РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
v$H4£q


СЕРИЯ «НАУЧНО-БИОГРАФИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА» РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК
Основана в 1959 году
РЕДКОЛЛЕГИЯ СЕРИИ
И ИСТОРИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ КОМИССИЯ ИНСТИТУТА ИСТОРИИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ И ТЕХНИКИ им. С.И. ВАВИЛОВА РАН ПО РАЗРАБОТКЕ НАУЧНЫХ БИОГРАФИЙ ДЕЯТЕЛЕЙ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ И ТЕХНИКИ:
академик Я. Я. Лаверов (председатель), академик Б.Ф. Мясоедов (зам. председателя), докт. экон. наук В.М. Орёл (зам. председателя), докт. ист. наук З.К Соколовская (ученый секретарь), докт. техн. наук В.П. Борисов, докт. физ.-мат. наук В.П. Визгин, канд. техн. наук В.Л. Гвоздецкий, докт. физ.-мат. наук С.С. Демидов, член-корреспондент РАН А.А. Дынкин, академик Ю.А. Золотов, докт. физ.-мат. наук Г.М. Идлис, академик Ю.А. Израэлъ, докт. ист. наук С.С. Илизаров, докт. филос. наук Э.И. Колчинский, академик С.К. Коровин, канд. воен.-мор. наук /?.#. Краснов, докт. ист. наук Æ.Æ. Лёвшин, член-корреспондент РАН МЯ. Маров, докт. биол. наук 5.Я. Мирзоян, докт. техн. наук ÆÆ. Постников, академик Л9.Я. Прохоров, докт. геол.-минерал, наук ЯЛ. Резанов, член-корреспондент РАН Л.П. Рысин, докт. геол.-минерал, наук Ю.Я. Соловьёв, академик ЯЛ. Шевелёв


В. Н. Ягодинский
Александр
Александрович
БОГДАНОВ
(МАЛИНОВСКИЙ)
1873-1938
Ответственный редактор доктор медицинских наук, профессор С.И. ДОНСКОВ
МОСКВА
НАУКА
2006


УДК 616.1 ББК 54.11 ЯЗО
Рецензенты:
кандидат исторических наук В Л. Артамонов доктор экономических наук А.В. Иванов
Ягодинский В.Н.
Александр Александрович Богданов (Малиновский). 1873-1928 / В.Н. Ягодинский; отв. ред. С.И. Донсков. - М. : Наука, 2006. - 268 с. - (Научно-биографическая литература)
ISBN 5-02-035351-5
Александр Александрович Богданов (Малиновский) (1873-1928) - философ, экономист, литератор, политический деятель и организатор здравоохранения. Человек яркого таланта и ума, он был одним из ближайших соратников В.И. Ленина, а затем его оппонентом по всем крупным проблемам теории познания, организации экономики, науки, культуры. Венцом его творений стало создание всеобщей организационной науки о закономерностях мирового развития. Завершающим этапом его практической деятельности была организация первого в мире Института гематологии и переливания крови.
Для широкого круга читателей.
По сети “Академкнига”
ISBN 5-02-035351-5 © Ягодинский В.Н., 2006
© Российская академия наук и издательство “Наука”, серия “Научно-биографическая литература” (разработка, оформление), 1959 (год основания), 2006
© Редакционно-издательское оформление. Издательство “Наука”, 2006


К 80-летию основания Института переливания крови им. А.А. Богданова
К читателю
Я видел большие события, крупных людей. Все это я понимал не так, как понимают многие... Доказательство - вся полемическая литература против меня. Следовательно, мне есть о чем рассказать, и есть зачем...
Когда-то я мечтал, что, заканчивая путь своей жизни, напишу книгу, в которой все виденное изложу вполне объективно; и представлял это таким образом, что меня самого там не будет, а будет только социально-действительное и социально-важное, изображенное именно так, как оно было. Мечта наивная, иллюзорная. В ней две ошибки. Неверно, что устранить себя из повествования возможно; неверно то, что объективно это требуется. Можно, конечно, и не упоминать о себе; но ничего, кроме лишних трудностей, искусственности и фальши из этого не получится; а все равно останется главное: человек изображает то, что он видит, и так, как он понимал; видел же он своими глазами, понимал сообразно своему способу мышления; ни того, ни иного устранить нельзя, хотя бы местоимение “я” было отовсюду вычеркнуто. Даже историк, пишущий о самых отдаленных временах, не может избежать того, что материал он выбирает, подчиняясь своим преобладающим интересам, и освещает своими привычными методами. Несмотря на это, его изложение может быть научным, т.е. для своего времени объективным.
... Метод больше человека.
1928/IV 25 Богданов
Я стремился следовать внутренней логике этого введения к ненаписанной его героем книге.
В. Ягодинский


А.А. Богданов: Врач, Мыслитель, Гражданин (От редактора)
Перед нами книга об Александре Александровиче Богданове (Малиновском) - известном деятеле революционного движения 1900-1917 годов, соратнике и оппоненте В.И. Ленина, выдающемся ученом-фантасте и ученом-практике - создателе первого в мире Института переливания крови. Научный подвиг А.А. Богданова, погибшего в результате поставленного на себе эксперимента с обменным переливанием крови, не только вошел в анналы трагической медицины, но и явился основой современной трансфузиологии - науки о переливании крови и ее компонентов. Идеи А.А. Богданова воплотились в глобальную сеть станций и отделений переливания крови, пронизывающую здравоохранение многих стран. Творческое наследие А.А. Богданова составляет гордость России.
Книга - несомненный успех писателя Виктора Николаевича Ягодинского. В течение 15 лет он сумел собрать уникальный фактический материал и одним из первых в конце 1970-х годов поднял в средствах массовой информации вопрос о возвращении имени А.А. Богданова Институту переливания крови. Лично зная сына Богданова, профессора А.А. Малиновского, Ягодинский записал воспоминания, касающиеся разных периодов жизни и деятельности его отца.
В результате сформировалась научно-популярная книга своеобразного жанра: от имени самого героя - на основе документальных свидетельств его жизни и творчества.
Важным элементом повествования стало современное подтверждение и развитие естественнонаучных идей Богданова, что нечасто бывает в книгах подобного рода. Следуя богданов- ской логике, автор биографии не исключает, что в крови людей сохраняются реликтовые свойства отдельных рас, обусловленные географическими, этническими, а также антигенными, бактерицидными и многими иными факторами, по которым можно судить о генетике и даже менталитете народов мира. Ведь Богданов довольно пристально искал корни психологических и других отличий человеческих сообществ, будучи по базовому образованию и опыту психиатром и психологом.
6


Касаясь сегодняшних проблем изучения крови, нельзя пройти мимо зависимости массовых заболеваний и смертей от инфарктов, инсультов и вообще тромбозов сосудов от состояния свертывающей системы крови, которое определяется изменениями гелиомагнитного фона Земли. Ныне четко доказано также, что с этими изменениями связаны и сдвиги в формулах белой и красной крови. Это еще одно важное направление изучения свойств крови, которое проистекает из первичных идей Богданова.
В марте 2006 года Научно-исследовательскому институту переливания крови имени А.А. Богданова, входящему в структуру Гематологического научного центра Российской академии медицинских наук, исполняется 80 лет со дня основания. Это большой срок, если его измерять длиной человеческой жизни, но это еще большая дистанция, если ее мерить быстрым прогрессом, стремительным накоплением знаний в области науки о крови.
“Институт переливания крови - учреждение новое не только для Москвы и вообще для СССР. Такого института нет и на Западе. Когда институт основывался, было немало сомнений: не при нашей бедности и отсталости создавать учреждения, каких даже в Европе и Америке не имеется... Институт был все-таки создан, и мы думаем, это правильно... Наша научная бедность и отсталость бесспорны, но зачем же закреплять их на будущее?”
В 1926 г. в “Известиях” появилась статья “Маленькое начало большого дела”, подписанная А. Богдановым. В ней, в частности, говорилось, что “добро” и деньги на создание такого института давал Сталин, с полуслова понявший оборонное значение такого мероприятия. Будущий директор обещал также снять революционную усталость и даже омолодить руководство партии.
Но не только в этом состояла конечная цель Александра Александровича. Идеи работы были заложены еще в его утопиях, построенных на общебиологических, даже космических законах Жизни. В романе “Красная звезда” и ранних своих высказываниях он изложил свои представления о том, как можно развивать коллективизм: обменные переливания крови (от здоровых - больным, от молодых - старым, от богатых - бедным) - путь к созданию идеального общества, справедливого распределения равных возможностей через кровь. Идея, хотя и утопическая, но по глубинной сути отражает дух творчества Богданова.
Сегодняшняя наука о крови - это комплекс знаний: гематология, производственная и клиническая трансфузиология, коагуло- логия, иммуносерология, цитология, цитохимия и, конечно, изучение динамики гематологических показателей в связи с состоянием внешней среды.
7


Мог ли представить себе А.А. Богданов столь успешную и многоплановую материализацию своих идей - вплоть до современной глобальной системы службы крови, задействовавшей только в нашей стране сотни тысяч специалистов, десятки различных отраслей промышленности. Это огромный пласт современной человеческой культуры и науки, у истоков которых стоял наш выдающийся соотечественник.
Сергей Донское профессор, заведующий лабораторией Института переливания крови им. А.А. Богданова ГНЦ РАМН


