Текст
волга в гиввв
КУЙБЫШЕВСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1970
волга в гневе
Лчоччь
МУК “Самарская муниципальная
информационно-библиотечная система*
ЦГБ им. Н.Крупской
443051,г.о.Саиара,ул.Самарская/Маяковского, 190/19
^14
Составители:
Б. Н. Авилкин, Ю. И. Гибш,
Н. П. Макурин
Редакционная коллегия:
Г. А. Сарматов (ответственный редактор),
С. С. Барсуков, Г. С. Гриненко,
А. П. Яковлева
п
одвигу волжан — трудящихся Куйбышевской
области в годы Великой Отечественной войны,
годы смертельной схватки с фашизмом, годы
боев за честь, свободу и независимость
нашей Родины ПОСВЯЩАЕТСЯ.
СПАСИБО ВАМ, ЖИВЫЕ!
ВЕЧНАЯ СЛАВА ПАВШИМ!
Авторы этой книги
Герои Советского Союза
Аристов
Георгий Игнатьевич
Бойцов
Филипп Степанович
Бондарев
Александр Митрофанович
Бочариков
Максим Петрович
Б у зыцков
Иван Дмитриевич
Г а ш ев а
Руфина Сергеевна
Елисеев
Федот Васильевич
Желтухин
Петр Николаевич
Кардашенко
Юрий Борисович
Колычев
Николай Иванович
Кудашов
Владимир Петрович
Синельников
Виктор Павлович
6
Полные кавалеры ордена Славы
Абдалов
Алексей Андреевич
Бугранов
Андрей Захарович
Власов
Павел Федорович
Егоркин
Александр Васильевич
Касьянов
Николай Георгиевич
Лукьянов
Прокофий Максимович
Пеньков
Василий Владимирович
Родимое
Николай Ефимович
Дважды Герой Социалистического Труда
У ле со в
Алексей Александрович
Герои Социалистического Труда
Вавилова
Татьяна Ивановна
Демихов
Василий Александрович
С а л д а ев
Михаил Иванович
ПРОЧТИ ЭТУ КНИГУ, ТОВАРИЩ,— И НА ГЛАЗА ТВОИ ПАДЕТ БАГРО-
ВЫЙ ОТСВЕТ ВОЕННЫХ ПОЖАРИЩ, УШЕЙ ТВОИХ КОСНЕТСЯ ГУЛ БИТВЫ И
РОКОТ МОТОРОВ, НЕ СТИХАЮЩИЙ НИ ДНЕМ НИ НОЧЬЮ. ТЫ УЗНАЕШЬ
О СУДЬБАХ СОТЕН, А ПОЖАЛУЙ, ТЫСЯЧ ЛЮДЕЙ — СУДЬБАХ ЗНАМЕНИ-
ТЫХ И СУДЬБАХ БЕЗВЕСТНЫХ, НО ТАКЖЕ ДОСТОЙНЫХ ГЛУБОЧАЙШЕГО
УВАЖЕНИЯ. СУДЬБАХ ТЕХ, КТО И НЫНЧЕ РЯДОМ С ТОБОЮ И КТО НАВЕ-
КИ ОСТАЛСЯ В БРОНЗЕ И МРАМОРЕ НА ПЛОЩАДЯХ РОССИИ, НА ПЛО-
ЩАДЯХ ВСЕЙ ЕВРОПЫ. КТО СПАС ТЕБЯ, ТВОЮ СТРАНУ И ТВОЕ БУДУ-
ЩЕЕ ОТ НЕВОЛИ, УНИЖЕНИЯ И МРАКА.
I
ПО ЗОВУ ПАРТИИ,
ПО ЗОВУ СЕРДЦА
НА СМЕРТНЫЙ БОЙ
С ВРАГАМИ
СТАЛИ В ГНЕВЕ
И С ВЕРОЙ НЕПРЕКЛОННОЮ
В ПОБЕДУ
СЫНЫ ВЕЛИКОЙ РОДИНЫ
СОВЕТОВ
И ДОЧЕРИ ЛЮБИМЫЕ ЕЕ.
L
V
г
Мы не хотели воевать.
За день до начала великого народного испытания си-
ние волжские воды несли на себе не караваны с
оружием — по ним, звонко трубя, гили белые красав-
цы пароходы, спешили баржи с самым мирным гру-
зом — станками Куйбышевского станкостроительно-
го завода, запасными частями для сельхозмашин, изготов-
ленными на заводе «Автотрактородеталъ», первыми летни-
ми дарами колхозных и совхозных полей...
Бодрый и веселый труд, яркая праздничная жизнь кипе-
ли на берегах великой русской реки, в городах и селах
Куйбышевской области. Только что вернулась из экскурсии
по ленинским местам группа сызранских и чапаевских ту-
ристов. Счастьем светились лица швейниц куйбышевской
фабрики «Красная звезда», завоевавших красное знамя ис-
полкома городского Совета депутатов трудящихся. В сель-
хозартели имени Кирова, Борского района, готовились к
сбору урожая с виноградников, высаженных несколько лет
назад. По дорогам Похвистневского, Кошкинского, Сызран-
ского, Шигонского районов одна за другой двигались автома-
шины с камнем, песком и щебнем — сельчане начали соору-
жение автострад.
Медвяный аромат скошенных трав плыл над Большой
Глушицей — на юге области наступила пора сенокоса...
Мы не хотели воевать, но мы держали порох сухим.
Куйбышевская область вступила в соревнование с Тата-
рией на лучшую подготовку молодежи к службе в Красной
Армии и Военно-Морском Флоте. Шла массовая сдача норм,
на значок «Готов к труду и обороне». На ранних зорях
сквозь белесый туман над палатками летел сигнал военного
горна — в войсках Приволжского военного округа опять
ггроходила учебная боевая тревога.
В тот день, памятный всему человечеству день 22 июня
1941 года, эта труба подняла бойцов не на учебное поле.
Первые же глухие толчки, что потрясли землю Украины
и Белоруссии, Прибалтики и Бессарабии, негодованием и
болью отозвались в сердце каждого волжанина.
Бездонное синее небо сияло над великой рекой, но в
каждом взгляде чернела туча, в каждом слове слышался
гром. Люди на митингах, которые сразу же прошли на заво-
дах и фабриках, в колхозах и совхозах, гневно заклеймили
агрессоров, выразили готовность все силы отдать для разгро-
ма ненавистного врага.
11
«Все для фронта! Все для победы!» — с таким призы-
вом обратилась к народу партия, и волжане вместе со
всей страной откликнулись на этот призыв от мала до-
велика.
Что сохранила нам память о тех первых днях и месяцах
войны?
Длинные очереди у дверей военкоматов. Пото7с заявле-
ний, хлынувших на заводы, в совхозные конторы и колхоз-
ные правления. Сотни и тысячи социалистических обяза-
тельств, принятых в цехах и бригадах, в железнодорожных
мастерских и на колхозных фермах...
Убеленные сединой люди и совсем юные пареньки про-
сили: пошлите, немедленно пошлите нас на передний край,
туда, где железо с корнем вырывает деревья и поднимает
в воздух здания...
Женщины оставляли дома детей и становились на трудо-
вую вахту вместо уходивших на фронт мужчин. Подростки
отказывались от беззаботных игр, чтобы стать к станкам и
сесть на тракторы и комбайны — заменить уходящих на
битву.
Коллективы промышленных предприятий заверяли пар-
тию, ее Центральный Комитет в том, что удесятерят свою
энергию, будут трудиться по-военному.
Труженики полей давали слово армии и городам, что
закрома их не оскудеют, что фронт и промышленность не
останутся без хлеба, молока, мяса...
Мы слышим вас сегодня, наши дорогие земляки, герои
трудового тыла!
Слышим всех, кто в тяжкие для Родины дни не пал
духом, под водительством партии Ленина, партии больше-
виков вышел на борьбу с озверелым врагом.
Мы не знаем, где сейчас многие из вас, все ли вы жи-
вы — прошли десятилетия. Но мы слышим вас и будем
слышать всегда!
...Что же еще сохранила нам память о тех первых
днях, неделях и месяцах жесточайшего испытания?
Титанический, неимоверно тяжелый труд по переводу
десятков сотен предприятий на производство военной про-
дукции, освоению новых сложных видов изделий.
Ночные костры на стройплощадках, где развернулся
7грием заводов, эвакуированных из западных районов стра-
ны на Волгу.
Грозные и звонкие слова песен, зазвучавшие на улицах
12
волжских городов и сел над рядами марширующих с вин-
товками в руках ополченцев.
С первых же дней войны волжане, как и весь народ,
были уверены в победе. Они помнили вещие слова великого
Ленина:
«Никогда не победят того народа, в котором рабочие и
крестьяне... узнали, почувствовали и увидели, что они от-
стаивают свою, Советскую власть — власть трудящихся».
Они знали: социализм несокрушим, несмотря на вре-
менные успехи гитлеровцев, он превзойдет силы фашист-
ской Германии. Социально-политическое и идейное един-
ство советского народа, братская дружба народов СССР,
их преданность своему строю, сплоченность вокруг Комму-
нистической партии — сильнее любого врага.
И это оказалось именно так. Еще не было разгрома гит-
леровских орд под Москвой. Еще не зазвучало на всех язы-
ках мира слово Сталинград. Но весь мир уже увидел: гит-
леровским планам молниеносной войны против СССР не
сбыться никогда. Около двухсот отборных фашистских ди-
визий, в чьем распоряжении находились военные, техниче-
ские, продовольственные и людские ресурсы почти всей
Европы, разбили себе нос о мощный кулак Красной
Армии.
Свою долю в эти первые, трудные успехи армии и наро-
да внесли и наши земляки-куйбышевцы. Всех их призвала
к подвигу Родина — и они вышли на подвиг. Граждане
первой в мире социалистической державы, воспитанные
партией, они оказались достойными детьми могучей реки,
на берегах которой родился великий Ленин, на берегах
которой были рождены или жили они сами. Припадая ус-
тами к этой реке или мысленно выходя на ее берега, они
дали клятву — всю жизнь свою, всю кровь, капля по капле,
отдать ради спасения Отчизны, всего мира от коричневой
чумы. Умереть или уничтожить гадину!
И Волга, матушка Волга шумом волн, грохотом грома
над ними, шелестом дубов могучих у Жигулей ответила
детям своим:
- ВЕРЮ!
Борис Авилкин
Первые дни
Время подходило к двенадцати.
Сквозь распахнутые окна внутрь помещения струился синий, проце-
женный сквозь июньскую теплынь воздух.
«Что-то новый дежурный запаздывает...» — машинально подумал
Иван Александрович.
Он снова пододвинул к себе конспект. В обезлюдевшем по случаю
воскресенья здании райкома стояла почти звенящая тишина. Лишь
снаружи иногда слышались то ребячьи голоса, — наверное, бегут к
Волге, на плоты, купаться, — то отдаленный звон трамвая со стороны
Хлебной площади.
Иван Александрович любил такие вот, не совсем частые минуты за-
тишья, когда, оторвавшись от обыденности и текучести жизни, можно
почитать, подготовиться к очередной лекции или беседе. Завтра, в поне-
дельник, ему как раз опять выступать перед рабочими котельного за-
вода с рассказом о международном положении. Секретарь первичной
парторганизации Лямина только-только напоминала: «Приходите, то-
варищ пропагандист, обязательно. В прошлый раз ваше выступление
так всем понравилось».
Иван Александрович задумался, стараясь представить, о чем
больше всего будут спрашивать рабочие. Конечно, всех интересуют
вопросы войны и мира. Эх, война, война! Ему невольно вспомнилась
изнывающая от зноя, изрытая черными воронками монгольская степь.
Халхин-Гол. Давно ли они с бывшим третьим секретарем райкома Со-
ловьевым ходили с бойцами на бронетранспортерах в атаки? И вот
снова сгущаются тучи над страной. Да они вовсе и не исчезали! Фаши-
сты, несмотря на пакт о ненападении, только и ждут удобного момен-
та, чтобы...
Зазвучавшие снаружи из репродуктора позывные почему-то показа-
лись Ивану Александровичу по-особенному громкими, тревожными
Мелодичный перезвон заполнил всю комнату.
14
— Внимание. Через несколько минут — важное правительственное
сообщение...
И опять — перезвон позывных.
— Внимание. Через несколько минут...
Трижды неестественно спокойно и грозно повторил эти слова зна-
комый голос диктора.
И вдруг:
— «...Сегодня, в четыре часа, без предъявления каких-либо претензий
к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напа-
ли на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и под-
вергли бомбежке...»
Репродуктор уже молчал, а Иван Александрович все стоял, сжимая в
руке конспект. Время замедляло свой бег. Остановилось. И, все увели-
чивая и увеличивая скорость, опять рванулось вперед.
Он подбежал к окну во двор.
Внизу так же оцепенело, как только что сам Иван Александрович,
стоял с гаечным ключом возле машины райкомовский шофер Дмитрий
Мишин.
— Митя, немедленно к первому! — крикнул Иван Александрович
и повернул в комнаты.
Уже надрывалось сразу несколько телефонов. Он схватил трубку.
— Дежурный по Дзержинскому райкому партии Минин слушает.
Сознание было беспощадно ясным.
Через какой-нибудь час-полтора помещение районного комитета
было не узнать. В дверь один за другим проходили работники райкома,
директора предприятий, партийные активисты.
Хлопали двери. Продолжали трезвонить телефоны.
Из-за двери в кабинет первого секретаря райкома Прокофия Нико-
лаевича Чуракова слышались голоса. Там уже шло расширенное засе-
дание бюро.
Прокофий Николаевич, как всегда внешне спокойный, неторопли-
вый, продолжал начатую речь:
— ...Итак, товарищи, план мобилизационной готовности ясен всем.
Главное сейчас для нас — его четкое, быстрое выполнение. Во-пер-
вых... — Загибая пальцы, он кратко повторил уже сказанное: — Мо-
билизация в армию людских ресурсов и автотранспорта. Во-вто-
рых, оформление добровольцев. В-гретьих, немедленная пере-
стройка всей работы на военный лад. И, наконец, пожалуй, основное, —
Прокофий Николаевич мгновение помедлил, провел крупной ладонью
по шевелюре, — массово-политическая разъяснительная работа с
людьми: вопросы соцсоревнования, обучение военному делу, высокая
15
бдительность... Всем работникам райкома — немедленно на предприя-
тия. Вы, Иван Григорьевич...
Чураков нашел взглядом второго секретаря Макарова.
—...Вы, Иван Григорьевич, пожалуй, на мельзавод номер один. Вас,
Сергей Васильевич, — он обратился к председателю райисполкома Га-
силину, — попрошу на элеватор...
Первый секретарь продолжал перечислять имена райкомовцев, а
участники заседания уже вставали, быстро выходили наружу. В кабинет
стремительно вошел военный комиссар Абдеев:
— Прокофий Николаевич, все ломается!
Чураков удивленно поднял брови:
— Что ломается?
Абдеев беспомощно развел руками:
— Людей бы нам в помощь. Уже несколько десятков добровольцев.
— Откуда?
— Да отовсюду — и с АТД, и с элеватора, и... — Абдеев неожидан-
но почти с лукавинкой улыбается. — И из райкома тоже: Ванюша Ба-
ранов с Мининым.
— Так у Ивана Александровича двое детишек, третий ожидается!
Военком снова развел руками.
Вскоре все члены бюро Дзержинского райкома ВКП(б), его работ-
ники были среди людей1.
Сам Прокофий Николаевич Чураков прошел на митинг на за-
вод «Автотрактородеталь». Узкий, заставленный ящиками с готовой
продукцией, двор АТД заполнен до предела, — кажется, прибавься
здесь еще с десяток человек, и не выдержат, с потрескиванием раздви-
нутся стены заводских корпусов.
— ...Слово предоставляется мастеру товарищу Поломееву.
Будто негромко, совсем негромко роняет слово за словом в при-
тихшую толпу оратор, но они набатом отдаются в груди всех участни-
ков митинга.
— ...Наши товарищи, которых мы уже проводили и провожаем ны-
не на фронт, дают клятву биться с ненавистным врагом до последнего
дыхания. Мы в ответ им тоже клянемся: удвоим, утроим, нет, учетве-
рим трудовую энергию! Наша бригада дает слово...
Выступает электросварщик Уральцев.
— Я прошу записать меня в нашу славную Красную Армию добро-
вольцем. Ненавижу проклятых фашистов, которые посмели посягнуть
1 Бывший Дзержинский район располагался на территории нынешнего Куйбы-
шевского и части Самарского района.
16
на счастье и независимость нашей Родины. Проклятье им! Проклятье и
смерть! Буду уничтожать гадов, пока сердце бьется в груди!
Митинг уже окончен, двор опустел, а завод продолжает бурлить и
кипеть, как кипит и бурлит в котле вода под плотно завинченной крыш-
кой. Прокофий Николаевич вместе с директором завода и секретарем
партбюро проходит по цехам — ремонтно-механическому, основного
оборудования... Первого секретаря райкома интересует абсолютно все.
Конечно, .-в первую очередь, как началось освоение нового вида воен-
ной продукции — корпусов мин.
— Осваиваем, — вытирает руки о ветошь мастер Петр Семенович
Головин. — Оснастку уже сменили. Но трудно, ох трудно! — призна-
ется он. — Ведь теперь все изделия надо изготавливать точно по ко-
пиру.
— А кузница, разве у нас кузница! — вступает в разговор с секре-
тарем пожилой рабочий. Глаза его сердито поблескивают.
Прокофию Николаевичу он знаком. Старый коммунист Евгений Ни-
колаевич Новиков. Его стоит послушать. Сколько пользы уже принес
он производству своими дельными советами, предложениями!
— Слушаю, слушаю, — произносит Прокофий Николаевич, доставая
блокнот.
Вскоре за первой записью в блокноте появляется вторая, третья...
пятая. Короткие фразы, которые вряд ли были бы понятны другому:
«Расширение кузнечного цеха... Женщинам — профессии наладчиц и
электросварщиц... Информации о событиях на фронтах...»
В то время как Чураков делал эти пометки, остальные райкомовцы
находились в других местах. Плотным кольцом окружили рабочие
мельзавода Ивана Григорьевича Макарова. Лица, как и робы, покрыты
мучной пылью, только блестят зубы да белки глаз.
И здесь митинг уже прошел, но второй секретарь райкома также
не уходил от людей. Обычным своим, тихим, чуть глуховатым голосом
рассказывал людям о первых боях с фашистами. Говорил о веролом-
стве заправил фашистской Германии. О том, что Страну Советов. Родину
социализма, армию нашу им никогда не сломить.
И светлели взгляды людей. Иван Григорьевич чувствовал., как от-
таивает у них в груди.
— А скажи, секретарь, — перебил его один из мукомолов. — Как
мне добровольцем записаться? Куда, к примеру, я должен обратиться?
— К кому обратиться? — Иван Григорьевич, невысокий, щуплый,
смерил взглядом громадную фигуру рабочего. — Давайте-ка завтра
утречком...
А в эти же самые минуты Иван Александрович Минин подходил к
огуречной плантации совхоза «Волгарь». В нагрудном кармане чуть
Л Zi Л /. Л г*
17
х -V <" 03 v i> У1 } ? „ ' u. ‘ •• *'-' * ‘
£&n Ла
Зая
4<</>хГг< oZj$M$Vtu^ ’
^МЙе&М:4*
C^'A 4 жа**« 54- i
>*йуЛОчхч. 4^'Ьл^Х-» j
M. **-< я
<_< «.jt М^лАу’й a
Ca « «€»<< 1^ЛЛ^-£*С<4« ^ёхХ^л « a*xf/^c
►uw»^ ^x^Wte» C
^^6 ^^*?i£^3s$7"'*^?r<>^ *C*^<^<xk
<^»г^гх?^с<%Й>*й к^ц*< •* ^^'<y,-»?|^>:::
v,<w? ’ »WO?>i.M.'^.
• Ж:,. • £ • ..;:
':
A 4,-
^£**<*‘- “?.-xa»>$*
v^Aj-4.,^ ,./ -'^г.?*^ ^^«<>*0^ J^_
: /и^х //^.%. x
-z«w«x*<v
; ^-. • Z ’У - '
? х х •,'» >* x So i' *
f «ифжк^йй.^
Такие заявления писали тогда тысячи и тысячи волжан. Заявления с просьбой за-
писать их в ряды народного ополчения, послать в Действующую армию. Идут
годы, но не стираются строки ярких человеческих документов
белел кончик заявления, которое пока так и отказался принять у него,
как и у инструктора Баранова, военком Авдеев.
Женщины, различив еще издали знакомую фигуру райкомовского
пропагандиста, как были с подоткнутыми подолами, бросились на-
встречу.
— Как же это так, Иван Александрович?..
Не было ни одного предприятия, ни одной организации, хозяйства,
учебного заведения, где бы не побывали партийные работники, комму-
нисты. Повсюду звучало их правдивое, горячее слово. Повсюду по-
казывали они людям пример—пример мужества, спокойствия и делови-
тости. Партийный пример.
Одним из первых, вместе с большой группой партийных руководи-
телей Куйбышева ушел по партмобилизации на фронт Прокофий Ни-
колаевич Чураков. Все-таки — и очень скоро — удовлетворили просьбу
об отправке на передовую Ивана Минина и его тезки Баранова. А вме-
сте с ними — заявления инструктора по оргработе Осечкина, пропа-
гандиста Маликова...
Первым секретарем райкома был избран инструктор городского
комитета ВКП(б) Иван Степанович Злобин. Он уже тоже собрал вещ-
мешок, чтобы уехать на запад с очередным воинским эшелоном. Но
ему сказали:
— Нет, будем рекомендовать вас на Дзержинский.
— Но ведь я уже подготовился, чтобы...
Товарищ из обкома поднял на Ивана Степановича усталые, воспа-
ленные от бессонницы глаза:
— Каждый из нас рвется туда, где идет бой. Но вы хорошо знаете
Дзержинский район, работали там раньше. Неужели и вас, опытного
партийца, агитировать?
И уже более спокойным, даже с усмешкой, тоном добавил:
— Не волнуйтесь, здесь вам тоже будет не сладко.
Да, здесь оказалось не сладко, хотя, конечно, и не так, как на пере-
довой. День в райкоме начинался в пять-шесть утра и заканчивался в
час-два ночи. И в каждый из этих дней — десятки самых неотложных
дел, которые надо решить сейчас же, немедленно. Десятки мест, в ко-
торых надо побывать, где надо что-то выяснить, что-то направить, на-
ладить. Десятки, а то и сотни людей, с которыми надо встретиться, по-
говорить и которые ждут встречи, разговора с тобой.
Уйма запланированного и такая же уйма незапланированного, не-
ожиданного.
И вместе с тем — постоянная необходимость охватывать взглядом
общее, видеть самое главное, чувствовать перспективу.
19
Только в городе Куйбышеве за три первых дня войны более 2100 патриотов
вступили добровольцами в Красную Армию.
По мобилизации военную форму надели за первые два дня 5267 бойцов и
1495 командиров запаса.
236 тысяч человек ушло в армию из области к середине октября 1941 года.
В их числе — около 32 тысяч командиров и политработников, среди них более
4500 коммунистов и 4200 комсомольцев.
18 тысяч коммунистов области ушло на фронт к концу 1941 года, из них по
партийной мобилизации — 12 тысяч.
45 тысяч комсомольцев стало фронтовиками в начальный период боевых
действий. Только в сентябре 1941 года обком ВЛКСМ направил в воздушно-
десантные войска 1500 членов ВЛКСМ и 2000 — в лыжные батальоны.
Первый разговор на заре у Ивана Степановича Злобина и Ивана
Григорьевича Макарова.
Первый секретарь:
— Сегодня отправляем на фронт новую партию автомашин. В де-
сять ноль-ноль. Попрошу, уж ты побывай там с Абдеевым. И обяза-
тельно загляни на переправу через Самару. Как там работают выделен-
ные катера? Вчера ведь ужас что творилось.
Второй секретарь:
— А вы сейчас куда, Иван Степанович?
Первый секретарь:
— Сейчас — по заводам. Надо поговорить с коммунистами об ор-
ганизации фронтовых бригад. А потом — на вокзал. Ночью звонили из
обкома: сразу два эшелона с ранеными.
Спохватившись, он добавляет:
— Не забудь, в четыре беседа с домохозяйками. Да, да, с теми,
что надо направить на строительство трамвайных путей к Безымянке.
— Разумеется, не забуду!
Шагая с Абдеевым к Хлебной площади, Иван Григорьевич невольно
вспомнил один из вчерашних эпизодов. Уже под вечер, в сумерках, ему
неожиданно позвонил директор судоремонтного завода Овчинников:
— Товарищ Макаров, очень попрошу: воздействуйте как-нибудь на
Токарева.
— На Токарева?
Второй секретарь райкома удивился. Печник Николай Макарович
Токарев — отличный производственник, старейший коммунист, член
райкома. И вдруг на него надо воздействовать!
— Да, конечно же, на него. Подал заявление добровольцем. Как.
же мы без такого печника!
Директор завода еще что-то продолжал доказывать, но Иван Гри-
20
горьевич его уже не слушал. За дверью слышались тяжеловатые, раз-
меренные шаги. Он, Токарев.
Они сидели друг против друга — нервно постукивающий по настоль-
ному стеклу Макаров и плотный, медлительный в движениях Токарев.
— Значит, решил, Николай Макарович?
— Непременно, Иван Григорьевич.
— Куда ж это ты спешишь, Николай Макарович? Война-то только
началась, успеешь еще, навоюешься.
— Что ж теперь, Иван Григорьевич, ждать, когда она кончаться
будет?
— А ведь у тебя детишки, Николай Макарович. Кажется, пятеро?
— Шестеро, Иван Григорьевич.
— Вот видишь, Николай Макарович.
— Вижу, Иван Григорьевич.
«Иван Григорьевич...» «Николай Макарович». Они оба подчеркнуто
то и дело величали один другого по имени и отчеству, прекрасно по-
нимая, что все рассуждения их бесполезны — и с той и с другой сто-
роны. Он бы и сам, Макаров, сегодня же надел гимнастерку, но — во-
первых, не пускают, во-вторых, понимает сам: надо же кому-то и здесь...
Они крепко, по-рабочему, пожали друг другу руку, неловко обня-
лись.
— А о сорванцах моих вы уж... — не договорил печник, в лице ко-
торого проступило что-то детское, ясное.
— Эх, Николай Макарович!
Иван Григорьевич уже обошел несколько машин, но воспоминание
о вчерашнем прощании с хорошим человеком, одним из тех сотен ком-
мунистов, с которыми он жил и работал рука об руку, все не покидало
его. Машин на площади против элеватора стояло в несколько рядов
чуть не с полсотни. В основном наиболее ходовых марок — ЗИС-5 и
полуторки ГАЗ-2А. Совсем еще новенькие, с неотбитым лаком на ради-
аторах, и изъезженные, полуободранные — все они были тщательно
вытерты, вымыты. Рядом с каждым автомобилем — водители. Все, не-
смотря на жарищу, одеты основательно — в пиджаках, в сапогах или
тяжелых рабочих ботинках.
Они сейчас же поведут свои ЗИСы и газики в воинские части, а с
этими частями — на передовую.
И Иван Григорьевич почти не обращал внимания на машины. Пусть
постукивают по протекторам, опробуют тормоза снующие рядом авто-
инспекторы. Он лучше раскурит козью ножку вон с тем, иссеченным
морщинами, наверное, продубленным всеми ветрами и метелями во-
дителем. Или положит руку на худенькое плечо вон тому мальчугану
с широко распахнутыми, восторженными и одновременно какими-то
растерянными глазами. Или...
21
Он долго стоял рядом с Абдеевым, пока за поворотом к улице
Фрунзе не скрылась последняя машина. Мучительно захотелось с ними,
во что бы то ни стало с ними!
Взглянув на военкома, он прочитал в его взгляде то же самое му-
чительное желание и невысказанную тоску.
— Что ж, поехали к переправе.
Женщины в парткабинете райкома стали собираться задолго до че-
тырех. Одни чинно, положив руки на колени, рассаживались вдоль
стен. Другие шумно — подумаешь, райком, не бывали мы в райко-
мах! — двигали стульями возле длинного, накрытого зеленым сукном
стола заседаний.
— Скоро, что ли, бабоньки, говорить-то с нами начнут?
Почти минута в минуту, как было назначено, дверь раскрыл пред-
седатель райисполкома Сергей Васильевич Гасилин. Приостановился за
порогом, вежливо пропустив вперед холеного, не по-нашему одетого,
в берете и куцей курточке, человека. Все в кабинете с невольным ин-
тересом разглядывали странного гостя.
— Товарищи, — начал председатель, — вы все знаете, для чего мы
пригласили вас, домашних хозяек, в эти тяжелые дни. Ваши мужья,
сыновья, братья ушли на фронт. Там, где они только что трудились,
нужны, позарез нужны рабочие руки. Необходимо заменить ушедших
на защиту Родины. К нам, — Иван Степанович повернулся к развалив-
шемуся возле стола человеку в берете, — пришел товарищ...
Сергей Васильевич смешался, словно не в силах выговорить непри-
вычного слова:
— ...Господин... мистер, — он произнес нерусскую фамилию, —
из американской газеты. Он приехал в Куйбышев и хочет побеседовать
с вами, товарищи домохозяйки.
Американец, не вставая, наклонил голову, растягивая слова, заго-
ворил:
— Мне желается узнавать, как вам... вас... принуждают к совершению
такого — как это выражение? — громоздкого, э, выдающегося шага.
Удел жены, матери не есть удел быть за станком, ее удел есть воспи-
тывать ребенка, легкий бизнес. И вот вас...
— О чем это вы там, господин хороший?
Сидящая возле самых дверей женщина неожиданно встала. Худо-
щавая и уже начинающая сутулиться. В приколотых большим гребнем
волосах поблескивают сединки.
— О чем это вы, господин хороший? Кто это нас принуждает? Да
пусть бы нас и не вызвали сюда, мы все как одна... Я сама пойду и
22
обоих сыновей своих с собой из школы возьму, чтоб скорее Гитлера*
проклятого уничтожить.
— Верно, Савельевна!.. «При-нуж-дают!» Лучше вы, американцыг
помогите нам фашистов разбить!
Женщины заговорили все разом. Под их негодующими, пронизыва-
ющими взглядами американский корреспондент сжался, сразу стал
меньше ростом. Торопливо убрав ручку с золоченым перышком, заго-
ворил:
— Большое благодарю, большое благодарю... Я буду написать это
все в большой нашей газете.
— Напишите, напишите...
Та самая женщина у дверей снова заговорила первой:
— Ну, куда нас, председатель? Где мы нужнее всего? Записывай.
...Кабинет давно опустел, и лишь первый и второй секретари про-
должали сидеть, размышляя вслух о том, какие вопросы включить в
план работы бюро на ближайшее будущее.
— Заслушать управление трудовых резервов о перестройке партий-
но-политической работы в соответств-ии с военным временем, партбюро
четвертого и пятого мельзаводов — о ходе выполнения постановления
СНК о подготовке населения к противовоздушной обороне...
— Обязательно пригласить с судоремонтного, — напоминает Иван
Григорьевич. — Как идет подготовка к зимним работам...
Когда оба !вышли из здания райкома, уже давным-давно стемнело.
— Может, пройдемся? — предложил Иван Степанович.
— Что же, можно...
Они неторопливо шагали рядом, каждый думая о своем. А вообще-
то об одном и том же. О суровом испытании, которое легло на плечи
нашего народа — легло, но не согнуло его. Об ушедших на фронт
друзьях. О том, что завтра обоим надо будет сходить в госпиталь на
улице Обороны — туда прибыла еще новая большая партия раненых.
Они не заметили, как прошли два квартала по улице Степана Рази-
на, оказались на Куйбышевской. Площадь Революции. На звездном
фоне четко вырисовывается силуэт памятника Ильичу.
Звезды сияют над головой вождя.
— Вот здесь, — задумчиво произнес Иван Степанович. — Вот
здесь когда-то проходил молодой Ленин...
Они постояли с минуту, вслушиваясь в негромкие, но четкие звуки
ночного города. Затем повернули обратно.
Владимир Милюков
...А рядом цвели липы
Над селом Кушниково занимался теплый, ясный день. Это был один
из тех дней, светлых и мягких, какие в Средней России бывают лишь
в июне. За околицей жарко и сухо, пахнет полынью и сеном, а в пере-
лесках цветут липы. Все это обыкновенно начинается часа в четыре, с
удивительно голубого и прозрачного утра. В это время деревня ви-
дится переводной картинкой на зеленом листе, где нет полутонов, а
одни ярко-голубые, ярко-желтые и ярко-зеленые цвета. В окнах изб
отражается голубень. Воркуют в застрехе голуби; и кажется, ничего
горького, страшного не может случиться в такое утро. Потому и яс-
ность, чистота и сила в тебе необыкновенные. Косу возьмешь — любая
коса по руке. Топор—топором самую тонкую работу сделаешь. А попа-
дется на глаза пень, который три года не мог никто расколоть в до-
ме, — так ахнешь по нему, что разлетится пень в щепы от нескольких
ударов...
Как раз в такое утро принялись колхозники сельхозартели «Пяти-
летку — в четыре года» за плотину для водяной мельницы. Берег бу-
дущего пруда расцветился рубахами мужиков, пестрыми платками баб.
Заскрипели подводы. К обильным ароматам деревенского лета доба-
вился терпкий запах свежей земли. Все работали не распрямляясь. Вот
Иван Митин, крепко сбитый мужчина, забирает запруду плетнем. Каж-
дое движение обдуманно, точно. Так, должно быть, когда-то рабо-
тали и отец, и дед, и прадед его. Выберет Иван из охапки, принесен-
ной ребятишками, хворостину, заткнет толстым концом за ближний
кол и начнет обвивать ею остальные. А затем, чтоб плетень был плот-
нее, надавит на него ладонями.
Робко, словно зайчата, обступили взрослых белоголовые мальчуга-
ны, украдкой смотрели за их работой.
Между делом многие вначале даже не заметили, как к запруде по-
дошел председатель сельского Совета Чунаков. Но вот, откинув со лба
волосы, всмотрелся из-под ладони в подходившего человека один,
второй... То ли в походке председателя Совета показалось людям что-
24
«Работать за себя и товарища, ушедшего на фронт!» — таким был девиз па-
триотов в тылу с первых дней войны.
Токари В. Колесов со станкозавода, А. Мусатов с завода Катэк и другие
стали выполнять за каждую смену до пяти норм.
За сутки вместо трех-четырех дней слесари-лекальщики Вдовин и Горбачев
на заводе «Автотрактородеталь» изготовили штамп.
«Женщины и молодежь должны заменить ушедших на фронт мужчин!» — к
этому призывала Коммунистическая партия. «Труд — вот наше боевое оружие
в смертельной схватке с фашизмом. Пусть на место каждого ушедшего на
фронт у станков встанут его жена, мать, дочь, сестра. Женщины — на произ-
водство!» Таким обращением к женщинам области на призыв партии ответил
общегородской митинг женской молодежи города Куйбышева.
И на заводы пришли тысячи патриоток и юных патриотов.
Более 30 тысяч женщин, молодых людей — вчерашних школьников, студен-
тов — пополнили отряд тружеников промышленности и транспорта города
Куйбышева во втором полугодии 1941 года.
Каждый третий комсомолец на производстве и транспорте к январю 1942 го-
да стал двухсотником или многосотником.
то неладное, то ли выражение лица его — странным, но не только
Иван Митин, а и все вдруг притихли, стали ждать.
— Что с тобой, тезка? — спросил Митин.
— Война, брат, — выдохнул тот.
Потом уже звонче и сильней:
— Война, товарищи! Немцы напали. Давайте на митинг. Чтоб все,
Чтоб все, — глухо повторил он.
В огромном небе звенел жаворонок.
...В сельсовете было прохладно и тихо. Уполномоченный райкома,
который привез сообщение о войне, вышел. Председатель тяжело опу-
стился на стул. Обхватил голову руками: как же это так? Ведь только*
на ноги встали. Машину купил колхоз. Строиться многие подумывали в
это лето. Мельницу вот всем миром решили начать...
Вздохнув, он вышел наружу. На крыльце, перед которым столпился
народ, уже стоял секретарь сельсовета Рябинин.
— Товарищи, — начал он. — Сегодня, рано утром, немецко-фа-
шистские захватчики без объявления войны на участке границы, протя-
женностью около двух тысяч километров, вторглись на территорию
нашей страны.
И неожиданно сбился с официального тона на простецкий, задушев-
ный лад:
— Помощь наша нужна Родине, тяжело ей. На волю нашу, на самую
нашу жизнь позарился враг. Смерть ему, смерть! Руси покоренной не
быть.
Потом выступали другие. Говорили с силой, скупо, неумело,
25
в основном повторяя уже сказанное, но гнев и ярость были непреодо-
лимые. Всхлипывали женщины. В задних рядах старухи потихоньку до-
говаривались собраться на моленье Борису и Глебу, покровителям
Российского государства.
К вечеру по селу уже ходил, разнося повестки, сельсоветский курь-
ер. Из дома в дом... Одному из первых бумагу с приказанием явиться
на сборный пункт принесли Петру Тихонову, лучшему комбайнеру кол-
хоза. Петр огромной ручищей, непривычной к карандашу, распи-
сался, взглянул за окна. Какое все вокруг давно привычное! Копошат-
ся в траве куры. Взбрыкивая и отчаянно мыча, промчался желтый, с
пятнами, теленок.
Петр толкнул пальцами створки рамы.
— Ах, как хорошо-то у нас! Да чтобы такую красоту врагам отдать!
Сказал и сам удивился тому, как, оказывается, может он говорить
красиво и верно. Жена взяла его за плечи и вдруг с силой повернула
к себе.
— Милый, любимый мой. Пусть безрукий, безногий — возвращай-
ся. Всякий дорог ты мне. Всякого я тебя приму. Только возвращайся,
слышишь, возвращайся! Нету у меня опоры, кроме тебя...
Такие слова звучали в эти минуты во многих домах кушниковцев: и
у Чунаковых, и у Митиных, и в семье передового бригадира полевод-
ческой бригады Федора Голышева...
Трудно прощались крестьяне с родным селом. Вроде бы уже и со-
брано все к отъезду, надета завалящая одежонка (что ж новой-то про-
падать?), ан нет, задумается мужик, выйдет во двор и ну забор поправ-
лять, дрова колоть. Или еще какое дело найдет. Даже в последнюю
минуту расставанья не может русский человек без работы, никак не мо-
жет.
А над селом вечерело. По темному небу прокатилась звезда. Гово-
рят, это к сильной ненастной грозе. Сделалось душно. Пахло мятой.
Рядом цвели липы.
Шигонский район
Владимир Шарлот
Камень и люди
Когда они, бетонщики и каменщики, плотники и подсобники 25-го
строительного треста, зимой 1941 года пришли сюда, где разгрузил
свое оборудование эвакуированный из Москвы подшипниковый завод,
здесь, кроме пустых корпусов, ничего не было. Они рыли котлованы,
клали фундаменты, стены — бетонные, кирпичные, бутовые.
Рядом трудились эксплуатационники, наступая на пятки каменщикам.
Не успевали те отделать фундамент, как на него уже «садились» стан-
ки, к ним пробрасывали электрокабели-времянки — и запевали свою,
то низкую и монотонную, то высокую и вибрирующую, песню моторы.
Днем и ночью росли ввысь корпуса завода, горы земли, вынутой из
котлованов. Днем и ночью... Все для фронта, все для победы. И здесь
была передовая. Здесь тоже ковалась победа над врагом.
...Начальник участка Покуро нашел старшего прораба Белоусова в
цехе закалки колец. Подойдя ближе, заметил заострившийся нос, бле-
стящие глаза, неестественную худобу лица старшего прораба. Жаль
парня, подумал про себя. Небось ночь не спал... Но тут же постарался
отогнать от себя эту мысль: прятать надо жалость, гнать ее от себя.
Покуро ошибался. Белоусов не спал уже двое суток подряд. Дер-
жался на ногах огромным напряжением воли.
— Александр Михайлович! — позвал Покуро.
Белоусов оглянулся. Попробовал улыбнуться. Вышло криво, нехо-
рошо. Смутился. И чтобы как-то скрыть это, задрал рукав, взглянул на
часы. Ого! Девятый... Скоро и домой можно. Дома жена ждет. До-
браться бы — и спать, спать...
Начальник участка осторожно потянул Белоусова за рукав.
— Слушай. Дело есть. К утру надо выложить котлованы бутовым
камнем. И опустить в них емкости.
Белоусову показалось, что он ослышался.
— К утру? — переспросил.
— Да. Именно — к утру. Смотри! — И начальник участка ткнул
пальцем в сторону.
27
Белоусов взглянул: там, в стороне, валялись кольца. Черные, за-
ржавленные металлические кольца для подшипников.
Белоусов был строителем. С подшипниками дела иметь ему не при-
ходилось. Но и он знал: кольца нужно закаливать. Для этого их раска-
ляют в печах и затем охлаждают в масле. Кольца уже есть. Эксплуа-
тационники через день-два закончат монтаж печи. Но если к этому
времени не будет в котлованах емкостей с маслом — не будет и гото-
вых колец. Не будет подшипников.
Дело теперь за каменщиками. Запуск производства, позарез нуж-
ного фронту, зависит теперь от них. Выиграть день — все равно что
выиграть бой.
Что ж, жена подождет. Отдых придется отставить. Выдержит ли?
Надо выдержать!
А другие? Те, кому класть бутовку? Ведь четырнадцать часов уже
не разгибаются.
Белоусов подозвал Владимира Антипова, объяснил обстановку. Тот
вздохнул, но сказал твердо:
— Не маленькие — все понимаем. Беру один котлован. На пару с
Николаем Пороховым. Передохнем чуток — и за работу.
— Вот так, — обернулся Белоусов к Покуро.
— Я так и думал, — в тон каменщику ответил тот. И, не попрощав-
шись, ушел.
На три котлована Белоусов отрядил человек тридцать. А сам поспе-
шил к директору завода договариваться насчет ночного пайка.
Сизые тени сгустились над строительной площадкой. Зажглись ред-
кие огни на времянках. Владимир Антипов и Николай Порохов были
уже в котловане.
— Делай лотки! — бросил Антипов бригадному плотнику.
Застучал топор. Антипов встал поудобнее:
— С этого угла начну, Ноля. А ты мне навстречу иди.
По лотку пополз в котлован бутовый камень. Это не кирпич —
ровный да гладкий, одного веса. Н нему и рука привыкает, и в ритм
входишь быстро. А в этом камне то и пяти килограммов нет, а то все
пятнадцать потянет. Бесформенный, углы острые.
Антипов бросил лопатку раствора, взял в руки первый камень, не
торопясь, аккуратно положил у стены котлована. И пошел, как машина:
раствор — камень, раствор — камень...
Ногда вот так втянешься в работу, оно вроде и легче: не замеча-
ешь времени, не чувствуешь усталости. Растет и растет под твоими ру-
ками серая стена...
Жарко стало. Антипов скинул на землю рукавицы. Оглянулся: ма-
стера нет. А то бы еще придрался — нарушаешь, мол, правила техни-
28
ки безопасности! Какие тут правила — третью смену подряд.
Война!
Шел двенадцатый час ночи.
— Перекурить бы, Володя!—услышал Антипов голос напарника. Ог-
лянулся: не отстает Николай, ладная стенка у него выходит. Отклик-
нулся:
— Погоди малость, вот кончу версту!
«Верста» — двадцать метров. Кончать и кончать ее...
В двенадцать, приоткрыв дверь прорабской, Белоусов прокричал в
ночь:
— Перерыв, ребята! Заходи подкрепиться!
С блестящими глазами, разгоряченные, они ввалились в конторку,
наполнив ее крепким ядреным словом, толчеей и белым морозным
паром.
— В очередь, ребя! — крикнул Николай Корохов. — Всем хватит!
Белоусов стоял у стола с ножом в руке. Каждому — четвертушка
хлеба, кусок колбасы, кружка жидкого чая.
...Владимир Антипов взглянул в окно. Звезды. Ветер. Мороз, ви-
дать, крепчает: узоры пошли по стеклу. Что-то делает сейчас жена?
Спит? Вряд ли. Небось побежала очередь занимать за хлебом либо за
жирами. А может, с Анюткой возится: мала еще дочка, и двух лет нет,
часто просыпается ночью, мамку кличет...
Домой попадал Антипов не каждый день. Жили они в бараке, на
Машстрое. Комнатушка метров 18 — на две семьи. Сам Владимир с
женой и дочкой да из Москвы двое эвакуированных.
До дому от завода — километра три с гаком. Пешком. Бывало,
завьюжит, нанесет снегу по колено — не пробьешься. Тогда он оста-
вался в цехе. Там и спал где-нибудь на песочке, подложив под голову
шапку. Эх, кабы войне скорее конец пришел!.. Для того и работает
он тут вот уже скоро сутки подряд...
Скрипнула дверь. Каменщики гурьбой высыпали на улицу. Антипов,
проходя, взглянул на Белоусова. Тот, моргая воспаленными глазами,
силился прочесть что-то на смятом, испачканном чертеже.
Когда последний каменщик вышел из прорабской, Александр Ми-
хайлович обессиленно уронил голову на грудь. Проснулся в три часа.
Усмехнулся: на пальце правой руки, покачиваясь, висела кружка. Осто-
рожно поставил ее на стол и прошел к двери.
Лицо обдал порыв морозного ветра. «Градусов тридцать, верно», —
подумал прораб. И заторопился к котлованам.
Метра на два с лишком поднялись серые стены. Процентов семь-
десят работы сделано. Он приостановился, глядя на Антипова и Коро-
хова. Восхищенно подумал: «Мастера. Побольше бы таких!». Но, уви-
дев, что каменщики внизу заметили его, спросил строго:
29
— Не надо ли чего, ребята?
— Раствор кончается! — крикнул наверх Антипов.
Белоусов поспешил в конторку, растолкал спящего у стены води-
теля:
— Езжай за раствором, быстро!
— Угу, — еще не совсем проснувшись, промычал тот и нахлобучил
шапку-ушанку. Через минуту зафыркал мотор трехтонки.
К утру стенки котлованов были закончены. Антипов прикинул: ку-
бов тридцать камня уложили они с Николаем да подсобниками за ночь.
Норма — кубометра два на мастера.
Теперь надо было всадить в котлованы прямоугольные железные
ванны. Соорудили над котлованом треногу, подвесили тали и, зацепив
ванну крюком, стали ломами сдвигать ее к яме.
Через несколько минут черный ящик, покачиваясь, повис над кот-
лованом. Тросы отпустили — и он мягко сел в проем.
— Закуривай!
Ох, какая тяжесть налила руки и ноги! Как ломит спину! А в голове
после бессонной ночи — будто рой пчел гудит.
На участке появились директор завода и начальник цеха. Подошли,
взглянули на котлованы, на рабочих. Подозвали прораба:
— Отпусти ребят, Белоусов. Да и сам отдохни, лица на тебе нет.
И пошли дальше, к печам.
— Завтра — пуск, ребята, — услышали каменщики уже издали
резковатый голос директора. — Котлованы готовы, пора кольца калить.
Белоусов с товарищами вышел с завода. Впереди расстилалась бе-
лая целина: под утро пошел снег, и дорога едва угадывалась под пух-
лым покрывалом. Всходило холодное яркое солнце.
Евгений Гарфельд
„Прошу записать в ополчение44
Ныне, направляясь к себе в лабораторию, Алексей Сергеевич Бело-
куров каждое утро проходит мимо серой мраморной доски, на кото-
рой рядом с красноармейской звездой выбиты имена тех, кто в годы
Великой Отечественной ушел с куйбышевской обувной фабрики имени
Первого мая на фронт и не вернулся.
Этот пожилой, поседевший мужчина хотя и не был на передовой,
не испытывает чувства вины перед павшими. Так уж получилось, что не
пришлось ему рисковать жизнью на поле брани.
В то воскресное утро 22 июня, услышав по радио короткое слово
«война», он достал со дна чемодана слежавшуюся гимнастерку, в
которой вернулся год назад с действительной. Но гимнастерка не по-
надобилась. На фабрике кого-то необходимо было оставить механиком
по оборудованию — и оставили его, Белокурова. Производству нужны
были его руки мастерового, знавшие до тонкостей все фабричные
станки и механизмы.
И он весь июнь сутками не выходил с фабричного двора, частень-
ко тут и спал, койка стояла в кабинете. Иначе было нельзя: фабрика
полностью перешла на выполнение военных заказов. В цехах шили ра-
бочую обувь для оборонных заводов, чехлы для переноски миноме-
тов, кобуры для личного оружия... Сами доставали материалы, с кото-
рыми было очень туго. Где-то разыскали старые изношенные покрыш-
ки, приспособились делать из них подошвы.
...Тот день в первой половине июля Алексею Сергеевичу хорошо за-
помнился. Проснувшись — на этот раз ночевал дома, — он как всегда
прильнул к репродуктору: что передаст Совинформбюро? Ничего утеши-
тельного. Наскоро перекусив, он вышел на улицу и... нахмурился еще
больше.
Странное и печальное зрелище являла собой площадь перед Домом
сельского хозяйства, возле которой он жил. Обычно почти пустая, сей-
час она походила на кочевой табор. Люди—преимущественно женщины,
дети, старики — разместились кто где со своим домашним скарбом.
31
Начались занятия первой очереди всевобуча. Те, кто уже побывал на фронте, учат
товарищей владеть оружием
Эвакуированные! Откуда? Не все ли равно! Там, откуда они прибыли,
хозяйничает враг. Жестокий, беспощадный. Быстрей бы дать ему по
зубам!
Не успел Алексей Сергеевич переступить порог проходной, понял:
происходит что-то не совсем обычное. Цехи гудели. От станка к станку
летело одно короткое слово: ополчение.
Через какие-то полчаса все собрались на узком, заставленном ящи-
ками с заготовками и готовой продукцией фабричном дворе. Секре-
тарь партбюро потомственный обувщик Андрей Семенович Горшков
был немногословен.
— Да, товарищи, — начал он, — по решению обкома ВКП(б) и ис-
полкома облсовета депутатов трудящихся при всех предприятиях, уч-
реждениях, колхозах, МТС и совхозах создаются части народного опол-
чения из граждан, способных носить оружие. Думаю, объяснять, как
это важно в нынешний тревожный год, не нужно...
Да, объяснять не нужно было. Кто-то, стоящий сзади Алексея Сер-
геевича, вздохнул:
32
— Неужели и до нас докатится?
— Споткнется да назад покатится, — уверенно ответил старый ком-
мунист Николай Федорович Скворцов, к чьему голосу на фабрике при-
слушивались больше других. — Но готовиться надо. Записывайте меня...
— И меня... Меня, — раздались голоса.
Все тут же стали писать заявления. Вот, близоруко сощурившись,
нагнулся над листком бумаги Иван Иванович Чернышев, начальник
штамповочного цеха. Ему немногим более сорока, но в армию его не
взяли из-за слабого зрения.
А невдалеке от него старательно выводит строки совсем молодень-
кий еще паренек слесарь Хрусталев — Алексей Сергеевич не знает его
имени. У этого армия еще впереди.
Один за другим люди сдавали в партбюро заявления: Владимир
Триль, Суздальцев, главный инженер фабрики Алексей Спиридонович
Опарин... Отряд народного ополчения на «Первомайке» был сформи-
рован сразу же. На доске объявлений вывесили приказ дирекции
№ 294 со списком зачисленных в него рабочих и служащих — семьде-
сят человек.
Еще до появления этого списка ополченцы приступили к занятиям.
Чуть ли не каждый день, после тяжелого многочасового труда, они раз-
бирали и собирали винтовки, минометы. Учились стрелять, бросать
гранаты. На пустыре за фабрикой были отрыты рвы и окопы. Там
устраивались чуть ли не сражения, по всем правилам воинского искус-
ства. Отрабатывались тактические задачи: прорыв обороны, наступле-
ние. После этого люди много и даже с удовольствием маршировали.
Несколько раз обувщики участвовали в общегородских сборах. На
одной из окраин Куйбышева была большая липовая роща с озером по-
средине. Туда и стекались группы народного ополчения из всех рай-
онов. Шли кто в чем — в телогрейках, старых, образца двадцатых го-
дов шинелях, обутые в кирзовые сапоги и ботинки с галошами. Но вы-
правку все старались держать настоящую, как положено бойцам. Под
оркестр, в сотни голосов на одном дыхании пели: «Идет война народ-
ная...».
А вскоре случилось такое. Алексей Сергеевич проснулся от резкого
воя сирены. Тревога? Да, тревога! Сирена рвала мембрану репродук-
тора. Два часа ночи. Он быстро, по-армейски оделся. Надо прибыть
на фабрику в числе первых — как-никак начальник фабричного штаба
противовоздушной обороны. Он побежал. На улицах темень кромеш-
ная. Ни одного фонаря или освещенного окна — светомаскировка. Он
бежал, не разбирая дороги, по лужам. В уши били громкие хлопки зе-
ниток. Кажется, боевыми палят? Неужто фашисты-таки прорвались? Не
зря говорили: гитлеровский разведчик немедни над городом пролетел.
Но вот и фабрика. Алексей Сергеевич видит темные силуэты на крыше,
2 Волга в гневе 23
В народное ополчение вступили десятки тысяч волжан в первые недели вой-
ны. Только за восемь дней июля 1941 года в городе Куйбышеве в рядах опол-
ченцев насчитывалось 16 679 человек, в их числе — 4 515 коммунистов и
2 590 комсомольцев.
Кузницей кадров для фронта в годы войны был всевобуч. В октябре 1941 го-
да более 30 000 волжан приступило к военным занятиям: в Куйбышеве — бо-
лее 10 000 человек, в Сызрани — свыше 2 800 человек, в Чапаевске — 2 500 че-
ловек, в Пестравском районе — 460 и в Хворостянском районе — около 1000
человек... Военное обучение было организовано во всех городах и населенных
пунктах.
В тяжелые дни осени 1941 года, когда фашисты рвались к Москве, были со-
зданы комитеты обороны города Куйбышева и Сызрани.
Предприятия приступили к производству сборных железобетонных конструк-
ций для дотов й дзотов.
С 18 часов 10 октября 1941 года в городе Куйбышеве был введен строжайший
режим светомаскировки.
лезет к ним, занимает свое место. Небо в ярких вспышках—разрывах,
прожекторах. Белокуров натягивает брезентовые рукавицы, кладет ря-
дышком клещи для «зажигалок». Почему же они, гады, не бомбят?
— Отбой!
Оказывается, тревога все-таки учебная. Не допустили наши враже-
скую авиацию до Куйбышева.
У Алексея Сергеевича отлегло от сердца. В сознании вспыхнула
уверенность: и не допустят.
Но их военное обучение продолжалось. Парторг Андрей Семено-
вич Горшков то и дело собирал коммунистов и объявлял:
— Принято новое постановление бюро обкома партии и облиспол-
кома...
Он тут же зачитывал их, эти постановления о всеобщем обязательном
обучении военному делу.
— Надо, товарищи коммунисты, разъяснить людям, показать при-
мер, — так обычно заканчивал свои сообщения парторг.
В народном ополчении уже была объявлена готовность номер один.
Часть людей с фабрики направили на учебные сборы. Тактические заня-
тия там проводились в обстановке, приближенной к боевой. Другие на-
чали рыть котлованы для воды в городе — на случай пожаров от зажи-
гательных бомб.
И молодой член ВКП(б) Белокуров, другие партийцы были первыми
на всех этих работах.
Хороший товарищ Алексея Сергеевича начальник цеха Петр Ива-
нович Лобанов трое суток не покидал фабрику. Но только объявили:
34
«Идем рыть котлованы к кинотеатру «Культкино...» — и Петр Ивано-
вич уже был там, вместе со всеми вгрызался лопатой в неподатливую
землю. А рядом с ним — директор фабрики, старый партиец Георгий
Маркелович Острецов, уже довольно пожилой человек. Люди, вооду-
шевленные таким примером, работали, не обращая внимания на стер-
тые ладони. Одни выбрасывали землю, другие тут же обмазывали края
котлованов глиной. К вечеру две огромные ямы были готовы.
...Сейчас, через много лет, от этих ям не осталось и следа. На быв-
шем пустыре встали новые дома. А там, где проводились общегород-
ские учения, вырос целый жилой микрорайон. Утром по его улицам,
обсаженным липами, спешат в школу ребятишки, вечером теплый свет
льется из тысяч окон.
Алексей Сергеевич идет мимо этих окон и думает: неужели все это
было? Светомаскировка? Хватающий за душу вой сирены и обшарива-
ющие небо прожектора? Рытье котлованов и окопов?
На память приходят скупые строки из заявлений, которые писали то-
гда и он, и Иван Иванович Чернышев, и молодой паренек Хрусталев,
погибший потом на войне, имени которого он так и не знает...
Виктор Аксененко
Вторая родина
...Поезд двигался на восток. Раскачивало вагоны. Дробно стучали
колеса. Для Носова все это было непривычно. Он проснулся на рассве-
те. Долго прислушивался к колесному перестуку, лежал и думал. Ду-
мал про страшную беду, что навалилась на страну и теперь сеет смерть,
увечит людские судьбы. Из-за этой беды еще в июне ушел из техникума
на фронт добровольцем его сын Виктор. Из-за нее нет теперь рядом
многих старых друзей, с которыми не один год рука об руку работал на
заводе. А его самого и немногих оставленных по брони заводчан эта
же беда заставила покинуть родные места. Уже шестой день поезд
увозит их в глубь страны, а конца так и нет...
Кто-то откатил вагонную дверь. Носов прервал раздумье, повернул
голову на шум. В дверном проеме мастер Потапов закуривал свою ут-
реннюю самокрутку. Носов осторожно слез с нар, чтоб не разбудить
спящих, подошел к нему.
— Здравствуйте, Федор Архипович. Не спится?
— Какой там сон, — отозвался мастер, — если думки лезут одна
на другую, как раки в корзине. Ты вот, Григорий Иванович, тоже не
спишь...
Стена леса, вдоль которого мчался поезд, разом оборвалась, и пе-
ред ними раскинулось желтое от поспевшей пшеницы поле. По нему в
легких облачках пыли двигались тракторы с прицепными комбайнами.
Оторвавшееся от горизонта солнце взбиралось в голубое безоблачное
небо.
— Гляди-ка, — нарушил молчание мастер, — тишь да гладь.. Не по-
думаешь даже, что в эту же самую минуту там...
Следующие слова Потапова заглушил шум встречного поезда, но
Носов понял все, что не досказал мастер. Мимо них проносились ваго-
ны с красноармейцами, на платформах под пятнистым брезентом угады-
вались контуры танков, пушек... Воинский состав. Сколько их уже прош-
36
ло на запад. Туда, где пылают города, рвутся снаряды. Там гремит вой-
на, навязанная нашему народу бандитами.
— А мы все катаемся, — с горечью проговорил Носов, когДа?. шум
встречного поезда стал замирать в отдалении. — Пора бы где-нибудь
остановиться да — за дело. Куда нас везут в даль такую? И как-то нас
там встретят? 1
— Да, как встретят... — раздумчиво произнес Потапов. *'
Примерно через час впереди показался какой-то город. Поезд на-
чал сбавлять ход. Когда подъехали ближе, Носов пригляделся и ска-
зал:
— Эти места мне знакомы. Добрались мы с тобой, Архипыч, до
Волги. Город-то — Сызрань.
— А ты был, что ли, здесь?
— Да, — обрадованно пояснил Носов. — Четыре года в красноар-
мейцах... В гражданскую беляков тут громили...
В Сызрани последовала команда: «Выгружаться!». И стало ясно:
здесь — конец пути, здесь — новое место завода.
Вот так августовским днем сорок первого в Сызрань прибыл еще
один состав с рабочими и оборудованием локомобильного завода го-
рода Людиново, Калужской области. Один из тех тридцати восьми со-
ставов, что увозили из-под Калуги в глубокий тыл оборудование, сырье,
топливо, семьи рабочих завода. Все эти перевозки были глубоко про-
думаны. Четко по графику отправлялся цех за цехом. В очередном из
них прибыла в Сызрань заводская электростанция. С нею и следовали
мастер Потапов, дежурный главного щита управления Носов и еще
двадцать рабочих с семьями. Электрики взяли с собой все — турбины,
генераторы, кабель, сотни необходимых приборов. А вдобавок .им
подцепили несколько платформ с незаконченными деталями и заго-
товками для локомобилей, чтобы продолжить их выпуск на берегах
Волги.
Сроки разгрузки были жесткие, эти же вагоны уже ждали грузы
для фронта. Потому в срочной работе участвовали многие ли^динов-
цы, прибывшие раньше. Работали споро, почти без перекуров.
А после выгрузки представительница уличного комитета Прокофье-
ва привела Носова в один из домов, куда решили поместить на уплот-
нение его семью. Дверь открыл им сам хозяин машинист паровоза Ива-
нов. Он выслушал Прокофьеву и сказал:
— Ну что же, уплотнимся. В тесноте—не в обиде. Проживем. Веди,
товарищ, свою семью.
Нынче на окраине Сызрани красуются высокие здания. Они видны
на десятки километров в заволжской степи. Вблизи этот комплекс —
'Целый промышленный городок. Вдоль громадин-корпусов асфальти-
37
125 предприятий, эвакуированных из Москвы, Ленинграда, Одессы, Вороне-
жа, Харькова, Киева, Гомеля, Днепропетровска и других городов, размести-
лись в Куйбышевской области.
Героическим трудом рабочих, инженеров и техников они в кратчайшие сро-
ки начали выпускать первую продукцию.
Из тринадцати предприятий легкой промышленности, прибывших в область
в июле—августе 1941 года, восемь приступили к работе уже в сентябре 1941
года.
рованные дороги и дорожки. Летом вдоль них шумят листвой деревья,
утопают в цветах клумбы... Это сызранский «Тяжмаш» — одно из
крупнейших предприятий нашей области. Он выпускает уникальное обо-
рудование для горнорудной и энергетической промышленности. Свои
машины и механизмы завод поставляет в различные районы страны, а
также в Болгарию и Польшу, ГДР и Индию, Объединенную Арабскую
Республику, на Кубу... Нынешний «Тяжмаш» создан на базе бывшего
локомобильного завода. Но на площадях, которые он занимает, гро-
мадные корпуса, цветы и деревья появились не сразу.
Тогда — теперь уже в далеком сорок первом — на этом самом
месте в Сызрани был пустырь. На нем и отвели место людиновцам.
Первым всегда нелегко. Им тоже пришлось трудно.
...Осень. Серый день без просвета. Из низких, разбухших от сырости
туч сеет мелкий холодный дождь. А на пустыре кипит работа. Впрочем,
это уже не пустырь. На нем то здесь, то там дощатые времянки, груды
кирпича, штабеля леса, отвалы земли. Прежде чем начать выпуск не-
обходимой продукции, завод надо построить. И вот слесари и токари,
мастера и инженеры, конструкторы и технологи стали землекопами,
бетонщиками, плотниками. Они же делают гвозди, вытаскивают из ле-
дяной волжской воды сплавленные к Сызрани плоты, добывают в мест-
ных карьерах известь и песок... Все это нужно для стройки в огромном
количестве.
Утопая в грязи, спешит с объекта коммунист Семен Иванович Хо-
теев. Официально он — начальник сборочно-испытательного цеха —
сердца локомобильного производства. Но к исполнению этой должно-
сти приступит потом. А пока назначен начальником строящейся для
цеха площадки. Поспеть ему надо везде. И Хотеев дотемна пропадает
на участках. Охрипшим от простуды голосом выясняет, где какая за-
минка, спешит принять меры. Хорошо, что в подобных делах у него
много добровольных помощников: любой на этой стройке хочет сде-
лать свое дело как можно скорее.
В то время в Сызрани коллектив локомобильного завода нередко
38
«называли героическим. Оно так и было. Партийная организация, ком-
сомольский и профсоюзный комитеты сплотили людей, и они работали,
не щадя сил и не считаясь со временем.
Заводские электрики, например, начали обживать новое место, что
называется, с колышков. С тех, что обозначали, где должно располо-
житься их энергетическое хозяйство. А энергия потребовалась уже с
лервых дней. Федор Архипович Потапов, Григорий Иванович Носов и
другие тоже на первых порах взялись за лопаты, молотки и топоры.
Они наскоро соорудили времянки, установили в них несколько локомо-
билей, подключили к ним генераторы. Это позволило дать ток ком-
прессорному отделению, ремонтно-механическому цеху. Затем энерге-
тики перешли на сооружение заводской электростанции — рыли ямы,
крепили фундаменты, устанавливали котлы, паровые турбины...
А неподалеку от станции закладывались корпуса литейного, кузнеч-
ного, механосборочного цехов. Несколько помещений сооружалось на
ремонтно-тракторном заводе и на территории центрального городского
рынка.
В последних числах октября произошел такой случай. В филиале
№ 2 механосборочного цеха завершался монтаж станков. Сборщики
радовались: еще несколько дней — и начнется выпуск продукции.
И вдруг досадная заминка. Под силовой трансформатор нужно по-
строить специальную будку. Кому это поручить? Откуда снять людей,
если каждый объект по своему важен?..
На помощь пришли конструкторы из отдела главного механика. Они
отложили свои «синьки» и вооружились мастерками. Бригаду этих не-
обычных каменщиков возглавил начальник конструкторского бюро
Петр Семенович Дедков. За пять дней небольшое здание трансформа-
торной было сложено.
...Седьмое ноября 1941 года — особая дата в боевой летописи ло-
комобильного завода. В этот день предприятие отправило на фронт
свою первую продукцию.
Но стройка продолжалась, не замирая и в трескучие морозы. Начал-
ся монтаж оборудования в прессовом отделении первого из техноло-
гических цехов.
В ту зиму особенно самоотверженно и творчески трудилась бригада
монтажников, руководимая Михаилом Александровичем Посылкиным.
В ее составе были Петр Федорович Серпков, Иван Егорович Рожков,
Александр Иванович Соловьев... Им предстояла трудная задача: смон-
тировать семисоттонный гидравлический пресс — смонтировать прямо
под открытым небом. От мороза у людей леденели щеки. Пронизыва-
ющий ветер чуть не валил с ног. Монтажники развели костер и, ото-
гревая у него застывшие лица и руки, опять и опять брались за ключи
и ломы.
39
Никто не унывал, не жаловался. Когда же потеплело, работа пошла
совсем весело. Летом 1942 года пресс был пущен и заработал на пол-
ную мощность, а в августе из цехов вышли восемь локомобилей. Эва-
куированный завод стал в строй действующих оборонных предприятий
страны.
...Этот день был у сызранцев — бывших людиновцев — настоящим
праздником. Они поздравляли друг друга. Женщины украдкой вытира-
ли слезы.
— Ну как, осилили?
Григорий Иванович Носов крепко сжал руку Потапову.
Федор Архипович повернул к нему улыбающееся лицо:
— Осилили! Прямо не верится.
— Да-а... — Лицо мастера посерьезнело: — А помнишь, как мы в
августе сюда ехали, волновались, как-то нас встретят, как устроимся?
А теперь она, Волга, стала нам родиной.
С тем же задумчивым выражением Григорий Иванович ответил:
— Да, родиной. Второй родиной.
Сергей Хропов
Встречи давние, незабываемые
Сергей Акимович Хропов, член Коммунистической партии с февра-
ля 1918 года, с 1938 по 1942 год являлся секретарем Куйбышевского
городского комитета партии.
В первые же тревожные месяцы войны к нам в город переехали
некоторые всесоюзные правительственные учреждения, наркоматы, по-
сольства... Мы, куйбышевцы, понимали: мера эта временная. Враг бу-
дет отброшен на запад, и все москвичи — работники наркоматов, сот-
рудники дипломатического корпуса — вернутся «домой». Пока же их
пребывание здесь, на берегах Волги, диктуется острой необходимостью,
жесткими условиями начала войны.
Конечно, и в те грозные дни столицей нашей Родины оставалась
Москва. По-прежнему вся страна наша сверяла свои часы по курантам
на Спасской башне.
Но пребывание многих правительственных учреждений преобразило
Куйбышев — и внешне и внутренне. Жизнь в городе сразу же прио-
брела новый, более четкий и высокий ритм. Особенно почувствовали
это мы, партийные работники. Первое указание ЦК ВКП(б) городской
партийной организации было таким: необходимо усилить внутрипар-
тийную и массово-политическую работу с трудящимися. Работники ап-
парата ЦК призывали нас активнее разъяснять массам всю серьезность
военной обстановки, шире привлекать в ряды партии лучших людей,
бороться с настроениями беспечности, благодушия.
29 октября 1941 года состоялось собрание партийного актива горо-
да Куйбышева с повесткой дня «О партийно-политической работе в
военное время». Мне, как секретарю городского комитета партии, до-
велось председательствовать на этом активе, и я хорошо помню, с ка-
ким воодушевлением выступали партийные работники, инженеры, ра-
бочие. Было принято постановление, в котором отмечалось, что в пе-
реживаемые страной грозные дни с новой огромной силой возрастает
41
роль городской парторганизации и каждого коммуниста. Члены партии*
должны мобилизовать все силы и ресурсы города для отпора
врагу, организовать работу всех предприятий по выпуску военной
продукции.
Вся эта большая работа началась в самом преддверии октябрьских
торжеств. Пожалуй, никогда еще мы не готовились к этим торжествам,
с чувством такой собранности и приподнятости.
День 7 ноября каждый встретил как боец — боец фронтового тыла.
Накануне вечером во Дворце культуры имени В. В. Куйбышева состо-
ялось торжественное собрание, посвященное 24-й годовщине Великой
Октябрьской социалистической революции. Когда закончился доклад,
с которым выступил секретарь обкома ВКП(б) М. Я. Канунников, все
мы с замиранием сердца прослушали транслируемую из Москвы речь
Генерального секретаря ЦК ВКП(б), Председателя Государственного'
Комитета Обороны И. В. Сталина.
«...Захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР...
Они ее получат».
«Они ее получат...» Это заявление партии вселило еще большую'
уверенность во все сердца. С этой уверенностью вышли мы на свой
первый военный парад.
Утро, как хорошо помню, выдалось слегка морозным, пасмурным.
Войска выстроились на площади перед Дворцом в полном боевом сна-
ряжении и с боеприпасами. Принимал парад Маршал Советского Союза.
К. Е. Ворошилов. Он и выступил перед войсками с краткой речью.
Сомкнутыми рядами, под звуки торжественного марша шагали мимо
трибуны солдаты. С площади их путь лежал к железнодорожному вок-
залу. Там бойцов уже ждали вагоны. Родина отправляла своих сынов
на запад, чтобы в скором времени нанести сокрушительный удар не-
мецко-фашистским захватчикам под ЛАосквой- В этом ударе должны
были принять участие и волжане.
Несколько позднее нам стало известно, что в этот же день и при-
мерно в этот же час четкий солдатский строй прошел и по другой,
главной, площади страны — Красной. В то же время в Москве мимо-
древних стен Кремля, мимо Мавзолея Владимира Ильича Ленина про-
шли и направились прямо на передовые позиции тысячи защитников
столицы — тысячи героев, которые покрыли себя в смертельных боях
с фашистами неувядаемой славой. Это был выдающийся военный па-
рад 1941 года, парад, навсегда вошедший в историю. В нем тоже уча-
ствовали многие куйбышевцы.
Но вернусь к своим воспоминаниям... На какое-то мгновение опу-
стела площадь имени В. В. Куйбышева. Но вот снова заполнили ее зву-
ки оркестра — началась демонстрация трудящихся. Вдоль трибуны, на
которой находились Председатель Президиума Верховного Совета
42
Во время военного парада 7 ноября 1941 года в Куйбышеве. На трибуне (слева
направо): тт. Н. М. Шверник, Н. А. Вознесенский, А. А. Андреев, М. И. Калинин,
К. Е. Ворошилов
СССР М. И. Калинин, товарищи К. Е. Ворошилов, А. А. Андреев,
Н. М. Шверник и другие, двинулись колонны жителей города.
Первыми, как всегда, шли школьники. Лица ребят были взволнова-
ны, строги. Всем своим собранным видом дети военного времени как
бы говорили, что они хорошо понимают опасность, нависшую над лю-
бимой Родиной. Отцы и старшие братья многих из этих мальчишек и
девчонок уже воевали. Матери с утра и до ночи трудились на заводах,
фабриках. А они, ребята, пока еще только учились. Но если надо, гово-
рили их светлые, взволнованные глазенки, устремленные на трибуну,
и они встанут к станкам, будут работать наравне со взрослыми, чтобы
приблизить заветный час победы.
За школьниками потянулись колонны рабочих, работниц с флагами
;и транспарантами в руках. Шли люди, которые уже в полную меру
43
испытали на себе, почем фунт военного, хотя и тылового, лиха. На их
плечах лежала вся- тяжесть стремительной перестройки промышленных
предприятий на фронтовой лад. Они в небывало короткие сроки и
в самых тяжелых условиях вводили в эксплуатацию эвакуированные
заводы. Они по пятнадцать и больше часов не отходили от станков,
перевыполняя вдвое и втрое нормы.
Несколько часов продолжалась эта незабываемая демонстрация.
В ней принял участие буквально весь город. Куйбышевцы еще раз по-
казали свою сплоченность вокруг Центрального Комитета партии и Со-
ветского правительства, свою готовность сделать все для защиты Ро-
дины.
И многие, — сразу же, колоннами, — расходились по своим пред-
приятиям. Сразу же вставали к станкам, садились на автомашины, бра-
ли за верстаком в руки молоток и зубило. Праздник окрылил каждо-
го, внушил каждому еще большую уверенность в своих силах, вооду-
шевил на новые большие дела. Трудовой и боевой энтузиазм масс по-
высился еще более.
Немало лет минуло с той суровой осени. Но подробности тех дней,
до отказа заполненных напряженной работой, и, конечно же, каждая
встреча с руководителями партии и правительства настолько свежи в
моей памяти, будто все было только вчера.
Помнится, аппарат Совета Народных Комиссаров СССР размещался
тогда в одном из зданий на Красноармейской улице. Здесь же прово-
дились и заседания Совнаркома. Нас, руководителей обкома и горко-
ма партии, облисполкома и горисполкома, нередко приглашали на эти
заседания. Обычно это случалось тогда, когда речь заходила о город-
ских и областных делах.
Однажды в повестку дня заседания Совнаркома был включен воп-
рос об улучшении коммунального обслуживания. Мы, представители
города и области, были заранее предупреждены об этом и имели вре-
мя посоветоваться между собой. Вывод наш был такой: теми машина-
ми и механизмами, что имелись в распоряжении городского хозяйства,
обеспечить в городе настоящую чистоту и порядок невозможно. Реши-
ли просить дополнительно пять автомашин и три-четыре тонны бензи-
на ежемесячно. Конечно, этого было крайне недостаточно. Но мы
посчитали: если идет война, все средства должны быть направлены на
фронт.
Выслушав наше заявление, члены правительства переглянулись. Ана-
стас Иванович Микоян поднялся из-за стола, сделал несколько шагов
по комнате, произнес:
— Скромничаете.
Потом он помолчал и вдруг предложил:
— Считаю, надо дать городскому хозяйству сорок автомашин и-
44
ежемесячно выделять по пятьдесят тонн бензина. Эти автомашины
должны быть доставлены к зданию горисполкома завтра к девяти ча-
сам утра с оформленными нарядами на горючее.
Это предложение было единодушно принято. А на следующий день
ровно в 8 часов 50 минут большая автоколонна остановилась возле
горисполкома и состоялся прием машин.
Этот пример из ряда других я привел не случайно. Мне кажется,
он очень характерен. И вот в каком смысле. В ту пору нам, местным
работникам, думалось, что решение некоторых вопросов вообще
невозможно в условиях военного времени. Выходило же, что лю-
бые, даже самые тяжелые, проблемы и теперь решаются успешно и за-
трачивается на это очень мало времени. Мы видели полную уверен-
ность в победе над фашизмом у работников Совнаркома
СССР. Их спокойствие, деловитость были для нас отличной школой.
В другой раз, когда мне довелось присутствовать на заседании Сов-
наркома, был здесь и Михаил Иванович Калинин. И тут я воочию убе-
дился, насколько высок авторитет этого выдающегося деятеля партии
и государства среди членов правительства.
В ходе заседания Михаил Иванович не сидел на одном месте. Жи-
вой, энергичный, он время от времени подходил к висевшей на стене
большой карте военных действий с наколотыми разноцветными флаж-
ками, обозначающими линию фронта. Карта словно притягивала Миха-
ила Ивановича к себе. Казалось, он всецело поглощен ею. Но едва
начиналось обсуждение нового вопроса, Калинин обращался к предсе-
дательствующему и заявлял, что, по его мнению, решая данное дело,
надо принять во внимание такие-то детали.
Со всесоюзным старостой мне приходилось встречаться и в несколь-
ко иной обстановке. Будучи в Куйбышеве, он часто приглашал нас, го-
родских руководителей, в свой рабочий кабинет, подолгу беседовал с
нами. Занимался Михаил Иванович тогда в доме № 163 на улице
Фрунзе, во дворе, в нижнем этаже. Путь в его приемную комнату ле-
жал через небольшую прихожую. Обстановка в кабинете была очень
скромной. Небольшой двухтумбовый письменный стол с простым чер-
нильным прибором и неизменным блокнотом, несколько стульев вдоль
стен, радиоприемник.
Едва мы входили в комнату, как ее хозяин тут же вставал из-за сто-
ла, шел навстречу, жал всем руки, усаживал напротив себя. Беседа
начиналась сразу и лилась непринужденно, свободно. Михаил Иванович
умел расположить к себе посетителей. Только первый раз, помнится, я
чувствовал себя на приеме несколько стесненно. Но вскоре от скован-
ности и следа не осталось. Чуткость, внимательность к людям были у
М. И. Калинина исключительными. Буквально в течение нескольких ми-
нут он вызывал своего собеседника на полную откровенность.
45
О чем говорил с нами Михаил Иванович? Главным образом о нуж-
дах городского хозяйства, об обслуживании населения. Всесоюзный
староста, занимаясь большими государственными делами, глубоко вни-
кая, как я уже упоминал, в положение дел на фронтах, живо интересо-
вался и тем, чем живет наш город. В центре его внимания были и ра-
бота наших промышленных предприятий, особенно оборонного харак-
тера, и военная подготовка в частях гарнизона... Разумеется, много
времени и сил он отдавал вопросам партийного и советского строи-
тельства. Но здесь мне хочется рассказать о той помощи, которую то-
варищ Калинин оказывал нам именно в области бытового обслужива-
ния. Мы и в этом чувствовали его большую компетентность, опыт-
ность, глубокое знание. Я сперва удивлялся: как мог он за такое не-
продолжительное пребывание в городе так хорошо изучить все наши
проблемы, заботы? Но вскоре понял это, когда сам увидел Михаила
Ивановича идущим пешочком по улицам, заглядывавшим в магазины,
беседующим с народом. Такие прогулки Калинин совершал часто,
и они, конечно, давали ему очень много впечатлений.
Помнится, один из разговоров на приеме у Калинина начался с тако-
го шутливого вопроса, заданного Михаилом Ивановичем:
— Знаете, почему правительство приехало в Куйбышев?
Откровенно, все мы, присутствующие, оказались несколько озада-
чены, замедлили с ответом. Михаил Иванович выждал немного, а за-
тем сам ответил на свой вопрос:
— Когда мы выезжали из Москвы, молоко здесь стоило пять руб-
лей литр. Немного дешевле, чем у нас. Но... Едва мы приехали, и мо-
локо подорожало.
Но тут же серьезно сказал:
— Давайте, товарищи, подумаем, что нужно сделать, чтобы лучше
обеспечить население молоком. Чтобы цены на него впредь не скака-
ли так высоко.
В результате этой беседы родилась мысль организовать вокруг го-
рода Куйбышева молочно-животноводческие совхозы. Вскоре Совнар-
ком создал специальную комиссию, которая изучила этот вопрос и
внесла предложение о создании таких совхозов на базе пригородных
хозяйств «Рубежное» и «Волгарь».
Точно так же произошло и с решением ряда других хозяйственных
и бытовых проблем жизни города. Как были важны тогда эти пробле-
мы, вряд ли стоит доказывать. Ведь, шутка сказать, за первые три-че-
тыре месяца после начала войны количество населения в Куйбышеве
шагнуло с 400 тысяч до 529 тысяч человек. Такой стремительный
рост, связанный с большим числом эвакуированных в город промыш-
ленных предприятий и граждан, не мог не вызвать трудностей в удо-
влетворении бытовых нужд трудящихся. И в том, что с этими трудностя-
46
ели удавалось справляться, прежде всего сказывалась забота пра-
вительства и лично М. И. Калинина.
Его ободряющее слово, советы, практическая помощь ощущались
во всем. Например, до войны основным видом внутригородского тран-
спорта был трамвай. Но трамвайные линии располагались только в цент-
ре города, а промышленные объекты уже строились на Безымянке
(ныне Кировский район), в других окраинных районах.
По инициативе Михаила Ивановича городу были отпущены средства
на сооружение троллейбусной линии. Началась прокладка новых трам-
вайных путей. Протянулась железнодорожная линия на Безымянку. Не-
смотря на разгар войны, выделялись средства, на которые улучшались
дороги, строились новые хлебные заводы, бани, водопроводные ветки...
Каждый раз я шел на встречу с Михаилом Ивановичем, как на празд-
ник. А слушая этого большого государственного деятеля, разговаривая
с ним, частенько ловил себя на мысли, что завидую московским ра-
ботникам. Ведь Михаил Иванович проявлял, конечно, не меньшую за-
боту о трудящихся Москвы. Он, видимо, тоже вызывал к себе мос-
ковских городских руководителей, так же с ними советовался, помогал
им. А при такой помощи и работать интереснее, и уверенности больше.
Обычно М. И. Калинин вызывал нас к себе в 11 часов 30 минут по
московскому времени. Беседы нередко продолжались час, полтора. Но
как бы разговор ни затягивался, ровно в 12 часов Михаил Иванович
подходил к приемнику, включал его. И мы, все присутствующие, вместе
с ним слушали очередную сводку Совинформбюро. Они были тревож-
ными тогда, эти сводки.
И Михаил Иванович, стоя у приемника, делался строгим, суро-
вым. Задумчиво, как бы только для себя, произносил:
— Ничего. Это ненадолго. Скоро научимся бить врага. И обяза-
тельно победим!
В жизни каждого человека есть самые значительные, незабываемые
дни. Я отношу к таким дням те, о которых только что рассказал.
Анатолий Баскин
Слушая Калинина
С крылатой быстротой облетела куйбышевскую комсомолию весть
о предстоящем выступлении Михаила Ивановича Калинина на собрании
городского комсомольского актива.
В течение нескольких дней не прекращались звонки в горком ком-
сомола из райкомов, комитетов комсомола заводов, фабрик, учебных
заведений и учреждений:
— Когда можно будет получить пригласительные билеты на встре-
чу с Михаилом Ивановичем?
— Нельзя ли послать ребят побольше?
Настойчивые просьбы переходили в задорную требовательность: мы
же немало сделали для защиты Родины от врага! Почему же нас не
приглашают?
Такой большой интерес молодежи к выступлению всесоюзного старо-
сты в то тревожно-горячее время был вполне понятен и закономерен.
М. И. Калинин был замечательным пропагандистом. Его речи и статьи
о коммунистическом воспитании горячо воспринимались и оказывали
большое влияние на молодежь. Мы все любили главу государства
за его простоту, человечность и глубокое знание жизни. И вот можно
увидеть и услышать его самого!
12 ноября 1941 года зал клуба имени Дзержинского был заполнен
до отказа. Сюда со всех концов города пришли комсомольские акти-
висты. Пришли, только что отработав по десять-двенадцать часов в це-
хах, у станков, в лабораториях, вернувшись из длительных автомобиль-
ных рейсов...
Собрание началось.
В едином порыве, стоя, громом аплодисментов встретили юноши и
девушки М. И. Калинина. Все лица сияли улыбками, и в то же время на
них читалась спокойная зрелость. С мест раздавались крики: «Все для
фронта!», «Мы победим!».
Вначале один за другим выступают ораторы — комсомольские ак-
тивисты.
48
Наконец слово предоставляется Михаилу Ивановичу.
Калинин поднялся на трибуну, несколько мгновений сквозь стекла
знакомых всем нам по фотографиям очков вглядывался в зал, словно
любуясь нашими горячими молодыми лицами, а затем, подняв руку,
чтобы успокоить молодежь, начал свою речь.
Я, как сейчас, — разумеется, не дословно, — помню ее всю, от на-
чала до конца. Калинин начал так:
— Товарищи! В прошлом на старые поколения советских людей вы-
пали тяжкие испытания. Их жизнь была богата подвигами. Они совер-
шались ради будущего, ради вас. У меня теплилась надежда, что сов-
ременное поколение комсомольцев, являющихся любимцами народа,
будет расти в более или менее спокойной обстановке...
Каждое слово, сказанное Михаилом Ивановичем, сразу же запада-
ло в душу. Будто не только большой государственный деятель говорит
с нами, а близкий, родной человек, любящий отец наш. Столько в инто-
нации, в жестах Михаила Ивановича было и искренней взволнованно-
сти, и горечи, и одновременно гордости за нас, молодых.
— На ваше поколение, — продолжал Калинин, — выпадают не ме-
нее трудные, а пожалуй, еще более жестокие испытания... Многие ком-
сомольцы — на фронте или работают на производстве, где тот же
фронт...
Основная задача, стоящая сейчас перед комсомолом, — это участие
в войне. Надо всесторонне изучать военное дело — сейчас это главное.
Мы должны победить, и мы победим!
Неожиданно лицо Михаила Ивановича освещается добродушной
улыбкой. Сделав небольшую паузу, он добавляет:
— Если бы я был секретарем вашей городской комсомольской ор-
ганизации, я бы заставил вас ежедневно часа по два копать мерзлую
землю и посмотрел бы, как быстро вы овладеваете искусством окапы-
ваться. Конечно, многие из вас про себя ругали бы меня за это, счи-
тая это произволом, бесцельной тратой времени.
Взрывом одобрительного смеха все встречают эти слова.
Но Михаил Иванович уже серьезно добавляет:
— ...И те, кто не попадет на фронт, возможно, так и останутся
при этом убеждении. Но зато те, кто попадет, скажут мне за это
спасибо: «Как хорошо, что меня приучили к этому раньше, теперь для
меня игра — выкопать себе окоп».
И вновь все мы сосредоточенно слушаем речь всесоюзного старо-
сты, который уже переходит к нашим задачам на производ-
стве.
— ...Воевать без производства, сами знаете, невозможно... И на
производстве комсомольцы должны быть застрельщиками. Вам надо
сейчас налечь на работу всеми силами, напрячь все свои способности...
49
Поэтому не жалейте труда, давайте больше военной продукции и само-
го лучшего качества...
Бурной овацией, стоя, криками: «Ура», «Все для фронта — для по-
беды!», «Мы победим!» наградили комсомольцы М. И. Калинина за его
замечательное выступление. Призывы его прозвучали для каждого из
нас как призывы родной Коммунистической партии, как набат в грозу,
как наказ старшего поколения выполнять заветы В. И. Ленина — беречь
и защищать свою социалистическую Родину как зеницу ока!
М. И. Калинин принял участие в работе собрания нашего актива до
конца. Затем мы тепло проводили своего наставника.
Выступление его еще раз напомнило каждому из нас, как огромна
наша ответственность, ответственность молодежи за судьбу своей Ро-
дины. С собрания каждый из нас ушел полный воодушевления, патрио-
тизма, веры в победу над врагом, желания сделать все от него завися-
щее в борьбе с фашизмом. Помню, как я, заводской техник, долго
думал в тот вечер, что же смогу еще сделать в цехе для улучшения
технологии и рационализации производства, для развития социалисти-
ческого соревнования фронтовых бригад. Уверен, такие мысли владели
тогда всеми моими сверстниками. На всех заводах сразу же после встре-
чи с Калининым заметно возросла производительность труда. Резко
увеличился поток заявлений от комсомольцев, желающих отправиться
добровольцами на фронт. Оставшиеся в тылу один за другим вступали
в ряды всевобуча...
Очень часто в цехах в перерывах между сменами можно было слы-
шать, как какой-нибудь паренек или девушка произносили:
— А помните, как сказал Михаил Иванович?..
Это помнил каждый. Помнил — и выполнял.
ши
II
ПРИ СВЕТЕ ЯРОСТНОМ РАЗРЫВОВ
И РАКЕТ СИГНАЛЬНЫХ
ШАГАЛИ МЫ ВПЕРЕД
ПУТЕМ НЕЛЕГКИМ
И НА СТЕНЕ РЕЙХСТАГА —
СРЕДИ МНОГИХ
И МНОГИХ ПОДПИСЕЙ
ПОСТАВИЛИ СВОЮ:
«МЫ —С ВОЛГИ!»
Пройдемте по любой улице любого нашего города, на-
шего любого села. Остановимся перед любым домом.
Вот хотя бы перед этим. Или вон тем. Или тем...
Постучим.
И, открыв дверь, нам ответят:
— Да, здесь живет бывший фронтовик... Да, здесь жил
герой, павший смертью храбрых в боях...
За плечами тысяч и тысяч куйбышевцев — дымные, гро-
хочущие дороги войны — дороги, по которым они мыслен-
ным взором своим проходят снова и снова. В памяти тысяч —
дорогие черты тех, кто уже никогда не вер-
нется назад.
Как хочется назвать все имена, рассказать обо всех под-
вигах! Обо всех до одного! Герои этого заслужили. Но это —
невозможно.
Разве можно перечислить всех волжан, которые отстаи-
вали — и отстояли! — от врага колыбель революции Ле-
нинград. Здесь, в лесах у древней Нарвы, оставшись
один возле орудия, отражал натиск вражеских танков исак-
линец сержант коммунист Герой Советского Союза Иван
Гордеевич Зиненко. Здесь под шквальным артиллерийско-
пулеметным огнем первыми форсировали бурную Свирь
Герои Советского Союза члены славного Ленинского комсо-
мола клявлинец П. П. Павлов и уроженец Шенталы
М. Р. Попов. Здесь, в небе Балтики, смертью храбрых пал
летчик-истребитель куйбышевец Д. П. Евстигнеев. Рядом с
ними за город Ленина сражались многие и многие.
А сколько наших земляков громило фашистов под Моск-
вой и Сталинградом! Сколько их шло вперед через леса
Брянщины и по полям Белоруссии и Украины. Сколько пер-
выми форсировало седой Днепр, освобождало Минск и
Киев, Каунас, Севастополь, Львов!.. Разве назвать их всех —
пехотинцев с автоматом в руках, связистов с телефонной
катушкой за плечами, артиллеристов возле орудийных ла-
фетов, танкистов в грозных, грохочущих «тридцатьчетвер-
ках», летчиков, взмывающих в небо на стремительных
ястребках...
Пусть не их руками водружено Знамя Победы над по-
верженным рейхстагом. Но они помогли нести это знамя
по трудным путям войны от Волги до Шпрее. Все те, кто,
отмеченный орденами и медалями, дошел до Берлина, и те,
кто не дошел до него, отдав жизнь за честь и независи-
мость Родины. Кто ?говторил подвиг Гастелло, направив свой
П
горящий самолет на вражеские колонны и вражеские суда.
Кто, по примеру Александра Матросова, закрыл своей
грудью амбразуру дзота. Кто умер на костре, но не сказал
врагам ни слова, ни единого слова!
Верность присяге, беззаветная преданность Родине и
партии, делу Ленина, ненависть к фашизму — злейшему
врагу человечества вели волжан, как и всех советских лю-
дей, от победы к победе. Эта преданность и эта ненависть
вселяли в бойцов мужество на переднем крае. Они выводи-
ли их из окружения на партизанские тропы. Придавали
стойкость духа тем, кто, раненый, потерявший сознание в
бою, попадал в гитлеровские концентрационные лагеря.
...Пройдите ныне по любой улице любого нашего горо-
да, любого села. И в какую дверь вы ни постучитесь, вам
ответят:
— Да, здесь жил человек, отдавший жизнь за Отчизну
на полях Великой Отечественной войны... Да, здесь живет
бывший фронтовик.
Впрочем, ответить так другим сможете и вы сами.
Иван Бузыцков.,
Герой Советского Союза-
Мы вернемся н тебе, Прут!
Автор этих воспоминаний, И. Д. Бузыцков —наш земляк из села Нижнее Санче-
леево, Ставропольского района, где он до призыва в Советскую Армию работал
комбайнером. Воспитанник Ставропольской комсомольской организации, сержант
Иван Бузыцков служил в пограничных войсках и был одним из активных участников
описанных им боевых событий в первые дни Отечественной войны на реке Прут в
Бессарабии. В ночь на 22 июня 1941 года Бузыцков с пулеметным расчетом нес бо-
евой дозор у шоссейного пограничного моста. Он и его товарищи одними из пер-
вых вступили в неравный бой с фашистскими захватчиками.
Волжанин сражался стойко и мужественно. Несмотря на несколько ранений, он
не покинул боя, в течение многих суток вместе с другими пограничниками храб-
ро отстаивал государственную границу Страны Советов.
О боевых действиях наших пограничных войск на этом участке фронта Советское
информационное бюро в сводке за 25 июня 1941 года сообщало: «Наши войска от-
били крупные атаки противника, пытавшегося форсировать реку Прут. На Бессараб-
ском участке фронта войска Красной Армии прочно удерживают позицию на восто-
чном берегу р. Прут, успешно отражая многочисленные попытки противника форси-
ровать ее».
За образцовое выполнение заданий командования и проявленные при этом от-
вагу и героизм сержанту Ивану Дмитриевичу Бузыцкову первому среди куйбышевцев
в годы Великой Отечественной было присвоено звание Героя Советского Союза.
Поздним вечером 21 июня 1941 года, когда земля была уже окута-
на ночным мраком, наши пограничные наряды один за другим уходили
на охрану государственной границы. Каждый из нас уносил с собой на-
путственные слова военкома комендатуры старшего политрука Бойко:
— Обстановка на границе крайне осложнилась. Провокация возмож-
на в любой момент. Будьте бдительны!
Все мы хорошо понимали это и сами были готовы в любой момент
встретить врага с оружием в руках, как подобает советским воинам.
Помню то тревожное и вместе с тем приподнятое чувство, с кото-
рым я вместе с бойцом своего пулеметного отделения Василием Мла-
денцевым вышел из ворот заставы. Вначале все шло как обычно. Вы-
полняя службу дозора, мы установили связь с нарядом соседней заста-
вы, проверили службу своих пограничников и к трем часам утра
5£
возвратились домой. Обменявшись паролями с часовым по заставе
ефрейтором Лопуховым и разрядив оружие, мы закурили наши люби-
мые козьи ножки и, наслаждаясь терпким махорочным дымом, на-
правились к столовой, где всегда имелся горячий чаек.
— Товарищ Бузыцков!
Мы увидели подходивших к нам Бойко и комсорга заставы Сергея
Калинина.
По-уставному поздоровались. Я доложил о службе проверенных
нами нарядов.
Военком улыбнулся:
— Бойцы несут службу хорошо, молодцы. Но вот секрет Макаро-
ва и Теленкова мы умышленно не проверили, место у них подобра-
но удачно, пусть посидят до рассвета...
Обычный разговор. Мирная картина. Вдруг на левом фланге, отку-
да только что пришли Бойко и Калинин, короткая пулеметная очередь
распорола утреннюю тишину. Я от неожиданности вздрогнул и маши-
нально повернул голову в сторону выстрелов. Тут же один за другим
прогремело три взрыва. Затем снова длинные пулеметные очереди и
ружейная трескотня. Старший политрук несколько секунд стоял молча,
вероятно, собираясь с мыслями, потом решительно произнес:
— Нападение!
И тут же добавил:
— Бузыцков! Дайте сигнал «Тревога». Передайте Тужлову — оборо-
ну заставы организовать по секторам. Я с Калининым иду к месту
происшествия. Немедленно вышлите туда подкрепление с ручным
пулеметом.
Не успел я ответить «Есть!», как оба политработника скрылись в
предутреннем тумане.
Того, что произошло там, на левом фланге нашего участка, мы,
находящиеся на заставе, еще не знали. Об этом нам стало известно
гораздо позднее.
Произошло же вот что.
В этот ранний час пограничный наряд — Александр Макаров и
Петр Теленков, — закончив службу, возвращался на заставу. «Дозор-
ка», по которой они шли через горловину своеобразного «мешка»,
вырезанного в земле рекой, вывела их к вершине излучины Прута.
В этом месте река, ударяясь о высокий подмытый берег, образовы-
вала бурлящий водоворот.
В тот момент, когда наряд подошел к излучине, впереди раздался
глухой стук. Макаров остановился:
— Ты слышал что-нибудь?
— Какой-то стук, вроде бы дерево о дерево, — подтвердил Те-
ленков.
56
Солдаты стали подниматься на обводный вал. Прямо перед собой
они увидели стоявшую у берега лодку. Четыре человека, уже выса-
дившиеся на берег, поднимались на вал, остальные прыгали в воду. Ма-
каров и Теленков, быстро оценив обстановку, приготовились к бою. Не
успели первые фашисты подняться на вал, как были уничтожены штыка-
ми и прикладами бойцов. Удачно брошенные гранаты попали прямо
в лодку. Раздались стоны, крики. Оставшиеся в живых враги бросились
вплавь на свою сторону.
Все это было только началом. Правый берег Прута, до последнего
момента хранивший молчание, внезапно ожил надсадным клекотом
пулеметов. Пули густым роем проносились над головами погранични-
ков, долбили берег. Макаров, раненный в обе ноги, на предложение то-
варища отползти заявил:
— Руки целы, оружие и патроны есть. Обороняться будем вме-
сте.
Но, повторяю, мы, находившиеся на заставе, пока ничего этого не
знали. Было ясно одно: такой крупной провокации на нашей границе
еще не было.
Неужели это война?!
Тревога!.. Тревога!.. Тревога!
Один за другим из дверей казармы выбегали бойцы. Только что
они крепко спали, может быть, видели хорошие сны о далеких своих
родных и любимых. И вот...
— Бузыцков! Занять позицию «Блокгауз»!
Это уже второе распоряжение, которое мне отдается с началом
вражеского нападения. Сквозь грохот снарядов, которые рвались уже
совсем рядом, я услышал чуть хрипловатый голос старшего лейтенан-
та Тужлова.
И через несколько минут мы, бойцы моего отделения, с двумя стан-
ковыми пулеметами бежали к шоссейной дороге. Один за другим, за-
дыхаясь, поднимались на высокую насыпь. Здесь и расположена наша
оборудованная заранее позиция «Блокгауз»- Удачнее места для того,
чтобы встретить противника, не сыскать. Прекрасный обзор. Почти
никаких подходов: кругом, куда ни кинешь взгляд, болото, заросли вы-
сокого камыша и кустарника.
И мы видим почти неразличимые в этом кустарнике фигурки в зе-
леных мундирах. Фашисты!
— Огонь!
Но и враг начинает обстреливать нас. Взвизгивают над головой пули.
Комья горячей земли от взрывов ударяют в лицо, слепят глаза. У одно-
го из бойцов словно кто-то невидимый сдергивает с головы пилотку,
Второй пулеметчик хватается рукой за щеку — наверно, задело оскол-
ком.
57
А шквал артиллерийско-минометного и пулеметного огня противни-
ка все усиливается. Очередной мощный взрыв разрушает наш дзот.
Я вижу: ефрейтор Петр Курочкин ничком падает возле пулемета.
Руки неподвижно раскинуты на земле. Подбегаю. Мертв!
Бессильные слезы печали и ярости застилают мне глаза. Я почти не
чувствую, что ранен и сам.
— Огонь!..
И час, и два, и три — почти до полудня обороняем мы свою уже
совсем разрушенную позицию. Где-то совсем рядом, справа и слева
от нас, такие же яростные атаки врагов отражают наши друзья.
Я знаю, уверен: они, как и наше отделение, не отступят ни на шаг,
будут сражаться до конца.
— Бузыцков!..
Рядом старший лейтенант Тужлов.
Начальник заставы тоже весь перемазан, в крови.
— Бузыцков, проверить помещение заставы. Захватить с собой со
склада боеприпасы.
Мы, горстка измученных долгим сражением, израненных бойцов,
скатываемся с насыпи. Бежим, пригибаясь между кустами. Разрывы
продолжают грохотать и здесь. Застава. Одно за другим пробегаем
помещения казармы. Выносим со склада ящик с гранатами и запала-
ми. Винтовки у каждого наизготовку. Нам уже известно: воспользовав-
шись гибелью пограничников, оборонявших шоссейный мост, фашисты
захватили его и могут густыми зарослями добраться сюда.
— Смотрите!
Громкий голос одного из бойцов заставил меня резко повернуться.
Гитлеровцы! На самом дворе заставы, почти лицом к лицу с нами.
Их — около двадцати человек, если не больше. Кажется, они не
ожидали нас встретить.
Быстрее в учебные окопы и траншеи! И вот уже враги, засыпаемые
градом пуль и гранатами, как ошалелые, мечутся по двору, мчатся
прямиком в болото, где их дружным огнем встречают станковые пуле-
меты других отделений.
Я ранен. Один из бойцов, разорвав индивидуальный пакет, делает
мне перевязку.
А бой продолжается. В сплошном грохоте, криках, стонах раненых
нет ни минуты для того, чтобы остановиться, сосредоточиться, поду-
мать: что же все-таки случилось? В самом ли деле это война? И что
происходит на других участках границы?
Как в полубреду — полусон ли, явь? — проходит тревожная, оза-
ряемая зелеными вспышками ракет ночь — наша первая военная ночь.
И снова с вражеской стороны с противным воем несутся мины. Как ва-
той, закладывает уши от разрывов.
58
Сотни куйбышевцев, служивших в кадровых частях, встретили первые дни
войны на границе.
Среди пограничников, мужественно сражавшихся с гитлеровскими захват-
чиками, были куйбышевцы В. Сорокин, А. Тягин, В. Болотов, К. Чиликин,
Н. Волков и другие-
До последнего патрона отбивал атаки гитлеровцев в районе Бреста И. Ста-
ростин, а затем, выйдя из окружения, вступил в партизанский отряд, сражав-
шийся с фашистами в Белоруссии.
С первых дней войны бился с врагом танкист И. Борзунов из Больше-Глу-
шицкого района.
Над западной границей первым встретил в небе врага волжанин летчик
Ф. Тюленев.
И аот опять бросаются гитлеровские пехотинцы. Рты перекошены от
бешеного крика.
Неужели дрогнем, отступим?
Нет, никогда!
Стерев горячий пот с лица, я вижу: через заросли к нам пробирает-
ся начальник штаба комендатуры старший лейтенант Константинов с
двумя отделениями бойцов — стрелковым и пулеметным. Последним
командует мой земляк, куйбышевец Федор Мордяшев.
Бойцы быстро выбирают позицию для «станкачей».
И враги, нелепо взмахивая руками, падают, поворачивают назад.
«Молодец, Федя! Молодец, землячок!» — шепчу я сквозь стиснутые
зубы и продолжаю бить по врагу — бить, бить, бить!
...Об этих днях — первых трех днях войны — я мог бы рассказать
много, очень много. О том, как мы после подхода подкрепления под
командой лейтенанта Константинова остановили наступление врага и
стали теснить его. О том, как в рукопашной схватке, когда и с той и с
другой стороны смолкли выстрелы и лишь слышалось звяканье оружия,
мы отобрали у фашистов мост. Как всю следующую ночь не смолкали
пулеметы, а с утра противник под прикрытием артиллерийского и ми-
нометного огня трижды — безуспешно! — пытался остановить защитни-
ков заставы.
Много можно было бы рассказать, много...
На дно окопа, где я продолжал держать оборону с несколькими
пограничниками, тяжело спрыгнул боец — посыльный начальника за-
ставы волжанин Александр Путятин.
— Товарищи! — Он почти хрипел, задыхался после перебежек. —
Приказ — отходить! Застава вот-вот будет окружена.
Небо уже вызвездило, когда мы организованно, с боем начали от-
ход на более выгодный для обороны рубеж.
59
Что нас ждет впереди? Долго ли продлятся бои? Этого по-прежнему
никто не знал.
Отстреливаясь от наседавших врагов, мы продолжали двигаться
вдоль зарослей, несли на плащ-палатках раненых. Лица бойцов были су-
ровы и решительны. Все то и дело оглядывались в ту сторону, где ос-
тавалась наша застава. Над нею полыхало багровое зарево пожарища.
Там, за этим пожарищем, в чернильной тьме, струил свои воды Прут.
Мы не видели его, но словно слышали, как легкие волны плещут о бе-
рег.
И, сжимая оружие в руках, каждый думал:
«Прут, прощай! Нет, не прощай — до свидания! Мы вернемся к те-
бе. Вернемся!».
Андрей Вятский
...И клятве, данной Ленину, верны
9.1. 1941 года.
«Жизнь Ленина всегда будет для нас живым при-
мером любви к Родине. Мы всегда будем идти по
ленинскому пути».
Б. Воловодов, Н. Юдин — летчики Куйбышевско-
го аэроклуба
Ю. Барабанов — курсант.
Из записей в книге посетителей куйбышевского До-
ма-музея В. И. Ленина.
* *
Сотни тысяч людей поднимались по крашеным ступенькам деревян-
ной лестницы на второй этаж этого дома. Поднимались и поднимаются
вот уже несколько десятков лет. С той поры, как дом стал музеем и
место, где жил юный Ильич, стало доступно для посещения. Идут сюда
старые и молодые. Инженеры и рабочие, колхозники и учителя, сту-
денты и школьники, врачи и военные. Они идут сюда в минуты горя и
радости, в минуты высокого душевного подъема и в минуты сомнения.
Идут, чтобы почерпнуть здесь уверенность и силу, дать клятву вождю
во всем следовать его заветам.
Как исполняются эти клятвы? Как сложилась судьба тех, кто оставил
в Куйбышевском Доме-музее В. И. Ленина на углу Рабочей и Ленинской
свои записи?
Вот всего один рассказ.
61
На фронт по зову партии в годы Великой Отечественной войны из области
ушли сотни тысяч патриотов. В их числе
свыше 27 тысяч коммунистов,
более 70 тысяч комсомольцев.
Аэроклуб. Его давно уже нет в Куйбышеве. Но ведь существует же
какая-то преемственность между сегодняшним ДОСААФом и бывшим
Осоавиахимом?
С областного комитета ДОСААФ мы и начали свой поиск. Беседо-
вали со многими его работниками. И все неудачно. Большинство из них
пришло сюда уже в последние годы.
Наконец обнаруживаем ветерана-авиатора Василия Герасимовича
Клименко. До войны он, оказывается, являлся начальником учебно-лет-
ного отдела Куйбышевского аэроклуба и знает многое. Помнит и Волово-
дова с Юдиным. Оба они были инструкторами. Воловодов — по самоле-
там. Юдин — по планерам. Оба — людьми очень заметными. Смелыми,
знающими свое дело. Юдин на мировые рекорды замахивался. Воло-
водов на всех типах существовавших тогда самолетов летал. Курсанты
души не чаяли в обоих. Инструкторов было много, но эти двое были
самыми любимыми.
Что они делали, где были в годы Великой Отечественной? Воловодов
храбро воевал, получил звание Героя Советского Союза.
Летом 1942 года он пересел со спортивного самолета на боевой.
Стал летчиком-штурмовиком. Смелый, решительный, находчивый, вол-
жанин вскоре стал одним из сильнейших советских асов черноморского
неба. Его ИЛ, который оккупанты называли «летающей смертью», наво-
дил страх и ужас на фашистов на земле и в воздухе. Воловодов бом-
бил танки гитлеровцев на Таманском полуострове, топил их транспорты
на пути из Констанцы и Бургаса, прикрывал высадку советских пехотин-
цев на Керченский полуостров.
...Его эскадрилья вылетела на бомбежку скоплений противника. Пого-
да была скверная. Низкие облака, плохая видимость, резкий ветер- Но за-
дание было выполнено. Внизу догорали подожженные гитлеровские
танки. Уткнулись стволами в землю разбитые зенитные пушки. Чернели
разбросанные по полю трупы застигнутых врасплох вражеских пехотин-
цев. Боезапас израсходован. Можно возвращаться на базу.
Эскадрилья легла на обратный курс. Но на полпути штурмовики
заметили идущую на ответную бомбежку советского плацдарма груп-
пу «юнкерсов». Воловодову было известно: остались считанные минуты
до широкой, по всему фронту плацдарма, атаки наших десантников.
Налет вражеской авиации может сорвать эту атаку. Надо любой ценой
62
не допустить его. Но как? В бензобаках совсем немного горючего. Пу-
леметные ленты пусты. А на раздумья совсем нет времени.
И Воловодов решается на таран. Он направляет свою машину на ве-
дущий бомбардировщик и вдребезги разносит его.
Ошеломленные этим внезапным нападением и потерей ведущего,
перепуганные устремившимся к ним ИЛом, «юнкерсы», сбрасывая бом-
бы на свою территорию, торопливо повернули назад. Наши наступающие
войска в этот день имели большой успех.
Звание Героя Советского Союза Борису Воловодову было присвое-
но посмертно.
О Николае Юдине нам удалось узнать больше. Тем более что сей-
час он работает в Куйбышевском городском Дворце пионеров.
У этого плотного, чуть прихрамывающего человека с открытым
лицом удивительная биография. Он один из первых в нашей стране ма-
стеров планерного спорта, участник знаменитого перелета Оренбург —
Москва — Крым в 1933 году. Тогда Юдин установил мировой рекорд
на дальность полета буксируемых планеров.
Но в 1936 году во время одного дальнего экспериментального пе-
релета с волжанином произошло несчастье. Оборвался буксировочный
трое и свободным концом зацепился за провода высоковольтной ли-
нии. Планер разбился. Когда планериста извлекли из-под обломков,
врачи обнаружили у него многократные открытые переломы ног.
Он стал инвалидом. Отныне мог передвигаться только на протезах
и костылях. Но еще там, в больнице, твердо решил вернуться в аэро-
клуб. И вернулся. Начал преподавать теорию полета, аэронавигацию,
материальную часть самолета и планера.
Началась война. Не без труда, но добился Николай Юдин зачисления
в Советскую Армию. Ему присвоили звание старшего лейтенанта. Он
стал обучать кадры военных пилотов десантных планеров, которые сы-
грали немалую роль в годы Великой Отечественной войны.
Только как обучать по-настоящему, как передавать свое мастерство
и опыт, если сам прикован к земле? И хотя медицинская комиссия стро-
го-настрого запретила планеристу летать, Юдин начинает сначала не-
легально, а затем и открыто выходить в тренировочные и учебные по-
леты, чтобы в воздухе показать курсантам авиационного училища, ка-
кие чудеса может совершать безмоторная машина.
Сейчас Николай Семенович во Дворце руководит кружком «Умелые
руки». Это один из самых популярных детских технических кружков
в городе. Попасть в него вовсе не просто. «Конкурс» сюда не меньше,
чем в иной вуз. По нескольку кандидатов на место. От желающих стро-
ить своими руками действующие модели самолетов, планеров, малень-
ких спутников, управляемых по радио кораблей и говорящих роботов
нет отбою. Привлекает ребят и сама фигура руководителя кружка,
63
мастера спорта, человека, ставившего мировые рекорды, умеющего де-
лать тьму интересных и очень умных вещей.
Третий подписавшийся под клятвой идти по ленинскому пути—кур-
сант Юрий Барабанов успешно окончил аэроклуб. В первые месяцы
войны учился в военно-авиационном училище на истребителя.
В последний раз его встречали в Куйбышеве в драматическом теат-
ре в 1943 году. Он в это время находился здесь в коротком отпуске
после лечения в госпитале. На гимнастерке Барабанова сверкали два
ордена боевого Красного Знамени. Но его боевую биографию еще
предстоит узнать.
Вот какой оказалась судьба трех бывших куйбышевских аэроклубов-
цев. Они остались верными клятве, данной любимому Ильичу, стали
примером беззаветной любви к Отчизне, примером, достойным высо-
кого уважения и подражания.
Ник. Макурин
Боевой друг Гастелло
Из окна штаба Анатолий увидел, как в голубеющую даль пошел один
самолет, а вскоре другой, и задумался. Кто они, его новые товарищи?
Как они встретят его, как примут в свою летную семью?
Раздумье прервал голос дежурного:
— Товарищ лейтенант, вас просит к себе командир полка.
Анатолий встал. Поправил гимнастерку и шагнул к двери. Дежурный
дружелюбно улыбнулся: дескать, не робей, все будет в порядке. Он
понимал состояние молодого офицера, лишь два месяца назад окон-
чившего училище.
— Разрешите войти?
— Да, войдите.
Командир полка не отрывал взгляда от характеристики, перечитывая
ее последние строки: « Товарищ Бурденюк... пользуется деловым авто-
ритетом в коллективе. Энергичен, решителен, инициативен. Требовате-
лен к себе. Свое решение может провести в жизнь. Личная дисциплина,
специальная теоретическая подготовка и летная практика — отличные...»
— Очень хорошо, — вслух произнес командир части. — Что же, да-
вайте побеседуем, товарищ лейтенант. Вы будете служить летчиком-
наблюдателем в четвертой эскадрилье. Командир ее капитан Гастел-
ло — опытный командир, коммунист. Вам как молодому авиатору,
комсомольцу у него есть чему поучиться...
Это было 31 октября 1940 года. А прошло чуть более полугода...
...Короткую ночь 22 июня 1941 года прервала боевая тревога. И вот
первые бои.
Двадцать шестого июня А. Бурденюк занял в самолете Гастелло мес-
то тяжелораненого штурмана эскадрильи. Самолеты поднялись высоко
в небо клином. Под крылом проплывала синь озер, зелень лесов, золо-
то полей.
Анатолий всматривается вниз. По шоссе серо-зеленой змеиной лен-
той ползут фашистские танки, бензовозы, артиллерия. В эфир несется
приказ командира: «Выхожу на цель. Следуйте слева за мной».
3
Волга в гневе
65
Трое волжан — Петр Матвеевич Потапов из Куйбышева, ставрополец Виктор
Петрович Носов, уроженец Дубового Умета Василий Николаевич Яшин — повто-
рили подвиг Николая Гастелло.
На головы фашистов обрушились бомбы. На дороге образовался
затор, гитлеровцы бросились в стороны от шоссе. А в наушниках сно-
ва слышен голос Гастелло: «Так вам, гады!».
Николай Францевич уже развернул свой самолет на обратный курс,
как раздался звонкий голос Бурденюка:
— Товарищ командир! Прошу еще один заход. У меня горят две
лампочки.
— Добро, Толя... Бросай в самую гущу.
Сделав разворот, машина вновь пошла к шоссе. Несмотря на плот-
ный заградительный огонь, она вышла на цель и сбросила оставшие-
ся бомбы.
Когда самолет опять уходил от цели, вражеский снаряд попал в его
левый крайний мотор. По плоскости полыхнуло пламя, подбираясь к
бензобаку. Шлейф черного дыма потянулся за машиной. Через две-
три минуты огонь охватит бак. До своего аэродрома не дотянуть.
Гибель или фашистский пден?..
— Иду на цель! За Родину!..
— Есть, товарищ командир! — первым откликнулся Анатолий.
— Есть! — ответили летчик-наблюдатель Скоробогатов и стрелок-
радист Калинин.
Этот подвиг известен сейчас всей стране, всему миру. Николай Га-
стелло направил пылающий самолет в скопление вражеских танков,
бензоцистерн, автомашин. К земле понесся сгусток огня. Загремели
взрывы.
.. Ему не было еще двадцати, нашему земляку из-под Похвистнева
Толе Бурденюку, боевому другу Гастелло.
Дм. Ширяев
Флагман остается в строю
Датору этих воспоминаний, Д. В. Ширяеву, шел двадцать первы год, когда фа-
шистская Германия напала на нашу страну. Он встретился с врагом на Балтийском
море, у Риги, где служил на крейсере «Киров» матросом.
Тяжелые дни переживала тогда Советская Прибалтика. Вражеские войска заня-
ли Лиепаю, Вентспилс, угрожали Двинску и Риге. Не считаясь ни с какими потерями,
фашисты хотели закрыть в Рижском заливе оставшиеся там наши военные корабли.
Командование флота отдало морякам приказ перебазироваться для защиты столи-
цы Эстонской республики города Таллина...
НА НОВУЮ БАЗУ
Это была сложная задача, в успех которой трудно было даже по-
верить. Фашисты заминировали Ирбенский пролив, через который мы
обычно выходили в море. Был один путь — через проливы Моозунд-
ского архипелага. Но они неглубоки, фарватер их узок, местами не ши-
ре сорока метров. Кроме того, проливы эти извилисты, при воздушных
атаках корабли не имеют возможности там маневрировать и представ-
ляют удобную мишень для бомбардировки.
Наш политрук Чесноков пришел в кубрик, собрал матросов и со-
общил, как трудна обстановка.
— Все вы знаете, — говорил он,— о героическом переходе Моозун-
да русскими кораблями. Это было в 1917 году. Наш отряд пойдет
тем же путем. Правда, нам будет несравненно труднее — потому что
современные корабли имеют большую осадку. Да и театр военных дей-
ствий совсем другой. Но мы должны спасти для Родины наши корабли,
вывести их на главную базу, помочь нашим армейским частям в оборо-
не прибрежных городов. Самое главное — преградить фашистам путь
в город Ленина, колыбель Октябрьской социалистической революции.
И вот в рижском порту мы пополнили боезапас. Все, что было не
нужно, сгружали на баржи: запасные части, балласт, лишнее
3* 67
горючее... Из воды показалась ватерлиния: осадка корабля значительно
уменьшилась.
И ранним утром суда снялись с якоря. Всего лишь четыре часа
потребовалось нам, чтобы пересечь Рижский залив. У Моозундских
островов стали на якорь. Близко надвигался берег, заросший лесом.
Корабли рассредоточились, готовые отразить атаку как с моря, так и с
воздуха.
Караван землечерпалок в это время углублял фарватер,
у нас продолжали снимать все лишние грузы. Но самой главной рабо-
той, в которой принимать непосредственное участие пришлось и мне,
была прокладка противоминной обмотки — бронированных электричес-
ких кабелей вокруг корпуса корабля, которые бы сделали его неуязви-
мым для магнитных мин.
Для этого мы и начали через все переборки и помещения сверлить
сотни отверстий в стальной броне.
Меня с несколькими другими матросами поставили на эту работу в
помещениях кормовой части. Мы приступили к ней так. Один размечает
отверстия, другой настраивает электродрель, а я — приспособление.
Закрепляем электродрель, — а она весом около тридцати килограм-
мов, — выбираем упор и вдвоем жмем на дрель. Ломается сверло. Са-
ша Пахомов затачивает его, и мы снова, согнувшись, жмем...
Но за весь день... только одно отверстие. Старшина электромехани-
ческой части пролез к нам и, задыхаясь от гари, воскликнул:
— Вы что же тут, мышей ловите, черти полосатые? Скоро подтянут
кабель, а у вас ничего не готово.
Наш старший Евгений Курицын пытался возразить: сверла, мол,
плохие, выбились из сил... Но что скажешь, если итог наших стара-
ний — почти ничего. Старшина попросил рассказать, как мы рабо-
таем.
— Э-э, братцы кочегары, вы тут просидите до зимы, если будете
продолжать своим методом. Надо как? Просверлил отверстие малень-
ким сверлом, возьми другое — побольше, а потом уже — тем, кото-
рое требуется.
Он покачал головой, глядя на наши усталые и растерянные лица, и
добавил:
— Удивляюсь, как это вам удалось такую махину осилить, отдохните
немного...
По новому методу дело пошло совсем по-другому: и легче, и бы-
стрее. Всю ночь не прекращали мы «проходку». Работали и на второй
день, пока не заменила нас другая бригада. За тридцать шесть часов
прошли несколько помещений, в том числе броневую палубу. Старши-
на доложил командиру электромеханической части о нашей старатель-
ности. В итоге — благодарность приказом по кораблю. Броневая об-
68
мотка, которую прокладывали сами матросы, надежно защитила ко-
рабль от магнитных мин.
Через неделю мы двинулись по Моозундскому проливу. Крейсер
©ели два буксира, работали и свои винты. Командир корабля выбрал
для перехода день с плохой видимостью. С воздуха нам никакая опас-
ность не грозила. Сумеет командир провести с ювелирной точностью
громаду по узкому фарватеру к морю — значит, крейсер выйдет на
базу!
Шли очень медленно. Временами киль флагмана доставал до под-
водных каменных глыб. В эти минуты весь корпус корабля дрожал, как
в лихорадке. «Пройдем или нет?»—отдавалось в сердце каждого моряка.
Ведь враг не дремал. Когда крейсер в сопровождении сторожевых ко-
раблей, подводных лодок и эсминцев подходил к самому узкому месту
пролива, где в 1917 году балтийцы затопили минный заградитель «Сла-
ва», чтобы преградить путь вражеским судам, сигнальщики доложили,
что в Рижский залив прорвались торпедные катера. Они намеревались
атаковать там крейсер. Но было уже поздно. Мы выходили в открытое
море, где нас встречали находившиеся в дозоре советские эсминцы.
А первого июля наш отряд без потерь занял новые рубежи на под-
ступах к эстонской столице.
МОРЯКИ СЮДА ВЕРНУТСЯ
Враг нес большие потери, но рвался на восток, к Ленинграду, захва-
тывая приморские города. И крейсер «Киров» со своим отрядом значи-
тельно укрепил силы защитников Таллина. Мы сразу же вступили в бой.
Дальнобойные орудия не умолкали ни на один день. 23 августа даже
обед матросам и офицерам разносили по боевым постам. В этот
день мы выпустили 600 снарядов по позициям гитлеровцев. Крупно-
калиберные фугасные снаряды сметали с лица земли фашистскую не-
чисть, поддерживали дух наших бойцов.
В эти же дни часть нашего отряда сошла с кораблей на сушу. Сорок
кировцев пополнили отряд морских пехотинцев.
Но под давлением превосходящих сил противника наши части все же
отходили к городу.
26 августа фашистам удалось захватить восточные высоты и устано-
вить на них тяжелые батареи. Начался обстрел кораблей прямой на-
водкой. Командир решил покинуть внутренний рейд. К этому времени
завершилась в основном и эвакуация города, правительственных учреж-
дений, ценностей.
69
Ежедневно куйбышевские газеты писали о боевых делах земляков, публикова-
ли письма тех, кто воюет на фронте, и письма, обращенные к ним
Как обычно, на крейсере сыграли сбор: «Все наверх, с якоря сни-
маться». Наша группа заняла место на корме. Но вражеские ар-
тиллеристы уже пристрелялись. Мы отчетливо видели, как один сна-
ряд, пущенный по крейсеру, упал с недолетом. Через несколько минут
столб воды поднялся совсем рядом с бортом. Сейчас будет накрытие!
Командир нашей группы лейтенант Владимир Вахнов приказал всем
укрыться в башне. •
Дана команда: «Полный вперед!». Корабль стал недосягаемым для
огня противника, тогда как наша дальнобойная артиллерия продолжала
свою работу, прикрывая отход судов. В это же время артиллеристы
успешно справились с уничтожением вражеских сил на одной из при-
городных станций Таллина, куда только что прибыли свежие части про-
70
тивнииа. На крейсер пришла радостная весть: товарищи К. Е. Ворошилов
и А. А. Жданов благодарили матросов и офицеров за отличное выпол-
нение боевой задачи.
Корабли весь следующий день обстреливали подступы к Таллину,
задерживая до последней минуты вступление врагов в город и обеспе-
чивая посадку на транспорты войск, эвакуацию раненых и населения.
А 28 августа, во второй половине дня, крейсер «Киров» снялся с якоря
и во главе большого морского каравана взял курс на Кронштадт.
ГЕРОИЧЕСКИЙ ПЕРЕХОД
Наш караван состоял из нескольких судов. Впереди шел отряд траль-
щиков, снабженных приспособлением для вылавливания мин, которые
стояли под водой на якорях. С помощью траловых приспособлений —
параванов мины отсекались, всплывали на поверхность, и их тут же
расстреливали. Вслед за тральщиками двигалась подводная лодка, так
же, как и все остальные корабли, снабженная траловыми устройствами.
Потом следовал ледокол, у которого больше чем у других была осадка.
По бортам крейсер охраняли эсминцы «Стремительный», «Яков Свер-
длов» и другие. Маневрировать в узком фарватере не представля-
лось возможности. То тут, то там крейсер подстерегали смертельные
опасности.
Вот притаившаяся подводная лодка противника выпускает по кара-
вану три торпеды. Спасения нет, это понимают все. Мы видим, как
надвигаются белые бурунчики — следы от торпед, несущих смертель-
ный груз. На командном мостике принимают донесение наблюдателей:
из трех торпед одна неумолимо приближается к флагману. Мы же идем
строго по расчищенному фарватеру, развернуть корабль нельзя —
кругом мины.
В эти минуты нам на выручку приходят моряки с эсминцев, спа-
сая флагман от верной гибели. На мачте «Якова Свердлова» взвивается
сигнал: «Принимаю огонь на себя...»
Неизвестно, успели ли отважные моряки с «Якова Свердлова» раз-
глядеть сигнал «Добро» или нет, но в тот момент, когда он был под-
нят на фок-мачте флагмана, уже раздалось два мощных взрыва. Огнен-
ные стрелы взметнулись к небу, и разломленный надвое миноносец
стал погружаться в пучину. Это был настоящий подвиг моряков, верных
героическим традициям русского флота, традициям «Варяга». Наши
друзья с эсминца пожертвовали собой, но спасли для Родины мощную
боевую единицу — флагман эскадры.
Но и враг не ушел от возмездия. Еще до того, как прогремели
71
взрывы на миноносце, катера-охотники обнаружили вражескую подвод-
ную лодку и забросали ее глубинными бомбами. Лодку сначала выбро-
сило на поверхность моря кормой, а потом она погрузилась, чтобы уже
никогда не всплыть.
Только не успело успокоиться после этого море, как вахтенные сиг-
нальщики вновь доложили:
— Мина идет к борту!
Да, параван не смог обрубить цепь, которая держала мину, и ее
стало подтягивать к крейсеру. Что делать?
Командир корабля приказал сбавить ход, а тем временем трюмный
машинист старшина второй статьи Павел Кашуба спустился к воде по
тросу с автогеном в руках. Минута и траловая часть паравана с ми-
ной была отсечена. Спасены!
А солнце уже зашло, на море опускались сумерки — время, когда,
как говорят, «все кошки серы». Слышим, поступил доклад старшины:
«Слева по борту вижу силуэт движущегося судна». С командного мо-
стика запросили позывные. Судно, не отвечая, продолжало идти на-
перерез.
Я до боли в глазах всматривался в горизонт, пытаясь рассмотреть
этот силуэт. Но почти ничего не различить. Просто какой-то движущий-
ся по волнам предмет. Но вскоре почти отчетливо увидел — торпедный
катер! По команде управляющего мы дали пристрелочный выстрел. На
горизонте поднялся столб воды. В ту же минуту силуэт судна вновь
запрыгал по волнам. Раздался еще один выстрел из орудия главного
калибра. Но катер все двигался наперерез каравану, не отвечая на по-
зывные. Дальномерщики нажимали педали, все время передавая сигна-
лы о расстоянии до цели. Катер шел быстро и, кажется, не менял ни
скорости, ни направления. Управляющий приказал выстрелить всей но-
совой башней, то есть тремя орудиями. На горизонте взмыли к небу
три высоких всплеска, и все стихло. Тревога закончилась, но мы все
не отрывались от окуляров, разглядывая в сумерках почерневшее мо-
ре. Часа через два, когда все вокруг окутала тьма, командующий фло-
том вице-адмирал Трибуц приказал каравану, сопровождавшему наш
крейсер, бросить якоря у берегов острова Гогланд.
Ночь была тревожная, полная нервного напряжения. Едва мы стали
на якорь, на горизонте слева вспыхнули лучи прожекторов. Командир
корабля отдал приказ: всем постам усилить наблюдение. Объявлялась
готовность номер один. И весь корабль — словно заряженная пушка:
достаточно нажать кнопку или дать приказ, как раздастся выстрел. Все
стояли, готовые каждую секунду включить прожекторы, открыть ураган-
ный огонь. На корабле было запрещено зажигать свет, курить, стучать
металлическими предметами. Даже приказали снять ботинки с коваными
каблуками.
