (рас-
положенных к тому же зачастую не чересполосно и на лучших в округе
почвах), которые он был не в состоянии купить либо из-за высокой
цены, либо из-за формальных запретов (церковь не имела права прода-
вать свою землю). Крупная аренда была почти целиком товарной. Число
крупных фермеров всегда и везде было невелико; оно увеличивалось
сколько бы то ни было заметным образом либо при исключительных
обстоятельствах (секуляризация церковных земель, освоение новых
площадей и т. п.), либо в процессе «собирания» новыми землевладельца-
21
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
ми крестьянских участков и мелких дворянских имений. Когда подобные
новые поместья оказывались сформированными, на них «садились» феп
меры, старавшиеся в дальнейшем, при перезаключении договоров, не вы-
пустить их из рук. После того как вне пределов подобных ферм’ остава-
лись лишь чересполосные земли немногочисленных крестьян и плохие по
качеству мелкие крестьянские участки, число крупных ферм в данной
округе надолго становилось стабильным. Соответственно почти не из-
менялось и число крупных фермеров, потому что дробление больших
ферм было невыгодно как для земельных собственников, так и для
арендаторов. Во многих случаях рента, уплачиваемая за подобные фер-
мы, приобретала черты дифференциальной ренты I, поскольку именно в
хозяйствах этого типа были наилучшие по плодородию почвы и фермеры
легко сбывали свою товарную продукцию в ближние крупные и средние
города. Что касается дифференциальной ренты II, то систематическое
повышение интенсификации земледелия было в ту пору редким явлени-
ем, характерным лишь для некоторых провинций Нидерландов. Необходи-
мо добавить, что в абсолютных цифрах размеры крупных ферм сильно
варьировали в зависимости от местных условий и интенсивности тина
хозяйства даже в пределах одной страны. Характерно, что собственная
земля крупного фермера — если она существовала — была зачастую очень
мала и не играла роли в его хозяйстве. Он, в свою очередь, сдавал ее
в аренду своим односельчанам.
В некоторых районах Англии, Северной Франции и других стран ка-
питалистическая аренда приобрела уже черты такого сельскохозяйствен-
ного предпринимательства, при котором труд арендатора (или его уп-
равителя) выражался лишь в организации работ и в контроле над наем-
ными работниками.
Товарность фермы средних размеров (площадь ее также колебалась
довольно значительно) была ниже. Черты капиталистической аренды по-
добная ферма приобретала лишь в случаях специализации в высокотовар-
ных отраслях сельского хозяйства. Эта аренда носила преимущественно
потребительский характер, и при ней преобладал семейный труд. Поден-
щики нанимались на время уборки или для каких-либо специализирован-
ных работ. Нередко арендованная земля являлась дополнением к собствен-
ной земле крестьянина, составляя часть земельного фонда, на котором он
вел хозяйство; могло быть и так, что основную часть земельного фонда
составляли арендованные площади. В обоих случаях крестьянин получал
совокупный продукт своего труда и мог маневрировать с уплатой ренты
в зависимости от обстоятельств.
Экономическое значение мелкой аренды могло быть очень разным,
в зависимости от того, была ли она лишь средством обеспечить сущест-
вование мелкого крестьянского хозяйства, средством постепенного созда-
ния выбивающимся в предприниматели средним крестьянином из несколь-
ких «лоскутков» земли своего хозяйственного комплекса (о чем мы еще
скажем ниже) или же средством расширения хозяйства богатого ферме-
ра, опирающегося на уже сложившуюся крупную ферму. Численно преоб-
ладала, разумеется, мелкокрестьянская аренда, вызванная чаще всего
малоземельем и безземельем и не только не имевшая капиталистических
черт, но и бывшая основой кабальной эксплуатации арендатора. При
всем том товарность мелких хозяйств на арендованной земле варьирова-
ла в самом широком диапазоне. Виноделы и огородники продавали свою
продукцию почти целиком, в то время как арендатор пахотного участка
трудился с целью добыть хлеб для себя и своей семьи, а продавал поро
22
Глава 1. Основные проблемы
сят, ягнят, птицу и т. п.; уплачиваемая ,им денежная прпт л
таким образом на собственной, а не на арендованной земле Добывалась-
Денежная форма арендной платы сосуществовала с издольной
(испольщиной), которую можно рассматривать как переходную кТа™
талистическои ренте (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд т 25 „ o'
с. db/J. В основе испольщины лежит совладение лвижитХ™’
собственника земли и арендатора. Каждая из сторон вноси” свою Голо-
вину (или иную долю) живого и мертвого инвентаря и денег на оплату
наемных работников, ремонт построек и т. д. Собственник дает землю
арендатор - труд свои и своей семьи. Получаемая продукция делится в
-своей натуральной форме пополам или в иной пропорции. Затем обе сто-
роны реализуют ее по своему усмотрению.
Испольщина обладала большим разнообразием не только в определе-
нии долей сторон. В противоположность фиксированной денежной арен-
де, при которой арендатор занимался возделыванием зерновых культур
и скотоводством либо специализировался на виноделии, овощеводстве или
садоводстве, испольщик вел, как правило, поликультурное хозяйство. По-
этому ареал испольщины почти совпадает с территориями средиземно-
морской традиционной поликультуры, при которой зерновые, виноград,
оливковые и плодовые деревья возделываются на одних и тех же пло-
щадях, а скот перегоняется с предгорий на горные пастбища и обратно.
Такая поликультура сама по себе не мешала бы высокой товарности хо-
зяйства и, следовательно, денежной форме арендной платы. Однако про-
дукция виноделия, оливководства и садоводства в гораздо большей мере,
чем урожаи зерновых, зависела от метеорологических условий. Годы ка-
тастрофических неурожаев хлебов, когда зерна едва хватало на семена,
бывали довольно редким явлением, в то время как гибель виноградников,
оливковых либо фруктовых деревьев, не говоря уже об эпизоотиях, слу-
чалась гораздо чаще и разом лишала земледельца той или иной части его
продукции. Цикличность подобных явлений не могла быть определенной,
поэтому сроки испольных договоров, определявшиеся обычно двухполь-
ным севооборотом, обладали большим разнообразием, чем при договорах
с фиксированной денежной платой за аренду.
Определение издольной аренды как переходной к капиталистической
имеет не только логические, но и известные исторические основания.
Крупные хозяйства испольщиков, так же как и капиталистические фер-
мы, могли возникать в результате собирания земель разорявшихся мел-
ких крестьян и создания укрупненных комплексов. Конечно, в областях
преобладания испольщины степень расслоения крестьянства была мень-
ше; крестьянская верхушка была гораздо менее зажиточной, чем в об-
ластях денежной аренды, и потому менее способной попти на риск
фиксированных денежных платежей. Однако известны как случаи по
степенного перехода от испольщины к настоящей фермерской аренде в
некоторых пограничных с зоной денежной аренды ооластях в результат
их успешного экономического развития (например, в ^гундии
XVIII в.), так и, наоборот, факты временного перехода от ФеРмеР™0И
аренды к испольщине в условиях хозяйственно-демографических кри •
И все же в подавляющем большинстве случаев «"Хмто^воз-
застойной формой аренды, почти не оставлявшей Д Ркомасштабная
можностей выбиться в настоящие предприниматели
капиталистическая перестройка земледелия (как в опЯ1П.иионной систе-
те в XVIII в.) была связана не с трансформацией традиционной
мы испольщины, а с ее насильственной ломкой.
23
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
Поликультурное хозяйство испольщика велось, как правило на спар
нительно небольших площадях с преобладанием семейного труда нап
наемным и имело преимущественно потребительский характер- прав па
потребительский характер хозяйства для арендатора не препятствовАп
товарности доли продукции, получаемой собственником. ал
Устойчивость хозяйства испольщика во многом зависела от заинтепе
сованности в этом собственника, поскольку именно у него были более
или менее свободные средства, которыми можно было «подправлять»
или иные недостачи в хозяйстве. Используя наемный труд лишь в не-
больших размерах, испольщик почти не имел возможности накопления
его экономическое положение в лучшем случае оставалось неизменным’
а в худшем — деградировало, и ему зачастую приходилось оставлять
аренду.
Испольщина нередко имела существенные черты феодальной ренты:
подчас арендатор нес дополнительные повинности чисто феодального ха-
рактера, признавал власть хозяина как сеньора, постоянно находился под
его жестким контролем в том, что касалось способа хозяйствования. Не-
устойчивость положения псполыцика вела зачастую к тому, что он попа-
дал в долговую кабалу к своему хозяину, который тогда забирал себе
долю продукции, далеко превышавшую его реальный вклад в ведение хо-
зяйства. Если кредитором крестьянина становился зажиточный горожа-
нин (например, скотовладелец, сдававший в аренду рабочий скот), то
именно он мог постепенно превращаться в фактического предпринимате-
ля, а испольщик — в основного сельскохозяйственного рабочего.
Развитие аренды сыграло важнейшую роль в процессе классового
расслоения деревни. Часть имущего крестьянства смогла использовать
аренду для относительно быстрого накопления движимого капитала. При
наличии благоприятных условий выходцы из этой среды пополняли ряды
земельных собственников или оптовых торговцев сельскохозяйственными
продуктами. Мелкая и мельчайшая, «нищенская» аренда удерживала
бедняков в деревне и тем самым сохраняла кадры наемных рабочих —
батраков и поденщиков — для тех же крупных фермеров. Благодаря
аренде среднее крестьянство могло во многих случаях восполнить недо-
статочность своих земельных площадей.
Другим важным следствием развития аренды было подтачивание си-
стемы феодальных держаний. Арендаторы не имели на арендуемую
землю никаких владельческих прав, не могли ее отчуждать и были, как
правило, стеснены даже в чисто хозяйственном ее использовании. Аренда
была своего рода «антидержанием», и ее распространение за счет держа-
ний подкрепляло процесс складывания полной собственности на землю
именно у собственника.
Вместе с тем — ив этом тоже проявлялась специфика эпохи — все
формы капиталистической и полукапиталистической аренды существова
ли «в феодальном окружении». Если арендатор располагал еще и своей
землей (что было повседневным явлением), то он был одновременно дер
жателем — со всеми вытекавшими из этого положения правами на землю
и обязанностями феодального типа. Лишь на крупных фермеров
двойственность положения не оказывала значительного воздеистви »
скольку их хозяйственная деятельность почти целиком осуществ
именно на арендованной земле, уже «очищенной» от держателей l
ПОВИННОСТЯМИ. „тготтлсг лттпо-
Таким образом, крестьянин-арендатор сплошь и Р^^^^Хской)
временно плательщиком капиталистической (или полукапи
24
Глава 1. Основные проблемы
и феодальной ренты. Важно подчеркнуть что п
их формах еще носила в себе феодальные ч пш иРеНДа во всех сво-
даже в. казалось бы, вполне капиталистической Х МОЖно отметить
областей Англии. О феодальных чертах испольноймых Р«»»итых
минали. аии ‘
Двойственность подобного рода вообще составляла одну
ненших черт исследуемой эпохи. Конкретно она воплощалась
различных переходных форм хозяйства, где черты ново™ t Л»
плетались порой самым причудливым образом. Формировались
ветствующие смешанные социальные типы и структуры
них проявляли способность к бо- 1
аренды мы уже упо-
1 одну из характер-
В Обилии
и старого пере-
---------и соот-
причем одни из
лее или менее динамическому раз-
витию, а другие оказывались на
тот или иной срок в застойном со-
стоянии. Богатство таких переход-
ных конкретных форм представле-
но в страноведческих главах пер-
вой части нашего тома.
Накопление элементов новых
качеств не сопровождалось пол-
ным исчезновением старых черт,
но постепенно изменяло удельный
вес компонентов этого симбиоза.
Новое заступало место старого,
стесняло его «нормальное» суще-
ствование. Оно пробивало себе до-
рогу даже при не слишком благо-
приятной конъюнктуре, которая
могла задержать его рост, но не
прекратить совсем. Однако фео-
дальные черты обладали немалой
живучестью. Они порождались
всей устаревшей социально-поли-
тической системой, без слома кото-
рой была невозможна победа но-
вых отношений. Традиционностью
были проникнуты как система
приемов земледелия, так и общин-
ные порядки. Традиционное зем-
леделие продолжало в той или
Продавцы яиц.
Гравюра по меди Ганса Зебальда Бехама.
1520 г. Германия
иной мере довлеть и над капита-
листическими арендаторами, которые лишь с опаской да и то с сшла
сия собственника! — могли идти на риск важных и коренных нововведе-
ний. Последние в общем пробивали себе дорогу медленно и пмели лишь
частичный успех. Что касается общины, то капиталистический аРен^™Р
был свободен от ее ферулы только в том случае, когда рядом с,ним
существовало деревни как таковой и его ферма граничила л Пеое-
ными же фермами. Но так обстояло дело лишь в некоторых МХ1Ь1Х'Уз-
ловых областях Англии и Нидерландов. В других же Усло®”яп’ я 'МРИ и
тически почти повсюду, фермер сталкивался с о щиниь.
не переступая порога своей фермы.
При этом необходимо подчеркнуть, что традиционные
делия и даже общинные порядки еще далеко не утратил
приемы земле-
в ту пору сво-
25
it, Юго Западной и Северной Европы
противостояла иная — ия-
использования неподелен-
' . Поэтому эти черты старой структуры
в силу косности, но в силу своей необхо-
их разумных основании, так кат; пм еще не
тенсивная и научная - система земледелия и
ных пастбищ, лесов и 5 годин,
оказывались живучими не г
ДИМГтому же нельзя упускать из виду чрезвычайное разнообразие уров-
ня развития сельского хозяйства в пределах одной страны. Даже в пере-
довых странах большие территории были затронуты новыми процессами
в слабой степени, а в горных районах продолжали почти полностью ца-
рить старые порядки. Хотя в целом товарность сельского хозяйства была
настолько развита, что допускала значительный рост городов и городско-
го населения, тем не менее в процессе растущего разделения труда и
хозяйственной специализации отдельных областей роль как раз сельского
хозяйства была гораздо скромнее роли мануфактурного производства.
Подавляющая часть деревенского населения потребляла не менее полови-
ны производимой продукции, а порой и больше, не вводя ее в товарный
оборот, а товарная часть продавалась в значительной мере в пределах
округи соседнего города или городка.
В масштабах всего рассматриваемого ареала крупные капиталистиче-
ские фермы можно уподобить крупным мануфактурам. И те и другие
сыграли огромную роль в преобразовании производства и производствен-
ных отношений. Но и те и другие не могли ликвидировать как мелкое
ремесло, так и мелкое крестьянское хозяйство. Они питались этими мел-
котоварными формами и эксплуатировали их. Они могли даже задержи-
вать спонтанное, самостоятельное развитие этих форм в капиталистиче-
ском направлении.
Здесь мы вплотную подходим к важному теоретическому вопросу о
разных путях развития капитализма в сельском хозяйстве, в зависимости
от того, происходило ли оно в основном на землях домена феодала (ко-
торый мог сам вести на них крупное хозяйство с наемным трудом или
сдать их в крупную капиталистическую аренду) или же в крестьянских
хозяйствах. Возможность этой дилеммы отмечал уже К. Маркс, писав-
ший, что капиталистическая форма земельной собственности есть «прев-
ращенная воздействием капитала и капиталистического способа производ-
ства форма либо феодальной земельной собственности, либо мелко-
крестьянского земледелия...» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25^
ч. II, с. 163). Особое значение этот вопрос приобрел после разработки
В. И. Лениным на примере России начала XX в. теории о возможности
двух путей перехода от крепостнического хозяйства к капиталистическо-
му земледелию (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 215 сл.), обозна-
ченных^ им, по их историческим прототипам, как «прусскпй» и «амери-
канский» (в этом контексте американское плантационное рабство рас-
сматривалось как эквивалент крепостничества; см.: Там же, с. 252—
Конкретность ленинского анализа не исключает, а, напротив, усили-
вает его общеисторическую значимость, и недаром подчеркивание
тип 1ениным возможности успешного капиталистического развития не
етпш° чеРез Феодальное, но и через крестьянское хозяйство оказало
«а УлиРУ*?щее воздействие на исследования историков-марксистов так-
мысль ВВ ° иТ аграрной истории стран Западной Европы. Основная
тто ппл.»‘ ’ Ленина о том, что мелкотоварное крестьянское хозяйстве
нл гппитВ0СТ0ИТ буржуазному укладу как нечто ему чуждое, но постоян-
’ апно порождает его пусть на низшем, примитивном уровне,—
26
Глава 1. Основные проблемы
полностью подтверждается западноевропейским материалом. Не следует
только механически переносить терминологию «прусского» и «американ-
ского» путей на проблемы аграрной истории стран, которые переходили
к капиталистическому земледелию от феодализма вне его крепостнпче-
СК°Ситуация в России начала XX в. была определена В. И. Лениным
в сжатой формуле: «Борется мелкая (буржуазная) культура против круп-
ного (крепостнического) землевладения» (Ленин В. И. Поли. собр. соч.,
т 16 с 206) Ситуация в странах рассматриваемого нами ареала была
существенно отличной: здесь «мелкой буржуазной культуре» крестьянско-
го хозяйства могло противостоять уже не только феодальное (но не крепо-
стническое!) землевладение, но и связанная с этим землевладением круп-
ная «буржуазная культура» капиталистических фермеров. И соотноше-
Г орно-промыгиленный пейзаж..
Центральная -часть обратной стороны Аннабергского горного алтаря.
Художник Ганс Хессе (между 1497 и 1521 гг.).
Аннаберз, церковь св Анны Германия
1. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
ние между этими двумя ступенями, двумя «эшелонами» развития капита-
лизма в сельском хозяйстве, уже в силу сходства их социальной природы,
было гораздо сложнее, чем просто отношения борьбы,- здесь действова-
ли и отношения взаимного притягивания, кредитования, контрагентства.
И тем не менее возможность резкого противоречия между ними была
вполне реальной и должна быть рассмотрена особо.
Мелкотоварное крестьянское хозяйство постоянно порождало удачли-
вых хозяйчиков, готовых пополнить собой ряды буржуазных предприни-
мателей. Крепкий земледелец имел для этого больше возможностей, чем,
например, скованный путами цеховой регламентации городской ремеслен-
ник. Крестьянин, правда, должен был считаться с правилами принуди-
тельного севооборота и общинными сервитутами, зато ему почти никогда
не предписывались предельные нормы обрабатываемой земли или найма
работников. Он был волен варьировать свои занятия, переходя на более
доходные; выбиться наверх помогало удачное подключение к системе то-
варно-денежного хозяйства в тех или иных формах (мелкая торговля, из-
возное дело, многочисленные сельские промыслы). Расширяя свое хозяйст-
во, идущий в гору крестьянин начинал скупать или, чаще, приарендовы-
вать мелкие участки у своих односельчан или феодалов. Но уже здесь он
сталкивался с конкуренцией раньше его поднявшихся наверх крупных
фермеров, тоже не гнушавшихся округлять по кусочкам свои владения;
он осознавал, что лучшие по качеству земли, объединенные в удобные для
обработки компактные участки, уже заняты «династиями» этих ферме-
ров и для него недоступны, иногда даже просто из-за величины этих
участков.
Были и другие объективные обстоятельства, противопоставлявшие
в социальном плане крупного фермера удачливому хозяйчику. Первый
(и в тем большей мере, чем он крупнее), даже будучи связан с общин-
ными распорядками, уже держится особняком от крестьянской общины:
и она ему не очень нужна, и он для нее чужак. Крепкий крестьянин еще
живет в общине — более того, он в ней верховодит. Далеко не всегда он
стремится из нее выделиться, ибо возможность в союзе с себе подобными
заправлять ее делами и ее имуществом имеет свои выгоды. В этих слу-
чаях он противостоит крупному фермеру как человек из крестьянского
мира человеку сеньора.
Это противостояние становилось еще более острым, если крупный фер-
мер и по своему происхождению был не крестьянином-земледельцем,
а капиталистом-горожанином, простым распорядителем работ на ферме —
в особенности когда он выступал в качестве агента сеньориальной экс-
плуатации и откупщика феодальных доходов. На такого фермера перено-
силась вековая вражда крестьян к феодалам и их агентам, которую могла
использовать в своих интересах крестьянская верхушка. С другой сторо-
ны, постоянные конфликты крестьянских общин с крупными фермерами
о остряли и антагонизм между крестьянами и феодалами, а извечная
тяга крестьянской бедноты к земле придавала требованиям раздела круп-
ных ферм особую демократическую окраску.
опрос об осуществимости крестьянских уравнительных требований п
их значимости для экономического прогресса должен решаться конкрет-
’ учетом уже достигнутой степени капиталистической перестройки
земледелия, очень различной в разных странах и областях.
кп₽<'т1Т0ЧКИ 3Рения„потенЧий буржуазной трансформации феодального и
паст янского хозяйства рассматриваемый географический ареал, учиты-
сформулированные во введении соображения о критериях его тппо-
28
Глава 1. Основные проблемы
логизации, можно разделить на пять регионов — разумеется, со всеми
необходимыми оговорками о нечеткости границ между ними и предвари-
тельном характере этого первого опыта регионализации
1 Англия, Северная Франция, Северная Италия (с XVIII в.). Это
районы высокотоварного зернового хозяйства. Здесь был характерен клас-
сический путь организации крупных ферм на землях домена, расширен-
ных за счет крестьянских держаний или участков мелких арендаторов.
Все сказанное выше о значении крупной денежной аренды для капита-
листической трансформации деревни относится в первую очередь к этому
Р 2 Северные и Южные Нидерланды. Специфика наиболее развитых
областей региона определяется относительной устойчивостью мелкого
крестьянского хозяйства, повышенными возможностями его интенсифика-
ции и специализации на скотоводстве, огородничестве, производстве тех-
нических культур и т. п. Причины этого — интенсивность городского раз-
Богатый фермер встречает сеньора.
Гравюра Моро Младшего. 1789 г Франция
29
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
вития создававшая особо широкий спрос на продукты сельского хозяйст-
ва- исключительная для того времени степень бонификации почвы;
надежная обеспеченность Нидерландов привозным прибалтийским хле-
бом Однако крестьяне по большей части были не держателями, но арен-
даторами и интенсификация сельскохозяйственного производства прино-
сила доходы прежде всего земельным собственникам.
3 Южная Франция, Испания, Португалия, Средняя и Южная Италия.
Область средиземноморской поликультуры, мелкого крестьянского земле-
делия и классической испольщины. На юге Пиренейского полуострова и в
Италии мелкая аренда решительно преобладала над держанием, что
•сильно увеличивало имевшиеся у земельных собственников возможности
кабальной эксплуатации малоземельного и безземельного крестьянства.
Устойчивость крестьянского хозяйства, накопления в нем во многом за-
висела от возможностей специализации на виноградарстве, садоводстве и
огородничестве. На Сицилии — в житнице региона — и в некоторых
других районах развились высокотоварные зерновые хозяйства фео-
далов.
4. Западная Германия и Австрия. Регион, прошедший в начале наше-
го периода через потрясения Великой крестьянской войны, наложившей
свой отпечаток на его судьбы. В большинстве западногерманских кня-
жеств возможности расширения феодальных доменов за счет крестьян-
ских держаний блокировались официальными запрещениями перехода
крестьянских земель в руки представителей других сословий (подобная
«политика защиты крестьян» была усвоена правительствами как урок
Великой крестьянской войны). Процесс выделения сельской буржуазии
на базе крестьянских хозяйств и широко развитой мелкой и средней
аренды шел здесь достаточно активно, зато уровень сеньориальных по-
винностей был относительно высоким.
5. Швеция, Финляндия, Норвегия. Для региона в целом характерно
многочисленное государственно зависимое крестьянство. Для успешного
развития товарного крестьянского хозяйства очень большое значение
имели промыслы, в особенности лесной и горный. В шведском государст-
ве феодалы могли расширять свои домены за счет земель зависимых от
них крестьян (что, однако, приводило в основном к созданию барщинных
хозяйств восточноевропейского типа), но они не имели права приобре-
тать земли государственных крестьян. Равным образом и последние не
могли покупать дворянские и коронные земли и даже арендовать участки
ДРУГ У друга. Устранение этих ограничений стало делом буржуазных аг-
рарных реформ.
*
Развитие в деревне новых, капиталистических отношений вовсе не снима-
ло старого антагонистического противоречия между крестьянами и фео-
далами, вытекавшего из сущности феодального способа производства,
апротив, как мы отмечали, борьба между разными объективно возмож-
ными путями развития капитализма в сельском хозяйстве обостряла это
ттпиГИВ°РеЧИе’ ВН0Ся в нег0 новое содержание. Но далеко не все дворяне
ттлх»п™ГаЛИ К Н0ВЬ1М’ капиталистическим методам хозяйствования — на-
мртптт^1’ Ч^° многие искали выход в сеньориальной реакции, в кабальных
эксплУатации, в простом паразитировании на развитпи товарно-
чЬеопяпям^ отношений- В таких ситуациях борьба между крестьянами и
там, где крестьянское хозяйство сумело достаточно раз-
30
Глава 1. Основные проблемы
виться в буржуазном направлении,—действительно приобретала значе-
ние борьбы между спонтанно выросшим мелкобуржуазным укладом и
феодальным землевладением. Укреплявшееся в «хозяйственном коестья
нине» чувство собственника, уже не могло мириться с существованием
верховной феодальной собственности на его землю; всему крестьянству
в целом феодальные привилегии и платежи как средство подкармливания
паразитического класса дворянства стали представляться воплощением
социальной несправедливости.
Во время буржуазных революций антифеодальная борьба за уничто-
жение верховной феодальной собственности объединяла крестьян всех
достатков; они выступали единым фронтом против феодальной эксплуа-
тации, несмотря на значительное расслоение в их среде. Победа в этой
борьбе превращала крестьян в полных собственников их держаний и пре-
доставляла им возможность жить по законам буржуазного общества со
всеми вытекающими из этого последствиями.
ГЛАВА 2
АНГЛИЙСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В XVI-XVIII вв.
История английского крестьянства XVI XVIII вв. характеризовалась
быстрыми темпами разложения феодального строя деревни и возникнове-
нием капиталистического фермерства. Центральная проблема аграрной
истории Англии в этот период — проблема экспроприации крестьянства в
ходе первоначального накопления. Экспроприация крестьянства проходи-
ла в Англии, как это было показано К. Марксом, главным образом в
форме огораживаний, сопровождавшихся сгоном крестьян с земли4.
И если начало переворота датируется XVI столетием, то окончательное
завершение процесса экспроприации, выразившееся в исчезновении фео-
дального крестьянства, относится ко второй половине XVIII — началу
XIX в.2
1 Положения, выдвинутые К. Марксом, оказали огромное влияние на всю по-
следующую историографию аграрной истории Англии XVI—XVIII вв. Подробный
анализ весьма обширной литературы по проблеме огораживаний был проделан
В. Ф. Семеновым (Семенов. 1949, с. 8—55). Он дал, в частности, критическую оцен-
ку первых специальных работ буржуазных историков — Э. Пассе (Nasse, 1869),
Т. Скрэттона (Scrutton, 1887), Р. Протеро (Prothero, 1888, 1912), Дж. Лидема (Lea-
dam, 1897), Э. Гея (Gay, 1900, 1903), а также русских ученых, внесших большой
вклад в исследование проблемы огораживаний (Ковалевский, 1900; Савин, 1903,
1907). В начале XX в. появились труды Дж. Слэйтера (Slater, 1907), А. Джонсона
(Johnson, 1909). Э. Гоннера (Gonner, 1912), в которых прослеживалась история
огораживаний с конца XV и до середины XIX в. Особое место в изучении истории
английского крестьянства заняла книга Р. Тоуни «Аграрная проблема в XVI в.»
(Tawney, 1912), в которой были показаны разложение манора и общины, диффе-
ренциация в крестьянской среде, роль огораживаний в разорении обычных дер-
жателей. Дальнейшее исследование эти и другие вопросы получили в работах уче-
ников Тоуни Э. Керриджа (Kerridge, 1953, 1969), Л. Стоуна (Stone, 1948, 1965, 1972)
и Дж. Терек (Thirsk, 1957, 1959, 1984). Из большой литературы о парламентских
огораживаниях следует выделить работу У. Тэта (Tate, 1946), Дж. Д. Чемберса
(Chambers, 1940; 1953; Chambers, Mingay, 1966), М. У. Бересфорда (Beresford, 1948),
Д. Ханта (Hunt, 1959), которые рассматривают парламентские огораживания как
завершающий этап экспроприации крестьян.
2 Проблема экспроприации английского крестьянства в ходе огораживаний,
крестьянские движения XVI—XVII вв., генезис капиталистического фермерства
исследованы в многочисленных трудах советских историков, которые подтвердили
и конкретизировали основные положения, выдвинутые К. Марксом, поставили и
осветили ряд новых для историографии английского крестьянства вопросов. Непо-
средственно огораживаниям XVI в. посвящены работы В. Ф. Семенова (Семенов,
1949; 1964;^ 1965). Труды С. И. Архангельского исследуют законодательство эпохи
Английской буржуазной революции и крестьянские движения этого времени (Ар-
хангельский. 1935; 1940; 1960). Двухтомная коллективная монография «Английская
буржуазная революция» дает обзор достижений советской историографии вопроса
для середины 50-х годов. Работы В. М. Лавровского (Лавровский, 1940; 1958; 1966)
посвящены проблемам экспроприации английского крестьянства, парламентским
огораживаниям и проблемам генезиса и развития в Англии крупного поместья.
Центральное место в книге В. М. Лавровского и М. А. Барга «Английская буржу-
азная революция XVII в.» занимают вопросы о социально-экономических сдвигах
в английской деревне и о дифференциации крестьянства накануне и после буржу-
азной революции 40-х годов. Ю. М. Сапрыкин исследовал социально-политические
взгляды английского крестьянства (Сапрыкин, 1972). Много места истории англий-
SS? крестьянства уделили также в специальных исследованиях М. А. Барг (Барг,
1967) и Г. Р. Левин (Левин, 1973).
32
Глава 2. Английское крестьянство
Большое значение для решения вопроса о судьбах крестьянства име-
ет проблема соотношения домена и держаний. Многое, конечно, зависело
от специфики района, характера хозяйства, рыночной конъюнктуры.
В основном же сдача домена в аренду была характерна для крупных
землевладельцев, в то время как средние и мелкие сами вели домениаль-
ное хозяйство. Домен сдавался чаще всего целиком или большими частя-
ми в аренду крупным фермерам, что было более предпочтительным для
земельных собственников, нежели сдача земли мелким арендаторам.
Лендлорду было легче договориться с крупным капиталистическим фер-
мером, чем с обычным держателем. Когда кончался срок аренды, можно
было без особого затруднения повысить арендную плату. В силу этого и
возрастало стремление лендлорда увеличить территорию домена за счет
полной или частичной экспроприации крестьянина-держателя. Гораздо
труднее было повысить феодальную ренту и феодальные платежи с тра-
диционных держаний, чего лорды стремились добиваться под любыми
предлогами. Таким образом, экспроприация могла совершаться и в форме
огораживаний пахотных земель и общинных угодий, и посредством ухуд-
шения условий держания.
1. Огораживания
Природные условия Англии далеко не однородны. Так, если для юго-
востока характерны плодородные равнины и мягкий климат (земледелие
и скотоводство там были развиты в равной мере), то на северо-западе
преобладает холмистый ландшафт, климат влажный с резкими ветрами,
много хороших пастбищ, что и обусловило развитие там скотоводства.
Своеобразие сельскохозяйственной жизни различных областей наложило
отпечаток на хронологию, характер и последствия местных огораживаний.
Наступление на общинные угодья в форме огораживаний началось
еще в XIII в. XVI столетие ознаменовалось уже началом экспроприации
пахотных земель в ряде районов Англии, главным образом на юге, юго-
востоке и в центральной части страны. Аграрное законодательство тюдо-
ровской эпохи оказало некоторое сдерживающее влияние на этот процесс,
хотя в целом оно было и противоречивым, и малоэффективным. В первую
очередь в этот период пострадали лизгольдеры и копигольдеры, с наслед-
ственными правами которых (охраняемыми обычаем, а не законом) прак-
тически не считались. Не подвергались экспроприации фригольдеры,
имевшие более прочные права на землю. Стремление некоторых истори-
ков преуменьшить значение огораживаний в процессе исчёзновения
крестьянства приводит к тому, что они интересуются преимущественно
XVI в. (Gay, 1900; Leadam, 1897; Prothero, 1912) 3. Между тем это был
длительный процесс, затянувшийся до конца XVIII в.
История огораживаний в изучаемый нами период делится на следую-
щие этапы: 1) 1485—1520 гг.; 2) 1530—1550 гг.; 3) 1550—1640 гг.
(с особым подпериодом в течение 1590-х годов и начала XVII в.)
4) эпоха Английской буржуазной революции; 5) XVIII в.
На первом этапе захваченные лордами участки общинных угодий и
пахотные земли крестьян огораживались канавами или обносились изго-
родями, а огороженные участки превращались в пастбища. Потребность
3 Э. Керридж вообще считает, что копигольдер пользовался в XVI в. (и ранее)
надежной законодательной защитой в отношении своего держания, а депопуляция
оыла менее интенсивной, чем принято считать (Kerridge, 1969).
2 И( горим крестьянства в Европе, т. 3 33
Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
„ земле пригодной для пастбищ, была велика, за каждым акром букваль-
но охотились. Ликвидация крестьянских дворов и даже целых деревень
позволяла резко увеличить количество земель, пригодных для пастоищ.
Рабочих рук для обслуживания овцеводческого хозяйства требовалось
значительно меньше; именно поэтому и начался сгон крестьян-держате-
лей с подвергшихся огораживанию земель.
В ходе первого этапа была огорожена лишь незначительная часть
ппоптали Сводная таблица о результатах огораживаний по данным Канц-
лерах отчетов за 1485-1515 гг. составленная Гэем (Gay 1904, р. 233),
дает по мнению В. Ф. Семенова (Семенов, 1949, с. 214-21о), минималь-
ные’цифры* площадь, подвергшаяся огораживаниям, составила 0,5%
всех земель, а по центральным графствам - 1,2%; число разрушенных
домов по тем же графствам — 1745, число выселенных крестьян —
6391 человек. На первый взгляд эти цифры кажутся незначительными,
но во-первых, они неполно отражают действительность, во-вторых, это
было лишь самое начало процесса, в-третьих, на современников как раз
первые огораживания, кажущиеся нам незначительными, произвели осо-
бенно сильное впечатление. Жертвами эвикции (сгона с земли) в цент-
ральных графствах были в основном мелкие держатели: в Беркшире 78%
согнанных с земли держали менее 10 акров, в Бакингемшире — 60%,
в Нортгемптоншире — 70%, в Оксфордшире и Лестершире — 66%. В во-
сточных графствах, даже лишаясь наделов, крестьяне оставались в де-
ревнях и занимались производством шерстяных тканей. На севере и юге
страны огораживания в этот начальный период шли медленнее.
Сгон крестьян с земли, наследственными держателями которой они
были, разорение их усадеб, домов и надворных построек приводили к об-
разованию уже в начале XVI в. резервной армии труда, массы людей,
лишенных каких-либо средств производства и существования. Это заста-
вило Томаса Мора говорить о том, что «овцы съели людей». Великий
английский гуманист писал: «Мужчины и женщины, мужья и жены, си-
роты и вдовы, объятые отчаянием матери с грудными детьми, все до-
мочадцы, бедные средствами к жизни, но многочисленные... бредут
прочь... и нигде не находят приюта... Внезапно выброшенные на улицу,
они вынуждены распродавать имущество за бесценок. И когда этими не-
счастными скитальцами потрачено все до последней копейки... то... что
им остается делать, как не красть? Но тогда их вешают по всей форме
закона» (Мор, с. 60). В глазах англичан XVI в. рост бродяжничества и
пауперизма был непосредственно связан со сгоном крестьян с земли,
происходящим вслед за огораживаниями. И Томас Мор, и законодатели
тюдоровской поры, и Фрэнсис Бэкон едины в определении основной при-
чины бедствия.
Вторая волна огораживаний была стимулирована секуляризацией мо-
настырских земель (акты о диссолюции 1536—1539 гг.). Особенно усили-
лись огораживания и эвикции на юго-востоке, в центральных и северных
районах в 15ч0-е годы после продажи секуляризованных земель. На пер-
вых порах девятая часть секуляризованной земли перешла в руки мест-
п^1иЗНаТИ’ а оснРвная масса — к придворному и чиновному дворянству,
е,ааРа КРУПН°И буржуазии. Всего лишь 11 йоменов с годовым доходом
Т°В пРи°бРели землю; практически она была для крестьян
та У На’ ТаК КаК РаспР°Давалась крупными участками и средняя пла-
с 221-299 °9ЧПСТиЛЯЛа 563 Фуита <Савин- 1907, с. 544; Семенов, 1949,
ттлпг-ттг ’ Л^Новые владельцы, как правило, разрывали старые свя-
’ али фапны (вступительные платежи, взимавшиеся лордом ма-
34
Глава 2. Английское крестьянство
вора), феодальные платежи и ренты, сдавали землю в аренду богатым
крестьянам, горожанам, новым дворянам, которые начинали вести хозяй-
ство на арендованной земле, уплачивая собственникам арендную плату,
размеры которой определялись договором. Хозяевами в деревне станови-
лись новые дворяне и близкая к ним верхушка йоменов. На своих собст-
венных или арендованных участках они создавали капиталистические,
по сути дела, фермы, огораживали поля, сгоняли ненужных им крестьян,
торговали шерстью и другими произведенными на фермах продуктами,
получая большие доходы.
Во второй половине XVI в. огораживания шли, по-видимому, менее
интенсивно, так как было необходимо освоить захваченные земли; от-
части мешали п законы против огораживаний. Однако неоднократное
повторение этих законов, а также крестьянские восстания говорят о том,
что процесс экспроприации и сгона крестьян продолжался4. Статуты
против огораживаний (точнее, об их ограничении), издававшиеся в тече-
ние всего XVI в., были вызваны страхом перед восстаниями и обезлюде-
нием деревень, т. е. интересами казны и нуждами обороны государст-
ва. Но они плохо выполнялись, так как были невыгодны лордам и дво-
рянству. Когда же в 1593 г. правительство и парламент отменили акт
1563 г. против огораживаний, то все преграды для огораживаний и ого-
раживателей вообще были уничтожены. За 30 лет с конца 70-х годов
XVI в., по заниженным данным правительственной комиссии 1608 г.,
в шести графствах Центральной Англии (Бедфордшире, Бакингемшире,
Хантингдоншире, Лестершире, Нортгемптоншире и Уорикшире) было
произведено 69 756 огораживаний и выделов (Gay, 1904, р. 236).
В первой половине XVII в., особенно в 30-х годах, процесс огоражи-
ваний продолжался. Правительство пыталось как-то сдержать его, изда-
вая приказы о сносе вновь сооруженных изгородей и штрафуя огоражива-
телей. В итоге штрафы и запреты восстанавливали против монархии как
огораживателей, так и крестьян, ибо расходы на уплату штрафов огора-
живатели перекладывали на них.
Масштабы, характер и формы огораживаний становятся чрезвычайно
разнообразными. Площади огороженных участков варьировали от полу-
акра до многих сотен акров. Огораживались приусадебные участки, паш-
ни, луга, пастбища, парки, леса. Рядом с огораживаниями, сопровождав-
шимися обращением пашни в пастбище и немедленным сгоном крестьян,
имели место огораживания общинных угодий, которые не влекли за со-
бой прямой эвикции. Особое место занимали огораживания общинных зе-
мель частными лицами и компаниями, производившими осушительные
работы на заболоченных территориях в Северо-Восточной и Восточной
Англии (см.: Архангельский, 1960, с. 53—55).
Вопрос о характере и масштабах огораживаний во второй половине XVI в.
нельзя пока считать окончательно решенным. В частности, подавляющее большин-
ство исследователей недооценивают значение огораживаний общинных угодий на
евере Англии, проводившихся местным дворянством с санкции и поощрении пра-
вительства. Между тем эти огораживания (в 60-х годах XVI в. они приобрели мас-
л°™и характер), хотя и не сопровождались немедленным сгоном крестьян, сыгра-
ущественную роль в экспроприации крестьянства северных графств: в этих
нир°^аХ пре°бладания пастбищного скотоводства над земледелием резкое сокраще-
зяйс °НДа 00ш>инных Уг°дий, пустошей и лесов вело к подрыву крестьянского хо-
чя,-,/аа И/Лго вытесп(“нию крупным пр“днрш1Имательскпм животноводческим хо-
АнДих 1 J“04pPriIH- Огораживания.... 1978, с. 86-106). К концу XVI в. в Северной
1 р‘‘3|'О усилились о!ораживаппя пашни с последующей конверсией — пере-
ьод,м в ласю-ще и сгоном д.-ржа. елей (Gay. 1903. р. 594—595).
35
2*
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной ч Северной Европы
2. Ухудшение условий держания
Для характеристики процессов, протекавших в английской деревне в
XVI — первой половины XVII в., в период интенсивного разложения фео-
дальных отношений и начала развития капиталистических отношений в
сельском хозяйстве, необходимо рассмотреть положение основной массы
крестьян, еще не потерявших своих земель, т. е. обычных держателей,
или копигольдеров.
Хотя процесс экспроприации крестьян в отдельных районах Англии
шел неравномерно, он в любом случае стимулировал разложение мано-
риальной и общинной систем. В то же время и манор и община еще су-
ществовали, а копигольдеры сидели на своей земле, платя, как правило
денежную ренту в сочетании с некоторыми платежами и повинностями
(посмертный побор, «помочи» и пр.).
Усиленное развитие товарно-денежных отношений, весь ход процесса
первоначального накопления и революция цен способствовали во многих
районах превращению копигольда из наследственного держания в сроч-
ное, что неизбежно приводило к ослаблению прежней неразрывной связи
крестьянина с землей. Этому же ослаблению способствовало увеличение
файнов; фактически оно привело к росту феодальной ренты даже при ее
формально фиксированных размерах. В целом рост файнов и «улучше-
ние» рент были для крестьянства Англии, может быть, не меньшим бед-
ствием, чем огораживания, особенно если учесть, что рост файнов был
распространен повсеместно в противоположность огораживаниям. Иссле-
дование фактического, с учетом файнов, роста рент должно помочь, по
справедливому мнению В. Ф. Семенова, развенчанию тезиса ряда буржу-
азных историков о «благополучии» английского крестьянства в XVI в.,
обусловленном сравнительно малым в то время размахом огораживаний
(Семенов, 1964, с. 244).
Учет роста файнов способствует и опровержению мнения М. Кемпбелл
о понижении реальных доходов лордов и о выигрыше крестьян в усло-
виях революции цен (Campbell, 1945). Уже исследования Э. Керриджа,
учитывающего файны, показали, что если принять ренты в 30-х годах
XVI в. за 100%, то через 100 лет — в канун революции — ренты возрос-
ли до 354% (Kerridge, 1953). Однако, заметив, что Э. Керридж непра-
вильно рассматривает феодальные ренты с крестьян и арендные платежи
фермеров в их совокупности, В. Ф. Семенов на основании данных по
юго-западу приходит к выводу, что в 1560—1630 гг. файны выросли в
отдельных случаях в десятки раз и лишь в среднем на 310%. Показа-
тельно также и изменение соотношения файна и ренты: 1520—1540 гг.—
5:1, 10:1; 1550 г.-20 : 1; 1590-е годы - 40 : 1, 50:1, 60:1; первая
половина XVII в.— 40 : 1, 60 : 1, 80 : 1 (Семенов, 1964, с. 244, 248, 249;
Kerridge, 1969).
В. Ф. Семенов, проанализировав описи уилтширских маноров графов
Пемброк и Монтгомери за 1566—1567 и 1631 — 1632 гг., показал также,
что ко времени второй описи в исследованных манорах резко возросло
число лизгольдеров, с которых взималась повышенная рента. Тем не ме-
нее фермеры арендовали лишь 25% земли, а копигольдеры имели 70—
75% всей площади (Семенов, 1964, с. 233). Сохранение держаний копи-
гольдеров как раз связано с тем, что в Уилтшире огораживания не были
сплошными и не приводили к сгону крестьян и обезлюдению деревень.
Но даже в этом, казалось бы, наиболее консервативном варианте при ви-
димой неподвижности обычных рент за 70 лет отмечается изменение со-
36
Глава 2. Английское крестьянство
става держателей в среднем на 60%. Наследственность копигольда ста-
новится более чем относительной, и он превращается в срочное держание
(как правило, «на срок трех жизней», т. е. 30-50 лет). Таково было по-
ложение на юго-западе, а на территории Средней и Восточной Англии^
этот срок определялся в 21 год. Таким образом, тенденция превращения1
копигольда в срочное держание представляется общеанглийской тенден-
цией эпохи первоначального накопления.
С точки зрения юридической, копигольд по-прежнему оставался «дер-
жанием по воле лорда и по обычаю манора», но, как только складывались
благоприятные условия для повышения ренты, этот манориальный обы-
чай ни в коей мере не мог защитить копигольдеров от произвола земле-
владельцев.
3. Классовая борьба английского крестьянства
в XVI —первой половине XVII в. *
Начавшийся в конце XV в. процесс обезземеливания крестьянства резко-
обострил социальные противоречия в стране. Сопротивление крестьян на-
сильственной экспроприации, их борьба за землю проходили в различных
формах. Одной из таких форм были многочисленные крестьянские иски:
против огораживаний, по которым производились судебные разбиратель-
ства в Звездной палате и Палате прошений (см.: Семенов, 1949, с. 135—
151) 5, другой — действия крестьян внутри манора: порча изгородей, вы-
пас скота на огороженных участках, порубка деревьев, отстрел дичи в;
огороженных лесах и парках. Стихийные нападения на агентов лорда или
королевских чиновников, происходившие в отдельных деревнях, иногда^
служили прологом крестьянских восстаний; локальные стычки могли в;
сложившейся напряженной обстановке перерасти в массовые движения.
Так, в частности, началось в небольшом местечке Лаут на северо-востоке
Линкольншира восстание 1536 г., охватившее впоследствии большую тер-
риторию и грозившее перекинуться на соседние графства. Крестьянские
волнения были вызваны секуляризацией монастырских земель, произво-
дившейся согласно акту о диссолюции 1536 г. (в Линкольншире была
закрыто 37 монастырей из 51). Линкольнширское восстание вспыхнула
в начале октября. Толпа крестьян арестовала королевских чиновников,
прибывших принимать имущество упраздненного монастыря, и находив-
шуюся в соседнем местечке королевскую комиссию, занимавшуюся рас-
кладкой субсидии по графству. Уже на следующий день восстанием были,
охвачены соседние деревни. В местечке Хорнкасл собралось до 10 тыс.,
человек, в том числе много представителей джентри и даже шериф'
графства. Собравшиеся подняли знамя, символизирующее верность като-
лической церкви. Программа-петиция восставших включала требования
прекратить диссолюцию, наказать архиепископа Кранмера и других
епископов сторонников Реформации, отсрочить уплату субсидии коро-
лю и т. д. (Fletcher, 1983, doc. 3, р. 105-106).
В эпоху первоначального накопления переход земли в руки новых
владельцев, как правило, сопровождался ломкой сложившейся системы-
поземельных отношений, урезанием прав обычных держателей и мелких
арендаторов, ростом огораживаний, повышением рент и файнов, заменой
* Автор раздела Л. П. Репина.
col)4hmy "° РЯ Иа ”е110СЯра°ватольность правительственных судов в защите праа.
дер/кател'-и, эту форму социальных конфликтов нельзя недооценивать^
37
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
наследственной и пожизненной форм держания краткосрочной арендой.
Поэтому требование прекратить секуляризацию, выдвинутое в программе-
петиции «линкольнширского народа», составленной возглавившими вос-
стание представителями духовенства и джентри, отражало и интересы
крестьянства, стремившегося к сохранению старой системы землепользо-
вания. Так, интересам крестьян, составлявших массу налогоплательщи-
ков, отвечал, в частности, пункт об отсрочке уплаты субсидии королю.
Этим и объясняется активное участие крестьянства в восстании на всех
его этапах.
После подавления восстания в Линкольншире часть крестьянских от-
рядов переправилась в Йоркшир. Движение охватило западный и север-
ный Йоркшир, Уэстморленд и Дарем. На знамени восставших были изоб-
ражены «пять ран Христа», распятие и чаша; впереди восставших шли
монахи и священники. После захвата Йорка восстание приняло форму
религиозной демонстрации (поход на Лондон, получивший название
«Благодатное паломничество»). Однако дворянские руководители восста-
ния, подойдя к Донкастеру, вступили в длительные переговоры с пред-
ставителями королевского правительства. Здесь был принят программный
документ, состоявший из 24 пунктов, в голосовании по которым принима-
ли участие и капитаны крестьянских отрядов (Fletcher, 1983, doc. 9,
р. ПО—112). Демагогические обещания короля (в том числе предписа-
ния расследовать жалобы об огораживаниях и чрезмерных рентах и ус-
тановить твердые файны) и капитуляция дворянских лидеров привели к
прекращению похода. Новые вспышки восстания в январе-феврале 1537 г.
(выступления йоркширских, камберлендских и уэстморлендских кресть-
ян 6) были быстро подавлены (Семенов, 1949, с. 235—274).
В. Ф. Семенов убедительно показал, что Северное восстание 1536 г.,
имевшее сложный социальный состав участников и проходившее под
конфессиональными и политическими лозунгами, носило тем не менее
аграрно-крестьянский характер. Главную его движущую силу составляли
^многотысячные крестьянские отряды, большое место в программе восста-
ния занимали требования крестьянских общин (например, ст. 9, 10, И,
13, 15), главными из которых были фиксация парламентским актом пла-
тежей за возобновление держания и реализация статутов против огора-
живаний и захватов земли. Специфические крестьянские требования о
неприкосновенности старых обычаев, об ограничении феодальных плате-
жей традиционными рентами, об отмене новых рент и файнов содержа-
лись в многочисленных прокламациях 7. Таким образом, социальная суть
движений 1536—1537 гг. заключалась в борьбе крестьян за землю, про-
тив подрыва основ крестьянского хозяйства.
Осенью 1547 — весной 1548 г. ареной крестьянских движений стали
южные и центральные графства: Хартфордшир, Сомерсетшир, Глостер-
шир, Нортгемптоншир, Уилтшир, Гэмпшир, Эссекс, Суррей, Вустершир,
Суссекс, Кент, Оксфордшир и Беркшир. А летом 1549 г. почти одновре-
менно вспыхнули два крупных крестьянских восстания: па юго-западе
6 В этих выступлениях наиболее отчетливо проявилась социальная природа
восстания (см.: Fletcher, 1983, doc. 7, р. 108; Agrarian history..., IV, 1967, р. 220—
408; Manning, 1977, р. 26).
7 Показательно, что сами лидеры «Благодатного паломничества» и даже король
признавали, что причинами восстания были огораживания, захваты общинных зе-
мель и повышение ренты. Это, однако, не мешает некоторым историкам утверждать,
что массовые выступления 1536 г. были организованы одной из придворных поли-
тических группировок (Elton, 1979, р. 250—272; 1980, р. 25—56).
38
Глава 2. Английское крестьянство
(в Девоншире и Корнуолле) и в Восточной Англии (восстание Робертаг
Кета, или «Норфолкское восстание»).
Восстание в юго-западных графствах, начавшееся в июне Ьэ49 г., как,
и Северное восстание 1536 г., проходило под религиозными лозунгами (за
старую католическую веру против Реформации). Основную массу участ-
ников движения составляли крестьяне (по данным хронистов, от 10 тыс.
до 20 тыс. человек), которые применяли типично крестьянские методы
борьбы: нападения на дворянские усадьбы, захват имущества и поджоги,
уничтожение изгородей на огороженных полях. В августе восстание было,
подавлено (Семенов, 1949, с. 284—300).
Крупнейшее после восстания Уота Тайлера крестьянское выступление
началось в июле 1549 г. в Норфолке, где крестьяне нескольких деревень,
разрушили изгороди, установленные на общинных землях лордом манора.
Вскоре восстание охватило большую часть графства. Во главе восстав-
ших, направившихся к Нориджу, встали мелкие сквайры-предпринимате-
ли Роберт Кет и его брат Вильям. В движении приняли участие отряды
крестьян из соседних графств, а также ремесленники и городская беднота
Нориджа. В лагере повстанцев под Нориджем была выработана Маус-
холдская петиция, включавшая 29 статей (Fletcher, 1983, doc. 17, р.
120—123). Хотя волнения крестьян летом 1549 г. охватили больше поло-
вины территории Англии 8 (в том числе самые крупные и густонаселен-
ные графства), они не вылились в единое движение и были разгромле-
ны правительством поодиночке (Семенов, 1949, с. 305—333).
В программе Норфолкского восстания нашла свое выражение ожесто-
ченная борьба за ренту между непосредственными производителями и:
феодалами, резко обострившаяся в XVI в. в связи с наступлением лор-
дов на владельческие права крестьян в отношении их земельных наде-
лов, которые, несмотря на положительные сдвиги в этом направлении в
конце XIV—XV в. так и не были за ними юридически закреплены. Про-
тив наиболее ярких проявлений этого «феодального наступления», ослож-
ненного начавшимся процессом первоначального накопления и проник-
новением капиталистических отношений в английскую деревню, были-
направлены многие статьи Маусхолдской петиции, отразившей интересы
различных групп крестьянства 9. В ней, в частности, содержалось требо-
вание полной отмены личной зависимости (ст. 16) 10 и манориальных:
судов (ст. 13). Ряд статей был направлен на упрочение положения фри-
гольдеров, против перекладывания лордами на своих держателей различ-
ных платежей и налогов (ст. 2, 9), против скупки лордами фригольдер-
Корнуолл, Девоншир, Глостершир, Вустершир, Оксфордшир, Нортгемптоншир^
Бакингемшир, Беркшир, Херефордшир, Сомерсетшир, Уилтшир, Дорсетшир, Гэмп-
ЙоркцшрССеКС’ Эссекс, Кент, Норфолк, Суффолк, Линкольншир, Северный'
9 Сведение причин восстания 1549 г. либо к «сеньориальной реакции» (An atlas
/мП- ^rQQteSt" \ Р‘ 8—15), либо к «возникновению аграрного капитализма»
dР-тт154-157) приставляется одинаково односторонним. См. также за-
дние Ь. М. Лавровского о недостаточности вывода В. Ф. Семенова по этому во-
просу (Семенов, 1949, с. 352; Лавровский. 1958, с. 48-49).
статья не была простым заимствованием из немецкой «программы 12
статей» (см.: Bindoff, 1949, р. 12—13; Семенов, 1949, с. 322; Zagorin, 1982, I, р. 213)„
га ттОТР^жала реальную ситуацию в обширных владениях Томаса Говарда, герцо-
орфолкского, r^e сохранялось значительное число бопдменов, в отношении ко-
иятгЫХ' КЭК гоаоРил°сь в петиции бондмепов протектору Сомерсету, герцог приме-
5619ЙРаЗД<}г’J.0JIee суровые меры, чем ею предки» (см.: Mac Culloch, 1979, р. 55—
.. п, ,> г ’ Р’ 1 п- 23) Показательно, что палата лордов отклонила в 1537 г. билль-
о всеобщем освобождении бопдменов (см.: Kerridge, 1969, р. 91).
39
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
ских участков и сдачи их в копигольд (ст. 21). В ст. 3, 5, 6, И, 13,
17, 19 содержатся общие для фригольдеров и копигольдеров требования:
’Свободное пользование общинными угодьями для всех держателей, лише-
ние лорда права выпаса на общинных пастбищах, фиксация старых пла-
тежей за аренду угодий на королевских землях. Чрезвычайно интересна
ст. 14, которая защищала копигольдеров от повышения лордом ренты и
допускных платежей при передаче держания по наследству или при про-
даже земли и предусматривала их снижение до чисто символического
побора, характерного для свободного держания. Требование широких
крестьянских масс запретить «незаконные» огораживания и захваты зем-
ли нашло отражение в ст. 27. Примечательно, что в одном из пунктов го-
ворилось о том, что следует сохранить в силе уже произведенные кресть-
янские огораживания с целью возделывания шафрана, так как эти земли
потребовали больших затрат, «но чтобы впредь никто не смел огоражи-
вать» (ст. 1) и. Таким образом, в петиции отразились и специфические
интересы зажиточного крестьянства. Зато мы не найдем в ней радикаль-
ных требований деревенской бедноты и городского плебса, принимавших
активное участие в восстании 11 12. В главных пунктах аграрной программы
восстания воплотилось стремление среднего крестьянства — фригольдеров
и копигольдеров — обеспечить свои права на держания и коллективное
пользование общинными угодьями.
Разгром массовых движений 1549 г. открыл путь дальнейшей экспро-
приации крестьянства. Отдельные вспышки крестьянского сопротивления
имели место в Кенте в 1550 г.13, в Бакингемшире и на острове Уайт в
1552 г., в Девоншире и Дербишире в 1569 г. и ряде других мест (Taw-
ney, 1912, р. 319—320, 327—329). Массовое движение крестьян против
огораживаний началось в 1569 г. на севере и было на первом этапе ис-
пользовано местной знатью в своих политических целях14. Интересно,
что абсолютное большинство участников восстания 1569 г. составляли не
держатели мятежных феодалов, а крестьяне королевского домена и секу-
ляризованных владений церкви, страдавшие от роста феодальных плате-
жей и массовых огораживаний. Крестьяне отказывались от уплаты рен-
ты, разрушали изгороди, громили усадьбы землевладельцев, в том числе
представителей нового дворянства и крупных арендаторов, уничтожали
*манориальную документацию. Особенно широкий размах погромы поме-
11 Шафран — ценная, хотя и трудоемкая техническая культура — повышал также
плодородие почвы, особенно под ячмень. В первой половине XVI в. его сеяли во
многих зажиточных йоменских хозяйствах Норфолка и Кембриджшира (Agrarian
history..., IV, 1967, р. 175; Фойницкий, 1955, с. 74).
12 О наличии радикальных элементов среди восставших и их уравнительных
идеях см.: Семенов, 1949, с. 327—329; Фойницкий, 1955, с. 91—94; Сапрыкин, 1972,
с. 200-204.
13 В волнениях в Кенте участвовало около 10 тыс. крестьян, которые, в част-
ности, жаловались на то, что джентльмены захватили их земли и удвоили ренты
‘(см.: Clark, 1977, р. 79).
14 Восстание 1569 г., как и восстание 1536 г., трактуется в буржуазной историо-
графии исключительно как политическое выступление, «феодальный мятеж», про-
католическое движение, а в последнее время — как «восстание сословий» по моде-
ли Р. Мунье (см., в частности: James, 1970; 1973, р. 49—83; Davies, 1968; 1969,
р. 39-42; 1973, р. 122—134; Haigh, 1975, р. 118—138; Goodman, 1977, р. 319—322;
Williams, 1981, р. 317—323, 343—344; Zagorin, 1982, II, р. 19—30; Fletcher, 1983,
Р- 82—96; Ashton, 1984, р. 45 и др.). В советской исторической литературе связь
этого восстания с борьбой против огораживании и антифеодальный характер вы-
ступлений крестьян северных графств в 1569 г. были впервые отмечены В. Ф. Се-
меновым (Семенов, 1955. с. 190—204).
40
Г лапа 2. Английское крестьянство
с тип приняли после того, как лидеры восстания, испугавшись мощи и ан-
тисеньориальной направленности выступлений, распустили пешие кресть-
янские отряды и предали своих «союзников» (Кочергин. Крестьянство
северных графств..., 1978, с. 56—73).
В результате отмены законодательства об ограничении огораживаний
(1593 г.) усилились социальные конфликты в деревне, которые достигли
своего пика в начале XVII в. Восстание 1607 г. охватило четыре граф-
ства Центральной Англии, наиболее пострадавших от огораживаний
(Нортгемптоншир, Лестершир, Уорикшир, Бедфордшир). Оно началось в
мае 1607 г. как серия одновременных локальных крестьянских бунтов
против огораживаний, которые в июне приняли форму относительно ор-
ганизованного массового движения под руководством Джона Рейнольдса,
по прозвищу Капитан Кошель (Captain Pouch). Восставшие, которых
называли левеллерами и диггерами, уничтожали изгороди и. засыпали
канавы на огороженных общинных угодьях и пахотных землях.. В восста-
нии приняло участие около 10 тыс. человек, в большинстве своем мало-
земельные крестьяне, коттеры, главные жертвы огораживаний, которых
поддержали ремесленники и городская беднота Нортгемптона, Ковентри,
Уорика, Лестера. Отряды повстанцев были разгромлены местным дворян-
ством (Лавровский, Барг, 1958, с. 136—137; Архангельский, 1960, с. 46—
49; Gay, 1904, р. 195—244; Martin, 1983, р. 161—213).
В первой половине XVII в. развернулась борьба крестьян против ого-
раживаний общинных земель, проводившихся осушителями болот (фео-
дальной знатью и даже самим королем, а также членами специально*
созданных компаний) в Восточной Англии. Крестьяне Западной и Юго-
Западной Англии выступали против распродажи в частные руки и ого-
раживаний королевских заповедных лесов, сопровождавшихся ликвида-
цией прав местных общин на пользование лесными сервитутами (выпас
скота, заготовка дров, сбор желудей и т. д.). В этой борьбе имели место*
различные формы крестьянского протеста — от подачи петиций до ло-
кальных крестьянских восстаний. Крестьяне обращались с коллективны-
ми жалобами в Тайный совет и судебные органы (CSP, 1631—1633,
р. 367; 1634-1635, р. 101; 1636-1637, р. 259). За 30-е годы в Лин-
кольншире, Кембриджшире, Ноттингемшире, Йоркшире и Норфолке за-
регистрировано 20 крестьянских волнений, в ходе которых общинники
разрушали осушительные сооружения, нападали на рабочих, захватыва-
ли огороженные земли. К 1638 г. крестьянские выступления приобрели
особенно широкие масштабы, высказывалось даже опасение, что они пе-
рерастут во «всеобщее восстание во всех болотных селениях» (CSP,.
1637—1638, р. 494; Архангельский, 1960, с. 54—55).
Открытое сопротивление жителей лесных территорий, вызванное унич-
тожением общинных прав на пользование королевскими лесами в Юго-
Западной Англии, также сопровождалось разрушением изгородей и напа-
\На 0^раживателей и их агентов. Восстания в Дорсетшире-
( 628 г.), Уилтшире (1631 г.), Вустершире (1633 г.) носили узколокаль-
ныи характер. Наибольшую интенсивность имели крестьянские волнения'
в районе Динского леса (Глостершир), где местные общины вели упор-
ную борьбу за свои права в течение всей первой половины XVII в.,
особенно в 30-х годах ”.
л ^15° локализации движений 1608—1639 гг
р. о/, т. 6.
см.: An atlas of rural protest..., 1983;
41
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
Серьезные конфликты вызвал перевод обычных держателей на поло-
жение держателей земли по воле лорда и срочных арендаторов в Кам-
берленде, Уэстморленде, Нортумберленде и Дареме в результате отмены
их повинностей по охране прежней северной границы и аннулирования
старинного наследственного держательского права после англо-шотланд-
ской унии (Архангельский, 1960, с. 67—69, 75—76, 79—84; Appleby,
1975, р. 582-583, 587-592).
В целом для крестьянских движений в XVI — первой половине XVII в.
было характерно несколько общих черт. Одна из них выражалась в том,
что, несмотря на сильную дифференциацию крестьянства и начавшееся
-разложение общины, крестьянское сопротивление во всех его формах про-
должает опираться на общинную организацию. Появление внутри общи-
ны новых социальных элементов еще не подорвало окончательно основ
•общинного коллективизма, который поддерживался необходимостью за-
щиты общих экономических интересов против общего врага. Борьба ши-
роких масс английского крестьянства против огораживаний и ухудшения
условий держания выступала в этот период главным образом как борьба
крестьянских общин с землевладельцем, тем более в тех случаях, когда
речь шла о сохранении общинного земельного фонда, на который совер-
шались посягательства извне и притом в крупных масштабах.
Другую общую черту этих движений составляла их локальность. По-
давляющее их большинство, несмотря на значительную интенсивность
крестьянской борьбы, ограничивалось рамками одного округа или прихо-
да, наиболее крупные не выходили за пределы отдельных областей. Раз-
розненные движения в Восточной, Юго-Западной, Центральной, Северной
.Англии не были поддержаны крестьянством других районов страны.
Даже самое значительное крестьянское восстание этой эпохи — восста-
ние 1549 г. под руководством Роберта Кета — не стало всеобщим. Ло-
кальная ограниченность, будучи общей чертой классовой борьбы кресть-
янства, в рассматриваемый период проявилась особенно резко. Это объ-
ясняется прежде всего различным уровнем социально-экономического
развития, на котором вступали в эпоху генезиса капитализма отдельные
области страны, неравномерностью и разнообразием форм насильственной
экспроприации крестьянства, спецификой конкретных проявлений и по-
следствий этого процесса для разных типов хозяйства. К этим различиям
экономического и социального характера следует добавить своеобразие
держательского права отдельных областей и неодинаковое соотношение
в них держателей разного юридического статуса (например, чрезвычайно
высокая доля фригольдерских держаний в Норфолке и Суффолке в
XVI в.16). В период Реформации большое значение как разобщающий
фактор приобретают религиозные разногласия (например, одновременные
восстания 1549 г. на юго-западе и в Восточной Англии имели полярные
идеологические установки: первое проходило под лозунгом борьбы за ста-
рую католическую веру против повой протестантской, второе было отме-
чено радикальным протестантизмом).
Еще одна общая черта этих движений состояла в том, что неоднород-
ность социального состава участников, наблюдаемая во многих крупных
восстаниях феодальной эпохи, приобретает в XVI в. некоторые новые
аспекты, связанные с начавшимся процессом «раскрестьянивания». С од-
ной стороны, общие классовые интересы, составлявшие ядро аграрных
1G По данным Р. Тоуни, в среднем 36% от числа всех держателей (Tawney, 1912,
р. 25).
42
Глава 2. Английское крестьянство
программ восстаний XVI в., уже не исчерпывают потребностей крестьян-
ской верхушки и ее специфические запросы иногда фиксируются особо,
как это было в программе восстания Кета. С другой стороны, в ряде
крестьянских выступлений XVI — начала XVII в. (в восстании Кета и
восстании 1607 г.) прослеживается, хотя и недостаточно отчетливо,
крестьянско-плебейская струя 17.
Наконец, важно подчеркнуть, что классовая борьба крестьянства в
XVI —первой половине XVII в. (протекавшая в форме движений про-
тив огораживаний, ухудшения условий держания, секуляризации) была,,
в сущности, борьбой крестьян за землю 18. В условиях, когда укрепив-
шиеся в результате развития крестьянского хозяйства в конце XIV—
XV в. владельческие права английского йоменри на землю стали объек-
том массированного наступления со стороны лендлордов, борьба копи-
гольдеров и мелких фригольдеров против разрушения традиционной си-
стемы землевладения была объективно направлена на демократическое
решение аграрного вопроса в ходе капиталистической перестройки дерев-
ни. В аграрных программах восстаний не ставился и не мог быть поста-
влен вопрос об уничтожении поземельной зависимости от лордов и пре-
доставлении крестьянам права собственности на их наделы. Однако
нельзя не заметить, что выполнение целого комплекса требований, изло-
женных в программе крупнейшего крестьянского движения XVI в.,
и прежде всего фиксация ренты на низком уровне, введение твердого*
необременительного допускного платежа, уничтожение манориальной
курии, хотя и не привело бы к отмене копигольда (см.: Сапрыкин,
1972, с. 192), могло бы стать серьезным шагом на пути его сближения с
фригольдом и способствовать созданию благоприятных условий для раз-
вития мелкой свободной крестьянской собственности.
4. Зажиточное крестьянство
и мобилизация земельной собственности
Во второй половине XVI в. земля стала очень часто менять владельцев,
и особую роль при этом играло зажиточное крестьянство. Представители
йоменской верхушки скупали земли разорившихся соседей, йоменов и
мелких копигольдеров, чаще всего ими же обобранных (Campbell, 1945,
р. 72—73). Дополнительные возможности покупки земли возникли благо-
даря секуляризации монастырских земель и усиленной их перепродаже,
а также благодаря продаже коронных земель и освоению новых участ-
ков — лесов, пустошей, болот. Иногда участки земли переходили к дере-
венскому богачу в результате заклада пли в том случае, если он уплатил
файн лендлорду вместо неимущих наследников прежнего держателя.
Нередко попадали к зажиточным йоменам и земли джентльменов. Ча-
сто они покупали у дворян ту самую землю, которую раньше держали от
них на том или ином праве. Покупка в крупных масштабах таких зе-
мель в условиях экспроприации, когда нарушались все феодальные пра-
ва крестьянина на держание, была для йомена самым верным способом
17 См. свидетельства современников восстания 1549 г., приведенные В. Ф. Семе-
новым (Семенов, 1949, с. 327—329), а также данные о «коттерском», бедняцком ха-
ра;;ере в°сстания 1607 г. (Лавровский, Барг, 1958, с. 136—137; Сапрыкин, 1972,
с. 223—226).
‘8 Абсолютизация консервативной идеологии крестьянских движений (см.:
Williams, 1981, р. 326, 334—335) может лишь скрыть от исследователя их подлин-
ное историческое значение.
43
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
закрепить за собой землю. Судя по размерам участков и по уплачивае-
мым суммам, этот способ был доступен лишь очень богатым йоменам,
близким по своему имущественному положению к нижнему слою джент-
ри. Зачастую владения дробились и продавались по частям, попадая в
руки богатых йоменов. Новые хозяева вели дело уже по-новому, на ка-
питалистический манер.
Наибольшее распространение купля-продажа земли получила на юге
и востоке, где интенсивно шел процесс развития капиталистических от-
ношений. Документы из юго-восточных графств свидетельствуют о том,
с какой быстротой земля переходила из рук в руки, а также о том, как
она дорожала и какого размаха достигли земельные спекуляции, совер-
шаемые йоменской верхушкой. Цены на землю росли в связи с ростом
рент и арендной платы, изменяясь в зависимости от года и района.
'Йомены часто платили за землю непомерно много, явно перебивая ее
Друг У друга. Покупки йоменов были очень различны и по размерам
участков (от 1,5 до 400 акров, т. е. до 160 га), и по стоимости (от
• 8 пенсов до 2100 фунтов за целое поместье). Покупки на суммы до
400 фунтов составляли 59% от общего числа, и лишь 8% приходилось
на суммы свыше 500 фунтов (Campbell, 1945, р. 78). Если учесть, что
обычный годовой доход йомена в конце XVI в. определялся в 40—50 фун-
тов, очевидно, что доход йомена, заплатившего 2000 фунтов за землю,
значительно превышал средний уровень. Но и мелкие суммы, уплачивае-
мые при покупках, отнюдь не говорят о малых размерах владений поку-
шателя-йомена. В руках одного крупного йомена могло быть сосредото-
чено более 20 различных по величине участков. В еще не затронутых
«огораживаниями районах с открытыми полями эти участки бывали сов-
сем мелкими, что создавало неудобства для хозяйства предприниматель-
ского типа. Отсюда характерное для йоменской верхушки стремление к
«концентрации участков, осуществляемой путем их обмена и прикупки
'Смежных полос. Степень подобной концентрации была довольно значи-
тельной — от 25 до 600 акров (приблизительно от 10 до 240 га).
Скупка богатыми йоменами как мелких участков у крестьян, так и
'больших земельных владений у дворян сочеталась со все более разви-
вавшейся арендой дворянских поместий и крестьянских участков. Если
стремление йоменов купить землю диктовалось желанием стать собствен-
ником, то крупная аренда означала возможность немедленного расшире-
ния масштабов хозяйства без затраты денег на покупку земли.
В среде йоменри шло усиленное социальное расслоение: формировал-
ся слой сельской буржуазии (капиталистических фермеров) и складывал-
ся сельскохозяйственный предпролетариат19. Внутрикрестьянские огора-
живания — один из наиболее ярких показателей этого процесса расслое-
ния — были мощным фактором роста и укрепления йоменской верхушки,
выделения капиталистических элементов из недр феодальной деревни.
Существовало две формы крестьянских огораживаний: мелкие огоражи-
вания, производимые отдельными лицами, и общее огораживание земель
19 По данным В. Ф. Семенова, богатые крестьяне юго-запада, фактически уже
стоящие на грани перехода в категорию капиталистических фермеров, держали по
5—9 держаний, пользуясь правом общинного выпаса для 200—500 овец, они плати-
ли при этом файны меньшие, нежели средние держатели или коттеры с половин-
ным и четвертным наделом. Держатель одного надела имел, помимо пашни, дом,
двор с надворными постройками, огород, небольшой луг и пас 30—50 овец на оо-
щинном пастбище. Коттеры же прокормиться с надела не могли п работали по
майму (Семенов, 1964).
44
Г лава 2. Английское крестьянство
крестьянской общиной по взаимному соглашению. Йомены, включая и
йоменскую верхушку, вели борьбу против лендлордов, производящих ого-
раживания. Но йомены-богачи, ведя эту борьбу, сами захватывали и ого-
раживали все, что только было возможно. Мелкими огораживателями
могли быть также и рыцари и джентльмены, но больше всего среди них
было представителей йоменской верхушки (Campbell, 1945, р. 89, 95).
Они получали за деньги у лендлордов разрешение на огораживание мел-
ких участков общинных угодий, пустошей и леса, передвигали свои огра-
ды на несколько футов с тем, чтобы отрезать узкую полоску от боль-
шой дороги, и т. д. Примеры таких йоменских огораживаний во второй
половине XVI — начале XVII в. обычны почти для всей Англии. Кроме
того%встречались огораживания «по соглашению» в пределах одной де-
ревни «для большего удобства» ведения хозяйства. Среди таких огоражива-
ний-разделов было много весьма сомнительных случаев, когда местные
джентльмены и крупные йомены получали львиную долю угодий (по
200 и более акров каждый, т. е. более 80 га), а о мелких арендаторах
в документах не говорится ни слова. Весьма вероятно, что после таких
«добровольных» огораживаний последние оказывались выселенными или
фактически лишенными прав пользоваться бывшими общинными угодья-
ми. Но даже если признать, что участниками такого межкрестьянского
раздела были все держатели данной общины, то и тогда выделение от-
дельных хозяйств из общинных распорядков вело к дальнейшему упро-
чению крепкого товарного крестьянского хозяйства и усиливало социаль-
ное расслоение деревни.
5. Генезис капиталистического фермерства
Появление и развитие капиталистического фермерства совершалось па-
раллельно исчезновению в Англии класса крестьянства. Общие хроноло-
гические рамки обоих процессов — XVI—XVII вв. Фермеры различались
прежде всего по происхождению — из крестьян-копигольдеров и фриголь-
деров, горожан и новых дворян. Соединение в одном лице фермера и
джентльмена особенно характерно для XVI — начала XVII в. Позже,
когда сложился и окреп класс капиталистических фермеров из богатых
крестьян и горожан, новые дворяне стали жить на ренту, получаемую от
арендаторов, ведущих капиталистическое хозяйство.
Экономическая и социальная характеристика фермерства может быть
составлена как на основании свидетельств современников (Harrison. The
Description...; Wilson. The State...) и обширной агрономической лите-
ратуры (Fitzherbert. The boke...; Tusser. A hundreth...), так и па основе
документов (манориальные описи, договоры на аренду и т. п.). Гаррисон
и другие авторы второй половины XVI в. относили к совершенно опреде-
ленной группе, именуемой «фермерами», тех йоменов, которые были лич-
но свободными людьми с доходом не менее 6 фунтов в год, держали фер-
мы от джентльменов, сами работали, разводили овец, ездили по ярмар-
кам, держали работников, давали сыновьям образование, оставляли им
деньги, чтобы те могли стать джентльменами. Гаррисон отмечал, что
фермеры живут хорошо, имеют почти всегда сбережения в размере 6—
7 годовых доходов, много скота, хорошую домашнюю утварь, посуду,
3—4 перины, ковры, столовое серебро (Harrison, р. 105). Данные эти
подтверждаются посмертно составленными описями пмуществ. Из опи-
саний Гаррисона можно сделать следующий вывод: фермеры ведут то-
варное хозяйство па арендованной земле с применением наемного труда.
45
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
стьянская земля стала (как и всякая земля вообще) буржуазной собст-
венностью и все арендные буржуазные отношения сохранились в деревне
полностью.
Эти меры не могли ликвидировать нужду крестьян в земле. Реально
земельная мобилизация национальных имуществ происходила в форме
продаж, а не бесплатных раздач. Зажиточные крестьяне смогли купить
небольшие участки (зачастую те, которые раньше арендовали), но осталь-
ным досталось очень мало, почти ничего21. Вскоре обнаружилось, что
успехи буржуазно-демократической революции пошли на пользу именно
буржуазии. Так было и в деревне. В данной главе мы могли привести
немало фактов, свидетельствующих о том, что лучшие фермы целиком
были приобретены их прежними капиталистическими арендаторами. Дру-
гие фермы тоже, как правило, не были при продаже раздроблены, так
как представляли собой устойчивые хозяйственные комплексы с полным
ассортиментом пашен, лугов, пастбищ, рощ и т. д. Требования раздела
ферм при их продаже могли быть осуществлены — и то не в полном
объеме — в тех областях, где фермы состояли только из пашен с одно-
родной бонифицированной почвой, как это было во Французской Фланд-
рии (департамент Нор); такие поля можно было делить без ущерба для
эксплуатации земли.
Поэтому революция лишь несколько смягчила земельный голод у низ-
ших слоев крестьянства, но не ликвидировала его. В дальнейшем покуп-
ки крестьянами земли, главным образом отдельных участков дворянских
имений, совершались уже в частном порядке, в процессе общей аграр-
ной эволюции Франции.
История французского крестьянства за три столетия Старого порядка
наглядно показывает, насколько солидно был подготовлен в деревне ре-
волюционный переворот и насколько закономерно было уничтожение от-
жившего строя Новым порядком — царством буржуазных отношений22.
21 Так обстояло дело по всей стране в целом, за исключением местностей, где
продавались также и очень мелкие участки или такие, которые можно было по-
делить на мелкие. Особенно наглядно отсутствие бедных покупателей в деревнях,
история которых исследована в мельчайших деталях. Например, в одной из дере-
вень Иль-де-Франса среди 23 покупателей не было ни одного бедняка (Praclie, 1965,
р. 170—171).
22 Публикуя текст главы А. Д. Люблинской, подготовленный ею незадолго пе-
ред кончиной, редколлегия ограничилась лишь некоторыми сокращениями п незна-
чительными редакционными исправлениями. В то же время заслуживает быть отме-
ченным тот факт, что в советской (как и в зарубежной) литературе существует и
иной, нежели развиваемый в настоящей главе, взгляд па степень капиталистиче-
ского преобразования деревни во Франции при Старом порядке. Ряду исследовате-
лей подобные преобразования представляются менее глубокими, тогда как реаль-
ная весомость феодальных и полуфеодальных отношений в аграрной сфере оолее
значимой (см. об этом, в частности: Адо, 1971, 1983); соответственно несколько
шире истолковываются и задачи, решавшиеся в ходе буржуазной революции (см.
подробнее гл. 22)Примеч. ред.
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
Этой группе сельского населения Гаррисон противопоставляет другую:
сельскохозяйственных рабочих, копигольдеров, а также рабочих, ману-
фактур. Это противопоставление подчеркивает специфику группы ферме-
ров. Аналогичную характеристику и противопоставление находим у Уил-
сона. Уилсон отмечает расслоение в среде копигольдеров: некоторые из
них богаты (относятся по богатству и по характеру деятельности к той
группе, которая может быть названа фермерами), а другие — бедны и
живут как сельскохозяйственные рабочие.
История борьбы рождающегося фермерства за землю многообразна.
Особое значение имели огораживания и, в частности, непосредственное
или опосредованное участие в них фермеров. Большой конкретный и убе-
дительный материал по этому вопросу дает В. Ф. Семенов (1949, гл. IV).
Анализируя данные правительственных комиссий 1517—1518 гг., он де-
лит их на пять групп по географическому признаку и рассматривает со-
став огораживателей в каждой из них.
В центральных графствах к 1517 г. огораживания были прямо связа-
ны с развитием капиталистического фермерства. В Беркшире, где преоб-
ладали огораживания пахотной земли для превращения ее в пастбища
или в целях интенсификации земледелия, фермеры составляли 37,7% от
общего числа огораживателей, а фригольдеры и копигольдеры — соответ-
ственно 16,1 и 16,9%. Остальные огораживания производились дворяна-
ми или церковными землевладельцами. Все огораживания, проводимые
фермерами, совершались с согласия лордов, и формально за них отвечали
последние, что мало меняло дело. По числу огораживаний фермерские1
составили 40% общего их количества и 50% по огороженной площади.
Копигольдеры-огораживатели — это либо богатые крестьяне, имеющие от
40 до 80 акров (от 16 до 32 га), либо джентльмены, имеющие копигольд.
В Бакингемшире фермеры составили 17,4% общего числа огораживате-
лей, а фригольдеры и копигольдеры — соответственно 25,2 и 0,9%.
В Нортгемптоншире фермеры составили 8,5%, фригольдеры — 17% (дан-
ных о копигольдерах нет). В Оксфордшире, наиболее типичном графстве
с точки зрения превращения пашен в пастбища, фермеры составили
56,8% огораживателей, фригольдеры — 10,2, копигольдеры — 2,5%. Здесь
были фермеры, арендовавшие десятки маноров и усадеб: сквайр Бедилл
из Лондона имел в аренде 6398 акров (более 2000 га). В Лестершире
фермеры составляли всего 3,3% огораживателей, а фригольдеры — 10%.
Огораживания проводились преимущественно самими лордами. В Уорик-
шире фермерами были 8,2% огораживателей, фригольдерами и копиголь-
дерами — соответственно 30,6 и 2%. Лорды в арендные договоры с фер-
мерами включали разрешения на эвикции мелких держателей.
Восточные графства Англии дают следующую картину. В Норфолке
фермеры составляли 12,4% всех огораживателей, фригольдеры и копи-
гольдеры — 33,9 и 3,2%. В Эссексе также была заметна роль крупных
фермерских огораживаний. В Линкольншире фермеры составляли 12,8%,
а фригольдеры — 55 % от общего числа огораживателей, но при этом
шести фермерам принадлежала треть огороженной земли.
На севере Англии, в Йоркшире, фермеры составляли 7,2%, а фри-
гольдеры—25% огораживателей. Но здесь две трети огороженной земли
было захвачено лордами маноров главным образом для парков.
В западных графствах, например в Глостершире, капиталистические
фермеры активно проводили огораживания на церковных землях. В Хе-
рефордшире наиболее крупные огораживания были произведены богаты-
ми фермерами-арендаторами. В Шропшире основная масса огораживате-
46
Глава 2. Английское крестьянство
лей — это крестьяне-фригольдеры, производящие огораживания на мел-
ких участках. Здесь большое значение имел раздел общинных земель.
В южных графствах, где огораживания в этот период шли не столь
интенсивно, как в остальных, в основном ради конверсии пашен в паст-
бища или создания парков, среди огораживателей также встречаются
фермеры (Семенов, 1949, с. 212).
В течение XVI в. по мере расширения процесса экспроприации
крестьян и «раскрестьянивания» крупные капиталистические фермеры
приобретают в аграрных отношениях все большее значение. В разных
районах страны удельный вес этой группы был различен, что находилось
в зависимости от возможности производить требуемую рынком продукцию
(в первую очередь шерсть), от тесноты связей с рынком, от общего раз-
вития сельской и городской экономической жизни.
Большое значение имеют данные о развитии капиталистического фер-
мерства юго-западного района Англии в середине XVI в., приводимые
В. Ф. Семеновым (Семенов, 1965, с. 61). Анализируя материалы по ма-
норам графа Пемброка в графствах Уилтшир, Девоншир, Сомерсетшир,
Дорсетшир, он приходит к выводу, что в манорах было до трех крупных
фермеров, арендовавших либо весь манор, либо его части. Фермеры, по-
мимо земли, получали хозяйственные постройки, имели большое количе-
ство скота, инвентаря. Нередко они имели по нескольку субарендаторов.
На пастбищах они держали по 900 и более овец. В аренду сдавались и
имеющиеся в маноре мельницы и сукновальни с баналитетными правами.
В соглашении фермера с лордом обозначался срок аренды, размер файна,
перечень построек, количество скота, которое фермер мог пасти на об-
щественных пастбищах, размер арендной платы, оговаривалось право
сбора феодальной ренты и десятины с держателей, право на отработки
держателей в пользу фермера и т. д. Фермер, таким образом, мог полу-
чить в аренду манор со всеми работами и феодальными рентами держа-
телей. Однако так было не везде, чаще из аренды изымались судебные
пошлины, гериоты, файны с крестьян лорду. В аренду не входили парки,
охотничьи заповедники, пруды, рощи и т. д.
По описи 1566—1567 гг. из 36 крупных фермеров 11 были дворянами,
остальные — крестьяне или горожане. Фермеры делились следующим об-
разом: крупные, имевшие в среднем по 838 акров (около 335 га) земли
и по 950 овец; второй категории, имевшие по 326 акров (около 130 га)
земли и по 545 овец; третьей категории, имевшие по 140 акров (около
56 га) земли и по 252 овцы. Доля фермеров во владении землей состав-
ляла в среднем 40,1%, а у крестьян-держателей — 59,9% от всей учтен-
ной площади. Арендная плата, получаемая лордом с фермеров, бывала
равна феодальной ренте с держателей, а иногда и несколько превосходи-
ла ее, составляя подчас до двух третей общей суммы дохода лорда. Соот-
ношение арендной платы и феодальной ренты с крестьян необязательно
соответствовало размерам земельных участков, находящихся в пользова-
нии фермеров и держателей. Большой удельный вес арендной платы объ-
ясняется тем, что фермеры брали в аренду лучшие пахотные участки и
луга. Огораживания общинных земель на юго-западе были менее значи-
тельны, чем в Средней и Восточной Англии, но они имели большое зна-
чение для фермеров, ставя их в независимое положение от общины. Ого-
роженные земли составляли примерно треть всей арендуемой фермерами
площади (Семенов, 1965, с. 69).
Говоря о капиталистических чертах фермерства XVI в., следует в то
же время констатировать, что не только в XVI, но и в XVII в. еще со-
47
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
хранилось немало феодальных «родимых пятен», придающих этим ран-
ним формам капитализма в сельском хозяйстве Англии своеобразную
окраску. Фермер не всегда выплачивал аренду деньгами; очень часто фи-
гурировали и продукты. В отличие от крестьянина-держателя фермер не
платил герпота, но вносил зато некоторое количество продуктов: зерна,
мяса, птицы, фруктов и пр. Хотя взносы натурой в большинстве случаев
были переведены на деньги, фермеры все же фактически снабжали двор
лорда, его резиденцию съестными припасами (Семенов, 1965, с. 70).
В середине XVI в. в манорах графа Пемброка фермеры выплачивали
деньгами 64% общего числа рент, 28% — деньгами и продуктами,
2,5% — деньгами и сукном и 5,5% — исключительно продуктами. Нали-
чие в составе ренты капиталистического фермера продуктовых плате-
жей — одно из свидетельств переходного характера этого периода.
Интересен и другой пережиток феодальной эпохи: копигольдеры, обя-
занные «помочами» лорду, должны были отработать полагающиеся дни
не в маноре лорда, если он не имел своего домениального хозяйства,
а в хозяйстве фермера и в его пользу. Правда, эта своего рода рудимен-
тарная барщина составляла всего один-два дня в году (жатва, сенокос).
В середине XVII в. «помочи» почти (но не окончательно) исчезли. Рента
продолжала взиматься в продуктовой форме, особенно в тех манорах, из
которых поставлялись припасы для резиденций лордов. Не изменились и
сроки крупной фермерской аренды — одна-три «жизни». Во владениях
графа Пемброка треть договоров об аренде заключена именно на такие
сроки, остальные же — на определенное число лет (от 20 до 70). Наи-
больший интерес представляет такой пережиток феодальной эпохи, как
файны. По данным В. Ф. Семенова, они фигурируют в половине догово-
ров на фермерскую аренду (Семенов, 1965, с. 74). В XVII в. файны не
только продолжали существовать, но и стали более регулярными. Разме-
ры файнов росли при в целом стабильной арендной плате. Менялись
файны и сроки аренды, а арендная плата, как и рента обычных держа-
телей, оставалась почти неподвижной. Вероятно, эта формальная, по
сути дела, неподвижность также может быть отнесена к категории «роди-
мых пятен» феодализма.
В целом раннее фермерство даже в XVII в. «еще не выходило из норм
терминологии и приемов платежей старого обычного держания, но по-
явилось, конечно, новое, капиталистическое содержание» (Семенов, 1965,
с. 82). Собственно капиталистическая рента, не дробящаяся на денежную
и продуктовую части, на арендную плату и файны, установилась в Анг-
лии лишь в конце XVII и особенно в XVIII в.
К 30-м годам XVII в. можно констатировать дальнейшее распростра-
нение и укрепление капиталистического фермерства, в частности, на юго-
западе Англии. Заметно увеличилрсь количество овец у фермеров: в
XVI в. в среднем на одного фермера приходилось 386 овец, а в 30-х го-
дах XVII в.—583. Очень возросли файны, достигая 350, 500, 800 и даже
1100 фунтов, что уже само по себе свидетельствует о росте капиталов
фермеров. Их доходы в 6—10 раз превышали годовую арендную плату
(Семенов, 1965, с. 79).
6. Фермерское хозяйство
Развитие капиталистических элементов в сельском хозяйстве Англии
было в XVI-XVII вв. ускорено ростом спроса на хлеб и другие продук-
ты на внутреннем рынке, потребностью поднимающейся промышленности
48
Глава 2. Английское крестьянство
в сырье — шерсти, льне, кожах, технических культурах, возрастающей
сельскохозяйственной специализацией отдельных районов.
Естественно, что различные графства развивались при этом очень не-
равномерно: так, в графствах юго-востока (Кент, Эссекс, Норфолк) в от-
личие от многих северных районов число капиталистических фермеров
было достаточно велико. Резко выделяются по развитию капиталистиче-
ского фермерства районы, окружающие крупные городские центры.
В этих пригородных районах во второй половине XVI—XVII в. появля-
ются многочисленные, но небольшие по размерам фермы, владельцы ко-
торых занимались садоводством, огородничеством, разведением птицы,
Сельскохозяйственные орудия XVII в. Англия.
1 — полукруглое долото, используемое в качестве лопаты;
2 — лопата для снятия дерна; 3 — заступ-резак; 4 — лопата для рытья канав;
5 — простой плуг-канавокопатель; 6 — колесный плуг-канавокопатель;
7 — рытье канавы; 8 — одноколесный плуг '''
Плуги XVII в. Англия.
I — Хартфордширский колесный плуг; 2 — голландский резак; 3 — одноколесный плуг;
4 — простой пщг; 5 — двойной плуг; 6 — английский лемех;
7 — чисто голландский лемех
молочного и мясного скота. В ряде графств, преимущественно на юго-
востоке и юго-западе, росло число фермерских хозяйств, специализиро-
вавшихся на выращивании льна, конопли, хмеля, шафрана, вайды и иных
технических культур, спрос на которые увеличивался по мере развития
мануфактур (Agrarian History, 1967, IV, р. 174—179, 466, 593).
Но главная перемена заключалась в том, что во второй половине
XVI—XVII в. возросло число фермерских хозяйств, занятых производст-
вом зерна. Самой трудной проблемой того времени было снабжение хле-
бом как городских центров и промышленных районов,, так и областей,
49
1. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
специализировавшихся на других видах сельскохозяйственных продуктов.
Сложность положения обусловливалась тем, что в предшествующий пе-
риод, когда шли интенсивные огораживания и бурно развивалось овце-
водство, посевные площади сократились. Недостаток зерна ощущался уже
в середине XVI в., когда правительство принимало меры к стимулирова-
нию фермерского и помещичьего землепашества. С другой стороны, уве-
личение цен на хлеб также поощряло фермеров к производству зерна20.
При определении уровня производительных сил в фермерском хозяй-
стве следует иметь в виду реальное положение, а не желаемое или ре-
комендуемое агрономической литературой. Рассмотрение реального поло-
жения позволяет утверждать, что новое в фермерском хозяйстве
распространялось медленно. Так, сельскохозяйственные новшества, заим-
ствованные из Нидерландов, вводились для пробы в крупных поместьях
новых дворян и знати или на очень крупных фермах джентльменов-
гфермеров. До рядового фермера «усовершенствования» доходили нескоро.
В частности, не следует преувеличивать интенсивность процесса исчезно-
вения паров и внедрения сложных севооборотов в XVI—XVII вв. (Sli-
cher van Bath, 1963, p. 243). В то время для Англии вообще и для
•фермерских хозяйств в частности характерно было сосуществование
двухполья, свободного трехполья с одногодичными парами, регулируемого
трехполья, четырех-, пяти- и шестипольных севооборотов в сочетании с
интенсивной культивацией бобовых, а также севооборотов с культиваци-
ей кормовых трав на парах (Норфолк). В рядовых фермерских хозяйст-
вах преобладало трехполье. Неверно полагать, что развитие шло от трех-
полья к системам с менее частыми парами. Более интенсивная система
необязательно обеспечивала более высокие урожаи. В некоторых райо-
нах фермеры и при двухполье получали высокие урожаи. Все зависело
от местных условий — особенностей почвы, климата и пр. Но в целом
введение севооборотов с кормовыми травами вело к увеличению количе-
ства скота, а следовательно, к увеличению количества удобрений и к по-
вышению урожайности.
Обычное чередование культур в фермерских хозяйствах XVII в.—
пшеница, рожь, овес, ячмень, бобы (Slicher van Bath, 1963, р. 245—249).
На западе был распространен шестигодичный севооборот: пшеница, яч-
мень, ячмень, овес, горох, овес, и затем несколько лет поля служили
пастбищами. К концу XVII в. в Англии распространяется «норфолкская
система» (Slater, 1907, р. 81, 85), очень популярная также и в XVIII в.
(Лавровский, 1966, с. 205). Главными элементами этой системы были,
с одной стороны, строго соблюдаемый севооборот (как правило, четырех-
или шестигодичный) и известкование земли, а с другой — огораживания,
арендные договоры на долгие сроки, крупные фермы, специализированные
в большой степени на землепашестве. Был принят следующий севообо-
рот: пшеница, турнепс, ячмень, клевер или пшеница, ячмень или овес,
турнепс, ячмень или овес с клевером, клевер. В первой половине XVII в.
в крупных фермерских хозяйствах появился картофель.
Во второй половине XVI и в XVII в. использовали, как правило,
обычные удобрения: навоз, морской песок с водорослями и ракушками,
пепел. Но постепенно на крупных фермах начинали применять извест-
кование почвы, заготавливать компост; навоз покупали на животновод-
ческих фермах, а золу — в городах. В хозяйствах, специализировавшихся
20 Между 1510—1519 и 1610—1619 гг. цены на пшеницу и ячмень выросли в
5 раз, тогда как на шерсть — лишь в 1,75 раза (Kerridge, 1953, р. 28).
50
Глава 2. Английское крестьянство
на производстве овощей и фруктов, особенно ценился голубиный и ове-
чий помет.
Орудия труда во второй половине XVI и в XVII в. оставались тра-
диционными: плуг простой пли двойной, одноколесный или двухколесный
(хартфордширский), бороны, косы, серпы (Hoskins, 1957, р. 159; Fussell,
1966, р. 86—87; Agrarian History, 1967, IV, р. 167). То же можно ска-
зать и о трудовых затратах на основные виды сельскохозяйственных ра-
бот. Так, в первой половине XVII в. на быках пахали по 0,4 га в день,
на лошадях —по 0,5 га. Когда в XVIII в. вошел в обиход норфолкский,
более легкий плуг, то один работник пахал в день от 0,6 до 0,8 га. Но
это средние нормы. Как правило, если работник пахал по 0,4 га в на-
чале сезона, то через две-три недели он уставал и мог вспахать в день
только 0,2 га (Slicher van Bath, 1963, р. 299). Жали серпами; для жатвы
хлебов с 1 га требовалось 3,5—5 рабочих дней взрослого мужчины.
Если работали косами, то для уборки хлеба с 2 га требовалась работа
взрослого мужчины в течение 3,5 дней. Рядовой фермер, в обычное время
не пользовавшийся наемным трудом, во время жатвы, как правило, на-
нимал не менее трех взрослых работников. Один взрослый работник мог
намолотить за день цепом 127 л пшеницы или 382 л ячменя. В XVIII в.
были изобретены новые, более совершенные орудия труда, но внедрялись,
они очень медленно.
Уборка, сенокос и молотьба, производившиеся вручную, не были
проблемой для фермеров при постоянном избытке дешевой рабочей силы.
Основное внимание фермеры обращали на пахоту и сев, так как именно
усовершенствование этих процессов приводило к повышению урожайно-
сти. Применялись более глубокая вспашка, посев рядками, тщательно-
удобрялась почва, вводились сложные севообороты. В основном фермеры
вводили различные новшества в годы высоких цен на сельскохозяйствен-
ные продукты. Основные изобретения относятся к XVIII в., особенно ко
второй его половине.
Большое значение имело в фермерском хозяйстве, помимо земледелия,
скотоводство: молочное, мясное, а также традиционное для Англии овце-
водство. Овцеводы различных категорий все чаще использовали капита-
листические методы ведения хозяйства. Шерсть продавали прежде всего
крупные землевладельцы, обладавшие возможностью дожидаться наибо-
лее выгодной рыночной конъюнктуры. Торговали шерстью и арендаторы,
которые вели дело на огороженных землях на наличный или взятый в
кредит капитал. Они занимали деньги, чтобы прикупить овец, особенно’
весной, и имели большие запасы шерсти. Наконец, торговали шерстью и
крестьяне. Крестьян-овцеводов было много, но пастбищ и денег, а следо-
вательно, овец и шерсти у них было сравнительно мало.
Использование наемного труда в сельском хозяйстве имело в Англии
достаточно прочную традицию, ведущую начало еще с XIII в. Для вто-
рой половины XVI и особенно первой половины XVII в. можно говорить
о том, что наемный труд становится объектом капиталистической экс-
плуатации. Источники того времени, преимущественно расходные книги'
фермеров, свидетельствуют о том, что в начале XVII в. существовало не-
сколько категорий наемных работников: постоянные слуги и работники;
рабочие, нанятые на определенный срок; рабочие, в одни годы работаю-
щие как нанятые на срок, а в другие — как сдельные или поденные ра-
ботники; рабочие сдельные и поденные (Agrarian History, 1967, IV,
р. 430). Проведенный С. И. Архангельским анализ расходной книги кент-
ского землевладельца Тоука за период с 1616 по 1660 г. показал, что по-
51
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
стоянные слуги и служанки составляли около 14% от общего числа на-
емных рабочих в этом хозяйстве, срочные рабочие — 33, а сдельные и
поденные рабочие —53%. Именно сдельные и поденные рабочие получа-
ли самую низкую плату, их нанимали на условиях, выгодных фермерам.
Наниматели использовали на фермах и детский труд, наиболее низко оп-
лачиваемый (Архангельский, 1960, с. 33—34).
В целом к середине XVII в. фермеры значительно укрепили свои по-
зиции, расширили площади арендуемой земли, увеличили количество
скота, обрели капиталы, достаточные для уплаты даже очень высоких
файнов. Однако окончательное торжество капиталистического фермерства
стало возможным только в итоге буржуазной революции.
7. Аграрный вопрос и крестьянские движения
в Английской буржуазной революции *
Аграрный вопрос занимал важнейшее место в Английской революции.
Несмотря на то что значительные перемены в сельском хозяйстве, проис-
шедшие в XVI —первой половине XVII в. открыли путь к его преобра-
зованию на капиталистический лад, «старые феодальные формы земле-
владения, старый строй поземельных отношений вообще, сохранявший
.еще большую силу, связывал буржуазное перерождение деревни, тормо-
зил замену феодального производства новым, капиталистическим» (Анг-
лийская буржуазная революция, 1954, 1, с. 371). Характерной чертой
Английской революции было противоборство двух направлений в реше-
нии аграрного вопроса. Буржуазно-дворянская аграрная программа в ос-
новном предусматривала отмену рыцарского держания и уничтожение
всех связанных с ним обязанностей. Крестьянско-плебейская аграрная
программа, сложившаяся в борьбе против аграрного законодательства
Долгого парламента, сводилась к двум требованиям: отмена копигольда и
превращение его в свободное держание, т. е., по существу, в свободную
крестьянскую собственность, и прекращение огораживаний21.
На всем протяжении 40—50-х годов XVII в. в ходе буржуазной ре-
волюции английское крестьянство продолжало борьбу за свои права на
землю. Между тем без учета особенностей и развития социальной струк-
туры английской деревни в рассматриваемый период невозможно опреде-
лить характерные черты, социальный состав и объективное содержание
крестьянских выступлений и, следовательно, выяснить вопрос об участии
крестьянства как класса в революции в целом и на различных ее этапах.
Главный итог коренных изменений в положении английского крестьянст-
ва, происшедших в XVI — первой половине XVII в., состоял в том, что
с углублением социальной дифференциации оно не могло уже выступать
как единая общественная сила: с общностью социально-экономических
условий жизни закономерно утрачивалось и единство классовых позиций
и целей. О перерождении крестьянской верхушки уже говорилось выше.
Положение среднего и мелкого крестьянства, сохранявшего хозяйствен-
ную самостоятельность и специфические классовые интересы, было
весьма неустойчивым. Крестьянство как класс размывалось не только
сверху, но и в гораздо большей степени снизу, многие копигольдеры бед-
нели, постепенно теряя свои наделы и пополняя слой сельской бедноты,
* Автор раздела Л. П. Репина.
21 О формировании крестьянско-плебейского союза в революции и о тесном
переплетении аграрного вопроса с «рабочим» см.: Барг, 1967, с. 34—45.
52
Глава 2. Английское крестьянство
малоземельных и безземельных коттеров, частично или полностью экс-
проприированных крестьян, соединявших земледельческие занятия с ре-
меслом. Основная масса коттеров, которые уже не могли прожить на до-
ходы со своего хозяйства, работала в качестве батраков у фермеров или
богатых копигольдеров. Другие — наряду с возделыванием крошечных
участков земли — занимались кустарными промыслами или находили
применение своему труду в системе рассеянных и комбинированных ма-
нуфактур22. Таким образом, малоземельные крестьяне и коттеры имели
два источника средств к существованию — возделывание земли и работу
по найму — и подвергались двойной эксплуатации — как зависимые дер-
жатели и как наемные рабочие (см.: Английская буржуазная революция,
1954, 1, с. 50; Лавровский, Барг, 1958, с. 92). Эта двойственность поло-
жения деревенской бедноты и особенно коттеров сближала их с город-
ским плебсом, определяя их общую позицию по аграрному вопросу и пх
радикализм.
Крестьянские выступления на первом этапе революции являлись пря-
мым продолжением борьбы крестьян за общинные земли, характерной для
первых десятилетий XVII в. Создавшаяся к началу 40-х годов револю-
ционная ситуация углубила противоречия и способствовала обострению
конфликтов между крестьянами и лордами по всей стране (ЗАР, с. 248—
249; James, 1930, р. 90—93; Hill, 1965, р. 307—309). В столкновениях по
поводу огораживаний общинных земель средние и малоземельные кресть-
яне, заинтересованные в сохранении коллективного пользования угодья-
ми, которое обеспечивало им необходимые дополнительные ресурсы для
ведения хозяйства, противостояли как землевладельцам, так и фермерам-
арендаторам, в число которых входили и представители крестьянской
верхушки.
Крестьянские движения за возврат общинных угодий и сервитуты
происходили во владениях короля, английской знати и менее крупных
собственников. Уже в 1640—1643 гг. они охватили огромную территорию:
Линкольншир, Хантингдоншир, Кембриджшир, Ноттингемшир, Норфолк,
Нортгемптоншир, Хартфордшир, Мидлсекс, Эссекс, Суррей, Гэмпшир,
Беркшир, Сомерсетшир, Дорсетшир, Уилтшир, Корнуолл, Йоркшир, Дарем
(карту крестьянских движений первой половины 40-х годов XVII в.
см.: Английская буржуазная революция, 1954, 1, с. 412—413). Крестьяне
графств Восточной Англии активно выступали против осушителей болот
(Manning, 1978, р. 140—152). В центральном районе были особенно силь-
ны выступления за права на лесные угодья. Ожесточенная борьба за лес
и рудные богатства шла в Глостершире, в Динском лесу. В Дербишире
местное крестьянство боролось за сохранение старинного обычного пра-
ва на разработку недр.
На первых порах крестьяне предпочитали обращаться с петициями в
парламент (особенно представительна петиция, поданная в апреле
1641 г. от четырех линкольнширских приходов, которую подписали около
3 тыс. человек). Однако Долгий парламент не только не прекратил ого-
раживания общинных угодий и ликвидацию крестьянских сервитутов,
но, более того, действуя прежде всего в интересах нового дворянства,
осудил политику короны, направленную на установление контроля над
огораживаниями, а затем принял ряд постановлений об охране прав ого-
22 Обильный материал для понимания судеб экспроприированных крестьян и
формирующегося класса наемных рабочих дают работы Н. М. Мещеряковой (Ме-
щерякова, 1962; 1978), исследовавшей развитие мануфактурного производства
в XVII в.
53
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
раживателя и наказании тех, кто препятствует огораживанию. В резуль-
тате крестьяне все чаще обращаются к насильственным действиям.
С. И. Архангельский зафиксировал в 1641 — 1643 гг. 26 выступлений
крестьян Восточной Англии, в ходе которых они отказывались платить
ренты, засыпали рвы, ломали изгороди, разрушали осушительные соору-
жения, выпускали свой скот на огороженные участки, захватывали на
корню выращенный на них урожай, поджигали дома и другие построй-
ки, нападали на шерифов, судей, специальных уполномоченных и т. д.
(Архангельский, 1960, с. 108—116, табл. 12) 23. В другом районе кресть-
янских движений против огораживаний — Юго-Западной Англии —
в 1640—1642 гг. зарегистрировано восемь выступлений крестьян, сопро-
вождавшихся «насильственными и мятежными действиями» (Архангель-
ский, 1960, с. 133, табл. 14). Именно в таких случаях парламент требо-
вал от шерифа и мировых судей, «применив все силы... подавить,
укротить и предотвратить... всякого рода мятежи, сборища и незаконные
собрания» (ЗАР, с. 249).
На первом этапе революции наибольшего размаха крестьянское дви-
жение достигло в 1643 г. В начале мая вспыхнуло восстание в Юго-За-
падной Англии, на территории Дорсетшира, Сомерсетшира и Уилтшира.
Восставшие, вооруженные мушкетами, охотничьими ружьями и холодным
оружием, разрушали изгороди и уничтожали пастбища на конвертиро-
ванных участках, вторгались в дома владельцев огороженных земель,
забирали их имущество. Совместные действия обсуждались повстанцами
на многолюдных сходках. Введенные в практику денежные сборы с насе-
ления, не принимавшего участия в движении, и выкупы за возврат угнан-
ного с уничтоженных пастбищ скота должны были обеспечить финансо-
вую базу восстания. Правительство, вероятно, недаром опасалось, что
восставшие могут создать «свою собственную корпорацию». Для разгрома
восстания были мобилизованы силы трех графств, гражданские и воен-
ные власти на местах, парламентские войска. Летом 1643 г. восстание
было подавлено (Архангельский, 1960, с. 133—137).
С развертыванием гражданской войны крестьянские выступления при-
обрели более значительные масштабы. Те же районы Юго-Западной
Англии (Дорсетшир, Сомерсетшир, Уилтшир), ставшие с конца 1644 г.
важнейшим театром боевых действий, оказались в 1645 г. главным очагом
мощного движения клобменов («дубинщиков»). Весьма своеобразное по
своему характеру, это движение отличалось относительной организован-
ностью, сложностью состава участников и двойственностью позиции по
отношению к борющимся сторонам24. Основной целью клобменов была
организация самообороны населения от грабежей королевской и парла-
23 Б. Мэннинг высоко оценивает значение народных выступлений накануне
гражданской войны во многих районах страны, особенно в восточных графствах, и
подчеркивает, что крестьянские мятежи, неподчинение крестьян лендлордам, не-
уплата рент и т. п. резко сократили материальные и людские ресурсы роялистов,
в большой степени зависевшие от лояльности держателей (Manning, 1978, р. 202—
215).
24 В современной английской историографии движение клобменов рассматри-
вается либо как проявление аполитичности «тех, кто ставил местные интересы
выше национальных» (Underdown, 1973, р. 117—118; 1979, р. 25—48), либо, наоборот,
как политическое движение провинциального джентри, «радикальных консервато-
ров, защищавших не только свои дома, но традиционные ценности и права»
(Morrill, 1976, р. 98, 100—101, 104). Р. Хаттон предпочитает вообще воздержаться
от обобщений и призывает сосредоточить усилия на анализе локальных выступле-
ний клобменов (Hutton, 1979—1980, р. 47—48).
54
Глава 2. Английское крестьянство
ментской армий, поскольку обе они вели себя по отношению к местным
жителям как завоеватели (см.: Лавровский, Барг, 1958, с. 241—242).
Были и исключения: так, клобмены, действовавшие в пограничном райо-
не между Уилтширом и Дорсетширом, не подчинялись никаким властям
и стремились «держать солдат подальше, чтобы развязать себе руки в
борьбе против огораживаний» (Sharp, 1980, р. 248). Массовую базу дви-
жения составляло крестьянство, но среди руководителей преобладали ли-
ца духовного звания, джентльмены, горожане. С течением времени наря-
ду с указанными районами клобменское движение захватило Шропшир
Херефордшир, Вустершир, Глостершир, Девоншир, Гэмпшир, Суссекс и
соседние с этими графствами округа Оксфордшира, Беркшира, Бакингем-
шира, Уэльса (An atlas of rural protest..., 1983, p. 123, m. 36). По под-
счетам С. И. Архангельского, общее число клобменов достигало 50 тыс.
человек (Архангельский, 1960, с. 167). Следует, однако, иметь в виду,
что клобмены не были объединены и придерживались различной полити-
ческой ориентации: объекты их вооруженных акций менялись в зависи-
мости от того, чьи войска наносили наибольший урон населению. Если
клобмены Вустершира, Херефордшира, Глостершира и Девоншира напа-
дали главным образом на королевские отряды, то в Суссексе и Гэмпшире
они действовали в основном против парламентской армии Ферфакса.
Наибольшим размахом, организованностью, политической активностью
выделялось движение клобменов в Дорсетшире, Уилтшире и Сомерсет-
шире. В этом движении как бы получили дальнейшее развитие те орга-
низационные элементы, которые были присущи восстанию 1643 г. в Юго-
Западной Англии. С 1 марта по 22 августа 1645 г. в этих трех графствах
отмечено по меньшей мере 13 крупных собраний клобменов, на которых
присутствовало около 70 тыс. человек (Архангельский, 1960. с. 164—
165, табл. 15). Клобмены установили и самообложение, выбирали уполно-
моченных, которым поручалось руководство самообороной, назначали спе-
циальных сборщиков и связных. Наряду с местными сходками происхо-
дили общие собрания клобменов графства и съезды клобменов соседних
графств. На собраниях и съездах обсуждались и принимались важнейшие
решения и документы, в том числе «Пожелания и резолюции» (Morrill,
1976, doc. 22d, р. 199—200) и петиция королю, в которых нашла, в самом
общем виде, отражение программа клобменов: примирение воюющих сто-
рон и поддержание мира, защита протестантизма, свободы и собственно-
сти (ЗАР, с. 76—79). В условиях революционного конфликта позиция
«третьей силы», которую пытались занять клобмены, объективно была на
руку реакции. Не случайно король отводил клобменам значительную
роль в своих военных планах и прилагал большие усилия, чтобы подчи-
нить их своим целям. Однако в начале западной кампании генералу
Ферфаксу удалось привлечь на свою сторону часть клобменов Сомерсет-
шира и Девоншира (Underdown, 1973, р. 106—108, 112—115). Главные
же силы клобменов были разгромлены отрядами Флитвуда и Кромвеля в
августе 1645 г. (Английская буржуазная революция, 1954, 1, с. 415—
418). С завершением гражданской войны движение клобменов совсем
затухает.
Крестьянские выступления на первом этапе революции отчетливо по-
казали, что далеко не все английское крестьянство сразу осознало необ-
ходимость активного участия в начавшейся борьбе между парламентом
и королем. Тем не менее уже в этот период крестьянство экономически
наиболее развитых районов, главной опоры парламента («Восточная
ассоциация»), составило ядро парламентской армии и обеспечило ей по-
55
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
беду. Йоменри передовых восточных графств — Норфолка, Эссекса, Суф-
фолка, Кембриджшира и Хартфордшира — было «главной силой Кромве-
ля» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 734). Крестьяне Норт-
гемптоншира, Уорикшира, Херефордшира, Глостершира, Сомерсетшира,
Ланкашира, Ноттингемшира, Дербишира, Йоркшира, Бакингемшира,
Линкольншира, Хантингдоншира оказывали поддержку и добровольно
вступали в ряды парламентской армии в 1642—1644 гг. (Manning, 1978,
р. 259—261). С 1645 г. английское крестьянство (главным образом его
средние слои) стало основным источником для пополнения рядов армии
«новой модели», к которой перешла политическая инициатива на втором,
буржуазно-демократическом этапе революции.
Именно поэтому левеллеры, идейно руководившие солдатскими масса-
ми в их конфликте с индепендентской офицерской верхушкой — гранда-
ми, включили в свою программу ряд крестьянских требований. И это
несмотря на то, что аграрный вопрос был в целом отодвинут на второй
план проектами демократического переустройства политической системы
и экономическими проблемами мелкой городской буржуазии, главной со-
циальной опоры левеллеров 25. В одном из программных документов ле-
веллеров — «Дело армии» (октябрь 1647 г.)—наряду с общедемократи-
ческими нашли свое место и требования об отмене десятины, уничтоже-
нии всех ранее произведенных огораживаний и возвращении крестьянам
общинных земель (LM, р. 196—218). Эти же требования, а также тре-
бование освободить общины от судебной власти лордов были в сентяб-
ре 1648 г. включены в выработанную левеллерами «Смиренную пети-
цию многих тысяч благонамеренных граждан города Лондона, Вестмин-
стера, Саутварка и ближайших окрестностей», под которой было собрано
40 тыс. подписей и которую поддержали жители Корнуэлла, Сомерсетши-
ра, Оксфордшира, Лестершира, Беркшира, Уилтшира и других графств
(LM, р. 283—290). В кругах, близких к левеллерам, имел хождение ма-
нифест «Некоторые предложения о мире и свободе» (декабрь 1648 г.),
содержавший проект раздела общинных земель: половина их предназна-
чалась для оплаты задолженности офицерам и солдатам, одна четверть
должна была быть поровну разделена между держателями соответствую-
щих приходов, другая — отойти местным беднякам. Эта земля превраща-
лась в держание на правах копигольда с годовой рентой 5 шилл. за акр
(для бедняков не более 12 пенсов за акр), а также с допускным плате-
жом в том же размере (LM, р. 314—321). В этом же документе имелся
пункт о выкупе крестьянских держаний у лорда за сумму, равную 20-
летней ренте и доступную, разумеется, лишь весьма зажиточным копи-
гольдерам.
Отдельные, зачастую противоречивые требования по аграрному вопро-
су, содержащиеся в различных памфлетах, петициях, прокламациях и
других документах левеллеров, не были упорядочены и сведены в еди-
ную программу аграрных преобразований. Для левеллеров гарантией
справедливого общественного устройства было установление предлагае-
мой ими политической системы, основанной на принципах республика-
низма, гражданского равенства, демократического избирательного права.
В отличие от индепендентов, которые хотели сохранить избирательный
ценз (фригольд с ежегодным доходом в 40 шилл.26) и не допустить к
25 Детальный анализ программы левеллеров см.: Левин, 1973.
26 Кромвель считал возможным предоставить право голоса и держателям наслед-
ственного копигольда (copyhold of inheritance), так называемым фактическим фри-
гольдерам (Woodhouse, р. '73; ЗАР, с. 96).
56
Глава 2. Английское крестьянство
участию в голосовании даже состоятельных копигольдеров и лизгольде-
ров, левеллеры в своих конституционных проектах 1647—1649 гг.— раз-
личных редакциях «Народного соглашения» (LM, р. 225—234, 293—303,
400—410; LT, р. 318—328; Лильберн, с. 107—120) — настаивали на пре-
доставлении избирательных прав «всем мужчинам, достигшим 21 года,
за исключением слуг, лиц, получающих милостыню, и тех, кто служил
бывшему королю» (LM, р. 402) 27. Проекты системы распределения мест
при выборах в парламент показывают, что левеллеры искали опору в
среднем крестьянстве развитых в промышленном отношении районов
(см.: Архангельский, 1960, с. 196—201, табл. 17). Однако без аграрной
программы, способной решить вопрос о собственности на землю в пользу
непосредственных производителей, невозможно было привлечь на свою
сторону сколько-нибудь широкие слои крестьянства — массы копигольде-
ров, краткосрочных арендаторов, мелких фригольдеров. Еще в 1646 г.
в парламент от имени «многих тысяч копигольдеров» была представлена
петиция, в которой говорилось о том, «что копигольд, этот главный пере-
житок нормандской тирании, должен быть уничтожен навсегда» (James,
1930, р. 94). Сторонники левеллеров в сельских районах неоднократно вы-
двигали требование упразднить копигольд (Petegorsky, 1940, р. 108—
109; Schenk, 1948, р. 71; Brailsford, 1961, р. 440—450; Manning, 1978,
р. 316—317), но оно не стало программным. Вопрос же о перераспределе-
нии земельного фонда в интересах мелких собственников так и не был
поставлен. Все это обусловило узость социальной базы левеллеров. Их
восстания в мае-июне и сентябре 1649 г. не были поддержаны народны-
ми массами.
После окончательного поражения демократических сил в армии левел-
леры пытались найти опору в крестьянских движениях в различных
графствах. Они поддерживали народные волнения в Ланкашире (ноябрь
1649 г.), движение крестьян-общинников в маноре Эпуорт в Линкольн-
шире (ноябрь 1650 г.), борьбу рудокопов Дербишира и крестьян Стаф-
фордшира в 1652 г., возглавляли восстания в Норфолке и Глостершире
(Архангельский, 1960, с. 205—207). В петицию, представленную в пар-
ламент 29 июля 1652 г., были включены пункты об отмене копигольда и
майората, а также об упорядочении системы продажи земли и предостав-
лении пустошей для обработки беднякам (ЗАР, с. 156—158). В новый
конституционный проект «Основные законы и свободы Англии», обнаро-
дованный 9 июля 1653 г. лондонскими левеллерами, вошел целый ряд
аграрных требований, и в частности такие, как гарантия от огораживаний
и отмена копигольда. Таким образом, на нисходящем этапе революции
левеллеры предложили план аграрных преобразований, который мог бы
привлечь на их сторону большую часть крестьянства, но было уже позд-
но (Левин, 1973, с. 178—179, 185—186, 190—191). Примечательно, одна-
ко, что даже в этот период мелкобуржуазные демократы-левеллеры не
выдвинули программу радикальной ломки феодальных отношений в де-
ревне.
С 1652 г. в северных графствах, а затем и по всей стране (1654—
1655 гг.) распространяется новое радикально-религиозное движение —
квакерство, опиравшееся главным образом на сельское население (см.:
Reay, Social origins..., 1980, р. 55—72). Многие из числа первых последо-
27 О реформе избирательного права, предложенной левеллерами и различных
ее оценках в исторической литературе см.: Morton, 1970, р. 197—219; Manning, 1978,
р. 330—336. ’
57
1. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
вателей Джорджа Фокса в крестьянской среде были в 40—50-х годах
участниками конфликтов с лендлордами, отказывались выполнять мано-
риальные повинности, платить повышенные ренты и десятины. Очевид-
но, поэтому в отличие от других сектантских движений эпохи революции
и от левеллеров квакеры придавали большое значение аграрному вопро-
су. Они наиболее активно выступали против десятины и развернули в
50-х годах широкую политическую кампанию за ее отмену: агитировали
крестьян отказываться от уплаты десятины, организовывали соответст-
вующие петиции в парламент и т. п. (Reay, Quaker opposition..., 1980,
р. 98—120). Лидеры квакеров осуждали аристократию и джентри, вы-
сказывались против крупного землевладения, за передачу бывших мона-
стырских земель бедным. Исследователь раннего квакерства Б. Рей впол-
не обоснованно приходит к выводу, что идеалом квакеров было общество
мелких производителей, а их политические симпатии принадлежали ле-
веллерам (Reay, 1984, р. 150—151).
Сформулировать в ходе революции программу крестьянского антифео-
дального переворота смогли только идеологи английского плебса — диг-
геры. Уравнительные идеи диггеров, или «истинных левеллеров», воз-
главивших выступления деревенской бедноты и батраков, объективно
были направлены на уничтожение феодального землевладения и наибо-
лее революционное решение аграрного вопроса в интересах самых широ-
ких масс английского крестьянства — копигольдеров и коттеров (Лавров-
ский, Барг, 1958, с. 332—337; Английская буржуазная революция, 1954,
1, с. 286). Именно земельный вопрос и проекты его решения стояли в
центре внимания диггеров (Сапрыкин, 1972, с. 294—296, 300—313). Но,
выдвинув программу «крестьянской аграрной революции», они пошли
еще дальше. Если выступления диггеров против огораживаний, предло-
жения Уинстэнли уничтожить десятину и феодальные поборы, а также
привилегии духовенства и лордов вытекали из наиболее общих крестьян-
ских требований, то такие его идеи, как отрицание купли-продажи земли,
осуждение эксплуатации наемного земледельческого труда, выделение
общинных и конфискованных земель в пользование неимущим и некото-
рые другие, отвечали специфическим социальным требованиям бедней-
ших слоев крестьянства и сельскохозяйственных рабочих (Уинстенлп,
с. 47—359). Программа-максимум диггеров — отмена частной собственно-
сти на землю — и попытки практического осуществления идеи общности
имущества оттолкнули от них не только всех зажиточных крестьян, но
также мелких копигольдеров и часть коттеров, идеалом которых было
свое крепкое хозяйство.
Движение диггеров началось в период наивысшего подъема револю-
ции весной 1649 г. в графстве Суррей, где они захватили и начали воз-
делывать пустошь на холме св. Георгия, недалеко от Лондона. Разроз-
ненные выступления диггеров с подобными попытками совместной обра-
ботки общинных земель имели место в течение 1649—1651 гг. и в других
графствах — в Нортгемптоншире, Бакингемшире, Кенте, Глостершире,
Беркшире, Хантингдоншире, Бедфордшире, Ланкашире. К концу 1651 г.
все они были подавлены индепендентским правительством (см.: Архан-
гельский, 1960, с. 214—229; Английская буржуазная революция, 1954, 1,
с. 340—341). Главными причинами поражения движения диггеров были
утопический характер их общественного идеала и эгалитарные принципы
социальной программы, крайний радикализм которой отпугнул кресть-
янина-собственника; немалое значение имело также отсутствие у диггеров
руководящего центра и политической организации, их отказ от участия
58
Глава 2. Английское крестьянство
в политической борьбе и тактика ненасильственных действий (личный
пример и проповедь).
Аграрное законодательство Долгого парламента сыграло огромную роль
в процессе обезземеливания крестьянства, обосновав правовые нормы
эвикций и открыв широкую дорогу развитию капиталистических отноше-
ний в сельском хозяйстве. Ордонанс от 24 февраля 1646 г., уничтожив-
ший «Палату по делам опеки» п отменивший все рыцарские держания
при сохранении копигольда и соответствующих феодальных повинностей
крестьян, осуществил буржуазно-дворянскую аграрную программу. Этот
акт превратил лордов, по существу, в единоличных буржуазных собствен-
Пахота. Гравюра начала XIX в. Англия
ников, в то время как владельческие права крестьян на землю не были
юридически признаны и они остались феодально-зависимыми держате-
лями.
Переход феодальных поместий в руки буржуазии и нового дворянст-
ва начался с распродажи земель епископов, деканов и капитулов, а так-
же коронных земель и получил особенно широкий размах в результате
секвестра земель противников Долгого парламента — делинквентов. Про-
дажная цена и условия ее выплаты практически закрыли доступ к этим
землям крестьянам: среди покупателей преобладали представители лон-
59
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
донской буржуазии, офицеры, дворянство, доля же держателей крестьян-
ского типа была ничтожно мала. Даже если секвестрованная земля воз-
вращалась после уплаты композиции (штрафа) к прежнему лорду, то
секвестр все же давал толчок к развитию аренды. Однако средние и ма-
лоземельные крестьяне не могли арендовать эту землю, так как не имели
возможности платить установленные высокие ренты. Арендаторами ста-
новились провинциальные дворяне, лондонская буржуазия, кредиторы
лендлордов и т. д. (Английская буржуазная революция, 1954, 1, с. 382—
383, 392; Архангельский, 1940, с. 255).
Доставалась ли земля новым собственникам, или она сдавалась в
аренду, интересы новых собственников, арендаторов п вернувшихся ста-
рых лендлордов, разоренных уплатой композиции, вступали в противоре-
чие с интересами крестьян-держателей. Землевладельцы стремились к по-
лучению максимального дохода с земли и избавлялись от держателей,
не желавших платить «улучшенную» и рыночную ренту. Широкое рас-
пространение получил также перевод копигольда в краткосрочное держа-
ние — лизгольд, что резко повышало сумму файнов и приближало ренту
к рыночному уровню. Все это вызывало постоянные конфликты между
крестьянами и лендлордами, но билли о защите прав держателей и огра-
ничении файнов не прошли в парламенте. Таким образом, революция не
решила вопросы, волновавшие крестьян. Наоборот, она привела к укреп-
лению частного землевладения, к свободе огораживаний, к новому, санк-
ционированному парламентом наступлению на общинные земли.
После поражения демократического крыла революции борьба кресть-
ян за землю вновь приобрела характер стихийных локальных выступле-
ний. В 50-х годах XVII в. крестьянство Восточной Англии продолжало
борьбу в защиту своих прав на общинные выгоны против Компании осу-
шителей болот, которая теперь опиралась на специальные парламентские
акты, например акт 1649 г. (ЗАР, с. 252). В 1653 г. вспыхнули восста-
ния против осушителей в Норфолке и Кембриджшире. В 50-х же годах
в северной части равнины Больших болот (Линкольншир, Йоркшир,
Ноттингемшир) выступления крестьян проходили главным образом в
форме «мятежей», сопровождавшихся разрушением осушительных соору-
жений, хотя ордонанс 1654 г. значительно ужесточил наказания за по-
добные действия. Борьба крестьян за леса и лесные сервитуты особенно
обострилась после принятия в 1653 и 1654 гг. актов о ликвидации лес-
ных территорий и о продаже коронных лесов. Многочисленные очаги
движения находились в графствах Суффолк, Эссекс, Суррей, Ратленд,
Дорсетшир, Бакингемшир, Мидлсекс, Суссекс, Нортгемптоншир, Уилт-
шир, Сомерсетшир, Беркшир, Гэмпшир, Хантингдоншир, Лестершир,
Дербишир, Стаффордшир, Глостершир, но все они носили чисто местный
характер. Непосредственно накануне реставрации Стюартов в результате
экономического кризиса конца 50-х годов наметился новый подъем
крестьянского движения, особенно в Центральной Англии, где борьба
между крестьянами и новыми лендлордами приняла затяжной характер
(Архангельский, 1960, с. 254—303).
Аграрная политика Малого парламента также ничего не дала кресть-
янам-держателям. Несмотря на широкое народное движение против деся-
тины, развернувшееся в годы революции, длительное обсуждение вопроса
о ее отмене закончилось безрезультатно (ЗАР, с. 253—255). Это и понят-
но, ведь после перемещения земельной собственности права на десятину
лерешли к новым лендлордам, интересы которых и защищали законода-
тели. Не прошел и обсуждавшийся в Малом парламенте половинчатый
60
Глава 2. Английское крестьянство
проект реформы земельного права, который, сохраняя копигольд как фор-
му держания, предлагал упразднить феодальную присягу для копиголь-
деров и вместо произвольных поборов, взимавшихся лордом при смене
держателя, ввести фиксированный платеж в размере годовой ренты с
этого держания. Правительство протектората, подтвердив актом 27 нояб-
ря 1656 г. ордонанс 1646 г., внесло в него специальное разъяснение по
вопросу о крестьянских держаниях, в котором говорилось о сохранении
всех феодальных платежей копигольдеров в пользу землевладельца
(ЗАР, с. 200). Наконец, в первом статуте, изданном после реставрации в
1660 г. и окончательно утвердившем ордонанс 1646 г., совершенно не-
двусмысленно указывалось, что его содержание нельзя толковать как
отмену копигольда и связанных с ним повинностей, включая обычные
ренты, файны, гериоты, подчинение манориальной курии и др. (ЗАР,
с. 310-313).
Итак, несмотря на то что крестьянские массы вместе с городскими ре-
месленниками и плебейством играли решающую роль в развитии револю-
ции, борьба английского крестьянства за землю, за мелкую крестьянскую
собственность была проиграна. Это отчасти объясняется особенностями
крестьянского движения, которое протекало как бы в двух руслах, то
сливаясь с революционным процессом, то утходя в сторону от него, в боль-
шой степени сохраняя свою обособленность, региональную специфику,
локальную ограниченность. Слабость собственно крестьянского движения
была, в свою очередь, обусловлена как состоянием самого класса кресть-
янства, так и своеобразной расстановкой классовых сил в английской
революции. Социально-экономические сдвиги в английской деревне в
XVI — первой половине XVII в. (прежде всего далеко зашедший процесс
социальной дифференциации крестьянства) в значительной мере подго-
товили его поражение в революции. В результате разгрома ее демокра-
тического крыла и победы буржуазно-дворянского блока была оконча-
тельно закрыта возможность решения аграрного вопроса в пользу кресть-
янства. Судьба этого класса была предопределена — ему предстояло ис-
чезнуть в течение последующего столетия.
*
Среди условий, открывших путь победе лендлордизма в Англии, особое
значение имело завоевание Шотландии и Ирландии. Завоевание Шотлан-
дии (1654 г.) привело к конфискации земель шотландских аристократов
и дворян, принявших участие в борьбе 1648—1651 гг. Часть конфиско-
ванной земли была роздана кромвелевским генералам и офицерам, дру-
гая пошла на продажу. Конфискованные земли становились частной соб-
ственностью новых владельцев. Вместе с тем ограничение суммы герпотов
и файнов размерами годового дохода с земли способствовало определен-
ному облегчению положения держателей, какого не смогли получить анг-
лийские крестьяне (ЗАР, с. 185). В горной Шотландии была подорвана
клановая система и тем самым созданы условия для частичной экспро-
приации шотландского крестьянства. Поскольку рядовые члены кланов
теряли свои права на землю, они либо превращались в арендаторов, либо
пополняли ряды наемных рабочих (Английская буржуазная революция,
1954, 1, с. 368-369).
Освободительная борьба ирландского народа в XVI — начале XVII в.
не увенчалась успехом, три крупных восстания этого периода потерпели
поражение (Осипова, 1962). В 1605 г. клановая система была отменена.
Крестьянам, имевшим более 60 акров земли, были пожалованы их зе-
61
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
мельные участки на правах фригольда, у остальных земли отбирались.
Таким образом, введение в Ирландии феодальной системы поземельных
отношений сопровождалось обезземеливанием массы мелких крестьян.
В результате многие были вынуждены покинуть родину, некоторые стали
наемными рабочими, большинство же — мелкими арендаторами земли у
английских колонистов, ирландской знати и зажиточных фригольдеров
(История Ирландии, 1980, с. 69—70, 77—78). Земельные конфискации,
проводившиеся в XVI—XV] I вв., вслед за подавлением восстаний, со-
провождавшимся массовым истреблением населения, вылились в гранди-
озное ограбление страны, которое было узаконено в 1652 г. актом об
«Устроении Ирландии» (ЗАР, с. 158—160). Хозяйничанье английской
колониальной аристократии повлекло за собой деградацию сельского хо-
зяйства Ирландии и обнищание населения (Самойло, 1950; Сапрыкин,
1967). Для английского народа завоевание Кромвелем Ирландии было
одной из причин, обусловивших крушение республики. В частности, в ре-
зультате приобретения крупных земельных владений в Ирландии произо-
шло социальное перерождение индепендентской офицерской верхушки.
Ирландия стала крепостью английского лендлордизма (Маркс К., Эн-
гельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 16, с. 436—437).
8. Завершение экспроприации крестьянства
Во второй половине XVII в. сгон крестьян с земли не только продол-
жался, но и стал особенно интенсивным. Большую роль в этом процессе
сыграло расхищение коронных земель в период, последовавший за «Слав-
ной революцией». Новые собственники, как правило, сгоняли крестьян с
земли и организовывали капиталистическое хозяйство либо сами, либо
сдавая землю в аренду. Капиталистические фермеры стали как бы орга-
ничным элементом манора и в качестве такового сосуществовали с об-
щиной крестьян-копигольдеров на протяжении еще многих десятилетий.
Фермеры эксплуатировали наемный труд, имели широкие связи с рын-
ком, вкладывали капитал в производство сельскохозяйственной продук-
ции. Фермерское хозяйство — это уже капиталистическое производство.
Но по своей форме фермерская аренда этого периода оставалась, как и
в XVI в., еще во многом близкой к старому копигольдерскому держанию.
В XVIII в. продолжаются также и огораживания, причем уже на
основании специальных парламентских приговоров (в XVIII в. было из-
дано более 2200 таких приговоров). В период так называемых парламент-
ских огораживаний было огорожено более 2,5 млн акров, что составило
20% всей площади страны (Лавровский, 1940).
Хотя в XVIII в. сопротивление крестьян несколько ослабело, все же
и в это столетие происходят волнения против огораживаний в Нортгемп-
тоншире (1710 г.), Уилтшире (1758 г.), Оксфордшире (1765 г.), выступ-
ления против дренажа и огораживаний болот в Ланкашире (1767 г.),
в Эссексе (1772 г.) и др., причем интенсивность крестьянского сопротив-
ления особенно возрастает с 1760 г. (Манту, 1925, с. 123; Рюде, 1984,
с. 51).
К концу XVIII в. сильно изменился облик деревни: социальная струк-
тура манора, как и страны в целом, упрощалась «в связи с вымыванием
хозяйственно самостоятельных групп крестьянства» (Лавровский, 1958,
€. 135). В результате разложения крестьянства резко возросла числен-
ность сельскохозяйственного пролетариата, что облегчало рост капитали-
62
Глава 2. Английское крестьянство
стического фермерства. Парламентские огораживания общинных угодий
и коммутация десятины в конце XVIII в. сопровождались усиленной
концентрацией земель и существенным сокращением площади крестьян-
ского землевладения (вплоть до полного его исчезновения). Торжество-
капиталистической ренты и капиталистических арендных отношений
означало окончательную гибель крестьянского хозяйства, исчезновение
крестьянства как класса (Лавровский, 1958, с. 148).
Экспроприация крестьянства и развитие капиталистических отноше-
ний в деревне создали базу для крупного капиталистического поместья,
характерного для последующего периода аграрной истории Англии. «Это
система английского лендлордизма, земельной монополии крупных зем-
левладельцев-лендлордов и капиталистического фермерского хозяйства,
основанного на широком применении труда наемных сельскохозяйствен-
ных рабочих — одного из источников капиталистической ренты, уплачи-
ваемой лендлордам» (Лавровский, 1966, с. 177).
Парламентские огораживания были последним этапом экспроприа-
ции английского крестьянства. Особенно сильно они развернулись в
1793—1815 гг. Вместе с промышленной революцией XVIII в. они завер-
шают капиталистическую перестройку английской деревни.
ГЛАВА 3
ФРАНЦУЗСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В XVI -XVIII вв.
Среди источников по истории французского крестьянства XVI—
XVIII вв. решительно преобладает документальный материал, очень
обильный и разнообразный, ценный своей достоверностью и максималь-
ной убедительностью. Акты купли-продажи земли (они сохранились пре-
имущественно в форме записей в нотариальных книгах) дают возмож-
ность выяснить степень мобильности крестьянского землевладения и в
первую очередь ход обезземеления крестьян. Поземельные кадастры и на-
логовые списки отражают имущественное расслоение крестьянства и рас-
пределение земли; если они регулярно возобновлялись и дошли до наших
дней с той или иной мерой полноты, то в них отчетливо видна динами-
ка этих процессов. Посмертные описи имущества (они впервые стали
широко практиковаться в исследуемый период) содержат очень ценные
сведения: суммы наличных денег, займов, долгов; подробный перечень
орудий, скота, птицы, зерна, домашней утвари, одежды и т. д. сопровож-
дается их денежной оценкой. В арендных договорах (они тоже регистри-
ровались в нотариальных книгах) записаны все условия аренды, но ее
реальная рентабельность может быть определена не по договорам, а по
счетным книгам и хозяйственным записям арендатора и землевладельцев.
В перечисленных видах документов почти нет сведений о феодальных по-
винностях крестьян, они фигурируют в поместных описях (терье) и в
приходно-расходных книгах землевладельцев.
До середины XX в. исследователи лишь в редких случаях могли ис-
пользовать весь наличный материал документов и извлечь из него мак-
симум цифровых данных; они приводили некоторое число конкретных,
достаточно выразительных примеров и указывали на ту или иную сте-
пень распространенности явления (например, аренды, продажи земли
и т. д.). С 50-х годов стали применяться различные новые методы из-
учения массового типа источников (Люблинская, 1968), в настоящее вре-
мя для некоторых из них используются ЭВМ. Однако такие рациональ-
ные приемы можно осуществлять лишь при достаточном обилии одно-
родных источников.
Исследование французской деревни XVI—XVIII вв. приходится про-
водить преимущественно по документам церковного землевладения, со-
средоточенным в период Великой французской революции в государствен-
ных архивах в связи с секуляризацией церковных имуществ. Аналогич-
ные источники для светского землевладения сохранились гораздо хуже.
Феодальная реакция 60—80-х годов XVIII в. сопровождалась тщательны-
ми записями в терье всех феодальных повинностей крестьян данной
сеньории (или нескольких сеньорий); для составления терье были ис-
пользованы более ранние документы. Если бы эти акты в своей массе
сохранились, историки получили бы возможность изучить систему фео-
дального землевладения и аренду с надлежащей полнотой. Но большин-
ство терье и других актов, хранившихся в замках и домах сеньоров,
были уничтожены крестьянами во время «великого страха» 1789 г. и в
последующие годы. Уцелевшие документы сравнительно немногочислен-
ны и отрывочны.
64
Глава 3. Французское крестьянство
Другой невосполнимой утратой источников является гибель архива
Парижской счетной палаты, сгоревшего в XVIII в. Там были сосредото-
чены документы фискального и фискально-судебного характера, в том
числе и материалы по налоговому обложению крестьянства. Ценнейшие
источники по истории крестьянства (по аналогичным источникам в дру-
гих странах уже сделаны важные подсчеты и обобщения) во Франции
отсутствуют. Неравномерность сохранности источников сказывается и
на хронологическом их распределении: XVI в. и первая половина
XVII в. представлены гораздо хуже, чем последующие полтора столетия.
Поэтому при исследовании данного периода неизбежна большая, чем для
последующих полутораста лет, гипотетичность суждений.
Очень важны для истории крестьянства некоторые законодательные
акты и распоряжения местных властей. Необозримый и очень ценный
материал заключен в архивах судебных учреждений; эти фонды тоже
становятся объектом систематического изучения.
Среди повествовательных источников едва ли не первое место зани-
мают агротехнические трактаты. Немногочисленные для XVI—XVII вв.,
они чрезвычайно умножаются в XVIII в., равно как и труды членов
местных агрикультурных обществ. Путевые очерки и записки иностран-
цев принадлежат к интересным, но далеко не всегда достоверным источ-
никам; например, многие наблюдения знаменитого английского агроно-
ма Артура Юнга, посетившего Францию накануне и во время революции,
оказались не столь точными, как это долго считалось (Young; см. так-
же: Morineau, 1971, р. 22).
Сведения о крестьянских движениях сохранились в ведомственной пе-
реписке *, в мемуарах и письмах современников, в составленных в то
время трудах по истории городов и провинций.
В посвященной аграрной истории французской научной литературе
второй половины XIX — начале XX в. наиболее пристальное внимание
было уделено XVIII в., в особенности двум предреволюционным десяти-
летиям. Труды русских ученых Ковалевского, Кареева, Лучицкого также
внесли значительный вклад в изучение этой проблемы. Двум предшест-
вующим столетиям отводилось в ту пору столь скромное место, что еще
в 1930-х годах господствовало мнение о почти полной их неизученности.
Появившийся в 1931 г. капитальный труд Марка Блока (Bloch, 1931)
создал новое и очень плодотворное направление во французской аграр-
ной истории, сделав предметом изучения крестьянский труд, общину,
социальную дифференциацию крестьян и другие важные вопросы. В этой
монографии, доведенной по некоторым темам до революции, скудость све-
дений по XVI—XVII вв. была особенно заметна. В послевоенные годы
труды многочисленных последователей Блока заполнили — преимущест-
венно в форме локальных исследований — многие лакуны. Можно ска-
зать, что за последние 40 лет история французского крестьянства в XVI—
XVII вв. была написана заново, а для XVIII в.— во многом переписана.
Обращение к архивным источникам массового типа и их использова-
ние в несравненно более широком, чем прежде, диапазоне, приводило в
некоторых случаях к сосредоточению исследовательского интереса на ка-
ком-либо одном явлении в ущерб другим сторонам жизни крестьянства.
Так, например, интереснейшая работа П. Раво, впервые открывшего ши-
1 О движениях 30—40-х годов XVII в. сведения имеются в двух публикациях
архива канцлера П. Сегье (Lettres... au chancelier Seguier...; см. также: Внутренняя
политика).
3 История крестьянства в Европе, т. 3
65
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
рокое распространение крупной и средней срочной аренды уже в XVI в.,
основана на массе арендных договоров. В итоге формирование в дерев-
не капиталистического уклада на время заслонило ее еще не изжитую
феодальную структуру (Raveau, 1926; Debien, 1952).
Работы, вышедшие в послевоенные годы, как правило, основаны на
комплексном исследовании разного рода источников. Огромный архивный
материал, исследованный и обработанный в монографиях и статьях
французских историков, служит и советским ученым в своем, так сказать,
«опосредствованном» виде, тем более что эти труды, как правило, обиль-
но снабжены графиками, таблицами и другими подобными материалами,
занимающими порой отдельные тома приложений.
Характеризуя обширную историографию, посвященную истории кре-
стьянства XVI—XVIII вв., нужно отметить несколько моментов. Экономи-
ка и демография имеют в них решительный перевес над остальными про-
блемами; учитывается также социальный резонанс экономико-демографи-
ческих процессов, но редко ему уделяется столько же внимания.
Классовая и сословная борьба в XVI — первой половине XVIII в. яв-
ляется предметом оживленной дискуссии. Проблема формирования в фео-
дальном окружении будущего буржуазного общества еще не ставится в
должной полноте. Кроме как для фискального гнета, не всегда учитыва-
ется сильное воздействие абсолютистского государства и вообще полити-
ческая обстановка. Много внимания уделено социальной психологии.
Авторы нередко расходятся между собой в оценке отдельных явлений в
области демографии, экономики, классовых столкновений, но в целом им
присущи методологические принципы современной буржуазной историо-
графии.
В 1972 г. Ж. Мейе составил очень выразительную карту Франции
(Paysannerie fran^aise..., 1973, р. 57), где отмечены провинции и области,
для которых уже имеются исследования по истории крестьянства инте-
ресующей нас эпохи. Это Лангедок, Прованс, Бургундия, Франш-Конте,
Парижский район, Бри, Бретань, Пуату, отдельные части Нормандии.
Вместе взятые, они составляют около четверти территории страны. Когда
будут закончены ведущиеся ныне исследования по другим областям,
эта цифра возрастет до одной трети. Иными словами, белых пятен очень
много и не скоро они исчезнут полностью.
Это положение требует большой осторожности при определении ос-
новных черт в истории французского крестьянства эпохи Старого поряд-
ка. Исследования еще раз подтвердили старую для Франции истину:
специфика развития ее отдельных провинций столь велика, что полную —
и очень пеструю! — картину дает лишь сумма локальных работ.
1. Формы землевладения
В XVI—XVIII вв. продолжало сохраняться и даже стало более отчет-
ливым деление Франции на две главные зоны — северную и южную.
Границей по-прежнему являлись Луара (в среднем и нижнем течении),
Сена и Сона (в их верхних течениях). Из всех западноевропейских стран
лишь во Франции сочетались провинции, типичные по всем своим при-
родным данным для северо-запада континента с провинциями ярко вы-
раженного средиземноморского типа. В XVI—XVIII вв. появились и но-
вые черты, усугубившие в плане аграрных отношений эту давно
сложившуюся специфику: на Юге испольщина еще больше усилила его
сходство со средиземноморскими странами, в то время как на Севере
66
Глава 3. Французское крестьянство
развилось капиталистическое фермерство, характерное для Северо-Запад-
ной Европы 2. Все это и позволяет относить Северную и Южную Фран-
цию к регионам, различавшимся по типу развития крестьянства (см.
гл. 1).
Однако этим разделением отнюдь не исчерпывается разнообразие ва-
риантов аграрных отношений и несхожесть судеб французского кресть-
янства. Отличия проявлялись порой не только в отдельных провинциях,
но и в небольших, входящих в них областях. Выше было сказано о вы-
текающей отсюда необходимости создания локальных исследований, как
исторических, так и историко-географических. Этот материал дает воз-
Жатва. Гравюра Ж. Калло. Ок. 1620 г. Франция
можность в какой-то мере наметить и основные тенденции в развитии
всей страны.
В северной части Франции самое пристальное внимание должно быть
уделено так называемому Парижскому бассейну, т. е. бассейну Сены со
всеми ее многочисленными притоками. Это самая плодородная часть
Франции, всегдашняя ее житница. Здесь было большое число городов,
включая Париж. Наличие рыночных центров очень способствовало как
быстрому развитию товарного сельского хозяйства, так и административ-
но-политическому сплочению. Плодородные земли, обширная речная
2 При всем разнообразии типов сельского хозяйства и их размещения, прине-
сенном капиталистической перестройкой деревни, это деление на две большие зоны
продолжает сохраняться и в наши дни (Klatzmann, 1972).
67
3*
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
система, множество городов обусловили высокую плотность населения.
В течение всего исследуемого периода (особенно в XVIII в. и вблизи
столицы) Парижский бассейн выгодно отличался в этом отношении не
только от остальной Франции, но и от всех прочих стран, за исклю-
чением Нидерландов и Англии. Важно подчеркнуть, что, несмотря на гу-
стую сеть городов и высокую плотность населения, Северная Франция
почти всегда сама себя снабжала хлебом и не зависела от импорта бал-
тийского зерна. Наоборот, в урожайные годы она экспортировала хлеб в
соседние страны.
Юг отличался от Севера, и особенно от Парижского бассейна, мно-
гими особенностями. За редкими исключениями, там нет равнин и почв
высокого естественного плодородия. Климат весьма неустойчивый, при-
чем опустошительные грозы с градом наносят чрезвычайный ущерб сель-
скому хозяйству. Преобладают горы и предгорья с узкими в верховьях
долинами быстрых рек. Сильно изрезан рельеф, много почти изолирован-
ных друг от друга областей. Как правило, сколько-нибудь крупные горо-
да расположены в нижних течениях рек, в наиболее населенных широ-
ких речных долинах. Горные области заселены слабо. Наиболее характер-
но для Юга поликультурное сельское хозяйство — злаки, виноград, оли-
вы, плодовые деревья, шелковица. Но в некоторых областях, например
в Борделэ или соседних местностях, виноградарство вытеснило прочие
отрасли.
Во Франции изучаемого периода существовало пять типов землевла-
дения: стародворянское, церковное, новодворянское, городское (отдель-
ных горожан) и крестьянское. Прежнее резкое разграничение земель на
два рода по их юридическому феодальному статусу: дворянских и цер-
ковных (фьефы, сеньории) и ротюрных (цензивы) — дожило до револю-
ции, но время внесло очень большие модификации3. Не только земля
любого рода могла принадлежать лицу любого сословного положения, на-
кладывая на него определенные обязанности — такая практика сущест-
вовала и до XVI в. Главное заключалось в том, что владение любой
землей утратило условный характер, присущий чисто феодальной струк-
туре собственности. Фактически и фьефы и цензивы отчуждались вполне
свободно, делились между наследниками и т. п. На распоряжение ими не
накладывалось ограничений. Феодальная «оболочка» выражалась в том,
что земля (но не ее владелец как личность!) входила в определенную
иерархию и с нее следовали не менее определенные платежи. Если пла-
тежи были фиксированы в своем денежном выражении, то падение цен-
ности денег вызвало их реальное понижение уже в XIV—XV вв, а «ре-
волюция цен» в XVI в. еще больше их обесценила. Сам ценз, т. е. неот-
меняемый показатель ротюрного статуса земли, превратился в реально
ничтожную сумму. Однако он продолжал играть важную роль в качест-
ве «опознавательного признака», который обусловливал права сеньора и
церкви на весьма существенные феодальные платежи, следуемые с цен-
зив. Наиболее тяжелыми были десятина и продажная пошлина, которые
взимались при купле-продаже земли в размере 5—8% от продажной
цены; аналогичная пошлина в 15—20% взималась при продаже фьсфа.
Хотя пошлина была иррегулярным платежом, но при высокой мобильно-
сти земли в XVI—XVIII вв. она составляла порой немалые суммы в до-
ходах сеньоров.
3 Аллодов, т. е. земель, не входивших в феодальную систему, было так мало,
что о них можно и не говорить.
68
Глава 3. Французское крестьянство
Таковы были нормы землевладения, особенно отчетливые в Северной
Франции, где издавна наиболее полно сложилась феодальная иерархия.
Но это резкое формальное деление на «благородные» и «неблагородные»
земли в немалой мере перекрывалось реальными особенностями, присущи-
ми различным типам землевладения. Начнем со стародворянского. Ры-
царское землевладение, как и повсюду в Западной Европе, приходило в
упадок. Измельченное благодаря дележам при наследовании, оно оказа-
лось неустойчивым перед натиском горожан, и задолженность рыцарей
городским «денежным людям» подчас заканчивалась продажей с молот-
ка части или всех феодальных платежей, а зачастую и земли, включая
замок. Вокруг Парижа и других больших городов такие перемены при-
вели в конце XV — начале XVI в. к почти полному исчезновению ста-
родворянского землевладения. В дальнейшем этот процесс распростра-
нился шире (Люблинская, 1959, с. 52—62), и в середине XVII в. старо-
дворянские сеньории сохранились, как правило, лишь в отдаленных или
малоплодородных местностях, где покупка дворянских земель не пред-
ставляла интереса для «денежных людей» по причине их малой рента-
бельности. В этих поместьях в собственности сеньора находились замок,
сад, небольшие виноградники, луг, роща. В качестве верховного феодаль-
ного собственника он взимал ренту с крестьян-держателей, но распоря-
жались этими цензивами и хозяйствовали на них цензитарии — крестья-
не или горожане. Никаких прав распоряжения землей держателей сень-
ор не имел, кроме права на выморочное имущество, что ввиду свободы
завещания было редко осуществимо. Такие сеньории носили характерное
название «воздушных фьефов»; доходы с них складывались из феодаль-
ных поборов, не подлежавших увеличению. В лучшем случае они позво-
ляли дворянам вести очень скромный образ жизни. В XVI в. «революция
цен», злосчастный исход внешней войны и жестокая междоусобица вто-
рой половины столетия довершили для многих дворян разорение. Нема-
лое число сеньорий окончательно ушло из их рук в руки новых дворян.
Совершенно иной была судьба другого старого землевладения —
церковного, оказавшегося наиболее стабильным и устойчивым. Кроме как
на Юге, оно не потерпело в эпоху Реформации значительного ущерба.
Частичные правительственные секуляризации XVI в. коснулись преиму-
щественно малодоходных земель и феодальных прав; в дальнейшем эти
потери были с лихвой перекрыты покупками и дарениями. По своей воле
церковь продавала землю только в исключительных случаях. Это была
ревниво оберегаемая коллективная собственность, основанная на праве
«мертвой руки», т. е. неотчуждаемая.
В подавляющем большинстве случаев церковные сеньории были рас-
положены на лучших по качеству землях. Капитулам, аббатствам, приор-
ствам, госпиталям и т. п. принадлежала львиная доля самых плодород-
ных пашен, лучших виноградников, лесов. Не менее важным обстоя-
тельством было наличие у церкви сравнительно больших барских доме-
нов — пашен и лугов, составлявших компактные площади, свободные от
общинных сервитутов, выгодно выделявшиеся среди небольших и совсем
мелких дворянских фьефов и крестьянских чересполосных парцелл. (Соб-
ственного господского хозяйства на этих доменах не существовало
уже с XIV или даже с конца XIII в., но сохранение церковью этих зе-
мельных комплексов позволяло выгодно использовать их для крупной
аренды.)
Другой частью владений каждой церковной сеньории были изолиро-
ванные земельные участки средних и малых размеров, которые сдава-
69
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
лись в срочную аренду преимущественно местным же держателям. Лишь
редкие из таких участков были хорошего качества, в массе же они не
только по размерам, но и по рентабельности не могли идти ни в какое
сравнение с доменами. Последние постепенно превратились в крупные
фермы, прочие же так и остались объектами средней и особенно мелкой
крестьянской аренды, почти не менявшей своих основных черт. Лишь в
некоторых случаях средняя аренда могла послужить крестьянину
средством извлечения дополнительного дохода. В церковных сеньориях
жило множество цензитариев, они платили ценз, десятину, продажную по-
шлину и прочие сеньориальные сборы. Ущерб от падения реальной стои-
мости этих платежей церковь могла восполнять увеличением доходов от
сдачи в аренду своих доменов. В церковном землевладении сочетались
неосуществимые для родовых дворян стабильность собственности и ди-
намизм в эксплуатации земли.
Еще более динамичным оказалось новодворянское землевладение. На-
чав почти с нулевой отметки, оно в XVI в. развилось чрезвычайно быст-
ро вокруг Парижа и крупных городов. В большинстве провинций Се-
верной Франции оно полностью сформировалось к середине XVII в., на
Юге и в некоторых отсталых областях — к началу XVIII в. Владения
новых дворян были составлены ценой больших усилий из скупленных
крестьянских цензив и стародворянских сеньорий. Цензивы дали земель-
ный фонд, сеньории — замки и дворянское звание, а порой и титулы.
Новые дворяне создали в своих владениях почти точные копии церков-
ных доменов. Как правило, последние превосходили новодворянские до-
мены по размерам и во многих случаях по качеству земель. Но струк-
тура была одинаковой. Пашни были сосредоточены либо все вместе, либо
не больше чем в двух-трех местах и к ним были приданы в опреде-
ленных пропорциях луга и пастбища. Подобные земельные комплексы
уже при своем формировании предназначались для сдачи в срочную
аренду: должное соотношение угодий имело целью обеспечить рентабель-
ное хозяйствование крупного или среднего фермера.
Новодворянское землевладение сыграло огромную роль в судьбах
французской деревни изучаемого времени. Во Франции процесс не носил
явно насильственного характера. Сами новые дворяне прибегали к экс-
проприациям редко, но они очень умело использовали растущее обедне-
ние крестьянства, вызванное главным образом тяжелым налоговым гне-
том. Широко практиковавшаяся ими ипотека была средством для приоб-
ретения с молотка в собственность не только крестьянской земли, но и
стародворянских сеньорий. С помощью ипотеки удавалось втянуть в ро-
стовщическую сеть все или почти все эвентуально продажные участки,
тем более что покупатель не пренебрегал даже мельчайшими и старал-
ся округлять свои владения именно ради составления цельных комплек-
сов. Другим орудием в его руках был обмен, служивший той же цели.
Этим объясняется известная длительность периода формирования ново-
дворянского землевладения: оно создавалось в течение 100—150 лет
и было делом нескольких поколений.
Качество земли в новодворянских фермах было гораздо более пест-
рым, чем в церковных, поскольку пашенные массивы были составлены из
бывших крестьянских парцелл. Но важно подчеркнуть, что, скупая зем-
лю, новые собственники шли на такие улучшения, как превращение ви-
ноградников (разумеется, пепервоклассных) в пашни или малоценных па-
шен в луга или пастбища и т. п. Плохая земля редко встречалась в их
владениях; она служила предметом обмена или вообще не покупалась.
70
Глава 3. Французское крестьянство
В целом новые дворяне достигли цели в том смысле, что само по себе
укрупнение посевных площадей и угодий обеспечило достаточную рен-
табельность их владений. Но некоторые фермы располагались на пре-
красных землях и были превосходно «сконструированы» в отношении
оптимальных пропорций пашен и угодий. Доказательством тому служит
их удивительная жизнеспособность: многие дожили до наших дней.
Вместе с тем в собранных таким путем владениях за пределами
ферм неизбежно оставались изолированные участки, преимущественно
средние и мелкие. Подобно церковным учреждениям, новые дворяне сда-
вали их крестьянам либо горожанам в срочную аренду, особенно выгод-
ную для собственников в широких городских округах, где, как правило,
было много новодворянских сеньорий. Но следует еще раз подчеркнуть,
что не крестьянская аренда, а крупные фермы с капиталистическими
арендаторами стали ядром новодворянского землевладения.
Дать четкую характеристику землевладения горожан невозможно. Не-
малое по площади, стабильностью оно не отличалось. Речь идет преиму-
щественно о небольших по размерам участках, принадлежавших купцам
и ремесленникам среднего достатка. Неустойчивость этих владений объ-
ясняется тем, что они тоже являлись объектом внимания крупных скуп-
щиков земли и нередко переходили тем же классическим путем наложе-
ния ипотеки в руки новых собственников. Для последних это было как
бы скупкой из вторых рук, поскольку сами горожане в свое время при-
обрели землю от крестьян. Неустойчивость на одном полюсе сопровож-
далась аналогичным процессом на другом: разбогатевшие горожане пе-
реходили в сословие аноблированных и сами превращались в активных
скупщиков. Но эти процессы не ликвидировали землевладения горожан в
целом, они лишь сократили его. Характер эксплуатации горожанами вла-
дений был очень разнообразным. Для многих их участки были местом
отдыха — «дачами», домиками среди цветов, лоз и огородов. Но гораздо
чаще они сдавались в срочную аренду, особенно если были расположены
в непосредственном соседстве с городом и могли быть использованы под
огороды и сады.
Крестьянское землевладение подтачивалось со всех сторон, и главная
роль в этом процессе принадлежала новым дворянам, чьи крупные фер-
мы возникли из объединения сотен, а то и тысяч крестьянских парцелл.
Порой от прежних деревень оставалось только несколько дворов, владев-
ших самыми скудными в округе землями. В некоторых местностях экс-
проприация бедного, а отчасти и среднего крестьянства несомненна. Это
одна из сторон процесса создания новодворянского землевладения.
Но здесь необходимо внести важные уточнения. Во-первых, даже в
пределах Парижского бассейна, не говоря уже о всей Франции, этот
процесс протекал очень неравномерно в пространств© и во времени. Им
были почти полностью охвачены широкие городские округи Парижа,
провинциальных столиц и городов средних масштабов. Это объясняется
не только тем, что инициатива исходила от горожан, частично превра-
щавшихся в новых дворян. Не менее важным обстоятельством было рас-
положение самих этих городов на плодородных долинах и на больших
реках, чем обеспечивалось выполнение главных требовании, предъявляе-
мых новыми собственниками к своим сеньориям, а именно: естественное
высокое плодородие земли и близость крупных рынков сбыта либо тор-
говых путей. Чем дальше та или иная местность отстояла от рек или хо-
роших сухопутных дорог, тем меньше она интересовала скупщиков зем-
ли и дольше сохранялись в ней стародворянское и крестьянское земле-
71
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
-владения. Но это были области далеко не лучшие и в смысле плодоро-
дия. В этом сказывается одно из кардинальнейших различий между
светским феодальным землевладением до XVI в. и новодворянским в три
последних столетия Старого порядка. Первое охватывало любые земли,
второе сознательно отбирало лишь лучшие и отчасти средние по качест-
ву земли. Характерно, что при покупке целых больших сеньорий новые
собственники спешили продать наименее ценные участки. Качество стоя-
ло у них на первом плане, так как земля покупалась с целью ее экс-
плуатации уже нефеодальным способом. Благодаря этому па территории
Парижского бассейна сложились рентабельные земельные владения с оп-
тимальными условиями урожайности и товарного сбыта, сосуществовав-
шие с гораздо более скромными и малорентабельными стародворянски-
ми сеньориями и большими по общей площади группами крестьянских
парцелл.
В целом можно сказать, что крестьянское землевладение сохранилось
лучше и в больших размерах в менее плодородных областях. Особенно
ясно это видно на Юге. Но нужно добавить, что в таких местностях
существовало гораздо меньше возможностей приарендовать землю. Кро-
ме того, расчистки были, как правило, нереальны, ибо все пригодные для
пашен земли были давно распаханы, обрабатывать бросовые земли скуд-
ных пастбищ представлялось бессмысленным, равно как и сводить леса,
покрывавшие неплодородные почвы. Поэтому условия для зернового кре-
стьянского хозяйства следует оценить как неблагоприятные; зато при на-
личии естественных хороших пастбищ животноводство играло в кресть-
янских хозяйствах важную роль. На Севере оно было особенно развито
в приморских областях, на Юге — в горах и предгорьях.
Крестьянское землевладение сохранялось и в особых отраслях сель-
ского хозяйства, в которых небольшие площади сочетаются с интенсив-
нейшим ручным трудом — в виноградарстве, огородничестве и садовод-
стве. Эти отрасли были товарными, и им нужны были соответствующие
условия, т. е. близость рынка сбыта и особое качество почв. Небольшой
виноградник на южном склоне с известковой почвой не требовал тягло-
вого скота и при искусной обработке — на что французский виноградарь
всегда был большой мастер — давал доход, в 5—8 раз превышавший на
единицу площади доход от пашни. Первая цифра относится к культуре
винограда, дававшего вина массового потребления; вторая к высокока-
чественному виноделию. Не менее высокой была рентабельность специа-
лизированных огородничества и садоводства на пригородных бонифициро-
ванных землях, где повышенное плодородие используемой без отдыха
почвы обеспечивалось внесением удобрений — навоза (который покупа-
ли на городских бойнях) и городских отбросов. Расширение ассорти-
мента овощей в XVI—XVIII вв. привело и к расширению огородной
зоны вокруг всех городов. Пашни уже не подступали к городским стенам,
и отрыв крестьянина-виноградаря или огородника от зернового хозяйства
стал совершившимся фактом.
Малые виноградники, огороды и сады сравнительно долго оставались
в составе крестьянского землевладения и занимали не только большое
число рабочих рук, но в целом и немалые площади. Это обстоятельство
требует большой осторожности при оценке социально-экономической
дифференциации крестьянства. При учете лишь размеров земли и нали-
чия или отсутствия тяглового скота виноградари и огородники могут ока-
заться в числе малоземельных бедняков, что далеко не всегда будет со-
ответствовать их реальному материальному положению. Да и для зерно-
72
Глава 3. Французское крестьянство
вого хозяйства обычный метод не всегда правилен в пределах Северной
Франции, где значительная разница в качестве почвы была достаточно
выражена даже на землях одной деревни.
Вопрос о земле оставался для крестьян Северной Франции самым
важным. Они никуда не эмигрировали, их отток в Северную Америку
был ничтожен. Временная сезонная миграция (очень распространенная —
из Южной Франции в Испанию) также была невозможна — повсюду
Парижский бассейн граничил с плотно населенными областями. Внут-
ренняя колонизация закончилась уже в XIII в.; имевшиеся еще кое-
где пустоши были совершенно непригодны для пашен. Леса нельзя было
Сбор винограда на сеньориальных виноградниках.
Иллюстрация Ф. Брейтеля к рукописи 1647 г. Париж, Национальная библиотека.
В центре — ручной пресс для вина
сводить по этой же причине; к тому же немало лесов принадлежало ко-
ролю и сеньорам и охранялось. Единственным выходом оставалась арен-
да. Соединение в крестьянине цензитария, т. е. фактического собствен-
ника цензивной земли, и арендатора земли церковной или новодворян-
ской стало нормальным явлением еще задолго до революции.
Внутрикрестьянская аренда была незначительная, так как основная
масса деревенских жителей ничего не могла «оторвать от себя». Много-
земельные и даже просто обеспеченные крестьяне были очень малочис-
ленны и цепко держали свои парцеллы. Лишь те из них, кто стали фер-
мерами, сдавали обычно односельчанам свою цензивную землю, но в
73
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
масштабах деревни площадь таких сданных в аренду земель редко пре-
вышала 15—20 га.
Зато массовый характер приобрела аренда крестьянами у сеньоров
средних и мелких изолированных участков, причем нередко арендован-
ная земля превышала по размерам цензивную как в отдельном хозяй-
стве, так и в совокупности для данной деревни. Крестьянин хозяйство-
вал как на цензивной земле, уплачивая феодальные поборы, так и на
арендованной, за которую вносил тому же сеньору арендную плату, не
имевшую ничего общего с феодальными платежами. Так тесно перепле-
тались в ту переходную эпоху старые и новые отношения.
Не менее ярко это проявлялось и в ландшафте. Еще в XIV—XV вв.
на равнинах Парижского бассейна господствовала система открытых по-
лей, пашни состояли из комплекса парцелл, подчиненных принудитель-
ному севообороту и выпасу. Особенно четко чересполосная структура
была выражена на плато и в долинах с небольшими, а порой и ничтож-
ными площадями общинных пастбищ и лесов. В XVI—XVIII вв. имен-
но эти местности постепенно трансформировались благодаря развитию
новодворянского землевладения и появлению ферм крупных и средних
масштабов. Уменьшались поля крестьян, сокращались их общинные пра-
ва. Деревня меняла свой внешний вид.
2. Северная Франция
Восстановительный период после бедствий и опустошений Столетней вой-
ны начался в середине XV в. в неодинаковые сроки для разных частей
страны и шел неодинаковыми темпами. В 1450—1480 гг. население со-
ставляло около 10 млн человек (против 16—18 млн в 1328 г.). С 80-х
годов XV в. начался его рост, и к 1560—1580 гг., по оценкам француз-
ских авторов, численность населения снова достигла 16 млн человек. Не
менее 85% составляли сельские жители (Bichet, 1968, р. 784—785;
Paysannerie frangaise..., 1973, р. 35—38).
Восстановление сельского хозяйства шло сравнительно быстро, так
как надо было лишь снова распахать запустевшие поля. В первую оче-
редь были вновь и полностью распаханы и засеяны самые лучшие, са-
мые продуктивные почвы. Затем постепенно вошли в хозяйственный обо-
рот земли среднего качества, и лишь значительный рост населения в
1510—1520-х годах привел к обработке площадей низкой продуктивности.
Этот процесс сопровождался восстановлением прежней системы аграр-
ных отношений. При обилии запустевшей земли и сильно сократившемся
населении поземельные сеньориальные платежи были умеренными. Имен-
но во второй половине XV в. были розданы за ценз те участки доменов,
которые не входили в основной комплекс. Сами домены сдавались в арен-
ду, но на долгие сроки, порой на 99 лет. Однако по мере нормализации
сельского хозяйства начал усиливаться налоговый гнет. Деревню переста-
ла грабить солдатня, зато стал обирать фиск. При Людовике XI одна
лишь талья, ставшая почти целиком крестьянским налогом, возросла
более чем в 2 раза. Государственные налоги — впервые во Франции —
превысили по объему феодальные платежи (Gandilhon, 1941, р. 294—
295); в дальнейшем их удельный вес возрос еще больше и они стали
важнейшим фактором прогрессирующего обеднения массы крестьянства
и его частичной экспроприации.
Картину итогов восстановительного периода, равно как и дальней-
шего развития, можно нарисовать лишь приблизительно. Для XVI — се-
74
Глава 3. Французское крестьянство
редины XVII в. источники по большей части фрагментарны. Но даже
по этим данным могут быть определены конкретные пути развития кре-
стьянства в пределах Парижского бассейна. Наибольший интерес как в
типологическом, так и в историческом отношении представляет капиталь-
ное исследование Ж. Жаккара (Jacquart, 1974).
Это исследование особенно важно потому, что детально изученная
автором область Юрпуа близ Парижа была едва ли не самой развитой
и передовой в Парижском бассейне. Все новые явления в аграрной сфере
возникли там раньше, были выражены отчетливее и дали соответствую-
щие результаты тоже раньше и полнее, чем в других местностях. Для
анализа судеб крестьянства Юрпуа дает «модель», с которой можно срав-
нивать другие части Парижского бассейна, а порой и всей страны.
Юрпуа интересна также тем, что на небольшой территории (1700 кв.
км) сочетаются разные рельефы — плато, невысокие холмы, долины мно-
гочисленных рек. Отдельные части области очень различны по качеству
почв, характеру растительности, аграрной специализации. Словом — это
тоже своего рода миниатюрная «модель», характерная для Парижского
бассейна в целом 4.
Жаккар отобрал для детального изучения семь больших церковных
сеньорий в трех разных частях Юрпуа и проверил репрезентативность
их данных по источникам многих других сеньорий. Вся изученная им тер-
ритория занимает 6 тыс. га, составляя 1/30 от общей территории обла-
сти (Jacquart, 1974, р. 103). Разница в сельском ландшафте трех частей
выражена для середины XVI в. в следующих данных: на востоке пашни
составляли 81,6%, виноградники — 13,5, луга—1,6%, лесов нет; на за-
паде — пашни 60,1 %, виноградники — 0,7, луга — 2,5, леса — 32% ;
в центре — пашни 40,2%, виноградники — 17, луга — 2,9, леса — 39,8%.
Социальное распределение землевладения определялось сочетанием
степени плодородия земли с близостью к Парижу. Вокруг столицы реши-
тельно преобладали старые церковные сеньории с большими доменами;
посередине области располагались новые владения чиновной и придвор-
ной знати;, по южной границе сохранились стародворянские поместья.
Рядом с Парижем доля земель крестьян-цензитариев не превышала 25%
и состояла наполовину из виноградников и огородов, т. е. из очень мел-
ких участков. Но в 40 км от Парижа по южной окраине Юрпуа, в зоне
стародворянских владений, она достигала 54% (Jacquart, 1974, р. 108).
Для крестьянского землевладения по семи изученным сеньориям
Жаккар приводит следующие данные: крестьянам принадлежало
33,7% земли, причем они владели 40,6% всех пашен, 68,6% всех вино-
градников и 28,1% пастбищ (Jacquart, 1974, р. 108). Львиная доля
остальной земли принадлежала крупным доменам церкви (например,
1100 га у капитула Нотр-Дам, 1063 га у аббатства Сен-Жермен-де-Пре
и т. д. (Jacquart, 1974, р. 108)) и новым дворянам. Привилегированные
сословия владели 70% лугов (это значило, что лучшие выпасы не вхо-
дили в состав общинных угодий) и — вместе с короной — 99,3% лесов.
Что касается распределения земельной собственности по всей области
Юрпуа, то предложенные Жаккаром с большой осторожностью цифры
таковы: крестьянам принадлежало около 40% земли, церкви —8—12,
старому дворянству — 8—12, новому дворянству — 20, горожанам — 20%
(Jacquart, 1974, р. 117).
4 По плодородию почв провинцию Иль-де-Франс обычно делят на две зоны —
богатые известково-лёссовые и скудные глинистые почвы (Fourquin, 1964, р. 455).
75
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
Распределение земельной собственности в Юрпуа на мелкую, среднюю
и крупную обусловлено тем обстоятельством, что площади под виноград-
никами, огородами и плодовыми садами были очень невелики, а пло-
щадь пашни на лучших почвах могла быть гораздо меньше, чем на сред-
них и тем более плохих. Верхней границей для мелкой собственности
там можно считать 10 га, для средней — 25 га, участки более 25 га пред-
ставляли крупную собственность. По семи изученным сеньориям 87,9%
цензивных участков были меньше 2,5 га, 6,2% — меньше 5 га и 3,1% —
меньше 10 га. Больше 25 га имелось лишь в 17 участках (0,6%),
и один участок в 100 га ждал дележа между тремя наследниками (Jac-
quart, 1974, р. 117). К тому же владения были сильно парцеллированы.
В качестве примера Жаккар приводит типичный случай, когда в составе
цензивы находилось 2 га пашни в 15 парцеллах (самая большая— все-
го 38 акров), 1 га виноградника в 25 парцеллах, несколько аров ивняка
и дом (Jacquart, 1974, р. 124). Средние размеры (10—25 га) были наи-
более характерны для земельной собственности горожан; средняя кре-
стьянская собственность была расположена преимущественно в зоне
стародворянского землевладения и была также очень раздроблена. Здесь
преобладала пашня с добавлением небольшого луга и такого же вино-
градника. В крестьянской среде собственность свыше 25 га была редчай-
шим исключением. В середине XVI в. крупная собственность с больши-
ми доменами в 100—200 га, занимавшими 45—70% площади сеньории,
оставалась монополией церкви, так как формирование новодворянских
владений и ферм еще не было закончено. Почти все крупные домены в
церковных владениях состояли из пашен, расположенных на прекрас-
ных почвах; равных им не было по всей области ни по размерам, ни по
качеству (Jacquart, 1974, р. 111—112).
На каких условиях и кем обрабатывались земли привилегированных
сословий, составлявшие больше половины земель в Юрпуа? В самых от-
даленных и бедных местностях практика сдачи запустевшей и наихуд-
шей по качеству земли в наследственное владение за неизменный ценз
к 30-м годам XVI в. прекратилась навсегда. Тогда же были аннулирова-
ны по суду арендные договоры на 99 лет, заключенные на большие до-
мены в годы восстановительного периода, когда трудно было найти арен-
даторов на короткие сроки. Отошли также в прошлое договоры на фик-
сированную наследственную ренту, заключавшиеся на очень мелкие
участки, которые арендатор мог завещать и отчуждать. Собственник по-
лучал по таким договорам в среднем около 8% от стоимости земли, но
рост цен в XVI в. сделал их для него невыгодными (Jacquart, 1974,
р. 128-129).
Решительное преобладание получила срочная аренда, появившаяся в
Юрпуа, как и в других частях Парижского бассейна, еще в конце
XIII в. В XIV—XV вв. срочная аренда на доменах церковных сеньорий
стала правилом, от которого отступали только под нажимом неблагопри-
ятных обстоятельств. За этот же период более или менее твердо устано-
вились размеры ферм, соотношение в них пашен и угодий, сроки аренд-
ных договоров (всегда кратные трем, ибо в Юрпуа давно господствовало
трехполье), не превышавшие обычно 9 лет. Под пашни были заняты
лучшие земли, а участки, не отвечавшие этим требованиям, сдавались в
XIV—XV вв. за ценз, а в XVI в. тоже в срочную аренду. Монастырь или
капитул снабжал арендаторов частью мертвого и живого инвентаря
(Higounet, 1965, р. 50—51). Самое крупное из церковных учреждений —
аббатство Сен-Дени — оплачивало и поденщиков (Fourquin, 1966, р. 24—
76
Глава 3. Французское крестьянство
25). Иными словами, вначале практиковалась экономическая помощь
собственника арендатору, причем при сдаче в аренду стада овец она име-
ла отчетливую форму испольщины5. На плодородных почвах церковных
доменов пары в системе трехполья использовались под выпас овец в те-
чение почти всего года, что позволяло их унавоживать в достаточной
мере перед посевом наиболее ценной культуры — пшеницы. Вместе с тем
овцы давали шерсть и мясо, поставляемые на городской рынок. Подоб-
ная практика оказалась чрезвычайно жизнеспособной, так что и в
XVII—XVIII вв., когда на фермах сложилась уже настоящая капита-
листическая аренда, испольная аренда скота продолжала широко приме-
Стрижка овец. Гравюра XVII в. Франция
пяться. Рентабельность крупной аренды для собственников бесспорна —
об этом говорят следующие данные. Хотя соотношение площадей цензив
п домена в церковных сеньориях в середине XVI в. равнялось 74,4% и
25,6% (Jacquart, 1974, р. 75) 6, доход от эксплуатации домена, сдаваемо-
го в крупную аренду, значительно превосходил поступления от феодаль-
ных платежей. Так, в середине XVI в. в Орли цензивы (530 га) давали
111 ливров, домен (120 га) — 750 ливров; в Корбрез цепзивы давали
120 ливров, домен (200 га) —825 ливров; в Виссу цензивы (779 га) да-
вали 366 ливров, домен (92 га) —799 ливров (Jacquart, 1974, р. 83—84).
5 Характерно, что в договорах XV в. употреблялась формула ferme et metairie,
т. е. аренда (земли) и испольщина (на овечье стадо) (Fourquin, 1964, р. 480).
6 В светских сеньориях соотношение было соответственно 70 и 30%.
77
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
При падении в XVI в. реальной стоимости фиксированных денежных
феодальных поборов они все больше при сдаче земли в аренду превра-
щались в добавку к арендной плате и зачастую включались в общую сум-
му аренды.
В денежном выражении срочная аренда давала от 1 до 4,6 ливра за
арпан (34,17 ара) земли, что составляло 5,3—12% от стоимости земли.
Что касается сдачи в аренду изолированных мелких участков, то вблизи
городов этот метод давал еще больший доход, так как такая аренда
была дороже на единицу площади (Jacquart, 1974, р. 131—132).
Несмотря на рост малоземельного крестьянства, к середине XVI в.
неимущих бедняков было еще немного. В типичной подпарижской дерев-
не с сотней домохозяйств (400—500 жителей) примерно 65 дворов при-
надлежало крестьянам-хозяевам в собственном смысле слова; в осталь-
ных жили вдовы, сельские ремесленники, сеньориальные служащие, цер-
ковный причт и т. п., но не менее 30 крестьян были огородниками и
виноградарями. Последние нанимались также на обработку чужих вино-
градников сроком на год и больше, обычно из четверти урожая (Jacqu-
art, 1974г р. 137—138). Поденщина на уборке винограда давала неплохой
приработок. Положение малоземельных крестьян было тяжелее в местно-
стях, где не было виноградников и преобладали пашни. Там зачастую
главными источниками дохода были поденщина и работа на скупщика.
Подобно виноградарям и огородникам, такие крестьяне были уже не про-
изводителями, а потребителями зерна. Когда с середины XVI в. во Фран-
ции началась «революция цен», малоимущим крестьянам пришлось пе-
режить тяжелую пору. Усилилась их задолженность и ускорилась экс-
проприация. Не избегли ее и средние слои. Чтобы понять неустойчи-
вость их хозяйства, обрисуем его несколько подробнее.
Как правило, число средних крестьян («пахарей») было относитель-
но невелико — около 5 % от общего числа жителей деревни. Они облада-
ли инвентарем и скотом—1—2 лошади, 2 коровы, 2 свиньи, 15 овец;
тягловый скот и инвентарь они периодически сдавали за плату безло-
шадным односельчанам. Соотношение своей и арендованной земли было
различным: 1,6 и 13 га, 7,1 и 3 га и т. п.; в среднем у этой
группы набиралось всего около 12—15 га земли. Практически они не
имели возможности увеличивать свое хозяйство, обладавшее слабой то-
варностью. В неурожайные годы или при каких-либо бедствиях они тоже
нуждались в покупном хлебе (Jacquart, 1974, р. 147—151).
Единственной устойчивой группой были арендаторы средних и осо-
бенно крупных ферм. В середине XVI в. их было еще немного, но фор-
мирование новодворянского землевладения постепенно открывало для
них более широкое поле деятельности. Эти арендаторы имели, как пра-
вило, мало своей земли (например, 4 га при 70 га арендованной). Их
главное богатство составляли скот, инвентарь, оборотные средства. Вот
типичный пример: у фермера 1500 ливров наличными, 6 лошадей, 6 ко-
ров, 2 быка, 130 овец, полный ассортимент всех орудий. Он хозяйствует
на ферме размером 123 га, продает много зерна, шерсти, мяса, кож, мо-
лока и т. д. Это настоящее крупное товарное хозяйство, снабжающее
Париж и другие города (Jacquart, 1974, р. 151—158). Фиксированная
арендная плата давала такому арендатору возможность получить в
хороший год немалую прибыль, а при неурожае он все же сводил концы
с концами. В Юрпуа была распространена практика объединения аренды
земли с откупом десятины и сеньориальных поборов. К сожалению, не-
возможно выяснить для того времени обычную пропорцию откупных
78
Глава 3. Французское крестьянство
платежей (и, следовательно, доходов от них) в общей сумме, вносив-
шейся арендатором. По некоторым данным, в начале XV в. арендная пла-
та земельному собственнику составляла 75% общей суммы, а откуп пла-
тежей—25% (Fourquin, 1964, р. 276, not. 69). В дальнейшем удельный
вес феодальных платежей колебался чаще всего около 10% общей сум-
мы. Как бы то ни было, арендатор имел дополнительный доход, преиму-
щественно денежный, что сыграло немалую роль, особенно в период
становления его в качестве фермера, ведущего хозяйство на больших
площадях, когда он должен был обзаводиться значительным стадом и
всеми орудиями.
Откуп сеньориальных платежей накладывал на арендатора как бы
феодальное «родимое пятно»; к тому же он вел оптовую торговлю де-
сятинным зерном и т. п. Но из этого не следует, что сама аренда была
феодальной или полуфеодальной. По мере роста систематической эксп-
луатации наемного труда (для чего в XVI в. создались благоприятные
условия) она приобретала капиталистические черты. В ферме XVI—
XVII вв. были соединены элементы старого и нового, причем новое
быстро оттесняло старое на задний план в экономическом отношении
(в XVIII в. и в социальной сфере). Откуп не превращал фермера в
сеньориального чиновника, но являлся добавкой, пропорционально все
уменьшавшейся, к главной основе его хозяйства — крупной капитали-
стической аренде. Относительно редкой была посредническая аренда,
когда по договору арендатором был горожанин или сеньориальный чи-
новник, пересдававший затем землю крестьянам в субаренду. Так назы-
ваемые генеральные откупщики действовали по преимуществу в огром-
ных и разбросанных владениях крупной знати и являлись, по сути,
главными управляющими.
«Революция цен» содействовала обогащению фермеров, так как они
были продавцами своей продукции, цены на которую стали бурно расти
с 60-х годов XVI в. В то же время зарплата наемных работников не по-
спевала за ростом цен, и, хотя им частично платили натурой, денежная
часть, нужная для уплаты налогов и самых необходимых покупок, ре-
ально обесценивалась. Эти дополнительные возможности повышения до-
ходности еще больше увеличивали рентабельность крупной аренды. Уже
в ту пору появились во многих сеньориях своего рода «династии» фер-
меров, а все они в совокупности образовывали в области почти замкну-
тую касту.
Десятилетия гражданских войн (1560—1594 гг.) принесли населению
Юрпуа (как и всего Иль-де-Франса) громадные бедствия. Во время
гражданских войн пострадали даже некоторые крупные фермы; в 70-х
годах их пришлось временно сдавать исполу (т. е. экономически помогать
арендаторам), а в 80-х годах прибегать к посредникам и субаренде. Упал
общий объем товарной сельскохозяйственной продукции (что не могло
не сказаться на быстром росте цен в местном масштабе), но снизилась
более чем вдвое и арендная плата. Тяжелее всего пришлось многочис-
ленным малоимущим крестьянам, пострадало также и неустойчивое хо-
зяйство среднего крестьянина. Росла задолженность как отдельных хо-
зяев, так и общин. Экономические последствия междоусобицы оконча-
тельно ликвидировали в Юрпуа стародворянское землевладение (за
исключением юга области), ускорилось формирование новодворянских
сеньорий путем интенсивной покупки крестьянских парцелл. Частичная
секуляризация церковных владений привела к тому, что самые ценные
из них перешли в руки крупного парижского чиновничества, т. е. наибо-
79
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
лее активной группы нового дворянства (Jacquart, 1974, р. 202—204,
213-220, 223-231).
В тех случаях, когда источники позволяют провести сравнение, они
показывают падение доли крестьянского землевладения по отдельным
сеньориям с 25 до 11%. Число крестьянских дворов с землей меньше
2,5 га выросло до 96% (Jacquart, 1974, р. 248). Одновременно усилилась
концентрация земель, скупленных горожанами и новыми дворянами. Рас-
ширялось поле деятельности крупных и средних арендаторов и умножа-
лось их число. В целом крупные фермы не потеряли своих арендаторов,
часть которых сильно разбогатела на спекуляции зерном в голодные годы
блокады Парижа. Денежная форма арендной платы была для них самой
выгодной в условиях высоких цен, и поэтому у них усилилось стрем-
ление к вытеснению из договоров частичных платежей натурой.
В начале XVII в. осторожная налоговая политика Генриха IV не-
сколько укрепила крестьянское хозяйство, но не могла ни вернуть
крестьянам утраченные ими парцеллы, ни создать для малоимущих
слоев возможности приобрести их. Возросшее число ферм разного мас-
штаба повысило потребность в труде батраков и поденщиков, но их за-
работная плата была фиксирована постановлением Парижского парла-
мента. Новые сеньоры составили описи своих сеньорий и неуклонно
взыскивали феодальные поборы.
В целом первая половина XVII в. отличалась известной стабильно-
стью, но это весьма относительное благополучие было в середине
XVII в. сметено Фрондой. Гражданская война 1648—1653 гг. нанесла
Парижскому району огромный материальный ущерб, особенно в годы
«Фронды принцев», когда военные действия происходили вблизи столи-
цы. Крестьянство к этому времени уже было ослаблено невиданным ро-
стом налогов в связи с Тридцатилетней войной. На 1642—1664 гг. при-
шлось лишь три хороших урожая, а три катастрофических недорода под-
ряд (1649—1651 гг.), когда не собрали даже на семена, жестоко
отозвались не только на бедных, но и на средних крестьянах, тем более
что пострадали и поля, и виноградники. Собственники удержали аренд-
ную плату на прежнем уровне и снова не допустили увеличения оплаты
батраков и поденщиков — теперь это были богатые и политически влия-
тельные новые дворяне, а не обедневшие сеньоры конца XV в. (Jacqu-
art, 1974, р. 692, 698).
Плохо пришлось арендаторам небольших ферм, в большом числе по-
явившихся в первой половине XVII в. Многие из них не только долж-
ны были отказаться от ферм, но и попали в число малоземельных, по-
рой даже стали батраками. Кризис периода Фронды почти покончил со
средним крестьянством и еще сильнее разделил деревню в социально-эко-
номическом плане. Разорение среднего крестьянства способствовало уве-
личению числа бедняков. Размеры собственных крестьянских участков
снизились в среднем до 2 га и меньше, не достигая порой и одного гек-
тара. Если сопоставить цифры середины XVI и середины XVII вв. для
одной из крупных сеньорий Юрпуа (Трап), то окажется, что в XVI в.
там было три «пахаря» с участками по 5—10 га и четыре —с участка-
ми 10—25 га., а столетием позже — всего один «пахарь» с участком 8 га
в окружении почти безземельной бедноты, нескольких крупных фермеров
и двух сеньориальных чиновников, сдававших в аренду 10 и 16 га
(Jacquart, 1974, р. 703—728).
Крупные фермеры тоже пострадали, но далеко не все и не в такой
степени. Были случаи раздела некоторых ферм, сокращение срока дого-
80
Глава 3. Французское крестьянство
воров до шести лет, даже возрождения испольщины (но редко и лишь
временно). В целом же богатые арендаторы уцелели, а некоторые даже
извлекли выгоду, так как кризис содействовал концентрации крупных
имений и росту их площадей за счет возросшего обезземеления крестьян.
Такие арендаторы, спаянные родственными узами и материальными ин-
тересами, фактически монополизировали аренду всех самых лучших
ферм в области и переходили из одной фермы в другую по взаимной
договоренности. При этом, разумеется, их собственная земля могла ока-
заться на значительном расстоянии от арендуемой фермы, но она рас-
сматривалась ими лишь как вспомогательное средство: сдача ее в арен-
ду или даже продажа помогали сохранить главный источник дохода.
Нельзя также забывать и о дополнительных доходах в виде откупа
сеньориальных поборов.
Таким образом, в передовой области Парижского бассейна— но не
повсюду, а лишь в местностях, наилучших по естественному плодоро-
дию и по близости к огромному парижскому рынку,—уже к середине
XVII в. окончательно сложилось крупное фермерское хозяйство. Оно
велось на больших площадях и было специализировано на двух важ-
нейших отраслях—зерновой и животноводческой. Фермер эксплуатиро-
вал наемный труд нескольких постоянных батраков и многих поденщи-
ков на уборке урожая; он вел оптовую прибыльную торговлю зерном,
скотом, шерстью. Во многих деревнях такие фермы занимали в совокуп-
ности 50—80% общей площади. Остальная земля была раздроблена меж-
ду малоземельными крестьянами либо сдавалась в мелкую аренду. Меж-
ду фермерами и этой массой сельских жителей зияла пустота — средние
крестьяне исчезли. Указанная система носила буржуазные черты и слу-
жила основой капиталистического уклада в деревне.
После Фронды фермерам пришлось еще не раз претерпеть тяжкие
невзгоды — падение цен на зерно в 70—80-х годах, тяжелейший налого-
вый гнет в конце XVII —начале XVIII в. и т. д. и т. п. Но начиная
с 30-х годов XVIII в. сложилась очень удачная для них обстановка, и к
революции они были богатейшими людьми в деревне.
Как бы ни были прочны «династии» фермеров, державшие аренду по
многу лет, какие бы экономические и личные узы ни связывали их с
земельными собственниками, все они оставались временными арендатора-
ми, и только. В силу различных и порой совершенно непредвиденных об-
стоятельств они могли разом лишиться земли, а без нее был бы омертв-
лен их движимый капитал. Их страсть к собственной земле не могла
быть удовлетворена до революции, так как арендуемые фермы были, как
правило, непродажны: церковь не могла, а богатое новое дворянство не
хотело отчуждать прибыльные имения. Продажными были мелкие и
мельчайшие участки, но они совершенно не соответствовали солидным
масштабам фермерского хозяйства и были плохими по качеству.
Революция отменила феодальные платежи и дала всем крестьянам
их цензивную землю в полную собственность без выкупа. Но если для
мелких и средних крестьян это означало в первую очередь ликвидацию
сеньориальных поборов и возможность прикупить немного земли, то
крупным арендаторам революция дала возможность разом превратиться
в крупных же собственников. Конфискация церковных и эмигрантских
имений и последовавшая затем продажа с аукциона национальных иму-
ществ привели к тому, что в подавляющем числе случаев крупные фер-
мы были куплены их же бывшими арендаторами. Характерно, что во
многих случаях их потомки владели этими же фермами в XIX—XX вв.
81
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
В какой мере справедливо мнение, что благодаря своим связям с
сеньорами-собственниками в силу присвоения части феодальной ренты
крупные фермеры-откупщики «вросли» в сеньорию и в Старый порядок?
Доходы феодального происхождения революция уничтожила, но их удель-
ный вес в общей сумме дохода такого фермера был мал, а собственность
на землю, обширную и превосходную по качеству, с лихвой перекрыла
этот ущерб. Разумеется, они (как и все их собратья по классу) были
противниками демократических преобразований. Но это не помешало им
использовать в своих интересах антифеодальную борьбу в деревне.
*
Юго-восточная часть Юрпуа в XVI—XVII вв. детально исследована
Т. М. Червонной (Червонная, 1960; 1971; 1972) по опубликованным в
1880—1890 гг. нотариальным актам купли-продажи, залога и аренды
земли, причем они освещают светское землевладение, новодворянское и
стародворянское. Для истории большой сеньории Стэн, расположенной
около аббатства Сен-Дени (на север от Парижа), Т. М. Червонная име-
ла в своем распоряжении ценный рукописный источник (см.: Червонная,
1958). Все интересующие нас процессы проходили там идентичным об-
разом, и близость к столичному рынку оказывала огромное воздействие.
Однако при сравнении с богатыми церковными сеньориями, изученными
Жаккаром, наблюдаются и некоторые отличия. Формирование новодво-
рянского поместья потребовало известного времени, фермы составлялись
из скупленных участков разного качества, их рентабельность была (осо-
бенно на первых порах) ниже, чем в церковном землевладении. Поэтому
крупные фермеры появились там на 50—100 лет позже, их хозяйство за-
частую бывало неустойчивым, еще в начале XVII в. встречалась исполь-
щина.
В какой мере рассмотренные выше на примере Юрпуа черты в исто-
рии крестьянства были присущи другим областям Парижского бассейна?
Это можно выяснить для Бри, Пикардии, Бовези, Северной Бургундии,
Южной Шампани. Область Бри — равнинная местность с очень плодо-
родными почвами — расположена на юго-восток от Парижа. На рубеже
XVII—XVIII вв. крупная церковная и новодворянская собственность за-
нимала 63% территории, причем 39 ферм с площадью более 100 га рас-
полагались на 8450 га лучших почв. Не только они, но и фермы менее
100 га находились в аренде у «династий» капиталистических фермеров,
применявших наемный труд в масштабах, описанных для Юрпуа. Мало-
земелье, характерное для массы крестьянства, было в Бри особенно тя-
желым в силу преобладания зернового хозяйства; лишь вблизи Парижа
было развито огородничество на арендованной земле (Mireaux, 1958).
В основном такая же картина характерна и для Пикардии, большой
провинции на северо-востоке Франции. Ландшафт ее имеет ярко выра-
женный равнинный характер; поля занимают почти всю площадь,
очень мало пастбищ и полное отсутствие лесов.
Крупная аренда в Пикардии тоже была сосредоточена в местностях
с преобладанием почв высокого естественного плодородия, где издавна
размещались огромные церковные имения. В XV—XVII вв. ближе к
Амьену и к другим городам сформировалось новодворянское землевла-
дение. Структура деревни была очень близка к «модели»: несколько
крупных ферм, сданные в аренду крестьянам средние и мелкие участки,
принадлежащие церкви и дворянам, значительная по размерам цензив-
ная земля крестьян.
82
Глава 3. Французское крестьянство
Во владениях крупного церковного собственника — Амьенского госпи-
таля соотношение в общей сумме доходов арендной платы и феодальных
платежей дает возможность отчетливо представить эволюцию типов экс-
плуатации за 270 лет. В 30-х годах XVI в. сданные в срочную аренду
земли давали 49,3% дохода, а в 1789 г.—63,4%. За это же время ценз
упал с 15,4% до сотых частей процента, а десятина —с 21,2 до 7,9%
(Deyon, s. а.). Тип фермерского хозяйства в XVI—XVIII вв. вполне
соответствовал описанному для Юрпуа: крупные капиталистические арен-
даторы вели прибыльную оптовую торговлю зерном, скотом и шерстью.
Эволюция арендной платы тоже не имела существенных отклонений от
характерной для подпарижских областей, особенно в XVIII в. Несмотря
на ее значительный рост в 60—80-х годах, крупные арендаторы цепко
держались за фермы; договоры подписывались за два-три года до начала
нового срока и деньги уплачивались вперед. Затем при продаже нацио-
нальных имуществ эти же арендаторы скупили «свои» фермы.
Тяжелые для крестьянского землевладения в Пикардии условия —
малоземелье и сильная парцеллированность — усугублялись тем, что
общинные угодья сохранились в ничтожных размерах, а в двух третях
деревень они отсутствовали начисто. Отсюда живучесть — вследствие
упорной защиты со стороны крестьян—главных общинных сервитутов:
принудительного выпаса и принудительного севооборота. Одно тянуло за
собой другое, так как выпасом могли служить только сжатые поля и
пары. Разумеется, товарность мелких зерновых крестьянских хозяйств
равнялась почти нулю. Как и в Иль-де-Франсе, средние крестьянские хо-
зяйства стали исключением, сохранившись лишь на редких в Пикардии
относительно скудных землях. Не было в Пикардии и такого ресурса
для мелких крестьян, как виноградарство. Огородничество вокруг городов
можно было вести только на арендованной земле. Зато широко и издав-
на была распространена работа на мануфактуристов Амьена и всех дру-
гих пикардийских городов — прядение и ткачество шерсти. Поэтому по-
давляющее большинство жителей широких городских округов лишь по
традиции именовались крестьянами. На деле это были наемные рабочие
рассеянной мануфактуры по производству шерсти (Deyon, 1967, р. 329—
331) 7.
Северная Бургундия, исследованная в монографии Сен-Жакоба
(Saint Jacob, 1960), представляет для истории французского крестьянст-
ва особый интерес. В основном провинция принадлежит к Парижскому
бассейну, но обладает ясно обозначенными чертами гористой области,
в силу чего богатые почвы широких долин, известковые земли высоких
холмов и тяжелые глины низин зачастую сочетаются в пределах одного
крупного хозяйства.
Другой особенностью было медленное формирование новодворянского
землевладения, затянувшееся до середины XVIII в. (Saint Jacob, 1960,
р. 240), что означало одновременно и затянувшийся процесс обезземе-
ливания части крестьянства. Новые собственники создавали свои сеньо-
рии из гетерогенных по качеству земель и соответственно должны были
варьировать методы эксплуатации. Комбинация этих разнородных при-
емов показывает как нельзя лучше связь типа аренды, с одной сторо-
ны, с качеством пахотных земель, с другой — с качеством лозы. В Бур-
7 Характеристику по материалам П. Губера положения в Бовези, в общем сход-
ного с основной северофранцузской «моделью» (Goubert, 1960), см. в кн.: Люблин-
ская, 1978, с. 46—51, 158—161.— Примеч, ред.
83
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
гундии эта связь выступает еще отчетливее, чем в других областях,
из-за сосуществования (порой в пределах одной сеньории) высокоплодо-
родных пашен (чего не было на Юге) и земель среднего качества, на ко-
торых рентабельной была только испольщина, мало распространенная на
Севере вообще и в Парижском бассейне в особенности.
На худших землях, там, где не оправдала бы себя даже самая мяг-
кая форма испольщины, все еще практиковалась сдача в цензиву. Она
же временно применялась и при расчистках (Saint Jacob, 1960, р. 12,
45, 55—56). Испольщина царила там, где малая рентабельность земли
требовала постоянной экономической помощи собственника. Речь идет о
стойкой форме срочной аренды, продержавшейся в Северной Бургундии
до середины XVIII в. Она распространилась настолько, что в первой
половине XVIII в. во многих деревнях испольщики решительно преоб-
ладали над цензитариями и составляли значительную группу среди арен-
даторов. Во многом это объясняется тем, что обычные, т. е. средней:
качества, виноградники сдавались тоже исполу, в то время как ценные -
лишь за сдельную оплату с единицы площади. Испольщина позволила
ввести в систему срочной аренды все сколько бы то ни было пригодные
для обработки земли, вплоть до отягченных менмортом. Однако в послед
нем случае в договор включалось условие, по которому арендатор не
становился от этого менмортаблем (т. е. лично наследственным зависи-
мым), что происходило тогда, когда такая земля сдавалась за ценз (Sa-
int Jacob, 1960, р. 40; Roupnel, 1955, р. 317). Крупная аренда с фикси-
рованными платежами применялась с XVI в. только на наиболее плодо-
родных и выгодно расположенных землях. Затем такая аренда стала
расширять свой ареал по мере формирования новодворянского землевла-
дения и понемногу вытеснять испольщину. Начиная с 70-х годов XVIII в.
она приобрела почти повсеместное распространение, фигурируя в 95%
арендных договоров (Saint Jacob, 1960, р. 390, 569).
В Бургундии крупная аренда тоже была соединена с откупом сень-
ориальных платежей, но — в силу многих исторических причин — они
были там тяжелее, чем в других провинциях Парижского бассейна,
и, следовательно, приносили откупщикам больше дохода. Поэтому здесь
сложилась система, которая была во многом аналогична методам управ-
ления большими имениями знати, разбросанными зачастую по всей
стране. Генеральными откупщиками были большей частью богатые куп-
цы или нотариусы, передававшие землю в субаренду. Однако субаренда-
торами на фермах продолжали оставаться на прежних же условиях
крупные фермеры, и зачастую появление такого генерального откупщи-
ка ничего не меняло в структуре имения (Saint Jacob, 1960, р. 124—
125, 186—187, 387). В середине XVIII в. эта система достигла апогея.
Соотношение в таком откупе доходов от субаренды и собственно от от-
купа сильно варьировало. Что касается доли феодальных платежей в об-
щей сумме доходов, то в сеньории знаменитого ученого Бюффона фео-
дальные поступления составляли 10% всех доходов; ту же цифру нахо-
дим для одной из сеньорий аббатства Фонтенэ. Но в старом дворянском
землевладении, сохранившемся в неплодородных гористых местностях,
размер феодальных платежей, включавших натуральные ренты с кресть-
ян, баналитеты и цензы, достигал 40—50%, а в баронии Витто (где у
сеньора почти не было своих пашен и лугов, но имелся большой лес; —
даже 63%. Естественно, что фермеру как таковому там было нечего де-
лать, откуп держал городской купец, продававший зерно и лес (Robin,
1970, р. 135-137, 140-141).
84
Глава 3. Французское крестьянство
Однако при ближайшем рассмотрении деятельность таких генераль-
ных откупщиков, получающих часть феодальной ренты и сдающих землю
в субаренду, оказывается более сложной. Особого внимания заслуживает
скупка ими земли и скота. Нередко их стада были многочисленнее, чем
стада в самой сеньории, а собственная земля имела большие размеры.
При затруднительных обстоятельствах своих хозяев они (будучи, как
правило, их кредиторами) приобретали отдельные фермы и части сеньо-
рий.
Крестьянская семья.
Рисунок Луи Ленена. 1642 г. Париж, Лувр
В 1760—1770-х годах генеральные откупщики стали вести собствен-
ные предпринимательские хозяйства на купленной и арендуемой земле,
вытесняя некоторых своих же субарендаторов. Чаще всего это были фер-
мы в 50—100 га, расположенные на лучших по качеству землях. Число
наемных работников в них все время возрастало, равно как и доходы
этих собственников-фермеров от эксплуатации наемного труда и оптовой
торговли зерном, скотом, шерстью. Одновременно неуклонно падал удель-
ный вес поступлений по откупу. Во время революции откупщики скупа-
ли лучшие церковные и эмигрантские фермы и еще шире развертывали
свое хозяйство уже в качестве собственников чисто буржуазного типа.
Потомки многих из них владели в XIX—XX вв. теми же имениями
(Saint Jacob, 1960, р. 428—432, 435—437, 501, 529—530). Характерно
поведение во время революции даже тех откупщиков, в доходах которых
решительно преобладали сеньориальные платежи. Казалось бы, им рево-
люция была совсем невыгодна. Но на деле они тоже оказались в числе
самых удачливых покупателей церковных имений. Накопленные деньги
дали и им возможность превратиться в буржуазных земельных собствен-
ников (Robin, 1970, р. 170).
85
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
Раздробленность крестьянского землевладения частично объясняется
широчайшим распространением виноградников, особенно в городских
округах, где они определяли почти монокультурный тип хозяйства.
В среднем рентабельность виноградника и пашни на единицу площади
оценивалась в Бургундии соотношением 8 : 1 (Saint Jacob, 1960, р. 104,
154), что позволяет относить бургундских виноградарей к категории
крестьян, занимающихся высокорентабельными и товарными отраслями
сельского хозяйства.
Констатируя в Северной Бургундии наличие элементов замедленно
развивавшихся капиталистических отношений, следует отметить и со-
хранение там архаичных черт, которые в передовых областях были уже
изжиты. В Бургундии был еще сравнительно тяжел сеньориальный гнет.
Еще не повсюду исчезли пережитки серважа, менморта и даже отдель-
ные барщины. Ценз натурой отнюдь не являлся символическим плате-
жом, взимались все баналитеты и сеньориальная талья; платеж «тьерс»
выражался в пятом-шестнадцатом снопе. Многие общинные угодья были
узурпированы новыми сеньорами. Неудивительно, что именно в этих
местностях началось в июле 1789 г. крестьянское восстание против фео-
дального гнета — «великий страх» (Grande Peur) 8.
*
В описанных выше провинциях Парижского бассейна при всем их мно-
гообразии отчетливо проступают важнейшие черты, присущие Северной
Франции. Развитие рентабельного капиталистического фермерства, за-
рождавшегося в XVI в., совершалось только на площадях, обладавших
высоким естественным плодородием, и прежде всего — на цельных комп-
лексах пашен старых церковных доменов. В новодворянском землевла-
дении постепенно тоже возникли фермы аналогичного типа. Такие фер-
мы проявили большую жизнеспособность, они не были раздроблены в
период революции и в большом числе дошли до наших дней. Экспро-
приация значительной части крестьянской бедноты послужила основой
для скупки земель новым дворянством, а также горожанами. Богачи-
арендаторы и бедняки-батраки (поденщики) составляли в середине
XVIII в. два полюса социального расслоения. Испольная аренда не име-
ла (кроме как в овцеводстве) заметного распространения и к XVIII в.
исчезла даже в отсталых восточных провинциях. Мелкое крестьянское
землевладение сохранилось лишь на плохих почвах, а также в виногра-
дарстве и огородничестве.
3. Южная Франция
Южная Франция была в то время во многом не похожа на Северную.
Среднее и мелкое крестьянское землевладение сохраняло там относи-
тельную стабильность, чему было немало причин9.
8 Об аграрном развитии Южной Шампани, отчасти сходном с развитием Север-
ной Бургундии (по: Cahiers... de Troyes; Belotte, 1973), см.: Люблинская, 1978,
с. 173—174.— Примеч. ред.
9 Э. Леруа Ладюри составил по литературе (начиная с Кенэ и кончая работа-
ми 1964 г.) сводку различий для двух аграрных зон Франции. Граница между ними
проходит примерно по линии Шербур—Женева. Сводка составлена по И показа-
телям: открытые — огороженные поля, плуг — соха, лошади — волы, крупное —
мелкое хозяйство, фермы — метерии, плотность дорожной сети, уровень грамотно-
сти и т. п. Однако такие показатели, как климат, рельеф, качество почв, типы об-
щины, в сводке отсутствуют (Le Roy Ladurie, 1966, р. 887).
86
Глава 3. Французское крестьянство
В южных провинциях почти нет равнин. В большей своей части они
заняты горами и предгорьями, пригодными для экстенсивного скотовод-
ства; зерновому хозяйству самой природой отведены относительно не-
большие и разбросанные площади. Оно издавна велось в широких доли-
нах среднего и нижнего течения рек, но даже и там почвы далеко не
всегда отличались высоким естественным плодородием. На лучших зем-
лях тоже издавна были размещены домены церковных и отчасти свет-
ских сеньорий, многие из которых продолжали оставаться во владении
старого родовитого дворянства. Живучесть этой социальной группы со-
ставляла одну из особенностей Юга; родовитые дворяне жили преиму-
щественно в городах и могли заниматься торговлей и ростовщичеством.
Они же составляли значительную часть южного чиновничества. За исклю-
чением Лиона, Марселя и Бордо, ориентированных главным образом на
внешнюю посредническую торговлю, города были относительно невелики
и небогаты, экспансия горожан в деревню ради скупки земель имела по
сравнению с Севером ограниченный характер. Совокупность этих обстоя-
тельств определяла масштабы новодворянского землевладения. Если на
Севере оно складывалось достаточно энергично уже в XVI в., то Юг,
по меткому выражению Леруа Ладюри, «сопротивлялся собирателям зем-
ли» (Le Roy Ladurie, 1966, р. 327).
Итак, мелкокрестьянское хозяйство Южной Франции было в достаточ-
ной степени устойчиво. Это было связано также и с традиционной по-
ликультурой. Крестьянские участки были невелики, но эксплуатирова-
лись очень интенсивно. На одном и том же огороженном поле выращи-
вались фруктовые деревья и подвешенные к ним лозы, междурядья засе-
вались злаками, рядом же находились сливы и шелковицы. Для выпаса
скота служили небольшие лужки и главным образом обширные общин-
ные пастбища, ни для чего другого не пригодные. Близость предгорий
делала возможным развитие отгонного овцеводства. Таким образом,
крестьянин хозяйствовал на хорошо используемой и хорошо удобренной
земле. Поэтому на Юге почти не было принудительного севооборота и
принудительного выпаса. Каждое такое хозяйство сохраняло в основном
потребительский характер, но излишки зерна и оливкового масла прода-
вались. Вино же поступало на рынок в большом количестве. В целом
продукция мелких хозяйств (а также ферм и метерий) обеспечивала
снабжение Юга, а вино и водка экспортировались в огромных по тем
временам масштабах.
Из сказанного отнюдь не следует, что крестьянство благоденствовало.
В предгорьях, где не хватало ни хлеба, ни вина, а каштаны (или каш-
тановая мука) составляли чуть ли не основу пищи, крестьянское земле-
владение держалось просто потому, что на него никто не зарился. Но и
на равнинах беднейшее крестьянство жило на грани нищеты, и любая
невзгода выбивала его из колеи. Задолженность, а затем продажа земли
кредитору и превращение в испольщика — такова была судьба многих
крестьян, особенно на территории широкой городской округи. Так воз-
никла южная метерия, обладавшая удивительной стойкостью и дожившая
до наших дней. Она отличалась большим разнообразием форм, сроков
договора, размеров долей каждой из сторон. Испольщина тем более за-
служивает внимания, что именно ее широкое распространение определи-
ло многие черты аграрной истории Юга в XVI—XVIII вв., а отчасти и
позже.
В тех случаях, когда испольщина возникла только в XVI в., она хо-
рошо документирована; обилие источников позволяет проследить процесс
87
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
ее зарождения и первую ее стадию (зачастую сохранявшуюся очень дол-
го), что крайне трудно сделать для провинций Парижского бассейна, где
такие явления относятся к XIII—XIV вв. и оставили мало следов в ис-
точниках.
Возникновение испольщины можно проследить на примере области
Лионнэ, окружающей второй по значению город Франции — Лион
(Gascon, 1971). Область не похожа на Парижский район. Земли скудны
и не годятся для крупного зернового хозяйства. Вокруг Лиона и в до-
лине Роны легкие известковые почвы пригодны для виноградных лоз,
дающих прекрасное вино.
Лион сильно разбогател в первой половине XVI в. Богатые купцы,
мануфактуристы и мастера ведущих ремесел начали скупать крестьян-
ские, церковные и стародворянские земли в конце XV в.; в первой тре-
ти XVI в. этот процесс заметно усилился. Такое вложение денег не было
вызвано какими-либо кризисными или застойными явлениями в области
торговли и промышленности; как и на Севере, оно означало выгодное по-
мещение капитала (до 16% прибыли), дополнявшее инвестиции в основ-
ные сферы деятельности. Среди лионских богатеев было немало натура-
лизовавшихся во Франции итальянцев, и они применили в Лионнэ при-
вычную для них практику, покупая землю для сдачи ее в аренду.
Земли горожан были расположены кольцом вокруг Лиона, в радиусе
примерно 20 км, поездку верхом туда и обратно можно было совершить
за день. Иными словами, землевладелец мог сам осуществлять контроль
над испольщиками (одно из важнейших условий успешной испольной
аренды). Это новое землевладение было в основном составлено из кре-
стьянских парцелл; светских сеньорий в Лионнэ было немного, и стоили
они очень дорого.
Виноградники составляли более 60% всего землевладения горожан,
но даже в больших — по местным масштабам! — имениях они были раз-
дроблены (и не превышали 0,5 га). Хорошее вино получалось от лоз,
чрезвычайно требовательных к качеству почв и к освещенности; участ-
ки, отвечавшие этим требованиям, были невелики. Отсюда ненужность
«собирания» таких виноградников в «одном куске», что годилось лишь
для лоз среднего качества.
Крестьянская задолженность и последующее отчуждение земли были
вызваны главным образом ростом налогов и поборов в пользу Лиона.
На крестьянстве Лионнэ тяжело отразились также и бедствия, принесен-
ные гражданскими войнами; в деревнях до 20% населения были нищи-
ми в полном смысле слова (Gascon, 1971, р. 813—835).
В Лионнэ испольщина появилась около середины XVI в. и называ-
лась «гранж» (grange в собственном смысле слова — амбар для зерна,
но чаще всего — совокупность зданий и земель, принадлежавших одному
хозяйству). Когда такое хозяйство утрачивало самостоятельность и
владелец становился испольщиком, вся внутренняя структура «гранжа»
сохранялась в прежнем виде, равно как и привычный распорядок семей-
ного труда. Для разорявшихся крестьян испольщина была наименьшим
злом, она спасала их от сгона с земли. Собственник приобретал ценную
(особенно в условиях «революции цен» XVI в.) продукцию натурой, час-
тично ее потребляя, частично продавая. Очень важным для него был и
квалифицированный труд виноградаря-винодела, прекрасно знавшего все
свойства своей бывшей земли, для обработки которой не требовалось,
кроме как на уборке, наемного труда.
88
Глава 3. Французское крестьянство
Метерии были поэтому очень невелики. В тех, где виноградники ре-
шительно преобладали над пашнями, общая площадь не превышала
4—5 га, в других пашни достигали 7—10 га, а виноградники —1,5 га.
Полностью сохранялась система крестьянских парцелл; в метерии быва-
ло по 8—10 участков, каждый менее 1 га. Лишь в имениях очень бо-
гатых купцов парцеллы были крупными.
Основная помощь собственника заключалась в предоставлении арен-
датору скота, главным образом мулов и ослов, приобретение которых ра-
зоренному крестьянину было не по средствам. Семена брались из непо-
деленного между арендатором и хозяином урожая, поденщиков арендатор
оплачивал натурой, тоже из неподеленных снопов; уборка винограда оп-
лачивалась им, но он получал за это определенное количество зерна,
денег и сок вторичного отжима (Gascon, 1971, р. 847—860). Доход с
большой метерии (около 20 га посевных площадей) с преобладанием
пашни достигал одной трети для испольщика и столько же для собст-
венника, остальное поглощали эксплуатационные расходы (Gascon,
1971, р. 869).
Пример Лионнэ показывает одно из важных свойств метерии: при
известных условиях она существовала без перестройки прежнего хозяй-
ства, без округления имений, без наращивания дополнительных площа-
дей, т. е. без того длительного формирования больших и средних ферм
в новодворянском и городском землевладении, с которым мы познакоми-
лись на территории Парижского бассейна. Испольщина рождалась из
крестьянского хозяйства как бы в готовом виде в тот момент, когда
подписывался испольный арендный договор. Небольшие размеры метерий
в Лионнэ не давали арендатору возможностей заметных накоплений, но
сохраняли ему определенный прожиточный минимум. Нельзя забывать и
то, что виноградарь-испольщик вкладывал в дело особое «искусство», не-
доступное батраку. Агротехника оставалась прежней.
За пределами таких метерий, всегда расположенных на лучших зем-
лях, стоивших очень дорого (5—6 тыс. ливров),—следовательно, очень
доходных — находились мелкие парцеллы крестьян, чье материальное
положение в лучшем случае было сходным с положением испольщиков,
а как правило — хуже. Но рядом был расположен богатый Лион, куда
стекались деревенские жители, не имевшие возможности прокормиться в
родных местах, а для оставшихся подспорьем служила подготовка сырья
для развивавшегося в Лионе шелкоделия. Метерия в Лионнэ и в даль-
нейшем сохраняла свои прежние формы. Примерно такой же она была
и в других виноградарских областях Юга.
С иным типом метерии мы встречаемся в тех западных прилуарских
провинциях и на северных склонах Центрального массива, где преобла-
дало животноводство. Хорошо изучен генезис метерии в ее крестьянском
окружении в пуатевинской Гатине, где испольщина тоже появилась лишь
в XVI в. (Merle, 1958; Debien, 1952). Гатина (около 2,5 тыс. кв. км) —
неплодородная область. На глинистых скудных почвах возделывали толь-
ко рожь, овес и гречиху, виноградников почти не было. Поля регулярно
требовали отдыха на 4—5 лет и на это время служили пастбищами для
овец (отсюда обычный пятилетний срок арендного договора). К началу
XVI в. еще имелись обширные пустоши; как и болота, они находились
в собственности родовитых дворян.
В начале XVI в. сеньоры стали предоставлять крестьянам участки
пустошей для расчистки за терраж в седьмую—девятую часть урожая.
Земля сдавалась на условиях наследственного держания, сроков для ее
89
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
окультуривания и использования не определялось; крестьянин платил
долю урожая, но засевал заимку далеко не ежегодно. Благодаря таким
расчисткам малоземелье крестьян было временно смягчено, но более или
менее хорошие почвы приходились на старопахотные поля, а не на рас-
чищенные.
Формирование метерий началось в Гатине в XVI в. как родовитыми
сеньорами, так и (вплоть до XVIII в.) в медленно складывавшемся но-
водворянском землевладении. Если объединение скупленных цензив ока-
зывалось невозможным, мелкие участки сдавались в испольную аренду
их бывшим держателям; в этом отношении мелкая метерия в Гатине
имела сходство с мелкой метерией в Лионнэ. Но правилом был другой
путь — создание средних и больших метерий. Ценой длительных усилий
накапливались и округлялись большие комплексы земель, значительно
превосходившие по размерам даже зажиточное крестьянское хозяйство.
Немалую долю их площадей составляли пустоши и болота, и в XVI —
начале XVII в. испольщики обязывались вводить в хозяйственный обо-
рот какую-то их часть.
В больших метериях (50—60 га и более) зерновое хозяйство имело
для испольщика, а отчасти и для собственника преимущественно потре-
бительский характер; главной отраслью было овцеводство. В метериях
средних размеров (25—40 га) пашни играли большую роль. В XVI в.
при сравнительно небольших размерах метерий в них, как правило, име-
лось два вола, но овцы исчислялись десятками. В XVIII в. в метерии с
площадью 40—50 га насчитывалось уже 10—12 волов, 4—5 коров, не-
сколько лошадей и мулов, 60—80 овец. В крупных метериях рабочего
скота было примерно столько же, но молочных коров с телятами и
овец в 2—4 раза больше.
В XVI в. арендатор нередко обладал всеми орудиями и частью рабочего
скота и овец; обширные общинные пастбища давали ему возможность
сохранить скот при утрате пашни. Но для получения аренды даже на
среднюю метерию необходимого поголовья ему не хватало, и он арендо-
вал скот, главным образом овец, у скотопромышленника10. Арендатор
вкладывал в среднюю метерию преимущественно семейный труд, а в круп-
ной нанимал батраков и поденщиков на уборку. Он платил налоги, де-
сятину и ценз. Весь урожай, приплод и другие доходы делились пополам.
Следовательно, крупная и средняя испольщина в Гатине (и в других
животноводческих областях) уже при своем появлении не воспроизводила
крестьянского хозяйства. Как и крупная и средняя фермерская аренда,
она создавала условия для укрупненного хозяйства, но разница заключа-
лась в том, что за вычетом доли собственника доходы шли не столько
арендатору, сколько скотовладельцу. Арендатор получал на деле не по-
ловину приплода и денег за шерсть, но лишь часть, пропорциональную
его поголовью скота.
Начиная с 30-х годов XVII в. в новодворянских метериях собственник
постепенно стал владельцем всего рабочего скота и овец; в доле исполь-
щика уже не заключалось никакой прибыли на вложенный капитал, она
была всецело как бы оплатой его труда. В церковных метериях, располо-
женных на лучших в округе почвах и с большим доходом от зернового
хозяйства, овечье стадо целиком или частично принадлежало скотовла-
10 Одним из таких богатых скотовладельцев был прадед Вольтера ЭленюсАруэ,
купец из города Сен-Лу-сюр-Туэ-, где сохранился его дом. В 1625 г. арендаторами
его скота числились 30 испольщиков (Merle, 1958, р. 117—118).
90
Глава 3. Французское крестьянство
дельцу. В XVIII в. прибыль на этот движимый капитал составляла не ме-
нее 15% (Merle, 1958, р. 156—160). Положение испольщика постепенно
ухудшалось, его статус все больше приближался к наемному работнику
с натуральной оплатой.
С конца XVII в. денежная аренда начала теснить испольщину и перед
революцией фигурировала в 65% арендных договоров. Однако эти расче-
ты могут оказаться неточными. Оптимальным вариантом комбинации ис-
точников для изучения аренды является сочетание договоров со счетны-
ми записями. К сожалению, последние сохранялись крайне редко. Сомне-
ваться в достоверности распространения фиксированной денежной аренды
позволяет материал книги М. Морино (Morineau, 1971, р. 233—267). Он
относится к церковной сеньории вблизи города Лаваль (провинция Мэн).
Сохранились арендные договоры и приходно-расходные книги купца из
Лаваля за 1746—1755 гг. В договоре между лавальским капитулом и
этим оптовым торговцем льном действительно фигурирует твердая денеж-
ная форма ренты собственнику (340 ливров в год). Однако источники
показывают, что на деле сохранялась испольщина, только она экономи-
чески объединяла испольщика не с землевладельцем, а с купцом —
скотовладельцем и откупщиком сеньориальных доходов. Все обязательст-
ва по отношению к испольщику-субарендатору купец брал на себя. Он
давал долю скота и удобрений, половину семян, уплачивал налоги и по-
ловину сеньориальных платежей, брал себе половину урожая зерна и
фруктов, долю приплода. Испольщик номинально имел часть скота, все
орудия, половину семян, оплачивал трех батраков, а также поденщиков
и вносил другую половину платежей.
Однако суть дела заключалась в том, что купец предоставлял четыре
пятых, а испольщик лишь пятую часть скота; причем его часть ему не
принадлежала — он задолжал ее стоимость предшествующему откупщику,
и тот переписал этот долг на своего преемника. Таким образом, фактиче-
ски весь скот принадлежал купцу. Налицо все те же четыре контраген-
та: землевладелец, скотовладелец, арендатор и батрак. Чистый доход зем-
левладельца составлял 27% всего валового дохода от метерии, купца —15,
испольщика — 25 %, производственные расходы поглощали 33% (из них
на оплату работников — 23%, на десятину — 7 и на сеньориальные пла-
тежи — 3%).