Звезда Александра Богданова
Планета Марс приблизилась к Земле как никогда. Первое в новом веке “великое противостояние” Земли и Марса почти совпало с 130-летием со дня рождения российского революционера ученого-энциклопедиста Александра Богданова, написавшего хрестоматийный утопический роман “Красная звезда”, действие которого разворачивается на Марсе. Другое, главное произведение Богданова - “Тектология: Всеобщая организационная наука” - только что снова переиздано. Оно было создано в десятилетие великих потрясений 1912-1922 гг. и предвосхитило кибернетику и системную парадигму XX века.
Разработчик всеобщей науки об организации Богданов за свою сравнительно недолгую жизнь успел много организовать. Сеть рабочих кружков типа подпольного университета в промышленной Туле (1895), третий съезд РСДРП и военно-техническую группу большевиков (1905), “партийные школы” для рабочих на острове Капри и в Болонье (1910-1911), всероссийское общество пролетарской культуры - “Пролеткульт” (1917-1918), первый в мире Институт переливания крови (1926). “Организатор людей, идей и вещей”, он хорошо ориентировался по звездному небу, но мог и починить водопровод своими руками.
Среди небесных светил есть двойные и кратные звезды - системы из двух, трех й более звезд, вращающихся вокруг общего центра тяжести. Кто-то образно сравнил с двойными звездами людей, достигших творческих вершин в разных областях. Число областей, в которых оставил свой - где более, где менее яркий - след Александр Богданов, делает позволительным сравнение с кратной звездой. Автор самого знаменитого российского экономического учебника - “введения в обществознание” для нескольких поколений. Первопроходец системного мышления, обобщивший данные разных наук в общую теорию формирования и регулирования, преобразования и распада природных и социальных систем. Фантаст и футуролог, блеснувший научно-техническими и глобалистскими предвидениями - атомная энергетика и атомная угроза, реактивные двигатели космических кораблей, стереокино, планетарное перенаселение, загрязнение окружающей
9


среды. Автор одной из первых в России гипотез о природе шаровой молнии. Основатель отечественной службы переливания крови. Крупнейший представитель марксистской социологической школы.
У Богданова, по ночам наблюдавшего небо в подзорную трубу и прослывшего среди ссыльных “астрономом”, возникла идея романа-ориентира с картинами якобы построенного на “красной” планете Марс высокотехнологичного “планомерно организованного” социалистического общества. В начале прошлого века в России, как и на Западе, неравнодушная публика увлекалась красивой гипотезой о “марсианах”, зачитывалась темпераментными трактатами астрономов - француза Фламмариона и американца Лоуэлла, фантастическим романом англичанина Уэллса “Война миров”. Полемику о легендарных “каналах” и возможных разумных обитателях Марса широко освещал журнал “Научное обозрение”, который редактировал марксист Михаил Филиппов и в котором сотрудничали и Богданов, и мало кому еще известный провидец из Калуги Константин Циолковский. В последнем выпуске журнала (№ 5 за 1903 год), прекратившего выходить после гибели главного редактора в результате загадочных физико-химических опытов, была опубликована статья Циолковского “Исследование мировых пространств реактивными приборами”. Нет документальных подтверждений, что ее читал Богданов, но в своем фантастическом описании межпланетного “этеронефа” он проявил удивительную осведомленность и прозорливость. После того как в год столетия Циолковского - 1957-й - весь мир облетело русское слово “спутник”, а затем всепланетным эхом отозвалось гагаринское “поехали”, западные газеты не преминули отметить, что идея космических полетов глубоко захватила “советский ум”, хотя о ней никогда не писали ни Маркс, ни Ленин. Однако о ней всерьез размышлял убежденный марксист и сооснователь партии большевиков Александр Богданов, а соратник Циолковского инженер-аэронавт Николай Ры- нин подчеркивал еще в 1920-30-е гг., что в романе “Красная звезда” впервые высказана мысль об атомных двигателях межпланетных кораблей.
Замысел утопии в классическом стиле был воплощен после революции 1905-1907 гг., в которой принимал активное участие Богданов - член ЦК РСДРП, возглавлявший вместе с Лениным Большевистский Центр и в царской тюрьме “Кресты” (в Петербурге) завершивший свой трехтомный трактат “Эмпириомонизм”. Масштабный опыт философского построения картины мира предварил создание научно-художественной модели общества, в котором реализованы коммунистические идеалы: от
10


отмирания государства с его аппаратом принуждения до полной автоматизации и “неограниченной свободы труда” в разнообразных занятиях. Партийцы сочли модель Богданова наглядной и убедительной. Но они не заметили, как астрономическая фабула раздвинула идеологические рамки: герой-землянин находит на Марсе “картину ровной, не залитой, как у нас, сплошь огнем и кровью, эволюции общества”. Это - следствие как необходимости коллективной борьбы с обезвоживанием планеты, так и темперамента, весьма сдержанного в силу почти вдвое большей удаленности от Солнца. Описывая “широкие полосы лесов, разведенных вдоль каналов, чтобы поддерживать равномерную влажность воздуха и тем самым не допускать слишком быстрого испарения воды”, Богданов следовал астрономам-“марсофилам” своего времени. Изображенная в “Красной звезде” атмосфера разумности - не только результат рационализма автора. Таким научно-художественным приемом пользовался еще французский просветитель Фонтенель в своих “Разговорах о множественности миров” (1686). Он предположил обусловленность характеров воображаемых инопланетян количеством доходящей до них солнечной энергии. Диапазон: от перегретых до безумия жителей Меркурия и танцоров-весельчаков Венеры до заторможенных, тугодумных и “не знающих, что значит смеяться”, обитателей Юпитера и Сатурна. Так и Богданов, ссылаясь на расстояние от Солнца, словно отводит обвинения в бледности и сухости изображенной им картины лучшего общества - ведь далекие уравновешенные марсиане, чья история гораздо “мягче и проще”, не выдержали бы и десятой доли “судорожных припадков юности” земной цивилизации.
Мыслитель вступил в романный диалог с самим собой - не менее напряженный, чем разгоревшиеся в 1908-1910 годах споры с Лениным, повлекшие устранение Богданова из руководства РСДРП. Попытка организовать новую фракцию - литературную группу “Вперед” - не удалась, как и “партийные школы” на Капри и в Болонье, интересные, впрочем, своим опытом “педагогики сотрудничества”. Но интеллектуальная энергия Богданова мощно пульсирует. Он начинает вместе с Иваном Скворцовым-Степановым работу над большим “Курсом политической экономии”, анализирует новые экономические и социальные явления - образование финансового капитала, рост технической интеллигенции. Озадачивается проектом “социализации науки” - “выработки тех общих способов исследования, которые давали бы ключ к самым различным специальностям и позволяли бы быстро овладевать ими”. Публикует в “Журнале Русского Физико-химического общества” свою гипотезу о природе шаровой молнии. Co¬
ll


здает труды по истории и теории мировоззрений и идеологий - “Падение великого фетишизма”, “Культурные задачи нашего времени”, “Философия живого опыта”, “Наука об общественном сознании”. Прочтя последнюю из перечисленных книг, Александра Коллонтай пишет автору: “Это - великолепная вещь... благодаря Вам мы, русские марксисты, именно в области философии сделали шаг дальше, ушли вперед”. Но сам Богданов видит себя уже не философом, а зачинателем новой науки, “объединяющей весь организационный опыт человечества, науки жизненно необходимой”.
Продолжение или, скорее, дополнение “Красной звезды” - фантастический роман “Инженер Мэнни” (1912) - повествует о строительстве “марсианских каналов”. Художественной ценности роман не представляет. Но он начинается с предостережения - если открытия в науке о строении материи “стали бы теперь известны на Земле, то у милитаризма враждебных друг другу наций оказались бы в руках истребительные орудия невиданной силы, и вся планета в несколько месяцев была бы опустошена”. А завершается словами о “величайшем открытии” марсиан - “всеобщей организационной науке”, основанной на том, что “как ни различны элементы вселенной - электроны, атомы, вещи, люди, идеи, планеты, звезды, - и как ни различны по внешности их комбинации, но возможно установить небольшое число общих методов, по которым эти какие угодно элементы соединяются между собою как в стихийном процессе природы, так и в человеческой деятельности”. Сразу вслед за “Инженером Мэнни” выходит книга Богданова “Тектология (всеобщая организационная наука)” - о “повторяемости организационных типов на разных ступенях бытия” и необходимости использовать универсальные организационные закономерности для преодоления анархии человеческих сил и интересов, грозящей распадом цивилизации.
Грянувшая мировая война убеждает Богданова в правильности его выводов и призывов. Вернувшийся в Россию по политической амнистии в связи с 300-летием царствующего дома врач мобилизован в русскую армию, на восточный фронт войны. Он был представлен к ордену за то, что вывел санитарный обоз из-под обстрела. Но зрелища “фабрики трупов”, “каинова проклятья” не выдержал. Заболел экземой и лечился в неврологической клинике. Взяв себя в руки, спешно приступил к работе над вторым томом “Тектологии” - “Механизм расхождения и дезорганизации”. Издал его за свой счет осенью 1917 года. Тогда же подготовил к печати сборник статей “Вопросы социализма”. Эта книга начинается провозвестием эры атомной энергетики, обещающей дать “в руки людям такие гигантские и грозные силы, которые
12