72
Во время боев на подступах к Таллину в августе 1941 года героически погиб
уроженец села Васильевки, Ставропольского района, Евгений Никонов. Гитлеров-
цы, захватив тяжело раненного комсомольца, сожгли его на костре.
Юноша умер в мучениях, но не выдал врагам военной тайны. Бесстрашному
воину было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
А на горизонте метались всполохи. Это группа вражеских торпедных
катеров, базировавшихся на финские порты, как и предполагали наши
командиры, пыталась встретить флагман на подступах к Кронштадту.
Их прожекторы то приближались, то удалялись. Уже было далеко за
полночь, когда катера скрылись совсем. С рассветом, снявшись с яко-
ря, мы увидели целую их флотилию, беспомощно кружившую на вол-
нах... без горючего.
Бой был коротким. Ни один катер не сумел прицельно выпустить
торпеды. Буквально в считанные секунды вся флотилия нами была рас-
стреляна.
Преследование, однако, не кончилось. По пути к нашей крепости
Кронштадту охранная служба с катеров обнаружила еще одну подвод-
ную лодку, идущую за караваном. Нам удалось забросать ее глубин-
ными бомбами. Но в это же время на караван был предпринят воздуш-
ный налет. И хотя наши зенитчики не дали вражеским летчикам
вести прицельного бомбометания, жертв нам избежать не удалось. В
это раннее солнечное утро на корабль было сброшено более двадцати
фугасных бомб, которые рвались в десяти-пятнадцати метрах от борта.
На крейсер обрушился град осколков. Находясь на своем боевом посту,
мы, наблюдатели, слышали их удары. Среди сигнальщиков и зенитчиков
появились раненые. Но моряки держались стойко, четко действовали на
боевых постах. Ведь у нас уже был боевой опыт.
В трудные минуты ободряющие звучало слово политработников. Они
все находились на боевых постах. Помню старшего политрука Чесноко-
ва, политруков Сухова и Трояника. Их боевой пост по расписанию — на
мачте — был самым опасным местом во время авиационных налетов,
когда на корабль обрушивается весь огонь самолетов. Но они обеспе-
чивали четкое наблюдение за минами, торпедами, катерами противни-
ка. Наш земляк политрук Иван Петрович Суровцев по боевому расчету
находился на посту, где располагались батареи стомиллиметровых
зенитных орудий. Когда в одном из расчетов было ранено двое артил-
леристов, Иван Петрович сам взялся подавать снаряды, а потом сел за
штурвал наводчика и вел бой до конца.
И самолеты противника были отогнаны. Впереди показался маяк,
родной Толбухин маяк, где нас встретили наши истребители.
73
«СПАСИБО ЗА ОГОНЕК...»
Как только мы пришли в Кронштадт—военно-морскую русскую кре-
пость, наших тревог как не бывало.
Я попросил разрешения сойти на берег. У меня в Кронштадте жи-
ли односельчане — родом я из села Михайло-Овсянки, Пестравского
района, — и очень хотел узнать, что сообщают из деревни. Михаил
Петрович, бывший матрос-балтиец, и Лидия Ивановна, его супруга,
учительница, очень обрадовались моему приходу. Они с жадностью
слушали мой рассказ о переходе.
— Это потруднее, чем было в зимний переход из Гельсингфорса...—
заметил старый моряк, вспоминая эпопею балтийцев, которые по при-
казу Ленина привели тогда свои корабли в Кронштадт, чтобы служить
революции.
Я с гордостью слушал эти слова. Ведь именно корабли нашего
флота и береговая артиллерия оказывали действенную помощь сухопут-
ным армиям, их прибрежным флангам своим сокрушающим артилле-
рийским огнем в защите Прибалтики, а зимой — в защите города
Ленина.
Еще под Таллином огонь наших кораблей нанес большие потери
противнику в живой силе и технике и, по крайней мере, не менее чем
на две недели сдержал наступление вражеских войск. Командир стрел-
кового корпуса передал тогда командованию нашего отряда легких сил:
«Благодарим моряков Балтики за «огонек».
Теперь такую же помощь войскам мы начали оказывать и здесь, под
Ленинградом.
Первую половину сентября мы вели методический сокрушительный
огонь по позициям фашистских войск, особенно с линкоров «Марат» и
«Октябрьская революция». От взрывов их снарядов в воздух летели
вражеские танки, бронетранспортеры. Атаки фашистов захлебывались
одна за другой. Захлебывались — но не прекращались.
В один из замечательных дней золотой осени на корабле сыграли
очередную боевую тревогу. В чистом утреннем небе появились эскад-
рильи вражеских бомбардировщиков. Они направлялись в нашу сторо-
ну, строго держа боевой порядок.
Нам, артиллеристам главного калибра, во время воздушных налетов
особой работы не было, и мы с разрешения командира вышли на мо-
стик. Вражеские самолеты, разделившись на группы, выходили над ко-
раблями на пикирование.
Первым воздушному нападению подвергся линейный корабль «Ок-
тябрьская революция». Я отчетливо видел, как четыре самолета одно-
временно пошли в пике на корабль, стоявший на рейде. Правда, моря-
ки уже выбирали якорь-цепь, корабль стал маневрировать. По самоле-
74
там повели ураганный огонь зенитчики. Корабль словно ощетинился
длинными пулеметными трассами, окрашенными взрывами снарядов. Ни
одному фашистскому асу не удалось произвести точного бомбомета-
ния. Сначала взорвались бомбы с левого борта, а потом мы увидели
сплошной всплеск воды вокруг корабля. «Ну, все!» — произнес кто-то.
Но рассеялись столбы воды, и мы увидели: «Октябрина», как
любовно называли моряки эту плавучую крепость, спокойно развора-
чивалась на рейде.
В это время заработали и наши зенитчики. Крейсер стоял у Петров-
ской стенки неподвижно, на швартовах. Быть может, гитлеровские лет-
чики рассчитывали легко его поразить. Однако с первого же захода они
недосчитались одного самолета. Он загорелся от прямого попадания
снаряда нашей батареи. Весь день до шести вечера корабли отбивали
яростные атаки воздушных пиратов.
На второй день бомбовые удары усилились. После того как был от-
бит очередной налет, гитлеровцы выслали на Кронштадт новый отряд
бомбардировщиков, насчитывающий до ста боевых машин. Завязался
воздушный бой с нашими истребителями. Несколько самолетов против-
ника загорелось, но многие пробились сквозь воздушный заслон к га-
вани, где стояли корабли. Наши зенитчики снова отличились, отправив
в море второй бомбардировщик. Но среди нападающих, очевидно, был
фашист-ас, решивший во что бы то ни стало взорвать крейсер. Он пи-
кировал с носовой части. Здесь стояли четыре крупнокалиберных пуле-
мета и одна батарея зенитных автоматов.
Когда самолет заходил на курс для атаки, он был высоко, и наши ав-
томаты молчали. Командир второй боевой части капитан третьего ран-
га Клименко, руководивший стрельбой, предупредил зенитчиков: не то-
ропиться, но бить точно, наверняка. Когда самолет приблизился на
расстояние выстрела, мы открыли огонь короткими очередями из авто-
матов. Бомбардировщик продолжал снижаться, и вот уже вся батарея
вела интенсивный огонь. Однако стервятник упорно пикировал на ко-
рабль. Еще несколько мгновений — и летчик сбросит бомбы. Хотя ле-
вое крыло «юнкерса» задымилось, он не был сбит с курса. Тогда к голо-
су батареи прибавилось стрекотание пулеметов. И, видимо, в тот момент,
когда летчик уже хотел открыть бомбовый люк, машина вдруг «клюну-
ла», изменив направление полета. Самолет, не дотянув до корабля, рух-
нул в гавань. Раздался сильный взрыв, который уже не был опасен для
нашего корабля.
Много дней еще продолжались налеты фашистских самолетов на от-
ряд кораблей в Кронштадте. Однако мужество моряков, их вы-
сокое боевое мастерство победили. Наш крейсер не получил ни одно-
го серьезного повреждения. Кировцы выдержали еще одно боевое
испытание.
75
ЛЕНИНГРАД ЕСТЬ И БУДЕТ СОВЕТСКИМ
Мы ушли из Кронштадта в Ленинград. Крейсер «Киров» с корабля-
ми эскадры стал неотделимой частью города Ленина и готов был раз-
делить его судьбу.
Мощной преградой на подступах к нему стала артиллерия крейсера^
сыгравшая большую роль в контрбатарейной войне. Защитники Ленин-
града вели огонь по бронепоездам, батареям и складам противника,
по скоплениям его войск и боевой техники под городом.
Эффективной была помощь крейсера войскам и в уничтожении узлов
сопротивления на Карельском перешейке, так как на нашем корабле
были самые дальнобойные пушки. Там, на перешейке, противник создал
мощные узлы обороны — глубоко врытые в землю железобетонные
доты и другие сооружения. Нашими залпами были разрушены доты,
пулеметные точки, немало блиндажей. Крейсер и другие корабли фло-
та обеспечили успешное наступление частей Советской Армии на этом
участке.
Именно поэтому гитлеровское командование, организуя воздушные
налеты на город, особое внимание своих летчиков обращало на боевые
корабли флота. В первые военные зиму и весну фашисты поставили за-
дачу — уничтожить корабли, пока они находятся во льдах и не могут
маневрировать, скрываться в многочисленных невских протоках, кана-
лах. Эта операция, как известно, получила у врагов название «Айз-
штосс».
Помню как сейчас одну боевую тревогу в апреле 1942 года. Ее
объявили в середине дня. По боевым постам сообщили, что гитлеровцы
предприняли массированный налет на город. Значит, скоро будут и над
нами. Надо их встретить. Но как? Над кораблем низко плыли белые-бе-
лые облака. Они сплошь закрывали небо. И нам ничего не было видно.
Зато вражеским летчикам было удобно выбирать позиции для ударов,
приближаясь к цели незамеченными. И они использовали это преиму-
щество. Наши зенитчики заметили вражеские самолеты слишком позд-
но. На шкафут — средние надстройки судна, где расположены самые
мощные противовоздушные зенитные батареи, — упали три крупные
авиабомбы, одна из которых весила пятьсот килограммов.
Скоро по радио мы услышали приказ: «Всем, кто свободен, явиться
на шкафут в распоряжение старшего помощника командира корабля».
Прибежав туда, я не поверил своим глазам. Все батареи, грот-мачта,
дымовая труба представляли собой груду изрытого, рваного железа,
над которой вился черно-синий дымок. Пахло пороховой гарью, горя-
щим металлом. Вокруг лежали обгорелые тела матросов и командиров.
Мы осторожно уносили раненых на машины скорой помощи, убитых
укрывали брезентом.
76
Огонь, который вспыхнул после взрыва, добирался к погребам с
боезапасом. В бушевавшее пламя бесстрашно кинулись артиллеристы
Жукавин, (Иванов, чтобы сбросить за борт горящий боезапас и предот-
вратить новый взрыв, от которого мог погибнуть весь корабль. Задыха-
ясь в дыму, трюмные машинисты Терехов и Коковцев в абсолютной тем-
ноте нашли клапаны, затопили погреб и спасли корабль от гибели. В бу-
шующем пламени погибли зенитчик лейтенант Киташов и главный стар-
шина Галахов, выбрасывавший боезапас.
...Никогда не забыть мне тех боевых лет, последних залпов, которые
сделал крейсер, когда стоял на Неве против Медного всадника, не
забыть Ленинграда после окончания войны, народного торжества на
Дворцовой площади. Нам, морякам, участвовавшим в этом торжестве,
было приятно сознавать, что наш крейсер тоже немало сделал для ос-
вобождения города Ленина. Стоя среди ликующей толпы, мы повторя-
ли со слезами счастья и гордости на глазах:
— Наш Ленинград был и будет советским!
Лидия Бородина
О летчике и туже
...Я вспоминаю тебя всегда: и тогда, когда мне радостно, — потому
что никому, кроме тебя, не могла быть так дорога моя радость, и
тогда, когда мне горько, — потому что рядом со мной нет тебя, того
единственного человека, кто мог бы защитить и утешить...
На невысоком холме, где дорога сворачивает к Леоновне, что в
шестидесяти километров от Киева, 25 мая 1958 года был открыт па-
мятник на братской могиле воинов, погибших в летних боях 1941 года.
На гранитном постаменте — четырехметровая фигура солдата. Сняв
каску, опустив автомат, охраняет он сон своих товарищей, не доживших
до победы. На памятнике надпись:
Вечная Слава Героям,
павшим за Родину в Великой
Отечественной войне 1941—1945 гг.
Здесь похоронены:
офицер Бородин Юрий Владимирович,
2 офицера и 26 сержантов,
имена которых неизвестны
Бородин Юрий Владимирович — это мой муж.
...Тридцать лет назад в сырой ноябрьский вечер в комбату студенче-
ского общежития Куйбышевского педагогического института, где поче-
му-то не было света — не то отсырели провода, не то перегорели проб-
ки, — постучал курсант Оренбургского училища Юрий Бородин, при-
ехавший в Куйбышев в отпуск. На стук ему никто не ответил. Он открыл
дверь и вошел в темноту.
— Есть живые? — спросил Юрий, остановившись на пороге.
— Есть больные, — ответила я.
— Эпидемия? Разрешите приблизиться без халата и осветить вас
огнем дружбы и взаимопонимания?
78
— Для начала можно этой спичкой...
Чиркнула спичка, и я увидела невысокого широкоплечего паренька
в летной форме, с веселыми глазами и забавной «докторской» ми-
ной на лице.
— Ну-с, на что жалуемся, больная? Что у нас болит?
Невозможно было не заразиться этим зовущим к шутке тоном. И
хотя болела нога и стыдно было взлохмаченной головы и стоящих ря-
дом костылей, я включилась в игру. Предельно изможденным тоном
описала свои мучения (в общем, мне действительно было несладко: хро-
ническое заболевание уже третью осень давало вспышку, и конца не
было видно) и закончила словами чеховского Фирса: «И вот все ушли,
а меня забыли...»
Так мы познакомились. Нам нравились одни и те же книги, и это по-
могало узнавать друг друга. В те годы были уже написаны «Наши зна-
комые*» Германа и «Мужество» Кетлинской. Мы завидовали комсомоль-
цам двадцатых годов, печалились, что опоздали строить Комсомольск-
на-Амуре, и очень любили стихотворение Блока, которое оканчивается
словами:
Я рассердился больше всего на то,
что целовались не мы, а голуби
и что прошли времена Паоло и Франчески.
Нам было по двадцать с небольшим. А потом пришел сорок первый
год, сорок трудный год, как назвал его один поэт. В октябре я получи-
ла извещение: «В бою под Киевом 12 июля 1941 года ваш муж, лей-
тенант Бородин Ю. В., пропал без вести».
И остались письма... 227 листов и 2 открытки. «Смешное старомод-
ное слово «невеста» я произношу шепотом, оно кажется мне чистым,
как голубка, и я боюсь запятнать его неосторожным прикосновени-
ем», — есть такие строки в одном из них.
Письма — это мое. Нераздельное, драгоценное. Оно есть, было и
будет в жизни каждой девушки, каждого юноши, женщины и мужчины.
У одних надолго, у других, оборванное грозой, горем, бедствием, осве-
тит жизнь коротким счастьем и потом навсегда останется светлой болью.
Так он живет в моем сердце.
«Пропал без вести»... Были ночи, когда вопреки всему, вопреки дол-
гим годам, прошедшим после извещения, верилось, что он где-то есть,
живой, любящий, необходимый... Но его не было.
12 июля, перед своим последним вылетом, он писал:
«Удивительная тишина вокруг... Кузнечики... Трава... Солнце... Как
будто нас сюда на пикник собрали... А люди отсюда уходят на смерть...
Ну, я-то умирать не собираюсь, у нас с тобой еще так много впереди...»
Впереди у него был курс на Киев. В районе Бышева, над местечком
79
Леоновка его ТБ-3 был подбит. Юрий был ранен в кисть правой руки,
и, видимо, еще в самолете при ударе или взрыве ему перебило в бед-
ре правую ногу.
Все три члена экипажа выбросились с парашютами. Один падал над
лесом, другой — над болотом, Юрий—на спускающийся к дороге откос.
Он приземлился между двумя молодыми вишенками, такими же, какие
росли у него дома, в Куйбышеве, на Садовой улице. Только тогда он,
наверное, не видел ни вишен, ни простора, который открывался глазам,
озаренный полуденным солнцем. Из-за поворота дороги к нему уже
бежали фашисты. Метрах в десяти от места, где он упал, на пороге ха-
ты стояла испуганная женщина. Не приближаясь к раненому летчику,
она издали все кричала ему:
— Фашист бижить до тэбе, хлопчик, тикай, житом в лис тикай!
Но не только бежать — Юрий не мог даже подняться... Хватило сил
лишь на то, чтобы левой рукой освободиться от парашюта, достать
пистолет и на локте подтянуться к дереву.
Он выстрелил в подбежавшего фашиста. Тот схватился за живот и
с криком повернул обратно. Пока приближались остальные — их было
много, — Юрий выстрелил себе в сердце.
Ему было тогда 23 года. Незадолго до начала войны командир зве-
на бомбардировщиков комсомолец лейтенант Бородин был принят кан-
дидатом в члены партии.
Кто был с Юрием в самолете, установить не удалось. А как хочется
найти сейчас живых свидетелей его последних дней, тех людей, кото-
рые прошли с ним первые 20 дней войны, расспросить их, как он жил
что говорил, сколько раз бывал в боях!..
Люди, видевшие его гибель, сохранили в памяти имя русского лет-
чика из Куйбышева, который предпочел смерть плену. После войны,
когда с фронтов вернулись мужчины, когда немного наладили жизнь,
жители села Леоновки начали разыскивать семью летчика Бородина.
Нелегко это было, но председатель сельсовета Иван Никитич Гонча-
ренко через Куйбышевский облвоенкомат и Управление кадров ВВС
нашел отца летчика и рассказал о том, как погиб Юрий и где он по-
хоронен.
И вот я стою у двух почему-то засохших — может быть, с той
поры — вишенок. Рядом со мной та самая женщина, которая все кри-
чала ему, чтоб он бежал в лес.
— Не плачь, голуба, не плачь, рыбонька... Не один вин згинув, у нас
в кожний хати де чоловик, де сын загынув... А ты батькам скажи, щоб
не журылыся, сховалы мы його гарнесенько, як ридну дытыну, очи ху-
сточкой покрыли...
Давно oiHa кончилась, война, а все еще льются материнские и вдовьи
слезы, и какими звероподобными дикарями кажутся нам, потерявшим
80
на войне мужей, отцов, детей, те, кто сегодня там, на Западе, замыш-
ляет новую бойню, новое кровопролитие.
С цветами в руках подошли комсомольцы:
— Расскажите нам о Юрии Владимировиче, какой он был.
Какой он был? Разве я могу сказать им, этим ребятам и девчатам,
что он был самым лучшим, самым нужным человеком в жизни? Это
ведь только для меня. А каким он был для всех?
И я вспоминаю его таким, каким он был для всех. Вспоминаю его
письма:
«Вчера сажали на аэродроме деревья... Пусть потомки вспомянут
нас добрым словом... 23-го играли в футбол с нашими «врагами» —
училищем зенитной артиллерии. Они, имея в этом сезоне несколько
побед, уже поговаривали о том, что с нами справятся легко. Результат
для них плачевный. Счет 9:1 в нашу пользу. Кстати, о спорте. Мама пи-
шет, чтоб я не очень увлекался, не то рискую отстать от тебя. Напрас-
ные волнения. Спорт не брошу, а занимаюсь нормально. Шлю фото.
Как видишь, под знаменем и с надписью «За отличную боевую и поли-
тическую подготовку»... Так что вы с матерью не очень-то на меня на-
седайте...
...Доклад об Островском сделал. Работал чертовски много, но с ув-
лечением, тема благодатная! Ребята слушали внимательно и «в нака-
зание» обязали в следующий раз рассказать о Маяковском Владим
Владимыче...»
Мне хочется сказать сидящим передо мной ребятам, что Юра во-
все не был тем образцово-показательным комсомольцем, каким еще
порой рисуют его плохие литераторы. Учась в Чкаловском авиаучилище,
он очень грустил о Волге, о вольном студенческом житье, которое
оставил, добровольно уйдя в авиацию по комсомольскому призыву
1938 года.
«Как хочется на Волгу, к тебе, к друзьям... Иногда такая злость бе-
рет, что вы там развлекаетесь, танцуете, плаваете, ходите в кино, а тут
даже дыши, и то по расписанию!..»
И ниже в том письме: «Ты пишешь, что можешь вызвать телеграм-
мой. Нельзя. Не сердись. Полеты в разгаре. И ведь ты же умная, ты
понимаешь, что мне доверено самое дорогое — защита Отечества.
А чтоб его защищать, надо учиться. Ведь даже тебе я не буду нужен
недоучкой. А потом, понимаешь, я эту даму со звучным именем «Ави-
ация» люблю... Так же сильно, как тебя и Волгу. Так что — терпи. Же-
на летчика — это не так-то просто».
Друзья любили его. Теперь в маленьком украинском селе, где ве-
чера пахнут сиренью и акацией, я почувствовала, что смерть не только
не лишила его друзей, но принесла десятки новых, и тепло их сердец
помогло мне в скорбные дни пребывания на дорогой могиле.
Андрей БуграновЕ,
полный кавалер ордена Славь?
Переправа
Наша дивизия в октябре сорок первого под напором превосходя-
щих сил врага отходила на восток. Зенитная батарея, где я был даль-
номерщиком, прикрывала мост через Десну.
В середине дня погода, с утра пасмурная, с мелким, как сквозь си-
то, дождем, резко изменилась. Подул ветер, сначала слабый, потом
порывистый, сердитый, разогнал облака. Как и следовало ожидать, сра-
зу же появился вражеский самолет-разведчик. Как коршун, кружил
он вокруг переправы на высоте, недосягаемой для малокалиберных
пушек.
И поток войск усилился. Все старались скорее уйти от опасного ме-
ста, знали, что вот-вот прилетят «юнкерсы» — тогда несдобровать.
И точно, не прошло и получаса, как с запада послышался гул, ко-
торый быстро нарастал.
Я припал к окулярам дальномера, руки дрожали. Стараясь сохра-
нить спокойствие, унять непроизвольную дрожь, начал думать только
о том, чтобы не упустить из поля зрения цель.
Двадцать пять, двадцать три — мелькали цифры на дальномере.
В горле от волнения пересохло. Хрипло, не узнавая своего голоса, пе-
редавал я отсчеты.
— Огонь! — перекрывая шум переправы, скомандовал командир
батареи.
Нам удалось отогнать врага с незначительными потерями. Но все
знали: налет скоро повторится. Войска усилили переправу. Настил про-
гибался до самой воды, а орудия, повозки, двуколки, не обращая вни-
мания на то, что кое-где захлестывает мост, гнали чуть не галопом.
— Сейчас придет еще больше, — глядя в небо, сказал командир
батареи.
Да, более двух десятков «юнкерсов» снова показались в небе. Раз-
ведав обстановку в первом налете, фашисты шли теперь осторожнее.
Снова гудела земля, гремели взрывы, захлебывались от стрельбы
зенитки. Один за другим отвалили из круга два вражеских самолета..
82
В сражениях с врагами участвовали целые соединения, сформированные на
территории области, среди которых неувядаемой славой покрыла себя 356-я
стрелковая Калинковическая Краснознаменная ордена Суворова дивизия, прошед-
шая с боями от Ельца до Эльбы.
Куйбышевцы составили костяк 21-й (6-й гвардейской после Сталинграда) и 61-й
армий. В сентябре 1941 года за стойкость в обороне и мужество в наступлении
100-я стрелковая дивизия 21-й армии первой в Красной Армии была удостоена
звания гвардейской и переименована в 1-ю гвардейскую стрелковую дивизию.
подбиты© нашими снарядами, таща за собой шлейф дыма, и где-то в
стороне с треском разорвались.
— Молодцы! — прогремел голос командира батареи.
Но для ликования времени не было. В одном из заходов стервят-
ники нацелились прямо на нашу батарею.
Я не видел самолета, который бросил на нас бомбы, только услы-
шал противный оглушительный свист. Земля снова вздрогнула, глаза
резануло ослепительным светом. Высоту, где стояла батарея, обволок-
ло дымом и пылью. Меня наполовину засыпало землей в щели, в ко-
торую успел прыгнуть.
Налет закончился, наступила жуткая, какая-то звенящая тишина.
Я с трудом вылез из песка, отряхнулся. В голове шумело, виски ломи-
ло. Было больно глазам. Огляделся кругом: везде воронки, от неко-
торых орудий остались одни обломки. То тут, то там из окопов подни-
мались уцелевшие и раненые. Взглянул на переправу. Она разбита, но
^солдат уже нет. Войска успели переправиться. Стоят только две или
три покореженные повозки.
В сердце вспыхнула радость: свой долг мы выполнили, переправа
прошла успешно.
Юрий Гибш
Дни и ночи Федора Замотина
Эти письма принес мне Александр Павлович Замотин, шофер
Куйбышевского автохозяйства М2 1526. Вот уже десятки лет он
хранит их как семейную святыню — письма своего младшего бра-
та Федора.
До войны Федор Замотин работал токарем-оператором в кла-
панной группе первого механического цеха куйбышевского завода
«Автотрактородеталь». В 1939 году его призвали в армию, он
уехал в часть, расположенную в Средней Азии. Это была его пер-
вая большая разлука с женой и детьми, с родителями, с братом.
И в течение всей своей военной службы — чуть ли не с первого
дня — Федор писал домой регулярно по два-три раза в неделю, а
иногда ежедневно, даже несколько писем в день: отдельно жене
Тосе, отдельно — родителям, отдельно — брату Александру. Со
временем эти письма составили своеобразный дневник солдата,
пересланный по почте страница за страницей.
Александр Павлович сберег все письма, адресованные ему и
родителям, — несколько сотен уже желтых, лопнувших на сгибах
листков, исписанных химическим карандашом. Он раскрыл передо
мной папки, развернул свертки — и меня охватило щемящее чув-
ство, будто я возвратился в давно пережитое, полузабытое, но не-
забываемое. Когда-то это было нашим бытом, привычным и тре-
вожным: сложенные треугольниками страницы школьной тетради;
отпечатанные в типографии листки с грифом «Смерть немецким
оккупантам!» и пометками по краям «Выше черты не пишите», «Ни-
же черты не пишите» — в этих местах, согнутые пополам, такие
заменители конвертов склеивались; и на всем этом — мета вре-
мени: штемпели «Полевая почта...»
Подлинные и неповторимые, всегда волнующие документы вой-
ны... Записи безыскусственные, искренние и интимные, не предназ-
наченные ни для печати, ни вообще для постороннего глаза.
Тем большее впечатление производит их содержание.
84
Федор Замотин был не очень образованным и даже не очень
грамотным: в его письмах есть и орфографические ошибки, и сти-
листические шероховатости. Но было в нем то главное, что опре-
деляет истинную ценность человека в решающий для Родины час.
Он чувствовал себя неотъемлемой частью своего народа, своей стра-
ны, ее боль была его личной болью, ее радости — его радостями.
И он всегда честно делал то, что от него требовалось. И еще он
всегда был готов преодолевать любые трудности и тяготы и свято
верил в победу. Во многих его письмах после самых невеселых
сообщений повторяется, будто рефрен, любимая, видимо, присказ-
ка Федора: «Но ничего! Духом падать не приходится».
И потому нам особенно дороги сегодня эти человеческие доку-
менты — неприкрашенные свидетельства того, о чем думал, чем
жил русский солдат в дни и ночи фронтовых будней, каждый час и
каждую минуту четырех долгих военных лет.
Вот некоторые из этих писем.
28 сентября 1941 г.
...Сегодня у меня большой праздник, потому что я приехал в Крас-
новодск и получил от вас сразу пять писем. Когда мне почтальон дал
сразу пачку писем, я не знал, которое первое начать читать. Начал пер-
вым ваше, мама... Вы пишете совершенно правильно, и меня вашими
письмами очень вдохновляете, и придаете мужества и ненависти к вра-
гу. Я, мама, вашу просьбу исполню, буду сражаться самоотверженно
с вашими словами и с вашим благословением, крепко держа оружие в
руках. Ваше награждение я храню при себе, и я его не потеряю, а если
потеряю, то только с головой вместе.
29 апреля 1942 г.
...Я вас благодарю за ваше поздравление с Первым мая и за ваш
подарок. Но, папаша и мамаша, вы напрасно шлете деньги и этим са-
мым себя подрываете. Мне они не нужны, прошу не высылать больше
никогда и не беспокоиться обо мне. Я живу очень хорошо, всего хва-
тает- В армии нашей кормят очень хорошо, и одевают, и обувают, и
беспокоиться не надо обо мне.
Пишите, вы как живете. И ждите нового адреса. Возможно, встре-
тимся. Хочется всех видеть. Я сообщу телеграммой с дороги, а там уз-
наете, сколько часов идет поезд от той станции, и встретите.
6 мая 1942 г.
Саша, я выехал с места 1 мая в 12 часов и до сего времени нахо-
жусь в дороге. Дорога шла через Куйбышев, но благодаря размыву
85
путей под Чкаловом пришлось ехать через Уральск и Саратов. А путь
вообще, знаешь, один. Но еще не скоро придется доехать, еще через
месяц, не раньше. Куда едем, знаю, а вам сообщу новый адрес с места.
19 мая 1942 г.
...Доехал до места благополучно. Чувствую себя отлично, в дороге
хорошо поправился, а здесь шамовка еще лучше, так что ни в чем не
нуждаюсь.
Теперь я вам опишу свой путь. Ехали очень весело, много городов
посмотрели новых, природу. Особенно понравилась природа и постро-
ения ближе к Москве. В Москве побыли два дня, и я поездил по ней,
посмотрел свою столицу. Жизнь в ней хорошая.
Но когда я заехал за Москву, мама и папа, то в деревнях и городах
построек почти не увидел. Потому что здесь фашисты были, и вместо
домов деревянных стоят только одни печи с трубами, а где каменные
дома — только кучи кирпича и больше ничего. Почти нет живого до-
мика, а где увидишь — один стоит, то это случайно как-нибудь остался.
Даже церкви и то немец все разрушил, так что никаких богов не приз-
нает. Вот такие теперь стали города — Истрица, Волоколамск и другие.
Были города, но от них только одни названия остались.
Пришлось беседовать и с малыми, и со старыми. Что рассказывают,
это прямо жуть, волосы дыбом становятся, какие издевательства люди
принимали. Этого, мама и папа, не описать, что фашисты творили и тво-
рят.
Читайте газеты больше, там описывается все. А разных брехунов не
слушайте, очень прошу ни от кого никаких слухов не принимать. Есть
люди разные, тем, кто всякие нелепости говорит, вы рот закрывайте.
Фронт от нас недалеко, но мы живем спокойно, хорошо, как дома.
Ну, а если придется вступить в бой, то отомщу за все. Пока будет
сердце биться, пощады паразитам не дам, буду драться до последней
капли крови, а также, если потребуется, не пожалею и жизни.
29 мая 1942 г.
...Я сейчас уже нахожусь в Действующей армии, на Западном фрон-
те. Живем хорошо, сейчас уже привыкли. Как свободное время — ве-
селимся. Ребята у меня очень хорошие, прямо орлы, как один, и мне
с ними хорошо. Я все еще командиром взвода, и пока отмечают мою
хорошую работу.
Я уже получил две посылки. Одну из Ашхабада: одна бутылка ви-
на, сало соленое свиное, колбаса копченая, пряники, конфеты, урюк,
кишмиш, один платок носовой, пачка папирос, махорка, мыло туалет-
ное, бумага, конверты, карандаш — посылка была богатая. Вторая из
Куйбышева: печенье, конфеты, папиросы, махорка, бумага, карандаш,
86
мундштук костяной, платочек носовой, мыло туалетное — так что и эта
посылка ничего. Так, Саша, нас здесь не забывает наш советский на-
род, весь народ с нами. Наше дело только уничтожать фашистов до
последнего, кто не сдается в плен. И, пока живы, будем громить до
последнего.
Защищать свою Родину все как один идут с охотой, и без всякого*
страха идут в бой все бойцы.
5 июня 1942 г.
Саша, я сейчас живу хорошо, живем весело и дружно. К нам сюда
приезжают артисты из Москвы, ансамбли, бывает кино, правда, редко,
посылки получаем — недавно опять богатую получил.
Но, Саша, жутко смотреть на издевательства гитлеровских банди-
тов, их зверства. Если бы ты посмотрел, что делают! После них дерев-
ни, села и города — только кучи развалин, одни огарки да трубы.
А мирное население угоняют с собой, и только кто спрятался и кто
совсем никуда не годный, те остаются. Жители худые, как из могилы.
Не то что скотины или птицы, даже кошки или собаки не найдешь —
все поели.
Я, Саша, сравниваю и думаю: действительно, наша армия и капита-
листическая — это две разные армии. Наш боец или командир ни од-
ной ягодки или яблока не сорвет, до женщины не дотронется. А что
они творят!..
Так что, Саша, у нас у всех одно слово и дело — скорей разбить
их, сволочей. Если бы ты посмотрел, что делают бойцы! Никак не
удержишь, не то что посылать его в бой — просишь: «Обожди», а он
отвечает: «Нет у меня больше терпенья на них смотреть!». И так, Саша,
все мы как один...
8 июня 1942 г.
...Шлю я вам всем свой сердечный гвардейский привет! Мама и папа,
я сейчас и мои товарищи стали гвардейцами, и наша часть стала гвар-
дейской частью. Это звание очень нелегко получить, но мы это зва-
ние оправдаем. Будем биться до последнего, пока не уничтожим врага.
Ваш сын гвардии сержант Ф. Замотин.
9 августа 1942 г.
Привет с фронта на трудовой фронт тыла!
...Сообщаю, что я жив и здоров, самочувствие отличное. Ребята
тоже чувствуют себя хорошо, дерутся как львы и все шлют вам при-
вет. Пока все живы и здоровы, и умирать никто не собирается. Только
одно у всех на уме — гнать дальше и дальше врага, и бить без поща-
ды, и с победой возвратиться домой.
87
Сейчас мы движемся вперед. С 4 по 8 августа мы продвинулись
больше чем на 100 километров. Фрицы бегут все кто куда, бросают
все свое награбленное и машины бросают. Деревни жгут, а которые не
успевают сжечь, то после бомбят с самолетов, так что только основа-
ние остается, если два-три дома уцелеют, то хорошо.
12 августа 1942 г.
...Я пока жив и здоров, живу хорошо, весело, музыка играет день и
ночь беспрестанно...
О том, что «музыка играет» и «живем весело: кино и концерты
каждый день», Федор Замотин упоминал во многих своих письмах,
адресованных родителям. Брат Александр, участвовавший в боях
на Халхин-Голе, отлично понимал, что кроется за этим иносказани-
ем: артиллерийская канонада, непрестанные бои. Открыто писать
об этом отцу и матери Федор не хотел, щадя сердца своих роди-
телей.
Из-за этого вышел курьез. Жена Федора, прочитав в письме о
«музыке» и «концертах», упрекнула мужа: «Вон ты как, значит, во-
юешь — все развлекаешься да веселишься, а мы тут...»
...Пока все в порядке, успехи хорошие, каждый день все вперед про-
двигаемся. Фрицы бегут без оглядки. Которых поймаешь и спрашива-
ешь: «Ну, что, Москва капут?» А они отвечают: «Никс! Капут Берлин
и Гитлер. Рус солдат гут!» Очень худые они, по 300 г хлеба всего
получали. Везде валяются фрицы, их закапывать не успевают.
7 сентября 1942 г.
...Саша, сообщи мне, наш Куйбышев бомбят или нет, а то один тут
болтал, что бомбят, но я этому не верю.
Мне, Саша, везет. Я до сего дня жив, здоров и ничем невредим.
Только страдает мое имущество. Противогаз у меня весь разбило: четы-
ре разрывные пули в него всадило, почти на куски порвало. Вещмешок
тоже весь располосовало, уже устал зашивать. Плащ-палатка вся в дырах.
Каску пробило. Раз завалило землей в окопе — авиабомба рядом ра-
зорвалась, — немного оглушило, трое суток почти не слышал, но сей-
час уже ничего. Мины не раз рядом ложились: немного закидает
землей — и опять ничего... Сейчас, Саша, я уже привык, очень хорошо
себя чувствую, как ничего и нет. Основное, Саша, — я не жалею пота,
тут же окапываюсь поглубже, и это от всего спасает, и огонь вести хо-
рошо, и укрываться тоже. А когда продвигаемся, то по полю не хожу,
а больше ползаю, не жалея колен, живота и локтей, а где нужно —
быстро перебегаю. Словом, научился, что надо уметь солдату. Вот я
поэтому и жив, и невредим — пока.
38
8 сентября 1942 г.
...Вчера продвинулись вперед и пока в обороне. Успехи наши хоро-
шие.
Я, Саша, тебе вчера послал письмо, там подробно все описал о себе.
А сегодня у нас немного поспокойнее: дожди стали идти, и самолетов
нет, только мины и пули, так что сейчас отдыхаем.
Да, уже второй год я в Действующей армии — а еще жив и здоров.
18 октября 1942 г.
Здравствуйте, дорогие и милые, незабвенные и любимые родители
папаша и мамаша! Сообщаю, что я жив и здоров, самочувствие очень
хорошее, так что за меня не беспокойтесь. Живу весело, музыка всег-
да играет, так что скучать не приходится.
Одно плоховато: настала настоящая осень, дожди идут каждый
день, грязно болото кругом. Но ничего: война не без трудностей...
Вот она — фронтовая служба, солдатская работа! Что пули во-
круг свистят, что «музыка всегда играет» — это ничего, это при-
вычно, на то война. А что осень, дожди, грязь — это уже «плохо-
вато».
...Скоро фрицев разобьем и домой придем, а пока немного потер-
пим как-нибудь. Да, мама и папа, на трудности внимания не обраща-
ешь, только одна мысль — скорей разбить эту сволочь и освободить
наших братьев и сестер, матерей и отцов, детей наших от этого про-
клятого ига, от этих страданий.
2 декабря 1942 г.
...Я жив, здоров и невредим, самочувствие отличное. Успехи у нас
неплохие, продвигаемся вперед, уже заняли несколько населенных
пунктов — но от них только пепел остался: все паразит жжет. И мир-
ных жителей никого не видел: всех угоняет. Много пленных сдается,
все оборванные, обмотанные тряпками, обуты кто в чем — прямо
смотреть на них противно.
Погода стоит неважная: с 24 ноября пурга, холодно. Но нам-то это
нипочем, мы одеты и обуты хорошо: шапки, подшлемники, рукавицы,
варежки, по две пары белья теплого, фуфайки, шинели, брюки ватные,
валенки, портянок до черта, халаты, плащ-палатки. Словом, мама и па-
па, обо мне не беспокойтесь, я ни в чем не нуждаюсь.
Воевать можно и бить фрицев! О нас народ беспокоится и прави-
тельство. А наше дело — только гнать и уничтожать гитлеровцев.
17 января 1943 г.
...Саша, не хотел я тебе сообщать, но придется. Мне из твоего мунд-
штука мало пришлось покурить. Шел я на передовой и курил, и тут
89>
фриц пулей перебил мундштук, когда он был у меня во рту. Пришлось
бросить. Я обозлился и потом фрицам жизни дал за мундштук.
1 февраля 1943 г.
...У меня, Саша, сейчас на руках и на ногах пальцы облазят, и левая
рука еще плохо держит. Но ничего: заживет и наладится...
К этому времени, как рассказывает Александр Павлович, Федор
уже стал разведчиком. Не всякому доверяли на фронте эту ответ-
ственнейшую и опаснейшую «работу», требующую особого
мужества и беззаветной преданности. Федору Замотину дове-
рили.
Родителям он об этом не писал. Не писал и о своих ранениях.
Не хотел тревожить. Брату — другое дело.
...В отпуск я хотел, Саша, приехать, но, верно, не придется. У меня
один боец уехал в Пензу, и еще одного скоро провожу, а меня не пу-
скают. Очень обидно.
Но ведь скоро, не сегодня—завтра, прибыть должно пополнение, то-
гда еще больше работы будет, и про отпуск и заикаться не приходится.
Надо готовить все как можно лучше, чтобы подальше проникать к фри-
цам в тылы, разгадывать их замыслы, все высмотреть и вернуться не-
вредимыми, а потом их громить. Ты сам был на фронте и знаешь, что
такое моя нынешняя работа. Так что об отпуске не думаю.
А здесь все идет как по маслу: скоро будем опять снова и снова
громить и уничтожать проклятых врагов, еще с большей силой, без по-
щады и без всякой жалости.
27 февраля 1943 г.
Мама, меня с удовольствием отпустили бы в отпуск, командир части
всей душой, но нет возможности. Он говорит: «Если тебя отпустить,
значит, потерять тебя совсем, а это все равно, что потерять несколько
человек». А мы сейчас не стоим на месте, а все время передвигаемся,
и через два-три дня свою часть уже не найти. Вот поэтому и нельзя
мне сейчас ехать домой.
7 марта 1943 г.
...Сообщаю, что я жив и здоров. Писем уже с 26. 2 от вас не полу-
чал. Наверное, скоро опять пачку принесут.
Таков уж удел разведчика: пока Федор ходил по немецким ты-
лам, в подразделении товарищи складывали приходившие ему
письма. Он получал на фронте столько же писем из дому, сколько
писал домой сам. В семье Замотиных так уж заведено — часто пи-
сать друг другу.
И потому Федор, собираясь надолго «к фрицам в гости», не-
98
редко писал сразу несколько писем и оставлял друзьям, а те уже
без него отправляли их — через день по одному.
25 апреля 1943 г.
...Мама, вам говорят, что я был ранен. Но ведь я в госпитале еще ни
одного дня не был, и в санчасти тоже не был, из части не уходил и сво-
его поста не бросал. А что вы пишете—был ранен, так это не ранение:
руки и ноги немного пообморозил, малость поболели — и все, сейчас
все в порядке, и я хорошо себя чувствую. Это не ранения, и беспоко-
иться вам, мама, не надо. Когда буду ранен и буду в госпитале, так
сообщу.
Сейчас я езжу по тем местам, где не было фашистского сапога.
И сердце радуется, будто в рай попал. Людей увидел как людей —
крепких, здоровых. Дети бегают, ходят мужчины, девушки — и они как
будто совсем другие. В освобожденных городах и селах я уже отвык
таких видеть. Те — одни скелеты.
А что творится у вас, на вашем свете? Кончу войну — приеду, сам
увижу, а пока пишите.
22 мая 1943 г.
...Живу по-старому, самочувствие хорошее, но немного скучновато.
Скорей бы обратно на передовую, я уже от такой жизни, как здесь,
отвык. Тянет меня к своим ребятам.
Я сейчас приехал на свою родную Волгу, пью из нее воду и умыва-
юсь, Думал побывать дома, но мечты не сбываются. Теперь тем более—
работы по самые уши.
А на работу меня сейчас перевели на новую, очень сложную и от-
ветственную. Специалистов нет, а надо за несколько дней сделать ре-
бят знающими. У кого среднее или высшее образование, и то их надо
не менее трех месяцев готовить, а здесь таких сроков не дают, и сей-
час мне хоть разорвись. Но ничего не сделаешь, работать надо: война!
Только бы на передовую попасть! Хотя и там нелегко будет, но тут
уж совсем голова кругом идет. Словом, крепко мне достается. Но
духом я не падаю и буду с честью выполнять свою задачу, которую
мне поручили.
29 мая 1943 г.
...Нам, мама и папа, весь советский народ письма пишет и подарки
шлет, заботится о нас. И пишут нам все одно: чтобы мы быстрее раз-
громили грабьармию. Я тоже уже получил две посылки: дали их мне,
как лучшему командиру, за хорошую боевую выучку. Одну получил
из Куйбышева — от неизвестной вам Демьяновой, а вторую из Ашха-
бада — от неизвестной мне Маруси Гавриловой. Также и мои бойцы
9f
получают посылки почти наравне со мной. А посылки очень богатые,
там всего достаточно.
10 июня 1943 г.
...Саша, я тебе должен сказать: если попадешь на фронт, то надо
уметь воевать так, чтобы ты фашистов бил, а сам не был уязвим. Ге-
ройство, где не нужно, не проявляй, воевать надо с уменьем.
20 июня 1943 г.
...Живу я ничего, но все-таки — скорей бы на передовую. А то этот
месяц, Саша, показался мне за год. Не сегодня—завтра буду снова там.
И будет веселее.
8 августа 1943 г.
...Самочувствие отличное: музыку слушаем каждый день и кино
смотрим — уже перепонки, того и гляди, полопаются. Да, мама, бед-
ная земля, не знаю, как держит. Она, будто на пружинах, так и дышит—
сутками. А скворцов у нас здесь сколько — уж прямо стаями летают,
все небо черное. А внизу большие осадки — кругом темно, ничего не
видно. Черепах тоже ползает очень много. Так что живем пока хорошо,
ожидаем — будет еще лучше...
Александр Павлович растолковывает аллегории Федора:
— Скворцы — это самолеты. Осадки — бомбят, значит. Ну, а
черепахи — это он танки так называл.
...Только сейчас бы мне буханку хлеба съесть и соснуть с суточки—
и все, а то уже голова не стоит и ноги не держат. Но чувствую себя
пока хорошо.
23 сентября 1943 г.
...Я, Саша, в этих боях много друзей потерял. Все в госпиталях
С некоторыми я уже по четвертому году, вместе все огни и воды про-
шли, а сейчас пришлось расстаться. Теперь за мной очередь. Но пока
жив и здоров.
13 октября 1943 г.
...Сейчас у нас идут ожесточенные бои. Это жуть, что творится: все
небо в самолетах — и наших, и его много, день и ночь идет бомбежка.
А поля все в танках да «фердинандах». Но ничто ему не помогает: все
горит. Наши славные соколы, и артиллеристы, и пехотинцы все мелют.
И много фрицев к нам в плен сдаются и говорят, что Гитлеру капут.
Вчера сломили его сопротивление и снова идем вперед.
16 января 1944 г-
...В сорок четвертом году мне что-то не везет. Вчера меня снова
92
закопало, и глыбами кое-где побило, и взрывной волной стукнуло. Но
ничего, я еще сам пять человек спас. Было прямое попадание в блин-
даж, а я был в проходе и легко отделался. А тех всех завалило. Но я
их всех из-под земли повырыл и из-под бревен вытащил всех живыми.
31 января 1944 г.
...Поправляюсь я хорошо, отдыхаю. Сейчас я стал таким, каким был,
со мной все стало в порядке. А ведь меня очень страшили, но я духом
не падал и в панику не бросался. И вот сейчас все нормально.
7 февраля 1944 г.
...Здоровье мое хорошее стало. Слышу хорошо, разговариваю, но
нервы здорово тряхнуло, и все тело болит, весь в синяках — ни похо-
дить, ни полежать. Но ничего, Саша.
Город, про который я тебе писал, сейчас окружен и почти очищен
от фашистской сволочи. Завтра, верно, будет совсем очищен.
18 февраля 1944 г.
Я вам писал, что скоро в отпуск приеду, но теперь не знаю, когда.
Я уже получил все документы на поездку в отпуск и должен был вы-
ехать 10 февраля в 9 часов вечера, а в 5 часов этого дня выехал, но в
обратную сторону. Этого никто не ожидал, собрались всего за один
час. Но все равно увидимся. Как только разобьем наших врагов, так и
приеду.
25 февраля 1944 г.
...Ты пишешь, мама, что я отпуск за пять с лишним лет не заслужил.
Если бы я был в тылу, то приехал бы, а с передовой не ездят. Если всех
нас пускать, то и фрицев некому будет бить.
10 марта 1944 г.
...Живу по-старому, только кругом грязь: уже весна. Поля черные
становятся и зеленые, так что скоро жить будем хорошо: везде можно
будет отдохнуть, и помирать неохота будет.
Извините, папа, что мало пишу. Времени нет, сильно занят фрица-
ми. Сегодня спать лягу в 5 часов утра, пришли из гостей от фрицев, и
решил написать вам письмо.
12 апреля 1944 г.
...Живу я по-прежнему. За фрицами смотрю, где кто что делает, а
потом их угощаю да в гости к себе вожу — вот и все мое дело. Я их,
мама, на тот свет много уже отправил.
93
27 июня 1944 г.
...Живу хорошо. Погода стоит хорошая, и бьем фашистских гадов
тоже хорошо — не поспевают удирать. Продвигаемся успешно, по
20—25 километров в день, так что на душе радостно, и еще сильней
хочется их, гадов, бить и идти вперед.
23 июля 1944 г.
...Саша, я из твоего письма узнал, что вам живется очень тяжело.
Но мне, Саша, еще тяжелее. Спать приходится меньше, чем тебе, да
плюс еще пройдешь километров 60, а иногда и больше. Правда, ша-
мовки — что угодно и сколько хочешь, но только в горло ни черта не
идет. Я за этот месяц сильно похудел. Вот и сравни, кому легче, а ко-
му тяжелей.
20 августа 1944 г.
...Сейчас я нахожусь на отдыхе у старшины в тылах. Меня ранило
в левую руку пулей. Но ничего.
Да, Саша, был я в тылах у фрицев и в такую ловушку попал, что
никогда так не попадал за все три года. Но все же духом не упал, и
солдат всех вывел, и раненых вытащил, хотя и сам-то был ранен. Я не
думал, что выберусь, положение было безнадежное, но я своих из
группы ни одного не оставил.
Посмотрел бы ты, что они, гады, с нашими делают! На глазах у нас—
нас они не видали. Да разве такое опишешь!
Завтра снова иду вперед на свою работу. Рука болит, но ничего, не
могу сидеть здесь.
24 августа 1944 г.
...Рука моя подживает, скоро заживет совсем. Успехи у нас пока
неплохие. Идут очень тяжелые бои. Бьем его уже на его территории, в
Восточной Пруссии. Война идет к концу, но еще с каждым днем все
сильней и жесточе. Но ничего, разобьем его и так.
26 августа 1944 г.
...Живу хорошо. Ежедневно отбиваем контратаки противника. Все
он нас хочет отогнать от своей земли, но ничего не выходит у него, так
что мы его бьем на его земле. И, верно, скоро совсем разобьем.
15 октября 1944 г.
...Ты спрашиваешь, Саша, какие награды имею. Имею медаль «За
отвагу», орден Славы третьей степени и орден Красной Звезды.
6 ноября 1944 г
...Фрицу не нравится, что его бьют на его земле, так бьют, что
94
он никогда и не думал, что ему такое будет. Он очень крепко огрыза-
ется, но все же зубы мы ему ломаем.
Извини, что редко пишу. Нет времени не то что писать, даже отдо-
хнуть. Сам знаешь, где и что происходит.
15 ноября 1944 г.
...Погода у нас очень хреновая. Дожди, снег, ветра—это уже надоело.
Весь ноябрь сидим по уши в воде да грязи, не поспеваешь траншеи
чистить да воду отливать. Но ничего: думаем, морозы будут — тогда
лучше станет.
Ты пишешь, что меня видишь часто во сне. Я вас всех тоже очень
часто во сне вижу. Это получается потому, что очень думаю много о
вас, а вы — обо мне.
Насчет Вани Гаравдина мне мать давно уже сообщила. Да, Саша,
здесь так: не годами живешь, а секундами. Если день прожил, то хоро-
шо. И пули мимо ушей свистят, и мины, и снаряды рвутся, и каждую
секунду ждешь смерти или что ранит тебя. Меня фриц уже несколько
раз хоронил, но я пока живу.
8 декабря 1944 г.
Привет с фронта! Поздравляю вас с Новым годом, с новым сча-
стьем, с новыми производственными победами! А мы вам покажем
новые успехи в борьбе с врагом. Вы будете слушать салюты и приказы
тов. Сталина о новых наших победах и подвигах Красной Армии, так
что мы перед вами на Новый год в долгу не останемся.
11 мая 1945 г.
...Сообщаю, что я живу очень хорошо, лучшего не надо. А самая
большая сейчас радость у меня и у всех народов — это наша победа
над фашистским зверем. И мы эту победу празднуем третий день. Се-
годня я решил вам написать, поздравить вас с большим праздником—
Днем Победы.
Да, папа и мама, вот теперь вы можете меня ждать домой. Я скоро
должен приехать и увидеться с вами. Вы сейчас уже сажайте и на мою
долю картошки, капусты, помидоров и так далее — я убирать и есть
приеду. Еще немного порядок здесь наведем — и приеду.
Писем не пишите, у меня адрес меняется ежедневно.
Сбылась-таки мечта солдата, сбылось самое заветное желание
его матери: в ноябре 1945 года Федора Замотина отпустили на по-
бывку домой, в Куйбышев.
Тогда-то, из уст самого геройского разведчика, узнал Алек-
сандр Павлович многие подробности его фронтовой одиссеи. Они
95
могли бы составить целую книгу. Федор так и говорил брату: «Де-
мобилизуюсь — попробую написать книжку о своих товарищах».
Ему, по всем расчетам, осталось служить совсем мало: война-то
позади.
8 февраля 1946 г.
...Я сейчас нахожусь на новом месте и на новой работе. К весне,
вероятно, насовсем приеду. И тогда заживем все вместе.
Не пришлось старшине Федору Замотину вернуться домой и
наладить жизнь «в гражданке». Последнее письмо в папке — не от
него. Его написал Александру Павловичу в апреле 1946 года не-
знакомый ему человек, белорусский крестьянин, у которого на
руках истекал кровью, умирая, фронтовик Федор Замотин.
Такая выпала ему доля. Прошел почти всю войну — от Моск-
вы до Кенигсберга, сколько раз был на волосок от смерти, ранен
был, обморожен и контужен — но дожил до Победы, и им, Фе-
дором Замотиным, завоеванной. Дожил, закончил войну, как сам
писал, цел и невредим — и вот почти через год после того, как
смолкли пушки, погиб от подлой руки дезертира — изменника
Родины.
В Куйбышеве живут дети фронтовика. Сын Владимир — инже-
нер на Четвертом подшипниковом заводе, дочь Евгения — техник-
кулинар, сейчас домохозяйка, сама уже мать двоих детей. И Вла-
димир Федорович и Евгения Федоровна выросли без отца, они
смутно помнят его — такого, каким он был, когда приезжал в
свой единственный солдатский отпуск. Но и поныне они чувствуют
свой долг перед памятью отца — патриота, не жалевшего себя
ради них и ради всех, кто живет сегодня на нашей земле.
И в семье Александра Павловича Замотина все эти годы тоже
свято поддерживается память о герое. Когда сыновья Алексан-
дра Павловича и Клавдии Федоровны—Александр и Василий—слу-
жили в армии, отец и мать писали им (эти письма публиковала ок-
ружная газета «За Родину»): «Служите достойно! Будьте такими же
отважными и верными воинами, каким был ваш дядя Федор». И
племянники не посрамили фамильной чести: в армии оба были от-
личниками, оба получали от командиров благодарности и поощри-
тельные отпуска.
Это о таких, как Федор Замотин, сказано: «Пускай ты умер,
но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым при-
мером...»
Николай Родимов,
полный кавалер ордена Славы
Путь к дому
Эта мимолетная встреча у меня произошла, когда нашу часть пере-
правили с Дальнего Востока к фронту. Враг уже рвался к Москве. На-
встречу нашему эшелону шли составы с красными крестами на вагонах,
платформы с заводским оборудованием, теплушки с эвакуируемыми
женщинами и детьми.
Возле одной такой теплушки, на небольшой станции, уже за Волгой,
ко мне и обратился этот незнакомый старик. За плечами— котомка, на
ногах — потрепанные сапоги, на плечах — старая серая шинель:
— Счастливого пути, сынки. Бейте ворога. Встречался я с ним в граж-
данскую под Псковом. Воевать пруссаки умеют. Только не на много их
хватит. Не знают они нашей силы народной.
Надолго врезалось мне в память это короткое напутствие. Старик
снова будто привиделся мне, когда в начале декабря наша бригада
разгрузилась на станции Владыкино. Вставал рассвет, хмурый, мороз-
ный. Где-то в стороне глухо бухали пушки, над головой с ноющим пре-
рывистым звуком проходили «юнкерсы», сбрасывали свой смертонос-
ный груз.
Так начинался мой долгий боевой путь. Расскажу всего о нескольких
его эпизодах.
. ..Излечившись после тяжелого ранения, я попал в разведроту 11-й
гвардейской стрелковой дивизии.
И вот мой первый поиск в тылу противника. Был дан приказ взять
«языка» на участке нашего соседа справа.
Готовились мы тщательно. Три дня и три ночи не уходил наш коман-
дир Соколов с переднего края. Были изучены каждый кустик, каждый
бугорок земли, каждая лощина.
И наконец:
— Сегодня ночью — захват!
Надеваем поверх гимнастерок ватники, туго подпоясываемся ремня-
ми. Каждый вешает на пояс гранаты и нож. Пистолеты — в нагрудные
карманы ватников. Сверху — маскировочные халаты.
4 Волга в гневе 97
Остающиеся напутственно хлопают нас по плечу. Вскоре мы уже сре-
ди ночной темноты. Идем шаг в шаг. Аккуратные и педантичные немцы
с наступлением ночи прекращают обстрел переднего края. Они отды-
хают. Мы уже почти рядом с ними. Нас поджидают саперы. Взяв в ру-
ки щуп — длинный шест с острием на конце, — они ползут разведать
маршрут и проделать проходы в заграждениях.
Часа через полтора саперы возвращаются.
— «Дыра» готова. Ползите!
— Вперед! — шепотом подает команду Соколов.
Одна за другой группы уползают к переднему краю противника.
Сначала группа захвата, за ней — группа обеспечения. Я остаюсь в под-
держивающей. Нас шесть человек. Мы отползаем в сторону и открыва-
ем стрельбу из автоматов. Наша задача вызвать огонь гитлеровцев на
себя, отвлечь их внимание от группы захвата.
Все происходит в считанные минуты. Скрутив руки часовому, стояв-
шему у входа в блиндаж, наши товарищи бегом возвращаются обратно.
Группа обеспечения огнем прикрывает их, затем отходит. Начинаем
отход и мы. Операция заканчивается успешно, без потерь. И пленный
оказывается разговорчивым. Отвечает на все вопросы и даже помогает
артиллерийским разведчикам выявить огневые точки на местности.
...После освобождения города Борисова нашу часть направили на
Вильнюс, наполовину занятый советскими войсками. Артиллерийские
разведчики-наблюдатели сержант Москвин, Федор Худяков и я, во гла-
ве с майором Колядиным, а также радистка Мария Болдырева получи-
ли задание: пробраться ночью во вражеский тыл, занять водонапорную
башню и оттуда по радио корректировать огонь батарей.
Первыми линию железной дороги, за которой находились гитлеров-
цы, пересекли сержант Москвин и я. Зашли в один дом — никого. Во
втором — тоже. Вдруг дверь, ведущая на террасу, открывается, из ком-
наты выходит пожилая женщина. От неожиданности она вскрикивает и
застывает, как статуя.
— Мы русские, — шепотом успокаиваю ее я. — Фашисты есть?
— Есть. В соседней квартире тридцать человек, — немного придя в
себя, также шепотом отвечает она.
Москвин, попросив женщину молчать, остался с нею, а я отправился
за остальными. Через полчаса все были в сборе. Майор Колядин решил
продолжать выполнение задачи. Опять мы с Москвиным ушли вперед.
Неслышными шагами приблизились к водонапорной башне.
— Я пойду наверх, а ты стой здесь, у входа: в случае чего прикро-
ешь меня огнем с тыла, — распорядился Москвин.
Не включая фонарика, в темноте, наугад, он стал подниматься по гул-
кой бетонной лестнице. Я напряженно вслушивался в потревоженную ти-
шину. Вернулся Москвин не скоро. Так, по крайней мере, показалось мне.
98
— Теперь ты осмотри подземную часть башни, — приказал сер-
жант. — А я буду обеспечивать тыл.
Держа автомат наизготовку, зажег фонарик и начал одно за другим
обследовать помещения. Никого. Вернувшись, доложил об этом Мо-
сквину.
— Хорошо, — кивнул он. — Я рстаюсь здесь, а ты веди майора.
К утру связь с командиром полка была установлена. Данные, кото-
рые передал майор Колядин, использовала и авиация. Штурмовики на-
несли сильный удар по станции. Пехота перешла в наступление.
...Под Кенигсбергом, возле небольшого фольварка (селения) мы за-
няли под НП двухэтажную кирпичную школу
Не успели наблюдатели обосноваться здесь и установить связь с ко-
мандиром полка, как противник предпринял мощную контратаку. Наша
группа во главе с командиром взвода лейтенантом Рыбалко оказалась
отрезанной от своих. Сначала гитлеровцы попытались взять школу в
лоб, но очень скоро убедились в невозможности этого. Мы подпустили
их на двадцать пять — тридцать метров и открыли огонь из автоматов.
Десятки гранат полетели в наступающую цепь. Враги откатились.
И ночью попыток захватить школу больше не предпринимали.
Но как только забрезжил рассвет, с вражеских позиций ударил
миномет. Мины со звоном начали рваться на чердаке и вокруг здания.
Гитлеровцы снова полезли к вершине холма.
Весь день и всю следующую ночь удерживали мы здание. А под
утро наша пехота перешла в атаку и вышибла врагов из фольварка. Ус-
талые, с воспаленными глазами, в порыжевших от кирпичной пыли ши-
нелях предстали мы перед своими — лейтенант Рыбалко, сержант Моск-
вин, Худяков и Гриша — радист, фамилии которого никто из нас не
знал.
В полку очень удивились, когда узнали, что мы живы.
— А мы вас уже похоронили, — сказал командир и добавил изви-
няющимся тоном: — Ведь около двух суток о вас не было вестей.
— Нет, списывать нас рано, — за всех ответил я. — Мы еще по-
воюем!
В этом я не ошибся: воевать мне пришлось до самого конца войны.
В октябрьские праздники, 7 ноября 1945 года, вернулся я в родное се-
ло Подгоры, Волжского района, после демобилизации. Долог и труден
был путь к дому. Через бои, госпитали, большие и малые победы.
И ныне я по-прежнему часто вспоминаю того старика, его навсегда
памятные для меня слова:
«...Сила наша народная неисчислима».
4*
Виктор Аксененко
На поле Бородинском
В 1964 году издательство «Московский рабочий» выпустило книгу
«За Москву, за Родину!». Ее авторы, участники исторической битвы, де-
лятся воспоминаниями о тяжелых днях обороны столицы, о разгроме
немецко-фашистских войск под Москвой.
В воспоминаниях одного из авторов книги, бывшего старшего ин-
структора политотдела 4-й армии Г. С. Кабанова «Бородино 1941 года»
есть такие строки:
«Примеры храбрости и умения драться с врагами показывали так-
же... командиры батарей старшие лейтенанты Митрофан Титович Лосев,
Аким Петрович Свечников, Николай Петрович Нечаев.
Эти боевые, талантливые командиры огнем своих орудий испепеля-
ли вражескую пехоту и технику. Вместе со своими солдатами и сержан-
тами они оказались достойными преемниками той славы, которую рус-
ские артиллеристы завоевали в 1812 году».
Один из упомянутых здесь офицеров, Аким Петрович Свечников, —
наш земляк, уроженец села Печерского, Сызранского района.
Ныне он живет в Приволжском районе, в поселке Березовка. Под-
полковник в отставке хорошо помнит, как он, тогда еще молодой стар-
ший лейтенант, воевал в Подмосковье...
...Той незабываемой осенью семьдесят пять танковых и моторизо-
ванных дивизий гитлеровцев рвались к нашей столице. Уже шли бои
на ближних к ней подступах. По распоряжению Ставки на защиту Мо-
сквы встали новые воинские соединения.
Одним из них была тридцать вторая стрелковая дивизия, которую
спешно перебросили с Дальнего Востока.
Двенадцатого октября дивизия прибыла в район Бородинского поля.
Бойцы тут же взялись за устройство позиций, начали готовиться к встре-
че с врагом. Командир дивизии полковник Полосухин вместе с группой
офицеров зашел в Бородинский военно-исторический музей. В книге
100
Двадцать тысяч куйбышевцев — участников Великой Отечественной войны на-
граждены орденами и медалями Союза ССР.
Двести тридцать из них удостоены высокого звания Героя Советского Сою-
за.
Двадцать шесть бывших воинов являются полными кавалерами солдатского
ордена Славы.
отзывов он записал: «Приехали Бородинское поле защищать. Полковник
Полосухин».
На одном из участков соединения заняла позицию и пятая батарея.
Когда были установлены все четыре пушки, ее командир старший лей-
тенант Свечников оторвался от хлопот. Огляделся. На землю опускался
осенний вечер. Неподалеку от места, где обосновалась батарея, виднел-
ся курган. Свечников прошел к кургану. На вершине его лежали ствол
и несколько ядер...
То был знаменитый редут генерала Раевского, который описал Лев
Толстой в романе «Война и мир». Здесь, как и всюду в день Бороди-
на, сражались с отчаянной храбростью, с полным самозабвением и пре-
зрением к смерти. Раненые не уходили из строя. Защитники батареи
Раевского были почти полностью уничтожены. Они так и остались около
своих орудий...
Свечников вернулся на батарею. Расчеты, справившись со своими
делами, собрались в кружки. Солдаты пели вполголоса.
Свечников подсел к ним. Слушал песню и переводил взгляд с од-
ного бойца на другого. Как дорог был ему каждый из них! Вместе вое-
вали на Хасане, все знают, чем пахнет порох.
— Ты оттуда? — повернувшись к комбату, кивнул комиссар батареи
Воронов в сторону бывшего редута.
-Да.
— Ну и как?
— Как? — Свечников помолчал. Разве расскажешь все, что на курга-
не передумал... Поэтом быть надо, а он артиллерист. Вслух он произ-
нес: — Вот шел по этому полю, и, знаешь, словно что-то поднимает те-
бя над землей...
— Да, — подхватил Воронов. — Особые места. Густо политы рус-
ской кровью. Я думаю, надо нам с тобой поговорить с людьми, расска-
зать, на каком поле воевать будем.
— Верно. Надо, — согласился Свечников. И они разошлись по ору-
дийным расчетам.
Бои начались уже на следующее утро. Рядом с пятой батареей про-
ходило шоссе на Москву. Как раз по нему после артподготовки двину-
лись вражеские танки.
— Приготовиться к бою! — подал команду Свечников.
101
Из ближнего леса показалась колонна танков. Вот она все ближе,
ближе. Наводчик Терентьев припал к панораме, беря на прицел голов-
ной танк.
— Огонь!
Выстрел. Первый танк замер, будто споткнулся о невидимую пре-
граду, вверх потянулись клубы черного дыма.
Следом заговорили остальные орудия, и вот уже подбиты второй и
третий танки. Но другие, съехав с шоссе, двинулись на батарею развер-
нутым строем.
Бронированные чудовища быстро приближаются. Уже четко видны
кресты на башнях.
— Огонь! — командует Свечников с наблюдательного пункта.
Орудия бьют прямой наводкой. Вот подбит еще один танк, второй...
Два завертелись на месте. Но другие, дымя выхлопными газами, —
почти перед батареей.
Свечников бросается к орудию.
— Живей наводи... Огонь!
И над передним танком загорается коптящий факел.
Атака отбита. Первое крещение на Бородинском поле стоило гитле-
ровцам потери десяти танков, а на батарее — ни одного раненого.
Вспотевшие артиллеристы приводят в порядок пушки. Командира, об-
ходящего расчеты, все встречают радостные, возбужденные.
Улыбается и Свечников.
— Били самураев, — произносит он, — а теперь — фашистов.
Почти каждый день враг бросал на Бородинское поле колонны тан-
ков и пехоту. Но всякий раз они попадали под меткий огонь артиллери-
стов.
Особенно трудным днем на батарее оказалось 16 ноября. Артил-
леристы отразили две атаки. Началась третья.
— Веду бой тремя орудиями, — доложил в штаб соединения Свеч-
ников. — На исходе снаряды.
— Продержитесь полчаса, — следует приказ командира дивизии, —
высылаю подкрепление.
И артиллеристы держались.
— За нами Москва! — звучит над позициями голос командира бата-
реи.
Он перебегает от орудия к орудию. Хвалит за точный огонь, подба-
дривает людей. И даже раненые не отходят от пушек.
Но враг наседает. На исходе снаряды. Растут наши потери. С пере-
вязанной головой командует расчетом сержант Соколов. Падает на зем-
лю Терентьев, и сержант Попов спешит заменить наводчика. У третье-
го орудия за наводчика сам командир батареи.
102
Когда, наконец, пришло подкрепление, обещанное комдивом, вра-
ги не выдержали, отступили.
Так и не прорвались они к нашей столице через позиции батареи
старшего лейтенанта Свечникова.
Им, защитникам Москвы, среди которых был и наш земляк, поэт
посвятил вот эти строки:
О, если б предки увидать могли
Сквозь вечные могильные потемки,
Как ревностно их честь оберегли
Достойные бессмертия потомки!
Шла весна 1965 года. Над Бородинским полем разгоралось майское
утро. Ярко зеленели всходы на полях и молодые березовые рощи. В
отдалении мерно рокотали колхозные тракторы. От музея в глубь Бо-
родинского поля шли группы взрослых, колонны пионеров несли венки,
чтобы возложить их на братские могилы.
За одной из колонн шагал, припадая на правую ногу, пожилой че-
ловек с погонами подполковника на кителе. Человек шел и поглядывал
по сторонам, останавливался, будто что-то припоминая. Это был Аким
Петрович Свечников. В тот день бывшие однополчане пригласили его
на встречу на Бородинском поле.
У одного из памятников шествие остановилось. Свечников подошел
тоже.
— Подхожу, — рассказывает Аким Петрович, — смотрю: рядом с
пионерами стоят Вдовин, Выборнов, Плаксин. Командиры, с которыми
воевал здесь в сорок первом. Они взглянули на меня и, наверно, не
признали. Я постоял немного, потом подошел ближе. Руку — к козырь-
ку и обращаюсь к Вдовину: «Товарищ командир дивизиона! Командир
пятой батареи Свечников прибыл отдать почесть бойцам, павшим на ис-
торическом рубеже Бородино в Великую Отечественную войну». Гля-
жу: у Выборнова слеза по щеке катится. Вдовин плачет. Плаксин.,
все плачем. Потом стали обниматься. А директор музея — он стоял тут
же — спрашивает у фоторепортера: «Сфотографировал?» «Нет, — от-
вечает тот, — я, как и вы, тоже плакал».
Виктор Абрамов,
Василий Срослов
Всем смертям назло
Оставшаяся в окружении группа бойцов шла на восток, по лесам
Смоленщины, чтобы перейти линию фронта.
А где она, эта линия? Попробуй найди ее. Всюду немцы. Везде плач
и скорбь, могильные холмы, развороченная взрывами земля.
Бойцы потеряли счет дням и ночам. Перестали считать избитые, раз-
мятые дороги и тропы, клясть бездорожье. Колосья ржи и пшеницы да
еще редко молодая картошка — вот и все, что было пищей ослабев-
ших, изнуренных переживаниями и болью ран солдат.
И вот от всей группы остались лишь Карчин, призванный в армию из
Челно-Вершинского района, да еще двое. Обманчивая темень завела
их в расположение вражеских зенитных батарей. Троих схватили — так,
что никто из них не успел ничего сообразить, втолкнули в камеру смо-
ленской тюрьмы.
На другой день, после завтрака — супа из отрубей и картофельных
очисток, — высокий скуластый эсэсовец начал отсчитывать пленных,
Кого пинком, кого прикладом провожал в отдельную группу.
— Шнель, шнель!...
Последним тычок в спину получил Карчин.
Уже немало групп прибыло на аэродром, где пленных заставили рас-
чищать огромную площадь. А знакомых лиц Карчин так и не встретил.
Он видел только пыль да воронки от бомб, камни да тела замучен-
ных и убитых. Этих людей, наверное, так же били вечерами и по утрам,
били в полдень и в полночь. И стреляли в них вот так же. Вон опять один
в гимнастерке повалился. А женщина еще корчится от мук. И помочь ей
ничем нельзя.
Перед концом работы выстрелы раздавались все чаще. Должно быть,
это и означало «шабаш».
Как-то в момент вот такой пальбы Карчин упал около одного из уби-
тых и неподвижно пролежал до поздних сумерек. Лесок недалеко. Поле
не охраняется.
«Эх, была не была!»
104
Вскочил и пулей рванулся по прямой, падая в ямы и натыкаясь на
трупы. В смятении услышал справа:
— Браток, не оставляй...
Это был не голос человека, а хрип самой темноты...
До рассвета, оберегая друг друга и всматриваясь в каждый подо-
зрительный предмет, шли двое, связанные единым горем и подбадри-
ваемые единой радостью.
Деревушка Юрово и впрямь стояла на возвышенном месте — на
юру.
От шоссейных дорог далеко. С одной стороны — болото. С другой —
речушка, тоже болотистая. Немцев здесь пока не было. И сходились сю-
да больные и раненые, окруженцы и беженцы.
Вскоре пошел среди них осторожный слух: появился какой-то комис-
сар. Но где он обосновался, никто не знал.
Карчин первый раз увидел его на собрании. Местные жители шумели
о разделе собранного урожая. Кое-кто предлагал разделить зерно по
душам, оставшимся в деревне...
Тогда среднего роста коренастый мужчина, чуть картавя, заговорил:
— Несмотря на оккупацию, мы являемся представителями Советской
власти. И предупреждаем кулацкие замашки. Хлеб распределить согла-
сно затраченному труду! Выделить и тем, кто в данный момент нахо-
дится на фронте. Кто помешает проведению этой линии, будет наказан
по законам военного времени...
Это был Петр Николаевич Лапшин — старший батальонный комиссар.
С первых же дней его авторитет стал среди бойцов, собравшихся в
Юрово, непререкаемым. По званию и возрасту Лапшин был здесь са-
мым старшим.
Двухнедельный отдых подкрепил силы солдат, приглушил боль ран.
★ ОСТАЛОСЬ В ПАМЯТИ ТЕЕ— z— . - ~~
Я ПОМНЮ ХРАБРОГО СОЛДАТА
Для меня было большой радостью узнать, что жив один из самых храбрых солдат
батальона, которым я командовал в период освобождения от гитлеровцев Советской
Украины. И живет этот бывший солдат в вашем городе Куйбышеве. Это Михаил Семе-
нович Ребров.
Никогда не забуду одного боевого эпизода, в котором он проявил себя бесстраш-
ным и находчивым воином. Бой шел за деревню Березняки. Мы наступали. Михаил
Ребров первым ворвался во вражеский окоп и лицом к лицу встретился с двумя гит-
леровцами. Они не успели прийти в себя от неожиданности, как он вонзил штык в
грудь одному и, тотчас же выдернув его, обрушил приклад на голову другого. В том
бою он штыком, огнем и гранатами уничтожил более десятка фашистов.
105
Они стали часто собираться вместе, обдумывать: что делать дальше?
Одни предлагали перейти линию фронта. Другие говорили, что пора
уходить в лес. Третьи — что надо переждать до весны.
Петр Николаевич слушал внимательно. Конкретных предложений не
вносил. Но настойчиво разъяснял, что гораздо сподручнее бить врага
в его же тылу.
Все-таки несколько человек ушли на восток.
Из оставшихся Лапшин создал подпольную партизанскую группу.
В нее вступил и Сергей Карчин, а с ним учительница Мария Ракова, став-
шая впоследствии женой волжанина. Группа разрослась в отряд, объе-
динивший более шестидесяти человек.
Партизаны начали добывать оружие. В одном из домов под кро-
ватью установили радиоприемник. Записывали радиопередачи сразу не-
сколько человек. Для того, чтобы не допустить искажений.
Записанное размножали в нескольких экземплярах от руки и рас-
пространяли среди населения.
Бывало, попавшая к людям листовка делала прямо-таки чудеса.
Народ оживал от вестей с Большой земли, от призывов партии к насе-
лению временно оккупированных районов. Вера людей в победу кре-
пла все больше, и тяжкое существование становилось похожим на
жизнь.
Залютовала зима сорок первого года. Снежные заносы остано-
вили движение на дорогах Смоленщины. На их расчистку фашисты,
которые к тому времени добрались до Юрова, сгоняли все населе-
ние.
В один из дней партизаны, продолжавшие тайно жить в селе, неза-
метно смешались с работающими.
Расчисткой руководили вновь испеченные старосты, волостные, по-
лицейские. Часа через три людям разрешили перекур. В руках мужчин,
вместо бумаги на закурку, замелькала листовка: «Враг несет большие
К моменту переправы через Днепр Ребров был уже командиром взвода. Взвод
его выдержал за 6 дней на правобережном плацдарме до 40 вражеских атак. И как
же радовались уставшие гвардейцы, когда на седьмые сутки к ним пришло под-
крепление.
За героизм и отвагу, проявленные в боях за Родину на Днепровском плацдар-
ме, комсомольцу Михаилу Реброву 10 октября 1943 года было присвоено звание Ге-
роя Советского Союза.
Ф. Елисеев, полковник запаса, Герой Советского Союза
г. Курган
106
потери под Москвой. Если хочешь, чтобы убили твоего мужа, брата,
отца, — расчищай дорогу гитлеровцам».
Работа сразу прекратилась. Унося в сердцах радость, люди броса-
ли лопаты и расходились по домам. Шли небольшими группами, ожив-
ленно переговаривались.
А у фашистов начался переполох. Они сделали налет на прилега-
ющий к дороге лесок, яростным обстрелом из пулеметов и автома-
тов долго «уничтожали» партизан.
По распоряжению гитлеровской комендатуры началась регистра-
ция молодежи для отправки в Германию. Самый тщательный отбор в
Юрово производил староста Ульян Конашенков. Ему усердно помо-
гали его брат, агростароста Санька, и Сергей, по кличке «Горгаль».
Лапшин как-то разузнал о дне отправки одной из групп. Поручил
Карчину достать подводу и прибыть на окраину соседней деревни —
Деньгубовки. Остальным — в другие условленные места.
Ранним утром на всех дорогах, по которым могли провести забран-
ных, уже дежурили партизаны.
Декабрьский мороз пробирал Карчина до костей. Старая, ветхая
одежонка почти не грела. Ломило зажатые в кирзовые сапоги ноги. Он
согревался короткими пробежками, пританцовывал на месте. Прошло
уже больше часа, а подводы не появлялись.
Но вот тишину прорезали медленно приближающиеся унылые зву-
ки гармошки. Послышались голоса.
— Кажется, едут, — показал на дорогу Лапшин.
Первая подвода поравнялась с партизанами, которые хлопотали
около своей лошади. Кто-то заметил с повозки:
— Эх, служаки! Опять, видно, сбрую порвали. Насядут всегда пол-
ные дровни. Хоть бы скотину пожалели...
— Скажите спасибо, что вас пожалели, — как бы между прочим
проговорил в ответ Карчин.
— Это как же понимать? — спросил один из парней.
— А так. Отправку-то отменили. Мы уже обратно едем. Поворачи-
вайте и вы свои оглобли.
Дорога ожила, заскрипела снегом, заговорила.
Через несколько минут уже нельзя было узнать точно., кто привез
такое радостное сообщение. В листовке, прошедшей почти через все
руки, говорилось: «Враг панически отступает от Москвы. И это вы-
звало отмену отправки».
И народ еще раз почувствовал, что Советская власть живет, согре-
вает и бережет его от невзгод, старается облегчить горе.
В деревнях оккупантам уже не доставалось ни хлеба, ни молока, ни
107
яиц, ни теплой одежды. Везде и всюду ответом на их требования было
«нике».
Староста Конашенков предупреждал особо подозрительных, на его
взгляд, в том числе и Кармина, грозил. Однажды полицаи избили одно-
го из партизан. Ребята не раз просили Лапшина разрешить им покон-
чить с полицейскими.
Но Петр Николаевич в целях конспирации разрешить этого не мог.
В один из февральских дней 1942 года на рассвете во все деревни,
где были люди Лапшина, нагрянули карательные отряды.
На улице послышался немецкий говор. Хозяйка, у которой жил Сер-
гей, Александра Усенкова, тихо охнула. Карчин сразу вскочил, быстро
оделся и шмыгнул в сарай. Через щель увидел несколько подвод с ги-
тлеровцами и полицаями.
Сергей схватился за наган. Но выстрел уже не помог бы. Несколько
человек окружали избушку.
Он положил наган обратно в карман. Решительно и смело вы-
шел на улицу.
— Стой! Кто такой? Куда идешь? — остановили его полицаи.
Все они оказались из других сел и не знали Сергея.
— У матери — тиф. Могу справку показать, — спокойно ответил
Карчин. — Иду к тетке, молока просить...
Ему удалось скрыться из Юрова. Потом уже он узнал, что, когда к
дому подбежал сам староста Конашенков, хозяйку жестоко избили.
Исчезновение партизана вызвало у гитлеровского холуя приступ истери-
ки.
Стало известно челновершинцу и другое.
Каратели расстреляли нескольких партизан, многих арестовали. За-
хватили штаб одного из отрядов. Из юровцев кроме Кармина удалось
уйти только Тупикову Михаилу.
Страшным, непоправимым горем стало для Сергея известие о смер-
ти Петра Николаевича Лапшина.
По существу, подпольный партизанский отряд был разгромлен.
Кто же еще остался в живых? Да, нелегко разыскать таких. К тому
же нельзя показываться ни в одной деревне. Карчин колесил по
дорогам, прятался в лесах, ночевал в холодных сараях, иногда на черда-
ках. Трижды лицом к лицу встречался с оккупантами и полицаями, два-
жды был схвачен. Но каждый раз благополучно уходил. Вот как это
случилось однажды.
...Перед маем в предпраздничные дни у знакомой Карчина, тети
Луши, с утра собрались гости. Горьким было это сидение. Смеялись и
плакали. Плакали и молчали. Никак не думал Сергей, что и сюда мо-
108
гут нагрянуть полицейские. Только вчера спрятал наган под ветхой кры-
шей сарая. А зря.
Полицаи ворвались в дом неожиданно. От них пахло сивухой. Кар-
чина вывели и усадили в возок спиной к лошади. Сами сели напротив,
наставив на арестованного винтовку. По дороге остановились у триго-
нометрической вышки. Переглянулись.
— Здесь?
— Здесь!
И так обидно показалось Сергею принимать смерть без сопротивле-
ния, опустив руки по швам. Помимо воли он крепко ухватился за ствол
винтовки. Отвел ее в сторону, двинул одного полицая по раскраснев-
шейся физиономии кулаком- Вывалился с ним из возка. На них плюхнул-
ся второй конвоир.
На Сергея сыпались удары — по спине, голове. Он все же исхитрил-
ся, сумел вынуть затвор винтовки и открыть магазинную коробку. У
лица случайно оказалась рука полицейского. Миг—и откушен прочь па-
лец. С диким криком тот отскочил в сторону. Второй растерялся. Оба
пришли в себя, когда винтовка, описав траекторию, полетела за доро-
гу.
Предатели бросились к ней. Но кому нужна эта дубина без затво-
ра и патронов?
Преследовать партизана ни тот, ни другой не решился.
И снова подполье, связь с партизанами, листовки... Участие в боях в
составе партизанской бригады, в которую Карчин вступил вместе со
связной Марией Раковой.
Он, командир диверсионной группы, вместе с другими народными
мстителями взрывает мосты, пускает под откос железнодорожные
эшелоны,...
А вскоре — встреча с Красной Армией. Бои в Восточной Пруссии,
в поверженном Берлине.
Ныне у Сергея Федоровича и Марии Карповны растут сыновья. Жи-
вут супруги в Жигулевске в согласии и добром здоровье.
Правда, не совсем в добром. Сергей Федорович получил в боях
пять ранений. В одиннадцати местах его тело изуродовано пулями и
осколками. Нет-нет да и заноют старые раны. Иногда так, что нет тер-
пения.
Бывшие партизаны часто в семейном кругу, а то и вместе с боевы-
ми друзьями, которые приезжают к ним из разных уголков страны,
вспоминают о той тяжелой године, о тревожной молодости своей, ко-
торая закалялась в огне Отечественной войны.
Ник. Сергеев
Механик из эскадрильи „Нормандия-Неман“
Этот рассказ связан с одной из ярких страниц в истории Великой
Отечественной войны и французского Сопротивления. А посвящен он
жителю Волжского района Ивану Федоровичу Матвееву.
...Второй год войны. Горстка французов добровольцев — пятна-
дцать летчиков и сорок четыре техника — прибыла в Советский Союз,
чтобы на нашей земле сражаться за свободу Франции. Эта небольшая
группа явилась костяком будущего полка, получившего впоследствии
название «Нормандия—Неман сражающейся Франции».
Командиром экипажа, в который зачислили Ивана Федоровича, был
Альбер Дюран. Русский механик и французский пилот быстро нашли
общий язык.
Летчик каждый раз перед вылетом подходил к Матвееву и, друже-
ски стукнув по плечу, спрашивал:
— Ну, как ЯК?
На что Иван Федорович отвечал:
— Все готово, мой капитан.
Альбер садился в кабину и, даже не проверив как следует мотора,
взмывал в небо.
Однажды он не вернулся с задания. Никто не мог ответить, что
стряслось с летчиком: попал ли он под огонь вражеских зенитчиков,
или, израсходовав горючее, приземлился по ту сторону фронта. В то-
мительном ожидании Иван Федорович не уходил с аэродрома. Нако-
нец из соседней части сообщили: самолет потерпел аварию, едва пе-
ревалив при возвращении линию наших передовых траншей. Вместе с
начальником технической службы Матвеев поехал к месту падения. До-
рогой мучился в догадках: что случилось с самолетом, почему он не
дотянул до аэродрома? Неужели подвел мотор? Или что другое?
Приехали на место. Самолет стоял, уткнувшись носом в землю.
Значит, при посадке сделал «козла» и лег хвостом на высокий земля-
ной бугор. В кабине копошился мсье Дюран.
А случилось вот что.
110
Выполнив задание, Альбер возвращался на аэродром. Над самой
линией фронта мотор зачихал, потом совсем заглох. Истребитель те-
рял высоту. Надо было выбрасываться с парашютом или садиться где
придется.
«Во что бы то ни стало сесть», — решил Альбер.
Место при приземлении ему попалось неровное, поэтому, пробе-
жав по земле метров сто, самолет и уткнулся в бугор. Мсье Дюран
повис на ремнях вниз головой и висел так, пока прибежавшие из со-
седней части бойцы не вытащили его из кабины.
Во время своего рассказа летчик все время повторял:
— Мотор вибрасьон, мотор вибрасьон...
Иван Федорович осмотрел самолет. Все оказалось в порядкег
не считая царапин, которые машина получила при посадке. Но вот ле-
вый бак вместимостью двести двадцать литров оказался полон горю-
чего. Дюран по рассеянности забыл его открыть. Из-за этого все и
произошло. Альбер заразительно рассмеялся.
Вообще же ему везло, этому стройному черноволосому юноше.
Из всех перипетий, что выпадали на его долю, он выходил счастливо.
Правда, истребителю доставалось изрядно. Но машина все же не че-
ловек. И Иван Федорович после любого ЧП всегда очень радовался,
встречая летчика живым и невредимым.
Второй случай, надолго запомнившийся Матвееву, произошел, когда
полк стоял уже в Смоленской области. Изрешеченный, как учебная ми-
шень, самолет падал в лес. С большим трудом летчик посадил его на
поляну. Добравшись до ближайшей части, он сообщил о случившемся
в полк. Иван Федорович вылетел к своему командиру на «кукурузни-
ке». Таков в авиации порядок: где бы самолет ни пострадал, «лечить»
его должен свой механик.
Обратным рейсом француз вернулся в полк. Для старшины нача-
лись дни, полные одиночества и тревог. Целый месяц в двадцати кило-
метрах от линии фронта ему предстояло прожить в лесу, кишащем
гитлеровцами, которые группами и в одиночку выбирались из окруже-
ния.
Иногда Иван Федорович слышал ружейную или автоматную пальбу,
даже чужую гортанную речь. И ночь проходила без сна. Накрывшись
шинелью, не выпуская из рук автомата, механик до утра бодрствовал
в своем шалаше. К счастью, за весь месяц ему не пришлось сделать
ни одного выстрела. Фашисты боялись выходить на дороги и поляны, а
шли тропами глухими и непроторенными.
Но Матвеев все равно торопился. Знал, что машину ждут в полку..
Догадывался, как переживает за него Альбер, рвется в полет.
И Альбер прилетел к исходу месяца в лес. Обрадованный встре-
чей, обнял Ивана Федоровича:
11f
— Камарад, здравствуй. Ну как ты?..
Больше француз не нашел ни единого слова, чтобы выразить свои
чувства, а продолжал обнимать и трясти механика.
Вдвоем они наладили мотор, опробовали его. Все было в порядке.
Дружба между ними все крепла. Так же, как и между всеми други-
ми русскими и французами. Не было ничего святее этого чувства.
В полку особенно ясно поняли это после трагической гибели француз-
ского летчика Мориса де Сейна и русского механика Владимира Бело-
зуба. Иван Федорович хорошо знал обоих, хотя Владимира чуть боль-
ше, так как был с ним очень дружен.
Однажды полк в срочном порядке перебрасывался на новое место.
Интендантская, техническая и прочие службы грузились в вагоны. С ни-
ми надлежало ехать и механикам. Но командование на этот раз
решило переправить их на своих же самолетах: уж очень не хо-
телось летчикам в ожидании эшелона сидеть на новом месте без
дела.
Первыми и полетели Морис де Сейн с Владимиром.
Матвеев видел, как Белозуб залез в машину, согнувшись в три по-
гибели, устроился позади пилота. В кабине было настолько тесно, что
он не смог взять даже парашюта.
Примерно через полчаса Морис де Сейн сообщил: поврежден топ-
ливный бак. Видимо, его пробили из зениток.
Истребитель пошел было на посадку. Но тут же круто взмыл вверх,
так как, затянутый струей воздуха, в кабину забился бензин. Он стал
заливать стекло, слепить глаза. Пилот передал по радио:
— Ничего не вижу, сажаю вслепую.
При первом заходе самолет чуть не врезался в землю, при вто-
ром промазал. После третьего захода с земли передали команду по-
кинуть машину. Летчик отказался. Он попытался посадить самолет на
фюзеляж—не удалось. С земли приказали вторично: покинуть машину.
— Не могу. У механика нет парашюта.
На аэродроме все замерли: один парашют на двоих...
Тогда, набрав высоту, истребитель понесся по прямой. Все думали,
что Владимир уговорил летчика прыгнуть, иначе зачем набирать высо-
ту?
Но, конечно, это было не так. Самолет летел, как стрела, но белый
купол парашюта под ним не появлялся.
— Он не прыгнет. Никто из нас не прыгнул бы на его месте, —
произнес один из французов, майор Дельфино и отвернулся, чтобы не
видеть, как обессиленный ЯК рухнет на землю.
«И из нас тоже...» — только и успел подумать Иван Федорович.
...Их похоронили в одной могиле близ деревни Дубровки, Смолен-
ской области.
112
Полк после этого участвовал в освобождении Орла и Курска, Смо-
ленска, Орши и Витебска, Вильнюса и Каунаса. Сильные бои вел при
форсировании реки Неман. За эту операцию 21 июня 1944 года полку
было присвоено наименование «Неман», а Иван Федорович вместе
с другими механиками получил французский боевой крест.
Свой героический путь полк закончил в маленьком немецком го-
родке Хейлигенбайм 9 мая 1945 года.
И 22 июня французские летчики на подаренных советским правитель-
ством самолетах ЯК-3 улетели к себе на Родину. Вместе с ними отбы-
ли пятнадцать механиков, с тем чтобы во Франции подготовить себе
замену.
На бреющем полете истребители пролетели над Парижем. На аэро-
дроме, где они приземлились, летчикам и механикам были вручены
французские ордена. Иван Федорович был награжден вторым боевым
крестом и часами.
На второй день после прибытия в Париж русских парней повезли
знакомиться с городом. Кортеж из пятнадцати легковых автомашин
медленно двигался по улицам. И казалось, вся Франция вышла встре-
чать героев. Толпы людей запрудили бульвары и площади. Букеты
цветов летели в машины.
В общем веселье кое-где островками вспыхивали русские песни.
Их сразу же подхватывали сотни голосов. Едва ли поющие знали со-
держание песен. Но всем был понятен их смысл. Это были песни стра-
ны, принесшей Франции свободу и мир. Парижане пели песни мира.
Иван Федорович с товарищами облетели почти всю страну, побыва-
ли во многих городах и даже деревушках. И везде их так же встречали
толпы народа — улыбками и цветами, хлебом-солью...
Около трех месяцев пробыл Матвеев во Франции. Теперь путь его
лежал на Родину.
Он ехал домой, за Волгу, туда, где по утрам над каждым домом
вьется из трубы сизый дымок и зеленый бархат полей не изорван взры-
вами бомб и снарядов. А от всего веет таким теплом и уютом. Правда,
и эти места видели горе и слезы, но их не топтала нога фашиста...
Солдат вспоминал своих боевых друзей. Нет, не зря отдали свою
жизнь русский парень Владимир Белозуб и француз Морис де Сейн,
не зря погибли тысячи сынов России и Франции. Дорогой ценой куплен
мир. И его надо беречь ради жизни других.
Так думал Иван Федорович, глядя из окна вагона на приближа-
ющийся родной город.
Совхоз «Волгарь»
Ник. Евстропов
Истребители танков
Красноармеец осадил лошадь перед бруствером огневой позиции
орудия.
— Ребята! — крикнул он артиллеристам, торопливо углублявшим
ровики укрытия. — Я последний, на краю деревни наших никого нет.
Бейте каждого, кто появится оттуда...
Пригибаясь к шее коня, он ускакал к центру деревни. Цепочка
трассирующих пуль из-за дальних домов улицы прошла над его голо-
вой.
— Жучкин, усилить наблюдение! — приказал наводчику сержант
Иванов и негромко добавил: — Теперь держись, волжане, будем дра-
ться без прикрытия пехоты...
Темнело. Морозная дымка раннего ноябрьского вечера все плотнее
и плотнее ложилась на ровный порядок домов, уходящий на юг. До
боли в глазах всматривались артиллеристы в сизую даль. Какие-то са-
райчики, стожки сена, остатки плетней и сухие стебли не срезанного
осенью подсолнечника мешали наблюдению. Но и их орудие не было’
видно врагу.
...Полк отдельной истребительной противотанковой артиллерийской
бригады резерва Главного Командования, сформированной в основ-
ном из волжан, занял эти позиции в деревне Короватичи несколько ча-
сов назад. Из штаба бригады сообщили, что обстановка на фронте
усложнилась. Враг прижат к болотам Полесья. Стремясь предотвра-
тить неминуемый разгром, он наносит удар своими бронированными
соединениями. Боевая задача полку была — не дать фашистским танкам
пройти к Днепру: там переправляются войска Белорусского'
фронта.
Артиллеристы в Короватичах оборудовали позиции, подготовились
к бою. Враг мог прорваться к Днепру только через этот населенный
пункт: по сторонам его лежали непроходимые для машин болота.
— Командир, у палисадника дальнего дома шевеление, — доложил*
Жучкин и крутанул маховики наводки орудия.
114
Иванов всмотрелся: в самом деле, гитлеровские автоматчики в же-
лезных шлемах и маскировочных накидках, прижимаясь к штакетнику,
осторожно втягивались в улицу.
— Осколочными... — Привычная, нараспев, команда сержанта по-
ставила весь расчет на боевые места. — Беглым! Огонь!
Разрыв первого снаряда раскидал вражеский головной дозор. Вто-
рой снаряд ударил с небольшим недолетом, но осколки пошли по за-
легшим автоматчикам. Оставшиеся в живых гитлеровцы волоком пота-
щили за дом раненых и убитых.
Огненные трассы автоматных очередей рассекли сумеречное небо
над Короватичами. Они опускались все ниже и ниже и ложились на
соломенные крыши домов — совсем близко от позиций батареи. По
слежавшейся, замшелой соломе пополз-потек белесый дымок, над
хатами замерцали, как светлячки, крохотные огоньки. Раздутые ве-
тром, они поднялись вверх дымными языками. Вскоре весь порядок
-был охвачен багровым полымем. До артиллеристов доносились
надрывные крики женщин и детей, спасавшихся от огня и пуль
врага.
Справа от позиции орудия Иванова началась ожесточенная пальба.
Это отбивались от наседавших фашистских танков артиллеристы сосед-
ней батареи. Там снаряд за снарядом посылал в панцири рвущихся
вперед «тигров» дружок Иванова командир орудия Крикливый. Скоро
•оттуда стали доноситься и разрывы гранат: истребители танков сошлись
с гитлеровцами врукопашную.
Эх, помочь бы друзьям! Да у самих нелегко. И на их позиции обру-
шился шквал минометного огня. С отвратительным визгом шли над го-
ловами мины, рвались спереди, с боков орудия и где-то далеко сзади,
•в деревне. Налет был внезапным и мощным. Двух раненых подносчи-
ков снарядов Иванову пришлось сразу отправить в тыл.
★ ФРОНТОВЫЕ БЫЛИ —' - ' '.'-1'- =
«,..С ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬЮ. АНРИ БАРБЮС»-
В одном из залов книгохранилища Куйбышевской областной библиотеки имени
В. И. Ленина есть небольшая комната, на двери которой табличка: «Отдел редких
книг». Там хранится скромная книжечка в сером переплете. Она называется «Иисус
против Христа». Автор — Анри Барбюс.
Как только откинешь переплет, все становится ясным. На титульном листке книги
надпись, сделанная уже слегка выгоревшими от времени черными чернилами на
французском языке: «Камраду Радионову с признательностью. Анри Барбюс. Одесса,
<6/1-29 года».
Жизнь удивительно переплела судьбы выдающегося французского писателя и
неизвестного камрада Радионова.
115
Тревожная ночь опустилась над Короватичами. Догорали хаты, чад-
но дымили пепелища. Фашисты не решились начинать ночной бой.
Мертвенный свет их ракет рвал темноту и заставлял неправдоподобно
двигаться тени от домов, плетней и стогов.
Ночью из тыла приползло несколько пехотинцев. С их помощью
артиллеристы вырыли запасную огневую ячейку для орудия, новые
ровики для укрытия расчета и погребки для снарядов и гранат.
Каждый работавший у орудия на этом, в первый раз увиденном бе-
лорусском огороде чувствовал себя вышедшим на единоборство с вра-
гом: они — истребители танков — стояли сейчас впереди всех войск.
Первыми должны были принять удар фашистов и первыми нанести им
сокрушительный ответный удар.
Под утро заснули артиллеристы. В тревожной полудреме привалил-
ся к песчаной стенке ровика и сержант Александр Иванов. В затума-
ненном сознании вставало недавнее прошлое.
...Стрекочут учебные ПО-2 над Куйбышевским осоавиахимовским
аэродромом. На взлете под крылом самолета проплывают белые па-
раллелепипеды Клинической больницы и площадка Цыганского базара.
Заходить на посадку приходится с Самарки, над заливной поймой реки,
через каменоломни. Голубеет в золотом обрамлении песчаных берегов
Волга, вырываясь на широкий простор равнины из теснины изумруд-
ных Жигулей.
Мягкий толчок колес о зеленое поле аэродрома — машина
выруливает на линию стоянки у посадочного «Т».
— Курсант Иванов задание по пилотажу в зоне выполнил!
Когда это было? Вчера? Год назад? На мгновение вырывается из
дремы Александр — холодная струйка песка потекла с бруствера за
ворот шинели, захолодила шею. И снова — полусон, полубодрство-
вание...
ВСТРЕЧА
В автографе значится: «Одесса, 6/1-29 года». Анри Барбюс при приезде в Совет-
ский Союз пробыл там с 1 по 7 января. Встречался с интеллигенцией, ра-
бочими.
Может быть, во время одной из этих встреч владелец автографа и увиделся с
Анри Барбюсом! А может быть, он побывал у него в гостях в гостинице, где оста-
новился автор «Огня» и «Ясности»!
Сейчас это можно только предполагать. И я словно вижу, как Радионов, заду-
мавшись, идет по улице. Вот в этом доме живет сейчас один из его любимых писате-
лей. друг Горького. Мировое имя! Эх, если бы повидаться с ним, побеседовать хотя
немного!
116
...До июня 1942 года выпускники Куйбышевского аэроклуба находи-
лись в Сызрани, в резерве ВВС — они должны были пойти на укомп-
лектование авиаучилищ. Вражеский прорыв под Харьковом и на Дон-
бассе усложнил обстановку на фронте. И около двухсот волжан-осоа-
виахимовцев из сызранского резерва вместе с курсантами Саратовской
школы связи были срочно направлены во вновь формируемые истреби-
тельные противотанковые полки и бригады. Здесь вместе с вчерашним
учеником 9 класса 44-й куйбышевской школы Александром Ивановым-
оказалось немало и других его земляков. Юрий Попов, два Саши —
Солопов и Морозов...
— ...Сержант, фашисты! Танки!
Настороженно поводя стволом орудия, огибая клуню, навстречу им
медленно выползал «тигр».
— Жучкин! Видишь — бок подставляет!
— Вижу...
Клацнул орудийный замок. При выстреле подскочило и закачалось
орудие на амортизаторах колес. Два подкалиберных—один за другим—
вспороли борт танка. Через секунду над остановившейся машиной по-
лыхнуло пламя. Из верхнего люка вывалился гитлеровец и ошалело
завертелся, пытаясь сбить огонь с одежды. Из-за клуни к нему побе-
жали автоматчики.
— По пехоте — шрапнелью!..
Автоматчики залегли. Пригибаясь, за один из ближайших стожков
проскочил офицер.
— По стогу — фугасным!..
Стожок разнесло с одного выстрела. Но из-за другого пока-
зался ствол нового танкового орудия. Гады! Значит, успели ночью,
пока шел минометный обстрел, подойти на тихом ходу и замаскиро-
ваться.
Радионов уже проходит мимо, но в воображении его все остается человек с
умным, длинным и тонким лицом. Портрет этого человека висит в его ком-
нате.
Была не была! И Радионов резко поворачивается, дергает на себя дверь гости-
ницы, вбегает наверх по гулкой лестнице.
О чем они говорили друг с другом — известный всему миру француз и совсем
безвестный русский! Это тоже можно только предположить. Но можно быть уверен-
ным, они говорили долго. Радионов отвечал на вопросы писателя. Барбюс как бы
впитывал в себя нового человека первого в мире социалистического государства.
Он познавал его. И когда при прощании гость протянул книгу, Анри Барбюс напи-
сал: «Товарищу Радионову с признательностью...» С признательностью за то, что он
помог ему многое понять в «загадочной русской натуре».
117
Первый снаряд чиркнул по колпаку башни второго «тигра», фосфо-
рически сверкнул и ушел рикошетом. Второй снаряд угодил в основа-
ние ствола орудия, снес его и заклинил башню. Задним ходом танк
пошел назад. Иванов ударил по пехоте — она уже совсем недалеко от
огневой позиции орудия, ползет, не поднимается. По орудийному щиту
пули — как горох.
У третьего «тигра», вынырнувшего из-за дома, удалось сбить гусе-
ницу, и он закрутился на месте. Добивать его было некогда — огне-
вую позицию начал обходить на большой скорости четвертый танк.
Иванов перебросил ствол вправо, грянул выстрел. «Тигр» про-
полз еще несколько метров и остановился. Но он был уже вне зоны
-огня артиллеристов. Надо было быстро повернуть орудие. А в расчете
осталось только четверо, и сил не хватает: станины глубоко ушли в пе-
сок.
Гитлеровцы с криком бежали к своему остановившемуся танку и
махали руками в сторону советских бойцов. Башня «тигра» начала мед-
ленно разворачиваться.
— Ребята, держись! — только и успел крикнуть сержант, как раз-
рыв ударил прямо перед щитом пушки.
...Когда Александр пришел в сознание, он увидел себя лежащим в
нескольких метрах от огневой ячейки. Заряжающий и подносчик сна-
рядов недвижно распластались у орудия, осевшего стволом на бруст-
вер. На его щите зияла широкая пробоина. Острый кусок металла
завернулся лепестками невиданного цветка. У казенной части, уткнув-
шись в станину, привалился наводчик. Превозмогая боль, рвущую голо-
ву, Иванов подполз к нему.
— Жучкин! Жучкин! — Иванов настойчиво тянул друга за ру-
кав шинели и не слышал своего голоса — оглох после разрыва сна-
ряда.
СУДЬБА КНИГИ
Она стояла на полке в квартире Радионова. Иногда он снимал ее, кое-что пере-
читывал, делал пометки на полях, ставил вопросительные знаки. Радионов восхи-
щался или спорил с некоторыми положениями, выдвинутыми писателем.
Шли годы. И вот однажды, на рассвете, двадцать второго июня он в последний
раз вошел в свою комнату. Осмотрелся. Его взгляд задержался на книжных полках.
:Из множества книг он выбрал одну. Засунул ее в рюкзак и бегом прочь...
Как и где он воевал, мы тоже не знаем. Пусть на помощь снова придет вообра-
жение.
...1942 год. Иногда, словно гром, ворочается канонада... С диким воем проно-
сятся снаряды над блиндажами. Охрипший связист бесконечно вызывает «Березу».
118
Не слышал он и стонов наводчика. Тот клонился на командира, го-
лова его бессильно падала на грудь. Александр потянул солдата из
огневой ячейки к ближайшей хате.
Через несколько шагов Жучкин очнулся и поднял на сержанта
помутневшие глаза.
— Я ранен, командир... — как сквозь вату, услышал Иванов и обра-
довался: «Слышу...»
— Беги, Жучкин! — громко закричал он. — Доложи командиру ба-
тареи: орудие выбыло из строя, расчет — тоже..
Качаясь из стороны в сторону, Жучкин побежал. И в этот момент,
словно пробив невидимую стену, в уши сержанта ударил грохот боя.
Совсем близко били автоматы, короткие разрывы гранат рвали воздух.
Остатки отделения, прикрывавшего орудие, сходились вплотную с гит-
леровцами. Что ж, повоюем и мы. Жаль, нет автомата — засыпало,
видно, песком при взрыве. Но есть гранаты-лимонки: целый ящик в
нише-укрытии. А гитлеровцы уже совсем близко. Они набегают не-
большой, но плотной группой, непрерывно строча из автоматов. Ива-
нов одну за другой начал швырять в них гранаты.
Вот их осталось лишь три. Фашистские автоматчики залегли, прижи-
маясь к огородным грядам и бороздам. Не стало видно и наших в око-
пах прикрытия. Полегли, видно, все пехотинцы в песчаную землю Бе-
лоруссии. Две гранаты Иванов сунул за пазуху шинели, а в кольцо тре-
тьей продел палец — живым в плен не сдаваться. Пополз к ближайшей
хате.
И вдруг...
— Иванов! Ты жив? — через переулок к нему бросилась группа
артиллеристов.
Среди них он узнал командира батареи Бареева и солдат из взвода
управления.
В блиндаже полутемно. Безбожно коптит фитиль, вставленный в сплюснутый патрон
от зенитки. Радионов, небритый, похудевший, что-то печатает на полуразбитой ма-
шинке. Рядом с ним на столе лежит книга.
Вбежавший в блиндаж старшина обращается к офицеру:
— Товарищ батальонный комиссар, машины к отправке готовы.
Радионов машет рукой, дескать, подожди немного. Старшина отходит к связи-
сту, а Радионов продолжает печатать:
«...Прошу не отказать в любезности...»
Он спешит. Его полку скоро предстоит бой. Может, даже последний бой. Фаши-
сты прут как сумасшедшие. А машины, о которых доложил старшина, предназначе-
ны, чтобы вывезти раненых. Наверное, это последняя оказия...
Но так или иначе, допечатать он успевает. Через несколько дней его послание
119*
— Товарищ старший лейтенант, орудие разбито, расчет вышел из
строя... — попытался вытянуться и козырнуть по-уставному сержант,
но, почувствовав в кулаке тяжесть лимонки, остался стоять с опущен-
ной рукой.
Бареев положил ладони на плечи Александра и привлек его к себе.
— Живой? Живой, Саша? — Слезами налились глаза неулыбчивого
комбата. — А мне Жучкин сказал...
И по тому, как произнес это старший лейтенант, Александр понял:
все орудия батареи разбиты. Лишь, кажется, на южной окраине дерев-
ни чудом сохранилась чья-то пушечка.
— Иванов, давай туда, — приказал старший лейтенант. — Покличь
связистов для подноски боеприпасов.
Ремнями от шинелей телефонисты и артиллеристы связали снаряды
и волоком потянули их за собой, переползая от воронки к воронке.
С опушки леса фашисты непрерывно секли из пулеметов по задворь-
ям. Навстречу этому свинцовому ливню, туда, где стояло замолкнувшее
орудие, и пополз Иванов с сопровождавшими его бойцами.
Заметив это, с опушки леса открыл огонь гитлеровский пулеметчик.
Его было хорошо видно.
— Подкалиберным! — подал команду Иванов.
Врезали точно. Пулемет замолчал. Но усилили огонь по ожившему
орудию другие. Высматривая новую цель, сержант на мгновение под-
нялся над щитом орудия. Чиркнула о верхний обрез щита разрывная
пуля — словно бекасинником осыпала. Осколки металла посекли Ива-
нову лицо. Залившая глаза кровь ослепила его. Целую чалму из бин-
тов намотали артиллеристы на голову сержанта.
— Ну, командир, ползи вон к тому дому, — посоветовал навод-
чик. — А мы тут еще покараулим. Гранат хватит еще...
...Удар разрывной пули в кисть правой руки опрокинул ползущего
дошло до адресата — Куйбышевской областной библиотеки. Почтальон принес банде-
роль. Вскрыли ее — там книга. А при ней письмо, отпечатанное на машинке:
«Директору городской публичной библиотеки. Город Куйбышев. Прошу не от-
казать в любезности сохранить в Вашей библиотеке мою книгу. Автор Анри Барбюс.
Книга содержит автограф писателя, посвященный мне, и является дорогой для меня
памятью о встрече и беседе с писателем. Поэтому, если останусь жив, попрошу ее
обратно.
С боевым приветом! Комиссар 197-го стрелкового полка орденоносец батальон-
ный комиссар Радионов.
18 марта 1942 года.
Адрес: ППС 981, 197-й СП.
120
Иванова навзничь. Над головой в деревянную стенку бил и бил гитле-
ровский пулеметчик. От бревен старой белорусской хаты летели щеп-
ки. Сержант лежал у завалинки хаты и от непереносимой боли в раз-
дробленной руке грыз зубами мерзлую землю...
* * *
Мы помним ту схватку, —
живые,
И тех не забыли,
кто пал.
Это свои стихи читает мне подполковник милиции Александр Ми-
хайлович Иванов.
— Только летом 1944 года, демобилизованный из армии, — рас-
сказывает он, — узнал я, что еще в февральских газетах был опублико-
ван Указ Верховного Совета СССР о награждении артиллеристов за
бой у деревни Короватичи. Звание Героя Советского Союза было при-
своено командирам батарей Барееву, Сухорукову и командиру орудия
Крикливому. Чем наградили меня?..
Александр Михайлович притрагивается к орденской планке на гру-
ди. Одна среди планок ярко-малиновая. Орден Ленина.
А бывший сержант, заметно смутившись, уже пытается переменить
тему беседы, начинает рассказывать о судьбе других артиллеристов-
волжан из бригады РГК. Многие из них ныне трудятся в наших родных
краях. Например, Александр Максимович Морозов — первый секре-
тарь Ставропольского райкома КПСС, Герой Социалистического Труда...
— Да, не забыть нам тех дней боевых, не забыть, — повторяет Ива-
нов.
Но в глазах его — те же задумчивость и гордость, что светились в
них только что, при чтении стихов.
СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА
Она неизвестна. Но, хотя книга по сей день находится в Куйбышевской област-
ной библиотеке, хозяином не затребована, как-то не верится, что Радионова нет в
живых.
Поиск Георгия Павловича Радионова продолжается. И, может быть, настанет день,
когда будет раскрыта очень сложная и очень интересная история человека, избрав-
шего в дни войны Куйбышевскую областную библиотеку местом хранения самой цен-
ной для него книги — книги с автографом Анри Барбюса.
Ю. Скляров
ш
Григ. Тертышник
Сувенир
Есть у меня заветный фронтовой чемодан. Неказистый, грубый с
«виду, зато крепкий, надежный, с двумя уже поржавевшими замочками
на краях. Сколотил его мне в Шауляе перед демобилизацией один по-
жилой солдат из штабного комендантского взвода нашей армии, быв-
ший самарский «горчишник», «плотник и столяр без разряда», как он
называл себя с добродушной иронией.
Недавно мы переселяли этот чемодан на новое место — в нишу,
которую устроили из досок под потолком в прихожей. Открыл я его
и стал перебирать бумаги — газетные вырезки, дневники... И вдруг ви-
жу: на самом дне, в уголке — кисет! Сердце дрогнуло: мой фронто-
вой кисет! Я уже давно позабыл о нем.
В нем даже осталась щепотка самосада — на две-три закурки, —
кресало и кремень. Кресало — подарок. Прочитал я сейчас на про-
долговатом, как вафля, куске стали уже поржавевшую, нацарапанную
когда-то острием осколка монограмму: «Г. А. от А. К. IX. 42» — и
вспомнилось былое.
...Сухой безоблачный сентябрь 1942 года. Месяц кровопролитных
сражений. Части нашей 21-й Приволжской армии отбивали натиск вра-
га на подступах к Сталинграду. Тогда мне и пришлось встретиться в
одном батальоне, которым командовал капитан Баланко, с отважным
волгарем — сержантом Алексеем Корнеевым. В то время он уже был
прославленным героем войны, о нем говорили не только в батальоне,
но и в дивизии. А прославил он себя русской доблестью, бесстрашием
и стойкостью. В жарких схватках с врагом Алексей Корнеев, не жалея
жизни, выполнял свой священный долг перед Родиной. На его боевом
счету было сорок шесть убитых и двенадцать пленных гитлеровцев.
Я расскажу лишь один эпизод из боевой жизни этого человека, при-
шедшего на фронт с берегов Волги, из Куйбышева.
122
* * *
Бой, разгоревшийся на рассвете, к полудню достиг высшей точки
напряжения. Гитлеровцы несли большие потери, но их ярость не убав-
лялась. Они упорно лезли на рубежи, обороняемые батальоном капи-
тана Баланко, предпринимая одну атаку за другой.
Начиналась пятая по счету в этот день атака. В небе появились
грузные «юнкерсы», из глубины вражеских позиций ударила тяжелая
артиллерия. Выматывая душу, завывали шестиствольные минометы.
Грохот, разрывы, дым, удушливый запах сгоревшего тротила... Снова
впереди показались вражеские цепи.
Сержант Корнеев, вставив новый диск в автомат, выпустил длинную
очередь по фашистам. Он отчетливо увидел, что трое из них, корот-
кими перебежками рвавшиеся к опушке леса, упали в бурьян и боль-
ше уже не поднимались.
Он снял пилотку, вытер пот с лица и посмотрел налево, где в мел-
ком, наспех вырытом окопе лежал, прильнув щекой к автомату, крас-
ноармеец Лиходеев — единственный «активный штык», оставшийся от
всего отделения Корнеева. Заметив, что у Лиходеева выражение лица
по-прежнему спокойное и решительное, сержант молча перенес
взгляд на ложбину, искромсанную нашими снарядами и минами за
последние три дня боев: там опять засверкали вражеские каски. «Обхо-
дят!» — тревожно подумал Корнеев и, прицелившись, стал бить по фа-
шистам частыми короткими очередями.
Он стрелял, до боли прижимая приклад к плечу, а в голове билась
тревожная мысль: как поступить ему, командиру отделения, если на
него не переставая наседает в десятки раз численно превосходящий
противник? Отступить? Бывают же такие случаи, когда разумнее отой-
ти, сохранить людей, чтобы потом, заняв более выгодный рубеж, сно-
ва драться.
Напряженно, мучительно думая об этом, Корнеев вдруг вспомнил,
что людей-то у него, кроме Лиходеева, уже нет. Все они погибли се-
годня в неравном бою. И ему стало ясно, что надо держаться до по-
следнего удара сердца. Ведь каждый из погибших его бойцов мог бы
тоже попятиться, отойти, однако никто из них этого не сделал. Как же
он, командир отделения, после их гибели может позволить себе оста-
вить рубеж, окропленный кровью товарищей?..
«Нет, нет!» — отбросил навязчивую мысль Корнеев. Он продолжал
вести огонь.
Очереди трещали беспрерывно — то короткие, как удар хлыста, то
длинные, а в глубине леса им отвечало прерывистое, едва слышимое
эхо. По лицу Корнеева катились крупные капли соленого пота, гимна-
стерка прилипала к спине, пальцы рук скользили по деревянному при-
12J
вкладу автомата. Он рванул воротник гимнастерки, пуговицы с треском
отлетели, и свежая струя ветерка обдала его горячую грудь.
Справа, в километре от леса, где проходила узкая полевая дорога,
возобновилась интенсивная стрельба. Корнеев облегченно вздохнул:
значит, рота еще живет, сражается, значит, и там крепко держат ру-
беж.
— Товарищ сержант... Алеша, — послышался усталый, хриплый го-
лос Лиходеева. — Не лучше ли нам отползти подальше в лес? У меня
последний диск. А фашисты сейчас накроют нас минами. Гляди, вон,
где телеграфный столб покосился, они установили минометы.
Корнеев приподнял голову, ответил: «Вижу», и снова припал к при-
кладу автомата. Едва успел он выпустить короткую очередь, как
вверху, ударившись о ствол дерева, оглушительно разорвалась мина.
Это была пробная. А через две-три минуты гитлеровцы открыли зал-
повый огонь всей батареей. Корнеев прекратил стрельбу. Он понял,
что после минометного налета к опушке леса двинутся автоматчики,—
для этого момента надо приберечь патроны.
Гитлеровцы ползли по-пластунски. Корнеев, приготовив две ручные
гранаты для решающей минуты, произнес:
— Вот что, Серега: на правом фланге, где подбитый танк, наша
рота ведет бой. Туда не больше километра. Доберись, найди команди-
ра и доложи обо всем. Я буду оборонять опушку леса. Передай ему:
нужна помощь, иначе... Ясно?
— Ясно, — отчеканил Лиходеев.
Как только Лиходеев убежал, он отполз назад и залег за толстым
коренастым дубом. Фашисты видны были как на ладони. Тщательно
прицеливаясь, Корнеев начал стрелять по ним одиночными патронами,
по-снайперски. Мысль о том, что командир роты, может быть, скоро
пришлет помощь — к лесу никак нельзя допустить врага! — поддер-
живала в нем ту искру надежды, которая не потухает в душе солдата
даже перед смертью.
★ ФРОНТОВЫЕ - — ... : 1----- ----- —=
В ФАШИСТСКОЙ КОЛОННЕ
За спиной кинельчеркассца старшины Петра Алексеевича Филькина было уже
немало фронтовых дорог и боев, когда с ним произошел этот удивительный
случай.
Глухой ночью три «тридцатьчетверки», на одной из которых находился и шофер-
аккумуляторщик Филькин, догоняли свою бригаду. Дело было под Сталинградом.
Вокруг кишела тьма гитлеровских войск.
И наши воины не избежали встречи с ними. Подъезжая к небольшому селу, они
различили в темноте: идут фашистские танки. Свернуть! Некуда. Впереди единствен-
ная дорога с мостом через реку.
124
И помощь пришла! Как раз в тот момент, когда Корнеев, тяжело ра-
ненный в голову, выпустил из рук автомат, а потом, придя в себя, схва-
тил гранату, чтобы бросить ее в гитлеровцев, которые уже вплотную
подошли к опушке, — сзади скороговоркой застрекотал ручной пуле-
мет.
— Держись, Алеша! — услышал он знакомый голос Лиходеева. —
Подмогу привел!
Только теперь он ощутил страшную резкую боль в отяжелевшей
голове. А через мгновение она стала утихать. Корнеев разжал пальцы,
выпустил из рук горячий приклад автомата. Ему почудилось, что он
проваливается в бездну...
— Алеша! — вскрикнул Лиходеев и, перевернув на спину друга,
ухом прильнул к его груди. — В санбат!..
Кругом гремели выстрелы, тяжело стонала земля.
Вот что воскресило в моей памяти кресало — скромный солдатский
сувенир, подаренный мне сержантом Корнеевым, когда мы встретились
с ним последний раз под станцией Распопинская. Где ты сейчас, Але-
ша? Отзовись, друг мой.
И Филькин, как самый опытный из всех, взял на себя командование. Решение,
которое он принял, было до невообразимого дерзким. Не сбавляя хода, «тридцать-
четверки» влились в фашистскую колонну и вместе с ней двинулись к мосту. Уже по
ту сторону реки фашисты сообразили, что эти три машины непохожи на их легкие
танки.
Но тут уж наши танкисты не оплошали: с боем оторвались от гитлеровцев и бла-
гополучно прибыли в бригаду.
В. Новиков
125
Ник. Евстропов
Иван Булкин — коммунист, воин-чекист, поэт
347-я стрелковая Краснодарская дивизия на рассвете 2 августа
1942 года начала прорыв из окружения вдоль железнодорожной вет-
ки Целина —Сальск. По гитлеровскому заслону на полотне дороги уда-
рили все орудия, уцелевшие в бою на Багаевской переправе через Дон.
Последние залпы дала по врагу батарея катюш, прибившаяся к крас-
нодарцам где-то у манычских озер.
— По машинам! — раздалась команда.
Треск пулеметов и автоматов, рев моторов заполнили степь. Лави-
на советских воинов пошла на прорыв.
И дивизии удалось вырваться из вражеского кольца. Опоздай она
с прорывом хотя на один час — и была бы раздавлена фашистскими
танками, подошедшими от Сальска.
Отдельными колоннами, группами краснодарцы пошли через со-
лончаки и степи Ставрополья, на юг, к предгорьям Кавказа. Одну из
групп вел чекист, бывший комсорг третьего цеха куйбышевского заво-
да имени Масленникова Иван Булкин.
...В 1930 году пришел в коллектив масленниковцев учеником слеса-
ря семнадцатилетний Иван Булкин. Его захватил бурный ритм завод-
ского быта.
Рядом с Иваном работало много старых металлистов, в памяти ко-
торых были еще свежи встречи с революционерами-подпольщиками
В. В. Куйбышевым и Н. М. Шверником. Ветераны производства с гор-
достью рассказывали о несгибаемом большевике Александре Маслен-
никове, погибшем в колчаковском застенке. Из цехов, где нашел свою
судьбу паренек, вышли колонны первых красногвардейцев Самары,
вставших на защиту Октября.
И жизнь была такой яркой, необыкновенно прекрасной. На Волге
весенние ледоходы громоздили на песчаные отмели ледяные торосы.
Над Жигулями пылали зарева вечерних закатов. Летними ночами над
рекой волнующие песни девчат перекликались с дальними призывны-
126
лаи гудками пароходов. Звенели фольгой осенние листья лапчатых кле-
нов, склоненных над обрывами волжского берега. И эти песни, и эти
чудесные зори, и кипучая работа на заводе вдохновляли Ваню. Он на-
чал слагать свои первые стихи — пусть еще не профессиональные, не
•совсем умелые, но взволнованные, искренние.
Я пробую каждое слово на вес,
Я слово беру на ладонь,
Я в этих стихах
Без остатка весь —
Совсем еще молодой.
Мы делаем первую в мире поэму
И сделаем, если взялись.
Мы делаем лучшую в мире поэму
И называем—социализм.
Он писал о родном заводе, о своих друзьях ударниках, о том, как
масленниковцы помогают подшефным колхозам, учатся. В августе
1934 года его имя уже было упомянуто на первом краевом съезде
писателей Средней Волги.
Но Иван знает, что он еще ученик в поэзии. «Я так мало сделал»,—
говорит он близким друзьям и снова ищет нужные слова, чтобы выра-
зить великую радость, которая переполняла его сердце.
Товарищ редактор, минутку!
Прочтите стихи со вниманьем,
Здесь радость моя и многих,
Здесь радость моей страны...
Эту радость он пронес через трудные годы службы в Красной Ар-
мии, когда стал курсантом одного из первых парашютно-десантных
батальонов страны.
После службы Булкин снова на родном заводе. В октябре 1937 года
он уже начальник производственного участка, секретарь комсомоль-
ской организации цеха. Его, делегата 6-й городской конференции ком-
сомола, избирают в состав Куйбышевского городского комитета ком-
сомола и вводят в состав бюро горкома. Поэту поручают руководство
отделом учащейся молодежи. После областной комсомольской кон-
ференции он — член обкома ВЛКСМ. Любимец завода становится од-
ним из вожаков молодежи большого города.
Занятый тысячью комсомольских дел и забот, Булкин по-прежнему
находит время для творческой работы над стихами. Горкомовский пе-
риод его жизни — период наиболее плодотворной литературной дея-
тельности. Он выступает с чтением стихов перед молодежью города,
чутко прислушивается к мнению молодых читателей и слушателей. Он
учится находить слова, которые бы трогали и волновали его сверстни-
ков.
127
У Ивана впереди столько задуманных дел, планов. Война сорвала
эти планы. Он мог бы остаться в тылу, продолжать работу на заводе—
у него была бронь. Но поэт и здесь остался верен себе, добился на-
правления на очень важный участок фронтовой службы — в войско-
вую контрразведку.
О том, как он воевал в те дни, можно узнать ныне из скупых строк
наградного листа. Вот эти строки:
«...Работая с большой страстью и отдавая всю свою энергию че-
кистской работе, тов. Булкин являлся участником большинства прово-
димых полком боевых операций, проявляя образцы мужества и геро-
изма.
...2 августа 1942 года при прорыве из окружения в районе совхоза
«Гигант» тов. Булкин вынес с поля боя тяжело раненного командира
полка тов. Рыбкина.
...5 августа 1942 года при внезапном нападении противника, въехав-
шего на девяти машинах в село Цветное (район Сальска), где располо-
жился на отдых находящийся в окружении полк, тов. Булкин быстро
ликвидировал замешательство части бойцов, организовал бой и руко-
водил им, в результате чего немцы поспешно отступили, оставив четы-
ре автомашины с боеприпасами.
...3 января 1943 года, после взятия полком совхоза № 3 (район
Моздока), противник пытался группой танков в количестве до 30 штук
отрезать полк от других частей. Товарищ Булкин под сильным огнем,
ведущимся с танков, поднял бойцов нескольких расчетов противотан-
ковых ружей и бросился с ними в контратаку против танков. Увлекае-
мые мужеством Булкина, бойцы выдвинулись вперед и вели огонь ив
ПТР до тех пор, пока противник, потеряв несколько танков, отошел
назад».
Вскоре, в том же январе 347-я стрелковая дивизия вышла на под-
ступы к краевому центру Северного Кавказа городу Ставрополю. Го-
род горел. Гитлеровцы, не надеясь удержать его, взрывали фабрики и
заводы, жгли школы и больницы, уничтожали жителей.
Пробившись через район вокзала, двадцать пять бесстрашных бой-
цов под командой Булкина с боем шли вперед.
— Вперед! В городе гибнут женщины и дети! — звал друзей наш
поэт.
К солдатам присоединилось до трех сотен местных коммунистов и
комсомольцев-подпольщиков. Через проходные дворы и потайные
лазы в заборах все дальше и дальше наступающих вели вездесущие
мальчишки.
Гитлеровцы бросили против смельчаков несколько танков и броне-
машин. Тут же в ход пошли гранаты и противотанковые ружья штурмо-
вого отряда. Один из танков и бронемашина были подбиты. Паника в
128
тылу обороняющихся фашистов нарастала. Но они еще сопротивля-
лись — зло и ожесточенно.