Имея всего 15% чистого дохода, скотовладелец получал от своего
скота 22% прибыли на вложенный капитал. Для него это было архипри-
быльное дело. По сравнению с ним доход от откупа сеньориальных пла-
тежей (обычно 5—6% суммы откупа) был ничтожным и не превышал
3—4% чистого дохода, получаемого купцом от экономической эксплуата-
ции метерии. Фактически скотовладелец был совладельцем метерии.
Нормальный ход хозяйства был обеспечен его скотом, львиную долю при-
были получал именно он; землевладелец довольствовался рентой в 3—4%
от стоимости земли, а испольщик, обладая лишь орудиями и не имея
скота, являлся, по сути, почти наемным работником. Батраки и поден-
щики получали деньгами и натурой заработную плату. Общий объем
товарной продукции метерии достигал примерно 60% от всей продукции,
но на долю испольщика доставалось не более 6%; он с семьей и работ-
никами потреблял в натуре почти всю остальную, нетоварную часть про-
дукции.
Аналогичную ситуацию находим и в метериях Гатины. Хотя для
них счетных записей пока не найдено, но совокупность арендных дого-
воров с фиксированной денежной рентой и договоров на субаренду
91
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
позволяет думать, что и там сливки снимал скотовладелец-откупщик
(см.: Люблинская, 1978, с. 215). Скотовладельцы-откупщики получили от
революции огромные преимущества и были ее решительными сторонника-
ми. Продажа национальных имуществ дала им возможность купить часть
метерий, которые они раньше арендовали.
Таким образом, эволюция, пережитая испольщиной этого типа, сильно
ее модифицировала. Землевладелец превратился в получателя только рен-
ты капиталистического характера, скотовладелец-откупщик выполнял
экономическую роль крупного фермера. Наемные работники, из коих
главными были испольщики со своей семьей, получали заработную плату
преимущественно натурой. Нам представляется, что такая структура
аренды была максимально приближена к аренде фермерской; здесь мож-
но говорить об утрате в значительной степени черт переходности к
капиталистической ренте. Но так обстояло дело только в крупных мете-
риях, прочие же, не предоставляя ни одной из сторон широких возмож-
ностей для накопления, продолжали свое существование в почти стабиль-
ных размерах.
Оценка положения испольщика во французской историографии дис-
куссионна. Мерль считал, что оно все время ухудшалось (Merle, 1958,
р. 91—92). В рецензии на его книгу Р. Мунье (Revue d’histoire moderne
et contemporaine, 1960, p. 309—312) указал на ряд облегчений в догово-
рах XVIII в. и на то, что хозяйство испольщика, как более крупное по
сравнению с владением крестьянина, было и более устойчивым. М. Мо-
рино (Morineau, 1971, р. 264) считает, что метерия давала испольщику
и его семье возможность существования и воспроизводства семейной ра-
бочей силы. Это мнение представляется справедливым, но нужно доба-
вить, что специфика крупной метерии в Гатине и в Мэне заключалась
в приближении испольщика к наемному работнику.
Наличие многочисленных метерий разных масштабов в сильнейшей
мере повлияло на судьбы крестьянства Гатины. Как и в провинциях Па-
рижского бассейна, число зажиточных крестьян сократилось. Крестьян-
ские земли занимали лишь около четверти площадей и были худшего
качества. В приходе Секондиньи (3,7 тыс. га) в конце XVIII в. 57 мете-
рий занимали 76% территории, крестьянские земли—19%, причем раз-
мер крестьянских владений колебался от 2 до 12 га. В других случаях
метерии начисто вытеснили деревню уже к началу XVIII в. Деревня Сюнэ
имела в XV в. обычную структуру сеньориального и крестьянского земле-
владения. Через два столетия на ее месте имелись две метерии (всего
около 150 га), вобравшие в себя все крестьянские и общинные земли
(Merle, 1958, р. 52—56, 86—87). Метерии кардинально изменили сельский
ландшафт. Вместо господствовавших в XV в. открытых полей появились
бокажи, т. е. живые изгороди, окружавшие метерии и крестьянские
участки.
Лишь небольшая часть зажиточного крестьянства приобрела участки
при продаже национальных имуществ. Масса крестьянства состояла пз
поденщиков и батраков, работников рассеянной мануфактуры. Крупная
и средняя метерия эксплуатировала их не менее, чем это делалось на
фермах Парижского бассейна.
Описанные два типа метерии отнюдь не исчерпывают многообразия
испольщины в Южной Франциии. Но ее варианты сходятся в самом
11 Анализ положения в Ангумуа, Керси и Лангедоке (по: Munier, 1—2; Valmary,
1965; Le Roy Ladurie, 1966) см.: Люблинская, 1978, с. 194—205.— Прим ред.
92
Глава 3. Французское крестьянство
существенном. Поскольку в испольной аренде царил семейный труд при
очень небольшой степени использования наемного, прибыль арендатора
почти вся поглощалась рентой собственнику и возможности для накопле-
ния были ничтожны. Метерия позволяла лишь поддерживать определен-
ный уровень жизни, но не более того. При мелкой испольной аренде
доля арендатора все более приближалась к заработной плате наемного
работника, а в земельной ренте в такой же пропорции накоплялись эле-
менты ренты капиталистической. «Нищенская» аренда удерживала в де-
ревне многочисленные бедные слои крестьянства, работавшие по найму
преимущественно в хозяйствах лиц привилегированных сословий.
Для широкой округи Монпелье исследован итог трехвекового сосуще-
ствования аренды и крестьянского землевладения (Soboul, 1958). В пред-
революционные годы, при сохранении характерной для Юга резкой раз-
ницы между плодородной долиной и скудными землями «гарриг», кре-
стьянское землевладение составляло в долине 23,5% земельной площади,
на «гарригах» — 57,3, при общинных угодьях — 29,2% и 16,5%. Дворяне
имели соответственно 13,5 и 16,5%, церковь — 8,7 и 4, горожане — 25,1
и 5,7%. Следовательно, вокруг города крестьяне имели вместе с пастби-
щами 52,7% площадей, а на гарригах — 73,8%, причем пашни занимали
там лишь 28,4%. На остальных землях крестьяне были либо арендатора-
ми, либо работали батраками, поденщиками, артельщиками.
Примерно таким же было распределение собственности в Провансе,
Тулузене и прилегающих областях; на хороших землях долин крестьян-
ских участков было гораздо меньше, чем в предгорьях, и преобладали
испольщики в дворянских и церковных поместьях. Для Нижнего Прован-
са оценки для конца XVII в. более или менее схожи: у крестьян около
50% земли, у дворян — 25, у горожан — 20, у церкви — около 5%
(Baehrel, 1961, р. 401).
4. Развитие агрикультуры
Почти у всех слоев сельского населения той или иной области агротех-
нические методы были одинаковы, ибо определялись они преимуществен-
но природными условиями и многовековой традицией12. Что касается
крупных фермеров, то и они были связаны традиционными условиями
арендных договоров и не могли осуществлять сколько бы то ни было
значительные нововведения без разрешения собственников.
Агротехника в двух главных зонах по-прежнему была различной.
На Севере решительно преобладали трехполье, плуг, лошади, выпас
по парам. На Юге — двухполье, соха, волы, отдельные пастбища для
скота. Обе системы издавна сложились как результат чуть ли не тыся-
челетней практики, допускавшей известную гибкость и частичные ново-
введения. Такая же практика лежала в основе культуры винограда,
тогда гораздо шире распространенного, чем в наше время. Отраженные
в поговорках и присказках метеорологические народные наблюдения мет-
ки и многообразны (Chassany). Сызмальства научившись своей профес-
сии, требовавшей пристального внимания к свойствам всех парцелл
своей земли и ко всем явлениям природы, крестьянин руководствовался
этим опытом вполне сознательно. Разумеется, он не понимал истинной
причинной связи между природными явлениями, но ее не понимали не
только просветители и «новые агрономы» XVIII в., но и историки XIX—
12 Агротехника XVIII в. детально исследована А. Бурдом (Bourde, 1967).
93
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
XX вв., пока такие связи не бывали обнаружены наукой13. Вниматель-
ный и доброжелательный наблюдатель, близко знакомый с укладом кре-
стьянского труда и жизни в юго-западных областях, Мюнье считал кре-
стьян настоящими мастерами своего дела, рекомендовал землевладельцам
советоваться с ними, одобрял их осторожность и потребность сперва
испытать на практике новую культуру и приспособить ее к местным ус-
ловиям (Munier, 1, р. 386—388, 415—416, 451—452). В сохранении тра-
диционной агротехники известную роль играли и особенности пищи
французов вообще, в особенности крестьянства и городских низов, по-
треблявших много хлеба 14. На Юге благодаря поликультуре пища была
более разнообразна.
В природных условиях Франции традиционные севообороты не исто-
щали почву даже при всегдашней нехватке удобрений. При этом наибо-
лее ценный злак — пшеница высевалась только по пару. Отсюда настоя-
тельная необходимость сохранить в севообороте пар, т. е. тот «варвар-
ский» обычай, на который ополчились «новые агрономы» XVIII в.,
настойчиво рекомендовавшие травосеяние на парах. Крестьяне не просто
«с ходу» отвергли эти рекомендации, но сперва попробовали эспарцет,
люцерну и клевер на небольших участках. Убедившись, что травы хоро-
ши далеко не повсюду, они использовали их лишь на подходящих поч-
вах и при наличии достаточного числа рабочих рук (под эспарцет нуж-
но столько же удобрений, как под пшеницу, и перед его посевом землю
столько же раз пахали). Само по себе сохранение паров отнюдь не озна-
чало агротехнической отсталости, как не означает и теперь. Кроме того,
в Парижском бассейне пары служили в XVI—XVIII вв. основой особой аг-
роскотоводческой системы (выпас по парам), прекратившейся лишь на
рубеже XIX в.; на более скудных почвах Юга двухполье вообще не
могло обойтись без паров. И все же в XVI в. сеянные травы стали
занимать небольшие огороженные участки вблизи деревень.
Более важным оказалось следующее нововведение в трехполье, осу-
ществившееся во второй половине XVIII в. Пару и озимой пшенице по-
прежнему и в прежней последовательности отводились две трети пашен,
но изменился состав ярового поля. Лишь половина его была занята ов-
сом, другая же делилась на три части: под клевер; под бобы, горох и
чечевицу; под яровую пшеницу. Введение в регулярный севооборот бо-
бовых и клевера было, несомненно, улучшением. В XVII в. появилось мно-
го новых овощей и ягод (земляника, смородина). Под Парижем выращи-
вали цветы в очень широком ассортименте. Высокая рентабельность ого-
13 Леруа Ладюри считает суеверием обычай подрезать виноградные лозы в мар-
товское новолуние. О нормандском землевладельце XVI в. он пишет: «Наш агро-
ном для своего времени не очень суеверен... у него нет этой абсурдной мании счи-
таться с якобы благоприятными фазами Луны, которая в его время донимала вино-
градарей Лангедока» (Un sire de Gouberville, p. VI—VII). Однако установлено, что
во время полнолуния изменяется электромагнитное поле Земли, что сказывается
на растительности.
14 В беседе с Артуром Юнгом пикардийские крестьяне сказали ему по поводу
девятилетнего английского севооборота, что в Англии сеют траву, чтобы откармли-
вать скот, а французам прежде всего нужен хлеб (Young, 3, р. 291). Ф. Энгельс,
прошедший в 1848 г. пешком часть Франции и оставивший интереснейшие записки
о французском крестьянстве («Из Парижа в Берн»), отметил, что крестьяне пьют
хорошее вино, едят хороший хлеб, «прекрасный сыр и великолепные фрукты, ко-
торые во Франции, как известно, везде едят с хлебом. Как все деревенские жители,
они мало потребляют мяса, зато пьют много молока, едят супы из разной зелени и
вообще питаются растительной пищей прекрасного качества» (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд., т. 5, с. 507).
94
Глава 3. Французское крестьянство
родничества и садоводства привела в некоторых местностях, расположен-
ных вокруг больших городов, к своеобразному симбиозу зернового и
овощного хозяйств. Возможность использования городских отходов позво-
лила так удобрять почву, что она успешно выдерживала трехпольный
севооборот без паров: зерно — овощи — овощи. В огородной зоне вокруг
Парижа бобы, артишоки и картофель заняли пар.
Другим «пережитком прошлого» на Севере была чересполосица. Но
она тоже претерпела изменения: часть парцелл оказалась в течение
XVI—XVIII вв. изъятой из крестьянского землевладения, они вошли в со-
став цельных комплексов ферм и метерий. Оставшиеся продолжали
Возвращение с сенокоса.
Рисунок Луи Ленена. 1641 г. Париж, Лувр
подчиняться прежним правилам, имевшим целью обеспечить всех пашен-
ных крестьян деревни участками земли разного плодородия. Длительное
существование чересполосицы объяснялось отнюдь не косной традицией.
Имея участки во всех или почти во всех полях деревни (т. е. и в луч-
ших по качеству почвы) и подчиняясь принудительному севообороту, кре-
стьяне до известной степени гарантировали себя от климатических не-
взгод. В этих случаях чересполосица оказывалась порой спасительной,
в то время как на Юге, где ее не было, гроза с градом уничтожала за
полчаса весь урожай в отдельном огороженном владении крестьянина.
Характерно, что чересполосица начала исчезать лишь в наше время пу-
95
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
тем обмена и комбинирования парцелл в более или менее цельные
площади.
Новые культуры, появившиеся в Европе в XVI—XVIII вв.— маис и
картофель — были сами по себе достаточно ценны, но в агротехнику
Севера Франции они не внесли тогда значительного вклада. Выяснилось,
что маис хорош только для юго-запада, а в других местах быстро вырож-
дается. Около середины XVIII в. уточнилась его северная граница (пре-
одоленная лишь в наши дни благодаря гибридным сортам). Но для юго-
запада маис сыграл большую роль. Давая урожай сам-40—50, он служил
и пищей для людей, и кормом для скота, что позволило продавать боль-
ше пшеницы. Вместе с тем, став первым для юго-запада яровым злаком,
маис не изменил традиционного севооборота: его высевали в конце ап-
реля на паровом поле, т. е. отнимали от пара лишь четыре последних
месяца и после уборки сеяли пшеницу, для которой маис был хорошим
предшественником. Картофель оказался столь же требовательным к поч-
вам и климату. Долгое время он шел лишь на корм для свиней. Затем
после селекции он прижился на легких песчаных почвах Севера и сильно
распространился во время недородов в революционные годы. Его сажали
на полях, но рядом с зерновыми; севооборота он не изменил, тем более
что он портил последующий урожай злаков, если его сажали густо, без
удобрений и не окучивали. Итак, главное значение маиса для Юга и
картофеля для Севера Франции состояло до XIX в. в том, что они уве-
личивали пищевую норму, но система традиционных севооборотов оста-
валась прежней. Ее коренным образом изменили лишь искусственные
луга во второй половине XIX в.
Но как же все-таки объяснить рост валовой продукции сельского хо-
зяйства при возросшем населении? Проблема «агротехнической револю-
ции» XVIII в. тесно связана с проблемой урожайности; весь этот комплекс
вопросов является во французской историографии дискуссионным (см.:
Morineau, 1971). Наличие «агротехнической революции», казалось бы,
подтверждается широким общественным движением, охватившим в сере-
дине XVIII в. значительные круги «просвещенных» земельных собствен-
ников, чиновников и государственных деятелей. Вдохновленное идеями
физиократов и просветителей, это движение сочетало вполне здравые
идеи с немалыми дозами агромании и англомании. В целом оно было
направлено против «варварских» общинных сервитутов, чересполосицы,
трехполья. Разумеется, примером, достойным подражания в этой обшир-
ной литературе, было английское фермерское хозяйство (Bourde, 1967).
Эти идеи, выражавшие тенденцию к буржуазной перестройке, укрепились
во французской историографии XIX в. К ним добавился взгляд на «ре-
волюционизирующее» воздействие новых культур — маиса, гречихи, кар-
тофеля, кормовых трав и корнеплодов. Теперь это мнение подвергается
обоснованной критике.
Леруа Ладюри (Le Roy Ladurie, 1971) 15 и Морино (Morineau,
1971, р. 7—95) показали на основе многочисленных источников достаточ-
ную стабильность урожайности в целом и отсутствие «агротехнической
революции» во Франции в XVIII в. Первый исследовал XIII—XVIIlBB.no
«восходящей» линии, второй — первую половину XIX—XVIII вв. по
«нисходящей». Леруа Ладюри считает, что средняя норма урожайности,
15 В этом докладе данные Слихера ван Бата для Франции отвергнуты на осно-
ве тщательной критики. Построенную им кривую Леруа Ладюри называет мира-
жом.
96
Глава 3. Французское крестьянство
зафиксированная уже в первой половине XV в. и в дальнейшем почти не
изменяющаяся, составляла для Севера несколько больше, чем сам-5,
а для Юга опускалась до сам-4; средняя по стране была сам-5. Морино
повышает ее до сам-6 и продлевает до 40-х годов XIX в. Не изменяется
сколько бы то ни было значительно и продуктивность зерна, снятого с
1 га. Вместе с тем в отдельных местностях Парижского бассейна урожаи
достигали на лучших землях сам-15—18. Здесь и встает проблема сред-
них цифр для «достатистической эры» вообще и для урожайности в осо-
бенности. Марк Блок предупреждал: «Средние цифры часто бывают ис-
кусственными... в особенности если они вычислены на основе слишком
расходящихся данных» (Bloch, 1956, 2, р. 130). Морипо также отмечает,
что средние цифры маскируют различие между передовыми и всеми ос-
тальными областями: реальный прогресс в небольшом районе не виден
из-за застойности на обширных территориях (Morineau, 1971, р. 13—14).
Нам представляется, что дело заключалось не только в очень больших
различиях между областями, но и в не менее важных различиях в сте-
пени товарности разных типов хозяйств. Подавляющую массу товарного
зерна поставляли крупные и средние фермы и метерии. Их выигрыш про-
истекал не от существенных изменений в традиционной агротехнике (их
не было), но от ее применения на больших компактных площадях луч-
шей по качеству и хорошо удобренной благодаря достаточному поголовью
скота земли. Поэтому обязательным условием при любых расчетах уро-
жайности и продуктивности должен быть учет не средней нормы, но
той — высокой или низкой, которая соответствует определенному типу
хозяйства.
При рассмотрении проблемы «агротехнической революции» в XVIII в.
недостаточно оперировать средними цифрами по отдельным областям,
ибо в них сочетаются показатели урожайности на плохих почвах в мало-
товарных крестьянских хозяйствах с показателями урожайности на отлич-
ных почвах крупных ферм. Возросшее население городов и особенно
Парижа кормил товарный хлеб, выращиваемый крупными и средними
арендаторами. Высокие урожаи на лучших землях французских ферм
мало отличались от английских. Сопоставление английского девятиполья
без пара с французским улучшенным (на яровом поле) трехпольем по-
казывает, что в обеих странах пшеница занимала поле одинаковое число
лет, а ее урожайность была почти одинаковой. Во Франции она достига-
ла на лучших почвах — 15 ц с 1 га, в Англии же — 13 ц. Но следует
учесть значительную однородность почв в Англии, т. е. эта средняя циф-
ра годилась там для больших территорий, чем 15 ц во Франции (Mori-
neau, 1971, р. 75—87). Все же французским фермерам не было резонов
становиться «англоманами».
5. Крестьянская община
Крестьянская община пережила в XVI—XVIII вв. немалые изменения.
Она значительно расширила свои функции и приобрела большую само-
стоятельность, особенно в XVI—XVII вв., затем за ней стали пристально
надзирать провинциальные интенданты. «Ассамблея» всех глав домохо-
зяйств созывалась часто и ведала всеми делами общины: защищала
(через прокурора) в королевском суде свои права пользования лесами и
пустошами, рассматривала и утверждала расходы и раскладку налогов,
следила за состоянием дорог и общественным порядком, выделяла средст-
ва на церковь, школу и помощь больным и бедным своего прихода. Та-
4 История крестьянства в Европе, т. 3 97
1. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
ким образом, до конца XVII в. именно община фактически осуществляла
местную администрацию при зачастую формальном участии сеньориаль-
ного управителя.
Община имела свои доходы: сдавала в аренду парцеллы пашен, лу-
гов и виноградников, принадлежавшие ей по завещаниям и дарениям,
пользовалась рентами, полученными теми же путями. Она производила в
церкви сборы с прихожан, продавала траву с кладбища. На ней лежали
и большие расходы: содержание и ремонт церковного здания и церков-
ного дома (где обычно размещалась школа), дорог, общественного колод-
ца. Она оплачивала содержание учителя и своих выборных, приобретала
имущество для церкви; церковные чаши, блюда и светильники давались
за плату прихожанам на свадьбы и поминки. Фактически община была
собственником здания и оборудования церкви, отведенной под нее земли
и примыкающего к ней кладбища. Кюре назначался епископом и имел
полагающийся ему дом и участок, обрабатывавшийся общиной. Десятина
всегда платилась не ему, а сеньору.
Развитие финансовой системы и рост налогов придал фискальным
функциям общины особую важность. Общинные выборные производили
раскладку тальи «сообразно достатку каждого», взимали деньги и сдава-
ли королевскому сборщику. Община несла коллективную, а сборщики еще
и личную ответственность за своевременную сдачу денег. Община же вы-
полняла требования властей по поставке оплачиваемых ею рабочих для
ремонта соседних крепостей.
В Северной Франции раскладка тальи вызывала много споров, ибо*
налоговый иммунитет распространялся не только на дворян, но и на
чиновников даже низшего ранга. Купивший такую должность сельский
богатей выбывал из числа плательщиков налога, и тем самым его доля
подлежала раскладке на другие хозяйства. Зачастую влиятельные сеньо-
ры всеми правдами и неправдами старались освободить от налога своих
крупных фермеров, что являлось одним из поводов для распри общины с
сеньором. Но нередко бывали случаи, когда сам сеньор имел касательст-
во к высшему финансовому миру и добивался снижения тальи для всей
общины.
На Юге действовала более рациональная система обложения всех ро-
тюрных земель по их доходу согласно кадастровым спискам. Община
имела самое непосредственное отношение к составлению кадастра. Не
меньшую самостоятельность проявляла она при регулировании хозяйст-
венной деятельности своих членов и при использовании общинных уго-
дий. Чересполосица и общинные сервитуты продолжали требовать к себе
пристального внимания; регулирование выпаса становилось все более
сложным. Строгая регламентация при использовании лесов, пастбищ п
пустошей, а также немногочисленных лугов (в большинстве случаев
настоящие хорошие луга были собственностью сеньоров, но зачастую п
на них община имела право выпаса после первого укоса) была вызвана
соображениями элементарной о них заботы. Именно в использовании уго-
дий п лесов община чаще всего сталкивалась с сеньором, поскольку он
тоже пользовался ими или выделял себе особые площади.
Начиная с XVI в. община стала испытывать воздействие появившихся
в деревне элементов капиталистического уклада. Возрастала тенденция
к хозяйственной независимости со стороны богатых фермеров. Они стре-
мились взять от общины все, что она могла им дать, и в то же время
не подчиняться ей в том, что им мешало. Эта тенденция, сама по себе*
достаточно медлительная, была в огромной мере обусловлена воздейст-
98
Глава 3. Французское крестьянство
вием процессов, совершавшихся вне общины. Наконец, большое влияние
на общину оказывала разгоревшаяся борьба с сеньором из-за общинных
угодий и весь комплекс явлений «феодальной реакции» второй половины
XVIII в.
Воздействие соседних ферм на общину было многообразным. В боль-
шинстве случаев они размещались по окраинам территории деревни, об-
разуя между ней и другими близлежащими деревнями разделявшие их
зоны. Фермы являлись очагами индивидуального хозяйствования; они
«довлели сами себе», обладая необходимым ассортиментом пашен, лугов,
рощ, пастбищ и т. д. в определенном сочетании. Частично в них входи-
Зима. Гравюра Ж. Калло. Ок. 1620 г. Франция
ли узурпированные новыми землевладельцами бывшие общинные угодья.
Поэтому община в целом относилась к фермам с подозрением, а зача-
стую и отрицательно.
В то же время фермы и община тесно соприкасались в хозяйствен-
ном плане прежде всего в связи с принудительным выпасом. Далеко
не всегда пастбища и пустоши фермы оказывались достаточными для
хозяйства арендатора. Он претендовал на право использования общинных
угодий, община же требовала для своего стада доступа и на сжатые
поля фермы. Тяжбы по делам такого рода бывали затяжными и чрева-
тыми бесчисленными конфликтами из-за потрав, захватов скота, штрафов
и т. п. Община требовала от арендатора участия в общинных расходах,
в оплате школьного учителя и в содержании священника. Словом, ста-
ринный институт стремился включить в себя новообразования, подчинить
их своим распорядкам и привычкам. Однако за фермером всегда стоял
99
4*
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
собственник фермы. А если он являлся к тому же сеньором территории
общины, взаимоотношения становились особенно трудными. В первую
очередь это касалось использования общинных угодий. Общая их пло-
щадь была к началу XVI в. вполне стабильней в том плане, что почти
никакой резервной землей община уже не располагала; растущее насе-
ление деревни вынуждено было довольствоваться лишь издавна при-
надлежащими ей угодьями, тем самым сокращалась доля в них каждого
общинника. Но хуже всего было то, что могла сокращаться — и реально
сокращалась — сама площадь угодий.
Община, обладая правами юридического лила и коллективного собст-
венника угодий, имела право частичного их отчуждения, временного (за-
лог) или полного (продажа). В результате те же самые условия XVI—
XVII вв., которые привели к частичной экспроприации крестьян, вызвали
полную или частичную экспроприацию общинных угодий. В тех местно-
стях Северной Франции, где велось интенсивное зерновое хозяйство,
нехватка пастбищ продолжала возрастать не только вследствие их экс-
проприации и роста деревенского населения, по п в результате увеличе-
ния поголовья скота у фермеров, а также благодаря правам арендаторов
на использование общинных выгонов. С тем большим ожесточением об-
щина претендовала на принудительный выпас на полях ферм. Возникали
многочисленные конфликты и между соседними общинами; все они ревни-
во оберегали свои права выпаса на пограничных площадях. Столь же
ожесточенная борьба велась из-за пользования лесами, тоже в значи-
тельной степени узурпированными сеньорами. Все это сплачивало общи-
ну для защиты своих прав.
С середины XVIII в. началось возрождение старых, полузабытых и
даже вовсе отмерших сеньориальных прав, т. е. «феодальная реакция».
В напряженной предреволюционной обстановке общине приходилось за-
щищаться, можно сказать, на всех фронтах — не только против сеньоров
и фиска, но и против крупных арендаторов. Сельская буржуазия была
уже достаточно сильна, чтобы стремиться к освобождению своего хозяй-
ства от регулирования и ограничений общины. В этом она смыкалась с
широко распространенными экономическими воззрениями физиократов,
охватившими круги либеральной буржуазии, стремившейся к уничтоже-
нию как сеньории, так и общины. Но сельские богатеи пока что прояв-
ляли известную осторожность, так как общины были орудием сплочения
всего сельского населения против сеньории, против сборов десятины,
против фиска абсолютистского государства. Тем не менее внутренние
конфликты учащались. Арендаторы, чье хозяйство приобрело высокую
степень товарности, были очень озабочены связями с рынками — ближ-
ними и дальними. Это вовлекало их в спекулятивные операции с зерном,
вином, скотом, в которых интересам прибыли частных лиц приносились
в жертву интересы общины. В экономическом плане верхушка деревни
открыто противостояла всей прочей массе сельского населения (в кото-
рой резко возрос процент малоземельных и безземельных). Местные вла-
сти отмечали наличие во многих деревнях двух «партий», противостояв-
ших друг другу. Там шла непрерывная внутренняя борьба, собрания об-
щин превращались в столкновения, ночные потравы на частных лугах
стали обычным явлением, пользование лесами приводило к почти каждо-
дневным конфликтам.
Эта резко обострившаяся борьба двух социальных слоев лишила об-
щину ее прежнего единения, исчезал смысл хозяйственной общности.
В местностях, где сильное сокращение общинных угодий привело к тому,
1С0
Глава 3. Французское крестьянство
что для бедных крестьян права принудительного выпаса и уравнительно-
го пользования лесами приобрели первостепенное значение, деревня пря-
мо-таки раскололась надвое. Богатеи энергично противились, чтобы на
парах их обширных пашен пасся скот маломощных общинников. Бедня-
ки, которым доставалась главная выгода от принудительного выпаса,
требовали его точного применения. Эта борьба отнюдь не кончилась в
период революции. В сущности, лишь широкое распространение искусст-
венных лугов, завершившее индивидуализацию крестьянского хозяйства,
уничтожило причину подобных конфликтов и окончательно разрушило
общину как производственный коллектив.
6. Крестьянские движения
История классовой борьбы французского крестьянства привлекает при-
стальное внимание советских и французских историков, становится темой
международных симпозиумов. Появилось несколько больших специаль-
ных монографий (Поршнев, 1948; Адо, 1971; Walter, 1963; Mousnier,
1967; Foisil, 1970; Вегсё, 1974); в других посвященных крестьянству кни-
гах ей отводятся крупные разделы (Le Roy Laclurie, 1966, р. 329—
411; Saint Jacob, 1960, p. 435—524); во многих статьях освещаются от-
дельные восстания, даются обзоры литературы (Люблинская, 1967; Le
Roy Ladurie, 1974). Но полную историю крестьянских движений еще
предстоит написать, равно как и составить полный их перечень. Возни-
кая в социально-экономической обстановке зарождающегося капитализма,
крестьянские движения приобрели — по сравнению с предшествовавшей
эпохой — новые черты. В то же время они унаследовали от прошлого
многие элементы, связанные с существованием феодальной сеньории.
Следует отметить отсутствие регулярного протеста со стороны аренда-
торов против условий срочной аренды, даже в неблагоприятные для них
периоды. Для крупных фермеров новая система эксплуатации земли была
выгодна, и они сами эволюционировали в сельскую буржуазию. Но для
мелких арендаторов рост арендной платы в конце XVIII в. был очень об-
ременителен. В Пикардии никто из них не имел права соглашаться на
аренду с повышенной оплатой, иначе ему устраивали обструкцию
(Deyon, 1961, р. 277). В целом для деревенской бедноты работа по най-
му составляла порой наибольшую часть доходов, и лишь в предреволю-
ционные годы борьба этих крестьян с богатеями деревни приобрела, как
было показано выше, ожесточенную форму.
На середину XVI в. приходится активная борьба всех слоев крестьян
против десятины. Реформация сыграла в этом бесспорную роль. Десяти-
на как основной натуральный феодальный побор была бичом крестьян,
можно сказать, в национальном масштабе, и протест против нее исходил
как от католиков, так и от кальвинистов. Характерно, что, когда в гу-
генотских областях после уничтожения церковной десятины она была
фактически возрождена в форме побора на содержание кальвинистской
церкви, это сильно содействовало отпадению там массы крестьян от каль-
винизма. В обстановке Реформации, массовых городских и крестьянских
антиналоговых движений второй половины XVI в. и временного кризиса
абсолютизма отказ крестьян от уплаты десятины, хотя и был в прин-
ципе категорически отвергнут церковью и правительством, фактически
осуществлялся более или менее повсюду — власти не имели силы эффек-
тивно с этим бороться вплоть до конца XVI в. Лишь в процессе изжива-
ния последствий гражданских войн и укрепления центральной и местной
101
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
власти крестьян снова стали «приводить к повиновению» и платежи по
десятине возобновились 16.
Вполне успешной была в ту пору борьба крестьян против попыток
повышения сеньориального ценза и других поборов. Спорадически она
имела место в некоторых областях Юга в середине XVI в., но массовый
характер приняла в крестьянских восстаниях конца столетия, когда ста-
рое дворянство, пользуясь разрухой, явочным порядком приняло меры к
увеличению ценза в том же масштабе, в каком упала ценность денег в
итоге «революции цен», т. е. не менее чем в 5—6 раз 17. В этом остром
конфликте крестьянство получило поддержку от государства, озабочен-
ного в первую очередь поступлением налогов, и от чиновного нового дво-
рянства, чьи доходы состояли преимущественно из платежей по срочной
аренде. Поэтому эти попытки родовитого дворянства успеха не имели.
Антиналоговый характер крестьянских восстаний впервые проявился
в XVI—XVII вв. в полном объеме. В середине XVI в. он еще сочетался с
указанной борьбой против самого тяжелого феодального побора — деся-
тины, а в конце столетия — с борьбой против феодальной реакции.
В 30—50-х годах XVII в. в связи с войной рост налогов принял невидан-
ные размеры и возмущение крестьянства обратилось именно против ко-
ролевского фискального аппарата.
Географическая карта антиналоговых крестьянских движений эпохи
Ришелье очень характерна. Все они (за тремя—четырьмя исключениями)
вспыхивали на юго-западе, в центре или на юго-востоке. Такую же карти-
ну можно наблюдать и для XVI в.; особенно показательны в этом отно-
шении восстание 1548 г., охватившее почти весь юго-запад, и восстания
конца XVI в. Они происходили в провинциях, имевших по сравнению с
Севером значительные налоговые привилегии и стремившихся сохранить
их в прежнем объеме. Правительство же, особенно нуждаясь в деньгах
во время войн 18, пыталось уничтожить или хотя бы уменьшить это на-
логовое неравенство, распространив и на Южную Францию главные кос-
венные налоги (па соль и вино) в тех же размерах, которые издавна
были привычны на Севере. Но в винодельческих провинциях Юга любое
увеличение поборов с вина сразу же ущемляло материальные интересы
почти всего населения. Введение соляной монополии (габели) означало
значительное повышение цены на соль19. Поэтому характерной чертой
этих антиналоговых крестьянских движений было участие в них, откры-
тое или скрытое, почти всего населения, включая и городские власти.
Крестьяне, будучи вместе с городскими низами основной движущей си-
лой таких восстаний, неизбежно подвергались наказанию как нарушите-
ли общественного порядка, не подчинявшиеся королевской воле. Однако
фактически их выступления зачастую были успешными: правительство
шло на уступки, снижало свои требования, а порой и отказывалось от
16 Эта борьба изучена для Лангедока, Нормандии и Пикардии, по в целом ис-
следована еще очень мало.
17 Резкий протест против подобных актов самоуправства дворян содержится в
наказе третьего сословия к Генеральным штатам 1614 г. (Люблинская, 1959, с. 151).
18 Почти все восстания связаны с повышением налогов в конце Итальянских
вопи и в годы Тридцатттлетнсй войны. Кроме того, нужно учесть и тяготы после-
военных лет, когда правительство расплачивалось с долгами, сделанными во время
войны.
19 То же явление имело место на Севере, если габель вводилась в местности,
где соляной налог был невелик. Таков был повод к восстанию «босоногих» в Нор-
мандии в 1639 г.
102
Глава 3. Французское крестьянство
них. К этому его вынуждали военные обстоятельства и ничтожные раз-
меры полицейских сил на местах.
Аналогичные последствия имели восстания в Провансе и в Лангедо-
ке в 30-х годах XVII в., когда Ришелье также был вынужден (за солид-
ную сумму!) отменить эдикты, вводившие в этих провинциях систему на-
логовой администрации, действовавшую на Севере и менявшую порядок
взимания главного крестьянского налога — тальи.
Возможно, что особая «возбудимость» крестьянства южных провин-
ций была связана с тем, что это были менее плодородные и более отста-
лые области, где фискальный нажим ощущался поэтому более болезнен-
но. Но надо учесть и следующее важное обстоятельство. Крестьянские
восстания происходили в стране, еще не имевшей полного администра-
тивного и налогового единообразия, в стране, где немалая часть террито-
рии управлялась местными провинциальными штатами, обладавшими
своими административным и налоговым аппаратом и ревностно оберегав-
шими свои «вольности» и привилегии (Люблинская, 1972, с. 100—113).
Территориальная раздробленность, присущая вообще крестьянским дви-
жениям, усугублялась во Франции существенной разницей в налоговом
обложении отдельных частей страны. Поэтому крестьянские восстания
охватывали либо одну провинцию, либо группу провинций с одинаковым
налоговым статусом и не выходили за эти границы.
Кроме того, они редко были чисто крестьянскими, ибо в снижении
косвенных налогов были заинтересованы все потребители, а в сохране-
нии «разумных» цен на вино — все крестьяне-виноделы и все землевла-
дельцы, имевшие виноградники. Поскольку каждый раз речь шла о ка-
ком-то конкретном налоге, гнев восставших обращался не против короля
и центральной власти вообще, а против сборщиков данного налога; имен-
но они нередко становились жертвами народного возмущения. Лозунги
восстаний зачастую бывали общими для крестьян и горожан: «Смерть
сборщикам!», «Да здравствует король без габели!», «Да здравствует ко-
роль без налогов!»
Таковы внешние и бесспорные причины антиналоговых крестьянских
выступлений. Оставались ли они всегда в этих рамках, развивались ли
они в антисеньориальные движения? При современной изученности про-
блемы на этот вопрос следует ответить отрицательно. Исключениями —
очень редкими — были восстания в тех провинциях, где по особым причи-
нам был силен именно сеньориальный строй, например в Бретани в
1675 г. В целом же грозные антифеодальные выступления крестьян при-
шлись на лето 1789 г., они были подготовлены «феодальной реакцией»
70—80-х годов.
Уничтожив сеньорию и сеньора как верховного собственника земли,
революция тем самым сняла с крестьянских владений все (или почти
все) феодальные платежи, причем сделала это безвозмездно. В таком же
порядке она предоставила крестьянам право раздела общинных угодий,
но они воспользовались им в незначительной степени, так как бросовые
почвы пастбищ и пустошей можно было использовать лишь при корен-
ной бонификации (на что не было средств), а главное, именно для бед-
няков пастбища были важнее временных заимок 20. Таким образом, кре-
20 Характерно, что правительственные реформы 60—70-х годов XVIII в., раз-
решавшие на определенных условиях расчистку пустошей для конвертирования их
в пашни, принесли в целом ничтожный результат; земли были так плохи, что их
нельзя было включать в правильный севооборот, и порой расчистки губили их на-
чисто (Histoire economique..., 1970, р. 430).
103
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
стьянская земля стала (как и всякая земля вообще) буржуазной собст-
венностью и все арендные буржуазные отношения сохранились в деревне
полностью.
Эти меры не могли ликвидировать нужду крестьян в земле. Реально
земельная мобилизация национальных имуществ происходила в форме
продаж, а не бесплатных раздач. Зажиточные крестьяне смогли купить
небольшие участки (зачастую те, которые раньше арендовали), но осталь-
ным досталось очень мало, почти ничего21. Вскоре обнаружилось, что
успехи буржуазно-демократической революции пошли на пользу именно
буржуазии. Так было и в деревне. В данной главе мы могли привести
немало фактов, свидетельствующих о том, что лучшие фермы целиком
были приобретены их прежними капиталистическими арендаторами. Дру-
гие фермы тоже, как правило, не были при продаже раздроблены, так
как представляли собой устойчивые хозяйственные комплексы с полным
ассортиментом пашен, лугов, пастбищ, рощ и т. д. Требования раздела
ферм при их продаже могли быть осуществлены — и то не в полном
объеме — в тех областях, где фермы состояли только из пашен с одно-
родной бонифицированной почвой, как это было во Французской Фланд-
рии (департамент Нор); такие поля можно было делить без ущерба для
эксплуатации земли.
Поэтому революция лишь несколько смягчила земельный голод у низ-
ших слоев крестьянства, но не ликвидировала его. В дальнейшем покуп-
ки крестьянами земли, главным образом отдельных участков дворянских
пмений, совершались уже в частном порядке, в процессе общей аграр-
ной эволюции Франции.
История французского крестьянства за три столетия Старого порядка
наглядно показывает, насколько солидно был подготовлен в деревне ре-
волюционный переворот и насколько закономерно было уничтожение от-
жившего строя Новым порядком — царством буржуазных отношений 22.
21 Так обстояло дело по всей стране в целом, за исключением местностей, где
продавались также и очень мелкие участки или такие, которые можно было по-
делить на мелкие. Особенно наглядно отсутствие бедных покупателей в деревнях,
история которых исследована в мельчайших деталях. Например, в одной из дере-
вень Иль-де-Франса среди 23 покупателей не было ни одного бедняка (Praclie, 1965,
р. 170—171).
22 Публикуя текст главы А. Д. Люблинской, подготовленный ею незадолго пе-
ред кончиной, редколлегия ограничилась лишь некоторыми сокращениями и незна-
чительными редакционными исправлениями. В то же время заслуживает быть отме-
ченным тот факт, что в советской (как и в зарубежной) литературе существует и
иной, нежели развиваемый в настоящей главе, взгляд на степень капиталистиче-
ского преобразования деревни во Франции при Старом порядке. Ряду исследовате-
лей подобные преобразования представляются менее глубокими, тогда как реаль-
ная весомость феодальных и полуфеодальных отношений в аграрной сфере — более
значимой (см. об этом, в частности: Адо, 1971, 1983); соответственно несколько
шире истолковываются и задачи, решавшиеся в ходе буржуазной революции (см.
подробнее гл. 22).— Примеч. ред.
ГЛАВА 4
НИДЕРЛАНДСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В XVI-XVIII вв.
Изучение аграрной истории Нидерландов началось сравнительно поздно.
В довоенный период и в 40—50-х годах имел место крен в сторону пре-
имущественного изучения истории экономики в ущерб социальной
истории (подробнее см.: Чистозвонов, 1964, с. 18—26). К настоящему
времени опубликован ряд работ и по социальной истории нидерландского
крестьянства, но нет удовлетворительной сводной (т. е. по Южным и Се-
верным Нидерландам) комплексной экономической, социальной и поли-
тической истории крестьянства страны. Заслуживают, однако, внимания
ряд региональных работ — исследования Слихера ван Бата по истории
оверэйсселской деревни в докапиталистический период (Slicher van
Bath, 1957), труды о других районах Воуде, Фабера, Янсена (Woude,
1972; Faber, 1972; Jansen, 1979). Работы эти содержат много ценных
конкретных данных, но не претендуют на решение общих задач аграр-
ной истории; их авторы подчеркивают вспомогательный характер своих
исследований (Xanten, Woude, 1979). Наиболее крупной исследователь-
ской группой аграрных историков Нидерландов можно было бы считать
так называемую Вахенингскую школу, сформировавшуюся вокруг непе-
риодического издания «Материалы Высшей сельскохозяйственной школы
Вахенинга» (AAG Bijdragen). Начальный период научной деятельности
группы прошел под знаком стратиграфических исследований, при этом
ее фактическим лидером был Слихер ван Ват, впоследствии (в конце
1960-х годов) от нее отошедший (о конкретных работах этого периода
см.: Чистозвонов, 1981, с. 17—19; Бессмертный, 1979, с. 162—167). Шко-
ла складывалась под заметным влиянием французской группы «Анналов»,
чего не скрывали и сами нидерландские историки (Faber, 1972, Ы. 17;
Zanden, 1984, Ы. 131). Но уже в 60-х годах между этими школами на-
метились отличия, с годами они становились более резкими. В послед-
ние десятилетия нидерландские ученые в отличие от ряда современных
историков школы «Анналов» сохранили преимущественный интерес к
экономической и социальной истории, которую они стремятся исследо-
вать комплексно, во взаимосвязи и развитии (см., например: Harten,
Herzberg, 1971, bl. 7—31). На страницах самих «Материалов...» после
отхода от руководства ими Слихера ван Бата встречается полемика меж-
ду противниками и сторонниками так называемого стратиграфического
метода. В противовес попыткам того же Слихера ван Бата объяснить
разницу в имущественном положении, антагонизм между «стратами»,
обнищание отдельных прослоек деревенского населения и т. п. демогра-
фическими факторами выдвигается тезис об антагонистических социаль-
ных группах и классах (Lis, Soly, 1979). В центре внимания оказывает-
ся не абсолютный объем аграрной продукции, а принципы его распре-
деления между представителями различных групп населения. Остро
критикуется и плоский эволюционизм, а вопрос о скачкообразном пере-
ходе от феодализма к капитализму стал недавно предметом широкой
научной дискуссии (Zanden, 1984, De opkomst..., bl. 106).
В послевоенный период в Нидерландах работали и историки-марксисты
(Рютер, Бодэ), но интересовали их в основном общеисторические проб-
105
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
лемы; поэтому по значимости для сугубо аграрной истории труды
их уступают, например, работе довоенного марксиста Стейна (Stein
1934).
Весомый вклад в современную марксистскую историографию нидер-
ландской деревни внесли труды венгерского исследователя Виттмана
(Wittman, 1969) и в особенности советского историка А. Н. Чистозвоно-
ва. В работах А. Н. Чистозвонова, посвященных в основном истории
страны в периоды крупных социальных и политических потрясений,
имеются обширные разделы, в которых подробно рассматриваются проб-
лемы классовой борьбы крестьянства, история качественных сдвигов в
развитии и смене социально-экономических формаций. Большое внима-
ние уделено в них и более конкретным вопросам: изменениям в виден
Оборотный плуг. „
Миниатюра Жана Мъело к фландрской рукописи второй половины л •
Париж, Национальная библиотека. смехом.
Плуг с одной рукояткой снабжен необратимым отвалом и хомут
колесным передком с вагой и вальками, лошади запря
106
Глава 4. Нидерландское крестьянство
объеме ренты, собственности на землю, росту товарного производства в
деревне, смене феодальных методов ведения хозяйства капиталистически-
ми и т. д. (Чистозвонов, 1958, 1964, 1973, 1981, 1982). Кроме того, ему
принадлежит ряд работ, в которых подвергается критике идеалистическая
по сути позиция ряда нидерландских буржуазных ученых, в особенности
представителей структуральной историографии (см.: Чистозвонов, 1958,
1978, 1981).
*
Земли исторических Нидерландов (современные Нидерланды, Бельгия,
Люксембург, французские департаменты Нор и Артуа) представляют со-
бой в основном низменности с болотистыми равнинами, песчаными не-
Осенние сельскохозяйственные работы во Фландрии. .Ляиотека
Миниатюра из фламандского календаря начала Х\I в Лондон, Британская _
На заднем плане — вспашка плугом с передком и отвалом. На среднем пл с
сев. На переднем плане — боронование перпендикулярно направлению
полос (для засыпки семян землей)
107
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
высокими возвышенностями, дюнами, обширными торфяными болотами
и пустошами: лишь небольшой участок на юго-востоке занимают Арденн-
ские горы, да Артуа почти целиком расположен на каменистой возвы-
шенности. Климат морской, мягкий (около 300 дней в году погода
пасмурная, с затяжным, моросящим дождем). Множество рек и каналов
представляли собой сеть незаменимых в то время путей сообщения.
Развитию сельского хозяйства благоприятствовали и другие географи-
ческие условия. Так, во Фландрии преобладали высокоплодородные поч-
вы, улучшенные в XIV—XV вв. благодаря бонификации. Именно здесь
в XV — начале XVI в. были достигнуты наиболее высокие урожаи зер-
новых. а хозяйства отличались в основной своей массе такой степенью
рентабельности, которую на севере страны удалось достичь лишь в XVII в.
Жатва ржи дуговыми косами.
Фландрия. Эстамп «Лето» из серии «Времена года» Питера Брейгеля. 1568 г.
Библиотека Брюсселя
Обширные пространства отвоеванных у моря низменных земель на се-
вере Нидерландов при теплом и влажном климате представляли собой
прекрасные пастбища; здесь было издавна развито животноводство: раз-
водили главным образом крупный рогатый скот.
В XV в. среди зерновых на первом месте стояла рожь, которую воз-
делывали почти повсюду на песчаных и глинистых почвах. Пшеница
поступала на внутренний рынок главным образом из Фрисландии и Зе-
ландии. Полба, ранее распространенная на бедных почвах Льежа, Намю-
ра и Люксембурга, постепенно уступала место более ценным культурам.
В местностях с наиболее бедными почвами выращивали гречиху (с XV в.),
108
Глава 4. Нидерландское крестьянство
а также ячмень, находивший широкое применение в хлебопечении, жи-
вотноводстве и пивоварении. В общем, все необходимые для потребностей
населения продукты имелись здесь в достаточном количестве.
С развитием торгового мореплавания в XV—XVII вв. выросла роль
животноводства, и без того являвшегося с давних пор основной отраслью
в крестьянском хозяйстве большинства провинций. Многие пашни пре-
вращались в искусственные луга, вместо зерновых стали сеять кормовые
(турнепс, репу, брюкву). Расширилось стойловое содержание скота. Се-
лекционная работа, хотя и примитивная по своему уровню, позволила
все же вывести достаточно продуктивные породы молочного скота (Гол-
ландпя), а ломовые лошади из Голландии, Фрисландии и Зеландии шли
даже на экспорт. На юге в качестве тягловой силы по-прежнему исполь-
Стрижка овец и уборка урожая. Жатва короткой косой.
Миниатюра в «Бревиарии Гримани», приписываемая Симону Бенингу.
Фландрия Ок. 1500 — 1520 гг. Венеция, библиотека св. Марка
109
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
зовались волы. Свиноводство в XVI в. начинает сокращаться; в лучшем
положении оказывается овцеводство, дававшее сырье для шерстоткацкой
промышленности и ценное удобрение для сельского хозяйства — оно
даже несколько расширяется.
Технические культуры были широко распространены на севере стра-
ны уже в XV в. Развитие мануфактурной промышленности и увеличе-
ние поголовья овец создали условия для повышения производства тех-
нического сырья, так как вырос рынок сбыта и повысилась урожайность
этих культур; занятые ими площади расширялись часто за счет хлебных
полей. В результате в XVI в. были достигнуты высокие сборы льна во
Фландрии, марены — на зеландских и голландских польдерах, рапса —
в Рэйссене (район Оверэйссела). В окрестностях крупных городов посте-
пенно развивались такие трудоемкие, но высокорентабельные отрасли
сельского хозяйства, как товарное садоводство, огородничество, цветовод-
ство. Дорогостоящая продукция этих хозяйств производилась в количе-
стве, покрывающем не только внутренний спрос, но и достаточном для
экспорта (луковицы цветов), часто весьма значительного. Специализация
этих новых для XVI в. отраслей была глубока — появились целые ого-
роднические области (Голландия, Восточная Фландрия), цветоводческие
районы (Харлем).
Все это, однако, не означает, что полеводство приходило в упадок.
Оно сохраняло свое значение не только в Брабанте и Фландрии, но и
в животноводческих провинциях, где небольшие участки земли остались
под зерновыми культурами. Эти поля все лучше удобрялись, на них по-
степенно совершенствовалась система севооборота, трехполье заменя-
лось непрерывной ротацией на шести и даже девяти полях, пар ис-
чезал.
Различие в природных, климатических, географических условиях в
разных частях страны способствовало складыванию в них экономических
различий. По ряду признаков Нидерланды можно разделить на три райо-
на: 1) район развитых ремесленных городов на юго-западе страны
(Фландрия и Брабант); 2) северо-западный район (Голландия, Зеландия,
Фрисландия, Утрехт) с мощными торговыми центрами, приобретшими в
XVI в. мировое значение; 3) окраинные провинции (Оверэйссел, Гел-
дерн, Намюр и Люксембург), отличавшиеся относительной слабостью
торгово-ремесленного и городского развития.
Важно отметить, что в Нидерландах более, чем где-либо, судьбы
крестьянства зависели от развития городов. Экономика деревни опреде-
лялась наличием густой сети городов (более 300) (по плотности населе-
ния страна стояла на первом месте в Европе). Под влиянием внутрен-
них и внешних факторов пути сельской экономики трех названных райо-
нов на протяжении XVI—XVII вв. сильно расходятся п вновь сближаются
лишь в XVII—XIX вв. Экономический подъем юго-западного и северо-
западного районов шел хотя и не одновременно, но в общем намного
быстрее, чем окраинных провинций, сохранивших и в XVIII в. многие
средневековые черты. Исследуя динамику аграрных структур, мы сосре-
доточим поэтому основное внимание на Южных и Северных Нидер-
ландах.
110
Глава 4. Нидерландское крестьянство
1. Южные Нидерланды
В Южных Нидерландах еще с XIII в. особенно был заметен постоянный
п быстрый рост городов (Гент, Брюгге, Инр, Левен, Брюссель и др.).
Правда, их роль в европейской экономике к XVI в. несколько уменьши-
лась, но влияние на социально-экономические процессы, происходившие
в нидерландской деревне, даже усилилось, так как горожане, пытаясь
избавиться от рамок цеховой организации, начали энергично проникать
в деревню, утверждая там основы рассеянной мануфактуры и вовлекая
в производство все более широкие слои крестьянства (Wittman, 1969,
р. 73). Тем самым в деревне поднимался уровень товарно-денежных от-
ношений и ускорялась социально-экономическая дифференциация сель-
ского населения.
Легкость проникновения промыслов в деревню объяснялась тем, что
к началу XVI в. внутренние возможности развития сельского хозяйства
Южных Нидерландов, во многом базировавшегося на полуразложившихся
феодальных отношениях, уже не обеспечивали потребностей возрастав-
шего сельского населения. Это явление было известно и в XV в., но
тогда крестьяне искали приработков главным образом в городах. Теперь
город пришел к сельским жителям. Некоторые бедные крестьяне превра-
щались в сельских ремесленников; они стали зарабатывать себе на
жизнь за ткацким станком, на торфоразработках, в пивоварнях и т. д.
Оставшиеся в сфере собственно сельского хозяйства крестьяне также
все глубже втягивались в товарно-денежные отношения. Значительно
усилился процесс имущественного расслоения в деревне, результатом
чего было увеличение прослойки малоземельных и безземельных крестьян.
Более заметной дифференциация была вблизи больших городов, менее
заметной — вдоль побережья Фландрии, где удельный вес свободных
крестьян был самым высоким.
Много земли в Южных Нидерландах в XVI в. принадлежало, как и
раньше, церкви. При средней доле от общего землевладения в 33% зе-
мельные владения церкви в отдельных местах (район к западу от
Брюсселя и в северной части Эно) достигали 52% (Buyten, 1963,
Ы. 107). Дворянское землевладение охватывало в среднем 11,8% земли.
Горожане имели в Брабанте около 36% земель. У крестьян-собственни-
ков Фландрии сохранилось около половины возделываемых земель. При-
мерно таким же было положение в Ланд фан Ваасе, в междуречье
Шельды и Дендера, в округе Кортрейка (Западная Фландрия). В Бра-
банте крестьяне владели 20% земли (Buyten, 1963, Ы. 103—104). Уве-
личившиеся в XVI в. земельные приобретения богатых бюргеров и го-
родского патрициата не изменили внутренней организации дворянского
землевладения, так как переход земель в руки представителей этих
прослоек не менял системы их эксплуатации. Перестройка структуры
землевладения и переход к крупной аренде в XVI в. не наблюдались.
Эти явления получили известное развитие лишь с XVIII в.
В целом же сеньориальный режим накладывал определенные ограни-
чения на свободу хозяйственной деятельности крестьян, включая и мел-
ких арендаторов феодального типа. Приведем перечень различных
сеньориальных поборов с крестьян — мелких арендаторов в округе
Клюпдер, сохранявшихся до середины XVIII в.: 1) плата за перевозку
зерна на мельницу или рынок; 2) мельничный баналптет: 3) плата за
взвешивание и сортировку продуктов; 4) побор за выпечку хлеба — до
150% от платы пекарю; 5) акциз за пиво; 6) побор со скота; 7) взнос
111
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
при вступлении во владение землей (25% арендной платы); 8) работа
у сеньора несколько дней в году (часто с лошадью); 9) десятина со'
хранившаяся до начала XX в. (Dewez, 1958, Ы. 42). Традиционные
держания были отягощены той же системой поборов, изымавшей из
крестьянского хозяйства примерно 20—30% дохода (Dewez, 1958, Ы. 42)
Кроме того, сеньоры или лица, купившие у них домен (или часть его)
сохранили кое-где право охоты.
Жизнь крестьянских общин регулировали управляющие (бальи) и ста-
росты (эшевены). Бальи собирал налоги (по разверстке графа Фландрско-
го), ему подчинялись сборщики десятины, а также судья округа. Мелкие
крестьянские хозяйства в большинстве своем носили традиционный ха-
рактер. В ряде мест особые положения запрещали увеличение крестьян-
ской собственности сверх установленного предела в интересах сохране-
ния общин (Jansen, 1979, Ы. 267). Больше всего малоземельных крестьян-
собственников было, очевидно, на востоке Фландрии. Так, в общине
Килдрехт из 256 землевладельцев 190 имели менее 5 га земли, в общи-
не Мейгем — лишь 25 из 75 хозяйств имели более 5 га, а в общине
Иддергем все 60 хозяев владели участками менее 5 га каждый
(Wittman, 1969, р. 72). В Западной Фландрии число землевладельцев,
имевших участки более 20 га, довольно частое явление, но здесь заметнее
было и обезземеление части крестьянства, более развита пауперизация.
Уже с 1501 г. обеспокоенное ростом числа бездомных нищих прави-
тельство стало издавать жесткие постановления против бродяжничества.
О больших потенциях социальной борьбы крестьянства Южных Нидер-
ландов свидетельствовала активная поддержка боровшимися против роста
налогового гнета крестьянами восстания горожан Гента в 1539—1540 гг.
(Чистозвонов, 1957).
Дифференциация и пауперизация крестьянства, помимо чисто эконо-
мических причин, более или менее общих для всей страны, ускорилась
на юге в конце XVI в. в связи с событиями Нидерландской буржуазной
революции и военными действиями, происходившими в основном именно
здесь (см. гл. 22).
Революция началась с иконоборческого протестантского восстания
1566 г., в котором участвовали и крестьяне. Основные очаги восстания
находились во Фландрии и Артуа, где число сторонников Реформации
измерялось тысячами.
Главный удар восставшие, во главе которых нередко становились не-
довольные тиранией испанской короны дворяне, направили на уничтоже-
ние церковного землевладения, на юге весьма значительного. Церковные
ценности разрушались или передавались в распоряжение местных властей.
Движение разрослось до масштабов, испугавших его дворянских пред-
водителей. Поэтому, когда был опубликован правительственный мани-
фест, удовлетворивший часть их требований, они отошли от движения,
а в отдельных случаях даже помогали испанцам его подавлять.
В результате разгрома восстания число казненных превысило 6 тыс.
человек. Кроме того, около 100 тыс. человек вынуждены были покинуть
страну в 1567 г. (Algemene geschiedenis, V, bl. 8). Впрочем, через год-
два многие из них вернулись, чтобы примкнуть к антииспанскому дви-
жению «лесных гезов». Гезы не только наносили мощные удары по гар-
низонам оккупантов, но и последовательно продолжали борьбу с местны-
ми клерикалами и реакцией. Их партизанское по сути движение оыло
неистребимо прежде всего потому, что получало всестороннюю поддерж-
ку крестьян.
112
Глава 4. Нидерландское крестьянство
Однако в конце 1570-х годов крестьянское движение оказалось
расколотым. Часть сельского населения по-прежнему активно боролась
против испанцев, но многие деревни (в особенности в пограничных с
Францией областях) выступили против французских отрядов, призван-
ных для борьбы с испанским наместником герцогом Альбой.
Острая борьба с внутренней реакцией и внешним врагом тяжело
ударила по сельской экономике Южных Нидерландов. Особенно невыно-
симыми бедствия войны стали в годы правления Алессандро Фарнезе
(1578—1592). Грабежи, конфискации и контрибуции, постои и реквизи-
ции. от которых прежде равно страдали все нидерландские крестьяне,
переместились в эти годы на юг, ставший ареной военных действий.
Крестьяне, разоренные как пришлой, так и собственной солдатней, не
могли платить налогов \ тем более что крестьянское население беднело
и численно сокращалось. Во Фландрии из-за прекращения надзора за
дамбами п плотинами в 1601—1604 гг. польдеры полностью были затоп-
лены, а пх владельцы пополнили собой массу пауперов.
Еще большие различия в развитии северной и южной деревни проя-
вились с окончанием революции. Длившиеся в течение 80 лет внешние
войны и внутренняя борьба закончились в 1609 г. (военные дейст-
вия 1621—1648 гг. столь пагубными для экономики Нидерландов не
были), и страна оказалась окончательно расколотой на две части —
Республику Соединенных провинций и Южные (Испанские) Нидерланды.
В государственном строе Южных Нидерландов не произошло тех
прогрессивных изменений, которые имели место в республике. Начиная со
второй половины XVI в. здесь отмечается экономический упадок, быв-
ший вначале причиной самого крупного во всей истории Нидерландов
демографического спада конца XVI—XVII в., а затем им усугубленный.
Мощный процесс внутренней миграции с юга на север, в основе ко-
торого лежало неравномерное экономическое развитие двух частей госу-
дарства, имел свою предысторию. Первый этап миграции начался в не-
спокойные времена войн XV в. Неуверенность в завтрашнем дне, необес-
печенность жизни сельского населения были наряду с понятным
желанием укрыться от грабежей и насилий основными причинами пере-
селения крестьян в бурно растущие города севера.
Но первый период миграции ни в какое сравнение не идет со вто-
рым, пики которого приходятся на 1530-е, 1550-е и особенно 1568,1579
и 1585 гг. Это были годы революции, годы тяжких военных бедствий п
религиозных преследований сторонников Реформации. Затем расцвет ин-
тенсивного хозяйства на освободившемся от испанского ига и обретшем
независимость севере стал тем стимулом, который более всего побуждал
к переселению как городского, так и сельского населения юга. Всего та-
ких внутренних мигрантов в XVI в. насчитывалось до 0,5 млн человек.
Около трети населения страны сменило место жительства 1 2.
Отток рабочей силы и капитала из деревни не мог не оказать пагубно-
го влияния на экономику Южных Нидерландов. Кроме того, раскол стра-
ны лишил Южные Нидерланды крупнейшего, некогда беспошлинного
для них северного рынка. Городское ремесло пережило упадок и частич-
1 В Лимбурге, Намюре, Маастрихте производство зерпа уменьшилось в 1580-х го-
дах на 30% по сравнению с 1570-ми годами (Jansen, 1979, Ы. 89).
2 Если в 1500 г. население юга Нидерландов (по оценкам, 1,25 млп человек) на
25% превышало население севера (около 1 млн человек), то к 1600 г. соотношение
выровнялось (по 1,5 млн человек), а к 1650 г. север вышел вперед (1,9 млн человек
против 1,5 млн па юге).
113
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
по перебазировалось в сельскую местность, отчего городской аграрный
рынок также не мог не сузиться.
Базисом сельского хозяйства юх а оставались хозяйства мелких
крестьян. Процесс социальной дифференциации крестьянства здесь все
более замедляется. Вследствие поражения революции на юге католиче-
ская церковь сохранила свое положение крупного (и даже крупнейшего
в Брабанте) землевладельца. Аббатство Берн и в XVII в. владело
3 тыс. га земли, а аббатство Тер Доймен — даже 10,5 тыс. га (Dijk,
1970, Ы. 35—36). Церковно-монастырские и дворянские землевладельцы
в Южных Нидерландах в большинстве своем были лишены предприим-
чивости. которая отличала не только новых, но и старых земельных
магнатов севера, бонифицировавших землю для того, чтобы сдать ее в
аренду на более выгодных для себя условиях. Отток населения и паде-
ние спроса на продукцию (Jansen, 1979, Ы. 65, 79, 237) привели к тому,
что землевладельцы юга оказались неспособными проявить какую бы то
пи было хозяйственную инициативу — они просто запрещали перемены
на своих землях (Houtte, 1964, Ы. 125, 130). Аристократия, дворяне,
князья церкви считали активное занятие хозяйством ниже своего достоин-
ства. Участились случаи продажи ими земель, но и при новых владель-
цах — купцах и промышленниках — мало что менялось. Последние не-
редко видели в приобретении земли лишь способ надежного помещения
капитала, тем более что иные возможности помещения вкладов резко
сократились. Все это обусловило наступление в конце XVI — начале
XVII в. аграрного кризиса на юге.
С преодолением этого кризиса возобновляются торгово-экономические
связи с Республикой Соединенных провинций и другими странами,
а предприниматели капиталистического толка проводят в сельском хозяй-
стве структурные преобразования. Стагнация в XVIII в. в сфере торгов-
ли и промышленности на севере вызывает движение капиталов в обрат-
ном направлении — из Республики Соединенных провинций на юг. На-
чинается подъем промышленности Южных Нидерландов на основе добычи
угля, торфа, руды, возрождения ткачества и льноводства; растут города,
повышается емкость городского рынка (Jansen, 1979, Ы. 105). Увеличи-
вается доходность крестьянского хозяйства, что служит одной из причин
эмиграции из Северных Нидерландов3, достигшей во второй половине
XVIII в. 1% населения в год. Хотя демографический рост и способст-
вовал прогрессу сельского хозяйства и обогащению крупных землевла-
дельцев, использовавших наемный труд, он пагубно отразился на зара
ботке местных поденщиков, а также вызвал рост безработицы среди ни1
(Algemene geschiedenis, VII, Ы. 264).
Особое внимание было обращено в это время на бонификацию почв.
Земля обильно унавоживалась, причем потребность в удобрениях стала
настолько острой, что ее не могли удовлетворить отходы сельского хо-
зяйства и промышленности — начался ввоз удобрений из-за границы,
в том числе с севера (Algemene geschiedenis, VII, Ы. 267). Большого
размаха достигли мелиоративные работы на фландрских низменностях;
перепланировка личных и общинных участков на основе скупки или оо-
мена имела целью сделать их наиболее удобными для ведения интенсив-
ного хозяйства.
3 В течение первой половины XVIII в. Южные Нидерланды вновь обогнали по
численности населения Северные (к 1750 г. на юге было 2,25 млн человек прот
1,9 млп. в Республике Соединенных провинций).
114
Глава 4. Нидерландское крестьянство
Иностранцы, посещавшие Фландрию в XVIII в., поражались глубине
вспашки и тщательности обработки полей4. Важную роль в повышении
культуры земледелия сыграло усовершенствование сельскохозяйственно-
го инвентаря, из которого прежде всего достойны упоминания фламанд-
ская борона и брабантский плуг. Удачно найденная форма несущих пла-
нок бороны (удивительно напоминавшей современную борону «Зигзаг»)
расширила сферу ее употребления — фламандская борона годилась для
послепахотного дробления крупных комьев, а также для рыхления после-
дождевой корки; эта борона почти не изменилась за два с лишним века
после ее изобретения.
Брабантский плуг также был одним из крупнейших изобретений свое-
го времени (середина XVIII в.). Прогрессивная идея низко закреплен-
ного ножа и асимметричного лемеха с опорой на подпахотный слой (что
не только позволяло увеличить глубину вспашки до 50 см, но и способ-
ствовало уничтожению сорняков) получила в этом плуге прекрасное во-
площение. Первоначально он был предназначен для подъема целины и
особенно тяжелых п каменистых почв, однако вскоре его стали приоб-
ретать и для обработки сравнительно легких земель. Среди его бесспор-
ных достоинств не последними были фиксируемый коэффициент заглуб-
ления лемеха и меньшее количество необходимой тягловой силы (не бо-
лее двух лошадей). Брабантский плуг не только быстро распространился
в стране, но вскоре нашел широкое применение при подъеме целины в
Англии, откуда позднее был заимствован (под английским наименова-
нием) Францией и другими странами.
Изменилась и система севооборота. В начале XVIII в. на большей
части юга царило трехполье, но затем все более ширится зона плодо-
сменного земледелия, в оборот включаются новые культуры — кормовые,
гречиха, позже картофель; создаются товарные огороды и сады. Увели-
чивается удельный вес животноводства, а распространение стойлового
содержания скота ведет к лучшей обеспеченности удобрениями. Вслед за
Брабантом этот опыт был подхвачен не только другими южными провин-
циями. но и Англией и Францией, куда часто приглашали южнонидер-
ландских специалистов. Результаты применения новой техники и бони-
фикации почвы не замедлили сказаться. Во Фландрии и Брабанте
урожайность пшеницы была не менее сам-11, в среднем — сам-13, макси-
мально — сам-20 (Algemene geschiedenis, VIII, Ы. 286; Jansen, 1979,
Ы. 114). Возобновился экспорт зерна. Высокого развития достигли садо-
водство и овцеводство, главным образом вблизи больших городов.
Южнонидерландские власти в XVIII в. проводили политику принуди-
тельного ограничения размеров арендуемых участков земли. Узаконенные
нормы опирались на установленные оптимальные размеры хозяйства
(для Фландрии, Брабанта, Намюра — 10 га, для каменистых земель в
Арденнах — до 30 га). В 1775 г. в Эно был опубликован эдикт, соглас-
но которому максимальный размер одного земельного участка не должен
был превышать 28 га; через 12 лет он был увеличен до 90 га. Другим
мероприятием, также способствовавшим росту числа товарных хозяйств
и увеличению товарности производства, был массовый раздел между
крестьянами общинных земель.
Результаты постепенного угасания экономического и социального
влияния общины, этого старейшего сельского института, были многооо-
4 Фландрию называли — и не без оснований—«цветником Европы» («De tuin
van Europa»).
115
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
разными и противоречивыми. Распад общины вел к сокращению расхо-
дов на различные коммунальные сборы (средства от которых расходова-
лись в основном на такие необходимые мероприятия, как починка плотин
дорог, каналов, изгородей и пр.). В результате возрастала беззащитность
мелкокрестьянского хозяйства перед лицом стихийных бедствий, неуро-
жаев, экономических спадов. Число мелких хозяйств, неспособных обой-
тись без общинных выпасов, сокращалось (Houtte, 1964, Ы. 205). В то же
время зажиточные крестьяне обретали большую свободу деятельности.
Возрастание в XVIII в. доходности производства, с одной стороны,
п жесткие ограничения в размере аренды — с другой, могли быть при-
чиной вкладывания крестьянами денег в покупку земли; это явление
было характерно для Эно, где к концу XVIII в. крестьянское землевла-
дение возросло вдвое, заняв более половины всей сельскохозяйственной
площади (в основном за счет сократившегося — также вдвое —с 50 до
25% дворянского землевладения). Увеличению крестьянской собствен-
ности в 50—70-х годах содействовало и распахивание залежей (распа-
ханные земли освобождались от налога), а также распродажа земель
крупными светскими землевладельцами. Практика эта поощрялась пра-
вительством.
Иначе, чем в Эно, обстояло дело в основных районах Фландрии и
Брабанта, где и ранее значительная часть земель принадлежала горожа-
нам. В XVIII в. впервые производятся крупные вложения городского ка-
питала в сельское хозяйство юга. В числе лиц, субсидировавших мелио-
рацию или скупку земель у церкви, стали все чаще встречаться имена
известных в Европе крупных брабантских и фландрских денежных маг-
натов (Algemene geschiedenis, VIII, bl. 266). Размеры крестьянского
землевладения здесь не изменились, в то время как численность сель-
ского населения росла в течение всего XVIII в. В таких районах, как
Ланд фан Ваас, в 1755—1784 гг. население выросло на 50%, а в Брюс-
сельском — даже на 61%. Всего же по Брабанту в этот период сельское
население увеличилось с 328,5 тыс. до 473 тыс. человек, т. е. на 44%
(городское население за этот же период выросло на 25% — до 145 тыс.
человек) (Algemene geschiedenis, VIII, bl. 264). Исходя из этого, мож-
но полагать, что только во второй половине XVIII в. норма землеполь-
зования па одного крестьянина снизилась примерно вдвое. Естественно,
это усилило недовольство крестьян и обусловило их участие в ряде со-
циальных движений, особенно в так называемой Брабантской революции
(1789—1790 гг.), направленной против сохранения австрийского господ-
ства над югом страны. В этой революции крестьяне действовали под ру-
ководством партикуляристских сил, которые, координируясь с крупными
землевладельцами, воспрепятствовали проведению антифеодальных зе-
мельных и налоговых реформ. В результате земли, ранее принадлежав-
шие австрийским ставленникам, не достались крестьянам; не были отме-
нены и феодальные повинности. Разочаровавшись в руководстве движе-
нием, крестьяне отошли от революции задолго до того, как пали
Соединенные Штаты Бельгии. Остатки феодальной зависимости в Юж-
ных Нидерландах были ликвидированы лишь после того, как в резуль-
тате присоединения в 1795 г. к Франции на страну было распростране-
но законодательство Великой Французской революции.
Экономические, социальные, агротехнические перемены в провинциях
Южных Нидерландов к концу XVIII в. способствовали дальнейшему раз-
витию сельского хозяйства на капиталистической основе. Тенденция к
уменьшению нормы крестьянского землепользования, как и другие эко-
116
Г лава 4. Нидерландское крестьянство
комические факторы, обусловливала интенсификацию и специализацию
земледелия. Поля приносили высокие урожаи, позволявшие прокормить
не только сельское население, к тому времени далеко обогнавшее город-
ское по темпам роста, но и город. Арендная плата составляла лишь око-
ло трети общих расходов арендатора (Dewez, 1958, Ы. 42). Новые зем-
левладельцы-капиталисты вкладывали значительные средства в землю,
добиваясь улучшения агротехники и рассчитывая получить со временем
благодаря этим затратам дополнительную прибыль.
Типы эксплуатации трудящегося населения южнонидерландской де-
ревни отчасти зависели теперь от производственной направленности
сельского хозяйства той или иной области. В земледельческих областях
резко увеличилось число мелких и мельчайших хозяйств; количество
средних ферм, основанных на личном труде владельца или арендатора,
почти не изменилось. Неизменным осталось число ферм и в животновод-
ческих районах, но здесь на крупных животноводческих фермах все
чаще использовался наемный труд, и в достаточно крупных размерах,
а число мелких крестьян-животноводов было сравнительно невелико
(Slicher van Bath, 1955, р. 196). Однако в связи с тенденцией к паде-
нию заработной платы многие бедняки стали покидать село, пополняя
собой ряды пролетариата в городах, в первую очередь в таких крупных,
бурно развивавшихся центрах, как Антверпен, Брюссель, Гент, Брюгге.
2. Северные Нидерланды
Структура землевладения в северных районах страны в XVI в. в целом
напоминала структуру юга, за исключением того, что удельный вес цер-
ковного землевладения здесь был меньше. Наиболее заметными на про-
тяжении XVI в. были перемены в сфере дворянского землевладения.
Со временем земли дворян все чаще переходили во владение зажиточ-
ных бюргеров (в основном купцов или промышленников), сдавались в
аренду по частям. Так, в Оверэйсселе крестьяне в 1520 г. владели 10%
общей земельной площади, а городскому патрициату и цеховой верхуш-
ке принадлежало 40% земель (Slicher van Bath, 1979, Ы. 104). В ре-
зультате доля дворянства и церкви в землевладении, еще в XIII в. пре-
обладающая, упала до 11—20% (Houtte, 1979, bl. 124).
В большинстве северных областей было развито сельское паломниче-
ство, служившее подспорьем для малоземельных или обезземеленных
крестьян. Однако развитие городской мануфактуры, ужесточавшаяся
эксплуатация надомников скупщиками-мануфактуристами и падение цен
па шерстяные изделия в связи с увеличением их импорта в начале
XVI в. из Англии ухудшили положение этой значительной части сель-
ского населения. Часть его нашла работу на городских мануфактурах,
верфях, в мелиорации, во флоте и т. д., но многие превратились в пау-
перов, бродяг: число обнищавших в отдельных областях севера в нача-
ле XVI в. достигало до 63% населения, но и это был не предел —чис-
ло пауперов еще более возросло после сильного ограничения ремесла в
сельской местности в 1531 г. (Algemene geschiedenis, IV, bl. 234, 237).
Участие крестьян севера в социальных выступлениях XVI в. опреде-
лялось не только накопившейся к началу века потенциальной энергией
антифеодального протеста, но и усиливавшими эту энергию революцион-
ными или реформаторскими идеями различных ересей, прежде всего ана-
баптистской. Анабаптизм привлекал низшие слои нидерландской деревни
радикальностью, с которой его апологеты предполагали решить основные
117
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
общественные проблемы. Свойственные анабаптизму насильственные г»
нолюционные методы перестройки общества скоро были оценены и ₽г,'
противниками - уже в 1525 г. погибли на кострах инквизиции пеовые
анаоаптисты. Среди гонителей этого «протестантизма бедняков» были не
только католики, но и протестанты-лютеране (Rogier, 1980, bl. 53) Опа
сения гонителей анабаптизма оказались обоснованными— уже в 1534—
1535 гг. крестьянско-плебейские движения в большей части северных
провинций проходили под его знаменем. При этом они протекали в тес
ном взаимодействии с восстанием анабаптистов по ту сторону германской
1раницы, в Мюнстере (Чистозвонов, 1964).
Крупные восстания начального периода Нидерландской революции
происшедшие в 1567 и 1572-1574 гг., в которых активно участвовали
крестьяне, разворачивались под кальвинистскими лозунгами и приняли
форму иконоборчества. Кальвинистская программа привлекала крестьян
тем, что включала в себя такие реальные и выгодные для них акции
как раздел церковных земель и имущества светских сторонников като-
лицизма. Другая, сугубо антикатолическая сторона программы восстав-
ших ассоциировалась для большинства с борьбой против ненавистных
испанцев и имела национально-патриотический характер (Algemene
geschiedenis, V, bl. 330).
Более позднее крестьянское восстание 1579—1580 гг., охватившее
Оверэйссел, Гронинген, Дренте и Фрисландию, было направлено в пер-
вую очередь против бесчинств наемников. Поэтому неудивительно, что
крестьяне этих провинций выступали как против испанцев, так и против
армий Генеральных штатов.
На истории северонидерландской деревни заметно отразились и иные
политические события. В 1579 г. эти провинции были объединены
Утрехтской унией, что ознаменовало собой создание независимого от ис-
панской короны государства Соединенные провинции Нидерландов.
В целом феодальные отношения здесь были менее оформлены, чем на
юге, однако положение в отдельных провинциях сильно различалось.
Если в северных областях (Фрисландия, Дренте) сохранилась значитель-
ная прослойка свободного крестьянства, то в Оверэпсселе и Гелдерланде
позиции дворянства были сильными, уцелели даже остатки личной зави-
симости типа серважа (Aalbers, 1979, bl. 21—43). Что же касается севе-
ро-западных торгово-промышленных районов (Голландия, Зеландия), то
в них уже к середине XVI в. процесс обезземеления крестьян принял
значительные масштабы. Постепенно ведущую роль начинают играть
крупные землевладельцы, в число которых входили выходцы из богатых
горожан, дворян и зажиточных крестьян. К XVIII в. большинство мел-
ких крестьян могло прожить, только приарендовывая землю; шестая
часть крестьян обладала только арендованной землей.
В течение всего рассматриваемого периода в жизни северонидерланд-
ской деревни большую роль играла община. Общинноп земли здесь было
гораздо больше, чем в южных провинциях. Собственностью оощины на
севере были обширные пастбища, пока еще пе распаханные пустоши и
леса. С конца XVI и до XVIII в. значение общины возрастало в соот-
ветствии с ролью, которую опа играла в бонификации земель и польде
ризации. Поэтому представляется необходимым специально рассмотреть
особенности северной общины. •
В XVI в. дворянство еще сохраняло некоторую власть над дер в
и сельской общиной благодаря живучести территориальных прав се*
ров, которые, даже не владея землями, были верховными со ственн
118
Глава 4. Нидерландское крестьянство
весьма обширных территорий. В таком качестве до Реформации выступа-
ла и церковь. Революция конца XVI в. покончила с политическим само-
властьем дворянства. Однако какой бы то ни было демократизации
местного управления и низших судебных инстанций не произошло. Пре-
рогативы, которыми когда-то располагало в деревне дворянство, сосредо-
точивались в руках так называемых регентов. Сам этот институт вел
свое происхождение от средневековых «регентов» (regenten, officieren),
т. е. назначавшихся феодальным сюзереном чиновников; им поручалось
управление от его имени в отдельных административных единицах, в том
числе и совпадавших с территорией сельской общины. Институт регентов
сохранился и после революции конца XVI в. Однако место феодального
•сюзерена, которому раньше подчинялись регенты, заняли ныне провин-
циальные или Генеральные штаты.
Права и привилегии регентов в XVII—XVIII вв. все чаще покупа-
лись городскими магистратами, заинтересованными в контроле над эко-
номической и социальной жизнью общин городской округи. Во главе
сельской общины стоял назначенный регентом чиновник (schout, richter.
greitman, scholt); лишь очень редко он выбирался самими жителями.
Кое-где (Гелдерланд. Оверэйссел) проявлялась тенденция к передаче
этой должности по наследству.
В руках управляющих общинами сосредоточивались поддержание по-
рядка, контроль за содержанием общинного имущества, дорог и границ,
надзор рыночный, водный, плотинный и польдерный. Обладая столь об-
ширными правами, в частности возможностью принуждения рядовых чле-
нов общины к выполнению различных работ, эти чиновники могли на-
правлять (и направляли) социально-экономическую жизнь деревни по
угодному им и назначавшим их лицам или городам руслу. Деятельность
их в этом отношении была тем более неограниченной, что в отличие от
городского самоуправления, где мэр часто бывал лишь рупором членов
городского совета, управляющий общиной сам выбирал и смещал любо-
го из своих помощников.
Всего в Нидерландах было около 2 тыс. регентов (городских и сель-
ских), они постепенно обособились в замкнутое сословие. На посты бур-
гомистров и бальи округов назначались только его представители.
В XVII—XVIII вв. регенты, не удовлетворяясь имевшейся у них
властью, стремились присвоить и некоторые сеньориальные права, уце-
левшие благодаря незавершенности революции XVI в. Так, сельские ре-
генты покупали титулы сеньора округа, амстердамские бюргеры станови-
лись «рыцарями» (Dillen, 1970, Ы. 287-288). В XVI-XVIII вв. отно-
шения между страдавшими от малоземелья крестьянами и сельскими
регентами обострились в связи с тем, что регенты стали злоупотреблять
преимущественным правом пользования общинными пустошами и выпа-
сами. Это право, как и другие привилегии регентов, обеспечивалось под-
держкой со стороны назначавших их бальи, заседавших в штатах.
Интересной особенностью Фрисландии, где свободное крестьянство
имело свое представительство в провинциальных штатах, было распреде-
ление в них числа голосов. В рассматриваемый период право голоса было
связано с правом собственности на особые участки земли, с давних пор
внесенные в «голосовой регистр». Каждый владелец такого участка имел
право на один голос при выборах в штаты. Всего во Фрисландии было
10 тыс. «голосовых участков». Обладание ими давало, помимо прочих
выгод, и реальное политическое влияние, особенно когда в одних руках
сосредоточивались десятки таких участков. Поэтому регенты (как сель-
119
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
скис, так и городские) увеличивали свою и без того огромную власти
общиной, скупая в первую очередь «голосовые земли» Д
Формально институт регентства в XVI-XVIII вв. все более попчи
нялся государству, практически же регенты явно выступали в социаль-
ной и экономической жизни деревни в роли преемников бывших сеньо
ров. Одновременно они вливались в развивавшуюся северонидерландскую
буржуазию в качестве ее нового составного элемента. у
После революции в северонидерландской деревне ускоряется рост
капиталистических форм производства и обмена. В основе этого широкого
процесса было изменение форм собственности на землю. Многие из
дворян-землевладельцев, выступавших против революции, потеряли свои
земли, перешедшие государству. Из этих земель нарезались арендные
участки, или же они попросту присваивались арендаторами или держа-
телями. Секуляризировались и также раздавались в аренду земли духо-
венства. Аренда приобретает все больший удельный вес (Slicher van Bath
1979, bl. 160; Wittman, 1969, p. 157). В XVII в. она почти повсеместно
сменяет традиционные держания.
Начавшееся после революции восстановление хозяйства далеко не
сразу дало ощутимые результаты. Правительство склонялось к жертвам
за счет сельского хозяйства, но не торговли. Когда распределялись на-
логи, то основная тяжесть их ложилась на деревню и промышленность,
меньше приходилось на долю банковского капитала и торговли — так
банкирско-купеческое правительство страны обеспечивало привилегии
правящему слою (Algemene geschiedenis, V, bl. 294). Однако в конце
XVI в. в процесс освоения новых земель включаются горожане, имею-
щие необходимые для этого средства. Основной причиной начавшихся
инвестиций городского капитала в улучшение и польдеризацию земель
был стабильный рост спроса и цен на сельскохозяйственные продукты в
возрождающихся городах. Новые землевладельцы начали сдавать в арен-
ду созданные ими хозяйственные комплексы на великолепно подготовлен-
ной для эксплуатации земле. Высокая рента и высокие арендаторские
прибыли содействовали быстрому росту капиталистических ферм именно
здесь, на земле польдеров.
Разрушенные войной порты Республики Соединенных провинций вско-
ре были восстановлены. Вновь из стран Балтийского моря на рынок Ам-
стердама пошел хлеб — уже в 1619 г. здесь было продано 290 тыс. т
гданьского зерна (Slicher van Bath, 1979, bl. 86). Импорт важнейшего
продукта питания, от производства которого отныне были избавлены
крестьяне малопригодных для этого районов, сделал возможной специа-
лизацию сельского хозяйства страны на более рентабельных отраслях
производства, в частности выращивании товарных кормовых, садово-
огородных и технических культур 5. Такое положение было благоприятно
для купечества, так как импорт зерна начался, когда цепы на него были
еще низки по сравнению с другими продуктами.
В XVI—XVII вв. ножницы в ценах на производимые внутри страны
и ввозимые извне продукты — так же как доминирующее положение
нидерландских купцов на крупнейшей в мире бирже Амстердама — ооес
печивали торговому капиталу республики огромные барыши. Постепенно
часть этих доходов начала возвращаться в сельское хозяйство в виде
инвестиций в мелиоративные и осушительные работы. Участие крупного
капитала позволило развернуть невиданные ранее по масшта у ра от
5 На рынок «работало» до 45% всей аграрной площади (Baars, 1975, Ы.
120
Г лава 4. Нидерландское крестьянство
по приращению культурных земель. Только за счет осушения болот в те-
чение первых 25 лет XVII в. было получено более 37 тыс. га культурных
земель. На территории Голландии, некогда испещренной озерами, к сере-
дине XVII в. не осталось ни одного — все они были засыпаны. На зем-
лях, расположенных ниже уровня моря и считавшихся ранее пригодны-
ми только для животноводства, появились дамбы, по гребням которых
тянулись каналы. Воду в эти каналы подавали с низипы ветряные насо-
сы, и она сбрасывалась в море, а на полях выращивались марена, табак,
лен, рапс и другие высокодоходные культуры.
Но большая часть площадей использовалась под пастбища, так как
главным направлением развития сельского хозяйства на севере остава-
лось животноводство. Рост производства молочных продуктов достигался
прежде всего за счет увеличения стада, введения стойлового содержания
скота, применения для откорма отходов промышленности. Селекционные
работы в молочном скотоводстве в сколько-нибудь широком масштабе не
велись, и в XVIII в. лучшие в стране фрисландские коровы едва дости-
гали среднегодового дневного надоя в 4—5 л. Но рост поголовья коров
(во Фрисландии в 1769 г. на 140 тыс. населения приходилось 135 тыс.
голов крупного рогатого скота) (Faber, 1970, Ы. 433, 469) выдвинул стра-
ну на первое место в Европе по производству молока, позволил не только
удовлетворять спрос на внутреннем рынке, но и экспортировать продук-
ты животноводства и скот: в XVIII в. нормальный годовой экспорт в
Англию только из Фрисландии достигал 30 тыс. голов скота (Houtte,
1964, Ы. 170). В экспортных целях практиковался и откорм коров, поку-
паемых в Гольштейне и Дании. Второе место по значимости после круп-
ного рогатого скота занимали лошади. В этой области животноводства
селекционное дело было поставлено лучше, и в XVIII в. уже было за-
кончено выведение знаменитого фрисландского тяжеловоза. Эта порода
лошадей также заняла заметное место в экспорте страны.
Появились и совершенно новые отрасли земледелия. В XVII—
XVIII вв. повсеместно распространилась высокоурожайная гречиха. Для
питания беднейших слоев населения она была так же важна, как и рожь,
особенно в периоды дороговизны. В 1798 г. ее доля в общем продуктовом
фонде Голландии достигала 17% (Houtte, 1964, Ы. 172). Выращивали
также картофель, впервые появившийся на юге в 1588 г. На севере он
получил распространение в годы Войны за Испанское наследство, а так-
же в периоды вздорожания зерна (1740—1741 гг. и вторая половина
XVIII в.).
В густонаселенных районах, где земля была особенно дорога, развива-
лись самые трудоемкие и высокодоходные отрасли: садоводство, огород-
ничество и цветоводство. Вначале в городских округах выращивались
обычные огородные культуры (морковь, репа, капуста), затем более
требовательные к уходу клубника, артишоки, салат. В XVII в. в Голлан-
дии появились парниковые хозяйства, продукция которых в свежем виде
экспортировалась в Англию. Разведение луковичных, в первую очередь
тюльпанов, наиболее распространилось в Харлеме. Масштабы голландско-
го цветоводства, его селекционные и экономические успехи известны го-
раздо шире, чем крупнейшие денежные спекуляции, связанные с тюль-
панами и принесшие не один миллион гульденов крупному капиталу
Соединенных провинций.
В XVII—XVIII вв. страна заняла одно из первых мест в Европе по
национальному доходу. Какие же именно типы хозяйств производили ос-
новную массу сельскохозяйственной продукции? Нидерландский историк
121
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
Фабер составил таблицу размеров хозяйств Фрисландии по плошапям
процентном соотношении к общей хозяйственной площади в 1793 г X
зяйства площадью от 20 до 50 га (типичные средние фермы) составляли
половину общего числа (если учитывать хозяйства, начиная с плошали
в 1 га). В то же время они занимали площадь около 162 тыс. га топа
как все остальные — около 77 тыс. га, т. е. менее половины площади за-
нятой средними хозяйствами (см.: Woude, 1972, Ы. 517). Иными слова-
ми, основная масса товарной продукции производилась во Фрисландии
хозяйствами среднего размера, возможно, при частичном использовании
наемной рабочей силы.
Аналогичный подсчет по одной из голландских местностей для 1812 г
показывает, что число хозяйств мелких, площадью менее 5 моргенов
было равно 44% общего числа, земли же они имели 158 моргенов, что
равно 4,9% всей площади. Средняя группа (5—49 моргенов, или 4,25-
48,25 га) насчитывала 50% хозяйств и владела 1895 моргенами (1716га)
т. е. 60% площади. Высшая категория (50 и более моргенов, 6% хо-
зяйств) владела 1174 моргенами, или 997 га (36%). Таким образом, диф-
ференциация хозяйств была здесь более глубокой (Woude, 1972, bl.517).
На севере, где товарное производство в деревне развивалось в общем
очень интенсивно, арендное землепользование уже в XVI в. становится
ведущей формой. Хотя в отдельных районах крестьянам-собственникам и
принадлежало до 50% хозяйств, их число неуклонно уменьшалось. Важ-
ной особенностью и тех и других хозяйств была ограниченность приме-
нения в них наемного труда. Благодаря этому арендованные фермы оста-
вались рентабельными даже при завышенной арендной плате (нигде в
Европе не проводилась с таким размахом бонификация земель, как на
севере Нидерландов, но это удорожало аренду). То обстоятельство, что
урожаи зерновых в XVIII в. на севере Нидерландов были лучшими в
Европе, а расход на наем рабочей силы — низким, могло увеличивать до-
ходность этих хозяйств, хотя высокие налоги и арендная плата значи-
тельно снижали норму прибыли 6.
В Республике Соединенных провинций, как и в Южных Нидерлан-
дах, были известны оба вида арендной платы — денежная и натураль-
ная (буквально: сноповая — garfpacht). Денежная арендная плата была
фиксирована, и, кроме нее, арендатор не был обязан никакими выпла-
тами, лишь кое-где давал в конце года дополнительно бочонок масла,
ягненка, поросенка и т. п. Поземельный налог арендатор платил лишь в
некоторых местах. Размер денежной платы совершенно не зависел от
урожая. Натуральная плата была распространена в основном в полевод-
ческих районах и состояла из определенной части годового продукта.
Кроме части урожая, арендатор платил ежегодно за пользование построн-
ками, выпасом, пустошью, двором, иногда за дрова в лесу. Размеры на-
туральной арендной платы были различны: от четверти до половины
урожая. Различные отработки могли фактически увеличивать норму
изъятий до 32,5—55% урожая (Faber, 1970, Ы. 75). Существовала и про
межуточная форма платы — семенная (zaadpacht, kornpacht), она в
силась зерном (как натуральная), но была фиксирована (как денежна .
Близость рынка содействовала развитию денежной аренды, аж
фактором ее распространения была интенсивность складывания ка
G В ряде местностей средний чистый доход земледельца послеnAJ1fia/T^OpgH по-
равнялся 2,5% годовых от стоимости владения °ДнаК0 в ™ французской окку-
ловниа XVIII в.) ипотечная рента равнялась 3,5 /о, а в пер од ФР У
нации — даже 5% (Baars, 1975, Ы. 132).
122
Глава 4. Нидерландское крестьянство
листических отношений в той или иной местности. В наиболее передовых
хозяйствах фермер предпочитал фиксированную плату, так как рассчиты-
вал на рост доходов и меньше боялся неурожая. Что касается величины
арендной платы, то она зависела от качества почв (в том числе от сте-
пени бонифицированпости земли), близости дорог, каналов, леса, рынка
и т. д. Самая высокая арендная плата — 50% — взималась даже не с
целых участков, а лишь с отдельных парцелл в хозяйстве, что, видимо,
объяснялось повышенным спросом на такие участки. В общем же формы
арендных отношений на севере сохранили гораздо меньше докапитали-
стических наслоений, чем на юге.
В XVII—XVIII вв. быстро росли государственные налоги. В отдель-
ных провинциях налоговый гнет тормозил ход развития капитализма в
деревне, подрывая крестьянскую экономику, а иногда даже прямо вел к
сельскохозяйственным кризисам. Так, в начале XVIII в. вследствие силь-
ного роста государственного долга в годы Войны за испанское наследство
правительство повысило налоги с земли в 3—4 раза: землевладельцы вы-
нуждены были отдавать государству до 70% полученной ими арендной
платы. Это стало причиной массовых распродаж земельных участков с
аукциона. Бросали свои земли и многие мелкие крестьяне, уходившие на
юг. Особенно бурным был этот процесс на польдерных участках, обло-
женных дополнительным «плотинным» налогом. В некоторых местах пло-
щадь брошенной земли была так велика (до 10% к 1770 г.; Woude,
1972, Ы. 600), что историки говорят даже о «запустении» (Wiistung) на
севере. Современники писали: «В Северной Голландии и Западной Фрис-
ландии, как известно, исчезают землевладельцы, и дело не в бедствиях...
но лишь в налогах, которыми они раздавлены» (Woude, 1972, Ы. 539).
Другие причины вызывали распродажу мелкой дворянской собствен-
ности, уцелевшей в годы революции конца XVI в. Ее владельцы полу-
чали доход от сдачи участков в держание и аренду, причем плата взи-
малась, как правило, в деньгах. Всеобщее падение начиная с XVI в.
покупательной способности денег резко уменьшило доходы дворян. Клас-
совый престиж дворянства не позволял привести расходы в соответствие
с падающими доходами; более того, расходы дворянства росли, так что
некоторые современные авторы говорят даже о всеобщей «мании мотов-
ства» в дворянской среде. Распродажа дворянских земель привела к тому,
что в XVIII в. доля дворян в общем землевладении в промышленных про-
винциях оказалась незначительной, а на северо-востоке страны сильно
уменьшилась (относительно больше дворянских земель сохранилось в
Оверэйсселе). В результате распродажи дворянских земель увеличились
владения городских и сельских регентов, но не крестьянства.
Процесс первоначального накопления сказывался в массовом обеззе-
меливании крестьян. Сильнее всего этот процесс проявлялся в промыш-
ленных областях страны. Но и в отдельных местах аграрной по преиму-
ществу Фрисландии крестьяне потеряли в 1640—1698 гг. половину своей
земли, перешедшей к сельским регентам (I?aber, 1977, I, Ы. 219; II.
Ы. 493). В общей массе крестьянской собственности возрастал удельный
вес мельчайших участков; это были земли худшего качества, разбросан-
ные небольшими парцеллами в разных местах; часто они представляли
собой просто приусадебные сады и огороды и поэтому не нужны были
земельным магнатам, скупавшим новые земли. Процесс обезземеливания
крестьян приостановился лишь к середине XVIII в., а в конце этого сто-
летия наблюдается даже рост крестьянского землевладения.
123
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
Значительная часть обезземеленных крестьян оставалась без пабп™
и превращалась в пауперов. Число бродяг и нищих уже в XVI в в i
которых сельских местностях достигло пугающей цифры —41% всего на-
селения. Правительство пыталось бороться с этим явлением законота
тельным путем, но безуспешно (законы Карла V 1531 и 1537 гг)
В 1638-1648 гг. в Лейден прибыло не менее 4 тыс. крестьянских детей
отправленных за милостыней; в некоторых местностях Фрисландии число
лиц, получавших в 1714 г. пособия по бедности, доходило до 28% насе-
ления. Пауперам было трудно найти работу в земледелии из-за ориента-
ции основной массы нидерландских фермеров на ведение хозяйства сила-
ми своей семьи, без использования наемной рабочей силы.
С обеднением крестьянства было связано и значительное распростра-
нение в северонидерландской деревне рассеянной мануфактуры (Wit-
tman, 1969, р. 158). В результате в сферу городской экономики оказыва-
лись втянутыми не только зажиточные крестьяне (через торговлю), но и
беднейшие. Подчас работа на дому была существенным подспорьем для
обедневшего крестьянина. Так, в Оверэйсселе, где сельское население
особенно активно участвовало в текстильной промышленности, оно легче
пережило трудные годы начала XVIII в. и даже численно увеличилось
(Slicher van Bath, 1979, bl. 155—156).
Как это ни парадоксально, уровень пауперизации во второй половине
XVIII в. снизился, несмотря на экономический упадок Республики Со-
единенных провинций. Дело в том, что сильный регресс имел место лишь
в сфере промышленности и внешней торговли. Многие капиталисты на-
ходили в этот период более выгодным помещать капитал в осушение
земель, польдеризацию, поднятие целины, чем в старые промышленные
и торговые отрасли. Масса обезземеленных крестьян эмигрировала на юг,
переживавший экономический подъем, другие стали поденщиками в ин-
тенсивно развивавшемся животноводстве. Во Фрисландии число лиц.
частично живших на благотворительность, не превышало к концу
XVIII в. 7% населения; правда, в других местах эта цифра была выше.
*
Нидерландская буржуазная революция (1566—1609 гг.) хотя и не увлек-
ла за собой основную часть крестьянства (виной тому была узкоклассо-
вая, своекорыстная политика руководства революции — купечества и го-
родского патрициата), но была поддержана беднейшими слоями населе-
ния (Чистозвонов, 1958, с. 24, 26—30, 39—40). Однако и после
революции самые болезненные для крестьян вопросы остались неразре-
шенными. Крестьянские выступления не прекращались, тем более что,
как отмечалось выше, после революции усиливается как налоговый гнет,
так и эксплуатация деревни городом.
В ряде восстаний XVII—XVIII вв. борьба крестьян приобретает спе-
цифическую направленность. Голодные бунты в 1655 г. в Валхер-
ие и в Гронингене (1655, 1657 гг.) были вызваны массовым ограблени
ем деревни иностранными и собственными войсками в ходе военных
действий (Algemene geschiedenis, VIII, bl. 345). Ряд эпизоотии, охватив
ших страну в XVIII в. (вспышки 1713—1719, 1744—1749 и „
1786 гг.), неурожайные годы в соединении с массово» безработицеп, в^
званной, в частности, оттоком капитала за границу (Wit, , Knvn*
23), послужили причиной ряда крестьянских бунтов, из которых р
нейшим было голландское восстание 1747 г.
124
Глава 4. Нидерландское крестьянство
Однако стихийные движения и бунты XVII — первой половины
XVIII в. не могли дать даже самых скромных результатов в улучшении
положения массы крестьянства. Жесткий контроль регентской олигархии
над крестьянскими общинами мешал объединению крестьян. Крестьяне
не смогли выдвинуть собственных вождей национального масштаба.
Активным было участие крестьян в событиях 1785 г., приведших к
временному падению власти статхаудера Вильгельма V Орапского. Дви-
жение было подавлено только через два года и только с помощью анг-
лийского капитала и прусских войск. Окончательное свержение Вильгель-
ма V, втянувшего Нидерланды в антифранцузскую коалицию, было осу-
ществлено в 1795 г. в ходе всенародного движения, приведшего к
созданию Батавской республики. Это движение было также поддержано
крестьянством, в первую очередь беднейшим, рассчитывавшим на избав-
ление от остатков феодализма. В рамках Батавской республики был про-
веден ряд аграрных реформ, хотя и не всегда радикальных 7.
Феодальные пережитки, сохранявшиеся в северонидерландской дерев-
не XVI—XVIII вв., не определяли собой генеральные линии социального,
экономического, технического и культурного развития северонидерланд-
ской деревни. Хотя в отдельных случаях они могли тормозить проник-
новение капитализма в сельское хозяйство, со временем их влияние
становилось все слабее. Подчиненное положение аграрного сектора в
общей системе экономики Нидерландов отчасти объясняет, как было по-
казано выше, и своеобразие истории крестьянства этого региона в XVI—
XVIII вв. в целом.
7 Так, лично зависимые крестьяне Твенте и Гелдерлапда были освобождены
полностью лишь в середине XIX в. (Aalbers, 1979, Ы 199—2U4).
ГЛАВА 5
КРЕСТЬЯНСТВО В НЕМЕЦКИХ ЗЕМЛЯХ
К ЗАПАДУ ОТ ЭЛЬБЫ
И В АВСТРИИ В XVI-середине XIX в.
Современная буржуазная историография немецкого средневекового
крестьянства во многом опирается на труды В. Абеля, Ф. Лютге и
Г. Франца, начавших свою исследовательскую деятельность еще в пер-
вой половине XX в. Труды этих ученых привлекли внимание к истории
деревни. В них собраны сведения о крестьянском хозяйстве, его разме-
рах, связях с рынком, крестьянских повинностях; дана также’обстоятель-
ная характеристика юридических категорий крестьян и рассмотрены
особенности их положения в разных областях (см.: Abel, 1962; Lutge,
1963; Franz, 1973). Среди методологических и конкретно-исторических
недостатков этих работ, не раз подвергавшихся справедливой критике в
марксистской медиевистике (см.: Барг, 1973; Kuczynski, 1963; Berthold,
1971; 1979), следует особо указать на игнорирование связи социально-
экономической эволюции крестьянства с его классовой борьбой. Прежде
всего это касается работы Г. Франца, который вообще отказывается счи-
тать немецкое крестьянство классом, признавая его лишь сословием.
Указанный недостаток был характерен и для многих частных иссле-
дований 60-х годов, посвященных крестьянству. В то же время в эти
годы было обращено большое внимание на историю производительных
сил и социальной структуры крестьянства, изменявшейся с ростом то-
варно-денежных отношений и возникновением капиталистических форм
хозяйства в деревне. Это характерно, например, для работы Ф. В. Хен-
нинга о крестьянстве Вестфалии второй половины XVIII в. (Henning,
1964). На основе статистических данных автор прослеживает рост за-
долженности крестьян, процесс их расслоения, возникновение условий
для капиталистической эксплуатации малоземельных крестьян богатыми
односельчанами. Сходные вопросы изучал В. А. Бэльке (Boelcke, Baier-
licher..., 1964), который показал, что в период, предшествовавший Трид-
цатилетней войне, в западнонемецкой деревне появляются возможности
расширенного воспроизводства, использованные крупными арендаторами.
В 70-е годы в работах ряда западногерманских исследователей обна-
руживается растущий интерес к вопросам аграрной истории. Особенно
наглядно это проявилось в работах, написанных в связи с 450-летием
Крестьянской войны. В этих работах заметно подчас стремление к пере-
смотру традиционных концепций (Der deutsche Bauernkrieg.... 197э,
Wohlfeil, 1975; Blickle, 1975). Такие авторы, как X. Бусцелло, Г .-У. Ве-
лер, Р. Вольфейль, X. Вундер, Р. Постель, И. С. Стальнакер, Р. Эндерс,
П. Бликле, порой прямо признают связь своих постановок вопроса с тем,
что сделано в марксистской историографии, хотя и не переходят на ее по-
зиции (Blickle, 1975, S. 19; Wohlfeil, 1972). В своих работах они оста-
навливаются на конкретных проявлениях ухудшения положения кресть
янства в конце XV — начале XVI в., рассматривают вопросы усиления и
расширения личной зависимости, имущественной и социальной ДИСРФ
ренциации крестьянства. В наибольшей мере это касается • ли ,
взгляды которого по данным вопросам являются наиболее радикал
для немарксистской историографии ФРГ.
126
Глава 5. Крестьянство в немецких землях к западу от Эльбы и в Австрии
С марксистских позиций история немецкого и австрийского крестьян-
ства анализируется советскими историками и историками ГДР. Рассмат-
ривая крестьянство как класс, антагонистически противостоящий классу
феодалов, ученые-марксисты исследуют все стороны экономической, со-
циальной, политической и культурной жизни крестьян и показывают, что
их классовая борьба представляла один из решающих рычагов общест-
венного развития (Сказкин, 1968; Смирин, 1952; Чистозвонов, 1968; Май-
ер. Деревня и город..., 1979; «Прусский путь»..., 1979). Эта же пробле-
матика анализируется историками ГДР, причем как в общих работах
(Kuczynski, 1962; Steinmetz, 1965; Heitz, 1965; Berthold, 1963), так и в
Крестьяне по дороге на рынок.
Гравюра на меди Мартина Шонгау эра. Конец XV в. Германия
локальных исследованиях (Blaschke, 1955; Gross, 1968). Особо присталь-
ное внимание историки ГДР уделяют истории классовой борьбы кресть-
ян до и во время Крестьянской войны (Laube, Steinmetz, Vogler, 1974;
Kobuch, Muller, 1974; Hoyer, 1974), а также в последующие периоды
(Кёдиц, 1962; Stulz, Opitz, 1956; Schultz, 1972). И x работы намного глуб-
же, чем раньше, показывают активную социальную борьбу немецких
крестьян. Один из важнейших ее этапов приходится на время Крестьян-
ской войны и Реформации.
127
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
1. Крестьянская война и ее последствия
Предпосылки Крестьянской войны подробно рассматривались в ппепы™
щем томе (см.: т. 2 гл. 19), и здесь мы ограничимся лишь самой обшей
их характеристикой. Рост товарного производства во второй половине
XIV-первой половине XV в. охватывал почти все западнонемецкие и
австрийские земли. Этот процесс затронул не только город, но и деревню
Резко вырос спрос на продукты сельского хозяйства - хлеб технические
культуры, шерсть, кожу, молочные продукты. В ряде районов получила
развитие крупная аренда как в земледелии, так и в животноводстве Ее
распространению способствовало использование городских капиталов
Усилилась имущественная дифференциация, началось ее перерастание в
социальное расслоение крестьянства. Добившись еще в XIII—XIV вв
освобождения от лично наследственной зависимости, крестьянство нача-
ло утрачивать классовое единство: массе бедняков все чаще противостоя-
ла небольшая зажиточная эксплуататорская верхушка.
Процесс созревания некоторых предпосылок для генезиса капитализма
был, однако, приостановлен в Западной Германии и Австрии феодальной
реакцией, развернувшейся во второй половине XV в. Ее важнейшими
проявлениями были рост господского скотоводства на основе захвата об-
щинных угодий, расширение на домене посевов льна, конопли и других
технических культур, увеличение в связи с этим объема барщины. Одно-
временно ущемлялась свобода хозяйственной деятельности арендаторов,
ухудшались условия и сроки традиционных земельных держаний, увели-
чивались судебные и личные повинности крестьян, предпринимались по-
пытки установления крепостной зависимости. Все это представляло по
своей сути попытку остановить социально-экономический прогресс и было
тем более нетерпимо, что в последние десятилетия XV и первые десяти-
летия XVI в. в городах и на горных промыслах Германии наблюдался
экономический подъем, усиливались элементы капиталистической органи-
зации производства. Разрыв между этой тенденцией и феодальной реак-
цией в деревне выступал поэтому с особой очевидностью. Волна кресть-
янских движений, развернувшихся в Западной Германии и в австрийских
землях в конце XV в. и завершившихся массовой антифеодальной борь-
бой в период Крестьянской войны 1524—1525 гг., объективно была на-
правлена на преодоление этого разрыва.
Крестьянская война охватила, за исключением северных районов,
почти всю территорию к западу от Эльбы и Австрию. Она началась в
Южном Шварцвальде и в Верхней Швабии. Здесь летом и осенью 1524 г.
крестьяне предъявили феодальным господам несколько «постатейных»
жалоб, в которых содержались требования ограничения феодального гне-
та. 13 декабря 1524 г. произошло первое кровавое столкновение (в райо-
не города Виллингена). В начале 1525 г. крестьяне Верхней Швабии ста-
ли создавать укрепленные лагеря; движение приняло массовый характер.
Широкому размаху в феврале-марте 1525 г. крестьянской борь ы в
Южном Шварцвальде и Верхней Швабии способствовала активность в
этом районе сторонников Томаса Мюнцера, который в конце 152 на
чале 1525 г. находился в Южной Германии. Здесь же он написал — в от
вет на нападки со стороны Лютера, выражавшего «негодование» в свя
с обличением Мюнцером и его сторонниками несправедливой княжеск
власти и ее «безбожного» характера,— один из своих самых ЯРКЯ*
флетов, в котором немецкие князья были названы «ворами и. гра
ми», угнетавшими пахарей и ремесленников, а Лютер
128
Глава 5. Крестьянство в немецких землях к западу от Эльбы и в Австрии
подхалимом» (Смирин, 1962, с. 215—216). Примерно в это же время в
кругу Мюнцера было составлено «Статейное письмо», ставшее одним из
программных документов восставших крестьян. В нем выражались наст-
роения и требования той части крестьян, которую Ф. Энгельс назвал
«революционной партией» Крестьянской войны и которая понимала под
Реформацией полное и революционное уничтожение социального нера-
венства. В южных областях Германии вели свою пропаганду и некоторые
ученики цюрихского реформатора Ульриха Цвингли. Однако их по-
зиция была гораздо более умеренной. Они, как правило, в своих требова-
ниях не шли дальше ограничения
княжеского деспотизма и смягчения
феодальной зависимости. Из чис-
ла этих реформаторов наиболь-
шей популярностью пользовался
Бальтазар Губмайер.
Распространение взглядов сто-
ронников радикальных течений в
немецкой Реформации придало
народному недовольству большую
остроту и целеустремленность.
Так, лозунги реформы церкви и
установления «божественного пра-
ва» стали превращаться для
крестьян в программу антифео-
дальной борьбы. Это с особой
ясностью обнаружилось в период
открытых столкновений между
крестьянами и их угнетателями
в марте — мае 1525 г.
В начале марта 1525 г. кре-
стьянские отряды, находившиеся
в укрепленных лагерях Верхней
Швабии, образовали «Христиан-
ское объединение». 15—17 марта
здесь были составлены знамени-
тые «12 статей». По характеру
требований «12 статей» были го-
раздо более ограниченными, чем
мюнцеровское «Статейное пись-
мо», так как главную роль в их
разработке играли умеренные ру-
ководители крестьян — выходцы из зажиточной верхушки. «12 статей»
предлагали лишь смягчение феодального гнета: сокращение барщины
(без ее отмены), уменьшение десятины и других поборов (без их лик-
видации), возврат захваченных сеньорами общинных угодий (без раз-
дела основной массы феодальных владений), отмену крепостного ста-
туса и посмертного побора. Тем не менее выполнение этих требований
означало бы несомненное укрепление крестьянского хозяйства, способ-
ствовало бы разрушению феодальных устоев в деревне и, более того,
создало бы угрозу феодальному строю в целом. Об этом свидетельствует
конкретная практика применения «12 статей»: в конце марта 1525 г.
в Верхней Швабии восставшие крестьяне захватили ряд замков и мо-
настырей и начали требовать раздела монастырского имущества (Сми-
рив, 1962, с. 230). Лишь предательство некоторых крестьянских руко-

Крестьяне,
сдающие оброк сыром и яйцами.
Гравюра по дереву Ганса Вейдица.
1521 г. Германия
5 История крестьянства в Европе, т. 3 129
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
водителей и вероломство командира войск Швабского союза Геол™
Трухзеса позволило превосходящим военным силам феодалов разгромить
в конце апреля 1525 г. швабских крестьян. F
Больших успехов в реализации своих требований удалось добиться
крестьянам Южной и Центральной Франконии. Так, отряд, возглавляв
шийся бедняком из деревни Беккинген Яковом Рорбахом, в апреле 1525 г
фактически контролировал положение в долине р. Некка’р. Рорбах распо-
рядился прекратить выполнение барщины и уплату оброка, требовал
ограничить доходы господ, разделить имущество монастырей и церквей
Ему удалось объединиться с некоторыми другими крестьянскими отряда-
ми; он стремился также к совместным действиям с городскими низами.
Однако и здесь крестьян ослабляла разобщенность в их среде. Сторон-
ники умеренных действий в контакте со средним бюргерством добились
передачи командования крестьянскими отрядами рыцарю Гецу фон Бер-
лихингену; они же попытались противопоставить «12 статьям» гораздо
более умеренную программу, в которой в центре находились не крестьян-
ские, но бюргерско-рыцарские требования государственной централиза-
ции — «Гейльброннская программа» (Ермолаев, 1981). В этих условиях
войска Трухзеса смогли легко одержать верх.
Наибольшей остроты движение достигло в апреле-мае 1525 г. в Сред-
ней Германии (Северная Франкония и Тюрингия). В действиях восстав-
ших участвовал и переехавший сюда вместе со своими сторонниками
Мюнцер. В ряде мест крестьяне на практике осуществляли основные по-
ложения «Статейного письма»: захватывали замки и монастыри, произ-
водили раздел имущества феодалов, провозглашали равенство всех лю-
дей. Мюнцер стремился объединить действия тюрингских крестьян с дви-
жением на горных промыслах Тюрингии, Саксонии, Чехии, с восстаниями
городских низов и борьбой южно-франконских крестьян. Этим намерени-
ям не суждено было сбыться: войско ландграфа Филиппа штурмом взяло
лагерь Мюнцера под Франкенхаузеном и подавило сопротивление вос-
ставших в других местах. Многие тысячи крестьян и горожан были
убиты.
Тем не менее в славянских землях — Штирии, Каринтии, Крайне,
а также в горном Тироле выступления крестьян продолжались на про-
тяжении всего 1525 г. и даже в 1526 г. По всей Юго-Западной Германии
и Австрии стали свирепствовать карательные отряды. Особенной жесто-
костью отличались войска епископа Зальцбургского и Швабского союза.
Повсюду участвовавшие в восстании крестьяне подвергались штрафу в
размере от 6 до 10 гульденов с каждого очага, а там, где оказывались
разрушенными замки и монастыри, с них взималась еще и контрибуция.
После поражения Крестьянской войны в большей части деревень пре-
кратился созыв общинных собраний и обсуждение на них записей обыч-
ного права; вместо принятых при участии крестьян общинных уставов
(Weistumer) вводились господские установления (Dorf ordnungen)
(Wiessner, 1934, s. 26—52). Опасаясь новых восстаний, феодалы Шварц-
вальда потребовали, чтобы крестьяне уничтожили церковные колокольни,
снесли башни и заборы вокруг деревень. Настоящим бичом для крестьян
стало право княжеской охоты. Крестьян не только обязывали убирать все
изгороди вокруг полей, садов и огородов, высевать травы для приманки
дичи и участвовать в ее загоне, но и запрещали под страхом смертной
казни охотиться самим.
И все же крестьяне далеко не везде отказались от борьбы, ио э
свидетельствуют непрекращавшиеся выступления крестьян встр
130
Глава 5. Крестьянство в немецких землях к западу от Эльбы и в Австрии
(Смирил, 1969), взрыв классовых боев в Мюнстере и его окрестностях в
1533—1534 гг. (Чистозвонов, 1964), народные движения XVI в. в Тю-
рингии, действия немецких анабаптистов (Кёдиц, 1962).
Своеобразным результатом Крестьянской войны и других крестьян-
ских движений XVI в. явилось участие крестьян в ландтагах территори-
альных княжеств. Эти крестьянские представительства известны под
различными названиями; мы пользуемся наиболее общим термином —
«ландштанды» (Landstanden). Они функционировали с конца XV — нача-
ла XVI до конца XVII в., даже до начала XIX в. (Так, например,
в герцогстве Швабии ландштанды оформились в 1500 г. и продолжали дей-
ствовать до 10—20-х годов XIX в.) Учитывая роль, которую ландштанды
сыграли в организации крестьянского сопротивления, остановимся на их
организации и деятельности. Ареал их распространения совпадает в об-
щем с той территорией, где были особенно сильны традиции созыва об-
щинных собраний и составления марковых уставов. Наиболее активно
крестьянские ландштанды действовали во время Крестьянской войны. На-
пример, в районе между Фрейбургом и Базелем на них избирались долж-
ностные лица («капитаны», «прапорщики», «фельдфебели» и т. д.), ко-
торым подчинялись все способные носить оружие крестьяне. В Вюртем-
берге и Швабии крестьяне вместе с другими сословиями принимали
активное участие в выработке княжеских конституций. Ландштанд во
владениях имперского монастыря Кемптена в Швабии впервые упомина-
ется в 1491 г. в связи с конфликтом между крестьянами и Швабским
союзом. Уже через год феодальные власти объявили Кемптенский ланд-
штанд мятежным и разогнали его, однако в ходе Крестьянской войны он
вновь начал функционировать. Более того, в 1526 г., когда крестьянские
выступления во всей Швабии уже были подавлены, Кемптенский ланд-
штанд при посредничестве города Меммингена заключил с аббатом Кемп-
тена договор, предполагавший некоторое смягчение положения крестьян.
Этот договор не был отменен в дальнейшем, и в целях его закрепления
ландштанд Кемптена вручил его на хранение городским властям Мем-
мингена. В начале XVII в. Кемптенский ландштанд, ссылаясь на Мем-
мингенский договор, попытался даже предложить новую систему обложе-
ния и выработать свою конституцию. При ландштанде были созданы
собственные крестьянские финансовые и налоговые комиссии, которые с
вынужденного согласия аббата продолжали функционировать до начала
XIX в. Кроме Кемптенского, в Швабии существовали и другие ланд-
штанды — в Оксенхаузене, Шуссенриде, Роте. На юге Германии и в Ав-
стрии известны ландштанды, представлявшие крестьян более обширных
территорий. Так, в Вюртемберге существовал общий ландштанд Рот-
тел ьна, Зауссенберга, Гохберга и Баденвейлера, который активно дейст-
вовал на протяжении XVI—XVII вв. (Franz, 1970, s. 151).
Главное значение ландштандов и подобных им крестьянских пред-
ставительств заключалось в том, что они в течение продолжительного
времени давали крестьянам дополнительную возможность оказывать
сопротивление усилению феодального гнета. Локальная сплоченность
крестьян в Германии к западу от Эльбы до некоторой степени препят-
ствовала усилению их эксплуатации местными феодалами.
131
5*
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
2. Крестьянство
в период между Крестьянской войной
и Тридцатилетней войной
На территории Германии к западу от Эльбы и в Австрии со второй
четверти XVI в. и до буржуазных аграрных реформ в XIX в основ™
производственной ячейкой было крестьянское хозяйство Толтк
редких случаях и па сравнительно небольших площадях феодалам vо
лось создать своп поместья за счет крестьянских держаний либо путем
возвращения домеппалыюп земли, отданной в аренду крестьянам
Крестьяне за работой.
Гравюры по дереву Ганса Зебалъда Ьехама. Ок. 1530 г. Германия
Для судеб крестьянства немалое значение имел непрерывный рост
населения, начавшийся с конца XV в. Особенно заметный в городах, он
привел к повышению цен на сельскохозяйственные продукты, осооенно
животноводческие, что, в свою очередь, послужило важным стимулом
подъема аграрного производства. Продажа сельскохозяйственных прод>к
тов в близлежащих городах и горнорудных поселках Германии производи
лась, как правило, самими крестьянами, что избавляло их от эксплхат
ции со стороны купцов-посредников. Иначе обстояло дело в Австр
(см.: Tremel, 1969, s. 126), где крестьяне были вынуждены продават
свои продукты по заниженным ценам феодалам.
132
7 ыва 5 Крестьянство в немецких землях к западу от Эльбы и в Австрии
Экспортная торговля зерном существовала только в Вестфалии, Ниж-
iioii Саксонии п отдельных районах Вюртемберга, откуда хлеб вывозился
в ограниченном количестве, преимущественно в Нидерланды. Кроме того,
много хлеба и другой сельскохозяйственной продукции сбывалось и в не-
мецких городах. Дешевое зерно из восточных областей Германии и Поль-
ши закрывало западногерманскому зерну выход лишь на мировой рынок.
В общем, возможности сбыта продукции крестьянских хозяйств в За-
падной Германии оставались широкими. К тому же в период с 20-х го-
дов XVI в. и до начала Тридцатилетием войны сложилась благоприятная
рыночная конъюнктура: цены па продукты зернового и особенно живот-
новодческого хозяйства почти все время росли. Снижение цен или
застой отмечались в некоторых районах Германии только в 40—50-х и
в 80—90-х годах XVI в. За 120 лет (XVI — начало XVII в.) цены на зер-
но (преимущественно на рожь) увеличились в 3,5 раза (Abel, 1962..
з. 50).
Более медленно, по столь же неуклонно росли цены на бобовые, ово-
щи, хмель, лен, сепо и солому (Wiebe, 1895, s. 117). Цепы на круп-
ный рогатый скот к началу Тридцатилетней войны поднялись в 5,5 ра-
за по сравнению с началом XVI в. (Wiebe, 1895, s. 121). В Кельне,
Гамбурге, Любеке средняя цена убойного быка равнялась в 1501 —
1510 гг. 185,78 г серебра, в 1551-1560 гг.-357,32 г, в 1591 — 1600 гг.,-
672,1 г., а в 1621 — 1630 гг.— 937,75 г серебра (Wiese, 1966, s. 137).
Одновременно росли цены на шерсть, хотя в Германии па протяжении
133
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
всего этого периода они оставались на 30% ниже, чем в Англии
(Wiebe, 1895, s. 121).
В XVI в. усиливается специализация сельского хозяйства. На побе-
режье Северного моря, а также в южной части Нижней Саксонии, в
Вюртемберге и в большей части Саксонии становится преобладающим
зерновое хозяйство. На севере сеяли преимущественно рожь. В конце
XVI в. только в Нижней Саксонии рожью было засеяно около 44 тыс. га.
На юге и в средней части Германии полба постепенно заменялась
твердой пшеницей. Повсюду пшеница и рожь значительно потеснили
овес. На выращивании льна специализировались Саксония, округа Мем-
мингена, Вупперталя и некоторых других городов. На севере и вокруг
Зигена начали сеять гречиху, которая стала важным предметом экспорта.
На рубеже XVI-XVII вв. в Вестфалии и других областях севера начали
возделывать картофель (Майер, 1973, с. 160—168). В северных районах
Нижней Саксонии, в пригородах многих рейнских городов, в некоторых
районах Вюртемберга, Баварии, Саксонии и Тюрингии выращивался
крупный рогатый скот, порода которого совершенствовалась. Существен-
ные изменения произошли в виноградарских районах1. Если в XIII—
XV вв. отмечалась тенденция к расширению площадей под виноградника-
ми (их северная граница достигала Мюнстера, Магдебурга и Берлина),
то в XVI—XVII вв. граница распространения винограда отодвинулась на
150—200 км к югу. Высвободившиеся из-под виноградников площади
превращались в пастбища для овец или засевались зерновыми.
С начала XVI в. в связи с возрастанием спроса на красители многие
хозяйства Тюрингии и некоторых других районов стали специализиро-
ваться на возделывании вайды. В XVI в. в районе Эрфурта вайда стала
монокультурой. Выращиванием ее занимались почти исключительно кре-
стьяне. Краситель, изготовлявшийся из вайды, вывозился и за границу
(Haupt, 1908, s. 25). Когда на европейском рынке появилась краска ин-
диго, значительно более дешевая, хотя и менее качественная, площадь
под посевами вайды, например под Эрфуртом, сократилась за 1579—
1615 гг. почти в 3 раза (Майер, 1971, с. 145—162). Во время Тридца-
тилетней войны возделывание вайды прекращается и земли, занятые ею,
используются под зерновые.
Система феодальной эксплуатации крестьян в Западной Германии
рассматриваемого периода характеризовалась преобладанием денежной и
продуктовой ренты, барщина была очень невелика, не превышая несколь-
ких дней в году. В отличие от этого в Верхней Австрии в XVI в. на-
блюдалась тенденция к увеличению барщины; в отдельных местах кре-
стьяне жаловались, что их заставляют быть на барщине 20—30 и более
дней в году (Griill, 1952, s. 98). В Западной Австрии положение кресть-
ян было лучше: в этих горных районах феодалы не имели собственных
хозяйств, барщина встречалась редко, крестьяне платили преимуществен-
но денежную ренту. Сравнительно крупные хозяйства — «швайген» —
имелись преимущественно в Штирии. Они сдавались вотчинниками в
аренду и в XVI в. специализировались на животноводстве. Тем не менее
в большинстве районов Австрии преобладали мелкие виноградарские,
овощеводческие и садоводческие хозяйства (Tremel, 1969, s. 239—240).
Земля в них арендовалась на основе испольщины.
Над каждым крестьянином в Западной Германии и Австрии могло
быть одновременно несколько господ — поземельный господин (Grund-
herr), личный господин (Leibherr) и судебный господин (Gerichtsherr).
Если учитывать, что права, которыми тот или иной феодал пользовался
134
Глава 5. Крестьянство в немецких землях к западу от Эльбы и в Австрии
по отношению к крестьянам, продавались и покупались, то можно себе
представить, насколько разнообразным было положение крестьян. Его
своеобразие обнаруживается особенно отчетливо по сравнению с положе-
нием в Восточной Германии, где каждый феодал, как правило, соединял
в своих руках поземельную, личную и судебную власть над крестьянами
и поэтому мог особенно легко увеличить феодальные повинности. Этим
отчасти и объясняется, почему крестьяне к западу от Эльбы и в Австрии
начиная с конца XV в. настойчиво боролись против объединения в руках
одного сеньора земельного, судебного и личного господства.
Владельческие права западногерманских крестьян в XVI—XVII вв.
были весьма прочными. Достаточно было крестьянину своевременно
Женщины за доением коровы и изготовлением масла в маслобойке.
Гравюра по дереву XVI в. С рисунка Ганса Зебалъда Бехама. Южная Германия
вносить ренту доброкачественными продуктами и полноценными день-
гами, чтобы иметь возможность свободно распоряжаться своей землей.
Ему разрешалось продавать ее целиком или по частям, закладывать и
налагать на нее ипотеку. Условия земельного держания определялись
традицией. Условия же аренды формулировались в двустороннем догово-
ре, соблюдение которого контролировалось лицами, назначенными зе-
мельными собственниками. В Нижней Саксонии и Вестфалии наследст-
венная мейерская форма держания земли по размерам повинностей
приближалась к аренде. В западных и юго-восточных частях Германии
и в Австрии центральная усадьба сеньора сдавалась в аренду мейеру
вместе с правом сбора всех видов ренты и платежей с крестьян. Этим
объясняется, почему арендатор центральной усадьбы в отличие от арен-
даторов других составных частей домена был одновременно и откупщи-
ком феодальной ренты. Крестьяне вносили ему соответствующую плату
и выполняли на арендованной им земле барщинные работы пли уплачи-
вали соответствующий выкуп. Сеньор, таким образом, оставался не
только в стороне от хозяйства, но и не участвовал непосредственно в
эксплуатации крестьянина, хотя по-прежнему основой эксплуатации ос-
тавалась феодальная собственность на землю. Собственные хозяйства
феодалов сохранялись преимущественно во владениях католической церк-
ви — в Австрии, Тироле, южной и западных частях Германии (Гессен,
135
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной н Северной Европы
Рейнланд, Саар). Частично в них применялся наемный труд. Как это
показал Зён на примере обширных домениальных владений аббатства
Эбербах в Рейнгау, там использовался труд сезонных и постоянных на-
емных работников. Однако поместное хозяйство аббатства было слабо
связано с рынком, большая часть продукции шла на потребительские
нужды самого аббатства (Sonn, 1914, s. 23—53).
С XVI в. заметно усиливается влияние княжеской власти на положе-
ние крестьян. Заинтересованные в увеличении налогов и в людских ре-
сурсах для армии, князья запрещали продавать крестьянские наделы
дворянам и бюргерам и тем объективно сдерживали обезземеливание
крестьянства. Соответствующие законы и указы издавались на протяже-
нии длительного времени всеми территориальными князьями к западу
от Эльбы и даже императорами. Правда, с ними не всегда считались.
Так, в Саксонии, несмотря на запреты продажи крестьянских земель в
1563, 1609, 1629 и 1669 г., за 250 лет до реформ XIX в. крестьяне
потеряли в северо-восточной части герцогства примерно 3—5% земли.
Князья выступали также против расширения виноградников и паст-
бищ за счет пашни и лесов, т. е. за сохранение крестьянских пашенных
земель и принадлежащей общинам альменды (в охране альменды они
нередко были заинтересованы и как землевладельцы). Наиболее харак-
терны в этом отношении постановления князей Вюртемберга, Саксонии
и Гессена. Так, в 1531 г. между имперскими городами и графом
Вюртемберга было заключено соглашение, по которому запрещалось пре-
вращать пашни, луга и огороды в виноградники или раскорчевывать под
них общинные леса (Reyscher, 12, s. 76). В 1540 г. курфюрст Саксонии
заключил договор с ландграфом Гессена о запрете пастьбы овец в лесах
(UB Frauensee, s. 450). Известен также ряд распоряжений графов Вюр-
темберга, направленных против превращения лесов в пастбища для овец
(Reyscher, 12, s. 2, 235, 261, 310).
Было бы, однако, неправильно, подобно некоторым буржуазным исто-
рикам, видеть в этих действиях князей «политику защиты крестьян».
Князья заботились лишь о сохранении и расширении своей доли совокуп-
ной земельной ренты. Они ничуть не колебались взвалить на плечи кре-
стьян налоги в свою пользу. Эти налоги выросли после Крестьянской
войны, когда крестьяне стали считаться подданными князей. Помимо на-
логов, князья возлагали на крестьян военные и транспортные повинно-
сти, военные расходы и т. п. Кроме того, вопреки собственным запретам,
князья сгоняли с земли десятки и сотни крестьян. Так, в 1569 г. сак-
сонский курфюрст Август, расширяя свои фольварки и охотничьи угодья,
«очистил» деревню Остра возле Дрездена от 34 крестьян и приобрел
40 гуф крестьянской земли возле Диппольсвальда. Повинности, числив-
шиеся за согнанными крестьянами, были распределены между остальны-
ми крестьянами. Каждое приобретение феодалом крестьянского надела
было двойным ударом для деревни (Blaschke, 1955, s. 155), так как
вместе с крестьянским наделом феодал присваивал и связанные с ним
права на общинные угодья и на участие в общинных собраниях. Чаще,
чем в большинстве районов Западной Германии, создавались поместья
за счет крестьянских земель в Австрии, где в этом активно участвова-
ла корона (Дядечкин, 1968, с. 9—15), а также в Восточном Люнебурге
и в Падерборне, где рыцарские хозяйства имели много общего с вос-
точногерманскими фольварками. В этих областях широко использовался
барщинный труд крестьян и принудительный труд крестьянских детей.
В Австрии Максимилиан II обязал всех сыновей и дочерей крестьян
136
Глава 5. Крестьянство в немецких землях к западу от Эльбы и в Австрии
выполнять барщинные работы в пользу своих господ. Во второй полови-
не XVI в. заметно расширились домениальные хозяйства в Верхней
Австрии, в которых выращивали хлеб на продажу и развивали промыс-
лы. Но с середины XVII в. феодалы в этом районе предпочитали сдавать
свои давильни, пилорамы, стекольные и кузнечные мастерские, кирпич-
ные и известковые печи в аренду крестьянам (Tremel, 1969, s. 148).
Однако домениальные хозяйства сеньоров в Западной Германии и
Австрии в большинстве случаев существенно отличались от заэльбских
фольварков меньшим объемом барщины и неразвитостью крепостничест-
ва. Вместо этого применялся преимущественно наемный труд или арен-
Боронование и сев.
Иллюстрация из Люцернской хроники Диболъда Шиллинга. 1513 г.
Рамочная борона южногерманского типа (без внутренних брусьев);
лошадь в упряжи со шлеями
да. Арендаторами были зажиточные крестьяне или, чаще, горожане, так
как аренда требовала денежных средств. Объективно в этих хозяйствах
имелась возможность развития по капиталистическому пути (Майер,.
1964, с. 42—44). Но в действительности превращению арендных хозяйств
в источник капиталистического накопления мешали строгие предписания,
которыми регламентировалось, сколько продуктов данное хозяйство долж-
но было поставлять на стол собственника, какой и какого качества ин-
вентарь должен быть в хозяйстве, как следует содержать жилые и хо-
зяйственные сооружения и т. п. Чтобы стать капиталистическим пред-
принимателем в собственном смысле слова, арендатору не хватало сво-
боды, особенно в его отношениях с рынком. Тем не менее доходы в та-
ких хозяйствах бывали немалыми. Так, управляющий герцога Браун-
137
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
швейгского, используя только наемных рабочих, получил за 17 лет
(1584—1600 гг.) 40 тыс. гульденов чистой прибыли (Abel, 1962, s. 177).
Во второй половине XVI в. в экономике начинается застой. Прогрес-
сивные формы хозяйства, довольно успешно развивавшиеся в начале сто-
летия, регрессируют к феодальным. Это особенно ясно заметно в мейер-
ских хозяйствах, наиболее распространенных в Северо-Западной Герма-
нии.
Мейерскпе хозяйства сложились здесь еще в XII—XIV вв. Как пока-
зал почти 100 лет тому назад В. Виттих, раньше всего они возникли на
доменпальных землях. Затем (с XIV в.) и земли крестьян-латов были пре-
вращены в подобные арендаторские хозяйства: каждые четыре крестьян-
ских держания объединялись так, что пашня, принадлежавшая им всем
вместе, и два из четырех дворов составляли одно мейерское хозяйство,
два же других крестьянских двора превращались в коттерские. Крупные
хозяйства мейеров имели по 40 га земли, коттерские хозяйства — по
0,66—1,3 га. Зажиточные арендаторы — мейеры — могли пользоваться
трудом коттеров.
Еще в начале XVI в. мейеры и коттеры были свободными арендатора-
ми. Во второй половине этого же века усиливается их наследственная
связь с сеньорами; одновременно они становятся и наследственными под-
данными князей. Развитие капиталистических элементов в мейерских и
коттерских хозяйствах тормозили действия сеньоров-вотчинников и кня-
жеской адмпнистрации. Мейеры обязывались выполнять в пользу князя
барщину (обычно военно-гужевую и строительную), иногда — платить
налоги. Кроме того, например, на юге Нижней Саксонии мейеры обязы-
вались отдавать сеньорам одну-две трети урожая; на севере этот позе-
мельный чинш был значительно меньше, зато здесь от крестьян требо-
валась барщина от 1 до 3 дней в неделю. При уходе с надела по соб-
ственному желанию мейер обязывался найти себе соответствующую
замену; чаще всего в таких случаях земля переходила сыновьям других
мейеров. В общем, несмотря на более крупные размеры и более тесную
связь с рынком, развитие мейерских хозяйств Северо-Западной Германии
по капиталистическому пути было затруднено.
В Австрии, Вюртемберге, Саксонии, Гессене, Рейнланд-Пфальце арен-
даторские хозяйства сложились только на домениальных землях, и кре-
стьянские держания не были ими вытеснены. При общей тенденции
дробления крестьянских наделов наблюдается развитие субаренды,
в том числе и в мейерских хозяйствах, причем наделы размером в
40—50 га дробились на несколько частей (иногда до 16), сдававшихся
субарендаторам на различных условиях. Обычно каждое такое хозяйство
состояло из приусадебного участка (на котором строилась землянка) и
небольшого участка пашни (Altwiirtembergische Lagerbiicher, s. 580—
581, 584, 585). Субарендаторы были вынуждены подрабатывать сезон-
ными работами и каким-нибудь домашним ремеслом.
Несмотря на множество преград, стоявших на пути капиталистиче-
ского развития, в некоторых районах Западной Германии еще до Трид-
цатилетней войны встречались довольно крупные мейерские хозяйства с
расширенным воспроизводством. В отдельных пз них было сосредоточено
до 100—150 га арендованной и собственной земли; зерновое производство
сочеталось с овцеводством, выращиванием крупного рогатого скота на
продажу, мельничным, винодельческим, пивоваренным, извозным промыс-
лом. Опираясь частично или полностью на наемный труд, эти хозяйства
поставляли на рынок зерно, мясо, молочные продукты, сырье и т. д.
138
Глава 5. Крестьянство в немецких землях к западу от Эльбы и в Австрии
По своему характеру они приближались к капиталистическим и все бо-
лее расширялись. В Вюртемберге с 1525 по 1607 г. имущество богатых
крестьян-арендаторов увеличилось в среднем в 10 раз и достигло средней
стоимости 5 тыс. гульденов (Boelcke. Zur Entwicklung..., 1964, s. 355).
Во второй половине XVI в. успешно развивались в крупные хозяйст-
ва овцеводческие фермы мейеров в Тюрингии. Арендную плату они
стали уплачивать деньгами. Все расходы по хозяйству они покрывали
сами, покупая оборудование, инвентарь, овец и самостоятельно рассчи-
тываясь с наемными работниками. Это давало им независимость от вот-
чинников и освобождало от контроля с их стороны. В овцеводческих
хозяйствах насчитывалось до 2 тыс. и более овец (Kins, 1864, s. 146—
147). Чаще всего эти мейеры были горожанами, ибо только им было под
силу вести дела на столь широкой основе. Они превращались в настоя-
щих предпринимателей и вели наступление на общинные угодья и паш-
ни крестьян, что во многих местах вело к обострению противоречий меж-
ду мейерами и крестьянами. К концу XVI в. богатым бюргерам Оснабрю-
ка принадлежали в окрестностях города арендные хозяйства с общим
поголовьем более 50 тыс. овец (Rothert, 1962, 2, s. 235). Огромными по
размерам овцеводческими фермами владели на правах арендаторов бюр-
геры Кёльна (Quellen, s. 53—60). В подобных хозяйствах коренные
жители деревни работали наемными пастухами, подпасками, стригалями,
мойщиками и т. п.
Между крестьянами-арендаторами и традиционными держателями
вотчинной земли в XVI — начале XVII в. сохранялось немало различий.
Так, арендаторы домениальной земли были свободны от налогов. Зато
держатели, как правило, владели хозяйством из поколения в поколение.
Но при этом с крестьян-держателей строже взимались баналитеты, деся-
тина, платежи за наследование и т. д. Согласно данным Абеля, в сред-
нем по всей Германии к западу от Эльбы (так же обстояло дело и в
Австрии) на уплату ренты уходило от 30 до 33% валового дохода кре-
стьянина (Abel, 1955, s. 122—123). Что касается величины арендной
платы, то она чаще всего составляла треть урожая. Там, где встречалась
испольщина, собственник земли брал на себя часть производственных
издержек: предоставление семенного фонда, содержание одной лошади,
покупку инвентаря и т. п.
Широкого распространения достигла межкрестьянская аренда. Во
многих селах в аренду зажиточным крестьянам сдавались по частям
или целиком так называемые священнические дворы (Widemhof) разме-
ром в 30 моргенов (около 10 га). Благодаря этому в Баварии, Австрии,
частично в долине р. Неккара, в Саксонии увеличилось число крестьян-
ских хозяйств с площадью в 20—40 га, что приблизило их по размерам
к хозяйствам мейеров Нижней Саксонии и Вестфалии (40—45 га).
Крупные крестьянские хозяйства создавались и на прежних церковных
землях Гессена, секуляризированных в ходе Реформации.
В то же время шел процесс разорения мелких крестьянских хозяйств.
Они оказывались более устойчивыми, лишь когда специализировались
на производстве какого-нибудь продукта на продажу: овощей, фруктов,
винограда, цветов, лечебных трав, вайды (Майер, 1967, с. 119—132).
Так, в районе Нюрнберга деревни и мелкие внутригородские хозяйства
славились своим чесноком; вокруг Веймара выращивался лук; Кёльнская
округа была известна своими лекарственными травами, тмином, анисом,
шафраном и рапсом; под Эрфуртом производилась вайда, семена цветов
и овощей; вблизи Мюнхена было много крестьянских садов. Подобная
139
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
же специализация характерна и для Австрии. В Нижней Австрии, Вос-
точной Штирии и Южном Тироле было много мелких виноградарских
хозяйств; в северной части Тироля, Форарльберге и других местах широ-
ко развивалось скотоводство. В долинах р. Инпа, в предгорьях Альп и
на их восточных склонах известно немало крестьянских садов.
Общее число малоземельных или безземельных крестьян в XVI—XVII вв.
неуклонно возрастало. В 256 деревнях Мейссенского округа в 1547 г.
насчитывалось 6019 человек, не имевших полного надела или же беззе-
мельных, что па 3547 человек превышало число глав семейств, владев-
ших целыми гуфамп (Майер, 1965, с. 225—229). В саксонских деревнях
во второй половине XVI в. 65,2%
. — крестьян были безземельными, из
них по найму работало около
36%, остальные состояли из бо-
былей-захребетников (Heitz, 1958,
s. 24—25). Многие из обедневших
крестьян занимались ремеслом и
промыслами, работали на сель-
ских мануфактурах. Так, в де-
ревнях вокруг Меммингена, Кель-
на, Нюрнберга и других городов
ткали льняное полотно. В 189 де-
ревнях Саксонии с середины
XVI в. числилось 668 ткачей (в
среднем по 3,5 на каждую дерев-
ню), в отдельных деревнях их
насчитывалось более 20 (Heitz,
1958, s. И). Имущественное рас-
слоение крестьян все чаще влия-
ло и на распределение общинных
угодий: зажиточные крестьяне
получали дополнительные права
на выпас скота, рубку леса,
строительство мельниц, винодави-
лен и т. п. (Wiessner, 1934,
s. 50—52). Более широкое распро-
странение получает в XVI в. по-
купка рент ростовщиками. Ростов-
щики одалживали деньги и фео-
далам и крестьянам. Устанавли-
Танцуюгцая крестьянская пара. ваеТСЯ твердый размер ССУДНОГО
Граеюра на меди Ганса Зебальда Бехама. Процента — 5%. Это ПОЗВОЛЯЛО
1522 г. Германия зажиточным крестьянам все чаще
прибегать к ссудам, чтобы улуч-
шить агротехнику, приобретать более качественные семена, привозить
из-за границы породистый скот (Майер, 1973, с. 166—167).
В общем, имущественная дифференциация крестьян начала перерас-
тать в социальную. Повсюду в течение XVI и в начале XVII в. росло чис-
ло нищих, бродяг и разбойников. Характерным явлением того времени
было издание многочисленных законов против бедных, в которых гово-
рилось о кражах, убийствах, грабежах, поджогах, составлении заговор-
щических групп и т. п. С 1531 г. вюртембергские законы различают
бедных, которым следует оказывать помощь, и нищих, к которым не-
140
Глава 5. Крестьянство в немеиких землях к западу от Эльбы и в Австрии
обходимо применять санкции. В 1536 г. упоминаются воры, опустошаю-
щие поля: «уравнители», оправдывающие воровство на том основании,
что «господь бог создал всех равными», и, наконец, «злые и подлые»
люди, которые убивают п грабят богатых и поджигают их дома. Во
всех законах второй половины XVI в. особенно остро стоял вопрос о бро-
дягах п нищих и возможности составления ими заговоров (Reyscher, 12,
s. 19).
Во второй половине XVI — начале XVII в. Юго-Западная Германия и
Австрия вновь стали ареной крестьянских выступлений. Особенно острые
столкновения крестьян с феодалами происходили в районах славянских
поселений Штирии, где борьба велась против тяжелых форм барщины,
высоких налогов и произвола феодалов. В 1564—1565 гг. известно круп-
ное движение крестьян в Зальцбургской области. Высокие налоги и рост
барщины были причиной выступлений крестьян Верхней Австрии в
1539, 1548, 1550—1554 гг. После крупного выступления крестьян Верх-
ней Австрии в 1567—1572 гг. против барщины император был вынужден
•ограничить ее 14 днями в году. Особенно обострилась классовая борьба
в Верхней и Нижней Австрии в конце XVI — начале XVII в. Феодалам с
трудом удалось подавить восстание верхнеавстрийских крестьян в
1594 г., а в 1595—1596 гг. там вновь сложились повстанческие отряды
общей численностью до 15 тыс. человек. Крестьяне боролись против но-
вых актов закрепощения, роста барщины, феодальных поборов и усиле-
ния судебного произвола. Вместе с крестьянами выступали также город-
-ская беднота и ремесленники. Крестьяне Штирии и Каринтии в 1572 г.
пытались создать так называемую Виндскую республику. В этом движе-
нии активно участвовало около 20 тыс. крестьян. Восстания происходи-
ли и в 1601—1602 гг. (Schultz, 1972, s. 168—170). В 1608 г. крестьяне
Реттенберга отказались платить оброк и выполнять барщину в пользу
епископа Аугсбургского. Они призвали крестьян соседних деревень сле-
довать их примеру, но, оставшись в одиночестве, были вынуждены ка-
питулировать. Восстание 1612 г. на Верхнем Рейне, охватившее многие
деревни, было направлено против чрезмерно высокой ренты. Кроме того,
крестьяне настаивали на сохранении старых обычаев, согласно которым
в их руках находился общинный суд. После упорного двухлетнего со-
противления крестьяне были вынуждены сложить оружие. В начале
XVII в. произошли волнения в Саксонии. В 1609 г. крестьяне округа Ве-
зенштейна выступили против попытки своих господ увеличить барщину;
несколькими годами позже, в 1612 г., крестьяне шести деревень имения
Фрауэнштейн отказались выполнять барщину, превышавшую обычные
размеры. В том же году с оружием в руках поднялись против феодаль-
ного гнета крестьяне Клейнопица (руководил ими ремесленник из со-
седнего города Тарандт). Таким образом, в Западной Германии и Авст-
рии после относительного затишья в 60—70-х годах XVI в. поднялась но-
вая волна крестьянских движений, не спадавшая вплоть до Тридцати-
летней войны (Schultz, 1972, s. 166).
3. Положение крестьян
после Тридцатилетней войны
В первое десятилетие Тридцатилетней войны, проходившей в значитель-
ной мере на территории Германии, крестьянское сопротивление феодаль-
ной эксплуатации и произволу еще более возросло, а неповиновение
141
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
крестьян стало повсеместным явлением. Однако дворянству удалось сло-
мить сопротивление крестьян: в одной Верхней Австрии только в
1626 г. было истреблено в ходе крестьянского восстания около 12 тыс.
его участников. Но эти огромные жертвы не идут в сравнение с теми,
которые понесла западногерманская деревня вследствие бесчинств сол-
датни всех воюющих стран. Были сметены с лица землп тысячи сель-
ских поселений, многие города и местечки. Сбыт сельскохозяйственных
продуктов резко сократился. Соответственно пришли в почти полный упа-
док наиболее товарные отрасли аграрного производства.
По окончании войны Германия лежала в развалинах *. Многие кре-
стьяне покинули свои земли. Оставшиеся в деревнях были не в силах
выполнять прежние повинности, нередко продавали свое хозяйство и
уходили. Послевоенное восстановление быстрее всего было достигнуто в
герцогстве Брауншвейге, в графствах Гальберштадт и Шаумбург-Липпе,
в долине Верхнего Рейна. Для полного восстановления сельского хозяй-
ства понадобилось 100—150 лет (Berthold, 1982, s. 15—17).
Лишь в XVIII в. в Германии вновь усиливаются ростки капиталисти-
ческого уклада. Для нового подъема крестьянских хозяйств, который на-
чался с середины XVIII в., важную роль сыграл прогресс сельскохозяй-
ственного производства. Используется английская сельскохозяйственная
техника, расширяются посадки картофеля, посевы кукурузы на корм
скоту.
Юридическое положение крестьян изменяется, однако, мало. Вплоть
до реформ XIX в. оно остается почти таким же, что и в конце XVI —
начале XVII в. Так, в Вюртемберге крестьяне разделялись на лично
наследственных и вольных, а также на полнонадельных и коттеров —
«огородников». Полнонадельные крестьяне имели собственную упряжку,
коттеры тяглого скота не имели. Кроме того, имелись «подопечные»
крестьяне (Schutzgenossen), которые делились на «халупников» (Blos-
hausler) и бобылей-захребетников (Hausgenossen) (Schremmer, 1963,
s. 10—11). Земельные держания разделялись на наследственные чинше-
вые наделы (Erbzinsgut), пожизненные держания (Fallgut, Fall-Lehen)
и срочные. Аналогичное положение наблюдалось повсюду, но с той раз-
ницей, что в одних областях наследственная зависимость была жестче
(Швабия), в других же ее вообще не было (Саксония). Повсеместно уве-
личилось число малоземельных и безземельных крестьян п наемных ра-
ботников; последние разделялись на «вольных» и «обязанных», в число
которых входили дети зависимых крестьян, обязанные после достижения
совершеннолетия в течение двух-трех лет наниматься к господину за
фиксированную плату (Gross, 1968, s. 28—30).
По существу не изменились и формы ренты. Платежи продуктами
либо деньгами (по выбору феодала) (Schremmer, 1963, s. 42—43) яв-
лялись основным видом поземельных повинностей. При переходе надела
от одного владельца к другому взимался вступительный взнос (5—
10% от стоимости надела), при наследовании — посмертный побор (обыч-
но до 5%). Налог князю доходил до 8% стоимости имущества. Все
крестьяне независимо от юридического положения выполняли один или
1 Общая численность населения Германии в результате Тридцатилетнеп войны
сократилась примерно на 40% (с 1G—17 млн человек в 1610 г. до 10 млн человек
в 1650 г;, что было близко к уровню конца XV в.) В отдельных землях демогра-
фический спад был еще резче. Население Вюртемберга с 458 тыс. человек в 1623 г.
сократилось до 97 тыс. человек в 1639 г., и даже в 1700 г. (340 тыс. человек) до-
военный уровень здесь далеко еще не был достигнут.
142
Глава 5. Крестьянство в немецких землях к западу от Эльбы и в Австрии
несколько видов барщины или уплачивали вместо нее денежный выкуп
(Schremmer, 1963, s. 41—42). В некоторых местах барщина в страдную
пору доходила до 3 дней в неделю.
С 70-х годов XVIII в. заметно усиливается рост сельскохозяйст-
венного производства, расширяются площади под такими культурами, как
картофель и клевер. Валовой сбор картофеля в крестьянских хозяйствах
Саксонии вырос с 144,5 тыс. шефелей в 1755 г. до 3540 тыс. в 1830 г.,
т. е. в 24 раза. Клевер сеялся на паровом поле, поэтому под него не
требовались дополнительные площади. Хотя площади, засеянные прочими
культурами, до известной степени уменьшились, валовой сбор, например
ячменя, вырос за это же время в 2 раза, увеличились и урожаи других
культур — ржи, пшеницы, овса (Gross, 1968, s. 53—55). Усовершенство-
Плужная запряжка
Гравюра на меди из серии «Месяцы, или Времена года» («Март»)
Даниэля Ходовецкого. Северная Германия.
У грядкового плуга с одной рукояткой изогнутый отвал.
Волы в парном шейном ярз е
143
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
вался сельскохозяйственный инвентарь, произошли существенные сдвиги
в агротехнике. При пароконном плуге с отвалом за день вспахивали от
0,35 до 0,5 га. Распространились широкозахватные бороны и бороны для
удаления пырея (Berthold, 1982, s. 64—67).
Резко усилилась имущественная дифференциация крестьянства. Изу-
чив земельную обеспеченность вестфальских крестьян, Ф. В. Хеннинг вы-
делил шесть имущественных групп: в первой группе в среднем на хо-
зяйство приходилось 0,98 га земли, во второй — 3,5, в третьей — 7,54, в
четвертой — 12,12, в пятой—16,62, в шестой — 21,85 га земли. У самых
богатых крестьян было, следовательно, в 22 раза больше земли в одном
хозяйстве, чем у самых бедных (Henning, 1964, s. 13—14). Задолжен-
ность самой бедной группы составляла в среднем на 1 га 288,49 талера,
а самой богатой — только 31,65 талера, т. е. в 9 раз меньше. Это созда-
вало предпосылки для углубления социальных различий между крестья-
нами.
О том же говорит и динамика социальной структуры сельского насе-
ления Саксонии, изученная Р. Гроссом.
Социальный состав саксонской деревни
в 1550-1750 гг., Социальная категория %* 1550 г. 1750 г.
Полнонадельные крестьяне 73,7 38,6
Огородники и другие 6,8 47,9
малоземельные
Бобыли-захребетники 18,7 12,7
Землев падельцы-феодалы * Gross. 1968, S. 31 0,8 0,8
Если добавить, что не только бобыли, но и большинство огородников
трудились по найму сезонно или постоянно, то можно составить доволь-
но полную картину социальной дифференциации саксонской деревни.
Имущему меньшинству (численность его была еще ниже, чем это видно
из таблицы, так как Гросс объединяет всех владельцев земли гуфного
ареала) противостояла обездоленная батрацкая масса. Капиталистическое
перерождение деревни становилось все более очевидным.
4. Крестьянство в конце XVIII —начале XIX в.
Конец XVIII — начало XIX в,— время очень острых социальных кон-
фликтов в феодальной деревне Западной Германии и Австрии. В одной
только Саксонии с 1750 по 1800 г. было зафиксировано 200 крестьянских
волнений (Stulz, Opitz, 1956, s. 33—119). Известия о событиях 1789 г.
во Франции дали толчок дальнейшему усилению классовой борьбы.
В 1789 г. развернулось крестьянское движение в Эльзасе и долине
Рейна. Все выступления крестьян в это время были направлены против
феодального строя. Крестьяне добивались его уничтожения «снизу». Од-
нако для этого в Германии не было необходимых условий. Обстоятельст-
ва войны с революционной Францией делали возможным иной путь лик-
видации феодальных отношений.
Так, в 90-е годы XVIII в. после успехов французских революционных
войск были безвозмездно ликвидированы все формы феодальной зависи-
мости и повинностей на левом берегу Рейна. В последующие годы были
уничтожены феодальные порядки в Берге и Вестфалии.
144
Глава 5. Крестьянство в немецких землях к западу от Эльбы и в Австрии
Первый этап буржуазных реформ повсюду в Германии включал ос-
вобождение крестьянства (хотя и без земли). Крестьяне были провоз-
глашены лично свободными в Пруссии в 1807 г., Баварии — в 1809 г.,
Гессене — в 1811 г., Вюртемберге — в 1817 г., в Австрии — в 1848—
1853 гг. (попытки отменить в Австрии в 1781 — 1782 и 1785 гг. крепост-
ную зависимость и феодальные повинности не увенчались успехом из-за
сопротпвления земельных собственников). Вместе с личной зависимостью
псчез ряд феодальных повинностей, хотя и далеко не все. Зависимость
от помещичьего суда сохранялась вплоть до революции 1848 г., а пере-
движение крестьян пределами кпяжества ограничивалось вплоть до
Грядковый плуг с левосторонним изогнутым деревянным отвалом
(«гейдельбергский плуг»).
Схематический рисунок по литографии 1830 г. Германия
объединения Германии. Ликвидация принудительного найма крестьян-
ских детей началась уже с 1763 г., и к 1807 г. она почти везде была
завершена. Согласно законодательным актам прусского правительства
1807—1821 гг., разрешался выкуп феодальных повинностей крестьян. По-
степенно возможность выкупа была распространена на всю Германию.
Почти одновременно начался выход крестьян из общины п раздел общин-
ной земли. Однако фактически выкуп феодальных земельных повиннос-
тей до революции 1848 г. произошел только в Саксонип, Ганновере и
Гессене. Кроме того, отдельными актами были отменены за выкуп фео-
дальное право охоты, пошлина при отчуждении надела, различные сер-
витуты и другие поборы.
В результате буржуазных реформ начала XIX в. повсюду сложилась
полная частная собственность на землю. Это создало предпосылки, в ча-
145
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
стности, для концентрации земли в руках зажиточных крестьян. Укрепи-
лось положение гроссбауэров, которые вели свое хозяйство на чисто ка-
питалистической основе. Особенно выделялись гроссбауэры Вестфалии и
Саксонии, где уже до Тридцатилетней войны сформировались крупные
крестьянские хозяйства. В Австрии, особенно в районах славянских по-
селений, значительная часть земли отошла к помещикам.
В 1832—1850 гг. к западу от Эльбы и в Австрии было создано
12 земельно-рентных банков, которые до 1913 г. субсидировали операции
по выкупу крестьянских повинностей и земли. Капиталисты нажили на
этом баснословные суммы. Только крестьяне Саксонии уплатили в зе-
мельно-рентный банк 85 688 465,86 марок (Gross, 1968, s. 142).
В ходе реформ общая площадь беднейших хозяйств, несмотря на их
численный рост, уменьшилась, а владения зажиточных крестьян расши-
рились. Например, в Саксонии в 1864—1865 гг. насчитывалось всего
56 723 (80%) крестьян, имевших собственные хозяйства, величиной от
1,5 до 20 га; им принадлежали 437,5 тыс. га (44,2% общей площади)
земли. Зажиточных крестьян с хозяйствами в 20 га и более насчитыва-
лось 14169 человек (20%), но площадь их владений составляла 553 тыс.
га (55,8%) (Gross, 1968, s. 150). Тем не менее освобождение крестьян
послужило мощным толчком к развитию агротехники и повышению уро-
жайности. Так, в 1830—1860 гг. в Саксонии крестьяне стали снимать
ржи в 3, пшеницы — в 8, ячменя — в 2 и картофеля — в 4 раза больше,
чем раньше (Gross, 1968, s. 152).
В целом для Германии к западу от Эльбы и для Австрии было ха-
рактерно довольно медленное по сравнению с передовыми странами раз-
витие капитализма в сельском хозяйстве. Эта замедленность была связана
с общими особенностями социально-экономического и социально-полити-
ческого развития Германии; ее усугубляло господство барщинно-крепост-
нических порядков в Заэльбье (см. гл. 13), а также разрушительные по-
следствия Тридцатилетней войны. Новый подъем в сельском хозяйстве
начался только со второй половины XVIII в. Он проходил в тесной взаимо-
связи с развитием капитализма в промышленности и в конечном счете
подготовил переход в XIX в. западногерманской деревни на капиталисти-
ческие рельсы.
ГЛАВА 6
ИТАЛЬЯНСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В XVI-XVIII вв.
История итальянского крестьянства в XVI—XVIII вв. освещена в исто-
рической литературе крайне неравномерно: уже длительное время в фо-
кусе исследований по аграрной истории находится XVIII век, тогда как
аграрным проблемам XVI и особенно XVII в. до последнего времени
уделялось сравнительно мало внимания. Остается практически неизучен-
ной в конкретно-историческом плане социальная борьба в деревне в те-
чение этих трех веков, за исключением крестьянского движения 90-х го-
дов XVIII в.
Систематическое изучение истории крестьянства в новое время нача-
лось в Италии в начале XX в. в связи с зарождением интереса к эко-
номическим аспектам итальянской истории (особенно истории Рисорджи-
менто). В 1908 г. вышла книга С. Пульезе «Два века аграрной исто-
рии», посвященная аграрной эволюции Верчелли — одной из провинций
Пьемонта (Pugliese. Due secoli..., 1908). Значение этой работы для своего-
времени далеко выходило за ее локальные рамки: это было едва ли не-
первое в итальянской историографии комплексное исследование аграр-
ного строя п положения сельских масс. Характер землевладения на про-
тяжении XVI—XVIII вв., формы крестьянского землепользования и
типы крестьянской аренды, условия арендных договоров и их эволюция*
испольщина и постепенное ее вытеснение наемным трудом, выявление-
различных групп сельских наемных работников, характеристика условий
жизни деревенских масс, включая питание, жилище, одежду,— таковы
некоторые из проблем, поднятых в книге. Пульезе одним из первых сре-
ди историков-аграрников предпринял попытку рассчитать реальный до-
ход различных категорий сельскохозяйственных рабочих в XVIII в. пу-
тем реконструкции их бюджетов. Часть всех этих вопросов Пульезе
рассмотрел также на материале ломбардской деревни. Столь же фунда-
ментальный характер носили работы Дж. Прато (Prato, 1908, 1909), по-
священные развитию аграрных отношений в пьемонтской деревне в
XVIII в.— до и во время начавшейся во второй половине века ломки
испольной системы под натиском крупной аренды. Для работ Прато ха-
рактерно крайне тенденциозное изображение взаимоотношений землевла-
дельцев и сельских масс в духе классовой гармонии. Воздействие реформ
«просвещенного абсолютизма» на положение крестьянства впервые сде-
лал объектом изучения А. Анцилотти. Либеральный подход историка
сказался на его выводе о том, что эти реформы превратили Тоскану в
«страну мелкой собственности» и таким образом позволили мирным пу-
тем осуществить то, что во Франции великая революция совершила с
помощью гражданской войны (цит. по: Maturi, 1962, р. 476).
Резкое расширение проблематики и масштаба исследований по аграр-
ной истории произошло в итальянской исторической науке после второй
мировой войны в связи с тем, что целое поколение историков обратилось
к изучению социально-экономических проблем. Историки марксистского
направления поставили новый для итальянской историографии вопрос о
характере способа производства в деревне в XVI—XVIII вв. Так, Э. Се-
рбии выдвинул положение о постепенном переплетении новых капитали-
147
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
стпческих производственных отношений со старыми феодальными как от-
личительной особенности эволюции итальянской деревни, вследствие чего
новые формы капиталистической эксплуатации и угнетения сельских
масс «прививались на старый ствол феодальной эксплуатации и угнете-
ния» (Sereni, 1961, р. 233).
Различные аспекты этой проблемы рассматривались в работах
А. Лепре, Р. Впллари, П. Впллани и др. Дж. Джорджетти конкретизи-
ровал применительно к условиям Италии концепцию Маркса об исполь-
щине как переходной форме от феодальной к капиталистической ренте
(Giorgetti, 1974). Вопрос о складывании капитализма в деревне, о соот-
ношении феодального и капиталистического укладов в рассматриваемую
эпоху приобрел особую актуальность, в частности, потому, что в резуль-
тате изучения неаполитанской деревни были установлены факты далеко
продвинувшейся экспроприации крестьянства и большего, чем было из-
вестно ранее, применения наемного труда уже в XVI—XVII вв. (работы
Д. Галассо, Р. Впллари, А. Лепре). Вообще изучение аграрной истории
Южной Италии шло особенно интенсивно. О спектре поднимавшихся
при этом вопросов можно судить по монографиям Р. Виллари, который
исследовал имущественное и социальное расслоение крестьянства, рост
мелкого крестьянского землевладения в неаполитанской сеньории в
XVII—XVIII вв., эволюцию общинных порядков в эти столетия и пози-
цию различных слоев крестьянства перед лицом разложения общинных
отношений в XVIII в. и многое другое. Виллари выявил отличительные
особенности антифеодальной борьбы в неаполитанской деревне в
XVI—XVII вв. и определил изменение ее характера в XVIII в. в связи с
выдвижением на первый план противоречий между крестьянством и бур-
жуазией. Предложенная им новая концепция восстания 1647—1648 гг.
в Неаполе исходит из признания преимущественно крестьянского харак-
тера выступлений в провинциях и факта стихийного возникновения в
ходе восстания буржуазно-крестьянского антифеодального фронта
(Villari, 1967).
Заметным явлением в итальянской историографии стало сводное ис-
следование Дж. Джорджетти, посвященное анализу аграрных договоров
в итальянской деревне в новое время. Джорджетти проследил многовеко-
вую эволюцию всех основных типов договоров начиная с XVI в. Отка-
завшись от традиционного юридического подхода, он стремился опреде-
лить социально-экономическую сущность аграрных договоров, что позво-
лило уточнить реальное положение различных категорий итальянского
крестьянства и сделать некоторые широкие обобщения относительно пу-
тей его экспроприации (Giorgetti, 1974).
Углубленное изучение поднятых в начале века проблем привело к
пересмотру ряда выводов, сделанных тогда историками. Исследования
М. Мирри, Л. Токкини и Д. Джорджетти доказали, что реформы конца
XVIII в. в Тоскане имели своим результатом не создание в широких
масштабах мелкой крестьянской собственности, как утверждал А. Анци-
лотти, а расширение крупного землевладения буржуазного характера,
причем в значительной мере за счет общинных земель (Mirri, 1955;
Tocchini, 1961; Giorgetti, 1966).
В 60-х годах появились работы (Э. Серени, А. Де Маддалены,
К. Пони), целиком посвященные материальным условиям хозяйственной
деятельности крестьян. Среди них особенно выделяется монография
Серени «История аграрного пейзажа в Италии», содержащая характери-
стику основных типов крестьянских хозяйств в различных природно-
148
Глава 6. Итальянское крестьянство
географических зонах Италии (Sereni, 1961). Наконец, 70—80-е годы от-
мечены публикацией десятков исследований локального характера,
нацеленных на углубленное изучение производственного процесса в
крестьянском хозяйстве, агротехники и агрикультуры и их взаимо-
связи с производственными отношениями, с демографическими и природ-
ными условиями.
1. Крестьянство в XVI —XVII вв.
В XVI—XVII вв. итальянское сельское хозяйство, как и экономика в
целом, проделало сложную эволюцию. В XVI в. наблюдалось определен-
ное поступательное движение. Типичной тенденцией было расширение
посевов зерновых культур за счет пустошей и лесов. На Севере,
в Паданской долине, в результате проведения больших ирригационных
и осушительных работ увеличивались обрабатываемые площади; вместо
трехполья вводился (хотя и в скромных размерах) улучшенный севообо-
рот; замена пара посевами кормовых трав, в частности, на орошаемых
землях («искусственные луга») создавала базу для стойлового животно-
водства; шло внедрение риса и кукурузы. В пригородных и прибрежных
районах Тосканы и Неаполитанского королевства производилась расчист-
ка новых участков под садовые культуры, во многих областях расширя-
лись посадки шелковицы; в Южной Италии это способствовало расцвету
шелководства (De Maddalena, 1964, р. 357—358; Sereni, 1961, р. 176;
Galasso, 1967, р. 143—152). В целом по стране рост сельскохозяйствен-
ной продукции достигался экстенсивным путем.
Активизация аграрного производства в XVI в. была связана с увели-
чением численности населения Италии на 33% (Storia d’Italia, 1973, 5,
t. 1, р. 497), что влекло за собой повышение спроса на предметы первой
необходимости.
В течение XVII в. итальянская экономика претерпела серьезные
структурные сдвиги. Упадок традиционной городской промышленности в
северных и центральных областях вызвал их ускоренную аграризацию.
Италия, ранее широко экспортировавшая промышленные изделия, пре-
вратилась в страну, вывозящую преимущественно сельскохозяйственную
продукцию. XVII век принес с собой войны, неурожаи, эпидемии чумы.
Население страны сократилось в среднем на 13%, но в отдельных обла-
стях убыль оказалась более серьезной: в Ломбардии она достигла 33%
(Sella, 1979, р. 209). Регрессивные явления в сельском хозяйстве давали
знать о себе (хотя и несинхронно и в неодинаковых мере и форме) во
многих областях Италии: на Юге и в Ломбардии они обнаружились в
20—40-е годы, в Тоскане — со второй половины XVII в. (Economia е
classi, 1976, р. 115-116, 139, 143; McArdle, 1978, р. 81, 126; Sella,
1979, р. 53, 116). Особенно заметно это движение вспять было в Южной
и Центральной Италии. В Неаполитанском королевстве пастбища тесни-
ли пахотные земли, происходил возврат от двухполья средиземноморско-
го типа к архаической переложной системе земледелия: поля после посе-
вов несколько лет подряд отводились под выгон. Резкое сокращение пло-
щади зерновых в Агро-Романо и Тосканской Маремме повлекло за
собой заболачивание почв. Затяжная депрессия началась с 90-х годов
XVI в. в провинции Имола в Романье (Rotelli, 1968, р. 107, 115). Осу-
шительные работы, проводившиеся с большим размахом во второй поло-
вине XVI в. в области Венето, с 20-х годов XVII в. замерли более чем
на столетие (Ventura, 1968, р. 694, 712). В результате сокращения ирри-
149
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
рационных работ в Ломбардии многие десятки тысяч гектаров угодий
оказались затопленными (Storia di Milano, 1957, X, р. 366). Резко увеличи-
лась площадь заброшенных земель даже в наиболее развитых районах:
так, в провинции Кремона в 30-х годах XVII в. необработанными оста-
вались более 300 тыс. га, т. е. в 6—7 раз больше, чем веком ранее
(De Maddalena, 1964, р. 411). Однако благодаря внедрению травополья
и новых культур (особенно рпса) и увеличению посадок шелковицы лом-
бардское сельское хозяйство сумело лучше приспособиться к новой
обстановке, связанной с падением цен на пшеницу и другие традицион-
ные зерновые культуры, и уже в последней трети XVII в. возобновилось
его развитие (Sella, 1979, р. 117).
В течение XVI и особенно в XVII в. под воздействием ряда причин
(трудности, с которыми сталкивалась итальянская промышленность и
торговля, рост спроса на сельскохозяйственную продукцию на европей-
ских рынках, обнищание крестьян) расширилось приобретение земли
горожанами — купцами, банкирами, откупщиками, аристократией, лица-
ми свободных профессий. Приток капиталов из города не поколебал гос-
подства в деревне феодальных или полуфеодальных отношений. Однако
зигзаги экономического развития оказали заметное влияние на хозяйст-
венную практику землевладельцев.
XVI век прошел под знаком роста цен и увеличения спроса на сель-
скохозяйственную продукцию на рынках Европы и Италии, что открыва-
ло заманчивые перспективы получения дополнительных доходов. В XVII
же веке преобладала тенденция к застою или падению цен, принявшему
особенно резкий характер во второй половине века, когда, например,
цены на зерно в Северной Италии упали вдвое (Storia d’Italia, 1973, 2,
pt 2, р. 1840). В менявшихся исторических условиях главным средством
увеличения или стабилизации доходов землевладельцев в большинстве
областей стал усиленный нажим на крестьянство, поскольку застопорив-
шееся развитие капиталистических отношений в стране крайне затруд-
няло или делало невозможным интенсификацию земледелия.
В XVI—XVIII вв. крестьянство по-прежнему составляло подавляю-
щую часть населения Италии. Несмотря на значительную урбанизацию,
даже в более развитой в промышленном отношении Ломбардии, 75% на-
селения в XVII в. проживало в деревне, а непосредственно в сельском
хозяйстве было занято не менее двух третей всех жителей (Sella,
1979, р. 26—27). Мелкая крестьянская собственность, достаточно распро-
страненная в конце средних веков в некоторых районах Центральной
Италии, в XVI—XVII вв. значительно сократилась. Мелкие и мельчай-
шие крестьянские парцеллы сохранились преимущественно на неудоб-
ных и малоплодородных землях в предгорьях и горных районах Север-
ной и Центральной Италии и в отдельных местностях на Юге — напри-
мер, в прибрежной полосе в Апулии (Problemi di Storia, 1981, р. 321 —
334).
Положение сельских масс определялось в целом такими фундамен-
тальными факторами, как господство земельной собственности дворянст-
ва, церкви и богатых горожан, безземелье или малоземелье массы кресть-
ян и слабая обеспеченность их прав на землю, наконец, чрезвычайное
разнообразие форм крестьянского землепользования, в частности повсе-
местное распространение различных видов мелкокрестьянской аренды.
В то же время деревня испытывала на себе воздействие сложной, зигза-
гообразной эволюции, которую претерпела в ту эпоху экономика всей
страны.
150
Глава 6. Итальянское крестьянство
В последние десятилетия XVI в. начинается натиск землевладельцев
па сельские массы. Восстановление и умножение (там, где они ранее
исчезли или сократились) феодальных привилегий (прежде всего юри-
дических и фискальных), увеличение различных видов феодальных побо-
ров, ухудшение условий крестьянского землепользования и аренды,
присвоение общинных земель и ограничение сервитутов — таковы прояв-
ления этого феодального нажима, который в XVII в. в той или иной
форме обнаруживался в большинстве областей Италии. В этот процесс
втягивались и новые землевладельцы-горожане, активно скупавшие фео-
ды и дворянские титулы. Концентрация дворянского и церковного земле-
владения сопровождалась введением новых майоратов и фидейкомиссов.
Однако феодальная реакция не была простым возвратом к прошлому;
часто она шла рука об руку с расширением рыночных связей деревни,
особенно там, где складывались благоприятные местные условия (удоб-
ные пути сообщения, близость рынков сбыта, более плодородные почвы).
Проводниками «коммерциализации» имений могли выступать не только
скупавшие землю богатые горожане, но и традиционные феодальные
собственники — как светские, так и церковные (монастыри), стремив-
шиеся мобилизовать в большем, чем прежде, объеме продукцию для про-
дажи ее на рынке. Таким образом, «вторичная феодализация» в XVI—
XVII вв. могла сопровождаться товаризацией сельскохозяйственного
производства, хотя масштабы и соотношение этих явлений были неоди-
наковы не только в отдельных частях страны, но иногда и в рамках
одной и той же области.
Каким образом эти процессы отразились на положении итальянского
крестьянства?
На Юге страны, в подвластном Испании Неаполитанском королевст-
ве, к началу нового времени аграрные отношения обладали рядом осо-
бенностей, унаследованных почти в нетронутом виде от предыдущих ве-
ков. В доминировавших на Юге латифундиях широко применялось ста-
ринное право посева и право коллективного выпаса на феодальных
доменах, подпадавших под действие общинных сервитутов. На основе
права посева многие крестьяне имели возможность возделывать участок
земли, внося твердо установленные цензы и посевные платежи натурой
пропорционально засеянной площади. Их размер определялся традиция-
ми, обычаем или коммунальным статутом (Giorgetti, 1974, р. 91—92).
Если крестьянин своевременно вносил платежи, за ним молчаливо при-
знавалось право обрабатывать земельный участок и в следующем году.
-Земли же на феодальных доменах, закрытых для сервитутов, сдавались
на условиях мелкой аренды, предусматривавшей взимание с крестьян в
разных местностях различных долей урожая. Господствовавшее в лати-
фундиях эксгепсивное зерновое хозяйство и отгонное скотоводство при
сохранении архаической системы нерегулярного чередования полей и лу-
гов обусловливали частую смену обрабатываемых крестьянами земельных
участков. Отсюда вынужденные переходы крестьян из одной части ла-
тифундии в другую и отсутствие, как правило, стабильных крестьянских
усадеб. Подавляющее большинство крестьян Южной Италии проживали
в крупных селениях и городках, нередко на значительном удалении от
полей. Огромную роль в жизни неаполитанских крестьян продолжали
играть общинные порядки, представлявшие вместе с правом посева и
коллективного выпаса «главный защитный барьер крестьянской фео-
дальной экономики» (Giorgetti, 1974, р. 93). Помимо сервитутов, крестья-
не имели возможность использовать под посев небольшие участки об-
151
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
щинной земли, внося незначительную плату в коммунальную казну. Эта
аренда возобновлялась раз в 9 лет и могла привести к закреплению
участка за земледельцем (Villari, 1961 р. 90).
Хотя к XVI в. прикрепление крестьян к земле и барщина уже ис-
чезли (Villari, 1961, р. 119; Storia d’Italia: Annali I, 1978, p. 1134_
1135), землевладельцы на Юге сохранили обширный комплекс феодаль-
ных прав и привилегий — личных, фискальных, судебных, баналитетных.
Особо следует отметить принадлежавшее сеньорам преимущественное
право продажи сельскохозяйственной продукции, произведенной их под-
данными. Эти феодальные права и привилегии еще более окрепли в ре-
зультате сеньориального наступления второй половины XVI — начала
XVII в., принявшего на Юге особенно массированную форму. В Калаб-
рии происходила опись всех титулов, прав и имуществ феодального ха-
рактера, которые в прошлом по тем или иным причинам были утрачены
или упразднены. Опись проводили королевские чиновники, направляемые
по просьбе баронов в пх феоды, с целью последующей «реинтеграции»,
т. е. восстановления утраченных феодальных прав. Эта операция распро-
странялась п на церковные владения. Одновременно центральные испан-
ские власти в целях пополнения казны прибегли к дополнительной рас-
продаже фискальных п судебных прав, чем воспользовались новые зем-
левладельцы — горожане, которые значительно пополнили ряды баронов
в результате приобретения выморочных феодов. В итоге постепенно
сглаживались различия между старыми крупными сеньориями и новы-
ми, более скромными по размеру владениями с точки зрения оснащен-
ности их феодальными привилегиями и юрисдикцией (Galasso, 1967,
р. 278 s.). Добиваясь увеличения доходов, старые и новые землевладель-
цы применяли самые разнообразные средства давления на крестьян. При-
нудительный пересмотр коммунальных статутов открывал перед сеньора-
ми возможность шире вмешиваться в дела сельского мира, включая
финансовые. Многие бароны заставляли коммуны предоставлять им зай-
мы или выплачивать крупные денежные суммы на основании того, что
некоторые восстановленные платежи официально получили обратную
силу действия. Это вызывало увеличение коммунальных налогов и за-
долженности сельских общин. Помимо воскрешения отмерших прав, ба-
роны стали взимать с крестьян и новые поборы. Участились случаи
возврата сеньорам земель, которые в прошлом были утрачены их семья-
ми и перешли к общине. В результате в последней трети XVI и первые
десятилетия XVII в. резко выросло число судебных споров между
феодалами и коммунами. Когда в начале XIX в. наполеоновские власти
отменили в Неаполе феодальные порядки, обнаружилось, что более 90%
всех накопившихся к тому времени судебных тяжб между сеньорами и
общинами восходят именно к рубежу XVI—XVII вв. (Galasso, 1967,
р. 377).
Динамика доходов от феодальных прав (личных, судебных, фискаль-
ных и баналитетных) примерно в 30 барониях Калабрии на протяжении
XVI в. свидетельствует о том, что рост только этих платежей в боль-
шинстве случаев не только компенсировал падение стоимости денег,
но и перекрывал его (Galasso, 1967, р. 287—290). Доля поступлений от
реализации этих феодальных прав в общем объеме доходов землевладель-
цев была, конечно, в разных местностях неодинаковой. Максимума она
достигала в Южной Кампании — 80% всех доходов баронов, в провинции
Терра-ди-Отранто — 30—40%, причем во многих феодах в середине
XVII в. такие поступления еще более увеличились (Problemi di Storia,
152
Глава 6. Итальянское крестьянство
1981, р. 185; Visceglia, 1980, р. 44). Только в XVIII в. удельный вес
поземельной ренты здесь, как и в ряде других районов Юга, стал резко
возрастать.
Часть сеньоров увеличивала поборы с крестьян с целью получения
дополнительной продукции для продажи на рынке. Особенно это каса-
лось тех имений, которыми завладели богатые и предприимчивые горо-
жане — откупщики, банкиры, купцы (в первую очередь генуэзские, от-
теснившие в XVI в. купцов из Венеции и Флоренции). Товаризация
затронула прежде всего те феоды в Апулии, Калабрии и Абруццах, ко-
торые находились в поле притяжения Неаполя. Его население увеличи-
лось со 100 тыс. человек в начале XVI в. до 300 тыс. человек в середи-
не XVII в., что сделало его крупнейшим городом Италии (Канделоро,
1958, 1, с. 68; 1971, 5, с. 56). Быстрое расширение емкости неаполитан-
ского рынка являлось одним из стимулов, побуждавших землевладельцев
мобилизовать в большем количестве пшеницу, оливки, скот, сыр для
продажи в столице; кроме того, эти продукты поставлялись для нужд
армии, а оливковое масло вывозилось за границу. Неаполитанские кре-
стьяне стали испытывать на себе отрицательные последствия втягивания
сеньорий в рыночные отношения: в годы сокращения спроса на сельско-
хозяйственную продукцию бароны, чьи доходы зависели теперь от коле-
баний рыночных цен, усиливали нажим на сельские массы, превращая
задолженность отдельных крестьян и общин в постоянные платежи
(Lepre, 1973, р. 33, 39).
Приспособление сеньории к рынку выражалось, в частности, в том,
что менялись методы ведения господского хозяйства: осуществлялся пе-
реход к более широкому использованию наемного труда. Такие очаги
торгового земледелия существовали уже в XVI — начале XVII в. в Ка-
лабрип и Апулии. В латифундиях часть господского домена отводилась
под крупные фермы — массерии, на которых многие десятки наемных
работников (постоянных и поденщиков) были заняты выращиванием
скота и производством хлеба для Неаполя. На их оплату приходилось
30—40%, а в некоторых случаях около 70% всех хозяйственных расхо-
дов (Galasso, 1967, р. 132, 137—138; Lepre, 1973, р. 177—178, 184, 187—
188; Problemi di Storia, р. 49—68).
С тягой землевладельцев к получению в большем объеме товарной
продукции было связано и распространение на Юге в XVI—XVII вв.
краткосрочных арендных договоров. Наличие обширных необработанных
и залежных земель в латифундиях и господство зерновых культур опре-
делили распространение здесь различных форм мелкокрестьянской арен-
ды с преобладанием натуральных платежей: нескольких видов издольно-
го колоната, обеспечивавшего хозяину получение доли урожая, пропор-
циональной его участию в расходах на инвентарь и семена,— аффикта
и терратико - с твердо установленным размером платежа зерном.
В условиях возрастания роли товарно-денежных отношений эти формы
аренды позволяли сеньорам при минимальных затратах получать относи-
тельно высокие ренты в натуре даже с менее плодородных земель в глу-
бинных районах; в случае же благоприятной конъюнктуры на зерновом
рынке удавалось таким путем осуществлять экстенсивное расширение
посевных площадей, взваливая на крестьян большую часть связанных с
этим трудностей и риска (Giorgetti, 1974, р. 88—89).
Подобная система эксплуатации мелких крестьянских хозяйств с
применением издольного колоната и терратико возобладала в XVI —
XVII вв. в Сицилии. Энергично используя ростовщические методы кре-
153
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
дитования, обеспечивавшие полное экономическое закабаление крестьян,,
сицилийские бароны сумели на протяжении веков поддерживать высокий
уровень товарности своих имений, сосредоточивая в своих руках порой
до 20—30% всего производимого в них зерна, которое они сбывали на
рынке (Verga, 1980, р. 121). Товарную продукцию производили также
фермы-габеллы, во многом аналогичные неаполитанским массериям. Та-
ким образом, положение Сицилии как крупного экспортера пшеницы в
XVI—XVII вв. определялось не ростом продуктивности хозяйства, а ис-
ключительно усиленной эксплуатацией крестьян и сокращением внутрен-
него потребления (Канделоро, 1958, 1, с. 190—191). Земельная рента в
Сицилии с 20-х годов XVI в. до 20-х годов XVII в. выросла в 9—10 раз,
тогда как цены на сельскохозяйственные продукты поднялись за это
время в 5—6 раз (Malanima, 1982, р. 99).
В XVII в. в Неаполе наблюдаются случаи превращения краткосроч-
ного издольного колоната в наследственный. Это явление, возможно,
было порождено кризисными тенденциями на зерновом и винном рынко
и большой убылью населения — следствием эпидемии чумы в середине
века, что подталкивало баронов к сдаче в постоянный колонат земель,
которые иначе остались бы заброшенными. При этом складывался обы-
чай признания за крестьянином наследственных владельческих прав на
землю, включая права на весь доход от улучшений в хозяйстве, если на
протяжении 30—40 (а в некоторых случаях и 20) лет после истечения
срока издольного договора он (или его наследник) продолжал регулярно
вносить натуральные платежи. Такого крестьянина можно было согнать
с земли только в том случае, если в течение трех лет подряд он не
обрабатывал участка (Villari, 1961, р. 147—148; Giorgetti, 1974, р. 93—
94, 96; Problemi di Storia, 1981, р. 223). Следовательно, в рамках лати-
фундии в зависимости от менявшихся условий могли действовать такие
противоположные тенденции, как обезземеливание крестьян в одних райо-
нах и постепенный рост мелкого крестьянского землевладения, близкого
по своим условиям к эмфитевзису,— в других.
В Центральной и Северной Италии —в Тоскане, Умбрии, Марке,
Эмилии, Ломбардии, Венето п Пьемонте — доминировали полуфеодаль-
ные отношения, в то же время в некоторых местностях развивалось ка-
питалистическое хозяйство. Переходная природа аграрного строя в этих
областях была обусловлена преобладавшей здесь мелкокрестьянской
арендой разных видов, среди которых первенствовала испольщина на по-
дере (медзадрия).
Испольщик обычно вел хозяйство семейного типа в небольшом про-
изводственном комплексе — подере — площадью от 10 до 30 га, с устой-
чивой конфигурацией полей, различными угодьями, с домом и построй-
ками, которые вместе с землей предоставлял ему хозяин. Поликультура
и возможность сочетать земледелие и скотоводство определяли в целом
относительную самообеспеченность такого хозяйства. С феодально-зави-
симым крестьянином испольщика сближала обязанность делать даровые
подношения в натуре землевладельцу; а порой бесплатно выполнять для
него различные отработки (рыть и очищать канавы и колодцы, нести
извозную повинность). Землевладелец мог использовать труд членов
крестьянской семьи и даже навязывать испольщику свою волю при его
вступлении в брак. В то же время испольщик являлся уже формально
свободным человеком и в этом качестве заключал временное хозяйствен-
ное соглашение (договор), четко устанавливавшее обязанности обеих
сторон, причем используемый живой и мертвый инвентарь теперь только
154
Глава 6. Итальянское крестьянство
частично принадлежал крестьянину, а другая его часть предоставлялась
землевладельцем. Такие условия сближали испольщика с работником, по-
лучающим вознаграждение за свой труд. С другой стороны, доход зем-
левладельца состоял уже не целиком из ренты феодального характера,
а отчасти из прибыли (принимавшей чаще всего форму ростовщического
процента) на капитал, который вкладывался им в постройки и инвен-
тарь, частично используемый в хозяйстве половника.
При бесконечном разнообразии испольных договоров (в связи с осо-
бенностями почв, водного режима, близостью или удаленностью рын-
ка) 1 выделялись два чаще встречавшихся типа. Во внутренней части
Тосканы, в Умбрии и Марке, в холмистых районах Пьемонта, Ломбардии
и Венето практиковалась классическая испольщина, предусматривавшая
раздел пополам урожая всех или большинства культур. Доля сторон в
расходах на рабочий скот, инвентарь и семена могла колебаться в зави-
симости от местных условий, однако существовала устойчивая тенденция
делить эти расходы поровну между сторонами. Землевладелец при этом
непосредственно контролировал хозяйственную деятельность крестьяни-
на и его семьи. Феодальные повинности испольщиков варьировали в
разных местностях. Например, помимо обычных отработок и даровых
прпношений господину (100 яиц, три пары кур, две связки сена, ранний
виноград, горчица), пьемонтский испольщик обязан был вносить церков-
ную десятину (целиком или большую ее часть), разнообразные личные и
косвенные платежи (дорожные и мостовые пошлины, налог на дым, ба-
налитетные сборы), а также оплачивать постой солдат. С середины
XVII в. многие из этих платежей были возложены на ранее свободных
от них арендаторов церковных земель (Pugliese, Due Secoli..., 1908,
р. 154).
В Эмилии, Романье, на равнинах Ломбардии, Пьемонта и отчасти
Венето, в районах с более плодородными почвами, применялась исполь-
щина иного типа: при соблюдении основного принципа раздела урожая
пополам крестьянам приходилось целиком содержать за свой счет скот
и предоставлять все семена (или большую их часть). Испольный договор
устанавливал и большие размеры феодальных платежей. Так, например,
договор 1541 г. (район Болоньи) обязывал испольщика отдавать ежегод-
но хозяину 200 яиц, восемь пар кур, четырех каплунов, двух поросят,
два круга сыра, четыре холста, совершать для него шесть неоплачивае-
мых поездок в Болонью, а также исполнять отработочные повинности
(Giorgetti, 1974, р. 42). Таким образом, в тех местностях, где условия
ведения хозяйства были лучше средних (например, более крупные раз-
меры подере, большее количество скота у крестьянина), испольный до-
говор подобного типа позволял хозяину присваивать дополнительный
прибавочный продукт, который появлялся в хозяйстве крестьян и ути-
лизация которого самим испольщиком могла бы открыть перед ним пер-
спективу укрепления его хозяйственной самостоятельности (Giorgetti,
1974, р. 47).
Распространение испольщины болонского типа было также следстви-
ем стремления землевладельцев увеличить свои доходы без соответствую-
1 «Договоры между землевладельцами и колоном содержат тысячу различий в
зависимости от качества земли, степени изворотливости крестьянина и землевла-
дельца, обычаев и производимых продуктов. Один и тот же крестьянин заключает
разные договоры с разными хозяевами на одной и той же земле» —так описывал
эту сторону аграрных отношений уже в начале XIX в. агроном и землевладелец из
области Марке (Butera, 1981, р. 241).
155
I Крестьянство западной, Юго-Западной и Северной Европы
щих вложений в испольное хозяйство, т. е. исключительно за счет уве-
личения эксплуатации крестьян. В XVI—XVII вв. эта тенденция про-
явилась в Северной и Центральной Италии в форме все большей дета-
лизации в аграрных договорах обязанностей крестьян и их утяжеления:
увеличивались даровые приношения господину и объем отработок на него-
(Malanima, 1982, р. 99). Например, в контадо Флоренции во второй по-
ловине XVI в. возрастают размеры и виды «добровольных приношений»
и неоплаченных обязательных «дополнительных работ», не входивших
ранее в условия испольных договоров (Котельникова, 1985, с. 111, 115).
В провинциях Модены и Феррары испольщина окончательно вытеснила
в XVI в. крестьян-терзоланов, ранее отдававших хозяину лишь треть
урожая. Теперь от крестьян требовали, чтобы они сами обзаводились
всем рабочим скотом или арендовали его у господина, тогда как в
XVI в. последний покрывал половину этих издержек. Крестьяне уже не
получали бесплатно половину семян, а вынуждены были также покупать
или брать взаймы эту половину у хозяина. Сокращалась, следовательно,
доля участия хозяина в издержках производства. Договор предписывал
испольщику выполнять в большем объеме полевые и садовые работы и
более прочно прикреплял его к земле (Вернадская, 1959, с. 191 — 194).
Педантичнейшим образом оговаривался порядок всех сельскохозяйствен-
ных работ, набор культур и количество посевного материала. Такая
жесткая регламентация обусловпла застой производства и сохранение
моденской испольщины в окостеневшем виде вплоть до XIX в. (Gattini,
1978, р. 864, 868). В то же время некоторые повинности феодального
характера (приношения хозяевам на праздники, личная служба, обра-
ботка дополнительных участков) в моденской испольщине, возможно,
вследствие ее более позднего распространения не выявились столь отчет-
ливо, как в Тоскане и Пьемонте. Зато феодальные порядки прочно за-
крепились в горных районах Модены: здесь крестьяне несли барщину и
многочисленные сеньориальные повинности (Вернадская, 1959, с. 196).
Испольная система обеспечивала крестьянским семьям занятость в
течение всего года и относительно стабильные условия существования,
однако лишь на уровне скудного прожиточного минимума, а порой и
ниже его. Это влекло за собой почти поголовную задолженность кресть-
ян, вынужденных принимать диктуемые им условия испольных договоров
и редко дотягивавших до нового урожая, не обратившись к хозяину за
помощью или ссудой, которые предоставлялись на ростовщических ус-
ловиях. Только при особенно благоприятной ситуации испольщик мог де-
лать небольшие накопления, позволявшие ему улучшить свое хозяйст-
венное положение и даже приобрести землю (Giorgetti, 1974, р. 41—
42). С хронической задолженностью крестьян было отчасти связано и то
обстоятельство, что испольные договоры, заключавшиеся обычно на один-
три года, реже на шесть лет, по желанию хозяев могли быть продлены
иногда на целые поколения2. Конечно, при этом сказывалось желание
землевладельцев удержать наиболее старательных, надежных работни-
ков. В ю же время накапливавшаяся задолженность, с которой исполь-
щик не мог сразу расплатиться, не лишившись своего состояния, привя-
зывала крестьянина к земле и позволяла требовать от него выполнения
дополнительных работ в счет долга. В таком случае продление исполь-
2 На^ монастырских землях во флорентийском контадо отдельные крестьянские
семьи обрабатывали участки в течение многих десятилетий, а то и более столе-
тия—до 160 лет (Pallanti, 1978, р. 846—847; Luzzati Gregori, 1978, р. 891—892).
156
Глава 6. Итальянское крестьянство
ного договора отвечало интересам хозяина, так как обеспечивало ему ра-
бочую силу по минимальной стоимости. Крайнее ухудшение экономиче-
ского положения крестьян, до которого их доводила такая задолженность,
вынуждало часть из них бросать землю по собственной воле (Luzzati
Gregori, 1978, р. 892).
В имениях, принадлежавших правителям Тосканы герцогам Медичи,
а также на монастырских землях в рассматриваемый период практико-
валось и либеллярное держание. В XVI в. в связи с повышенным спро-
сом на землю к нему прибегали для привлечения дополнительной рабо-
чей силы с целью колонизации необработанных земель. Первоначально
бессрочные, лпбеллярные договоры стали затем заключаться на «три-
четыре жизни», а по истечении этого срока могли продлеваться на такой
же период (McArdle, 1978, р. 72, 172; Pult Quaglia, 1976, р. 152). Таким
образом, либеллярный договор в отличие от испольного приближался по
своим условиям к наследственной крестьянской аренде; кроме того, ли-
беллярий, вносивший фиксированные платежи, был в хозяйственном от-
ношении более независимым от землевладельца и более тесно связан с
рынком, чем испольщик.
Длительная экономическая депрессия в Тоскане, продолжавшаяся со
второй половины XVII в. по 30-е годы XVIII в., отрицательно сказалась
и на этом слое крестьян, чье положение было относительно благоприятно.
Несмотря на падение цен на сельскохозяйственные продукты и значи-
тельное сокращение сбора зерновых (на 13% в 1695—1729 гг. по сравне-
нию со средним уровнем второй половины XVII в.), крестьянам-либел-
ляриям по-прежнему приходилось вносить натуральные платежи в раз-
мере, установленном еще в XVI в. Вследствие этого быстро возрастала их
задолженность, происходило крушение многих крестьянских хозяйств и
концентрация земли в руках сельской буржуазии (McArdle, 1978, р. 81,
103—104, 126). Этот процесс затронул и мелкую крестьянскую собствен-
ность: в 11 селениях флорентийского контадо число мелких крестьян-
землевладельцев сократилось почти наполовину — с 236 человек в
XVI в. до 131 человека в 70-х годах XVIII в. (подсчет произведен по:
Conti, 1965, 1, pt 2, р. 31—230).
Наряду с испольщиной и издольным колонатом значительное распро-
странение в Ломбардии, Эмилии, Венето и в районе Лукки получил аф-
фикт с твердо установленной платой в натуре (хотя нередко практико-
вались также денежные и смешанные платежи). При аффикте, часто
базировавшемся на участии всей семьи арендатора в производстве, конт-
роль за хозяйственной деятельностью крестьянина, который был обязан
обзавестись целиком за свой счет всем скотом и инвентарем, был огра-
ниченным. Такую возможность для проявления инициативы крестьянин
получал, в частности, в тех местностях, где еще не вполне сложились
устойчивые производственные единицы, подобные подере, и где требо-
вались значительные усовершенствования в хозяйстве (расчистка земли,
посадки, ирригация, строительство). С помощью аффикта (как и с по-
мощью либеллярного договора) землевладельцы добивались осуществле-
ния таких улучшений без всяких расходов, исключительно за счет до-
полнительного труда крестьян, которые обычно были вынуждены делать
все улучшения бесплатно или за незначительную компенсацию. Жизнен-
ные условия основной массы мелких крестьян-аффиктариев мало чем от-
личались от положения испольщиков, однако значительная хозяйственная
свобода позволяла наиболее оборотистым из них превращаться в мелких
предпринимателей. Именно из среды таких разбогатевших аффиктарпев
157
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
в районах искусственно орошаемых земель в Миланской провинции (осо-
бенно вокруг г. Лоди) стали выделяться арендаторы капиталистического
типа, которые вели интенсивное хозяйство, основанное преимущественно
на наемном труде и производившее продукцию для рынка; рента при
этом выплачивалась — частично или целиком — деньгами. Подобные аф-
фикты появились, в частности, в крупных монастырских владениях
(Cafagna, 1960, р. 396; Chittolini, 1978, р. 829, 835). Помимо Ломбардии,
в XVI в. такого рода аренда уже нередко встречалась в Венето, а также
вокруг городов в Эмилии и Тоскане (Giorgetti, 1974, р. 60—62, 67—71).
Процесс «вторичной феодализации» наиболее выпукло проявился в
Северной Италии, в Пьемонте и Ломбардии. В Пьемонте эдикт 1617 г.
провозгласил отмену сеньориального порядка, но еще ранее, в XVI в.,
а затем на протяжении XVII в., многие десятки сельских коммун за-
ключили соглашение с сеньорами об отмене за выкуп или замене еже-
годными денежными платежами (цензами) различных феодальных прав:
баналитетов, преимущественного права охоты и рыбной ловли, выпаса
на домениальных землях и регулирования стока воды, посевных сборов,
судебных привилегий, права издания коммунальных статутов, права
«первой ночи» и др. Однако спустя некоторое время многие сеньоры
стали произвольно восстанавливать старые феодальные права при со-
хранении платежей, ранее введенных в виде компенсации за их отмену
(Davico, 1981, р. 56—58). В результате многим землевладельцам удава-
лось в конечном счете использовать отмену сеньориального порядка для
обременения крестьян новыми платежами. В Северной Италии крестьяне
были особенно сильно обременены личными и поземельными повинностя-
ми и всецело подчинены феодальной юрисдикции в Савойе, а также в
герцогствах Монферат и Мантуя.
В XVI—XVII вв., в период испанского господства в Ломбардии, вла-
сти в фискальных целях широко практиковали (как и в Неаполе) от-
чуждение феодальных прав (юрисдикции, прав на взимание налогов,
баналитеты). В результате к началу XVIII в. число сельских коммун,
находившихся в феодальном подчинении, достигло здесь 1600 (Sella,
1979, р. 151). По мнению ряда итальянских историков, переход коммун
в сеньориальное управление автоматически взваливал на крестьян до-
полнительное бремя — поэтому-то коммуны и стремились избежать по-
добной инфеодации даже ценой большого выкупа. Однако Д. Селла обна-
ружил, что против передачи коммун в сеньориальное управление в
XVII в. почти во всех изученных им случаях выступали местные бога-
тые землевладельцы-недворяне, опасавшиеся ущемления своих интере-
сов в случае подчинения коммуны сеньору. Основная же масса кресть-
ян — деревенская беднота — относилась к этому либо безразлично, либо
даже сочувственно, так как надеялась на защиту сеньора от притесне-
ний солдатни во время бесконечных войн. К тому же выкуп оборачивал-
ся для большинства крестьян новыми налогами и вынужденной прода-
жей общинных земель (Sella, 1979, р. 150—165). Таким образом, вопрос
о характере воздействия инфеодации коммуны в XVI—XVII вв. на поло-
жение ломбардского крестьянства нуждается в дальнейшем изучении.
К рубежу нового времени итальянские крестьяне в своей массе об-
ладали преимущественно мелким скотом и скудным инвентарем. Многие
сельские жители в Центральной и Северной Италии даже не имели соб-
ственного жилища, а арендовали его вместе с земельным участком. Ра-
зорение крестьян, вызванное тем дополнительным бременем, которое
взваливали на них землевладельцы в XVI—XVII вв., а также быстрым
158
Глава 6. Итальянское крестьянство
ростом налогообложения, выражалось в этот период в том, что «множест-
во земледельцев теряло часть инвентаря» (Giorgetti, 1974, р. 281). Сте-
пень прогрессировавшего отделения непосредственных производителей
от средств производства была неодинаковой в отдельных областях стра-
ны. В целом преобладала неполная, частичная экспроприация — уже хотя
бы потому, что испольные и другие арендные договоры предписывали
крестьянам иметь ту или иную часть инвентаря, прежде всего скота.
Поэтому крестьяне были заинтересованы в обзаведении скотом на лю-
бых, даже самых тяжелых, условиях, иначе они вообще не могли арен-
довать землю (Giorgetti, 1974, р. 157—158). Сама хроническая задолжен-
Падуанская крестьянка.
Рисунок из падуанской рукописи первой половины XVII в.
ность крестьян использовалась хозяевами для более прочного подчине-
ния себе земледельцев. В то же время, хотя краткосрочные ссуды
предоставлялись хозяевами на ростовщических условиях, крестьяне не
платили процентов по накоплявшимся долгам и последние приобретали
характер своеобразного долгосрочного кредита, полный расчет по кото-
рому (практически целиком в натуре) производился только при оконча-
тельном расторжении испольного договора (Cattini, 1978, р. 875—876).
Следовательно, испольщина и другие формы краткосрочной аренды, во
многом продвинувшие экспроприацию крестьян, одновременно и ограни-
чивали ее. Мелкокрестьянская аренда благодаря разнообразию ее типов
позволяла землевладельцам гибко приспосабливаться к местным услови-
ям и надежно обеспечивала их дешевой рабочей силой и сельскохозяйст-
венной продукцией в обстановке возраставшего влияния рыночных отно-
159
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
шений. Нередки были случаи, когда в одном и том же обширном владе-
нии (например, на монастырских землях) применялось несколько типов
крестьянской аренды, которые сменяли друг друга или даже сосущест-
вовали — в зависимости от экономических потребностей хозяина и изме-
нения конкретной ситуации (Morassi, 1978, р. 1019, Basini, 1978, р. 987:
Bonelli Connena, 1978, р. 911—914). Выгодность для землевладельцев
аренды, позволявшей им неограниченно распоряжаться землей, опреде-
лила постепенное вытеснение такой предпочтительной для крестьян фор-
мы землепользования, как эмфитевзис, который сохранялся преимущест-
венно в отсталых местностях (Giorgetti, 1974, р. 100—101).
Одновременно в Италии в XVI—XVII вв. выделяются районы, где
отделение крестьян от средств производства получило более законченные
формы по сравнению с характерной в целом для страны скрытой «пол-
зучей» экспроприацией. В Римской Кампанье в связи с неуклонным вы-
теснением посевов зерновых пастбищами крупные арендаторы-скотоводы
доводили крестьян-субарендаторов до полного разорения с помощью дра-
коновских процентов на предоставляемые им ссуды либо попросту сго-
няли их с земли и частично превращали в наемных работников (Са-
rocci, 1959—1960, р. 17—21). Распространение отгонного скотоводства за
счет пашни в Тосканской Маремме, на плоскогорьях Апулии, в части
сицилийских и сардинских латифундий, вызывало здесь пауперизацию
крестьян и обезлюдение деревни. Во второй половине XVI в. условия из-
дольных договоров в провинции Феррара ухудшились настолько, что это
вызвало утрату крестьянами средств производства. Более широкое ис-
пользование наемного труда в господских имениях отмечено в тот же
период в моденской деревне (Malanima, 1982, р. 100; Вернадская, 1959,
с. 194—195). Однако, хотя применение наемного труда в сельском хо-
зяйстве приобрело в некоторых районах устойчивый характер (особенно
в Сицилии и неаполитанских провинциях, где в 1574 и 1638 гг. отмече-
ны первые аграрные забастовки поденщиков с требованием повышения
оплаты; см.: Lepre, 1980, р. 30), все же в целом в стране он играл в
XVI—XVII вв. второстепенную роль, (Sereni, 1961, р. 282), оставаясь
чаще всего средством получения крестьянином приработка к его основ-
ному доходу.
2. Крестьянство в XVIII в.
В XVIII в., особенно во второй его половине, наметился подъем италь-
янской экономики, затронувший и сельское хозяйство. Он стимулировал-
ся постоянно возраставшим спросом на продукты питания и сырье как
в самой Италии (ее население увеличилось с 13,4 млн. человек в 1700 г.
до 18,1 млн. человек в 1800 г.; см.: Storia d’Italia, 1973, 5, pt 1,
Р- 497), так и на европейских рынках. Расширение обрабатываемых пло-
щадей путем освоения пустошей, сведения лесов и осушения заболочен-
ных земель стало во многих районах страны главным средством увели-
чения сельскохозяйственной продукции. Вместе с тем на Севере, в Па-
данской долине, улучшалась агрикультура в результате введения
прогрессивных севооборотов, плодосмена и искусственных лугов, выте-
снявших пар, а также благодаря более широкому применению орошения.
Италия упрочила свое положение главного европейского экспортера шел-
ка-сырца и шелковой пряжп, увеличивала вывоз риса, в значительном
размере экспортировала пшеницу и оливковое масло. Сдвиги в производ-
стве были тесно связаны с внедрением в деревню капиталистических от-
160
Глава 6. Итальянское крестьянство
ношений. Итальянское крестьянство во все большей мере стало испыты-
вать на себе двойную эксплуатацию — крупных землевладельцев (дворян
и церкви) и усиливавшейся земельной буржуазии.
Стойкое повышение цен на сельскохозяйственную продукцию и уве-
личение спроса на землю в связи с демографическим ростом подталки-
вали землевладельцев к новой коррекции условий арендных договоров
всех видов: в ущерб крестьянам менялись нормы распределения урожая,
вводились дополнительные работы на пашне, увеличивались плата за
пользование лугами и постройками, росли размеры даровых приношений
и отработок феодального характера и налогообложения крестьян.
Этот новый нажим на сельские массы особенно ощущался в Пьемон-
те. В XVII в. крестьянские поземельные платежи оставались здесь при-
мерно на одном уровне, так как состояние деревни, тяжко страдавшей
от частых войн, неурожаев и эпидемий, не позволяло существенно уве-
личить норму эксплуатации. Подъем производства в XVIII в. создал для
этого почву. В провинции Верчелли испольщиков заставляли теперь от-
давать господину в виде «даров» в 1,5 раза больше яиц, кур, каплунов
и совершать для него 14 неоплачиваемых перевозок вместо шести. Кро-
ме того, была введена барщина: крестьянин должен был отработать 4 дня
с упряжкой волов на господской земле (Pugliese. Due secoli..., 1908,
р. 154). В провинции Альба плата испольщиков за арендуемые у земле-
владельца пастбища выросла за период с конца XVII в. до 20—30-х
годов XVIII в. в 2—3 раза, а в некоторых селениях даже более чем в
6 раз (Woolf, 1963, р. 75—76). По сравнению с XVI в. ухудшились так-
же условия издольщины: с начала XVIII в. колон стал отдавать господи-
ну половину урожая пшеницы и ржи (вместо одной трети или двух пя-
тых), две пятых зерновых низших сортов (вместо трети) и две трети
урожая риса вместо четверти (Pugliese. Due secoli..., 1908, р. 154—
155). В Сардинии в течение XVIII в. разворачивалось феодальное на-
ступление на сельские массы, по своему размаху и методам близкое к
аналогичному явлению в Неаполе в XVI—XVII вв. (Бондарчук, 1980,
с. 52-53).
Чтобы вынудить крестьян улучшить обработку земли (в частности,
увеличить число прополок и рыхлений), землевладельцы в Тоскане и
Ломбардии сокращали площадь подере, превращая один хозяйственный
комплекс в два или три; достигавшееся таким образом уменьшение пло-
щади обрабатываемой земли (и, следовательно, объема продукции) на
каждого члена крестьянской семьи заставляло испольщиков прилагать
дополнительный труд для повышения урожайности и обеспечения про-
житочного минимума. При переходе к таким более мелким подере хозяе-
ва до предела сужали хозяйственную инициативу испольщика в отношении
выбора культур и методов земледелия и навязывали ему больший объем
бесплатных отработок (Giorgetti, 1974, р. 299—300, 304). В Венето тен-
денция к установлению полного контроля господина над крестьянским
хозяйством с целью выжимания из него большего дохода выразилась в
некоторых местностях в замене испольщины и эмфитевзиса особой сме-
шанной формой аффикта, также целиком подчинявшего хозяйство кре-
стьянина интересам господина. Эта форма аренды предусматривала со-
средоточение всего скота в руках хозяев, более широкое культивирование
шелковицы, бонификацию заболоченных земель. Связь крестьян с рынком
допускалась только при посредничестве хозяина; стоимость любой покуп-
ки (будь то куртка, пара чулок или кольцо) заносилась в специальные
счетные книги. Свою долю оливок крестьянин был обязан продать в име-
6 История крестьянства в Европе, т. 3 161
1. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
иии по назначенной хозяином цене (Morassi, 1978, р. 1016 s.). В Сици-
лии во второй половине XVIII в. сеньориальный гнет достиг таких раз-
меров, что разорявшиеся крестьяне бросали деревни и переселялись в
пригороды крупных городов. Внутренние части острова превращались в
пастбища (Storia d’Italia, 1973, 5,’ pt 1, р. 356).
Важнейшим фактором аграрного развития Италии в XVIII в. стало
повсеместное внедрение в сельское хозяйство крупной посреднической
аренды. Само по себе это явление было не ново — в Ломбардии, Рим-
ской Кампанье. Апулии, Калабрии и Сицилии оно возникло уже в XVI в.
(и даже в XV в.) (Galasso, 1967, р. 247; Visceglia, 1980, р. 48).
В XVIII в. крупная аренда распространяется на те области, где она ра-
нее либо вовсе не встречалась, либо была крайне редка (например, Пье-
монт, Венето, Тоскана), и применение ее приобретает широкие масштабы
как более удобный способ получения денежной ренты землевладельцем.
Съемщик земли (разбогатевший крестьянин, господский управляющий,
зерноторговец, ростовщик) сдавал арендованную землю в субаренду. Не
меняя характера производственных отношений и формы договоров, такой
арендатор ради увеличения собственного дохода обременял крестьян-суб-
арендаторов дополнительными отработками и платежами. В Пьемонте
арендаторы резко повышали плату за пользование лугами (ссылаясь при
этом на рост укосов) и увеличивали феодальные платежи (Catalano,
1960, р. 452, 464, 469, 472); в Тоскане они перекладывали работы, свя-
занные с бонификацией, новыми посадками и другими усовершенствова-
ниями, осуществление которых возлагали на них арендные договоры, на
испольщиков, принуждая их отрабатывать в счет погашения долгов
(Giorgetti, 1974, р. 384). Но самое главное — во второй половине
XVIII в. наметилась тенденция к эволюции посреднической аренды в ка-
питалистическом направлении. Габеллоти в Сицилии, массари в Апулии,
фаччендиери в Тосканской Маремме, «деревенские купцы» в Римской
Кампанье, крупные аффиктарии на Севере наряду с субарендой стали
чаще использовать собственный инвентарь и наемных рабочих для возде-
лывания части или всей арендуемой земли.
Отчетливо выраженный капиталистический характер приобрела арен-
да в Ломбардии и Пьемонте, особенно на орошаемых землях. Здесь по-
мере интенсификации и специализации производства, в частности в свя-
зи с быстрым расширением посадок риса и травосеяния, возникла объ-
ективная необходимость в радикальной перестройке хозяйства, т. е. в
ликвидации полунатуральной испольщины и издольного колоната семей-
ного типа с характерными для них поликулътурой и высоким уровнем
трудовых затрат на единицу площади. Возраставший в этих районах
уровень производительности труда и предложения рабочей силы делал
предпочтительным использование наемного труда (Giorgetti, 1974,
Р- 317—319). Испольщина и другие виды мелкой крестьянской аренды
Оказывались невыгодными для многих землевладельцев и их агентов,
поэтому в договоры на Крупную аренду стали включать специальный
пункт, предоставлявший съемщику право упразднять испольную систе-
му. Ее ликвидация приняла особенно значительные масштабы в Пьемон-
те и Ломбардии; то же явление наблюдалось (хотя и в меньшей мере)
в других областях, включая Тоскану. В Пьемонте вытеснение исполь-
щины и издольного колоната шло в последние десятилетия века форси-
рованными темпами и вылилось в ряде провинций в широкую экспро-
приацию крестьян, которая по своим социальным последствиям может
быть сопоставлена с огораживаниями в Англии. Наряду с арендаторами
162
Глава 6. Итальянское крестьянство
хозяйства, основанные на наемном труде, заводили и некоторые земле-
владельцы. Замена испольщиков наемными рабочими имела место,
в частности, в крупных церковных владениях в Тоскане (Bonelli Соппе-
na, 1978, р. 911—914),
Глубокое разрушительное воздействие на крестьянское хозяйство
оказало развернувшееся в XVIII в. по всей Италии наступление на об-
щинные порядки, которые, как одна из причин малопродуктивного и под-
час хаотичного использования земли, вызывали множество нападок по-
борников интенсификации сельскохозяйственного производства. При
этом обычно игнорировался тот факт, что общинные права являлись для
массы крестьян средством, позволявшим им поддерживать, хотя и шат-
кое, хозяйственное равновесие.
Общинные угодья в Северной и Центральной Италии сохранялись в
значительных размерах в горных и в меньшей мере холмистых районах.
В Ломбардии площадь общинных земель в горных селениях достигала
70% всей полезной площади, в районе холмов — 10—11, на равнине
же —0,3% (Pugliese. La Lombardia..., 1908, р. 68). В Пьемонте она
составляла 13% всей территории (Prato, 1908, р. 187), в Венето — около
20% всех облагаемых налогом земель (Berengo, 1963, р. 130). Особенно
обширными были общинные земли на юге страны и в Сардинии. Эти
преимущественно малоплодородные и неудобные для обработки простран-
ства позволяли даже беднейшим безземельным крестьянам содержать
мелкий скот (овец, коз, свиней) и получать мясо, шерсть, молоко; в ле-
сах деревенские жители собирали каштаны, запасались топливом и тесом
для различных хозяйственных надобностей. Доходы от сдававшихся в
аренду общинных земель шли на уплату коммунальных долгов и нало-
гов. В неаполитанской и тосканской деревнях крестьяне цепко держались
за старинное право выпаса, сбора колосьев и топлива на феодальном
домене.
Ценность общинного уклада для основной массы крестьянства возра-
стала по мере того, как ухудшение условий краткосрочной аренды и
учащавшиеся случаи вытеснения ее наемным трудом вызывали оскуде-
ние крестьянских хозяйств. Поэтому принявшие в XVIII в. широкий раз-
мах расхищение общинных имуществ и ломка сервитутов превратили
проблему общинных земель в одну из самых болезненных проблем италь-
янской деревни.
Высокий спрос на землю и сельскохозяйственную продукцию под-
талкивал крупных землевладельцев, членов коммунальной администра-
ции, буржуазных арендаторов, зажиточных крестьян, юристов к захвату
•общинных земель. Присвоенные земли отводились под посевы зерновых.
В Пьемонте влиятельные сеньоры, действуя через коммунальные советы,
добивались изъятия общинных пастбищ из крестьянского пользования,
препятствовали осуществлению королевского указа, разрешавшего ча-
стичную продажу общинных земель для погашения задолженности ком-
мун, и с помощью различных махинаций за бесценок или вовсе бесплат-
но прибирали к рукам эти земли. Подобные злоупотребления достигли
таких размеров, что вызвали жалобы провинциальных интендантов (Ca-
talano, 1960, р. 447-448, 479).
В Савойе, Ломбардии и Тоскане обострение проблемы общинных
земель в немалой степени явилось следствием тех реформ, которые про-
водились властями с целью консолидации абсолютистских режимов и их
приспособления к новой социально-экономической ситуации. Хотя в Са-
войе прикрепление крестьян к земле было официально отменено еще в
163
6*
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
60-х годах XVI в., их феодальная зависимость сохранялась. В XVIII в.
феодальные отношения все более приходили в противоречие с ускорив-
шейся буржуазной эволюцией аграрного строя Пьемонта. В 1771 г. указ
сардинского короля объявил об отмене в Савойе «феодального порядка».
Реформа предусматривала выкуп крестьянами поземельных повинностей
в размере 12-кратной суммы годовых платежей. Выкуп должен был осу-
ществляться коллективно всей общиной. К 1792 г. савойские крестьяне
внесли около 8 млн. лир и им предстояло уплатить еще от 3 до 4 млн.
(Nicolas, 1971, р. 516—520). Выкупная операция потребовала от многих
крестьян крайней мобилизации денежных средств: чтобы вносить в ком-
мунальную казну взносы на выкупные платежи, им приходилось прода-
вать часть имущества и скота. Стесненным положением крестьян вос-
пользовалась тянувшаяся к земле местная буржуазия и деревенские
богачи. Сельским коммунам для выплаты процентов по займам и скоп-
лявшимся долгам приходилось под сильным нажимом буржуазии (особен-
но нотариусов и стряпчих, принимавших самое деятельное участие в про-
ведении реформы) широко распродавать общинные земли, на пользовании
которыми зиждилось хозяйство маломощных крестьян.
В Ломбардии введенная в 1760 г. новая система налогообложения уси-
лила тягу буржуазии к незаконному присвоению необрабатываемых
общинных земель, поскольку они не были внесены в кадастр и потому
не облагались налогами. В возникавших на этой почве в деревне конф-
ликтах власти поддерживали богачей. В начале 70-х годов по приказу из
Вены началась распродажа с торгов общинных земель крупными уча-
стками, чем также воспользовались буржуазные элементы. Протесты кре-
стьян остались без внимания (Catalano, 1954, р. 28—29, 36—38).
В ряде районов Тосканы общинный уклад продолжал играть важней-
шую роль в повседневной жизни крестьян. Помимо того что беднейшие
слои деревни широко пользовались правом общинного выпаса, часть об-
щинных земель в десятках коммун сдавалась крестьянам в форме либел-
лярного владения сроком на три-шесть поколений, постоянного аффикта
или в аренду на период от 1 года до 5 лет при условии внесения не-
больших ежегодных платежей в натуре или деньгами. В случае дли-
тельной аренды коммуна или община раз в 29 лет могли требовать осо-
бого взноса в знак подтверждения их собственности на арендуемую зем-
лю. После сбора урожая арендуемые участки также открывались для
общинного выпаса (Tocchini, 1961, р. 229). В 70—80-х годах этим общин-
ным порядкам, а вместе с ними и шатким хозяйственным устоям низ-
ших слоев сельского населения был нанесен удар в результате предпри-
нятой правительством герцога Петра-Леопольда реформы с целью созда-
ния слоя мелких землевладельцев. Реформе сопутствовала ликвидация
обязательного общинного выпаса в ряде провинций, причем освобожден-
ные от сервитутов земли разрешалось огораживать; вводилась также сво-
бода севооборотов (Sereni, 1961, р. 243). Разделу на участки и затем
продаже или сдаче на либеллярном праве подлежали среди прочих и
общинные земли. Первоначально установленные условия этой операции
(выплата годового ценза в размере 3% стоимости земли и единовремен-
ного взноса, равного годовому цензу) оказались непосильными для
крестьян, тем более что при оценке общинных земель их стоимость явно
завышалась. Хотя позже под нажимом крестьян условия либелляризации
были облегчены, деревенские бедняки (включая поденщиков), получив-
шие земельные участки, но не имевшие необходимых средств для их
обработки и выкупа, были вынуждены отказываться от земли, которая
164
Глава 6 Итальянское крестьянство
переходила в руки зажиточных крестьян или горожан (Tocchini, 1961,
р. 239-240).
В Неаполе под совместным напором баронов, сельской буржуазии
и тех, кого на Юге называли «благородными» (юристы, чиновники, лица
свободных профессий), также ускорилось разрушение общинного уклада.
Бароны все чаще запрещали крестьянам пользоваться правом коллектив-
ного выпаса на господских доменах. К концу века захваты общинных
угодий приобрели такой размах, что обвинения крестьянами имущих в со-
вершении «великих узурпаций» становятся обычным явлением. Именно
присвоение общинных земель определило лицо мелкой и средней неапо-
литанской провинциальной буржуазии как по преимуществу земельной.
Разложение общинных порядков и усилившееся дробление крестьян-
ских парцелл вели к углублению кризиса крестьянских хозяйств и даль-
нейшему обнищанию сельских масс. В результате социального расслое-
ния на Юге появились селения, в которых сотни дворов (т. е. большин-
ство хозяйств) полностью лишились рабочего скота и работа по найму
превратилась в главный источник средств существования их владель-
цев. В середине 40-х годов XVIII в. в селении Троссано (в Базиликате)
на 333 крестьянских двора (77,2% всех хозяйств) приходилось 84 лоша-
ди, 5 голов крупного рогатого скота и 768 мелкого, тогда как 101 хо-
зяйство (22,8% дворов) обладало 105 лошадьми (55,8%), 328 головами
крупного скота (98,5%) и 1399 головами мелкого (50,6%). Облагаемый
налогами доход у этой группы крестьян на 87% состоял из доходов от
хозяйства и лишь на 13% — от оплаты их труда по найму; у основной
же массы крестьян подавляющая часть дохода (от 53,4 до 67%) имела
своим источником труд по найму (подсчет произведен по: Ambrico, 1964,
р. 56, 59). В селении Бриенца на 567 дворов (87,7% всех хозяйств)
приходилось менее половины находившейся в пользовании у крестьян
земли (в среднем 1,6 га на двор) и 18 голов крупного скота. Более по-
ловины земли, 97% крупного скота и около 27% овец принадлежало
80 хозяйствам (12,3% всех крестьянских дворов) (подсчет произведен
по: Villari, 1961, р. 78).