необходимо требуют контроля общечеловеческого коллектива - иначе они могут оказаться гибельны для всей жизни на Земле”.
А.А. Богданов обосновал понятие “бирегулятора” - предвосхищение кибернетического принципа обратной связи, актуальную доныне классификацию систем и типов их устойчивости и изменений. Показал, что игнорирование закона “минимума” - “слабого звена” - чревато социально-экономическими диспропорциями и срывами массовой психологии в стихийную стадность, “равнение по низшему” в толпе. Докладом “Организационная наука и хозяйственная планомерность” (1921) оказал влияние на разработку методов межотраслевых балансов и научной организации труда (НОТ). Консультировал по вопросам мирохозяйственных тенденций советских дипломатов перед Генуэзской конференцией (1922). Написал любопытные статьи по вопросам социальной психологии - “Тайна смеха” (1923), “Учение о рефлексах и загадки первобытного мышления” (1925). Многократно переиздавались в 1920-е годы экономические учебники Богданова разной степени сложности и его фантастические романы.
Лозунг советских агитплакатов начала 1930-х годов - “Выполним План великих работ” - дословно совпадал с формулой из романов Богданова, где по “Плану великих работ” марсиане сооружали всемирную сеть каналов, ставших “могучими двигателями экономического развития и прочной основой политического единства целого человечества”. Но в утопии Богданова грандиозное строительство было временем “глубочайшего затишья в классовой борьбе”; революция прошла в основном бескровно, а “многие из капиталистов, оставленные на пенсиях, играли затем крупную роль организаторов”. Напротив, в реальном СССР плановое “громадье” подразумевало дальнейшее “обострение классовой борьбы” и придавило миллионы людей. А работы Богданова на десятилетия были объявлены “порочными по своему идейному содержанию” и вдохновляющими “вредительство”, угодив в пресловутый спецхран.
Но Богданов не зря писал в своих любительских стихах: “Лучи пророчества прорвут пустоту”. Эра космонавтики и кибернетики, хотя и малыми шажками, вывела из забвения предвидения “Красной звезды” и обобщения “Тектологии”. В своем анализе системного расхождения форм Богданов предвосхитил даже “Гипотезу Геи” (по имени древнегреческой богини Земли) - метафорическую междисциплинарную концепцию, подхваченную на Западе широкими общественными кругами поборников “планетарной гармонии живой Земли”. Задолго до авторов “Гипотезы Геи” астрофизика Дж. Лавлока и биохимика Л. Маргулис А. Богданов показал структурную связанность всех оболочек Земли - био¬
13


сферы, атмосферы, гидросферы и литосферы - в одной целостной системе совместных влияний и “дополнительных соотношений”, из которых особо важным и замечательным является круговорот углекислоты. Этот вывод повторила подкрепленная компьютерными моделями “Гипотеза Гея”: по выражению одного философа и ценителя Богданова Фритьофа Капры, земной цикл углекислого газа - “гигантская петля обратной связи”, вместе с другими подобными циклами соединяющая флору и минералы, фауну и атмосферные газы, микроорганизмы и океаны в саморегулирующееся единство, подобное саморегуляции отдельного живого организма.
Так “лучи пророчества” Александра Богданова, отразившись от красноватой поверхности иссохшего Марса, вернулись к бушующей стихиями Земле. Экран “космизма” высветил организационную - тектологическую - картину мира. Ее развитие суждено новым поколениям, которые да не будут глухи к голосу “марсиянина, заброшенного на Землю”.
Георгий Гловели, заместитель директора Международного института им. А.А. Богданова, доцент Государственного университета - Высшая школа экономики
Сергей Донское, профессор, заведующий лабораторией Института переливания крови им. А.А. Богданова ГНЦ РАМН


Манипуляции историей (Пролог)
Перед нами знаменитая фотография: терраса виллы Блезус, что на острове Капри в Италии. Два соперника за шахматным столиком напряженно рассчитывают варианты. Один из них Владимир Ильич Ленин.
Но кто рядом с ним? С кем он играет? Кто из нас может назвать сегодня имена всех окружавших Ленина людей, не взглянув на подпись под фотографией? Пожалуй, только примостившегося на перилах террасы хозяина виллы каждый узнает безошибочно: Алексей Максимович Горький. Уточним подпись под фотографией. Крайний слева сидит А.М. Игнатьев - боевик 1905 г., рядом книгоиздатель И.П. Ладыжников, за ним стоит экономист и философ В.А. Базаров (Руднев); а за спиной Горького его приемный сын Зиновий Пешков, брат Я.М. Свердлова. (Да, непростая биография этих людей: при репродукции одного и того же
15


снимка в разные годы изображение А. Игнатьева было заретушировано или обрезано, как в нашем случае, а фигуры В. Базарова и 3. Пешкова то исчезали, то появлялись вновь. Даже в переизданной в 1986 году книге В.И. Ленина “Материализм и эмпириокритицизм” это фото представлено почему-то без Базарова.)
Женщина на фотографии - Наталья Богдановна Корсак-Ма- линовская - супруга Александра Александровича Малиновского, известного под партийным псевдонимом Богданова. Можно даже добавить: весьма известного в начале века философа, экономиста, литератора и врача. По данным проведенного в 1903 году опроса учащихся средних учебных заведений тридцатилетний Богданов назван одним из наиболее читаемых авторов по общественным и гуманитарным наукам. В 20-е годы он стал еще более знаменит благодаря своим научным работам и фантастическим романам. Именно он - соперник Ленина за шахматной доской. Время стирает одни имена и называет другие. Сегодня я убедился, что нецелесообразно спрашивать учащихся о Богданове. Поэтому провел небольшое социологическое обследование среди людей зрелого возраста и различного общественного положения, выясняя, что знают они о Богданове - соратнике и сопернике Ленина.
Результаты опроса оказались неутешительными. По самым осторожным оценкам, можно полагать, что три четверти взрослых наших современников не знакомы с этим именем, а из оставшейся части большинство (в основном пожилые интеллектуалы) вспоминает его с трудом и обычно после наводящих вопросов.
Но больше всего меня поразили ответы тех, кто по своему профессиональному статусу просто обязаны быть достаточно осведомленными о Богданове. Скажем, врачи. Ведь именем Богданова был назван основанный им Институт гематологии и переливания крови - первый не только у нас, но и во всем мире. Или экономисты, для которых история становления отечественной политэкономии должна быть немыслима без богдановского “Краткого курса экономической науки”, изданного еще в 1897 году и получившего высокую оценку. Они же, как, впрочем, и другие специалисты, чаще вспоминают о “богдановщине” в связи с ее критикой в работе В.И. Ленина “Материализм и эмпириокритицизм”, и почти никто из историков не осведомлен, например, о том, что Богданов от имени большевиков делал один из основных докладов на III съезде РСДРП.
Зато на самых, казалось бы, “компетентных уровнях” можно услышать довольно некомпетентные суждения, а иногда и неуважительные высказывания по поводу Богданова. Например, один из
16


докторов философии в ответ на мою просьбу определить значение Богданова в отечественной науке, философии, истории сказал:
- “О ком тут говорить - ведь это политический призрак!”
На чем основываются подобные суждения?
У нас не было еще изданий типа “Кто есть кто”, по которым можно было бы измерить степень “призрачности” того или иного деятеля. Их заменяют энциклопедии. Обратимся к главной из них.
Вот что говорилось в первом издании Большой Советской энциклопедии в 1927 г. (т. 6, с. 574-582) - при жизни Богданова: “Богданов - современный русский философ, социолог и экономист, один из руководителей большевистской фракции РСДРП в период 1904-1907 гг. ...К рабочему движению примкнул в середине 90-х гг., работал в с.-д. кружках Тулы, Москвы, Твери и др. городов. В партии был известен и писал под кличками: Вернер, Разманов, Рейперт, Рядовой, Сысойка. В 1901 сослан в Вологду. После раскола РСДРП на 2-м съезде (1903) Богданов примкнул к большевикам, являясь в рядах большевистской партии одним из активных работников по организации созыва Ш-го съезда”.
Далее сообщалось, что Богданов участвовал (осенью 1904) в совещании “22 твердокаменных” и был избран в члены “Бюро Комитета большинства”, а на Ш-м съезде РСДРП - в члены ЦК партии.
В энциклопедии отмечалось, что курс экономической науки Богданова выдержал много изданий до революции и особенно после нее. Ясность и популярность языка и полное отсутствие других доступных изложений марксистской экономической теории сделали учебник Богданова основным пособием при изучении политической экономии как в подпольных кружках дореволюционного периода, так и в партийных и советских школах первых лет после революции.
Второе издание БСЭ (т. 5, с. 343, 1950 г.) отличается значительно более жесткими формулировками:
«Богданов... - ревизионист, активно боролся против марксизма, извращая его с позиции реакционной махистской философии и вульгарного материализма...
Диалектике как учению о борьбе противоположностей он противопоставлял так называемую организационную науку о гармонии и примирении противоположностей, служащую для обоснования примирения классов... Реакционная теория “равновесия” Богданова, использованная врагом народа Бухариным, была разгромлена И.В. Сталиным...
...Богдановский “закон трудовых затрат” был использован врагом народа Бухариным для “обоснования” капитулянтской “теории равновесия секторов” в советской экономике, сохранения в народном хозяйстве СССР старых пропорций... что явилось
2. B.H. Ягодинский
17