Около дома № 92 на проспекте имени Карла Маркса Булкин и со-
провождавшие его сержант Шаров и автоматчик Кобзарь столкнулись
лицом к лицу с гитлеровцами, вывернувшимися из-за угла. Схватка
оказалась скоротечной, и упал на снег, запорошенный пеплом пожа-
рищ, командир штурмовой группы, масленниковец, поэт, воин-чекист
Иван Булкин...
Он уже не видел, как продолжала свое наступление 347-я стрелко-
вая Краснодарская дивизия. Как молча, без выстрела шли бойцы на
штурм города, на руках тащили по обледенелым оврагам орудия, как
к утру 21 января Ставрополь был освобожден.
Достойно прошел свой жизненный путь веселый паренек с завода
имени Масленникова, коммунист, воин-чекист и поэт Иван Булкин. Его
именем названы улицы в Ставрополе на Кавказе и в Куйбышеве на
Волге, пионерский отряд в школе № 167 в родном городе и дружина
в школе № 5 города, который он освобождал. Поэт-воин навечно зане-
сен в списки родного завода. Он навечно в нашем строю.
Волга в гневе
Руд. Евмлевич
Любовь моя—химия
В один из мартовских дней 1943 года в партизанском отряде имени
Боженко на Житомирщине появилось несколько новых бойцов. Привел
их представитель Коростеньского подпольного райкома партии. Он
объяснил командиру отряда Пархоменко, что это военноплен-
ные, бежавшие из лагеря при содействии райкома. Последнее со-
общение особенно обрадовало Пархоменко: меньше хлопот с про-
веркой.
Партизан было трудно удивить разнообразием одежды. Однако их
внимание сразу привлек один из новеньких. Все в изрядно поношен-
ных и протертых до дыр шинелях, в старых крестьянских шапках с об-
лезлым мехом или пилотках, обшитых изнутри каким-то тряпьем. Этот
же — в добротной немецкой шинели с погонами фельдфебеля, воен-
ной фуражке с кокардой и крепко сбитых сапогах. На ремне кобура с
маузером. Фамилия тоже как будто бы пруссацкая — Димант.
«Уж не из немцев ли, перебежчиков?» — сначала подумали партиза-
ны. Однако по изможденному лицу с резко выступавшими от худобы
скулами, обросшему густой щетиной, было видно: это тоже — бывший
заключенный.
Все равно больше всего вопросов было именно к нему.
— Форму-то гитлеровскую каким манером достал, да еще с ору-
жием?
Новенький отвечал охотно, с добродушной улыбкой:
— У охранника взял... напрокат.
Под общий одобрительный смех другой из вновь прибывших пояс-
нил:
— Этого гестаповца мы втихаря пристукнули. А поскольку Семен
немецкий язык знает, его и обрядили.
Другой добавил, тоже кивнув на Диманта:
— Он нас вроде бы конвоировал и ругался по-ихнему на чем свет
стоит.
Семен, будто оправдываясь, сказал:
130
— Иначе-то ведь нельзя. Фашисты другого обращения с нашим
братом не знают.
Потом, проведя шершавой ладонью по впалым щекам, выдохнул:
— Эх, побриться бы!
Партизаны вновь рассмеялись.
— Чудной, видать, парень. Другие с харчей начинают либо с курева,
а он про бритье.
Новичков проводили в землянку, служившую одновременно и жиль-
ем и чем-то вроде бани. Разыскали для них чистое белье. Димант вы-
шел оттуда еще более улыбчивый, тщательно, хотя и с порезами, вы-
бритый. Только теперь стало хорошо видно, как он, оказывается, еще
молод: двадцать два года — не больше.
Так вступил в новую полосу своей нелегкой военной жизни паренек
из города Куйбышева Семен Димант.
Школьным товарищам Диманта трудно было бы представить его от-
чаянным воякой, народным мстителем. Семен не выделялся петуши-
ным нравом. Любил играть на домбре, в шахматы, решал кроссворды.
Учился по всем предметам отлично. Но больше других любил химию.
Учительница Лидия Семеновна Постникова всегда брала Диманта в по-
мощники при подготовке к практическим занятиям в химическом каби-
нете. Из учеников только Семен имел туда доступ и часами пропадал
там, делая какие-то опыты один или вместе с Лидией Семеновной. Его
пальцы всегда были цветными: то они желтые, то синие, то бурые. Все-
гда пахли какими-то растворами. В классной стенной фотогазете, гром-
ко названной: «Мы в будущем», Семен так и был сфотографирован с
микроскопом среди штативов с пробирками, колбами, колбочками. В
белом халате, шапочке, в роговых очках — ни дать ни взять профессор.
Да никто из школьных товарищей и не сомневался, что Семен
впрямь станет профессором химии, а то и академиком. Но война рас-
порядилась иначе.
...Для командования партизанского отряда имени Боженко Димант
оказался находкой. Прежде партизаны не ставили себе целью приво-
дить «языка». Чего ради, если допросить его некому. Теперь же Пар-
хоменко все чаще и чаще наказывал бойцам при случае тащить фа-
шистов в отряд. И вылазки партизан стали более дерзкими.
А однажды произошло такое...
Штаб отряда разработал остроумный план ликвидации большой
группы предателей, да не где-нибудь, а прямо в полицейском участке.
Все детали предстоящей операции уже были продуманы, как вдруг
вышло осложнение. В село приехал взвод гитлеровских автоматчиков.
Партизанским разведчикам удалось разузнать, что оккупанты приеха-
ли не для какой-либо акции. Видимо, решили просто развлечься «на
5*
131
природе». Пархоменко и начштаба Клименко призадумались: не от-
ложить ли операцию? Но жаль упускать фашистов. Пригласили на совет
Диманта. Ведь он с подложными документами на имя обер-лейтенан-
та Тузенбаха вместе с четырьмя партизанами в форме полицаев-на-
чальников первым должен был прибыть в село. Семен уже специально
отрастил себе усы, чтобы выглядеть старше: все-таки обер-лейтенант.
Внимательно выслушав командиров, он поерошил каштановый ежик
на голове, затем решительно сказал:
—> Это, может быть, даже и к лучшему, что туда пожаловали гости.
Пархоменко вопросительно поднял брови.
Димант пояснил:
— Я заговорю с ними по-немецки при начальнике полицейского уча-
стка. Это, без сомнения, усыпит его бдительность. И успокоит. Как раз
то, что нам нужно. К тому же, говорят, старший из фашистов «ниже
меня» по званию.
— Добре, — заключил Пархоменко и протянул Семену руку.
Задержав ладонь партизана, он добавил по-отечески:
— Только не лезь на рожон.
Апрель на Украине — месяц буйного пробуждения природы. И чу-
дится тебе, что нет нигде — ни вблизи, ни поодаль — ни крови, ни
смертей. Нет войны. Есть только одевающаяся в нежно-зеленый наряд
земля, вымытое дочиста, до голубого блеска небо да ослепительно
яркое солнце.
Но вдруг что-то перевернется у тебя внутри и больно кольнет серд-
це, так больно, что дух захватит до спазм. Может быть, в последний
раз ты видишь молодую зелень, может быть, это прощание с солнцем.
Там, впереди, куда ты едешь в «оппеле», тебя ждет встреча с хитрым
и жестоким врагом. Нет, нельзя отдаваться во власть прекрасным
чарам весны. Это расслабляет.
— Ты едешь на задание! Ты едешь на задание!
Димант вздрогнул, услышав собственный голос. Оказывается, эти
слова он произнес вслух. Он покосился на сидевшего рядом за рулем
товарища в черной форме полицая. Подобрав губы, тот напряженно
вглядывался вперед. На заднем сиденье —еще три «полицая».
Сделав над собой усилие, Семен снова начал думать о предстоя-
щей операции. В штабной землянке во время разговора с Пархоменко
и Клименко все представлялось ему простым и ясным. А как вышел
из штаба, навалился целый пуд сомнений. Больше всего тревожил пред-
стоящий разговор с гитлеровскими автоматчиками. Достаточно ли сво-
бодно, с точки зрения немцев, он, Семен, заговорит на их родном язы-
ке? В Куйбышеве, когда учился в школе, учительница приходила в во-
сторг от его знания немецкого. Но в плену Семен убедился, что эти
знания еще далеки от совершенства. Ежедневно слыша чужую речь,
132
он мысленно повторял про себя многие слова, фразы. И, кажется, не
совсем безупречно...
— Подъезжаем, Семен, — прервал его размышления шофер и тут
же с виноватой улыбкой поправил себя: — Господин обер-лейтенант...
Село казалось безлюдным и притихшим. Лишь кое-где лениво лая-
ли собаки. Даже не выбежали навстречу любопытные мальчишки. Пар-
тизаны увидели лишь старика с коромыслом через плечо и двумя вед-
рами. Он указал им дорогу к полицейскому участку. Решили: снача-
ла туда. В просторной накуренной комнате за столом три дюжих му-
жика в черных френчах и черных пилотках азартно играли в домино.
Гулко стучали костяшки. Полицаи были так увлечены игрой, что не рас-
слышали шума подъехавшей машины. Увидев вошедших, с гро-
хотом поднялись и вытянули руки по швам. Строгим тоном на лома-
ном русском языке Семен спросил:
— Кто есть начальник участка?
Угрюмого вида полицай ответил, что старшой в доме старосты, где
«изволили остановиться господа немцы». Димант приказал полицаю
проводить его туда. Еще издали Семен заметил возле ворот большой
хаты военный автофургон. Подойдя ближе, услышал нестройные пья-
ные голоса в хате. По спине, по рукам пробежал нервный озноб. Выру-
гался про себя: «Этого еще не хватало». Он взялся было за ручку
двери, но вдруг та сама распахнулась. Конечно, его заметили еще
раньше и ждали. На какое-то мгновенье Семен замешкался. Затем ре-
шительно шагнул в комнату. Там шла пирушка. Автоматы прислонены
к стене возле солдат. На столе, убранном белой скатертью, — в бес-
порядке бутылки, тарелки с закусками, рюмок нет. Фашисты пили вино
из граненых стаканов и чашек. Несколько десятков глаз уставились на
вошедшего офицера. Русских всего двое. Один — постарше, с боро-
дой, тронутой проседью, в штатском, другой — с лихо закрученными
кверху соломенного цвета усами в черном френче с серебряными
нашивками. При входе офицера все поднялись с места. Димант вски-
нул руку: «Хайль Гитлер!». Солдаты проделали то же самое. Семен
отыскал глазами командира взвода, младшего лейтенанта, и спросил
у него по-немецки, из какой они части и по какому делу прибыли в се-
ло. Тот назвал номер и доложил: в селе проездом.
Стараясь делать это как можно безразличнее, Семен пробежал гла-
зами по лицам солдат: не мелькнула ли на каком-нибудь из них тень
сомнения. Непохоже. С некоторым облегчением он повернулся к рус-
ским. Оба продолжали стоять в почтительной позе. Старший полицай
был похож на борца с широко развернутыми плечами, с ручищами-
лопатами. Семен невольно подумал: попадешь к такому в лапы — не
возрадуешься. Он вынул из кармана аккуратно сложенную бумагу и
протянул ее старшему полицаю, процедив сквозь зубы:
133
— Офицер по особым поручениям обер-лейтенант Тузенбах.
Тот с недоумением развернул бумагу, торопливо пробежал по ней
глазами и, подобострастно склонившись, вернул офицеру. Димант при-
казал безотлагательно собрать в участке весь личный состав полиции
для очень важного инструктажа. Предатель щелкнул каблуками, от-
чеканил по-военному:
— Слушаюсь, господин обер-лейтенант.
И, как дух, исчез. Внезапно Семен почувствовал, затылком почув-
ствовал устремленный на него пристальный взгляд. Он круто повер-
нулся.
Сверлили его, хотя и осторожно, умные, пытливые глаза хозяина
дома. Он сразу отвел их, но Диманту стало не по себе. Что он мог
подметить подозрительного, этот проклятый староста?
Димант скорее инстинктивно, чем сознательно, взял со стола чашку
и протянул ее ближайшему к нему солдату, приказав налить вина. Про-
изнес по-немецки:
— За нашего великого фюрера.
И залпом осушил ее. Все внутренности словно опалило. Подцепил
вилкой несколько кружочков копченой колбасы, положил на кусок
свежеиспеченного хлеба. До чего вкусно! Подавил в себе желание
взять еще один бутерброд.
Продолжая чувствовать на себе острый, изучающий взгляд старо-
сты, сказал командиру взвода:
— Я должен провести здесь инструктаж с полицаями. Приедут еще
из других сел, поэтому прошу вас, раз уж счастливый случай свел нас,
не распускать солдат и не позволять им злоупотреблять вином.
Младший лейтенант с кислой миной щелкнул каблуками.
Димант повернулся к хозяину дома:
— А вы, господин староста, пойдемте вместе со мной. Ваше при-
сутствие на инструктаже столь же необходимо.
Фашистский прихвостень заколебался. Тогда по-прежнему на ло-
маном русском языке, но отчеканивая слова, Семен холодно добавил:
— Извольте повиноваться.
Начальник полицаев, видимо, решил блеснуть перед гитлеровским
офицером по особым поручениям выучкой своих подчиненных. Весь
личный состав полиции был поднят как по боевой тревоге. Через ко-
роткое время эти подонки в черных мундирах и черных пилотках си-
дели ровными рядами в комнате полицейского участка. Винтовки сто-
яли в пирамидах, в передней.
Димант вошел туда в сопровождении трех своих товарищей, тоже оде-
тых в черную форму с серебряными нашивками. У каждого на поясе
парабеллум и по нескольку гранат с длинными деревянными ручками.
За ними в дверь скользнул и староста. Семен усмехнулся про себя, за-
134
метив, с какой поспешностью он пристроился возле телефона. «Нет
уж, старая лиса, ни до кого тебе не дозвониться. Мы и это предусмот-
рели».
До прихода своих оставалось не меньше четверти часа. Димант на-
чал пространно рассуждать о неудоволетворительной связи между
полицейскими участками, что может быть на руку лишь партизанам.
— С минуты на минуту, — добавил он, — должна прибыть большая
группа ваших коллег из разных полицейских участков для обмена опы-
том.
И вот чуткое ухо Семена уловило гул мотора. Ближе, ближе, сов-
сем явственно. Димант приказал начальнику полицейского участка вме-
сте с ним выйти для встречи гостей, остальным не трогаться с места.
К дому подкатил грузовик с вооруженными людьми в черных мунди-
рах и пилотках. В кабине в форме гитлеровского майора важно вос-
седал командир диверсионной группы боженковцев Черленко. Димант
вытянулся перед ним в струнку и, как было условлено, произнес не-
сколько слов по-немецки. В то же время взвод партизан в своей обыч-
ной одежде бесшумно пробирался к полицейскому участку. Два дру-
гих— к дому старосты.
Но гитлеровцев не удалось взять врасплох. В схватке с ниааи бо-
женковцы потеряли несколько человек.
...Сидя на переднем сидении мчавшегося по дороге к лесу «оппе-
ля», Димант мысленно подводил итог операции. Около сорока ги-
тлеровцев и полицаев уничтожено... Нескольких взяли в плен для до-
знания... Два ручных пулемета, два десятка автоматов, сорок четыре
винтовки, четыре-пять тысяч патронов, несколько сот гранат... Да, ни-
чего не скажешь, приятная арифметика.
Машинально Семен взглянул на свои руки, и улыбка сошла с его
губ. Только сейчас до него дошло, отчего староста с таким недоверием
приглядывался к нему. Руки. Его руки с загрубелыми пальцами, с кото-
рых еще не сошли следы мозолей. Конечно, это и вызвало подозрение
у наблюдательного старосты. Как это он, партизанский разведчик, не
подумал об этом раньше, до операции, не позаботился обзавестись
лайковыми офицерскими перчатками!
Семен весь похолодел при мысли, чего могла стоить всем им такая
оплошность.
Взбешенное смелыми операциями народных мстителей, гитлеров-
ское командование бросило против партизан в районе, где действо-
вали боженковцы, чуть ли не целую армию. Широкую карательную
экспедицию наземных войск прикрывала авиация. Связь партизан с
населением на время оборвалась. Народным мстителям не хватало
продовольствия и патронов, то и дело приходилось с боями
135
вырываться из окружения. Отлично зная местность, боженковцы ухо-
дили под самым носом у врага и наносили ему удары в спину, даже
нередко возвращались на новую стоянку с богатыми трофеями. Среди
этих трофеев попадались оригинальные вещицы. Пожалуй, лишь одна
вещь, принесенная в лагерь Димантом, сначала не вызвала у партизан
никакого любопытства. Зато ее обладателя привела в восторг. Это была
книжка на немецком языке. Выбрав где-нибудь в сторонке удобное ме-
сто, Семен погружался в чтение, потом принимался что-то писать на ли-
сточке бумаги. Партизан все-таки разобрало любопытство.
— Что же это за книга такая, Семен, что ты выписки из нее дела-
ешь? — допытывались товарищи.
Димант с неохотой оторвался от своего занятия.
— Это учебник химии, — объяснил он. — До армии я начал учи-
ться на химическом факультете в Куйбышевском индустриальном ин-
ституте. Эта наука, братцы, у меня вот тут сидит, — показал он концом
карандаша в сторону сердца. И прибавил мечтательно: — Разобьем
фрицев, пойду доучиваться. Только когда уж? — Семен вздохнул.
Но как все это пока от него далеко. Пока надо драться не на жизнь,
а на смерть, уничтожать захватчиков и предателей, поднимать в воздух
мосты на стратегических магистралях...
В начале ноября 1943 года он снова вышел на задание, подорвал
железнодорожное полотно на линии Ковель—Киев. И пустил под откос
вагоны с гитлеровцами и их боевой техникой. Это был одиннадцатый
уничтоженный Семеном воинский эшелон врага — и последний!
...Есть на Житомирщине хутора, которые в память о героическом
прошлом поныне зовутся партизанскими. Таков и хутор Годыха. Ди-
мант с товарищами часто останавливался тут в доме Степана Климо-
вича Трохимчука. С не меньшим радушием их приняли бы и в других
хатах. Да не было в других такой красивой дивчины, как Степанова
дочка Леонида, или попросту Ленка.
Утром 14 ноября Димант в гитлеровской форме с автоматом на
шее, как обычно, постучался в окно хаты Трохимчуков. С ним были его
товарищи-партизаны. Приподнялась белая занавеска, показалось испу-
ганное лицо девушки. Она никак не могла привыкнуть к зеленой ши-
нели и высокой фуражке с кокардой на Семене. Потом смущенно
улыбнулась и кинулась к дверям. Леонида никогда не видела Семена
невеселым, а сегодня он вообщ!е весь лучился радостью.
— Уж не именинник ли ты, Семен? —допытывалась девушка.
— Именинник, Леонида Степановна. Все мы сегодня именинники!
И то, что назвал ее по имени и отчеству, тоже было необычным.
— Это по какому же такому случаю? — удивилась юная хозяйка
дома.
136
Димант снял через голову автомат, поставил его в угол и прибли-
зился к недоумевающей Леониде.
— По случаю того, Леночка, — торжественно провозгласил он, —
что наша армия подошла к Житомирщине. Чувствуешь?
Она воскликнула:
— Ой, Семен!
Димант вместе с товарищами, остановившимися на пороге, от души
рассмеялся. Как был в шинели и фуражке, одной рукой он обнял де-
вушку и стал кружиться с ней по комнате, напевая мелодию вальса.
Это было утром. А в полдень те же его товарищи принесли в хату
Трохимчуков на самодельных носилках неподвижное тело Диманта.
Уткнувшись лицом в подушку, вздрагивала плечами Леонида. Степан
Климович тихо спросил:
— Как же это случилось, други?
— Гады подстрелили, — глухо отозвался один из партизан. Он сде-
лал паузу и продолжал:—Толпой удирали, шкуру свою спасая. В одном
доме заховались для передышки. Мы и решили тут их прикончить, а
Семен говорит: «Нельзя в доме, вместе с ними невинные люди постра-
дать могут. Я их лучше выужу оттуда». Пошел. Предатели и разряди-
ли по нему всю обойму.
Партизан с горечью заключил:
— Не уберегли мы нашего Сему. А большим бы человеком стал.
Большим человеком!..
Николай Акимов
Ради нескольких строчек в газете...
До начала Великой Отечественной войны куйбышевец Н. Н. Акимов был ответ-
ственным секретарем редакции городской газеты «Чапаевский рабочий». В июле
грозного 1941 года его призвали в ряды Красной Армии. Вместе с дивизией, сформи-
рованной на территории Приволжского военного округа, Николай Никитович прошел
большой боевой путь от Москвы до Праги.
Политработник Н. Н. Акимов трудился в солдатской газете соединения, исполнял
обязанности ответственного секретаря. О себе и о куйбышевцах, сражавшихся с врага-
ми Отчизны в составе дивизии, и повествует он в своих записках.
«Вперед на запад!» — так называлась газета нашего соединения.
Первый ее номер вышел глубокой осенью 1941 года, а последний —
весной 1945-го в Чехословакии.
Четыре штатных сотрудника (редактор, заместитель редактора, от-
ветственный секретарь редакции и литсотрудник) — таков был состав
ее редакции. Четыре тогда еще молодых журналиста, в числе которых
находился и я, тоже были солдатами переднего края, составляли ядро,
костяк многочисленного боевого авторского актива газеты.
Правда, небольшая периодичность и малый формат газеты не по-
зволяли нам широко освещать боевые дела воинов-волжан. Но даже
то, что вместилось на страницах многотиражки, сейчас воскрешает в
памяти неповторимое и героическое прошлое многих и многих наших
земляков, подвиги которых никогда не будут забыты.
КОММУНИСТЫ, ВПЕРЕД!
...Это было летом 1942 года.
Вечером парторг Н-ского стрелкового полка Остроумов прислал
нам с нарочным письмо в редакцию. В нем рассказывалось о подвиге
коммуниста Евдокимова, уроженца Безенчукского района, Куйбышев-
ской области.
138
«Только что закончился бой, — писал парторг. — Мы отбили яро-
стную атаку противника. В землянке собрались коммунисты. Каждый
искал глазами близких боевых друзей. Некоторых не оказалось.
Командир подразделения открыл планшет, достал из него окровав-
ленную красную книжечку с надписью «ВКП(б)» и высоко поднял ее
над головой.
— Товарищи большевики! — сказал он. — Этот партийный билет
принадлежал коммунисту Евдокимову и лежал в левом кармане гим-
настерки героя. Две вражеские пули пробили сердце патриота.
Он бился с врагами до последней возможности, до последней капли
крови. Позиция, которую он оборонял, стала позицией славы. Смотри-
те, запомните этот обагренный кровью билет! Давайте почтим память
нашего товарища вставанием.
Все встали, опустили головы.
Речи других были кратки. Партийцы восхищались мужеством свое-
го боевого товарища.
Вот со своего места поднялся снайпер казах Баймуллинов, который
сегодня уничтожил нескольких гитлеровцев.
— Я прибыл из казахских степей, — начал он. — Мой народ послал
меня сюда защищать свое счастье, свой Казахстан. Здесь я стал ком-
мунистом. Я с волнением слушал слова командира о простреленном
сердце и партийном билете товарища Евдокимова. Я буду драться за
родную землю так же, как он».
Мы в редакции с волнением читали и перечитывали это письмо. Ведь
речь шла о патриотическом подвиге нашего земляка! Я подготовил
письмо к печати. Кроме того, сдал в набор еще несколько материалов
о ратных делах солдат. Получилась весьма убедительная полоса под
аншлагом: «Стоять насмерть! — вот девиз тех, кто идет в ряды
ВКП(б)». Она открывалась корреспонденцией политрука Остроумова
«Партийный билет Евдокимова».
Материалы этого номера газеты до глубины души тронули сердца
солдат и офицеров. Поток заявлений о приеме в ряды славной Комму-
нистической партии усилился.
ЗА ЧЕСТЬ РОТЫ
В политотделе соединения мне было дано задание: показать вели-
чие духа воинов одного из подразделений. Порекомендовали разрабо-
тать тему выступления на примере роты лейтенанта Торминянца. Он
познакомил меня почти со всеми своими подчиненными. Чуть ли не с
вдохновением рассказывал о каждом из них. Вместе с ротой я несколь-
139
ко дней находился в боях. Собрал богатейший материал, блокнот ис-
писал до отказа. Узнал: сам Торминянц, несмотря на свою кавказскую
фамилию, — волжанин, бывший студент Куйбышевского индустриаль-
ного института. Не довелось ему окончить высшего учебного заведения
перед войной. Среди личного состава оказались и солдаты из Похвист-
невского, Сергиевского и Больше-Черниговского районов. И вот ка-
кие мысли навеяли мне наблюдения за ними.
...Люди приходят и уходят, но остается рота, ее боевые традиции,
ее честь. Рота — единая и нераздельная семья солдат, и прибывший в
нее новичок прежде всего приобщается к опыту и мудрости старших,
бывалых фронтовиков. Постепенно и незаметно их слава становится
достоянием молодых, вызывая у каждого из них чувство высокой гор-
дости за свое подразделение. И хотя она, эта рота, — самая обыкно-
венная и не выделяется чем-то особенным среди других, каждому бой-
цу она как родная мать и уже потому кажется лучше всех остальных.
Так же было и в роте Торминянца. Она славу свою обрела в по-
ходах и сражениях. Завоевала ее кровью своих сыновей. Большой путь
прошли ее воины в дни наступательных боев. Вот они атакуют оборо-
няемое гитлеровцами село. Лейтенант ведет своих бойцов в обход
деревни. Маневр совершается быстро и решительно. Атака проис-
ходит дружно и дерзко, для врага неожиданно. Гитлеровцы в па-
нике бегут — деревня в наших руках. Командир снова зовет бойцов
вперед — неотступно преследовать врага, на плечах его ворваться в
другое село.
По цепи снова и снова звучит неудержимое:
— Ура-а!..
Уже час дня. К бойцам подбегает комбат.
— Ну как, товарищи, здесь будем завтракать или во-о-он там? —
улыбаясь, показывает он вперед, где еле заметны очертания домов и
других строений колхозной усадьбы.
— Там! — звучит по цепи.
Но завтрак и «там» пришлось отложить. Из леса, примыкавшего к
усадьбе, гитлеровцы предприняли контратаку. Артиллерия, минометы,
пулеметы закрыли подступы к домам. Рота залегла. Но ненадолго.
Первыми в полный рост поднялись сам лейтенант и два отважных
бойца — Шакалюк и Гребнев. За ними дружно, все как один броси-
лись на врага остальные. Дым, огонь и железо в лицо. Вот, раскинув
руки, падает один атакующий, второй, третий... Но роту уже
нельзя было остановить. Во главе с отважным командиром она прео-
долела полосу огня и завязала бой на улочках усадьбы. Группа смель-
чаков стала обходить ее с фланга. Гитлеровцы, почуяв опасность
окружения, поспешно отступили. Еще над одним советским селом за-
трепетал в порывах ветра алый стяг.
140
Материал об этом бое был опубликован в очередном номере га-
зеты. Политотдел рекомендовал агитаторам использовать его при
проведении информаций и бесед.
ПРЕДТЕЧИ ПОБЕДЫ
В нашем соединении много было смелых и искусных разведчи-
ков-волжан. А среди них и куйбышевцы Михайлов, Капустин, Гро-
шев, Кошелев, Мартынов и другие — активные военкоры газеты. Они
умело выслеживали врага на переднем крае, совершали дерзкие по-
ходы в тылы противника, уверенно брали «языка». Не раз со своими
рассказами обо всем этом они выступали на страницах нашей газеты.
А осенью 1943 года о них самих написал по нашей просьбе побывав-
ший в соединении писатель Илья Эренбург. «Предтечи победы» — так
он назвал свое небольшое выступление. Вот отрывки из него:
«... Перед нами река Днепр, дорогая сердцу каждого. Эта река рас-
скажет древнему Киеву о славе нашего оружия. Эта река расскажет ис-
страдавшимся пленникам о том, что близок день свободы.
Впереди наши смелые разведчики. Они бесстрашно пробираются
в становище врага. Это глаза и уши Красной Армии. Узнал фашист-
ский офицер, что значит рука русского человека: Федор Штанько рас-
колол ему череп. Разведчики Михайлов, Капустин и Ивакин захватили
«языка», и «язык» оказался что надо — разговорчивый.
...Умеет бесшумно переплывать реку Ткаченко. Умеют бесшумно
подкрасться к врагу Грошев, Кошелев, Пищугин, Мартынов. Разведчи-
ки смотрят вперед. Скоро уж, скоро двинется наша сила на запад!
...Войну придумали в Берлине. Из Берлина война расползлась по
Европе. Хватит! Побуянили незадачливые вояки, порезвились прокля-
тые! Теперь война вышла в путь, и война придет в Берлин. Она придет
с Востока. Придет возмездие. Кто впереди? Разведчики с автоматами.
Они вестники справедливости, они предтечи победы».
ИНТЕРВЬЮ НА ОГНЕВОЙ ПОЗИЦИИ
...В политотдел пришло донесение. В нем сообщалось об успехах
и мужественных делах командира орудия коммуниста Селезнева. За
один день боев он помог пехотинцам успешно отразить девять вра-
жеских контратак.
141
Иду к герою дня. Со связным добираюсь до переднего края, где
стоит орудие коммуниста. Познакомились и... Селезнев оказался уро-
женцем Ставропольского района. Земляки! Мы оба обрадовались, но
поговорить не удалось: гитлеровцы начали десятую за эти сутки контр-
атаку.
— Что ж, товарищ капитан, интервью отложим до лучших вре-
мен, — обращаясь ко мне, сказал командир расчета... — Отразим ата-
ку гитлеровцев, тогда и...
Последних слов командира расчета я не расслышал в грохоте на-
чавшегося боя. Гитлеровцы выдвигались к нашим позициям под при-
крытием массированного артиллерийского и минометного огня.
Снаряды с дьявольским свистом проносились над головами и рва-
лись то тут, то там, засыпая нас землей вместе с раскаленными до-
красна осколками. И мне, стоявшему в окопе, казалось: на этом клоч-
ке земли, где на прямой наводке стояла пушка коммуниста Селезне-
ва, враг сосредоточил всю силу своего огня. Приподняв голову после
очередного «поклона» и «приседания», я заметил всплески огня мет-
рах в пятистах, на линии переднего края противника. Это гитлеровцы —
тоже на прямой наводке. Послав в нашу сторону несколько снарядов,
они стали перекатывать пушку на новую позицию. Только я хотел под-
сказать своим товарищам— смотрите, мол, — но Селезнев уже подал
команду. И мгновенно — выстрел. Прицел оказался точным...
Но на опушке леса появилась еще одна вражеская пушка и откры-
ла огонь по нашим пулеметным точкам. Расчет Селезнева нескольки-
ми снарядами уничтожил и эту опасную цель. Еще и еще, дружнее и
чаще гремят удары советских артиллеристов и минометчиков. Уже
сильнее и сильнее чувствуется их перевес на поле боя. И вот коман-
диры поднимают наших стрелков в атаку и с криками «Ура!» врывают-
ся во вражеские траншеи...
О коммунисте Селезневе, своем земляке, я написал сразу же, как
только на попутном тягаче добрался до редакции.
Павел Власов,
полный кавалер ордена Славы
Стажировка солдата Манакова
Это был один из многих вылетов, в которых мне довелось участво-
вать в 1943 году. Как обычно, мы загрузили свой воздушный корабль
бомбами. Взлет! Рядом со мной — молодой стрелок-радист солдат
Манаков. Это его первый боевой вылет.
Манаков внимательно следит за тем, что делаю я. Я же, в свою оче-
редь, наблюдаю за поведением моего стажера.
Разрезая ночную тьму, машина идет по заданному курсу.
Через два с лишним часа мы подошли к намеченному объекту. Но
еще на дальних подступах к нему враг встретил нас огнем зенитных
батарей.
Тогда наш летчик Кондраков применил хитрый маневр. Он резко
повернул машину и ушел в сторону. Решив, что советский самолет уда-
лился и уже больше не вернется, фашисты прекратили огонь. Этим-то
мы и воспользовались. Приглушив мотор, Кондраков обогнул объект
бомбардировки и вышел на цель с другой, менее защищенной сторо-
ны.
Тут же были сброшены бомбы, и мы увидели, как на земле заполы-
хал пожар.
Противник спохватился. Началась отчаянная пальба из зенитных ору-
дий.
В самолете появились пробоины, несколько из них возле рации.
Вдруг самолет резко бросило вниз. Мотор взревел. Винт начало
раскручивать с неимоверной быстротой. Его обороты далеко перешаг-
нули за максимальные.
Все мы понимали, что это значит. С минуты на минуту двигатель
мог разрушиться, и тогда...
— Плохи наши дела, — побледнел Манаков.
Пришлось на парня даже прицыкнуть, хотя понять необстрелянного
солдата было можно.
Бомбардировщик вздрагивал. Летчик, испытывая невероятные труд-
ности, продолжал пилотировать поврежденную машину. От разрыва
143
зенитного снаряда вышли из строя радиокомпас и другие навигацион-
ные приборы.
Я получил приказание запросить пеленг. Тут же включил передат-
чик и начал выстукивать ключом позывные.
Ответа с земли не последовало.
Я повторил запрос.
Эфир молчал.
«Неисправна рация» — промелькнула догадка.
Я начал искать повреждение. Открыв щиток, увидел на противо-
положной стенке разъема едва заметную пробоину. Небольшой оско-
лок снаряда лежал на текстолитовой панели. Он перебил стеклянную
трубочку предохранителя и оборвал проводок.
Не теряя ни минуты, я заменил деталь, и передатчик заработал.
Вскоре в шлемофоне сквозь треск помех послышались дальние сигна-
лы.
Сообщаю штурману принятый пеленг. Вскоре удалось получить с
соседнего аэродрома второй. Теперь было уже нетрудно определить
расчетное место самолета.
— Мы на своей территории! — радостно произнес штурман. — До
аэродрома лететь десять-двенадцать минут.
Экипаж вздохнул с облегчением.
Но все сильнее и сильнее трясло правую плоскость. По-прежнему
надрывался правый мотор. И вдруг гул его оборвался. Бомбардиров-
щик качнуло и потянуло к земле.
Как произвести посадку? Управление правого мотора выведено из
строя, элероны побиты...
Но Кондраков, мастерски владеющий машиной, посадил ее «на
живот».
После этого полета самолет пришлось списать: в нем было обнару-
жено 75 пробоин.
Но все же боевое задание было выполнено, весь экипаж остался
жив.
— Вот это стажировка! — уже на земле с трудом перевел дух Мана-
ков.
Петр Желтухин,
Герой Советского Союза
Хозяева небесных высот
...Этот памятный бой произошел в конце июля 1943 года. Восьмер-
ка наших ИЛ-2 вылетела на боевое задание. В небе недалеко от Та-
ганрога мы встретились с противником. В сопровождении пятнадцати
«мессершмиттов» летело восемьдесят «лапотников» (так в насмешку
прозвали летчики фашистские Ю-87, потому что во время полета шас-
си у них не убирались). Что делать? Пропустить безнаказанно враже-
ские машины — они могут нанести нашим войскам большой урон. Ата-
ковать? Очень опасно: советские самолеты с полной нагрузкой бомб.
И все-таки командир эскадрильи Кондаков — я был тогда его за-
местителем — принял смелое решение.
— Атакуем! — коротко прозвучал по радио его голос.
Сменив прежний курс, штурмовики вихрем понеслись на врага,
стремительно врезались в его боевые порядки. Загорелся один Ю-87,
за ним штопором пошел к земле второй. Сразу же было сбито девять
машин. Но противник многочислен. Он не хочет смириться со своим
поражением, как раненый зверь, наседает на горсточку советских
смельчаков.
Вот один из истребителей ринулся на мой самолет. Я припал к пу-
лемету. Выбрав удобный момент, нажал на гашетку. «Мессершмитт»
взмыл вверх, упал на одно крыло, потом на другое, затем, нелепо ку-
выркаясь в воздухе, врезался в землю. Вскоре недалеко от него взор-
вался второй истребитель, сбитый моим воздушным стрелком старши-
ной Федоровым.
Гитлеровцы растерялись. Побросав бомбы на свои же войска, стали
поспешно удирать. А наша восьмерка, снова приняв боевой порядок,
полетела дальше, по ранее намеченному курсу. Выполнив задание, мы
без единой потери вернулись на свой аэродром. За тот бой я был на-
гражден орденом боевого Красного Знамени, высокие награды полу-
чили и мои товарищи.
С тех пор нас в части и стали называть хозяевами небесных высот,
хотя в поднебесную синь забирались мы не так уж часто.
145
Кира Лаврова»
„За дело правды надо честно биться../* **
Фотоэтюд из старой пожелтевшей газеты. Трое мальчишек стоят
рядком. Щурятся от солнца. Двое одеты почти по-военному: один в
фуражке, похожей на армейскую, другой вроде бы в гимнастерке.
Словно только что отыграли в войну и вот встали рядком три коман-
дира. И у них хорошо на душе. Солнце бьет в глаза. Мальчишки хохо-
чут.
Тот, что в рубашке, сшитой, как армейская гимнастерка, справа —
гололобый, ушастый, глазастый — Захар. Зарик, как станет подписы-
вать он потом свои письма. Зайка, как будут звать его друзья. «Стар-
ший сержант Захар Матвеевич Городисский...» — как напишут потом в
траурном извещении.
Милый Зайка, закадычный приятель, «свой в доску» человечище...
«Ну придумай что-нибудь под веселую руку!» — Деятели клас-
сной стенной печати просительно смотрят на Захара. Он с ходу «вы-
дает»:
Однажды в город иностранец приезжал,
И встретился он с Симой на вокзале.
Он Симе новость важную сказал...
А через час все жители уж знали
И сами иностранцу рассказали...
Такие вот опусы небрежно набросаны на обрывках тетрадной бу-
маги в линейку и в клеточку, на обратной стороне которых выписаны
вечные задачи про две трубы, проведенные в бассейн, из которых
течет и течет вода. Кто в школьные годы не баловался сти-
хами?!
Но он не только балуется. Он словно копит для будущей серьезной
работы свои находки, хранит неиспользованные куплеты, строки, риф-
мы, образы, не успевшие найти свое место в стихотворном строю:
«Стыл над рекой расплавленный закат», «Ненастный день закутался в
* Очерк написан с использованием материалов Куйбышевского музея имени
Горького.
146
туманы», «Летний вечер осаждала ночь», «Так же листья золотила
осень»...
В ночной тиши я прохожу один.
Листва шуршит под тихими шагами.
Река моя! Как часто я ходил
Над сонными твоими берегами...
Конечно же, он увлекается литературой, читает взахлеб. Сам пере-
водит с немецкого. Из Гейне, из Ленау...
И в классе, в куйбышевской школе № 15, его любят, у него все на-
распашку. Все знают, кто «она» и почему порой «находит» на Зайку.
Это человек удивительно открытый, искренний во всех своих проявле-
ниях. Ему органически чужды всякая закулисность, изворотливость.
Разговор — начистоту. Подлинность слов. Ясность позиции.
Он книжник, фантазер... Но еще более властно и уверенно вле-
чет его сегодняшнее бытие. Черты возвышенно романтического героя,
накладываясь на день нынешний, рождают тягу к героическому. И это
героическое Городисский стремится увидеть в буднях своего ве-
ка.
Вот он пишет о научном подвиге. «Молодой ученый Владислав Лед-
нев, только что окончивший институт, работает над изобретением ве-
ществ сверхмощной взрывной силы. Используя энергию распада ато-
ма, он наконец получает это вещество... Взрыв ничтожного количества
«лимитина» уничтожает его лабораторию. Сам он тяжело ранен. Со-
вершенно случайно уцелели его записи. В больнице приходит мысль
об использовании «лимитина» для ракетных двигателей. Пробные ра-
боты превосходят все его ожидания. Ракета достигает почти невероят-
ной скорости света...» — таково начало его плана-наброска повести о
полете группы ученых-исследователей на Марс с целью изучения этой
загадочной планеты. Время полета — 1987 год...
А рядом в черновиках отрывки из «поэмы-повести» о гражданской
войне, «вернее, об участии комсомольцев в ней». «Сквозь все бои и
фронты проходит комсомольский отряд. Попадает в трудное положе-
ние. Посылает двоих на разведку. Те «добровольцами» вступают в мах-
новский отряд и, узнав о замыслах бандитов, доносят своим. Один из
комсомольцев гибнет еще у махновцев, другой ранен в бою. Причина
гибели первого: вступился за старика, которого грабили махновцы, и
назвал их белобандитами. Сражается один против многих и погибает...»
Не правда ли — острая ситуация?
И в изобретении подобных ситуаций весь Городисский. Он сын
своего времени, болеющий его болями, живущий в атмосфере пред-
военной грозы.
147
В черновом наброске поэмы «Бессмертие героя» он рассказывает
о своем мироощущении тех лет:
Дружили мы с ним, проходили года,
Мы с ним вместе мечтали о часе,
Когда умрем за народ.
Мы учились тогда,
Я в восьмом, он в девятом классе.
Впечатление такое, будто он знал, что ему предстоит. Знал и зрело
взвешивал свои силы.
21 июня сорок первого года — за день до войны — он написал в
стихотворном послании знакомой девушке в день ее семнадцатилетия:
За дело правды надо честно биться.
Лишь тот судьбу сумеет победить,
Кто с нею никогда не примирится.
За несколько дней до этого, 17 июня сорок первого, Захару Горо-
дисскому был вручен аттестат с «правом поступления в высшую школу
без вступительных экзаменов».
23 июня на него была подписана характеристика: «Хорошо разви-
тый, политически выдержанный, стойкий комсомолец».
14 июля в газете «Волжская коммуна» напечатана заметка: «Восем-
надцатилетний выпускник отличник куйбышевской средней школь»
№ 15 Городисский (неточно, ему было тогда семнадцать) просит до-
срочно зачислить его в артиллерию. «Клянусь быть верным защитни-
ком своей любимой Родины, — пишет он. — Я приложу все силы и
знания, чтобы оправдать звание бойца и вместе со всем поднявшимся
народом уничтожить озверевшую банду».
Семнадцатилетние лирики пошли на войну. «Уничтожать озверевшую
банду».
В его коротеньких письмах домой встают картины военного бытия.
В деталях передана атмосфера фронтовых будней. И в этих деталях—
особая неповторимость, кинематографичность, зримость, они схвачены
глазами именно этого человека. По письмам Городисского можно бы-
ло бы написать сценарий, запечатлев войну его глазами, передав ха-
рактерную смену интонаций. От мальчишески лихого желания пора-
зить в первых письмах до мудро юмористического, снисходительного
взрослого тона последних посланий.
Давайте коснемся этого мира взрослеющего подростка.
Война встретила его, как и других, не развевающимися знаменами
и победными маршами. На войне было трудно и... страшно. «Каково
мое впечатление от боя? Конечно, ничего красивого, возвышенного.
Кругом визжат пули, рвутся снаряды, трещат автоматы. Ночную тьму
то и дело перерезают ленточки трассирующих пуль. Видно, как пуля
148
летит прямо на тебя, иногда она падает так близко, что тебя обдает
снегом. Это не совсем приятно. Самое страшное у немцев — это ми-
ны. Они ложатся почти рядом...»
Страшное лицо войны он передает через людскую трагедию. «Это
стихотворение я закончил сегодня», — делает он пометку, посылая его
с письмом:
Кто видел — не забудет никогда
Сожженные, истерзанные трупы,
Разбитые деревни, города
И обгорелые печные трубы.
Кто слышал, навсегда запомнит тот,
Как мать, сойдя с ума, смеется звонко
И именами нежными зовет
Штыком к стене прибитого ребенка.
Внизу дата — август 1942 года. Брянский фронт.
А это — будни.
«Готовимся к встрече холодов, оборудуем блиндажи для жилья.
Печка есть, мерзнуть не будем...» «Я живу неплохо. Ночью ходим в
разведку. Днем отдыхаем, едим, чистим оружие. Так что можно ска-
зать, что моя жизнь гораздо монотоннее вашей, если откинуть ночные
происшествия. Но ведь это — служба...» «Конечно, рана дает себя чув-
ствовать, особенно в сырые дни. А так — ничего. Живем на воздухе,
в лесу, в землянках, в шалашах. Не знаем никаких простуд, кашлей,
насморков, хотя часто приходится мокнуть под дождем всю ночь. Зато
придешь с ночи — ложись на солнышко, спи, грейся, как котенок...»
«Сейчас мы заняты оборонными работами, а если учесть, что земля
промерзла на 50 сантиметров, то можно сделать выводы. Лучше бы
воевать...» «Когда ехал сюда, то пришлось два дня прожить в Туле.
Наслаждался городской жизнью: ходил по асфальту, ездил в трамвае,
был в кинотеатре...»
«Теперь самая пора на ягоды. У нас в лесу очень много земляники,
но собирать ее некогда — иногда сорвешь ягодку — и все. Есть и гри-
бы, мы их часто варили. Сейчас сезон проходит. На обороте шлю свое
последнее стихотворение.
Синее-синее небо...
Полдень... Высокие ели...
Знойное летнее солнце прямо над головой...
Кажется, что деревья
Тоже одеты в шинели,
Тоже с тобой рядом грозно идут на бой.
Вместе с тобой переносят
Тяготы славного года,
Вместе с тобою движутся только вперед и
вперед.
Кажется, вся Россия,
Кажется, вся природа,
Кажется, все человечество выступило в поход!»
14»
«Уже третий день живем на передовой линии. Так ничего, жить
можно. Только не высовывай голову из ходов сообщения зря...» «Нем-
цы нам все время кричат, а вчера мы с политруком тоже устроили
«передачу». Кричал я им, чтобы переходили к нам, чтобы били офице-
ров, кричал, что фашисты бегут от Сталинграда и т. д. Это все на немец-
ком языке, разумеется. Эх, как их пулеметчик бесновался и стрелял!»
«Погоды стоят замечательные, весенние, теплые, но очень много
воды в окопах. Все это, конечно, чепуха...» «Еще жарим рожь — это
наподобие каленых семечек и довольно вкусно. На днях пойдем на пе-
редовую — там уж за рожью не пойдешь...» «Живу я хорошо, лето в
самом разгаре. Уже отцвели здесь яблоня и черемуха, завяла сирень,
цветет акация и ландыш...» «Май проходит незаметно. Так незаметно
кончится, наверное, и война...»
Он и здесь остается Зайкой, общительным, всегда в гуще людей,
щедрым, живущим радостями и горестями окружающих. Не успевает
отписываться старым друзьям и в каждом послании домой жалостно
просит: «Бумаги и карандашей — кризис! У меня кончается последний
огрызок». «Письма получаю часто. Все мне завидуют. Если бы у меня
хватило времени переписываться со всеми знакомыми ребятами и дев-
чатами, то меня просто завалили бы письмами...» «Вчера написал вам
письмо, а сегодня появилась срочная необходимость послать следую-
щее. Дело в том, что наша рота решила приобрести гармошку и в
этом деле прибегнуть к вашей помощи. Просим всей ротой...»
«Я» и «Мы» становится одним целым.
«Уже год существует наша дивизия (год—вечность по военным-то
временам!), бьет гитлеровцев и воюет за Родину. Ветераны будут пре-
мированы ценными подарками. В нашей роте это наш командир, два
бойца-минометчика и я (восемнадцатилетний ветеран Зайка Городис-
ский). Этот день особо праздничный...» «Хватит сидеть на месте и да-
ром есть хлеб. Вчера был общеполковой митинг, и мы обещали, что
покажем фрицам, что наш полк не из последних. Нахожусь в самом
воинственном настроении...»
Сам духовный склад, органически присущий ему коллективизм и
«ответственность делали его «агитатором, горланом, главарем», не из
тех, кого просто слушают, а из тех, кого уважают, признают. «Рабо-
таю в «боевом листке». «Со вчерашнего дня приступил к обязанно-
стям замполитрука». «Избрали секретарем президиума ротной органи-
зации ВЛКСМ — старый секретарь ранен...» На фронте он получает
партийный билет...
Молодой коммунист, сержант постигает науку руководства: «Нас
бросают с места на место: где углубляем ходы сообщения, где копаем
и строим блиндажи и дзоты. Работы по горло. Настроение не особен-
но хорошее, приходится много нервничать. Бойцы сильно устают и
150
стараются почаще отдохнуть, перекурить. Ну, а задание надо выпол-
нять в срок, и спрашивают с нас, с командиров, и особенно с младших:
командиров. Вот и стараешься действовать убеждением, но иногда не
выдержишь, накричишь, боец обижается. А ребята у меня хорошие...»
Война отняла у него многое. Не просто поставила его в иные усло-
вия бытия. Какой-то кусок души оказался незаполненным. Приходила
тоска по книгам, и он, как голодный, набрасывался на то, что оказыва-
лось под рукой. «Опять начал скучать по книгам, с удовольствием бы
сейчас сидел и читал, читал, читал...» Ждет книг из дому: «Все книги я
получил. Если сможете, еще Маяковского...» «Читаю ночью. Пройдешь
по обороне, проверишь посты, часик-полтора почитаешь, опять идешь...»
Тоска по стихам. «Иногда очень хочется что-нибудь написать, очень
много тем и заготовок, но не хватает времени. Может быть, когда-ни-
будь напишу за все сразу. Но вряд ли... Впереди еще много важных
дел. Впереди еще война...
Ветер снежною порошею
Залепил глаза,
Ничего, что все хорошее
Не вернешь назад...
Ничего, что очень многое
Нужно позабыть.
Жизнь пошла другой дорогою —
Нечего грустить».
Он слишком хорошо понимал, что «войну можно уничтожить толь-
ко войной». И тоска по мирному бытию всегда оборачивалась у него
жаждой действия. В госпитале, в минуты отдыха, в обороне он «скуча-
ет», томится. «Лучше бы воевать, чтобы скорее кончилась война... Все
мы отказались бы от всяких вторых эшелонов, лишь бы начать реши-
тельный удар...»
И это не было самоотречением или жертвенностью, мгновенным
порывом, в этом не было любования собой. Это была воспитанная всей
атмосферой нашего бытия готовность. Готовность к активной защите
государства, строя, который тебя воспитал. В этой готовности сказался
весь запас духовных сил юноши.
Бот последние документы о его жизни. Целиком. Письмо родным
из госпиталя от 9 августа 1943 года:
«...Артподготовка началась 12-го в 5.00. Это был такой огонек, что
фрицам было не очень приятно. Сказать только, что на одном кило-
метре стояло четыреста орудий всех калибров. Через сорок минут
двинулись танки. Развернул я взвод в цепь и повел вперед. Фашисты
из пулеметов застрочили. Ну, орлы мои маленько струсили, стали ло-
житься, ползти. А тут самое главное — быстрый бросок. Бегаю я с ав-
томатом, подталкиваю кое-кого. В общем, атака захлебнулась и почти
вся рота из строя вышла.
151
Пошли второй раз. Командир роты приказал мне собрать остатки
роты под свое командование, потому что другие комвзводов уже бы-
ли ранены. Собрал я всех, посадил на танки, и поехали мы в атаку. На
этот раз танки прорвались. Соскочили мы с них и побежали вперед.
Тут меня чиркнуло по ноге. Лег я и стал смотреть, в чем дело. В это
время меня в другую ногу и шарахнуло, перебило ее. Ползти я не мог,
меня подобрали санитары и понесли в санчасть. Ну, а дальше — извест-
ное дело: стали возить по госпиталям, пока не очутился вот здесь.
Повторяю, чувствую себя очень хорошо...»
Заметка из фронтовой газеты «За отечество» об этом же бое:
«Противник засел в траншеях и на попытки наших бойцов выбить его
оттуда отвечал яростным огнем. Старший сержант Городисский взял
группу отважных бойцов и под сильным огнем противника повел их в
атаку. Огнем ручного пулемета и гранатами Городисский истребил
семь гитлеровцев. Вражеская пуля ранила героя, но он продолжал
сражаться, пока траншея не была очищена от фашистов. Ст. лейтенант
И. Дорохов».
Письмо Городисского школьному другу Володе Воронину, танкисту
(вскоре после этого погибшему):
«Здравствуй, Вовка! Прежде всего не пугайся: это просто очеред-
ной бумажный кризис (письмо написано на старом листке из Евангелия),
а тут неожиданно подвезло — на песке нашел эту книгу и решил ис-
пользовать на почтовые нужды. Благо, места чистого много.
Положение мое без перемены, все та же чертовщина, скучно! Во-
обще-то последние дни скучать нельзя: победы под Сталинградом!
Вовка, дорогой мой, неужели это конец? Конец фашизма?! Хочется
верить, и как-то пока не верится. А ведь это вполне вероятно. И будем
когда-нибудь вместе вспоминать про былое:
Как жили в землянках, как рыли окопы,
Как били фашистов с тобой.
Как честно сражались за счастье Европы
На нашей земле дорогой...
Как много видали костерного дыма,
Как кровь проливали свою
И как сохраняли письмо от любимой
В окопе, в землянке, в бою!
Эх, Вовка Воронин, товарищ мой старый,
Как радостно мы заживем!
Ты помнишь «Гитару»? Так эту «Гитару»
С тобою еще мы споем.
«Прекрасная дама» нам выйдет навстречу,
Придут «Незнакомки» толпой,
И вечер, хороший, таинственный вечер,
Закутает нас полутьмой.
А если мне смерть повстречается близко,
Положит с собою в кровать,
152
То скажешь друзьям, что Захар Городисский
Совсем не привык отступать.
Что я, нахлебавшись смертельного ветра,
Упал не назад, а вперед,
Чтоб лишних сто семьдесят два сантиметра
Вошли в завоеванный счет.
Письмо Володи Воронина отцу Захара:
«Уважаемый Матвей Захарович! Несколько дней назад я получил
известие, которому долго не мог поверить. Но когда оно подтверди-
лось, то потрясло меня. Как это так?! Всегда веселый, жизнерадостный,
бодрый Зайка — и вдруг смерть. Для меня эти две мысли никак не
совместимы. Все мы любили моего славного друга и поэта Зайку, ко-
торым я, откровенно говоря, часто в душе гордился. Как сильно он
любил жизнь и хотел жить, но не только жить, а и созидать ее, наслаж-
даться ею.
Не развернулись по-настоящему его светлый оригинальный ум и
способности. Талант его не достиг полного своего размаха. Но его ко-
ротенькая жизнь, жизнь воина, оставила о себе у всех его знавших са-
мые светлые, самые чистые воспоминания...»
Городисский умер в госпитале в августе сорок третьего, когда ему
не было и двадцати. В 1967 году решением бюро Куйбышевского об-
кома ВЛКСМ ему была посмертно присвоена областная премия имени
Ленинского комсомола за стихи военных лет. В письме его друга Во-
ронина хочется выделить слова, которыми Володя определил содержа-
ние жизни Городисского: «Романтик, фантазер, поэт Зайка Городис-
ский прожил жизнь воина».
И еще раз вспомнить строки из его школьных стихов:
«За дело правды надо честно биться...»
Он бился честно.
Максим Бочармкэв,
Герой Советского Союза
Два боя—первый и последний
В первый бой с врагом мне довелось вступить на Киевщине. Пре-
одолев сопротивление врага, мы овладели железнодорожной насыпью.
За ней, у кирпичного завода, засели фашисты. Оттуда к вечеру они и
начали танковую атаку.
Отступив, мы закрепились в траншее. В бою погибли бойцы пуле-
метного расчета, а сам пулемет остался где-то на нейтральной поло-
се — между нами и фашистами. Того и гляди враг начнет атаку, а у
нас людей мало, оружия мало, с боеприпасами плохо. Нужен пулемет.
К вечеру вызывает меня командир взвода младший лейтенант
Гурьянов, приказывает:
— Пошли опытного бойца за пулеметом... За тем, что остался на
ничейной земле.
«Кого ж я пошлю на верную смерть?» — думаю. И отвечаю:
— Сам пойду!
Выскочил из траншеи и короткими перебежками стал подбираться
к пулемету. Одна мысль: только бы снайперы фашистские не подстре-
лили. Упал на землю — и вдруг с левого фланга перед носом прошла
пулеметная очередь. Скатился я в бороздку, прижался к стенке и ре-
шил лежать до темноты. А вещевой мешок с котелком на спине торчит.
Слышу: стреляет снайпер. Весь вещмешок и котелок изрешетило пу-
лями.
Прошло часа три. С неба сыплет что-то мокрое и холодное — то ли
дождь, то ли снежная крупа. Шинель обледенела, сам замерз. «Надо
попробовать дальше...» — думаю.
Вскочил. Пробежал метров пятнадцать, бросился на землю. Опять
перебежал. Никто не стреляет. Темнота, видимо, помешала снай-
перу.
И я уже у пулемета. Рядом с ним запасной диск валялся. Схватил
оружие и пополз назад. Враги все молчат. Только ракеты фашистские
взлетают в небо. Вскочил я — и к своим. Вот и траншея. А во взводе
уже и не ожидали увидеть меня живым: думали, погиб. Радовались,
как счастливо все обошлось.
154
Всем иззестно имя Александра Матросова, закрывшего в бою грудью своей
аллбразуру вражеского дзота. Такой же бессмертный подвиг совершил комсомо-
лец из села Владимировки, Хворостянского района, Герой Советского Союза
Василий Сурков.
Это было 19 сентября 1943 года на земле смоленской.
I
А потом мы в наступление пошли, завладели опять насыпью. Руч-
ной пулемет здорово помог во время атаки. Когда началось общее на-
ступление на нашем участке фронта, меня ранило в правую руку.
Отправили в госпиталь. Пролежал там два месяца с лишком, а с
марта 1944 года — опять матушка-пехота, опять бои...
...Была на моем пути высота 321, расположенная в предгорьях Кар-
пат. До 19 августа 1944 года эта покрытая лесом, господствующая над
окружающей местностью высота находилась в руках врага. Подступы
к ней были заминированы, перекрыты проволочными заграждениями.
А почти на самой макушке — доты, траншеи и блиндажи. Отсюда фа-
шисты постоянно обстреливали наши передовые позиции, не позволяя
подходить подкреплениям, подвозить боеприпасы и технику.
И вот нам было приказано овладеть этой высотой.
19 августа днем началась артподготовка. И в 14.00 батальон поднял-
ся в атаку. Враг встретил нас сильнейшим огнем. Ох, как много полег-
ло в том бою наших товарищей! Со мной рядом бежал командир
роты старший лейтенант Фонов. Вдруг вижу: взрыв мины, командир
падает. Оглянулся я — никого из офицеров поблизости нет. Крикнул:
— Слушай мою команду! Вперед! — и к высоте.
Вот и она. Ворвавшись, мы очистили ее от фашистов.
Но и нас осталось немного — около двадцати человек от всего ба-
тальона. Приказываю бойцам окопаться.
Залегли мы. Наступил вечер. Вражеская артиллерия продолжает
бить, летят комья земли, вырванные с корнем деревья, свистят оскол-
ки. Одна за другой следуют фашистские атаки.
Посылаю связного доложить комбату обстановку.
Вскоре на высоте появился замполит. Вслед за ним и связной вер-
нулся. Докладывает:
— Комбат приказал любой ценой удержать высоту. Подкрепления
пока не будет.
Посоветовался я с бойцами. Решили: держаться до последнего.
К утру нас уже всего только шестеро: два пулеметчика, два автомат-
чика да я со связным. Часа в три слышу шепот, кто-то мою фамилию
называет.
Пополз в ту сторону. Смотрю, вроде наши. Спрашивают:
155
— Вы Бочариков?
— Я.
— Мы от вашего комбата: подкрепление на высоту прибыло, целый
батальон.
Потом и командир нового батальона подполз. Две роты он на вы-
соту поднял, одну в тылу оставил. Говорит мне:
— Давайте ваших людей в блиндаж, на КП. Пусть отдохнут.
Но отдохнуть нам не пришлось. Едва рассвело, враг начал артпод-
готовку. Минут через двадцать атакует. Пошли мы в рукопашную.
И здесь меня опять ранило — в левую руку и в голову. Упал, сознание
потерял. Очнулся — какой-то солдат меня перевязывает.
Отправили опять в медсанбат. Вскоре туда приехал полковник, рас-
спросил меня о бое и говорит:
— Хотелось бы нам, товарищ старший сержант, здесь вас подле-
пить и здесь же вручить заслуженную награду. А награда будет...
— Как высота? — спрашиваю.
— Высота за нами, — отвечает полковник.
★ О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ 7 - -- —~-------- --- . _Н
ЧУДЕСА ХРАБРОСТИ
Глубокой ночью 12 марта 1942 года самолет доставил группу отважных совет-
ских людей в глубокий тыл гитлеровцев, в черниговские леса, для организации пар-
тизанского отряда. Среди храбрецов был и колхозник сельхозартели «Волгарь», Став-
ропольского района, В. М. Дунаев.
Вскоре он уже командовал отрядом имени Чапаева.
За два с половиной года действий в тылу врага отряд В. М. Дунаева пустил под
откос 23 эшелона с живой силой и техникой врага, уничтожил 27 автомашин, 4 танка,
несколько орудий, около двух тысяч солдат и офицеров, взял более 50 «языков».
Теперь бывший партизан живет в родной Осиновке, воспитывает пятерых детей.
К. Губарева
Ставропольский район
* * *
«Скорее бы на фронт!» — рвался из госпиталя раненный в августе 1941 года до-
броволец, командир взвода куйбышевец Виктор Власов.
Но на фронт он не попал. Попал в тыл врага. Да не как-нибудь, а в роли орга-
низатора и командира партизанского отряда «Советская Беларусь».
Неслыханной дерзостью отличался этот небольшой вначале отряд. Летели под
откос эшелоны, взрывались предприятия, уничтожались гарнизоны. На линии Брест—
Москва партизаны были чуть ли не полными хозяевами.
Целую дивизию СС бросили фашисты для их ликвидации, но каждый раз народные
мстители уходили целыми и невредимыми из-под самого носа оккупантов, нанося им
страшные потери.
Виктор Алексеевич Власов и его жена Екатерина Аркадьевна, которая была в от-
ряде связной, ныне жители куйбышевского поселка Яблонька.
В. Ларионов
г. Куйбышев
* * *
С отрядом особого назначения перешел линию фронта комсомолец из Куйбы-
шева доброволец Виктор Черняев.
Много боев он провел в тылу врага. «Правда» 29 августа 1942 года писала о
последнем бое Виктора:
«Чудеса храбрости в борьбе с оккупантами показывают наши партизаны. Парти-
заны брянских лесов В. Черняев и С. Жижкин двое вступили в бой с 150 гитлеров-
цами. Кольцо наседающих врагов с каждой минутой сжималось. Черняев и Жижкин
собрались в здании станции и начали вести уничтожающий огонь. Несмотря на свое
огромное превосходство, враг ничего не смог сделать с партизанами-храбрецами.
Ряды фашистов редели от меткого партизанского огня. Тогда гитлеровцы подо-
жгли здание станции... Герои Виктор Черняев и Сергей Жижкин погибли в пламени
пажара, но в последний час своей жизни уничтожили более 40 гитлеровцев».
За этот подвиг Виктор Черняев и Сергей Жижкин награждены орденами Красно-
го Знамени.
А. Дудник, бывший партизан
Луганск
157
Николай Крашенинников
Привычное дело
После третьего ранения, полученного под городом Ромны, Петр
Климентьевич Миллер возвратился из госпиталя в свою часть. Его, бы-
валого фронтовика, уже награжденного орденом Красной Звезды, сра-
зу назначили на прежнюю должность — командиром взвода противо-
танковых ружей.
Полк, в котором служил старший сержант, с упорными боями вы-
шел к Днепру у Вышгорода. Был дан приказ: форсировать реку с ходу.
В штабе Миллеру сказали:
— Пойдете командиром передовой группы.
Сборы были недолги. Воины уяснили задачу, запаслись боепри-
пасами. С наступлением ночи в назначенный час пять лодок отошли
от берега. В каждой лодке — по пять человек. У противоположного
берега — островок. На нем-то и надо высадиться, огнем по против-
нику прикрыть форсирование реки другими подразделениями.
Когда собрались, Миллер поинтересовался, все ли умеют плавать.
Кто знает, что может случиться. За себя он не беспокоился. Плавал
неплохо, хотя и вырос не у моря или большой реки, а на маленькой
степной заволжской речушке Гусихе, что в Больше-Черниговском рай-
оне.
Враг зорко следил за рекой. Он навешивал над нею «фонари», бро-
сал ракеты. Да и ночь была не совсем темной, подсвечивала преда-
тельница луна.
Как только гитлеровцы заметили на реке движение, открыли огонь
из пулеметов и орудий. Вода пенилась, вздымалась бурлящими стол-
бами, освещенными зловещим багровым пламенем. Лодки кидало,
захлестывало водопадом брызг. Но они шли вперед. На полпути огонь
противника стал более прицельным. Один за другим бойцы выходили
из строя. Ни одной из лодок не удалось достигнуть островка. Не до-
шло до него и утлое суденышко старшего сержанта. Вражеский пу-
лемет неотступно поливал его свинцом. Трое товарищей убиты, один
тяжело ранен.
«Конец!? Ну нет, врешь! Днепр — наша река, поможет». — И Петр
158
Тридцати из двухсот тридцати куйбышевцев — Героев Советского Союза это
высокое звание присвоено за форсирование реки Днепра. Среди них —
И. М. Ледаков, А. В. Новиков, П. М. Ганюшин, А.’ Ф? Сидюков и другие.
прыгнул в воду. Но тут же вынырнул, ухватился за край борта. Взгля-
нул в небо. Оно показалось тесным, неприветливым. С правого бере-
га сыпались, выгибались дугой белые ракеты.
Миллер понимал, как будет важно, если хоть ему одному удастся
добраться до вражеского берега. Командир полка только после его
ракет сможет отдать приказ к общему штурму водной преграды.
Весь полк притаился в напряженном ожидании этого сигнала. Поэтому
вперед, вперед!..
А неуправляемая лодка медленно движется вниз по течению.
Петр стал грести одной рукой, толкая ее к берегу, который был уже
не так далеко. Но было трудно понять, приближается он или, /наобо-
рот, отдаляется. В октябрьской холодной воде тело коченело. Подума-
лось: не влезть ли и — на весла. Однако он заставил себя отказаться от
этого: увидят его враги, считай — крышка. Заработал сильнее.
И лодку прибило к берегу. Фашистов не видно. Значит, они навер-
ху. Это уже хорошо. Он вытянул нос лодки на отмель, помог выбрать-
ся раненому товарищу, Федору Паршину. Нащупал рану — перебита
ключица. Подсунул наскоро под гимнастерку на рану подушечки инди-
видуального пакета.
— Жди тут. На случай — автомат, гранаты вот, — сказал тихо.
Сам набрал запасных дисков и полез вверх по крутому склону.
Вот и вражеская траншея. Залег, огляделся. Заметил пулемет. Воз-
ле него гитлеровцы. Поднялся, метнул одну за другой две гранаты.
Прыгнул в щель. Не успел выпрямиться, как один из обезумевших
фашистов наскочил на него, сшиб с ног и, не останавливаясь, пробежал
дальше. Миллер свалил его очередью вдогонку. Четверо оказались
уничтожены гранатами.
Петр двинулся дальше, держа автомат наизготовку. Видать, ги-
тлеровцев поблизости нет, враги в этот час не ожидают здесь форси-
рования. Мол, тех, что на лодках, отбили, можно и на отдых в тыл
уйти. Теперь только на огневых точках дежурят. Хорошо.
Вот и вторая огневая. Он бросил в нее несколько гранат. И отсю-
да больше никогда не будут бить по нашим. Дальше он не пошел.
Опасно, да и не следовало большой шум поднимать. Прежде всего
осторожность. А главное, каждая минута дорога. Он высунулся из
траншеи, огляделся. Два гитлеровца спешат из тыла. От короткой оче-
реди всплеснули руками, рухнули на землю.
159
Быстро спустился к воде. Отыскал товарища.
— Жив?
— Жив пока, — услышал тихое.
— Терпи, друг. Сейчас своих позовем.
Петр Климентьевич подал сигнал: три зеленые ракеты. И снова
полез на крутой берег...
Война для Петра Климентьевича уже была довольно привычным
делом. Фронт для него с недлинными перерывами, ушедшими на от-
лежку в госпиталях, тянулся уже более года. Были Воронеж, Дон, Ста-
линград. Потом снова Дон. Далее Старый Оскол, Ромны. Память о до-
брой половине этих мест была отмечена багровыми рубцами на теле
воина.
Воевал Петр Климентьевич геройски. Впрочем, считал: ничем он от
товарищей не отличается. Какой тут, скажем, подвиг: забраться в
подбитый вражеский танк, когда тебе туго пришлось, и отбиваться от
гитлеровцев, пока есть чем? Да так каждый бы на его месте поступил!
Каждый ли?..
Вот как было дело.
Воины уже преодолели Днепр. Плацдарм был захвачен и расши-
рен. Снова наступление. Но противник стянул к передовой крупное
танковое соединение. Петеэровцам работы хватало.
Отбивая очередную контратаку, истребители танков залегли за уз-
коколейным железнодорожным полотном. Перед взводом Петра
Миллера дымили две гитлеровские машины. Третий подбитый танк вел
себя странно. Он не двигался, но продолжал огрызаться. Когда с нашей
стороны огонь приутих, вражеские танкисты совсем осмелели. Они
вдруг вылезли из башни и, прижимаясь к земле, приступили к устра-
нению какой-то неисправности возле траков.
Петр пополз, прячась за кустами изреженной защитной придорож-
ной полосы. Приблизившись, метнул гранату.
Атака возобновилась. Бойцы еще продвинулись вперед. Но на за-
нятом рубеже продержались недолго. Враг подтянул резервы и
стал теснить наших. Полк редел. Миллер отходил одним из послед-
них. Под дождем пуль он залег. Озираясь, соображал, что предпри-
нять. Неподалеку стоял тот самый танк, экипаж которого он уничто-
жил гранатой.
Улучив момент, Петр быстро вскочил в него и опустил крышку
люка. Не раздумывая, развернул башню и ударил из пулемета по на-
ступающим гитлеровцам. Много их полегло под прицельным огнем
бронебойщика. Но вот кончились боеприпасы. Враги окружили танк.
Они не стали подрывать свою боевую машину. Им незачем было де-
лать этого. Стучали по броне, кричали:
160
— Вылезайт, рус, сдавайс!
Но русский не сдавался. В его пистолете еще три патрона. Два —
по врагу. Последний... Только не живым в их лапы! Прижавшись к
стенке, воин выжидал. Вот крышка люка зашевелилась. Снаружи в
щель протиснулся штык, и раздался выстрел. Но пуля не задела стар-
шего сержанта. Изловчившись, он выстрелил в щель. Гитлеровец сва-
лился.
Но вот последний патрон... Петр Климентьевич похолодел. Что поду-
мают о нем товарищи? Что напишут жене, дочке? Убит? Пропал без
вести?
А на танке беснуются гитлеровцы, клацают прикладами, снова
поддевают крышку люка. Миллер взглянул в темный глазок пистолета
и... вздрогнул. Нет, не от страха перед смертью. Он услышал родное
«Ура-а!».
«Ура» приближалось, и уже не было стука по броне, не лезли в
уши непонятные окрики и ругательства. Петр разделся, сорвал с себя
рубашку, отбросил крышку люка и высунул руку с белым лоскутом —
чтобы свои не прихлопнули.
И вот он в окружении советских солдат и офицеров. Оказывается,
это соседняя дивизия вышла на их участок. Один из офицеров крепко
обнял старшего сержанта, записал имя героя, его полк. Он давно,
еще в бинокль заметил и стал наблюдать поединок отважного воина
с врагами, длившийся шестьдесят минут.
6 Волга в гневе
Андрей Вятский
Волжский Маресьев
В главке его знают почти все. А еще точнее — все. Потому что ми-
новать при решении какого-то важного вопроса ученого секретаря кол-
легии просто невозможно. Он всегда подтянут, вежлив, приветлив.
Хозяйство его в идеальном порядке. Документы и материалы к нача-
лу каждого заседания всегда вовремя отредактированы и размноже-
ны. Решения оформляются грамотно и быстро и сразу же поступают
в многочисленные строительные организации Главсредневолжскстроя
для исполнения.
Все считают его превосходным человеком, ценят его спокойствие,
уравновешенность, деловитость. Но только очень немногим работни-
кам в главке известно, что аккуратнейший ученый секретарь имеет от-
ношение к немногочисленной, но славной плеяде маресьевцев. Впро-
чем, и о том, что он был участником Великой Отечественной войны,
некоторые его сослуживцы узнали только тогда, когда Василий Ми-
хайлович стал получать «запорожец» с ручным управлением.
— Послушайте, эти машины ведь, кажется, только безногим инва-
лидам Отечественной войны дают, — можно было услышать в кори-
дорах главка. — А у нашего Василия Михайловича вроде бы все в
порядке. Орлом выглядит...
— Ну, если приглядеться, слегка прихрамывает...
— Нет, ни за что не поверю, чтоб так мог ходить человек, лишен-
ный ног. От дома его до главка почти целый километр. А он пешком
туда и сюда.
...Василий Милютин лежал в тбилисском госпитале, черный, поху-
девший, с воспаленными глазами и запекшимися губами. Врач-майор
уже не находил слов для уговоров:
— Вы невозможный человек. Началась гангрена. Понимаете, если
не ампутировать — конец. Соглашайтесь на операцию.
Василий в сотый раз отвечал одно и то же:
— Если мне гарантируют, что буду летать с одной ногой — режьте.
Не будет гарантии — не дам,
162
Врач хватался за голову:
— Послушайте, это же черт знает что такое. Смерть рядом ходит,
а вы о каких-то полетах говорите!
Василий отворачивался к стенке и глухо, тяжело ронял:
— Не будет гарантии, не дам ногу. Вот так, товарищ майор...
Майору бы воспользоваться своим правом старшего по званию,
одернуть строптивого старшего лейтенанта. Но ему, пожилому, не при-
выкшему к армейским порядка/л, совсем еще недавно сугубо граждан-
скому человеку, правила субординации были почти незнакомы. К тому
же четыре предыдущих ранения и контузия, занесенные в медицин-
скую карту раненого, давали основания полагать: этот летчик знает,
чего хочет.
И врач бежит кому-то звонить, кого-то уговаривать, кому-то объ-
яснять про единственный выход.
А Василию было плохо. Очень плохо. Нога горела. И ядовитый жар
гангрены растекался по всему телу, вызывая озноб, и лихорадку, и про-
валы в сознании.
...Ему было всего 23 года. Кажется, совсем недавно ходил в школу—
двухэтажное белое здание на углу улиц Фрунзе и Красноармейской. От
дома до него было совсем близко. Зимой он бегал, даже не одеваясь.
Шапку на затылок — и без пальто мимо драматического театра, па-
мятника Чапаеву и штаба ПриВО. Классная руководительница только
всплескивала руками:
— Ну что с тобой делать, Милютин? Ты же обязательно схватишь
менингит! Горе с тобой...
Василий пожимал крутыми, наливающимися силой плечами:
— Так это же закалка. Нансен зимой при открытых окнах спал.
Классная руководительница преподавала географию. И без памяти
любила великих первооткрывателей. Против таких примеров устоять
она не могла. Но все же пробовала возражать:
— Так то же полярный исследователь, он себя готовил к покоре-
нию Северного полюса.
— А я и хочу в полярную авиацию.
Мать дома всплескивала руками:
— Не пущу. Небо — оно неверное. Свалиться можно — костей не
соберешь. На земле места хватит. И не думай.
А отец, старый чапаевский рубака, поддерживал сына:
— Пускай полетает. Кто-нибудь из нашей фамилии должен и сверху
на эту землю поглядеть.
Полярным летчиком Василий так и не стал.
Война застала его в летних лагерях скоростного бомбардировочно-
го полка неподалеку от Бобруйска. И сразу — боевое звание:
6* 163
утром первого дня войны бомбить скопление живой силы противника
на польском берегу Западного Буга.
А боевого опыта никакого. Сердце обдавало холодом и неуверен-
ностью. Казалось, это еще не война, просто произошла ошибка. И вот
сейчас кто-то большой и мудрый поправит ее — и все встанет на свое
место. Выяснится, что полет обыкновенный, учебный.
Но никто ничего не перепутал. Война с первого дня показала свои
железные когти, выдирающие из жизни боевых друзей.
Из девяти машин бомбардировочной эскадрильи на базу вернулись
только две. Остальных расклевали «мессеры». Милютин вернулся. Но
после посадки механик насчитал только на левой створке его бомбо-
люка пятьдесят две пробоины.
И его сразу же стали считать «везунчиком». Он утюжил передний
край противника, бомбил мосты, десятки раз попадал под свинцовые
струи «мессеров» и каждый раз возвращался домой живым и приво-
дил свой СБ. Правда, когда самолет превратился буквально в решето,
Василию пришлось пересесть на ПЕ-2.
На этом самолете он летал над Брянщиной. Там было много рабо-
ты. В районе станции Починки гитлеровцы вкопали в землю сотни тан-
ков, создав мощный оборонительный пояс. На долю пикировщи-
ков выпало выковыривать их из земли. Василий Милютин водил свое
звено на бомбежку по три-четыре раза в день. Люди валились с ног
от усталости.
И вот пришел конец везению «везунчика»: не успел Милютин от-
бомбиться, из облаков выскочили на него два «мессершмитта-10». Им
удалось зажечь советский самолет.
Он отдал приказ штурману прыгать и, почувствовав, как тряхнуло
машину, следом прыгнул сам.
Полуживых, обгоревших, их подобрали колхозники, раздели, сма-
зали тело постным маслом и через неделю лесами привезли в Люди-
ново, где находился аэродром бомбардировочного полка.
И уже тогда Милютин доставил немало неприятных минут врачам. Хо-
тели эвакуировать его в глубокий тыл. А он настоял, чтобы оставили
в полевом госпитале.
Чуть затянуло ожоги, он опять за штурвалом. Это были дорогие дни!
После первого же полета на штурмовике ИЛ-2 Василий понял,
как много может принести беды фашистам эта замечательная ма-
шина.
...И вот теперь это. Черт знает, как глупо получилось. Он полетел
на поиск посадочной площадки к линии фронта. Хотел сократить вре-
мя оборота самолетов. В тридцати километрах от передовой нашел.
Небольшая, но ровная, вполне подходит. Обрадовался, подсчитав в уме,
во что выльется экономия времени. Сел, осмотрелся, удовлетворенно
164
потоптал землю. А когда поднялся и пошел обратно, — неизвестно от-
куда опять два «мессера».
Он принял бой. Но очень уж неравными были силы. Снаряд пробил
навылет оба борта самолета и ногу Василия. Он все-таки посадил ма-
шину. А когда вылез из кабины, упал без сознания.
...Врач ворвался, как белый вихрь. Одышка не давала ему говорить.
Он протянул раненому лист бумаги:
— Вот вам ваша гарантия.
Телеграмма была от командира авиаполка, в котором служил Ми-
лютин: «Василий, не дури. Воздух получишь в любом состоянии. Глав-
ное — остаться живым...»
Когда он, освоив протез, заменивший ему правую ногу, ехал из
Тбилиси в Москву, в центральную врачебную комиссию, то выкинул из
окна вагона костыли, заменив их легкой палочкой. Когда же комиссия,
ничего не сумевшая противопоставить его воле, дала разрешение
летать, он по дороге в часть выкинул и палочку.
Единственно, что огорчило волжанина после прибытия в полк, —
летать пришлось не на штурмовиках, а на легкомоторных самолетах в
отдельном авиаполку связи, обслуживающем танковую армию гене-
рал-полковника Катукова. Но капитан Милютин летал не только на
связь. Он ходил на бомбежки, командовал эскадрильей. И только са-
мые близкие товарищи знали, чего это ему стоит.
Он оставил штурвал, только когда закончилась война.
Спокойной, уверенной, четкой походкой идет по коридору главка
плечистый уже пожилой человек. И только очень внимательный глаз
может заметить его легкую хромоту.
Николай Касьянов,
полный кавалер ордена Славь;
Схватка над Тарту
Когда началась Великая Отечественная война., я проходил на Даль-
нем Востоке действительную военную службу. Был пехотинцем, ради-
стом. Уже готовился к демобилизации. Как говорится, спал и видел
свое родное село Виноватое, Богатовского района, где прошли все мои
доармейские годы. Но вдруг — нападение фашистской Германии.
И вместо Поволжья дороги войны привели меня на фронт.
Недолго пришлось мне воевать. Километрах в сорока от брянских
лесов ранило, да так, что полгода пролежал в госпитале.
После лечения направился в Москву, на распределительный пункт.
И военная судьба открыла мне совсем новую, неожиданную дорогу.
— В авиационный полк нужны воздушные стрелки на штурмовые
самолеты ИЛ-2. Кто желает в авиацию?
После нескольких месяцев учебы нас распределили к летчикам-
штурмовикам. И стал я с тех пор неразлучен с москвичом Львом Аби-
ловым. Мне в ту пору двадцати пяти лет еще не было, а Леве — так
запросто называл я своего командира — и того меньше, немногим
больше двадцати. Храбрый. Умный. Весельчак. Собой красавец.
Сроднились мы с ним как братья. Да и как тут не сродниться, если
прошли вместе такие схватки с врагом, когда казалось порой, только
чудом можно было уцелеть.
Вспоминается один вылет — уже в 1944 году. Весной. Стояли мы
недалеко от Эстонии.
Разведка доложила:
— В районе города Тарту — аэродром важного значения с крупны-
ми базами горючего.
И утром, примерно часов в семь, поднялись в воздух. А когда при-
близились к цели, наши истребители уже блокировали аэродром, под-
готовили нам возможность «поработать».
Фашисты всполошились. От разрывов зенитных снарядов все небо
было черным. Но враги опоздали. Мы уже нацелились, куда сбросить
смертоносный груз. Ни один вражеский самолет не поднялся в воздух.
166
Все были уничтожены. А сколько мы подожгли горючего, боеприпа-
сов!
Вылет оказался удачным, без потерь для нас.
Но когда наша эскадрилья летела назад...
— «Мессершмитты» с левой стороны! — передал я по рации Аби-
лову, увидя, что нас настигает большая группа вражеских истребите-
лей.
— Действуй самостоятельно! — командует Абилов.
И запрашивает, как развернуть машину.
Я дал сигнал ракетой всем воздушным стрелкам эскадрильи о при-
ближении врага.
Завязалась воздушная схватка.
И вот в одно из мгновений заметил я, что в хвост одному нашему
истребителю заходит «мессершмитт». У истребителя, как известно,
нет воздушного стрелка, потому-то летчик мог и не увидеть навис-
шей над ним опасности.
А для меня момент был очень удобным. Развернул я свой пулемет,
взял прицел, нажал гашетку...
«Мессершмитт» в ту же секунду охватило пламенем и потянуло вниз
Видимо, мне удалось попасть в бензобак.
Когда же мы вернулись на свой аэродром и стали делать посадку,
оказалось, что шасси самолета пробито. Наверное, еще в Тарту угодил
а шасси зенитный снаряд.
В грохоте боя мы такое даже не заметили.
Прокофий Лукьянов,
полный кавалер ордена Славы*
Я—парторг
На фронте солдату некогда вести дневники. Мой дневник — моя па-
мять. Как сейчас помню: май, 1944 год. Мы перешли границу Румынии.
Весна. Солнце. Разнотравье. Полевые цветы. И война. Для нашей роты,
которой командовал капитан Дейнего, война в этот момент умещалась
в нескольких сотнях метров, которые надо было во что бы то ни стало
удержать. Удержать, чтобы потом в составе батальона преодолеть
ничейное пространство и ворваться в деревню.
А солдат в роте не так уж много. Коммунистов — того меньше. Но
я знаю, каждый — в душе коммунист. У меня в сумке на клочках бума-
ги заявления беспартийных. Просят принять в ВКП(б), считать комму-
нистами. Принимать будем после боя. И тех, кто останется жив, и тех.
кто погибнет.
А враг размалывает позиции батальона артиллерийскими снаряда-
ми. Головы не поднять. Наши пушки с дальних огневых позиций отве-
чают противнику. Впереди пшеничное поле. Над ним взлетают взрывы.
Артналет закончился неожиданно, как и начался. Наступила тиши-
на. Каждому фронтовику была понятна эта тишина. Считай — против-
ник с минуты на минуту пойдет в атаку.
— Фашисты справа! — закричал во весь голос сержант Ники-
тин.
В стык между нашими ротами, подминая пшеничное поле, уступом
шли вражеские бронетранспортеры. За спиной раздался артиллерий-
ский выстрел, резанул по ушам. Это послала в фашистов снаряд наша
пушка, которую выкатили на открытую позицию артиллеристы. Ближ-
ний бронетранспортер качнулся, загорелся. Из него стали выпрыги-
вать автоматчики. Другой бронетранспортер перехватили соседи. Он
чадил, покинутый экипажем.
Вражеская цепь залегла. Но не надолго. Перебежками фашисть»
устремились к нашей траншее, поддержанные минометным огнем от-
куда-то из-за той самой деревни, которую мы должны взять после
контратаки. Когда противник приблизился к нам на бросок гранаты, все
168
бойцы усилили огонь. В цепях фашистов стала рваться наша «карманная
артиллерия». Хотя натиск врага был большим, советские воины выстоя-
ли. Фашисты не выдержали нашего дружного огня и повернули назад.
Вот тут-то и наступил наш черед.
— За Родину! — раздался на поле боя клич.
И вдруг вся рота разом поднялась и ринулась на врага. Впереди
шли коммунисты Курдов, Дехканов, Никитин, Ильхин. На ходу косил
фашистов пулеметчик Виктор Федорчук. В составе батальона рота с
ходу ворвалась в населенный пункт.
В этом бою я получил ранение в голову и попал в полевой госпи-
таль.
Русский человек живуч и вынослив. Выжил и я, несмотря на тяже-
лое ранение. Голова еще в бинтах, а сердце просится на передовую,
к своим боевым друзьям. После требований и просьб врачи удовле-
творили мое желание, выписали из госпиталя. Но искать свою родную
роту на фронте — это все равно, что иголку в стоге сена. Только я не
отчаивался, по опыту многих знал: фронтовики нередко находили своих
боевых друзей. Вот так и я на попутных поездах и машинах догнал
своих товарищей на станции Богушевская, отбитой от противника.
Встретился с новым командиром роты Зверевым, доложил о прибытии.
А тот в ответ:
— Слыхал о тебе, гвардеец. Говорят, хорошо дрался. Сегодня мы
в резерве, а завтра в бой. Знакомься с людьми, коммунистов бери на
учет.
А что их брать на учет — они все на виду. Старые фронтовые
друзья — Курдов, Дехканов, Никитин, рассудительный санитар Давы-
дов. Незнакомым оказался лишь Султан Абинов. Перекинулись не-
сколькими словами — ба, да почти земляки: я из Куйбышева, а он из
Казани. Волга-матушка нас породнила. Поняли друг друга с полуслова.
Вскоре батальон поднялся по тревоге — в колонну. Часа через два
въехали в село. Свечами горели крестьянские дома. Фашисты жгли их,
отступая. Жителей загнали в погреба. А это — одни старики, старухи
да дети. Такой принесли нам фашисты так называемый «новый поря-
док». Бойцы кипели ненавистью к разбойничьим бандам, рвались в бой.
На ходу коммунисты-агитаторы вели с бойцами беседы, читали им
сводки Совинформбюро, разъясняли предстоящую задачу. А она была
не из легких. Разведка донесла, что враг закрепился на противополож-
ном берегу реки. Попытка командира батальона с ходу форсировать
передовыми подразделениями реку не увенчалась успехом. Остано-
вились на занятом рубеже. Меня вызвал на КП командир роты Зверев.
И прямо с ходу вопрос:
169
— Обстановку знаешь, парторг?
— Знаю, — говорю.
— Одним словом, будем сиднем сидеть — ничего не высидим, —
сказал Зверев. — Раздавят нас фашисты. Я получил приказ: утром
форсировать реку. Но прежде нужно зацепиться за тот берег. Это
должен сделать Корякин со взводом. Иди, парторг, к нему. Ты там
нужнее. Тошно будет — все равно держитесь.
Когда стемнело, я пришел во взвод лейтенанта Корякина. Доложил
ему. Взвод — не батальон, тем более не полк — штаба у него нет.
Обсуждаем обстановку вдвоем, судим-рядим, как быть, что предпри-
нять, чтобы успешно форсировать реку и «зацепиться», как выразился
наш комроты, за тот берег. Река бойкая, говорливая, преодолевать ее
придется на подручных средствах. Корякин — сметливый, про запас
длинный канат имел.
— Что если перекинем его через реку, а потом по канату на тот
берег? — спросил меня вроде между прочим.
Понял я, что это он уже заранее продумал. Сказал:
— Первым пойду, а с собой возьму Султана Абинова.
Сборы были недолги. Глубокой ночью приволокли мы с Абиновым
канат к берегу, привязали один конец к дереву — и вплавь. Преодо-
лели реку, закрепили канат. Осмотрелись. Тишина. А тишина на фронте
всегда обманчива. Того и гляди противник обнаружит. Выдвинулись
немного вперед, заняли оборону, подали сигнал. Взвод Корякина на-
чал переправу.
Наступил рассвет. Утро гнилое, туманное, а нам того и надо. Но фа-
шисты осветительными ракетами берег прощупывают. И обнаружили нас,
Открыли огонь. Началась перестрелка. В общую автоматную неразбе-
риху вплелись пулеметные очереди, стрельба минометов. Противник
решил отбросить нашу маленькую группу в воду, уничтожить. Огонь
нарастал. Тяжело было вгрызаться в берег. Но бойцы стойко стояли,
пример в этом показывали коммунисты Курдов, Дехканов, Абинов,
Тарасов, который, как я увидел, был смелым и находчивым пулемет-
чиком.
В самый разгар боя реку начала форсировать вся рота. Пришла
подмога. Но вот смертельно ранило Курдова, некоторых других това-
рищей. Получил и я ранение в грудь и в шею. Потекло что-то горячее
и липкое. Вгорячах разорвал пакет, а завязать рану не смог, остави-
ли силы.
Клочок земли на другом берегу взвод Корякина удержал и выпол-
нил боевую задачу уже без меня,
...Проходят годы. И уж такова человеческая память: исчезают из
нее многие детали, имена бойцов, с которыми приходилось делить и?
170
кусок хлеба и щепотку махорки. Но
никогда не забыть нам фронтовых до-
рог. Они-то и помогают вспоминать
прожитое.
Навсегда памятным для меня оста-
нется бой под Гдыней. Шел март со-
рок пятого. В одной из книг этот ме-
сяц, как довелось мне как-то прочи-
тать, сравнили с утренней зарей, после
которой для наших войск ожидался
яркий солнечный день. Может, это так
и есть. Мы, фронтовики, тогда тоже
чувствовали скорую победу. Лютый
враг уже был изгнан с родной земли.
По письмам родных, по газетам мы
знали, что восстанавливаются разру-
шенные войной города и села. По
фронтовым дорогам с запада на вос-
ток шли освобожденные от фашист-
ского ига советские люди к родным
очагам.
Советский танк, первым ворвавшийся в столицу Чехословакии, навечно оставлен
под каштанами Праги. В составе экипажа этого танка находился волжанин
Н. Ковригин (вверху)
171
Но война еще была не кончена. И дни стояли для нас нелегкие.
...Я иду в составе разведывательной группы, которую возглавляет ко-
мандир роты Климович. Через годы, сейчас, даже нам, фронтовикам,
кажется, что разведка — романтика. И в книгах об этом так пишется.
И в газетах. В общем-то верно. Но романтика эта — сурова, буднична.
В карманах — ни щепотки махорки. И никаких документов.
Мы сейчас все безымянные, партбилеты, солдатские книжки и орде-
на оставлены у замполита батальона, потому что в разведку брать их
не положено.
За болотом виднеется лес. Там, по нашим предположениям, — враг.
Он еще дерется отчаянно. И наша задача: уточнить расположение про-
тивника, его огневые точки, систему огня.
Но вот лес кончился. Справа — овраг. Броском — туда. И опять
вперед. Наблюдатели подали сигнал основной группе. Мы осторожно
приблизились к обороне противника. Вскоре у Климовича появились
первые данные наблюдений, занесенные на схему. По малейшим приз-
накам разведчики засекают расположение пулеметов, минометов, ору-
дий, вкопанных в землю танков. Делаем вывод: у фашистов мало ору-
дий, танки вместо них ставят на огневые позиции. А в землю зарылось
не меньше двух батальонов. Это только на переднем крае.
Хочется заглянуть поглубже в оборону врага. Значит, надо выдви-
нуться. Это риск. Но на войне без риска не обойтись.
Прошу командира разведгруппы разрешить это сделать мне. Ко-
нечно, любой из моих товарищей готов выполнить задачу. Но я
коммунист, парторг. А коммунист должен быть всегда впереди. Понял
меня командир, разрешил. Впереди я заметил кустарник — оттуда
лучше обзор. По-пластунски выполз к кустарнику. Заметил орудие, по-
том другое, третье, целую батарею. Мысленно привязал их к ориенти-
рам. Командир разведки позже занесет вражескую батарею на схему.
А со схемы данные разведчиков попадут на карту наших артиллеристов.
Вычислители определят по координатам расстояние до каждой цели,
а там результаты расчетов попадут к огневикам на позицию. Длинная
цепь взаимосвязи. И приятно сознавать, что ты в этой цепи — необхо-
димое звено.
«Пожалуй, надо продолжать наблюдения», — мелькает мысль, но...
Меня, видимо, засек вражеский наблюдатель. Резанула автоматная оче-
редь. Пуля ударила в плечо. Пополз назад, к своим. Дополз до дерева,
подтянулся. Вторая, разрывная пуля угодила в руку. Упал. Мелькнула
мысль: пожалуй, конец. Но вытащили меня из огня друзья-разведчики.
У нас, фронтовиков, твердый закон: сам погибай, а товарища выручай.
Юрий Кибардин
Иван Большой из Хворостянки
Адрес был точный: «Куйбышевская область. Хворостянский район.
Село Кордон. Василию Михайловичу Вдовину».
Вскинул брови удивленно Василий Михайлович, покрутил в руках
конверт: «От кого бы это?». Знакомых в Москве нет. Вскрыл и с пер-
вых же строчек зажмурился от неожиданности: «От Орлова! От Нико-
лая Орлова!»
В эту ночь Вдовин не спал. Лежал с открытыми глазами, и как то-
гда, в осеннюю ночь сорок второго года, серый квадрат потолка казал-
ся ему бесконечной стеной, рассекающей жизнь на две половины.
Прошлую, мирную, с ровным гудением старенького трактора и теплым
запахом скошенного хлеба. И другую, резкую, как взрыв, с коротким
и тяжелым словом — «Война».
...Вдовин уходил на фронт прямо с поля. Окопы, ревущие танки с
черными крестами и хлеб, золотые нескошенные поля под сапогами
чужого солдата.
Где-то на Смоленщине он с ударным отрядом десантников врыва-
ется в горящее село. На рассвете ватным облаком повисла над дерев-
ней шрапнель. Крупный отряд фашистов обложил десантников плот-
ным кольцом. Был бой короткий, злой. Стальные каски лопались под
тяжелым прикладом Вдовина. Вдруг ткнуло железным пальцем по вис-
ку, и закружилась земля в удивленных глазах Василия. Потом был ка-
менный барак, шаги часовых и лай собак за стеной, горячий шепот па-
ренька с перевязанной головой:
— Они, гады, и меня контуженного взяли...
Их стали выводить по трое и стрелять в затылки тут же, у камен-
ной стены барака. Повели и Вдовина. Велели раздеться. Скинул Васи-
лий телогрейку, сел на снег и стал тащить с ноги сапог. Закаменели
сапоги на цементном полу барака. Не хотят слезать с окоченевших ног.
Подошли два угрюмых охранника и молча схватили Василия. Но тут
подоспел какой-то начальник. Видимо, из штаба. Заругался что-то, и
173
солдаты бросили Василия. Офицер поругался, поругался и ушел, а
пленных повели в штаб.
...И потянулись дни, горькие, голодные, мучительные. От рассвета
до заката таскал Василий камни, чугунные трубы, и его невысокий бе-
локурый напарник Николай Орлов изумлялся:
— Дюжий ты мужик, Василий. С тобой только в рукопашную хо-
дить.
— Еще сходим, — обещал Вдовин. — Вот бы из лагеря вырваться.
Студеным январским утром сорок третьего года заключенных по-
гнали на товарную станцию. Две недели стучали колеса, две недели
скрипели стенки вагона и за решеткой, в окне, текло бесконечное чу-
жое, нерусское небо. Остановились на маленькой станции с трудным
названием «Шантарконделло». И только здесь узнали: Италия.
Орлов косился на горы и простуженно ворчал:
— Здесь не сбежишь... Языка не знаем... Все чужое...
В узкой долине, под горой Монте-Бьянко, высится бетонной стеной
завод. И опять однообразные дни в сухом треске отбойных молот-
ков, в едкой каменной пыли. Год, как вечность. Одного за другим уно-
сили товарищей в соломенных мешках под могильные кресты.
Как-то к Василию подошел Орлов:
— Слух пошел — партизаны в горах.
Василий кивнул:
— Я уже давно прикидываю, как нам в горы махнуть.
И случай подвернулся. Глухой мартовской ночью сорок четвертого
года над заводом повис протяжный гул бомбардировщиков. Упали
первые бомбы. У барака раскололась земля, и ударной волной вырва-
ло кирпичную кладку. Вдовин схватил растерянного друга за руку и по-
тащил к пролому.
Целую неделю, без куска хлеба, уходили они от заводского лаге-
ря... Партизан встретили неожиданно. Рослый итальянец в синем бере-
те вышел из-за дерева и поднял автомат. «Русские пленные!» — закри-
чал Василий. В штабе тридцать шестой гарибальдийской бригады им
дружески трясли руки, и кудрявый переводчик восторженно тыкал
пальцем:
— Иван Большой, Иван Маленький...
Так и осталось за Василием новое имя — Иван Большой. И всегда
рядом с ним был его друг Иван Маленький — Николай Орлов.
...Бригада имени Гарибальди! От глухих апеннинских ущелий до ок-
купированного Рима летела слава о неустрашимых народных мстите-
лях. Среди бела дня взрывались, сходили с рельсов вражеские эшелоны,
не возвращались из гор отряды карателей. И многие итальянцы с эти-
ми дерзкими операциями все чаще и чаще стали связывать имена
двух русских Иванов. Не было поселка или города, где бы не знали
174
За рубежами родной земли храбро воевал не один волжанин. Навсегда
прославил себя паренек из Дубового Умета Иван Кульков, сражавшийся в рядах
бельгийского партизанского отряда.
Он погиб 9 декабря 1943 года в районе городка Труа-Понт при выполнении
важного задания партизан.
об их необыкновенной отваге. Знали и фашисты, немалую цену обе-
щая за отчаянные головы.
Однажды отряд гарибальдийцев попал в засаду. На узких улицах
старой Равенны завязался тяжелый бой. Отборная парашютная часть
Германа Геринга отрезала партизанам единственную дорогу в горы.
Целый день отбивался отряд от наседающих врагов. А вечером, ко-
гда над плоскими крышами города ледяными гвоздями повисли юж-
ные звезды, грохот боя неожиданно оборвался. Василий услышал тре-
вожный, холодеющий голос соседа:
— Все... Патроны кончились... Конец.
Под ноги волжанину упала, звеня по булыжнику, пустая винтовка.
Оглянулся Вдовин. Партизаны сидели, уронив головы в ладони, неко-
торые молились. И понял он, что если сейчас, сию минуту не поднять
людей, то отчаяние перейдет в апатию. Тогда — конец. Раздумывать
некогда. Кивнул Василий Орлову, схватил винтовку за ствол, и над го-
родом, над далекими ущельями покатилось русское:
— Бей фашистов! За мной!
Длинный, с черным от злости лицом, Вдовин первый кинулся на
прорыв. Это было неожиданно и страшно. Вся бригада шла на парашю-
тистов, перехватив винтовки за стволы. И гитлеровцы не выдер-
жали, расступились. Гарибальдийцы ушли в горы по свободной до-
роге.
Катились дни горячие, напряженные, и не было времени подумать
о себе. Только иногда где-нибудь на отдыхе у костра походного вдруг
стиснет сердце Василия тоской, и покажется ему, что война — это сон
нелепый, что не горы итальянские, а своя жигулевская земля качает,
убаюкивает его уставшее тело. И чувствовал Василий, как поднимается
теплый запах скошенного хлеба и ветер степной кружит осенние листья
в дубовой роще. И если сейчас открыть глаза, то не винтовку, а вилы
возьмет он в руки и не танки придется поджигать из засады — сеять
пшеницу...
...Весной сорок пятого в Италию пришли американцы. Развеселые
катили на «джипах» по древним площадям священного Рима. Партиза-
ны встречали союзников легко, радостно. Радовались и Василий с Ни-
колаем. Победа! Скоро домой.
Но американцы улыбались непонятно и отправлять русских домой
175
не спешили. Потом союзная комендатура неожиданно объявила: бой-
цам Сопротивления явиться в лагеря перемещенных лиц. Всех русских
партизан собрали в одну бригаду и поместили в лагерь... с пленными
гитлеровцами. Гнев охватил людей. Первым поднял голос протеста Ва-
силий Вдовин:
— Товарищи! Объявим всеобщую голодовку.
В этот же день русских перевели в отдельные блоки.
Вскоре большой грязный пароход отвозил их в Грецию. Белое от-
весное солнце Эллады целый месяц обжигало парней из России. Целый
месяц Василий с Орловым бегали по кривым пыльным улицам грече-
ского порта, добиваясь отправки домой, на Родину. На машинах, на
попутных эшелонах через Турцию, Иран добирались гарибальдийцы в
Россию.
И вот стоят Вдовин и Орлов на разбитом тульском вокзале, чтобы
проститься друг с другом. И каждый из них уносит в себе частицу дру-
гого, и нет силы, способной порвать солдатскую дружбу, скрепленную
кровью. Они уезжают в разные концы России. Орлов — в Подмос-
ковье, Вдовин — на берега Волги, под Куйбышев...
...А вот — письмо. Орлов пишет, что давно ищет Василия, что в
Италии вышла книга о русских гарибальдийцах, где особое внимание
уделяется двум Иванам — Большому и Маленькому. И что он разго-
варивал с московским литератором, который собирает материал для
новой книги...
Вместе с письмом Орлов прислал вырезки из газет. Все они начи-
нались одинаковыми заголовками: «Где вы, Иван Большой и Иван Ма-
ленький?».
Двадцать пять с лишним лет прошло после последнего боя на италь-
янской земле. Забылись фамилии друзей, названия городов, и некото-
рые в районе даже не знают об удивительной судьбе хлебороба. Васи-
лий Михайлович молчит, считая, что так воевать мог любой советский
солдат.
И, конечно, он прав.
Ник. Васильев
Орден дочери
У нее мягкие движения, спокойный голос. Лицо исчерчено мелкими
морщинками. А глаза выцвели, наверное, потому, что пролили много
слез — столько, что те бандиты, которые подняли руку на ее дочь, за-
хлебнулись бы в этих материнских слезах.
— Раечка, — говорит Мария Михайловна, — достань-ка мои бу-
маги.
Раечка — это внучка Марии Михайловны. У нее четверо внучат, но
на Раечку она смотрит как-то особенно ласково, любовно. Пытается
угадать сходство со своей дочкой, которую тоже звали Раей?
Девочка метнулась к шкафу, но Мария Михайловна неожиданно
остановила ее:
— Погоди, я сама!
Она мать и хочет сама сказать и сделать все, что касается ее до-
чери. Она достает из шкафа завернутую в тряпицу пачку бумаг.
-— Вот берегу. Перечитаю иной раз письма — и будто с дочуркой
своей поговорю..
Четвертушка бумаги — скорбный лист: такие четвертушки получали
в те жестокие годы тысячи и тысячи семей. В майский день сорок чет-
вертого года получила четвертушку и Мария Михайловна: «Ваша дочь
сержант Раиса Николаевна Широкова... убита в бою 11 мая 1944 года..,»
...С фотографии смотрит круглолицая, миловидная девушка. Воло-
сы гладко зачесаны, прядь упала на высокий лоб. Брови вразлет, чуть
припухшие девичьи губы. Голубые глаза смотрят этак внимательно и
даже немного строго.
— ...Осиротели-то мы, когда Рае было всего тринадцать лет, —
слышу я голос Марии Михайловны. — Умер мой муж, и на руках у
меня осталось их трое. Рая самая старшая, а сыновья Виктор и Влади-
мир и вовсе мальчишками были. Легко разве мне было с ними? Ну,
Рая у меня в делах правой рукой стала. Все-то делает, изо всех своих
,детских силенок старается помочь мне. Приду с работы, — я на масло-
заводе работала, — а у меня все чисто, все прибрано. «Ты бы отдыха-
177
ла, дочушка, — скажу. — Поди, и школа времени и труда требует...»
А она ко мне ластится, успокаивает: «Я не устала, мамочка. И в школе
у меня тоже все нормально...» Да, училась она хорошо, учителя хвали-
ли девочку. У нее только и мечта была — учиться. Да вот не довелось.
Окончила девять классов и пошла на завод.
...Молодую работницу заметили там и послали учиться в спе-
циальную школу в город Старый Оскол, что в Воронежской облас-
ти. Рая хотела стать специалистом маслобойного производства.
И отметили прилежность девушки, на завод из школы присылали
письма, хвалили: отличница и в поведении — пример другим.
Но опять не пришлось ей закончить учебу. На этот раз помешала
война.
Рая добровольно ушла в Красную Армию.
Ныне пожелтевшие от времени листки писем-треугольников со
штемпелями полевой почты скупо рассказывают о солдатской службе
девушки. Из них видно, что ее жизнь солдатская была нелегка, но He-
встречается ни слова жалобы. «А кому теперь легко, мамочка? — чита-
ем в одном из писем. — Всем трудно: война идет жестокая...».
Вот и все. Девушка просто не умела жаловаться.
Служила Рая в частях воздушного наблюдения, родное небо сте-
регла. Она в совершенстве овладела оружием, хорошо стреляла. Вско-
ре Рая стала младшим сержантом, а потом сержантом, командиром.
А шел уже 1944 год. Все сокрушительнее становились удары Крас-
ной Армии по врагу, и все чаще приходили в тот год в Богатое письма-
треугольнички со штемпелем полевой почты. В наспех написанных
строчках — радость победного шествия нашей армии и нескрытая то-
ска по дому.
В огне войны девушка думает о мирной жизни, об учебе — извеч-
ной своей мечте. «Дорогие мои братишки, — пишет она весенним
днем сорок четвертого года, — слушайтесь маму, помогайте ей во
всем, — ведь ей так трудно теперь! А главное — учитесь, хорошо
учитесь. Это советует вам ваша старшая сестра».
Письма теперь идут с Житомирщины. Здесь, в разрушенном мес-
течке вблизи города Овруча, несет свою боевую вахту девушка из да-
лекого заволжского села Богатого. Но вдруг поток маленьких фронтовых
треугольничков оборвался. Мать встречала почтальона, спрашивала, но
писем не было. И однажды почтальон подал Марии Михайловне кон-
верт со штемпелем той же полевой почты, что стоял на треугольничках
Раиных писем. Но адрес был написан незнакомым почерком. Трево-
гой зашлось материнское сердце. Разорвала конверт. Писали Раины
подруги. Перед глазами поплыли строчки:
«Дорогая Мария Михайловна, простите нас: с великой горечью
сообщаем вам о гибели вашей дочери и нашей боевой подруги;
178
Раи Широковой... Рая погибла героем 11 мая 1944 года в три часа
утра в местечке Рудня Дубовая, Житомирской области. Она по-
смертно награждена орденом Отечественной войны первой степени...»
Как и чем измерить материнское горе? Все было как в тумане.
В глубине сердца билась надежда: может быть, ошибка? Может быть,
и не погибла Рая? Вон соседям прислали такое же извещение, а потом
человек сам явился, оказалось, только ранен был. Может быть, смерть
миновала и ее дочурку?..
Когда почти совсем уверила себя, что дочь жива, пришло другое
письмо:
«Дорогая Мария Михайловна! Мы, комсомольцы части, в которой
служила ваша дочь Рая, выражаем вам свое соболезнование и скор-
бим вместе с вами о ее гибели. Ведь она была для нас лучшей подру-
гой, была лучшим командиром, прекрасным товарищем. Мы все очень
любили ее за настойчивость, требовательность и серьезное отношение
к делу.
Работая начальником поста, она проявила стойкость, мужество и ге-
ройство в бою против подлых захватчиков, напавших на пост. Под ее
руководством девушки-бойцы приняли бой с разбойничьей бандой.
Силы были неравными, но бой длился более двух часов. Во время это-
го боя героически погибла наша любимая подруга. Она не струсила, не
отступила перед лицом жестокого врага. Безграничная любовь к Ро-
дине, комсомольская честь, верность священной клятве — воинской
присяге, ненависть к врагу руководили ею в эту минуту. Все эти дра-
гоценные качества ее характера привили ей Вы, мать».
После этого письма из части, где служила Широкова, приехали трое
воинов, чтобы передать матери орден ее дочери на вечное хранение.
Они и рассказали богатовцам на митинге подробности подвига нашей
землячки.
Вот что произошло на рассвете 11 мая сорок четвертого года в
прифронтовой полосе.
Пять девушек стояли на боевом посту, наблюдая за родным
небом. Пятой была сержант Раиса Широкова. Вернее — первой: она
была командиром в маленькой группе поста воздушного наблюде-
ния.
Над землей всходила тихая майская заря. Было тихо, лишь соловьи
среди деревьев вызванивали свои трели.
Неожиданно в предрассветном сумраке появились вооруженные
люди. Кто это, свои? Нет, наших частей поблизости не было, да и за-
чем бы своим воровски подкрадываться к посту? Обожгла догадка:
подступает к посту враг... Хотя фронт откатился на запад, по окрест-
ным лесам еще немало бродило диверсионных групп и банд предате-
.лей.
179
— В ружье! — скомандовала Широкова. — По местам!
Девушки изготовились к бою. Рая легла за пулемет. Знали ли бан-
диты, что на посту всего пять девушек? Должно быть, знали, потому
и начали атаку небольшими силами, рассчитывая застать врас-
плох маленькое подразделение. Но напоролись на прицельный
огонь.
Оставляя убитых и раненых, враги откатились. Героизм девушек
привел их в бешенство. Опомнившись от первого удара, они повели ор-
ганизованное наступление — несколько десятков вооруженных авто-
матами и пулеметами бандитов против пятерки девушек! Но пост не
дрогнул. Широкова продолжала прицельный огонь из пулемета. Из ка-
рабинов стреляли ее подруги. Они не могли сообщить в штаб части о на-
падении — связь была перерезана.
Брезжил рассвет. Уже два часа длился неравный бой. На траве ва-
лялись трупы предателей, скошенных огнем девушек. Сколько их там—
полтора, два десятка? Считать некогда. Рая била короткими очередя-
ми, экономила патроны. Однако силы были слишком неравными. В раз-
гар боя Раю тяжело ранило, но пулемет ее не замолк. Когда стало не-
возможно больше драться, Широкова скомандовала подругам:
— Отходите, я вас прикрою!
Сквозь трескотню выстрелов девушки услышали последние слова
своего командира:
— Живой они меня не возьмут!
Силы покидали Раю. Она истекала кровью. И враги окружили ее со
всех сторон, ворвались в окоп. Удар приклада отбросил девушку от
пулемета...
Бандиты, озверев, учинили над мертвой дикую расправу, приклада-
ми размозжили ей голову...
Так погибла Рая Широкова, комсомолка из заволжского села Бо-
гатого.
...А мать, гладя натруженными пальцами орден дочери, говорит:
— Перед глазами моими она все такая же, какой была в жизни: ла-
сковая, уважительная. И робкая. Бывало, задержится со своими ком-
сомольскими делами на заводе или в клубе, прибежит к дому, в окна
стучит, чтобы я вышла во двор встретить ее: темноты боялась дочур-
ка...
Алексей Абдалово
полный кавалер ордена Славь*
Мы выстояли
Кралась третья ночь, а вражьим атакам не было конца. Весь берег
Днестра усыпан убитыми. На горы трупов жутко глядеть. А фашисты
все идут и идут. Почти без передышки.
Особенно много их у ближнего поселка, чудом уцелевшего от огня.
За крайним домом танки кутаются в синей дымке. Видно, их не глу-
шат: держат «на парах». Подходят и автомашины. С них ссыпаются»
фигурки в черных мундирах и глубоких касках. Бесперечь снуют мото-
циклы. Силы немалые.
Нас же—горстка: кроме меня лишь четверо автоматчиков, трое
пулеметчиков, столько же артиллеристов. Три ночи назад это был
взвод. А теперь отделение. И я его командир. У нас миномет, пушка,,
пулемет и на каждого по автомату.
Совсем завечерело. Бинокль не отнимаю от глаз. Из поселка вы-
ползли и развернулись уступом три танка. За ними крадучись бегут
немцы. С бедра поливают нас из автоматов.
Мои бойцы тоже наготове. Лямкин Степан и Николай Дани-
ленко настроили миномет. Четыре взрыва угодили в самую толчею,
заставив гитлеровцев залечь. Когда они поднялись, один офицер и
несколько солдат остались лежать на месте: значит, отвоева-
лись,,
Но фашисты буквально засыпают снарядами и нас. Один угодил в
самый гребень бруствера. Контузило Даниленко, оглушило командира
расчета. И у меня в ушах словно вата. Но все остаемся в строю. Отсту-
пать некуда: за спиною Днестр.
От прямого попадания из пушки зачадил танк. Вскоре удалось под-
жечь второй. Третий, стреляя, попятился за дом.
Но пехотинцы совсем рядом. Даже слышно, как хрипло они ды-
шат. Видно, пьяные и лезут дуром.
А наш пулеметчик молчит, как омертвел.
— Степан! — кричу Лямкину. — Чего там?
Оказалось, в голову ранен.
18f
Но, когда враги броском ринулись на нас, в грудь им длинной оче-
редью хлестнул пулемет. Это Лямкин все же поднялся, повел огонь
почти в упор по черным мундирам.
С трудом подбираюсь к миномету. Расстреливаю весь боезапас.
Умолкает и пушка: выпущен последний снаряд. Теперь у нас только ав-
томаты и несколько гранат. Положение становится совсем критическим.
Из укрытия выкатывается танк. К Лямкину гитлеровцы подбираются с
фланга. Он этого не видит. Что есть силы бросаю гранату и выплески-
ваю во врагов весь автоматный заряд.
А танк уже устремляется прямо на наш окоп. Пехотинцы за ним.
Видимо, считают, что теперь нас можно взять голыми руками.
В этот отчаянный миг с нашего берега полоснули катюши. Загудела,
запылала под извергами земля.
— Наши! — протрубил от радости Степан Лямкин. И исступленно
кинулся целовать землю: мы выстояли!
Николай Колычев,
Герой Советского Союза
Впереди пехоты
Подполковник запаса Николай Иванович Колычев прошел долгий и суровый воен-
ный путь от Брянска до Кенигсберга. Был трижды ранен. За боевые заслуги награж-
ден Золотой Звездой Героя Советского Союза и орденами Ленина, Отечественной
войны 1 и II степени, двумя орденами Красной Звезды, несколькими медалями.
Ныне коммунист Н. И. Колычев, член Советского Комитета защиты мира, работает
контрольным мастером по оборудованию в отделе главного механика 4-го Государст-
венного подшипникового завода. Совсем мирная профессия. Лишь раны да награды,
которые надевает Николай Иванович по торжественным дням, говорят о том, что он
был когда-то прославленным танкистом.
Но вот из столицы Белоруссии пришла взволновавшая его весть: трудящиеся горо-
да, в который танковый экипаж волжанина первым вошел с боем в 1944 году, при-
своили Николаю Ивановичу звание почетного гражданина Минска. Ему был вручен бе-
лорусский паспорт. И вспомнились воину боевые годы, пути-дороги фронтовые...
Есть у меня одна фотография. Стоит на танке боец с высоко под-
нятым автоматом в руках. А вокруг машины — старики, женщины: они
и плачут, и смеются. На броне танка — цветы, много цветов... Под
снимком подпись: «Минск. 3 июля 1944 года».
...2 июля того незабываемого года наш корпус вышел на рубеж Смо-
левичи в сорока километрах от Минска. Противник встретил нас оже-
сточенным артиллерийским огнем.
Настал пятый час утра. По радио слышу:
— Лейтенант Колычев! Немедленно ко мне!
Вызывал командир бригады. Через несколько минут я был у него.
Комбриг взял в руки карту. Приказывает:
— Разверните вашу! Смотрите. В пять часов бригада начинает насту-
пление в направлении Минска. Ваша задача: действуя в боевом развед-
дозоре, ворваться в город, овладеть переправой через реку Свислочь
по автостраде Москва—Минск и обеспечить движение бригады по мо-
сту... Сигнал: красная ракета. Ясно?
— Ясно.
— Действуйте.
В мое распоряжение поступили отделение саперов и мотострелко-
18Э
вый взвод-десант. Собрав бойцов, я разъяснил им боевую задачу.
Ждать пришлось недолго. Шипя, взвилась в небо красная ракета.
— Заводи!
Танки рванулись, подчиняясь команде. Вот и передний край оборо-
ны противника. Окраина города. Не умолкая, бьет тяжелая артиллерия.
В коротком жестоком бою мы уничтожили до пяти противотанковых
орудий, шесть пулеметов и на бешеной скорости устремились к мосту.
В 6 часов взвод был уже у Свислочи. Но мост оказался взорванным.
Лишь концы его уцелели, а середина упала в реку грудой бесформен-
ного бетона, искореженного железа.
Я доложил по радио обстановку командиру. Он ответил:
— Переправиться любой ценой!
Ну что же, будем переправляться. Смотрю на карту: километром
выше есть другой мост. Направляю взвод туда. Еще издали мы видим:
дел. Прибавили скорость. И вдруг, когда до моста осталось метров
около пятидесяти, из развалин навстречу танкам метнулась женщина с
поднятой рукой:
— Стойте, стойте!
Приказал остановить машину. А женщина кричит:
— Фашисты мост заминировали. Я видела, нельзя переправляться,
взорветесь!
Отдал команду саперам — срочно произвести разминирование, а
автоматчикам — переправившись вброд, прикрыть их огнем.
Пока я отдавал эти распоряжения, женщина исчезла. Так никогда
и не узнали мы, кто была наша спасительница...
Вскоре взвод был уже на западном берегу. Я доложил командиру
бригады:
— Мостом через Свислочь овладел.
Двинулись по разрушенному городу: он будто вымер. Но когда мы
вышли на его северо-западную окраину, фашисты обрушили на десант
ураганный огонь. Наши автоматчики посыпались с танков, залегли. Ро-
та развернулась в сторону гитлеровцев. И подавила их сопротивление.
Около двухсот пятидесяти фашистов было взято в плен.
И мертвый город будто по волшебству ожил: тысячи людей из под-
валов и разрушенных зданий высыпали на улицу. Нас приветствовали,
стаскивали с танков, обнимали, целовали...
— Товарищи, некогда, пропустите, сами понимаете, война-то про-
должается...
Образовался длинный живой коридор. По нему мы и двинулись
дальше, первыми вышли на центральную площадь Минска.
Владимир Кудашов.,
Герой Советского Союза,
За Дунаем
...Осенью 1944 года наш особый понтонный батальон стоял под
Будапештом. Советские и вражеские позиции разделял полноводный
Дунай. Нам и предстояло перекинуть между левым и правым берегами
мост, чтобы дать возможность советским войскам обрушиться на хи-
щно огрызающегося врага.
Вечером Николая Пахомова, Александра Суслова и меня вызвали
к генералу. Он обвел нас усталыми глазами, совсем по-домашнему,
по-отцовски проговорил:
— Вот что, ребята. Нам надо знать, где удобнее и безопаснее на-
вести переправы. Командование решило послать вас к гитлеровцам в
тыл. Разведайте у них все: огневые точки, слабые места, приблизи-
тельные силы.
...Тих и сумрачен Дунай. Черный, как ночь. По воде то и дело шаста-
ют прожекторы, ощупывая водную гладь. Мы не дышим, опасаясь
малейшим звуком, шорохом, всплеском навлечь беду. Ледяная
вода обручем стискивает тело. Плывем, держась за надувную лод-
ку. Река сносит вниз много разного хлама — бревна, доски, обломки
построек, вывороченные деревья... Это нас маскирует. Наконец бе-
рег.
Мы поползли, сливаясь с землей. Мгновенно замирали, когда над
головой с треском начинали шипеть ракеты, на многие метры освещая
все вокруг. Преодолели колючую проволоку, бесшумно, не потрево-
жив фашистов, миновали тройной ряд траншей. И вдруг вспыхнула бес-
порядочная стрельба. Переждали. Облегченно перевели дух, когда все
затихло.
И вот мы во вражеском тылу, можно сказать, у фашистов в пасти.
Уже добрались до предместья Будапешта, загородной зеленой черты,
изрезанной широкими дорогами, ведущими в венгерскую столицу.
Одну из них мы и решили оседлать. Первые минуты наблюдения пока-
зали, что гитлеровцы не думают легко уступать нам город. В его сторо-
ну непрерывно идут грузовики с солдатами и боеприпасами. Подтя-
185
тивается артиллерия. Снуют штабные «опели», конвоируемые мото-
циклистами.
И у нас родился дерзкий план: остановить одну из легковых ма-
шин, попробовать захватить «языка». Обсудили, как лучше действо-
вать. Залегли. Не сразу подошел подходящий момент. Наконец, свер-
кая черным лаком, на дороге показались две длинные приземистые
машины. Они шли без конвоя на большой скорости. Мы перегляну-
лись: берем! Пахомов метнул связку гранат под радиатор первой ма-
шины. Оглушительный взрыв швырнул ее в кювет. Новая связка гра-
нат опрокинула вверх колесами другую. И в той и в другой офицеры.
Это видно по мундирам. Но живых среди них ни одного. Забрав до-
кументы, мы поторопились подальше уйти от места диверсии.
Не менее удачными оказались и вторые сутки. Гитлеровцы хотя и
стремительно откатывались назад, вели себя самонадеянно, все еще
рассчитывая на какое-то обещанное фюрером чудо. Они не допуска-
ли и мысли, что русские могут хозяйничать у них, как гово-
рят, за плечами. Этим мы и воспользовались. В предрассветный час,
когда особенно сильна власть ночи, сделали внезапный налет на
штаб одной из тыловых вражеских частей. Бесшумно сняли охрану,
перебили ошеломленных офицеров и захватили ценные бумаги.
С этими богатыми трофеями мы вскоре вернулись «домой», расска-
зывали товарищам о пережитых опасностях, пили крепкий душистый
чай с сахаром вприкуску...
Александр Полянцев,
генерал-майор артиллерии
Моя академия
Около тридцати лет я прослужил в Советской Армии. На моих гла-
зах росла, крепла, совершенствовалась боевая готовность Советских
Вооруженных Сил.
Школой огромного боевого опыта, школой применения знаний, на-
копленных в мирное время, для кадровых офицеров, каким был я, яви-
лись годы Великой Отечественной войны. Недаром эту войну называют
высшей академией командиров.
И как вчерашний день, стоят перед моими глазами события тех
далеких бурных лет.
УРОК НЕНАВИСТИ
Все больше и больше набирая скорость, с пронзительными свистка-
ми пролетая мимо станций, мчится на запад наш воинский эшелон по
земле Смоленщины. Грустными взглядами провожают красноармей-
цы зеленые поля хлебов, обещающих быть тучными. Кто-то будет
их убирать!..
Уже начали встречаться нам санитарные поезда с ранеными. Вы-
соко в небе первый раз за время пути появился фашистский само-
лет-разведчик.
Пронзительно просвистев, поезд замедлил ход. Подъезжаем к боль-
шой станции Гусино, уже за Смоленском. Эшелон остановился для за-
правки паровоза водой. Воздух полыхает душным зноем, менее замет-
ным в движении. От духоты сдавливает грудь. Разомлевшие от жары
красноармейцы выскакивают из вагонов и останавливаются с потем-
невшими взглядами.
На соседнем пути стоит товарный состав. На платформах вповал-
ку битком набито женщин, детей от грудных до пятнадцатилетних,
стариков, старух. И все это под палящим солнцем. Надрывный крик
187
детей, истомленных зноем и жаждой, плач беспомощных женщин сто-
ит над эшелоном.
— Мустафаев, — приказал я одному из офицеров, — передайте по
вагонам: раздать все, что есть съестного, беженцам, напоить их.
Не надо было повторять команду, бойцы бросились по вагонам, и
содержимое их вещмешков немедленно перекочевало на платформы.
Я случайно взглянул на одного немолодого солдата и поразился,
как менялось выражение его лица. Его глаза то светились беспредель-
ной жалостью при виде несчастных, которых война согнала с насижен-
ных мест, то сверкали неистребимой ненавистью к врагу.
Этого солдата было нетрудно понять. Мы — мужчины, солдаты.
Нам по штату положено воевать, испытывать трудности, лишения, не-
избежные на войне. А за что страдают дети, старики, женщины?
Встреча с эшелоном беженцев стала для нас уроком ненависти на
всю войну, той ненависти к врагу, которую солдат должен всегда иметь
на вооружении, как гранату и автомат.
УРОК САМООБЛАДАНИЯ
Стоял теплый вечер конца июля, когда мы вошли в густой лес неда-
леко от Суража, Брянской области. Развесистые тенистые дубы, широ-
колистые клены, задумчивые березки давали прохладную свежесть,
зеленая трава, обилие цветов манили прилечь, широко раскинуть руки
и смотреть, смотреть в синее бездонное небо.
Однако нам было не до прелестей леса. Измученные непрерыв-
ными боями и маршами, мы думали не о них, а о том, как оборудовать
на той вон опушке очередной оборонительный рубеж. Правда, какой
это мог быть рубеж? В полку остались всего две пушки. Остальные
были либо разбиты при бомбежках, либо оставлены в лесах из-за от-
сутствия средств тяги и снарядов.
Мы наскоро перекрыли две дороги, поставив пушки для ведения
перекрестного огня. На каждую имелось всего по три снаряда.
Едва успели отрыть небольшие окопы, как показались фашистские
танки, а за ними группы автоматчиков.
— Стрелять только наверняка, каждый снаряд — танк! — подал я
команду.
Бывалые наводчики, имевшие на счету десятки уничтоженных ма-
шин во время отхода от Орши до Суража, только молча покосились
на меня с неудовольствием.
«Не впервой, знаем!» — говорили их провалившиеся от бессонных
ночей глаза.
188
Всего две атаки предприняли гитлеровцы. Бой был скоротечным:
потеряв четыре танка, враги затихли. Им было неизвестно, что у нас
больше нет снарядов.
В сумерки командира полка Смолина, комиссара Макаревича и ме-
ня вызвали в штаб дивизии. Достаточно было мельком взглянуть на
карту начальника штаба соединения, чтобы стало ясно, как нелегко
наше положение. Переправы заняты гитлеровцами. Дороги из леса,
в котором мы находимся, перехвачены танками и бронетранспорте-
рами врага.
— Да, все пути дальнейшего отхода отрезаны, — хмуря густые
брови, говорил командир дивизии полковник И. Д. Гришин. — Даль-
нейшее движение и выход из леса — мелкими группами не более
чем по пятидесяти человек. Маршрут — на восток.
Видно было, как тяжело полковнику расставаться с людьми, с ко-
торыми он прошел в тяжелых боях больше месяца, которых проверил
во многих испытаниях. Крепко переживали это и мы. Как сложится
наша судьба? Встретимся ли снова?
С наступлением темноты отряды двинулись из леса. Ночь была —
хоть глаз коли. Я поочередно с командиром дивизиона Пономаре-
вым вел остатки одного из подразделений. Один шел с компасом,
другой — с картой. Настроение было бодрым. За сутки люди отдох-
нули основательно. Оружие наготове, гранаты за поясом. Долгий путь
в обход деревень по лесам и болотам никого не страшил, к схват-
кам и новым боям были готовы все.
Вот обходим село вдоль гумен. Слышно, как лают собаки, поют пе-
тухи. Вот миновали какой-то проселок. Уже около полуночи. Впереди
по маршруту в темноте стал просматриваться холм с лесом на вер-
шине.
Он все ближе и ближе.