В подобном положении полукрестьян-полурабочих оказались массы
сельских жителей, которые не могли уже существовать без работы по
найму; различное соотношение в их бюджете платы за труд и средств,
полученных от скудеющего хозяйства, отражало разнообразие градаций
на пути эволюции крестьянина в паупера и сельского рабочего. Выраже-
нием такой эволюции, подготовлявшей замену мелкой крестьянской арен-
ды господским хозяйством, основанным на наемном труде, было возник-
новение переходных хозяйственных форм, которые, сохраняя некоторые
атрибуты краткосрочной аренды, сводили земледельца к положению на-
емного рабочего. Примером может служить боария «за плату», появив-
шаяся в Пьемонте, Ломбардии, Эмилии и Неаполе. Как и крестьянин-
арендатор, боаро с семьей получал от господина ферму с жилищем сро-
ком на год или 8 месяцев; однако боаро не имел никакого инвентаря,
его хозяйственная свобода сводилась к нулю; размер оплаты (в деньгах
и натуре) устанавливался сразу и более не определялся той или иной
долей урожая; рудиментом «соучастия», характерного для издольщины,
было право боаро на треть урожая с маленького поля, которое отводи-
лось ему под злаки низшего сорта или кукурузу (Pugliese. Due secoli...,
1908, р. 424—425; Giorgetti, 1974, р. 321 — 324). Таким образом, боария
означала практически полное отделение непосредственного производите-
ля от средств производства.
165
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
В XVIII в. расширявшаяся экспроприация крестьянства и применение
наемного труда ускорили формирование сельскохозяйственного пролета-
риата и выделение тех его основных групп, которые существуют и по-
ныне. Положение постоянных рабочих (salariati fissi), специализировав-
шихся на уходе за скотом, особенно молочным, было наиболее благопри-
ятным и с точки зрения условий найма приближалось к положению
боаро; генетическая связь этой формы наемного труда с издольщиной
(выражавшаяся, в частности, в преобладании натуральной оплаты) про-
слеживалась также достаточно четко. В районах с преимущественно зер-
новой культурой шире использовали постоянных рабочих иной категории
(manoVali fissi, obligati), чья оплата приближалась к сдельной, причем
денежная ее часть перевешивала натуральную вплоть до полного вытес-
нения последней. Именно эти работники могут считаться батраками.
Другую основную группу сельского пролетариата составляли поден-
щики, или временные, сезонные рабочие (braccianti, giornalieri, lavora-
tori a giornata, awentizi, pigionali). Обычно их нанимали на время уборки
урожая, редко на 6—8 месяцев. В XVIII в. в ряде областей Италии воз-
ник слой поденщиков, для которых наемный труд в период летней стра-
ды стал главным источником существования. Их оплата (в Пьемонте и
Ломбардии целиком денежная, в Тоскане — чаще всего смешанная;
см.: Turi, 1969, р. 82) обусловливалась в определенной мере уровнем
рыночных цен. Она могла превышать (именно в денежном выражении)
средний месячный заработок низшей категории постоянных рабочих, од-
нако ее далеко не хватало на то, чтобы прожить от лета до лета, по-
•скольку цены на продовольствие резко поднимались зимой и весной.
В зимние месяцы поденщики, представлявшие собой подлинный сельский
пролетариат, обращались к домашнему промыслу или иным побочным за-
нятиям; чаще, однако, им приходилось нищенствовать и бродяжничать.
К концу XVIII в. наемный труд все более применяется не только в
зонах с более развитыми капиталистическими отношениями в сельском
хозяйстве (Ломбардия и Пьемонт), но практически во всех основных об-
ластях страны. Увеличивалась численность поденщиков в Тоскане, где в
некоторых местностях они составляли уже четверть сельского населения
(Dal Рапе. 1944, р. 202; Mirri, 1955, р. 221); в отсталой Сардинии в
'60-х годах насчитывалось 12 тыс. «мотыжников», обрабатывавших по
найму земли горожан (Madau Diaz, 1971, р. 53—54); слой батраков и
поденщиков сложился в Апулии, Базиликате и Калабрии — в связи как
с перерастанием посреднической аренды в капиталистическую, так и с
распространением экстенсивного зернового хозяйства в латифундиях
(Woolf, 1979, р. 51). Возраставшая пауперизация и пролетаризация сель-
ского населения приводили к тому, что все большее количество деревен-
ских жителей вынуждено было покупать продовольствие, прежде всего
хлеб, как основной продукт питания3. Именно эти обстоятельства —
в сочетании с постоянным ростом рыночных цен и экспорта зерновых —
превратили во второй половине XVIII в. продовольственную (хлебную)
проблему в острейшую для деревенских и городских масс. Более тесная
Зависимость от продовольственного рынка вызывала дальнейшее обнища-
ние крестьян и наемных рабочих. Причина этого явления заключалась в
том, что по мере удорожания хлеба и других продуктов 4 реальный за-
3 «Многие тысячи людей, ранее не покупавших продовольствие, теперь вынуж-
Де^2) Аелать ®то>>’— писал в 1792 Г. современник, живший в Тоскане (Turi, 1969,
4 В Пьемонте, в провинции Верчелли, к началу 90-х годов цены по сравнению
166
Глава 6. Итальянское Крестьянство
работок постоянных сельских рабочих сокращался, так как денежная,
часть их оплаты оставалась неизменной до конца 90-х годов (когда рост
цен принял головокружительный характер), а рост оплаты поденщиков
явно отставал от роста цен (Pugliese. Due secoli..., 1908, р. 250). Введе-
ние свободной торговли зерном в Ломбардии и Тоскане, подняв здес^
цены до уровня европейских рынков, также отрицательно сказалось на.
положении беднейших слоев деревни и города.
3. Орудия труда и агрикультура
В XVI—XVII вв. в крестьянском хозяйстве преобладали традиционные
орудия труда — мотыга, лопата, заступ, грабли, серп, коса. Мотыга и
лопата полностью господствовали в районах виноградарства, шелковод-
Италъянские крестьяне, обрабатывающие поле. Рисунок XVIII в.
ства, садоводства и огородных культур. При пахоте применялись в за-
висимости от характера почв деревянные плуги различных типов (ко-
лесные и бесколесные) с отдельными железными деталями (например,,
ножами). В своем большинстве плуги были несовершенными, плохо рых-
лившими землю. Важным новшеством XVIII в. стало внедрение настоя-
щего лемеха — либо цельнометаллического, либо обитого железом. Бо-
роны были деревянные, с металлическими зубьями. В Пьемонте даже в
начале XIX в. повозки крестьян имели деревянные оси (Valsecchi,.
1967, р. 775). Наиболее распространенными тягловыми животными яв-
лялись волы, однако нередко использовались и упряжные коровы. Ло-
шади применялись главным образом на молотьбе, притом в богатых хо-
с первой половиной века выросли: на пшеницу и рожь более чем в 1,5 раза, на ку-
курузу— более чем в 2 раза, на рис — на 80% (Pugliese. Due secoli..., 1908, р. 275).
В Тоскане цены на хлеб за последнюю треть века более чем удвоились (Turi, 1969^.
р. 41).
167
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
зяйствах. Большое разнообразие почв при слабом применении удобрений
влекло за собой значительные различия в уровне урожайности даже в
рамках ограниченных районов. Так, в сельской округе Веропы, в плодо-
родной Паданской долине, в начале XIX в. сборы пшеницы колебались
от сам-8—10 до сам-2—3; на поливных землях в районе Брешии мак-
симальный урожай кукурузы составлял сам-50, минимальный — сам-25
(Butera, 1981, р. 89, 215).
Важнейшим нововведением в сельском хозяйстве Италии в начальный
период нового времени было внедрение кукурузы. Хотя ее посевы появи-
лись в Венето и Неаполе уже в XVI—XVII вв., лишь в XVIII в. куку-
руза проникла в другие области, причем вторая половина века стала
временем «триумфального марша» этой культуры по Италии (De Madda-
lena, 1964, р. 377—378). Это было связано с ростом хлебной торговли
и усложнявшейся хлебной проблемой. Иногда, например в Эмилии, ини-
циаторами введения кукурузы были сами крестьяне, страдавшие от не-
доедания и нищеты; в других случаях в расширении посевов кукурузы
проявляй заинтересованность землевладельцы и аграрная буржуазия, по-
скольку в Италии в отличие от других европейских стран кукуруза ста-
ла предназначаться главным образом для питания людей, а не на корм
скоту (Cattini, 1978, р. 868). Включение кукурузы в рацион питания
крестьян позволяло хозяевам получать в виде различных платежей в
большем количестве пшеницу, сбыт которой являлся для них важнейшим
источником дохода. Превращение кукурузы в главный продукт питания
крестьян оборачивалось в ряде областей усилением эксплуатации сель-
ских масс, ухудшением их питания и широким распространением пел-
лагры. Этим объясняется сопротивление, которое распространение кукуру-
зы встречало у части крестьянства (Sereni, 1961, р. 181).
4. Социальная борьба в итальянской деревне
(XVI-XVIII вв.)
Социальная борьба в деревне в XVI—XVII вв. приобрела наибольший
размах и остроту в Южной Италии вследствие того, что наступление
феодальных сил оказалось здесь особенно мощным. Сопротивление кре-
стьян нажиму сеньоров проявлялось в различных формах. XVI век отме-
чен многочисленными случаями насильственных расправ с ненавистными
баронами и их слугами.
В 1512—1515 гг. в ряде селений в Калабрии, Абруццах и Базиликате
вспыхнули бунты, сопровождавшиеся убийством сеньоров. Для усмирения
крестьян неаполитанскому правительству пришлось в течение трех лет
посылать в мятежные селения крупные военные силы (Galasso, 1970,
р. 181-184).
Убийства сеньоров участились в последнюю четверть XVI в., по мере
того как усиливался феодальный гнет. Особенно возросло социальное на-
пряжение в деревне в 1585—1592 гг., когда вследствие тяжелого аграр-
ного кризиса и ряда неурожаев многие крестьяне оказались в бедствен-
ном положении. Именно в эти годы приобрел огромный размах
«сельский бандитизм» — специфический вид социального протеста. Раз-
бойниками становились крестьяне, доведенные до отчаяния нищетой и
самоуправством баронов. Стихийные бунты крестьян и «сельский банди-
тизм» имели в своей основе одинаковую почву — засилье баронов, толкав-
шее к восстановлению насильственным путем попранной справедливости.
Поэтому крестьянские бунты той эпохи и деревенский бандитизм — явле-
168
Глава 6. Италъя’нскьъ Крестьянство
ния во многом тождественные, трудно отделимые друг от друга (Galas-
so, 1970, р. 49, 186). Разбойники опустошали хозяйства крупных земле-
владельцев, облагали их и богатых горожан податями. Крестьяне в своей
массе сочувствовали разбойникам и порой участвовали вместе с ними в
грабежах и убийствах баронов. Численность разбойников в Неаполе и
папских владениях достигала в ту пору нескольких десятков тысяч.
В 1585—1592 гг. по Югу прокатились две волны «сельского бандитизма».
В 1585—1586 гг. несколько групп разбойников в Абруццах образовали
отряд, насчитывавший около тысячи человек во главе с Марко Шарройг
который сумел придать отряду некоторые черты военной организации.
Стремясь заручиться поддержкой крестьян, Шарра распределял зерно и
деньги среди сельской бедноты и принуждал продавцов к снижению ры-
ночных цеп (Villari, 1967, р. 67—69). В захваченных селениях Шарра
создавал новые судебные органы, заменявшие баронские суды. С конца
80-х годов Шарра начал вступать в столкновения с правительственными
войсками. Чтобы затруднить его действия, испанские власти стали вы-
селять крестьян из одиночных дворов и мелких деревень в более круп-
ные селения. Всего по приказу властей было выселено более 50 деревень.
Репрессии против родственников разбойников затрагивали массы сель-
ских жителей. Лишь в 1590—1592 гг. 4-тысячному испанскому корпусу
удалось рассеять отряд Шарры (Villari, 1967, р. 71, 84—88).
Одновременно в неаполитанской деревне развернулось движение за-
житочных крестьян — массари. Резкое сокращение внешнего спроса на
сельскохозяйственную продукцию во второй половине 80-х годов при со-
хранении прежнего уровня поземельных платежей сильно ударило по
крестьянской верхушке, создав для нее угрозу разорения. Поэтому в кон-
це 80-х годов и особенно в 1590—1591 гг. в различных провинциях Юга
массари прекратили вносить феодальную ренту и церковные десятины в
установленном размере. Эпицентром движения стала Апулия, где торго-
вый характер зернового хозяйства был более выражен. Десятки баронов,
монастырей, прелатств, церковных приходов засыпали власти жалобами
на упорный отказ массари платить десятины и цензы и требовали заста-
вить их возобновить платежи в положенном объеме (Villari, 1967, р. 61—
65). Карательные меры, принятые против разбойников, стали распрост-
раняться на все проявления протеста в деревне, что и позволило быстро
пресечь эту попытку верхушки крестьян добиться снижения поземельной
ренты.
В первой половине XVII в. натиск баронов достиг своего апогея, вы-
лившись в подлинную феодальную реакцию. В то же время участие Ис-
пании в Тридцатилетней войне привело к усилению фискального гнета в;
ее неаполитанских владениях. Именно поэтому в 30—40-х годах XVII в.
антифеодальная борьба в деревне приобрела новый размах. Резкое ухуд-
шение финансового положения заставило коммуны активизировать соп-
ротивление настойчивым попыткам баронов еще более урезать их само-
стоятельность и навязать расширение феодальных прав и привилегий.
В таких условиях многие коммуны стали добиваться любой ценой пере-
хода в королевский домен, под непосредственное управление монарха,
видя в этом средство оградить себя от феодального закабаления. Это
требование приобрело большую популярность и временно объединило
крестьян и буржуазные элементы (Villari, 1967, р. 222).
Обострявшийся конфликт между коммунами и баронами стал одной
из главных причин мощного взрыва антифеодальной борьбы на Юге в
середине XVII в. Широкое крестьянское движение явилось важнейшим
169
I. Крестьянство Западной Юго-Западной и Северной Европы
компонентом народного восстания в 1647—1648 гг. в Неаполитанском ко-
ролевстве.
Известия о восстании Мазаньелло в Неаполе подняли крестьян
в десятках селении в Кампании, Базиликате, Апулии, Абруццах, Калаб-
рии. Это движение носило отчетливый антифеодальный характер, будучи
направлено против экономических, юридических и административных
привилегий баронов. Отвергая их власть, восставшие во многих селениях
провозглашали здравицы в честь короля и выражали желание подчинять-
ся непосредственно ему.
В этом плане восстание 1647—1648 гг. явилось продолжением той
борьбы, которую коммуны вели десятилетиями против власти феодаль-
ных баронов. Весьма распространенным требованием крестьян был воз-
врат захваченных баронами общинных угодий, лесов и пастбищ. В неко-
торых областях восставшие прекращали вносить баронам поземельные
платежи (Villari, 1967, р. 134—136). Под угрозой расправы сельские ком-
муны принуждали сеньоров подписывать обязательства о возврате узур-
пированных коммунальных земель, восстановлении общинных прав на
пастбища и другие произвольно огороженные угодья и облегчении повин-
ностей, которые, по мнению крестьян, были увеличены сеньорами в на-
футйение обычая. Лишь немногие из этих обязательств были выполнены:
после окончания восстания большинство уступок (касавшихся прежде все-
го общинных сервитутов) было объявлено баронами недействительными,
как вырванные у них под угрозой насилия (Winspear, 1811, р. 67; not.
р. 123—125). Одновременно крестьяне сопротивлялись введению государ-
ством новых налогов, что, впрочем, не означало выступления против ко-
ролевской власти,— напротив, крестьяне верили, что именно король пре-
сечет налоговые злоупотребления баронов и министров и восстановит
справедливость (Galasso, 1967, р. 219—220). Однако в отличие от
Неаполя и некоторых других городов антифискальные требования в
потоке антифеодальной борьбы в деревне играли скорее подчиненную
роль.
Спорадические выступления крестьян, убивавших или изгонявших ба-
ронов, приобрели к осени 1647 г. характер широкого восстания, охватив-
шего целые провинции. Отличительной особенностью этого восстания
явились совместные действия сельских и городских низов, к которым
примыкали средние слои горожан. Их объединяла общая борьба против
засилья баронов и фискального гнета. Крестьяне неоднократно оказывали
поддержку городам, сражавшимся с испанскими войсками и баронами.
Так, уже в первые дни восстания в Неаполе в июле 1647 г. крестьяне
окрестных селений, вооружившись мотыгами, лопатами, серпами и ножа-
ми, пришли в столицу на помощь горожанам. В августе в связи с во-
зобновлением столкновений с испанцами крестьяне, прервав полевые ра-
боты, снова включились в борьбу горожан (Histoire des revolutions, р. 19,
64). Крестьяне составляли основу крупных отрядов (численностью в 4—
6 тыс. человек), которые во главе с народными вожаками Ипполито
Настеной, Паоло ди Наполи и Доменико Колессой (Папоне) неоднократ-
но одерживали верх в схватках с дворянским ополчением и при под-
'держке горожан Изгоняли баронов из их опорных пунктов в Кампании
и Базиликате.
Таким образом, в Неаполе в 1647—1648 гг. произошло крупнейшее
крестьянское восстание, какое только знала Италия в переходный период
от средпйх'веков к новому времени.
170
Глава 6. Итальянское крестьянство
После восстания 1647—1648 гг. в Италии до 90-х годов XVIIJ в. не
было крупных крестьянских выступлений, рднако вся повседневная
жизнь крестьян была пронизана непрекращавшейся активной или пас-
сивной борьбой в защиту своих интересов, постоянно ущемлявшихся
старыми и новыми землевладельцами. В ходе бесчисленных социальных
микроконфликтов сопротивление крестьян выражалось в петициях, адре-
сованных вышестоящим властям и самому монарху, олицетворявшему в
представлении крестьянских масс высшую справедливость; в упорных,
затяжных тяжбах, которые сельские коммуны вели с сеньорами, выражая
тем самым свою решимость не смиряться с произволом господ; во вспыш-
ках стихийных насильственных действий, в которых прорывалось долго
накапливавшееся возмущение, заставлявшее крестьян ввязываться в
яростные схватки со слугами или челядью господ, разрушать их пост-
ройки и инвентарь, портить посевы и посадки. По-прежнему широко был
распространен «сельский бандитизм».
В XVIII в. особенно значительный размах приобрела борьба кре-
стьянства за сохранение общинных земель и сервитутов. В Неаполе кре-
стьяне явочным путем занимали захваченные феодалами общинные yrq-
дья, с тем чтобы подтвердить принадлежность этих земель сельскому
миру п не допустить их окончательного присвоения баронами. Такими
же активными действиями сельская беднота отстаивала право коллектив-
ного выпаса и сбора топлива на феодальных доменах в связи с участив-
шимися попытками феодалов ликвидировать режим открытых полей
(Villari, 1961, р. 146—147). В Пьемонте противодействие крестьян пося-
гательствам на общинные порядки приводило к бунтам, усмирение ко-
торых требовало вмешательства провинциальных властей (Quazza, 1957,
II, р. 326—327). Перед лицом проводившейся во второй половине века
некоторыми абсолютистскими государствами политики раздела общинных
земель позиция подавляющего большинства крестьян сводилась к со-
хранению любой ценой общинных отношений. Сельская беднота реши-
тельно противилась такому разделу, опасаясь для себя — не без осно-
ваний — его пагубных последствий. В Тоскане бурные протесты сельских
масс против продажи общинных земель с торгов переросли в движение
за полный отказ от раздела общинных угодий и их либеллярцзации,.
поскольку ее условия представлялись крестьянам слишком тяжелыми в
сравнении с почти бесплатным использованием общинных земель. Когда-
деревенских жителей стали Принуждать к заключению либеллярных до-
говоров, это лишь усилило их сопротивление. Крестьяне заявляли, что-
раздел общинных угодий, лишив их самого необходимого, заставит по-
кинуть насиженные места. Такие настроения нашли выражение на об-
щей сходке в селении Чинкуе-Валле, где из НО владельцев дворов.
98 высказалось против раздела и за сохранение сервитутов (Tocchini,.
1961, р. 242-248).
Недовольство охватило и крестьян-либелляриев в имениях, принадле-
жавших тосканским Габсбургам. Переход управления этими имениями
в 40-х годах XVIII в. в руки компании откупщиков негативно сказался
на положении крестьян: новая администрация стала строго взыскивать
с них накопившиеся долги, лишенные своих традиционных льгот либел-
лярии вынуждены были отныне платить поземельный и подушный нало-
ги. Такой нажим на земледельцев в сочетании с рядом неурожайных,
лет привел к разорению многих хозяйств. Протест крестьян-либелляриев
отразился в коллективных петициях, которые в 70-х годах стали чаще
171
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
направляться монарху — великому герцогу Тосканскому. Их составители
просили об уменьшении рентных платежей и их отсрочке в связи с не-
урожаями, об отмене подушного и подоходного налогов и коллективной
ответственности за долги отдельных семей, о замене натуральных пла-
тежей денежными. В 1781 г. великий герцог Петр-Леопольд отменил все
долги либелляриев (McArdle, 1978, р. 202—205) — возможно, не без
воздействия этих петиций.
В Ломбардии в 60—80-х годах проблема общинных земель стала при-
чиной острых конфликтов в тех селениях, где их распродажа и незакон-
ные захваты создали угрозу полного подрыва крестьянских хозяйств.
Поскольку петиции с просьбой сохранить общинные порядки не давали
результата, крестьяне пытались приостановить раздел путем давления
на коммунальные советы. Выборы советов и их заседания сопровожда-
лись беспорядками и стычками, вынуждавшими буржуазных землевла-
дельцев, против которых по преимуществу было направлено возмущение
крестьян, обращаться с жалобами в Милан. В 1763 г. власти издали спе-
циальный эдикт, грозивший тюрьмой и другими наказаниями тем, кто в
коммунальных советах «возбуждал распри», чинил беспорядки и оскорб-
лял депутатов. Когда же власти, несмотря на противодействие сельских
масс, санкционировали распродажу общинных земель с аукциона, кре-
стьяне стали вмешиваться в торги, добиваясь продажи земли мелкими
участками, с тем, однако, чтобы оставить приобретенную землю необра-
ботанной и пользоваться ею сообща (Catalano, 1954, р. 30—32, 39—40).
Одновременно крестьяне, пренебрегая фактом совершившихся продаж',
продолжали использовать перешедшую в частное владение и огорожен-
ную землю как общинную. Новые землевладельцы, не зная, как защитить
свое имущество, жаловались властям на «праздную голытьбу» (poverag-
lia oziosa), которая почти у них на глазах «безнаказанно опустошает
поля», присваивает траву, топливо и различные плоды (Catalano, 1954,
р. 52).
Столь же отрицательным было отношение неаполитанских крестьян
к операции по разделу общинных земель и передаче их в частное вла-
дение, предпринятой в 1792 г. правительством Неаполя, очевидно, в ка-
честве превентивной меры против возможного влияния на деревню
Французской революции. Крестьяне отклоняли предложение о разделе,
безусловно предпочитая сохранение общинных порядков, позволявших им
практически бесплатно использовать под пашню арендуемые у коммуны
участки в сочетании с сервитутами. Крестьяне отдавали себе отчет, что
в случае раздела общинных земель они, не имея необходимых средств
и инвентаря для освоения полученного участка, очень скоро утратят его
и превратятся, как они писали в петиции, в «замученных колонов»
(Villari, 1961, р. 94—95).
Борьба, развернувшаяся вокруг общинных земель, показала, что на-
ряду с извечным антагонизмом между крестьянством и сеньорами в
итальянской деревне в XVIII в. вызревал новый конфликт — между кре-
стьянами и формирующейся земельной буржуазией, который к концу
века приобрел не меньшую остроту, чем первый. Деревенская буржуазия
уже нередко предстает перед крестьянами как воплощение наибольшего
зла, ибо именно от нее, жадно тянувшейся к общинным землям (так
как доступ к феодальным доменам блокировался фидейкомиссами и майо-
ратами) и являвшейся главным проводником капиталистических отно-
шений в сельском хозяйстве, исходила подчас наибольшая угроза суще-
1твованию крестьян как мелких хозяев.
172
Г лава 6. Итальянское крестьянство
Усиливавшееся разложение феодальных и полуфеодальных отноше-
ний обусловило нагнетание социальной напряженности в итальянской
деревне в последние десятилетия XVIII в. Быстрый рост пауперизации
сельского населения, увеличение числа нищих и бродяг были причиной
многочисленных грабежей и актов разбоя. Сельский бандитизм принял в
Пьемонте такие размеры, что для борьбы с ним королевской власти при-
шлось использовать с середины 80-х годов регулярные войска (Бондар-
чук, 1980, с. 113—114). Учащались спорадические вспышки крестьянских
волнений, вызванных самыми различными причинами. О начавшемся в
деревне брожении свидетельствовало и изменение тона некоторых кре-
стьянских петиций: наряду с просьбами и уверениями в преданности мо-
нарху в них начинают звучать неприкрытые угрозы господам. Например,
крестьяне одного из селений Пьемонта, имея в виду дворян и духовен-
ство, писали: «Мы, бедняки, должны платить за них и работать, выво-
рачивая себе шею. Пришло время, чтобы эти парики были причесаны
нашими руками» (Bianchi, 1877, р. 510—511). Это брожение в деревне
предвещало бурные выступления крестьянских масс в 90-х годах XVIII в.
5. Социальные преобразования
в итальянской деревне
в период французского господства
(1796-1814 гг.)
1796—1814 годы стали периодом антифеодальных преобразований в
итальянской деревне, осуществленных «сверху», под контролем француз-
ских властей. В континентальной части страны были упразднены право
феодальной юстиции и баналитеты, церковная десятина и некоторые
другие привилегии сеньоров. Личные повинности крестьян отменялись
безвозмездно. В Северной и Центральной Италии ликвидировались остат-
ки феодальных платежей, связанных с поземельными отношениями. На
Юге же, в неаполитанской деревне, где феодальные отношения преобла-
дали, «реальные» повинности крестьян (цензы, каноны, десятины и дру-
гие платежи) превращались в обычную арендную плату и крестьянам
предоставлялась возможность выкупа этих рент.
Дворянство сохранило основные массивы своей земли, так как дво-
рянская собственность на землю была объявлена буржуазной собствен-
ностью, гарантированной законом. Ликвидация майоратов, фидейкомис-
сов, права «мертвой руки», а также широкая распродажа земель церк-
ви и монастырей практически не поколебали доминирующих позиций
крупного землевладения и не привели к расширению мелкой крестьян-
ской собственности. Основной массой отчужденных земель завладели
буржуазия (городская и сельская) и новая наполеоновская знать (воен-
ная и чиновничья верхушка). Деревенским массам не удалось восполь-
зоваться результатами антифеодальных преобразований и в том случае,
когда в намерение законодателей входило предоставление земли кресть-
янам, как это было в Неаполе. Здесь закон 1806 г. об отмене феодаль-
ных порядков предусматривал раздел между баронами и коммунами тех
доменов, на которые распространялись общинные сервитуты, и последую-
щую передачу крестьянам в полную собственность отошедших таким об-
разом к коммунам домениальных земель путем их распределения по
жребию. Хотя в соответствии с этим законом бароны лишились извест-
ной части своей недвижимости, в ходе начавшейся операции по отчуж-
173
L. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
дению доменов и их разделу коммунальной администрации и сельской
буржуазии удавалось путем различных махинаций присваивать себе зна-
чительную часть подлежавшей разделу земли. С другой стороны, очень
многие крестьяне из числа тех, кто получил участки, из-за отсутствия
необходимых средств и инвентаря оказались не*в состоянии освоить эти.,
как правило, малоплодородные земли и вынуждены были либо отказы-
ваться от своих наделов, либо продавать их под видом сдачи в аренду.
Лишь в небольших районах Юга появились новые островки мелкой кре-
стьянской собственности.
Крестьянство Италии в своей массе по-прежнему было лишено земли,
что обусловило сохранение господства различных форм мелкокрестьян-
ской аренды, в которую вплетались элементы полуфеодальной эксплуа-
тации. Еще более активное, чем в XVIII в., внедрение буржуазии в де-
ревню, выражавшееся, в частности, в широчайшем присвоении общин-
ных земель, явилось причиной глубокой отчужденности крестьянских
масс от буржуазной демократии в XIX в. и их пассивного, а порой и
открыто враждебного отношения к буржуазно-национальному движению
эпохи Рисорджименто.
ГЛАВА 7
КРЕСТЬЯНСТВО ИСПАНИИ И ПОРТУГАЛИИ
В XVI-XVIII вв.
Особенности политического и социально-экономического развития стран
Пиренейского полуострова обусловили глубокие различия в аграрном
развитии отдельных областей. В Испании эти различия сложились еще
до объединения Кастилии с Арагоном и Каталонией в 1479 г. и продол-
жали сохраняться в XVI—XVIII вв., несмотря на попытку абсолютиз-
ма упрочить экономические связи между отдельными районами. В на-
чале XVI в. испанское государство состояло из Кастильского королев-
ства и Арагоно-Каталонского королевства, в состав которого входила и
Валенсия. В свою очередь, по типу аграрного развития Кастильское ко-
ролевство подразделялось на три области: Север (Страна басков, Асту-
рия, Галисия), Центр (Старая и Новая Кастилия, Эстремадура), Юг
(Андалусия, Мурсия). На экономическое развитие Валенсии и Каталонии
большое влияние оказала средиземноморская торговля, а в их социально-
экономической структуре заметны черты сходства с южными областями
Франции и Италией.
1. Положение испанского крестьянства
в первой половине XVI в.
К началу XVI в. на территории Кастильского королевства крестьянство
было свободным от лично наследственной зависимости. Лишь изредка
встречались отдельные платежи, генетически связанные с этой формой
зависимости. Особенно редкими они были в Новой Кастилии, где еще в
XVI в. продолжалась внутренняя колонизация. Наиболее распространен-
ной формой крестьянского владения в Кастильском королевстве стал
«эредад» (heredad) — наследственное держание, приближавшееся к
французской цензиве. Владельцы эредад (эредеро) обладали достаточно
широкими правами по отношению к своему наделу, они могли продавать
его, закладывать и дарить. В случае продажи покупатель брал на себя
уплату сеньориальных платежей. Хотя в отдельных районах сохранялось
распространенное в период развитого феодализма крестьянское держание
«солар» (т. II, гл. 18), его владельцы тоже были фактически свободны
от лично наследственной зависимости, а само оно во многом приближа-
лось к эредад; между ними сохранялись лишь некоторые юридические
различия и иногда чисто символические дополнительные платежи. Вла-
дельцы держаний той и другой категории уплачивали феодалу фиксиро-
ванную поземельную ренту. Однако, если юридические формы крестьян-
ских держаний становились более однородными, имущественное расслое-
ние крестьянства повсеместно усиливалось.
Если Южная Каталония по типу аграрных отношений напоминала
Кастплию, то в Северной Каталонии вплоть до конца XV в. большинство
крестьян составляли ременсы, находившиеся в лпчно наследственной за-
висимости от феодалов и прикрепленные к земле. Ожесточенная борьба
крестьян с феодалами Северной Каталонии привела в 1486 г. к изданию
королем Фердинандом Католиком Гваделупской сентенции, согласно ко-
175
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
горой эта форма зависимости была отменена; крестьяне получили право
покидать надел и распоряжаться своим имуществом. Одновременно была
отменена высшая уголовная юрисдикция феодалов, перешедшая в
руки королевской власти. За денежный выкуп были отменены и шесть
«дурных обычаев», связанных с правом феодала вмешиваться в лич-
ную жизнь крестьянина.
Однако верховная собственность феодалов на землю, как и ряд их
юрисдикционных прав, сохранялась. В начале XVI в. были составлены
новые списки повинностей и разработаны новые условия держания зем-
ли. За пользование землей крестьяне уплачивали относительно невысо-
кий фиксированный ценз, взимавшийся преимущественно в натуральной
форме. Помимо этого платежа, крестьяне Северной Каталонии уплачи-
вали сеньору натуральный взнос, равный одиннадцатой части урожая
(опсепа), 10-процентный взнос при продаже держания (laudemia), бана-
литеты и т. п. Эти платежи в сумме были достаточно тяжелыми, к тому
же надо учесть, что крестьяне платили еще десятину и государственные
налоги. Неудивительно, что феодальные платежи продолжали вызывать
в XVI—XVII вв. крестьянские выступления (Vilar, 1962, II, р. 342).
В начале XVI в. верхний слой сельского населения Северной Катало-
нии составляли зажиточные крестьяне (grandes masia), которые исполь-
зовали наемный труд. На нижней ступени находились мелкие держатели
(masies rurales), к которым источники часто относят и бедняков, не имев-
ших своего хозяйства, и батраков, потерявших свой надел (Vilar, 1962,
II, р. 343). Вполне понятно, что при оформлении выкупных платежей
после 1486 г. только менее половины ременсов могли внести выкуп за
свое личное освобождение. В отдельных случаях сеньоры отказались от
выкупа, некоторые же селения были освобождены от выкупных плате-
жей по причине крайней бедности (Vilar, 1962, II, р. 342).
Дифференциации крестьянства способствовала благоприятная конъ-
юнктура, связанная с подъемом средиземноморской торговли. Повыша-
лась товарность сельского хозяйства, усиливалось проникновение торго-
вого капитала в деревню, особенно в окрестностях больших городов (La
economia..., 1979, р. 60). Углубление дифференциации крестьянства со-
провождалось обострением социальной напряженности. Действия повстан-
ческих отрядов (bandoleros), состоявших из разорившихся крестьян и
ремесленников, становятся с этого времени неотъемлемой чертой каталон-
ской действительности. В свидетельствах современников содержатся упо-
минания о том, что в начале XVI в. возобновляется строительство укреп-
ленных резиденций феодалов на манер средневековых рыцарских замков.
Систематически организуются карательные экспедиции против повстан-
ческих отрядов, проезд по дорогам был возможен только под усиленной
охраной (Vilar, 1962, II, р. 339).
Наиболее тяжелые формы феодальной зависимости сохранялись в
Арагоне. В отличие от Каталонии здесь, несмотря на ряд крестьянских
восстаний конца XV — начала XVI в., продолжали сохраняться «дурные
обычаи», дававшие сеньору неограниченные права над личностью кре-
стьянина, вплоть до права лишать крестьянина имущества, вмешиваться
в его личную жизнь и даже предавать его смерти. Сеньоры располагали
высшей судебной юрисдикцией как в гражданских, так и в уголовных
делах над христианским и мусульманским населением. Нередки были слу-
чаи отчуждения земель (XV в.) вместе с живущими на них крестьяна-
ми. Изменения в положении крестьянства произошли лишь в 30-х го-
дах XVIII в., когда было отменено «право жизни и смерти» арагонски*
176
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии
сеньоров по отношению к их зависимым людям (Альтамира-и-Кревеа,
1951, II, с. 337, 443; Asso, 1798, р. 333).
Большим своеобразием отличался аграрный строй Валенсии, значи-
тельную часть сельского населения которой составляли мориски (мав-
ры, принявшие христианство) и мараны (крещеные евреи). Сельское хо-
зяйство носило здесь интенсивный характер: на плодородных почвах при
использовании орошения получали высокие урожаи пшеницы, риса, ви-
нограда, оливок, овощей и фруктов, сахарного тростника. Еще со времен
арабского господства в Валенсии существовала широкая сеть ороситель-
ных сооружений, которые поддерживались сельским населением, в пер-
вую очередь общинами морисков, использовавшими традиционные навы-
ки выращивания этих ценных культур на мелких, но хорошо обработан-
ных и орошенных участках. После испанского завоевания на большей
части территории Валенсии возникли крупные феодальные латифундии,
принадлежавшие высшей знати — герцогам Сегобре, Гандиа, Инфантадо,
Лерма, а также духовно-рыцарским орденам. На принадлежащих им зем-
лях разводились оливковые деревья, виноградники, тутовые рощи. Ва-
ленсия была одним из главных районов шелководства. Шелк из Вален-
сии шел в мастерские Толедо и Севильи. Валенсийские крестьяне не
могли свободно покидать свои земли, они несли ряд повинностей, связан-
ных с признанием верховной собственности феодала на землю и его су-
дебной юрисдикцией. Особенностью Валенсии было то, что во многих
поселениях крестьяне были обязаны, помимо уплаты продуктовой и де-
нежной ренты, нести барщину в латифундиях и участвовать в работах
по орошению. Юридическое положение крестьян, особенно морисков,
было в Валенсии хуже, чем в других областях Испании, за исключени-
ем Арагона. Вместе с тем во внутренних областях существовали и мелкие
хозяйства крестьян — переселенцев из Кастилии (арендаторов и держате-
лей) , зависимость которых от сеньоров была слабее.
В силу особенностей исторического развития в испанской деревне
были сильны общинные институты. Общинные угодья, особенно пастби-
ща, играли важную роль в крестьянском хозяйстве. Существовала повсе-
местно система открытых полей, во многих деревнях севера, в Старой и
Новой Кастилии сохранялся обычай разрешать бедным общинникам со-
бирать колосья, оставшиеся на поле после жатвы. В литературе отмеча-
ется, что в XVI в. нередки были случаи расширения общинных выпасов
за счет покупки общинами государственных пустующих земель.
Завершение объединения страны, открытие Америки п усиление в
этой связи роли колониальной торговли вызвали значительные изменения
в экономике. До начала XVI в. главную роль в хозяйстве Кастилии иг-
рали северные и центральные районы, экономическая жизнь концентри-
ровалась вокруг оси Бильбао—Бургос—Медпна-дель-Кампо. В первые
десятилетия XVI в. экономический центр Кастильского королевства по-
степенно смещается на юг — в Андалусию, Гранаду, Мурсию. Этот
процесс был ускорен во второй половине XVI в. упадком испанской мор-
ской торговли в результате Нидерландской революции. Следствием это-
го были рост городского населения в ряде центральных районов и на
юге страны, перемещение населения из центральных и особенно север-
ных областей в южные (Ruiz Almanza, 1960, р. 31). Продолжалась коло-
низация Андалусии, Гранады и Мурсии, начавшаяся еще в XIII в., пос-
ле их отвоевания в ходе Реконкисты. Помимо переселения с севера на
юг, рост населения городов Кастилии происходит за счет окрестных де-
ревень.
177
/ Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
Увеличение городского населения, развитие колониальной и внутрен-
ней торговли вызвали повышение спроса на продукты сельского хозяйст-
ва на внутреннем рынке, что способствовало в начале XVI в. росту
товарного земледелия. В связи с этим стало меняться основное направ-
ление сельского хозяйства Кастильского королевства. Если в предшест-
вующий период главной его отраслью было перегонное овцеводство, на-
ходившееся под контролем Месты, то с начала XVI в. на первый план
выдвигается товарное земледелие.
Важнейшим итогом развития земледелия к началу XVI в. было за-
рождение специализации отдельных районов. Большинство областей Ста-
рой и Новой Кастилии в основном были заняты производством зерна.
Жнецы за работой.
Рельефы на приходской церкви в Исибе (Наварра)
Они поставляли хлеб в другие области страны, а в отдельные урожайные
годы даже вывозили за границу. Житницей средиземноморских районов
был Арагон. Зерно везли по р. Эбро в Тортосу, а оттуда в прибрежные
города Каталонии и Валенсии. В северных провинциях зерна производи-
лось мало, и они жили преимущественно на привозном хлебе. Во многих
местах здесь возделывались лен и конопля. Помимо этих продуктов, се-
вер поставлял во внутренние области древесину, овощи, рыбу. Старей-
шими центрами виноделия были Леон п Старая Кастилия (особенно
район Вальядолида и Медины-дель-Кампо). С конца XV в. здесь быстро
расширяются площади под виноградниками, и к концу XVI в. этот район
становится исключительно винодельческим. Во второй половине XVI в.
из района Медины-дель-Кампо и Торо большое количество вина вывози-
лось в Мадрид и Толедо. Вторым центром виноделия был район Анда-
лусии и Гранады. Главной зоной производства винограда здесь были
окрестности Севильи, Баэсы, У беды, Кадиса и Малаги. Здесь изготовля-
лись дорогие вина, вывозившиеся в Америку, Нидерланды, Италию, Се-
верную Африку, Англию, Германию, Польшу.
178
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии
Одновременно с возникновением специализации наблюдается повыше-
ние интенсивности сельскохозяйственного производства вокруг крупных
городов. Это относится прежде всего к Новой Кастилии, особенно к райо-
ну между Мадридом и Толедо. Здесь вплоть до последней четверти
XVI в. расширялось зерновое хозяйство, распахивались пустоши, разви-
вались интенсивные животноводство, овощеводство, садоводство. Вся
продукция от этих хозяйств шла на снабжение Мадрида и Толедо. Од-
нако местное производство не удовлетворяло спрос городов на хлеб и
вино, и продукты закупались в других районах.
Особенно благоприятная конъюнктура складывалась в винодельче-
ском хозяйстве. Вино и оливковое масло на протяжении всего XVI в.
являлись главными предметами экспорта. За первую половину XVI в.
цены на вино выросли в 7,5 раза (Carande, 1947, I, р. 83). Исследования
по Старой Кастилии указывают на значительное расширение культуры
винограда в крестьянских хозяйствах.
В северных и центральных областях главными производителями ви-
на на рынок были мелкие и средние крестьянские хозяйства, а на юге
преимущественно крупные, в которых применялся наемный труд. Так*
в окрестностях Севильи огромные массивы виноградников принадлежали
севильским купцам, участвовавшим в торговле с Новым Светом. В ок-
рестностях Кадиса почти все виноградники принадлежали крупнейшему
землевладельцу Андалусии герцогу Мединасели, виноградники занима-
ли обширные пространства и во владениях герцога Медина-Сидония.
Источники содержат много жалоб на то, что могущественные сеньоры
расширяют виноградники, распространяя их на дороги, проходы к водо-
пою, общинные пастбища. Массовый захват общинных земель в Старой
и Новой Кастилии в XVI в. был связан также с расширением площа-
дей виноградников. В винодельческом хозяйстве сильнее всего проявля-
лась тенденция к интенсификации и развитию товарного хозяйства, стал-
кивавшаяся, однако, с трудностями в связи с Нехваткой рабочей силы.
С середины XVI в. в петициях кортесов появляются требования об ус-
179
I. Kpeci ьянство Западной Юго-Западной и Северной Европы
тановлении максимума на оплату труда поденщиков, работавших на
виноградниках. Для того чтобы обеспечить виноградники рабочей силой,
в 70—80-х годах коррехидоры ряда областей просили издать законы о
привлечении к труду в сельском хозяйстве бродяг и нищих, в том числе
морисков, которые после восстания 1575 г. были насильственно пересе-
лены во внутренние области Испании на бесплодные земли и обречены
на голод и бродяжничество (Vinas у Меу, 1941, р. 216—221).
Рост цен на сельскохозяйственную продукцию способствовал обост-
рению борьбы между крестьянами и феодалами за право пользования об-
щинными выпасами. Одной из форм этой борьбы явился захват общин-
ных пастбпщ и других земель организацией кастильских феодалов —
Местой. Еще в XIII—XV вв. Места добилась у королевской власти ог-
ромных привилегий, которые позволили ей расширять свои пастбища за
счет общинных угодий, производить порубку лесов на пути следования
стад, пользоваться пастбищами, принадлежащими общинам или частным
владельцам. С начала XIV в. было запрещено распахивать земли, исполь-
зовавшиеся в качестве пастбищ в районах, где проходили стада Месты;
местным властям Места не подчинялась.
На протяжении XVI в. права и привилегии Месты неоднократно под-
тверждались и расширялись. Так, новые полномочия были предоставле-
ны ее разъездным судьям — алькальдам-энтрегадорам, которые получили
права пролагать по своему усмотрению каньяды (дороги для стад, ши-
рина которых достигала 50 и даже 100 м), определять маршруты про-
хождения, разрушать изгороди, которые сооружали крестьянские общи-
ны и отдельные землевладельцы, чтобы защитить свои поля (Klein,
1920, р. 382-389).
«Много есть хороших земель, которые не обрабатываются, а жители
отправились в Индию и в другие места, а те, кто остались, не сеют
хлеб, ибо скотоводы со своими стадами уничтожают посевы, а так как
они люди могущественные, то коррехидоры не осмеливаются требовать с
них возмещения убытков»,—сообщал королю коррехидор одной из обла-
стей Андалусии (Vinas у Меу, 1941, р. 218—219). На недостаток паст-
бищ как главную причину отсутствия скота у крестьян указывается в
отчетах многих округов Старой Кастилии. В 1573 г. кортесы жаловались
на катастрофическое сокращение поголовья скота в крестьянских хозяй-
ствах, утверждая, что за последние годы численность скота у крестьян
сократилась в 2 раза. В качестве главной причины в большинстве до-
кументов выдвигаются злоупотребления Месты (Aetas..., IV, р. 48). Та-
ким образом, расширение перегонного овцеводства происходило за счет
сокращения оседлого животноводства и в ущерб развитию земледелия.
Это было возможно потому, что в развитии этой отрасли хозяйства было
заинтересовано высшее дворянство Испании, получавшее огромные до-
ходы от продажи шерсти за границу.
В актах кортесов часто описываются случаи, когда должностные лица
Месты «врываются на земли крестьян, пролагают новые каньяды, захва-
тывают общинные пастбища, опираясь на свою вооруженную свиту». На
захваченные таким образом пастбища, пахотные земли и луга они пы-
тались распространить действие «закона о владении», который был под-
твержден Карлом V в 1552 г. На основании этого закона пастбище, арен-
дованное однажды членом Месты, закреплялось за ним в наследственное
пользование. Если же на каком-либо пастбище стада паслись в течение
сезона, а владелец не заявил протеста, то такое пастбище переходило
в пользование Месты безвозмездно (Klein, 1920, р. 303). Захваты Ме-
180
Г лава 7. Крестьянство Испании и Португалии
стой общинных пастбищ к концу XVI в. привели к упадку крестьянско-
го животноводства и вместе с тем немало способствовали упадку земле-
делия, особенно в Эстремадуре и Андалусии.
Захват общинных земель осуществлялся и в связи с расширением то-
варного земледелия и втягиванием помещичьих хозяйств в рыночные от-
ношения. Особенно бурно этот процесс происходил в середине XVI в.
в Старой и Новой Кастилии, Эстремадуре, Андалусии, где развернулась
настоящая вооруженная борьба за общинные земли.
Захват общинных земель принял такие размеры, что в 50-х годах
XVI в. было издано несколько постановлений, запрещавших разрушение
общин и отчуждение у них пастбищ на землях королевского домена,
приобретенных частными лицами.
Петиции кортесов, направленные королю, свидетельствуют о проис-
ходивших острых столкновениях из-за общинных пастбищ. Новые вла-
дельцы часто не использовали их, а сдавали в аренду общине за высокую
плату. Вопрос о расхищении общинных земель и угрозе крестьянскому
хозяйству неизменно поднимается на заседаниях кортесов (1579, 1583,
1587 гг.).
Отрицательные последствия для крестьянства имела, кроме того, мас-
совая распродажа домениальных земель, осуществлявшаяся короной в
XVI—XVII вв. Ранее была широко распространена стихийная, в основ-
ном крестьянская, колонизация коронных земель. Земельные участки за-
нимались отдельными крестьянами, которые на практике рассматрива-
лись как наследственные держатели с ограниченной свободой распоряже-
ния наделом, но юридически их права на землю не были оформлены.
Этот процесс получил особенно широкое распространение в Андалусии —
зоне исключительно плодородных земель.
Напротив, в XVI в., в связи с повышением товарности хозяйств, ко-
лонизация осуществлялась крупными собственниками из числа титуло-
ванной знати, получавшими от королевской власти документы на поль-
зование этими участками в качестве наследственных держателей госу-
дарственных земель. При этом корона провела перераспределение земель,
в результате чего значительная часть участков крестьян-колонистов была
передана в руки знати.
Все это способствовало росту крупной земельной собственности на ос-
нове ликвидации прав крестьян на общинные земли, и прежде всего на
пустоши, а также захвата этих земель крупными феодалами из-за сла-
бой обеспеченности индивидуальных владельческих прав крестьян на
землю.
2. Экономический упадок Испании
во второй половине XVI —XVII в.
и положение крестьянства
Со второй половины XVI в. Испания переживала длительный экономиче-
ский упадок, который охватил сначала сельское хозяйство, а затем про-
мышленность и торговлю. Этот упадок наступил после того, как в первой
половине XVI в. завершение объединения страны и развитие торговли с
колониями дали мощный толчок экономическому развитию Испании. Од-
нако в XVI—XVII вв. Испания не смогла пойти по пути создания
капиталистических форм хозяйства. Огромные средства, получаемые от
ограбления колоний в Америке, использовались не для развития мануфак-
181
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
турной промышленности и капиталистической торговли, а для удовлет-
ворения потребностей господствующего класса, на проведение реакцион-
ной внешней политики, продиктованной гегемонистскими устремления-
ми испанской монархии. Разложение феодальных форм производства
в промышленности не сопровождалось становлением прогрессивного капи-
талистического производства.
Глубокий экономический упадок оказал влияние на положение кре-
стьянства во всех районах страны. В связи с «революцией цен», про-
явившейся в Испании острее, чем в других странах Европы, в начале
XVII в. цены в металлическом выражении выросли по сравнению со
второй половиной XV в. более чем в 4 раза, тогда как в Англии и
Франции —в 2,5—3 раза (Nadal Oller, 1959, р. 311). В других странах
в период «революции цен» крестьянин мог извлекать выгоду от повыше-
ния цены на хлеб и сельскохозяйственные продукты, поскольку земель-
ная рента и сеньориальные платежи оставались фиксированными. В Ис-
пании же, особенно в Кастильском королевстве, этот процесс был затруд-
нен гигантским ростом налогов, введением такс (максимальных цен) на
хлеб, а также происходившей со второй четверти XVI в. натурализацией
феодальных рент и некоторых государственных налогов; помимо этого,
существовала система обязательных поставок хлеба для армии по твер>-
дым ценам. Остановимся на каждом из этих моментов подробнее.
Вопрос о значении кастильской системы такс (действовала в 1502—
1512 гг., но окончательно утвердилась с 1539 г.) является спорным. Од-
нако если сравнить рост цен на вино и оливковое масло, которые не
подвергались таксации, с темпами роста цен на хлеб, то, как нам пред-
ставляется, цены на хлеб росли значительно медленнее. Видимо, в пер-
вую очередь простым крестьянам, продававшим собственное зерно, было
гораздо труднее, чем оптовикам, обходить официальные запреты, так что
им приходилось продавать зерно перекупщикам по невыгодным ценам.
Кортесы Кастилии неоднократно требовали отмены таксации. «Опыт по-
казывает,— говорилось в одной из петиций,— что сохранение такс на зер-
но приносит большой вред и ущерб, ибо многие люди, которые раньше
имели обыкновение обрабатывать землю и сеять хлеб, оставили это заня-
тие и покидают земли, и все больше полей остается без посева... От это-
го страдает большое число людей; многие из тех, кто жил земледелием,
превратились в бродяг и нищих» (Aetas..., II, р. 403). Путем значитель-
ных субсидий кортесам удалось в 1619 и 1632 гг. добиться временной
отмены такс, но затем они были снова восстановлены (Hamilton, 1934,
р. 243-260).
Первые сведения о сборе зерном государственных налогов относятся
к концу 20-х годов XVI в. Натурой уплачивался самый обременительный
для крестьян прямой налог — церковная десятина, часть которой взима-
лась в пользу короля (и нередко уступалась им крупным феодалам).
Очень много сведений о взимании натурой долгов и арендной платы;
тщетно на протяжении века кортесы требовали запретить взимание пла-
тежей натурой и вернуться к денежной форме. Королевская власть не
принимала никаких мер против натурализации платежей.
Большой ущерб крестьянскому хозяйству (помимо принудительно!!
закупки хлеба по таксированным ценам) наносила реквизиция зерна для
нужд армии и флота, от которой особенно страдало население прибреж-
ных областей Андалусии и Гранады. «Бывают случаи, когда у бедны*
землепашцев для снабжения флота забирают все, что они приготовили
для посева, уплаты ренты и прокормления семьи, и по этой причине
182
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии
случается так, что им нечем засеять свои поля, и они остаются необра-
ботанными» (Aetas..., XIII, р. 145).
Развитие всех этих процессов в Испании привело во второй полови-
не XVI в. к массовой экспроприации крестьянства. Осуществлению такой
экспроприации активно способствовала абсолютная монархия, осуществ-
лявшая в Испании политику «феодальной реакции» и обеспечивавшая
перерасЦределение всех доходов в интересах реакционной верхушки дво-
рянства. В этом смысле очевидны отличия роли абсолютизма в Испании
от других западноевропейских стран, где он в это время объективно
способствовал становлению капиталистических форм хозяйства.
Как уже было сказано, в Испании разложение феодальных форм хо-
зяйства не сопровождалось становлением капиталистического уклада. Об
этом свидетельствовало, в частности, то, что экспроприация крестьянства
лишь в очень малой степени сопровождалась выделением сельскохозяй-
ственных рабочих и капиталистических фермеров. Огромная масса пау-
перизировалась, превращаясь в бродяг и нищих. Массовая пауперизация
в городе и деревне являлась наиболее характерной чертой испанской
действительности XVI—XVII вв.; она накладывала отпечаток на все
стороны жизни общества, прежде всего отражаясь на положении де-
ревни.
Во второй половине XVI в. по всей Кастилии наблюдается сокращение
посевов зерновых, и в первую очередь пшеницы. Так, в Старой Касти-
лии, Леоне, Эстремадуре и Андалусии в 60—80-х годах посевы зерновых
сократились в 1,5, а в некоторых местах даже в 3 раза; начиная с 60-х
годов увеличивается площадь необрабатываемых земель. В отдельных
районах Андалусии обрабатывалось от трети до половины земель, возде-
лывавшихся в первой половине века.
Наиболее полную характеристику состояния сельского хозяйства и
положения крестьянства в конце XVI в. дает «Мемориал 1593 г.», пред-
ставленный кортесами Кастилии Филиппу II. На основе отчетов коррехи-
доров и налоговых описей крестьянских хозяйств, проведенных в 70—
90-х годах, авторы «Мемориала» утверждали, что число крестьян-держа-
телей и арендаторов, ведущих самостоятельное хозяйство, в 90-х годах
сократилось в 3 раза по сравнению с серединой столетия. В Старой и
Новой Кастилии значительную часть сельского населения составляла
крестьянская беднота, владевшая лишь небольшими клочками земли и
хижиной, не имевшая своего рабочего скота и эпизодически обращавшая-
ся к работе по найму (Aetas..., XIII, 13, р. 256—257). В районе Толедо,
по данным описей 1575—1585 гг., наблюдалась следующая картина: в де-
ревне Лусильос беднота составляла 65% всех жителей деревни, в Ге-
риондоте — 80—85, в Камарепе — 57, в Маскаренье — 58, в Портильо —
85, в Пуэбла-Нуэве — 78, в Варгасе —86% (Salomon, 1969, р. 256—
257). Аналогичная ситуация сложилась в окрестностях Мадрида. Бедняки
составляли в деревне Впльявилья 67% всех жителей, в Аларконе — 66,
в Вильярехе-де-Сальванес — 66, в Кобенье — 59%. Примерно такое же по-
ложение существовало в 70—80-х годах в деревнях Куэнки, Гвадалаха-
ры, Сыодад-Реаля и др. (Salomon, 1969, р. 258—260).
Уже с 20-х годов XVI в. отмечается значительная задолженность кре-
стьян ростовщикам. С 1528 г. кортесы непрерывно жалуются на то, что
крестьяне, не имея средств расплатиться с долгами, продают хлеб на кор-
ню задолго до уборки урожая. В петициях 1528—1548 гг. неоднократно
повторяются жалобы на то, что многие крестьяне не имеют орудий тру-
да и вынуждены брать в аренду упряжки волов, чтобы обрабатывать
183
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
свои участки; после внесения платы натурой у них не остается семян
для посева (Cortes..., IV, 1538, pet. 46; 1548, pet. 153, 121).
К концу XVI — началу XVII в. крестьянские хозяйства были опута-
ны густой сетью долгов по «сверхцензам». Исследование договоров о
«сверхцензах» из провинции Вальядолид показывает, что наибольшее их
число относится к 20—30-м годам XVII в. Выкуп земли, заложенной ра-
нее, очень редок. Иногда заимодавец в качестве условия сделки выдвигал
требование не выкупать землю (Bennassart, 1960, р. 1123). Часто кре-
стьяне бежали, бросая свои земли, так как не могли платить ежегодные
взносы, взыскание которых проводилось через королевский суд (Kamen
1980, р. 201-204).
Начиная с 80—90-х годов XVI в. в Старой и Новой Кастилии отчет-
ливо проявляется тенденция к сокращению земельных площадей, обраба-
тываемых непосредственно крестьянами. Случаи покупки ими земли
встречаются крайне редко. Одна из петиций 1604 г. гласит: «Кастилия
так обезлюдела, что можно видеть деревни, в которых число домов со-
кратилось со 100 до 10, а в других местах не осталось ни одного дома»
(Aetas..., XII, р. 450).
Ухудшение положения основной массы крестьянства в XVII в. отме-
чается источниками по всей территории Испании, однако причины его
были различными: в северных и центральных областях разорение кре-
стьян и дальнейшее обнищание батраков и поденщиков было результатом
экономического упадка, сокращения спроса на продукты сельского хо-
зяйства и непосильного бремени налогов. В южных районах Кастильско-
го королевства (Эстремадуре и Андалусии), а также в Каталонии и Ва-
ленсии оно было в определенной степени связано с проникновением в
деревню торгового капитала, развитием капиталистических тенденций и
усилением имущественной дифференциации. Имущественная дифферен-
циация имела место и в других районах, но там она была выражена сла-
бее. Именно общее ухудшение положения крестьянства и его массовая
пауперизация составляла глубинные предпосылки участия крестьян в со-
циальных движениях XVII—XVIII вв. (см. ниже).
Многочисленные свидетельства путешественников рисуют нам бед-
ственное положение крестьянства по всей Испании. Один из них писал
о крестьянах Андалусии 70-х годов XVII в.: «Большинство живет в хи-
жинах и землянках в таком невежестве и нищете, что трудно даже себе
представить; своей одеждой и образом жизни они напоминают индейцев»
(Dominguez Ortis, 1979, р. 168). Страшным бичом испанской деревни
были неурожайные годы, порождавшие массовую смертность и эпидемии.
В источниках мы встречаем потрясающие описания бедствий крестьян
в неурожайные годы: «В течение всего 1683 г. не было ни одного дождя,
земля по всей Андалусии высохла, сгорел весь урожай, погибли фрукто-
вые деревья... и весь скот... Хлеб так поднялся в цене, что многие умер-
ли... во всей Андалусии не было человека, который бы не нуждался.
...Люди бродили около мельниц, на которых выжимали оливки и ели
жмых ... (Dominguez Ortiz, 1973, р. 23). Хлеб был главным продуктом
питания сельского населения. Так, пищей пастухов п поденщиков три
раза в день был хлеб с уксусом и небольшим количеством оливкового
масла или виноградного вина. (Только в период тяжелых сельскохозяи-
ственных работ поденщикам давали, кроме хлеба, похлебку из бараньих
или козьих голов; см.: Dominguez Ortiz, 1973, р. 27.) В большинстве же
хозяйств хлеба не хватало до нового урожая, что нередко становилось
источником социальной напряженности.
184
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии
Процесс разорения крестьянства не приостановился и во второй полови-
не XVII в., когда экономическая ситуация в деревне несколько изменяет-
ся. Начинается некоторое расширение посевов под зерновыми, главным
образом за счет освоения новых земель. Так как крестьяне не имели воз-
можности хорошо удобрять вновь освоенные земли, они обрабатывали их
в течение 1—2 лет, а потом забрасывали на неопределенное время. Рас-
пахивание новых земель, в том числе бывших пастбищ, отмечается во-
круг больших городов, где со второй половины XVII в. наблюдается мед-
ленный рост населения (Anes Alvarez, 1970, р. 26).
Характерной чертой второй половины XVII в. является повышение
роли северных областей в зерновом хозяйстве страны. Восстановление
сельского хозяйства раньше всего началось именно здесь — в Стране
Басков, Галисии, Астурии. С середины века отмечается медленное, но
неуклонное повышение производства пшеницы и проса (Anez Alvarez,
1970, р. 26). В отдельных районах, например в провинции Гипускоа, рас-
пахивались пастбища, увеличивались посевы кормовых трав, росло по-
головье скота. Этот сельскохозяйственный рост осуществлялся, однако,
преимущественно экстенсивными методами.
Несколько иной характер имело широкое распространение на севере
кукурузы. Известно, что эта культура была вывезена испанцами из Аме-
рики в 1520 г. Климат и почвы северных областей Испании, особенно
Страны Басков, оказались для посевов кукурузы наиболее благоприят-
ными. Начиная с первых десятилетий XVII в. площади под кукурузой
все время увеличивались, и в конце века она стала главной зерновой
культурой на севере страны, что позволило, в свою очередь, расширить
кормовую базу для животноводства. Кукурузу сеяли обычно в апреле и
мае, а в сентябре убирали урожай. Это позволяло чередовать посевы ку-
курузы с посевами пшеницы, конопли, ячменя и овса. После снятия
урожая кукурузы на этом поле сеяли бобы. Таким образом, при трех-
польной системе порой удавалось собирать урожай на каждом из трех
полей. Увеличение поголовья скота позволяло лучше удобрять землю:
увеличились также площади под орошаемыми лугами и пастбищами,
в ущерб лесам.
3. Испанское крестьянство
в социальных движениях XVII —XVIII вв.
Характерной чертой жизни сельского населения Испании была его зна-
чительная мобильность. Одним из следствий экономического упадка яви-
лись массовые внутренние миграции населения, которые протекали в
двух формах: общее смещение трудоспособного населения на юг и юго-
восток страны и бегство разорившихся крестьян в города. Стремление
королевской власти приостановить эти процессы нашло отражение в по-
пытках запретить переселение сельских жителей в города. Однако подоб-
ные постановления не имели практических последствий. Важнейшим ре-
зультатом миграций было возникновение больших групп пауперизирован-
ного населения вокруг крупных городов и в самих городах. Это явление
было особенно характерно для Андалусии, Каталонии, Валенсии. Оно на-
ложило свой отпечаток на характер массовых социальных движений в
этих районах, предопределив тесную связь крестьянских выступлений с
движениями городских низов. Все это происходило в условиях повыше-
ния в XVII в. товарности крупных латифундий, расширения их связей
185
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
как с колониальной торговлей, так и с внутренним рынком, растущего
использования наемного труда и издольной аренды.
В XVII в. в Кастилии было гораздо меньше крестьянских выступле-
ний, чем на юге и юго-востоке. Крестьянские восстания здесь носили
преимущественно локальный характер; они не выходили за рамки бли-
жайшей округи и были направлены против отдельных сеньоров, местной
администрации и сборщиков налогов, которые в большинстве районов
Кастильского королевства собирались в пользу феодалов.
В XVII в. центром наиболее активных крестьянских выступлений в
Кастильском королевстве стала Андалусия. Главными причинами, вы-
звавшими активизацию крестьянского движения, были усиление налого-
вого гнета и рост сеньориальных платежей (Dominguez Ortis, 1973
р. 18). Как правило, накал классовой борьбы усиливался в голодные
годы, которые в XVII в. повторялись особенно часто. Здесь был самый
высокий удельный вес батраков и поденщиков, большое количество пау-
перизированного населения, жившего в городах, но тесно связанного с
сельской округой. Обычным явлением была поддержка крестьянами го-
родских выступлений, с одной стороны, и участие городских низов в кре-
стьянском движении — с другой.
Остановимся на некоторых аспектах крестьянских выступлений в Ан-
далусии. Наиболее значительный подъем их относится к 1647—1652 гг.
В 1647 г. произошло восстание крестьян в нескольких деревнях, располо-
женных во владениях герцога Сегобре в Центральной Андалусии. При-
чиной восстания явились злоупотребления феодала и его администрации,
выразившиеся в восстановлении старой привилегии, согласно которой на
местном рынке никто не мог продать свой товар, пока не распроданы
товары сеньора. Крестьяне обвинили герцога в том, что его управляющие
продавали по высоким ценам продукты, скупленные в других местностях,
нанося тем самым ущерб бедным земледельцам (Dominguez Ortis, 1973,
р. 49). В деревне Лусена восстание, начавшись как протест против зло-
употреблений сеньора, обернулось затем против сборщиков алькабалы,
которые укрылись в соседнем монастыре. Вооруженные жители окрест-
ных деревень пытались взять монастырь штурмом, но их приступ был
отбит, а чиновники были тайно вывезены из монастыря под покровом
почи (Dominguez Ortis, 1973, р. 52). Движение было подавлено войска-
ми одного из крупных феодалов Андалусии — графа Кабре, действовав-
шего от имени Кастильского совета. Однако через два месяца в Лусене
опять вспыхнуло восстание, которое затем было подавлено, а руководи-
тели приговорены к смертной казни (Diaz del Moral, 1964, р. 33).
В том же году в местечке Ардалес восставшие сожгли налоговые до-
кументы и потребовали отмены налогов на предметы потребления и аль-
кабалы. Собравшись в отряд, крестьяне Ардалеса двинулись в другие
деревни с криками «Да здравствует король!», «Смерть дурному прави-
тельству!». Подавить восстание местными силами не удалось. По пору-
чению короля карательную экспедицию возглавил маркиз Эстера, чьи
владения граничили с восставшими деревнями (Dominguez Ortis, 1973,
р. 53). В селении Альхама крестьяне уничтожили на местном рынке
меры веса и длины, которые использовались при исчислении размеров
алькабалы и косвенного налога «мильонес». При подавлении восстания
четверо зачинщиков были повешены, а их имущество конфисковано
(Dominguez Ortis, 1973, р. 54). Бежавшие от суда участники восстания
долгое время скрывались в горах, продолжая борьбу. Совет Кастилии
был вынужден объявить амнистию и списать недоимки. В постановлении
186
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии
также указывалось, что снизить или отменить налоги нельзя, так как
сбор их был сдан на откуп на много лет вперед (Dominguez Ortis
1973, р. 55).
В следующем, 1648 г. центром крестьянских выступлений стала Гра-
нада. Движение носило антиналоговый и антисеньориальный характер,
поскольку право сбора государственных налогов в этой местности было
передано королем местным феодалам. С возгласами «Да здравствует
король!», «Долой дурное правительство!» крестьяне разгоняли сборщиков
налогов. Отряд из 400 вооруженных крестьян деревни Велес двинулся
в соседний городок, захватил тюрьму, где содержались арестованные за
неуплату местных налогов, и освободил их. Восставшие захватили дома
«борщиков налогов и раздали толпе деньги, собранные ранее в счет нало-
га «мильонес» (Dominguez Ortis, 1973, р. 66). В отдельных деревнях в
восстаниях участвовали мориски, скрывавшиеся от властей.
В мае 1652 г. центром восстания стала Кордова. Восстание подняли
пришедшие в город батраки из окрестных деревень; к ним присоедини-
лись местные бедняки, они требовали конфискации зерна у перекупщи-
ков, живших в городе. Конфискованное зерно было продано по низкой
цене, установленной восставшими в соответствии с таксами — 18 (вмес-
то 40) реалов за фанегу1 пшеницы. В течение нескольких дней были
«нижены цены на другие продукты, что вызвало массовый приток насе-
ления из соседних деревень. Зерно было доставлено из Мадрида, так как
власти боялись, что движение перекинется на другие районы (Domin-
guez Ortis, 1973, р. 86).
События в Кордове всколыхнули всю Андалусию. Созданная дворя-
нами и зажиточными горожанами Кордовы милиция преградила доступ
в город крестьянским отрядам «жнецов» (segadores), что позволило изо-
лировать движение и подавить его. Летом беспорядки охватили Севилью
и ее округу, они слились с голодными бунтами в самом городе.
Движения 1647—1652 гг. ничего не изменили в положении крестьян-
ства. Объявленная амнистия и обещания о снижении налогов вскоре
были отменены. В конце XVII в. в связи с неурожаями по Андалусии
прокатилась новая волна антифеодальных выступлений, сопровождав-
шихся разгромом складов зерна в усадьбах феодалов и крупных земель-
ных собственников и раздачей хлеба голодающим. «В Севилье люди
умирали от голода на улицах, а живые напоминали скелеты. Безработ-
ные из Севильи шли в деревню собирать травы и коренья. А навстречу
им шли дети и женщины из деревень просить подаяние в Севилью и
умирали там прямо на улицах. Больницы не могли вместить всех уми-
рающих» (Dominguez Ortis, 1969, р. 203). Волнения в провинции про-
должались и в первые десятилетия XVIII в. (Calvo Poyato, 1977,
р. 36-38).
Крестьянское движение в Каталонии и Валенсии в конце XVI —
XVII в. имело немало общего с выступлениями крестьян в Андалусии.
Характерной чертой Движений в этих районах было существование по-
стоянных повстанческих отрядов, действовавших в окрестностях больших
городов, в горах и лесах. Подобного рода движения имели место
и в XVI в. в северных провинциях Кастильского королевства и в Верх-
нем Арагоне.
В работах ряда буржуазных историков подчеркивается, что движущей
силой этих выступлений были маргинальные слои, включавшие и пре-
1 Фанега — мера сыпучих тел (=55,5 л).
187
1. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
ступные элементы. Вместе с тем некоторые авторы отмечают, что в
XVII в. характер и состав этих отрядов меняются. «Народный банди-
тизм», пишет английский историк Г. Камен, становится формой социаль-
ного протеста, чего не было до 1630 г. (Kamen, 1980, р. 208).
Отряды «бандолерос» были исключительно мобильны. В случае пре-
следования они легко перемещались из одного района в другой. По со-
ставу эти отряды были очень пестрыми, но большинство исследователей
отмечают наличие в них значительных групп крестьянского происхожде-
ния (батраки, издольщики, пауперизированные крестьяне). Среди участ-
ников отрядов и их руководителей нередко были выходцы из дворянства
и духовенства. Действия «бандолерос» в Каталонии, Валенсии и Арагоне
создавали в этих районах особый социальный климат, способствовавший
возникновению массовых крестьянских и городских движений. В то же
время отряды «бандолерос» нередко использовались местной аристокра-
тией в борьбе против Мадрида и в междоусобной борьбе (Casey, 1976,
р. 207-209).
Наиболее крупным социальным движением в Каталонии в XVII в.
явилось восстание 1640 г., переросшее в крестьянскую войну, во вре-
мя которой крестьяне выступали совместно с городскими низами. По
своей общей направленности движение 1640 г. было очень сложным:
с одной стороны, оно носило ярко выраженный антифеодальный харак-
тер, с другой — в нем отчетливо проявлялись сепаратистские тенденции.
Примкнувшие к движению на втором этапе каталонская знать и часть
городского патрициата стремились использовать народное движение в
своих интересах и добиться отделения Каталонии от испанской монар-
хии. Крестьяне и городские низы во многих случаях поддерживали ло-
зунги восстановления древних обычаев и вольностей, но в целом были
носителями антифеодальной тенденции.
Причиной восстания 1640 г. явилось ухудшение положения населе-
ния в Каталонии из-за участия Испании в войне против Франции
(1635—1659 гг.). Труженики города и деревни страдали от дополнитель-
ных налогов, реквизиций, рекрутских наборов п постоя солдат. На севе-
ре и востоке Каталонии были размещены отряды итальянских и валлон-
ских наемников, на юге и на западе стояли кастильские отряды.
Наемники бесчинствовали по всей стране, причиняя особенно большой
ущерб крестьянским хозяйствам (Elliott, 1963, р. 418). Поскольку древ-
ние фуэрос Каталонии запрещали ввод на ее территорию иностранных
войск, в том числе и кастильских, многие города и деревни оказали со-
противление войскам. Жители ряда городов взялись за оружие, и солда-
там приходилось буквально осаждать мятежные города, чтобы стать на
постой (Elliott, 1963, р. 418).
В провинции Жерона жители небольшого городка Фельин-де-Пала-
роль восемь дней выдерживали осаду. Чтобы не допустить подхода под-
креплений к осаждавшим, крестьяне окрестных деревень выставили
вооруженные заставы. В Жероне и Ла-Сельве на помощь горожанам,
оборонявшимся от наемников, пришли крестьянские отряды, насчиты-
вавшие по нескольку тысяч человек (Elliott, 1963, р. 420). Наемники
были вынуждены отступить и отошли на юг, уничтожая все на своем
пути, разрушая церкви, где укрывались сельские жители. Вице-король
Каталонии Санта Колома приказал покарать мятежные селения, разру-
шив дома участников беспорядков. По приказу из Мадрида войска оыли
насильственно введены на постой в города и деревни; несмотря на разо-
рение, было решено возобновить сбор налогов (Elliott, 1963, р. -6).
188
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии
В ответ на это произошли новые восстания по всей Каталонии. Кре-
стьянские отряды вновь двинулись к Жероне. Поскольку среди наемни-
ков-валлонцев были протестанты, которых обвиняли в разрушении церк-
вей, восставшие крестьяне действовали под лозунгами защиты веры и
католической церкви. В некоторых местах восстаниями руководили свя-
щенники. Первоначально вторая волна выступлений охватила Жерону и
Ла-Сельву. Высланные против восставших отряды герцога Моденского по-
терпели поражение от восставших и были вынуждены вернуться в Бар-
селону. Преследуя наемников, большие отряды восставших подошли
к Барселоне и окружили город. 22 мая с криками «Да здравствует
король!» и «Смерть предателям!» крестьянские отряды ворвались в город,
захватили тюрьму и выпустили содержавшихся там участников восста-
ния (Elliott, 1963, р. 425—430). Во многих других городах приближение
крестьянских отрядов сопровождалось выступлениями городского плебса.
Восставшие уничтожали налоговые документы, открывали тюрьмы, часто
под страхом смерти принуждали предстаъителей местной администрации
переходить на их сторону.
Желая выиграть время, городские власти Барселоны искали компро-
мисса, убеждая короля отменить постой солдат и объявить амнистию
участникам выступлений. Но король был непреклонен. 7 июня 1640 г.
в Барселону вступили отряды «жнецов». Обычно в этот день в город при-
ходили на праздник окончания полевых работ батраки и поденщики.
Воспользовавшись тем, что в данной ситуации городские власти не реши-
лись их задержать, вместе с ними вошли в город крестьянские отряды,
сражавшиеся против наемников в окрестностях Барселоны. Восстание
вспыхнуло с новой силой, были разгромлены дома богатых горожан, чи-
новников, членов муниципалитета. Был взят дворец вице-короля, а сам
он убит. Эти события явились кульминационным пунктом восстания,
охватившего теперь всю Каталонию. В сельских районах оно носила
ярко выраженный антифеодальный характер. Каталонская знать пыта-
лась использовать создавшееся положение для того, чтобы получить под-
держку у Франции и добиться отделения Каталонии и создания само-
стоятельного государства под протекторатом Франции. Французские
войска оккупировали часть Каталонии. Только в 1652 г. испанские
войска взяли Барселону и окончательно подавили восстание.
В 1688—1689 гг. Каталония вновь стала ареной очень крупного кре-
стьянского движения — «восстания барретинес» 2. Это движение имела
немало черт сходства с восстаниями 1640 г. Известные руководители дви-
жения «барретинес» Антонио Солер и Педро Терменс были участниками
крестьянских выступлений 1640 г. (Kamen, 1980, р. 216). Непосредствен-
ные события, явившиеся поводом к восстанию 1688 г., были весьма сход-
ными с теми, которые имели место в 1640 г.: неурожай, усиление налого-
вого гнета, постои солдат.
Восстание началось в нескольких небольших городах и селениях в
окрестностях Барселоны, где произошли столкновения населения с вой-
сками, поставленными на постой. Горожане были поддержаны крестьян-
скими отрядами. Город Матаро, где засели наемники, был взят штурмом
6 апреля. Эти события всколыхнули окрестные деревни. По звуку набат-
ного колокола крестьяне вооружались и двигались к Барселоне. По оцен-
кам современников, численность крестьянских отрядов, осаждавших Бар-
селону, составила около 18 тыс. человек (Kamen, 1980, р. 214). Восстав-
2 Барретин — национальный каталанский головной убор (шапочка с кисточкой).
189
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
шие предъявили властям требования об освобождении арестованных
упорядочении постоя солдат, ограничении реквизиций, амнистии участ-
никам движения, снижении налогов. Жители Барселоны, наблюдавшие
со стен города за осадой, приветствовали крестьян криками «Да здрав-
ствует король!» и «Смерть дурным министрам!». 10 апреля аудиенсия
Барселоны пообещала принять требования и вынесла решение об амни-
стии. В обращении к королю аудиенсия жаловалась, что все дороги на-
воднены вооруженными крестьянами и закрывают путь отрядам наем-
ников.
К концу апреля вся Каталония находилась в руках восставших.
Занимая города и селения, отряды «жнецов» под страхом разрушения
домов зажиточных горожан заставляли городские советы отменять деся-
тину и другие налоги. В сельской местности они убивали сеньоров, сжи-
гали их резиденции, жгли леса, урожай на полях и виноградники. В ряде
мест был преданы смерти должностные лица, оказавшие сопротивление.
Весной 1689 г. в ряде мест сеньоры, имевшие право сбора государствен-
ных и местных налогов в свою пользу, получили разрешение снизить
размеры налогообложения в районах, находившихся под их юрисдикцией.
Во всей Каталонии население отказывалось платить налоги, по городам
и деревням ходили агитаторы от восставших. Мадридское правительство,
встревоженное не на шутку, признавало, что ситуация напоминала
1640 г.
Весной 1689 г. в ответ на попытку властей собрать налоги (в умень-
шенном размере) восстание вспыхнуло с новой силой. В ряде мест для
подавления восстания потребовались значительные отряды. Так, в мес-
течко Льобрегат было послано 500 пехотинцев и 800 всадников, которые
взяли селение штурмом, разрушили все дома, убили 30 человек и 34 взя-
ли в плен (Kamen, 1980, р. 217).
В последние месяцы 1689 г. восстание вступило в свою завершающую
стадию. В конце ноября восставшие вновь осадили Барселону. В районе
города находилось несколько крупных отрядов, насчитывавших около
•8 тыс. человек. Они называли себя «Армией Земли». Войска вице-короля
стремились разобщить силы восставших. В то время как четыре отряда
герцога Вильяэрмосы были разбиты повстанцами под Барселоной, в дру-
гих местах — в Матаро, Сарриа, Ла-Рока — крестьянские армии потерпе-
ли поражение. 30 апреля 1689 г. был отбит последний приступ, и кре-
стьянская армия под Барселоной была рассеяна. Попавший в плен вождь
восставших Антонио Солер был казнен. Карательные экспедиции свиреп-
ствовали в стране, было казнено несколько сот участников восстания
(Kamen, 1980, р. 218).
Несмотря на многие черты сходства двух восстаний — 1640 и 1689 гг.,
между ними существуют значительные различия. В восстании «баррети-
нес» ведущая роль принадлежала крестьянским отрядам, которые не по-
лучали сколько-нибудь значительной поддержки от населения крупных
городов. В восстании приняли участие лишь мелкие городки, население
которых было тесно связано с сельским хозяйством. В этом, по-видимо-
му, коренится причина выдвижения восставшцми лозунга «Да здрав-
ствует Земля!». Этот призыв был стихийным и неоформленным, за ним
не стояло никакой определенной программы. Наметилось сближение
между буржуазными слоями города и деревни в борьбе против массового
крестьянского движения. Почти не было случаев поддержки крестьян-
ского движения каталонской знатью для использования его в своих инте-
ресах (Kamen, 1980, р. 217). Это, по-видимому, объясняется тем, что
190
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии
опыт восстания 1640 г. наглядно показал, как трудно было сохранить
контроль над стихийным выступлением крестьян, антифеодальным по
своей социальной сущности.
Еще одним очагом крестьянских выступлений была Валенсия. Уро-
вень поземельных повинностей крестьян был здесь самым высоким в
Испании, что объяснялось влиянием традиционных норм, сложившихся
в отношениях между сеньорами и неполноправными морисками.
В 1609 г., после изгнания из Испании морисков, отобранные у них
земли были заселены мелкими земледельцами — выходцами из самой
Валенсии и из других областей Испании. Сеньоры при передаче земель
в держание или аренду новым поселенцам возложили на них все налоги
и повы’шёнйые ^платежи, которые вносило мусульманское* *насёлециег
а затем морискц. Долги морисков ростовщикам были перенесены на
новых поселенцев* (Casey,>1979, р. 14).
В связи с начавшимся во второй половине XVII в. постепенным вос-
становлёнием Сельского хозяйства и ростом спроса на внутреннем рынке
Валенсия переживает ^всплеск «феодальной реакции», которая вырази-
лась в росте сеньориальных платежей. В 1689 г. представители 35 горо-
дов Валенсии совместно с представителями сельских общин направили в
Высший совет Арагона жалобу на чрезМёрные феодальные ренты. Они
приводили данные о* размере, феодальных платежей: адмирал Арагона в-
своих владениях собирает с держателей Пятую часть урожая пшепиЦы
и треть произведенного оливкового масла; во владениях герцога Гай-
дна — шестая часть .зерна и четверть вина и оливкового масла. В боль-
шинстве мест платежи феодалам составляли от четверти до трети произ-
водимых продуктов . (Kamen, 1980, р. 219). Совет Арагона отказался
принять петицию, депутаты вернулись в Валенсию ни с чем и во многих
местах возглавили движение против уплаты сеньориальных платежей.
9 июля 1693 г. в деревне Вильялонга, принадлежавшей герцогу Гай-
дна, крестьяне отказались вносить сеньориальные цЛатежи и подняли
восстание. Оно было поддержано по всей Валенсии -^й в с^Лах, и в го-
родах. Был провозглашен союз городов и сельских общин. Повсеместно
создавались крестьянские отряды, во главе которых нередко становились
горожане. Восстание было подавлено силами сеньориальной милиции,,
в которой приняли участие зажиточные горожане. В декабре 1693 г. вос-
ставшие потерпели поражение, их руководители Наварро и Гарсия были
казнены.
Очень сильные волнения возобновились в Валенсии во время голода
1708—1709 гг. Положение в этой провинции было усугублено тем, что*
во время Войны за испанское наследство она стала ареной военных дей-
ствий и ее лишили всех традиционных привилегий (в виде наказания
за «измену» новой династии Бурбонов); с населения была собрана огром-
ная контрибуция хлебом и продуктами, что истощило все запасы, сосре-
доточенные на городских складах. Особенно сильный голод разразился
на севере провинции — в Сантьяго. Цена на хлеб поднялась так высоко,,
что дневного заработка сельскохозяйственного рабочего не хватало на по-
купку двух фунтов хлеба (Palop, 1977, р. 73—78). В самой Валенсии
голодные бунты слились с антисеньориальными выступлениями. Были
созданы отряды из разорившихся крестьян и городской бедноты, которые
действовали в окрестностях города; они захватывали обозы с хлебом, раз-
бивали дома и лавки торговцев (Palop, 1977, р. 78).
191
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
4. Испанская деревня в XVIII в.
Глубокий экономический упадок, который переживала Испания во вто-
рой половине XVI—первой половине XVII в., сменился медленным, но
неуклонным экономическим подъемом, который стал особенно заметен в
первой четверти XVIII в. Этому способствовало то обстоятельство, что
после окончания Войны за испанское наследство Испания почти
100 лет — с 1713 по 1808 г.—не вела войн на своей территории. Подъем
экономики нашел отражение в значительном росте численности населе-
ния. В конце XVII в. население страны составляло 7,8 млн человек,
Зима.
Картина А. Виладомата. XVIJI в. Барселона, Музей искусств Каталонии
® 1787 г.— 10,4 млн, в 1808 г.— 12 млн человек. Наиболее значительным
был прирост населения в Каталонии, Валенсии, Андалусии. Вместе с тем
впервые за три предшествующих столетия стало возрастать население
северных провинций.
Подъем экономики начался прежде всего в городах на юге и востоке
страны и в некоторых районах центра в связи с восстановлением ману-
фактурного производства, оживлением внутренней торговли и некоторым
ускорением формирования внутреннего рынка. Кроме того, в связи с рос-
том числа наемных работников расширился спрос на продукты питания
на внутреннем рынке. Все это оказало влияние на аграрные отношения
и положение крестьянства.
В земледелии центральных районов отмечается восстановление зерно-
вого хозяйства, и в частности производства пшеницы. Пшеница вывози-
лась в провинцию Мадрид для снабжения столицы, 80% доходов Новой
Кастилии давала продажа зерна (La Espana, 1971, I, р. 68). В предпрп-
192
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии
нимательских хозяйствах Новой Кастилии и ряда районов Галисии на-
метились тенденции к замене чистых паров более интенсивными севообо-
ротами с чередованпем зерновых культур и бобовых и овощных (La Есо-
nomia..., 1979, р. 19—20). В XVIII в. значительно окрепло стационарное
животноводство; источники отмечают значительное увеличение в кре-
стьянских хозяйствах количества тяглового скота: лошадей, мулов
и ослов.
Успешно развивалось овощеводство и садоводство в Валенсии — за
счет привлечения капиталов в сельскохозяйственное производство и в ре-
зультате улучшения орошения. Вокруг крупных городов Каталонии,
в частности на землях, скуплен-
ных городской буржуазией и фи-
нансистами Барселоны, возникли
предпринимательские хозяйства,
основанные на наемном труде по-
денщиков. Широко распростра-
няются аренда и субаренда (Anes
Alvarez, 1970, р. 24).
Значительно возросла и роль
северных районов в производстве
продуктов питания, что было свя-
зано с дальнейшим расширением
посевов кукурузы. Рост спроса на
продукты питания был причиной
повышения цен на земельные
участки. Нехватка земель вызы-
валась тем, что значительные
площади не подлежали дробле-
нию, поскольку являлись неот-
чуждаемыми (майоратные и цер-
ковные земли). Сохранение фео-
дальных форм собственности по-
рождало дороговизну земли и сель-
скохозяйственных продуктов.
Платежи, вносимые крестьяна-
ми на сеньориальных землях, де-
лились в XVIII в. на вытекающие
из признания сеньориальной соб-
Молотьба.
Деталь картины М. Гуасса.
XVIII в. Испания.
Собрание дворца
в Лагранха де Сан-Ильдефонсо
ственности на землю и сеньориаль-
ной юрисдикции п на переданные
в руки сеньоров фискальные права
короны. К первой группе относи-
лись: уплата натурой десятой
части урожая (terrazgo); десятая
часть от арендной платы за луга, дубовые рощи и выпасы (herbaje);
специальный платеж при постройке дома. Кроме того, взимались плате-
жи за ввод в права наследования и плата за пользование пастбищами
(martiniega). Сохранялись также баналитеты, местные дорожные пошли-
ны и т. п.
Помимо этих платежей, крестьяне платили специальные взносы, вы-
текающие из права сеньора осуществлять административно-юридические
функции. Одним из наиболее распространенных платежей была плата за
право самим избирать должностных лиц.
7 История крестьянства в Европе, т. 3 193
1 Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
Из поборов второй группы наиболее важным в кастильских землях
была алькабала — 10-процентный налог на торговые сделки. В централь-
ных областях такое отчуждение алькабалы в пользу сеньоров было весь-
ма частым явлением. В провинции Мадрид оно встречалось в 32,3% се-
лений, в Толедо — в 30,1, в Ла-Манче — в 13, в Куэнке — в 10, в Гвада-
лахаре — в 55,6, в Эстремадуре — в 38% (La Espana..., 1971, I, р. 52).
По оценке современников, доходы сеньоров от сбора алькабалы состав-
ляли в конце XVIII в. 750 млн. реалов (La Espana..., 1971, I, р. 53;.
В Каталонии, помимо сеньориальных платежей и цензов, существова-
ли налоги на торговлю и баналитеты (плата за помол зерна, выжимание
масла, выпечку хлеба). Сбор этих платежей отдавался на откуп.
Установлено, что доходы от феодальных рент в течение XVIII в. вы-
росли в 5 раз, в то время как цены возросли в 3 раза (Vilar, 1962, Щ
р. 46). Такое положение могло сложиться в силу того, что феодальные
ренты были неоднородными и включали в себя как фиксированные пла-
тежи, так и доходы, связанные со сбором налогов на торговлю и пред-
принимательскую деятельность. Если реальная стоимость фиксированных
рент снизилась, то доходы от второй группы возросли. Среди откупщи-
ков феодальных рент во владениях герцога Мединасели 40% состав-
ляли торговцы, 20% — зажиточные крестьяне, 14% — ремесленники п
владельцы мануфактур (La Economia..., 1979, р. 327).
Согласно данным последнего ценза XVIII в.—ценза Годоя (1799 г.),
в кастильской деревне значительно окрепла сельская верхушка, представ-
ленная относительно зажиточным крестьянством, которая занималась
торговлей, арендовала землю у безлошадных и разорившихся односель-
чан, давала деревенской бедноте ссуды для посева, скот в аренду. Имен-
но эти зажиточные хозяева осенью скупали хлеб по низким ценам, что-
бы перепродать его весной втридорога или давать ссуду зерном бедноте
под ростовщический процент. Таких хозяйств, расположенных, как пра-
вило, на лучших землях, было немало в Новой и Старой Кастилии, в Ла-
Манче. Эстремадуре и Андалусии. Обычно они располагались вблизи
дорог и рынков сбыта. В локальных исследованиях по отдельным облас-
тям Испании встречаются данные об острых противоречиях в отдельных
сельских общинах между основной массой крестьян и зажиточными
«землепашцами», которые, пользуясь своим положением, эксплуатируют
односельчан и пытаются расширить свои права на пользование общин-
ными угодьями (Garcia Sanz, 1977, р. 326—334).
Многие мелкие держатели и арендаторы периодически уходили на за-
работки в другие районы. Миграции крестьянского населения всегда
были распространенным явлением. Однако в XVIII в. характер мигра-
ций меняется. Если в XVI—XVII вв. мигрировали преимущественно пау-
перизированпые массы, то в XVIII в. среди мигрантов вырос удельный
вес сезонников и поденщиков, которые после окончания уборки в одном
районе уходили дальше, туда, где можно было найти работу.
В XVIII в. процессы социально-имущественной дифференциации осо-
бенно отчетливо проявились в Галисии. Галисийские крестьяне вели свое
хозяйство на мельчайших парцеллах. Главной формой держания в
XVI—XVII вв. здесь был «форо» — наследственный надел, дававшийся
на срок «трех жизней» при условии уплаты небольшой фиксированной
ренты. В XVIII в. земельные собственники, пользуясь возросшим спро-
сом на землю, широко практиковали изменение условий держания и по-
вышение феодальных платежей. Многие крестьяне, страдая от малозе-
мелья, уходили на заработки в другие районы страны и сдавали своп
194
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии
наделы посредникам, которые, объединяя участки или сохраняя прежние
размеры надела, сдавали землю арендаторам за очень высокую плату,
в 10—20 раз превышавшую ренту, уплачиваемую посредниками держа-
телю или собственнику земли (Anes Alvarez, 1978, р. 194). В этом случае
посредник уплачивал за держателя феодальную ренту сеньору. Нередко
посредниками становились зажиточные крестьяне. Источники XVIII в.
особо подчеркивают, что в деревне четко выделялись два слоя: держа-
тели-фореро, представлявшие собой наиболее бедную часть деревни,
и зажиточные арендаторы. Бедность основной массы галисийских кре-
стьян вошла в пословицу.
С распространением в Галисии с конца XVII в. кукурузы ускоряется
рост товарного хозяйства, главным образом на землях, арендованных у
крупных собственников горожанами и зажиточными крестьянами. Изме-
няется общая направленность сельскохозяйственного производства, его
Крестьянская семья. Деталь картины М Гуасса. XVIII в. Испания.
Собрание дворца в Лагранха де Сан-Ильдефонсо
195
7*
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
главными отраслями становятся животноводство и садоводство, посевы
кукурузы полностью вытесняют другие виды зерновых. Рост товарною
земледелия еще более ускорил разорение широких масс галисийского
крестьянства (Dominguez Ortis, 1979, р. 164, 169). Если в XVL в. множе-
ство разорявшихся крестьян-галисийцев переселялись в Америку или
становились наемниками, то в XVIII в. особенно распространен массо-
вый уход на заработки в Андалусию (Ruiz Almanza, 1960, р. 306—309)
Как на севере, так и в центральных районах в XVIII в. происходило
интенсивное развитие арендных отношений, значительно распространяет-
ся субаренда (Anes Alvarez, 1978, р. 26). Условия аренды становятся все
более тяжелыми для крестьян. Так, в Каталонии пожизненная и кратко-
срочная аренды преобладали над наследственной, условия контрактов
постоянно ухудшались. Вместе с тем укреплялись новые формы хозяй-
ства, связанные с производством на рынок. В Каталонии широко распро-
страняется аренда участков под виноградинки на срок 50 лет («рабасса
морта»). Этот срок был связан со временем плодоношения виноградни-
ков. Арендная плата вносилась как в денежной, так п в натуральной
форме из доли урожая. Широкое распространение получила аренда в
Андалусии, где в отличие от северных областей господствовали латифун-
дии, принадлежавшие крупным титулованным собственникам. Арендато-
рами в Андалусии чаще всего были зажиточные крестьяне (La Есопо-
mia.., 1979, р. 200). Земли, сдаваемые в аренду, обычно дробились на
мелкие участки и сдавались на 2—4 года, а пастбища — на 6—8 лет
(Anes Alvarez, 1978, р. 23). Многие арендаторы фермерского типа обра-
батывали арендованные участки с помощью поденщиков.
В исторической литературе принято считать XVIII в. относительно
благополучным для испанской деревни. Действительно, с 1713 по 1766 г.
в Испании не было крупных крестьянских выступлений. Это относитель-
ное благополучие продолжалось около 50 лет, однако основные причины
крестьянского недовольства не были устранены. В недрах испанского
общества происходили сложные процессы, отмирали старые формы со-
циальных антагонизмов и происходило становление новых форм противо-
речий. К противоречиям между сеньорами и крестьянами прибавлялся
антагонизм между нарождавшейся сельской и городской буржуазией и
пролетаризированными массами крестьянства. Все это нашло отражение
в социальных движениях конца XVIII в. Среди их конкретных причин
следует назвать прежде всего рост цен на продукты питания, и в пер-
вую очередь зерно, отмечавшийся с конца 60-х годов. Это приводило к
разорению беднейших слоев крестьянства, дальнейшему обнищанию
батраков и арендаторов. Большинство авторов сходятся на том, что во
второй половине XVIII в. среди всех форм крестьянского движения во
всех районах Испании преобладали именно продовольственные волнения
(Rodriguez, 1978, р. 30).
В 1766 г. была окончательно отменена система такс на хлеб, запре-
щена всякая монополия в торговле хлебом, установлен свободный ввоз
и вывоз хлеба в пределах страны и за границу. Однако трудности в
снабжении городского и сельского населения хлебом усугубились тем,
что урожаи 1765—1766 гг. были не большими и весной цены на хлео
значительно возросли.
В представлении беднейших слоев города и деревни это связывалось
с отменой системы такс. Выступления крестьян и городских низов за их
восстановление происходили повсеместно. В деревне недовольство оы.ю
направлено преимущественно против представителей королевской адмп-
196
Г лава 7. Крестьянство Испании и Португалии
нистрации, на которую было возложено соблюдение королевских указов
о таксах. Широкий размах получили эти движения в деревнях в окрест-
ностях Мадрида; волнения произошли и в самой столице. Анализ
социального состава лиц, арестованных в связи с продовольственными
бунтами в городах, показывает, что среди них было много поденщиков
и крестьян, пришедших в города в поисках заработка и хлеба (Rodri-
guez, 1978, р. 36).
Социальная направленность яснее просматривается в продовольствен-
ных бунтах 1793—1794 гг., когда положение крестьянства ухудшилось в
связи со вступлением Испании в войну против революционной Франции.
В пограничных с Францией районах движения приобрели открыто анти-
феодальную направленность. Так, в 1793 г. произошли волнения в трех
деревнях в окрестностях Логроньо. Крестьяне разгромили дома феодалов
и хлебные склады, вышли на улицы с призывом к свободе и к борьбе за
равные права на землю (Anes Alvares, 1970, р. 141, 198). Однако таких
выступлений было немного.
*
К началу XIX в. в испанской деревне сохранялись еще многие черты
феодального строя. Существовали феодальные повинности, юридическая
зависимость крестьян от феодалов; налоговая система также сохраняла
много феодальных черт. Вместе с тем, несмотря на отставание Испании
от передовых стран Европы, в течение XVIII в. в ряде районов страны
(прежде всего на юге, а также вокруг больших городов в центральных
районах) в сельском хозяйстве развивался капиталистический уклад.
Становление и развитие капиталистических отношений в земледелии про-
исходило в Испании в условиях сохранения крупного помещичьего зем-
левладения, которое не было уничтожено и в ходе пяти испанских бур-
жуазных революций XIX в.
В южных и юго-восточных районах большую роль играли крупные
латифундии. Они широко применяли труд поденщиков и батраков с на-
делом, сбывая продукцию как на внешнем, так п на внутреннем рынке.
Помещики-латифундисты сохраняли юрисдикцию не только над сель-
ским, но иногда и над городским населением. В отличие от юга в цент-
ральных и северных районах большую роль играло крестьянское хозяй-
ство. Но позиции сеньоров и здесь оставались сильными: наряду с су-
дебной зависимостью крестьян сохранялись п различные формы
поземельной зависимости и вытекающие из нее феодальные повинности.
Весьма значительная часть крестьян владела землей на правах аренды,
нередко краткосрочной, страдая и от малоземелья, и от необеспеченности
своих прав на землю вообще.
В крестьянских движениях рассматриваемого периода можно отме-
тить некоторые специфические черты, которые особенно ясно выявились
в XIX в. Среди них: тесная связь крестьянских выступлений с движени-
ем городских низов; высокая активность пауперизованного (а затем и
пролетаризованного) крестьянства; отсталость п консерватизм основной
массы крестьянства, зачастую выступавшего под монархическими и ре-
лигиозными лозунгами; широкое распространение партизанских методов
борьбы (создание мелких мобильных крестьянских отрядов и быстрое
объединение их в мощные крестьянские армии, развитие различных форм
народной войны — герильи). Эти особенности крестьянского движения
ясно проявились во время первой испанской революции 1808—1814 гг.
и борьбы с французской оккупацией.
197
1. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
5. Крестьянство Португалии в XVI —XVIII вв.*
Сельское хозяйство Португалии, пережившее после кризиса XIV — нача-
ла XV в. период относительной стабилизации, в последующие столетия
продолжало развиваться в целом по тем же основным направлениям, что
п прежде (см.: т. II, гл. 18).
С конца XV в. в Португалии начался новый этап освоения заброшен-
ных земель и нови. К середине XVI в. было освоено около 10 тыс. га
(Oliveira Marques, 1975, р. 238). Эти земли преимущественно шли под
наиболее прибыльные культуры: оливы и виноград. Посевы зерновых ос-
тавались на прежнем уровне, а в некоторых районах и сокращались.
В связи с этим возросла роль импорта зерна из других европейских
стран. Цены на сельскохозяйственную продукцию, в особенности на зер-
но, отличались крайней нестабильностью (Oliveira Marques, 1975, р. 384).
Кукуруза, известная в Португалии с начала XVI в., постепенно занима-
ет все большее место в зерновом хозяйстве (вытесняя пшеницу), особен-
но в северных районах страны.
В XVII в. во время продолжительной войны с Испанией за независи-
мость был нанесен значительный урон оливководству и виноградарству
центральных районов. Лишь к концу столетия посадки этих культур
были восстановлены, а площади, занимаемые ими, даже расширены.
Увеличивались роль и объем экспорта оливкового масла и вина. Олив-
ковое масло в XVII в. считалось источником национального богатства.
В начале XVIII в. получили общеевропейскую известность португаль-
ские вина. Ввезенный в XVII в. картофель в следующем столетии рас-
пространился на севере Португалии, вытесняя зерновые. С конца
XVIII в. начинается разведение риса.
В Португалии этого времени применялись различные севообороты.
Наиболее распространены были трех- и четырехлетний циклы с двумя
запашками при двухразовом сборе урожая. Сохранялась и единовремен-
ная запашка на заброшенных землях или пустошах, которые обычно
оставались во владении общин (Silbert, 1966, р. 1030—1031, 1041).
По сравнению с предыдущим периодом в XVI—XVIII вв. животно-
водство отступает на второй план. Значительный ущерб коневодству был
нанесен в период испанского владычества. Только в XVIII в. животно-
водство вновь испытывает некоторый подъем, преимущественно в сфере
овцеводства. Португальская шерсть начинает соперничать с испанской на
внутреннем п внешнем рынках (Silbert, 1966, р. 1033; Oliveira Marques,
1975, р. 519).
В общем в XVI—XVIII вв. значительно расширяется ассортимент
земледельческих культур и происходит перераспределение их удельного
веса в производстве. И в земледелии, и в животноводстве получают даль-
нейшее развитие наметившиеся ранее тенденции товаризации сельского
хозяйства.
Если конец XV—XVI в.—это период относительной стабильности в
положении португальского крестьянства, то с конца XVI в. оно заметно
ухудшается. Эпидемии чумы, землетрясения, неурожайные годы, следо-
вавшие один за другим, сочетались с сильным оттоком сельского населе-
ния в колонии и ростом государственных налогов: испано-португальская
уния 1580 г. втянула Португалию в тяжелые воины с^ противниками
испанской монархии. Попытки феодалов компенсировать убытки приводи-
* Автор раздела О. И. Варьяш.
198
Глава 7. Крестьянство Испании и Португалии
ли к введению новых и увеличению старых поборов, что, естественно, не
способствовало укреплению крестьянского хозяйства. К началу XVII в.
множество деревень в Португалии запустело, выросла площадь забро-
шенных земель. Тяжелое положение крестьянства, особенно налоговый
гнет, вызвало в 30-х годах XVII в. волну крестьянских выступлений в
южной и центральной частях страны. Относительная стабилизация в де-
ревне наступает лишь в конце XVII — начале XVIII в.
В течение XVI — первой половины XVIII в. основной категорией
крестьянского населения оставались держатели, владевшие землей по до-
говору. Вытеснение вечно-наследственных договоров срочными, начавше-
еся еще в XV в., уменьшало различия между арендатором и держателем.
В центральных и южных районах наблюдается постепенное сокращение
сроков держаний; в северных районах страны, как и прежде, договоры
чаще всего заключались на срок «двух-трех жизней», хотя и здесь име-
ет место тенденция к сокращению срока.
Значительную группу крестьянского населения составляли испольщи-
ки, труд которых использовался как на землях феодальных собственни-
ков (в частности, в обширных латифундиях на юге страны), так и во
владениях крупных арендаторов; большую роль среди этих последних иг-
рали горожане, бывшие арендаторами-посредниками. Нередко их владе-
ния сдавались в субаренду мелким земельным собственникам крестьян-
ского типа. Однако для XVII в. характерно уменьшение числа подобных
земледельцев, владения которых поглощала крупная феодальная собст-
венность. Некоторые мелкие арендаторы одновременно подрабатывали
наймом. Вместе с тем расширялся слой безземельных крестьян, целиком
живших за счет найма.
Сельские наемные работники играли особенно большую роль в цент-
ральных районах. Сюда приходили и сезонники из южных районов
(Silbert, 1966, р. 103). Постоянная нехватка рабочих рук порождала по-
пытки ввести принудительный найм на условиях низкой оплаты. Относи-
тельно высокий удельный вес слоя работавших по найму дает возмож-
ность некоторым португальским историкам говорить о раннем появлении
в деревне капиталистических отношений. Однако на основании имеющих-
ся данных вряд ли можно говорить о том, что капиталистический харак-
тер наемного труда в деревне уже вполне утвердился в этот период. Ча-
стичный отток безземельного населения в колонии, совмещение наемного
труда с владением землей дают основания констатировать черты «обра-
тимости» в генезисе капитализма.
Основным видом крестьянских платежей был издольный оброк, со-
ставлявший пятую-шестую часть урожая, хотя наряду с этим могли су-
ществовать и другие условия договоров. По-видимому, сохранялись так-
же традиционные извозная повинность, «помочп». Нередко феодальные
землевладельцы, особенно духовные, обладали верховными правами на
распоряжение водой, баналитетными правами на мельницы, виноградный
и масличный прессы, рыбные ловли, что усиливало зависимость держа-
телей. Жители некоторых территорий подлежали и сеньориальной юрис-
дикции.
Во многих районах Португалии в деревне действовала общинная орга-
низация: еще и в XVIII в. встречались принудительный севооборот, си-
стема открытых полей или хотя бы свободный выпас скота по жнивью.
С XVII в. наблюдался процесс огораживания культивируемых участ-
ков. В большей степени он был характерен для северных районов, i ie
применялись валы пли каменные стены. В связи с этим свободный вы-
199
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
пас сокращался или даже исчезал. По мере расширения огораживаний
повышается роль и ценность общинных пустошей и выпасов. Это стало
особенно заметным в XVIII в., когда общинные земли стали присваи-
ваться крупными землевладельцами, прежде всего скотоводами. Экспро-
приация общинных земель лишала крестьян важного условия производ-
ства. Феодалы-собственники земли и крупные арендаторы, сдававшие
землю крестьянам-испольщикам, часто нарушали договоры: сокращали
сроки аренды крестьян, повышали старые и вводили новые платежи. Все
это, несомненно, подрывало основу крестьянского хозяйства и сельского
хозяйства в целом, нуждавшегося в долгосрочной стабильной эксплуата-
ции земли.
В целом для деревни Португалии в XVI—XVII и первой половине
XVIII в. характерно замедленное развитие.
Необходимость перестройки отношений в деревне была осознана в
конце XVIII в. В 1764, 1770 и 1774 гг. правительством Помбала был при-
нят ряд законов, которые запрещали произвольный сгон арендаторов с
земли и превращение пахотных наделов в пастбища, а также устанавли-
вали более длительные сроки сдачи земли в аренду и т. д. (Silbert,
1966, р. 798; Fonseca Ferreira, 1977, р. 51). В это же время ликвидиру-
ются майораты, что привело к возможности свободного отчуждения земли
и к возрастанию мобильности земельной собственности. Несмотря на это,
складывание капиталистических отношений в португальской деревне шло
в целом медленно. Проблемы аграрного развития не были решены и бур-
жуазной революцией 1820 г. Наибольшие сдвиги произошли после ре-
форм 1832—1834 гг., когда были отменены феодальные платежи и по-
винности, а также десятина, облегчена купля и продажа земли, проведе-
на национализация имущества религиозных орденов и т. д. Тем не менее
феодальные отношения в аграрном строе Португалии сохранялись и в
дальнейшем. Они проявлялись в первую очередь в консервации поме-
щичьих латифундий и полуфеодальной аренды на юге и патриархального
мелкокрестьянского хозяйства на севере.
ГЛАВА «
ШВЕДСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В XVII — середине XIX в.
1. Борьба за землю
и формы эксплуатации крестьянства в XVII в.
В первой половине XVII в. интенсивно развивался процесс наступления
дворянства на земли и владельческие права шведских крестьян. Он шел
в условиях тесного политического союза монархии с дворянством в це-
лом, включая и аристократию, на базе общей заинтересованности в широ-
кой завоевательной политике. К середине века щедрая раздача короной
земель феодалам привела к появлению реальной угрозы постепенной лик-
видации государственного податного крестьянства. Если в 1560 г. подат-
ным крестьянам принадлежало 49,4% всех земель, короне — 28,2, а дво-
рянству — всего 22,4%, то в 1655 г. дворянство владело 65% всех земель
(Могпег. 1977, р. 96).
Земельную экспансию дворянства в середине XVII в. сопровождало
ухудшение крестьянского права собственности на податную землю. Уча-
стились случаи, когда за долги конфисковывали крестьянские дворы;
была запрещена внутрикрестьянская аренда. Статус переданных короной
дворянам бывших податных крестьян (skatte-fralsebonde) приблизился к
статусу помещичьих крестьян (fralsebonde). Дворяне-помещики считали,
что они имеют право карать за мелкие проступки не только исконных
помещичьих крестьян, но и перешедших в их владение податных
крестьян.
Некоторые дворяне стали заводить на своих землях собственные хо-
зяйства; в их среде распространялась мысль, что и шведские дворяне
могли бы увеличить свои доходы, переведя своих крестьян на барщину и
организуя собственное сельскохозяйственное производство (Revera, 1975,
s. 22). Собственные хозяйства создавали прежде всего крупные землевла-
дельцы. К 1670 г. уже половина сельскохозяйственного ареала графства
Западный Гёталанд оказалась в собственности членов семьи Делагарди.
Число их помещичьих хозяйств увеличилось в 1650—1680 гг. с 3 до
13 хозяйств (Revera, 1975, s. 91, 102—103, 171). В имении Экхолмен в
Упланде с каждого крестьянского хозяйства величиной в один мантал
(основная единица налогообложения) в 1660-е годы требовалось в год
65 дней барщины с тяглом и 45 — ручной; кроме того, хозяйство должно
было высылать 4 лошади и 7 человек для выполнения извозной повинно-
сти. Треть тягловых дней шла на работы на помещичьем кирпичном
заводе. В июле 1662 г. из каждого хозяйства величиной в один мантал
во время уборки урожая на барщину вышло два человека (Agren, 1964,
s. 162-164).
Социальная и налоговая политика правительства вызывала рост
крестьянского недовольства. Выступления крестьян и городских низов
имели место в 1614, 1627, 1628, 1631 и 1634—1638 гг. Как правило, они
были вызваны взысканием новых чрезвычайных налогов и пошлин пли
очередным рекрутским набором. Участились побеги крестьян в глухие
отдаленные районы государства (История Швеции, 1974, с. 1951. На рик-
сдаге 1644 г. крестьянские депутаты требовали возвращения казне земель
201
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
и рент, ранее принадлежавших государству, но получили резкий отказ.
Однако в 1651 г. представители податных сословий в риксдаге (кресть-
яне, горожане, духовенство) добились того, что были приняты постанов-
ления, защитившие земельные права крестьян. Вступивший в 1654 г. на
престол новый король Карл X обещал провести редукцию, т. е. вернуть
казне часть розданных дворянству земель.
В 1653 г. в провинции Нёрке (Центральная Швеция) вспыхнуло
крестьянское восстание. Избранным ими вождям крестьяне присвоили
звания рпксканцлера п риксмаршала. Крестьяне угрожали перебить всех
дворян и были намерены наступать на столицу. Только большим напря-
жением сил властям удалось подавить восстание.
На риксдаге 1655 г. была провозглашена редукция: часть коронных
земель, отданных дворянам после 1632 г., должна была быть возвращена
казне. Однако работа комиссии, специально созданной для проведения
редукции, продвигалась медленно. В 1655 г. казне было возвращено лишь
1297 манталов земли (немногим более 2% всего дворянского землевладе-
ния), за которые она стала получать 42 тыс. талеров ренты. За следую-
щие 4 года было редуцировано менее чем 200 манталов земли (Dahl-
gren, 1964, s. 204). В 1670-х годах, когда из-за дорогостоящей внешней
политики у правительства возникла нужда в новых доходах, три подат-
ных сословия по инициативе крестьян-депутатов вновь обратились к ко-
ролю с требованием возврата казне дворянских земель. Новый король
Карл XI стал энергично проводить в жизнь редукцию. К 1697 г. 80% от-
чужденных с конца XVI в. земель было возвращено казне и ее доходы
выросли с 5 до 7 млн талеров. В Упланде в ходе редукции из 1037 дво-
рянских имений было редуцировано 293, в Сёдерманланде —131 из 442
(Cailsson, Rosen, 1961, I, s. 658). Редукция коснулась в основном отда-
ленных от имений земель, с которых крестьяне платили натуральный
оброк. Теперь эти крестьяне стали платить ренту не дворянам, а казне.
Хотя уже в конце XVII в. часть редуцированных земель была воз-
вращена их прежним владельцам, в целом доля дворянского землевладе-
ния все же сократилась вдвое. В 1700 г. 35,6% всех земель принадлежало
короне, 32,9% — дворянам и 31,5% земель было в руках податных
крестьян. Феодальная эксплуатация крестьян не прекратилась и после
редукции, но главным получателем доходов от крестьян стало дворянско-
абсолютистское государство. Нормы повинностей особенно не изменились,
но социально-правовое положение крестьян несколько улучшилось. Основ-
ное историческое значение редукции состояло в том, что отпала угроза
закрепощения, которое именно в те времена стало уделом крестьян во
многих странах Восточной Европы (История Швеции, 1974, с. 235).
2. Положение крестьянства в XVIII в.
Углубление социальной дифференциации
В XVIII в. значительно увеличилось налоговое бремя крестьян — во мно-
гом за счет роста разных чрезвычайных сборов и податей, постепенно
приобретавших постоянный характер. Развитие горной промышленности
и металлургии привело к тому, что на плечи проживавших в этих райо-
нах крестьян легли дополнительные повинности — изготовление древес-
ного угля, лесозаготовки, перевозки руды и готовой продукции.
Государство или феодалы-землевладельцы строго регламентировали
хозяйственную деятельность крестьян: предписывалось, каким ооразом
они должны были пользоваться сельскохозяйственными угодьями и ле
202
Глава 8. Шведское крестьянство
сом; во многих областях крестьянам запрещалось продавать сено и соло-
му, навоз и торф и т. д. Когда новый хозяин-крестьянин после смерти
предшественника приступал к исполнению своих хозяйственных обязан-
ностей, имел место «осмотр хозяйства» (husesyn). Если оказывалось, что
хозяйство в порядке, а инвентарь и продукты хозяйства не были неза-
конно проданы третьим лицам, то с крестьянином заключали контракт.
На основе этого он обязывался и впредь содержать свое хозяйство в хо-
рошем состоянии и мог рассчитывать на то, что после его смерти хозяй-
ство перейдет к его наследникам. Но в случае невыполнения крестьяни-
ном всех требуемых повинностей феодал-землевладелец мог отнять у
него хозяйство (Isacson, 1979,
s. 32). Проживавшие на землях
феодалов крестьяне должны были
также платить подати государству
и церкви. Довольно часто государ-
ственные подати за крестьян пла-
тили феодалы, которые за это тре-
бовали от крестьян дополнитель-
ных повинностей.
В 1772 г. барщинные имения
составляли лишь 6% всего дво-
рянского землевладения. Они бы-
ли сосредоточены в основном в
Сконе и Сёдерманланде, и здесь
барщинные повинности крестьян
оказывались почти столь же тяже-
лыми, как в Восточной Германии
или Польше. В некоторых ленах
крестьяне должны были выходить
на барщину по нескольку дней в
неделю. В барщинных имениях
работы в течение года распределя-
лись следующим образом. В июне
работы выполнялись прежде всего
безземельными или малоземель-
ными крестьянами. С середины
июля начинался сенокос — теперь
на лугах имений работали и
крестьяне-хозяева. На уборке уро-
жая с начала августа также рабо-
тали как беднота, так и имущие
крестьяне. В сентябре основную
тяжесть барщины опять несла
крестьянская беднота, но когда
начиналась молотьба, то привле-
кались работники и из зажиточ-
Сезонный батрак из Даларна.
Рисунок Э. Мейера, начало XIX в. Швеция.
Королевское собрание эстампов,
Копенгаген
НЫХ ХОЗЯЙСТВ. г 0,
В середине XVIII в. дворяне Центральной Швеции продавали 5э /о
всего зерна, которое они получали со своих полей и в форме податеп
от крестьян. 52% всех денежных доходов дворян было получено от про-
дажи зерна (Magnusson, 1980, s. 111).
В течение XVIII в. в аграрном развитии Швеции продолжалось про-
тивоборство двух тенденций. Если часть дворян создавала барщинные хо-
203
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
зяйства и захватывала крестьянские земли, то коронные крестьяне а от-
части и крестьяне, проживавшие на дворянских землях, стали выкупать
свои повинности (skattekop), превращаясь в собственников. В 1710—
1815 гг. крестьяне приобрели в свою собственность примерно столько же
казенной земли, сколько и дворяне,—около 3 тыс. хемманов (манталов).
В то же самое время крестьяне купили у дворян не менее 1900 хемма-
нов земли (Utterstrom, 1957, I, s. 18). В целом доля крестьянского зем-
левладения в общей структуре земельной собственности с 1700 по 1815 г.
выросла с 31,5 до 52,6% при падении доли коронных земель с 35,6 до
14,5% и сохранении на прежнем уровне доли дворянского землевладе-
ния—32,9% (Мбгпег, 1977, р. 96). Увеличение крестьянского землевла-
дения вело к интенсивному развитию внутрпкрестьянской социальной
дифференциации.
Количество крестьянских хозяйств в 1751—1810 гг. увеличилось на
10—18%, в то время как численность населения выросла на 33%.
В Восточной Швеции наблюдается определенная концентрация и увеличе-
ние земельных площадей более крупных крестьянских хозяйств. В Запад-
ной и особенно Южной Швеции (Сконе) продолжалось интенсивное раз-
дробление крестьянских хозяйств. Держатели более крупных участков,
обязанные давать в армию кавалериста с лошадью, корчмари, волостные
старшины представляли собой замкнутую группу «господ-крестьян»
(herre-bonder). На другом полюсе сельского общества находились тыся-
чи малоземельных и безземельных крестьян. Распространенной фигурой
в шведском селе был торпарь. От других бедняков торпарей отличало то,
что они занимались хлебопашеством на земле, за аренду которой должны
были работать на помещика или зажиточного крестьянина. Торпари де-
лились на две категории — те, которые жили на помещичьих землях,
и те, которые жили на крестьянских землях. Правовое положение послед-
них было несколько лучшим, их арендные контракты были более дли-
тельными (Sivesand, 1979, s. 36). В разряд малоимущего крестьянства
входили и бобыли (backstugsittare, gatehusman), которые жили в жалких
лачугах и часто пользовались землей, полученной от зажиточных кресть-
ян по системе испольщины.
Если число крестьян, владевших хозяйствами «нормального» разме-
ра, в 1751—1860 гг. увеличилось только на 20—25%, число торпарей
увеличилось за то же время в 4 раза, и они уже представляли пример-
но 25% всего крестьянского населения. Если в 1751 г. в Швеции было
186,6 тыс. членов семей крестьян-хозяев, 27,9 тыс. торпарей и 20 тыс.
бобылей, то в 1805 г.— соответственно 235,9 тыс., 63,1 тыс. и 43.3 тыс.
(Utterstrom, 1957, I, s. 25, 67).
Горнопромышленные крестьяне (бергсманы) занимались, наряду с
земледелием и скотоводством, изготовлением чугуна. Группа крестьян-
хозяев владела коллективно маленькой домной, они обеспечивали ее дре-
весным углем и рудой, но когда из чугуна изготовляли сталь, то для
этой работы нанимали специалиста-мастера (Isacson, 1979, s. 39). Как
правило, чугун и сталь производили в таких маленьких крестьянских
домнах только раз в 2 года (или даже реже), а весь процесс длился
3—4 недели. В XIX в. число таких крестьянских домен резко сократилось,
продолжали работать только сравнительно крупные. С течением времени
бергсманы все сильнее зависели от крупных купцов и промышленников.
К 1772 г. 70% крестьянских домен в изученных Д. Гонтом пяти прихо-
дах Центральной Швеции перешло во владение четырех крупных пред-
принимателей (Gaunt, 1977, р. 188). В то же самое время крестьяне про-
204
Глава 8. Шведское крестьянство
должали основывать в глухих лесных районах новые хозяйства, специа-
лизировавшиеся па изготовлении древесного угля для крупных домен.
Особую группу сельского населения представляли солдаты, которым
по военной реформе конца XVII в. выделили так называемые солдатские
дворы.
В 1751 г. в селах проживало 33 тыс. солдат. Они составляли при-
мерно 7% от общего числа хозяев (Carlsson, Rosen, 1961, I, 82).
Уже со второй половины XVIII в. в некоторых имениях стали дер-
жать наемных рабочих — «статарей», которые должны были круглый
год работать в имении. Статарей использовали помещики, расширявшие
свои поля и интенсивно занимавшиеся товарным земледелием. В основ-
ном со статарямп расплачивались жильем и натуральным жалованьем
(слово «stat» обозначало пищу и кров), но они получали и небольшое де-
нежное вознаграждение. Почти всегда статарь имел семью, и в его конт-
ракт была включена обязанность его жены выполнять работы на скотном
дворе, огороде и во время уборки урожая (Eriksson, Rogers, 1978, р. 27).
Первые достоверные данные о статарях встречаются в источниках с 50—
60-х годов XVIII в. (Eriksson, Rogers, 1978, р. 35). Но более интенсивно
эта система распространяется с начала XIX в. По оценкам Г. Уттерст-
рема, уже в 1800 г. семейные наемные работники имелись в 62% име-
ний (Utterstrom, 1957, I, s. 797, 803). В отношении статарей помещик
и уполномоченные им лица пользовались теми же правами контроля и
наказания, которые имели крестьяне-хозяева в отношении своих батра-
ков. В лице статарей, контракты с которыми заключались на один год, по-
мещики имели полностью зависевшую от них категорию работников.
До середины XIX в. статарей могли в принудительном порядке на-
править на службу или отдать в рекруты (Carlsson, Rosen, 1961, I, s. 79).
До окончания контракта они не имели права уйти от своих хозяев. Пра-
вительство издало ряд положений (1723, 1739, 1805 и 1833 гг.), которые
в некоторой степени регулировали взаимоотношения батраков с крестья-
нами-хозяевами. Батракам за непослушание грозили строгие наказания
(вплоть до тюремного заключения и сдачи в рекруты), однако на практике
эти меры применялись все же очень редко (Utterstrom, 1957, I, s. 251).
В XVIII — первой половине XIX в. на сезонных сельскохозяйственных
работах использовалось много отходников. Очень распространен был уход
на сезонные работы в Вермланде — по современным данным, ежегодно
уходило от 600 до 1000 работников (Utterstrom, 1957, I, s. 745).
В глазах законодателей сельская беднота представляла собой социаль-
ную группу, обязанную работать только в земледелии или на лесных про-
мыслах. Свобода ее хозяйственной деятельности была ограничена всевоз-
можными предписаниями и регламентами. В 1730-х годах правительство
издало специальные постановления, запрещавшие крестьянской бедноте
уход в города и обзаведение собственным хозяйством (Utterstrom, 1957,
I, s. 250, 254).
3. Классовая борьба крестьянства в XVIII в.
Значительное влияние на пути социально-экономического развития Шве-
ции оказала классовая борьба крестьян. Особенность Швеции заключа-
лась в том, что, кроме обычных форм классовой борьбы, крестьяне в оп-
ределенной степени пользовались для защиты своих интересов и предста-
вительством в парламенте.
В XVIII в. крестьянские депутаты принимали активное участие в дея-
тельности риксдага. «Крестьянское сословие» риксдага требовало иредо-
205
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
ставленпя крестьянам права покупки дворянской земли и заведе-
ния винокурен, боролось за расширение политических прав кресть-
янства н снижение податей. Одним из наиболее радикальных было
требование крестьян включать их представителей в состав «секретного
комитета», который решал особенно важные проблемы внутренней д
внешней политики. На риксдаге 1723 г. три высших сословия ответили
на это отказом (История Швеции, 1974, с. 283). В середине XVIII в.
представители крестьян в риксдаге безуспешно боролись против проводи-
мой правительством инфляционной кредитной политики (Utterstrom,
1961, II, s. 147). Как было уже указано, крестьянские выступления ока-
залп определенное влияние на то, что правительство провело редукцию.
В середине XVIII в. вновь поднялась волна крестьянского протеста
против притязаний дворянства и феодального государства. Наиболее
сильные волнения вспыхнули в области Даларна («Пляска в Даларна»),
где 8 июня 1743 г. восставшие крестьяне заняли г. Фалун. Крестьяне
были вооружены мушкетами, охотничьими ружьями п пиками. Их «во-
енным советником» был майор Даларнского полка В. Т. Врангель. Вос-
ставшие выступили в поход на Стокгольм и 20 июня подошли к его
воротам. Когда крестьяне проникли в город и заняли некоторые цент-
ральные площади, часть высокопоставленных сановников бежала. Собрав-
шиеся 22 июня перед королевским дворцом крестьяне выразили недоволь-
ство выдвижением кандидатуры гольштейнского герцога на шведский
престол. Власти жестоко подавили восстание, среди крестьян было много
убитых и раненых. Главных руководителей восстания — заводского сче-
товода Т. Шёдина, депутата риксдага П. Андерссона и других — казни-
ли 30 января 1744 г. Многие участники восстания были прогнаны сквозь
строй и сосланы на каторгу (История Швеции, 1974, с. 294).
В своей политической борьбе крестьянство в целом стояло на пози-
циях монархизма. Поэтому при проведении абсолютистских государствен-
ных переворотов 1772 и 1789 гг., покончивших с системой конституцион-
ной монархии так называемой «Эры свобод», Густав III смог опираться
и на крестьянское сословие. В период абсолютистской власти крестьянст-
ву удалось в некоторой степени укрепить свои позиции. С 1790 по 1815 г.
крестьяне выкупили более 3 тыс. хемманов земли (Carlsson, Rosen,
1962, II, s. 243). На риксдаге 1789 г. были приняты постановления, по
которым крестьянам были предоставлены равные с другими сословиями
права по приобретению мелких дворянских имений (fralse strogods).
Были подтверждены права собственности свободных крестьян на все их
земли (включая лесные угодья); им гарантировалось неограниченное
право найма работников. Изданные в 1803 г. новые правила для сель-
скохозяйственных наемных рабочих были составлены в довольно патри-
архальном духе, но все же в них был провозглашен принцип определе-
ния величины заработной платы по свободному соглашению.
4. Изменения в состоянии производительных сил
Генезис капиталистических отношений в шведской деревне шел рука оо
руку с прогрессом в развитии сельскохозяйственной техники и агрикуль-
туры.
Уже с конца XVIII в. в развитии земледельческой техники намети-
лись значительные сдвиги. Около 80-х годов XVIII в. получили всеобщее
распространение коленчатые и снабженные лемехами бороны. С начала
90-х годов крестьяне начинают применять новый тип плуга, изготовлен
206
Г лава 8. Шведское крестьянство
ного целиком из железа (Gadcl, 1983, s. 180). Обработка полей коленча-
тыми боронами с железными зубьями могла отчасти заменить пахоту,
что экономило рабочее время. «Благодаря экономии в использовании тяг-
лового скота в результате применения железных плугов, новых борон и
улучшения внутренних коммуникаций открылись широкие возможности
для поднятия целинных земель» (Gadd, 1983, s. 223). «Земледельческие
орудия крестьян улучшились,— писал уже в 1814 г. Исак аф Даррелли
из прихода Готтроэра.— В моей молодости у крестьян не было полевых
катков, борон для обработки дернистых земель (torvharv) и плугов для
чернозема (mullplog), но теперь эти полезные орудия имеют всеобщее
распространение» (Utterstrom, 1957, I, s. 478).
Имеются данные о том, что с начала XIX в. в Вермланде вошел в
употребление новый тип плуга с железным сошником, который можно
было регулировать. Он оказался особенно подходящим при подъеме цели-
ны и скоро распространился по всей Швеции. С 1820-х годов стал рас-
пространяться «новый вестготский плуг», разработанный по типу анг-
лийских отвальных плугов. С середины XIX в. используются привозные
или изготовленные па месте по зарубежным образцам плуги (Utterstrom.
1957, I, s. 661-663).
В составлявшихся при передаче крестьянского двора новому владель-
цу описях имущества пахотные орудия фигурируют под названием «де-
ревянные сохи», «сохи с железными наконечниками» и «железные плу-
ги». В 1820—1827 гг. в изученных Я.-К. Гаддом пяти западных при-
ходах лена Скараборг «железные плуги» были в 57% крестьянских хо-
зяйств. а к 1850—1859 гг. доля таких хозяйств увеличилась до 94%.
С 50-х годов XIX в. крестьяне начинают переходить к новому отвально-
му плугу («полуанглпйский плуг») (Gadd, 1983, s. 157, 161).
Еще в середине XVIII в. учитель гимназии Магнус Стридсберг изо-
брел «молотильную тележку», в которую запрягалась пара лошадей; та-
ким орудием в день можно было обмолотить 40 бочек зерна (Utterstrom,
1957, I. s. 478). Несмотря на определенный скепсис со стороны круп-
ных землевладельцев, «молотильная тележка» во второй половине
XVIII в. быстро распространилась среди крестьян, особенно в Северной
Швеции.
В 1803 г. в имении Энгельтофт была основана маленькая фабрика по
изготовлению новых «шотландских» сельскохозяйственных машин (мо-
лотилок, сеялок, плугов) (Utterstrom, 1957, I, s. 619). Во второй четвер-
ти XIX в. в помещичьих имениях распространились привозные и изго-
товленные местными мастерами по зарубежным образцам молотилки.
Только в середине столетия на рынке появились более эффективные мо-
лотилки фабричного производства. В Сёдерманланде машины появились
в имениях в 20—30-х годах, но у крестьян они стали распространяться
лишь с 60-х годов XIX в. (КбИ, 1983, s. 75).
По преданию, в 1750 г. некий крестьянин пз села Стора Скэдви близ
Фалуна перешел от трехполья к новому севообороту: пар, рожь, три
года подряд кормовые травы и два года подряд овес. Эта «фалунская
система» вскоре стала очень популярной и распространилась в других
областях Швеции (Utterstrom, 1957, I, s. 497). С первой половины
XIX в. часть парового поля использовалась для выращивания гороха,
картофеля, льна и ржи (Utterstrom, 1957, I, s. 492—493). «С того вре-
мени, когда здесь стали известны картофель, горох и вика и другие но-
вые растения, почва улучшается тем или иным образом»,— писал Э. Кар-
стрем в 1815 г. о селах вокруг Кристианстале, где значение пара, по его
207
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
данным, уже резко уменьшилось к этому времени (Utterstrom, 1957
I, s. 494). Выращиванием кормовых трав крестьяне стали заниматься с
30-х годов XIX в. В то же время в некоторых округах наметился переход
от трехпольной системы к плодосмену (Gadd, 1983, s. 229).
Использование более эффективных орудий и приемов земледелия сде-
лало возможным расширение сельскохозяйственного ареала. В первой
половине XIX в. шел интенсивный процесс поднятия целины. По неко-
торым оценкам, в приходе Би (лен Коппарберг) в первой половине
XIX в. площади обрабатываемой земли увеличились в 5 раз (Isacson
1979, s. 93). Наиболее интенсивно расширяли своп поля крупные берг-
сманы п крупные крестьяне-собственники, занимающиеся товарным зем-
леделием.
Если в 1800 г. в Швеции было примерно 850 тыс. га пахотной земли,
то к 1850 г.— уже более 2 млн га. Значительно возросли и урожаи.
В 1818—1850 гг. средний годовой сбор важнейших сельскохозяйственных
культур — ржи, ячменя, овса и картофеля — поднялся соответственно на
48, 30, 57 и 110% (Historisk statistik, II, tab. Е 1, Е 17). По имеющимся
оценкам, зерновое производство Швеции в 1720—1840 гг. увеличилось бо-
лее чем в 2 раза (Carlsson, Rosen, 1961, II, s. 47). Начиная с 1820-х го-
дов Швеция стала вывозить зерно. Показателен в этом смысле пример
прихода Би в лене Коппарберг. В среднем в год крестьяне собирали здесь
(исключая зерно на семена) в 1683—1691 гг. 2225 бочек, а в 1850—
1854 гг.—7840 бочек. Иными словами, в конце XVII в. на каждого жите-
ля прихода приходилось 1,2 бочки зерна, а в середине XIX в.— около
4 бочек (Isacson, 1979, s. 117—119). С учетом же картофеля и кормов
объем сельскохозяйственной продукции в пересчете на зерновые достиг в
середине XIX в. 6,4 бочки на каждого жителя.
В пяти западных приходах лена Скараборг, изученных Я.-К. Гаддом,
в 1750—1855 г. численность населения увеличилась на 70%, но еще бо-
лее быстрыми темпами расширились посевные площади — более чем на
100%. В результате этого высев на одного человека в 1750—1855 гг.
увеличился на 25%, причем особенно интенсивный рост наблюдается с
начала 80-х годов XVIII в. В то же самое время количество крупного
скота на единицу населения уменьшилось в 2 раза, а площадь сельско-
хозяйственных угодий, обрабатываемых одной единицей тяглового скота,
увеличилась между 1790 и 1855 гг. на 140% (Gadd, 1983, s. 131).
5. Буржуазные преобразования
В результате буржуазной революции 1809 г., осуществленной офицерами
и чиновниками, в Швеции восторжествовали буржуазные отношения.
Конституция 1809 г., утвердившая в Швеции строй конституционной мо-
нархии, еще сохраняла сословную неполноправность крестьянства. Тем
не менее права крестьян на приобретение в собственность земель расши-
рились; отныне они могли покупать и дворянские имения (История Шве-
ции, 1974, с. 341). Одновременно усилилась дифференциация крестьян-
ства. Все больше крестьян из категории хозяев и арендаторов опускалось
До батраков и торпарей (Eriksson, Rogers, 1978, s. 82). В то же самое
время помещики шире переходили от использования барщинного труда к
применению наемной рабочей силы торпарей и статарей.
Большое значение для аграрного развития Швеции имели проведен-
ные правительством реформы землеустройства, которые первоначально в
основном служили интересам крупных землевладельцев. Однако в прове-
208
Глава 8. Шведское крестьянство
Межевая реформа в Швеции. Селение Гресторп (Западная Швеция).
1 — в 1725 г. 3 двора; 2 — в 1783 г. 3 двора; 3 — в 1833 г. 8 дворов.
Общинные земли заштрихованы (после реформ они сохранились только под школьным участком);
черным закрашены земли двора, не подвергавшегося разделам в период между 1783 и 1833 гг ;
остальные дворы были разделены между наследниками
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
дении землеустройства активное участие принимало шведское крестьян-
ство, прежде всего складывающаяся сельская буржуазия.
В 1757 и 1762 гг. правительство издало постановления об «укрупне-
нии» (storskifte), целью которых было путем передела земель уменьшить
количество крестьянских участков (в постановлении 1762 г. говорилось о
том, что каждое поле должно быть разделено не больше чем на четыре
участка) (Carlsson, Rosen, 1962, II, s. 41). Если, например, в местности
Экебю в конце XVII в. число отдельных участков одного крестьянского
хозяйства колебалось от 30 до 100, то в результате реформы в конце
XVIII в. их число уменьшилось до 2—9 (чаще всего крестьянское хо-
зяйство состояло из 4—5 участков (Olai, 1983, s. 47, 50—51). До недав-
него времени в шведской историографии господствовало мнение, что «ук-
рупнение» было проведено целиком по инициативе дворян-помещиков,
которым пришлось преодолеть сопротивление цеплявшихся за традиции
крестьян. Последние локальные исследования вносят поправки в эту
картину: в Экебю 66% лиц, выступивших с инициативой обмера земель,
составляли крестьяне (Olai, 1983, s. 93). Крестьяне проявляли активность
и во время судебных споров, возникавших в связи с проведением переде-
лов. В Экебю такие судебные дела были начаты 7 дворянами и 10 кресть-
янами, причем крестьяне часто выходили победителями (Olai, 1983
s. 93).
«Укрупнение» началось и более всего распространилось в Упсале,
Восточном Гёталанде и Сконе, тогда как в менее благоприятных для зем-
леделия областях к нему перешли только в самом конце XVIII в. По
оценке Хэлмфрида, в Южной и Центральной Швеции «укрупнение» кос-
нулось двух третей всех сел (Olai, 1983, s. 27). В конце XVIII в. среди
крупных землевладельцев Сконе все большей популярностью стали поль-
зоваться идеи радикальных перемен в сельском хозяйстве. Первым осу-
ществил эти идеи Р. Маклин (родом из Англии), который в 1783-
1787 гг. перемерил и перераспределил земли в своем имении Сванехольм.
Все крестьянские земли были разделены на хозяйства одинакового раз-
мера (0,5 хеммана). Крестьяне были переведены на денежную аренду
Кроме того, были созданы мелкие хозяйства для сельскохозяйственных
рабочих — каждому выделили землю в расчете на бочку высеваемого
зерна. Кроме центральной усадьбы, было организовано еще пять круп-
ных ферм, все они обрабатывались с использованием наемной силы.
В 1801 г. в Сконе в селении Леддечёпинг крестьяне-держатели и бат-
раки выпороли ненавистного управляющего, который часто наказывал их
на барщине. На это выступление крестьян в своем обращении к прави-
тельству ссылались местные помещики, требовавшие срочного проведения
очередной аграрной реформы, в результате которой была бы ослаблена
крестьянская община, которая была, по мнению дворян, питателыюп поч-
вой для подобных эксцессов (История Швеции, 1974, с. 345—346).
Проведенная в 1803 г. первоначально в Сконе и распространенная в
1807 г. на всю Швецию реформа «собирания земель» (cnskifte) давала
любому собственнику право требовать от общины выделения ему земли
в одном куске. Облегчая выход крестьян-собственников из общины, ре-
форма вместе с тем ухудшила положение крестьян-арендаторов, батраков
и безземельных, которым угрожала потеря возможности пользоваться
землями, до тех пор находившимися в общем пользовании оощпны.
Проведение реформ сопровождалось крестьянскими волнениями.
В 1811 г. в Сконе на сходах крестьяне выдвинули, кроме прочих, треоо
вание раздела помещичьих земель и полной независимости от помещиков.
210
Глава 8. Шведское крестьянство
В Клогерюпе 15 июня 1811 г. около тысячи вооруженных вилами, лопа-
тами и даже ружьями крестьян вступили в бой с гусарами и пехотой,
высланными на подавление их выступления. Восстание было подавлено
только при помощи артиллерии (История Швеции, 1974, с. 346—347).
В 1806—1840 гг. землеустройство в Сконе было проведено в 340 се-
лениях. В других регионах эти дорогостоящие работы были осуществлены
в более ограниченном размере (Utterstrom, 1957, I, s. 534).
Из-за все усиливающегося недовольства реформой правительство
должно было приступить к ее пересмотру и в 1827 г. издало постановле-
ние о «законном переделе» (laga skifte). Но и этим постановлением пред-
усматривались мероприятия, которые в конечном счете вели к разруше-
нию сельской общины. Каждое крестьянское хозяйство должно было со-
стоять не более чем из трех участков земли. Правила 1827 г. определили
и порядок отселения части крестьян на окраины деревни. Уже в 30—
40-х годах XIX в. землеустроительные работы стали интенсивно прово-
диться в разных местностях Швеции. Быстрее всего новые порядки рас-
пространились на юге и западе страны.
Во время проведения землеустройства возникали острые конфликты
между сельской верхушкой, которая сумела укрепить свои права на уже
обрабатываемые земли, и крестьянской беднотой, которую принуждали
выселяться за пределы старых сел, на целину. Крестьяне же, владевшие
крупными дворами, оставались, как правило, жить в своих старых до-
мах на лучше обработанных землях (Sivesand, 1979, s. 41). К 1870 г. от
15 до 40% крестьян должны были в результате землеустройства пересе-
литься и завести новое хозяйство (Utterstrom, 1957, I, s. 566).
В целом в Швеции возобладала тенденция развития аграрного капи-
тализма через крестьянское хозяйство, капиталистическую перестройку
в деревне проводила вышедшая из крестьянства сельская буржуазия.
Б 1845 г. крестьянам принадлежало 65% сельскохозяйственных угодпй,
в то время как во владении дворян было лишь 18% земель (Utterst-
rom, 1957, I, s. 349). В крупных помещичьих хозяйствах использовался
наемный труд безземельной бедноты.
ГЛАВА 9
ФИНСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В XVII —середине XIX в.
Время с XVII до середины XIX в. представляет собой особый этап в
аграрной истории Финляндии, на котором завершилось складывание и
началось разложение феодальных порядков и стали подготавливаться
предпосылки перехода к капитализму.
Особенностью феодализма в Финляндии, как и в Северной Европе
вообще, была сравнительная малочисленность и слабость класса феода-
лов (Жербин, Шаскольскпй, 1981, с. 79 сл.). В роли феодального госпо-
дина выступало прежде всего государство.
В XVII в. в результате войн и ухудшения климата хозяйственное
развитие л демографический рост замедлились, но затем, во второй по-
ловине XVIII в., ускорились вновь. До XVII в. нет данных о числен-
ности населения Финляндии. В середине 90-х годов XVII в. оно состав-
ляло около 390 тыс. «Великий голод» 1696—1697 гг. унес до 27% на-
селения страны, потери в Северной войне составили около 50 тыс. че-
ловек, тем не менее в 1749 г. в Финляндии насчитывалось свыше
530 тыс. человек. Во второй половине XVIII в. прирост населения в
Финляндии шел интенсивнее, чем в ряде стран Европы (1,3% в год),
и в 1812 г. численность населения достигла 1053 тыс. человек. Не-
смотря на катастрофические последствия последнего «великого голо-
да» (1867—1868 гг.), в 1870 г. Финляндия насчитывала 1796 тыс. чело-
век (Suomen talous-ja sosiaalihistorian kehityslinjoja, 1968, s. 21—37).
Заселение Финляндии в XVI—XVII вв. было связано с земледельче-
ским освоением центрально- и северофинляндских районов савосцами
(племенем, сложившимся в области между Хяме и Карелией). В XVII в.
финны дошли до Южной Лапландии. В то же время они переселялись
в Центральную п Северную Швецию, Ингерманландию, в Ладожскую п
Северную Карелию, в Прибалтику. Для XVIII в. была характерна в
основном сильная внутренняя колонизация. Именно она создала хорошие
предпосылки для бурного роста населения, несмотря на высокую смерт-
ность (Talve, 1972, s. 24—40).
Экономическое развитие страны определялось успехами сельского хо-
зяйства. В Финляндии имелись хорошие возможности его экстенсивного
развития благодаря большим резервам пригодных к обработке земель.
В XVII—XVIII вв. страна делилась на три экономико-географических
региона. Основным занятием населения юго-западных областей (Варси-
найс-Суоми, Усима, Сатакунта, часть Хяме) было пашенное земледелие
на старых землях. В Северной и Восточной Хяме, Саво, Карьяла и Кай-
ну преобладало подсечное земледелие. На севере страны, в Похян-
ма, основным занятием было скотоводство, а также промыслы (в основ-
ном смолокурение). В Южном Похянма в XVIII в. преобладало земле-
пашество. В некоторых местах (в особенности на юго-западных шхерах
и на Аландских островах) большое значение имело рыболовство. Скла-
дывание названных экономических регионов было обусловлено различ-
ными причинами, прежде всего почвенными условиями. На юго-западе
больше глинистых, плодородных земель, в Центральной и Восточной
Финляндии — в основном морены, которые более подходят к пода не.
212
Глава 9. Финское крестьянство
На юго-западе (в Варсинайс-Суоми) при пахоте применялась воловья
упряжка, заимствованная, по всей вероятности, из Эстонии. В Похянма
излишняя влажность п частые заморозки мешали полеводству, зато изо-
билие лугов содействовало развитию скотоводства. С развитием сельского
хозяйства удельный вес охоты п рыбной ловли в XVII—XVIII вв. за-
метно снизился.
1. Сельскохозяйственное производство
В Финляндии существовало четыре системы обработки полей: однополье,
двухполье, трехполье п четырехполье. Однополье применялось в основном
в Северной Финляндии, где на небольших, хорошо унавоженных полях
выращивался ячмень, самый северный из злаков. Двухполье встречалось
в двух вариантах — при одном варианте хлеба (в основном озимая рожь)
заменялись паром, при другом выращивались два вида зерновых (в основ-
ном по схеме: пар—рожь—пар—ячмень). Второй вариант называется
обычно четырехпольем и применялся в Северной Финляндии, первый —
в основном в Южной. Главная тенденция развития систем земледелия в
XVIII—XIX вв. выражалась в распространении трехполья за счет двух-
полья. В начале XVIII в. трехполье, которое, по-видимому, пришло в
Финляндию с востока, преобладало лишь в Южной Карьяла и в Южной
Саво. Только в середине XIX в. началось быстрое распространение
трехполья по всей стране.
Почти повсюду в Финляндии применялась соха, заимствованная,
по-видимому, пз Новгородской земли (через Карелию). Она была лучше
приспособлена к более легким почвам. На юго-западе страны применялось
еще древнее рало, а в Западной Финляндии с ее тяжелыми (глинисты-
ми) почвами был распространен плуг. Более современные «шотландские»
плуги появились в дворянских имениях Западной Финляндии в начале
XIX в., у отдельных зажиточных крестьян — в 20-е годы, более широ-
ко — с 50—60-х годов XIX в.
Средняя урожайность ржи в 30-х годах оценивалась в 14—17 гекто-
литра с гектара. Урожайность ячменя и овса сильно различалась в за-
висимости от района: ячмень —11—27 (в среднем 18), овес —9—23
(в среднем 15) гектолитров с гектара. В третьей четверти XIX в. сред-
няя урожайность ржи равнялась сам-6—7, ячменя — сам-4—5, овса —
сам-4,5.
Природные условия Финляндии требовали мелиорации. На плоских
полях были вырыты канавы. Сведения о подземных канавах восходят к
XVIII в., они встречаются на неровных и каменистых полях Восточной
п Северной Финляндии.
Подсека, древнейший пз способов земледелия, была вполне жизнеспо-
собна и в XVIII—XIX вв., лишь в Западной и Северной Финляндии
встречались местности, где ее не знали. На двух третях финских земель
она имела еще в 30-х годах XIX в. экономическое значение и обеспе-
чивала не менее 10% урожая ржи. Подсека была особенно распростра-
нена в Восточной Финляндии (Саво и Карьяла) с ее неровными каме-
нистыми полями. Способы подсечного земледелия были разные, в зави-
симости от типа и возраста леса. Подсечное поле засеивалось, как правило,
два-три года подряд, затем забрасывалось. На подсечных землях выра-
щивались в основном озимая рожь, ячмень, репа, гречиха, овес. Для
экстенсивного подсечного земледелия нужны были большие площади, так
как возобновление леса для подсеки требовало 25—60 лет. Сокращение
213
L Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
этого срока вследствие уплотнения заселения в значительной мере сни-
жало урожайность. Средние урожаи на подсеках в середине XVIII в
были сам-12-15, в начале XIX в.-не более сам-6-9. Существовало
также «болотное земледелие» на осушенных болотах. После сжигания
торфяного покрова здесь выращивали рожь (в Восточной Финляндии и
овес).
Рожь уже в XVI в. становится основной зерновой культурой в Фин-
ляндии. Расширение посевов ржи шло за счет сокращения посевов яч-
меня. Лишь на севере ячмень сохранил свои позиции. Овес в большин-
стве районов выращивался в основном на корм скоту, а для употребле-
ния в пищу — лишь в Юго-Восточной Финляндии. Увеличение площадей
занятых под овес, началось во второй половине XIX в. в связи с раз-
витием скотоводства. Гречиху выращивали в Восточной Финляндии, пше-
ницу сеяли мало (в основном в Варсинайс-Суоми). Известное значение
имел п горох, встречались лен, конопля, хмель, табак (начиная с
XVII в. и особенно в XVIII в.), капуста, брюква, бобы. Выращиваемая
на подсеках репа занимала важное место в пище крестьянина. В 1720-х
годах в Юго-Западной Финляндии появился картофель, но распростра-
нялся он весьма медленно в течение XVIII—XIX вв.
Землепашество было тесно связано с луговодством. Финская послови-
ца гласит: «Луг—магь поля». От продуктивности лугов зависело коли-
чество скота, последнее, в сбою очередь, определяло возможности удоб-
рения земли, а следовательно, и урожайности полей. В Западной Фин-
ляндии скота было больше, особенно у шведского населенпя. Если в
1620-х годах в Южной Похянма в среднем крестьянском хозяйстве было
6—10 коров, то в Восточной Финляндии — 1—4. В XVIII в. предприни-
мались первые попытки улучшить породу овец. Свиней и кур было еще
мало. Северный олень был основой хозяйственной деятельности саамов
(лопарей).
Лес в XVI в. еще не имел рыночного значения. Однако в начале
XVII в. на западноевропейских рынках появился спрос на финляндские
судостроительные материалы —на смолу, а потом п на доски. Смолоку-
рение сосредоточилось в Саво (вывоз через Выборг) и Похянма. Охота
на пушных зверей утратила в XVIII в. былое значение в противополож-
ность рыбной ловле. Возрастало значение кустарных промыслов (произ-
водство деревянной посуды в Варсинайс-Суоми, прядение). В XVII в.
зарождается мануфактурная промышленность (железоплавильные печи,
лесопильни, судоверфи).
2. Расслоение крестьянства
В средние века основную социальную группу финского крестьянства
составляли наследственные, пли податные, крестьяне (по-фински perin-
totalonpojat, verotalonpojat, по-шведски skattebonder). Они имели наслед-
ственное право на землю и платили налог государству. Наряду с ними
существовали крестьяне, которые сидели на чужой земле и платили фео
дальную ренту землевладельцу (в основном церкви и государству, реже
дворянам) (по-фински lampuoti, от шведского слова landbo). Встречались
и безземельные люди, которые жили промыслами пли наемным трлд
(Talve, 1972, s. 46-66). _
В XVII в. грани между отдельными категориями крестьян _ *
более подвижными. Во время войн (начиная с Ь()-х годов. 1)(*
шее количество крестьянских дворов вследствие палеи ов, на ора pt
214
Глава 9. Финское крестьянство
п военных бедствий запустело. Среди юристов стало общепринятым мне-
ние, что собственником земли наследственных крестьян является государ-
ство, имеющее верховное право собственности (dominium directum), тог-
да как крестьянин обладает только правом пользования (dominium utile).
Если крестьянин три года не платил налогов, он лишался хозяйства.
Три раза на крестьянском собрании прихода (karajat) его хутор предла-
гался родственникам бывшего владельца (на основе наследственного пра-
ва владения землей), в случае их отказа его можно было передать
чужаку. Новый хозяин тем не менее не получал наследственного права
на хозяйство до выплаты задолженности прежнего владельца. Если за-
долженность не погашалась, хутор переходил в собственность казны и
его владелец становился казенным крестьянином (по-фински kruununta-
lonpoika, по-шведски kronobonde) (Jutikkala, 1942, s. 341—353).
На практике разница в правовом положении между хуторами наслед-
ственных крестьян и хозяйствами казенных крестьян в XVII в. была
ничтожной. В казенных налоговых списках XVII в. их даже не разли-
чали. Тем не менее в XVII в. государство ограничило правовые возмож-
ности наследственных крестьян: им запретили продавать хутора без
соблюдения преимущественного права казны на их покупку (1684 г.),
обязали соблюдать в хозяйстве казенные инструкции (1681 г.), лишили
права раздроблять или объединять хутора и уменьшать их площадь.
Крестьянское хозяйство должно было или сохраняться в неприкосновен-
ном виде во владении крестьянского рода, пли целиком перейти в руки
другого рода.
В XVII в. уменьшился удельный вес наследственных крестьян, боль-
ше стало частновладельческих — фрельсовых — крестьян (в результате
частых королевских пожалований феодалам). Правовое положение фрель-
ссвых крестьян не было одинаковым — часть из них сохранила наслед-
ственные права на хозяйство. Феодал по закону не мог требовать с них
больше повинностей, чети они раньше платили казне. Но если крестья-
нин терял наследственные права (например, в связи с задолженностью
по повинностям), то его хозяйство было уже в неограниченном владе-
нии феодала (Tornberg, 1978, s. 88—89). Вследствие редукции конца
XVII в., когда государство вернуло себе многие пожалованные ранее
дворянам владения, эти фрельсовые крестьяне перешли в категорию ка-
зенных. Например, в приходе Маску в Варсипайс-Суоми в 1556 г. на-
следственные крестьяне составляли 60% сельского населения, фрельсо-
вые — 16, казенные — 24, в 1650 г.—соответственно 31, 63 и 6%, а в
1683 г. (после редукции) — 21, 20 и 59% (Oja, 1966, s. 211). По иму-
щественному статусу наследственные, казенные и частновладельческие
крестьяне различались мало. Если в Варсинапс-Суоми в 1635 г. на каж-
дое хозяйство наследственных и казенных крестьян в среднем приходи-
лось 3,1 бочки высева зерновых и 12,4 условных единиц скота, то в хо-
зяйствах фрельсовых крестьян — соответственно 3,3 бочки и 11,5 единиц
(Tornberg, 1978, s. 91).
Верхний слой наследственного крестьянства представляли рустгалте-
ры, т. е. крестьяне-всадники (по-фински ratsumies, ratsutilallinen,
по-шведски rusthallare). Хозяйства-рустгалты возникли в конце ХА 1 —
начале XVII в. Рустгалгеры обязаны были нести военную службу и за
это освобождались от налогов. По своему социальному положению р\ст-
галтеры были ближе к мелкому дворянству, чем к крестьянам. Они были
довольно сильны и в имущественном отношении: 4,а бочки высева зер-
новых и 16 единиц скота в среднем в Варсипайс-Суоми в 163а г.
215
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
Мало обеспеченную средствами производства прослойку крестьянства
представляли собой мелкие арендаторы - бобыли, торпари. Торп-не
большое хозяйство вне используемых деревней угодий; оно могло вхо-
дить или не входить в состав основного крестьянского владения. В XVII в
на крестьянской земле не было торпов. Первоначально их разрешено
было создавать лишь на фрельсовых и церковных землях, а с конца
Х\ II в. и в рустгалтах. С 1680-х годов появились солдатские торпы
(по-фински sotilastorppa). Это означало, что крестьяне обязаны были со-
держать воинов своего округа и выделять им торпы для жилья в мир-
ное время. Офицеры и унтер-офицеры получили соответственно казенные
наделы (по-фински puustelli, по-шведски bostalle).
Уже в источниках XIV в. упоминается безземельное сельское насе-
ление: бобыли, оатракп, ремесленники и т. п. Они жили или в крестьян-
ских хозяйствах (нанимая жилье), или в маленьких хибарках на общин-
ных землях. Так как численность крестьянских хозяйств была довольно
стабильной (например, в Хяме за 50 лет с 1570 по 1630 г. она вырос-
ла лишь на 7%), рост населения вел к увеличению прослойки безземель-
ного и жившего наемным трудом населения. В Хяме и Сатакунта в
1634—1635 гг. 24—25% населения принадлежало к хибарочникам
(по-фпнски makitupalainen, по-шведски backstugusittare). В тех прихо-
дах, где было больше крупных крестьянских хозяйств, число наемных
работников составляло 9—16% всего взрослого населения. Удельный вес
хпбарочников и батраков в XVII в. продолжал увеличиваться и в кон-
це века доходил до 50% сельского населения (Talve, 1972, s. 50).
3. Возникновение имений.
Усиление феодального нажима в XVII в.
Классовая борьба крестьянства
В XVII в. усилился нажим со стороны государства и феодалов. Счита-
ется, что еще в 20-х годах XVI в. в руках крестьян находилось около
96% всей земли, так что владения государства, церкви (до Реформации)
и дворянства были незначительными (Jutikkala, 1942, s. 336—340). В те-
чение XVI в. практика земельных пожаловании королем расширилась,,
со времен короля Юхана III (1569—1592) пожалования стали наследст-
венными. Феодалы-фрельсы освобождались от обязанности нести воен-
ную службу, которая отныне была возложена не лично на фрельсов. а
на их крестьян. В 1569 г. дворянское звание стало наследственным.
Из фрельсов сложилось привилегированное дворянское сословие. Часть
фрельских родов была финского происхождения (Кургп, Таваст, Х>рн,
Столарм и др.), впоследствии эти роды шведнзпровалпсь. Со времен
Густава II Адольфа (1611-1632) встречаются купленные и заложенные
фрельсовые владения, число которых все увеличивается. С Юхана III на-
чалась практика пожалования целых графств и баронств.
Фрельсовые владения были освобождены от налогообложения, так как
их владельцы первоначально несли военную служоу. Первоначально они
состояли только из крестьянских хозяйств, львиная Доля°т флотов ко
торых стала выплачиваться дворяпину-фрельсу. В Х\I—XV *?в‘
фрельсовых владениях появились доменпальные хозяйства (сетерни;, .
костью свободные от налогообложения. Неооходимость разрешения_
чя на их основание была чистой формальностью. Оиычпо эта хоэя .
создавались па земле одного или двух крестьянских х\лоров, в
тем их размеры расширялись.
216
Глава 9 Финское крестьянство
Около 1520 г. в Финляндии было приблизительно 215 фрельсовых вла-
дений и 200 сетерии. В конце XVI в. в пределах фрельсовых владений
в Финляндии было 337 сетерий и примерно 2100 крестьянских хозяйств
(Orman, Jutikkala, 1974). Следует подчеркнуть, что почти все сетерии
находились в Южной Финляндии (в Варсинайс-Суоми их было 181,
в Усима—100). В XVII в. было основано около800 новыхсетерий. Они
были рассредоточены по всей стране, но тем не менее 225 из них на-
ходились в Варсинайс-Суоми, 161 — в Усима, 167 — в Хяме, 119 —
в Карьяла. К 1670 г. насчитывалось примерно 890 сетерий, они состав-
ляли около 12% всех податных единиц (манталей). Вообще же в руках
феодалов около 1654 г. было 59% манталей (в Похянма — 93%, в Тур-
куском и Порпском ленах—67, в Усима и Хяме —60% и т. д.). Для
сравнения укажем, что во второй половине XIX в. в Финляндии было
лишь 265 господских фрельсовых владений и 253 сетерии, из которых
большинство перешло к тому времени в руки крестьян. Количество ка-
зенных имений было еще скромнее.
Крестьянские повинности, кроме взносов натурой, включали и барщи-
ну в имениях. Часть сетерий с самого начала представляли собой на-
стоящие крупные барские хозяйства. Наиболее тяжелая ситуация сложи-
лась во владениях иностранных феодалов. Местами среди крестьянских
повинностей на первое место выдвигалась барщина.
Со времен Юхана III от казенных крестьян требовали 18 барщинных
дней в год с полного хозяйства. В 1652 г. было установлено, что из
этих 18 дней — 12 пеших и 6 конных; при этом крестьянам разрешалось
откупиться от барщины. Длительность барщинных работ в течение года
определялась владельцем имения. Данные правила распространялись, од-
нако, лишь на тех казенных и фрельсовых крестьян, которые сохранили
свои наследственные права (таковых было меньшинство). Чаще же бар-
щина в середине XVII в. была более скромной и, как правило, выкупа-
лась. Неудовлетворенные объемом барщины дворяне стали требовать в
это время с крестьян барщину вместо бывших денежных платежей каз-
не. Так крестьяне из прихода Порво (в Южной Финляндии) в 1652 г.
обязаны были отрабатывать 2 дня барщины еженедельно зимой и 4дня
летом; в 1664 г. в одном из имений требовали ежедневной барщины од-
ного работника круглый год (правда, здесь подати были уменьшены на-
половину); во второй половине XVII в. владельцы торпов Восточной
Усима отрабатывали 6 дней в неделю. Особенно развито было барщин-
ное помещичье хозяйство в Южной и Юго-Восточной Финляндии.
В Варсинайс-Суоми, Сатакунта и Хяме барщины составляли мак-
симум 2 дня в неделю или 1 день зимой п 2 дня летом еженедельно.
Но в Юго-Восточной Финляндии встречались имения, в которых 6 дней
в неделю были обычной нормой барщины. Эти нормы были значительно
выше, чем в шведском государстве вообще, за исключением бывших дат-
ских владений. (Jutikkala, 1942, s. 353—360; Orman, Jutikkala, 1974,
s. 102-105).
Дворяне старались присвоить себе и судебную власть над крестьяна-
ми. В 1671 г. дворяне официально получили право «домашнего наказа-
ния» дворовых (аресты, штрафы, телесное наказание). Хотя в 1675 г.
этот закон был отменен, на практике дворяне применяли телесное нака-
зание даже к крестьянам-держателям (Jutikkala, 1942, s. 353—360).
Тенденция превращения в крепостных-барщинников затронула только
часть финского крестьянства. Сильнее всего эта тенденция была заметна
в Юго-Восточной Финляндии. Но в целом доля крестьян, попавших в
217
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
частновладельческую зависимость от дворян, достигла к третьей четвер-
ти XVII в. половины. В дальнейшем возвращение короне земель, попав-
ших в руки дворян (1655 г.—частичная редукция, 1680—1682 гг—
«большая редукция»), ликвидировало угрозу закрепощения финских
крестьян. После редукции большинство их пользовались статусом насле J-
ственпых, или казенных крестьян, а доля частновладельческих была очень
небольшой. По данным 1805 г., в Варсинайс-Суоми фрельсовых владений
сохранилось 14%, в У сима - 12, в Хяме - 9, в Сатакунта-4% от всех
земель (в манталях); в других областях фрельсовые владения встреча-
лись крайне редко (Jutikkala, 1942, s. 390). Лишь в Старой Финляндии
(в землях, включенных в 1721 и 17zi3 гг. в состав России, с 1811 г.—
Великого Княжества Финляндского) дворянское землевладение — отчасти
в форме арендных раздач — было распространено более широко (Бобо-
вич, 1982, с. 34—41).
Самым ярким проявлением антифеодальной классовой борьбы фин-
ского крестьянства была Дубинная война 1596—1597 гг. (Ylikangas,
1977; Жербин, Шаскольский, 1981). Характерно, что восстание это было
направлено в основном против шведского государственного аппарата, не-
навистной администрации наместника Класа Флеминга. В то время в Фин-
ляндии именно государство являлось основным феодальным владельцем
и государственные налоги и поборы сливались и отождествлялись с фео-
дальной рентой зависимых крестьян. Примечательно, что восстание на-
чалось в Южной Похянма, где не было крупного частнофеодального зем-
левладения. Причиной восстания было усиление гнета государства в
условиях войны — рост повинностей п поборов, военные постои. Поводом
к началу Дубинной войны стал именно конфликт крестьян с прибывши-
ми на постой солдатами.
Аналогичными мотивами были вызваны локальные крестьянские вос-
стания и в других местах (в Варсинайс-Суоми, Усима, Сатакунта, Хяме)
в 70—90-х годах XVI в. Дубинная война, как и другие крестьянские
движения, потерпела поражение: правительственные войска в течение
трех месяцев беспощадно подавили восстание. Дубинная война происхо-
дила в сложной политической обстановке, в условиях недавно окончив-
шейся войны Швеции с Россией (1590—1595 гг.) и внутренней борьбы
за власть в шведском государстве (1592—1598 гг.). Эти факторы усили-
ли налоговое бремя и соответственно обострили крестьянское недоволь-
ство. Социальные мотивы восстания, его направленность против феодаль-
ных порядков зачастую оставались вне внимания историков. Лишь в
вызвавшей обширную дискуссию в Финляндии книге X. Юлпкангаса
«Дубинная война» (Ylikangas, 1977) социальный характер крестьянского
движения конца XVI в. выдвинут на первый план; автор видит в Д)-
бинной войне аналог Крестьянской войны в Германии 1525 г. Характер-
но, что после поражения Дубинной войны феодально-крепостнические
тенденции в Финляндии усилились.
В XVII—XVIII вв. крестьянское недовольство выражалось в основ-
ном в подачах жалоб центральной власти (королю). В Западной Фин
ляндии, как показывает Э. Ютикала, в 70-х, а местами еще в 5(-х го
дах XVIII в. фрельсовые крестьяне добивались наследственных прав на
свои хозяйства (Jutikkala, 1932, s. 341—409). По никогда >же классовая
борьба финских крестьян не принимала форм открытых восстании, к
то было в конце XVI в.
218
Глава 9. Финское крестьянство
4. Изменения в землепользовании
со второй половины XVIII в.
До середины XVIII в. на землях Финляндии господствовала чересполо-
сица, которая, очевидно, возникала при разделах крестьянских наделов
между наследниками. Поля в Карьяла делились на участки неправиль-
ной формы, на юго-западе страны и в Южной Похянма — по шведскому
образцу на более правильные полосы. Остальные угодья находились в
общем владении сельской общины. Подсека в общинном лесу принадле-
жала тому, кто раскорчевал поле; на это, впрочем, требовалось разре-
шение общины.
Аграрно-политическим мероприятием крупного значения стало
в XVIII в. генеральное межевание (Jutikkala, 1942, s. 451—466). Оно на-
чалось в 1757 г. и длилось почти полтора столетия. В середине XVIII в.
в шведской экономической литературе стала высказываться мысль о
необходимости устранить чересполосицу, выделить каждому крестьянско-
му хозяйству возможно более компактный надел. В 1757 г. шведский рикс-
даг принял соответствующее решение. Межевание в деревне полагалось
проводить, если его требовал хоть один крестьянин. Земля распределя-
лась между крестьянскими хозяйствами по числу единиц обложения. Кто
получал пашню похуже, имел право на надбавку площади надела.
Генеральное межевание предусматривало также ликвидацию общин-
ного владения лесом и его раздел между крестьянскими хозяйствами.
Проведенные в XVIII в. межевания еще не привели к качественным
изменениям в системе землепользования. Наделы многих хозяйств со-
стояли из нескольких — 10 и более — раздробленных участков. Тем не
менее в течение второй половины XVIII в. генеральное межевание охва-
тило примерно треть всех угодий Финляндии. К середине XIX в. в не-
которых губерниях (Усима, Турку, Пори) было переделено 90%, в дру-
гих (Хяме, Куопио, Выборгской, за исключением отставшей Оулуской)
до 50% всех угодий. Самое межевание длилось долго — иногда до 20 лет
в каждой местности (Soininen, 1974, s. 309—322).
В связи с генеральным межеванием в 50-х годах XVIII в. стал де-
батироваться вопрос: все ли леса принадлежат крестьянам данной общи-
ны и имеет ли государство право отнять часть из них (по аналогии с
тем, как оно поступало в самой Швеции)? В положении о межевании
1757 г. был зафиксирован принцип, что вся земля, находящаяся в поль-
зовании крестьян, разделяется между ними — в соответствии с количе-
ством единиц обложения — и что излишки не изымаются казной. Но в
новом положении 1775 г. была установлена предельная норма земли на
каждое крестьянское хозяйство. Излишки казна отнимала. В результате
в руках государства сосредоточились большие резервы леса, в основном
в Северной Финляндии. Включение Финляндии в состав Российской им-
перии не оказало влияния на развитие аграрного строя страны.
В 1789 г. начался выкуп казенными крестьянами их хозяйств в соб-
ственность. К концу XIX в. финский крестьянин стал капиталистическим
собственником.
Раскорчевывались новые ноля п сенокосы, создавались новые крестьян •
ские хозяйства и торпы. Особенно много их возникло на казенных лес-
ных землях, отнятых у сельских общин (прежде всего в Северной Фин-
ляндии). В 1721 — 1755 гг. на казенных землях было основано около
3200 .хозяйств, в 1775—180(8 гг.— около 4200, в 1809—1850 гг.— около
3 тыс. хозяйств (Soininen, 1974, s. 327—328).
219
1. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
В Южной Финляндии новые торпы основывали сами крестьяне
В 1743 г. это право было предоставлено податным крестьянам, а в свя-
зи с генеральным межеванием в 1757 г. и казенным крестьянам. (До
этого времени им пользовались владельцы фрельсовых земель, а так-
же рустгалтеры.) В связи с быстрым ростом населения во второй
половине XVIII в. число желающих приобрести торпы увеличивалось.
В 1757 г. в Финляндии было 5268 торпов, в 1775 г.—около 12 тыс. и в
1809 г.— около 24 тыс. торпов. Особенно широкий размах возникновение
торпов приобретало в Сатакунта, Хяме и Саво. Большинство новых па-
шен п лугов в XVIII—XIX вв. были раскорчеваны руками торпареп.
Всего в Финляндии в 1750—1875 гг. образовалось около 110 тыс. но-
вых хозяйств, пз них около 60 тыс. самостоятельных крестьянских хо-
зяйств и около 50 тыс. торпов. Такая мощная волна внутренней коло-
низации во многом была обусловлена последствиями генерального меже-
вания.
В первой половине XIX в. рост населения превращается в крупную
социальную п экономическую проблему. До 60-х годов разделение
крестьянских хозяйств па доли меньше, чем шестая или восьмая часть
манталя, было запрещено. Господствовало майоратное право наследова-
ния. Младшие дети крестьянина становились безземельными или приоб-
ретали торп. Торпари платили лрестьянину-хозяину арендную плату,
очень часто работали в его хозяйстве. Численность торпов в течение
XIX в. продолжала возрастать: в 1850 г. было около 50 тыс., в 1890 г.—
около 70 тыс. торпов. Еще быстрее росла численность безземельных
крестьян. В 1815 г. доля самостоятельных крестьян составляла в Фин-
ляндии 57,2%, торпарей — 23,4, арендаторов — 4,8, безземельных (хиба-
рочников и др.) — 14,7%, а в 1901 г.— соответственно 35,5; 14,4: 2,4 л
47,7% (Talve, 1972, s. 63; Soininen, 1974, s. 28—49).
Генеральное межевание больно задевало интересы малоимущих слоев
крестьянского населения. Они потеряли свои традиционные права поль-
зования общинными угодьями, прежде всего лесом. Хпбарочники, жившие
на общинных землях, попадали ныне в прямую зависимость от более за-
житочных соседей. Но влияние генерального межевания выражалось не
только в этом. Оно создавало условия для каппталпстпческого развития
сельского хозяйства, для более рационального, интенсивного земледелия.
Этот эффект стал особенно ясно виден во второй половине XIX в. К это-
му времени создались условия для продажи крестьянами лесных мате-
риалов. Одновременно ускорилось развитие капитализма в промышлен-
ности (текстильной, лесопильной, деревообрабатывающей). Это нанесло
удар и по старым аграрным порядкам. В общем 60-е годы XIX в. пред-
ставляют собой известный водораздел в истории финской деревни —
конец феодальной эпохи и начало периода интенсивного капиталистиче-
ского развития.
ГЛАВА 10
НОРВЕЖСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В XVII —начале XIX в.
История крестьянства Норвегии в XVI—XVIII вв. характеризовалась ря-
дом весьма существенных моментов, которые и определили специфику
аграрной и социальной истории этой страны. Начало указанного перио-
да в основном совпадает с выходом хозяйства Норвегии из состояния не-
померно затянувшегося упадка, который охватывал XIV и XV столетия.
Конец периода ознаменовался утверждением буржуазных отношений в
деревне; их победа подвела итог экономического развития Норвегии за
три столетия. Почти все это время Норвегия находилась в полном го-
сударственном подчинении у Дании, серьезно тормозившем ее хозяйст-
венное развитие. Падение датской гегемонии в 1814 г. сопровождалось
национальным возрождением Норвегии и ее превращением в государство
с самой демократической в XIX в. конституцией во всей Европе (см.:
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 14, с. 169; ср.: т. 22, с. 86).
Роль крестьянства в утверждении в Норвегии буржуазно-демократическо-
го строя очень велика. Естественно, что история этого класса привлека-
ла пристальное внимание специалистов прежде всего в самой Норвегии.
В XIX в. изучение истории крестьянства стимулировалось подъемом на-
ционального движения и романтическими устремлениями норвежской бур-
жуазной интеллигенции. X. Вергеланн, исследовавший с этих позиций
крестьянское движение 80-х годов XVIII в. и историю Эйдсволлской кон-
ституции 1814 г., придавал большое значение роли крестьян и их куль-
туры в политическом развитии страны (Wergeland, 1841—1843). Храни-
телем «старинной свободы» норвежского народа считал крестьянство и
крупнейший норвежский историк прошлого столетия Э. Саре; по его
убеждению, демократические идеалы крестьянства были переняты новы-
ми классами — буржуазией и чиновничеством. Ведущая идея Сарса, ока-
завшая большое влияние на историографию XIX — начала XX в., состоя-
ла в том, что Норвегия, наиболее аристократическая страна Скандинавии
в раннее средневековье, превратилась в дальнейшем (после резкого
ослабления норвежского дворянства в XV—XVI вв.— см.: т. II, гл. 22)
в наиболее демократическую страну Европейского Севера, причем сво-
бода норвежского крестьянина имела решающее значение для будущего
нации. По утверждению этого историка, самобытное общественное устрой-
ство и национальное самосознание норвежский народ сохранял п в пе-
риод датского господства в XVI—XVIII вв. (Sars, 1858—1865. 1909,
1913).
Интерес к экономическим аспектам истории крестьянства возник в
норвежской историографии лишь в начале XX в., после расторжения в
1905 г. шведско-норвежской унии. Решающий поворот в этом отношении
произошел под воздействием двух ведущих норвежских историков наше-
го столетия — X. Кута и Э. Бюлля. Испытав большое влияние марксиз-
ма (но не переходя полностью на его позиции), эти ученые разработали
новую концепцию истории Норвегии. Подлинный антагонизм в норвеж-
ском обществе, по убеждению Кута, заключался не в конфликте межд\
знатью и опиравшейся на народ монархией (как полагали Саре и его
последователи), а в конфликте между крестьянством и господствующими
221
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
классами - крупными землевладельцами во главе с королем в средние
века, буржуазией и чиновничьей бюрократией в новое время Опублико
ванная в 1926 г. монография Кута «Восстание бондов», посвященная
анализу крестьянских движений в Норвегии в XVI—XIX вв., представ-
ляет собой попытку объединения национально-демократической концеп-
ции Сарса с теорией классовой борьбы. С этим связан подход Кута к
крестьянству как к единому целому (Koht, 1975).
Методологические установки, сформулированные Кутом, проявляются
и в новейшей норвежской историографии крестьянства, остающейся пре-
имущественно на позициях экономического материализма. Однако на сме-
ну слишком широким концепциям пришла тщательная разработка
локальных проблем. Среди этих работ нужно выделить коллективный ис-
следовательский проект, в котором участвуют историки всех Скандинав-
ских стран и который посвящен анализу аграрного кризиса позднего
средневековья (включая XVIII в.) (Sandnes, Salvesen, 1978; Desertion...,
1981), а также работы по истории сельской общины в Норвегии (Friman-
nslund, 1956). Начиная с 60-х годов в Норвегии стали появляться тру-
ды о перестройке сельского хозяйства в интересующий нас период: этп
процессы трактуются в свете развития капиталистического земледелия.
1. Природные условия, поселения,
сельское хозяйство
Природное своеобразие страны во многом обусловливало положение
крестьянства. Гранитные скалы Скандинавских гор, местами покрытые
ледниками и вечными снегами, отделяют относительно узкую западную
полосу земли, на которой расположена Норвегия, от остальной части
полуострова. Горы довольно резко спускаются к морю, которое врезает-
ся в материк многочисленными узкими и глубокими фьордами длиной
до сотни километров. Быстрые реки изобилуют порогами и водопадами;
у побережья много островов. В разрезанной горнымп хребтами местности,
где большая часть населения проживала в труднодоступных долинах и
на склонах гор, пути по фьордам и вдоль западного побережья всегда
имели для местного населения жизненно важное значение; обитатели это-
го края должны были приспособиться к морю.
Протяженность Норвегии с севера на юг почти 2 тыс. км; на этой
территории можно встретить разные климатические зоны. На крайнем се-
вере — тундра и полярный климат. Но в большинстве мест ощущается
влияние атлантического течения Гольфстрим, благодаря чему клпмат
здесь морской и умеренный, осадки обильные, зима мягкая, а лето
прохладное. В гористой местности растут большие хвойные и смешанные
леса. Каменистая и бедная почва не способствует развитию пашенного
земледелия — в наше время менее 3% площади Норвегии занято под паш-
ней. Из-за короткого вегетационного периода наиболее распространенны-
ми сельскохозяйственными культурами являются быстро созревающие
сорта ячменя и овса. Относительно более благоприятны природные дело
вия для развития скотоводства. Издавна распространялись характерные
для горных районов методы выращивания скота.
Именно в Норвегии — стране, где природа мало способствовала \ слеш
пому развитию земледелия,—крестьянство сумело лучше, чем во мншмх
других областях Европы, сохранить социально-экономическую самое тоя
телыюсть и юридические права. Отчасти это объясняется тем, что из
трудных условий для развития товарного земледелия наступление дворя»
222
I лава 10. Норвежское крестьянство
ства на крестьянское хозяйство было относительно слабым. С другой сто-
роны, крестьянам, проживавшим в труднодоступных долинах или на по-
бережье, приходилось с самого начала заниматься разнообразной дея-
тельностью — вырубать лес для подсечного земледелия, заботиться о
мельницах и кузницах, обеспечивать вывоз излишков производства для
оомена их на необходимые товары. Этот многоотраслевой характер хо-
зяйства способствовал относительной социальной самостоятельности
крестьянства.
С XVI в. Норвегия стала интенсивно втягиваться в международную
торговлю, прежде всего за счет вывоза леса. Еще в конце XVII в. 90%
лиц, занятых лесным промыслом, составляли крестьяне (Larsen, 1948,
р. 309). Природные условия, на первый взгляд способствующие изоля-
ции, в ю же самое время толкали крестьян на более смелые и актив-
ные связи с внешним миром. Но эти контакты (особенно морские путе-
шествия) могли быть осуществлены только коллективными усилиями
крестьян — группой дворов или сел, которые сообща строили ладьи и
снаряжали морские экспедиции.
Относительная изолированность поселений, каждое из которых обра-
зовывало замкнутый мирок, и общинные формы скотоводства тоже спо-
собствовали тому, что в среде норвежского крестьянства долго сохраня-
лись традиции крестьянского коллективизма (Анохин, 1971).
Крупных поселений деревенского типа Норвегия не знала. Преобла-
дающее в Норвегии название сельского поселения — gard, gard — означа-
ло в одних районах крупную усадьбу, хозяйство одного хозяина, а в
других — поселок из нескольких дворов.
На западном побережье и частью на юге (в Телемарке) была рас-
пространена малая, состоящая из хуторов община с чересполосицей, еди-
ным распорядком полевых работ, общей собственностью на земельные
угодья (включая порой и пашню) и даже с периодическими переделами
пахотных полос. Во внутренних районах страны и на востоке соседская
община совместно пользовалась лесом, пастбищем и сенокосом или еще
более обширными угодьями — альмендой (almenning). Иногда совладель-
цами выступали жители целой округи или волости. В долинах Восточ-
ной Норвегии и в Опланне лесные массивы, сенокосы и прочие угодья
сплошь и рядом были распределены между отдельными хозяйствами.
При любой форме поселения, однако, по-прежнему практиковались мно-
гочисленные виды соседской взаимопомощи.
Аграрная жизнь Норвегии отличалась сильным консерватизмом. В не-
которых районах вплоть до XVIII в. сохранялся примитивный способ об-
работки земли деревянными, обитыми ио краям железом лопатами. Такой
лопатой можно было обработать пашню па глубину лишь до 10 см. По
оценкам современников, один человек мог лопатой обработать в год
250 кв. м земли; урожайность при этом ограничивалась сам-3. Еще в се-
редине XIX в. некоторые авторы выступали в печати в защиту такого
метода «лопатного земледелия» (Valen-Sendstad, 1964, s. 33—38).
В большинстве районов земля обрабатывалась деревянной сохой (отчасти
и ралом). По наблюдениям современников, соха была в 4 раза эффек-
тивнее лопаты.
В XVI—XVII вв. норвежские крестьяне продолжали жить в боль-
ших, покрытых берестой и дерном домах, внешне напоминавших дома
периода викингов. Построены были эти дома из крупных обтесанных
бревен, в маленькие окна вставлялась прозрачная бумага пли слюда,
в одном из углов помещения располагался большой камни. Домашнее
223
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
убранство было довольно скромным - большой деревянный стол и не
сколько стульев; домашняя утварь изготавливалась преимущественно н.
дерева пли глины (Gjerset, 1915, р. 172-173). ^вьнно из
2. Норвежское крестьянство под властью
датских господ
В унии с Данией Норвегия занимала подчиненное положение. В 1536 г
норвежская корона оыла вообще упразднена и Норвегия перешла на по-
ложение датской провинции. Подчинение Дании, стране с гораздо более
развитой феодальной системой, способствовало укреплению феодальных
начал п в Норвегии. Национальное норвежское дворянство было слабым
п малочисленным, но позиции дворянского землевладения несколько
укрепились благодаря неограниченному праву датских дворян приобре-
тать норвежские земли. Оценивая удельный вес дворянства в жизни
Норвегии, следует учесть, что с XVI в. оно было уже объединенным,
датско-норвежским.
Одновременно с утратой остатков государственной самостоятельности
в Норвегии началась лютеранская реформация. Реформа церкви диктова-
лась прежде всего интересами датской короны и дворянства, их пося-
гательствами на церковное землевладение. Секуляризация привела к пе-
реходу в руки короля тысяч крестьянских дворов, ранее принадлежавших
духовенству и монастырям, а также десятин и церковных штрафов, т. е.
к существенному возрастанию доходов казны. После Реформации до
45% крестьянских дворов в Норвегии сосредоточилось в собственности
монарха. Часть этих владений была передана датским дворянам, п из их
же среды король назначал протестантских суперинтендантов (епископов).
Поэтому понятно то противодействие, которое было оказано Реформации
норвежскими крестьянами. К тому же в годы, предшествовавшие Рефор-
мации и превращению Норвегии в провинцию датской монархии, католи-
ческое духовенство было единственной силой, пытавшейся возглавить
сопротивление датчанам (Koht, 1951). Новые лютеранские священники
в большинстве были датчанами; в отличие от других стран, принявших
Реформацию, в Норвегии богослужение было переведено не на родной
язык, а на датский. Кроме того, были введены датские постановления о
церковной десятине, не учитывавшие старых правил о выделении в поль-
зу бедняков четвертой части десятины.
Экономический упадок и застой, которые Норвегия переживала с
XIV в., в XVI в. сменились наконец хозяйственным подъемом. Население,
особенно городское, увеличилось в течение этого столетия более чем в
2 раза. Однако этот подъем пошел на пользу прежде всего крупным зем-
левладельцам. Несмотря на определенный успех в освоении новых зе-
мель, Норвегия в XVI в. не могла обеспечить себя продуктами земледе-
лия. Из-за роста неземледельческого населения ввоз зерна даже увели-
чился. Поэтому «революция цен» не принесла выгод крестьянству и
многие — особенно мелкие землевладельцы и крестьяне-арендаторы — пе-
реживали серьезные затруднения. Крупные землевладельцы старались
расширить свои владения за счет разорившихся крестьян. При этом они
сталкивались со старинными специфическими для Норвегии порядками,
и прежде всего с правом уделя (одаля). Согласно этому правовому прпн
ципу, при продаже земли крестьянином остальные родственники сохра-
няли’за собой право преимущественной покупки. В 1548 г. дворянство
потребовало от правительства отмены этого права. Однако государство
224
Глава 10. Норвежское крестьянство
осмелилось пойти на такую крутую ломку традиционных правовых норм.
Правительство должно было проявить определенную осмотрительность
уже из-за того, что введение все новых государственных налогов и по-
винностей вызывало протест крестьянства. Расширение находившейся в
монополии казны горнорудной промышленности привело к тому, что
крестьян заставляли практически безвозмездно рубить лес и выжигать
древесный уголь, необходимый для работы домен. Для возведения укреп-
лений и постройки королевских усадеб крестьяне должны были выходить
на строительные работы. Начиная с XVI в. наряду с постоянными нало-
гами от крестьян стали требовать уплаты различных дополнительных
поземельных и подушных податей.
В связи с перестройкой системы государственных налогов была вве-
дена классификация крестьянских хозяйств: крестьянские дворы в зави-
симости от их платежеспособности были разделены на разряды («пол-
ные», «половинные» и «пустующие» дворы).
Усиление эксплуатации со стороны государства вызывало крестьян-
ские волнения. Крестьяне горного района Телемарк, измученные тя-
желыми повинностями при обслуживании местных медных рудников,
поднялись в 1540-х годах против администрации. Против присланных на
подавление восстания карательных отрядов сообща выступили крестьяне
ряда соседних приходов. Если более ранние выступления крестьян часто
возглавлялись выходцами из дворянства, то теперь их борьбу возглавили
крестьянские же предводители. Правительству удалось подавить восста-
ние. Вожаки крестьян были казнены, участники восстания должны были
выплатить денежный штраф (История Норвегии, 1980, с. 211).
В 1573—1578 гг. вели упорную борьбу крестьяне Треннелага. Местные
крестьяне подали королю жалобу с протестом на незаконные, по их мне-
нию, новые дополнительные поборы. Когда правительство дало распоря-
жение расследовать дело, крестьяне истолковали это как удовлетворение
их требований и отказались платить налоги. В волнениях участвовало
большинство населения Треннелага. Ленник Людвиг Мунк вооруженной
силой подавил восстание и казнил вожаков крестьян. Однако крестьяне
и после этого отказывались платить новые подати и продолжали подавать
жалобы в суд. В конце концов правительство вынуждено было пойти
на довольно серьезные уступки. Ненавистные крестьянам налоги были
отменены, казненные вожаки крестьян были в судебном порядке реа-
билитированы, а Мунк должен был уплатить крестьянам возмещение и
лишился своего лена. Несколько позже правительство по жалобе кресть-
ян отобрало лен и у другого крупного ленника, который оказался винов-
ным в притеснении своих крестьян (Koht, 1975, s. 83 f, 100 f).
Органами крестьянского сопротивления усиливавшемуся нажиму
дворян и монархии вновь сделались крестьянские судебные собрания —
тинги. Неповиновение крестьян властям проявлялось и в период военных
действий. Бонды Восточной Норвегии, отказываясь воевать против
шведских соседей, на собственный страх и риск заключали с ними мир-
ные соглашения («крестьянские примирения») (Koht, 1975, s. 133 f ).
В первой половине XVII в. дворянству все же удалось достигнуть
некоторых успехов в осуществлении политики феодальной реакции.
В 1646 г. дворянам было предоставлено датское «право шеи и руки»,
т. е. право задерживать обвиняемого и самому исполнять приговор.
Стало практиковаться—хотя и довольно редко—выделение дворянских
земель в отдельный судебный округ. В некоторых местностях на юге Нор-
вегии дворянам удалось заставить крестьян выполнять барщинные повпн-
8 История крестьянства в Европе, т. 3 225
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
ностп. Но попытки шире внедрить барщинную систему и подчинить кре-
стьян судебно-полицейской власти дворянства вызвали сильное сопротив-
ление крестьян и окончились безрезультатно.
В XVII в. подати и арендная плата вносились еще большей частью
натурой — маслом, зерном, телячьей кожей, сушеной рыбой и т. п. Прав-
да, все эти платежи могли, по воле платящего, заменяться деньгами.
Доля денег в платежах быстро росла, однако это не облегчало положения
крестьян, поскольку переводные таксы часто пересматривались. Крестья-
не, даже собственники, не были избавлены от строительных, дорожных
и транспортных работ, поставки леса рудникам и т. д.
После того как Фредерик III (1648—1670) осуществил в 1660 г. аб-
солютистский переворот, был проведен ряд законодательных мероприя-
тий по урегулированию аграрных отношений. Начиная с 1681 г. прово-
дился обмер всех земельных владений и уточнялось их обложение. Эта
работа велась при участии представителей крестьян. В 1682 г. были изда-
ны законы, имевшие целью ограничить захват крестьянских земель дво-
рянами (Минск, 1979, s. 67, 95).
В середине XVII в. правительство провело реформу армии, отказав-
шись от устаревшего всеобщего ополчения. По постановлению собра-
ния сословий от 1628 г. каждые четыре «полных» двора должны были
выставить одного полностью вооруженного солдата. Практически эта но-
вая система была введена в действие лишь с 1640-х годов.
Еще в XVI в. во многих местностях крестьяне приходили на тинги
вооруженными, во время тингов часто происходили кровавые столкнове-
ния. Начиная со второй половины XVII в. центральное правительство ста-
ло урезать права местных учреждений. Крестьянам было запрещено са-
мовольно собираться на тинги и представлять коллективные жалобы и
петиции. Отныне крестьяне имели право только на подачу индивидуаль-
ных жалоб на тпнгах, созываемых королевскими чиновниками (История
Норвегии, 1980, с. 212).
Тогда же подверглись реорганизации и органы крестьянского судо-
производства. Суд вершили от 6 до 12 сельских судебных заседателей,
которые избирались пожизненно и которым помогал сельский писарь.
В 1687 г. Кристиан V (1670—1699) распорядился, чтобы судебных засе-
дателей выбирали не только из среды крестьян, владевших крупными
участками (storbondare), но и из крестьян всех разрядов. Но в конечном
итоге это нововведение привело к тому, что фактическую власть захватил
писарь и крестьяне-заседатели оказались в подчинении у вышестоящих
инстанций (Norge under eneveldet, 1975, s. 52—53).
3. Переход от крупного землевладения
к парцеллярной крестьянской собственности
В XVII в. большинство крестьян все еще оставались на положении лей-
лендингов: их было вдвое больше, чем свободных мелких собственников
(несмотря на то что этот слой несколько увеличился в результате освое-
ния ранее заброшенных усадеб). Но уже появляется довольно влиятель-
ная крестьянская «аристократия», державшая в зависимости леилендин
гов, хусманов и других бедняков. Эта верхушка бондов пришла на смену
почти вовсе исчезнувшему дворянству норвежского происхождения.^ о-
циальные и имущественные контрасты усилились как в норвежском 00“J
стве в целом, так и в среде крестьянства. Если в предшествовав
период Норвегия была крестьянской страной, не имевшей ни влиятельн
226
Глава 10. Норвежское крестьянство
дворянства, ни значительного городского населения, то теперь все боле<
дифференцировавшемуся крестьянству противостояли датские дворяне
собравшие в своих руках немалые владения, и разбогатевшее бюргерст
во, в среде которого зарождались капиталистические элементы. Тем не
менее крестьянское землевладение сохраняло очень большое значение
Объясняется это в первую очередь двумя обстоятельствами. Во-первых
в специфических условиях Норвегии было невозможно создание крупного
барщинного хозяйства датского типа, а норвежское дворянство, даже пос
ле того как его ряды пополнились выходцами из Дании, оставалось ела
бым в экономическом отношении. Во-вторых, и буржуазные элемент!
Норвегии не располагали капиталами, достаточными для того, чтобы ос
Герои популярной народной литературы XVII—XVIII вв. король Карвел
и Хольгер Датский.
Расписанный сундук из крестьянской усадьбы в Гудбрандсдалене, Норвегия.
Норвежский национальный музей в Осло.
воить основную массу земель, и едва ли были в этом заинтересованы
Приобретая земли, бюргеры не создавали крупного предпринимательско
го хозяйства, а стремились нажиться от их последующей перепродажи
окупая земли по заниженным ценам, они распродавали их в розницу н;
более выгодных для себя условиях.
Вследствие относительной слабости дворянства и буржуазии норвеж
ские крестьяне имели возможность не только сохранить принадлежавши»
им ранее земли, но и существенно увеличить размеры своего землевла
дения. В результате на протяжении XVII—XVIII вв. в Норвегии полу
чает распространение не барское поместье и не крупное предпринимав
тельское хозяйство, но парцеллярное крестьянское хозяйство. Массовые
переход земель в руки крестьян начался в этой стране раньше, чем в тез
странах Европы, в которых он вообще имел место (Holmsen, 1966, s. 93f.)
Перераспределение земельной собственности началось уже в 60—70-з
годах XVII в., когда правительство после неудачных войн стало искать
227
8*
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
средства для того, чтобы расплатиться с кредиторами, передавая им ко
ровные земли и побуждая бюргеров, дворян и чиновников брать земли
по искусственно завышенным ценам. Новые владельцы пытались ком
пенсировать свои издержки путем усиления эксплуатации лейлендингов*
но встретили упорное сопротивление. Правительству пришлось с ним
считаться, так как войны со Швецией продолжались, а из крестьян фор-
мировалась армия. В этих условиях датское правительство не могло не
прислушаться к голосу статхолдера (наместника) Ульриха Фредерика
Гюльденлеве: «Благосостояние крестьянина — основа, корень и главная
цель существования норвежского государства. Если бонды разорены, то-
они будут не в состоянии уплатить вашему королевскому величеству’ на-
логи, особенно во время войны, и солдаты не смогут получить от них ни-
какой помощи» (Larsen, 1948, р. 290). Правительство пошло на то, чтобы
установить пожизненный срок земельной аренды, ограничить поборы и
запретить крупным землевладельцам применять силу по отношению к
крестьянам.
При возобновлении в 80—90-х годах XVII в. отчуждения коронных
земель право преимущественной покупки было предоставлено их держа-
телям-крестьянам, причем цены были установлены умеренные (Holmsen,
1947, s. 251 f.). Одновременно и крупные собственники, не видя выгоды
от сохранения земель в своих руках, начали их распродавать. После за-
вершения Великой Северной войны (1700—1721 гг.) особенно быстро рас-
тет численность крестьян-собственников (Johnsen, 1910, s. 282). Наиболее
интенсивно этот процесс шел в восточной части страны: в середине
XVII в. число собственников не превышало здесь 1/5 или даже 1/7
от общего числа крестьян, а 100 лет спустя их было до 2/3 или даже
до 5/6. Правда, в других частях Норвегии этот процесс протекал медлен-
нее, но тем не менее он был повсеместным, и если в середине XVII в.
собственники земли составляли меньшинство крестьян, а на рубеже
XVII и XVIII вв. их удельный вес резко возрос, то к середине XVIII в.
они были уже в большинстве (Holmsen, 1966, s. 222 f.; Norges historie,
1978, s. 157).
Одновременно с ростом крестьянского землевладения шла интенсив-
ная дифференциация крестьянства (Norges historic, 1977, 6, s. 240;
1978, 8, s. 178 f.). Разделы старых крестьянских дворов п ограничение
древнего права уделя (одаля) в интересах покупателей облегчали разоре-
ние деревенских низов (Norges historic, 1978, 8, s. 51). В свою очередь,
зажиточные собственники, собравшие по нескольку, а то и по два-три
десятка усадеб, делались предпринимателями типа «кулаков», широко
использовали наемную рабочую силу и труд мелких арендаторов, сбывали
продукцию на рынке. Часть их занималась, кроме того, всякого рода про-
мыслами (лесопильное дело, торговля лесом, сдача в аренду рыоакам
сетей и лодок). В хозяйствах богатых крестьян и горожан впервые в
Норвегии вводятся улучшения в обработке почвы на английский манер и
усовершенствованные сельскохозяйственные орудия (железные или снао-
женные железниками плуги), хотя деревянная соха все еще сохранялась.
Разоренные крестьяне и младшие сыновья, не имевшие доли в хо
зяйствах, нанимались на лесопилки и рудники, шли батрачить к богатым
владельцам или уходили в города. Многие пз них превращались в Mt
ких арендаторов и работников-хусманов (Norges histone, ’
s 259 f • 7 s 174 f.; 1978, 8, s. 134 f.). Хусманы пользовались
небольшими ’ клочками земли, владели хижинами, расположенными »
усадьбах крупных бондов, платили за эти участки пли раоота.ш в х
228
Глава 10. Норвежское крестьянство
зяйствах их владельцев. В тех случаях, когда работа хусмана оплачива-
лась, он получал вознаграждение более низкое, чем обычная поденная
плата. Многим хусманам, не имевшим участка земли, приходилось при-
рабатывать на стороне или уходить на промыслы. Хусман мог покинуть
своего хозяина, но при условии найти себе другого, так как правитель-
ство установило обязательность службы для всех, кто не вел собственно-
го хозяйства. Эта мера удовлетворяла требованиям состоятельных хозя-
ев, нуждавшихся в дешевых рабочих руках. Слой хусманов рос быстрее,
чем слой крестьян-собственников, и к началу XIX в. хусманы составляли
40% сельского населения (Norges historic, 1978, 8, s. 148).
Семейный портрет крестьянина Бьёрна Фрейсака (1699).
Норвежский национальный музей в Осло.
Таким образом, упадок феодальной собственности в Норвегии и рост
собственности крестьянской сопровождались углублением процессов бур-
жуазного расслоения в деревне. Крестьянская верхушка становилась
влиятельным элементом общества. Численно возросший слой крестьян-
собственников сделался политически более активным. Разумеется, Норве-
гия не стала страной «замечательной крестьянской демократии»
(Koht, Skard, 1944, s. 32), но контраст с Данией был разителен. Датский
политический писатель Тюге Роте писал в 1786 г. о «благородных нор-
вежских крестьянах, не испорченных рабством» (Koht, 1929, s. 136).
В XVIII в. у философов и экономистов возник интерес к норвежско-
му бонду: они видели в нем воплощение свободного «сына природы» —
тип, который в других странах физиократы могли, как правило, констру-
ировать лишь умозрительно. Самосознание зажиточных крестьян-собст-
венников возросло, и X. Кут не без основания писал: «Многие бонды мог-
ли возразить высокомерному аристократу: „Я тоже дворянин44» (Koht,
Skard, 1944, s. 33). Их самосознание запечатлено, в частности, в песне
229
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
«Крестьянское счастье», имевшей хождение в Норвегии в XVIII в •
«Бонд с восемью коровами, владеющий конем, богобоязненный и честный
добрый сосед, верный своему богу и своему королю, о чем всякий может
засвидетельствовать... Он в дружбе со своим священником. Ему дела нет
до ленсмана, и никому он ничего не должен. Живет он высоко в лесу,
гость редок у него. Он свободен от господина, войны, голода и чумы’
Он исправно пользуется своим полем, лугом, лопатой и мерой. Носит он
домотканую одежду, кожаные штаны и жилет, живет в согласии со сво-
ей хозяйкой. Он трудится с радостью» (Burke, 1983, р. 162—163).
Если это и не зарисовка из жизни, то во всяком случае идеал сво-
бодного норвежского бонда. Мы располагаем, кроме того, уникальным в
•своем роде семейным портретом подобного преуспевающего и уверенного
в себе крестьянина. Речь идет о картине, изображающей крестьянина
Бьерна из хутора Фрейсак в Халлингдале (Бускеруд) и его многочис-
ленную семью. Первоначально она находилась в деревянной приходской
церкви Гуль, а ныне хранится в Норвежском народном музее в Осло
(Burke, 1983, ill. 8). В центре картины — пожилой бонд, самоуверенный
и важный, с окладистой бородой и длинными усами, с волосами, падаю-
щими на плечи из-под шляпы. Он стоит впереди всех, широко расставив
ноги в объемистых бриджах, опираясь на топор. О Бьерне Фрейсаке из-
вестно, что он пользовался большим уважением у соседей и играл роль
предводителя в своей округе. По обе руки от него располагаются жен-
щины и дети разного возраста — от новорожденного младенца на руках
жены до взрослого мужчины — всего два десятка нарядно одетых домо-
чадцев, устремивших исполненные преданности и почтения взоры на
главу семьи. Бьерн изображен с двумя женами — в ту эпоху нередко
встречаются портреты, на которых изображены как живущие, так и уже
скончавшиеся члены семьи. По правую руку от него располагаются де-
сятеро детей от первой жены — они все более или менее взрослые, а по
левую руку — дети от второго брака (их восемь человек). Этот семейный
портрет-эпитафия, датированный 1699 г., отнюдь не представляет собой
произведения высокого искусства, но, несомненно, служит ценным свиде-
тельством материального и духовного благополучия богатого и свободно-
го бонда. Бьерн Фрейсак умер в 1710 г. в возрасте 75 лет, и поэтому
не вызывает сомнения, что именно он сам заказал художнику этот порт-
рет. Над портретом видна надпись религиозного содержания, с выражени-
ем благочестивых чувств и надежды на достижение загробного спасения
(Throndsen, 1981). Стоит отметить, что такого рода семейные портреты,
весьма распространенные в XVII—XVIII вв., как правило, писались для
аристократов, чиновников высокого ранга, пасторов и богатых бюрге-
ров — в данном же случае перед нами крестьянская семья. Факт сам по
себе столь же уникальный, сколь и многозначительный!
4. Социальная борьба крестьянства
и освобождение Норвегии от датского господства
Рост самосознания крестьянства, освободившегося от частнофеодальноп
зависимости, приводил к усилению его социального протеста. Осооенно
интенсивным он сделался в течение последнего полустолетия датского
господства над Норвегией.
Среди обедневших из-за чрезвычайных подушных налогов крестьян-
рыбаков (стриларей), положение которых ухудшилось в связи с неуро-
жаем 1763 г., вспыхнули волнения, впоследствии получившие название
230
Глава 10. Норвежское крестьянство
Норвежский крестьянин-рыбак.
Рисунок начала XIX в.
«войны стриларей». В 1764 г. рыбаки целых приходов отказались платить
налоги. В следующем, 1765 г. они предприняли поход на Берген и пода-
ли там петицию властям. Датское правительство решило в этот раз пой-
ти на уступки и отменило введенные в 1762 г. чрезвычайные налоги
(Norges historic, 1978, 8, s. 410).
Расширение городских привилегий привело к тому, что в XVIII в.
крестьяне были лишены права вступать в торговые отношения с иност-
ранцами. Недовольство крестьян этими ограничениями привело в 1780-х
годах к выступлениям, руководителем которых стал зажиточный крестья-
нин Кристиан Енсен Лофтхус. Владевший лесопильней и заинтересован-
ный в нововведениях в сельском хо-
зяйстве, Лофтхус неоднократно ез-
дил в Копенгаген с жалобами на
притеснения со стороны местных
городов. Когда его арестовали, то
вспыхнули крестьянские волнения,
которые властям все же удалось по-
давить (Koht, 1975, s. 305 f.).
Протест широких крестьянских
масс против социальной несправед-
ливости и рост их самосознания
нашли свое идеологическое выраже-
ние и в проповеднической деятель-
ности Ханса Нильсена Хауге (1771—
1824). Его проповеди, в которых он
обличал пороки господствующей
церкви и горожан и возвеличивал
националистические идеи, нашли
широкий отклик у крестьян, особен-
но среди зажиточных слоев. Власти
его неоднократно арестовывали и
бросали в тюрьму, но число его сто-
ронников продолжало расти. Его по-
следователи — хаугеанцы — отлича-
лись трудолюбием и предприимчи-
востью, сплоченностью и взаимной поддержкой (Koht, 1975, s. 335 f.).
Хотя в развернувшейся в начале XIX в. политической борьбе за
национальную независимость крестьянство не играло особенно активной
роли, нет сомнения, что идейные истоки этой борьбы и ее идеологические
корни следует искать в идеях «крестьянского мира». Сильное националь-
ное движение в Норвегии объясняется противостоянием крестьян круп-
ным землевладельцам и бюргерам чужой национальности. «Школа исто-
рии сделала норвежского крестьянина страстным патриотом,— пишет
К. Джьерсет.— Колыбелью борьбы за национальную независимость была
та ожесточенная борьба, которую на местах пришлось вести против угне-
тения и несправедливости ...» (Gjerset, 1915, р. 281).
Когда в начале 1814 г. по Кильскому мирному договору Норвегия
была передана шведской короне, в стране поднялась волна возмущения,
приобрел популярность лозунг борьбы за государственную самостоятель-
ность. 17 мая 1814 г. Государственное собрание, треть делегатов которого
составляли крестьяне, приняло конституцию, оказавшуюся одной из са-
мых демократичных во всей Европе. Конституция исходила из принципов
народного суверенитета и разделения властей. Парламент (стортинг^
231
I. Крестьянство Западной, Юго-Западной и Северной Европы
избирался прямыми выборами, в которых могли принимать участие и
крестьяне-налогоплательщики. Стортинг обладал широкими законода-
тельными и финансовыми прерогативами, причем король не имел права
его распускать. Вводились нормы буржуазного правосудия и основные
политические свободы (слова, печати), неприкосновенность личности.
Но старое право единонаследия и выкупа земельной собственности род-
ственниками было сохранено (История Норвегии, 1980, с. 256 сл.).
В октябре 1814 г. стортинг, понимая безнадежность сопротивления
давлению со стороны Швеции, принял решение, по которому Швеция и
Норвегия объединялись в одно королевство. Однако при этом удалось сох-
ранить в довольно большом объеме государственную автономию и демо-
кратические завоевания 1814 г.
Эти события 1814 г. расцениваются как «буржуазная национально-
освободительная революция» (История Норвегии, 1980, с. 266—267).
О роли крестьянства в формировании норвежской нации писал в
конце минувшего века Ф. Энгельс: «Норвежский крестьянин никогда не
был крепостным, и это придает всему развитию... совсем другой фон».
Ибо, поясняет Энгельс, «норвежский мелкий буржуа — сын свободного
крестьянина, и вследствие этого он — настоящий человек по сравнению
с вырождающимся немецким мещанином» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
пзд., т. 22, с. 88).
II. Крестьянство
Центральной, Восточной
и Юго-Восточной
Европы
ГЛАВА И
ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ КРЕСТЬЯНСТВА
ЦЕНТРАЛЬНОЙ, ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ
ЕВРОПЫ
В период классического средневековья в странах Центральной, Восточ-
ной и Юго-Восточной Европы наблюдается заметное нарастание роли де-
неясной ренты в системе феодальной эксплуатации. Казалось, деревне
предстояло сделать еще один, решающий шаг в сторону утверясдения
денежного оброка —высшей формы феодальной земельной ренты и в
то ясе время формы ее разложения. Вместо того в аграрной эволюции
данного ареала произошел кардинальный поворот, и в XVI—XVII вв.
прочно утверждаются барщинно-крепостнические порядки. Если на
Западе с XVI в. определяющим моментом была буржуазная перестройка
деревни, то здесь феодальные производственные отношения были не
просто законсервированы на столетия, они были качественно осложнены
превращением помещичьего хозяйства, основанного на труде крепостных
крестьян-барщинников и работающего на рынок1, в хозяйственную до-
минанту.
Несмотря на все многообразие локальных хозяйственных структур
огромного ареала и на все зигзаги эволюции, именно такое помещичье
хозяйство определяло характер позднефеодальной деревни. История кре-
стьянства Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы периода по-
зднего феодализма поэтому в значительной мере воспроизводится сквозь
призму домениально-барщинного поместья. К тому же источников, позво-
ляющих историкам изучать развитие крестьянского хозяйства, его внут-
реннюю эволюцию, явно недостаточно. Большая, зачастую основная масса
материалов связана с барским доменом.
Начало интенсивному изучению барщинно-крепостнической системы
хозяйства положила немецкая историческая наука. Вследствие этого гер-
манские реалии сильно повлияли на выбор исследователями ориентиров
при определении территориальных и стадиальных признаков поместных
порядков, и это влияние обнаруживает себя до сих пор. Так как в Гер-
мании рубеж между областями сеньориального строя (Grundherrschaft)
и строя барщинного поместья (Gutsherrschaft) проходил, хотя и с за-
метными отклонениями, по течению Эльбы, охваченные барщиной и кре-
постничеством земли в литературе начали обозначаться как «остэльб-
ские». Термин был перенесен за пределы Восточной Германии. Под
«странами на восток от Эльбы» в типологическом, а не узкогеографиче-
ском смысле принято понимать все страны региона, путь аграрного раз-
вития которых в период позднего феодализма типологически был близок
восточнонемецкому и польскому пути, т. е. Россию, Прибалтику, Чехию,
Венгрию, Болгарию и др.
На материале немецкой истории рождена и формула «второе издание
крепостного права». Применеипая Ф. Энгельсом данная формула и ее ва-
рианты («вторичное закрепощение», «второе крепостное право») конста-
1 Хозяйство такого типа в разных странах называли по-разному: Фольварком -
в Польше, велькостатком — в Чехии, майором — в Венгрии, мызой в Р *
читлуком —в Сербии и т. д. Единого термина нет и в исторической литераторе.
234
Глава 11. Основные проблемы
тируют вторичность того крепостного права, какое установилось в за-
эльбских областях Германии после разгрома Великой крестьянской вой-
ны, по отношению к крепостническим явлениям раннего и классического
средневековья, исчезнувшим к этому времени в немецких землях.
Для ряда земель и стран рассматриваемого ареала подобная вторич-
ность проблематична. В некоторых случаях она заведомо отсутствует.
Пригодно ли разграничение «первичного» и «вторичного» закрепощения,
скажем, для России, Прибалтики? Среди историков нет единства по это-
му вопросу.
Часть псследователей ограничивают действие «второго издания кре-
постного права» странами Центральной Европы. Мало принят этот
термин в балканистике. Им пользуются далеко не все русисты. Иногда
область «вторичного крепостничества» сужают еще больше. Так,
по мнению А. Шписа (Spiesz, 1969, р. 59), к ней можно отнести только-
Восточную Германию, Польшу, Прибалтику и часть Дании — страны,
которые в XVI—XVII вв. в крупных масштабах экспортировали сельско-
хозяйственную продукцию на запад.
С другой стороны, формула Энгельса, понимаемая широко, давно ис-
пользуется в историографии. Применительно ко всему ареалу ею опери-
ровали М. М. Цвибак, Б. Д. Греков, С. Д. Сказкин и др. Правда, право-
мерность такого широкого понимания обосновывается по-разному. Напри-
мер, Л. В. Черепнин ссылался на то, что формы зависимости русского
крестьянства на двух стадиях развития феодализма были неодинаковыми.
Выделив в непрерывном процессе усиления феодальной зависимости два
решающих момента: первый этап лишения крестьян свободы (Киевская
Русь) и складывание общегосударственной крепостнической системы
(Русское централизованное государство), он заключал отсюда, что услов-
но можно говорить о двух «изданиях» крепостничества в России (Череп-
нин, 1981, с. 254). Такое обоснование, по-видимому, не вполне коррект-
но: ведь концепция «двух изданий» для Германии исходила не из нали-
чия стадий в ходе поступательного движения, а из прерывности про-
цесса, исчезновения и затем возрождения крепостного состояния. Более
оправданной представляется позиция тех авторов (см., например:
Янель, 1965), для которых условный, но вместе с тем освященный исто-
риографической традицией термин существует вне привязки к «первично-
му крепостничеству». Подобный подход к вопросу тем более рационален,
что, напомним, типология форм раннефеодальной крестьянской зависимо-
сти все еще остается дискуссионной даже применительно к Германии.
Согласно распространенной ныне точке зрения, крепостное право XVI—
XVIII вв. вообще было первым и единственным в истории Европы.
К раннесредневековой зависимости, когда крестьянин был связан с
личностью сеньора, но не прикреплен к земле, обозначение «крепо-
стничество» в специальном (узком) смысле слова неприменимо (см.
т. I).
Несмотря на эти разногласия, в нашей историографии все же доста-
точно прочно устоялось понимание «второго издания крепостничества» и
«барщинно-крепостнической системы хозяйства» как синонимов.
Аграрному развитию Центральной, Восточной и Юго-Восточной Евро-
пы в XVI—XIX вв. посвящена огромная литература. Суть аграрного
дуализма в Европе этого времени и особенности формирования капита-
лизма в тех странах, где господствовало домениально-барщинное поместье,
проанализированы в трудах К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина.
Изучение феномена, который наложил печать на всю историю ареала
235
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
вплоть до XX в., когда пережитки феодальных отношений пришлось
выкорчевывать социалистической революции, успешно продолжает сов-
ременная марксистско-ленинская историография. Но ряд краеугольных
проблем все еще ждет своего решения, по некоторым из них приходится
довольствоваться рабочими гипотезами.
Нет должной ясности в вопросе о причинах, которые обусловили
своеобразпе аграрных судеб стран на восток от Эльбы. Общепризнано
что генезис домениально-барщинного хозяйства — явление сложное и
что действовал целый комплекс факторов, превративших отработочную
ренту в ведущую форму эксплуатации и заставивших разрастись, стать
товарными предприятиями домениальные хозяйства классического сред-
невековья, которые преимущественно обеспечивали собственные нужды
феодала. Когда же дело доходит до оценки значимости этих факторов,
вспыхивают ожесточенные дискуссии2.
Многие исследователи отводят главенствующую роль в становлении
барщпнно-крепостнических порядков правовой дискриминации местного
населения, установленной немецкими феодалами в захваченных ими
славянских и прибалтийских землях. Эта теория основывается на множе-
стве фактов. Однако объяснение такого рода неприложимо к ареалу в
целом, куда входят Россия и другие государства, не пережившие подоб-
ного внешнего завоевания. Если в этой и в аналогичных теориях центр
тяжести смещен в сторону спецификп отдельных частей ареала, то дру-
гую историографическую крайность составляет акцентирование моментов,
которые выступали в Европе повсеместно. Были попытки объявпть глав-
ной причиной вторичного закрепощения перемены в военном деле XV—
XVI вв., подрывавшие позиции дворянства как служилого сословия, пли
падение реальной ценности фиксированной денежной ренты из-за порчи
монеты (а затем под действием «революции цен»). Эти построения не
устояли перед критикой прежде всего потому, что игнорировали универ-
сальность отмеченных явлений. От перестройки военного дела и от обес-
ценивания чинша страдал и западноевропейский и восточноевропейский
дворянин. Но реагировали они на стандартные для всего континента си-
туации каждый по-своему.
Не упуская из поля зрения ни узколокальных отличпп, нп явлений
всеевропейского масштаба, современная наука старается выделить
комплекс моментов, характерных пменно для стран к востоку от
Эльбы в период перехода от чиншевой к барщпнно-крепостнической си-
стеме хозяйства. Без этого едва ли могут быть обнаружены истоки аг-
рарного дуализма в жизни позднесредневековой Европы.
Не вызывает сомнений глубокая взаимосвязь между переворотом,
который пережила деревня рассматриваемого ареала в XVI—XVII вв.,
и темп сдвигами, что происходили в передовых странах Запада. К восто-
ку от Эльбы «капиталистический период возвестил в деревне о своем
пришествии как период крупного сельскохозяйственного производства на
основе барщинного труда крепостных крестьян», писал Ф. Энгельс
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 19, с. 341). На перестройку де-
ревенских порядков здесь сильно подействовал тот спрос на восточноев-
ропейский хлеб, который дал о себе знать на Западе еще до великих
географических открытий и был затем подстегнут «революцией цен».
Однако дело не только в возросшем спросе на дешевую сельскохозяпст-
2 Критический обзор ряда концепций «второго издания крепостничества» см..
Сказкип, 1958.
236
Глава 11. Основные проблемы
венную продукцию из-за Эльбы. Существенным было общее влияние то-
варно-денежных отношений, которое стимулировало и без того крепнув-
шую в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе власть денег
и побуждало дворян искать новые источники обогащения. Это влияние
сказывалось п в областях, ничего или почти ничего не вывозивших на
рынки Западной Европы. Объяснение же тому обстоятельству, что «к
востоку... от Эльбы капиталистическое развитие Западной Европы низве-
ло крестьянство до крепостного состояния, близкого к рабству» (Сказкин,
1968, с. 270), очевидно, надо искать в уровне социально-экономического
и политического развития и в вытекающем отсюда соотношении классо-
вых сил.
В XV—XVI вв.— в период, когда деревня рассматриваемого ареала
стояла на распутье,— в нем было немало богатых и сильных городов.
Торговля и промышленность прогрессировали, в горном деле и некото-
рых других отраслях возникали предприятия мануфактурного типа, про-
исходила товаризация крестьянского хозяйства, усиливалось имуществен-
ное расслоение крестьянства и были заметны признаки его социальной
дифференциации. Короче, в жизни города и деревни наблюдались те же
процессы, что определяли собой эволюцию общества на Западе. Но толь-
ко здесь — если иметь в виду не малые анклавы, а целые страны, регио-
ны, ареал — они еще были не в состоянии изменить общую картину.
Более того, будучи не в силах парализовать тенденцию к росту барщин-
но-крепостнической системы, эти процессы под ее воздействием сами де-
формировались.
Пожалуй, есть основания утверждать, что в странах к востоку от
Эльбы общество XV—XVI вв. внутренне еще не было в достаточной мере
подготовлено к буржуазной перестройке. Начать с того, что численность
населения и его плотность, являющиеся, как пзвестно, материальной
предпосылкой для разделения труда внутри общества (см.: Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 365), оставались невысокими. Сущест-
вовали обширные малонаселенные пространства. Земельные резервы не
<5ыли исчерпаны даже в хорошо освоенных областях. Значительная часть
крестьян, покидавших деревню, уходили не в город, а в необжитые края,
и демографическое давление, столь необходимое для интенспвного роста
городов и промышленности, поддерживалось на нужном уровне лишь в
немногих округах. К тому же население этих округов тоже несло огром-
ный урон от военных действий, эпидемий, голодовок, принявших в
XVII в. катастрофические размеры.
Степень урбанизации была значительно ниже той, которая была свой-
ственна странам, уверенно вступавшим на путь капитализма. Многие из
городов назывались «городами» чисто номинально. Юридический акт,
превращавший село в город, мог быть лишенным хозяйственных пред-
посылок и, значит, отнюдь не всегда свидетельствовал о прогрессе обще-
ственного производства. Такие «аграрные города» кормили сами себя и
в больших или меньших масштабах промышляли товарным земледелием
и скотоводством. Общая потребность торгово-ремесленных центров в
сельскохозяйственной продукции росла довольно медленно, и, как след-
ствие, темп соответствующих перемен на крестьянском дворе тоже не
мог быть быстрым.
В жизни таких городов — тех, что обладали деньгами п политическим
весом,—по-прежнему большое, часто определяющее место занимала
!виешняя и транзитная торговля. Местные рыночные связи, как правило,
237
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
были еще недостаточно крепки, чтобы радикально подействовать на
традиционную политику городских верхов. Конечно, купеческая верхуш-
ка была далеко не безразлична к успехам объединения и централизации
благодаря которым, помимо прочего, выигрывала безопасность торговли"
Но влиятельные городские круги еще больше были озабочены сохране-
нием привилегий — своих и своего города, на что покушалась централь-
ная власть. Непреодоленный средневековый партикуляризм такого толка
в немалой степени мешал городам занять прочное место в системе со-
словно-представительной монархии, что наглядней всего видно на при-
мере Речи Посполитой.
При спонтанном развитии утверждение вполне различимых кое-где
уже в XV—XVI вв. новых элементов в городе и деревне, знаменовавших
начало распада феодальной системы, было бы вопросом времени. Все
существовавшие помехи, можно полагать, были преодолимы. Но, как
говорилось выше, страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Ев-
ропы чем дальше, тем больше испытывали на себе влияние перемен в
мире, наступивших с эпохой великих географических открытий. Для
социальной динамики региона и для позиций городского сословия эти
перемены были по большей части неблагоприятными: главные пути миро-
вой торговли были сдвинуты к Атлантике, серебряные рудники Цент-
ральной Европы потеряли свое прежнее значение, вырос ввоз с Запада
мануфактурных изделий, с которыми трудно было конкурировать про-
дукции местных ремесел.
В совокупности все это предопределило повсеместное, хотя и не вез-
де одинаково полное, торжество феодалов над бюргерством. Они исполь-
зовали выгодное для них соотношение сил, эффективно прибегнув к тому
инструменту, без которого рыцарю было не обойтись при попытке резко
поднять свои доходы,— к форсированному внеэкономическому принужде-
нию. И, как следствие, типичной для деревни фигурой становится не
просто феодально-зависимый, а крепостной крестьянин.
Взаимодействие закрепощения и перехода к барщине — двух основных
компонентов «второго издания крепостного права» —не было единооб-
разным. В одних местах первым по времени обнаруживал себя рост от-
работочных повинностей. Феодальное государство его поддерживало,
юридически санкционировало, и здесь крепостное состояние возникало пз
барщины. В других — порядок мог быть обратным. Случалось, с помощью
закрепостптельных мер феодал взваливал на деревню новые натуральные
и денежные поборы. Старания сделать крестьян «крепкими земле» вы-
ступали и вне прямой связи с увеличением нормы эксплуатации, будучи
особенно упорными в тех оброчных районах, где населения не хватало
и где его отход оголял имения, лишая господина и подданных и чиншеп.
Это, к слову сказать, мешает историку уверенно датировать возникнове-
ние крепостнической системы хозяйства в той или иной стране, опира-
ясь на сведения об ухудшавшемся правовом статусе деревни. Еще
большей помехой служит частый разрыв между реальным состоянием
дел и законодательством. Давно начатая и незавершенная дискуссия о
времени превращения чешских феодально-зависимых крестьян в крепо-
стных во многом как раз порождена трудностями при разграничении
юридической нормы и практики.
Впрочем, даже там, где крепостппчество поначалу не было соединено
с отработочной рентой, она вскоре появлялась.
В литературе, как было сказано, не иссякают споры об л дельном
весе факторов, толкнувших Центральную и Восточную Европу в сторону
238
Глава 11. Основные проблемы
«вторичного крепостничества»,—прежде всего о том, какому из них
принадлежала решающая роль. Настойчивый поиск корней сложившего-
ся здесь в XVI—XVII вв. поместного строя невольно оттеснил, однако
на задний план иные, не менее существенные вопросы: каков механизм
этого аграрного поворота? как и посредством каких промежуточных зве-
ньев был получен столь важный результат — барщинно-крепостническая
система хозяйства?
Если «основная причина, вызвавшая переход Восточной Европы к
барщинному фольварку... это рост спроса на сельскохозяйственную
продукцию в условиях неизжитого крепостничества, в условиях полного
политического засилья класса феодалов» (Исаевич, 1962, с. 190), то как
надо представлять себе причинно-следственную цепочку, соединяющую
спрос на зерно с победой отработочной ренты? Ведь указанная причина,
по-видимому, не детерминировала переход к барщине. Еще в большей
мере такой вывод относится к утверждению, что «основной причиной
было развитие хлебного экспорта» (Гроссман, 1971, с. 76), или к теории,
которая делает акцент на хозяйственной активизации дворянства в
странах к востоку от Эльбы (см., например: Topolski, 1965).
Из изложенного выше непосредственно следует лишь констатация:
в странах к востоку от Эльбы дворянство в XV—XVII вв. настойчиво
стремилось поднять свои доходы, которым угрожало обесценивание фик-
сированной денежной ренты; рыночная конъюнктура этим стремлениям
благоприятствовала, а сила правящего класса давала ему известный про-
стор в выборе средств для достижения цели. Сам же выбор хозяйствен-
ных форм лежал, очевидно, вне перечисленных обстоятельств.