идеологическим прикрытием контрреволюционной деятельности правотроцкистских реставраторов капитализма... Богданов неправильно характеризовал советскую экономику и ее закономерности, игнорируя решающую роль диктатуры пролетариата» (читай: культа Сталина).
Возьмем теперь третье издание БСЭ (т. 3, с. 442-443, 1970 г.). Здесь уже иная тональность формулировок: «...B письме А.М. Горькому В.И. Ленин писал: “Летом и осенью 1904 г. мы окончательно сошлись с Богдановым, как беки (т.е. большевики), и заключили тот молчаливый и молчаливо устраняющий философию, как нейтральную область, блок, который... дал нам возможность совместно провести в революцию... тактику революционной социал-демократии...” (ПСС, 5 изд., т. 47, с. 142). В.И. Ленин также подчеркивал, что “Богданов лично - заклятый враг всякой реакции и буржуазной реакции - в частности” (ПСС, 5 изд., т. 18, с. 346).
Рассматривая марксистскую диалектику как форму организации, упорядочения знания, Богданов выдвинул в качестве более совершенной, с его точки зрения, формы свою “организационную диалектику”... В труде “Всеобщая организационная наука” (т. 1-2, 1913-17), - говорится далее в БСЭ 1970 г. издания, - Богданов выдвинул идею создания науки об общих законах организации - тектологии, выступив одним из пионеров системного подхода в современной науке. Некоторые положения тектологии предвосхитили идеи кибернетики (принцип обратной связи, идея моделирования и др.)». Заметим, кстати, что по инициативе ряда институтов АН СССР “Тектология” Богданова выпущена в 1989 г. издательством “Экономика”.
Говоря об экономических работах Богданова, БСЭ отмечает, что он одним из первых верно оценил образование синдикатов и трестов как “высшую форму капитализма”, изложил марксистское понимание теории стоимости и т.п.
Как видим, прослеживается своеобразная эволюция отношения наших историков к наследию Богданова, что в основном определялось политической конъюнктурой, особенно в годы культа Сталина.
* * *
Очевидно, пришла пора попытаться представить истинное лицо Богданова как революционного теоретика и сказать о нем не только как о последователе Авенариуса и вдохновителе Пролеткульта, но и как о видном организаторе партии, об одном из руководителей революции 1905 года, наконец, не только как об авторе социальных утопий, но и как об исследовате¬
18


ле конкретных проблем советского строительства, включая культуру, науку, сельское хозяйство и здравоохранение.
Это тем более нужно сделать его соотечественникам, чтобы быть в курсе того направления работ, которое за рубежом получило название “богдановедение”. Судя по его специальному “Вестнику”, “призрак” Богданова бродит не только по Европе... Чем же привлекает сегодня этот “призрак” наших современников и чем могут быть полезны нам в эпоху рыночных реформ работы Богданова? Может быть, некоторые богдановские мысли считались крамольными только из-за того, что они представляли альтернативу официально принятому курсу мышления?
При оценке исторической значимости общественного деятеля неизбежны два вопроса: какой теоретический и практический вклад внес он в прогресс цивилизации и соответствует ли его нравственный облик высокому человеческому предназначению? Да, нам сегодня далеко не безразличны человеческие качества исторического деятеля, поскольку мы убедились, что самые благородные слова о гуманизме и отчаянная защита социальных идеалов ничего не стоят, если за этим скрывается морально ущербная личность, использующая эти лозунги для утверждения своих “сверхценных” идей, своей “непогрешимости”, а на деле личного блага и обогащения.
Я старался уйти от прямых оценок личности своего героя и тем более попыток “разоблачения” его ошибок - достаточно, что этим более 70 лет занималась официальная партийно-философская литература. Поэтому автор предоставил здесь возможность Александру Александровичу самому высказаться по ключевым вопросам марксистской философии и теории социализма, учитывая, что ряд даже крупных его работ, таких, как книга “Вера и наука”, просто неизвестны не только массовому читателю, но и специалистам обществоведения.
В 1990 году я подготовил для “Политиздата” (серия “Пламенные большевики”) брошюру о Богданове, которая по понятным причинам смогла увидеть свет только в 2003 году в рамках проекта “Год А.А. Богданова”.
Основной ее смысл отражен в названии: “Через сердце мира”, ибо речь в ней шла о мировых, общечеловеческих проблемах, которыми занимался и Ленин. Судьбе было угодно поставить эти Две фигуры перед необходимостью вместе решать задачи преобразования России. Однако этого не произошло.
Ленин и Богданов - сначала друзья и соратники, а затем политические оппоненты, соперники. Оба вышли из одного марксистского “гнезда”, хотя каждый обвинял другого в измене марксизму. Каждый из них решал вопросы социализма по-своему, в меру своего интеллекта, культуры, кругозора, уровня нравствен¬
2*
19


ности, наконец, личного восприятия мира и понимания своей роли в нем. И, несмотря на всю несхожесть их жизненной линии, на неодинаковость темперамента и мироощущений, есть одно, что их в определенной степени объединяет. Это то, что судьба каждого из них оказалась по-своему трагичной.
Богданов не принадлежал к “ленинской гвардии”, хотя много сделал для создания РСДРП. И, наверное, не будет преувеличением, если мы скажем, что на III съезде он фактически вернул Ленину власть в партии. “Вице-лидером большевиков” называли его. Но, наверное, слишком незаурядна была личность Богданова, чтобы послушно следовать в фарватере политики вождя. Ученый, философ, экономист, медик, писатель и поэт - он на все имел свой оригинальный взгляд. Ему было тесно в рамках “партийной ортодоксии”, он был, по выражению Бухарина, “диким марксистом” и он был не согласен со стратегическим курсом партии, с политикой Ленина. Свой нетрадиционный взгляд на октябрьский переворот, на партию, ее нравственные устои, на вождей революции Богданов изложил в целом ряде работ.
Провозглашая себя идеологом пролетариата, он ни разу не обмолвился о пролетарской диктатуре. Называя себя марксистом, писал об ограниченности диалектического материализма. Сотрудничая с советской властью, предупреждал о пропасти, отделявшей “военный коммунизм” (термин введен им) от марксистского социализма.
Теперь мы знаем, что история пошла не по Ленину, не по Богданову, она выбрала свой извилистый и тернистый путь. Мы еще до конца его не осознали. Однако уже становится очевидным, что идеи Богданова могли бы стать здоровой альтернативой не только “красному террору” и культу личности наших “вождей” в прошлом, но и в настоящем.
Еще в начале века Богданов разработал общую концепцию перестроечных процессов, учитывая которую, можно было бы избежать многих нежелательных явлений последней “перестройки” с ее невиданным еще в мире разграблением великой державы.
Жизнь Богданова - это драма гения, который отдал большую часть своего таланта и ума учению, под знаменем которого вершилась трагедия миллионов. Он был титан мысли. Однако его интеллект оказался не только не востребованным эпохой, но и служил помехой строительству “светлого будущего”. Свои добросовестные заблуждения Богданов оплатил жизнью. А ошибки политиков, к сожалению, оплачиваются прежде всего чужими судьбами. Именно поэтому так важны нам и сегодня искренние и во многом пророческие мысли Богданова о государственной мудрости, нравственности и ответственности.
20


* * *
А теперь коротко - об архивном наследии А.А. Богданова.
Первый вопрос, который возник у меня при знакомстве с архивными материалами Богданова: действительно ли Александр Александрович замышлял писать свои воспоминания? Ведь существует только краткое эссе о его детстве, с которого, естественно, и начнется наше повествование. А где остальные биографические материалы? Если они существовали, то какова их судьба? Попробуем сопоставить некоторые данные середины 20-х годов.
Во-первых, примем во внимание его весьма взвешенную и достаточно осторожную в политическом отношении автобиографию, к которой приложен систематизированный по основным разделам его творчества указатель литературы. Видно, что человек начинает подводить итоги, осмысливая свой жизненный путь.
Далее. Известно, что незадолго до смерти в 1928 году Александр Александрович передает для систематизации весь имевшийся у него архив своему давнему другу еще по работе в Туле - со времен юности - В.В. Глаголеву. Значит, намерения работать над биографией были. Но почему же они не осуществлены с 1925 года, когда писалось его обращение “К читателю”, помещенное в самом начале этой книги?
Именно с этого момента я отчетливо понял, что после пяти недель пребывания в ГПУ в конце 1923 года он обнаружил усиленный интерес историков партии к его архиву. Начиналась “зачистка” свидетелей прошлого и создание мифологии партийной истории - “назначение” вождей революции и героев гражданской войны. (Представить хотя бы долю истины тех лет - одна из задач книги о человеке, которого называют иногда “совестью революции”.)
Вот выдержка из ответа Богданова на запрос “Истпарта ЦК ВКП(б)” от 14 февраля 1925 г.: “Очень извиняюсь, что не ответил на Ваш первый запрос (какая настойчивость!) от 29Д: МАТЕРИАЛОВ У МЕНЯ НИКАКИХ НЕТ: БЫЛИ, ОСТАЛИСЬ В ПАРИЖЕ... И ПРОПАЛИ во время войны (корзина с ними якобы украдена)... ВОСПОМИНАНИЯ, ЕСЛИ БУДУ ПИСАТЬ, ТО НЕ СКОРО, сейчас как-то не могу; и об условиях говорить не приходится” (выделено мною. - В.Я.).
Что касается “Парижского архива” Богданова, то он находится в Риме в частной коллекции “Arohi vio della Fondazione Lelio e. List Basso Issoco”. А что же случилось с тем архивом Богданова, который он передал своему другу? Историки “партии” забрали
21