— Хальт! — внезапно раздался испуганный голос.
Затрещали автоматные, а затем пулеметные очереди, взвилось не-
сколько ракет, заливая холм ослепительным светом. Но мы остались
за пределами освещенной полосы. На холме же ясно обозначились
силуэты полутора десятков танков, бронетранспортеров.
— Назад! Обойти холм! — принял я решение.
Оглянулся: сзади меня никого. Отряд растаял в темноте, я остался
один без карты и компаса, который только что передал капитану По-
номареву.
— Пономарев! Смолин! — вполголоса звал я друзей.
В ответ лишь трещали автоматы и пулеметы с холма. Гитлеровцы,
не приближаясь, вели огонь со своих позиций.
Один! Темная ночь, кругом враги!
189
Трудно представить себе более безнадежное положение. В первый
момент отчаяние охватило меня. Я сорвал с головы пилотку, стал метать-
ся направо и налево по кустам, разыскивая отряд. Но все безрезуль-
татно!
«Неужели заблужусь без карты и компаса? А кто поможет, если ра-
нят?» — все это мелькало в возбужденном сознании.
Огонь с холма стал утихать.
— Спокойно! Спокойно! — как-то невольно вслух стал я вну-
шать себе. — Отчаяние и порыв плохие советчики.
Вместе со спокойствием стала возвращаться уверенность: вряд ли
положение так уж безвыходно. Надо первым долгом сориентиро-
ваться. Где я нахожусь? Мы прошли километров десять, справа дол-
жна быть река Ипуть. Впереди, на востоке, врагов в населенных пун-
ктах не должно быть. Значит, надо идти на восток.
«А где он, этот самый восток?» К счастью, ночь была светлой, и я
стал ориентироваться по звездам. Нашел по Большой Медведице и
Полярной звезде север, заметил на востоке три вертикально распо-
ложенные яркие звездь: — до сих пор не знаю их названия — и
решил идти прямо на них, никуда не отклоняясь. Надо было как можно
скорее перейти большак и до рассвета переправиться через Ипуть.
Вначале пришлось пересекать луг. Внезапно встал на пути молодой
темный ельник. Боясь отклониться от маршрута, я стал продираться
сквозь чащу, исцарапал лицо, руки и все-таки продрался. Вышел и ос-
тановился — передо мной на земле темнели какие-то предметы. Я
подошел поближе, и ужас охватил меня. Это были тела убитых. Види-
мо, уже близко к ночи здесь шел бой и убрать их не успели.
Я стал пробираться дальше. Впереди замаячили столбы.
«Большак», — догадался я.
В полуночной тишине раздался выстрел. За ним другой. Застрочили
автоматы.
«Наверное, мои друзья по отряду снова нарвались на колонну...» —
мелькнула догадка.
Перестрелка продолжалась десять-пятнадцать минут, затем снова
наступила тишина. Только взлетали, шипя, ракеты. При свете их я рас-
смотрел большак. Справа оказалось большое село, откуда к месту боя
мимо меня промчались две танкетки.
«Что-то там, каковы результаты стычки? — сжималось у меня серд-
це. — Погибли или прорвались?» И на этот вопрос у меня пока не было
ответа. Выбрав момент, я перескочил большак и сразу покатился по
крутому склону прямо к реке Ипуть. От сердца отлегло: хотя я и
шел наугад, но верно.
Заалел восток. За Ипутью проглядывался большой лес. Надо было
попасть туда до рассвета, иначе...
190
Около взорванного моста я быстро разделся, завернул сапоги, об-
мундирование в плащ-палатку, связал все в тугой узел и вошел в во-
ду, толкая узел впереди себя, поплыл через неширокую реку и бла-
гополучно выбрался на берег. Стало уже совсем светло. Я обулся,
решив переждать день у реки, схоронившись в промоине, густо по-
росшей тальником. Это был великолепный наблюдательный пункт. Из
него я хорошо видел, как в селе, расположенном слева на высоком
берегу Ипути, хозяйничали гитлеровцы. С автоматами, ножами, засу-
чив по локоть рукава, гонялись они за свиньями, курами, гусями, —
наверное, колхоз в селе был богатым.
У меня сжимались от ярости зубы. И росла безумная жажда отом-
стить за все, за все, за все...
А вскоре мне стали встречаться заплутавшиеся так же, как я сам,
бойцы. К вечеру я сформировал новый отряд, провел его с помощью
проводника через линию фронта и благополучно прибыл в свою ди-
визию, куда на берег реки Судость, как ручейки, стекались отдельные
группы, выходившие из окружения. Пришел сюда и мой прежний от-
ряд. Догадка моя оказалась правильной: на большаке бойцы выдер-
жали жестокий бой. Было много потерь, наиболее смелые, решитель-
ные прорвались, некоторые отошли назад.
Уже после я узнал, что нам пришлось пробиваться через район,
где действовала танковая армия Гудериана, наступавшая в то время
на юг к Киеву.
УРОКИ ХРАБРОСТИ И САМООТВЕРЖЕННОСТИ
И вот ноябрь 1941 года. Грозное время. Осуществляя операцию
«Тайфун», немецко-фашистские полчища рвутся к Москве. И я счаст-
лив, что мне довелось быть в рядах защитников нашей столицы.
Звездной морозной ночью эшелон стрелковой бригады, в которой
я был заместителем командира бригады по артиллерии, бесшумно по-
дошел к станции Химки, готовый к разгрузке. Большая станция, но ни
шума паровозов, ни лязга буферов, ни привычных свистков не было
слышно. Никакого освещения, все происходило в условиях строжай-
шей светомаскировки.
— На разгрузку тридцать минут, — предупредил комендант.
Через полчаса наши колонны бесшумно вступили в еще большую
темноту.
И вскоре наступил долгожданный час контрудара. Негромкими бы-
ли залпы наших артиллерийских батарей, ведущих артподготовку, но
191
бойцы дружно и стремительно рванулись в атаку. Проваливаясь по
пояс в глубоком снегу, они шли вперед, ручными гранатами забрасы-
вали огневые точки врага. Порыв был неудержимым, никто не хотел
отставать, даже раненые оставались в строю.
Немало до этого я видел славных дел и подвигов, но такой стреми-
тельности, такого неудержимого мощного натиска мне еще не прихо-
дилось видеть.
Оторопевшая от неожиданности мотопехота Гудериана вначале ока-
зывала слабое сопротивление. Замерзшие, закутанные в женские
платки гитлеровцы целыми ротами сдавались в плен.
Я торжествовал. Мечты, которые вынашивал в долгие осенние ночи
у костров в окружении, мечты о мести за поруганную Родину, за стра-
дания женщин и детей, разрушенные города и сожженые села начали
сбываться. Мы гнали фашистов.
И мне подумалось: как эти фрицы, обмороженные, сгорбившиеся,
не похожи на тех толстомордых и наглых вояк, которых я видел летом
в селе над Ипутью.
За первый день стремительного наступления мы отбросили врага за
Оку у старинного города Тарусы. Но вскоре гитлеровцы опомнились
и организовали оборону по левому берегу реки. Они превратили Тару-
су в опорный пункт. Каменные постройки, в том числе церкви — а их
было несколько —• укреплены. Повсюду установлены орудия и ми-
нометы.
— Лобовым ударом брать бессмысленно. Кроме потерь, это ни-
чего не даст, — сказал на одной из оперативок командир нашей
бригады полковник Вронский. — Будем обходить с юга.
Это был смелый маневр, просто немыслимый по трудности. Сейчас
он мне кажется невероятным.
...Ясная звездная ночь. Мороз доходит до двадцати пяти градусов,
в лицо дует поземка. В лунном свете серебрятся снежинки. Деревья
потрескивают от стужи. Проваливаясь по пояс в снегу, бойцы упорно
идут вперед. Усы, брови заиндевели, над колоннами струится парок
от дыхания сотен людей. Лошади с огромным усилием тащат по без-
дорожью пушки, минометы. Они белы от инея.
— Раз-два — взяли! Еще — взяли!—слышится приглушенная коман-
да.
Это бойцы вытаскивают на себе лошадей и орудия из глубокого
снега, наметенного по овражкам. Ноги стынут от мороза, руки в ва-
режках прилипают к стволам винтовок.
Этот тяжелый переход в пятнадцать километров был осуществлен
блестяще, к утру бригада сосредоточилась для броска в атаку на
Тарусу.
Вскоре батальоны прорвались на окраину города. Противник
192
дрогнул, стал отступать к центру. Начались ожесточенные схватки на
улицах.
К концу боев за город повсюду, особенно в центре, лежали уби-
тые. Смелым маневром путь гитлеровцам к отступлению был отрезан,
в тыл почти никто из врагов не ушел.
Таруса была одним из первых городов, освобожденных в битве за
Москву, первая наша победа.
Много боев за моей спиной. О всех рассказать невозможно. Вспом-
ню хотя бы об одном.
...Уже четвертый год войны. 31-я гвардейская Витебская дивизия
стремительно преследует отступающего под ударами наших войск
врага. Позади осталась белорусская земля, освобожденная от фашист-
ского ига.
Нашим взорам открылась красавица Литва, одетая в леса, украшен-
ная бриллиантовой россыпью озер, желтыми квадратами спелых по-
лей, маленькими чистыми хуторами.
Двенадцатого июля части дивизии первыми в армии подошли к Не-
ману. Бойцы на лафетах орудий, на передках, на повозках везли дос-
ки, жерди, целые полотнища ворот, собирали колоды, из которых поят
скот, корыта, в которые можно складывать оружие, — в общем, все,
что могло сгодиться для переправы.
Войска были еще на подходе к реке, а командир дивизии, коман-
диры полков ия — командующий артиллерией — вышли к берегу на
рекогносцировку — определить места форсирования.
С опушки леса, с высокого берега открылся широкий, быстрый, пол-
новодный красавец Неман. Он нес свои воды в желтых песчаных бе-
регах, на обрывах которых длинной шеренгой, точно в почетном кара-
уле, выстроились высокие желто-красные сосны, стройные елочки и
одинокие березки.
На западе догорал багряный закат, кругом тишина, только неуго-
монные пташки щебетали, перелетая с ветки на ветку. Противополож-
ный берег загадочно молчал, но все знали: там, в лесу, где прямыми
линиями пролегли просеки, затаился враг.
Никто из нас не сомневался, что его сопротивление здесь будет
отчаянным, борьба — напряженной.
И мы с командиром полка подполковником П. А. Лещенко решили
провести бой без артподготовки в расчете на ночную внезапность.
Почти все орудия были сосредоточены скрытно на берегу для стрель-
бы прямой наводкой, только несколько батарей остались в резерве
для подавления вражеского артогня.
Наступила ночь. На берегу реки без шума, без стука кипела напря-
женная работа. Бойцы вязали плоты.
Перед рассветом командир батальона капитан Онусайтис вызвал к
7 Волга в гневе 193
себе старшего сержанта Петракова, рядовых Васечко, Кожина, Кочеро-
ва и сапера Моисеева.
Крепкие, ладные, все одногодки, двадцатилетние, но уже обстрелян-
ные гвардейцы смело глядели в глаза комбату.
— Нужно переправиться на тот берег с тросом. Когда добере-
тесь, покрепче закрепите его. Держитесь, пока мы не переправим-
ся. Задача ясна? Сигналы: вызов огня — зеленая, перенос — белая
ракета.
— Ясно! — дружно ответили гвардейцы.
Не говоря ни слова, командир крепко пожал каждому руку.
...Бойцы спустились к берегу. Моисеев придерживал покачиваю-
щийся на берегу утлый плот. Погрузились, плот бесшумно отчалил
от берега. За ним потянулся свитый из шести телефонных проводов
трос.
И вот на том берегу резко прозвучала пулеметная очередь, взви-
лась ракета. Тотчас же в ответ дружно грянули наши орудия прямой
наводки. Войска пошли по главной переправе. Сплошной линией вы-
стрелов сверкал наш берег Немана, дым от разрывов тянулся по ре-
ке.
Но и противник усилил артиллерийский обстрел, а вскоре появилась
вражеская авиация. Более тридцати «юнкерсов» шли с запада. Прибли-
зившись, самолеты начали перестраиваться в круг для бомбометания.
Было хорошо видно, как они нацелились на правый берег, где находи-
лся наш НП.
Мы все легли на дно окопов, подготовленных ночью. Первые са-
молеты высыпали бомбы. Фашисты отлично прицелились: бомбы упали
совсем рядом. Загудела земля, поднялись столбы дыма, смрад пополз
по дну окопов. Послышались крики раненых. Кругом все сверкало, а
бомбы, не переставая, сыпались одна за другой. Я потерял представ-
ление о времени. Трещали барабанные перепонки, готовые лопнуть
от невыносимого грохота. Противник усилил артиллерийский обстрел
и по реке. Вода кипела от разрывов. Были совершенно разбиты плоты
второго эшелона.
Но ничто не могло удержать гвардейцев. Несмотря ни на что, тот
берег был захвачен, все вражеские контратаки отбиты.
К вечеру, когда сражение начало утихать, я подумал: «Как изме-
рить глубину морального духа, какими средствами определить бес-
предельную стойкость, несгибаемое мужество советского воина, гвар-
дейца!..»
И еще мне с гордостью подумалось: я тоже — солдат великой Со-
ветской Армии, прошедший большую академию войны.
Сергей Кошечкин,
гвардии младший лейтенант
ИЗ СОЛДАТСКОЙ ТЕТРАДИ
Затихнут взрывы. Дым
развеет ветер,
Из тучи выплывет
кровавая луна,
И странною покажется
в тот вечер
Свинцовая седая тишина.
Присядешь на пенек. Окинешь
взором
Сегодня пройденный
на запад
путь
И скажешь другу: «Мы все
ближе к дому...»
Хоть дом твой там,
за Волгой
где-нибудь...
«Волжская коммуна»,
23 февраля 1944 года
7* 195
Руфина Гашева,
Герой Советского Союза
Леля
Внешне она никак не была похожа на командира боевой авиацион-
ной эскадрильи. Ее темно-карие бархатистые глаза излучали мягкий
ласкающий свет, и в уголках губ всегда таилась теплая улыбка. Воз-
можно, потому в нашем полку ее звали Лелей, хотя ее настоящее имя
было Ольга, которое больше отвечало ее характеру, требовательно-
му и волевому.
С Лелей я сделала около восьмисот боевых вылетов на бомбарди-
ровку живой силы и техники, складов, баз и аэродромов противника.
Сотни раз приходилось нашим машинам находиться в лучах прожекто-
ров и огненном кольце разрывов зенитных снарядов. Но я никогда не
видела, чтобы она проявляла растерянность.
В начале 1943 года под ударами наших войск фашисты отступали с
Кавказа на Кубань. Гитлеровское командование срочно снимает с
других фронтов авиацию и перебрасывает ее сюда с тем, чтобы
бомбовыми ударами задержать стремительное продвижение вперед
Красной Армии.
5 марта на аэродроме станицы Славянской наша разведка обнару-
жила большое количество самолетов противника. Нашему полку но-
чных бомбардировщиков была поставлена задача: в течение ночи с 5
на 6 марта уничтожить эти самолеты. Экипажи эскадрильи нашей Лели,
капитана Санфировой, должны были первыми выйти на аэродром,
сбросить осветительные бомбы, отыскать стоянки самолетов и нане-
сти по ним удар фугасными и осколочными бомбами.
С наступлением темноты я проверила подвеску бомб. Леля при-
няла доклад своего заместителя по технической части о готовности
самолетов к вылету, затем мы заняли места в кабинах, вырулили на
старт...
Погода была плохая, шел мелкий дождь, небо было покрыто низ-
кой облачностью, земля почти не просматривалась.
196
Вражеские зенитчики не рассчитывали, что в такую погоду русские
летчики будут летать, и, видимо, ослабили бдительность.
В четырех-пяти километрах от цели Леля перевела мотор на ма-
лые обороты. Сбросив осветительные бомбы, я в их свете справа
увидела впереди аэродром и боевые машины противника. Самолет
лег на боевой курс, я прицелилась и сбросила бомбы. Одновремен-
но под нами зажглись пять зенитных прожекторов, которые взяли
в свои клещи наш самолет. Вокруг начали рваться зенитные снаряды.
Леля стала бросать машину влево, вправо, вниз, чтобы вырваться из
световой клетки. Но этого не удалось сделать. Кольцо разрывов все
сжималось.
И вдруг сначала один, а затем и остальные прожектора скольз-
нули своими лучами куда-то в сторону. Это выручали нас наши под-
руги, отвлекая на себя внимание прожектористов и зенитчиков. Те-
перь над аэродромом стоял сплошной грохот, земля внизу пылала.
Эскадрилья выполнила боевую задачу без потерь.
Летчицы эскадрильи Санфировой всегда появлялись там, где их
меньше всего ждали. Гитлеровцы люто ненавидели нас, называли
«ночными ведьмами».
В Польше фашистское командование ускоренными темпами ве-
ло строительство оборонительных укреплений по западному бе-
регу реки Нарев. На железнодорожные станции Насельск и Цеханув
из глубокого тыла Германии прибывали эшелоны с войсками
и боевой техникой. Здесь они разгружались и двигались к линии
фронта.
В ночь на 13 декабря 1944 года нашей эскадрилье была поставле-
на задача — нанести удар по станции Насельск. Ночь была на ред-
кость ясная, звездная.
Эскадрилья подлетела к реке Нарев, за которой начинался перед-
ний край обороны противника. На передовой довольно спокойно.
Лишь время от времени вверх взлетает белая ракета. Справа виден
город Пултуск. Еще десять минут полета, и наш самолет подходит к
станции. Услышав шум моторов, фашистские зенитчики пытаются по-
ставить заградительный огонь, и десятки огненных трасс малокали-
берной зенитной артиллерии встают на нашем пути.
Мы прорываемся сквозь огненную преграду. Леля показывает
мне на эшелон, который находится под разгрузкой. Я сбрасываю бом-
бы. Леля резко разворачивает самолет и со снижением уходит в на-
правлении своей территории. А внизу уже полыхают вагоны с бое-
припасами, дрожит земля, станционные постройки в огне.
Мы летим домой. Леля довольна. Нас преследуют зенитки. Леля
прибавляет скорость.
197
Возвращение с победой. На перроне и в агитпункте Куйбышевского железнодо-
рожного вокзала
И вот, когда мы уже почти вьшли из зоны зенитного огня, один из
снарядов поразил плоскость, и наш самолет загорелся. Леля пытается
сорвать пламя скольжением, но ее попытка безуспешна. Огонь уси-
ливается, пламя тянется к фюзеляжу.
Впереди, правее нас, наши войска ведут бой. Леля направляет само-
лет туда. Но огонь делает свое коварное дело, он уже лижет кабину.
Дышать нечем.
— Приготовиться к прыжку!
Сейчас пламя доберется к мотору, и тогда конец. Но Леля все
еще не выпускает из рук штурвала. Спокойно отдает приказ:
— Руфина, прыгай!
Я вылезла из кабины на левую плоскость. Леля пожала мне руку,
я делаю шаг левой ногой, отталкиваюсь от самолета. Дергаю кольцо
парашюта, но он не раскрылся. Снова дергаю. Раскрылся. Кругом ти-
шина. Внизу чужие или наши? Чужие. Из их траншей тянутся к куполу
моего парашюта огненные трассы пулеметных очередей. А по небу
плывет огромный факел, от которого отделяются и падают вниз рас-
каленные куски. Это горит и разваливается наш самолет.
Я приземлилась и сразу услышала над головой пронзительный свист
пуль. Белый парашют привлек внимание гитлеровцев, и они стреляли
по нему. Я мгновенно отцепила его и стала поспешно отползать в сто-
рону. Оказывается, я попала как раз на нейтральную полосу, между
нашими и фашистами.
Сориентировавшись, поползла в сторону наших окопов. Потом мне
говорили, что я находилась на минном поле. Значит, чудом осталась жи-
ва. Когда добралась до проволочных заграждений, силы оставили ме-
ня. При падении с парашютом унты с ног были сорваны
встречным потоком воздуха. Босые ноги коченели от мороза. Неверо-
ятным усилием я подползла под проволоку и свалилась на дно тран-
шеи. Вокруг меня уже хлопотали советские бойцы. Когда пришла в се-
бя, первой мыслью было: >«Где же Леля, что с ней?».
В ноябре 1964 года я получила письмо из города Ельца от Влади-
мира Павловича Силкина, который писал:
«Уважаемая Руфина Сергеевна! Я также участник Отечественной
войны, но не летчик, а обыкновенный разведчик, и у меня в памяти
остался эпизод, когда ночью сбили наш самолет над передним краем
гитлеровской обороны и из него выпрыгнули на парашютах два чело-
века и приземлились между вражеской и нашей стороной.
Вскоре мы услышали взрыв и крик женщины: «Поллогите». Мы не-
медленно поспешили на помощь. Вся местность была заминирована, и
прежде чем мы успели подползти к летчице, раненая героиня наполз-
ла на мину и погибла».
199
Так оборвалась жизнь простой русской девушки из города Куйбьн
шева, воспитанницы Ленинского комсомола, командира авиационной
эскадрильи гвардии капитана Ольги Санфировой.
Гроб с ее телом увезли в город Гродно и похоронили на нашей зем-
ле, за освобождение которой она отдала жизнь. Вся эскадрилья про-
вожала своего командира в последний путь.
23 февраля 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР
гвардии капитану Санфировой Ольге Александровне посмертно было
присвоено звание Героя Советского Союза.
Вот уже несколько десятилетий ежегодно в 12 часов дня 2 мая и
8 ноября в сквере перед Большим театром в Москве встречаемся мы,
однополчане. Наши летчицы, штурманы, механики приезжают из Ново-
сибирска, Куйбышева, Ферганы, Одессы, Ростова, Минска. И первое
слово на наших сборах мы всегда посвящаем тем, кто пал смертью ге-
роев в боях с захватчиками. А первой в этом ряду павших героев у
нас значится волжанка Ольга Санфирова.
Юрий Кардашенко,
Герой Советского Союза
Плацдарм за Одером
В начале февраля 1945 года наш 7-й гвардейский кавалерийский
корпус получил новый боевой приказ. Мы должны были пройти около
пятисот километров по тылам противника, не ввязываясь в крупные
бои, пересечь границы Германии, переправиться через Одер южнее
города Франкфурта-на-Одере и, если будет возможно, занять там
плацдарм.
Вместе с корпусом отправился в путь и наш пулеметный расчет.
Первым номером расчета был я, вторым — сорокачетырехлетний турк-
менский колхозник Байрам Дурдыев, с которым я служил уже доволь-
но давно.
Патроноподносчиками же в расчете были два юнца — смешливый
девятнадцатилетний паренек со сметкой крестьянина Коля Ломакин и
мой одногодок светловолосый коренастый сибиряк Виктор Фирсов.
...Итак, наш корпус взял курс на Одер.
Мы все глубже и глубже проникали в тыл врага. Не обошлось без
стычек, перестрелок, небольших боев. Но наша задача, как я уже упо-
мянул, требовала того, чтобы этого избегать, и мы следовали ей.
Настал день, когда соединение вышло к Одеру. Стоял февраль, но
было довольно тепло. Примерно как у нас, на Волге, весной.
По тонкому льду темной ночью корпус переправился на левый
берег. И вот они, оборонительные сооружения, о которые после
краха на Висле гитлеровцы обещали «сломать русским зубы». Мы
обнаружили отлично подготовленную с инженерной точки зрения ли-
нию обороны — окопы, доты, дзоты... Но ни людей, ни техники нигде
не было. Никто не ждал еще в этих местах появления советских
войск.
И, не встретив никакого сопротивления, наши части продолжали
движение на запад. Активные действия противника против нас нача-
лись только километрах в восьмидесяти от реки.
Гитлеровское командование, напуганное появлением большого со-
ветского воинского подразделения в своем глубоком тылу, вынуждено
было бросить сюда крупные силы. Оно ввело в бой танки, артиллерию,
201
авиацию. Мы же сколько-нибудь серьезного сопротивления оказать
им не могли: лед на Одере был очень тонок, и почти вся боевая тех-
ника наших войск осталась на его восточном берегу. Корпус с тяже-
лыми боями вновь вернулся к реке, где получил приказ: до прихода
основных сил держать плацдарм.
Нашему пулеметному расчету была поручена охрана небольшой
сопки, g которой хорошо просматривалась окружающая местность.
Наша задача состояла в том, чтобы предотвратить просачивание про-
тивника на стыке двух удерживающих здесь оборону полков.
Сразу же завязались жестокие бои, которые продолжались при-
мерно около десяти дней.
И вдруг случилось совершенно неожиданное. В ночь, которая, ка-
залось, была тише других, Коля Ломакин отправился по ходам сооб-
щения к основным позициям нашего пятьдесят четвертого полка. Вер-
нувшись раньше обычного, он взволнованно выдохнул:
— Братцы, там фашисты. Наших нет.
Мы ему не поверили.
Я приказал Дурдыеву добежать до полка.
Ждать пришлось недолго.
— Правильно. Фашисты, — доложил и тот.
И тут же добавил:
— Побегу в пятьдесят третий полк, узнаю, в чем дело.
— Беги!
Но ничего радостного Дурдыев не принес и из пятьдесят третьего,
— И там фрицы, — сказал он.
Мы не знали, что же произошло. Как получилось, что полки ото-
шли на правый берег, а наш расчет остался на сопке? Не успели пре-
дупредить? А может, связной был убит или ранен?
Разные варианты. Разные предположения.
Однако медлить было нельзя. И мы приняли решение: днем отси-
деться в траншее, дождаться следующей ночи и тогда переправиться
на правый берег.
И ночь пришла. Но не такая, какая нам была нужна. Боясь, что кор-
пус вновь попытается овладеть плацдармом, противник по всему уча-
стку обороны освещал реку ракетами.
Мы задумались.
— Надо искать другой выход, — высказал кто-то вслух наши об-
щие мысли. — Фашисты обязательно придут на сопку. Уж очень удоб-
но отсюда наблюдать.
— Если с земли нас не возьмут, —добавил Байрам Дурдыев, — бом-
бить будут.
— Это уж как пить дать, — утвердительно кивнул Виктор. — Бом-
бежки не миновать.
202
— Давайте готовиться, — поторопил я.
С вершины сопки мы спустились вниз, к самой воде. Тут же начали
делать убежище от бомб.
Копали всю ночь, не позволяли себе ни минуты передышки. Навер-
ху караулили по очереди.
И так до рассвета.
Вдруг слышим: губная гармошка играет. И шаги.
Глянул я — гитлеровец идет по ходу сообщения. Вот уже с нами
поравнялся. Схватил я карабин — и прикладом по каске! Фашист упал
как подкошенный.
Прошел примерно час. Теперь уже целое отделение направилось
в нашу сторону.
Пришлось открыть огонь из карабинов и автоматов.
Завязался бой.
Вот уж действительно получилось, как в русской пословице: «Нет
худа без добра». Когда мы схватились с отделением гитлеровцев, это
заметили наши на левом берегу. Жив, мол, расчет—плацдарм сущест-
вует! И дали нам понять залпами: «Держитесь, ребята, мы с
вами!»
С этого момента пошло у нас так: ведем бой, пока есть силы, а как
видим, что не отбить атаку вчетвером, подаем своим сигнал ракетой,
вызываем огонь на сопку. А сами бежим в убежище.
Вот тут-то начинает разговор артиллерия.
Ночью вроде небольшая передышка. Выходим. Собираем у убитых
фрицев оружие, боеприпасы.
* О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ - - . — . —
ГЕРОИ ОСТАЛИСЬ ЖИВЫ
Сергей Гусев родился в селе Давыдовне, Приволжского района. Моряк 4-й мор-
ской бригады, он в одну из сентябрьских ночей 1941 года в составе батальона фор-
сировал Неву в районе Невской Дубравки. На берегу завязались упорные бои.
Моряки стояли насмерть, не отступая ни на шаг. «Максим» Сергея умолкал толь-
ко тогда, когда фашисты откатывались. Десятки врагов уложил он меткими очере-
дями. Кипела вода в кожухе от частой стрельбы. Ранен второй номер, но огонь все
равно не ослабевает.
Противник усилил минометный обстрел, пошла пехота, и снова несколько десятков
трупов легло на землю от меткого огня пулеметчика. Вдруг Сергей почувствовал
острую боль в левой ноге. Наскоро перевязал рану — и снова за пулемет. Рана ока-
залась тяжелой. От потери крови Гусев потерял сознание, но задача была выполнена,
плацдарм удержан.
Родителям сообщили, что он погиб в бою 29 сентября. Но Сергей остался жив,
только потерял ногу. Он возвратился домой и до сих пор живет и работает.
А. Шабалин,
✓ Марийская АССР
203
...Не помню точно, на третий или на четвертый день, видим: два
танка на полной скорости идут в направлении к сопке. А позади них —
цепи солдат.
Но мы не потеряли самообладания. Устроившись на огневой точке,
залегли с пулеметом. Слева Коля Ломакин, в центре я, справа Байрам
Дурдыев, за ним Витя Фирсов. Я начал огонь.
В это время с правой стороны сопки появилось стальное чудови-
ще. В одно мгновение Байрам рванулся вперед и швырнул гранату.
Танк загорелся.
А где же второй? Видимо, скрылся за сопкой.
И вот Байрам и Виктор побежали по траншее вниз. Хотят дать
сигнал своим, подумал я. Быстро снял ствол пулемета — первый номер
отвечает за ствол — и только хотел спускаться в убежище, как увидел
неподалеку второй танк.
Через мгновение он буквально вынырнул возле меня, метрах в пят-
надцати. Я бросил в него гранату, и чудовище запылало. Тогда я
швырнул вторую. Попала и эта.
Ну, думаю, теперь не иначе танкисты начнут вываливаться. Дож-
дусь я вас, голубчики! Во что бы то ни стало дождусь!
Взял карабин наизготовку. И перестрелял по порядку всех четы-
рех, что показывались один за другим из люка.
Шесть дней и шесть ночей держали мы сопку.
На седьмую ночь к нам пришли разведчики и проводили к своим.
А к следующему утру советские войска пошли в наступление,
переправились на левый берег Одера и прочно закрепили за собой
плацдарм.
* * *
День победы над фашизмом гвардии капитан Василий Трофимович Марышев
встречал далеко от Родины — в чехословацком городе Брно.
Люди ликовали. Одно омрачало — столица Чехословакии Прага еще оставалась в
руках гитлеровцев, которые отказались от капитуляции. Батальону Марышева было
приказано двигаться в голове колонны танковой бригады, уничтожить вражеский заслон
и ворваться в Прагу.
150 километров за один день преодолели гвардейцы. На последнем рубеже тан-
кистов встретил шквальный огонь противника. Но он не остановил храбрецов. И вот
капитан Марышев со своими танками уже на улицах Праги.
За этот бой Василий Трофимович был награжден орденом Отечественной войны
первой степени. Но награда нашла героя совсем недавно — через 20 лет после па-
мятного сражения за Прагу.
Н. Кудряшов
г . Новокуйбышевск
Георгий Аристов,
Герой Советского Союза
Бросок через залив
Уже последний год войны, вторая половина апреля. Я сижу в око-
пе. В песчаной траншее наблюдательного пункта тесно. Попискивает
зуммер телефонного аппарата. В сгущающихся сумерках я вижу разла-
пистые ветви прибрежных сосен. Запах пробужденной с весны хвои
наполняет влажный воздух. На наших огневых позициях, разместив-
шихся вдоль песчаной косы, тихо. Только изредка в высоте просви-
стят снаряды. Это наши дальнобойньге орудия обстреливают фаши-
стов.
Иногда слышится позывной командира нашего гвардейского стрел-
кового полка подполковника Банкузова, и мне сразу же вспоминается
его рослая широкоплечая фигура, властный голос и добрые веселые
глаза. На душе у меня, как, наверное, у каждого из нас, радостно. Да
и как же не радоваться. Наши взяли Кенигсберг и Пиллау. Это тут же,
в Восточной Пруссии, от нас рукой подать. Скоро, скоро конец окоп-
ной жизни.
Фашисты еще продолжают сопротивление, на что-то надеются. Но
уже ясно, что им крышка. Сегодня ночью опять будет бой. Задача пе-
ред нами поставлена. В ночь мы должны форсировать залив Фриш-
Гаф у Балтийского моря, захватить на том берегу плацдарм, удержать
его во что бы то ни стало, пока наши основные силы начнут теснить вра-
га с флангов.
И вот форсирование начинается. Берег окутывает темнота. Свинцо-
во поблескивает вода. Две амфибии, выбравшись с песчаной мели, ос-
торожно отходят от берега. Подполковник Банкузов подбадривает
нас:
— Ничего, орлы! Не робеть!
Вместе со мной с пулеметами и автоматами наготове присели мои
товарищи. Их лиц не видно, но чувствуется, как они напряжены. Всех
ближе ко мне Петр Кургузов, связист. Флегматичный, малоразговорчи-
вый здоровяк. До войны работал пожарным в небольшом городке
на Рязанщине — Шатске. О чем он сейчас думает? Возможно, о своей
205
семье, от которой так редко приходят письма.,. А радисты украинец
Бондарь и белорус Набутович? Какие мысли тревожат их?
Тихо урчат моторы. Тихо плещет вода. В темноте не видно того
берега. Но что это? Какие-то темные чудовища, будто гигантские ска-
лы, выстроились в ряд. Да это же силуэты вражеских военных ко-
раблей! Значит, надо использовать момент: под их прикрытием про-
скочить залив. Водители амфибий включают моторы на полную мощ-
ность. Еще сильнее забурлила вода за бортом. Еще сильнее застуча-
ли наши сердца.
Мы немного удивлены. Ни с кораблей, ни с того берега не слышно
выстрелов. А берег все ближе и ближе. Видимо, гитлеровцы не рас-
считывали на такой маневр с нашей стороны и растерялись.
Но вот мощный огневой шквал все же обрушился на нас. Быстро
соскакиваем с амфибий. Ледяная вода обжигает тело. Восемнадцати-
килограммовая катушка и автомат тянут меня вниз. Но вот нога нащу-
пала дно. Теперь быстрей на берег. Ложусь на песок и веду прицель-
ный огонь. С криком «Ура!» поднимаемся и забрасываем траншеи про-
тивника гранатами.
В отсветах взрывов вырисовываются каменные здания. Это ангары.
В стороне — аэродром. Самолеты не успевают подняться в воздух.
От взрывов гранат пылают и разлетаются на части.
Мы занимаем ангары. Связисты торопливо тянут телефонный про-
вод к наблюдательному пункту. Командир полка Банкузов должен
как можно скорее доложить о ходе операции штабу дивизии, остав-
шемуся на том берегу, координировать взаимодействие обоих баталь-
онов. Вместе со мной связь налаживают рядовые Кургузов и Кардинал.
Бондарь сидит у рации. Сквозь разрывы снарядов глухо доносится
его голос:
— «Овод!» «Овод!» Я — «Волга!» Как слышишь меня? Прием!
В это время гитлеровцы направляют в нашу сторону танки и пехо-
ту. У нас же в запасе лишь патроны и гранаты. Банкузов, соединившись
со штабом дивизии, сообщает наши координаты:
— Танки с фронта! Огонь на ангары! Огонь!
Гвардейские катюши не заставляют себя ждать. От взрывов их сна-
рядов ангары рушатся. Становится видно, как днем. Три танка загоре-
лись. Остальные повертывают назад.
— Молодцы! — хвалит наших артиллеристов подполковник Банку-
зов. — Молодцы!
Но враги не хотят успокаиваться. Они снова и снова бросают на
нас танки. Следом спешит пехота. Мы, связисты, не только налаживаем
связь, но и отражаем атаки.
А к утру наши основные подразделения начинают теснить гитлеров*
цев с флангов. Значит, мы выстояли. Шестьдесят бойцов отстояли за-
206
нятый плацдарм, с честью выполнили поставленную задачу, хотя в жи-
вых нас осталось всего двенадцать человек. Погиб радист Набутович,
как-то поведавший мне свою заветную мечту — выучиться на инже-
нера. Погибло все подразделение вместе с заместителем команди-
ра батальона капитаном Пономаревым.
Героев похоронили на песчаной косе. Прощались молча, сняв пи-
лотки. И каждый мысленно говорил: «Спите, друзья. Мы за вас ото-
мстим. Да, отомстим!».
И опять пошли в бой. Погнали гитлеровцев вдоль залива к Балтий-
скому морю.
Вл. Сошников
Смерти наперекор
В обязанности райвоенкоматов входит и забота о семьях воинов,
павших на фронтах Великой Отечественной войны. Эта забота недав-
но свела меня, в то время райвоенкома Борского района, со старика-
ми Тумаевыми. От Ивана Дорофеевича и Александры Васильевны я
тогда впервые услышал, что их сын Федор, павший в бою уже на под-
ступах к Берлину, был посмертно награжден орденом Отечествен-
ной войны первой степени.
Я постарался как можно подробнее изучить историю подвига Федо-
ра Тумаева. Побывал в архиве Министерства обороны, где ознакомился
с наградным листом. Еще раз поехал в село Коноваловку к родителям
Федора и его брату Александру, которые показали мне последние
письма погибшего и присланные уже после его смерти письма товари-
щей фронтовика.
Так я узнал подробности геройской смерти и не менее геройской
жизни Федора Тумаева. О них я рассказал его землякам, собравшим-
ся в сельском клубе по случаю передачи ордена на хранение родите-
лям воина, павшего смертью храбрых.
...Уже был объявлен приказ о предстоящем бое, и танкисты, воз-
бужденные и серьезные, как всегда перед атакой, в последний раз ос-
матривали свои машины, укрытые в лесу, а старшина Тумаев молча
сидел, уединившись, на стволе поваленного дерева, и видно было, что
думы у него невеселые.
Подошли друзья: Валя Иванов, Шагалий Ибрагимов, Иосиф Бабич.
— Ты что, Федя? Устал?
Они знали, что последние трое суток Тумаев по заданию коман-
дира ремонтировал танки — готовил к бою. Работа была срочная и
большая—вымотает хоть кого.
— Кто устал? Я?!
Глаза у Федора сделались злыми.
208
— У командира сейчас был. Не пускает с валли. Освобождаю, гово-
рит, от боя. Без сил ты, говорит.
Федор в сердцах хлестнул о сапог тонкой веткой. И вдруг глаза
его загорелись:
— Ребята, а может, вы попросите, а? Сходите к Кирьянову, ей-бо-
гу! На Берлин ведь прорываться будем — так неужели мне вам отсю-
да платочком махать?..
Кому, как не Тумаеву, знать, что такое танковый прорыв. Сколько
их было, этих прорывов, в которых участвовал Федор!.. На многие сот-
ни километров проложили след гусеницы его машины — и все в боях.
Два раза горел в танке. Медали имел, «Красную звезду» — с лих-
вой хватит солдату, чтобы всю жизнь гордиться, чтобы прямо смо-
треть в глаза любому. А войне скоро конец, и предстоящий бой, мо-
жет, последний...
Но тем тверже было желание Федора участвовать в этом бою ря-
дом с товарищами. Рядом, а не сзади.
И друзья поняли его. Пошли к командиру части. Уговорили, доказали,
что нельзя им идти в бой без своего механика-водителя: «Вы ж знае-
те, он самый опытный — кем заменишь?..»
...Отгудело, отгремело небо над головой, отгрохотали разрывы
тысяч наших снарядов там, на немецких позициях, — и танки рвану-
лись вперед. Стреляя с ходу и с коротких остановок, «тридцатьчет-
верка» Тумаева опередила все остальные машины. Вражеские снаря-
ды рвались сзади, сбоку, но Тумаев проскакивал между ними, будто
заговоренный. Он был первоклассным водителем, а теперь, в азарте
боя, будто слился со своей машиной, бросая ее в гущу отступающих
гитлеровцев.
В глубине вражеской обороны тумаевский танк, головной, встре-
тили бешеным огнем сразу несколько противотанковых пушек. Эки-
паж ждал этого. Остановка... Маневр за укрытие... Выстрел! Еще! Одна
вражеская пушка подбита. Снова маневр, разворот... Огонь! Вторая
немецкая пушка готова. «Вперед!»
Дым разрывов и клубы пыли плотной завесой закрыли плекси-
глас смотровой щели, и Федор откинул свой люк, чтобы лучше видеть
поле боя...
Оглушительного взрыва Федор уже не слышал: он был убит сра-
зу, наповал. Но и мертвый, он все так же крепко сжимал рычаги, и
танк еще шел вперед, грозя врагу жерлом своей пушки, пока новый
©зрыв не остановил машину.
Василий Пеньков^
полный кавалер ордена Славы
На подступах к Берлину
После небольшой передышки вновь задрожала земля от непрерыв-
ного, как раскаты грома, грохота орудий, гула танков, разрывов сна-
рядов и мин. Чуя свой крах, враг, не считаясь с потерями, оказывал
яростное сопротивление советским войскам.
Наша батарея занимала огневую позицию у местечка Цесны. От-
сюда были уже видны окраины Берлина. Город пылал, его окутыва-
ли черные тучи дыма. Мы смотрели на очертания высоких сооруже-
ний, и каждому думалось, что где-то там, в глубине этих зданий, таит-
ся змеиное жало врага. Еще один бросок, и это жало будет вырвано ns
его пасти.
Командир батареи капитан Долгушин, осмотрев занятую орудием,
позицию, сказал:
— Ну, ребята, скоро победа. Желаю вам бить врага расчетливо,,
без промаха.
...Контратака гитлеровцев не была неожиданной. Мы уже были на-
готове, когда показались вражеские танки и самоходки. За ними, ма-
скируясь в складках местности, шла пехота. Вся окрестность наполни-
лась сплошным гулом.
Я как командир расчета подал команду:
— К бою!
Наводчик Степан Иванов прильнул к прицелу.
— Огонь!
Снаряд разорвался в гуще бегущих. Взметнулся фонтан земли.
Вокруг воронки — трупы врагов. А черные фонтаны поднимаются еще*
и еще. Один за другим горят танки, бронетранспортеры. Но вражес-
кая атака продолжается. Я оглядываюсь на Иванова. Его лицо покрыто
крупными каплями пота. Он отбросил истлевшую папироску и полыхнул’
на меня горячими глазами,
— Товарищ сержант, беглым бы!
И мне невольно вспомнилось недавнее...
На одной польской станции мы захватили воинский эшелон..
210
В нескольких вагонах были заперты узницы концлагеря — польские и
русские женщины. Здесь Степан Иванов и встретился со своей сестрой
Аней. Худенькая, изможденная, с потухшими глазами, еле стоявшая
на ногах девушка. Обнимаясь с братом и плача, она рассказала, как их
возили по военным госпиталям и — у больных, голодных — брали
кровь для гитлеровцев.
В первом же бою после этой встречи Степан вот так же посмот-
рел на меня и попросил бить беглым огнем по атакующему врагу.
«За сестру, за всех тех женщин», — сказал он.
Позже мне довелось узнать и его собственную нелегкую судьбу.
Отец Степана погиб на фронте в первые же дни войны. Потом семья
попала в оккупацию. Мать, учительница, за связь с партизанами была
расстреляна. Сестру угнали в Германию. А ему удалось перебраться
через линию фронта. Теперь он жестоко мстил за смерть родных, за
поруганную землю.
...Бой уже длился около часа. Фашисты вводили все новые и новые
подкрепления, Они хотели все-таки смять нас, уничтожить. Но наши ре-
бята были готовы скорее погибнуть, чем пропустить гитлеровцев.
Танки и самоходки все приближались к нашей позиции. Вот мы
уже лицом к лицу с громыхающими громадинами. Артиллеристы
бьют прямой наводкой. Ухают минометы, стрекочут пулеметы и авто-
маты. Все смешалось вокруг. Сизо-черную пелену дыма беспрерыв-
но рвут багровые вспышки взрывов.
— Гранаты к бою! — скомандовал я.
Степан вместе с Михаилом Шавелевым и Николаем Савельевым
поднесли ящик с оружием, быстро разобрали гранаты. Иванов поднял
на меня почти сумасшедшие глаза.
— Вот прут, черти! — И он бросился в чернеющую впереди во-
ронку. Остальные — за мною, в траншею. Спрыгнули туда чуть ли не
из-под гусениц «пантеры». Вот она, черно-пестрая, со свастикой. Из
набалдашника пушки плеснуло пламя. «Врешь, не возьмешь!» Что есть
силы делаю взмах гранатой. Взрыв. Слышу восторженный голос:
— Молодец, сержант!
Меня охватывает небывалое чувство возбуждения. Что творится
вокруг, я не замечаю. Вижу только перед собой фашистскую самоход-
ку, накренившуюся набок. Из ее люка выскакивает экипаж, пытается
скрыться, но меткая очередь автомата моего товарища настигает вра-
гов. А я все сжимаю <в руках гранату, готовый бросить ее в цель. Но
Tjce прорвавшиеся машины уже подбиты. Мой расчет снова занимает
свое место у миномета и продолжает вести огонь по живой силе про-
тивника...
Самуил ЭйдлиНи
гвардии старший сержант
* *
Был путь в Берлин суров и крут,
Но, повеленью сердца внемля,
Мы отстояли мирный труд,
И нашу власть,
И нашу землю.
Законной гордости полна,
Она встает передо мною,
Моя Советская страна,
Мое Отечество родное.
С ним,
Верен долгу своему,
Делил я радости и беды.
И так легко мне потому,
Что воевал до Дня Победы,
Что снова праздник на Неве,
Что вновь над Волгой небо сине,
Что не были враги в Москве,
Что мы находимся в Берлине!
Берлин, 1945
212
Алексей Аладарцев.
Знамя над рейхстагом
Есть у каждого из нас дни, часы, минуты, которые нельзя забыть никогда. Для ма-
стера куйбышевского завода «Экран» ударника коммунистического труда А. И. Ала-
дарцева это дни, часы и минуты боев за рейхстаг. Скуп и сдержан его рассказ, но с
каким волнением мы перечитываем ныне эти скупые строки.
В исторические дни битвы за Берлин я был офицером связи в
756-м полку 150-й стрелковой дивизии.
Солнечным апрельским утром мне пришлось доставлять из штаба
соединения на командный пункт очередное донесение. Проходя мимо
«дома Гиммлера», я заметил на углу плакат со словами: «Мы не капи-
тулируем», сорвал его и сунул в карман шинели.
На КП я показал этот плакат офицерам.
— Видели мы эти плакаты, Геббельсова работа... Капитулируют! Вот
он, их рейхстаг!
Из окна дома № 63, где расположился КП полка, в трехстах мет-
рах через площадь виднелась в дыму и тумане каменная громада.
В доставленном мною донесении был приказ комдива командиру
полка принять участие в штурме рейхстага и водрузить красное зна-
мя на его куполе.
Полковник вызвал к себе командира батальона капитана Неустро-
ева и лейтенанта Кондрашева:
— Мне нужны два смелых разведчика, чтобы установить знамя
Военного совета нашей третьей ударной армии на куполе рейхстага.
Капитан Неустроев назвал фамилии Михаила Егорова и Мелитона
Кантария. Они тут же были вызваны на КП части. Начальник политот-
дела дивизии вручил им знамя Военного совета 5 и благословил на
исторический подвиг.
А мне в это время снова пришлось бежать со срочным пакетом на
командный пункт соединения.
Едва я переступил порог КП, как воздух сотряс мощный артиллерий-
ский залп. Началась артподготовка перед решительным штурмом
рейхстага. Было 10 часов 30 минут утра 30 апреля 1945 года.
213
К вечеру того же дня я возвращался из штаба дивизии уже в рейх-
стаг. КП полка располагался на первом этаже, а бой кипел на всех эта-
жах, за каждую комнату, за каждый коридор. Фашисты подожгли вто-
рой этаж с целью выкурить нас из здания, но их самих загнали наши
бойцы на третий этаж, и они метались там как на горячей сковородке.
И пока шел этот бой, через все этажи наверх пробирались с боем
два отважных разведчика с красным знаменем в руках.
В ночь на 1 мая они выполнили задание командования: в свете по-
жаров горящего Берлина высоко над рейхстагом заплескалось на вет-
ру красное знамя — знамя нашей победы.
Но весь день 1 мая в рейхстаге и в самом Берлине бои продолжа-
лись. Лишь утром 2 мая фашисты поняли бесполезность сопротивления
и стали сдаваться.
Из каждого окна, с каждого балкона свесились простыни, поло-
тенца, наволочки и просто белые тряпки.
Заклинания Геббельса не помогли — Берлин капитулировал!
И вот я спокойно шагаю по лестницам и залам главного здания
фашистского государства и читаю множество выцарапанных на его ко-
лоннах и стенах надписей. Эти надписи звучат как отчет совет-
ских воинов перед своим народом, перед народами мира. Они сдела-
ны штыком, углем и мелом: «Я отомстил за тебя, мама!», «Ура, мы
победили!», «Я пришел сюда из Москвы», «Мы с Волги»...
Мы помним эти надписи, но их не следует забывать и тем недоби-
тым гитлеровцам в Западной Германии, которые вновь помышляют и
кричат о реванше.
Ill
БЫЛ ТРУД ТЯЖЕЛ
И ХЛЕБ ВОЕННЫЙ ГОРЕК.
НО НА ЗАРЕ ОПЯТЬ
К СТАНКАМ ВСТАВАЛИ ЛЮДИ,
И ТРАКТОРЫ, КАК ТАНКИ
В БОЙ,
НА ПОЛЕ ВЫХОДИЛИ.
ВСЕ — НА РАЗГРОМ ВРАГА!
ВСЕ — ДЛЯ ПОБЕДЫ!
ш
Велик подвиг тех, кто, одетый в армейские шинели, с
оружием в руках защищал Отечество, громил врага
на полях сражений. Тех, кто во весь рост, с гранатой
в руках вставал навстречу танку со свастикой на
броне. Кто, подняв над головой автомат, бросался в
ледяную воду при форсировании больших и малых рек.
Кто в кабине легендарного «ястребка» шел на таран черных
«юнкерсов».
Но слава и женам, отцам, сыновьям, братья?л и сестрам
фронтовиков, которые ковали победу в тылу. Которые по
двенадцать, шестнадцать, двадцать часов не отходили от
станков. Которые круглую ночь, в кромешной тьме, когда
вокруг только ветер и ветер, вели по борозде трактора.
Которые строили для передовой танки и самолеты, делали
снаряды и мины, шили военные гимнастерки и сапоги, до-
бывали нефть и сеяли хлеб...
Их труд в годы Великой Отечественной войны был по-
истине героическим. Высокие примеры такого героизма
показывали труженики наших городов. Под руководством
своих партийных организаций они все силы отдавали ра-
боте для фронта, активно участвовали во всенародном дви-
жении многосотников и тысячников, во Всесоюзном социа-
листическом соревновании. В этом соревновании мно-
гие коллективы Куйбышева, Сызрани, Чапаевска
занимали первые места, завоевывали красные знаме-
на наркоматов и Государственного Комитета Оборо-
ны.
Среди тех, кто вставал под эти знамена, было не так
уж густо кадровых, высококвалифицированных рабочих —
многие из них воевали. Алый отсвет этих знамен падал
на лица женщин и стариков, на совсем еще юные лица вче-
рашних мальчишек и девчонок.
Тогда так и говорили: «женская фронтовая...», «комсо-
мольско-молодежная фронтовая бригада».
И наша промышленность в годы Великой Отечествен-
ной неуклонно росла, развивалась, крепла. Именно в воен-
ные, тяжелейшие годы в области окончательно сформиро-
вались ее ведущие отрасли, началось быстрое развитие
машиностроения, нефтяной и газовой промышленности.
Именно тогда начали действовать Куйбышевский и Сызран-
ский нефтеперерабатывающие заводы. Была получена пер-
вая в стране девонская нефть. Дала ток Безымянская ТЭЦ.
В невероятно короткие сроки вступил в строй газопровод
1ЛТ
Бугуруслан—Похвистнево —Куйбышев. На железной доро-
ге начата электрификация путей.
Немало славных достижений и успехов было на счету
энергетиков, нефтеразведчиков — тружеников самых раз-
ных отраслей промышленности, какие только существовали
на территории Куйбышевской области.
Поднимать, развивать, совершенствовать все эти отрасли
помогала рабочим и инженерам наука. Ее выдающуюся роль
в нашей блистательной победе над сильным врагом трудно
переоценить. Роль таких научно-исследовательских инсти-
тутов, как, например, «Востокнефтестрой» (нынешний
«Гипровостокнефть»), институт эпидемиологии, микробио-
логии и гигиены. Таких вузов, как индустриальный, ныне
политехнический, инженерно-строительный, авиационный,
медицинский, сельскохозяйственный и педагогический.
Спасибо — так говорим мы сейчас нашим ученым, науч-
ным сотрудникам, лаборантам...
Мы низко кланяемся и нашим труженикам села, це-
луем их натруженные руки. Еще не написано такой поэ-
мы, не создано такой симфонии, в которых были бы по за-
слугам возвеличены их труд и страдания в военную пору.
Лесная Шентала, степная Глушица, отражающее свет
своих окошек в водах реки Самары село Богатое! Все наши
большие и малые, самые малые села! Кумачовые стяги и ло-
зунги ваших хлебных обозов до сих пор незримо полощут-
ся над куйбышевскими дорогами!
Хлеб, который тогда вы везли к ссыпным пунктам и
элеваторам, доставался вам нелегкой, ох, нелегкой ценой!
В самые же первые дни военной страды, вы отдали армии,
фронту чуть ли не все свои автомашины, тракторы, тягачи...
И свою, полевую, страду встретили почти без машин — на
лошадях и быках... Встретили без мужчин — своей главной
опоры и силы, — которые стали солдатами.
Но — невзирая на это! — продолжали давать Родине,
фронту и зерно, и мясо, и молоко... На колхозных и совхоз-
ных полях, так же, как и в городах, крепло и ширилось со-
гщалистическое соревнование. Уже в 1942 году два волж-
ских коллектива — Больше-Раковской МТС и совхоза «Ка-
наш» — выступили его инициаторами перед всей страной.
И добились замечательных успехов. Большераковцы за от-
личный ремонт техники в конце 1944 года завоевали пере-
ходящее красное знамя наркомата и ВЦСПС, совхоз «Ка-
наш» — знамя Государственного Комитета Обороны СССР.
218
Этот высокий пример звал за собой остальных. Вряд ли’
в области было хотя одно село, где не нашлось бы-
бригады или МТС, награжденной переходящим красным
знаменем или почетной грамотой. Где бы не было механи-
заторов, полеводов, животноводов, отмеченных за доблест-
ный труд орденами и медалями, нагрудными знаками, пре-
миями...
Врагу не удалось уморить голодом наш народ, оставить
без хлеба армию и города. Не думая о том, что остается в'
собственных сусеках, коммунисты и комсомольг^ы деревень,
все сельчане обоз за обозом отправляли зерно государст-
ву. Своим неимоверно тяжелым трудом, своей стойкостью,
своим самопожертвованием они сорвали замысел фашистов.
Еще раз слава вам и поклон до земли, дорогие нашш
кормильцы.
Александр Копылов
Алексей Сорокин и другие
Этот очерк посвящен делам и людям 9го Государственного подшипникового за-
вода имени В. В. Куйбышева, который в годы войны являлся филиалом 4ГПЗ. Но уже
тогда это было крепкое промышленное предприятие с большим рабочим коллективом
и солидными производственными площадями, получающее вполне самостоятельные
планы и задания.
В кузнечный цех нынешнего Девятого подшипникового и вошел в январе 1942 го-
да Алексей Сорокин. Вошел и зажмурился от внезапно брызнувшего в глаза яркого
света...
Всего какую-то неделю назад здесь было пусто и неуютно, а сейчас...
Летят искры, клокочут пламенем печи, тупо ухают ковочные машины.
Там, где оборудование еще безмолвствует, копошатся монтажники и
слесари.
Тут уже знакомые Алексею главный инженер Иосиф Иванович Цы-
ганов, механики Сергей Васильевич Щербаков и Валерий Павлович
Павлов. Все трое, усталые, осунувшиеся, придирчиво осматривают ма-
шины, обходят рабочие места.
А вот и мастер Аланцев. К нему вчера было велено обратиться
Алексею. Сорокин шагнул было в его сторону, но Василий Ефимович
сам уже шел спешащей походкой навстречу новому рабочему.
— Вы Сорокин? — спросил он, пожимая руку Алексею. — Очень-
очень хорошо. Прошу сюда.
Он подвел Алексея к коренастому человеку, возившемуся возле
молота.
— Александр Михайлович, доброе утречко! Вот тебе помощник. Зна-
комьтесь!
Кузнец бегло скользнул взглядом по фигуре Сорокина, отерев по-
лой фартука лицо, представился:
— Агашков. Напарником, значит, будешь? Ну, добре. Знаком с та-
кой штукой?
— Немного приходилось работать. Я больше привычный к кувалде.
— Ничего, оботрешься. Работы чертова пропасть. Откуда прибыл?
— Из воинской части. Вместо фронта — к вам...
220
— Все мы теперь мобилизованные. Я вот был москвичом — стал
волжанином. А ты откуда родом?
— Саратовский.
— Значит, тоже будешь куйбышевцем. Ну, да ты так и так волгарь.
Давай, друг, начнем. Раскачиваться нам «некогда!
И они начали без раскачки. Ковать пришлось разную разность:
багры, ломы, клещи — на случай, если придется сбрасывать зажи-
гательные бомбы. И почти без отдыха, от зари до зари. Алексею бы-
ло некогда даже перекинуться словом с товарищами, с которыми он
прибыл на завод, хотя работали они в нескольких метрах друг от дру-
га. Виделись только мельком в обеденные перерывы.
— Ваня, тебя к кому поставили?
— К Балдуркину! На трехтонный. Мужик — во! — отвечал один из
друзей, Баранник, поблескивая белками глаз.
Остальных ребят, как вскоре узнал Алексей, тоже распределили
к кузнецам. Встал подручным к Ивану Васильевичу Кочеткову, рабо-
тающему на однотонном молоте, Павел Ляш, кузнецом на трехтон-
ный поставили Александра Никишина.
А разве об этом они думали совсем недавно! Алексей то и дело
вспоминал, как после призыва в армию ждал отправки на фронт. По
тому, как спешно формировались и отправлялись в путь их эшелоны,
все они, призывники, были уверены, что их туда и повезут. Но по на-
званиям станций и полустанков, которые то и дело мелькали за по-
луоткрытыми дверями теплушек, было видно: поезд все дальше и
дальше шел на север, забирал правее. Наконец стало ясно: их путь
лежит на восток, в сторону, противоположную от мест сражений.
Куда же?
Но вот новобранцев привезли в Марийскую АССР, выгрузили на
маленькой станции. Кругом тайга да болото. Здесь из молодых, необ-
стрелянных парней предстояло сформировать новые боевые части,
обучить их минометному делу.
Потянулись напряженные и вместе с тем томительные дни занятий.
Вести с фронтов доходили малорадостные, и на душе у ребят было
тревожно. Хотелось скорее встретиться с врагом, свести счеты с фа-
шистами за поруганную родную землю, за пролитую кровь соотечест-
венников.
Так подошел декабрь. Студеный ветер все настойчивее давал знать
о надвинувшейся зиме. Казалось, все было готово к их отправке на
передовую. Хотя никаких приказов еще не было, но об этом говорили
повсюду. В казармах, на стрельбище, в столовой. Всем было яснее яс-
ного — скоро фронт. И наконец как-то раздалась команда на постро-
ение. Вся казарма в одно мгновение пришла в движение.
— Кажись, пришло наше время, братцы.
221
— Отсиделись!
Сухопарый майор долго шагал перед строем, придирчиво ос-
матривая минометчиков. Затем начал по списку выкрикивать фами-
лии:
— Сазонов, шаг вперед!
— Петров!
— Сорокин!
Алексей чуть не вышел из строя, но майор добавил:
— ...Александр!
Эх ты, однофамилец.
— Сорокин Алексей!..
Значит, все-таки и его. Шагнул. Заколотилось сердце. А строй все
редел и редел. Скосил глаза. Ух, сколько! Куда же их? На какой
фронт?
Майор спрятал бумагу, откашлялся и начал зачитывать приказ.
Алексей от неожиданности даже вспотел. На фронт пойдут не все.
В тылу тоже нужны сильные, умелые руки. Тот, кто имеет профессию
металлиста, может принести немало пользы на трудовом фронте. И их,
человек около ста — кузнецов, слесарей, токарей, фрезеровщиков, —
отобрали именно для работы в тылу.
К ним почти тут же подошел уже гражданский в кожаном пальто
и в бараньей шапке:
— Здравствуйте, ребята. Я буду сопровождающим у кузнецов.
Ночью выедем в Куйбышев. Вопросы есть?
...Алексей то и дело вспоминал это. Но вскоре стало совсем не до
воспоминаний. Кузнецам объявили: приказано приступить к выпуску ос-
новной продукции — заготовок подшипников.
Алексей, придя утром на смену, увидел: к цеху подвезли металл.
Болванки валили наружу, прямо на снег. Он было возмутился, но сра-
зу же остыл: а что делать? В цеху все заставлено оборудованием,
ящиками, еще ведутся монтажные работы, бетонируются фундамен-
ты. Значит, придется мириться и с таким, хотя на дворе — морозище
под двадцать градусов.
Он безропотно вместе с Никишиным вышел из цеха, когда мастер
сказал:
— Давайте за болванками.
Но только они попробовали подступиться к металлу с голыми рука-
ми— ладони сразу же ожгло, как огнем. Эх, если бы рукавицы, да
где их взять: на весь цех лишь несколько пар.
— Постой, Леша! — воскликнул Никишин. — Надо поискать какую-
нибудь веревку или трос.
Они, пошарив по цеху, нашли несколько обрывков веревки. Начали
таскать болванки волоком прямо к молоту во второй пролет.
222
Когда закончили почти непосильный труд, увидели: Василий Ефимо-
вич о чем-то беседует с окружившими его рабочими. Подошли.
Аланцев рассказывал:
— ...Вчера у Аврамова было совещание мастеров, присутствовал
сам директор.
...Это совещание, как вскоре узнали все в цехе, прошло не сов-
сем обычно. Начальник цеха Михаил Поликарпович Аврамов выгля-
дел празднично, почти торжественно. Необычным для присутствующих
звонким голосом начал без всяких предисловий:
— Друзья, настал и наш час. Мы собрали вас, чтобы уточнить, как
начать выпуск заготовок, проверить наши возможности... На нас смот-
рят все цехи, ждут нашей помощи. Готовы ли мы ее оказать?
— Готовы! Не подведем!
...Первую пробу доверили Никишину. Его печь гудела, дышала ад-
ским жаром, накаляя добела первую партию металла. Алексей ви-
дел, как к ней то и дело подбегали люди, нетерпеливо тормошили куз-
неца:
— Скоро, что ли?
— Смотри не перестарайся!
Никишин невозмутимо прикладывал к глазам козырьком ладонь,
заглядывая в печь. Он походил на искусного кулинара, священнодей-
ствующего над изысканным блюдом. Наконец он отошел от окошка,
обвел всех победным взглядом и выдохнул:
— Можно вытаскивать. Испеклось!
Сигнал был немедленно принят. Работа закипела, захлестнула весь
цех. Алексей почувствовал, что его, как и остальных, охватило какое-
то необъяснимое чувство: то ли радость, то ли восторженность при
виде первых плодов собственных рук! Рубились заготовки, летели ог-
ненные брызги, ухал безостановочно молот.
— Лови гостинец!
— Получай горяченькую!
Александр Никишин ловко подхватывал крючком очередную заго-
товку, подкидывал ее кверху. Заготовка проделывала замысловатый
трюк и точно ложилась под раскатку.
— И-и-эх! Принимай!
Сорокин с Агашковым раскатывали заготовку. Никишин тем вре-
менем успевал поднести другую, хватал поковку и точно таким же пу-
тем отправлял пышащую жаром болванку на рихтовку к трехтонному
молоту, где работали Иван Балдуркин с подручным Баранником. Темп
работы возрастал. Люди после долгого перерыва снова окунулись в
привычную атмосферу, по которой соскучились и в которой могли с
полной отдачей проявить свои способности.
Никто будто бы и не замечал, что в цехе гуляет ветер, а у печи
223
Они заменили ушедших на фронт.
В одном из цехов куйбышевского завода Катэк
жарища, отошел — мороз по коже. И того, что вокруг копоть, смрад,
что удушливый дым разъедает глаза.
Алексей тоже не заметил, как закончилась эта историческая для
цеха смена. На следующее утро он был возле молота одним из пер-
вых. Вместе с подошедшим вскоре Агашковым начал разжигать печь.
Как и всегда, это было очень трудно. Недоброкачественный мазут,
затвердевший на холоде, никак не хотел воспламеняться. Но Алексея,
как и всех вокруг, не покидало ощущение праздничности, приподнятос-
ти. Он бежал во двор, тащил тряпки, щепки и, облив их мазутом,
продолжал биться, стараясь разжечь печь. И когда в лицо полыхнуло
ровным, гудящим пламенем, счастливо засмеялся, повернувшись к Агаш-
кову:
— Ага, пошла, голубушка!
224
85 процентов сельских коммунистов области во время войны работали непо-
средственно в поле, на фермах, в машинно-тракторных мастерских.
2865 передовиков села вступило в годы войны в партию-
Ни в эти минуты, ни до, ни после Алексей не чувствовал себя геро-
ем. Он видел, что так же, как он, с предельной отдачей ставили рекор-
ды, значительно перекрывая планы и графики, все его товарищи. Он
видел, как все кузнецы сжимались, словно пружина, собирали волю в
кулак, чтобы с новой яростью обрушить мощь своих мускулов на
металл.
Алексей только порой удивлялся: откуда берутся силы? Откуда по-
является это неистребимое желание дать больше, не согнуться под
тяжестью, победить? Ответ напрашивался сам: война! Борьба не на
жизнь, а на смерть — вот что было их главной мобилизующей силой.
Наделенные ею люди преодолевали все тяжести, работали по двена-
дцать-двадцать часов в сутки, полуголодные, почти без сна.
К тому же не только мужчины. Вот к ним с Агашковым приставили
машинистом Наташу Романову. Женщина, а тоже не жалуется, хотя и
устает так, что временами засыпает прямо на рабочем месте. Пока
молот в движении, пока трясет — здесь, конечно, не до сна. Но чуть
пауза, небольшая остановка — у Наташи голова моментально начина-
ет клониться на грудь. Агашков дает знак: включай, а молот бездей-
ствует.
— Алеха, ну-ка брызни.
Алексей зачерпнет пригоршней воду, окатит ее брызгами. Романо-
ва вскочит и интуитивно хватается за включатель. Кузнецы смеются:
— Кого видела во сне?
Наташа улыбается:
— Вас, чумазых!
И снова гремит молот, снова снуют мозолистые, натруженные ру-
ки кузнецов, падают, шипя, готовые поковки.
Цех уже действует на полную мощность. Алексей видит, как с каж-
дым месяцем у них совершенствуется оборудование, появляется новая
техника.
Вот начинают устанавливать мощную машину — «семидюймовку».
Алексей отлично понимает, как это важно. Несколько двух- и четы-
рехдюймовых машин, которые в цехе успели запустить недавно, не да-
ют необходимого количества поковок. Только семидюймовые, высо-
копроизводительные машины могут обеспечить кузнице успешную ра-
8
Волга в гневе
225
боту. Правда, внедрение их проходит нелегко, очень нелегко. Слесари
и наладчики — в критическом положении. Они неплохо собрали и под-
готовили к монтажу машину, но с самим монтажом попросту запари-
лись. Нет ни нужной документации, ни инструмента. Многое растеря-
лось в дороге, на разгрузочных площадках, а то, что уцелело, свале-
но при разгрузке в различных ящиках, и отыскать что-либо в нужный
момент не так-то просто.
Но все понимают: выхода нет. Дорога каждая минута, и какие бы
трудности ни стояли перед нами — монтаж необходимо завершить.
И опытный штамповщик Сергей Матвеевич Гальтяпин, которому поручи-
ли выдать первую заготовку с семидюймовки, ни на шаг не отходит от
машины, во всем помогает наладчикам. В цехе то и дело появляются
директор предприятия в сопровождении главного инженера кузницы
Иосифа Ивановича Цыганова и начальника цеха Аврамова. Все трое
перво-наперво подходят к машине Гальтяпина...
— Надо торопиться, товарищи. Постарайтесь!
И люди утраивают усилия, делают все возможное и невозможное.
Наладчик Ильин справляется с наладкой за несколько часов.
Утром следующего дня Гальтяпин встает к машине. К ней уже сбе-
жался чуть ли не весь пролет. Все молча следят за действиями штам-
повщика. Машина гудит лихорадочным гулом, сотрясая пол. Наконец
штамповщик швыряет на пол готовую поковку.
— Получилось! — восторженно ахают «зрители». — Дайте подер-
жать... Мне, мне дайте!..
Поковка, еще не остывшая, идет по рукам. Ее щупают, пробуют на
вес, измеряют. Ведь первая! А машина клокочет, штамповщик вертит-
ся возле нее волчком, захлестнутый бешеным ритмом труда. Кузнецы
торжествуют еще одну победу.
Первую партию поковок наружных колец немедленно отправляют
на последующую обработку. Гальтяпин, быстро освоившись с делом,
вскоре увеличивает выработку. Тысяча поковок за смену — это для него
уже не предел. И вскоре, подсчитав его очередную сменную выработ-
ку, по цеху объявляют:
— Гальтяпин дал тысячу сто! Вчерашний рекорд побит.
Какая-то доля заслуги в этом, пусть небольшая, принадлежит и ему,
Алексею Сорокину, который тоже помогал наладчикам, давал советы,
кое-что привинтил и приладил самолично. Из цеха в этот день, когда
Сергей Матвеевич добился такой высокой производительности труда,
он уходил поздним вечером. В кузнице, как всегда, стояли холодище,
чад. Людей невозможно было узнать, блестели только глаза да зубы.
Сейчас бы под душ или хотя бы в умывальник. Но ни того ни другого
в цехе пока нет. И Алексей со всеми моется из ведра, поплескав на
лицо кое-как, бежит бегом греться к печам. Здесь, на отделении отжи-
226
га, уже толпа. Кто сушит одежду, кто отогревает ноги, а кто просто
впрок теплом запасается, так как ночует прямо в кузнице, где удобств
для него никто не предусмотрел.
«А все-таки молодец Гальтяпин. Ведь тысяча сто, тысяча сто!» — с
восхищением думал Алексей, уже вышагивая по затемненным, пустын-
ным улицам к дому.
О себе, о своих достижениях он по-прежнему не думает, хотя это
уже знающий дело кузнец, мастер огненной профессии. Правда, осва-
ивать новые машины ему, как Сергею Матвеевичу, еще не приходилось,
но внедрять производство очень сложных поковок — да. На первых
порах это новое дело у него шло медленно — всего двадцать или три-
дцать штук за смену. Алексей мучился: мало! Что бы такое пред-
принять? А если... если увеличить число ударов молота в мину-
ту?
Выбрав момент, Алексей подошел к мастеру Аланцеву.
— Василий Ефимович, по-моему, мне надо поставить поменьше
шкив.
— Шкив? Попробуй.
Помогать ему в обеденный перерыв взялись многие. Опробовали
молот — результат удивил всех. Количество ударов возросло в нес-
колько раз, съем колец увеличился вдвое. Бригада кузнецов, которой
к этому времени Алексей руководил, быстро ликвидировала отстава-
ние и в короткий срок полностью обеспечила потребности производ-
ства в кольцах. Сорокина за это новшество премировали ботинками.
Как ему завидовали товарищи! Новые ботинки, со скрипом! Разве та-
кие нынче купишь, даже на толкучке!
Правда, вскоре завидовать другим пришлось и самому Алексею. В
ноябре 1942 года в кузницу поступил заказ: давать в сутки по
пятнадцать тысяч колец для особо важных подшипников. Приказ при-
шел «сверху» — значит, действительно, дело чрезвычайно серьезное.
Но цифра умопомрачительная. Пролет выжимал все, что мог, а вы-
давал только по десять-одиннадцать тысяч.
-Начальник цеха собрал мастеров. Все знали, зачем. Входили и мол-
ча садились.
В звенящей тишине Аврамов произнес:
— В долгу мы у фронта, товарищи. Завтра норма должна быть
выполнена. Осилите?
— Осилим!
Мастера пошли к рабочим. Собрали бригады, еще раз рассказали
штамповщикам о новом задании, выслушали их мнение. Оно оказалось
единым — фронт подводить нельзя.
На следующий день итоги выработки подсчитывали где-то глубокой
ночью, почти перед рассветом. Пролет с заказом фронта справился!
8* 227
Продукцию — фронту. На снимке — походные кух-
ни, изготовленные на Куйбышевском котельном за-
воде, перед отправкой в Действующую армию
Пятнадцать тысяч ко-
лец было спешно пе-
реброшено в другие
цехи на последующие
операции.
А штамповщиков
ждали награды. Вече-
ром в кабинете Ав-
рамова негде было яб-
локу упасть. Михаил
Поликарпович побла-
годарил рабочих, с че-
стью одержавших тру-
довую победу, и начал
по списку вызывать
кузнецов:
— Жарков Иван
Иванович. П рем иру ет-
ся костюмом! Ильин
Михаил Федорович, по-
лучите пальто...
«Вот это награ-
ды!» — с завмстью по-
думал Алексей.
Но это была хоро-
шая зависть. Вернее,
ее можно было бы
назвать гордостью за
товарищей!
Можно было бы
еще много рассказы-
вать, как Алексей Со-
рокин и его товарищи
трудились в кузнечном
цехе Девятого подшипникового. Как перевыполняли планы, помогали
осваивать профессию и воспитывать характер пришедшим в цех из сел
молодым паренькам. Завоевывали все новые и новые награды и премии.
Каждый день и каждый час их звали к новым трудовым подвигам
развешанные повсюду лозунги и призывы. Приблизился к проходной—
и над нею: «Все для фронта! Все для победы!». Поднял голову над
машинами — а там: «Товарищ! А ты чем помог сегодня Красной
Армии?»
228
Эти лозунги вдохновляли, напоминали о долге, суровом долге
военного времени. Но нет-нет да Алексею думалось:
«Когда же мы начнем трудиться не ради войны — ради мира?»
Он хмурился было, но тут же светлел лицом. Время это близко.
Наши стремительно идут на запад, побеждают на всех фронтах. При-
ближение конца войны уже заметно отражается и на жизни, на всей
обстановке в тылу. Не стало учебных тревог, отменили светомаскиров-
ку. Улицы стали менее пустынны, по вечерам все чаще слышатся звуки
гармони, девичьи голоса. Люди стали привыкать к спокойной, разме-
ренной жизни, цену которой по-настоящему узнали только тогда, когда
через край хлебнули горечь военного времени.
Почувствовали облегчение и кузнецы. Нет, цех по-прежнему рабо-
тал на полную мощность, объем работ не снижался. И все-таки не ста-
ло того изматывающего напряжения, взвинченности, которые испыты-
вали в кузнице год-два назад.
И однажды...
Алексей уже выключил молот, собираясь на обед. Пошарил в кар-
мане: на месте ли продталоны? Уже совсем направился было к воро-
там цеха, как плеча осторожно коснулась чья-то рука. Старший мастер
Алексей Максимович Кузнецов.
— Перекусить?
— Да, думаю: перерыв,
— Придется повременить: вызывает Югай.
В кабинете нового начальника цеха было уже шумно. За столом,
перешучиваясь, сидели инженеры, кузнец Балдуркин... Разговор, ка-
жется, шел самый обычный. Но по каким-то неуловимым признакам —
веселому блеску глаз собравшихся в кабинете, непривычно мягким
жестам — Алексей понял: руководители собрались по не совсем обыч-
ному поводу. И услышать ему придется о необычном.
Поздоровавшись, он спросил:
— Вызывали, Сергей Зосимыч?
Начальник цеха кивнул в ответ:
— Присаживайтесь, товарищ Сорокин, присаживайтесь.
Все сразу же повернулись в его сторону.
— Товарищ Сорокин, — начал Югай. — Не будете возражать, если
мы вам... вам и товарищу Балдуркину поручим новый заказ?.. Нет, нет,
ничего секретного. Не возьметесь ли изготовить три тысячи предплуж-
ников? Срок — месяц.
Алексей молчал.
— ...В освобожденных от гитлеровцев районах, — словно издалека
доносился до него голос начальника цеха, — в освобожденных райо-
нах почти никакой сельскохозяйственной техники. Все сожжено, поло-
мано, уничтожено. Так что заказ очень ответственный, учтите.
229
Начальник говорил, а перед мысленным взором Алексея невольно
оживало трудное, пережитое. Дни и ночи в холодном, открытом всем,
сквознякам цехе. Долгие месяцы, проведенные за выполнением фрон-
товых заказов. Почему-то мелькнуло в памяти, как однажды потерял
карточки на хлеб, совсем ослабел от голода и мастер Николай Алек-
сандрович Пономарев купил для него на собственные деньги два кир-
пичика хлеба. Целых два кирпичика! Он, Алексей, тогда от неожидан-
ности, от нахлынувших на глаза слез потерял дар речи.
— Бери, Алеша, бери. Продержишься несколько дней, а там видно
будет, — сказал Пономарев.
И когда Алексей принялся благодарить, нарочито сурово прикрик-
нул:
— Бери! Свои люди — сочтемся. Всякое бывает.
Силясь оторваться от неожиданных воспоминаний, кузнец подумал:
«Неужели дожили?! Мы, постоянно работающие на фронт, — и пред-
плужники. Неужели дожили?!»
— Понимаю, что ответственный, Сергей Зосимыч. Обязательно сде-
лаем.
Оглядев устремленные на него улыбающиеся лица, он повторил:
— Сделаем обязательно! /
Владимир Колайдо,
Юрий Смолякоз
Трудный хлеб
Ксюша никогда не забудет того дня, когда их, девчат, собрали в
правление колхоза.
— Ну, милые, как теперь жить-поживать будем? — стараясь улыб-
нуться, обратился к ним председатель. — Механизаторы воюют, трак-
тора стоят, а уборка на носу. Одна надежда на вас у колхоза осталась.
Глянув на примолкших девчат, он заключил:
— Значит, молчание — знак согласия, так следует понимать?
И наутро они впятером уже толпились около бригадира Кузьмы
Галина, упрашивали зачислить их в одну бригаду.
Так организовалась в колхозе «Путь к коммунизму», Кинельского
района, женская тракторная бригада. Так началась у девчат их механи-
заторская жизнь.
Трактор пыхтел у загонки.
— Ну, Ксюша, с богом! — проговорил бригадир. — Все подвинтил,
подкрутил, садись за руль — ив ночную смену...
Ксения подъехала к краю загонки, обернулась назад, дернула за
бечеву — автомат сработал, лемеха плуга опустились, и трактор начал
тянуть за собой черную ленту пашни. Девушка глядела вперед, ста-
раясь ровнее вести гон. С каждым вспаханным метром ее все больше
заполняла поднимавшаяся откуда-то изнутри радость. Хотелось встать
на сиденье и крикнуть на все поле: «Смотрите, это я пашу, это моих
рук дело!». Она даже чуть привстала и затянула неслышную в грохоте
мотора песню.
И вдруг ближе к повороту, где, как и предупреждал дядя Кузьма,
начинался солонцовый участок, трактор сбавил ход. Натужно заверте-
лись на месте колеса (даже шпоры не помогали). Из выхлопной тру-
бы сначала высыпал сноп искр, а затем стало выплескиваться пламя.
Ксению охватил страх. Острее ножа резнула мысль: «Трактор загорел-
ся!». Она сорвалась с сиденья и, спотыкаясь на кочках, побежала к по-
левой будке.
231
— Дядя Кузьма, дядя Кузьма! Трактор у меня загорелся! — прого-
ворила она побледневшими губами, тормоша засыпающего бригадира»
— Трактор? Да ты что, с ума сошла, девка?
Бригадир поднялся, всматриваясь в темноту. В ночи не было видно»
ни борозды, ни трактора. Хоть глаз коли. Только чуть в стороне, в кол-
ке, ухал филин.
— Заглох трактор-то? — переспросил бригадир.
— Сгорело, наверно, все нутро у него, дядь Кузьма, пока я до
тебя бегла, — чуть слышно ответила Ксения.
Они двинулись в темноту. Кузьма шел впереди, Ксения торопилась
сзади. Скоро показался черный горб трактора. Правым передним ко-
лесом трактор завяз в солонце, плуг чуть не под раму зарылся в
землю.
—Эх, горе на мою головушку! — вздохнул бригадир. — Скорость-
то у тебя чуть не последняя включена, а тут солонец—кувалдой не рас-
шибешь. Поэтому и заглох. С какого края загорелся твой трактор? —
успокаиваясь, с хитринкой спросил он.
— С выхлопной полыхал, дядя Кузьма. Уж так полыхало, страсть!
— Как не полыхать-то, коли карбюратор переполнен. Эх, горе на
мою головушку... — повторил он.
Никому — ни тогда, ни потом — не рассказывала Ксения Ивановна
Сухарева про этот случай. «Еще, чего доброго, засмеют».
Но первая неудача не сломила ее, iHe отпугнула от нелегкого дела.
Где-то там, в закоулках души, даже рождалась злость на самое себя.
«Что же это получается? Трактор сильнее меня, что ли?» И снова шла
она к бригадиру, спрашивала, советовалась...
Со временем у молоденькой трактористки появилась крестьянская
сноровка, начало расти мастерство. Дядя Кузьма, глядя, как Ксения
ловко управляет своим колесником, отмечал про себя: «Будет толк из
этой девчины. Напористая». А девчина, приглядев в бригаде старый,
никому не нужный мотор, часть деталей сняла с него и поставила на
свой трактор. Он стал работать еще лучше. Вскоре бригадир поздравил
Ксению с большим успехом: выполнила на вспашке зяби полторы нор-
мы.
Конечно, не одна она была в МТС такая. Вся женская бригада как
на подбор. И откуда только бралась сила у девушек? И на пахоте, и на
севе, и на уборочной — как огонь. А лишь только грянула зима, в поле
метели начали справлять свои свадьбы, занялись учебой и ремонтом
техники в мастерских. Разбирали трактора на узлы, промывали их, ме-
няли детали. Затем собирали. Вечерами, когда опускалась за окнами
густая, словно мазут, темнота, растекались по общежитию, чтобы вновь
взяться за учебники и спорить о сборке и разборке отдельных узлов.
Частенько, несмотря на снежную зиму, они старались выкроить
232
время и побывать на станции. Подолгу пропадала там с подружками
и Ксения. Через Кинель в те дни нескончаемой вереницей тянулись с
Востока и Средней Азии на запад воинские эшелоны, а обратно — са-
нитарные поезда с ранеными. И где, как не на станции, можно было
познакомиться с новой фронтовой песней, которую потом по вечерам
пели в общежитии, или услышать немудреный, но страшный по своей
сути рассказ бойца о зверствах фашистов, после которого суровело
лицо, а натруженные от непосильной работы руки сжимались в кулаки.
Так шли дни, полные нечеловеческого труда и несокрушимого тер-
пения. Конечно, среди этих дней были и светлые, радостные, оставши-
еся в памяти трактористки на всю жизнь. Даже теперь, спустя более
четверти века, Ксения Ивановна, вспоминая о том времени, с трудом
сдерживает крупные счастливые слезы.
...— В конце сентября это было, — рассказывает она, — в сорок
втором. Зябку мы пахали на Красной Горе. Только я хотела новую
загонку начать, как вижу — колхозная полуторка подкатила. В ней
наш бригадир Кузьма Галин и еще кто-то. Дядя Кузьма прямо из ку-
зова мне шумит: «Сдавай, Ксения, трактор, напарнице, в район по-
едешь...» «Зачем?» — спрашиваю. «Не знаю,— отвечает,— вот тебе то-
варищи из Кинеля растолкуют, что к чему». Только тут я разглядела, что
с бригадиром в кузове машины сидели работники райкома комсомола.
С ними я и раньше встречалась довольно часто как секретарь колхоз-
ной комсомольской организации.
Оказывается, меня решили послать в Москву, в ЦК ВЛКСМ, на сове-
щание комсомолок-трактористок. Можете себе представить, как я вол-
новалась и радовалась. Ведь я никогда в Москве не была. Да и не чая-
ла быть. А тут, как говорится, с корабля — на бал! Из какой-то Чубов-
ки — в Москву! Радостно, но и страшновато как-то. А вдруг там что
спросят, да еще за всю область? Нас из Куйбышева-то только двое: я
и Тоня Казакова из Больше-Раковской МТС, Обе вроде не робкого де-
сятка, а все как-то боязно, непривычно. Перед отъездом, на случай
если придется выступать, дали нам отпечатанные на машинке «шпар-
галки». Вот мы их всю дорогу до Москвы и старались выучить наизусть.
А еще я повезла с собой в столицу небольшой снопик пшеничных ко-
лосьев с нашей земли...
Столица той поры запомнилась мне суровой, ощетинившейся про-
тивотанковыми ежами, надолбами, со зданиями, заваленными по са-
мые окна мешками с песком, и множеством аэростатов в низком и
сером небе.
Первое, что мы сделали после того, как устроились в гостинице, —
пошли на Красную площадь, к Мавзолею Ленина. Давно я об этом
мечтала — побывать на главной площади страны. Многие наши
сельские по нескольку раз ездили в Москву. Кто на Всесоюзную
233
И пожару войны не погасить ясных женских улыбок. Дружная бригада Нижне-
Санчелеевской МТС. 1942 год
сельскохозяйственную выставку, а кто и просто так — поглядеть столицу.
Жить-то перед войной стали хорошо, вот и ездили. А когда возвраща-
лись, рассказывали, где были, что видели, хвастались обновками. Про
разное рассказывали. Но в каждом рассказе обязательно было и про
Красную площадь, и про Мавзолей. И вот я сама возле прекрасной
зубчатой стены с краснозвездными башнями, возле елей кремлевских.
Стою и жалею об одном — на Ильича посмотреть не удастся. Оказы-
вается, с началом войны Мавзолей для посещения закрыт.
Разговор же на совещании в ЦК ВЛКСМ шел о том, что должные
сделать сельские ребята и девчата, чтобы заменить ушедших на фронт
механизаторов, как дать стране и фронту больше хлеба. Многим участ-
никам его, в том числе и нам, за отличную работу на полях в 1942 году
были вручены почетные грамоты ЦК ВЛКСМ.
Но самым памятным днем для меня остается на всю жизнь 8 октя-
бря 1942 года — день, когда в своем кабинете в Кремле нас принял*
Михаил Иванович Калинин. Надо ли говорить, что пережил и перечув-
ствовал каждый из нас, простых деревенских парней и девчат, съехав-
шихся с разных концов страны и робко переступивших порог кабинета-
Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Каждого из нас:
Михаилу Ивановичу Калинину представлял секретарь ЦК ВЛКСМ. Нас
было не очень-то много, всего десятка два. Большинство — девушки.
С первых слов беседы в кабинете мы почувствовали, что Михаил
Иванович отлично осведомлен об успехах и нуждах хлеборобов каж-
дой области. Многих он просил рассказать, как идут дела в колхозах,
234
какое настроение у людей, хороший ли был урожай, как колхозники
готовятся к весне и ремонтируют технику, в чем нуждаются.
И вот дошел черед до нас, куйбышевцев.
— Расскажите, пожалуйста, вы, товарищ, — попросил меня Михаил
Иванович, — как идут дела на полях вашего колхоза?
Так просто, душевно он это спросил. Все заученные слова словно
выветрились из головы. Я сразу же заговорила совсем не по шпаргал-
ке, а просто так, как думала, и о том, что, по-моему, должен был
обязательно знать товарищ Калинин. А он курил, внимательно
слушал мой рассказ про дела нашей бригады, про хорошую работу
подружек моих трактористок Ани Вуколовой, Клавы Шикиной и Кла-
вы Огурцовой, про нашего бригадира дядю Кузьму и его заботу
о нас. ~
В конце моего рассказа Михаил Иванович, показывая на наш сно-
лик с колосьями, спросил:
— Это у вас такой хлеб?
— Да, Михаил Иванович, это наша пшеница.
— Поди, со всей области по колоску собирали? — пошутил он.
Мы дружно рассмеялись этой шутке.
А потом Михаил Иванович долго рассказывал нам о положении на
фронтах, не скрывая, говорил о трудностях, о том, что враг подошел
к Сталинграду, и просил нас по приезде домой передать сельским
комсомольцам и молодежи, что стране очень нужен хлеб. Партия и
правительство, — заметил он, — ждут от комсомольцев тыла достой-
ных фронта дел, сейчас каждый трудовой подвиг — родной брат под-
вигу ратному.
Слушала я и думала: хоть и не жалеем мы себя на работе, но это
только цветочки, а ягодки там, на фронте, на берегах нашей Волги,
где под непрерывным огнем отцы и братья наши воду из реки пополам
с кровью пьют. И захотелось мне сейчас же, сию минуту идти рабо-
тать, работать без отдыха, чтобы хоть чем-нибудь помочь в битве с
проклятой фашистской саранчой.
Три часа задушевной беседы пролетели незаметно. Мы горячо по-
благодарили Михаила Ивановича за его теплый прием и заверили, что
все пожелания и просьбы к сельским комсомольцам восприняты нами
как боевой наказ, который во что бы то ни стало будет выполнен!
Кто-то попросил товарища Калинина сфотографироваться вместе с
нами. Он охотно согласился. Тут же, в его кабинете, мы и снялись.
Случилось так, что я угодила в один ряд с Михаилом Ивановичем. Спу-
стя некоторое время нам вручили фотографии. На обороте карточки
я прямо в кабинете сделала надпись: «Кремль, 8 октября 1942 года.
Москва».
Татьяна Вавилова,
Герой Социалистического Труда
Потому что верили .. .
Уже на второй-третий день после начала войны у нас, на куйбышез-
ской швейной фабрике «Красная звезда» № 2, остались одни женщи-
ны. Все мужчины ушли на фронт.
Я тогда была сменным мастером и секретарем парторганизации
цеха. Собрались мы, коммунисты, в парткоме, стали решать, как пере-
страивать работу на военный лад. Впрочем, решать много не приходи-
лось: все было ясно и так.
Работать сразу же стали по двенадцать часов, почти без выходных,
срочно начали налаживать выпуск новой продукции — шинелей, воен-
ного обмундирования.
Как было трудно, какие переживали нехватки — говорить можно
бесконечно много. Ведь сколько книг написано уже про Отечествен-
ную войну, сколько кинокартин поставлено — а еще и половины всего
не сказано!
Бывало, сидит за машиной работница, еле держится. Голодная,
усталая... А тут еще горе великое ей на плечи свалилось, похоронную
получила, мужа на фронте убили. То одна, то другая, смотришь, голову
опустила.
Подойдешь, руку положишь на плечо:
— Держись, милая! Держись...
Поднимет красные от слез да недосыпания глаза, улыбнется неве-
село:
— Ничего, ничего... Я держусь.
И ни от кого тогда не слышала я ни жалоб, ни стонов. Все держались
стойко. Понимали: иначе нельзя. Работали по-богатырски! Все отдавали
для фронта, для победы.
Все мы верили в нашу победу, в правоту нашей священной борьбы-
Верили — потому и победили!
236
Эдуард Константинов
Хлебный обоз
— А далеко, ли до города? — спросит их редкий встречный.
— А кто его знает, — скажут они. — Черт мерил, мерил да верев-
ку порвал.
Но им-то было хорошо известно, что доберутся они до Куйбышева
точнехонько на третий день и домой вернутся через неделю.
— Быстренько, товарищи женщины, — кричит усердный бригадир.—
Быстренько! Нам до Дубового Умета первыми поспеть надобно.
Он вертится у возов, подметая полой тулупа зернистый снег, и на
ходу поправляет упряжь.
— А ну-ка покрепче подтяни супонь, Василиса. Рассыплешься по
дороге!
Алексеева не обижается. Ей понятно, почему так сердится брига-
дир. Путь перед ними лежит зимний и безлюдный. Только на себя и
надейся.
Вот женщины выезжают за мост, останавливаются. Они толкутся,
ожидая, когда подтянутся остальные. «Вот хорошо бы по солнышку
дойти, — думает Василиса. — А то, не дай бог, — буран начнется».
Недавно они возвращались после такого же вот похода порожня-
ком. И когда повалило со всех сторон, забрели, плутая, в павловские
степи. Врезались прямо в дол. Попрятались под лошадьми. И просиде-
ли так до самого рассвета. Как они осилили ту ночь, никто не знает.
Харитонова говорит, что, значит, страсть в них такая была заложена —
жить хотелось. Мысль помогала, что мужьям в такую зиму на фронте
еще тяжелее приходится. А Василиса еще и потому перетерпела, что
дома ее четверо детишек ждали, а их кормить-поить нужно. Разве ж
можно ей замерзнуть!
— ...Тро-огай!— длинно кричит бригадир.
Снова двинулся первый воз, потом второй, третий... Василиса убра-
лась улиткой в тулуп, немного поерзала, выбирая удобное положение,
вздохнула и легонько натянула вожжи. Лошади подождали, когда вожжи
237
КОГДА ПРИХОДИТ
ПОЧТА ПОЛЕВАЯ
Дорогой боец, товарищ
Москаленко!
Я совсем не знаю вас, но
уж считаю своим хорошим
другом. И у меня сердце
сжимается, когда я пред-
ставляю себе опасности, ка-
ким вы подвергаетесь на
фронте.
Я работаю на Куйбышев-
ском котельном заводе, ста-
ла стахановкой, потому что
выполняю норму на 405—
440 процентов. А последняя
новость такая: меня назна-
чили бригадиром фронто-
вой бригады.
До свиданья, дорогой
боец! Считайте, что в тылу
у вас есть верный друг, ко-
торый все время думает о
вас.
Ефросинья Поправко
Дорогой папочка!
Мы очень беспокоимся за
тебя, давно не получали пи-
сем. Но я верю, что ты жив,
воюешь, бьешь фашистских
гадов. И вот спешу поде-
литься огромной радостью.
Сегодня меня приняли в
партию. Представляю, как ты
удивишься. Ведь когда ты
уходил на фронт, я была
совсем еще девчонкой. Но
за это время я очень по-
взрослела. Работаю на Ки-
нельском вагоноремонтном
пункте. Сначала меня поста-
вили сверловщицей, но я все
время мечтала стать свар-
щицей. И вот нашего масте-
ра Смирнова призвали в ар-
мию и мне передали его
сварочный аппарат.
Дорогой папочка! Теперь
я буду работать еще лучше.
Ведь теперь твоя дочь Анна
Старцева — большевичка.
Аня.
натянутся во второй раз, и, тоже вздохнув,
сдвинули сани. И скоро весь хлебный обоз
в шестьдесят возов опять потянулся в
степь.
Далека дорога, и много разных дум пе-
редумаешь, переберешь, пока в вечерней
густеющей синеве не вырисуются вдали
очертания большого города.
...Поселились в этих местах неподалеку
от Большой Глушицы на берегу Иргиза их
прадеды из Тамбова и Курска. Обжили за-
сушливые края, перепахали. По одну сторо-
ну от церкви построились тамбовские, по
другую — курские. И назвали мужики по-
селение Тамбовкой.
Шли годы, пришла в деревню Советская
власть, а потом начал свое летоисчисление
и колхоз «Трудовой гигант». Весело зажили
люди. Курские и тамбовские парни сорев-
новались во всем — не только в поле и на
ферме. Даже до дальних лугов добирались
на спор, кто вперед домчит. Курским поче-
му-то везло, видно, кони у них были ре-
звее. И заиграли было на Тамбовке свадь-
бы. Да тут грянула война, которая и подве-
ла черту под мирную жизнь. Груня Чапра-
сова, когда женщины собирали в город
свой первый зимний обоз, сказала:
— Теперь нам за мужиков придется ра-
ботать. Резво работать придется. Ох, как
резво!
Верно сказала. Потому что война есть
война и тут уж ничего не поделаешь.
Думает Василиса Алексеева о прошед-
ших красных денечках, но вот круг солнца
касается холодного розового горизонта,
впереди начинают чернеть уметские избы.
Но как ни торопил женщин бригадир,
первыми они сюда не успели. Как всегда,
опередили их глушицкие обозы. Улицы Ду-
бового Умета уже были забиты — не повер-
нуться. Теперь хотя бы где возле порога
перебиться, лишь бы в тепле.
238
Василиса, войдя в избу, краем уха слышит:
— А сила-то, говорят, прет — не остановить,
— На всякую силу сила есть!
— А Василию Семенихину, сказывают, орден дали...
Дремлет Василиса, а в уме опять: что-то делают дома ее четверо.
Вокруг народ лежит на лавках, на полу. Дрожит длинный огонек све-
тильника, и тени от него летают по стене. Звякают от ветра окна. За
стеной гудит. И то, что в степи ночь и буран, а она вот в тепле и с людь-
ми, и что дети дома тоже в тепле, от этих мыслей к Василисе вдруг при-
ходит чувство покоя, и она проваливается в сон.
...А утром снова в путь. Степь — будто и бурана не было. Глад-
кая, тихая, лежит белой скатертью перед глазами. И тянется по
степи обоз уже вдвое длиннее, потому что к ним присоединились еще
и глушицкие.
— А ну-ка подвинься, — говорит Василисе Прасковья Русакова. —
Вдвоем все веселее. — Она падает рядышком. — Смотри-ка, день ка-
кой, солнышко — глазам больно!
— Лошади-то у тебя не уйдут? — спрашивает Василиса.
— Никуда не денутся. Я их к возу твоему пристегнула.
— Поди, опять песни петь будем?
Василиса вдруг настораживается:
— Что там такое?
Она спрыгивает с воза. Так и есть — опять болты у оглобель ша-
таются.
— Останови лошадей, — кричит она Прасковье. — Мешки скидывать
надо.
Подходят женщины с задних возов. Все вместе они сбрасывают меш-
ки, ставят сани набок, закрепляют болты-завертки. Посудачив немного—
дальше. И Прасковья снова жмется к Василисе.
— Ты говоришь, песни петь, — продолжает разговор Русакова. —
А какие? Вот у Харитонихи бык в борозде сдох. Вот и вся наша тепе-
решняя жизнь, — горько усмехается Прасковья.
Василиса в ответ молчит, хмурится. Все это она знает и сама. И у нее
тоже тревожно на душе.
Но вслух она произносит:
— Не думай так, Прасковья. Конечно, нам тяжело. Все мы не герои.
Но смотри. Вот к нам глушицкие пристали. А там александровские
пойдут, мокшанские прибьются. Вот и считай, сколько мы хлеба зараз
привезем. Для армии нашей. Вот и прибавится у нее силы и пойдет
она вперед. Так что мы еще попоем!
— Это так, — соглашается Прасковья.
...Хлеба этим летом у них уродились хорошие. Убирали их женщины
с зари до зари. Не заметили, как подошла осень. Хлынули ранние дож-
239
ди. Подкрались морозы. Колос пшеничный оделся в ледяную ру-
башку. Начали молотить. Льду оказалось больше, чем зерна. Неужели
пропадать хлебу! И молотьба продолжалась.
В те же дни все деловое — тракторы, машины — они отдали фрон-
ту. Зябь пришлось поднимать, по сути, конной тягой. Тракторов — раз-
два и обчелся. А все вокруг уже застыло.
— Земля промерзла, — кричит Дмитрий Герасименко, первый
тракторист-комбайнер на селе. — А ну, бабы, топоры несите! Зарубку
с конца сделать надо!
Пробьют они топором верхний мерзлый слой земли, в ямку вот-
кнут плуг и тянут. А он под коркой идет, проломить ее не может, за-
стревает. Несет поземка из земли и снега, не укрыться от нее, колет
иглами лица.
— А ну, работнички! — снова лихо кричит Герасименко. — Руби
еще зарубку. Посмотрим, чья возьмет! Давай-давай, потом отлежим-
ся, после войны передохнем.
...Тянется обоз с тяжелым налитым зерном. Лошади, обросшие ине-
ем, в шаг поводят боками. Хорошо идут они в эту неделю. Все дни сол-
нышко греет спину. Василиса оглядывает степь и удивляется, как про-
сторна поволжская земля. Даже умом трудно представить, думает она.
И надо же, фашист воевать ее решил! А Прасковья толкает ее в бок:
— Смотри, смотри!
Количество возов выросло уже втрое. Василиса смотрит и тихо
улыбается. Да, обоз знатный. А сколько таких обозов проведут они за
зиму! Не сосчитать. Только она, Василиса, двенадцать раз обернется
туда и обратно.
— Ну что, споем? — поворачивается она к Прасковье.
— Споем, — неожиданно для нее соглашается подруга. — Только
дай вспомнить. Песен-то на свете тьма. Что мы в прошлый раз пели?
Это было в первую военную зиму.
Римма Воронцова
Слово зовущее
Близилось время обеда. В первом механосборочном цехе завода
«Автотрактородеталь» по пролету, над станками, уже разносился невы-
разимо вкусный запах печеной картошки.
Он шел от ящика с песком, который стоял на «буржуйке», протя-
нувшей свою длинную шею-трубу за мохнатое от инея окно. Перед
перерывом рабочие закапывали здесь в песок почерневшие картофе-
лины. Это все, что они могли захватить из дому. Обед в заводской сто-
ловой, конечно, был, но такой скудный... А ведь впереди еще почти
шесть часов работы. Шла трудная зима сорок второго.
Стараясь не думать о еде, об аппетитной картошке, люди работали
и работали. Сосредоточенно. Быстро.
Ни одного лишнего движения у станочницы Клавдии Николаевны
Усановой, строго и озабоченно совсем еще юное лицо Анны Петряе-
вой. Но вот гудок.
Когда опустели миски с жидким хлебовом, в столовой появился на-
чальник цеха Александр Васильевич Мещеряков, агитатор.
Сел за стол рядом с потеснившимися рабочими, достал из кармана
свежую газету.
Сводка с фронтов. На всех лицах — надежда и тревожное ожида-
ние. Но снова ничего утешительного, снова «упорные бои с превосхо-
дящими силами противника».
В столовой стало очень тихо. Мещеряков сложил газету.
— Ничего, будет и на нашей улице праздник.
Александр Васильевич встал и заговорил. Он обращался сейчас к
рабочим не как их начальник. Это была беседа коммуниста — чело-
века, который нес рабочим слово партии, слово о самом важном,
самом сокровенном.
Агитатор рассказывал о том, какие трудности переживает страна, но
как крепнут день ото дня, растут ее силы.
— Кое-что, — скупо улыбнулся Мещеряков, — и от нас зависит...
241
Агитатор пришел в поле. Первый военный весенний сев в колхозе имени Чкалова
Немного помолчав, он повел речь о цеховых делах.
Коротко эта речь сводилась к следующему. Завод, в том числе и их
первый, механосборочный цех, снабжает поковками судоремонтный
завод. Сейчас их там требуется особенно много. Требуется срочно, не-
медленно. Поэтому надо приналечь. А завтра выходной... Конечно, по-
нятно, как устали люди, он сам уже забыл, когда в последний раз был'
дома, но ведь фронту нужна, очень нужна их продукция.
— Товарищи, обращаюсь к вам с просьбой: давайте завтра выйдем
на работу.
«Завтра» — это означало: через четыре часа после окончания сме-
ны.
И хотя рабочие продолжали молчать, агитатору уже было ясно:
они его поняли. Они останутся. Обязательно. Это читалось во всех
взглядах — во всех до одного.
...Домой после смены почти никто не ушел. Немного отдохнув тут же,
на заводе; все снова встали к своим станкам. И продолжала выходить
из-под рук волжан продукция — та, что так нужна фронту.
Василий Демихов,
Герой Социалистического Труда
Чем пахнет родная земля
Как-то на зимней сессии, — я учусь заочно на агронома в Рождест-
венском техникуме, — вызывает меня директор и просит:
— Выступите, Василий Александрович, перед нашими молодыми сту-
дентами, поговорите. Учатся они — вроде бы и стараются, а все что-то
не то. Любовь особую надо прививать молодежи к земле. Ваше слово
будет веским.
Подумалось мне: что я смогу сказать интересного, веского? Моло-
дежь сейчас пошла грамотная, пытливая, сама во всем разбирается.
Да и не мастак я на речи. Поделился своими сомнениями с директо-
ром, пытаясь отказаться.
— А вы давно сами из школы? — спрашивает.
— Четверть века назад, — отвечаю.
— Вот видите! Четверть века, а к нам пришли. Война помешала?
Да, война помешала. Мечта и желание учиться были. И отец гово-
рил: «Учись, сынок, много у меня вас, восьмеро, но препятствовать не
буду. Всем помогу — учись».
Шесть классов я управился окончить, как началась она, проклятая.
У меня, мальчишки, которому едва перевалило за четырнадцать, еще
не сложилось определенного — кем быть, к какой профессии гото-
виться. Скорее всего, стал бы я агрономом в будущем. Во всяком
случае не трактористом. К технике тогда меня нисколько не тянуло.
Возможно, потому что отец с нею не был связан, работал полеводом
в колхозе. Агрономов же тогда не было столько, сколько сейчас, их
дело полеводы справляли. Вот мне и подумывалось тогда об этой ред-
кой специальности.
Но вот война. В ее первый день мы, мальчишки, были со взрослы-
ми на сенокосе. Водили лошадей, сволакивая копны, «ездили» на граб-
лях, иные даже на сенокосилках. К полудню приехал к нам колхозный
председатель Федор Павлович Петров. Приехал мрачный и будто на-
пуганный чем-то. Ни о чем не рассказывает, а только торопит накошен-
243
ное сено метать. Переезжает от одной группы к другой, сам все берет*
ся за вилы. И лишь на закате солнца объявляет: война, Гитлер напал.
Эх, что тут было! Мы, ребята, шумим. Мужики торопятся лошадей
запрягать. Надо срочно явиться в военкомат, а он, председатель, чего
надумал: не сказал до вечера.
Многие в ту же ночь уехали в райцентр — Большую Черниговку.
Многие с того дня больше не увидели своей родной Украинки.
Осенью, уже в октябре, я пошел в школу. Но проучился недолго,
всего месяца полтора. Не до учебы было, и не только мне. В зиму пар-
ни и девчата пошли на краткосрочные курсы при МТС. И меня направи-
ли в Большую Глушицу учиться управлять тракторами.
Признаюсь честно, поскольку у меня душа не лежала к тракторам,
я сбежал с курсов. Но меня вызвали в политотдел МТС, поговорили
крепко, объяснили, что время военное — куда посылают, туда и иди.
Пошел.
Вот так и стал трактористом. Вернее, трактористом, в буквальном
понятии, я стал позже. А пока получил лишь удостоверение с кое-какилл
представлением о тракторе.
Был у нас тогда старшим механиком в Украинской МТС Федор Ми-
хайлович Кондрашов. Подвел он меня к трактору, стоявшему во дворе
мастерской, и сказал:
— Вот твоя машина. Будешь на ней работать. А пока...
Пока эту громадину из металла на гусеницах, с круглой бочкой для
лигроина с левой стороны от сиденья тракториста надо было не про-
сто капитально отремонтировать, а восстановить.
Взялся я за работу. И, удивительно, с помощью подсказок стар-
ших товарищей, а больше по догадке начал смекать, какая деталь к
чему. Пригляделся к моей работе Федор Михайлович, похвалил:
— Молодец, парень, толк получается.
И тут же приказал:
— Садись со мной, поедем в бригаду.
От похвалы я воспрянул. И с еще большим желанием взялся за
работу. Шла уже посевная 1942 года. На тракторах в бригаде, как и
везде, работали женщины, а больше девчонки да парнишки, для кото-
рых приходилось специально сиденья переделывать и рычаги управ-
ления наращивать, чтобы могли дотянуться до них руками и ногами.
А тракторы были не то что теперь. На колесном, например, поработа-
ешь две-три смены — останавливай на перетяжку шатунных подшип-
ников. А для этого надо поддон-картер чугунный, тяжеленный за каж-
дым разом снимать и снова на место ставить. И заводились моторы
вручную — попробуй покрути рукояткой, особенно после перетяжки!
Вот и возил меня старший механик все лето по бригадам как мас-
тера-наладчика. А какой из меня мастер? Только и всего, что умел
244
по-путевому баббитовые подшипники перетягивать. Однажды попроси-
ли меня наладить колесный — ХТЗ. Прибыл я к нему, а девчонка-
трактористка говорит:
— Искра пропала.
Я же в магнето ничего не смыслил. Смотрят все на меня: давай,
парень, искру. А где ее взять? Полный конфуз было получился. Да хо-
рошо—рядом фронтовик объявился, Иван Гаврилович Морозов. Он на
костылях ходил, а до фронта слесарем по электрооборудованию трак-
торов работал. И оказалось — всего-то нужно было контакты подре-
гулировать да подчистить. Сделал он все это, похлопал меня по плечу и
пошел своим путем куда-то.
Так вот я и помогал механизаторам. А затем и сам сел за рычаги.
Однажды, уже в следующую посевную, заехал я на своем дизель-
ном тракторе, на который был переведен, бороновать довольно боль-
шой участок. На прицепе полная нагрузка. Подъезжают директор
МТС Щербаков Сергей Иванович и председатель нашего колхоза «Крас-
ный чапаевец» Челноков Гаврила Иванович, фронтовик, по ранению в
ногу домой прибывший. И подзадоривают меня:
— Заборонуешъ весь участок за полторы смены — премия будет
хорошая.
Полторы — это потому что с напарником, Костей Даниленковым,
мы должны пересмениться: oih в ночь, я в день.
Трудно было обещать, зная, что старенький трактор на сменных де-
талях, подобранных из утиля, работает, как говорится, на честном
слове. Но я сказал: «Сделаю!». Только оговорил, чтобы на концах мас-
сива бочки с водой для подлива в радиатор мне переставляли и горю-
чее подвезли вовремя. И сделал. Забороновал. Премию мне в самом
деле привезли хорошую, на зависть другим: два килограмма хлеба, да
не такого, какой обычно выдавали — ржаного с примесью ячменя, —
а самого настоящего пшеничного, хотя и из муки простого помола. Да
еще две пачки папирос и пачку табаку в придачу.
Обо всем этом я тогда и рассказал студентам сельскохозяйствен-
ного техникума. Об этом рассказываю при случае и молодым механи-
заторам своей бригады, молодежи села. Пусть, думаю, смолоду знают,
чем родная земля пахнет.
Мария Морозова
Женщины
Десятки и десятки километров изъездила в годы войны по селам Сергиевского
района собкор областной газеты Мария Дмитриевна Морозова. В ее личном архиве
ныне немало исписанных в то нелегкое и героическое время блокнотов. Это правдивые
рассказы о человеческих судьбах, сильных и благородных характерах...
Перечитаем некоторые из этих рассказов.
I. ПЕТРОВНА
— Да ты по-хозяйски рассуди, Сергей Дмитриевич! Мыслимое ли
это дело? Полюбуйся-ка, что у тебя под носом делается...
Сергей Дмитриевич, пожилой колхозник, прикладывает руку к гла-
зам и из-под ладони смотрит, куда указывает ему председатель. По
дороге, ведущей из конюшни в поле, бодро бежит лошадка, запря-
женная в новые сани. В санях — навоз...
Старший конюх сначала смущенно оправдывается, а потом гово-
рит:
— Оплошали, Анастасия Петровна. Это мальчонка дурит все. Велю
ему сейчас же распрячь и взять старые сани...
Сергей Дмитриевич внимательно выслушивает хозяйственные рас-
поряжения председателя о дополнительном отпуске кормов лошадям,
выделенным под гужевую повинность, о том, что надо послать за ве-
теринаром — пусть посмотрит больного жеребенка. «Вишь, заботу
обо всем имеет, ничего от нее не укроется», — одобрительно думает
он. И спрашивает:
— Вы, поди-ка, в Радаевку на фермы? Ну, так с первопутком вас,
Петровна!
...От Садов до Радаевки — колхоз растянулся по двум этим селень-
ям на пять километров — обычный для нее путь: вдоль колхозного са-
да, затем леском. Как правило, она всегда торопится, но сегодня не-
вольно сдерживает коня — так хорошо вокруг.
246
На земле уже снег, все белым ковром устлано, а деревья, напе-
рекор ветрам и заморозкам, все еще держат свой яркий осенний на-
ряд. Но, видно, уж ненадолго. Вот те, что с краю опушки, совсем об-
нажились и теперь того и гляди упрячутся в снега.
Она смотрит на убранные, припорошенные снегом поля, на маяча-
щие в них ометы золотой соломы, на сбегающие с пригорков моло-
дые посадки, а думами снова там, на ферме.
«Все ли у нас так, как решили на правлении? Доярки вот жалуются
на подвозчиков кормов. А что с них требовать-то, с подвозчиков этих?
Мальчишки... Им бы с горок еще кататься».
Она вдруг круто взмахивает вожжой:
— Ну, пошел! На ходу уснул...
...Анастасия Петровна Шкода была избрана председателем колхоза
«Вторая пятилетка» осенью прошлого года. Первые месяцы войны...
Ошеломляющие вести об отступлении советских войск, о городах и
селах, оставленных врагу... Колхоз провожал в армию лучших
своих сынов. Мобилизованных, добровольцев. И скоро, очень скоро все
увидели, как трудно будет без них — главных работников.
Пошатнулось так хорошо налаженное хозяйство. Затянулись мо-
лотьба и хлебопоставки, стал срываться ремонт животноводческих по-
мещений. А зима — первая военная зима — была не за гора-
ми.
— Придется нелегко, — говорили ей в райкоме партии, перечис-
ляя все эти беды колхоза, который ей отныне надлежало возглав-
лять. — Ну, ничего, поможем...
И Шкоду не испугали трудности. В прошлом трактористка, председа-
тель рабочкома крупнейшего в районе совхоза, она за долгие годы
своей работы, за десять лет пребывания в рядах партии научилась
преодолевать их и хорошо знала, с чего надо начинать любое боль-
шое дело.
Еще на том собрании, когда ее избрали председателем, по боли,
по волнению, с каким выступали колхозники, Шкода ясно увидела,
что в хозяйстве есть достойная смена ушедшим на фронт, что хозяй-
ство должно, может выйти из прорыва.
С каким чувством — от самого сердца — говорила молодой бри-
гадир Ольга Щербакова!
— Провожали мы своих мужей в солдаты, чтобы гнали они с на-
шей земли фашистскую нечисть. Обещали им работать за двоих, за
троих. А все ли держим свое слово? Нет, дорогие товарищи, еще не
все. Они, наши воины, кровь свою проливают, а у нас кое-кто домо-
гается, как бы на базар съездить, а работа, мол, подождет...
247
Выступила и другой бригадир, заменившая на этом посту своего му-
жа, Татьяна Старинская, а за нею — старшая на очистке семян Екате-
рина Филиппова, весовщик Клавдия Старинская, курятница Анаста-
сия Малаева, доярка Агафья Щербакова, овчар Петр Семенович
Скорняков...
— Золото! — одним словом определила Анастасия Петровна этих
людей и не ошиблась. Они явились ее верной, ее крепкой опорой.
Правда, имелись в селах и такие, что пока стояли в стороне от стол-
бовой колхозной дороги. В большинстве это были женщины, обре-
мененные детьми, или престарелые, но подчас и не осознавшие еще
своего долга.
— Ничего, и эти пойдут с нами, — говорила Шкода бригадирам. —
Дайте срок.
И она сама все делала для того, чтобы этот срок приблизить, ста-
ралась найти путь к сердцу любой колхозницы. Анастасия Петровна
говорила с ними простым, понятным языком, вникала в нужды и за-
боты каждой.
Одну спросит, что пишет с фронта сынок, да спросит не мимохо-
дом, а так участливо. Если нет писем — успокоит: «Придет, обяза-
тельно придет. Я вот три месяца ждала — и получила». Другой ска-
жет: «Девчонка у тебя, сказывают, давно болеет. Поезжай с ней зав-
тра в районный центр. Подвода будет». Третью пожурит: «Опять вчера
на работу не вышла. Причиной своей не закрывайся. У кого из нашей
сестры сейчас не болит спина... Ладно, уж не выставлю тебя на собрании,
но чтоб это было в последний раз».
Невысокую, ладную фигуру Анастасии Петровны видели всюду:
в поле, на фермах, в избах колхозников. Дельный совет, доброе сло-
во, суровое замечание, а главное — дотошность, уменье найти выход
из любого положения — все это удивительно привлекало людей к но-
вому председателю.
•> * *
С полудня неожиданно ударил дождь, спутав все расчеты на пол-
ный рабочий день. Вечером, собравшись на планерку, руководите-
ли колхоза, бригадиры и актив, обычно заглядывающий в прав-
ление на огонек, составляли наряд :на завтра. Предстоял ударный вос-
кресник по уборке и молотьбе. Ему, воскреснику, был посвящен спе-
циальный номер стенной газеты, еще два дня назад вывешенный
в клубе.
— Вот, думаем, соображаем, как лучше, как скорее, людей столько
-248
понабрали, — вздохнула бригадир Ольга Щербакова. — А дождь затя-
нется, и весь наш воскресник кувырком...
— Почему кувырком? — вступилась весовщица Старинская. —
В случае и при дождике дело пойдет. Наладили ведь крытые тока. Не
для всех, а работа будет.
Когда расходились по домам, с тревогой смотрели на густые
клочья тумана, поднимающиеся из-за реки, на небо, затянутое плот-
ным покровом туч.
Ничто не обещало на завтра погожий день, но вышло так, как
страстно хотелось людям. В свой час из-за леса поднялось солнце, да
такое ясное, умытое дождиком, такое ласковое и задорное, что все во-
круг заиграло, заискрилось.
И сразу вместе с солнцем на поля потянулись люди. Кто на под-
водах, кто так, шумной стайкой. На воскресник пришло больше, чем
ожидалось. Среди многих примерно трудились Богаткина, Липатова,
Мосалева, которые ранее по разным семейным причинам почти не
участвовали в полевых работах.
— Теперь будем ходить, — заявили они Анастасии Петровне. —
Вишь как тут у вас все складно получается. А со своими ребятенками
как-нибудь уладим, может, бабку какую найдем...
— Ясли откроем, — твердо пообещала Шкода. — Хоть пока не-
большие, но откроем.
II. ЖАРКОЕ ЛЕТО
Жаркое выдалось лето в этих местах в сорок втором. Колхозники
не заметили, как выколосилась, поспела рожь. Пора начинать жатву,
нельзя опоздать и на день. Иначе не успеешь оглянуться, как подой-
дет пшеница, а там молотьба, хлебопоставки.
С людьми же трудно. Спасибо женщинам, взяли на свои плечи всю
тяжесть работ. Женщины на жнейке и у молотилок, у весов. Проводи-
ли своих мужей на фронт и просто, без лишних слов, как подобает
мужественным людям, заняли их места.
С этими мыслями Роман Тимофеевич Дымин, председатель кол-
хоза, вошел в правление.
— Завтра начнем, — сказал он бригадирам, дожидавшимся его с
добрый час.
—Был я еще разок в поле, — словно оправдываясь за опоздание,
продолжал Роман Тимофеевич. — Вчера мы с вами смотрели участ-
ки, отведенные под комбайн и лобогрейки. Вернулся я домой, обду-
24»
мываю, что и как, и набрел на мысль: а ведь можно пустить жниц с
косами и серпами! Все будет подмога. Вот и ездил смотреть, куда их
лучше направить.
— Наберем ли жниц? — сомневались бригадиры. — Словно все у
дела.
— Наберем. Я уже с некоторыми говорил, — сказал председатель.
...Утро встало тихое и ясное. На обширных ржаных полях разно-
сится людской говор и шум машин. Шесть лобогреек — по две в
бригаде, вытянулись на участки, и вот первые горстки подрезанной ржи
упали на землю. Вслед за машинами пошли вязальщицы. Колхозницы из
звеньев Ксении Бабковой и Пелагеи Меркеевой сразу взяли высокий
темп. Ловко подбирая скошенный хлеб, они вязали его в тугие снопы.
На поле, где только что колыхалась густая рожь, один за другим вы-
растали крестцы.
— А что, женщины, — сказала Пелагея Меркеева, когда все присе-
ли на минутку отдохнуть. — Слыхала я, что звено Амелиной готовит
нам вызов на соревнование. Пока они собираются, давайте свой дого-
вор раньше вышлем.
— Выскочим первыми, да вдруг не совладаем, — послышался
чей-то неуверенный голос. Но его заглушило несколько других:
— Да чего тут бояться, сил, что ли, нам занимать! Лишь бы жатка
без аварии шла, а за нами останова не будет.
За ними действительно остановки не было. Полторы нормы в день —
так работало звено. Ефросинья Решетилова, Татьяна Кисина, Пелагея
Меркушина, Дарья Тарасова, Мария Меркеева. Как поддержали они
звеньевую своим трудом, своей верной дружбой!
...Печаль не красит. Трудно было узнать в этой суровой молчальни-
це прежнюю Пелагею Меркееву — цветущую, жизнерадостную жен-
щину, первую заводилу на клубных вечеринках. Печать безысходного
горя и непосильных забот легла на ее побледневшее лицо. Теперь Пе-
лагею никто не спрашивал, получила ли она письмо от мужа своего
Михаила Архиповича. Это было видно и без слов.
Она ждала этого письма вот уже полгода... Но муж молчал. Пропал
без вести? Убит? Прислали бы похоронную, немало их, этих скорбных
листков4, пришло уже в Юматовку, немало здесь уже объявилось
вдов и сирот. Ей же пока ничего нет. Значит, есть еще надежда, значит,
надо ждать.
И она ждала. Весной по росе, по свежему утреннему ветерку, вме-
сте с другими женщинами и подростками ходила на прополку. Теперь
вот стала звеньевой на вязке снопов. В звене — семь женщин, все
солдатки. Одна доля, одна печаль, один ответ перед людьми. Когда
ее спросили в правлении, справится ли она с задачей, Пелагея ответила
сразу за всех:
250
— Да уж постараемся.
Они условились обедать в поле, хотя село и не очень далеко и
каждой хотелось хоть на часок заглянуть в свою избу, где оставались
лишь старые да малые. Но все дорожили временем, и лишь одна
Меркушина ходила в обед домой — был у нее грудной ребенок.
И вот он заболел. Меркушина два денька пробыла дома, а потом
опять в поле.
— Ну как, поправился твой малец? — спрашивает звеньевая.
— Вроде получше, только ночью не спит...
— И ты с ним.
— Сама мать, знаешь, поди.
— Выходи на работу с обеда, все лишний часок поспишь...
— Да разве уснешь! Вы тут без отдыха целый день, а я... Нет уж,
я буду, как все. А дома управлюсь.
Побывав во всех бригадах, где работали лобогрейки, поговорив с
машинистами и вязальщиками, Роман Тимофеевич завернул на край’
ний участок ржанища. Здесь группа колхозниц жала вручную.
— Ну, как дела?
— Дела-то идут, да серпы туповаты, — ответила Меркушина, пока-
зывая председателю свой серп. Он провел пальцем по зазубринкам.
— А ну, поглядим...
Подойдя к жнивью, председатель принялся жать, быстро подхваты-
вая и подрезая желтые стебли.
Не успели женщины оглянуться, как он подал им большой, туго
перевязанный сноп.
— Ну, Роман Тимофеевич, с тобой только один человек может
тягаться — дедушка Сафронов, что в правлении дежурит.
Тут же было решено пригласить завтра дедушку на жнитво.
— Вот и хорошо, — говорили колхозницы, — в случае чего он нам
и серпы поправит.
Дедушка Сафронов явился наутро раньше всех. Жать начал бойко, с
шуточками и прибауточками, но не дотянул и до обеда. Как сел у
телеги с бочкой воды, так почти и не вставал до вечера. Правил сер-
пы, давал советы.
И еще рассказывал про войну: какие вышли приказы Верховного
Главнокомандующего, где наступают наши войска, почему не откры-
вается второй фронт. Дедушка был в курсе всех военных дел и, ко-
нечно, знал про своих сельских фронтовиков: кто чем награжден, кто
пишет, кто ещё пока не может написать.
251
«Строители, запомните! Вы выполняете важное задание фронта. С пуском
только первой очереди газопровода мы ежедневно сэконо/мим Родине 1000 тонн
угля, 120 тонн горючего. Красная Армия получит еще больше вооружения». Так
призывала людей партийная организация стройки газопровода Бугуруслан—Куй-
бышев, сооружаемого по заданию ГКО.
И в те дни, когда была выиграна Сталинградская битва, первая очередь
газопровода, самого крупного в те годы в стране, вступила в строй.
«Поздравляем вас с победой. Мы восхищаемся вашими успехами. Каждый
советский человек в тылу, отдающий все свои силы делу победы над врагом,
имеет право считать себя участником наступления Красной Армии», — писали
сталинградцы, герои фронта, героям тыла.
— Чисто агитатор какой, — хвалили дедушку колхозницы. — Так
ведь все хорошо пояснит.
Он не уходил с поля все время жатвы. Выполнял разные поручения,
возил воду или что другое. Затем его снова взяли в правление. Ни-
кто лучше дедушки Сафронова не умел разговаривать по телефону
с районным начальством...
Едва из-за мягких облачков, что сгрудились на краю неба, выгля-
нуло солнце, обещая ясный, погожий день, как к колхозным амбарам
потянулись подводы. Кладовщик Осип Степанович Дырдасов и весов-
щица тока Мария Гришина были уже здесь.
Предстояло отправить на элеватор двенадцать возов хлеба нового
урожая. Возчики— как на подбор девушки, и лишь старшим обоза
назначен молодой колхозник Василий Соколов, недавно из-за ранения
вернувшийся с фронта.
Мария Гришина взвешивает хлеб, кладовщик заносит цифры в свою
расходную тетрадь, девушки старательно разравнивают высыпанное
им на возы зерно, заботливо укрывают его концами полога.
— Не знаю, как обернемся, а надо бы поскорее, — говорит подру-
гам Надя Газеева. — Комсомольцы организуют ночную молотьбу и
нас приглашают.
— Ого! Тогда давайте спешить!
Все готово, можно отправляться.
— По ко-ням!.. —нараспев командует Василий Соколов.
Обоз трогается.
Дырдасов, прикрываясь ладонью от солнца, смотрит ему вслед,
пока за поворотом не скрывается последняя подвода.
— За третью сотню центнеров перевалило. Еще пару-другую таких
обозов, и план государству по ржи мы выполним, — говорит он весов-
щице.
252
...К вечеру на мельницу приехал председатель колхоза. Сразу же
объявил, что завтра начнут убирать пшеницу и надо, чтоб на току было
больше людей.
— Мы-то придем, Роман Тимофеевич, — ответила Евдокия Коро-
бейникова. — Да еще бы кого кликнуть.
Стали называть имена тех, кто не был на молотьбе.
— Разве что Александру Сладкову.
— Она хлеб печет.
— Печет, — улыбнулся Роман Тимофеевич, — а все равно обещала
прийти. Поработаю, говорит, коль такая нехватка людей. И хлеб испеку.
Ночь летняя не долга, а все время хватит.
Потом на ток приехал дед Сафронов. Он явился предупредить пред-
седателя, что завтра чуть свет ему, Дымину, надо ехать в районный
центр. Вызывают в райком партии.
— Коли будут спрашивать с Романа Тимофеевича про хлебопостав-
ки, — объяснял дедушка колхозницам, — так мы идем хорошо, можно
сказать, первыми по району.
И еще дед поделился хорошей вестью. Пелагея Меркеева наконец-
то получила от мужа письмо.
— Жив-здоров политрук, награжден за боевые заслуги орденом
Красной Звезды, — рассказывал он с гордостью, как о собственном
сыне. — Я же говорил, что так оно и будет. Тут радоваться надо, а
вы... Зачем плакать-то, не понимаю. Радоваться надо...
Он неловко замолчал, ибо плакали те, кто никогда уже не получит
таких писем, как их счастливая подруга.
Анна Орлова,
Тамара Белова
Наука не стояла на месте
В первые же дни войны в здании этого вуза разместился госпи-
таль. Кое-кому из куйбышевцев даже казалось, что инженерно-
строительный институт вообще расформирован, его больше не су-
ществует. Но это было не так. Занятия продолжались в комнатах
студенческого общежития и в лабораторном корпусе на Самар-
ской. Правда, студентов значительно поубавилось: юноши первых
трех курсов были призваны в армию, многие ушли на фронт до-
бровольцами. А вот число профессоров увеличилось за счет эва-
куированных из западных областей страны. Кафедры и научно-
исследовательская лаборатория — НИЛ — вели свои исследования
в самых неприспособленных помещениях.