Судя по документальным и нарративным источникам XV—XVII вв.,
феодалы эмпирически опробовали все возможные пути. На заре доме-
ниального хозяйства широко применялся труд батраков. Пока отработки
были невелики и далеко не покрывали потребностей барского двора,
опора на наемный (либо полунаемный, поскольку отношения в деревне
были осложнены внеэкономическим принуждением) труд являлась зако-
номерной. Но домен такого типа — за некоторыми локальными исключе-
ниями — долго не продержался. Не хватало рабочих рук. Натурально-
хозяйственные формы воспроизводства давали существенную экономию
по сравнению с воспроизводством на товарной основе (Чистозвонов,
1985, с. 63).
Нетрудно также объяснить, отчего не была сделана ставка на резкое
увеличение денежной ренты. Крестьянство, достаточно медленно втяги-
ваясь в рыночные связи, не располагало необходимыми для такого увели-
чения денежными средствами. Характерное для XV—XVI вв. обесцени-
вание монеты делало денежный чинш невыгодным для феодала.
Но почему дворянство предпочло барщину, а пе пошло по пути массо-
вого повышения натуральных поборов, которое снимает с помещика вся-
кие производственные заботы и дает ему готовый для реализации на
рынке продукт? Ответ пока может быть только предположительным.
Во-первых, при тогдашнем уровне агрикультуры у феодалов рассмат-
риваемого ареала едва ли была реальная возможность иным способом,
кроме барщинного, за сравнительно короткий срок значительно поднять
товарность сельского хозяйства. Из крестьянина легче было выколотить
непосредственно труд, чем увеличить оброк (см.: Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд., т. 21, с. 248). Мелкокрестьянское производство не было при-
способлено к быстрому росту продуктовой ренты. Сбалансированное дол-
гим опытом хозяйство крестьянина даже с чисто производственной точки
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
зрения с трудом поддавалось переделке, необходимой для капитального
расширения посевов ржи или пшеницы - основных культур поступав
ших на рынок. у
Во-вторых, повышать оброк — как продуктовый, так и денежный —
помещику отчасти мешало то обстоятельство, что в предшествующий
период размеры чиншей были четко обусловлены и зафиксированы
(в локационных грамотах и т. п.). Что касается отработок, то в доку-
ментах, составлявшихся еще в предшествующий период, нередко вместо
обозначения числа положенных с крестьянского двора барщинных дней
стояло «работать, когда прикажут», «работать, когда позовут». Во време-
на господства чиншевого хозяйства такая формула означала нерегуляр-
ность и незначительность отработок. В обстановке же усиленного нажи-
ма на деревню землевладельцы толковали ее по-своему, делая акцент на
праве сеньора по собственному усмотрению определять размеры барщины.
В-третьих, не исключено, что в пору становления домениально-кре-
постнической системы барщинный вариант представлялся деревне, так
сказать, наименьшим злом. Бесспорно, община противилась любым по-
пыткам господина увеличить поборы и повинности — будь то в виде
денежных платежей, натуральных приношений или отработок. Но сте-
пень классового протеста должна была соразмеряться с топ опасностью,
какую представляли для крестьянства эти нововведения. При всей своей
исторической прогрессивности по сравнению с отработочной рентой про-
дуктовый оброк — особенно если он резко возрастал — мог быть для де-
ревни чрезвычайно тяжел, так как ложился на прежний крестьянский
надел и, следовательно, заметно урезал остающуюся в хозяйстве долю
урожая. Вводимые же отработки, по-видимому, с этой точки зрения вос-
принимались менее болезненно. Они, конечно, сковывали хозяйственную
инициативу крестьянского двора и означали дополнительное бремя для
крестьянина и его семьи. Зато они — в отличие от оброка — поначалу
оставляли нетронутым тот продукт, каким двор располагал прежде.
Поэтому реакция на введение отработок бывала не столь решительна,
как на попытку феодалов поднять оброк, и с этим не мог не считаться
правящий класс. Другое дело, что потом экспансия барщины станет рас-
шатывать экономические устои деревни — вот тогда против нее повернет-
ся острие классовой борьбы.
Переход к барщинно-крепостническим порядкам происходил не везде
в одно время. В Восточной Германии и Польше уже в XV в. накапли-
вались зримые признаки, предвещавшие победу «второго издания кре-
постного права»; для чешских земель весь XVI в. и начало XVII в.
пройдут под знаком сохранения чиншевого хозяйства, опоры велькостат-
ка на наемный труд и т. п. На огромных пространствах стран Централь-
ной и Восточной Европы крепостнические порядки складывались и эво-
люционировали не только асинхронно, по и не однотипно. Вырисовывает-
ся несколько основных вариантов развития.
Типологическая характеристика обязана считаться с профилирова-
нием сельского хозяйства в странах Центральной, Восточной и Юго-Ьос-
точной Европы. Барщинно-крепостнические отношения, судя по всему,
в данном смысле не были универсальными. Отработки как ведущая фор
ма феодальной ренты не подходили для тех отраслей, с которыми в пер-
вую очередь была связана интенсификация сельскохозяйственного пропз^
водства. Виноградарство, разведение рыбы, хмелеводство, льноводство
все это занятия трудоемкие, но труд необходим по преимуществу
квалифицированный, и от умения п старательности работника самым в
240
Глава 11. Основные проблемы
глядным образом зависят доходы феодала. Барщинная система поэтому
или не приобретала здесь доминирующего положения или же ее торже-
ство оборачивалось упадком хозяйства. Специфика производства диктова-
ла помещикам обращение к найму. Барщинные порядки плохо сочета-
лись также с формами экстенсивного хозяйствования в районах, где
преобладали скотоводство и лесные промыслы. Зато барщинно-крепостни-
ческий вариант довольно успешно — с точки зрения феодала — реализо-
вывался в районах хлебопашества. Отрицательные последствия принуди-
тельного труда были видны и там. Но помещики нейтрализовали их в
XVI^XVIII вв., увеличивая затраты рабочего времени — благо для
Крестьяне на барщине. XVIII в.
Гравюра на меди Даниэля Ходовецкого. Германия
домена это не влекло за собой дополнительных расходов. Низкая произ-
водительность труда более или менее компенсировалась расширением
круга лиц, обязанных отработками (в число барщинников нередко попа-
дали сельские пауперы и обитатели местечек), и увеличением объема
повинностей, ложившихся на каждый двор.
Необходимо различать регионы и по типу господствующих рыночных,
связей деревни. Долгое время в исторической литературе проблему сво-
дили к противопоставлению внешнего рынка рынку внутреннему. Лежав-
ший в основе деления формальный признак (пересекал ли хлеб по дороге
от производителя к потребителю государственные рубежи или нет) ока-
зался недостаточным, и противопоставление сбыта сельскохозяйственных
241
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
продуктов внутри страны вывозу за ее пределы сейчас уступило место
исследованию того, насколько различаются связи деревни с локальным
и с удаленным (необязательно зарубежным) рынками. Для типологиче-
ской характеристики поместья такое отличие может иметь решающее
значение.
Местная торговля продуктами сельского хозяйства издавна была
в руках непосредственного производителя и мелкого перекупщика. Даже
принудительные меры, с помощью которых феодалы хотели оградить
рыночные интересы домена (запрещая, например, подданным торговать
зерном, пока помещик не распродал своего хлеба), давали малый эффект.
В источниках часто и по разным поводам говорится о выходе крестьяни-
на на рынок. Оптимальным для селянина было такое расстояние между
домом и рынком, которое удавалось покрыть в оба конца за один день.
Дальние поездки были под силу немногим крестьянам. С распростране-
нием столь симптоматичного для рассматриваемого региона в XVI—
XVIII вв. вывоза сельскохозяйственной продукции на удаленные рынки
непосредственный производитель практически устранялся от главного
русла хлебной торговли. Тут был необходим посредник, который доста-
вил бы зерно прямо к потребителю либо на перевалочные пункты (такие,
как Рига, Гданьск), где распоряжалось местное богатое купечество. Эту
посредническую функцию принимал на себя или торговец-горожанин,
или феодал, причем исход конкуренции между ними определялся общим
социально-политическим климатом данной страны в данную эпоху.
В целом дворянство восточноевропейских стран удерживало за собой
львиную долю доходов от такой торговли, будучи свободно от большин-
ства производственных затрат и злоупотребляя своим политическим
весом — присвоив себе, к примеру, право беспошлинного вывоза сельско-
хозяйственной продукции домена.
Ориентация на емкий дальний рынок не только создавала оптималь-
ные условия для хозяйственной экспансии поместья. Она вела к одно-
бокому развитию сельскохозяйственного производства: преобладала
монокультура (пшеница, рожь), тогда как работа на ближний рынок
поощряла сочетание нескольких культур. В сумме «внешнерыночная»
разновидность домена — самая перспективная с точки зрения формиро-
вания классического барщинно-крепостнического строя — была наиболее
неблагоприятной для социально-экономического прогресса страны. Преоб-
ладание этой разновидности сильно осложняло процесс складывания на-
ционального рынка.
Говоря о типологизации стран рассматриваемого ареала, нельзя обой-
ти особенности государственной надстройки. Выше упоминалось о реши-
тельном политическом перевесе класса феодалов как об обязательной
предпосылке «вторичного закрепощения». Так как соотношение классо-
вых сил в системе «феодалы—город—крестьянство» было не везде одина-
ковым, появляется еще один критерий. Тут надо учитывать не только
силу (или слабость) бюргерства. Важно, насколько был депственен госу-
дарственный и вотчинный аппарат принуждения: без него барщинно-кре-
постническая система была не в состоянии функционировать. В особом
положении оказывались окраины, где повседневная военная угроза поро
дила полукрестьянский-полувоенный уклад жизни (казаки, граничары,
гайдуки). До них закрепощение доходило иной раз лишь в ту ПОРУ’
когда в ряде стран ареала начиналось освобождение крестьян. ак,
в Новороссии крепостное право было введено Екатериной II в i 1 г.
Типологизация под углом зрения «государственного фактора» опре
242
Глава 11. Основные проблемы
ляется также степенью вмешательства центральных органов в дела зе-
мельного собственника. Типичным для стран на восток от Эльбы была
положение, при котором все три формы зависимости — поземельная, лич-
ная, судебно-административная — привязывали крестьянина к домену и
помещик был всевластен над ним. Однако государство, особенно в эпоху
абсолютизма, кое-где ограничивало феодальный произвол. Такую полити-
ку не приходится рассматривать в категориях надклассовости абсолю-
тистского государства. В конечном счете она проводилась в интересах
правящего класса, и именно ради этого правительство бывало иногда
готово ущемить права отдельных феодалов. Тем не менее в типологи-
ческом плане нельзя не учитывать степень подобного вмешательства
центральной власти.
Говоря о роли «государственного фактора», необходимо принять так-
же во внимание интенсивный рост в рассматриваемом ареале многона-
циональных государств — России, державы Габсбургов, Речи Посполи-
той, Турции. С конца XVI в. приобретает многонациональный характер
и Швеция, начавшая захват земель на южном побережье Балтики.
Дележ в XVIII в. шведского и польского наследства и территориальные
потери Порты не нарушили общей тенденции к усилению многонацио-
нальных монархий. К старым гигантам — России и Австрии — добави-
лось молодое Прусское королевство. Как отражалась эта тенденция на
положении деревни? Прежде всего нивелировались порядки: вместо
прежней пестроты юридических норм и обычаев вводилась унифициро-
ванная система феодальной эксплуатации, постепенно стиравшая старые
типологические отличия областей.
Существенные для типологии барщинно-крепостнической системы хо-
зяйства моменты далеко не везде выступали достаточно четко для того,
чтобы без колебаний записать такой-то округ в разряд скотоводческих
или земледельческих, работавших на удаленный или на местный рынок
и т. д. Спорным бывает выбор ведущего признака. Обширные простран-
ства приходится характеризовать как промежуточные, переходные зоны.
Сугубо приблизительно на территории Центральной, Восточной и Юго-
Восточной Европы могут быть выделены четыре основных региона.
1. Прибалтийское побережье Остэльбской Германии, Восточная При-
балтика и Речь Посполитая. За исключением Восточной Белоруссии и час-
ти Украины, входивших в Речь Посполитую, но близких по типу эконо-
мики к третьему — российскому — региону, все эти земли ориентировались
на зерновой экспорт в страны Запада, а торговые пути вели через Балтий-
ское море. На побережье — в Шлезвиг-Гольштейне, Мекленбурге, Помера-
нии, Гданьском Поморье, Пруссии, Восточной Прибалтике, где существо-
вал более легкий доступ к перевалочным портам, крестьянство было от-
странено от зерновой торговли не до такой степени, как в глубинных
областях. Здесь удержались крепкие крестьянские хозяйства, которые
использовали наемную рабочую силу и работали на рынок. Несмотря на
это и на некоторые другие местные отличия, этот регион, вплоть до се-
редины XVII — начала XVIII в. довольно резко выделявшийся среди
других стран восточной части Европейского континента, может быть на-
зван оплотом барщинно-крепостнического строя 3.
3 Несколько особняком стоит по типу аграрного развития Данпя, где крепост-
ное право существовало лишь в части страны, а характер социально-экономических
изменений при заменившей крепостное право в XVIII в. военно-приппснои системе
нуждается в дальнейшем изучении.
243
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
2. Королевство Чехия и Венгрия, восточная полоса австрийских
земель, Саксония, Бранденбург. В этом регионе преобладающую роль
играл ближний рынок, отсутствовала монокультура не только в кре-
стьянском, но и в помещичьем хозяйстве, достаточно долго и широко
прибегавшем к использованию наемной рабочей силы. Эти признаки осо-
бенно отличают Чехию, постепенно убывая к периферии (для Бранден-
бурга они выражены совсем слабо, и княжество почти с таким же осно-
ванием могло бы быть отнесено к первому региону). Сбыт сельскохозяй-
ственной продукции во многом обеспечивали города, среди которых было
немало крупных горнорудных центров. В Венгрии и соседних областях
практически постоянным был массовый спрос со стороны гарнизонов и
полевых войск, воюющих с турками.
3. Россия. Судьбы российского крестьянства в период позднего фео-
дализма были еще тесно связаны с незавершенной колонизацией, с освое-
нием необъятных, слабо заселенных пространств. Крепостное право и
барщина в таких условиях внедрялись медленно, и приоритет принадле-
жал первому из этих двух элементов. Рано обнаруживаемое разделение
страны на производящие и потребляющие хлеб области ставит Россий-
ское государство, если исходить из типа рыночных связей, в промежуточ-
ное положение между первым и вторым из названных выше регионов:
наряду с ближним товарообменом, в котором активно участвовала дерев-
ня, существовал и ширился вывоз зерна за сотни верст в пределах госу-
дарства, а позже и экспорт на Запад.
4. Балканы. Сам факт существования в балканской деревне рассмат-
риваемого периода барщинно-крепостнического хозяйства и его возрас-
тающего значения не вызывает сомнений. Почти столь же очевидна роль
в его возникновении землевладения турецкого военно-служилого класса,
которое сложилось за время османского господства. Довольно определен-
но можно говорить и об особо важном значении в генезисе домениально-
барщинного хозяйства элементов крепостничества, связанных с осман-
ской военно-ленной системой, так же как о сочетании в этом хозяйстве
эксплуатации крестьян-барщинников с эксплуатацией наемных (или по-
стоянных домениальных) работников. Менее изученной остается пока
роль ближнего и дальнего рынка в развитии этого хозяйства, так же
как и влияние на него поликультурной специфики. Тем не менее отме-
ченные выше черты дают достаточно оснований рассматривать Балканы
как особый региональный тип барщинно-крепостнической системы.
*
Многообразие наблюдаемых в рассматриваемом ареале аграрных поряд-
ков не исключает его типологического единства, которое определялось
полным торжеством поместного строя. Попытки смоделировать барщин-
но-крепостническую систему как особую разновидность позднефеодально-
то общества неоднократно предпринимались в современной литературе
(Дорошенко, 1970; Kula, 1970 и др.). Все модели исходят, в частности,
из того, что в своих отношениях с внешним миром поместье выступает
как предпринимательское хозяйство и в силу уже одной своей ориента-
ции на рынок, на товарное производство обладает принципиальными
отличиями от более ранних форм. Между тем это поместье — не увели-
ченная копия рапнесредневекового домениального хозяйства. Ему свой-
ственна тенденция к росту объема сбыта и соответственно объема произ-
водства. Одновременно историками обращено внимание на то, что
поместье позднефеодального типа в отличие от капиталистического пред-
244
Глава 11. Основные проблемы
ириятия реагировало расширением сбыта своей сельскохозяйственной
продукции и на падение цен: чтобы восполнить недобор средств, поме-
щики спешили выбросить на рынок добавочные массы зерна или леса.
Запрограммированный на товарное производство, домен был, однако,
повернут к деревне, к крестьянству своей другой, натурально-хозяйствен-
ной стороной. Каков тот тип хозяйства, к которому в пределе стремилась
барщинно-крепостническая система? Барщина должна была поглотить
все прибавочное время крепостного, низведенного до положения состав-
ной части средств производства. Крестьянское хозяйство сводилось к ми-
нимуму, необходимому для обеспечения воспроизводства рабочей силы —
крестьянской семьи с ее живым и мертвым инвентарем. Не оставалось
места для самостоятельного выхода крепостного на рынок, для накопле-
ния в крестьянском хозяйстве, которое становится лишь придатком по-
мещичьего, для расширения сельскохозяйственного производства вне гра-
ниц домениальных полей. Крестьяне, утратив даже владельческие права
на свой надел, не отрывались от него: не экспроприация (составлявшая,
как известно, суть так называемого первоначального накопления), а при-
крепление непосредственного производителя к земле, обеспечение его им-
мобильности лежали в основе поместного строя этого времени. Посколь-
ку «безземельный, безлошадный, бесхозяйный крестьянин — негод-
ный объект для крепостнической эксплуатации» (Ленин В. И. Поли,
•собр. соч.. т. 17, с. 72), помещик стремился воспрепятствовать расслое-
нию деревни.
В рамках барщинно-крепостнической системы крестьянский двор
теряет свое самостоятельное производственное значение. Единственным
-смыслом его существования должно было стать обеспечение бесперебой-
ного функционирования поместья. Домен же освобождал себя от произ-
водственных затрат: вместо иногда ранее применявшегося господского
инвентаря использовался только крестьянский, наемного работника вы-
теснял крепостной барщинник.
Исследователи (Kula, 1962; и др.), пытавшиеся моделировать бар-
щинно-крепостнический строй периода позднего феодализма, неоднократ-
но подвергались критике за то, что предлагаемые ими теоретические по-
строения или вообще не предусматривают поступательного движения
системы, или, во всяком случае, не оставляют места для развития горо-
да, для буржуазной трансформации деревни. Однако такая статичность
моделей, видимо, не результат погрешностей при конструировании, а от-
ражение объективной неспособности данного поместного строя, взятого,
так сказать, в рафинированном виде, к движению вперед. Лишенное дей-
ственных стимулов к рационализации производства и повышению произ-
водительности труда, барщинное хозяйство, подавив все прочие уклады,
неизбежно заводило деревню в тупик.
Несложно найти примеры, когда венгерский, польский, российский
или иной помещик, заботясь о своей сиюминутной выгоде, близко под-
ходил к описанному выше идеалу хозяйственной организации либо дости-
гал его. И все же подобные случаи не стали правилом, а предельная
модель барщинно-крепостнического поместья не обозначила генеральнои
линии аграрной эволюции в период господства этой системы хозяйства.
Производственная необходимость и классовая борьба крестьянства заста-
вили класс феодалов удовлетворяться такими многоукладными разновид^
постями «второго издания крепостного права», при которых крестьянский
двор сохранял хотя бы минимум хозяйственной инициативы и возмож-
ности накопления, а домен не ограничивался применением дарового тру-
245
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
да крепостных. Система в известных пределах саморегулировалась, пре-
одолевая кризисные ситуации: из-за разорения деревни (которое бывало
результатом как грабительской эксплуатации, так и принявших с начала
XVII в. массовый характер военных опустошений и прочих бедствий)
помещик поневоле менял формы хозяйствования — временно снижал по-
винности или приобретал инвентарь, поскольку крестьянским теперь
было не обойтись, и т. п.
При определении роли и места барщинно-крепостнического строя
в аграрном развитии рассматриваемого ареала, очевидно, надлежит
ориентироваться не на социологическую абстракцию и не на крайности
системы, а на общую историческую реальность. Новейшая историография
рассматривает «вторичное закрепощение» в длительной, охватывающей
столетия перспективе и в масштабе больших областей. Опыт узких по
хронологическому, территориальному, проблемному охвату исследований
о барщинно-крепостническом поместье убедил в том, что при переходе
к обобщениям здесь открывается слишком широкий простор для субъек-
тивных оценок: легко принять локальную особенность за общую законо-
мерность и выдать кратковременное, преходящее колебание за необрати-
мый сдвиг.
Развернутые в последние десятилетия изыскания подкрепляют вывод
о том, что домениально-барщинная система — явление в самой своей
основе глубоко противоречивое, ибо она была функционально связана и
с факторами, разлагающими феодальный базис, и в то же время с фак-
торами, отчасти консервировавшими его. Складывание этой системы не
прервало поступательного движения общества в Центральной, Восточной
и Юго-Восточной Европе. В эпоху господства барщинно-крепостнических
отношений народные массы дорогой ценой платили за социальный про-
гресс. Но этот прогресс не был остановлен, хотя сельское хозяйство
ареала знавало и времена стагнации, и времена попятного движения.
О том, что аграрный строй, в котором ключевые позиции принадлежали
барщинно-крепостническому поместью, до поры до времени все-таки
обеспечивал расширенное воспроизводство, свидетельствуют позитивные
перемены в социальной структуре XVIII в.: заметно вырос удельный вес
неземледельческого населения. Вопреки многим неблагоприятным обстоя-
тельствам (восточноевропейским товарам был затруднен выход на миро-
вые рынки, даже во внутренней торговле существовало сильное соперни-
чество со стороны английских и иных привозных изделий) в промыш-
ленности формировался капиталистический уклад.
Можно сказать (разумеется, предельно упрощая проблему и пренеб-
регая значительными локальными отличиями), что ко второй половине
XVIII — началу XIX в. деревня в рассматриваемом ареале достигает
уровня, при котором появилась возможность производить зерно в круп-
ных масштабах без обращения к барщинно-крепостническим методам.
Более того, сами эти методы стали главной помехой интенсификации
сельского хозяйства. Необходимость же такой интенсификации диктова-
лась как внедрением новых культур и появлением сельскохозяйственных
машин, так и рыночной конъюнктурой и другими моментами. Одним из
важных факторов, заставлявших правящий класс настойчиво заниматься
поиском новых путей и форм ведения хозяйства, был антифеодальный
протест крестьян как в его локальных проявлениях (небрежная работа
на барщине, побеги и т. п.), так и в виде крупных народных движении.
В процессе разложения домениально-барщинной системы обозначи-
лись два основных типа развития, которые, взаимодействуя между собой,
246
Глава 11. Основные проблемы
давали множество вариантов. Либо восстанавливалось господство парцел-
лярного хозяйства и капиталистическое перерождение деревни шло даль-
ше по классическим образцам (см. гл. 1), либо побеждал так называе-
мый прусский путь к капитализму — путь самый сложный и тернистый,
когда «крепостническое помещичье хозяйство медленно перерастает в
буржуазное, юнкерское, осуждая крестьян на десятилетия самой мучи-
тельной экспроприации и кабалы» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 16,
с. 216). Говоря о «прусском пути», столь характерном именно для вос-
сточноевропейского ареала, В. И. Ленин отмечал, что «средневековые
отношения землевладения не ликвидируются сразу, а медленно приспо-
собляются к капитализму, который надолго сохраняет в силу этого полу-
феодальные черты» (Там же, т. 17, с. 129).
Капиталистический способ производства в деревне Центральной, Вос-
точной и Юго-Восточной Европы победил в XIX в.: формационный
рубеж в империи Габсбургов и в Прусском королевстве определила ре-
волюция 1848—1849 гг., в России — отмена крепостного права в 1861 г.
и т. д. Таким образом, период разложения феодального строя и вызрева-
ния буржуазных элементов, первые ростки которых были заметны еще
в эпоху Ренессанса, оказался здесь непомерно долгим, будучи осложнен
«вторичным закрепощением» и органично вытекавшим из него «прус-
ским путем» развития капитализма. В итоге XX веку в этом ареале
почти повсеместно достанутся в наследство сильные пережитки феода-
лизма в деревне, да и в прочих сферах социально-экономической и поли-
тической жизни.
ГЛАВА 12
ПОЛЬСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В XVI —середине XIX в.
1. Утверждение фольварочной системы
В XVI в. доминантой аграрного развития польской деревни становится
барщинно-крепостническое хозяйство. Поступательное движение эконо-
мики в то время хотя и не прервалось, но замедлилось.
Население Польши продолжало расти вплоть до середины XVII в.
К 1580 г. на территории Великой и Малой Польши и Мазовии жило
примерно 3,1 млн человек (21 человек на 1 кв. км), т. е. в 2,5 раза
больше, чем в 1340 г. К началу 1650-х годов эти показатели составили
соответственно 3,8 млн человек и 26 человек па 1 кв. км. Естественный
прирост населения в действительности был еще выше, потому что коло-
низация окраин Речи Посполитой во многом шла за счет отлива из на-
званных областей.
Судя по основанным на податных описях второй половины XVI в.
подсчетам ученых, около 67% всего населения составляло крестьянство.
К нему примыкали значительные слои внутри других социальных
групп — горожан (составлявших — включая жителей многочисленных
аграрных местечек — 23% населения страны) и дворянства (до 10% все-
го населения Польши). Сельское хозяйство оставалось главным занятием
половины (возможно, даже двух третей) обитателей городов. По своим
занятиям и быту — но не по правовому статусу — была близка к кре-
стьянам большая часть загоновой (загродовой) шляхты, составлявшей
две пятых всего дворянского сословия. Признаком, отличавшим загоно-
вого шляхтича от прочих дворян, считалось отсутствие крепостных и
работа на своем поле. Формула «сам пашет» служила общепринятым
обозначением такого дворянина, который, дабы не спутали его с мужи-
ком, шел за плугом, опоясанный саблей.
Культивируемые площади занимали в конце XVI в. около 30% всей
территории— прирост в сравнении с XIV в. для Мазовии, Великой и
Малой Польши оценивают по меньшей мере в одну четверть. В районах
старого освоения втягивались в обработку те земли, что прежде счита-
лись неудобными. В малых масштабах этим промышляли крестьяне чуть
ли не каждой деревни. Местами процесс приобретает размах. Так, с се-
редины XVI в. на северо-западе развернулась так называемая олендер-
ская колонизация. Зная умение «олендров» (т. е. голландцев) вести
мелиоративные работы, их охотно звали на заболоченные земли в ни-
зовьях Вислы. Потом колонизация перекинулась в Великую Польшу
(к середине XVII в. там существовало около 200 «олендерских» сел),
затронула Куявию и Мазовию. Настоящих голландцев приехало не так
много. «Олендрами» часто называли выходцев из других краев (не только
из Нидерландов) или соотечественников-поляков, которые, выговорив
себе выгодные условия, брались за осушение болот, а со временем и за
обычную раскорчевку.
Заселялись окраины. На Мазурах в течение XVI в. поляками, немца-
ми, литовцами было заложено до 300 новых селений. Больше всего там
было пришельцев из Мазовии — колонизационные волны оттуда шли
248
Глава 12. Польское крестьянство
сильнее, чем в XV в. (хотя в целом миграции в Польше сократились).
Особенностью мазовецкой колонизации было активное участие в ней
загоновой шляхты.
Как ни расширялся пахотный ареал, за счет этого было не прокормить
более чем удвоившееся с середины XIV в. население, между тем как к
внутреннему спросу на хлеб присоединился международный. На протя-
жении XVI в. экспорт зерна возрос в 10 раз. Максимальная цифра отно-
сится к 1618 г., когда через гданьскую таможню прошло свыше
260 тыс. т зерна. Вывоз через другие порты — Эльблонг, Кенигсберг,
Ригу, Щецин, вместе взятые, доходил до четверти гданьского. Часть
хлеба вывозили по суше. Современники считали, что экспортируемого из
Речи Посполитой хлеба хватит более чем на 1 млн человек.
Сопоставив данные о зерновом производстве и о пахотном ареале,
остается заключить, что агротехника не стояла на месте и сельское хо-
зяйство понемногу, но интенсифицировалось.
В социальную историю польской деревни XVI век вошел как век за-
крепощения. Продолжив политику, зафиксированную Петрковским ста-
тутом 1496 г., сеймовая конституция 1501 г. и последующие акты все
более и более ограничивали крестьянский выход. К началу 1540-х годов
он был вовсе запрещен. Параллельно издавались законы против беглых.
Судопроизводство по таким делам было упрощено, срок розыска не огра-
ничен. Государственная власть уклонялась от вмешательства в дела зем-
левладельца, и тот, по сути, становится высшей законодательной, судеб-
ной и исполнительной инстанцией для своей деревни. Искать правды
у государственной администрации дозволено было лишь королевским
крестьянам, которые могли жаловаться на держателя или арендатора в
суд (асессорский, а с последней четверти XVI в.— референдарский).
Помещичья юрисдикция охватывала все стороны деревенского быта. Вар-
шавская конфедерация (постановление, принятое на сейме в январе
1573 г.— в пору междуцарствия, когда угасла династия Ягеллонов) под-
твердила самые широкие полномочия землевладельца, который был
вправе «по своему усмотрению покарать непослушного подданного»
(Volumina legum, 2, s. 124). В описях имений крестьян перечисляли как
один из разрядов имущества наряду с движимостью п недвижимостью.
Судя по документам, крепостных дарили, закладывали, продавали.
За убийство простолюдина шляхтич расплачивался 10 гривнами
«гловщизны» (с 1581 г.— 30 гривен) и церковным покаянием, тогда как
дворянин, убивший дворянина, платил 120 гривен (с 1588 г.— 240 гри-
вен) и подлежал заточению в тюрьму на год и шесть недель. Убийство
дворянина плебеем каралось смертью. Неудивительно, что на «гловщиз-
ну» (которая представляла собой реликт раннефеодального права) совре-
менники смотрели как на необременительный штраф. Против практики,
фактически освобождавшей шляхтича от уголовной ответственности за
убийство простолюдина, резко — и безуспешно — выступал крупнейший
политический писатель ренессансной Польши Анджей Моджевский-Фрыч
(1503-1572).
В 1565 г. папский нунций доносил из Польши: «Крестьяне — поддан-
ные своих господ, которые распоряжаются их жизнью и смертью. Кре-
стьяне лишены всякого права апеллировать к высшей инстанции. Соб-
ственностью на землю они не обладают... Без разрешения господина они
не могут переселиться в другую деревню, ибо привязаны к земле, и пото-
му если господин продает деревню, то вместе с ней продает сидящих там
крестьян...» (Relacje nuncjuszow..., 1, s. 128—129). Что-то повидав сам,
249
И. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
итальянец опирался па рассказы своих собеседников-поляков, так что в
его реляции запечатлено общепринятое представление.
Ту же тему развивали и польские публицисты, причем самых раз-
личных направлений. По словам Моджевского, крестьяне живут не луч-
ше невольников: «У них, без всякой с их стороны провинности, господа
по своему произволу отбирают землю и имущество и, как принято в не-
которых поветах, продают их как скот» (Modrzewski, 1, s. 53). «Разгне-
ванный помещик или королевский староста не только разграбит все, что
есть у бедняка, но и убьет его — когда захочет и как захочет»,— возму-
щался Петр Скарга, чьи «Сеймовые проповеди» впервые увидели свет
в 1597 г. (Skarga, s. 195).
Однако реальность была куда более сложной, чем ее отражение в ли-
тературе или нормативных актах. Никоим образом не пренебрегая сви-
детельствами очевидцев, новейшая историография с основанием подчер-
кивает, что самовластие помещиков, о котором писали Моджевский и
Скарга, не было беспредельным. И преграду ему ставил не только эле-
ментарный расчет, диктовавший феодалу по-своему бережное отношение
к источнику дохода — крепостной рабочей силе.
Феодальную реакцию сдерживало крестьянское сопротивление. Его
самой массовой формой были побеги; в 1503—1596 гг. было издано
24 акта против беглых, в 1600—1699 гг.— 38. Определенное воздействие
оказывала также политика городов. По-видимому, именно по этой при-
чине в Королевской Пруссии (Восточном Поморье), где мещанство было
богато и — в отличие от остальных польских земель — не потеряло свое-
го политического веса, темпы закрепощения были заметно ниже. Утрату
деревней прежних прав тормозила и традиция. Мазовия с 1526 г. окон-
чательно влилась в Польское королевство, и тем не менее вплоть до
1576 г. мазовецкий кметь сохранял право перехода при условии, что его
новый господин возместит старому понесенные от потери подданного
убытки. Наконец, не приходится сбрасывать со счетов воздействия дво-
рянского общественного мнения. Чем бы ни руководствовались его выра-
зители — чувством гуманности, заботой о государственном благе или
страхом перед катаклизмами, оно не поощряло помещичьих эксцессов.
Совокупное действие этих факторов не давало польскому крестьянину
опуститься до состояния «говорящей вещи». Потому необходимы поправ-
ки к, казалось бы, предельно ясным утверждениям нарративных памят-
ников и юридических норм.
Практика сохраняла за крепостным минимум дееспособности. Быва-
ло, в гродском (государственном) суде он сам судился с третьими лица-
ми, хотя по букве закона мог это делать только в присутствии своего
господина. Контракты или денежные займы зачастую оформлялись без
согласия помещика. Сохранились составленные по всем правилам долго-
вые записи землевладельцев своим собственным крепостным. В XVI в.
случалось и так, что крестьяне заводили тяжбу со своим помещиком.
Королевский суд, правда, разбирал такого рода дела лишь с согласия по-
следнего, но сам факт, что шляхтичи порой соглашались на разбиратель-
ство, симптоматичен.
Если в ряде дошедших до нас купчих записей, где перечислены про-
даваемые крестьяне, и не упомянуто о земле, то далеко не все они могхт
быть истолкованы буквально. Для ряда случаев доказано, что передача
недвижимости подразумевалась и объектом сделки была земля вместе
сидящими на ней людьми. Актом купли-продажи часто регулировались
отношения между прежним владельцем беглого подданного и новы ,
250
Глава 12. Польское крестьянство
в чьих владениях тот нашел прибежище. Последний платил отступное,
т. е. тут не было купли-продажи в прямом смысле слова. Можно
утверждать, что торговля крепостными без земли в Польше не получила
распространения.
За некоторыми категориями крестьян признавалась личная свобода.
Ею пользовались солтысы — наследственные деревенские старосты. Под
нажимом шляхты, проводившей принудительный выкуп солтысских дер-
жаний, эта прослойка сужалась; но все же, по великопольским данным
1563 г., солтысам принадлежало 3—4% всех крестьянских дворов.
К солтысам были близки выбранцы, которые, не неся обычных крестьян-
ских повинностей, служили в войске. Когда Стефан Баторий в 1578 г.
по венгерскому образцу заводил выбранецкую пехоту, предполагалось,
что служить будет держатель каждого 20-го лана в королевских имениях.
На деле выбранцев было едва ли многим больше 2 тыс. человек. Правда,
к ним следует отнести и леманов — малочисленную категорию служилых
людей из королевских (редко из церковных) сел Королевской Пруссии
и Мазовии. Леманы тоже несли военную службу и пользовались сопря-
женной с ней личной свободой. Вольными наследственными держателями
были олендры и некоторые другие сходные с ними категории.
Незакрепощенные группы надельного крестьянства, конечно, не опре-
деляли социального облика деревни. Но, с другой стороны, они были не
так уж незначительны. Кроме того, обширный очаг крестьянской — пусть
самой относительной и юридически не закрепленной — свободы находил-
ся на нижнем полюсе деревенского общества. Малоземельных — загрод-
ников и халупников (термин появился только теперь, хотя соответствую-
щая ему категория загродников, имевших лишь огород, была известна
и прежде) — и безземельных (коморников, гулящих людей — люзных)
трудно было привязать к земле и к господину.
В такой неоднозначной обстановке, характеризующей юридический
статус деревни, и протекала экспансия фольварка. На равнине, особенно
вдоль сплавных рек и вблизи городов, уже в первой половине XVI в.
лишь в немногих шляхетских селах не было барской запашки. Не так
густа была фольварочная сеть во владениях короля (если они не попали
в руки арендатора-шляхтича), церкви, магнатов. Домениальные пашни
расширялись за счет пустошей, новых расчисток, выкупленных солтыс-
ских ланов, путем захвата полей и угодий у крестьян (при том, что пол-
ный сгон с земли был редкостью). Однако прямых и достоверных коли-
чественных характеристик процесса почти нет: помещичья запашка, сво-
бодная от податей, не фигурировала в податных описях, да и размеры
фольварка в разного рода инвентарях обозначались исключительно ред-
ко. Исследователям остается устанавливать их косвенным путем — по
тому, сколько было собрано зерна или сколько его оставлено на посев.
Отсюда и сильные расхождения в исторической литературе, где для вто-
рой половины XVI в. доля домена в пахотном ареале указывается по-
разному: треть (Wyczanski, 1969, s. 198), четверть (Polska w еросе
Odrodzenia, 1970, s. 84), шестая часть (Якубский, 1975, с. 77).
В отличие от таких стран, как Чехия, основанный на наемном труде
фольварк в Польше не пустил крепких корней. Он существовал лишь в
немногих своеобразных по хозяйственному и социальному облику окру-
гах, особенно в близкой к экспортным центрам Королевской Пруссии,
где было достаточно активное и влиятельное поморское мещанство. Поль-
ское дворянство в целом делало ставку на барщину. Конечно, даже в
пору максимального расцвета фольварочной системы на каждом поме-
251
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
щичьем дворе были наемные батраки, но основные полевые работы с тяг-
лом выполнял барщинник. Наим — к тому же очень часто принудитель-
ный — выступает не более как вспомогательное средство. Не случайно-
так скуден сельскохозяйственный инвентарь фольварков: крестьянин вы-
ходил на барское поле со своей упряжкой.
Требуя новых отработок и тем ломая старый обычаи, помещики еще
настойчивее, чем в XV в., старались придать законную силу своим дей-
ствиям. По примеру Мазовии и Хелмщины сеймик Велюньской земли
в 1518 г. установил минимум барщины: один день в неделю с ланового
надела. Вскоре эта норма стала общегосударственной. Торуньская и Быд-
гощская сеймовые конституции 1519—1520 гг. обязали кметей во всех
имениях — королевских, церковных, шляхетских — работать день в неде-
лю с лана. Постановление не коснулось тех деревень, где уже и без того-
отрабатывали больше одного дня,— закон не обозначил верхнего преде-
ла барщины. Затем полоса правового регулирования отработок — хотя бы
и в интересах феодала — кончилась. Оно стало просто ненужным, раз
землевладелец был признан высшей властью в деревне.
Крестьяне жаловались на рост повинностей, саботировали, убегали.
Классовый протест принимал и более резкие формы. В 1526—1527 гг.
прокатились волнения по Серадзской земле; после того как их усмири-
ли, «у палача, по словам современника, было полно работы» (Historia
panstwa..., 1957, s. 48). В Кроводже, деревне под Краковом, принадле-
жавшей монастырю Святого Духа, в 1543 г. был убит шляхтич Ян Сци-
борский, которого наняли монастырские власти, дабы он принудил кре-
стьян к однодневной барщине. Для каждого из воеводств Польши из-
вестны случаи, когда из-за крестьянского сопротивления или по другим
мотивам землевладелец на время умерял свои аппетиты либо вовсе отка-
зывался от регулярной барщины. В то время как в одних селах к фоль-
варку прирезали новые поля, в других — по соседству — помещик заме-
нял часть отработок чиншем.
Процесс, следовательно, не везде и не всегда был необратимым. Тем
не менее крепостнический фольварк наступал — и соответственно на пер-
вый план выходила отработочная рента. Даже в королевщинах, где по-
становление Торуньского сейма внедрялось с некоторым промедлением,
в 1570-х годах королю доводилось уговаривать своих держателей-шлях-
тичей, чтобы те не требовали больше двух дней в неделю с ланового
двора.
К концу столетия крестьяне в жалобе королю «заявляли, что же-
лают нести барщину по три дня в неделю, лишь бы остальные днп
у них были свободны» (Materialy do dziejow robocizny..., s. 149—160).
Для второй четверти XVII в. такие повинности уже казались крепостно-
му почти благом. В шляхетских имениях нормой стало два, три и даже
четыре дня барщины в неделю с полуланового надела, к чему присоеди-
нялись экстраординарные работы в страдную пору (толоки, гвалты),
извозная и сторожевая повинности. Барщинно-крепостнические порядки
интенсивно проникали в украинские земли, принадлежавшие Польскому
королевству, и в Великое княжество Литовское. Важной вехой в этом
процессе стала аграрная реформа Сигизмунда II Августа («устава на во-
локи» 1557 г.), способствовавшая расширению фольварочного хозяйства
на Волыни, в Белоруссии, Литве. После Люблинской унпп 1569 г. фео-
дальный натиск в восточных областях Речи Посполитой усилился.
Неудивительно, что резко обостряется и классовая борьба. же в 15П
1596 гг. обширные территории Украины и Белоруссии охватило весе та-
252
Глава 12. Польское крестьянство
ние Северина Наливайко. В первой половине XVII в. протест народных
масс приобретает все более грозные для феодально-католической реак-
ции размеры.
Девизом фольварочного хозяйства было: «Что окажется на дворе
сверх надобности — должно идти на продажу» (из инструкции владельца
деревни Вензирово (Малая Польша) — Materialy do dziejow wsi..., s. 6).
Средний домен мог отправить на рынок две трети, даже три четверти;
своей зерновой продукции; растущая барщина помогала помещику огра-
ничивать внутрипоместное потребление продуктов, относительно, а иногда*
и абсолютно сокращая расходы на содержание фольварочного персонала.
На деле, однако, продавали не все зерно сверх необходимого, оставля-
лись запасы — отчасти намеренно, на случай недорода, отчасти потому,
что не поспевали с обмолотом. Но все равно на местный городской торг
и на внешний рынок поступали солидные массы фольварочного хлеба,,
пополненные за счет натурального оброка, десятины, платы за помол.
Когда в XVII в. на европейских рынках хлеб упал в цене, польская
шляхта постаралась возместить потери увеличением экспорта. Замечено,
что в том же XVII в. при общей стабильности рационов челяди (они
фиксировались на многих дворах и теперь по ним судят об уровне пита-
ния в ту эпоху) были сокращены нормы ржи, ржаного хлеба. Напраши-
вается догадка, что землевладелец экономил на зерне, предпочитая ег&
продать.
Фольварк, нанимая батраков и привлекая к пешей барщине мало-
земельных, в основном опирался на надельных крестьян — кметей.
За ними сохранялась ведущая роль и в хозяйственной жизни самой
деревни. Судя по великопольским люстрациям 1564—1565 гг., кмети все
еще составляли около 80% сельского населения. Тут, правда, надо пом-
нить, что вне люстрации и, значит, вне построенной на ее основе стати-
стики оказывалась большая часть коморников и гулящих людей, а также
что на юге страны, в Малой Польше, процент полнонадельных крестьян
был ниже.
Конечно, не каждый кметский двор способен был торговать зерном.
Мелким хозяйствам самим не хватало хлеба до нового урожая. Даже*
средние дворы, до полулановых включительно, располагали излишками
лишь в урожайные годы (Zytkowicz, 1973, s. 5). Тем не менее в целом
надельное крестьянство сохраняло связи с местечковым или городским
рынком. Не следует упускать из виду благоприятных для крестьянского*
двора моментов. Никак не поддается строгому учету повышение произ-
водительности труда. Однако в том, что оно было, убеждает хотя бы
способность деревни прокормить население страны (рост которого, как
было отмечено выше, лишь отчасти компенсировался расширением по-
севных площадей), а также дать зерно на экспорт. Вздорожание сельско^
хозяйственной продукции в XVI в. в какой-то мере возмещало потери
кметского двора, проистекавшие из-за того, что рабочие руки крестьяни-
на и его инвентарь по одному дню или — чаще — по нескольку дней в
неделю были заняты на фольварке.
Большинство исследователей сейчас согласились с тем, что довольно
долго — по меньшей мере до середины XVI в., а может быть, и до кон-
ца столетия — материальное положение деревни, пользовавшейся выгод-
ной для нее рыночной конъюнктурой, еще не пошатнулось под давлени-
ем фольварка, что хозяйственные возможности кметя не испытали за-
метного ограничения и, возможно, даже расширились (Wyczanski, 1965,.
s. 48; Gierowski, 1978, s. 38).
253
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
Знаменательно, что в XVI и в XVII вв. был широко распространен
внутрикрестьянский найм - сезонный и постоянный. Держать коморни
ка считалось в порядке вещей. Кмети в своих жалобах на арендаторов
или управляющих отмечали насилия, которые терпит их, кметская, че-
лядь. «Без челяди кметь не может как следует выполнять работу и в’ести
хозяйство»,-указывал референдарский суд в 1595 г. в своем решении
по тяжбе между лелевским старостой и крестьянами трех пригородных
королевских деревень (Ksiggi referendarskie, s. 48). Крепостнический
гнет в известном смысле даже стимулировал найм: зажиточному хозяи-
ну, чтобы успеть на свое и на барское поле, трудно было обойтись без
батрака.
Барщинные п иные тяготы, урезав возможности накопления в кре*
стьянском хозяйстве, не приостановили имущественного расслоения.
Акты упоминают о богатых кметях, которые арендовали мельницы и
держали корчмы, торговали и занимались ростовщичеством. Кметь из
Сандомежского повета Станислав Курпель, вступив в компанию с двумя
мещанамп, в 1545 г. купил 172 вола и со своим слугой отправил в Си-
лезию; на этой сделке он выручил 300 злотых. Этот и подобные примеры
притязают на известную репрезентативность, чему порукой произведе-
ния народной литературы XVI—XVII в., знавшие сельских богатеев и
привычно связывавшие их богатство с корчмой и мельницей. Так, в ано-
нимной, должно быть вышедшей из мещанской среды, сатире «Нужда с
Бедой идут из Польши» (напечатана в Кракове в 1624 г.) Нужда, соби-
раясь навестить убогих кметей, загродников, коморников («коморни-
ки —те мои... из года в год хорошо знают меня»), делала оговорку:
«Солтыс, мельник и корчмарь— те меня не боятся» (Literature miesz-
czanska, 2, s. 78). Мужика, который богатством не уступает дворянину,
встречаем и в сочинениях, возникших в шляхетской среде. Серию любо-
пытных микробиографий такого рода собрал в так называемой «Книге
Хамов» захудалый малопольский шляхтич Валериан Неканда Трепка
(умер в 1640 г.), охваченный маниакальной страстью к обличению тех
плебеев, которые втерлись в дворянское сословие или могли покуситься
на это в будущем.
В судебных книгах сохранилось много записей о выкупе крепостных
на волю. Это тоже говорит о сравнительном преуспеянии деревенской
верхушки, хотя силу такого вывода ослабляют два обстоятельства. Во-
первых, средн освобождаемых преобладали бывшие крестьяне, которые,
бежав в город и осев там, занялись ремеслом или торговлей. Если в
Польше городской воздух не делал крестьянина свободным, то и вытре-
бовать беглеца назад помещику было непросто — грозила долгая судео-
ная волокита. Улаживавший дело к обоюдной выгоде отпуск беглеца на
волю за выкуп демонстрировал в таком случае благосостояние уже не
селянина, а горожанина, обретенное, вполне возможно, за пределами де-
ревни. Во-вторых, в XVII в. распространилась противоположная практи-
ка — лично свободный человек перед лицом надлежащих инстанций объ-
являл себя крепостным. Случаи «добровольного закрепощения» известны
главным образом на северо-западе, где свободные крестьяне держались
дольше и где в то же время возможности ухода на малообжитые земли
были минимальными. Принимая утрату личной свободы как неизоеж
ность и подчиняясь обстоятельствам, такой крестьянин старался лишь
выбрать себе более приемлемые условия подданства.
Итак, в польской деревне зажиточная верхушка оставалась. Не видн ,
однако, чтобы этот верхний слой усиливался. Его количественные и к‘
254
Глава 12. Польское крестьянство
явственные характеристики во времена Ягеллонов и при Сигизмунде III
и его сыновьях едва ли существенно рознились. Перемены если и были,
то не в лучшую сторону. Того благоприятного климата, в котором бы
началось буржуазное перерождение деревенских верхов, Польше пред-
стояло еще ждать полтора — два столетия. Пока что имущественное
и — в случае особой удачи — социальное возвышение крестьянина, как
свидетельствует та же «Книга Хамов», не выходило за привычные гра-
ницы средневековых образцов (ростовщичество, обогащение в военном
походе и т. п.).
Историки приложили много усилий, чтобы, не ограничиваясь розы-
ском новых примеров разорения либо обогащения кметей, выяснить эво-
люцию этой группы — в первую очередь по такому признаку, как раз-
меры земельных наделов. Собранный обширный материал трудно сопо-
ставим: ланом или влокой в разных местностях называли участки
неодинаковой величины, даже в пределах одной общины они могли
варьировать—лан был скорее единицей обложения, чем мерой площади.
Несмотря на это, исследования последних десятилетий доказали, что по-
пулярное в научной литературе 40—50-х годов нашего века представле-
ние о быстром и неуклонном дроблении кметских хозяйств под натиском
барщинно-крепостнической эксплуатации было упрощенным. В первой
половине XVI в., как и в XV в., в королевских и церковных селах
(о шляхетских почти нет сведений) все еще велик был удельный вес
лановых наделов. Мелкие хозяйства чаще встречались в Мазовии и Ма-
лой Польше, где иные деревни сплошь состояли из полулановиков. В Ве-
ликой Польше и особенно в Куявии, в Королевской Пруссии процент
дворов, у которых было меньше лана земли, невелик; зато здесь много
хозяйств, державших по три, четыре и более лана.
Зримые перемены наступят не раньше второй половины XVI в. Еще
и тогда в западных областях Великой Польши преобладали лановые дво-
ры, так что надел кметя в великопольских королевщинах составлял в
среднем 0,77 лана (тогда как на юге Мазовии — 0,63 лана, на Краков-
щине — около 0,5 лана). Статистические обработки материала из цер-
ковных и королевских имений (за исключением сел Королевской Прус-
сии: до вторжения шведов в 1626 г. и последовавшего военного разгром?
наделы меньше лана были там редкостью) согласованно указывают на
рост в конце XVI —первой половине XVII в. прослойки с четвертьла-
новым и даже меньшим наделом. Самым распространенным наделом все
же оставалась половина лана. Так было и во владениях мелкой и сред-
ней шляхты, в которых пауперизация обычно шла быстрее. Не напрасно
в податных описях, где фиксировалось общее количество облагаемых
податью крестьянских ланов без указания числа дворов, вошло в обык-
новение считать землю полуланками.
Тенденцию к дроблению хозяйств в какой-то степени нейтрализовало
использование пустошей. Как и прежде, те земли, что в актах числятся
«пустыми ланами», на деле вовсе не обязательно пустовали. Кметь, даже
если это было ему по силам, не торопился округлять полученную, ска-
жем, при семейном дележе четверть лана до половины или до целого
лана, ибо с увеличением надела сразу резко возросла бы лежавшая на
нем барщина. Выгоднее было писаться четвертьланпиком и арендовать
пустошь. Оброк с «пустого лана» мало отличался от оброка, что платили
с такого же кметского надела, зато барщины не полагалось. Кроме такои
аренды, кмети практиковали самовольные, без ведома помещика, расчист-
255
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
кп неудобных земель. До поры до времени эти «примерки» бывали сво
бодны от феодальной ренты.
Измельчания и разорения крестьянских дворов опасались сами шлях
«Ч™ с нами потом будет,-с тревогой спрашивал на переломе
AVI—XVII вв. поэт Петр Зоылитовский,- если так опустошим свои де-
ревеньки и распугаем мужичков?» (Niektore poezje... Zbylitowskich
s. 41). Опытный практик и автор охотно читаемого в помещичьей среде
хозяйственного трактата, изданного в 1588 г., равский воевода Анзельм
Гостомскпй рекомендовал не разрешать раздела земли между братьями
если у их отца-кметя было только пол-лана (Gostomski, s. 43). Видя
насколько для нормального функционирования фольварка нужны креп-
кие хозяйства с исправным тяглом, помещики волей-неволей пробовали
на время снижать повинности или прибегали к «залоге». Поначалу зало-
га — это ссуда (обычно зерном на посев), которую получал новооседлый
крестьянин. Теперь ее — в виде упряжки, плуга, и т. д.— дают пошатнув-
шимся дворам, чтобы удержать их от обнищания. По-старому залога
числилась за кметем как долг, но долг бессрочный, получпть который
феодал почти не рассчитывал.
Такая политика проводилась непоследовательно. Помещик — в осо-
бенности владелец деревушки в несколько дворов — не умел и не мог
справиться с тенденцией к пауперизации деревни. Как следствие — не-
избежно начинала меняться, так сказать, фольварочная концепцпя: вме-
сто того чтобы раздавать инвентарь в залогу, землевладелец держал его
при фольварке, и доменпальное поле теперь пахалп и боронплп не пол-
нонадельные крестьяне, а загродники и полуразоренные кмети, которые
отличались от загродников только названием \
Доля загродничьих хозяйств на пороге XVII в. составляла до одной
пятой всех дворов. В Малой Польше, если верить податным описям,
примерно поровну было загродников с землей и без земли. В мазовецкой
деревне преобладали безземельные (которых иногда именуют халупни-
ками): 5800 против 4800 загродников с землей. С клочка пашни, тем бо-
лее с одного огорода, было не прокормиться. Загродники подрабатывали
ремеслом и промыслами, работали за плату у кметей и на фольварке.
Далеко ли зашло имущественное и социальное расслоение деревни?
В лучшем случае мы вправе говорить лишь о самых первых шагах со-
циальной дифференциации — и то подобная постановка вопроса наталки-
вается на обоснованный скептицизм. Действительно, такая многолюдная
категория, как коморнпкп (люди, лишенные собственного хозяйства и жи-
вущие на чужом дворе, кормясь работой по найму у зажиточных кресть-
ян и у помещика), оставалась нестабильной. Через состояние коморнпка
нередко проходили сыновья полнонадельных крестьян, чтобы, подзараоо-
тав, в будущем унаследовать двор отца. В разряд коморников переходят
те старики-кмети, что, оставив имущество взрослым детям, шли кормить-
ся в люди.
Нестабильность сочеталась с подвижностью. «Халупники и поморни-
ки — ненадежные в деревне люди, ибо нет у них твердой оседлости и
места работы»,—поучал экономист XVII в. Якуб Гаур (Hour, s. -
Удержать их в имении было во много раз сложнее, чем кметей. Потом)
1 Реальным имущественным положением крестьянского двора далеко невсе^д®
определялось его место в принятой в Речи Посполитой классификации. •
осьмушкой лана, ничем не превосходя обычного загродника с полем, м д, •
числиться кметем, в то время как в загродпиках, случалось, ходили Rti
точные люди.
256
Глава 12. Польское крестьянство
в отношении безземельных сами помещики сбивались со счета и в де-
тальнейших описях имений, составленных по случаю продажи аренды
раздела имущества, довольствовались обозначениями такого вида* в селе
Осечанах (где отмечено 13 кметей, мельник, корчмарь, 2 загродника)
«число коморников неопределенно, ибо меняется; но бывает их больше
10», в Лентовне (38 кметей, 24 загродника) «бывает примерно 50»
(Inventarze... wojewodztwa krakowskiego, s. 45).
Таким образом, в XVI в. органическое развитие польской деревни,
связанное с внедрением товарно-денежных отношений, переплеталось с
переменами, вызванными активизацией барщинно-крепостнического хо-
зяйства. Взаимное переплетение двух - если не диаметрально противо-
положных, то, во всяком случае, качественно отличных — тенденций со-
хранялось все время, но их соотношение постепенно менялось в пользу
тенденции фольварочной. Показательно, что центр тяжести в имуществен-
ной структуре деревни смещается вниз — в сторону малоземельного и
безземельного крестьянства. Постоянная взаимная диффузия — это,
собственно говоря, и есть форма устойчивого существования имущест-
венных прослоек сельского населения. Однако в XVII в. все с большей
четкостью вырисовывается картина несбалансированного взаимопроник-
новения, когда пауперизация перевешивала.
2. Кризис барщинно-крепостнической
системы хозяйства
Нарастающие с переходом в XVII в. негативные явления, которые были
вызваны причинами как внутреннего, так и внешнего порядка, в полной
мере проявляют себя в середине XVII столетия, обозначая тем самым
начало новой фазы в развитии польского позднефеодального крестьянст-
ва. Столетний отрезок с середины XVII в. по 60-е годы XVIII в., «бес-
спорно, самый мрачный в экономической истории Речи Посполитой»
(Rusinski, 1969, s. 114).
Раздираемая классовыми, национальными, религиозными противоре-
чиями, страна переживает полосу затяжных войн и политических смут,
из которых немногие обошли польскую деревню стороной. В 1655 г.
Речь Посполитую залил шведский Потоп — чуть лп не самый разруши-
тельный из пережитых феодальным польским государством военных
конфликтов. За каких-нибудь пять лет население Малой и Великой
Польши вместе с Мазовией сократилось на добрую треть—на 1,3—
1,5 млн человек — и средняя плотность упала до 17 человек на 1 кв. км.
В Мазовии, где примерно десятая часть деревень вовсе исчезла с лица
земли, в 1660 г.—в год окончания польско-шведской войны — в имени-
ях церкви засевали 20—45% кметских наделов, в королевских селах —
15%. К 1661 г. в мазовецких королевщинах оставалось по сравнению с
1616 г. 60% крестьян, в великопольских — 50%. Тяжелее всего пришлось
Королевской Пруссии, которая перед Потопом еще не успела оправиться
от разорившего эту цветущую провинцию вторжения Густава-Адольфа в
1626-1629 гг. Военные действия там окончились весной 1660 г., а еще
в 1664 г. до трети деревень стояло разрушенными целиком; другая треть
была опустошена более чем наполовину.
Следующие десятилетия не дали передышки. С недолгими интерва-
лами вспыхивали внутренние распри, особенно известен антиправитель-
ственный мятеж магната Ежи Любомирского (1665—1666 гг.). В 170——
1709 1 г. действия в Северной войне были перенесены на польскую тер-
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
риторию, по которой прошли шведские, русские, саксонские полки, а с
1704 г. ко всему прибавилась междоусобная война сторонников Авгус-
та II и Станислава Лещинского. Через несколько лет после ухода шведов
Речь Посполитую вновь потрясла большая внутренняя смута (1715—
1717 гг.). В итоге население Мазовии, Малой и Великой Польши, кото-
рое к концу XVII в. достигало 3,25 млн человек (22 человека на
1 кв. км), снизилось до уровня 1670-х годов: 2,86 млн жителей и
20 человек на 1 кв. км. Потрясения Северной войны отозвались, как и
во времена Потопа, не только демографической убылью. Реквизиции п
контрибуции были делом обычным. В арсенал тактических приемов обе-
их воюющпх сторон входило разграбление деревень и городов, принад-
лежавших врагу, да и постои собственных войск мало чем уступали не-
приятельским. Современники живописали изобретательность солдат,
которые умели найти чем поживиться даже в разоренных селениях.
Внутренние и внешние политические конфликты продолжались.
Следом за ними, как водится, шли голод и эпидемии. Все же демогра-
фическая кривая с 20-х годов XVIII в. пошла вверх. Под конец столетня
в трех названных областях жило свыше 4 млн человек (27 человек на
1 кв. км). При этом в 1660—1791 гг. население малопольских воеводств
выросло в 3 раза, мазовецких — в 1,6 и великопольских — в 1,3 раза. Эти
цифры лишний раз напоминают о том, что, как ни важен демографиче-
ский показатель, он не связан функциональной зависимостью с экономи-
ческим подъемом: хозяйственное возрождение живее происходило в Ве-
ликой Польше (особенно в ее западных поветах), медленнее всего подни-
малась Мазовия.
Результаты военной разрухи и политической анархии накладывались
на последствия барщинно-фольварочной эксплуатации. При всей сложно-
сти взаимодействия этих факторов вывод не вызывает сомнений: упадок
деревенской жизни был временами ужасающ. После шведского нашествия
в ход опять пошли самые примитивные виды сельскохозяйственного ин-
вентаря. При описях имущества реже упоминаются железные детали
земледельческих орудий. Вместо мельниц с верхнебойным колесом, сго-
ревших или разоренных в войну (за годы Потопа в мазовецких королев-
щинах было разрушено 40% мельниц), во многих деревнях использова-
лись простейшие сооружения на плотах или даже ручные жернова. В по-
следнем случае действовал добавочный стимул: можно было не платить
помещику за помол. В имениях Гнезненского архиепископства, разоро-
санных по Великой Польше, Мазовии и — в меньшем числе — по Малой
Польше и Королевской Пруссии, в первой половине XVII в. в среднем
на хозяйство кметя приходилось по 5,8 голов крупного рогатого скота и
по 1,3 лошади (в сравнении с серединой XVI в. уже это означало спад —
тогда было по 8,2 головы рогатого скота и по 6 лошадей). В 168^> г.
осталось соответственно по 4,1 и по 0,5 голов. ~ ..
Барские дворы тоже потерпели от постоев, контрибуции, грабежей.
Стойла пустовали, много построек было сожжено. Выполнять работы на
фольварке часто бывало нечем и некому. В подляшских королевщпнах
в 1661 г. собрали только восьмую часть довоенного урожая.
Сократилось поголовье скота, значит, не хватало тягла для надлежа
щей обработки полей, меньше стало удобрений. Поля были сильно^ <>асо>
рены, это снижало сборы и, поскольку зерно очищали кое-как, передь1
приводило к отравлениям куколем. Урожайность упала, в первой по.
вине XVIII в. урожай сам-3 считали хорошим. В латифундиях LHiant
ского архиепископства еще в конце XVIII в. собирали зерна на ць .
258
Г лава 12. Польское
крестьянство
-греть меньше, чем в конад XVI в. В какой-то мере здесь повинны об-
щие для всей Европы неолагоприятные климатические перемены Но
гЛаввые причины коренились не в природных, а в социально-экономиче-
ских условиях, в течение XVIII в. в передовых европейских странах
характерное для предшествовавшего столетия падение урожайности было
компенсировано, в Польше же — нет.
Военная разруха вкупе с феодальным гнетом сказались на структуре
крестьянства, форсировав пауперизацию. Малопольский кметь перед
шведским нашествием держал в среднем по 0,41 лана после-по
0,27 (как и раньше не считая пустошей и «примерков», доля которых
могла вырасти). В lolo г. загродникам и коморникам в великопольских
королевщинах принадлежало 19% хозяйств; в 1661 г.— 34%. По мазо-
вецким описям королевских сел, наделы кметей распределены таким об-
разом:
Соотношение кметских наделов
и общего числа дворов в Мазовии, %
Размер надела 1616 г. 1660 г.
Свыше 1/2 лана 10
От 1/4 до 1/2 лана 87 40
1/4 лана 3 43
Меньше 1/4 лана — 17
Другие источники говорят о том же самом. Судя по податным описям
1648 и 1684 гг., на Люблинщине, в Красныставском повете (128 дере-
вень) после войн середины XVII в. исчезли лановые наделы: из 345 оста-
лось всего 7, а полулановых дворов стало вдвое меньше (443 вместо
826). И в то же время в 2,5 раза возросло число хозяйств на четверти
лана (502 против 197), появились хозяйства на осьмушках лана (38).
В 1684 г. составители описи часто уже не разграничивали кметя на чет-
вертьлановом наделе и загродника, писали их вместе.
Подобного рода выкладки не учитывают того, что в XVII—XVIII вв.
крестьяне охотнее, чем прежде, брались за разведение скота и птицы,
пчеловодство, разные промыслы — за все то, что не влекло за собой бар-
щинных повинностей и вообще с трудом поддавалось учету и обложению.
С другой стороны, из поля зрения составителей описей и сборшиков по-
дати исчезала часть сельских пауперов, покидавшая насиженные места.
За ее счет — как и за счет разорившихся мещан, дезертировавших сол-
дат, обнищавших и выпавших из своего сословия шляхтпчеп — пополня-
лись ряды гулящих людей (люзных).
Было ли это пополнение постоянным? В литературе бытовало мнение
(С. Сьреневский, Б. Барановский), что в послевоенные годы XVIII в.,
КогДа хозяйство понемногу стабилизировалось и возрастал спрос на раоо-
чие руки, вес деклассированной прослойки в структуре сельского и город-
ского общества шел на убыль. Однако трудами М. Франчича (Francic,
196?), С. Гродзиского (GrodzisKi, 1961) и других ученых доказано, что
при всех временных колебаниях и несмотря на оседание гулящих людей
п Деревне и в городе эта прослойка расширялась, и, выходит, правы
°Ь1Ли публицисты XVIII в., постоянно жалуясь на наплыв пауперов, Оро-
Дяг, нищих.
Разруха второй половины XVII — первой четверти XVIII в. >скорп
ла процесс поляризации внутри правящего класса. Многие землевладель
Цьт были разорены или стояли на грани разорения. Вместе с тем еще
б°лее крепнут позиции магнатства, чье влияние резко пошло в гору пос-
259
9
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
ле Люблинской унии 1569 г. Концентрация земельных имуществ заметно-
ускорилась. Латифундии Радзивиллов, Потоцких и других вельможных
фамилий достигали баснословных размеров. Август Чарторыский, удачно-
приумноживший своп владения в 1731 г. женитьбой на единственной на-
следнице богатейшего в Речи Посполитой магната — великого коронного
гетмана Адама Сенявского, получал 3 млн злотых ежегодного дохода.
Под конец жизни князя Августа его имения оценивались в 105 млн зло-
тых, не считая полученных от короля в держание земель.
Такое перераспределение феодальной собственности самым непосред-
ственным образом отражалось па положении деревни. Хозяйственная по-
литика феодалов, варьируя в зависимости от местных традиций, от состоя-
ния рыночных связей и иных факторов, во многом была определена ти-
пом собственности.
В пору максимальной разрухи немало шляхтичей искало выхода в
ликвидации фольварочной запашки. Домениальные поля делили между
крестьянами, которых переводили на оброк. Но очиншевание оказалось
устойчивым только на западе и северо-западе Речи Посполитой —
в Королевской Пруссии, Куявии, Великой Польше. С конца XVII в.
там поднялась новая волна олендерской колонизации; в ней участвовали
поляки и немцы, а подлинных «олендров» (голландцев) было еще мень-
ше, чем в XVI — первой половине XVII в. Кое-где практиковался пере-
вод на закупное право и, как следствие, на фиксированный денежный
чинш. По ориентировочным данным, к середине XVIII в. в Польше на
чинше находилось 15% крестьянских дворов. Это не так уж мало, но до
распада фольварочно-крепостнической системы еще достаточно далеко:
на каждый оброчный двор приходилось по пять-шесть барщинных.
В большинстве воеводств, когда прошел военный шок, фольварк вер-
нул свои позиции или даже расширился, поглотив самые удобные и
плодородные из запустевших крестьянских наделов, которых теперь
было в избытке (в огромных владениях Гнезненского архиепископства
после Потопа пустовало 70% всех ланов).
Возрождение прежней хозяйственной структуры, при которой основ-
ной живой и мертвый инвентарь был в руках у крепостных, требовало
от помещика расходов: нужно было дать безлошадному кметю рабочий
скот или ссудить денег на его покупку и т. д. Известны села, где каж-
дый третий, а то и второй вол, каждая пятая лошадь даны были госпо-
дином. Такой расход мог себе позволить не всякий землевладелец, и не
у всякого шляхтича хватало терпения ждать, пока деревня оправится,
не требуя до тех пор повинностей в полном объеме пли, во всяком слу-
чае, их не повышая. Затраты на залогу, недобор оброков и барщины про-
ще было перенести владельцу десятка деревень, тем более латифундисту.
Мелкая да и средняя шляхта не располагала нужными средствами. Что-
бы свести концы с концами, она, не заглядывая в будущее, увеличивала
повинности. В конечном счете это оборачивалось разорением деревни,
рикошетом ударяя по самому же помещику.
Если у небогатого шляхтича имелись некоторые ресурсы, то оп зача-
стую предпочитал вкладывать их не в залогу, а прямо в фольварк.
С точки зрения непосредственной отдачи это было, вероятно, выгоднее.
Барский двор в больших размерах, чем прежде, обзаводится волами, и
лошадьми, плугами и боронами, что позволяло выполнять полевые раоо-
ты руками наймитов и привлекаемых на барщину загродников, коморни-
ков. Среднее число батраков на фольварке XVII—XVIII вв.—6—8 чело-
век, частью свои же крепостные, частью люзные. Впрочем, эта средняя
260
Глава 12. Польское крестьянство
цифра мало что говорит. Помимо того, что фольварки бывали разных
размеров, а колебания в числе работников — случайными, в распростра-
нении найма проявлялись две несхожие тенденции. В Королевской Прус-
сии найм постепенно теснил крепостной труд, приобретая, можно даже
сказать, буржуазную окраску. Примерно то же наблюдаем на некото-
рых — весьма немногочисленных — фольварках в Великой Польше
(самый яркий пример здесь владения города Познани). Мазовецкие
же, малопольские и — в своем большинстве — великопольские помещики
брали новых наймитов поневоле, когда некому было возделывать домени-
альную землю, и при первой возможности заменяли их барщинниками.
Отработочная рента по-прежнему преобладала среди крестьянских
повинностей. К середине XVIII в. в королевских владениях правилом
было 8—9 барщинных дней в неделю с полного надела, в церковных —
9—10 и в шляхетских — 10—12 дней. При таком выходившем за преде-
лы обычной рабочей недели счете с двора требовали «двойные дни»:
на работу выходил не только кметь с упряжкой, но еще и пеший работ-
ник — в помощь первому или особо. Случалось, кметь был обязан в
«двойной день» выставлять две упряжки; были в ходу и «тройные дни».
Больше стало работ «без дня» — чрезвычайных повинностей, не засчи-
тываемых в регулярную барщину. Во избежание саботажа помещики вво-
дили уроки.
С малоземельных хозяйств отработки были меньше, хотя в пересчете
на полный надел они оказывались более высокими, чем у лановиков:
с загродников зачастую спрашивали два—три дня работы с упряжкой и
один—три пеших. Прежде мало вовлекаемые в систему барщинной экс-
плуатации, коморники теперь обязывались отработочяой рентой. Мало-
польскому коморнику, сверх однодневной барщины, положено было ра-
ботать за вознаграждение. В Великой Польше регулярная барщина ко-
морника составляла 2—3 дня в неделю, и по своему положению он при-
ближался к фольварочному наймиту. Ему шла плата натурой, обычно
зерном. Давали ему и клочок земли; иногда фольварк брал на себя рас-
пашку поля, а то и сам засевал его.
Характеризуя динамику фольварочной эксплуатации, не следует за-
бывать о росте оброков и платежей в пользу церкви и казны. Особенно
энергично росли подати. Размеры введенной в середине XVII в. гиберны
(взимавшейся с крестьянских полей в королевских и церковных селах
в виде компенсации за отмененные зимние постои войск) за полвека под-
нялись в 7 раз, обогнав обесценивание монеты, и в начале XVIII в. во
владениях Гнезненского архиепископства платилось по 150 злотых с лана.
Шляхта постаралась переложить на крестьян свои убытки от неблаго-
приятной торговой конъюнктуры. Цены на хлеб (если их выразить в се-
ребре) пошли вниз на европейских биржах еще в первой половине
XVII в. Как говорилось выше, польские помещики сначала ответили уве-
личением экспорта, но вскоре войны вовсе дезорганизовали торговлю и
в 1659 г. гданьский экспорт составил ничтожную величину: 541 ласт.
К исходу XVII в. вывоз поднимется до 40 тыс. ластов, а затем вчетверо
сократится в годы Северной войны. В 50-х годах XVIII в. экспорт зерна
находился примерно на том же уровне, что перед Северной войной.
В нищавших деревнях сокращалась и масса фольварочной продукции,
однако разрыв между производством зерна и его сбытом за рубеж все
же существовал. В руках шляхты оставались излишки хлеба, не нахо-
дившие выгодного покупателя. Трудности со сбытом толкали помещиков
на переориентацию производства.
261
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
Фольварки занимались пивоварением и в те времена, когда внешняя
торговля шла бойко. Давняя система привилегий устраняла конкурен-
цию поставленному помещиком корчмарю со сгороны сельских и город-
ских пивоваров: была ограничена варка пива крестьянами для собствен-
ных нужд, запрещено торговать напитками помимо корчмы. Теперь,
s XVII—XVIII вв., все больше зерна, оставаясь на месте, здесь же'
в панском хозяйстве, превращалось в пиво или водку, которая тем вре-
менем вошла в обиход. Одновременно расширяются пропинационные
привилегии. Иные помещики вводят принудительное потребление пан-
ского пива крепостными, освободив себя таким способом от забот о ка-
честве товара и от надобности следить за колебаниями спроса и предло-
жения. Подобная практика шире, чем в других местах, утвердилась на
юге, в Подгалье. Принадлежавшее краковской каштелянии село Боженце
приобрело известность тем, что там, если крестьянин отказывался брать
в корчме предписанное ему количество пива, напиток выливали перед
его домом, все равно заставляя платить. Такие порядки, само собой по-
нятно, не могли держаться без усиленного внеэкономического принуж-
дения.
В самом начале периода, в годы шведского вторжения, у крестьян
мелкнула надежда на смягчение крепостного права. В декабре 1655 г.
отряд гуралей (прикарпатских крестьян) выбил шведов из Новы-Сонча
и вместе с мещанами отстоял город от повторных шведских нападений.
Этим эпизодом началась народная война против армий Карла Густава,
которые за лето и осень 1655 г. успели, не встретив сильного сопротив-
ления, завладеть почти всей Польшей. Чтобы привлечь на свою сторону
крестьян и горожан и в то же время не позволить движению вылиться
за рамки антишведской кампании, весной 1656 г. король Ян Казимир
публично и торжественно в львовском соборе поклялся после восстанов-
ления мира освободить народ от несправедливостей и гнета. Но когда
шведов прогнали, правительство забыло обещания; впрочем, само оно
было бессильно перед лицом феодальной олигархии.
В рассматриваемый период польским сеймом не было издано новых
актов, укреплявших власть дворян над крепостной деревней. Вероятно,
правящий класс и не испытывал нужды в них, хотя по-прежнему оста-
валось немало неясностей в трактовке крепостного права. Часть юристов
смотрели на него как на зависимость преимущественно поземельную.
В 1662 г. краковский епископальный суд — достаточно высокая судебная
инстанция — даже официально провозгласил, что нет обязанности выда-
вать беглеца из церковной деревни, поскольку-де в имениях церкви не
существует личной зависимости (Ordinacje i ustawy wiejske, s. 110
111), что, впрочем, не мешало тем же епископальным властям обращать-
ся с крестьянами как с крепостными. В целом же в юриспруденции до-
минировала точка зрения, четко выраженная известным правоведом
XVIII в. Теодором Островским: «Сидящие на земле и отбывающие оар-
щину подданные не только сами, но и со своим потомством составляют
собственность помещика. Закон позволяет их дарить, продавать, перево-
дить на другой надел пли в другую деревню» (Ostrowski, s.
Среди шляхты распространено было убеждение, что землевладелец
волен в жизни и смерти своих подданных. «У нас без суда и часто оез
должной причины можно повелеть казнить своего мужика»,— с
нием писал в 1730-х годах Станислав Лещпнскип (Histona tosu»
s. 174). Не составит труда привести подтверждающие это примеры. 1ак,
ланцкоронский староста (он же виленскип каштелян и литовский ноль
262
Глава 12. Польское крестьянство
ный гетман) Юзеф Слупка в 1700 г. не побоялся казнить даже не свое-
го, а королевского подданного — некоего Якуба Сьметану из Скавице.
Повинен был Сьметана лишь в том, что от имени ланцкоронских кресть-
ян жаловался королю на старосту, и в ответ на эту жалобу Слупка по-
лучил от Августа II предписание не чинить обид подданным.
Такие действия сходили дворянам с рук. Но укладывались ли они в
рамки закона Речи Посполитой? Позже в «Кардинальных правах» 1768 г.
было записано, что право жизни и смерти над подданными не может
находиться в руках землевладельца. Акт 1768 г. изъял уголовные дела
из компетенции поместного суда и предусмотрел смертную казнь за
преднамеренное убийство шляхтичем крестьянина. Этот акт рассматри.
вается в литературе как нововведение, совершенно необычное для нра-
вов крепостнической Речи Посполитой (см., например: История Польши,
1954, 1, с. 320). Похоже, однако, что зафиксированная в 1768 г. норма
лишь усилила наказание за преступление, и раньше так или иначе ка-
раемое (хотя бы в теории). «Кардинальные права», как известно, при-
званы были перечеркнуть все попытки реформ и законсервировать ста-
рошляхетские порядки. Едва ли они в крестьянском вопросе далеко ото-
шли от этого принципа.
Тут, как и во многом другом, давала себя знать противоречивость
польской действительности и следовавшей за ней юридической теории и
практики. Помещик притязал на всю полноту власти над крестьянами и
вместе с тем не всегда был в состоянии реализовать права, признавае-
мые за ним феодальным обычаем или законом. Последнее лучше всего
видно на примере законодательства о крестьянах, уходящих на сезонные
заработки, и о люзных. Шляхта делала все, что могла, дабы предотвра-
тить уход крепостных из деревни на время жатвы или насовсем и удер-
жать нанявшихся на фольварк либо к кметю гулящих людей. Временно
ушедших приравнивали к беглым, требуя от администрации неукосни-
тельной борьбы с теми и другими. Ряд сеймиков постановлял, что люз-
ный, пробыв на одном месте больше года, уже не может без согласия
господина покинуть деревню. Однако постановления о люзных, напро-
тив, усилили миграции: боясь лишиться свободы, гулящие люди теперь
чаще прежнего переходили с места на место. Дворянам пришлось изме-
нить тактику. Сейм, чтобы приохотить челядь к заключению долгосроч-
ных контрактов, гарантировал право люзного уйти после года службы.
Не говоря прямо больше о закрепощении люзных, дворяне проводят че-
рез сеймики требование спрашивать с пришлого работника письмо от
прежнего нанимателя с разрешением на уход. Такой обходный маневр
тоже не подействовал. Надобность в рабочих руках заставляла помещи-
ков пренебрегать требованием, а так как нарушителями сплошь и рядом
бывали крупные землевладельцы, в чьих руках находилась администра-
ция, то сеймовые постановления оставались мертвой буквой.
Самое показательное здесь то, что власти и помещики волей-неволей
смотрели на люзных — среди которых было много беглецов из крепост-
ной деревни — как на людей вольных. Другими словами, в пору макси-
мального расцвета крепостничества правящий класс отчасти даже
смирился с мыслью, что прикрепить к имению неимущего крестьянина
трудно, а то и невозможно.
Бродяжничество наряду с бегством крестьян на малообжитые окраи-
ны, к другим помещикам, сулившим льготы, либо в города (что постоян-
но приковывало внимание современных публицистов и законодательства)
одновременно указывает на интенсификацию классовой борьбы в дерев-
263
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
не. Классовые конфликты выливались в подачи жалоб и в акты сабота-
жа, в открытое неповиновение и восстания. Но именно в побегах
польские историки видят ту форму крестьянского сопротивления, которая
в условиях Речи Посполитой оказывалась самой действенной.
Известны локальные, в том числе довольно крупные, народные дви-
жения в польских землях. В 1651 г. под влиянием национально-освобо-
дительной войны украинского и белорусского народов они вспыхнули на
Подгалье (в Прикарпатье) и в Великой Польше. В источниках зафикси-
рованы крестьянские волнения 1670 г. и других лет. В 1700—1702 гг
подданные Лосицкого фольварка на Подляшье, не видя иного спасения
ют тягот, перестали нести барщину и силой не пустили на поля работ-
ников, нанятых на стороне. Староста потом сосчитал, что лишь в двух
деревнях пропало 5175 барщинных дней и платежей примерно на
3 тыс. злотых. На рубеже XVII—XVIII вв. произошли крестьянские вол-
нения на Купревщизне. Там же в 1735-1738 гг. прокатилась новая, бо-
лее сильная волна беспорядков. В 1718—1719 гг. восставали крестьяне
в тенчинских владениях пани Сенявской и т. д.
Но таких массовых выступлений, которые могли бы сравниться, ска-
жем, с восстанием в соседней Чехии, польские этнические земли Речи
Посполитой не знали. Почему при всей тяжести феодально-крепостниче-
ского гнета на территории польских этнических областей не было кре-
стьянских войн? Объяснение этому факту, по-видимому, надо искать
именно в том отливе крестьян из задавленной барщиной деревни, с кото-
рым не мог справиться ни вотчинный, ни государственный аппарат при-
нуждения. Главные очаги антифеодальной борьбы в Речи Посполитой,
как п в Русском государстве, возникали на периферии, долгое время
дававшей беглому крестьянину шанс на избавление от крепостнических
тягот. Беглецы из польских воеводств бились под знаменем Богдана
Хмельницкого, участвовали во многих других народных движениях на
Украине, находили прибежище среди карпатских збуйников.
В общей характеристике аграрного развития Польши второй полови-
ны XVII —первых десятилетий XVIII в. явно преобладают негативные
черты. Если перемены к лучшему (например, в агротехнике — случаи
перехода к четырехполью, засева паров горохом или клевером) прихо-
дится буквально выискивать, чаще всего констатируя, что нововведение
не привилось, то примеров регресса — сколько угодно. Хуже всего было
в тех селах, которые попадали в краткосрочную аренду или держание.
Временного владельца вовсе не смущало будущее имения: он спешил
взять с крепостных все, что только удавалось. Нищета деревни поражала
соотечественников и побывавших в Речи Посполитой иностранцев.
Тяжесть крепостнической эксплуатации не вызывает сомнений. Од-
нако перечисление всех бед никак не способно показать, каким образом
польское общество преодолевало кризис. Между тем данные, говорящие
о губительном влиянии войн и политической анархии на экономик}
страны, красноречиво свидетельствуют и о другом: даже в обстановке
разрухи и насилий, которые исключали возможность нормального ф\нк-
ционирования крестьянского двора, деревня успевала в просветах межД)
военными действиями выйти из состояния полного развала. ^Очевидно,
ее внутренние ресурсы нельзя недооценивать. Если этим пренебречь, под-
давшись идущему от политических памфлетов XVII—XVIII вв. оео-
удержному пессимизму в изображении всеобщего упадка, окажутся н -
объяснимыми наступившие с середипы XVIII в. серьезные сдвиги в с
циально-экономической жизни польского оощества.
264
Глава 12. Польское крестьянство
3. Распад барщинной системы
и начало буржуазной перестройки деревни
Во второй половине XVIII в. становятся заметными те подспудные, мед-
ленные перемены, что готовились и накапливались десятилетиями. Не-
даром факты социально-экономического прогресса Польши в эпоху Про-
свещения оказались главной опорой для историков-воптимистов» — сто-
ронников того направления в польской историографии конца XIX—
XX в., которое признавало реальность для Речи Посполитой выхода из
политического и хозяйственного упадка и не считало ее крах неизбеж-
ным.
При значительном общем росте населения (за 15 лет, с 1775 по
1790 г., на 17%) необычайно быстро поднимались торгово-ремесленные
центры, особенно в Великой Польше и Королевской Пруссии. При пере-
числении успехов этого периода никогда не забывают Варшаву, где в
1764 г. было 30 тыс. жителей, а в начале 1790-х годов — более
100 тыс. Правда, такой скачок все же составлял исключение. Среди
причин столь бурного взлета на первом месте наряду с разбуханием ад-
министративного аппарата стоял прилив в Варшаву бедноты из деревень
и аграрных местечек, которая рассчитывала в большом городе так или
иначе найти себе пропитание.
Крепло мануфактурное производство, и в последней четверти
XVIII в, капиталистический уклад представлял собой весомую силу.
Оживает внутренняя и внешняя торговля, чему помогли некоторые пра-
вительственные мероприятия. Самые значительные практические шаги
правительства касались хлебной торговли и, значит, непосредственно за-
трагивали деревню. Были отменены внутренние таможенные сборы, уни-
фицированы системы мер и весов.
Стоимость польского экспорта перед 1772 г. оценивается в 18 млн зло-
тых в год, половину давало зерно. В 60-х годах через Гданьск проходи-
ло свыше 50 тыс. ластов ежегодно. Сохранился старый (иногда его опре-
деляют как колониальный) стиль польской внешней торговли: наплыв
извне промышленных товаров, преобладание дешевого продовольствия и
сырья среди предметов вывоза. Торговый баланс был пассивным. Шлях-
та стояла на страже своих интересов и не допускала протекционизма в
торговле, с трудом приняв введение общей для дворян и для мещан ге-
неральной пошлины. Структура товарооборота, следовательно, оставалась
такой, что выигрывал дворянин: он же — продавец сельскохозяйственной
продукции, полученной без больших затрат и с использованием внеэко-
номического принуждения, и он же — покупатель иностранных промыш-
ленных изделий.
В деревне усиливало свои позиции чиншевое хозяйство. Продолжа-
лась внутренняя колонизация, ориентированная, как и раньше, на об-
рочный вариант. Нехватка рабочих рук заставляла помещиков шире
прибегать к системе контрактов. Заключив контракт, переселенец или
осевший люзный нес точно обозначенные повинности — обычно оброк —
и сохранял (насколько это было возможным в крепостнической атмосфе-
ре имения) статус вольного человека. Во многих деревнях северо-запада
число «контрактных» либо «неподданных», как называли таких крестьян,,
доходит до трети или даже до половины дворов.
Параллельно с этим расширялся перевод на денежный чинш барщин-
ников. Оброк вводили как постоянную повинность или прибегали к так
называемому найму барщины (временной денежной замене по усмотре-
265
11. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
вию помещика тех отработок, которые барский двор по тем или иным
причинам не использовал; эту форму предпочитала малопольская шлях-
та). Деньгами заменяли либо все повинности, либо их часть (так, при
очиншевании сел Опатувецкого ключа, расположенного под Калишем, из
старых повинностей в 1778 г. сохранили только обязанность возить дро-
ва на пивоварню). На оброк переводили отдельные дворы, целые дерев-
ни, «ключи» (комплексы деревень). При очиншевании или независимо
от него во многих местах проводились «регуляции»: помещики произво-
дили обмер полей и нарезали кметям равные наделы, с каковых следо-
вали и равные повинности.
Очиншевание проходило не гладко. Крепостные не везде бывали
рады оброку. Они протестовали против «найма барщины», условия кото-
рого шляхтич мог произвольно менять. Сами запросились обратно на
барщину подданные упомянутого выше Опатувецкого ключа, прежде до-
бивавшиеся перевода на чинш,— администрация потребовала по 120 зло-
тых с лана, что было не под силу крестьянскому двору. Гнезненской
кафедре, которой принадлежал этот ключ, после споров пришлось пойти
на уступку, уменьшив платежи. Было отменено очиншевание в бежун-
ских имениях канцлера Анджея Замойского, одного из образованнейших
людей эпохи, горячего приверженца политических и социальных реформ.
При пересчете отработок на деньги суммы были там завышены; слабо
втянутым в торговлю деревням оказалось не под силу сбывать продук-
ты на рынке и в срок расплачиваться с землевладельцем. По просьбе
крестьян Замойский восстановил барщину. Бывало, что к привычной
форме эксплуатации возвращался и помещик, сочтя оброк для себя не-
выгодным. Держатель королевской деревни Кужей (Великая Польша)
в 1774 г. потребовал, например, от крестьян, чтобы те снова несли по-
левую барщину, заставив их ходить на фольварк в расположенном непо-
далеку его собственном имении.
В Опатувецком ключе домениальные земли при очиншевании были
поделены между кметями. Но обычно помещики не отказывались от
фольварка, в меру своего умения и возможностей заводя там новые
порядки. Случалось, барский двор целиком переходил на труд наймитов,
численность которых в Великой Польше росла быстрее, чем в медленно
перестраивавшихся малопольских воеводствах.
Перемены могли диктоваться разными мотивами, но главенствовали
хозяйственные соображения. В XVIII в., в пору упадка фольварочно-
крепостнической системы, аппарат управления в крупных имениях непо-
мерно разросся и на его содержание уходила изрядная доля доходов,
а очиншевание позволяло помещику уволить лишних управляющих, эко-
номов, гайдуков. Публицистика 70—90-х годов убеждает в том, что мысль
о невыгодности крепостного труда завоевывала права гражданства. «Трое
крепостных не сделают того, что двое вольных»,—утверждал в своих
«Патриотических письмах» (1777 г.) Юзеф Выбицкий (Dzieje wsi wiel-
kopolskiej, 1959, s. 104) 2. Кое-кто из помещиков переходил от слов к
делу, распространяя систему контрактов на старооседлые деревни. Конт-
ракт, подписанный с каждым из кметей (так поступил племянник короля
2 Год спустя, в 1778 г., готовя проект реформ для ольшевнпцкпх имении Ста
нислава Понятовского, Выбицкий пишет: «Фольварки оказались причиной тог®’
имения не дают дохода. Удерживая мужика в тяжком подданстве, Ф<»льв I
с ущербом для господина, с еще большим для страны — истребляют Д* на_
шают расцвету промышленности. Посему надлежало бы упразднить фо. с I
носящие такой вред» (Historia Polski, s. 17).
266
Глава 12. Польское крестьянство
Станислав Понятовский) или со всей общиной, признавал за крестьяни-
ном право на долгосрочное либо наследственное держание надела. В не-
которых имениях разрешался уход подданного при условии, что будет
найден заместитель. Видные деятели «партии реформ» Станислав Мала-
ховский (в чьих селах, к слову сказать, барщину целиком не отменили)
и Иоахим Хрептович не обусловили крестьянский выход подысканием за-
мены, но такой радикальный шаг не нашел поддержки даже в просве-
щенных шляхетских кругах.
С барщиной легче расставались и чаще сопровождали ее отмену из-
вестным облегчением крестьянской доли крупные землевладельцы. Среди
дворянских реформаторов были, конечно, и фантазеры или люди, слепо
следовавшие модным образцам. Но вторая половина XVIII в. примеча-
тельна тем, что очиншевание довольно активно захватывает владения
средней шляхты, которая из-за скудости своих ресурсов меньше подда-
валась модным веяниям и, должно быть, трезво взвешивала, что для нее
рентабельнее — оставаться при старом или заводить новшества.
Насколько дворяне были заинтересованы в использовании наемного
труда, видно на примере жарких споров по поводу регулирования платы
наймитам. Неоднократно дебатировались проекты введения общегосудар-
ственного максимума платы. На сейме все они не прошли (у разных вое-
водств тут не совпадали интересы), и все-таки попытки продолжались.
Так, на калишском сеймике 1792 г. местные дворяне требовали устано-
вить одинаковые ставки для сельской челяди по всей Польше, желая
таким путем сдержать миграции. В качестве полумеры сеймиками изда-
вались региональные тарифы с подробным обозначением максимальных
ставок (в деньгах и натурой) для пастухов-овцеводов, подпасков, батра-
ков и прочих категорий челяди. Вводя максимум, помещики думали не
только о том, как ослабить взаимную конкуренцию. Их беспокоило со-
перничество со стороны зажиточных кметей, которые переманивали че-
лядь с фольварков. Поэтому местными тарифами были предусмотрены
для барского двора более высокие ставки, чем имел право платить свое-
му батраку кметь.
При всех издержках очиншевания — вроде случая с крепостными
Анджея Замойского — барщина отступала перед денежным оброком, и,
можно полагать, в деревне для этого были необходимые условия. Такой
вывод в первую очередь относится к северо-западу, где процент круп-
ных кметских хозяйств (около 30% дворов) был выше, чем где-либо.
Деревня второй половины XVIII в. вместе с тем интенсивно выделяла
нижний, пауперизированный слой. И наблюдатели, п законодательство
согласно отмечают рост числа люзных. Судя по переписи населения
1789 г., доля челяди и гулящих людей в Велпкой Польше была втрое
больше, чем в слабо затронутых переменами малопольских воеводствах.
Такое соотношение заставляет не связывать рост этой прослойки лишь с
гипертрофией феодальной эксплуатации. В нем находят выражение внут-
ридеревенские процессы, обусловленные углублением имущественного
неравенства и втягиванием крестьянства в товарообмен.
Олендерские и подобные им села по-прежнему выделялись на общем
фоне деревенской экономики. На своих — как правило, далеко не луч-
ших и требовавших больших предварительных затрат труда — землях
колонисты заводили интенсивное хозяйство. Там они охотнее брались за
возделывание — еще как огородной культуры — картофеля (клубни ко-
торого, ио преданию, впервые привез в Польшу король Ян III Собеский
из-под Вены в 1683 г., после разгрома турок). 13 новых селах разводят
267
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
лучшие породы скота. К этому уровню подтягивалась и часть старых де-
ревень. Товарное земледелие, в том числе огородничество, живо разви-
валось вокруг больших городов, прежде всего вокруг Варшавы.
Нищета деревни, о чем с негодованием писали Станислав Сташиц в
своих «Предостережениях Польше» (Сташиц, с. 300—309) и другие сто-
ронники реформ, неоспорима. Все же и в материальном быту крестьян-
ства кое-что менялось к лучшему. (Один из симптомов — появление сте-
кол в окнах деревенских изб.) Оценка социально-экономических сдвигов
в немалой мере зависит от выбора точки отсчета. Если сравнивать с на-
чалом XVIII в., перемены в аграрной сфере бросаются в глаза. По срав-
нению с прогрессом в городской жизни, промышленности и торговле эпо-
хи Просвещения сдвиги явно недостаточны. Феодально-крепостническая
деревня не поспевала за требованиями времени. Разрыв между городской
и сельской экономикой не убывал, а расширялся.
В деревне не прекращалось глухое брожение, временами вспыхи-
вают волнения. Напвысшего размаха они достигли на рубеже 1760—
1770-х годов, когда Барская конфедерация (антиправительственный мя-
теж, инспприровапный магнатскими кругами) усугубила разброд в ря-
дах правящего класса. Краковские, мазовецкие, серадзскпе, подляшские
источники говорят об отказах нести барщину и платить оброки, о воо-
руженном отпоре фольварочным властям. Крупные движения, как и
раньше, концентрировались на восточных окраинах Речи Посполитой и
осложнялись национально-религиозными моментами (1768 г.—Колиив-
щина на Правобережной Украине, 1769 г.— восстание в Шавельской
экономии в Литве). В последующие годы число выступлений сократилось,
но некоторые из них отличались своим упорством. В Ковалевице (Лен-
чицкое староство) в 1779 г. понадобилось посылать подмогу войскам:
первому военному отряду крестьяне оказали сильное сопротивление. За-
тем на протяжении пяти лет, до 1784 г., ковалевицкие мужики безуспеш-
но пробовали отстоять свои права в суде. После нескольких лет затишья
конфликты возобновились...
Крестьянский вопрос, естественно, занял важное место в дебатируе-
мых проектах общегосударственных реформ. В подготовленном по пору-
чению сейма кодексе Анджея Замойского предусматривалось, что только
первый и третий сыновья крепостного останутся «крепки земле». Осталь-
ные станут свободными людьми. Срок розыска беглого сокращался до
года (в случае если беглец унес с собой имущество — до 4 лет). Было
предусмотрено судебное разбирательство споров между подданным п его
господином. Консервативное большинство на сейме 1780 г. похоронило
проект Замойского. Другие проекты 70—80-х годов разделили его судь-
бу. Тем не менее уйти от обсуждения реформ аграрного строя было не-
куда. В публицистике времен Четырехлетнего сейма (1788—1792 гг.)
громко звучат голоса в защиту крестьян. Гуго Коллонтай, Станислав
Сташиц и другие реформаторы, при всех несогласиях между собой, схо-
дились на том, что крестьян надо хотя бы перевести на чинш и смяг-
чить их зависимость от помещика.
Конституция 3 мая 1791 г. минимально затронула деревню. «Кресть-
янский люд, из-под рук которого течет самый обильный источник бо-
гатств страны, который составляет самую многочисленную часть насе-
ления и, следовательно, является самой деятельной силой страны, по
справедливости, из чувства человечности и христианского долга, а также
учитывая наш собственный, правильно понятый интерес, мы берем под
покровительство права и нашего правительства»,— провозглашал четвер-
268
Глава 12. Польское крестьянство
тып раздел (Конституция, с. 792). Но за многозначительной формулой,
выдержанной в духе доктрины польских физиократов, следовало лишь
два конкретных постановления. Были объявлены нерушимыми — для
обеих сторон — договоры, заключенные между помещиком и его поддан-
ными. Гарантировано сохранение личной свободы за лицами, прибывши-
ми из-за рубежа,— как за иностранцами, так и за теми поляками, кото-
рые, покинув страну, теперь бы вернулись на родину. Не приходится не-
дооценивать четвертый раздел Конституции. Впервые после более чем
двухвекового перерыва государство заявляло о своем вмешательстве во
взаимоотношения господина и крепостных, пообещав крестьянину защи-
ту со стороны закона. К тому же реформаторы считали акт 3 мая лишь
первым шагом по пути преобразований.
Крестьяне встретили Конституцию надеждами, которым не суждено
было сбыться. Ширились слухи, что крепостное право отменено и что
шляхта скрывает это от народа. Взбудораженные слухами, подданные
отказывались повиноваться господам. В нескольких случаях власти, что-
бы загасить «искры бунта», прибегли к войскам.
Реформаторы еще успели провести преобразования в королевщинах.
Сделано было это как бы попутно, при издании весной 1792 г. постанов-
ления о распродаже королевских имений (ради пополнения казны). За
королевскими кметями была признана наследственность держаний и пра-
во выхода (при соблюдении двух условий: должны быть выполнены все
повинности, а хозяйство продано, т. е. двор должен перейти к другому
владельцу). Всех, не держащих землю и не связанных контрактом, объяв-
ляли свободными от поддапства. Были планы распространить эти нормы
па все крестьянство, готовились новые проекты. Тарговицкая конфедера-
ция и второй раздел Речи Посполитой оборвали преобразования.
Тысячи крестьян участвовали в национально-освободительном восста-
нии 1794 г. Исход первого сражения между повстанцами и царскими вой-
сками (битва под Рацлавицами 4 апреля) решила атака косиньеров, вче-
рашних селян, которых Костюшко повел на неприятельские батареи.
"Судьбы восстания прямо зависели от того, сохранит ли он© народную
поддержку. Поэтому, как ни были осторожны руководители повстанцев,
не желавшие будоражить собранные под лозунгом национально-освобо-
дительного движения разнородные силы и потому не формулировавшие
своей позитивной социальной программы, они не стали медлить с кре-
стьянской реформой. 7 мая 1794 г. Тадеуш Костюшко подписал Поланец-
кий универсал.
Польский крестьянин становился лично свободным человеком. Пока
юн выполнял свои повинности, помещик не мог согнать его с земли. На
время восстания сокращалась барщина (на 25—50%) — с оговоркой, что
в свое время законодательная власть издаст по сему поводу постоянное
распоряжение. Семьи ушедших в войско или в ополчение пользовались
дополнительными льготами.
Универсал не затронул феодальной собственности на землю. Тем не ме-
нее он давал деревне немало. Беда была не столько в классовой огра-
ниченности акта 7 мая, сколько в том, что землевладельцы саботировали
•его. Поланецкий универсал действовал недолго — до осени, когда восста-
ние было подавлено.
Опыт последних десятилетий XVIII в. ясно показал, до какой степе-
ни стала необходимой глубокая аграрная реформа. К ней толкали объ-
ективные потребности хозяйственного, социального, политического раз-
вития страны. Тот же опыт продемонстрировал неразрывную связь между
2(59
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
решением аграрного вопроса в интересах крестьянства и успехом нацио-
нально-освободительной борьбы - то, что будет столь явственно в поль-
ских восстаниях XIX в.
После неудачи восстания Костюшко и последовавшего третьего раз-
дела Польши решать крестьянский вопрос принялись на свой лад мо-
нархи, поделившие в 1795 г. Речь Посполитую. Собственно, в польских
этнических землях они приступили к этому еще раньше, поскольку, по-
мимо захваченных прежде Силезии и некоторых других территорий, под
власть Австрии и Пруссии перешли в 1772 г. Гданьское Поморье (Ко-
ролевская Пруссия) и Южная Краковщина (вместе с Галицией),
а в 1793 г.— Великая Польша и на них распространились преобразо-
вания, осуществляемые в этих двух державах. Политика Вены и Берли-
на на польских землях в главных своих чертах не отличалась от той,
какую Габсбурги и Гогенцоллерны проводили в давно принадлежавших
им областях.
Какими бы мотивами ни были продиктованы мероприятия венского
и берлинского двора, они, не ущемив основ феодализма, кое в чем по-
могли движению польской деревни по пути буржуазной эволюции. Среди
реформ особенно важна отмена личной крепостной зависимости. В Ко-
ролевстве Галиции и Лодомерии (как именовались захваченные австрий-
цами области) она была провозглашена 5 февраля 1782 г., а во владениях
Гогенцоллернов — только в октябре 1807 г. Но преобразования — и без
того не радикальные — входили в жизнь медленно и туго. Не все они
устояли. Урбариальная реформа Иосифа II (1789 г.), которая все кре-
стьянские повинности заменяла денежным чиншем, определяемым по
сравнительно невысоким ставкам пропорционально доходу крестьян-
ского двора, встретила непреклонное сопротивление галицийского дво-
рянства и через 14 месяцев была отменена. Правительственное регулиро-
вание повинностей сочеталось с ростом налогового обложения деревни.
Княжеству Варшавскому, образованному в 1807 г. после разгрома
пруссаков Наполеоном и расширенному в 1809 г. за счет владений Авст-
рийской монархии, достались в наследство все те же наболевшие про-
блемы. Четырехмиллионное население княжества примерно воспроизводи-
ло ту социальную структуру, какая существовала в Польше до разделов.
Свыше двух третей граждан в созданном Наполеоном новом государст-
венном организме составляли крестьяне. В велпкопольских землях был
высок удельный вес малоземельных и помещичьей челяди (в Быдгощском
департаменте каждый пятый житель деревни работал на фольварке).
Зато в отнятом у Австрии Радомском департаменте фольварочные бат-
раки составили всего 4% общего числа лиц, занятых в сельском хозяй-
стве.
Среди аграрных преобразований, проводившихся в странах Централь-
ной Европы на рубеже XVIII—XIX вв., реформа в княжестве Варшав-
ском занимает особое место — это странный гибрид выкристаллизирован-
ного в Кодексе Наполеона буржуазного права с польской системой
феодального землевладения. Конституция княжества, подписанная Напо-
леоном 22 июля 1807 г., провозгласила: «Крепостничество упраздняется.
Все граждане равны перед лицом закона» (Dziennik Praw, s. 2). Одна-
ко о судьбе крестьянских земельных наделов ничего сказано не иыло.
Декретом 21 декабря того же года власти разъяснили, что земля оста-
ется в собственности помещика, равно как живой и мертвый инвентарь
крестьянскою двора. В течение ближайшего года землевладельцу заире
щалось прогонять крестьянина или повышать лежащие на нем повинно
Глава 12. Польское крестьянство
сти. Таким образом, недавний крепостной терял даже свои традиционные
владельческие права, став арендатором, которого помещик мог — начиная
с декабря 1808 г.— в любой момент согнать с земли.
Декабрьский декрет создал юридическую основу для массовых стонов.
Помещики воспользовались этим отчасти еще в годы существования кня-
жества, а главным образом — в 20—40-х годах XIX в., будучи уже под-
данными русского царя, которому при переделе польских земель на Вен-
ском конгрессе досталась основная часть территории упраздненного Вар-
шавского княжества.
Вступив на путь капиталистического развития по прусскому образцу,
деревня — как в вошедшем в состав Российской империи Королевстве
Польском, так и в землях под прусским и австрийским владычеством —
с трудом преодолевала феодальное прошлое. Невысокий уровень развития
производительных сил и старые социальные порядки преграждали путь
буржуазной интенсификации земледелия.
Подъем капитализма в сельском хозяйстве связан был с внедрением
таких культур, как картофель и сахарная свекла. В 1810—1811 гг.
на территории, в будущем составившей Королевство Польское, под кар-
тофелем было занято 35—40 тыс. га. В 1827 г. площади под картофелем
увеличились до 104 тыс. га и к 1846 г. возросли еще в 2 раза,
в 1871 г. перевалив за 0,5 млн га. Новая культура не только давала
дешевую пищу людям и корм для скота — она открывала перед помещи-
ками перспективы доходнейшего дела: при отсутствии государственной
монополии на винокурение было нетрудно завести свою винокурню. До-
статочно прибыльным делом было и производство сахарной свеклы. Под
сахарной свеклой, которая в отличие от картофеля почти не выращива-
лась на крестьянских полях, в 1845 г. было занято 2,4 тыс. га, в 1850 г.—
4,5 тыс., в 1865 г.— 16 тыс. га.
Расширяя площади под свеклой, картофелем и другими культурами,
а также под пастбищами (растущая текстильная промышленность предъ-
являла усиленный спрос на шерсть), помещик накладывал руку на кре-
стьянские наделы и угодья. Для польской деревни первая половина
XIX в.— эпоха массовой экспроприации крестьянства. До 1846 г., когда
царским указом было запрещено сгонять хозяев, имевших не меньше чем
3 морга (т. е. 1,7 га), помещики присвоили свыше 40% крестьянских
пашен. К 1859 г. соотношение домениальных и крестьянских земель бы-
ло 3 : 1.
По данным официальной статистики Королевства Польского, в 1848 г.
безземельные — батраки, слуги, коморники, а также занесенные в эту
рубрику загродники — составляли 30,2% сельского населения (848 тыс.
’человек). Среди же крестьян, владевших землей, решительно преобладали
барщинники: почти 70% сельского населения — 1356 тыс. человек (чин-
шевиков было 600 тыс. человек). Особенно много барщинников было в
восточных губерниях — Радомской, Люблинской, Августовской.
Хотя отработочная рента понемногу уступала свои позиции и к кон-
цу 50-х годов число барщинных и оброчных кметей примерно уравня-
лось, деревня Королевства Польского по многим показателям отставала
от польских земель под властью Пруссии и Австрии, где революционные
события 1848—1849 гг. форсировали буржуазную перестройку сельского
хозяйства. Даже царское правительство понимало, что аграрные преоо-
разования в Королевстве Польском неизбежны; местная администрация
и консервативные дворянские круги готовили проекты реформ. Пред-
принимаемые властями в 50-х — начале 60-х юдов шаги — поощрение
271
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
перевода с барщины на чинш и т. д.— не мешали дальнейшему ограбле-
нию деревни.
Эту линию аграрной эволюции оборвало национально-освободитель-
ное восстание 1863 г., достаточно радикальным образом решив крестьян-
ский вопрос. Опубликованным в день начала восстания (22 января) дек-
ретом Временное национальное правительство признало крестьян собст-
венниками находящихся в их держании наделов. Безземельным,
принявшим участие в восстании, была обещана земля — не меньше чем
по 3 морга на двор.
Беспощадно подавляя восстание, царизм в то же время вынужден
был маневрировать, и проведенная им в 1864 г. аграрная реформа в
Польше оказалась более благоприятной для крестьянства, чем реформа
1861 г. в самой России: обрабатываемые крестьянами земли переходили
в их собственность на условии уплаты повышенного земельного налога,
многие безземельные получали небольшие наделы. Отнюдь не упразднив
всех остатков феодализма, реформа 1864 г. явилась тем не менее важной
вехой на пути буржуазной трансформации сельского хозяйства в основ-
ном массиве польских земель, каким в XIX — начале XX в. было Ко-
ролевство (Царство) Польское.
ГЛАВА 13
КРЕСТЬЯНСТВО ВОСТОЧНОНЕМЕЦКИХ ЗЕМЕЛЬ
В XVI — середине XIX в.
1. Возникновение барщинно-крепостнической
системы
Восточнонемецкие земли между Эльбой и Одером — один из классиче-
ских районов барщинно-крепостнической системы позднего средневековья
и начала нового времени. В ряде мест крепостнические отношения
достигли здесь крайних форм, доходя до массового сгона крестьян с зем-
ли и фактической ликвидации сословия самостоятельных крестьян-хозя-
ев. Проанализировать генезис и развитие этих отношений и охарактери-
зовать роль крестьянства в борьбе против барщинно-крепостнической
системы — таковы важнейшие задачи данной главы.
Природные условия восточнонемецких земель благоприятствовали
развитию хлебопашества: равнинный рельеф, обилие полноводных рек и
озер, плодородие почв, довольно мягкий морской климат. Под пашни
здесь использовалось свыше половины всей земельной площади (в Мек-
ленбурге даже три четверти). Более разнообразен ландшафт во внутрен-
них районах Пруссии, где встречаются холмистые, заболоченные и пес-
чаные местности; но и там ряд областей отличается высоким плодоро-
дием почвы. Путь от полей, на которых выращивался хлеб, до портовых
городов, недалек. Экспорту зерна способствовали глубоководные реки, по
которым зерно из внутренних районов доставлялось к морским берегам.
Социально-политические условия, сложившиеся в этом регионе в
XVI в., не были однородны. В Пруссии они характеризовались становле-
нием и развитием абсолютной монархии. В Шлезвиг-Гольштейне, Мек-
ленбурге и других областях сохранялась система территориальных кня-
жеств и сословная автономия дворянства; большую роль играли различ-
ные местные представительные органы господствующего класса.
Барщинно-крепостническая система получила наибольшее развитие
прежде всего там, где дворянству удалось сохранить свое самовластье.
Там же, где с течением времени возникли абсолютистские государства и
где, как в Пруссии, довольно большая часть крестьян проживала на зем-
лях королевского домена, масштабы распространения барщинно-крепо-
стнической системы были меньшими. Развитию этой системы способст-
вовал рост спроса на зерно на мировом рынке. Ряд стран — Нидерлан-
ды, Англия, Испания, Португалия и Италия — стали покупать большое
количество хлеба. В связи с этим еще в XV в. (но особенно со второй
четверти XVI в.) поднялись цены на зерно. В обстановке упадка ган-
зейских городов (начиная с середины XV в.) и при слабости в ряде вос-
точнонемецких земель княжеской власти экспорт зерна захватило в свои
руки дворянство. Наряду с голландскими и английскими кораблями вы-
воз зерна осуществлялся и на судах, принадлежащих немецким дворя-
нам; немецкие суда в XVI—XVII вв. плавали и в Португалию, и в Нар-
ву. Все это побуждало дворян к расширению собственной запашки, так
как производство зерна в барщипно-домениальном хозяйстве оказывалось
для них экономически более выгодным, чем взимание натуральной или
денежной ренты с крестьян.
273
II. Крестьянство Центральной Восточной и Юго-Восточной Европы
называя на то, что районы к востоку от Эльбы не были охвачены
крестьянской войной 1525 г., Ф. Энгельс писал: «А северогерманские
крестьяне — в награду за то, что они, живя в лучших условиях, оста-
вались спокойными — подверглись, хотя и не сразу, такому же* гнету
Крепостное право для немецких крестьян в Восточной Пруссии, Помера-
нии, Бранденбурге, Силезии утвердилось с середины, а в Шлезвиг-
Гольштейне — с конца XVI столетия...» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд., т. 19, с. 340). Считая, что, в сущности, речь шла об оживлении
крепостничества, Ф. Энгельс подчеркивает, что основной причиной появ-
ления «второго издания крепостного права» (Там же, т. 35, с. 107) были
существенные изменения, происшедшие во всей социально-экономической
обстановке того времени, заставившие дворян-помещиков завести собст-
венное хозяйство. «Если дворянство не желало погибнуть, ему надо было
выколачивать больше дохода из своих земельных владений» (Там же,
т. 19, с. 341). Формы, в которых протекал этот процесс, складывались
под непосредственным влиянием местных условий, и в первую очередь
расстановки классовых сил.
Еще в период немецкой колонизации земель между Эльбой и Одером
судебная и полицейская власть над крестьянами на орденских и церков-
ных землях сосредоточилась в руках дворян-землевладельцев; лишь в по-
местьях мелких дворян судебными делами ведали крестьянские присяж-
ные.
После падения Немецкого ордена, секуляризации и раздачи церков-
ных владений в начале XVI в. судебная и полицейская власть над кре-
стьянами во всех дворянских поместьях постепенно перешла непос-пед-
ственно в руки дворян и была ими использована для закрепощения кре-
стьянства. Так, в 1524 г. дворяне Гольштейна добились того, что за ними
была признана вся полнота судебной власти над сельским населением,
а в Бранденбурге решением ландтага от 1538 г. крестьянам был даже за-
прещен уход с их земель без разрешения господ.
Характеризуя процесс усиления в условиях феодальной раздроблен-
ности политических позиций мелкого дворянства в ряде восточнонемец-
ких земель, Ф. Энгельс писал, что владетельные князья санкционирова-
ли право феодала «творить вотчинный суд и пользоваться полицейской
властью в поместье; в силу этого помещик сделался не только полицей-
ским начальником, но и единственным судьей над своими крестьянами
даже в собственном деле...» (Там же, т. 21, с. 250). Порою для обосно-
вания закрепощения крестьян прибегали к нормам римского права.
В 1590 г. была опубликована опиравшаяся на эти нормы книга Ф. Гуса-
нуса «О крепостных», которой стали руководствоваться при правовом
регулировании отношений между помещиком и крестьянином. Одним из
выражений юридического оформления крепостного права явилась выра-
ботка так называемых крестьянских или полицейских правил, принятых,
например, в Мекленбурге в 1645 г., в Лужицах в 1672 г. Согласно уста-
новлениям 1651 г. в Саксонии и 1654 г. в Мекленбурге, крестьяне
были обязаны посылать своих детей, достигших рабочего возраста, на
барщину (Deutsche Geschichte, 1967, I, s. 637—639).
Расширяя барщину, помещики увеличили количество барщинных
дней во время весенних полевых работ и уборки урожая. Затем эти нор-
мы барщины стали применяться и в отношении всего сезона сельскохо
зяйственных работ. В Мекленбурге еще в середине Х\ I в. самой рас про
страненной была норма в один день барщины с упряжкой в недию.
к концу этого столетия она была повышена до дв>х дней, а в шрвыь
274
Г лава 13. Крестьянство восточнонемецких земель
десятилетия XVII в.— до трех дней барщины в неделю (Mager, 1955,
s. 86). Другим способом расширения барщинных повинностей было пе-
ренесение их с зимних на летние месяцы, чем достигалась выгодная для
помещиков и чрезвычайно разорительная для крестьян концентрация
барщинных работ. Уже во второй половине XVII в. во многих районах
Лужицкой области и Бранденбурга с крестьянского хозяйства требова-
лось шесть дней барщины в неделю.
В борьбе крестьян против усиления барщинной эксплуатации по-
прежнему доминировали такие формы классовой борьбы, как отказ от
выполнения тех или иных повинностей, бегство крестьян. Так как, одна-
ко, помещики расширяли крестьянские повинности лишь постепенно и
не повсеместно, в XVII в. не сложилось такой ситуации, которая при-
вела бы к массовому выступлению крестьян.
2. Влияние Тридцатилетней войны
Решительным поворотом в истории восточнонемецкого крестьянства стала
Тридцатилетняя война. В 1638 г. шведский военачальник Банер доложил
канцлеру Оксеншерне, что после прохождения его войск через Меклен-
бург там не осталось ничего, кроме «песка и воздуха», потому что все
«разорено и снесено с лица земли» (Mager, 1955, s. 137). Под 1637—
1639 гг. в хронике Бранденбурга записано: «При неурожаях бедствия
стали страшными. Местные жители и солдаты пожирали кошек, мышей,
падаль и мертвецов. Голодающие кричали перед воротами Бранденбурга:
„Выдайте нам хоть ту падаль, на которую здоровые люди даже смот-
реть не могут“. Говорят, что в Виттенберге люди бросали жребий, кто из
них должен быть съеден...» (Kuczynski, 1980, s. 89). Военные опусто-
шения, голод и эпидемии привели к тому, что не только отдельные
крестьянские хозяйства, но и целые деревни были в буквальном смысле
слова стерты с лица земли. Когда после окончания войны были состав-
лены так называемые официальные инвентари мекленбургских деревень,
там сплошь и рядом встречались записи: «крестьянин и вся его семья
мертвы»; «крестьянский дом в развалинах»; «поля пустуют» (Mager,
1955, s. 137). В 1640 г. в районе Лютце из существовавших там 333 кре-
стьянских дворов сохранилось лишь 27, в селении Даргун в 1639 г. из
227 — 31, в районе Гольдберг в Ставенхагене в 1638 г. из 774 крестьян-
ских дворов осталось только 38, а в Вреденхагене в 1649 г. из 724 —
только 97 дворов. Из всех крестьянских хозяйств района Старград три
четверти были после войны заброшены или же присоединены к помещи-
чьим землям. По оценке Ф. Магера, в Мекленбурге количество жителей
в результате войны упало с 200—250 тыс. до 40—45 тыс. человек, т. е.
около 80% жителей погибло или покинуло родные места (Mager, 1955,
s. 135—137). Такие же сильные опустошения произошли и в других во-
сточнонемецких землях. Еще в конце XVII в. крестьянские хозяйства
были экономически столь слабы, что восстановление основанного на оар-
щинном труде помещичьего хозяйства шло сравнительно медленными
темпами.
Современные исследования позволяют уточнить представление оо оо-
щем ходе социально-экономического развития в данном районе. Как вы-
яснилось, здесь не было последовательного и беспрерывного расширения
барщинной системы. В результате разрухи, вызванной Тридцати летней
войной, наступил временный переход к денежной и натуральной ренте.
Изучивший этот процесс Г. Хейц пишет, что для второй половины
и. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
.XVII в. нельзя говорить о систематическом наступлении помещиков на
права крестьян или тем более о каком-либо намеренном уничтожении
крестьянских хозяйств с целью расширения барской запашки. Наоборот,
для этого времени число крестьянских хозяйств, например в Мекленбурге’
увеличивается. Таким образом, именно крестьянский труд вывел сельское
хозяйство восточпонемецких земель из состояния опустошения и застоя
после Тридцатилетней войны. Но плодами крестьянских усилий восполь-
зовались феодалы. Процесс восстановления крестьянского хозяйства по-
степенно начал уступать место новому подъему помещичьего хозяйства
за счет усиления эксплуатации крестьян или даже полной ликвидации
части крестьянских хозяйств. На рубеже XVII—XVIII вв. помещики на-
чинают присоединять крестьянские земли к мызным. По данным Хейца,
в начале XVIII в. в мекленбургских деревнях пахотные земли делились
примерно поровну между помещиками и крестьянами (Heitz, 1962
s. 13-26).
Подобную картпну можно наблюдать и в других районах. Так, в Лу-
жицах помещики, предоставляя в интересах восстановления своих бар-
щинных хозяйств временные льготы новопоселенцам, в то же время стре-
мились создать как можно больше относительно малосильных и зави-
симых от помещичьего хозяйства крестьянских дворов. С этой целью
иногда практиковалось разделение более крупных крестьянских хозяйств
па мелкие с передачей их бобылям и захребетникам (Leszynski, 1964,
s. 29).
Стремление подчинить развитие крестьянского хозяйства интересам
помещичьего привело к тому, что повсюду восточнее Эльбы наблюдался
процесс выделения своего рода типовых крестьянских хозяйств, которые
отличались друг от друга по тому, сколько барщинных повинностей и в
какой форме они исполняли для господского двора. На эти крестьянские
хозяйства возлагалось и бремя содержания рабочего скота, необходимого
для работы на помещичьих полях. По подсчетам Хейца, в проанализиро-
ванных им 408 мекленбургских крестьянских хозяйствах в 1703 г. содер-
жалось 90% всех лошадей, тогда как в хозяйствах 30 имений, которым
принадлежали эти крестьянские дворы, только 10%. В отношении рога-
того скота соотношение было 80 и 20% (Heitz, 1962, s. 281). Подобное
распределение было специфической чертой ряда восточнонемецких зе-
мель. Крестьянские хозяйства содержали фактическп не только рабочий
чжот, но и батраков, работавших на помещичьих полях. 70% таких бат-
раков проживало у крестьян (Heitz, 1962, s. 50).
Главным источником доходов помещичьего хозяйства в районах к вос-
току от Эльбы стал барщинный труд крестьян на господских полях.
Для 1612—1613 гг. сохранились данные о доходах владений Бойценбур-
га в Бранденбурге: лишь около 20% доходов были получены в форме
разных денежных платежей с крестьян, а 80% — от продажи зерна, вы-
ращенного на господских полях крестьянами-барщинниками (Harmsen,
1968, s. 108).
3. Развитие товарного сельского хозяйства
Восстановление на рубеже XVII—XVIII вв. барщинного помещичьего
хозяйства совпадает по времени с подъемом цен на сельскохозяйствен-
ные продукты, который последовал за падением цен во второй половине
XVII в. Одновременно с этим ростом цен наблюдалось сокращение зара
ботвой платы, и поэтому цены на зерно, технические культуры (лен,
276
Глава 13. Крестьянство восточнонемецких земель
конопля и т. д.) и мясо поднялись не только абсолютно, но и относи-
тельно. В этих условиях наблюдается значительное оживление сельско-
хозяйственного производства. Уже в XVII в. в Гольштейне трехполье
заменяется более совершенной системой — Koppelwirtschaft, при которой
огороженные участки сельскохозяйственных угодий поочередно использо-
вались как пашни и пастбища; переход на эту систему интенсифициро-
вал развитие скотоводства и увеличивал урожайность зерновых (от
сам-3—сам-4 во второй половине XVII в. до сам-4—сам-5 в середине
XVIII в.); в то же время появилась возможность сократить число бар-
щинников.
Крестьяне на работе. Германия. Берлин, Бранденбургский музей
Со второй половины XVIII в. значительно увеличился вывоз зерна.
Если до середины столетия из Кёнигсберга редко вывозили более
25 тыс. т зерна в год, то в 1750 г. вывезли уже 60 тыс. т,
а в 1788—1789 гг.— 125 тыс. т. По оценкам Ф. Римана, весь вывоз из
остзейских гаваней — Гданьска, Эльблонга и Кёнигсберга — составлял
в конце XV в. примерно 30 тыс. т зерна, в конце XVI в,—130 тыс. т,
в конце Xyil в.— 100 тыс. т и в конце XVIII в,— 300 тыс. т (Rie-
mann, 1953, s. 117—119).
Во второй половине XVIII в. помещичьи хозяйства достигли доволь-
но высокой степени товарности. По оценкам Римана, более крупные хо-
зяйства продавали ©т трети до половины того зерна, которое оставалось
после выделения семенного фонда (Riemann, 1953, s. 111). Наряду с про-
изводством зерна помещики стали усиленно заниматься производством и
продажей пива и водки. В некоторых восточнонемецких землях на рубе-
277
II. Крестьянство Центральной, Бостонной и Юго-Восточной Европы
же XVIII-XIX вв одна пивоварня приходилась на 133 человека а опий
винокурня - на 436 человек (Henning, 1969, s. 28). ’ д
Барщинно-крепостническая система сочеталась, как мы видим со зна
чительным подъемом товарности сельского хозяйства. Все большее коли'
чество произведенного в помещичьих хозяйствах зерна шло в индустри
ально развитые страны Западной Европы. Сложившееся международное
разделение труда консервировало, таким образом, наиболее жесткие
формы феодальных производственных отношений, препятствуя в конеч-
ном счете развитию производительных сил в сельском хозяйстве. Было
бы, однако, неверным считать, что развитие производительных сил в сель-
ском хозяйстве полностью приостановилось. Если в XVI столетии всеоб-
щим правилом была трехкратная вспашка под озимое, то в XVIII в. ее
сменила четырехкратная пахота. Продолжалось распространение бо-
роны с железными зубцами, в XVIII в. она появляется и у крестьян.
В XVI—XVIII вв. на полях используются такие новые сельскохозяйст-
венные орудия, как каток для размельчения кусков земли и коса для
уборки озимых. В XVII—XVIII вв. крестьяне стали засеивать часть пара
яровыми культурами. В некоторых крестьянских хозяйствах наряду с
зерновыми выращивали клевер, турнепс, картофель (Miiller, 1964, s. 243).
Особенно быстро и интенсивно картофель стал распространяться в Лу-
жицах и Бранденбурге.
Характерные — хотя и не всегда прогрессивные — изменения происхо-
дили в развитии сельскохозяйственной техники. В помещичьих хозяйст-
вах лошадям стали предпочитать более дешевых волов (которых к тому
же можно было использовать и на мясо), а плугу — coxy (Bentzien,
1969). Использования волов и сохи стали требовать и от исполняющих
барщину крестьян. Помещиков привлекало и то обстоятельство, что при
пахоте на волах рабочий день продолжался практически без перерыва,
так как барщинников заставляли приходить на работу с одной упряжкой,
но с двумя парами волов — одна пара работала, другая отдыхала. Соха
пользовалась популярностью у помещиков потому, что ее мог изготовить
каждый крестьянин собственными силами, а применять ее можно было
и на каменистых почвах. И это несмотря на то, что, как пишет один
автор в 1792 г., такая соха «очень плохо разрыхляет землю. Она прони-
кает недостаточно глубоко и не уничтожает сорняки должным образом...
Так крестьянин запускает свои поля, и не только свои, но и помещичьи
поля, на которых он работает» (Mager, 1955, s. 277). Более совершенный
плуг, который ранее был распространен у крестьян, стал, таким образом,
постепенно вытесняться.
В этот же период можно наблюдать признаки повышения экономиче-
ской активности и инициативы у более состоятельных крестьян. Они на-
чинают, в частности, заниматься разведением такой культуры торгового
земледелия, как табак. Они же выращивали крапп — растение, из кото-
рого выделывался краситель. Для конца XVIII в. имеются данные и о
том, что в некоторых районах Бранденбурга крестьяне стали более ши-
роко. чем помещики, заниматься производством пшеницы (Berthold, 1У04,
s. 638-648).
В течение XVIII в. система севооборота, известная под назван
Koppelwirtschaft, из Гольштейна распространилась на Мекленбург
Пруссию. Это послужило стимулом для нового наступления на крестьян
ские земли. Барон Лантерман писал в 1786 г., что «в связи с введени .
полеводческой системы по примеру Гольштейна целые деревни о
стерты с лица земли. Пашни были присоединены к фольварочным зе-
Глава 13. Крестьянство восточнонемецких земель
лям, а крестьяне превращены в огородников, которым оставляли только
маленькие приусадебные участки и немного сенокоса...» (Mager, 1955,
5. 150). В отдельных княжествах дворянству удалось даже добиться ос-
вобождения от уплаты компенсации, которая полагалась крестьянам за
отобранные земли (Reissland, 1973, s. 234). Литератор Арндт писал в
конце XVIII в., что на о-ве Рюген были уничтожены многие деревни,
л «их жители были изгнаны, так что те, которые раньше сами держали
батраков, должны были теперь служить батраками у помещиков. Встре-
чались и такие дворяне, которые скупали целые деревни, уничтожали в
них все крестьянские хозяйства и затем продавали эти земли другим с
большой выгодой, получая 20—30 тыс. талеров прибыли. Это вызвало во
многих местах крестьянские волнения, которые были подавлены войска-
ми» (Mager, 1955, s. 154). По подсчетам Магера, в Мекленбург-Швери-
не и Мекленбург-Штрелице до Тридцатилетней войны было около
240 тыс. крестьянских хозяйств; в 1628 г. их число упало до 14 300,
к 1729 г.— до 6235, к 1794 г.— примерно до 2500 хозяйств. По другим
данным за период 1755—1782 гг. в Мекленбурге полностью было уничто-
жено 49 больших деревень (Mager, 1955, s. 159—160).
Оживление в области сельского хозяйства и выгодная рыночная конъ-
юнктура привели к концу XVIII в. к повышению цен на помещичьи
имения. В одном из периодических изданий в 1783 г. сообщалось, что
в Мекленбурге имения, за которые в начале XVIII в. предлагали лишь
15 тыс. талеров, продаются в настоящее время за 50 и более тысяч та-
леров. Аналогичные явления имели место и в других областях (Mager,
1955, s. 303; Riemann, 1953, s. 161).
4. Социально-экономический строй
восточнонемецкой деревни
и положение крестьян в XVIII в.
С конца 50-х годов в историографии ГДР развернулась оживленная дис-
куссия о природе так называемого Bauernlegen — «сгона крестьян с
земли» — и о возможности трактовать это явление как сходное с так на-
зываемым первоначальным накоплением капитала. Наиболее значитель-
ное из исследований, появившихся в ходе этой дискуссии, принадлежит
Г. Хейцу. Он убедительно показал, что в ходе уничтожения крестьянских
дворов, например в Мекленбурге, большая часть крестьян превратилась
в крепостных поденщиков в помещичьих имениях. Поэтому нет никаких
оснований считать, что сгон крестьян с земли освобождал рабочую силу
для капиталистического производства. Соответственно процесс «чистки
земель» не имел в восточнонемецких областях характера первоначального
накопления капитала. Здесь происходило не первоначальное накопление,
а своеобразное феодальное наступление на крестьян, часть из которых
превращалась в поденщиков, часть же оставалась на своих местах (под-
час их хозяйства были даже расширены и укреплены с целью сделать
их более способными для несения барщинных повинностей) (Heitz,
1964, s. 84).
К). Кучинский и Г. Хейц на основе анализа богатого конкретного ма-
териала раскрыли также тот ленинский тезис, что при барщинной систе-
ме крестьянское хозяйство, по существу, превращается в придаток поме-
щичьего. Я. Петерс уделил специальное внимание природе отношении,
складывающихся в условиях господства барщинно-крепостнической сп-
276
П. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
стемы между крестьянином-дворохозяином и его батраком, который все
свое рабочее время трудится на помещичьем поле. Формально как будто
такого батрака эксплуатирует крестьянин-дворохозяин. Однако, по сущест-
ву, прибавочный труд идет не крестьянину, но феодалу, который одно-
временно эксплуатирует и батрака-барщинника, и дворохозяина. По-
этому такие отношения между крестьянином и батраком Петерс опреде-
лил как квазиэксплуатацпю (Peters, 1967, s. 270).
Наступление помещиков на крестьян и расширение барской запашки
привело к тому, что в восточнонемецких областях образовался многочис-
ленный слой безземельных крестьян. В Бранденбурге и Пруссии крестья-
не делились на следующие основные категории: 1) держатели полных
хозяйств, которые должны были нести барщину на помещика с упряж-
кой (в среднем на такое полнонадельное крестьянское хозяйство в нача-
ле XIX в. приходилось 3—6 лошадей, 2—4 быка, 2—3 коровы, 2—5 овец
и 3—6 свиней); 2) косаты (Kossaten) — держатели более мелких участ-
ков, исполняющие, как правило, только ручную барщину; 3) разного
рода сельскохозяйственные рабочие. Несмотря на то что в отдельных
районах социальные группы бедняков назывались по-разному, мы можем
выделить среди них несколько повсеместно встречающихся типов:
1) безземельные крестьяне, жившие в маленьких лачугах на крестьян-
ских землях и работавшие в основном поденщиками у крестьян или в
имениях; 2) малоземельные крестьяне, имевшие крошечные приусадеб-
ные участки и подрабатывавшие или у крестьян, или в имениях; 3) пол-
ностью обезземеленные крестьяне, переселенные в имения и работающие
там батраками — их число было невелико даже в Мекленбурге, хотя там
наступление помещиков на крестьянское хозяйство развивалось наиболее
энергично.
О соотношении полнонадельных и малоземельных крестьян говорят
данные по Пруссии. Около 1800 г. здесь насчитывалось 260 тыс. держа-
телей крестьянских дворов и 310 тыс малоземельных п безземельных
крестьян (Koselleck, 1967, s. 132—133). Рост сельского пролетариата
прежде всего наблюдался в Саксонии и некоторых других областях с раз-
витой мануфактурной промышленностью (Peters, 1967).
Изучая положение дел во владениях Бойценбурга в Бранденбурге.
X. Харниш пришел к выводу, что к концу XVIII в. здесь возникла отно-
сительная перенаселенность. Увеличивая нормы барщинных повинностей,
помещики добились того, что барские имения были обеспечены рабочей
силой для всех своих нужд. Изнывающие под непосильным гнетом фео-
дальной эксплуатации крестьяне не могли расширять собственные хо-
зяйства, и из-за этого часть крестьян не находила себе применения.
Не случайно многие публицисты того периода констатировали случаи
продажи крестьян без земли. Захватив в свои руки судебную и полицей-
скую власть, дворяне жестоко наказывали строптивых крестьян.
Распространенным способом усиления барщинной эксплуатации кре-
стьян в XVIII в. стало использование так называемых урочных раоот.
На крестьян возлагалась обязанность распахать (или убрать) определен-
ный участок земли. Параллельно устанавливались дневные нормы выра-
ботки, при невыполнении которых полагалось работать дополнительные
дни (так, например, дневной урок барщинника при пахоте в конце
XVIII в. в Пруссии составлял 0,4 га). В связи с введением урочной
системы невзгоды, причиняемые сельскому^ хозяйству климатическими
факторами, перекладывались на крестьян. Когда в 70-х годах - в.
в государственных имениях Пруссии стали внедрять при барщине } Р° i
280
Глава 13. Крестьянство восточнонемецких земель
ную систему, крестьяне одного из имений решительно запротестовали:
«Когда плохая погода или что-то другое мешает нам работать на барщи-
не, мы вынуждены возвращаться домой, а на следующий день снова яв-
ляться в имение — это очень плохо сказывается на нашем тягловом скоте
и мешает вести наше собственное хозяйство» (Brase, 1967, s. 30).
Для разных местностей рассматриваемого региона с XVII в. до нача-
ла XIX в. многими современниками были проделаны расчеты бюджета
крестьянского хозяйства, обязанного барщиной. Авторы этих расчетов,
как правило, приходили к выводу, что крестьянин-дворохозяин еле-еле
сводил концы с концами или вовсе хозяйничал с убытком. Так, например,
в районе Гильдесгейма в Северной Германии, по составленным в 1774 г.
расчетам, из собранного крестьянским хозяйством зерна (после вычета
семенного фонда) 58% пошло на потребительские нужды, 34% были от-
даны в виде феодальных повинностей помещику, на все остальное оста-
лось лишь 8% зерна (Mager, 1955, s. 17). Во владениях Войценбурга в
Бранденбурге во второй половине XVIII в. из всех средств, которые оста-
вались в распоряжении дворохозяина после удовлетворения потреби-
тельских нужд, 97% шло на уплату государственных налогов и феодаль-
ных повинностей (Harnisch, 1968, s. 17). Неудивительно, что крестьян-
ское хозяйство было очень уязвимо при природных невзгодах — если
урожайность падала до сам-3, то большинство крестьянских хозяйств ис-
пытывало недостаток в хлебе (Henning, 1969, s. 35). Относительно бран-
денбургских крестьян один современник писал в 1768 г.: «Известно, что
крестьянин перебивается с хлеба на квас и почитает себя счастливым,
если может исправно выполнить повинности — помещичьи и государ-
ственные. Надел в лучшем случае дает не больше того, чтэ необходимо
для поддержания жизни. Отложить что-либо на следующий год крестья-
нин уже нс в состоянии» (Кнапп, 1877, с. 187).
Приводимые современниками данные о нормах питания крестьян
в Германии во второй половине XVIII — начале XIX в. колеблются
между 260 и 460 кг зерна в год, что свидетельствует о том, что у боль-
шинства крестьян пищи хватало лишь для удовлетворения самых необхо-
димых нужд. Что касается малоземельных и безземельных крестьян, то
они, кроме всего прочего, не всегда были заинтересованы в поддержании
хозяйства на должном уровне: «Хозяин, у которого дом, а часто и скот
чужие, относится к ним с величайшим пренебрежением, — писал прус-
ский государственный деятель Шмальц в 1808 г.— Лошадей плохо кор-
мят и невероятно мучают, так как павшая лошадь убыток только для
барина... Редко делает он (крестьянин.— Ю. К.) сбережения про черный
день или для улучшения своей жизни. А кто кое-что отложил, тот прячет
►свои деньги, чтобы никто не знал, что у него есть больше, чем требует
крайняя необходимость. Богатство не придает ему отваги» (Кнапп,
1877, с. 147).
Все это позволяет говорить, что крестьянское хозяйство во второй
половине и в конце XVIII в. было лишено возможностей какого-либо зна-
чительного накопления, необходимого для расширенного воспроизводства.
281
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
5. Кризис феодальной системы
и буржуазные аграрные реформы
в первой половине XIX в.
Восстановление и расширение сельскохозяйственных угодий в XVIII в.
было достигнуто трудом барщинных крестьян, но на основе экстенсивно-
го развития земледелия и при использовании такого примитивного сель-
скохозяйственного орудия, как соха. Уже с конца XVIII в. в экономи-
чески развитых странах начался переход на более совершенные типы
плугов, которые генетически были связаны с тем же простым крестьян-
ским плугом, ранее употреблявшимся и в рассматриваемом районе.
Но именно в это время дворянские публицисты восточнонемецких обла-
стей развертывают продолжавшуюся вплоть до 1840-х годов кампанию
в защиту отжившей уже свой век сохи. Инициативу в применении болев'
совершенных орудий земледелия и лошадей вместо волов проявляют в
конце XVIII в. именно крестьяне.
Но и господствующий класс вынужден был искать пути для решения
крестьянского вопроса. Его принуждали к этому, с одной стороны, необ-
ходимость обеспечить дальнейшее развитие сельского хозяйства, а с дру-
гой — социально-политические соображения. Раньше всего осознали не-
обходимость изменить положение центральные власти, которым крестья-
не нужны были не только как сельскохозяйственные работники, но и
как подданные, платившие налоги и дававшие рекрутов для войск. Пер-
вые попытки ограничить слишком уж бурный процесс уничтожения кре-
стьянских хозяйств были предприняты прусским правительством. Так,
Фридрих II издал в 1764 г. указ, запрещавший помещикам присоедине-
ние крестьянских земель к фольварочным землям. Отчасти именно
политикой центральной власти можно объяснить то, что в Пруссии
процесс обезземеления крестьян не зашел так далеко, как, например,
в Мекленбурге.
Преобладающей формой классовой борьбы крестьян в рассматривае-
мом регионе в XVIII в. оставался отказ от исполнения барщинных и на-
туральных повинностей. К нему прибавилось браконьерство. В XVIII в.
феодалы запретили крестьянам всякую охоту на дичь, нередко опусто-
шавшую поля. И именно запрещенная для крестьян охота стала своеоб-
разной формой их сопротивления. Кроме того, в XVIII в. появляются
крупные крестьянские отряды (до тысячи человек), совершавшие набеги
на помещичьи имения.
Одним из наиболее крупных антифеодальных движений было совмест-
ное выступление немецких и польских крестьян в 1765—1768 гг. в Верх-
ней и Нижней Силезии. Крестьяне отказались там от выполнения бар-
щинных повинностей и оказали сопротивление высланным для их подав-
ления воинским частям. Одной из отличительных черт крестьянских
движений этого времени было различное отношение их участников к ко-
ролевской и помещичьей власти. Крестьяне заявляли, что готовы подчи-
ниться королю (или императору) и его солдатам, но больше не согласны
подчиняться помещикам. Широкое распространение получает лозунг
«Один за всех и все за одного» (Кахк, 1959, с. 70—91).
На развитие крестьянских движений копца XVIII в. оказала влияние
и буржуазная революция во Франции. Слухи о событиях во Франции
довольно быстро дошли до восточнонемецких крестьян. Уже в 1790 г.
один из руководителей вспыхнувшего тогда в Саксонии восстания кре-
282
Г лава 13. Крестьянство восточнонемецких земель
стьян Шмидт заявил: «У нас должно быть то же, что и во Франции;
все дворяне должны быть перебиты, недаром в библии сказано, что в
поте лица ты должен заработать свой хлеб, дворяне же — бездельники»
(Stulz, Opitz, 1956, s. 117).
Хотя идеи Великой французской революции были энергичнее всего
восприняты представителями городской интеллигенции, самые решитель-
ные выступления имели место именно со стороны крестьян. В 1790 г.
в Саксонии разразились крупные крестьянские волнения, начавшиеся с
того, что крестьяне перебили на своих полях всю дичь, которая по закону
охранялась феодальными привилегиями помещиков. В ходе восста-
Саксонские и лаузицкие грядковые плуги:
1 — мейсенский; 2 — лейпцигский; 3 — верхнелаузицкий; 4 — нижнелаузицкий.
Гравюра на меди, 1754 г.
ния крестьяне требовали осуществления антифеодальной программы —
«8 пунктов», которые были составлены ремесленником Гейслером. В не-
которых местах дело дошло до нападения на дворянские имения, а когда
некоторые вожаки крестьян были арестованы, вооруженная колонна из
2 тыс. крестьян появилась перед воротами Мейссена и добилась их осво-
бождения. Городская буржуазия не поддержала восставших. В ходе вос-
стания проявились характерные для крестьянских выступлений локаль-
ная ограниченность и отсутствие единого руководства, что в конечном
счете предопределило поражение. Восстания крестьян происходили в
90-х годах XVIII в. и в ряде других областей.
Радикальный политический перелом произошел в начале XIX в.
В обстановке военно-политического поражения, понесенного Пруссией в
1806—1807 гг. в борьбе с Францией, буржуазные реформы оказались
неизбежными. Правящий класс стремился, однако, провести их с макси-
мальными выгодами для себя. «Отмена крепостничества стала в резуль-
тате действия соседних правительств делом чрезвычайно необходи-
мым»,— писал прусский король 3 сентября 1807 г. И добавлял: «Но это
дело надо проводить очень осторожно, и дворянство... непременно долж-
но быть компенсировано» (Harnisch, 1978, s. 234). В октябре 1807 г. пра-
вительство Пруссии объявило об освобождении крестьян.
По словам Ф. Энгельса, эдикт 9 октября 1807 г. «отменял на бумаге
крепостное право» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 252).
Действительно, аграрная реформа осуществлялась очень медленно.
Изданные в 1811 и 1816 гг. законы установили, ч го выкхиаи. свои \ час i-
283
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
ки имеют право только «тяглоспособные» крестьяне, причем они должны
были отдать помещику треть или половину своей земли. «Правилами
регулирования» 1821 г. порядок выкупа был уточнен и усложнен. В ре-
зультате и после 1807 г. феодальные отношения оставались фактически
господствующими, подвергшись лишь незначительной и поверхностной
модернизации» (Harnisch, 1978, s. 235; Berthold, 1978, s. 19- Reissland
1973, s. 241).
По подсчетам В. Бертольда, к 1859 г. бранденбургские крестьяне по-
теряли около 20% своих земель (Berthold, 1978, s. 106). Если количе-
ство рыцарских имений и крупных крестьянских хозяйств в результате
реформы уменьшилось во второй четверти XIX в. незначительно
(на 2—5%), то количество мелких (до 7,5 га) крестьянских хозяйств
значительно увеличилось (с 1816 по 1859 г. в Саксонии — на 48%,
в Бранденбурге — на 52%) (Berthold, 1978, s. 102). По оценке Э. Лан-
гелюдеке, крестьяне Пруссии должны были заплатить за свою свободу
6 млн талеров выкупа, 4,5 млн талеров ежегодной аренды и, кроме того,
отдать помещикам 1 млп 600 тыс. моргов земли (Langeliiddecke, 1960).
Крестьянское движение первой половины XIX в. и революция 1848 г.
ускорили капиталистическую реорганизацию сельского хозяйства. Она
пошла по «прусско-юнкерскому пути». Этот путь характеризуется, как
известно, тем, что крепостническое помещичье хозяйство медленно -пере-
растает в буржуазное, осуждая крестьян на десятилетия самой мучи-
тельной экспроприации и кабалы, при одновременном выделении неболь-
шой крестьянской верхушки, так называемых «гроссбауэров» (Ленин В. И.
Поли. собр. соч., т. 16, с. 216). В результате аграрных реформ значитель-
но увеличилась доля малоземельных и безземельных крестьян, вынуж-
денных на кабальных условиях работать в помещичьих хозяйствах. Тем
не менее в сельском хозяйстве происходят определенные сдвиги, особен-
но в скотоводстве, являвшемся до реформы наиболее запущенной от-
раслью. Преобразуя свои имения в крупные сельскохозяйственные пред-
приятия, основанные на наемном труде, многие помещики-юнкеры пре-
вратились в капиталистических предпринимателей; дворяне, не сумевшие
приспособиться к новым условиям, обанкротились. Параллельно с эконо-
мической перестройкой шел и процесс социального обновления дворян-
ско-юнкерского класса, пополнявшегося представителями буржуазии и’
тем самым укреплявшего свои позиции. Одновременно углублялась со-
циальная дифференциация крестьянства и усиливался антагонизм меж-
ду зажиточными крестьянами и беднотой.
ГЛАВА 14
КРЕСТЬЯНСТВО ПРИБАЛТИЙСКИХ ЗЕМЕЛЬ
В XVII-середине XIX в.
В социально-экономическом развитии прибалтийских областей 1 в рас-
сматриваемый период четко выделяются два этапа: период усиления фео-
дальной эксплуатации и крепостной зависимости (до середины XVIII в.)
и последовавший со второй половины XVIII в. период разложения,,
а затем и гибели феодальных производственных отношений.
С XVII в. в Прибалтике стала безраздельно господствовать барщин-
ная система. Уровень феодальной эксплуатации эстонских и латышских
крестьян прибалтийско-немецкими помещиками можно считать одним из
наиболее высоких в Европе. На этой территории, с не особенно плодо-
родными почвами и сложным рельефом, крестьяне издавна занимались-
хлебопашеством. Скотоводство, хотя для него имелись благоприятные
природно-климатические условия, оставалось слаборазвитым. Выгодное
для экспорта зерновых географическое расположение прибалтийских
областей привлекало к ним внимание соседних государств, в результате
чего в Прибалтике в XVI—XVII вв.— вплоть до ее присоединения к Рос-
сии — почти беспрерывно шли разорительные войны.
1. Развитие помещичьего хозяйства
и крепостнических отношений в XVII в.
После того как в 1629 г. по Альтмаркскому перемирию вся Эстляндия
и Лифляндия перешли под власть Швеции, эти провинции, по мнению-
многих современников, превратились в «заморские амбары» шведского
государства. Если в 1636—1640 гг. из прибалтийских гаваней вывозилось
1400 ластов 2 зерна, то в 1676—1680 гг. уже 17 800, а в 1691—1695 гг.
даже 33 800 ластов. Но зерно из этих «заморских амбаров» черпалось не
для удовлетворения нужд самой Швеции, а прежде всего для перепрода-
жи на западноевропейских рынках — преимущественно в Амстердаме
(до 90% привозимого из Прибалтики зерна).
Выгодная конъюнктура стимулировала создание все новых поме-
щичьих хозяйств — мыз; в XVII в. количество мыз в Эстляндии и Лпф-
ляндии примерно удвоилось. К концу столетия окончательно сложилась
сеть дворянских имений, которая впоследствии дополнялась в основном
только «подмызками» («скотоводческими мызами»). Помещичье земле-
делие базировалось на барщинном труде крестьян. Господствовали экс-
тенсивные методы ведения хозяйства — наряду с трехпольем в ходу была
и подсека (по некоторым оценкам, еще в конце XVII в. подсечное земле-
делие давало четверть или даже треть всего зерна). Выращивали в основ-
ном рожь, меньше — ячмень и овес.
Процесс закрепощения интенсивно развивался в Прибалтике с сере-
дины XVI в., когда местные сословные органы дворянства приняли ряд
постановлений, запретивших уход крестьян. Завершился процесс в сере-
1 В настоящей главе под Прибалтикой подразумеваются Эстляндия и Лифлян-
дия, располагавшиеся на территории современных Эстонской и Латвийской ССР.
2 1 ласт=3050 л.
285
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
дине XVII в., когда эти постановления приобрели силу закона в форме
регламентов и постановлений шведских государственных органов. Все
судебные и полицейские инстанции стали руководствоваться «Рыцарским
и земским правом Эстляндского герцогства» (составленным Филиппом
Крузе в 1650 г.) и изданными в 1671 г. в Лифляндии «Правилами зем-
ской полиции», согласно которым любой человек (вместе со своими род-
ственниками и потомством), поселившийся на землях дворянина, превра-
щался в крепостного этого дворянина. По официальному «объяснению»
1666 г. канцлера А. Оксеншерны, которому принадлежали крупные вла-
дения в Прибалтике, помещик имел полное право отобрать у крестьяни-
на его землю и имущество и продать его самого; крестьянин не имел
права жаловаться на своего господина.
В такой обстановке помещикам удавалось все более расширять круг
крестьянских повинностей. В XVII в. вполне оформилась «тройная бар-
щина». Кроме барщинника с упряжкой, с 23 апреля по 29 сентября
полнонадельный крестьянин посылал теперь в имение на 5—6 дней в не-
делю еще и пешего барщинника (ординарная пешая барщина) и третьего
работника со «своим хлебом» на вспомогательную барщину в страдную
пору. Обычай угощать участвующих в «толоке» во время страды работ-
ников стал выходить из употребления.
В конце XVII в. переживавшее экономические затруднения шведское
государство решило провести редукцию имений — вернуть казне роздан-
ные прежними правителями государственные земли (см. гл. 8). Но так
как в Прибалтике редуцированные имения были переданы в аренду их
бывшим владельцам, то в положении крестьян мало что изменилось.
Крестьяне использовали любые возможности сопротивления росту
феодальной эксплуатации. Они постоянно посылали ходоков к шведскому
королю с жалобами на своих помещиков. Подчас представление этих
жалоб и судебные споры приводили к острым столкновениям между кре-
стьянами и мызной администрацией, при этом против немецких и швед-
ских помещиков выступали плечом к плечу как эстонские и латышские,
так и проживавшие на побережье и островах Эстонии шведские
крестьяне.
Новым стимулом крестьянских волнений послужила вспыхнувшая
в 1700 г. Северная война. Как около Риги, так и в северо-восточной
Эстонии, в окрестностях Нарвы крестьяне пользовались военной обста-
новкой для того, чтобы нападать на имения и расправляться со своими
угнетателями. Борьба крестьян с помещиками приводила подчас к кро-
вавым столкновениям с карательными отрядами (в 1701 г.— в Ванамый-
зе, в 1702 г.—в Кунде). «Великий голод» 1695—1697 гг., бедствия воен-
ного времени, эпидемия чумы довели прибалтийские губернии до состоя-
ния разрухи и упадка. В своей инструкции наделенному высшей
гражданской властью в завоеванных Лифляндии и Эстляндии Г. И. Ле-
венвольде от 17 октября 1710 г. Петр I писал, что «продолжительною
войною, в которой земля здесь десять лет пребывала, все там в смуще-
ние и непорядок пришло...». Левенвольде вменялось в ооязанность в
кратчайшие сроки восстановить «экономию» как в «публичных вотчинах,
так и везде» (История Эстонской ССР, 1961, 1, с. 528).
Первые шаги русских властей имели целью вернуть крестьян к мир-
ному труду. Батальоны земской милиции были распущены, насильно
мобилизованные эстонские крестьяне возвратились домой. В русск\ ю
армию их не брали, и вплоть до конца столетия Эстляидия и Лифляндия
были освобождены от рекрутской повинное!л.
286
Глава 14. Крестьянство прибалтийских земель
В результате Северной войны, закончившейся в 1721 г. заключением
Ништадтского мира, Эстония превратилась из сельскохозяйственной коло-
нии Швеции в приморскую провинцию Российской империи, которая не
нуждалась в хлебе из Прибалтики. Если в конце XVII в. из Таллина
ежегодно вывозилось более 10 тыс. ластов зерна, то в конце XVIII в.—
немногим более 1 тыс. Объем вывозимого из лифляндских портов зерна
тоже сократился, и при этом большую часть его составляло зерно, сле-
довавшее транзитом из русских губерний.
2. Развитие товарного производства
в сельском хозяйстве
и положение крестьян
во второй половине XVIII —первой половине XIX в.
Сокращение экспорта зерна вынуждало прибалтийских помещиков искать
новые источники доходов. Такой доходной статьей стало винокурение.
На этой основе помещичье хозяйство избежало кризиса и во второй поло-
вине XVIII в. стало быстро развиваться. Примерно до 1760-х годов вино-
курение играло еще незначительную роль в хозяйстве эстляндских и
лифляндских мыз. На местном рынке спрос на водку был относительно
невелик. В 1766 г. царское правительство дало эстляндским и лифлянд-
ским помещикам право продавать водку в русских губерниях, и в част-
ности в Петербурге, что привело к резкому увеличению ее производства.
По данным А. В. Хупеля, в 1777 г. в эстляндских и лифляндских име-
ниях производилось в год более 1080 тыс. ведер водки. По мнению
другого публициста того времени, Г. И. Яннау, из произведенной в Эст-
ляндии и Лифляндии в 1778 г. водки 63% ушло, согласно заключенным
договорам, в другие губернии России, 16% — за границу и 21% был
продан в местных корчмах (Кахк, 1962, с. 27).
Винокурни в имениях были оборудованы весьма примитивно — в них,
как правило, имелись только простые котлы и чаны. Сырьем для вино-
курения служило выращенное на помещичьих полях зерно (впоследствии
и картофель). В качестве рабочей силы использовались крепостные кре-
стьяне. Но все же в связи с общим распространением винокурения в раз-
витии производительных сил в сельском хозяйстве произошел определен-
ный сдвиг в сторону большей товарности.
Все это вновь усилило эксплуатацию крестьян. Рабочий день барщин-
ников был удлинен — он продолжался от восхода до захода солнца,
осенью во время молотьбы работа продолжалась и ночью. Росту эксплуа-
тации способствовала и широко распространившаяся с XVIII в. «уроч-
ная система», при которой барщинникам определяли «дневные уроки»,
т. е. участки земли, которые они должны были в течение дня вспахать
или откуда они должны были убрать сено или зерно.
Так как помещики имели все возможности расширять производство
путем увеличения барщинных повинностей крестьян, то у них отсутство-
вали стимулы внедрять новые (довольно дорогие!) орудия труда. Основ-
ным сельскохозяйственным орудием оставалась деревянная соха. Совре-
менники в конце XVIII в. были уже достаточно осведомлены о ее недо-
статках. Деревянная соха разрыхляла почву лишь на глубину 5—6 см,
необходимая глубина пахоты в 7,5 см достигалась лишь тогда, когда
крестьянин изо всех сил налегал на соху. Пахать ею целину, застояв-
шийся пар или глинистую почву было крайне тяжело. Однако соха все
287
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
^ке оставалась в употреблении, поскольку ее каждый крестьянин мог из-
готовить сам и только ее мог тянуть слабосильный рабочий скот кре-
стьян. До второй четверти XIX в. все изменения, направленные на усо-
вершенствование сохи, ограничивались главным образом тем, что пыта-
лись заострить лемехи или прикрепить к ним предназначенные для
подрезывания дернины острые наконечники. Все это, однако, мало изме-
няло существующее положение.
Бороны с железными зубьями имелись, по данным Хупеля, к концу
XVIII в. в Лифляндской губернии только в 10 имениях, крестьянские же
суковатки и коленчатые бороны обрабатывали землю весьма поверхност-
но. Во второй половине XVIII в. даже некоторые помещики признавали,
что на свете нет, вероятно, другой страны, где так необходима была бы
машина для молотьбы, как Лифляндия, производившая в большом коли-
честве зерно для продажи и винокурения. В 1797 г. в Лифляндию было
привезено из Англии шесть молотилок, изобретенных в 1786 г. Молотил-
ки привозили в последующие годы в Лифляндию и из других мест —
из Брауншвейга и Швеции. По их образцу молотилки стали изготавли-
вать местные мастера (Strods, 1958, s. 137—167). Но при барщинной
системе и нехватке умеющих ремонтировать машины мастеровых исполь-
зование молотилок было связано с большими трудностями. Если лома-
лась какая-либо деталь, то молотилка сразу выходила из употребления.
Возвращались к ручной молотьбе с даровым трудом барщинников. В ре-
зультате от молотилок ко второй четверти XIX в. отказались даже те
отдельные помещики, которые вначале пытались их использовать.
Хотя новая система земледелия в конце XVIII в. уже была известна
в прибалтийских губерниях, она не получила здесь распространения.
«Почти везде, как в имениях, так и у крестьян,— пишет в 1796 г.
А. В. Хупель,— пахотная земля была разделена на три поля... В неко-
торых имениях, правда, было по четыре-пять полей, но лишь номиналь-
но. как, например, в имении Т..., где один участок был засеян озимыми,
другой — овсом, третий — ячменем, а четвертый находился под паром»
(Hupei, s. 7, 67). Такое увеличение числа полей не вело ни к ликвида-
ции пара, ни к выращиванию кормовых культур, ни к поднятию урожай-
ности.
Разведение клевера стали пропагандировать в Эстляндии и Лифлян-
дии уже с конца XVIII в., и первые опыты по его выращиванию имели
место на рубеже XVIII—XIX вв. Однако систематически клеверу стали
уделять внимание только с 20—30-х годов XIX в. В 1771 г. в губернатор-
ских отчетах о посевах и урожаях сельскохозяйственных культур появ-
ляется новое наименование — «земляные яблок! ». Так именовали тогда
картофель. В том же 1771 г. в Эстляндской губернии было посажено
25 четвертей картофеля. Новая культура вначале распространялась очень
медленно, и в 1803—1813 гг. средний ее урожай по Эстляндской губер-
нии составил немногим более 17 тыс. четвертей. Более массовое выращи-
вание картофеля началось лишь в 1830-х годах (Кахк, 1962, с. 4-).
Прибалтийские крестьяне разделялись па разряды дворохозяев, батра-
ков и бобылей. По подсчетам С. Вахтре, с конца XVIII до середины
XIX в. в Эстляндской губернии 40—50% сельских жителеп составляли
дворохозяева, 25—30% — батраки, а удельный вес бобылей возрос с
до 25% (Vahtre, 1973, Ik. 167-168).
Конфликты из-за оплаты труда, питания, а также «отеческого наказа
ния» вызывали частые столкновения между хозяевами и батраками.
Руенский пастор в 1802 г. жаловался, что батрак уже «не говорит хозяи
288
Глава 14. Крестьянство прибалтийских земель
ну ни одного доброго слова». К 1832 г. относятся первые сведения о рас-
пространенной в народе песне «Батрак уходит», в которой рассказывает-
ся о том, как батрак противится скупому хозяину и грозит уйти к более
щедрому. В 1808 г. окружной комиссар Выруского уезда так писал о
бобылях: «Эти люди, большую часть года пребывающие в нищете, летом
питаются кореньями и травами, даже не мечтая о хлебе. Осенью, во вре-
мя уборки урожая у дворохозяев, они зарабатывают несколько мер зер-
на, которым кормятся некоторое время, но уже в начале зимы их скуд-
ные запасы иссякают, и они часто уходят в города, в чужие деревни,
бродят по дорогам и пытаются поддержать свою жизнь попрошайниче-
ством п подаянием, будучи обузой
для других людей» (Кахк, 1962,
с. 68).
В результате беспощадной
эксплуатации экономическое по-
ложение крестьян было очень
непрочным: в случае низкого уро-
жая хлеба хватало ненадолго и в
деревнях наступал голод. Вот не-
сколько примеров, касающихся
положения крестьян Эстляндской
губернии в голодные 1807—
1808 гг. Исчерпав запасы и рас-
продав для покупки хлеба все свое
имущество, крестьяне имения
Васта (Выруский уезд) были до-
ведены до крайности. Когда в фев-
рале 1808 г. в имении околело
несколько волов (отданных туда
на откорм нарвским купцом
Гольмом), трупы животных отвез-
ли в лес и скотник Нигулас Ну-
каский в надежде, что падаль
привлечет к себе волков, засел с
ружьем в засаду. Однако первыми
стали подкрадываться к падали
Обед лифляндских крестьян.
Рисунок на карте Эстляндии и Лифляндии
конца XVIII в.
не звери, а два гонимых голодом
крестьянина. Если бы не случай-
ная осечка, которую дало охот-
ничье ружье, произошло бы не-
счастье (Кахк, 1962, с. 86).
Рига,
Центральная библиотека АН ЛатвССР
Вайвереский крестьянин Яан
Тынуский уже давно лишился от-
цовского хозяйства. Надел у него отняли, а самого Яана намеревались
отдать в рекруты: ему удалось спастись, по-видимому, бегством. Позднее
он снова получил арендный участок, по уже летом 1808 г. выяснилось.
что из-за нехватки рабочего скота и инвентаря он не в состоянии хозяй-
ствовать. .Зима 1808 г. была исключительно тяжелой для оооылей и оат-
раков Вайвере; уже в начале декабря подошли к концу хлебные запасы.
Жена Яана, Кай, по ее собственному признанию, «обегала все кругом,
пытаясь достать чего-либо съестного, ходила также в чужие волости к
знакомым искать работы, ио ничего не нашла». Среди бооылеи свирепст-
вовал такой голод, что люди убивали и поедали kpiiick. В имении им
10 11< юрпл ьре< 1 ьлнсгва ь 1 нрош , т .<
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
бобылок также не было работы, так как лен на барском поле не уродился
Чтобы достать немного муки на похлебку голодающим детям, Кап по-
немногу продавала выданную ей на мызе шерсть для прядения. Когда
это стало известно, Кай вызвали в имение, выпороли, остригли, как пре-
ступнице, полголовы и предупредили, что она не получит новой хлебной
ссуды, пока не вернет шерсть. 4 февраля у Яана и Кай умерла пятилетняя
дочь; последний кусок хлеба она съела 1 февраля. Месяц спустя сконча-
лась от кори вторая дочь, полутора лет от роду. В начале апреля дошла
очередь и до восьмилетней старшей дочери Леены. Во вторник, 7 апреля,
мать дала Леене «мучную похлебку, но ее вырвало; в среду девочка поп-
росила хлеба; мать обегала всю деревню в поисках кусочка хлеба, но не
достала. Все эти три дня девочка получала только мучную похлебку. Со
вторника до четверга пополудни она вообще ничего не ела, в последний
день мать пыталась дать ей молока, но девочка стиснула зубы и не пила,
в полдень она скончалась» (Кахк, 1962, с. 90).
1808 г. был отнюдь не единственным голодным годом. Тяжелыми
были также 1789 и 1800 гг. Если внимательно рассмотреть данные о раз-
мерах урожая в Эстляндской губернии, то оказывается, что достаточно
было даже небольшого снижения урожайности (например, как в 1787—
1788, 1799—1800 или в 1807 гг., когда урожай был примерно на 15%
меньше, чем в предшествующие годы), чтобы наступал голод, сопровож-
давшийся такими же трагическими для деревни последствиями, как
в 1808 г.
3. Борьба крестьян
против феодально-крепостнических отношений
Начиная с середины XVIII в. царское правительство, у которого вызыва-
ло тревогу уменьшение поступавших из Прибалтики государственных
налогов, стало специально интересоваться положением крестьян в При-
балтике. В эти годы обострился конфликт между рижским бюргерством
й лифляндскими помещиками. Дифляндские помещики стали оспаривать
право рижских купцов на торговлю с крестьянами, заявляя, что посколь-
ку все крестьянское имущество, по существу, принадлежит помещику, то
и продавать его имеет право только помещик. Заседавшая в Риге прави-
тельственная комиссия приняла в 1764 г. решение, в котором говорилось,
что крестьяне все же имеют право продавать продукты своего хозяйства
на городском рынке и что в связи с этим нужно расширить крестьян-
ские права распоряжения этими продуктами (Stepermanis, 1956,.
1рр. 91-98).
В 1762 г. генерал-губернатором Лифляндии стал Ю. Ю. Броун. Круп-
ный землевладелец, Броун принимал решительные меры для борьоы с
побегами крестьян, способствовал расширению прав лифляндских поме-
щиков на торговлю водкой за пределами губернии. В то же время он счи-
тал, что государственные органы должны контролировать и регулировать
отношения между помещиками и крестьянами, исходя из интересов всего
дворянского сословия и государства. По настоянию Броуна лифляндскпп
ландтаг 1765 г. принял специальное постановление по крестьянскому во-
просу, которое, однако, мало что изменило в действительном положении
лифляндских крестьян. Подтвержденное им право крестьян продавать ту
часть продукции своего хозяйства, которая у них оставалась после ьы
полнения повинностей в пользу помещика, существовало фактически и
раньше; на этом, собственно, и зиждилась вся «крестьянская торговля»
лифляндских городов.
290
Глава 14. Крестьянство прибалтийских земель
Развитие товарного производства в имениях в конце XVIII — начале
XIX в. сопровождалось серьезным обострением классовых противоречий.
Крестьяне оказывали упорное сопротивление усиливающемуся поме^
щичьему гнету. Они вели длительные тяжбы с помещиками, посылали
ходоков в Ригу, Таллин и Петербург, бежали в соседние губернии, напа-
дали на наиболее ненавистных им помещиков и управляющих. «У сверх-
строгого правителя всегда достаточно причин беспокоиться о своей безо-
пасности»,— писал Хупель в 1774 г.
Брожение среди крестьян усилилось с началом административных
преобразований в Прибалтике. Сильное возбуждение в деревнях и раз-
Восстание в Каугури (Латвия) в 1802 г.
Акварель неизвестного художника, найденная в судебном деле
норечивые толки были вызваны тем, что в состав учрежденных в 1783 г.
новых местных судебных органов стали выбирать заседателей и из кре-
стьян. Непосредственным же поводом к крестьянским волнениям послу-
жило введение подушной подати. В начале марта 1784 г. крестьяне
Валмиерского уезда стали требовать, чтобы им дали возможность самим
собирать и уплачивать эту подать. В конце месяца в районе Лиелупе,
•Овербайка и Дунте крестьяне создали специальные отряды, собиравшие
подать. При этом крестьяне заявляли, что отныне они принадлежат лишь
«высокой короне». В апреле крестьянские волнения перебросились и в
эстонские уезды. Заставляя своего помещика принимать от них подуш-
ную подать, крестьяне, как правило, объявляли ему, что впредь они
больше не будут нести барщину. Дело доходило до вооруженных столк-
новений. В Тартуском уезде вооруженные кольями и вилами крестьяне
мызы Хааслава ворвались в помещичью усадьбу и тяжело ранили
У правляющего.
>□1 13*
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
Местные власти считали, что без военной поддержки они не смогут
подавить восстание крестьян. «Все клонится к всеобщему восстанию,—
сообщал генерал-губернатор Броун 15 июня в Петербург.— В обоих
латышских уездах я при помощи двух эскадронов Псковского драгун-
ского полка предупредил грабежи и поджоги, несмотря на то что в этих
уездах наиболее сильно выражено повстанческое движение» (История
Эстонской ССР, 1961, 1, с. 667). В июле и августе произошли вооружен-
ные столкновения между крестьянами и карательными отрядами в Ряпи-
не и Каруле. Всего в 1784 г. крестьянские волнения охватили, по дан-
ным Степерманиса, 151 мызу.
Осенью 1784 г. в Лифляндию прибыли правительственные войска —
Навагинский, Суздальский и Донской казачий полки. К январю 1785 г.
в окрестностях Риги, Цесиса и Тарту были размещены три пехотных
полка. В деревнях действовали карательные отряды. Под руководством
местных помещиков они жестоко расправлялись с крестьянами, не щадя
ни женщин, ни детей.
Неуклонный рост недовольства заставил начать в 1795 г. обсуждение
на дворянских лапдтагах проектов крестьянской реформы. В 1802 г.
Александр I утвердил принятый ландтагом Эстляндии «крестьянский
регулятив», согласно которому за крестьянами официально признавалось
право собственности на часть их движимого имущества, а также право
наследования хозяйства при условии исполнения ими повинностей по от-
ношению к помещикам. Последние сохранили право переселять крестьян
и судить их в волостных судах, во многом зависевших о г помещичьей
власти.
Вскоре неутихавшие крестьянские волнения (10 октября 1802 г.
в Каугури против крестьян была даже пущена в ход артиллерия) побу-
дили царское правительство издать в 1802 г. «крестьянские законы» для
Эстляндии и Лифляндии. Были нормированы повинности крестьян с из-
вестным учетом размеров (в Лифляндии также и качества) их земель-
ных участков.
Недовольство этими законами крестьян, которые требовали полной от-
мены самых изнурительных форм барщины (ночная молотьба), прояви-
лось в новых сильных волнениях. В 1805 г. в двух местах (Карину и
Козе-Ууэмыйза) произошли столкновения между восставшими крестья-
нами и карательными отрядами.
В новых законах, принятых под влиянием крестьянского движения в
Прибалтике и с учетом аграрных реформ в других странах,— «Положе-
нии об эстляндских крестьянах» (1816 г.) и «Положении о лифляндских
крестьянах» (1819 г.) — крестьяне объявлялись лично свободными;
земля же, которой они владели, оставалась в собственности помещиков.
Свобода передвижения и выбора рода занятий крестьянам предоставлена
не была. Так, ст. 507 «Положения об эстляндских крестьянах» категори-
чески запрещала крестьянам наниматься на работу в городах. Лишь спе-
циальное постановление 1819 г. разрешило помещикам выдавать крестья-
нам виды на жительство в городах сроком на один год. Не имевшие,
таким образом, возможности покинуть деревню, крестьяне были вынуж-
дены соглашаться на условия аренды земли, устанавливавшиеся помещи-
ками. Существовало лишь одно «законное» основание для освобождения
крестьянина от работы на мызе: он должен был доказать, что является
совершенным калекой. По отношению же к работавшим на мызе людям
помещик сохранял и судебную и полицейскую власть.
292
Глава 14. Крестьянство прибалтийских земель
Полученная «свобода» ни в коей мере не могла удовлетворить кре-
стьян, и они предприняли отчаянную попытку силой добиться расшире-
ния своих прав. Поводом к новому подъему крестьянского движения
послужил организованный в 1823 г. властями опрос крестьян для выяс-
нения того, хотят ли они оставаться в своих дворах или переселиться в
другие. Всего крестьянскими волнениями в конце 1822 — начале 1823 г.
в Лифляндии было охвачено, по сохранившимся данным, 69 мыз (Кахк
1962, с. 333).
Решающим толчком к разработке новых аграрных реформ послужили
крестьянские волнения, вновь вспыхнувшие в 1841 г. после ряда неуро-
жайных лет. Помещик из Южной Эстляндии А. фон Гагемейстер сооб-
щал в сентябре этого года губернскому правлению, что повсюду «снова
стали распространяться слухи, будто в конце этого месяца всем немцам
будет устроена кровавая баня» (Kahk, 1978, 1k. 210).
Царское правительство потребовало от прибалтийских дворян болеа
эффективного урегулирования аграрной проблемы. Соответствующие ре-
формы были проведены в Лифляндии в 1849 г., в Эстляндии — в 1856 г.
Из мызной земли была выделена крестьянская доля, которую помещик
мог продавать или сдавать в аренду только крестьянам. Присоединение
этих земель к помещичьим запрещалось. Это облегчало переход части
земель к зажиточной крестьянской верхушке. Вместе с тем инициаторы
реформ стремились провести их так, чтобы сократить фактические раз-
меры крестьянского землевладения. Согласно данным 1898 г., в Южной
Эстонии и на Сааремаа крестьяне потеряли в результате реформы при-
мерно треть прежних владений. Из других областей Восточной Европы
только в Мекленбурге и в части Восточной Пруссии крестьяне понесли
подобные потери. Развитие капитализма, таким образом, в сельском хо-
зяйстве Прибалтики шло по так называемому прусскому пути, и вен
тяжесть расходов, необходимых для экономического и технического пре-
образования сельского хозяйства (в том числе и помещичьего), была?
взвалена на плечи крестьянства.
ГЛАВА 15
ДАТСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В XVI — середине XIX в.
1. Крестьянство в XVI —первой половине XVII в.
К началу XVI в. основную часть крестьянского населения Дании состав-
ляли частновладельческие крестьяне (фестеры) и арендаторы-испольщи-
ки. Они обрабатывали земли церкви, составлявшие 30—35% площади
обрабатываемых земель, дворян (25-30%) и короны (20-25% общей
площади). Податные крестьяне-собственники (около 10% крестьянского
населения) владели лишь 15—20% обрабатываемой земли (Nielsen, 1934,
s. 145). Экономически между фестером и собственником не было большой
разницы, однако много значила уверенность крестьянина-собственника в
том, что его дети унаследуют двор и участок и воспользуются плодами
«его длительной работы по улучшению хозяйства. Правда, зато собствен-
ник платил налоги государству, превышавшие фестерскую ежегодную
ренту феодалу. Крестьянин-собственник редко мог выделить средства, до-
статочные для расширения или улучшения хозяйства. У фестеров были
свои трудности. В аренду фестеру предоставлялась лишь земля; стои-
мость построек и скота он должен был оплатить владельцу; размер годо-
вой ренты в натуре (landgilde) не был фиксированным (Skrubbeltrang,
1978, s. 85, 163), он равнялся в среднем количеству зерна, необходимого
для посева. Довольно часто фестер должен был в качестве дополнитель-
ной повинности принимать на откорм скот помещика, затем этот скот
продававшего (fodern^d).
В большей, чем фестеры, зависимости от землевладельца находились
хусманы (домовники), которые жили при имении или в собственной хи-
жине, расположенной на земле имения. Хусманы обрабатывали у собст-
венника небольшой земельный участок, иногда (при уменьшенном раз-
мере участка) получая за свой труд дополнительную плату. Некоторые
(Из них могли быть довольно состоятельными (например, младшие братья
хозяина-землевладельца, получившего двор по наследству). Но в массе
хусманы составляли одну из беднейших прослоек сельского населения,
почти всегда вынужденную прибегать к побочным приработкам (Danmark
inellem..., 1974, s. 79) ‘.
Возникшая во второй половине XIV—XV в. (вследствие «черной
-смерти» и частых войн) острая нехватка рабочей силы послужила при-
чиной крупных изменений в условиях жизни фестеров и хусманов. Поме-
щик и (годсеры), заинтересованные в постоянном контингенте рабочей
силы, стали все чаще удлинять сроки договоров с фестерамп, что, впро-
чем, соответствовало стремлению последних обеспечить себе возможность
многолетнего пользования земельными участками.
К началу XVI в., помимо уже ставших обычными договоров между
фестерами и землевладельцами на 8—10 лет, появились п пожизненные
договоры; некоторые из них гарантировали пользование двором и землеп
и потомкам фестера.
1 Здесь названы лишь основные из многочисленных прослоек сельского насе
лепил Дании. Однако их разграничение весьма условно; Даже современники
всегда усматривали между ними четкие различия (Минск, 1977).
294
Г лава 15. Датское крестьянство
В начале XVI в. рост товарно-денежных отношений активизировал
хозяйственную деятельность дворянства. Причин тому было много —
и возросшая емкость внешнего рынка, и рост цен, и увеличение в связи
с этим дворянских расходов. В результате стали расширяться имения
феодалов. Число фестеров постоянно росло за счет уменьшения числа1
крестьян-собственников. Мелкие крестьяне-собственники вряд ли особен-
но упорно сопротивлялись превращению в фестеров, поскольку, как уже-
отмечалось, фестер был избавлен от уплаты государственных налогов.
Кроме того, покупатель крестьянской земли часто предоставлял ее быв-
шему владельцу, превратившемуся в фестера, год-два свободы от каких-
либо платежей. Нехватка рабочих рук и обилие пустовавших дворов (еще
с прошлых веков) заставляли помещиков и в XVI в. считаться с фесте-
рами, хотя часть их (на островах) уже была прикреплена к земле.
К концу XV в. упрочилось крепостное право (ворнедскаб), существо-
вавшее на восточных островах: Зеландии, Лолланне, Фальстере, этих
житницах Дании (см.: т. II, гл. 22). Сын крепостного фестера был обязан
принять любую свободную усадьбу во владениях его хозяина и жить там
столько, сколько тот потребует. Фестеры были прикреплены к земле,,
к деревне, в которой родились, их могли продать с этой землей (впро-
чем, порой и без нее) новому помещику. Неженатые сыновья фестера
могли быть отпущены на отхожие промыслы, но были обязаны годсеру
ежегодной уплатой символической суммы в знак признания своей зави-
симости. Крестьянин на королевской земле мог передать свой двор лишь
одному сыну; остальные сыновья должны были принять любой свобод-
ный двор по указанию ленсмана короля.
Уменьшению числа крестьян-собственников способствовало и то, что
в годы неурожаев и военных бедствий они были рады сбыть свои наде-
лы за любую цену; в годы же хозяйственного подъема дворяне предла-
гали крестьянам особенно заманчивые условия продажи их земель и по-
следующего возврата их в держание. Сравнительно благоприятными оста-
валось положение крестьян в Ютландии, где дворяне вели экстенсивное
пастбищное скотоводство, продавая крупный рогатый скот за границу и
не нуждаясь ни в большой барщине, ни в закрепощении своих крестьян
(Ladevig Petersen, 1980, s. 174; Danmark mellem...., 1974, s. 12).
Упомянутое выше соотношение земельных площадей, бывших во вла-
дении различных сословий, после Реформации в Дании (1536 г.) резко
изменилось. Часть земли (в особенности в Ютландии) была конфискова-
на у крестьян за участие в так называемой «Графской распре», и почти
все они стали фестерами короля. К королю перешла и большая часть
церковных земель. В итоге земельные владения распределились следую-
щим образом: у крестьян было 10%, у дворянства — 40, у короны —50%
земель. Спустя еще 100 лет доля крестьян упала до 6%, доля дворян ж&
возросла до 44% всех хозяйственных площадей (Nielsen, 1934, s. 145).
В XVI в. развернулось укрупнение коронных имений, чем достигалась
экономия на административных расходах. Король как крупнейший земле-
владелец являл собой пример образцового хозяина, преобразовывая раз-
бросанные участки в единые владения. Хозяйственная экспансия дворян-
помещиков в целом получала поддержку со стороны королей ХМ в.,
«золотого века» знати. Правда, Кристиан II (1513—1523 гг.), ведя доро-
гостоящие войны и стремясь к установлению своей абсолютной власти
не только в Дании, но и во всей Скандинавии, пытался урезать привиле-
гии знати. Он обложил земли дворянства налогами наравне с крестьян-
скими, запретил продажу крепостных без земли. Однако его правление'
295
II. Крестьянство Центральной, Бостонной и Юго-Восточной Европы
оказалось недолгим, он был низложен, а сменивший его Фредерик I
(1523 1533 гг.), покорный воле избравших его дворян, запретил крепост-
ным жаловаться на помещиков (например, в случае произвольного уве-
личения барщины) п вернул последним все привилегии, упраздненные
Кристианом II.
После смерти Фредерика I на престол должен был вступить Кристи-
ан III, известный жестоким обращением с крестьянами в своих готторп-
ских поместьях. Эта перспектива и стала одной из причин крестьянско-
бюргерского восстания 1534—1536 гг. («Графской распри»). Восставших
объединяла ненависть к дворянским землевладельцам, самовластье кото-
рых усилилось в период междуцарствия. Новые привилегии дворянства
в области внешней торговли непосредственно угрожали доходам горожан.
Во главе восставших стал Клемент Андерсен, более известный под име-
нем «шкипер Клеменг», бывший капер Кристиана II. Избрав опорным
пунктом Ольборг, он разослал в близлежащие районы свои отряды,
л вскоре к нему присоединились все 50херредов (административных окру-
гов) Северной Ютландии. Дворянское ополчение было наголову разбито
у Свенструпа, однако плохо вооруженные, необученные крестьяне и бюр-
геры не смогли устоять против многочисленных ландскнехтов. Осажден-
ные в Ольборге крестьяне сражались очень упорно, но крепость все же
пала. После подавления этого последнего в истории Дании восстания
крестьяне-собственники Северной Ютландии стали королевскими фесте-
рами и были обложены чрезвычайным налогом-выкупом. Отныне им пре-
доставлялся небольшой, едва достаточный для содержания семьи уча-
сток — основную часть своего времени фестер должен был трудиться на
земле коронного домена. Поместные управляющие (фогды) ходили по
дворам и ставпли на крестьянский скот тавро короны. Подавление вос-
стания было жестоким ударом по крестьянскому землевладению в Ют-
ландии.
Вторая половина XVI в. отмечена общим подъемом датской экономи-
ки. Цены на сельскохозяйственные продукты росли до конца столетия.
Ослабление ганзейских городов немало способствовало невиданной тор-
говой и экономической активности Дании. Для экономического подъема
страны в это время имело значение и почти полное отсутствие войн
(единственное исключение — Семилетняя война 1563—1570 гг.).
Сохранение высокого спроса на внешнем рынке, даже рост его ем-
кости, как и подъем цен на продукты, побуждали дворян-помещиков ста-
новиться усердными сельскими хозяевами, пренебрегая для этого служ-
бой королю. «Меч ржавел — зато сверкал лемех»,—характеризует этот
период датский историк С. У. Бех (DH, IV, s. 476). Сложившееся на
«островах к середине XVI в. крупное помещичье хозяйство остро нужда-
.лось в рабочей силе. Если ранее повинности крепостных фестеров, как
правило, сводились к натуральным поставкам, то теперь началась широ-
кая перепланировка земель — крепостных сгоняли с участков, удобных
для включения в барскую запашку, росла барщина (до 2—3 дней в неде-
лю), а рост цен увеличивал значимость п традиционных натуральных
-сборов. Там, где фестеры были свободными, датские помещики во второй
половине XVI в. также стремились использовать рыночную конъюнктуру,
по возможности сокращая срок держания и перезаключая договоры на
более выгодных условиях. ,
Пользуясь монополией внешней торговли на сельскохозяйствен!!
продукты, дворяне получали огромные барыши. Знать во второй половин
.XVI в. буквально купалась в роскоши, строила великолепные замки
296
Глава 15. Датское крестьянство
дворцы, большинство из которых сохранилось до наших дней. Под стена-
ми величественных помещичьих «херрегордов» (усадеб) теснились хижи-
ны и землянки, где ютились крестьяне. Стекло и кирпич были им недо-
ступны, леса строго охранялись владельцами, поэтому крестьянские-
жилища часто имели характер полуземлянок; наземная часть строилась
из глины; печи топились по-черному, свет проникал через отверстия в
крыше и стенах, даже окна из бычьих пузырей были не у всех; о дере-
вянных полах крестьяне и мечтать не могли. Подобный тип жилища со-
хранился со времен средневековья без каких-либо изменений, он преоб-
На скотном дворе. Картина Г. Кампгаузена. Ок. 1650 г. Дания.
Собрание Рамеля, Ёведклостер.
Корова сконской породы, лучшей в Дании, в середине XVII в.
ладал в датской деревне еще и в XVII—XVIII вв.; каменные дома поя-
вились лишь в XVIII в.
Со второй трети XVII в. аграрная конъюнктура ухудшилась. Воен-
ные поражения Кристиана IV (1588—1648 гг.) дорого обошлись стра-
не-были утрачены плодороднейшие провинции на юге Скандинавского-
полуострова и Ютландии. Чрезвычайные налоги военного времени также
подрывали сельскую экономику; к середине XVII в. 10% крестьянских,
дворов было заброшено (Danmark mellem..., 1974, s. 16). Возможности
сбыта датской сельскохозяйственной продукции резко сократились. Мно-
гие представители датской знати стали испытывать острые денежные за-
труднения, из которых они пытались выбраться путем займов. Казна, со
своей стороны, в поисках денежных средств сдавала в крупную срочную
аренду обширные коронные земли частным лицам — богатым дворянам и
горожанам. В результате судьбы королевских (а затем и помещичьих)
297
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
крестьян оказывались в руках людей, заботившихся лишь о быстром обо-
гащении, буквально разорявших фестерские хозяйства непомерными по-
борами и барщиной. Очередная неудачная война со Швецией (1657—
1660 гг.) еще более усугубила разорение деревни, казна опустела, в то
время как государству предстояло платить крупные долги — 4,3 млн ригс-
Лалеров (Danmark mellem..., s. 17).
К середине XVII в. в районах, где отсутствовало крепостничество,
.‘распространилась практика заключения пожизненных договоров, которые
ib большинстве случаев превращались затем в наследственные. Заброшен-
ные держательские земли (общая посевная площадь к 1648 г. уменьши-
лась по сравнению с концом XVI в. вдвое) теперь включались в домен.
2. Крестьянство в абсолютной монархии.
Военно-приписная система
1660 г. в Дании установился абсолютизм. «Распря сословий» позволи-
ла Фредерику III (1648—1670 гг.) распустить сословное собрание и про-
вести реформы в экономике, правительстве и администрации страны,
сосредоточив в своих руках всю полноту власти. Старое поместное дво-
рянство с 1660 г. было оттеснено от политической жизни, ленное право
отменено, и страну разделили на амты, во главе которых стали амтманы
из числа преданных королю новых дворян. Дворянство утратило одну из
основных и самых старых своих привилегий — налоговый иммунитет.
С 1662 г. был введен единый поземельный налог, который должны были
платить как держатели, так и годсеры (не только за фольварки, но и за
пустующие держания). Об общем росте налогов свидетельствуют следую-
щие цифры: 1640 г.— 130 тыс., после 1662 г. — 280 тыс., 1688 г.—
420 тыс. ригсдалеров (DRH, IV, s. 481). Помещики стремились пере-
кладывать выплату причитавшейся с них суммы податей на своих фе-
•стеров.
Доля налогов, падавшая на крестьян, была весьма велика. Государ-
ственный советник Сехестед писал о пагубности новых налогов для «не-
счастных крестьян, чей скот и имущество, их единственные средства к
существованию, постоянно продаются за бесценок для уплаты податей.
Это уменьшает доходы от земли и принуждает подданных бежать из ко-
ролевства» (DH, VIII, s. 70). В 1692 г. английский посол в Дании со-
общал, что налоги стали настолько невыносимы, что население предпоч-
ло бы им вражеское вторжение. Для покрытия военных расходов увели-
чение налогов оказалось далеко не достаточным; к 1683 г. была продана
почти половина земель короны. После того как покупателями впервые
«смогли стать недворяне, распродажа земель ускорилась, теперь помещи-
ками становились гражданские и военные чиновники, состоятельные го-
рожане, купцы, богатые крестьяне и др.
В результате абсолютистской перестройки общества дворяне утратили
и вторую привилегию — монополию на средине и высшие государствен-
ные должности. В 1683 г. был провозглашен прпнцпп равенства всех со-
словий перед законом. С 60-х годов XVII в. начало складываться «новое
дворянство», для которого главную роль играло не происхождение,
а служба монархии и богатство. Новые землевладельцы получили право
на приобретение не только дворянства, но и впервые появившихся в Да
нии баронских и графских титулов. Упадок старого поместного дворян
ства, лишившегося своих привилегий, становился все более явны
(Ladevig Petersen, 1980, s. 399—401).
298
Глава 15. Датское крестьянство
Абсолютистское государство, исходя из фискальных соображений, вме^
шивалось в отношения между помещиками и крестьянами. В 1682 г.
правительство запретило снос помещиками крестьянских дворов. Затем в
начале XVIII в. было объявлено о постепенной отмене крепостной зави-
симости. Согласно положению от 21 января 1702 г., на датских островах
всем крестьянам, родившимся после 1699 г., предоставлялась свобода
передвижения, прочие могли покупать паспорта не более чем за 50 ригс-
далеров. Помещики лишались права продавать крепостных. Тем самыми
были созданы условия для постепенного отмирания крепостного права..
Наказание за недоимки помещику. Карикатура конца XVIII в. Дания.
У неплательщика остригают волосы
Пока же крепостные, родившиеся до 1699 г., так и оставались крепост-
ными, а продажа или непродажа им паспортов зависела от помещика.
Войны (по большей части неудачные), которые Дания вела в XVII—
XVIII вв., играли в условиях этой маленькой страны с ее ограниченны-
ми людскими ресурсами не меньшую роль в изменении правового поло-
жения крестьян, чем экономические факторы. Поскольку увеличение на-
логов для найма войск было невозможным, был пзбран путь создания
ополчения (милиции). Ополченцы в случае нужды включались в состав
регулярной армии. В милицию, учрежденную в 1701 г., брали только
крестьянских сыновей — по одному с приписного участка в 30 га или с
каждого четвертого двора. Всего было набрано 32 тыс. человек (DRH,
V, s. 16-17).
С введением милиции изменилось к худшему юридическое положенно
крестьян в тех областях, что были до того свободными от крепостного
права (Ютландия). Если ранее крестьяне свободно перемещались в пре-
299
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
делах этих областей, часто уезжая даже в Голландию, то теперь помещи-
ки удерживали их с помощью приписной системы, хотя закон запрещал
использовать это нововведение в частных интересах. Помещики не могли
помешать крестьянам менять приписные участки, но они могли заставить
их остаться на месте угрозой внести в рекрутский список (набор рекру-
тов был теперь передан помещикам), что они и делали, как видно из
крестьянской жалобы 1715 г.: «Ни крестьянин, ни жена его не имеют ни-
каких прав на выбор местожительства и работы, помещики и фогды под-
вергают их побоям и принуждают их служить там, где они укажут, и за
плату, которую они назначат» (DH, VIII, s. 396).
Таким образом, фактически военно-приписная система стала извест-
ным эквивалентом прикрепления к поместью всех пригодных к военной
службе крестьян. Изредка недовольство произволом дворян прорывалось
наружу, но все попытки протеста подавлялись. В 1707 г. в Кеге крестья-
не за попытку расправиться с фогдом были осуждены на месяц тюрьмы.
За убийство помещика Бехера было казнено 11 крестьян и еще несколь-
ких осудили на каторгу (DLH, V, s. 64).
В связи с участием Дании в Северной войне (1709—1719 гг.) сельское
население страны понесло большой урон. Всего в милиции служило по-
стоянно около 15 800 человек, каждый из которых в среднем терял на
учениях 25 рабочих дней в году. Тогда же были резко повышены налоги.
Между тем 1706, 1709, 1719 годы были неурожайными. Одновременно
Голландия (через которую в основном поступал на европейские рынки
датский скот) ввела высокие ввозные пошлины. Сокращение из-за войны
торгового флота не давало возможности быстро наладить вывоз мяса мо-
рем, и датские купцы не могли конкурировать с английскими и голланд-
скими. По всем этим причинам в 1720-х годах разразился аграрный кри-
зис. Цены на зерно и продукты животноводства упали к 1730 г. по срав-
нению с 1700 г. в 2 раза, тогда как налог на крестьянскую землю за это
время сильно вырос. Такова была обстановка, когда в 1730 г. была от-
менена военно-приписная система. В поисках лучшей жпзнп многие
крестьяне снялись с родных мест. Толпы бродяг вызывали опасения у
властей, с бродяжничеством боролись, но это плохо помогало, ибо
крестьяне считали, что «лучше тюрьма, чем барщина». Помещики, вы-
нужденные платить налоги за всю свою землю, включая и неплатеже-
способные дворы, стали разыскивать по стране всех крестьян, которые
родились на земле поместья, и возвращать их обратно, причем часто дело
доходило до судебных процессов.
В 1731 г. (впервые после 1682 г.) правительство вновь разрешило
включать земли крестьянских дворов в барскую запашку — это было
одной из мер, призванных обеспечить стабильность помещичьих доходов.
С этой же целью в ответ на пожелания помещиков положением от 4 фев-
раля 1733 г. по всей Дании была вновь введена военно-приписная систе-
ма. Положение о милиции восстанавливало право помещиков составлять
рекрутские списки; тем самым они снова получили возможность принуж-
дать крестьян к барщине. Мало того, они вмешивались в личную жизнь
крепостных, устраивали насильственные браки, отделяли детей от родите-
лей. Теперь ни один пригодный к военной службе фестер не мог бросить
работу у помещика без согласия последнего. Венцом системы было по-
становление правительства 1746 г. об обязательном возвращении отслу-
живших в армии солдат к годсеру; если солдат отказывался принять
пустовавший двор, помещик имел право снова внести его в рекрутский
список для несения службы в течение еще 10 лет (DLH, V, s. 171).
300
Г лава 15. Датское крестьянство
Новой системой широко пользовалось как старое, так и новое дворян-
ство. Она избавляла дворян от поисков более рациональных методов ве-
дения хозяйства.
В период военно-приписной системы, несмотря на то что укреплялось
пожизненное фестерское держание, а зажиточные фестеры нередко вы-
купались, в целом юридическое положение крестьянства ухудшилось. По-
мещик стал для крестьянина и государственным чиновником, и налого-
вым сборщиком, и военным комиссаром, и полицмейстером, и кредитором,
а в случае каких-либо конфликтов — судьей и исполнителем приговора.
Эти условия способствовали пауперизации многих фестеров. Продукции,
производимой в их хозяйствах, зачастую не хватало не только для про-
дажи и выплаты ренты, но и для собственного потребления.
Отставание Дании в области агротехники от передовых западноевро-
пейских стран стало весьма ощутимым. В то время как в Брабанте,
Фландрии, Англии уже широко был распространен железный плуг,
в Дании п в середине XVIII в. повсеместно использовался средневековый
образец деревянной сохи, укрепленной по лемеху кремнем; первое описа-
ние металлического плуга мы находим в датских журналах только в
1769 г., а его производство началось лишь в XIX в. Бороны были также
деревянными, колеса тяжелых крестьянских телег с трудом вращались на
деревянных осях. В основной массе хозяйств урожаи зерновых выше
сам-3—сам-3,5 не поднимались (Nielsen, 1934, s. 189). В заброшенном
состоянии было и животноводство. Стадо было в основном беспородным;
отсутствие концентрированных кормов и нехватка выпасов пагубно ска-
зывались на его продуктивности: так, мясной скот было выгоднее продать
голландцам для последующего откорма, чем доводить до кондиции в Да-
нии. Все это вело к разрыву денежного и натурального секторов датской
экономики. Государство представляло первый, крестьянство — второй,
экономика годсерских имений была смешанной — они получали от фесте-
ров ренту в натуре, но платили государству налоги в деньгах, которые
получали от продажи сельскохозяйственной продукции. Падение цен в
первой половине XVIII в. вело к реальному росту налогов с имений. По-
пытки годсеров увеличить свои товарные запасы с помощью барщины
вели к истощению крестьянских хозяйств.
3. Аграрные реформы
и буржуазная перестройка деревни
С 40-х годов XVIII в. начинается рост сбыта сельскохозяйственной про-
дукции, сопровождаемый подъемом цен на хлеб (Johansson, Thomasen,
1981, s. 273). В имениях, ориентированных па рынок, все более обнаружи-
валось несоответствие новой конъюнктуре отсталых фестерскпх хозяйств.
Становилось все более ясным, что общинная система землепользова-
ния и производство, во многом основанное на барщине, совершенно бес-
перспективны. В 60-х годах в правительство начинают поступать личные
и групповые жалобы и петиции не только крестьян, но и помещиков,
предлагавших проекты различных реформ. Такие предложения встречали
живой отклик в правящих кругах — интересы обороны и фиска давно уже
страдали от постоянного, хоть и пассивного, сопротивления крестьян
военно-приписной системе, и в частности от побегов.
В пользу необходимости проведения реформ свидетельствовали и
удачные опыты в рамках отдельных поместий. Так, обергофмаршал
301
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
А. Г. Мольтке в 1750-х годах впервые ввел в одном из своих имений?
многопольную систему, а к 1770 г. в половине его имений уже исполь-
зовалась 9—11-польная плодопеременная система. Одновременно Мольт-
кс увеличил площадь обрабатываемой земли за счет пустошей. Возрос-
шие доходы ободрили его, и он начал выделять крестьян из общины,
предоставляя каждому надел для самостоятельной обработки. В 1750—
1770 гг. общая площадь крестьянских полей в его владениях возросла к
1,5 раза, а средний урожай—в 2 раза (DLH, I, s. 160). Естественно,
увеличился и доход графа.
Другой крупный землевладелец, министр иностранных дел И. X. Берн-
сторф, в 1762 г. заменил своим фестерам отработочную ренту денежной
и передал им всю землю в наследственное держание. За последующие
15—17 лет на его землях удвоились сборы урожаев, поголовье крупного
рогатого скота выросло в 1,5 раза. За 20 лет, прошедших со дня при-
обретения имения, стоимость его увеличилась в 10 раз. Воздействие по-
добных примеров возрастало, когда имения, где пробовались новые систе-
мы, находились неподалеку от столицы — это ускоряло проведение ре-
форм 1780-х годов (Friis, 1979, s. 79; Kjaergaard, 1979, s. 188).
Важным шагом на пути аграрных реформ следует считать законы
1760-х годов о преимущественном праве фестеров на приобретение земли
их хозяина, если она поступает в продажу. Следствием этого было уве-
личение крестьянской собственности в ряде районов Ютландии и остро-
вов. До масштабов страны оно тем не менее не распространилось 2. Фак-
тически в дореформенный период продажа земли фестерам велась более
пли менее широко3 в отдельных частях Ютландии и Фальстера лишь в
1764—1765 гг.4 Однако новые собственники-фестеры, с огромным трудом
собиравшие деньги на покупку земли, были не всегда в состоянии при-
обрести постройки и инвентарь, принадлежавшие годсеру. Помещик же.
нуждаясь в рабочей силе, немедленно повышал плату за пользование
ими взимая ее в форме отработок. Такие фестеры тут же попадали в за-
висимость от помещиков — как старых, так и новых, успешно конкуриро-
вавших с крестьянами в покупке земель. Поэтому в последние предре-
форменные десятилетия наблюдается и обратный процесс — переход
крестьянской земли в помещичью собственность. Всего крестьяне утрати-
ли таким образом 6 тыс. т. х.5 (DLH, I, s. 156), а это немало, учитывая,
что площадь среднего ютландского имения в те годы равнялась 40 т. х.
В 1767 г. была создана Сельскохозяйственная комиссия, которая под-
готовила законопроекты о некотором ограничении барщины и о продаже
крестьянских дворов фестерам в собственность (1769 г.). Затем был при-
нят закон о праве выхода из общины, причем все расходы по переделу
должен был нести помещик. За четыре года на большей части страны
были разделены общинные пустоши. Это был шаг к разделу всех общин-
2 Некоторые современные датские авторы полагают, что процесс этот получил
серьезное развитие вообще только в 1780-х годах, и в основном в Ютландии (Bjorn,
1977, р. 134).
3 Определить число фестеров, приобретших в эти годы землю, довольно слож-
но, так как зачастую помещики использовали подставных лиц в своих незаконных
махинациях с земельными участками.
4 В основном это были бывшие земли служилого дворянства (ryttergods), после
сокращения армии в середине XVIII в. перешедшие к казне. Для погашения воен-
ных долгов они были пущены в продажу.
5 «Т. х.» (тённе харткорн) — датская мера посевной площади, равная примерно
0,45 га, для засева которой необходимо около 140 л зерна.
302
Глава 15. Датское крестьянство
вых земель. Темпы этого процесса зависели от направления сельскохо-
зяйственного производства: раздел проходил легче в Ютландии, где пре-
обладало скотоводство. Раздел общинных земель показал выгодность ве-
дения хозяйства на хорошо укомплектованном средствами производства
изолированном комплексе.
Новой ступенью на пути к реформам был закон 1781 г., согласно ко-
торому общинные земли должны были делиться на участки, если хоть
-один член общины того пожелает. Помощь выделявшимся оказывала
казна, предоставляя заем в 50—100 ригсдалеров на двор (DLH, V,
s. 414). Этот закон и сыграл основную роль в разрушении общины: на
землях короны (Кронборг-амт и Фредериксборг-амт) уже к 1790 г. вы-
деление крестьян было завершено, а вся барщина коммутирована. Раз-
дел общинных земель отвечал интересам и землевладельцев; положение
1792 г. узаконило увеличение помещичьей земельной ренты на 4%
(от всех крестьянских доходов, возросших в результате упразднения об-
щины). Распад общины особенно ускорился в последнее десятилетие
XVIII в.; за этот период выделилось еще 40% от всего количества дво-
ров, а к 1830 г. невыделившихся дворов по стране осталось менее 1%.
Итак, реформы 1764—1783 гг. помогли многим крестьянам выделить-
ся из общины и даже приобрести в собственность землю (значительная
часть которой, как указывалось, была затем снова утрачена). Но по-
настоящему крупные и необратимые изменения в этом направлении на-
чались лишь с 1786 г., когда был создан новый совещательный орган при
правительстве — Большая сельскохозяйственная комиссия. Уже в первый
год своей деятельности комиссия подготовила законопроект (утвержден-
ный 8 августа 1787 г.), провозглашавший правовое равенство всех дат-
чан. Согласно законопроекту, при расторжении илп прекращении срока
действия держательского договора оценка двора должна была отныне
проводиться не фогдом, а третейской комиссией. Теперь фестер мог
получить от помещика доплату за улучшения, произведенные во время
владения землей. Запрещались телесные наказания.
Решающий шаг был сделан через год. Законом от 20 июня 1788 г.
военно-приписная система была отменена — крестьяне получили свободу
передвижения по стране, а помещики утратили право набора рекрутов.
Вначале действие этого закона распространялось лишь на лиц моложе
14 лет, затем на лиц старше 36 лет, а в 1800 г. все без исключения
подданные короля Дании стали свободными.
Закон 1788 г. не отменял барщины; вместо этого правительство обра-
тилось к фестерам и помещикам с предложенпем совместно, с учетом
спроса и предложения рабочей силы определить на будущее размер
отработок за держание и прийти к соглашению. Оно было достигнуто по
всей стране (за исключением 37 имений, где государство было вынужде-
но выступить в роли посредника); установленная норма была закрепле-
на «на вечные времена» законом 1799 г. (Kjaergaard, 1978, s. 419—421;
Bjorn, 1977, р. 123—124). В Большой сельскохозяйственной комиссии
понимали, что барщина уже не отвечает интересам ни крестьян, ни
большинства помещиков (об этом свидетельствовало, в частности, то, что
земельные площади, обрабатывавшиеся барщиннпками, ежегодно сокра-
щались и с 1788 по 1807 г. уменьшились в 2,5 раза), и она сочла не-
обходимым принять меры к поощрению отмены отработок на местах.
Фиксация барщины также способствовала этому процессу, так как вы-
звала распродажу той части земель помещиков, которую они не могли
обеспечить рабочей силой барщинников. Окончательно барщина была от-
303
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
менена лишь в 1840 г. Королевскую десятину ограничили уже в 1810 г.
а еще через несколько лет этот старейший вид налога также был отменен.
Одним из следствий реформ 1780—1790-х годов была дворянская оппо-
зиция правительству в Ютландии. Апогеем ее действий стал съезд поме-
щиков в Виборге (1790 г.), где была составлена петиция с протестом
против нарушения «священных прав собственности» годсеров. Убедив-
шись, что письменные увещания на оппозиционеров не действуют, гене-
ральный прокурор санкционировал применение репрессий. Некоторые
дворяне предстали перед судом, а их предводитель Люттичау уплатил
огромный штраф, после чего спешно распродал свои имения и уехал в
Германию.
В последние десятилетия XVIII в. увеличивается доля земель кресть-
ян-собственников, чему в немалой степени содействовали открытые с
1786 г. кредитные кассы, которые предоставляли ссуды за небольшой
процент — 2, позже 4% годовых. Пользуясь ссудами, состоятельные
крестьяне расширяли и модернизировали свои хозяйства. Но главной
причиной увеличения числа крестьян-собственников был закон 1792 г.,
снявший с помещика обязанность сбора налога со всех крестьянских
участков, расположенных на его земле, и разрешивший фестерам непо-
средственно платить налоги в казну, при условии, что они выделятся из
общины. Многие пожелали вести независимое хозяйство, и за 12 лет
почти все датские деревни разделились на хутора. Уменьшилось число
держателей-фестеров, зато увеличилось количество крепких крестьян-
землевладельцев (горманов), ведших вполне самостоятельное хозяйство и
напрямую связанных с рынком. Всего к 1818 г. на островах крестьянам-
собственникам принадлежала уже половина дворов; на Ютландском же
полуострове фестеров-держателей осталось лишь несколько процентов
(Ladevig Petersen, 1980, s. 112).
Зажиточные крестьяне-горманы, скупая земли не только у крестьян,
но и у помещиков, постепенно становились главными производителями
товарной сельскохозяйственной продукции. Численность их кое-где могла
уменьшаться, зато площадь принадлежавших им земель неуклонно росла.
За 20 пореформенных лет к горманам перешло около 60% общего коли-
чества держательских дворов (DLH, V, s. 219, 222). Реформы укрепили
экономические и социально-политические права горманов, защитили их
от посягательств помещиков. В то же время не было издано ни одного
положения, которое хоть как-то ограничило бы эксплуатацию хусманов-
домовников.
Хусманские хозяйства стали теперь, при повышении роли наемного
труда, особенно необходимы как помещикам, так и горманам. Проблема
обеспечения самостоятельных хозяйств пришлой рабочей силой обсужда-
лась в Большой сельскохозяйственной комиссии, и ее члены пришли к
выводу, что оптимальной нормой хусманского надела будет 1,5 га —
площадь достаточная для дворового участка, но не для ведения само-
стоятельного хозяйства. Это должно было заставить хусманов наниматься
на работу к помещикам и зажиточным крестьянам. Именно такая норма
была рекомендована землевладельцам положением от 16 мая 1796 г., ко-
торое предлагало им при разделе общинных и иных земель в обязатель-
ном порядке производить нарезку хусманских участков (из расчета три-
четыре хусманских участка на один германский), выделяя для этого при
необходимости землю из барской запашки. В результате число мелких
хусманских хозяйств резко возросло. Если в 1787 г. было 145 тыс. хус-
манов с наделом, то в 1835 г.— уже 287 тыс., что составило 40%, а вмес-
304
Глава 15. Датское крестьянство
те со 133 тыс. слуг-домочадцев — 59% всего сельского населения страны
(DLH, V, s. 510).
Реформы конца XVIII в. были реакцией государственной власти на
обострившееся противоречие между потребностями товарно-денежного
сектора датской экономики и отставанием сельского хозяйства. В сло-
жившейся во второй половине XVIII в. ситуации в угрожаемое положе-
ние попадал не только малоземельный фестер-барщинник6, но и годсер.
II правительство стало на защиту интересов помещиков, сняв с них от-
ветственность за сбор с мелких, малорентабельных фестерских хозяйств
натуральных платежей, необходимых для удовлетворения постоянно воз-
раставших потребностей государства. Многие годсеры, которым после
сдачи в казну денег, вырученных от продажи крестьянских продуктов,
оставались весьма скромные излишки, были спасены реформами от про-
дажи своих имений с аукциона. Быстрый рост числа крестьян-собствен-
ников, безусловно, увеличил налоговые поступления в казну, хотя для
этого пришлось предоставить крестьянам политические и экономические
свободы, облегчить им доступ к рынку и к участию в товарно-денежных
отношениях в целом.
В общем реформы 1780—1790-х годов не только устранили главные
препятствия на пути развития капиталистического способа производства
в сельском хозяйстве и ускорили этот процесс; они сыграли объективно
положительную роль и в социальном развитии страны. Успехи народного
образования в послереформенной датской деревне были столь велики, что
в Данию для заимствования опыта приезжали просветители из развитых
европейских стран. Распространение сельской производственной коопера-
ции, техническая грамотность и повышение культуры крестьян содейст-
вовали тому, что продукция датского сельского хозяйства вышла вскоре
на одно из первых мест в мире как по качеству, так и по количеству
на душу населения.
За 20 дореформенных лет население Дании увеличилось на 27 тыс.
человек, а за 20 послереформенных — на 136 тыс., т. е. прирост увели-
чился впятеро (Ladevig Petersen, 1980, s. 112). Поскольку иммиграция
была ничтожной, а основную массу населения страны составляли кресть-
яне, очевидно, что рост этот шел за счет деревни. Подобный демографи-
ческий подъем объяснялся улучшением благосостояния населения, его
большей уверенностью в завтрашнем дне. Уже к 1800 г. урожаи зерно-
вых и поголовье скота увеличились по сравнению с 1770 г. вдвое (Dan-
mark mellem..., 1974, s. 56). Феодальные классовые противоречия в сель-
ском обществе были в результате реформ сняты. Однако постоянное уве-
личение армии хусманов, лишенных собственности на средства
производства, расширение товарного производства, денежной экономики
и емкости рынка обусловили возникновение и рост нового противоре-
чия — между крупными землевладельцами и эксплуатируемыми ими хус-
манами и батраками. Социальные сдвиги в этом направлении были замет-
ны уже в годы реформ, но окончательно новая расстановка классовых сил
сложилась в начале XIX в., когда в сельской экономике победил капита-
листический способ производства.
Реформы ликвидировали феодальную эксплуатацию крестьян помещи-
ками, однако сохранили экономическую мощь годсеров, которые не толь-
6 В Дапии этого периода существовала также небольшая прослойка крепких
фестеров, нередко выполнявших барщину руками батраков и хусманов, живших
па их участках.
305
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
ко не утратили, но порой и умножили свои капиталы. Господствующее
экономическое положение делало возможным продолжение эксплуатации
ими беднейших слоев населения.
Тем не менее нельзя забывать, что после реформ помещичьи имения
утратили монополию на производство товарной продукции. Появление ты-
сяч самостоятельных крестьян-собственников (средняя площадь владений
которых чуть ли не вдвое превосходила даже самые большие фестерские
участки предшествующего периода) отражало тот факт, что основой сель-
скохозяйственного производства становится главным образом среднее
хозяйство (в 5—25 га). Наиболее жизнеспособным оказалось именно это
новое, сравнительно небольшое, но обладавшее большими потенциаль-
ными возможностями фермерское хозяйство, основанное как на наемном
(у более крупных владельцев), так и на семейном труде.
Последние пережитки феодализма были уничтожены в Дании к сере-
дине XIX в. В 1844 г. крестьяне были законодательным путем уравнены
с помещиками в отношении налогов; в 1845 г. зажиточные крестьяне во-
шли в союз с либералами и создали политическую организацию (правда,
с либералами во главе). Ее программа включала основные крестьянские
требования. В марте 1846 г. эта новая партия — «Союз друзей кресть-
ян» — ввела своих членов в кабинет министров, который в 50-х годах,
учитывая уроки европейских революций 1848 г., провел в жизнь основ-
ные требования горманов.
Возникновение и развитие в Дании в XIX в. массового мелкофермер-
ского землевладения, обязанного своим появлением аграрным реформам,
знаменовали собой начало капиталистической эры в истории этой страны.
ГЛАВА 16
РОССИЙСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В середине XVII —середине XIX в.
1. Территория и население.
Миграционные движения и освоение новых земель
На протяжении рассматриваемого периода неизмеримо выросла террито-
рия Российского государства. Ее площадь с 16 млн кв. км в начале
XVIII в. к 1859 г. увеличилась до 19,6 млн кв. км. Численность населе-
ния к 1678 г. составляла 10,5 млн человек, в 1719 г.—15,5 млн, к 1858 г.
она возросла более чем в 5 раз, достигнув 81,7 млн человек (Водарскийг
1973, с. 23, 27, 53, 54), а без населения Царства Польского и Финлян-
дии — 67,8 млн человек. Подавляющую часть населения составляли
крестьяне (1678 г.—91,4% всего населения, 1719 г.— 90, 1857 г.—84%).
В сельскохозяйственном освоении отдельных областей, входивших в
состав России, огромное значение имели постоянные миграции населения,
прежде всего крестьянства. Административные переселения крестьян на
новые земли осуществлялись лишь эпизодически и в хозяйственном ос-
воении окраинных областей существенной роли не играли. Только со вто-
рой половины XVIII в. переводы помещиками из Центральной России
своих крепостных крестьян имели значение в освоении Среднего По-
волжья и южнорусских черноземных земель. Однако сельскохозяйствен-
ное освоение новых земель в целом зависело в первую очередь от сти-
хийных миграций сельского населения. Колонизационно-миграционные
движения особенно росли, когда феодальное государство усиливало кре-
постнический гнет. Они обусловливались, с одной стороны, стремлением
феодалов к захвату новых территорий, а с другой — попытками эксплуа-
тируемых масс освободиться от феодального гнета путем ухода на «воль-
ные земли». В результате хозяйственно осваивался огромный фонд но-
вых земель, который обеспечивал «экономическую основу для громадного
расширения земледелия и повышения производства не только вглубь, но
и вширь» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 405). Феодальное пра-
вительство было не в состоянии прекратить стихийные миграции и, бу-
дучи заинтересованным в освоении окраинных областей, лишь тормози-
ло миграции и старалось регулировать заселение отдельных районов
окраин уже прибывшими туда переселенцами. Направление отдельных
потоков, усиление или ослабление их определялись конкретными обстоя-
тельствами и чисто хозяйственными причинами. Так, первоначальное
освоение сибирских земель с конца XVI в. было связано с расширением
промысловой деятельности северорусского населения, а освоение южно-
русских и поволжских областей — с процессом расширения сельскохозяй-
ственного производства на более плодородных землях. Строительство
морских портов и административных центров в Северном Причерноморье
и Приазовье со второй половины XVIII в. притягивало население, спо-
собствовало его оседанию и образованию сельскохозяйственной округи.
Существенное влияние на перемещение населения со второй половины
XVII в. оказывал также религиозный фактор — раскол православной
церкви. Помимо чисто догматических, в расколе проявились сугубо соци-
альные противоречия, которые усугублялись по мере усиления прави-
307
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
тельственных репрессий против сторонников старой церкви. Значитель-
ные группы раскольников, а затем различные сектанты стремились выйти
из-под надзора властей, переселялись на восток, в среднее Заволжье
северное Приуралье, в казачьи области — особенно на Яик, в Сибирь.
Для наиболее активной части раскольников, чьи настроения особенно
четко отражали антифеодальные чаяния крестьянства, были характерны
поиски легендарного Беловодья — страны социальной справедливости
(Покровский, 1974; Чистов, 1967).
Переселенческие движения охватывали крестьянство всех разрядов и
были характерны не только для русского населения, но и для народов
Селения на пути от Пскова до Москвы. Зайцево.
Рисунок из альбома Мейерберга. 1661 г.
Русского Севера, Поволжья и Украины. В каждом отдельном случае
динамика переселенческих потоков была различна и хронологически не-
равномерна. Они в различной степени захватывали новые территории и
далеко не сразу замирали, создавая, как правило, предпосылки для даль-
нейших волнообразных и более локальных перемещений. В результате
происходило чересполосное расселение разных этнических групп; в но-
вых районах на протяжении десятилетий создавался костяк старожиль-
ческого населения. В процессе адаптации к местным условиям у пересе-
ленцев складывались своеобразные черты хозяйственного и материально-
го быта, свойственные этнически смешанному населению. При этом,
однако, не терялась общая национальная специфика производственной и
бытовой культуры, которая приобретала лишь региональные особенности.
С расширением ареала пашенного земледелия, распространением в
разных почвенно-климатических поясах различных культур и орудии,
приспособленных к местным условиям, развивалось и усложнялось сель-
скохозяйственное производство, складывались его региональные и суб-
региональные особенности, зависевшие к тому же от разной степени втя-
308
Глава 16. Российское крестьянство
нутости тех или иных районов в товарно-денежные отношения. Наконец,
несмотря на общий крепостнический курс внутренней политики русского
абсолютизма, перемещения значительных масс крестьянского населения в
ряде случаев отражались на социальном статусе его отдельных групп.
Для второй половины XVII в. наиболее характерным было продолже-
ние хозяйственного освоения северорусским черносошным, а также коми-
зырянским и коми-пермяцким крестьянством Восточного Поморья, Север-
ного Урала и Сибири и активное освоение из центральных уездов южно-
русских земель, безопасность которых упрочилась после завершения
строительства в 1650-х годах Белгородской, а в 1680 г. Изюмской
Холохольня. Рисунок из альбома Мейерберга. 1661 г.
«черт» — систем оборонительных сооружений (Новосельский, 1948; Заго-
ровский, 1969; 1980).
Во второй половине XVII в. в результате миграций на восток в За-
падном и особенно Центральном Поморье наметилось даже численное со-
кращение крестьянского населения. Обремененное налогами, начавшее
страдать от сокращения удобных для земледелия площадей, черносошное
население Севера стало переселяться в Восточное Поморье и Сибирь. Так,
в Сольвычегодском уезде с 1625 по 1678 г. количество дворов уменьши-
лось с 4150 до 3399, причем в одной округе — Лузской Пермце — населе-
ние сократилось более чем наполовину. В Яренском уезде переселение в
Сибирь в 1646—1678 гг. было едва компенсировано естественным приро-
стом (Богословский, 1909, прил., с. 64—69). К 80-м годам XVII в. в За-
онежских погостах, в Двинском, Кеврольском и Мезенском уездах случаи
возникновения новых поселений были чрезвычайно редки. В Сольвычегод-
ском, Двинском и Устюжском уездах число сельских поселений уменьши-
лось, хотя в то же время наметилось освоение менее удобных для земле-
делия водоразделов между крупными реками. Тот же процесс продолжал-
ся и в XVIII в. Даже в середине XIX в. число сельских поселений в
309
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
Центральном Поморье продолжало уменьшаться, а в северо-восточных
районах оно осталось на уровне 70—80-х годов XVII в. Исключением был
Устюжский уезд, где на протяжении первой половины XIX в. число по-
селений возросло более чем вдвое (Колесников, 1976, с. 100, 101, 108
109; Власова, 1976, с. 29).
Совершенно иная ситуация наблюдалась в Восточном Поморье, где к
70—80-м годам XVII в. в вятских уездах (начиная с 20-х годов) число
селений возросло почти в 1,5 раза, в более восточных приуральских уез-
дах—почти в 3 раза, а к середине XIX в.— соответственно почти в 4
и в 12 раз. По Поморью в целом (от Карелии и до Урала) в середи-
Городня. Рисунок из альбома Мейерберга. 1661 г.
не XIX в. из 37 тыс. селений половина находилась именно в его
восточной части, причем при проявившейся тенденции к укрупнению
малодворных деревень наиболее крупные образовывались в осваивавших-
ся восточных районах (Колесников, 1976, с. 107—112; Власова, 1976,
с. 91). Помимо северорусских крестьян, Восточное Поморье, в частности
Прикамье, заселялось татарами и марийцами из Поволжья. Из Восточ-
ного Поморья народные миграции волнообразно распространялись в
Зауралье и далее в Сибирь. С 20-х годов XVII в. и до начала XVIII в.
население зауральского Кунгурского уезда возросло в 12 раз, причем оно
складывалось в результате разных миграционных передвижений — наи-
более сильной волны из Восточного Поморья (преимущественно северо-
русские крестьяне), а также вследствие миграций из Среднего Поволжья
и Приуралья (казанские татары, марийцы, чуваши, удмурты) (Преоб-
раженский, 1956, с. 91, 94, 95).
Заселение Западной Сибири русскими переселенцами происходило с
севера; первоначально они осваивали тундровую и таежную полосы. Не-
смотря на это, земледельческое освоение сибирских земель, положив-
шее начало коренному изменению хозяйственного облика Сибири, к сере-
310
Глава 16. Российское крестьянство
дине XVII в. достигло существенных успехов и уже с 80-х годов Сибирь
обеспечивала себя необходимым количеством хлеба. К началу XVIII в.
русское население Сибири в этническом отношении стало преобладаю-
щим.
На протяжении первой половины XIX в. правительство стремилось,
о одной стороны, организовать добровольное переселение в Сибирь из
европейской части страны страдавших от малоземелья государственных
крестьян, а с другой — усилило принудительное поселение в Сибири
ссыльных.
Численность русского населения Сибири на протяжении XVIII—
первой половины XIX в. в результате переселений и естественного при-
роста увеличивалась весьма интенсивно. В 60-х годах XVIII в. она со-
ставляла до 550 тыс. человек, в 1780 г.—до 730 тыс., в 1795 г.—около
1200 тыс. человек. В середине XIX в. численность русского населения
достигала 2125 тыс. человек. Коренное население Сибири к этому време-
ни насчитывало 600 тыс. человек, возросши с конца XVII в. более чем
в 2,5 раза (История Сибири, 1968, 2, с. 358—368; Александров. Заселение
Сибпри..., 1973, с. 49).
Русские переселенцы принесли в Сибирь пашенное земледелие, кото-
рое стало там основной отраслью хозяйства. Заселение сибирских земель
переселенцами вовсе не подорвало традиционных отраслей хозяйства си-
бирских народов — охотников, рыболовов, скотоводов. Земледелие, как
правило, упрочивалось на землях, не занятых местными народами, к тому
же правительство запрещало переселенцам вторгаться в их охотничьи
угодья. Постепенно под влиянием русских земледелием стали заниматься
представители коренных народов Сибири.
В отличие от Сибири, заселявшейся преимущественно черносошными
^государственными) крестьянами, другая наиболее значительная волна
переселенцев, направлявшаяся из центральнорусских уездов на южнорус-
ские и среднеповолжские земли, состояла, как правило, из русских кре-
постных и отчасти из украинцев.
Крестьянское население южнорусских уездов (позже черноземный
центр европейской части страны) складывалось сложным путем.
К XVII в. основными сельскохозяйственными районами на юге были
Заокско-Брянский и Тульский края, Рязанская и Северская земли.
Обширные пространства к югу от Оки назывались «диким полем».
Освоение его целинных земель сильно затруднялось бесконечными на-
бегами крымских татар. Включение в хозяйственный оборот южнорус-
ских земель прежде всего зависело от организации их обороны. На
юге действовала сторожевая станичная служба, следившая за возмож-
ным появлением татарских орд и сообщавшая о них в построенные
опорные пункты — города Курск, Орел, Елец, Ливны, Кромы, Белгород,
Оскол, Воронеж, Валуйки, Царев-Борисов. Как писал М. Н. Тихомиров,
«говорить о том, что область „польских городов** была заново заселена
только в XVI в., нет оснований. Вероятно, она никогда не испытывала
полного запустения после монголо-татарского нашествия» (Тихомиров,
1962, с. 422). Сторожевая служба опиралась на местное население.