его “почитать” на Лубянку в 1937 году вместе с хранителем “бог- дановщины”, который, разумеется, домой никогда не вернулся, а бумажное приложение в пяти папках в 1938 году НКВД передал в ИМЯ и ЦПА.
Именно в Центральном партийном архиве я начинал работу над биографией Богданова, записывая в прошитые и скрепленные печатью школьные тетрадки из 12 листов (“так положено!”) бесценные для меня и, может быть, для исторической науки сведения, хранящиеся на полках под скучным ярлыком “РЦХИДНИ. Ф. 259. On. 1. Д. 1”...


Глава I
Корни
Человек приходит из страны детства.
Аксиома
А. А. Богданов родился 28 июля (по старому стилю) 1873 г. в местечке Соколка Гродненской губернии, в семье народного учителя, дослужившегося до поста инспектора городских училищ, Александра Александровича Малиновского. Мать А.А. Богданова, Мария Андреевна Комаровская, была дочерью мелкого чиновника. Дед по отцу - выходец из вольных крестьян Вологодской губернии, служил псаломщиком.
Уже в шестилетнем возрасте Саша начал читать книги из библиотеки училища, а затем в школе поражал учителей фотографической памятью, позволявшей воспроизводить в мельчайших деталях тексты или произвольные ряды цифр, способностью извлекать в уме корни из многозначных цифр. Одновременно он любил спорт, занимался гимнастикой, плаванием, был физически крепким и выносливым.
Каждый человек приходит из страны детства. Случается, что в родниках ее бьет животворная ключевая вода, поддерживающая на трудном переходе в зрелость. Бывает и так, что многое приходится отметать и пересматривать, очищаться от детских иллюзий.
У Богданова было иначе. Он свято чтил детские ощущения и считал, что уже тогда зародились у него главные черты личности, из которых сформировалось потом пренебрежение к авторитетам, религии и неудержимое стремление исследовать тайны человеческого бытия, общественного устройства и мироздания.
Свидетельство тому - наброски его воспоминаний о детстве.
«“Папка-дурак!”
Таково, по словам моих родителей, было первое суждение, мною высказанное, - первое в возрасте около полутора лет проявление моей жизни как мыслящего существа.
Поводом послужила очередная ссора между родителями. Вполне естественно и в согласии с учением Фрейда я принял сторону матери, критику направил против официального главы нашей семьи. Тут не о чем было бы говорить, но, случайно или не случайно, этот зародышевый акт революционного осознания действительности своеобразно преднаметил то, что оказало наибольшее влияние на мою судьбу.
23


Всю жизнь мне пришлось вольно или невольно находиться в противоречии с авторитетами, особенно же наиболее признанными, наиболее непреложными. Подрыв основ семейного авторитета был только первым и, вероятно, наименее тяжким в цепи этого рода преступлений. Кажется также и наиболее безнаказанным. Смущенный неожиданностью атаки, авторитет на этот раз отступил...
Что касается нашей семейной коммуны вообще, то это была организация сравнительно хрупкая. Из десяти человек детей четверо умерли рано; среди уцелевших я был вторым. Это очень счастливое для меня обстоятельство. Нехорошо ребенку быть одиночкой между двух не понимающих его взрослых, ничего не может быть благоприятнее для его развития как индивидуалиста.
Брату Николаю было пять лет, когда я родился, он с самого начала нежно ухаживал за мной, качал брата “Сасю” в подвешенной к потолку колыбели, причем сам для этого забирался в нее; и еще долго его юная опытность была моей руководительницей. Но самое главное: на него легла основная тяжесть борьбы с семейной авторитарностью, что отнимало много сил, и опять-таки обостряло дух личного, сосредоточение воли и мысли на “себе” и “своем”.
Мне было уже гораздо легче; младшим - еще легче, может быть чересчур легко. При несознательных стихийных способах воспитания борьба внутрисемейная может быть полезной подготовкой к борьбе жизни, не надо только, чтобы ее было слишком много. Для меня приблизительно так и вышло.
Семья наша была обыкновенно мещанско-разночинская. Отец - народный учитель, человек не без образования: он немного не кончил духовную семинарию у себя в Вологде, а потом ушел со службы, получил командировку в учительский институт в Вильно и выдержал там все экзамены, и позже еще много читал; покушался писать в журналах, но без успеха. Слабовольный и, вероятно, по этой причине - неудачник, довольно рано дослужился до заведования городским училищем, но дальше так и не пошел. Мать происходила из русской мелко-шляхтской, а в сущности, просто мещанской семьи Западного Края, она очень рано вышла замуж и детей рождала слишком скоро, одного за другим. Я думаю, именно это наложило на ее нервную систему печать неуравновешенности. Оба неудовлетворенные жизнью, они и своих взаимоотношений сносно организовать не могли, хотя были по природе люди добрые и друг друга любили...
Критика семейных авторитетов и книжное проникновение в жизнь, естественно, сделали тогда меня рационалистом. Мне казалось, что - стоит людям разумно взглянуть на свои взаимные
24


отношения, чтобы гармонично их организовать. Раз, после жестокой сцены между родителями, я с высоты своей восьмилетней мудрости сказал отцу, в изнеможении полулежавшему на диване:
- Зачем это вы с мамой так мучите друг друга? Вы начинаете спор с пустяков, потом все больше раздражаетесь, и наконец вот до чего доходите. Почему бы вам лучше не столковаться, чтобы всякую вещь обсуждать спокойно, а в плохом настроении просто не разговаривать?
Отцу было не до родительского авторитета. Он уныло взглянул на меня, покосился на соседнюю комнату, где еще плакала мать, и, очевидно, рассчитывая быть услышанным ею, ответил:
- Да, если бы она была такая, как ты...
Я подумал (но не вслух):
- Пожалуй, и она могла бы сказать то же самое.
Так в маленькой юной голове зарождалась большая старая утопия разумных человеческих отношений...
Дети были как дети, с глубинной потребностью в любви и жизненной гармонией, с необузданной исследовательской жаждой неизведанного.
Двух старших это тесно спаяло, несмотря на разницу возраста. Оба были отчаянные “читатели”. Училищная библиотека фактически оказывалась в нашем распоряжении. Мы забирались туда после ухода учителей и глотали книги, журналы без конца. Лет о шести-семи я уже засиживался там, бывало, до поздней ночи. Родители отчасти потворствовали этому: спокойно, меньше забот.
Но иногда спохватывались, пытаясь внести порядок - то можно, а то нельзя, и чтобы не зачитывались до полной темноты. Но цензура придавала только усиленный интерес запрещенному, а к запретам отношение быстро сложилось “социальноклассовое”. Власть же не проявляла чрезмерной бдительности и настойчивости.
В общем, как это часто бывает, благо отеческой цензуры “во зло обращалось”...
Сережа (младший брат) при случае отплачивал нам “ябедами”. Помню, когда мне было лет семь, отец, застав меня за чтением “Анны Карениной”, нашел, что рано читать “романишки”, как он выразился. После этого, довольно долгое время, стоило мне вечером пробраться в библиотеку, зоркий глаз Сережи сверкал в коридоре и по дому раздавался торжественный крик: “Ма- мася, Сася ляманиська цитает!” Власть применяла меры, а мы негодовали на несознательный элемент, изменяющий общественным интересам.
25