И сейчас можно только удивляться размаху сделанного в тех
труднейших условиях.
I.
Сместились многие понятия и представления в трудные годы вой-
ны: мальчишки выполняли нормы бывалых мастеров, незаметные бух-
галтеры становились военными разведчиками, и за полгода на пустыре
вырастал завод... Поэтому никто не удивился, когда Куйбышевский ин-
женерно-строительный рапортовал обкому партии о том, что в течение
месяца отработан техпроцесс и -налажено производство керамических
изделий. Появился целый завод «Пирофиллит» — завод не по разме-
рам, конечно, а по своему значению, потому что полностью обеспечи-
вал потребности куйбышевских предприятий в изоляторах и во всех
других керамических изделиях для плавильных и нагревательных печей.
До войны такие изоляторы и изделия изготовлялись ленинградским за-
водом «Пролетарий» из фарфора и алунда и минским заводом «Пиро-
филлит» из пирофиллита. Крупные огнеупорные камни к печам, зам-
ковые, пятовые и выводные кирпичи шли на Волгу с украинских кир-
254
личных заводов. Некоторые печи с керамическими деталями постав-
лялись из-за границы.
С началом военных действий эти поставки прекратились. В Куйбы-
шеве же и близлежащих к нему районах ни фарфорового, ни пирофил-
литового производства не было. Само собой встал вопрос о замени-
телях. Обком партии возложил эту задачу на научно-исследовательскую
лабораторию института.
Срок? О сроке в обкоме деликатно умолчали, потому что изолято-
ры к электропечам нужны были немедленно, чем скорее, тем лучше.
Вот когда пригодились работы ученых КуИСИ по исследованию
местных глин!
Над решением этой проблемы работали трое — начальник НИЛ
Сергей Владимирович Жиркович, заведующий лабораторией керамики
Андрей Александрович Новопашин и научный сотрудник Михаил Ива-
нович Ступников.
Во дворе лабораторного корпуса в сарае они со своими помощни-
ками оборудовали мастерскую — поставили печь, кое-какие приспо-
собления — и начали «выпекать» изоляторы.
Конечно, эта мастерская была кустарной и не могла соперничать с
заводами, откуда шла в Куйбышев продукция до войны. Всего две ра-
ботницы обслуживали печи — тетя Маша и тетя Паша, на редкость
озорные и языкастые женщины. Ох и доставалось от них научным ра-
ботникам! Зато, когда было нужно, обе часами не отходили от раскален-
ной печи. И очень часто именно от тети Маши и тети Паши зависел
своевременный пуск в эксплуатацию отдельных цехов завода.
Мастерская работала круглосуточно. В одной комнате шел размол
глины и подготовка сырья, в другой трудилась бригада девушек-фор-
мовщиц.
Потребность в изготовляемых здесь деталях была так велика, что
нередко с предприятий присылали машины ночью, чтобы увезти цен-
ный груз.
В течение двух лет была открыта эта мастерская при НИЛ институ-
та, где за это время изготовили около четырехсот тысяч штук самых
разнообразных по конфигурации изделий. А ведь инженеры-строите-
ли не были знатоками электропечей. Но они так изучили новое для се-
бя, так нужное стране дело, что нашли способ упростить их конструк-
цию, увеличить их полезную площадь, облегчить эксплуатацию.
2.
В начале 1942 года в кабинете начальника одного из куйбышевских
строительно-монтажных управлений состоялся такой разговор. Хозяин
кабинета озабоченно говорил:
255
В суровые годы военных испытаний как никогда укрепились связи ленин-
ской партии с массами, усилилась тяга в партию у советских людей. Только за
три года войны в ряды Куйбышевской областной партийной организации всту-
пило 11 695 членов и 18 903 кандидата в члены партии — передовиков произ-
водства.
— Мы пригласили вас для того, чтобы сообщить: надо срочно
строить жилье для рабочих эвакуированных заводов.
Инженеры научно-исследовательской лаборатории КуИСИ удивлен-
но переглянулись.
Начальник стройуправления продолжал:
— Понимаю ваше недоумение: мол, не по адресу обратился, этим
занимаются строительные тресты. Но в том-то и дело, что такое зада-
ние я им дать не могу. У нас нет ни леса, ни цемента, ни кирпича. Нет
и не будет. Из чего же строить? Вот поэтому мы к вам и обратились.
Выручайте!
Да, просьба была не из легких: можно сказать, из ничего создать
строительные материалы! Но великое «надо» подгоняло ученых.
Работники НИЛ прежде всего решили использовать свой богатый
опыт по изучению гипса из местных глин. Основой для решения новой
нелегкой проблемы послужили темы «Применение гипса как
стенового материала» и «Гипсовые армированные деревом строитель-
ные детали и конструктивные элементы», которые в течение ряда лет
разрабатывались научными сотрудниками института.
Нужно было практически наладить производство блоков с приме-
нением гипса. Над этой проблемой начали трудиться те же Сергей Вла-
димирович Жиркович и научный сотрудник Михаил Иванович Ступников,
а также инженер Петр Андреевич Малов. Работали коллегиально и на
редкость дружно, напористо, творчески.
Время от времени кто-нибудь вдруг объявлял:
— Послушайте, у меня есть дикая идея!
И принимался подробно объяснять, какое новшество он предлагает
ввести в техпроцесс. Остальные обычно поворачивались к говоривше-
му со скептическим видом, забрасывали его каверзными вопросами.
Начинался форменный допрос с целью нащупать все слабые стороны
«дикой идеи». Но если ее не удавалось «заклевать», все трое загора-
лись и увлеченно работали над новой проблемой. Так общими усилия-
ми был разработан техпроцесс и налажено производство трамбован-
ных гипсо-шлаковых стеновых блоков.
Технология его оказалась чрезвычайно простой: в бетономешалку
при непрерывном вращении барабана подается вода, затем туда за-
гружается шлак, а спустя минуту — гипс. Гипсобетонная масса стекает
по лоткам в форму, где ее трамбует специальный станок. Блок готов.
256
На это требуется не более трех минут. Остается только выдержать бло-
ки при комнатной температуре около часа для схватывания гипса —
и можно везти их на стройку.
Просьба строительно-монтажного управления была выполнена. Че-
рез несколько месяцев в Куйбышеве выросло из трамбованных гипсо-
шлаковых блоков пожарное депо, а следом за ним — сорок одно-
этажных жилых домов, которые стоят и сейчас.
За эту работу научные сотрудники КуИСИ получили крупную де-
нежную премию, половину которой отдали в фонд обороны.
Понятно, такое быстрое и простое производство строительного ма-
териала очень привлекло строителей. Началось форсирование соору-
жения гипсового завода, который заработал на местном сырье. До сих
пор ученые Куйбышевского инженерно-строительного института счи-
тают этот завод своим детищем, так много труда вложили они в его
пуск в те трудные военные годы. Можно смело сказать, что именно
обширные работы в области применения гипса в строительстве, прове-
денные в течение ряда лет Жирковичем, Маловым и Ступниковым, по-
служили серьезной базой и при проектировании и строительстве в Куй-
бышеве завода демпферного гипса.
Работа в этом направлении продолжалась все военные годы. Из Го-
сударственного союзного строительно-монтажного треста и целого ря-
да заводов в институт не раз приходили благодарности за создание
фиксирующихся оштукатуренных потолочных щитов, станка для изготов-
ления сухой штукатурки, а также новых типов оборудования по механи-
зированному изготовлению строительных деталей.
Чем больше фашистские вандалы разрушали на западе нашей стра-
ны, тем больше мы строили на востоке, строили быстро и экономично.
9
Волга в гневе
Клавдия Пантакова
ЗАВОД ПРОДОЛЖАЕТ ЖИТЬ
ЖЕНСКИЕ РУКИ
Литейный цех куйбышевского завода Катэк. Стерженщицы из
бригады Александры Бастеевой окружили начальника цеха А. С. Мака-
рычева. Он уходил на фронт.
— Ну, девчата, я на вас надеюсь, не подведите! Чтобы продукция
была вовремя и без всякого брака.
— Не волнуйтесь, Андрей Степанович, бейте фашистов как следует,
а мы уж тут постараемся, — заверили стерженщицы.
И они старались. А как же иначе? Не песочком играли, хотя и рабо-
тали с песком. Да, с песком. По песчаным стержням, которые выпускал
цех, отливали корпуса карбюраторов для танков. И женщины твердо
знали: их отличный труд — удар в сердце врага.
...Тук, тук, тук — стучат по песку деревянные молотки. Внимание и
еще раз внимание! Песок надо хорошенько разровнять пальцами.
И молоток, и его рукоятка, и тонкая линейка — все идет в ход.
Тук, тук, тук... Еще два-три движения... Стерженщица положила мо-
лоток. Устало провела рукавом стеганки по лицу. Осторожно разняла
стержневой ящик и придирчиво осмотрела результат своего труда.
— Непробойка!
Маленькая, прямо-таки крошечная «непробойка». Но нельзя!.. Это
брак.
И женщина ломает стержень. Вся работа начинается сначала.
Каждая из них за смену должна изготовить 130 стержней. А делает
больше! В полтора раза перевыполняют задание Никитина, Кулясова,
сестры Смирновы. Их бригадир А. Бастеева дает по 250—300 стержней
в смену.
Конечно, это, как правило, днем. В ночную смену выработка по-
меньше— труднее. Часто выключается свет. Не хватает электроэнер-
гии. Они пытаются работать на ощупь. Набивают стержневой ящик со*
ставом. Ну, а дальше как? Ждать, когда дадут свет?
258
— Эх, время зря идет! Сколько бы теперь сделали!
Тяжелеет голова... Наливаются свинцом ноги..Заснуть бы!..
Кто-то тяжело вздохнул, кто-то всхлипнул...
Утешать? Нет, работать!
— Ефим, ты здесь? — окликает бригадир подсобника.
— Иду!
— Бери тряпки, макай в мазут и жги! Мы будем работать.
И снова при свете факелов трудятся женщины. Факелы горят ярко,
но недолго.
В следующий раз стерженщицы запасаются парафином. Жгут само-
дельные светильники. С трудом достают на складе свечи.
И в холодной темноте цеха, словно звезды в ночи, мерцают огонь-
ки. Сколько их? Десять? Пятнадцать? Сколько работает в смену стер-
женщиц, столько и огоньков.
Пламя свечи колеблется робко, неуверенно. Но твердо и уверенно
движется маленькая, опухшая рука стерженщицы.
«...Дезчата, я на вас надеюсь, не подведите». Наказ воина выпол-
няется. Продукция фронту идет.
ОГОНЬ КОМСОМОЛЬСКИХ СЕРДЕЦ
День ото дня поднималась, мужала и крепла надежная смена ком-
мунистам — закаленный в кипении трудовых будней комсомол.
Ныне ветеран завода, начальник пятого цеха коммунистического
труда Анна Ивановна Каюкова, в то время комсомолка — бригадир
фронтовой бригады, делясь воспоминаниями, рассказывает:
— В моей бригаде тогда насчитывалось шестнадцать человек. Изго-
товляли мы все вместе по пятнадцать тысяч сердечников в смену. Это
было нелегко, изделия мыли вручную. Придешь, бывало, в цех, а вода
в трубах замерзла. В ванной — лед. Руки обогревали дыханием.
Однажды к нам пришла секретарь комитета ВЛКСМ Ира Коваль.
Она сказала:
«Вам нелегко работать, делаете вы много. Но нужно делать еще
больше — выдавать пять тысяч сердечников сверх задания каждый
день».
«Двадцать тысяч? Как, девчата, осилим?» — с тревогой спросила я.
«Раз надо, не подведем!»
Девчата слово свое сдержали. Они чувствовали себя солдатами
переднего края, выполняющими ответственное задание Родины. Если
выбывала из строя одна, ее тотчас заменяла другая. Каждая из шест-
надцати освоила все операции на участке. Бригада не уходила домой
до тех пор, пока не выполняла задания.
9* 259
И не двадцать, а двадцать три тысячи сердечников в смену стала
давать фронтовая Анина бригада. И это в то время, когда транспортных
рабочих не хватало, недостаточно было автомашин, многие из них стоя-
ли из-за отсутствия горючего.
Но горячи были комсомольские сердца. Нагрузив тележку изделия-
ми доверху, девушки впрягались в нее и везли до места назначения.
Бесснежная злая зима, метет поземка, ветер пронизывает насквозь
ветхие пальтишки. На шестерых — одни специальные рукавицы... Ког-
да становилось совсем невмоготу, восемнадцатилетняя бригадирша
осипшим голосом подбадривала*.
— Девчата, не раскисать! Клава Скворцова, запевай!
...Метет поземка, свистит пронизывающий ветер. Песня то ширится,
то замирает...
Слышите? Это комсомольская бригада ведет бой, выполняя фронто-
вое задание.
«МАЛЫШИ»
Сейчас каждый знает на заводе Катэк кавалера ордена Ленина Ма-
рию Егоровну Каликову, знатного руководителя бригады коммунисти-
ческого труда. В 1941 году, в трудный для Родины час, семнадцатилет-
ней девчонкой пришла она на завод АТЭ-1, вместе с которым была
эвакуирована в город Куйбышев.
Не успела Маруся оглядеться на новом месте, как дали ей бригаду:
учащихся старших классов, ремесленниц! Кому же доверить таких
малышей, как не комсомолке? Но сколько беспокойства и хлопот до-
ставили они ей, особенно первое время.
...Зимняя ночь спустилась на землю. По пролету второго корпуса в
полумраке между станками проходит совсем еще юная востроглазая
девушка — это бригадир «малышей». «Опять, кажется, заснула Лю-
ба...» — тревожится она.
И верно, худенькая, с отеками под глазами маленькая работница
спит, прикорнув к станку.
— Люба, Любаша, проснись! — тормошит ее бригадир.
— А, это ты, Маруся, — спросонья отвечает та. — Я немножечко,
только согреюсь. — И снова засыпает.
«Люба, Люба! Ну, что же мне с тобой делать?» — в отчаянии раз-
мышляет бригадир. Она предлагает:
— Люба, на вот хлеба, у меня осталось немного. На, поешь!
— Хлеба, — сразу просыпается Люба. — Дай, я так хочу есть!..
Станок снова пущен. Продукция фронту идет.
260
«Все-таки отличные у нас люди, — думает бригадир, — привы-
кают понемножку к работе. Хорошо помогают друг другу Вася и Аня,
уверенно трудится Рая. За них сердце не болит. Но вот эти Люба, Ве-
ра... Правда, Вер в бригаде две... Taf маленькая, — было с ней хлопот!
Чтобы она могла работать, пришлось ей под ноги ящик подставлять.
Еле подобрали! А теперь?—-Маруся улыбается.—Вера работает и учится
хорошо, стихи и заметки в стенгазету пишет, рационализатор. Мал зо-
лотник, да дорог. Кажется, это она поет. Никогда не унывает».
Да, у большого станка — худенькая, с длинными русыми косами
девочка. Она кажется смешной и неповоротливой в своей большой, не
по росту телогрейке с подвернутыми рукавами и серой дырявой, завя-
занной крест-накрест шали.
Выходила на берег Катюша,
На высокий на берег крутой.
— А, бригадир, комсомольский привет! — радостно салютует она.—
Ну как, много я сделала?
— Молодец, Вера. Все поешь? — улыбается бригадир.
— Пою! — отвечает та и доверительно делится с бригадиром сво-
ими маленькими тайнами: — Знаешь, Маруся, когда я пою, спать сов-
сем не хочется. — И решительно добавляет: — И есть тоже. Правда?
— Правда, — серьезно отвечает Каликова.
— Маруся, говорят, мне рацпредложение записали? — интересуется
Вера.
— Да, мастер Гаврилин сказал, хорошее предложение.
Вера смеется радостно, по-детски, снимая изделие со станка.
И снова идет бригадир, проверяя трудовые посты. Кого подбодрит,
кого разбудит, а за кого и... сама поработает.
Они любят ее, такую хорошую, простую и добрую. Стараются изо
всех сил, мужая в труде, как молодые орлята, расправляя крылья в
полете.
Изготовив детали, «малыши» сдают их комсомольской бригаде Рез-
никова на участок сборки. Там собирают магнето.
Сто комсомольских магнето сверх плана уже изготовили эти две
бригады, сдав их в фонд Главного Командования!
Сто магнето для победы! Молодцы комсомольцы!
Виктор Аксененко»
Большая дорога
То утро началось для него как обычно, с будничных хлопот. В во-
семь часов начальник Сызранского депо Буланков распорядился про-
верить группу на консервации паровозов. И Федор Павлович, как ин-
структор по теплотехнике, отправился выполнять поручение.
Паровозы стояли на одном из дальних запасных путей. Вершигоров
быстро взобрался на первый. По-хозяйски осмотрел тендер, потом —
котлы и топки... Всюду должный порядок. Все очищено. На некраше-
ном металле — ровный слой смазки. Чувствовалось: те, кто занимался
консервацией, поработали на совесть.
Между тем разгорелось погожее летнее утро. На небе ни облачка.
Яркая голубизна промыта недавним дождем, и под ней машинист даже
запел вполголоса. Просто так, для себя.
Мы мирные люди,
Но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути.
Он пел созвучное своим хлопотам. Законсервированные паровозы
тоже стояли на запасном пути.
Машинист был уже на третьем из них, когда кто-то окликнул:
— Федор Павлович!
Он выглянул из кабины на голос.
К паровозу подбежал начальник депо. Бледный, встревоженный. За
ним, чуть приотстав, приближалась группа слесарей.
— Слезай, Вершигоров, — сказал, переводя дыхание, Буланков.
— В чем дело?
— Война.
— Какая война? — Голос у инструктора дрогнул.
— Фашисты напали. Сейчас сообщение пришло, — пояснил началь-
ник. — Ночью бомбили Киев, перешли нашу границу. Срочный приказ:
выводить паровозы из консервации.
Минуту спустя Вершигоров и слесари уже хлопотали у первого па-
ровоза. Быстро прилаживали водоприемные и водонапорные рукава,
262
удаляли машинную смазку. Все были угрюмы, сосредоточены. Война...
Люди давно знали, что ее не миновать, готовились к ней ежечасно.
И все же страшная весть казалась неожиданной, нелепой.
К четырем часам дня они управились с заданием. Выполнили его
досрочно. Десять паровозов стояли на путях, готовые к рейсу.
А на следующий день группа рабочих ушла из депо по мобилиза-
ции — те, у кого были военные специальности. Попросился на фронт
добровольцем и Федор Павлович, но получил отказ. Тогда Вершиго-
ров подал начальнику депо докладную записку. Коль на фронт
его не берут, пусть снова переведут на паровоз. Там от него больше
пользы.
Буланков согласился, одобрил. Знал, что Вершигоров до перевода
в теплотехники был одним из лучших машинистов: водил тяжеловес-
ные поезда, в рейсах обходился без дополнительных остановок для
набора воды. Таким на паровозе сейчас самое подходящее место.
...И вот Федор Павлович ведет свой первый воинский эшелон на
Кузнецк. Даже на этой дороге, вдалеке от переднего края, остро чув-
ствуется дыхание войны. Встречные поезда везут в глубь страны стан-
ки и машины — эвакуируются из прифронтовой полосы промышлен-
ные предприятия. В сторону фронта спешат составы с танками, бое-
припасами и горючим.
На паровозе Вершигорова, как и на других, затемнены фары. Толь-
ко узенькие щелочки освещают в будке манометры и водомерные
стекла. Строжайшая светомаскировка.
Но и в кромешной тьме Федор Павлович ведет свой состав на пре-
дельной скорости. Быст-рей, быст-рей — постукивают на стыках колеса.
Война не ждет, дорог каждый час, каждая минута.
И в одном из сообщений Совинформбюро, 24 августа 1941 года,
было отмечено:
★ ОСТАЛОСЬ В ПАМЯТИ =____ _____ L'-li.--•:
ВОЮЮЩИЙ ХЛЕБ
В моей памяти много боевых эпизодов. Но хочется мне рассказать о том, что
пришлось наблюдать далеко от передовой. Это тоже запомнилось навсегда.
Случилось так, что в октябре сорок четвертого меня отпустили с фронта в очень
короткий отпуск в родной город Похвистнево.
С каким вниманием слушали люди мои рассказы о событиях на фронте, с какой
жадностью ловили они каждое слово правды, сказанное о войне! Я рассказал, как
трудно на передовой бойцам, но они побеждают, верят в скорую победу. Поблагодарил
земляков за ту большую помощь, которую день и ночь оказывают они фронту. Многие
рабочие и служащие выступили на этом митинге. Они брали новые обязательства,
клялись не жалеть сил для победы над врагом.
263
«Советские транспортники в дни Отечественной войны всемерно
ускоряют доставку грузов фронту и тылу.
Образцы быстрого продвижения поездов показывают паровозники
депо станции Сызрань. Только за первую половину августа они прове-
ли более двадцати тяжеловесных составов...»
А 17 сентября Совинформбюро передало в одной из сводок, что
машинисты Сызранского депо за последние шесть дней провели в сто-
рону фронта около восьмидесяти тяжеловесных составов.
О самом Вершигорове более подробно рассказывается в книге
«Город Сызрань»:
«Машинист Федор Павлович Вершигоров осенью 1941 года провел
на паровозе в поездке непрерывно 120 часов. После этого, отдохнув
семь часов, он снова отправился на паровоз и еще 72 часа пробыл на
работе. Со своим помощником Виктором Лашкиным он объявил свою
бригаду военным подразделением...»
— Хорошо помню ту поездку, — вспоминает Федор Павлович. —
Мы повели тогда в сторону фронта особо важный воинский поезд.
Без смены добрались до Кузнецка. Оттуда возвращались с «литером
эс» — везли раненых. В Сызрани оказалось, что некому нас сменить:
не хватало людей. А в Куйбышеве уже ждет очередной состав с грузом
для фронта. Для фронта — значит срочно. Вот и пришлось, не меняясь,
выезжать в Инзу. Конечно, нелегкая поездка была. Но тогда со време-
нем да с трудностями никто не считался: вся страна воевала.
Да, многочасовые поездки — короткие передышки — снова пути-
дороги — таким был весь военный график работы машиниста.
Вдалеке от родной Волги, в Подмосковье, встретил он ночь с сорок
первого на сорок второй. Машинисту и еще нескольким ударникам
тыла поручили доставить вагоны с новогодними подарками бойцам от
трудящихся Сызрани.
В этот же день я поехал по селам области, где меня уже ждали колхозники.
И всюду такая же горячая встреча, собрания, обязательства. За двенадцать дней,
проведенных в районе, я объехал все села и поселки. То были незабываемые дни.
Проезжая по колхозам, я видел, как крестьяне на лошадях, на быках и даже на ко-
ровах везли на элеватор хлеб. Видел, как в неимоверно тяжелых условиях трудились
безусые мальчишки и старики, которым было больше семидесяти. Видел соста-
вы, груженные драгоценным зерном, которое отправляли на фронт. То был хлеб, до-
бытый в поте лица, мозолистыми руками, хлеб, который колхозники не ели сами, а
выращивали для бойцов. То был воюющий хлеб!
Александр Бондарев, Герой Советского Союза
264
К отправке зерна на
элеватор готовы! Военный хлебный обоз колхоза
ные гвардейцы»
«Крас-
И вот передовая под Волоколамском. Волжане вручают фронтови-
кам ящики и пакеты в блиндажах и окопах. Воины рассказывают го-
стям, как отражали натиск гитлеровцев на подступах к столице, напе-
ребой расспрашивают о жизни в тылу... Узнав, что Вершигоров — ма-
шинист-железнодорожник, дают наказ: подвозить фронту патроны и
снаряды еще быстрее. «А если случится, ранят нас, так уж пусть по-
стараются машинисты доставить в госпиталь поскорее».
Федор Павлович обещал споро делать и то и другое. И об этом
обещании помнил всегда, хотя выполнять его подчас приходилось
очень трудно. Особенно после того, как фашисты временно заняли
Донбасс. Тогда железнодорожники остро ощутили нехватку угля —
хлеба для паровозов.
Перед рейсом они стали загружать тендер антрацитом только на-
половину. А вторую половину — так называемым местным топливом.
В ход шло все: опилки, дубовая кора, изгарь. Днем и ночью в депо
вращались мощные грохоты — люди просеивали шлак и вылавливали
265
несгоревшую угольную мелочь. Ой, как немало надо было пережечь,
такой вот мешанины, чтобы добыть пар! Вершигоров с помощником
Михаилом Кабатеевым без перерыва шуровали в топке, то и дело чи-
стили ее. И даже ухитрялись экономить антрацит. Только за одну зиму
Вершигоров лично сэкономил на топливе десятки тысяч рублей. При-*
бавил к ним отпускные да облигации займов и все 67 тысяч рублей'
внес в фонд обороны.
В короткие передышки между поездками он и другие машинисты
нередко задерживались в депо. Сами ремонтировали паровозы.
А в сорок втором вместе с ремонтниками в сверхурочное время изго-
товили бронепоезд «Партизан». Опытный машинист участник граждан-
ской войны Борисов отвел его под Сталинград.
...10 сентября 1942 года Указом Президиума Верховного Совета
СССР машиниста Ф. П. Вершигорова за доблестный труд страна на-
граждает высшей своей наградой — орденом Ленина. А несколькими
днями позднее он становится коммунистом, в городском комитете пар-
тии Федору Павловичу вручают партбилет. По итогам работы за ок-
тябрь этого же года центральная комиссия Наркомата путей сообще-
ния признает сызранского машиниста победителем во Всесоюзном со-
циалистическом соревновании.
Еще лучше стал трудиться железнодорожник. «Десятка», как депов-
цы звали между собой паровоз Вершигорова «ЭМ740-10», продолжала*
ежедневные перевозки людей и грузов к фронту.
А когда пришла победа, начались другие, волнующие рейсы. «Де-
сятка» повела составы с возвращающимися домой фронтовиками. Что ни
остановка — встречи, объятия, счастливые слезы. Федору Павловичу
особенно запомнилась одна из таких встреч. Как-то он притормозил у
тихого полустанка, где был всего один-разъединственный домик. Из
вагона спрыгнул солдат с пшеничными усами, в сдвинутой набок пи-
лотке. От домика к нему устремился пожилой мужчина. В дверях пока-
залась женщина. Приставила руку козырьком над глазами, вгляделась
и — опрометью с крыльца. Но после нескольких торопливых шагов,
замерла на месте, протянув руки к бегущему к ней солдату. Видно,
на большее у матери не хватило сил... И тут машинист не вытерпел,
рванул рукоятку, и паровоз загудел так переливчато и громко, будто
хотел известить всю округу о счастье троих людей.
Прошли годы. Макет вершигоровской «десятки» теперь экспониру-
ется в Сызранском краеведческом музее. А бывший ее машинист и
сегодня в пути. Он водит пассажирские электрички на Куйбышев, Куз-
нецк, Жигулевское Море.
Андрей Вятский
Огненные дзейсы
Войну Александр Петрович Вилков, потомственнный куйбышевский
гречник, встретил капитаном на пароходе «Ереван», который тащил
очередную партию древесины в низовье Волги из-под Перми. Как и
многие его товарищи, он порывался в Военно-Морской Флот, писал в
рапортах, что стыдно ему болтаться по спокойной тыловой реке на
сугубо гражданской, мирной посудине, в то время как там — на Чер-
ном, Азовском морях, на Балтике — льется кровь. Тем более что
младшие братья его, Андрей и Василий, уже были на фронте. Но его
не пустили:
— Нам твои плоты сейчас дороже золота. Они воевать помогают.
А значит, и ты в строю.
Да не такой уж мирной и тыловой вскоре оказалась Волга. Дока-
тилась война до нее и захватила и втянула в свой водоворот Александ-
ра Вилкова.
...13 июля сорок второго они совершали обычный рейс. Вели три-
дцать две тысячи кубов в Сталинград. Над Средней Волгой уже рыскали
вражеские самолеты. По ночам суда шли, не зажигая огней. Но фашисты
бросали осветительные бомбы и гонялись за обнаруженными паро-
ходами, бомбили их, обстреливали из пулеметов.
Сталинград пылал. Пылали оба берега. Пылала река. Горела нефть,
разлившаяся из разбитых танкеров.
На борт «Еревана» поступила команда:
— Следуйте до Астрахани! Здесь не причалить. Сгорите.
Ночью в шестидесяти километрах от Сталинграда, когда пароход
проходил мимо мрачных обрывистых берегов Яра Насоныча, на него
налетели два фашистских штурмовика. На борту буксира в это время
находился бакенщик. Он помогал проводить судно и плоты по неосве-
щенному участку реки. Створные знаки не были видны. Вот он и
подстраховывал капитана.
Самолеты несколько раз прошли так низко, что казалось — свалят
трубу.
267
— Бросай, капитан, плот! Бросай! Пропадем! — закричал бакен-
щик.
Конечно, бросив плот, было бы легче уйти от стервятников. Но
ведь там, на плоту, люди! Разве можно их покинуть, оставить на рас-
терзание воздушным пиратам!
И Вилков, не обращая внимания на крик бакенщика, продолжал
вести пароход на самой большой скорости, которую только могли вы-
жать его старенькие машины.
А самолеты уже заходили на бомбометание.
Шесть бомб упало рядом с «Ереваном», но ни одна не попала на
борт — так искусно маневрировал капитан. Плоту досталось значи-
тельно больше. На рассвете, когда фашисты ушли, израсходовав весь
боезапас, волгари подсчитали потери. Двое раненых. Их подняли на
палубу. И половину плота как корова языком слизнула.
Стоял рядом с Вилковым его тринадцатилетний сын Мишка и гро-
зил кулаком на запад:
—У, сволочи, было бы у меня ружье, я бы вам задал!
Да, мальчишка, сын капитана, был на пароходе кочегаром. И не
из-за причуды Александра Петровича. Людей не хватало. И речники
брали с собой, приучая к трудовому матросскому делу, своих детей-под-
ростков. К тому же они на берегу голодали бы. А тут, как-никак, флот-
ский паек. Вот Вилков и плавал со своей женой Анастасией Петровной,
заведовавшей судовой прачечной, и с Михаилом,
Вместе с Михаилом в кочегарке работали его сверстники — сын
боцмана Гагарина Володя и сын старшего масленщика Борисова Костя.
— ...Мне бы ружье! — грозил небу подросток.
Но ружья у них не было. Какое у плотовода вооружение? Разве
только кухонные ножи. Так ими фашиста никак не достанешь.
И волгари, бессильно ругаясь, подобрали раненых, стянули сколь-
ко можно было рассыпавшиеся связки — и к Астрахани.
А там их уже и не ждали. Думали: на дне «Ереван». Затащили
плот в Дурновский затон. Не успели они передохнуть, вызывают ка-
питана в штаб Волжской военной флотилии,
— Поступаете в наше распоряжение. Объявляетесь боевой еди-
ницей, будете канонерской лодкой.
И прошло два дня — не узнать того парохода. Ощетинился он зе-
нитными пулеметами. На носу и на корме появились «сорокапятки».
Матросам выдали винтовки. Комсоставу — пистолеты.
«Ереван» начал воевать. Правда, сам-то он по-прежнему не искал
драки. Она ему и не очень нужна была. Его гораздо больше устраива-
ло, когда его не замечали. Куда приятнее боеприпасы и горючее для
танков и автомашин без осложнения доставлять сталинградцам.
268
Но когда стервятники нападали, зло и яростно лупили по фаши-
стским самолетам зенитки. А все, кто не стоял у машин и не нес вах-
ты, стреляли из винтовок. Несколько вражеских бомбардировщиков
были отправлены ереванцами в волжские воды. Но и канонерке по-
падало. Сколько раз она выходила из-под бомбежки без единого сте-
кла в иллюминаторах и каютах! Сколько материалов ушло на задел-
ку пробоин! Но боеприпасы и горючее доставляли волгари сталин-
градцам всегда вовремя.
Глубокой осенью 1942 года, когда колесникам нечего стало де-
лать на Волге, они загнали «Ереван» в затон Красного Яра.
Здесь ремонтировались капитально, готовились к новой навигации.
Здесь пережили радостное известие о разгроме фашистов под Ста-
линградом. Отсюда ушла на фронт добивать гитлеровцев половина
экипажа.
В апреле речники дождались чистой воды и потащили баржи с ма-
зутом к возрождающемуся из руин городу-герою. Доставили один
транспорт, другой. А третий не пришлось. Хоть и откатилась война на
запад, хоть и не слышно стало на берегах Волги грохота пушек, но не
мирились со своими потерями фашисты. И по-прежнему по ночам их
самолеты прорывались к великой русской реке и сбрасывали в ее вол-
ны магнитные мины, с расчетом, что, может, и подорвется кто. И в
начале весенней навигации 1943 года пароход «Ереван» был исключен
из списков действующих судов Волжской военной флотилии.
Они вышли тогда к Сталинграду с очередным грузом мазута на
борту. В команде было вместо двадцати четырех человек, как полага-
ется по штату, всего одиннадцать. И то половина — женщины и под-
ростки. В районе Нижнего Яра, как раз на середине Волги, под дни-
щем парохода раздался страшный взрыв. «Ереван» развалился на не-
сколько кусков. Взрывной волной сбросило с палубы капитанскую
рубку.
Все произошло так внезапно, что никто не успел предпринять мер
для собственного спасения. Но все же речники не растерялись. Миша
Вилков выбил стекло в иллюминаторе и выбросился в воду из машин-
ного отделения не раньше, чем перекрыл форсунки. Он понимал:
если взорвутся котлы — никто не уцелеет вообще.
А Александр Петрович пришел в себя от страшной боли в груди
и ногах. Вода вокруг была окрашена кровью. Он лежал грудью на
штурвальном колесе наполовину затонувшей рубки, которая плыла не-
подалеку от носового отсека парохода.
И первое, что увидел капитан Вилков, — проплывающие мимо новые
чесанки, которые он всего два раза успел надеть, и две пачки махорки.
И та>к захотелось курить, что и словом не выразить. Пошевелил
26»
языком, а тот чужой, не слушается. Распух, прокушенный во многих
местах. И руки как плети, не поднять.
Так и провисел капитан на штурвале целых восемь часов — с раз-
давленной грудью, перебитыми ногами. Нижнеярские рыбаки случай-
но обнаружили обломки судна и коченеющих в ледяной воде людей в
матросских бушлатах, а то и просто в одних тельняшках.
Пока держалась рубка, мимо отца дважды проплывал Миша. Смо-
трел на отца отчаянными глазами, в которых стояли ужас и слезы. Хо-
тел хоть чем-то помочь. Но едва сын приближался, с трудом ворочая
распухшим языком, отгонял его капитан:
— Не надо, Миш! Не трогай. Перевернет рубку — утону.
И подросток, глотая слезы и воду, отплывал от рубки. Ему и са-
мому было ясно: чуть нарушится равновесие — даст крен рубка, даст
течь воздушная пробка в верхней, застекленной части, и все — пойдет
отец ко дну.
Но вот он оказался спасен. Посчастливилось и матери. Она как раз
была в кормовом прачечном отсеке, стирала белье. Взрывной волной
отсек, как и рубку, сбросило с палубы, и оглушенная Анастасия Пет-
ровна плыла в нем, как в большом деревянном корыте.
Рыбаки вытащили ереванцев на берег, положили на песок, стали
откачивать потерявших чувство и наглотавшихся воды, растирать око-
ченевших, замерзших людей. Послали за подводами и за доктором.
Десять месяцев тогда пролежал в рейдовой астраханской больнице
капитан Вилков.
После этого ему предложили инвалидность. Не взял. На костылях
поднялся на палубу парохода «Кравченко». И снова за старое ремес-
ло — водить плоты с верховьев Камы до Волжского устья.
Юрий Гибш
„Алхимик"
В военкомате ему сказали:
— На фронт не пойдете. Здесь вы нужнее.
Он не стал спорить. Он и сам так думал.
...В 1941 году Трофиму Гавриловичу Бутыркину было сорок семь
лет. В молодости он не получил никакого образования. Никакого! Из-
за долголетней болезни, постигшей его в детстве, не учился в школе
ни одного дня. Но природный феноменальный ум и непостижимая ин-
туиция возместили отсутствие образования. А мысль его направ-
лялась всегда на одно и то же: как улучшить то, что плохо сделано,
как упростить сложное, как заставить служить человеку то, что пока не
используется. Что же касается технических знаний, то их он добывал пу-
тем собственного опыта.
— Алхимик! — говорили о нем — за глаза, конечно, — многие
из тех, кто хорошо знал изобретателя.
К началу войны за ним числились сотни рационализаторских предло-
жений, технических усовершенствований и изобретений. Их внедрение
дало государству миллионы рублей прибыли. Потому что по идеям
Бутыркина полезные вещи делались из «ничего» — из того, что валялось
под ногами.
С тридцатых годов в Куйбышеве под его началом и по его инициа-
тиве существовал и выпускал продукцию экспериментально-производ-
ственный комбинат отдела местной промышленности облисполкома, а
при комбинате — научно-исследовательская лаборатория. Задачей
комбината было использовать топливо и отходы промышленности, ра-
ботая при этом на принципе полной самоокупаемости. Плана у комби-
ната не имелось, если не считать плановых отчислений от прибыли.
Номенклатуру ему тоже не устанавливали. Весь план предприятия, всю
его номенклатуру определяли идеи, беспрестанно рождавшиеся в го-
лове Трофима Гавриловича. На комбинате делали лаки и краски, клей
и гуталин, дубители для кожи и лечебные мази для скота, изоляционные
271
покрытия и жидкости для тушения огня — и все из бросовых ма-
териалов, которым, казалось, уже нет применения. Трофим Гаврило-
вич Бутыркин такое применение находил, придумывал, открывал.
В военкомате это знали...
Поздней осенью 1941 года по окраине города Куйбышева разъез-
жал старенький, давно списанный «бюик» с номером 85—80. Некоторые
старожилы узнавали его: когда-то в этой машине ездил секретарь край-
кома. А больше ничего примечательного в «бюике» не было. Разве что
странное его «поведение»: автомобиль то неожиданно развивал мак-
симальную скорость, то так же неожиданно, скрежеща тормозами, ос-
танавливался, мчался по асфальту и вдруг сворачивал на изрытый бу-
ераками пустырь, то круто разворачивался, то давал задний ход. Но
вряд ли кто из горожан обращал на это внимание: кому в ту первую
военную осень было дело до какого-то автомобиля-пенсионера...
За рулем «бюика» сидел Бутыркин. Гонял он машину неспроста:
горючее, на котором она работала, и масло, залитое в мотор, были
его собственного, Бутыркина, изготовления. Даже вода в радиаторе
была не простая, а тоже «бутыркинская», незамерзающая. И проколы
в камерах шин были залиты с помощью резинового клея, изготовлен-
ного по рецепту Бутыркина. И трещины в видавших виды аккумуля-
торах заделаны его «изонитом» — специальной мастикой (из боя грам-
пластинок и канифоли), быстро и прочно схватывающейся на воздухе.
То было время, когда военная нужда заставила стать «алхимиками»
миллионы людей. Из уст в уста передавались рецепты самодельного
мыла, сваренного из костей и золы. Каждый себе конструировал кре-
сала-«катюши», заменившие спички, и коптилки, светившие в квартирах
вместо электролампочек...
Трофим Гаврилович был «алхимиком» не для себя — для других.
Для народа.
В тылу горючее и смазка выдавались автохозяйствам по жесто-
чайше урезанным нормам. Но то, что делалось по технологии Бутырки-
на, под нормирование не попадало. На комбинат привозили остат-
ки нефти, соскобленные со стен и днищ резервуаров, нефтяные отходы
с нефтепромыслов; заливали их в чугунный котел со змеевиком и пере-
гоняли. Такой же перегонкой с очисткой в фильтре из раздробленного
в крупу специально подобранного минерала на комбинате восстанавли-
вали отходы автомобильного масла. Делали резиновый клей из каучуко-
вой крошки, растворенной в «бензольной головке» — отходах нефтепе-
реработки...
Вся эта «алхимия» на бутыркинском «бюике», который ему дали
специально для испытаний, проявила себя отлично.
272
— А ведь сколько можно добавить стране горючего, если пере-
гнать все нефтяные отходы, — сокрушался Бутыркин.
С горячим желанием доказать полноценность своего бензина он
однажды повез его на учебный аэродром.
— Я в молодости сам был авиамехаником, летал даже, потому уве-
рен — годится горючее для самолетов, попробуйте! — горячо убеждал
он летчиков. Один из них, хорошо знавший Бутыркина, ударил фураж-
кой об стол:
— Вези горючее. Полечу.
На другой день У-2 заправили бутыркинским бензином. Запустили
винт. Летчик то увеличивал, то сбавлял обороты, а потом, хитро по-
смотрев сквозь очки на Бутыркина, повел самолет на взлетную поло-
су. Разгон — и биплан взмывает все выше и выше, делает над аэрод-
ромом круг...
Бутыркин следил за ним, нисколько не волнуясь. Он был уверен: го-
рючее не подведет.
Самолет сел. Когда мотор замолчал, летчик снял перчатки и протя-
нул Трофиму Гавриловичу кулак с оттопыренным кверху большим
пальцем.
Но все-таки авиация есть авиация. Начальство запретило летчикам
пользоваться бензином Бутыркина. Однако огорчался он недолго. Го-
родские автохозяйства, сами шоферы и особенно ближние, колхозы
закупали у комбината самодельный бензин и керосин тоннами. На ком-
бинат приезжали даже из Горького и из самой Москвы — перенимать
технологию.
А вскоре Бутыркин стал получать и военные заказы. Правда, первый
из них был для Трофима Гавриловича даже обидным: лудить посуду
для солдатских столовых. Тут и выдумывать ничего не надо — заказа-
ли, как обыкновенной мастерской.
Но потом пришло официальное письмо из управления продоволь-
ственного снабжения Главного интендантского управления Красной
Армии с просьбой: «Создать антикоррозийное покрытие черного ли-
стового железа». Видимо, для крыш полевых складов. Условие стави-
лось такое: сырье должно быть недефицитным и дешевым.
Изобретатель стал целыми днями пропадать в своей лаборатории.
Он пробовал самые немыслимые составы, и от него теперь на версту
исходил резкий тяжелый запах. Когда Трофим Гаврилович наконец по-
ставил перед сотрудниками своей лаборатории банку с новым лаком,
никто, даже он сам, не мог точно сказать, каков его состав. Впрочем,
так бывало всегда. Для того и нужны были Бутыркину образованные
химики, чтобы делать анализы сочиненных им по вдохновению соста-
вов и затем описывать их рецепты.
273
Рецепт лака и банка с образцом вскоре были отправлены интендант-
скому управлению.
В первую военную зиму комбинат продолжал, как и в мирное вре-
мя, делать гуталин и клей, замазку для окон, смазку для деревянных
колесных пар, протраву для зерна — все это стало остродефицитным
а тылу. Но все это уже не требовало от Трофима Гавриловича его
изобретательности. Он гордился тем, что к нему все чаще стали об-
ращаться различные армейские тыловые ведомства. Военно-инженер-
ный институт запрашивал рецепты и образцы лаков — изоляционного,
термостойкого и каучуково-масляного. Автобронетанковое управле-
ние закупило на комбинате тонны изонита и краски для камуфляжа
танков. Но все это было придумано раньше, еще до войны. Бутыркину
же не терпелось «родить» новую идею.
И вот, наконец-то... Управление снабжения горючим попросило изо-
бретателя «срочно изготовить рецепт окраски наружных металлических
поверхностей в белый цвет (под снег) в зимних условиях при темпе-
ратуре до минус 40 градусов». Дело ясное — для маскировки цистерн
и баков с горючим. Делать это обычным известковым раствором не-
возможно: замерзает.
Трофим Гаврилович велел поставить во дворе одного из разбро-
санных по городу цехов комбината несколько железных бочек. Каж-
дый день он выходил к ним из лаборатории с кистью и ведром, напол-
ненным белой жидкостью. Шла зима сорок второго года — первая и са-
мая лютая зима войны: лучших условий для испытаний и не вообра-
зишь. Растворы в ведре были всегда разные: иные быстро покрыва-
лись ледяной коркой — и Бутыркин тут же зло выплескивал их на
землю. Другими он успевал побелить полбочки, но на следующий
день краска покрывалась струпьями и осыпалась. Бутыркин нервничал,
ко продолжал эксперименты. И вот среди батареи рябых бочек стали
четко выделяться две, сияющие ровной белизной. Неужели нашел?
Трофим Гаврилович прекратил опыты. Две недели приходил по утрам
смотреть на снежно-белых своих «красавиц»: держится краска, дер-
жится!
Лаборанты записали два рецепта: один — известь с дешевой жиро-
вой эмульсией, второй — тоже обычная гашеная известь и мел, но с
поваренной солью и столярным клеем. Главный секрет составов за-
ключался в процентном соотношении компонентов и методе приготов-
ления.
И опять рецепты и банки с образцами были срочно отправлены за-
казчику.
Но все это тыловым частям. А фронту?
Что можно сделать из тех же отходов, из дешевого сырья, чтобы^
там, в пекле войны, это «что-то» разило проклятого врага?
274
.Однажды — уже летом того же сорок второго — в подвале зда-
ния на углу улиц Льва Толстого и Куйбышевской раздался взрыв. Сбе-
жавшиеся в лабораторию сотрудники расположенного наверху учреж-
дения увидели, что ее хозяин стоит посреди комнаты бледный, но це-
лый и невредимый. А над ним... горит потолок.
Произошло же вот что. Трофим Гаврилович решил создать собст-
венное взрывчатое вещество. Трудно сказать, что — размышления,
опыт или интуиция — подсказали ему состав смеси, но в то утро изо-
бретатель долго растирал и разминал ее пальцами — и как этот адский
состав сразу в руках не взорвался! Когда масса стала однородной, Бу-
тыркин скатал из нее шарик и сунул в железную трубку, положив один
ее конец на табурет. И вдруг трубка оглушительно выстрелила ослепи-
тельным огнем.
Через несколько дней Трофим Гаврилович уже знал, как эту смесь
можно использовать. С новой идеей пошел в штаб округа.
Испытания проходили на территории военного городка, в отдален-
ном углу. Здесь стояло небольшое каменное строение — какая-то пу-
стая каптерка. Бутыркин взял одну из приготовленных им десяти сте-
клянных трубочек, капнул в нее жидкостью и положил на цементный
пол. Затем вышел к ожидавшей его комиссии. Командиры посмотрели
на часы. Через десять минут в окнах каптерки вспыхнул яркий свет и
за кирпичными стенами гулко ухнул взрыв.
Устройство, предложенное изобретателем, было предельно про-
стым. Один конец трубочки толщиной с мизинец залеплялся мастикой,
в трубочку опускалась взрывчатая горошина, которая сверху засыпа-
лась слоем песка. Оставалось налить на песок несколько капель слабо-
го раствора кислоты: как только она достигала шарика, раз-
давался взрыв. Продолжительность замедления регулировалась слоем
песка.
Девять трубок из десяти благополучно взорвались в заданное время.
— Берем! — сказали Бутыркину военные. — Неплохой взрыватель.
Потом Трофим Гаврилович узнал: воевали его трубочки. С их по-
мощью саперы взрывали мосты, рельсы, туннели.
Трофиму Гавриловичу Бутыркину сейчас за семьдесят. Но он по-пре-
жнему придумывает что-то новое, улучшает, упрощает конструкции,
предлагает свои идеи заводам, транспортникам, агрономам. Изобрета-
тель — это на всю жизнь.
Владимир Колайдо
Подвиг машиниста
Поезда, поезда, поезда... Каждый день, каждую ночь отходили они
с протяжными гудками от станции Кинель. Один за другим шли на за-
пад с Урала и Средней Азии на фронт воинские эшелоны. Навстречу
тянулись походные госпитали, теплушки с женщинами и детьми. Желез-
нодорожные бригады по пятьдесят-шестьдесят часов не сходили с па-
ровозов. Сейчас об этом напоминают скупые строки приказов по
депо:
«...За хорошую организацию перевозок грузов для обороны и оказан-
ную помощь Красной Армии в ее героической борьбе с фашистскими
захватчиками...»
И далее — длинные перечни имен и фамилий.
Среди этих документов, к большому сожалению, не сохранилось
одного очень интересного приказа. Приказа, в котором отмечался ге-
роический поступок старшего машиниста Андрея Тихоновича Яшина.
...Это случилось в один из вечеров вьюжного марта сорок третьего.
Уставший город засыпал- Лишь на станции сквозь снежную порошу
там и сям маячили сигнальные огоньки. На экипировочных путях одино-
ко дымил старенький, видавший виды паровоз. Машинист Андрей Яшин
и его помощник Кузьма Бобров возились около машины, готовя ее к
очередному рейсу.
Усаживаясь на свое привычное место, Андрей еще раз перебирал
в уме только что закончившийся разговор с начальником депо.
— Смотри, Андрей Тихонович, — говорил тот, — не опоздай на
точку. Сам понимаешь, ни паровозов, ни бригад больше нет, вызвать
некого, а эшелон — воинский, отправиться должен точно. Ты уж не
подведи...
«Не подведи...» Мы-то не подведем. А вот машина? Стара, стара.
Ей бы добрый ремонт, да нет ни времени, ни запасных частей. Только
из поездки, и вот опять в рейс. Кочегар так совсем замучилась. Одни
глаза да зубы блестят. Шутка дело, девушке, да кочегаром? Девичье
ли это занятие — уголь кидать?
276
Думки машиниста как раз и прервал голос кочегара Веры. Нагнув-
шись перед раскрытыми дверцами топки, она взволнованно прогово-
рила:
— Андрей Тихонович, гляньте, уголь в топке провалился!..
Смысл этих слов не сразу дошел до машиниста. Лишь заглянув в
пышущую жаром топку и увидев ее глубоко осевшее дно, он понял:
случилась беда — провалились колосники. Опытным глазом мгновенно
определил: штук десять-пятнадцать, почти вся середина. Лишь по кра-
ям топки, как и положено, ровным пластом лежал полыхающий уголь
В сознании вновь молниеносно встали слова начальника депо: «Не
подведи... Воинский эшелон...»
Андрей Тихонович взглянул на товарищей, Кузьма и Вера ответили
ему выжидающим взглядом. Темно-красные блики огня озаряли их
растерянные лица. Так несколько секунд, показавшихся вечностью, они.
стояли втроем перед раскрытым огненным чревом машины.
Затянувшееся молчание нарушил Андрей:
— Сколько минут в запасе?
— Минут семнадцать-двадцать.
— Вера, выгребай поддувало и выбирай из шлака колосники. Будем
ставить их на место. Быстро!.. А ты, Кузьма, лей на меня воду...
Он не договорил, но помощник и кочегар поняли, на что решился
Андрей Тихонович.
Нахлобучив на самые глаза малахай и плотно подвязав его тесемки
под подбородком, в валенках и рукавицах, Андрей встал перед Кузь-
мой. Тот принялся обильно поливать машиниста водой, а потом мо-
крым углем закидал в топке оставшееся там пламя.
Когда ватник и стеганые штаны набухли от влаги, Андрей Тихонович,
собравшись в комок, перешагнул дверцы топки. Незащищенную часть
лица обдало нестерпимым жаром, по глазам резануло, сразу же стало
нечем дышать. В висках застучало с такой силой, что показалось: кто-
то усердно колотит увесистым молотком по темени. От ватника пова-
лил пар, он начал тлеть.
...Кузьма проворно подавал колосники. Один за другим укладывал
их Андрей, восстанавливая решетку.
Края каждого колосника были подгоревшими, округленными и при
укладке «люфтили». Так вот почему они, проклятые, просели, мелькну-
ло в голове машиниста. Проложить бы чем-нибудь пазы между ними...
— Кузьма, подбери несколько плоских железок, — почти прохри-
пел Андрей, сидя на корточках и подгоняя звенья решетки.
Быстрее, быстрее, быстрее... Мозг сверлила все та же мысль: «Во-
инский эшелон должен отправиться точно в срок...»
Андрей задыхался, перед его глазами пошли темные круги, ватник
уже не спасал, и чувствовалось: он вот-вот воспламенится. Нечеловече-
27Г
ским усилием Андрей Тихонович заставил себя проложить между ко-
лосниками несколько полосок железа: чтоб крепче было...
Уже почти без сознания он вылез из топки. Пришел в себя лишь от
ледяной воды, которой Кузьма снова стал усердно поливать его. Ря-
дом стояла Вера. Все молчали.
— Ну, вот и ехать можно, — наконец проговорил Андрей. — Под-
брось-ка, Кузьма, уголька, а то Вера устала.
— Андрей Тихонович, переодеться бы тебе...
— Некогда, обсушусь около топки.
Он скинул почти обуглившиеся рукавицы и ватник, снял малахай.
И тут товарищи увидели: брови машиниста сгорели начисто.
— Новые отрастут, — усмехнулся Андрей Тихонович. — Люди на
фронте жизни кладут, а тут брови... Есть о чем жалеть! Ну, братцы,
поехали...
Тишину морозного вечера прорезал свисток. Паровоз осторожно
подкатил к составу. Лязгнули буфера. На платформах от толчка чуть
вздрогнули громады танков. Их было много, этих знаменитых Т-34. Це-
лый состав. Лишь в нескольких теплушках дымились трубы «буржуек».
Оттуда до железнодорожников доносились слова так полюбившейся
фронтовикам песни: «Бьется в тесной печурке огонь...». Откуда было
знать бойцам-танкистам в теплушках, что вот сейчас, несколько минут
назад, машинист, который везет их навстречу фронту, тоже совершил
подвиг, равный подвигу ратному.
...Через месяц после этой ночи Андрей Яшин обратился в партбю-
ро с просьбой принять его в члены партии.
— Что ж, кандидатский стаж твой, кажется, закончился неплохо.
Рады будем видеть тебя в своей семье, — с улыбкой сказал партийный
вожак.
Так же улыбаясь, на него смотрели все коммунисты.
В красном уголке депо, где проходило партийное собрание, было
холодно и тесно. Люди успели порядком накурить. И у Андрея Тихо-
новича, никогда не бравшего в рот папиросы, запершило в горле.
Только, может быть, махорочный дым здесь совсем ни при чем?
Бывает, даже у очень сильных людей от волнения и теплого слова пе-
рехватывает дыханье и им становится трудно дышать.
Юрий Скляров
. .. И забил девонский фонтан
На неоштукатуренной, темной от копоти стене висел картонный*
«рекорд». Каждое утро Раков подходил к нему и, привстав на цыпоч-
ки, поворачивал винт вправо. Почти всегда репродуктор, дребезжа, вы-
брасывал в комнату песню:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой...
Он слушал молча, чуть ли не вытянувшись во фронт. Слушал, как
гимн. А на скулах, под сухой обветренной и обожженной солнцем ко-
жей, в такт песне ходили желваки...
...Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна...
Потом он молча выслушивал малоутешительную оперативную свод-
ку Совинфромбюро и, прихлебывая чай вприкуску, говорил жене:
— Ишь, фашист проклятый, куда нацелился! Нефтяные районы
Кавказа ему нужны.
Жена уже не один год прожила с ним рядом. Она знала, к чему кло-
нит муж, произносила:
— Не о фронте думать тебе, Вася. Здесь надобно нефть искать.
Он сердился на жену. Отчасти, в какой-то мере, от бессилия, отча-
сти и потому, что она была права.
— Но-но, ты того, не очень... Люди воюют. И брательник мой тоже
на фронте, а я, здоровый мужик, в тылу отсиживаюсь, землю сверлю...
Совесть иметь надо.
Но вот словно кто подслушал этот разговор. Однажды утром посту-
чал в их дверь старик почтальон.
— Василий Андреевич Раков? Тебе повестка...
Лицо жены словно заморозило. С таким лицом и стала собирать
мужа в дорогу.
Василий Андреевич провожать его не разрешил. Они обнялись, три-
жды, по старинному русскому обычаю, поцеловались и молча присели
27*
на краешек тахты. Потом он встал и быстро вышел. А жена так и про-
должала сидеть в комнатушке, которая стала вдруг большой и неуют-
ной.
...Козья ножка делается так: от газеты отрывается длинный клины-
шек, затем из него сворачивается маленький кулек. Там, где раструб,
кулек сгибается, и выходит бумажная трубка. Ее набивают махоркой.
Сосед Ракова ловко скрутил козью ножку, об/лусолил тонкий конец,
в два приема собрал с ладони мелкокрошенную махорку и прикурил:
— Слышь-ка, — спросил он, — а ты откуда?
— С Жигулей.
— Правду бают, там нефти видимо-невидимо?
— Есть-то есть, да найти ее еще надо.
Раков огляделся. Под синеватым облаком махорочного дыма в
большой комнате райвоенкомата сидели люди. Одни, вроде его сосе-
да, расположились будто бы навсегда. Ну, это уж такая натура есть у
русских людей. Только куда приедет — сразу словно давно-давно на
этом месте живет. И собирается жить долго.
А другие присели на минуту в ожидании чего-то, напряжены. Шапку
и ту не снимают.
То и дело из соседней комнаты появлялся седой человек с воспа-
ленными глазами, в гимнастерке, будто снятой с чужого плеча. Он
хрипло выкрикивал фамилии и уводил куда-то людей. И вот:
— Раков!
Василий Андреевич взял свой фанерный чемоданчик и пошел за
человеком в гимнастерке.
В кабинете райвоенкома сидел главный геолог нефтепромыслового
управления Квиквидзе. Военком сказал:
— Бронь на вас привезли, товарищ Раков. Возвращайтесь на работу.
Майор развел руками: дескать, ничего не поделаешь.
И вот уже маленькая киргизская лошаденка, заиндевевшая и курча-
вая, словно ей сделали перманент, резво бежала по ледовой дороге
навстречу Жигулям.
Квиквидзе лежал рядом с Василием Андреевичем и все время сер-
дито бормотал:
— Воевать захотел... А думаешь, мне приятно тут сидеть?
— Так меня ж повесткой вызвали, Ираклий Самсонович.
Но Квиквидзе, не слушая Ракова, продолжал:
— Твое дело нефть искать. Понял?.. Сорок первую скважину углуб-
ляем на девон, понял?..
На девон — самое глубинное отложение! Раков даже привскочил:
— Ну да?
— Вот тебе и «ну да». Понял?..
280
На этом и закончилась военная карьера бурового мастера Василия
Андреевича Ракова.
Вьюга буянила. Она почувствовала свою силу, безнаказанность, вот
и буянила. В сорок третьем стояла лютая зима. Не выдерживали де-
ревья. В лесу то и дело раздавался треск. Металл становился хрупким.
А люди продолжали бурить землю. Метр за метром они двигались к
самым ее древнейшим пластам — девонским отложениям.
К их сорок первой скважине, расположившейся в Яблоневом овра-
ге, уже вторые сутки не могла пробиться ни машина, ни лошаденка с
продовольствием.
Пять человек были отрезаны от мира. На десятки километров во-
круг ни души.
Василий Андреевич вышел из дощатой выхолодавшей культбудки.
Резкий колючий ветер ударил в лицо. Он повернулся спиной — ветер
забежал с другой стороны.
Яблоневый овраг полого спускался к Волге. Геологи потому и вы-
брали здесь точку, что предполагали: в этой естественной впадине до
нефтеносного горизонта ближе.
Но в ненастную погоду овраг становился коридором для ветра.
И если где-то в степи или в другом месте ветер был незначительным,
здесь он дул с удвоенной, а то и с утроенной энергией.
Раков поднялся на помост. Дощатый забор, поставленный бурови-
ками, тоже очень плохо защищал от стихии. Вьюга завывала в многочис-
ленных щелях на разные голоса.
Нефтеразведчики поднимали из-под земли мокрую, дымя-
щуюся на морозе трубу. Ее тащил талевый блок, подрагивая натяну-
тыми в струну канатами.
Пожилой бурильщик с впавшими, заросшими черно-белой щетиной
щеками наблюдал, как медленно и бесконечно тянется из земли труба.
— Как дела, дядя Коля? — крикнул ему в ухо Раков.
— Дела — как сажа бела. — Дядя Коля громко свистнул. — Ду-
маю, надо нам всем собраться... Как считаешь?
— Конечно, надо. Поговорим, чтоб никто не спасовал.
— Полагаешь, такие будут?
— А кто ж его знает, Андреевич?.. Вон тот новенький, что у движ-
ка... Мы ж его вовсе не знаем... Или вон малец верховой. Ему, почи-
тай, лет шестнадцать, не больше?
Василий Андреевич посмотрел вверх. Там, высоко-высоко, в люль-
ке сидел верховой. Вот он накинул на конец трубы петлю, притянул
металлический цилиндр к себе, а потом завел его за кронштейн.
Ой, как, наверное, было ему несладко, если здесь, внизу...
Раков по шатким ступеням пошел к верховому. Вышка скрипела.
28f
Вот он, урожай Победы! Первая автоколонна Дубово-Уметского района с зерном со-
рок пятого года — на Куйбышевском элеваторе
Вышка покачивалась. А в проемах дико свистел, гудел, улюлюкал
ветер.
Парнишка был занят делом и не заметил, как сзади появился запы-
хавшийся Василий Андреевич. Парнишка тянул на себя трубу и пел:
Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер поет в проводах,
Тускло звезды мерцают...
Ветер буквально вырывал из его рта звуки и бросал их в белую
кипень. Но погасить голоса не мог.
Раков увидел на щеке певца белое пятно, крикнул:
— А ну, давай быстро вниз!
— Так свеча идет же! — Парнишка показал на очередную трубу,
которую вытаскивала таль из земли.
— Приказываю вниз, да разотри снегом правую щеку. Отморозил.
Погрейся, а я тут за тебя постою.
— Не справитесь, наверно!
— А это уж поглядим!
182
За трудовой героизм в тылу 4605 рабочих, колхозников и представителей
интеллигенции нашей области награждены ордена/ли и медалями только за по-
следние три года войны. Медалью «За доблестный труд в Великой Отечествен-
ной войне» награждено 239 400 человек.
...Вскоре после того, как закончили подъем, все собрались в культ-
будке. Расположились, кто где хотел и кому как было удобно.
Раков снял ушанку, попытался пригладить жесткие прямые волосы.
Вихры по-мальчишески торчали в разные стороны и не слушались.
Бросив это бесполезное занятие, он сказал:
— Мы вроде как в окружении. Вторые сутки без всякой связи. Что
будем делать, друзья-товарищи?
Дядя Коля облизнул запекшиеся, потрескавшиеся губы, оглядел
всех исподлобья:
— Думаю, работать надо. В работе не так зябко... Конечно, кто не
хочет — может сидеть здесь.
Дядя Коля почему-то посмотрел на дизелиста.
Тот отрицательно закрутил головой:
— Нет. Только так: все — значит все... Никаких скидок. А то я знаю,
малец не выдержит, первый побежит.
— Но-но, дядя, поосторожней, — обиделся верховой.
— Ну, хорошо, ребята. — Раков уже в который раз оглядел всех.
— Будем работать... Только, честно говоря, не знаю, когда нам еду
подбросят. Поэтому у кого что есть — в общий котел.
Дядя Коля положил потертую котомку на плохо оструганный стол. За
ним кинул свою немудрящую снедь парнишка-верховой. Мансур поло-
жил аккуратный мешочек рядом с точно таким же мешком Ракова. Лишь
тот же дизелист развел руками:
— А мои продукты кончились... Не рассчитывал я, что так долго
будем здесь.
— Ладно, прокормим. — Раков махнул рукой. — Полагаю, недолго
сидеть нам в этом снежном мешке.
А сам подумал: «Кто его знает?..».
К вечеру ветер стих, но мороз стал жестче. Казалось, воздух зве-
нит. Небо — чистое, почти белесое, похожее на льдину.
Раков принес на буровую ужин. Каждому по куску хлеба да по хо-
лодной картофелине. Раздал все это ребятам, подошел к дяде
Коле:
— По очереди будем отдыхать с тобой. Подменять друг друга... Ты
иди, я постою. Час тебе дается.
— Надо бы с мальца начать. — Дядя Коля глянул вверх.
283
— Пока идет долбление, возьми его с собой. Не раньше чем часа
через полтора он понадобится.
...Медленно вращалась колонна. Еще медленнее, сантиметр за сан-
тиметром, она уходила в землю. И где-то там, глубоко, — несколько
сотен метров под землей — бур сверлил породу, приближаясь к де-
вонским отложениям.
Василий Андреевич, прислушиваясь к равномерному гулу, держал
рычаг и не сводил глаз с индикатора. Нужно быть очень внимательным.
В случае чего предупредить аварию. А то самое чуть-чуть зевнул — и
как минимум полетят шарошки. Тогда скважину придется остановить
на недели, а то и на месяцы.
Раков прислушивался очень чутко, а сам гнал мысли о неудаче. Но
они, эти мысли, не уходили. Почему это им должно повезти? В По-
волжье в поисках девонской нефти уже пробурили две или три сква-
жины. На берегу Крымзы бурили, около Сызрани, потом в эту сторону
пошли и — ничего.
Василий Андреевич оглянулся. Не вслух ли он это произнес? Ребя-
та должны верить в то, что дойдут до девона! Иначе работа потеряет
смысл.
Медленно вращается колонна...
А в культбудке в это время 1на нарах устроились дядя Коля и маль-
чишка. Укрылись одним тулупом, прижались потесней друг к другу,
стали согреваться.
— Дядь Коль, а дядь Коль, ты не спишь?
— Чего тебе?
— А что такое девонская нефть?
— О-о! Девонская нефть — самая наидревнейшая, самая лучшая.
Это, я тебе скажу, вроде как бы чистейшее виноградное вино... Ведь
его чем дольше выдерживаешь, тем оно лучше. Так и девонская
нефть... Серы в ней почти нет, и при случае ее можно, не перерабаты-
вая, заливать в бензобаки тракторов, танков...
Дядя Коля хотел еще рассказать об этой нефти, да услышал за
спиной посапыванье. Парнишка спал крепко, иногда что-то бормотал,
иногда вздрагивал.
«Растет, — подумал дядя Коля. — А трудно-то как расти в этакую
пору. Ему бы сейчас питание получше, тогда бы он вверх тянулся.
А при такой еде какой рост».
...Медленно вращается колонна. Подрагивает стрелка индикатора.
Скорость проходки еще уменьшилась. Пожалуй, надо поднимать инст-
румент из забоя.
Дядя Коля вскочил, только к нему Раков притронулся. А парнишка
лишь зачмокал губами и перевернулся на другой бок.
284
Василий Андреевич потряс его. Он открыл глаза, не понимая, где
находится, оглянулся.
— Пора на работу. — Раков хлопнул его по плечу.
— Сейчас, Василий Андреевич, я мигом.
Всю ночь они молили судьбу и небо, чтоб не пошел снег. Тогда бы
к ним добрались из поселка, привезли провизию. Всю ночь молили об
этом. Но на рассвете буран вновь начал буйствовать. В одном метре
ничего не было видно. Снег мчался к земле с такой скоростью, словно
боялся опоздать.
Несколько раз Раков выходил из культбудки и прислушивался. Ветер
гудел, свистел, улюлюкал. Он торжествовал победу.
Раков спросил у дяди Коли:
— Ну как, старина, дышишь?
— Рад бы не дышать, да ведь привычка.
— Туго идет?
— Туго, Андреевич... Но пока силы есть — будем работать.
Будто с неба свалился, подлетел парнишка-верховой. Крикнул:
— Тот, что на дизеле, загашник имеет... Вытащил из-под машины
сумку и ест, гад... Мне сверху все видно...
Дизелист не смутился. Он переводил удивленно раскрытые глаза с
одного лица на другое.
— А что особенного? Свое ем, не чужое.
Мансур, тяжело дыша, кинул в него три слова:
— Эх ты, негодяй!
Дизелист дернул какую-то ручку. Двигатель стал. И тишина разли-
лась вокруг. Дизелист бросил замасленную ветошь на землю:
— Все!.. Баста!.. Раз я негодяй, работать не стану.
— Могу еще повторить. — Глаза Мансура сузились.
— Что вы так смотрите на меня! — вдруг закричал дизелист. — Что
я, раб какой!? Все, мне вашей славы не надо!
— Нефть нужна! — У парнишки перехватило дыхание. — Понима-
ешь, нефть нужна!
— А мне — жизнь... Думаете, кточчибудь сюда придет за нами? Да
они чихать хотели на эту сорок первую.
— Нефть нужна, — повторил верховой.
— Дуб зеленый... — Дизелист засмеялся. Засмеялся неестественно
громко. — Нефть!.. Тут, может, никакого девона и нет. А если есть—
даст распроклятая скважина сто пятьдесят тонн в сутки — спасет это
нашу Красную Армию, как же!..
— Заводи двигатель, иначе мороз прихватит, — приказал Раков.
— Я ухожу! Я не собираюсь замерзнуть или подохнуть с голоду!
285
Это была трудная минута. Дрогнули товарищи Василия Андреевича.
Они смотрели вслед уходящему до той поры, пока белые полосы
снега не заштриховали темную фигуру.
И вдруг сдали нервы у парнишки. Он упал на землю, стал бить ее
кулаками и рыдать. Рыдать так, как это делают лишь дети, — не имея
сил сдерживаться и не стесняясь людей.
Раков и дядя Коля бросились к нему, подняли с земли, принялись
успокаивать:
— Да что ты? Все будет хорошо!
Верховой постепенно успокоился и, словно извиняясь, принялся
быстро-быстро говорить:
— Вот сам не знаю... Честное слово, верите? Не знаю, почему
вдруг заплакал. Что-то оборвалось внутри. А так я вовсе и не думал
плакать... Это, наверно, оттого, что я кушать хочу...
— Я завожу дизель. — Мансур сделал вид, что ничего не про-
изошло.
— Ты будешь помогать дяде Коле, а я стану верховым, — распоря-
дился Василий Андреевич.
И, видя, что парнишка хочет возразить, добавил:
— А потом поменяемся.
Взревел дизель. Все стали по своим местам, начался подъем инст-
румента. Такова уж доля нефтяников: два, самое большое три метра
пройдет бур, а потом надо его менять, поднимать вверх многометро-
вую колонну — трубу за трубой.
Вечером, когда у каждого уже иссякали последние силы, когда лю-
ди готовы были лечь там, где стояли, лечь и не двигаться, к ним про-
бился отряд спасателей во главе с главным инженером нефтепромыс-
лового управления Часовниковым.
Они привезли на тракторах смену рабочих, еду, теплую одежду и...
обмороженного дизелиста.
— Вот подобрали его, — сказал Часовников. — Еще немного, и
замерз бы человек.
Наконец-то люди досыта поели. Парнишка-верховой сразу заснул.
Его укутали шубняком, положили в сани, которые притащил трактор.
А рядом легли дядя Коля и Мансур.
— Я остаюсь. — Раков протянул на прощание руку Часовникову.
— А вытерпишь, Василий Андреевич?
— Все будет нормально... Не могу бросить ребят... Бурим-то без
кондуктора. Надо следить, чтоб не было выброса.
Он не стал рассказывать главному инженеру о страшных снах, ко-
торые виделись ему в минуты короткого отдыха. Сны были однообраз-
ные: вскрывают они пласт, а отводной трубы и вентиля нет. Зажать
выброс нечем. Сначала с диким ревом бьет струя газа, а потом в не-
286
бо взлетает черный фонтан. Нефть идет с огромной силой. Вот она за-
полняет весь овраг, несется к Волге и разливается по ней черно-фио-
летовой пленкой, которая тянется до самой Астрахани. А потом отку-
да ни возьмись искра — ив небо бьет огненный фонтан. Тут Раков
просыпается.
— ...Остаюсь я, — твердо повторил он.
Старые люди говорят: если зима была холодная — жди лета жар-
кого. А уж если говорят старые люди, так оно обычно и слу-
чается.
В июне сорок четвертого года солнце неистовствовало. Казалось,
оно, потеряв ориентировку, выдавало Средней Волге тепловую энергию,
предназначенную для Африки. Стояла душная жара. Над землей
колыхалось марево. Быстро загоревшие по пояс тела ребят лоснились
от пота. А где-то рядом, совсем близко серебристо переливалась про-
хладная широченная река...
И все-таки работать было несравнимо легче чем, скажем, прошлым
летом. Настрой был совсем другой. Война хоть и продолжалась, но
наши войска уже неотвратимо гнали фашистские полчища с земли
русской.
Каждое утро на сорок первой буровой начиналось с того, что рабо-
чим зачитывали сводку.
Так было и в тот памятный день. Во время пересменки один из мо-
лоденьких рабочих забрался в люльку и зычным, хотя еще ломаю-
щимся голосом сообщил всему Яблоневому оврагу:
— «От Советского Информбюро. Оперативная сводка. Севернее
города Яссы наши войска успешно отбили все атаки пехоты и танков
противника и прошли вперед...»
— Даешь на фашиста! — крикнул парнишка, и начался очередной
отбор керна.
Но пока еще ничто не предвещало чего-то особенного. Между не-
бом и землей песнь любви пели жаворонки. Тяжелые, точно надутые
изнутри, облака стояли почти на одном месте. Деревья замерли, ис-
томленные летним зноем.
Часов до трех они поднимали трубы одну за одной, устанавливали
их в закуток, и те, влажные и ровные, мерцали, как тонкие свечи.
Но вот и керн — небольшой цилиндрик песчаника.
Он весь черный. С него капает нефть. Девонская нефть! На этой
глубине залегает лишь девонская нефть! И по керну видно, что ее тут
немало.
Василий Андреевич схватил кусок породы, вынутый из недр земли,
287
сжал его, как будто это была хрупкая вещь, бережно между ладонями.
И — побежал.
Он побежал по берегу Волги, перепрыгивая валуны и буераки —
уже совсем не молодой человек. С его вытянутых рук капала черная
жидкость.
Восемь километров, почти не отдыхая, отмахал Василий Андреевич—
откуда силы взялись, ворвался в нефтепромысловое управление и по-
бежал по длинному коридору. А за ним поворачивали и бежали все,
кто попадался на пути.
Раков распахнул дверь кабинета главного геолога Квиквидзе и
только успел крикнуть:
— Ираклий Самсонович!..
Тот понял...
Все руководство немедленно выехало в Яблоневый овраг, прихва-
тив с собой взрывника. Все ехали молча, боясь радоваться раньше
времени. Еще могут произойти любые осложнения.
И вот «задавили» колонну водой. Дали большое давление. Глаза
всех присутствующих устремлены на манометр. Полчаса продержали—
стрелка почти не упала. Колонна загерметизирована. Можно простре-
ливать.
К работе приступил взрывник. В колонну были опущены пистолеты.
Еще раз проверяется, та ли глубина... Все точно. Взрывник сбросил в
устье скважины шар. Там, глубоко под землей, он сыграет роль бойка.
Выстрелят два пистолета, пробьют отверстия в металлических стенках
трубы — и должна пойти нефть.
Василий Андреевич стоит рядом. Его побелевшие губы шепчут:
— Должна... Должна... Должна...
И фонтан ударил. От «ура» качнулись деревья, встрепенулись и
закричали птицы в лесу.
А люди уже целовались и мазали друг другу лица нефтью.
На следующий день Василий Андреевич сказал дяде Коле:
— Помнишь, мы мечтали, по скольку будет давать наша скважина?
— Ну, тонн по сто пятьдесят — сто восемьдесят.
— А пятьсот не хочешь? Пятьсот тонн девонской нефти в сутки!
Вот это дали мы Гитлеру по шее!..
Через несколько дней все поздравляли Василия Андреевича. В газе-
тах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР за
подписью Михаила Ивановича Калинина о награждении Ракова орде-
ном Трудового Красного Знамени.
Вен. Ильин
Пока сильно материнское сердце
1
Тень от ее шагов шарахалась по сугробам, в оснастке «летучей мы-
ши» повизгивала поземка. В сенях Анастасия Васильевна долго обива-
ла твердым чилижным веником снег с валенок. Вошла в дом. Слышно
было мерное дыхание детей на печи. На самом краю у их изголовья
колыхнулось слабенькое пламя коптилки.
Она переставила коптилку на стол, достала из печки чугунок с кар-
тошкой «в мундирах», поела. Потом погасила свет. С минуту посидела
и стала разбираться. Уже засыпая, услышала одинокий собачий лай.
Сон отступил. Она лежала, всматриваясь в сумрак избы. Сквозь окна
проникала слабая белизна сугробов. Можно было разобрать кое-какие
предметы. Слабо шевельнулась занавеска, отгораживающая кухню-чу-
лан. И сразу же в воображении возникла картина: вот сейчас она от-
кинется до самой голландки и выйдет Николай.
Но нет, это не он, его нет. Это кошка, сверкнув фосфором глаз,
задела занавеску. С мягким шорохом вспрыгнула на печь и улеглась
среди ребятишек.
«Где он сейчас? Может быть, в холодном окопе лежит или в развед-
ку послали, ведь он охотник, умеет пройти так тихо, что ни один сучок
под ногой не треснет...».
Перебив ее мысли, заплакал на печи малыш, Ленька. Взяла его к
себе. Когда началась война, Леньке было всего шесть дней. А через
месяц ушел на фронт муж, оставив саму-шесту. Старшему, Пете, шел
тогда тринадцатый год.
Уже через несколько дней после ухода мужа на фронт Анастасию
вызвали в Сергиевск, в район:
— Товарищ Ермолаева, ты помогала мужу в работе, немного должна
разбираться в его лекарствах и в болезнях скота. Теперь придется те-
бе полностью заменить его. Исполком решил: будешь за ветфельдше-
ра в вашей Вишневке и окрестных селах.
Ю Волга в гневе 289
— Раз надо, значит надо, — только и ответила Анастасия Васильев-
на.
—...Петя, Петь, вставай, — тормошит она сына. — Нынче должна
Красотка отелиться, пойдем со мной.
Стучит о коленку парнишки приклад отцовского ружья, встречный
ветер бросает в лицо вороха снега. Петьке, наверное, сразу становится
.холодно под ветхим пальтишком. Он держится ближе к идущей впе-
реди матери.
— Волки давеча сильно выли, ты бы взял патроны с картечью,— кри-
чит ему мать. — Отец говорил, что раненый волк — это еще хуже,
может броситься и разорвать.
— Я взял.
Ей становится жалко сына. Она вспоминает о том, как они планова-
ли с мужем продать летом сена воза четыре, рассчитывали к тому же
получить на трудодни немало хлеба — урожай был хорошим — да
купить ребятишкам к зиме одежду, валенки свалять. И вот вдруг...
После 22 июня им с трудом удалось только покосить для коровы се-
на, да и то в лунные ночи, когда немного затихала жизнь на ферме.
Николай был тем хозяйственным крестьянином, что впрок всяким до-
бром обзаводится, но в наступившую тяжелую годину думать о себе
не захотел. С братом Степаном был он первым комбедчиком, первым
ходил раскулачивать, организовывал колхоз. И теперь не мог, не в со-
стоянии был показывать людям, что человек должен каждый гвоздь
в свое гнездо тащить.
...Со скрипом отворяются ворота коровника, и вместе с парами теп-
лого воздуха навстречу им плывет мычанье.
Настасья торопливо идет к стойлу, издалека еще подняв фонарь,
присматривается к Красотке. Красотка — молодая рыжая корова. Это
ее первый отел. Она свирепо мечется по стойлу, глаза налились кро-
вью. Настасья, согнувшись, пролезает между жердей в стойло, подхо-
дит к корове и, поглаживая и почесывая ей шею, приговаривает:
— Ничего, все будет хорошо. Давай, давай, еще немного, и все кон-
чится.
А сама думает: «Надо бы Петьке сказать, чтобы ушел. Нехорошо
ведь». Но тут же решает — пусть смотрит, может быть, самому при-
дется принимать телят. Кто знает, сколько еще продлится эта война.
Измученная, непривычная к такому, Красотка со страхом смотрит на
шевелящийся живой комок. Вначале обнюхивает, пробует языком, по-
том принимается нежно облизывать. Настасья поворачивается к сыну:
— Петя, держи фонарь, — и, сняв с себя полушубок, заворачивает
в него теленка, несет на ферму.
290
2
В этот день Настасья снова встала раньше обычного, затемно. Еще
с осени осталось у нее фунтов десять муки — берегла на черный день.
Правда, черные дни наступили еще в феврале, но запас этот женщина
не трогала. А тут не выдержала и напекла «жаворонков». Знала, сколько
радости принесут детям эти сдобные, аляповато слепленные из теста
птички. И в самой поднималась какая-то легкость. Уже представляла се-
бе, как, просыпаясь, ребятки бросятся с восторгом и криком: «Мама,
а что, сегодня жаворонки прилетели? Значит, весна завтра будет?»
Она разложила на столе пять кучек — привыкла за месяцы вой-
ны все вот так поровну делить, чтобы никого не обидеть. Посмотрела
в окна — уже развиднелось, вышла во двор подоить корову. От фер-
мы к ее дому шла доярка Ефросинья Столярова. Еще издали, не здо-
роваясь, заговорила:
— Я за тобой, Настасья. Нынче две уже не встают. Что делать-то
будем?
— Что я могу сделать? Коровы не от болезни лежат, а от истоще-
ния. Кормить нечем, с осени сколько фуражу да сена на фронт отпра-
вили, сама же видела... Погоди маленько, подою корову и приду. А то
ведь как уйдешь из дому, так на целый день.
Когда Настасья подходила к стойлу колхозного коровника, навстре-
чу ей ударил густой запах навоза. Несколько человек пытались помочь
корове подняться. Настасья помогла подсунуть веревку ей под брю-
хо. Разом подняли, держась кто за рога, кто за веревку, и постави-
ли животинку на подрагивающие ноги. Ефросинья поднесла к морде
коровы ведро, сказала, ни к кому не обращаясь:
— Из дому вот отрубей принесла, сегодня сыта будет, а завтра
чем кормить? Обидно, до выгона осталось всего ничего, недельки
через две можно будет на проталины выпускать.
— Надо, бабы, крыши раскрывать, хотя и старая солома, а какая
ни есть еда, — произнесла одна из доярок.
Домой Настасья попала только вечером. До полудня провозилась
на коровнике, — пришлось осматривать скотину, смазывать язвочки.
Потом уехала в правление, ждала председателя. На заседании прав-
ления решили: да, снимать с крыш коровников солому на корм при-
дется.
Пока она раздевалась, Лена успела рассказать новости:
— Мама, а Леньчик нынче вставал на ноги. Долго стоял, я до
двенадцати сосчитала...
— Мама, — перебил сестру Петя, — у нас сегодня военное дело
в школе было. Разбирали настоящую винтовку, а скоро стрелять бу-
10* 291
КОГДА ПРИХОДИТ
ПОЧТА ПОЛЕВАЯ
Здравствуй, дорогой сы-
нок!
Хочу поделиться с тобой
своей радостью. Ты ведь
помнишь, что меня совсем
было записали в старики.
В прошлом году я приходил
в правление, просился, что-
бы и меня направили уби-
рать хлеб, но мне тогда
сказали:
— Мы тебе, дедушка, что-
нибудь полегче подыщем.
Ты свое отработал — семь
сынов вырастил Родине, пя-
терых на фронт послал.
А нынче я своего добил-
ся: нам с Иваном Лукьяно-
вичем Ганюшевым дали ло-
богрейку и к тому же по-
ставили на загонке первыми.
Нам-то вдвоем 130 лет — вот
какие машинисты! Но мы ра-
ботаем так, что молодым
еще потягаться надо. Жнем
за день по пять гектаров.
Учетчица говорит, что нор-
му перевыполняем. А как
же не перевыполнять: ведь
вас, родимых, надо досыта
хлебушком кормить. Вы
только воюйте как следует,
не опозорьте нашей фами-
лии Малышевых.
Шлют тебе привет, доро-
гой сынок, все твои знако-
мые колхозники из колхоза
«Бауманец», Сергиевского
района.
Твой отец Малышев Василий
Александрович
дем. Мне военрук сказал, что я уже смогу
из винтовки, раз из ружья умею.
— Шурка! — снова закричала Лена. —
Покажи маме, что у тебя есть! Мама, у не-
го много настоящих пулеметных патронов,
заряженных, вместе с обоймой. Он на ма-
хорку у летчиков выменял.
В полукилометре от поселка у подножья
холма летчики учебного аэродрома устро-
или стрельбище. С утра до вечера с длин-
ными промежутками Вишневку оглашал гул-
кий рокот пулемета. Несмотря на угрозы и
просьбы матерей, ребята бегали туда, с за-
вистью смотрели на падающие мишени.
— Шура, завтра же отнесешь патроны —
они нужны летчикам, а ты что с ними бу-
дешь делать? А вдруг они разорвутся у те-
бя в руках? — укоризненно заговорила она
с сыном, улыбаясь и вздыхая одновремен-
но. Жизнь-жизнь! Вот уже как-то особняком
от нее идет она у детей. Уже свои у них ин-
тересы, свои заботы. Старший всерьез меч-
тает о стрельбе из боевой винтовки. И кто
знает, может быть, придется и ему идти
вслед за отцом на фронт...
3
Прошла первая военная весна. На скло-
ны холмов ребятишки выгоняли скотину. По
проталинам все те же ребята собирали
«крахмал» — прошлогодний картофель, ис-
сушенный, землисто-серого цвета. Вишнев-
цы из него варили кисели и супы, пекли
оладьи и лепешки. Сдабривали все это мо-
локом и маслом и довольны были, если где-
то в сенях или на погребице в запасе стояло
ведерко этого «добра».
А вот уже в полях вырастают стройными
рядами копны, высокие, со светло-коричне-
выми маковками. А над жнивьем плывут
292
бесконечные пряди белой паутины. Тугие мерцающие потоки горячего
воздуха подхватывают их, поднимают высоко, в самую синь неба, потом
играючи бросают вниз, будто стелют по стерне. Поднимается круто
вверх вспугнутый жаворонок, остановится, зависнет над копной и
трепещет крыльями. Потом сдвинется, повисит немного и камнем
вниз.
Где-то далеко, в самом конце поля трещит и машет крыльями жат-
ка.
И она, Анастасия Ермолаева, хотя и числится по-прежнему вет-
фельдшером,— в такое горячее время вместе со всеми в поле. Радость
общего труда охватывает все ее существо. Уйдя в себя, она даже вздра-
гивает, услышав голос старика Ивана Малева:
— Эй, бабоньки, кому еще свясла подвезти? Анастасия, ты что мол-
чишь, у тебя же всего на четыре снопа осталось?
Утерев глаза рукавом, она улыбается пересохшими губами и кри-
чит нарочито громко:
— Мне, мне, дедушка Иван!
Пока Малев сбрасывает на ее ряд свясла, она успевает расспросить,
как там ее ребятишки. Они в пойме старицы жнут серпами зеленую
траву и скручивают из них жгуты — эти самые свясла, которыми связы-
вают снопы.
...Перед ночной молотьбой, еще засветло, подгоняют колхозники
к току молотилку, прилаживают к ней приводы, устанавливают пере-
ходные мостки. Когда поднимается луна, на току все приходит в дви-
жение: медленно начинают шагать по кругу лошади, подгоняемые ребя-
тишками, раздается хлопанье наканифоленного ремня, и только после
этого слышится жужжание молотилки. Сплошным потоком движутся к
жерлу ее снопы, здесь их вспарывают, слегка ворошат, будто разбирая
по прядям, и сталкивают в рычащую пасть молотилки. В лицо задаю-
щего летят обломки соломы, мякина и облако пыли. А по цепочке слы-
шно:
— Давай, давай!
На несколько километров от тока разносит ночь машинный гул. А
кто-то уже везет воду, ладит столы, на телегах растягивают полога, го-
товые принять зерно. Далеко за полночь замирает рев молотилки. Лю-
ди снимают с себя фартуки, варежки, моются и садятся за стол.
Пока усаживаются, разговоры:
— Интересно, сколько же намолотили?
— Центнеров шестьдесят-семьдесят будет.
— Пожалуй, все сто наберется.
А утром чуть свет под локтями тех же рук посвистывают дужками
подойники. Они еще молоды, эти руки. Это потом, спустя много лет,
они будут ныть по ночам, жаловаться, просить припарок и натираний.
293
4
Во вторую военную зиму пришло и в ее дом, как во многие другие,
горе: в боях под Орлом погиб ее муж Николай Ермолаев.
Днем при детях Настасья крепилась, но ночью давала волю сле-
зам. В тридцать восемь лет остаться вдовой, да еще с пятерыми деть-
ми — как не поддаться отчаянию? Кто теперь приласкает? Кто защи-
тит?
Мысли одна тяжелее другой не оставляли женщину ни на день, ни
на час. Но она продолжала, как и прежде, работать ветфельдшером,
пока не прислали на село человека со специальным образованием. Да
и после этого ей еще нередко приходилось выполнять на фермах обя-
занности «скорой помощи». Новый ветфельдшер устроился жить в со-
седнем поселке за пять километров, и не всякий раз сподручно было
за ним идти, а Ермолаева тут, рядом. И она хотя стала дояркой, ни-
когда не отказывала ни правлению, ни людям в помощи.
Как-то ранней весной остановился около дома правленческий та-
рантас — приехал председатель колхоза Алексей Сидоров.
— Настасья, выручай. В Кармалы-Аделяково овцы гибнут. Каждое
утро по нескольку голов закапываем. Надо их к вам, в Вишневку. Соби-
райся.
...Это был странный обоз. Из соседнего села Кармалы-Аделяково по
еще не просохшей, со снегом в ложбинах, дороге медленно шло не-
сколько подвод. На телегах лежали полуживые овцы. Изнуренные
долгим зимним голоданием, лежали они ко всему равнодушные. Даже
когда телегу встряхивало на выбоинах, не проявляли никакого беспо-
койства.
Позади понуро шла отара голов в двести.
Путь в пять километров они проделали за несколько часов. Сколь-
ко раз за это время обошла Настасья вокруг своего обоза. Старалась,
чтобы не отбились овцы от отары, а те, что на телегах, не передавили
бы друг друга. За дорогу все обдумала. С чего начать, что делать, ко-
го просить в помощники. Когда, наконец, добрались до Вишневки,
сразу же послала за соседской девушкой — Дарьей Кузнецовой.
И несколько дней не потухало пламя под большим котлом возле
овчарни — Анастасия Васильевна и Дарья готовили дезинфицирующие
растворы, купали в них овец. Выявляли больных, помещали их отдель-
но, возили им корм и пойло.
Время превратилось в одни сплошные сутки, трудно было понять,
когда начинается рабочий день и когда он заканчивается.
И к осени овцы окрепли. Это обрадовало ее. Но вместе с радостью
росла и тревога: а что если к весне все повторится? Почему в прош-
294
лую весну отара так гибельно исхудала? Может быть, не только от то-
го, что корма были плохие? Надо утеплить к зиме овчарню, сделать
в ней что-то вроде кухни, чтобы можно было постоянно иметь теплую
воду для маленьких ягнят.
И потянулись к овчарне телеги с глиной, затоптались в кругах ее
Настасья и Дарья вместе с лошадьми. Со всего поселка собрались
женщины, помогали им мазать и белить.
«Не может быть, — думала она, — чтобы я не уберегла в этом го-
ду отару. Ведь все что надо сделала».
И труды ее не пропали даром —в хозяйстве больше не пало ни
одной овцы.
5
— Мама, уполномоченный из Куйбышева приехал, сейчас с брига-
диром к Карягиным пошли за Сашей, в ФЗО направляют. Наверное,
сюда потом придут, за Петей, — говорила взволнованная Лена.
Настасья уже не слышала, что говорит дальше дочь, только чув-
ствовала, как всю ее будто обваривают кипятком.
«Неужели расставаться придется с Петей! Не пущу! Не пущу!»
Уполномоченный оказался среднего роста, очень пожилым чело-
веком, почти совсем как дед Малев. Сняв фуражку с большим козырь-
ком, он степенно прошел вперед, сел на лавку у окна, закурил. Гово-
рить о деле не спешил, расспрашивал о хозяйстве, о ребятишках. И
будто нечаянно, как-то случайно сказал:
— Анастасия Васильевна, много я вот семей обошел и ни в одной
еще не видел, чтобы война чего-нибудь не поуродовала. Да и у само-
го у меня два сына на фронте погибли. Иной раз подумаешь: день и
ночь не отходил бы от станка, все, что есть, вплоть до последней ру-
башки отдал, только бы скорее она, проклятая, кончилась.
И что-то дрогнуло в сердце женщины, как тогда на жатве, залило
грудь теплом. Еще что-то протестовало в душе, сопротивлялось, но
она уже чувствовала: надо готовить себя к новой боли, к новому рас-
ставанию. От того, что этот чужой ей человек так понял ее состояние,
так же, как она, пережил большое горе, росло доверие к нему. Не
может он обидеть ее сына. Думалось и другое: детей у нее пятеро, и
рано или поздно будут они уходить, хотя еще не скоро, но уходить.
Так пусть же сегодня начнется это, пока сильно материнское сердце.
— Шура, беги за Петей, скажи, мать зовет...
Ник. Хныкин!
Рядом с коммунистами
ВЕДЕТ ДНЕВНИК КОМСОРГ
Комсомольская юность автора этого дневника совпала со временем Великой Оте-
чественной. В годы войны Н. Хныкин был комсоргом одного из цехов куйбышевского
моторостроительного завода имени Фрунзе. Вместе с друзьями он действовал как
умел и как подсказывали старшие товарищи-коммунисты, действовал и время от
времени свои мысли, поступки, наблюдения отображал на бумаге. Здесь из этих запи-
сей отобраны самые последние, которые относятся уже к концу великого народного
испытания...
Вторник, 3 октября 1944 года. ...Наш барак-общежитие вроде угомо-
нился. Все 168 человек, если не считать тех, кто во второй смене,
храпят на двухъярусных нарах-вагонках и выводят носами рулады на
разные голоса.
Мне дьявольски повезло, что я обитаю на верхней полке, так
сказать, на втором этаже, где не так тесно и шумно. Напротив меня
на стенке тикают единственные в бараке ходики, рядом с ними висит
репродуктор. Окна барака плотно задраены щитами, обитыми толем,—
светомаскировка. В бараке свет ночью не выключается, и лампочка
опять-таки против моих нар, читай-пиши сколько хочешь — что за ве-
зение!
Однако все мои преимущества на этом и кончаются. Меня так же,
как и всех, в семь часов утра придет будить наш дневальный по бараку
Кузьма Завалиль. Впрочем, обо мне он зря печется — я встаю задол-
го до того, как он закричит на весь барак: «Подъем!».
Ну да это все мелочи быта, как и то, что в бараке вряд ли
приходится по два кубометра воздуха на брата, и то, что желудок по-
стоянно требует еды, и то, что мало греют круглые печки-буржуйки,
которые Завалиль заправляет сырыми опилками. Эти печки — военное
изобретение. И нет, не о том я хотел сегодня записать.
Итак, с сего дня я стал комсоргом цеха. Отчетно-выборное со-
брание началось после двенадцатичасовой смены в восемь часов
вечера и закончилось около двенадцати часов ночи.
И досталось же моему предшественнику Моне Портному на орехи!
296
Производственный, культмассовый, бытовой и другие секторы бездей-
ствовали, да и сам Моня не очень-то утруждал себя работой. Даже по
взносам никогда не отчитывался за стопроцентный состав органи-
зации.
Я не хочу через год отчитываться так, как Моня.
С него, бедного, пот катился в три ручья, хорошо, что он захватил
с собой два платка на собрание и вытаскивал их то из правого, то из
левого кармана. Остряки это заметили, и один кинул реплику:
— Молодец, Моня, за весь год один раз отпотел!
Ну, черт с ним, с Монькой, он остался в бюро и получил производ-
ственный сектор, теперь-то мы его заставим шевелиться.
С чего же начинать мне, на кого опереться? Состав организации
разношерстный и по возрасту, и по тому, откуда и кто прибыл на за-
вод. Из 156 человек, состоящих на учете, человек тридцать ленинград-
цы. Эти все время держатся дружной стайкой, хотя, собственно гово-
ря, они не коренные ленинградцы, родились и выросли в Белоруссии,
а в Ленинград попали до войны в ремесленное училище, где и выдер-
жали первые месяцы страшной блокады.
Только в марте 1942 года их, полуживых, вывезли по ледовой до-
роге на Большую Землю. Подкормили, дали отдохнуть, и вот ребята
ожили, теперь ими мастера не нахвалятся.
На этих ребят Ленинград наложил какой-то свой, особый, проле-
тарский, отпечаток: выдержаны, ведут себя с достоинством, и если од-
ного из них обидят, в защиту бросаются все.
Итак, ленинградцы — это актив. Затем москвичи — их тоже человек
сорок наберется. И самый многочисленный отряд — это местные, или,
как их москвичи прозвали, «айдатики». За то, что наши часто говорят
вместо «пошли» — «айда».
Уверен, что хотя это семья большая, разноголосая, но сплоченная,
готовая на настоящие, полезные дела.
Радует меня еще одно обстоятельство: начальник нашего цеха Са-
ша Чудаков (так мы его привыкли звать, когда он еще был рядовым
наладчиком), хотя и не комсомолец, но нашего комсомольского воз-
раста парень — лет 25—26. Он самый молодой изо всех начальников
цехов на заводе, и, говорят, директор завода наедине зовет его не
иначе, как «сынок».
Начальником цеха он стал недавно, месяца три назад. Но при нем
как-то сразу произошли заметные изменения. Коллектив цеха как бы
оживился, стал работать дружней и напористей. Молодой начальник
сразу сумел ненавязчиво слиться с народом, стал много внимания об-
ращать на общественные организации, прислушиваться к мнению ком-
мунистов, чутко относиться к каждому работающему. И авторитет его
в цехе вырос очень быстро. Нужно добиться, чтобы цех наш стал
297
одним из лучших. Ведь у нас 156 человек комсомольцев и столько же
несоюзной молодежи — это сила!
Ну, на сегодня записывать хватит, ходики показывают третий час, и
нужно часок-другой вздремнуть перед работой.
Среда, 11 октября 1944 года. Целую неделю не заглядывал в свой
дневник и ничего не записывал. Во-первых, поздно приходил с работы,
а во-вторых, мешал Ромен Роллан. Мы с Галей читали «Жана Кристо-
фа», передавая книгу из рук в руки. Что за чародей этот Роллан! Где
это Галка раскопала такое сокровище?
Да, Галка... Она еще занимает у меня много времени. Девчонка —
«айдатик», но какой «неайдатик» может с ней сравниться по развитию,
по уму и сердцу! Чем больше я ее узнаю, тем больше она мне нра-
вится, и я, наверное, как все влюбленные, глупею. Но это личное, а
общественное — вот что.
Комсомольская работа меня захватила и закрутила. Начал с того,
что пошел к парторгу цеха Николаю Ивановичу Кабанову — старому
московскому рабочему, он умный мужик. Посидели, подумали вместе
и нашли дело для ребят — и не одно, а целую кучу дел. Начать реши-
ли с главного — организации комсомольско-молодежных фронтовых
бригад. Не беда, что с этим делом мы выступили не первые — на мно-
гих предприятиях они уже давно имеются, но лучше поздно, чем ни-
когда, — гласит пословица. С этой идеей пошли к Чудакову. Он вы-
слушал нас и немедленно вызвал начальника бюро труда и зарплаты;
цеха. Поручил ему совместно с нами разработать внутрицеховые усло-
вия соревнования, наметить кандидатуры бригадиров.
Потом мы собрали ребят, объяснили нашу идею и зачитали усло-
вия соревнования. Ребятам идея эта понравилась, и против состава
бригад, кандидатур бригадиров почти никто не возражал.
Так родилось у нас в цехе четырнадцать комсомольско-молодеж-
ных фронтовых бригад на самых ответственных участках.
На оперативном совещании мастеров зачитали приказ по цеху о но-
вом соревновании молодежи и пояснили мастерам групп, чтобы зада-
ния на эти бригады они выписывали из расчета по 15 часов нормиро-
ванного времени на одиннадцатичасовую смену.
Итоги решили подводить ежедневно и ежемесячно. Для всех бри-
гад определили 5 мест — одно первое и по два вторых и третьих.
При получении любого классного места за день все члены бригады
получают стахановские талоны на дополнительное питание (дополни-
тельный обед из первого или второго блюда и 200 граммов хлеба), а
при получении места за месяц — первую премию на бригаду — 1000
рублей, вторые — по 700 рублей и третьи — по 500 рублей. Кроме
того, все члены бригады, получившей первое место, получают орде-
ра на ценные промтовары. Соревнование объявили до конца войны.
298
И пошло. Работают ребята как звери. Когда Федя Шварц и Моня
Портной (он теперь потеет ежедневно) вывешивают по утрам показате-
ли за прошедший день, около них собирается толпа любопытствующих.
Да, началось настоящее соревнование. И что тут играет большую
роль — материальный стимул вроде стахановских талонов, ордеров и
премий или молодой азарт? Наверное, то и другое.
Среда, 18 октября 1944 года. В нашем общежитии новая комен-
дантша Татьяна Ивановна. Симпатичная женщина. Уже провела общее
собрание, выбрали жилсовет. И я стал еще старостой нашего барака.
Предложил организовать в одной из освободившихся недавно комна-
ток красный уголок. Пусть она крошечная, 10—12 метров, но все рав-
но там появились газеты и журналы, карта СССР, на которой мы те-
перь флажками обозначили фронт и следим за событиями. Здесь те-
перь вечерами разгораются споры-разговоры и пишутся письма.
Ну, а на заводе дела идут хорошо, бригады соревнуются, худож-
ник Юрка Скориков оборудовал отличную Доску показателей, брос-
кую, красочную. Страшновато лишь то, что комитет комсомола решил
в начале ноября слушать меня на совещании комсоргов цехов и от-
делов о работе бригад.
Какая работа за неполный месяц?
А ребятам мы новое дело предложили. Вернее, не ребятам, а дев-
чатам. На заводе началась борьба за чистоту и порядок в цехах. Так
вот, мы организовали такую инициативную группу из девушек во главе
с Соней Чак. Юрка Скориков нарисовал еще одну доску для отметки
чистоты в группах и на листе фанеры изобразил грязную свинью-хав-
ронью. Эта хавронья кочует по самым грязным участкам. И, надо ска-
зать, крепко действует. Старший мастер Воронцов уже бегал к Чудако-
ву жаловаться на нас:
— Я же первый по производственным показателям, а они мне
хавронью приволокли! У меня в группе вся обдирка и вся цеховая
стружка, я не успеваю ее убирать!
— Ничего, ничего, все равно! План нужен и порядок тоже. У тебя
и месяца не проходит, чтобы кто-нибудь не порезался о стружку.
Убирай, а пока не уберешь, будет у тебя эта хавронья!
А еще ребята выпустили спецвыпуск стенгазеты и назвали его
«Метла». Тоже по материалам комиссии за чистоту и порядок на про-
изводстве.
Тут уж наш Юра постарался. Карикатуры и подписи такие умори-
тельные, что вот уже который день вокруг стенгазеты толпится народ.
Приходят из других цехов поглядеть и посмеяться.
Понедельник, 23 октября 1944 года. Ура! Войска Третьего Белорус-
ского фронта под командованием генерала Черняховского первыми
перешли сегодня границу фашистской Германии и заняли более
299
четырехсот сел и мелких городов в Восточной Пруссии — час расплаты
настал!
По этому поводу мы собрали с Кабановым, парторгом цеха, весь
партийно-комсомольский актив и сообщили им эту радостную весть.
Я не ожидал, что Николай Иванович умеет так хорошо говорить, но
сегодня он был в ударе.
Среда, 25 октября 1944 года. Сегодня по предложению Степы Вой-
цеховича, токаря из бригады Коли Хоря, сделали еще одно доброе
дело — написали письма от имени комсомольской организации роди-
телям ребят, чьи семьи находились в оккупации. В письмах рассказа-
ли, как живут и работают их сыновья и дочери у нас в цехе, как себя
чувствуют, поздравили с наступающим праздником Великого Октября
и пожелали поскорей залечить раны, нанесенные войной. Отослали 32
письма.
А этот Степа Войцехович вообще интересный парень. Его ребята
прозвали «ходоком». С ним в июле этого года произошло вот что.
Как только наши войска освободили Белоруссию, всех ленинград-
ских ремесленников — а они, как я уже писал, родом из Белоруссии—
взволновал один и тот же вопрос: что стало с их родными? Собрались
они как-то в одной комнате и стали судить и рядить. Написать письма,
а дойдут ли они, ведь многие белорусские села фашисты сравняли с
землей. И тогда Степа вызвался поехать недели на две на родину, обой-
ти все села и всех родных и знакомых ребят, узнать и вернуться обратно.
Кое-как уладили это дело с начальством. Шутка ли, отпускать в такую
тяжелую пору на полмесяца производственника! Но все же Степа смог
уехать.
Какие мытарства выдержал он за дорогу — известно только ему
одному. Но, прыгая «зайцем» с поезда на поезд и с вагона на вагон,
он все-таки добрался до родных мест, побывал во многих деревнях и
вернулся обратно. Путешествовал не две недели, а около месяца.
Поздним августовским вечером он, как привидение, пришел к ребя-
там в барак.
— Правду говорить, ребята? — спросил он друзей, начиная раз-
говор,
— Только правду, Степа! — было общим ответом.
—Так вот, слушай, Ваня. — И он положил одному из друзей руку на
плечо. — Нет твоего батьки. Его повесили фашисты среди села за
связь с партизанами зимой сорок третьего года...
И так почти каждому. По очереди. Повесили, расстреляли, угнали
неизвестно куда, погиб в партизанских отрядах в боях с фашистами.
Одна новость грустнее другой.
А вся Белоруссия — их родина — в пепле и руинах, вся в братских
300
могилах. Но все равно оживала, жила! Некоторым Степан принес и хо-
рошие вести о родителях, о сестрах и братьях, героически сражавших-
ся в партизанских отрядах.
— Ну, а как же теперь будет со мной? — обвел он под конец всех
глазами. — Ведь, наверное, оформили на меня дело, как на дезер-
тира, за такое опоздание. Только не мог я вернуться раньше, никак
не мог.
—; Ну, как-нибудь уладится. Саша Чудаков — хороший человек.
Пойдем к нему все и попросим за тебя.
И начальник цеха действительно уладил дело Степана. И может
быть, после этого дня люди еще больше стали уважать его за че-
ловечность, отзывчивость.
Суббота, 28 октября 1944 года. Ну и денек, а вернее, ночка сегодня
выдалась!
В пятницу, 27 октября, в пять часов вечера мне позвонила Фаина —
технический секретарь комитета комсомола.
— Николай, сегодня в семь часов вечера приходи на совещание
комсоргов в кабинет директора завода. Захвати с собой парочку
комсомольцев, лучше членов бюро... Зачем? Объяснение вам дадут
там, а не по телефону. Но с ребятами будь обязательно.
В семь часов вечера братва заполнила огромный директорский
кабинет. Тут же парторг ЦК ВКП(б) и комсорг ЦК ВЛКСМ на заводе,
председатель завкома, комендант завода, начальник ЖКО, пом-
директора по кадрам и целый ряд других руководящих товари-
щей.
Директор завода Михаил Сергеевич Жезлов был краток. Напом-
нил, что близится великий праздник 27-й годовщины Октября, что по-
ложение на фронтах хорошее и полный разгром врага уже не за гора-
ми. Что коллектив завода прилагает все усилия к тому, чтобы наша
доблестная Красная Армия имела еще больше грозной боевой тех-
ники.
Но тут же, посуровев, он добавил:
— Но у нас есть недостатки, которые не делают нам чести. Плохо
мы еще заботимся о своих товарищах, плохо! — И директор сделал
длинную паузу, обводя всех взглядом.
—...Да, плохо... — робко подал наконец голос Володя Казакевич,
комсорг двенадцатого цеха.
Каждому было ясно, что имел в виду Михаил Сергеевич.
В каждом цехе было, хотя и немного, — человека по три-четыре, но
все же было —молодых пареньков, которые ослабли, опустились. По
ночам они заполняли термические и литейные цехи, жались около пе-
чек/ только чтобы согреться. Мы же, комсомольцы, в суматохе дел их
вовремя не поддержали ни морально, ни материально.
30f
А ведь это были, как правильно сказал Михаил Сергеевич, наши
товарищи.
У каждого из них где-то на Украине, в Москве, в Белоруссии ос-
тались семьи, где их ждут, есть матери, которые по ним стосковались.
И мы должны немедленно поставить их на ноги, вернуть их в строй на-
шего коллектива, оказать им помощь.
—...Так я говорю, Василий Петрович? — обратился Михаил Сергеевич
к парторгу ЦК на заводе Иванову.
— Так, хотя и поздновато, — ответил парторг.
— Лучше поздно, чем никогда, — горько отшутился директор.
Признаться, неловко, стыдно было каждому из нас на этом совеща-
нии. Мне невольно припомнилось, как недавно часов в шесть утра я
шел на смену и между центральной проходной и пожаркой за терри-
торией завода вдруг увидел: подымается канализационный люк, и из
него... человек. Ночь была лунная, и мне было все хорошо видно.
Сквозь прожженный верх шапки торчат петушиным гребнем волосы.
— Федя, откуда ты такой? — не сразу признал я в этой фигуре
знакомого парня, в прошлом неплохого слесаря из нашего цеха.
— А, это ты, Николай... — Фигура вылезла вся.
— Откуда же ты вылез?
— С завода.
— А куда?
— На базар. Вот котелок загоню и куплю хлеба. — И он показал
мне алюминиевый котелок, выточенный из поршня мотора.
Мы расстались. И я... ничего не сделал после этого для паренька.
А ведь хорошо знал о его нелегкой судьбе.
Федя прибыл в Куйбышев из Москвы. Потерял родителей. Но пер-
вое время он ходил на завод чисто одетый и даже щеголеватый. Ко-
ричневое демисезонное пальто с широкими бортами и широченными
ватными плечами, кубанка, белое кашне и белая рубашка заметно его
выделяли из других. Жил он в общежитии, размещенном в Доме про-
мышленности, и мы частенько из города ездили с ним на Безымянку
на завод в одном вагоне (я тогда тоже жил еще в городе на частной
квартире), но потом Федя стал ездить все реже и реже и наконец в
1942 году вовсе исчез из поля моего зрения. И вот...
— Давайте сегодня с вами, — продолжал между тем директор, —
пройдем по всем цехам. Вместе с охраной обшарим все темные и теп-
лые углы, все чердаки и антресоли, все теплотрассы. Всех, кого обна-
ружим, соберем и выведем прямо в санпропускник. Там уже собраны
двадцать парикмахеров, подготовлено чистое белье, новые хлопчато-
бумажные костюмы, телогрейки, шапки, носки и чуни с ноговицами.
Оденем людей и отведем в бараки, которые тоже подготовлены вбли-
зи завода. Пусть в течение трех дней под наблюдением вашим, охраны
302
и врачей отдыхают. А потом — в цехи... Пожалуй, лучше всего выйти
в два часа ночи.
Наверное, мне никогда не забыть этой «операции». В четыре утра
нам удалось собрать у санпропускника около двухсот человек, гораз-
до больше, чем предполагал директор.
На холодном пронизывающем ветру они сбились в кучу, как стадо-
овец. Мы окружили их плотной стеной.
— Куда же вы нас теперь? — уныло спросил один из их толпы.
— Да никуда, хлопчик. В люди хотим вас вывести, в люди...
Теплые ободряющие слова подействовали на многих. Но некоторые
не желали слушать ничего. Не хотели расставаться со своим барахлом,
не хотели стричься наголо, вообще отказывались идти в баню.
Несколько часов мы бились с непокорными, но все же все до одно-
го вышли из санпропускника как огурчики!
Думаю, что эксперимент наш удастся. Теперь люди отдохнут, отоспят-
ся в нормальных условиях и встанут к станкам и верстакам, как прежде.
Только надо в будущем ни одного не выпускать из поля нашего комсо-
мольского зрения. Как когда-то я выпустил Федю...
Вторник, 31 октября 1944 года. Со всем этим мы, комсорги, сов-
сем закрутились. Надо дежурить в бараках, надо водить ребят на зав-
трак, обед, ужин, надо следить, чтобы они не убегали на базары, а
базары, вернее, толкучки, стали появляться на любом перекрестке, у
любого магазина и столовой. Там все продают и меняют: новую тело-
грейку на старую с придачей, как сойдутся, на хлеб или на деньги.
Как говорится, меняют шило на мыло. В цехах мы эти дни появляем-
ся только в перерывах между дежурствами. Но сегодня все наши под-
опечные вышли на работу.
Появившись в цехе, я увидел секретаря Чудакова — нашу экзотиче-
скую красавицу Фиру.
—• Ой, а тебя Чудаков второй день ищет. Иди к нему быстрей!
Александр был один и крупно говорил с кем-то по телефону. Кончив
говорить, он сердито посмотрел на меня:
— Где пропадаешь, комсорг, конец месяца, куча дел, а ты все в бара-
ках этих. Много привел наших?
— Четверых.
Я ничего не понимал. Уж коли наш Саша, всегда такой выдержан-
ный, веселый, так взвинтился!.. Значит, и впрямь не все ладно в цехе.
Жду, что дальше. Но начцеха уже остыл, заговорил по-хорошему:
— Ну ладно, тут вот какое чепе: сменщик у Алексея Усачева куда-
то исчез, наверное, заболел. Леша один остался. Уже отстоял три
смены — тридцать шесть часов! Пока я его от станка отставил, но боюсь,
снова просить придется... Еще семьдесят деталей сделать надо...
— А где он?
303
— Леша? Третий час спит. Домой я его не отпустил, тут отдыхает.
Как бы ты его по комсомольской линии уговорил сделать эти семьде-
сят штук к семи часам вечера, понимаешь?
— Понимаю. Слушай, Саша, мог бы ты Леньке выхлопотать костюм?
Парень он молодой, а обносился.
— Какой костюм?
— Конечно, приличный, выходной. Он с девушкой одной дружит,
а выйти ему не в чем, стесняется приходить к ней, сам мне говорил.
— Достану. Сейчас же достану.
— Разреши писать приказ?
— Пиши.
Через час приказ был готов, ордер на костюм тоже. Мы разбудили
Лешу, дали ему прочитать приказ и попросили еще поработать.
Парень вначале было обиделся:
— Да мы что, за костюмы трудимся!..
Но все равно было видно — рад несказанно:
— Да я, да я все семьдесят к пяти часам на стол выложу!
— Только не спеили, не прижги!
— Будет порядок, не волнуйтесь!
И Леша встал к станку.
К пяти часам действительно Усачев сделал все семьдесят штук.
Мне, между прочим, подумалось:
«А если бы не костюм?.. Взялся бы?»
Уверен: взялся бы обязательно!
Суббота, 4 ноября 1944 года. Эксперимент удался. Работают наши
новые подшефные, да еще как!
Комендант завода со смехом рассказывал, что к нему приходили
еще человек десять таких добровольно: «Купайте и нас, товарищ Кух-
тей, мы тоже быть, как все, хотим».
Ну, а в цехе подвели итоги работы бригад, выдали премии и
ордера, как в условиях соревнования оговорено. Первое место, конеч-
но, взяла бригада Коли Хоря. Все ребята ходят бодрые и празд-
ничные.
В этом году 7 ноября мы, впервые за годы войны, работать не бу-
дем, а после уборки цехов пойдем на демонстрацию.
Понедельник, 1 января 1945 года. Ходики показывают четвертый час
утра, а я еще не ложился спать. Хочется наскоро записать итоги вче-
рашнего дня, итоги прошлого года. А то я давненько не заглядывал в
свой дневник, почти два месяца.
Тридцатого и до обеда 31 декабря работал в заводской многоти-
ражке вместе с Володей Тигровым и художником Комковым: оформ-
ляли праздничный номер рисунками и стихотворными подписями. По-
том заглянул в цех. Здесь редактор цеховой стенгазеты Костя Иванов
304
Это одно из главных сооружений газопровода треста «Куйбышевгаз», построенных
в трудную военную пору
стаскал меня к парторгу Кабанову и к Чудакову и нажаловался, что я
заводскую газету оформляю, а про цеховую забыл.
Но Кабанов, конечно, знал, что меня отзывали через партком из
цеха, и шума не произошло. В результате провозились с цеховой до
восьми вечера, так что на заводской вечер в городской театр оперы и
балета я опоздал. В общежитии мы с художником Юрой Скориковым
пожарили картошки и, не дождавшись 12.00, поздравили друг друга с
наступающим годом. Потом уехали в город к Галке. Здесь мы к 12.00
опоздали, но вообще-то получилось хорошо. Вернулся я в третьем
часу на какой-то попутной машине. Шофер, добряк, довез нас до само-
го барака, и вот я, умывшись, снова взялся за свою «летопись».
Итак, 1944 год закончился, год, когда фашисты окончательно были
изгнаны с нашей земли, когда огонь войны перенесен непосредственно
в Германию.
305
Да, теперь не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что насту-
пивший сорок пятый год будет последним годом этой войны и послед-
ним годом гитлеровского рейха.
Я беспокоюсь за брата Петра, он где-то там, в Польше или в Чехо-
словакии, о чем можно догадаться по его полунамекам в последних
письмах.
Да, фронтовики, фронтовики, вам сейчас в стократ тяжелей, чем
нам! Мы-то еще Новый год встретили под крышей, за столами, пусть,
за скудными, но все-таки столами! А вы?
Какой же памятник положен вам за ваш ратный труд, вашу кровь и
ваши жертвы?
Среда, 17 января 1945 года. Ура! Наши освободили Варшаву! Од-
новременно с Первым Белорусским перешли в наступление Второй
Белорусский, которым командует Маршал Советского Союза Рокоссов-
ский, и Первый Украинский под командованием маршала Конева. Бои
идут в Польше и в Чехословакии. Продолжает теснить гитлеровцев к
морю в Восточной Пруссии и Третий Белорусский фронт генерала Чер-
няховского.
У нас все ходят по цеху с таким видом, словно сами одер-
живают эти победы. Впрочем, напрасно я иронизирую. У меня тоже,
наверно, такой вид. Недаром Чудаков, встретившись со мной в кори-
доре, даже удивился:
— Что это ты, Николай, сияешь!? Именинник, что ли?
Все мы сегодня, товарищ Чудаков, именинники!
Четверг, 18 января 1945 года. Наконец-то наш цех отобрал у цеха^
Данилова заводское переходящее знамя, отобрал!
Вечером у нас состоялся цеховой митинг, и теперь уже Чудаков
бросил клич рабочим сделать переходящее знамя непереходящим и*
не отдавать его никому до конца войны.
★ ЛИСТАЯ ГАЗЕТЫ ТЕХ ЛЕТ —----------- - -=
НАШИ СИЛЫ НЕИСЧИСЛИМЫ
Вам, герои-фронтовики, тебе, Родина-мать, рапортуют труженики тыла о своих
успехах в предмайском соревновании.
ПОД ЗНАМЕНЕМ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ
Коллектив Куйбышевского ордена Ленина подшипникового завода прочно удер-
живает за собой переходящее красное знамя Государственного Комитета Обороны»
Обратившись с призывом вместе с заводом имени Сталина ко всем коллективам пред-
приятий области соревноваться за увеличение выпуска продукции к 1 Мая, завод сдер-
жал свои обещания.
306
А чертовски хорошо действует, когда поставили среди цеха знамя
и около него по стойке «смирно» застыли двое часовых. Празднично!
И празднично на душе от тех вестей, которые приносит с фронта ра-
дио. Но вот что-то писем от брата давно нет. И то сказать: до писем
ли сейчас фронтовикам!
Воскресенье, 29 апреля 1945 года. Сегодня исполняется три года,
«ак я на заводе. 29 апреля 1942 года я впервые со страхом переступил
порог проходной. Со страхом, именно со страхом.
Безымянна пугала нас, городских, долгой ездой на пригородных по-
ездах. Мы были наслышаны о железной дисциплине, царившей там. На-
конец, страшила попросту неизвестность. Но вот в апреле 1942 года
меня с двумя друзьями-погодками все-таки направили сюда. Как мы бо-
ялись! Чудаки! Здесь, на заводе, я стал комсомольцем, комсоргом, по-
чувствовал себя в рабочем коллективе, как рыба в воде. Здесь мне по-
могли встать на ноги, я немалому научился у старших товарищей-ком-
мунистов. На днях парторг Николай Иванович заговорил о моей партий-
ности, дескать, не пора ли мне подумать о вступлении кандидатом в чле-
ны ВКП(б). Я обещал подумать, хотя считаю: еще мало сделал и недо-
статочно себя подготовил. Но коли парторг заговорил об этом, значит,
•надо подумать. И после этого разговора я хожу окрыленный. Я буду
коммунистом! Брат уже вступил на фронте в партию. Надо ему написать,
посоветоваться.
Ну, а вот жениться я решил, не советуясь ни с кем. Галя согласи-
лась, когда я сделал ей предложение. Галя, чудесная Галка, станет моей
женой, а ведь и это счастье я нашел на заводе. Не попади я на завод,
где бы сошлись наши пути?
Наконец-то получил письмо от брата с фронта. Он даже написал,
где находится. Вот что он пишет: «Здравствуй, Николай! Прости,
Вчера завершена месячная программа. Сверх плана сдано продукции на сотни
тысяч рублей. Пущен в эксплуатацию новый цех.
Активное участие в соревновании приняли фронтовые бригады. 34 бригады пере-
шли на многостаночное обслуживание, около 40 стали хозрасчетными. Наибольшее
количество изделий сверх плана сдали молодежные фронтовые бригады тт. Ржевских,
Хураськина, Васильева, Щелоковой, Алимбековой.
ЗАКОНЧИЛИ СЕВ РАННИХ ЗЕРНОВЫХ
Колхозники артели им. Энгельса отмечают Первое мая завершением сева ранних
^колосовых. Сев проведен в девять дней на площади в 525 гектаров. В предмайском
соревновании на весеннем севе отличилась тракторная бригада Василия Головина. Она
засевала по 65—70 гектаров. Трактористка Анна Садчикова, работая на «универсале»,
307
некогда было ответить тебе сразу, видишь, у нас сейчас самая страда
в полном разгаре — спешим, домолачиваем врага. Берлин горит, оку-
танный черным дымом. Горит проклятое черное гнездо. Мы уже на его
окраинах».
И письмо брата и мой ответ, которые я показал редактору завод-
ской многотиражки «Наш фронт», были опубликованы.
А в общежитии у нас праздничное настроение, смех, шутки. Вче-
ра поздно вечером вернулись с работы двое разнорабочих, дядя Ваня
и дядя Вася, пропыленные, одни зубы блестят и... чертыхаются. Оказы-
вается, они в числе многих заводских рабочих снимали с крыш и окон
заводских корпусов светомаскировку.
— Чудак человек, — говорит вдруг дядя Ваня дяде Васе, — чего
чертыхается, непонятно. Отмоемся. Зато завтра пойдем к директору,
проситься в командировку в Берлин. Повезем Гитлеру под май эту мас-
кировку и продадим. Она сейчас ему дюже нужна!
Я как-то и не заметил, что на окнах бараков светомаскировка ис-
чезла и сияют огнями поселок, завод и город, во все фары светят ма-
шины. С непривычки как-то странно, так привыкли к темноте за эти
годы.
Вторник, 8 мая 1945 года. Сегодня по поручению комитета комсомо-
ла ездил в город, в горком. В городе у репродукторов толпы народа.
Одни подходят, другие отходят и все спрашивают друг друга:
— Ну как, еще не передали?
— Да нет, что-то молчат пока.
— А ведь говорят, что акт о капитуляции уже подписан.
— Кто вам сказал?
— Да слышал, верные люди говорили.
— Слухи...
Ну, эти слухи очень хорошие, не стоит придираться к человеку, дай
боронует по 40—44 гектара в смену. Все машины бригады Василия Головина безоста»
новочно работают в две смены.
ПРОМЫШЛЕННОСТЬ ГОРОДА ЧАПАЕВСКА ВЫПОЛНИЛА АПРЕЛЬСКИЙ ПЛАН
Дал слово — выполни! Этого большевистского правила крепко придерживались ра-
бочие, инженеры, техники, служащие предприятий гор. Чапаевска в предмайском со-
циалистическом соревновании. Каждая новая победа героической Красной Армии на-
ходила немедленный отклик на заводах и фабриках, на нее отвечали повышением
производительности труда, выпуском сверхплановой продукции в фонд победы.
Сегодня, в день смотра боевых сил трудящихся, борющихся за окончательный
разгром гитлеровской Германии, чапаевцы рапортуют фронту:
308
бог — правда, что он говорит. И так по всему городу напряженное
ожидание.
А на заводе начиная с 12 часов дня почти никто не работал. Люди
каждый час выходили на проезды, где стоят громкоговорители, и жда-
ли сообщений.
Мастера и начальники сначала сердились, а потом махнули рукой.
И... сами к репродукторам.
В 16 часов местная заводская трансляция заговорила:
— Товарищи, не нарушайте трудовой дисциплины, идите до рабо-
чих мест, никаких сообщениев не будет!
Грохнул весь завод:
— Кто это там вещает?
Но с тем люди и разошлись.
Я уехал домой, а Галка осталась во вторую смену на заводе.
Среда, 9 мая 1945 года. В четыре часа утра мы вскочили от страш-
ного грохота в дверь. Тесть и теща метались по комнате, ничего не по-
нимая.
— Что вы спите, — закричала соседка, — война кончилась. Победа!
Наскоро одевшись, мы выскочили на свою Ворошиловскую улицу.
Отовсюду тоже бежали люди, кричали, плакали, смеялись.
Неподалеку от Дома-музея В. И. Ленина кто-то кричал:
— Ты слышишь, Владимир Ильич, мы победили! Ура!
Вернувшись с тестем в квартиру, мы достали заветную, оставшуюся
от свадьбы, и распили.
— Немедленно еду на завод, — заявил я.
— Да что ты — ночь еще, — заговорила теща.
— Нет, поеду. Там Галка, товарищи, я поеду. — И поехал.
На ул>ицах не пробиться. На Красноармейской и имени Братьев
Коростелевых качали какого-то военного. Я и сам еле сдерживался,
— Апрельская производственная программа промышленностью города выпол-
нена полностью.
— Апрельское задание обкома ВКП(б) и облисполкома по изготовлению запас-
ных частей для тракторов и сельскохозяйственных машин также реализовано.
30 ЭШЕЛОНОВ СЛАНЦА СВЕРХ ПЛАНА
Выдающихся производственных успехов добились в предмайском соревновании
горняки Кашпирского рудника. Досрочно выполнена пятимесячная программа.
Горняки выдали на-гора сверх плана 30 эшелонов сланца. Штольня № 1 завер-
шила полугодовую программу.
«Волжская коммуна», 1945, 1 мая
309
чтобы не броситься к любому встречному, не обнять его, но сдер-
жался.
И все-таки около управления железной дороги на привокзальной
площади кто-то сгреб меня в охапку и прижал к ограде.
— С победой, братишка, давай поцелуемся!
И мы поцеловались. Братишка, мужчина лет сорока, расплакался.
Он был в тельняшке и на деревянной ноге. Расплакался и я.
На завод я попал только с третьей электричкой к девяти часам.
Вся площадь от проходной и вглубь по проезду была запружена наро-
дом. На трибуне установили микрофоны. Я нашел свой цех по завод-
скому красному знамени. Около знамени стояли Чудаков, парторг Ка-
банов, рядом с ними встал и я.
— Смотри-ка, начальство стало, а с нами и знаться не хочет. — Это
был голос Галки.
Она с группой молодежи стояла за моей спиной. Я бросился туда и
стал обниматься со всеми.
Бог ты мой, они были здесь почти все: и Коля Хорь, и Яша Мих-
ненко с Любой, и Володя Маркин, мальчишки, девчонки, почти дети, но
эти дети вынесли четырехлетнюю тяжесть неслыханной войны, и те-
перь кто смеялся, кто плакал, кто бессвязно кричал от радости:
— Кончилось! Кончилось! Кончилось!
Чудаков толкнул Кабанова локтем и сказал:
— Подержи знамя, парторг, я тоже пообнимаюсь, завидно.
Смех, шутки, песни, а с неба сыплется дождь, мелкий и частый.