«Если бы не предшествовавшая и не сопутствовавшая основанию горо-
дов „на поле** русская народная колонизация, вряд ли бы устояли эти
города под ударами татар»,—писал историк южнорусских областей
В. П. Загоровский (Загоровский, 1969, с. 24). Причина этой энергичной
колонизации определялась социально-экономическими обстоятельствами;
можно предполагать, что «важнейший экономический сдвиг, открывший
311
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
южные степи, произошел в силу быстрого роста населения России после
прекращения внутренних феодальных войн» (Тихомиров, 1962, с. 418—
419). Усиление феодальной зависимости толкало крестьян и холопов на
поиски вольной жизни. Наиболее энергичные уходили за пределы север-
ских и рязанских городов и превращались в «казаков», поселявшихся на
плодородных, но крайне опасных из-за татарских набегов южных лесо-
степных и степных землях, вплоть до низовий Дона. Необходимость обо-
роны границы заставляла русское правительство привлекать этот беспо-
койный элемент к строительным работам и сторожевой службе, не инте-
ресуясь его прошлым лично зависимым состоянием.
В первой половине XVII в. на южной окраине государства сложились
довольно многочисленные группы мелких служилых людей, которые вели
своп хозяйства личным трудом; даже дети боярские, занимавшие ниж-
нюю ступеньку чиновной лестницы служилых людей «по отечеству», поч-
ти не имели там крепостных крестьян. В дальнейшем этот мелкий воен-
нослужплый слой составил один из разрядов крестьян (однодворцы).
Вольная крестьянская колонизация в то время охватывала северную
часть «дикого поля» —Курский, Елецкий, Ливенский уезды (Новосель-
ский, 1948, с. 161—164; Загоровский, 1969, с. 37—50). Постоянному при-
току переселенцев из центральных уездов способствовала политика пра-
вительства, не допускавшего до 70-х годов распространения в южных
уездах дворянского землевладения и сохранявшего некоторые льготы для
беглых лично зависимых крестьян.
Опираясь на местное население, к 1653 г. правительство завершило
строительство мощной Белгородской черты, протянувшейся от р. Ворсклы
до Тамбова и перекрывшей все шляхи, по которым татары совершали
свои набеги. Создание этой системы укреплений и обеспечило хозяйст-
венное освоение южнорусских земель. С 1648 г. с запада особенно уси-
лился поток украинских переселенцев, энергично основывавших южнее
Белгородской черты в бассейне Северного Донца и до Дона свои слобо-
ды (Слободская Украина). Переселявшиеся с Правобережной и Левобе-
режной Украины спасались от постоянных татарских набегов, нацио-
нального и религиозного гнета польских феодалов. Для защиты Слобод-
ской Украины в 150—200 км южнее Белгородской черты к 1680 г. была
возведена Изюмская черта. Одновременно с украинцами земли между
этими оборонительными линиями заселяли русские переселенцы из мест-
ностей, расположенных севернее Белгородской черты (Водарский, 1977,
с. 172—179; Загоровский, 1980, с. 46—76; Пронштейн, 1961, с. 40).
К концу XVII в. Слободская Украина, непосредственно граничившая с
землями донских казаков, была заселена.
Национальная борьба украинского и белорусского населения, и в пер-
вую очередь крестьянства и казачества, против гнета польских феода-
лов, особенно усилившаяся в первой половине XVII в., переросла в 1648 г.
в освободительную войну под предводительством Богдана Хмельницкого.
После побед над польскими войсками в 1648 г. под Желтыми Водами,
Корсунью и Пилявцами Б. Хмельницкий обратился в 1649 г. к русскому
правительству с просьбой принять Украину в российское подданство.
В этот момент Россия была не готова вступить в войну с Польшей,
и переговоры о воссоединении продолжались несколько лет, на протяже-
нии которых русское правительство оказывало восставшему украинско-
му пароду экономическую и дипломатическую поддержку. В октяоре
1653 г. Земский собор в Москве принял решение о воссоединении
Украины с Россией, а спустя три педели было обнародовано решение о
312
Глава 16. Российское крестьянство
начале войны с Польшей. В начале января 1654 г. в Переяславле пред-
ставители казачьих полков, многих городов и селений на собранной раде
высказались за присоединение к России и принесение присяги на вер-
ность, «чтоб есми вовеки вси едино были». В 1667 г. по Андрусовскому
договору Польша признала вхождение в состав России Левобережной
Украины и Киева, возвратила Смоленскую и Северскую земли, но удер-
жала за собой Белоруссию и Правобережную Украину, которые перешли
в русское подданство лишь во второй половине XVIII в.
Бассейн Дона осваивался русскими казаками с конца XVI в.
В 20-х годах XVII в. туда же стали переселяться украинцы. Приток
переселенцев усилился в последней четверти XVII в. в связи с тем, что
часть населения Слободской Украины уходила от крепостнического гнета
на юг. Уже к 70-м годам XVII в. Донская земля была покрыта сетью
казачьих городков; к началу XVIII в. их насчитывалось до 135. С 80-х
годов на Дону начала развиваться хуторская система поселений, наряду
со скотоводством постепенно возрастала роль земледелия.
Порубежное положение Донской земли заставляло царское правитель-
ство считаться с автономным положением казачества. Используя казаче-
ство для борьбы с набегами кочевников, правительство вместе с тем
стремилось пресечь бегство на Дон крестьян, но выполнить эту задачу
было еще не в состоянии (Пронштейн, 1961, с. 54—61).
Земли восточнее и северо-восточнее Белгородской черты осваивались
под прикрытием Симбирской черты, воздвигнутой от Тамбова до Сим-
бирска в 40—50-х годах XVII в. Почти одновременно с Изюмской чер-
той в 1678—1681 гг. южнее Симбирской черты была основана еще одна
оборонительная линия — от Нижнего Ломова через Пензу к Сызрани.
На протяжении последней четверти XVII —первой четверти XVIII в.
сельское население на южных землях быстро росло. В 1678—1719 г.
крестьянское население (вместе с однодворцами) увеличилось с
910 тыс. до 1642 тыс. человек (на 84%), а к востоку от Слободской
Украины до Волги, по неполным данным,— с 222 тыс. до 466 тыс. че-
ловек (на 110%) (Водарский, 1977, с. 167, 180).
Активно, но не в таких масштабах происходило заселение Среднего
Поволжья. В результате притока беглых, перевода крестьян из цент-
ральных уездов, раздачи дворцовых земель и естественного прироста
число помещичьих крестьян там возросло с 95 тыс. человек в 1700 г.
до 239 тыс. человек в 1737 г. (Водарский, 1977, с. 182).
Крайний юг европейской части России, в том числе степи, примы-
кающие к Азовскому и Черному морю от устья Дона до устья Днепра
и южного Буга, вошел в состав России по нескольким мирным догово-
рам с Турцией (1739, 1774, 1791 гг.). До конца XVIII в. эти террито-
рии были почти безлюдны. С 90-х годов XVIII в. они стали заселяться
и на протяжении первой половины XIX в. активно осваивались (Дружи-
нина, 1959, 1970).
В хозяйственном освоении Приазовья сыграло существенную роль
донское казачье и крестьянское население. Со второй половины XVI11 в.
там осваивались земли в двух направлениях: вниз по Дону к Азовскому
морю и далее к юго-западу; к югу от Допа и к востоку от Азовского
моря в Задонье. Активность этого продвижения объяснялась политиче-
ским упрочением этих районов в составе государства и быстрым ростом
донского населения. На протяжении XVIII в. донское казачество выросло
с 30 тыс. до 200 тыс. человек; одновременно в силу ограничения доступа
в ряды казачьего сословия там быстро росло и крестьянское население.
313
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
В конце XVIII в., по официальным, вероятно неполным, данным, числен-
ность крестьянского населения Приазовья достигала более чем 96 тыс
человек (Пронштейн, 1961, с. 65, 72—74).
До середины XVIII в. Поволжье южнее Симбирска осваивалось сла-
бо. Во второй половине XVIII в. началось активное земледельческое
освоение башкирских, южноуральских и саратовских земель, чему спо-
собствовало правительство, начавшее широко раздавать в этих краях
земли крупнейшим помещикам России.
Миграционные движения второй половины XVII—XVIII в. серьезней-
шим образом повлияли на распределение сельского населения между от-
дельными областями. На протяжении 1678—1719 гг. большая часть-
крестьян продолжала жить в центральных (нечерноземных) и северо-
русских уездах. За эти годы крестьянское население возросло там с
5,7 млн до 6,4 млн человек, т. е. на 12%. Уже в этот период наметился
быстрый рост населения окраинных территорий — центрально-чернозем-
ной полосы, Среднего Поволжья, Приуралья и Сибири, где крестьянство-
увеличилось с 3 млн до 5,3 млн человек, т. е. на 77%. По мере расши-
рения государственных границ изменялось положение окраинных терри-
торий, часть которых превращалась в территории внутренние. В 1719—
1856 гг. крестьянское население возросло в центрально-нечерноземном!
районе с 5,7 млн до 9,5 млн человек (на 66%), а в северных и северо-
уральских уездах — с 1,4 млн до 4,7 млн человек. В центрально-черно-
земном районе за этот же период рост населения происходил значительно-
более интенсивно —с 2,9 млн до 8,3 млн человек (почти втрое), в Сред-
нем Поволжье — с 1,5 млн до 5,5 млн человек (почти в 4 раза), а на
Левобережной Украине — с 1,6 млн до 4 млн человек (в 2,5 раза).
С конца XVIII в. интенсивно складывалось земледельческое население
в южных украинских степях и южном Приуралье, где с 1795 по 1857 г.
оно возросло в первом случае с 1 млн до 3,2 млн человек, а во втором —
с 0,5 млн до 1,4 млн человек. В этот же период осваивалось Предкавказье,,
земледельческое население которого к 1852 г. достигло 0,8 млн человек.
Таким образом, в основных колонизировавшихся со второй половины
XVII в. областях к середине XIX в. сконцентрировалась большая часть
земледельческого населения; численность населения в осваиваемых об-
ластях была в 1,5 раза выше, чем в нечерноземном центре и районах
Севера; темпы роста также были значительно выше (Водарский, 1973,
с.42, 89-93, 97, 99). Вместе с тем средняя плотность населения в не-
черноземных областях к 1800 г. оставалась самой высокой — 25,8 чело-
века на 1 кв. версту; черноземная полоса отставала незначительно —
22,4 человека на 1 кв. версту; в Среднем Поволжье и Приуралье —
4,3 человека на 1 кв. версту, а на огромных пространствах Севера —
0,7 человека на 1 кв. версту (Очерки...: Россия во второй половине
XVIII в., с. 48).
Увеличение численности сельского населения на Правобережной
Украине, в Белоруссии и Литве, которые не охватывались массовыми
миграциями, происходило в результате естественного прироста. С конца
XVIII в. и до 1857 г. на Правобережной Украине сельское население
выросло с 2,9 млн до 3,9 млн человек, в Белоруссии — с 2.7 млн до
2,8 млн человек и в Литве—с 0,8 млн до 1 млн человек (Водарский,
1973, с. 96-97).
Миграции и перераспределение населения оказали огромное влияние
на расширение сельскохозяйственного производства, охватившего прак-
тически все области, вошедшие в состав государства с XVII до середины
314
Глава 16. Российское крестьянство
XIX в. Они способствовали развитию культурно-хозяйственных взаимо-
связей различных групп населения (особенно в Поволжье, на Урале,
в Сибири, на юге европейской части страны). В то же время они отра-
жали рост феодальных отношений вширь. Вместе с тем при общем кре-
постническом курсе абсолютизм в своих собственных интересах тормозил
расширение помещичьей власти над крестьянством в окраинных областях,
в результате чего там возрастала численность государственных крестьян,
а в масштабах всей страны соответственно увеличивался их удельный вес.
2. Феодальное землевладение.
Основные категории крестьянства,
их социальный статус и землепользование
В. И. Ленпн в работе «Аграрная программа социал-демократии в первой
русской революции 1905—1907 гг.», давая общую характеристику после-
реформенной деревни, писал: «Средневековым является в России не
только помещичье, но и крестьянское надельное землевладение. Оно не-
вероятно запутано. Оно раздробляет крестьян на тысячи мелких делений,
средневековых разрядов, сословных категорий. Оно отражает на себе
вековую историю беспардонного вмешательства в крестьянские позе-
мельные отношения п центральной власти и местных властей» (Ле-
нин В. И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 405—406). Сохранявшаяся в пере-
житочном виде и после 1861 г. запутанность крестьянского землевладения
была порождена феодальной эпохой. «Вся эта пестрота была естественна
и необходима в средние века, во времена далекого прошлого»,—отмечал
В. И. Ленин (Там же, т. 3, с. 381).
Степень феодальной зависимости крестьянства при различных формах
земельной собственности была различной, тем более на различных эта-
пах; разные формы феодальной зависимости отражали своеобразие фак-
тического п юридического положения крестьян разных разрядов и кате-
горий.
Так в рассматриваемый период упрочивалось понятие «черных» зе-
мель, населенных крестьянами, находившимися в зависимости от главы
•феодального государства; параллельно укреплялась собственно частная
земельная собственность царя (домен), которая позднее получила на-
звание дворцовой. В среде феодального класса под общей юрисдикцией
верховной власти развивалась наследственная форма владения — «вотчи-
на». С конца XV в. упрочивалась также другая форма феодальной соб-
ственности — поместье — как условное держание, сопряженное с обяза-
-тельным несением воинской службы. В прямой связи с разными форма-
ми феодальной собственности противостояли друг другу два основных
разряда крестьян: частнозависимые, подвластные отдельным феодалам —
духовным (монастырям) и светским (дворцу, вотчинникам, помещикам),
и черносошные, зависимые непосредственно от государственной власти.
Положение частнозависимого (частновладельческого) крестьянства к
рассматриваемому периоду определялось крепостным правом.
Процесс закрепощения российского крестьянства был многофактор-
ным явлением, определявшимся целым комплексом социально-экономи-
ческих и внутриполитических причин (хозяйственный кризис в конце
XVI в., рост государственных и владельческих феодальных повинностей,
необходимость поддержания поместной системы, обеспечивавшей содер-
жание армии). Суть этого процесса составляло ужесточение внеэконо-
315
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
мического принуждения и как его конечный результат юридическое
санкционирование крепостного права, закрепленного Соборным Уложе-
нием 1649 г. Необходимость обеспечить возраставшие потребности класса
феодалов предопределяла развитие собственно барского хозяйства
функционирование которого основывалось на отработочной ренте (Ко-
рецкий, 1970, с. 31, 32). К середине XVII в. барщинная форма эксплуа-
тации крестьянства уже получила широкое распространение. Н. А. Гор-
ская, детально исследовавшая сущность и формы феодально-крепостни-
ческих отношений в монастырской деревне XVII в., пишет: «Если
исходить из важного значения барщины как одного из компонентов, при-
ведших к окончательному закрепощению крестьян и оформлению кре-
постного права в общегосударственном масштабе, то экономические
интересы церкви должны были сыграть в этом деле ведущую роль» (Гор-
ская, 1977, с. 342). Ю. А. Тихонов, исследуя проблему феодальной рен-
ты в помещичьих имениях в тот же период — с конца XVI и до первой
четверти XVIII в.—и усматривая прямую взаимосвязь между формами
ренты п внеэкономическим принуждением, констатирует: «Прочные пози-
ции отработочной ренты обусловливали устойчивость крепостного режима
п являлпсь экономической основой монопольной дворянской земельной
собственности п особых сословных прав служилых людей по отечеству»
(Тихонов, 1974, с. 307).
Ограниченная крепостная зависимость, существовавшая уже с конца
XVI в., основывалась на данных писцовых книг, фиксировавших состав
крестьянского населения. Эти документы официально признавались ос-
новным документом, свидетельствовавшим о принадлежности крестьян-
ского населения к владениям феодалов. Однако эта зависимость в из-
вестном смысле ограничивалась «урочными годами» (т. е. сроком сыска
беглых крестьян), введенными указом 1597 г. (Корецкий, 1970, с. 89—
161). Бурные события Крестьянской войны начала XVII в. под руко-
водством Ивана Болотникова на несколько десятилетпй отсрочили пре-
творение в жизнь принципа крепостной зависимости в его безусловном
значении. Только в середине XVII в. феодальное правительство России
сочло возможным санкционировать окончательное установление крепост-
ного права, приняв первый обобщающий правовой кодекс — Соборное
Уложение 1649 г. Значение этого кодекса в истории российского кресть-
янства не ограничивалось отменой «урочных лет»; оно было значительно
шире. В Уложении впервые в истории русского законодательства, во-пер-
вых, определялся во всей полноте правовой статус крестьянства и, во-
вторых, четко проявилась тенденция законодательным путем консолиди-
ровать отдельные категории зависимого сельского населения в единый
замкнутый класс-сословие. Закрепляя за всеми категориями служилых
людей по отечеству (дворян) монопольное наследственное право владения
крестьянами, Уложение подтверждало прикрепление к наделам всех ка-
тегорий крестьянства, как частновладельческих, так и черносошных.
Потомственная крепостная зависимость распространялась на основании
переписных книг 1620-х и 1646—1648 гг. по прямой линии до четвертого
колена (правнуки) и по боковой линии до третьего колена (дети пле-
мянников), включая жен и мужей. Вотчинники и помещики считались в
пределах своих владений представителями государственной власти, и на
крестьян распространялась их юрисдикция. По закону эта юрисдикция
имела ограниченный характер. Крестьяне считались принадлежностью
вотчины или поместья, поэтому феодалы ограничивались в праве пере-
водить их из того поместья, за которым они были записаны. Другое
316
Глава 16. Российское крестьянство
ограничение прав феодалов касалось возможности отпуска крестьян на
волю. Феодал мог отпустить на волю своих вотчинных крестьян, но не
имел права сделать то же в отношении крестьян поместных. Данное ог-
раничение отражало условный характер поместного держания.
Несмотря на увеличение объема прав феодала на крестьянина и
фактическое отсутствие регламентации этих прав в пределах вотчины и
поместий, по Соборному Уложению крестьянин сохранял определенные
права владения своим наделом и хозяйством, и закон формально ограж-
дал его имущество, жизнь и сословное состояние от крайних проявлений
произвола феодалов. Вне компетенции поместно-вотчинной юрисдикции
оставалась подсудность крестьян по гражданским искам посторонних
лиц и по уголовным делам; допускалось участие крестьян в следственном
и судебном процессах. Законом не ограничивалась сельскохозяйственная
и промысловая деятельность крестьян (Маньков, 1980, с. 93—110). Та-
ким образом, в середине XVII в. зависимость крестьян была более позе-
мельной, чем личной.
Кодификация сословного состояния крестьянства в целом способство-
вала, с одной стороны, завершению процесса правового сближения бо-
былей с крестьянством, а с другой — холопов с крестьянством, хотя
положение холопов по-прежнему определялось личной, но не поземельной
зависимостью и еще большей ограниченностью имущественно-правовых
возможностей (Маньков, 1980, с. 111—137).
Соборное Уложение 1649 г. на протяжении всего позднефеодального
периода истории России представляло законодательную основу, опреде-
лявшую положение крестьянства. В дальнейшем, уже со второй полови-
ны XVII в., законодательство все более и более усиливало личную за-
висимость закрепощенного крестьянства. Во второй половине XVII в.
правительство уделяло все большее внимание борьбе с побегами кресть-
ян и холопов и дальнейшему законодательному оформлению права кре-
постников на крестьян (Маньков, 1962, с. 403). С введением подушной
подати в 1719 г. завершилось слияние крепостного и холопского насе-
ления.
Рост личной зависимости крепостного крестьянства был тесно связан
с дальнейшим укреплением феодального землевладения. К 70-м годам
XVII в. вотчинное землевладение по темпам роста существенно опере-
жало поместное. По указу Петра I от 23 марта 1714 г. было узаконено
уже происшедшее фактически слияние поместной и вотчинной форм
землевладения, все земельное имущество феодалов превратилось в на-
следственную собственность. Законодательством были разработаны поло-
жения о статусе двух видов собственности — родовой (полученной по на-
следству) и благоприобретенной. В конце 1730 —начале 1731 г. были
упразднены ограничения в распоряжении родовой собственностью, а по
жалованной грамоте 1785 г. дворянство получило полную свободу от-
чуждения и благоприобретенных имений. Одновременно верховная власть
поступилась своим правом конфискации помещичьих владений по су-
дебным решениям; исключения допускались лишь в отношении «госу-
дарственных преступников».
Указ 1762 г. о вольности дворянства позволил многим помещикам,
выйдя в отставку, самостоятельно руководить своим хозяйством и уве-
личивать барщинные повинности. Всевластие помещиков над крепост-
ным крестьянством дополнялось законодательными мерами, лишавшими
крестьян гражданских прав. Без особых разрешений владельцев они не
могли уходить из деревень на заработки (1724 г.), брать откупа и под-
317
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
ряды (1731 г.), вступать в финансовые сделки с посторонними людьми
(1761 г.). В 1741 г. правительство Елизаветы Петровны отстранило кре-
постных крестьян и от принесения присяги при престолонаследии. Прися-
гу за них приносил их владелец. В 60-х годах помещики получили пра-
во по своему усмотрению освобождаться от «беспокойных» или по ка-
ким-либо иным соображениям «ненужных» крестьян путем ссылки их в
Сибирь в административном порядке, а крестьянам было запрещено
приносить какие-либо жалобы на своих владельцев.
Уже с конца XVII в. помещики фактически неограниченно распоря-
жались своими крепостными, и указ Петра I 1721 г., содержавший по-
желание прекратить разрушение семей крестьян и продажу их «яко ско-
тов», не имел последствий. Попытки правительства вплоть до первой
половины XIX в. ограничить торговлю крестьянами оптом и в розницу
путем запрета продажи их без земли также не дали результатов, так как
продажа «на вывод», т. е. на вновь осваиваемые земли, допускалась;
с некоторыми ограничениями разрешалась продажа крепостных в рекру-
ты. По свидетельству И. Н. Болтина, во второй половине XVIII в. кре-
постные крестьяне распоряжались своим имуществом «не по закону, а по
снисхождению своих господ» (Александров, 1976, с. 47). Итак, в XVIII в.
крепостные крестьяне превратились в «род собственности», а их право-
вое положение внутри феодальных владений определялось нормами
обычного права в той степени, в какой функционирование этих норм
допускалось помещиками (Александров, 1984, гл. 3, 4).
О взглядах феодалов на методы управления крестьянами и получе-
ния с них ренты свидетельствуют сохранившиеся с начала XVIII в.
десятки помещичьих инструкций. Последовательно расширяя законода-
тельным путем свои права на крестьян, феодалы все более и более под-
чиняли своему контролю текущую жизнь деревни на основе уже собст-
венных, частнофеодальных «кодексов», с помощью которых они теперь
стремились как можно точнее и определеннее закрепить дарованное им
право господства над личностью и хозяйством крестьянина. Так, одни
помещики допускали (под своим, разумеется, контролем) относительно
свободное существование в деревне общинного управления и обычного
права, другие же ставили его в условия жесткого вотчинно-полицейско-
го режима, при котором положение крестьянства приближалось к раб-
скому (Александров, 1976, гл. 2).
Оплотом крепостничества былп центральнорусские нечерноземные
уезды. После массовых раздач помещикам земель в центре страны уже
к середине XVII в. черные волости почти исчезли. Следующий этап рас-
пространения крепостнического хозяйства начался с 70-х годов XVII в.
До этого времени правительство не допускало в южные уезды служилых
людей «по отечеству», предохраняя землевладение мелких служилых лю-
дей и местное крестьянство, которые обеспечивали постройку и оборону
Белгородской черты. При существовавшей угрозе со стороны Крымского
ханства и Турции правительство опасалось нарушить оборонительную
.систему. Когда эта угроза была локализована, дворяне получили право
.приобретать в южных уездах «порозжпе» (свободные) земли, а затем
сплошь и рядом насильственно захватывали их у местных служилых лю-
дей. На этих землях они поселяли как крестьян, переведенных пз цент-
ральных уездов, так и закабаленных местных жителей. В ходе стреми-
тельной экспансии крепостнического землевладения к концу XVII в. зем-
ли некоторых уездов на юге (например, Кромского) были полностью
.захвачены помещиками (Новосельский, 1958, с. 21—40). В результате
318
Глава 16. Российское крестьянство
центрально-черноземная полоса вплоть до Симбирского уезда оказалась
одним из основных районов помещичьего крепостнического хозяйства.
Допущение дворянства в южнорусские черноземные районы объяснялось
тем, что черносошные земли в центре страны были уже ликвидированы,
а дворцовых земель для раздачи помещикам там явно не хватало. При
царе Алексее Михайловиче (1645—1676 гг.) из дворцовых земель было
роздано почти 14 тыс. крестьянских дворов, при его сыне Федоре Алек-
сеевиче (1676—1682 гг.)—более 6 тыс. дворов, а до конца XVII в.—
около 25 тыс. дворов. Большая часть этих дворцовых владений попала
в руки придворной знати, в том числе фамилий, родственных по женской
Помещик наблюдает за жатвой.
Гравюра из книги «Деревенское зеркало» (Спб., 1798)
линии правящей династии (Очерки истории СССР, XVII в., с. 149). По
данным переписных книг 1678 г. видно, насколько упрочилась к этому
времени экономическая база господствующего класса России. Из 888 тыс.
тяглых дворов только 10,4% принадлежало посадским людям и черно-
сошным крестьянам. Остальные находились в руках светских п духовных
феодалов.
В дальнейшем процесс концентрации крестьянства и земель в руках
феодалов продолжался еще более активно. За 1682—1711 гг. было розда-
но в вотчины и поместья почти 44 тыс. дворов с угодьями, более 1 млн.
десятин (Готье, 1937, с. 219, 230). После Пиштадского мира с Швецией
в 1721 г. резко усилился рост феодального землевладения в северо-за-
падных районах, прилегающих к новой столице — Петербургу; к 1740 г.
там был роздан почти 1 млн десятин земли. В 1741 г. при восшествии
на престол Елизаветы Петровны из дворцового хозяйства было роздано^
319
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
приближенным к ней лицам почти 14 тыс. душ крестьян. Всего же, по
неполным данным, па протяжении XVIII в., до воцарения Екатерины II
было роздано помещикам 389 тыс. душ, при Екатерине II — около 800
тыс. душ, а при Павле I—почти 115 тыс. душ крестьян (Васильчиков,
1876, с. 452, 453). По другим подсчетам, за весь XVIII в. было роздано
до 2 млн. душ крестьян (Огановский, 1911, с. 272).
Своеобразным, причем весьма существенным, этапом утверждения
феодальной собственности на землю было генеральное межевание, объ-
явленное манифестом 1765 г. Это крупнейшее мероприятие царского пра-
вительства, растянувшееся на несколько десятилетий, привело к тому»
что в результате межевых работ за дворянскими имениями было закреп-
лено дополнительно не менее 50 млн десятин «примерных», т. е. ра-
нее самовольно захваченных земель (Милов, 1965).
Во второй половине XVIII в., после успешных войн с Турцией, фео-
дальное землевладение начало внедряться на южноукраинских землях и
в Крыму. Частновладельческое хозяйство там не заняло господствующих
позиций, хотя в Херсонской губернии было роздано помещикам более
1,5 млн. десятин земли, а в Крыму и Северной Таврии — более 600 тыс
десятин земли, на которые помещики переселяли крестьян из своих
имений в центре страны.
В это же время продолжало укрепляться феодальное землевладение
в Поволжье, на Дону и на Украине. На Среднем и Нижнем Поволжье
после образования Саратовского наместничества (1780 г.) до 1797 г.
только по просьбе 33 представителей российской знати им было безвоз-
мездно отведено 328 тыс. десятин земли. В Придонье казачья верхушка
войска Донского превращалась в крупных землевладельцев. Используя
свое привилегированное положение, казачья старшина в течение
XVIII в. превратила значительную часть войсковой земли в свою, по
существу помещичью, собственность и вела хуторское хозяйство, исполь-
зуя труд отходников — русских и украинских крестьян. После 1763 г.
украинские крестьяне, ранее на кабальных условиях поселявшиеся на
земле старшйны, были приписаны к владельцам земли под предлогом
«обеспечения» выплаты подушной подати. В 1796 г. власть старшин над
этими крестьянами была закреплена, а в 1798 г. все казачьи воинские
чины были уравнены с офицерскими чинами регулярной армии, и тем
самым старшина превратилась в служилое дворянство (Пронштейн,
1961, с. 182, 183).
После воссоединения Украины с Россией и успешного завершения
национально-освободительной борьбы украинского народа тот же процесс
уравнения в правах казачьей верхушки с российским дворянством раз-
вернулся и на Левобережной Украине. Здесь разгорелась острая борьба
между казачьей верхушкой и широкими слоями населения за землю:
часть ее считалась войсковым владением, другие земли принадлежали
общинам или отдельным казакам. Украинская старшина, используя гет-
манское правление, расширяла свои имения за счет войсковых земель,
которые она получала в «потомственное владение», а также захватывала
земли общин и казаков. В 1765 г., после упразднения полкового управ-
ления Слободской Украины, казацкие полки были переформированы в
гусарские армейские, а казацкая старшина, получив офицерские чины,
тем самым была причислена к дворянскому сословию. В 1780 г. на всю
Левобережную Украину было распространено губернское правление,
а казацкие полки преобразованы в регулярные части русской армии. Для
того чтобы ликвидировать недовольство украинской старшины уипчто-
320
Глава 16. Российское крестьянство
жеппем ее автономии, Екатерина II указом от 3 мая 1783 г. оконча-
тельно распространила крепостное право на лично-зависимое украинское
крестьянство, а по жалованной грамоте дворянству (1785 г.) украинская
старшйнэ получила все права и привилегии российского дворянства. По
сути дела, указ 1783 г. зафиксировал уже сложившиеся отношения.
Несколько раньше, в 1775 г., те же права получила признанная «бла-
гонадежной» часть старшины ликвидированного запорожского казачьего
войска.
В 1793—1795 гг., после второго и третьего раздела Речи Посполитой,
когда большая часть Украины была воссоединена с Россией, царское
Пахота. Гравюра из книги «Деревенское зеркало» (Спб., 1798)
правительство оставило имения прежним владельцам; то же самое про-
изошло и в Литве; таким образом, магнаты и местное шляхетство попол-
нили состав российского дворянства.
С начала XIX в. царское правительство пыталось сдержать рост
дворянской собственности на крепостных и прекратило раздачу крестьян
в частное владение. Однако земельные пожалования не прекратились п в
первой половине XIX в.: казенпые земли раздавались помещикам в Бес-
сарабии, а также в Симбирской, Тамбовской и других губерниях.
Отличительной особенностью российского феодального землевладения
была высокая степень концентрации земель и крепостных в руках зна-
ти. По данным 1697—1698 гг., крайне немногочисленная группа поме-
щиков и вотчинников (535 человек) владела 170 тыс. дворов, что состав-
ляло 45% всех дворов, принадлежавших светским землевладельцам.
Остальное крепостное крестьянство принадлежало среднему п мелкому
дворянству, которого насчитывалось около 14,5 тыс. человек.
11 И< гория врестьянства в Европе, т 3 321
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
На протяжении XVIII —первой четверти XIX в. это соотношение
еще более изменилось в пользу крупного землевладения. На 1834 г. из
общего числа помещиков в 63 444 человека крупным землевладельцам
(3726 человек), владевшим от 500 до 1000 и более ревизскими душами
(т. е. лицами мужского пола), принадлежало 55,6% душ (5120 тыс. че-
ловек), среднее дворянство (16 740 человек), владевшее от 100 до
500 душ, имело 3634 тыс. душ (40,7%), а масса мелких дворян (около
43 тыс. человек) — только 340 тыс. душ (3,7%) (Васильчиков, 1876,
с. 467, 468). Виднейшие представители крупной знати—Шереметевы,
Орловы, Юсуповы, Строгановы и др.—обладали десятками тысяч кре-
постных. В целом помещикам принадлежала подавляющая часть крепост-
ных крестьян: в 1719 г.—7,1 млн человек (73%), а к 1857 г.—
22,7 млн человек (92%) (Водарский, 1973, с. 59). В. И. Ленин отмечал,
что основа латифундиального землевладения была «создана историей
крепостного права, историей векового грабежа земель благородным дво-
рянством» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 403).
Своеобразное положение занимало крепостное крестьянство, принад-
лежавшее церковным феодалам. Особенность статуса этих крепостных
заключалась в том, что духовенство не могло продавать принадлежавших
ему крестьян. По данным 1719 г., духовенство владело 1,6 млн крепост-
ных (17% от всего числа крепостных крестьян). Еще в XVI в. прави-
тельство в борьбе с притязаниями духовных феодалов на политическую
власть пыталось ограничить их экономическую мощь. Соборное Уложе-
ние 1649 г. лишило церковных феодалов права легально увеличивать
свои земельные владения. Продавать и передавать монастырям вотчины
было запрещено. Кроме того, учреждался особый Монастырский приказ,
в ведение которого передавались все церковные и монастырские земли,
а также разбор гражданских и отчасти уголовных дел, касавшихся само-
го духовенства и его крестьян. Таким образом, духовные феодалы в из-
вестной степени теряли свою юрисдикцию над подвластным ему крестьян-
ством (Маньков, 1980, с. 196, 197). В дальнейшем правительство про-
должало свою политику по ограничению земельных владений духовных
феодалов, пока в 1764 г. не произвело всеобщей секуляризации. Светские
феодалы, на которых опиралось правительство в борьбе за ликвидацию
политической и экономической силы церкви, пытались претендовать на
секуляризованные владения и разными путями их захватывали. Однако
в целом самодержавие отстояло собственные интересы. Церковные (пат-
риаршие, архиерейские, монастырские) крестьяне были переименованы в
«экономические», и в виде отдельного разряда около 1 млп крестьян
вошли в состав государственного крестьянства.
Наконец, особый разряд в составе крепостного крестьянства составля-
ли крестьяне дворцовые (с 1797 г.— удельные), принадлежавшие цар-
ской фамилии. В 1678 г. их численность достигала 0,8 млн, в 1719 г.—
1 млн, а в 1857 г.—1,9 млн человек (соответственно — 12,11 и 8% от
общего числа крепостного населения). Огромные доходы с этих вотчин,
управлявшихся специальными канцеляриями, обеспечивали содержание
обширного дворцового хозяйства. Частично эти вотчины были резервным
фондом при раздаче земель и крестьян крупной знати (Индова, 196ч).
Формально дворцовые, как и церковные, крестьяне принадлежали не лич-
но феодалам, а учреждению (дворцу). Дворцовому крестьянству разре-
шались некоторые земельные сделки, подача жалоб на свою админист-
рацию. Они не подлежали продаже. Эти особенности положения сближа-
ли их с государственным крестьянством.
322
Г лава 16. Российское крестьянство
Государственное крестьянство, оставаясь феодально-зависимой кате-
горией населения, сохраняло известную личную свободу и некоторые
гражданские права. В XVII в. в рамках господствовавшей феодальной
формации все более утверждалась и расширялась так называемая систе-
ма государственного феодализма, которая охватывала северорусское чер-
носошное крестьянство, «государевых» крестьян Сибири, ясачное населе-
ние Приуралья, Поволжья и Сибири, а также население, проживавшее на
юге России в районах засечных «черт», постепенно терявшее свое значе-
ние мелких служилых людей и превращавшееся в крестьян. На протяже-
нии второй половины XVII —первой четверти XVIII в. правительство
стремилось постепенно нивелировать положение этих групп населения и
в 1724 г. слило их в единый разряд государственных крестьян.
«Система государственного феодализма» функционировала на основе
феодальной государственной собственности на землю. «Несвобода» непо-
средственного производителя, как общая черта феодального способа про-
изводства, в условиях этой системы имела свои особенности. Н. М. Дру-
жинин следующим образом характеризовал общественный статус госу-
дарственных крестьян: они «занимали промежуточное положение между
помещичьими крепостными и свободными людьми. Они признавались
субъектами гражданского и публичного права и в то же время целиком
зависели от феодальной государственной власти. Государство стремилось
расширить и усилить феодальную эксплуатацию этой категории земле-
дельцев и в то же время оказывалось вынужденным санкционировать
и расширять их права» (Дружинин, 1946, с. 38). Внеэкономическое при-
нуждение, тяготевшее и над государственным крестьянством, имело
ослабленную и смягченную форму. Оно выражалось в виде различных
правоограничений, но никогда не достигало формы вещного права над
личностью. Государство следило за тем, чтобы крестьянин не бросил тяг-
ло, приписывало целые волости к заводам (посессионные крестьяне), но
за государственным крестьянином сохранялось право передвижения при
условии передачи тягла, право перехода в другое податное сословие,
право принесения присяги и участия в качестве представителя своего
сословия в общегосударственных совещательных собраниях.
В разных областях страны под влиянием бытовавших традиций и
местных условий у государственного крестьянства сохранялось опреде-
ленное своеобразие и в формах землепользования. К XVII в. эта кате-
гория крестьянства сохранялась на огромных пространствах Русского
Севера. Традиционное в их среде общинное самоуправление объединяло
крестьян целых волостей. Оно проводило освоение и распределение уго-
дий, осуществляло разверстку повинностей, отстаивало право распоряже-
ния землями (Богословский, 1909). На основе сохранившегося обычая
черносошное крестьянство обладало правом отчуждения земли под конт-
ролем общинных властей. В XVII в. мирская организация северорусского
крестьянства все более подпадала под административную власть воевод-
ского управления и правительство, заинтересованное в сохранении тяг-
лоспособности основной массы крестьянства и противодействуя его диф-
ференциации, начало бороться с земельным обращением.
Своеобразные черты приобрела система феодального землевладения в
Сибири. Здесь получило широкое распространение захватное землеполь-
зование. Правительство вплоть до XIX в. вынуждено было признавать
за сибирским крестьянином право сдачи тягла другому поселенцу, пра-
во фактического отчуждения приведенных в культурное состояние земель-
ных участков п право личного перемещения. При допущении развивав-
323
1 1*
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
шегося стихийно заимочно-захватного землепользования и обращения
земли государственное право на землю уживалось со сложившимися
обычаями потомственного крестьянского владения и распоряжения угодь-
ями (Александров, 1973, с. 39—58; 1977, с. 97—108; Громыко 1977
с. 33—103; Рабцевич, 1977, с. 126—151).
Подворное землепользование с правом обращения земли сохранялось
и в среде южнорусского населения у так называемых однодворцев, во-
шедших в состав государственных крестьян. Они образовались из разных
групп мелкого служилого населения — уездных детей боярских и прибор-
ных служилых людей. Несмотря на то что первые из них получали
землю на поместном праве, а вторые путем группового испомещения на
земле, общие условия существования и хозяйствования способствовали
тому, что основная масса этих сельских жителей превратилась в мелких
землевладельцев, хозяйство которых основывалось на личном труде
(Важинский, 1974).
Характерной и весьма примечательной особенностью государственно-
го крестьянства был его численный и относительный рост на протяжении
XVIII — первой половины XIX в. в результате миграций и заселения ок-
раинных территорий. В 1678 г. численность черносошных крестьян, одно-
дворцев и ясачных людей определялась в 1,4 млн человек, составляя
всего лишь 17% от общей численности крестьянства. К 1719 г. их чис-
ленность и удельный вес повысились соответственно до 2,4 млн человек
(20%). Наконец, к 1857 г. численность государственного крестьянства
достигала 23,8 млн человек, почти сравнявшись с численностью и удель-
ным весом крепостных (соответственно 49 и 51%) (Водарский, 1973,
с. 30, 57).
На разных этапах причины роста государственного крестьянства бы-
ли различны. Во второй половине XVII — первой половине XVIII в. при
общем росте крепостничества миграционные движения в огромной степе-
ни способствовали «выпадению» из крепостного состояния множества
беглых, поселявшихся на окраинах, где процесс закрепощения прохо-
дил значительно медленнее или вообще был невозможен. В дальнейшем,
во второй половине XVIII — начале XIX в., существенными причинами
тому были рост территории государства и вхождение в его состав новых
групп населения, не попадавших в частновладельческую зависимость,
а также ряд мероприятий абсолютизма по ограничению категории кре-
постного крестьянства (секуляризация 1764 г., отмена в начале XIX в.
раздач крестьян в личное владение и т. д.). Наконец, в предреформен-
ные десятилетия, в период кризиса феодальной формации, усилился пе-
реход выкупившихся из крепостной неволи крестьян в другие податные
сословия (мещан и государственных крестьян); «выпадению» из крепо-
стного состояния способствовали также рекрутские наборы, так как при-
зыв в армию освобождал солдата от крепостной зависимости. В резуль-
тате за период с 1835 по 1851 г. число крепостных крестьян даже не-
сколько сократилось — с 24 794 тыс. до 24 626 тыс. человек (Кабузан,
1982, с. 67-85).
324
Глава 16. Российское крестьянство
3. Сельскохозяйственное производство:
его организация, феодальная рента
и кризис феодальной системы хозяйства
Введение в хозяйственный оборот новых земель и освоение окраинных
территорий привели к огромному расширению посевных площадей. «Ос-
новным земледельческим районом становится черноземный центр и при-
легающие к нему районы предстепья и юго-восточной степной полосы»,—
констатировал для второй половины XVIII в. П. И. Лященко (Лящен-
ко, 1945, с. 119—120). По исчислению В. К. Яцунского, в европейской
части страны пахотные площади только за первую половину XIX в.
(1796—1860 гг.) возросли с 71 643 тыс. до 94 186 тыс. га; это увеличе-
ние происходило главным образом за счет новоосваиваемых районов, так
как в нечерноземной полосе прирост пашни исчислялся всего лишь в
6 млн. га (Яцунский, 1961, с. 127, 130). В центральной нечерноземной
полосе европейской части страны к XVII в. повсеместно было распрост-
ранено трехполье; его господство там сохранялось на протяжении всего
рассматриваемого периода, но при расширении пахотных угодий за счет
лесных участков применялась и подсека (Вдовина, 1979, с. 29). В отдель-
ных, изобилующих лесами районах Владимирского, Кашинского, Новго-
родского, Вяземского и Смоленского уездов, Казанского края и нижего-
родского Заволжья на протяжении XVIII в. также применялись перелог
и подсека. К подсеке и перелогу прибегали крестьяне и в случаях исто-
щения полей, эксплуатировавшихся в системе трехполья. Во второй
четверти XVIII в. такие случаи наблюдались в Брянском уезде.
Во второй половине XVIII в. под влиянием созданного в 1765 г.
Вольного экономического общества помещики в среднерусской полосе
пытались вводить более эффективные системы землепользования в целях
интенсификации сельскохозяйственного производства. В отдельных слу-
чаях им удавалось создавать образцовые с точки зрения агротехники
хозяйства с плодосменом, травосеянием и т. п. С этого времени отече-
ственная агротехническая наука добилась больших достижений, но ее
успехи в крестьянских хозяйствах в широких масштабах использовать
было невозможно; любые изменения трехпольного севооборота означали
бы ломку традиционно сложившегося общинного землепользования. По-
давляющая часть помещиков к тому же полагали, что монополия земель-
ной собственности и принудительный труд крестьян достаточно гаран-
тировали функционирование их хозяйства, а поэтому боялись какими-то
нововведениями изменить сложившийся земельно-хозяйственный быт де-
ревни.
В других областях страны земледелие имело свои особенности. В се-
верорусских областях в XVI—XVIII вв. «господствующей системой была
паровая с правильным трехпольем и с достаточным применением навоз-
ного удобрения» (Колесников, 1976, с. 199). Однако в этих издавна за-
селенных уездах, имевших до XVIII в. важное хлебопроизводящее зна-
чение, естественное плодородие бедных почв даже при наличии парового
поля быстро уменьшалось. Падение плодородия на огромных площадях
было зафиксировано уже в XVII в. Поэтому северорусскпй крестьянин
не мог обойтись без постоянного вовлечения в хозяйственный оборот
новых земель. Единственным способом расширения пашни в огромном
лесном крае было «подсечное хозяйство, без которого на одном трех-
польном в более северных поморских уездах прожить было невозможно»
325
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
(Колесников, 1976, с. 193). Поэтому подсека являлась важнейшим
средством организации «повинного» земледелия в лесу и сохраняла свое
значение до XX в., особенно в некоторых частях Поморья (Карелия,
Коми). Принимая во внимание, что, по данным середины XIX в. на
разработку одной десятины леса, подготовку на ней пашни и проведение
работ по первому посеву вплоть до снятия урожая требовалось 100—
125 человеко-дней, становится очевидной огромная трудоемкость процес-
са введения в хозяйственный оборот новых земель. Тем не менее они
были необходимы, и вся структура использования земель строилась на
системе трехполья, подсеки и элементов лесного перелога (Колесников
1976, с. 189—197; Вдовина, 1979, с. 30).
В южнорусских районах и в украинских степях освоение пашни начи-
налось экстенсивным путем (Вдовина, 1979, с. 30, 31). Еще в первой
половине XVIII в. в южных уездах — Орловском, Новосильском, Дан-
ковском, Елецком, Ефремовском, Тамбовском — наряду с трехпольем был
распространен перелог, а в лесистых местах Арзамасского, Нижегород-
ского и Пензенского уездов сохранялись и перелог и подсека. В это же
время на Левобережной и в Слободской Украине, при быстром увеличе-
нии численности населения и интенсивном расширении посевных пло-
щадей, подсечная и переложная системы лишь постепенно заменялись
трехпольной. Только во второй половине XVIII в. в центрально-черно-
земной полосе стало преобладать трехполье, но применялись и подсека,
и залежь, и перелог.
Иная ситуация в землепользовании складывалась в Сибири. Северо-
русские крестьяне, заложившие основы сибирского земледелия, прекрас-
но знали трехполье, но уже первые поколения переселенцев убедились
в трудности его внедрения в местных условиях. Система трехполья при-
вилась лишь в отдельных местах, а русский земледелец воспользовался
огромными земельными запасами и повсеместно обратился к исторически
более ранним, экстенсивным системам землепользования (залежь и пе-
релог) .
Разнообразие форм землепользования в различных регионах России
свидетельствовало о гибком приспособлении русскими земледельцами
своего хозяйства к местным условиям и в огромной степени зависело
от плотности заселения отдельных областей.
При разнообразии почв, в условиях разных систем землепользова-
ния русский земледелец выработал многочисленные приемы обработки
пашни и соответствующие им многообразные пахотные орудия. При
медленном развитии техники в эпоху феодализма основные типы па-
хотных орудий складывались веками и имели множество местных ва-
риантов. В лесной зоне на легких почвах при наличии пней с корнями
и валунов применялись легкие пружинящие орудия с высоким прикреп-
лением тяговой силы, благодаря чему оно не прижималось к земле,
а тянулось по ее поверхности. Такими орудиями были соха и ее усо-
вершенствованный тип — косуля (с крупным лемехом и отвалом). В сте-
пях и лесостепях для поднятия целины, перелога требовалось иное
орудие — плотно сидящее в земле и ровно разрывающее дернину. Такие
орудия — рало и плуг — имели низкое прикрепление тяговой силы и плот-
но прижимались к земле. Соха с ее неглубокой вспашкой была негодна
для посева пшеницы, которая требует глубокой обработки пашни. Поэ-
тому в крестьянских хозяйствах культивировались «серые» хлеба (рожь,
ячмень, овес), а пшеница внедрялась медленно. Даже на юге крестьяне
наряду с пшеницей сеяли полбу и просо. В XVIII в. плуги применялись
326
Глава 16. Российское крестьянство
лишь в помещичьих хозяйствах. Тогда же на Украине распространялась
особая разновидность плуга, так называемый тяжелый украинский плуг.
О развитии пахотных орудий свидетельствуют также данные по Сибири,
где в XVIII в. при широком распространении сохи появилась пароконная
соха-колесуха для обработки нови в степных и лесостепных районах.
Всего в процессе усовершенствования сохи в Сибири создалось до 30
ее вариантов, которые постепенно унифицировались (Громыко, 1975,
с. 26, 27; Суринов, 1974, с. 134; Вдовина, 1979, с. 35—39)
По обобщающим данным середины XIX в., в нечерноземной полосе
севернее Москвы наиболее распространенным орудием была уже косуля,
в отдельных местах сохранялась соха и одновременно расширялась плуж-
ная запашка. Северо-западнее Москвы, в центрально-черноземной поло-
се, в Поволжье и в Приуралье в это время широко бытовал плуг. Од-
новременно в центрально-черноземной полосе, в Нижнем Поволжье и в
Придонье и Северном Кавказе наряду с плугом сохранялись рало и соха.
В дальнейшем, уже во второй половине XIX в., в процессе эволюции
пахотных орудий соха повсеместно заменялась косулей или плугом,
Выгон скота в поле.
Миниатюра XVIII в. Государственный исторический музей. Москва
327
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
а тяжелое рало, для которого требовалась воловья упряжка, сохранялось
лишь на Северном Кавказе (Русские: Атлас, 1967, с. 33—45, к. 1, 2).
С развитием земледельческого хозяйства вширь, с изменением хотя
и медленным, техники земледелия, а также ассортимента культур наме-
чалась и все более определялась специализация отдельных районов и
даже регионов страны. На рубеже XVII—XVIII вв. в европейской части
России основными видами зерновых оставались рожь и овес. К югу и
юго-западу от Москвы третье место занимала гречиха, а далее на юге —
пшеница. Помимо хлебного производства в западных, северо-западных и
южнорусских уездах развивались посевы льна и конопли. На Украине
и в Нижнем Поволжье расширялись посевы табака. С XVII в., а тем бо-
лее в XVIII в. на Севере, в Подвинье скотоводство стало приобретать
самостоятельное промыслово-торговое значение (Колесников, 1976,
с. 210—212, 293). Животноводство становилось товарным также в Воло-
годском и Ярославском уездах. В южнорусских уездах и на Украине
распространялось овцеводство.
Во второй четверти XVIII в. в центрально-нечерноземной полосе по-
севы пшеницы стали конкурировать с посевами гречихи, но особенно
отчетливо тенденция к увеличению посевов пшеницы прослеживалась в
южных уездах и в Поволжье. Заметно расширилось овощеводство, при-
обретавшее с XVII в. значение торговой хозяйственной отрасли в Яро-
славском, Ростовском, Муромском, Дмитровском, Копорском уездах (Вдо-
вина, 1979, с. 49). Наконец, со второй половины XVIII в. в централь-
но-нечерноземной полосе в качестве огородной культуры стали выращи-
вать картофель. Черноземельная полоса становилась житницей страны,
где развивалось также производство новых технических культур (подсол-
нечник, табак), возникали новые центры разведения лошадей, рогатого
скота, овец.
Все более определявшаяся специализация отдельных районов страны
и потребности городов в сельскохозяйственной продукции стимулировали
процесс развития товарного производства с межрайонным и межобласт-
ным обменом. В период позднего феодализма обращение сельскохозяйст-
венных товаров отражало стадию простого товарного производства, когда
«величина рынка неразрывно связана с степенью специализации общест-
венного труда» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 94). В течение
длительного времени формирование простого товарного рынка происхо-
дило на некапиталистической основе; соответственно обмен базировался
на торговом, а не на промышленном капитале. На протяжении второй
половины XVII — первой половины XVIII в. сложилась целая цепь мест-
ных хлебных рынков, начавших консолидироваться в более широкие ре-
гиональные рынки. В XVII в. крупные хлебные рынки существовали в
Москве, Вологде, Вятке, Нижнем Новгороде, Архангельске; в первой по-
ловине XVIII в. хлебные рынки возникли в южной части страны — в Кур-
ске, Орле, Мценске, Воронеже, Тамбове, на путях товарного хлеба, шед-
шего к центру и северу с юга преимущественно из помещичьих барщин-
ных хозяйств. В это время уже определенно сложились хлебные грузо-
потоки, следовавшие преимущественно по водным путям — из Поволжья
к Москве по Волге, Оке и Москве-реке; к Петербургу — по Волге через
Рыбинск, Ярославль, Тверь и далее по Тверце и Мете. Из южных райо-
нов на север хлеб вывозился по Оке и ее притокам. Постройка каналов,
соединявших бассейны крупных рек (Вышневолоцкая система и т. д.),
способствовала интенсивности торгового обмена по этим путям.
328
Глава 16. Российское крестьянство
Исследуя цены на рожь, основную хлебную культуру страны,
И. Д. Ковальченко и Л. В. Милов пришли к выводу, что обширные
региональные хлебные рынки на разных этапах развития рыночных свя-
зей территориально видоизменялись. Так, уже в начале XIX в. пшени-
ца — основной экспортный хлеб — в огромном количестве экспортирова-
лась из черноморских портов, прежде всего Одессы, поступая туда из
Житомира, Киева, Полтавы, Харькова (Ковальченко, Милов, 1974,
с. 219). Наличие этих региональных рынков свидетельствовало о процессе
складывания всероссийского рынка на основе довольно высокого уровня
экономического развития страны.
*
До последней четверти XVII в. основой государственного налогового об-
ложения было обложение с «сох» — определенных единиц земельной пло-
щади, размер которых зависел от качества земли. С 80-х годов XVII в.
правительство отошло от поземельного принципа обложения и в целях
увеличения податных поступлений перешло к обложению подворному.
Молотьба.
Миниатюра XVIII в. Государственный исторический музей. Москва
329
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
Государственные подати, по имеющимся данным, относящимся к мона-
стырским крестьянам, возросли с 1678 по 1710 г. в 2 раза (Бакланова
1976, с. 123).
После 1719 г. правительство Петра I установило обложение каждой
души мужского пола, зафиксированной ревизиями. При введении подуш-
ной подати все крестьянское население облагалось 74-копеечным сбором,
причем государственное крестьянство обязывалось еще уплачивать по
40 копеек с души «вместо тех доходов, что платят дворцовые во Дво-
рец, Синодского ведения в Синод, помещиковы помещикам».
Подушная подать дополнялась множеством натуральных повинностей
в пользу государства, которые распространялись на владельческих и
государственных крестьян (строительная, ямская, дорожная, рекрутская,
постойная и др.). Тяжелейшей повинностью для крестьянства с XVIII в.
стала рекрутская, которая не только вырывала из деревни существенную
часть работоспособного населения, но и была сопряжена с немалыми
финансовыми тяготами. (Сплошь и рядом крестьяне в индивидуальном
или общинном порядке покупали рекрутские квитанции, т. е., по суще-
ству, откупались от повинности.) За столетие (с первой четверти XVIII
по первую четверть XIX в.) соотношение между общим числом собран-
ных рекрутов и всем мужским населением возросло более чем вдвое
(1719 г.—3,6%, 1833 г.—8%). Только за первую четверть XIX в. в
рекруты было взято до 2 млн человек (Александров, 1976, с. 245).
Тяготы государственных повинностей с XVIII в. зачастую становились
преобладающими и для крепостного крестьянства (Бакланова, 1976, с. 11,
412; Горская, 1977, с. 339). В 1732 г., например, в суздальском владе-
нии князей Долгоруких (Лежнево) оценка оброка и натуральных повин-
ностей в пользу помещиков в денежном исчислении составляла 39,2%
от общих тягот, а на подушный налог и рекрутскую повинность шло
55,3%. Случалось, что расходы по сдаче в рекруты немногим уступали
подушной подати (Александров, 1976, с. 213, 267).
В свою очередь, помещики, интенсифицируя эксплуатацию деревни,
-со второй половины XVIII в. начали вместо подворного вводить повенеч-
ное обложение, при котором единицами обложения становились супру-
жеские пары. Повенечный подход позволял наиболее точно учесть рабо-
чие возможности каждой крестьянской семьи, что было особенно суще-
ственно в барщинном хозяйстве (Александров, 1976, с. 206, 207).
Тенденция к распространению барщинного хозяйства в поместно-вот-
чинных владениях, проявившаяся в XVI в., вполне определенно выяви-
лась на протяжении XVII в. С установлением крепостного права спе-
цифической экономической формой получения неоплаченного прибавоч-
ного труда с непосредственных производителей становится отработочная
рента. В поместьях Центральной России в XVII — первой четверти
XVIII в. барщина, сопряженная также с оброками, становилась ведущей
формой ренты (при одновременном возрастании средних размеров повин-
ностей на крестьянский двор и душу мужского пола — Тихонов, 1974,
с. 292—300, 309). Во владениях духовных феодалов отработочная рента
до конца XVII в. не обнаруживала ни относительного, ни абсолютного
роста, но это явление определялось своеобразием монастырских хозяйств,
в которых крестьянскому двору предоставлялся земельный надел, необ-
ходимый лишь для обеспечения простого воспроизводства хозяйства;
духовные феодалы, жестко ограничивая крестьянское землепользование,
в определенной степени обезземеливая крестьян, принуждали их тем
самым брать на оброк (первоначально натуральный, перераставший к
330
Глава 16. Российское крестьянство
середине XVII в. в денежный) владельческие земли. Таким образом, по
наблюдению Н. А. Горской, с середины XVII в. «плата, взимаемая с
крестьянина за вненадельную землю, представляла собой разновидность
феодальной денежной ренты» (Горская, 1977, с. 340, 341). Те же формы
ренты в монастырских владениях сохранялись в первой четверти XVIII в.
с той существенной разницей, что размеры барщины резко возрастали
(Бакланова, 1976, с. 95, 96, 193; Булыгин, 1977, с. 306, 307).
В зависимости от почвенно-климатических условий разных областей
со второй половины XVII в. намечается определенное районирование
отдельных форм феодальной ренты. В Замосковном крае, севернее и
северо-восточнее Москвы оброчные обязательства с возрастанием денеж-
ной формы выдвигались на первый план, тогда как барщинные повин-
ности развивались в ближайших к Москве и в южных уездах (Готье,
1937, с. 343). Со второй четверти XVIII в. и до первой половины
XIX в. районирование господствовавших форм ренты упрочилось, а со-
отношение барщинных и оброчных крестьян не претерпело существен-
ных изменений. Основная часть русского крепостного крестьянства
концентрировалась на северо-западе — в Новгородской и Псковской губер-
ниях, на западе — в Смоленской, в центрально-нечерноземных (Москов-
ская, Владимирская, Нижегородская, Ярославская, Костромская, Твер-
ская, Калужская), центрально-черноземных (Тульская, Рязанская,
Орловская, Тамбовская, Курская, Воронежская) и средневолжских
(Казанская, Пензенская, Симбирская) губерниях. Во второй половине
XVIII в. оброчное крепостное крестьянство абсолютно преобладал^ в
Ярославской, Костромской, Олонецкой, Вологодской, Нижегородской,
Калужской, Воронежской, Пензенской губерниях (Очерки истории СССР,
вторая половина XVIII в., с. 53, 54). В 60-х годах XVIII в. барщин-
ное крестьянство составляло 54,9% всей численности крепостных, оброч-
ное—45,1%; в 1858 г.—соответственно 56,7 и 43,3% (Ковальченко,
1967, с. 32, 63). На Украине старшина по мере превращения ее в
феодальных владетелей со второй половины XVII в. также утвержда-
ла барщинную повинность (Очерки истории СССР, первая четверть
XVIII в., с. 178, 179; вторая четверть XVIII в., с. 522, 534, 535).
Государственные крестьяне в центральных русских губерниях состоя-
ли на денежном оброке, но в Литве, Белоруссии, Правобережной край-
не (после их присоединения к России) они отбывали барщину у арен-
даторов. В целом во второй половине XVIII в. барщина продолжала
распространяться в нечерноземной и черноземной полосе, в Поволжье-
и на Украине, но в первой половине XIX в. она, особенно в нечерно-
земной полосе, начинает заменяться денежно-оброчной формой ренты.
Возрастание повинностей определялось прежде всего втягиванием фео-
дального хозяйства в товарно-денежные отношения и увеличением потреб-
ностей государства и господствующего класса. Объем частпофеодальных
повинностей законодательно не регулировался, а отдельные попытки их
ограничить (гетманский универсал 1701 г., указ Павла I 1799 г.) не
имели успеха.
На протяжении рассматриваемого периода собственно крестьянское
хозяйство продолжало длительный путь от натурального к мелкотовар-
ному производству. Длительность этого процесса определялась застой-
ностью феодального способа производства, при котором крестьянские
Дворы как «хозяйственные единицы могли существовать веками, пе
изменяясь ни по характеру, ни по величине, пе выходя из пределов
помещичьей вотчины» (Ленин В. И. Поли. соор. соч., т. 3, с. 57),
331
11 Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
а крепостничество как система хозяйства сдерживало социально-экономи-
ческое развитие деревни. При этом характерная особенность истории
российского крестьянства заключалась в том, что основное значение в
земледельческом производстве имели районы, где господствовало крепост-
ное право, а государственное крестьянство, хотя и неуклонно увеличи-
вавшееся, было распространено в окраинных областях, развитие хозяйст-
ва которых (особенно в южных губерниях — Украина, Северный Кавказ)
лишь постепенно влияло на социально-экономические изменения в стране.
Барщинный труд позволял помещикам производить товарный хлеб.
Уже в XVII в. в крупных владениях московских бояр (Морозовых, Ми-
лославских, Черкасских, Одоевских), а иногда и в средних феодальных
хозяйствах производство хлебной продукции на рынок приобретало все
большее значение. Во второй половине века по мере освоения помещи-
ками черноземных земель в южных и поволжских уездах там также на-
чалось втягивание феодальных хозяйств в рыночные отношения. Быстрый
рост денежного оброка к исходу XVII в. свидетельствовал о втягивании
в эти же отношения и крепостного крестьянства.
Помещичьи и монастырские хозяйства в целях получения товарной
продукции неуклонно шли по пути утилизации производительных сил
крестьянского двора путем увеличения своей запашки и нормы отработ-
ки, падавшей на отдельного крестьянина-работника, постепенно доходив-
шей до своей максимальной величины, а также путем расширения мас-
сива тяглых надельных земель. Рост феодальной ренты, особенно про-
являвшийся в последней четверти XVII в., «оказался возможным именно
благодаря тому экономическому потенциалу, который был накоплен
крестьянством в течение XVII в.» (Горская, 1977, с. 346). Этот хозяй-
ственно-экономический потенциал проявлялся и в первой четверти
XVIII в. При огромном росте государственных повинностей в годы Се-
верной войны и мобилизации мужчин в армию и на строительные работы
крестьянское хозяйство выдерживало резкое повышение барщинной по-
винности и обеспечивало простое воспроизводство лишь тогда, когда оно
могло интенсифицировать труд всех членов семьи. Как показало иссле-
дование монастырского хозяйства в Вологодском уезде, интенсификация
труда в первой четверти XVIII в. была возможна здесь потому, что в
последней четверти XVII в. вотчинное хозяйство поглощало только поло-
вину производительных сил крестьянских хозяйств. Если в последней
четверти XVII в. крестьянский двор обрабатывал 0,3 десятины барской
пашни в год, то в 1702 г.—1,6 десятины, а в первой четверти XVIII в.—
3,5 десятины (Бакланова, 1976, с. 193). По всей вероятности, наличие
резервов рабочей силы в крестьянских дворах позволяло в первой чет-
верти XVIII в. крестьянам другпх монастырских вотчин систематически
арендовать земли, а в отдельных случаях и использовать их в товарных
целях (Булыгин, 1977, с. 306).
На протяжении всего XVIII в., в результате роста феодального зем-
левладения и увеличения барской запашки, помещичий хлеб играл суще-
ственную роль на рынке. По данным конца XVIII в., в северо-западном,
московско-промышленном (нечерноземном), центрально-земледельческом
(черноземном) и средневолжском районах помещичья запашка составля-
ла от 29,4 до 38,1% всей наличной запашки. По другим данным^ к на-
чалу XIX в. в барщинных имениях чисто земледельческих губерний
помещичья запашка охватывала половину всей пашни, а в нечернозем-
ных губерниях — от трети до одной пятой части пашни (Огаповскии,
1911, с. 291, 294—296). Интенсификация крестьянского труда достигалась
332
Глава 16. Российское крестьянство
традиционными внеэкономическими мерами: в барщинных имениях —
урочной системой, усилением контроля и надзора, а в оброчных — неук-
лонным увеличением оброка и контролем над производимой крестьянами
продукцией вплоть до конфискации «излишков», сдачей крестьян на под-
рядные работы и т. п. (Ковальченко, 1967, с. 155). При этом резко
выявилась тенденция не только ставить под контроль товарную продук-
цию крестьянских дворов, но и вообще не допустить связи крестьян с
рынком. Некоторые помещики, устанавливая вотчинно-полицейский ре-
жим в своих барщинных владениях, запрещали крестьянам выезжать на
рынок и принуждали их продавать свою продукцию по заниженной цене
в своих же имениях. Прилежный крестьянин, ханжески философствовал
В. Н. Самарин в 1788 г., «сам не поедет в город и лутче гораздо де-
шевле продаст на дому, понеже прилежному крестьянину некогда
разъезжать; в город ездить незачем, понеже все продается в вотчине де-
шевле городского» (Александров, 1976, с. 63). В иных случаях барщин-
ных крестьян вообще лишали собственной запашки и сажали на «меся-
чину», т. е. выдавали необходимое для существования продовольствие из
барских закромов.
Максимальная утилизация крестьянского труда отчетливо проявилась
в помещичьем предпринимательстве по переработке сельскохозяйственной
продукции, получившем особенное развитие с середины XVIII в. Исполь-
зуя даровой крестьянский труд, помещики организовывали в своих по-
местьях во второй половине XVIII — первой половине XIX в. (особенно
в черноземной полосе, на Украине и в Поволжье) винокуренное и
свеклосахарное производство, а также полотняные, суконные и иные
мануфактуры. Ради повышения доходности имений помещики эксплуати-
ровали тот же крестьянский труд на заводах по разведению племенных
лошадей и овец.
Рост феодальной ренты становился возможным также и потому, что
развивавшиеся товарно-денежные отношения и областная специализация
стимулировали мелкокрестьянское товарное производство и товаризация
крестьянского хозяйства возрастала. Во второй половине XVIII в., по
подсчетам Н. Л. Рубинштейна, хлеб, производимый крестьянами, преоб-
ладал на внутреннем рынке, чему способствовали резко возросшие в
60—90-х годах хлебные цены (Рубинштейн, 1957, с. 172, 414). Усили-
вался рыночный спрос на технические культуры (лен, конопля), произ-
водимые крестьянами в Псковской, Новгородской, Тверской, Калужской,
Смоленской губерниях, развивалось торговое огородничество в округах
больших городов (Петербург, Москва) и крестьянское садоводство.
В южных областях страны развивалось торговое животноводство.
Тем не менее при непрерывном расширении феодального землевладе-
ния и росте сельского населения размеры крестьянских участков, не-
•смотря на хозяйственное освоение новых земель, неуклонно сокращались,
что было одной из важнейших причин кризиса феодально-крепостниче-
ской системы хозяйства. К середине XIX в. в центрально-земледельче-
ских районах страны крестьянские наделы были сокращены до миниму-
ма, обеспечивавшего лишь простое воспроизводство хозяйственных и
жизненных средств крестьянских дворов (Ковальченко, 1967, с. 259,
263, 274). С 80-90-х годов XVIII в. до середины XIX в. в крепостной
Деревне размеры крестьянских наделов сократились в 2—3 раза (Оганов-
ский, 1911, с. 314). То же явление повсеместно, кроме Сибири, просле-
живалось и в государственной деревне; хотя в северных ранонах сохра-
нялось большое количество земель под лесами, а на юге — в степях.
333
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
рост народонаселения шел значительно интенсивнее введения в хозяйст-
венный оборот новых пашен. Даже в средневолжском районе с конца
XVIII до первой половины XIX в. количество пашни и сенокосов на
душу мужского населения (у государственных крестьян) снизилось
на 15% (Огановский, 1911, с. 316). Попытка реформирования государ-
ственной деревни в 1837—1841 гг. путем «поощрения земледелия» не
дала результатов. Созданное министерство государственных имуществ под
руководством П. Д. Киселева попыталось осуществить «просвещенное по-
печительство» над государственной деревней, усовершенствовать сельское
хозяйство, организовать образцовые фермы, распространить эффективные
агрономические методы и т. п. Однако ликвидировать малоземелье —
основную причину упадка северной деревни — оно оказалось не в со-
стоянии; царское правительство по-прежнему не желало отказываться от
раздачи земель дворянам и поступаться в пользу надельного крестьян-
ского землевладения своим фондом оброчных земель (Колесников, 1976г
с. 213, 223, 277, 278).
Весьма показательно, что само крестьянство ради поддержания своего-
хозяйства начало стремиться к максимальной концентрации рабочих рук
в семьях, к ведению хозяйства силами семейной кооперации (Александ-
ров, 1981, с. 87). Основой крестьянского семейного строя в России была
малая семья. Между тем с начала XVIII в. и до середины XIX в. в
ряде районов — Северорусском (Поморье), Поволжье, в черноземной по-
лосе — средняя населенность двора повышалась.
Неуклонно защищавшее феодальную монополию на землю, царское
правительство с начала XIX в. вынуждено было поступаться своими
принципами и официально разрешило покупку земель крестьянами;
в 1801 г. последовал указ, подтвержденный в 1817 г., о праве купцов,,
мещан и государственных крестьян покупать земли; в 1848 г. это же
право, но с согласия помещиков получили крепостные крестьяне, кото-
рые до этого времени подобные покупки могли совершать только на имя
своих владельцев. Однако это законодательство, допускавшее землевла-
дение лиц тяглого состояния, не решало проблемы земельного обеспече-
ния крестьянства.
При интенсификации феодальной эксплуатации в первой половине
XIX в. становилась очевидной тенденция к снижению в крестьянской де-
ревне производственно-экономического потенциала крестьянского хозяйст-
ва (Ковальченко, 1967, с. 296, 297, 309), и кризис феодально-крепостни-
ческой системы с 30—40-х годов XIX в. становился неизбежным.
К 50-м годам в крепостной деревне Западного, Северо-Западного, Юго-
Западного районов и Черноземного Центра европейской части страны
наблюдалось абсолютное и относительное (в общем объеме земледельче-
ского производства) сокращение сбора зерновых. Это сокращение
объяснялось ростом крестьянского населения при отсутствии резервов
свободных земель и расширением барской запашки, что в совокупности
вело к ограничению базы крестьянского хозяйства. В оброчной деревне,
по данным ряда центральных губерний, оброк с конца XVIII п на про-
тяжении первой половины XIX в. возрос в 2—3 раза, порой даже опе-
режая повышение доходов крестьянского хозяйства от земледелия и
рост промысловых заработков. Ухудшение состояния крестьянского хо-
зяйства подрывало и помещичье хозяйство, в котором в целом по евро-
пейской части страны наблюдалось сокращение урожайности (Переход
от феодализма..., 1969, с. 60—63).
334
Глава 16. Российское крестьянство
Важнейшим свидетельством наступавшего кризиса было замедление
не только хозяйственного, но и социально-экономического развития де-
ревни. Товарно-денежные отношения проникали в российскую деревню
неравномерно. На протяжении всей феодальной эпохи основой сельского
производства оставался крестьянский двор, производственные и рабочие
возможности которого все более ограничивались по мере усиления фео-
дального гнета и втягивания помещичьей усадьбы в рыночные отношения.
Владельческий и фискальный гнет, малоземелье и общинное землеполь-
зование препятствовали крестьянскому двору интенсифицировать сельско-
хозяйственное производство, что, в свою очередь, задерживало социаль-
на пашне. Картина А. Г. Венецианова. Ок. 1820 г.
Государственная Третьяковская галерея. Москва
ное расслоение деревни. Основой деревни оставался крестьянин-середняк,
обязанный нести тягло. Мирская организация деревни спосооствовала
известной нивелировке тяглого обложения и предохраняла деревню от
пауперизации. Со своей стороны помещики также возлагали на «капи-
талистых» крестьян уплату податей за хозяйственно ослабевших одно-
сельчан. При этих обстоятельствах аренда земель и отход крестьян на
заработки, известные российской деревне с XVII в., не создавали осно-
вы для проникновения в деревню буржуазных отношений. В условиях
относительного малоземелья земельная аренда чаще была направлена на
обеспечение простого воспроизводства крестьянского двора или общины
в целом; доходы же, полученные в отходе, предназначались как для под-
держания крестьянского хозяйства, так и для уплаты податей. Помещи-
ки сплошь и рядом сами стимулировали отход своих крестьян на зара-
335
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
боткп, стремясь при этом учесть у них все денежные поступления.
Земельные магнаты (Орловы, Шереметевы и др.) даже держали в круп-
ных городах свои крепостные конторы, неусыпно следившие за деятель-
ностью отходников и контролировавшие их денежные поступления.
В современной советской исторической науке ни у кого не вызывает
сомнения то, что дворянское землевладение и система государственного
феодализма были основными причинами застойности социально-экономи-
ческого развития российской деревни. Однако до настоящего времени
существуют принципиальные разногласия относительно процесса разви-
тия буржуазных отношений в России. Некоторые исследователи полага-
ют, что в результате права черносошных крестьян распоряжаться своими
землями «в черносошной среде в XVI в. в зачаточных формах склады-
ваются элементы капиталистического уклада: зарождается буржуазия
и капиталистические формы эксплуатации работного люда» (Копанев,
1978, с. 231; Переход от феодализма..., 1969, с. 5—14). Другие ученые,
не признавая датировки явлений буржуазного свойства XVI веком, ста-
вят вопрос несколько иначе. Наиболее отчетливо такая постановка воп-
роса сформулирована В. И. Бугановым, А. А. Преображенским и
Ю. А. Тихоновым в коллективной работе «Эволюция феодализма в Рос-
сии». Ее авторы свою задачу видели в том, чтобы доказать одновремен-
ное развитие на протяжении XVII—XVIII вв. феодально-крепостнических
и буржуазных (прежде всего раннебуржуазных) отношений. По их мне-
нию, при прогрессировавшем необратимом процессе генезиса капитализ-
ма феодально-крепостнический строй уже с XVII в. не мог «поглощать
и перемалывать» ростки капиталистических отношений (Буганов, Преоб-
раженский, Тихонов, 1980, с. 8, 9). Основным фактором генезиса капи-
тализма в деревне они считают воздействие растущего рынка на фео-
дальную вотчину, в результате которого помещичье имение становилось
товарно-денежным хозяйством, а крестьянский двор превращался в базу
мелкого товарного производства. Следствием этих явлений признается со-
циальное расслоение крестьянства и начало превращения сословной зе-
мельной собственности в бессословную (Буганов, Преображенский, Тихо-
нов, 1980, с. 158, 160—166, 174, 180, 261, 292; Преображенский, 1977,
с. 62).
Критики этой концепции указывали, что чисто количественные изме-
нения в экономике феодального общества не отражали существа процес-
са генезиса капитализма; что товарное производство, если оно не достигло
господства, оставалось феодальным, что товарный рынок может форми-
роваться в течение длительного времени на некапиталпстпческой основе,
а зарождение единого всероссийского рынка не было связано с капита-
листическим производством (Ковальченко, Милов, 1974, с. 11, 13, 21, 22,
25, 27, 32, 37; Орлов, 1982).
Рассматривая направленность процессов, свойственных позднефеодаль-
ной российской деревне, следует обратить внимание на то, что феодаль-
ные отношения в России развивались прежде всего вширь по мере рас-
ширения территории государства. Миграционные двпженпя, порожденные
стремлением закрепощаемых крестьянских масс избавиться от феодаль-
ного гнета, способствовали хозяйственному освоению новых земель; одно-
временно с ростом населения вводились в сельскохозяйственный оборот
новые пашни и в районах старого заселения. Однако товарность произ-
водства как в помещичьей вотчине, так и в крестьянских дворах опре-
делялась прежде всего интенсивностью труда крестьянства, достигавшей-
ся внеэкономическим принуждением. Все более расширявшееся помещичье
336
Глава 16. Российское крестьянство
землевладение и возраставшее тягло как неотъемлемое условие феодаль-
ного хозяйства не только сковывали крестьянское землепользование, но-
и не давали возможности для расширенного воспроизводства крестьянско-
го хозяйства. Земельное обращение и в крестьянской среде, и внутри по-
мещичьих вотчин, и в государственной деревне в той или иной степени
бытовало на протяжении всей позднефеодальной эпохи. Однако система
тяглого обложения в принципе препятствовала концентрации земли, а появ-
ление в деревне отдельных хозяйств полеводческого товарного направле-
ния было результатом конъюнктурных обстоятельств, имевших преходя-
щее значение. Важнейшим свидетельством невозможности расширенного
воспроизводства в деревне было вложение крестьянских средств, получен-
ных в отходе, не в сельское хозяйство, а в торгово-промысловые пред-
приятия на стороне, прежде всего в городах. Так, «капиталистые» и «тор-
гующие» крестьяне обращали свои средства в промысловое и торговое
предпринимательство вне общин, которое не затрагивало деревню или
проявлялось в ней в форме ростовщичества. В этих условиях переход от
натурально-потребительского хозяйства даже к мелкотоварному был за-
труднен, а степень устойчивости последнего проблематична. При этих
обстоятельствах, учитывая специфические для России обширные прост-
ранства и относительную слабость транспортных средств, специализация
сельского производства и образование областных рынков развивались
замедленно.
Такие явления, как отходничество, аренда крестьянами земли и даже
ее покупка, не могут однозначно рассматриваться как ростки буржуаз-
ных отношений в деревне, так как они порождались прежде всего необ-
ходимостью простого воспроизводства, стремлением крестьян поддержать
свое хозяйство в условиях тяглого обложения. Политика имущественной
и земельной нивелировки крестьянской массы оставалась незыблемой ос-
новой феодального строя, а сельская община — важнейшим институтом,
с помощью которого предотвращалось развитие пауперизма в деревне.
Феодально-крепостнический строй не допускал развития ростков бур-
жуазных отношений в хозяйстве мелкого производителя. Только в южных
и поволжских губерниях в первой половине XIX в. на основе труда от-
ходников и вновь прибывших переселенцев развивались предприниматель-
ские хозяйства, использовавшие наемный труд. В это время собственна
капиталистические отношения с необратимым процессом социального рас-
слоения проявлялись лишь в районах сугубо специализированного произ-
водства (например, огородничества) у торгово-земледельческого и осо-
бенно промыслово-земледельческого крестьянства (Ковальченко, 1967г
с. 367-373).
Важнейшей причиной кризиса феодальной системы хозяйства было
четко определившееся несоответствие между феодальной рентой в поль-
зу крупного частного землевладельца, паразитировавшего на даровом
крестьянском труде, и производительными силами деревни. Непомерный
рост барщины и оброка во владельческой деревне подрывал ее произво-
дительные силы и тем самым экономику всей страны.
С кризисом феодального хозяйства обострялись и социально-политиче-
ские противоречия, о чем, как увидим ниже, ярко свидетельствовала
классовая борьба крестьянства, принимавшая в первой половине XIX в.
все более повсеместный и массовый характер.
337
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
4. Сельская община
и ее значение в жизни деревни
"Существование, по выражению К. Маркса, в «национальном масштабе»
сельской общины как господствующей формы сельской жизни в огром-
ной степени объясняет особенности истории российской деревни
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 19, с. 401, 419). В структуре
феодального хозяйства России помещичья вотчина и сельская община
составляли два неразрывных звена. Судьбы сельской общины в разных
регионах страны складывались по-разному, но повсеместно она неизмен-
но сохраняла свое значение важнейшего института, чисто территориаль-
ного союза, бытовавшего на основе соседских связей (Ленин В. И. Поли,
собр. соч., т. 1, с. 153). В условиях позднефеодальной России сельская
община, инкорпорированная в феодальную общественную систему еще в
процессе ее становления, отражала по существу своему сословную орга-
низацию крестьянства во всех ее проявлениях — в общественной, хозяй-
ственной, бытовой, морально-психологической сферах. В феодальном об-
ществе община обеспечивала, во-первых, экономическую организацию
хозяйства деревни и интересы крестьянства и, во-вторых, его тяглые по-
винности. Она во многом способствовала вековому повседневному сосуще-
ствованию двух антагонистов — феодалов и феодальной власти, с одной
стороны, и крестьян — с другой. Для крестьянства главное в общинной
организации заключалось в обеспечении его существования как мелкого
производителя, в поддержании и регулировании традиционного хозяйст-
венного и бытового уклада жизни, с его дуализмом коллективного и
индивидуального владения. Силой своего существования община препят-
ствовала крайним притязаниям феодалов, приходивших в XVIII в. к мыс-
ли о доведении крестьянства до рабского состояния. Проявляя необык-
новенную гибкость, община приспосабливалась к изменявшемся эконо-
мическим условиям, которые по мере развития товарно-денежных
отношений влияли на хозяйство и жизнь деревни. Для феодалов сельская
община являлась важнейшим органом, обеспечивавшим их повседневное
властвование над деревней и поступление ренты. Поэтому, за редкими
исключениями, помещики признавали необходимость существования об-
щины. В условиях феодальной России общины представляли собой «мел-
кие средневековые союзы фискального, тяглового характера, союзы по вла-
дению надельной землей» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 406).
Традиционность и повсеместность существования сельской общины
свидетельствовали о ее общественной прочности, а типологические осо-
бенности, проявлявшиеся в разных регионах страны,— о приспособляе-
мости к разным социальным и хозяйственным условиям существования.
В средней полосе России до XVI в. сохранялись черносошные крестьян-
ские волости, в которых очень большое значение играли волостные миры
как органы местного самоуправления. В процессе развития поместной
системы основная часть крестьянства попала в личную зависимость от
феодалов; волостные общины были разрушены, а размеры отдельных
сельских общин стали определяться границами частнофеодальных владе-
ний. Под властью помещиков-крепостников положение сельской общины
определялось нормами права, устанавливаемыми самими владельцами по
мере «освоения» ими поместий и вторжения во внутреннюю жизнь дерев-
ни. Тем не менее с выработанными, а порой и изменявшимися нормами
обычного права сплошь и рядом вынуждены были считаться как поме-
щики, так и государственные власти.
338
Глава 16. Российское крестьянство
Сохранившиеся от XVII в. «наказы» отдельных феодалов по управ-
лению вотчинами и имениями и многочисленные инструкции и уложения
XVIII — первой трети XIX в. (некоторые из них представляли целые
кодексы феодального права) свидетельствовали о разном подходе поме-
щиков к организации эксплуатации крестьян и упрочению своей власти
над деревней, но в принципе распространение помещичьих кодексов в
XVIII в. отражало апофеоз юридического бесправия крепостного кре-
стьянства.
Положение сельских общин у разных владельцев в позднефеодальной
России не отличалось единообразием. Оно зависело от личных взглядов
помещиков, но прежде всего определялось формами ренты. При всей
пестроте устанавливавшихся в отдельных вотчинах и имениях феодаль-
ных норм управления помещики стремились подчинить себе или своему
аппарату суд над крестьянами и обязать общины в порядке круговой
поруки выполнять феодальные повинности. Исходя из этого, помещики
создавали разные «системы» управления, которыми определялась степень
зависимости общины.
Уже в первой четверти XVIII в. в одной из самых ранних поме-
щичьих инструкций, разработанной в 1725 г. известным государственным
деятелем А. П. Волынским, отразился установленный феодалом жесткий,
чисто полицейский вотчинный режим. Барщинные вотчины А. П. Волын-
ского управлялись назначенными приказчиками и старостами. Роль
общины в управлении сводилась к выбору представителей из «знатных
мужиков», которые осуществляли мелочный ежедневный надзор за кре-
стьянами, ездили с ними па местный торг, где давали разрешение на
совершение каждой торговой сделки. Волынский всеми мерами стремился
поставить под контроль имущество каждого крестьянина, состояние его
платежеспособности и нивелировать имущественное состояние деревни
(наем работников со стороны и сдача крестьянами земель в аренду ка-
тегорически запрещались). Ту же систему рекомендовал в первой поло-
339
11. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
вине XVIII в. не менее известный государственный деятель и историк
В. Н. Татищев (1742 г.). Идеал хозяйственного порядка в вотчине он
видел в казарменном режиме, при котором повседневная жизнь крестья-
нина должна была быть расписана по часам под неусыпным контролем
старост и приказчиков.
Аналогичный порядок во второй половине XVIII — начале XIX в.
поддерживался в барщинных имениях крупного помещика В. Н. Самари-
на в Тульской, Тверской, Ярославской, Костромской и Симбирской губер-
ниях. В его владениях производственная деятельность и быт крестьян
подчинялись мелочной регламентации и повседневному контролю. Общин-
ная организация была превращена в придаток вотчинного управления,
а его представители — в барских соглядатаев и доносчиков. Во имя
собственных экономических интересов Самарин также стремился нивели-
ровать имущественное положение своих крепостных и сохранить нату-
ральный характер их хозяйств. Тех же приемов управления придержи-
вался и крупный землевладелец П. А. Шепелев. Некоторые помещики
вплоть до первой половины XIX в. даже стремились ликвидировать об-
щину (Н. Стремоухов).
Однако подобная система, при которой община делалась в лучшем
случае придатком вотчинного управления, не была широко распростра-
нена. В оброчных имениях помещики не вмешивались во внутреннюю
жизнь деревни и, сохраняя за собой лишь общий контроль над владе-
ниями, интересовались только фискальными поступлениями со стороны
крестьян и выполнением ими государственных повинностей. В этих
случаях они передавали все функции управления выборным мирским
представителям, которые отчитывались перед вотчинными конторами.
С течением времени, особенно с конца XVIII в., такая отчетность все
более бюрократизировалась, а вотчинные конторы систематически инфор-
мировались мирскими властями о текущей жизни общины. Система, при
которой сама общинная организация обеспечивала все управление име-
ниями, практиковалась вплоть до середины XIX в. многими помещиками
(кн. Г. В. Грузинский, И. И. Шувалов, кн. С. Б. Куракин, графы Орловы
и др.) и довольно часто применялась среди многочисленного оброчного
крестьянства. Конечно, сельские миры даже при такой наиболее благо-
приятной в условиях крепостничества системе не могли не ощущать
постоянных и многообразных проявлений помещичьей власти.
Наиболее распространенным был третий вариант отношений между
помещиками и общинами, когда управление собственно барским и кре-
стьянским хозяйством строилось на основе различного сочетания вотчин-
ных и мирских органов. В одних случаях преобладал взаимоконтроль
между вотчинными и мирскими органами, в других — в большей пли
меньшей степени разграничение их обязанностей, в третьих — явный
приоритет вотчинного начала и помещичьего «попечительства» над
крестьянами. Такое сочетание существовало еще в XVII в. в вотчинах
боярина Б. И. Морозова и стольника А. И. Безобразова; оно же функцио-
нировало в конце XVIII — начале XIX в. в огромных владениях Пани-
ных, Юсуповых, Шереметевых, где мирские представители были включе-
ны в общую бюрократически стройную систему вотчинного управления.
Весьма показательную эволюцию в отношении сельской общины с начала
XVIII до первой четверти XIX в. проделало вотчинное право в ярослав-
ских владениях князей Щербатовых. До середины XVIII в. там
прослеживалась разграниченность функций между вотчинным и общин-
ным правлением; приказчики отвечали собственно за барское хозяйство,
340
Г лава 16 Российское крестьянство
а мпрские представители — за крестьянское. В середине XVIII в. наибо-
лее характерной чертой системы управления князя М. М. Щербатова
п местного историка и идеолога родовой знати, стала слитность вотчин-
ных и общинных органов, а в начале XIX в. его сын Д. М. Щербатов
ппзвел мирских представителей до роли бессловесных участников сходов
которые возглавлялись назначенными помещиком приказчиками и бур-
мистрами.
Некоторые помещики стремились в противовес обычаю даже полно-
стью присвоить права и функции общины. Одпако, как правило, за
общиной сохранялись издревле существовавшие права распоряжения во
Мирской сход в присутствии помещика и священника.
Гравюра из книги «Деревенское зеркало» (СПб., 1798)
внутрихозяйственных целях «своей» землей и — весьма часто — распре-
деления между дворами повинностей. Поэтому производственные функ-
ции. т. е. поддержание хозяйственного и бытового распорядка деревен-
ской жизни, оставались за общиной (Александров. 1976, гл. 2).
руководствовавшейся прежде всего нормами обычного права, призванны-
ми обеспечить существование крестьянского двора как основы мелкого
сельскохозяйственного производства.
Земельное хозяйство общины в поздпефеодалыюй России находилось
отнюдь не в статичном, а в изменяющемся, хотя и медленно, состоянии.
Каждый трудоспособный мужчина имел право па ведение собственного
хозяйства п вместе с тем обязан был гости тягло. Этот принцип составлял
основу обычного права; петяктые и нетрудоспособные члены оощины
341
II Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
(за исключением вдов с малолетними детьми) обладали правом пользова-
ния только приусадебными угодьями (огороды), минимально обеспечи-
вавшими их существование (Александров, 1984, гл. 3). Община должна
была обеспечивать всех своих членов землей, хотя бы в рамках прожи-
точного минимума, так как вопрос о тяглоспособности любого крестьянина
никогда не мог быть снят. Поэтому, не допуская обезземеливания одних
в угоду другим, общины соблюдали известную равномерность земельного
распределения в соответствии с тяглыми возможностями дворов.
В центральной полосе европейской части России — районах преобла-
дания частнофеодального землевладения, которое там приобретало поли-
тически и структурно господствующее положение,— хозяйство крепостных
деревень замыкалось строго определенными границами; при все более
сужаемом феодалами количестве удобной для хлебопашества земли у
крестьян под влиянием хозяйственных и агротехнических причин, преж-
де всего трехполья, и роста населения возникала необходимость внутри-
общинного земельного регулирования, которое пошло по пути создания
уравнительно-передельной системы. Ее суть заключалась в том, что при
сохранении за крестьянином подворного владения размер этого владения
сообразовывался с рабочими и тяглыми возможностями крестьянской
семьи. Если семья в какой-то момент не могла с данного участка нести
соответствующее тягло, то часть подворной земли в общем деревенском
поле отрезалась и передавалась в пользование хозяйственно более силь-
ной семье. Эта передача носила условный характер, так как если поло-
жение бывшего владельца улучшалось, то отрезанный участок должен
был быть ему возвращен по первому требованию. Тем же порядком
производилось земельно-тяглое поравнение в границах одного имения
между отдельными деревнями: если одна деревня обладала излишком
пахотной земли или не могла ее обработать, то эти излишки передава-
лись соседней деревне до тех пор, пока первая деревня не сможет затре-
бовать «свою» землю назад. В результате таких систематических услов-
ных переверсток земельные отношения внутри деревень и между ними
настолько усложнялись, что возникала необходимость урегулирования
общинного земельного хозяйства и осуществлялись общие переделы. Эта
система в крепостной деревне уже в XVIII в. была широко распростра-
нена (Александров, 1976, гл. 3).
Внутри общины могли происходить по решению общинного собрания
земельные сделки — продажи, отдачи в залог, передача по наследству,
по завещанию, в приданое. Земля при этом, разумеется, оставалась
собственностью помещиков и не отчуждалась на сторону, а изменялся
лишь объем тягла у держателей надела. Чаще всего такие сделки каса-
лись участков общинной земли, приведенных в культурное состояние си-
лами отдельных семей. Такие вненадельные участки община признавала
«собственностью» крестьян, но также на условно общинном праве, так
как на них могло быть распространено тягло и в случае общего недостатка
земли они могли быть включены в состав надельных земель (Александ-
ров, 1976, с. 227—235; Бакланова, 1976, с. 160—180). Приблизительно та
же правовая ситуация создавалась при покупке крепостными крестья-
нами (конечно, на имя своего помещика) в индивидуальном или коллек-
тивном порядке земли па стороне, у соседнего помещика. Такие земли
также облагались тяглом и в конце концов могли слиться с общинными.
Таким образом, при повседневно регулируемом земельном общинном
хозяйстве у крестьян сохранялась двойственная психология — представ-
ление об «общественной», общинной земельной «собственности» и вместе
342
Глава 16. Российское крестьянство
с тем о возможности существования частной земельной «собственности»
внутри общины. Однако при все более усиливавшемся общинном (коллек-
тивном) регулировании землепользования «право» крестьянского двора
на землю все более суживалось; даже наиболее зажиточные крестьяне
если им и удавалось сконцентрировать в своих руках значительное коли-
чество общинной земли, под давлением тягла не могли интенсифициро-
вать свое хозяйство в целях расширенного воспроизводства. Ограничен-
ность трудовых ресурсов в семье, которая являлась основой сельскохозяй-
ственного производства, и условность любого земельного владения тем
более задерживали социальное расслоение в деревне. Обособление полей
«в вечном владении» отдельных дворов появилось лишь на рубеже
XVIII—XIX вв., и лишь там, где основой экономики становились промыс-
лы, с которых и устанавливался объем тягла (Алексанпоов 1976
с. 237; 1984, с. 163, 164). F ’
Общинное землепользование в государственной деревне в разных
регионах страны эволюционировало по-разному. В северорусских
областях, в Поморье, несмотря на широкое распространение монастыр-
ского землевладения, местное крестьянство в массе своей осталось чер-
носошным, и крепостное право не получило там распространения. Мир-
ская организация приобрела на севере весьма сложные формы. Там
существовали волостные мирские органы самоуправления с выборным
штатом, которые проводили освоение и распределение угодий и разверст-
ку повинностей. Существование общин-волостей, объединявших населе-
ние десятков деревень, прослеживается до второй половины XIX в., нс
с XVI в. эта организация все более приспосабливалась государством для
своих целей. Обеспечивая податные, полицейские и судебные функции
управления, мирская организация превращалась в государственную еди-
ницу управления (Богословский, 1909). В XVII — первой четверти
XVIII в. сложившаяся ранее складнически-долевая форма крестьянского
землепользования перерастала в индивидуальное парцеллярное земле-
пользование. При возраставшей в этих условиях земельной мобильности
и имущественном расслоении крестьян правительство, заинтересованное
в сохранении тяглоспособности основной массы крестьянства, с XVII в.
стало противодействовать его дифференциации, бороться с земельным
обращением, бытовавшим на праве обычая, а с конца XVIII в. начало
добиваться перехода к уравнительно-передельному землепользованию.
Правда, вопрос о масштабах распространения уравнительных переделов
в XIX в. еще до конца не исследован, но вполне очевидно, что прави-
тельственная политика была направлена на нивелировку земельного
обеспечения северорусского государственного крестьянства.
Генетически с поморским типом общинной организации были связаны
общинные формы государственного крестьянства на Урале и в Сибири.
Сельская община возрождалась там в процессе стихийного освоения зе-
мель переселенцами из северорусских областей, приносившими свои тра-
диционные представления о формах и функциях мирской организации.
Она возникала и развивалась в условиях земельного простора, при необ-
ходимости совместных усилий в сельскохозяйственном освоении земли и
в условиях переложной системы землепользования. Расчищенные земли
распределялись между крестьянами в зависимости от вложенного труда
и поступали в их наследственное владение на основе обычая. Несмотря
на то что, как и на севере, государство, сохранявшее за собой верховное
право земельной собственности, последовательно превращало сельскую
общину в низовую единицу административного и фискального
343
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
управления, подворный порядок землепользования с правом земельного
распоряжения сохранялся вплоть до XIX в. (Александров, 1976; Громы-
ко, 1975, 1977; Рабцевич, 1977). Обычай подворного земельного владения
стойко удерживался на Урале даже в среде крепостного крестьянства в
огромных владениях Строгановых, которые и не пытались изменять по-
рядок крестьянского землепользования.
В равной степени одна из основных задач общины однодворцев заклю-
чалась в «налаживании и регулировании индивидуального землепользова-
ния при коллективном владении общими угодьями» (Важинский, 1974,
с. 223). В среде казачества по мере превращения его с конца XVIII в.
в привилегированную группу сельского населения общинные порядки и
обычное право все более и более изживались и под нажимом феодальной
власти заменялись общеимперским законодательством.
Сельская община российского крестьянства, как институт феодального
общества, не ставила перед собой каких-либо новых общественных задач.
Она боролась за свое существование в условиях феодального гнета, отра-
жая интересы замкнутых групп сельского населения. Ее главной целью
было сохранить каждого тяглоспособного дворохозяина, поддерживая
установленный строй социальных и хозяйственных отношений. Тормозя
социально-экономическое развитие деревни и сохраняя сложившиеся в
ней хозяйственные распорядки и бытовые взаимоотношения, сельская
община вместе с тем приспосабливалась к проникавшим в деревню то-
варно-денежным отношениям. Она отпускала своих членов в отход, уста-
навливала своеобразный денежный налог для откупа от рекрутской
повинности, сдавала земли в аренду, но все это осуществлялось для того,
чтобы выдержать тяготы феодального гнета, а не ради интенсификации
сельского производства.
5. Классовая борьба российского крестьянства
В процессе становления абсолютизма и укрепления его внутриполитиче-
ских, идеологических и экономических позиций классовая борьба в стра-
не вступила в новый этап. Его особенность заключалась в усложнении
направленности и в наивысшем обострении классового протеста широких
народных масс.
Законодательное оформление крепостного права Соборным Уложением
1649 г. явилось основным фактором обострения классовой борьбы. Цер-
ковная реформа середины XVII в., активная политика, направленная на
подчинение казачества центральной власти, начало практики приписки
крестьян к заводам были серьезнейшими причинами, обострявшими на-
родное сопротивление растущему абсолютизму. Массовое бегство на
окраинные территории, стремление уйти из-под власти не только поме-
щиков, но и государственного административного аппарата, жалобы
государственным властям на тяжесть повинностей, локальные, часто
длительные вооруженные выступления — эти повседневные формы борь-
бы вылились в две грандиозные, потрясшие Россию крестьянские вой-
ны — восстания С. Разина и Е. Пугачева.
Крестьянские войны были проявлением самого острого социального
антагонизма между крепостническим государством и крестьянством,
составлявшим основную движущую силу народного движения. В этих
войнах отчетливо проявились слабости всех крестьянских восстаний,
разобщенность целей восставших, боровшихся за свои локальные инте-
ресы. Отсутствовала и органическая связь между классовыми выступле-
344
Г лава 16 Российское крестьянство
ппями крестьянства и городскими восстаниями, в результате чего города
нс стали опорой крестьянских войн. Длительность процесса консолидации
крестьянства как класса-сословия, так и не завершившегося в период
феодализма, существование различных «разрядов» в его среде тем более
ослабляли антикрепостническую борьбу, в которой крестьяне разных
«разрядов» по-разному определяли конкретные задачи своих выступ-
лении.
Крепостническое законодательство XVII в. и укрепление администра-
тивного аппарата усиливали миграцию населения: из северных обла-
стей — на Урал и в Сибирь, из центральных — чаще в южные и юго-
восточные районы. Церковная реформа, приведшая к расколу, вызвала
множество побегов крестьян — сторонников «старой веры». Борьба со
старообрядчеством стала для царского правительства вековой проблемой.
Правительственные репрессии не могли покончить с расколом. Уже во
второй половине XVII в. образовались целые центры старообрядчества в
Заволжье, на Печоре, Дону, Урале и в Сибири. В 1666 г. вспыхнуло
крупное восстание раскольников в Соловецком монастыре, основной си-
лой которого оказались местные крестьяне. Только предательство одного
монаха-перебежчика привело к победе правительственных войск, осаждав-
ших монастырь почти 10 лет.
Воплощая в жизнь установления Соборного Уложения 1649 г., прави-
тельство царя Алексея Михайловича с 50-х годов XVII в. начало широкие
сыски крестьян, бежавших в южнорусские земли, в верховья Дона и его
притоков, на Среднее и Нижнее Поволжье, т. е. в районы, которые затем
были охвачены восстанием С. Разина. Только в 1664—1665 гг. было
возвращено владельцам более 3200 беглецов из Тамбовского уезда. Эти
сыски вызвали еще большее возбуждение среди беглого крестьянства и
накалили обстановку на Дону.
Военные походы служили для донских казаков серьезным источником
существования, так как земледельческое хозяйство на Дону было в то
время почти не развито. После 1642 г. турецкое правительство, укрепив
Азов, воспрепятствовало походам донских казаков на побережья Азов-
ского и Черного морей. В поисках добычи донское казачество — как «го-
лытьба», рекрутировавшаяся из беглых крестьян, так и «домовитое»
казачество низовья Дона — стало направлять свои набеги на Волгу и
Каспийское море, что серьезно затрагивало политические и торговые ин-
тересы русского правительства, заинтересованного в поддержании торго-
вых сношений с Персией. Правительство усилило политическое давление
на казачество. С середины XVII в. оно начало упорную борьбу с неза-
висимостью «вольного» Дона и, используя разного рода подачки «домо-
витой» казачьей верхушке, стало превращать ее в карателей донской
голытьбы. Несколько раньше правительство начало борьбу с «самоволь-
ством» яицких казаков на Каспийском море и в середине XVII в., по-
строив каменную крепость в устье Яика — будущий город Гурьев, закры-
ло для них выход в море, «компенсировав» этот запрет установлением
для войсковой верхушки ежегодного жалованья (Очерки истории СССР,
XVII век, с. 268-282).
Распространение феодальной власти на новые территории, где скопи-
лось множество бежавших от феодального гнета крестьян, вызвало
острейшую вспышку социального антагонизма, результатом котороп
явилась крестьянская война под руководством Степана Разина. Успешные
походы казаков Разина по Волге и Каспию вплоть до берегов Персии
тем более привлекли к нему большинство донского населения и еще бо-
345
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
лее способствовали притоку беглых на Дон. В этих условиях часть ьер-
хушки «домовитого» донского казачества, державшая сторону правитель-
ства, потеряла влияние. Летом 1670 г., когда Разин подошел к Астрахани,
правительственные войска и население города перешли на его сторону.
Взятие Астрахани и продвижение Разина вверх по Волге тотчас расши-
рило социальную базу движения, превратившегося в крестьянскую вой-
ну, которая охватила огромный район вплоть до Симбирска, Пензы,
Тамбова и даже до Слободской Украины. К движению примкнули народы
Поволжья — чуваши, мари, мордва, татары. Основной силой движения
было крепостное крестьянство, остро почувствовавшее к этому моменту
последствия расширения помещичьего хозяйства в Поволжье и в приле-
гающих к нему районах. Крестьянская война была направлена против
представителей господствующего класса; в то же время на ее идеологии
сказывались монархические представления восставших о справедливости
верховной власти, о царе как избавителе от феодально-крепостнического
режима. Только после мобилизации столичного и провинциального дво-
рянства правительству удалось разбить в октябре 1670 г. под Симбирском
основные силы Разина. Неудачи восставших позволили донской войско-
вой старшине восстановить свое влияние среди части казачества. Опи-
раясь на прибывшие на Дон рейтарские и другие правительственные пол-
ки, казачья старшина осадила Кагальницкий городок, куда вернулся
Разин; в апреле 1671 г. она захватила и выдала царской власти вождя
крестьянской войны, а в ноябре того же года был взят последний оплот
восставших — Астрахань.
Победа правительственных войск, сопровождавшаяся массовыми каз-
нями восставших, позволила правительству добиться от донского казачест-
ва установления присяги на верность царю, что существенно ограничива-
ло самостоятельность войскового круга. Одержанная победа позволила
царскому правительству расширить распространение феодального поме-
щичьего хозяйства в южных и поволжских уездах, что в 80-х годах
XVII в. вызвало разрозненные выступления местного крестьянства.
Абсолютистское правление Петра I характеризовалось дальнейшим
укреплением крепостнического режима и государственных налогов, воз-
раставших в условиях затянувшейся войны со Швецией; продолжалось
массовое бегство населения на окраины. По официальным данным за
1719—1727 гг., числилось 200 тыс. беглых крестьян. Основными района-
ми, притягивавшими беглецов, оставались Сибирь, Донская земля,
Башкирия, Среднее и Нижнее Поволжье, бассейн Яика. Во второй поло-
вине XVIII в. участились побеги на Украину, а из западнорусских рай-
онов — в Прибалтику и в Польшу.
В начале XVIII в. донское казачество продолжало борьбу с правитель-
ством за право приема беглых. Население бассейна Дона быстро увели-
чивалось. Правительство Петра I продолжало сужать права донского ка-
зачества и, поддерживая старшинский совет, умаляло роль войскового
круга. Социальное расслоение донского казачьего войска усиливалось
участием верхушки «домовитого» казачества в торговле на Дону. Поли-
тика опоры на казачью верхушку дала свои результаты в 1705 г., когда
царские войска, подавлявшие восстание в Астрахани, были усилены
отрядом донских казаков. Однако в 1707 г., когда правительство попыта-
лось выслать с Дона всех беглых, не принадлежавших к казачьему со-
словию, войсковая старшина, заинтересованная в закабалении пришлого
населения, согласилась на сыск только в верховых городках, но не в
низовьях Дона. «Новопришлые» крестьяне, сконцентрировавшиеся около
346
Г лава 16. Российское крестьянство
Ново-Айдарского городка, во главе с казаком Кондратием Булавиным
подняли восстание. В конце 1707—1708 г. оно охватило весь Дон, При-
азовье, распространилось на Украину, Курский, Одоевский, Веневский,
Тамбовский, Воронежский, Козловский уезды, Поволжье и получило
поддержку запорожских казаков. Отряды восставших крестьян действо-
вали даже в центральных уездах. Попытка низовой казачьей верхушки
разбить Булавина окончилась переходом на его сторону казаков и сдачей
центра Донской земли Черкасска. Казачий круг избрал Булавина войско-
вым атаманом. Только сосредоточив 32-тысячную армию, с помощью
калмыцких отрядов Аюки-хана правительство к 1710 г. подавило это вос-
стание. Сам Булавин погиб в июле 1708 г. в результате заговора зажи-
точных казаков. После подавления восстания все городки в верховьях
Дона, населенные беглыми крестьянами, были уничтожены.
В восстании Булавина сочеталась борьба донского казачества за
сохранение вольностей и общий антифеодальный протест, охвативший как
казачество, так и широкие массы крестьянства, выступавшие против
фискального гнета, крепостничества, помещиков и царской администра-
ции. При царистском в целом характере движения оно усложнялось уча-
стием в нем старообрядцев, выступавших против официальной церкви,
против Петра I и проводимых им реформ (Очерки истории СССР, пер-
вая четверть XVIII в., с. 245, 246, 253-275).
В первой четверти XVIII в. ярко проявился активный протест кре-
стьян против приписки их к заводским работам. Еще во второй четверти
XVII в. царское правительство чисто феодальными мерами (путем при-
писки целых волостей) решило задачу обеспечения заводов рабочей си-
лой. В 70-х годах XVII в. начались первые волнения крестьян против
новой для них формы феодального гнета; они охватили крестьян, при-
писанных к тульским и старорусским заводам.
Активное строительство металлургической базы при Петре I сопро-
вождалось уже массовой припиской крестьян к заводским работам, что
сразу же вызвало серьезные волнения. По закону приписные крестьяне
считались государственными; их запрещалось навечно переселять на
заводы и отрывать от сельской работы во время полевой страды. Суть
их повинностей заключалась в том, что они отрабатывали на заводах
подушную подать и оброк. Однако эти условия на практике грубо нару-
шались заводской администрацией и крестьяне попадали в положение,
фактически не отличавшееся от крепостного.
Волнения приписных крестьян начались в 1703 г., когда крестьяне
бежали с уральского Каменского завода и даже попытались захватить
г. Кунгур, воевода которого руководил строительством завода. Массовое
бегство крестьян происходило и при строительстве Екатеринбургского
завода. Несмотря на жестокие расправы заводских властей, бегство при-
няло особенно широкий размах на Олонце и Урале в 1726—1727 гг.
В 30—40-х годах XVIII в. волнения приписных крестьян в Казанской
и Калужской губерниях приняли еще более активную форму — крестьяне
начали жаловаться властям на безудержную эксплуатацию заводчиков,
выдвигали экономические требования и останавливали заводские работы
(Очерки истории СССР, первая четверть XVIII в., с. 280—282; вторая
четверть XVIII в., с. 219—226). В 50-х годах приписное крестьянство
перешло к вооруженным выступлениям против заводчиков. В 1752 г.
после безрезультатного обращения к императрице Елизавете Петровне
с жалобой на отрыв от хозяйства, снижение расценок и кровавые наси-
лия администрации крестьяне калужского завода II. Демидова в Ромо-
347
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
дановской волости прекратили работы. Их поддержали крестьяне Брян-
ского и Дугненского заводов. Прибывший в село Ромоданово пехотный
полк был разгромлен в сражении. Восстание охватило соседние уезды и
было подавлено только после прибытия новых войсковых соединений.
К 1762 г. число приписных крестьян достигло 190 тыс. человек.
В 1759—1762 гг. активные выступления приписных крестьян и их столк-
новения с войсками произошли на Урале и в Сибири. Они охватили.
Авзяно-Петровский, Каслинский, Кыштымский, Алапаевские, Нижне-
Тагильские, Колывано-Воскресенские и другие заводы. Волнения припис-
ных урало-сибирских крестьян заставили в 1763 г. правительство улуч-
шить их положение (расписать крестьян по ближайшим к их местожи-
тельству заводам, установить новые ставки оплаты, разрешить подачу
жалоб на злоупотребления властей). Вооруженной борьбой с войсками
закончилось восстание крестьян, приписанных к Олонецким заводам и
требовавших отмены заводских работ (1769—1771 гг.) (Очерки истории
СССР, вторая половина XVIII в., с. 179—185). Движения приписных
крестьян Алтая продолжались в 80-х годах XVIII в., и правительство-
вынуждено было освободить от повинностей крестьян, проживавших в от-
далении от заводов. В 1830 г. на тех же Колывано-Воскресенских заводах
крестьяне вновь потребовали освободить их от работ и перевести из
разряда удельных в состав государственных (История Сибири, 1968г
2, с. 313, 314, 321, 435).
Своеобразный характер носило сопротивление крестьян-старообрядцев..
На протяжении второй половины XVII — первой половины XIX в.
царское правительство всеми мерами — от жестоких гонений до «увеще-
ваний» — стремилось поставить их под свой фискальный и идеологиче-
ский контроль. При всей разобщенности различных направлений и рели-
гиозных «толков» старообрядчество самим фактом отрицания официаль-
ных властей и церкви представляло опасность для абсолютистского-
государства. Разумеется, старообрядцы так или иначе попадали под го-
сударственный контроль, но сила их идеологического воздействия не
исчезала. Особенно широко старообрядчество было распространено в
Сибири и на Урале, где «за пределами убежденного ядра строгих ревни-
телей старой веры находилось немало их приверженцев, для которых
стихийный дух антифеодального протеста был подсознательно куда при-
тягательнее споров о сугубой аллилуйе, а практические выводы о бегст-
ве от антихристовых властей и ревизских сказок важнее проблемы
изменений в восьмой главе символа веры. Характерно, что на Урале и
в Сибири в XVIII в. этот протест был общекрестьянским, в нем участ-
вовали самые различные социальные слои крестьянства» (Покровскпй,
1974, с. 388). При всем стремлении к замкнутости крестьяне-старооб-
рядцы не отказывались от активной антифеодальной борьбы. Их фанати-
ческая стойкость сплошь и рядом приводила к самосожжениям и
«пустынножительству», но при открытых активных выступлениях старо-
обрядческие догматы отходили на второй план, общинное начало стано-
вилось ведущим, и в антифеодальной борьбе старообрядцы смыкались с
православным населением (Покровский, 1977, с. 179—198). В среде
старообрядцев активно распространялись утопические легенды о «добрых»
царях, избавителях от феодального гнета, о существовании мифических
«далеких земель», где царствует социальная справедливость. Эти леген-
ды служили идеологическим обоснованием не затухавшей вплоть до
начала XIX в. веры в самозванцев, претендовавших на царский престол,
а порой и импульсом к массовым переселениям.
348
Глава 16. Российское крестьянство
Характерным по своей направленности до середины XVIII в. было
движение монастырских крестьян. Так, крестьяне с. Спасского Шацкого
уезда после просьб и жалоб на непосильные поборы монастырских вла-
стей отказались им повиноваться и потребовали освобождения от мона-
стырской зависимости. Жалобы в синод, сенат и самой императрице Ели-
завете Петровне привели к тому, что в 1756 г. для усмирения крестьян
в село были введены войска. Первоначально крестьяне даже одержали
победу в вооруженном столкновении, но в 1757 г. были разбиты. Однако
только в 1761 г. их вынудили подчиниться владельцам. В 1748—1751 гг.
вспыхнули волнения монастырских крестьян Вятской провинции, которые
также требовали перевода в состав государственного крестьянства. В этом
движении принимало участие до 12 тыс. крестьян, и подавлено оно было
только войсками. В 1756—1760 гг. аналогичные выступления происходи-
ли в вотчинах Троице-Сергиева монастыря в Бежецком уезде, в вотчинах
Знаменского, Саввино-Сторожевского и других монастырей. Абсолютист-
ская власть, давно стремившаяся подорвать экономическое могущество
духовных феодалов и полностью подчинить себе церковь, решила исполь-
зовать в своих целях движение монастырских крестьян. В марте 1762 г.
было образовано специальное учреждение — Коллегия экономии для
управления церковными крестьянами, которые тем самым изымались
из-под власти духовных феодалов. Под давлением духовенства в августе
1762 г. указ о секуляризации был отменен, что вызвало массовое движе-
ние монастырских крестьян не только в центральных губерниях страны,
но и на Урале и в Сибири. Эти движения сопровождались осадами мо-
настырей и сражениями с войсками (Очерки истории СССР, вторая
половина XVIII в., с. 167—170; История Сибири, 1968, 2, с. 314,
315).
Основная причина движения монастырских крестьян заключалась в
том, что в процессе развития товарно-денежных отношений монастыри
расширяли свою запашку и увеличивали барщинные повинности. С уве-
личением барщины поглощались наличные рабочие силы крестьянского
двора, крестьяне лишались возможности получать дополнительные денеж-
ные средства, необходимые для уплаты возраставших государственных
податей, исполнения рекрутчины и т. д. В результате подрывалось эко-
номическое состояние крестьянских хозяйств (Милов, 1970, с. 291—300).
Секуляризация в известной степени сгладила остроту социальных конф-
ликтов в «экономической» деревне, что, однако, не повлияло на размах
классового протеста крестьянства в целом. По признанию самой Екате-
рины II, к моменту вступления ее на престол до 150 тыс. монастырских
и помещичьих крестьян «отложилися от послушания и коих всех усми-
рить надлежало».
Помещичьи крестьяне на протяжении первой половины XVIII в. за-
давали топ всему крестьянскому антифеодальному движению. Их общее
требование в середине XVIII в. заключалось в освобождении от поме-
щичьей зависимости. Именно к этому времени особенно усугубилась для
крепостного крестьянства тяжесть барщинной повинности; с расшире-
нием помещичьей запашки сокращались размеры общинного землеполь-
зования и вместе с тем возможности крестьянских хозяйств. В протестах
против барщины и требованиях перевода на оброк, а тем более в состав
государственного крестьянства проявлялась борьба крепостных крестьян
за хозяйственную самостоятельность. В частности, важнейшим следствием
перевода на оброк была бы передача в хозяйственное ведение общин всех
помещичьих угодий.
349
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
В борьбе с непрекращавшимся бегством крепостных правительство в
1754 г. издало очередной указ, предусматривавший разнообразные меры
по предотвращению побегов и систему штрафов за укрывательство.
В 1759—1763 гг. правительство попыталось рядом указов вернуть бегле-
цов их владельцам, обещая им «прощение». Издание указов не достигало
целей. Крестьяне целыми общинами требовали перевода их в состав го-
сударственного или дворцового крестьянства. Нередко случалось, что
крестьяне протестовали против их продажи другим владельцам, требуя
сохранения «старины» и подчинения «природному барину». Особой фор-
мой борьбы становилось разбойничество с разгромом поместий и убийст-
вом помещиков. Только в Московской губернии с 1764 по 1769 г. было
убито 30 помещиков. В 1762—1763 гг. многие уезды центральной части
страны были охвачены массовыми движениями помещичьих крестьян,
которые подавлялись воинскими командами (Очерки истории СССР, вто-
рая половина XVIII в., с 170—175).
Усиливавшееся движение помещичьего крестьянства с 1760-х годов
объясняется рядом обстоятельств, так или иначе обусловленных усиле-
нием крепостнического режима и расширением дворянских привилегий.
На созванной в 1767 г. Уложенной комиссии проявилось резкое недоволь-
ство государственного крестьянства, протестовавшего в своих наказах
против налогового бремени, малоземелья, самовольства чиновников, огра-
ничений торговли для крестьян.
Острые социальные противоречия между крестьянством и господство-
вавшим классом вылились в последнюю в России крестьянскую войну
(1773—1775 гг.). Непосредственным поводом к войне явился конфликт
между яицким казачеством и государственными властями, решившими
окончательно уничтожить последние вольности и автономию казачьего
войска. В начале 1772 г. служебные тяготы вызвали восстание яицких
казаков. Оно было жестоко подавлено, казачий круг запрещен, а коман-
дование войском было передано присланному с регулярными частями ко-
менданту. Резкое социальное расслоение, существовавшее в это время на
Янке, тем более накаляло обстановку. Широкие массы казачества не сми-
рились и, когда донской казак Емельян Пугачев оказался на Яике и
объявил себя императором Петром III, поддержали его. Пугачев и под-
державшая его группа казаков ставили перед собой более широкие за-
дачи, нежели борьба за автономию казачьего войска. После воцарения
Екатерины II и убийства ее мужа Петра III в народных массах широ-
ко распространились слухи о заговоре дворян против императора, кото-
рый будто бы был сторонником крестьянской свободы. Так имя ничтож-
ного Петра III оказалось символом крестьянских надежд на освобожде-
ние. Ф. Энгельс писал, что русский народ устраивал «бесчисленные
разрозненные крестьянские восстания против дворянства и против отдель-
ных чиновников, но против царя — никогда, кроме тех случаев, когда во
главе народа становился самозванец п требовал себе трона» (Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 18, с. 547).
Казацкое выступление сразу же превратилось в крестьянскую войну,
охватившую огромную территорию и ставшую самой серьезной угрозой
существованию российского господствующего класса. По мере террито-
риального распространения крестьянской войны в ряды восставших вли-
вались широкие массы башкирского и поволжского населения, заводские
крестьяне и работные люди Урала.
Восстание Пугачева., начатое в сентябре 1773 г., немедленно охватило
всю оренбургскую оборонительную линию, на которой почти все крепости,
350
Глава 16. Российское крестьянство
кроме центральных — Оренбурга и Яицкого городка, перешли в руки вос-
ставших. Уже в октябре движение начало охватывать заводские районы
Среднего Урала, в ноябре башкирские отряды осадили Уфу; в начале
1774 г. Екатеринбург, центр всей уральской промышленности, оказался
в кольце восстаний, которые перекинулись в бассейн Камы; в феврале
1774 г. в руках восставших находилось три четверти уральской промыш-
ленности. Тогда же крестьянская война стала распространяться за Ураль-
ский хребет, в пределы Западной Сибири, хотя широко охватила она
только районы, граничившие с территорией Екатеринбургского горноза-
водского ведомства (История Сибири, 1968, 2, с. 319, 320).
На первом этапе воины восставшим удалось добиться больших успе-
хов в борьбе с правительственными, преимущественно гарнизонными,
войсками. В ноябре 1773 г. Екатерина II вынуждена была признать
огромный размах движения и направила карательную армию во главе
с генерал-аншефом А. И. Бибиковым. В Казани началась организация
дворянского ополчения. В марте 1774 г. под крепостью Татищевой, важ-
ному по своему стратегическому положению месту первых крупных успе-
хов восставших, Пугачев потерпел серьезное поражение, потерял артил-
лерию и вынужден был снять осаду Оренбурга.
Пробившись в Башкирию, Пугачев к маю 1774 г. восстановил свое
войско за счет заводских и помещичьих крестьян и башкир и начал на-
ступление на Челябинск. Разбитый под Троицкой крепостью генералом
Деколонгом, подошедшим из Сибири, он двинулся на Казань, которую
захватил в июле 1774 г. Только в кремле заперлись правительственные
войска. Спустя шесть дней после захвата Казани Пугачева нагнали войска
полковника Михельсона и вновь его разбили. Однако захват Казани вос-
ставшими произвел огромное впечатление, а переход Пугачева на правый
берег Волги придал крестьянской войне новый импульс, так как восста-
ние охватило огромные массы помещичьих и государственных крестьян,
в том числе народов Поволжья, и приближалось к центру страны. Имен-
но в это время наиболее четко проявилось стремление восставших унич-
тожить крепостной строй и власть дворянства. Правительство Екатери-
ны II, в свою очередь, летом 1774 г. прилагало огромные усилия для
достижения победы. Главнокомандующему П. И. Панину были предостав-
лены, по существу, неограниченные полномочия. После успешного завер-
шения в июле 1774 г. войны с Турцией к сентябрю в Поволжье прибыли
новые правительственные войска. Потерпев окончательное поражение под
Черным Яром в конце августа, Пугачев переправился через Волгу и вы-
нужден был повернуть на Яик. Группа яицких казаков, чтобы заслужить
прощение Екатерины II, предательски захватила его и выдала властям.
Борьба с отрядами восставших, особенно в Поволжье и в верховьях
Дона, продолжалась до 1775 г.
В советской исторической науке крестьянские войны в России, и осо-
бенно последняя, оценивались по-разному. В 20—30-х годах многие исто-
рики считали их революциями, в которых крестьянство своими силами
пыталось открыть путь капиталистическому развитию (подробнее см.:
Милов, 1981, с. 37).
В последнее время исследователи, склонные акцентировать раннее со-
циальное расслоение крестьянства, подчеркивали, что осуществление даже
части прокламированных Пугачевым мероприятий «сулило высвобожде-
ние тех потенциальных сил, которые могли содействовать движению Рос-
сии по пути превращения в буржуазное общество» (Буганов, Преобра-
женский, Тихонов, 1980, с. 284). Критики этой точки зрения указывали
351
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
на неправомерность преувеличения роли крестьянства как общественной
силы, самостоятельно детерминирующей переход от одной социально-эко-
номической формации к другой (см.: Переход от феодализма..., 1969
с. 53; Милов, 1981).
Крестьянская война под руководством Пугачева отражала доведенную
до точки кипения остроту классового антагонизма. Обширность террито-
рии, охваченной восстанием, участие в нем представителей всех подат-
ных сословий и «разрядов» делали его самым крупным из всех ранее
происходивших народных движений в России. В манифестах Пугачева
провозглашалось сохранение политической организации государства во
главе со «справедливым» царем, который «жалует» пароду всякие воль-
ности. Эти манифесты отражали и уровень политического мышления са-
мих руководителей движения. Помимо общих обещаний «вольности», Пу-
гачев конкретно указывал на освобождение от наиболее тяжелых повин-
ностей: казаки, башкиры, татары, калмыки и другие народы «жаловались»
правом хозяйственного использования их земель и угодий; помещичьи
крестьяне — безоброчным владением землями, освобождением от рекрут-
чины и других повинностей; раскольникам и мусульманам была обещана
полная свобода веры и т. п. Но даже в наиболее полном по политиче-
ским формулировкам манифесте от 18 июля 1774 г. подчеркивалось, что
все крестьяне остаются «верноподданными рабами собственной нашей ко-
роны». Идеологическое острие пугачевской пропаганды направлялось не
против отдельных «изменников» народа или «кровопийцев», как было во
времена Разина, а против господствующего класса как такового со все-
ми его привилегиями. Это свидетельствовало о подъеме движения на бо-
лее высокую ступень. Программа восстания не только отвечала непосред-
ственным чаяниям разных слоев угнетенных масс, но и отражала их
представления о необходимости сохранения «старины», под которой, по
крестьянским представлениям, подразумевалась возможность свободной
жизни и хозяйствования. К характеристике цели восставших вполне при-
менимы слова В. И. Ленина, написанные в годы революции 1905—1907 гг.:
«Крестьянская масса требует земли стихийно, будучи угнетаема крепост-
ническими латифундиями и не связывая никаких сколько-нибудь точных
экономических представлений с переходом земли к народу. У крестьянина
есть только вполне назревшее, выстраданное, так сказать, и закаленное
долгими годами угнетения, требование обновить, укрепить, упрочить, рас-
ширить мелкое земледелие, сделать его господствующим, и только... Ка-
кие формы землевладения окажутся необходимыми впоследствии для
обновленного мелкого хозяйства, переварившего, так сказать, помещичьи
латифундии, об этом крестьянин не думает» (Ленин В. И. Поли. соор,
соч., т. 16, с. 272). Идеология российского крестьянства ограничивалась
интересами сословного общинного существования мелкого производителя,
для которого положение «рабов короны», т. е. положение государствен-
ного крестьянства, было понятно и допустимо. Далее этих требований
чаяния крестьян не распространялись, т. е. фактически их идеология не
выходила за границы уже известных им общественных и производствен-
ных отношений.
Гигантский размах крестьянской войны прежде всего объяснялся сти-
хийным стремлением уничтожить господствующий класс. Эта стихийность
с неизбежной локальностью и слабой организованностью движения отра-
жала не только слабые, но и сильные его стороны. «Стихийность дви-
жения есть признак его глубины в массах, прочности его корней, его
неустранимости»,—писал В. И. Ленин (Там же, т. 34, с. 217).
352
Г лава 16. Российское крестьянство
Централизованной феодальной власти восставшие могли противопоста-
вить локально замкнутые мирские органы управления или казачьи вой-
сковые круги и несравненно более слабую казачью организацию войска;
в ходе восстания Пугачев попытался перестроить эту организацию, обра-
зовав Военную коллегию и стремясь централизовать управление’ своей
армией, причем уже в этой перестройке проявлялась тенденция возрож-
дения в дальнейшем форм феодального правопорядка.
Вплоть до реформы 1861 г. господствующий класс России испытывал
страх перед «пугачевщиной». Казачье самоуправление, несовместимое с
военно-административной организацией абсолютистского государства,
было окончательно ликвидировано на Дону, Яике, па Украине.
После победы над восставшими самодержавие попыталось укрепить
поколебленные крестьянской войной позиции господствующего класса.
Однако эта реакция лишь ускоряла движение феодальной системы к кри-
зису. Таким образом, последняя в России крестьянская война приближа-
ла приход нового общественного строя, шедшего на смену феодализму.
Крестьянская война 1773—1775 гг. послужила важнейшим импульсом для
дальнейшего развития самосознания крестьянства, что проявилось на
заключительном этапе существования феодально-крепостнического строя.
Классовая борьба российского крестьянства в первой половине
XIX в. вступила в новый этап, на котором народные выступления по-
степенно приняли не менее опасную для крепостников форму и направ-
ление. Характерной особенностью этих движений была их нараставшая
повсеместность и массовость. На протяжении 1796—1825 гг. было отме-
чено 1290 крестьянских волнений; между 1826—1849 гг.— уже 1904,
причем в каждом третьем случае приходилось применять вооруженную
силу; наконец, только с 1850 по май 1861 г. число выступлений достиг-
ло 3796, из них почти в тысяче случаев они подавлялись войсками.
Разного рода политические события (указ Александра I о «вольных
хлебопашцах», Отечественная война 1812 г., восстание декабристов) по-
рождали в среде крестьянства надежды на освобождение от крепостной
зависимости. Восстания военных поселян в 1830-х годах, «холерные» и
«картофельные» бунты, в свою очередь, отражали антифеодальные устрем-
ления крестьянства.
Крепостное крестьянство выступало уже не только за личную свобо-
ду. Все большее значение приобретали требования свободы хозяйственной
деятельности, причем, что особо показательно, они преобладали в среде
крестьянства оброчного. Стихийно развивавшееся движение крестьянства
отражало назревшую во всей стране конфликтную ситуацию, неприми-
римое противоречие между старыми производственными отношениями и
растущими производительными силами. В этих условиях особенно ярко
проявлялся классовый антагонизм между крестьянством и дворянством.
Помещики и государственная власть оказывались бессильными задержать
процесс высвобождения крестьянства из сферы крепостного хозяйства;
крестьянские выступления этого периода объективно отражали потреб-
ности социально-экономического развития страны и в совокупности с
Другими факторами (буржуазно-демократическое революционное движе-
ние, «кризис верхов») создавали революционную ситуацию, предопреде-
лившую падение крепостничества. Царское правительство, потерпев по-
ражение в Крымской войне (1853—1856 гг.), вынуждено было, убедив-
шись в кризисе всей социально-экономической системы и опасности
внутриполитических осложнений, пойти на реформу 1861 г., которая при
всей половинчатости открыла перед страной путь буржуазного развития.
12 История крестьянства в Европе, т. 3
ГЛАВА 17
ЧЕШСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО
В XVI — середине XIX в.
1. Крестьянство в XVI —начале XVII в.
В XVI — начале XVII в. численность сельского населения в Чехии и
Моравии вдвое превышала численность населения городского. Если учесть,
что не менее половины горожан по роду своих занятий практически не
отлпчались от крестьян, то можно считать, что сельскохозяйственное на-
селение составляло в то время приблизительно 5/6 (Janacek, 1968
s. 160—165).
Товарно-денежные отношения распространялись в течение всего дан-
ного перпода. В рыночные связи все более втягивались как владельцы
крупных, средних и мелких фольварков, так и зависимые от них горо-
жане п крестьяне. При этом феодальные сеньоры («врхност») скорее
эксплуатировали, чем подавляли активность своих подданных на рынке.
Во всяком случае, даже когда феодал монополизировал те или иные
виды торговли, крестьяне находили другие возможности для выхода на
рынок.
В XVI—XVIII вв. четко определилось разделение труда между зем-
ледельческими районами на плодородных низменностях и промысловы-
ми — в гористых местностях. Уже в XVI в. крестьяне конкурировали с
горожанами в изготовлении и продаже пива, торговали салом и скотом,
курили смолу и выжигали уголь, сплавляли лес, изготовляли поташ п
стекло, занимались выплавкой железа, вступали в прямые сделкп с за-
рубежными купцами и сами отправлялись торговать за границу. Крестьян-
ский хлеб экспортировался пз Чехии в Саксонпю, Баварпю и Австрпю.
В XVI—XVII вв. чешские и моравские крестьяне — «седлакп»—
пользовались своими земельными наделами, как правило, на основе веч-
нонаследственной аренды (эмфитевзиса), т. е. на основе так называемо-
го немецкого («закупного», «городского», «наследственного») права.
Считалось, что это право пользования землей куплено седлаком пли его
предками у земельного собственника, причем часть стоимости земельного
надела была внесена единовременно наличными, остальная же сумма
должна выплачиваться в виде денежной ренты и других повинностей.
Держателями полного (иногда полуторного) надела была сравнитель-
но небольшая прослойка богатых крестьян, тогда как самой значитель-
ной по численности группой были держатели от трех четвертей до по-
ловины надела («лана»). Держания такого размера позволяли продавать
излишки сельскохозяйственной продукции в урожайные годы, использо-
вать труд батраков, но не спасали от нужды при неурожае.
Кроме крестьян с наделом или с частью надела, в деревне было мно-
го (в Чехии начала XVII в.—около половины общего числа крестьян-
ских семей) людей, осевших на землю уже после того, как она была по-
делена на лапы. Эти «подседкп», «подседники», «заграднпки» имели в
своем распоряжении небольшие участки, выделенные пз господской зем-
ли, из общинных угодий или пз наделов зажиточных крестьян. Около
трети от общего числа крестьянских семей — «халупнпкп» — не имели в
своем распоряжении ничего, кроме жилища, и, как правило, работали в
354
Глава 17. Чешское крестьянство
барском поместье. Наконец, «подруги» не имели даже своего жилиша и
жили в чужом доме
Таким образом, более половины сельского населения не имело надель-
ной земли или обладало наделами, явно недостаточными для прокормле-
ния, и было вынуждено поэтому искать дополнительных заработков
В наилучшем положении среди них были деревенские ремесленники. Не-
сколько худшим, но все же более или менее обеспеченным положением
пользовался постоянный персонал барской усадьбы («челядь»), хуже
было положение поденщиков. На самом низу находился деревенский
Убой скота.
Чехия, Миниатюра Фабиана Пулиржа в Жлутицком. песеннике. 1558 г.
люмпен-пролетариат — люди, жившие на случайный заработок, бродяги,
нищие и т. п.
Социальная дифференциация крестьянства способствовала распростра-
нению — наряду с кабальными формами зависимости — и отношений бо-
лее или менее свободного найма рабочей силы. Безземельные и малозе-
мельные жители деревни нанимались на работу как к феодальным сеньо-
рам (своим или чужим), так и в еще большей степени к зажиточным
седлакам. Деревенская верхушка — полнонадельные крестьяне, старосты
(«рихтаржи», «фойты»), мельники, шинкари и корчмари, лесничие —
’ Разграничение всех этих категорий достаточно условно: не все халупники
были лишены земли вовсе, не все подседники сидели только на чужом наделе.
Общей чертой для этих категорий была их бедность, отсутствие собственного ин-
вентаря и рабочего скота (Mika, 1960, s. 148—149).
355
12*
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
смыкалась с низшими звеньями сеньориальной администрации имела
своих собственных «подданных», получала частичное или полное освобож-
дение от уплаты ренты и взимала в свою пользу часть поборов, соби-
раемых от имени господина. Зажиточные крестьяне приарендовывали
землю в дополнение к своим наделам или приобретали ее иными, под-
час незаконными путями, занимались ростовщичеством, торговали и ор-
ганизовывали промыслы. Именно в их руках находилась торговля
крестьянским хлебом; их благосостояние вызывало зависть дворян, кото-
рые принимали на сеймах решения ограничить для крестьян право поль-
зоваться предметами роскоши.
Находившиеся на грани между господствующим классом и зависимым
крестьянством свободные крестьяне — «свободники», «дедичи», «дединни-
ки», «направники», «дворжаки», «ходы», «краловаки» — уже в XVI и
еще более в XVII в. заметно сближались с зависимыми крестьянами.
Королевская администрация, юрисдикции которой свободные крестьяне
подлежали формально на одних правах со шляхтой, все чаще обраща-
лась с ними как с обычными зависимыми людьми, обременяла их бар-
щиной, передавала во власть — временную или постоянную — феодалам,
которые, естественно, были склонны пренебрегать различиями между
свободными крестьянами и прочими своими подданными. Тем не менее
в целом свободные крестьяне были зажиточнее зависимых.
В руках деревенской верхушки, как было упомянуто выше, находи-
лось и крестьянское самоуправление, сливавшееся, впрочем, с течением
времени все более и более с господской администрацией. Старост,
в XIII—XIV вв., как правило, наследственных, в XVI—XVII вв. стали
назначать феодалы. Обычно на одного рихтаржа приходилось 6—10 де-
ревень, объединенных в один административный округ—«рихту».Члены
совета при рихтарже — «коншелы», вначале избиравшиеся общиной с со-
гласия господина, с течением времени все чаще и чаще также назнача-
лись им самим (Vacek, 1916, s. 25—31; Krofta, 1949, s. 138—139).
В целом материальное положение крестьянства вплоть до середины
XVI в. улучшалось, хотя, конечно, не постоянно и не повсеместно (Mika,
1960, s. 278—280). Правда, в бурную гуситскую эпоху существенное
ослабление феодальной эксплуатации (в первую очередь со стороны
церкви) омрачалось военным разорением, а затем в обстановке восста-
новления экономики страны господствующий класс повел настойчивую
борьбу за укрепление ослабевшей было феодальной зависимости. Но при
всем этом степень эксплуатации была в общем меньше, чем до гусит-
ских войн, а доходность крестьянского хозяйства возросла благодаря
главным образом росту цен на сельскохозяйственную продукцию и сни-
жению стоимости денег, а тем самым и стоимости фиксированных денеж-
ных платежей. Продолжался выкуп крестьянами барщинных повинностей,
права «мертвой руки», домениальной земли. Постановления сеймов вто-
рой половины XV — первой половины XVI в. об ограничении свободы
крестьянского передвижения свидетельствовали скорее о желаниях фео-
далов, чем об эффективности этой политики закрепощения.
Класс феодалов, постоянно растущие расходы которого давно уже не
соответствовали доходам, не мог обходиться традиционными методами
эксплуатации. Земельная рента была фиксирована, и повысить ее в той
обстановке, которая сложилась после гуситских войн и тем более после
воцарения иноземной династии Габсбургов, конфликтовавшей с чешским
дворянством, было нелегко. Как уже говорилось, реальный размер ренты
сокращался вместе со снижением стоимости денег, а продажа феодалом
356
Г лава 17. Чешское крестьянство
домениальной земли крестьянам и выкуп ими тех или иных повинностей
лишь временно облегчали его финансовое положение.
Вместе с тем уже в конце XV в. некоторые феодалы, учитывая ра-
стущий на рынке спрос на продукты питания, сырье и ремесленные из-
делия, стали переходить в своих владениях к организации производства
на продажу (Hruby, 1924, s. 205—236, 435—469; Алексеев, 1956, с. 112-
144), используя труд зависимых крестьян.
Эпоха господства барщинного фольварка и закрепощения крестьян
наступила, однако, позже — во время и в особенности после Тридцати-
летней войны. До середины XVI в. доходы феодалов от их собственных
фольварков, как правило, уступали по стоимости денежной и продукто-
вой ренте. В общем же объеме крестьянских повинностей денежная рен-
та вплоть до Тридцатилетней войны решительно преобладала. В первой
половине XVI в. натуральные повинности крестьян продолжали сокра-
щаться, причем барщина отступала на задний план, даже по сравнению
с продуктовой рентой и тем более денежными платежами. Параллельно
с попытками создания крупного господского производства (пока еще в
основном не барщинного) продолжался раздел домениальной земли между
крестьянами (Prehled dejin Ceskoslovenska, 1982, s. 28—29, 185—188
227-228, 237-246).
На первых порах преимущественное развитие в господском товарном
хозяйстве получили овцеводство и особенно разведение рыбы, не требо-
вавшие регулярного привлечения большого количества работников. Ши-
рокий размах приобрело устройство прудов 2. В крупных владениях воз-
никали целые гидротехнические системы, состоявшие из десятков связан-
ных друг с другом водохранилищ, в каждом из которых разводилась
рыба определенного возраста и породы, причем рыбья молодь последо-
вательно пересаживалась из одного пруда в другой по мере подраста-
ния. Когда приходило время, пруды спускали, а рыбу собирали, чтобы
немедленно отправить ее на рынок. Увлечение устройством прудов, охва-
тившее с конца XV в. чешских и моравских дворян, изменило ландшафт
страны: к началу XVII в. почти в каждом феодальном владении было
по нескольку десятков, а то и по нескольку сот прудов — «рыбников».
Крестьянам нередко приходилось переселяться на новые места, и уже в
конце XV в. публицисты били тревогу по поводу исчезновения под во-
дой деревень, полей, лугов и даже рыцарских владений. Впрочем, в се-
тованиях такого рода была значительная доза публицистического преуве-
личения: массового сгона крестьян устройство прудов не вызвало, так
как в дело шли по большей части и без того уже переувлажненные и
заболоченные луга (Mika, 1960, s. 119—121).
Уже во второй четверти XVI в. в чешских землях появляются и
фольварки с разносторонней производственной структурой, четко ориен-
тированной на рынок, но в большей части феодальных владений доме-
ниальное хозяйство велось в это время по старинке, продукция в основ-
ном потреблялась самим господином, его семьей и челядью. Тогда же
появляется специальная литература (книги Дубравиуса, Бртвина и Чер-
нобыля), обобщающая опыт ведения товарного производства; пишутся
инструкции по управлению крупными поместьями (Пернштейнов —
1525 г., Рожмберков — 1540 г.), в которых говорится о необходимости
скрупулезного учета величины сборов и обмолотов, о пользе ежедневных
2 В конце XVI в. в Чехии насчитывалось 78 тыс. прудов — вчетверо больше,
чем в первой половине XX в.
357
77. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
и еженедельных отчетов, взаимного контроля служащих и т. д. (Kalou-
sek, 1905; Cerny, 1930).
С середины XVI в., параллельно с усиливавшимся экономическим и
политическим упадком королевских городов, товарный фольварк распро-
страняется в Чехии и Моравии повсеместно, причем на первый план в
нем выдвигается производство зерна и тесно с ним связанное пивоваре-
ние. Главными покупателями дворянского хлеба были жители городов.
Часть хлеба шла за границу.
Пивоварение стало самой доходной отраслью фольварочного хозяйст-
ва — даже более выгодной, чем разведение рыбы, которое в это время
тоже круто шло в гору. Именно для обеспечения собственных пивова-
рен помещики и расширяли свою запашку. Еще в начале XVI в. дво-
рянство после упорной борьбы добилось ликвидации монополии королев-
ских городов на пивоварение в радиусе одной мили (7—8 км) от горо-
да. В дальнейшем же дворяне присвоили себе монополию на торговлю
пивом в своих владениях, разрешая крестьянам варить пиво только для
собственного потребления.
Растущее доменпальное хозяйство поглощало все большее количество
труда. Однако помещики долгое время не решались ни увеличивать
барщину, ни требовать новых платежей, предпочитая окольные пути уси-
ления эксплуатации. Так, например, они требовали с подданных уплаты
чинша чешскими копами вместо мейсенских, удваивая таким образом об-
щую сумму сборов, пли использовали — там, где это было возможно,—
неопределенность традиционных повинностей. Кроме того, по мере роста
барского фольварочного хозяйства помещики все шире навязывали под-
данным свою монополию не только на торговлю пивом, но и в ряде
других отраслей производства и торговли (монополия помола, право
первого покупателя на местном рынке и т. п.).
К середине XVI в. еще более половины чешских деревень не имели
барщинных повинностей, в остальных барщину были обязаны выполнять
только надельные крестьяне, причем ее объем составлял, как правило,
1—3 дня в году на одно хозяйство (Mika, 1960, s. 237). Этого было да-
леко не достаточно с точки зрения растущих нужд фольварка, и если
крупные помещики довольствовались расширением торговой монополии
и применения наемного труда, то мелкпе землевладельцы стали пытать-
ся навязывать крестьянам новые барщинные повинности. По тому же
пути пошли крупнейшие феодалы, так что к началу XVII в. барщинный
труд уже повсеместно сосуществовал с наемным, нигде, однако, не вы-
тесняя его. Наемный труд продолжал господствовать в овцеводстве, вино-
градарстве, пивоварении, в железоделательном производстве, в разведе-
нии рыбы, часто использовался на пахоте, при уборке урожая и на об-
молоте. Он применялся на перевозке грузов и земляных строительных
работах (хотя в этих случаях вместе с ним довольно широко был пред-
ставлен и барщинный труд). Почти ни один фольварк не обходился без
собственных рабочих лошадей, не полагаясь, таким образом, на крестьян-
ское тягло.
Участившиеся на рубеже XVI—XVII вв. попытки ввести новые бар-
щинные повинности п увеличить старые, усиливавшиеся на этой почве
конфликты между крестьянами и их господами показывают, что сопро-
тивление крестьян было, по меньшей мере, одной из важных причин,
мешавших барщине стать уже тогда ведущей формой эксплуатации в
чешской и моравской деревне.
358
i лава 17. Чешское крестьянство
С конца XV в. и до самой Тридцатилетней войны классовая борьба
в деревне проявлялась преимущественно в отказе крестьян вносить по-
вышенные платежи и выполнять новые повинности, что нередко сочета-
лось с подачей коллективных жалоб на господ в высшие государствен-
ные инстанции (вплоть до монарха), с самовольным уходом, с нападе.
ниями на барскую администрацию, с коллективными вооруженными
выступлениями, которые участились к концу XVI в. в связи с ростом
помещичьего фольварка и соответствующих форм принуждения. Эти дви-
жения носили ограниченный характер как по территориальному охвату
(подчас мятеж не захватывал даже всей сеньории), так и по своим
Полевые работы чешских крестьян. Рисунок из книги 1614 г.
задачам (Truhlar, 1907: Blau, 1922-1924; Straub. 1929; Roubik, 1931;
Husa, 1937). С другой стороны, до самой Тридцати летней войны
помещики не обладали достаточно эффективными средствами, чтобы сло-
мить сопротивление крестьян. Между феодальными сословиями Чехии и
Моравии, с одной стороны, и династией Габсбургов —с другой, в XVI —
начале XVII в. нарастал конфликт, который в конечном счете и явился
прологом Тридцатилетней войны. Обе стороны старались помешать друг
ДРУГУ создать в стране постоянные вооруженные силы. В случае
крестьянского бунта господам приходилось обращаться к весьма медли-
тельному механизму созыва сословного ополчения. Что еще существен-
нее — королевская власть далеко не безоговорочно поддерживала поме-
щиков в их конфликтах с крестьянами и, хотя п выступала за поддер-
жание установленного порядка, старалась в то же время сохранить роль
арбитра, добивающегося компромисса, приемлемого для обеих сторон.
Несмотря на то что попытки усиления феодального гнета во второй
половине XVI — начале XVII в. повсеместно шлп в общем в одном на-
359
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
правлении (увеличение барщины, ограничение прав зависимых крестьян
на распоряжение имуществом, усиление личной зависимости, увеличение
поборов, отнятие земли), конкретный объем повинностей и ограничений
был различен в разных местах, что накладывало отпечаток на характер
требований, выдвигавшихся крестьянами, и затрудняло их объединение.
2. Крестьянство в период господства
барщинно-крепостнической системы
Тридцатилетняя война, начавшаяся восстанием феодальных сословий Че-
хии и Моравии против центральной королевской власти, резко изменила
обстановку в деревне. Военное разорение в значительной мере уравняло
условия жизни сельского населения, ставшие почти невыносимыми. Воз-
мущение крестьян начинало обращаться против дворянства в целом и
против крепостной зависимости в особенности. Обе воюющие стороны
учитывали эти настроения крестьянства: еще в самом начале войны,
в 1618 г., приверженцы Габсбургов разрабатывали проекты отмены кре-
постного права в Чехии, чтобы восстановить таким образом крестьян
против их господ (Skala ze Zkofe, II, s. 282—285; Stark, 1934, s. 66).
Слухи об этих планах распространились довольно широко, и некоторые
из противников Габсбургов (граф Чернембль) выступили с предложением
опередить соперников — издать указ об отмене крепостной зависимости,
с тем чтобы, как они надеялись, поднять простой народ против Габ-
сбургов (Krofta, 1949, s. 177). Сами крестьяне наиболее рьяно выступа-
ли с требованиями отмены крепостной зависимости на юге Чехии, где
сохранялись таборитские традиции (Skala ze Zkofe, IV, s. 126).
Однако преобладающая часть дворянства, восставшего против Габсбур-
гов, не только не собиралась всерьез облегчать после своей предполагае-
мой победы феодальный гнет (не говоря уже о полной отмене крепост-
ной зависимости), но, напротив, заранее принимала меры для того, чтобы
обеспечить усиление этого гнета и, в частности, покончить с вмешатель-
ством королевской власти во взаимоотношения крестьян с их господами
(Pameti, 2, s. 207—208). Восставшие дворяне старались также по мере
сил переложить на своих подданных тяготы ведения войны и усмиряли
недовольных. Бесчинства солдат обеих сторон довели крестьян до край-
него озлобления, почувствовать которое пришлось и дворянам. Крестьяне
поднимались с оружием в руках (законы XVI в., запрещавшие крестья-
нам появляться вооруженными в общественных местах, не возбраняли
иметь оружие вообще), истребляли солдат обеих сторон, создавали мно-
гочисленные отряды, громили барские усадьбы и даже штурмовали го-
рода. Подчас отряды крестьян принимали участие в боях бок о бок с ре-
гулярными войсками — как на стороне чешских и моравских сословий,
так и на стороне приверженцев Габсбургов — в зависимости от конкрет-
ных условий. Накануне решающей Белогорской битвы (8 ноября 1620г.)
в чешской деревне, разочарованной правлением восставших сословий,
преобладали, по всей видимости, настроения в пользу императора (Ska-
la ze Zkofe, II, s. 497, 506, 530; III, s. 346; IV, s. 126, 187, 222, 327-328,
343; Krofta, 1949, s. 227).
Но если чешские крестьяне и питали какие-лпбо надежды в связи с
победой императорских войск на Белой горе, то вскоре им пришлось
горько разочароваться. Победители не только не думали об освобождении
крестьян, но, напротив, взвалили на них, как на жителей мятежной
страны, почти такую же ответственность за восстание, как и на актив-
360
Глава 17. Чешское крестьянство
ных его участников. Даже спустя полвека, в 1680 г., император Леопольд
напоминал в своем указе о том, что ссылки чешских крестьян на их
древние права не могут приниматься во внимание, поскольку все они
утратили силу еще в 1618 г. в результате мятежа. После массовых кон-
фискаций земельных владений чешских и моравских дворян деревня по-
лучила новых господ — по большей части из числа приближенных, чи-
новников и офицеров императора — выходцев из всех частей Европы:
чехов, немцев, испанцев, итальянцев, французов, ирландцев, фламандцев,
валлонов; они не чувствовали себя связанными никакими традиционны-
ми узами со своими новыми подданными и к тому же имели возмож-
ность навязывать им своп требования, опираясь на поддержку органов
центральной власти и ее вооруженную силу (чего были лишены феода-
лы добелогорского времени).
Новым в отношениях между господами и их подданными в чешской
и моравской деревне стало также повсеместное преследование противни-
361
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
ков ортодоксального католичества. Атмосфера религиозной терпимости
характерная в XVI в. для Чехии и особенно для Моравии (где находи-
ли защиту у местных феодальных владетелей даже жестоко гонимые по
всей Европе анабаптисты), стала постепенно меняться уже в начале
XVII в. Наиболее рьяными сторонниками контрреформации среди чеш-
ского дворянства выступали тогда так называемые «католики на испан-
ский лад». Впрочем, вначале они представляли собой незначительное
меньшинство, были окружены ненавистью остальных панов и рыцарей
п черпали свою силу только в поддержке двора. Одержав победу, «ка-
толическая партия» взялась за обращение чехов в «истинную веру».
Постоянные гонения, слежка и принуждение тщательно соблюдать не-
навистные обряды еще более настраивали крестьян против их новых
господ. Власти угрожали и тем господам, которые не проявляли в этом
деле достаточного усердия. Восстания теперь носили упорный и крово-
пролитный характер и охватывали подчас значительные районы. Их ини-
циаторами и руководителями нередко становились протестантские пропо-
ведники и бывшие помещики, лишенные владельческих прав за участие
в антигабсбургском движении. Это сопротивление было сломлено только
с окончанием Тридцатилетней войны (Pfehled dejin Ceskoslovenska,
1982, s. 189-212).
После взятия Праги в 1620 г. войсками императора чешские земли
не перестали быть театром непосредственных военных действий и до
самых последних дней войны страдали от опустошительных вторжений
(шведские войска окончательно покинули чешские земли только в
1650 г.). Особенно пострадали Центральная Чехия и Южная Моравия,
где бои и военные передвижения были наиболее частыми. Меньше были
затронуты войной северные районы Чехии и Моравии и Чешско-Морав-
ская возвышенность. Общая численность населения чешских земель за
время Тридцатилетней войны сократилась на треть, по одним оценкам,
более чем вдвое — по другим.
Во время войны множество крестьянских дворов было заброшено, их
хозяева убпты или умерли от голода. Помещики включали лучшие из
крестьянских наделов в новые фольварки, иной раз присоединяя к ним
я наделы крестьян, продолжавших вести хозяйство; сами эти крестьяне
вытеснялись на менее ценные земли. Возникшие таким путем новые
фольварки не были обеспечены собственным рабочим скотом п другим
инвентарем, не имелп, как правило, постоянного рабочего персонала и
намного больше, чем фольварки добелогорской эпохи, зависели от бар-
щинного труда. Значительное уменьшение числа рабочих рук в деревне
в результате военного разорения при новом соотношении классовых сил
и утрате крестьянамп их традиционных прав привело к резкому росту
барщины, так же как и всех других форм эксплуатации (Klima, 1958,
s. 12—36). Когда восстание 1680 г. побудило императорскую власть
объявить об ограничении барщины тремя днями в неделю, эта норма,
многократно превышавшая объем барщинных повинностей в добелогор-
ское время, рассматривалась законодателями как существенное облегче-
ние для крестьян 3.
3 В чехословацкой историографии эпоху крепостничества («невольничества»)
или «второго издания крепостного права» многие ученые приурочивают именно ко
второй половине XVII в., когда резко возросла барщина, сократилось использова-
ние в барском хозяйстве заемного труда и резко уменьшились вло/кеппя господина
и его собственное хозяйство (Pfehled.... 1958, >. 432-440; Rayka. 19(>5. «. 23Г>—239).
362
Глава 17. Чешское крестьянство
Прежние, строго фиксированные барщинные повинности сменились
обязанностью для крестьянина являться в распоряжение господина еже-
недельно, обычно в течение трех дней, но подчас — в период сезонных
работ или в случае чрезвычайных обстоятельств — всю неделю, чтобы
выполнять любые работы по усмотрению и под надзором барской адми-
нистрации. Сущим бедствием для крестьян была извозная повинность,
отрывавшая иной раз крестьянина с лошадью и телегой от собственного
хозяйства на много дней и вынуждавшая его к тому же еще и тратиться
в дороге на пропитание, фураж и ночлег.
Деревня Янов у Моста с барской корчмой. Ок 1669 г. Чехия
Крестьянское хозяйство превращалось в придаток фольварка, средст-
во обеспечения его рабочей силой. Помещик и его служащие отбирали
из подросших крестьянских детей будущих слуг и только после этого
позволяли остальным искать себе другое занятие. Не довольствуясь мо-
нопольным правом торговли в пределах имения, господин устанавливал
нормы покупки подданными продукции барского хозяйства. Распростра-
нялись представления о том, что дворянин является по праву полновласт-
ным собственником всей земли в пределах его владений и что крестьяне
всего лишь простые арендаторы своих наделов. Действительно, наряду с
седлаками, пользовавшимися своими наделами на основе вечнонаследст-
363
11, Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
венной аренды, появилось много «незакупных» держателей — временных
арендаторов. Это были люди, которые в обстановке военного и послевоен-
ного разорения оседали на брошенных наделах, не имея ни средств, ни
желания тратиться на оформление своих прав по «закупному праву»,
ставшему столь ненадежной гарантией от произвола господина (Krofta
1949, s. 223—226; Bozek, 1915, s. 99).
Социальная дифференциация деревни уступила место в годы Трид-
цатилетней войны общему обеднению. Зажиточное крестьянство было
разорено войной, число средних и мелких наделов выросло, слой неиму-
щих не сократился. Со второй половины XVII в. процесс дифференциа-
ции в деревне возобновился. Чешские земли начали преодолевать послед-
ствия разорения, вызванного войной; «вторичное закрепощение», хотя и
мешало росту производительных сил, все же не могло его остановить.
Техника земледелия оставалась до середины XVIII в. на прежнем уров-
не, а подчас даже и регрессировала по сравнению с началом XVII в.
Однако население росло (за 100 лет, середина XVII — середина XVIII в.,
оно удвоилось), причем все больше жителей деревни находили заработок
в неземледельческих промыслах. Возродившийся слой богатых крестьян
в еще большей мере, чем сельские богатеи XVI в., занимался, помимо
сельского хозяйства, и торговлей. Нередко эти же богатые крестьяне
выступали наряду с пришлыми скупщиками в роли «факторов», аванси-
руя односельчан, ткавших и прявших на дому, сырьем и деньгами
(Pfehled..., 1958, s. 487). Именно деревня (а не город, еще не оправив-
шийся после Тридцатилетней войны) стала ареной развития мануфакту-
ры — не только рассеянной, но и централизованной. Прядением, ткачест-
вом и другими ремеслами занимались как безземельные крестьяне, так
и многие обладатели земельных участков — в той мере, в какой у них
оставалось время от сельскохозяйственных работ на себя и на господина.
Государство, которое после Белогорской битвы передало чешских
крестьян в почти полное распоряжение их господ, имело вместе с тем
некоторые специфические интересы и предъявляло деревне требования,
не вполне совпадавшие с непосредственными интересами феодалов.
Крестьяне должны были не только обеспечивать фольварк рабочей силой
и гарантировать сбыт продуктов барского хозяйства, но еще и платить
государственные налоги — «контрибуцию», поставлять из своей среды
рекрутов в армию и принимать на постой войска4. Уже в первые годы
Тридцатилетней войны норма контрибуции была удвоена, а за 100 лет —
с середины XVII до середины XVIII в.—выросла в 6 раз. Дворяне,
время от времени принимавшие на себя обязательство помочь государст-
ву из собственных средств (в Чехии дворянская контрибуция доходила
до одной трети крестьянской, в Моравии — превышала три четверти
крестьянской), зачастую перекладывали эти обязательства опять-таки на
своих подданных.
Правда, в своих первых попытках ограничить произвол помещиков в
их владениях королевско-императорская администрация была далека от
каких-либо забот о благосостоянии крестьян. Решение чешского сейма,
принятое в 1654 г. по настоянию центральных властей, по которому за-
прещалось отягощать крестьян барщиной до такой степени, что у них
4 В отличие от добелогорского времени профессиональная армия набиралась
теперь не за счет иноземных наемников, а путем вербовки местной, преимуществен-
но крестьянской, молодежи. Ежегодно 5—10 человек с 1 тыс. населения должны
были отправляться на военную службу, продолжавшуюся не менее 8—14 лет, а по
большей части пожизненно.
Зм
Г лава 17. Чешское крестьянство
оставались для работы на себя только воскресенье и другие празднич-
ные дни, а также императорский запрет принуждать к барщине в такие
дни (1680 г.) были вызваны в первую очередь стремлением последова-
тельно проводить контрреформацию среди «еретического» населения.
Не отвергая в принципе права крестьян жаловаться на своих господ*
центральные власти установили для этого сложную, многоступенчатую
процедуру, причем инстанции, разбиравшие крестьянские жалобы, были,
как правило, заполнены (по крайней мере, в XVII — первой половине
XVIII в.) представителями местного дворянства. Бюрократия абсолютист-
ского государства забирала рассмотрение этих вопросов в свои руки
лишь постепенно, с течением времени (Krofta, 1949, s. 171—351).
Восстание 1680 г., охватившее половину Чешского королевства, заста-
вило центральные власти издать первый закон — патент об ограничении
барщины. И в данном случае законодатели были озабочены не положе-
нием крестьян, а лишь изысканием наиболее действенных способов дер-
жать крепостных в повиновении, сохранять общественный порядок и
спокойствие. Поэтому если перед лицом первых бунтов и возмущений в
ряде поместий Северной Чехии представители государственной власти по-
обещали, что жалобы крестьян будут рассмотрены самим императором,
то затем встревоженные и раздраженные лавиной жалоб, посыпавшихся
со всех концов страны, они пытались воздействовать на крестьян стро-
гим окриком: в патенте от 22 марта 1680 г. император Леопольд резко
обрушился на крестьян за то, что они осмелились подавать коллектив-
ные заявления, и напомнил о полной утрате ими добелогорских прав и
привилегий. Ответом было всеобщее восстание, изгнание (зачастую со-
провождавшееся побоями) или арест наиболее ненавистных управляющих
имениями, разгром и поджог замков и фольварков. При появлении войск
толпы восставших по большей части рассеивались, но в отдельных слу-
чаях имели место попытки вооруженного сопротивления, легко, впрочем,
сломленные.
Расправившись с восставшими (в каждом из охваченных восстанием
имений было казнено по нескольку зачинщиков), центральная власть
сочла благоразумным призвать помещиков к некоторому ограничению
барщины. Однако запреты превышать нормы барщины, установленные
патентом 1680 г. (три дня в неделю, кроме тех местностей, где она по
обычаю была большей), помещики могли без большого труда обходить,
и конфликты в деревне вспыхивали постоянно, вызывая тревогу в
центральных органах власти. Новый патент, изданный в 1717 г. и кон-
кретизировавший положения патента 1680 г., не изменил ситуации. На-
конец, убийство одного из помещиков его крепостными дало повод пра-
вительству всерьез заняться мерами по ограничению произвола господ.
Императору было доложено, что из-за чрезмерной барщины только в чет-
верти от общего числа имений Чехии и Моравии крестьяне в состоянии
регулярно платить налоги государству, что растет число «незакупивших-
ся» крестьян, не заинтересованных в надлежащем ведении своего хозяй-
ства, на которое они не имеют достаточных владельческих прав. В 1738 г.
вышел третий патент о барщине. Его составители — убежденные против-
ники барщинной системы — не решались все же объявить о ее полной
отмене. Патент 1738 г. вводил новые ограничения барщины и рекомен-
довал заменять поденную барщину поурочной работой. Отменялись все
сеньориальные монополии, кроме корчемной; весьма подробно определял-
ся порядок взимания государственной «контрибуции», чтобы помешать
помещикам присваивать часть собранных с крестьян денег. Пригрозив по-
365
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
мещикам, виновным в чрезмерном отягощении крепостных, конфискацией
их владений, составители патента не менее строго предупреждали крестьян
против каких-либо попыток бунта.
В целом издание патента 1738 г. не намного улучшило положение
крестьянства, но показало намерение центральной государственной
власти взять под контроль отношения между помещиками и их крепост-
ными. В правительственных канцеляриях разрабатывались предложения
полностью отменить барщину, раздать всю помещичью землю крестья-
нам в аренду, предоставить крестьянам политические права (в частности,
право посылать представителей в сейм). Однако влияние консерватив-
ных помещиков в высших правительственных сферах было достаточно
сильным, чтобы добиваться отклонения подобных проектов со ссылкой
на то, что главным злом для крестьянского хозяйства является не барщи-
на, а государственные налоги. Сторонники реформ не раз убеждались в
том, что помещики игнорируют ограничивающие их произвол предписания
барщинных патентов и нередко даже не доводят содержание этих патен-
тов до сведения своих крепостных.
В среде крестьянства идеи общего улучшения его социального ста-
туса, занимавшие в конце XVII в. не столь видное место, как борьба про-
тив чрезмерного роста конкретных повинностей, в XVIII в. стали выдви-
гаться на первый план. Большому восстанию 1775 г. (см.: Petran, 1975)
предшествовал разветвленный заговор, организаторы которого — чешские
и немецкие крестьяне во главе с Антонином Нивлтом, «верховным бург-
графом» крестьян,— намеревались захватить власть в Праге и даже под-
готовили состав будущих «правительства» и «правительственного совета».
Подняв под лозунгом ликвидации барщины значительные массы крестьян,
повстанцы действительно пытались овладеть Прагой, но были разбиты
правительственными войсками. Семеро руководителей были казнены по
приговору специального трибунала.
3. Ликвидация крепостничества
Восстание 1775 г. выявило нетерпимость существующего положения.
Новый барщинный патент, изданный в 1775 г., ставил размер барщины
в строгую зависимость от имущественного положения крестьян, а во вто-
рой половине 70-х годов Юлиус Рааб, управлявший более чем сотней го-
сударственных поместий, разделил в них всю землю между крестьянами
и отменил барщину полностью. Решительное противодействие консерва-
тивного дворянства не позволило «просвещенным монархам» Марии-Те-
резии и Иосифу II распространить опыт на всю страну. Но в 1781 г.
был издан патент о ликвидации личной крепостной зависимости в Чехии,
Моравии и той части Силезии, которая оставалась во власти Габсбургов.
Крестьяне были избавлены от необходимости спрашивать согласия поме-
щика при вступлении в брак, переселении и при выборе какого бы то
ни было вида деятельности. Однако те из них, кто продолжали вести
хозяйство на прежнем наделе, должны были выполнять повинности в
объеме, предусмотренном патентом 1775 г.
Во второй половине XVIII в. сельское хозяйство переходило к более
интенсивным методам, осваивало новые культуры — кукурузу, картофель,
клевер. Больше внимания стало уделяться животноводству и кормовым
культурам в целом, внедрялся плодосменный севооборот.
Спрос на сельскохозяйственную продукцию, неуклонно увеличивав-
шийся в течение XVIII в., еще более вырос в годы наполеоновских воин.
366
['лава 17. Чешское крестьянство
Рост цен, падение реальной стоимости денег (и тем самым — реального
размера денежных платежей в пользу помещика) существенно улучши-
ли (несмотря на одновременный рост государственных налогов) мате-
риальное положение имущих крестьян, тогда как все более расширявшие-
ся наборы в армию затрагивали в первую очередь деревенскую бедноту.
В эти годы некоторые разбогатевшие крестьяне стали даже покупать
дворянские имения, так что возмущенная этим явлением консервативная
часть дворянства добилась издания в 1811 г. закона, запрещавшего подоб-
ные приобретения.
Барщина становилась, несмотря на ее уменьшившийся объем, все
более серьезной помехой для дальнейшей интенсификации как крестьян-
ского, так и помещичьего хозяйства. Крестьянину приходилось отвлекать-
ся самому для работ в имении или отправлять туда батраков в самое
горячее для его собственного хозяйства время, держать больше, чем тре-
бовалось для него самого, рабочего скота; помещик же, если он желал
усовершенствовать агротехнику, был вынужден отказываться от непроиз-
водительного принудительного труда. Государственная власть, все более
расширяя право крестьянина распоряжаться своим наделом, уже не
встречала серьезного сопротивления дворянства. Правда, устранение от-
живающих феодальных отношений в деревне было на время заторможе-
но общей политической реакцией, сменившей с конца XVIII в. политику
«просвещенного абсолютизма» во владениях Габсбургов. Но революция
1848 г. включила в свою программу также и полную отмену феодальной
зависимости («подданства»), и ликвидацию (за выкуп) барщины. В бур-
ной революционной обстановке австрийский рейхсрат принял 7 сентября
1848 г. закон об отмене помещичьей юрисдикции, феодальных повинно-
стей и платежей при частичной компенсации феодалам как за счет са-
мих крестьян, так и за государственный счет. В тот же день закон был
утвержден императором. Конкретная разработка и проведение в жизнь
закона от 7 сентября 1848 г. заняли еще ряд лет, но основное было
уже предрешено: крестьянин становился полным частным собственником
своего надела, на котором он вел свое хозяйство. Эпоха феодализма в
чешской деревне закончилась.
ГЛАВА 18
КРЕСТЬЯНСТВО В КОРОЛЕВСТВЕ ВЕНГРИЯ
И В ТРАНСИЛЬВАНСКОМ КНЯЖЕСТВЕ
В XVI — середине XIX вв.
Венгрия представляла собой почти целиком сельскохозяйственную стра-
ну. Даже во второй половине XVIII в. лишь 6% ее населения жили в
городах, причем в них подавляющее большинство жителей занимались
исключительно земледелием и животноводством.
Население равнинных районов, значительная часть которых регуляр-
но затоплялась разливами рек, занималось рыбной ловлей, пасло скот на
заливных лугах и в редких лесах, на возвышенных местах близ рек.
Разводили главным образом крупный рогатый скот и свиней, в значи-
тельно меньшей степени — лошадей. На незатопляемых участках выра-
щивали зерновые: на расчищенных площадях — просо, постепенно вы-
теснявшееся пшеницей, которая в XV в. составляла уже от 50 до 90%
всех посевов зерна и давала в XVI в. урожай сам-3—сам-5.
До XVIII в. животноводство преобладало над земледелием, занимая
большую часть используемой под сельское хозяйство площади и обеспе-
чивая основу питания населения страны. И если производство зерно-
вых носило натуральный или полунатуральный характер, удовлетво-
ряя нужды самих производителей или близлежащих местечек и городов,
то крупный рогатый скот начиная со второй половины XIV в. экспорти-
ровался в большом количестве в Италию, Южную Германию, а также в
Польшу и Моравию. На выращивании тяжелых пород крупного рогатого
скота специализировалось половецкое население юго-восточных районов
Венгрии между Тисой и Дунаем (Makkai, 1980, р. 284).
Еще с XV в. по всей Венгрии распространялись виноградарство и
виноделие, известные, впрочем, в районах к западу от Дуная еще во
времена римского владычества. С конца XV в. особое значение приобрел
северо-восточный район виноделия, а внутри этого района — Токай, от-
куда вино вывозилось в Польшу. Более старый юго-западный район —
между Дунаем и Савой — отступил в XVI в. на второй план.
Словацкое, украинское и румынское население горно-лесных районов
на границах государства занималось отгонным овцеводством и выращи-
вало на расчищенных от леса участках рожь и овес.
Повсеместно преобладал двухпольный севооборот, сохранялась пере-
ложная система. Трехпольная система земледелия, появившаяся в стра-
не еще в начале XIV в., получила широкое распространение только в на-
чале XIX в., когда в передовых хозяйствах уже в теченпе длительного
времени применялся многопольный севооборот.
1. Крестьянство в XVI —начале XVIII в.
Противоречивые процессы рассматриваемого периода аграрной исто-
рии Венгрии,— распространение денежной и натуральной ренты и нало-
говой эксплуатации, развитие крестьянского товарного производства, уси-
ление крепостнических отношений — происходили па фоне далеко еще не
завершенной феодализации в среде свободных пастухов и земледельцев-
воинов, несших пограничную службу. Иногда они сопровождались осво-
бождением от феодальной зависимости и государственных налогов значи-
368
Глава 18. Крестьянство в королевстве Венгрия и в Трансильванском княжестве
тельных масс крестьянского населения и даже переходом некоторых кре-
стьян в ряды мелкого дворянства — преимущественно в связи с нуж-
дами войны, театром которой Венгрия была на протяжении XVI—
XVII вв. (южные и юго-восточные районы государства стали ареной ту-
рецких вторжений уже в XV в.).
К началу XVI в. (до крестьянской войны 1514 г.) население
Венгерского королевства состояло из венгерских, словацких, румынских и
украинских феодально-зависимых крестьян («йобагионов»), державших
по большей части полный или неполный земельный надел и выплачи-
вавших за него господину чинш, а католической церкви — десятину.
Господин получал, кроме того, вторую десятину, точнее, девятину
(«нону») и разного рода «подарки» — мелким скотом, птицей и т. п. Дер-
жатель надела должен был также работать в барском хозяйстве. Все
эти поборы и повинности были связаны не с личностью крестьянина,
а с его наделом, на который крестьянин имел право наследования. Он
был также собственником живого и мертвого инвентаря в своем хозяйст-
ве и мог переселяться во владения другого господина, хотя это право по-
стоянно ограничивалось и оспаривалось самим господином и местными
органами дворянского самоуправления. Крестьяне-йобагионы, так же как
и все не относившиеся к дворянскому сословию, платили еще и госу-
дарственные налоги.
Процесс имущественного расслоения среди крестьянства, сопровож-
давшийся массовым уходом из деревень в города (главным образом в
частновладельческие «сельские города» — торговые местечки), привел уже
в XV в. к численному преобладанию в деревне держателей неполного на-
дела (половины и четверти). Около пятой части деревенского населения
составляли «желлеры», обладавшие лишь лачугой и клочком приусадеб-
ной земли. Более зажиточные крестьяне, особенно из «сельских городов»
на Альфельдской равнине, разводившие скот на экспорт, использовали
наемную рабочую силу. Подчас этим местечкам удавалось добиться за-
мены всех повинностей и поборов в пользу господина регулярным взно-
сом от всего селения определенной денежной суммы.
Значительную часть сельского населения составляли свободные ско-
товоды и земледельцы — куны (куманы, половцы), ясы (языги), жившие
на Альфельдской равнине. Еще дальше на восток, в Трансильвании,
жили свободные воины-секеи (секлеры, сикулы). Здесь же жили и сво-
бодные потомки переселенцев из Германии — «саксы». В Карпатах несли
службу пограничной охраны влахи (румыны) и украинцы. Повсеместно
встречались также дворяне-армалисты (однодворцы), населявшие подчас
целые деревни, не выделяясь среди окрестных крестьян ни достатком, ни
образом жизни. Они жили трудом своих рук, иной раз в большей бед-
ности, не пренебрегая работой по найму, но обладали дворянским зва-
нием (это звание и герб были пожалованы им за военные заслуги,
в силу полученного образования, или же были куплены за деньги, иногда
приобретены в результате брака). Как дворяне, они были освобождены
от налогов и пользовались политическими правами, т. е. могли участво-
вать в деятельности органов сословного представительства. К началу
XIX в. к этой низшей категории «благородного сословия» принадлежало
более 100 тыс. дворянских семей из общего числа в 136 тыс. (Maksay,
1980, р. 167-191).
Население свободных городов, в целом малочисленное и по большей
части не говорившее по-венгерски, не имело особого политического веса
в стране и почти не пополнялось за счет крестьян.
369
II Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
Волна крестьянских войн прошла по королевству Венгрия незадолго
до прекращения его независимого существования. Наиболее крупное
восстание «куруцев», т. е. «крестоносцев», под руководством Дьердя
Дожи охватило в 1514 г. большую часть государства. К непосредствен-
ным предпосылкам крестьянской войны 1514 г. в Венгрии можно отнести
ослабление авторитета государственной власти в результате борьбы груп-
пировок баронов на рубеже XV—XVI вв., неспособность и нежелание по-
глощенных борьбой за власть и влияние магнатов заняться обороной го-
сударства от все более усиливавшейся турецкой опасности, постоянные
попытки феодалов ликвидировать свободу крестьянского перехода, в то
Казнь Дьердя Дожи.
Рисунок на титульном листке книги Тауринуса «Ставромахия»
(Вена, 1519)
гвремя как развитие товарного производства побуждало крестьян все бо-
лее ценить право распоряжаться собой и своим имуществом. Влияние
реформационных идей (для Венгрии — гусизма), отзвуки крестьянских
движений в Германии поставили для многих под вопрос незыблемость
и справедливость если не феодального общественного строя в целом, то
многих его конкретных проявлений. В этих условиях восстание приобре-
ло очень широкие масштабы (см.: т. II, гл. 21).
Страх, пережитый венгерской знатью, и ее неистовая классовая не-
нависть к крестьянству проявились не только в изуверской расправе над
Дожей, попавшим в руки феодалов после разгрома куруцев под Теме-
шваром (ныне — Тимишоара), по и в постановлении заседавшего
осенью 1514 1. г, Пеште «дикого» государственного собрания, согласно
370
Глава 18. Крестьянство в королевстве Венгрия и в Трансильванском княжестве
которому все крестьяне страны, за немногими исключениями, заслужива-
ли за свое поведение^ быть истребленными без всякой пощады. Прови-
нившиеся крестьяне были обязаны впредь безусловно подчиняться гос-
подской воле и теряли в отношении своих господ какие бы то ни было
права, в том числе и право свободного перехода. Впоследствии королев-
ская власть предпринимала попытки восстановить право крестьянского
перехода, однако органы дворянского представительства на местах на-
стойчиво и последовательно добивались признания полного закрепоще-
ния крестьян (Ачади, 1956, с. 147-156; Magyarorszag tortenete 1971
171-172 old.).
Поджог турецкими и татарскими отрядами деревень и угон пленных.
Венгрия
Провозгласив принцип полного подчинения крестьянина его господи-
ну, составители постановления 1514 г. сочли тем не менее полезным
зафиксировать желательные нормы крестьянских платежей и повинно-
стей — по-видимому, на максимальном уровне. (Вероятно, чешском)
законодателю того времени этот уровень показался бы немыслимо высо-
ким в качестве общей нормы, а польскому владельцу барщинного фоль-
варка — смехотворно низким.) Во всяком случае, установленная «диким
собранием» однодневная (в неделю) барщина превышала тогдашние по-
требности подавляющего большинства имений п в течение длительного
времени на большей части территории страны фактически не востреоо-
валась.
В дальнейшем, несмотря на попытки противодействия со стороны
Центральной власти, мотивировка закрепощения как заслуженного воз-
мездия причастным к вооруженной борьбе против дворянства в 1э14 г.
приобретала все более расширительное толкование: понятие мятежа рас-
пространялось на любой вид неподчинения юсподской воле, а понятие
371
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
«вечное закрепощение» — на все зависимое крестьянство, вне связи с
предполагаемой причастностью предков тех или иных крестьян к вос-
станию 1514 г. Во второй половине XVI в. закрепощению подвергалась ос-
новная масса секеев, а в XVII в. были обложены общепринятыми побо-
рами и повинностями румыны.
Вторжение в Венгрию турок-османов, оккупация ими большей части
страны и военные действия, продолжавшиеся на территории Венгрии до
конца XVII в., оказали на положение крестьян неодинаковое для разных
районов п разных социальных групп воздействие. Нужды войны вызвали
рост денежных платежей и всякого рода военно-трудовых повинностей
в пользу как османов, так и Габсбургов или трансильванских князей.
Нередко крестьян призывали браться даже за оружие. Эта последняя
обязанность принесла многим простолюдинам личное освобождение и
даже дворянское звание, особенно на востоке королевства, где военные
действия были более частыми и интенсивными и где появились много-
численные поселения свободных гайдуков. Первоначально рекрутировав-
шиеся из разоренных войной крестьян, беглых крепостных и дезертиров
гайдуки проявили себя в войнах конца XVI—XVII в. как важная военная
опора трансильванских князей и официально закрепили свои привиле-
гии (Magyarorzag tortenete, 1971, 173, 202 old.).
Превращение значительного числа крепостных крестьян в свободных
воинов (и даже дворян) ограничивало сферу крепостнической эксплуата-
ции и служило примером для остального крестьянства. С другой же
стороны, этот самый процесс усиливал класс феодалов, пополняя его но-
выми людьми. Так, гайдуки, некогда упорно боровшиеся за свою свободу
против знати, ныне вместе с ней участвовали во время набегов трансиль-
ванских войск на владения Габсбургов в грабежах населения, вынуждая
крестьян и горожан этих земель оказывать им вооруженное сопротив-
ление.
Параллельно с упомянутыми отрицательными факторами в XVI в.
стали ощутимо сказываться и некоторые благоприятные для развития
крестьянского хозяйства обстоятельства: резкое повышение цен на зер-
но в связи с общеевропейской «революцией цен», увеличение спроса на
сельскохозяйственную продукцию в целом (рост этого спроса был связан
с развитием городов к западу от Венгрии, а также с необходимостью
обеспечивать потребности войск и большого количества беженцев;
см.: Magyarorszag tortenete, 1971, 184—185 old.).
На протяжении второй половины XVI и большей части XVII в. терри-
тория венгерского государства была разделена на три части: северо-
запад («королевство») попал под власть Габсбургов, Альфельдская рав-
нина оказалась под непосредственной властью Османской империи,
тогда как Трансильванское княжество стало турецким вассалом (ведя,
правда, довольно самостоятельную политику). На захваченной османами
территории денежные платежи и поборы стали взимать в свою пользу
султан и его ленники. Последние, не имея прав собственности на полу-
ченные за службу земельные владения и активно участвуя в военных
действиях, долгое время не обзаводились домениалыгым хозяйством п не
требовали с крестьян барщины.
Чуждые языку, верованиям, традициям, культуре подвластной «райи»,
завоеватели отнимали все, что могли, для удовлетворения нужд турец-
кой армии; в то же время они не прибегали к мелочному контролю по-
вседневной жизни и со временем все больше передоверяли самим венг-
рам сбор налогов и даже ведение судебных дел, довольствуясь взимани-
ем судебных пошлин.
372
Гла«а IS. Крестьянство в королевстве Венгрия и в Трансильванском княжестве
Крестьянам, особенно в селениях близ границы, нередко приходилось
платить налоги и поборы еще и венгерской казне и венгерским помещи-
кам, которые, бежав от османов на север и запад страны, не отказались
от своих прав на покинутые владения. По мере упадка в течение XVII в
османского владычества в Венгрии эти претензии венгерских феодалов
возрастали. Государственное собрание в Пожони (Братиславе) устанавли-
вало суммы налогов, причитающихся с османской части Венгрии, и сами
османы признавали по мирным договорам за Венгерским королевством
право на эти налоги. Комитатские власти перебирались к самой границе
а вотчинная администрация обосновывалась прямо на турецкой терри-
тории среди крестьян, власть над которыми она стремилась восстановить
(История Венгрии, 1971, с. 340—343).
В районах, наиболее подвергавшихся разорению проходящими вой-
сками, население покидало деревни. Оно перебиралось в города,
где наличие постоянных османских гарнизонов обеспечивало несколько
большую безопасность. Значительно выросшее при османской власти на-
селение этих городков (многие из них к концу XVII в. были смыты волна-
ми военных опустошений) занималось главным образом выращиванием
и продажей в западные страны скота, за который османы не взимали
налога.
На территории, находившейся под властью Габсбургов, а также в
Трансильвании в это время развивалось барское хозяйство, производящее
на рынок («аллодиум», «майор»). В конце XV — начале XVI в. барское хо-
зяйство носило еще преимущественно натуральный характер. Его главное
предназначение в это время — обеспечить потребительские нужды феода-
ла. В течение первой половины XVI в. рост внешнего и внутреннего рын-
ков дал толчок барщинному товарному производству зерна на домене.
К 70-м годам XVI в. подобные фольварки распространились по всей За-
падной и Северо-Западной Венгрии. Для организации домениального хо-
зяйства использовалась, как правило, пустующая земля. Но на севере
(в Карпатах), где удобной земли было меньше, а плотность населения —
выше, дело дошло и до захвата крестьянских наделов. Все чаще также
ограничивалось право крестьян пользоваться лесами, пастбищами, вода-
ми. В местах особенного распространения барского товарного производ-
ства надельное крестьянство во все большей мере заменялось желлерами
и полностью бездомными работниками.
До конца XVI в. в господском хозяйстве наряду с барщинным доволь-
но широко применялся и наемный труд, оплачивавшийся в большой мере
поступлениями от денежной ренты. К концу столетия реальная стои-
мость денежных платежей крестьян снизилась в результате «революции
цен». Начало ощущаться и общее сокращение рынка, в первую очередь
из-за разорения, вызванного войной 1593—1606 гг. Все это заставляло
землевладельцев отказываться от найма работников. Зато барщина стала
достигать 2—3 дней в неделю, а в середине XVII в. распространился
принцип юридически не ограниченной барщины.
Тем не менее основным производителем товарной продукции остава-
лось крестьянское хозяйство. Оно же решительно преобладало в экс-
портной торговле, главными статьями которой были скот и вино. Зерно,
находившееся в распоряжении землевладельца, по большей части не про-
изводилось в его майоре, а поступало в виде различных поборов с кре-
стьян (Magyarorszag tortenete, 1971, 254 old.).
Довольно долго основную часть денежных доходов феодалу давала
винная монополия. Лишь в середине XVII в. барское хозяйство стало
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
играть более заметную роль в производстве зерна, тогда как крестьяне
все более специализировались на возделывании винограда и животновод-
стве. В северных районах они переходили к различным промыслам ре-
месленного характера: ткачеству, изготовлению посуды и т. п.
Развитие барского фольварка, занимавшего в XVII в. 15—20% пахот-
ных земель в Трансильвании и на венгерской территории, подвластной
Габсбургам, серьезно отразилось и на крестьянском производстве в це-
лом. Производство зерна в крестьянском хозяйстве, возраставшее доволь-
но высокими темпами в середине XVI в. (в 2—3 раза с середины 30-х до
начала 70-х годов, согласно подсчетам Л. Маккаи), снизилось к 20-м
годам XVII в. до прежнего уровня и не превысило его до конца столе-
тия. Стесняемые господскими запретами, повинностями и поборами, кре-
стьяне перестали столь тщательно, как раньше, заботиться о поддержа-
нии системы проток в зоне речных паводков, позволявшей не только
регулярно отлавливать рыбу в старицах, но и сохранять в этой зоне
лиственные леса и садовые насаждения, выращивать на сухих местах
зерно, а на заливных лугах пасти скот. К этому добавились вековые
колебания климата: относительно засушливый XV в. сменился изобиловав-
шим большими наводнениями XVI в., так что много ранее возделывав-
шихся земель стали непригодны для обработки (Makkai, 1980, р. 201).
После подавления восстания Дожи крестьяне реагировали на усиление
эксплуатации преимущественно жалобами в адрес центральных и коми-
татских властей, еще чаще — уклонением или отказом от выполнения по-
винностей, переселением, бегством. Имели место и массовые вооруженные
выступления — такие, как восстание секеев в 1562 г., вызванное усиле-
нием налогообложения, или развернувшееся через несколько лет в погра-
ничных районах Восточной Венгрии и Трансильвании движение, возглав-
ленное румынским крестьянином Крэчуном. Он повел тысячи крестьян
на борьбу против мусульман и «язычников»-господ. После того как его
последователи понесли поражение в бою с османами, сам он был схвачен
и казнен властями Дебрецена. Крестьяне долины Тисы, восставшие в
1631 г. против феодального гнета и бесчинств солдатни, обратились за
поддержкой к трансильванскому князю Дьердю Ракоци I. Они были
убеждены, что господа утаили императорский декрет об уменьшении бар-
щины. Трансильванский князь не поддался искушению воспользоваться
крестьянским движением для расширения своего влияния за пределами
Трансильвании и подавил восстание.
Крестьяне брались за оружие также во время военно-политических
усобиц второй половины XVII в., примыкая чаще всего к противникам
Габсбургов. Крестьян возмущало поведение императорских солдат, на-
сильственное обращение в католичество, растущее государственное обло-
жение. Во второй половине XVII в. была введена система расквартирова-
ния императорской армии по крестьянским домам с возложением на
крестьян же обязанности обеспечивать солдат провиантом и фуражом.
Призванная заменить хотя бы в мирное время самоснабжение войск,
эта система не могла предотвратить полного опустошения театра военных
действий во время длительных кампаний.
Во второй половине XVII в. венгерские и словацкие крестьяне не раз
поднимались с оружием в руках в поддержку эмигрантов — «куруцев»,
вторгавшихся из османских владений на территорию Габсбургов .
1 Термин «куруц», возникший во время восстания Дожи, означал теперь уже не
крестьянина, восставшего против дворян, а дворянина, сражавшегося против гао-
сбургского владычества.
374
Глава 18. Крестьянство в королевстве Венгрия и в Трансильванском княжестве
Предводители куруцев обычно обещали примкнувшим к ним крестьянам
права гайдуков пли дворян-армалистов. Важную роль играли и религи-
озно-патриотические мотивы борьбы против немцев-католиков, так как в
это время большинство населения Венгрии, особенно на востоке, придер-
живались кальвинистской веры. Руководство выступлениями — так же
как и во время восстания на Тисе в 1631 г.— принадлежало зажиточной
деревенской верхушке. После разгрома в 1672 г. вторгшихся в северо-
восточные области и временно овладевших там рядом городов и крепо-
стей куруцев габсбургские власти посадили на кол 25 деревенских ста-
рост комитата Арва (Орава), поднявших крестьян на восстание (История
Венгрии. 1971. с. 321).
В начале XVIII в. восстание
венгерских, словацких и украин-
ских крестьян северо-восточных
комитатов явилось прологом мно-
голетней войны куруцев против
Габсбургов, возглавленной князем
Ференцем Ракоцп. Предводитель
крестьян Тамаш Эсе получил от
Ракоци дворянское звание. Ракоци
пообещал освободить от крепост-
ных повинностей крестьян — участ-
ников войны (как вскоре выясни-
лось, только на время ведения
военных действии), но сурово
пресекал попытки расширитель-
ного толкования такого освобож-
дения. Между тем крестьяне ста-
ли добиваться не только личного
освобождения, но и раздела бар-
ской земли. Поэтому запоздалое
решение куруцев. принятое после
решающего поражения их войск
под Тренчином в 1708 г.,— осво-
бодить, наконец, участников вой-
ны от крепостной зависимости —
не смогло восстановить в народе
угасающее воодушевление (Var-
konyi, 1978, 17—31 old.; Die Ges-
chichte von Ungarn, 1971, s. 211).
Тем не менее даже после окон-
чательного поражения Ракоци (и
даже после его смертп в 1735 г.)
среди венгерских крепостных продолжали ходить слухи о его предстоя-
щем возвращении, рождались фантастические легенды о нем самом и
целях его борьбы. О нем говорили как о «добром короле», выступавшем
за уравнение крестьян в правах с помещиками (тогда как среди оппо-
зиционного Габсбургам дворянства жили представления о Ракоци как
о борце за дворянские вольпостп п привилегии). Восставшие в 1735 г.
за Тисой крестьяне вновь назвали себя куруцами. И даже годы спустя
венгерские крестьяне продолжали посылать ходоков в турецкие владе-
ния — «к Ракоци,/.
Пеший гайдук. Венгрия
375
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
2. Крестьянство в XVIII —середине XIX в.
На рубеже XVII—XVIII вв. центральные и южные области Венгрии, от-
куда только что были изгнаны турки-османы, лежали в запустении. Там
где некогда деревня стояла возле деревни, теперь простирались безлюд-
ные равнины. Несмотря на значительное увеличение численности населе-
ния в северных и западных областях, общее число жителей государства
не превышало уровня середины XV в.
На отвоеванной у османов территории в течение некоторого времени
не было никаких барских фольварков, редкое население занималось глав-
ным образом выращиванием и продажей скота; в земледелии возроди-
лись примитивные формы совместного землепользования типа перелога.
Лишь по мере сокращения резервов незанятых земель крестьяне перехо-
дили к разделу земли п к двух- и трехпольным севооборотам.
В интересах более быстрого заселения опустошенных войной областей
переселенцам из северных частей государства и из Германии предостав-
лялись льготы: освобождение на ряд лет от налогов, предоставление
права свободного перехода и возможности откупиться от барщины. Из
словацких областей на юг переселялись подчас целыми деревнями — вме-
сте с деревенскими учителями и священниками. В связи с этим усили-
лась и без того значительная этническая пестрота сельского населения
венгерского государства. Не говоря уже о проживании значительных
масс невенгерского населения в северных и восточных областях и про-
должавшейся обособленности ясов, кунов, секеев, войны с турками приве-
ли к обезлюдению основных очагов венгерской народности, к отливу зна-
чительного числа венгров на север, где они жили рядом со словаками.
Туда же бежало много сербов, хорватов и словенцев, тогда как в захва-
ченные османами области переселялись турки, албанцы, боснийцы, армя-
не. После изгнания османов Альфельд стали заселять наряду с венграми
и словаками также немцы, сербы, румыны и украинцы. Подчас между
получившими льготы переселенцами и местным населением возникали
конфликты, причем в Банате в 1738 г. дошло до настоящего восстания
против государственных методов колонизации.
Массовое переселение на юг, а также многолетняя война с куруца-
ми вынуждала и в северных областях пойти на временное смягчение
феодальных повинностей. Серьезное снижение числа надельных крестьян,
способных выполнять барщину с собственной упряжкой и орудиями, вы-
нуждало господ обзаводиться инвентарем и нанимать работников из чис-
ла безнадельных крестьян-желлеров, составлявших в ряде областей те-
перь большинство крестьянского населения.
После прекращения военных действий на территории Венгрии ее
население стало быстро увеличиваться и в течение XVIII в. выросло вчет-
веро 2. Промышленное развитие чешских и австрийских земель монархии
Габсбургов, а также войны, которые монархия вела за пределами Венг-
рии, породили повышенный спрос на венгерский хлеб. За период с
1720 по 1790 г. земледельческая продукция выросла приблизительно в
5 раз, распахивались новые площади, распространялись новые культу-
ры (некоторые из них, как, например, кукуруза и табак, появились в
Венгрии еще в XVII в.). Кукурузу первоначально возделывали на при-
2 С 3,1 млн. человек в 1720 г. до 12,4 млп. человек в 1818 г. В XVIII в. был до-
стигнут и далеко превзойден уровень народонаселения, предшествовавший осман-
скому завоеванию (4,5—5 млн. человек в 1500 г.).
376
Глава IS Крестьянство в королевстве Венгрия и в Трансильванском княжестве
усадебных участках: господа препятствовали распространению этой не-
традиционной культуры, так как не получали с нее десятины (Ачади,
1956, с. 203). Картофель в течение почти всего XVIII в. использовали в
Венгрии только как кормовую культуру, и лишь после ряда неурожаев
зерновых на рубеже XVIII—XIX вв. он стал продуктом питания и для
людей.
Скотоводство — все еще экстенсивное — стало испытывать трудности
пз-за распашки пастбищ и захвата общинных угодий господами. Только
к концу XVIII в. более состоятельные крестьяне начали переходить к
интенсификации животноводства и его переориентации на производство
Погонщики крупного рогатого скота. Венгрия
молочных продуктов; распространялось стойловое содержание скота, вво-
дились улучшенные породы, расширялись посевы люцерны и других
трав и т. д. Другие крестьяне специализировались на производстве зер-
на. Продолжало также развиваться виноградарство и виноделие. В гор-
ных районах северной части королевства к традиционным промыслам
словацких и украинских крестьян, связанным с заготовкой, сплавом и
обработкой леса, добавилось во второй половине XVIII в. домашнее пряде-
ние из сырья, которое доставляли скупщики из австрийских п чешских
земель.
В условиях сложившейся в XVIII в. благоприятной для зернового про-
изводства конъюнктуры на внешних рынках — более выгодной для земле-
владельца, чем для крепостного,— фольварк постепенно распространялся
с запада и северо-запада страны к центру и во второй половине XVIII в.
уже господствовал в сельскохозяйственном товарном производстве.
В 1740—1782 гг. вывоз зерна из Венгрии вырос в 5 раз при сокращении
экспорта традиционной продукции крестьянского хозяйства — скота и
вина. Расширяя домен за счет главным образом пустошей (и ограничи-
вая, таким образом, возможности для расширения крестьянского надель-
377
11. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
ного землепользования), дворяне не пренебрегали подчас и захватом уже
обрабатывавшейся крестьянами земли — как надельной, так и в особен-
ности домениальной, но сданной некогда в аренду, а также участков,
расчищенных крестьянами сверх их наделов. К концу XVIII в. домениаль-
ная земля охватывала более половины всей пригодной для ведения сель-
ского хозяйства площади страны, и только в удаленных от судоходных
рек и больших дорог районах Альфельда создание фольварков задержи-
валось.
К середине XVIII в. были отменены льготы, предоставленные в начале
XVIII в. новым поселенцам, упразднены привилегии многих гайдуцких
поселений, предприняты попытки закрепостить кунов и ясов. И посколь-
ку фольварк оставался в основе барщинным хозяйством, его расширение
неизбежно вело к увеличению барщины.
Вместе с тем росли и крестьянские платежи и повинности в пользу
государства. К середине XVIII в. государственные налоги почти сравня-
лись по объему с повинностями в пользу землевладельца. Как и в чеш-
ских землях монархии Габсбургов, государственная власть выступила в
роли конкурента феодального землевладельца в деле эксплуатации кре-
стьян. Она стремилась ограничить произвол с его стороны и все более
настойчиво притязала на верховный контроль и регулирование отноше-
ний между дворянами и их крепостными. В то время как венгерское
дворянство усматривало в этом нарушение его исконных прав, недопус-
тимое вмешательство в отношения частной собственности и оказывало
правительству противодействие всеми доступными средствами, в прави-
тельственных кругах усиливалась тенденция к серьезному ограничению
крепостнических отношений или даже их полной ликвидации, к ориен-
тации на хозяйство зажиточного крестьянина. То обстоятельство, что
зажиточных крестьян было больше всего среди свободных ясов, кунов,
саксов и в необремененных барщиной «сельских городах» Альфельда, слу-
жило дополнительным аргументом против крепостного права. Правда,
с другой стороны, выделение в «сельских городах» зажиточной верхушки
сопровождалось пауперизацией другой части населения, подчас даже
желавшего восстановления строгого барского контроля в надежде по-
лучить право на общинные угодья и надел, пусть даже обремененный
барщиной.
Недовольные крепостнической эксплуатацией, крестьяне бежали в
середине XVIII в. в турецкие владения, обращались с жалобами к импе-
ратрице Марии-Терезии, не раз брались и за оружие. Страх перед кре-
стьянским восстанием неоднократно парализовывал решимость венгерско-
го дворянства сопротивляться реформам правительства, которое со своей
стороны совершенно сознательно и систематически использовало это об-
стоятельство и не останавливалось перед рискованной политикой тайного
разжпгания антидворянских настроений среди венгерскпх крестьян. По-
добную политику вела уже Мария-Терезия: после того, как венгерское
государственное собрание отвергло предложенное императрицей урегули-
рование крестьянских повинностей, она обещала безнаказанность кресть-
янам, обращающимся к ней с жалобами на своих господ. В западных
комитатах крестьяне стали отказываться пдти на барщину, запахивали
захваченные ранее господами участки, изгоняли барскую администра-
цию; императрица приказала правительственным войскам пока не вме-
шиваться и приступила к реформе, не дожидаясь согласия государствен-
ного собрания. В январе 1767 г. был опубликован «патент» о фиксации
крестьянских повинностей по всему Венгерскому королевству; он также
378
'.'лава 18. Крестьянство в королевстве Венгрия и в Трансильванском, княжестве
запрещал присоединять закрепленную за надельными крестьянами «ур-
барпальную» землю к домену.
От урбариальной реформы Марии-Терезпп выиграли главным обра-
зом надельные крестьяне-барщинники западных областей, где уже утвер-
дился фольварк и где барщинные повинности были особенно тяжелы.
На Альфельдскоп равнине землевладельцы постарались использовать ур-
бариальную систему для повышения сравнительно еще невысокого уров-
ня барщины — в той мере, в какой этого требовало возникавшее и здесь
фольварочное хозяйство. Вместе с тем и в этих областях урбариальная
система ставила определенные рамки претензиям землевладельцев. Под
угрозой оказалась зажиточная верхушка «сельских городов», так как па-
тент не упоминал о ней и, следовательно, не защищал ее особые права.
«Сельским городам» пришлось выдержать упорную борьбу против попы-
ток их господ низвести их до уровня обычных барщинных деревень
(Die Geschichte von Ungarn, 1971, s. 229).
Два десятилетия спустя правительство, возглавлявшееся императором
Иосифом II («королем в шляпе», как его прозвали в Венгрии из-за того,
что он уклонился от коронации, чтобы не давать традиционную клятву
соблюдать древние феодальные установления), решилось отменить кре-
постную зависимость. И на этот раз сопротивление дворян-крепостников
было на время паралпзовано большим восстанием крестьян — по большей
части православных румын — в Трансильвании. Поводом для него послу-
жило распоряженпе правительства о переводе ряда пограничных деревень
на военное положение с освобождением населения от крепостных повин-
ностей. Это было понято как освобождение всех крестьян, а попытки гос-
под удержать их в прежнем повиновении вызвали взрыв ярости. Восстав-
шие разрушали господские усадьбы, убивали их владельцев и заявляли
о своем намерении разделить домениальные земли и добиться полной
отмены сословных привилегий дворян, что, по их мнению, отвечало и воле
императора. Габсбургские власти вмешались и подавили восстание
только после того, как оно приобрело достаточно внушительный характер.
Два руководителя восстания — Хория и Клошка — были колесованы,
третий — Кришан — покончил с собой в тюрьме (Breve Histoire de la
Transilvanie, 1965, p. 156—159). Через несколько месяцев, летом 1785 г.,
Иосиф II объявил об отмене крепостного права на всей территории ко-
ролевства Венгрия.
Запрещение господам подвергать своих крестьян телесным наказани-
ям и вообще употреблять слово «крепостной», отмена права господина
на преимущественное приобретение товара, вынесенного крестьянином
на продажу, предоставление крестьянам свободы передвижения, свободы
вступления в брак и распоряжения имуществом (в том числе и права
торговать в течение года вином собственного изготовления) — все это не
означало полной ликвидации феодальных отношений в деревне. Барщин-
ные, натуральные и денежные повинности и поборы по-прежнему лежали
на крестьянине, если он не отказывался от своего надела. Освобожден-
ный от личной зависимости, крестьянин не получил прав на приобрете-
ние земельной собственности и на участие в политической жизни страны.
Иосиф II, правда, собирался предоставить крестьянам возможность вы-
купать барщинные повинности, беря при этом в аренду барскую землю
(для начала хотя бы в казенных поместьях), но сразу же встретил ре-
шительное сопротивление венгерского дворянства. Характерно тем не
менее, что сокрушенный трудностями и неудачами император перед
смертью аннулировал многие из своих нововведений, но не реформу кре-
постного права.
379
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
Дальнейшее развитие товарного производства, ускорившееся в связи
с войнами конца XVIII — начала XIX в., привело к серьезной перестрой-
ке сельского хозяйства в течение первой половины XIX в. Кормовые и
технические культуры, картофель, овощи стали теснить зерновые, особен-
но в хозяйствах более зажиточных и свободных от барщины крестьян.
Некоторые деревни вокруг умножившихся и выросших торговых городов
совершенно отказались от выращивания хлеба даже для собственных
нужд. На севере, в словацких областях, продолжали развиваться деревен-
ские неземледельческие промыслы, хотя домашнее прядение еще в кон-
це XVIII в. пришло в упадок в связи с развитием централизованных
мануфактур и с общей таможенной политикой монархии, неблагоприят-
ной для промышленности Венгерского королевства.
Повышенный спрос на хлеб во время наполеоновских войн вновь по-
влек расширение барской запашки. Дворянство, в особенности среднее,
старалось всеми правдами и неправдами увеличить домен за счет земли,
находившейся в пользовании крестьян (главным образом — угодий).
Кроме того, землевладельцы всячески ухищрялись увеличивать барщину
сверх пределов, установленных урбарием. После окончания в 1815 г.
европейских войн и изменения рыночной конъюнктуры венгерские поме-
щики стали переходить к овцеводству, вытесняя с общих пастбищ скот
крестьян и желлеров.
В 40-х годах XIX в. только 40% крестьян пользовались надельной
землей, причем внутри этой категории 85% составляли держатели поло-
винных и четвертных наделов. Крестьяне-желлеры все шире использова-
лись в качестве наемных батраков в барских фольварках, а также и в
хозяйствах богатых крестьян. Многие желлеры уходили на время жатвы
из северных горных областей на юг, в Альфельдскую равнину.
Барщина, однако, преобладала в господском хозяйстве, хотя, согласно
подсчетам того времени, наемный труд был втрое производительнее бар-
щинного, и уже существовали латифундии, применявшие главным обра-
зом наемный труд. Но большинству дворян-землевладельцев, в том числе
и тем, кто уже осознавал невыгоды барщины, недоставало денежных
средств для перехода на новую систему.
Тем не менее программа выкупа крестьянами лежащих на их наделах
повинностей (при помощи государства) приобрела к 40-м годам XIX в.
поддержку венгерского дворянства не только в силу экономических со-
ображений, но и потому, что только таким образом можно было наде-
яться привлечь крестьянство к борьбе за независимость страны. Холер-
ный бунт 1831 г. в северных и северо-восточных областях показал, что
ненависть крестьян, способная прорваться в любой момент, может обра-
титься как против господ, так и против государственной администрации.
События 1846 г. в соседней Галиции, где крестьяне попытались истре-
бить поголовно всех своих господ, восставших против императора, по-
трясли воображение венгерских дворян, которые в это время все более
настойчиво и решительно выступали за самостоятельность своей страны;
колебания в их среде относительно необходимости покончить с феодаль-
ной эксплуатацией крестьянства заметно уменьшились. В то же время
беднейшее дворянство (500—700 тыс. «владельцев семи сливовых де-
ревьев» и «дворян-лапотников»), пылавшее ненавистью к иноземному
владычеству, особенно долго не желало и слышать об уравнении себя в
правах с крестьянами.
Во время революции 1848—1849 гг. государственное собрание рядом
последовавших один за другим актов отменило десятину (кроме десяти-
38Э
Глава 18. Крестьянство в королевстве Венгрия и в Трансильванском княжестве
вы с виноградников) и все повинности за те крестьянские наделы, кото-
рые были записаны в урбарии в качестве крестьянской земли, перешед-
шей теперь в полную собственность крестьян. За отменяемые повинности
крестьяне должны были выплатить выкуп государству, которое взяло на
себя обязанность компенсировать помещиков. Были превращены в пол-
ную частную собственность с правом неограниченной купли-продажи
также и ранее неотчуждавшиеся родовые земли дворянства. Отменялся
господский сословный суд, все жители страны объявлялись равными пе-
ред законом, однако деревенская беднота не получила права голоса при
выборах и права служить в национальной гвардии (народном ополчении).
В результате новых законов до 40% крестьянства получили в свою
собственность около трети обрабатываемой площади страны. Земли не
«урбариального» (не крестьянского) характера, в том числе виноградни-
ки, сады, участки домена, сданные крестьянам в аренду, оставались за
господами. Это сразу же породило конфликты, тем более что некоторые
дворяне предъявляли претензии и на крестьянские наделы, крестьяне же
со своей стороны нередко ссылались в подтверждение своего права на
земельную собственность не на урбариальную запись, а лишь на факт
использования ими того или иного участка в течение десятилетий; неко-
торые крестьяне требовали раздела и барской земли.
Известный демократ Михай Танчич предлагал раздать безземельным
крестьянам имения изменников родины, но не нашел поддержки в рево-
люционном правительстве и у самого Кошута. Правительство предлагало
отложить решение споров до победы над Габсбургами, а пока что реко-
мендовало сторонам оставить друг за другом пользование тем, чем они
фактически владеют. Волнения крестьян подавлялись вооруженным пу-
тем. Трансильванские крестьяне-румыны, проникнутые глубоким недове-
рием ко всему, что исходило от венгерского дворянства, массами взялись
за оружие под знаменами императора. Сербские поселенцы, охранявшие
южную границу страны, также не ожидали для себя благ от венгерской
независимости. Венгерское крестьянство, напротив, поддерживало рево-
люцию, хотя в 1849 г. в крестьянской среде все больше сказывалось разо-
чарование и утомление от затянувшейся войны. Весеннее наступление
венгерских войск в 1849 г. оживило на некоторое время надежды крестьян:
в ряде мест Западной Венгрии они не только отказывались от каких бы
то ни было платежей, но и приступили к разделам домениальной земли.
Правительство Кошута не собиралось идти столь далеко. Но в июле
того же года перед лицом вторжения в страну превосходящих сил авст-
рийского императора и русского царя оно представило государственному
собранию проект закона о предоставлении крестьянам права собственно-
сти на обрабатываемую ими барскую землю, сады и раскорчеванные
участки. Поражение революции сделало реализацию этого проекта невоз-
можной.
Победивший режим Габсбургов счел необходимым подтвердить боль-
шую часть аграрных преобразований революционной эпохи, хотя кресть-
янам понадобилось еще два десятилетия на то, чтобы в упорных судеб-
ных тяжбах с дворянством отстоять и закрепить за собой право собст-
венности на землю. В целом в руках крестьян оказалось около половины
сельскохозяйственной площади страны, причем большинству их досталось
всего от 1 до 5 га, а четверть крестьян вообще остались без земли на по-
ложении сельскохозяйственного пролетариата.
381
ГЛАВА 19
КРЕСТЬЯНСТВО НА БАЛКАНАХ
В XVII — середине XIX в.
1. Сельское производство
К концу XVI в. на Балканах были в основном ликвидированы самые ра-
зорительные последствия османского завоевания. Широкое распростране-
ние риса, хлопка, табака, мака в равнинных местностях, восстановление
садов п виноградников, рост населения, известнее развитие рыночных от-
ношений, наступившее под влиянием роста городов,— вот основные чер-
ты хозяйственной жизни на полуострове на исходе XVI в.
Однако во многих районах стабилизация оказалась временной.
С XVII в. Балканы вновь стали зоной военных действий, в середине сто-
летия — в западных областях (турецко-венецианская война 1645—
J669 гг.), а в конце его — в северных (австро-турецкая война 1683—
1699 гг.). Особенно пострадали от войны северные области Сербии (Бел-
градский пашалык). Они оказались в центре военных событий
уже с конца XVI в.— здесь зимовали войска, готовившиеся весной
двинуться в Венгрию, набирали скот и фураж. Затем Северная Сербия
становится ареной беспрерывных австро-османских столкновений в
1683—1739 гг. Ни одна пз южнославянских стран не испытала такого
упадка земледелия, как Сербия. Именно в XVII—XVIII вв. ее централь-
ные районы порастают лесом (по-сербски «шума») и получают название
«Шумадия». До 500 топонимов на географической карте современной
Сербии ведут свое происхождение от лесных названий. Эти бескрайние
леса отмечаются всеми писавшими о Сербии до 40-х годов XIX в., когда
началась их массовая вырубка (Констандиновий, 1970, с. 11). Количе-
ство пригодных для земледелия площадей резко сокращается. Согласно
австрийскому кадастру 1721 г., под обработкой в Белградском пашалыке
находилось лишь около 17 тыс. га, в том числе под пашней —всего
7890 га (для сравнения: в 1867 г. под пашней здесь было занято
270 тыс. га землп).
Снизился и уровень производительных сил. Некоторые исследователи
даже полагают, что он упал ниже уровня, достигнутого здесь перед ту-
рецким завоеванием, в середине XV в. (Констандиновий, 1970, с. 127—
128). Это объяснялось не только военным разорением, но и приходом в
равнины горцев, традиционно практиковавших низкую технику земледе-
лия. Теперь нередко пашут тяжелым деревянным плугом, требующим
упряжки из четырех, шести и восьми волов, а следовательно, и сохране-
ния большесемейных коллективов или кооперации нескольких домохо-
зяйств — элемента архаической сельской организации. При этом сохраня-
ется трех-, четырех, а то и пятикратная вспашка, продольная и попереч-
ная. Волы мелки, а лошадь не применяется на вспашке. Еще чаще
используют рало с железным лемехом, который может выковать свой же
деревенский кузнец. «Рало и борона — это все»,—свидетельствуют совре-
менники (Констандиновий, 1970, с. 105). На раскорчеванных землях и в
горных районах широко применяется мотыга. Навоза на поля почти не
вывозят.
382
Глава 19. Крестьянство на Балканах
В конце XVIII в. в типичном крестьянском хозяйстве северной Сер-
бии выращивали пшеницу, овес, ячмень, фасоль, кукурузу, сливу, вино-
град, огородные культуры. Кукуруза появляется здесь только с начала
XVIII в. Она хорошо вызревает в местных широтах, требует вдвое мень-
ше затрат рабочей силы, на семена у нес идет только 1/10—1/23 часть
урожая, годна для откорма любого скота и, наконец, не упоминается в-
старых описях, т. е. с нее не взимается рента.
В южных же областях полуострова хлебопашество переживает подъ-
ем. Равнины Фракии и Македонии стали зоной развитого земледелия^
равно как и более южные греческие области, например Фессалия.
С XVI в. отсюда начинается активный вывоз зерна. Очерк балканской аг-
рикультуры был бы неполон без характеристики хлебного экспорта —
в XVI в. Европа испытывает острую потребность в продовольствии. Экс-
порт хлеба из внутренних балканских областей в крупные города Осман-
ской империи и па Запад заметно увеличивается (Aymard, 1966;
Hrabak, 1971). 1548—1562 годы — это время выхода «турецкого зерна»
на европейские рынки. Экспорт хлеба вызывает нехватку хлеба в самой
империи и даже в столице. Недаром с середины XVI в. Порта система-
тически вводит запреты на вывоз зерна из пределов империи. И тем не
менее купцам (в первую очередь дубровчанам) удавалось нарушать этот
запрет, а землевладельцы получили возможность увеличения дохода. На
какое-то время благоприятная конъюнктура на хлебном рынке коснулась,
и крестьян, по крайней мере, дубровчане стремились закупать часть
зерна «у бедняков». Но главные выгоды достались правящей прослойке-
господствующего класса: с середины XVI в. продажу зерна монополизи-
ровал султан, члены его семьи и правители провинций. Нельзя не учи-
тывать значение обстановки на хлебном рынке для последующей аграр-
ной перестройки на Балканах.
Товаризация коснулась еще одной ведущей отрасли хозяйства — ско-
товодства. Новейшие исследования засвидетельствовали очень высокий
удельный вес свиноводства не только там, где это занятие пмело давние
традиции (например, в Сербии), но и в Хорватии. Так, на каждое кресть-
янское домохозяйство в округе Сисака в 1499—1516 гг. приходилось
30 свиней, а некоторые хозяева имели и до 100 свиней. Если принять,,
что на собственные нужды крестьянской семьи в год уходпло в среднем
пять свиней, то ясно, что остальной скот откармливался на продажу
(Adamcek, 1980, s. 208, 212), его гнали в Загреб, к побережью и в ог-
ромных количествах к расположению войск на габсбургско-турецкой
границе. Впрочем, позднее хорватские вотчинники перейдут к разведению
крупного рогатого скота и для Хорватии станет характерным «говедар-
ство».
Расширение внешнеторговых связей с XVII в. дало новый импульс
развитию скотоводства и в сербских землях, всегда игравшего здесь вид-
ную роль. Старые крестьяне в XIX в. вспоминали: «Перед освобождением
от власти турок наш народ был не земледельческим, а пастушеским...
в обширных лесах [он] пас скот и жил от него» (Констандиновий,
1970, с. 5). В основном разводили овец и коз, но к концу XVIII в.
хозяйство мелкого крестьянина было уже сравнительно хорошо обеспе-
чено и крупным рогатым скотом; переселенцы обычно приводили с собой
за Дунай по 1—2 лошади и 5—6 коров на одну семью. Роль же свино-
водства росла— дубовых лесов было множество, а мусульманам свини-
на была не нужна. Летом свиней держали в загонах, затем осенью
несколько хозяев, объединившись, гнали их «в жир» (на откорм желудя-
383
II. Крестьянство Центральное, Восточной и Юго-Восточной Европы
ми), потом свиней подкармливали кукурузой и продавали в Австрию.
Бывало и так, что свиноторговцы перегоняли из Сербии свиней на откорм
в Венгрию, а затем продавали в Вене и Братиславе. Еще в 1724 г.
современники отмечали, что сербские «скот и зерно... очень дешевы».
Именно на базе свиноторговли, широко развернувшейся в XVIII в.
и формируется новый слой в сербской деревне — сельские торговцы.
Внешний рынок оказал, таким образом, заметное воздействие на социаль-
ную перестройку сербской деревни. Конечно, не один лишь внешний
австрийский рынок стимулировал активность балканских скотоводов. Су-
ществовало еще одно направление вывоза скота — в Стамбул, где требо-
валось много говядины и баранины. Столица империи с ее 700-тысячным
населением ежегодно потребляла в середине XVII в. почти 7 млн. голов
овец и 200 тыс. голов крупного скота (Mantran, 1962, р. 181), и для со-
седних земель, главным образом болгарских, этот спрос был существен-
ным стимулом к развитию скотоводства.
Тем не менее надо отметить, что австрийский и венгерский рынки ока-
зывали воздействие на сельскую экономику не только прилегающих хор-
ватских и сербских, но и более далеких болгарских областей. «Турецкие
товары», вывозимые отсюда на рынки Пешта, Эгера и других венгерских
городов в XVIII в., состояли преимущественно из продуктов сельского
хозяйства — шерсти, кож, хлопка, меда, воска (Бур-Марковска, 1977,
с. 177 сл.). Хлопок и табак начинают сеять здесь с конца XVII в. Окру-
га города Сере («Серское поле») в начале XVIII в. давала ежегодно око-
ло 50—60 тыс. вьюков (около 8 т) этих товаров, из которых две трети
шли в Австрию и Польшу, а треть вывозилась через Салоники (Лапе,
1956, с. 91—152). Крестьяне, расселявшиеся на габсбургских территори-
ях, оказывались в составе более сильного государственного организма.
Недаром наиболее развитым из всех южнославянских земель в XVIII в.
становится задунайский край, Воеводина, т. е. области Банат и Бачка.
Еще в 1720 г. в Банате было множество болот, а уже в 1730 г. он пре-
вращается в развитую сельскохозяйственную область. В Воеводине по
настоянию венского правительства проводятся мелиоративные работы,
активно высевается клевер, рис, масличные растения и хмель, высажива-
ются тутовые деревья (Исторща, 1960, с. 1070).
Хорватскую, далматинскую, болгарскую деревню невозможно предста-
вить без виноградников, п уже здесь-то роль рынка была особенно ве-
лика. Во многих хорватских областях разведение лозы было основным
видом сельскохозяйственных занятий, а оброк вином — главным видом
оброка (Adamcek, 1980, s. 263—272). Австрийская армия, стоявшая на
турецкой границе, в XVIII в. покупала вина на 1 млн форинтов (Adam-
cek. 1966-1967, s. 158-162).
Однако не следует переоценивать масштабы товарных связей балкан-
ской деревни в эти столетия. Крестьяне действительно много отвозили на
соседний рынок — им нужны были деньги для уплаты всевозрастающих
податей. «То, что собрано крестьянином, он обычно везет в город на про-
дажу, оставляя лишь небольшой запас для себя и будущего посева»,—
сообщает один австрийский офицер в конце XVIII в. Но покупал в го-
роде крестьянип обычно немного, и в итоге натуральная обособленность
местной деревни сохранялась, как и прежде, хотя и в меньшем объеме.
384
Глава 19. Крестьянство на Балканах
2, Население
В XVII—XIX вв. демографическая ситуация на полуострове была весь-
ма неустойчива, продолжались те же процессы, которые начались с при-
ходом турок. Правда, резко сократился массовый приток мусульманского
населения из Малой Азии и почти прекратился угон жителей на неволь-
ничьи рынки. Но зато наметился отлив славянских масс на запад, к Ад-
риатическому побережью (в горы или под защиту Венеции), либо на се-
вер, за Дунай (в австрийские владения).
Венецианцы и австрийцы сумели удержать за собой часть территории
Хорватии: Далмацию и крайний северо-запад полуострова. Горные райо-
ны страны (собственно Хорватия) и равнинные хорватские земли (Сла-
вония) перерезала система пограничных укреплений, фронтовая полоса,
за которой закрепилось название «Крайна», или «Военная Граница». Та-
ким образом, хорваты оказались разделены между тремя государствами,
подвергаясь воздействию различных государственных, правовых, аграр-
ных порядков, а миграции стали постоянным явлением в хорватской де-
ревне (Pavicic, 1962). Только после 1699 г. большая часть страны была
отвоевана у турок.
В Динарском массиве (Босния, Герцеговина, Черногория) демографи-
ческие потрясения были не столь уж велики — населению удавалось
укрыться в горах, реже проходили войска. Но в боснийских районах не-
обыкновенного размаха достигла исламизация, позволившая туркам сде-
лать этот район своим опорным пунктом. Отлив населения (в венециан-
скую Далмацию и Черногорию) происходит только из южной части
динарских областей—из православной Герцеговины. Наконец, здесь на-
блюдался еще один миграционный процесс, лишенный строгой географи-
ческой определенности, но очень важный для судеб местной деревни. Это
наступление горцев — «влахов» — на равнины и расселение в них ското-
водческого, полукочевого населения.
Влахами на Балканах в течение столетий называли две группы насе-
ления: лиц романского происхождения — «романцев» — и скотоводов, за-
нятых отгонным овцеводством (этот смысл преобладал после XIII в.).
Трудно судить, где проходит граница между двумя этими группами, в ка-
ких случаях источники имеют в виду двуязычного, говорящего по-славян-
ски и на романском диалекте, потомка дославянского населения, а ког-
да — скотовода. Но образ жизни, хозяйственная структура и обществен-
ная организация тех и других родственны. Начиная с XV в. источники
устойчиво фиксируют у влахов полукочевой быт, связанный с постоян-
ным перегоном стад, преобладание не деревень, а временных поселений из
подвижных хижин и шатров («катунов»). Основным источником сущест-
вования у влахов являлась не земля, а скот — овцы давали им шерсть,
овчины и сыр, а с помощью коней влахи обслуживали караванную тор-
говлю. Влахи долго сохраняли относительную свободу от феодальной
эксплуатации, отношения в их среде характеризовались относительным
демократизмом, а в системе общественных связей были очень устойчивы
большесемейные и патронимические коллективы. В XV в., после того как
подверглись опустошению равнинные области и численность земледель-
ческого населения сократилась, спустившиеся с гор влахи начали запол-
нять образовавшийся демографический и хозяйственный вакуум. Именно
с XV в. в жизни балканской деревни заметно ощущается архаизация
быта, обычаев, занятий, социальных связей, религиозных представлений.
13 История крестьянства в Европе, т. 3 385
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
С конца XVII в. миграции населения на Балканах получают новый
толчок в связи с разгромом турок под Веной в 1683 г. и наступлением
австрийцев на Балканы. Турки и «потурченцы» (славяне, принявшие
ислам) в панике бегут на юг, но затем османские войска переходят в
контрнаступление, вызывая массовое переселение сербов за Дунай. Под
руководством патриарха Арсения III Црноевича около 37 тыс. семей во
главе с духовенством и общинной верхушкой — «кнезами» и «старейши-
нами» — уходят за Дунай, и в районе Воеводины складывается новый эт-
нический массив сербского населения. Зато районы, куда вернулись тур-
ки, были опустошены. Ориентировочные цифры дают представление об
обезлюдении того времени. В 1587 г. в Белградском пашалыке было око-
ло 70 тыс. человек, во второй половине XVII в.— около 175 тыс.,
а в 1717 г. — всего 25 тыс. человек. После 1718 г., когда Сербию захва-
тили австрийцы, население стало быстро возвращаться из-за Дуная; по
переписи 1721 г., в Белградском округе было уже около 6 тыс. домохо-
зяйств, т. е. примерно 50 тыс. человек (Констандиновий, 1970, с. 89).
Не забудем, наконец, и существования на Балканах районов, где зем-
леделие было чрезвычайно затруднено в силу природных условий. Такова
была Черногория, население которой не могло прожить на своих скудных
землях без отходничества, не промышляя гайдучеством («четованьем»)
или захватом скота у окрестных жителей. В Катунском округе Черного-
рии, например, земли, пригодной под выпасы и луга, было около 10%,
а под пашню — и того меньше, лишь 2—3%. Здесь особенно ценился тор-
говый обмен с приморскими рынками, куда горцы чаще всего поставляли
вяленую баранину (Первий, 1981, с. 38—40, 186—187).
Около 1739 г., когда турки вновь вернулись в Сербию, численность
населения в ней предположительно была около 80—100 тыс. человек.
В самом конце XVIII в. в Белградском пашалыке жило 80 тыс. семей
(около 500—600 тыс. человек), но из-за бесчинств местных янычаров
большинство разбежалось. Около 1800 г. численность сербского населе-
ния, по некоторым подсчетам, равнялась 300—400 тыс., а по другим —
всего 180 тыс. человек, причем и это число вновь уменьшилось в 1813 г.,
когда значительная часть сербов около Белграда была истреблена вер-
нувшимися в страну турками (Stojancevic, 1973, s. ill).
Демографическая ситуация в хорватских землях в XVIII в. была бо-
лее стабильной. В 1785 г. в собственно Хорватии жили (включая и город-
ское население) 251 тыс. человек, в Славонии — 266 тыс., на Военной
Границе — 547 тыс. человек. Заметный рост населения можно отметить
в Воеводине: в 1720 г.— 50 тыс. человек, а к 1800 г.—уже около 320 тыс.
человек, в значительной степени жителей Закарпатья, болгар, а также
венгров и словаков. Плодородные земли облегчали колонизацию, которую
активно проводили Габсбурги (Исторща, 1960, с. 106).