Глаза! Сколько ими можно видеть!
Все, все, что есть... И еще больше, еще интереснее: много, чего нет, или, по крайней мере, что вовсе не так...
Я проснулся в своей кроватке. Белая занавеска окна скрывает солнце и небо, но глаза находят занятие. Если расставить перед ними пальцы и так смотреть на окно, то пальцев кажется очень много. Но если перевести взгляд на пальцы - рука одна, окон стало два, и они неясны, как будто расплываются.
Занавеску отдернули, лучи солнца бьют мне в глаза. Я их закрываю. Как хорошо! Большие яркие круги плывут перед глазами, изменяя свои цвета - лиловый, синий, зеленый, оранжевый - чистые, прозрачные. Я раскрываю глаза - круги уходят, но не сразу - слабеют, исчезают, вновь появляются, но совсем слабые.
...Я в гостиной перед зеркалами, исследую зеркальный мир. Там такая же гостиная. А прямо передо мной другой “Саша”, который повторяет все, что я делаю. Я знаю, что он не настоящий, “отражение”, а совершенно такой, как я сам. Но тут у меня есть сомнение. Неужели это мое лицо? Хотя должно быть так, руки, рубашка, ноги - все в точности. Значит, это чужое лицо - мое; я хотел бы другое. А может быть, он не совсем уж настоящий?
Как жаль, что самое хорошее, самое интересное все не настоящее...
Так из наивных и неутомимых исканий детского опыта зарождалась критика вещей.
Жить без боли и смерти
Смерть брата Володи застала меня в возрасте лет шести - уже мыслящим существом.
Была боль вместе с недоумением, и было еще нечто, идея непоправимого еще не умещалась в детском мозгу, и его охватывало тревожно-активное чувство: надо что-то предпринять, чтобы возвратить потерянное. Но я не знаю, что именно. Слезы родителей заставляют меня думать, что и они не знают этого. Но я все же приставал к матери: “Мама, что же делать, что делать?”
- Молись Богу, Саша, - отвечала она, - молись усердно. Бог один - прибежище для несчастных.
- И Бог тогда вернет нам Володю? - с надеждой допытывался я.
Я не понимал. Бог взял Володю, но, ведь, Бог добрый, он видит, как всем нам больно, почему же не вернуть? А если нет, то зачем тогда молиться? И кого спросить?
26


...Один Александрушка, сторож училища, старый николаевский солдат, оставался вполне спокойным. Может быть, он знает?
Александрушка объяснил мне, что Бог, конечно, все может, но он кого взял - не возвращает, и просить нечего...
Искание закончилось, чувство заботы - “что делать” - ушло. Зато много сильнее стал холод, сжимавший сердце.
Молиться, разумеется, и не думал: к чему? Молитва стала для меня пустою, неинтересною, и это было уже навсегда.
Я не помню, чтобы обвинял Бога. Но, должно быть, я смутно догадывался, что дело тут вообще не в Боге. Бог стал далекой и чуждой отвлеченностью. Она, очевидно, удовлетворяла рассудочной потребности детского ума, потребности в порядке. Еще в 14-15 лет я придумывал неопровержимо логические доказательства бытия Божия. Но атеизм чувства был полнейший. Пожалуй, даже более того: все связанное с Богом и религией получило какую-то холодно-мертвенную окраску, отблеск того Непоправимого, которое неожиданно приходит и беспощадно сжимает сердце.
Оттого, я думаю, мне всегда было так скучно и тоскливо, так не по себе в церкви. Блеск позолоты, пестрота картин, необычность форм странным образом оставляли равнодушными мои всегда столь жадные глаза. Церковное пение никогда не казалось мне “настоящим” пением...
...И на самом деле, такие обряды своей жалостной низостью, надоедливым выпрашиванием чего-то у кого-то замечательно иллюстрируют рабский дух христианства.
Позже мне случилось познакомиться с похоронным ритуалом древних индусов-арийцев, как он установлен в книгах Ману. Весь он проникнут таким благородным мужеством во взгляде на смерть, чуждом всяких иллюзорных самоутешений, и в то же время такой твердой верой в жизнь, которая продолжает свой трудный путь. Мимо смерти и через нее, - что невозможно прямо сравнивать с той трусливо унылой психологией самовнушения ненадежной надежды. Тут я впервые ясно почувствовал, как наивно самооболыцен средний европеец, до сих пор искренне убежденный, что его официальная религия - христианство - есть высшая и лучшая из всех существующих и существовавших.
Знакомство со смертью своей потрясающей силою учит ребенка многому и очень важному в жизни. Для меня она была учительницей сочувствия всему живому, всем существам, которых она объединяет с нами, как общий враг.
Сознание в этой сфере приходило, вероятно, разными путями, но оформлялось оно, становилось ясным для меня самого именно через сопоставление фактов смерти. Они всего больше
27


заставляли думать - мыслью и чувством. Другие люди умирают так же, как мои близкие, и так же никогда больше не вернутся, никто их не увидит и они никого, и еще их жаль, и жизнь их для меня - та же! А дальше?..
Смерть берет и животных, как людей, значит, и в них жизнь та же. Логика, может быть, не блестящая, но меня, ребенка, она убеждала вполне. В ней была критика чувств, та, из которой росла вражда ко всему, что разрушает жизнь, единую, понятную, близкую, дорогую.
Единство страданий в мире стало мне понятно позже, кажется, именно тогда, когда я постиг, что страдание - та же смерть, только не полная и незавершенная. Когда я на себе заметил, что в страдании не живешь, и не хочется жить.
* * *
Так складывался первый ребячий идеал: общечеловеческие ценности бытия, противопоставление добра и зла, неприятие боли и смерти. Позже он скажет, что роль философии заключается, вообще говоря, не в том, чтобы давать непосредственные директивы для жизни и борьбы, а в том, чтобы вырабатывать деятеля жизни и борьбы - человека - в существо, могучее своей внутренней цельностью и определенностью, широтой и ясностью взгляда, неуклонностью своей логики.
Хроника юных лет
В семействе Малиновских росло шесть детей, и Саша рано начал помогать отцу, зарабатывая деньги репетиторством. После окончания училища сын был определен стипендиатом в тульскую гимназию и жил в ее пансионе. Гимназию закончил с золотой медалью. Под влиянием старшего брата Николая, получившего двойное образование инженера и врача, Александр поступает на естественный факультет Московского университета. Здесь он становится членом народовольческого “Союза Северных землячеств”. За участие в его работе в декабре 1894 г. студент III курса Малиновский был арестован и выслан в Тулу. Здесь он поселился в семье врача А. Руднева, отца своего будущего единомышленника и соратника, взявшего псевдоним В.А. Базарова.
Осенью 1895 г. А.А. Богданов поступает на медицинский факультет Харьковского университета и, оставаясь жить в Туле, приезжает в Харьков для прохождения практического курса и сдачи экзаменов. В 1898 г. он оканчивает университет.
28


К тому времени в Туле в семье врача А. Руднева Александр Александрович знакомится с Натальей Богдановной Корсак, на которой затем женится, обретая надежного друга жизни. (Наверное, по отчеству невесты он и выбрал свой псевдоним.)
Наталья Богдановна, дочь мелкого помещика, мечтала получить высшее медицинское образование и дважды пыталась поступить в университет. В первом случае ей было отказано в приеме из-за несовершеннолетия, во втором - из-за запрета приема женщин в университет. Тогда она начинает работать у доктора А. Руднева, который постарался обучить ее фельдшерской специальности. Доктор неоднократно посылал Наталью Богдановну с поручениями в Ясную Поляну к Л.Н. Толстому, писатель относился к ней с уважением и благодарностью. Все последующие годы Наталья Богдановна неизменно сопровождала Александра Александровича в его поездках по стране и за границу. Она отличалась прекрасной памятью и помогала Богданову во всех его политических делах как в годы эмиграции, так и в подпольной деятельности в России, превосходно запоминая все необходимые явки. Она же была первой слушательницей работ своего мужа, помощником в их подготовке к печати.
В Туле Богданов знакомится с оружейником Иваном Савельевым (1870-1900), который привлек его к чтению лекций в рабочем социал-демократическом кружке. Занимаясь пропагандой революционных идей, Александр Александрович постепенно отходит от народничества и примыкает к социал-демократам. По его собственному свидетельству, “решающим толчком в сторону марксистской теории” стало знакомство со статьей К. Тулина (В.И. Ленина) “Экономическое содержание народничества и критика его в кн. г. Струве”.
Пропаганда велась большую часть года в близлежащих лесах, зимой в рабочих каморках. Группы держались иногда до трех лет и потому была возможность проводить в кружках довольно обширные курсы, главным образом, политической экономии. «Наша неопытность была так велика, - вспоминает Богданов, - что я, например, пытался привести своих слушателей к изложению “Капитала” через экономические книги, не имеющие ничего общего с марксизмом. Это было весьма скоро поставлено мне в упрек слушателями».
Их вопросы и комментарии скоро убедили Александра Александровича, что выбранные “пособия” не соответствуют складу рабочего мышления, объяснительное чтение было быстро переведено в живые беседы, уходившие очень далеко от затронутых сюжетов. В этих беседах само собой намечалось определенное направление для ищущей мысли молодого лектора: соединять,
29