На бреющем полете, прорезав облака, прошла над заводом тройка
истребителей и, покачав крыльями народу, свечой ушла вверх.
Митинг открыл парторг завода, он предоставил слово секретарю
обкома, потом говорил секретарь райкома, потом директор, и каждая
речь тонула в криках «Ура!».
Потом директор объявил, что сегодня нерабочий день, и пожелал
всем отдыха и веселья в честь великого праздника.
Потом штурм проходной, штурм электричек. На платформе «Пяти-
летка» было что-то невероятное: плясали, пели, снова кричали «Ура!»,
а напротив платформы на запасном пути стоял состав с военноплен-
ными. Они удивленно таращились в открытые двери, а им кричали по-
русски, по-немецки: «Гитлер капут», «Война капут», «Фашисты капиту-
лировали». Некоторые из пленных в ответ радостно кивали головами,
а некоторые хмуро отходили от дверей в глубь вагона.
Но все равно никому из них нельзя было скрыться от ликующих
возгласов, от факта нашей победы!
IV
...И ЩЕДРОСТИ ЛЮДСКОЙ
НЕ НАХОДИЛОСЬ МЕРЫ.
БЫЛА ТА ЩЕДРОСТЬ
ШИРОКА, КАК ВОЛГА,
КОГДА ОНА
ИЗ БЕРЕГОВ ВЫХОДИТ,
ЖИЗНЬ ВОЗВРАЩАЯ ТРАВАМ
И ДЕРЕВЬЯМ
Да, душевная щедрость и красота советского человека:
в то героическое и тяжелое время были, как великая^
русская река в весеннее половодье. Каждый отдавал
Родине, другим людям все, что имел — от заработан-
ного рубля до собственной крови, так нужной ране-
ным воинам России.
Отдавал, не думая о славе или наградах. Думая лишь
об одном— как лучше и больше помочь Отчизне. По-
мочь славному воинству нашему быстрее разгромить врага.
Тем, кто в яростном огне войны потерял близких, лишился'
крова над головой.
Такими чувствами и помыслами жили и куйбышевцы-
волжане. Они отдавали в фонд обороны часть своих зара-
ботков, премии, средства, полученные на многочисленных
фронтовых воскресниках.
Волжане вносили свои сбережения на строительство
танковых колонн и авиационных эскадрилий. Они шефст-
вовали над воинскими частями и госпиталями, ухаживали
за ранеными. С берегов Волги каждый день шли на фронт
вагоны и целые эшелоны с подарками — теплыми вещами,
одеждой, продуктами... Не каждый из этих подарков был
дорогим по своей стоимости, но каждый — от чистого серд-
ца, от всей души. И часто — очень часто! — посланный за
счет самого необходимого, последнего, что еще оставалось
в домах рабочих, интеллигенции, колхозников.
Куйбышевцы помогали всем, чем только могли, и тем,
кто находился рядом с ними. Конечно же, в годы войны в
нашей стране была заметно увеличена сеть материальной
помощи всем, кто в ней особенно нуждался. Действовали
законы о пособиях и различных льготах семьям фронтови-
ков и инвалидов. Была значительно расширена сеть детса-
дов и яслей, детских домов. Увеличены пособия многодет-
ным матерям. Государство, как только позволяли это суро-
вые условия военного времени, заботилось о народном бла-
госостоянии. Но все равно было тяжело, очень тяжело. И
многие жители волжских сел и деревень приютили у себя
детей погибших фронтовиков, эвакуированных и, конечно
же, детишек, в чьих широко распахнутых глазенках навеч-
но застыли кварталы горящего Смоленска и блокадная
стынь Ленинграда...
Когда эвакуированные стали возвращаться в родные ме-
ста, они продолжали ощущать бескорыстную братскую
31Э
помощь волжан и там. На освобожденной от врага земле
стали подниматься из пепла и руин села и города, и куйбы-
шевцы приняли самое горячее участие в их восстановлении.
Уже 1 февраля 1942 года газета «Правда» писала о том,
что рабочие куйбышевских, чапаевских, кинельских пред-
приятий отчисляют в фонд помощи районам, пострадав-
шим от оккупации, свои однодневные заработки, а колхоз-
ники выделяют десятки центнеров семян, начат сбор теплых
вещей.
Эта помощь усиливалась с каждым месяцем, с каждым
днем, особенно после того, как Куйбышевский обком и
облисполком 19 марта 1943 года приняли по этому поводу
специальное постановление. Все больше и больше шло из
Куйбышева эшелонов со станками и комбайнами, хлебом и
скотом, строительными материалами и одеждой к городу-ге-
рою Сталинграду, а затем к Смоленщине, Донбассу... Туда
же отправлялись и сами волжане, добровольцы-патриоты —
восстанавливать Сталинградский тракторный, осушать за-
топленные донецкие шахты, сеять хлеб на выжженных вра-
гом полях...
Это тоже — одна из героических, славных страниц в
истории Куйбышева и области. Страниц, написанных не
чернилами — кровью сердгса и трудом до седьмого пота.
Василий Гуськов
Наступать, всегда наступать!..
В экспериментальном цехе, где работал Михаил Белкин, вместо
старого потускневшего лозунга, призывавшего выполнять сменные
нормы выработки, повесили новый:
«ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ ДЛЯ ПОБЕДЫ НАД ВРАГО М?»
Этот вопрос не раз задавал себе и сам Михаил. Он ощущал почти
физически: если сегодня сделает хоть чуть-чуть меньше того, что мог
бы сделать, то там, на передовой, могут не выстоять, отступят. Ведь от
каждого человека на заводе зависит так много! Более половины рабо-
чих ушли на фронт. Ушедших на фронт мужчин заменили совсем не-
опытные юнцы, женщины. Они только-только осваивали оборудование.
Кому же, как не таким, как он, кадровым производственникам, выпол-
нять решение недавнего собрания, которое звучало как приказ: «Не
уменьшая выпуска серийных станков, в два-три месяца нала-
дить изготовление специальных станков для оборонной промыш-
ленности. Всеми силами экономить металл...»
Поздоровавшись со сменщиком Евгением Тазовым, он справился:
— Ну, как работает «американец?»
Так рабочие прозвали новый импортный расточный станок «Левис
Жидинкс».
— Ничего. Вместо двух деталей сегодня расточил четыре, — отве-
тил Тазов.
— Хорошо! Но мало, — кивнул Михаил в ответ Тазову. — Мы этого
«капиталиста» должны заставить работать на Советы еще лучше. Дета-
ли, сам видишь, ответственные.
Да, детали, которые они растачивали, были ответственными. На
первый взгляд всего-навсего корпуса масляных насосов. Но они пред-
назначались для полуавтомата, который нарезает головки снарядов.
Фронтовой заказ...
Распрощавшись с Евгением, Михаил закрепил деталь на поворот-
315
ном столе станка, включил мотор. Час, полтора... На расточку одного
корпуса ушло около двух часов.
— Тьфу ты! — Михаил нахмурился, отводя стол в сторону. — Такая
огромная станина, а толку... А что если?.. Установить на столе несколь-
ко корпусов и обрабатывать все сразу?
Выключив станок, он «выложил» на стол недельный ворох загото-
вок. В двух рядах уместилось шестнадцать корпусов.
К вечеру они были обработаны все до одного.
Через день к станку стахановца подошел плановик цеха Виктор Фо-
кин.
— На, читай, что о тебе пишут, мастер рекордов, — протянул он
газету рабочему.
— Какой я мастер, — смутился Белкин. — Это же обычное дело.
Знаешь, — загорелся он, тут же забывая о газетной заметке. — Хочу
приспособить для боевой гранаты небольшую приставку. Чтобы грана-
ту можно было забрасывать на восемьдесят-сто метров. Вот посмотри
эскизик...
«Эскизик» сразу же посмотреть не удалось. Резко и требовательно
прогудел гудок. Обеденный перерыв. В это время, наскоро перекусив,
Белкин читал товарищам, устроившимся у станков, на ящиках и тележ-
ках, письма с фронта. Это было его общественным поручением, кото-
рое рабочий выполнял ежедневно. Как рабкор заводской многотиражки
он часто заходил в редакцию, где письма фронтовиков размножались
для чтения в цехах, и всегда приносил с собой самую свежую почту.
На этот раз у расточника в кармане комбинезона писем оказалось
особенно много. Первым Белкин развернул самый небольшой тре-
угольник:
— От бывшего заместителя председателя завкома Сергея Лукони-
на, — объявил он. — «Обращаюсь к вам, станкостроители, с боевым
призывом: давайте общими силами, по-стахановски бить врага. Вызываю
вас на социалистическое соревнование. На себя беру обязательство:
четко и точно выполнять боевые задания, беречь военное имущество,
снаряжение, быть бдительным и строго хранить военную тайну. Добь-
юсь, чтобы мой взвод по выполнению боевых заданий был лучшим в
подразделении.
А какие вы берете обязательства? Помните: для победы над врагом
нужна первоклассная техника...»
Сложив в карман последний треугольник, агитатор спросил:
— Что будем отвечать бойцам?
Ответ можно было прочитать на каждом лице, в каждом взгляде—
суровом, сосредоточенном... Михаил, словно раздумывая вслух, про-
изнес:
— По-моему, давайте Сергею напишем так: ваш вызов, друг, при-
316
нимаем. Обязуемся выполнить октябрьское задание на двести процен-
тов и закрыть годовую программу к празднику. Ежемесячно отчислять
в фонд обороны однодневный заработок, всем участвовать в суббот-
никах и воскресниках.
Одна за другой потянулись вверх руки, раздались одобрительные
голоса.
— Пусть каждый примет личные обязательства!
— Конечно, — согласился Михаил.
И сразу же объявил:
— Вношу в фонд обороны два рационализаторских предложения с
годовой экономией в три и три с половиной тысячи рублей каждое.
Причитающуюся премию — 245 рублей вношу в фонд помощи Ленин-
граду. Да что там говорить, — ударил он по станку, — и впредь все
рацпредложения полностью надо отдавать в фонд обороны вплоть до
окончания войны!
...К 24-й годовщине Великого Октября на заводе развернулось дви-
жение двухсотников и трехсотников за выполнение норм не ниже чем
на двести и триста процентов. Белкин включился в него одним из пер-
вых. На праздничном Всесоюзном воскреснике он стоял у своего
станка, как в обычный трудовой день. К вечеру в цехе вывесили «мол-
нию».
«...Станкостроители все заработанные сегодня шесть тысяч рублей
перечисляют в фонд обороны страны... Победитель соревнования —
стахановец Белкин. На расточке отверстий коробок подач он перевы-
полнил сменное задание в несколько раз».
Да, парню помогла смекалка, находчивость. Он придумал приспо-
собление для одновременной обработки нескольких сложных деталей
и вместо одной начал растачивать сразу по пять штук.
— Похоже, ты слово какое-нибудь заговорное знаешь, Михаил Ва-
сильевич, — поздравляли товарища рабочие.
А Белкин и вправду знал такое особое слово — «наступление». На-
ступать, только наступать! Фро1нту нужна техника, боеприпасы. Сегодня
их необходимо производить больше, чем вчера, а завтра — больше,
чем сегодня. И так до того дня, пока не будет разбит враг.
Этому Михаил учил других как руководитель группы стахановской
школы своего цеха. Один из его учеников, комсомолец Михаил Юнин,
в ноябре выполнил норму на 213 процентов, а в декабре — на триста
с лишним. Однако долго работать юноше не пришлось, его призвали
в армию.
Через несколько дней после его проводов в цех пришла женщина.
— Я мама Миши, — почти робко представилась она, — Екатерина
Михайловна. Хочу заменить сына. Пожалуйста, дайте мне его работу.
Мастер Иван Иванович Губертов сообщил Белкину:
317
— К тебе завтра новенькая.
У Михаила невольно мелькнуло:
«Если не годами, так хотя бы ростом была повыше. А то ящиков под
ноги подставлять не напасешься».
Он чуть не присвистнул удивленно, когда на следующий день
вместо девочки с косичками перед ним предстала женщина лет пяти-
десяти.
— У меня и муж и сын в Красной Армии, — познакомившись со
своим учителем, сказала Екатерина Михайловна. — Хочу помогать им
своим трудом. Вы не беспокойтесь, — заволновалась она, заметив рас-
терянный взгляд Михаила. — Я понятливая...
Вместо ответа Михаил просто зажал в патрон опытную деталь,
включил станок:
— Следите за каждым моим движением, запоминайте. Эту опера-
цию будете производить весь день.
Выточив деталь, он отошел в сторону:
— Теперь включите мотор и смелее подводите резец...
Руки Екатерины Михайловны задрожали. Но она быстро справилась
с волнением. Резец сразу же стал брать ровную стружку.
Михаил улыбнулся:
— Еще немного, Екатерина Михайловна, и токарем будете. Нам они
вот как нужны, — провел он рукой по шее.
Вскоре он уже показал Юниной, как нужно пользоваться штан-
генциркулем, как замерять детали, как читать простейшие чер-
тежи...
В условиях военного времени стахановец Белкин обучил не один
десяток токарей и расточников. Он готовил новичков с особенным
упорством, стремясь максимально сократить срок их обучения, как
можно полнее передать им свой опыт и знания. Многие ученики Белки-
на стали высококвалифицированными рабочими.
А учитель брал новые высоты. В один из январских дней 1942 года
стахановца вызвал к себе директор завода.
— Нужно расточить блок танкового мотора. Срок — самое боль-
шее неделя. Брак недопустим. Задание Государственного Комитета
Обороны.
«Такое сложное, трудоемкое дело — за неделю. Это же невозмож-
но».
— Раз надо, будем делать, Петр Пафнутьевич.
Пока шел этот короткий разговор, мотор доставили на место рас-
точки. И вот уже Михаил, закрепив его на станке, подбирал инструмент,
проверял все расчеты... Главное — не ошибиться в самом начале, про-
думать все до мелочей, выверить до микронов... Когда глубокой ночью
318
в цех спустился директор завода, Белкин не сделал и третьей части
того, что нужно было бы сделать.
— Как чувствуешь себя, Михаил Васильевич, не пора ли отдыхать?—
спросил Ермаков.
— Отдохнуть неплохо бы, Петр Пафнутьевич, — согласился Белкин.
У него уже слипались глаза. Руки будто налились свинцом.
Три часа на директорском диване усталости почти не сняли. Но
к утру Белкин снова стоял за станком. Расточка пошла успешнее. Од-
нако уйти домой рабочему не пришлось и в этот день. Двое суток с за-
вода вместе с ним не уходили также ни начальник цеха, ни директор.
Утром третьего дня Белкин вошел в кабинет директора и доложил:
— Все!
Ермаков крепко обнял рабочего:
— Спасибо, Михаил Васильевич. Спасибо!
...Еще никогда не было так тесно в самом большом, сборочном, це-
хе завода, где собрался этот митинг. На него явились все станко-
строители. На импровизированной трибуне среди знатных пере-
довиков завода стоял молодой коммунист Михаил Васильевич
Белкин.
Сегодня у каждого пришедшего сюда праздник — завод награжден
орденом Трудового Красного Знамени. А для него, Белкина, \ двой-
ной — за образцовое выполнение заданий правительства по производ-
ству станков и вооружения токарь-расточник удостоен ордена Ленина.
Эту высокую правительственную награду получил и директор завода
Петр Пафнутьевич Ермаков. 1
— Слово товарищу Белкину, — объявил ведущий собрание.
Михаил Васильевич знал, что ему придется говорить. Даже обдумал
слова предстоящего выступления. Но внезапно волнение сжало горло,
молча смотрел он на сотни обращённых к нему глаз.
Затем, с трудом подбирая слова, начал:
— Считаю высокую награду авансом за мою будущую работу. Обя-’
зуюсь... )
Из глубины цеха кто-то крикнул:
— Качать Васильевича! >
— Ребята, да что вы!...
Он пытался отстраниться, но десятки рабочих рук уже подняли его
над головами и под гром аплодисментов начали подбрасывать вверх...’
Куйбышевский Средневолжский станкостроительный завод
Анна Беркутова
Подобно подвигу ратному
...Еще на воротах висели первомайские полотнища, еще парни и де-
вушки праздничные песни распевали, а Любовь Алексеевна уже про-
вожала мужа в часть: стояла у калитки, без платка, одной рукой ухва-
тила четырехлетнюю Верочку, другой прижимала к груди годовалую
Валю и все смотрела, смотрела мужу в глаза.
— Не тужи, не на двадцать пять лет еду — всего на сорок пять
дней, — произнес Иван Тимофеевич.
Люба и сама понимала — срок невелик, а слез не могла унять.
— Мамка, придет же он, — теребил ее за юбку восьмилетний Са-
шок.
— Ну что ты, утрись, — просил и муж.
— Да об избе все сокрушаюсь, — оправдывалась Любовь.
...В 1928 году Любовь Алексеевна вышла замуж за Ивана Тимофе-
евича Суслова, а в двадцать девятом, когда в их родной Тростянке ор-
ганизовали коллективное хозяйство, молодые супруги первыми вступи-
ли в него. Иван Тимофеевич работал в артели на МТФ. Не отставала от
него и Любовь Алексеевна — трудилась там же то дояркой, то телят-
ницей — все ей было мило. В тридцать пятом году у них уже было
трое детишек, совсем не повернуться в плохонькой отцовской из-
бенке.
— Меня переводят на работу в Максимовку, переезжайте в мою
хату, — предложил Любе ее брат Афанасий Алексеевич.
Люба поблагодарила: жить стало просторнее. Но когда в семье
прибавилось еще две дочери, Сусловы стали подумывать о собствен-
ном пятистенном доме. Начали копить деньги. Только много ли нако-
пишь с такой семейкой!
— ...Об избе все сокрушаюсь, — повторила Любовь Алексеевна,
стыдясь слез.
— Не сокрушайся, будет у нас свой угол. Хлеб, заработанный в кол-
хозе, у нас есть, денег тоже немного соблюли — не тронь их. Вер-
нусь— и начнем строиться.
320
— И впрямь, зря убиваюсь: брат пока дом вернуть не просит.
Заимеем и свой, ведь скоро вернешься...
Это было за полтора месяца до начала войны.
На селе появились первые эвакуированные. И она сразу же, как и
многие другие, на всю Тростянку стала известна своей отзывчивостью
и добротой. Частенько приезжих к ней прямо и отсылали: «Идите к
Любаше, она накормит». И Любовь Алексеевна кормила, чугун борща
всегда стоял в печи. А то ведро картошки отварит, облупит ее, поло-
жит на противень, чуть примажет молоком да зарумянит в печи —
ешьте, дети, ешьте, дорогие...
А к концу второго года войны в село стали возвращаться инвалиды
войны.
Привели и к ней двоих совсем молоденьких:
—• Вот тебе, Любаша, на постой. Они колхозному хозяйству подмо-
гут, — сказал председатель.
Рванулась было разузнать: не встречали ли, соколики, на дорогах
фронтовых моего Ивана Тимофеевича? Но раненые в ответ лишь раз-
вели руками: куда там, фронт — во-он какой! Потускнела сначала, но
тут же бросилась кормить, поить, покой паренькам устраивать. Стар-
шими сыновьями стали в ее семье Иван Шаляпин и Владимир Шинко.
С ними она делилась всем, что было в доме. Им некуда было возвра-
щаться — Смоленщина родная в огне полыхала. Об этом рассказывал
Володя по вечерам, а то газету вытащит, про бои тяжелые прочтет.
А Любовь Алексеевна слушает, слушает да вдруг скажет: «Володя, по-
моги мне ящик сколотить». И вот уже ящик готов! Они клали в него
все, что было: сухари, сало, махорку, шерстяные носки. Надписывали:
«На фронт» — и Любовь Алексеевна отсылала: не своему солдату, а
всем...
Когда в ответ на эти посылки приходили письма-треугольники, они
собирались все вместе с детьми у теплой печи и читали их по несколь-
ку раз... В коротких тетрадных листках после слов благодарности со-
общалось о жестоких боях, о лютости врага. Любовь Алексеевна дер-
жала в руках письмо и видела в тех боях рядом с незнакомыми бой-
цами своего Ивана Тимофеевича... Затем, вглядываясь в мглу заокон-
ную, спрашивала: «Володя, везде ли так тяжко воевать?... Может, где
полегче?...» Володя что-нибудь добавлял к прочитанному в письме,
потом Иван вспоминал о своем последнем сражении, о товарищах,
отличившихся в нем...
А ночь все подкатывалась... А лампа начинала мигать, тлел фитиль.
Дети следили за шаткой тенью на стене и просились спать... Но Лю-
бовь Алексеевна, крепче прижимая их к себе, все думала: чем еще по-
мочь воинам, эвакуированным женщинам, что ходили по селу и протя-
11 Волга в гневе
321
«Проведем декадник дополнительной помощи защитникам Сталинграда!» —
решил коллектив завода Катэк в ходе предоктябрьского социалистического со-
ревнования. Патриотическая инициатива была одобрена обкомом партии, под-
держана трудящимися области, и такой декадник прошел с 1 по 10 ноября
1942 года.
Предприятия области в период предоктябрьского соревнования и декадника
дали стране и фронту на миллион рублей сверхплановой продукции.
гивали безмолвно детские башмачки, платьишки в обмен на продук-
ты. Ой, как нужны были те башмачки ее Шурику, как подошло бы вон
то красное платьице Валюшке!.. Но нет! Не возьмет она их! Пусть Шур-
ка сидит на печи, а Вале она выкроит что-нибудь из своей старой
юбки. Сама будет в мужниных валенках ходить зимой и летом... Но
в обмен на кусок хлеба или котелок картошки у голодных людей ни
лолметра ситца, ни самых захудалых тапочек не возьмет. «Ешьте,
дорогие мои, ешьте».
Однажды, декабрьской ночью, к ней постучали в избу. Любовь
Алексеевна открыла дверь и содрогнулась: у порога стояли солда-
ты, мокрые с ног до головы. Ни о чем их не расспрашивала, впусти-
ла в хату, натаскала соломы, затопила плиту, картошки наварила, на-
кормила. К утру все повысушила. Уезжая, солдаты сказали: «Наша
машина угодила в овраг, ей-то ничего, а мы искупались перед фрон-
том». И добавили: «Спасибо, сестра». Отрадно женщине было слы-
шать такие слова. Но только запало в душу ее другое — разговор
ночных гостей о гитлеровских грозных машинах.
— Да неужто у нас нет танков против этих «тигров»? — спросила
она.
— Есть, но пока не хватает, — услышала в ответ.
«Не хватает! Должно хватить, коли весь народ поможет...»
...В то тревожное утро Любовь Алексеевна шла к колхозному
правлению и все советовалась мысленно с мужем, с живым или мер-
твым, все равно советовалась; спрашивала семенивших рядом детей,
хоть и были они малы; спрашивала свое сердце. И сердце довело ее
до правления колхоза. На утренний наряд пришли инвалиды войны.
К ним и обратилась Суслова:
— Сколько стоит танк? Пятьдесят тысяч, говорите?... Найду! Хлеб,
заработанный мужем, отдадите? — спросила она членов правления.
— Отдадим, но подумай хорошенько, — ответил за всех один из
правленцев. — Дети у тебя... Иван на фронте...
— Подумала я, подумала, — несколько раз повторила она упря-
мо.
322
И отдали ей хлеб в колхозе сполна. Размолола Любовь Алексеев-
на зерно, продала, приложила к полученным деньгам десять тысяч,
что муж велел беречь на дом, потом отвела на базар кое-какую жив-
ность. И набрала-таки пятьдесят тысяч! Василий Кузьмич Ямщиков,
сосед, колхозник-инвалид, помог принести их в правление.
Кто-то спросил ее:
— Не жалко целый-то мешок денег?
— Не жалко! Пусть только на наши трудовые сбережения рабо-
чие больше танков делают...
И рабочие делали. В этом Любовь Алексеевна скоро сама убеди-
лась. Вместе с Ильей Владимировичем Шапошниковым, комбайнером
села Виловатое, и другими колхозниками нашей области, тоже внесши-
ми немалые суммы на постройку боевых машин, ее послали к ураль-
ским рабочим.
В «Волжской коммуне» в заметке: «Дадим больше танков», опубли-
кованной зимой 1943 года, колхозница артели «Маяк», Богатовского
района, Любовь Суслова писала:
«...Когда меня провожали на кировский завод, односельчане на-
казывали:
— Присматривайся к танкам получше. Расскажешь потом, какие
машины строят на наши деньги.
Наказ этот я выполнила, про танки все расспросила инженеров,
рабочих и самих танкистов. Могу теперь сказать, что о лучших танках
трудно мечтать. Очень довольны воины, которые уже на фронте по-
бывали. Броня крепкая, ход быстрый, увертливый, и попасть в них на
ходу очень трудно. Вооружение тоже подходящее — пушки и пуле-
меты...
— Побольше таких танков давайте нам, — говорили танкисты. —
Тогда и фашиста скорее прогоним с советской земли.
Решила я, когда приеду домой, то на собрании все расскажу, бу-
ду просить, чтобы еще больше средств собрать на такие машины. Так
и ответила я танкистам:
— Бейте, родимые, не беспокойтесь ни о чем. Всем, чем надо, со-
ветский народ обеспечит вас, защитников своих...»
И на сельском собрании Любовь Алексеевна сказала сельчанам:
— Вот жалуемся мы, трудно здесь, а в городе, думаете, сладко?
По двое суток кряду рабочие не выходят за заводские ворота, стоят
голодные у станков... Давайте хоть картошки им пошлем. Соберем,
кто сколько может.
Восемьсот пудов тогда собрали тростянцы. Сама Любовь Алексе-
евна дала два центнера. Детишкам сказала: не умрем, пусть только
кончается скорее война...
Но война пока продолжалась... Советские части двигались на запад.
11* 323
Много вело туда дорог, казалось, совсем невозможно солдату на них
встретить земляка или получить весточку из дому какую. Но случа-
лось и такое... На дорогах, что вели уже к победе, однажды Петр Иг-
натьевич Щетинин, житель села Тростянки, повстречал танковую колон-
ну, а в ней танк под номером четыре, на броне которого крупными
буквами было выведено: «Любовь Суслова». И рядом — название род-
ного колхоза. Долго смотрел растроганный воин вслед грозной ма-
шине, вспоминал с благодарностью своих земляков-волжан, Любовь
Алексеевну.
Большую благодарность к ней испытывали и многие другие, совсем
незнакомые женщине воины. «Я жив и здоров и бью врага на твоем
танке», — писал Сусловой танкист Селенков. «Спасибо тебе, спасибо,
защитник, бей врага лютого, а мы, тростянцы, поможем тебе...» — отве-
тила ему Любовь Алексеевна. И опять помогала Родине. Еще вернув-
шись с Урала, она узнала о крупном выигрыше, выпавшем на ее облига-
ции. Дети прыгали вокруг.
— Мамка, купи мне сапоги, — просил третьеклассник Саша.
— А мне ботиночки... Я в школу скоро буду ходить...
И четырехлетняя Валя шептала:
— ...Красную шапочку, мама...
Сгребла детишек в кучу Любовь Алексеевна своими большими
руками, теми руками, что по ночам все годы войны выпекали для во-
инской части хлеб, а днем в колхозе не хуже мужских умели дер-
жать лопату и вилы, — сгребла всех, перецеловала ожидающие гла-
зенки и, вздохнув, сказала:
— Купим обязательно и сапоги, и башмаки, и красную шапочку...
когда отец с фронта придет... Хотите, чтобы он пришел?
— Хотим! — хором ответили дети.
— А он придет, когда кончится война... А чтобы кончилась она
скорее, нужно много танков... Давайте отдадим эти деньги на танки?
Дети прижались к маме в молчаливом согласии.
И Любовь Алексеевна отнесла все выигранные десять тысяч в фонд
обороны да еще собрала четыре посылки и послала фронтовикам...
Вскоре такие посылки понадобились не только им. Советская Армия
один за другим освобождала временно оккупированные врагом рай-
оны, опустошенные земли... И тростянцы стали размышлять, чем бы,
как подмогнуть и им.
Любовь Алексеевна в это время работала уже колхозным коню-
хом, к ней в конюшню и собрался народ, когда приехал представитель
облисполкома. Он долго не говорил — солдатки и так все понимали.
И опять первой поднялась со своего места Любовь Алексеевна,
вышла вперед, и тихо стало в конюшне, только вдруг все почувство-
вали, как сладко запахло свежим сеном...
324
— Я телочку отдам для освобожденных районов. Больше нечего...
Послала бы сына, да мал... — И повернулась к сидящей рядышком со-
седке, Загородневой.
Анастасия Петровна развела руками:
— Есть у меня на дворе бычок, от всей души...
— А у меня три овечки — даю одну... — проговорила Евдокия
Степановна Попоза.
— А у меня... У меня... — раздалось справа и слева.
Любовь Алексеевна слушала эти выкрики и улыбалась. Но как толь-
ко вернулась домой, горькие минуты пришлось пережить женщине.
— Мамочка, родненькая, зачем ты телочку отдаешь? — закричал
Саша, ухватившись за свою любимицу...
— Агния Васильевна, дорогая, гоните скорее ее со двора... — с
трудом разжимая губы, попросила Любовь Алексеевна редактора рай-
онной газеты, члена комиссии по контрактации.
А сына, оттаскивая от телки, с материнской мудростью принялась
увещевать:
— Сашенька, на Украине при гитлеровцах детки малые жили в ле-
сах, они и вовсе не видели молока. Теперь отец ваш освободил их —
пошлем им телочку, зимой будет у них корова... Ты же старшой у
меня, понятливый растешь хозяин... И сам говорил давеча, когда из
школы пришел, что надо кончать войну.
...И кончилась война, стали возвращаться домой солдаты. В конце
сорок пятого встретила мужа и Любовь Алексеевна. Встретила возле
той же старой, принадлежащей брату избы. Стояла с влажными глаза-
ми рядом с повзрослевшими детьми.
Обняв мужа за сильные плечи, тихо произнесла:
— Нету денег на дом. Пришел ты — вот главное! Раненый, но с
руками, ногами, живой. Не смяли, не раздавили тебя фашистские «тиг-
ры». Этому помогли тростянцы, дети твои, я — твоя жена...
Вот только и всего, что сказала о своем самопожертвовании, о сво-
лэй щедрости душевной русская женщина Любовь Алексеевна Суслова.
Сергей Машков
Председатель сельсовета
Такого онаг прямо надо сказать, не ожидала. Как всегда степенно
переступила через порог, неторопливо огляделась.
В доме сельского Совета было тесно от наплыва людей.
— Поля, проходи вперед, — пригласил ее председатель Алексей
Петрович Беспятов. — Посмелее подавайся. Мое место займешь.
— Как это ваше? — растерянно вымолвила Пелагея Васильевна.
— А вот так. По закону военного времени, — скупо улыбнулся
председатель. — Меня долг покликал. А вам, женщинам, тут хозяе-
вать.
Да, она крепко удивилась, но отказываться не стала. Члены Совета
накоротке провели сессию. Леонтьева приняла печать, мигушку без
стекла, стол и скамейку — все наличное имущество Совета.
За окном в эти минуты все уплотнялась вереница подвод. Партия но-
вобранцев отправлялась в Ставрополь на пристань. Проходящий паро-
ход захватит их в областной город, а там путь один — на фронт.
...Давно истлело в знойной дали пыльное облачко от первого обоза,
а народ все гомонил по дворам да переулкам, находя всякие поводы,
чтобы не забиваться в избы. Только за полночь замолкло в зыбком
сне село. Но Леонтьева поднялась с первыми петухами. Забот у нового
председателя всплыло сразу же великое множество. Первое дело —
жатва. Вот-вот настанет ее час, а машины стоят без призору. Кому их
ладить и выводить на занивки? Она советовалась в МТС, обговаривала
с членами правления артели. Условились: девушек и женщин, что по-
бойчее да посмышленнее, позвать в сельсовет.
И вот уже опять полным-полна изба пестрыми платками.
— Может, начнем? — подал кто-то голос у двери.
— Пожалуй, можно. Кого звали, все тут, — согласилась Леонтье-
ва. — Дело у нас нешуточное: хлеба спеют. Как справлять уборку бу-
дем?
— Вместо мужиков надо на машины садиться, — как о давно ре-
шенном отрезала Досаева Пелагея.
326
Она уже заправляла полеводческой бригадой.
— Как же, не зная дела? Это не лошади — обратал и езжай, — го-
рячо возразила Мария Никитина.
— Обратаем и трактор, и комбайн. Таким-то боевым, да не суметь.
В эмтзес курсы обещали, — высказала надежду Леонтьева.
Тут же на тетрадный лист легли первые фамилии. Зачислить их в
трактористки попросили сестры Прасковья и Анна Архиповы, Лоб-
гаева Клавдия, Матрена Елисеева, Вдовина Наталья — всех не пере-
честь. Целая тракторная бригада набралась.
Душными и сухими ветрами подступила жатва. Никли грузные ко-
лосья к земле. И как не хотелось, чтобы гибло это добро, которому
не было цены ни в каких деньгах!
...Леонтьева с утра забежала в Совет. С горем пополам дозвони-
лась в райисполком к дежурному. С его слов бегло записала на клоч-
ке бумаги последние вести с фронта. Получила наказ приготовиться к
встрече эвакуированных, запрягла лошадей на общем дворе колхоза
и поспешила в поле к солдаткам.
Женщины косили хлеба комбайнами и на лобогрейках. Баловали
граблями. Часть свозили к молотилкам, а больше сметывали в стога,
чтобы потом обмолотить. Хоть и не очень споро, подвигалась косо-
вица и зерно на элеватор шло.
Размышляя об этом, Пелагея уже на межнике догнала Марию Ни-
китину, шагающую заросшей колеей.
— Это куда же ты шустро так бежишь, девонька? — придержи-
вая лошадь, осведомилась Леонтьева.
— Куда надо, — метнула та сердитыми и заплаканными глазами.
— Как так куда надо! Объясни!
— А что объяснять-то! Не могу и все. Не по мне эта техника. Руки
без остатку избила об него. А он ни с места.
— Кто он? Толком говори...
— Трактор, известно.
— Бежишь, значит, — улыбнулась Леонтьева и тут же посуровела.—
А если и другие за тобой, если с фронта побегут! Дезертирство пол-
ное получится. Хоть и не гражданское это слово, но и у нас ведь
фронт!
— Да говорю же, сил у меня нет никаких?
— А ты через силу. Перебори себя. Получится. Показывай, где
твой конь ретивый. — Леонтьева направила лошадь на прокос, в кон-
це которого сиротливо стоял омертвелый трактор.
— Я все винтики перебрала и все попусту...
— Начни с того, что нервы угомони. И давай, как учили на курсах.
Все проверь. А я ручку крутну.
327
После нескольких поворотов рукоятки Пелагея Васильевна подска-
зала девушке выкрутить свечи.
— О них я и не подумала, — засмущалась Мария.
—Как же не подумать. Ведь у этого СТЗ свечи — самая главная
болячка. Забросает, тогда его никакой силой не расшевелишь...
Вывернули, протерли и вычистили свечи. Поставили на место. Не
сразу, а все-таки двигатель затарахтел.
— Живем! — обрадовалась Мария и проворной синицей вспорхну-
ла на сиденье трактора. Отъехав с полсотню метров, помахала Пела-
гее Васильевне рукой, блеснув обрадованной улыбкой. Леонтьева то-
же подняла ладонь: в добрый, мол, путь, девонька, и тронулась на
стан, к жницам. Они большей частью здесь же, в полевой будке, и жи-
ли. Работа рассеивала их по всем занивкам, но на обед все собирались
вместе. Леонтьева подоспела в самый раз. Женщины шумно обступи-
ли стол. От них пахло землей, железом и степным горячим ветром.
— Давайте поближе, солдатки-подруги. Как живется, как работает-
ся? — Леонтьева обвела всех пристальным и в то же время добро-
душным взглядом.
— Живем что? Война, — заговорила Прасковья Архипова. — А ра-
ботаем хорошо. Не стыдно и на фронт написать. Мотя Елисеева, Лоб-
гаева Клава и Наталка Архипова до обеда нормы дали. И после обеда
столько же скомбайнируют. Значит, двести процентов окружится. Нет
у нас таких, кто отстает... Так, что ли? — Она озорно блеснула зубами.
В ответ вспыхнул бодрый многоголосый гвалт.
— Нынче в город, —; понизила голос председатель, — подводы
посланы. К вечеру эвакуированных привезут. Примем — или как?
— Примем. О чем разговор, — отозвалась Анна Воробьева. — Все
равно без мужиков все углы пустые.
— В угол пустить мало, — повернулась к ней Леонтьева. — У них
добра-то, видно, — что на самих. Так что...
— Поделимся, — теперь за всех ответила Пелагея Досаева. — Не
век же ей быть, войне. Кончится — наживем...
И под вечер эвакуированных привезли. Возле сельсовета они тесно
окружили председателя. Смотрели на него широко распахнутыми гла-
зами. Ждали.
— Много ли вас? — Она обвела взглядом приезжих. И тут же сму-
тилась: — Что это я спрашиваю? Всех устроим. Давайте, женщины, —
обратилась Леонтьева к односельчанам. — Принимайте по согласию.
За каких-нибудь полчаса без лишних слов и перекоров приезжие
были расселены. Опустел сельсоветовский дом. На улице густо завече-
рело. С делами можно было бы закругляться. Только вот довольны ли
беженцы приютом? Пелагея Васильевна зашла к Татьяне Клюниной и
увидела ее в заботах о постояльцах. Набаненные ребятишки, осадив
328
Один из многих самолетов, построенных на средства куйбышевцев. «Спасибо,
друзья!» — говорит офицер, принимая боевую машину от учащихся трудовых резервов.
большой стол, с яростным аппетитом ели духовитый хлеб с парнььм мо-
локом. Сама хозяйка копалась в сундуке, откладывая в ворох все, что
можно приспособить ребятишкам.
— Устроились? — довольная гостеприимством и заботой Клюниной,
полюбопытствовала Леонтьева.
— Чего же нам еще? — благодарно отозвалась пожилая, интелли-
гентного вида женщина с потускневшим, усталым лицом. — После до-
роги все гудит. Немного отойдем и за работу.
— Трудовые руки нам нужны. Всегда будем рады.
— Подожди-ка, Поля, — остановила хозяйка собравшуюся уходить
Леонтьеву уже в сенях. — Не слышала разве: на Якова Леванова по-
хоронная пришла.
— Как похоронная? — не сразу дошло до сознания Леонтьевой.
— Погиб, дескать, геройской смертью, вот.
329
— Пойдем-ка к ним, — забеспокоилась председатель. — Там у них
теперь, наверное, такое.
У Левановых тускло горел иссиня-желтый свет. Обезумевшая or
горя жена погибшего Наталья сидела на лавке, спиной к простенку. В
одной руке у нее был скомканный казенный листок. Другой она, как
наседка крылом, пригребла к себе ребятишек и плакала отчаянными
бабьими слезами.
— Милые мои люди! — отрешенным вздохом встретила вошедших
Наталья. — Что же теперь будет?
— Себя побереги. У тебя дети.
Пелагея Васильевна сама почувствовала, как никчемны, пусты про-
изнесенные ею слова утешения. И больше не сказала ни слова. Прос-
то до рассветной зари пробыла у Левановых. Накормила и убаюкала
детвору и ни на минуту не отлучалась от Натальи, которая то забыва-
лась сном, то, очнувшись, снова начинала оплакивать свою горестную
участь.
В тот вечер Пелагея Васильевна торопилась кончить исполком, что-
бы не опоздать на посиделки. Их устраивали то у Кольдюковой Насти,
то у Кошкаровой Аксиньи. Сегодня людей позвала к себе Евгения
Аютова. Обещала жарко натопить и чисто намыть избу, чтобы празд-
нично было. Но женщины на таких посиделках не праздновали — за-
нимались рукоделием, у кого на что талант был. Вязали свитеры, ва-
режки, носки, шарфы. Рукодельничали с любовью, понимая, что на
фронте нет милее вещицы, что таит в себе тепло женских рук, о кото-
ром искровоточилась душа солдата. Сколько выселковские искусницы
навязали уже из тонкой поярковой шерсти, повитой кроличьим пухом,
разных добротных вещей. А неистощимая женская изобретательность
находила все новую и новую вязь, чтобы и в лютые холода было те-
пло бойцу в окопах.
Но как ни торопилась Пелагея Васильевна к Аютовой — опоздала.
За это подруги выговорили ей слова совсем не обидные, даже ласко-
вые.
— Что ж ты, Поля? — потеснившись на скамейке, проговорила Мо-
тя Елисеева. — Не опаздывала бы. Когда ты подле нас, на душе ров-
нее.
— С фронта что слышно? — поинтересовалась хозяйка дома. —
Как они там, наши ненаглядные?..
— С фронта? — переспросила Леонтьева. — А ничего. Отрадно:
от Москвы гитлеровцев, сами знаете, отшвырнули. Полегче будет те-
перь нашим солдатикам. Ну-ка, что мы тут нарукодэлили?
Женщины выложили на стол варежки двухпалые, чтобы ловчее бой-
цам было стрелять, шарфы, узорами писанные, толстой вязки носкил
330
мягкие подшлемники. Столько всего, что в одну посылку не вме-
стишь.
— Вот это добро! — осмотрев все по очереди, обрадовалась Леон-
тьева. — Сейчас же сотворим письмо. У кого там у нас волшебный
слог?
Она остановилась на полуслове: избяной порог переступил старший
сынишка Левановых и озябшим голосом проговорил:
— Тетя Поля, вас мама зовет...
Никто у него не спросил, что там случилось. Все знали, как с той
самой похоронки занедужила Наталья. Истаяла, как свеча. Не иначе,
совсем плоха стала.
Переступив левановский порог, Пелагея Васильевна сразу уловила,
что женщина сникла еще более. Лицо словно присыпано золой. Ут-
ром такого все же не было.
— Прости, что беспокою, — чуть слышно проговорила Наталья. —
Ты у нас властью наделена. Не дай сгинуть крошкам моим. У тебя
доброе сердце...
Она говорила что-то еще, но Пелагея Васильевна не могла разо-
брать. Наталья вздрогнула всем телом и закаменела. Мгновение на-
зад она была жива и в ней билась материнская тревога за судьбу де-
тей. Теперь эта тревога легла на Пелагею Васильевну.
Выйдя в горенку, она собрала детишек и увела их к Аютовой. Жен-
щины обступили стайку растерянных малышей. Леонтьева же, утаив-
шись в запечек, долго и неутешно лила полынные слезы.
После похорон на исполкоме условились малышей в детдом не
отдавать, а оставить их в селе при бабушке и помогать им стать на ноги.
А горе на Выселках все копилось день ото дня. О погибших бра-
тьях, отцах, сыновьях было уже извещено около ста семей. И Пела-
гея Васильевна со всеми делила неутешную скорбь пополам, помогала
людям бороть отчаяние, заживлять кровоточащие раны. Но по-преж-
нему не забывала она и о зове Родины-матери помогать боевому вс-
мнству.
Каждая жительница Выселок и ныне ночей не спала, делая что-то
нужное для солдат, будь то сибиряки, рязанцы или волжане. Вот они
наготовили целые мешки душистых, пахнущих сельской свежестью су-
харей. Везти их в город вызвалась сама Пелагея Васильевна. И все бы
обошлось у нее благополучно, не напросись ей в попутчики Дениска,
двенадцатилетний коротыш, шустрый и боевой малец, умеющий и за
лошадьми поглядеть, и в упряжку их поставить. Всю дорогу в город
он беспокоился, правильный ли адрес на мешках, не затеряются ли
сухари где-нибудь в дороге. Пелагея Васильевна хорошо понимала,
почему эти сухари не сходят с языка Дениски, почему его тоскливо-
331
беспокойный взгляд не может оторваться от мешков, издающих ап-
петитный и дурманящий аромат.
На обратном пути из города, когда они уже выправили на Волгу,
чтобы из проруби лошадей напоить, случился с Дениской курьез, о ко-
тором потом долго помнили в Выселках.
День стоял лютый. Лед на Волге от мороза расходился с пушечным
громом невидимыми трещинами. И вот в миг, когда их первая лошадь
жадно припала к воде, а две другие ожидали своего череда, будто бы
богатырским кнутом хлестнула по льду дикая сила. Заржав, лошадь пова-
лилась в сторону от темной воронки, розвальнями подсекла Дениску,
кинув его в ледяную купель. Пелагея Васильевна не помнила, как вы-
хватила мальчишку из жгучего холода, бросилась с ним на солому в
сани, укрыв его и себя тулупом, яростно нахлестывая коней, чтобы
вдвое сократить время на дорогу от Ставрополя до Выселок.
В нахолодавшей избе она разожгла голландку, наскоро собрала не-
мудрящий ужин. Дениска, наголодавшийся за день и прозябший до
костей, торопливо глотал огнистые щи и все беспокоился:
— Тетя Поля, а посылка наших найдет?
Ему все казалось, что их драгоценный подарок может где-то за-
теряться и не найти его отца и всех, кто с ним ушел в первый же день
мобилизации.
— Найдет, обязательно найдет, — уверяла мальчонку Пелагея Ва-
сильевна. — Прямо к нашим и попадет.
— А скоро наши фашистов побьют? — не унимался Дениска, вы-
жидательно уставившись на тетю Полю.
— Скоро, теперь уже скоро, — ответила Пелагея Васильевна.
Но последних ее слов он уже не слышал. От сытного ужина отяжелел
и затих, подшибленный крепким ребячьим сном.
Леонтьева, примостив мальчишку возле теплой голландки, повела
лошадей на бригадный двор, зайдя на обратном пути к Денискиной ма-
тери сказать, чтобы не беспокоилась о сыне. Утром, мол, явится до-
мой.
Утром — значит, завтра, когда настанет новый день. Насыщенный
делами и заботами, он еще на сутки приблизит всю страну к победе
над злом. И Пелагея Васильевна Леонтьева, поборница доброты и че-
ловечности, вместе со всеми сделает шаг, сокращающий путь к возмез-
дию.
Витольд Денас
Спасибо тебе, Анна Фоминична
Многие жители Советской Прибалтики, эвакуированные во время Великой Отече-
ственной войны на Восток, нашли себе кров на берегах Волги. Волжане заботились о
них, своих братьях и сестрах, одевали и обували их детей, делились с семьями бежен-
цев последней горстью пшена.
Мы публикуем письмо преподавателя обществоведения Вильнюсского техникума
легкой промышленности В. Денаса, который во время эвакуации жил в селе Преобра-
женском, Безенчукского района. Позднее он пошел на фронт и сражался с гитлеров-
цами в рядах литовского соединения.
Вечером мы танцевали, веселились в рабочем клубе, а ранним
утром языки пламени и столбы дыма уже охватили литовские деревни
у пограничной реки Шешупе. Люди были в смятении. Не знали, что
делать, что предпринять. Огненный вал гитлеровского нашествия уже
катился на Восток, все сжигая и уничтожая на своем пути. Стариков,
детей, подростков начали отправлять в глубь страны. Всю дорогу до
самого Подмосковья нас преследовала смерть. Самолеты все время
кружили над головой и бомбили, бомбили без конца.
Сегодня не помню, сколько раз мы, ребята шестнадцати-семнадца-
ти лет, обращались по пути с просьбой послать нас добровольцами
на фронт. Но всюду нам отвечали:
— Еще молоды... Подрастите.
И вот село Преображенское. Окруженный заботливыми, сердечны-
ми людьми, каждый из нас сразу почувствовал себя как дома.
Мы могли ответить на эту заботу только добросовестным самоот-
верженным трудом.
Глубокий след в моей памяти оставила жатва, самая жаркая рабо-
чая пора в деревне. Старики и женщины, матери с детьми на руках и
инвалиды, вернувшиеся с войны, — все до единого вышли в степь.
...Три темно-гнедые лошади монгольской породы из последних сил
тянут жатки. Им помогают обливающиеся потом бронзоволицые люди.
Это наша третья бригада, в которой пятеро литовцев.
На поле среди нас почти всегда заместитель председателя колхоза
331
Федор Рыбак — участник гражданской войны, организатор артели. Он
все поторапливает нас:
— Нуг соколы, ну, ласточки, выпрямляйте крылышки! Нажмем!
Фронту хлебушек нужен.
И мы нажимали.
Я работал на жатке все время в паре с Иваном Буртовым — широ-
коплечим и сильным, уже пожилым колхозником. Мне казалось, что
он никогда не устает.
Сколько часов протекло у нас с Иваном по вечерам в задушевных
беседах! Я рассказывал ему о жизни батраков в Литве, о том, как к
нам пришла Советская власть, как началась война, А Иван говорил о
колхозе, о прежних бедах своей семьи, когда он работал на кулака—
владельца мельницы. Он все повторял:
— Теперь вышли в люди, мир увидели другим... И видишь, не по
нутру это фашистским гадам. Ну, да ничего! Сейчас вперед идут, а на-
зад на карачках заставим ползти.
И вот не стало в селе Ивана Буртового. Мы собрались после обеда
работать. Запрягли лошадей. Вдруг в степи заметили всадника, который
скакал прямо на нас. Это был председатель сельсовета. Он позвал
Ивана и еще одного работавшего, колхозного бухгалтера, и вручил им
повестки.
Двое мужчин, два сына волжских степей, распрощались с бригадой
и отправились в военкомат.
Я все еще чувствовал последнее крепкое рукопожатие Ивана, видел
его добрые, немножко насмешливые глаза. И когда рядом услыхал
рыдание женщин, сам даже не почувствовал, как у меня потекли сле-
зы. В эту минуту мне хотелось одного: сесть на коня — и вдогонку
Ивану, просить, умолять, требовать от военкома, чтобы меня взяли на
фронт вместо Буртового, ведь у него двое малышей, жена. А мне и
умирать легко. Мать давно в могиле. Ни братьев, ни сестер.
— Доброе сердце у тебя, парнишка, — услышал совсем рядом
женский голос. —Жалостливое сердце... Только не нужно так. Слезы не
помогут.
Мне стало стыдно, и я вытер лицо. Подняв голову, увидел женщину
средних лет — соседку хозяйки, у которой я жил. Ее звали Анной Фо-
миничной. Фамилии ее я еще не знал. Анна Фоминична вязала снопы,
работала за двоих.
— Садись на подножку, — предложила она. — Бери вожжи. По-
ехали! Ведь Ивану и другим бойцам хлеб нужен, а кто, кроме нас, его
заготовит.
И мы поехали. Поехали первыми. Женщины, все еще обливаясь сле-
зами, пошли следом за нами, занимая свои места у валков только что
скошенной ржи.
334
Только на середине поля, у поворота, когда Анна Фоминична оста-
новила лошадей, я заметил, что и она плачет. Плечи ее дрожали. Те-
перь настала моя очередь ее утешать. Она вытерла углом платка
глаза:
— Мой Иван ушел первым... Никакой весточки. А дома четверо —
мал мала меньше... Что будет, Витя, что будет, если мы того прокля-
того фашиста не победим?
Не знаю, откуда у меня взялась сила убеждения, но я стал с такой
страстью уверять ее в скорой нашей победе, что женщина улыбнулась
и снова взялась за работу.
А вскоре Анна Фоминична Горященко — такой оказалась у нее фа-
милия — пригласила меня к себе жить. Под крышей ее избы нашелся
и для меня уютный уголок. Я стал ее старшим сыном, помощником и
защитником. Но нужно признать, что она для меня сделала больше,
чем я для нее. Анна Фоминична делилась со мной всем, что было в
доме. Она стирала мое белье, сшила мне все новое (ведь я приехал из
Литвы почти в одной рубашке). На зиму достала мне шубу и валенки.
И мне не страшны стали суровые русские морозы.
Вечером после работы меня, сидящего у теплой печи, окружали ее
ребятишки, все четверо просили:
— Дядя, расскажи что-нибудь про Литву, как там люди живут.
А то начинали уговаривать спеть по-литовски, и я пел им песни
своей родины. Ребята не только слушали, но и учились сами. Через ка-
кой-то месяц тринадцатилетняя Александра сама пела, как настоящая
литовка. Семилетний Коля все просил, чтобы я сделал ему гранату:
он собирался пойти на войну, чтобы помочь отцу бить фашистов. Близ-
нецы Михаил и Надежда очень полюбили литовские сказки.
Но вот и день моего торжества! Один из февральских дней 1942 го-
да. Я ухожу бить фашистов. Анна Фоминична зарезала последнюю овцу
и собрала меня в дорогу. Наложила всякого добра чуть не целый ме-
шок — еле поднял.
Поцеловала меня трижды по-русски и дала наказ, утирая слезы:
— Не забудь спросить у солдат, сынок: может быть, кто из них
слышал что-нибудь про моего Ивана?.. Может, еще жив он?.. А если
не узнаешь ничего, бей поганых фрицев и за себя и за него!
— Обещаю, мама, все выполнить, как ты велела.
— Ну, и пиши чаще.
Я обещал писать. И писал.
В тот день колхозники провожали на фронт двенадцать литовских
парней. Провожали всем селом. Анна Фоминична шагала рядом со
мной и тихо говорила:
— До свидания, Витенька, дорогой. Я тебя никогда не забуду. Никогда!
335
Этот снимок сделан в тяжелый сорок второй год. Детские ясли для малышей фрон-
товиков в колхозе «Партизан», Сергиевского района
Я вспоминаю ее сегодня, мою волжскую русскую мать — Анну Фо-
миничну, — вдову солдата, которая вырастила троих детей, оплакала
умершего четвертого. Вспоминаю и от всего сердца говорю:
— Спасибо тебе, Анна Фоминична,- за ласку, за доброе, чистое
сердце, за материнскую любовь и щедрость, которой ты согрела ли-
товского мальчишку.
И еще говорю я:
— Спасибо, Россия, что ты такая широкая, бескрайная и щедрая!
Спасибо, русский народ, народ-герой! За твои неоценимые жертвы во
имя свободы! Спасибо и низкий поклон до земли!
Наталья Таранова
Всегда с друзьями
Таких делегаций от нашей области было много. Рабочие Куйбышева, Чапаевска,
Сызрани, многих сел крепко дружили с бойцами подшефных частей, нередко бывали
у них на передовой.
Как прошла одна из поездок, и рассказывает Наталья Николаевна Таранова.
...Итак, сборы окончены. Заколочен последний ящик, начинается
погрузка в вагон. Каждый из нас, работников завода имени Масленни-
кова, взволнован: ведь мы отправляемся с подарками на фронт, в нашу
подшефную гвардейскую часть!
В 1942 году мы уже возили туда первые подарки по Волге. В тот
момент эта часть обороняла Сталинград, а теперь воюет где-то в
Белоруссии. Как радостно побывать снова у своих боевых друзей!
Нас, делегатов, шесть человек. Все, кроме меня, едут на фронт
впервые. Среди нас — старый производственник орденоносец Астапов,
мастера Неля Пашина и Александр Поливанов, инженер-электрик, об-
щественница Ольга Афанасьевна Самойлова. Делегацию возглавляет
дважды орденоносец Василий Васильевич Зверев.
Мы все одеты по-походному: в стеганых ватных костюмах, в сапо-
гах и теплых шапках. Нам выделен отдельный вагон—теплушка, удобно
оборудованная в далекий путь. Здесь стол, скамейки, нары, фонарь...
Больше полвагона занимают ящики с подарками. На оставшемся прост-
ранстве расположились мы.
Последние напутствия провожающих. К вагону подходят девушки.
Еще и еще письма и сверточки, тысяча просьб. И вот мы в хвосте боль-
шого пассажирского поезда. Не верится: неужели едем?!
...Все ближе Украина. Станция Лиски. Отсюда наблюдаем первые
следы войны: изрытая воронками от снарядов земля, по обочинам до-
роги окопы, дзоты, противотанковые надолбы; порванные проволочные
заграждения, скелеты сгоревших вагонов, изломанные и искореженные
составы под откосом — и справа и слева. Разбитые, взорванные станции,
сожженные строения. Здесь когда-то жили люди, но их сейчас почти нет.
337
И чем дальше, тем таких разрушений больше. Движение наше за-
медляется, начинаем подолгу стоять на станциях и полустанках.
Гитлеровцы еще бомбят подступы к фронту — Змиев, Конотоп, Не-
жин. Но, странно видеть, Нежин почти цел. В чем дело? Узнаем: его
помешали взорвать партизаны.
А мы уже под Черниговом. Вагон отцепили и загнали в тупик. Даль-
ше поезда не идут — взорван мост через Десну. Вдали виден город,
до него остается каких-нибудь шесть километров.
Мужчины отправляются в разведку. Через час у нашего вагона три
машины. Удача! В Чернигове штаб армии, в составе которой воюет на-
ша часть. Как только здесь узнали, что мы приехали в подшефную
гвардейскую, сейчас же дали машины для перевозки груза, и нас в Черни-
гов. «Часть ваша — одно из лучших соединений армии и ее всегда
бросают на самые тяжелые участки фронта, как старую, испытанную», —
так сказал нам комендант города.
Едем через Чернигов. Ранее это был прелестный городок, об этом
говорят оставшиеся бульвары, скверы и скелеты зданий. Сейчас он
разрушен, странно тих. Кое-где бродят люди, оборванные, в лохмотьях
Живут они в погребах, подвалах и землянках.
Машины штаба армии подвозят нас к железной дороге. На ней —
десятки вагонов. Партизаны не дали угнать врагам эти составы при от-
ступлении. Сейчас эта дорога работает на немецких вагонах и с немецки-
ми паровозами.
Погрузились на платформу, ждем — поезда ходят только ночью
Состав нагружен продуктами и боеприпасами.
Двинулись! Едем на станцию Голубичи, где нас должны встретить
представители части. Часть воюет за Днепром, к ней надо снова доби-
раться машинами.
В Голубичах находим нашего представителя, и нас на машинах, при-
сланных из части, везут за Днепр.
Путь наш пролегает через разрушенные и сожженные деревни.
Только по указателям можно догадаться, что здесь когда-то стояли
дома. Пепелища засыпаны снегом.
Вот и Днепр. Берега изрыты траншеями и окопами, повсюду гиль-
зы, корпуса мин, разбитые орудия. Все говорит о том, что здесь креп-
ко дрались, и совсем недавно. Кое-где еще видны трупы гитлеровских
солдат.
Въезжаем на понтонный мост. С особым чувством смотрим мы на
эту реку — сколько в ней человеческой крови, и как трудно было на-
шим бойцам ее форсировать: тот берег гораздо выше.
Машины, миновав понтонный мост, тяжело взбираются на гору. Еще
и еще километры, разрушенные деревни.
Машины остановились. Ночь. Грязь. Снег сменился дождем.
338
Мы в тылах нашей части. Посылки разгружают в склад. Где же
склад? Да просто в поле. Сгрузили все на землю и накрыли брезентом.
Вводят нас в землянку, бывшую фашистскую. Еще на прошлой не-
деле здесь жили враги. Они не жалели жилых строений на оборудова-
ние землянки. Она отделана досками. Двухэтажные нары, стол, диван
деревянный.
В землянке много народу. Нас ждут, все хотят нас видеть, с нами
познакомиться. А вот и старый мой друг — старшина Федя Пусь.
— Наташа, помнишь остров Сарпинского под Сталинградом?
Как же не помнить, все помню.
А вот еще друг — большой, как медведь, с детским лицом Павлик
Боной, шофер.
— Ты помнишь, я вез вас до Энгельса?
— Помню, помню, еще застряли в снегу.
В землянке шумно, все говорят сразу, всем хочется рассказать, что
пережито за это время.
А пережито много. Часть прошла славный боевой путь от Сталин-
града до Волхова, Орла. Освобождала Чернигов. Форсировала четыре
раза Днепр: займет оборону на правом берегу, передаст ее другим ча-
стям — и снова форсирует в другом месте. И так четыре раза бойцы
переплывали Днепр на воротах, на тут же сколоченных плотах. А сегод-
ня ее передовая уже в восьмидесяти километрах от Днепра, в болотах
Белоруссии.
Беседуем обо всем этом, и уже подают ужин — свинина тушеная с
рисом, белый хлеб, яичница, яблоки печеные. Мы поражены. Откуда
все это в голой, разбитой Белоруссии? Нам объясняют: хлеб они пекут
сами, яблоки, рис — подарок Узбекистана.
А вот и майор Игнатьев Петр Степанович, хозяин землянки, наш зем-
ляк из Куйбышева. Он заместитель командира части по тылу. Спра-
шивает про общих знакомых.
Беседа тянется до четырех часов утра. Около каждого делегата —
группа бойцов и офицеров. Интересно, что тут же, в этой набитой
людьми землянке, идет работа. На ящике из-под консервов в углу пи-
сарь что-то считает, ведет бухгалтерию. Все время приходят к майору
за распоряжениями военные...
Утром, как только рассвело, опять подошли машины. Грузимся,
едем. За ночь наша часть заняла новый рубеж. Теперь ее подразде-
ления стоят в лесу. Нас распределяют по землянкам.
Весть о нашем приезде разнеслась по всем подразделениям. Все
время приходит народ, каждый приглашает в гости в свое подразде-
ление.
Первый наш визит — в санитарный батальон. Он расположен тут
же в лесу, в палатках. Для санбата у нас приготовлены отдельные по-
339
дарки. Ведь здесь много девушек. И мы привезли им специально
«женские» подарки. Тут и туалетное мыло, и гребенки, и пудреницы.
Для них же — врачей и медсестер — куйбышевские мастерицы подру-
били белые батистовые косынки, сшили белые халаты.
В палатке оживление. Собрался почти весь состав — врачи, мед-
сестры, санитарки. Распечатываем ящики. Начинаем раздачу подарков.
Взволнованы и мы и они. Многих девушек я знаю со Сталинграда,
весь год мы переписывались. Как возмужали они за это время! Вот
Анастасия Ивановна Суслова — ведущий хирург. У нее на груди два
ордена и две медали — за Сталинград и Одессу. Сколько жизней
спасла эта маленькая скромная женщина! У Катюши Готовкиной тоже
новый орден. У Нади Мискун — Звезда и две медали. Женщины
растроганы до слез, рассматривают вышивки, любуются платоч-
ками.
Все вместе идем к раненым. Раздаем и им свертки.
Начинается целый митинг.
Надо уходить, а не хочется. И среди раненых нашлись старые зна-
комые.
На следующий вечер нас пригласили к командиру части. Просит
троих из нас вечером к себе на КП (всех принять не может, мала зем-
лянка).
Едем. Вышли из машины. На улице дождь и очень темно. Идем
ощупью, держась за руки.
— Осторожнее, — предупреждает офицер, — шагайте строго за
мной, тут еще попадаются мины.
Входим в землянку. Убранство ее ничем не отличается от прочих:
простые нары, столик, на нем телефон и карта. Вот и все.
В тот момент, когда мы вошли, командир говорил по телефону, от-
давал последние распоряжения.
— Сегодня ночью серьезная операция, — пояснил он, здороваясь
с нами.
Он все такой же — простой и радушный. Только новые морщинки
появились на лице и грудь тоже украсилась новыми орденами. К двум
орденам Красного Знамени прибавились ордена Ленина и Суворова и
две медали — за оборону Одессы и Сталинграда.
Мы преподносим ему подарки от волжан и письма. Среди них —
изящные платочки, хорошая бумага, конверты. Командир тронут, долго
любуется подарками.
— Если бы вы знали, как приятно все это — знать, что где-то там,
в далеком тылу, люди думают о нас!
Он расспрашивает нас о Куйбышеве, о работе, об обстановке в ты-
лу. Сам долго рассказывает о боевых делах части.
Рассказывает просто, как о чем-то самом обычном. Мы слушаем, а.
341
где-то близко идет бой. Время от времени, прислушиваясь, он го-
ворит:
— Это бьет фашист... А вот наши катюши «сыграли».
Мы просим командира разрешить нам вручить подарки бойцам на
передовой. Не разрешает. Просит нас подождать, посетить пока тыло-
вые подразделения.
—...А как будет удобный момент, я дам вам возможность встре-
титься с боевыми подразделениями.
Слово свое командир сдержал. Но не сразу — после того, как мы с
частью прошли на запад 180 километров.
На подступах к Мозеру и Калинковичам полки были на день выве-
дены в лес — менять дислокацию. И в это время нам было разрешено
вручить бойцам подарки.
Мы разбились на группы по два человека, забрали ящики и отпра-
вились — каждая группа в свое подразделение. Мне пришлось ехать
с нашим старичком Евгением Алексеевичем Астаповым.
Приехали мы к месту сосредоточения части в сумерках. Сгрузили
ящики и отправились в землянку к командиру Ивану Петровичу
Мохову.
И здесь нас приняли исключительно радушно. Времени в нашем
распоряжении было немного. Утром следующего дня части вступали в
бой, а поэтому раздачу подарков решили организовать сейчас же.
Разожгли четыре костра, расстелили плащ-палатку, начали вскрывать
ящики.
Кругом лесок, а около костроз расположились бойцы. Они с любо-
пытством подходили к нам. И постепенно около палатки образовался
целый круг людей.
Надо было видеть лица бойцов, когда вскрывались ящики. Они, как
дети, любопытно заглядывали внутрь, все время слышались восклица-
ния: «Посмотри, какие зажигалочки!.. Вот портсигар... А платочки, как
радуга!»
Действительно, все платочки до единого были обвязаны и расшиты
шелками. А на одном из кисетов вышита надпись: «За родную Бела-
русь». Эта надпись всех поразила: «Ишь ты, узнали, что за Белоруссию
будем драться!»
От костра к костру проходили мы до двух часов ночи, беседовали
с бойцами. Было как-то удивительно тепло и просто. Никогда не забу-
ду этой ночи.
В полночь начался обстрел леса вражеской артиллерией. С непри-
вычки я все время вздрагивала. Бойцы смеялись: «Не робей, этот ме-
тров за сто отсюда разорвался».
Но залпы делались чаще и разрывы ложились все ближе и ближе.
И меня с дедушкой скоро увели в землянку. Но и оттуда было слышно,
341
как снаряды свистят при полете. Два из них разорвались совсем близ-
ко, осколки врезались в бревна нашего убежища.
А части уже выходили на передовую.
Утром должен был начаться бой. Торжественно звучали речи ухо-
дящих.
Пришел комсорг расчета сорокапятимиллиметровых пушек.
— Передай рабочим: мы воюем хорошо. Завтра утром не один
гад погибнет от этих рук.
Пришел совсем молодой парнишка, усы не растут:
— Я тоже работал на заводе по токарному делу, а сейчас уже два
года воюю. Сегодня иду в бой. Передай вашим девушкам благодар-
ность и расскажи им, как была у нас. Расскажи, как снаряды рвутся,
как мы живем, как научились воевать. — Тут он откинул полог кожуха. На
его груди красовались две медали и два ордена. — Я шесть раз ранен
был и только два раза лежал в госпитале, а то все тут лечился, не ухо-
дил. Вот кончится война, опять на завод пойду, работать стану. И всем
в глаза смело буду глядеть — честно воевал.
Я сидела, смотрела, любовалась им — румяный, крепкий, молодой,
и такие хорошие глаза. Честные, открытые. Он долго не уходил, мялся,
вынул подаренный кисет, закурил и вдруг попросил:
— Вот, возьми письмо, опусти его в ваших краях: это матери. Я сам
из Уфы. А еще просьба — попроси какую-нибудь девушку с вашего за-
вода написать мне.
Я записала адрес паренька, обещала исполнить его просьбу.
Так сидели мы до утра. Всю ночь враги вели обстрел. А в землян-
ку то и дело входили новые бойцы, командиры, пока не ушло послед-
нее подразделение.
Утром, когда поднялось солнце, я вышла из землянки. Кругом взры-
тая земля. Солдаты что-то рыли метрах в восьми от нашей землянки.
Лица расстроенные: оказывается, прямым попаданием убило сапера.
Двое раненых лежали тут же, рядом.
Я смотрела с ужасом на убитого, на клочки его одежды. Я только
вчера вечером говорила с этим сапером, вручила ему зажигалку. Он
был так доволен.
Раздались первые залпы. Это начиналась наша артподготовка. Уди-
вительно, я никогда не думала, что буду чувствовать радость при выст-
релах. Поднялся такой грохот, а мне хотелось кричать: «Бейте, бейте
еще сильнее! Пусть разорвет их всех на куски, как разорвали они
своим снарядом вот этого нашего сапера!».
Клавдия Киршина
Дети суровых лет
С чего же мне начать рассказ о ребятах военного времени?.. О тех
детях и подростках, которые жили в тылу, не были партизанами, под-
польщиками, сыновьями полков, не совершали ратных подвигов. Много
вспоминается, разные картины возникают передо мной...
По всей области детские дома: в Ставрополе, Смышляевке, Чапаев-
ске, Челно-Вершинах, Клявлине, Камышле. В них не только ленинград-
ские, но и минские, орловские, тульские, полтавские ребята...
Вот хлопчик лет двенадцати в солдатской гимнастерке, в сапогах и
пилотке, сшитых ему по росту где-то в прифронтовой воинской части.
Он не расстается с этой формой. Горько обиженный тем, что его от-
правили в тыл и насильно заставляют жить в детском доме, сторонит-
ся ребят. А в товарищи себе выбрал пожилого, усатого завхоза. Встает
с ним спозаранку, ездит за дровами, за продуктами, иногда ходит на-
рыбалку. Какие-то у них идут степенные мужские беседы...
* * *
Володя Шевардин жил в пионерском лагере под Ленинградом, в
районе, внезапно ставшем фронтовым. Под бомбами, под обстрелом
воспитатели и вожатые спасали детей, вывозили из опасной зоны. Гит-
леровские стервятники видели, в кого стреляют. Землю, на которой
росли цветы, посаженные ребятами, где шелестела трава под загоре-
лыми быстрыми ножками, обагрила кровь. Детская кровь...
Но Володя уцелел. Его и других спасенных везли по многим доро-
гам, передавали с рук на руки. Так он попал в Ставрополь на Волге.
Варвара Николаевна Изюмская, воспитатель здешнего детского до-
ма, ни о чем его не расспрашивала. Она приняла Володю так, будто
давно ждала его и теперь очень рада.
— Посмотрите, кто к нам приехал!.. Вот здесь твоя кровать, а тут
твое место за столом... Отдохни пока, потом все-все тебе покажем: сад,
огород... Видал когда-нибудь поросят? У нас есть. И лошадь есть...
341
А во-он, совсем близехонько, лес на горе. Будем туда за малиной
ходить...
Варвара Николаевна лицом не похожа на Володину маму. Но ее
руки так же легко касались его стриженой головы. И так же, как ма-
ма, склонялась она над его кроватью ночью, поправляла сползающее
одеяло. Случалось, Володя кричал во сне, вскакивал, порывался бе-
жать. Но добрый друг был рядом:
— Что ты, сынок? Спи...
Постепенно мальчик отогрелся, разговорился. Рассказал Варваре
Николаевне обо всем, что видел, пережил. Будто сбросил с себя тяж-
кий груз, скинул какую-то пелену, застилавшую все вокруг. И даже
свой ленинградский адрес вспомнил! Воспитательница впервые увиде-
ла тогда его улыбку.
«Я живу в Ставрополе, у нас тут хорошо, — писал Володя маме. —
Недалеко от Ставрополя — Волга, за Волгой — Жигули, нам их все
время видно. Варвара Николаевна говорит, что фашисты сюда никогда
не придут. Но я их не боюсь, я хочу к тебе, мамочка, возьми меня до-
мой. Я буду помогать тушить «зажигалки» и пожары...»
Ответ пришел не скоро, ведь Ленинград еще был в блокаде. Воло-
дя истосковался в ожидании, а вместе с ним и Варвара Николаевна.
«Кто знает, жива ли Володина мать, не обрушится ли на него удар,
страшнее всех прежних? — думала она. — Может, сначала надо было
написать в Ленинград втайне от мальчика, навести справки...»
Мать засыпала сына ласковыми словами. «Волик, Вовка, Володенька,
кровинка, солнышко, — нашелся! Знала я, знала, что так и будет, все-
гда в это верила. Вечное спасибо тем, кто тебя сберег. Как я соскучи-
лась по тебе, сыночек! Только придется еще потерпеть нашу разлуку,
милый. Не могу я сейчас взять тебя, детей сюда не привозят. Но скоро
фашисты получат по заслугам и мы встретимся с тобой. Давай ждать,
делать свое дело и не тосковать, ведь мы, ленинградцы, не падаем
духом...»
И Володя ждал. Так же, как Юра Пузий, отец которого остался
защищать Киев, как Нина и Гутя Лобашевы, дочки фронтовика, сра-
жавшегося на белорусском фронте, как Нестор, Зоя, Коля Кусьмец,
привезенные из Эстонии.
Все они делали свое дело. Зимой, конечно, учились в школе. А ле-
том тоже времени для тоски не оставалось, в большом хозяйстве каж-
дому находилась работа, — надо было полоть картофель, тыкву, све-
клу, поливать капусту и томаты, обихаживать скотный двор.
Даже малыши не сидели белоручками, отправлялись в луга за соч-
ной травой, — им сказали, что поросятам тоже нужны витамины. Разу-
меется, детей водили туда, прежде всего, за здоровьем. Есть ли что-
нибудь. целебнее лугового вольного воздуха, прогретого солнцем, на-
344
стоенного на цветах шиповника, шалфея, душицы. А «ответственное
задание» — это тоже было здорово, восьмилетки привыкали созна-
вать себя нужными людьми.
В очередном письме маме Володя подробно перечислял, сколько
чего уродилось у них в огороде и на полях. «Варвара Николаевна го-
ворит: урожая хватит нам на всю зиму. Сами себя прокормим, вот это
да! — удивлялся и радовался он. — Значит, мы и фронту поможем.
Пусть побольше картошки из колхоза везут бойцам, а мы своей обой-
демся...»
Летний день, что зимняя неделя — вместительный. Когда спадала
жара, кофейные от загара мальчишки гоняли мяч на пустыре за до-
мом. Кто сидел за книжкой, кто за вышиваньем. И песни, и музыка,
и смех — все было.
А ночью, когда дом затихал и погружался во мрак, одно окошко на
втором этаже светилось до утра. Дежурный воспитатель бодрствовал,
прислушивался к каждому шороху, проходил неслышным шагом по
спальням. «Что ты, сынок? Что ты, доченька? Спи...»
* * *
Пожелтевшие листки школьной тетради... Торопливый почерк, по-
правки, вставки... Это сохранился у меня черновик письма, которое со-
чиняли комсомольцы села Смышляевки. Помню, как оно черкалось-
перечеркивалось, каким искренним чувством диктовалось.
Потом письмо — обращение ко всем колхозникам нашей области
было передано по радио:
«Дорогие товарищи!
Много тяжелых испытаний принес нам год войны с гитлеровскими
людоедами... Сердце обливается кровью, когда думаешь о том, какое
горе выпало на долю нашим братьям и сестрам на захваченной фа-
шистами земле. Но особенно больно видеть, как страдают ни в чем не
повинные малые дети...
Вот и к нам в село привезли детей из героического города Ленина.
Месяц тому назад они были в очень тяжелом состоянии, а теперь по-
правляются понемногу. Мы видим заботу государства о сиротах — об
их питании, лечении и думаем, что наш долг — участвовать по силе воз-
можности в этом святом деле. Ведь сейчас дорога каждая копейка,
каждый килограмм хлеба, каждые рабочие руки, и наша помощь очень
сгодится.
Начнем с подготовки к зиме. Подвезем из лесу, распилим и нако-
лем 400 кубометров дров для детского дома; снабдим ребят овощами
не только с колхозных огородов, но и со своих индивидуальных. У ка-
кой хозяйки не найдется немного шерсти, чтобы связать хоть по паре
детских варежек и носков? Да мало ли что еще можно сделать.
34S
Дорогие товарищи, пусть не будет в нашей области ни одного дет-
ского дома, который не имел бы своих заботливых шефов!..»
Целые обозы тянулись тогда из колхозов к детским домам. Люди
делились всем, что имели: везли дрова, кирпичи и доски для ремонта
зданий, продукты — творог, масло, яйца.
В Куйбышеве молодежь швейной фабрики «Красная звезда» вы-
ступила с предложением — создать фонд помощи детям. И на текущий
счет № 160702 беспрерывно поступали взносы от рабочих, служащих,
школьников, домашних хозяек. Всего было перечислено около двух
миллионов рублей.
У каждого крупного предприятия тоже появились свои подшефные.
В комитете комсомола Четвертого подшипникового завода — на
столе, на стульях, на полу громоздятся свертки, пакеты, коробки. Чего
только тут нет! Кипы тетрадей, наборы цветных карандашей, тарелки,
кружки, баночки с этикеткой «Витамин С». Многое куплено на деньги,
заработанные комсомольцами во время воскресника, а разные мед-
вежата, зайцы, коты в сапогах сшиты девушками, но выглядят не хуже
магазинных.
Леля Ширяева, секретарь комитета, Нина Абрамова, Оля Коробко-
ва, Нина Ежова, Аня Половинкина старательно укладывают, упаковыва-
ют всё это в ящики, собираются ехать в Тимашево. Они уже не раз
там были, не один вечер провели в тесном кругу ребятишек, вникали
во все мелочи их жизни. И трудно сказать, кому больше полюбилось
сумерничать у печки, — детям или им самим. Многим ведь тогда не
хватало семьи, домашнего тепла, а что может быть теплее детского
дыхания рядом с твоим плечом....
Звонит телефон. Секретарша заводоуправления просит забрать
почту:
— Опять комсомолу целая пачка. Почтальон и то дивится: кто
строчит постольку? Родня, говорит, что ли, у вас там, в Тимашеве?
— Ясно, родня! — отвечает Леля.
Аня Половинкина бежит за письмами. И вот девчата, торопясь, за-
хлебываясь, читают их вслух одно за другим.
«Здравствуйте, дорогая и многоуважаемая тетя Леля! Напишите,
как вы живете и работаете. Мы живем хорошо, у нас весело. Тетя Ле-
ля, я посылаю вам открытку на память. Приезжайте к нам поскорее, мы
очень радуемся, когда вы приезжаете. Напишите нам, получили ли вы
красное знамя.
Тетя Леля, мы скоро кончим учебный год, и нас отпустят на лето.
346
Приезжайте, пойдем в лес за ландышами и на Кинель купаться. Может
быть, летом я уеду в Киев к дедушке.
Ну, пока до свиданья, крепко-крепко жму вашу руку.
Витя Гальчук...»
— Витя... Какой же это Витя? — напряженно морщит лоб одна из
девушек.
— Да черненький Гальчук — галчонок, — подсказывают ей. — Ког-
да мы октябрят в пионеры принимали, помните, Леля ему первому
галстук повязала...
Они читают еще одно письмо:
«Здравствуйте, тетя Лидочка! Как вы живете, как ваше здоровье?
Передайте привет всем тетям, которые к нам приезжали. Мы живем
хорошо. Пишите нам о себе, пришлите свою фотокарточку. До сви-
данья, целую сто раз.
Лиля Эйсмонд, 8 лет...»
В отдельном толстом конверте — рисунки. Объятый пламенем чер-
ный самолет со свастикой на крыльях. Грозный советский танк, от ко-
торого удирают фашисты... И тут же — пестрокрылые бабочки, цветы,
домики под лучистым солнцем. «Это мы рисовали вашими карандаша-
ми на вашей бумаге. Теперь ждем рисунков от вас, тетя Нина...»
Слава художницы постигла Нину Абрамову неожиданно. Изобрази-
ла она однажды на полях письма усатую кошачью голову — просто
так, для смеха. А ребята пришли в восторг. И сколько ни уверяла по-
том, что больше ни на что подобное не способна, они отказывались
верить: «И, пожалуйста, не говорите, что вы плохо рисуете!».
— И, пожалуйста, не говори, — смеются девушки, — держи марку.
Опять звонит телефон. ,
— Почему замешкались? — спрашивает руководитель художествен-
ной самодеятельности. — Артисты готовы, машина ждет.
— Присылай своих артистов сюда, — распоряжается Леля, — не
одни же мы будем грузить ящики.
Погрузка идет споро, весело. Пассажиры и сами забираются в ку-
зов... Вечером у детей будет праздник: радостная встреча, подарки,
концерт...
Разве забудут когда-нибудь матери, бывшие солдатками, как еще
не окрепшее плечо мальчишки-сына оказывалось рядом именно тогда,
когда нужна была опора, и принимало на себя тяжесть, по нынешним
меркам — непосильную.
Как сейчас вижу: десятилетний мальчик ложится на землю, взвали-
вает на спину мешок вырытой им картошки и медленно поднимается.
347
Воскресник помощи семьям фронтовиков. Члены куйбышевской артели «Кооппуть» в
этот день изготовили 130 пар обуви для школьников
Худенькие ноги дрожат, лицо краснеет от напряжения, но все-таки он
встает со своей ношей, а просто руками ее не поднял бы. Мать даже
поддержать мешок не может, — болезнь согнула ее в дугу.
— Ничего, мама, не расстраивайся. Мне вовсе и не трудно...
Но не только в семье дети становились опорой для взрослых.
«Почти из каждого двора в нашей Алексеевке кого-нибудь да прово-
дили на войну, — писал в «Пионерскую правду» Вася Агафонов из
Кинельского района. — Мы теперь заменяем мужчин. Работаем на лю-
церне, мечем ометы, ездим за горючим. Смерть фашистским оккупан-
там!..»
Солнце чуть привстало над Волгой, смотрит на широкую зеленую
улицу села. А на улице уже людно. Из ворот, из проулков спешит
348
народ. Среди взрослых — ребята. Стучат по пути в окошки, кличут друг
друга. К правлению колхоза «Красное Лодвалье» подходят стайками.
Здесь, на высоком крыльце, поджидают их учительницы. Каждому от-
ряду — свой наряд на работу: на покос, на ток. Мальчики ждут коман-
ды запрягать лошадей.
— Все собрались? — спрашивает председатель. — Ну что, ж, по
коням! — И вздыхает: «Эх, воинство...»
По одну сторону дороги в поле работает комбайн, по другую идет
молотьба. Взрослых у молотилки почти не видно, пестрят платья и ко-
сынки девочек. Две Вали — Шитова и Кислова, обе невелички, подгре-
бают кошонку. Нина Антонова и Нюра Комлева — эти постарше,
ухватистей — вилами подтаскивают снопы, задают на полотно. От венти-
лятора струей летит полова, мелкая соломенная пыль. Молотилка та-
рахтит без умолку — тут не соскучишься, успевай только поворачи-
ваться.
Желтое зерно стекает на чисто подметенную, утрамбованную зем-
лю. Нелегкая, зато веселая работа. К концу дня и спины, и плечи ноют,
но как приятно, что золотая гора растет и растет...
У весов — тоже школьницы. Черпают зерно ведрами, а чтобы за-
полнить объемистую бадью, надо засыпать в нее ведер десять. Да еще
возчик Толя Комлев стоит над душой: скорей да скорей. И конь, в тон
хозяину, нетерпеливо переступает ногами — то вперед шагнет, то попя-
тится.
— Погоди, шалый, — говорит Толя, похлопывая своего конягу по
крутой шее. — Стой, не дергай, а то зерно просыплется.
Фургон у Толи хорошо проконопачен, щели заделаны, потерь не
будет. Недаром парнишка считается в колхозе лучшим возчиком.
Весовщики опрокидывают бадью прямо в фургон, Толя разравнива-
ет зерно руками, — какое оно теплое, пахучее! — расписывается в по-
лучении. Вслед за ним вытягивается на дороге обоз: Толя Фролов, Шу-
ра Агафонов тоже сопровождают свои фургоны, везут зерно «клейто-
нить» — очищать от всяких примесей.
Когда они возвращаются на ток, настает час обеденного перерыва.
Можно закусить, прилечь под стог соломы.
Пионервожатая принесла из села газету, читает сводку Совинформ-
бюро.
— А письма там нынче есть? — спрашивает кто-то.
— Есть, Самойловым, Кулагиным, Фроловым...
Солнце печет нещадно, стог совсем уже не дает тени. Толе Комле-
ву не сидится. Он заметил, что возле бочек с горючим стоит бадейка,
полная колесной мази. Как не воспользоваться? Тащит бадейку к фур-
гону, сдвигает колесо, берет черную мазь прямо пригоршней и обильно
смазывает ось.
349
Этих ленинградских детей спасли куйбы-
шевцы. Малыши прибыли на Волгу в июне
1942 года, умирающие от голода, обезу-
мевшие от ужасов войны. И вот в сорок
пятом Куйбышев провожает их домой, в
родной Ленинград
по ней босиком, а она теплая, будто
руками помогаешь ей быть плодоро/
Другой Толя, Фролов, лежа'
под стогом, приоткрывает один
глаз, потом поднимается, опира-
ясь на локоть, ревниво следит за
работой товарища. Его сердце
тоже не выдерживает. И скоро
все возчики подмазывают коле-
са, словно блестящим лаком по-
крывают чересседельники, под-
пруги. Тут и обеденный перерыв
кончается.
...День пролетел незаметно.
Розовые облака бродят по
небу. Солнце опускается за гори-
зонт.
Труженики идут с поля. Дале-
ко справа синеют Жигули, ветря-
ки на пригорках раскинули
крылья. Волга светлой полосой
лежит внизу, в зеленых берегах.
А по бокам дороги — колхозные
богатства.
— Знатное просо уроди-
лось, — по-хозяйски радуются
ребята.
— А овес-то, овес какой.
Верных сто пудов с гектара бу-
дет. Не зря мы шесты ставили,
снег задерживали...
— Скоро и с пришкольного
участка урожай снимать...
Милая, родная земля! Идешь
живая. Как хорошо, что своими
wee, щедрее, богаче. Можно бу-
дет, не краснея, смотреть в глаза отцам-фронтовикам — не запустили
без них эту землю, не оскудела она...
Володя Бариц, семиклассник куйбышевской 25-й школы, свое первое
«трудовое крещение» получил на заготовке дров для школы. Город-
скому мальчишке из интеллигентной семьи — мама и папа врачи, а он
единственный сын — пришлось пилить на корню деревья, ворочать
350
бревна. Негодуя на себя за боль в спине, за волдыри на ладонях от
неумелого обращения с пилой, он втайне терзался: «Эх, мамин сынок,
чего ты стоишь! Подумаешь, трудности. Это тебе не Петрищево, не Зо-
ины испытания...»
Но хотя привычки к физическому труду у него не было, упорства и
энергии хватало.
— Энергии у тебя хоть отбавляй, — говорила учительница Володе
еще в первом классе. Тогда его, шумного заводилу, выбрали старос-
той, и он так рьяно принялся за дело, что в школьном «Крокодиле»
появилась карикатура: маленький староста гоняется за нарушителем
дисциплины... с ремнем!
Постепенно его пыл и в школе, и дома направляли в нужное русло.
Все годы учебы Владимир был активистом, отличником. Разве мог он
теперь сдрейфить, спасовать! «Ах, черт с ними, с этими волдырями,
есть на что обращать внимание! Все, что в силах, и даже сверх сил!»
Именно с таким настроением принимал он комсомольский билет.
А в новом учебном году его избрали секретарем школьного комитета
ВЛКСМ.
Однажды директор школы Елизавета Васильевна Катаева вызвала
подростка к себе в кабинет.
— Познакомься: товарищи Виктор Каут и Маруся Соколовская.
Представители трудовых резервов.
Виктор Каут?.. Это имя было известно всем. О молодом стахановце,
опередившем в работе старых мастеров, писали в «Волжской коммуне».
Володя с уважением смотрел на высокого кареглазого юношу, на ко-
тором ладно сидела черная шинель.
— Надо собрать комитет, — сказала Елизавета Васильевна, — а по-
том всех восьмиклассников. Товарищи расскажут о призыве в ремес-
ленные училища. Нужно их поддержать.
«Поддержать... А что считать поддержкой?» — взволнованно думал
Володя. Конечно, он может сказать на собрании, что стране нужны ра-
бочие руки, фронт требует оружия и боеприпасов, молодежь должна
это понять и откликнуться... Яркие слова найдутся. Но убедительно ли
они прозвучат?..
— Как же мы, члены комитета, поступим? Будем вызывать ребят,
уговаривать пойти на завод, а сами останемся здесь? — спросил он. —
Считаю это неверным.
— Подожди, не горячись, — остановила Елизавета Васильевна. —
Призыв в ремесленные училища — это вовсе не сигнал к тому, чтобы
закрывать средние школы и всем идти к станкам. Надо выявить жела-
ющих...
Пока восьмиклассники собирались в зале, Володя смотрел на Вик-
тора Каута и спрашивал себя: «Почему он пошел работать, когда тоже
351
мог учиться? Какая между нами разница? Вот он помогает фронту.
А я?..»
После того как Виктор и Маруся сказали свое слово, наступило не-
ловкое молчание. Тогда Володя, сидевший в президиуме, поднялся. Но
сначала шепнул директору:
— Я сейчас заявлю об уходе из школы.
Может, искал поддержки, а может, бессознательно надеялся, что
она остановит, не позволит уходить? Но Елизавета Васильевна промол-
чала. С тактом подлинного педагога она не хотела ничего навязывать и
подсказывать — пусть сам решает.
И Владимир решил:
—• Ребята, вопрос ясен, и нечего много говорить. Я иду в ремеслен-
ное.
Собрание было бурным. Фадеева, Чистякова, Бущик, Моствилиш-
кер — тридцать человек, все лучшие комсомольцы, отличники, после-
довали примеру своего секретаря...
Володя шел домой, а сердце беспокойно колотилось. Что скажут
дома?
Конечно, родители были поражены таким крутым, неожиданным по-
воротом в жизни сына.
— А как же твоя мечта об институте?.. И разве ты не мог с нами по-
советоваться? Или мы твоего доверия не стоим?
— Вот именно, стоите! Вот именно! Я и не сомневался, что все
поймете, как надо. Кто говорил, что комсомольский долг, комсомоль-
ская совесть — не просто слова? Разве не ты, мама? Сами же мне это
внушали, разве не так?
Попробуй тут возрази...
Владимир Щукин
Первый мастер
Всякий раз, когда мне приходится трудно, я вспоминаю свою
юность: ремесленное училище, ребят, с кем начинал работать, и че-
ловека, который стал для меня примером на всю жизнь.
Я говорю о моем первом мастере Павле Степановиче Балмасове.
Долгие, наполненные до краев всяческими заботами годы прошли
с тех пор, как он обучал и воспитывал меня. Может статься, Павел
Степанович, которого я по праву называю своим вторым отцом, и за-
был про меня, про того беспокойного паренька, которого в шутку на-
зывал «курносым». Зато все мы, обучавшиеся в годы войны в Куйбы-
шевском РУ № 1, помним и, я уверен, никогда не забудем Павла Сте-
пановича. Он дал нам не только специальность. Он сумел зажечь в
каждом из нас огонек рабочей гордости. Научил правильно жить, лю-
бить труд. Он сделал из нас патриотов Родины.
Помню, как впервые взял я в руки напильник. Старый, почернев-
ший от коррозии, сбитый на конце. Павел Степанович показал, как его
держать, как им пользоваться при работе. Затем велел изготовить
шаблон. Дал эскиз, заготовку...
С волнением принялся я за работу. Но... дело не клеилось. Возился
я долго, устал, весь вспотел. И вдруг вздрогнул, почувствовав на своем
плече тяжелую руку.
Долго смотрел мастер на мой неудавшийся шаблон. Должно быть,
заметил, как я растерялся. Произнесенные им тогда слова звучат во
мне, как сейчас:
— Первым делом не надо вешать голову... Давай сделаем этот же
шаблон вместе.
И мы принялись за работу.
Страх у меня как рукой сняло. Шаблон делал я, но за каждым мо-
им движением наблюдал, каждое мое движение сопровождал и на-
правлял мастер. Когда я начинал мешкать, он брал инструмент и снова
и снова показывал. И не терял терпения. Только подбадривал иногда:
— Ну, а теперь смелее!..
12 Волга в гневе
353
Так вместе с мастером я изготовил первый в своей жизни шаблон.
...Павлу Степановичу в то время было лет двадцать пять—двадцать
шесть. Он имел военную выправку, ходил в гимнастерке и бриджах,
заправленных в сапоги. Высокая, стройная его фигура всегда была при-
метна среди окружающих.
...У меня сохранились в памяти первые впечатления от экскурсий
на завод имени Масленникова. Водил туда всю группу сам мастер.
Помню, как показал он нам фрезерный станок, за которым когда-то
стоял В. В. Куйбышев. Станок произвел на нас огромное впечатление.
На этом же заводе работал и Н. М. Шверник да и много других старых
коммунистов, что делали Советскую власть в Самаре. Старый завод
имел свои традиции, и Павел Степанович теперь передавал их нам, рас-
сказывая подробно и о цехе, и о людях, которые в нем трудятся. Пос-
ле первого осмотра цеха он всех нас повел в кабинет начальника, где
в торжественной обстановке закончилась наша экскурсия в присутствии
лучших лекальщиков завода. Пожалуй, именно в эти минуты мы, пят-
надцати-, шестнадцатилетние парнишки, как никогда осознали и прочув-
ствовали свою задачу — заменить у станков, печей, верстаков своих
ушедших на фронт отцов и братьев. Как никогда раньше поняли лако-
ничный лозунг: «Все для фронта! Все для победы!».
А ведь как нам было тогда всем нелегко! Как сейчас вижу себя
шагающим в предутренней темноте к училищу. На улице ни огонька,
темно: светомаскировка. Холодно. Зима такая страшная и лютая, что,
кажется, такой еще никогда не бывало. Иногда с грохотом и лязгом
проходят трамваи. На них, несмотря на холод, висят на подножках лю-
ди. Это рабочие едут на заводы. На остановках народу тьма. Опять,
видно, не сядешь, надо идти пешком.
И хотя фронт далеко, он кажется близким. Его близость чувствуешь
и по лицам людей, которые тоже спешат с тобою рядом, и по тому,
как во дворах роют убежища и щели. Роем их и мы, ремесленники.
Точнее, только мы да старики и старухи, потому что мужчины и жен-
щины работают по двенадцать часов, а то и больше, некоторые по
неделям не покидают заводы.
Земля мерзлая, твердая, как камень. Долбишь ее да посматрива-
ешь вокруг, на окна домов, заклеенные ленточками из бумаги — чтобы
не лопались стекла в случае бомбежки. Мимо шагают люди с ведрами
извести, по всему городу белят чердаки, устанавливают бочки и ящики
с песком. Говорят, это нужно для тушения зажигательных бомб. На боль-
ших домах и у моста через реку Самарку — зенитные орудия. Иногда
все это кажется странным и непонятным. Во время коротких переры-
вов мы горячо спорим, долго ли продлится блокада Ленинграда, возьмут
ли фашисты Москву...
— Никогда! Никогда и ни за что!
354
Это спокойно, уверенно произносит Павел Степанович, у которого в
руках всегда самая тяжелая лопата, самый огромный лом.
Наши лица светлеют. Мы всегда и во всем верим своему мастеру.
А Павел Степанович уже весело командует:
— На сегодня хватит. В училище.
Нзше училище... Последнее время и в нем все заметно перемени-
лось. Теоретические занятия отменены, помещения отапливаются плохо,
видимо, не хватает топлива. А сколько работы! Бывало, до крови обобь-
ешь руки молотком на обрубке литья, а от ручек напильников — кро-
вяные мозоли. Но никто не жалеет сил, не жалуется. Кто-нибудь, пере-
утомившись, даже падает на рабочем месте. Но все равно не уходит до-
мой, на отдых. Придя в себя, опять берется за шабер.
Помнится, газеты тогда писали: воспитанник ремесленного учили-
ща № 5, подшефного станкостроительному заводу, Василий Дижа пер-
вый в Куйбышевской области и третий в Союзе был награжден ме-
далью «За трудовое отличие». Пример с него брали и ребята нашего
училища. Десятки подростков поставили перед собой задачу — рабо-
тать так, как работает Дижа.
Первыми среди нас, помню, отличились токари. Петр Грицко выпол-
нил норму выработки на 400 процентов, а Владимир Кулагин — на 500.
Это были ребята постарше нас, из первого набора. Мы же только на-
чинали обучаться. Но все равно понимали, как сражавшейся стране
нужны наши рабочие руки. Не прошло и месяцев двух, как наша груп-
па уже изготовляла мерители—скобы, шаблоны, калибры и другой мери-
тельный инструмент. Одним словом, все то, что положено было делать
опытным слесарям-лекальщикам. В другой группе, которой руководил
мастер Николай Павлович Буторин, по нашим мерителям такие же ре-
бята оттачивали детали боевых мин. Это было здорово!
И страна, несмотря на все тяготы военного времени, заботилась о
★ ЛИСТАЯ ГАЗЕТЫ ТЕХ ЛЕТ ~--- - • -s
САРАТОВСКАЯ ГАРМОШКА
Незадолго до праздника Великой Октябрьской революции в Куйбышев пришло
письмо с фронта.
«Дорогие товарищи! — писалось в нем. — Соединение, в рядах которого мы сра-
жаемся. освободило уже много населенных пунктов и с боями идет вперед.
В перерывы между боями бойцы по-настоящему весело отдыхают. Много у нас
певцов, музыкантов, плясунов. Но вот беда: нет у нас саратовской гармошки. Поэтому
просим вас, товарищи, помочь нам достать гармошку. Только обязательно саратов-
скую, потому что бойцы у нас в большинстве волжане — из Саратова и Куйбышева.
12* 355
нас. Мы содержались на полном государственном обеспечении. Нас
три раза в день бесплатно кормили в столовой, на фабрике-кухне. Оде-
вали по форме. Шинель, фуражка. Зимой шапка-ушанка. Гимнастерки —
рабочая и выходная. Также две пары брюк и ботинки. Широкие ремни
с бляхой, на которой выбиты две большие буквы: «РУ». Такие же бук-
вы на петлицах шинели.
Правда, ботинки — на деревянных подошвах. Сейчас это показалось
бы странным, даже смешным, а тогда все мы так ходили. Идешь по
улице, а ботинки, как колотушки, гулко стучат в морозном воздухе.
Как у ребят, так и у девочек. Только мы, юноши, наших подруг, несмо-
тря на эти ботинки, все равно крепко любили. Думаю, еще крепче, чем
сейчас молодые люди любят.
Впрочем, я ведь совсем не об этом начал свой рассказ. А о масте-
ре Павле Степановиче. Был он с нами строг, но справедлив. Любил, как
родных. Как и все мы, получал паек. Но часто, незаметно для других,
развернув бумагу, доставал кусочек хлеба и давал тем, кто послабее, у
кого в доме было особенно трудно с питанием. А однажды...
Наша группа, как и все остальные, в столовую всегда ходила строем.
И вот на лестнице стал попадаться нам оборванный и грязный парниш-
ка. Из любопытства мы стали расспрашивать его, кто он такой, давали
ему хлеба, узнали, что зовут его Колька Зимин. Откуда-то его будто
бы эвакуировали. Родные то ли погибли, то ли он потерял их в пути.
Жить ему негде. И вот он пристроился возле столовой. Поест и отпра-
вится в темный угол, где горячие трубы отопления. Там и спит. Многие
проходили мимо него, качали головой. Жалели парня: «Что наделала
война!». И вдруг его увидел наш мастер. Забыв, кажется, обо всем на
свете, подошел к Коле и о чем-то горячо заговорил с ним. Потом взял
подростка за руку и повел к себе домой...
Прошло несколько дней, и Николай Зимин появился у нас в группе.
И даем слово, что с этой саратовской гармошкой будем еще крепче бить фашист-
скую гадину до последнего фрица.
По поручению бойцов и командиров куйбышевцы: сержант Корнеев, старшина
Крылов, красноармеец Гусев».
В конце письма была приписка*. «Ждем дорогой нам подарок к 25-й годовщине
Октября».
Письмо было передано в особую строительно-монтажную часть, где председате-
лем постройкома т. Гониянц.
Через несколько дней коллектив строительства приготовил огромную посылку.
Это была шестисотая посылка, посланная коллективом славным воинам. В нее запа-
ковали хорошие теплые вещи, шоколад и много других подарков. Но особенно бе-
356
Это уже был совсем другой мальчик. Вымытый, подстриженный, оде-
тый в аккуратный костюмчик. Даже было трудно узнать. А мастер ска-
зал:
— Знакомьтесь, ребята! Это мой сын...
В самом деле, Павел Степанович усыновил паренька. Скоро Николай
надел форму ремесленника и стал работать в нашей группе.
Десять, двадцать блестящих лекций, нотаций о чуткости не произве-
ли бы на нас такого впечатления, как этот случай, не оставили бы тако-
го следа в памяти. К тому же не одному Коле Зимину — мастер многим
из нас заменял отцов, ушедших на фронт.
Дом, где жил Павел Степанович, был родным домом всей нашей
группы. Его замечательная старушка мать — как жаль, не помню ее
имени — знала нас всех. Ее приветливая улыбка всегда радовала при
встрече. Мы были для нее все равны. Она всегда усаживала нас за
большой стол и спрашивала о жизни, здоровье...
За все это мы и тянулись так к своему мастеру, верили ему во
всем. А он верил нам.
Помню как сейчас: однажды Павел Степанович пришел в группу
серьезный, озабоченный. Немного помолчав, сказал:
— Все внимание!
Ребята тут же прекратили работу и повернулись, некоторые подо-
шли к мастеру. А он продолжал:
— Нам срочное задание. Надо... — он обвел всех нас внимательным
взглядом, — изготовить партию кинжалов для фронтовых разведчиков.
Общему удивлению не было предела. Нам, пацанам, в открытую
делать настоящие кинжалы, финки! Это же запрещенное холодное ору-
жие! И Павел Степанович не боится поручить нам такую работу! Да
мы, да мы... Глаза у всех блестели от радости, от гордости за себя, от
благодарности...
режно была уложена в ящик гармошка — настоящая саратовская, какую просили
бойцы.
В письме работники строительства между прочим писали:
«Дорогие защитники Родины! Мы с любовью собрали для вас теплые вещи,
шлем вам шампанское. Выпейте за нашу победу над проклятым врагом! Вам мы
посылаем также саратовскую гармошку. В часы отдыха, между боями, веселитесь
так, как умеют веселиться русские воины. Играйте на гармошке наши волжские пес-
ни, вспоминайте о родном вам городе Куйбышеве, о его людях, отдающих свой
труд на помощь фронту. Пусть эта гармошка, наш скромный подарок, будет напо-
минать о нашей неразрывной дружбе».
357
Даже невозможно передать, с каким рвением приступили мы к вы-
полнению этого задания. Как пилили и точили, выдерживали размеры
по чертежу. Полировали лезвие до зеркального блеска, хромировали
его, а потом подправляли и снова полировали. Каждый старался до-
биться, чтобы его кинжал был как можно острее, чтобы с первого уда-
ра разведчик мог поразить врага наповал. Кто-то даже порезал себе
«для пробы» руку.
Бывало и такое, что, окончив работу, мы шли через весь город
пешком на вокзал и там до глубокой ночи помогали разгружать ране-
ных из санитарных поездов, прибывших с фронта. Дежурили около ра-
неных в госпитале, писали бойцам письма домой, читали им вслух
книги.
А как-то раз, когда смена уже подходила к концу и мы здорово уста-
ли, раздалась команда старосты группы Ивана Минеева:
— Всем одеться и построиться.
На улице шел дождь со снегом, ветер. Все ежились от холода. Нас
построили.
— Вот что, ребята, — обратился к нам мастер. — Мы должны пой-
ти на железнодорожную станцию разгружать вагоны. Для завода
прибыло специальное литье, его ждут в цехах. Медлить нельзя.
Кто очень сильно устал, может отправляться домой. Дело добро-
вольное...
Но, конечно же, пошли все. Назад возвращались на трамвае,
все перепачканные, грязные. Одна женщина и говорит другой, обра-
щаясь в нашу сторону:
— Ох, эти ремесленники, худоба, страшно смотреть!
Так, верите ли, нам даже смешной жалость эта показалась. Мы чув-
ствовали себя уже взрослыми. Да ведь это еще к тому же, как ощу-
щать свой возраст...
Ответа не было долго. Но вот он пришел. Бойцы сообщали:
«Спасибо, товарищи, за гармошку. Получили мы ее в тот момент, когда наши
части задали перцу гитлеровцам в районе Ржева и Великих Лук. С музыкой гоним
фашистские банды на запад. Тысячами отправляем врагов на тот свет. ▲ что ответ
задержали, так вы извините, немного недосуг было, фрицами серьезно занимались.
Гармошка же цела. Хороша саратовская!
По поручению части: сержант Корнеев, старшина Крылов, красноармеец Гу-
сев».
«Волжская коммуна», 1942, 19 декабря
358
Сейчас вот многие считают, что юность — это еще не жизнь, а, так
сказать, преддверие жизни. Глубокое заблуждение! Юность — это са-
мая сложная пора жизни. В ней все, с чем встречается и взрослый: го-
ре и радости, разочарования и надежды, любовь и ненависть, мужество
и трусость, доброта и жадность, жажда познания и муки творчества.
Мы все это тогда, может быть, и не вполне осознанно, но понимали.
Не могли не понимать!
Наша юность совпала с войной, с великими переживаниями всей
страны. Наш труд был сознательным, необходимым Родине, мы тоже,
как и взрослые, жили горячей верой в победу и все делали для ее
приближения.
Годы, проведенные в стенах ремесленного училища, мы все счита-
ем началом своей сознательной трудовой жизни.
И связи с ним не порвали и тогда, когда сменили шинель ремеслен-
ника на шинель солдата. Война еще не окончилась, и мы уже из моло-
дых рабочих превратились в молодых защитников Родины. Письма на-
шему мастеру летели из разных концов страны. А от него к нам. Как
было приятно читать мне их на границах Дальнего Востока, возвращаясь
из ночных дозоров!
Демобилизовавшись, я вернулся в родной город. И сразу пришел
к своему бывшему мастеру. Хотелось просто повидаться, посовето-
ваться, как жить дальше. Весь вечер просидели мы вдвоем. Было о чем
вспомнить и поговорить.
Когда я уже собирался уходить, Павел Степанович, протягивая мне
свою большую, сильную руку, сказал:
— Ну, а насчет «как дальше», думай сам. Ты ведь лекальщик... Не
забыл, как работали в училище?..
— Нет, — ответил я, — не забыл.
А сам подумал: и не забуду никогда. Никогда и ничего. Ни черной
своей шинели с эмблемой «РУ». Ни звонкого голоса ножовок под сво-
дами холодного цеха. Ни песен, которые запевали мы, шагая из сто-
ловки.
Вас никогда не забуду, дорогой наш Павел Степанович!
Виктор Аксененко
Письма Ани Уколовой
Жительница Чапаевска Анна Кузьминична Уколова и сегодня хранит
несколько связок фронтовых писем-треугольничков. Они от многих
бойцов из различных частей и даже фронтов, но адресованы ей одной,
Анне.
Женщина показывает мне маленькую фотокарточку. На ней девуш-
ка с приятным русским лицом. Снимок наклеен на белый листочек бу-
маги, и вокруг него широкие поля. На верхнем поле надпись: «За тебя,
за Родину!» Внизу: «Смерть фишистским оккупантам!». А на полях по
бокам — ряды точек. Слева их двадцать две и слово «сентябрь»,
справа — двадцать пять и слово «октябрь»... Не правда ли, загадочно?
— На этом фото я. Видите, какой была, — смущенно поясняет Анна
Кузьминична. — Оно в войну на передовой побывало. И не одно. Тогда
мои вот такие же снимки, как этот, были у многих бойцов. Вообще с
письмами и фотокарточками у меня вышла интересная история. А было
так...
Однажды «Комсомольская правда» напечатала письмо фронтовика
старшины Ливанова, озаглавленное: «Ждем ваших писем, девушки!».
В нем говорилось:
«Здесь, на фронте, нам дорога каждая весточка с тыла. Прочтет
боец письмо о работе на заводе, в колхозе, о том, как тыл заботится
о нас, и на душе становится спокойнее и легче.
Вот я и решил обратиться через «Комсомольскую правду» к совет-
ским девушкам с таким призывом: пишите чаще, девчата, письма в
армию, заводите переписку с отдельными воинами. Ведь среди них
есть такие, которым такую переписку завязать не с кем: их матери,
жены, невесты, сестры, друзья находятся на территории, занятой вра-
гом. В одиночестве им очень трудно переживать свое горе. А вы, со-
ветские девушки, можете и должны нарушить это одиночество...
Пишите нам, девушки! Имейте в виду, между прочим: наше подра-
зделение за все время ни разу не отступало. Тем больше прав имеют
наши бойцы на внимание.
360
Ждем ваших писем. Наш адрес: полевая почта № ... второй баталь-
он. Старшина Ливанов».
...Аня Уколова возвращалась домой поздно. На улицах Чапаевска
ни огонька. Строжайшая светомаскировка: враг под Сталинградом. Се-
годня, как и вчера и уже много дней кряду, она двенадцать часов про-
работала в цехе. Недалеко от Аниного рабочего места висел плакат:
«Все для фронта, все для победы!». Он звал, требовал, напоминал.
И все девчата трудились, не считаясь со временем, не жалея сил. А по-
сле работы ходили в госпиталь, ухаживали за ранеными бойцами.
Но вот она и дома. На столе ждет мисочка почти прозрачной жи-
денькой похлебки и тоненький ломтик хлеба — ужин. Девушка ест и
просматривает свежую «Комсомолку». Письмо старшины Ливанова.
Прочитала, задумалась... Потом достала бумагу — и заскользило
перо по листку, оставляя аккуратные строчки...
Прошло немного времени, и на имя Ани пришел фронтовой тре-
угольник. Один из бойцов, Иосиф Здановский, благодарил за письмо и
просил, чтобы девушка прислала свою фотографию. «Вокруг снимка, —
писал боец, — по белому полю я буду делать отметки об уничтожен-
ных фашистах...»
Аня исполнила его просьбу, выслала свою фотографию, написав
на обороте: «Иосиф, беспощадно уничтожай врага!».
Миновал месяц, второй. Девушка начала тревожиться: не случи-
лось ли что с адресатом? И вдруг — письмо и эта самая фотокарточка,
с точками по бокам. Свое обещание Здановский сдержал. За два ме-
сяца воин уничтожил сорок семь гитлеровских фашистов. Вместе с
фотографией в конверте было короткое письмо:
«Аня, я надолго задержал ваше фото, но имейте в виду: оно было
там, где решается судьба нашего народа, и теперь имеет право на то,
чтобы вы поместили его в рамку под стеклом на видном месте. Теперь
мне негде ставить отметки, и я безусловно думаю, что вы мне карточ-
ку обменяете и вышлете еще лучшую. Пока жму вашу руку».
Девушка взволновалась. Подумать только! Ее фотокарточка была
на фронте. Незнакомый храбрец ходил с ней в атаки, громил фаши-
стов... А в передышках между боями записывал счет уничтоженных
фашистов по бокам снимка... Аня прижала к груди маленькое фото,
которое возвратил ей Здановский.
Потом она писала ответ Иосифу. Рассказала бойцу, что и они на
заводе стараются каждый день выпустить как можно больше продук-
ции для фронта, чтоб было чем громить ненавистных захватчиков. По-
делилась новостью, что недавно их делегация вручала подарок Крас-
ной Армии — две эскадрильи самолетов. Они построены на средства
трудящихся Куйбышевской области. Она, Аня, тоже была в составе
361
этой делегации, как стахановка. И, как просил Здановский, Уколова от-
правила ему свой новый снимок.
А то первое фото, что уже побывало на фронте, вскоре совершило
еще одно путешествие. На этот раз в Москву.
Было так. О необычной Аниной переписке узнал комсорг цеха. За-
горячился:
— Погоди вставлять этот снимок в рамку. Успеешь. Напиши письмо
в «Комсомольскую правду». Пусть все узнают, как воюет Здановский.
И снимок отправь тоже.
— Снимок не могу, — заколебалась Уколова. Заговорила, как он
ей дорог, как...
Но комсорг успокоил:
— Фото тебе вернут обязательно. Пошли не мешкая.
Аня послала. И снова получила весточку — еще от одного бойца
Николая Тихомирова.
И она с подругами стала писать еще. Но где взять фотографии? Их
тоже просили многие фронтовики. Опять помогла «Комсомольская
правда». В редакции с негатива фотографию размножили и отправили
на фронт ее новым друзьям.
Некоторое время спустя «Комсомольская правда» снова рассказала
о переписке девушки из Чапаевска. Получив фотографию Уколовой,
боец одной из частей, Петр Федорович Яцунский, показал ее своим
боевым друзьям. Они решили отблагодарить Аню коллективно. По сто-
ронам ее фотографии появилось двести точек. Столько врагов было
уничтожено воинами в последних боях. Этот счет своей росписью и
печатью засвидетельствовал их командир.
А война отодвигалась все дальше на запад, все ближе к желанной
победе. Это Аня все ощутимей чувствовала и по фронтовым пись-
мам.
Вот известия от танкиста Федора Иванова. Одна его открытка из
Белоруссии. Следующая — из Польши... И, наконец: «Аня, прими этот
привет от танкиста Феди из Берлина. Наше дело правое. Мы победили».
Победа! Никогда не забыть ей этого дня — радостного, долго-
жданного...
Как далась она, эта победа, какой ценой, и сегодня напоминают не-
сколько связок фронтовых треугольников, которые бережно хранит
Аня... простите, Анна Кузьминична Уколова, женщина уже в годах, со
значком «Ударник коммунистического труда» на груди. У нее растет
дочка Лариса. Она очень похожа на ту девушку, с фотографиями кото-
рой фронтовики шли в бой за Страну Советов...
Иосиф Подорожанский
Музыка победы
В полутемной фронтовой землянке шесть человек прильнули
к старенькому радиоприемнику, удивленно вслушиваясь в грозные, тре-
вожные звуки, словно шагнувшие к ним, в приильменские болота, с дру-
гой планеты — уже забытой планеты мирных дней.
Кто-то вошел, громыхая сапогами. И шесть пар глаз гневно взмет-
нулись навстречу: «Тише!». Шесть укоризненных взглядов повернулись
в сторону радиоприемника: «Разве не слышишь?*».
Близко разорвался снаряд. Посыпались сквозь накат комочки су-
хой глины. И кто-то прошептал:
— Сволочи! Могли бы обождать!
Все: глухой рокот боя и трофейная плащ-палатка над входом, не-
ровное пламя коптилки и недочищенный карабин на столе — все ушло
куда-то. В землянке жила только музыка. В ее солнечное раздумье во-
рвался топот подкованных фашистских сапог, резкий, как свист хлыста,
марш смерти.
В дряхлом блиндаже под Старой Руссой мы слушали Седьмую, Ле-
нинградскую, симфонию Шостаковича. Знавшие уже горечь многих
потерь, мы скрежетали зубами от ненависти, рожденной рассказом
далекого оркестра. Музыка обнажала нашу боль, одухотворяла нашу
веру. И еще — нашу тоску по далеким дням и близким людям с уди-
вительными именамиЛмама, сестренка, любимая...
Мы не знали, что будут передавать симфонию. Нас собрал у прием-
ника торжественный голос Левитана. Он возвестил: «Работают все ра-
диостанции Советского Союза».
Мы затихли, ожидая очередного сообщения Совинформбюро. Но
вместо этого сообщения прозвучала музыка надежды. 5 марта 1942 го-
да, когда впереди оставалось еще более трех долгих лет войны, когда
стонал в тисках огня и голода блокадный Ленинград и почти все страш-
ное и великое у нашего народа было еще впереди, далекий оркестр
из нашего Куйбышева на Волге рассказал о счастье грядущей победы.
С тех пор прошло много лет... В толпе зрителей я вхожу в
363
Куйбышевский театр оперы и балета, раскланиваюсь со знакомыми,
занимаю место в зале.
Все здесь обычно и привычно. Вот смолк говор и шум, потянулись
мгновенья тишины. Еще секунда — и из нее, всегда неожиданно, воз-
никнут звуки. Сегодня тишину разбудит увертюра к «Евгению Онегину»,
потом распахнется занавес...
Но пока властвуют мгновенья тишины, я, зажмурив глаза, ловлю ды-
хание зала и пытаюсь мысленно перенестись на много лет назад.
Как это было тогда? Какие чувства испытали 5 марта далекого сорок
второго года люди, чье дыхание, чью напряженность, чей восторг вме-
сте со звуками симфонии разнесли по всему миру «все радиостанции
Советского Союза»?
Старожилы, которым посчастливилось услышать в этом зале премь-
еру Ленинградской симфонии, ныне охотно рассказывают:
— Вот здесь, помнится, сидели члены дипломатического корпуса и
иностранные корреспонденты. А вот тут... Да, да, именно тут, сидел сам.
Шостакович. Молодой такой, худощавый, в очках. Нервничал! То опу-
стит голову, то выпрямится, будто хочет вскочить на сцену...
О мыслях и чувствах, рожденных симфонией, лаконично и досто-
верно рассказал отчет «Симфония победы», опубликованный 6 марта
1942 года газетой «Волжская коммуна» на первой полосе — вслед за
сводкой Совинформбюро и материалами о подготовке к первому ве-
сеннему севу войны. Вот строки из этого отчета.
«...Громом аплодисментов присутствующие встречают автора испол-
няемой сегодня Седьмой симфонии — композитора Д. Шостаковича.
...Вдохновенная героическая эпопея борьбы советского человека
против фашистской тьмы и варварства, претворенная в проникновен-
ные музыкальные формы, потрясает слушателя до глубины души.
...Замечательный оркестр Большого театра, его выдающийся дири-
жер народный артист СССР С. А. Самосуд с исключительной глубиной
и блеском интерпретировали монументальное симфоническое произве-
дение...
...Исполнение Седьмой симфонии — большое и радостное событие
в истории музыкальной культуры. Особо это событие будет вписано в
историю культурной жизни г. Куйбышева. Ему первому выпала честь
услышать в стенах своего театра это эпохальное музыкальное произве-
дение».
Еще подробней об этих мыслях и чувствах рассказали в своих взвол-
нованных заметках на страницах той же «Волжской коммуны» первые
слушатели, ценители и исполнители симфонии.
«Исключительные музыкальные достоинства Седьмой симфонии Шо-
стаковича, волнующее ее содержание, глубочайший политический смысл
делают это новое произведение молодого советского композитора
364
выдающимся явлением в истории музыкальной культуры нашего... сто-
летия», — писал дирижер Л. Штейнберг.
«Я уверен, что Седьмая симфония найдет восторженный отклик в
самых широких массах слушателей как в Советской стране, так и за ру-
бежом», — вторил ему один из патриархов советской музыки
Р. М. Глиер.
«...Все как один человек рвутся к победе. Эта победа, минута кото-
рой еще не определена, уже чувствуется в каждом звуке, в нарастании
эмоций, и разрешение ее чудится в могущественно-триумфальном му-
зыкальном возгласе: «Победа за нами!» — восторженно писал генерал
А. Игнатьев.
А вот весьма существенное для понимания мыслей и чувств слуша-
телей, заполнивших 5 марта 1942 года зал нашей Куйбышевской оперы,
суждение первого интерпретатора симфонии, дирижера Большого те-
атра СССР Самуила Самосуда: «Седьмая симфония важна для нас не
только как выдающееся музыкальное произведение последнего полу-
века. Значение симфонии — в ее глубоком политическом звучании.
В тот момент, когда весь мир повержен в пучину небывалого ката-
клизма, — в этот момент именно в нашей стране появляется такой Эль-
брус музыкального творчества, как Седьмая симфония!».
И, наконец, точка зрения самого Дмитрия Шостаковича, приехавше-
го на Волгу из осажденного, пылающего Ленинграда.
— Никогда я не работал с таким подъемом, как сейчас, — сказал
композитор накануне премьеры. — Есть такое крылатое выражение:
«Когда говорят пушки, тогда молчат музы». Но это выражение спра-
ведливо лишь к пушкам, которые своим грохотом подавляют жизнь,
радость, счастье, культуру. Мы же воюем во имя торжества разума.
И наши музы обязаны помогать народу творить победу.
Очевидцы рассказывают: Шостакович до последней репетиции ор-
кестра Большого театра СССР пытался корректировать свое детище,
боясь недосказать чего-то, что предшествовало величественному аккор-
ду, венчающему симфонию. И добился того, что люди услышали, ощу-
тили, впитали главенствующую мысль — о неодолимости их подвига, их
веры.
Подвиг и вера!.. В ту грозную пору они, как близнецы, как
однополчане, шагали рядом и на фронте и в тыловых городах и
селах.
Предо мной газета «Волжская коммуна» от 5 марта 1942 года —
день премьеры Седьмой, Ленинградской симфонии. Гляжу на фотогра-
фии, сделанные в одной из куйбышевских семей. На первой — купают
толстощекую девочку Раю, на второй ее кормят, на третьей Рая ка-
тается с горки. Все идиллично, кроме одного: Раиных родителей нет. Они
36S
Куйбышевцы за годы войны внесли в Особый фонд Главного командования
свыше 114 млн. рублей деньгами и на 585 млн. рублей продукции. Первый взнос
сделали рабочие 4ГПЗ.
погибли в Ленинграде. Но сиротства Рая не знала: ее удочерила рабо-
чая семья.
Рассказав об этом, газета чуть ниже, в двадцатистрочной инфор-
мации сообщила о том, что жены фронтовиков в селе Большая Глуши-
ца собрали и послали в Действующую армию на несколько тысяч руб-
лей масла, сахара, махорки и платков.
Сегодняшний юноша может улыбнуться: «Хоть бы папирос хороших
послали. Или шоколада! А то — масло и махорку!». Невдомек ему, что
ломтик хлеба с маслом для детей тех лет казался куда большим ла-
комством, чем ныне — изысканные сласти. Лишь зная это, можно оце-
нить всю меру жертвенности, которую таит в себе даже такой «мало-
значительный» факт.
...В старом фронтовом блокноте нашел я недавно запись, сделан-
ную далеко от Куйбышева — в деревне Добривидки под Псковом.
Три года без малого была эта деревня за чертой фронта, под гитле-
ровскими сапогами, топот которых так беспощадно слышен в Седьмой
симфонии.
«Час освобождения. Землянка на опушке. Ко мне подошел маль-
чонка, казавшийся прозрачным. Протянул руки-карандашики. Я
дал ему кусок пиленого сахара... Он подбросил его, уронил. Думал,
что камешек. «Ты лизни его!» Он лизнул и закричал тонюсеньким,
слабеньким голоском: «Мамка! Мамка! Какая соль-то слад-
кая!».
Дитя войны — трехлетний малыш знал лишь вкус соли. И когда чи-
таешь в «Волжской коммуне» от 5 марта сорок второго года, что кол-
хозники одной из сельхозартелей под Сызранью «выделили из личных
запасов (читай: оторвали у себя и своих детей) 1200 пудов хлеба для
помощи колхозам освобожденных районов Подмосковья и Калининской
области», то раскрывается перед тобой еще одна грань подвижниче-
ской души народа.
Музыкант говорит языком нот. Газета — языком фактов. Она, как
живая, — газета фронтовых лет!
Вот еще один из этих фактов, тоже лишенный, казалось бы, всякой
патетики:
«В Кинель-Черкасском районе успешно идет уборка фронтового
урожая. Серпами убрано 55 процентов, жатками — 25, комбайнами —
15 процентов».
366
«Серпами...» Встают в воображении согбенные спины крестьянок со
старых полотен.
Впрочем, при чем тут старые полотна, когда вышел из строя трак-
тор, а заменить его нечем! Когда в деревнях остались старые да ма-
лые, а хлеб нужен победе не меньше танков!
И течет соленый пот со старушечьих и девичьих лбов. Ради тебя,
далекий боец. Ради победы!
Час этой победы рождался в неистовстве атак, в нарастающем реве
орудийных шквалов, в отчаянных заходах штурмовиков — в миллионах
будничных фактов войны. Из этих фактов и слагалась самая великая и
грозная, самая солнечная из симфоний нашего времени.
Лишь каплю из океана подвигов народных черпнул в грозный год
композитор. Но и этой капли достало, чтобы потрясти миллионы сер-
дец, вдохновить самих творцов победы рассказом о неодолимости
народа, вставшего под знаменами партии на священную войну.
Мчатся годы. Стареют ветераны. Новые радости и заботы волнуют
людей. Но всегда будет звучать в наших сердцах, окрыляя новую
юность, остерегая новых врагов, величественная музыка, которую от-
крыл миру в нашем городе Дмитрий Шостакович.
Вениамин Жак
ОТОМСТИ ВРАГУ,
КРЫЛАТЫЙ «КУЙБЫШЕВ»!
Гнев, лети на крыльях эскадрильи,
Бомбами обрушься на врагов
За грабеж кровавый и насилья
И за пепел наших городов.
Погляди: лежат, прикрыты рубищем,
Беларусь, Украина и Донбасс.
Отомсти врагу, крылатый «Куйбышев»,
Отомсти за каждого из нас.
И когда над волжскими затонами
Грозный гром моторов загремит,
С гордостью, хозяева законные,
Скажем: «Вот наш «Куйбышев» летит!»
Мчись же, эскадрилия, над тучами,
Множь бесстрашных соколов семью.
Ты лети, родная и могучая,
В смертный бой за Родину мою.
«Волжская коммуна»
1942, 26 декабря
368
Анна Беркутова
Учительница из Брусян
Лежит это село между двумя оврагами на волжском левобережье
в Ставрополье. Старинное село со старинным названием Брусяны: по
наименованию одного из оврагов — Сухая Брусяна.
Холодным осенним утром 1942 года директор здешней сельской
школы Борисов зашел на дом к молодой учительнице Лабыскиной
Поздоровавшись устало, сразу же произнес:
— Надежда Яковлевна, завтра поедете в Екатериновку за эвакуиро-
ванными детьми. Возьмите с собой уборщиц Таню Корешкову и Матре-
ну Ивановну Андрееву. Заберете малышей от трех до семи лет.
Когда сто двадцать детей привезли в Брусяны, на селе стоял стон,..
Плакали малыши, оторванные от своих старших братьев и сестер.
В голос кричали вдовы...
Много повидала здешняя земля: до революции — повальные бо-
лезни, пожары, жандармскую нагайку. Потом — трудные годы восста-
новления народного хозяйства. Но такое было впервые. Блокадные се-
милетние дети казались трех- четырехгодовалыми. Многие не могли ид-
ти — их перенесли с парохода на руках.
— Ох вы, милые, да что с вами сделали изверги! — причитали жен-
щины.
— Не хоронить мы их привезли на жигулевскую землю, а вернуть
к жизни! — превозмогая душевную боль, сказала учительница.
И, повернувшись к Корешковой, тихо попросила:
— Таня, вытри слезы, дети не должны их видеть...
Детей доставили в каменное здание школы, кое-как приспособлен-
ное для жилья. Купали в корытах, принесенных педагогами. Лабыски-
на вместе с другими женщинами — Татьяной Корешковой, Клавдией
Фроловой, Марией Гусевой — принялась мастерить детям рубашон-
ки, штанишки, платьица. Она уходила домой из школы последней. Да
и как уйдешь, когда то из одной, то из другой спальной комнаты слы-
шится сквозь плач: «Мама!..» «Мама!..». И Надежда Яковлевна гладит
по вздрагивающей головке маленького псковича:
369
— Я здесь, здесь, спи, Шурик, спи, родной.
— Мама, семки! — раздается снова.
И Надежда Яковлевна торопится к девочке из-под Ленинграда. Га-
ля Швайковская смотрит в потолок и повторяет только эти два слова:
— Мама, семки....
Трудно понять смысл странной фразы: то ли просит девочка се-
мечек, то ли зовет свою мать на подсолнечное поле, чтобы спрятать-
ся от вражеских самолетов? И учительница только повторяет успока-
ивающе:
— Семечки завтра принесу, Галечка, много семечек. Лето придет—
в поле подсолнечное пойдем... А сейчас возьми куклу, прижми ее к се-
бе и спи, спи, маленькая.
И все сто двадцать малышей постепенно засыпают...
Любовь педагога оказалась так велика, что ее хватило на всех, кто
в ней нуждался. День за днем к малышам возвращалось детство... А
к ней самой — силы бороться с личным горем. А оно уже пришло в
ее дом. Тяжело заболела дочь, маленькая Галя. Пришло извещение с
фронта о гибели брата. А затем перестали идти письма от мужа. Но у
нее были дети, много детей, которые звали ее мамой.