3. Общинные связи
Источников по истории южнославянской общины очень мало. Они, как
правило, либо позднего происхождения (этнографические свидетельства),
либо сообщают лишь о ее податной характеристике, ибо при турках рас-
кладка и взимание налогов производились при посредстве самой общины.
Изучению внутренних распорядков сербской общины XVI—XVIII вв.
мешает также чрезвычайная подвижность населения и связанная с этим
неустойчивость общинных традиций. В целом историю сербской общины
приходится реконструировать либо по данным XIV—XV вв. (королевские
386
Глава 19. Крестьянство на Балканах
жалованные грамоты, «Законник» Стефана Душана), либо по этнографи-
ческим свидетельствам XVIII—XIX вв.
Вот что мы знаем о сербской общине позднего времени. Земельные
наделы сербских крестьян возникали зачастую за счет раскорчевки ле-
сов (пословица «Крчевина—очевина» означает: «раскорчеванная земля —
наследственная земля»). Отсюда и широта прав крестьянина на такой на-
дел. Он, как правило, был огороженным — плетнем, жердями или живой
оградой. В сербской деревне не практиковался выпас скота на общинных
землях после сбора урожая, строго ограничивался даже проход к чужо-
му участку. Периодические переделы земли здесь неизвестны. Таким об-
разом, в конце XVIII — начале XIX в. общинник обладал земельными
правами, в принципе сходными с правом собственности и почти не огра-
ниченными вмешательством феодала. Спахия, как мы помним (см.: т. II,
гл. 12), не располагал собственностью на землю, а «эрази-мирие» — соб-
ственность султана — не мешала существованию крестьянских баштин.
Вмешательства общины в право распоряжения наделом сербский кресть-
янин почти не ощущал — в Сербии отсутствовала система открытых по-
лей, п лишь в отдельных районах существовал так называемый потесный
режим (принудительный севооборот) (Шихарева, 1960, с. 125).
Общинные угодья сербского села, объединяемые понятием «атар», или
«комун», как правило, были достаточно обширны, хотя и не сливались с
лесами, принадлежавшими «нахиям» (или «кнежинам», т. е. округам)
и «санджакам» (провинциям). Их границы были строго определены об-
щинными межами. Сербский крестьянин не страдал от недостатка лесов
или выпасов, тем более что в Сербии XVI—XVIII вв. в отличие от более
раннего времени не существовало вотчины, прибравшей к рукам пустую-
щие земли. Отсюда и свобода в пользовании лесами, и ничем не ограни-
ченная возможность создавать огромные стада.
Прочность общинных связей в сербской деревне особенно ярко выра-
жалась в существовании устойчивого сельского самоуправления. Не имея
конкурентов в лице вотчинной администрации, это самоуправление стало
основной силой, определяющей повседневную жизнь крестьян. Турецкий
государственный аппарат (военный, финансовый и судебный) был далек
от крестьянина, он концентрировался в городе и повседневную жизнь де-
ревни почти не контролировал. Турецкие чиновники обычно не спуска-
лись по административной лестнице ниже «нахии», и село-община оказы-
валось под управлением собственных выборных лиц (Чубриловий, 1959,
с. 39), которые и производили раскладку податей. Укреплению общинно-
го духа в сербской деревне способствовал и приток влахов-скотоводов с
их традиционной общинной автономией. Все это и объясняет своеобразие
общинной организации в Сербии на рубеже XVIII—XIX вв. Она пред-
полагала существование института сельских «кнезов» (общинных стар-
шин), как низших, управлявших одним селом, так и старших — «обор»
(т. е. «обер») или «великих кнезов», стоявших во главе целых округов.
Администрация кнезов, являясь органом сельского самоуправления, в то
же время была и низовой ячейкой турецкого государственного аппарата.
Вместе с кнезами в деревенском управлении участвовали сельские сходы
с очень широкими полномочиями. В быту сербской деревни этого време-
ни значительное место занимают особые формы коллективного труда и
взаимопомощи. Так, община помогала молодоженам выстроить дом, вдо-
ве — засеять поле, домохозяину (чаще всего зажиточному) — убрать
урожай. Это разные варианты «мобы» (от «мольба» — работа по прось-
бе). Группа односельчан по очереди работала в хозяйстве каждого из
387
13*
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
них («позаймица»), несколько крестьянских хозяйств объединяли инвен-
тарь для совместной работы («спрег»), наконец, крестьяне собирали мел-
кий скот для совместного выпаса («бачиянье»).
Сельская община в Болгарии XV—XVIII вв. подверглась детальному
рассмотрению лишь в последние годы (Грозданова, 1979). Изученная
преимущественно по турецким фискальным документам, она выступает
как наследница прежних сельских традиций, носительница хозяйственных,
социальных и фискальных функций. Община распоряжалась своей терри-
торией («землищем»), часть которой составляли общинные угодья. Связь
общинника с наделом не везде была одинакова. На старопахотных землях
права общинника на надел были близки к правам собственности: право
«баштины» разрешало продавать и покупать надел не только односель-
чанину, но и чужаку. Баштина ни при каких обстоятельствах не могла
быть отнята у владельца и строго наследовалась из поколения в поколе-
ние. Согласно устной традиции, некоторые семьи владели одними и теми
же землями со времен падения Второго Болгарского царства. На ново-
освоенных же землях (конец XVII—XVIII в.), например в Северо-Запад-
ной Болгарии, где население было редким, каждое домохозяйство полу-
чало надел не в вечное владение, а на 12—15 лет, после чего произво-
дился новый передел. Поля и луга нельзя было продавать без согласия
общины, а на вновь освоенных землях существовало право предпочтения
в пользу родственников и соседей (Маркова, 1960, с. 31—52).
В рамках соседской общины в XV—XVIII вв. повсеместно встречают-
ся большие семьи. Даже в первой трети XIX в. эти семьи преобладали в
Северо-Западной и Южной Болгарии. Чаще всего они насчитывали 30—
50, но иногда до 100 человек и более (с 30—80 «рабочими ложками», т. е.
взрослыми едоками, или 20—30 «косами», т. е. мужчинами). В болгар-
ских семейных общинах, как и в других южнославянских, можно наблю-
дать два типа семей: «отцовские» (с сильной властью домовладыки) и
«братские» (с выборным главой из числа братьев). Существовали и пат-
ронимии, объединенные общим именем (общее имя сохранялось обычно
четыре-пять поколений, а затем забывалось). Кроме того, патронимии
вместе жили в одном конце села, а иногда и сообща владели мельница-
ми (Маркова, 1960, с. 47).
Роль общины в организации самоуправления и социальной защиты
своих членов была особенно велика. Ее выборные лица («кметы», «код-
жабашии», «мухтары», «кнезы» и т. д.) то представляли общину перед
фиском, то отвечали по долговым обязательствам, то вместе с ней были
готовы «поднять бунт на земле». И в то же время они отвечали своим
имуществом за сбор налогов.
Особый характер общинные отношения приняли в горном Динарском
районе Балкан — в Черногории, Герцеговине и соседних областях. Здесь
широкого распространения достигли не соседские, территориальные,
а родственные коллективы, причем очень широкого состава. Средневеко-
вые источники для их обозначения используют термин «genus», позднее
их стали именовать «братствами», они сохранились в XIX и даже в XXв.
Родственные связи отчетливо ощущаются внутри такой общины, неда-
ром часть исследователей называют братство «родом» (или «кланом»).
Вот характерные признаки такого позднего братства: общее имя (в ко-
тором реализуется память о происхождении от общего предка); извест-
ная родственная близость, реально ощущаемая членами братства,— в ряде
случаев они не заключают браков между собой и не идут в сваты;
тесное соседство — братство часто совпадает с селом пли составляет
388
Глава 19. Крестьянство на Балканах
часть села — «заселок», «комшилук», «махалу»; значительные права на
землю других членов братства — обязательное согласие родственников
при отчуждении земли, право предпочтения и родового выкупа. Наконец,
членов братства объединяет и общая собственность — «комуница» типа
альменды (небольшой лесок, мельница и т. д.). Все это сближает такое
братство с разросшейся семейной общиной. Граница между разросшейся
семейной общиной и маленьким братством подвижна и трудно уловима
недаром в народной речи братство нередко обозначается понятием «вели-
ка куча» (семейная община). Это смешение весьма симптоматично. Дело
даже не в том, что небольшое братство по численности могло напоминать
большую семейную общину, дело в генетической связи между тем и дру-
гим — братства нередко вырастали из распавшихся и разросшихся се-
мейных общип.
Столь же зыбка граница между братством и следующим звеном род-
ственно-общинной структуры — «племенем», сохранившимся преимуще-
ственно в Черногории и Герцеговине до XIX в.: один и тот же коллек-
тив нередко называют то братством, то племенем. Но между ними есть и
принципиальное различие — племя гораздо менее родственный и более
территориальный коллектив, чем братство. В состав племени нередко вхо-
дят не сотни, а тысячи человек. Члены племени не ощущают себя род-
ственниками — браки между ними совершаются свободно, а в состав пле-
мени легко вступить людям (и целым группам) со стороны. Отдельные
племена составлялись и из братства, и из сел, в которых не было какой-
либо общей родственной организации. Наконец, в совместной деятельно-
сти соплеменников на первый план выступают отнюдь не хозяйственные
функции, а военные и управленческие, свойственные крупным территори-
альным образованиям (Чубриловий, 1963, с. 328). Основу «племен»
и «братств» в горных районах Балкан составляла коллективная собст-
венность на пастбища. В ней, однако, не следует видеть прямое продол-
жение первобытно-общинных порядков, ибо в XIII—XIV вв. значитель-
ная часть этих пастбищ была присвоена феодальными собственниками
(Благоевий, 1966, с. 3—95). Фонд «племенных» пастбищ позднего сред-
невековья мог возникнуть только после разрушения этой феодальной
собственности турками.
Турки и до XVIII в. передавали часть функций управления местным
старейшинам — «кнезам». В XVIII же столетии — в эпоху ослабления
Османской империи — кнежины не только становятся все более незави-
симыми от центральной турецкой администрации, особенно в горных
районах, но и меняют названия, все чаще именуясь «племенами» п пре-
вращаясь в крошечные квазигосударства. Недаром появление племен в
Черногории в XVI—XVIII вв. явилось последней ступенью на пути к об-
разованию черногорского государства (Фрейденберг, 1972, с. 139—146).
В этой связи следует упомянуть и такую черту племенного быта
XVI—XVIII вв., как постоянное ношение оружия. Она возникла во вре-
мя бесконечных войн с турками, регулярного отлива молодежи в раз-
бойничьи отряды («четы») в условиях, когда каждое племя вело само-
стоятельные войны.
После краткой характеристики хозяйственных перемен, демографиче-
ских сдвигов и общинной структуры на Балканах XVI—XVIII вв. рас-
смотрим основные особенности крестьянской жизни в разных областях по-
луострова.
389
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
4. Крестьянство венецианской Далмации.
Колонат
Далмация — малоплодородная область. Она протянулась узкой полосой
вдоль Адриатического моря и в конце XVIII в. занимала 14 тыс. кв. км,
из которых под обработкой находилось лишь около 2 тыс. (Foretic,
1963, s. 304). В XVI—XVIII вв. не происходило сколько-нибудь замет-
ного расширения обрабатываемых площадей. Более того, за несколько
столетий венецианцы свели почти все леса и почва подверглась сильней-
шей эрозии; далматинские крестьяне были вынуждены приносить землю
на поля, укреплять их террасами, тщательно очищать от камней, скла-
дывая из них длинные ограды. Сеять зерновые на таких малых участках
было невыгодно, поэтому Далмация по-прежнему, как и в XIII—XVI вв.,
испытывала нужду в привозном хлебе. Основные культуры в этом
краю — виноград п маслина. Под них земля вспахивалась легким плугом
без отвала («плужицей») или даже сохой (Bratanic, 1939). Вспашка по-
лучалась неглубокой, но под лозу и не надо пахать глубже, чем на
10 см. Кроме того, они были удобны на каменистых почвах и не задева-
ли корней маслины при вспашке. Дело в том, что лоза здесь обычно со-
седствовала с маслиной, с XIV в. на каждые 7—8 акров высаживалось
4—6 корней маслин; иногда в междурядьях сеяли бобовые и хлеб. Лозу
не подвешивали шпалерами и не пускали по деревьям; из-за дующих с
гор ветров ее оставляли лежать на земле. Мелкого скота было очень
много, свиней мало, а говядина считалась у крестьян деликатесом, лишь
с XVII в. с притоком влахов ненадолго увеличивается поголовье коров.
В конце XVIII в. здесь жило 288 тыс. человек (Pericic, 1980, s. 15),
из них более 200 тыс. человек — сельского населения. Из-за нехватки
земли жители побережья вынуждены были заниматься промыслами —
солеварением, рыболовством и мореходством. Кроме того, почти каждый
далматинец был владельцем стада овец, часть которых нередко сдавал
влахам-скотоводам на выпас. Таким образом, далматинская экономика
была многоотраслевой и тесно связанной с рынком. Но напрасно мы
стали бы искать в ней в XVI—XVIII вв. элементы новых хозяйственных
отношений. Напротив, в это время отмечается известный регресс, повы-
шение удельного веса отгонного скотоводства, утрата агротехнических
навыков. Это было вызвано постоянными опустошениями, непрерывными
войнами с турками, бегством старого и вторжением из-за гор масс ново-
го полукочевого населения. И только со второй половины XVIII в. повы-
шается интерес к рациональной организации сельскохозяйственного про-
изводства. Если в первой половине этого столетия в Далмации не было
издано ни одного агрономического сочинения, а в 50—60-х годах —
только четыре, то в 70-х годах их уже издано 17, а в 90-х годах — 26. Напи-
санные, как правило, по-итальянски, они переводятся на хорватский
язык \ явно ориентируясь на местного крестьянина. Этой же цели слу-
жат создаваемые в 60—80-х годах в Задаре, Трогире и Сплите сельско-
хозяйственные кружки («академии»).
В XVII—XVIII вв. начинается рост государственной собственности на
землю, собственности Венецианской республики. Еще в начале XV в.,
захватив Далмацию, Венеция конфисковала часть земель оппозиционного
патрициата, но далее этого в XV в. дело не пошло. Положение измени-
лось в XVII в. После Критской войны с Турцией (1645—1669 гг.) Ве-
1 См., например: Nauk za texake od Dalinacije. U Mletzii, 1793.
390
Г лава 19. Крестьянство на Балканах
неция вернула район Клиса, после Морейской (1684-1699 гг.) она по-
лучила области Книна, Врлики и Синя, а по Пожаревацкому миру
1718 г. приобрела область Имотско. Войны заметно увеличили террито-
рию провинции, в 1625 г. здесь проживало 76 тыс. человек, а в 1748 г.-
уже 166 тыс. человек, но значение этих территориальных приобретений
еще и в том, что они серьезно изменили характер поземельных отноше-
ний в провинции: рядом с крупным сеньориальным и общинным земле-
владением возникла значительная по размерам государственная собствен-
ность. Жители внутренних районов, переселившись сюда в ходе войн
были превращены Венецией в пограничную стражу, близкую к тем «гра-
ничарам» («краишникам»), которых на своих землях расселяли Габсбур-
ги. Новопоселенцы получали достаточные земельные участки (даже
под Сплитом, где земли не хватало, давали по 0,5 га на душу), рента была
снижена до десятой доли урожая, но зато каждый взрослый мужчина
был объявлен «стрелком», а каждое село превращено в вооруженный от-
ряд, роту. Система подобных военных держаний действовала около
столетия и постепенно сошла на нет лишь после ликвидации турецкой
угрозы в середине XVIII в. Однако государственная собственность на
землю осталась, и в 1755—1756 гг. была подтверждена законом проведи-
тора Ф. Гримани, заодно напомнившим, что землю держать могут толь-
ко наследники мужского пола. Lex Grimani явился также попыткой как-
то изменить застойные аграрные отношения в Далмации, его автор
предусматривал введение культур льна и конопли, интенсивное огород-
ничество и разведение маслин. Но закон не был последовательно прове-
ден в жизнь, и вмешательство Венеции в судьбы далматинской деревни
выразилось преимущественно в мелочном контроле за деятельностью об-
щинного самоуправления и налоговых вымогательствах. Однако система
граничарских держаний не являлась основным видом поземельных отно-
шений в Далмации. Преобладающей формой крестьянской зависимости
остается здесь наследственная аренда или колонат, сложившиеся еще в
довенецианскую эпоху.
В XVI в. новиградские колоны должны были выполнять очень неболь-
шую барщину («згон») — всего несколько дней в году (Barada, 1957,
s. 134—136). В домениальном хозяйстве, которое существовало вблизи
ряда городов, использовался преимущественно вольный найм: работнику
со скотом платили по 10 сольдо в день, без скота — 6 сольдо. Зато в
районах, удаленных от городов, барщина получает значительное распро-
странение. Основную фигуру земледельца представлял здесь не колон,
но кмет-издолыцик, лишенный собственного хозяйства и пользующийся
землей господина за издольную плату и при условии выполнения значи-
тельной барщины — 90 дней в году. Особенно много таких кметов было
на территории Дубровницкой республики. Дубровницкий кмет полностью
свободен от сеньориальной юрисдикции, заключает договор с землевла-
дельцем в качестве равноправного контрагента, его права на землю зна-
чительны — он может свободно распоряжаться своим держанием. Еще
более широкими были права колонов. В XVIII — начале XIX в. они вла-
дели вечно-наследственными держаниями, которые могли не только пе-
редаваться наследникам без уплаты каких-либо пошлин, но и отчуждать-
ся любым иным способом. Колона нельзя было согнать с земли, пока
растет посаженная им лоза, что при постоянном омолаживании вино-
градников означало бессрочное пользование землей. Именно поэтому
далматинского колона можно назвать фактическим собственником своей
земли.
391
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
С XVI в. в далматинской деревне отмечается постепенное усиление
сеньориального гнета, выражающееся главным образом в наступлении на
общинные угодья, преимущественно леса, где крестьяне пасли рабочий
скот («воловьи рощи») (Omasic, 1967, s. 71—79). Захват этих лесов с
последующим взиманием ренты за пользование ими становится одной из
важных причин классовых конфликтов. В 1736—1740 гг. дело доходит до
открытого восстания в Задарском, Шибеникском и Трогирском округах,
с трудом подавленного венецианскими властями. Новый взрыв классовой
борьбы в деревне приходится на 1797 г., год падения Венецианской рес-
публики, когда далматинские колоны использовали смену власти для
того, чтобы попытаться утвердить свое право собственности на землю
(Slade-Silovic, 1914, s. 1—15).
5. Крестьянство в приграничных районах.
Хорватская деревня XVI —XVIII вв.
На положение хорватской деревни сильнейший отпечаток наложило ее
расположение вдоль границы, разделившей Габсбургскую и Османскую
империи. Район, непосредственно примыкавший к этой границе, так на-
зываемая «Крайна», был заселен полусвободным населением — «Краиш-
никами», «граничарами». Сходство с Украиной здесь проявляется не толь-
ко в названии «Крайна» — сложившееся здесь крестьянское население
очень напоминает украинское (и южнорусское) казачество, выполнявшее
сходные военно-политические функции.
К краишникам были близки располагавшиеся западнее, на террито-
рии Банской Хорватии (области под управлением бана, гражданского
наместника), «бандериальные войска». И те и другие по характеру на-
поминали «войнуков» — крестьян на османской службе. Сходство между
Крайной и турецкими областями можно усмотреть и в том, что в ней
создается обширный фонд собственных земель Габсбургов, чем-то напо-
минающих султанские «хассы»; этот фонд растет по мере освобождения
земель от турок или конфискации имений мятежной хорватской аристо-
кратии. Как видим, аналогия с османскими аграрными порядками, а мо-
жет быть, и их воздействие ощущается не только на венецианской тер-
ритории.
Происхождение хорватских краишников уходит в доосманские вре-
мена. Новейшие исследования показали, что уже со второй половины
XIV в. часть крестьян освобождалась от обычных вотчинных повинно-
стей и переводилась на военную службу. Таких крестьян называли «кна-
пи» (от нем. Кпарре — воин) (Margetic, 1980, s. 177—190). Со времен
войн с турками, особенно после 1600 г., число краишников пополняется
за счет влахов, массами бегущих в Крайну. Слово «влах» в этих местах
теряет свое прежнее значение, его применяют к сербам, называя их так-
же «христианами греческого обряда», «рашанами». В Славонии, между Са-
вой и Дравой, возникает крупный массив влашских поселений. За пере-
селенцами сохраняются «влашские права», а в 1597 г. Габсбурги осво-
бождают их от «платежей, работ и тому подобных повинностей» взамен
единственной обязанности — военной службы.
Влахи сохраняют и самоуправление, хотя и под контролем габсбург-
ских военных властей,— сборы по селам, выборные «кнезы» во главе
каждого села, право выбора «великих судей» в «капитаниях», на которые
делилась Крайна. Эта автономия была оформлена так называемым Влаш-
ским статутом (Statuta Valachorum) в 1630 г. Им гарантируется собст-
Глава 19. Крестьянство на Балканах
венность на движимое имущество. Долго шел спор о принадлежности
земель, на которых обосновались влахи и на которые претендовали
также местные феодалы, пока, наконец, в XVIII в. эти земли не были
провозглашены ленными держаниями от Габсбургов. В начале XVII в.
еще чувствуется известная нестабильность положения Краишников, они
еще «влахи», склонные к миграции. Затем они оседают на землю (этот
процесс называют «территориализацией»), их быт становится более устой-
чивым, и в XVIII в. они сближаются с остальными категориями зависи-
мого крестьянства (Истори]а, 1960, с. 650 сл.).
В жизни краишников продолжают играть роль большие семьи
(в 30—60 человек), благодаря которым п могло поддерживаться крестьян-
ское хозяйство во время отсутствия взрослых мужчин. Недаром в 1807 г.
австрийское правительство специальным законом фиксировало существо-
вание большесемейных порядков. Военная служба сыграла отрицатель-
ную роль в жизни местного крестьянства, она отучила значительную
часть их от производительного труда — мужчины в свободное время пред-
почитали заниматься мелкой торговлей, перекладывая сельскохозяйст-
венные работы на плечи женщин (Фрейдзон, 1963). Характерно, что
сами краишники вовсе и не считали себя крестьянами. Назвать краишни-
ка «крестьянином» значило тяжело оскорбить его, за это могли убить.
И тем не менее в XVIII в. граничары все больше сближались с зави-
симым крестьянством.
Все остальные категории крестьян также испытывают воздействие по-
граничного положения. Их основная подать — «дика», или «подымное»,—
шла преимущественно на военные нужды. При этом австрийские власти
стремились в налоговых целях объединять крестьян: в каждый «дым»
входило либо четыре полнонадельных домохозяина, каждый с двухволо-
вой упряжкой, либо по 12—14 крестьян, не имевших волов («инквили-
ны»). Происходят существенные перемены в обязательствах местных
крестьян по отношению к частным владельцам. Наиболее близкие к Кра-
ишникам частновладельческие влахи былп обязаны только денежными
взносами. Существовали так называемые свободники — крестьяне, осво-
божденные от барщины и обязанные лишь натуральными повинностями
(десятиной). Интенсивнее всех эксплуатировались кметы. Это объясня-
лось восстановлением и расширением вотчинного хозяйства.
С начала XVII в. в хорватских землях под властью Габсбургов на-
ступает время сравнительно мирной жизни. После поражений в войне
1593—1606 гг. турки ослабляют набеги, энергично заселяются пустующие
пограничные земли. В старых же феодальных вотчинах в окрестностях
Загреба и в междуречье Савы и Дравы растет домениальное хозяйство-
феодалов, в частности, за счет винограднпков. Теперь с них землевла-
дельцы получают до 40, а то и 60% общего дохода вотчины. Полевая
барщина также стремительно растет, достигая 6 дней в неделю. Удель-
ный вес барщины в общей совокупности вотчинных повинностей к сере-
дине XVII в. в некоторых вотчинах достигает 60—70% (Истори]а, 1960,
с. 987 сл.). Одновременно происходит ухудшение правового положения
отдельных категорий крестьян, например «пургарей» — жителей малень-
ких городков, местечек.
В XVIII в. в Славонии распространяются технические культуры —
конопля и лен — и вотчинники, заинтересованные в вывозе пряжи на
рынок, вводят в своих вотчинах принудительное прядение. К середине-
века эта повинность резко возрастает — вместо 1 — 1,5 фунтов пряжи,
как ранее, крестьянское хозяйство должно было изготовлять 5—8 фуп-
393
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
тов очищенной пряжи. Прядение оттеснило па задний план все другие
виды барщины. В середине XVIII в. хозяйства славонских кметов были
обязаны обеспечивать в некоторых поместьях 100 дней ручной и 1 день
полевой барщины в году, в других — 222 дня ручной и 4 дня полевой,
а кое-где даже 444 человеко-дня ручной и 10 дней полевой барщины. От-
работочные повинности включали также работы по восстановлению гос-
подских усадеб, разрушенных в ходе войн. Неудивительно, что угроза
превращения в барщинников становится основной опасностью для сла-
вонских крестьян.
Ухудшается положение и краишников. Еще в 1689 г. император Лео-
польд, приглашая сербов, хорватов и влахов переселиться в Крайну, обе-
щал на три года освободить их от всех поборов. Но с 1700 г., после за-
ключения Карловацкого мира, краишников начинают обременять повин-
ностями. Для рядового краишника путь к офицерскому званию был
закрыт, он мог дослужиться только до нижнего офицерского чина, да и
после этого его социальный статус не менялся: сняв мундир, он возвра-
щался в свою задругу на правах рядового члена. Социально инородным
слоем в этой военной среде являлись австрийские офицеры. С первых де-
сятилетий XVIII в. они стали требовать от краишников, не занятых на
фронте, исполнения подводной повинности и даже барщин. Затем они
приступают к захвату лесов и пустошей, устанавливают плату за выпас
свиней в лесах, пошлину за провоз товаров, вводят обычай вымогать от
краишников почетные «дары» в свою пользу. Как гласит одна граничар-
ская жалоба 1730 г., офицеры превращаются в «земельных господ». Ус-
ложняются обязанности краишников и по отношению к государству. Во-
енный налог, «дика», растет (с 19 до 30 форинтов с домохозяйства), вво-
дится плата за новую военную форму австрийского покроя, появляется
повинность по возведению укреплений. Краишники оказываются в сфере
эксплуатации австрийского дворянства тех двух провинций — Штирии и
Каринтии, которым была подчинена Крайна. Сословные собрания провин-
ций выплачивают содержание краишникам не деньгами, а сукном и му-
кой. назначая за них повышенные цены, подолгу задерживают выплаты
и в конечном итоге недоплачивают до 75% жалованья. Наконец, на кра-
ишников идет наступление и со стороны некоторых круппых собственни-
ков. стремящихся вернуть некогда утраченные в войнах с турками по-
местья.
К концу XVIII в. аграрное развитие хорватских земель значительно
унифицировалось, исчезли различия между областями, вызванные вой-
нами и их последствиями. И тем не менее своеобразие структуры сель-
ского населения было еще велико. Вот некоторые данные по этому по-
воду. В Славонии жило 265 тыс. «неблагородных» и 700 дворянских
семей (т. е. приблизительно 3,5—4 тыс. дворян), а в Хорватии рядом с
232 тыс. недворян жило 19 тыс. только мужчпп-дворян (HcTopnja, 1960,
с. 971 — 1005). Такая диспропорция объясняется не только упадком мел-
кой дворянской вотчины в Славонии, но и наличием в Хорватии слоя
дворян-однодворцев — специфического слоя, генетически связанного с
древним свободным землевладением.
394
Глава 19. Крестьянство на Балканах
6. Аграрные перемены
на территории Османской империи
в XVII-XVIII вв.
Стабилизация хозяйственной жизни, наступившая в габсбургских владе-
ниях в XVII в, а в венецианских — столетием позже, не коснулась зе-
мель, находившихся в составе османского государства. Напротив, с кон-
ца XVI в. империя вступает в полосу кризиса военно-политической си-
стемы. В середине XVI в. продвижение турок в Европе остановилось,
затем они стали терпеть поражения. Прекратилось поступление военной
добычи, игравшей столь значительную роль в судьбах государства и его
социальной опоры — военного сословия. Члены его (тимариоты, спахи)
стали искать новые источники дохода и все чаще уклоняться от военной
службы. Система спахийского землевладения — одна из основ османского
государства — начала слабеть.
Самой важной переменой в этом смысле стало присвоение крестьян-
ской земли. До сих пор оно было категорически запрещено, отныне оно
не только совершается, но даже узаконивается. Следующим шагом явилось
создание собственного хозяйства тимариота на этой присвоенной им
земле — «чифтлика». Государство все активнее использует земельный
фонд, раздаваемый за военную службу, растет число тимариотов в со-
ставе войска, соответственно уменьшается и размер тимара, и доходы,
которые с него следуют. Все большее число тимариотов переходит в раз-
ряд мелких, а некоторые даже пополняют собой ряды деклассированных
элементов, а то и разбойников. Все это — бесспорные доказа гельства кри-
зиса тимарной системы (Орешкова, 1983).
На ход кризиса повлияли и перемены в соотношении родов войск.
Тимариоты были вооружены достаточно архаичным оружием — саблей,
луком со стрелами, копьем, огнестрельного оружия они не знали. Не-
удивительно, что в XVI, а затем и в XVII в., когда возрастает роль
пехоты, вооруженной мушкетами, значение спахиев начинает быстро па-
дать. Исход сражения все чаще решается янычарами. Из прежней «ты-
сячи» они превращаются в огромный корпус в 5 тыс., а затем и 10 тыс.
человек, на его содержание уходит все больше средств. Все это тяжелым
бременем ложится на государственные финансы. Рост расходов на содер-
жание янычарского корпуса отражал возрастание роли войска, содержав-
шегося за счет денежного жалованья, а в более общей форме — роли
служилой прослойки — «капыкулу».
Борьба между разными группировками правящей элиты становится
определяющей чертой социально-политической жизни Османской империи
(Османская империя, 1984, с. 34). Явлением того же порядка было и воз-
никновение провинциальной знати — «аянов», в значительной степени
опиравшихся на собственное землевладение. Все эти перемены происхо-
дят в среде правящего класса, но на положение крестьянства оказывают
самое непосредственное воздействие. Налоги, которые и без того испыты-
вают тенденцию к росту, возрастают все быстрее и быстрее в связи с па-
дением ценности денег. Общеевропейское влияние «революции цен» ска-
залось на Балканах особенно заметно, и это воздействие в последние го-
ды стало предметом специального изучения (Беров, 1976). Если до
1582 г. крестьянин в империи платил около 50—60 акче харача, 40—
60 акче дополнительных поборов, по 1 акче с двух овец, то с 1582 г.
харач был увеличен до 240 акче, дополнительные поборы — до 300 акче,.
а «овчарина» поднялась до 1 акче с одной овцы. В середине XVII в.
395
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
произошел дальнейший рост налогов, уровень харача повысился до 700—
800 акче (Винавер, 1970, с. 37 сл.). Даже по официальным данным по-
винности боснийских крестьян к 1626 г. возросли минимум в 2 раза.
Наконец, в XVII—XVIII вв. местная администрация все чаще выхо-
дит из-под контроля Порты. И в лучшие времена эта деятельность не
была упорядочена — не существовало строго определенного разграниче-
ния в компетенции различных ведомств, юридические нормы применялись
в зависимости от их толкования, провинции мало зависели от центра.
Однако никогда произвол местных властей не принимал такого широкого
характера, как в эти два столетия. Своеволие, насилие и вымогательства
становятся повседневной практикой, появляются признаки паралича всей
государственной системы. Неудивительно, что деревня становится объ-
ектом самых откровенных притеснений, и последствия не заставляют себя
ждать.
Побеги крестьян становятся хроническим явлением. Бегут в горы и
леса, к войнукам или влахам, за пределы провинции или вообще осман-
ского государства, наконец, уходят в разбойники (Матковски, 1978,
с. 194—223). Одним из самых частых становится бегство в города, осо-
бенно когда в XVIII в. на Балканах начинают свирепствовать вышедшие
из повиновения турецкие воинские отряды. Иностранцев поражало, что
местные крестьяне идут в города не ради заработка, а ради спасения
жизни. В конце XVIII в. в Македонии на 343 тыс. крестьян приходилось
157 тыс. горожан (Истори]а, 1960, с. 1223): цифра для этого времени,
конечно, неестественно высокая. В 1640 г. один из турецких политиче-
ских мыслителей писал султану: «Так как, милостивый мой повелитель,
слуги твои, райя, крайне обеднели п разбежались из деревень, то, слу-
чись в скором времени война, вести ее будет слишком трудно» (Твери-
тинова, 1953, с. 228).
Проблема бегства крестьян подводит нас к вопросу о том, насколько
законным был уход крестьянина с земли, а следовательно, к проблеме кре-
постного права. Напомним, что каждый крестьянин был записан в нало-
говую опись («дефтер») и спахия получал на руки выписку из нее, где
перечислялись крестьянские повинности. Крестьянин, записанный подоб-
ным образом, формально считался прикрепленным к своему наделу —
«чифту». Однако, для того чтобы это прикрепление стало нормой, его
следовало дополнить законодательными мерами, запрещающими уход с
земли. Ранее османское право свободно допускало уход крестьянина с
земли, для этого ему только следовало рассчитаться со спахией, упла-
тив «чифт бозан ресми» — налог за уход с надела. Уплата этого налога
была делом нелегким, особенно в условиях его постоянного роста. На-
пример, в Смедеревском санджаке (на севере Сербии) «чифт бозан рес-
ми» до конца XV в. равнялся 75 акче, а в 1595 г. возрос до 300 акче.
Но тем не менее формальная возможность ухода крестьян существо-
вала.
Однако крестьянин был и лично зависим от держателя тимара, неда-
ром последний именовался не только «господином земли», но и «госпо-
дином людей». Соответственно вместе с благоприятной для крестьян нор-
мой, разрешающей крестьянский выход, в османском праве со второй
половины XV в. все чаще применяется и другая корректировавшая ее
норма, которая позволяла землевладельцу разыскивать и возвращать кре-
стьян беглых, ушедших без уплаты «чифт бозап ресмп». Срок для этою
был установлен в 15 лет при переселении в другую деревню и 20 лет
при переселении в город (Цветкова, 1980, с. 59). Правда, в XV — пер-
396
Глава 19. Крестьянство на Балканах
вой половине XVI в. эти сроки соблюдались не слишком строго. Но с на-
чалом кризиса Османской империи положение изменилось. Массовый
уход крестьян с земли вызывает к жизни требования их возврата. Срок ро-
зыска увеличивается до 20, 30, а иногда и 40 лет, в отдельных случаях
розыск крестьян принимает бессрочный характер. Поэтому юридический
статус крестьян в XVII—XVIII вв. рядом современных исследователей
характеризуется как крепостное состояние (Матковски, 1978; Цветкова,
1980, с. 59). Более осторожно формулирует это мнение С. Ризай: «Кре-
стьяне все больше и больше прикрепляются к земле» (Rizaj, 1978,
с. 213). Во всяком случае, существование тенденции к превращению кре-
стьян в крепостных отрицать не приходится.
И тем не менее бегство крестьян продолжалось, что приводило к весь-
ма серьезным последствиям. Брошенные крестьянами наделы складыва-
лись в обширный фонд пустующих земель, которые в условиях XVII в.
представляли для тимариотов особую ценность. Тимариоты-спахии уже
давно стремились расширить свои права на пожалованные земли. Каким-
то шагом в этом отношении стала передача тимаров по наследству. Еще
важнее было изменение способа эксплуатации земли и создание собствен-
ного хозяйства феодала.
Эмбрионом такого хозяйства мог явиться тот единственный крестьян-
ский надел, «чифт», который разрешалось иметь тимариоту. Это хозяйст-
во приобретает название «чифтлик» (по-болгарски) или «читлук» (по-
сербски). Его основными чертами были: 1) обособление в составе дерев-
ни одного — впоследствии нескольких — крестьянских наделов, поступаю-
щих в особое распоряжение тимариота; 2) создание на этой земле его
собственного (домениального) хозяйства. Позднее чифтлик приобретает
еще одно качество — свободу отчуждения. По Канун-Наме (сборнику
правовых норм конца XVI — начала XVII в.), чифтликом называлась
также принадлежащая мусульманину собственность, свободная от обя-
занностей по отношению к государству. Этим чифтлик существенно от-
личался от тимара. Островки собственного хозяйства — именно в такой
роли выступают многие чифтлики уже на раннем этапе развития. Чтобы
это хозяйство приносило больший доход, в него включались мельницы,
конюшни, пасеки, скотные дворы.
Расширение чифтлика является поворотным пунктом в развитии бал-
канской деревни 2. Исследователи отмечают, что наибольшее распростра-
нение чифтлики получили в районах, связанных с экспортом, т. е. в пер-
вую очередь на побережье, вдоль рек и путей сообщения (Stojanovic,
1953, р. 400—402). Еще быстрее росли чифтлики в пригородных райо-
нах; стоимость первых чифтликов колеблется здесь от 3 до 10 тыс. акче
(стоимость крестьянского надела), хотя встречались и более крупные,
оцениваемые в 40—70 тыс. акче (Христов, 1961, с. 83—107). Связь чифт-
ликов с потребностями денежного хозяйства, таким образом, несомненна.
Районом раннего развития чифтликского землевладения на Балканах
явилась Македония. Здесь первые чифтлики упоминаются еще во второй
половине XVI в. Дальнейшее их развитие стимулируется рядом допол-
нительных обстоятельств, в частности втягиванием Македонии (особенно
Эгейской, с центром в Салониках) в европейскую торговлю. Отсюда в
Венецию и Австрию активно вывозятся хлопок, табак, кожи, воск, шелк.
Поэтому в македонскую деревню ростовщический капитал проникает го-
2 В дальнейшем мы используем материалы, любезно предоставленные в паше
распоряжение М, С. Мейером.
397
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
раздо раньше и интенсивнее, чем в деревню сербскую или боснийскую.
Ростовщический процент здесь значительно превышает разрешенные за-
коном 15%, так что в македонской деревне растет крестьянская задол-
женность. Ростовщичество и тяжелый налоговый гнет являлись главны-
ми причинами, вынуждавшими македонских крестьян продавать свои
наделы новым собственникам — «чифтлик-сахиби» (Suceska, 1965, s. 55).
В Боснии развитие чифтлика часто было связано с открытым произ-
волом феодалов — сгоном крестьян с земли с целью «почитлученья».
И здесь создание чифтликов относится к XVI в.; в XVII в. они уже
достаточно распространены, хотя, быть может, меньше, чем в Македонии.
Инициаторами перемен явились здешние же боснийские тимариоты, рас-
селявшие на своих тимарах новопоселенцев из Герцеговины и Черного-
рии. Позднее, в XVIII в., в создании чифтликов широко принимают уча-
стие чиновники местной администрации, судьи, городские торговцы и
ремесленники. Участие этих социальных групп в создании чифтликов
характерно не только для Боснии (Suceska, 1973, s. 334—341).
В Сербии чифтлик возникает в XVIII в.— позже, чем где-либо на
Балканах (Тричковий, 1970, с. 525—547). Первые ростки чифтликских от-
ношений, возникшие еще в конце XVII в., были уничтожены в ходе
войн с Габсбургами. Впрочем, войны 1689—1739 гг. кое в чем и способ-
ствовали появлению новой системы землевладения, ибо они расшатали всю
систему спахийского землевладения. Во время двухкратной оккупации
австрийцы согнали с земель массу спахиев-турок, и, даже вернувшись
сюда в 1739 г., спахии постоянно ощущали непрочность своего положе-
ния. К тому же распространение чифтликов совпало с появлением се-
паратистских тенденций (носителями которых были белградские яныча-
ры) и сопровождалось открытым произволом. Вот как описывают совре-
менники превращение деревни в чифтлик: «Какой-нибудь ага возьмет
несколько слуг, приедет в село, которое ему понравится, созовет крестьян
и говорит им: „Райя, я — царский сын и ага, предайтесь мне, я буду
охранять вас от всяких притеснений, а у кого нет денег для уплаты
налогов, я дам ему взаймы4*» (Чубриловий, 1960, с. 1277). Может быть,
поэтому часть спахиев, у которых чифтлик-сахиби отнимали землю, во
время восстания 1804—1813 гг. и выступила в союзе с сербами, заслужив
имя «добрых турок».
В рамках сербского чифтлика земли отдавались в издольную арен-
ду — «под кесем» или, оставаясь в составе господской запашки («пара-
спур»), обрабатывались наемными работниками, «момками» («момак» —
«парень», «отрок»). Существовала и барщина, но чифтлик-сахиби на пер-
вых порах старались маскировать ее принудительный характер, созывая
крестьян на «мобу», т. е. придавая ей облик взаимопомощи и обильно
угощая «мобарей». Говоря об особенностях чифтлика в Сербии, следует,
кроме того, отметить, что его возникновение не уничтожало баштинных
прав крестьянина на свои земли. Сербский читлук — явление позднее,
он не успел пустить глубоких корней в жизни сербской деревни, а вос-
стание 1804—1813 гг. нанесло ему сокрушающий удар. Зато спахийские
(нечифтликские) отношения сохраняют здесь широкое распространение.
В конце XVIII в. в Белградском пашалыке насчитывалось около
900 тимаров и 1200—1300 сел. Поскольку множество деревень входило
в султанский «хасс», на долю каждого спахии приходилось не более од-
ного села (максимум в 20 дворов). Формально «ни один спахия пе яв-
лялся наследственным владельцем пожалованного ему тимара, ибо тима-
ры принадлежат султану, а спахии только пользуются этими тимарами,
398
Глава 19. Крестьянство на Балканах
пока служат у султана», писал про Сербию конца XVIII в. Вук Карад-
жич (Истори]а, I960, с. 1277). Однако фактически, как уже отмечалось,
тимары стали переходить по наследству, получение жалованной грамо-
ты, «берата», стало простой формальностью, от военной же службы круп-
ные спахии легко откупались.
Каждый тимар в Сербии XVIII в. состоял из трех частей — крестьян-
ских наделов, общинных угодий и некоторого количества собственной
земли — «алии», которая сдавалась в обработку зависимым крестьянам.
Спахии обычно в своих владениях не жили, их представляли там при-
казчики — «субаши». В рентной системе намечаются тенденции к слия-
нию мелких поборов, к их коммутации и, наконец, к установлению их
величины на основе соглашения со спахиями. Отработочные повинности
были невелики. Правда, в теории любой турок мог потребовать работы
от «райетина», т. е. от принадлежащего к сословию «райи», существова-
ло также множество государственных повинностей — постройка и ремонт
крепостей, мостов и дорог. Но «беглук» — узаконенная работа в пользу
спахиев — был сравнительно редок.
Судебная власть сербского тимариота в отличие от болгарского была
незначительна — суд продолжал оставаться в руках государственных
чиновников — «кади». Личная зависимость выступала преимущественно в
форме патроната. Кроме того, в условиях произвола, установившегося в
Сербии в конце XVIII в., когда отряды янычар, отложившись от цент-
рального правительства, бесчинствовали и обирали население, многие
опахии даже взяли на себя функции защиты своих зависимых. Наконец,
срок розыска беглых, который в соседней Болгарии в это время был уве-
личен до 30 лет, в Сербии вообще не устанавливался: из-за обширных
пространств, где можно было скрыться, розыск беглых был здесь делом
безнадежным; беглый крестьянин фактически обретал свободу.
Переходя к болгарским чифтликам, отметим, что, стремясь обойти
запрещение создавать собственное хозяйство (см.: т. II, гл. 24), болгар-
ские спахии создают чифтлики на базе уже имевшихся хозяйств. На-
пример, на работающей мельнице спахия поселял работников, затем за-
водил огород и в итоге приобретал уже узаконенное хозяйство. Так же
можно было поступить с пастбищем или пустующим домом. Размеры
чифтликов были различными, они колебались в пределах 160—275 га.
Иногда чифтлик занимал всю землю села, но, как правило, в селе было
несколько чифтликов. С чифтликом тесно связана категория «ратаев» —
малоземельных или безземельных крестьян, по договору работающих на
помещика. Ратаям платили натурой, иногда, впрочем, выделяя им неболь-
шой участок приусадебной земли.
Второй категорией болгарского крестьянства, сформировавшейся в
XVIII в., были арендаторы-издолыпики («исполджии»). Землевладелец
обычно предоставлял им дом и хозяйственные постройки, нередко ссужая
деньгами для покупки скота. Урожай делился исполу, на бедных землях
крестьянин получал две трети. Третью, самую многочисленную катего-
рию болгарских крестьян составляли оброчные крестьяне — «кесимджии»,
чьи права на землю более других приблизились к правам «баштинников».
Нередко кесимджии исполняли барщину, но, как правило, были оброч-
никами. Они пребывали под властью и чифтлик-сахиби и спахиев; бег-
лого крестьянина в Болгарии, как мы уже отмечали, можно было разы-
скивать в течение 30 лет. По отношению к православному крестьянину
чифтлик-сахиби пользовался правом суда, а по отношению к крестьянам-
мусульманам — даже духовной властью. Права болгарского чифтлик-
399
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
сахиби, как видим, были значительно шире ограниченных прав сербско-
го тимариота.
Становясь чифтлик-сахиби, спахия не только заводил собственное хо-
зяйство, но и приобретал на остальную землю более значительные, чем
раньше, права. Прежде всего его владение землей из условного, обязан-
ного военной службой становилось безусловным. Его земельные права
расширялись в ущерб крестьянам. Напомним, что крестьянские «баш-
тинные» (наследственные) права были гарантированы особым докумен-
том — «тапией» (по-турецки «тапу»); ныне эта тапия в результате захва-
та, продажи и пр. переходила в руки чифтлик-сахиби. В итоге права хо-
зяина чифтлика более приближались к правам собственника, чем у спа-
хии. Это вело к повышению уровня ренты — чифтлик-сахиби получал от
двух третей до трех четвертей урожая, оставшегося у крестьянина после
уплаты налогов.
Возникновение чифтлика в районах повышенного спроса на товарную
продукцию, роль ростовщичества как средства разорения крестьян, уча-
стие наемных работников в чифтликском хозяйстве — все это породило
у некоторых исследователей впечатление близости чифтлика к капитали-
стическому производству (Гандев, 1960, с. 36—38; 1962, с. 162—163).
Однако большинство современных исследователей справедливо отвергают
мысль о капиталистическом характере чифтлика (Достян, 1964, с. 84—
86). И товарное использование части производимой продукции, и воз-
можность применения наемного труда обычны для феодальной вотчины
позднего средневековья. Поэтому данные особенности чифтлика недоста-
точны для доказательства его капиталистического перерождения. Чифт-
лик уместнее рассматривать как новообразование в рамках феодального
способа производства. Справедливее всего, на наш взгляд, сближать чифт-
лик с барщинно-крепостническим хозяйством, широко распространенным
в XVII—XVIII вв. в ряде стран Центральной и Восточной Европы.
В пользу этого сопоставления говорят и сохранение труда барщинников
в рамках чифтлика, и феодальный характер присвоения и распределения
полученного в нем продукта, и усиление закрепостительных тенденций
в практике османского государства в эти годы.
7. Обострение социальных противоречий
в южнославянской деревне XVII —XVIII вв.
Одной из форм социального расслоения в балканской деревне рассматри-
ваемого периода было выделение состоятельных скотовладельцев, посте-
пенно превращавшихся и в скототорговцев. Другой путь расслоения про-
легал в сфере общинных отношений — сельские кнезы и старейшины
постепенно образуют общинную элиту, наследственно исполняя админи-
стративные должности.
В Болгарии в XVIII в. это выделение сельской верхушки происхо-
дит следующим образом. В горных районах страны создаются крупные
стада скота, предназначенные на продажу — преимущественно на экспорт
(в торговом селе Копривштице, например, в начале XVIII в. насчитыва-
лось 120 тыс. овец, 20 тыс. голов крупного рогатого скота и 2 тыс. ло-
шадей). Откорм этого скота производился по извечному балканскому оо-
разцу: скотовладелец набирал себе компаньонов помельче, нанимал па-
стухов (сохраняя за собой права и на скот, и на основную долю сыра,
шерсти, кож и приплода). Такой скотовладелец в Болгарии именовался
«чорбаджией». Он был тесно связан со скототорговлей и по логике ве-
400
Глава 19. Крестьянство на Балканах
шей постепенно становился прасолом, а затем и ростовщиком. Эти функ-
ции сливались в облике чорбаджиев, и в XIX в. они превратились в
прослойку торговой буржуазии, тесно связанной с турецким чиновничь-
им аппаратом. Подкупая влиятельных турок, чорбаджии приобретали в-
деревнях и небольших городках должности сборщиков налогов, сельских
старост, городских казначеев. Обратим внимание на то, что в отличие от
Сербии болгарские чорбаджии начали эксплуатировать своих односель-
чан как ростовщики и лишь потом оказались во главе сельской общины
(Димитров, 1962, с. 129—163).
В сербской деревне дело обстояло иначе. Во второй половине XVIII в.
обособленной прослойкой становятся здесь кнезы. Роль кнезов в жизни
деревни была достаточно велика — без них турецкие чиновники не мог-
ли вершить суд, в их распоряжении была сельская стража («пандуры»).
(Не исключено, что эта административная верхушка была в то же время
и имущественной верхушкой.) Административные функции дают кнезам
возможность присваивать труд своих односельчан — каждый крестьянин
должен несколько дней в году (обычно по 5 дней) «добровольно» отра-
ботать на пашне или во дворе у своего кнеза, выполняя так называе-
мый старейшинский кулук. Закрепившись в этом качестве, кнезы ис-
пользуют свое положение, чтобы стать крупными скотовладельцами, ско-
тоторговцами и ростовщиками. Сельская верхушка в Сербии проходит,
таким образом, приблизительно тот же путь, что и болгарские чорбад-
жии, с двумя, впрочем, отличиями. Во-первых, исходным пунктом ее
обособления оказывается особая роль в управлении общиной (недаром
собирательным обозначением всякого сколько-нибудь влиятельного лица
в сербской деревне станет слово «кнез»); во-вторых, деревенские богачи
в Сербии значительно меньше использовали для своего возвышения со-
трудничество с турками; недаром руководителями восстания 1804—
1813 гг. в Сербии оказались именно сельские старосты, воеводы, ското-
владельцы и прасолы.
Турецкое завоевание изменило формы классовой борьбы в южносла-
вянской деревне. Антагонизм между крестьянином и крупным земельным
собственником потерял былую остроту, и проявлением социального про-
теста балканского крестьянства в XVII—XVIII вв. стали антиналоговые
и антитурецкие выступления в форме «гайдучества».
Гайдук — это человек, с оружием в руках оказывающий сопротивле-
ние властям в лесах, в горах или на дорогах, полуповстанец, полуразбой-
ник. На борьбу против турок гайдуков могли толкнуть либо налоговые
притеснения, либо поруганная религия, либо просто неуверенность в завт-
рашнем дне. Ни одно из тогдашних движений не было столь близко кре-
стьянам и столь популярно среди них, как гайдучество. Гайдуцкие отря-
ды постоянно оттягивали из деревни самые смелые, энергичные и реши-
тельные элементы населения, преимущественно молодежь. Подвиги
гайдуков пересказывались, расцвечивались, обрастали легендами, стано-
вились образцом для подражания в крестьянской массе. В гайдуки ухо-
дили целые села, для приниженной и угнетенной славянской «райи» уход
в гайдуки, как правило, был единственным способом выразить свой про-
тест против эксплуатации.
Действия гайдуков не отличались постоянством. Их отряды создава-
лись, как правило, лишь на лето, зимой гайдуки обычно возвращались
в родные очаги, растворяясь в крестьянской среде. Поэтому связь гай-
дуков с деревенской массой была очень прочной, в каждом селе они име-
ли надежных укрывателей («ятаков»). «Без ятака нет гайдука»,—гла-
401
11. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
сила местная пословица. Устойчивость гайдучества поддерживалась и по-
стоянными миграциями в балканских странах, тем непостоянством связи
с землей, которое оказалось присущим местным народам в условиях не-
прерывных войн XVII—XVIII вв.
Следует, впрочем, указать на то, что гайдуки не всегда действовали
в союзе с крестьянами. Случалось, что, защищая «истинную веру», они
выступали против крестьян, принявших ислам. В других случаях они
наносили удары еще более неразборчиво, нападая на чужие села, уго-
няя скот, мешая нормальной хозяйственной жизни.
Восстания хорватских кметов XVII в. имели целью добиться такого
же статуса, который имели граничары, т. е. освободиться от всех повин-
ностей, кроме несения военной службы и уплаты десятины. Но эти вос-
стания были направлены также и против гнета со стороны церковных
феодалов, в частности монастырей. Так, в 1606 г. в Славонии вспыхнуло
восстание против налога, который францисканские монастыри должны
были платить туркам и который они переложили на плечи своей паствы.
Несколько позднее начинается серия восстаний так называемых штибрен-
цев — зависимых крестьян, кметов загребского капитула, освобожденных
по традиции от каких-либо повинностей, кроме денежной «штибры» (по-
немецки Steuer), и недовольных возложением на них барщины. Восстав-
шие (1606—1610 гг.) отказались нести не только новые, но и старые
повинности и пригрозили уходом во владения соседнего, светского феода-
ла. Борьба закончилась лишь тогда, когда в дело вмешались австрийские
власти, а капитул на время отказался от введения барщины. Новое вос-
стание штибренцев (1633 г.) носило еще более ожесточенный характер.
Крестьяне выступили и против сеньора-капитула, и против австрийских
властей за восстановление прежнего размера «дики». Восставшим уда-
лось добиться некоторого уменьшения барщины и сорвать попытки вве-
дения новых рент.
С началом XVIII в. усиливается классовая борьба в хорватской де-
ревне. После Карловацкого мира 1699 г. в Хорватию постепенно возвра-
щаются феодальные землевладельцы. Они восстанавливают сожженные
усадьбы, вновь требуют исполнения барщины. Недовольные этим кре-
стьяне-кметы все чаще ссылаются на пример свободных от барщины гра-
ничар. Статус граничара становится образцом для подражания. Но и у
граничар возникают свои затруднения — в Крайне больше нет военной
добычи, служба становится все тяжелее, самоуправление урезывается,
возрастают притеснения со стороны австрийского офицерства. В среде
граничар назревает недовольство. Так рождаются два потока классовых
выступлений хорватского крестьянства — кметов и граничар, то сливаю-
щиеся вместе, то развивающиеся независимо друг от друга.
Первое же восстание, вспыхнувшее после заключения мира, в 1706 г.
(в Банской Крайне), произошло без содействия кметов — поднялись
3 тыс. граничар. В 1730 г. произошло новое восстание, направленное про-
тив притеснений со стороны офицеров, в частности против требований из-
возной повинности и полевой барщины. К восстанию примкнули и кметы,
выступившие против своих церковных господ. Оно было подавлено толь-
ко через год 10-тысячным австрийским войском. В 1751 г. Банская Край-
на стала центром нового движения краишников под руководством кнеза
Тодора Киюка, оно происходило уже без участия кметов и началось в
связи с поборами на новую военную форму. В 1755 г. 20 тыс. восстав-
ших краишников на сходке в г. Северине провозгласили создание «Се-
веринской общины» и потребовали не уравнивать их в правах с кметами,
402
Глава 19. Крестьянство на Балканах
санкционировать избранные ими органы самоуправления, предоставить
свободу пользования пашнями и лесом, отказаться от введения «немец-
кого мундира» и допустить в Крайну иностранных купцов — «греков» —
для расширения торговли с ними. Австрийское правительство было вы-
нуждено удовлетворить второстепенные требования восставших, но с ав-
тономией Крайны отныне было покончено — система выборных судей,
старшин и кнезов, унаследованная от XVI в., была ликвидирована.
В том же году поднялись и кметы, но на этот раз их не поддержали
граничары. Восставшие сжигали дворянские усадьбы и уничтожали за-
пасы льна, требуя присоединения к Крайне и сокращения денежных по-
боров.
Подавив восстание, власти тем не менее были вынуждены присту-
пить к урегулированию крестьянских повинностей — с 1756 г. начинает-
ся издание правительственных распоряжений об ограничении вотчинной
эксплуатации (Истори]а, 1960, с. 962—964, 970—977).
8. Основные тенденции
в развитии южнославянского крестьянства
в первой половине XIX в.
В 1804 г. в Белградском пашалыке вспыхнуло Первое сербское восстание,
положившее начало освобождению сербских земель от власти Османской
империи. Это было событие огромной политической и социальной важ-
ности, отправная точка последующего развития Сербии в XIX в. В ходе
восстания 1804—1813 гг. и его подавления деревня пережила тягчайшие
опустошения. Но в социально-политическом отношении восстание дало
очень много. Хотя сербам не удалось добиться создания независимого
государства, процесс строительства этого государства, начавшийся в годы
восстания, приобрел необратимый характер (Нарочницкий, 1980, с. 56—
58; Тихвинский, 1984, с. 134). Первое сербское восстание явилось буржу-
азно-национальной революцией, аграрно-крестьянской по своему содер-
жанию (Карасев, 1984, с. 45). Подъем национально-освободительной
борьбы способствовал также перевороту в поземельных отношениях.
В ходе восстания 1804—1813 гг., а также последующего восстания под
руководством Милоша Обреновича (1815 г.) много турок-спахиев бежало
и создалась перспектива ликвидации турецкой земельной собственности.
Решающим событием для сербской деревни явилась русско-турецкая Ак-
керманская конвенция 1826 г., ликвидировавшая спахийское землевладе-
ние в стране (за выкуп) и подтвержденная султанскими указами 1830 и
1833 гг. Согласно этим актам, землевладельцам-туркам был дан пятилет-
ний срок для продажи своей земли сербам и выселения из страны. Юго-
славские историки последних лет справедливо отмечают, что ликвидация
спахийских отношений и узаконение свободной крестьянской собственно-
сти были самыми важными результатами в социально-экономической
сфере, которые принесло первое сербское восстание.
Сербия стала страной крестьянского землевладения со всеми свойст-
венными ему проблемами, и в частности быстрым ростом крестьянской
задолженности. Гнет ростовщиков и скупка ими крестьянских земель
приняли такой характер, что в 1830 г. власти были вынуждены ввести
запрет на продажу крестьянского имущества за долги. Тем не менее
преобладание мелкого землевладения — основная черта сербской деревни
первой половины XIX в.
403
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
Другая ее черта — частичное сохранение феодальной эксплуатации и
•барщины («кулука»). Часть работ продолжала выполняться в старых
балканских традициях на строительстве мостов, дорог и зданий. Другая
часть работ вводится в тех имениях, которые создают себе князь, его
семья и ближайшее окружение, конфискуя турецкие и присваивая об-
щинные земли. Подобным же образом поступают и чиновники государст-
венного аппарата, быстро превращаясь в новых земельных собственни-
ков. Сочетание этих тенденций к созданию двух видов собственности —
крестьянской или же новых крупных землевладельцев — и двух типов
хозяйства, базировавшихся либо па собственном труде крестьян, либо на
эксплуатации крестьян-барщинников, и характеризует сербскую деревню
первой половины XIX в. (История Югославии, 1963, с. 329—332).
В отличие от сербской боснийская деревня в это время не освободилась
ют турецких порядков. Тем не менее разложение спахийского землевладе-
ния продолжается в полной мере, тимары дробятся и иногда даже пере-
стают отличаться от обычных крестьянских наделов. Новейшие исследо-
вания, проведенные по материалам Травницкого округа середины XIX в.,
показали, что из 920 спахиев 68 обрабатывали землю собственным тру-
дом, превратившись в рядовых крестьян. Зато чифтликское хозяйство,
приходящее на смену спахийскому, переживает подъем, создаются огром-
ные вотчины (преимущественно в Северной Боснии), охватывающие 200,
400 и 1300 крестьянских домохозяйств.
Основная фигура боснийской деревни этого времени — это кмет, об-
ладавший правом перехода, не связанный с чифтлик-сахиби личной за-
висимостью, но опутанный сетью повинностей. Барщина здесь называ-
лась «беглуком» (т. е. работа на «бега» — помещика), в первой полови-
не XIX в. она постоянно росла: однодневная барщина двух человек в
неделю с крестьянского домохозяйства считалась в середине столетия
льготной нормой. Пятина с урожая повсеместно заменялась третиной в
пользу того же чифтлик-сахиби. Наконец, многие кметы несли повинно-
сти одновременно и спахиям («ушур» — десятина), и владельцам чифт-
ликов. Задолженность и разорение кметов нарастали, численность мало-
земельных, «колыбаров» (владельцев одной «колыбы»-хижины), здесь
была выше, чем в соседней Сербии. В общем, происходит известное ук-
репление феодального землевладения, увеличивается норма феодальной
эксплуатации.
Рост вотчинной эксплуатации обеспокоил даже турецкие власти,
и в 40-х годах XIX в. в Боснии был проведен ряд реформ. Их целью
было ограничение нормы натуральных повинностей, отобрание у феода-
лов лесов, а главное — отмена барщины. Реформы вызывали бешеное со-
противление бегов, а затем и вооруженную борьбу с Портой. Борьба за-
кончилась поражением мятежных феодалов. С середины столетия фео-
дальная вотчина в Боснии переходит к использованию труда поденщиков
и вступает на путь медленной перестройки (История Югославии, 1963,
с. 356-359).
Хорватское крестьянство в первой половине XIX в. живет в условиях
продолжающегося роста господского хозяйства. Этот рост вызван повы-
шением спроса на хлеб, скот и вино на рынках (главным образом авст-
рийском). Вотчинники пытаются расширить барскую запашку за счет
общинных и надельных земель и увеличить барщину до 100 и даже
200 дней в году. Попытки некоторых феодалов оплачивать барщину мало
стимулируют крестьян (оплата слишком низка). Правда, часть вотчин-
ников применяют рациональные методы развития земледелия, в ряде
404
Глава 19. Крестьянство на Балканах
вотчин используется наемный труд. Крестьянам разрешается выкупить
свои повинности. В этом отношении хорватская деревня отличается от
сербской или боснийской. Однако в массе своей хорватское крестьянство
остается крепостным.
Болгарское крестьянство проходит в XIX в. путь в принципе сход-
ный с боснийским вариантом развития. Хотя оно долго остается под вла-
стью турецких землевладельцев, спахийская система подвергается окон-
чательному разложению уже в первые десятилетия XIX в. и ликвидиру-
ется в 1839 г. Но чифтлики распространяются повсеместно. В то же
время заметно развиваются денежные отношения, усиливается расслое-
ние крестьянства. Так же как и в Боснии, османские власти идут на про-
ведение реформ. Так, в 50-х годах в Видинском округе было решено
передать крестьянам земли местных вотчинников за выкуп, произведен-
ный с помощью государства. В 60-х годах последовало разрешение пере-
давать по наследству наделы в вакуфных землях.
9. Крестьяне Дунайских княжеств
в XVII —первой половине XIX в *
В XVII — середине XVIII в. крестьянство Дунайских княжеств продол-
жало жить в условиях развитого феодализма. Установившееся еще в пер-
вой половине XVI в. османское владычество все больше замедляло со-
циально-экономическое развитие княжеств, способствовало консервации
феодальных отношений и задерживало зарождение новых, капиталисти-
ческих отношений, которое происходит лишь после Кучук-Г^айнарджий-
€кого мира 1774 г., несколько ограничившего османское господство в кня-
жествах (Гросул, Мохов, Советов, 1965, с. 54—76; Дмитриев, 1966,
•с. 437-452).
Османское иго привело не только к консервации феодализма в Ду-
найских княжествах, но и к изменению форм феодального подчинения и
эксплуатации крестьян. Развивавшийся раньше, в XVI в., процесс укреп-
ления вотчинного строя, так и не достигнув уровня развития в соседних
странах (Речь Посполитая, королевство Венгрия, Габсбургская империя
и т. д.), постепенно приостанавливается, а затем наблюдается даже ос-
лабление вотчины. Зато укрепляются формы государственного феодализма.
Османская империя получала постоянно растущие доходы из Дунайских
княжеств за счет непрерывного роста в них феодально-государственной
эксплуатации крестьянства господарским фиском. К XVIII в. в пользу
империи шло более половины всего прибавочного продукта, взыскивае-
мого с молдавских и валашских крестьян. В Молдавском княжестве, на-
пример, местному боярству оставалось 28%, господарю — 14, церкви —
5.3% взимаемых с крестьян сборов. При этом господари и служилое бояр-
ство в княжествах также стали получать основную часть доходов за счет
государственных налогов (Дмитриев. Советов, 1965, с. 279—280). Все
это и выдвинуло феодально-государственную эксплуатацию крестьян на
первый план. Протекал, однако, этот процесс в своеобразных формах,
отличных от тех, которые имели место в остальных балканских районах
Османской империи. Имелись различия и между княжествами.
На Балканах после османского завоевания частнофеодальные отно-
шения собственности и господства над крестьянами были во многом поч-
* Автор раздела П. В. Советов.
405-
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
ти сразу сломлены (Иванов, 1982, с. 133—149). В Дунайских княжествах,,
сохранивших частично свое самоуправление, обошлось без таких резких
сдвигов.
Однако и здесь местное частнофеодальное землевладение, не слом-
ленное юридически и даже разросшееся за счет господарского домена,
исчезнувшего в XVII в., вместе с тем было резко ограничено в сво-
их экономических возможностях, поскольку феодально-государственная
эксплуатация стала многократно превосходить частновладельческую. Это-
му способствовала государственная фиксация частновладельческих повин-
ностей крестьян; ограничение их роста открывало возможности резкого
возрастания налоговой эксплуатации. Натуральная рента бралась земле-
владельцем в Молдавии только с посевов, меда и воска в размере деся-
тины.
В Валахии крестьяне платили также небольшой пастбищный оброк.
Баналитетные повинности не охватывали наиболее развитые и товарные
отрасли хозяйства — животноводство и виноградарство. Основным банэ-
литетом в княжествах был мельничный, а корчемный появился в Мол-
давском княжестве только в середине XVIII в.
Барщинные повинности крестьян фиксировались в Молдавии в раз-
мере 12 дней в году, гораздо реже — 24 дней, а в Валахии — на более
низком уровне — 3—9 дней для «похожих» крестьян и от 3 до 20 дней
для крепостных. Основными видами барщинных работ были заготовка
кормов для скота, извоз сена и вина. Земледельческая барщина занимала
второстепенное место, особенно в Молдавском княжестве. Коммутирован-
ная барщина колебалась чаще всего от 1 до 2 лей с двора в год —
стоимость 1—1,5 овец. В середине XVIII в. происходит переход от фик-
сации натуральной и отработочной ренты по отдельным вотчинам к об-
щегосударственной унификации вотчинных крестьянских повинностей
(Mioc, Chirca, $tefanescu, 1960, р. 221—252; Советов, 1980, с. 30—35,
75-86; 123-143).
Перевод вотчинниками крестьян на денежную ренту был весьма ред-
ким явлением. Даже в первых десятилетиях XVIII в. ее удельный вес
не превышал 7—9% всей частновладельческой ренты. Это не означает,
однако, что крестьянское хозяйство было столь слабо связано с рынком.
Эти связи возрастали до конца XVII в. и не были ограничены государст-
вом или вотчинником. Натиск господарского фиска все чаще гнал кре-
стьян на городской рынок княжеств и ярмарки, связанные с рынками
Центральной Европы и Османской империи. Товарная продукция сель-
ского хозяйства происходила преимущественно из мелкого крестьянского
хозяйства, так как крупное вотчинное хозяйство не получило особого
развития, особенно в светской вотчине. Но почти все деньги, которые
мог раздобыть крестьянский двор, стало забирать государство. Сборы с
крестьян в пользу государства уже в XVII в. стали взиматься преиму-
щественно деньгами, благодаря чему денежные платежи сделались преоб-
ладающими в общей массе всех крестьянских повинностей (Советов,
1980, с. 144-151, 196-233, 278-282).
Быстрый рост государственных повинностей проявился вначале в
Валашском княжестве, где османское владычество установилось раньше,
чем в Молдавии. Средний размер податей, приходящихся на один кре-
стьянский двор в Валахии, вырос с 86 аспров (стоимость 4 овец) в нача-
ле XVI в. до 212 аспров в середине столетия и до 946 аспров (стои-
мость 20 овец) в конце XVI в. С учетом обесценения аспра подати вы-
росли в 5 раз и после небольшого перерыва, связанного с антиосмански-
406
Глава 19. Крестьянство на Балканах
ми войнами валашского господаря Михаила Храброго, продолжали расти.
В середине XVII в. норма податей на крестьянский двор в Валашском
княжестве колебалась от 5 до 27 золотых (стоимость 6—34 овец) (Mioc,
1959, р. 73; 1963, р. 86-93).
В Молдавском княжестве в конце XVII —начале XVIII в. в среднем
на 24 золотых (48 лей) государственных податей крестьянского двора
приходилось лишь 5—7 лей вотчинных платежей, т. е. в 7—10 раз мень-
ше (История Молдавской ССР, 1982, с. 103).
В конце XVII в. с крестьян одновременно взыскивалось почти 40 го-
сударственных податей в Валашском княжестве и до 60 — в Молдавском.
Многочисленные государственные повинности охватывали все без исклю-
чения отрасли крестьянского хозяйства, причем особенно интенсивно
наиболее товарные, в первую очередь животноводство, которое меньше
всего подлежало обложению частновладельческими повинностями. В Мол-
давском княжестве пз 56 государственных повинностей крестьян живот-
новодство облагалось 25 податями, виноградарство — 8, пчеловодство —
4, зерновое производство — 6, производство технических культур — 4,
промыслы — 4, овощеводство — 2, рыболовство — 1, садоводство — 1,
охота —1 податью (История Молдавской ССР, 1982, с. 102—103; Giures-
cu, 1962, р. 357—358).
Тяжесть феодально-государственной эксплуатации крестьян усугубля-
лась также системой взыскания податей, установленной административно-
финансовыми реформами конца XVI — середины XVII в. В условиях
фиксации частновладельческой ренты они открывали фактически не
ограниченные законом и обычаем перспективы роста налогообложения.
Круговая порука крестьян при уплате податей была распространена на
весь окол и уезд и даже на все крестьянство каждого из Дунайских
княжеств. Эти платежи «за других крестьян» (несостоятельных, бежав-
ших или умерших) именовались в источниках страшным для того вре-
мени словом «напаста», которое стало обозначать в восточнороманских
языках несчастье, беду. Система напасты задерживала процесс диффе-
ренциации в среде крестьян и приводила к абсолютному обнищанию
крестьянства Дунайских княжеств (Советов, 1980, с. 233—271; DIRB,
veac. XVI, VI, р. 183, 380).
Попытки фиксации государственных повинностей крестьян не увен-
чались успехом (История Молдавской ССР, 1982, с. 90—91; Chirca,
1956, р. 215), и их рост стал все больше обгонять развитие производи-
тельных сил. В конечном итоге это привело к глубокому экономическо-
му упадку сначала Молдавского княжества (с последних десятилетий
XVII в.), а затем, в течение XVIII в., и Валашского княжества. Упадок
сопровождался массовым бегством крестьян. Все это привело к заметно-
му сокращению государственных доходов.
Вследствие охвата феодально-государственной эксплуатацией 80—
90% совокупной ренты государство сконцентрировало в своих руках и
основные средства внеэкономического принуждения крестьян. Единствен-
ными категориями сельского населения феодальной вотчины, которые
были переданы преимущественно в сферу вотчинной эксплуатации, были
холопы-цыгане, «послушники» и небольшое число крестьян, которые
несли специализированную барщину, т. е. группы, не участвовавшие в
несении тяжелых государственных повинностей (Советов, 1965, с. 3—10).
Для основной же массы крестьян, составлявших свыше 80% зависимого
сельского населения вотчины, в XVII —начале XVIII в. наблюдается
обшее усиление податной и судебной зависимости от феодального госу-
407
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
дарства в результате почти полной ликвидации частного податного и
судебного иммунитета. Иммунитетными правами продолжали пользовать-
ся лишь немногие монастырские вотчины (DRHB, XXI р 83—86
96-100).
Существенные изменения произошли и в других формах феодального-
господства и подчинения. После того как в XVII в. личная крепостная
зависимость в Валахии и Молдавии достигла наибольшей тяжести (были
распространены купля-продажа, дарение, обмен крепостных — с землей,
а иногда и без нее), с начала XVIII в. постепенно ослабляется личная
крепостная зависимость крестьян. В конце XVII — середине XVIII в.
в Валашском княжестве государственная власть все активнее вмешивает-
ся в дела крепостных. Господарский суд рассматривал многочисленные
процессы о выходе крестьян из крепостного состояния и зачастую решал
их не в пользу землевладельцев (Papacostea, 1959, р. 268; Giurescu, 1943,.
р. 69, 152, 205).
В конечном итоге в 1746 г. в Валашском княжестве, а в 1749 г.
и в Молдавском государстве отменяется крепостная зависимость крестьян
от землевладельцев. Хотя освобождение произошло без земли, бывшие
крепостные в Валашском княжестве должны были платить выкуп земле-
владельцу «за голову» в размере 10 талеров (стоимость 6—7 овец).
В Молдавском государстве выкупные платежи не предусматривались.
Но зато в обоих государствах взамен личной крепостной зависимости от
землевладельца вводится прикрепление всех без исключения крестьян к
месту несения государственных повинностей. Право выхода или вывоза
крестьян теперь зависело не от землевладельцев, а от органов государст-
венной власти, г. е. установилось феодально-государственное прикрепле-
ние крестьян (История Молдавской ССР, 1982, с. 106; IR, р. 389—392;
Constantiniu, 1972, р. 123—145; 203; Драгнев, 1963, с. 252—261).
Соответственно изменяется правовая структура крестьянства.
В XVII в. в основном еще сохраняются сложившиеся во второй полови-
не XVI в. категории феодально-зависимого сельского населения: «румы-
ны» в Валахии и «соседи-вечины» в Молдавии — крестьяне, находившие-
ся в личной крепостной и поземельной зависимости от феодалов-земле-
владельцев; «послушники» — лично зависимые от церкви крестьяне,
в отношении которых она располагала в той или иной степени податным
п судебным иммунитетом; «латураши» в Молдавии и «люди», селившие-
ся по соглашению с землевладельцами в Валахии,— «похожие» крестьяне,
которые сохраняли право выхода на основе своеобразной системы, напо-
минавшей систему урочных лет на Руси; холопы-цыгане.
В середине XVIII в. единственной категорией зависимого сельского
населения, сохранившейся в неизменном виде от предыдущего периода,
были холопы-цыгане, поскольку их жизнь по-прежнему регулируется
преимущественно в сфере частнофеодальных отношений. Остальные
частновладельческие крестьяне разделяются на категории, различавшиеся
в первую очередь характером зависимости от феодального государства:
царане-бирники (дословно «податные крестьяне») — основная масса
частновладельческих крестьян,— несущие в пользу государства не огра-
ниченные законом подати (охватывавшие 80—90% прибавочного продук-
та крестьянского двора); рупташи, платящие государству фиксированные
подати; скутельники, прикрепленные преимущественно к служилым боя-
рам и различным должностным лицам, реже — к церкви для несения в
их пользу всех или части государственных повинностей. Скутельники
могли сидеть на землях не только служилого боярина, в пользу которого
408
Глава 19. Крестьянство на Балканах
-опи несли государственные повинности, а другого феодала, но ему они
платили только частновладельческую ренту. Часть должностных лиц,
имевших скутельников, вообще не была землевладельцами, среди них
•было особенно много выходцев из Османской империи, чаще всего гре-
ков-фанариотов. В целом удельный вес крестьян-скутельников возрастал
(до 20—40% всех податных крестьян), а со временем возникали все но-
вые разновидности системы скутельничества: послушники в <Валахии,
слуги, а позже бреслаши в Молдавии (Гросул, Дмитриев, Советов, 1967,
с. 3-46; IR, р. 709-710).
Частновладельческие крестьяне всех этих новых категорий были под-
судны государству, и их право на переход зависело от согласия государ-
ственных органов. Зависимость их от частных землевладельцев была
ослаблена фиксацией частновладельческих повинностей в общегосударст-
венном масштабе и отменой личной крепостной зависимости от землевла-
дельцев.
В этот период наблюдались также изменения в системе мелкого доле-
вого (служилого и неслужилого) землевладения: резешского в Молдавии
и мошнянского в Валахии. Мелкая вотчина, господствовавшая в XVI в.
в составе долевого землевладения, была обложена в XVII — середине
XVIII в. непосильными государственными податями и стала разоряться.
Многие мелкие землевладельцы-дольщики все чаще зачисляются в раз-
ряд крестьян-тяглецов, платящих тяжелые государственные подати «по-
крестьянски». Теряя доступ к феодальным доходам и оставляя службы,
они сами стали заниматься сельским хозяйством, а небольшое число за-
висимого от них населения уходило на земли служилых бояр и монасты-
рей, где они получали льготы (Драгнев, Советов, 1978, с. 99—100,
113—114). В селах мелкого долевого землевладения стали усиливаться
общинные институты в системе землевладения и землепользования, раск-
ладки податей, круговой поруки и т. п.
Османская империя была заинтересована в таком сокращении числа
местных феодалов (многие из которых были военно-служилыми людьми)
и росте крестьянского сословия. Это позволяло ей присваивать все боль-
шую часть доходов из Дунайских княжеств, ослабляя одновременно их
военный потенциал п возможность сопротивления османскому владычест-
ву. В результате окрестьянивания многих мелких вотчинников мелкое
крестьянское землевладение, бывшее в XV в. относительно редким явле-
нием, в третьей четверти XVIII в. стало занимать почти одну четверть
земель Молдавского и Валашского княжеств (Советов, 1972, с. 20—59,
118, 456-486).
Изменения в формах феодальной эксплуатации сказались и на особен-
ностях классовой борьбы крестьянства. Особенно возрастает значение
борьбы против государственного податного гнета. Противодействие росту
налогов очень часто переплеталось с освободительным движением, тем
более что откупщиками податей зачастую бывали осевшие в Молдавском
и Валашском княжествах выходцы из балканских районов Османской
империи, особенно греки-фанариоты. Взимание каждой подати вызывало
волны крестьянских побегов. Не только отдельные вотчины, но букваль-
но целые комплексы владений оставались почти без крестьян. Вооружен-
ное сопротивление крестьян приобретало иногда черты гайдуцкого движе-
ния. Оно сочетало борьбу против местных угнетателей с борьбой против
иноземных поработителей — османских и фанариотских феодалов.
Особенностью большинства крестьянских восстаний было то, что онп
происходили обычно в годы обострения внутриклассовой борьбы среди
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
феодалов, имевшей место в связи с массовым разорением местных земле-
владельцев и окрестьяниванием мелких вотчинников (восстания 1633 и
1671—1672 гг. в Молдавии и 1617—1618, 1629—1632, 1655 гг. в Валахии).
Последние иногда выступали вместе с крестьянами, но их цели были
различны: возвращение в ряды феодалов у разоряющихся мелких служи-
лых людей и сопротивление феодальному гнету у крестьян. Характерной
особенностью крестьянских восстаний в Молдавии и Валахии этого перио-
да был также отказ от распространенных ранее, в XVI в., иллюзий о
«добром господаре», по мере того как господари все больше превращались
в ставленников турецкого султана и на престол попадали выходцы из
Османской империи, особенно фанариоты. Для подавления народных дви-
жений господари Валахии (в 1655 г.) и Молдавии (в 1671 — 1672 гг.
и др.) иногда привлекали татарские, турецкие и трансильванские войска
(Мохов, 1964, с. 265—277; Grigora§, 1962, р. 209—236).
В последней четверти XVIII —первых десятилетиях XIX в. Дунай-
ские княжества вступили в период позднего феодализма. Условия Кучук-
Кайнарджийского мира 1774 г. и последующих русско-турецких догово-
ров способствовали ослаблению экономического и политического гнета
Османской империи в Дунайских княжествах. Это создавало условия для
выхода княжеств из состояния экономического упадка и для зарождения
новых, капиталистических отношений. Конечно, в каждом из княжеств
эти процессы имели свои отличия и османское государство еще тормози-
ло развитие экономики, но уже не так, как прежде. Во всех отраслях
сельского хозяйства наблюдается определенный подъем: расширяются
посевные площади, увеличивается поголовье скота, растет товарооборот
между городом и деревней, экспорт продуктов в страны Центральной и
Восточной Европы, особенно из Молдавского княжества. Разворачивается
и перестройка структуры сельского хозяйства: после 30—40-х годов
XIX в. животноводство перестает быть наиболее товарной отраслью сель-
ского хозяйства, уступая первое место зерновому производству. В соста-
ве посевных площадей крестьянского хозяйства кукуруза превосходит все
остальные зерновые (Гросул, Мохов, Советов, 1966, с. 33—34; Гросул,
1966, с. 58; Драгнев, 1975, с. 149—160; Columbeanu, 1960, р. 7).
Вмешательство России не позволяло Османской империи угнетать
княжества как прежде3, что привело к падению ранее неслыханно высо-
кого уровня феодально-государственной эксплуатации крестьян. К 20-м го-
дам XIX в. в Валахии доля доходов Османской империи в произведенном
крестьянами прибавочном продукте снижается с половины до 35%, гос-
подарю идет 25%, местным феодалам —40% (IR, р. 708). В дальнейшем
османская доля продолжала падать, особенно после Адрианопольского
мира 1829 г. В результате происходит перенос центра тяжести в феодаль-
ной эксплуатации крестьян с государства на вотчину. Уже в конце
XVIII в. по сравнению с началом столетия средняя норма государствен-
ных податей на один крестьянский двор снизилась в Молдавском княже-
стве на 30—40% (Советов, 1980, с. 279).
Этим воспользовались местные землевладельцы, которые в условиях
развития товарно-денежных отношений усилили в своих вотчинах эксплуа-
3 Восточная часть Молдавского княжества и непосредственно подвластные тур-
кам территории Днестровско-Прутского междуречья были освобождены от османско-
го владычества и присоединены к Российскому государству, составив Бессарабскую
область, на землях которой, как и на Левобережье Днестра, в течение XIX — нача-
ла XX в. сформировалась молдавская буржуазная нация.
410
Глава 19. Крестьянство на Балканах
тацию феодально-зависимых крестьян. Рост частновладельческих повин-
ностей шел за счет урезания общинного надельного землепользования,
фиксации впервые в княжествах подворного надела крестьянского двора,
вначале в пастбищах и сенокосах, а затем и в пашне. Во многих селах
выделяется вненадельное землепользование, основанное на сдаче в арен-
ду земель, урезанных из общинного земельного фонда. С крестьян, брав-
ших в аренду эти земли дополнительно к своему подворному наделу,
землевладельцы взыскивали значительно более высокую денежную и на-
туральную плату, которая определялась соглашением сторон и росла в
соответствии с динамикой рыночных цен. Масштабы товарного производ-
ства в некоторых крестьянских хозяйствах придавали этой аренде зача-
точные черты капиталистической (Советов, 1980, с. 46—57).
Бояре и монастыри, ограничивая крестьянское надельное землеполь-
зование, заметно расширяют свои собственные хозяйства и добиваются
значительного увеличения барщинных повинностей крестьян. Если вна-
чале, по проекту молдавского закона Морузи 1805 г., для крестьян отво-
дилось три четверти сенокосных угодий, то с 20-х годов XIX в. в Мол-
давском княжестве и с 1832 г. в Валашском княжестве вводится прин-
цип триажа (IR, р. 950). В конечном итоге после проведения
буржуазной реформы 1864 г. в крестьянской собственности оказалось
около трети всех земель, а в собственности помещиков и государства —
около 70%. В результате Дунайские княжества приблизились в XIX в.
к «прусскому пути» развития капитализма в сельском хозяйстве, хотя
всего за одно столетие до этого, в середине XVIII в., вотчинное хозяйство
и барщинные повинности играли здесь очень скромную роль. Фиксируя
в условиях расширения вотчинного хозяйства и роста его товарности
размеры барщины, «Органические регламенты» устанавливают в 1831—
1832 гг., помимо дня пахоты и подвоза дров, еще 12 барщинных дней
в году. Это была урочная барщина: на каждый день ее устанавливался
определенный урок, для выполнения которого фактически требовалось
затратить несколько дней. Поэтому на деле барщина поднималась, по
оценкам историков, до более чем 50 дней в Валахии и более 60, а по
некоторым расчетам даже 80 дней в году в Молдавском княжестве
(IR, р. 947; Гросул, 1966, с. 297—303). Особенно возросла роль полевой
барщины, которая в предыдущие века занимала второстепенное место.
Правда, возрастает и использование в вотчинных хозяйствах наемного
труда. Особенно быстро роль наемного труда возрастала в арендованных
имениях, которые к середине XIX в. охватывали большую часть имений
(Гросул, Мохов, Советов, 1966, с. 41—42).
Перенос центра тяжести в эксплуатации крестьян с государства на
вотчину привел к тому, что в 30-х годах XIX в. крестьянский двор пла-
тил государственных повинностей в среднем не более 60—70 лей, в то
время как, по некоторым оценкам, вотчинные повинности колебались от
135 до 185 лей в Молдавском княжестве и от 75 до 112 лей в Валахии,
т. е. не менее чем в 1,5—2 раза превосходили норму государственных
повинностей (Гросул, 1966, с. 306—311).
Происходят заметные изменения и в системе внеэкономического при-
нуждения крестьян. «Органические регламенты» обоих княжеств, подтвер-
див в 30-х годах XIX в. законы 1746 и 1749 гг. об упразднении катего-
рий крепостных крестьян — «румын» в Валашском и «вечин» в Молдав-
ском княжестве, вместе с тем усилили зависимость крестьян от
землевладельцев. В случае перехода крестьяне должны были, помимо
расчета с казной, предупредить землевладельца за шесть месяцев до дня
411
II. Крестьянство Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
св. Георгия и уплатить ему сумму, эквивалентную размеру годичных
повинностей (Гросул, 1966, с. 319). Ограничивалось число одновременных
выходов крестьянских семей из села, а в 40-х годах XIX в. в Валашском
княжестве был затруднен и выход крестьян в города (IR, р. 956—977).
В связи с этими изменениями произошла перестройка той системы
категорий крестьян, которая сложилась в княжествах в XVIII в.
К 30-м годам XIX в. упраздняются категории скутельников, послушни-
ков (имевшихся в Валахии), бреслашей и слуг, которые раньше
прикреплялись преимущественно к должностным лицам. Вместо них
появляются новые категории крестьян, которые давались в услужение-
землевладельцам. Число и степень зависимости таких крестьян опреде-
лялись теперь не государственными должностями их владельцев, а раз-
мерами их вотчин и количеством сидящих там крестьян. «Органические
регламенты» предоставляли боярам Валахии право брать в услужение от
каждых 100 дворов крестьян по четыре крестьянина, а в Молдавском
княжестве — от каждых 10 семейств по одному-два человека. Такие
крестьяне в Молдавском княжестве получили название «вольных слуг»
(Гросул, Дмитриев, Советов, 1967, с. 39—42).
Изменения в эксплуатации крестьянства приводили к сдвигам в ос-
новных направлениях и формах классовой борьбы крестьян. На первое
место выдвигались выступления крестьян против роста частновладельче-
ской эксплуатации, попыток их закабаления и ограничений в землеполь-
зовании.
III. Общие проблемы, истории
европейского крестьянства
в период разложения феодализма
и зарождения
капиталистических отношений
ГЛАВА 20
КРЕСТЬЯНСТВО
В ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ
ПОЗДНЕГО ФЕОДАЛИЗМА
Как уже отмечалось, в течение рассматриваемого периода социально-эко-
номическое развитие Европейского континента проходило под знаком
разложения феодальных отношений и развития элементов нового, капи-
талистического способа производства. В разных регионах значение изме-
нений, происходивших в деревне, было различным. Из предыдущих глав
читатель мог ознакомиться с этими изменениями преимущественно в
аспекте внутренней эволюции деревни в целом и крестьянства в частно-
сти. Разумеется, этого было бы недостаточно для воссоздания всех
социальных связей крестьянина как члена позднефеодального общества.
Отношения между крестьянами и феодалами имели не только экономиче-
скую, но и юридическую, правовую подоснову, были связаны с разграни-
чениями сословного характера. Интенсифицировались и приобретали
новое качество связи крестьянства с городом и горожанами. Важные из-
менения происходили и во взаимоотношениях крестьян с церковью,
-а также с государством, причем укрепление центральной власти, склады-
вание абсолютных монархий с разветвленным аппаратом было процессом,
характерным п для Западной, и для Восточной Европы. Настоящая глава
имеет целью обобщение материала по всем этим вопросам в масштабах
Европы в целом.
1. Сословное положение крестьянства
Неполноправность крестьянства была органической чертой феодального
общества, правовая система которого покоилась именно на сословных
привилегиях. Ведь само привилегированное положение высших феодаль-
ных сословий было возможным только благодаря непривилегированностп
крестьянства как основной массы населения. Это положение сохранялось
во все время существования феодальной формации, и уничтожение
крестьянской неполноправности было очень важным моментом утвержде-
ния буржуазного принципа формального гражданского равенства. Однако
отсутствие привилегий перед другими сословиями (общее для крестьян-
ства всех европейских стран) вовсе не означало отсутствия прав, хотя
-объем их в разных областях и странах, а также для разных категорий
крестьянства был очень различным. Пока крестьянин имел свое хозяйст-
во, даже если это был крепостной крестьянин-барщинник, определенные
права у него все-таки были (право участвовать в сельском сходе, выби-
рать общинную администрацию и т. и.).
Полное бесправие приходило с раскрестьяниванием. Рост неустойчи-
вости юридического статуса крестьян был характерной чертой поздне-
феодального периода, когда разорение многих крестьян, связанное с
процессом первоначального накопления, значительно увеличило удельный
вес в обществе «маргинальных слоев» — пауперов, живших нищенством,
случайными заработками, а то и разбоем. Если крестьянин был хоть п
неполноправным, но необходимым членом феодального общества, то
пауперы, численность которых многократно перекрывала возможности
традиционной церковной благотворительности, до такой степени не нахо-
414
Глава 20. Крестьянство в системе позднего феодализма
дили в нем места, что само состояние «здорового нищего» начинает при-
равниваться к уголовному преступлению и карается соответствующим об-
разом. На смену связанной с понятием нищенства церковно-средневеко-
вой «презумпции святости» приходит прямо противоположная,
безжалостная буржуазная «презумпция преступности». Статус наемного
рабочего по сравнению с положением прямого паупера давал только
«право» не считаться преступником, но лишал бывшего крестьянина
всяких прав на традиционную корпоративную солидарность. Этот со-
циальный статус, не связанный еще, как в буржуазном обществе, с прин-
ципом гражданского равенства наемного рабочего и работодателя, сам
Крестьянин и рыцарь. Гравюра по дереву из книги Эразма Аммана
«Весь мир, который во?1рошает о новой вести» (Аугсбург, 1521)
был лишь «маргинальным» — по сравнению, например, даже с положе-
нием цехового подмастерья.
Вопрос об общей неполноправности всех групп крестьянства — как
зависимого от отдельных феодалов, так и «свободного» (государствен-
ного) — непосредственно связан с проблемой взаимоотношений между
крестьянами и государством, о чем будет сказано ниже. Говоря о межсо-
словных отношениях между крестьянами и феодалами, мы будем иметь
в виду прежде всего отношения господствующего класса с различными
415
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
категориями частнозависимых крестьян, составлявших большинство
крестьянского населения Европы.
Сословная неполноправность частнозависимых крестьян сказывалась
в том, что на них не распространялось важнейшее для верхних слоев
общества право быть подсудными суду своего сословия. Конечно,
крестьянская община повсюду играла важную роль в регулировании
имущественных споров между ее членами, но даже там, где она была
независима в этой своей функции от воли «своего» феодала, община уже
не рассматривалась как судебный орган и ее решения утрачивали юриди-
ческую обязательность; суд становился делом специалистов. Иными сло-
вами, уже в первой инстанции крестьянские споры все чаще рассматри-
вались классово!! феодальной юстицией. В Западной Европе (за
исключением Скандинавии) это был суд сеньориальный. В категориях
права он осмыслялся как делегирование монархом своим вассалам-фео-
далам определенной доли публично-правовой власти. Сеньориальные
суды для подсудных им крестьян были первыми звеньями многоступен-
чатой судебной системы феодального государства.
Правда, первоначально в сеньориальных судах участвовали заседате-
ли из крестьян, игравшие роль хранителей обычаев данной местности.
Но чем разработаннее становилась судебная казуистика, тем больше эти
суды нуждались в специалистах, знатоках обычного или римского права,
и тем более возвышалось значение наемных юристов над простыми
крестьянскими заседателями, вплоть до полного вытеснения последних.
AieuTH сеньориальной власти, эти юристы действовали в интересах своих
нанимателей, стараясь обернуть в их пользу всякий конкретный казус.
Там, где для этого были подходящие условия, сеньориальные суды могли
становиться орудием сеньориальной реакции.
Однако на пути сеньора повсюду стояла сила местных обычаев.
В принципе сеньориальный суд не мог ввести новый, неизвестный ранее
сбор в пользу сеньора, но в его власти было попытаться воскресить
когда-то взимавшиеся и со временем забытые платежи, а также строго
следить за соблюдением сеньориальных прав. Разумеется, отправление
феодальной юстиции было для сеньора и его судей источником и неко-
торых непосредственных доходов в виде сборов с тяжущихся.
Система феодальной юрисдикции была несовместима с новыми, бур-
жуазными правовыми нормами, и с наступлением в конце XVIII в.
эпохи буржуазных преобразований в масштабе Европейского континента
она упразднялась в первую очередь. Однако вплоть до конца XVIII в.,
несмотря на падение роли феодальных судов, связанное со стремлением
абсолютных монархий усилить свой контроль над сеньориальной юсти-
цией, сам принцип ее под сомнение не ставился. Более того, в XVI—
XVII вв. происходит даже возрождение феодальной юрисдикции в неко-
торых областях Северной и Средней Италии, что было проявлением
феодальной реакции. Первые буржуазные революции, нидерландская п
английская, сеньориальную юстицию сохранили. Буржуа Голландии и
Зеландии сами становились во главе сеньорий и пользовались всеми
сеньориальными правами (что, конечно, в условиях нидерландской эко-
номики, ориентировавшейся на мировую торговлю, имело лишь значение
реликта). Английские же манориальные суды сыграли свою роль в про-
цессе экспроприации крестьянства. Здесь мы переходим к вопросу о
специфике взаимоотношений сеньориальной и государственной юстиции
в отдельных странах.
Судебная система Англии до конца XV в. представляла уникальный
416
Глава 20. Крестьянство в системе позднего феодализма
вариант четкого разграничения компетенции между сеньориальными и
государственными судами, достигнутого еще в XII в. Государство взяло
на себя всю уголовную юрисдикцию, зато оставило всецело в сфере ве-
дения манориальных судов разбор гражданских исков вилланов; апел-
ляций последних королевские суды не принимали. Последствия этого
позднее, в эпоху первоначального накопления, оказались очень невыгод-
ными для основной категории держателей — копигольдеров. Копигольд
как держание большинства крестьян — потомков бывших лично зависи-
мых вилланов был основан «на воле лорда и обычае манора», но права
копигольдеров, проистекающие из манориальных обычаев, долгое время
оформлявшихся без контроля государственной власти, к XVI в. не успе-
ли еще достаточно укрепиться. Держание это не было в принципе на-
следственным, зачастую оно являлось срочным, и «воля лорда» могла
пользоваться этим для изменения статуса держания в худшую сторону.
В других странах Запада сеньориальные суды высшей категории могли
разбирать не только гражданские, но и уголовные дела, однако пригово-
ры по этим последним подлежали утверждению государственных судеб-
ных органов. Как исключение можно отметить лишь Арагон (арагонские
сеньоры сохраняли право «жизни и смерти», произвольного тюремного
заключения крестьян некоторых категорий), но именно в Арагоне долго
сохранялись лично наследственные крестьяне.
У крестьян, не находившихся в лично наследственной зависимости,
было право апеллировать к государственной юстиции на любые решения
сеньориальных судов. Разумеется, это право вовсе не гарантировало
успеха. Королевские апелляционные трибуналы на местах состояли из
тех же дворян-сеньоров, пусть недавнего происхождения. Чувство общно-
сти классовых интересов, лучшая обеспеченность квалифицированной
юридической консультацией, личные связи и попросту возможность под-
купа — все это давало сеньору преимущества перед его держателем.
Правда, сами местные суды находились под контролем центральной вла-
сти, обладавшей своими центральными судебными трибуналами, и абсо-
лютная монархия на Западе в общем отрицательно относилась к проявле-
ниям сеньориальной реакции как к нарушению традиционного статус-кво,
способному пагубно отразиться на состоянии финансов. Но в целом
предъявление дорогостоящих исков к сеньорам на этом уровне было по
плечу только крестьянским коллективам, общинам, и, следовательно,
предметом таких исков могли быть лишь споры, затрагивавшие интересы
всей общины. В любом случае самым надежным орудием крестьян в их
борьбе против посягательств сеньоров оставалась все-такп сила обычая,
традиция. Установившийся наследственный характер таких форм держа-
ний, как французская цензива или южноевропейский эмфитевзис с их
фиксированными скромными повинностями, сильно ограничивал возмож-
ности сеньоров. Кроме права суда, положение сеньора давало феодалу ряд
других прав, рассматривавшихся как проявление его публично-правовой
власти. Как наиболее распространенные можно назвать дорожные и мос-
товые пошлины, различные баналитеты (очень выгодная статья сеньори-
альных доходов), право охоты. Особенно велик объем некоторых публич-
но-правовых полномочий сеньоров был в Испании, где государство усту-
пало феодалам взимание определенной доли государственных налогов
(в частности, «алькабалы» и королевской десятины)—ситуация совер-
шенно немыслимая, например, во Франции.
Почти во всех Скандинавских странах (кроме Дании) отношения
между феодалами и зависимыми от них крестьянами строились на иной
14 История крестьянства в Европе, т 3 417
111. Общие проблемы истории европейского крестьянства
правовой основе. Государство здесь в принципе оставляло за собой
всю судебную власть. Правда, еще действовали низшие, уездные суды
архаичного происхождения («типги»), в которых участвовали крестьян-
ские заседатели (ими могли быть и частновладельческие крестьяне), но
эти суды по мере усиления централизации все более подпадали под го-
сударственный контроль. Сеньориальной юрисдикции, как правило, не
существовало (попытки ее введения в Швеции в XVII в. ограничивались
землями аристократов и оказались недолговечными). Скандинавский фео-
дал обычно относился к своему крестьянину не как сеньор к держателю,
но как собственник к арендатору, а в личном плане — как хозяин к
слуге: он мог требовать от него знаков почтения, подвергать его нака-
заниям за проступки и согнать с участка. Крестьянское владение было
срочным, близким к аренде и гораздо менее защищенным обычаем, чем
держание в странах с сеньориальным режимом. Правда, и само владение
скандинавского феодала в принципе не было наследственным; как даре-
ние государства, оно могло быть частично востребовано им обратно, при-
мером чего были шведские редукции XVII в.
В странах барщинно-крепостнической системы личный характер зави-
симости крестьян от феодала выступал особенно отчетливо. Принцип лич-
ной принадлежности данному феодалу утверждается даже там, где перво-
начальной целью прикрепления крестьян к земле было стремление обес-
печить рабочей силой господские поместья. Общее направление эволюции
на Востоке Европы (от поземельной зависимости к личной) в этот пе-
риод оказалось обратным тому, что происходило на Западе, где личные
формы зависимости зачастую приобретали характер поземельных.
Отношения между феодалами и крепостными в большинстве случаев
характеризуются понятием «подданства». Покуда речь не идет об исклю-
чительных житейских ситуациях, о преступлениях уголовных, отдельный
крестьянин не является для государства юридическим лицом. В обычной
обстановке феодал заменяет для крепостных все государство: он осуще-
ствляет суд и расправу, собирает причитающиеся государству налоги,
организует рекрутский набор, даже занимается «законодательством»,
составляя регламенты для своих имений. Крупный магнат, живущий
вдалеке от своих «подданных», выглядит в их глазах уже настоящим го-
сударем: к нему идут ходоки с жалобами на управляющих, вера в «добро-
го барина» становится эквивалентом монархических иллюзий.
Государственные суды в принципе не принимают исков «подданных»
против их господ. Иногда запрещается даже подавать жалобы на имя
монарха (как в России, по указу от 22 августа 1767 г.). В Венгрии
крепостные могли обращаться в апелляционные трибуналы при комитатах,
но это были не государственные, а сословно-дворянские суды, поскольку
судьи в них не назначались государством, а выбирались местными дво-
рянами из своей среды. Жалобы чешских крепостных на их помещиков
со второй половины XVII в. должны были рассматривать назначавшиеся
императором окружные старосты, но и они непременно должны были
принадлежать к местному дворянству, что, естественно, не способствова-
ло объективному судебному разбирательству.
Феодальная юрисдикция приобретает патримониальный характер. Ни
феодал, ни его управитель не нуждаются в специалистах-юристах, чтобы
выносить свои «приговоры». Зато значительную роль в управлении име-
нием играет крестьянская община там, где феодалам удается подчинить
ее своей власти, превратив в крепостную общину. Нужно иметь в виду,
что для такой трансформации община зачастую должна была под-
418
Глава 20. Крестьянство в системе позднего феодализма
вергнуться определенной территориальной перестройке. До утверждения
барщинно-крепостнической системы границы общин на Востоке Европы
(как и на Западе) не обязательно совпадали с границами имений (осо-
бенно если это были крупные общинные объединения масштаба волост-
ной общины-марки, состоявшие из нескольких деревень). Одна община
оказывалась разделенной между владениями нескольких феодалов, что,
конечно, облегчало сохранение ее самостоятельности. Для стран, перехо-
дивших к барщинно-крепостнической системе, был характерен процесс
прпведения границ общин в соответствие с границами поместий. Возмож-
ны были переходные формы: феодалы, имевшие владения в пределах
Наказание крестьян.
Гравюра из книги А. Олеария «Описание путешествия в Московию» (СПб., 1906)
одной общины, иногда вступали в соглашение между собой, назначали
общего управляющего, издавали совместные регламенты и т. п. Но иде-
альным для помещика случаем было, разумеется, полное совпадение гра-
ниц общины и поместья. Для средней полосы России повсеместный пе-
реход от волостной к владельческой общине завершился уже к XVII в.
Превращение общины в крепостную означало, что над общинньш схо-
дом и выборной общинной администрацией устанавливалась власть поме-
щичьего управляющего, а общие принципы пользования наделами опре-
делялись феодалом. В России община под надзором помещика произво-
дила периодические переделы крестьянских земель в уравнительном
духе, чтобы обеспечить исправность несения повинностей всеми крестья-
нами. Крепостная община была удобным орудием управления для поме-
щика, она обеспечивала ему получение ренты, сбор налога, позволяла
419
14"
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
контролировать действия управляющего, облегчала задачи надзора. В то
же время община и в этом виде оставалась сословным органом крестьян-
ства. Само ее функционирование уже вело к складыванию определенных
обычаев, которые могли ограничивать произвол эксплуататора. Общинное
самоуправление могло использоваться и в классовой борьбе крестьянства.
Применительно к странам Центральной и Восточной Европы для
характеристики положения крестьян существенно важно учесть диффе-
ренциацию внутри класса феодалов. Для сословно-представительных
собраний Венгрии, Чехии, Моравии, Нижней Австрии и некоторых дру-
гих областей четырехсословное строение (магнаты, духовенство, дворян-
ство и города) стало столь же типичным, как для западноевропейских
собраний — трехсословное. Именно в крестьянском вопросе интересы
магнатов и дворян могли сильно расходиться. Наиболее интенсивные
формы эксплуатации крестьян применяли дворяне, зато они и имели все
основания опасаться переманивания их «подданных» аристократами.
В Венгрии важнейшим требованием дворянства было максимальное закре-
пощение крестьян, тогда как магнаты срывали официальные запрещения
вывода чужих крепостных. В России до полного закрепощения крестьян
в середине XVII в. противоречия между боярством и дворянством шли
по этой же линии, затем класс феодалов консолидировался.
Правовое положение крестьянства балканских областей, принадлежав-
ших военно-феодальной Османской империи, разумеется, должно рассмат-
риваться отдельно. Здесь в целом не было ни личной, ни судебной зави-
симости крестьян от отдельных феодалов. Ленники-спахии первоначаль-
но имели дело с крестьянами только как получатели своей доли
государственных налогов; в этом качестве они обладали известным конт-
ролем над миграциями крестьян. В процессе разложения военно-ленной
системы появилась новая форма землевладения (чифтлик), связанная с
хозяйственной эксплуатацией феодалом своего домена и ростом фактиче-
ской зависимости крестьян о г феодалов, но юридического оформления
эти процессы не получили. Крестьянин не был жестко прикреплен к
земле и в принципе мог ее покинуть, но при условии уплаты феодалу
определенной суммы денег. Крестьянская община обладала в балканской
деревне широкой автономией в решении споров между ее членами;
тяжбы между христианами разбирало христианское духовенство, пред-
ставлявшее всех христиан перед государством, что усиливало власть
церкви и ее влияние на паству. Тяжбы между христианами и мусуль-
манами судил по законам исламского права государственный суд кадиев,
назначавшихся из среды мусульманского духовенства. Согласно мусуль-
манскому праву, неуплата иноверцами налогов, символизировавших их
покорность, ставила неплательщиков вне закона, поскольку трактовалась
как нарушение основ отношений между иноверческими общинами и
исламским государством. Отсюда понятно значение для балканских
крестьян общины, осуществлявшей раскладку среди них налогов и свя-
зывавшей их прочной круговой порукой.
2. Крестьяне и церковь
Отношение крестьянства к церковным феодалам в католических странах
в основных социльно-экономических и правовых аспектах было иден-
тичным с их отношением к феодалам светским, что объяснялось общей
классовой сущностью обоих верхних сословий. Церковные феодалы так
же, как и светские, были сеньорами своих крестьян на Западе и их пол-
420
Глава 20 Крестьянство в системе позднего феодализма
нов частными господами на Востоке Европы. Землевладение церкви былс
не только значительным по размерам. Церковные учреждения владели
издавна хорошими землями, барская запашка, там где она существовала,
занимала компактные площади. В церковных поместьях проживало
много крестьян. От светского дворянского землевладения церковное-
отличалось лишь тем, что было не частным, а корпоративным и неот-
чуждаемым. Управление церковными землями было, как правило, орга-
низовано лучше, чем дворянскими, низший персонал больше контроли-
ровался особо выделенными для того лицами из среды духовенства, но
зато и эксплуатация земельного фонда велась более систематично.
Крестьянин, сдающий десятину. Гравюра по дереву Ганса Шеуфелина.
Из книги Г. фон Леонродта «Небесные весы и весы ада» (Аугсбург, 1517)
Взимание десятины (когда право на нее не переходило к светским^
феодалам, что бывало нередко) ежегодно сталкивало крестьян при убор-
ке урожая либо с церковными сборщиками, либо с откупщиками. По свое-
му экономическому и психологическому воздействию этот побор смело-
выдерживал сравнение с самыми ненавистными налогами. Десятая, а по-
рой и большая часть урожая изымалась с поля на глазах земледельца,
что вызывало бесконечные мелкие конфликты, нередко переходившие в
длительные судебные процессы, где оспаривались размеры десятины и
всякие «новшества», например взимание ее с новых культур. Всеобщая
ненависть к десятине объяснялась еще и тем, что она уходила «неведомо
421
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
куда», т. е. за пределы деревни — крупному церковному сеньору, город-
скому капитулу и т. д. Деревенский церковный приход существовал на
иные доходы (рента, плата за требы); иными словами, крестьяне еще
дополнительно оплачивали все, что было связано с церковной службой.
В православной церкви не было обычая сбора десятины, вследствие
чего церковь выступала в роли непосредственного эксплуататора лишь
по отношению к крестьянам, жившим в ее собственных владениях. Но и
здесь положение русской православной церкви в корне изменилось в
XVIII в., когда она сначала была отстранена государством от управле-
ния ее многочисленными имениями (1701 г.), а затем (1764 г.) все цер-
ковные земли были секуляризованы, поставлены под управление государ-
ственных чиновников; церковные же иерархи и монастыри (число этих
последних было сокращено более чем вдвое) стали получать содержание
от государства. С этого времени русская церковь перестает быть непо-
средственным эксплуататором крестьян, но продолжает противостоять их
антифеодальной борьбе в идеологическом плане, освящая своим автори-
тетом весь строй феодально-абсолютистской монархии.
Об особом положении православной церкви в подвластных Порте
балканских землях уже говорилось. Гражданское неполноправие хрис-
тиан в османском государстве позволило ей придать своим отношениям с
паствой характер патроната, опеки над единоверцами и заступничества
за них. Судебная власть церкви сильно возросла после того, как ее со-
перники из светских феодалов-христиан были либо истреблены, либо при-
няли ислам.
Как в католической, так и в православной церкви деревенские свя-
щенники и отчасти монахи были в значительной части выходцами из
крестьянства и по материальному достатку зачастую мало чем отли-
чались от своих односельчан. Но с высшими слоями духовенства кре-
стьяне не соприкасались. Они редко видели «князей церкви» — епис-
копов, настоятелей богатых монастырей, каноников городских капитулов.
Это был далекий и незнакомый мир. Гораздо чаще крестьяне имели дело
с городскими и монастырскими благотворительными учреждениями, а в
праздничные и ярмарочные дни слушали мессы и проповеди в городских
церквах.
В протестантских странах Реформация лишила церковь земли, но ре-
зультаты этого были неодинаковы. В Англии секуляризация была не-
полной, поскольку ей подлежали лишь земля монастырей, но не
•епископата и капитулов. Лишь в Англии секуляризация объективно спо-
собствовала капиталистическому развитию деревни. В лютеранских госу-
дарствах она по большей части усилила дворянство. Десятина преврати-
лась в государственный налог на содержание духовных лиц. Духовенство
потеряло былое значение первого сословия и в социально-политическом
плане сблизилось с бюргерством; шведское лютеранское духовенство уже
выступает в риксдаге вместе с крестьянством и бюргерами в качестве
одного из податных сословий, противостоящих дворянству.
3. Крестьяне и город
Особо следует остановиться на отношении крестьянства к городской вер-
хушке. Социальное, а зачастую и политическое единение городской и
сельской буржуазии началось с зарождением капиталистического уклада
и длилось в течение всей эпохи его вызревания, так что к моменту ре-
волюции или реформ оно имело уже прочные корни. Капиталистические
422
Глава 20. Крестьянство в системе позднего феодализма
?рмеры и наиболее богатые крестьяне, ведшие преимущественно това]
>е земледелие, чаще всего при сбыте продукции продавали ее оптом лиС
оим постоянным контрагентам в городах, либо приезжим купцам-от
впкам; нередко они составляли с ними компании. Смыкание эти
цпальных слоев базировалось на их единой социальной сущности
укреплялось брачными союзами, облегчавшими переезд в город некот<
.IX зажиточных крестьянских семейств. В России экономические свяг
‘ревенских богатеев с городским купечеством были тем более тесш
о последнее и формировалось зачастую из крестьянской верхушк
пя районов с оброчной системой хозяйства была характерна такг
Крестьянин и дворянин у ростовщика.
Гравюра неизвестного художника к произведениям Петрарки.
1519—1520 гг. Германия
1туация, когда крестьяне, ставшие купцами (даже очень богатым!
огли еще долю оставаться крепостными, пользуясь патронатом сво
)СПОД.
Совсем иным было отношение к городской верхушке массы крестья
гва. Купец-опювик диктовал крестьянам цены на зерно, скот, ви]
ясо, кожи и т. д., скупщик — оплату их ремесленного труда. Разуме!
я, крестьяне могли и сами реализовать свою продукцию. Однако поте
ремени, нужда в транспорте, рыночные и мостовые пошлины отя]
щли саму процедуру продажи сельскохозяйственной продукции мелт
[и партиями и тем самым облегчали купцу-оптовику доступ в деревн
< этому примешивались и разные формы ссуд и задолженности, и «6j
одетель»-купец, как и деревенский ростовщик, оборачивался для мел!
о крестьянина или арендатора «кровопийцей».
Столь же двойственной была фигура действовавшего в деревне к>
щ-скупщика рассеянной мануфактуры. Малоземельный или беспаше
{ый земледелец, занимавшийся прядением и ткачеством из сырья pt
423
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
датчика и ему же отдававший за гроши свою продукцию, был закаба-
лен не меньше, чем его односельчанин, попавший в лапы оптовика.
В то же время в некоторых областях, где рассеянная мануфактура при-
няла значительные масштабы, только работа на раздатчика-скупщика
спасала многих крестьян от голода или полного обнищания. К тому же
таким трудом можно было заниматься в зимние месяцы, почти свобод-
ные от сельскохозяйственных работ, а летом сочетать его с поденщиной
у крупных хозяев. Примерно так же обстояло дело и с другими вида-
ми рассеянной мануфактуры, однако текстильная везде стояла на первом
месте. По отношению к раздатчику-скупщику крестьянин попадал в
состояние фактически наемного работника, особенно в тех случаях,
когда не только сырье, но и ткацкий станок уже не являлись его соб-
ственностью. В этой сфере воздействие городского капитала на дере-
венское население было чрезвычайно эффективным: низкая оплата кре-
стьянского ремесленного труда вела к удешевлению изделий массового
потребления и расширению рынка их сбыта, что способствовало относи-
тельно быстрому накоплению прибавочной стоимости как таковой (а не
только торговой прибыли). В крайней ситуации деревня в социально-
экономическом плане оказывалась копией городской рассеянной ману-
фактуры, но с сохранением земледельческого труда (имевшим уже второ-
степенное хозяйственное значение).
Таким образом, если в отношениях крупного фермера с городским
купцом проявлялось сотрудничество схожих (порой даже однотипных)
•социальных слоев, то отношения купца-оптовика и купца-скупщика с
малоимущими крестьянами носили характер эксплуатации бедняков
городским капиталом. В странах Центральной и Восточной Европы эти
черты проявлялись по-разному и в разных масштабах и, разумеется,
более резко в период разложения крепостничества, чем во времена его
расцвета, когда не только внеэкономическое, но и экономическое при-
нуждение было воплощено в дворянине-помещике, принимавшем то или
иное участие в торговле зерном и другими сельскохозяйственными про-
дуктами и сырьем.
Рассеянная мануфактура в деревне послужила одним из важнейших
-элементов процесса создания капиталистического уклада вообще, и в
этом своем качестве деревня отдала ему, пожалуй, не меньше трудовых
усилий, чем город. Рабочая сила превращалась в товар не только в чисто
•сельскохозяйственной сфере, но и в деревенском ремесле, работавшем на
купца-раздатчика и скупщика. Деревня приобрела двойственный, аграр-
но-ремесленный облик, и лишь после промышленного переворота дере-
венское производство ремесленной продукции стало постепенно сверты-
ваться.
Если с городской буржуазией в процессе генезиса капитализма кре-
стьянство соприкасалось постоянно, то связи крестьянской массы с пред-
ставителями средних и низших городских слоев не имели повседневного
характера. Горожанин в представлении крестьянина — это прежде всего
работодатель-эксплуататор, ростовщик, сборщик податей. Именно поэто-
му в крестьянской среде зачастую развивалось негативное отношение к
городу вообще как к паразитирующему на деревне организму, к город-
ской культуре и всем исходящим из города идеям как к проявлению
«испорченности». Отсюда возникла возможность (подчас претворявшаяся
в действительность) использования феодальной реакцией крестьян как
своего резерва в борьбе с некоторыми социальными выступлениями го-
рожан в период ранних буржуазных революций.
424
Глава 20. Крестьянство в системе позднего феодализма
Вместе с тем в исключительных ситуациях, когда усиливавшийся
гнет фиска объединял горожан и крестьян, в ходе сливавшихся воедино-
восстаний городов и сельской округи крестьянство вступало в контакты
с массами городского населения и должно было определить свое к ним
отношение. В этом столкновении социальных симпатий и антипатий иг-
рало роль и осознание общности своего положения как трудящихся,,
эксплуатируемых зачастую одними и теми же лицами, праздными бога-
чами. Крестьянин как мелкий собственник и товаропроизводитель легко
мог войти в положение самостоятельного городского ремесленника и по-
нять его заботы, но свысока и неприязненно смотрел на лишенный вся-
кой собственности городской плебс. Зато последний легко находил t
общий язык с такой же неимущей деревенской «голытьбой».
4. Крестьяне и государство
В главе 28 второго тома настоящего издания уже было охарактеризована
место крестьянства в системе монархий с сословным представительством.
Напомним, что право участвовать в сословных собраниях в принципе
имели лишь государственные крестьяне, составлявшие там особое со-
словие. Но и в этом случае уже в рамках сословного собрания зачастую-
ощущалось неполноправное положение крестьянской палаты: так, кре-
стьянские депутаты шведского риксдага еще в XVIII в. не допускались,
в «секретный комитет» собрания, где решались важнейшие государст-
венные дела. В Чехии, Венгрии, Польше государственные крестьяне
вообще не были представлены в сословных собраниях. Высшие катего-
рии частнозависимого крестьянства в Западной Европе — зажиточные*
английские фригольдеры, французские цензитарии (с конца XV в.) —
обладали лишь пассивным правом участвовать в выборах сословно-пред-
ставительных собраний своих стран, но не имели там ни собственной
палаты, ни своих представителей. Таким образом, в чисто политическом
плане положение частнозависимых крестьян было либо полностью бес-
правным, либо близким к этому.
Дальнейшая централизация и бюрократизация государственной вла-
сти в изучаемый нами период выразились в происходившем как на За-
паде, так и на Востоке Европы переходе к абсолютной монархии.
Вырастая постепенно из сословно-представительной монархии, абсолю-
тизм охраняет и освящает как старый общественный строй, так и соот-
ветственно классовое угнетение и сословное неполноправие крестьян-
ства. Средства охраны старого строя становятся несравненно более
мощными и гораздо лучше скоординированными. Непомерный рост го-
сударственных налогов во многих странах фактически сыграл роль
важнейшего орудия экспроприации крестьян в ходе первоначального
накопления, хотя это и противоречило интересам самого фиска. В то
же время с ростом непосредственной эксплуатации крестьян государством
увеличивалась и возможность конфликтов между государством и отдель-
ными феодалами в спорах вокруг распределения феодальной ренты;
общая консервативная направленность социальной политики абсолютиз-
ма противоречиво сочеталась с подрывавшими фискальные привилегии
высших сословий попытками перехода к более рациональному и равно-
мерному налогообложению.
Вопрос о социальной базе абсолютизма очень сложен и для разных
стран решается неодинаково. Мы остановимся на нем лишь вкратце, по
425
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
возможности избегая вопросов, не относящихся непосредственно к исто-
рии крестьянства.
Широко известны высказывания основоположников марксизма-лени-
низма о равновесии классовых сил как об условии относительной
(но отнюдь не мнимой) самостоятельности государственной власти по
отношению к каждому из борющихся классов. Указывая, что государ-
ство, «по общему правилу является государством самого могуществен-
ного, экономически господствующего класса», Ф. Энгельс делает оговор-
ку: «В виде исключения встречаются, однако, периоды, когда борющие-
ся классы достигают такого равновесия сил, что государственная
.власть на время получает известную самостоятельность по отношению к
обоим классам, как кажущаяся посредница между ними. Такова абсо-
лютная монархия XVII и XVIII веков, которая держит в равновесии
дворянство п буржуазию друг против друга» (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд., т. 21, ст. 171 — 172). Здесь имеется в виду динамическое
равновесие, связанное с вызреванием капитализма в недрах феодальной
формации п выражающееся в том, что нисходящий класс достаточно
ослабел, а восходящий еще недостаточно силен, чтобы непосредственно
подчинить себе государственную власть. Подобная формула равновесия
применима не только к «классическому» французскому абсолютизму, но
и к абсолютизму в Англии, Дании, Швеции (в последней зажиточное
свободное крестьянство в качестве союзника буржуазии само играло роль
одного из элементов системы политического равновесия). В этой своей
«классической» форме абсолютная монархия выполняет определенную
прогрессивную миссию, способствуя не только централизации страны,
но и (до известного момента) созреванию и нормальному функциониро-
ванию капиталистического уклада. Важно уяснить, каким образом эти
прогрессивные черты сочетались с общим характером абсолютизма как
государства феодальной формации, тем более что многие буржуазные
историки склонны подчеркивать «надклассовость» и даже «буржуаз-
ность» абсолютных монархий.
Абсолютизм отстаивает наиболее общий интерес господствующего
феодального класса — заинтересованность в сохранении феодальной
системы эксплуатации и привилегированного положения феодалов. Он
беспощадно подавляет народные движения, а когда непосредственной
угрозы существующему строю нет, освящает его авторитетом традиции
и монархического волеизъявления. Таким образом, общий характер аб-
солютизма как государства феодальной формации не подлежит сомнению.
Однако, кроме этого самого общего интереса чисто консервативного ха-
рактера, класс феодалов был заинтересован и в том, чтобы изменить
существующее положение в свою пользу, в частности повысить размеры
получаемой от крестьян феодальной ренты. Но абсолютизм «классиче-
ского» образца не был пригоден для роли непосредственного орудия сеньо-
риальной реакции, означавшей нарушение установившегося порядка
вещей. И хотя местные органы власти, как мы уже говорили, были склон-
ны проявлять классовые симпатии к местным сеньорам (так что сама
возможность актов сеньориальной реакции при «классическом» абсолю-
тизме вовсе не исключалась), возможности проведения такого рода по-
литики в централизованном, общегосударственном порядке не было.
Так, французский абсолютизм был заинтересован в сохранении крестья-
нина как плательщика налогов и достаточно устойчивой крестьянской
общины как удобного органа сбора налогов; центральное правительство
старалось пресекать незаконные вымогательства сеньоров, за которые
426
Глава 20. Крестьянство в системе позднего феодализма
провинившийся феодал мог в принципе поплатиться изгнанием и сек-
вестром имущества. Английская монархия до революции постоянно возоб-
новляла запреты огораживаний, которые были в такой же мере прояв-
лением сеньориальной реакции, как и орудием экспроприации крестьян-
ства в ходе первоначального накопления.
В других странах Запада характер равновесия классовых сил, способ-
ствовавшего утверждению абсолютистских форм правления, мог быть
принципиально иным. «Упадок мещанских вольных городов Германии,
уничтожение рыцарского сословия, поражение крестьян и обусловленное
всем этим утверждение верховной власти владетельных кпязей» — так.
Крестьяне перед судом.
Гравюра неизвестного художника к произведениям Петрарки.
1519 — 1520 гг. Германия
характеризовал К. Маркс обстановку складывания немецкого княжеского
абсолютизма (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 306). Здесь
уже нет временного равновесия между нисходящим и восходящим клас-
сами, можно говорить лишь о равновесии бессилия или о состоянии
«вакуума силы»: классы, которые могли бы ограничивать верховную
власть в старой сословной монархии, пришли в упадок, а новые силы,
ограничивающие монархию в буржуазном обществе, еще не созрели.
Это — абсолютизм, расцветающий в обстановке общественного упадка,
и лишь в дальнейшем, по мере созревания класса буржуазии, «формула
равновесия» может здесь приблизиться к классической. В Испании так-
же абсолютизм действовал в обстановке, когда «аристократия приходила
в упадок, сохраняя свои худшие привилегии, а юрода утрачивали свою
427
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
средневековую власть, не приобретая значения, присущего современным
городам» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 10, с. 432).
Абсолютизм в этой форме в гораздо большей мере, чем «классический»
абсолютизм, отличается консерватизмом своей внутренней политики.
Так, очень активным в своем стремлении законсервировать существую-
щее положение был княжеский абсолютизм в Западной Германии. Здесь
•отмечается стремление как вообще воспретить скупку крестьянской
земли представителями других сословий, так и установить жесткий конт-
роль над крестьянскими общинами, доходивший до прямого надзора
правительственных чиновников над внутренней жизнью общин, приемом
новых членов и т. п. Память о Великой крестьянской войне п стрем-
ление избежать новых социальных потрясений, видимо, играли сущест-
венную роль в этой княжеской политике.
Одна лишь ситуация равновесия социальных сил отнюдь не исчерпы-
вает собой всех факторов, способствовавших переходу к абсолютистским
формам правления. Следует учитывать, что сама тенденция к централи-
зации восходит еще к периоду сословно-представительных монархий;
традиция существования авторитетной центральной власти успела при-
обрести силу привычки, стать самостоятельно действующим фактором.
Помимо объясняемой состоянием равновесия объективной невозможности
для господствующего класса осуществлять контроль над государственной
властью через свои сословные органы, надо иметь в виду и объективно
обусловленные потребности (как высших классов, так и народных масс)
в сильном, централизованном государстве.
На примере Германии мы уже отмечали, какое сильное воздействие
на укрепление княжеского абсолютизма оказали итоги и уроки кресть-
янской войны, побуждавшие господствующий класс к сплочению вокруг
князей-суверенов. Аналогичным было положение в Испании, где после
восстания «комунерос» кастильская аристократия хорошо поняла опас-
ность оказаться лицом к лицу со способными объединиться против
нее податными сословиями.
Для крестьянской массы была особенно близка и понятна мысль о
необходимости сильного государства ради охраны внутреннего мира и
обороны от вторжений извне. Крестьянство всех стран имело достаточно
случаев испытать тяготы внешних и внутренних войн, от которых в
первую очередь страдали не защищенные стенами городов п замков кре-
стьянские хозяйства. В этом своем аспекте крестьянский монархизм был
здравым обобщением векового исторического опыта. Тут интересы кресть-
янства вполне совпадали с интересами буржуазии, имевшей возможность
-оценить выгоды политического единства страны в условиях крепнущих
торговых связей между отдельными ее областями.
Все эти сложные и многообразные факторы нужно в особенности учи-
тывать при анализе складывания абсолютизма в Центральной и Восточ-
ной Европе.
Слабость буржуазии исключала здесь для нее возможность играть
роль сколько-нибудь эффективного противовеса классу феодалов, со-
циально-экономическая мощь которого выразилась в самом утверждении
барщинно-крепостнической системы. Правда, класс феодалов был далеко
не единым и монархия могла использовать для своего усиления проти-
воречия между аристократией и рядовым дворянством, стремясь в поли-
тическом плане опереться на последнее. Именно так обстояло дело в
Московском государстве XVI—XVII вв., еще па стадии сословпо-пред-
ставительной монархии, где эта политика оборочивалась для крестьян
428
Глава 20. Крестьянство в системе позднего феодализма
закрепощением, проводившимся в порядке государственных актов, ради
удовлетворения интересов рядового дворянства. Когда к XVIII в. класс
феодалов внутренне консолидировался, русской абсолютной монархии
оставалось лишь идти по этому пути до конца, покупая согласие дво-
рянства на бесконтрольность политической власти ценой все большего
увеличения сословных дворянских привилегий и максимального расши-
рения власти дворян над их крепостными. Но и само дворянство, напу-
ганное большими крестьянскими войнами и повседневными актами анти-
феодальной борьбы крепостных, ясно осознавало свою зависимость от
монархии и преданно ей служило.
Иосиф II Габсбург за плугом,. Гравюра XVIII в.
Демонстративный жест «просвещенного» императора,
стремившегося показать свою заботу о развитии земледелия
Прусский абсолютизм с его специфически военным характером и
непропорционально большой армией должен был в интересах поддержа-
ния своего военного потенциала уделять известное внимание регламен-
тации повинностей крестьян по отношению к помещикам. Но сугубо
военный характер режима создавал особенно тесную связь между госу-
дарственным аппаратом и юнкерством, поставлявшим офицерские и чи-
новничьи кадры, что вело к засилью дворянства во всех сферах жизни.
Абсолютизм державы австрийских Габсбургов сильно запоздал в
своем развитии. Их владения были федерацией сословно-представитель-
ных монархий с регулярно созывавшимися сословными собраниями,
согласие которых было необходимо для сбора налогов. Усилению власти
императора способствовало умелое использование национальных проти-
воречий, потребность в обороне от турецких нашествий. Политика в
крестьянском вопросе определялась на местах — в сеймах, где господст-
вовали феодалы; император вмешивался лишь в крайних случаях. При
этом до XVIII в. императорская власть сравнительно редко пользовалась
возможностью ослабить сепаратизм местного дворянства, играя на дво-
429
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
рянско-крестьянских противоречиях. Напротив, разгром чешского дво-
рянства после Белогорской битвы сопровождался также и интенсивным
закрепощением чешских крестьян в пользу новых магнатов.
Когда в XVIII в. широко развернулись централизаторские усилия
австрийского абсолютизма, это совпало уже с совсем иной обстановкой
кризиса барщинно-крепостнической системы, с проведением политики
«просвещенного абсолютизма». Соответственно изменилась и политика в
крестьянском вопросе; государство, заинтересованное в увеличении своих
доходов, стремится фиксировать крестьянские повинности и сократить
барщину, а затем (1781 г.) отменяет личную крепостную зависимость.
Отныне крестьянин обретал личную правоспособность, он мог уйти от
помещика (теряя при этом землю), но если он оставался на месте,
то п все его повинности, вплоть до барщины, сохранялись в прежнем
объеме. Попытка Иосифа II коммутировать все крестьянские повинности
и установить их жесткий максимум (1789 г.) столкнулась с резким со-
противлением феодалов и окончилась неудачей. Таким образом, политика
австрийского «просвещенного абсолютизма» не имела в виду подрыв
феодального строя как такового; самое большее — можно говорить о
стремлении перейти к западноевропейскому варианту феодальных отно-
шений. В условиях, когда Великая французская революция уже отрица-
ла феодализм во всех его формах, политика социальных экспериментов
австрийского «просвещенного абсолютизма» оказывалась бесперспектив-
ной, и боязнь социальных потрясений быстро отбила у преемников Иоси-
фа II желание проводить дальнейшие реформы.
Итак, политика абсолютизма по отношению к различным классам
общества была различной п соответственно различалось положение
крестьян в абсолютных монархиях разных стран. Общей же была та
формационная общность, благодаря которой абсолютизм во всех своих
видах соответствовал позднему этапу феодального общественного строя
п охранял его. Надо также иметь в виду, что, каковы бы ни были
условия складывания абсолютизма, в дальнейшем его развитии в связи
с вызреванием буржуазных элементов соотношение классовых сил по-
всюду имело тенденцию эволюционировать к формуле равновесия «клас-
сического» абсолютизма.
Абсолютизм не только претендовал на роль арбитра в межклассовых
столкновениях, но и был непосредственным эксплуататором крестьян-
ской массы. В этом отношении общность угнетенного положения крестьян
в разных странах выявляется очень отчетливо.
В силу своего решающего численного превосходства крестьянство
было основным плательщиком прямых налогов и в значительной мере —
косвенных. Оно же поставляло основные воинские контингенты. Его
«специализация» на этих важнейших для государства функциях зароди-
лась до XVI в., но в полном объеме стала проявляться именно в иссле-
дуемое время.
Появление государственных налогов отнюдь не было чем-то новым.
Однако лишь теперь стала развиваться сложная государственная машина,
осуществлявшая фискальную эксплуатацию непривилегированного насе-
ления. Эксплуатировать всю массу населения, особенно крестьянство,
центральная власть смогла лишь со времени появления сословного пред-
ставительства. До этого она не имела к ним прямого доступа.
Государь «испрашивал» согласие своих прямых вассалов (а через
них и своих субвассалов) и патронируемых им городов не только и не
столько на предоставление ими самими средств для покрытия экстраор-
430
Глава 20. Крестьянство в системе позднего феодализма
динарных расходов, связанных преимущественно с войной (в мирное
время он мог распоряжаться лишь доходами короны). Подобного рода
вассальные платежи были определены обычаем, и их размеры фиксиро-
ваны. Несравненно важнее то, что через вассалов притязания фиска
распространялись на все непривилегированное население сеньорий и на
горожан. Однако взимали эти экстраординарные поборы сперва сами
сеньоры (передавая затем определяемую ими сумму королевским сбор-
щикам), города или местные сословно-представительные органы. Лишь
постепенно феодалы утратили свою «посредническую» между казной и
налогоплательщиками функцию, и королевские сборщики стали получать
Крестьяне у сборщика налогов. Картина Яна Массейса. 1539 г. Нидерланды,
Дрезден, Государственные художественные коллекции.
Старый крестьянин выложил содержимое кошелька на стол перед сборщиком налогов.
Крестьянка вручает курицу хозяйке дома
деньги непосредственно от крестьянских общин и городских муниципа-
литетов. Там, где сохранились местные сословные органы, разверстка и
сбор налогов остались едва ли не главнейшими видами их деятельности.
Подобного рода система получила классическое выражение во Фран-
ции. Важно отметить, что к началу исследуемой эпохи государство в той
или иной мере уже имело прямой доступ к кошелькам подданных и,
собирая налоги, оплачивало именно ими не только военные, но и подав-
ляющую часть обычных расходов. Вовлечение всего крестьянства страны
в сферу фискальной эксплуатации имело огромное значение для развития
самого государства, для выполнения присущих ему задач. Крестьянство
оказалось не только в роли «поильца и кормильца» всего населения в
буквальном смысле слова, не только в роли «содержателя» дворянства,
но и становилось основным налогоплательщиком. Но если первые два
аспекта были уже привычными, а первый даже «естественным» для зем-
ледельцев, то третий, хотя и не был совершенно новым, оказался вскоре
необычайно тяжелым.
431
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
В странах Запада в доходе дворянина-землевладельца стали сочетать-
ся по мере развития капиталистических форм две разные по своему су-
ществу части — сеньориальные платежи и земельная рента капиталис-
тического типа и переходных к ней форм. В других странах феодальная
рента, иногда с преобладанием барщины, сохранила и укрепила свои
позиции. Но и там и здесь совершался дележ прибавочного продукта
крестьянина между земельным собственником и фиском. Определение
при этом какой-то «разумной» пропорции, удовлетворявшей обе стороны,
вырабатывалось эмпирически, в процессе борьбы, в зависимости от са-
мых разнообразных обстоятельств (природных условий, урожая, войны
или мира, эпидемий и т. п.) и, как правило, с ущербом для крестьян-
ства. При этом у фиска был ряд весомых преимуществ перед дворян-
ством.
Государственные налоги имели публичный характер и взыскивались
в первую очередь. Феодальные платежи и земельная рента зиждилпсь
на частнофеодальной собственности и на арендных договорах и носили
частноправовой характер. Кроме того, отношения между земельным соб-
ственником и его держателями и арендаторами еще не утратили патри-
архально-личных черт. В некоторых случаях землевладельца можно было
попросить подождать с платежами, даже выпросить у него ссуду. Быва-
ли, разумеется, и такие управляющие, которые не допускали подобных
«послаблений» и, блюдя больше собственные, чем господские, интересы,
взыскивали неукоснительно. Но все же и они жили в той же деревне и,
так пли иначе, бывали вынуждены считаться с ее «общественным мне-
нием».
Размеры поземельного налога, взимался ли он только с крестьян или
также и с феодалов, не могли превышать определенного уровня. Окуль-
туренный земельный фонд любой страны (за исключением России) был
в основном ограничен. Поэтому поземельные налоги, достигнув в какой-
то период своего возможного в тех условиях предела, переставали соот-
ветствовать возраставшим потребностям фиска, тем более что на доходы
крестьянина от земли посягали еще и феодалы.
Иначе обстояло дело с косвенными налогами, этим наиболее мощным
и гибким орудием в руках фиска. Ими облагалось потребление преиму-
щественно в момент купли-продажи, независимо от того, были ли товары
местного производства или импортные; в последнем случае таможенные
пошлины лишь повышали цену. Следовательно, эти налоги действовали
в сфере «чистых» товарно-денежных отношений, сумма их прямо зави-
села от масштабов обращения товаров.
Крестьянство уплачивало косвенные налоги двояким образом — и как
продавец, и как покупатель. Характерно, что зерно подвергалось
косвенному обложению относительно редко, но это объясняется тем, что
хлеб большей частью потреблялся в самой же крестьянской семье, а то-
варными излишками покрывался прямой налог (так, во всяком случае,
считалось). Зато вся прочая сельскохозяйственная продукция — скот,
мясо, шерсть, кожи, вино, лен, конопля, птица, масло, сыр, овощи -
входила в том или ином ассортименте в список облагаемых товаров.
Чаще всего налог взимался в определенной пропорции от суммы сделки,
но бытовали и другие формы. Взимание происходило либо у городских
ворот, т. е. при проезде на городской рынок, либо на самом рынке;
конфликты разрешались там же особой рыночной администрацией. «Сво-
бодная» торговля вне города и рыночной территории, особенно в самой
деревне, преследовалась.
432
Глава 20. Крестьянство в системе позднего феодализма
Косвенные налоги еще в большей степени, чем прямые, были связа-
ны с рыночными ценами. Для крестьянина эта взаимозависимость прини-
мала порой устрашающий характер. Его могли разорить как слишком
низкие цены при стабильной или возраставшей норме денежного позе-
мельного налога, так и слишком высокие, сужавшие сбыт в широких
слоях городского населения и затруднявшие экспорт. Поэтому уровень
косвенных налогов оказывал самое непосредственное воздействие на
экономику крестьянского хозяйства, особенно в винодельческих и ското-
водческих областях.
Там, где действовала соляная монополия государства, крестьянин
уплачивал косвенные налоги в первую очередь как покупатель соли.
Можно сказать, что в исследуемое время (да и много позже) фиск не
ощущал почти никаких пределов в повышении цены на соль. Нередко
налогоплательщики были обязаны покупать соль у государства в опреде-
ленном количестве по монопольным ценам. Контроль за покупкой и по-
треблением соли, да и сам порядок взимания налога делали его особо
тяжким и унизительным. Несмотря ни на какие меры, контрабанда солью
процветала везде, превращая в «преступников» не только отдельных
лиц, но и население целых бургов и хуторов, где контрабандисты нахо-
дили себе приют.
Крестьянин уплачивал разнообразные косвенные сборы и при покуп-
ке городских ремесленных и мануфактурных изделий. Правда, в этих
случаях он обладал известной свободой выбора. Так, покупка металли-
ческих частей сельскохозяйственных орудий была необходимостью, но
от многого другого (тканей, обуви и т. п.) можно было на время отка-
заться. Именно поэтому крестьянская семья, даже зажиточная, зачастую
сама снабжала себя домотканной одеждой, грубой кожаной и деревян-
ной обувью домашнего изготовления, самодельными шапками. А это,
в свою очередь, не могло не отражаться на развитии в стране ремеслен-
ного и мануфактурного производства в целом.
Рост налогового обложения крестьянства накладывал очень заметный
отпечаток на отношения крестьян к другим классам и сословиям и к
государству. Возрастание поземельного налога при фиксированных фео-
дальных повинностях и стабильной земельной ренте ставило под угрозу
доход земельных собственников. Отсюда их открытое сопротивление на-
жиму фиска на крестьян, проявлявшееся в коллективных протестах
центральных и местных сословных органов и других административно-
судебных учреждений. Этими же соображениями диктовались и защита
в судах своих держателей и арендаторов и даже поддержка крестьянского
сопротивления фиску.
Увеличение косвенных налогов, особенно на вино в винодельческих
районах, било по материальным интересам не только крестьян, но и
многих других слоев населения: собственников высококачественных ви-
ноградников (т. е. церкви, дворян, городских верхов), бочаров, грузчи-
ков, лодочников, арматоров и т. д. Увеличение соляного налога произво-
дило примерно такой же эффект, равно как и дополнительные поборы
на торговлю шерстью, льном, красителями. В социально-политическом
плане это означало возможность объединения сопротивления крестьян,
горожан и даже земельных собственников фискальной политике прави-
тельства. При стечении соответствующих обстоятельств такая возмож-
ность нередко реализовывалась в восстаниях и движениях очень слож-
ного социального состава. Более или менее аналогичное воздействие
оказывало введение налогов в ранее свободных от них областях или уве-.
433
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
личение любых поборов с торговли и т. д. Во всех подобных случаях
крестьянский протест бывал зачастую главной, хотя и не единственной,
силой, вливаясь в русло более широкой социальной и политической
борьбы.
История армий европейских государств в XVI—XVIII вв. весьма
важна для понимания истории крестьянства, так как именно в эту пору
в их социальном составе произошли значительные изменения: возросло
значение пехоты и увеличились ее контингенты, главным образом за
счет крестьянства.
В странах Западной, Юго-Западной и Северной Европы (кроме Шве-
ции) регулярные армии в основном состояли из наемников, подписы-
вавших определенной формы контракты. Отдельные черты такой органи-
зации появились уже в XIV—XV вв., но развились и сложились в
систему лишь в XVI в., чему в сильной степени содействовали итальян-
ские войны (1494—1559 гг.). Итальянский опыт найма государством це-
лых военных отрядов под командованием кондотьеров стал широко при-
меняться повсюду. Подразделения иностранных наемников включали
чаще всего итальянцев, швейцарцев, шотландцев и немцев. Что касается
национальных кадров в армиях Франции, Испании, Англии, то они
вербовались особыми вербовщиками, действовавшими от лица определен-
ных капитанов, в «компании» (роты, отряды) которых новобранцы запи-
сывались. Постоянная армия везде была невелика, так как содержание
ее стоило очень дорого, но в случае необходимости срочная вербовка
была способна быстро увеличить ее состав в несколько раз. Разумеется,
особо ценились «старые» контингенты; новых солдат приходилось обу-
чать, но и распускали их в первую очередь.
Для основного состава армий и для наемных иностранных отрядов
военная служба быстро превращалась в жизненное призвание. Солдаты
становились профессионалами высокой квалификации и вели соответст-
вующий образ жизни, полностью отрывавший их от родной социальной
среды и воспитывавший у них особый комплекс понятий, среди которых
право на грабеж не только иноземного, но и своего населения занимало
едва ли не первое место. Как правило, такой грабеж мотивировался не-
выплатой жалованья, т. е. конечной причиной оказывалась денежная не-
состоятельность казны. Лишь к концу XVII в. в итоге военных реформ
установилась система казарменного содержания постоянных армий, но
и то далеко не повсюду.
Завербовавшийся в армию или во флот крестьянин, как правило,
«раскрестьянивался» полностью, тем более что в периоды итальянских
войн, Тридцатилетпей войны и прочих войн XVII—XVIII вв. армии всех
государств передвигались едва ли не по всей Европе. Размеры отлива
крестьянства в армию варьировали во времени и в пространстве. Муж-
ская молодежь горных областей регулярно пополняла ряды солдат. Вер-
бовались в армию крестьянские сыны из многодетных семей, отчаявшие-
ся бедняки и неудачники, даже преступники — словом, все, для кого
оплачиваемая военная служба сулила те или иные выгоды. Галерный
флот пополнялся осужденными преступниками, парусный — завербован-
ной молодежью из приморских областей.
Такая система комплектования п содержания армии могла возник-
нуть лишь при отсутствии наследственной несвободы крестьянства и при
широком развитии денежных отношений: предоставление государством
«натурального довольствия» армии было сведено к минимуму, так как
солдаты и офицеры сами покупали себе оружие, форму и еду. В иных
434
Глава 20. Крестьянство в системе позднего феодализма
условиях постоянная армия создавалась на базе военной повинности ос-
новной — крестьянской — массы населения. Первой европейской страной^
создавшей такую армию, была Швеция. При шведской системе вербов-
ки, оформившейся в 1682 г., определенное число крестьянских дворов
выделяло и должно было содержать одного солдата, которому предостав-
лялся земельный участок. Проходя соответствующую военную подготов-
ку, этот солдат в мирное время вел свое хозяйство, а в военное стано-
вился под ружье, и тогда его участок обрабатывали в пользу его
семейства соседи. Денежные расходы государства на содержание солдат
в мирное время были, таким образом, минимальными. На этой системе,
в определенной степени вызванной недостаточным для содержания мно-
гочисленного контингента наемников уровнем развития товарного хозяй-
ства, строилась вся шведская армия (кроме гвардии и артиллерии).
Пруссия, превратившаяся в первой половине XVIII в. в настоящее
милитаристское государство, имела армию, построенную примерно в
равной степени на военной повинности крепостного крестьянского насе-
ления и на вербовке наемников (преимущественно иностранцев). Военным
учетом (с 10-летнего возраста) была охвачена основная масса населения
деревни, за исключением двух его полюсов: от военной повинности ос-
вобождались семьи крупных хозяев, чтобы не подрывать их хозяйства,
п безземельные бобыли, неспособные тратиться на свое солдатское со-
держание, стоимости которого далеко не соответствовало казенное жа-
лованье. Таким образом, прусское государство было заинтересовано в
сохранении среднего крестьянства и стремилось препятствовать процессу
раскрестьянивания. Отслуживший полтора-два года в регулярных вой-
сках призывник, приписанный к определенному военному округу (кан-
тону), жил затем в своем кантоне жизнью крестьянина, но ежегодно про-
ходил военные сборы. Как правило, помещик был воинским начальником
для своих крепостных, что необычайно усиливало его власть над ними;
достаточно сказать, что бежавший кантонист рассматривался как дезер-
тир и подлежал военному суду.
Окончательно утвердившаяся в русской армии после уничтожения
Петром I в 1699 г. стрелецких войск система военной повинности
(рекрутчина) была связана с полным отрывом рекрута от крестьянского
хозяйства. Жестокая муштра и длительное обучение делали из русских
солдат не менее квалифицированных профессионалов, чем на Западет
а военная и бытовая дисциплина бывала порой и значительно выше; при
этом русскую армию, отказавшуюся от системы привлечения иностран-
ных наемников, отличал высокий патриотизм.
Однако при рекрутчине крестьянство несло порой большие людские
потери. Если оставить в стороне барский произвол при сдаче в рекруты
не только дворовых, но и пашенных крестьян, то в целом персональный
состав рекрутов определялся общиной, главным образом ее имущей вер-
хушкой, «выкупавшей» своих сыновей за счет членов бедняцких семей.
При частых войнах XVIII в. рекрутчина превращалась в тяжелейшую
«повинность кровью».
В армиях других европейских стран распространение системы воен-
ной повинности (конскрипции) сделало большие успехи благодаря на-
пряженным войнам конца XVII — начала XVIII в. Однако здесь этот
принцип применялся прежде всего для формирования вспомогательных
войск, занятых гарнизонной и караульной службой («милиция»), хотя
в военное^ время значительная часть милиционных отрядов включалась в
состав действующей регулярной армии. Набор в милицию одного солдата
435
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
от определенного числа подлежащих военной повинности лиц осуществ-
лялся путем вытягивания жребия.
Следут отметить, что введение военной повинности означало дальней-
шее усиление крестьянского элемента в составе армии. При системе
добровольного найма городские бедняки изъявляли большее желание
стать солдатами, чем державшиеся за землю крестьяне. В регулярной
(без милиции) французской армии XVIII в., основанной на найме,
выходцы из деревни составляли максимум две трети ее состава — хотя
и большинство, но явно не соответствовавшее удельному весу крестьян-
ства в общей численности населения страны. Различные системы воен-
ной повинности как раз имели целью исправить это несоответствие, при-
влечь еще больше солдат из деревни. Они и применялись прежде всего
к сельскому населению, горожане гораздо чаще пользовались освобожде-
нием от набора.
Таким образом, крестьянство играло решающую роль и в пополнении
казны, и в комплектовании армии, обеспечивая функционирование двух
важнейших элементов государственной организации. Если принять,
кроме того, во внимание, что, как было показано выше, социальные
взаимоотношения крестьянства с другими классами во многом определя-
ли своеобразие общественного развития данной страны, то исключитель-
ная роль этого класса в общественно-политическом строе позднего фео-
дализма станет вполне очевидной.
ГЛАВА 21
КЛАССОВАЯ БОРЬБА КРЕСТЬЯНСТВА
В борьбе крестьян разных европейских стран против феодальной экс-
плуатации в изучаемый период обнаруживается как общее, так и осо-
бенное. Различия ее форм, социального состава участников движений,
их идеологии были обусловлены временным расхождением путей со-
циально-экономического развития двух основных ареалов: в то время
когда в Западной, Юго-Западной и Северной Европе происходит интен-
сивное развитие товарно-денежных отношений и созревает капиталисти-
ческий уклад в деревне, в ряде других стран крестьянам приходится
сопротивляться наступлению крепостнических порядков. С этой точки
зрения можно сказать, что именно обусловленные дуализмом европейско-
го аграрного развития временная (и к концу периода постепенно преодо-
леваемая) разнонаправленность и разнохарактерность были одними из
главных исторических особенностей крестьянских движений данного
периода. В то же время в других важнейших аспектах следует гово-
рить и об определенных чертах общности классовой борьбы в масштабах
Европы. Именно на общих чертах классовой борьбы крестьянства мы
прежде всего и остановимся.
В течение всего рассматриваемого периода крестьянство выступает
центральной фигурой классовой борьбы. Это обстоятельство в последнее
время все больше признается и буржуазными исследователями, среди
которых усилился интерес к детальному изучению хода п характера от-
дельных крестьянских восстаний. Вместе с тем зачастую делается упор
на несамостоятельность крестьянских движений, использование их в
своих интересах представителями правящих классов, партикуляристский
и, следовательно, «реакционный» характер восстаний. Конечно, следует
учитывать, что в реальной исторической действительности отпор угнете-
нию со стороны эксплуатируемых слоев населения проявлялся в очень
различных формах, сочетался с разными политическими движениями и
маневрами правящих классов. В начале рассматрпваемого периода кре-
стьянство подчас выступало в союзе с некоторыми группировками дво-
рянства, защищавшего свои партикуляристскпе интересы. В сложной
внутриполитической обстановке XVIII—XIX вв. выступленпя крестьян-
ских масс иногда использовал в своих интересах п лагерь реакцпи.
В классовой борьбе крестьянства, как неоднократно отмечал В. И. Ленин,
давал себя знать двойственный характер мелкого собственника — склон-
ность переходить от крайне радикальных выступлений к состоянию глу-
бокой покорности. Но вместе с тем В. И. Ленин считал утверждения
о якобы реакционном характере крестьянского движения «чудовищным
извращением» исторической истины (Ленин В. И. Поли. собр. соч.,
т. 47, с. 229).
Для понимания характера и эволюции крестьянского движения его
надо рассматривать в рамках непрерывно изменяющейся политической п
социально-экономической обстановки. Конец периода развитого и начало
периода позднего феодализма в Европе характеризовались крупными
восстаниями феодально-зависимых крестьян в ряде европейских стран.
Эти восстания были ответом на стремление феодалов увеличить нормы
437
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
феодальной эксплуатации, ужесточить характер сеньориальной зависи-
мости. Само это стремление объяснялось определенными кризисными
деформациями старого сеньориального хозяйства в условиях развития
товарно-денежных отношений.
Сила и результаты классовой борьбы крестьянства на рубеже разви-
того и позднего феодализма влияли на выбор пути социально-экономи-
ческого развития. Так, крупные крестьянские восстания XVI—XVII ввк
в Австрии против барщинной эксплуатации (особенно следует выделить
восстание 1595—1597 гг., в ходе которого крестьянским отрядам удалось
даже одержать военную победу над феодальным ополчением) способство-
вали тому, что была отведена угроза утверждения барщинно-крепостни-
ческой системы, ощущавшаяся здесь особенно остро. Для Западной Гер-
мании аналогичную роль сыграла Великая крестьянская война. Несмот-
ря на ее разгром и фиксацию сеньориальных повинностей на высоком*
по сравнению с другими западноевропейскими странами уровне, возмож-
ность превращения сеньориальной эксплуатации в барщинно-крепостни-
ческую была блокирована, после чего крестьянское движение XVI—
XVIII вв. уже не выходило за рамки локальных конфликтов.
Но и локальные движения имели во всех странах Европы свое не-
малое социальное значение. Это видно, в частности, на примере особен-
ностей классовой борьбы крестьян в экономически развитых странах
Западной и Юго-Западной Европы, где в исследуемый период склады-
ваются новые условия эксплуатации крестьянства. В XVI—XVIII вв.
здесь в связи с развитием срочной аренды расширяются возможности
эксплуатации крестьян методами экономического принуждения. Характе-
ризуя эту новую ситуацию с точки зрения возможностей классовой
борьбы крестьян-арендаторов, следует отметить, что они в известном
смысле суживаются. Арендатор в меньшей мере мог рассчитывать на
соседскую, общинную солидарность, поскольку потенциальные арендато-
ры сдаваемых участков выступали по отношению друг к другу как кон-
куренты. Срочный характер аренды исключал возможность опереться на
силу традиции в борьбе против ухудшения ее условий. Естественно, что
приарендовывавшие мелкие участки земли бедняки в обстановке аграр-
ного перенаселения вынуждены были соглашаться на самые невыгодные
условия. Особенности антидворянской борьбы крестьян при арендной
форме эксплуатации надо в первую очередь иметь в виду при характе-
ристике классовой борьбы крестьянства в тех странах и областях, где
в силу особенностей их исторического развития преобладающее значение
относительно рано приобретает именно аренда (Северная и Средняя
Италия с ее ранней урбанизацией; Испания, где земельный голод усили-
вался системой майората). Разумеется, па практике средний крестьянин
большей частью совмещал в своем лице арендатора и держателя и оста-
вался членом крестьянской общины. Соответственно сохранялась и тен-
денция к сплочению всей деревни в борьбе против феодала, что могло
проявиться и в совместной борьбе против невыгодных условий аренды.
Тем не менее роль аренды как формы, способствовавшей буржуазному
расслоению в деревне и затруднявшей общекрестьянские выступления,
не подлежит сомнению.
Говоря о влиянии на классовую борьбу в деревне процесса генезиса
капитализма, следует отметить, что и антисеньориальная борьба в это
время зачастую наполнялась принципиально новым смыслом — борьба
шла вокруг выбора разных путей преобразования сельского хозяйства.
Так, в борьбе английских крестьян с лендлордами, активно развернув-
438
Глава 21. Классовая борьба крестьянства
шейся в XVI в. вокруг вопроса об огораживаниях, прослеживается как
линия бедноты, выступающей против любых огораживаний, за сохране-
ние своих прав на общинные земли и пользование лесами, так и гораздо
более умеренная линия зажиточного крестьянства, которое выступало
лишь против дворянских огораживаний, ибо само производило огоражи-
вания, стремясь повысить товарность своих хозяйств (расхождение меж-
ду этими линиями проявилось в ходе восстания Кета 1549 г.). Резкая
юридическая грань между фригольдерами и копигольдерами, как и осо-
бая легкость перехода зажиточных фригольдеров в ряды дворянства,
также препятствовали в Англии образованию единого фронта антисеньо-
рпальной борьбы. В дальнейшем борьба против огораживаний и ухуд-
шения условий держания сводится к борьбе крестьянской бедноты и
стоявшего перед угрозой разорения среднего крестьянства за само сохра-
нение крестьянского землевладения.
Другая особенность классовой борьбы крестьянства рассматриваемого
периода была связана с повсеместным усилением роли государственного
аппарата п ростом государственного налогообложения. Соответственно
усилилась возможность выдвижения в ряде стран и областей на первый
план именно антиналоговых выступлений феодально-зависимых крестьян,
тогда как их борьба непосредственно против феодалов на достаточно
длительный срок отходит на второе место. Антиналоговая борьба кре-
стьянства имела антифеодальный смысл, поскольку велась против госу-
дарства феодального типа. В своей антиналоговой борьбе крестьяне ис-
пользуют те же формы индивидуального и коллективного сопротивления
(включая восстания), что и в борьбе антисеньориальной. Можно ли счи-
тать, что по сравнению с антисеньориальной антифискальная борьба
является более высокой формой классового протеста? Определенные
основания для такой постановки вопроса действительно имеются. Анти-
налоговые восстания ставят крестьян в гораздо более сложные, разно-
сторонние связи с другими классами и сословиями; они непосредственно
сталкивают их с государственным аппаратом, особенно местным. Поэто-
му можно говорить об определенном расширении политического круго-
зора восставших. Однако в то же время антифискальные движения могли
быть использованы в своих партикуляристских интересах другими со-
циальными группами, в частности тем же местным дворянством (причем
борьба с чиновниками местного административного аппарата нисколько
не мешала сохранению монархических иллюзий крестьянства). Антина-
логовое восстание охватывало гораздо большую территорию, чем локаль-
ное выступление против отдельного феодала, но, с другой стороны, в от-
лпчие от широкой крестьянской войны против всего класса феодалов
оно редко выходило за рамки одной провинции из-за крайней неодно-
родности тогдашней налоговой системы.
Антиналоговые восстания хорошо изучены на примере Франции
XVII в. (Поршнев, 1948; Люблинская, 1982; Foisil, 1970; Вегсё, 1974).
Они возникали здесь на базе общинной организации по общей схеме вос-
станий такого рода как на Западе, так и на Востоке Европы: соседние
общины договаривались между собой, проводили сходки, создавали
вооруженные отряды (иногда довольно крупные); для руководства ими
привлекали военных специалистов из числа местных дворян (подчас на-
сильно) и т. п. Что касается общих особенностей крестьянских движе-
ний на Востоке Европы, то, как справедливо писал Л. В. Черепнин,
здесь выступления крестьян являлись в первую очередь непосредствен-
ным ответом на общее усиление крепостнической эксплуатации (Череп-
439
III. Общие проблемы UcTdpUu европейского крестьянства
нин, 1974, с. 12), выражавшееся как в ухудшении положения крестьян,
так и в территориальном расширении зоны господства феодально-кре-
постнических отношений. Так, восстание под предводительством Разина
широко развернулось после того, как в него включились массы крепост-
ных крестьян. Прологом как восстания Булавина, так и крестьянской
войны под предводительством Пугачева явились мероприятия правитель-
ства, направленные на поимку беглых крестьян и распространение кре-
постнических порядков на казацкие земли. При этом движения казаче-
ства играли роль своего рода «детонатора» в крестьянских восстаниях
(Мавродин, 1961, с. 503).
В положении проживавших на окраинах царской и габсбургской им-
перий свободных крестьян-воинов (в России казаки, в габсбургской мо-
нархии — граничары и гайдуки) имелись специфические общие черты,
обусловившие особую роль этой прослойки в крестьянских выступлениях.
Они пользовались в сравнении с крепостным крестьянством не только
личной свободой, но и разными привилегиями. Им не был закрыт путь
в ряды мелкого дворянства. В их положении военно-служилого крестьян-
ства имелась известная двойственность. С одной стороны, оно происхо-
дило из трудового люда, а с другой стороны, оно «раскололось на два
враждебных лагеря» — на рядовое казачество и на послушную прави-
тельству верхушку (Мавродин, 1961, с. 503—510); последняя в ходе
исторического развития постепенно сближается с дворянством, становит-
ся опорой феодальных монархий. Говоря о восстаниях с участием каза-
чества, следует назвать и движение опршпков, или гайдамаков, распро-
странившееся с XVI в. в Правобережной Украине, Галиции и Прикар-
патье (Грабовецкий, 1966, с. 31—33, 54). Участвуя в освободительной
борьбе под руководством Богдана Хмельницкого, украинское казачество
одновременно боролось и со своими феодальными угнетателями.
Уникальными особенностями отличалась борьба крестьян Швеции.
Из крупных европейских стран только в Швеции крестьяне (разумеет-
ся, лишь государственные и коронные) могли использовать форму
легальной политической борьбы по важнейшим государственным вопро-
сам, благодаря представительству крестьянского сословия в риксдаге.
Конечно, крестьянское сословие риксдага представляло интересы лишь
крепких сельских хозяев, не принимавших в расчет чаяния неимущего
крестьянства. Легальная политическая борьба шведского крестьянства
подкреплялась крупными восстаниями (восстания 1653 и 1743 гг. про-
ходили в обстановке активной крестьянской оппозиции в риксдаге).
*
Вопросы типологии форм классовой борьбы издавна привлекали внима-
ние историков. Эти проблемы обсуждались на международных встречах
историков — на всемирном конгрессе историков в Вене в 1965 г., на сим-
позиумах по аграрной истории Восточной Европы, на специальных науч-
ных конференциях, посвященных Крестьянской войне в Германии и
Крестьянской войне под руководством Дожи в Венгрии. Указанной про-
блематикой специально занимались ученые Советского Союза, Франции,
Чехословакии, Польши и Югославии (Cistozvonov, 1975; Petran, 1975;
Поршнев, 1964; Heitz, Vogler, 1980). Новейшие результаты исследований
историков-марксистов были представлены на международном коллоквиу-
ме в Бохуме (Aufstande, Revolten, Prozesse, 1983).
Ни одну из предложенных исследователями систем классификации
крестьянского движения (экономическая борьба — политическая борьба,
440
Глава 21. Классовая борьба крестьянства
открытая—латентная, оборонительная—наступательная, легальная—не-
легальная, активная—пассивная и т. п.) нельзя еще считать общепри-
знанной. Поэтому мы в дальнейшем не отдаем предпочтения ни одной
из них и ограничиваемся характеристикой конкретных форм классовой
борьбы крестьянства в данный период. При этом сразу же заметим, что
было бы неправильно представлять себе историю крестьянского движе-
ния в Европе в рассматриваемое время как процесс простого нарастания
его интенсивности. Подъемы классовой борьбы крестьянства чередова-
лись со спадами, применялись все ее формы, но изменялись их соотно-
шение п роль.
Восставшие крестьяне сражаются с солдатами.
Гравюра XVIII в. Германия
Индивидуальное крестьянское сопротивление было наиболее повсе
дневной формой борьбы. Оно было доступно всем категориям крестьяв
ства. Виды его необычайно разнообразны: здесь и малозаметный саботаж
при исполнении феодальных повинностей, и браконьерство, и нарушени
феодальных монополий, и, наконец, убийство феодала или его управляю
тцих. Эта форма сопротивления была довольно эффективной. Работая н
помещичьих полях, крестьяне намеренно пользовались орудиями низке
го качества, специально обзаводились лошадьми послабее для исполни
ния барских работ, пользовались телегами меньшей грузоподъемност
и т. п. (Kuczynski, 1980, s. 13).
Уход (бегство) крестьян также очень неоднородная по своему хараг
теру форма классовой борьбы. Называть ее пассивной можно лишь в то
смысле, что крестьянин отказывался от борьбы за улучшение своег
441
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
положения на старом месте. В то же время бегство для привязанного
всей рутиной своей жизни к земле крестьянина было крайним шагом
волевым решением, сопряженным с риском. Мотивы его могли быть
очень различны, и далеко не всякий уход из деревни может быть безо-
говорочно назван проявлением классовой борьбы. Следует, очевидно, раз-
личать уход, связанный с понижением социального статуса (переход в
ряды городской бедноты, сельских наемных рабочих, наконец, просто
превращение в бродягу, нищего), и уход, при котором крестьянин рас-
считывал сохранить или повысить свой социальный статус (уход к дру-
гому феодалу, на необжитые места, в казаки). В первом случае уход
был связан с разорением крестьянина, вызванным необязательно поме-
щичьим гнетом,— свою роль играли непосильные государственные нало-
ги, военное разорение, пеурожаи. Процесс первоначального накопления
делал такого рода уход из деревни массовым явлением, тем более что
при отсутствии крепостной зависимости сам по себе он был вполне
легальным (хотя государство и стремилось пресекать бродяжничество).
Там же, где крепостная зависимость существовала, бегство крестьянина,
связанное с его разорением, действительно было нарушением феодаль-
ного правопорядка, отказом превратиться в постоянного батрака в име-
нии своего господина или в платящего оброк отходника. Такой побег
можно считать актом антифеодальной борьбы, тем более что он вынуж-
дал феодала несколько умерять эксплуатацию. Побеги этого типа полу-
чили в течение рассматриваемого периода повсеместное распространение
на востоке Европы, где они стали одной из наиболее эффективных форм
крестьянского сопротивления *.
Говоря о коллективных формах борьбы крестьянства, следует в пер-
вую очередь иметь в виду роль в организации такой борьбы крестьян-
ской общины. Роль общины в организации классовой борьбы отчасти
зависела от того, обладала ли она собственной автономной администра-
цией. Типы как автономных, так и подчиненных общин существовали и
на западе и на востоке Европы. Полностью автономной от сеньоров и
государства была, например, общинная администрация во Франции, по-
стоянно выступавшая как организатором легальных форм борьбы
(тяжбы с сеньорами в суде, подача петиций о снижении королевских на-
логов), так и во главе восстаний. Большую активность в борьбе против
огораживателей и осушителей болот проявляли крестьянские общины в
Англии, где новые формы землеустройства подрывали само существова-
ние общин. Тип подчиненной общины характерен для Нидерландов,
урбанизированных областей Северной и Средней Италии, и именно там
крестьянское сопротивление было наиболее разобщено.
Окрашенный мотивами социальной мести разбой логически можно
определить как переходную форму между локальным сопроТивленивхМ и
восстанием; исторически он зачастую и играл эту роль. Если в рамках
коллективной борьбы на базе крестьянской общины руководство движе-
нием переходило к зажиточному крестьянству, то в разбойники шли в
основном неимущие, разоренные. В то же время, поскольку такой уход
был связан с деклассированием, разбой легко вырождался в обыкновен-
ный бандитизм, причинявший вред и самим крестьянам. Как форма
1 Так, для некоторых областей Германии мы имеем уже с XVII в. данные о
массовых уходах, во время которых сотни и тысячи крестьян покидали родной очаг,
как правило, захватывая с собой большую часть имущества и прежде всего сель-
скохозяйственные орудия (Leszczynski, 19G4, S. 67, 81). Огромных масштабов дости-
гали побеги в России и Польше.
442
Глава 21. Классовая борьба крестьянства
классовой борьбы крестьян разбой широко встречался в Южной Италии,
Каст илии и особенно на Балканском полуострове, в пределах Османской
империи. Хотя крестьянские общины в Османской империи и обладали
полной внутренней автономией, в условиях жесточайшего национального
угнетения открытое сопротивление было связано с риском поголовного
истребления всех жителей деревни. Между тем горный характер мест-
ности весьма способствовал развитию гайдучества, а отгонное скотовод-
ство давало возможность хорошо замаскировать уход в разбойники, кото-
рый тогда приобретал как бы сезонный характер и не вел к разрыву
связей гайдука с его деревней.
Своеобразной формой борьбы,
характерной для XVI XVII вв.,
стала в ряде стран организация
крестьянами самообороны от
военных отрядов. Солдаты наем-
ных армий, зачастую плохо опла-
чивавшихся и мало дисциплини-
рованных, постоянно занимались
грабежами, подвергая крестьян
разным насилиям. Со своей сто-
роны крестьяне вели против них
настоящие военные действия. Эта
форма борьбы приучала крестьян
к совместным действиям в чрез-
вычайных военных условиях и за-
частую перерастала в более ши-
рокие движения: именно так на-
чалось каталонское восстание
1640 г.
Очень часто выступления
крестьян против феодалов начи- <<Союзный 6ашмак>> Паяфияия Генгенбаха.
нались С подачи жалоб, ЧТО как Титульный лист
правило, приводило к возникнове-
нию судебной тяжбы. Подобные
нюрнбергского второго издания.
1514 г.
процессы длились десятилетиями,
требовали большого напряжения сил крестьян и нередко сопровождались
бурными проявлениями классовой ненависти. Хотя в большинстве слу-
чаев суд становился на сторону дворян, иногда крестьянам удавалось вы-
игрывать тяжбы. Примеры такого рода встречались в Германии (см.: Кис-
zynski, 1980, s. 183), а также в России (Игнатович, 1963, с. 439—441).
Независимо от исхода, мероприятия, связанные с подачей жалоб в суд
или государю,— составление жалобы, выбор ходоков, сбор денег — часто
сплачивали крестьян и предшествовали антифеодальным выступлениям.
Одной из высших форм классовой борьбы было восстание — откры-
тое коллективное выступление крестьян против помещичьей власти или
правительственных органов. Восстания, как правило, вырастали из дру-
гих форм классовой борьбы, по-разному проходили и заканчивались.
Распространенность восстаний в разных регионах не была одинаковой
В некоторых странах, где существовала крепостная зависимость, кре-
стьянские движения, как правило, не выходили за рамки локальных
(Восточная Германия, Польша). Причины этого, видимо, следует искать
в том, что и сам процесс закрепощения крестьян и роста помещичьей
эксплуатации имел здесь локализованный и асинхронный для разных
443
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
поместий характер, был сильно растянут во времени и проходил срав-
нительно плавно.
От крестьянских восстаний некоторые исследователи отличают кре-
стьянские войны, понимая под ними те или иные варианты кульминации
крестьянской борьбы. Определенную условность этого термина отмечал
Л. В. Черепнин, констатируя, что «крестьянская война — это то же
вооруженное восстание, но в наиболее высокой для периода феодализма
форме» (Черепнин, 1974, с. 6). Особенно часто о крестьянских войнах
говорят применительно к истории России, имея в виду те случаи, когда
на части территории государства устанавливалась власть восставших
крестьян (Смирнов, 1974, с. 31). Как на западе, так и на востоке кре-
стьянские восстания и войны, особенно те из них, которые были элемен-
тами буржуазных революций, завершали собой определенную полосу
крестьянских выступлений. Вливаясь в общедемократическое движение
народных масс, эти восстания и войны помогали упразднению револю-
ционным путем (или при помощи реформ, проведенных из-за страха
перед революциями) феодальных производственных отношений.
*
В марксистских исследованиях последних десятилетий заметно углуби-
лось изучение механизма возникновения крестьянских выступлений.
Большинство исследователей учитывают ныне, что подъем классовой
борьбы отнюдь не всегда совпадал с периодами экономических затруд-
нений или усиления феодальной эксплуатации (Rude, 1964, р. 219;
Вегсё, 1974, р. 90; Поршнев, 1964, с. 415). Как справедливо замечает
Б. Г. Литвак, следует больше уделять внимания динамике юридического
положения крестьян; если в России крестьяне «районов давнего закрепо-
щения» выступали, как правило, тогда, когда возникала угроза ухудше-
ния их положения (например, в связи с переходом к новому владель-
цу), то крестьяне «районов недавнего закрепощения» и часть государ-
ственных крестьян боролись за восстановление своего прежнего статуса
(Литвак, 1980, с. 138—139). Крестьяне боролись против попыток изме-
нить в худшую сторону систему эксплуатации даже тогда, когда на пер-
вых порах это не угрожало им значительными экономическими затруд-
нениями (Harnisch, 1975, s. 153—155). Так, крестьяне иногда выступали
против прогрессивных нововведений, грозивших ухудшением экономиче-
ского положения— против проведения осушительных работ, внедрения
молотилок и т. д. (Вегсё, 1974, р. 90; Rude, 1964; р. 150; Архангель-
ский, 1960, с. 102).
Участников многих выступлений не разъединяли национальные раз-
личия. Так, в России все «крестьянские войны были многонациональны-
ми по составу участников» (Черепнин, 1974, с. 11). При распростране-
нии крестьянских движений национально-языковые границы существен-
ной преграды не представляли. Нередко волнения в одном районе
вызывали волнения в соседних, причем встречались и элементы согласо-
ванности действий (например, крестьяне посылали к соседям ходоков с
призывом к борьбе) (Кахк, 1963, с. 319).
Крестьян часто поддерживали другие эксплуатируемые группы насе-
ления. Уже в XVI—XVII вв. городские низы часто присоединялись к
восставшим крестьянам — такое явление наблюдалось повсюду — от
Франции до России. В крестьянской войне в Швеции, известной под на-
званием «Пляска в Даларне» (1743 г.), кроме крестьян, участвовали и
горняки (История Швеции, 1974, с. 294). Рабочие уральских мануфактур
сыграли важную роль в крестьянской войне под предводительством
444
Глава 21. Классовая борьба крестьянства
Пугачева. В экономически более развитых странах Европы в XVIII в.
параллельно с крестьянскими выступлениями имели место и выступле-
ния цеховых ремесленников, мануфактурных рабочих и горняков (Griill,
1963, s. 392—395). Во время крестьянского восстания в Саксонии в
1790 г. во многих местах выступила и городская беднота; были выбраны
новые демократические городские магистраты (Stulz, Opitz, 1956,
s. 80).
*
«Народные движения не выработали ни идеологии, ни политической про-
граммы, законченно выражающих самосознание крестьянства как класса,
но они не были безыдейными,—
справедливо отмечал Л. В. Череп-
нин.— От восстания к восстанию
углублялось представление кре-
стьян о том, за что и во имя чего
они ведут борьбу, настроения
социальной психологии облека-
лись в начальную форму идеоло-
гий» (Черепнин, 1974, с. 9).
Реальная обстановка накладывала
свой отпечаток на выдвигаемые
крестьянами требования, вынуж-
дала их иногда к маневрированию
и маскировке. Там, где крестьян-
ство находилось в крепостном
состоянии, борьба за уничтоже-
ние крепостничества всегда объек-
тивно оставалась общей задачей,
способной сплотить все крестьян-
ство. «Историческая память» кре-
стьянства хранила воспоминания
о «временах свободных». Важное
психологическое значение — как
свидетельство возможности жить
без помещиков — имело соприкос-
новение крепостных с государст-
венными крестьянами (Скандина-
вия, север России, Сибирь) и
военными поселенцами (гранича-
ры Хорватии, гайдуки и секеи
Трансильвании, донские и яицкие
казаки). Идеализированное пред-
ставление о вольной казацкой жизни питало стремление к всеобщему
«показаченью», ярко проявившееся и в ходе крестьянско-казацких вос-
станий на Украине в XVII в. и особенно во время крестьянской войны
Пугачева, когда оно приобрело характер программного требования вос-
ставших.
Часто крестьяне заявляли, что мир должен быть устроен таким обра-
зом, чтобы каждый человек содержал себя трудом своих рук. В защиту
этих идей крестьяне иногда ссылались на христианское вероучение.
Популярная в фольклоре идея «мира наоборот», где трудящиеся стано-
вятся господами, а господа должны трудиться в поте лица своего, нахо-
дит отражение в крестьянских требованиях.
Вооруженные чешские крестьяне.
Миниатюра из Литомержицкого песенника,
1510—1514 гг.
445
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
Монархическим иллюзиям в идеологии крестьянских движений спо-
собствовала разъединенность крестьян, при которой они не могли пред-
ставить себе иного способа утверждения общих интересов, кроме как
через высоко вознесенного над миром монарха, помазанника божьего.
Крестьяне возлагали, по характеристике К. Маркса, свои надежды на
самые высокие авторитеты, обладающие «неограниченной правительствен-
ной властью, защищающей их от других классов и ниспосылающей им
свыше дождь и солнечный свет» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.,
т. 8, с. 208). В надежде на помощь монарха преломлялось и сознание
.крестьянами своей слабости перед гораздо лучше организованным клас-
сом феодалов и абсолютистской чиновничьей машиной. Но, кроме того,
не следует забывать и о вполне рациональных основаниях крестьянского
монархизма — сильная центральная власть охраняла страну от феодаль-
ных смут и внешних вторжений, столь пагубных для крестьянских
хозяйств.
Среди крестьян часто ходили слухи о таинственных «настоящих зако-
нах» и «золотых патентах» государей, которые плохие чиновники скры-
вали от народа (Janecek, 1954, s. 107; Gru.ll, 1963, s. 10). Отсюда выросла
характерная для крестьянских выступлений идея о том, что надо борь-
бой добиться того, чтобы монарх сумел осуществить свои добрые намере-
ния (Janecek, 1954, s. 66). В еще большей мере объективно революцио-
низирующую роль играли представления о необходимости помочь
монарху, которого преследуют «злоумышленники» из правящих кругов.
Как показал К. В. Чистов, чрезвычайная живучесть такого явления, как
самозванство в России, во многом объясняется живучестью народно-уто-
пических представлений о царе, желающем добра народу, спасающемся
чудесным образом от рук врагов и «объявившемся народу», чтобы воз-
главить его борьбу за восстановление справедливости (Чистов, 1967, с. 41,
54, 80—83, 91, 98-100).
На развитие крестьянского движения оказывали влияние и те сдвиги
и изменения, которые в рассматриваемое время происходили в сознании
и мировоззрении народных масс. Крупные крестьянские восстания сред-
невековья, как известно, часто проходили под лозунгами народных
'ересей. Эти ереси давали антифеодальной борьбе крестьянства широкое
идеологическое и историческое обоснование, возможность подняться над
сиюминутными интересами. Следует отметить, что к XVII в. в католи-
ческих и протестантских странах ситуация меняется и ереси перестают
'играть роль катализатора общекрестьянского недовольства. После того
как основные реформационные течения бюргерского толка конституиро-
вались в респектабельные церкви с жесткой дисциплиной, радикальные
ереси оказались в положении гонимых и идейно изолированных сект,
уже не черпавших свою силу, как раньше, в широком недовольстве гос-
подством католической церкви. Одним из последних примеров крестьян-
ского восстания под эсхатологическими лозунгами близкого мирового
переустройства можно считать движение Крэчуна в Венгрии и Трансиль-
вании (1569—1570 гг.). Движения под религиозными лозунгами XVII—
XVIII вв. (вальденсы в Пьемонте, камизары во Франции) имеют уже
принципиально иное значение самозащиты дискриминируемого религиоз-
ного меньшинства. Англия эпохи буржуазной революции была в этом
смысле исключением, но и тут следует отметить, что английское радикаль-
ное сектантство ориентировалось в основном на торгово-ремесленное насе-
ление, а в деревне распространялось преимущественно среди неимущих
низов, батраков и коттеров; оно пе мог’н сплотить все крестьянство.
446
Глава 21. Классовая борьба крестьянства
Раскол в России XVII в. представлял особую разновидность консер-
вативной ереси, которая именно в силу своей ритуально-обрядовой кон-
сервативности оказалась созвучной традиционализму мышления кре-
стьянства. Крестьяне-раскольники получили возможность оправдать свое
неприятие феодально-крепостнического государства и официальной
церкви, извративших «истинную» веру, освятить религиозными мотива-
ми свое бегство от феодальной эксплуатации. Но раскрытию антифео-
дальных потенций идеологии раскола препятствовал в XVII в. его упор
на чисто обрядовую сторону религии, вследствие чего раскольничество в
принципе не могло дать позитивной антифеодальной программы дей-
ствий; зачастую оно оказывалось орудием реакции, приобретало сектант-
ский характер.
*
Роль антифеодальной борьбы крестьянства как движущей силы прогрес-
са в конкретной исторической действительности проявлялась в условиях
сложного переплетения динамики производительных сил и производ-
ственных отношений, внутренних и внешних факторов. Неизбежны за-
труднения исследователя при попытке выделить влияние отдельных фак-
торов на конечный итог исторического развития. Укажем здесь лишь на
некоторые аспекты исторического значения классовой борьбы крестьян-
ства.
Выше уже отмечалось, что сопротивление крестьян увеличению фео-
дальной эксплуатации сыграло (вместе с общими социально-экономиче-
скими условиями) определенную роль в том, что барщина не стала до-
минирующей формой феодальной ренты в ряде стран Европы. Это же
сопротивление крестьянства сдерживало господствующий класс феодалов
и в тех случаях, когда в погоне за более высокими доходами он прибегал
к усилению внеэкономического принуждения и увеличению повинностей.
Крестьянские движения были одной из причин, вынуждавших феодалов
искать другие способы увеличения своих доходов, в частности на путях
усовершенствования сельскохозяйственных орудий и методов земледелия.
Достаточно сложен вопрос о значении антиналоговых крестьянских
восстаний. Прежде всего они способствовали сохранению мелкого кре-
стьянского хозяйства в борьбе против растущих требований фиска, играв-
шего важнейшую экспроприирующую роль в ходе процесса первоначаль-
ного накопления. Восстания возникали как в «переобложенных» налогом
провинциях, так и — еще чаще — там, где налогов взималось меньше и
где фиск стремился подтянуть обложение до средних норм. Если в пер-
вом случае восстание способствовало выравниванию уровня налоговой
эксплуатации и готовило почву для будущей чисто антифеодальной
борьбы, то восстания второго рода были окрашены как бы «реакцион-
ным» оттенком противодействия рациональному и равномерному обложе-
нию. Однако и тут следует учесть, что еще более серьезные препятствия’
установлению рационального налогообложения представляли сословные
привилегии. Восстания в «недообложенных» провинциях вносили свою'
лепту в складывание ситуации общего кризиса феодального строя, по-
скольку они блокировали возможность затягивания кризиса финансовой
системы феодальных государств за счет ликвидации местных привилегий,
но при сохранении сословных.
Борьба крестьян с феодалами всегда была проявлением основного*
классового противоречия феодального общества. Но, конечно, особое исто-
рическое значение она приобрела на стадии позднего феодализма, непо-
447
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
средственно предшествовавшей эпохе революций и буржуазных преобра-
зований. Все крестьянские движения формировали «историческую
память» крестьянства, питали традиции его активного сопротивления
угнетателям. Сила таких традиций превращалась в существенный фактор
классовой борьбы, когда на повестку дня встал вопрос о низвержении
феодализма и когда массовыми крестьянскими движениями были охва-
чены практически целые государства. Это наблюдалось в 1789 г. во
Франции, во время революции 1848 г. в Центральной Европе и в годы
подготовки и проведения реформы 1861 г. в России.
На формы и характер крестьянских движений этого позднего этапа
стали оказывать влияние и новые методы, применявшиеся в политиче-
ской борьбе того времени. В годы Великой французской революции в
деревнях Франции находила отклик агитация разных политических пар-
тий. В Центральной и Восточной Европе среди крестьян встречали со-
чувствие лозунги национального движения. В то же самое время шел
процесс углубления социальной дифференциации крестьянства. Формы
борьбы крестьянства переживали определенную эволюцию. В новой со-
циально-экономической обстановке крестьяне принимают участие в раз-
ных организациях национального движения, в референдумах и петицион'
ных кампаниях.
В условиях, когда правящие классы были вынуждены пойти на
-аграрные реформы, эти мероприятия правящего класса и вспышки клас-
совой борьбы крестьянства замыкаются в своеобразную «взаимно воз-
буждающую» систему — реформы являются поводами волнений, а те,
в свою очередь, подталкивают правительства к очередным реформам.
Так, в России поводом для крестьянских волнений 1842 г. послужил указ
об обязанных крестьянах; в 1847 г. вспыхнули волнения в связи с опуб-
ликованием указа о праве крестьян выкупать свои земли, когда имение
продавалось с молотка. На Украине в 40-х годах XIX в. крестьянскими
волнениями сопровождалось проведение инвентарной реформы. В При-
балтике в первой половине XIX в. все аграрные реформы сопровожда-
лись и стимулировались сильными крестьянскими волнениями.
Примерно с последней четверти XVIII в. временно разошедшиеся
пути крестьянской борьбы в двух европейских ареалах постепенно вновь
сходятся, и можно сказать, что крестьянское движение обретает ста-
диальную общность. Повсюду объективной и важнейшей задачей всего
крестьянства становится борьба за уничтожение отжившего свой век
феодального строя, пришедшего в непримиримое противоречие с новыми
возможностями развития производительных сил. Борьба крестьян высту-
пает теперь как неотделимая часть общей борьбы против всей системы
феодальных привилегий, соответственно улучшаются условия и для
совместной борьбы крестьянства и буржуазии против старого строя.
Лозунг отмены феодальных повинностей и утверждения полной частной
собственности на землю воспринимается как важнейшее требование эпо-
хи, что, в свою очередь, активизирует крестьянское движение, а тот или
иной способ решения аграрного вопроса буржуазными революциями или
стремящимися избежать их абсолютистскими правительствами приобре-
тает международное звучание.
ГЛАВА 22
КРЕСТЬЯНСТВО
В БУРЖУАЗНЫХ РЕВОЛЮЦИЯХ XVI-XVIII вв.
XVI—XVIII века — время, когда в Европе развернулся великий истори-
ческий спор между феодализмом и капитализмом. Происходившие в этот
период глубокие хозяйственные сдвиги, становление новых, разложение
и трансформация старых экономических и социальных структур накла-
дывали сильнейший отпечаток на повседневную материальную и духов-
ную жизнь миллионов людей, в том числе и крестьян, ломали ее при-
вычные рамки, обостряли старые и порождали новые социальные проти-
воречия и антагонизмы. Крупнейшие идейные и общественные движения,
мощные крестьянские и городские восстания, гражданские войны почти
непрерывной чередой проходят через всю европейскую историю XVI—
XVIII вв. Наиболее значимые и масштабные среди них подъемы со-
циально-политической борьбы явились последовательными этапами на-
чавшейся в Европе эпохи буржуазных революций: Реформация и Кре-
стьянская война в Германии — «буржуазная революция № 1», по
известному определению Ф. Энгельса (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд., т. 21, с. 417), революция и освободительная война в Нидерландах
(1566—1609 гг.), Английская революция середины XVII и Французская
революция зопца XVIII в.
Во всех этих революциях, в зависимости от достигнутого уровня эко-
номического и социального развития и конкретных исторических обстоя-
тельств, участвовали наряду с буржуазией различные общественные
силы — от влиятельных слоев дворянства до плебейской массы и рож-
давшихся в ее недрах элементов рабочего класса. Вместе с тем активной
массовой силой буржуазных революций XVI—XVIII вв. выступало
крестьянство.
Эта их особенность впервые в науке была отмечена основоположни-
ками марксизма-ленинизма. Хорошо известно ставшее хрестоматийным
обобщение Ф. Энгельса: «Во всех трех великих восстаниях буржуазии
(Реформация и Крестьянская война XVI в. в Германии, Английская ре-
волюция XVII и Французская XVIII в.—А. А.) боевой армией являют-
ся крестьяне» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 308). В. И. Ле-
нин высоко ценил это историческое наблюдение Ф. Энгельса (Ленин В. И.
Поли. собр. соч., т. 17, с. 46—47; см. также: Там же, с. 388—389).
Суммируя опыт буржуазных революций XVI — начала XX в., он особо
выделил роль крестьянства: «...только вмешательство крестьянства и
пролетариата, „плебейского элемента городов", способно серьезно двигать
вперед буржуазную революцию»; при этом «для Германии XVI века,
Англии XVII и Франции XVIII века крестьянство можно поставить на
первый план» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 17, с. 47).
В плане конкретно-историческом эти важные обобщения во многом
опережали уровень знаний, накопленных к тому времени в профессио-
нальной исторической науке \ Тем самым они в известной мере имели
Б. ф. Поршнев верно заметил, что в данном случае «основоположники марк-
сизма-ленинизма предвосхитили только еще назревавший в их время сдвиг в зна-
*19 64* ИС^Р)ИКОВ °б английской и французской буржуазных революциях» (Поршнев,
15 История крестьянства в Европе, т. 3 449
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
характер научной гипотезы, открывали широкие перспективы дальней-
ших исследований.
За истекшее время развитие науки подтвердило всю обоснованность
постановки вопроса о большой роли крестьян в буржуазных революциях
в Европе XVI—XVIII столетий. Вместе с тем за рамками марксистской
науки признание этого факта пробивает себе дорогу не без труда, а сама
роль крестьянства в революциях подвергается нередко превратному тол-
кованию. Что касается революций XVI—XVII вв., то известна давняя
традиция буржуазной историографии свести их историческое содержание
к религиозной и политической борьбе (Германия XVI в.), национально-
му и религиозному восстанию (Нидерланды XVI в.), религиозному и
конституционному конфликту (Англия XVII в.).
В последние десятилетия — с конца 50-х, в 60-х годах — наметились
сдвиги. В связи с общими переменами в мире в условиях современного
мирового революционного процесса возрос интерес к социальной пробле-
матике революций прошлого. В ФРГ, где долгое время внимание к Кре-
стьянской войне ограничивалось многократным переизданием старой ра-
боты Гюнтера Франца (Franz, 1933; в 1975 г. эта книга вышла 10-м,
пересмотренным изданием), в последнее время заметно вырос интерес к
этой теме; наряду с конкретными локальными исследованиями появились
п попытки общего синтеза (см.: Blickle, 1975). В немарксистской историо-
графии пробивается понимание Нидерландской революции как социаль-
ной и политической революции, важную роль в которой играли народные
движения (см. об этом: Чистозвонов, 1967, с. 95—98). Нарастает поток
литературы о социальных аспектах Английской революции;, в ряде цен-
ных работ прогрессивных историков рассматривается вопрос о роли в ней
левых, демократических течений (левеллеров, диггеров, радикального
сектантства) (Мещерякова, 1986; Шарифжанов, 1982, с. 90—96).
Однако разработка вопроса о непосредственном участии, роли и исто-
рических судьбах крестьянства в этих ранних буржуазных революциях
продвинута вперед очень недостаточно. С одной стороны, в новейшей
немарксистской литературе очень сильна тенденция отвергнуть само
истолкование этих революций как именно буржуазных по своему исто-
рическому содержанию. В качестве ведущего аргумента выдвигается те-
зис о том, что выработанные марксизмом понятия общественных клас-
сов, классовой борьбы, буржуазной революции неприменимы к обществу
Германии и Нидерландов XVI в., Англии середины XVII в. Нередкой
является и подчеркнутая «архаизация» этих революций. На основе того,
что в ходе их велась борьба против таких новых для того времени явле-
ний, как, например, абсолютистское государство, а программные требо-
вания, в том числе крестьянские, нередко декларировали необходимость
возврата к старым порядкам, делается вывод, отнюдь не новый сам по
себе, о консервативном характере этих революций в целом (см.: Stein-
metz, 1975, s. 115—126; Smit, 1970, р. 19—53; Elton, 1974, р. 183—187;
Zagorin, 1969, р. 5—18).
С другой стороны, сама тема крестьянства как одной из потенциаль-
ных и реальных сил Нидерландской и Английской революций почти не
привлекла специального исследовательского интереса. В 1970 г. такой
известный специалист, как Л. Стоун, счел возможным сделать вывод:
«Одной из самых поразительных черт (Английской революции.—А. А.)
была почти полная пассивность сельских масс, копигольдеров п сельских
рабочих... сельская беднота в Англии оставалась почти совершенно пас-
сивной в течение 1640—1650-х годов» (Stone, 1970, р. 62). В этих усло-
450
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
виях заметным явлением стала книга прогрессивного ученого Б. Меннин-
га, в центре которой участие ремесленников и крестьян в Английской
революции (Manning, 1976).
Иная картина сложилась в западной историографии Французской
революции, которая уже с начала XX в. развивалась под значительным
воздействием марксизма. К настоящему времени, особенно после выдаю-
щихся трудов Ж. Лефевра, вывод о наличии в недрах Французской ре-
волюции мощного крестьянского движения («крестьянской революции»)
является общепризнанным.
Но каково соотношение между этой «крестьянской революцией» и
Французской революцией в целом? Выступало ли крестьянское движение
1789—1794 гг. передовой силой именно буржуазной по своему характеру
революции? До недавнего времени этот последний вывод разделялся
историками разных направлений. Однако с середины 60-х годов в англо-
американской, а затем п во французской историографии Французской
революции обозначилась отчетливая «ревизионистская» тенденция. От-
вергая целостное понимание Французской революции как антифеодаль-
ной и буржуазной, ряд историков трактуют ее как случайное совпадение
во времени противоположных по направленности движений, результаты
которого с точки зрения капиталистического прогресса были не револю-
ционны, а консервативны. При этом именно выдающаяся роль крестьян
в революции служит одним из базовых аргументов, так как крестьянское
движение трактуется не как антифеодальное, а как антикапиталистиче-
ское и потому консервативное по своей природе (см.: Адо, 1986).
Вопрос о роли и судьбах крестьян в буржуазных революциях на ру-
беже средних веков и нового времени плодотворно разрабатывается
марксистской исторической наукой. Во многих отношениях именно по-
лученные ею результаты определяют современный уровень знаний в этой
области. Очень значителен здесь вклад советских исследователей буржу-
азных революций XVI—XVIII вв. (см.: Немилов, 1967; Павлова, 1968;
Далин, 1981). Создана серия трудов, посвященных различным аспектам
истории крестьянства в этих революциях; предприняты и сводные иссле-
дования крестьянского движения в ходе Нидерландской, Английской и
Французской революций (см.: Чистозвонов, 1953, 1958; Архангельский,
1960; Барг, 1967; Адо, 1971). Интересные соображения о «крестьянской
истории» буржуазных революций XVI—XVIII вв. выдвинуты в ряде ра-
бот, посвященных их сравнительно-историческому анализу (Барг, 1984;
Чистозвонов, 1985).
В зарубежной марксистской историографии необходимо прежде всего
отметить активные усилия историков ГДР в исследовании раннебуржуаз-
ной революции в Германии и Крестьянской войны как ее кульминации
(см.: Каплюк, 1974; Der Deutsche..., 1977). Они, несомненно, оказали
влияние на рост интереса к Крестьянской войне среди западногерманских
историков и одновременно вызвали к жизни обширную полемическую ли-
тературу, оспаривающую марксистскую трактовку Реформации и Кресть-
янской войны (Revolte..., 1975, s. 100—106). В последние годы в русле
ведущегося под руководством М. Коссока сравнительно-исторического
изучения буржуазных революций историки ГДР предприняли опыты
сравнительного анализа «крестьянского классового компонента» в бур-
жуазных революциях XVI-XX вв. (см.: Rolle..., 1976; Kossok, 1980;
Bauern..., 1985).
Исследования венгерского историка Т. Витмана содержат интересные
наблюдения и материалы по сложному и малоизученному вопросу о роли
451
15*
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
крестьян в Нидерландской революции (Wittman, 19G9). В последние
годы к истории крестьянского вопроса во Французской революции об-
ращались известный французский историк-марксист А. Собуль (Собуль,
1970; Soboul, 1976) и ряд ученых нового поколения, утвердившие себя в*
литературе в 70-е годы и группирующиеся вокруг «Общества робеспье-
ристских исследований» (Contributions..., 1977; Gauthier, 1977; Problemes
agraires... 1982).
В целом, несмотря па многочисленные пробелы, современный уро-
вень знаний оправдывает попытку суммарного рассмотрения вопроса о
роли и судьбах крестьян в европейских буржуазных революциях в пери-
од перехода от феодализма к капитализму. Решение этой задачи, оче-
видно, предполагает, с одной стороны, выявление общих черт и тенден-
ций, присущих «крестьянскому аспекту» этих революций, с другой — того
особенного, специфического, что дает в этом плане история каждой из
ПИХ.
1. Крестьянское движение
в европейских революциях XVI —XVIII вв.
Общие черты и тенденции
Глубокие различия — национально-локальные и стадиальные — европей-
ских революций XVI—XVIII вв. несомненны. Далеко не одинаково скла-
дывались в них и судьбы крестьянства. При всем том аграрно-крестьян-
ская история этих революций (как и их история в целом) являет и
черты определенной общности. Эта последняя обусловливается и одно-
типностью — при всех разительных отличиях — буржуазных революций
XVI—XVIII вв. как революций, совершавшихся в условиях мануфак-
турной стадии капитализма, и тем, что все они происходили в том ре-
гионе Европы, где феодальные отношения в аграрной сфере приняли
форму сеньориального строя. Районам «второго издания крепостничест-
ва» пришлось ждать своих буржуазных революций до середины XIX в.—
ликвидация личной крепостной зависимости в ее наиболее грубых фор-
мах повсюду в Европе предшествовала буржуазным революциям.
Общим является прежде всего сам факт исторической роли крестьян
как важной, а в некоторых случаях — решающей массовой силой движу-
щей силы революции. В Германии нарастание крестьянского возмуще-
ния предшествовало раннебуржуазной революции, а Великая крестьян-
ская война 1524—1526 гг. стала ее кульминационным моментом. Кресть-
яне поистине явились главной и решающей «боевой армией» событий
начала XVI в. в Германии. Была ли значительной роль крестьян в Ни-
дерландской революции? В литературе издавна преобладало мнение, что
крестьянство не было одной из ее движущих сил. Однако вопрос этот
сложен и изучен он недостаточно.
Первые попытки исследования в этом направлении (А. И. Чистозво-
нов, Т. Витман) побуждают существенно смягчить подобный вывод. При
всей специфике революции в Нидерландах, «стране городов», при всей
сложности и неоднозначности социальной борьбы в деревне решающие
успехи революции и национально-освободительного движения были свя-
заны не только с движением городской демократии, но и с участием в
борьбе патриотически настроенного крестьянства. Что касается роли
крестьян в Английской революции XVII в., то, вероятно, было бы пре-
увеличением говорить вслед за Б. Ф. Поршневым о «великой крестьян-
452
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
ской войне» во время революции (Поршнев, 1964, с. 481). Однако ре-
зультаты исследований последних десятилетий показывают совершенно
очевидно, что за конституционным конфликтом и «пуританской револю-
цией», за борьбой «кавалеров» и «круглоголовых» вырисовывается кар-
тина широкого, многогранного крестьянского социального движения,
вне которого не может быть вполне понятно то, что происходило в сфере
политической и религиозной. Наконец, что касается Великой француз-
ской революции, выдающееся значение крестьянского действия в ходе ее
восходящего развития в 1789—1793 гг. доказано безусловно. Именно
имея это в виду, А. Собуль предложил определить ее как «крестьянско-
буржуазную революцию» (Soboul, 1976, р. 134).
Несомненна и определенная общность предпосылок, обусловивших
активное участие крестьян в революциях XVI—XVIII вв. Непосредст-
венными причинами, которые побуждали сельскую массу оставить обыч-
ное течение жизни, подняться против существующих порядков и гос-
подствующей законности, были наряду с воздействием общеполитиче-
ского кризиса, те пли иные факторы экономического положения (рост
дороговизны, обострение нищеты и т. п.). Такие явления предшествова-
ли и сопутствовали всем революциям: природные бедствия, неурожай и
дороговизна в районах Передней Австрии, где начались первые выступ-
ления Крестьянской войны в Германии; «голодный 1566 г.» (Kuttner,
1949) в Нидерландах; обострение хозяйственных трудностей в Англии в
30—40-х годах XVII в.; экономический кризис, страшная дороговизна и
голод во Франции в 1787—1789 гг.
Однако глубинные истоки крестьянского движения во время буржу-
азных революций, определяющие его содержание, размах и преобладаю-
щие формы коренились в главных чертах экономической и социальной
структуры, в первую очередь аграрного строя. Напомним лишь некото-
рые моменты непосредственной аграрной предыстории буржуазных рево-
люций XVI—XVIII вв.
Всем им предшествовали ясно выраженные явлепия феодальной или
«сеньориальной» реакции, связанные с упорными попытками дворянства
использовать механизм сеньории для того, чтобы приспособиться к но-
вым условиям хозяйственного развития. При всех различиях, обусловлен-
ных условиями места и времени, мы наблюдаем некоторые наиболее об-
щие симптомы сеньориальной реакции. Это стремление разными путями
повысить доходность сеньории (следовательно, усиление нажима на дер-
жателей); отчетливая тенденция к ухудшению условий держания вплоть
до превращения его в краткосрочное или аренду с нефикспрованной
рентой; активизация наступления на общинные владения и весь комплекс
прав сельской общины. Усиленное давление на крестьян государственно-
го фиска также выступает одним из важнейших факторов резкого обост-
рения крестьянского недовольства.
Явления сеньориальной реакции причудливо переплетались с процес-
сами первоначального накопления (выступая отчасти как его конкрет-
ные рычаги) и становления аграрного капитализма. Образование круп-
ных земельных комплексов, развитие аренды, появление первых ростков
капиталистически-фермерского хозяйства (в Северных Нидерландах, Анг-
лии, Северной Франции) — все это неизбежно совершалось за счет кре-
стьянского держания и ставило под угрозу существование того мелкого
крестьянского хозяйства, правовой статус которого упрочился в итоге
аграрного развития и социальной борьбы XIII—XV вв. Некоторые аспек-
ты положения крестьянства, например возраставшие притязания госу-
453
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
дарственного фиска, сословная неполноправность, затруднявшие возмож-
ность накопления, стеснявшие хозяйственную инициативу, становились
нетерпимыми и для верхнего слоя крестьянства.
Определенная общность исторических предпосылок обусловила и на-
личие сходных черт крестьянских выступлений. В ходе революции в
борьбу втягивались все слои крестьянства. В нее включалась сельская
беднота, в том числе находившиеся на грани экспроприации (и пере-
шедшие эту грань) деревенские низы. В ней участвовал и сохранявший-
ся средний слой деревни. Несомненно, именно эта основная масса кре-
стьян составляла главную силу крестьянских лагерей и ополчений Вели-
кой крестьянской войны в Германии и выступлений крестьян во время
Нидерландской революции (иконоборческое восстание 1566 г., в котором
участвовали крестьяне пригородных деревень, восстания крестьян Запад-
ной Фрисландии и Северной Голландии в 1567 г., Голландии и Зелан-
дии в 1572 г., Фландрии и Брабанта в 1578—1579 гг.). Беднога и рядо-
вые общинники действовали в наиболее массовых аграрных движениях
Английской революции в Восточной (1641—1643 гг.) и Юго-Западной
(1643 г.) Англии. Основная масса крестьянства была главной армией
крестьянских жакерий во Франции в 1789—1792 гг.
Вместе с тем крестьянское движение во время буржуазных револю-
ций отнюдь не было движением только бедноты. От него не оставались в
стороне крепкие самостоятельные хозяева и даже сельские «верхи», втя-
нутые в той или иной мере в русло буржуазного развития. Среди участ-
ников Крестьянской войны и в числе жертв последующего дворянского
террора (в списке крестьян, привлеченных к суду в Вейнсбергском окру-
ге) значатся и бедные, которые «ничего не имеют», и зажиточные, чье
имущество оценено в 100 и более флоринов, и богатые — 500—1000
(и более) флоринов (Смирин. К вопросу..., 1955, с. 151). Ю. М. Сапры-
кин обоснованно пишет о «боевом демократизме английских крепких
крестьян, создавшем из них активных участников буржуазной революции
1640—1660 гг.» (Сапрыкин, 1972, с. 272); бесспорно и очень активное
участие сельских верхов в крестьянском движении времен Французской
революции (Адо, 1971, с. 120—122, 169—171, 248—250). Нередко именно
из верхнего слоя крестьян с его социальным престижем и влиянием в
•сельской общине выходили руководители и организаторы крестьянских
восстаний.
Повсюду в крестьянской борьбе энергично участвовали многочислен-
ные в эту пору работники деревенского ремесла, сельской рассеянной
мануфактуры, наемные рабочие мастерских, копей и т. п., не утратившие,
как правило, связей с землей. Известна большая роль «кнаппов» (ру-
докопов ремесленного типа) и горнорабочих в Крестьянской войне в не-
которых районах Германии (Смирин, 1969, с. 339—402; Sieber, 1974,
«. 83—105). В Нидерландах в наибольшей мере были затронуты иконо-
борческим восстанием 1566 г., а также патриотическим движением 1576 г.
и последующих лет те сельские местности, где развивалось промышлен-
ное (суконное) производство (Wittman, 1969, р. 128, 235—236). И в
Английской и во Французской революциях различные слои деревенско-
го промыслового населения выдвинули активных участников крестьян-
ского движения. Часто именно из этой среды, более мобильной и созна-
тельной, более тесно связанной с рынком выходили «подстрекатели» п
руководители массовых движений в деревне.
454
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
Цели и требования крестьян
Против чего и за что боролись крестьяне в этих революциях? Прежде
всего борьба крестьян носила социальный характер, а не была чисто ре-
лигиозным или политическим движением2. При этом с точки зрения
непосредственных целей можно выделить два главных течения в кресть-
янской борьбе.
Первое — наиболее широкое антифеодальное движение, охватываю-
щее все слои крестьянства и направленное против тех сторон «старого
режима», которые задевали интересы крестьянства в целом, становились
в данный момент особенно нетерпимыми. В этом движении вырабаты-
валась определенная общая сумма требований, характерных — в той
или иной мере — для всех революций XVI—XVIII вв., хотя в каждой
из них они выступали в различных сочетаниях и различной была их
роль в движении в целом.
Наиболее последовательно и бескомпромиссно выдвигались требова-
ния, связанные с ликвидацией всех форм личной зависимости и арха-
ичных, отработочных форм эксплуатации (там, где эти пережитки со-
хранялись и играли определенную роль). В Германии добивались
отмены крепостного состояния, уничтожения барщин, во Франции —
остатков мэнморта и всех вообще сеньориальных повинностей личного
характера. Вместе с тем важнейшее место занимали требования, связан-
ные с борьбой за владельческие права крестьян на их землю, направ-
ленные против обременявших ее феодальных повинностей, а также про-
тив десятины. По существу, речь шла о превращении держания, «собст-
венности под феодальными вывесками», в свободную крестьянскую соб-
ственность. Выдвижение подобных требований означало явное вторжение
в отношения собственности; так это воспринималось и современниками.
Очевидно, именно поэтому в документах, исходивших непосредственно от
крестьян, этот вопрос решается далеко не всегда радикально. Крестьяне
требуют прежде всего облегчения повинностей, ликвидации «новых», «не-
справедливых» повинностей, уничтожения всех последствий феодально-
сеньориальной реакции. Такие требования обычны в документах Кресть-
янской войны — отказ от «неизвестных, вновь выдуманных» повинностей,
готовность выполнять старые, записанные в старинных феодальных гра-
мотах (Смирив. Народная..., 1955, с. 336, 363, 429). В годы Английской
революции звучало требование возврата к старому манориальному обы-
чаю, к «старым» низким рентам, строгой фиксации и снижения (а не
полной ликвидации) файнов. Характерен и широко распространенный в
первые годы Французской революции крестьянский лозунг — всеобщая
проверка подлинных, «первоначальных» феодальных «титулов», т. е.
земельных документов сеньоров (Адо, 1971, с. 92, 166).
Очевидно, эти ограничения диктовались отчасти соображениями так-
тики: документ составлялся обычно как основа для переговоров, как пе-
тиция властям. С развитием революции, с нарастанием «прямого» кре-
стьянского действия все более ясно звучало требование полного освобож-
дения земли. По существу, именно так трактовали немецкие крестьяне
«божественное право», нападая на замки и заявляя, что они «не будут
давать ни ценза, ни налогов... отказываются от покорности... и не будут
2 Необходимо сделать оговорку относительно Нидерландской революции: наши
сведения о крестьянском движении в ходе ее все еще слишком скудны, поэтому да-
леко не всегда мы можем включить в наш анализ соответствующий материал о
Нидерландах.
455
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
выполнять никаких поручений» и «вообще не хотят больше иметь гос-
под» (Смирин, Народная..., 1955, с. 400). В ходе крестьянского движения
в Английской революции, хотя и далеко не столь решительно, также
встало в повестку дня требование полной ликвидации «низкого» «рабско-
го держания» — копигольда, уничтожение власти лорда над крестьяни-
ном и его землей. Это требование было выдвинуто и непосредственной
борьбой крестьян, и петициями (Барг, 1967, с. 45, 54; Manning, 1976.
р. 294—295; Veall, 1970, р. 212—214). Наиболее непреклонно выступали
против всех феодальных повинностей участники массовых движений пе-
риода Французской революции: «Они хотят полного отказа от десятины
и феодальных обязательств», «чтобы не было больше ни сеньоров, ни вла-
дельцев десятины...» (Адо, 1971, с. 144).
Очень большое место в крестьянских требованиях в ходе буржуазных
революций занимала борьба за общинные земли и права пользования
сельских общин, за сохранение и восстановление общинного земельного
фонда. Даже в наиболее общем и сравнительно умеренном документе
Великой крестьянской войны — знаменитых «12 статьях» — эти требова-
ния сформулированы со всей категоричностью — возврат общинных лу-
гов, лесов, пашен, свобода рыбной ловли и охоты. Известно, какую гро-
мадную роль играла в Английской революции борьба против узурпации
общинных земель, против огораживаний и осушительных работ, прово-
дившихся лендлордами, феодальной знатью, за сохранение крестьянских
прав на пользование лесными угодьями короля, церковной и светской
знати. Все действительно массовые и прямонасильственные крестьянские
выступления периода революции3 (в частности, мощпое аграрное движе-
ние в Юго-Восточной Англии) развертывались именно на этой почве
(Архангельский, 1960; Manning, 1976, р. 112—138, 183—196). Поскольку
в эту борьбу втягивались целые общины, вступавшие между собой в сою-
зы, можно полагать, что в данном случае имела место борьба, близкая
к движению общекрестьянского типа, во всяком случае, движению по-
давляющего большинства общины, а не только ее низших слоев. Борьба
за отмену осуществлявшихся сеньорами «триажей», против огоражива-
ний, за возвращение захваченных общинных владений и восстановление
пастбищных, лесных и иных сервитутов была одним из важнейших на-
правлений самого широкого массового движения во время Французской
революции.
Наконец, очень отчетливо выступает в ходе буржуазных революций
стремление крестьян ликвидировать сословное верховенство и привиле-
гии дворянства и духовенства. По существу, речь шла об установлении
гражданского равенства. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал, что
рост рыночных связей, вовлечение крестьян в товарно-денежные отно-
шения неизбежно ведут к росту чувства собственного достоинства,
ощущению себя как личности (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1,
с. 433—434; т. 3, с. 577—578). Боевой демократизм очень ярко выступает
как одна из характернейших черт массового крестьянского сознания во
время буржуазных революций. Он проявляется и в исходящих от кре-
стьян документах4, и в многочисленных «мятежных высказываниях»,
и в насильственных актах в ходе массовых движений. Характерно, что
3 О движении клобменов см. ниже.
4 В «статьях» франконских крестьян, например, говорилось: «Все духовные п
светские лица, благородные и неблагородные, должны впредь иметь права простых
бюргеров и крестьян и быть не больше, чем любой простой человек» (Ермолаев,
1968, с. 51).
456
'Глава 22 Крестьянство в буржуазных революциях
И в XVI, и в XVII, и в XVIII в. мы встречаем поразительно схожие
проявления крестьянского стремления к равенству. В крестьянских вос-
станиях в Германии в 1525 г. звучали иногда на немецком языке знаме-
нитые слова Джона Болла: «Do Adam rent und Eva span Wo war do dor
Edelman?» (Hilton, 1973, p. 211—212) 5. Эти же самые слова многократ-
но повторялись крестьянскими проповедниками и в начале Английской
революции: «When Adam delved and Eva span, Who was then the gen-
tleman?» (Hill, 1975, p. 196). По существу, тот же мотив звучит и в
куплетах, ходивших среди крестьян Перигора во время Французской ре-
волюции: «Если крестьянин захочет, все господа отправятся пахать»
Борьба крестьян против угнетения.
Гравюра по дереву неизвестного художника к произведениям, Петрарки.
1519—1520 гг. Германия
(Bussiere, 1903, р. 166—167). Очень схожи — почти буквально — и неко-
торые «мятежные заявления» английских и французских крестьян.
В английских деревнях крестьяне вели речи о том, что «джентри...
долго были нашими хозяевами... а теперь мы имеем случай самим стать
хозяевами» (Оксфордшир, 1642 г.); «уже в этом году мы не увидим
больше в Англии ни одного дворянина» (Нортгемптоншир, 1643 г.)
(Hill, 1975, р. 195). «Мы теперь хозяева»,—заявлял, в свою очередь,
5 «Когда Адам пахал, а Ева пряла, где тогда был дворянин?»
457
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
один из вожаков французских крестьян в области Бурбоннэ (1790 г.),
радуясь тому, «что уже прогнали часть дворян в чужие страны». «Мы
не успокоимся,— говорили крестьяне в Перигоре (1790 г.),— пока не из-
бавимся от дворян и кюре... сам король был некогда первый, а теперь
он только второй» (Archives Nationales, F7, 36874) e.
Таковы некоторые — наиболее общие — требования и цели крестьян
которые в той или иной мере прослеживаются в европейских буржуаз-
ных революциях XVI—XVIII вв. Именно в борьбе за осуществление этих
требований, отражавших чаяния большинства крестьянства, включая его
средние и зажиточные слои, возникли в ходе революций и наиболее
крупные крестьянские движения. Однако, будучи наиболее массовым и
даже наиболее насильственным по способу действия (в рамках собствен-
но аграрной борьбы), это движение не было наиболее радикальным по
своей программе. Отражая стремления, присущие крестьянству в целом,
включая его беднейшую часть, оно, однако, в наибольшей мере отвечало
ближайшим интересам крестьян, имевших свое хозяйство и желавших
упрочить и расширить его. В рамках этого широкого движения не ста-
вился вопрос об уравнительном переделе всей земли в пользу крестьян
или о конфискации и разделе дворянско-помещичьего землевладения, т. е.
земель сеньориального домена: такое требование не было выдвинуто наи-
более массовым движением крестьянства ни в одной из буржуазных
революций в Европе того времени. Требования решительно-эгалитарного
характера не могли стать знаменем широкого крестьянского движения в
условиях социальной дифференциации крестьянства, обретения его сред-
ним и верхним слоем мелкобуржуазных, а отчасти и буржуазных черт
(в особенности это следует сказать об Английской и Французской рево-
люциях). Как показывает история европейских революций XVI—
XVIII вв., укоренившийся уже к этому времени благодаря характерной
для западноевропейского региона аграрной эволюции собственнический
инстинкт крепкого крестьянина мог стать революционной силой и реаль-
но становился ею в ходе классовой борьбы, но лишь постольку, посколь-
ку речь шла о борьбе против сословного неравенства, против феодаль-
ных повинностей и стеснений, тяготевших над крестьянской собственно-
стью и хозяйством, против фискального гнета «старого режима». За
этими рамками он становился уже силой буржуазно-консервативной.
Это не значит, однако, что требования раздела крупного землевладе-
ния (и вообще уравнительного передела всех земель) не были выдвину-
ты крестьянским движением. Напротив, ярко выраженная аграрно-урав-
нительная тенденция пронизывает историю буржуазных революций
XVI—XVIII вв. и выступает как главная характерная черта наиболее
радикальных течений в крестьянском движении. Уравнительные требо-
вания пробивались и непосредственно в борьбе крестьян, они выдвига-
лись и обосновывались в крестьянских петициях, в произведениях кре-
стьянских идеологов. Часто это были выходцы из низшего духовенства;
справедливо наблюдение В. С. Люблинского о том, что вплоть «до самого
конца феодализма сохраняют свою справедливость слова Энгельса... о
том слое сельских священников, который порождал Мюнцера и проповед-
ников социальных перемен» (Люблинский, 1962, с. 219).
Уравнительное течение было отчетливо выражено в Крестьянской
войне в Германии. Сформулированное сначала в знаменитом «Статейном
6 См. также обвинительное заключение по делу Габриэля Пено (этот главарь
«бунта» в Бурбоннэ был богатым крестьянином, сельским «нотаблем») (Archives
Nationales. D. XXIX, 16. Протокол жандармерии от 9 февр. 1790 г.).
458
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
письме», составленном в кругах близких к Мюнцеру, строго уравнитель-
ное толкование «божественного права» выдвигалось рядом наиболее ре-
волюционных крестьянских вождей непосредственно в крестьянских опол-
чениях и вооруженных лагерях. Оно предусматривало обязательное со-
единение всех людей в «христианских союзах», где все, включая бывших
господ, будут в равной мере трудиться и будут иметь лишь то, что по-
ложено им по «божественному праву» (Смирин. Народная... 1955, с. 403—
404, 417-419, 423-425, 544-545).
Уравнительными стремлениями проникнута и крестьянская борьба в
Английской и Французской революциях, особенно в их кульминационные
Предполагаемый портрет Томаса Мюнцера.
Гравюра по дереву из книги Иоганна Лихтенберга «Предсказания».
1527 г. Германия
периоды. И там и здесь эти стремления отчетливо связаны с чаяниями
крестьянских низов, «маломощных», малоземельных, безземельных кре-
стьян. И в Англии XVII, и во Франции XVIII в. проведение в жизнь
уравнительного идеала неизбежно означало вторжение в сферу не только
феодальной, но и буржуазной собственности, покушение на крупную
фермерскую аренду. Характерным выражением крестьянского порыва к
равенству представляются известные памфлеты сельских левеллеров Ба-
кингемшира (1648—1649 гг.): «Честный человек желает общего права и
равенства, которые состоят в следующем: каждому человеку иметь спра-
ведливую долю для того, чтобы жить так, чтобы никто не был вынуж-
ден из-за нужды просить милостыню или красть и всякий мог жить
удобно». Мы согласны с выводом советского историка — эти взгляды от-
ражали идеал «крестьян... находившихся под угрозой разорения и экс-
проприации, однако еще не порвавших совсем своих связей с землей и
крестьянским хозяйством» (Сапрыкин, 1972, с. 295). Требования, очень
459
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
близкие по существу и по социальному истоку, настойчиво выдвигались
и в «критический период» Французской революции: «Для того чтобы на-
родное правительство могло существовать, надо... чтобы никто не был
ни слишком богатым, ни слишком бедным, одним словом, чтобы никто
не имел слишком много, а все имели достаточно»; каждый должен иметь
«долю по его силам», никто не может использовать земли «свыше того
что ему по средствам и силам самому обработать» (Адо, 1971, с. 350—
351, 359-360).
С наибольшей последовательностью требования полного переустройст-
ва в пользу крестьян всех земельных отношений были сформулированы в
революциях XVI—XVIII вв. на крайне левом фланге социального движе-
ния, там, где уравнительные помыслы сельских низов смыкались с пле-
бейской мечтой об идеальном порядке, основанном на уничтожении част-
ной собственности и установлении «общности имуществ». Томас Мюнцер
и все течение радикальной народной реформации с ее пониманием ре-
формационного движения в Крестьянской войне как начала всеобщего
социально-политического переворота воплотили эту линию борьбы в
Германии XVI в. Джерард Уинстэнли и «истинные левеллеры», диггеры
своей социальной проповедью и самоотверженными практическими опы-
тами продолжили ее в Английской революции XVII столетия. Во время
Великой французской революции сходные идеи нашли отражение в мно-
гочисленных проектах крайнего истолкования лозунга «аграрного зако-
на», которые получили наиболее широкое распространение и реальное
общественное влияние в 1792—1794 гг. (Иоаннисян, 1966, гл. 1).
Во всех этих программах сливаются в единое русло идея равенства и
идея «общности имуществ», т. е. уничтожения частной земельной собст-
венности. Однако в ходе реального аграрного движения в условиях бур-
жуазных революций на первый план выступало именно требование ра-
венства, последовательный эгалитаризм. У Мюнцера абстрактный и
лишенный конкретных очертаний идеал коммунистического «царства
божьего» был делом далекого будущего. По существу же «общность»
имуществ трактовалась в единственно «практически мыслимой в то
время форме индивидуальной трудовой или общинной собственности»
(Смирин. Народная..., 1955, с. 269; 1969, с. 202—204). Мелкое трудовое
владение и хозяйство включались в «общность имуществ», в нем не
усматривалась опасность гибельного «частного интереса». В том же духе
выдержано и известное «Земское устройство» Михаила Гайсмайра: на
первом плане опять-таки жесткое проведение в жизнь уравнительного
принципа — все трудоспособные обрабатывают участки земли, пользуясь
плодами своих трудов (Смирин, 1969, с. 378—400). У Джерарда Уин-
стэнли и «истинных левеллеров» «превращение земли в общую сокро-
вищницу всех людей» практически истолковывалось тоже прежде всего
в уравнительном духе — «каждый должен сам работать на себя», «ник-
то не должен иметь земли более, чем может обработать сам или с дру-
гими, с которыми работает в любви и сообща с ними ест хлеб...»
(Барг, 1967, с. 200; Сапрыкин, 1972, с. 304). М. А. Барг подчеркивает
«крайнюю неопределенность, подвижность и непостоянство той грани,
которая в учении Уинстэнли отделяла примитивно-коммунистические
чаяния плебса от извечных «уравнительных» чаяний крестьянства, эга-
литарную окраску крестьянской демократии и отчетливые черты кресть-
янской психологии в обрисовке коммунистического идеала» (Барг, 1967,
с. 199). В ходе Французской революции было отчетливо выражено то на-
правление в социальном движении, которое, выдвигая требование ликви-
460
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
дации частной собственности и установления «общности имуществ», трак-
товало его в радикально-уравнительном духе. Именно такое решение
мы находим у идеологов сельской бедноты. Такова колоритная фигура
«красного кюре» Птп-Жана, руководителя деревенского «бунта» в своем
приходе Эпинёй. Среди крестьян он вел речи о том, что «все имущества
скоро будут общими, будет лишь один погреб и один амбар, откуда каж-
дый возьмет необходимое, и не будет нужды в деньгах»; в то же время
«общность» неразрывно связана с разделом — «в скором времени осуще-
ствится равенство и раздел имуществ» (Адо, 1971, с. 305). Для другого
защитника и идеолога сельской бедноты, другого «красного кюре», Пье-
ра Доливье, земля — это общее достояние всех людей, ее истинным соб-
ственником является нация и ее части — коммуны. Но общественная
собственность на землю функционирует при сохранении индивидуального
хозяйства — участки передаются в пожизненное пользование трудоспо-
собным гражданам (Иоаннисян, 1966, с. 57).
Таким образом, ближайшей непосредственной целью повсюду было
повсеместное установление мелкого хозяйства свободных крестьян на
свободной земле.
Анализ требований и целей крестьянской борьбы во время европей-
ских революций XVI—XVIII вв. подводит к сложному вопросу об их со-
отношении с объективным историческим содержанием буржуазных рево-
люций. В литературе широко распространен взгляд, согласно которому
движение крестьян не было органическим элементом буржуазных рево-
люций, боровшихся за торжество крупного капиталистического производ-
ства, что борьба крестьян за свое хозяйство была, по существу, консер-
вативной, тянула не вперед, а назад, к старым, отживавшим свой век
порядкам, в лучшем случае — к архаичной эгалитарной утопии, к невоз-
можному «золотому веку». Историков-марксистов, придерживающихся
пной точки зрения, в современной буржуазной литературе упрекают
иногда в народничестве и даже в отходе от марксизма (Cobban, 1964,
р. 129-130; Furet, 1971, р. 261).
При этом ссылаются на некоторые черты, действительно присущие
крестьянскому движению, в частности на характерную для него апелля-
цию к старине, к старым порядкам и обычаям. Известно, что германские
крестьяне требовали возврата к «старому закону», отвергая распростра-
нившееся в начале XVI в. римское право, английские крестьяне взывали
к старому манориальному обычаю (и к порядкам, существовавшим до
нормандского завоевания), и даже французские крестьяне конца XVIII в.