как звенья одной сложной цепи развития, явления технические и экономические с вытекающими из них формами духовной культуры. Пришлось поневоле перейти к составлению собственного курса лекций.
Но запросы слушателей шли дальше и дальше и захватывались сложнейшие темы естествознания и философии; лектор принужден был сам учиться многому, о чем раньше имел лишь поверхностные сведения. При этом оказывалось, что слушателей более всего занимает и привлекает не специализированный характер различных методов, а, напротив, их взаимная связь, то, что в них находится общего и сходного. “Мы наталкивались на какое-то прирожденное стремление к монизму, от нас требовали, не всегда с успехом, разумеется, монистических ответов на всевозможные проклятые и не проклятые вопросы... для меня лично это в сильнейшей степени предопределило характер всей последующей научной и философской работы... Эта, может быть, самая длительная и систематическая из пропагандистских попыток того времени заронила в нас впервые идею рабочего Университета...”
Каждый активный член революционного кружка обязан был создать собственный кружок из 3-5 рабочих - таким образом складывалась тульская социал-демократическая организация. С 1896 г. к чтению лекций присоединились высланный из Москвы И.И. Степанов (Скворцов) и исключенный из университета В.А. Базаров. Осенью 1897 г. возникло брожение в мастерских тульского патронного завода: “мы сформулировали в писанных от руки листках требование рабочих, листки эти были предъявлены начальству, которое было так поражено этим необычным фактом, что сразу уступило”. Один из учеников Богданова - рабочий С.И. Степанов - стал после Октября директором патронного завода. И многие другие тульские рабочие обязаны своим вступлением на революционный путь Богданову с товарищами. (Не случайно, видимо, именно тульскими рабочими Александр Александрович был избран впоследствии на III съезд партии.)
Из богдановских лекций и вырос знаменитый “Краткий курс экономической науки”, опубликованный в 1897 году.
«Книга г-на Богданова, - писал В.И. Ленин в журнале “Мир божий” в апреле 1898 года, - представляет замечательное явление в нашей экономической литературе; это не только “не лишнее” руководство в ряду других (как “надеется” автор в предисловии), но положительно лучшее из них... Выдающееся достоинство “курса” г-на Богданова и состоит в том, что автор последовательно держится исторического материализма». В.И. Ле¬
30


нин указывал, что Богданов чужд схоластики, догматизма, характерных для составителей ранее существовавших руководств по данному вопросу, что при ясном, хотя и кратком, изложении предмета автор давал отчетливое представление о такой сложной для понимания категории, как капитал в его общественном и историческом значении. К другим достоинствам книги
В.И. Ленин относил строгое выделение в рамках капитализма мануфактурного и машинного периодов и правильный марксистский анализ картелей и трестов как новой и высшей формы развития капитализма.
Широта и разнообразие запросов со стороны товарищей и рабочих побудили Богданова к углубленным занятиям и над проблемами “общего мировоззрения”, так появилась первая философская книга “Основные элементы исторического взгляда на природу” (1899).
В год окончания Харьковского университета А.А. Богданов за свою революционную деятельность снова был арестован (4/XI 1899 г.). После пятимесячного пребывания в московской тюрьме его ссылают в Калугу, где он сразу же включается в работу тайного социал-демократического кружка, членами которого были А.В. Луначарский, И.И. Скворцов-Степанов, В.П. Авилов, В.А. Базаров. Кружок издавал переводы капитальных сочинений немецких авторов по философии и социологии, используя для этого средства прогрессивно настроенного молодого фабриканта Д.Д. Гончарова, владельца полотняного завода. Сам Гончаров и его жена Вера Константиновна были людьми глубоко культурными и полотняный завод превратили в “маленькие Афины”: концерты, оперные спектакли, литературные вечера чередовались там, принимая зачастую весьма привлекательный характер.
Д.Д. Гончаров был социал-демократом. К ужасу соседних фабрикантов (особенно владельцев завода Говарда) он ввел у себя 8-часовой рабочий день, участие работников в прибылях, целый ряд культурно-просветительных и хозяйственных мероприятий по образцу опытов Оуэна.
Полиция смотрела на все это с чрезвычайным неодобрением. Особенно беспокоила губернатора близость ссыльных с пожилой теткой Гончарова, врачом по специальности (которая уже после революции прислала письмо Луначарскому, где упрекала советскую власть в излишней государственности и советовала двигаться в сторону вольных рабочих братств и коммун). Это не проходит незамеченным, и Богданова ссылают на три года в Вологду.
31


Ссылка - кузница наркомов и философов
Часто спрашивают: почему из царских тюрем выходили наркомы и философы, а из советских лагерей - зачастую инвалиды и убитые страхом личности? Конечно, если только выходили живыми... Настоящая глава дает еще один повод для размышлений на этот счет.
По воспоминаниям И.Е. Ермолаева, А.В. Луначарский приехал в Вологду, вероятно, в 1901 году. Как он сам пишет в своей книге “Великий переворот”, он, соблазненный сообщением А.А. Богданова об интенсивной умственной жизни в Вологде, выхлопотал у администрации перемену высылки в Вятскую губернию на Вологодскую. А.В. приехал уже тогда, когда А. Богданов жил в Кувшинове, и поселился у него. Я от А.А. уже много слышал о талантливом, чрезвычайно интересном товарище, приезд которого ожидался давно. Я уже знал, что Анатолий Васильевич работал в Киевских с.-д. организациях, был за границей, изучая там философию под руководством известного основателя эмпириокритицизма Рих. Авенариуса. Знал также, что он работал в Москве и как пропагандист и как театральный критик. Вообще рекомендация А.В. была такова: начинающий талантливый литератор - поэт, великолепный оратор, мастер художественного чтения и декламации. Почти в первый же день приезда А.В. я познакомился с ним на квартире А.А. Анатолию Васильевичу в то время, вероятно, было не более 25-26 лет. Портрет А.В.: высокий рост, некоторая сутуловатость, но хорошее сложение, большая близорукость, маленькие живые карие глаза. Построение головы весьма напоминает голову Ницше, в профиле большое сходство с Мефистофелем в скульптуре Антокольского (Мефистофель изображен сидящим со скрещенными ногами, опираясь подбородком на руку). А.А. Богданов объяснял его громадную работоспособность интенсивным орошением мозга кровью.
А.В. в тот же первый вечер декламировал стихи, и свои, и чужие. Я тогда в первый раз слышал декламацию, похожую на по- лучтение, полупение, и она мне не понравилась. Стихи, принадлежавшие А.В. и изображавшие историческое движение капитала, понравились и А.А. Богданову и мне. Они, по-видимому, затерялись, как и многие другие работы А.В. Кажется, Натал. Богданова (жена А.А. Богданова) говорила, чтобы иллюстрировать рассеянность Ан. Вас., что забытые им чемоданы находятся во всех городах Западной Европы.
Ан. Вас. выступал с рядом рефератов, имевших выдающийся успех и не встретивших серьезных возражений, а если принять во
32


внимание, что тогдашняя вологодская ссылка представляла, можно сказать, не боясь впасть в преувеличение, квинт-эссенцию партий с.-p., с.-д. и к.-д., то это должно считаться крупным успехом А.В. Ан. Вас. успешно воевал с Н. Бердяевым и его последователями. Помню, что после одного блестящего диспута А.В., оперировавший против идеалистов идеями знаменитого философа Э. Маха, эффектно закончил свою речь шутливой фразой: “единым Махом - семерых побивахом”.
А.В. имел крайне неразборчивый почерк, поэтому все его статьи приходилось переписывать. Первым переписчиком и некоторым образом секретарем его долгое время был я. Зачастую он со мной советовался о том или другом месте статьи и, хотя уровень нашего развития был очень различен, мои замечания нередко служили поводом к внесению тех или иных поправок. Шутя А.В. говорил, что когда он будет назначен Министром Народного просвещения, то меня (Ермолаева. - В.Я.) назначит секретарем Министерства. Ан. Вас. переехал из Кувшинова раньше нас и вскоре женился на сестре А. А. Богданова - Анне Александровне. Помню, что он советовался со мною относительно женитьбы и получил от меня категорический совет не связывать себя семейными узами. Я полагал, что революционер должен быть абсолютно свободен для проявления максимума работоспособности и самопожертвования и высказал предположение, что и семья, и литературная деятельность, и революционная собьют с позиции А.В. Я получил сразивший меня ответ: “Я многогранен и потому не могу очутиться в лежачем положении головой вниз”. По- видимому, Ан. Вас. не раскаивался в своем непослушании.
...Чтобы покончить с вологодским периодом жизни Ан. Вас., я должен еще отметить, что им были написаны несколько пьес, сказок, рассказов и порядочное количество стихотворений. Мы все полагали вместе с Ан. Вас., что его главной деятельностью должна явиться публицистика, философия и эстетика. Вероятно, поэтому А.В. многие свои беллетристические вещи напечатал под псевдонимом Анатолий Анютин. Последующая жизнь и деятельность А.В. показали, что мы все более или менее ошибались: если он в указанных областях сделал много, то в области поэзии, по моему мнению, еще более: такие произведения, как “Фауст и город”, “Оливер Кромвель”, “Канцлер и Слесарь” и ряд других, свидетельствуют о большом поэтическом таланте Анатолия Вас.
Кроме последнего, прочитанного в Вологде А.В. доклада, у меня ярко встают в памяти еще два больших собрания. На одном из них выступил Б. Савинков с горячей речью и обвинениями с.-д. в крохоборстве, трусости и прочих грехах. “Прислушайтесь, - говорил Б. Савинков, - Россия дрожит, как котел под гро¬
3. В Н. Ягодинский
33