...Во втором классе их было сорок человек, больше половины —►
детдомовцы. Все они ловили каждое слово учительницы. Надежда
Яковлевна стояла перед ними такая простая и... красивая: гладко за-
чесанные волосы, широкие черные брови и глаза — как небо в окне...
Дети смотрели в эти глаза каждый урок, каждый день... После уроков,
подготовив домашнее задание, многие — Володя Апарин, Таня Бочка-
рева, Люда Малышева, Дуся Савкина, Валя Конькова и другие — шли
к учительнице домой. В ее маленькой комнатке всем места хватало —
так плотно дети жались к Надежде Яковлевне. Педагог брала со сто-
ла книгу и вводила детей в мир Пушкина, Лермонтова, Фурманова, Гай-
дара... Или рассказывала им о геройстве брусянцев, всех советских во-
инов под Сталинградом, на Дону...
Потом они откладывали книгу, Надежда Яковлевна доставала из ба-
бушкиного сундука какую-нибудь старую кофту, распускала ее и учила
девочек вязать шарфы, носки, варежки. А когда за окном начинала бу-
шевать вьюга и в детскую душу стучалась тревога, учительница затя-
гивала песню о Волге, ее богатырях, далекой вольнице. Однажды пос-
ле такой песни у одной из девочек, Люды Малышевой, вырвалось:
— Какие раньше были смелые люди!...
Надежда Яковлевна, обняв девочку, произнесла ласково:
— Теперь еще больше смелых и отважных. Вот твой папа, Степан
Яковлевич, непременно был храбрый воин... А в нашей школе... В на-
шей школе работал учителем Геннадий Федорович Едунов.
370
Она на время замолчала, вспомнив ласковое, задумчивое лицо му-
жа. Затем тихо, совсем тихо продолжала:
— Он очень любил детей, был заботливым учителем и отцом. Он
ушел служить Родине, началась война — стал танкистом. — Надежда
Яковлевна взяла со стола папку с письмами. — Вот что он писал домой
31 октября сорок первого года из Сталинграда: «Хотел купить Гале
платье, но показалось маленьким. Я прошу тебя, сообщи размер ее,
постараюсь что-нибудь купить и выслать. Сделай это поскорее. Про-
шу тебя, следи за здоровьем Гали, а главное — расти ее настоящим че-
ловеком, хорошим человеком...»
Дети сидели, не шелохнувшись. Надежда Яковлевна даже не ожи-
дала, что их так тронут такие простые, самые обыкновенные строки.
Впрочем, это понятно. Ведь у каждого из малышей тоже кто-то воюет.
Или воевал... Она встрепенулась, услышав вопрос Володи Апарина:
— А еще были письма от этого дяди? Почитайте...
«От этого дяди? Знаешь ли ты, милый, кем был для меня этот дядя?»
— Вот письмо уже из-под Сталинграда, от 5 февраля сорок вто-
рого года, — ответила она, стараясь сдержать подступившие вдруг к
глазам слезы.
«Я жив, здоров, только стал еще злее. Бью врага и буду бить, пока
в груди бьется сердце... Тороплюсь в бой. Обо мне не беспокойся.
Если погибну, то не один десяток фашистов найдет конец под моим
грозным танком... Пиши чаще... Вы даже не знаете, как читаются ваши
письма на фронте! Тут пьют каждую букву, а не то что слово. Пьют,
как пьет человек, которого измучила жажда, и с каждой каплей вли-
ваются могучие силы жизни... Милая, сообщи о маме моей...»
Надежда Яковлевна сложила письма в папку.
— Он не хотел пустить захватчиков к нашей Волге и погиб под Ка-
лачом...
— Я буду тоже танкистом, — вдруг произнес Володя Апарин.
Она ласково посмотрела на мальчика:
— Будешь, обязательно будешь, Вова.
Очень часто детдомовцы засиживались у нее допоздна и учительни-
ца оставляла их ночевать. Одних укладывала на сундук, другим на
пол клала перину. И замечала: то одна, то другая девочка подолгу
лежит с закрытыми глазами: какое-то сердечное смятение не дает ей
уснуть. Но как только женские теплые руки касались детской головы
или слегка отодвигали ее от прохладной стены, малышка погружалась
в сновидения. И снова видела себя рядом с учительницей.
А утром Надежда Яковлевна опять распахивала перед детьми окно
в большой мир.
Часто, стоя на крыльце своего маленького домика, она смотрела в
сторону Волги, мысленно прокладывая путь нового похода по волж-
371
ским берегам. Куда пойти на этот раз? О чем рассказать ребятам? Ко-
нечно же, о Волге, ее великом прошлом, ее истории. Многие ли из ре-
бят — да и взрослых — знают, что слово Волга означает — ходовая..,
А в средние века ее называли Адель, Эдель — Привольная, Щедрая...
Учительница и в детях, попавших на волжские берега, хотела воспитать
щедрость души. Потому и водила их по земле смелых и отважных пред-
ков... На этот раз она повела их к пещере Степана Разина. Шли лесом.
По дороге набрали сухой бересты, из нее сделали факелы. Учительница
первая пробралась в узкий проход, увлекая за собой детей...
После осмотра пещеры она выбрала самый красивый откос берега
и усадила вокруг себя учеников. По Волге шел пассажирский пароход,
с палубы виднелись зеленые гимнастерки, белые повязки на головах
раненых бойцов, и ребятам казалось, будто с солдатами плывут на этом
пароходе они сами — плывут в далекое прошлое своей новой роди-
ны — жигулевской земли, о которой только что рассказывала им учи-
тельница.
— Много былей и легенд ходило в народе о Волге, ее смелых на-
родных мстителях, — таким был этот рассказ. — Одна из этих легенд
передается у брусянцев из поколения в поколение. Многие люди счи-
тают и верят, что пещера, в которой мы сейчас побывали, служила вож-
дю крестьянской войны Степану Разину укрытием и что ход от нее
ведет через всю Самарскую луку и выходит на Волгу у Молодецкого
кургана...
— Если фашисты придут в Брусяны, мы спрячемся в этой пещере;.1 —
воскликнула одна из девочек.
Ребята переглянулись. Надежда Яковлевна заглянула девочке в
глаза.
— Запомни, Валя, все ребята, запомните: никогда они сюда не при-
* ОСТАЛОСЬ В ПАМЯТИ - ..... -=
ТЕБЕ, РОДИНА!
Для меня лично война оказалась как бы разбитой на три периода. Когда она
началась, я был председателем колхоза имени Ленина в селе Черноречье. А спустя
два месяца стал солдатом. Воевал, пока разрывная пуля фашиста не перебила ногу.
В конце 1942 года снова оказался в родном селе. И хоть не мог еще ходить без
костылей, колхозники опять поставили меня во главе хозяйства.
О том, как мы трудились, можно было бы рассказывать и рассказывать. Но я ко*
рэтко скажу о нашем вкладе в фонд обороны. Наши колхозники из своих личных
запасов вносили в этот фонд и зерно, и овчину на полушубки, и валенки с варежка*
ми. И, конечно, деньги. Немало сельских патриотов в те дни пожертвовали тысячи
372
дуг... Народ, ваши папы не пустят... Да и далеко уже на запад угна-
ла фашистов Советская Армия.
Да, уже шла весна 1943 года с грозовыми ливнями и буйным поло-
водьем. После трудных военных дорог в село начали возвращаться
из госпиталей первые фронтовики: отцы, мужья, братья, сыновья.
От многих продолжали приходить письма. Только Надежда Яковлев-
на не ждала писем. Те, которые она уже получила, лежали на столе в
особой папке, и она часто перебирала их, возвращаясь вечером из
детского дома. Вот они, пахнущие дымом сталинградской земли, еще
не пожелтевшие, исписанные карандашом листки:
«Надюша! Как хочется увидеться. Скоро силой брони и меткостью
огня буду громить оккупантов. Прошу обо мне не печалиться. Всегда
будь веселой и жизнерадостной».
Надежда Яковлевна в который раз читает и перечитывает эти сло-
ва. Затем раскрывает школьные тетради. Уже почти темно. Засыпает
село. И вдруг сквозь шорох ветвей вместе с запахом сирени до учи-
тельницы долетело короткое, как дуновение ветерка, перешептыва-
ние. Можно обмануть самый тонкий слух, но чуткое материнское серд-
це обмануть нельзя. Опять пришли дети попрощаться с нею перед
сном'.
Она подходит к самому окну и уже совсем явственно слышит:
— Спокойной ночи, Надежда Яковлевна!
Печальное лицо учительницы освещает улыбка:
— Спокойной ночи, дети! Бегите скорее спать. Уже поздно.
И, видя, что детдомовцы продолжают стоять у кустов, уже стро-
же добавляет:
— Поздно. Бегите, бегите!
рублей на строительство самолетов, на танковую колонну «Куйбышевский колхоз-
ник», Фамилий не называю, потому что пришлось бы перечислить всех.
Так было, конечно, не в одном нашем Черноречье, а во всех селах района. Не-
давно в разговоре с другом мы вспомнили одно из собраний первого года войны в
сельхозартели «Сене ял», на котором колхозники решили отдать в фонд обороны
весь хлеб, оставшийся от урожая 1940 года, который подлежал распределению на
трудодни. Собрание проводил председатель артели тов. Молодцов. Вскоре после
этого он ушел с оружием в руках защищать Родину и отдал жизнь свою, отстаивая
ее свободу, честь и независимость.
Михаил С а л д а е в.
Герой Социалистического Труда
373
Александр Астафьев
Самому храброму
Под Мценском наши части остановили гитлеровцев. Те закопались
а землю: настроили дотов, окружили себя минными полями. По ночам
то ли от скуки, то ли от страха все время запускали в небо осветитель-
ные ракеты. Надо было выкуривать их оттуда.
В самой непосредственной близости от передовой в перелеске рас-
положилась отдельная саперная рота капитана Белова. Стояли сильные
морозы, наступал Новый год. Днем на позициях не увидишь ни огня,
ни дыма, ни человека. Наша рота стерегла по ночам обозы с боепи-
танием, продовольствием, сооружала нитку железной дороги для бро-
непоезда «Гвардеец».
...В землянке Белова на небольшой кадушке горит огонек. Дымит
коптилка, сделанная из снарядной гильзы и фитиля, смоченного в бен-
зине.
Капитан священнодействует над посылками из тыла. Вынимает из
маленьких ящиков шерстяные носки, пачки папирос, махорки, кульки
со сдобой. И тут же раздает бойцам, руководствуясь какими-то
понятными одному ему соображениями: кому что. И вдруг в его ру-
ках — целая связка кисетов. И каких тут только нет: шелковые, сати-
новые, бархатные, из разноцветных лоскутков. Простые, гладкие, вы-
шитые.
— Попов, держи!
— Нечитайло, получай.
— Сорокин, тебе этот в самый раз будет...
И вдруг — молчание.
— Что случилось, товарищ капитан?
— Да вот... — Офицер держал в руках пунцовый бархатный кисет
с крупно вышитой строчкой: «Самому храброму».
— Эх, вот это здорово придумано! — нарушил молчание моло-
денький ефрейтор Лапин.
— Разве у нас найдешь такого? Это у танкистов или летчиков мож-
но себя проявить... А тут что же — знай себе в земле ройся. Можно
всю жизнь провоевать — и живого фашиста не увидишь.
374
Более 1 млн. теплых вещей, около 2 тыс. тонн праздничных подарков посла-
ли куйбышевцы на фронт.
Свыше 10 млн. рублей было собрано в области в фонд помощи детям фрон-
товиков по инициативе комсомола.
И такое огорчение и досада прозвучали в голосе ефрейтора, что ко-
мандир роты невольно рассмеялся:
— Ой ли, Лапин? Что-то ты путаешь. Выходит — саперы как у Хри-
ста за пазухой на фронте живут?
...Ночью пришел обоз с минами и снарядами. Бойцы укладывали их
штабелями в путепроводе. Заглянул командир бронепоезда. Осмотрел
построенную саперами железную дорогу, поблагодарил и уехал. Под
утро бронепоезд скрытно вошел в выемку и обрушил шквал артилле-
рийского огня на фашистов. Те всполошились, открыли ответный огонь,
и лес загудел от разрывов мин и снарядов. Но поезд уже был в бе-
зопасном месте.
Днем Белов вызвал к себе ефрейтора Лапина и солдата Корчаги-
на. Он поставил перед ними боевую задачу: разведать передний край
гитлеровцев, определить состояние подходных путей, расположение
огневых точек.
В полночь разведчики проползли по снегу передний край и вышли
на 'насыпь у разрушенного моста. Как только в небе вспыхивали раке-
ты, они зарывались в белое сыпучее месиво и снова поднимались, как
только наступала темнота. Вся надежда была на разыгравшуюся с ве-
чера метель, а она как назло стала утихать. Из-за рваных облаков вы-
нырнула луна.
Вдруг вблизи зашевелились кусты. Лапин толкнул локтем лежащего
рядом Корчагина. Тот ответил тем же, дескать, вижу. Они замерли.
Две тени отделились от кустов и прошли мимо затаившихся развед-
чиков. Гитлеровцы стали подниматься на насыпь.
— Бей второго! — шепнул Лапин Корчагину, а сам бросился на>
переднего и подмял его под себя. То же сделал со вторым Корчагин.
Под Лапиным фашист оказался увертливым и все старался схватить
ефрейтора за горло. Лапин ударил его прикладом. Корчагин же «поста-
рался» так, что его противник оказался мертвым. А лапинский понем-
ногу отошел. Ему забили рот рукавицей, связали руки за спиной теле-
фонным проводом и потащили.
К своим они вернулись на рассвете. Втащили «языка» в траншею
и тут же, обессиленные, упали рядом с ним на выстланное хвоей дно.
А после обеда на вытоптанной площадке у землянки был выстроен
весь личный состав саперной роты.
37$
— Ефрейтор Лапин и рядовой Корчагин, два шага вперед! За прояв-
ленное мужество, находчивость и храбрость от лица командования вы-
ношу благодарность. А от имени тружеников тыла вручаю кисет со
словами «Самому храброму» — ефрейтору Лапину, а второй кисет с
надписью «Бей до победы» — рядовому Корчагину.
Когда были поданы команды «вольно» и «разойдись», сияющий Ла-
пин развязал шнурок заветного кисета, и к нему сразу потянулись де-
сятки рук. Такой уж закон у солдат — делиться надо по-братски.
— Ну-ка, на закруточку, Вася!
Кисет с душистой махоркой худел на глазах. И вдруг кто-то удив-
ленно вскрикнул:
— Да тут записка, братцы.
Бумажку развернули, и Лапин вслух прочитал: «Дорогой воин, я не
знаю, кто ты, но я хочу, чтобы ты был самый храбрый. Гоните прокля-
тых врагов, не давайте ему передышки. Тоня Бирюкова, закройщица
швейной фабрики «Красная звезда» № 2, город Куйбышев».
— Ишь ты, с моей родины, — восхитился старшина Евдокимов. —
Повезло тебе, брат Лапин. Теперь передавай ей приветы от всей ро-
ты, только смотри никого не забудь...
По всем фронтам ефрейтор, — а в конце войны он был уже не еф-
рейтор, а младший лейтенант, — Лапин носил тот кисет и, угощая зна-
комых и незнакомых махоркой, обязательно говорил:
— Из Куйбышева, от одной швейницы.
Ну, а то, что самому храброму, это уже люди сами читали, раз-
глядывая кисет.
Валерий Романюк.
Поперек беды
Архивные справки лаконичны и деловиты. Тот, кто их готовил, де-
лал трудное, -нужное дело и, составляя отчет, мало заботился о ху-
дожественных достоинствах написанного. Но сегодня нельзя без
глубокого волнения перечитывать эти пожелтевшие ли-
стки.
Документ первый. «У крестьян Деревских Александры Авраамовны
и Емельяна Константиновича, проживающих в Отважном, Ставрополь-
ского района, Куйбышевской области, воспитывались 15 детей, поте-
рявших родителей. Из них трое детей были усыновлены, остальные на
патронате. По возрасту: один ребенок — полтора года, восемь чело-
век от 3 до 6 лет, двое впервые пошли в школу, четверо — от 10 до
13 лет. При обследовании выяснено, что и ранее Александрой Авра-
амовной были взяты на воспитание трое детей, которые к тому вре-
мени выросли, двое находились на фронте, третий погиб. Государст-
венное пособие на семью — 800 рублей. Огород обрабатывался
с помощью четырех старших детей. Продуктами с перебоями обе-
спечивались от райпотребсоюза, дети нуждались в мо-
локе».
Документ второй. «В 1944/45 учебном году работники ОНО совме-
стно с комсомольскими и другими организациями проводили проверку
жилищно-бытовых условий всех патронированных, подопечных, усынов-
ленных детей... В селе Отважном, Сосново-Солонецкого района, кре-
стьяне Деревские в течение войны усыновили 21 ребенка. Двое из вос-
питанников подросли и ушли на фронт, часто писали письма своим
приемным родителям. В семье в начале 1945 года жило 19 детей в
возрасте от 2 до 15 лет. Государство выдавало ежемесячно пособие
и пайки по нормам детдома. Помогал местный колхоз (выделил ко-
рову). Состояние здоровья детей хорошее, все дети школьного воз-
раста учились хорошо. Обком ВЛКСМ выделил для всех детей одеж-
ду, белье, обувь, 10 тысяч рублей денег, школьникам выплачивалась
стипендия по 100 рублей каждому...».
377
Пятистенный дом Деревских стоял не в самом Отважном, а на не-
котором возвышении. Здесь были сосны, обширные лоскуты земли
под огородами. Рядом еще десяток домов, все это называлось По-
стройками, а после выросло в город Жигулевск. Отважнинские про-
мышляли хлебом, садами, грузили баржи в Морквашах. Жили еще
здесь рыбаки, бакенщики, нефтяники. Емельян Константинович плотни-
чал на нефтяных промыслах, Александра Авраамовна работала мед-
сестрой в колхозе. Жестокие бои на западе отдавались тут только
жесткими рационами, скудостью пайков да эшелонами беженцев —
целыми потоками чужого горя. Больше всего было вывезенных из ог-
ня, подальше от беды осиротевших или потерявших где-то родителей
детей. Трудно было всем — и тем, кто прямо не пострадал от войны,
но послал в бой мужей и сыновей, и тем, кого опалило огнем войны.
Надо перетерпеть, выжить, пока не будет сломлен враг. И в самую
трудную годину она позабыла о себе, встала поперек чужой беды,
отводила ее от других сколько могла.
Своих детей у Деревских не приключилось. Первых двомх — Митю
и Тимофея — Александра Авраамовна усыновила еще в гражданскую.
Город, в котором она жила, переходил тогда из рук в руки. И однаж-
ды, когда верх взяли белые, Александра Авраамовна попала в одну
камеру с красным комиссаром. Он знал, что его ждет, и всю ночь го-
ворил о своих детях — мать умерла от тифа, ребятишки оставались
сиротами. Деревская пообещала комиссару: если выживет, заменит
его детям мать. Утром комиссара вывели во двор и расстреляли. Алек-
сандре Авраамовне удалось вырваться на свободу. Так стала она ма-
терью. Затем взяла еще девочку. И вот теперь, в годы Великой Оте-
чественной...
Вначале она приютила осиротевших детей одного фронтовика,
у которых умерла мать, — Нину, Митю, Марийку и Николая. Малышей —
до десяти лет. Вначале Деревские взяли их как бы временно.
Но пришла похоронка с фронта. Занесли им из сельсовета серую по-
лоску бумаги, на которой написано, что отец этих четверых «погиб как
герой...», велели передать ребят в детдом. Но она не смогла сразу,
оставила их у себя. А потом...
Отважненский рынок продуктами был небогат. За мукой, пшеном,
черными кругами макухи отправлялась Александра Авраамовна в Со-
сновый Солонец либо в Ставрополь. Семья не очень велика, однако
на карточки многого не возьмешь. Жизнь трудна. И вот женщина отпра-
вилась в Ставрополь. Кое-что из старых вещей хотела продать. Да кто
же теперь купит? В ходу сапоги, платки теплые, а в остальном всего
дороже — хлеб, мед, костистые, расчетливо рубленные куски говядины
да желтые бруски сала.
Возле длинного барака детского дома она остановилась. Из двух
378
Таких эшелонов уходили из Куйбышева десятки, сотни...
грузовиков — лавок не было, кузова застелены соломой — по одному
ссаживали детей. Ребятишки были худы, безучастны и на вид очень
уставшие. У всех узелки, но не каждому было под силу их нести. Вос-
питательницы строили детей в рядок, проверяли по бумажке. Ленин-
градские... Один мальчишка не шел из машины. Он вырывался, плакал
о какой-то потерянной игрушке, шарил по траве, и горе его было так
велико и слезы так обильны, что у Александры Авраамовны сжалось
сердце. Она бессознательно потянулась к ребенку, и он сразу что-то
понял, ухватил ее за шею, уткнулся мокрым лицом в ее большое теп-
лое плечо и затих.
— Я возьму его. — Александра Авраамовна была смущена и рас-
трогана.
— Зайдите к заведующей, — бросила недовольно воспитательница,
поскольку ожили, заволновались другие ребята. Несколько пар ручо-
нок тянулись к Александре Авраамовне.
37»
— Горе-то какое!.. — Глаза Деревской были полны слез.
В тот день еще раз и на следующий дважды она побывала в Ста-
врополе, и вот зазвучали новые детские голоса в доме на Постройках.
Вова, Саша, Валентин, Юра.
Такой поступок женщины не остался незамеченным добрыми людь-
ми. Над Деревскими взяла шефство строительная организация, в дом
заходил и начальник нефтяных промыслов Муравленко. В сарае появи-
лись корова, две свиньи, шесть овец. Чем могли, помогали знакомые,
соседи. И семья... продолжала расти. Все новые ребятишки обретали
в ней домашний уют и уход. Однажды под вечер в дверь постучался
оборванный, худой и диковатый паренек лет тринадцати. Деревские
обедали. Вдоль длинного стола сидели младшие, гремели ложками.
Старшие на кухне чистили картошку — впрок. Александра Авраамовна
разливала по блюдцам и остужала на подоконнике манную кашу —
для самых маленьких. Мальчишка с порога жадно глядел на стол —
он был голоден. Потом перевел взгляд на высокую худощавую
женщину в цветастом халате, с убранным под платок темным жгутом
волос.
— Оголодал? — Ее глаза лучились сочувствием, а голос был пе-
вуч. — Садись... Как зовут тебя?
— Генка. — Мальчишка сглотнул, но не двинулся с места. — У нас
отец с матерью померли.
— Сколько всего вас?
— Четверо.
— Приводи, Гена, приводи...
Наутро Генка привел своих братьев. Юра и Димка совсем несмы-
шленыши. А средний карапуз долго пыхтел у двери и наконец сказал:
— Меня Витькой звали. А вообще-то Борисом зовите, как бать-
ку. — Так он и стал потом писаться: Борис Емельянович Деревский.
+ ЛИСТАЯ ГАЗЕТЫ ТЕХ ЛЕТ=~=^ — ---~
ПРИНИМАЙ, ФРОНТ!
Вчера на Н-ском аэродроме в присутствии многочисленной делегации трудя-
щихся городов Куйбышевской области состоялась торжественная передача военным
летчикам эскадрилий боевых самолетов «Валериан Куйбышев», построенных на лич-
ные средства рабочих и служащих нашей области. У каждого, кто побывал на аэро-
дроме, навсегда останется в памяти эта волнующая демонстрация советского патрио-
тизма.
При входе на аэродром каждый невольно замедлял шаг и окидывал взором ве-
380
Росла семья Деревских. Но новые прибавления в семье были как-то
мало заметны. Потому что каждый новый маленький человек попадал
в сплоченный коллектив и занимал свое место согласно своему воз-
расту и принимал участие и в работе и в жизни по своим возмож-
ностям.
Емельян Константинович сложил новую печь. Четыре конфорки бы-
ли заняты почти круглые сутки. В огромных котлах готовился обед,
следили за этим старшие дочери — общие любимицы Нина и Марийка.
Мать давала рецепт — чего, сколько и когда закладывать. Особое ме-
ню было только для самых маленьких. Когда снимались котлы с пер-
вым и вторым, водружались баки с бельем, приготовленным для кипя-
чения. Неответственную стирку Александра Авраамовна поручала де-
вочкам — пеленки, ползунки, носки, но основное стирала сама. Стир-
ка была каждый день, и поэтому ее чаще всего видели склонившейся
над корытом, с руками, погруженными до локтей в мыльную пену. К
ночи белье высыхало, и, проверив, все ли снято, Александра Авра-
амовна начинала гладить груду пересохшего белья. Так повторялось
изо дня в день, из месяца в месяц...
Знали свои дела и все остальные. Митяй, Борис и Михаил отвечали
за дрова и воду — с ночи заготовляли поленницу возле печи и напол-
няли бочку водой. Кроме того, поили скотину, убирали в хлеву. Была
тут своя специализация. Борис любил свиней, с ними и занимался. Ми-
хаил с Митяем предпочитали овец и корову. Молока старшие видели
мало — оно целиком шло грудным. «Ходячим» оставался суп, кар-
тошка с салом — тоже недурно. Впрочем, время от времени двое из
ребят брали тяжелый бидон и по указанию главного снабженца семьи
Николая отправлялись в Моркваши, где в колхозе их уже ждали и на-
полняли бидон доверху молоком. Тогда по дому разносился редкост-
ный запах какао.
личественную картину грозного строя боевых машин. На каждой из них — четкая
надпись:
«Валериан Куйбышев».
И ниже:
«Самолет построен на средства трудящихся городов Куйбышевской области».
Каждого при виде этих машин невольно охватывало чувство гордости. Вот оно—
грозное материальное воплощение высоких чувств беззаветной любви к Родине и
беспредельной ненависти к врагу!
Боевые машины стояли вдоль трех сторон огромного прямоугольника. Их
шеренга уходила далеко к горизонту, и выкрашенные по-зимнему машины слива-
лись с небом и снегом.
Личный состав будущих авиаполков выстроился перед фронтом своих самолетов.
381
За старшими девочками были заботы о младших — они выводили
маленьких на прогулку, поднимали ночью, убаюкивали, принимали «ме-
ры», если с кем-либо приключался ночной конфуз, а днем следили,
чтоб не объедались зеленью в саду. Все члены семьи, освободившие-
ся от основной работы, помогали на кухне. Также всей семьей выходи-
ли в поле, даже трех-четырехлетние выщипывали в кустах картошки
сорную траву, помогали, может, больше мешая, сгребать сено.
Каждый с сознанием выполненного долга садился за стол обедать.
Сначала младшие, потом, сполоснув за ними посуду, — старшие. Вече-
ром, в том же порядке, как ритуал — мытье ног. Александра Авра-
амовна с махровым полотенцем через плечо принимала по одному
малышей, осматривала и укладывала по кроваткам. И дети росли, не
болели, хилые становились крепкими, сильными. Против Деревских
выходила играть в футбол целая улица, и если старшие не были заня-
ты делами, Деревские не знали поражений. Только больше, чем преж-
де, шло в стирку пропотелых рубах. И хотя мальчишки неизменно ло-
вили на гнутую иглу чехонь, пекли в костре картошку и птичьи яйца,
Деревские не нуждались. Жили хотя и скромно, но не впроголодь.
Садясь в две смены по десять человек в каждой за обеденный стол,
не задумывались, откуда берутся у них хлеб и крупа, мясо и картош-
ка. Они видели только женщину, склоненную над вспененным коры-
том, мягкую, строгую и неутомимую. Но разве ей одной поднять бы-
ло двадцать детей. Нет, о них заботилась Родина, переносящая смерт-
ный бой. Она думала о них, так рано настигнутых бедой, она огражда-
ла их, как могла, от беды. А эти галчата видели только одну женщи-
ну, любили ее и побаивались, бесконечно нуждались в ней, как можно
нуждаться только в родной матери.
Александра Авраамовна сделала для них великое — избавила их
Мужественные, суровые лица пилотов полны благодарности к трудящимся об-
ласти, вручающим им самые лучшие машины Советского Союза. Все эти люди уже
встречались с врагом в ожесточенных схватках, грудь многих из них украшают бое-
вые ордена.
Строй обходят командиры и руководители областных организаций. Звучат сло-
ва приветствия. Затем начинается митинг.
Все выступающие — и председатель исполкома областного Совета депутатов
трудящихся т. Хопов, и секретарь обкома ВКП(б) т. Муратов, и представитель улья-
новцев — депутат Верховного Совета СССР профессор т. Ткачев, и мастер сызранско-
го завода т. Потапов, и многие другие — говорят о благородном чувстве советского
патриотизма, проявленном трудящимися Куйбышевской области. И каждый из при-
сутствующих на митинге знает, что речь идет о нем, о его товарищах по работе, о
382
от сиротства. По-прежнему не раз возвращалась она из различных по-
ездок с новыми детьми. Проходя по детдому или Дому ребенка, она
не высматривала благополучных, розовощеких с бантиками девочек
или подтянутых мальчиков. Она только проводила большой, красной от
стирок рукой по их головкам и шла дальше. Но вот показался забро-
шенный, с какой-либо душевной травмой ребенок. Или больной, вялый,
с рахитическим животом и кривыми ножками. Она подходила к нему,
наклонялась над ним, с жалостью разглядывала. И, верно, была в Алек-
сандре Авраамовне какая-то магическая сила. Потому что забитый
болезненный ребенок, вдруг обхватывая ее сильную шею, прижимал-
ся к ней худым, судорожно вздрагивающим тельцем и уже не отпус-
кал.
А однажды в изоляторе ставропольского детдома Александра
Авраамовна стояла у кроватки больного ребенка, мечущегося в бреду.
— Этот не жилец, — тихо произнесла медсестра, стоявшая рядом.
По ее лицу текли слезы. Александра Авраамовна взглянула на се-
стру:
— Зачем ты так — о живом? Он хочет жить, видишь, как борется
со смертью.
Было студено, и Александра Авраамовна сняла пальто, завернула в
него легонький, исхудавший от недугов чуть живой комочек. Старшие
девочки осторожно и умело приняли из рук матери ребенка, пододви-
нули одну кроватку ближе к теплу. Он бился всю ночь в горячке, и в
следующую тоже. Александра Авраамовна не смыкала глаз, и когда
были перепробованы все отвары, настои и компрессы, только поглажи-
вала мальчугана по голове, когда становилось ему особенно худо. И
это тепло руки, казалось, помогало больше всего.
Его звали Витя. Он выжил, двадцать пятый по счету, самый ма-
ленький в семье Деревских. И вскоре уж всюду ползал, карабкался за
знакомых и незнакомых друзьях, о людях, которые трудятся, не считаясь со временем
и трудностями, которые забывают об усталости, когда речь идет об усилении помо-
щи фронту, которые отдают все имеющееся у них и готовы отдать самое драгоцен-
ное — жизнь для ускорения победы над ненавистным врагом. И когда т. Муратов
вручает командирам авиачастей тт. Валивахину и Игнатенко грамоты о передаче
боевых самолетов, раздаются бурные аплодисменты.
— Принимая от вас эти боевые машины, — заявляют в своих выступлениях
тт. Валивахин и Игнатенко, — личный состав вверенных нам частей заверяет, что эта
грозная техника будет полностью использована для того, чтобы нанести врагу как
можно больший урон.
Снова гремят аплодисменты, торжественно звучит «Интернационал». В этот мо-
мент из-за горизонта доносится рокот моторов. Через мгновение над самыми
383
матерью, цеплялся ей за подол. Ему многое позволялось, больше, чем
другим, ему все прощалось, баловню и любимчику. Вероятно, Алек-
сандра Авраамовна понимала непедагогичность своего отношения к
Витьку, но ничего не могла поделать: кроха был выстрадан ею, сли-
шком дорого ей стоил in поэтому особенно дорог...
Остальные понимали это, и никто не мог бы упрекнуть мать в не-
достатке внимания к своей персоне. Она была мать — равно для каж-
дого. В ней все они обрели мать именно тогда, когда больше всего
нуждались в ней. Их всех опалила беда — она заслонила их от беды.
Были в семье русские, украинцы, чуваши, немцы. Да, даже немцы...
И между ними не было различия, все одинаково нуждались в ласке,
улыбке, добром материнском слове.
...Нежданно и негаданно, как туман на гору Жигулиху, свалилась на
семью беда. Пришла бумага из части, в которой служил Тимофей. В
бою на переправе пропал без вести старший из их сыновей — сын
комиссара. Долго болела о нем сердцем Александра Авраамовна.
Дела шли своим чередом — перерыва в огромном хороводе дел не
было и быть не могло. Но капали слезы в стирку, над которой засты-
вало вдруг, как изваяние, ее худощавое, но крепкое, широкое в кос-
ти тело. Одурев от раскаленной плиты, шла за околицу, за огороды
Александра Авраамовна, подолгу стояла на дороге. Пропал без вести —
еще не погиб. Не верила она в беду. Все ждала: придет, пусть калекой,
израненным, а вернется Тимоша. И еще после войны ждала — может,
заявится из плена. Нет, не воротился Тимофей, не подал голоса, зна-
чит, сгорел в огне или утонул на переправе, политый свинцом, нагло-
тавшись гнилой тины...
Давно уж нет ныне селения Отважного — ушло оно на дно моря.
Но еще раньше, до строительства плотины и до затопления выехали
головами собравшихся на бреющем полете молниеносно проносится звено самоле-
тов. Они делают круг и возвращаются снова, покачивая крыльями в знак приветст-
вия. Все с восхищением смотрят на демонстрацию боевого вылета.
После митинга делегаты городов осматривали свои машины. Летчики рассказы-
вали им о прекрасных качествах этих самолетов, о том, какой ужас наводят они на
врагов. Дружеские беседы возникали возле каждой машины, и, прощаясь, делега-
ты горячо пожимали летчикам руки:
— Будем ждать от вас хороших вестей с фронта. Побольше истребляйте про-
клятых фашистов!
Но вот кончены беседы. Механики заботливо укутывают моторы своих машин, к
некоторым подвозят горючее для заправки. Скоро эти краснозвездные стальные
птицы вспорхнут с аэродрома и возьмут курс на запад. Они понесут с собой мысли
и чувства миллионов советских патриотов, страстно желающих скорейшего разгрома
врага.
«Волжская коммуна», 1943, 12 января
384
Эта грамота была вручена комсомольской организации 4ГПЗ
за помощь освобожденному Донбассу
Деревские. В город Ромны, Сумской области. Там им вручили дар-
ственную на огромнейший дом.
Но недолго прожила в этом доме Александра Авраамовна. Едва
пробилось в темных волосах серебро, она вдруг сломилась, начала
таять — видно, надорвалась. Ее ненадолго выносили в сад. Александра
Авраамовна глядела, как гоняются за бабочками самые маленькие
приемные дети, и по ее щекам текли слезы. Больше лежала она в уг-
ловой комнате — большая, широкоплечая, еще вчера полная жизни, но
вот затухающая. Она лежала, молчала, думала. Подходила к постели
Оля-маленькая, поправляла одеяло.
И однажды девочка, улучив момент, когда старших не было рядом,
подобралась к матери и вдруг спросила почти шепотом, но исступлен-
но:
— Мама, а чья я? — Ее пальцы впились в спинку кровати и побеле-
ли. — Скажи, чья, мама!
Только вздохнула молча, погладив Олю по голове, мать. Что могла
она ответить малышке? Повернулась к стене и заплакала, едва слышно
всхлипывая и не вытирая слез.
...В Куйбышевской области живет сейчас один из семьи Деревских —
Михаил Емельянович, мастер цеха поддержания пластового давления
нефтегазодобывающего управления «Богатовскнефть». В Нефтегор-
ске. Недавно он побывал на объявленной через центральную газету
встрече Деревских в Ромнах, в старом родительском доме.
Там их собралось 23 человека. Приехали Нина (старшая) и Пана
из Москвы, Федя, Борис, Юрко из Киева, Сергей из Харькова, Вениа-
мин из Львова, Геннадий из Казахстана, Лида из Якутии, он, Михаил,
из Куйбышевской области. В местном пансионате Деревским выделили
два зала для ночлега. Первым делом отправились Деревские на мо-
гилу Александры Авраамовны — двадцать три букета живых цветов
легли на холмик, уже присыпанный желтыми листьями березы. Алек-
сандру Авраамовну похоронили в одной оградке с рано умершей Ма-
рийкой— таково было желание матери. Отец, Емельян Константино-
вич, умер далеко от дома, в командировке — он пережил Александру
Авраамовну всего на несколько месяцев. Между ними что-то осталось
недосказанным. Емельян Константинович возражал против дальнейше-
го усыновления — ведь война-то закончилась. Но столько осталось от
нее горя, и пристальные глаза Александры Авраамовны все выискива-
ли и находили тех, кто нуждался в ней. Сорок восемь человек жило
в разное время под их гостеприимным кровом, сорок восемь Дерев-
ских пошли по жизни разными путями.
И вот снова многие из них сошлись за длинным столом, на кото-
рый ушло восемь обычных столов. Кто кем стал, кто чего достиг? Не
так, как хотелось бы, сложилась жизнь у любимицы матери Вали.
386
Александра Авраамовна хотела учить ее музыке, видела в ней в сво-
их мечтах прославленного музыканта, о котором известили бы в Ром-
нах или Отважном метровые афиши. Но купленное ценой немалых ли-
шений пианино почти безмолвствовало, хотя и блестело чистотой, как и
кастрюли, шкафы, окна. Валя кончила Мичуринский институт. В актри-
сах ребенком ходила Лида по прозвищу «Лисичка». Но кончила кули-
нарный техникум, работает технологом по выпечке хлеба — судьбой
довольна, привезла из Сибири двух «лисят».
Конечно, основная масса Деревских не метила ни в артисты, ни в
музыканты, а рвались в фабрично-заводские училища, техникумы —
конечно, вечерние, «без отрыва». И Федя стал рабочим завода «Арсе-
нал», Сережа — шофером, Борис — начальником геологической пар-
тии, Гена — прорабом, Михаил — мастером цеха нефтепромыслового
управления... Все они стали людьми, полезными и нужными обществу,
своим родным и близким.
Следующая встреча Деревских назначена на август 1974 года, тоже
в Ромнах...
13*
Давид Раев
Тыловые обеды
Я старый торговый работник, еще с довоенных времен. С 1943 по
1948 год был начальником оргсектора Куйбышевского городского от-
дела торговли. Так что все дело снабжения волжан в военное время
продуктами и промтоварами, можно сказать, развивалось на моих гла-
зах, и сам я в определенной мере был участником этого дела.
Те, кто пережил войну, помнят, как почти мгновенно отразились в
магазинах первые же ее залпы.
Полки магазинов пустели на глазах. Товаров становилось все мень-
ше и меньше — и по количеству и по ассортименту. Что ж, это было
понятно: все шло для фронта.
И тыл мужественно затягивал пояс. Затягивал очень туго. Даже то,
что имелось в продаже, купить было непросто. Очереди росли с каж-
дым днем. Чтобы приобрести продукты первой необходимости, горо-
жане становились в «хвосты» ранним утром, потом — даже с вечера.
Но и при этом не было уверенности, что, отстояв в очереди долгие
часы, человек получит свою «норму в одни руки» — два кило хлеба
или килограмм пшена. Положение усугублялось тем, что население
Куйбышева быстро росло за счет эвакуированных из Москвы и других
городов, а снабжение поначалу не поспевало за этим ростом. Цены
на рынках бешено подскочили: килограмм картошки стоил 80—85 руб-
лей, килограмм топленого масла — почти тысячу (разумеется, не в
нынешних, а в старых деньгах).
Проблема снабжения тружеников тыла становилась все более ос-
трой.
В сентябре 1941 года поступило указание правительства — с но-
ября перевести Куйбышев, как, впрочем, все другие города страны,
на распределение продуктов по карточкам, а промтоваров — по ор-
дерам. Это был единственный по тому времени выход из создавшего-
ся положения. И люди поняли: в тяжелое военное время введение кар-
точной системы необходимо. Большинство населения горячо поддер-
388
жало важную меру партии и государства на общих профсоюзных со-
браниях, которые сразу же прошли на всех без исключения предприя-
тиях, во всех учреждениях, в жилых кварталах.
На одном таком собрании — в клубе имени Революции 1905 года —
.мне довелось присутствовать. Это было в ноябре 1941 года.
Зрительный зал не смог вместить всех пришедших. Доклад слуша-
ли с чрезвычайным вниманием, а потом было столько желающих вы-
сказаться, столько задавали вопросов, что собрание затянулось до
поздней ночи. Все выступавшие в прениях одобряли чрезвычайное
мероприятие государства, все заявляли, что оно — лучший способ
наиболее разумно и справедливо использовать имеющиеся ресурсы.
В каждой речи чувствовалась готовность людей к любым жертвам,
лишь бы обеспечить победу над врагом. Женщины говорили: «Недо-
едим, недокормим наших детей, но отдадим все, что требуется, фрон-
ту». Собрание стало трогающей до глубины души демонстрацией на-
родного патриотизма. Когда оно закончилось, все присутствующие
встали и запели «Интернационал».
Организационная подготовка к введению карточек и ордеров по-
чти целиком легла на плечи торговых работников.
Были созданы специальные карточные бюро, подчиненные город-
ским управлениям торговли. Предприятия и учреждения представляли
им списки своих работников по категориям, и по этим спискам карточ-
ные бюро выдавали продкарточки и промордера. Делалось это не ме-
ханически: работники бюро контролировали правильность составления
списков, а именно — правильность включения работников в ту или
иную категорию снабжения.
Сейчас, двадцать пять лет спустя, многие наверняка уже не помнят,
какие тогда были категории и чем они отличались друг от друга. Моло-
дежь вообще не знает, что это такое, не представляет, как ценилось
в те годы право получить в магазине, скажем, «лишние» полкило кру-
пы в месяц. Мне же все эти цифры норм по категориям за несколько
лет торговой работы въелись в память. Думаю, сегодня без этого
нельзя в полной мере себе представить тыловой быт военного вре-
мени.
Рабочие и инженерно-технические работники особо важных для
обороны предприятий (по списку, утвержденному областным Советом
депутатов) получали в месяц мяса (или рыбы) — 2200 граммов, жиров
(от сливочного до конопляного масла) — 600 граммов, круп (или ма-
каронных изделий) — 1500 граммов. Работники остальной промыш-
ленности, транспорта и связи: мяса и рыбы — 1800 граммов, жиров —
400 граммов, крупы, макарон — 800 граммов. Иждивенцам же, то
есть не работающим, выдавалось всех этих продуктов значительно
меньше: мяса-рыбы — 500 граммов, жиров — 200 граммов, крупы —
389
600 грам/лов, а детям до 12 лет — 400 граммов, 300 и 800. И все
это — напоминаю — в месяц! Были также установлены эквиваленты за-
менителей: колбаса и мясные консервы продавались в зачет нормы
мяса (с соответствующим коэффициентом), селедка и рыбные консер-
вы— в счет рыбы, молоко засчитывалось в нормы жиров. Детям и тем
взрослым, кто нуждался в диетическом питании, выдавали по разовым
талонам яйца, которые очень часто заменялись яичным порошком.
Главной заботой торговых организаций в связи с введением такой
системы было обеспечение магазинов положенным количеством то-
варов, прежде всего — продуктов питания. Как ни скудны были кар-
точные нормы, дать возможность населению «отоварить» ihx полно-
стью было в военное время чрезвычайно трудно. А ведь смысл карточ-
ной системы в том и состоял, что государство гарантировало каждому
гражданину получение определенного количества продуктов — хоть
малого, но наверняка.
Как же мы добивались обеспечения этой гарантии?
Главным источником снабжения Куйбышевской области были цен-
трализованные фонды. В Куйбышев поступали по разнарядке «сверху»
мука, крупа, сахар, растительные и животные жиры, макаронные из-
делия, рыба, частично — мясо. Но такое снабжение покрывало потреб-
ности города лишь на 90—95 процентов. Остальное местные торго-
вые организации должны были изыскать самостоятельно.
Нам были предоставлены права и соответствующие средства на
децентрализованные закупки. Нужно представить себе всю тогдаш-
нюю обстановку в тылу — предельную перегруженность транспорта,
нехватку продовольствия по всей стране, — чтобы понять, какую
энергию и настойчивость пришлось проявлять нашим снабженцам,
чтобы осуществлять эти права — закупать далеко на востоке недо-
стающие городу продукты питания. И если Куйбышев периодически
получал из Сибири пшеницу, из Ташкента и Алма-Аты — фрукты и
овощи, то этим он был обязан самоотверженному труду торговых
работников.
Наконец, активно использовался еще один существенный источник
снабжения — местные ресурсы. В первые же месяцы войны област-
ное и городское управления торговли и отдельные торги, орсы и
тресты столовых организовали собственные подсобные хозяйства.
Много сил и труда организации таких хозяйств отдал, например, Фе-
дор Иванович Толстов — старший агроном, работник Куйбышевского
горторгуправления. И вскоре они стали хорошими поставщиками для
торговой сети и особенно для общественного питания, поставщиками
молока, овощей, фруктов, даже рыбы и мяса.
Помню, тогда в столовых самыми деликатесными вторыми блюда-
ми стали блюда, приготовленные из кроличьего мяса. До войны в об-
390
тгп
»esv
ЖИРЫ
Юг|
н^п!
>»uVt :
10?
~ &ПГ ’
Жй?ЦЖНГЫ
:
то
« at< t
чхни/
Юг
м г
• **»
даж
: $г
"ТИТ
«?*рт
5 г .
"ЖТГ
и 3-Л
»
5 г
. &
">ПЛ
»&
10Г I
“ЖТТ
лДй^;. Г *»г(рт A^J.'T •
ЖИРЫ ЖИРЦЖЧ^Ы
Юг
iltL
Xfc §
ЖЙw
Wr’
жт<»ры
Ж ....
О :
ТОГ
;>>У ,
жЖ*Ы жяры
Мг ‘
7^74
жЙМжйры
Юг .
кж~пг
& г:
ЛГТ<
0«f»r
Sr
Ks IF
, Юг
*Ж2^
. «»< 6Г
ЖИРЫ
НИ
э st
:)?Тйны
гОг
7ч ^2
7?Ж
\>»ЙЛ"
Sr
ЖИ?Ы
.^..^
: iiiii, <
ЖИРЫ
жI
~iS SSfi»sT
«РО* г *ф
ЖНЖШ^Ж
20Г
'ЖТГ
•>«₽<
W?y
1(Н
Ж М
•«Ofcir •
жиры
W
l£7F
жйт
Ж?
Э71^
жйф
:-;т
"ЖТ^“
:.хЖы
Шг -
Ж7Г
: ымхг
•дат
. ю/
WF:
. »Л^ J
Mr
7£ЗЙ
., • -<.«>
дарцж^ры
: .or .
'«ЧфЗ; /tif'.'c’i
жжы жы
Wr
яг^,
<014
Л Or "
Ш
1&Ж
Шт
>•>
<*
<Й~1
!*ай
Йы
Ж|»
•»?ЛЙ
к *t* л
,., Z& „X' "*
₽''*<»
F ? I?
'Л^айй
ЙШМ
<* Нйо>
ifes
ВЙ
h.
•ж ’
тгц;
.'*««*''
м$т
Шт
•4ч$?^»мп. И „W.9
»w*»VO*1***^М.ичWA'lrflД < АЛ .„
^Лул? г.
m/WsWX? '
КДГ*тМИ**Х>,
л ж^’4.^. -V'W К
М^’ЯП
/ХЙ ifi
«a»Y :
Ш1М
tWr
жгг.'?
Ш1М
•i ч*>ф*4 :
Ш
W;
TS1T
Wfc! . .
•Ш ш
W‘
' :Ж6?>Г
«ж
\s> ;у? •чГ^й?г«^ л- ’
хлрткя
'Ж®
• ««ОТ ж ,»»«
ш....
>
&•
ё >4Ж
>j
t/ZOr J
гЖ4^
К?Ж
'Зрм
*wr
лАггг *-
>яоа з
Ж.г
":Й W’ 2
>>W ts
<же а
4й0 г» *
"1£Ж 3
г^мМ:ч~
W
^TV"
ллйг
мят
юег
ПйГТ
... «:>.&<•• :•
t W4»|
, .sor!
^ПА<ЧМн
*ЖОО!ЯМ
Ж . Ж * 40 г
гЖЖ|ШХГ'.О*Т
:х:; > < Ч ’ . .
nr /: <<- v?^*vre5. г gv
( Ж- |40 г [ж j 4Э г
Ж2
.-< '*<&&? •;
'Ш
53 Г
w
Шг
йьч
«з< f
>Г:
“IS/F
100 г:
ШЯСО
жйоыт
*5»М» Л* W*,***** *^*Ч*ТГ „».»•*» «Ий
гяйЖзг
•#S№#
•• Wtbx 5
Ш1/1ЭДН
ЖЖ
v-
ШйЙтйяУЖ
... .. f... /Д М/ - iW
г j Wf Wr 1F *A-'
. «ЙОГ- .
МШ'
•Mr.
•W
&>
жг;
Ж
Mr,'
й^аАЖ) «$<?$!
: *ГД<?Т .1 .1 4 и«рг
.К775^\>р¥Г?Д^ГУЫ^У^^
. Й0г I Ж ’ 4СГ {Ж S
.'юг-:*
. f.^«v’i».J--‘-.~ii^H.:-r,.-5>f.L ;r.^,-s-
RP W *«7вд тЬ1К₽йМкМЮАздВ« ‘,
g>r гои &аг ?,с> -.:aft («?.<-
7<u <
;$Ж
ПЙ! г...........л.
,...„...—й₽>Мжп«)й^м1«тф^т н?ш
Wr'j W ; _BftfrJrW» 'i-^
- >л??
mi
ЭбгЗД-'^Ж
Ж>
7
*
ж
&
10 r
f
;^’ &
Ш
я
^<П^1
....
ж/Т'^й.г^
Ж
Так выглядела продовольственная карточка. Каждый маленький талон —
5—10 граммов жиров или 50—100 граммов мяса, 100 граммов сахара, 10—20
граммов крупы
ласти его почти совсем не видели. А уже в конце сорок первого года
почти каждое подсобное хозяйство имело у себя множество вольеров
с кроликами. Некоторые хозяйства содержали по две-три тысячи голов
этих плодовитых животных.
Собственными подсобными хозяйствами обзаводились и промышлен-
ные предприятия. Например, у заводов имени Масленникова, Четвер-
того и Девятого подшипниковых, Катэка, судоремонтного были свои
свинооткормочные пункты, огороды, теплицы, даже молочные фермы.
Как же, каким образом распределялась вся их продукция? С под-
собных хозяйств торговых учреждений — почти целиком по карточ-
кам. То есть то мясо, молоко и овощи, которые куйбышевцы получа-
ли в магазинах согласно нормам, по своему «происхождению» чаще
всего были местными. Без подсобных хозяйств магазинам было бы по-
чти невозможно «отоваривать» все продуктовые талоны, причем бо-
391
лее или менее разнообразно: ведь с местных ферм и огородов шли
капуста и морковь, картофель и свекла, лук и помидоры, яйца, тво-
рог и сало...
Подсобные же хозяйства предприятий давали свою продукцию в
основном заводским закрытым столовым. Правда, вначале питание в
этих столовых тоже входило в зачет «выборки» нормы: перед тем как
получить обед, надо было предъявить карточку, чтобы из нее выреза-
ли соответствующие талоны. Но вскоре, уже в 1942 году, закрытые
заводские столовые, в отличие от общих столовых открытого типа,
благодаря подсобным хозяйствам получили возможность пополнять
обеды продуктами сверх карточек. Кроме того, заводы смогли резко
улучшить питание в своих ведомственных детских садах и яслях.
В конце второго года войны и в открытые предприятия общест-
венного питания и торговую сеть начали поступать ненормированные
продукты — и тоже свои, местные, выращенные в подсобных хозяй-
ствах. Разумеется, эти продукты продавались по значительно повышен-
ным ценам — в так называемых «коммерческих» магазинах и столовых.
Но в тех условиях и это было для населения огромным благом.
Вот какое значение имели подсобные хозяйства. Но вести их было
чрезвычайно трудно — без какой-либо механизации, при постоянной
нехватке рабочей силы, при недостатке кормов. Я нисколько не пре-
увеличу, если скажу, что их материальная база строилась в значитель-
ной мере на сознательности куйбышевцев. Люди отлично понимали,
насколько для них же самих важны эти местные источники продуктов
питания.
Население охотно откликалось и на призывы торгов, орсов и трес-
тов столовых сдавать им пищевые отходы. В 1943 году, например, ко-
гда было особенно трудно с кормами, за счет этих отходов торговые
организации вырастили примерно четвертую часть своего поголовья
★ ЛИСТАЯ ГАЗЕТЫ ТЕХ ЛЕТ---- - ------------- --=
СПАСИБО ЗА ПОМОЩЬ
Письмо из Смоленска
С первых же дней после освобождения Красной Армией Смоленска, разграб-
ленного и разрушенного немецко-фашистскими захватчиками, трудящиеся г. Куйбы-
шева оказали нам большую помощь в восстановлении промышленного и коммуналь-
ного хозяйства города.
После того как к нашему Красноармейскому району были прикреплены для
оказания шефской помощи Куйбышевский, Дзержинский и другие районы г. Куйбыше-
ва, шефские связи еще более усилились. Особенно большая работа проведена среди
населения и в коллективах предприятий и организаций Куйбышевского района.
392
свиней. А когда требовалось полоть овощи и собирать урожай — то-
же все вручную, лопатами, тяпками, — на поля и огороды подсобных
хозяйств пищеторгов, орсов и трестов столовых выезжали коллективы
предприятий, учреждений и учебных заведений.
Надо прямо признать, что нормы продуктов, определенные карточ-
ками, в большинстве не обеспечивали даже минимальных потребно-
стей людей в питании — особенно иждивенцев: учащихся, пенсионеров,
домохозяек. Первый год войны основная масса куйбышевцев жила
впроголодь. Продуктами кроме магазинов и столовых торговали еще
и на рынках — колхозных и так называемом «черном». Это поддержи-
вало людей, но лишь минимально. Много ли мог там купить рабочий и
служащий, если килограмм пшена продавался за сто рублей, «кирпич»
черного хлеба — за сто пятьдесят! Горожане несли на толкучку одеж-
ду, обувь, мебель и прочие личные вещи, чтобы обменять их на кило-
грамм-другой мяса или масла. Но не так уж богаты были тогда люди и
вещами, чтобы этого источника средств к существованию могло хва-
тить надолго.
И поэтому вскоре после начала войны обком и горком партии, обл-
исполком и горисполком приняли решение: все городские пусты-
ри вблизи Куйбышева, на его окраинах и даже в черте самого города
(например, в Ботаническом саду) отвести под личные огороды трудя-
щихся, закрепив эти земли за предприятиями и учреждениями на не-
сколько лет. Уже в первую военную весну на эти участки вышло с ло-
патами свыше пятидесяти шести тысяч рабочих и служащих со своими
семьями. В 1943 году это число увеличилось до ста семидесяти тысяч.
Нужда заставила завести огороды даже тех, кто никогда прежде этим
не занимался. Куйбышевцы на своих делянках сажали буквально все:
картофель и просо (на пшено), горох и тыкву, свеклу и чеснок. Огоро-
ды были залогом жизни, надежной гарантией от голода. Они обеспечи-
Мельничный комбинат № 4 выделил нам мельничный агрегат, электромотор,
гвозди, краски, разный материал и несколько голов скота. Фабзавком комбината по-
сылает патефон, шахматы, политическую и художественную литературу. По инициа-
тиве инвалида Отечественной войны т. Страшно и старого рабочего т. Гусева рабочие
обязались изготовить своими силами и послать в подшефный район инструмент и
посуду.
Немалая работа проведена на многих предприятиях. Коллектив завода, где
секретарем парторганизации т. Драгунов, выделил три металлообрабатывающих станка,
много материалов, инвентаря, здесь же изготовляется посуда.
Завод «Автотрактородеталь» выделил много инструмента и металлических из-
делий.
393
вали годовую потребность средней семьи рабочего и служащего в кар-
тофеле и овощах не Менее чем на сорок-пятьдесят процентов.
И все-таки личные хозяйства давали, повторю еще раз, только до-
полнение к питанию. Хлеб и муку, сахар и жиры, соль, а также мыло и
спички с огородов не получишь. Тем более промышленные товары:
одежду, обувь, белье. Поэтому мы, торговые работники, главное вни-
мание все же уделяли распределению продуктов и одежды по карточ-
кам и ордерам. Мы старались распродавать все товары в магазинах и
столовых полностью по нормам и своевременно: ведь карточка, не ото-
варенная в течение месяца, на следующий месяц теряла силу.
И, следует заметить, в годы войны в корне изменились показатели,
по которым определялись успехи в работе предприятий торговли и об-
щественного питания. Если в мирное время такими критериями были
выполнение плана товарооборота, экономия издержек обращения и
другие экономические показатели, то теперь работа магазинов и сто-
ловых стала оцениваться по тому, насколько своевременно и полностью
отоваривались продкарточки и промордера всех граждан, прикреплен-
ных к данному магазину или столовой. Насколько мне помнится, пер-
вые места в социалистическом соревновании, определяемые по такому
принципу, в те годы занимали чаще других Кировский и Фрунзенский
райпищеторги, орсы железнодорожников и водников, а также город-
ской трест столовых.
Конечно, не надо думать, что вся наша работа сводилась к двум
простейшим функциям: получить с базы что положено и выдать полу-
ченное, кому и сколько причитается по талонам. От работников тор-
говли и общественного питания, прежде всего от руководителей, зави-
село очень многое — даже то, полностью ли будет получено «что по-
ложено» или не полностью. Товары даже по централизованным фон-
дам не поступали сами собой — их надо было выбрать, а это требовало
Эта братская забота и материальная помощь куйбышевцев поможет нам ускорить
восстановление хозяйства.
За последнее время в Красноармейском районе проделана уже большая вос-
становительная работа. Силами рабочих, служащих, домохозяек, учащихся приведе-
ны в порядок улицы и восстановлено движение всех видов транспорта. Восстановле-
ны и работают хлебозавод, обувная фабрика, кожевенный и шиноремонтный заво-
ды, автопарк, мельница, шесть производственных артелей, три больницы, две шко-
лы, столовые.
. Трудящиеся Смоленска, получая помощь от куйбышевцев, выражают им глубо-
кую благодарность за шефство.
Ф. Ватолин,
секретарь Красноармейского райкома ВКП(б) г. Смоленска,
«Волжская коммуна», 1944, 23 июля
394
большой настойчивости, немалых усилий и расторопности. То и дело
создавалась такая ситуация: фонды есть — товаров нет. Выделить фон-
ды было легче, чем обеспечить их натурой. Областное и городское
управления торговли все время держали непосредственную связь с
Москвой: требовали, доказывали, настаивали, обращались в прави-
тельство. В том, что в нашей области и городе Куйбышеве за годы
войны практически не было срывов в обеспечении населения товарами
по нормам, очень большая заслуга тогдашнего начальника областного
управления торговли старого коммуниста тов. Кудинова.
Большинство работников торговли остро сознавали свою ответствен-
ность перед народом за дело, которым они занимались, понимали, что
в их руках — решение насущнейшего вопроса в жизни населения. Лю-
ди работали самоотверженно, не щадя своих сил, по двенадцать и более
часов в сутки, почти без выходных. Необычно трудные условия пре-
дельно четко проявляли истинное лицо каждого: кто предан делу, кто
настоящий патриот, а кто просто ищет теплого местечка в тяжелое
время. Помню, у начальника Куйбышевского городского управления
торговли Арсентия Марковича Чеботарского любимой поговоркой бы-
ло: «Чем ночь темней, тем ярче звезды». Он не раз говорил нам, сво-
им подчиненным: «Нынче сколько ни отдавай себя работе — все мало,
все равно завтра надо работать лучше, чем сегодня».
Работой торговых организаций постоянно и пристально руководили
партийные и советские органы. Их помощь и поддержку мы ощущали
буквально на каждом шагу. И в то же время — их требовательность.
Помню, как-то в магазинах Фрунзенского, Красноглинского и Проле-
тарского райпищеторгов начались перебои с отовариванием продкар-
точек на сахар, жиры и крупы. У магазинов стали скапливаться очере-
ди, огромные даже по тогдашним меркам. Многие граждане, прикреп-
ленные к этим распределителям, недополучили часть положенных им
по норме продуктов. Горком и горисполком приняли немедленные
меры к устранению «пробки», помогли снабженцам срочно выбрать
все фонды на продукты и отоварить карточки.
И конечно же, строго, ч<на всю катушку», наказывали торговых ра-
ботников, проявивших нечестность, использовавших служебное положе-
ние в корыстных целях. Кстати, таких торговцев было среди нас немно-
го. Подавляющее большинство заведующих магазинами и базами, про-
давцов, снабженцев сознавало свой долг перед народом и с честью его
выполняло, проявляло истинный патриотизм.
Константа Городецкая
Товарищи медики
ИЗ ДНЕВНИКА ВОЕНФЕЛЬДШЕРА
22 июня 1941 года. Теплое, хорошее утро. Безоблачное голубое не-
бо, сверкающая гладь Волги, сочная зелень деревьев. Город только
что просыпался. Это воскресенье мы с мужем решили провести за
Волгой.
В 10 часов утра паром отошел от причала. Волга еще была холод-
ная. Но озера уже прогрелись. И мы вслух обсуждали, куда двинемся—
на первое, второе, третье Щучье или на Синицыно. А потом на Ле-
щево.
День пролетел незаметно. Возвращались немного утомленные ку-
паньем, опьяненные свежим воздухом, изрядно подгоревшие на солн-
це и очень довольные. И вдруг в природе все переменилось. Подуло
холодным ветром. Солнце застлали тучи. Надвигалась гроза.
— А ну, бежим! Может быть, успеем посуху до причала, —
скомандовал муж.
Мы успели чуть-чуть. Паром уже отшвартовывался. На нем суета, кри-
ки ребятишек, смех, голоса гармошек. Каждый из нас прикрывал голо-
ву чем мог. Муж подошел к матросу парома прикурить. Вернулся с не-
зажженной папиросой, с белым лицом:
— Объявлена война. Фашисты ночью напали на нас.
Эта новость не сразу дошла до меня. Я молча смотрела на мужа,
стараясь понять, всерьез это он или шутит.
28 июня. Я иду по коридору второго этажа 74-й школы, где нахо-
дится штаб формируемой части. Часть называется: «Полевой подвиж-
ной госпиталь ППГ-472». Знакомлюсь с начальником — бывшим началь-
ником терапевтического отделения окружного госпиталя Павлом Нико-
лаевичем Яшуниным и комиссаром Леонидом Ивановичем Якимовым.
30 июня. Получила на вещевом складе шинель, пилотку, гимнастерку,
две пары мужского белья, брюки, ремень, кирзовые сапоги, портянки,
противогаз, котелок, ложку, кружку и маленький пластмассовый черный
медальон.
— А это что? — спросила я.
396
— Отвинтите крышку, ответьте на вопросы, которые значатся на бу-
мажке, и заложите обратно. А медальон... Это на случай. Носите в кар-
мане гимнастерки. Ну, в общем, сами понимаете...
Теперь я поняла. Это на случай, если убьют или тяжело ранят, что-
бы знали люди, кто я и откуда.
2 июля. Военная присяга. Изучение оружия, уставов. Занятия по спе-
циальности.
Муж уже воюет. А я все еще сижу в тылу.
19 июля. Во дворе госпиталя появилось множество автомашин, нача-
лась беготня, торопливо укладываются тюки, носилки, ящики с аптекар-
ским имуществом, походные кухни.
Ну вот и прощанье. Плачут матери. Хмурят брови и прячут глаза
старики.
— Миленькие, может, кто из вас и не вернется. Давайте я вас всех
перекрещу, — говорит из толпы провожающих какая-то бабка.
Успокаиваю маму как могу, обещаю скоро вернуться.
— По машинам!
Это уже последняя команда. Последние объятия, поцелуи, напутст-
вия. Проезжаем в санитарном автобусе через город к вокзалу. Мед-
сестры Валя Попова и Ася Костяева запели:
«Если завтра война, если завтра в поход»...
Нет, это уже не завтра. Это уже сегодня война. Она перешагнула
границы. И на нашей, а не на чужой земле льется кровь.
21 июля. Эшелон все дальше и дальше от Куйбышева, от Волги.
Наш передвижной полевой госпиталь номер 472 придают 21-й армии,
действующей на Смоленском направлении. С обеих сторон вагона — на-
ры в два яруса. У каждого свое «купе». Особого оживления в коллекти-
ве не чувствуется. Больше молчим. Начальник госпиталя пытается обо-
дрить нас:
— Ничего, друзья, войну мы все равно выиграем. Поверьте старому
солдату. Я ведь уже три войны пережил: империалистическую, граждан-
скую, финскую. Вот теперь на четвертую отправляюсь и верю: ничего
со мной не случится. Вернусь домой целый и здоровый. Главное — го-
лову не терять и бодрость духа.
А меня уже начинают одолевать заботы: как обойдемся без того-
то и того-то? Ведь передвижной госпиталь — не стационар. Всего с со-
бой не возьмешь.
Волнует и то, что едем без рентгеновского аппарата.
— Получим в Рузаевке, — успокаивает рентгенолог Набоков. Но
эшелон пошел по другому пути. Утром мы были в Кузнецке. Впереди
Пенза, Ряжск.
23 июля. Наш эшелон обгоняют составы с людьми, боеприпасами.
Они фронту нужнее. Им зеленая улица. Станции погружены в темноту.
397
Ночью слышны моторы пролетающих самолетов. Мужчины мучаются.
Курить не разрешается. В вагоне душно, но двери приказано закрывать.
Проезжаем брянские леса. Какая красота! Каждый уголок, каждая
полянка манит к себе.
— Эх! Пикничок бы тут организовать, — вздыхает кто-то из пожи-
лых врачей. — Может быть, остановимся?
Но шутка не доходит. Мы уже видели валяющиеся под откосом
сожженные вагоны. Вспомнив, что в моем гардеробе имеются брюки,
я решила надеть их. В случае сигнала «воздух» прыгать из вагона в них
куда удобнее.
24 июля. Наш повар Вася Лобанов кормит вагон перловой кашей, у
которой, оказывается, совершенно военное название: «шрапнель».
26 июля. На рассвете эшелон подошел к небольшой станции, окру-
женной сосновым лесом.
— Внимание! Здесь будем выгружаться. Тихо! Без шума! — обходил
вагоны дежурный по эшелону.
С какой-то грустью покидали обжитой за неделю вагон. Что-то бу-
дет с нами дальше?
Началась выгрузка. Начальник госпиталя уехал знакомиться с ме-
стом первой дислокации ППГ.
—« Для начала нам повезло, — сказал он, вернувшись. — Будем раз-
вертывать госпиталь в доме отдыха.
Станция называется Злынка. Дом отдыха в пяти километрах от нее
на реке |Ипуть. Распределяем его корпуса — под хирургическое, сорти-
ровочное отделения, эвакопункт, аптеку, изолятор, лабораторию, штаб
и общежитие личного состава.
— Городецкая и Набоков, вам придется взять на себя сортировоч-
ное отделение — рентгеновского кабинета у нас пока нет, — говорит
начальник госпиталя.
27 июля. В 9 часов утра прибыли первые раненые. Измученные, уста-
лые, в порванной одежде, с пропитанными кровью повязками.
Мы с Набоковым принимаем их первыми. На одних носилках лежит
боец вниз лицом. Ему нельзя лежать иначе, он ранен в спину. Повреж-
ден позвоночник. Окровавленная гимнастерка разрезана на спине и
заколота булавкой.
Рядом с ним — раненный в бедро. У третьего — ранение в голову,
левый глаз вытек, лицо обожжено. Сердце сжалось и заболело так, как
будто все эти раны получила сама. Но распускаться нельзя. Регистри-
рую раненых сквозь слезы, едва различая строчки. Короткий осмотр
хирургами, и бойцов отправляют на обмывочный пункт с биркой, при-
крепленной к гимнастерке. Бирки нескольких цветов. Белая с буквой Г
означает — госпитализация; зеленая с буквой П — перевязка, красная
< ОП — операция. Синяя с Э — эвакопункт, желтая с И — изолятор.
398
29 июля. Двое суток никго из нас не смыкает глаз. Но это ничего..
Главное, что большинство раненых после теплого душа, перевязки и
сытного обеда погружаются в глубокий целительный сон. А это — по-
ловина дела.
Ночь. Госпиталь спит. Мигают спокойные звезды. Где-то высоко ро-
кочет невидимый самолет. Качаются белые головки цветов. А наутро
раненым уже хочется связи с внешним миром, со своей частью, с до-
мом. Сапер, подорвавшийся на мине и с перевязанной правой рукой,
просит санитара:
— Слышь-ка, браток, напиши, потрудись, самую малость — жив,
здоров, нахожусь в госпитале. О руке — ни слова. Просто, мол, легкое
ранение. Не надо пугать жену. Сердце у нее слабое.
Мы стараемся оберегать покой наших пациентов. С тревогой/
вслушиваемся в шум моторов над головой, стараемся угадать: наши
или гитлеровские. К сожалению, чаще пролетают те. Однажды отбом-
бились совсем рядом с госпиталем. Разрушили полотно железной до-
роги. Противник метит в проходящие поезда.
5 августа. О прибытии к нам раненых узнали ближайшие колхозы.
И почти ежедневно в госпиталь стали приезжать колхозницы с подарка-
ми. Повара повеселели. Кладовые пополнялись мукой, маслом, банка-
ми с вареньем, солеными огурцами, на кухню то и дело тащили бидоны
с парным молоком. Женщины смотрели на раненых, порою не в силах
сдержать слез. Многие предлагали свою кровь. Ближе других к нам се-
ло Злынка. Злынковские женщины и девушки помогают даже в уходе
за ранеными, обмывают, перевязывают их, разносят по палатам. Они
моют полы, стирают, готовят пищу, чинят белье, дежурят у тяжело-
больных.
10 августа. Сегодня — эвакуация в глубокий тыл первой группы ра-
неных. Это в первую очередь тяжелые. Их 145 человек. Санитарный
поезд стоит на запасном пути за станцией Злынка. Важно отправить
поезд пораньше, пока в небе не появились фашистские стервятники.
Всего несколько дней лечили мы фронтовиков, а уже стали они для
нас родными и близкими. Только бы ничего с ними не случилось по
дороге, только бы не попали под бомбежку! Последние слова
прощания. И красный огонек последнего вагона скрывается за поворо-
том.
16 августа. Все тревожнее в Злынке. Видимо, гитлеровцы все же на-
щупали госпиталь. Нас уже несколько раз бомбили. Жертв пока нет, но
оставаться тут очень опасно. Грузимся в машины, и до свидания, Злын-
ка! До свидания, а не прощай. Мы верим, что вернемся сюда, что все
эти земли, которые оставляем, снова будут советскими.
20 августа. Двигаемся к городу Щорсу. Гитлеровцы за самой спиной.
Не можем оторваться от орудийных выстрелов, преследующих нас.
399
Проезжаем села, которые через день-другой займут фашисты. У ворот
стоят печальные женщины, с тоской спрашивают:
—> На кого же вы покидаете нас, милые? Как же мы тут одни-то?
Бойцы отвечают, потупив глаза:
— Скоро вернемся, мамаши. Потерпите.
22 августа. Небольшой украинский город Щорс. Под госпиталь отво-
дят среднюю школу. Но это заметное здание. И при бомбежке его не
обойдут. Лучше где-нибудь в сторонке. Развертываемся в деревушке
у железнодорожной станции Бречь. И как же мы оказались правы! Пер-
вая бомбежка — и от школы груда развалин.
25 августа. Щорс бомбят непрерывно. Население прячется в лесу. На
станции горит нефтебаза. Рвутся снаряды. И вдруг все стихает. Тревож-
ная тишина. Оказывается, гитлеровцы рядом с нами. Спешно отправ-
ляем раненых санитарной летучкой в Наумовку.
27 августа. На наших руках полтораста раненых. Четвертая часть —
тяжелые. Наши хирурги М. Миронова, А. Мукин, В. Гришанов сутками не
отходят от операционных столов.
Коммунисты Наумовки готовятся к уходу в партизанский отряд.
Спрашивают у нас, какая помощь нужна, окажут ее, пока еще здесь.
Просим подводы. Положение снова очень сложное. Наши части пока
без успехов пытаются оторваться от противника. Грохот канонады сле-
ва и справа. Сниматься с места — приказа нет. Но не оставлять же ра-
неных противнику!
И дождались! Получены точные данные, что фашисты не только
впереди и сбоку, но и позади нас. Начальник госпиталя, посоветовав-
шись с местными коммунистами, решает тяжелых отправить на лоша-
дях по глухой лесной дороге в объезд Крюковки, занятой вражескими
войсками. А мы, все остальные, с имуществом госпиталя на автомаши-
нах с потушенными фарами и приглушенными моторами едем к шоссе.
* ОСТАЛОСЬ В ПАМЯТИ=----------------------------= ---- - =
ВОСЬМИЛЕТНИЙ ОДНОПОЛЧАНИН
Вам приходилось когда-нибудь видеть на военных, разбитых снарядами дорогах
детей! Мне приходилось, и я не забуду этого никогда.
Шел март 1942 года. По улице деревни Лагуны, что в шести верстах от города
Велиж, где стояла тогда наша медсанчасть, шел бледный, измученный, с мешочной
торбой через плечо, совсем крохотный мальчишка. Остановился, угрюмо взглянул и
с хрипотцой выдавил:
— Дядя, подай!
— Что же я тебе подам!
400
Проскочим ли? Проскочили. Враги заподозрили что-то неладное, когда
мы уже были далеко. Пустили нам вслед безопасную для нас теперь
пулеметную очередь.
28 августа. Приказ — переправиться через Десну и развернуться на
берегу, приняв к себе всех раненых от других госпиталей, кото-
рые будут переправляться в нашем районе.
Но переправиться не так просто. Железнодорожный мост взорван.
Через Десну ходит лишь маленький паром. А к нему выстроилась
огромная очередь артиллерийских орудий, повозок, зарядных ящиков,
обозных подвод.
Порядка мало. К руководителю переправы, артиллерийскому пол-
ковнику, лезут командиры всех рангов, шумят, требуют, ругаются. Он
устал, взмок, охрип.
Наш начальник пробился к нему, объяснил положение.
— Ну что я могу сделать? — развел руками полковник. — Смотри-
те, что происходит. Впрочем, я своих сейчас перевезу и тогда вам пе-
редам командование переправой. Но для наведения порядка нужно
отделение солдат и командир в моем чине.
Отделение у нас было. А полковника не было. Его роль сыграл мой
начальник, рентгенолог Набоков. Добродушнейший человек, он однако
имел внушительную осанку, зычный голос и решительные жесты. Все
остальное сделали знаки различия. В обозе нашли командирскую фу-
ражку вместо пилотки, по четыре шпалы на петлицы, и «полковник»
Набоков превосходно справился с задачей. Переправив к утру свой гос-
питаль, он передал командование этим сложным участком какому-то
настоящему полковнику.
31 августа. На помощь нам прибыл госпиталь № 434. У врачей и се-
— Подай есть. Мне все подают, и ты подашь! — твердо ответил он и, помолчав,
продолжал: — На нашем огороде фриц бабушку и маму из автомата...
Голос мальчика дрогнул. Бескровные губы задергались. По тонкой шее прошел
спазм, кулачонки сдавили ремень торбы. А глаза... глаза остались сухими.
Солдаты нашей медико-санитарной части, люди пожилые и обстрелянные, ре-
шили усыновить мальчишку. Накормили, обмыли, обшили его.
Володя Ночевка вскоре сделался общим любимцем нашей части. Старшина Се-
востьянов, который до войны работал маляром в Саратове, раздобыл где-то бук-
варь и научил Володю читать. Санинструктор Полынцев, бывший артист из Перми,
ввел его в мир высокой поэзии Пушкина, вырезал из дерева матрешек, из глины
вылепил и обжег свисток, животных, птиц,
Петр Галай, мастер модельной обуви из Оренбурга, наш сапожник, доверял
401
стер ни кровинки в лицах. Двое суток обрабатываем раненых и готовим
к эвакуации. Все валимся от усталости с ног.
1 сентября. Слава богу. Наши раненые эвакуированы. А нам приказ—
двигаться в Сосновку.
5 сентября. Ромны у оккупантов. Мы в Бобрине. Возле школы под
высокими тополями стоят зачехленные орудия и ящики снарядов артил-
лерийской части.
7 сентября. Сосновка — небольшая деревушка. Заняли, как почти
всюду, школу. Раненых немного. За горизонтом грохочет орудийный
гром. По ночам видны с той стороны огненные сполохи. Молоденькие
девушки — медсестры, только что прибывшие в госпиталь, сидят на
крыльце вокруг врача Марии Георгиевны Мироновой, спрашивают:
— Что это там, Мария Георгиевна? Гроза, наверное?
— Может быть, и гроза, — успокаивает Миронова. Днем проходив-
шие деревней красноармейцы удивлялись:
— Девочки! Зачем вы сюда приехали?
— Как это зачем? Лечить раненых.
— Да какое же тут лечение, когда мы уже связь снимаем, уходим.
За Сеймом гитлеровские танки. Сами видели. Передайте вашему началь-
ству — отступаем.
Как быть? Приказа о перемене места из штаба опять не поступало.
Неужели забыли о нас? Нет, вспомнили. Свертываемся. Грузимся на
машины. Путь на Ромны.
11 сентября. Бобрин. По дороге сюда встретились с земляками.
В селе Медвежье стоял госпиталь № 474, который тоже формировался
в Куйбышеве. Начальником его был военврач второго ранга Алексеев.
Комиссаром — Перископов. Через день после встречи, когда мы уже
добрались до места, узнали, что госпиталь был разрушен танками.
Алексеев погиб. Комиссару с группой врачей удалось уйти.
Володе молоток и деревянные гвозди. И Володя «чинил» солдатскую обувь. Хирург
Б. К. Остроумов порой поручал ему отнести пакет .или записку в тот или иной
штаб. Малыш очень гордился этими поручениями и выполнял их охотно и бы-
стро.
Он оказался совсем не робким. При артиллерийских обстрелах вел себя, как
взрослый воин, не плакал, не пугался. Боялся заглядывать только в операционную.
Боялся крови. Она, видимо, напоминала ему дикую расправу гитлеровцев с род-
ными.
Ночевка прошел с нами путь от Велижа до Калининграда. А в конце войны, в
апреле 1945 года, из Велижа к нам под Калининград пришло письмо, в котором ин-
валид Отечественной войны Тимофей Иванович Ночевка писал:
«Вернулся домой и увидел холмики земли на огороде. Соседи сказали: «В од-
402
i2 сентября. Противник овладел Ромнами. Надо уходить из Бобрина.
Его бомбят. Идем, утопая в грязи, подталкиваем машины. К ночи до-
брались до села Попивщины.
Раненых на всякий случай оставили в машинах, сами замертво свали-
лись от усталости и пережитых волнений на мокрой соломе в полураз-
рушенном сарае. Напрасно наш повар Вася Лобанов ждал нас на ужин
у своей походной кухни — никто -не в силах был пошевелить пальцем.
И все-таки пошевелить пришлось. Дежурный по госпиталю связался
со штабом части, стоявшей в селе, и принес неприятную новость: здесь
ждут крупный вражеский десант. Никакой гарантии нет, что наши тут
удержатся. В штабе посоветовали — как можно быстрее сниматься и
ехать дальше.
5 октября. Идут дожди. Дороги почти непроходимы. Тучные хлеба
не убраны, а вытоптаны. Машины буксуют. Бросаем под них охапки не-
скошенной гречихи, снопы пшеницы, овса. Какое-то ожесточение охва-
тывает. Какой урожай погибает! Но лучше уж под колеса его, чем
оставлять в руках врага.
31 октября. Наш ППГ № 472, чудом сохранивший в передрягах пос-
ледних дней свой личный состав и материальную часть, передается
фронтовому эвакопункту. Стоим неподалеку от станции Лиски в доме
отдыха железнодорожников. Здесь все очень удобно, и мы быстро
разместились. Дом большой. Комнат хватило на все службы и подраз-
деления госпиталя. Вокруг замечательный парк. Но место тоже не
очень спокойное. Лиски — узловая станция. И сюда то и дело наведы-
ваются гитлеровские бомбардировщики.
24 ноября. Офицерский состав вызван в штаб.
— Имеются сведения, что в лесу, километрах в семи от госпита-
ля, высадился вражеский десант. Будьте готовы к отражению возмож-
ного нападения.
ном твоя мать, в другом — жена. А дети ушли к нашим еще в 1942-м». Двух детей
я нашел, помогите найти и Володю. Слышал, что вы знаете, где он».
Немудреные пожитки воспитанника санчасти — фотографии, свисток —упакованы.
Выписан продовольственный аттестат. Выдан сухой паек. Одетый в новенькую воен-
ную форму, каш восьмилетний «однополчанин» отправился со специальным сопро-
вождающим в Велиж, к отцу. Мы провожали его, как очень близкого и дорогого
нам человека, и на глазах у многих блестели слезы.
В. Захаров,
майор медицинской службы запаса
I. Куйбышев
403
Всю ночь просидели одетыми, без света, сжимая в руках винтовки
и пистолеты, ожидая приказа вступить в бой.
Но к утру выяснилось: десант уничтожен в момент приземления.
26 января 1942 года. Изюм. Заснеженные улицы, разбитые здания,
оборванные провода. И страшный холод. Что бы мы делали без помо-
щи добровольных помощниц — женщин, начинающих возвращаться
после освобождения города из лесов и окрестных деревень? По
штатному расписанию в нашем госпитале полагалось содержать две-
сти раненых, а у нас их было более тысячи. А медперсонала — строго
по тому минимальному штату.
Жена воюющего на фронте бойца — никто не знает ее фамилии,
просто Савельевна — вместе с подругами подготовила нам здание
бывших детских яслей под операционную. Женщины выскребли, вы-
мели все, привели в порядок, навели, какой возможно, уют. Помогают
нам и дети. В нашем сортировочном отделении заслужили общую лю-
бовь и уважение двое — двенадцатилетний Володя и десятилетняя
Элла. Они стараются поспеть всюду. Помогают выходить из машины
тем, кто еще не может передвигаться, провожают до приготовленно-
го места, подают воду. Раненые то и дело окликают их:
— Сынок! Заверни-ка мне покурить. Сумеешь?
Володя быстро научился крутить бойцам козьи ножки.
— Девочка, грамотная, говоришь? А ну-ка, напиши моим письмецо.
А то, вишь, меня как раз по правой руке и угораздило.
Элла не заставляет себя упрашивать. Подсаживается к раненому
и пишет под диктовку письмо, старательно высунув язычок. Тя-
желобольных Элла кормит с ложечки. Володя читает им вслух
книги.
3 февраля. Снегопад отрезал госпиталь от всех снабжавших нас баз.
Положение катастрофическое. Продовольствие на исходе. Люди физи-
чески перенапряжены. Не спим по нескольку суток. А тут еще сигналы
о том, что в соседних селах застряли раненые, которые никак не могут
добраться до нас. Машины вязнут в снегу. Пробраться к этим раненым
можно только пешком по занесенным дорогам. Но не оставлять же в
беде товарищей. Каждый день кто-то из врачей и сестер уходит на по-
иски нуждающихся в нашей помощи. Израсходован НЗ и все, что было
своего у личного состава. Все идет в общий котел для раненых. Из
оставшейся муки повара делают какую-то затируху, чтоб хоть как-то
поддержать их. Курящие томятся без табака.
15 февраля. Спать и отдыхать некогда. Валимся с ног от усталости.
Но настроение бодрое. Ведь наши наступают! Среди раненых — двое
тяжелых из вновь поступивших — командир полка и начальник штаба.
Люди немолодые. Начальник штаба — кадровый офицер, осколком
ранен в коленный сустав. Началась газовая гангрена. Я слыхала, как
404
командир полка просил и начальника госпиталя и комиссара сделать
все, чтобы спасти ногу своему боевому товарищу.
Но в госпитале сидит инспектирующий из медуправления армии.
Он решительно требует ампутации. На консилиуме наш начмед Мария
Георгиевна Миронова предложила передать больного под ее ответст-
венность. Начальник из управления рассердился, раскричался. Но Ма-
рия Георгиевна настояла на своем. Она у нас очень смелая и знающая.
И мы ее за это очень любим.
Комиссара она попросила об одном: чтобы тот внушил начштаба
веру в выздоровление.
Трое суток без сна и отдыха провела Миронова у постели подпол-
ковника и, наконец, черная, с провалившимися глазами, смертельно
уставшая, но счастливая произнесла с облегченным вздохом:
— Ну, теперь все. Будете ходить на своих двоих.
4 марта. Наконец потеплело. Прекратились метели. Налажена связь
с базами. Появились продукты, с оставленных неприятелем складов
привезли сигареты. Госпиталь повеселел. Но из соседних деревень
крестьяне на лошадях привозят новых раненых. Раны запущены. Много
гангренозных. Началась эвакуация обработанных в тыл.
14 марта. Все сильнее дыхание весны. На душе радостно. Враг от-
ступает. Жизнь в Изюме налаживается. Появились первые учреждения.
5 мая. Тепло и соловьи. Немного странно. Соловьи не признают
войны. Город в развалинах, а они заливаются трелями. Все сильнее
тоска по дому, по Волге, по родным, и оттого еще сильнее ненависть
к врагу, нарушившему нашу мирную жизнь.
17 мая. Утром над нами разыгрался воздушный бой. Наши истре-
бители атаковали гитлеровскую бомбардировочную эскадру. В пере-
вязочной и операционной шла обычная работа. Вася Лобанов готовил
завтрак. Три санитара готовили летнюю столовую во дворе школы.
Раненые уже поднялись и в различных местах двора, небольшого при-
школьного парка грелись на солнышке. И вдруг зазвенели стекла, по-
сыпалась штукатурка.
— Воздух! — крикнул начфин Деньгов.
— Ложись!
Люди распластались на земле.
В момент налета вражеской авиации я с группой товарищей нахо-
дилась в штабе. Это были страшные минуты. Выбраться из помещения
мы не могли. Обвалившейся стеной завалило выход. А бомбардиров-
щики делали новый заход. Мы видим через узкие щели в стене, что
соседнее здание уже пылает. Огонь вот-вот перебросится на наш дом.
Выкидываем из окон папки с документами, переваливаем через подо-
конник сейф. Прыгаем со второго этажа сами: на первом нет окон.
Фашистских самолетов — семнадцать. Они, отбомбившись, уходят.
405
На смену им приходит другая волна бомбардировщиков. Под свист
осколков мы растаскиваем раненых по укрытиям и глубоким подва-
лам. Забираем второпях перевязочные материалы, медикаменты, фля-
ги с водой. Неизвестно, уцелеют ли корпуса нашего госпиталя, когда
мы снова вылезем на свет.
В перевязочной в это время на столе лежал тяжелораненый офи-
цер. Раны его чистила молодая женщина — врач, незадолго до этого
приехавшая в наш госпиталь из медсанбата. Кроме нее у стола нахо-
дились медсестра и санитар. Раздался взрыв: врач, сестра и санитар
опустились на пол. Еще один взрыв за окном, совсем близко, и рев
мотора стал удаляться.
— Улетел проклятый, — поднялся санитар и стал отряхиваться.
— Доктор, вставайте — улетел, — тронула за руку врача Рая.
Но та молчала, она была наповал убита осколком, влетевшим в
окно.
23 августа. Сталинградский фронт. Стоим в Ерзовке. Это совсем
-близко от города. И тем не менее мы отрезаны. Между нами и Ста-
линградом фашистские танки. Ночью, без огней, проскользнули мимо
гитлеровцев к Волге и переправились на чудом уцелевшем пароме на
левый берег.
19 ноября. Опять долго не бралась за дневник. Сегодня на рассве-
те по тревоге собран и выстроен личный состав госпиталя. Зачитан
приказ о переходе Красной Армии в генеральное наступление на Ста-
линградском фронте. Не успели обняться от радости и крикнуть «ура»,
как со стороны Сталинграда раздался потрясший небо и землю гро-
хот. Бил левый берег Волги. Наша артиллерия оповестила мир о нача-
ле небывалого сражения.
25 ноября. Идут пленные. Какие они жалкие! Одеты в тряпье, об-
росшие, обмороженные. У многих ноги обмотаны соломой...
— Хлеба, хлеба! Гитлер капут! — протягивают они руки встречным
женщинам.
3 февраля 1943 года. Проснулась сегодня в недоумении. Тишина.
Странная, непривычная тишина. Сталинградский фронт молчит. Мы дав-
но ожидали этого момента, но все равно он наступил неожиданно.
Враг прекратил сопротивление. Мимо наших окон провели сдавшихся
в плен гитлеровских генералов. Бойцы смотрят на них исподлобья,
сжав кулаки, с трудом сдерживая себя. Сколько крови на руках этих
помощников Гитлера, сколько бед, горя и ужасов принесли эти заво-
еватели на нашу землю! И вот достукались! Получите то, на что обре-
чены были самой историей.
Евг, Астатов
Батальон имени Зины Смирновой
15-я гвардейская дивизия... Для меня это поредевшая от боев и
времени цепочка знакомых лиц. Знакомых лично и по фотографиям.
И по рассказам. Всегда удивительным и чаще всего печальным. Это
странно скрестившиеся судьбы солдат, имеющих неоспоримое право
на очень высокое и трудное человеческое звание — герой.
Многие из них погибли. Но многие живы. Среди живых — куйбы-
шевский адвокат Зинаида Ивановна Смирнова. Бывший санинструк-
тор 15-й гвардейской. Боевой друг Героя Советского Союза Хусена
Ушдрухаева, который лежит далеко от родных гор, в луганской степи,,
под каменной плитой.
О ней и пойдет мой рассказ.
Она удивительно смеется, эта маленькая женщина. Ни годы, ни
боль, ни война, отнявшая у нее юность, ничего не смогли поделать с
ее смехом. Так смеются в восемнадцать. Звонко и по-настоящему ве-
село. Смеются без оглядки, не думая о том, как звучит твой смех.
Вряд ли в восемнадцать лет ей приходилось часто смеяться. Восем-
надцатилетие ее совпало с сорок первым. Тогда она стирала окровав-
ленное солдатское белье. Под Вязьмой. В прачечном отряде. И никто
не давал ей больше пятнадцати. Потом ей дали винтовку и санитарную
сумку, и она прошла с ними до самой Москвы. Девочка с тяжелыми
косами и тяжелой винтовкой на брезентовом ремне.
Эта винтовка била ее в плечо короткими тупыми ударами. Березо-
вый приклад с окованным сталью затылком казался живым и недру-
желюбным. Она крепко прижималась скулой к его холодной, гладкой
щеке. Ловила мушкой голенастые фигуры в тусклых касках. Они на-
двигались на нее неотвратимо и надменно. Шли в полный рост, засу-
чив по локоть рукава зеленых курток. Они не боялись ее, девочку с
седыми от пыли косами. Они просто не знали, с кем имеют дело.
Приклад ударял в плечо коротко и зло. Нелепо взмахнув руками,
407
падали чужие солдаты, враги. И она вновь прижималась щекой к хо-
лодному винтовочному прикладу.
Всю войну прошла она с оружием в руках, но все же главной ее
профессией было другое.
...В журнале «Смена» за 1945 год опубликована фотография. Почти
во всю страницу. Девушка с погонами старшины. И с косами толщи-
ной в руку. В левом верхнем углу цифра — 680. Девушка смотрит за-
думчиво и немного грустно. Это последняя военная фотография гвар-
дии старшины Зинаиды Смирновой, санинструктора стрелковой роты
47-го полка прославленной 15-й дивизии. 680 человек обязаны ей жизнью.
Это если по лицевому счету — по записям, сделанным в старой по-
трепанной книжице. А сколько не попало в этот лицевой счет, сколько
осталось за пределами этой удивительной цифры — 680?! Не попало,
потому что не до лицевых счетов было на Дону в сорок втором, и в
Сталинграде, и на Курской дуге, и на тонущих понтонах под Киевом в
сорок третьем.
Батальон солдат вынесла она на своих плечах из самой гущи огня.
Хрупкая девочка, которой никто не давал больше пятнадцати.
Будь на то моя воля, я назвал бы этот батальон ее именем. Гвар-
дейский стрелковый батальон имени Зинаиды Смирновой. Потому что,
если б не она, не было бы в живых тысячи солдат. Погибли бы парни...
Сколько их лежало после боев на развороченной минами и снаря-
дами земле! Уходили вперед поредевшие роты, а они оставались
наедине с ночью и лежали, стиснув от боли зубы, и думали: это все,
конец. Конец, потому что холодеют руки, и кругом ночь, и ничто уже
не напомнит о том, что совсем недавно был в роте солдат — парень
с соломенным чубом, двадцати лет от роду. Кто найдет его здесь,
кто вспомнит о нем в суматохе тяжелого боя, в котором нужны толь-
ко живые и сильные?..
Не страшно быть в бою убитым,
Крестом лежать в селе сгоревшем.
Страшнее умереть забытым
И молодым. Не поседевшим...
Не дай вам бог лежать забытым!
Чтоб звезды, словно слезы, стыли,
Живым лежать, а не убитым,
* И думать, что тебя забыли...
Да, лежали парни^на украинской, на донской, на смоленской земле
и думали, что это все, конец. А маленькая девочка с тяжелыми коса-
ми поднималась из окопа навстречу выстрелам и, задыхаясь от дыма,
ползла по горящей траве. Ползла, потому что гибли парни. Бессильные,
пробитые пулями, изорванные осколками, обожженные огнем...
408
Когда отброшена пехота,
Когда земля от мертвых стонет
И смертью храбрых пала рота...
Вас вдруг рукою кто-то тронет.
Десятки пулеметных точек
Со всех сторон глаза таращат,
А вам шепнут: «...Ползем, браточек...»
И к жизни на себе потащат.
Как трудно, наверное, тащить на себе безжизненное, обмякшее те-
ло... Тащить под огнем, по самой кромке между жизнью и смертью.
По острой — острее, чем лезвие 1ножа, — кромке.
На всю жизнь она запомнила кукурузное поле у одного из непри-
метных украинских сел. Кажется, это село называлось Губаревка. Зина
ползла по полю, раненная в плечо и в руку. И оглушенная взрывной
волной. Поле было нескончаемым; она ползла из последних сил.
натыкаясь лицом на шершавые стебли. Ее рота была отброшена. Зина
осталась одна, и где-то, совсем близко, сочно хрустела под немецки-
ми сапогами неубранная кукуруза.
Поле кончилось неожиданно, когда она уже думала, что не успеет
выбраться из него. Вместо зеленого полумрака, пропитанного острым
запахом влажной земли, — ослепительно яркий солнечный свет.
— Ребята, я ранена!
Ее заметили сразу. Кто-то из ребят бросился навстречу. И сразу же
упал, срезанный автоматной очередью. Потом убили второго и ранили
еще двух. Она видела, как перемахнул через бруствер окопа комсорг
батальона Витя Бравославский.
— Отставить! — крикнул ему комроты. — Назад!
— Так Зину же ранило! Зину!
— Отставить!
И он побежал сам. Командир стрелковой роты Дмитрий Кривобо-
кое. Он подхватил ее на руки и вдруг качнулся. Зина увидела тонкую
алую струйку. Она выбегала из-под пуговицы на гимнастерке, словно
родничок из-под камня. Комроты изо всех сил прижал к прострелен-
ной груди Зину. Он еще мог идти, и он пошел. Назад, к окопу. Рота
прикрыла их огнем, заставила фашистов залечь. Но комроты нужно
было пройти пятьдесят метров по голой, черной пашне. Пятьдесят
метров с пулей в груди и с раненой девушкой 'на руках. Пятьдесят
метров под прицельным огнем. Это было невозможно, невозможное
случилось — комроты дошел до окопа. И упал в него вместе со своей
ношей.
409
Настоящие люди никогда ничего не забывают. Они помнят все, до
самых, казалось бы, незначительных деталей. Помнят имена однопол-
чан, даты боев, названия сел, которые приходилось сначала отдавать,
а потом, через много месяцев, брать обратно. Уже сожженные, обез-
людевшие, со свежими крестами на погостах, с мрачными глаголями
виселиц на деревенских площадях.
Прошло почти тридцать лет, а Зинаида Смирнова помнит рассвет у
Рычковского разъезда. И танки. Фашистские танки. Они ползут со всех
сторон, поднимая тучи едкой, горячей пыли. Пыль медленно садилась
на костяные лица убитых. Черная пыль от сгоревшей полыни и пере-
молотой гусеницами земли.
Пять бронебойщиков, окопавшись под расщепленным деревом,
пытались остановить надвигающуюся лавину. Противотанковые ружья
хлопали глухо и угрюмо, будто чувствовали, что бойцы обречены.
Коптящими кострами горели подбитые танки.
Зина добралась до бронебойщиков, перебинтовала всех пятерых.
Один был ранен очень тяжело. Зина взвалила на плечи его тяжелое
горячее тело.
— Ползите на НП батальона, ребята! — крикнула она остальным.
Но они остались. И вновь захлопали их длинные вороненые
ружья.
Потом Зина видела, как плоский серый танк вывалился откуда-то
сбоку, из-за бугра. Сначала упало дерево, потом, тормозя гусеницей,
танк развернулся и долго, ужасно долго утюжил окоп бронебойщиков.
Они ничего уже не могли ему сделать. Они были мертвы. А танк —
надменное стальное чудовище — все продолжал вдавливать в землю
белые Зинины бинты и черные искореженные стволы противотанковых
ружей.
За танками шла пехота. Опять, как и тогда, под Вязьмой, шла в
рост, закатав по локти рукава зеленых курток. Как ненавидела Зина
этих краснорожих солдат, их подогретую шнапсом браваду, убийц ее
товарищей, оставшихся лежать там, у высотки, с костяными лицами,
припудренными горькой пылью.
Пройдет всего несколько месяцев, и эти самоуверенные верзилы
с закатанными рукавами научатся вести себя совсем по-другому. Они
станут прижиматься к земле, станут меньше ростом, будут прятаться
за каждый выступ, за каждый бугорок и, наконец, попятятся. Впервые
она увидит их бегущими в Сталинграде. Вместе со своей ротой Зина
пойдет в штыковую атаку. Девочка в стеганой фуфайке, та самая, что
стреляла по немецким цепям на старых, изъеденных осенними дож-
дями дорогах Смоленщины. Она пойдет с ребятами в штыковую. И
немцы не выдержат — побегут.
Но все это будет позже. А пока перед нею только танки и горя-
410
щие блиндажи с ранеными возле НП командира батальона. И сам ком-
бат Пищенко, раненный в живот, в голову и еще в ноги.
— Коммунисты решили драться до последнего патрона, — сказал
совсем недавно комиссар Новоселов. — Живыми сдаваться не будем!
Можно произнести такие слова, можно услышать их, но понять сра-
зу, до конца, не так-то просто. Как непросто понять порой глубокий
и мудрый смысл, заключенный в привычном и потому уже не впечат-
ляющем лозунге.
Зина увидела, как две девушки выбрались из горящего блиндажа
и поползли по изрытой боем земле, поддерживая друг друга. На них,
лязгая широкими гусеницами, надвигался танк. Спрятаться девушкам
некуда. Совсем некуда. И они приподнялись с земли и протянули на-
встречу танку свои санитарные сумки. Красные кресты проступали на
брезенте, как проступает кровь сквозь серые, пыльные бинты. Это
было летом сорок второго, и девушки еще пытались верить в силу
конвенций, подписанных когда-то, где-то и неизвестно для кого.
Гусеницы танка на секунду повисли в воздухе, точно занесенные
кулаки, а потом рухнули на сжавшиеся комочки тел. И тогда Зина, не
помня себя, выскочила из окопа. В руках у нее была зажата лимонка.
И она с размаху швырнула ее в танк. Прилипшие к броне солдаты
стали медленно сползать вниз.
А потом в нее ударила пуля. Прямо в бок, навылет. Зина почув-
ствовала, как выскальзывает из-под ног земля и воздух выходит из
ее тела вместе с тяжелыми сгустками крови. И снова — танк. Все тот
же? А может, другой?
Мелко задрожала земля, пропитанная дымом горящей полыни.
Отполированные до зеркального блеска траки подминали под себя
остатки проволочных заграждений. Пахнуло в лицо горячей бензинной
вонью. Зина зажмурилась, чтобы не видеть, как навалятся на нее сталь-
ные суставы.
Неожиданно кто-то изо всех сил дернул ее за ногу. Колючие комья*
земли царапнули ладони и щеку. Зина свалилась в окоп, и танк про-
грохотал мимо.
Это была Зоя. Зоя Никифорова, тоже санинструктор, сибирячка.
Она, пригибаясь, втаскивает Зину в полураскрытые двери блиндажа.
Сразу же предательская слабость обволакивает тело. Хочется закрыть,
глаза и задремать. Но где-то совсем рядом бьет «максим». Значит,
батальон еще дерется. Как давит повязка, как сжимает ребра жестки-
ми обручами бинтов!..
«Коммунисты решили драться до последнего патрона...»
Коммунисты почти все уже погибли. Почти все. Только вот комбат
Пищенко. Он неподвижно лежит у стены блиндажа, крепко прижимая
к себе автомат с последним диском.
41Е
По накату топают чужие сапоги, и, коверкая слова, орет перевод-
чик:
— Сдавайтесь! Дадим добрый водичка и ам-ам—похлебка!
И тогда старший лейтенант Миша Федоров берет у комбата авто-
мат с последним диском. Он стреляет в дверной проем, и гитлеровец,
хватаясь за грудь, падает.
Зоя Никифорова, обняв Зину за плечи, приподнимает ее — так
легче дышать. Они отворачиваются, чтобы не видеть Мишиных глаз.
Сидя на корточках, тот медленно поднимает автомат:
— Живыми не сдадимся...
Но откуда-то сверху ударяет тугая волна взрыва, и все сразу ис-
чезает. И жажда, и Миша, и мягкие Зойкины руки, и неподвижно ле-
жащий у стены комбат...
Совсем недавно, в канун двадцатилетия Победы, Зина отыскала
Зою Никифорову. Работает на заводе под Новосибирском. Других
не пришлось искать, они сами нашли Зинаиду Ивановну Смирнову пос-
ле войны. А многие вообще не теряли ее из виду ни на один день.
Когда в сорок четвертом она без малого восемь месяцев пролежала
в московском госпитале, в Куйбышев, к матери, пришли десятки пи-
сем: «Где наша Зина?».
Письма идут и сейчас. Много писем. Пишут украинские, смолен-
ские, ростовские парни, теперь уже седые и так не похожие на тех,
что лежали когда-то на растерзанной металлом земле с побелевшими
от боли глазами.
«Дорогая наша Зиночка!..»
«Привет тебе, сестричка, из далекого Казахстана!..»
«Здравствуйте, гвардии старшина Смирнова!..»
А она смеется и грустит, и вновь, и вновь разворачивает пожел-
+ ОСТАЛОСЬ В ПАМЯТИ= ... 1---- ----------- ----------------
РУССКИЙ ХЛЕБ
Мы в разрушенном Кенигсберге. Из щелей и подвалов выползают голодные де-
ти. Разведчик моего взвода Иван Сальников был человеком бесстрашным, суро-
вым. Он не раз смотрел смерти в лицо и к врагу пощады не знал. Но, увидев го-
лодных немецких ребятишек, нахмурился и молча снял вещмешок. Иван Гаврилович
вынул солдатскую пайку хлеба, разделил и подал каждому мальцу по кусочку:
— Давай кушай!
Детишки дрожащими руками хватали хлеб и тут же принимались есть. Несколь-
ко мальчишек стали на колени перед русским солдатом и принялись его благода-
рить. Иван Гаврилович тотчас поднял их. Дети не поняли, что говорил наш солдат,
412
тввшие фронтовые треугольники и рядом кладет письма, которые при-
шли только вчера.
—. Хочешь, я расскажу, как мне вручали орден Ленина, — неожи-
данно говорит мне Зинаида Ивановна.
И она рассказывает, как по декабрьской Москве 1944 года шла
девочка с косами, в старых солдатских сапогах, с кошелочкой. В ней
бережно завернутые в тряпицу туфли, роскошные лакированные туф-
ли, которые ей дала знакомая, посчитавшая, что неприлично идти в
Кремль в «кирзяшках».
— Что подумают о тебе! Как можно!..
Зина впервые в жизни надела туфли на высоких каблуках. Пол
предательски качался, и она шла, стараясь как можно тверже ступать
по мягкому ворсистому ковру. И со страхом думала: что же будет,
когда придется ступить на сверкающий лед паркета!
Зинаида Ивановна громко смеется своим удивительным, звонким
смехом:
— Упала ведь я все-таки. В самый неподходящий момент. Когда
уже шла настречу секретарю Президиума Верховного Совета това-
рищу Горкину. Какой-то симпатичный старичок генерал с усиками под-
скочил, подал отлетевшую в сторону туфлю. А Горкин все приговари-
вал: «Вы не смущайтесь, голубушка, пустяки, не смущайтесь...»
Да, никто тогда даже не улыбнулся Зининой неловкости. Все пони-
мали— девушка впервые в жизни надела туфли на высоких каблуках.
Война отняла у нее и модные туфли, и изящные легкие платья, и ми-
лую беззаботность юности. Той самой, что дается лишь однажды.
...Мы разговариваем, а нас все время перебивает телефон= У адво-
ката Смирновой очень много дел. Завтра процесс. А потом еще один,
мо безошибочно почувствовали в нем друга. Некоторые бросились к своим мате-
рям, чтобы порадовать их драгоценным куском русского хлеба.
Когда я подошел к Сальникову, он смутился и, как бы оправдываясь, сказал:
— Дети же. Голодные же.
Я подумал тогда: подрастут эти ребятишки, узнают всю горькую правду воен-
ных лет и только тогда смогут по-настоящему оценить русского солдата Ивана Гав-
риловича Сальникова.
Н. Козлов,
гвардии старший сержант запаса
г. Куйбышев
413
чрезвычайно сложный, трудный. Зинаида Ивановна хмурится, мнет в-
пальцах папиросу, потом говорит нетерпеливо:
— Да, да! Все поняла, — и кладет трубку.
Она с минуту молчит, о чем-то думает. В соседней комнате смеют-
ся и спорят ее сыновья, высокие плечистые парни. Красивые парни.
Юность всегда красива. И может, это даже хорошо, что дается она
лишь однажды...
Двадцать девять лет назад, 22 июня 1941 года, на куйбышевском
стадионе «Локомотив» шестьдесят работниц трикотажного комбината
получали свидетельства сандружинниц. Накануне, готовясь к зачетным
испытаниям, они не знали, что испытания эти будут очень долгими^
Что четыре года придется шагать им по дорогам войны. Это тем, ко-
му повезет.
Прямо со стадиона девушки пошли в военкомат.
Сотни километров проползли они по снегу, и по грязи, и по иссу-
шенной зноем земле. Спрятав за пазуху бинты, пробирались через
минные поля вместе с разведчиками, форсировали реки вместе со
штурмовыми группами, ходили в рейды с танковыми десантами. Это
были девушки с передовой, ротные санинструкторы, сестренки...
Быстрая мелкая речушка Ингулец. В начале марта сорок четверто-
го года на ней стоял еще лед, залитый водой. Они форсировали Ингу-
лец с ходу, и Зина пошла вместе с пулеметными расчетами. Шли под
огнем, по грудь в воде, держа пулеметы на поднятых руках. Солдаты
падали один за другим. Зина, хватаясь пальцами за холодную сталь,
пыталась удержать пулемет над водой. Лед трещал и проваливался
под ногами, вода заливала лицо, тяжелая пулеметная станина тянула
на дно.
У самого берега расчеты бросились в жидкий холодный ил. Когда
убило пулеметчика, Зина, с трудом разомкнув его сведенные послед-
ней судорогой кулаки, легла за «максим». Сзади шла через Ингулец
ее рота, и нужно было прикрывать ребят огнем.
Полтора часа лежала она в ледяной воде, полтора часа стучал
пулемет, словно хорошо смазанная машина.
А потом снова раненые, и опять батальонный медпункт, и опять
раненые, и опять вперед, с бинтами за пазухой, вместе с бегущей в
атаку ротой.
Сотни и сотни парней... Обожженных, простреленных, изорван-
ных осколками. И каждый из них, коль остался жив, помнит серогла-
зую девочку с толстыми косами и до сих пор слышит ее голос...
Десятки пулеметных точек
Со всех сторон глаза таращат,
А вам шепнут: «Ползем браточек...»
И к жизни на себе потащат.
414
К живым потащат из забытых,
Чтоб снова быть с живыми вместе!
К живым потащат из убитых
И из исчезнувших без вести...
Двадцатилетие освобождения Харькова. Старый Маршал идет по
площади. Сырая от недавнего дождя брусчатка и замершая в ожида-
нии медь оркестра. Старый Маршал идет по площади города, давно,
очень давно освобожденного его войсками. Новые дома смотрят на
Маршала чисто промытыми глазами. Они видят его впервые. Их не
было тогда, в августе сорок третьего, когда солдаты в пропотевших
гимнастерках бросали гранаты в пулеметные гнезда на Сумской ули-
це. Когда Зина Смирнова вытаскивала из огня тех, кто еще был
жив...
А теперь на Сумской улице флаги. Харьков встречает ветеранов,
тех самых солдат ушедшего в историю тысяча девятьсот сорок треть-
его. Они постарели, солдаты харьковских дивизий, и нет уже на их
плечах выгоревших погон. Но в этот день, как и двадцать пять лет
назад, они вступают в Харьков, и впереди них старый Маршал.
Идут гвардейцы 15-й стрелковой, прошедшие от Дьякова и стен
Сталинграда до пражских баррикад. Идет бывший ротный санинструк-
тор Зинаида Ивановна Смирнова, а рядом те, кого она не бросила в
огне.
На расшитом рушнике красные точки узора — словно капли
горячей крови. Блестящие крупицы соли — словно горький пот опа-
ленных солдатских лиц. Маршал почтительно склоняется перед хле-
бом, перед морщинистыми руками старой женщины, держащими его...
А ночью над Харьковом дождь. Он бьет по крышам барабанной
дробью, и поют зорю водосточные трубы. Не спят солдаты. Они сто-
ят вокруг стола, суровые, седые, и слушают, как выбивает дождь эту
барабанную дробь тревоги.
— За павших! За Андрухаева... За Илыина... За Гордиенко!..
— За живых! За тебя, Зина...
И пьют солдатские сто граммов, как пили их когда-то перед боем.
За Дьяково и Сталинград, за Харьков и Прагу...
Любовь Гернер
Дочь России
Течет Волга, звенит подо льдом вода. Сквозит голыми ветвями при-
брежный лес. Вздрагивая на весеннем ветру, смотрится в проталину
чуткая береза.
Рядом со мной, наклонясь над водой, две девушки ведут тихий раз-
говор:
— Как все просто, а за душу берет!
— ...И остается в ней навсегда.
Невольно слушая их разговор, я тоже задумываюсь о колдовской,
притягательной силе русской природы и начинаю жить в двух изме-
рениях: нынешний год уступает место сорок четвертому. В сорок
четвертом героически погибла наша землячка Мария Мусорова. Вол-
га — вот о чем вспоминала отважная женщина в свой последний
час.
Вникая в ее биографию, вдумываясь в ее подвиг, я все больше убеж-
даюсь в том, что немалую долю сил и твердости, проявленных волжан-
кой в фашистском плену, дала ей любовь к родной стороне, к этим
вот неброским волжским красотам. Студентка Куйбышевского меди-
цинского института, она часто приходила сюда, на берег большой ре-
ки, здесь горячо спорила с подругами о комсомольских делах. А их,
этих дел, у Маши было всегда достаточно. Звание комсорга обязывало
ее быть в центре событий,- волновавших институт, родную страну, весь
мир.
Здесь, на волжском берегу, девушки с завистью обсуждали поле-
ты в стратосферу, мечтали совершить подвиг, доказывали друг другу,
что если потребуется, смогут пожертвовать собой...
Не знаю, кем стала бы Мария Мусорова, если бы не война. Может
быть, ученым? А может, судовым врачом — чтобы не расставаться с
Волгой? Но так или иначе она готовилась к мирному труду. За тот ко-
роткий срок, что прошел после окончания ею института до июня сорок
первого, она успела сделать многое, например, в одном из куйбышев-
ских сел наладить работу детского санатория...
416
Когда началась война, молбдому Врачу предложили остаться в Гьк
ловом госпитале. Но она твердо отказалась, заявив: «Думаю, на фрон-
те принесу гораздо больше пользы, чем тут».
Перед отъездом на фронт Мусорова сфотографировалась в воен-
ной форме. С фотографии смотрит совсем юное открытое лицо. Гла-
за отражают чистоту души и силу.
Эта сила чувствуется и в строках ее первых писем на родину изда-
лека.
Несмотря на то, что первый военный год был нелегок, эти письма
дышат оптимизмом, верой в победу. «Когда я находилась в Куйбыше-
ве, — писала она домой, — то моя работа была, кажется, невидной,
незаметной. Здесь я чувствую, что моя роль возросла во много раз,
что я должна возвращать жизнь многим людям, которые снова пой-
дут на фронт защищать наше Отечество. Я еще больше поняла, на-
сколько значимо мое пребывание здесь, а не дома. Родным не при-
дется краснеть за свою Марусю».
Так — или примерно так — писала она не раз.
Но вскоре треугольные конверты от нее перестали приходить.
Связь с Марией оборвалась. Приближался победный сорок пятый, а о
судьбе Мусоровой ничего не было известно.
И лишь в сорок шестом году из далекого французского города
Бурж в Россию дошла весть о героической смерти Марии Федоровны
Мусоровой. Сообщил эту весть товарищ героини по плену — француз.
Вот что написал он отцу Марии:
«Меня зовут Дефэн Гастон. Я только что возвратился на родину
после четырехлетнего плена в Пруссии. В течение моего пребывания
в Ортельсбурге, в Восточной Пруссии, я познакомился со многими
русскими пленными, которые были нашими товарищами по несчастью.
Я выжил благодаря вашей дочери капитану-врачу Марии Мусоровой,
которая была в плену: она заведовала отделением военного госпита-
ля в Ортельсбурге для русских и французских военнопленных.
Товарищ Мария Мусорова прибыла сюда 26 марта 1942 года из
Барановичской крепости. Она была выслана на работу в Германию за
свои антифашистские чувства. В течение года работала, как простая
работница, и переносила ужасные страдания, выполняя такую работу,
которая не была предназначена для женщин, и в особенности жен-
щин ее профессии, работала без теплой одежды и часто без пищи. Я
не могу все это вспомнить без боли в сердце, так велики были стра-
дания этих несчастных женщин. Мария Мусорова как доктор скрыто
ухаживала за больными пленными, так как дружеские отношения меж-
ду русскими и французами были воспрещены и строго наказывались.
В конце года немецкий главный врач Курц решил поручить ей ле-
чение военнопленных. С этих пор она заведовала вспомогательным
1 /4 14 Волга в гневе
417
госпиталем для пленных. Условия ее жизни немного улучшились и ос-
тавляли ей больше свободного времени; часто мы могли слушать ее
рассказы. Мария Федоровна по вечерам нам сообщала все сведения
о событиях, которые могли нас интересовать. С какой радостью мы
узнали, что русские войска приближаются к нам все больше и
больше.
В конце августа 1944 года, во время быстрого продвижения рус-
ских войск в Пруссии, немецкий санитарный автомобиль привез рус-
ского парашютиста, только что взятого в плен на фронте. Он был
одет в штатский костюм, под которым была офицерская форма. Как
только он прибыл в амбулаторию для пленных, Мария Федоровна
спешно оказала ему медицинскую помощь. У раненого обе ноги были
сломаны, но он имел еще достаточно сил, чтобы передать женщине
свои документы, которые она, не имея возможности их сохранить,
впоследствии уничтожила.
На другой день пленного допрашивал гитлеровский офицер. Этот
офицер обещал всяческие снисхождения, лишь бы он говорил. Но
пленный категорически отказался говорить и выдать какие-либо све-
дения. Это привело гитлеровцев в бешенство. Они бросили раненого
в сарай. Ночью Мария Федоровна признала необходимым сделать ему
вливание крови: она дала 400 граммов своей крови, чтобы спасти со-
отечественника. Но увы! После заметного улучшения здоровья ране-
ного комендатура решила, учитывая упорное молчание на допросах,
увезти его из лагеря. После мы узнали, что этот раненый был расстрелян
в Алленштейне, в Пруссии.
С этого дня началась для Марии Федоровны еще более тяжелая
жизнь. Ей было отказано во всем, даже в самой необходимой одеж-
де. Фашисты возлагали на нее ответственность за неудачу в допросах
русского офицера, а в особенности за уничтожение документов, ко-
торые были при нем. Каждый день ее допрашивали по этому поводу.
Она слушала самые ужасные угрозы. Увы! Мы не могли даже вообра-
зить, что они могли эти угрозы привести в исполнение и с такой же-
стокостью.
В одно утро Мария Федоровна была приглашена главным врачом
в его кабинет для прививки вакцины против тифа. С грустью она по-
шла туда и по возвращении в наш барак-госпиталь сказала нам, что
враги ее убили. Ибо она была твердо убеждена, что укол, сделанный
ей, — не простой укол против тифа...
На другой день Мария Федоровна слегла, страдая от
загадочной болезни. В следующие дни состояние ее здоровья быстро
ухудшалось. Немецкий доктор ответил: «Ничего! Завтра ей будет го-
раздо лучше». Я оставался всю ночь один возле ее кровати. После
долгой агонии Мария Федоровна скончалась.
41?
Ее последние слова были обращены к родителям и сестрам, к му-
жу, инженеру Алексею Кадышеву, к любимой Волге. «Как мне жал-
ко, —• говорила она, — умереть, не имея возможности увидеть ра-
дость окончательной победы нашей славной Красной Армии над вра-
гами».
Ее глаза горели, когда она говорила о своей стране, о Волге, о доро-
гих русских уголках, о городе Куйбышеве, о факультете, где она изу-
чала медицину.
Нужно было видеть, с каким вдохновением, несмотря на свои
страдания, она умела подбодрить тех, которые в черные дни впадали
в меланхолию.
Она была для нас всегда примером мужества, и мы не слышали
от нее никогда жалоб на тяжкую участь. Когда ее смерть стала уже
фактом, мы обратились к бургомистру за разрешением похоронить ее
самим, с участием одного немца, начальника службы в госпитале, ан-
тифашиста, очень любившего русских. Он много помогал пленным и
делал все, что было в его власти, чтобы облегчить нашу участь. Он нам
дал цветы для могилы, нашел катафалк, чтобы могли отвезти ее гроб
на кладбище, в пяти верстах отсюда. Но, конечно, мы не получили
разрешения пойти через город и вынуждены были избрать окруж-
ные пути вне города.
Похоронная процессия состояла из пятидесяти человек русских
мужчин и женщин, из ста французских пленных в военной форме, из
ста ссыльных поляков. Мария Федоровна была положена в могилу
среди русских пленных, скончавшихся в лагере, — таково было ее же-
лание. Могила была украшена красными цветами. Мы сняли украдкой
несколько фотографий. После прощания с нею, переживая тяжелую
утрату, мы двинулись по дороге к лагерю.
Дефэн Гастон, служащий городской управы».
Люди свято берегут память о мужественной женщине. В Мелекес-
се, где родилась героиня, ей поставили памятник. Именем Мусоровой
названа одна из улиц этого города.
А в Куйбышевской области, где Мария провела студенческие годы
и начала свой трудовой путь, откуда уехала на фронт, ее именем на-
званы пионерские дружины. О ее подвиге хорошо знают куйбышев-
ские школьники, студенты, медики.
...Течет река Волга, звенит подо льдом вода. Сквозит голыми вет-
вями прибрежный лес. Вздрагивая на весеннем ветру, смотрится в
проталину чуткая береза.
Я снова возвращаюсь в нынешний год. Рядом мои современницы
продолжают тихий разговор о красоте родной природы, о подвигах,
жизни, любви...
Ч<14* 419
Мария Морозова
„Спасибо вернувшим нас н жизни . .
Все было, как обычно. Еще не рассвело, когда в палаты пришли
сестры с градусниками и первыми добрыми словами. Нянечки сделали
утреннюю уборку. Подоспело время завтрака. А там — прием лекар-
ства, перевязки, ожидание обхода врачей. Начался новый госпитальный
день. Но на этот раз сразу чувствовалось: он обещал быть не таким,
как все...
Что-то вообще уже произошло. Этим «что-то» была елка. Постав-
ленная пока в углу вестибюля, она еще не сияла огнями, ее ветки не
украшали милые цветные безделушки, но и сейчас от нее, свежей,
пахнущей смолой и молодостью, было трудно отвести глаза.
Зеленая пришелица из родных лесов, она напоминала о далеком-да-
леком детстве, о мирных счастливых днях, о родных и близких. И еще
о том, главном, что Родина, которую воины так горячо любили, так
мужественно защищали, стоит на пороге Нового года.
Одним словом, канун праздника оказался необыкновенен. Жизнь,
шумная, многогранная жизнь страны, ворвалась в палаты, к своим ра-
неным сынам. Она, наша Родина, ни на минуту не забывала о своих
героях, стоявших между смертью и жизнью, купленной ценой крови.
...С утра в куйбышевский госпиталь № 3999, что на улице Моло-
догвардейской, начали приезжать шефы. Первыми явились представи-
тели дока № 2.
— Это то, что вам сейчас больше всего надо, — сказали они, вру-
чая раненым свои подарки — ящики с яблоками и мандаринами.
Потом в палатах появились работники других шефствующих пред-
приятий, организаций. Пришла целая делегация из 81-й школы. Какие
чудесные подарки прислали ребята! Сколько любви и трогательной
заботы вложили они в свой труд, клея огромные пакеты, раскрашивая
их звездами, танками и птицами необычайной величины, вырисовывая
надписи: «С Новым годом!»
И чего только не было в этих пакетах! Вышитые маленькие сал-
феточки и носовые платки, цветные кисеты, книги, тетрадки, блокно-
420
ты, карандаши, конфеты и, конечно же, пригласительные билеты на
елку.
— Мне надо к подполковнику товарищу Козлову, — сказала ма-
ленькая девочка, входя в кабинет заместителя начальника госпиталя
по политической части, куда ее направила нянечка.
— Подполковник Козлов в данный момент отсутствует. Вас слу-
шает старший лейтенант Зерницкий,— с улыбкой ответил офицер.
— А я Маруся Чугунова, ученица школы номер три, — серьезно
ответила девочка. — У нас к вам очень большая просьба.
Тут Машенька помолчала и уже совсем другим, робким и проси-
тельным тоном закончила:
— Отпустите, пожалуйста, своих раненых бойцов к нам на ново-
годнюю елку. Которые могут ходить...
Беседа старшего лейтенанта с девочкой прошла в духе взаимопо-
нимания. Стороны договорились, что ребята из школы номер три сами
придут в госпиталь на елку. И побольше таких, что умеют петь,
танцевать и рассказывать стихи.
А в госпиталь в это время уже пришла почта, которую все ждали
с едва скрываемым нетерпением. И вот она — груда писем, банде-
ролей, новогодних поздравительных открыток. В каждую палату,
почти каждому из больных. Каждый читал присланное ему сначала
про себя, а затем — если не целиком, то выдержками — вслух. Все
делились друг с другом весточками из дому, новостями, приветами
от знакомых и друзей.
Письмо рядовому Мельману прочли вслух несколько раз, улыба-
ясь и одобряя каждую его строчку. И было почему...
Это случилось всего несколько дней назад. Тяжелораненый боец
Мельман, лишившись обеих ног, ничего не писал об этом жене, бо-
ясь раскрыть перед ней страшную правду. И вот она издалека, из-за
сотен верст приехала в госпиталь вместе с детьми. Свидетели их
встречи не могли потом рассказывать о ней без слез. Весь госпиталь
восхищался душевным величием женщины, принявшей мужа и отца
своих детей таким, каким он стал, обещавшей ему и покой и ласку.
Теперь Мельману писала письмо старшая дочка: «Шлю письмо по
пути из Куйбышева домой. Мы с мамой только и говорим о том,
что когда тебя выпишут из госпиталя, мы приедем за тобой, наш до-
рогой папа. А ты пока попроси врачей, чтобы тебе сделали удобную
коляску».
— Вот, брат, какая она у тебя, дочка-то! — говорили товарищи
растроганному отцу. — А ты еще сомневался... Вишь, про коляску
вспомнила — заботливая...
14 Волга в гневе
421
Здесь, в Куйбышевском окружном госпитале, лечились те, кто защищал Моск-
ву, Сталинград, Севастополь, освобождал Киев и Минск. В дни Великой Отече-
ственной войны госпиталь отпраздновал свое семидесятилетие
В другой палате тоже шел разговор по поводу только что полу-
ченных писем.
— Пишут уже из Венгрии. «Бьем фашистов. Идем дальше на за-
пад. Ждем тебя, выздоравливай и возвращайся». Коротко и ясно. Для
них, конечно, а не для меня, — с досадой говорил старший лейтенант
Иван Александрович Филимонов.
«Для них» — это для командира роты и начальника штаба отдель-
ного армейского подразделения, где Филимонов служил заместите-
лем начальника по политчасти.
Служил до своего третьего по счету ранения, когда год назад его
в крайне тяжелом состоянии привезли на Волгу в этот военный го-
спиталь. По счастливой случайности он попал в свой родной город,
где до войны работал инспектором облоно. Где-то в боях под Херсо-
ном, за Николаев и Одессу его часть продолжала свой победный
422
путь, а он, кровно сжившийся с ней, был надолго прикован к госпиталь-
ной койке.
Правда, теперь уже дело идет к концу. Офицер почти здоров и
не далее как вчера лечащий врач многозначительно спросил его:
«Значит, повоюем?».
— Повоюем, — ответил Филимонов и сейчас, вспомнив этот раз-
говор, еще раз повторил:
— Повоюем. Кому же закруглять войну...
— Ты это о ком? — спросил его сосед по койке Владимир Лащук.
— Ио себе, и обо всех нас...
— А Федор уже воюет. Вот прочти-ка. — И Владимир протянул
Филимонову письмо.
...Старший лейтенант летчик Федор Маслов месяц назад был вы-
писан из госпиталя, где лежал с тяжелым ранением. Его направили в
летную школу преподавателем. Но Маслов хотел летать. И добился
своего. Ездил хлопотать даже в саму Москву и теперь снова в своей
части.
«Жив буду, — писал он другу, — потренируюсь еще в ночных по-
летах и — прямо на Берлин».
Летчика, награжденного семью боевыми медалями и орденами,
неутомимого рассказчика и весельчака, в госпитале знали и любили
положительно все. Потому-то в своем письме он передавал горячие
приветы, «крепко обнимал» по крайней мере полгоспиталя.
А к вечеру от него пришла телеграмма. Она была адресована вра-
чам:
«Спасибо вам, вернувшим нас к жизни. Нашим дорогим и строгим
друзьям — мои самые сердечные новогодние поздравления и поже-
лания».
...«Вернувшим нас к жизни». Начальник госпиталя Александр Ива-
нович Козлов еще раз перечитал эти слова. «Сильно сказано, — поду-
мал он. — Но в основном верно...»
Александру Ивановичу вспомнилось, как три года назад они вместе
со старшим лейтенантом Зерницким — заместителем по политчасти соз-
давали этот госпиталь.
Начинали буквально на пустом месте, если так можно назвать
обычное школьное помещение. Госпиталь развертывался на триста
коек, но сразу же к ним из-под Сталинграда привезли около четырех-
сот раненых. Пришлось немало поломать голову над тем, как всех раз-
местить. Но, конечно, разместили. И так, как положено.
Госпиталь же у них был создан необычный, с мудреным названием
«ортопедический». Это означало, что сюда поступали раненые, нуж-
давшиеся в длительном лечении и сложных операциях.
14* 423
Они, эти тяжелобольные, искалеченные, надолго выбитые из при-
вычной колеи люди, нуждались в особом уходе, в особом к себе
отношении.
— Мы должны врачевать не только тело, но и душу, — любил
повторять Козлов, показывая сам пример такого врачевания.