(хотя и в меньшей мере) охотно ссылались на старые, лучшие порядки,
нарушенные за последнее время. Этот аргумент ни в коей мере не явля-
ется убедительным — важна ведь не архаичная форма обоснования, а ре-
альное содержание тех аграрных требований, которые за нею скрывались.
Факты показывают, что, даже оглядываясь по привычке назад, крестьяне
нередко шли в ломке отживших институтов гораздо дальше, чем бур-
жуазия.
Значительно более содержательной является другая линия аргумен-
тации, связанная с аграрными требованиями крестьян. В буржуазных
революциях крестьяне боролись за упрочение и расширение своего хо-
зяйства, за сохранение общинных владений, против огораживаний, вы-
ступали против крупного землевладения, за то или иное поравнение зе-
мель. Некоторые требования крестьян, особенно в Английской и Фран-
цузской революциях, объективно были направлены против агротехниче-
ского прогресса: борьба за сохранение общинных порядков логически
461
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
вела к тому, что крестьяне выступали против расчисток и осушения не-
возделанных и заболоченных земель; во время Французской революции
они иногда энергично протестовали против введения технических и кор-
мовых культур. Наконец, крестьянскому движению, особенно его наибо-
лее радикальному крылу, присуща и явно выраженная антибуржуазная
направленность. Диггеры в Англии середины XVII в. ополчались не
только против лордов маноров; они сурово осуждали всякое богатства
независимо от его сословного титула, обрушивались на буржуазный эго-
изм и жажду стяжательства: «Горе, горе вам, богатые люди... плачьте
и сокрушайтесь... всемогущий растопчет всех жадных... завистливых, се-
бялюбивых» (Барг, 1967, с. 184). В крестьянских петициях и сочинениях
народных идеологов времен Французской революции объектом социаль-
ной критики был не только «бывший сеньор», но и вообще «богатый эго-
ист», «алчный богач», крупный земельный собственник и богатый фер-
мер и т. д.
Не вытекает ли пз всего сказанного, что крестьянское движение во
время буржуазных революций было не столько антифеодальным и бур-
жуазным, сколько антикапиталистическим и консервативным с точки
зрения экономической? Мы полагаем, что подобное суждение, обычное в.
новейшей буржуазной литратуре, должно быть оспорено. В сущности,,
оно исходит из того, что единственным исторически возможным вариан-
том аграрной революции буржуазного типа мыслится буржуазно-поме-
щичья «чистка земель» для капитализма и буржуазное развитие земле-
делия на базе крупного поместья.
Между тем возможен и, с нашей точки зрения, необходим иной под-
ход к данной проблеме. Для ее решения большое значение имеет разра-
ботанная В. И. Лениным концепция о различных исторически возможных
путях победы буржуазной революции в аграрных отношениях, о различ-
ных вариантах капиталистической земельной эволюции. Эта концепция
основана на развитии идей «Капитала» К. Маркса, на строгом учете
реального исторического опыта не только России, но и других стран
Европы, а также США. Буржуазное развитие в деревне, подчеркивал
В. И. Ленин, может идти двумя путями — «имея во главе крупные по-
мещичьи хозяйства» либо же — «имея во главе мелкие крестьянские хо-
зяйства»; «крестьянин преобладает в таком случае, становясь исключи-
тельным агентом земледелия и эволюциопируя в капиталистического фер-
мера» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 215—216).
По существу, именно за этот второй, «крестьянский» путь развития
капитализма и вели борьбу сельские массы в буржуазных революциях
независимо от своих субъективных целей и социальных мечтаний. При
этом самым последовательным выражением такой борьбы были те наи-
более радикальные аграрные программы, где последовательное развитие
требования равенства перерастало в отрицание частной земельной собст-
венности. Разумеется, идеальной целью этих программ был вовсе не ка-
питализм, а торжество «божественного закона» и «божественной справед-
ливости», «общей пользы» и «естественного равенства» (последнее —
во Французской революции, где не только городское, но и крестьянское
революционное движение сбросило с себя «религиозные одежды»). При
всем том, имея в виду их реальное историческое содержание в услови-
ях эпохи, перед нами наиболее радикальные аграрные программы имен-
но буржуазных революций. Характерное вообще для буржуазных рево-
люций несоответствие идеальной цели и исторически возможного реаль-
ного результата выступает здесь вполне отчетливо.
462
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
В марксистской литературе убедительно показано глубокое различие
между субъективной направленностью радикально-уравнительных устрем-
лений народных низов в переходную от феодализма к капитализму эпо-
ху и их объективным историческим содержанием (см. подробнее: Resen-
de, 1976). Борьба за всеобщее торжество крестьянского трудового хозяй-
ства на «общей» земле, являющейся «достоянием всех людей»,—это и
была, по сути дела, такая программа «крестьянской „чистки земель11 для
капитализма», о которой писал В. И. Ленин, развивая Марксову крити-
ку частной поземельной собственности с точки зрения «идеальных усло-
вий» для развития капитализма в земледелии (Ленин В. И. Поли. собр.
соч., т. 16, с. 292-293, 254; т. 17, с. 162-163).
В этом смысле свойственное мюнцеровской народной реформации
«предвосхищение коммунизма в фантазии становилось в действитель-
ности предвосхищением современных буржуазных отношений» (Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 364). Последовательное проведение в
жизнь крайних требований сельских низов в Английской и Французской
революциях неизбежно «вычищало» бы уже сложившиеся в этих стра-
нах элементы капиталистического фермерства и крупного хозяйства. Но
вместе с тем в Англии XVII в. оно «вычищало» бы систему лендлор-
дизма, остатки феодализма, на которых базировался дворянско-буржуаз-
ный аграрный переворот; в условиях Франции уничтожало бы крупное
землевладение, довлевшее над численно преобладавшим мелким хозяйст-
вом, связанные с этим полуфеодальные формы эксплуатации, влекло бы
за собой коренное переустройство парцеллярной структуры французского
землепользования в пользу мелкого земледельца. В итоге при господстве
товарных отношений, которые есть «исходный пункт капитала» (Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 157), это создавало лишь исходный
пункт для последующей капиталистической эволюции, для развития ка-
питализма путем выделения капиталистов из числа быстро расслаиваю-
щихся самостоятельных производителей.
Таким образом, в трех буржуазных революциях XVI—XVIII вв., при
всех различиях места и времени, борьба за наиболее решительную
крестьянскую линию буржуазной революции, за полное переустройство
старых отношений земельной собственности была борьбой крестьянско-
плебейского типа, а наиболее радикальные аграрные программы былп
связаны с критикой частной земельной собственности и в той или иной
-форме склонялись к «общности имуществ».
Однако такие крайние радикальные программы не были достоянием
наиболее массового и широкого крестьянского движения, не были знаме-
нем самых мощных по силе реального общественного воздействия крестьян-
ских восстаний. Это движение, как уже было отмечено, объединялось во-
круг более умеренных требований и целей: утверждение свободного лич-
ного статуса крестьянина, т. е. ликвидации всех остатков личной
зависимости, сословной неравноправности, смягчение (или даже полная
ликвидация) феодальных поземельных повинностей и упрочение крестьян-
ских прав на землю, защита общинных владений от посягательств круп-
ных землевладельцев, восстановление расхищенного общинного земельного
фонда. Конечная цель, включая полную ликвидацию феодальных повин-
ностей, сводилась к тому, чтобы упрочить, расширить крестьянское хо-
зяйство, освободить его от сеньориальных и фискальных стеснений,
обеспечить прочность владения, свободу хозяйственной деятельности и
связей с рынком. Эти требования вытекали и из трудовой природы
крестьянина, и из его собственнических устремлений, которые укрепля-
463
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
лись в период перехода от феодализма к капитализму. По существу,
объективно это тоже была борьба за крестьянский путь развития капи-
тализма в земледелии, но в ее более умеренном варианте. Уместно на-
помнить вывод В. И. Ленина, что, «чем свободнее это (крестьянское.—
А. А.) хозяйство от земельной тесноты, от помещичьего гнета, от дав-
ления средневековых отношений и порядков землевладения, от кабалы
и произвола,— тем сильнее развиваются капиталистические отношения
внутри самого крестьянского хозяйства» (Ленин В. И. Поли, собр соч
т. 16, с. 273).
Не дает ли возможность такая постановка вопроса по-иному подойти
и к требованиям крестьян сохранить пастбищные, лесные и т. п. права
пользования сельских общин, пресечь наступление на них со стороны
крупных землевладельцев (огораживание п т. д.) ? Привязанность крестьян
к общинным институтам выступает одним из аргументов тезиса об ар-
хаичности крестьянской аграрной программы. Надо, однако, учитывать,
что общинные права пользования были в тех условиях необходимым эле-
ментом крестьянского хозяйства. Наступление на них велось прежде
всего дворянскими собственниками, которые опирались на свои феодаль-
ные прерогативы. Очевидно, что даже при самом радикальном переделе
земель крестьяне не допустили бы уничтожения общинных прав. На уров-
не агрикультуры того времени без них не могли обойтись не только
средние, но даже зажиточные хозяйства: лишь в XIX в. оформилась си-
стема интенсивного и основанного на применении науки земледелия.
Формы крестьянской борьбы
Ряд общих черт прослеживается и в формах крестьянской борьбы во
время европейских революций XVI—XVIII вв. Обычно эта борьба вы-
ступала как непосредственное продолжение крестьянских движений пред-
революционного времени — крестьянские восстания и заговоры в Герма-
нии конца XV — начала XVI в., восстание диггеров 1607 г. и борьба
«болотных людей» в Англии первой половины XVII в., «мучная война»
1775 г., восстание «вооруженных масок» 1783 г. во Франции. Во многом
формы крестьянской борьбы этого периода восходили к более давним
традициям крестьянского сопротивления. Однако во время революций
борьба крестьян обрела новое качество. В условиях общенационального
политического кризиса, расшатывания или крушения старых форм власти
в массовом сознании крестьян укреплялось представление о том, что
происходит переустройство всего общества иа более справедливых нача-
лах; все это пробуждало надежды и активность сельских масс.
Революции XVI—XVIII вв. дают картину громадного оживления бес-
численных форм крестьянского сопротивления — пассивных и активных,
мирных и насильственных. Спорадические в обычное время, распылен-
ные хронологически и локально (см. гл. 21) проявления крестьянского
протеста во время революции оказывались спрессованными во времени и
потому обретали особую силу.
На первый план выдвигались различные формы коллективной, в той
или иной мере организованной крестьянской борьбы. Энергичными были
попытки сельских общин использовать суд — обращение к суду городов
и имперским судам в Германии, к судам общего права в Англии, к но-
вым буржуазным судам во Франции. Подавались петиции в парламент
(Англия), Учредительное, Законодательное собрание и Конвент (Фран-
ция) ; под ними сотни, иногда тысячи подписей (до двух-трех тысяч) ;
464
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
для иодачи таких петиций нередко объединялись несколько деревень.
Сам факт составления и подачи подобных документов отражал возрастаю-
щую активность крестьянских масс. Часто такие легальные акты,
как судебная тяжба и петиция, оказывались прелюдией к «прямому
действию». Отказ вносить и исполнять феодальные повинности, десяти-
ну, уплачивать налоги принимал массовый, по существу всеобщий, ха-
рактер в ходе Германской и Французской революций, был частым и во-
время Английской; можно предполагать, что эта форма борьбы имела
место и в Нидерландах (в особенности это касается десятины) 7. Мас-
совой становилась запрещенная прежде охота; в Англии истребляли оле-
ней в лесах короля и знати с тем большим рвением, что создание охот-
ничьих парков было одним из распространенных видов огораживаний
(Manning, 1976, р. 188—191); во Франции в первые же дни революции
с ожесточением набросились на лесную дичь, кроликов и голубей, опусто-
шавших крестьянские посевы. Фактически присваивались вопреки старым
п новым законам отнятые, огороженные, осушенные общинные угодья,
восстанавливались общинные права пользования. Формы борьбы были
различны, но всегда предполагали то или иное посягательство на право-
порядок: коллективные потравы и выпас скота на бывших общинных
землях, превращенных в луга или пашни, захват урожая, разрушение-
изгородей, засыпка рвов и канав; бесчисленные порубки, выпас на лес-
ных посадках, опушках и т. п. Все эти действия, сопровождавшиеся не-
редко вооруженными стычками, нападениями на усадьбы огораживателей,
обычны для Английской революции; очень характерны они также и для
французской деревни революционных лет.
Наконец, во всех революциях мы встречаем такую крайнюю форму
крестьянской борьбы, как вооруженное восстание8, вовлекшее тысячи
крестьян и охватывающее не одну-две деревни (такие локальные бунты
были очень часты), а целую округу. После Великой крестьянской вой-
ны наиболее мощными и близкими к ней по типу были сельскпе вос-
стания 1789—1792 гг. во Франции. В Англии ближе всего к ним была
принявшая насильственный, вооруженный характер борьба против ого-
раживаний в юго-восточных графствах. Очевидно, при всей специфике
в этот ряд могут быть поставлены и патриотические восстания крестьян
времен Нидерландской революции.
Что было непосредственным объектом атаки в ходе крестьянских вос-
станий? В Германии XVI, во Франции XVIII в. действия восставших на-
правлялись прежде всего против дворянских замков и домов, а также
против монастырей. И те и другие олицетворяли в глазах крестьян фео-
дальное угнетение и неравенство; они были, кроме того, хранилищем
дворянских архивов. В Германии монастыри олицетворяли и римско-ка-
толическую церковь. Вооруженные крестьянские отряды подвергали зам-
ки и монастыри осаде, сжигали архивы, в которых находились докумен-
7 Интересен вывод исследователей, изучавших динамику доходов по описям
герцогских поместий во Фландрии и Брабанте: в годы Нидерландской революции
все сеньориальные доходы практически падают до нуля (Ван-дер-Вее, Ван-Каувен-
берг, 1970). Об отказе от десятины в деревнях Фландрии см.: Toussaert, 1963,
р. 604-605.
8 Характер крестьянского вооружения отчасти менялся с развитием военной
техники. В революциях XVI в. у крестьян были панцири, мечи, копья, аркебузы,
алебарды, в годы Английской революции появились мушкеты (Архангельский. I960,
с. 106; Manning, 1976, р. 187), Французской — ружья, сабли. Неизменным остава-
лось вооружение сельского мятежа — вилы, косы, топоры, дубины, иной раз длин-
ные железные вертела и т. п.
465
Ill Общие проблемы истории европейского крестьянства
1ы с записью феодальных повинностей. Часто громили и сжигали сами
строения. Сотни замков и дворянских домов в Германии и Франции под-
верглись этой участи. Многие так и не были восстановлены, и Генрих
Гейне рассказывал в своих «Путевых картинах» о мрачных развалинах
замков во Франконии и Швабии, сохранившихся со времен Крестьянской
зойны.
Крестьяне не ограничивались разрушением; они захватывали и дели-
ти имущество — инвентарь, скот, продовольствие, утварь. В Германии
загружали захваченным добром специально снаряженные повозки, брали
Нападение восставших крестьян на монастырь.
Рисунок пером аббата Иоганна Мурера из Вайссенау.
1525 г. Германия
его на учет в канцеляриях крестьянских отрядов. Во Франции, где вое
стания были более стихийными, имущество из замков попросту растаски
вали по домам и крестьянские жилища заполнялись подчас самыми не
ожиданными предметами замкового обихода; еще в XIX в. по француз
ским деревням ездили антиквары, скупая у мужиков старинные изделие
пз бронзы, фарфора и т. п.
Захват или разгром дворянского замка имел в глазах крестьян не
только социальный смысл, в этом сказывалось и определенное полити-
ческое сознание сельской массы. В замках видели укрепленные гнезда
контрреволюции. Характерно выдвинутое в ходе Крестьянской войны
требование: замки и монастыри должны быть заняты только людьми,
принадлежащими к «христианскому объединению», т. е. к революцион-
ному лагерю, «и всякое вооружение, имеющееся в таких зданиях, долж-
но быть отдано общему братству». Политический характер нападений на
466
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
замки четко прослеживается в Нидерландской революции, где чисто аг-
рарное движение было выражено слабее: крестьяне атаковали поместья
дворян, перешедших на сторону испанцев (восстание на Севере в 1572 г.),
замки дворян-«недовольных», поднявших в 1578 г. мятеж против рево-
люции (восстание на Юге в 1578—1579 гг.) (Чистозвонов, 1953, с. 201 —
202). В ходе Французской революции политический мотив разгрома зам-
ков ясно обнаружился с ростом контрреволюции в 1791—1792 гг.:
крестьянские отряды изымали в замках оружие, само нападение на зам-
ки нередко мотивировалось тем, что «их хозяева — проклятые аристокра-
Разгром крестьянами дворянского замка.
Гравюра времени Великой французской революции
ты», которые «хотят всех нас погубить, призывая иностранные войска...^
(Адо, 1971, с. 267, 224-226, 290-291).
Сельские восстания в буржуазных революциях во многом воспроиз-
водили особенности крестьянских выступлений более раннего периода.
Обычно восстание не было стихийным взрывом, лишенным каких-либо
элементов подготовки и организации. Его готовили заранее. По-прежне-
му очень велика была организующая роль сельской общины. На собра-
ниях договаривались о целях и времени похода, собирали средства,
закупали оружие и боевые припасы, изготовляли знамя. Всячески стре-
мились преодолеть присущую крестьянству разобщенность. Рассылали
по окрестным деревням письма, гонцов; колеблющихся, пассивных не
467
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
только убеждали — их старались вовлечь угрозами и просто силой. Эти
элементы крестьянской самоорганизации, ярче всего выраженные в Ве-
ликой крестьянской войне (Бенсинг, 1967; Dollinger, 1959), мы находим
в той или иной мере повсюду — в действиях многотысячных крестьян-
ских отрядов самообороны в Южных Нидерландах в 1576—1578 гг.
(Чистозвонов, 1953, с. 201—202), в вооруженном движении английских
крестьян-общинников против огораживаний в Юго-Восточной (1641—
1643 гг.) и Юго-Западной Англии (1643 г.) (Архангельский, 1960,
с. 102—103, 135), во время «жакерий» 1789—1792 гг. во Франции. Во
Франции созданные революцией новые сельские муниципалитеты часто
оказывались организующей ячейкой крестьянской антифеодальной борь-
бы, что придавало своеобразные черты многим восстаниям 1790—1792 гг.:
мэры и члены муниципалитетов, опоясанные трехцветными шарфами,
выступали во главе крестьянских колонн, в составе которых оказывались
и сельские национальные гвардейцы с оружием, нередко в форме; муни-
ципальный барабан и рожок оживляли марш.
Во время буржуазных революций проявлялись и традиционные сла-
бости крестьянского движения: неспособность крестьян к созданию проч-
ной организации, их неумение сражаться с регулярными воинскими си-
лами, сохранявшаяся даже в самых мощных движениях локальная огра-
ниченность. Во всех революциях отдельные крестьянские выступления и
восстания терпели поражение от сил «порядка» — феодального (в Гер-
мании, отчасти в Нидерландах) или нового, буржуазного (в Нидерлан-
дах, Англии, Франции). Эти поражения, однако, не означали, что борь-
ба крестьян была безрезультатной. Крестьянство потерпело поражение в
Нидерландской и Английской революциях, но именно крестьянская борь-
ба сыграла большую роль в конечной победе этих революций в целом.
Во Французской революции терпели поражение отдельные крестьянские
восстания, но крестьянское движение в целом не только двигало вперед
буржуазную революцию, но и сумело добиться важной — хотя и не пол-
ной — победы в решении аграрного вопроса.
Однако и конечные результаты, и некоторые важные черты крестьян-
ского движения в буржуазных революциях не могут быть выяснены в
рамках анализа только борьбы крестьян. Важное значение имеет вопрос
об общем соотношении социальных сил, прежде всего крестьянства и
буржуазии.
Крестьянство и буржуазия в буржуазных революциях
Отношения крестьянства и буржуазии в буржуазных революциях XVI—
XVIII вв. складывались очень различно. В большой мере это связано с
глубокими различиями в самом облике этих общественных классов: до-
статочно напомнить, что между германским бюргерством, «предбуржуа-
зией» XVI в., и неизмеримо более развитой французской буржуазией кон-
ца XVIII в. лежит целая эпоха. Тем не менее история отношений
крестьянства и буржуазии в европейских революциях XVI—XVIII вв.
отмечена и некоторыми общими чертами.
Стержнем всей проблемы «крестьянство и буржуазия в буржуазных
революциях» является вопрос о руководстве крестьянством со стороны
буржуазии и об их союзе. Антифеодальная направленность крестьянской
борьбы и буржуазные тенденции, заключенные в крестьянском хозяйст-
ве, создают общность интересов крестьян и буржуазии в буржуазных ре-
волюциях и обусловливают потенциальную возможность их союза. Вместе
468
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
с тем глубокие различия в социальном облике и положении крестьян и
различных слоев буржуазии в переходную от феодализма к капитализму
эпоху создавали громадные трудности для реализации этой исторической
потенции, обусловливали сложность и резкую конфликтность отношений
между этими классами в европейских революциях XVI—XVIII вв.’
М. А. Барг справедливо отметил, что тезис о «союзе буржуазии с
крестьянством» отнюдь не выражает универсального закона раннебуржуаз-
ных революций (Барг 1984, с. 312).
Несомненно, объективно крестьянин выступал в буржуазных револю-
циях как буржуазный революционер. И это был «самый решительный
буржуазный революционер» (Ленин В. И. Поля. собр. соч., т. 16,
с. 258). К борьбе его побуждало не только обретенное сравнительно не-
давно буржуазно-собственническое начало, но и исконно ему присущая
трудовая природа. Крестьянин восставал не только как хозяин, но и как
трудящийся, подвергавшийся эксплуатации. И чем больше крестьянин
становился жертвой пауперизации и экспроприации, тем более крепло в
нем негодование труженика, приводя радикальное крыло крестьянского
движения к требованиям всеобщего равенства вплоть до «общности иму-
ществ». Собственническое начало в крестьянстве создавало основу для
его объединения и союза с буржуазией: трудовое начало влекло к сое-
динению и союзу с городскими низами. Отсюда присущая революционно-
му крестьянскому движению решительность, последовательность в борьбе
против феодальных устоев. Сравнительная умеренность программных
документов, исходивших от имущего слоя деревень («12 статей» в Гер-
мании, приходские наказы 1789 г. во Франции), не мешала зажиточным
крестьянам активно участвовать в разгроме замков и сожжении сеньо-
риальных архивов.
Напротив, буржуазия, во всяком случае ее наиболее имущие и влия-
тельные слои, отнюдь не была склонна к радикальному разрушению фео-
дальных институтов, особенно в сфере земельной собственности. В усло-
виях XVI—XVIII вв. в этом сказывались и присущие ей черты незре-
лости, бюргерской ограниченности, связывавшие ее с прошлым, и уже
обнаруживающаяся ее классовая ограниченность, как носителя новой
формы эксплуататорских отношений (см.: Барг, 1984, с. 303, 313). Боль-
шую роль играло «вживание» определенных слоев буржуазии в феодаль-
ные аграрные структуры, ее приобщение разными путями к феодальной
и полуфеодальной эксплуатации деревни. Хорошо известна роль городов
в Германии и Нидерландах в феодальной эксплуатации сельской округи.
Но и для гораздо более развитой французской буржуазии XVIII в.
обычным делом было вкладывание денег в приобретение и откуп сеньо-
риальных повинностей; ими владели и некоторые города, например такой
центр колониальной торговли, как Бордо (Ferradou, 1928, р. 191, 426).
С другой стороны, всякое решительное покушение крестьянства на
феодальную собственность неизбежно вызывало в буржуазных кругах
самые тревожные опасения за их собственность. Характерно, что через
все европейские революции XVI—XVIII вв. проходит ясно выраженный
страх имущих перед «аграрным законом», равным разделом земель и
«общностью имуществ». «Аррасская уния» 1578 г. (Нидерланды) содер-
жит обещание короля защитить подданных от «безбожных учений», на-
правленных к разделу земель и имуществ (Шеголев, 1938, с. 253).
Опасения «равного распределения земли и имуществ» звучали в англий-
9 Общую постановку этой проблемы см.: Поршнев, 1964, гл. 5.
469
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
ском парламенте уже в начале революции, а в 1648 г. левеллеры спе-
циально потребовали, чтобы «нынешний парламент взял на себя и воз-
ложил на все будущие парламенты обязательство не отменять частную
собственность, не уравнивать состояния людей и не вводить законом
общности имуществ» (Барг, 1967, с. 112,136—137; см. также: Барг, Лав-
ровский, 1958, с. 336). Именно такой закон и был принят Французской
революцией. Знаменитый декрет 18 марта 1793 г. предусматривал смерт-
ную казнь для всякого, кто не только попытается осуществить, но лишь
«предложит (курсив наш.—Л. Л.) аграрный закон или какой-либо дру-
гой, ниспровергающий земельную, торговую или промышленную собст-
венность» (Адо, 1971, с. 319).
В целом есть основания считать, что в отношении буржуазии к
крестьянству в революциях XVI—XVIII вв. выявляются две тенденции.
Одна из них — тенденция умеренных слоев: использовать силу крестьян-
ства в борьбе с общим противником, подчинить крестьянское движение
своему руководству, отвергая революционные аграрные требования
крестьян либо вообще проявляя равнодушие к их насущным стремлениям.
В плане аграрном объективно это была линия на дворянско-буржуазный
вариант развития аграрного капитализма на базе крупного дворянского
землевладения, обретающего буржуазные черты, при сохранении или вы-
купе крестьянских поземельных феодальных повинностей. Эта линия под-
разумевала союз (и компромисс) буржуазии с оппозиционным дворянст-
вом, даже если сама дворянская оппозиция (как это было в Германии,
в немалой мере также в Нидерландах XVI в.) еще не была оппози-
цией «нового», обуржуазившегося дворянства.
Эта тенденция видна в позиции умеренных бюргерских кругов неко-
торых городов во время Крестьянской войны. Бюргеры пытались исполь-
зовать подъем крестьянского движения для проведения политических
реформ буржуазного характера, предпочитая, однако, союз с оппозицион-
ным рыцарством (Смирин, 1962, с. 232). Поскольку буржуазные тенден-
ции германского бюргерства смогли воплотиться в сколько-нибудь цель-
ной программе, «предвосхищавшей» буржуазное общество, эта программа
была нацелена именно на такой компромисс: известная Гейльброннская
программа 1525 г. подразумевала широкое использование крестьянского
движения в интересах бюргерства и оппозиционного рыцарства и опре-
деленно шла на некоторые уступки крестьянам, соглашаясь, с оговорка-
ми, на отмену крепостного состояния, на свободу охоты и рыбной лов-
ли, на отмену малой десятины. Она, однако, не посягала на дворянское
землевладение и предусматривала выкуп крестьянских повинностей за
единовременную уплату 20-кратной суммы годовой ренты (т. е. пз 5%).
Союз буржуазии с новым дворянством характерен для Английской
революции. Основа этого союза — дворянско-буржуазное решение аграр-
ного вопроса, откровенно направленное против интересов основной массы
крестьян. В то же время классы-союзники старались использовать силу
крестьян. Еще в начале революции, во время острого конфликта с ко-
роной, деятели парламента призывали себе на помощь отряды крестьян-
держателей. В дальнейшем классы-союзники использовали революцией^
ный порыв крестьян, сражавшихся в кромвелевской армии «новой мо-
дели».
Стремление буржуазии опереться на крестьян в борьбе с абсолютиз-
мом и феодальным дворянством особенно характерно — с первых же ее
месяцев — для Французской революции конца XVIII в. Однако и здесь
начало революции (1789—1791 гг.) было ознаменовано попыткой умерен-
470
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
ском парламенте уже в начале революции, а в 1648 г. левеллеры спе-
циально потребовали, чтобы «нынешний парламент взял на себя и воз-
ложил на все будущие парламенты обязательство не отменять частную
собственность, не уравнивать состояния людей и не вводить законом
общности имуществ» (Барг, 1967, с. 112,136—137; см. также: Барг, Лав-
ровский, 1958, с. 336). Именно такой закон и был принят Французской
революцией. Знаменитый декрет 18 марта 1793 г. предусматривал смерт-
ную казнь для всякого, кто не только попытается осуществить, но лишь
«предложит (курсив наш.—Л. Л.) аграрный закон или какой-либо дру-
гой, ниспровергающий земельную, торговую или промышленную собст-
венность» (Адо, 1971, с. 319).
В целом есть основания считать, что в отношении буржуазии к
крестьянству в революциях XVI—XVIII вв. выявляются две тенденции.
Одна из них — тенденция умеренных слоев: использовать силу крестьян-
ства в борьбе с общим противником, подчинить крестьянское движение
своему руководству, отвергая революционные аграрные требования
крестьян либо вообще проявляя равнодушие к их насущным стремлениям.
В плане аграрном объективно это была линия на дворянско-буржуазный
вариант развития аграрного капитализма на базе крупного дворянского
землевладения, обретающего буржуазные черты, при сохранении или вы-
купе крестьянских поземельных феодальных повинностей. Эта линия под-
разумевала союз (и компромисс) буржуазии с оппозиционным дворянст-
вом, даже если сама дворянская оппозиция (как это было в Германии,
в немалой мере также в Нидерландах XVI в.) еще не была оппози-
цией «нового», обуржуазившегося дворянства.
Эта тенденция видна в позиции умеренных бюргерских кругов неко-
торых городов во время Крестьянской войны. Бюргеры пытались исполь-
зовать подъем крестьянского движения для проведения политических
реформ буржуазного характера, предпочитая, однако, союз с оппозицион-
ным рыцарством (Смирин, 1962, с. 232). Поскольку буржуазные тенден-
ции германского бюргерства смогли воплотиться в сколько-нибудь цель-
ной программе, «предвосхищавшей» буржуазное общество, эта программа
была нацелена именно на такой компромисс: известная Гейльброннская
программа 1525 г. подразумевала широкое использование крестьянского
движения в интересах бюргерства и оппозиционного рыцарства и опре-
деленно шла на некоторые уступки крестьянам, соглашаясь, с оговорка-
ми, на отмену крепостного состояния, на свободу охоты и рыбной лов-
ли, на отмену малой десятины. Она, однако, не посягала на дворянское
землевладение и предусматривала выкуп крестьянских повинностей за
единовременную уплату 20-кратной суммы годовой ренты (т. е. из 5%).
Союз буржуазии с новым дворянством характерен для Английской
революции. Основа этого союза — дворянско-буржуазное решение аграр-
ного вопроса, откровенно направленное против интересов основной массы
крестьян. В то же время классы-союзники старались использовать силу
крестьян. Еще в начале революции, во время острого конфликта с ко-
роной, деятели парламента призывали себе на помощь отряды крестьян-
держателей. В дальнейшем классы-союзники использовали революцион^»
ный порыв крестьян, сражавшихся в кромвелевской армии «новой мо-
дели».
Стремление буржуазии опереться на крестьян в борьбе с абсолютиз-
мом и феодальным дворянством особенно характерно — с первых же ее
месяцев — для Французской революции конца XVIII в. Однако и здесь
начало революции (1789—1791 гг.) было ознаменовано попыткой умерен-
470
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
пых буржуазных кругов достичь компромисса с дворянством, опираясь
на союз с либеральной его частью, на основе сохранения главных фео-
дальных повинностей крестьян в виде поземельных рент, которые полу-
чили буржуазное правовое оформление и могли быть выкуплены из
расчета 5 %-го дохода от основного капитала ренты.
Все сказанное делает понятным наличие резких конфликтов между
буржуазией и революционным крестьянским движением вплоть до пря-
мых вооруженных конфронтаций. Ими полна история революций
XVI—XVIII вв. Первое кровавое столкновение в ходе Великой
крестьянской войны в Германии, происшедшее в самом ее начале
(24 декабря 1524 г.), было столкновением крестьян с горожанами Вил-
лингена; город владел деревнями и зависимыми крестьянами (Смирин,
1962, с. 214). В Нидерландской революции эти конфликты выступают как
столкновение между буржуазной (или дворянско-буржуазной) властью и
крестьянством: войска Генеральных штатов и Вильгельма Оранского без-
жалостно подавляли крестьянские восстания. В Англии вооруженные
силы парламента и Кромвеля подавляли крестьянские выступления про-
тив огораживаний, подвергая репрессиям их вожаков. Начиная с 1789 г.
отряды регулярной армии и созданная Французской революцией нацио-
нальная гвардия многократно подавляли восстания крестьян; не менее
нескольких сот участников крестьянских восстаний были повешены и
погибли под пулями в начале Французской революции.
Вместе с тем в истории буржуазных революций XVI—XVIII вв. про-
слеживается и совершенно определенная тенденция к союзу крестьянст-
ва и буржуазии. Она связана прежде всего с позицией радикальных
слоев буржуазии. Социальный облик мелких и средних ремесленников или
торговцев сближал их с крестьянством и обусловливал значительную
общность интересов10. Именно эти круги буржуазии были способны в
той или иной мере поддержать сельскую массу в ее борьбе за «крестьян-
ский» путь разрушения феодальных институтов и развития капитализма
в земледелии. Потенциально такой союз мог принять и более широкую
форму, включив в свою орбиту и плебейские элементы городского насе-
ления.
Тенденция к союзу между революционным крестьянством и радикаль-
но-бюргерскими элементами городов пробивала себе дорогу уже в
Крестьянской войне в Германии. Она видна, в частности, в событиях во
Франконии, где города приняли наиболее активное участие в Крестьян-
ской войне; правда, часть городов имела тогда полуаграрный характер
(Ермолаев, 1954).
Во время Нидерландской революции, когда установившиеся в ряде
городов Фландрии и Брабанта (прежде всего в Генте) революционные
диктатуры вели ожесточенную борьбу с силами дворянско-католической
реакции, радикальное бюргерство постаралось привлечь на свою сторону
крестьянство. Гентская демократия вооружала крестьянские отряды само-
обороны, направляла в деревни артиллерию, командиров, боеприпасы.
Осенью—зимой 1578 г. происходили совместные военные действия гент-
цев и крестьянских отрядов (до 10—12 тыс. человек). Историки говорят
о своеобразном «военном союзе» между радикальным гентским бюргерст-
вом и крестьянством (Чистозвонов, 1957, с. 123; Wittman, 1969, р. 281).
Но это был именно «военный» союз, база которого была не слишком проч-
10 Это не исключало противоречий между ними — противоречий между потре-
бителями и производителями сельскохозяйственных продуктов, противоречий на
почве конкуренции городской и сельской внецеховой промышленности и т. д.
471
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
на. Гентская демократия проявила равнодушие к интересам крестьянст-
ва, не выдвинула никаких антифеодальных аграрных требований, обна-
ружила эгоистическое, потребительское отношение к сельской округе.
Поэтому наметившийся было союз очень быстро распался, сменился от-
чуждением и прямым разрывом.
Думается, что гораздо более определенно тенденция к союзу
крестьянства и радикальных элементов буржуазии дала о себе знать в
Английской революции XVII в. Эту тенденцию, видимо, следует связать
с движением левеллеров. В советской историографии это движение трак-
туется неоднозначно: и как движение преимущественно городской бур-
жуазной демократии, и как движение, отражавшее стремления верхних
обуржуазившихся слоев английского крестьянства. Прогрессивный
английский ученый Б. Меннинг видит в левеллерах представителей «на-
рода среднего сорта» (the middle sort of people), т. e. самостоятельных
ремесленников и крестьян, мелких торговцев (Manning, 1976, р. 313—
314). Сама возможность появления различных точек зрения, как и их
аргументация, позволяет, по нашему мнению, рассматривать движение ле-
веллеров как своеобразное выражение отмеченной выше тенденции к
союзу наиболее радикальных элементов буржуазии с крестьянством —
не с сельской беднотой, а именно с крестьянством в целом. Тесная связь
левеллеров с городской буржуазной демократией, с «добрыми и благоче-
стивыми людьми» «среднего достатка» бесспорна (Левин, 1973). Но оче-
видна и их определенная связь с крестьянством (см. работы С. И. Архан-
гельского, Ю. М. Сапрыкина, Г. Р. Левина, Б. Меннинга). В литературе
справедливо указывалось на отсутствие у левеллеров четкой аграрной
программы, на то, что, будучи решительными сторонниками частной соб-
ственности, они не выступали за коренное переустройство земельных
отношений в пользу крестьян. Все это в немалой степени относится и
к французским якобинцам. Вместе с тем, хотя на первом плане у ле-
веллеров (и якобинцев) стояли политические вопросы, в документах это-
го движения, в том числе исходивших из деревень и составленных при
участии левеллеров, содержались и такие требования, как упразднение
огораживаний и возврат общинам уже огороженных земель п, отмена де-
сятины, майората; звучало и требование отмены (или выкупа) «рабско-
го», «низкого» держания — копигольда — и отмены судебной власти ма-
нориальных лордов (Архангельский, 1960, с. 190—202; Manning, 1976,
р. 292—295). Важно иметь в виду также решительную борьбу левелле-
ров за гражданское и политическое равенство (которое, правда, не рас-
пространялось на людей, живущих только наемным трудом), за уничто-
жение монополий и свободу экономической деятельности. Думается, что
в целом эти позиции левеллеров отражали крестьянскую линию аграр-
но-буржуазного развития, хотя это и была не радикальная, а сравни-
тельно умеренная программа.
Тенденция к союзу буржуазии и крестьянства нашла наиболее пол-
ное осуществление во время Французской революции. В начале револю-
ции, в 1789—1791 гг., была предпринята попытка компромисса с дворян-
ством за счет крестьян; попытка потерпела полный провал. В 1792—
1793 гг. жирондисты, партия наиболее передовой в экономическом п
политическом отношении крупной буржуазии, уже стали искать союза с
11 Лилберн и Уайльдман защищали общинников манора Эпуорс в Линкольнши-
ре, которые вели упорную борьбу за возвращение 7 тыс. акров захваченных у них
общинных земель (Manning, 1976, р. 293).
472
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
крестьянством. Проведенные в августе 1792 г. законы об отмене фео-
дальных повинностей, хотя и предусматривали в определенных случаях
выкуп, по сути, дали максимум того, что можно было сделать, беском-
промиссно держась принципа неприкосновенности частной собственности,
французский историк Ф. Саньяк полагал даже, что было сделано слиш-
ком много: если декреты якобинцев он оценил как чистый грабеж, то
жирондистский закон счел уже «началом ограбления» (Саньяк, 1928,
с. 127). Жирондисты поставили вопрос и о том, чтобы облегчить доступ
к земле малоимущим крестьянам за счет национальных и общинных зе-
мель, хотя и не смогли осуществить это (Адо, 1971, с. 283, 320—322).
Наиболее последовательно пошла на союз с крестьянством якобинская ре-
волюционно-демократическая буржуазия. Подобно английским левеллерам,
якобинцы не имели цельной аграрной программы — в этом вопросе они
шли не впередп крестьянства, а следовали за ним. Но главное именно
в том, что они смогли «последовать». Это был прежде всего союз со всем
крестьянством. Якобинцы восприняли и с жесткой последовательностью
провели в жизнь главное требование крестьянства — полное уничтожение
сеньориального строя. Сторонники частной собственности, якобинцы были
убежденными противниками «аграрного закона», всеобщего равного пере-
дела земель. Но свойственные им умеренно-уравнительные стремления
позволяли сделать и некоторые шаги навстречу бедноте (раздел общин-
ных земель, дробление на торгах национальных имуществ). Этот союз
демократической буржуазии с крестьянством плюс временное объедине-
ние этих сил с массой городских низов явился основой наиболее ради-
кальных завоевателей Французской революции конца XVIII в.
Сложность и противоречивость положения крестьян в условиях бур-
жуазных революций XVI—XVIII вв., причастность буржуазии к различ-
ным формам эксплуатации крестьянства (феодальной и полуфеодальной,
капиталистической, налоговой), нередкое равнодушие буржуазии и воз-
никавшего буржуазного государства к насущным нуждам деревни, к спе-
цифическим особенностям материальной и духовной жизни крестьян —
все это способствовало тому, что, начиная с Нидерландской революции,
в массовом крестьянском движении неизменно прослеживается особая
струя, которая политически оказывалась вне общего русла буржуазной
революции и даже вступала с нею в прямое столкновение. Это были
движения массовые, с ярко выраженными чертами крестьянской самоор-
ганизации; они возникали обычно в районах, слабее вовлеченных в бур-
жуазное развитие, с большей внутренней однородностью крестьянской
общины. В их возникновении нередко играла роль подстрекательская дея-
тельность дворянства и особенно духовенства, которым удавалось затем
захватить в свои руки идейное и политическое руководство массовым
движением. Однако в основе этих движений лежал стихийный импульс
крестьянства, недовольного и разочарованного равнодушием к их судьбе
•со стороны руководящих сил буржуазной революции.
Во время Нидерландской революции прп абсолютном безразличии
буржуазии и дворянства к нуждам крестьян, боровшихся с испанским
-абсолютизмом, буржуазная революция обернулась для крестьянства бес-
численными тяготами и военным разорением. Играло роль и слабое про-
никновение кальвинизма в деревни южных и некоторых северных про-
винций. В итоге некоторые восстания крестьян были использованы
•силами контрреволюции. В валлонских провинциях — Эно и Артуа —
вспыхнуло прокатолическое движение «патерностеркнехтов», использован-
ное реакционными дворянами из партии «недовольных» (1578—1579 гг.).
473
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
Во Фландрии и Брабанте, где в деревнях был немалый революционный
потенциал, крестьяне нескольких областей в те же годы повели борьбу
против грабительских действий войск Генеральных штатов. Крестьяне
здесь действовали организованно, они создали военный союз, избрали из
своей среды капитанов и полковников. Наконец, и в северных провин-
циях в 1578—1580 гг. поднялись восстания против войск Генеральных
штатов и оранжистов — в Оверэйсселе, а также в некоторых католиче-
ских районах Гронингена, Фрисландии, Дренте. Повстанцы создали воен-
ную организацию, имели свою эмблему —меч, рассекающий яйцо (см.:
Чистозвонов, 1953, с. 203-206; Wittman, 1969, р. 321-322). Выступле-
ния крестьян были вызваны их
естественным стремлением защи-
тить свое хозяйство и свою жизнь.
Однако по суровой логике собы-
«Надо надеяться, что
эта игра скоро кончится».
Лубок 1789 г. Франция.
Крестьянка, на которой уселись
дворянка и монашенка,
распрямляет спину
сторон, ничего не получив от
тий эти крестьянские движения
оказались резервом контрреволю-
ционных сил, были использованы
не революцией, а ее противника-
ми.
В Английской революции
очень своеобразным явлением
было движение клобменов в юго-
западных и западпых графствах
в марте—августе 1645 г., впервые
изученное С. И. Архангельским
(Архангельский, 1960, гл. 6; см.
также: Shilfert, 1976). Это было
самое массовое и организованное
крестьянское выступление в ходе
Английской революции. Оно охва-
тило 10 графств (более четверти
территории Англии), в нем участ-
вовали десятки тысяч крестьян
(число клобменов доходило до
50 тыс. человек, в то время как
парламентская армпя насчитыва-
ла 60—70 тыс., а королевская —
40 тыс. человек). Клобмены имели
свою организацию; в главном ру-
ководстве большую роль играли
дворяне и горожане, но в основе
движение было крестьянским. Не-
довольные грабежами войск обеих
революции в решении аграрной проб-
лемы, крестьяне выступили, чтобы защитить «личность и имущество от
насилия и грабежа». Это движение не имело четкой политической окрас-
ки и не было прямо направлено против парламентского лагеря; но оно
и не было его частью, хотя в некоторых местах клобмены помогали пар-
ламентским силам. В основном клобмены пытались держаться «средней
линии»; некоторые из них возлагали особые надежды на короля и даже
предлагали роялистам свою помощь против парламента. Королевская
партия пыталась (хотя и без особого успеха) использовать клобменов в
своих целях. Руководство буржуазной революции не смогло — да и не-
474
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
могло в рамках избранной им линии в аграрном вопросе — привлечь к
себе это массовое движение крестьян, которые выступали в защиту свое-
го хозяйства. Оно было подавлено армией парламента во главе с Фер-
факсом и Кромвелем.
Совсем иной политический характер носило массовое крестьянское
движение, вспыхнувшее в марте 1793 г. в некоторых западных департа-
ментах Франции и вылившееся в знаменитые вандейские войны (их
главным очагом был департамент Вандея). Это движение приобрело от-
крыто роялистский и контрреволюционный характер, было возглавлено
дворянами и неприсягнувшим духовенством, создавшими из крестьян
«католическую и королевскую ар-
мию». Отряды вандейцев (до 20
и более тысяч человек) одержи-
вали победы над регулярными
войсками, брали города, учиняли
жестокие расправы над патриота-
ми, представителями революцион-
ных властей, присягнувшими кон-
ституции священниками. В разга-
ре войны с коалпцией революция
была вынуждена снимать с фрон-
та войска, направляя их против
мятежников. После разгрома в
конце 1793 г. армии вандейцев
ряд лет в этих районах не утиха-
ла шуанерия, своеобразная парти-
занская война крестьян, которая
облегчалась особенностями аг-
рарного пейзажа этого района
«бокажей» — наличием здесь гу-
стых живых изгородей. Вандей-
ские войны оставили о себе
мрачную память, стойкую нена-
«Я знал, что настанет наш черед».
Лубок времени Великой французской
революции.
Крестьянин на спине
согбенного дворянина.
На плече крестьянина сабля, к которой
подвешен кролик — символ отмены
дворянских привилегий
на содержание кроличьих садков
висть в республиканской научно-
литературной традиции и стойкую
апологию в традиции реакционно-
клерикальной.
Вместе с тем современные
исследователи отвергают старую
версию о решающей роли дворян-
ско-клерикального заговора в воз-
никновении крестьянского мятежа
(Tilly, 1964; Mazauric, 1970). Хотя
и не без подстрекательства со стороны неприсягнувшего духовенства, вос-
стание вспыхнуло сначала как стихийный крестьянский бунт, поводом к
которому послужил набор в армию. Из крестьян или близких к ним слоев
вышли и его первые руководители. Лишь позднее дворяне-роялисты взя-
ли в свои руки политическое и военное руководство движением. Но оно
до конца сохраняло многие характерные черты именно крестьянского мя-
тежа; шуан оставался «восставшим крестьянином, контрреволюционным
Жаком-Простаком, любопытным смешением упрямства и здравого смыс-
ла, суеверного подчинения и недисциплинированности, жестокости и
наивности, малодушия и экзальтации» (Mazauric, 1970, р. 207). Как по-
475
111. Общие проблемы истории европейского крестьянства
называют современные работы, в основе этого движения была отнюдь не-
привязанность крестьян к старому порядку и патриархальная преданность
дворянству и духовенству. Представляется упрощенным и стремление не-
которых историков свести суть проблемы к «непримиримой противопо-
ложности города и деревни» (Вегсё, 1980, р. 267), к противодействик>
крестьян чисто аграрных местностей процессу «урбанизации» и капита-
листической «модернизации» (Dupuy, 1971, р. 603—614). Приходские на-
казы 1789 г. в восставших районах столь же враждебны дворянству и
феодальным привилегиям, как и наказы смежных местностей, сохранив-
ших верность революции. Истоки мятежа в том, что в этих районах не-
довольство крестьян буржуазией в конечном счете оказалось сильнее их
неприязни к дворянам-сеньорам. В аграрных районах, почти не затрону-
тых рассеянной мануфактурой, буржуа старого типа активно внедрялись
в эксплуатацию крестьян, арендуя и скупая сеньории, выступая в каче-
стве землевладельцев и «генеральных откупщиков», ведущих дела с
испольщиками; нередко буржуа полностью замещал жившего в, городе
сеньора. Во время революции эти буржуа возглавили местную админи-
страцию, взяли в свои руки взыскание старых и новых налогов, энер-
гично скупали церковные имущества, взыскивали с крестьян арендную
плату; наконец, именно они попытались осуществить мобилизацию в
армию. Известный исследователь «шуанерии» П. Буа отмечал, что>
крестьян толкнули к мятежу «разочарование в аграрном вопросе, разо-
чарование в фискальных делах, разочарование в экономической сфере
(т. е. инфляция, рост спекуляции и дороговизны.—Л. Л.), военный на-
бор» (Bois, 1960, р. 627; см. также: Petitfrere, р. 473—475). Такого рода
«вандейские» повороты части крестьянства можно наблюдать и в неко-
торых других районах Франции (в частности, на юге страны). Но там
они не получили поддержки большинства.
2. Крестьянство
и буржуазные революции XVI —XVIII вв.
Характерные черты и особенности
При наличии ряда общих черт «крестьянская» псторпя каждой из евро-
пейских революций XVI—XVIII вв. отличается ярко выраженным своеоб-
разием. Оно связано, во-первых, с национально-локальными особенностя-
ми отдельных стран. Во-вторых, громадную роль играют стадиальные
различия. Хронологически «размещенные» в каждом из трех столетий
переходной эпохи XVI—XVIII вв., эти революции возникали на разных
ступенях развития мануфактурной стадии капитализма. В целом на про-
тяжении XVI—XVIII вв. каждая следующая революция выступает как
шаг вперед, приобретает все более «чистые» формы, дает все более ясно
выраженное противостояние буржуазно-антифеодального лагеря силам
«старого порядка», более последовательно решает поставленные жизнью
вопросы (Барг, 1984; Чистозвонов, 1985). В основе этого поступательно-
го движения — возрастание зрелости буржуазного уклада и самой бур-
жуазии как общественного класса, рост ее способности к самосознанию
и к самостоятельному историческому действию. Возникает вопрос: мож-
но ли прочертить такую же поступательную линию для истории кресть-
янской борьбы в этих революциях? И соответственно — каково соотноше-
ние между степенью развития буржуазного уклада и силой и характером,
крестьянской борьбы в условиях буржуазных революций «допндустриаль-
ной» эпохи?
476
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
На первый взгляд ответ должен быть отрицательным — борьба крестьян
достигла наибольшего размаха во время Крестьянской войны в Германии,
т. е. в условиях наименьшей сравнительно со следующими революциями
степени зрелости буржуазного уклада. Думается, однако, что с точки
зрения поставленной проблемы Германская революция должна быть рас-
смотрена отдельно. Во-первых, уже потому, что она — единственная
среди великих революций XVI—XVIII вв.— потерпела полное пораже-
ние. Во-вторых, потому, что она совершалась в условиях, когда сам ка-
питализм в его мануфактурной стадии лишь только начал формировать-
ся — и на уровне города, и на уровне деревни. Отсюда слабость рожден-
Штурм крестьянами-вандейцами крепости Туар 5 мая 1793 г.
Современная гравюра. Франция.
Вандейцы во главе с аристократом Ларошжакленом проделывают брешь в стене
ных именно капитализмом социальных различий внутри крестьянства,
отсутствие влиятельного слоя «крестьянской буржуазии». Революция в
Германии происходила тогда, когда буржуазия еще только отпочковыва-
лась от средневекового бюргерства и была неспособна возглавить массо-
вое антифеодальное движение, организовать его в национальном масшта-
бе. С этим связаны и некоторые специфические черты роли крестьянства
в Германской революции. Главная из них — то, что в высшей точке этой
революции крестьянское движение приняло классическую форму «кре-
стьянской войны». Именно поэтому в Германской революции особенно
ярко проявились одновременно и внушительная сила, и слабость кре-
стьянства как участника буржуазной революции.
477
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
Действительно, такого громадного подъема крестьянской борьбы не
знали другие буржуазные революции XVI—XVIII вв. Германское кресть-
янство в своих программных требованиях, и прежде всего в реальной
борьбе, решительно поставило в повестку дня революции разрушение
феодальных отношений в главной сфере производства— аграрной. Оно
смогло выработать общую для всего движения программу (известные
«12 статей»), на которую ориентировались местные крестьянские
«статьи». Правда, в крестьянском лагере было умеренное течение.
Официальная программа «12 статей» была выработана как база для
соглашения и не была последовательно-радикальной, хотя и в ней были
выдвинуты не частные вопросы, а комплекс требований, направленный
на полную ликвидацию личной зависимости и серьезное укрепление
крестьянского хозяйства. Но многие местные «статьи» шли значительно
дальше, а на практике восставшие крестьяне поступали самым решитель-
ным образом: захватывали и разрушали замки и монастыри, сжигали
дворянские документы, возвращали общинные земли.
Важнейшей особенностью Германской революции было то, что на
высшем ее этапе крестьянство оказалось не только главной боевой, но и
ведущей силой революции, на которую ориентировались остальные участ-
ники борьбы (Vogler, 1969, s. 716—717). В ходе борьбы крестьянство
выдвинуло в качестве конечной цели не только преобразование аграрных
отношений, но п общее переустройство («реформацию») германского об-
щества, созданпе «христианского объединения» на основе «божественного
права». При всей фантастичности этого религиозно оформленного идеала
он содержал вполне реальные элементы, включая в себя уничтожение
феодального господства, гражданское и политическое равенство.
Значительна была и достигнутая крестьянами степень самоорганиза-
ции. В литературе неоднократно указывалось на слабости Крестьянской
войны в Германии в этом отношении, на неспособность ее участников
преодолеть локальную ограниченность и т. п. Но все же надо иметь в
виду, что ни в одной из буржуазных революций XVI—XVIII вв. крестья-
нам не удалось преодолеть ее в такой мере, как в XVI в. в Германии
(Бенсинг, 1967; Dollinger, 1959; Bensing, Hoyer, 1970). Число непосред-
ственных участников восстания достигало 200 тыс. человек. Были созда-
ны крупные (до 18 тыс. человек) крестьянские ополчения и лагеря, во-
оруженные на уровне тогдашней военной техники, включая артиллерию
и едва появившееся в то время ручное огнестрельное оружие. Крестьян-
ские ополчения имели определенную организацию, иерархию командова-
ния, зачатки дисциплины. В восставших районах возникали элементы
народной государственности, власть крестьян распространялась не только
на сельскую местность, но и на некоторые города. В Германской револю-
ции рельефно проявилось и объединение крестьянства и городских ни-
зов — крестьянско-плебейский союз, олицетворением которого была
программа и деятельность Мюнцера и его «партии». Ярче всего этот
союз дал о себе знать в Тюрингии, в районе Мюльхаузена, где в собы-
тиях Крестьянской войны непосредственно участвовал Мюнцер.
И вместе с тем в Германской революции с особенной ясностью обна-
ружились слабости крестьянства, пределы его самостоятельных револю-
ционных возможностей. Не раз самым пагубным образом давали о себе
знать легковерие крестьян, их готовность к переговорам вместо решитель-
ных наступательных действий, проявления их «местной ограниченности
и упрямого провинциализма» (Маркс К., Энгельс Ф. соч. 2-е изд.,
т. 7, с. 411). В конечном счете обнаружилось главное — неспособность
478
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
крестьян ни самостоятельно одержать победу, ни выступить в революции
централизующим началом, силой, которая могла бы объединить борьбу
всех антифеодальных сил, ни закрепить завоеванные результаты созда-
нием новых социальных и политических институтов. Общая же незре-
лость условии Германии того времени обусловила то, что до этого не
доросла еще и германская буржуазия того времени. В кульминационной
точке движения, в 1525—1526 гг., резко и определенно противостояли
друг другу лагерь крестьян и лагерь господ. А между ними — неспособ-
ное к руководству, колеблющееся, испуганное, нередко склоняющееся к
крестьянам и в конечном счете покидающее их городское бюргерство
(Ермолаев, 1954; Некрасов, 1977, 1978, 1981). Неудивительно, что мощ-
ной силе крестьянского натиска соответствовала трагическая сокруши-
тельность его поражения.
Трп увенчавшиеся победой революции, следующие за Германской,—
Нидерландская, Английская и Французская — выступают как последо-
вательные вехи утверждения буржуазного порядка в Западной Европе в
его противоборстве с феодальным. «Революция 1789 года имела своим
прообразом (по крайней мере, в Европе) только революцию 1648 года,
а революция 1648 года — только восстание нидерландцев против Испа-
нии. Каждая из этих революций ушла на столетие вперед по сравнению
со своими прообразами не только по времени, но и по своему содержа-
нию» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 6, с. 114). Думается, что
это обобщение Маркса может быть отнесено и к аграрно-крестьянской
истории буржуазных революций.
Первая среди них — Нидерландская — совершилась в «стране горо-
дов», одном из главных очагов раннего капитализма в Европе, и была
революцией преимущественно городской. Правда, нельзя сказать, что
крестьянство осталось полностью безучастно к движению. Уже в иконо-
борческом восстании 1566 г. участвовали крестьяне местностей (в част-
ности, во Фландрии п Брабанте), которые были сильнее втянуты в ор-
биту капиталистического развития. В конце 1567 г. крестьянские восста-
ния произошли в Западной Фрисландии и Северной Голландии.
В дальнейшем, вплоть до конца 70-х годов, крестьяне включались в
борьбу на всех решающих этапах революции. Когда после вступления
войск Альбы во Фландрии и пограничных о Францией провинциях стали
действовать отряды «диких», или «лесных», гезов, «крестьяне и издоль-
щики, несмотря на угрожающие плакаты Альбы, были их сообщниками:
они снабжали их продовольствием, при нужде предоставляли им убежи-
ще» (Just, 1855, р. 460—461). На новом этапе революции, наступившем
после взятия гезамп Брилле и начала освободительного восстания на
Севере в 1572 г., крестьяне тоже не были в стороне от патриотического
движения. В Голландии и Фрисландии они создавали вооруженные от-
ряды (до 5 тыс. человек), иногда во главе с дворянами-кальвинистами,
нападали на испанские войска и их сторонников. В районе Флиссингена
крестьяне действовали вместе с городскими низами (Чистозвонов, 1953,
с. 192). Крестьяне даже вступали в сражения с лучшими по тому вре-
мени испанскими войсками. Примечательно сообщение хрониста о марше
испанского отряда, посланного из Гааги на помощь осажденным гарнизо-
нам в Голландии: «Крестьяне неотступно преследовали его в течение
всего пути... бывало, что 30 солдат сражались с 400 крестьянами,
в других местах — десять солдат с двумя сотнями крестьян...» (De Thou,
1734, р. 500). С наибольшей силой участие крестьян проявилось на выс-
шем подъеме революции, после начала в 1576 г. восстания в южных
479
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
провинциях, особенно в 1578—1579 гг., когда во Фландрии развернулось
широкое патриотическое крестьянское движение. Против перешедших на
сторону испанцев дворян — «недовольных» — действовали вооруженные
отряды крестьян численностью в 2, 6, 8 и даже 10—12 тыс. человек
(Чпстозвонов, 1953, с. 201—202; Wittman, 1969, р. 169—170). Именно в
это время наметился своеобразный «военный союз» крестьян и городских
низов во главе с радикально-бюргерскими элементами городов (Гент).
Характерно, однако, что Ф. Энгельс не включил Нидерландскую рево-
люцию в число тех «восстаний буржуазии» XVI—XVIII вв., в которых
«боевой армией являются крестьяне» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд., т. 22, с. 308). Это наблюдение Ф. Энгельса относится к 1892 г.
Достигнутый с тех пор уровень знаний о Нидерландской революции дает
основания для некоторого уточнения этого положения, но не для пере-
смотра. Действительно, как ни значителен был вклад крестьян в освобо-
дительную борьбу, все же патриотическое крестьянское движение не
приобрело общенационального характера, ограничившись наиболее раз-
витыми провинциями (Фландрия, Брабант, Голландия, Зеландия, отчасти
Фрисландия). В других же провинциях крестьянство нередко оказыва-
лось резервом контрреволюционных сил. Само движение было направлено
прежде всего против иноземных поработителей и их сторонников. Очевид-
но, что, поскольку ими были внутри страны главным образом католиче-
ская церковь и феодальное дворянство, борьба должна была обретать и
социальную направленность. Есть сведения о разгроме крестьянами мо-
настырей, замков и поместий происпанского дворянства, об отказе от
уплаты десятины и несения повинностей. Но все же антифеодальные
аграрные требования крестьян не приобрели мощного самостоятельного
звучания, не вылились в сколько-нибудь цельную крестьянскую аграрную
программу— ни на уровне массового движения, ни на уровне демократи-
ческой идеологии. Нидерландская буржуазная революция — первая одер-
жавшая победу — не знает той ожесточенной борьбы вокруг решения
аграрного вопроса, которая пронизывает и предшествующую ей Герман-
скую и последовавшие за ней Английскую и Французскую революции
XVII и XVIII вв.
Одной из причин являются национально-локальные особенности Ни-
дерландской революции. Революция имела форму национально-освободи-
тельной войны. Это затеняло социальные противоречия, направляло
крестьянскую энергию в антииспанское русло. Кальвинизм — идейное
знамя революции — был прочен в городах, слабее проникал в сельские
районы, главным образом не в чисто аграрные, а в широко охваченные
промысловой деятельностью. Важно учесть и крайнюю пестроту аграрных
отношений, и различия в положении крестьян в разных провинциях (и
даже внутри одной и той же провинции). В одних — втягивание крестьян
в развитие высокоспецпалпзированного земледелия и скотоводства, ростки
капиталистической аренды, распространение рассеянной мануфактуры
(Фландрия, Брабант, Голландия); в других — гораздо большая прочность
феодальных отношений, близких по типу к северофранцузским (валлон-
ские провинции) или западногерманским (северные провинции); в тре-
тьих феодальные отношения вообще не достигали зрелых форм и сохра-
нялось свободное, дофеодальное крестьянство с особым укладом общин-
ного быта и выборного самоуправления (Фрисландия, Гронинген, Дренте).
Все это наряду с политической разъединенностью провинций очень су-
жало возможность возникновения широкого аграрного движения в мас-
штабах всей страны.
480
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
Очевидно, можно говорить и о причинах стадиального порядка. Пере-
довые области Нидерландов уже прошли ту стадию эволюции, на кото-
рой могло возникнуть движение типа Крестьянской войны в Германии.
В то же время области, где наиболее прочно сохранялись феодально-
сеньориальные порядки, еще не достигли той ступени, когда на базе их
разложения могло возникнуть аграрное движение того типа, как в Анг-
лийской и Французской революциях (Wittman, 1969, р. 282). Характерно,
что именно в районах с большей прочностью феодальной аграрной
структуры (в особенности в Эно и других валлонских провинциях) кре-
стьянство было меньше всего втянуто в революционное движение и не-
редко попадало под влияние контрреволюционных сил. В 1789 же году,
два века спустя, эти провинции, часть которых вошла в состав Франции,
станут очагом сильнейшего революционного крестьянского движения
против сеньориального строя.
Не будучи мощно выдвинуты «снизу», антифеодальные аграрные
требования не были выдвинуты и «сверху». В отличие от германской
нидерландская буржуазия была достаточно развита для того, чтобы
возглавить революцию. Но она не достигла того уровня, при котором
характер хозяйственной деятельности заставил бы ее ощутить потребность
в общем буржуазном переустройстве аграрных отношений, тем более в
союзе с крестьянством. В Нидерландах оказался возможен союз буржуа-
зии с дворянством, причем не только с элементами обуржуазившегося
дворянства, но и с дворянством феодальным. Отсюда — полное пренебре-
жение интересами крестьянства, в том числе и со стороны радикальных
элементов бюргерства «добрых городов» Фландрии.
Все эти обстоятельства обусловили характер аграрных итогов
Нидерландской революции. На юге поражение революции привело к
консервации старых порядков, в том числе и аграрных. На севере, осо-
бенно в Голландии и Зеландии, феодальные отношения были слабее,
чем на юге; во Фрисландии они вообще не достигли развитых форм. Но в
окраинных аграрных провинциях они были сильны. Единственным ударом
по феодальным порядкам была конфискация церковного землевладения.
В «образцовой капиталистической стране XVII века», как называл Ни-
дерланды К. Маркс, в таких провинциях, как Оверэйссел, сохранялись
господство феодальной аристократии, феодальная зависимость и феодаль-
ные формы эксплуатации крестьянства.
Подобно революции Нидерландской, Английская революция XVII в.
не освободилась от «родимых пятен» средневекового общества. Тем не
менее Английская революция отражала более высокую ступень антаго-
низма между феодальным и пробивавшим себе дорогу буржуазным стро-
ем. Со всех точек зрения, в том числе и в аспекте аграрно-крестьянском,
это был новый этап антифеодальной борьбы. Революция развернулась в
стране, достигшей государственного единства и неизмеримо большей
сравнительно с Нидерландами экономической однородности. Социально-
политическая суть классовых конфликтов не затемнялась национальной
борьбой.
Уже в преддверии Английской революции, а затем и с первых ее
шагов отчетливо встал вопрос о ломке сохранявшихся феодальных отно-
шений в аграрном строе, о расчистке путей для дальнейшего аграрно-
буржуазного развития.
В отличие от Германской и Нидерландской революций эта проблема
была поставлена в Англии середины XVII столетия и «сверху» и
«снизу». Английская революция — первая из европейских революций
16 История крестьянства в Европе, т. 3 481
III. Общие проблемы, истории европейского крестьянства
XVI—XVIII вв., в которой со всей определенностью развернулась борьба
за два противоположных пути «чистки земель для капитализма» (Барг,
1967, с. 18). Эта борьба отражала уже реально наметившиеся типы
аграрной эволюции английской деревни.
«Сверху» был поставлен вопрос о дворянско-буржуазной «чистке
земель» для капитализма. По существу, этот процесс начался до револю-
ции. Его активнейшим проводником было новое дворянство, а также
буржуазия, которая энергично приобретала и арендовала землю, смыкаясь
с джентри (и активно проникая в его ряды). Этот процесс явился осно-
вой классового союза буржуазии с новым дворянством (а не с крестьян-
ством), что стало одной из главных особенностей Английской революции.
Путь, который отстаивали союзники,— утверждение дворянско-буржуаз-
ной монополии на землю, сохранение всех форм крестьянских повинно-
стей при перерастании феодального манора в капиталистическое поместье,
«очистка» земли от самостоятельных крестьян, заменяемых крупными
фермерами. Эту линию дворянско-буржуазное руководство революцией
осуществляло на всех ее этапах, включая республиканский.
«Снизу» этой линии противостояла борьба крестьян за собственное
решение аграрной проблемы. С точки зрения участия крестьян Англий-
ская революция занимает как бы «среднее» место в ряду победивших
буржуазных революций XVI—XVIII вв. Борьба крестьян не получила
такого размаха, как во Французской революции. Но английское крестьян-
ство выступило как особая общественная сила с собственными социаль-
ными требованиями гораздо сильнее, чем нидерландское.
Стержнем борьбы английского крестьянства было стремление отстоять,
упрочить, расширить свое хозяйство и свои права на землю. В массовом
движении на первый план выступало ожесточенное сопротивление
крестьян огораживаниям, защита общинных земель и прав пользования.
Эта борьба разгорелась уже в самом начале революции — в 1641—1642 гг.
(Архангельский. 1960; Manning, 1976, р. 124—138, 183—196). Несомнен-
но, это было энергичное контрнаступление крестьян в охваченных движе-
нием районах Восточной и Юго-Западной Англии; в него втягивались
целые крестьянские общины, возникали союзы общин для борьбы с
огораживателями, жители уничтожали изгороди, разоряли посевы на
огороженных землях, фактически завладевали ими, выгоняя туда свой
скот, и т. д. Борьба принимала вооруженный характер; крестьяне напа-
дали подчас и на господские усадьбы, дома владельцев огороженных зе-
мель, захватывали их имущество.
Одновременно в массе крестьян-держателей вызревал протест против
обременявших землю копигольдерских рент и файнов. Были случаи сож-
жения держателями бумаг лордов маноров (во время крупных волнений
в Эссексе и Суффолке в 40-х годах), ширились отказы от уплаты рент 12,
выдвигались требования смягчения рент и файнов и даже отмены копи-
гольда и превращения его во фригольд. Среди сельской бедноты — кот-
теров — обнаружилось стремление и к более решительному преобразова-
нию земельных отношений. Речь шла не только о полной отмене копи-
гольда и власти лордов маноров, о возвращении общинных земель и
пересмотре в пользу крестьян земельных отчуждений из секвестрованного
фонда; было выдвинуто также требование об уравнительном переделе
12 Поступления от рент с 32 владений в Чешире упали в 1642—1647 гг. с 4142
до 2047 фунтов, с 27 владений в Глостершире — с 6542 до 3241 фунта (Manning, 1976,
р. 187, 192-196).
482
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
земель. «Истинные левеллеры» предлагали самую радикальную аграрную
программу полного земельного переустройства Англии на основе превра-
щения земли в «общую сокровищницу всех людей».
Крестьянство создало широкую социальную базу буржуазной револю-
ции, что в значительной мере обусловило ее победу; крестьяне явились
и основой революционной армии Кромвеля, олицетворявшей вооруженную
мощь Английской революции. Но крестьянское движение оказалось не-
достаточно сильным, чтобы навязать революции собственное решение
аграрной проблемы или хотя бы добиться приемлемого компромисса.
Необходимо подчеркнуть одну особенность крестьянского движения
40—50-х годов: непосредственно в ходе массовой борьбы не было выдви-
нуто решительно, с неодолимой силой требование радикальной отмены
манориального порядка и превращения копигольда в свободную крестьян-
скую собственность. Сравнительно с подлинно массовой борьбой против
огораживаний это требование звучало приглушенно. И это в условиях,
когда большинство — до 60%, по подсчетам Тоуни,—крестьянства состав-
ляли именно держатели-копигольдеры (Tawney, 1912, р. 25).
Среди причин этого явления историки указывают на высокую степень
расслоения английского крестьянства, неоднородность его состава.
Особенно важным представляется наличие в английской деревне сравни-
тельно значительного (19% и больше всего крестьянства) слоя фриголь-
деров, из среды которых выходили как раз наиболее богатые и влиятель-
ные в деревне йомены. Но для них проблема копигольда не представля-
ла интереса; они также были в числе наиболее активных огораживателей
«снизу» и вместе с капиталистическими фермерами в аграрной борьбе
оказывались в лагере дворянско-буржуазном.
Важно иметь в виду и другую особенность аграрного строя Англии.
Процесс перерастания крестьянского держания в собственность «под фео-
дальными вывесками», характерный для стран с сеньориальной струк-
турой, был далеко не завершен в Англии к середине XVII в., и кресть-
янские права на копигольд не были признаны юридически правами
собственника. Юридически собственником держательской земли был
лорд манора (Лавровский, 1966, гл. 3). В отличие от французского сеньо-
ра английские лендлорды не превратились в простых получателей рен-
ты, они реально вмешивались в распоряжение держательской землей.
Копигольд утрачивал наследственный характер, превращался в срочное
держание, длительность которого ориентировалась на обычные сроки
арендных договоров (Семенов, 1964, с. 19—20). «Воля лорда», которой
подчинялся копигольд, эволюционировала из феодальной в буржуазную,
а защищавший его «обычай манора» под натиском этой «воли» оказы-
вался хрупкой охраной. В этих условиях в массе английских копиголь-
деров не могло возникнуть столь характерное для французского цензи-
тария конца XVIII в. яростное возмущение несправедливостью порядка,
когда крестьянин фактически распоряжается землей как ее собственник
и в то же время остается держателем, земля, а отчасти и личность ко-
торого обременены феодальными повинностями. Требование полной лик-
видации сеньориальных прав на держание вполне совмещалось в право-
сознании французского крестьянства (в том числе его верхов), а также
наиболее радикальных элементов буржуазии с безоговорочной защитой
частной земельной собственности как института. Подобное совмещение
оказалось невозможным в условиях Английской революции. Отсутствие
мощного давления снизу и особая сращенность прав лендлордов на ко-
пигольд с оформлявшейся и буржуазной по сути земельной монополией
483
16*
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
лендлордов привели к тому, что даже радикальная партия левеллеров не
выдвинула решительно требование о его ликвидации. Это сделали только
«истинные левеллеры», связанные с обездоленными низами деревни и
чуждые всякого уважения к частной собственности. Но это движение,
составившее одну из ярчайших страниц социальной истории Английской
революции, не обладало реальной силой, способной изменить в пользу
крестьян аграрное законодательство революции.
В нашей литературе высказано предположение, что во время револю-
ции в результате борьбы крестьян удалось добиться некоторого изменения
к лучшему в положении держателей, приостановить натиск лендлордов
и усилить позиции средних крестьян в тех манорах, где создались
условия для сохранения крестьянской собственности (Лавровский,
1958, с. 25, 92, 133—134). Но в плане стратегическом крестьяне потер-
пели поражение: в борьбе двух путей решения аграрного вопроса победу
безусловно одержал курс на дворянско-буржуазную «чистку земель» для
капитализма. Своим законодательством революция создала для нее необ-
ходимые предпосылки. Отменив «рыцарское держание» (ордонанс 24 фев-
раля 1646 г.) и фактически оформив этим феодальное право собственно-
сти лендлордов как право буржуазное, она оставила беззащитными
крестьян-держателей. Последние добились того, что в 1649—1653 гг.
в связи с земельными секвестрами вопрос о защите прав держателей
несколько раз обсуждался в Долгом парламенте и Государственном сове-
те; были предложены три проекта билля. Ни один из них не прошел, пра-
ва лендлордов ничем ограничены не были. Полностью сохранились и
копигольд, и все связанные с ним крестьянские повинности, и права лор-
дов маноров. Уцелела и десятина; малый парламент 1653 г. задумал было
ее отменить — и это послужило одной из причин его разгона. Ревниво
оберегая незыблемость интересов лендлордов, новое дворянство и буржу-
азия цепко держались за феодальные правовые нормы, предпочитая
«подсовывать буржуазный смысл под феодальное наименование» (Маркс
К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 311).
Дворянско-буржуазное руководство революцией ни в чем не уступи-
ло крестьянам и в наиболее резко ими поставленном вопросе об огора-
живаниях. Напротив, были отменены ограничивавшие их дореволюцион-
ные акты монархии. Наконец, нанося удары части феодального землев-
ладения путем секвестров (с 1643 г.) церковных, коронных земель и
владений делинквентов, Долгий парламент установил порядок отчужде-
ния, передававший их в руки лондонской и провинциальной буржуазии
и дворянства (Архангельский, 1935). Покупатели получали права и при-
вилегии прежних феодальных владельцев, вытекавшие из манориального
строя, и, стремясь реализовать вложенный капитал, усиливали нажим на
держателей. В укреплении позиций английского лендлордизма огромную
роль сыграли подавление ирландского восстания 1641—1652 гг. и чудо-
вищное ограбление Ирландии в пользу английских джентри и буржуазии.
С развитием капитализма уцелевшие в ходе революции феодальные
юридические формы все более наполнялись буржуазным содержанием.
В период промышленного переворота окончательно сложилось поместье
капиталистического типа, заменившее держателей капиталистическими
фермерами и наемными рабочими. Что касается копигольда, то по мере
экспроприации крестьянства значительная часть копигольдерских зе-
мель, сохраняя свой правовой статус, сосредоточивалась в руках земле-
владельцев-«джентльменов» из дворян и буржуазии. Параллельно воз-
растала юридическая защищенность копигольда, который к концу XVIII в.
484
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
фактически приблизился к держаниям общего права (Лавровский, 1958
гл. 3; Барг, 1981, с. 197 сл.). Но все же юридически копигольд был
отменен только в XX в.
Французская буржуазная революция, «революция XVIII века», по
словам К. Маркса, со всех точек зрения «ушла на столетие вперед» по
сравнению со своим английским прообразом середины XVII в. Она раз-
вернулась на иной, более высокой ступени развития капитализма, на
исходе мануфактурной эпохи, когда в соседней Англии уже рождались
машинное производство и фабричная система, а внутри самой Франции
мануфактурное производство стояло на пороге промышленной революции.
Наконец, по сравнению со всеми предыдущими буржуазными револю-
циями французская буржуазия выступила наиболее зрелой и способной
к самостоятельному политическому руководству силой. Обогащенная опы-
том других революций, она вместе с тем еще не успела обрести классо-
вую ограниченность, характерную для буржуазии в революциях XIX в.
Французская революция в ряду других победивших ранних революций
выделяется и тем, что в ней особенно резко и определенно выдвинулся
аграрный вопрос, а борьба крестьян стала ее главной боевой силой.
Французская буржуазия оказалась способна политически направить
«крестьянскую революцию» и закрепить—в приемлемых для буржуазии
пределах — ее результаты.
В высшей степени знаменательно, что уже в одном из своих первых
законодательных актов Французская революция решительно поставила
в порядок дня аграрно-крестьянский вопрос и точно определила тот
строй, который она намеревалась сокрушить,— «феодальный порядок»
(Le regime feodal). Знаменитая ст. 1 декретов 4—11 августа 1789 г.,
определявшая главные принципы будущего аграрного законодательства,
гласила: «Национальное собрание полностью уничтожает феодальный
порядок». Но что такое «феодальный порядок»? Каким образом и в
чью пользу он должен быть отменен? Это главные вопросы, которые пря-
мо затрагивали интересы различных классов и вокруг решения которых
в ходе революции развернулась ожесточенная борьба. Во Французской
революции так же, как и в Английской, но в иных, связанных с особен-
ностями аграрного развития страны, формах, столкнулись две линии в
решении аграрной проблемы и в вопросе о выборе путей ликвидации
феодальных отношений (Адо, 1971; Soboul, 1976, р. 438—440; Gauthier,
1977).
Одна из них также шла «сверху» — от умеренной буржуазии и либе-
рального дворянства. Их вдохновлял пример Англии XVIII в. и англий-
ский «путь» — компромисс с дворянством на всех уровнях, сочетание
крупного землевладения с капиталистическим фермерством, экспроприа-
ция крестьян. Эта программа не была простой «игрой ума» — она имела
реальную опору в аграрно-капиталистической эволюции некоторых наи-
более развитых районов Северной Франции (Люблинская, 1978, гл. 6,
7), однако общие аграрные условия страны ставили свои пределы попыт-
ке компромисса и обусловили существенное отличие от английского ва-
рианта дворянско-буржуазной аграрной политики. В условиях Франции
буржуазно-дворянская (речь идет о либеральном дворянстве) программа
аграрного переустройства предусматривала сохранение дворянского доме-
на и придание ему буржуазного правового статуса, безвозмездное уничто-
жение личных повинностей, но выкуп поземельных феодальных повин-
ностей (причем на условиях, выгодных сеньорам), поощрение огоражи-
ваний, наступление на крестьянские общинные владения и распорядки.
485
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
В этом направлении шла разработанная еще до революции аграрная
программа физиократов (Тюрго). В первые годы революции подобный
компромисс попытались осуществить стоявшие у власти умеренная
буржуазия и либеральное дворянство (аграрное законодательство
1789-1791 гг.).
Против этой попытки решительно выступило французское крестьян-
ство. Оно боролось за создание самых благоприятных условий для раз-
вития крестьянского хозяйства, его расширение и упрочение. Борьба
крестьян шла в нескольких направлениях. С самого начала революции
на первый план выступило требование полной и решительной ликвида-
ции сеньориального строя, превращение крестьянской «собственности под
феодальными вывесками» в свободную, по существу буржуазную, соб-
ственность. Жакерии 1789—1792 гг.— это классические антифеодальные
восстания, «война против замков» с обычными ее формами — нападения
на замки и монастыри, сожжение феодальных документов (нередко и
самих замков). Одновременно, как и в Английской революции XVII в.,
крестьяне возвращали захваченные сеньорами общинные земли, уничто-
жали изгороди, повсеместно явочным порядком восстанавливали общин-
ные права пользования.
Наиболее интенсивными выступления против сеньориального строя
были в тех районах, где сильнее всего сохранялись позиции крестьян-
ского хозяйства и крестьянской собственности (восток, центр, юго-запад,
юг). Будучи общекрестьянским по своему характеру, это движение в
наибольшей мере отвечало интересам самостоятельных крестьян-землев-
ладельцев. Между тем, по примерным оценкам, ко времени революции
лишь около 35—40% земель принадлежало крестьянам на праве наслед-
ственного отчуждаемого держания. Острая нехватка земель была уделом
большинства сельского населения. На этой основе во время Французской
революции возникло широкое уравнительное движение, направленное на
перераспределение в пользу крестьян землевладения и землепользования.
Оно прослеживается уже с первых лет революции, но наиболее опреде-
ленным становится после 10 августа 1792 г., особенно же — во время
якобинской диктатуры. Уравнительное движение не вызвало — и не мог-
ло вызвать — таких мощных крестьянских восстаний, как объединявшая
все крестьянство борьба против сеньориального строя. Оно давало о себе
знать во множестве петиций, поступавших из деревень, в бесчисленных
локальных конфликтах, в произведениях народных идеологов, часто не-
посредственно связанных с сельской беднотой и возглавлявших ее борь-
бу (вроде «красных кюре» Пьера Доливье, Круасси, Пти-Жана). Однако
уравнительное движение все же обладало достаточной силой.
Его наиболее последовательным выражением были крайние формы
идеи «аграрного закона», требование всеобщего передела земель равны-
ми долями и даже отрицание частной земельной собственности вообще
(Пьер Доливье и др.). Эта программа вырастала на почве интересов
сельских низов13. Объективно она была самой радикальной аграрной
программой Французской буржуазной революции конца XVIII в., прог-
раммой последовательной «крестьянской чистки земель для капитализ-
ма».
13 Так, из 13 ближайших сподвижников «красного кюре» Пти-Жана (они были
арестованы после возглавленного им «бунта» в его коммуне в сентябре 1972 г.)
только четыре, имевшие клочки земли, были внесены в списки поземельного нало-
га; остальные были безземельными и возделывали исполу земли богатых собствен-
ников (Адо, 1971, с. 306).
486
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
Однако в массе сельских петиций, в местных столкновениях преобла-
дала иная тенденция — не посягая на земельную собственность как тако-
вую, утвердить в качестве господствующей формы земледельческой дея-
тельности крестьянское хозяйство на возможно более благоприятных
условиях. Для достижения этой цели предлагалась целая серия уравни-
тельных мер — дробление и льготная продажа национальных имуществ
дробление и сдача крестьянам за умеренную ренту всех вообще крупных
земельных владений Франции, раздел общинных земель и т. д. Эти тре-
бования могли объединить и безземельных батраков, жаждавших устро-
иться на земле, и не вполне оторвавшихся от хозяйства бедняков и ма-
ломощных середняков (по существу, они и составляли основную массу
крестьянского населения Франции).
Такая уравнительная программа выступает как более умеренный
вариант «аграрного закона»; ее проведение в жизнь означало бы уста-
новление в своеобразных формах крестьянского преобладания над зем-
лей и земледелием, пусть и не на самых радикальных началах.
Характерной чертой крестьянской борьбы во время Французской ре-
волюции явились «продовольственные» движения. В тех районах, (глав-
ным образом в северной части страны), где развитие капиталистического
фермерства и рассеянной мануфактуры сильнее всего продвинуло эксп-
роприацию крестьян, развернулись громадные, вовлекавшие десятки ты-
сяч сельских жителей «таксаторские» восстания, целью которых было
установление твердых низких цен на продовольствие, обуздание спеку-
ляции и «ненасытной алчности» крупных торговцев и фермеров. Эти
движения отражали особые интересы широчайшей и социально весьма
неоднородной массы сельского мелкого люда, связанной с хлебным рын-
ком в качестве потребителей. Такого рода движения являются особой
формой социальной борьбы, характерной для последнего периода ману-
фактурной эпохи, а также для времени первых шагов промышленной
революции (Адо, 1974; Rude, 1964, р. 108—122). Специфика Франции
эпохи революции заключалась в том, что, отталкиваясь от продовольст-
венного вопроса, участники этих движений выдвигали также антисеньо-
риальные и в особенности земельно-уравнительные требования. Поэтому
наряду с архаичным стремлением к регламентации, к жесткому ограни-
чению и локализации товарного оборота в продовольственных движениях
содержались антифеодальные и эгалитарные тенденции, направленные
к расширению и защите крестьянского хозяйства; борьба за хлеб слива-
лась с аграрным крестьянским движением в собственном смысле.
В целом в борьбе двух путей решения аграрной проблемы француз-
ское крестьянство во многом смогло навязать революции свои решения.
Революция началась с попытки компромисса — хотя и на этом пути
Французская революция далеко ушла вперед сравнительно с Английской.
Законы 1789—1790 гг. об «отмене феодального порядка» разрушили всю
феодальную юридическую структуру земельной собственности, ликвиди-
ровали иерархию держаний и все связанные с ней права и обязательства
личного порядка. Отныне не осталось ни сеньорий, ни фьефов, ни цен-
зив, их место заняла буржуазная поземельная собственность. Тем не ме-
нее все «реальные» крестьянские повинности, связанные с бывшим дер-
жанием, не были признаны «феодальными» и были сохранены в форме
выкупаемых «поземельных рент». Обеспечивалась незыблемость сеньо-
риального домена, почти не затрагивались совершенные ранее сеньо-
рами захваты общинных земель. Порядок распродажи созданного за счет
церковных, коронных и некоторых других земель огромного фонда «на-
487
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
циональных имуществ» практически закрывал к ним дорогу для подав-
ляющего большинства крестьянства.
Однако эта попытка компромисса рухнула. Буржуазно-дворянская
тенденция капиталистического развития оказалась слабее противоборст-
вующей ей буржуазно-крестьянской. Слой либерального дворянства, гото-
вый пойти на компромисс и союз с буржуазией, был слишком узким.
Логика борьбы привела французскую буржуазию в лице ее наиболее пе-
редовых элементов к союзу с крестьянством, базой которого было приня-
тие некоторых важных требований именно крестьянской аграрной про-
граммы.
Полнее всего было реализовано центральное требование общекрестьян-
ского движения — уничтожение сеньориального строя. С августа 1792 по
май 1794 г. характерной чертой сменявших друг друга аграрных законов
было неуклонное расширение понятия «феодального», т. е. того, что под-
лежало полной отмене. Наиболее полно это отразилось в якобинских за-
конах 17 июля 1793 г. и 18 мая 1794 г. относительно поземельных отноше-
ний бывшего сеньора и бывшего держателя. Так, в законе 18 мая
1794 г. (29 флореаля II года) говорилось, что «всякая повинность или
рента, запятнанная... малейшим признаком феодализма» подлежит унич-
тожению. Таким образом, французский крестьянин стал свободной равно-
правной личностью (в рамках буржуазных свобод). Он стал свободным соб-
ственником своей земли, поскольку уже имел к началу революции несво-
бодную «собственность в пределах сеньории».
В известной степени были обращены в пользу крестьян и громадные
земельные перемещения, совершенные революцией. Возвращение в
1792—1793 гг. узурпированных у сельских коммун общинных земель
означало частичную экспроприацию дворян и связанной с землей старой
буржуазии в пользу крестьянской общины. Крестьяне — прежде всего
верхний и средний слой — смогли получить и часть национального зе-
мельного фонда; до IV года Республики во многих местах они опережа-
ли буржуазию по размеру купленной площади. Важным для крестьян
результатом было и решение вопроса об огораживаниях, которые в прин-
ципе были разрешены, но практическое использование во многом зависе-
ло от воли самих общин. Крестьянин сохранил и необходимые для жизне-
способности его хозяйства права пользования.
Таким образом, под натиском крестьян Великая французская револю-
ция нанесла серьезнейшие удары по аграрным отношениям старого поряд-
ка. Она решительно сломала всю феодально-сеньориальную структуру
земельной собственности и осуществила частичное перераспределение
земель в пользу крестьян, расширила и укрепила позиции крестьянской
собственности и крестьянского хозяйства. Это была важнейшая победа
«крестьянской революции» 1789—1794 гг.
Главные ее плоды достались зажиточным и богатым крестьянам-соб-
ственникам. Их позиции, а также позиции фермеров из районов крупного
зернового хозяйства оказались наиболее прочными. Добились некоторых
успехов и мелкие крестьяне; они завоевали собственность на свою пар-
целлу, отчасти ее округлив, сохранили общинные права пользования. Все
это знаменовало переход «к более высокому способу производства, к сво-
бодному крестьянскому землевладению» (Ленин В. И. Поли. собр. соч.,
т. 34, с. 195).
Это была победа линии «крестьянского капитализма», но в умеренном
варианте. Радикальная уравнительная программа сельских масс, преду-
сматривавшая полное аграрное переустройство в интересах мелкого кре-
488
Глава 22. Крестьянство в буржуазных революциях
стьянпна, потерпела поражение. Понеся некоторые потери, крупная зе-
мельная собственность (в том числе и дворянская, аристократическая)
все же устояла, утратив феодально-сословный характер и получив клас-
сически буржуазную юридическую форму. Н. М. Лукин замечал по этому
поводу, что «даже Великая революция не принесла французскому кре-
стьянину радикального разрешения аграрного вопроса» (Лукин, 1960,
с. 340, примеч. 54), а А. Собуль говорит о «незавершенном характере
аграрной революции» (Soboul, 1980, р. 406). Для дальнейшего развития
крестьянского хозяйства большое значение имело и то обстоятельство,
что аграрные преобразования не затронули парцеллярную структуру зем-
левладения.
Таким образом, в первых буржуазных революциях XVI—XVIII вв.,
в итоге которых окончательно определилась победа буржуазного общества
в Европе, крестьянство, главный трудящийся класс эпохи, сыграло круп-
ную роль. История этих буржуазных революций — это одновременно и
важная страница в истории европейского крестьянства.
Что касается аграрно-крестьянских итогов буржуазных революций, то
надо, очевидно, учитывать, что в определенной мере итоги революций
XVI—XVIII вв. были «заданы» тем направлением аграрно-капиталисти-
ческого развития, которое стало определяться как преобладающее в ходе
экономической жизни и социальной борьбы уже накануне буржуазных
революций и влияло на то или иное соотношение социальных сил в борь-
бе вокруг путей решения аграрной проблемы.
Это, разумеется, не означает, что все аграрные результаты револю-
ций XVI—XVIII вв. были фатально предопределены. Те или иные пово-
роты в развитии классовой борьбы, политических и военных событий
могли самым существенным образом повлиять на степень радикальности
революционных завоеваний. Но возможности эти были, очевидно, огра-
ничены определенными пределами. С другой стороны, как показывает
исторический опыт этих революций, даже умеренная «расчистка» аграр-
ной сферы от феодальных институтов могла совершиться в XVI—
XVIII вв. лишь ценой ожесточенной революционной борьбы, важнейшей
силой которой и выступало крестьянство.
С точки же зрения положения самого крестьянства итоги революций,
при всех различиях, имели то общее, что при победном исходе они «под-
водили черту» под историей средневекового крестьянства как класса фео-
дального общества. Открывалась новая полоса в истории этого самого
древнего общественного класса, сохранившегося до нового времени — он
становился крестьянством капиталистического общества.
489
ГЛАВА 23
ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ
ЕВРОПЕЙСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА
1. Предварительные замечания *
Характеристика духовной жизни и социально-культурных представлений
европейского крестьянина на стадии позднего феодализма наталкивается
на значительные и пока еще не всегда преодолимые трудности. Одна из
них — недостаточная разработанность этой проблематики. В некоторых
регионах, в частности в Западной Европе, для которой рассматриваемая
историческая стадия сильнее удалена от нас хронологически, исследова-
ние данной темы развернулось лишь недавно, так что по ряду проблем
еще не накоплен неооходимый материал и продолжает уточняться круг
возможных источников и методика их анализа. Но и по отношению к
тем странам, где традиция изучения народной, и прежде всего крестьян-
ской, культуры имеет более глубокие корни и где — как, например,
в России, Германии, Польше — эпоха разложения феодализма частично
захватывает относительно близкий к нам XIX в., число неизученных
(пли малоизученных) проблем духовной жизни крестьянства остается
огромным.
Трудности в разработке данной темы обусловливаются также весьма
своеобразным сочетанием в крестьянской культуре разных стран, с од-
ной стороны, региональных особенностей, с другой — некоего общего для
всех них субстрата. Существование в крестьянской культуре региональ-
ных особенностей вполне естественно. Они связаны со специфическими
условиями развития отдельных стран в рассматриваемую эпоху — эконо-
мическими, политическими, идеологическими. Так, духовная жизнь кре-
стьянства эпохи позднего феодализма не могла быть тождественной, на-
пример, в таких странах, как Англия и Франция, не знавших иноземного
гнета, и, скажем, в южнославянских областях, находившихся под осман-
ским владычеством. Точно так же не могли не дифференцироваться пути
культурного развития крестьянства в странах, где господствовала право-
славная церковь и где торжествовало католичество, в областях наиболее
интенсивной христианизации и в районах особо длительного сохранения
пережитков язычества. В областях, где были сильные традиции крестьян-
ской свободы (например, на севере и востоке России), дольше сохраня-
лись самобытные формы народной культуры. Еще более существенные
особенности в развитии духовной жизни крестьянства складывались в Ев-
ропе в зависимости от темпов генезиса капитализма. Влекший за собой
дезинтеграцию крестьянства как класса, этот процесс там, где он шел с
наибольшей интенсивностью и обеспечивался успешными буржуазными
революциями, делал неизбежной и дезинтеграцию собственно крестьян-
ской культуры. В отличие от этого в регионах относительно замедленно-
го генезиса капитализма подобная дезинтеграция либо вовсе не осущест-
вилась в пределах исследуемого периода, либо делала лишь первые шаги.
Все эти различия заставляют рассматривать духовную жизнь крестьян-
ства разных ареалов позднесредневековой Европы в рамках обосоолен-
♦ Автор раздела Ю. Л. Бессмертный.
490
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
ных региональных очерков, в каждом из которых анализируется не впол-
не совпадающий с другими круг вопросов.
Это, разумеется, не означает, что духовная жизнь европейского кре-
стьянства не имела в рассматриваемый период некоторых коренных об-
щих черт. Они также освещаются в региональных разделах данной гла-
вы; поскольку, однако, конкретное воплощение этой общности могло
принимать весьма различные формы, отметим здесь наиболее существен-
ные ее проявления.
Подчеркнем прежде всего, что повсюду для крестьянского миропони-
мания этой эпохи — больше, чем для миропонимания какого бы то ни
было иного класса,— было характерно сохранение многих элементов обы-
денного сознания средневековья. В среде крестьянства в силу особой
роли в его жизни традиций дольше всего бытовали представления, свой-
ственные так называемому народному христианству, включавшему и эле-
менты древнего «магического» сознания. Картина мироздания, лежавшая
в основе крестьянских воззрений на природу и общество, была поэтому
повсюду окрашена ярко выраженной религиозностью.
Традиционность крестьянского сознания консервировалась также за
счет особо тесной включенности этого класса в неизменные природные
циклы, вследствие многовекового сохранения феодального гнета, из-за
устойчивости (или даже неизменности) общинных обычаев. Вырастав-
шая на этой основе консервативность многих стереотипов крестьянского
поведения общеизвестна. Не следует только забывать — и материал,
приводимый ниже, убедительно это подтверждает,— что традиционные
стереотипы крестьянского поведения включали и борьбу против феодаль-
ного гнета, и общинную взаимопомощь, и передачу из поколения в по-
коление ценных трудовых навыков (обеспечивавших порой максималь-
ное, доступное в условиях доиндустриального земледелия использование
возможностей природы), и сохранение (и обогащение) произведений
фольклора.
Но, разумеется, для духовной жизни крестьянства в период поздне-
го феодализма и зарождения буржуазных отношений было характерно
не только следование традиции. Новые условия производственной дея-
тельности, усиление социальной борьбы, острые конфессиональные раз-
ногласия, развитие книжной культуры — все это не оставалось без по-
следствий для духовной жизни крестьян. Она все более дифференцирует-
ся, становится менее однородной в среде разных имущественных
прослоек. Не полностью уничтожая духовное единство крестьянского
«мира», этот процесс тем не менее подготавливал определенные усло-
вия для проникновения в крестьянскую массу печатного слова, научного
знания, профессионального искусства и вообще светской культуры. По-
следняя развивалась в крестьянстве и спонтанно — на основе внутренних
процессов усложнения и роста крестьянского самосознания.
Это внутреннее перерождение крестьянского миропонимания шло
крайне медленно и неравномерно. В разных странах оно по-разному
противостояло развитию культуры господствующего класса. Особенно за-
метным своеобразие социокультурных процессов в крестьянстве было в
рамках двух главных ареалов аграрного развития Европы. Соответственно
этому определены и географические границы нижеследующих очерков.
К сожалению, уровень исследовательской разработки (как и недостаток
места) не позволил охватить в них в равной степени все европейские
регионы.
491
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
2. Духовная жизнь
крестьянства Западной Европы XVI —XVIII вв*
На протяжении XVI—XVIII вв. духовная жизнь западноевропейского
крестьянства при сохранении существенных констант претерпе-ла немало-
важные изменения, обусловленные в конечном счете кризисом феодаль-
ного строя, зарождением в недрах старого порядка тенденций буржуаз'
ного развития, усилением расслоения крестьянства и обострением проти-
воречий внутри общины. Реформация и католическая реакция самым
прямым образом затронули сознание и поведение крестьян. Успехи кни-
гопечатания положили начало проникновению грамотности и в среду
сельского населения. Показателем резко изменившейся социально-психо-
логической ситуации в деревне служат массовые и длительные пресле-
дования ведьм, охватившие почти всю Европу.
Приступая к изучению духовной жизни западноевропейского кресть-
янства, историк должен преодолеть прежде всего ту трудность, которая
связана с необходимостью вычленить черты крестьянского миропонима-
ния из более обширного и весьма сложного массива народной культуры.
Последняя охватывала, как известно, и сельское и городское население.
Возникает вопрос: в какой мере правомерно распространять сведения, по-
черпнутые при изучении традиций горожан, на деревню. Другая сложность
определяется тем, что изменения в психологии и духовной жизни кре-
стьян происходили несравненно медленнее, нежели сдвиги в культуре об-
разованной элиты. XVI—XVIII века в Западной Европе — время поздне-
го Возрождения и барокко, Просвещения, классицизма и романтизма —
знали глубокие, резкие и качественно важные перемены в культуре. Но
эти революции в духовной жизни не имели ничего общего с состоянием
крестьянских духовных традиций, коренные установки которых кажутся
неподвижными или изменяющимися сообразно совершенно иным зако-
номерностям 4.
Еще одна сложность обобщенной характеристики духовной жизни
крестьянства всего Запада на протяжении XVI—XVIII вв. обусловли-
вается существенными региональными различиями. Реформация победи-
ла в одних странах, тогда как в других контрреформация укрепила ка-
толицизм; изменения в религиозной жизни непосредственно затронули
культуру масс, но затронули по-разному. Охота на ведьм распространя-
лась неравномерно, и, скажем, характер гонений в Германии был во
многом не таков, как в Англии. Набрасывая «широкими мазками» кар-
тину крестьянской духовной жизни, мы сможем лишь в ограниченной
1 Вот пример. Около 1260 г. инквизитор-доминиканец Этьен де Бурбон, посе-
тив сельскую местность неподалеку от Лиона, столкнулся с вопиющим суеверием:
крестьянки приносили на могилу св. Гинефора своих больных младенцев в расче-
те на его помощь; между тем инквизитор выяснил, что святой этот — борзая соба-
ка, по ошибке убитая своим хозяином — владельцем замка, некогда расположенно-
го в этой местности (такова была ходившая в пароде легенда). Этьен де Бурбон
запретил столь нечестивое поклонение, и, казалось, церковь одержала победу над
силами зла. Однако шесть веков спустя, в 1879 г., лионским любителем старины
было обнаружено, что крестьяне той же местности продолжают поклоняться свя-
тому Гинефору, зная, что это — борзая (Schmitt, 1979, р. 185). Миновали средневе-
ковье, Реформация, Просвещение, Революция, дехристиапизация, наступил век пара
и железных дорог, а какие-то существенные черты общественного сознания кресть-
янина, делавшие возможным столь противоестественное сочетание, как собака и свя-
той, оставались, по-видимому, неизменными... Ритмы изменения «высокой», интел-
лектуальной культуры и культуры народной, фольклорной совершенно различны.
492
Г лава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
степени коснуться локальных особенностей и сосредоточимся на выявле-
нии ведущих линий развития.
*
Социальная психология крестьян XVI—XVIII вв. трудно уловима ме-
тодология ее изучения разработана недостаточно (Люблинская 1981
с. 90—102; Kultur der einbachen Leute, 1983, s. 7 f.). ’ ’
Поведение и психология крестьян определялись в первую очередь их
производственной деятельностью. Тесная, неразрывная связь с землей и
высокая оценка сельскохозяйственного труда оставались неотъемлемой
частью крестьянской психологии.
В XVI —XVIII вв. крестьянин
Западной Европы уже не знал
подневольного барщинного труда,
но еще далеко не всегда был
знаком со строгой трудовой дис-
циплиной, которую несло с собой
предпринимательское крупное хо-
зяйство. Труд в рамках неболь-
шого по составу родственного
коллектива мог служить источни-
ком удовлетворения и сознания
важности выполняемой работы.
Но вместе с тем крестьянин
испытывал чувства неудовлетво-
ренности и неуверенности, кото-
рые вызывались отсутствием у
него собственности на возделы-
ваемую им землю и все более
усугублявшимся малоземельем.
Эти неудовлетворенность и неу-
Крестьянин в черной шапке.
Гравюра по меди
Питера Брейгеля Старшего.
XVI в. Нидерланды
вв., так и в ранних буржуазных
веренность, вытекавшие из самой
природы производственных отно-
шений того времени, были чувст-
вами, которые двигали крестьяна-
ми как во время их восстаний,
столь многочисленных в XVI — XVIII
революциях, в которых аграрный вопрос стоял во главе угла.
Источником неудовлетворенности и неуверенности служила и низкая
урожайность, угрожавшая голодом; значительная часть крестьян жили
впроголодь. Праздники, устраивавшиеся по окончании жатвы, сопровож-
дались пирушками, во время которых проедалась немалая доля собран-
ного. Эти колебания между длительным недоеданием и праздничным об-
жорством, наглядно выразившиеся в конфликте Поста с Карнавалом
(см. картину Брейгеля),— показатель неустойчивости материального по-
ложения основной массы сельского населения, неустойчивости, которая
могла вести к резким сменам настроения и колебаниям психики. Другой
причиной постоянной неуверенности крестьян в завтрашнем дне была
война, грозившая деревне разорением, насилиями, убийствами, постоями.
Бесчинства солдатни в период постоянных войн представляли собой под-
линное стихийное бедствие. Наглядные свидетельства тому — «Симплп-
циссимус» Гриммельсгаузена и многочисленные сцены захвата и разоре-
ния деревни, которыми не случайно чрезвычайно богато изобразительное
493
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
искусство XVI и XVII столетий. Молитва французских крестьян этого
времени («избави нас, господи, от чумы, голода и войны» (Goubert,
1958, р. 82)) как нельзя лучше высвечивает главные источники их стра-
хов и неуверенности.
Расшатывание традиционных деревенских микроструктур, в свою
очередь, не могло не порождать беспокойства и служило источником
внутриобщинных конфликтов. Кризис сельской солидарности, вызванный
обострением социальной и имущественной дифференциации деревни,
создавал напряженную социально-психологическую обстановку.
Одно из ее проявлений — обострение страха перед смертью и загроб-
ными карами в конце средневековья. Частые рецидивы эпидемий, высо-
кая смертность младенцев, короткая продолжительность жизни, голодов-
ки, войны — все это делало смерть близкой знакомой. Как раз «осенью
средневековья» распространяется тема «пляски смерти» в искусстве и
литературе, выражающая этот страх. Страх перед ожидающим после
смерти воздаянием двигал толпами флагеллантов, бродившими по дерев-
ням и городам Запада, он же привлекал внимание масс к проповедям
монахов, призывавших к немедленному покаянию; страх этот возрастал
в моменты появления пророчеств о близящемся конце света и страшном
суде. В проповедях XVI—XVIII вв. христианство выступает преимуще-
ственно в качестве религии печали и страха; священники и монахи куль-
тивируют у паствы чувство греховности и вины пред грозным судией.
Ж. Делюмо считает воспитание мысли о виновности грешника одной йз
профилирующих черт религиозной жизни в указанный период (Delume-
au, 1983). Все, кто мог, стремились запастись индульгенциями, избав-
лявшими, по уверениям церкви, от адских мук, и оговорить в своих за-
вещаниях заупокойные мессы, которые должны были помочь душе умер-
шего выйти из чистилища. Резко возрос страх перед нечистой силой,
в дьяволе видели столь же могущественного господина, как и в творце
мира. Не случайна поэтому отмеченная многими историками крайняя
неустойчивость настроений масс, легко впадавших в панику и склонных
к внезапным кратким иррациональным взрывам возмущения, с сопутст-
вовавшей им кровавой жестокостью (Mandrou, 1961, р. 160, 337—338,
363; Le Roy Ladurie, 1966, р. 618; Delumeau, 1978).
Как известно, бунт, восстания были повседневными явлениями в до-
индустриальной Европе (Rude, 1964, р. 35). По своему характеру они во
многом отличались от движений XIV—XV вв. А. Д. Люблинская писа-
ла, что, в то время как участники Жакерии и других крупных крестьян-
ских выступлений периода развитого феодализма имели перед собой впол-
не конкретного классового врага — сеньоров, для крестьян XVI—
XVII вв. этот враг был рассеян повсюду и они склонны были видеть
его во всяком богаче, в горожанине, в королевском сборщике налогов
или судье, не говоря уже о феодале, и эта многоликость противников
подчас лишала восставших ясной социальной ориентации (Люблинская,
1967, с. 294 сл.). Связь между повседневными возмущениями низов го-
рода и деревнп и распространившимся среди них чувством нестабильно-
сти, необеспеченности едва ли может внушать сомнения. Тем не менее
напряженность социальной атмосферы, в которой постоянно вспыхивали
народные возмущения, вовсе не исключала рационального момента в ор-
ганизации восстаний и формулировании их конкретных целей.
Как это было и в предыдущие столетия, крестьянство проводило рез-
кую грань между господами, воспринимаемыми им, как правило, в каче-
стве угнетателей, и королем, в котором оно было склонно видеть живое
494
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
воплощение справедливости и права (лишь революционные катаклизмы
нанесли окончательный удар этому стихийному монархизму). У тради-
ционного крестьянского монархизма существовала и сакрально-магическая
сторона: в Англии и Франции, например, народ издавна верил в способ-
ность коронованной особы своим прикосновением исцелять от золотухи.
Расцвет этого верования во Франции приходится на XVII — начало
XVIII в., и если о Людовике XII говорили, что он ежегодно даровал
исцеление примерно 500 подданным, то Людовик XIII избавлял от «ко-
ролевской болезни» (так называли скрофулез в народе) до 3 тыс. чело-
век за раз, а Людовик однажды дал прикоснуться к себе 2400 боль-
ным (Bloch, 1961).
Высокая возбудимость, которая отчасти была спутницей хронического
недоедания большинства крестьян, неспособность отличить естественное
от сверхъестественного, неразвитость средств овладения природой и чув-
ство бессилия перед стихиями, господство устной культуры, множащей
суеверия, слухи и неконтролируемые коллективные паники, социальная
неустойчивость — порождение антагонистического строя общества — та-
ковы некоторые черты социальной психологии западноевропейского кре-
стьянства конца средних веков и XVI—XVIII столетий (Histoire de
la France rurale, 1975, 2, p. 316).
*
Утверждение печатной книги среди средств распространения и функцио-
нирования культуры коренным образом демократизировало знание. На
протяжении изучаемого периода возрастает процент грамотных людей,
лавинообразно увеличивается количество печатной продукции, книга, бро-
шюра, печатный плакат, листовка, газета становятся доступными все бо-
лее обширному числу жителей Запада. Правда, этот процесс протекал не-
равномерно и в наименьшей степени проник в деревню. Женщины в де-
ревне были почти сплошь неграмотны, но и из числа мужчин долгое время
лишь немногие были в состоянии поставить свою подпись. Однако нали-
чие в деревне даже одного или нескольких грамотеев могло привести к
тому, что какая-то печатная информация делалась доступной и для их
окружения, ибо книгу, брошюру, альманах читали вслух или пересказы-
вали их содержание. В период Реформации и контрреформации в сель-
ской местности увеличилось число приходских школ, созданных для того,
чтобы крестьянские дети могли лучше усваивать церковное учение. По
всей Европе развертывается работа по переводу Писания на националь-
ные языки, и оно становится доступным практически всем. Однако кре-
стьянам был более понятен катехизис, эта «библия простолюдина». Опыт
Крестьянской войны в Германии воочию показал, сколь действенным
оружием могут стать Библия и Евангелие в руках восставших крестьян
и плебеев. Листовки и памфлеты в период Реформации распространялись
в тысячах экземпляров, их читали на рынках, в тавернах, в церквах и
на сельских праздниках (Kuczynski, 1981, s. 176).
Наряду с религиозными текстами в переводах на национальные язы-
ки появляются многочисленные издания литературы светского содержа-
ния, предназначенной для широкого потребителя. Эти брошюры объемом
в два десятка страниц, отпечатанные на низкосортной бумаге и стоив-
шие очень дешево, распространяли на ярмарках коробейники, странствую-
щие мелочные торговцы. Во Франции в XVII—XVIII вв. особой популяр-
ностью пользовались брошюры «голубой библиотеки» из Труа, где они
печатались (название объясняется голубым цветом бумаги). Основным
495
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
потребителем подобных изданий была деревня — в городе существовало
и много иных источников информации. Авторы этих книжек неизвестны,
вероятно, это были лица, получавшие заказы от печатников, а последние
при посредстве разносчиков внимательно следили за читательским спро-
сом. Поэтому, как полагал Р. Мандру, анализ печатной продукции, вы-
пущенной типографами Труа (сохранилось 450 названий), может отра-
зить картину состояния народной культуры.
Тематика брошюр «голубой библиотеки» — мифологические повество-
вания, сказки о феях и волшебниках, рассказы о чудесах и колдовстве
рыцарские романы, календари и жития святых, сочинения нравоучитель-
ного и благочестивого содержания, гривуазные фарсы, повести о разбой-
никах, о любви и смерти, песенники. Популярны были астрологические
сведения — астрология должна была помочь и прорицанию будущего,
и в исцелении от болезней, и в обеспечении урожая. Герои дешевой ли-
тературы, адресованной простонародью,— Карл Великий, Роланд, Оливье,
предатель Ганелон, рыцари типа Оже Датского, крестоносцы; герои ми-
фологических повестей — Гаргантюа, Тиль Уленшпигель, Скарамуш.
Р. Мандру, подчеркивая интерес читателей к сверхъестественному, рас-
ценивает эту печатную продукцию как «литературу бегства от жизни»
(Mandrou, 1964, р. 40). Хотя среди книг «голубой библиотеки» и встре-
чаются произведения, касающиеся воспитания, ремесел, арифметики и
особенно часто элементарных медицинских знаний, в целом она далека
от повседневной жизни, увлекая читателя в воображаемый чудесный мир
(Mandrou, 1974, р. 157).
Напрасно искать в брошюрах «голубой библиотеки» имена философов,
ученых или писателей Просвещения или хотя бы косвенное отражение
их идей. Эта литература обращена к прошлому, заимствует свои темы и
сюжеты по большей части у средневековья. Здесь видно, как рыцарская
культура «перелицовывается» и приспосабливается к менее взыскатель-
ным вкусам плебса. История перерабатывается в легендарные и мифоло-
гические повествования, анекдоты, в которых сообщения о фактах прош-
лого смешиваются с баснями. Что касается социальной проблематики, то
общество изображено в литературе коробейников «стыдливо» и односто-
ронне: эксплуатация масс, классовые антагонизмы, голодовки, религиоз-
ные кризисы, гнет налогов не находят здесь никакого выражения. Гос-
подствующая тональность этих повестей — социальный конформизм и
фатализм (Mandrou, 1964, р. 148, 166 s.). Р. Мандру называет этот конг-
ломерат верований и знаний, унаследованных от более ранней эпохи,
частично при посредстве фольклора, «народной культурой» и отмечает ее
неизменность на протяжении двух веков. Но вместе с тем он признает,
что эта сумма сюжетов и повествований представляла собой «форму от-
чуждения народной культуры» (Mandrou, 1964, р. 162—163).
Однако эта точка зрения встретила возражения других ученых (Da-
vis, 175, р. 190 s.; Ginzburg, 1980, р. XV s.). Едва ли можно составить
представление о народной, в частности крестьянской, культуре XVII—
XVIII вв., исходя только из содержания альманахов, доступных просто-
людинам,— ведь ничего не известно о восприятии ими этих сочинений.
Мандру, видимо, исходил из гипотезы о пассивности этого восприятия,
но нет оснований соглашаться с подобной предпосылкой. Скорее, это
культура для народа, предлагаемая и навязываемая простолюдинам. Было
бы неосмотрительно пытаться извлечь из брошюр «голубой библиотеки»
элементы картины мира простого человека, тем более что культура кре-
стьян оставалась и в этот период в основном устной, фольклорной.
496
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
Что касается восприятия литературы простолюдинами, то благодаря
исследованиям итальянского историка К. Гинцбурга существует возмож-
ность заглянуть в «умственную лабораторию» хотя бы одного сельского
жителя второй половины XVI в.— мельника из Фриуля Доменико Скан-
деллы, по прозвищу Меноккьо. Мельник этот дважды привлекался инк-
визицией по обвинению в ереси и окончил жизнь на костре почти одно-
временно с Джордано Бруно. Сохранились протоколы его допросов, во
время которых он довольно свободно и пространно изъяснял свои причуд-
ливые воззрения. У этого деревенского мыслителя существовали само-
бытные взгляды на мир, бога, Христа и церковь, в корне расходившиеся
с ортодоксией. Бог и ангелы, по его словам, зародились в первозданном
хаосе, подобно тому как черви появляются в зреющем сыре. Христос —
сын божпй в том же смысле, в каком и все люди — дети божьи; он ро-
дился от брака Марии с Иосифом и не мог воскреснуть; он лишь пра-
ведник, святой, пророк; в божественной природе Меноккьо Христу отка-
зывает. Не верит он и в ад, и в бессмертие души, и в богодухновен-
ность Евангелия (все религиозные тексты, утверждал он, придуманы
духовенством для собственной выгоды). Христианство — вера его пред-
ков, поэтому и он христианин, но столь же справедливыми Меноккьо
считает и религии других народов, турок или иудеев, ибо никому не
ведомо, какая вера правильная. Религию он сводит к морали, к любви
к ближнему.
Взгляды Меноккьо не образовывали системы, и их трудно сопоста-
вить с какой-либо ересью того времени. Этот доморощенный философ,
охотно вступавший в обсуждение своих идей с любым встречным, на
все имел собственную точку зрения, сложившуюся у него в результате
размышлений, пищу для которых отчасти дала ему разрозненная, немно-
гочисленная и в высшей степени случайная литература, попадавшая в
его руки. Что же он читал? Библию в переводе, «Цветочек Библии»
(перевод средневековой каталонской хроники, включающей части Вуль-
гаты, «Хроники» Исидора Севильского, апокрифические евангелия, «Све-
тильник» Гонория Августодунского), собрание легенд о святых Якоба
Ворагинского, «Путешествие» сэра Джона Мандевилля (повествование
XIV в. о легендарных посещениях стран Востока), «Декамерон», может
быть, Коран. Дело, однако, не столько в том, какие книги оказались до-
ступны Меноккьо, сколько в том, как он их читал и что из них извлек.
К. Гинцбургу удалось показать, сколь самостоятельным и, главное, из-
бирательным было это чтение — Меноккьо выделял из прочитанного то,
что отвечало его потребностям и могло питать его собственные идеп.
В частности, «Путешествие» Мандевилля, которое содержит фантасти-
ческое описание нравов и верований народов, якобы проживающих на
островах близ Индии и Китая, давало пищу для рассуждений Доменико
Сканделлы об относительности религий и возвещаемых ими истин.
Налицо уникальное, но от того не менее ценное свидетельство, что
чтение человеком из народа литературы, которая оказалась ему доступ-
ной, могло быть в высшей степени активным, преобразующим исходный
материал в нечто совершенно своеобразное в соответствии с его картиной
мира. Это своеобразие чтения книг Меноккьо К. Гинцбург называет «аг-
рессивным». По его словам, «не книга как таковая, но столкновение пе-
чатной страницы с устной культурой порождало взрывчатую смесь в голо-
ве Меноккьо». Для него важным оказывался не сам читаемый текст, а тот
экран, который он неосознанно ставил между собой и страницей книги,
фильтр, выделявший отдельные слова и затемнявший другие, вычленение
497
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
из контекста определенных выражений и оборотов. Этот экран постоянно
возвращает нас, как пишет К. Гинцбург, к культуре, весьма отличающейся
от той, какая нашла выражение на печатных страницах,— к культуре,
основанной на устной традиции. Контакт с книжным текстом порождает
в уме Меноккьо некую идею, но ее источник — не ученая, а народная
культура. Употребляя в качестве строительного материала термины и об-
рывки мыслей, порожденных христианством, неоплатонизмом, схоласти-
кой, он пытался выразить «инстинктивный материализм» поколений кре-
стьян (Ginzburg, 1980, р. 33, 51, 61, 68—69). Этот деревенский «матери-
ализм» — религиозный, но космогония Меноккьо, как и крестьянская
религия, которую он по-своему выразил, отрицающая божественное творе-
ние, воплощение бога и искупление, имела очень мало общего с религией
проповедуемой священником с церковной кафедры.
Пример Доменико Сканделлы интересен, но, подчеркнем еще раз,
он — единственный в своем роде. Перед нами самобытный сельский мы-
слитель, между тем как заурядного грамотного крестьянина (а в XVIII в.
их число возрастало) чтение не превращало в философа. Зато можно
утверждать: усвоение сведений, черпаемых из доступной крестьянам ли-
тературы, неизбежно приводило к созданию некоего сплава, в котором
фольклор сочетался с книжными знаниями. Отец Ретифа де ла Бретон
(о нем ниже), первый человек в деревне, грамотный и с довольно широ-
ким кругозором, выступал по отношению к своим многочисленным домо-
чадцам (жене, детям, работникам, служанкам, которые должны были слу-
шать его в почтительном молчании) в роли главного источника информа-
ции, включая метеорологические сведения и местные новости, чтение мо-
литв и Ветхого и Нового заветов (с явным уклоном в пользу первого с
его безжалостной патриархальной этикой); он же распевал перед ними
на рождество старинные песни, заимствованные из брошюр «голубой биб-
лиотеки» (Le Roy Ladurie, 1978, II, р. 375—376).
В XVIII в. вследствие относительного распространения сельских школ
и сближения деревни с городом грамотность шире проникает в сельскую
местность. Во Франции в конце XVII в. 21% населения могли поставить
свою подпись под актом о заключении брака; столетие спустя —уже
37%, причем мужчин среди них было 47%, а женщин —27% (Histoi-
re de la France rurale, 1975, 2, p. 521). Удельный вес грамотных в де-
ревне был, конечно, намного ниже, чем в городе. Отметим, что в отно-
шении народного образования среди передовых мыслителей эпохи отнюдь
не существовало единства: Вольтер и Руссо были его противниками,
Д’Аламбер и физиократы были настроены в его пользу.
*
Мышление средних веков «было по преимуществу теологическим»
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21 с. 495), таким оно остава-
лось и в изучаемый период. Однако новые исследования обнаружили од-
носторонность утверждений прежней историографии о господстве в канун
Реформации благочестия и об углубленной вере простых людей. Из анали-
за произведений моралистов и теологов, постановлений соборов и сино-
дальных уложений, проповедей и протоколов епископских визитаций, су-
дебных дел и свидетельств очевидцев вырисовывается совершенно иная
картина. Крестьяне, непосредственно включенные в аграрные циклы, как
и прежде, разделяли уверенность в одушевленности природы, на явления
которой нужно воздействовать при помощи магии. От умения ею пользо-
ваться, по их убеждению, зависели урожай и здоровье скота, так же
498
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
как душевное и физическое благополучие населения. Деревенская магия
была далека от христианства, но и на христианские обряды распрост-
ранялся этот магический подход: для обеспечения урожая крестьяне во
главе со священником совершали религиозные процессии по полям- эф-
фективным средством против насекомых-вредителей служила анафема-
для предотвращения градобития звонили в церковный колокол. За помо-
щью обращались наряду со знахарями к святым. Народ видел в святых
могущественные существа, которые, если их не умилостивить, могут при-
чинить вред. «Мы поклоняемся святым из страха, дабы они не гневались
на нас и не причинили нам зла. Кто не боится св. Лаврентия? Кто отка-
Церковная процессия в деревне. С картины Питера Брейгеля Младшего.
Ок. 1620 г. Южные Нидерланды. Брюссель, Королевский музей
жет св. Антонию в шерсти пз страха пред его ужасным огнем или для
того, чтобы он не наслал мор на наших овец?» — так выразил один пи-
сатель начала XVI в. настроения английских крестьян (Thomas, 1971,
р. 27). Четкое противопоставление святых бесам — как носителей ао-
солютного блага представителям метафизического зла — в народном по-
нимании было в известной мере стерто.
Характерный для средневековья религиозный «партикуляризм», при
котором поклонялись скорее местному святому, нежели далекому и непо-
нятному богу, еще более укрепился в этот период. Каждый цех, братство,
приход имели своего небесного патрона, которого старались молитвами и
подарками склонить к благодеяниям или, во всяком случае, нейтрализо-
вать его злокозненность. Веровали не в единую Деву Марию, но во мно-
499
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
жественность богоматерей. Томас Мор высмеивал эту веру, пересказывая
якобы услышанный им разговор верующих: «Из всех наших богородиц я
более всего почитаю Деву Уолсингемскую»,—говорит опин, а другой воз-
ражает: «А я—нашу Деву Ипсвичскую» (Thomas, 1971, р. 27). Покло-
нение богоматери, а точнее, чудесному фетишу иногда принимало формы,
ничем не отличимые от языческих. Изображения святых, которые остава-
лись глухими к обращенным к ним молитвенным просьбам, крестьяне и
крестьянки осыпали ругательствами, подвергали побоям и даже топили в
реке (Burke, 1978, р. 173; Delumeau, 1971, р. 237, 256, 261). Вспомним
о культе святой борзой — целительницы новорожденных. В амальгаме
святого с собакой как нельзя лучше выявляется специфическая логика
народной культуры, коренным образом отличавшаяся от логики обра-
зованных. Логика ученых не допускала сближения разнопорядковых
существ, святого и животного, человека и ангела, человека и беса. Меж-
ду тем логика народной культуры легко стирала эти грани, она обладала
амбивалентностью, позволявшей подобные сближения и взаимные пере-
ходы (Schmitt, 1981, s. 346).
Вера в чудеса была повсеместной. Верили в действенность физиче-
ского соприкосновения со священными предметами, которыми пользова-
лись как магпческпмп амулетами (Vovelle, 1980, р. 446). Магическую
силу придавали католической мессе, евхаристии, верили, что молитвы
имеют механическое действие наподобие заклинаний, а молитва, прочи-
танная наоборот, вызывает зловредные последствия.
Если верить духовенству, простолюдины сплошь и рядом не имели
самого элементарного представления о христианском учении. Одга анг-
лийский проповедник возмущался тем, что некий мальчик не знал, сколь-
ко богов существует, не мог назвать лиц святой троицы, не слыхал о
Христе, небесах и аде. Однако и шестидесятилетний прихожанин, кото-
рый всю жизнь посещал церковь и слушал проповедь, на смертном одре
заявил, что бог — это «добрый старик», а душа — не что иное, как
«большая кость в теле» (Thomas, 1971, р. 151, 163). Жалобы на низкий
уровень религиозного просвещения были повсеместными. Но и само ду-
ховенство подчас прозябало в невежестве. В канун Реформации деревен-
ский священник обычно вел образ жизни, мало отличавшийся от образа
жизни крестьян, был поглощен хозяйственными заботами и внешне не
выделялся из среды прихожан. Грань между мирским и сакральным
была смазана. Авторитет духовенства был низок. Если священник затя-
гивал проповедь, то рисковал быть прерванным напоминанием о том,
что пора доить коров. Малограмотность, незнание церковной службы
и формул отпущения грехов — признаки очень многих сельских кюре.
Нелюбовь к священникам — явление, чрезвычайно распространенное в де-
ревне того времени. Нередко дело доходило до эксцессов.
Однако было бы неверно относить все «суеверия» и «отклонения» от
официальной религии, усердно отмечаемые духовенством и образованны-
ми, за счет религиозного индифферентизма крестьянства или непонима-
ния им церковного учения. Так воспринимали эти суеверия представи-
тели господствующей культуры, враждебные по отношению к культуре
простонародья и не склонные стать на его точку зрения. На самом же
деле мы сталкиваемся здесь со своеобразной особой религиозно-культур-
ной традицией, которая образовывала собственную систему верований и
религиозно-магического поведения, но известна она нам лишь в оскол-
ках, в высшей степени тенденциозно отраженных в источниках. Сельское
население отнюдь не было чуждо христианским представлениям.
500
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
В этом смысле показательно активное участие крестьян в Реформа-
ции. Так, в крупных крестьянско-плебейских восстаниях в Германии
видную роль играл милленаризм: повстанцы имели целью не просто уп-
разднение тех или иных социальных несправедливостей и их носителей
но исходили из уверенности в том, что живут «в конце времен», в ка-
нун Второго пришествия, которое они приближают и подготавливают
своими революционными действиями. Их социально-политические про-
граммы в той или иной мере носили религиозный характер и опирались
па Писание. Вспомним, что «12 статей», один из важнейших докумен-
тов Крестьянской войны, содержат оговорку: крестьяне готовы отказать-
ся от той части выдвинутых ими требований, которые могут противоре-
чить Евангелию. Видимо, согласно интерпретации составителей этой про-
граммы, Писание было текстом, устанавливавшим социальную справед-
ливость. Наконец, большинство предводителей крестьянских выступлений
в Германии XV и XVI вв., начиная с Ганса Бехайма и кончая Тома-
сом Мюнцером, выступали в роли религиозных пророков и посланцев
Христа. То, что именно религиозная формулировка социально-политиче-
ских требований оказывалась наиболее привлекательной для повстанцев,
свидетельствует отнюдь не о религиозном безразличии крестьянства —
народные массы по-своему воспринимали христианское учение, и Рефор-
мация усилила эту тенденцию. Отмеченное явление характерно не только
для Германии, достаточно напомнить о религиозно-реформаторских ас-
пектах Английской революции XVII в., в которой крестьяне играли ак-
тивнейшую, хотя подчас и противоречивую, роль.
Борьба за овладение умами сельского населения представляла как
для католической церкви, так и для протестантов задачу первостепенной
важности. Некоторые современные исследователи полагают, что при всей
противоположности Реформации и католической реакции общим для них
было то, что и Лютер и Лойола исходили в своей деятельности из пред-
ставления о народе как о якобы нехристианизованной и долженствующей
быть христианизованной массе; и Реформация и контрреформация пред-
ставляли в этом смысле энергичную попытку борьбы с политеизмом и
магизмом, с которыми в средние века церкви приходилось мириться.
«Подлинная» христианизация западноевропейского крестьянства, сопро-
вождавшаяся известной спиритуализацией веры, произошла, согласно
точке зрения Ж. Делюмо, собственно только в конце XVI—XVII в.
(Delumeau, 1971, 1975).
Первым условием успешности «обновления» христианства была ре-
форма самого духовенства. В посттридентской католической церкви по-
является новый тнп кюре, уровнем жизни и образования, равно как и
манерой поведения, резко выделявшегося из своего сельского окружения.
Перемены в странах победившей Реформации были еще более заметны.
Протестантский пастор обладал обычно солидной теологической и гума-
нистической подготовкой и опирался на поддержку светских властей, не
останавливавшихся перед мелочной регламентацией всех сторон жизни
подданных и превративших библейские десять заповедей чуть ли не в го-
сударственный закон. В результате усилий католического духовенства,
так же как и деятельности протестантских пасторов, в частности вследствие
доведения катехизиса до сознания каждого прихожанина, распространения
элементарного обучения в сельских школах, крестьянское население За-
падной Европы получило больше сведений религиозного содержания и
ближе узнало евангельское учение, нежели за предшествовавшее тыся-
челетие. Тем не менее вопрос о том, сколь велик был успех этой новой
501
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
«христианизации», остается открытым. Внутренняя жизнь крестьян не
запечатлена в источниках, а оценки ее духовенством и властями одно-
сторонни. По-видимому, результаты усилий духовенства в разных странах
и провинциях были неодинаковы. В частности, крестьянство в рефор-
мированных княжествах Германии подчас проявляло религиозный кон’
серватизм, не желая отвергать веру своих отцов. Принцип «чья власть,
того и вера» не во всех случаях оказывается эффективным, ибо если
князь, горожане и дворянство принимали протестантизм, то большинство
крестьян в своей повседневной практике по-прежнему придерживались
культа святых, как было, например, в Верхнем Пфальце (Rothkrun
1980, р. 65).
Протестантизм установил новое понимание религии как непосредст-
венной связи между верующим и Христом. Религиозность сделалась более
личной. Было пересмотрено отношение к труду, который отныне рассмат-
ривали как религиозно-этическую ценность и призвание. Подчеркивались
важность и ценность семейной жизни и взаимные обязанности родителей
и детей. Перед семьей была поставлена задача воспитания послушных
подданных. Разумеется, между доктриной и реальной практикой подчас
зияла пропасть, и лишь меньшинство крестьян прониклись пониманием
нового учения; переход от присущей католицизму веры в коллектив-
ное спасение к вере в спасение индивидуальное был нелегок и нескор.
В католических странах перемены были менее заметны. Против ут-
верждения о торжестве среди крестьянства «обновленного» христианства,
провозглашенного Тридентским собором, свидетельствует то, что довольно
скоро начался противоположный процесс дехристианизации, утраты рели-
гией былого влияния на сознание людей. Во Франции этот процесс отчет-
ливо прослеживается с середины XVIII в. (Vovelle, 1978, р. 267;
1980, р. 373, 467; Histoire de la France rurale, 1975, 2, p. 509 s.).
Одним из выражений «аккультурации» крестьянских масс, предпри-
нятой как протестантской, так и «обновленной» католической церквами,
было ограничение ими народных праздников и даже прямой их запрет.
В монотонной и во всех отношениях ограниченной сельской жизни празд-
ник был средством, которое предоставляло возможность выйти наружу
долго скапливавшимся и подавляемым эмоциям. Вместе с тем праздник
был моментом, регулярное повторение которого ритмизировало течение
времени (Календарные обычаи и обряды..., 1983, с. 39 сл.) В празднике
выявлялись существенные стороны народного миросозерцания2. Некото-
рые праздники не имели ничего общего с христианством — праздник
встречи весны, праздник летнего солнцестояния (Иванова ночь), празд-
ник урожая. Между тем в изучаемый период отношение к ним церков-
ных и светских властей, ранее довольно терпимое, резко изменилось и в
сельских праздниках стали усматривать нечто непозволительное и не-
допустимое. К народным праздникам и обычаям враждебно относились и
просветители, не усматривавшие в них ничего, помимо «невежества»,
«варварства», источника пьянства и преступности (Vovelle, 1976, р. 93s.).
Новый предпринимательский дух не мог мириться с «растратой» дра-
гоценного времени на непроизводительные занятия. «Все забавы неза-
конны, если они отнимают Время, которое мы должны затратить на бо-
лее серьезные дела» (проповедник Ричард Бакстер. Цит. по: Malcolmson,
2 Здесь нет необходимости говорить о карнавале: в известных нам формах, в ка-
кие он отлился как раз в XVI—XVIII вв., карнавал был явлением типично город-
ским. Сельская местность знала лишь немногие празднества, которые хотя бы в от-
даленной степени его напоминали (Burke, 1978, р. 182; Goubert, 1982, р. 295).
502
Г лава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
1973, р. 89). Число ежегодных праздников, достигавшее (вместе с вос-
кресными днями) в средние века трети календарного времени, было рез-
ко сокращено. Труд торжествовал над досугом, который прежде был от
него неотделим. Однако искоренение народных развлечений и праздников
в сельской местности проходило медленнее и не столь последовательно
как в городах; и земледельческие, и скотоводческие ритуалы и праздне-
ства кое-где продолжали существовать вплоть до начала XX в.
Характер религиозности крестьянства не может быть понят достаточ-
но полно, если не принять во внимание социально-психологическую и
религиозную эпидемию, охватившую Западную Европу во второй полови-
не XVI—XVII в. и известную под
названием охоты на ведьм.
♦
В крестьянском мире магией поль-
зовался каждый; колдуны и кол-
дуньи, даже если они и внушали
страх и опасения, воспринимались
как жизненно необходимые для
благополучия и нормального функ-
ционирования деревни. Правда,
нередко их подвергали и гоне-
ниям, однако на протяжении
большей части средневековья пре-
следования эти имели характер
спонтанных расправ, самосудов.
Церковь в тот период осуждала
веру народа в сверхъестественное
могущество ведьм, считая его суе-
верием, противоречащим христи-
анству. Положение коренным об-
разом изменилось к концу средних
веков, когда духовенство и свет-
ские власти стали сближать ве-
довство с ересью и жестоко его
преследовать. Запылали костры.
Победила точка зрения теологов
и юристов, согласно которой чело-
век способен заключить договор с
дьяволом и служить ему, заручив-
шись за эту службу его поддерж-
кой. Так возникла новая концеп-
ция ведовства: ведьма не просто
колдунья или знахарка, знающая
секреты магии, она служанка са-
таны, которая заключила с ним договор и вступила с ним в половые
сношения, по его наущению губит людей и их имущество.
Если в более ранний период речь шла об отдельных колдуньях, то
преследователи ведьм в XV—XVII вв. обвиняли их в массовых сборищах и
в организованном культе нечистой силы. Таким образом, получалось,
что у сатаны имеется как бы своя антицерковь, а ведьмы — ее прихожан-
ки и служительницы. Все это и давало возможность сблизить обвинения
в ведовстве с обвинениями в ереси. И хотя эти ученые представления о
Крестьяне, танцующие вокруг липы
под звуки волынки.
Германия. Гравюра на меди
из книги Г. Бока «Травник»
(Страсбург, 1546)
503
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
ведьме были далеки от ее образа в народном сознании, образ колдуньи
изменился и демонизировался. Проповедники и священники внушали
прихожанам мысль о вездесущности дьявола и его слуг. Демономания ох-
ватила широкие слои населения Западной Европы и в огромной сте-
пени обострила и без того напряженный социально-психологический
климат.
Разгадку феномена охоты на ведьм нужно искать не только в ученых
трактатах и в практике церковных и светских судов, но и в сознании и
поведении масс населения, причем сельского в еще большей степени, чем
городского. Систематическое изучение судебных архивов, начавшееся
сравнительно недавно, позволило исследователям выявить две разные
концепции ведовства, которые сталкивались и трагически взаимодейство-
вали в ходе судебных процессов: «ученой» его интерпретации и народно-
го толкования. Доносы крестьян на соседок или соседей ограничивались
жалобами на порчу скота, на ущерб, причиненный здоровью детей и
взрослых, на неурожай, якобы вызванный действиями предполагаемой
ведьмы, на ее «дурной глаз», зловредные заклинания и проклятья. В от-
личие от этого в ходе разбирательства поступивших жалоб судьи упор-
но и неизменно старались добиться от предполагаемой ведьмы признания
в том, что она способна была причинить вред соседям не собственными
силами, но только потому, что вступила в сношения с дьяволом, заклю-
чила с ним договор и посещает шабаши. Тем самым ведьма из недруга
соседа по деревне превращалась во врага всего христианского общества.
В тех случаях, когда в том или ином населенном пункте или районе
развертывалась серия судебных преследований ведьм, ее основой служи-
ла, судя по всему, специфическая социально-психологическая атмосфера.
Только принимая во внимание те особенности социальной психологии
масс, которые были обрисованы выше, можно объяснить огромные мас-
штабы охоты на ведьм. Инициатива в гонениях подчас принадлежала
самим крестьянам, обращавшимся к властям с требованием искоренить
ведьм, не останавливаясь перед расходами (ибо средства на проведение
судебного разбирательства, казнь осужденных и устройство после нее
пирушки должна была изыскивать община, где имел место процесс).
Обострение антагонизма в деревне, подрыв отношений взаимной помощи,
кризис традиционного мировоззрения, который происходил как в резуль-
тате новых социальных сдвигов, так и под воздействием церкви, уси-
ленно внедрявшей реформированную версию христианства,— все это со-
здавало мучительную напряженность в сознании крестьян, еще более
усугубляемую отмеченными ранее страхами и неуверенностью. По мне-
нию ряда современных исследователей (Thomas, 1971; Muchembled.
The witches..., 1979; Macfarlane, 1970), в деревне создалась обстановка,
которая подсознательно побуждала крестьян искать виновных в их ма-
териальных и психологических неурядицах и бедствиях. Обвинения в
ведовстве обычно усиливались в те периоды, когда спадала острота борь-
бы с ересью, и, наоборот, обострение этой борьбы оттесняло на задний
план расправы над ведьмами.
Первыми пали под ударами преследований всякого рода маргиналь-
ные элементы деревни, не отвечавшие требованиям конформизма, и тем
самым сельский коллектив мог ощутить себя более гомогенным, «очис-
тившимся от скверны». Свидетелями и как бы соучастниками казни ведь-
мы должны были быть все местные жители. Процедуре расправы с ведь-
мой придавался подчеркнуто публичный и торжественный характер, она
явно была рассчитана на то, чтобы произвести максимум психологиче-
504
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
ского воздействия на коллектив, члена которого подвергли ритуальному
уничтожению.
А. Макфэрлен, исследовавший судебные протоколы графства Эссекс
(Англия), предполагает, что гонения на ведьм отражали переход от ос-
нованного на тесных соседских связях, высоко интегрированного сельско-
го общества к обществу более индивидуалистичному, переживавшему
кризис традиционной морали (Macfarlane, 1970). По мнению К. Томаса,
вера в ведьм коренилась в противоречиях внутри сельского общества
между бедняками и зажиточными. Подозреваемая в ведовстве особа зани-
мала социально и экономически приниженное положение по сравнению
с ее предполагаемой жертвой и лицами, выступавшими в роли свидете-
лей. Бедняков, обязанность оказывать помощь которым традиционно
возлагалась на прихожан, отныне воспринимали в деревне не только как
материальное и моральное бремя, но и как угрозу порядку. Скрытое
чувство вины перед ними служило почвой для обвинения их в ведовстве
(Thomas, 1971). Еще более решительно на проявлении в охоте на ведьм,
развернувшейся в северофранцузской и южнонидерландской деревне, ан-
тагонизма между зажиточной верхушкой и низами общины настаивает
Р. Мюшембле. Он полагает, что сельская олигархия боялась бедняков и
использовала искоренение сельских ведьм в качестве способа отвлечения
внимания крестьян от имущественных и социальных противоречий
(Muchembled, 1979, La sorciere..., р. 191 s.). Проблема нуждается в даль-
нейшем исследовании, но можно констатировать, что роль крестьянства
в этом беспрецедентном феномене была чрезвычайно велика, и тот факт,
что обвинения в черной магии сплошь и рядом исходили от сельских
жителей, служит показателем трений и конфликтов внутри общины.
Как мы видели выше, вторая половина XVI—XVII в.,— это период
наивысшего накала гонений против ведьм, которые проходили под зна-
ком последовательного навязывания массам европейского населения,
и прежде всего крестьянству, нового понимания христианской религии,
навязывания, которое вело к краху традиционных для членов общины
образа мира и способов поведения. Эта «аккультурация» крестьянства в
процессе Реформации и контрреформации (La mort..., 1976, р. 98, 109)
явилась симптомом далеко зашедшего расхождения между культурной
традицией необразованных слоев, т. е. основной массы общества,
и культурой церковной и чиновной элиты. По мнению П. Шоню, обви-
нения в ведовстве выдвигались преимущественно против женщин пото-
му, что женщина была главной хранительницей и передатчицей ценно-
стей устной архаической культуры, сопротивлявшейся аккультурации
(Chaunu, 1969, р. 906). В ведовстве церковь и светская власть видели
воплощение всех особенностей народного миросозерцания и соответство-
вавшей ему практики, в корне враждебных идеологической монополии,
на которую притязали церковь и абсолютистское государство. Поэтому
расправа над ведьмами создала обстановку, благоприятствовавшую по-
давлению народной культуры. Прекращение гонений на ведьм во второй
половине XVII в. Р. Мюшембле объясняет тем, что основа, на которой
произрастала вера в ведовство,— традиционная народная культура —
была, по сути дела, уже «уничтожена» (Muchembled, 1978). В таком слу-
чае историческую трагедию массовой охоты на ведьм можно трактовать
как один из актов длительной борьбы церкви против народной культуры,
в первую очередь культуры крестьянской, наиболее чуждой господствую-
щей культуре и воспринимаемой ею как некультура, как квинтэссенция
отсталости и дикости.
505
Ш. Общие проблемы истории европейского крестьянства
*
Идеи крестьян о социальной действительности и об их собственном месте
в ней нам почти неизвестны. Исключения немногочисленны. Выше
(гл. 10) был приведен текст песни норвежских крестьян, прославляющей
независимость и благополучие состоятельной верхушки бондов. Но ситуа-
ция в Норвегии XVIII в. была чрезвычайно своеобразна, ибо здесь в руки
крестьян перешла большая часть земельной собственности. Поэтому нор-
вежский материал имеет сугубо локальное значение, в других странах
Европы положение крестьян, а потому и их самосознание, естественно,
были существенно иными.
Другое исключение, на сей раз французское, составляют сочинения
писателя последней трети XVIII в. Никола Эдма Ретифа де ла Бретон,
выходца из крестьян Нижней Бургундии. В своем произведении «Жизнь
отца моего» (1778) он многосторонне характеризует быт и нравы предре-
волюционной деревни в том виде, в каком они воспринимались представи-
телями верхушки крестьянства. Сельская жизнь с ее старозаветным укла-
дом и вековечными традициями идеализируется автором. Отец Никола,
глава довольно большой семьи — от двух браков у него было 17 детей,
из коих выжило 14 (симптом демографического подъема во Франции
XVIII в.),— воплощение исконных крестьянских добродетелей и мудрости,
землепашец и винодел, гордящийся своей принадлежностью к крестьян-
скому сословию. Ибо хлебопашество — это занятие, «наиболее достойное
человека, оно является основой всех других занятий» (Ретиф де ла Бре-
тон, 1972, с. 537). Однако обладатель фермы ла Бретон не простой земле-
делец, и если в деревне всех других называли по имени, то к нему об-
ращались Monsieur. Сочиненная для его отца генеалогия возводит род
Ретифов к римскому императору Пертинаксу и к тамплиеру Retif («не-
податливый»). «Двуликий Янус, одновременно типичный и нетипичный
человек деревни, вместе с тем стоящий над нею» — так характеризует
его современный исследователь (Le Roy Ladurie, 1978, 2, р. 357).
Когда некий офицер принял этого весьма состоятельного собственника
за простого крестьянина, Ретиф-отец отвечал: «Вы не ошиблись, сударь;
но вы не знаете, что я этим горжусь» (Ретиф де ла Бретон, 1972,
с. 551). Всю свою жизнь он занимался сельским трудом бок о бок со
своими работниками. К его мнению прислушиваются и королевский на-
местник, и епископ, и соседи, среди которых он выступает в роли дере-
венского судьи и арбитра во всех спорах; наконец, он непререкаемый
авторитет в своей семье, ее повелитель (Э. Леруа Ладюри замечает, что
в это время в лексиконе крестьян слова «любить» п «бояться» примени-
тельно к отцам были синонимами; см.: Le Roy Ladurie, 1978, 2, р. 343).
Крестьянин верен земле и выполняет на ней «божье предназначение» —
таково кредо Ретифа-отца. «Человек остается добродетельным до тех
пор, пока пашет землю» (Ретиф де ла Бретон, 1972, с. 583). Этому его
завету противоречит, однако, жизнь его детей, которые, за одним только
исключением, порвали с земледелием и ушли в города, причем не вопре-
ки воле отца, а по его же рекомендации. Париж был очень притягате-
лен для крестьянских детей, которые хотели «выйти в люди».
Итак, и в данном случае мы имеем дело с сельской «аристократией».
Голос крестьянских низов в литературных произведениях той эпохи не
слышен. Зато о крестьянах много говорят представители других классов
и слоев общества. Таким материалом мы располагаем. Начиная с XVII в.
и в особенности в XVIII - начале XIX в. поэты, антиквары, филологи,
506
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
историки открывают для себя народную культуру (или то, что от нее
сохранилось); они идентифицировали ее преимущественно с крестьян-
ской стариной. Это «открытие» — непосредственный результат глубоко
зашедшего разрыва между культурой образованных и культурой масс.
В самом деле, на предшествующей стадии истории Западной Европы все
включая просвещенных и привилегированных людей, так или иначе раз-
деляли тот общий фонд идей и культурных ценностей, который при-
надлежал и социальным низам, ибо если у ученых существовали знания
и представления, недоступные необразованным, то знания, верования и
привычки сознания последних не были чужды и интеллектуалам средне-
вековья. На новом этапе исторического развития культура крестьянства
была решительно отделена как от культуры церковной, так и от куль-
туры светской элиты, превратилась в глазах и тех и других в скопище
суеверий, нецивилизованности, отсталости. Отныне духовная жизнь масс
сельского населения была непонятна, чужда и носителям Реформации и
контрреформации, и просветителям.
«Открытие» народной культуры было компонентом романтического
движения культурного примитивизма, своего рода реакцией на Просве-
щение. Деятели этого движения ставили знак равенства между понятия-
ми «древнее» и «народное», противопоставляя разуму традицию, созна-
тельному — природное, интеллекту — инстинкт. В обстановке роста на-
ционального самосознания естественным было искание «корней» и «ис-
токов». Романтики склонны были идеализировать традиции и культуру
крестьян и толковать их как оплот и залог духовного здоровья и целост-
ности нации. Начинается сбор народных песен, баллад, сказок, легенд,
пословиц, записывают народную музыку, изучают древние обычаи, веро-
вания, обряды, создаются словари национальных языков. Сами термины
«народная песня», «народная сказка», «народное предание» и «народная
культура» появляются именно в конце XVIII в.
Ученые и любители приложили немало усилий к тому, чтобы спасти
от забвения уходящую в прошлое крестьянскую культуру. Но, как пра-
вило, собиратели фольклора мало заботились о точной его фиксации. Ру-
ководствуясь собственными критериями «подлинной» и «истинной народ-
ности», они соответствующим образом трансформировали крестьянские
традиции, «приглаживая» и «очищая» их от «грубости» и «вульгарности».
Из-под их пера выходила народная культура, преломленная в призме их
восприятия. «Народная баллада... высвободилась из вульгарных рук с
тем, чтобы занять место в собрании людей со вкусом» (цит. по: Burke,
1978, р. 5). Здесь против воли самих собирателей проявлялось взаимное
непонимание народной и ученой культур. Но, пожалуй, с наибольшей
наглядностью подмена народной культуры, какова она была в действи-
тельности, культурой, какой ее видели просвещенные собиратели и ре-
ставраторы, выявилась в создании во второй половине XVIII — первой
половине XIX в. псевдонародных песен и преданий. В попытках увеко-
вечить и восславить «дух народа», «исконное» национальное сознание
и присущие ему ценности поэты и писатели не останавливались перед со-
чинением сказаний и баллад, выдаваемых ими за исторически подлинные.
Иные авторы исходили при этом из убеждения, что таким образом они
лучше могут приблизиться к «истинному» фонду народных традиций.
Пример шотландского поэта Дж. Макферсона, который в 60-х годах
XVIII в. «перевел» поэмы легендарного гэльского барда Оссиана, в этом
смысле особенно показателен. Нужно признать, что «реставраторское
творчество» таких поэтов и прозаиков серьезно помешало изучению кре-
507
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
стьянской культуры в ее неискаженном облике. В этом заключена одна
из причин, по которым фольклор, записанный в XVIII — начале XIX в.,
трудно использовать в качестве источников по истории крестьянской ду-
ховной жизни.
Но дело не только в том «приглаживании», которому он подвергся в
процессе фиксации. Сказки, народные песни, баллады, пословицы и по-
говорки отражают, как кажется, по преимуществу «вековечно неизмен-
ные» аспекты народной жизни, и существует опасность принять за
актуальные такие темы, которые на самом деле восходят к далекой ста-
рине, может быть, даже более далекой, чем средневековье. Во всяком
случае, методология историко-культурного анализа этих жанров, которая
выходила бы за рамки исторической поэтики и классификации «простых
форм» художественного творчества, не разработана и мы вынуждены от-
казаться от попытки привлечь такого рода памятники для характеристи-
ки умонастроений крестьянства в XVI—XVIII вв. Тем не менее необходи-
мо констатировать, что указанные жанры и в интересующий нас период
пользовались широчайшей популярностью во всех странах Европы.
Что касается образа народа, каким он рисуется в «большой» литера-
туре XVI—XVIII вв., то здесь перед нами открывается широкая панорама.
Ее крайности образуют идеализация и превознесение крестьянства, с од-
ной стороны, и пренебрежение к нему, смешанное со страхом и нена-
вистью,— с другой.
Развитие мифа о крестьянстве как хранителе высших ценностей на-
чалось, собственно, задолго до романтиков. Уже на протяжении XV в.
в немецкой литературе образ крестьянина двоится. С одной стороны, со-
храняется, если не усиливается, тенденция его очернения. В шванках,
приписываемых рыцарю Нейтхарду Лисе, напечатанных в конце XV в.,
нашел законченное выражение острый антагонизм между рыцарством и
крестьянством. В этих шванках жестоко осмеивается и предается поно-
шению мужик, который пытается выйти из своего сословия и стать на-
равне с рыцарем, но в силу своей непроходимой тупости и грубой приро-
ды неизменно терпит жалкое фиаско. Крестьяне в этих шванках — глу-
пые, подлые, драчливые, жадные до выпивки и обжорства бездельники,
и их поведение угрожает существующему порядку вещей. Страх перед
ними порождает неукротимую ненависть Нейтхарда (Jost, 1976). Эта не-
нависть сближала с рыцарством и бюргеров, при всем их взаимном не-
доверии и враждебности.
С другой стороны, в той же немецкой литературе XV в. негативному
клише крестьянина противопоставлена позитивная оценка низшего со-
словия (Bezold, 1918). Крестьянин в сочинениях гуманистов и некоторых
теологов предстает всеобщим кормильцем, даже идеальным человеком:
труд связывает его с природой и с жизнью. Крестьянин — наследник
Адама, воплощение «первоначального состояния» рода человеческого.
Он стоит ближе к богу, нежели духовенство, и поэтому на титуле своего
сочинения Иозеф Грюнбек (1508 г.) помещает изображение крестьянина
у алтаря и священника за плугом: они оказываются взаимозаменяемыми,
крестьянин — вот подлинный священник (Franz, 1970, s. 127). Гуманис-
ты считали крестьян опорой империи. На гравюре, опубликованной в
первой половине XVI в., изображено «сословное древо», но в отличие от
других подобных рисунков, на которых расположение лиц разных стату-
сов соответствует феодальной иерархии, здесь крестьяне не только слу-
жат основанием древа, но и увенчивают его; все прочие сословия ведут
свое начало от крестьян и к ним же возвращаются (Petrarca—Meistei
508
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
см.: Epperlein, 1975, s. 141). Обращаясь к народу, деятели Реформации
видели идеальных его представителей в крестьянах — носителях истин-
ной веры и народного порядка, людях чистой, высокой нравственности,
призванных спасти общество. Сельскохозяйственный труд и бедность де-
лают крестьянина наследником Христа (Martini, 1944, s. 224, 249, 267,
275). Однако Крестьянская война 1525 г., в ходе которой немецкие кре-
стьяне предприняли попытку на деле и самостоятельно выполнить эту
роль спасителей, оттолкнула от них Лютера и других реформаторов и
надолго покончила с их идеализацией. Достаточно сослаться на Ганса
Сакса; в его фастнахтшпиле «Фюнзингенский конокрад и вороватые
крестьяне» (1553) одураченные вором мужики избивают друг друга,
а в стихотворении о все тех же фюнзингенских крестьянах (1558) они
выступают в облике своего рода немецких «пошехонцев»-дураков: один
пз них лишается головы, но ни жена его, ни соседи не могут припом-
нить, была ли она у него и т. д. (Ганс Сакс, с. 224 сл., 358 сл.).
Тем не менее давление угнетенных низов ощущалось в XVI—XVII вв.
с такой силой, что игнорировать крестьянство или ограничиваться пре-
небрежительными на его счет замечаниями уже никто не мог себе по-
зволить. «Симплициссимус» (1669), рисующий ужасы Тридцатилетней
войны, проникнут сочувствием к ее жертвам-крестьянам:
«На всей земле во все века
Клянут и давят мужика,
Но все, что пьем мы и едим,
Добыто не тобой, а им.
Чтоб род людской не подыхал,
Адам землицу распахал.
Считай: от пахаря пошли
Все — в том числе и короли.
Чем жизнь красна и мир велик —
Вскормил и выходил мужик.
Насущный хлеб — земную рожь —
Ты из мужицких рук берешь.
Зачах бы мир наверняка,
Не будь на свете мужика!»
Немецкая старина, 1972, с. 152. 153; Гриммельсгаузен, с. 33
В этих словах выражена вся противоречивость ситуации: крестьяне —
материальная основа социального устройства и вместе с тем — объект
всеобщего пренебрежения.
«Мулы государства» (Ришелье), «канальи», «сброд» (Мазарини),
«дикари» (мадам де Севинье) — такая оценка крестьянства нередка во
Франции XVII—XVIII вв. «Непостоянный и неблагодарный народ» служит
объектом насмешек, внушающим страх и омерзение, ибо крестьяне бед-
ны, а бедность связана с варварством, невежеством и жестокостью. Но
были и иные суждения.
О тяжелом положении французских крестьян в XVII в. писали маршал
Вобан и экономист Буагильбер. С особой силой выразил сочувствие кре-
стьянам Лабрюйер: «Порою на полях мы видим каких-то диких живот-
ных мужского и женского пола: грязные, землисто-бледные, спаленные
солнцем, они склоняются к земле, копая и перекапывая ее с несокру-
шимым упорством; они наделены, однако, членораздельной речью и,
выпрямляясь, являют нашим глазам человеческий облик; это и в самом
деле люди. На ночь они прячутся в логова, где утоляют голод ржаным
хлебом, водой и кореньями. Они избавляют других людей от необходи-
мости пахать, сеять и снимать урожай и заслуживают этим право не
остаться без хлеба, который посеяли» (Лабрюйер, с. 399). Лабрюйер за-
являет о предпочтении, которое он отдает простолюдинам перед знатью:
человек из народа простодушнее и честнее своекорыстного, развращен-
509
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
ног о и злобного вельможи. Но если Лабрюйер ограничился утверждением
что предпочел бы быть не вельможей, а человеком из народа (Лабрюй-
ер. с. 26), то позднее Жан Блондель (1758 г.), обращаясь к крестьянам,
уже говорит о зависти, которую он к ним якобы испытывает: «В своих
.хижинах, где вы лишены даже необходимого, вы в тысячу раз более
счастливы, чем люди света, ненасытные души коих всегда чего-то жела-
ют... счастливы те, кто, подобно вам, обладают лишь естественными ин-
стинктами» (Chaunu, 1966, р. 348). Это смахивает на лицемерие, но в
любом случае мы ощущаем в подобных сентенциях потребность отдать
моральную дань классу, который
своим тяжким трудом кормит все
общество.
Английские гуманисты в оцен-
ке народа не отличались от немец-
ких. Горячее сочувствие бедствиям
низов, в особенности крестьян-
ства, которому угрожала опасность
пасть жертвой огораживаний, было
одной из побудительных причин
создания «Утопии» и демонстра-
ции картины справедливого обще-
ственного устройства — полной
противоположности тому, какое
Мор видел у себя на родине и по-
всюду в Европе. И вместе с тем
Мор был напуган Крестьянской
войной в Германии — последст-
вием Реформации. Крестьяне, эта
«толпа безбожных еретиков», го-
товая по призыву Лютера подчи-
няться одному только Евангелию,
«стремятся перевернуть мир вверх
дном». Недоверие к простому на-
роду, пренебрежение к невежест-
венной и легковерной массе, гото-
вой на разрушительные действия
и неустойчивой в своих склонно-
стях, проявляется в творчестве
Шекспира, что не мешало ему от-
Крестьяне с дудкой и волынкой.
Гравюра на меди Ганса Зебальда Бехама.
1546 г. Германия
четливо сознавать: народ представляет собой грозную, хотя и неразум-
ную, историческую силу (Барг, 1979, с. 168—184).
Пожалуй, единственным исключением среди мыслителей того време-
ни, которого не устрашила крестьянская жакерия, который, более того,
призывал к ней и видел в ней способ до основания разрушить угнета-
тельские порядки и создать справедливое, бесклассовое общество, был
Жан Мелье. Автор «Завещания» не просто сочувствует крестьянам, не-
счастья народа внушают ему отвращение к жизни. Суровая и беспощад-
ная критика эксплуататорского строя приводит Мелье к революционным
и коммунистическим выводам. Его утопический идеал — возрожденная на
новой основе сельская община, ассоциация свободных от угнетения тру-
жеников, сообща пользующихся всеми благами. Но для того чтобы народ
смог добиться своего освобождения, ему необходимо осознать тяжесть
м безвыходность существующего положения и сбросить бремя предрас
510
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
судков — кюре из Этрепиньи приходит к выводу о лживости религии
к материализму и атеизму. F
Как в изобразительном искусстве выразилось отношение общества к
крестьянам, какие черты их внешности и характера обращали на себя
внимание? Отметим прежде всего изменение в трактовке «социологиче
ской модели» общества в искусстве этого времени. Эта модель в средние
века была строго иерархичной. На гравюрах же конца XV—XVI в
изображены представители духовной и светской власти и крестьяне ко-
торых благословляют Христос или бог-отец, причем фигуры папы ’ им
ператора и земледельца поставлены в один ряд. Популярная в это время
тема всепобеждающей смерти F
трактовалась подобным же обра-
зом: смерть с косой «уравнивает»
все сословия. Миниатюра XVII в.
изображает крестьянина опять-
таки бок о бок с папой и импера-
тором: над ними распростерла
свои руки смерть. Выше уже упо-
минались «пляски смерти», вошед-
шие в моду в искусстве XV—
XVI вв.: папа, император, рыцарь,
бюргер, мужик образуют единый
хоровод, который ведет смерть.
На другой гравюре рыцарь, свя-
щенник и крестьянин получают от
бога предметы, соответствующие
выполняемым ими функциям: пер-
вый — меч, второй — Библию, тре-
тий — мотыгу, и все они тесной
группой стоят на земном шаре
(Niccoli, 1979). Предполагается
равноправное сотрудничество сос-
ловий, а не их соподчинение. Ра-
зумеется, создатели этих гравюр
не думали, что в реальной жизни
мужик равен господину, но в ука-
занной перестройке социологиче-
ской схемы можно усмотреть по-
пытку создания подобной иллю-
зии, которую им хотелось бы вну-
шить трудящимся, и это, несом-
Три сословия. Гравюра XVI в.
ненно, результат возросшего зна-
чения народных масс в обществен-
ной жизни, усилившегося их давления на феодальную социальную струк-
Традиция изображать сельскохозяйственные занятия и людей, ими
поглощенных, прослеживается на протяжении столетий. Достаточно на-
помнить о скульптурных, а затем и живописных календарях: тот или
иной месяц года олицетворяют фигуры крестьян, трудящихся в соответ-
ствии с требованиями сезона. Здесь нельзя не вспомнить о «Часослове
герцога Беррийского», созданном в начале XV в. Яном и Германом Лим-
бургскими. Крестьянская усадьба зимой («Февраль»), пахота на волах,
расчистка пустоши под поле («Март»), косьба и скирдование («Июнь»),
511
Ill Общие проблемы истории европейского крестьянства
Пляска смерти: Смерть и пахарь.
Гравюра по дереву Ганса Гольбейна
Младшего (ок. 1538) Германия
у Брейгеля — кряжистые, узловатые,
.ьатва п стрижка овец («Июль»), вывоз снопов с поля («Август»), сбор
винограда («Сентябрь»), боронование и озимый сев («Октябрь»), выпас
свиней («Ноябрь») — таковы сцены, занимающие передний план на ми-
ниатюрах этой серии. На заднем плане высятся башни и стены замка
или города, колокольни живописных соборов, движутся красочные про-
цессии господ, отправляющихся на прогулку или поохотиться. В целом
эти рисунки воспроизводят целостный социальный микрокосм, который
включает в себя п аристократов, и их подданных. Полукружие звездного
неба со знаками зодиака, венчающее каждую из 12 миниатюр, сообщает
изображаемым сценам новый параметр — вечности, ибо идея, заложенная
в эти миниатюры, состоит в том,
что труды крестьян и празднич-
ные развлечения господ столь же
извечны и неколебимо повторя-
ются. как и движение астральных
тел по небосводу. Если мы при-
смотримся к фигурам крестьян и
крестьянок, то убедимся в их вы-
сокой стилизованности; так, сцена
жатвы и скирдования напоминает
скорее балет, нежели говорит о
трудоемких и изнурительных ра-
ботах (Trost, 1962).
Сравнение этого произведения
со сценами времен года, испол-
ненными полтора века спустя Пи-
тером Брейгелем Старшим (ок.
1526—1569 гг.). обнаруживает ра-
зительное несходство. Брейгель
порывает с релпгпозно-символи-
ческой традицией средневековых
живописных календарей. Персона-
жи его полотен живут и трудятся
на земле и сами они — насквозь
земные; их принадлежность к
физическому миру всячески акцен-
тируется, подчас вплоть до своего
рода хтонизма. Фигуры крестьян
с подчеркнутой и даже гипертро-
фированной мускулатурой рук и ног — это существа, созданные для тя-
желого труда, грубые до карикатурности. Пейзане «Часослова герцога
Беррийского» движутся грациозно и легко, миниатюристы не передают
напряженности физических усилий, тогда как брейгелевы крестьяне пол-
ны жизненных сил и энергии — пашут ли они землю, вяжут снопы или
пляшут и пьют на свадьбе. Крестьяне братьев из Лимбурга легко впи-
сываются в прекрасный, умиротворенный пейзаж, тогда как крестьяне
Брейгеля, которые действуют на фоне величественной и временами
грозной природы, равнодушны к ней, не замечают ее, будучи поглоще-
ны своими трудами и досугом. Бросается в глаза контраст между красо-
той ландшафта и угловатостью человеческих фигур, деформированных
тяжелой, изнурительной работой (см.: Кау, 1970, р. 21, tabl., 10—14,
Sip, 1960). В этом отношении интерпретация крестьянской темы Бреп-
юлем перекликается с трактовкой ее Дюрером («Пляшущие крестья-
512
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
не». 1514 г.) и Гольбейном Младшим («Пляска смерти: смерть и па-
харь», 1538 г.) (см.: Hamann, 1955, 2, s. 462, 546).
Несомненен интерес Брейгеля к крестьянам и их жизни, равно как
и понимание ее. Однако едва ли имеются основания говорить о каком-
либо сентиментальном отношении его к этому сословию, симпатия его
смешана с насмешкой (Алпатов, 1933, с. 20). Обличая человеческую глу-
пость, Брейгель в первую очередь обращается к образам простолюдинов
(«Нидерландские пословицы» и «Битва Поста и Масленицы»). Он охотно
пишет сцены крестьянского веселья, необуздаппые пляски и попойки.
На одной из его картпн парни и девки, низкорослые и толстые, предались
Крестьянский танец. Картина Питера Брейгеля Старшего.
Ок. 1567 г. Художественно-исторический музей. Вена
1ляске с таким самозабвением, что не замечают, как вплотную прибли-
зились к виселице — аксессуару многих пейзажей конца средневековья.
Единственный сохранившийся портрет кисти Брейгеля — лицо старой
крестьянки в полотняном чепце; это лицо с широко разинутым ртом
застыло в тупом изумлении. В изображении фигур мужчин и женщин на
юлотне «Крестьянская свадьба» явственно доминирует «телесный низ»,
?сли воспользоваться как нельзя более подходящим здесь выражением
М. М. Бахтина. Уродливы лица крестьян и на других его полотнах —
«Притча о слепцах», «Калеки». Гротескная бессмысленность человечес-
кой жизни — тема, разрабатываемая Брейгелем вслед за Иеронимом
Босхом — необязательно интерпретируется им на крестьянском материа-
ле, но именно крестьяне оказываются наиболее подходящими для ее разоб-
лачения и морализирования. Крестьянское начало идентифицируется с
низким и греховным, и в этом смысле творчество Брейгеля, во многом
обновившее и революционизировавшее европейскую живопись, остава-
лось средневековым.
17 История крестьянства в Европе, т. 3 513
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
Однако, как подчеркивает Р. Гаманн (Hamann, 1955, 2, s. 550)
в то время как иные нидерландские художники идеализировали и герои
зировали крестьян, лишая их социальной и бытовой определенностг
Брейгель, прибегая к сатире и гротеску, вместе с тем сосредоточивало
на типично крестьянских чертах своих персонажей, создав убедительны
и впечатляющие сцены народной жизни. Главный его герой пе индивид
а масса; зритель ощущает, что встречается на его полотнах, собственнс
не с отдельными людьми (их физиономии подчас намеренно не индивг
дуализированы и смазаны), но с народной стихией. Тема карнавала
Крестьянская свадьба. Картина Питера Брейгеля Старшего. 1568 г.
Художественно-исторический музей. Вена
«гротескного тела» (в понимании М. М. Бахтина, см.: Бахтин, 1965
вторгшаяся в «большую» литературу на страницах романа Рабле, пол?
чила свое законченное и наиболее впечатляющее живописное воплощу
ние именно в «крестьянских картинах» современника Рабле — Брейгел;
Ни на полотнах французов братьев Ленен (первая половина XVII в.,
одухотворявших крестьян, ни в жанровых сценах Тенирса Младшег
(середина XVII в.), изображающих всеобщее довольство крестьян, праз;
ник которых почтил своим присутствием их сеньор, или его современш
ка Ван Остаде, проникнутого сочувствием к убогому крестьянскому бытч
ни тем более у немецких художников XVII—XVIII вв., сентпментальн
любующихся сельской жизнью, избегая всего грубого, грязного, неотесан
ного, уже невозможно встретить ничего подобного мощи и силе проник
новения Брейгеля Мужицкого.
По выражению того же Гаманна, крестьянин немецких жанристо
«может быть допущен в светский салон» (Hamann, 1955, 2. s. 725)
В придворной жизни это происходило едва ли пе буквально: в спектаклях
разыгрываемых аристократами и самими коронованными особами (доста
514
Г лава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
точно вспомнить Марию-Антуанетту в роли пейзанки), в буколических
сценах на полотнах Пуссена, в безмятежной «сельской музыке» выоаба
тывался тип приглаженных, очищенных уже не только от запаха пота и
навоза, но и напомаженных и завитых, картинно одетых (и раздетых)
«естественных», «простых» крестьянина и крестьянки, идиллических
пастушек и пастушков в мифической Аркадии. Представители Старого
порядка пытались заслонить от своего взора подлинную деревню и ее
обитателей деревней безмятежной и безобидной, довольной и питающей-
ся пирожными вместо хлеба. Великая революция во Фрапции и с самого
Крестьянский танец. Картина Петера Пауля Рубенса. Ок. 1638 г.
Музей Прадо. Мадрид
начала сопровождавший ее «великий страх» покончили с подобными ил-
люзиями и явили подлинный облик крестьянина-труженика, мятежника,
врага феодального строя.
*
Итак, сведения о духовной жизни западноевропейского крестьянства в
XVI—XVIII вв. довольно ограниченны и фрагментарны. Ибо в этот период
решающих побед письменной культуры над культурой устной, фольклор-
ной крестьяне по-прежнему не имели возможности зафиксировать на
бумаге свои мысли и представления о мире и о самих себе, и информа-
ция о них, которую историку удается собрать, исходит от других слоев
общества, тенденциозна и необъективна. Мы имели возможность в какой-
то мере рассмотреть отдельные аспекты духовной жизни деревни, из
которых очень трудно составить связную картину, тем более что изуче-
ние крестьянской культуры, собственно, только начинается (читатель
легко может в этом убедиться, если обратит внимание на то, что исполь-
515
17*
ill. Общие проблемы истории европейского крестьянства
зованная нами научная литература почти сплошь относится к 70—80-м
годам нашего века). На данной стадии изучения легче поставить вопросы,
чем найти на них убедительные ответы. Многое остается неясным или
гипотетичным. Однако и накопленными наблюдениями не приходится
пренебрегать — не только в силу их самостоятельной важности, но и
потому, что знание картины мира крестьянства помогает постигнуть его
поведение, п, следовательно, в свете данных о духовной жизни сельского
населения может быть более полно п всесторонне понята и его социаль-
ная история.
3. Западнославянское крестьянство
В культурной жизни западнославянского крестьянства период XVII —
начала XIX в. был качественно новым этапом. Одной из важных его
особенностей следует считать более интенсивные, чем в предыдущую эпо-
ху, контакты с внешним миром, повлекшие за собой смену традиционных
норм поведения, психологических установок и взглядов на мир. Важным
было и то обстоятельство, что такая перестройка культурных стереоти-
пов происходила в славянских странах в условиях борьбы за государст-
венную и национальную независимость и параллельно с процессом фор-
мирования национального самосознания и национальных культур. Имен-
но поэтому аспект устойчивости—изменчивости и постоянные колебания
этих тенденций в крестьянской культуре избран в очерке в качестве
стержневого.
Наряду с традиционно привлекавшимися источниками (церковная
литература, судебные акты, записки путешественников) исследователь
крестьянской жизни этого времени располагает уже данными иного типа:
с XVII в. появляются первые рукописные и печатные сборники фольклор^
ных и популярных городских лирических песен, «ярмарочные листки» с
текстами апокрифических легенд, духовных стихов, юмористических
припевок; кроме того, становятся широко известны многочисленные сон-
ники, травники, лечебники, содержащие элементы народных поверий и
примет. Наконец, выходят специальные календари и «книги для народа»,
а со второй половины XVIII в. появляются первые этнографические сви-
детельства и — что особенно ценно — записи самих крестьян, так назы-
ваемые крестьянские хроники. Основным же остается богатый фольклор-
но-этнографический материал, позволяющий судить о крестьянской ду-
ховной культуре рассматриваемого периода.
*
Перестройка традиционного мышления крестьянской общпны основыва-
лась на постепенной смене авторитетов, па которые пспокон веков ориен-
тировались сельские жители. Весь комплекс представлений, норм поведе-
ния и ценностных установок прежде базировался на авторитете предков,
для которых нормы прошлого были не только идеальными и абсолютны-
ми, но и священными, ибо обеспечивали устойчивость и стабильность
привычной жизни. Стремление жить по обычаям прадедов заставляло
крестьян XVII—XVIII вв. в ряде случаев отказываться от новых форм ве-
дения хозяйства, от освоения неизвестных ранее видов сельскохозяйст-
венных культур (широко известен пример, когда польские крестьяне
долгое время не хотели сажать картофель на своих землях и употреб-
лять его в пищу, считая его «немецким», «дьявольским зельем»), от
новых методов возведения домов (в частности, долгое время не припима-
516
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
лось строительство дымоходов и больших окон) (Bystron, 1947 s 40—
43).
Осознание привычного, «своего», «близкого» как наиболее ценного
(в оппозиции к «далекому», «чужому», новому) восходит к архаическим
представлениям славян об отдаленном пространстве как о «потусторон-
нем мире», «стране смерти», поэтому любой «чужак», пришелец издалека
воспринимался как «нечеловек», «нечистая сила» (Лотман, Успенский
1982, с. 111). Понятно в этой связи неприятие и настороженность по от-
ношению к новым людям в селе. Отголоском таких представлений явился
случай с профессором Краковской академии, который в 1808 г., собирая
Компания крестьян. Картина Адриана ван Остаде. 1610—1685 гг.
Рейксмузеум. Амстердам
растения для гербария в горах Живецких Бескпдов, заблудился и пытал-
ся расспросить о дороге местных жителей, те же в ответ лишь испуганно
крестились, закрещивали незнакомца и в панике убегали от него (Byst-
ron 1947, s. 46). Неудивительно поэтому, что в польских и чешских на-
родных верованиях «черт» выступает обычно в облике «пана», одетого
в немецкий мундир или во французский фрак или просто в городском
наряде (Slownik folkloru polskiego, 1965, s. 81—83; CeskoslovensKa
vlastiveda, s. 556).
Однако наряду с авторитетом старины все большее воздействие на тра-
диционную культуру села оказывают новые тенденции. Так, заметные
преобразования под воздействием одежды горожан и праздничной одеж-
ды высших сословии претерпел народный костюм. Специалистами оыло
со всей определенностью отмечено, что более ранние типы славянских
костюмов отличались большей простотой и скромностью и что изменение
517
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
их в течение XVII—XVIII вв. явно идет по пути украшательства под
воздействием шляхетской моды (преобладание рюшей, оборок, накрахма-
ленные рукава, кружевные чепцы и т. п.) (Burszta, 1974, s. 67—70).
Фактором, во многом определившим характер изменений западносла-
вянской народной культуры, следует признать заметно возросший с кон-
ца XVI — начала XVII в. среди сельских жителей авторитет церкви.
Известно, что еще в XVI в. служители костелов в отдаленных местностях
(высокогорные области, польско-литовские земли) жаловались на кре-
стьян, пренебрегавших церковными службами, не знавших молитв и про-
должавших приносить жертвы в лесах своим богам, особо почитая дубы
и старые деревья (Bystron, 1947, s. 130). С конца XVI в. орден иезуитов
предпринимает целый ряд специальных акций, в результате которых
церкви удается, наконец, повсеместно уничтожить проявления сознатель-
ного язычества. Во всяком случае, с XVII в. авторитет христианской
религии среди сельских жителей окончательно утвердился и оказал
решающее воздействие на идеологическую и культурную жизнь кре-
стьянской общины. Религиозная пропаганда, с большим размахом осуще-
ствлявшаяся в чешских, словацких и польских селах, в XVII в. опира-
лась на более совершенные методы воздействия, которые были рассчита-
ны именно на массы безграмотных прихожан: наряду с преследованием
магических и обрядовых практик, с усилением контроля за частной
жизнью крестьянина и со всевозможными наказаниями за прегрешения
костел стремился привлечь к себе верующих впечатляющими формами
богослужения, широко использовал зрелищные возможности массовых
культовых процессий, публичных покаяний, не отвергал некоторых раз-
влекательных элементов в религиозно-театральных постановках на биб-
лейские сюжеты (Ciupak, 1973, s. 48—56).
Стремясь сделать максимально доступными и понятными для народа
формы религиозного искусства, служители церкви часто создавали духов-
ные песни на основе популярных фольклорных текстов и мелодий.
Именно так возник своеобразный, ставший впоследствии неотъемлемой
частью фольклора западных славян жанр рождественских коляд и пасто-
ралок, описывающих момент поклонения пастухов новорожденному
Христу. В XVII—XVIII вв. тексты этого типа были восприняты и пере-
работаны народом, разрослись, прочно вошли в фольклорный репертуар
и в XIX в. уже повсеместно фиксировались польскими, чешскими и сло-
вацкими этнографами в качестве активно бытовавшего святочного репер-
туара (Dobrzycki, 1930; Slownik folkloru polskiego, 1965, s. 173—175).
В процессе приспособления христианского культа к сложившимся
условиям, когда для большей доступности упрощались основные положе-
ния веры, использовались привычные для крестьянской массы обряды и
ритуалы, католицизм сам начал испытывать сильное влияние со стороны
того этнического культурного комплекса, в рамках которого он действо-
вал. Чрезвычайно показательна в этом смысле история некоторых маги-
ческих приемов, то запрещавшихся церковью, то вновь включаемых в
церковный обиход (например, обычай застилания соломой пола в костеле
на рождество, обсыпания ксендза овсом в день св. Степана, практика
обливания водой в послепасхальный понедельник и т. д.). Нередко дере-
венский священник сам утрачивал ясность, преследует ли он языческий
пережиток или христианский ритуал. Церковная литература сохранила
большое количество свидетельств, когда целый ряд обрядовых действий,
запрещавшихся в XVI—XVII вв., считался уже вполне канонизирован-
ным и общепринятым в церковной практике XVIII—XIX вв. (Bystron,
1947, s. 126-159).
518
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
Вместе с тем практически неподвластной контролю церкви оставалась
весь этот период сфера бытовой деревенской магии, столь яростно исгп
реняемой церковью целые столетия. Богатый документальный материал
этого рода дают судебные акты процессов, связанных с преследованием
ведьм. До начала XVII в. пуоличпые сожжения на кострах инквизиции
женщин, обвиняемых в колдовстве, были в Польше и Чехии редкостью
Но в XVII в. массовое преследование ведьм развертывается и в Чехии
(Koci, 1973), и в Польше, где оно продолжалось до середины XVIII в.
(Baranowski, 1952). Судебные протоколы пестрят перечислением «ведов-
ских» магических приемов, демонстрирующих смешение элементов раз-
Крестьянские игры. Французская гравюра 1585 г.
На переднем плане пастух Робен ведет игру, напоминающую крокет,
против двух девушек; одна из них подбадривает подругу;
сзади два пастуха дают советы Робену
ных культурных традиций. Например, наряду с использованием (для
целей вредоносной, любовной или продуцирующей магии) волчьего или
конского черепа, змеиной кожи, костей умерших и земли, взятой с клад-
бища, все чаще упоминается применение предметов церковного ооихода.
церковных облаток, святой воды, щепок с придорожпых крестов, освя-
щенной вербы, кистей с церковпых хоругвей и т. п. Включение таких
предметов официального культа в сферу магической практики подтверж-
дает факт все большего утверждения авторитета церкви в крестьянской
среде. -ж
Именно магическое сознание оставалось наиболее устойчивым фраг-
ментом традиционной культуры крестьянства вплоть до XIX в. Машя
519
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
по-прежнему пронизывала все стороны практического и интеллек1уаль-
ного освоения окружающего мира. Считалось, что лишь с ее помощью
можно успешно регулировать урожайность полей, прирост скота, погод-
ное равновесие, здоровье людей, любовные связи и даже внутрисемейное
и социальное общение. Разделяя в общих чертах церковную концепцию
о том, что все в мире зависит от воли божьей, крестьяне вместе с тем
в повседневной жизни и бытовой практике опирались на архаические
представления о существовании мира потусторонних сил, духов умерших-
предков, демонологических персонажей, способных влиять на разные
сферы жизни. Так, повсеместно у западных славян появление вихря свя-
зывалось с нечистой силой, считалось, что тучами управляют «планет-
ники» или души умерших насильственной смертью, что цветению ржи
способствуют полевые духи («полуднпцы», «ржаные бабы»), что в виде
радуги появляется гигантский змей, пьющий воду пз реки, что плач
ребенка по ночам вызван «порчен» пли нападением на него «ночниц»,
«змор», «богинок», что в доме и в хозяйственных постройках обитают
домовые духи-опекуны, которых надо всячески задабривать.
Поскольку сама магическая практика была вызвана к жизни своеоб-
разной системой понимания миропорядка, то и регламентация поведен-
ческих установок, принятая в крестьянской общине, была прямо связана
с этим же мировоззренческим комплексом идей. Например, нарушение
отдельным лицом ритуального запрета печь хлеб на благовещенье грози-
ло засухой и неурожаем всей деревне: понятно поэтому, что общи-
на должна была строго следить за соблюдением принятых норм и за-
претов.
На протяжении XVII—XVIII вв. продолжался процесс стихийного
разрастания культа христианских святых, который приобрел б рамках
так называемого народного христианства весьма своеобразные формы:
народное сознание приписывало святым функции помощников и опеку-
нов самых различных сфер частной жизни и производственной деятель-
ности. Так, в некоторых региональных традициях св. Николай и св. Геор-
гий считались опекунами домашнего скота, пастухов и лесных зверей;
ко дню св. Георгия был приурочен комплекс скотоводческих обрядов,
особенно развитых в карпатской зове. Св. Бартоломей и св. Вавжинец,
по представлениям крестьян, заботились о пчелах; св. Барбара опекала
рыбаков и сплавщиков леса, она же считалась пособницей «легкой смер-
ти»; роль защитников от заразы и эпидемий приписывалась св. Роху и
св. Розалии; с мольбами об излечении эпилепсии и нервных заболеваний
обращались к св. Виту и св. Валентину. В некоторых случаях конкрет-
ные святые воспринимались просто как свои домашние божки-покровп-
тели, более тесно связанные с повседневными нуждами крестьян, чем
высшее божество.
Сложное напластование старых и новых форм отмечалось и в сфере
традиционной народной обрядности, которая все еще продолжала выпол-
нять роль тех общественных регуляторов, благодаря которым жизнь кре-
стьянской общины приобретала — по ее представлениям — необходимую
целесообразность, понимаемую как строгое соблюдение норм и установок,
унаследованных от предков. В частности, практически вся фольклорная
часть святочного обрядового цикла западных славян оказалась заменен-
ной текстами нового типа, отражавшими тематику рождения Христа,
хотя вместе с тем календарная традиция продолжала удерживать в си-
стеме новогодних праздников множество старых обычаев (внесение соло-
мы и житного снопа в дом, приглашение к ужину умерших родственни-
520
Г лава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
ков, многочисленные способы гаданий и магических приемов обеспечи
вающих благополучие в хозяйстве, и т. п.). ’
С другими обрядовыми циклами, такими, как масленица, «встреча
весны», «зеленые святки», свентоянские обряды, церкви, не сумевшей их
ликвидировать, пришлось смириться. Чрезвычайно устойчивыми оказа-
лись, например, обряды потопления или сожжения чучела, символизиро-
вавшего изгнание «смерти», «морены», «масленицы», «зимы», активно
искореняемые церковью еще в средневековье. Однако если для старшего
поколения календарные обряды еще представлялись серьезными магиче-
скими действиями, то деревенская молодежь — а именно в ее руки все
более последовательно переходила традиция исполнения праздничных
ритуалов — ценила в них игровые, развлекательные элементы, широкие
возможности для взаимных контактов и знакомств. Эти новые тенденции
отразились в структуре большинства календарных обрядов, записанных
этнографами в начале XIX в.
Из цикла семейной обрядности лишь свадьба сохранила в какой-то
степени отголоски старой структуры, но и она все больше разрасталась
в многоступенчатое, длящееся несколько дней действо, включающее мно-
го элементов чисто развлекательного, зрелищно-театрализованного и
игрового характера.
Еще более заметен уровень новых преобразований и изменений в
фольклорном репертуаре западных славян, которые — в отличие от дру-
гих славянских народов — практически полностью утратили обрядовую
поэзпю архаического типа. То, что исполнялось в качестве календарно-
обрядовых песен, к началу XIX в. было уже по преимуществу циклом,
вобравшим в себя значительный пласт лирических, танцевальных, юмо-
ристических припевок и благопожелательных формул.
Практически полностью исчезли как песенный жанр народные похо-
ронные причитания. Хотя традиция «оплакивания» в отдельных зонах
еще фиксировалась, устойчивых текстов она не сохранила (в погребаль-
ном обряде использовались исключительно песни духовного характера).
Западнославянский фольклор, как известно, не располагает фондом
народного эпоса. Небольшая группа исторических песен, возникновение
которых относят к XVII—XVIII вв., несомненно, восходит к книжной
традиции и лишь благодаря дальнейшей народной обработке и устной
форме бытования стала восприниматься как полуфольклорное творчество
(таковы, например, чешские песни о королях Людвиге и Матиаше, поль-
ская «Песнь о шведском нашествии» и др.).
Зато необычайно продуктивным становится жанр народной баллады,
который обогащается новой тематикой (особенно за счет мотивов на-
шествия турок, шведов, разбойничьих сюжетов), но в целом сохраняет
традиционную форму лиро-эпической песни с трагической сюжетной
развязкой.
Столь же популярным и активно бытовавшим был жанр народной
лирики, включавшей по преимуществу короткие песни с любовной, игро-
вой, юмористической тематикой. О его составе можно судить по многим
рукописным сборникам XVII—XVIII вв., которые свидетельствовали о
зарождении общественного интереса к репертуару «простонародных»
песен (W kalinowym lesie, 1965, 1, s. 143—144; Ceskoslovenska vlasti-
veda, s. 310).
В народной прозе активизировался жанр исторических предании,
основанных на разработке сюжетов, привязанных к историческим сооы-
тиям и персонажам или к определенной местности. Часто именно с
521
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
каким-нибудь конкретным историческим лицом были связаны предания
о жестоком феодале, разорившем и погубившем многих своих поддан-
ных, причем наказанием за эти злодения — по фольклорной трактовке —
обычно служит блуждание его кающейся души.
Не избежала фольклорная проза западных славян и существенного
влияния религиозных источников: в репертуар народных сказителей все
активнее проникают сюжеты из житийной литературы, библейских ска-
заний, апокрифических легенд, рассказы о великих грешниках, стран-
ствиях на тот свет и т. п. Религиозная пропаганда XVII—XVIII вв. от-
крыла новые каналы воздействия, начала использовать широкие возмож-
ности книгопечатания. В наиболее по-
пулярных местах паломничества, при
монастырях, на массовых ярмароч-
ных гуляниях стали продаваться
«печатные листки» с молитвами,
текстами житийных легенд, духовны-
ми стихами. Обильный материал
такого же рода включали и кален-
дари, специально издававшиеся в
расчете на деревенского жителя. Бо-
лее 100 таких календарей вышло в
Польше за период с середины XVII
до середины XVIII в. (Plaza, 1980).
Они содержали, кроме рекомендаций
хозяйственного характера, перепе-
чатки из популярных сонников и
травников, советы из области зна-
харской магии, тексты духовных пе-
сен, рассказы о чудесах, о подвигах
святых, о привидениях и кладах.
Учитывая возросшую роль кни-
гопечатания и контактов села с
книжной культурой, важно опреде-
лить уровень грамотности западно-
славянского крестьянства. Историки
Nova piaen
bolestnem louceni
гешйЬгапсе se svou 'pannou
______________________________( культуры отмечают, что при ДОСТЭ-
Dq ii»ku pod«l к nikladetn JoiefaChUdk* , ТОЧНО ВЫСОКОЙ К СврвДИНв XVIII В.
общей численности сельскик приход-
ских школ основная часть сельских
Ярмарочный^ «печатный лист ок», жителей все же оставалась негра-
содержагции чешские народные__„ /тт. . it < 1 1 «к
лирические припевки. XIX в. мотпои (Histona chlopow polskich,
1970, s. 490). Это было связано в из-
вестной степени с характером обу-
чения в этих школах при костелах, где обязанности учителя обычно
поручались органисту. Он учил нескольких крестьянских детей цер-
ковному пению, функциям костельного служки и лишь попутно навы-
кам чтения и счета. Даже наиболее просвещенные магнаты и церковные
деятели XVIII в. считали, что обучение крестьян должно касаться иск-
лючительно «науки молитв, христовой веры, десяти заповедей божьих
и основных таинств святой религии» (Kutrzeba, Mankowski, 1938, s. 180)l
Лишь в самом конце XVIII в. польской Национальной эдукационной
комиссией была утверждена новая программа для сельских школ, пре-
дусматривающая обучение чтению и письму, арифметическому счету,
522
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
основам религии и личной гигиены. К началу XIX в. практически в
каждом селе можно было найти двух-трех грамотных крестьян, умею-
щих читать, вести необходимые счета и хозяйственные записи. В чеш-
ской народной культуре уже с XVII - XVIII вв. была известна тради-
ция ведения «крестьянских хроник», где довольно регулярно записыва-
лись сведения о деревенских событиях, истории села, стихийных бед-
ствиях и эпидемиях, о владельцах местной усадьбы, об участии одно-
сельчан в войнах или крестьянских восстаниях. Уже по этим записям
можно заметить усиление антифеодальных настроений крестьян и их
резко критическое отношение к барщинной системе.
Карпатские збуйники. Рисунок на стекле.
Словацкий национальный музей. Братислава
Жалобы на социальную несправедливость, на притеснения панами
мужиков — частый мотив в песенном фольклоре XVIII в. Такие тексты,
например, зафиксированы в польском «Радомском сборнике» («...Скажи
мне, мой Банасю, ладно ли это: работать изо дня в день, и все на одного
пана — чтоб он съел шайтана, и на его детей — чтоб в них шайтан
влетел» (W kalinowym lesie, 1965, 2, s. 19)), рукописном собрании
чешских песен 1680 г. («... Тот не знает, что такое нужда, кто ее не из-
ведал. Не ходил бы я па панщину, если бы не заставляли» (Coskoslo-
venska vlastiveda, s. 310)). Столь же определенно и решительно классовый
конфликт с панами и ненависть к угнетателям выражались в народных
пословицах: «После плохого пана приходит еще худший», «Правда
бывает такой, какой ее пан представит», «Делай пану добро — он теое
плеткой отплатит» и т. д.
В области прозаических фольклорных жанров развиваются бытовые
и сатирические сказки, сюжеты которых разрабатывают антифеодальную
523
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
тематику о жестоком экономе, глупом помещике и умном мужике, а так-
же краткие юмористические рассказы и анекдоты, высмеивающие панов
судей и священников.
К XVII—XVIII вв. следует отнести возникновение новой разновид-
ности народной прозы — рассказы и предания о благородных разбойни-
ках, «збуйницкий» цикл фольклора, включающий также и песенный ре-
пертуар. Истоки этого вида творчества ведут к реальному «збуйницкому»
движению, известному в Карпатской области в XVII-XVIII вв. Основ-
ными причинами движения были усилившийся феодальный гнет, обез-
земеливание крестьян и увеличение феодальных повинностей. Главными
героями преданий и песен этого цикла выступают исторические персона-
жи-бунтари: Яношик в словацкой и польской традиции, Ондраш — в мо-
равской. Их имена стали символом народных заступников, которые
«за правду бьются» с папами и раздают бедным то, что отбирают
у панов. Характерно, что по фольклорным источникам «збуйницкое» дви-
жение осознается именно как социальный протест: «Разбойником стал я
с неправды великой, неправда — с панами, а правда — за нами» (Сло-
вацкие народные разбойничьи песни и баллады, с. 21).
Вместе с тем традиционализм мышления крестьян зачастую уводил
их к неясным утопическим мечтам о справедливой власти «доброго по-
мещика» и «доброго короля». Такие настроения заметны как в сказочной
прозе, так и в «крестьянских хрониках», где, например, фигура Иоси-
фа II оценивалась в традиционно-сказочном аспекте как образ «идеаль-
ного короля», болеющего за интересы простого люда, так что лишь
коварство жадных придворных, специально искажавших справедливые
королевские указы, не позволило улучшить жизнь крестьян в период его
правления (Robek, 1974, s. 35—36).
Вплоть до XIX в. происходил длительный и сложный процесс преодо-
ления этих утопических идей, и лишь в ходе конкретной борьбы, в ходе
массового участия крестьян в восстаниях и в «збуйницком» движении
вырабатывался более реалистичный взгляд на мир и крепло осознание
своей классовой силы и своей роли в общем процессе формирования
наций.
4. Южнославянское крестьянство
В силу исторических условий южнославянское крестьянство сохранило
и расширило традиционный фонд духовных ценностей в гораздо большей
мере и в более систематическом виде, чем крестьянство западнославян-
ское, вовлеченное в сферу латинской традиции и римского костела и тем
самым в культурном отношении сильно европеизированное и урбанизи-
рованное. 1
Оппозиция южнославянской православной и отчасти католической
церкви Османской империи в значительной степени определяла отноше-
ние церкви к народной, языческой по своей форме и происхождению
духовной культуре. Не имея прав и реальных возможностей для реши-
тельной борьбы с «остатками язычества» и «суевериями», церковь при-
знавала их как допустимые внецерковные обряды и иногда сознательно
или бессознательно включала их в околоцерковный обиход. Этим ооъяс-
няется отсутствие у южных славян типичных для Западной Европы и
западного славянства процессов над ведьмами и колдунами, так же как
и относительно слабое проникновение в народную культуру театрализо-
ванных представлений на библейские сюжеты или духовных песен, воз-
524
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
никших на формальной основе традиционных фольклорных текстов, или
наконец, колядок и других обходных песнопений с ярко выраженным ре-
лигиозным содержанием. Такой репертуар бытовал лишь в среде католи-
ческого хорватского и словенского крестьянства, где отношения между
костелом и сельской паствой во многом напоминали западнославянскую
ситуацию.
В восточной (православной) части южного славянства вплоть до на-
чала XIX в. четко противопоставлялась культура книжная, по большей
части религиозного содержания, культуре народной. Это противопостав-
ление сказывалось и в языке, и в стиле, и в жанровом составе произ-
ведений. Тем не менее и произведения книжные (в том числе конфес-
сионально окрашенные), и произведения народные, фольклорные по
своему содержанию и функциональной направленности, противостояли
господствующему в Османской империи воинствующему исламу, наце-
ленному на подчинение и притеснение духовной, социальной и экономи-
ческой жизни порабощенной «райи». При этом книжная продукция пра-
вославных южных славян во многом сохраняла в рассматриваемый
период дух и форму предшествующей традиции, и лишь постепенное
проникновение демократических мотивов и народного языка в литерату-
ру свидетельствовало о возрастающей ориентации па светского, в том
числе и крестьянского, читателя. В западной части южнославянского
ареала — у хорватов и отчасти словенцев —такого резкого противопо-
ставления не было.
Характер духовной культуры южных славян определяется не только
пх принадлежностью к одному или другому крупному славянскому куль-
турному ареалу— к ареалу Slavia orthodoxa, формировавшемуся в связи
с византийской и общеправославной традициями, или к ареалу Slavia
latina, опиравшемуся на европейскую католическую (латинскую) тради-
цию, но и рядом других факторов, среди которых немалую роль играл
фактор балканистический, т. е. принадлежность ряда южнославянских
языков и культур к балканскому языковому и этнокультурному союзу,
к культурному ареалу, общему для современных болгар, македонцев,
сербов, хорватов, румын, греков, албанцев и некоторых малых этнических
групп (аромын, каракачан).
Балканский культурный элемент ярче представлен в восточной части
южнославянского региона и в меньшей мере — в западной, где в словен-
ской и западнохорватской зоне он сходит на нет (Филиповий, 1953).
Он выражен довольно ярко и у славян-мусульман в Боснии и Родопах.
Мусульманство, проникшее в славянскую крестьянскую среду относи-
тельно поздно и далеко не повсеместно, отличалось четко выраженным
стремлением стереть все элементы бытового христианства, а вместе с ним
п традиционные духовные представления и обряды, унаследованные от
дохристианских времен, но чуждые догматическому исламу. Однако такое
стирание не коснулось всех сторон народной культуры, в том числе и
эпической народной песни, так что в некоторых случаях исламизация
даже способствовала консервации материальной и духовной культуры и
языка.
Судя по немногочисленным, но для своего времени достаточно точным
записям южнославянского фольклора, сделанным в XVI—XVII вв.
(П. Гекторович — 1555 г., П. Вальвасор — 1689 г. и др.), и по некоторым
сборникам (Эрлангенский сборник начала XVIII в., Закотнпков сборник
1775 г.), записям XVIII в. (Альберто де Фортис— 1774 г. и др.) и по
богатейшей коллекции фольклорных текстов Вука Караджича, собранной
525
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
им в начале XIX в., уже в XVII и XVIII столетиях сложился и функ-
ционировал тот основной фонд фольклорных текстов, обрядовых действий
и представлений, который нам известен по многочисленным фольклорно-
этнографическим материалам XIX—XX вв.
Крупнейшими годовыми праздниками у южных славян в XVII—
XVIII вв. были рождественские (коледа, божий, василовден, мали божий)
и юрьевские (23 апреля — гъоргов ден, бУР^евдан, sv. Juraj) (Колева
1981; Schneeweis, 1925). Рождественские праздники, отличались ярко’
выраженной аграрной направленностью, сочетавшейся с почитанием
культа предков и домашпсго очага, юрьевские — скотоводческим (в райо-
нах с развитым овцеводством — овцеводческим) характером ритуальных
действий и песен с элементами культа растительности, плодородия и
магии первого дня (действия).
Иной характер носили групповые девичьи обряды, исполнявшиеся
у сербов, болгар и македонцев в вербную (Лазареву) субботу и называв-
шиеся поэтому «лазарицы», «лазарки» и т. п. или у сербов и хорватов
па троицу, вознесение (реже на юрьев день и Николу вешнего), назы-
вавшиеся «кралицы» («королевы») или «лели». Для их исполнения гото-
вились специальные торжественные одежды, а иногда и оружие, часто
деревянное. «Лазарицы», «кралицы» и «лели» — ритуалы обходные (как
и «коледары» и «сурвакары»), по исключительно женские. Их назначе-
ние — стимулировать плодородие земли, приплод скота, свадьбу, замуже-
ство, многодетность семьи. Эти мотивы ярко выражены в специальных
лазарских и кралицкпх песнях, которые исполнялись одновременно с ри-
туальными танцами.
День Ивана Купалы и особенно его канун широко отмечался в
XVII—XVIII вв. в южнославянской крестьянской среде. Как почти по-
всюду в Европе, собирались травы, разжигались большие костры, к ко-
торым собиралась молодежь с пением ивановских (купальских) песен,
с шумом, с криками, с прыганьем через костер. Лишь в Хорватии в не-
большой зоне по течению р. Савы в этот день исполнялись групповые
обходы «ладариц» — празднично и по-особому одетых девушек или дево-
чек, распевавших песни с благопожеланиями хозяевам и припевом «ладо,
ладо!». В Болгарии в тот же день был популярен в крестьянской среде
обряд, называемый «еньова буля» («Иванова молодка»),—гадание неза-
мужних девушек о своем будущем с исполнением песен, близких по со-
держанию и функции к русским зимним подблюдным песням.
Наконец, у всех южных славян бытовал богатый жатвенный песен-
ный репертуар, сложившийся, судя по мелосу и текстам, в глубокой
древности. Жатва у славян вообще и у южных славян в частности богата
не только песнями, но и обрядовой традицией, в которой в первую оче-
редь следует отметить ритуалы, связанные с последним снопом, с послед-
ними колосьями, с оставлением несжатого пучка колосьев, называемого
«бородой», «божьей бородой» и т. п.
Таков был в самых общих чертах ритуальный год южнославянского
земледельца, состоящий из праздников и торжеств, проникнутых магией
плодородия и почитанием древнего индоевропейского культа Матери
Земли вкупе с солярным (солнечным) культом, культом растительности,
животных и духов природы (Арнаудов, 1943; Vlahovic, 1972; Gavazzi,
1939; Kuret, 1965-1970).
Очень разнообразны, архаичны и в то же время устойчивы некото-
рые формы южнославянских магических действий: обрядов, исполняемых
во время засухи для вызывания дождя пли во время бури и града для
526
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
отведения градовой тучи, во время падежа скота, эпидемий чумы, пожа-
ра и других стихийных бедствий. Сохранялось и множество мелких ри-
туальных запретов и предписаний, регулировавших хозяйственную и
бытовую практику южнославянского крестьянина. Многие из них быто-
вали до середины XX в.
Помимо календарного и окказионального обрядового фольклора,
южные славяне хорошо сохранили, а в XVII—XVIII вв. даже во многих
местах развили формы семейного обрядового фольклора, семейных обы-
чаев. Кроме мелких второстепенных ритуалов, обрядов и празднеств,
вроде сакральной стрижки годовалого, реже трехлетнего ребенка, «кува-
ды» (сопереживание мужем родов супруги), кумовства, побратимства
и т. п., три момента или рубежа в жизни человека ярко отмечены ритуа-
лами п сопровождающими их фольклорными текстами — свадьба, рожде-
ние (и крещение), смерть (погребение). Самым богатым, естественно,
оказывается свадебный фольклор, сочетающий в себе элементы поэтиче-
ские п музыкальные (песни), хореографические (танцы «хоро» и «коло»)
и театральные (свадебные чины и их функции, свадебные поезда, дей-
ствие дружин жениха и дружин невесты, ряжение и т. п.). Для Черно-
гории и некоторых районов Сербии и Далмации были характерны связан-
ные с похоронным обрядом поэтические плачи, оплакивания, которые
обычно исполнялись женщинами, но в случае смерти героя-воина могли
псполняться, как и в некоторых зонах Кавказа, мужчинами. Сербские
плачи — «тужбалицы», будучи древними по своим истокам, испытывали
в рассматриваемый период влияние богатой эпической песенной тра-
диции.
Эпическая песенная традиция в XVII—XVIII вв., судя по записям
XIX в. Вука Караджича и по некоторым более ранним фиксациям, уже
приняла свой облик, близкий к современному3. Южнославянский народ-
ный героический эпос в основе своей был связан с событиями и эпизода-
ми борьбы с османским порабощением. Вероятно, уже в XV в. стал воз-
никать общеюжнославянский цикл песен о королевиче Марко, прообра-
зом которого был живший в XIV в. сын сербского короля Вукашпна
Марко, турецкий вассал и правитель Северо-Западной Македонии, погиб-
ший в 1395 г. под Ровинами (Валахия) в рядах войска султана Бая-
зида I в битве с валашским воеводой Мирчей. В народном эпосе короле-
вич Марко наделен всеми положительными чертами могучего, справед-
ливого и бесстрашного народного героя — пахаря и воина, борца с
иноземными угнетателями, защитника всех обездоленных и слабых.
Другим циклом народно-поэтических юнацких песен был цикл косов-
ский, повествующий в легендарной форме о знаменитой Косовской бит-
ве-сражении 15 июля 1389 г. турецкого войска во главе с султаном
Муратом I и сербского во главе с князем Лазарем. Оба предводителя
погибли в битве, причем Мурат I был убит проникшим к нему в шатер
сербским героем-юнаком Милошем Кобиличем, который в эпосе известен
под именем Милоша Обилича. Косовский цикл, как и цикл о королевиче
Марко, формировался уже в условиях османского ига; он выражал на-
родные чаяния и был поэтическим призывом к народному возмездию.
Замечательны по своим художественным особенностях^ песни о смерти
матери героев Юговичей, о косовской девушке, о царе Лазаре и царице
Малице, о гибели сербского царства. Сербский эпос содержит ряд цик-
3 Известный хорватский исследователь Т. Маретич полагал, что основные циклы
сербскохорватских эпических песен возникли в XVI—XVII вв. (Maretic, 1909).
527
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
лов: докосовский — связанный с династией Неманичей, послекосов-
ский — связанный с князьями Бранковичами, Якшичами, Черноевичами
и др. (Голенищев-Кутузов, 1963; Путилов, 1971, 1982; Български фольк-
лор, 1959).
Словенские эпические песни связаны с такпми историческими лич-
ностями, как «краль Матияш», королевич Марко, рыцарь Ламбергер и др.
В них воспевается борьба с турками, отражаются мотивы феодальных
отношений, описывается смерть героев, что приближает отчасти эти песни
к плачам, архаическим причитаниям.
Народная эпическая песенная традиция складывалась в духе освобо-
дительных идей своего времени, что привело к созданию гайдуцкой и
ускокскоп народной поэзии, которая по своим мотивам, форме и поэтике
близка к сербскохорватским и болгарским героическим песням. Гайду-
ки — народные мстители, поднимавшиеся на вооруженную партизанскую
борьбу с турецкими поработителями, а ускоки — те же гайдуки, но имев-
шие свои базы вне пределов Османской империи и потому воевавшие с
турками «наскоками» (отсюда п название «ускок»), рейдами из пределов
Венецианской республики и габсбургских владений. Богатый гайдуцкий
песенный фольклор развился в XVI—XVIII вв. в Болгарии и Македонии
(Шептунов, 1982), где так же, как и в Сербии, Боснии, Герцеговине и
Хорватии, возник особый жанр гайдуцких песен. В этих песнях расска-
зывается о подвигах гайдуцкого героя-вожака и его верной дружины,
о мести гайдуков богатеям (чорбаджиям) и угнетателям, о пленении и
жестоких казнях гайдуков, о прощании с близкими, мученической
смерти. Таковы песни о болгарских Чавдар-воеводе, Латуше, Стояне,
Страхпле, о сербских героях Старине Новаке, Иве Сенянине, Груице,
Радивое.
Южнославянское песенное народное творчество сохранило большой и
архаический балладный фонд, естественно со временем претерпевший
различные изменения (Смирнов, 1974). Еще в XVIII в. итальянец
Альберто де Фортис издал в оригинале и в переводе на итальянский
запись, сделанную в Далмации, баллады «Хасан-агиница» («Супруга
Хасан-аги»). Текст баллады возник в славянской мусульманской среде.
Немалое число баллад примыкает к эпическим песням, другие близки к
лирическим и даже бытовым сюжетам.
В хорватской крестьянской среде бытовали исторические песни о
героической борьбе против турок и трагической гибели в 1674 г. хорват-
ских владетельных князей Петра Зринского и Франа Франкопана,
а у болгар —песни о борьбе династии Шишманов с турками («Гибель
болгарского царства», «Взятие Будима-города», «Поход на Мальту»),
о страданиях народа, об угоне в плен, о насильственном отуречивании
(«Потуречение Цеппно», «Царь Мурад и Мара», «Паша-янычар и вдови-
ца Яна» и др.).
Весьма распространенным, активно развивающимся и популярным в
крестьянской среде жанром была народная лирика, строящаяся почти
всецело на любовных мотивах, мотивах природы, дружбы, сердечной
тоски, разлуки и свиданий. Близки к лирическим хороводные и игровые
песни, исполнявшиеся во время народных танцев «хоро» и «коло». Неко-
торая часть этих песен и танцев имела еще в XVII—XVIII вв. магиче-
ский, заклинательный характер. У сербов по сей день сохранилось
«мртвачко коло» — хоровод по умершему, который исполняется в обрат-
ном направлении (справа налево) по отношению к обычному движению
«коло».
528
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
Наконец, всем южным славянам, как и всем славянским и европей-
ским народам вообще, были известны и основные жанры прозаического
фольклора— сказки, предания, легенды. В отмеченный период развития
фольклора в прозаических жанрах происходил процесс восприятия бал-
канскими народами различных восточных сюжетов и мотивов. Ориен-
тальное влияние сказалось и в некоторых песенных жанрах, преимуще-
ственно лирического характера. В таких малых фольклорных жанрах,
как пословицы, поговорки и отчасти загадки, помимо основного славян-
ского фонда, выявляются пласты, связанные с классической, позже ви-
зантийской традицией, с традицией западноевропейской, наконец, с позд-
ней восточной традицией. Такой же
вывод можно сделать применитель-
но к местным преданиям, к народ-
ному мелосу и изобразительному
искусству. Притом, естественно,
культурное взаимодействие между
Востоком и Западом было неравно-
мерно в разных географических зо-
нах южного славянства и зависело
также от вероисповедания крестьян-
ства. Западное влияние сильнее ощу-
щалось в католической среде, а во-
сточное — в среде православной и
особенно мусульманской.
В области народного театра, по-
мимо отмеченных выше черт теат-
ральности в различных обрядах и
ритуалах, можно отметить распрост-
ранение у хорватов таких представ-
лений, как рождественские драмы
«Адам и Ева». «Три короля», мас-
леничные драмы «Пахари», «Драка»,
«Цыганское сватовство», драма «Ра-
быня», детская игра-комедия «Заби-
вать вола» и т. п. Часть из этих
народных драм восходит к средне-
вековым церковным «действам» для
народа на библейские, евангельские
Титульный лист
хорватского народного календаря.
Загреб. 1789

и агиографические темы, часть —
к маскарадно-обрядовым представлениям и играм.
Устная народная поэзия иногда фиксировалась собирателями и писа-
телями, но в принципе не предназначалась для печатного станка.
У православных южных славян до середины и даже до конца XIX в.
не было народной книжной литературы. У хорватов, однако, такая книж-
ная народная словесность существовала. В начале XVIII в. в Далмации
появилась просветительная литература для народа, опирающаяся на
фольклорные традиции, принимающая формы эпической народной поэ-
зии, ее сюжеты и стиль. Самым ярким представителем этой литературы
был францисканский монах далматинец Лндрия Качич-Миошич (1704—
1760), повлиявший своим сочинением по исторической тематике «Раз-
говор угодный» (1756) на писателей «иллиров» в эпоху южнославянского
национального возрождения в XIX в. и даже на народную хорватскую
поэзию. В манере Качич-Мионшча народным десятисложным стихом
(«десегерцем») рассказывалось об аде и рае, о смертных грехах. О сра-
18 История крестьянства в Европе, т. 3 529
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
жениях с турками писали его предшественники — францисканцы Тома
Бабич и Ловро Шитович. А еще раньше, в XVI в., в эпоху славянского
Ренессанса, в Далмации к народным мотивам и текстам обращались
такие поэты, как Джоре Држич, Петр Гекторович, Юрий Баранович,
Ганнибал Луцич, Динко Ранина и др.
К литературе для народа следует отнести и выходившие в XVIII в.
календари, написанные «на пользу и забаву словинцев» или «иллирам
или словинцам на разговор подаренные», жития святых, книги о муках
Христа и плаче его матери Марии и другие произведения, в которых
ощущается контаминация народных мотивов и поэтических приемов
с сюжетами и образами, взятыми из классической римской литературы
(например, «Метаморфоз» Овидия) или литературы славянского далма-
тинского Ренессанса, из средневековой хорватской литературы. Гораздо
обильнее печатной была продукция рукописная в виде отдельных
«Песенников», среди которых следует особо выделить «кайкавские»,
т. е. написанные на кайкавском диалекте песенники XVIII в.
Такие сборники, однако, не всегда содержали стихи— в них была и
проза, а чаще смесь стихов с прозой, текстов фольклорного стиля с тек-
стами сугубо книжного, литературного порядка. В этом тоже можно
усмотреть продолжение средневековой традиции перемежки народных и
латинских текстов, известной во Франции и в Германии еще в XI—
XIII вв. Письменная народная литература нашла свое более яркое раз-
витие в южнославянских землях уже в последующий период — в XIX —
начале XX в. В изобразительном искусстве XX в. эта тенденция ярко
выразилась в школах крестьянского примитива.
5. Духовная жизнь русского крестьянства
во второй половине XVII — первой половине XIX в.
В этом очерке речь идет о той части массовой культуры России указан-
ного периода, которая возникла и развивалась в крестьянской среде
либо, возникнув вовне, широко бытовала (а бытование всегда есть и раз-
витие) среди крестьянства. Духовная жизнь относительно немногочис-
ленной группы крестьян, которые стали деятелями профессиональной
культуры (художники, поэты, механики, актеры и пр.), остается за пре-
делами рассмотрения, как и творческий процесс отдельных мастеров,
оставшихся крестьянами. В массовой крестьянской культуре выделены
аспекты, имевшие прямой выход в общественное сознание и обществен-
ный быт (процессы развития самих художественных жанров не входят
в круг вопросов, освещаемых в данном издании).
Духовный мир крестьянина был теснейшим образом связан с при-
родой. Он прилагал труд свой в хозяйстве, зависящем от местных ланд-
шафтных особенностей, климата в целом, сезонных и даже повседневных
перемен погоды. Весь его образ жизни органично включался в систему
локальных природно-хозяйственных условий. Благополучие собственное
и всей семьи во многом зависело от умения внимательно присмотреться
к этим условиям, заметить и учесть конкретные связи явлений, откры-
вающиеся при многократном повторении. Детализированные эмпириче-
ские знания особенностей района (и микрорайона) позволяли фактически
учитывать в комплексе факторы и связи, научный анализ которых пе
завершен и сейчас.
В эмпирическом познании окружающего мира крестьянин опирался
не только на коллективный опыт своей общины, но и на преемственность
530
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
опыта предшествующих поколений. Традиционность — неотъемлемая чер-
та крестьянской культуры. Вследствие относительной примитивности ору-
дий труда и неразвитости научных знаний самый процесс производства в
феодальном обществе был возможен только благодаря закреплению и пе-
редаче опыта через традицию. Оптимальная приспособляемость к специ-
фике конкретной местности достигалась за счет длительных сроков адап-
тации, охватывающих ряд поколений.
Огромная роль преемственности, накопления опыта и межпоколенной
передачи его в хозяйстве определяет и традиционность общественного со-
знания, ориентацию его на авторитет предков и стариков, на культива-
цию устойчивости основных элементов культуры. Проверка поколениями
предшественников — важное мерило духовных ценностей в общественном
сознании крестьянства.
Классовые и сословные ограничения тормозили проникновение про-
фессиональной культуры в крестьянскую среду. Тем активнее духовные
потребности удовлетворялись развитием непрофессионального творчества.
Традиционность, коллективность, непосредственная связь с образом жизни
труженика, отражение постоянного многообразного восприятия приро-
ды — эти черты определяли содержание крестьянского творчества, делали
его одним из постоянных источников развития профессиональной куль-
туры. К народной культуре причастен был каждый крестьянин: нельзя
было не знать песни и фигуры хоровода, причитания, колядки и т. д.,
не учитывать все их сезонно-обрядовые, игровые и этические особенно-
сти, так же как нельзя было не знать дифференцированных сроков и
приемов ухода за различными культурами или породами скота, не учи-
тывать многочисленные оттенки почв, климатических условий и пр., не
помнить связанные с этим приметы. Эстетическое воспитание вплеталось
в повседневность: девушка, собственными руками готовящая себе наряд-
ный костюм (или часть его — при активных контактах с рынком), вос-
принимающая от старших приемы художественного ткачества, вышивки
или плетения кружев, знала, что искусство ее будет оценено односельча-
нами на ближайших праздничных посиделках или свадьбе соседки. Ис-
кусство, как и знания о природе, носило прежде всего прикладной ха-
рактер. Фольклор, музыка входили в будни и праздники каждого крестья-
нина, семьи, общины. В массовой крестьянской культуре практически все
были исполнителями, не было пассивных потребителей культуры.
Место крестьянства в обществе, связанное с разделением труда, с од-
ной стороны, и сословной неполноправностью — с другой, и проистекаю-
щая из этого непрофессиональность его культуры определяли еще одну
существенную особенность духовной жизни крестьянства: тесное пере-
плетение разных сфер культуры, слабую расчлененность отдельных ее
элементов. Так, хоровод, представляя собой органичный сплав музыкаль-
ного, хореографического, драматического искусства, включал также игру,
общение по определенным этическим нормам, формировал и выражал об-
щественное мнение, мог дать простор для критики (социальной или ин-
дивидуальной) ; историческая песня служила важным средством осмысле-
ния социальной действительности и т. п.
В комплексе социальных представлений крестьянства России второй
половины XVII — первой половины XIX в. видное место занимали взгля-
ды на общину, ее возможности и функции, ее права и обязанности.
В рамках общины проходила жизнь крестьянина; дела общины были для
большинства единственной сферой приложения общественной деятельно-
сти и выражения гражданских чувств. Выступать вместе с миром и от
531
18*
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
имени мира, когда нужно защитить своп интересы,— эта тенденция кол-
лективного сознания проходит через всю массу исходивших от крестьян
документов: челобитных (прошений), общественных приговоров, доверен-
ностей и т. д. При этом крестьянство всех категорий было убеждено в
безусловности права общины на челобитье в самые высокие инстанции.
Организующая роль общины, как в повседневных хозяйственных и со-
ционормативных вопросах, так и в перподы обострения противоречий с
господствующим классом достаточно четко осознавалась самим крестьян-
ством (Пайна, 1964; Раскин, 1974; Федоров, 1976; Александров, 1975;
Громыко, 1975, с. 294—322; Пушкаренко, 1978; Прокофьева’ 1981
с. 185-199).
В крестьянских взглядах на поземельные отношения признание опре-
деленных позиций общины сочеталось со стремлением утвердить наслед-
ственность прав своей семьи на держание. Взгляд на «старинную деда
и отца своего пашенную землю» или «природную родительскую и отцов-
скую пашенную землю» как на «природную свою землю» был одновре-
менно обращен как против посягательств землевладельца, так и против
чрезмерно ретивых сторонников переделов. Соотношение этих противопо-
ложных тенденций внутри общины зависело от конкретной исторической
и локальной ситуации. В целом у государственных крестьян представле-
ние О' том, что своим держанием можно «владеть вечно, и на сторону
продать, и заложить, и во всякие крепости укрепить», было более выра-
жено. Однако и помещичьи крестьяне значительную часть земель оцени-
вали таким же образом. Позиция эта в отношении держании поддержи-
валась также фактом приобретения крестьянами «купчих» земель. Не-
смотря на то что приобретение купчих земель крепостными крестьянами
в течение XVIII в. происходило вопреки действующему гражданскому
праву (только законы 1800 и 1848 гг. разрешили удельным и помещичьим
крестьянам приобретать земли на имя своих владельцев), пх потомки в
середине XIX в. ссылались на эти давние сделки и соответствующие до-
кументы при разборе исков (Дружинин, 1961; Громыко, 1965, с. 195—
201; Бакланова, 1976, с. 160—180; Александров, 1984, с. 137—164).
В решении многих социальных вопросов крестьянин отталкивался от
обычая. В деловых бумагах часто встречаются ссылки крестьян на дей-
ствия или права своих прадедов, дедов и отцов в обоснование собствен-
ных поступков и прав. В представлениях крестьянина присутствовала
цепь предшествующих поколений, осознаваемая как опора в нелегкой
жизни труженика. Тем не менее далеко не всегда крестьянский протест
означал отстаивание традиции. Борьба за отмену давно существующих
повинностей, побеги, подача индивидуальных прошений, идущих вразрез
с установившимися в общине порядками,— такие формы социального
протеста, по существу, противостояли традиции.
Обычно-правовое сознание и правотворчество крестьянства составля-
ло существенную часть его социальных представленпп. Реальное функ-
ционирование обычного права в рамках территориальной общины (сель-
ской и волостной) способствовало сохранению активности крестьянства в
этом отношении не только в государственной (в большей степени), но
даже и в помещичьей деревне. Степень обычно-правовой активности
крепостного крестьянства зависела от локальной социально-экономиче-
ской ситуации, от хозяйственной политики конкретного помещика. В це-
лом она была выше у оброчных крестьян, чем у барщинных (Баклано-
ва. 1976, с. 130—191; Бакланова, 1980; Громыко, 1977; Мпненко, 1977,
1980; Копанев, 1980; Александров, 1984).
532
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
Сопротивляясь наступлению феодалов на свои права, крестьянство
использовало в известной мере знание государственного законодательства.
В ходе классовой борьбы XVII — первой половины XIX в. различными
категориями крестьянства выдвигались и требования правового характе-
ра (Пушкаренко, 1984; Преображенский, 1972, с. 354—355; Крутиков,
1966). Иногда крестьяне предлагали свое толкование Соборного Уложе-
ния 1649 г. и других законодательств. В повседневной жизни общин при
составлении челобитных, мирских приговоров, доверенностей, наказов
крестьяне нередко ссылались на различные положения письменных зако-
нов. Наиболее активные крестьяне, выступавшие ходатаями по делам
своих общин (по доверенности), как правило, неплохо ориентировались
в законодательстве по вопросам, касающимся поземельных отношений и
повинностей (Раскин, 1979, с. 179—192; Шерстобоев, 1957, с. 144—152;
Крутиков, 1983).
Миграции значительных групп крестьян (иногда целых общин) на
большие расстояния создавали благоприятные условия для увеличения
роли поверенных и повышения степени их правовой информированности.
Разумеется, особенности деятельности крестьян-слободчиков (организато-
ров крестьянских поселений на колонизуемых землях) во второй полови-
не XVII в. и крестьян-поверенных 40—50-х годов XIX в., получавших по-
лугодовые паспорта «для осмотра и подыскания удобного к поселению
места» для своих односельчан за тысячи километров от родной деревни,
были различны. Но необходимые при этом ориентация в системе управ-
ления (местного и центрального), знание ряда правовых положений, ка-
сающихся не только водворения на новом месте, но и юридических (не
только обычно-правовых) взаимоотношений со старожилами, из источни-
ков выявляются достаточно отчетливо (Кондрашенков, 1966, с. 52—70;
Громыко, 1983; Пундани, 1972, с. 155).
Некоторые черты внутренней политики правительства способствовали
укреплению в крестьянской среде представлений о возможности апелляции
к центральной власти при несправедливости на местах. Благоприятные
решения по значительной части челобитных, дозволение отдельным кате-
гориям крестьян подавать их прямо на имя царя, передача ответов на
такие прошения местным властям через просителей, наказания время от
времени наиболее злостных лихоимцев, умело используемые правитель-
ством факты амнистий — все это не могло не сказываться на крестьян-
ском сознании (Преображенский, 1972, с. 351).
Если ориентация крестьян в социальной действительности, непосред-
ственно касавшейся их дел, исходила из вполне реальных оснований, то
относительно более опосредованных звеньев государственного аппарата и
особенно центральной власти их осведомленность в большой мере перехо-
дила в область слухов и преданий. Видное место в общественном созна-
нии крестьян XVII—XVIII вв. и в меньшей степени в первой половине
XIX в. занимали слухи и толки, связанные с возвращающимся якобы ца-
рем или царевичем, призванным, по представлениям крестьян, установить
социальную справедливость и искоренить всяческую неправду. Источни-
ками для изучения слухов и толков служат преимущественно судебно-
следственные материалы. В ходе разинского движения рождаются рас-
сказы о том, что восставшие «крест велят целовать государю царевичу
Алексею Алексеевичу», и слухи о присутствии среди них опального пат-
риарха Никона. В начале XVIII в. возникают толки о царевиче Алексее
как об «избавителе», «истинном царе», противопоставляемом Петру I.
533
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
В 30—50-х годах XVIII в. такую же роль играют имена Пет-
ра II и Ивана Антоновича; на смену им приходит образ Петра III,
затмивший своих предшественников по значимости в крестьянском созна-
нии и движении. Нетрудно заметить, что за всеми слухами о возможных
претендентах на престол стоят достаточно реальные сложности престоло-
наследия и дворцовых столкновений. В непосредственной связи со
смертью Александра I, восстанием декабристов, присягой Константину и
воцарением Николая I возникают в 1825—1826 гг. рассказы о великом
князе Константине Павловиче, наделяющие его справедливостью и скром-
ностью. Смерть Константина в 1831 г. вдали от столицы способствовала
распространению толков о ложности его гибели, о готовящемся приходе к
власти, о движенип его во главе полков и др. Параллельно идут среди
крестьян разговоры о том, что Александр I не умер в Таганроге, обра-
стающие позднее слухами о появлении его в Сибири под именем благо-
честивого старца Федора Кузьмича (Чистов, 1967, с. 80—141, 198—217).
Широкое распространение в крестьянской среде слухов и рассказов,
касающихся государей и членов их семей, полководцев, видных сановни-
ков, руководителей восстаний и пр., а также общегосударственных собы-
тий (дворцовых переворотов и т. д.) свидетельствует о живом интересе
к социальной действительности национального и даже международного
масштаба (рассказы о Наполеоне, вступлении русской армии в Париж
и т. д.). Имея весьма скудную информацию о событиях «наверху»,
крестьянство было вынуждено питать свой интерес слухами, которые
вольно или невольно искажали действительность, хотя в какой-то мере
соответствовали ей. Проступавшее в толках недоверие к официальной
информации (действительно ли умер, не подменен ли и пр.) имело до-
статочно оснований в реальных взаимоотношениях верхов. Распростра-
няясь в конкретной социальной среде, слухи получали трактовку, соот-
ветствующую крестьянским взглядам. Позднее, обретая устойчивую
фольклорную форму, часть таких слухов и толков становились легендами.
Положительная характеристика ожидаемого нового государя или
идеализация бывшего — обратная сторона критики правящего. Многие
стороны политики Петра не устраивали крестьянство — так родились ле-
генды о «подмененном царе» и «царе-антихристе». Но одновременно в
крестьянской среде формировались представления о нем как о великом
полководце и государе, отказывающемся якобы от сословных предрассуд-
ков. Воспевались уменье Петра самому выполнять физическую работу,
его простота в обращении с народом, сила. Часть рассказов о Петре с по-
ложительными его характеристиками возникли из впечатлений очевидцев
(участников походов и строительств дорог, крестьян, в домах которых
он побывал и др.), а позднее сохранялись долго в виде местных преданий
(Чистов, 1967, с. 80—141; Соколова, 1970, с. 64—87; Некрылова, 1972;
Гурьянова, 1980). Осознание крестьянством исторических заслуг Петра I.
естественно, отставало от реальных процессов; реакция на фискальные и
другие «утеснения» была более непосредственной. В крестьянских оцен-
ках, отодвинутых во времени от событий, усиливаются положительные
качества и постепенно забываются рассказы о «подменном царе», хотя в
старообрядческой среде еще и в XIX в. кое-где бытуют сочинения о Пет-
ре I как антихристе.
Распространение среди крестьянства комплекса идей, связанных с воз-
можностью прихода (или возвращения) к власти государя, несправедли-
во, по их мнению, оттесненного от трона, обладающего идеальными каче-
ствами правителя и намеренного считаться с интересами народа, спосоо-
534
Г лава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
ствовало возникновению самозванчества. Самозванцы, выдвигавшиеся не
только в ходе крестьянских войн, но и в частных проявлениях социаль-
ного протеста (в 30—50-х годах XVIII в. их было около полутора десят-
ков), встречали доверчивое отношение части крестьянства (Сивков 1950-
Чистов, 1967; Покровский, 1982).
Больше всего сведений об исторических взглядах крестьянства, о ме-
сте исторических событий в его духовных интересах содержится в исто-
рических песнях и преданиях. Повсеместность, многообразие, количест-
венные масштабы записей этих жанров говорят о значимости историче-
ских понятий и фактов в развитии общественного сознания крестьянства
(Исторические песни..., 1966, 1971, 1973; Соколова, 1960; 1970). Все ос-
новные события истории России двух веков получили в той или иной
степени отражение в песнях и преданиях. В исторических песнях дейст-
вительность изображалась более обобщенно, чем в преданиях: события
отбирались крупные, ход их обрисовывался без деталей, внимание уделя-
лось кульминационному или заключительному моменту. Личности высту-
пали в песнях в наиболее общественно значимые моменты их жизни;
больше, чем в преданиях, освещался народ. Сюжеты песен определялись
реальными фактами, которые могли быть искажены или концепционно
окрашены, но «чудесное», как правило, в них отсутствовало. В преданиях
же, при частом совпадении с песнями тематики и героев, прослеживаются
заметные отличия: изображение деталей, отдельных происшествий, не-
редко — обращение к чудесам, наделение героя сверхъестественными
свойствами.
Близкие варианты исторических песен распространялись по всей
стране или по крупным регионам. Их сюжеты и содержание определялись
национальной историей. Предания же чаще носили локальный характер;
они могли иметь в своей основе общенациональные, даже интернацио-
нальные мотивы и сюжеты, но прикреплялись к конкретной местности и
известны были в таком конкретном преломлении лишь группе селений
(Соколова, 1970, с. 230—231). Широкое бытование в крестьянской среде
обоих исторических жанров фольклора отвечало разным потребностям об-
щественного сознания: формирование национального и социального само-
сознания, с одной стороны, и утверждение значимости своей родной мест-
ности, общины — с другой.
В обширном цикле исторических песен, связанных с восстанием Ра-
зина, обычно вольные казаки плыли по Волге или Каспийскому морю,
захватывали города; сам Степан выступал в качестве атамана, выбранно-
го казацким кругом. В основной массе преданий аналогичного цикла го-
ворилось о пещерах и утесах со скрытыми разинскими кладами, а сам
он мог быть назван колдуном. В песнях рассказывалось о смерти Степа-
на Разина; предания же упорно утверждали, что он жив, скрывается,
его видели, он еще явится. В песнях о времени Петра I — Азовские по-
ходы, Полтавская битва, казнь стрельцов и т. д.; в преданиях — Петр,
сравнивающий силу колоколов и пушек, вырубающий надпись на ска-
ле и пр.
С военными реформами начала XVIII в. и петровскими войнами свя-
зано начало нового этапа в развитии исторической песни — широкое рас-
пространение среди крестьянства военно-исторических песен, героями ко-
торых становятся «солдатушки». Военно-патриотические идеи сочетаются
в крестьянском сознании и соответственно в репертуаре исторического
фольклора с критикой тяжелых сторон рекрутчины, протестом против
крепостной зависимости и обличением старост и приказчиков. «По широ-
535
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
те изображения исторических событий и преобразований в жизни народа
XVIII век — век подлинного расцвета народной песенной культуры, опи-
равшейся на традиции прошлого» (Соколова, 1970, с. 231).
В социальных и исторических представлениях крестьян конца
XVIII — первой половины XIX в. формируется образ Пугачева, в кото-
ром сочетаются черты «справедливого», «мужицкого» царя и «благород-
ного» разбойника, т. е. характерный для рассматриваемого периода образ
самозванца (Соколова, 1970, с. 133). В первой половине XIX в. еще шире
становится диапазон бытовавших в крестьянской среде песен военно-пат-
риотического характера. «Едва ли не все войны и походы на территории
России и за ее рубежами, начиная с прусской кампании 1805—1807 гг.
и кончая Восточной войной 1854—1855 гг., нашли отражение в новых
сюжетах, а порой и целых поэтических циклах» (Литвин, 1973, с. 6).
Широта тематики сопровождалась обилием конкретных фактов. Исключи-
тельной популярностью пользовались песни об Отечественной войне
1812 г. Этот обширнейший цикл (выявлено 135 песен, не считая вариан-
тов) в целом охватывает все основные события войны — от переписки
Наполеона с Александром до вступления русских войск в Париж. Сотня-
ми исчисляются, например, рукописные и печатные тексты очень распро-
страненной в XIX в. среди крестьян песни «Платов в гостях у францу-
зов», имеющей многочисленные варианты (Исторические песни, 1973,
№ 36-170; Литвин, 1973, с. И).
Определенное место в духовной жизни крестьянства России второй
половины XVII — первой половины XIX в. занимали социально-утопиче-
ские воззрения, выражавшиеся в распространении различных слухов об
обетованных землях, в формировании на основе этих слухов легенд и
появлении соответствующих текстов, а также в практике миграций в по-
исках этих земель и в создании крестьянских общин, жизнь которых
представляла собой на определенном этапе попытку реализовать кресть-
янский социально-утопический идеал. Существование таких общин,
в свою очередь, питало рассказы и легенды о землях и селениях с идеаль-
ным социальным устройством, природным богатством и экономическим
процветанием.
Реальный ход освоения крестьянством обширных окраинных террито-
рий несомненно способствовал популярности рассказов о необыкновенном
изобилии новых земель и благоприятных социальных условиях в местах
новых поселений. Не случайно легендарное «Беловодье» в свете новей-
ших исследований оказалось вполне реальными крестьянскими поселе-
ниями XVIII в. в долинах Бухтармы и Уймона на Алтае, история кото-
рых полноценно прослеживается по письменным источникам, что не ис-
ключает самостоятельного позднейшего развития легенды по законам
фольклорного жанра. «Каменщики» Бухтармы и Уймона — это одновре-
менно и прототип народной легенды об обетованной земле, и фактическая
попытка реализации крестьянского социально-утопического идеала (Чи-
стов, 1967, с. 239-277; Мамсик, 1975; 1978, с. 85-115; 1982).
Четко выраженная тенденция реализации крестьянского социально-
утопического идеала на основе христианской идеологии в ее старообряд-
ческом варианте прослеживается в истории Выгорецкого (Выго-Лексин-
ского) общежительства, возникшего в конце XVII в. в Олонецкой губер-
нии. Организация Выга восприняла традиции общины государственной
деревни и «мирских» крестьянских монастырей, но создала в XVIII в.
свои уставы и соборные постановления по уставным вопросам (более
60 документов), в которых делалась попытка сочетать демократизм с за-
536
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
дачами разделения труда в хозяйственно-религиозной общине. Дальней-
шая эволюция идеологии и организационных форм старообрядческой
крестьянской общины на Выге сопровождалась отходом от эсхатологиче-
ских мотивов, отступлением от аскетизма в быту, отходом от монаше-
ских форм общежительства. Выго-Лексинский мир, будучи включен фео-
дальным государством в систему фиска, постепенно вошел и в систему
социально-экономических отношений региона. Аналогичный путь, но с
определенными отличиями проходпт крестьянство в старообрядческих
скитах двух типов: скит-селение, где жили семьями, и скит на общежи-
тельском уставе с раздельным пребыванием мужчин и женщин. Руково-
дители и идеологи старообрядческого движения предъявляли к рядовому
крестьянину-старообрядцу максимальные требования: сочетание тяжело-
го сельскохозяйственного труда с аскетическим образом жизни. Наиболее
живучей оказалась та часть уставов, которая не ущемляла интересов
крестьянской семьи. Как реакция на обмирщение скитов рождается но-
вое радикальное согласие — филипповское, возрождающее на какое-то
время социально-утопические и религиозные идеалы раннего Выга (Ку-
андыков, 1983).
Подобные попытки провозглашения и частичной реализации социаль-
ных идеалов в поселениях старообрядческих крестьян разных толков имели
место в XVIII — первой половине XIX в. и в других районах страны
(Ярославская, Псковская, Костромская и другие губернии). С социаль-
но-этическими идеалами крестьянства связаны были на первоначальных
этапах своего существования некоторые общины сектантов (молокан,
хлыстов, скопцов и др.) в конце XVIII — первой половине XIX в. (Кли-
банов, 1977, 1978). Однако мистицизм, фанатизм, отчужденность от ос-
тальной массы крестьян сводили на нет положительные моменты в идео-
логии сектантов. Для большей части крестьянства России XVIII—
XIX вв. не характерно соединение социального протеста с религиозными
взглядами, будь то самые радикальные из программ крестьянских войн
или самые верноподданнические из прошений (Крестьянские войны...,
1974; Пайна, 1964; Игнатович, 1963, с. 439—443).
Большинство крестьянства страны исповедовали православие. Замет-
ной особенностью религиозности в крестьянской среде этого периода были
хождения на богомолье, особенно распространенные в центральных и юж-
ных губерниях. Ходили пешком, большей частью весной или осенью (до
начала и после окончания основных сельскохозяйственных работ), груп-
пами по 10—15 человек из одной деревни или ближних деревень. Боль-
шинство ходило в местные монастыри, к старцам, пользовавшимся репу-
тацией прозорливых, на поклонение конкретным пконам, к сравнительно
недалеким часовням или источникам; к дальним святыням отправлялись
немногие. Отпускали «на срок за поруками» (т. е. необходимы были по-
ручители из крестьян, которые будут нести повинпостп за отсутствующе-
го) по покормежным паспортам, аналогичным паспортам отходников.
В них указывалась цель ухода: «пообещал помолиться и молебен отслу-
жить образу» такому-то и т. д. Местами было принято выставлять для
проходящих богомольцев столы с едой на улицах (если тли к определен-
ному сроку); как правило, таких странников охотно принимали ночевать
(АГО, р. 9, on. 1. д. 32; ГМЭ, ф. 7, on. 1. д. 100, 107, 109, 122,
706, 947, 1024, 1055. 1117, 1118. 1166, 1436. 1466. 1563, 1778; ЦГИА,
ф. 1022. on. 1, д. 7. И, 21; ГАТО, ф. 521. on. 1, д. 2; ф. 61,
on. 1, д. 18; Успеиский. 1859, с. 15; Кубанские станицы, 1967, с. 249).
Богомольцы были постоянным источником информации о жизни в дру-
537
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
гих уездах. Особенно оживленные контакты с пришлыми возникали в де-
ревнях, расположенных вблизи монастырей, в которые стекался народ к
определенным праздникам (ГМЭ, ф. 7, on. 1, д. 706; Анохина, Шмелева
1964, с. 238-239).
Крестьянское сознание соединяло представления о действиях сверхъ-
естественных сил с задачами обеспечения хозяйственной деятельности
общины. Религиозно-этическая функция общины особенно четко выража-
лась в связи с началом разных видов сельскохозяйственных работ. Мно-
гие общины заказывали крестный ход и молебен в поле к началу за-
пашки, сева, по молодым всходам озимых, на первый выгон скота, перед
началом жатвы. Поводом для церковных обрядов, организуемых общи-
ной, служили также стихийные бедствия — засуха, пожар, град, неуро-
жаи, эпидемии, эпизоотии. Местами общинный молебен «о вёдре или
дожде» приурочивался к «принятию икон» в деревне, происходившему во
время больших праздников: после частных служб по избам служили об-
щий молебен в поле или посреди деревни. На сходе решались вопросы о
характере молебна, сроках, источниках оплаты его и угощения причта
(АГО, р. 15, on. 1, д. 54, 57, 62, 67; р. 9, on. 1, д. 4, 63;
ГМЭ, ф. 7, on. 1, д. 491, 536, 976, 992, 1103). Повсеместно приглашали
причт для молебна на совместные (вскладчину) трапезы полноправных
членов общины, посвященные конкретному святому или храмовому празд-
нику данного селения либо справляемые по некогда данному всей общи-
ной обету в связи с пережитым бедствием — нашествием врагов, пожа-
ром, мором и пр. Этот обычай («братчина», «канун», «свеча») сохранялся
на протяжении всего рассматриваемого периода (Попов, 1854; АГО,
р. 15, on. 1, д. 67, 17).
С религиозными воззрениями были связаны в значительной мере
крестьянская традиционная письменная и книжная культура и крестьян-
ская литература. Современные исследования существенно расширили
наши представления о грамотности крестьян. Больше учитывается част-
ное обучение в деревнях грамоте — от писарей, грамотных крестьян,
бродячих недоучек из семинарий и т. д. (АГО, р. 9, on. 1, д. 32; Рогов,
1979, с. 142; Чернышева, 1982). Привлечены новые источники: написан-
ные самими крестьянами челобитные, письма, архивы крестьянских се-
мей, надписи на книгах, подписи в деловых документах. Уже в конце
XVII в. власти утверждали иногда, что многие «крестьянские дети писать
сами горазды» (Благовещенская, 1965; Раскин, 1979; Воскобойникова,
1980: Горская, 1981, с. 37; Миненко, 1983). Благодаря систематическому
обследованию в течение последних десятилетий археографическими эк-
спедициями ряда районов страны стала возможна частичная реконструк-
ция крестьянской книжности России рассматриваемого времени.
Методика формирования собраний по территориальному принципу (по
месту сбора) позволяет представить рукописно-книжную традицию опре-
деленного района. Красноборское, Мезенское, Печорское, Пинежское,
Северо-Двинское и другие собрания, хранящиеся в Пушкинском доме,
сплошь состоят из рукописных материалов, обнаруженных в крестьян-
ской среде. Записи на некоторых рукописях свидетельствуют о принад-
лежности их крестьянам уже в XVI—XVII вв. Выявлено «несколько ро-
довых крестьянских библиотек, начало которых было положено еще в
XVII—XVIII вв.» (Рудаковых, Поповых, Вальковых, Мерзлых, Михее-
вых и др.) (Малышев, 1970, с. 355, 1961). Иногда дорогостоящими кни-
гами владели вскладчину. Рукописные и древней печати книги не только
хранились, но и переписывались крестьянами в XVII—XIX вв. Большую
538
Г лава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
роль в этом отношении сыграл в XVIII — первой половине XIX в. Вы-
го-Лексинский идеологический и организационный центр поморского
беспоповского согласия: постоянный контингент переписчиков, распрост-
ранение литературы, обучение неграмотных крестьян и, наконец, созда-
ние новых сочинений уставного, религиозно-нравственного и полемиче-
ского характера — все это оказывало воздействие не только на старооб-
рядческое крестьянство края, сказывалось и за его конфессиональными и
географическими пределами4. Переписка между отдаленными крестьян-
скими скитами создавала дополнительный стимул к развитию письменно-
сти. Бытование рукописных книг в крестьянской среде в XVIII—XIX вв.
установлено для всей территории севера Европейской России (Амосов
1980, с. 36—41; Куандыков, 1982, с. 117, 1983).
Аналогична картина распространения рукописных и старопечатных
книг среди крестьянства Верхокамья в XVII—XIX вв. Выявлены не толь-
ко факты существования крестьянских библиотек и состав их, степень
распространения грамотности и круг чтения, но и значение письменности
и книжности в общественном сознании: авторитет печатного и письмен-
ного слова, место книжных знаний в представлениях старообрядческого
крестьянства. К книжным знаниям прибегали при решении морально-
этических вопросов, они составляли важный элемент положительной ре-
путации и авторитета стариков. Отношение крестьян к книге проявлялось
п в способах хранения и переноски книг: специальные чехлы из мягкой
материи для древних книг — «оболоки»; особые мешки из ткани с лям-
ками, типа рюкзака, для ношения книг за спиной — «наволоки»; узкие
деревянные коробки без боковой доски — футляры для тонких книг.
В XVIII—XIX вв. в Верхокамье были свои реставраторы и переписчики
древних книг. Многие из книг считались коллективной собственностью
конфессиональных общин. В составе книг большой удельный вес имели
«Азбуки», «Псалтыри», «Часовник», предназначенные для домашнего
обучения и домашней молитвы.
В конце XVII — первой четверти XVIII в. распространение рукопис-
ных и старопечатных книг среди крестьян Верхокамья шло преимущест-
венно из Москвы и ее окружения. Со второй четверти XVIII в. более
сильным становится влияние Поморья, сочетавшееся отчасти с урало-
сибирскими источниками пополнения крестьянских библиотек. В первой
половине XIX в. развивается местная школа переписки, соединившая
черты московских старопечатных книг 30—40-х годов XVII в. с помор-
ской манерой письма. В крестьянской среде Верхокамья возникали сотни
рукописных сборников разнообразного состава, включавшие произведения
местной крестьянской литературы. Последние были созданы в традициях
древнерусской литературы, но отражали факты общественной мысли и
крестьянской культуры края XVIII—XIX вв. (Поздеева, 1982, с. 40—71).
Органичную часть духовной жизни крестьянства составляли старин-
ные традиции книжности в районе Ветковско-Стародубских старообряд-
ческих слобод (западная часть современной Брянской области, Гомель-
ская, часть Витебской и север Черниговской области) (Лилеев, 1893).
С ними были тесно связаны аналогичные явления в крестьянской куль-
туре XVIII — первой половины XIX в. ряда селений Украины и Молда-
вии, а также Поволжья и некоторых губерний центра (например, тради-
ции так называемого гуслицкого письма в Богородском уезде). В то же
4 См. работы Н. В. Понырко, В. П. Бударагина и др. о выговской старообряд-
ческой литературе и о сборах археографических экспедиций (ТОДЛ, вып. 27, 29,
539
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
время распространение, хранение, толкование и переписка старопечатных
и рукописных книг входят в культурную жизнь крестьянства (преимуще-
ственно старообрядческого) Урала и Западной Сибири (Покровский
1978, 1984; Ромодановская, 1982, с. 428—434).
Вначале старообрядцы ограничивались сохранением старины, но су-
ществование вне церкви создавало предпосылки для самостоятельного
крестьянского творчества по идеологическим и организационным вопро-
сам. Среди крестьян-раскольников создаются новые жития, исторические
повествования, послания, уставы и догматико-полемические произведения
(полемика с «никонианами» и между отдельными согласиями). Памятни-
ки патристики, житийная литература, нравоучительные легенды и нрит-
чп из Пролога, Великого Зерцала и т. п., а также апокрифы «одинаково
читались как старообрядцем, так и религиозно настроенным православ-
ным крестьянином». У отдельных крестьян, которые вели активную по-
лемику со старообрядцами, формировались библиотеки соответствующей
литературы (ЦГИА, ф. 796, on. 111, 1830 г., д. 497; Покровский, 1978;
Ромодановская, 1982, с. 433; Миненко, 1979, с. 23).
Круг чтения крестьянства не исчерпывался, разумеется, сочинениями
духовного характера. В крестьянской среде бытовали такие жанры свет-
ской литературы, как местные летописи, исторические сочинения, паро-
дийные и другие сатирические произведения, басни, повести, травники,
месяцесловы и т. д. (Сперанский, 1963; Домановский, 1970, с. 273; Малы-
шев, 1970, с. 336; Ромодановская, 1982). В XIX в. крестьянами перепи-
сывались оды, басни, местные сатирические сочинения в прозе и стихах,
лечебники и т. д. Народные переписчики орнаментировали месяцесловы
и другие популярные в крестьянском обиходе книжки. Местами в первой
половине XIX в. сложилась своя рукописная традиция лицевых святцев.
В первой половине XIX в. в деревню постепенно проникает, хотя и в
ограниченном количестве, новая печатная литература. Среди подписчиков
альманахов, исторических сочинений появляются крестьяне (Федоров,
1972, с. 141; Ромодановская, 1982, с. 429—430). Складываются отдельные
крестьянские библиотеки из покупных книг, включающие беллетристику,
религиозно-нравственные сочинения и справочные или научно-популяр-
ные издания (ГМЭ, ф. 7, on. 1, д. 123 и др.; ЦГИА, ф. 1022, on. 1,
д. 8; Федоров, 1972, с. 141).
Проникновению в деревню современной литературы, в том числе
сельскохозяйственной, способствовало обучение некоторых крестьян в
пятилетней Земледельческой школе, открытой в 1822 г. Московским об-
ществом сельского хозяйства, участие крестьян в деятельности опытного
хутора этого общества и создаваемых с начала 40-х годов XIX в. так на-
зываемых «образцовых ферм». Организовывались на средства Министер-
ства государственных имуществ и чисто учебные фермы для детей поме-
щичьих и государственных крестьян. Проводниками новой специальной
литературы в деревню служили также крестьяне — участники сельско-
хозяйственных выставок (среди них немало было призеров) и авторы
корреспонденций в периодической печати (Трусова, Блюмфельд,^ 1959,
с. 307—316; Дмитриев. 1961, с. 179; Плющевский, 1963, с. 394—395; Ко-
лесников, 1969). Подобную же роль играли крестьяне, откликавшиеся на
запросы и программы Вольного экономического общества, Географическо-
го общества и т. д. Некоторые из них стали членами научных ооществ.
Из-за небольшого процента грамотных в деревне часто читали вслух,
преимущественно в праздники и в воскресенье: в семьях, в компаниях
крестьян среднего и пожилого возраста, специально собиравшихся для
540
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
этого смешанными группами. Прочитанное вслух нередко передавалось
затем слушателями устно в своей интерпретации, постепенно обрастая
особенностями какого-либо фольклорного жанра. В крестьянской среде
рассматриваемого периода шел и встречный процесс: запись самими
крестьянами произведений устного творчества. Записывали песни, наго-
воры, причитания, пословицы и т. п. (ГМЭ, ф. 7, on. 1, д. 123; ЦГИА,
ф. 1022, on. 1, д. 8; Дергачева-Скоп, 1978, с. 41—68).
Особенный интерес в этом отношении представляют духовные сти-
хи — один из наиболее массовых жанров народной словесности, природа
которого сочетает черты книжного и устного произведения (ареал их
Крестьянская старообрядческая рукописная книга с крюковыми нотами.
Октоих певческийП71 г. Ветковско-Стародубское собрание. МГУ
распространения охватывал всю территорию расселения русских, укра-
инцев и белоруссов) (Бороздин, 1908, с. 281). Крестьянство рассматрива-
емого периода знало духовные стихи в письменной и устной формах. По
текстам прослеживаются три их источника: древнерусская литературная
традиция, эпический фольклор и литургические тексты (последние — осо-
бенно в покаянных стихах). Одни и те же стихи могли читать или петь
в зависимости от местной традиции. Самое большое место занимали ду-
ховные стихи в певческом репертуаре старообрядческого крестьянства,
поскольку признавались «единственным видом некультового пения, ко-
торое разрешалось в постные дни». Поскольку среди старообрядцев уро-
вень грамотности был очень высок, большинство таких текстов запоми-
нали, читая по стиховнику. Специалисты прослеживают возникновение
вариантов от письменного инварианта и процесс влияния устной тради-
ции при переписывании стихов из одного сборника в другой. У нестаро-
обрядческого крестьянства зафиксированы целые районы, где стих быто-
вал только в устной форме. В напевах стихов фольклорная традиция про-
541
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
являлась в еще большей мере, чем в текстах, но и там она соединялась
с культовой музыкой (Никитина, 1982, с. 111—123; Веселовский, 1883).
Сложный процесс взаимодействия фольклора и литературы много-
гранно проявляется в крестьянской культуре России XVII — первой по-
ловины XIX в. Историческая повесть взаимодействовала с историческими
песнями, а сочинения, обосновывающие религиозно-нравственные запре-
ты, способствовали возникновению и распространению быличек о карах,
постигших нарушителей (Адрианова-Перетц, 1974, с. 64—71; Поздеева*
1982, с. 66). Фольклор остается наиболее массовой формой художествен-
ного творчества и удовлетворения эстетических потребностей крестьян-
ства на протяжении всего периода. Основные его жанры, бытовавшие в
России в XVII в.,— календарная и семейная обрядовая поэзия, былины,
исторические и лирические песни, сказки, предания, легенды, послови-
цы — сохраняются и в XVIII — первой половине XIX в., хотя и претер-
певают существенные изменения по содержанию, составу и форме. При
глубокой традиционности фольклор теснейшим образом связан с повсе-
дневностью. Пословицами и поговорками были насыщены беседы кресть-
ян, их письма и прошения, хозяйственные характеристики, записанные с
их слов; былички и бывальщины звучали на сходах, посиделках, на кол-
лективных работах, превращались в показания во время следствий или,
наоборот, рождались из реальных фактов судебных дел, преображаясь за-
тем в художественное произведение. Даже в наиболее устойчивые формы
устного крестьянского творчества, восходившие к древности — в обрядо-
вый фольклор — органично включались элементы местной конкретики,
актуальной социальной критики (в стихах масленичных представлений,
колядках, причитаниях и пр.) (Кузьмина, 1958, с. 51—60; Соколова,
1970; Жекулина, 1975, с. 138—144; Кравцов, 1979; Миненко, 1983).
Слитность разных областей духовной жизни крестьянства получила
максимальное выражение в культуре праздника. На первый взгляд ка-
жется парадоксальным, что у класса непосредственных производителей
празднпчная культура по своему богатству, яркости, всеобщности и зна-
чимости в общественном сознании занимала одно из ведущих мест. Меж-
ду тем именно труженики особенно ценили время праздничного досуга и
стремились предельно использовать его для реализации культовых задач,
эстетических запросов и разных форм общения.
Разнотипные письменные источники сохранили описания календар-
ных и семейных праздников крестьянства XVII — первой половины
XIX в., свидетельствующие об их локальной поливариантности при со-
хранении единой сезонной и обрядовой основы. Многие элементы празд-
ника генетически восходили к разным временным пластам верований, но
длительная традиция соединяла их в целостный комплекс, который,
в свою очередь, претерпевал определенные изменения на протяжении
рассматриваемого периода. Все более утрачивается ритуальный характер
тех обычаев, корни которых уходят в язычество Древней Руси, четче про-
является их развлекательно-игровая функция. Идеи и символика христи-
анства к XVII в. достаточно глубоко проникли даже в карнавальную
культуру России (Понырко, 1977). Нередко наблюдатели XVIII—XIX вв.
принимали элементы христианства, отчасти искаженные в процессе адап-
тации в крестьянской среде, за проявление язычества. Так, значительная
часть «наговоров» представляла собой, по существу, крестьянскую импро-
визацию молитв, компенсирующую ограниченность книжного знания по-
следних. Сохранение каких-то проявлений дохристианских обрядов в
структуре праздника (как и в будничных делах) осознавалось в рассмат
542
Г лава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
риваемый период преимущественно как необходимость следовать примеру
дедов и отцов. Некоторые же действия оценивались как грех, от которого
нужно очиститься (Успенский, 1818; Громыко, 1975, Дохристианские ве-
рования..., с. 73).
Эстетическая сторона праздника была представлена пением (обшир-
ные циклы масленичных, егорьевских, троицких, купальских и прочих
хороводных и лирических песен, колядок, подблюдных, волочебных, вес-
нянок и других жанров музыкального фольклора, связанных с конкрет-
ными календарными праздниками; исключительным богатством отли-
чался сложный комплекс свадебных песен, делившийся на два-три де-
Святочные посиделки. Лубок 1856 г.
сятка циклов, соответствовавших разным элементам предсвадебной,
свадебной и послесвадебной обрядности), игрой на музыкальных инстру-
ментах (разные виды самодельных дудок, трехструнные скрипки, волын-
ка, балалайка, свирель, рог, в конце периода — местами гармонь и др.),
пляской, разыгрыванием сцен разного рода костюмированными шествия-
ми и «поездами». Последние производили впечатление не только наряда-
ми ряженых, но и выразительными масками, антропоморфными фигурами
из соломы, кудели, бересты, тряпок и других материалов, символически-
ми сооружениями на санях или телегах. Подготовка к празднику начи-
налась заранее, и изготовление всех этих атрибутов органично входило
в слой праздничной культуры. Значительную эстетическую нагрузку не-
сли также праздничные костюмы, отличавшиеся от будничной одежды
яркостью красок и художественной отделкой (Снегирев, 1838; Калинский,
1877; Семевский, 1882, с. 89, 98).
Существенное место в крестьянских праздниках занимали игры и
развлечения спортивного типа: катанья на лошадях, включавшие и со-
543
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
стязания; качели, специально возводившиеся к празднику; катанье с ле-
дяных гор, тоже устроенных к празднику; взятие импровизированной
крепости из снега; игры большими группами на улице в лапту, с мячом
в горелки и пр.; игровые хороводы в лесу, шествия с венками или бе-
резками к водоему и т. п. (АГО, р. 6, on. 1, д. 20, 53; р. 9, on. 1
д. 33, 72; ЦГИА, ф. 1024, on. 1, д. 20; ф. 1022, он. 1, д. 27; АИЭ*
ф. 22, он. 1, д. 45; Топографическое описание..., 1906; Семевский, 1882*
с. 93—94; Материалы для географии, 1861, с. 514).
Крестьяне, особенно хорошо владевшие каким-либо видом фольклора,
пользовались уважением в своей среде. В XVIII—XIX вв. сложились
крестьянские школы сказителей, т. е. определенные преемственные на-
правления в репертуаре, манере исполнения и создании вариантов бы-
лин. В Заонежье известный исполнитель былевого эпоса И. Елустафьев,
родившийся в 40-х годах XVIII в. и воспринявший традицию сказителеп
предшествующего периода, передал свое искусство по меньшей мере че-
тырем мастерам — К. И. Романову, Т. Г. Рябинину, Т. Иевлеву, Л. Бог-
данову. Их былины образуют особое гнездо былинной традиции, вариан-
ты которого сходны в своей основе, но различны в деталях. Роль
Елустафьева как основателя школы подтверждалась самими последова-
телями. В свою очередь, самый талантливый и известный из них —
Трофим Григорьевич Рябинин также имел преемников. Из видных ска-
зителей Заонежья XVIII в. основателем школы стал также Конон Сав-
винович Неклюдин (Чистов, 1980; Чпчеров, 1982). Былинная традиция
Поволжья была зафиксирована в 30-х годах XIX в. Языковыми и
544
Глава 23. Духовная жизнь европейского крестьянства
П. В. Киреевским, преимущественно у крепостных крестьян. Тогда же
были записаны от крепостных и некоторых других категорий крестьян
Симбирской и Оренбургской губерний сотни исторических и лирических
песен (Соймонов, 1977).
Не меньшим почетом пользовались в своей среде крестьяне, обла-
давшие способностью к выполнению постоянных ролей на календарных
и семейных праздниках. Так, устойчиво закреплялось за конкретным
лицом исполнение роли свадебного дружки; им обычно был человек,
обладающий актерским талантом, организаторскими способностями, зна-
нием множества фольклорных текстов. Нередко в селениях определенные
люди постоянно исполняли функции свахи жениха, свахи невесты, иног-
да и полудружья (помощник дружки) и некоторых других свадебных
«чинов». Местами на крестьянские свадьбы приглашались специальные
«стиховодпицы», знавшие во всех де-
талях программу, которую должна
была исполнить невеста и ее подру-
ги. Такая женщина обслуживала це-
лую группу селений (Семевскпп,
1882, с. 100—103; Ефименко, 1877,
с. 121—122). Эти лица реализовали,
по существу, контроль общины за
соблюдением традиций в семейных
обрядах. В календарных праздниках’
за постоянными исполнителями ча-
сто закреплялись роли в масленич-
ном представлении, вожаков рождест-
венских обходов дворов и т. д. Почти
каждое селение имело своих инициа-
тивных актеров-любителей, готовых
разыграть импровизированные сцен-
ки или представления с куклами на
святки, масленицу, «русалки» и т. п.
(ГМЭ, ф. 7, on. 1, д. 1086; Громыко.
Трудовые традиции..., 1975; Чичеров.
1982).
В системе крестьянской культу-
ры музыка не только была неразрыв-
но связана с фольклором (который
в большинстве своих жанров давал
двуединство слова и мелодии), но и
тесно взаимодействовала с местными
традициями рукописной книги и
книжности. Археографическими экс-
педициями собраны многочисленные
рукописи крюкового или знаменного
нотного письма, бытовавшие в кресть-
янской среде в XVII—XIX вв. Пе-
нию «по крюкам» обучались с детст-
ва у местных «грамотных» певцов.
Если традиция пения по крюковым
записям отсутствовала или была ут-
рачена, в старообрядческой кресть-
янской среде учили служебному пес-
Прялка резная раскрашенная
из Олонецкой губернии.
Конец XV111 в.
Государственный
исторический музей. Москва
545
III. Общие проблемы истории европейского крестьянства
нопению устно, создавая для этого группы из детей по 10—20 человек.
В обиходе крестьян рассматриваемого периода встречались и «Азбу-
ки» — практические руководства, содержавшие основные правила крю-
кового пения.
Крестьянское прикладное искусство второй половины XVII — первой
половины XIX в. широко применялось в разных сферах быта и домаш-
него производства: в художественном оформлении построек (резьба вы-
тачивание, роспись), отделке интерьера избы, украшении мебели и свет-
цов, резьбе и росписи орудий, изготовлении ткани, художественном
тканье, узорах набивных тканей, отделке одежды, художественной обра-
ботке посуды, резьбе и росписи сундуков и коробей, резных рисунках
календарей, лепке и росписи игрушек. Всем этим областям крестьянского
творчества было присуще единство утилитарного (функционального) и
декоративного начал, а также устойчивая преемственность в образах,
формах, композиции, сочетании цветов, приемах обработки (Василенко,
1960; Маковецкий, 1962; Разина, 1970, с. 9—165; Уханова, 1981; Жега-
лова, 1983). Содержание и система образов крестьянского изобразитель-
ного искусства органично взаимодействовали с фольклором, календарной
и семейной обрядностью.
При глубокой традиционности художественного мастерства четкое
выражение находили локальные особенности: в пределах крупной тер-
ритории, имевшей характерные черты в какой-либо области крестьянского
прикладного искусства, прослеживаются районы, обладавшие своей спе-
цификой. Например, на территории бытования тверской вышивки могут
быть выделены не менее восьми районов с местными художественными
особенностями (Народная вышивка..., 1981).
В ряде мест крестьянские художественные промыслы приобретают
устойчиво товарный характер, складываются специализированные цент-
ры: со второй половины XVII в. центром росписи выточенных из де-
рева предметов со своей неповторимой системой художественных средств
становится село Хохлома с прилежащими окрестностями; выраженный
товарный характер имел иконописный промысел сел Палех, Холуй и др.;
с XVIII в. связано с рынком городецкое производство прялок с инкру-
стацией и резьбой и другие промыслы (Аверина, 1957; Вишневская,
1969). Художественные промыслы, целенаправленно работающие на ры-
нок, сохраняют тесную двустороннюю связь с крестьянской культурой
как в силу социального состава мастеров и органичных контактов с де-
ревенской округой, так и на основе традиционности самого творчества.
Во всех областях духовной жизни крестьянства, глубоко традицион-
ной по самой своей сути, шел тем не менее медленный, но постоянный
процесс взаимодействия с профессиональной культурой. Писаное законо-
дательство, генетически восходившее к обычному праву, оказывало,
в свою очередь, определенное воздействие на последнее и продолжало в
некоторых своих частях и в период позднего феодализма впитывать эле-
менты обычаев. Устное народное творчество не только служило источ-
ником для литературы, но и воспринимало ее сюжеты п образы и воз-
вращало их, преобразованными, в литературный процесс. Аналогичным
было взаимовлияние профессионального и крестьянского искусства.
НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ
ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИИ КРЕСТЬЯНСТВА
В ПЕРИОД РАЗЛОЖЕНИЯ ФЕОДАЛИЗМА
И ЗАРОЖДЕНИЯ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ
ОТНОШЕНИЙ
Подводя итоги, остановимся прежде всего на общем и особенном в судь-
бе и роли крестьянства разных европейских регионов в период перехода
от феодализма к капитализму. Начиная с ключевой проблемы — разви-
тия производительных сил, отметим, что вновь собранные материалы с
полной ясностью обрисовывают вклад в прогресс агрикультуры самого
крестьянства. В XVIII в. буржуазными реформаторами была создана со-
хранившаяся доныне легенда о непреодолимой косности крестьян рас-
сматриваемого периода и их принципиальном неприятии каких бы то ни
было нововведений. Материалы нашего тома требуют отказаться от по-
добных упрощенных представлений и позволяют воздать должное не
только труду крестьян, но и их огромному хозяйственному опыту. Исто-
рия агрикультуры полна сведений об усовершенствованиях, исподволь,
постепенно внедрявшихся в нее именно крестьянами, через крестьянские
хозяйства, будь то усовершенствование орудий или освоение новых
культур (кукуруза, гречиха и т. п.). Особенно очевидны применительно
к ареалу Западной, Юго-Западной и Северной Европы заслуги нидер-
ландских мелкокрестьянских арендаторов, благодаря которым Нидерлан-
ды стали полем передовой агрономии.
Правда, для мелкого крестьянского хозяйства нововведения сплошь
п рядом были средством не столько обогащения, сколько самосохранения
и противодействия растущим требованиям фиска или земельного собст-
венника. Крестьянин, например, проявлял заинтересованность в разве-
дении новых культур уже постольку, поскольку они не входили в тра-
диционный список продуктов, подлежащих обложению десятиной. При
этом многолетний хозяйственный опыт побуждал его избегать спешки,
шаблона. Нововведение должно было быть многократно проверено при-
менительно к данной местности и на данном участке, прежде чем быть
широко внедренным, и подобную проверку новые культуры проходили
на грядках крестьянских огородов. Поэтому при всей постепенности рас-
пространения таких новшеств они со временем прочно укоренялись, тог-
да как возможность нежелательных побочных последствий от их введе-
ния была сведена к минимуму. В результате общие позитивные итоги
развития сельского хозяйства в рассматриваемый период оказались до-
вольно значительными. В Англии, например, в течение XVIII в. произ-
водство пшеницы удвоилось. Наблюдавшаяся в Германии в XVII в. тен-
денция снижения урожаев сменилась в XVIII в. тенденцией подъема
урожайности зерновых. Швеция, традиционно импортировавшая зерно
для продовольствия, с XVIII в. стала его экспортировать. Во Франции
в этом столетии также наблюдается увеличение валового объема урожая.
Все это не значит, что масштабы роста мелкокрестьянского производ-
ства поспевали за потребностями населения, особенно в связи с про-
мышленной революцией на Западе. Пределы прогресса мелкокрестьян-
ского хозяйства были ограниченными. Невозможность удовлетворить
растущий спрос обернулась в XIX в. трагедией для мелкого крестьянст-
ва ряда стран Запада, не выдержавшего конкуренции с крупными фер-
547
Некоторые итоги
мерами. В этот более поздний период развитие производительных сил не-
язбежно сопровождалось разорением массы мелких крестьян.
Казалось бы, в Центральной и Восточной Европе, где с утверждени-
ем крепостнической системы крестьянский двор был превращен в при-
даток поместья, роль крестьян в развитии производительных сил не мог-
ла быть значительной. Однако приведенный в томе материал позволяет
сделать вывод, что экономические возможности крестьянского двора в
целом ряде стран этого ареала — в Чехии, Венгрии и даже в Польше —
долгое время были больше, чем это представлялось историкам ранее.
Фактическое положение крепостного крестьянства в этих странах зача-
стую было лучше юридического, поскольку последнее оформлялось в
обстановке политического всевластия дворянства, желания которого опе-
режали реальные возможности \ Крестьянские хозяйства, как и барские
поместья, производили товарный хлеб; если же крестьяне оказывались
вытесненными из этой сферы, им удавалось в ряде случаев специализи-
роваться на возделывании других культур или на скотоводстве. В резуль-
тате крестьяне зачастую были заинтересованы в развитии производитель-
ных сил больше помещиков, делавших ставку преимущественно на рост
масштабов подневольного барщинного труда. Для крестьян же те или
иные частичные усовершенствования в агрикультуре оставались почти
единственным путем увеличения доходов с их собственных наделов,
и они старались не упускать любой возможности в этом отношении.
Одной из важнейших общих тенденции в развитии крестьянства
рассматриваемого периода было растущее включение его в буржуазные
отношения. Особенно зримой была эта тенденция в странах Западной,
Юго-Западной п Северной Европы. Интенсивная социальная дифферен-
циация приводила здесь, с одной стороны, к росту прослойки безземель-
ной и малоземельной бедноты, пополнявшей собой ряды наемных рабо-
чих в деревне и городе и обуславливавшей расширение внутреннего
рынка. С другой стороны, происходило обуржуазивание сельской верхуш-
ки, деятельность которой обеспечивала так называемый «крестьянский
путь» развития капитализма в сельском хозяйстве (см. подробнее гл. 1).
•Собранный в томе материал подтверждает ленинское положение о спон-
танном порождении мелкотоварным крестьянским хозяйством буржуаз-
ного уклада и соответственно о возможности широкого развития аграр-
ного капитализма через крестьянское хозяйство. В ряде стран вследст-
вие особенностей их истории (все скандинавские государства, Западная
Германия, Западная Австрия) развитие капитализма в деревне было свя-
зано прежде всего с крепкими крестьянскими хозяйствами. Исследова-
ние этого «крестьянского пути» имеет важное значение в плане борьбы
как с распространенными в буржуазной историографии представлениями
о том, что крупное землевладение было якобы единственным носителем
прогресса в деревне, так и с идеализирующими крестьянство построения-
ми народнического характера.
В ареале Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы возмож-
ности «крестьянского пути» развития капитализма были, естественно,
намного уже из-за утвердившейся здесь крепостнической системы. Ее
распространение отражало победу на определенном этапе класса феода-
лов, свидетельствовало о сложившейся здесь благоприятной для него рас-
становке классовых сил. Тем не менее (и в этом состояла противоре-
1 В османских владениях на Балканах, соотношение видимо, было обратным
«фактическое положение крестьян оказывалось значительно хуже юридического, осо-
бенно после перехода феодалов к ведению собственного хозяйств:!.
S4S
Некоторые итоги
чивость ситуации), хотя интенсификация барского хозяйства была
возможна только за счет крестьянского, феодал не мог себе позволить,
чтобы обеднение крестьянских дворов переступило определенную черту,
за которой и ведение господского хозяйства становилось убыточным, не-
перспективным. Собственно помещичье, барское хозяйство, основанное на
крепостном труде, было несовместимо с развитием буржуазного уклада
в деревне, ибо превращение этого хозяйства в товарное было связано с
ростом личной несвободы крестьян и с расширением внеэкономического
принуждения. Поэтому и на Востоке Европы основой для развития бур-
жуазных отношений в деревне являлось крестьянское хозяйство. По
мере интенсивного включения крестьян в товарно-денежные отношения
усиливалось их имущественное расслоение, все более перераставшее в
расслоение социальное 2. Соответственно и в этом ареале рост буржуаз-
ного уклада объективно был тесно связан с социально-экономической
активностью крестьянства.
Огромная роль крестьянства в прогрессе производительных сил и в
развитии новых, капиталистических отношении во многом определяет и
характер его классовой борьбы против господствовавшего класса феода-
лов. Не повторяя здесь выводов гл. 21, специально посвященной клас-
совой борьбе крестьян, отметим лишь, что нет никаких оснований согла-
шаться с часто встречающимся у буржуазных историков тезисом о
«реакционном характере» крестьянских движений. По существу своего
значения в долговременной перспективе эти движения были прогрессив-
ны, даже если в относительно кратковременном историческом плане они
могли быть использованы силами реакции. В странах Западной, Юго-
Западной и Северной Европы борьба за сохранение крестьянского хо-
зяйства и за его победу в извечном споре с крупной земельной собст-
венностью в принципе не противоречила утверждению нового, капитали-
стического способа производства в деревне. Более того, победа крестьян
в этой борьбе означала бы решительное уничтожение вредных для ус-
пешного буржуазного развития феодальных привилегий. От массовостп
участия крестьянства в буржуазных революциях прямо зависела глубина
общественного воздействия этих революций и необратимость произведен-
ных ими прогрессивных преобразований.
Для крепостных крестьян Центральной, Восточной и Юго-Восточной
Европы борьба против навязанной им крепостнической системы, стояв-
шей на пути прогрессивного развития общества, была их важнейшей
исторической мпсспей. И хотя в этой борьбе они не могли одержать
прямой победы, нельзя забывать, что перспективы общественного раз-
вития в этом ареале в конечном счете зависели от того, как велико было
сопротивление господствующему классу со стороны крестьянства, в ка-
ких бы формах оно ни проявлялось — в виде вооруженного восстания,
саботажа и т. п. Без такого сопротивления крепостничество медленнее
подходило бы к состоянию загнивания и могло бы существовать дольше.
Отмеченные черты общности в судьбах и роли крестьянства разных
европейских регионов обнаруживают недопустимость абсолютизировать
аграрный дуализм Европы в рассматриваемый период. Существенные
закономерности развития крестьяпства и, в частности, его роль в про-
2 Применительно к истории России вопрос о сущностных закономерностях, кон-
кретных проявлениях и периодизации этого процесса является спорным в совет-
ской исторической науке. Однако сторонники разных точек зрения сходятся в том,
что полный простор для развития капитализма в крестьянском хозяйстве мог быть
создан лишь в результате ликвидации феодально-крепостнической системы.
549
Некоторые итоги
грессе производительных сил и буржуазных отношений оказывались об-
щеевропейскими. Сопоставимы были и некоторые важные черты в поло-
жении крестьян в обоих ареалах Европы. Таковы сословная неполно-
правность всех групп крестьянства; отсутствие полного права собствен-
ности на землю; ограниченность свободы хозяйствования и вместе с тем
определенная взаимопомощь, связанные с функционированием крестьян-
ской общины; фискальная эксплуатация крестьян феодальными госу-
дарствами и бюрократический надзор со стороны абсолютных монархий.
После Великой французской революции противостояние новых порядков
и еще сохранявшегося в большей части европейских стран феодального
строя как такового — независимо от различия проявлений феодализма
на Западе и Востоке Европы — становится особенно очевидным. Борьба
крестьян на Востоке за уничтожение крепостнической системы теперь
объективно смыкается с борьбой их собратьев на Западе за ликвидацию
сеньориального строя. В обоих случаях стоит вопрос о решении истори-
чески назревшей задачи перехода от отжившего феодального к новому,
буржуазному строю. Таким образом, аграрный дуализм следует считать
не только ограниченным определенными рамками, но и исторически пре-
ходящим явлением.
В известном смысле этот дуализм сам предполагал превращение все-
го Европейского континента в единую взаимосвязанную в хозяйственном
отношении систему государств. Ибо, как уже отмечалось выше, страны
Восточной Европы смогли стать до некоторой степени «хинтерландом За-
пада» (по выражению Энгельса) лишь тогда, когда хозяйственные связи
этих двух частей континента приобрели достаточно выраженный харак-
тер. С этого момента для объяснения судеб отдельных стран все более
важно учитывать пути развития Европы в целом 3.
Это развитие оказывается в рассматриваемый период все более со-
гласованным, так что обнаруживается даже известная общность перио-
дов хозяйственного подъема и упадка. Степень этой общности преувели-
чивать не приходится: существенные особенности отдельных регионов,
относительная слабость только еще складывавшегося международного
рынка, войны с их деструктивными последствиями не могли не обуслов-
ливать более или менее значительные хронологические расхождения в
фазах экономического подъема и упадка отдельных стран. Тем не менее
можно говорить об общеевропейском хозяйственном подъеме XVI в.
(особенно в первой половине этого столетия), об упадке во второй трети
XVII в. и о подъеме во второй половине XVIII в.4 Эти периоды разли-
чались не только по общей тенденции хозяйственного развития, но и по
колебаниям в ценах, включая в первую очередь цены на сельскохозяйст-
венные продукты: подъем XVI в. (особенно крутой во второй половине
века — так называемая «революция цен»), спад 1660-х — 1670-х годов,
подъем второй половины XVIII в. Причины колебаний в движении цен
включали как локальные, так и глобальные факторы: достаточно вспом-
3 В не меньшей мере это касается и судеб отдельных классов. Именно поэтому
в предшествующем изложении уделялось столь значительное внимание взаимоотно-
шениям крестьянства с другими классами, включая, естественно, и нарождавшуюся
буржуазию.
4 В отличие от первой и третьей фаз спад XVII в. поразил не все европейские
страны: он не ощущался в Швеции, Норвегии, в таких передовых странах, как
Англия и Голландия, и в России, восстанавливавшей хозяйство после разрухи ру-
бежа XVI—XVII вв. Зато он со всей силой сказался в странах, затронутых ТРИДЦ£
тилетней войной и другими большими войнами. Иными словами, говорить оо «о
щем кризисе» в Европе в XVII в. нет оснований.
550
Некоторые итоги
цить об общеизвестной связи «революции цен» с широким ввозом в Ев-
ропу американского серебра после начала активной разработки перуан-
ских копей; не случайно и то обстоятельство, что рост хлебных цен в
целом соответствовал периодам демографической напряженности, а их
спад — периодам ее ослабления.
Тенденции экономического подъема и упадка с большой силой сказы-
вались на судьбах и положении крестьянства. Хозяйственный подъем
шел обычно параллельно с демографическим. При этом, как правило,
темпы роста народонаселения опережали развитие сельскохозяйственно-
го производства, поскольку улучшение земледельческих орудий и интен-
сификация приемов агрикультуры в условиях феодального общества
были очень замедлены, а возможности экстенсивного развития земледе-
лия либо вообще отсутствовали, либо были ограничены плохим качеством
земель, которые еще можно было бы ввести в обработку (естественно,
эта закономерность не действовала там, где существовали широкие воз-
можности внутренней колонизации на плодородных землях). Возникало
относительное перенаселение, которое способствовало кризису мелкого
крестьянского хозяйства. Массы безземельных и малоземельных крестьян
становились наемными сельскохозяйственными рабочими; там, где име-
лись благоприятные социально-экономические условия, расширялась воз-
можность успешного функционирования крупных капиталистических
ферм; сокращались размеры крестьянских участков, соответственно
уменьшались их хозяйственные ресурсы, их сопротивляемость требова-
ниям феодалов и фиска; подобная демографическая ситуация облегчала
земельным собственникам ужесточение условий аренды мелких участков.
Напротив, в периоды хозяйственного спада население сокращалось в
большинстве случаев быстрее, чем производство, поскольку сокращение
обрабатываемых площадей происходило в первую очередь за счет мало-
плодородных земель. Рабочие руки становились дороже, крупнотоварные
<J)epMbi переживали трудные времена. Тем крестьянам, которым удалось
пережить все ужасы войн и эпидемий, в восстановительный период по-
рою удавалось использовать выгодную для них демографическую конъ-
юнктуру, чтобы улучшить условия своего хозяйствования, условия дер-
жания и аренды.
Несмотря на очевидную важность рыночной и демографической конъ-
юнктуры, роль той и другой недопустимо абсолютизировать. В конечном
счете возможность, форма и степень осуществления тех или иных тен-
денций всегда зависели от общеэкономических условий и соотношения
классовых и политических сил. Если, например, зажиточные крестьяне
Северной Франции смогли воспользоваться выгодной конъюнктурой
эпохи «революции цен», то у кастильских крестьян из-за совокупности
экономических и политических условий (и, в частности, из-за проводив-
шейся испанской монархией политики закупок по фиксированным ценам)
такие возможности фактически отсутствовали. По-разному воздействовал
на отношения крестьян с феодалами и подъем второй половины XVIII в.
Если в Польше, где возможности усиления эксплуатации крестьянских
дворов старыми барщинно-крепостническими методами были во второй
половине XVIII в. близки к исчерпанию, уже тогда проявляется заинте-
ресованность помещиков в коммутации отработочной ренты, то дворяне
Венгрии, напротив, стремились в это время повышать барщину, расши-
рять поместную систему, приходя, однако, в острое столкновение с опа-
савшимся за свои фискальные интересы австрийским «просвещенным
абсолютизмом». Читатель легко мог отметить в томе и другие примеры
551
Некоторые итоги
разных социальных последствий сходных конъюнктурных факторов. Об-
щим было лишь то, что перелом хозяйственно-демографической конъюнк-
туры всегда по-новому ставил вопрос о взаимоотношениях крестьян с
феодалами и феодальным государством, причем каждая из сторон стре-
милась использовать выгоды новой конъюнктуры или переложить на
другую сторону ее невыгоды.
В отличие от непосредственной эксплуатации крестьян феодалами
фискальная эксплуатация сельского населения в целом постоянно воз-
растала на протяжении всего нашего периода в связи с совершенство-
ванием бюрократической машины абсолютизма и с ростом военных рас-
ходов: армии крупных держав, еще в XVI в. насчитывавшие максимум
несколько десятков тысяч солдат, в XVIII в. стали постоянными стоты-
сячными контингентами. Чем более росли аппетиты фиска, тем чаще го-
сударство вмешивалось во взаимоотношения между феодалами и кресть-
янами-налогоплательщиками и тем противоречивее оказывалась его по-
литика. Само выступая в роли жестокого эксплуататора крестьянства,
государство было заинтересовано в том, чтобы эксплуатация крестьян
отдельными собственниками не переходила определенных пределов. Оста-
ваясь в качестве феодального государства признанным охранителем всех
феодальных привилегий, оно в то же время должно было нарушать их
ввиду ущерба, который приносили эти привилегии делу мобилизации
военных и финансовых ресурсов страны.
Пример Дании показывает, что нельзя полностью отрицать возмож-
ность (при соответствующей трансформации господствующего класса)
ликвидации самим абсолютизмом феодальных привилегий и проведения
им буржуазных реформ с постепенным перерастанием его в государство
другой классово-антагонистической формации — буржуазной. Однако в
целом подобная эволюция — редчайшее исключение: во всех других
странах связь государственной власти со старым господствующим клас-
сом оказалась слишком сильной, чтобы отмена феодальных отношении
стала возможной без революции или длительных и ожесточенных классо-
вых столкновений.
Одним из подтверждений этого мог бы служить пример Англии, дав-
шей миру «наиболее совершенное, с точки зрения капитализма, аграрное
устройство» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 333). Однако
английский путь решения аграрного вопроса по своим методам грубого
обезземеливания крестьян, проходившего в формах прямого насилия над
ними со стороны лендлордов, был порожден специфическими английски-
ми условиями и в целом не нашел повторения в странах Европейского
континента. «В Англии это пересоздание шло революционно, насильст-
венно, но насилия производились в пользу помещиков...» (Там же, т. 16,
с. 252). При этом английские лендлорды имели возможность пользовать-
ся той чисто феодальной властью, которую давала им не отмененная Анг-
лийской революцией манориальная система, тогда как основная масса
держателей (копигольдеры) так и оставалась держателями, не получив-
шими права собственности на свои участки.
В других странах Запада крестьяне, имевшие статус феодальных дер-
жателей (цензитарии, эмфитевты и др.), раньше или позже становились
полными буржуазными собственниками их бывших держаний. Сеньори-
альная власть феодалов и связанные с ней платежи и повинности уп-
разднялись без выкупа, как во Франции в результате Великой француз-
ской революции, или с выкупом, в рассрочку, как в большей части за-
падногерманских земель. На такой основе во Франции и в ряде
552
Некоторые итоги
западногерманских государств сложилась очень дробная, «парцеллярная»
система буржуазной земельной собственности. Зажиточные крестьяне
смогли при этом расширить размеры своих участков, скупив известную
долю земель духовенства и дворянства, но крупное землевладение все
же сохранилось, и крестьянская беднота продолжала испытывать острый
земельный голод. На первых порах «раздробление землевладения на пар-
целлы в деревне дополняло собой свободную конкуренцию и возникающую
крупную промышленность в городах» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.,
т. 8, с. 210), в целом соответствуя общему уровню развития производи-
тельных сил. Однако скоро обострявшееся крестьянское малоземелье и
наступление сельской буржуазии и крупных землевладельцев начали под-
рывать экономические основы парцеллярной собственности, приводя к
усилению кабальной зависимости от ростовщика, а после завершения
промышленной революции, в обстановке широкого применения крупны-
ми капиталистическими хозяйствами передовых методов земледелия, на-
стала пора интенсивного раскрестьянивания.
Для государственных крестьян Скандинавских стран буржуазные
реформы означали освобождение от системы фискальных и администра-
тивных запретов, мешавших им свободно приобретать и арендовать зем-
лю. Земельными собственниками стали и многие выкупившие свои на-
делы коронные крестьяне. Важнейшим источником увеличения кресть-
янской собственности стал раздел общинных земель, проведенный в
очень радикальной форме. Развитие капитализма в целом в Скандина-
вии шло через крестьянское хозяйство.
Процесс перехода от барщинно-крепостнической системы к капитали-
стическому аграрному строю в Восточной Европе был очень длитель-
ным и прошел ряд этапов. Прежде всего вставал вопрос о чисто личном
освобождении крестьянина, о предоставлении ему права ухода из имения
при полном сохранении всех повинностей, если он в нем оставался; ины-
ми словами, пока еще не шла речь о трансформации феодальной земель-
ной собственности в буржуазную и отказе от крепостнической системы
хозяйства. Такова была сущность реформы, проведенной Иосифом II в
чешских землях империи. Вопрос о земле на стадии ранних реформ на-
чала XIX в. в таких областях, как Польша и Прибалтика, решился це-
ликом в пользу дворянства: все крестьянские земли объявлялись собст-
венностью помещика, крестьяне теряли на них наследственные права,
не получая и полной гражданской свободы. Однако этот способ решения
проблемы слишком противоречил фактическому положению крепостных
как наследственных владельцев своих участков: прикрепляя крестьянина
к земле, крепостное право тем самым неизбежно прикрепляло и землю
к крестьянину. В дальнейшем упорная классовая борьба крестьянства
заставила правящие классы провести более радикальные реформы как
в Польше, так и в Прибалтике.
Прусские реформы наметили иной способ решения вопроса: для наи-
более зажиточных крестьян была приоткрыта перспектива превращения
в буржуазных земельных собственников ценой уступки помещикам от
трети до половины земель. При этом, однако, вплоть до революции
1848 г. сама возможность такой операции искусственно ограничивалась,
в то время как старые правительственные запреты на присоединение
крестьянских участков к барским землям перестали действовать сразу же
после объявления крестьян в 1807 г. лично свободными. Прусские юнке-
ры воспользовались этим обстоятельством, скупая крестьянские земли,
стремясь максимально обезземелить крестьянство, дабы перейти к систе-
553
Некоторые итоги
ме вольнонаемного труда при наиболее выгодных для себя условиях.
В. И. Ленин отмечал как особенность «прусского пути» перехода к бур-
жуазному земледелию его компромиссность по сравнению и с револю-
ционным «американским путем», и с насильственным английским спосо-
бом раскрестьянивания. «В Германии пересоздание средневековых форм
землевладения шло, так сказать, реформаторски, приспособляясь к рути-
не, к традиции, к крепостническим поместьям, медленно превращающим-
ся в юнкерские хозяйства» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 252).
Разумеется, это вовсе не исключало появления и кулацкой, «гроссбауэр-
ской» крестьянской собственности, также становившейся фактором мед-
ленной, мучительной экспроприации основной массы крестьянства.
После реформы 1861 г. на «прусский путь» перехода от крепостниче-
ства к буржуазному аграрному строю вступила Россия, где земельный
вопрос был решен реформой очень невыгодным для крестьян образом.
Вместе с тем в России, с ее громадным колонизационным фондом, су-
ществовала и объективная возможность иного, «американского пути»
развития («...особенность России, являющаяся одной из экономических
основ возможности „американской44 эволюции, состоит в наличности гро-
мадного колонизационного фонда» (Там же, т. 16, с. 231)), которая,
однако, могла стать реальностью лишь после победы демократической
революции в центре страны. Другим отличием России было то, что цар-
ское правительство очень долго держалось за сохранение крестьянской
общины, использовавшейся им для фискального и административного
угнетения крестьян.
Относительно более благоприятным для крестьян способом вопрос
об уничтожении феодализма в деревне был решен в Австрийской импе-
рии, где это долго тормозившееся решение было непосредственным след-
ствием революции 1848 г. Здесь вся земля, фактически находившаяся во
владении крестьян, сразу же становилась крестьянской собственностью,
а основные феодальные повинности подлежали выкупу с рассрочкой;
при этом надо учесть, что в отличие от Пруссии запреты на при-
соединение крестьянских участков к помещичьим имениям действовали
в Австрийской империи вплоть до самой революции. В 1864 г. аналогич-
ный способ решения крестьянского вопроса был применен царским пра-
вительством в Польше.
В подвластных Османской империи областях Балканского полуостро-
ва принцип буржуазной частной собственности на землю мог утвердить-
ся лишь после освобождения от турецкого ига и решение аграрного во-
проса было тесно переплетено с борьбой за национальное освобождение.
Выбор пути развития аграрного капитализма во многом зависел то того,
существовал ли собственный, не турецкий класс феодалов. Там, где его
не было, после освобождения торжествовала крестьянская собственность.
Так обстояло дело в Болгарии, где турецкое помещичье землевладение
было ликвидировано отчасти стихийно после бегства турок, отчасти пу-
тем выкупа в результате реформ 1880-х годов и развитие аграрного ка-
питализма пошло путем разложения мелкой крестьянской собственности
парцеллярного типа. В областях с мусульманским населением, где были
собственные феодалы (Албания, Босния), сохранялось господство поме-
щичьего землевладения.
Менее всего в результате буржуазных революций и реформ менялось
положение лично свободных мелкокрестьянских арендаторов. Никаких
прав собственности на обрабатываемую ими землю с точки зрения бур-
жуазного права у арендаторов не было и быть не могло. Им не прихо-
554
ИСТОЧНИКИ И СОКРАЩЕНИЯ
АГО - Архив географического общества.
АИЭ - Архив Института этнографии.
ВИ - Вопросы истории.
Внутренняя политика-Внутренняя политика Французетюго абсолютизм»
(1643-1649 гг.)/Под ред. А. Д. Люблинской. М.; Л., 1966. Т. 1. Л., 19BU.
Т. 2.
Ганс Сакс - Сакс Г. Избранное. М.; Л., 1959.
ГАТО - Государственный архив Томской области.
ГИНИ - Институт за национална HCTopja. Гласник. Cnonje.
ГМЭ — Государственный музей этнографии народов СССР. Отдел письменных
источников.
Гриммельсгауэен— Гриммельсгауэен Г. Я. К. Симплициссимус. М., 1976.
ЗАР — Законодательство Английской революции 1640—1660 гг. М.; Л., 1946.
ЗФФБ — Зборник филозофског факултета. Београд.
ИГ - Историйки гласник. Београд.
ИЗ - Исторические записки.
ИОЛЕА - Известия общества любителей естествознания, антропологии и эт-
нографии.
ИП - Исторически преглед. София.
Кардинальные права.- В кн.: Хрестоматия памятников феодального госу-
дарства и права стран Европы. М., 1961.
Конституция.- В кн.: Хрестоматия памятников феодального государства и
права стран Европы. М., 1961.
КСИС - Краткие сообщения Института славяноведения.
Лабрюйер - Лабрюйер Ж. де. Характеры. Ларошфуко Ф. де. Максимы.
Паскаль Б. Мысли. М., 1974.
Лильбсрн - Лильберн Джон. Памфлеты. М., 1937.
МКАЭН - Международный конгресс археологических и этнографических наук.
Mop-jWop Т. Золотая книга, столь же полезная, как и аабавная, о иаилуч-
шем устройстве государства и о новом острове Утопия. М., 1935.
НАА — Народы Азии и Африки.
ННИ - Новая и новейшая история.
СВ-Средние века.
Сташиц-Сташиц С. Избранное: Пер. с польского. М., 1957.
СЭ - Советская этнография.
ТОДЛ-ТРУДЫ отдела древнерусской литературы ИРЛИ СССР (Пушкинский
УЗ - Ученые записки.
Уинстэнли - Уинстэнли Дж. Избранные памфлеты. М.; Л., 1950.
ЦГИА - Центральный государственный исторический архпв.
AgrHR - Agricultural History Review.
Aetas de codes...- Aetas de cortes de Castilla. Madrid, 1889-1906.
Altwiirtembergische Lagerbiicher - Altwiirtembergische Lagerbiicher aus der
osterreichischen Zeit. 1520-1534. Stuttgart, 1959, Bd. 11/
An die Versammlung...- An die Versammlung gemeiner Bauernschaft Eine
Revolutionare Flugschnft aus dem deutechen Bauernkrieg (1525)/Hrsgb.
von S. Hoyer, B. Rudiger. Leipzig, 1975. B
Annales: ESC - Annales: Economies. Soci4t6s. Civilisations.
556
Источники и сокращения
Cahiers... de Troyes - Cahiers de doleances des paroisses du bailliage de Trove»
pour les Etats generaux de 1G14/Publ. par J. Durand. P„ 1966
Cahiers... de Gisors - Cahiers de doleances du Tiers Etat du bailliage de Gisors
(secondaire de Rouen) pour les Etats de 1789. Publ. par M Bouloiseau
et B. Cheronnet. P., 1971.
Chassany - Chassany L.-Ph. Dictionnaire de meteorologic populaire. P., 1970.
Cortes...^-Cortes de antiguos reinos de Leon у de Castilla. Madrid. 1869-1889.
CSP-Calendar of State Papers. L., 1862-1869.
DH — Danmarks historic. Kebenhavn, 1963-1966. Bd. I-XIV.
DIRB — Documente privind istoria RomSniei. В. Tara Romaneasca. Buc.
DLH — Det danske landbrugshistorie. Kebenhavn. 1925-1928. Bd. I-V.
DRH — Danmark Riges Historic. Kobenhavn, 1903. Bd. IV.
DRHB - Documente Romanise Histories. В. Tara Romaneasca. Buc.
Dziennik praw...— Dziennik praw Ksigstwa Warszawskiego. T. 1, W-wa, 1810.
EHR - English Historical Review.
EcHR — Economic History Review.
Fitzherbert...— Fitzherbert A. J. The boke of husbundry. L., 1523.
Flugschriften — Flugschriften der Bauernkriegszeit/Hrsgb. von A. Laube. В .
1976.
GID BiH - Glasnik istorijskog drustva (drustva istoricara) Bosnie i Hercego-
vina. Sarajevo.
Gostomski...— Gostomski A. Gospodarstwo. Oprac. S. Inglot. Wroclaw, 1951.
Grimm — Weisthiimer/Hrsgb. von J. Grimm. B., 1957. Bd. I-VII.
Harrison — Harrison W. The Description of England. L., 1876.
Haur J. Sklad albo Skrabies znakomytich sekretow oekonomii ziemanskiej. Kra-
kow, 1693.
Historisk statistik — Historisk Statistik for Sverige. Stockholm, 1969.
Hupei — Hupei A. W. Oe ко no misches Handbuch fiir Liefs- und Ehstandische
Gutsherren. Riga, 1796. T. 1.
HZ — Historische Zeitschrift.
HZb — Historijski zbornik. Zagreb.
1HAS — Izdanje muzeja grade Splita. Split.
Inwentarze ddbr ziemkich wojewodztwa Krakowskiego, 1576-1700. W-wa, 1784.
IR — Istoria Romaniei. Buc., 1964. Vol. VIII.
JfW — Jahrbuch fiir Wirtschaftsgeschichte.
JAZU — Jugoslovenska Akademija znanosti i umjetnosti. Zagreb.
JBC - Journal of British Studies.
JiC — Jugoslovenski istorijski c a so pis. Beograd.
JIH — Journal of Interdisciplinary History.
JNS — Jahrbuch fiir Nationalokonomie und Statistik.
KalouSek - Kalouiek I. Rady selske a instrukce hospodarske 1350-1626.-
Archiv cesky, XXIII-XXV. Pr„ 1905-1910.
Kobuch. Muller - Der deutsche Bauernkrieg in Dokumenten/Hrsgb. von M. Ko-
buch, E. Muller. Weimar, 1975.
Ksi^gi referendarskie/Wyd. J. T. Baranowski. W-wa, 1969. T. 1.
Kuske - Quellen zur Geschichte des Kolner Handels- und Verkehrs im Mitte-
lalter/Hrsgb. von B. Kuske. Bonn, 1953. Bd. 3.
Lettres.. au chancelier Sdguier...- Lettres et memoires adresses au chancelier
S6guier (1633—1649)/Publ. par R. Mousnier. P., 1964.
Literature mieszczanska...— Literature mieszczanska w Polsce od konca XVI de
койса XVII w. W-wa, 1954. T. 2.
LM - Leveller manifestoes of the Puritan revolution/Ed. by D. Wolfe, Ch. Beard.
N. Y., 1944.
LT-The Leveller Tracts, 1647-1653/Ed. by W. Haller, G. Davies. Gloucester
(Mass.), 1964.
557
Источники и сокращения
Materialy... robocizny...- Materialy do dziejdw robocizny w Polsce w XVI w./
/Wyd. S. Kutrzeba. Krakdw, 1911.
Materialy... wsi - Materialy do dziejow wsi polskiej/Wyd. J. T. Baranowski.
W-wa, 1910. T. 1.
Modrzewski...- Modrzewski A. Frycz. Dziela wszystkie. W-wa, 1953. T. 1.
Munier — Munier M. Essai d’une m6thode g6n6ral propre a J’etendre les connais-
sances des voyageurs. P., 1779, t. 1-2.
Niektore poezje...- Niektore poezje Andreja i Piotra Zbyhtowskich/Wyd.
K. L. Turowski. Krakdw, 1860.
NRS - Nuova rivista storica.
Ordinacje...-Ordinacje i ustawy wiejskie z archiwdw metropolitalnego i kapital-
nego w Krakowie 1451-1689. Krakdw, I960.
Ostrowski...- Ostrowski T. Prawo cywilne albo szczegolne narodu polskiego.
W-wa, 1784. T. V.
Pameti - Pameti nojvyssiho kancldre kralovstvi Ceskdho Vilema hrabete Sla-
vaty od L. 1618 do L. 1619. Pr., 1866-1868. T. 1-2.
PaP - Past and Present
Quellen...- Quellen zur Geschichte des Kolner Handels- und Verkerhs im
Mittelalter/Hrsgb. von В. Кивке. Bonn, 1953. Bd. 3.
QJE - Quarterly Journal of Economics.
QS - Quaderni storici.
Relacje nuncjuszdw...- Relacje nuncjuszdw apostolskich i innych osob о Polsce
od r. 1548 do r. 1690/Wyd. E. Rykaczewski. B., 1864. T. 1.
Reyscher - Reyscher A. L. Vollstandig historich und kritisch bearbeitet Samm-
lung der Wurtembergischen Gesetze/Hrsgb. von A. L. Reyscher. Tubingen,
1841.
RHMC - Revue d’Histoire moderne et contemporaine.
RIZ —Radovi institute JAZU и Zadru. Zadar.
RSI - Rivista storica italiana.
SEHR — Scandinavian Economic History Review.
Skala ze Zkofe - Skala ze Zkofe P. Historic Ceska od r. 1602 do r. 1623.
Pr.. 1865-1873. T. V.
Skargd - Skarga P. Kazania sejmowe. Wroclaw, 1984.
SS - Studi storici.
TRHS - Transactions of the Royal History Society. London.
Tusser- Tusser Th. A hundreth good pointes of husbandree. L., 1557.
UB Frauensee - Urkunden des Klosters Frauensee. Koln, 1961.
Volumina legum - Volumina legum: Przedruk zbioru praw. Petersburg, 1859.
VSWG - Vierteljahrschrift fiir Sozial- und Wirtschaftsgeschichte.
Wilson- Wilson Th. The State of England. 1600 - Camden Miscellany. L., 1936.
Woodhouse - Puritanism and Liberty/Ed. by A. S. P. Woodhouse. L., 1958.
Young - Young A. Voyages en France en 1787, 1788 et 1789. P., 1931.
ZfG - Zeitschrift fiir Geschichtswissenschaft.
ZNZO - Zbornik na narodnii iivot i obiCaje juinich slavena. Zagreb
ZR - Zadareka revija. Zadar.
ЛИТЕРАТУРА
ТРУДЫ
ОСНОВОПОЛОЖНИКОВ МАРКСИЗМА-ЛЕНИНИЗМА
Маркс К. Буржуазия и контрреволюция.- Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.
т. 6, с. 109-134.
Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта.-Там же, т. 8, с. 115-217.
Маркс К. Капитал. Т. I.-Там же, т. 23.
Маркс К. Капитал. Т. III,- Там же, т. 25.
Маркс К. Конфиденциальное сообщение.- Там же, т. 16, с. 429-441.
Маркс К. Морализирующая критика и критизирующая мораль,- Там же, т. 4,
с. 291-321.
Маркс К. Наброски ответа на письмо В. И. Засулич.- Там же, т. 19, с. 400-421.
Маркс К. Революционная Испания.-Там же, т. 10, с. 423-480.
Маркс К. Теории прибавочной стоимости.— Там же, т. 26, ч. I.
Энгельс Ф. Введение к английскому изданию «Развития социализма от утопии
к науке»,- Там же, т. 22, с. 294-320.
Энгельс Ф. К «Крестьянской войне».- Там же, т. 21, с. 417-418.
Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии.- Там же, т. 7, с. 343-437.
Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии.-Там же,
т. 21, с. 269-317.
Энгельс Ф. Марка.- Там же, т. 19, с. 327-345.
Энгельс Ф. Письмо К. Марксу 16 декабря 1882 г.-Там же, т. 35, с. 106-108.
Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства.- Там же,
т. 21, с. 23-178.
Энгельс Ф. Эмигрантская литература.-Там же, т. 18, с. 501-548.
Ленин В. И. Аграрная программа социал-демократии в первой русской револю-
ции 1905—1907 годов.— Поли. собр. соч., т. 16, с. 193—413.
Ленин В. И. Аграрная программа социал-демократии в русской революции.-Там
же, т. 17, с. 148-173.
Ленин В. И. Аграрный вопрос в России к концу XIX века.-Там же, т. 17,
с. 57-137.
Ленин В. И. Грозящая катастрофа и как с ней бороться.-Там же, т. 34, с. 151-
199.
Ленин В. И. К оценке русской революции.- Там же, т. 17, с. 37-51.
Ленин В. И. Письмо И. И. Скворцову-Степанову.-Там же, т. 47, с. 226 -232.
Ленин В. И. По поводу так называемого вопроса о рынках,- Там же, т. 1,
с. 67-122.
Ленин В. И. Развитие капитализма в России.-Там же, т. 3, с. 1-609.
Ленин В. И. Русская революция и гражданская война.- Там же, т. 34, с. 214-
228.
Ленин В. И. Цель борьбы пролетариата в нашей революции.- Там же, т. 17,
с. 370-390.
Ленин В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демокра-
тов? — Там же, т. 1, с. 125—346.
Ленин В. И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге
г. Струве.-Там же, т. 1, с. 347 -534.
ЛИТЕРАТУРА КО ВСЕМУ ТОМУ
Барг М. А. Категории и методы исторической науки. М., 1984.
Блок М. Характерные черты французской аграрной истории. М., 1957.
Буганов В. И., Преображенский А. А., Тихонов Ю. А. Эволюция феодализма в
России. М., 1980.
Переход от феодализма к капитализму в России. М., 1969.
Проблемы генезиса капитализма: Сб. ст. М., 1978.
Рюбе Дж. Народные низы в истории, 1730-1848. М., 1984.
Сказкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние
века. М., 1968.
559
Литература
1974
SS ^Z^aT^X» V •« л«'« ^з
of wesurn Europe, Л. О. 500-1850.
L., 1969.
ЛИТЕРАТУРА ПО ГЛАВАМ
ГЛАВА 1
Блок М. Характерные черты французской аграрнопi истории. М., 1957.
Люблинская А. Д. Французские крестьяне в XVl-Xyill вв. Л., 1978. „„ОТ1ПИЛ
Скаекин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние
века. М., 1968.
Чистозвонов А. Н. Основные методологические проблемы генезиса капитализма -
В кн.: Чистозвонов А. II. Генезис капитализма: проблемы методологии. М.,
[.'abolition de la feodalite dans le monde occidental. P., 1971. Vol. 1, 2.
Braudel F. Civilisation inaterielle et capitalisme. P., 1979. T, II.
Brenner R. The Agrarian Roots of European Capitalisme.- PaP, 1982, N 97.
Cipolla С. M. Storia economica dell’Europa pre-industriale. Bologna, 1974.
Cooper J.-P. In Search of Agrarian Capitalism.- PaP, 1978, N 80.
Grand doinaine et petites exploitations en Europe au Moyen Age et dans les temps
modernes: Rapports nationaux. Bp., 1982.
Shcher van Bath В. H. The Agrarian History of Western Europe, A. D. 500-1850.
L., 1963.
Slicker van Bath В. H. Agriculture in the Vital Revolution.— In: The Cambridge
Economic History of Euiope. Cambridge, 1977, vol. 5.
ГЛАВА 2
Английская буржуазная революция XVII в./Под ред. Е. А. Косминского, Я. А. Ле-
вицкого. М., 1954. Т. 1, 2.
Архангельский С. И. Аграрное законодательство великой Английской революции,
1643-1648 гг. М„ 1935. F
Архангельский С. И. Аграрное законодательство Английской революции, 1649-
1660 гг. М., 1940.
Архангельский С. И. Крестьянские движения в Англии 40-50-х гг. XVII в. М.,
1960. ’
^°₽819&7 НаР0ДНЫв НИ8Ы в Английской буржуазной революции XVII в. М.,
История Ирландии. М., 1980.
Ковалевский М. М. Экономический рост Европы до возникновения капиталисти-
ческого хозяйства. М., 1900. Т. 2.
Кочергин А. Г. Крестьянство северных графств Англии и восстание 1569 г.— В кн.:
Проблемы истории докапиталистических формаций. М., 1978
Кочергин А. Г. Огораживания общинных земель в северных графствах Англии во
второй половине XVI в.- В ки: Проблемы истории античности и срдиних
веков. М., 1978. г
^XVlfT- 1?ачмаПХ1Рхав еА1ТС1Й40ОГОраЖИВаНИЯ общинных 8емель в Англии конца
Лавровский В. И., Барг М. А. Английская буржуазная революция. М., 1958.
Лавровский В М. Проблемы исследования земельной собственности в Англии
AVii—AVlil вв. М., 1958.
'1аеР°*™ий В' М Иссл®Д°вания по аграрной истории Англии XVII-XVIH вв. М.,
560
Литература
Левин?г. Р. Демократическое движение в Английской буржуазной революции. Л.,
Манту П. Промышленная революция XVIII столетия в Англии: Опыт исследова-
ния. М.; Л., 1925.
Мещерякова Н. М. Наемные рабочие в промышленности Англии XVII в.- СВ
1962, вып. 22.
Мещерякова И. М. Основные черты генезиса капитализма в промышленности Анг-
лии XVI - первой половины XVII в.- В кн.: Проблемы генезиса капитализма
М., 1978.
Осипова Т. С. Освободительная борьба ирландского народа против английской
колонизации (вторая половина XVI - начало XVII в.). М., 1962.
Рюде Дж. Народные низы в истории, 1730-1848. М., 1984.
Савин А. Н. Английская деревня в эпоху Тюдоров. М., 1903.
Савин А. Н. Английская секуляризация. М., 1907.
Самойлов А. С. Разграбление Ирландии Англией в 50-е гг. XVIII в.-УЗ МОПИ,
1950, т. 16, вып. 1.
Сапрыкин Ю. М. Народные движения в Англии и Ирландии в XVI в. М., 1963.
Сапрыкин Ю. М. Ирландское восстание XVII в. М., 1967.
Сапрыкин Ю. М. Социально-политические взгляды английского крестьянства в
XIV-XVII в. М„ 1972.
Семенов В. Ф. Огораживания и крестьянские движения в Англии в XVI в М.
1949.
Семенов В. Ф. Восстание на севере Англии 1569-1570 гг.: (Из истории крестьян-
ских движений в Англии второй половины XVI в.).-В кн.: Из истории со-
циально-политических идей: К 75-летию акад. В. П. Волгина. М., 1955.
Семенов В. Ф. Обычные держатели Юго-Западной Англии в XVI-XVII вв,-СВ,
1964, вып. 25.
Семенов В. Ф. Раннее капиталистическое фермерство в Англии в XVI - первой
половине XVII в.: (Генезис капитализма в промышленности и сельском хо-
зяйстве). М., 1965.
Фойницкий Б. Н. К вопросу о характере программы Норфолькского восстания
1549 г.: (Из истории крестьянского движения в Англии XVI в.) - УЗ Новосиб.
пед. ин-та. Сер. ист.-филол., 1955, вып. И.
\n Atlas of rural protest in Britain, 1548-1900/Ed. by A. Charlesworth. Philadelphia,
1983.
Agrarian History of England and Wales/Gen. ed. by H. P. R. Finberg. Cambridge,
1967. Vol. IV (1500-1640).
Appleby A. B. Agrarian Capitalism or seigneurial reaction: The North West of
England, 1500-1700.- AgrHR, 1975, vol. 80, N 3.
Ashton P. Reformation and revolution, 1558—1660. L., 1984.
Beresford M. Ridge and Furrow and the Open Fields.—EcHR, 1948, vol. 1, N 1.
Bmdoff S. T. Ket’s rebellion, 1549. L., 1949.
Brailsford H. N. The Levellers and the English revolution. L., 1961.
Campbell M. The English yeomen under Elizabeth and the early Stuarts. New Haven,
1945.
Chambers J. D. Enclosure and the small landowner.— EcHR, 1940, vol. X, N 2.
Chambers J. D. Enclosure and labour supply in the Industrial revolution.—EcHR,
1953, vol. V, N 3.
Chambers J. D., Mingay G. E. The agricultural revolution, 1760-1880. L., 1966.
Clark P. English provincial society from the Reformation to the Revolution. Has-
socks, 1977.
Davies C. S. L. Peasant revolt in France and England — a comparison.—AgrHR, 1973,
Davies C. S. L. Die bauerliche Gemeinde in England (1400—1800).— In: Aufstande,
Revolten, Prozesse/Hrsg. von W. Schulze. Stuttgart, 1983.
Davies C. S. L. The Pilgrimage of Grace Reconsidered.— PaP, 1968, N 41.
Davies C. S. L. Les revoltes populaires en Angleterre (1500—1700).— Annales: ESC,
1969, vol. 24, N 1. „ „ t .j x
Elton J. R. Reform and Reformation: England, 1509-1558. Cambridge (Mass.),
1979.
Elton J. R. Politics and the Pilgrimage of Grace.- In: After the Reformation: Essays
in honor of J. H. Hexter. Manchester, 1980.
Pletcher A. Tudor rebellions. Essex, 1983. ,_qn f
Fussel G. E The old English farming books from Fitzherbert to Tull, 1523-1730. L.,
1947.
19 История крестьянства в Европе, т. 3 561
Литература
Fassel G. E. The farmers tools, 1500—1900. L., 1952.
«« “d “»Dome'd‘y rf
Eociosure0Xin England in II» XVI century-—QJE, 1903, toL 4-
Gay E. F. The Midland Revolt and the Inquisition of Depopulation of 1607.—TRHS.
Goodman A. ’ A history of England from Edward II to James I. L.; N. Y., 1977.
Conner E. С. K. Common Land and Enclosure. L., 1912.
Haigh Chr. Reformation and resistance in Tudor Lancashire. L., 1975.
Rill Chr. Intellectual origins of the English revolution. Oxford, 1965.
Hoskins W. G. The Making of the English Landscape. E,,1957.
Hunt H. G. Landownership and Enclosure, 1750-1830.- EcHR, 1959, vol, XL N 3.
Hutton R. The Worcestershire Clubmen in the English civil war.-Midland History,.
James^M. The social problems and social policy during the Puritan Revolution.
L, 1930.
lames M. E. Obedience and dissent in Henrician England: The Lincolnshire Rebellion.
1536 — PaP 1970 N 48.
James M. E. The (incept of order and the Northern Rising of 1569.-PaP, 1973,
N 60.
Johnson A. H. The Disappearance of the Small Landowner. L., 1909.
Kerridge E. The Movement of Rent, 1540-1640.- EcHR, 1953, vol. XI, N 1.
Kerridge E. Agrarian problems in the XVI century and after. L., 1969.
Leadam J. Domesday of Enclosures, 1517-1518. L., 1897. Vol. I, II.
Manning R. B. Violence and social conflict in mid-Tudor rebellions.—JBS, 1977,.
vol. 16, N 2.
Manning B. The English people and the English revolution 1640—1649. Harmondsworth,
1978.
Martin J. E. Feudalism to capitalism: Peasant and Landlord in English agrarian
development. L., 1983.
MacCulloch D. Kett’s Rebellion in Context.- PaP, 1979, N 84.
MacCulloch D. A Rejoinder.— PaP, 1981, N 93.
Morrill J. S. The Revolt of the Provinces: conservatives and radicals in the English
Civil War, 1630-1650. L., 1976.
Morton A. L. Leveller Democracy - fact or myth? - In: Morton A. L. The world of
the Ranters: Religious radicalism in the English revolution. L.. 1970.
.\asse E. Uber die mittclalterische Feldgemeinschaften und Einnegungen des XVI.
Jahrhunderts in England. Bonn, 1869.
Petegorsky D. W. Left-wing democracy in the English civil war: A study of the
social philosophy of Gerard Winstanley. L., 1940.
Prothero R. E. The Pionners and Progress of English Farming. L., 1888.
Prothero R. E. English farming past and present. L., 1912.
Reay B. The Social origins of early Quakerism.- JIH, 1980, vol. XI.
Reay B. Quaker opposition to tithes 1652-1660,- PaP, 1980, N 86.
Яеау B. Quakerism and Society.-In: Radical Religion in the English revolution.
Oxford, 1984
Schenk W. The concern for Social justice in the Puritan revolution. L., 1948
Snarp В In contempt of all authority: Rural artisans and riot in the west of
England, 1586—1660. Berkeley, 1980.
Scrutton T. E. Commons and common fields. L., 1887.
Slater G. The English peasantry and the enclosures of common fields. L., 1907.
Slicher van Bath В. H. The Agrarian History of Western Europe, A. D. 500—1850.
L., 1963.
Stone L. The Anatomy of the Elizabethan Aristocracy.—EcHR, 1948. vol. XVIII
N 1/2.
Stone L. The crisis of the aristocracy. Oxford, 1965.
Stone L. The causes of the English Revolution, 1529-1642. L.. 1972
Tate W. E. The Parish Chest. Cambridge, 1946
Tawney R. H. The agrarian problem in the XVI century. L., 1912.
Реава“‘Pa™i°8: The agrarian History of Lincolnshire from Tudor
uj xwceni limes. L., 19o7«
Thirsk J. The Tudor Enclosures. L., 1959.
Think J. The rural economy of England: Collected essays. L., 1984
Underdown D. E. Somerset in the Civil Wars and Interregnum. New Abbot, 1973,
562
Литература
n 85he Ch“lk and the cheese' Contrasts among the English Clubmen.-
Williams P. The Tudor regime. Oxford, 1981.
Zagorin P. Rebels and rulers, 1500-1660. Cambridge, 1982. Vol. I, II.
ГЛАВА 3
Адо А. В. Крестьянское движение во Франции во время Великой буржуазной
революции конца XVIII в. М., 1971.
Адо А. В. Крестьянство в европейских буржуазных революциях XVI-XVIII вв-
НИИ, 1983, № 1.
Блок М. Характерные черты французской аграрной истории. М., 1957.
Люблинская А. Д. Франция в начале XVII в. М., 1959.
Люблинская А. Д. О методологии исследования истории народных масс и со-
циальных отношений эпохи абсолютизма.- В кн.: Критика новейшей буржуаз-
ной историографии. Л., 1967.
Люблинская А. Д. О новых зарубежных приемах публикации средневековых до-
кументов,- В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1968, вып. 1.
Люблинская^А. Д. Структура сословного представительства в средневековой Фран-
Люблинская А. Д. Французские крестьяне XVI-XVIII вв. Л., 1978.
Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623-1648). №..
1948.
Червонная Т. М. Сеньория Стэн в XV—XVII вв.: (К вопросу об аграрных отно-
шениях в Северной Франции XV—XVII вв.).-СВ, 1958, вып. 12.
Червонная Т. М. Экспроприация крестьянства на юге Парижского района в по-
следней трети XVI и в XVII в,-В кн.: Очерки социально-экономической и
политической истории Англии и Франции XIII-XVII вв. М., 1960.
Червонная Т. М. Крестьянство юга Парижского района в XVI-XVII вв.-СВ, 1971,
вып. 33/34.
Червонная Т. М. Проблема становления капиталистического фермерства во Фран-
ции XVII в.-СВ, 1972, вып. 35.
.Baehrel R. Une croissance, la Basse Provence rurale (fin du XVIе siecle — 1789).
P., 1961.
Belotte M. La r£gion de Ваг-sur-Seine a la fin du Moyen Age, du debut du XIIе
siecle au milieu du XVIе siecle. Lille, 1973.
Вегсё Y. M. Histoire des croquants. Geneve, 1974. Vol. 1, 2.
Bloch M. Les caracteres originaux de 1’histoire rurale fran<;aise. 1 ed. Paris; Oslo,
1931; 2 ed. P., 1952-1956. T. 1-2.
Bourde A. J. Agronomie et agronomes en France au XVIIIе siecle. P., 1967.
Vol. 1, 3.
Debien G. En HauVPoitou: Defricheurs au travail, XV—XVIII s. P., 1952.
Deyon P. Quelques remarques sur 1’evolution du regime seigneurial en Picardie
(XVI—XVIII s.).— Revue d’histoire moderne et contemporaine, 1961, oct.-dec.
Deyon P. Amiens: capitale provinciate. Etudes sur la societe urbaine au XVIIе
siecle. P., 1967.
Deyon P. Contribution a 1’etude des revenus fonciers en Picardie: les fermages de
I’Hotel-Dieu & Amiens et leurs variation de 1515 a 1789. P., S. a.
Folsi1\ M. La revolte des Nu-pieds et les r6yoltes normandes de 1639. P., 1970.
Fourquin G. Les campagnes de la r£gion parisienne a la fin du Moyen Age. P.,
Fourquin G. Les debuts du fermage: 1’exemple de SainVDenis.-Etudes rurales, 1966,
N 22/24.
Gandilhon R. Politique economique de Louis XI. P., 1941.
Gascon R. Grand commerce et vie urbaine au XVI siecle. Lyon et ses marchands.
P„ 1971. Vol. 1, 2.
Goubert P. Beauvais et le Beauvaisis de 1600 a 1730. P., 1960.
Jhgounet Ch. La grange de Vaulerent: Structure et exploitation d’un terrier de la
plaine de France, XII-XV siecles. P., 1965.
Histoire economique et sociale de la France. P., 1970 T. II; P., 1977. T. I.
Jacquart J. La production agricole dans la France du XVII siecle.—XVII siecle, 196b,
N 70/71.
Jacquart J. La crise rurale en Ile-de-France, 1550—1670. P., 1974.
Klatzmann J. Geqgraphie agricole de la France. P., 1972.
Le Roy Ladurle. E. Les paysans de Languedoc. P., 1966.
563
19*
Литература
Le Roy Ladurie E. A propos des rendements du grain en FJ-ance> du Moyen Age a»
XVIII s.—In: Produttivita e tecnologie dei secoh XII-XVII. Firenze, 1981.
Le Roy Ladurie E. R4volte et contestations rurales en France de 1675 а 1789.-
Annales: ESC, 1974, 29 аппёе, N 1. ...............
Merle L. La metairie et Involution agraire de la Gatine poitevine de la fm du
Moyen Age a la R4volution. P., 1958. i n • n -ккя
Mireaux E. Une province fran<;aise au temps du grand roi: la Вне. Р.» 1958.
Morineau M. Les faux-semblants d’un demarrage economique: Agriculture et demo-
graphic en France au XVII siecle. P., 1971.
Mousnier R. Fureurs paysannes. P., 1967.
Pavsannerie francaise, paysannene hongroise, XVI-XX siecles. Bp., 19/d.
Prache G. Un village de I’lle-de-France, Boutigny-sur-Opton a travers six siecles
d’histoire. P., 1965. „ , ... ,
Raveau P. L’agriculture et les classes paysannes: La transformation de la propnete-
dans le Haut>Poitou au XVIе siecle. P., 1926. v„TTTa i * .i««.
Richet D. Croissance et blocages en France du XVе au XVIII siftcle.— Annales:
ESC 1968 N 4.
Robin R. La socieU francaise en 1789: Semur-en-Auxois, P., 1970.
Roupnel G. La ville et la campagne au XVIIе siecle: Etude sur les populations du-
pays dijonnais. P., 1955.
Saint Jacob P. Les paysans de la Bourgogne du Nord au dernier siecle de 1 Ancien
Soboul&A.6Les campagnes montpellieraines a la fin de 1’ancien regime: Propridtds-
et cultures d’apres les compoix. P., 1958.
Valmary P. Families paysannes du XVIIIе siecle au Bas-Quercy. P., 1965.
Walter G. Histoire des paysans de France. P., 1963.
ГЛАВА 4
Бессмертный Ю. Л. Современная западноевропейская историография средневеко-
вого земледелия.- ВИ, 1979, № 7.
Чистозвонов А. Н. Гентское восстание 1539-1540 гг. М., 1957.
Чистозвонов А. Н. Нидерландская буржуазная революция XVI в. М., 1958.
Чистозвонов А. Н. Реформационное движение и классовая борьба в Нидерландах,
в первой половине XVI в. М., 1964.
Чистозвонов А. Н. Сельские ренты в Голландии в конце XV - начале XVI века
как форма ростовщического кредита.- СВ, 1973, вып. 37.
Чистозвонов А. Н. Генезис капитализма в Нидерландах.-В кн.: Проблемы гене-
зиса капитализма. М., 1978.
Чистозвонов А. Н. Процесс первоначального накопления в период нидерландской»
революции и в Республике соединенных провинций.- НИИ, 1981, № 3.
Чистозвонов А. Н. О социальной природе средневекового бюргерства: (Постановка
проблемы).-СВ, 1982, вып. 45.
Aalbers Р. G. Het einde van de horigheid in Twente en OostrGelderlend, 1795—1850.
Zutphen, 1979.
Algemene geschiedenis der Nederlanden. Utrecht, 1949-1958. Bd. IV-IX.
Baars C. Boeknoudingen van landbouwfedrijven in de Hoeksewaard uit de 17 en-
18 eeuw. Wageningen, 1975.
Buyten L. van. Grondbezit en grondwarde in Brabant en Mechelen. s’Gravenhage:
Antwerpen, 1963.
Dewez W. De landbouw in Brabants Westhoek in het midden van de achttiende-
eeuw.—Agronomisch bijdragen, 1958, N 4.
^\эт6 V<in ЕеП ^oster u*t Brabant-Hollandse revierensgebied. Wageningen,
Dillen J. G. van. Van rijkdom en regenten. s’Gravenhage, 1970.
Faber J. A. De oligarschiering van Friesland in de tweede halft vande zeventiende-
eeuw. Wageningen, 1970.
Faber J. A. Drie eeuwen Friesland. Wageningen, 1972, D. I, II
Faber J. A. Opsland; en pacificatie in de Lage Landen. Gent, 1976.
Harte£ L ЫепЪвАе £ P‘ W' R»D?, ontginringen in Zuid-Salland gedurende-
nS m Ч л1 de 19’e eeuw-~ BulL Geogr, Inst, in Rijksuniv; Utrecht. 197k
D(L 111| Ila la
Uout^A‘van- Economische en sociale geschiedenis van de Lage Landen. Antwerpen,
a°Ulil9 A' Van' Economieche geschiedenis van de Lage Landen, 800-1800. Haarlem,.
564
Литература
Jansen J. C. Landbouw en economische goedbeweging im Zuid-Limburg, 1250—1800.
Assen, 1979.
Lis C., Soly H. Poverty and capitalism in pre-industrial Europe. Hassocks, 1979.
Rogier L. J. Eenheid en scheiding. Utrecht; Antverpen, 1980.
Slicher van Bath В. H. Agriculture in the Low Contries, 1600-1800.-In: Relazioni
del X Congresso Internazional di Science. Firenze, 1955, vol. X.
Slicher van Bath В. H. Een samenleving onder spaning: Historische Sociografien \ar>
het platteland. Assen, 1957. Bd. 1.
Slicher van Bath В. H. Vrijched en lijfeigenscap in agrarisch Europa (16-18 eeuw)
Wageningen, 1970.
Slicher van Bath В. H. Landbouw, textiel en turf (Geschiedenis van Oferiissel)
Zwolle, 1979.
Stein H. Pauperismus und Assoziation. Leiden, 1934.
Woude A. M. van der. Het Noorderkwartier. Wageningen, 1972.
Wit С. H. E. De strijd tussen aristokratie en demokratie in Nederland, 1780-1848.
Haarlem, 1965.
Wittman T. W. Les gueux dans les «bonnes villes» de Flandre (1577-1584). Bp.
1969.
Xanten H. J. van, Woude A. M. van der. Het hooftgeld en de befolking van de
Meijerij van s’Hertogenbosch omstreeks 1700 (AAG Bijdragen, 1965, bd. Х1Ц).
Zanden J. L. van. De opkomst van de eigenerfde boerenklasse in Overijssel, 1750—
1830 (AAG Bijdragen, 1984, Bd. XXIV).
Zanden J. L. van. Tienden als bron voor de geschiedenis van de landbouv in Ne-
derland in de achttiende eeuv (1650—1810). (AAG Bijdragen, 1984, bd. XXIV.)
ГЛАВА 5
Барг M. А. Проблемы социальной истории в освещении современной западной
медиевистики. М., 1973.
Дядечкин В. Н. Аграрные отношения в австрийских владениях Габсбургов в
XV - начале XVI в. М., 1968.
Ермолаев В. А. Гейльброннская программа: (Программа радикального бюргерства
в Крестьянской войне 1525 г.). Саратов, 1981.
Кёдиц X. К истории народного движения в Мюльхаузене (Тюрингия) в 1523-
1525 гг.— СВ, 1962, вып. 21—22.
Майер В. Е. Крупная издольная аренда на бывших домениальных землях в Гер-
мании в XIV-XVI вв,- УЗ Перм. ун-та, 1964, № 117.
Майер В. Е. Специализация мелких хозяйств города и деревни Германии в XIV-
XVI вв. на выращивании огородных, садовых и некоторых технических куль-
тур.— УЗ Удмурт, пед. ин-та, 1967, вып. 15.
Майер В. Е. Социально-экономические сдвиги в районах производства и торговли
вайдой в Германии X1V-XVII вв.- СВ, 1971, вып. 34.
Майер В. Е. Сельскохозяйственные орудия и агротехника в Германии XIV-
XVI вв. - В кн.: Проблемы германской истории. Вологда, 1973, вып. И.
Майер В. Е. «Прусский путь» развития капитализма в Заэльбской Германии.—
В кн.: Проблемы генезиса капитализма. М., 1979.
Майер В. Е. Деревня и город Германии, XIV-XVI вв. Л., 1979.
Скавкин С. Д. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние
века. М., 1968.
Смирин М. М. Очерки истории политической борьбы в Германии перед Рефор-
мацией. М., 1952.
Смирин М. М. Германия эпохи Реформации и Великой крестьянской войны. М.,
1962.
Смирин М. М. К истории раннего капитализма в германских землях (XV—
XVI вв.). М„ 1969.
Чистозвонов А. Н. Реформационное движение и классовая борьба в Нидерландах
в первой половине XVI в. М., 1964.
Abel W. Wiistungen des ausgehenden Mittelalters: Zweite veranderte erweitere Aufla-
ge. Stuttgart, 1955.
Abel W. Geschichte der deutschen Landwirtschaft vom Friihen Mittelalter bis zum 19.
Jahrhundert. Stuttgart, 1962.
Berthold R. Die Entwicklungstendenz des Ackerbaus in Spatfeudaler ZeiL B., 1963.
Berthold R. Agrarkrisen, Agrarkonjunktur und Bevolkerungsentwicklung.— JfW, 1971,
Bd. 4.
Berthold R. Die Agrarkrisen in Feudalismus.- JfW, 1979, Bd. 1.
Blaschke K. Das Bauernlegen in Sachsen.— VSWG, 1955, Bd. 49, N 2.
565
Литература
1973
?« XVI. Jabrbunderts.-
spaten Mittelalter bis Anfang des 17. Jahrhundert.-Jahrbucher fur Nationaloko-
Der ^euteche^ Baueratarieg 1524-1525/Hrsg. von H.-U. Wehler.-In: Geschichte und
Gesellschaft. Gottingen, 1975.
Fabianke G. Martin Luther als Nationalokonom. В., 1963
Franz G Geschichte des deutschen Bauernstandes vom fruhen Mittelalter bis zum 19.
Jahrhundert.-Deutsche Agrargeschichte, 1970, Bd. IV.
Franz G Geschichte des deutschen Bauernstandes vom fruhen Mittelalter bis zum 19.
Jh. Stuttgart, 1973. ,
Gross R. Die biirgerliche Agrarreform in Sachsen m der ersten Halite des 19.
Jahrhunderts. Weimar, 1968.
Grill G. Die Robot in Oberosterreich. Linz, 1952.
Haupt H. Die Erfurter Kunst- und Handelsgartnerei m ihrer geschichthchen Ent-
wicldung und Wirtschaftlichen Bedeutung. Jena, 1908.
Heitz G. Der Zusammenhang zwischen den Bauernbewegungen und der Entwicklung
des Absolutismus in Europa.- ZfG, 1965, Sonderheft.
Heitz G. Die Entwicklung der landlichen Leinenproduktion sachsens in der ersten
Halfte des 16. Jh. B„ 1958.
Heitz G. Agrarischer Dualismus, Eigentumsverhaltnisse, Preussischer Weg: Vortrag
auf dem V. Weltkongress fiir Wirtschaftsgeschichte. Leningrad, 1970.
Henning F.-W. Die Verschuldung westfalischer Bauernhofe in der zweiten Halfte
des 18. Jahrhunderts. Hannover, 1964.
Hoyer S. Der deutsche Bauerkrieg im Zyklus der Biirgerlichen Revolution.— Wissen-
schaftlische Zeitschrift der Karl-Marx-Universitat, Gesellschaft- und Sprachwis-
senschaftliche Reihe, 1974, N 6.
Inama-Sternegg K. Th. Deutsche Wirtschaftsgeschichte. Leipzig, 1879—1901. Bd. 1—3.
Kius 0. Die thiiringische Landwirtschaft im 16. Jahrhundert.— Jahrbiicher fiir Natio-
nalukonomie und Statistik, 1864, Bd. 11, H. 2/3.
Kuczynski J. Studien zur Friihgeschichte des Kapitalismus.— JfW, 1962, N 4.
Kuczynski J. Einige L'berlegungen iiber die Rolle der Natur in der Gesellschaft
anlasslich der dektiire von Abels Buch iiber Wiistungen.- JfW, 1963, Bd. 3.
Lamprecht K. Deutschen Wirtschaftsleben im Mittelalter. Leipzig, 1885—1886. Bd. 1-3.
Laube A., Steinmetz M., Vogler G. Ulus triete Geschichte der deutschen friihbiirger-
lichen Revolution. B., 1974.
L&tge F. Geschichte der deutschen Agrarverfassung vom Friihen Mittelalter bis
zum 19. Jahrhundert. Stuttgart, 1963.
Revolte und Revolution in Europa: Referate und Protokolle des Internationalen
Symposiums zur Erinnerung an den Bauernkrieg 1525 (Memmingen. 4-27.
Marz 1975).—HZ, 1975, Beiheft 4 (Neue Folge).
Rothert H. Westfalische Geschichte. Giitersloh, 1962. Bd. 1, 2.
Schremmer E. Die Bauernbefreiung in Hohenlohe. Stuttgart, 1963.
Schultz _ H. Bauerliche Klassenkampfe zwischen Fruhbiirgerlicher Revolution und
Dreissigjahngem Kriege.- ZfG, 1972, N 2.
Sohn J. Geschichte der wirtschaftlichen Lebens der Abtei Eberbach im Rheingau
vornehmhch im 15. und 16. Jahrhundert. Wiesbaden, 1914.
Steinmetz M. Deutschland vom 1476 bis 1648. B., 1965.
4• Volksbewegungen in Kursachsen zur Zeit der Franzosischen Re-
volution, 1956.
Treme1 F. Wirtschafts- und Sozialgeschichte Osterreichs. Wien, 1969.
ioQ9eschlchte der Preisrevolution des XVI. und XVII. Jahrhunderts. Leip-
Zig, 1O«7U. r
*FleiehrtmnlaeOrtJeiMJVerk0rgU^g der Nordeuropaischen Grossstadte vom XV. bis XX.
dakh ?&irh^r bT?derer iBerucksichtu^ des interterritorialen Rinderhan-
dels- Jahrbucher fur Nationalokonomie und Statistik, 1966, Bd. 179 H 2
Ж'7ХЦ,Сй±^":^1‘*'ШС|,в Bed,UtU“8 det im d.uteeh,n
Wittich W. Die Grundherrschaft in Nordwestdeutschenland. Tubingen, 1896.
566
Литература
ГЛАВА 6
Вернадская Е. В. К истории аграрных отношений в Северной и Средней Италии
XIV—XVI вв.: (По материалам провинций Модены и Феррары) - В кн • Иа
истории трудящихся масс Италии. М., 1959.
Бондарчук В. С. Итальянское крестьянство XVIII в.: (Аграрные отношения и
социальное движение в Сардинском королевстве). М., 1980.
Канделоро Д. История современной Италии: В 7-ми т. М., 1958-1979 Т 1 М
1958; Т. 5. М., 1971.
Котельникова Л. А. Из истории дворянского землевладения в Центральной Италии
XVI в.: (По материалам архива семьи Герардеска).- СВ, 1985, вып 48.
Ролова А. Д. Феодальная реакция и упадок Италии.- В кн.: История Италии. М
1970, т. 1.
Ambrico G. Struttura di una university contadina meridionale a meta del sec.
XVIII,- Economia e storia, 1964, f. 1.
Anzilotti A. Movimenti e contrast! per 1’Unita italiana. Milano, 1964.
Basini G. L. L’azienda agraria del monastero dei Santi Pietro e Prospero di Reggio
Emilia (sec. XVII-XVIII).- QS 1978, N 39.
Berengo M. L’agricoltura veneta dalla caduta della Republica aU’UnotL Milano, 1963
Bianchi N. Storia della monarchia piemontese dal 1773 al 1861. Roma; Torino;
Firenze, 1877. Vol. 1.
Bonelli Connena L. Una fattoria maremmana: la grancia di Grosetto dell’ospedale
di Santa Maria della Scala, 1648-1768,- QS, 1978, N 39.
Butera M. M. Le campagne italiane nell’eta napoleonica. Milano, 1981.
Cafagna L. La rivoluzione agraria in Lombardia,— In: Istituto Giangiacomo Feltrinelli:
Annali, Anno secondo 1959. Milano, 1960.
Catalano F. Aspetti della vita economico-sociale della Lombardia nel secolo XVIII.-
Nuova rivista storica, 1954, f. 1.
Catalano F. Il problema delle affitanze nella seconda meta del settecento in un
inchiesta piemontese del 1793.— In: Istituto Giangiacomo Feltrinelli: Annali,
Anno secondo 1959. Milano, 1960.
Cattini M. Emilia orientale: mezzadria settecentesca: Continuita о frattura? - QS,
1978, N 39.
Carocci G. Problem! agrari del Lazio nel’500.— SS, 1959—1960, N 1.
Chittolini G. Alle origini delle «grand! aziende» della bassa Lombardia.— QS, 1978,
N 39.
Conti E. La formazione della struttura agraria moderna nel contado fiorentino. Roma
1965, Vol. 3. Pt 1/2.
Dal Pane L. Storia del lavoro in Italia. Milano, 1944.
Davico R. «Peuple» et notables (1750—1816) P., 1981.
De Maddalena A. Il mondo rurale italiano nel cinque e nel seicento.— Rivista storica
italiana, 1964, f. 2.
Galasso G. Economica e societa nella Calabria nel cinquecento. Napoli, 1967.
Galasso G. Le rivolte contadine nell’Europa del secolo XVII. Napoli, 1970.
Giorgetti G. Per una storia delle allivellazioni leopoldine.- SS, 1966, N 2/3, N 4.
Giorgetti G. Contadini e proprietari nell'Italia moderna: Rapporti di produzione e
contratti agrari del secolo XVI ad oggi. Torino, 1974.
Histoire des revolutions et movumens de Naples... P., 1654.
Lepre A. Feudi e masserie: problem! della societa meridionale del sei-e settecento.
Napoli, 1973.
Lepre A. Azienda feudale e azienda agraria nel Mezzogiorno continentale fa’500
e’800.— QS, 1980, N 43.
Luzzati Gregori E. Un’azienda agricola in Toscana nell’etft moderna: il Pino, fattoria
dell’ordine di Santo Stefano (secoli XVI—XVII).- QS, 1978, N 39.
Maturi W. Interpretazioni del Risorgimento. Torino. 1962.
McArdle F. A study in tuscan rural society, 1584-1784. Cambridge, 1978.
Malanima P. L’economia italiana nell’eta moderna. Roma, 1982.
Madau Diaz G. Storia della Sardegna del 1720 al 1849. Caglari, 1971.
Mirri M. Proprietari e contadini toscani nolle riforme leopoldine.— Movimento ope-
raio, 1955, N 2.
Morassi L. Un’azienda friulana nel secolo XVIII: la tenuta di Fagagna.- QS, 1978,
N 39.
Nicolas J. La fin de regime seigneurial en Savoie (1771—1792).— In.: L'abolition
de la «f4odalit4» dans le monde occidental. P., 1971. T. 1.
Pallantl C. Rendimenti e produzzione agricola nel contado fiorentino: i beni del]
monastero di Santa Caterina 1501-1689.-QS, 1978, N 39.
567
Литература
Ponti Е La formazione della struttura agraria modema nel contado fiorentino. Roma,
А-ЛкХ Vomica in Piemonte a mezzo il secolo XVIII. Torino, 1908.
PrutA G L’Evoluzione agricola nel secolo XVIII e le cause economiche dei moti
del 1792—98 in Piemonte.— In: Memoire della Reale Accademia delle Scienze
rrobtem?rTiO storiaIId^°eincampagne meridionale nell’eta moderna e contemporanea/
Due secoli^di vita'agricola: Produzione e valore dei terreni, contratti
^aTrari saUri e prezzi nel Vercellese nei secoli XVIII e XIX Torino, 1908.
Pugliese S La Lombardia nella prime met& del secolo XVIII. Torino, 1908.
Pult Quaglia A. M. Il patrimonio fondiario di un monastero toscano tra il XVIe il
XVIII secolo.—In: Ricerche di storia moderne. Pisa, 1976.
<>MZ2a G. Le riforme in Piemonte nella prime met& del Seltecento. Modena, 1957.
Rendimenti e produzione agricola nell imolese dal XVI al XIX secolo. -
Rivista storica italiana, 1968, f. 1. .
Sella D. Crisis and continuity: The Economy of Spanish Lombardy m the seventeenth
century. L., 1979. .
Serenl E. Storia del paesaggio agrario italiano. Ban, 1961.
Storia d’Italia. Torino, 1972-1976. Vol. 1-5.
Storia d’ltafia: Annali I. Torino, 1978.
Storia di Milano. Milano, 1957. Vol. X.
Tocchini L. Usi civici e beni comunali nolle riforme leopoldine.- SS, 1961, N 2.
Turi G. «Viva Maria»: La reazione alle riforme leopoldine (1790-1799). Firenze,
1303.
Valsecehi F. L Halia nel Seicento e nel Settecento. 1967.
Ventura A. L’agricollura veneta nei secoli XVI e XVII.— SS, 1968, N 3/4.
Verga M. Rapporti di produzioni e gestioni dei feudi nella Sicilia centro-occidenta-
le -QS, 1980, N 43.
Vtltan R. Mezzogiorno e conladini nell’eta moderna. Bari, 1961.
Villari R. La rivolta antispagnola a Napoli: Le origini (1584-1647). Bari, 1967.
Visceglia M. A. L'azienda signoriale in Terra d'Otranto.— QS, 1980, N 43.
Winspear D. Storia degli abusi feudali. Napoli, 1811.
Woolf S. J. Studi sulla nobilita piemontese nell’epoca dell assolutismo. Torino,
1963.
Woolf S. J. A history of Italy, 1700-1860. L„ 1979.
ГЛАВА 7
Альтамира-и-Кревеа А. История Испании. M., 1951. Т. 1, 2.
Anes Alvares G. Las crisis agrarias en la Espana moderna. Madrid, 1970.
Anes Alvares G. La conjuncture agraria.- Historia 16, 1978, die., a. 8.
Amo J. Historia de la economia politica de Aragon. Zaragoza, 1947.
Bennassart В-Vents de rentes perpetuelles dans la premiere moitiS du XVI s.-
Annales: ESC, 1960, N 6.
Bennassart B. Valladolid et ses campagnes. P., 1967.
Calvo Poyato J. Hambres en la Espafia moderna. - Historia 16, a. 7, N 69
Ca”g1833 Т1еГГа8 cuItivadas que Ъау en EsPafia en Diccionario de Hacienda. Madrid,
Carande R. Carlos V у sus banqueros. Madrid, 1947. T I II
Casey J. The kingdom of Valencia. L., 1979.
C/CP1956 V' Mayorazgo y la Propnedad feudal en Castilla (1369-1830). Madrid,
Dominguez Ortiz A. Alternacines andaluzas. Madrid, 1973.
D°mi979.eZ °rtiZ A' Antiguo r68imen: los reyes Catdiicos у los Austrias. Madrid,
#й*СатЬ^е,Г19Й °f Catalan8: A Study in Ле decline of Spain (1598-1640).
U ^ЙСмаЙ^вЯ 18 hi8tOria de Е8РаЙа: Propriedad- explotati6n, comercialisaci6n,
Ut Espafia del antiguo regimen. Salamanca, 1971-1979. T. I-III
ronseca Ferreira A. A acumula^ao capitalista en Portugal. Portoj 1977.
568
Литература
^arC\^anZ А' Desarr°U° У crisis del antiguo regimen en Castilla la Vieja. Madrid,
Giralte E. Ticnicas, cultivos, produccion.- In: La economia agraria en la historia.
de Espana. Madrid, 1979.
Giralte E. El regimen senorial en el siglo XV. Madrid, 1962.
Hamilton E. American treasure and the Price revolution. L.; N. Y., 1934.
Hanson H. Economy and Society in Baroque Portugal. Oxford, 1981.
Jago Ch. The crisis of aristocracy in XVII-th century Castillo.— PaP 1979 N 84
Kamen H. Spain in the later XVII-th century. L.; N. Y., 1980
Klein J. The Mesta. N. Y., 1920.
Nadal Oller J. La Revoluci6n de los precios espafioles en el siglo XVI.- Hispania
1959, t. 19, vol. 77.
Oliveira Marquez A. H. Historia de Portugal. Lisboa, 1975. T. I.
Palop J. M. Hambre у lucha antifeudal: Las crisis de subsistences en Valencia
XVIII. Madrid. 1977.
Rodriguez L. Las Revuoltas sociales en Espana del XVII—XVIII.—Historia 16, 1978,
die., a. 8.
Ruiz Almanza A. La poblaci6n de Galicia, 1500—1945. Madrid, 1960.
Salomon N. La campagne de Nouvelle Castille. P., 1969.
Serrao J. A emigra^ao Portuguese. Lisboa, 1974.
Serrao J. Historia de Portugal. Lisboa, 1979-1981. T. IV-VI.
Silbert A. Le Portugal mediterranean. P., 1966.
Torres Elias J. Renta senorial en Cataluna, siglo XVIII.-In: La economia agraria
en la historia de Espana. Madrid, 1979.
Vilar P. Catalogne dans 1’Espagne moderne. P., 1962. T. I, II.
Vinas у Меу C. El problema de la Tierra en la Espana de los siglos XVI—XVII. Mad-
rid, 1941.
Vicens-Vives A. Historia economica de Espana. Barcelona, 1965.
ГЛАВА 8
История Швеции. M., 1974.
Agren К. Adelns bonder och kronans: Skatter och besvar i Uppland, 1650-1680:.
Uppsala, 1954.
Carlsson S., Rosen J. Svensk Historia. Stockholm, 1961-1962, D. I-II.
Dahlgren S. Karl X Gustav och reductionen. Uppsala, 1964.
Gadd C.-J. Jarn och potatis: Jordbruk, teknik och social omvandling: Skaraborgs lan
1750-1860. Goteborg, 1983.
Eriksson I., Rogers J. Rural labor and population change: Social and demographic
developments in east-central Sweden during the XIXth century. Uppsala, 1978.
Gaunt D. Pre-Industrial Economy and Population Structure: The elements of variance
in early modern Sweden.- Scandinavian Journal of History, 1977, N 2.
Herlitz L. Jordegendom och ranta: Omfordelningen av jardbrukets merprodukt i Ska-
raborgs lan under frihetstiden. Lund, 1974.
Isacson M. Ekonomisk tillvaxt och social differentiering, 1680-1860: Bodeklassen i By
Socken, Kopparbergs Lan. Uppsala, 1979.
Koll A.-M. Agrar teknik i kapitalismens inledingsskede. Stockholm, 1983.
Magnusson L. Ту som ingenting angelagnare ar an mine bonders conservation.- In:
Godsekonomi i ostra Mellansverige vid mitten av 1700-talet. Uppsala, 1980.
Mdrner M. The process of consolidation in Swedish rural society: an overview.—
Peasant Studies, 1977. vol. VI, N 3.
Olai B. Storskifte i Ekebyborna: Svensk jordbruksutveckling avspeglad i en ostogo-
tasocken. Uppsala, 1983.
Revera M. Gods och gird, 1650-1680. Uppsala, 1975.
Sivesand K. Skifte och befolkning: Skiftenas inverkan pi byar och befolkning г
Malarregionen. Uppsala, 1979.
Sederberg J. Agrar fattigdom i Sydsverige under 1800-talet. Stockholm, 1978.
Utterstrbm G. Jordbrukets arbetare: Levnadsvillkor och arbet arbetsliv pi landsbygdeo
frin frihetstiden till mitten av 1800-talet Stockholm, 1957-1961. D. I-II.
ГЛАВА 9
Бобович И. M. Землевладение и землепользование в «Старой Финляндии» в конце
XVIII - первой половине XIX в.- Скандинавский сборник, 1982, т. 27.
Жербин А. С., Шасколъский И. Л. Крестьянская война в Финляндии в конце
XVI в.- ВИ, 1981, № 8.
569
Литература
_ — r v_*jeAri Силтпйп kfirtfiDol&itos Ruotain valian vilmeieenti alkana.*
ЛЯШйотиШЛ? Tutklmuksia. lulkaiMUt Suomen HiatortaUtaen Seura, 1832. XT.
ЫОМ. B. Suomen uloapoja» hiatoria seH kataaus Ulonpoikl.il aaamaan Euroopan
muissa maissa. Porvoo; Helsinki.1942.
Ж ВД*1 Finland under «ХХМ.1.1-Io: FrSo «Л1-
Maataloua ja, пи.иЮи.око.И S—
perinniiisen maatalouden loppukaudella 1720-luvulta 1870-luvulle. Helsinki,
Suomen^talons — ja sosiaalihistorian kehityslinjoja/Toimittanut E. Jutikkala. Porvoo;
Tnlve^Suomalaisen kansanelaman historialliset taustatekijat, Helsinki, 1972.
Tornberg M. Kartanotalous ja ralssitalonpoikien asema Varsinais-Suomessa laanityskau-
della.- Turun Historialllnen Arkisto, 1978, 32.
Ylikangas B. Nuijasota. Keuruu, 1977.
ГЛАВА 10
История Норвегии. M., 1980.
Анохин Г. И. Общинные традиции норвежского крестьянства. М., 1971.
йвгАе Р. Popular Culture in Early Modern Europe. L., 1983.
Derry T. K. A history of modern Norway. Oxford, 1973.
Desertion and Land Colonization in the Nordic Countries, c. 1300-1000. Stockholm,
1981.
Drake M. Population and Society in Norway, 1735-1865. Cambridge, 1969.
Frlmannslund R, The Old Norwegian Peasant Community.— sEHR, 1956, vol. IV,
N 1.
Glerset K. History of the Norwegian People. N. Y., 1915. Vol. II.
Ilolmten A. Problemer i поток jorderendams histone.- Historisk Tidsskrift, 1947,
34 bd, 3 h.
Holmsen A. The Transition from Tenancy to Freehold. Peasant Ownership in Nor-
way.- SEHR, 1961, N 2.
Holmsen A. Gard, bygd, rike. Oslo, 1966.
Hovstad H. Jordegods i Norge pa 1600-tallet: Frfin medeltid till valfardssamhKUe.
Stockholm, 1976.
Johnsen O. A. Fra leilending til selveier.—In: Nordisk Tidsskrift. Oslo, 1910,
Koht H. Norsk bonderesing. Oslo, 1975.
Koht H. Les luttes des paysans en Norvege du XVI* au XIX* siecle. P., 1929.
Koht H. Olav Engelbrektsson og sjelvstende-tapet, 1537. Oslo, 1951.
Koht H., Skard S. The Voice of Norway. L., 1944.
Larsen K. A. History of Norway. N. Y., 1948.
^и”квЬе\а^0 ^979Santr^ ear^ ebeolute monarchy in Denmark, 1600-1720.
Norges historic. Oslo, 1977-1978. Bd. 6-8.
Norsk ekonomisk historic, 1500-1970. Bergen; Oslo, 1979. Bd. 1. (1500-1850).
Norge under eneveldet, 1720-1800. Bergen, 1976.
Rian O. Vestfolds historic: Grevskapistiden, 1071-1821. Tensberg, 1980.
Sandnes J., Salvesen H. 0dcg&rdstid i Norge. Oslo; Bergen, 1978
Sort E. Norge under Forenungen med Danmark Christiania, 1858-1865.
E. Norges Historic fremstillet far det norske folk. Christiania, 1909, 1913.
Trondsen L. Hevdmg i herad.- Drammens Tidende, 1981, 17 Jan.
la/en-Senstad P. Norske landbruksredskaper 1800-1850 Arene. Gjevik, 1964
**1973 G 1 Ukt med Europa: Larviks grevskap: Utvikling og struktur. Oslo,
W erg eland H. Norges Konstitutions Historic. Christiania, 1841-1843.
ГЛАВА 11
r₽exvif ИяпПдиЖ^аг “ЛЬСК°Л° х08яЛства и судьбы крестьян в Европе
AV1 в.-изв. АН СССР. Сер. ист. филос., М., 1948, ». 5, М 1 г
Гроюиш ^•Л- Юридапгеокое положение крестьян Русского и Ведаемого воеводств
570
Литература
Дорошенко В. В. «Модель» аграрного строя Речи Посполитой, XVI-XVIII вв-
В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. М., 1970.
Исаевич Я. Д. К вопросу об экономических взаимоотношениях между городом
и деревней и их влиянии на развитие городов Прикарпатья в XVI-XVIIIbb -
В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. Киев, 1962.
Сказкин С. Д. Основные проблемы так называемого «второго издания крепостни-
чества» в Средней и Восточной Европе.- ВИ, 1958, № 2.
Сказкин С. Д. Очерки из истории западноевропейского крестьянства в средние
века. М., 1968.
Цвибак М. М. Историческая теория Маркса и Энгельса и крепостничество «вто-
рого издания» в восточной Европе.- В кн.: Карл Маркс и проблемы истории
докапиталистических формаций. М.; Л., 1934.
Черепнин Л. В. Вопросы методологии исторического исследования. М., 1981.
Чистозвонов А. Н. Основные методологические проблемы генезиса капитализма.—
В кн.: Чистозвонов А. Н. Генезис капитализма; Проблемы методологии. М.,
Янель 3. К. О некоторых вопросах «второго издания» крепостного права и социаль-
но-экономического развития барщинного поместья в России.- ИЗ, 1965, т. 78.
Grand domaine et petites exploitations en Europe au Moyen Age et dans les temps
modernes. Rapports nationaux. Bp., 1982.
Kula W. Teoria ekonomiczna ustroju feudalnego; Proba modelu. W-wa, 1962.
Kula W. Theorie economique du sisteme feodal: Pour un modele de Гёсопопие
polonaise, 16—18 ss. P., 1970.
Spiesz A. Czechoslovakia’s place in the agrarian development of Middle and East
Europe of modern times.— Studia historica slovaca, 1969, t. 6.
Topolski J. Narodziny kapitalizmu w Europie XIV—XVII w. W-wa, 1965.
ГЛАВА 12
История Польши. M., 1954-1955. Т. 1-2.
Костюшко И. И. Разложение феодальных отношений и развитие капитализма в
сельском хозяйстве Царства Польского (ЗО-е - начало 60-х годов XIX в.).-
УЗ Ин-та славяноведения АН СССР, 1954, т. 10.
Костюшко И. И. Крестьянская реформа 1864 г. в Царстве Польском. М., 1962.
Куля В. Формирование капитализма в Польше. М., 1959.
Обушенкова Л. А. Королевство Польское в 1815-1830 гг.: Экономическое и социаль-
ное развитие. М., 1979.
Освободительное движение народов Австрийской империи: возникновение и разви-
тие, конец XVIII в.- 1849 г. М., 1980.
Польша на путях развития и утверждения капитализма, конец XVIII — 60-е годы
XIX в. М., 1984.
Похилевич Д. Л. Крестьяне Белоруссии и Литвы в XVI-XVIII вв. Львов, 1957.
Разумовская Л. В. Очерки по истории польских крестьян в XV-XVI вв. М.,
1968.
Рутковский Я. Экономическая история Польши. М., 1953.
Якубский В. А. Проблемы аграрной истории поздиесредневековой Польши. Л., 1975.
Dzieje wsi wielkopolskiej. Poznan, 1959.
Fr ant it M. Ludzie luzni w osiemnastowiecznym Krakowie. Wroclaw, 1967.
Gierowski J. A. Historia Polski, 1505—1864. W-wa, 1978. ,
Grodzitki S. Ludzie lufni: Studium z historii padstwa i prawa polskiego. Krakow,
1961.
Historia chlopow polskich. W-wa, 1970—1972. T. 1—2.
Historia padstwa i prawa Polski do r. 1795. W-wa, 1957, T. 2.
Historia Polski. W-wa, 1957—1963. T. 1—3.
Polska XIX w.: Padstwo — spoleczenstwo - kultura. W-wa, 1977.
Polska XVII w.: Pafistvo - spoleczedstwo - kultura. W-wa, 1969.
Polska w epoce Odrodzenia: Pafistwo — spoleczenstwo — kultura. W-wa, 1970.
Polska w epoce OSwiecenia: Panstwo — spoleczenstwo — kultura. W-wa, 1971.
Rutiiltkl W. Rozwdj gospodarczy ziem polskich w zarysie. Wyd. 2. W-wa 1969.
Wyczanski A. Polska — Rzecz? Pospolit? szlacheck?, 1454—1764. W-wa, 1965.
Wyczailtkl A. Studia nad konsumpci? iywnosci w Polsce w XVI i pierwszej polowie
XVII w. W-wa, 1969. m t n
7лтуз historii gospodarstwa wiejskiego w Polsce. W-wa, 1964. T. t, 2.
Zytkowicz L. Nastepstwa ekonomiczne i spoleczne niskich plonow zboz w Polsce oa
polowy XVI do polowy XVII w.-In: Roczniki dziejdw spolecznych i gospo-
darczych. Poznad, 1973, t. 24.
571
Литература
ГЛАВА 13
Ю Ю Некоторые общие проблемы истории классовой борьбы частновладель-
пагких крестьян в период разложения и кризиса феодальной формации.-
В кн - Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1958. Таллин, 1959.
Кнапп Г. Освобождение крестьян в старых провинциях Прусского государства.
СПб 1877
BentzienU. Haken und Pflug. В., 1969.
Rentzien U Bauernarbeit im Feudalismus. B., 19BU.
Berthold R. Feudales Bauemlegen im Spiegei der westdeutschen Geschichtschrebung.
Berthold I?6 W^chstumsprobleme der Landswirtschaftlichen Nutzflache im Spalfeuda-
lismus (zirka 1500—1800).— JfW, 1964, L II—III. , ..
Berthold R Die Veranderungen in Bodeneigentum und m der Zahl der Bauernstellen
der Kleinstellen und der Rittergutes in den preussischen Provinzien Sachsen,
Brandenburg und Pommern warend des Durchfuhrung der Agrarreformen des 19.
Jahrhunderts.- JfW, 1978, Sonderband.
Brase K. Der Einfluss der Bauernbefreiung und die Belastung der Scharwerksbauern
in Oslpreussen. Gottingen, 1967.
Cackowski S. Die Hauptziige der Agrarverhaltnisse im Konighchen Preussen vom 15.
bis zum 18. Jahrliundert.- In: Volksbewegungen und ideologischer Klassenkampf
beim Ubergang vom Feudalismus zum Kapitalismus. Rostock, 1975.
Deubche Geschichte. B., 1967. Bd. I. Von den Anfangen bis 1789.
Harnisch H. Die Herrschaft Boitzenburg: Untersuchungen zur Entwicklung der so-
zialokonomishen Structur landlicher Gebiete in der Mark Brandenburg vom 14.
bis zum 19. Jahrliundert. Weimar, 1968.
Rirnisch H. Vom Oktoberedikt des Jahres 1807 zur Declaration von 1816: Problematik
und Charakter der preussischen Agrarreformgesetzgebund zwischen 1807 und
1816,- JfW, 1978, Sonderband.
Reitz G. Die Sozialokonomische Struktur in wirtschaftlichen Bereih Mecklenburg zu
Beginn des 18. Jahrhunderts. B., 1962.
Reitz G. Bauemwirtcchaft und Junkerwirtschaft-JfW, 1964 T. II—III.
Benning F. W. Dienste und Abgaben der Bauern im 18. Jahrliundert. Stuttgart, 1969.
Koselleck K. Preussen zwischen Reform und Revolution: Allgemeines Landrecht, Ver-
waltung und soziale Bewegung vom 1791 bis 1858. Stuttgart, 1967.
Kaczynski J. Geschichte des Alltags des deutsche Volkes, 1600-1650. B., 1980.
Langeluddecke E. Zum Grundsatz der Entschadingung und des Loskaufs bei den
Eigentumsregelungen und Dienstablosungen bei ostelbischen Bauern Preussens
im 19. Jahrhunderts - ZfG, 1960, H. 4.
Leszezynski J. Der Klassenkampf der Oberlausitzer Bauern in den Jahren 1635—1720.
Bautzen, 1964.
Mager P. Geschichte des Bauerntums und der Bodenkultur im Lande Mecklenburg.
1955.
Muller H. Der agrarische Fortschritt und die Bauern in Brandenburg vor den Re-
formen von 1807.- ZfG, 1964, H. 4
МйИег H Markische Landwirtschaft von den Agrareformen von 1807: Entwicklung
des t Artk.e\u®U0i.8 V1 *!er zweit®n Halfte des 18. Jahrhunderts. Potsdam, 1967.
Landarmut - Sozialokonomisches fiber landlose und landarme.—
J1W, 1967. T. III.
Reissland M Auswirkungen junkerlicher Agrarpolitik in Schwedisch-Pommern zu
rSv rL Jfa)hrhunjderots--Wissenschaftliche Zeitschrift der University
Bostock. GeseUschafts- und Sprachrussenschaftliche Reihe, 1973, H. 3
aanjJ Ackerbau und Viehaltung im vorindustrieUen Deutschland. Kitzingen
ShChS63.an Bath B' H' YieId rati0s 18«>-1820.-AAG Bijdragen, 10. Wageningen,
dS‘UZIuUon°BU956VOlk8beWegUngen in Kursachsen zur Zeit der franzosischen Revo-
ГЛАВА 14
Зитие Я. Остзейский вопрос в XVIII в. Рига 1948
История Латвийской ССР. Рига, 1952. Т. 1.
тоци * стонской ССР. Таллин, 1961. Т. 1. С древнейших времен до середины
572
Литера-i ура
Кахк Ю. Ю. Крестьянское движение и крестьянский вопрос в Эстонии в конце
XVIII и в первой четверти XIX в. Таллин, 1962.
Самарин Ю. Ф. Крестьянский вопрос в Лифляндии.- В кн.: Окраины России. Бер-
лин, 1876, сер. 1, вып. VI.
Тарвел Э. Фольварк, пан и подданный: Аграрные отношения в польских владениях
на территориях южной Эстонии в конце XVI - начале XVII в. Таллин 1964
Alterne nt s A. Vidzemes zeminieke reforma joutajums, 1795-1797 s.- Latvijas vesture
institute Zurnas, 1937, N 2.
Ger net A. Geschichte und System des bauerlichen Agrarrechts in Estland Reval
1901.
Hueck A. Darstellung der landwirtschaftlichen Verhaltnisse in Esth-, Liv- und Curland.
Leipzig, 1845.
Kahk J. Rahutused ja reformid: Talupoegade klassivoitlus ja moisnike agraarpoliitika
Eestis XVIII ja XIX sajandi vahetusel (1790—1810). Tallinn, 1961.
Kahk J. Die Krise der feudalen Landwirtschaft in Estland (Das zweite Viertel des 19.
Jahrhunderts). Tallinn, 1969.
Kahk J. Murrangulised neljakiimnendad. Tallinn, 1978.
Kdpostini A. Vidzemes zemnieku nemieri Kaugurmuiza 1802 g. Riga, 1924.
Kruus H. Taluraliva kaarimine Louna-Eestis XIX sajandi 40-ndail aastail. Tartus,
1930.
Ligi H. Talupoegade koormised Eestis 13. sajandist 19. sajandi alguseni. Tallinn,
1968.
Liiv O. Die wirtschaflliche Lage des estnischen Gebietes am Ausgang des XVII.
Jahrhunderts. Tartu, 1935.
Stepermanis M. Zemnieku nemieri Vidzeme, 1750—1784. Riga, 1956.
Strods M. No kulmaSinu konstrueSanas un ievesanas vestures Latvija XVIII gs.
beigas un XIX gs. pirmajapuse.— Vestures problemas, 1958, N 11.
Strods M. Lauksamnieciba Latvija. Parejas periodano feodalisma uz kapitalismu
(18. gs. 80 gadi— 19. gs. 60. gadu sakums). Riga, 1972.
Tobien A. Die Agrargesetzgebung Livland im 19. Jahrhunderts. Riga, 1899—1911.
Bd. I—II.
Vahtre S. Eestimaa talurahvas hingeloenduste andmeil (1782—1858). Tallinn, 1973.
Vasar J. Die grosse livlandische Giiterreduktion. Tartu, 1931.
Opik E. Talurahva moisavastane voitlus Eestis Pohjasoja esimesel poolel, 1700—1710.
Tallinn, 1964.
Zutis J. Latvija klausu saimniecibas sairSanas perioda un Kauguru nemieru 1802 gada.
Riga, 1953.
ГЛАВА 15
Bjorn C. The Peasantry and Agrarian Reform in Danmark.— SEHR, 1977, vol. 25.
Danmark mellem feodalisme og kapitalisme. Aarhus, 1974
Kjaergaard T. Gdrdmandslinien i dansk historieskrivning.— Fortid of Nutid, 1979,
bd. 28, h. 2.
Kjersgaard E. Danmarks historic i avisform Sr 885—1978. Kobenhavn, 1978.
Ladewig Petersen E. Fra strandssamfund tik rangssamfund 1500-1700.- Dansk social
historie, 1980, bd. 3.
Nielsen A. (red.). Danische Wirtschaftsgeschichte. Jena, 1934.
Skrubbeltrang F. M. Den danske landbosafmund, 1500-1800. Kobenhavn. 1978.
ГЛАВА 16
Александров В. А. Заселение Сибири русскими в концо XVI-XVIII в.-В кн.:
Русские старожилы Сибири. М., 1973.
Александров В. А. Особенности феодального порядка в Сибири (XVII в.).-ВИ,
1973, № 8.
Александров В. А. Сельская община в России (XVII - начало XIX в.). М., 1976.
Александров В. А. Проблематика системы государственного феодализма в Сибири
XVII в.- История СССР, 1977, № 1.
Александров В. А. Типы сельской общины в позднефеодальной России (xvii -
начало XIX в.).- В кн.: Проблемы типологии в этнографии. М., 1979.
Александров В. А. Типология русской крестьянской семьи в эпоху феодализме -
История СССР, 1981, № 3. v
Александров В. А. Обычное право крепостной деревни России, XVIII-начало
XIX в. М„ 1984
573
Литература
Бакланова Е. Н. Крестьянский двор и общииа на Русском Севере, конец XVII
bo«SloecKufiVlf! Ь.МЗемское самоуправление на Русском Севере в XVII в. М.г
Бу ванов В. И., Преображенский А. А., Тихонов Ю. А. Эволюция феодализма в Рос-
Булыеин^И' '^Монастырские крестьяне России в первой четверти XVIII в. М.„
Васильчиков А. А. Землевладение и земледелие в России и других европейских
Вдовина8Л. Т Земледелие и скотоводство.-В кн.: Очерки русской культуры'
XVII века. М„ 1979, ч. 1. „
Важине кий В. М. Землевладение и складывание общины однодворцев в XVII в
Власом ^В. Сельское расселение в Устюжском крае в XVIII - первой четверти
Власма^.^В.'землепользование в Поморье и Сибири XVII-XVIII вв.: (Традиции
и практика).-В кн.: Хозяйство и быт западносибирского крестьянства XVII-
Водарский Я. Е. Население России эа 400 лет (XVI - начало XX в.). М., 1973.
Водарский Я. Е. Население России в XVII - начале XVIII в. М, 1977.
Горская И. А. Монастырские крестьяне Центральной России в XVII в. М., 1977.
Готье Ю. В. Замосковный край в XVII в. М., 1937.
Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII - первая по-
ловина XIX в.). Новосибирск, 1975.
Громыко М. М. Территориальная крестьянская община Сибири (30-е гг. XVIII -
60-е гг. XIX в.).-В кн.: Крестьянская община в Сибири XVII-начала XX d.
Новосибирск, 1977.
Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960.
Дружинин И. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. М.; Л.„
1946. Т. 1.
Дружинина Е. И. Северное Причерноморье в 1775-1800 гг. М., 1959.
Дружинина Е. И. Южная Украина в 1800-1825 гг. М., 1970.
Загороеский В. П. Белгородская черта. Воронеж, 1969.
Загороеский В. П. Изюмская черта. Воронеж, 1980.
Индоеа Е. И. Дворцовое хозяйство в России, первая половина XVIII в. М., 1964.
История Сибири. Л., 1968. Т. 2.
Кабузан В. Г. Крепостпое крестьянство России в XVIII - 50-х гг. XIX в.: Числен-
ность, состав н размещение,-История СССР, 1982, № 3.
Ковальченко И. Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в.
М., 1967.
Ковальченко И. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграрный рынок, XVIII - начало-
XIX в. М., 1974.
Колесников П. А. Северная деревня в XV-первой половине XIX в. Вологда, 1976.
Копанев А. И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. Л., 1978.
Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба в России. М., 1970..
^^России М ^°^иирование крепостного права и первая крестьянская война
Лященко П. И. Крепостное сельское хозяйство в России в XVIII в.- ИЗ 1945 т 15.
п \£^РазВитие «Ратного права в России во второй половине XVII в.
М.* Л., 1962.
м!^М14 U Уложенив 1649 г.- кодекс феодального права России. Л., 1980.
жшев л д иссладонание об «Экономических примечаниях» к генеральному меже-
ВШИЮ. Ш., 1УОО.
яК ™??1ОЛЮЦИЕ баРЩИ“ых отношений в монастырском хо-
1970™ В середине XVIn в.-В кн.: Проблемы генезиса капитализма. М.„
борьба крепостного крестьянства России в XVII—XVIII вв.:
(Некоторые проблемы теории).-ВИ, 1981, № 3.
XVIlTM.f Д,* 1эТба Московского госУДврства с татарами в первой половина
1ЭД9? Е' сословно-представительных учреждений в России. Л.„
Огановский В. Закономерность аграрной эволюции. Саратов, 1911.
574
Литература
Юрлов А. С. Рец. на кн.: Буганов В. И., Преображенский А. А., Тихонов Ю А.
Эволюция феодализма в России - История СССР, 1982, № 5.
Очерки истории СССР: Период феодализма. Россия в первой
М., 1954.
четверти
XVIII в.
Очерки истории СССР: Период феодализма. XVII в. М., 1955.
Очерки истории СССР: Период феодализма. Россия во второй половине XVIII в.
М., 1956.
Очерки истории СССР: Период феодализма. Россия во второй четверти XVIII в.
М., 1957.
Переход от феодализма к капитализму в России. М., 1969.
Покровский Н. Н. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообпяд-
цев в XVIII в. Новосибирск, 1974.
Преображенский А. А. Очерки колонизации Западного Урала в XVII-начале
XVIII в. М., 1956.
Преображенский А. А. Об эволюции феодальной земельной собственности в Рос-
сии XVII - начала XIX в.- ВИ, 1977, № 3.
Прон штейн А. П. Земля Донская в XVIII в. Ростов н/Д., 1961.
Рабцевич В. В. Крестьянская община в системе местного управления Западной
Сибири (1775-1825 гг.).—В кн.: Крестьянская община в Сибири XVII - начала
XX в. Новосибирск, 1977.
Рубинштейн Н. Л. Сельское хозяйство в России во второй половине XVIII в. М.,
1957.
Русские: Историко-биографический атлас. М., 1967.
•Суринов В. М. Производительные силы сельского хозяйства Западной Сибири по
материалам историко-этнографических экспедиций (конец XIX - начало XX в.).-
В кн.: Проблемы изучения материальной культуры русского населения Сиби-
ри. М., 1974.
•Суринов В. М. Особенности формирования и функционирования систем земледелия
в условиях Зауралья.- В кн.: Этнография русского крестьянства Сибири. М.,
1981.
Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии. М., 1962.
Тихонов Ю. А. Помещичьи крестьяне в России. Феодальная рента в XVII-начале
XVIII в. М., 1974.
Устюгов Н. В. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII в. М., 1957.
Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII—XIX вв.
М., 1967.
Яцунский В. К. Изменения в размещении земледелия в Европейской России с
конца XVIII в. до первой мировой войны.- В кн.: Вопросы истории сельского
хозяйства, крестьянства и революционного движения в России. М., 1961.
ГЛАВА 17
Алексеев В. М. Зарождение и развитие крупного товарного помещичьего произ-
водства в Чехии и Моравии в XV-XVII вв.-УЗ Карело-Фин. пед. ин-та.
Сер. обществ, наук, т. 2, вып. 1, Петрозаводск, 1956.
Пашаева Н. М. Формы эксплуатации крестьян в чешском поместье XVII в.:
К вопросу об особенностях вторичного закрепощения крестьянства в Чехии).-
УЗ Ин-та славяноведения АН СССР, 1958, т. XVI.
Blau ]. Geschichte der kiinischen Freibauern in Bohmerwalde. Pilsen, 1922-1924.
Boiek J. О sehnani poddaneho sedlaka se statku dili odsade v Cechach.- Casopis
pro dijiny venkova, 1915, t. 2. ..
Cerny- V, Hospodafske instrukce. Pfehled zemedilskyckych dijin v dobi patrimonijniho
velkostatku v XV-XIX stoleti. Pr., 1930.
Hruby F. Z hospodafskych pfevratd ceskych v stoleti XV-XVI.- Cesky iasopis histo-
ricky, 1924, t. 30.
Husa V. Selske pozdvizeni v Cechach kolem r. 1525. Pr., 1937.
Jandiek J. Doba pfedbilohorska, 1526-1547. Pr., 1968. Kn. 1.
Kalousek J. Rady selske a instrukce hospodafski 1350-1626.- Archiv Cesky, 1905,
t. XXII.
Kavka F. Dijiny Ceskoslovenska od r. 1437 do r. 1781. Pr., 1965.
Klima A. Cech у v obdoby temna. Pr., 1958.
Krofta K. Dijiny selskeho stavu. Pr., 1949.
Mika A. Podaany lid v Cechach v prvni polovini 16 stoleti. Pr., 1960.
Pfehled deskoslovenskych dijin, 1/2. Pr., 1982.
PolUensky J. Tficetileta valka a desky narod. Pr., 1960.
Roubik F. Dejini Chodfl u Domazlic. Pr., 1931.
575
Литература
Й5*Г X’ 1S **«•- A«rtrni srchiV’19161 *• 31
ГЛАВА 18
А чади В. История венгерского крепостного крестьянства. М., 1956.
S^i8^“’l«MblSiivani/Sous la red. de M. Constantinescu. Buc., 1965.
Die Geschichte von Ungam. Bp., 1971
Magyarorszdg tortenete. Bp., 1971. К. 1.
Makkai L. Agrarian Landscape of Historical Hungary in Feudal Times.- Etud. hisl.
AfaAw^Le pays de la noblesse nombreuse».-Etud. hist hongroises, 1980 vol. !.
Pack Zsigmond P. Az 1514-evi parasztfelke!4s 6s a masodik jobsdgysig.-Valdsdg,
1972, N 11.
Szakaly F. Hungary and Eastern Europe.- Etud. hist, hongroises, 1980, vol. 2.
Sziics J. Dozsa paraszthiborujanak ideologiaja.- Val6sag, 1972, Nil. , , ,
Varkonyi A. Jobbagykatonak tenermentess6ge Rdkoczi rendeleleiben 6s a valosagban.-
Valosag, 1978, N 1.
ГЛАВА 19
Беров Л. Движение на цените на Балканите проз XVI—XIX в. и европейската ре-
волюция на цените. С., 1976.
Bxaeojeeuh М. Планине и паппьяци у среджевековно] Срби> (XIII-XIV в.).-
ИГ, 1966, № 2/3.
Бур-Марковска М. Балканите и унгарския пазар през XVIII век. С., 1977.
Винавер В. Преглед историке новца у ]угославенскем земламе (XVI—XVIII век).
Београд, 1970.
Гандев X. К истории чифликийского землевладения в Болгарии до освобождения.-
КСИС, 1960, т. 29.
Гандев X. Зараждане на капиталистически отношения в чифлишкото стопанство
на Северозападна Българпя през XVIII век. С., 1962.
Гасратян М. А., Орешкова С. Ф., Петросян Ю. А. Очерки истории Турции. М.,
1983.
Греков Б. Д. Полица. М., 1951.
Гровданова Е. Българската селска община през XV—XVIII век. С., 1979.
Гросул В. Я. Реформы в Дунайских княжествах и Россия (20-30-е годы XIX века).
М., 1966.
Гросул В. Я., Дмитриев П. Г., Советов П. В. Переходные формы феодальной экс-
плуатации крестьян в Молдавии XVIII - начала XIX в - Изв. АН МССР, 1967,
№ 2.
Гросул Я. С., Мохов Н. А., Советов П. В. Особенности перехода от феодализма к
капитализму на Юго-Востоке Европы.- ВИ, 1965, № И.
Гросул В. Я., Мохов Н. А., Советов П. В. Современная историография об аграрных
отношениях в Молдавии и Валахии периода перехода от феодализма к капи-
тализму.- В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1964. Ки-
шинев, 1966.
Димитров С. За аграрните отношения в България през XVIII в.- В кн.: Паисий
Хилендарски и неговата епоха. С., 1962.
Дмитриев П. Г. Турецко-фанариотский гнет и его влияние на генезис капитализма
в сельском хозяйстве Молдавии второй половины XVIII в.-В кн.: Ежегодник
по аграрной истории Восточной Европы, 1964. Кишинев, 1966.
А*и^.*ев Г’* С°ветов П. В. Роль централизованного пути присвоения прибавоч-
ного продукта с крестьян феодальной Молдавии XV-XVIII вв.- В кн.: Еже-
2° ®ГР®₽НОЙ истории Восточной Европы, 1963. Вильнюс, 1965.
и на ки,: Увидев X. Зараждане на капиталистически отношения
196?- КСИС° 1964Т°тПа40СТВО М България през XVIII век. С„
ЛРаХ1Х Кип^Ле?,К1975Х°ЗЯЙСТВО феодальной Молдавии (конец XVII - начало
576
Литература
Драгнев Д. М„ Советов П. В. Основные этапы развития и разложения г^тинк.
в Молдавии (до начала XIX в.).- В кн.: Славяио-волошские связи. Кишинев
1978.
История Молдавской ССР с древнейших времен до наших дней. Киттшивя 19Я2
История Югославии. М., 1963. Т. 1.
Исторгла народа 1угославще. Београд, 1960. Кн. II.
Карасев В. Г. Первая буржуазно-национальная революция на Балканах: (К вопро-
су о характере сербского восстания 1804-1813 гг.) - Сов. славяноведение, 1984.
№ 3.
КонстандиновиИ Н. Београдски пашалук: (Северна Cp6nja под Турцима). Београд.
Лапе Jb. Прилог кон проучваньето на друштвено-економиските и политичке при-
лики на Македонка во XVIII век.- ГИНИ, 1956, год. II, № 1.
Маркова Л. В. Сельская община у болгар в XIX в,- В кн.: Славянский этнографи-
ческий сборник. М„ 1960.
Матковски А. Крепостништвото во Македошца во време на турското владенье.
CKonje, 1978.
Мохов И. А. Молдавия эпохи феодализма. Кишинев, 1964.
Нарочницкий А. Л. Россия, Сербия и Черногория в начале XIX в.- НИИ, 1980.
№ 3.
Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
в XV-XVI вв. М., 1984.
Hejoeuh Ъ. Црна Гора у доба Петра I и Петра II. Београд, 1981.
Советов П. В. Холопская реформа М. Барновского 1627 г. в Молдавии.- Изв. АН
МССР, 1965, № 1.
Советов П. В. Исследования по истории феодализма в Молдавии.- В кн.: Очерки
истории землевладения в XV—XVIII вв. Кишинев, 1972.
Советов П. В. Развитие феодализма и крестьяне Молдавии: Очерки истории ренты
в XVI - начале XVIII в. Кишинев, 1980.
Тверитинова А. С. Второй трактат Кочибея.-УЗ Ин-та востоковедения, 1953, т. VI.
Тихвинский С. Л. Рец. на кн.: Первое сербское восстание и Россия. Кн. 2. 1808-
1813 гг.- ВИ, 1984, № 3.
ТричковиН Р. Читлученье у Београдском пашалуку у XVIII веку.-ЗФФБ, 1970,
т. XI.
Фрейденберг М. М. Деревня и городская жизнь в Далмации в XIII—XV вв. Кали-
нин, 1972.
Фрейдзон В. И. К характеристике положения на Хорватско-Словенской Военной
Границе в 50-х - начале 70-х гг. XIX в.- УЗ Ин-та славяноведения, 1963,
т. 26.
Христов Хр. Някои проблеми на перехода от феодализма към капитализма в-
историята на България.- ИП, 1961, № 3.
Цветкова Б. А. Характерни черти на османската общественно-икономическая струк-
тура в Европейский Югоизток през XV—XVI в.- ИП, 1980, № 4.
Чубриловий В. Терминологи)а племенског друштва у Црно) Гори. Београд, 1959.
Чубриловий В. Постанак племена Куча.- ЗФФБ, 1963, кн. VII.
Шихарева М. С. Сельская община у сербов в XIX - начале XX в.- В кн.: Славян-
ский этнографический сборник. М„ 1960.
Adamlek J. Susjedgradsko-stunicko vlastelinstvo uoci seljadke bune 1573.- HZ,
1966/1967, god. XIX/XX.
Adamlek J. Agrarni odnosi u Hrvatskoj od sredine XV do kraja XVII stoljsCa.
Zagreb, 1980.
Aymard M. Venise, Raguse et le commerce du ble pendant la seconde moitie du»
XVIе siecle. P., 1966.
Barada M. Starohrvatska seoska zajednica. Zagreb, 1957.
Bratanic B. Orace sprave u Hrvata. Zagreb, 1939.
ChircH H. Veniturile vistiriei lui C. Brincoveanu dupa condica vistiriei.— Studii $i
materials de istorie medie, 1956, N 1. .
Columbeanu S. Evolufia raporturilor agraro di Tara Rom&neascS dupi rascoala lui
Tudor Vladimirescu pSnS la Regulamentul organic (1822—1831).— In: Studii 51
materials de istorie modern^. Buc., 1960, vol. II.
Constantiniu Fl. Relatiile agrare din Jara RomSneasca in secolul al XVIII-lea. Buc.,
1972.
Foretii D. Tabella enciclopedica del Regno di Dalmazia.— RIZ, 1963, sv. X.
Freidenberg M. M. Seljastvo zadarskog podrucja od XIII do XV stoljeia.— In: Radi
JAZU, 1975, kn. 369.
Glurescu C. Studii de istorie sociala. Buc., 1943.
577
Литература
Gturescu С Anatefterul.- Studii $i materiale de istorie medie, 1962, N 5.
%% tef.k. <736-1740,- WZ 1900 sv. Vl-VIL
Grtgora$ N. Marea rascoalS populari din Moldova dintre 1671 §1 1672. Studn 51
Brabak^Tzvo? «tarica^iz Os’manlijskog carstva u XIV, XV i XVI stoljedu. Pnsti-
bubiJ’^Liee i posobe u starom hrvatskom pravu i njihov odnos prema PoljiCkom
statutu -In: Rad JAZU, 1940, kn. 240. YVTTe a_in p iqfio
Mantran B. Istambul dans la seconde moitie du XVIIе siecle. P., 1962.
Margetic L. Knapi Frankapanskih (i Zrinskih) pnmorskih posjeda. Stanne, 1980.
Mioc^D.^Reforma fiscala din vremea domniei lui Matei Basarab.— Studii, 1959,
Mlo?D. Le montant de bir en Valachie du XVIе siecle.-Rev. roum. d’histoire,
Mioc^' Stefanescu St., Chircd H. Devolution de la rente f4odale en Valachie et en
Moldavie du XIVе au XVIIIе siecles.- In: Nouvelles etudes d histoire. Buc., 1960.
Omasic V. Prilozi poznavanju druStveno-ekonomskih prilika u trogirskom distnktu
u XVII i XVIII stoljedu.— IHAS, 1967, sv. VI.
Papacostea P. Contributii la problema relatiior agrare in Tara Romaneasca in prime
jumatate a veacului al XVIII-lea.-Studii §1 materiale de istorie medie, 1959,
N 3.
PaiiStt S. Seobe i naselja u Lici.- ZN2O, 1962, kn. 41.
Pericic S. Dalmacija uoci pada Mletaike republike. Zagreb, 1980.
Rizaj S. Pravni i stvami polozaj raje Rumelijskog ejaleta od sredine XVI do sredine
XVII veka.-JIC, 1978, N 1-4.
Rosetti R. Pentru ce s’au rasculat taranii. Buc., 1907.
Slade-Silovic E. Anarhija u Trigiru godine 1797.- Bulletino archeologia e storia dal-
mata, Split, 1914.
Stojanlevit V. Socijalni i economski polozai srpskog naroda u Srbiji i procesi
drustvelog raslojavanja u prvoj polovini XIX veka.- JIC, 1973, N 3-4.
Stojanovic T. Land tenure and related sectors of the Balkan economy. 1600—1800.—
J. econ. hist., 1953, vol. XIII, N 4.
Suceska A. О nastanku cifluka u nasim zemljama.— GID BiH, 1965, god. XVI.
Suceika A. Neki osobenosti u procesu ciflucenja u Bosni i Gercegovini u XVIII
sloljecn.- Godisnjak Pravnog faculteta u Sarajevu, 1973, god. XXI.
Ыс M. Der Einfluss der Turkenkriege auf die Wirtschaft des osmanischen Grenzge-
biets in Serbien und Bosnien (1480-1536).—In: Die wirtschaftlichen Auswirkun-
gen der Turkenkriege. Graz, 1971.
ГЛАВА 20
Абсолютизм в России, XVII-XVIII вв. М., 1964.
Александров В. А. Сельская община в России (XVII - начало XIX в.). М., 1976.
Люблинская А. Д. К вопросу о классовой природе французского абсолютизма.—
НИИ, 1979, № 4.
Сказкин С. Д. Проблема абсолютизма в Западной Европе: (Время и условия его
возникновения).-В кн.: Из истории средневековой Европы (X-XVII вв.). М.,
^Ка3века М ^968,в₽КИ °° ИСТОРИИ 8апаДноевРОП0йского крестьянства в средние
Чистозвонов А. Н. Основные аспекты генезиса абсолютизма.- В кн.: Чистозво-
т- , н°®.А-" 1Гегн.ез1ис «а“итализма: Проблемы методологии. М., 1985.
L abolition de la f4odalit6 dans le monde occidental. P.. 1971 Vol 1-2
L absolutisme eclairs. Bp.; P., 1985.
Anderson P. Lineages of the Absolutist State. L., 1974.
Der Aufgeklarte Absolutismus. Koln, 1974.
Corvisier A_ Armses et soci4tes en Europe de 1494 k 1789. P. 1976
Mousmer R. La monarchie absolue en Europe du Vе siecle Й nos jours. P., 1982.
ГЛАВА 21
ЛР1М.ГЖоК“й C' И' Крестьянские движения в Англии в 40-50-х годах XVII в.
Ачади И. История венгерского крепостного крестьянства. М., 1956.
578
Литература
Грабовецкий В. В. Антифеодальна боротьба карпатского опришкества XVI-XIX с г
Льв1в, I960.
Игнатович И. Крестьянское движение в России в первой четверти XIX в М 1963
История Швеции. М., 1974. ’
Кахк Ю. Ю. О территориальной распространенности крестьянских волнений в Эсто-
нии в XVIII и в первой половине XIX в - В кн.: Ежегодник по аграрной
истории Восточной Европы, 1961. Рига, 1963.
Козловский П. Г. Крестьяне Белоруссии во второй половине XVII-XVIII вв
(По материалам магнатских вотчин). Минск, 1969.
Корецкий В. И. Формирование крепостного права и первая крестьянская война в
России. М., 1975.
Лещенко Н. Н. Методика статистического изучения размаха и форм крестьянского
движения XIX в.- В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы.
1960. Киев, 1962. и
Литвак Б. Г. Движение помещичьих крестьян в Великорусских губерниях в 1853—
1863 гг. (Статистические итоги анкетного обследования местных архивов).-
В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1964. Кишинев, 1966.
Литвак Б. Г. Опыт статистического изучения крестьянского движения в России
XIX в. М., 1967.
Литвак Б. Г. О некоторых чертах психологии русских крепостных крестьян первой
половины XIX в.- В кн.: История и психология. М., 1971.
Литвак Б. Г. Сословно-групповые особенности крестьянского движения в период
кризиса крепостничества.— В кн.: Социально-экономические проблемы россий-
ской деревни в феодальную и капиталистическую эпохи: Материалы XVII сессии
симпозиума по изучению проблем аграрной истории. Ростов н/Д., 1980.
Люблинская А. Д. Франция при Ришелье: Французский абсолютизм в 1630-1642 гг
Л., 1982.
Мавродин В. В. Крестьянская война в России в 1773-1775 гг. М., 1961.
Мордовцев Д. А. Гайдамачина: Ист. монография. СПб., 1870.
Поршнев Б. Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой. (1623-1648). М.г
1948.
Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы. М., 1964.
Смирнов И. И. Крестьянские войны и их место в истории России.- В кн.: Крестьян-
ские войны в России XVII—XVIII вв.: Проблемы, поиски, решения. М., 1974.
Федоров В. А. Помещичьи крестьяне центрально-промышленного района России
конца XVIII - первой половины XIX в. М., 1974.
Черепнин Л. В. Об изучении крестьянских войн в России XVII-XVIII вв.: (К исто-
рии проблемы).-В кн.: Крестьянские войны в России XVII-XVIII в.: Пробле-
мы, поиски, решения. М., 1974.
Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легепды. М., 1967.
Яцунский В. К. Приемы научного исследования в работах В. И. Ленина по со-
циально-экономической истории.- История СССР, 1960, № 2.
Вегсё Y.-M. Croquants et Nu-pieds: Les soulevements paysans en France du XVIе
au XIXе siecle. P„ 1974.
Aufstande, Revolten, Prozesse / Hrsg. von W. Schulze. Stuttgart, 1983.
Cistozvonov A. N. Die Genesis des Kapitalismus und ihre Widerspiegelung in den
Regionaltypen der Bauernbewegungen in Europa vom XVI. bis. XVIII. Jahrhun-
dert. (Problemstellung).- In: Der Bauer im Klassenkampf: Studien zur Geschichte
des deutschen Bauernkrieges und der bauerlichen Klassenkampfe im Spatfeudalis-
inus. B., 1975.
Foisil M. La revolte des Nu-pieds et les revoltes normands de 1639. P., 1970.
Hamisch H. Klassenkampfe der Bauern in der Mark Brandenburg zwischen fruhbiir-
gerlichen Revolution und DreiBigjahrigen Krieg.- Jahrbuch fiir Regionalgeschichte,
1975, Bd. 5. л v .. 4
Grull G. Bauer, Herr und Landesfiirst: Cozialrevolutionare Bestrebrugen der oberoster-
reichischen Bauern vom 1650 bis 1848. Leipzig, 1963.
lleltz G. Bauemwirtschaft und Junkerwirtschaft.—JfW, 1964, N 2/3.
Heitz G., Vogler G. Agrarfrage und biirgerliche Revolution heim Ubergang vom
Feudalismus zum Kapitalismus. Rostock, 1980.
Hovi K. Eurooppalaisten talonpoikaissotien typologia. Keskija uuden ajan vaihde.-
Pohjois-Suomen Historiallisen Ihdistyksen Vuosikipja V. Rovaniemi, 1982.
Janaiek J. Povstani nevolniku v coskich zemich roku 1775: Studie о boji lidu za
odstraneni roboty a nevolnictvi na usvilu naseho narodniho obrozenn. Pr., 19o4.
Kuczynski J. Geschichte des Alltags des deutschen Volkes, 1600-1650. B., 1980.
Leszczynskl J. Der Klassenkampf der Oberlausitzer Bauern in den Jahren lb35-172O.
Bautzen, 1964.
579
Литература
‘ХЖ “Жгокпеее, und der bduemKoheo
,So“ffis“o?yl:3mA3'study of Popular Disturbances in Franco and
M»«^e°BaieraUdS' SaSnkmp^und «zweite Seibeigenscbaft.: Finite Problome
des Kamjfes ii der Zeit zwischen friihbiirgerlicher Revolution und Dreissigjahri-
Kriee-in- Der Bauer im Klassenkampf: Studien zur Geschichte des deut-
Shen^Batfernkriegs und der bauerlichen Klassenkampfe im Spatfeudalismus. B.,
Stuh^P., Opitz A. Volksbewegungen in Kursachsen zur Zeit der franzosischen Revo-
lution. B., 1956.
ГЛАВА 22
Адо А. В. Крестьянское движение во Франции во время Великой буржуазной ре-
волюции конца XVIII в. М., 1971.
Адо А. В. Продовольственные волнения как специфическая форма народных дви-
жений во Франции XVIII — первой половины XIX в.— ВИ, 1974, № 8.
Адо А. В. Великая французская революция и ее современные критики.-В кн.:
Буржуазные революции XVIII-XIX вв. в современной зарубежной историо-
графии. М., 1986.
Архангельский С. И. Аграрное законодательство Великой английской революции,
1643-1648. М.; Л., 1935.
Архангельский С. И. Крестьянские движения в Англии в 40-х - 50-х годах XVIII в.
М. 1960.
Барг М А. Народные низы в Английской буржуазной революции XVII в. М.,
1967.
Барг И. А. Категории и методы исторической науки. М., 1984. Гл. IX.
Барг М. А. Владимир Михайлович Лавровский.- В кн.: История и историки, 1978.
М„ 1981.
Барг М. А., Лавровский В. М. Английская буржуазная революция середины XVII в.
М., 1958.
Бенсинг М. Характер, организация и роль общин в Крестьянской войне в Герма-
нии (1524-1526).- Укр. ист. жури., 1967, № 4.
Ван-дер-Вее Н., Ван-Наувенберз Е. Использование информационных машин для ис-
следования королевских имений в Нидерландах (XIV—XVIII вв.). М., 1970.
Далин В. М. Изучение Великой французской революции в СССР.- В кн.: Далин В. М.
Историки Франции XIX-XX вв. М., 1981.
.Ермолаев В. А. Франконский город в Крестьянской войне.-СВ, 1954, вып. 5.
Ермолаев В. А. Крестьянская война 1525 г. во Франконии: Сб. документов. Сара-
тов, 1968. Вып. I.
Воаннисян А. Р. Коммунистические идеи во время Великой французской револю-
ции. М., 1966.
Каплю к В. S. К вопросу о специфических чертах раннебуржуазной революции в
Германии в трактовке историков ГДР.- В кн.: Вопросы методологии истории
и историографии. Томск, 1974.
Лавровский В М. Проблемы исследования земельной собственности в Англии
XVII-XVIII вв. М., 1958.
•7авРовский В' М' Исследования 110 аграрной истории Англии XVII-XIX вв. М.,
Лвв197Г Р' Демократическое Движение в Английской буржуазной революции. Л.,
Лукин, Н. М. Избранные труды. М.. 1960. Т. 1.
Люблинская^ А. Д. Французское крестьянство в XVI-XVIII вв. Л. 1978
Люблияскии В. С. Народное движение 1775 г. и проблематика ранних плебейских
са 1962 Х выступлений,- В кн.: Из истории якобинской диктатуры. Одес-
Мещерякова Н. М. Прогрессивные историки Англии о народных движениях в
бур^ааной революции XVII века.-Ъ кн.: Буржуазны^^револю^ XVIII-
XIX вв. в современной зарубежной историографии. М„ 1986 Р
лемилов Л. Я. Великая крестьянская война 1525 г. в Германии в советской исто-
ВекО^Ю^'к Пв“* всеобщей истории: Историогр. сб. Л., 1967.
тХ»Й25г1 - Ж^роД в началв Крестьянской войны (май - сен-
тяорь liJZb г.).-В кн.: Ежегодник германской истории, 1976. М., 1977.
580
Литература
Некрасов Ю. К. Города и крестьяне Южной Германии во время Крестьянской
войны (осень 1524-весна 1525 г.) .-В кн.: Средневековый город. Саратов, 1978,
вын. 5.
Некрасов Ю. К. Города и крестьяне Южной Германии во время Крестьянской
войны.- В кн.: Средневековый город. Саратов, 1981, вып. 6.
Павлова Т. А. Английская буржуазная революция в освещении советской историо-
графии.— ВИ, 1968, Я» 10.
Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы. М., 1964.
Саньяк Ф. Гражданское законодательство Французской революции. М., 1928.
Сапрыкин Ю. М. Социально-политические взгляды английского крестьянства в
XIV-XVII вв. М., 1972.
Семенов В. Ф. Английская деревня второй половины XVI - первой половины
XVII вв.-УЗ МГПИ им. В. И. Ленина, 1964, № 217.
Смирин М. М. К вопросу о характере Крестьянской войны в Германии.- В кн.:
Из истории социально-политических идей: Сб. статей: К 75-летию акад.
В. П. Волгина. М., 1955.
Смирин М. М. Народная реформация Томаса Мюнцера и Великая крестьянская
война. М„ 1955.
Смирин М. М. Германия эпохи Реформации и Великой крестьянской войны. М.,
1962.
Смирин М. М. К истории раннего капитализма в германских землях (XV-XVI вв.).
М„ 1969.
Собу ль А. Крестьянские движения и феодализм.- В кн.: Французский ежегодник,
1968. М„ 1970.
Чистозвонов А. Н. Крестьянские движения в период Нидерландской революции. -
СВ, 1953, вып. 4.
Чистозвонов А. Н. Нидерландская буржуазная революция XVI в. М., 1957.
Чистозвонов А. Н. Роль народных масс в Нидерландской буржуазной революции
(1566-1609). М., 1958.
Чистозвонов А. Н. Четыреста лет Нидерландской буржуазной революции.- ВИ,
1967, № 2.
Чистозвонов А. Н. Генезис капитализма: Проблемы методологии. М., 1985.
Шарифжанов И. И. Современная английская историография буржуазной револю-
ции XVII в. М., 1982.
Щеголев П. П. Очерки истории Западной Европы, XVI—XVIII вв. Л., 1938.
Bauer und biirgerliche Revolution/Hrsg. von M. Kossok, W. Loch. B., 1985.
Sensing M., Hoyer S. Der deutsche Bauernkrieg, 1524-1526. B., 1970.
Berce Y.-M. Revoltes et revolutions dans 1’Europe moderne, XVIе—XVIIIе siecles. P.,
1980.
Blickle P. Die Revolution von 1525. Munchen, 1975.
Bois P. Les paysans de 1’Ouest. P., 1960.
Bussitre G. Etudes historiques sur la Revolution en Perigord. P., 1903. T. III.
Contributions a 1’histoire paysanne de la Revolution fran^aise. P., 1977.
Cobban A. The social interpretation of the French Revolution. Cambridge, 1964
Der Deutsche Bauernkrieg, 1524-1525. Geschichte — Traditionen — Lehren. B., 1977.
Dollinger Ph. Un aspect de la guerre des paysans en Alsace: L’organisation du
soulevement.— In: Paysan d’Alsace. Strasbourg, 1959.
Dupuy R. A propos de la Vendee de Charles Tilly.— Ann. hist, de la Revolution
fran?aise, 1971, N 206.
Elton J. R. Studies in Tudor and Stuart Politics and Government. L., 1974 Vol. II.
Ferradou A. Le rachat des droits feodaux dans la Gironde. P., 1928.
Franz G. Der Deutsche Bauenkrieg Munchen, 1933.
Furet F. Le catechisme r4volutionnaire.- Annales: ESC, 1971, N 2.
Gauthier F. La voie paysanne dans la R4volution fran<?aise: L’exemple picard. P.,
1977.
Hill Ch. Change and continuity in seventeenth-century England. Cambridge, 1975.
Hilton R. Bond men made free. L., 1973.
Just F. Histoire de la R£volution des Pays-Bas sous Philippe II. P., 1855. T. 2.
Kossok M. Bemerkungen zum Verhaltnis von Agrarstruktur, Agrarbewegung und
Biirgerlichem Revolutionszyklus.— ZfG, 1980, N 11.
Kuttner E. Het hongeraar 1566. Amsterdam, 1949.
Mazauric C. Sur la Involution franchise. P., 1970.
Manning B. The English People and the English Revolution, 1640—1649. L., 1976.
Petitfrere Cl. Les vend4ens d’Anjou (1793). P., 1981.
Preconditions of revolutions in early modern Europe. Baltimore; L., 1970.
581
Литература
Problemes agraires de la Involution fran?aise.- Ann. hist, de la Revolution fran-
flese^e'^9Sociali2sm’e utopique et question agraire dans la transition du Kodalisme
au capitalisms.- Cahiers du Centre d eludes et de recherches marxistes, 1976,
Revoke* und Revolution in Europe/Hrsg. von P. Blickle. Munchen> 19?5. ,
Rolle und Formen der Volksbewegung im burgerlichen Revolutionszyklus. B., 1970.
Rudi G. The Crowd in History: A Study of Popular Disturbances in France and England,
SchUfert G^Die Bewegung der «Clubmen» in der Englischen Revolution.-In: Rolle
und Formen der Volksbewegung im biirgerlichen Revolutionzyklus. B., 1976.
Sieber S. Die Teilnahme erzgebirlicher Bergleute am Bauernkrieg 1525.-Freiberger
Forschungshefte, 1974, N 11. , . .
Smit J.-M. The revolution of the Netherlands.- In: Preconditions of revolutions m
early modern Europe. Baltimore; L., 1970.
Soboul A. Problemes paysans de la Revolution, 1789-1848. P., 1976.
Soboul A. Propriety fonciere et condition des terres dans 1’Europe napol4onienne.—
In: XV Congres International des sciences historiques: Rapports, t. III. Buc.,
Steinmetz M. Positionen und Forschung. Kritische Bemerkungen zur Bauernkriegs
forschung in der Bundesrepublik Deutschland.- In: Revolte und Revolution in
Europa. Munchen, 1975.
Stone L. The English Revolution.- In: Preconditions of Revolutions in earl modern
Europe. Baltimore; L., 1970.
Tawney R. H. The agrarian problem in the sixteenth century. L., 1912.
Tilly Ch. The Vendee. L„ 1964.
De Thou J. A. Histoire universelie. L., 1734. T. VI.
Toussaert J. Le sentiment religieux en Flandre a la fin du Moyen Age. P.,
1963.
Veall D. The popular movement for law reform. Oxford, 1970.
Wittman T. Les gueux dans les «bonnes villes» de Frandre (1577-1584). Bp., 1969.
Zagorin P. The Court and the Country: The Beginning of the English Revolution.
L., 1969.
ГЛАВА 23
Аверина В. И. Городецкая резьба и роспись. Горький, 1957.
Адрианова-Перетц В. П. Древнерусская литература и фольклор. Л., 1974.
Александров В. А. Общинное управление в помещичьих имениях XVIII - начала
XIX в.- В кн.: Общество и государство феодальной России. М., 1975.
Александров В. А. Обычное право крепостной деревни России (XVIII - начало
XIX в.). М., 1984.
Алпатов М. В. Питер Брейгель Мужицкий. М., 1933.
Амосов А. А. Книжная культура крестьянства русского Севера: Источники и пер-
спективы разработок.- В кн.: Вклад северного крестьянства в развитие мате-
риальной и духовной культуры. Вологда, 1980.
Анохина Л. А., Шмелева М. Н. Культура и быт колхозников Калининской области.
М., 19Ь4.
Арнаудов М. Блъгарски народни празници. С., 1943.
К*™*™" Нй КРестьянс«“й Двор и община на русском Севере. М„ 1976.
XVl//-ЛЛ№ЫЙ оборот и правовые порядки черносошных крестьян
Хй куль^вХГа^Ж0 Кр0СТЬЯНСТВа в ₽азвитие -сериальной и ду-
Барг М. А. Шекспир и история. М., 1979.
м“’3к“ фр,,суа р,блв"н,ротм “ульт>ра »
srsgssa ’«гаггй.гтеь*0 фра°щзс"ой *
в. КНИГАХ.-
^Т.^Г^^с^ес^ос^™"® КН,: ИСТ°РИЯ РУССК0Й лит0РатУРы. М., 1908.
Български фолклор. С., 1959. Ч. 1.
aeUfSfy° В' М' Русская ®а₽одная резьба и роспись по дереву XVIII-XX вв. М.,
582
Литература
Веселовский А. Н. Разыскания в области русского духовного стиха,- В кн.: За-
писки Императорской академии наук, СПб., 1883, т. 45.
Вишневская В. М. Хохлома. М., 1969.
Воскобойникова Н. П. К вопросу о грамотности северного крестьянства в первой
четверти XVIII в.- В кн.: Вклад северного крестьянства в развитие мате-
риальной и духовной культуры. Вологда. 1980.
Голенищев-Кутузов И. Н. Эпос сербского народа. М., 1963.
Горская Н. А. Тенденции классовой борьбы крестьян в конце XVII в.: (На мате-
риалах Железноборского монастыря).— ВИ, 1981, № 9.
Григулевич И. Р. История инквизиции (XIII-XX вв.). М., 1970.
Громыко М. М. Дохристианские верования в быту сибирских крестьян XVIII—
XIX вв.- В кн.: Из истории семьи и быта сибирского крестьянства в XVII -
начале XX в. Новосибирск, 1975.
Громыко М. М. Западная Сибирь в XVIII в.: Русское население и земледельческое
освоение. Новосибирск, 1965.
Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII - первая поло-
вина XIX в.). Новосибирск, 1975.
Громыко М. М. Территориальная крестьянская община Сибири (30-е гг. XVIII -
60-е гг. XIX в.).-В кн.: Крестьянская община в Сибири XVII - начала XX в.
Новосибирск, 1977.
Громыко М. М. Община в процессе переселения «панцирных бояр» Себежского
уезда в Сибирь.- В кн.: Общественный быт и культура русского населения
Сибпри (XVIII - начало XX в.). Новосибирск, 1983.
Гурьянова Н. С. Старообрядческие сочинения XIX в.: «О Петре I - антихристе».-
В кн.: Сибирское источниковедение и археография. Новосибирск, 1980.
Демкова Н. С., Сазонова JI. И. Отчет об археографической экспедиции 1971 г. на
Пинегу, Северную Двину, Верхнюю Тойму.-ТОДЛ, 1972, вып. 28.
Дергачева-Скоп Е. И. «Сердца болезна сестры» - рукописный плач середины
XVIII в.- В кн.: Научные библиотеки Сибпри и Дальнего Востока. Новоси-
бирск, 1978, вып. 14.
Дмитриев С. С. Возникновение сельскохозяйственных выставок в России.- В кн.:
Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движе-
ния в России. М., 1961.
Домановский Л. В. Народное потаенное творчество.- В кп.: Русская литература
и фольклор (XI—XVIII вв.). Л., 1970.
Дружинин Н. М. Купчие земли крепостных крестьян: (По данным Главного коми-
тета об устройстве сельского состояния).- В кн.: Вопросы социально-экономи-
ческой истории и источниковедения периода феодализма в России. М., 1961.
Ефименко П. С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской гу-
бернии. М., 1877.
Жегалова С. К. Художественная культура русской деревни XVII-XVIII вв. М.,
1983.
Жекулина В. И. Мотивы общественного протеста в новгородской свадебной лири-
ке.- РФ, 1975, вып. 15.
Игнатович И. И. Крестьянское движение в России в первой четверти XIX в. М.,
1963.
Исторические песни XVII в. М.; Л., 1966.
Исторические песни XVIII в. Л., 1971.
Исторические песни XIX в. Л., 1973.
Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы: исторические корни
и развитие обычаев. М., 1983.
Калинский И. П. Церковно-народный месяцеслов на Руси.- В кн.: Записки Русско-
го географического общества по отделению этнографии. СПб., 1877, т. 7.
Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России: Период феодализма. М.,
1977.
Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России, XIX в. М., 1978.
Колева Т. А. Гергьовден у южните славяни. С., 1981.
Колесников П. А. Северная учебная ферма.- В кн.: Из исторического опыта сель-
ского хозяйства СССР. М., 1969.
Кондрашенков А. А. Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII вв. Свердловск, 1966.
Копанев А. И. Правотворчество и правосознание северного крестьянства в XVI—
XVII вв.- В кн.: Вклад северного крестьянства в развитие материальной и
духовной культуры. Вологда, 1980.
Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв.: Проблемы, поиски, решения. М.»
1974.
583
Литература
Крввцов Н. Л. Народное поэтическое творчество.- В кн.: Очерки русской культуры
/Г» «тиков *0 ^характере крестьянских требований в период разложения фео-
"дашЛрепостнической системы и первой революционной ситуации в Рос-
сии.- В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1964. Киши-
Епитиков9»6 И. Правосознание крестьян и его отражение в крестьянском движе-
ниям.-В кн.: Социально-политическое и правовое положение крестьянства в до-
революционной России. Воронеж, 1983. vvttt
Куандыков Л. К. Старообрядцы-беспоповцы на русском Севере в XVIII - первой
половине XIX в. Организационно-уставные вопросы (по старообрядческим па-
мятникам): Автореф. канд. дис. Новосибирск, 1983.
Куандыков Л. К. Филипповские полемические сочинения XIX в. о скитской жиз-
ни.- В кн.: Древнерусская рукописная книга и ее бытование в Сибири. Ново-
сибирск, 1982.
{кубанские станицы: Утнические и культурно-бытовые процессы на Кубани. Л.,
1967.
Кузьмина В. Д. Русский демократический театр XVIII в. М., 1958.
Лилеев М. И. Новые материалы для истории раскола на Ветке и в Стародубье
XVII-XVIII вв. Киев, 1893.
Литвин Э. С. Русская историческая песня первой половины XIX в.- В кн.: Исто-
рические песни XIX в. Л., 1973.
Люблинская А. Д. О методологии исследования истории народных масс и социаль-
ных отношений эпохи абсолютизма.- В кн.: Критика новейшей буржуазной
историографии: Сб. ст. Л., 1967.
Люблинская А. Д. К проблеме социальной психологии французского крестьянства
XVI-XVIII вв.-ВИ, 1981, № 10.
Маковецкий В. В. Архитектура русского народного жилища. М., 1962.
Малышев В. И. Собрание древнерусских рукописей Пушкинского дома.- ТОДЛ, 1970,
т. 25.
Малышев В. И. Усть-цилемские рукописи XVII—XIX вв. исторического, литера-
турного и бытового содержания.'- ТОДЛ, 1961, т. 17.
Мамсик Т. С. Община и быт алтайских беглецов-каменщиков.- В кн.: Из истории
семьи и быта сибирского крестьянства XVII-начала XX в. Новосибирск,
Мамсик Т. С. Побеги как социальное явление. Новосибирск, 1978.
Мамсик Т. С. Новые материалы об алтайских «каменщиках».- В кн.: Древнерусская
рукописная книга и ее бытование в Сибири. Новосибирск, 1982.
Материалы для географии и статистики России, собранные офипрпятт Генераль-
ного штаба: Костромская губерпия. СПб., 1861.
ЛГияеяко Я. А. Община и русская крестьянская семья в Юго-Западной Сибири
IrfXi “ пеРвая половина XIX в.).-В кн.: Крестьянская община в Сибири
XVII - начала XX в. Новосибирск. 1977. н
Миненко В. А. Письма крестьян XVIII в- ВИ, 1983, № 8.
ТРадиЦ«°нние формы суда и расследования у русских крестьян
Западной Сибири в XVIII-первой половине XIX в.-СЭ, 1980, № 5.
перв. по^Х1ХУеГ-<5ЗВ979е№Я6У РУССКИХ КреСТЬЯН Западной Сибири в XVIII -
На₽1981" ЕЫШ1,вка ТвеРской ’земли, вторая половина XVIII - начало XX в. Л.,
Вып™.” “е“ЫК “быт"”1 “’Р<»е«ого ьреи.и:
ВКкамья-В£к^С1р«<^«ТпЛаДИЦИЯ “ наР0ДН0Й культуре русского населения Верхо-
Мч 1982. ” ^ССКВй письменные и устные традиции и духовная культура.
Х1Х «“ пстор”-
ЛК>50^хСгодах МХв^В1 ки°? Л ХО8ЯЙСТваннов развитие вятской деревни в 40-х -
1961. Рига, 1963. В К°’’ Ежвгодник по аграрной истории Восточной Европы,
истории духомо^^лытпил теРРятоРиальное книжное собрание и проблемы
сине письменные ичстные тп₽?™г, 0Г0 населения верховьев Камы,- В кн.: Рус-
Локровский В. ВО “ ДУХ0ВНая культура. М., 1982.
вании системы авторитетов стапЖ»°<^СНЫХ и ®таР°пачатных книг в склады-
Научные библиотеки Си-
584
Литература
Покровский Н. Н. Путешествие за редкими книгами. М., 1984.
Покровский Н. Н. Социально-политические взгляды крестьян.- В кн.: Крестьянство
Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1982.
Понырко Н. В. Русские святки XVII века,- ТОДЛ, 1977, т. 22.
Попов А. Н. Пиры и братчины.- В кн.: Архив историко-юридических сведений,
относящихся до России. М., 1854, ки. 2, пол. 2.
Преображенский А. А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI - начале XVIII в
М., 1972.
Прокофьева Л. С. Крестьянская община в России во второй половине XVIII -
первой половине XIX в. Л., 1981.
Лундани В. В. Переселение государственных крестьян из Европейской России в
Тобольскую губернию в 40-х - 50-х годах XIX в.- В ки.: Вопросы аграрной
истории Центра и Северо-Запада РСФСР. Смоленск, 1972.
Путилов Б. Н. Русский и южнославянский героический эпос. М., 1971.
Путилов Б. Н. Героический эпос черногорцев. Л., 1982.
Пушкаренко А. А. Крестьянские челобитные как источник для изучения классо-
вой борьбы российского крестьянства в феодальную эпоху.- В ки.: Советская
историография аграрной истории СССР. Кишинев, 1978.
•Пушкаренко А. А. Обычное право поздиефеодальной эпохи.- В ки.: Социально-
политическое и правовое положение крестьянства дореволюционной России.
Воронеж, 1983.
Пушкаренко А. А. Правосознание российского крестьянства поздиефеодальной эпо-
хи.- В ки.: XXVI съезд КПСС и проблемы аграрной истории СССР: (Социаль-
но-политическое развитие деревии). Уфа, 1984.
Раскин Д. И. Использование законодательных актов в крестьянских челобитных
середины XVIII в.: (Материалы к изучению общественного сознания русского
крестьянства).-История СССР, 1979, № 4.
Раскин Д. И. Мирские челобитные монастырских крестьян первой половины
XVIII в.- В ки.: Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1974, т. VI.
Разина Т. М. Русское народное творчество. М., 1970.
Ретиф де ла Бретон Н. История моего отца. М., 1972.
Рогов А. И. Школа и просвещение.- В ки.: Очерки русской культуры XVII в.
М., 1979, ч. II.
Ромодановская Е. К. Фольклор и крестьянская литература.- В ки.: Крестьянство
Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1982.
Семевский В. И. Домашний быт и нравы крестьян во второй половине XVIII в.—
Устои, 1882, № 1.
Сивков К. В. Самозваичество в России в последней трети XVIII в.- ИЗ, 1950,
т. 31.
Смирнов Ю. М. Славянские эпические традиции: Проблемы эволюции. М., 1974.
Снегирев И. М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. М.,
1838.
Соймонов А. Д. Песни, записанные Языковыми.- В ки.: Собрание песен П. В. Ки-
реевского. Л., 1977.
Соколова В. К. Русские исторические песни XVI-XVIII вв. М., 1960.
Соколова В. К. Русские исторические предания. М., 1970.
Сперанский М. Н. Рукописные сборники XVIII в. М., 1963.
Топографическое описание Владимирской губ., составленное в 1784 году. Владимир,
1906.
Трусова Н. С., Блюменфелъд О. А. Из истории возникновения и начальной деятель-
ности Московского общества сельского хозяйства (1820-1830 гг.).-В ки.: Ма-
териалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР. М., 1959.
Успенский Г. Опыт повествования о древностях русских. Харьков, 1818. Ч. 1.
Успенский Т. Очерки юго-эападиой половины Шадринского уезда.- В ки.: Перм-
ская старина. М., 1859, кн. 1.
Уханова И. Н. Особенности бытового художественно-ремесленного творчества рус-
ского народа первой половины XIX в,- ВИ, 1981, № 1.
• Федоров В. А. К вопросу об идеологии крепостного крестьянства.- В ки.: Вопросы
аграрной истории Центра и Северо-Запада РСФСР. Смоленск, 1972.
- Федоров В. А. Некоторые проблемы крестьянского движения в России периода
разложения крепостничества.- В ки.: Проблемы истории общественной мысли
и историографии. М., 1976.
•ФилиповиИ М. Осиовни карактер и структура народног веровасьа у неточном
делу 1угославие.~ В ки.: Сборник Матице Српске. Сер. друштвеиих наука. Нови
Сад, 1953. Кн>. 6.
585
Литература
Чернышева М. Б. Музыкальная культура русского населения Верхокамья. B,LBn'
письменные и устные традиции и ровная 1982.
Черняк Е. Б. «Демонология» и «охота на ведьм» в XVI-XVIII вв. ВИ, 1979, Л. 1U.
Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVlI XIX вв.
М 1967.
Чистов К. В. Русские сказители Карелии. Петрозаводск, 1980.
Чичеров В. И. Школы сказителей Заонежья. М., 1982. в„„илД,
Шептунов И. М. Хайдуцкое движение в фольклоре южных славян и болгарской'
Шер™обоевУ5в’яМЙлимская пашня. Иркутск, 1957. Т. II.
Baranovski В. Procesy czarownic w Polsce w w. 17-18. Lodz, 1952.
Bezold F von. Die «armen Leute» und die deutsche Literatur des spa ten Mittelalters.-
In: Bezold F. von. Aus Mittelalter und Renaissance: Kulturgeschichtliche Studien.
Munchen; Berlin, 1918.
Bloch M. Les rois thaumaturges: Etude sur le caractere sumaturel attrihue a la
puissance royale particulidrement en France et en Angleterre. P., 1961.
Burke P. Popular Culture in Early Modem Europe. N. Y.; L., 1978.
Burszta J. Kultura ludowa - kultura narodowa. W-wa, 1974.
Bystron J. St. Kultura ludowa. W-wa, 1947.
Chaunu P. Le civilisation de 1’Europe classique. P., 1966.
Chaunu P. Sur la fin des sorcieres au XVIIе siecle.- Annales: ESC, 1969, N 4..
Ceskosiovenska vlastiveda. D. 3. Lidova kultura. Pr., 1968.
Ciupak E. Katolicyzm ludowy w Polsce. W-wa, 1973.
Davis N. Z. Society and Culture in Early Modern France. Stanford, 1975.
Delumeau J. Le catholicisme entre Luther et Voltaire. P., 1971.
De'umeau J. Au sujet de le ddchrislianisation.- Revue d’histoire moderne et contem--
poraine, 1975, t. 23.
Delumeau J. La pour en Occident, XIVe-XVIIIe siScles: Une cite assiegee. P., 1978.
Delumeau J. Le peche el la peur: La culpabilisation en Occident (XIII®—XVIIJ*
siecles). P., 1983.
Dobrzycki St. Kolgdy polskie a czeskie, ich wzyjemny stosunek. Poznai, 1930.
Epperlein S. Der Bauer im Bild des Mittelalters. Leipzig etc., 1975.
Franz G Geschichte des deutschen Bauernstandes von fruhen Mittelalter bis zum 19..
Jahrhundert. Stuttgart, 1970.
Gaiaizi .V. Godina danu hrvatskih narodnih obicaja. Zagreb, 1939, kn. I, II.
Ginzbuig C. The Cheese and the Worms. The Cosmos of a Sixteenth-century miller.
Baltimore; London, 1980.
Goubert P. Beauvais et le Beauvaisis de 1600 a 1730. Contribution a I’histoire so-
ciale de la France du XVIIе siecle. P., 1958.
Goubert P. La vie quotidienne des paysana francais au XVIIе siecle. P., 1982.
Hamann R. Geschichte der Kunst von der altchristlichen Zeit bis zum Gesenwart
B., 1955. Bd. 2. 8
Hietoire de la France rurale. P., 1975. T. 2.
Historia chiopdw polskich W-wa, 1970. T. 1.
Fay M. Bruegel6 HiStorien des Rilters Neithart Fuchs. Gottingen, 1976..
AUC1810A£ J’ Geschichle des Alltags des deutschen Volkes. B., 1981. Bd. 2. 1650-
KU) dert/Hc Bay®r?.scbes V±sleben von 16. bis. zum 19. Jahrhun-
von K. van Dulmen. Munchen. 1983.
nurot N. Praznicno leto Slovencev. Celje, 1965-1970. D. I-IV.
utrzeba. S., Mankowski A. Polskie ustawy wieiskie, XV-XVIII w Krakdw 1938
ШитЛ£: L/s P?ysans de Languedoc. P., 1966. T1.
study6 N. Y., 1970Гй^ in ^udor ап^ Stuart England: A regional and comparative
Malc^on R- w‘ Popular Recreations in English Society, 1700-1850. Cambridge,.
hietorique.np°<1961On 1 Franc® nioderne, 1500-1640: Essai de psychologies
de Troyes^P^ 1964™ popula“e au XVIIе et XVIIIе siicles: Le Bibliothique bleue<
aux XVIIе et XVIIIе siecles. P , 1974
MaretU T. Nasa narodna epika. Zagreb, 1909.
586
Литература
Martini F. Das Bauerntum im deutschen Schriftum: Von den Anfangen bis zum 16.
Jahrhundert. Halle, 1944.
La mort des pays de Cocagne: Comportements collectifs de la Renaissance & 1’age
classique. P., 1976.
Muchembled R. Culture populaire et culture des elites dans la France moderne
(XVe-XVIIIe siScles): Essai. P„ 1978.
Muchembled R. The witches of the Cambresis world in the sixteenth and seventeenth
centuries.— In: Religion and the people, 1000—1700. Chapel Hill, 1979.
Muchembled R. La sorciere au village (XVe-XVIIIe siScles). P., 1979.
Niccoli О. I sacerdoti, i guerrieri, i contadini: Storia di un’immagine della society.
Torino, 1979.
Plaza St. Warsztat naukowy historyka wsi Polski feudalnej. W-wa, 1980.
Robek A. Lidovd zdroje narodniho obrozeni. Pr., 1974.
Rothkrug L. Religious Practices and Collective Perceptions: Hidden Homologies in
the Renaissance and Reformation.— Reflexions historiques, 1980, T. 7, N 1.
Le Roy Ladurie E. Le territoire de 1’historien. P., 1978. T. 2.
Rudi G. The Crowd in History. L., 1964.
Schmitt J.-C. Le saint levrier: Guinefort, guerisseur d’enfants depuis le XIIIе siecle.
P„ 1979.
Schmitt J.-C. Menschen, Tiere und Damonen: Volkskunde und Geschichte.— Saeculum.
1981. Bd. 32. H. 4.
Schneeweis E. Die Weihnachtsbrauche Serbokroaten. Wien, 1925.
Sip J. Pieter Breugel d. A.: Die Heuernte. Pr., 1960.
Slownik folkloru polskiego. W-wa, 1965.
Thomas K. Religion and the Decline of Magic: Studies in popular beliefs in sixteenth
and seventeenth century England. L., 1971.
Trost H. (Hg.). Die Monatsbilder der Bruder von Limburg. B., 1962.
Vovelle M. Les mdtamorphoses de la fete en Provence de 1750 a 1820. P., 1976.
Vovelle M. Piete baroque et ddchristianisation, attitudes provemjales devant la mort
au siecle des Lumieres, d’apres les clauses des testaments. P., 1978.
Vovelle M. De la cave au grenier. Un itindraire en Provence au XVIIIе siecle:
De 1’histoire sociale a 1’histoire des mentalitds. Quebec, 1980.
W kalinowym lesie. Antologia polskiej piesni ludowe ze zbiorkow polskich XVIII w.
W-wa, 1965. T. 1, 2.
Vlahovic P. Obidaji, verovanja i praznoverice naroda Jugoslavije. Beograd, 1972.
ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
Аллнлеигий 7, 403, 408, 450;
Аллод 7, 141, 144, 145, 151, 153,
155? 156, J59, 170, 174, 185,
187. 230, 231, 250, 251, 265—
268, 466. 555; II, 120
ранний 7, 141. 170, 248 _
поздний 7. 141,143, 145, 153,
170, 250, 287
Альдин 7, 148, 153, 163—165,
168, 1190, 205, 215, 334, 442,
447, 455, 467, 502
Алькабала III, 186, 187, 417
Альменда 7, 134, 156, 196, 252,
254, 449, 479; il, 47, 174, 369,
373, 379, 477, 480, 482, 487;
777, 136, 223, 389
Альменнннг 7, 301, 302, 434;
77; 409, 491
Ангария 7, 410, 418
Апоры 7, 401, 402, 415
«Апостольские братья» 77, 579,
589, 595
Аренда 77, 63, 68, 77, 91, 126,
158, 174, 177, 182, 215, 221,
247, 24ь, 299, 308, 312, 315,
317, 322, 326, 332—334, 348,
363, 368, 410, 411, 431, 437,
441, 451, 473. 477, 516, 631;
777, 19, 20, 24, 25, 33, 35, 40,
48, 50, 59, 62, 74, 78, 90, 92,
98, 147, 193, 196—197 , 200,
255, 284, 294, 33а, 339, 366,
381, 418, 453, 551
капиталистическая III, 21 —
24. 77, 79, 162, 480
крупная II, 355, 368, 371;
III, 30. 48, 65, 77, 84, 90, 111,
147, 162, 459
средняя III, 70, 90
мелкая III, 21, 22, 30, 70. 81,
93, 151, 165
виутрикрестьянская III, 22.
73, 136, 201
фермерская 77, 311, 341, 346;
III, 62, 92, 459
индольная 77, 75. 84, 368.
871, 372, 520; 777, $3, 24, 77,
86, 90, 398 ...............
«ДОиая "• 71 • 75i I87- so’.
509. »«, 346,350, 35$, 362. 427
§‘в>п52°. 555к5^8; 7h, ЗЬ, 66
ZL 7в- Ць 84- ЮЪ 114
16,132, 135, 13^,167,18^ 196
421, 436
Арендаторы Ш, 19, 23. 24. 60.
73, 77 79, 81, 84 86 87, 90
18°. 104х 13^ 139, 182
177, 105, 19б. 199, 220, 248
271, 294, 364, 418, 438, 554 *
капиталистические 777, 181,
крупные 777, 81, 83
млкве III, 29, 38, 194, 216,
И».
Аффпкт 77, 346, 348, 850, 355-
777,* 158, 157, 158, 161, 164
161. 16’. 224.
•51; III. 47 . 84 . 86 111
158. 173, 19^. 4(fo"’dГ * 3B*
Барщина 7, 64, 155, 188, 189,
210—212, 214, 215, 226, 231,
233, 234, 244, 254, 329, 335,
374, 375, 377, 378, 380, 382,
410 417, 445, 451, 465, 468,
470, 481, 490, 497, 504, 509,
560; II. U, 67, 70, *12, 98, 100,
100, 120, 126, 128, 134, 135,
147, 148, 160, 162, 178, 170,
200, 219, 230, 244, 245—247,
270, 320, 323, 325. 327, 329—
332, 344, 351—35$, 366, 371,
378, 381, 385, 387, 388, 306,
415—417, 433, 435, 446, 454,
468, 472, 487, 507—500, 519,
520, 525, 526, 528, 568, 569,
574, 583. 585, 630, 633; III,
48, 86, 128, 129, 134, 137,* 138,
141, .10 Uo .«, ono
200,
253,
272,
286,
303,
360,
376,
404,
Батраки ”i’77,”"24, 53, 86,
186, 188, 189, 197, 204,
251, 253, 267, 280, 305,
Баштииа II, 238, 243, 244,
III, 388
Бегарды II, 624, 625
Бегетрия I, 207, 215; II,
164, 487, 491
Бегины II. 624, 625
Бенефиций I 172, 209, 224, 227,
253, 258, 263, 271, 437, 439;
II, 212
Биркебейнеры 7, 472, 481, 482
Бобыли II, 44, 435, 436, 444,
445, 448, 451, 452; III, 140,
142, 144, 204, 216, 276
Богомилы I, 425, 426, 432; II,
589, 604, 607, 618, 623, 624
Боклеид I, 285, 286, 200—205,
434, 436, 455
Бойды I, 296. 298. 302—308,
312, 313, 431, 45± 474, 475
481, 482, 490, 514; >1, 90, 407,
411, 412, 415—418, 530, 550,
I в 556; III, 225, 228, 229
Бордарии II, 119, 120
Бояре I, 327, 330, 478, 518
Вальденсы II, 623—625; III,
446 *
Велькостат III, 234
Вергельд.7, 83. 128—129, 149—
187> 165, 188, 170,
172, 183, 193, 205, 221, 222
28°. 296: 442; 44в; 449’, 530;
1 о 11 415
в“лла 7, 63, 65, 67, 68, 71, 73,
!М2лЛ2^ 130, 134, 139, 152,
,“i. ,2>-
Вилланы I 293, 294, 310, 383;
83, 68, 7^, 81, 105—107,
110—121, 126—129, 134. 152
ЯЯК’ ?25- 328—331*
336, 349, 481, 510, 517, 544,
О, 1ZB, 1г», 134,
143, 152. 156,
217, 239, 245,
255, 259, 261,
274, 275, 278,
295, 296, 298,
316, 331, 337,
362, 364—367,
378, 390—394,
406, 407, 411,
455—457, 553
157, 203,
246, 252,
265—267,
280, 281,
300, 302,
349, 350,
371-
401,
430,
373,
402,
432,
166,
239,
442,
462;
163,
* Сояавмеаь В. А. Тушина
546, 548, 550, 551, 554, 558,
563, 570, 579, 610; 777, 417
Вольноотпущенники 7, 14, 64,
73, 86, 107, 120, 170, 308, 309,
446, 453, 471, 530; 77, 107,
13, ВО, 1U7, 1ZU, I/O, JUB,
446, 453, 471, 530; 77,
150, 163, 500
Ворнеде 77, 414, 419
Ворнедсгаб 77, 411, 412,
777, 295
Вотчина 7, 115, 126, 189,
193, 212—214, 226, 240,
255—258, 261, 262, 264,
170, 271, 263, 275, 278,
290, 292-295, 334, 337,
366, 367, 403, 411, 413......
435—437, 442, 443, 453—456,
465, 469, 501, 502, 504, 509,
512; 77. 44. 64, 83, 98, 100,
102, 104, 115, 118, 123, 134,
135, 146, 147, 150, 158, 160,
161, 168, 176, 178, 184, 190,
230, 231, 236—238, 243, 246—
248, 260, 265, 267—269, 277,
279, 280, 430, 431; 777, 316.
336, 337—340, 393, 406—410'
крупная 7, 164, 232, 234,
246, 249, &3, 2&8, 2б1, 263
264, 274, 277, 290, 293
317, 368, 411. 428, 468.
77^ 88, 130, ^66—268, 336;
средняя 7, 232, 234, 239; 77,
130, 267, 268, 279, ЭЗё
мелкая 7, 248, 292—294. 556;
77, 110, 130, 218, 279, 336;
Ili, 409
светская 7, 159, 249, 253, 254,
272, 440; 77, 130, 150,
266, 270, 331, 361, 427,
428
церковная 7, 159, 246, 248,
249, 253, 254, 26, 268, 272,
294, 317, 368, 440, 443, 455
501; 77,130, 150. 266,336. S61
монастырская 7, 223, 468; 77.
158, 241, 27(5, 427. 433
436; 777, 408
190,
245,
167,
286,
338,
433,
Габель II, 305, 560; 777, 102:
Гайда 7, 284, 286, 288, 294
Гайдамаки 777, 440
Гайдуки 777, 372. 373, 401.
440, 44 3 , 44 5, 52b
Гебуры 7, 283, 290—292
Гениты 7, 290. 291
Гериот 77, 127, 325, 327, 332;
777, 47, 60, 61
Госпиты 7, 336, 383—385, 470;
77, 45. U. 50, 63, 109, 202,
203, 248, 569
Граничары 777, 391—394, 402,.
403, 440, 445
Гроссбауэры 777, 146, 284
Гуфы 77, 181, 182, 184, 370; 777,-
136
Дань 7, 116, 307, 317, 321, 323,-
326, 327—330, 332, 334, 335,-
338, 346, 347, 349, 428—430,
432, 435, 438, 474. 475; 77.
262—267, 549, 561
Дарения 7, 141—143, 145, 146..
758, 159, 170, 172, 188, 209,.
Терминологический указатель
175, 185, 189, 190, 204-206.
212—215, 225, 272, 375—378.
439, 446, 447, 461, 472, II,
202, 487
Лизгольд III, 60
Лизгольдеры III, 33, 36, 57
Литы I, 83, 148, 149, 157 — 160,
163—166, 175, 215, 233, 238,
242, 243, 265, 272, 274, 334,
442, 447, 477
Лолларды II, 624, 626
«Люди» I, 331, 332, 337,
348, 361, 366
Люзные III, 251, 259, 263, 265,
267
346,
Желлеры III, 369, 376, 380
Загродники III, 251, 256, 257,
259, 260
Занупы I, 336—338, 341, 349,
369, 448, 453, 518 •»
Замковые люди I, 376,. 378—
385; II, 202
Захребетники II, kk\ III, 140,
264,
317,
Иэгон I, 337, 338, 347
Иммунитет I, 208, 227,
275, 283, 290, 294, 309, ан,
339 362, 366, 369. 370, 443,
452, 453, 455, 456, 461; II,
89, 177. 191, 211, 216, 218,
230, 246, 241, 246, 263, 266,
282, 301, 311, 312, 429, 433,
517, 545, 547, 548, 559—561;
III, 98, 298
Иадольщина II, 158; III, 23, 24,
84, 87, 88, 91, 92, 155, 156,
161—163, 200, 294
Иобагиоиы II, 204, 248; III,
369, 376, 378. 381—384
Иомеиы II, 582, 612; III, 34,
35, 43—45, 483
Испольщина II, 68, 76, 137,
299, 311, 345, 346, 348, 516,
518; III, 23, 30, 66, 67, 77,
81, 84, 87—89. 91, 134, 147,
148, 155, 156, 159
Коммуны сельские II, 67, 69, 71,
140, 148—145, 148, 153, 347,
351, 352, 355, 476, 483—487,
571
Коммутация ренты" II, 123,
126, 135, 247. 299, 320, 322—
325, 336, 399, 508, 510, 574;
III, 551
Коморники II, 392, 393; III,
251, 253, 254, 256,-. 257, 259—
261
Консортерия II, 141—143, 492
Копигольд II, 82, 332, 333,
356, 517; III, 36, 40, 43, 52,
57, 59, 60, 61, 417, 456, 472,
481, 482—484
Копигольдеры II, 555; III, 30,
33, 36, 37, 40, 43, 45, 46, 48,
53, 57—61, 417, 439, 456,
483—485, 552
Кормления I, 283—285, 296,
306, 317, 430, 431, 436, 474,
488, 491; II, 264. 432, 453
Котсетлы I, 290, 291
Коттарии II, 119, 122
Коттеры II, 76, 81, 119, 121,
132, 298, 321, 328, 369, 534;
III, 53, 58, 138, 142, 446, 482
Крепостничество II, 418, 440,
556, 633; III, 26, 235, 236,
238, 239, 263, 324, 350, 362,
424
Лаи II, 198, 199, 201, 392, 395,
397, 398; III, 251, 255, 256,
260, 354
Ландбу I, 309—311, 481; II,
90, 410, 411—419
Латифундии III, 177, 197, 199,
200, 258, 259
Левеллеры III, 41, 56, 57, 459,
460, 472, 484
Лейлендииги* J, 309—311, 481;
II, 410, 411, 414, 416, 418,
419; III, 228
Леи II, 106, 181, 367, 417; III,
203
Либеллярии I. 169, 189, 19g.
199, 211, 21&, 215, 455, 4ft.
500, 501, 504; II, 67, 148, 149,
151, 152, 344—346. 355
Либертины I, 76, 77, 164—166,
Майорат II, 49, 360; III, 57,
151, 172, 438, 472
Манор I, 277, 293, 294; II, 81,
119—121, 123, 125—130, 132,
134, 135, 320, 322, 323, 325—
328, 332, ЭЭЭ, 336, 481, 482,
493, 507, 517, 531, 540; III,
18, 35—37, 46, 47, 62, 417,
462, 482, 484
Мансы I, 164, 168, 227,
232, 234, 238, 241, 243, 256,
258, 263—265, 451; И, 82,
526
Майор III, 234, 509, 510
Мейеры II, 367, 369; III, 135,
138 139
Медэадрия II, 348’ III, 154
Меркет II, 1$7, зЬ. 327
Меропхи II, 243—246
Метерия III, 89—93, 95
Министериалы II, 99, 121,
129, 135, 174, 175, 177,
182^ 264, 307, 309, 380,
Мистии I, 402, 406, 412,
453
Митрокомия I, 397, 398
Мыза III, 234, 285. 292
Менморт II, 82, 110, 315,
353; Ш, 84, 86, 453
Оброк I, 74, 75, 77, 155,
210—212, £14, 226, 234,
317, 324, 335, 336, 432,
445 447, 448, 468. 480,
490, 497, 501, 504, 509;
78, 99. ИЗ, 114. 161, !«□,
176, 198, 200, 261, 262, 269,
271 279, 325, 330, 385, 486,
526—528, 537; III, 141, 199,
202 255, 260, 265, 334, 337,
347, 349, 384, 406^ 441
натуральный II, 6/, 69, 102,
ИЗУР160, 267, 397. ’399, 468,
526: 583; III, 253,’ 330
денежный II, 69, 101, 199,
4Э73: 452’, 352397;3I9n.4234b, 26L
°те“а1/ё.Чб9.7'170.’ 1747193:
268; 275, 279, 290, 297, 298,
301—305, 311, 316, 324—
327, 335, 338, 347, 348, 361 —
363, 367—369, 374, 394, 397—
404 406—412, 419, 439, 448—
451’ 488, 490; II. 47. 49, 52,
R8 104 108, 111, 112, 114,
118 144. 145, 153, 159, 163,
164 172 <183. 193, 215, 216,
224 225,<230, 234, 238, 243,
280, 282. 284, 285 304. 315—
317 330, 331, 333, 351, 373,
SS; ffi:J8: 5:А®
Но- i f- f“: J»»: -1’’:
222! 223: 240, 267, 302, ЗОЭ,
228,
83,
122,
181,
429,
413,
352,
188,
291,
435,
481,
II,
175,
589
Терминологический указатель
64, 73, 101, 115, 127, 133, 145,
14f, 149, 160, 167, 177, 179,
187, 203, 205, 223, 239, 246,
271, 275, 280, 295, 297, 321,
326, 328, 333, 353, 355, 360,
365, 368, 369, 375, 385, 397,
418, 420, 440, 446, 472,
484, 495, 501, 516, 565, 568,
570, 572, 630. 633; III, 20,
22—24, 33, 35—40, 43, 45,
47, 48, 58—60, 69, 82, 85, 92,
93, 120. 135, 136, 139, 140,
14fc, 148, 153, 155, 169, 175,
182, 191, 194, 195, 202, 256,
294, ЗОЭ, 333—338, 339, 356,
383, Э91, 409, 419, 425, 426,
432, 433, 447, 470, 471, 482,
488
отработочная II, 200, 245,
299, 311; III, 236, 238, 240,
252, 261, 316 (см. также:
барщина)
натуральная I, 74, 215, 312,
370, 377, 380, 384, 418, 501,
560; II, 69, 70, 72, 76, 89,
101, 147, 184, 194, 209 (см.
также: оброк)
денежная I, 68, 74, 189, 215,
273, 370; 418; II, 65, 80, 83,
85, 91, 123, 1Э5, U7, 178,
184, 194, 199, 200, 205, 206,
209, 218, 268, 269, 272, 320,
336; III, 36, 91, 134, 177г, 234
236, 239, 273, 302, 354, 357,
368, 373 (см. также: оброк)
капиталистическая III, 23.
24, 63, 92, 148
Рустгалтеры III, 215
Седлаки II, 187, 189, 197, 198
210, 383, 388, 510; III, 354.
355, 363
Секеи III, 369, 372, 374, 445
Сеньория I, 226, 232, 241, 242,
244; II, 64, 70, 9Й—99
102—106, 108, 110, ИЗ, 118
125, 160, 163, 167, 176, 177
179, 202, 241, 260, 263, 265
266, 277, 279, 282, 307 311,’
316, 318, 360, 369, 371, 479
493—520, 574, 585, 630 631
634; III’ 18, 64, ЙВ—72, 751
sra/i324?2hi’3joH’ 2°2’
средняя I, 233; II, 309
мелкая I, 232, 23Э; II, 309,
светская I, 220: II 26R 285
309, 434; III, 87, 881 85’
церковная I, 220. 241: II
285, 308, 434; III, 69, 75, 77
баиалитетная II, 500—503,
Серваж II, 106, 107, 114 118
159, 302,’ 314,' 316,’ 3291 512’
513 , 546 , 551, 568; III, 85;
новый серваж II, 315, 555,
% 67> 71 • 72. ”.
155.7165?31вб?Т888-190’ 193’
197-204 207 213-215* 223’
230, 233 240 242 249’ 25в’
265-274, 310 *371’ Я7ч’
381, 384—386, 3 ’
442—444, 448. 451 zrq * zai
467, 470—473. 479* 499*
о?4, 525, 526; II, 68, 69 71’
98, 104. 106—lob. 119—122*
127, 1б£, 162. 164 166 ««Г
"«•, № ”* “*•
.335, 337-344, 349, 356, 416—
419, 431, 438, 442, 453, 464,
4t-7, 472, 482, 489, 492, 504,
505 , 520, 532, 533, 534 , 535,
555, 556 , t „
кровнородственная I, 137,
138, 145, 278, 325 _
земледельческая I, 13/—139,
145, 147, 148, 193, 195, 219,
449
соседская (марка) I, 108—
111, 136, 139, 144-149, 170,
195—198, 250—256, 264, 325,
326, 328, 337, 357, 397, 400,
449, 558, 560; II. 168, 174,
177, 476, 477, 490, 491; III,
388
домовая I, 130, 142, 143, 237,
238; II, 165, 318. 488, 490
Одаль I, 106, 107, 298, 302, 304,
306, 310, 434; II, 409; III, 224
Огораживания II, 333, 335, 346,
482, 571: III. 32—38, 40, 41,
43, 44, 52, 54, 63. 200, 439,
456, 468, 482, 489
Павликнане 1, 423—426; II,
589, 618, 623, 624
Парики I, 366, 405, 406, 412,
41», 416—418, 426, 447, 467;
II, 85, 211, 214, 216, 217, 221,
222, 224, 225, 228, 240, 241,
245, 251, 551
-«Пастушки» II, 572, 594, 613
Пекулий I, 72, 201
Половники II, 277—279, 282—
285
Полусвободные I, 14, 148, 163,
169, 174, 175, 192, 205, 214
215, 219, 221, 291, 334, 442—
4^4, 476. 487, 491
Полюдье I, 328, 338
Поместье II, 85, 86, 416, 428—
431, 437, 445, 448, 493, 613;
III, 9, 40. 41, 7Й, 93 234
235, 244, 245, 246, 301, 31S
Лрекарий I, 156, 193, 209, 210,
231, 232, 265, 268, 287
Прекаристы I, 65. 66 70 77
78, 80, 83, 156, 175, 190, 199’,
205, 208—210, 213, 214, 231
258, 262, 266, 268, 270, 273
466, 503
Проастий I, 406, 413
Пронин I, 363, 364, 366, 413;
II, 211—213, 218, 240, 541
Проскафимены / 110 415; п
227—229, 331
Птохи II, 210, 221, 229
Раб« А 14. 63—65, 70. 75,
7?1 7в. 84« 86. во, 112
15, 117, 120, 126, 151 153
Ь/, 161, 163—167, 170, 171’
1'3, 175, 179, 185, 187 «“’*
S3, 200-205, 212—21!>,
320, 223, 225, 226, 234
Г40-243. 288- 281, 283
390-293, 295, 296, 298
з"', 327, 332—334, 337
361, 365, 366, 369, 371; 37Z
f/V f02' 404- 406, 412'
4{3- *32, 437, 439—441, 443
4йч’ 4й/6, А4,8- 455- 468> 469’
А97, 5181 519, 530—
ДЖ» %
Редукция Пт 202, 218
192,
219,
239,
287,
308,
357,
372,
Сетерия III, 217
Синона II, 213, 223
Смерды I, 328, 334—336, 338,
340, 342, 347—349, 367, 443,
452, 478, 518; II, 87, 277, 280
Сокмены I, 21, 286, 287, 293;
II, 80, 119—122, 502
Соларьего II, 162, 164, 361, 364,
487
Солемнии I, 413, 414, 426, 436
Спахии II, 464—468; III, 395,
398—400, 404
Статари III, 205, 208
Стратиоты!, 393, 405, 406, 419,
420, 422, 452, 458, 459; II,
213, 229, 549, 551, 614
Табориты II, 578—580, 582,
583, 585, 586. 589, 595, 614
Табулярии I, 166, 200
Талья II, 99, 103, 109—112,
132, 312—315, 325, 327, 352,
499, 503, 547, 560; III, 74,
86, 103
Тимар II, 462—464; III, 396,
398, 399, 404
Торпари III, 204, 209, 216, 220
Трибутарии I, 73, 165, 179
Таны I, 282, 289, 290, 295, 450
Тюшены II, 577—580, 613
Удворники I, 376, 380—384;
II, 202
Ускоки III, 528
Файны II, 127, 128, 132, 290.
325, 326, 332; III, 34, зб—38
48, 60, 61, 455, 482
Феод II, 218 (см. также: фьеф)
Фермы II, 33 5 , 36 7, 368; III, 25
12b 713983, 85’ 86’ 89’ 104,
крупные III, 20, 22, 26, 79,
80, 82, 84, 89
капиталистические III, 25,
Фермеры III, 19, 25, 48, 50-53,
79, 85 , 98—100, 124 , 487 , 488
крупные III, 19, 22, 24, 28
47, 70, 79, 80, 82, 92, 101,
424, 482, 549 ’ ’
капиталистические III, 18
20, 44, 45, 47—49, бЬ, 483
Фестеры III, 294—296, 300—
ф"1ьваР«77. 380-382, 394—
396; А11’ 136- 137i 234,
239, 251—253, 256, 2б6—263.
266, 357—359, 362, 364, 365
371, 374, 377, 378, 379
Фоз?Гз“жа ,2’ “°’ Э15'
Ф^П^!17е крестьяне
Фригольд II, 81, 82, 123, 129
130,133; III, 33, 39, 40, 62, 482
Фта>л1,5£Ры 81, 122, 129,
£30. 132, 502, 534, 550, 555,
’Л ‘°’
4,7
фьеФ II, 46 ,72 hl, 106, 306,
К "• 488 <“•
x7TnS“ii 418' *“• 428:
Хо„ЛЛпыА 331 • 336—388, 342,
34«. 34& 369k 47°. 5/в; II
87, 89, 267. 2бЬ, 270, 278, 282
283, Ш8 i36- 44fb 471? 510,
_ 547, 579, 613; Ili, 317, 40Й
Хольды I, 299. 305. 308
Хорафия I 393, ЭЙ; II, 220
Хусманы Г1 411, 414; ’ Hi,
?28, 229, 294, 3&4, 305
590
Терминологический указатель
549; III, 315, 323, 324, 336,
343
Чииш I, 142, 231, 268, 274, 291,
370, 434, 439, 468, 495, 501;
II, 65, 69. 99, 101. 105. 148,
15&, 179, 1Й7, 3&0, ЭЙ9, Зяб, 396,
397, 499; III, 138, 236, 239,
240, 252, 272, 358
Чифтлик (читлук) II, 395,
397—400, 404, 420, 463; III,
234
Чорбаджян III, 400, 401, 529
Шампар II, 313
Шеваж II, 483
Эделинги I, 157, 158, 160, 161.
477
дискуссия I, 416—418, 426;
II, 213, 240, 545, 549, 561
Элдормеиы I, 283, 430, 453
Элевтеры II, 211, 227—229,
231
Эмфитевзис II, 75, 197; III, 160,
161, 354, 417
Эмфитевты II, 148, 196, 346;
III, 552
Эрлы I, 154, 280, 288, 480
История крестьянства
в Европе
Эпоха феодализма
Том третий
Крестьянство Европы
в период разложения феодализма
и зарождения
капиталистических отношений
Утверждено к печати
Институтом всеобщей истории
АН СССР
Редактор издательства
О. Б. Константинова
Художник
Е. А. Михельсон
Художественный редактор
Н. Н. Власик
Технический редактор
И. Н. Жмуркина
Корректоры
Г. Г. Петропавловская, М. Ф. Сафонова
ИБ № 31949
Сдано в набор 6.05.86.
Подписано к печати 1.08.86.
Т-13834. Формат 70X100l/i6
Бумага типографская № 1
Гарнитура обыкновенная. Печать высокая.
Усл. печ. л. 48,1. Усл. кр. отт. 49,4.
Уч.-изд. л. 53,2.
Тираж 15600 экз. Тип. зак. 2573
Цена 3 р. 70 к.
Ордена Трудового Красного Знамени
издательство «Наука»
117864 Г СП-7, Москва, В-485,Профсоюзная ул., 90
2-я типография издательства «Наука»
121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 6