Подполковник медицинской службы, фронтовик, человек неукро-
тимой энергии, он обладал счастливым качеством — умением подойти
к человеку, каким-то особым обаянием, действовавшим на раненого
лучше всякого лекарства. Александр Иванович мог открыть дверь в
палату, из которой только что в смятении выбежала сестра, подойти
к отчаявшемуся больному, в исступлении размахивающему костылями,
и спокойно сказать:
— Погоди, браток, воевать мы будем с тобой в другом месте.
И уложит, успокоит больного, посидит у него на койке, по<ка все в
палате не войдет в обычное русло.
И еще oih умел слушать. Терпеливо ждал, пока человек не выска-
жется до конца, не изольет свою душевную боль, свои сомнения:
«Как дальше жить?»
В таких разговорах, таких беседах с больными у него и роди-
лась однажды мысль — организовать нечто вроде учебных мастер-
ских, где выздоравливающие могли бы получить какую-либо специаль-
ность.
Начали они с пошивочной и сапожной, что диктовалось нуждами
самого госпиталя — нужны были тапочки, халаты, — а потом размах-
нулись на слесарную и столярную.
— Но где брать станки, материалы — железо разное, наконец, ин-
структоров? — засомневались скептики.
— Как где? А шефы, облсобес, другие организации? — улыбался
Козлов. — Разве они не помогут?
Он стал обращаться к шефам. Звонил по телефону, писал записки,
ездил сам. И вот слесарная мастерская выдала первую продукцию —
ведра и детские кроватки, сделанные госпитальными мастерами из за-
водских отходов.
Немного позднее были организованы курсы счетоводов и часовщи-
ков.
— Вы понимаете, — убеждал Александр Иванович своих многочис-
ленных радетелей, — молодой человек, только-только получивший
среднее образование, уходит на фронт. И вот он ранен в бою и ос-
тается без ног. Но у него есть руки, есть голова! В госпитале он
не только лечится, но и приобретает профессию. Теперь он не бремя
для семьи, для общества. Он сможет трудиться, почувствует себя нуж-
ным другим. И это для него спасение...
424
Разве можно было после таких разъяснений в чем-либо отказать
начальнику госпиталя. И ему давали материалы, выделяли инструкто-
ров. В госпиталь стало ходить несколько учителей — готовить ране-
ных за среднюю школу, появилось немало других помощников.
Вот хотя бы Мария Евгеньевна Шутова. Она пришла к ним два года
назад. Отрекомендовалась Козлову как представитель совета жен при
Ленинском райвоенкомате:
— Хочу вам помочь. Скажите, что мне делать?
— А что вы можете?
— Все.
Начальник недоверчиво взглянул на гостью, но, встретившись с ее
прямым взглядом, неожиданно для себя сказал:
— Пожалуйста. Я очень рад. А работы у нас сколько угодно.
Так Мария Евгеньевна скромно и незаметно вошла в госпитальную
жизнь. Ее фигура в докторском халате, в белой косынке на пышных
волосах всегда появлялась там, где это больше всего требовалось.
Женщина действительно делала все, что было надо раненым. Шила
белье, вышивала шторы и салфетки. Выполняла сотни просьб и пору-
чений больных. Писала за них письма. Приносила книги, прочитывая
целые главы тем, кто не мог сам читать. Она держала связь с шефа-
ми, участвовала в сборе и распределении подарков, приглашала ар-
тистов.
Никто тогда не знал внутренней причины, побудившей Марию Ев-
геньевну прийти в госпиталь. А причина эта была, можно сказать, глу-
боко личной. Женщина получила письмо от мужа, полковника Алексея
Тимофеевича Шутова. Он писал, что ранен в обе ноги и находится на
излечении. Просил не беспокоиться: «раны пустяковые», он намерен
вскоре вернуться в часть.
Но Мария Евгеньевна хорошо знала своего супруга. Ранение было,
конечно, тяжелым, иначе он вообще не упомянул бы о нем и вряд ли
лег бы в госпиталь. А когда через несколько дней пришло второе
письмо, в котором полковник как бы между прочим сообщил, что
«придется капитально подлечиться», Мария Евгеньевна и почувствова-
ла потребность помогать тем, кого искалечила война. Сколько пере-
жила и перечувствовала она, видя страдания раненых и невольно пере-
носясь мыслью туда, где, так же в жару и бреду, а может быть, бо-
рясь со смертью, лежал любимый ею человек.
Он прилетел самолетом в Куйбышев прямо из госпиталя, и, когда
вновь уехал на фронт, она стала получать письма из далекой Молда-
вии. Потом их не стало. А вскоре из части приехал адъютант полков-
ника. Он привез горькую весть о его гибели, письмо начальника полит-
отдела, Золотую Звезду и пять орденов нашего земляка, Героя Совет-
ского Союза полковника Алексея Тимофеевича Шутова.
425
...Через несколько дней Мария Евгеньевна снова пришла в госпи-
таль. Здесь уже все обо всем знали. Никто ни о чем не расспрашивал
убитую горем женщину, но столько участия, преданности, желания
хоть чем-нибудь помочь читала она во взглядах окружавших ее лю-
дей, и ей стоило больших усилий не разрыдаться.
Как всегда, она пошла по палатам.
— Вы знаете, Машенька, как я вас ждал, — радостно встретил ее
Федя Медведев. — Без вас у меня ничего не выходит...
Взглянув на похудевшее лицо Марии Евгеньевны, на ее печальные
глаза, он вдруг вспомнил все и неловко замолчал.
— Что же вы так меня ожидали? — просто спросила она и, узнав
в чем дело, тут же пошла в сапожную мастерскую набить кусочек
кожи на тапочку больного.
Канун Нового года ознаменовался в госпитале не только приходом
гостей и подарками. Стало известно о присуждении ему красного зна-
мени обкома партии и областного Совета депутатов трудящихся. При-
несли список врачей, сестер и санитарок, награжденных почетными
грамотами.
Поздно вечером пришло еще несколько телеграмм. В одной из
них, посланной из Москвы, сообщалось, что за образцовую постанов-
ку дела госпиталю № 3999 вторично присуждается переходящее крас-
ное знамя Министерства здравоохранения СССР.
...Большую, «главную» елку установили в столовой, а несколько ма-
леньких — в палатах для тяжелобольных. Они зажглись одновременно,
и сразу же вокруг них закружились веселым хороводом легкие сне-
гурки и лесные зверята. Это, конечно, были пришедшие в гости к ра-
неным школьники. Разодетые в красочные забавные костюмы, они
пели и танцевали по очереди у всех елок. Так же поступили и арти-
сты оперного и драматического театров, приехавшие в госпиталь с но-
вогодним концертом, ибо в такой вечер никто не должен был чувст-
вовать себя обойденным. Знали об этом, конечно, и те, кто раздавал
раненым праздничные подарки.
Это было нарушением установленного режима, но все же в госпи-
тале, как и в любом уголке нашей Родины, почти все слушали радио,
когда часы на Спасской башне Кремля пробили двенадцать раз. Стра-
на вступала в новый, 1945 год— год нашей великой победы.
Виктор Смирнов
Жизнь и кровь
Разрывая протяжными гудками рассветную тишину, поезд Адлер —
Куйбышев набирал скорость. За окном вагона мелькали пожелтевшие
луга и борозды черной зяби, поднятой на хлебных полях. Одинокие
медноствольные сосны подступали к насыпи.
Стояла уже осень.
Не в силах оторваться от пробегавшего мимо поезда пейзажа, я
не заметил, как мимо, по узкому проходу перед купе прошла провод-
ница. Она сама остановилась рядом, невысокая, уже пожилая женщина
с немного грустным взглядом. В руках небольшая книжица. В глаза бро-
силось название: «История переливания крови».
— Очевидно, вы донор? — не сдержав любопытства, поинтересо-
вался я.
Она не без гордости показала мне заложенную между страниц
книги фотокарточку — группа куйбышевских доноров периода Оте-
чественной войны — и сожалеючи вздохнула:
— Вот только меня здесь нет — опоздала в фотоателье в тот
день!
Рассказ женщины словно раздвинул стены вагона.
1941 год. Антонина Александровна Голубева проводила на войну
брата, а на следующий день получила телеграмму от мужа: «Прощай!
Наша часть выезжает на фронт. Смотри сына. Твой Володя!»
Работала она шофером. Ездила по селам за картошкой. А в сен-
тябре...
В сентябре сорок первого, когда война приблизилась к Москве, в
Куйбышев все чаще и чаще стали прибывать эшелоны с ранеными бой-
цами, которых размещали в госпиталях, школах, здравницах... И Анто-
нина Александровна окончательно утвердилась в мысли: сдать сына в
детдом и идти на фронт. Неужели откажут? Набравшись храбрости,
427
она пошла в военкомат. Дождавшись в длинной очереди доброволь-
цев, пробралась к военкому.
— Что такое? — встретил Антонину Александровну пожилой пол-
ковник, отрываясь от чтения бумаг. — Вы проситесь на фронт? Но вы
же шофер, донор. А знаете, как доноры нужны здесь, в тылу? Особен-
но с первой, универсальной группой крови!
Это оказалось для женщины так неожиданно, что она чуть ли не
вылетела из военкомата. Остановилась передохнуть только во дворе
своего завода. Заметив ее растерянный вид, попавшийся навстречу
директор удивился:
— Что случилось?
Она развела руками:
— Ничего. Просто запоздала на работу.
— А-а! — кивнул директор и распорядился ехать за пшеницей в
Алексеевку.
На участке Богдановка—Алексеевка размякшая от дождей дорога
уходила на подъеме из-под колес. Опасаясь сползти в кювет или яму,
Антонина Александровна ехала то на первой, то на второй скорости.
В Заготзерно добралась ночью. Загрузив машину, без передышки —
обратно. Не утихший за ночь северный ветер свистел за стеклом каби-
ны. Навстречу тянулись бесконечные поля и темные силуэты деревьев.
На рассвете перед Михайловским подъемом камера заднего колеса
лопнула. Пришлось кузов с грузом поднимать домкратом, снимать и
разбирать колесо, вулканизировать резину — и все на ветру, под сне-
гом и дождем.
В Куйбышеве, разгрузив автомобиль, Голубева зашла в круглосу-
точный детский сад — навестить сына. Домой вернулась поздно и
первым делом заглянула в свою памятку:
«27-го с утра сдать кровь, вечером побывать в госпитале».
Уже перед сном подумала, что еще нужно написать мужу и брату
на фронт. Но спохватилась, вспомнив, что перед сдачей крови доно-
ру нельзя волноваться. Разобрала постель и легла.
* * *
На городской станции переливания крови хорошо знали Голубеву как
активного универсального донора, кровь которой шла на сыворотку де-
тям, больным корью. С прибытием раненых бойцов в город кровь пер-
вой группы потребовалась в еще большем количестве. Когда Голубева
вошла в кабинет на обследование, заведующий донорским отделением
нахмурил брови:
428
«У меня одно желание, дорогой боец! Пусть моя кровь заставит снова бить-
ся твое сердце. Люба Давыдова». Таких заявлений были тогда сотни.
15 литров крови сдала донор М. П. Беззубенкова, по 14 литров А. й. Шаро-
ва, мастер завода им. Масленникова, и М. В. Засухина, домохозяйка из Чапа-
евска. Сызранская работница А. М. Абубякирова пожертвовала бойцам 14г8 лит-
ра крови, работница Куйбышевской макаронной фабрики В. Иванова — около
11 литров.
Всего доноры области отдали раненым защитникам Родины 30 тысяч литров
своей крови.
—j Не хотелось мне сегодня говорить об этом, но вынужден: зво-
нил военком, справлялся о вас. — Заведующий, немного помолчав,
укорил:
— Надеюсь, вы теперь поняли, как Родине нужна ваша кровь?
— Да, — вздохнула она.
— Вот-вот. Знайте, в Куйбышеве доноров первой группы очень мало.
И если все уйдут на фронт, тогда что?
...Как только женщина сдала пятьсот кубических сантиметров крови,
ее сразу положили на койку, осторожно накрыв одеялом:
— Часика три полежите. Наше правило.
— Знаю, — ответила Антонина Александровна.
Она лежала тихо, задумавшись...
Не заметила, как в комнату покоя вошел заведующий:
— Ну, как самочувствие?
— Хорошее.
Врач присел на койку, взяв в руку тяжелую руку донора. Проверив
пульс, улыбнулся:
— Через месяц приходите снова...
...В военный госпиталь она попала в тот час, когда день был на ис-
ходе. Зал, где гуляли легкораненые, гудел от голосов посетителей. У две-
ри Антонина Александровна встретила Ольгу Семеновну Циунель, тоже
донора.
— Добрый вечер.
— Здравствуйте, — радостно ответила Ольга Семеновна. — Вы к
знакомым?
— Не-е. В прошлый раз сержанта навещала. Кровь моя его исце-
лила — очень благодарил. А сегодня просил зайти подполковник.
— Вот так и я. Жду, пошли за лейтенантом. Пишет: в шоковом со-
стоянии был. — Ольга Семеновна вздохнула и перевела взгляд на
противоположную дверь.
429
Подполковник Вакер лежал в офицерской палате. Левое бедро
стянуто гипсом.
— Григорий Иванович, к вам.
Вакер открыл глаза:
— Голубева?
— Я самая.
— Спасибо, доченька. — Он взял руку молодой женщины.—Теперь
я верю: поднимусь!
Долго она сидела у постели спасенного ею офицера, слушала его
рассказы о бое, в котором был ранен, о семье, которая осталась в
Киеве.
На глаза донора навернулись слезы.
— Ну, ну! — стал ее успокаивать Григорий Иванович. — Может, еще
живы. Конечно, живы...
В феврале сорок третьего года один сержант-сибиряк из Барнаула
писал Голубевой:
«...Ваша кровь придала мне бодрости. Я беспощадно громил захват-
чиков в Сталинграде...».
В сорок четвертом Антонине Александровне передали записку из
Вильнюса, в которой литовец Вартаниеке очень благодарил за кровь,
которая вернула ему жизнь.
А в сорок пятом пришло письмо от полковника Вакера. Он писал,
что его часть уже под Берлином.
В 1950 году советское правительство удостоило А. А. Голубеву,
О. С. Циунель и других куйбышевцев высоким званием: «Почетный
донор Советского Союза».
Вот такой рассказ довелось услышать мне из уст скромной про-
водницы поезда Куйбышев — Адлер.
V
ТАМ, ЗА ХОЛМАМИ ЛЕТ,
ГРОМ ОРУДИЙНЫЙ
СМОЛКНУЛ.
НО ВЕЧЕН
НАШ ОГОНЬ У ОБЕЛИСКОВ.
«ВЫ ПОМНИТЕ!»
ОТВЕТ ЕДИН:
МЫ ПОМНИМ!
«ГОТОВЫ К ПОДВИГУ
ЗА РОДИНУ!» —
ГОТОВЫ!
Время точит камень.
время стирает в прах железо и осушает моря.
Время не властно над одним — над памятью народ-
ной, памятью нашей.
Мы не забываем и никогда не забудем подвиг тех,
кто в жестоких боях разгромил фашизм, спас Родину нашу
и весь мир от коричневой чумы. Кто отдал ради этого все,
что имел. Если был уже немолод — своих сыновей. Если
впервые произнес слово «люблю» или даже не успел про-
изнести его, — свою молодость.
Отдал ради нас с вами, товарищ!
И мы свято храним память о подвиге. Но не только хра-
ним — мы продолжаем этот подвиг.
Его продолжают те, кто сам в годы Великой Отечествен-
ной ходил в атаки и давал фронту продукцию в холодных
цехах и на бескрайних полях Отчизны. Один из земля-
ков, представитель военного поколения летчик-испытатель
Александр Ильич Казаков стал Героем Советского Союза
спустя много лет после того, как умолк гул сражений.
Многие из тех, кто хорошо помнит время этих сражений,
стали Героями Социалистического Труда — Татьяна Ива-
новна Вавилова и Василий Александрович Демихов, Николай
Дмитриевич Ветчинкин и Анастасия Андреевна Смороди-
нова — всех не назовешь.
Подвиг отгрэв и матерей продолжают их дети. И дети
их детей.
Родина наша — это Родина мира. «Главной целью своей
внешнеполитической деятельности КПСС считает: обеспе-
чить мирные условия для построения коммунистического
общества в СССР и развития мировой системы социализма
и вместе со всеми миролюбивыми народами избавить чело-
вечество от мировой истребительной войны», — так сказано
в нашей партийной Программе.
Но партия коммунистов, все советские люди помнят
учение великого Ленина о справедливых войнах трудягцих-
ся против эксплуататоров, его заветы о защите социалисти-
ческого Отечества. Каждый из нас считает эту защиту своим
священным долгом. Каждый из нас хорошо знает о прои-
сках мировой реакции, в первую очередь империализма
США и западногерманского реваншизма. Знает — и готов
дать им отпор.
Советский народ, возводящий светлое здание коммуни-
зма, укрепляет свою военную и индустриальную мощь,
433
развивает свою науку и социалистическое сельское хозяйст-
во, Родина наша с каждым годом, с каждым днем становится
все сильнее и краше. Стоит только проехать по нашим волж-
ским селам и городам и посмотреть — что было совсем не-
давно и что стало сейчас.
Возвышается над великой русской рекой грандиозное
здание Волжской ГЭС имени В. И. Ленина, ток от которой
идет во многие районы страны. От горизонта до горизонта
разлилось широкое Жигулевское море, на берегах которого
вырос город со звучным именем Тольятти.
Ты об этом знаешь, друг, — это построено нами после
войны.
Это — и многое, многое другое. Огромный металлургиче-
ский завод имени В. И. Ленина в Куйбышеве. Различные
заводы в Новокуйбышевске, Чапаевске, Сызрани. Крупней-
шая в стране и Европе «самая сладкая» — шоколадная фаб-
рика.
И великая стройка продолжается. Уже весь мир облетело
короткое слово «ВАЗ» — Волжский автомобильный завод.
Равных этому заводу в мире найдется немного. Сооружает-
ся замечательный комплекс Государственного университета
в областном центре...
Каждый год, каждый месяц вырастают в городах области
новые предприятия, Дворцы культуры и клубы, жилые мик-
рорайоны. Хорошеют, продолжают электрифицироваться и
газифицироваться наши села.
Это счастье, эту жизнь отвоевывали в титанической бит-
ве с фашизмом герои Великой Отечественной войны. Те,
кто пал в этой битве, и те, кто ныне среди нас.
Мы благодарны им за их подвиг.
Мы его продолжаем — бессменно и зорко стоим на за-
щите Родины, крепим ее мощь.
Мы идем к коммунизму—с Лениным в сердце. Бессмерт-
ные идеи и дела Ленина, великий подвиг его жизни, как
сказано в Тезисах Центрального Комитета КПСС к столетию
вождя, служат для советских людей, для трудящихся всего
мира неисчерпаемым источником вдохновения и оптимизма.
Этого оптимизма не нарушить никогда и никому. Нико-
му и никогда не нарушить кипения наших будней, не обо-
рвать полета наших космических кораблей.
Никому. Никогда.
Сергей Машков
От живых—ушедшим в бессмертие
Пожилая женщина, ставшая нашей попутчицей в Нижнем Санчеле-
еве, с волнением комкая в руках платок, произносит:
— Все едут и едут. С самого утра дорога гудит. Автобусы, «волги»,
«москвичи». И все туда, в Соколки...
Да, все ехали в Соколки. Там на 1нынешний день назначено откры-
тие обелиска, поставленного в память о воинах, погибших в годы Ве-
ликой Отечественной войны.
К полудню автомашины плотно оцепили площадь перед парком
имени Пятидесятилетия Октября. На торжественный митинг собралась
не одна тысяча сельчан и гостей.
Бьют часы. Из Дома культуры выносят катафалк. На нем урна с
землей, привезенной с Мамаева кургана. Словно рубиновые, окамене-
ли приспущенные знамена. В молчании замерли люди. Печально и
грозно звучит траурная мелодия, сжимая сердца старых и молодых.
Вот, обнажив голову, стоит мужчина. Его седые пряди осторожно
трогает осенний ветер. Он не прячет тяжелых слез. Лишь землистой
ладонью убирает набежавший на глаза туман. Может быть, в глубине
времени он еще раз увидел, как отдавали жизнь за Родину боевые
его друзья. Вспомнил их мужественные, совсем еще юные лица.
А в сторонке, там, где медленным шагом проносят венки, еще
трое комкают в натруженных руках фуражки. У них тоже не хватает
сил унять сухую слезу. И они в этот скорбный миг остро чувствуют
боль утраты, ценою которой был повержен фашизм.
Колонны медленно стекаются к обелиску и полукругом останавли-
ваются перед трибуной. Торжественно-траурный митинг открывает
председатель колхоза «Правда» Николай Михайлович Макаров.
— Никто не забыт, ничто не забыто, — разносят его голос репро-
дукторы по селу. — Наши колхозники в знак благодарной памяти о
погибших возвели этот обелиск. Пусть он символизирует бессмертие
героев!
С постамента спадает полотно, обнажая железные плиты с фамили-
ями воинов, не вернувшихся с полей войны на землю отцов. Тишину
435
Здесь воевали куйбышевцы. Члены рейда по местам боевой славы — молодые рабо-
чие завода имени Масленникова возлагают цветы у вечного огня в честь освободите-
лей города-героя Севастополя
разрывает ружейный залп. Спугнутые голуби сполошно бросаются в
серую небесную мглу и снова опускаются на железную крышу высо-
кого дома.
Выступает участник обороны Сталинграда шофер колхоза Виктор
Егорович Савельев. Это его посылали в Волгоград за священной зем-
лей Мамаева кургана. Он вспоминает о том, как, пройдя военные вер-
сты от Москвы и Сталинграда до Берлина, наши чудо-богатыри покрыли
боевые знамена полков неувядаемой славой.
За ним подходят к микрофону директор школы Яков Михайлович
Чепурко, колхозник Василий Михайлович Ведяшев, шофер Иван Яков-
левич Сараев, бригадир Петр Иванович Гаврилов, ученица средней
школы Галя Абрамкина... Их речи звучат клятвой верности идеалам
коммунизма, великим идеям, которые завещал нам Ленин.
Школьники из рук ветеранов принимают урну на вечное хранение.
Секретарь колхозного парткома Михаил Григорьевич Елисеев ог-
лашает сто шестьдесят увековеченных на обелиске имен. Его голос
сливается со звуками Реквием, который все звучит и звучит над
436
Обелиск под Курумочем. Звучат слова пионерской клятвы
селом. Начинается церемония возложения венков. На черном крепе
сияют строки:
«Волкову Ивану — от жены, детей, внуков»,
«Кузнецову Петру — от сына»,
«Дорогому мужу и отцу Симдянову Василию»,
«Волкову Василию — от матери, сестры и братьев»...
В память о каждом погибшем — венок. Один ряд венков, второй,
третий... Весь постамент в цветах. А их все несут и несут.
Я снова вижу женщину, с которой встретились в пути. Она вся в
черном. Кладет цветы и близоруко отыскивает родное ей имя. Нахо-
дит и что-то неслышно произносит. Слезы сбегают с морщинки на
морщинку и впитываются в кончики черного платка.
Память материнского сердца священна. Это сердце ранено болью
необъятной утраты. Рану эту не зарубцует никакое время.
Леонид Чирков:
Дорогами славы
Каждый год тысячи и тысячи наших юных непосед-энтузиастов
взваливают на плечи двухпудовые рюкзаки, берут в руки записные
книжки и отправляются в путь. Немало многокилометровых марш-
рутов пройдено ими по местам боевой, трудовой и революцион-
ной славы советского народа, немало новых имен советских лю-
дей, совершивших героические подвиги во время войны, вырвано
у забвенья. Их девиз: «Будем достойны славы героев».
...Вьюга третий день брела вслед за лыжниками. Снежная круго-
верть бросалась в лицо пригоршнями крупинок, пытаясь залепить гла-
за, засыпать лыжню, заставить повернуть назад. Наконец командир не-
выдержал — продукты кончаются, силы у ребят на исходе. Пришлось
завернуть в ближайшее село.
Нет, ничуть не раскаялись студенты энергетического техникума —
участники похода «Снежный десант» в том, что попали к белозер-
цам. С истинно русским гостеприимством встретили их хозяева. Да и
гости не остались в долгу: в тот же вечер дали в местном клубе кон-
церт.
Особенно дружно хлопали ребятам, когда по просьбе ветеранов
гражданской и Отечественной войн они исполнили песню «Землянка».
Усталость после такой встречи как ветром сдуло, а ведь впереди ле-
жал новый, нелегкий маршрут.
В поселке Волжский юноши побывали в местном музее боевой
славы. Это здесь хранится боевое знамя 1253-го стрелкового полка,
переданное поселковой школе на вечное хранение. Из уст директора
этой школы студенты услышали интересный рассказ о жителях Волж-
ского — участниках Великой Отечественной. Поведал он участникам
похода и о переписке ее учеников с другом и соратником В. И. Лени-
на революционером Г. М. Кржижановским, о том, как в 1890 году
В. И, Ленин посетил эти места...
438
— Герои битв с фашизмом, — так закончил свою беседу педа-
гог, — защищали завоевания великого Октября, дело великого Ленина.
* * *
«На основании решения комитета ВЛКСМ создать штаб для руко-
водства походами...»
Такой приказ появился в чапаевском техническом училище № 16
несколько лет назад. С тех пор его воспитанники организовали де-
сятки походов по родному краю. Побывали в селе Красноармейском,
где встретились как с участниками гражданской, так и Великой Оте-
чественной войны — бывшими бойцами Чапаевской дивизии и Первой
конной армии. Затем в автомотопоходе прошли по местам боев ле-
гендарной Двадцать пятой дивизии, съездили к строителям Волжского
.автозавода, на Волжскую ГЭС имени В. И. Ленина, на Новокуйбышев-
ский нефтехимкомбинат. Только в позапрошлую зиму воспитанники
училища прошли на лыжах около сорока тысяч километров.
Каждый год они совершают туристические поездки в города-герои
Москву, Ленинград, Севастополь — право на это получают лучшие
группы. Незабываемым для Николая Сальникова, Вали Новиковой,
Сережи Добина останется в памяти то лето, когда вместе со своими
друзьями они побывали на священной земле Волгограда. Это им
в канун Дня Победы выпала честь с оружием воинов-сталинград-
цев в руках встать в почетный караул у Вечного огня. Разве мож-
но забыть такое!..
* * *
Даже в городе, укрывшемся от степного ветра многоэтажными до-
мами, мороз обжигает щеки. А на открытой местности, в степи, он и
вовсе нестерпим. Мороз в минус двадцать с лишним градусов с союз-
ником ветром, кажется, всерьез решили помешать молодым машино-
строителям выйти в лыжный поход. Но ни один из «десантников» ни из
первого, ни из второго батальона не сдался, не спасовал. Мороз и
злой ветер только прибавили силы лыжникам.
И вот они в Домашке. Это обычное село. Но есть у него особая
память, которой, может быть, нет у других соседних сел. Именно
здесь в 1918-м был сформирован революционный рабоче-крестьян-
ский полк, получивший по названию села имя Домашкинский. Многие
его бойцы с оружием в руках защищали власть Советов и в годы
борьбы с гитлеризмом, прошли славный путь от Волги до Берлина.
О боевых делах этой воинской части, ее истории поведали ребятам
материалы, собранные в местном краеведческом музее.
439
Но маршрут машиностроителей лежал еще дальше — в соседнюю
область. Сначала — поездом до Ульяновска, затем — лыжным марш-
рутом по снежной целине до села Ивановки. В пути молодые люди
снова встречались с ветеранами прошлой войны, а в конечном пункте
похода осмотрели село, где жил и рос Герой Советского Союза
Александр Матросов.
* * *
Это комсомольское собрание в цехе одного из куйбышевских за-
водов проходило необычно. Молодые рабочие собрались, чтобы об-
судить письмо, пришедшее из Воронежской области от родителей
Героя Советского Союза Н. С. Шендрикова, погибшего на фронте.
В своем постановлении юноши и девушки записали:
«1. Имя Героя Советского Союза Николая Шендрикова навечно
занести в списки комсомольской организации.
2. При сверке на комсомольских собраниях лучшим молодым ра-
бочим цеха предоставить право докладывать собранию: «Воспитанник
цеха Герой Советского Союза комсомолец Николай Шендриков по-
гиб смертью храбрых в боях за освобождение нашей Родины».
3. Считать Николая Шендрикова членом нашего трудового коллек-
тива. Ежемесячно выполнять за него производственный план, а деньги,
заработанные на его имя, перечислять в фонд Комитета защиты мира»,.
Яков Соловьев
Человек красивой судьбы
Этот человек сейчас среди нас. Бывший красноармеец, уроженец,
села Нижнее Санчелеево Виктор Кувшинов. Ныне — житель города
Тольятти. Инвалид войны. Пенсионер.
Тогда, когда Виктора тяжело ранило—в мае сорок пятого, ему было
всего двадцать два. В его руках взорвалась граната. Ему ампутировали
обе руки: правую — выше локтя, левую — немного ниже.
Сейчас он среди нас — живет и мечтает, трудится и помогает дру-
гим.
Перед тем как рассказать об этом, вернемся пока туда, в далекое,
прошедшее.
Предоставим вначале слово самому Виктору Николаевичу.
— ...В четырех стенах больничной палаты я увидел конец мира.
Терзало состояние беспомощности. В двадцать два хотелось думать о*
жизни, о любви. К тому же кончилась война. Многие мои товарищи,
даже из тех, кто недавно лежал рядом со мною в госпитале, давно уже
дома. А кто теперь ждет меня? Кому я нужен?
И вот однажды — мне уже вставать с койки разрешили — вышел
я на прогулку. Стоял теплый день. В небе жаворонки поют, а на душе—
черным-черно. И надо же случиться так — граната под ногами оказа-
лась, след недавней войны. «Ну, подумал, конец моим мучениям». Так
захотелось выдернуть предохранительную чеку. Зубами — потому что
рук нет. Даже отогнул одну половинку, затем другую. А мимо поль-
ский пожилой крестьянин идет.
— Дзень добры. Покой! — говорит мне.
— Добрый день, — отвечаю и смотрю ему вслед.
Старик уходит, не оглядываясь, спешит — дела, видать его, ждут.
Вот ведь, пожилому человеку находится дело — кольнуло вдруг меня.
Что же я?.. И такое зло взяло. Слюнтяй! Еще ничего не сделал, чтобы
по-настоящему встать на ноги, а о смерти думаешь. Нет, ты прикос-
нись ко всему, испытай жизнь таким, каков есть. Борись за нее. Уме-
реть всегда успеешь.
44 fi
Отбросил я тогда гранату подальше, чтобы мальчишки не нашли.
Жизнь начиналась заново.
Восемь месяцев, проведенных в госпитале, стали для Виктора Кув-
шинова не только временем лечения — временем неистовой борьбы
за свое будущее, за свое место в жизни. Он, не имея рук, научился
писать письма родным и даже... рисовать! Домой, в Ставрополь, где
жила его мать Евдокия Семеновна, юноша вернулся с твердым реше-
нием стать художником. Накупил книг по изобразительному искусст-
ву, учебников, блокнотов, ватмана. Для мольберта не хватило денег.
Сам решил изготовить его. Работал долго, с упорством, без посторон-
ней помощи. Приглянулась картина Шишкина «Утро в сосновом лесу»—
задумал сделать копию.
Потекли дни и недели упорного труда. Приходили к Виктору друзья,
смотрели, качали головами, кое-кто осторожно советовал бросить не-
посильную затею. Всяких, мол, чудаков мы видели, но безруких худож-
ников?.. Виктор злился на таких советчиков. А когда они уходили, сно-
ва брался за кисти и рисовал.
И чудо свершилось. Копия с «Утра в сосновом лесу» играла всеми
красками. Теперь уже друзья не качали головами и не заикались на-
счет того, что ему надо бросить кисти.
А к этому времени он научился не только рисовать, но и чертить,
в тиши своей маленькой комнаты создал проект жилого дома. Твер-
дые ясные линии, четкий аккуратный почерк. Попробуй узнай, что это
рисовал человек без рук.
Друзья как-то сказали:
— Иди, Виктор, на завод. Твое место в конструкторском бюро.
* СЛОВО ВЕТЕРАНОВEZT -т-?- . __AJZ"
ПО-ПРЕЖНЕМУ НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ
Я давно сменил солдатскую форму на рабочий комбинезон. Вот уже несколько
лет тружусь в цехе электроизоляционных материалов завода Катэк регенераторщи-
ком.
В знаменательные дни подготовки к славному ленинскому юбилею мы соревно-
вались со слесарем-лекальщиком инструментального цеха Героем Социалистическо-
го Труда Николаем Максимовичем Шаховым. Дела у нас идут хорошо. Николай
442
Виктор и сам подумывал об этом. Не хотел он жить кустарем-оди-
ночкой. Мечтал трудиться в рабочем коллективе, как равный среди
равных, без скидок на инвалидность.
Собрался рано утром, пошел к одному большому начальнику. Рас-
сказал все о себе. Предложил свои услуги.
Тот покачал головой, сказал:
— Хорошо, помогу устроиться... в Дом инвалидов.
Расстроенным вернулся он домой, места себе не находил от оби-
ды. Ведь не помощи просил, не жалости к себе ожидал. Просил ра-
боты, настоящей работы! И решил тогда в тяжелом раздумье: надо
доказать, что могу делать.
И снова сел за мольберт. Появились копии с картин «Последний
день Помпеи» Брюллова, «Аленушка» Васнецова. Десятки эскизов, за-
рисовок, различных фрагментов. Но молодой художник смотрел на это
критически. Копии его уже не устраивали. Он задумал создать что-то
свое.
1 А тут как раз товарищи взяли Виктора на охоту. Он бродил по ле-
су, прикидывал тему. Пришел домой, взялся за эскизы. И уже не ме-
сяцы, а годы потребовались для создания своего собственного про-
изведения. Так появилась картина, посвященная друзьям-охотникам.
Она экспонировалась на передвижной выставке художников «Куйбы-
шевгидростроя».
Потом новая идея. Задумал художник нарисовать «Закат над ста-
рым Ставрополем». В это время уже широко шло строительство Куй-
бышевской гидроэлектростанции. Создавалось Жигулевское море. Это
как раз и послужило поводом для воплощения темы. Медленно, по
крупицам собирал Виктор детали будущей картины. Создавал и от-
вергал десятки эскизов. Наконец, после долгих поисков и работы кар-
тина была закончена. Она также экспонировалась на выставке и заняла
Максимович выполнил свою пятилетку еще в декабре 1968 года и сейчас трудится
в счет будущих лет. Изделия мой друг сдает только с первого предъявления.
Мы, бывшие фронтовики, всегда будем на переднем крае всенародной борь-
бы за коммунизм, за мир. Мы всегда с честью будем выполнять свой интернацио-
нальный долг перед братьями по классу и борьбе. К этому нас обязывает священная
память сердца. Это мы сделаем во имя тех, кто уже никогда не вернется, кто заве-
щал всем нам жизнь.
Виктор Синельников,
Герой Советского Союза
443
Свято чтут земляки память Героя Советского Союза уроженца Хворсстян-
ского района Василия Суркова, закрывшего своей грудью вражеский дот
одно из первых мест. А сейчас находится в музее Николая Остров-
ского в Москве.
И опять потянуло его на завод. После долгих приготовлений при-
оделся, побрился, поехал.
— Возьмите на работу, — сказал упрямо, настойчиво.
В конструкторском бюро пожали плечами. Ответить «нет», отка-
зать — не решились. Знали: художник творит чудо. Сами видели кар-
тины на выставках. Но...
— Что вы сможете делать у нас?
— Все, что поручите.
— Вы знакомы с ортогональным черчением?
— Знаком.
— Чертежи сможете сделать в плоскостях?
— Смогу. Больше смогу: на основе ортогональных чертежей сде-
лаю объемный рисунок для рекламных проспектов.
Не поверили. Но дали ради любопытства плоский чертеж холодиль-
ной установки обжиговой печи. Вернулся Виктор домой возбужден-
ный. С порога жене:
— А все-таки земля вертится. Доверили!
И сразу же сел за кульман. Дни и ночи... В семье забеспокои-
лись. Может не выдержать напряжения. А он жене:
— Ничего! Возьмем и эту крепость.
В работе прошли август, сентябрь, октябрь. В конце октября Вик-
тор снова пришел на завод. Его объемный рисунок изучала комис-
сия. Инженеры-конструкторы и другие специалисты рассматривали
чертежи придирчиво, строго и вынуждены были признать: исполнено’
отлично!
...Спустя несколько дней по почте пришел пакет с завода:
«Уважаемый Виктор Николаевич!
Вас оформили с 1 декабря 1965 года техником-конструктором...»
А в семидесятом Виктор окончил политехнический институт.
Жизнь и подвиг его продолжаются.
Филипп Бойцов,
Герой Советского Союза
Живут мечтой о небе
Над кордодромом (так называют место, где запускают авиамодели),
ревя во всю силу своих моторов, проносились маленькие самолеты.
Они то взмывали вверх, то пересекали путь друг другу, то шли в лоб
и расходились в удивительной близости.
— Смотри, смотри, Широватов уходит, — гудела толпа ребятишек.
— Эх, Терентьев упустил какую возможность: ведь в хвост захо-
дил, — вздохнул кто-то.
А самолетики, умело управляемые бечевой, кружились, делали пет-
ли, словно догоняли друг друга.
Признаться, и я с удовольствием следил за этим необычайным «воз-
душным боем». Конечно, В1идел ошибки своего питомца Володи Широ-
ватова. И все-таки приятно было смотреть на это соревнование двух
давнишних соперников, двух «асов» — авиамоделистов куйбышевца
Широватова и новокуйбышевца Терентьева. И вспомнилось мне мое
детство и — не модель! — самолет, низко пролетевший над полем.
Пас я тогда лошадей и, как увидел крылатую машину, бросился уди-
рать в лес. Сейчас же ребят не удивишь техникой. Смотрите, какие
они изумительные «бои» проводят в воздухе, какие модели строят!
.Да и в моей жизни действительно произошло удивительное: робкий
сельский паренек, я полюбил высокое небо, пошел в авиацию. Учил-
ся в аэроклубе, стал летчиком. А там фронт: Бывает теперь, ребятишки
соберутся вокруг меня, обступят плотно и давай просить:
— Филипп Степанович, расскажите, как вы сражались на фронте.
Ну разве откажешь!
Я рассказываю об эпизодах, которых у меня немало: за время
*войны я сделал более шестисот боевых вылетов. И если бы вы виде-
ли, как слушают эти рассказы мои питомцы, ребята из авиамодельно-
го кружка Кировского Дворца пионеров! Они живут мечтой о небе.
И, уверен, мечта их сбудется, они станут летчиками, авиаконструкто-
рами, космонавтами — людьми творческого поиска и прекрасных свер-
шений.
446
Сергей Барсуков
Служба солдатская, почетная
Десятки писем идут сюда, в облвоенкомат, почти каждый день. Писем из воин-
ских частей, рассказывающих о том, как служат волжане-куйбышевцы в различных
гарнизонах нашей страны — от Курил до берегов Балтики и Черного моря.
Работники комиссариата и сами нередко бывают в частях и соединениях Приволж-
ского военного округа, а также других округов. Поддерживают они и тесную связь
с родителями, близкими воинов. В результате такой связи, писем, поездок и родились
эти короткие рассказы начальника политотдела Куйбышевского облвоенкомата пол-
ковника Сергея Сергеевича Барсукова.
В совхозе «Украинский» хорошо знают и помнят скромного, про-
стого парня комсомольца Николая Девятова.
Его мать Антонина Павловна — передовая доярка, депутат сель-
ского Совета. Отец Петр Иванович работает в хозяйстве скотником.
Они с детства привили сыну трудолюбие. Перед призывом в армию
Николай стал шофером.
Недавно на имя родителей воина пришло письмо:
«Уважаемые Петр Иванович и Антонина Павловка! С радостью со-
общаем вам об успехах вашего сына в боевой и политической подго-
товке, в социалистическом соревновании в честь столетия со дня
рождения В. И. Ленина.
Рады сообщить также вам, что Николай в настоящее время учится-
на младшего командира и является примером в поведении и учебе.
Вы вправе гордиться своим сыном, надежным продолжателем бое-
вой славы отцов и защитником своей Родины».
*{•**{•
Второй год служит в Военно-Морском Флоте старшина второй'
статьи из города Отрадного член ВЛКСМ Николай Стрельников. Отец
Николая, слесарь АТК Максим Ефимович Стрельников, в годы Вели-
кой Отечественной войны проявил героизм и мужество, за что на-
447
гражден несколькими правительственными наградами. Свой боевой
путь Михаил Ефимович закончил в Берлине.
Сын принял боевую эстафету отца, образцово несет воинскую
службу. Ему объявлено несколько благодарностей. Он отличник Во-
енно-Морского Флота, специалист второго класса. Старательно изучает
и бережет вверенную ему боевую технику.
А
Комсомолец сержант Вячеслав Щербаков до призыва в Советскую
Армию трудился трактористом в колхозе «Победа», Больше-Чернигов-
ского района. Сейчас он служит в бронетанковых войсках, является
отличником боевой и политической учебы.
Недавно его родители Петр Владимирович и Анастасия Ивановна
Щербаковы, работающие в том же колхозе, получили благодарствен-
ное письмо от командования части за хорошее воспитание сына.
В письме сообщалось, что Вячеслав является примерным воином.
Он скромен, дисциплинирован, смел и решителен. По зову нашей
партии, говорилось в письме, молодой танкист всегда готов выступить
на защиту границ нашей Родины. Весь личный состав гордится Вяче-
славом Щербаковым.
Токарь одного из куйбышевских заводов комсомолец Александр
Тимошин мечтал стать пограничником чуть ли не с детства. Он даже
приобрел щенка-овчарку и решил про себя: «Поеду служить на гра-
ницу со своей собакой». Когда узнал, что при РК ДОСААФ открыли
клуб собаководства, пошел туда. И вот долгожданная повестка на при-
зыв в армию.
— Куда желаете? — спросил райвоенком.
— Хочу в пограничники.
Райвоенком развел руками: в настоящее время в пограничные
войска набора нет. Значит, рушится его мечта!
— Ну, тогда возьмите хоть мою собаку.
И его Малый был отправлен на службу. А самому Саше Тимошину
пришлось ждать другого призыва.
Вскоре у него появился новый друг — восточноевропейская ов-
чарка Бек. С отличным чутьем, умело выполняющая команды, беру-
щая любой след.
Тренируя Бека, Александр много и настойчиво готовился и сам.
Он понимал, что пограничникам во время преследования нарушителя
приходится проявлять сноровку, бесстрашие и ловкость. И поэтому в
любую погоду, зимой и летом, много времени уделял спорту.
448
Но... во время очередного призыва райвоенком снова разъяснил
парню, что не имеет возможности удовлетворить его просьбу о на-
правлении в пограничные войска. Тогда Александр отослал письмо
министру обороны СССР.
В письме министру Саша писал:
«Я хотел бы служить в пограничных войсках. Я инспектор-общест-
венник по служебному собаководству при клубе ДОСААФ. Где-то на
границе находится собака Малый, воспитанная мной. Сейчас обучаю
щенка по кличке Бек, хочу с ним идти на службу. Прошу вас дать раз-
решение».
И вскоре из Министерства обороны СССР пришел положительный
ответ. Призывная комиссия райвоенкомата признала, что А. Тимошин
годен к службе в пограничных войсках.
Это произошло 28 мая, в День пограничника. И именно в этот день
Александр отправился служить на границу. Мечта молодого токаря
осуществилась.
Петр Алтунин
Будни ратные
Эти зарисовки тоже посвящены волжанам — представителям
разных воинских профессий. Среди них — ракетчики, танкисты, пехо-
тинцы, летчики-курсанты... Совсем еще молодые солдаты и бывалые, хо-
тя и не успевшие по возрасту побывать на фронте, воины.
Все они стоят сегодня на страже мирного труда советского народа,
строящего коммунизм. Все они готовы по первому зову партии и пра-
вительства выступить в бой за свою социалистическую Родину, Родину
Октября.
...Огневая позиция утонула в снегу. Снег залепил крышу казармы,
жилые домики, повис клочьями на развесистых дубах и вязах. Издали
на белом фоне почти ничего не различить. Но подойдите ближе, и вы
увидите, как старательно проделаны дорожки к ракетным установ-
кам, которые, кажется, мирно дремлют, укрытые брезентом. Как ря-
дом с ними любовно офюрмлена наглядная агитация, как аккуратно
составлено в пирамиде личное оружие. Здесь идет жизнь воинов-ракет-
чиков.
Но по-настоящему закипает она, когда звуки сирены, разрезая
тишину, властно влекут расчеты и отделения по своим ме-
стам.
И вот уже офицер наведения взялся рукой за тумблер — радио-
техническая станция запущена. Слышится мерный, негромкий гул.
Засветились экраны. Перед ними — земляки-сызранцы ефрейторы
Андреев и Гиматов. Они пристально смотрят, как на ярко-зеленом по-
ле мелькают вертикальные линии. Вот и цель — небольшая черточ-
ка, состоящая из мелких зеленоватых кружочков. Едва успела она
появиться, как оказалась в перекрестье.
— Азимут... Скорость... — слышатся негромкие, но четкие слова
по громкоговорящей сети. — Пуск!
От нижней кромки экрана отделился импульс: имитированная
450
ракета идет навстречу цели. Через несколько секунд два импульса сли-
ваются — цель поражена с первой ракеты!
Воины-ракетчики не раз уже бывали в настоящем «деле» — вели
огонь боевым)И ракетами на полигоне. Поэтому и сейчас, когда идет
учебная тренировка, они мысленно представляют себе, как грозная
советская ракета, оставляя позади шлейф пламени, неудержимо ле-
тит навстречу противнику. И настигнет его наверняка.
— Молодцы!
Это — голос командира.
Сколько раз уже слышали такую его похвалу и Андреев и Гиматов.
Казалось, можно к ней и привыкнуть. Но лица обоих солдат светлеют.
Они подтягиваются, смотрят прямо в глаза командиру. Сейчас им хо-
чется, как перед строем, когда объявляют благодарность, громко ска-
зать: «Служим Советскому Союзу!»
Занятия ракетчиков продолжаются...
*
* *
Куда ни кинешь взгляд — степь и степь. По ней волнами, с холма
на холм перекатывается гонимое ветром серебристое ковыльное
море. Над степью в полный накал пылает горячее солнце. Купаясь в
его лучах, там, где-то вверху, заливается жизнерадостной песней жа-
воронок.
В такую вот теплынь лечь бы на мягкую землю, прикрыв глаза
ладонью от солнца, мечтать о далеком доме, вспоминать детство.
Но... Раздалась команда: «По машинам!». И рота мгновенно, с соблю-
дением полнейшей тишины занимает свои места в бронетранспор-
терах.
Марш! С высокой скоростью машины несутся вслед за танками по
извилистым песчаным дорогам. Тесно прильнув друг к другу, зажав
между колен автоматы, ручные пулеметы и гранатометы, сидят сол-
даты. Лишь одна голова в каске возвышается над остальными. Это
зорко смотрит по сторонам сигнальщик Иван Луценко. В руках у него
флажки. Периодически он взмахивает ими, передавая сигналы иду-
щей сзади машине. Крепко сжав в руках баранку, внимательно смот-
рит на окутанную пылью дорогу водитель Тусеев.
Позади водителя — радист ефрейтор Александр Болотный. На го-
лове — наушники, в большой, грубоватой ладони — микрофон. Он
докладывает о командах старшего начальника, отвечает на них.
Летит быстроходная машина. Иногда ее пытается засосать песчаная
трясина, но, взвыв мощным мотором, она вырывается и снова устрем-
ляется вперед.
451
Сидят солдаты один к одному, и на первый взгляд кажутся непро-
ницаемыми их запыленные лица. Но у каждого настороже и слух, и
зрение. Они готовы сразу же по команде выпрыгнуть из бронетран-
спортера и лавиной устремиться на «противника».
— Газы!
Все как один моментально надевают противогазы. Теперь вести
наблюдение сложнее, уши словно закладывает ватой. Но ни у кого
и в мыслях нет ослабить бдительность. Через некоторое время по ра-
дио раздается:
— Воздух!
Вот наблюдатель Уразаев — он сменил Луценко — видит пики-
рующие на колонну самолеты «противника», мгновенно докладывает
об этом.
— По самолетам — огонь!
Бывшие хлеборобы, а ныне солдаты — ручной пулеметчик Панкевич,
автоматчики Маховский и Луценко, а за ними все остальные дружно
открывают огонь по самолетам. Воздушная атака отражена.
И опять закованных в броню пехотинцев ведут вперед извилистые,
убегающие вдаль дороги. Все плотнее слой пыли на лицах воинов,
все жарче припекает солнце. Но солдаты послушны велению свое-
го долга. Им не страшны ни предстоящий бой с «противником», ни
жара, ни забивающая глаза песчаная пыль.
Командир батальона сидит рядом с водителем. Сквозь клубы пыли
ему видна вся колонна. Он смотрит на машины, на солдат, и вообра-
жение относит его в иные дали.
— Вот бы такую технику нам в минувшую войну! Как вы думае-
те? — неожиданно вырывается у него.
Но, словно спохватившись, он тут же добавляет:
— Ничего, мы и с той, старой техникой, не оплошали... Пусть кто-
нибудь попробует, сунется к нам теперь. Да с таким оружием! И с та-
кими мастерами!..
Эти слова — не звук пустой. Известно, что Н-ский батальон, где
служит немало куйбышевцев, — один из лучших.
Но вот дан сигнал — развернуться с ходу в цепь и приготовить-
ся к «бою». Солдаты спешиваются. Бронетранспортеры, сделав кру-
тые виражи, уже в укрытиях, и сразу же над цепью прокатывается
команда:
— В атаку, впере-ед!
Солдаты что есть сил бегут вперед. Перебивая друг друга, стреко-
чут автоматы и пулеметы. Ведут огонь гранатометчики Стахира и Спи-
ридонов. В первых рядах — групкомсорг Уразаев, активисты Луценко
и Маховский, командир взвода старший сержант Овчинников. Помимо
вооружения у него за плечами радиостанция. Он четким, хотя чуть
452
Площадь имени В. В. Куйбышева в городе Куйбышеве. Идут ветераны Великой
Отечественной. Шагают наследники их боевой славы
задыхающимся от бега голосом отдает команды. Задача выполняется
успешно. Воины с дружным «ура» врываются в первую траншею «про-
тивника»,..
И снова чувство гордости охватывает комбата. Наблюдая за дей-
ствиями бойцов, он снова повторяет:
—...Да, с такими мастерами нам никакой враг не страшен!..
В Оренбурге, на крутом берегу Урала, высится памятник. В унтах,
в наброшенной на плечи куртке, чуть наклонив непокрытую голову,
словно о чем-то раздумывая, стоит над рекой великий летчик Чкалов.
Скользят по бронзе скупые лучи февральского солнца. На лицо и во-
лосы падают редкие блестящие снежинки...
Невольно сдерживая шаг, вы проходите мимо к красивому серому
зданию. Вот вы на широком дворе. И перед вами — еще один поста-
мент. Раскинув серебристые крылья, словно готовый взлететь в высо-
кое небо, застыл реактивный истребитель МИГ-15. Золотом горят сло-
ва: «На этом самолете летал первый в мире космонавт Ю. А. Гагарин».
И вас невольно охватывает волнующее чувство.
Вы идете дальше по просторным коридорам, открываете дверь
а надписью «Комната боевой славы». Со стен на вас смотрят герой
Испании Анатолий Серов и человек безудержной отваги Сергей Гри-
цевец, прославленный командир бомбардировочной дивизии Иван Пол-
бин и черноглазая, с короткой прической летчица Екатерина Зеленко,
чей обагренный кровью комсомольский билет как бесценная реликвия
хранится в училище. Имена и портреты ста семидесяти четырех Героев
Советского Союза, одиннадцати дважды Героев...
Это — Оренбургское высшее авиационное училище. История его —
это история нашего военного округа и всего Военно-Воздушного Фло-
та, история Советской Армии. Воспитанники училища подавляли крон-
штадтский мятеж в годы гражданской войны и громили японских са-
мураев на Халхин-Голе, защищали небо Испании и проявили невидан-
ный героизм и самопожертвование в величайшей из всех войн — Ве-
ликой Отечественной.
Дерзать по-чкаловски, бомбить по-полбински, жить и учиться по-
гагарински — эти слова-символы западают в души курсантов в первые
же дни, когда политработник ведет их по военному городку, знако-
мит с портретами воспитанников училища, рассказывает о его тради-
циях.
— Вы должны быть достойными этой славы, — говорит офицер. —
Здесь каждый камень помнит героев.
454
Навсегда остались в сердце эти слова и у смуглолицего, хуДощайд-
го паренька Валентина Куценко. Он родился и рос в Куйбышеве, а те-
перь вот учится — в Оренбургском летном. Он хорошо помнит, какое
красивое, золотистое небо над Волгой, помнит, как в поле звенит спе-
лым колосом пшеница. Теперь для Сергея стало родным и небо Орен-
буржья, оно распростерло перед ним свои голубые паруса. С того
самого аэродрома, с которого взлетел Юрий Гагарин, недавно впер-
вые поднялся ввысь и Куценко. Вместе с его летчиком-инструктором
курсанта внимательным взором провожал офицер Колосов, давший в
свое время путевку в небо прославленному космонавту.
...Да, тот же аэродром. Но многое уже изменилось, многому поза-
видовал бы и сам Юрий Алексеевич. Из стен училища теперь выходят
не просто летчики, но и инженеры. Время такое! В век бурного раз-
вития военной техники мало уметь летать, надо овладевать тайнами
высшей математики, физики, радиоэлектроники... Это хорошо понимает
и Валентин Куценко. С первых дней учебы с головой ушел он в разга-
дывание смысла сложнейших формул и уравнений, за которыми стоят и
сверхзвуковые полеты, и необыкновенно точная направленность радио-
локационных лучей...
Как взял разбег курсант с первого курса с ориентиром на «пятер-
ки», так и пошел, не сворачивая в сторону. «Отличник по всем ста-
тьям», — говорят о нем командиры и преподаватели.
Главное, конечно, для Валентина — полеты. Он их всегда ждет с
нетерпением.
...Утром на аэродроме зябко. Курсанты выстраиваются. Тишина.
Слышна лишь заливистая песня жаворонка. Командир проверяет, как
курсанты усвоили условия полета.
Вот настают долгожданные минуты. Летчик-инструктор кладет руку
на плечо, крепко, по-мужски, встряхивает.
Валентин занимает место в кабине, выполняет необходимые для
запуска действия. Реактивный гром оглашает аэродром. Самолет плав-
но выруливает на старт.
— Пятьсот седьмой, взлет разрешаю, — раздается в шлемофоне
голос руководителя полетов.
Отпущены тормоза. Нарастают обороты двигателя — самолет
мчится по полосе и — вот оно! — отрывается от земли.
Теперь это уже не первый полет Валентина. Но когда набрана высо-
та и крылатая машина появляется над красавицей Волгой — хочется
петь. И Валентин действительно запел. Что-то неопределенное, душев-
ное. Просто пел, и все, не следя за мотивом.
Разворот — один, другой, третий. Он уточняет маршрут. Немного
отклонился в сторону — значит проявил невнимательность. Надо бы-
стро поправиться.
455
Выполнив упражнение — полет по маршруту, Валентин пбвел само-
лет на посадку.
Ниже и ниже, полоса стремительно пробегает под фюзеляжем.
Легкий толчок — машина мягко коснулась «бетонки».
Инструктор жмет руку. Оценка за полет — «отлично».
Рядом с Валентином служат такие же, как *и он, молодые парни.
У всех у них за плечами тоже еще немного месяцев учебы. Но уже
немало радостей и удач. У каждого живет в сердце неукротимая меч-
та стать военным летчиком^инженером, умелым защитником Родины.
Та мечта, которую так хорошо выразил в стихотворении, опубликован-
ном в стенгазете, один из них самих, курсантов.
...Когда глядел с восторгом в
небо с крыши
На МИГ стремительный,
тянущий белый слад,
Хотел залезть еще чуть-чуть
повыше
И старше быть хотя бы на
пять лет.
Мечта не любит слов, а любит
дело!
Твоя рука возьмется за штурвал,
И ты пойдешь вперед дорогой
смелых,
Тех, кто Отчизну храбро
защищал.
Это написано и о нем, парне с Волги, Валентине Куценко. Парне,
которому так повезло — учиться там, где учились Валерий Чкалов и
Юрий Гагарин. Которого ждут большие небесные пути или — кто
знает? — большие звездные трассы.
А пока... Пока он опять подходит к учебному самолету, легко
вспрыгивает в кабину.
— Разрешите взлет?
— Взлет разрешаю! — слышится по радио.
Поет реактивный двигатель. Над головой — ослепительное солнце.
Курсант легко управляет боевой машиной. Он летит над родными по-
лями, защищая их своими крыльями от врагов.
Виктор Вандышев
Только два года
ИЗ ДНЕВНИКА СЕРЖАНТА
Каждый новый год начинается первого января и заканчивается тридцать первого
декабря. Но воины Советской Армии, кроме этого, ведут годам и свой отсчет: со дня
призыва в армию. В частях, подразделениях так и говорят: «Первый год службы...
Второй год службы...»
Такое исчисление вел в своем дневнике и солдат, а затем младший сержант Вик-
тор Вандышев. Раскроем, с разрешения автора, этот скромный, небольшого формата,
блокнот.
Итак...
ГОД ПЕРВЫЙ
26 июня. Самый памятный день в моей жизни: сегодня я расстался
с милой моему сердцу Сызранью, с родителями, друзьями, любимой
девушкой и пустился в неизведанное будущее — меня призвали в ар-
мию. До этого я окончил машиностроительный техникум и одновре-
менно одиннадцатый класс вечерней школы, пытался поступить в выс-
шее военное авиационное училище летчиков, но мне не повезло: не
прошел по зрению, хотя я не близорук и не дальнозорок — просто
не хватило каких-то там необходимых долей процента.
Сидя в подрагивающем на стыках рельсов вагоне, я понял вдруг,
что моя настоящая биография только начинается, что впереди много
интересного, неповторимого. Это и натолкнуло меня на мысль вести
записи. Пусть не регулярно, не каждый день. В будущем пара-другая
строк, торопливо записанных в блокноте, поможет ярче вспомнить
прошлое, глубже осмыслить его.
Ну, что ж, сказано — сделано: вот и первая запись моя.
28 июня. К месту назначения мы прибыли в два часа ночи. Кило-
метров семь протопали «пехом». В казарме, куда нас привели, момен-
тально уснули. Подняли нас часов в десять утра, дали позавтракать и
повели в баню. Помыли и переодели. Все новенькое, с иголочки. Гля-
дим друг на друга и не узнаем! Все как-то сразу, в один миг, стали
15 Волга в гневе
457
.другими — похожими друг на друга и неуверенными в себе. Стран-
ная штука форма: в ней есть что-то такое, объединяющее разных по
характеру людей в одно целое.
Во второй половине дня нас распределили по взводам, назначили
командиров отделений. Я — в первом. Командует нами старший сер-
жант Виктор Петров — невысокого роста, светловолосый, подвижный,
веселый парень. Говорят, родом из Саратова. Это почему-то очень
обрадовало меня: все-таки наш, волжанин. Он кроме того — замести-
тель командира взвода. Очень горжусь этим и рад, что попал в первое
отделение.
С завтрашнего дня начинаются занятия. Будем проходить курс мо-
лодого солдата. Ну что ж, курс так курс.
31 июня. Последний день месяца. Вчера вышел первый номер на-
шей ротной стенной газеты «Стрелок». В ней помещены стихи неиз-
вестного поэта, растревожившие мое сердце, вызвавшие тоску по
дому. Вот уж никогда не думал, что буду так томиться в разлуке с
родными и близкими, ведь я давно готовился к отъезду: думал, что
после окончания техникума получу назначение в Сибирь, и всем серд-
цем рвался туда. А тут дом почти рядом: каких-то пятьсот километ-
ров — а вдруг захандрил, затосковал. Виной всему, наверное, эти
стихи...
Вечером, когда в роте скомандовали «отбой», не выдержал, про-
брался в безлюдный коридор, где висела стенгазета, и сразу же вот-
кнулся в строки. Вот они:
Порой первогодки
тоскуют украдкой
О маминых ласковых
теплых руках.
Никак не привыкнут
вставать на зарядку
И с левой ноги
начинать первый шаг...
А дальше о том, что «время на них обомнет гимнастерки», «что
стал им понятен армейский язык». Я читал и живо представлял себе,
как
Далекая мама
впервые прочтет
Два очень простых
и по-воински кратких,
Но много сказавших ей
слова «Наш взвод»...
Beet верно, точно. Но оттого тоска становилась еще сильнее. По-
моему, не нужно было помещать в стенгазете такие стихи. Их, навер-
ное, легко читать старослужащим: на них они уже не могут действо-
вать так сильно, как на нас, только-только оторвавшихся от «ласковых,
458
теплых» рук матери. Ну, что ж, думаю, со временем это пройдет.
5 июля. Писать почти не о чем. Каждый день занятия: уста-
вы, строевая, физическая... Начинаю испытывать большие трудности.
Тяжело с непривычки рано вставать, быстро одеваться, заправлять по-
стель. Но это еще ничего. К этому можно привыкнуть. Гораздо труднее
научиться отлично выполнять упражнения по гимнастике, научиться
метко стрелять. Эти две дисциплины кажутся мне непреодолимой пре-
градой на моем солдатском пути. Я начинаю сомневаться в своих спо-
собностях, а это хуже всего: сами собой опускаются руки.
10 июля. Почти неделю не заглядывал в блокнот. Все эти дни
много размышлял над целью жизни, над своим характером: есть ли у
меня сила воли или нет? Вспомнил своего приятеля по техникуму, Вла-
димира Лысенко. Немного стеснительный, он был среди нас самым лю-
бознательным, самым серьезным и самым начитанным человеком. Его
всегда интересовало что-нибудь такое, мимо чего мы проходили не за-
думываясь. Каждую незнакомую вещь, попадавшую ему в руки, он
вертел и так и этак до тех пор, пока не дознавался, как она устроена,
для чего нужна, как ею пользоваться.
На обложке каждой тетради и на титульном листе каждого учебни-
ка мой друг выводил каллиграфическим почерком одно слово:
ТРУД*
— Что это означает? — спросил я однажды.
Володя, по обыкновению засмущавшись, объяснил, что это его де-
виз, а проще говоря, правило, которое он избрал на всю жизнь.
— Великим людям хочешь подражать, — уколол я его.
Володя чуть покраснел.
— А что же здесь плохого? — сдержанно заметил он. — Каждый
из них имел свой девиз и следовал ему всю жизнь. Вот посмотри.
Лысенко достал толстую общую тетрадь, куда, оказывается, запи-
сывал высказывания и мысли знаменитых людей.
— У Максима Горького, — продолжал он, — был девиз: «Вперед
и выше!». У Ивана Франко — «Ни дня без строчки», который он за-
имствовал с латинского. Между прочим, этого же девиза придержива-
лись Шиллер, Ромен Роллан, Юрий Олеша. У Суворова тоже был де-
виз: «Быстрота, глазомер, натиск».
Тогда я не задумался над словами приятеля, а сегодня для меня
вдруг открылся их большой смысл: главное в жизни — не размени-
ваться по мелочам, не транжирить жизнь попусту, а жить красиво,
вдохновенно, с пользой для дела. Я молод, у меня все впереди, а в
народе говорят: «Береги честь смолоду».
Да, смолоду, в самую раннюю пору жизни надо определить свой
15* 459
девиз, свои правила и принципы поведения. Ну что ж, настала пора и
мне определить их.
20 июля. Все эти дни были заполнены учебой. Я уже начал втя-
гиваться в армейскую жизнь. С удовольствием выхожу на зарядку, раз-
минаю мускулы, жадно вдыхаю свежий утренний воздух. Тридцать ми-
нут пролетают незаметно. Зато каким бодрым возвращаешься в казар-
му. В слове «зарядка» и в самой зарядке — глубокий смысл. Голосую
обеими руками за утреннюю физическую зарядку, за бодрость, уве-
ренность, красоту!
27 июля. Исключительный, неповторимый день. Сегодня мы при-
нимали Военную присягу. В торжественной тишине, перед строем своих
сослуживцев и командиров, которые учили нас азам ратной нау-
ки, мы поклялись защищать Родину, «не щадя своей крови и самой
жизни». Голос у каждого дрожал от волнения. Есть что-то возвышен-
ное, будоражащее душу в воинских ритуалах.
И сегодня у каждого из нас — праздник, а для меня — праздник
©двойне, нет — втройне. Во-первых, я, как и все, принял Присягу. Во-
вторых, мне исполнилось двадцать лет, в-третьих, приехала мама, та
самая мама, о чьих («ласковых теплых руках плачут в ночи ново-
бранцы». Я просто ошалел от радости. Впрочем, кто на моем ме-
сте не ошалел бы! Ребята, мои земляки, просто умирали от за-
висти.
6 сентября. После окончания курса молодого солдата и принятия
присяги нас перевели в другую часть, где, наверное, придется нахо-
диться до конца службы. Встретили нас здесь радушно. В коридоре
казармы, куда мы только что прибыли, было шумновато. Сыпались
шутки, раздавались радостные возгласы.
— Земляк! Вот здорово! Ну, как там дома?
У всех было приподнятое настроение.
Но военная наука дается мне все-таки нелегко, хотя надеюсь ее
одолеть. В армии так: не умеешь — научат, трудно — помогут. У меня
появился «шеф» — старослужащий рядовой Валерий Еткарев из Улья-
новска. Очень общительный и рассудительный человек. Он мне очень
много помогает.
Никогда не забуду, как он впервые подошел ко мне, подтянутый,
стройный:
— Давай познакомимся: Валерий Еткарев.
— Виктор Вандышев, — отрекомендовался я, ожидая какого-ни-
будь подвоха.
Но он, поняв мои мысли, улыбнулся и увлек меня в ленинскую ком-
нату. Как здорово рассказывал он мне о службе, об учениях, о труд-
ностях, которые неизбежно встретятся на солдатском пути.
460
ГОД ВТОРОЙ
23 февраля. Только что по радио объявили: «Внимание, говорит
/Москва! Передаем приказ министра обороны Союза ССР...» Сегодня
знаменательная дата — день рождения наших Вооруженных Сил. Ра-
достное, приподнятое чувство владеет мною: я горд от сознания того,
что на мою долю выпало счастье служить в Советской Армии. И ни-
когда не забыть мне этих торжественных слов: «Внимание, говорит
Москва. Передаем приказ министра обороны Союза ССР...»
«Говорит Москва!..» По-разному звучало это в разные дни нашей
жизни. Люди старшего поколения, — а мне об этом часто рассказыва-
ли отец и мать, — хорошо помнят, как суров был голос диктора
осенью 1941 года. Из черной, надтреснутой тарелки репродуктора
неслось: «Говорит Москва. От Советского информбюро. В течение
минувшего дня наши войска вели тяжелые оборонительные бои с
превосходящими силами противника!..» Помнят люди и ту весну, когда
тот же голос торжественно сообщал: «...Наши войска в результате
стремительного наступления овладели еще одним важным опорным
пунктом обороны противника!..» Их было много, этих опорных пунк-
тов, городов и сел, которые возвращала, освобождала наша армия в
последние годы войны. Лично я хорошо помню апрельский день, ког-
да голос Левитана гордо произнес: «...Осуществлен запуск космиче-
ского корабля «Восток» с человеком на борту. Космический корабль
пилотирует летчик-космонавт, гражданин Советского Союза Юрий
Алексеевич Гагарин».
С самых ранних лет голос Москвы неизменно сопутствует каждому
из нас. Он рассказывает совсем еще несмышленому мальчишке ми-
лые детские сказки. Он знакомит жадных до приключений подростков
с тремя мушкетерами и знаменитыми капитанами каравелл. Он читает
влюбленному юноше прекрасные строки Пушкина и Маяковского.
Каждый день сообщает нам о том, чем живет наша Родина, наша
планета — «Земля людей»...
4 марта. Сегодня в нашем отделении ликвидирована последняя
оценка «удовлетворительно». Теперь у нас, как говорят в школе, все
отличники и хорошисты. Командир отделения младший сержант Ирик
Мухаметзянов напомнил мне: «Ну, кто был прав?». Это он вот о чем.
Включаясь в соревнование за достойную встречу столетия со дня
рождения Ильича, мы поставили на обсуждение вопрос: «Учиться
только на «хорошо» и «отлично!» Ой, как заспорили ребята! «Это го-
ворить просто, — горячились некоторые. — А дойдет до дела, не
один из нас споткнется». Вот тогда командир отделения и обратился
к сомневающимся: «А как же Савельев, Наумов? Почему они учатся
на «отлично» и не спотыкаются?». Откровенно, он назвал и мою фа-
461
милию. Мне, конечно, была приятна такая похвала, а он между тем
продолжал: «Все зависит от нас самих. Будем прилагать энергию и
старание, «троек» не будет!». И все, все до одного проголосовали «за».
22 июня. В этот день много лет назад фашистская Германия напа-
ла на Советский Союз и... получила по зубам. Нам, молодым, трудно-
представить, что это была за война, скольких усилий потребовала она
от наших отцов и старших братьев. Но мы знаем: неисчислимые бед-
ствия принесла она нашему народу. Руководимый Коммунистической
партией, он выстоял, выдержал и победил. Когда думаешь об этом,,
испытываешь огромное удовлетворение от того, что служишь в армии,
что тебе доверено с оружием в руках защищать мир, труд, счастье
советских людей. Я хотя и не говорю этого вслух, но горжусь этим.
30 июля. Почти весь месяц провели в поле. Жили в палатках, гото-
вились к учениям, участвовали в них. Донимали нестерпимая жара,
пыль, духота. Но выдержали мы все значительно легче, чем думалось.
Закалились. Нет, что там ни говори, а такой школы жизни, как в ар-
мии, нигде не пройдешь. Разве таким я был год назад? Никакого
сравнения. Вырос, возмужал. Но главное не в этом. Я стал другими
глазами смотреть на жизнь, стал лучше понимать ее смысл. Спасибо-
тебе, армия!
1 декабря. Новые заботы, новые тревоги, новые трудности. Но я
уверен: мы преодолеем их. В нашем отделении теперь много молодых
солдат. Смотрю на них и радуюсь — хорошие парни, подтянутые, креп-
кие, грамотные. Мы, старослужащие, берем над ними шефство — надо
помочь им как можно быстрее стать умелыми воинами. И мы сделаем
это.
31 декабря. Вот и еще один календарный год прошел. Прошел в
водовороте событий, как-то незаметно. Время летит с космической
скоростью. Почему-то вспомнился Володя Лысенко и его тетрадь с
афоризмами, его краткий девиз: «Труд!». Хороший девиз!
18 января. Говорят, чтобы узнать человека, надо пуд соли с ним
съесть. Я придерживаюсь другого мнения. Ведь может случиться и так.
Живут в разных краях разные люди. И цели и помыслы могут быть у
них как будто бы разными. Но стоит им сойтись, разделить на рассвете
котелок дымящейся каши, укрыться от дождя и ветра одной ши-
нелью, как между ними возникает крепкая, порой незримая связь.
Рождается дружба. Настоящая, солдатская.
Рядовой Гадай Юсупов по национальности узбек. Пришел он к нам
в мае прошлого года. Молча сдал свои вещи старшине роты. Здесь
мы и познакомились. Потом зашел он в ленинскую комнату. Его за-
интересовало здесь буквально все. Тщательно, оценивающе осматри-
вал он стенды, подшивки газет, журналы. Было в нем что-то душевное,
располагающее. И мы сразу же подружились.
462
В ученье — как в бою
И я, как когда-то мне Валерий Еткарев, стал помогать ему в учебе.
Труднее всего Гадаю давалась физическая подготовка. Подойдет к
перекладине, подтянется раз, другой — и больше ничего не выходит.
Покраснеет до корней волос под взглядами сослуживцев, отойдет в
сторону и не знает, куда глаза спрятать от стыда. И мы стали трениро-
ваться по вечерам, в свободное время. Гадай оказался настойчивым и
старательным: бегал до семи потов, упражнял руки, развивал брюшной
пресс. Я внимательно следил за ним, подбадривал, подсказывал, как
надо выполнять тот или иной прием. И дело сдвинулось. Теперь мой
друг работает на гимнастических снарядах не хуже меня.
1 апреля. Мне присвоили звание «младший сержант» и назначили
командиром отделения во второй взвод. И радостно и страшно: справ-
люсь ли? Ведь к сержантам предъявляются такие высокие требования?
А как велика их ответственность за подчиненных. И они должны не-
устанно совершенствовать свои знания, опыт, умение. Неустанно рабо-
тать над собой, над повышением своих военных и политических знаний,
точно выполняя уставы. Ой, как будет мне нелегко!
30 апреля. Вот уже месяц, как я командую отделением. Все это
время мы усиленно занимались, готовили достойную встречу Перво-
маю. Немало труда затратили, чтобы удержать звание отличного от-
деления. И удержали. Большинство воинов по всем предметам полу-
чили круглые «пятерки»: мой друг Гадай Юсупов, рядовой Анатолий
Попов, лучший гранатометчик роты ефрейтор Александр Акатьев —
мои помощники во всех делах. Хорошие в отделении солдаты. Друж-
ные, настойчивые. С такими можно в огонь и в воду.
19 июня. Сегодня учились вести активную борьбу с танками про-
тивника. «Как-то поведет себя каждый из них, когда на него помчится
танк?» — думал я, глядя на молодых воинов. Правда, уже проведено
было несколько занятий, но до сих пор мы упражнялись лишь на ма-
кете. А теперь предстоит вступить в единоборство с настоящей бое-
вой машиной.
Прежде чем начать «обкатку» новичков, командир роты старший
лейтенант Зайцев показал им, как нужно действовать. В его руке за-
мер флажок. Вот он резко взмахнул им. И танк двинулся вперед.
Офицер в окопе изготовился к стрельбе из гранатомета. Танк мчится,
вздымая клубы пыли. Старший лейтенант сделал прицельный выстрел и
ждет с противотанковой гранатой в руке, когда машина приблизится
настолько, что он окажется в пределах мертвого пространства. Вот
офицер уловил момент и метнул гранату. Имитированный взрыв обо-
значился у левой гусеницы. В реальных боевых условиях танк может
быть подорван, но может и получить только серьезное повреждение
и остаться боеспособным.
Сейчас танк, извергая клубы дыма и лязгая гусеницами, продолжа-
464
ет мчаться в сторону окопа. Офицер быстро приседает, и тяжелая
грохочущая машина проносится над ним, засыпая комьями земли.
Пропустив танк, командир вскакивает — и вторая граната «взрывает-
ся» на моторной группе.
Началась упорная тренировка. Были и срывы, были и удачи. По-раз-
ному вели себя воины, встречая танк впервые, но с нашей помощью су-
мели преодолеть психологический барьер.
23 июня. Только что закончились тактические учения с боевой
стрельбой. Стрельба штатными снарядами поверх голов наступаю-
щих, метание боевых гранат наглядно воссоздали реальную картину
боя. Проведенные учения позволили всем по-настоящему ощутить
его истинный пульс и потребовали от каждого самообладания, хлад-
нокровия, точного расчета и высокой дисциплинированности. Четко,
слаженно действовали воины на поле боя, вели меткий огонь. «От-
лично!»— так оценил нашу тактическую и огневую выучку вышестоя-
щий начальник.
25 июня. Вот и кончилась моя служба — увольняюсь в запас.
«И радостно сознавать это, и в то же время грустно. Радостно от-
того, что скоро смогу поступить в вуз. Грустно потому, что жаль рас-
ставаться с армейской средой. За два года я привык к своим ко-
мандирам, узнал настоящую мужскую дружбу, научился стойко пе-
реносить трудности, возмужал. Короче, прошел настоящую школу
жизни.
И я, в который раз за день, подхожу к окну, смотрю, как по стро-
евому плацу маршируют первогодки. Они немного смешно взмахи-
вают руками. Высоко, слишком высоко стараются оторвать ногу от
земли. Через полуоткрытую раму слышны нестройные, еще не сов-
сем окрепшие голоса.
Я солдат, я солдат молодой,
Нашей армии я рядовой.
Комсомольский значок на груди...
Кажется, и мы в первые дни после призыва запевали эту же пес-
мю? Как давно и как недавно это было! Можно сказать: прошло це-
лых два года! И в то же время — только два года.
«Только два года», — повторяю я про себя, отходя от окна.
А одновременное ощущение грусти и радости все не проходит,
есе не проходит...
* СЛОВО ВЕТЕРАНОВ
С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ МУЖЕСТВО
Юноши нынешнего поколения, наши
дети, обдумывающие житье, часто спра-
шивают своих отцов — ветеранов труда,
героев войны: «А что такое мужество!
Как стать мужественным человеком!»
Давайте разговор на эту тему начнем
с того, что заглянем хотя бы в «Толко-
вый словарь» Владимира Даля. Слово
«мужество» в нем объясняется как
«стойкость в беде, борьбе, духовная кре-
пость, доблесть, храбрость, отвага, спо-
койная смелость в бою и опасностях;
терпение и постоянство». Объяснение
краткое, точное, ясное, в памяти укла-
дывается легко, однако в душе оно, мне
думается, глубокого следа не оставляет.
Вероятно, и здесь лучшим учителем,
позволяющим глубоко понять суть слова,
смысл явления, выступает сама жизнь.
Вот, видимо, почему, когда речь заходит
о мужестве то ли отдельного человека,
то ли целого коллектива, мне на память
с особой яркостью приходит один фрон-
товой эпизод.
...Было это зимой 1943 года в районе
Витебска. Несколько дней конники на-
шего 3-го гвардейского кавалерийского
корпуса пробивались с боями по глухим
белорусским лесам на запад. Перереза-
ли мы очень важную для неприятеля
коммуникацию, угрожающе нависли над
флангом и тылом крупной группировки
его войск, но и сами попали в очень
сложную обстановку. Противник усилил
сопротивление, и дальше, как говорится,
успеха у нас не было. Пришлось вре-
менно перейти к жесткой обороне.
Оно и понятно. Люди и кони утомились,
подразделения понесли потери, бое-
припасы на исходе — каждый патрон,
каждая граната на счету. С продоволь-
ствием и фуражом тоже худо: один су-
харик на брата в сутки, а коням по не-
скольку горстей овса из кобурчат не-
прикосновенного запаса. Подвоза почти
нет, тылы в предыдущих боях поотста-
ли: двигались-то мы сравнительно быст-
ро! А тут еще погода подпортила дело:
466
замело дороги — ни проезда, ни про-
хода.
Вот так и сидели мы несколько суток
в обороне, глубоко вклинившись в рас-
положение противника и будучи сами
в очень опасном «мешке». С трудом от-
ражали контратаки противника, прямо
скажу — голодали свирепо. Грызли, ма-
кая в снег, свои сухарики (один на це-
лые сутки), стремясь как можно дольше
растянуть это удовольствие. Рубили мо-
лодые ветки для коней, при возможно-
сти дремали, завернувшись в спаситель-
ные бурки. Костров не разводили. Нем-
цы-то рядом!
Всю Великую Отечественную войну, с
первых ее дней до дней последних,
прошел я, занимая наиглавнейшую долж-
ность рядового бойца, не раз встре-
чался буквально лицом к лицу с про-
тивником, во всяких переплетах бывал,
а вот больших тягот, чем в эти дни си-
дения в обороне под Витебском, не
помню. И, что поразительно, никто из
нас тогда не пал духом, не проявил
слабоволия. Понимали, что отходить
нельзя — это означало бы сорвать
крупную наступательную операцию со-
ветских войск. Хотя мы в тот момент
сами не вели активных боевых дейст-
вий, но зато оказывали большую по-
мощь соседям: не давали врагу воз-
можности подвозить резервы, боеприпа-
сы, горючее, продовольствие, а, нави-
сая над флангом и тылом неприятель-
ской группировки, сковывали маневр его
войск, правда, при этом и сами
рисковали в любой момент оказаться в.
окружении. Будь противник посильнее
или поумнее, он непременно постарал-
ся бы завязать «мешок», в котором мы
сидели.
Когда же наши соседи, сломив упор-
ное сопротивление противника, снова
двинулись вперед, получили возмож-
ность разорвать вражеский «мешок» и
мы. Из лесов выходили с трудом. До
сих пор перед моими глазами стоят та-
жие картины: бредут бойцы рядом со
своими конями по глубокому снегу, кто
за гриву уцепился, кто за стремя дер-
жится. Люди и лошади еле перестав-
ляют ноги, и не поймешь, то ли конь
тащит обессилевшего бойца, то ли боец
подталкивает готового вот-вот упасть
четвероногого друга.
Вывели нас потом на отдых в ближай-
ший тыл. Отоспались, подкормили ко-
ней и снова — в бой, снова нам сам
черт не брат!
Иной человек, не испытавший подоб-
ного лиха, прочитает эти строки и, воз-
можно, скажет: «Ну, а что же тут ге-
роического! Сидели в обороне и голо-
дали». Героического-то в этом, на пер-
вый взгляд, вроде бы и в самом деле
ничего нет. Но вот когда я слышу сло-
ва о стойкости советского человека, о
его спокойной рассудительности в труд-
ных ситуациях, в опасностях, в бою,
мне, повторяю, на память обычно при-
ходит именно этот эпизод. И тогда при-
вычные слова о мужестве, стойкости,
верности долгу приобретают в моем
понимании полное глубочайшего смысла
значение. Они уже — не звук пустой.
Они показывают саму душу советского
человека, его внутренний мир, его нрав-
ственный облик.
Конечно, и непосредственно в бою,
скажем, в атаке, когда сходишься с вра-
гом врукопашную, тоже нужно огром-
ное мужество. Однако там ты, кроме
всего прочего, увлечен общим порывом,
там^на тебя воздействует пример това-
рищей, и в этот момент обычно нет ме-
ста чувству страха, вернее, легче пода-
вить это чувство. Ведь недаром говорят,
что на миру и смерть красна. Но когда
противника не видишь как следует, а
грозная опасность ощутимо висит над
тобой, длительное время угнетая твою
психику, и силы у тебя на исходе, тут
действительно нужны крепкие нервы,
нужно большое мужество, чтобы не
раскиснуть, не потерять контроля над
собой. Видимо, не случайно и сейчас
испытание космонавтов в сурдокамере
считается одним из самых трудных ис-
пытаний, хотя, кстати, при этом нет ни-
какой реальной опасности.
Подводя итог всему сказанному, я по-
пытаюсь вкратце ответить на вопрос,
что же такое мужество. Не беру на
себя смелости как-то по-иному и лучше,
чем в энциклопедических словарях,
сформулировать данное понятие. Но к
определению этого свойства человека,
объясняемого словами «стойкость в
борьбе, духовная крепость, доблесть,
храбрость, отвага» мне хотелось бы до-
бавить вот что. Мужество — это еще и
беззаветная любовь к своей Родине,
Коммунистической партии, беспредель-
ная преданность своему народу, непо-
колебимая верность долгу гражданина
Советской страны, в том числе и воин-
скому долгу. Не знаю, может быть, я
тут коснулся несколько иных понятий,
но зато твердо знаю одно: без любви
к Родине, без верности своему народу
мужество немыслимо, ибо оно не имеет
цели, не имеет опоры, не имеет осоз-
нанной идейной направленности, кото-
рая ведет человека на подвиг. В самом
деле, ради чего проявляет человек
стойкость, доблесть, храбрость, отвагу
в борьбе! Ради личной славы! Но это не
мужество, а честолюбие, присущее лю-
дям, воспитанным на идеалах иного,
противостоящего нам буржуазного ми-
ра. Истинное мужество — в служении
своему Отечеству и еще — в интернацио-
нальном классовом братстве.
В дни нашей юности, теперь уже
далекие тридцатые годы, любили мы
распевать слова особенно популярной
в то время песни: «Когда страна быть
прикажет героем,, у нас героем стано-
вится любой...»
Повторяли мы эти слова часто, осо-
бенно не вдумываясь, по молодости
лет, в их смысл. А когда настал час ве-
ликих испытаний, когда над Родиной на-
висла грозная опасность, мои двадцати-
летние сверстники вместе с отцами и
старшими братьями смело пошли в бой
против немецко-фашистских поработи-
телей. В суровых сражениях, в тяжелей-
ших испытаниях войны они проявили та-
кое мужество и отвагу, такую стойкость
и самопожертвование, каких не знал
467
мир. Героизм советских людей в годы
войны поистине был массовым, и в этом
заключается один из главнейших исто-
ков победы нашего народа над фашист-
скими захватчиками в Великой Отече-
ственной войне.
Любому молодому человеку нынеш-
него поколения, конечно, хочется быть
таким же стойким, смелым, отважным,
как его отец и старшие братья—герои
войны, герои труда. Но с чего начи-
нается мужество! И как оно воспитыва-
ется! На эти вопросы я, уже немолодой
человек, познавший труд крестьянина,
учителя, солдата, ответил бы так. Му-
жество начинается прежде всего с дис-
циплины, которая включает в себя та-
кие понятия, черты характера и навыки,
как аккуратность, исполнительность, тру-
долюбие, честность, чувство ответствен-
ности за порученное дело, любовь к то-
варищам, с которыми ты идешь рядом,
уважение к обществу, в котором ты жи-
вешь. А воспитывать в себе эти качест-
ва надо всегда и везде: в семье, в
школе, на производстве, в армии, в
комсомоле, в партии.
Бывают моменты — видимо, это боль-
ше свойственно людям пожилого воз-
раста, — когда начинаешь вспоминать
свою жизнь год за годом, день за днем,
и она проходит перед тобой кадр за
кадром со всеми ее радостями и печа-
лями. Размышляешь о том, чему ты на-
учился у жизни, а что легкомысленно
упустил, что сделал полезного, а чего
не успел или не сумел.
...Раннее детство. Вечно озабоченная,
хлопочущая по хозяйству мать. Молча-
ливый и жестковатый в обращении с
домашними отец. Привыкший к нелег-
кому крестьянскому труду, он ни мину-
ты не мог сидеть без дела и нас посто-
янно приучал к работе. Зато, если, до-
пустим, мне удавалось сделать что-то
хорошо, он скупо хвалил:
— Это у тебя, Лександра, ладно по-
лучилось.
Отца мы* побаивались и любили. Лю-
били за твердость характера, рассуди-
тельность, старались во всем походить
на него. Отцовская наука, его воспита-
ние пригодились нам на всю жизнь.
468
...Начальная школа. Простой и мудрый
в этой своей наивной простоте лозунг:
«Ученье — свет, неученье — тьма». Мы
жадно тянулись к свету.
...Педагогическое училище. До сих
пор с глубочайшим почтением вспоми-
наю своих наставников: преподавателя
русского языка и литературы Александ-
ра Николаевича Гвоздева, преподавателя'
физики Александра Николаевича Льво-
ва... Их было много, чудесных людей,
щедро сеявших в наших душах разум-
ное, доброе, вечное.
...Служба в армии. Это уже была в
полном смысле школа мужества. Чет-
кий уставной порядок, твердая дисцип-
лина, неукоснительное выполнение тре-
бований Присяги, напряженная боевая*
учеба формировали из нас, зеленых юн-
цов, настоящих мужчин, воинов. И когда
в июне памятного сорок первого нам
пришлось встретиться с врагом на поле
боя, никто из нас не дрогнул. Мы сража-
лись против гитлеровцев грудь с грудью,
броня на броню. Если же фашистам в
те дни и удавалось овладеть каким-ли-
бо рубежом, населенным пунктом, то
это нередко означало, что там не оста-
лось в живых почти ни одного нашего
бойца. Блестящий пример тому — герои-
ческий подвиг воинов бессмертного гар-
низона — защитников Брестской кре-
пости.
Аккуратность, исполнительность, тру-
долюбие—первые признаки человека
мужественного, обладающего твердым и<
постоянным характером. Возьмите уче-
ника в школе, рабочего на производст-
ве, солдата в армии. Кто добивается наи-
лучших результатов в учебе, работе,
службе! Кто пользуется наибольшим
доверием и уважением товарищей?
Именно человек аккуратный, исполни-
тельный, трудолюбивый. Он осилит лю-
бую задачу, ему любое дело по плечу.
Частенько вспоминается мне одна
малоприметная и вовсе не героиче-
ская сторона фронтовой нашей жизни.
Совершаем, бывало, длительный много-
суточный переход в конном строю с од-
ного участка фронта на другой. Вдруг
объявляют приказ по полку: тогда-то и
там-то назначается выводка (т. е. смотр>
конского состава. А старые бойцы, слу-
жившие в кавалерии или конной артилле-
рии, знают, что это значит — выводка!
Возьмет командир свой белый как снег
носовой платок, проведет по крупу коня
и смотрит, чист ли он. Если платок гряз-
ный—пеняй на себя, солдат! Но мы-то
порядок знали, коней любили и, как бы
ни складывалась обстановка, холили их
так, что я даже затрудняюсь, с чем срав-
нить это! Зато и кони боевые служили
нам верно. Летом 1944-го, например,
когда началось знаменитое наступление
советских войск в Белоруссии, мы вме-
сте с танкистами рванули вперед так, что
за четырнадцать дней прошли на запад
почти от Смоленска до Августовских ле-
сов в Польше.
Или как берегли фронтовики свое ору-
жие! У нас, кавалерийских разведчиков,
основным оружием был автомат. Ска-
жу о себе. Не помню случая, чтобы я
при малейшей возможности не почистил
и не смазал свой ППШ. Ну, и действо-
вал он безотказно. В любой момент и
из любого положения мог я ударить мет-
кой очередью по врагу. Это не похваль-
ба, а результат того, как воспитали нас
командиры. Да и сама фронтовая
жизнь, неумолимые законы войны
учили нас простым истинам: если конь
здоров — значит вынесет из любой бе-
ды; если оружие в порядке — значит не
подведет в бою. Отсюда уверенность
в себе, отсюда мужество и смелость.
Кто-либо из воинов нынешнего поко-
ления, пожалуй, иронически усмехнется,
читая эти, может, и в самом деле не-
сколько наивно-восторженные «излия-
ния» насчет лихих коней и безотказных
автоматов — боевых спутников многих
наших воинов в годы минувших сраже-
ний. Но должен, во-первых, заметить,
что кроме коней и автоматов было у
нас в те годы на вооружении и кое-что
иное, причем весьма существенное. Во-
вторых, суть-то и сейчас остается преж-
ней: солдату надлежит везде и во всем
быть аккуратным, исполнительным, тру-
долюбивым, оружие свое знать в совер-
шенстве и беречь его как собственное
око. А поскольку боевая техника ныне
стала гораздо сложнее—мы, старые сол-
даты, видим ее на экранах телевизоров
во время парадов,—то и трудиться надо
еще больше, чтобы научиться владеть
ею в совершенстве и надежно обеспечи-
вать безопасность своего государства.
В этом как раз и заключается мужест-
во воина в мирное время, то самое му-
жество, которое проявится героизмом
бою.
И еще хочется поговорить о таких ис-
токах мужества, как духовная крепость,
идейная закалка, честность, чувство вы-
сокой личной ответственности за пору-
ченное дело. Богат и щедр этими благо-
роднейшими нравственными качествами
советский человек, воспитанный Комму-
нистической партией на революционных,
трудовых и боевых традициях нашего на-
рода, на великих ленинских заветах.
Вспомним легендарных героев револю-
ции, гражданской и Отечественной войн,
героев нынешних дней. Яков Михайлович
Свердлов, Феликс Эдмундович Дзержин-
ский, Сергей Миронович Киров, Климент
Ефремович Ворошилов, Василий Ивано-
вич Чапаев, Николай Александрович
Щорс... Или Николай Гастелло и повто-
ривший его подвиг волжанин Петр Пота-
пов, Александр Матросов и также за-
крывший своей грудью амбразуру дзот»
наш Василий Сурков... Или Юрий Гага-
рин, Герман Титов, Андриян Николаев,
Владимир Комаров и вся блестящая
плеяда их космических братьев-героев!..
Сотни тысяч, миллионы отважных ге-
роев выдвигали и выдвигают из своей
среды на всех этапах развития револю-
ции наш великий народ и социалистиче-
ское государство. Несгибаемы их духов-
ная крепость, идейная стойкость. Безмер-
на их любовь к Родине, партии, народу.
Их самоотверженность, готовность к са-
мопожертвованию ради общего дела*
изумляют весь мир.
Во имя Родины, во имя свободы сво-
его народа советский человек бросает
горящий самолет на вражескую колон-
ну, ложится со связкой гранат под не-
приятельский танк, грудью закрывает
амбразуру фашистского дзота, молчит,
469
распятый на кресте, под страшными пыт-
ками, которым подвергают его гитле-
ровские изуверы.
Во имя Родины, для счастья своего на-
рода советский человек, преодолевая
огромные трудности, осваивает необжи-
тые районы страны, поднимает целину,
добывает нефть в сибирской тайге,
оживляет сожженные зноем мертвые
пустыни.
Во имя Родины, во славу своего наро-
да советский человек пробивается в бес-
конечные глубины вселенной и в таин-
ственный микромир атомного ядра.
И во всех этих делах, будь то дела во-
инские, трудовые или научные, совет-
ский человек творит истинные подвиги
не ради личной славы, а для торжества
нашего общего дела — строительства
коммунизма.
Мне часто приходилось наблюдать по-
ведение своих товарищей в самой труд-
ной жизненной ситуации — в бою. Были
у меня в разведывательном подразделе-
нии 28-го гвардейского Кубанского кава-
лерийского полка добрые друзья Миха-
ил Каплин, Николай Наксин, Сергей Мат-
веев, Георгий Тарасов, Павел Гладун и
многие другие. Дело у разведчиков из-
вестное: постоянно быть впереди, на са-
мом острие наступающих войск. Мы
первые все видим, первые все узна-
ем и первые принимаем на себя огонь
противника. Бывало, движется колонна
полка по заданному маршруту—впереди
головная походная застава, а еще даль-
ше, в непосредственном соприкоснове-
нии с противником, — наши разведыва-
тельные дозоры. Обычно мы заблаго-
временно обнаруживали неприятеля, но
нередко и сами неожиданно напарыва-
лись на его засады. Теряли коней, гибли
сами, но никогда мои боевые друзья не
проявляли робости и тем более нечест-
ности. Разведчики доставляли командиру
только проверенные данные.
Довелось нам однажды выполнять
особо важное поручение командира. На
войне, как известно, всякое случается.
Вот и в этом бою обстановка сложилась
так. Наши эскадроны прорвались далеко
вперед, а гитлеровцы внезапно на штаб
полка навалились — пробрались каким-
то образом в наш тыл. Командир решил
вынести знамя полка в безопасное мес-
то. Поручил это группе разведчиков.
Предупредил:
— В случае чего — биться до послед-
него. Знамя врагу не отдавать.
Знаменщик спрятал святыню полка у
себя на груди и туда же, под ватник, гра-
нату приладил. На всякий случай. Но
обошлось тогда все благополучно. Сна-
чала мы продирались через такую ча-
щобу, где, казалось, и вепрь не проле-
зет, а потом на бешеном аллюре про-
скочили через расположение противника
После и сами недоумевали: как это нам
удалось!
Мужество... Это свойство характера
человека не дается ему от рождения.
Мужество надо воспитывать в себе. Му-
жеству нужно учиться. Учиться постоян-
но, с первых уроков в семье и школе, с
первых трудовых навыков на произвоа-
стве, с первых шагов ратной службы в
армии. Эта учеба должна идти с детских
лет до самого зрелого возраста.
Наш народ — народ-труженик, народ-
созидатель, народ-герой. И вполне ес-
тественно, что каждый советский чело-
век стремится быть мужественным, го-
товым на любой подвиг во имя Родины.
Стремление это закономерно, оно по-
рождается всем строем нашей жизни.
Великий Ленин, вся его жизнь и тита-
ническая революционная борьба за ос-
вобождение трудящихся от ига капита-
ла — вот самый высокий пример муже-
ства для всех нас, ныне живущих, и для
грядущих поколений.
Александр Егоркин,
полный кавалер ордена Славы
Юрий Смирнов
В КАРАУЛЕ
Здесь все так и дышит
Россией —
И травы,
и речка,
и клен,
И небо в безоблачной сини.
Я в них еще с детства
влюблен.
Я горд,
охраняя Россию,
Леса и равнины ее,
Где краше брильянта
росинка
И дорого сердцу жнивье.
На степь опускается вечер,
И лагерь натруженный
спит.
То ль в травах
запутался ветер,
То ль кто-то
крадется в степи.
Смотрю в темноту не мигая.
Обманчива та тишина.
И, будто бы мне помогая,
Над степью восходит луна.
Покой.
В лунном блеске дорога,
Да волны качает река...
Но если случится
тревога,
На спуске
не дрогнет
рука.
47*
Юрий Бысгрюков
ТРЕВОГА
Мы спим размеренно и чутко,
Не доверяя тишине.
В нас каждый раз всплывает чувство,
Что мы сегодня на войне-
Мы в ночь кидаемся бесстрашно
На зов тревоги боевой.
И на посту ребята наши,
Как будто на передовой.
Не психи или недотроги,
Мы родились в снарядный лязг.
И ощущение тревоги
С тех пор не покидает нас.
Вот почему так слух отточен,
А взгляд привычен к темноте —
Фашисты шли к границе ночью,
Как позабыть уроки те!
472
Римма Воронцова
Дорога
Он запомнил об этой ночи немногое.
Маленькая комнатка была полна неверного сумеречного света.
В этот предрассветный час спится так сладко, такие невероятные, вол-
шебные сновидения посещают мальчишескую голову... А Витька вдруг
открыл глаза, прервав сон на самом интересном месте. Рядом, свер-
нувшись калачиком, сладко посапывала сестренка. Витька увидел мать.
Она сидела, подперев ладонями белеющее в сумраке лицо, и не отры-
ваясь смотрела на мужчину в военном. Они молчали. Потом мать вста-
ла и подошла к кровати детей.
— Не надо, — прошептал солдат. — Пусть спят. Утром расска-
жешь.
Витька так и не успел сообразить, что это был его отец, которо-
го они проводили «на войну» несколько недель назад. Уснул маль-
чишка.
Наутро вовсе не ложившаяся в эту ночь мать, заплаканная и поста-
ревшая, рассказала детям, что был папка проездом—пароход приставал
в Куйбышеве, — что велел им отец слушаться маму и ждать его.
Вдруг мать всплеснула руками: на столике в углу комнаты лежала вся
снедь, какую она положила в вещмешок мужа. Не захотел отнимать
у детей, оставил потихоньку.
Это было в сорок первом. А еще остался в памяти у Виктора Бул-
кина один зимний день сорок третьего. В тот день пришла в их дом бе-
да: дрожащими руками мать вынула из серого конверта бумажку, в
которой говорилось, что рядовой Евдоким Андреевич Булкин погиб
смертью храбрых под городом Смоленском.
В кабине ЗИЛ-130 тепло и просторно. И очень уютно. Дорога не-
близкая: мы везем кирпич за Жигулевск, на строительство новых до-
мов для строителей.
473
Брезжит серенькое ноябрьское утро. Дорога — гляди в оба: го-
лолед, изморось. И поэтому Виктор Евдокимович молчит. Мы беседуем
только во время коротких остановок.
— Вот это место самое туманное, — замечает Булкин на одной
из них, у поворота на Поляну имени Фрунзе. Он выключает фары. —
Теперь лучше видно, правда?.. Но это еще что за туман. Вот, помню,
в прошлом году...
Полутьма располагает к откровенному разговору, лица его я не
вижу. И он рассказывает.
...Гололед был такой, что в то утро машины из города не выпу-
скали. А Булкин привык выезжать из гаража раненько: часов в пять,
так что миновал городскую черту еще до запрета. Туман, как кисель
молочный, все время хочется протереть глаза. ЗИЛ с прицепом, тя-
жело груженный кирпичом, гудит натужно и, как кажется Виктору,
недовольно: машина отличная, не любит низких скоростей.
Виктор знал, что сзади должен идти еще ЗИЛ из их автоколон-
ны — это поддерживало его в стремлении пробиваться вперед: все-
таки не один. А в дороге такое сознание очень помогает.
Кое-как миновал Царевщину, и хотя ехать становилось все труд-
нее, все чаще встречались приспособившиеся на обочинах — чтобы
переждать туман — автомашины, Виктор решил, что он не по-
следует их примеру, доберется-таки до Сызрани и груз до-
ставит.
В сплошной белесой мгле машина едва не сползла в кювет. Он
быстро выровнял прицеп, в сердцах выключил мотор. Вот чертов-
щина! Может, подождать Женьку?
Прошло с полчаса, а Женькиного ЗИЛа все нет. Наверно, все-та-
ки вернулся или в Царевщине встал.
И снова упрямо поползла вперед машина. Он терял ощущение
времени, счет часам и минутам. Но «спор» с дорогой был для Викто-
ра принципиальным: или он или она! Когда добрался до Сызрани,
впервые сообразил взглянуть на часы и удивился несказанно: за ба-
ранкой провел почти двенадцать часов.
Сгрузил на стройке кирпич. Люди поглядывали на него с восхище-
нием: неужели из Куйбышева?
Забрал груз — и вновь дорога, и опять гололед и туман. Но те-
перь Булкину было все-таки легче: чуть сзади, неуклюже, словно под-
нимаясь по бесконечной лестнице — эту иллюзию создавали намотан-
ные на «резину» цепи — шел грузовик Ивана Тихоновича Маркова,
одного из старейших шоферов автоколонны № 1171. Они встретились
в Сызрани.
— Везучий я все-таки человек, — улыбается Виктор Евдокимо-
вич. — Четырнадцать лет на колесах — и ни одной аварии в дороге.
474
Если что и случается, так прямо «на печке» — или в гараже, или рядом.
Но тут же, видимо, не слишком доверяя моей способности сделать
верный вывод, разъясняет секрет своей удачливости:
— В общем-то я люблю технику и всегда слежу за машиной...
Это объяснять бы и не следовало. Забота о машине чувствуется у
Виктора во всем, в каждой мелочи — в зеркальном блеске стекол и
чуть ли не стерильной чистоте кабины и в том, как постоянно и на-
пряженно вслушивается он во время движения в работу двигателя.
Гудит редуктор, и он не может забыть об этом ни на секунду — слов-
но прислушивается к голосу друга: не болен ли?
— Виктор, а Порфирия Теплякова вы знаете?
— А как же? Герой. — Последнее слово он произносит уважи-
тельно. — И знаете, что мне в нем кажется главным? Ну, трудолюбие,
.добросовестность, высокое сознание — это уж само собой вроде... Но
вот как бы он ни был занят, как бы ни спешил — товарища в беде не
оставит.
Мне известно, есть у Виктора дочка Леночка и сын Сережка. Лю-
бит своих ребятишек Булкин, нежно любит жену Клаву, работницу за-
вода имени Масленникова. Простая, хорошая семья. А как это здоро-
во, когда у человека хорошая семья!
Горячие были деньки для Виктора, да и для многих других шоферов
автоколонны, когда их послали на вывозку грузов из Рязанской
области для нас, куйбышевцев. Целый месяц не был Булкин дома,
рвался к семье, и чем ближе срок возвращения — тем острее тоска
по родным, самым близким людям.
И вот он уже в пути. Хоть и грязно — октябрь, что ни говори, —
а машина идет хорошо, и на сердце радостно. Виктор веселеет, пред-
ставляя, как удивятся и обрадуются жена, дети его неожиданному по-
явлению. «Если поднажму, к утру буду дома. Клава уже встанет, будет
ребятишек в школу собирать... А Сережке костюм-то, наверное, впору
придется...»
Виктор проезжал по улицам одного из городков Рязанской области
и вдруг увидел старенькую «колхиду». По виду знакомая, и номер
явно «свой» — из их автоколонны. Не успел Виктор затормозить, как к
нему бросился шофер «колхиды», злой как черт. Оказалось, он уже
неделю здесь «загорает», спит в кабине, в которой нет ни одного
стекла — повыбили, когда тащили из грязи.
— Выручай, друг, — сказал шофер.
Просьба была излишней: Виктор уже направился за тросом, за-
креплял его, соединяя две могучие машины в одно целое.
И вновь дорога, вновь движение, но в два, в три раза медленнее.
Конечно, к утру Виктор домой не попал, измучился порядком. Но в
гараж прибыли две машины.
475
— Да, а помните, я вам про туман-то рассказывал? Ну, как мы с
Марковым ехали? Так вот, если бы не он, я, наверно, остался бы на
ночь: не выдержал бы, плюнул на все. А ведь мы кирпич везли на
стройку... — Виктор начал заводить мотор.
И опять летит асфальт под колесами. Грязно, мокро. Смотровое
стекло залила сероватая муть. Работящий «дворник» старается изо^
всех сил и все-таки не справляется. На стекле ясно обозначается лишь
небольшая поперечная полоска, очищенная от грязи. Виктор смотрит
в эту щель, как в амбразуру.
Тринадцать тонн груза везет могучая машина с прицепом. И об-
ратно потащит примерно столько же. Сейчас все силы на строительст-
во жилья брошены. Поэтому чаще всего в кузове булкинского ЗИЛа
краснеет кирпич — хлеб стройки.
В этот день Булкин торопится на профсоюзную конференцию —
в цехкоме он возглавляет производственно-массовый сектор, отвеча-
ет, короче говоря, за организацию соцсоревнования в своем втором
отряде.
— Ну, Виктор, а если вас спросят: как вы сами-то участвуете в этом<
соревновании?
Он, не отрывая глаз от дороги, коротко ответил:
— Пусть спрашивают — отвечу. Обязательства свои я уже пере-
крыл. Вызвался пятилетку выполнить за три с половиной года — и уже за-
вершил ее. Так что сейчас, вот этот груз — уже в счет семьдесят первого.
Его отец, погибший под Смоленском, не был коммунистом. Он был'
просто рабочим. Сын тоже рабочий, из тех, на ком держится наш,
строй, наша жизнь. Отец передал эстафету — сын принял ее. Принял
и noiHec дальше. Сын — коммунист. Сыновья должны идти дальше от-
цов.
Они всегда в дороге.
Валерий Романюих
Словно ветки от дерева
Дверь в кабинет главного энергетика ведет прямо из мастерской»
Здесь накурено, темновато. Рядом со старыми почерневшими столами’
красуется сейф. Служит он хозяину вместо тумбочки, и Александр
Алексеевич Головкин, разыскивая нужную бумагу, обычно то и дело
гремит железной дверцей, а затем, уважая порядок, снова задвигает
ее, поворачивает ключ на два оборота.
Так и сейчас, аккуратно проделав все это, он засобирался на авто-
завод. Натянул пухлый полушубок, заправил в сапоги синие, с красной
полосой галифе. С войны привык к этому: сапоги, галифе, пачка>
папирос. Сносив очередное армейское, заказывал в ателье новое.
Снаружи было ослепительно бело — с ночи выпал небольшой
снег, припорошил лужи масла и солярки. Вокруг по улице все греме-
ло, передвигалось, работало — вовсю шел ремонт. Зимой на стройке
всегда добавлялось неисправных машин — на морозе металл ломкий.
Автобус на завод немного задерживался. Головкин смотрел, как.
слесари-ремонтники затаскивали в проход подваренные коробки, но-
венькие шлифованные детали. Среди них мастер Иванов, а также еп>
сын Алексей.
— Заждался, отец? — кивнул сын участливо.
— Что ж делать, раз вы копаетесь, — проворчал Головкин-стар-
ший, поглядывая неодобрительно на черные, в ссадинах, руки
Алексея.
— Так, видишь, шлифовки много... — помахал отцу Алексей, когда
автобус уже выходил из ворот.
Нет, Головкин никак не одобрял выбора Алексея. Мастера*
Дмитрия Ивановича Иванова он уважал и ценил как первого учителя
обоих сыновей. Но Иванов — механик, а себя Александр Алексеевич
считал электриком по профессии и по призванию. Вот к пятидесяти
семи годам стал главным энергетиком управления на ВАЗе, имеет в
хозяйстве сотни механизмов — одни козловые краны на главном кор-
пусе чего стоят. И старший сын Анатолий по той же дороге пошел —
477
инженер-электрик, почти в одно время с отцом повышение получил.
Даже мать, Александра Тимофеевна, и та — старший контролере
энергосбыте.
А этот в механизмы ударился. Дмитрий Иванович перестарался,
что ли? Вот недавно пятый разряд мальчишке присвоил. А тот счаст-
лив, на факультет автомобилестроения засобирался...
Дальний автобус укачивал, умягчал мысли. Полушубок охватывал
теплом немолодое сухощавое тело с вечно ноющими в плече оскол-
ками. Вслушиваясь в эту боль, он думал: а может, и нет ничего плохо-
го, что его жизнь с младшим сыном не совсем совпадала? Все-таки Алек-
сей неплохой парень. Вон как хорошо отслужил, как и старший сын
Анатолий, в пограничниках. Только Анатолий был на северной границе,
а Алексей — на южной. Александр Алексеевич вспомнил, как ему при-
шлось побывать на заставе у младшего. Случилось так, что профсоюз
дал ему путевку на Черное море. И он, конечно, махнул в погран-
отряд.
— Ефрейтор Головкин? — переспросил дежурный на заставе. —
Сейчас в наряде.
Головкин, волнуясь, ждал в караульном помещении. И вдруг кто-то
схватил его за плечи.
— Отец! —; Перед ним стоял сын, боец в гимнастерке, ладно схва-
ченной солдатским ремнем.
Обнялись. Головкин смутился, сорвал очки — они почему-то меша-
ли, туманили взгляд.
— По совести служишь, Леня? — Отец близоруко придвигал к сыну
лицо.
— Как ты наказывал, так и служу, — обиженно пожал плечами
Алексей. — Рапорт хочу подавать, чтобы повыше в горы перевели—
трудно там.
★ СЛОВО ВЕТЕРАНОВ .......-=
ОТЛИЧНАЯ МОЛОДЕЖЬ!
С радостью и гордостью смотрю я на нашу сегодняшную молодежь. Мне нра-
вится ее энергия и независимость, ее стремление все познать и ее песни.
Мне довелось близко наблюдать и приходится наблюдать сейчас, как трудятся
молодые, дети героев бывшей войны, как действуют они в сложных жизненных пе-
реплетах. Я видел их во время сооружения Волжской гидроэлектростанции имени
478
— Ну-ну. — Отец поглаживал подстриженные усы, улыбался. Раз-
вязал рюкзак и добыл первым делом оттуда стопку книг, стянутых
бечевкой:
— Учебники за десятый. Просил ведь...
— Спасибо, отец. — Алексей взял книги. — У меня еще новость:
подал заявление в партию.
— Правильно, Леня. — Отец бросил рюкзак, сел прямо. — Дед
твой большевиком помер. Мы с Толей коммунисты. И ты будешь..
Вернулся Алексей из армии целым и невредимым, возмужавшим.
Тоже устроился сюда, на Волжский автомобильный. О службе своей
говорил скупо — не положено. Но зимой вызывали его в военкомат,
и пожилой капитан вручил ефрейтору запаса Алексею Головкину ме-
даль «За отличие в охране государственной границы СССР». Отцу
Алексей об этом ничего не сказал, постеснялся — у отца-то, бывшего
комиссара артдивизиона, два ордена, семь медалей да гвардейский
знак. Александр Алексеевич уж после узнал это от Анатолия.
...Он сошел с автобуса возле главного корпуса. Здесь, над засне-
женным котлованом, ходил, позванивая, козловый кран. Внизу, в под-
вале, проемы закрыты серыми плитами, монтажники ставят наземные
этажи. Это полукилометровое здание из бетона, металла и стекла надо
как бы вмонтировать в главный корпус. По объему оно лишь немного
уступает гостинице «Россия» в Москве, а таких «гостиниц» на главном
корпусе восемь. И пять из них поднялись под рифленую кровлю кор-
пуса.
С трудом входя в новую должность, выслушивая на планерках
всякое, от кислого до соленого, дневал и ночевал Головкин возле-
козловых кранов — заставлял работать технику. По его настоянию
завод изменил их конструкцию, и маневренней стал подъемный гак.
Но и сейчас наседают заботы: то возникнет «забегание ног» крана, то
В. И. Ленина, на Асуане — в Объединенной Арабской Республике, где было немало
волжан, сегодня вижу на Волжском автозаводе.
И, скажу без преувеличения, любуюсь ими, невольно думаю: нынешние моло-
дые люди — наша отличная смена. Смена тех, кто в годы Великой Отечественной
мерз в окопах и сутками не выходил из строительных котлованов. Рядом с такими
людьми приятно жить и трудиться.
Алексей У л е с о в,
дважды Герой Социалистического Труда
479’
Если бы не наша грозная техника...
«выскочит» из нормы напряжение. А без кранов, без мышц их же-
лезных какой монтаж — смешно говорить.
Головкин подобрался к машине по обледенелому берегу котлова-
на, вздернул очки на лоб:
— Эй, там, на шхуне!
Кран действительно напоминал перевернутый корабль... Из кабины
высунулись сначала ноги, потом спина. По металлической лестнице
спускался машинист, секретарь партбюро управления Юрий Степано-
вич Черевань.
— Я говорил тебе, — начал он, едва отдышавшись, — нельзя нам
питаться от общей подстанции. Машину угробим и монтажников под-
ведем.
— Вижу. — Головкин помолчал, оглядывая корпус, одетый блестя-
щими голубоватыми плитами с одного края и голый — с другого, там,
где стояли они с Череванем. — Я, знаешь, сегодня в ночь дежурю по
заводу — подошлю людей, воспользуюсь временными правами.
— Голову не снимут?
— А за что? Не для своей дачи — для стройки нужно.
К ночи похолодало. Головкин сидел не раздеваясь в диспетчер-
ской, за дощатым барьером. Курил, просматривал сводки.
Потом остановился на листке с надписью: «Экскаваторный...»
480
Хозяйство старшего сына. В прорабстве Анатолия экскаваторы тяжелые,,
в электрической части очень сложные. Сегодня на ходу все. Как часы!...
И этот, аварийный 777-й, тоже выработку отменную дал. «Вот Толь-
ка! — подумал он восхищенно. — Словно ветка от дерева. Поговари-
вают, дальше отца пойдет. Пусть, не жалко. Им ведь, детям, легче
идти по проторенному».
Анатолий из пятерых детей был единственный «довоенный». Скоро
тридцать. Кончил вечернюю школу, потом институт. Когда к диплому
дело пошло, выбрал труднейшую тему, за которую не брался никто,—
«Линии постоянного тока». Специально ездил изучать постоянный ток
на линию электропередачи Волгоград — Донбасс. После вечерами про-
сиживал с проректором института и с огромными усилиями свернул-
таки диплом.
И почти сразу же пришлось ему собирать и обслуживать но-
вые экскаваторы. Из рядовых электриков, Анатолий быстро вышел на
инженерскую должность.
— Доверяй людям, — напутствовал его перед этим отец. — В до-
верии элементарное уважение к человеку. И не «верши судьбами» —
скверно это кончается. Без поддержки подчиненных руководитель
просто жалок.
Тревожился отец, следя за первыми шагами сына. Потом с радостью
стал отмечать: за этот год с небольшим трудное дело всосало Тольку.
А потом был случай с 777-м, и тут Головкин-младший первый раз за-
явил о себе громко. Произошло редкостное...
В нынешнюю бесснежную зиму хуже всего пришлось экскавато-
рам. Грызли они грунт, промерзший на метр, а на открытых, обдувае-
мых местах — и на два. Звенел ломкий на морозе металл. Однажды
от резкого толчка корпус экскаватора дрогнул и развалился чуть не
надвое, раздирая жилы проводки, круша генераторы.
Утром на место происшествия выехал главный инженер управления
механизации Василий Иванович Романика. Глянул и побелел. Подозвал
Головкина-сына, которого знал еще мальчишкой из слесарной мастер-
ской:
— Анатолий Александрович, через два дня машина должна рабо-
тать — рыть котлован теплового тоннеля. Сможешь?
— Сделаем! — Совсем по-отцовски, серьезно и прямо глянули
серые глаза молодого инженера.
— Завтра воскресенье, — неуверенно произнес главный. Головкин
кивнул: известно и это.
Он взял с собой двоих — Валентина Попова и Валентина Тренина.
Пока жгли электроды сварщики, они осмотрели порывы и вмятины.
Потом началась их работа. Больше ста проводов надо было соединить,
изолировать, запитать. В полном безветрии, удивительном в этой
481
плоской степи, стоял тридцатиградусный мороз — только нарастал на
поднятых воротниках полушубков иней. Люди работали без рукавиц,
время от времени отогревая застывшие пальцы у костра, оттирая их
сыпучим сухим снегом. Так продолжалось до ночи и весь следующий
день.
После отец придирчиво осматривал руки сына, щупал ему пальцы —
не обморозил ли? Сам он на Сиваше, когда выбивали гитлеровцев из
Крыма, обморозил ноги и теперь даже летом не снимает сапог.
...Уже глубокой ночью Александр Алексеевич добрался домой, на
улицу Карла Маркса. Рядом с домом сиял рекламой универмаг «Ру-
бин». Светло было в комнате сына. Ему открыла Люда, жена Алексея.
По глазам ее видно было: не ложилась. Пятый курс — диплом на но-
су. В майке и тренировочных брюках высунулся Алексей.
— А ты что, Леня, полуночничаешь? — спросил тихонько отец,
раздеваясь в прихожей и стараясь не греметь сапогами — все-таки пол-
дома спит.
— А за компанию, — в тон ему отвечал сын. — По алгебре зада-
ли много.
— Может, и поужинаешь со мной за компанию?
— А чего ж... — Алексей прошел на кухню, поставил на огонь
еще с вечера заготовленное матерью для отца.
Кое-что усложнилось в семье Головкиных за этот год. Вразрез с
отцовскими представлениями, женился первым младший, Алексей.
Правда, Анатолий «отстал» всего месяца на три — и ушел с молодой
женой Зиной на частную квартиру. Она тоже студентка, а условия не
ахти какие и очередь на жилье не маленькая. Но отец, досконально
расспросив сына после его переселения, остался как будто даже до-
волен.
— Когда я приехал в Тольятти пятнадцать лет назад, что имел?
Всего добра — рюкзак да две заплаты на нем. Строил ГЭС — верхние
и нижние шлюзы. И вот — состарился в деле. Теперь — на автомобиль-
ном. И все по труду мне дано — квартира на три комнаты, работа ма-
сштабная. Дети на ноги поставлены. И тебя ведь в нужное время все это
не обойдет, не-ет. Эта стройка которая у тебя по счету?..
— Ну, первая...
— Вот то-то же. А для меня, наверное, последняя. А до этого
война еще. Я тебе, а не ты мне завидовать должен.
— Я и не завидую, — непокорно двинул плечами сын. — С чего
ты взял?
И, будто поколебавшись немного, добавил:
— А война — что же? Пусть только попробуют!
• ТОВАРИЩ! ТЫ ПЕРЕВЕРНУЛ ПОСЛЕДНЮЮ СТРАНИЦУ КНИГИ, ПОСВЯ-
ЩЕННОЙ БЕССМЕРТНОМУ ПОДВИГУ КУЙБЫШЕВЦЕВ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ)
ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ, ГОДЫ СМЕРТЕЛЬНОЙ СХВАТКИ С ФАШИЗМОМ.
ВМЕСТЕ С ЕЕ ГЕРОЯМИ И МНОГИМИ АВТОРАМИ ТЫ ПРОШЕЛ ПО ДЫМ-
НЫМ ФРОНТОВЫМ ДОРОГАМ. ВМЕСТЕ С НИМИ ВСТАВАЛ НА ЗАРЕ К
СТАНКАМ, САДИЛСЯ ЗА РУЛЬ ТРАКТОРА, ПОМОГАЛ СДЕЛАТЬ ПЕРВЫЙ
ШАГ БЕЗ КОСТЫЛЕЙ РАНЕНОМУ, ГОТОВИЛ ПОДАРКИ ФРОНТОВИКАМ...
НО ЗНАЙ: ТО, О ЧЕМ НАПИСАНО В ЭТОЙ КНИГЕ, — ЛИШЬ МАЛАЯ,
САМАЯ НЕБОЛЬШАЯ, ЧАСТЬ ТОГО, ЧТО БЫЛО, ЧТО СВЕРШИЛИ В ТО НЕ-
ЗАБЫВАЕМОЕ ВРЕМЯ НАРОДНОГО ИСПЫТАНИЯ ВОЛЖАНЕ. ЧТОБЫ ОПИ-
САТЬ ВСЕ, ПОТРЕБОВАЛИСЬ БЫ ТОМА И ТОМА.
ВСЕ ЭТО — НАВЕЧНО В НАШИХ СЕРДЦАХ, ТОВАРИЩ.
При подготовке данного издания составите-
лям и издательству оказали помощь коллекти-
вы следующих учреждений и организаций: пар-
тийного и государственного архивов Куйбышев-
ской области, политотдела областного военного
комиссариата, редакции газеты «Волжская ком-
муна», редакций районных газет области: «Степ-
ная правда», «Красное знамя», «Ленинское
знамя», «Путь к коммунизму», «Знамя Родины».
«Ленинский луч», «Степная коммуна», «Красное
Приволжье», «Ленинский путь», «По ленинско-
му пути», редакций городских газет области
«Знамя коммунизма», и «Жигулевский рабо-
чий», а также государственного музея им. М. И.
Калинина, Центрального музея Вооруженных
Сил СССР в Москве, Военно-исторического му-
зея артиллерии, инженерных войск и войск
связи, Военно-морского музея в Ленинграде,
Куйбышевского музея краеведения и музея
боевой славы ПриВО.
В сборнике использованы научные работы и
материалы кандидатов исторических наук
Н. П. Макурина, Ф. А. Каревского, С. В. Кряжим-
ского, В. К. Любимова, Л. И. Самойловой, Р. М. Ско-
белевой, Л. В. Храмкова, преподавателей вузов
В. А. Сыркина и А. В. Шаронова, генерал-майора
в отставке А. В. 1полянцева.|
Издательство и составители благодарят все
учреждения, организации и лиц за помощь в
подготовке книги.
СОДЕРЖАНИЕ
I
Борис А в и л к и н Владимир Милюков Владимир Шарлот Евгений Гарфельд Виктор Аксененко Сергей X р о п о в Анатолий Баскин II Первые дни ... А рядом цвели липы Камень и люди .... «Прошу записать в ополчение» Вторая родина .... Встречи давние, незабываемые . Слушая Калинина .... 14 24 27 31 34 41 48
Иван Бузыцков Мы вернемся к тебе, Прут! . 55
Андрей Вятский ...И клятве, данной Ленину, верны 61
Ник. Ма курин Боевой друг Гастелло 65
,Дм. Ширяев Флагман остается в строю . 67
Лидия Бородина О летчике и муже .... 78
Андрей Бугранов Переправа 82
Юрий Г и б ш Дни и ночи Федора Замотина 84
Николай Родимое Путь к дому 97
Виктор Аксененко На поле Бородинском . 100
Виктор Абрамов, Ва-
силий С р о с л о в Всем смертям назло 104
Ник. Сергеев Механик из эскадрильи «Нормандия-Неман» 110
Ник. Евстропов. Истребители танков 114
Григ. Тертышник Сувенир ]09
Ник. Евстропов Иван Булкин — коммунист, воин-чекист, поэт 126
Руд. Евилевич Любовь моя — химия 130
Николай Акимов Ради нескольких строчек в газете 138
Павел Власов Стажировка солдата Манакова .... 143
Петр Желтухин Хозяева небесных высот 145
Кира Лаврова «За дело правды надо честно биться» 146
Максим Бочариков Два боя — первый и последний .... 154
Николай Крашенин-
ников Привычное дело .... 158
Андрей Вятский Волжский Маресьев ... 162
Николай Касьянов Схватка над Тарту .... 166
Прокофий Лукьянов Я — парторг 168
Юрий Кибардин Иван Большой из Хворостянки 173
Ник. Васильев Орден дочери 177
Алексей А б д а л о в Мы выстояли 181
Николай Колычев Впереди пехоты ... 183
485
Владимир Кудашов За Дунаем 185
Александр Полянцев Моя академия 187
Сергей Кошечкин Из солдатской тетради .... 195
Руфина Г а ш е в а Леля 196
Юрий Кардашенко Плацдарм за Одером .... 201
Георгий Аристов Бросок через залив .... 205
Вл. Сошников Смерти наперекор 208
Василий Пеньков На подступах к Берлину 210
Самуил Э й д л и н. «Был путь в Берлин суров и крут...» . 212
Алексей Аладарцев. Знамя над рейхстагом .... 213.
Ill
Александр Копылов Алексей Сорокин и другие . 220*
Владимир К о л а й д о,
Юрий Смоляков Трудный хлеб .... 231
Татьяна Вавилова Потому что верили 236
Эдуард Константино в Хлебный обоз. ... 237
Римма Воронцова Слово зовущее ... 241
Василий Демихов Чем пахнет родная земля . 243
Мария Морозова Женщины .... 246
Анна Орлова,
Тамара Белова Наука не стояла на месте 254
Клавдия Пантакова Завод продолжает жить. 253
Виктор Аксененко Большая дорога .... 262
Андрей Вятский Огненные рейсы .... 267
Юрий Г и б ш «Алхимик» . . 271
Владимир Кол ай до Подвиг машиниста ... 276
Юрий Скляров И забил девонский фонтан 279
Вен. Ильин Пока сильно материнское сердце 289
Ник. Хныкин Рядом с коммунистами ... 296
IV
Василий Гуськов Наступать, всегда наступать . . 315
Анна Беркутова Подобно подвигу ратному . . 320
Сергей Мешков Председатель сельсовета 326
Витольд Д е н а с Спасибо тебе, Анна Фоминична . 333
Наталья Таранова Всегда с друзьями .... 337
Клавдия К и р ш и н а Дети суровых лет .... 343
Владимир Щукин Первый мастер .... 353
Виктор Аксененко Письма Ани Уколовой ... 360
Иосиф Подорожан-
с к и й Музыка победы 363
Вениамин Жак Отомсти врагу, крылатый «Куйбышев» 368
Анна Беркутова Учительница из Брусян 369
Александр Астафьев Самому храброму 374
Валерий Романюк Поперек беды 377
Давид Раев Тыловые обеды 388
Константа Городец-
кая Товарищи медики .... 396
Евг. Астахов Батальон имени Зины Смирновой 407
Любовь Тернер Дочь России 416
Мария М о р оз о в а Спасибо вернувшим нас к жизни . 420
Виктор Смирнов Жизнь и кровь .... 427
486
Сергей Машков От живых — ушедшим в бессмертие . 435
Леонид Чирков Дорогами славы 438
Яков Соловьев Человек красивой судьбы 441
Филипп Бойцов Живут мечтой о небе .... 446
Сергей Барсуков Служба солдатская, почетная 447
Петр Алтунин Будни ратные 450
Виктор Вандышев Только два года 457
Александр Егоркин С чего начинается мужество . 466
Юрий Смирнов В карауле 471
Юрий Бы стрюков Тревога 472
Римма Воронцова Дорога 473
Валерий Романюк Словно ветки от дерева 477
В книге использованы фото
А. Тихомирова, М. Клименков а,
В. Ляшенко, Н. Абросимова,
М. Шарикова и других.
9(с)27
В 65
ВОЛГА В ГНЕВЕ
Редактор Б. Н. Авилкин
Художник В. И. Шкарбан
Художественный редактор
Е. В. Альбокринов
Технический редактор
Г. Н. Шанькова
Корректор Э. И. Щербакова
Сдано в набор 13/Ш 1970 г.
Подписано к печати 14/Х 1970 г.
ЕО13386. Тираж 20 000 экз.
Формат 70X90716. Печ. л. 30,5
Усл. п. л. 35,68. Уч.-изд. л. 28,54.
Цена 1 р. 12 к. Заказ № 2185.
Куйбышевское книжное издательство,
г. Куйбышев, ул. Спортивная, 5/27
Тип. изд-ва «Волжская коммуна»,
г. Куйбышев, пр. Карла Маркса, 201.
1-6—4
7—70 м