мадным давлением пара, а вы, этого не сознавая, занимаетесь мелкими делами”. Он призывал к энергичной, насколько я помню, террористической борьбе. Само собою разумеется, Савинков получил должный отпор. В 1902-1903 гг. было большое собрание, посвященное брошюре В. Ленина “Что делать”. Выступали: Ан. Вас., А. Богданов, Квиткин и др.
Было в этот период несколько диспутов с с.-р. Помню одно выступление д-ра Ченыкаева. Идеалисты в лице Н. Бердяева бывали обыкновенно биты Богдановым и Луначарским, но нисколько этим не смущались; разбитые на земле на основании науки и логики, они уходили на небо (по словам А. Богданова), в область трансцендентного и там, где не приложимы методы ни науки, ни логики, конечно, оставались непобедимыми. Чаще всего председательствовал на собраниях И.А. Саммер.
Исключительный ораторский талант А.В., обилие тем, богатая эрудиция, оригинальная мысль, красочные поэтические образы, веселая шутка всем известны. Как-то в беседе со мною А.А. Богданов сказал, что после смерти Ж. Жореса А.В. является лучшим оратором в мире. Я не знаю ни европейских, ни мировых ораторов, но русских я слышал, кажется, всех и среди них я не знаю равного Анатолию Васильевичу, особенно на темы философии, искусства, литературы и поэзии.
У А.В., мне кажется, было предчувствие своей будущей широкой работы на ниве народного образования - он начал свою литературную деятельность со статьи “Педагогические идеи Гербар- та”, занимался вопросами обучения в 1910-1914 гг. за границей. Будучи весьма талантливым преподавателем, он поэтому по праву стал Наркомом просвещения первой Р.С.Ф.С.Р. Анат. В. и А.А. несколько раз выражали изумление от наблюдения окружавших их вологжан - они так мало работают, говорили они, как будто собрались жить не 60 лет, а 300. В этом замечании много верного. А.В. и А.А. работали очень много, умели работать, но и силы, отпущенные им природой, далеко превышали силы средних людей.
Вологда в начале века представляла собой один из наиболее крупных пунктов, куда ссылалась политически неблагонадежная молодежь. Сюда же перебазировался калужский социал-демократический кружок, прежний состав которого пополнился новыми членами. Основной задачей они считали борьбу с идеализмом. Результаты были вынесены на страницы специального сборника “Очерки реалистического мировоззрения”, выходившего под редакцией А.А. Богданова, который к тому времени обнаружил отход от плехановской трактовки марксистского материализма. Г.В. Плеханов немедленно откликнулся на этот сборник острой критикой.
34


Взгляды членов группы Богданова разделяли далеко не все социал-демократы и в ссылке. В Вологде в то время проживали Н. Бердяев, П. Щеголев (видный историк литературы и русского освободительного движения), писатель А. Ремизов, Б. Савинков с женой, дочерью Глеба Успенского, социал-демократы, позднее большевики А.С. Суворов, П.П. Румянцев, И.А. Саммер (впоследствии руководитель вооруженного восстания рабочих Казани в период революции 1905 г.). В целом, можно сказать, это было воистину избранное общество. Ссыльные вели ожесточенные споры по вопросам революционной теории и тактики и, в особенности, по философии.
Сам Богданов так оценивал ситуацию:
«Бердяев обычно оппонировал: он был тогда хороший оратор (лучше нас), но по научным знаниям стоял не высоко, а в философии хорошо знал лишь неоконтианские школы (лучше нас), отнюдь не позитивные (попадал в неловкое положение по поводу Авенариуса, Маха).
Понемногу даже киевляне стали колебаться в отношении к нему. Среди остальной же колонии перевес уже в 1902 году был определенно на стороне “реалистов”, за Бердяева были только некоторые народоправдцы (Дениш, Неклепаев) да беллетрист А.М. Ремизов. В 1902 г. приехал Луначарский и стал сразу же резко полемически выступать против Бердяева, которого уже тогда превосходил как оратор...
К концу 1903 г. влияние Бердяева в колонии свелось на нет, а отношение к нему со стороны с.-д. было вообще ироническое...
Философские интересы в это время уже стали тускнеть, завязалась политическая полемика в колонии с эсэрами; там выступала группа Савинкова (с ним были Щеголев, Будрин, Мациевский и др.)...».
В начале 1902 г. ссыльные социал-демократы организовали в Вологде литературную группу, которая задалась целью написать “для широких слоев городского населения” серию нелегальных политических брошюр. Получив из Вологды от секретаря группы А.А. Богданова письмо с этим предложением, В.И. Ленин ответил согласием. “Мы, - писал Владимир Ильич, - очень рады Вашему предложению издавать брошюры. В брошюрах именно есть известный недостаток, и издавать мы могли бы легко в любом количестве”.
Вскоре между Богдановым и Лениным завязалась переписка. Однако полностью она нам не известна. По конспиративным соображениям, например, письма к Богданову шли на имя инженера Ильина - вологодского либерала, владельца столярной мастерской.
з*
35


В июне 1902 г. С.Г. Струмилин при побеге из вологодской ссылки за границу захватил с собой вместе с другими материалами и брошюру Богданова “Солдатская памятка”, которая была издана “Искрой”.
Ссыльные не забывали революционной пропаганды и среди местного населения. Так, по сведениям канцелярии вологодского губернатора, А.В. Луначарский “был замечен в тесном общении с рабочими вологодского казенного винного склада, которые под его влиянием начали вести себя неспокойно”. На этом основании Луначарский был переведен отбывать ссылку в Тотьму.
Луначарский наотрез отказывается ехать. Еще бы! В Вологде создался такой кружок единомышленников! Губернатор тут же отдает приказ о его аресте.
Арест принял довольно чудаческие формы. На целый день Луначарского отпускали из тюрьмы к жене, а городовой сидел в кухне и любезничал с кухаркой. Вечером его отводили в тюрьму до 10 часов следующего утра. “Так продолжалось недели две, после чего я этапом выслан был в Тотьму...
Я вспоминаю Тотьму, как какую-то зимнюю сказочку... с постоянным умственным напряжением за чтением все вновь и вновь получавшихся книг и приведением в порядок своего миросозерцания, за спорами, отчасти и за поэтическим творчеством”.
Луначарский отмечал, что дешевизна жизни в ссылке была необычайная, так что они с женой “могли жить, можно сказать, припеваючи”. И хотя все же “бедность давала себя чувствовать”, в колонии была дружная взаимная поддержка, так что в конце концов она не унижала их быта.
“Еще менее принижала его та атмосфера сплетен и обывательщины, которая, как говорят, развивается в некоторых ссылках. Я не помню ничего подобного в Вологде того времени. Меж- дупартийная борьба тоже не давала себя чувствовать слишком остро. Эсеры и с.-д. жили в добрых отношениях друг с другом и если спорили, то чисто идейно. Вообще мои воспоминания о вологодской ссыльной компании окрашены, так сказать, в идиллический характер, и не потому, что их характер исказился в моих воспоминаниях, а потому, что они действительно такими были...” И это было отнюдь не сугубо местное, но общероссийское явление.
Вице-лидер большевиков
По отбытии срока надзора в 1904 г. Богданов был направлен на жительство в Тверь. Но фактически он обитал в Москве, тесно общаясь с революционным подпольем. Именно тогда он вы¬
36


двигается в ряды руководящих деятелей РСДРП. Заседания партийного комитета проводились в одной из больниц, где служила фельдшерицей жена А.А. Богданова.
В этом же году А.А. Богданов с супругой переезжает в Швейцарию. На возню с оформлением “заграндокументов” у него ушла целая неделя! Но трудности иного рода еще впереди. Созданная меньшевиками внутри РСДРП фракционная организация (Мартов, Троцкий, Аксельрод), возглавляемая уже порвавшим с большевиками Г.В. Плехановым, захватила все партийные центры (в ноябре 1903 г. - “Искру”, в июле 1904 г. - ЦК) и начала раскалывать партийные организации на местах.
Середина лета 1904 г., вспоминал большевик Н.Н. Лепешин- ский, была кульминационным пунктом большевистских поражений. Все цитадели перешли к меньшевикам. Владимир Ильич, еще окончательно не вышибленный из последнего убежища (из ЦК), был отдан под надзор другого представителя ЦК (Носкова), перешедшего на сторону меньшевиков. Они имели на своей стороне всю литературную партийную братию и огромную аудиторию из “сочувствующей” студенческой молодежи.
«По части литераторов и ораторов мы, - продолжает Лепе- шинский, - были бедны, как испанский Гидальго по части золотых монет. Около нашего вождя, ушедшего в себя, замкнувшегося в своем предместье и решительно отказывавшегося от публичных выступлений, так что приходилось иногда говорить: “Ну, как же так, Ильич, многие даже забудут, есть ли у Вас голос” - сгрудилась небольшая лишь кучка “твердокаменных”, готовая бороться до последнего издыхания.
Но вот к нам подоспела подмога. Очень крупный работник с такой теоретической выучкой и таким литературным талантом, как А.А. Богданов, стал на сторону большевиков. Меньшевики переполошились, что, между прочим, выразилось в инцидентах с требованием от Рядового “пачпорта” и в изумительной пунктуальности Плеханова (или может быть его философского заместителя - Ортодокс, что, пожалуй, все равно), вспомнившего “кстати”, что он с год тому назад обещал Ленину заняться как следует философией Богданова, каковое обещание и намерен выполнить теперь на страницах “Искры”».
Дрязги принимали тогда совершенно дикий характер. Дело Доходило чуть не до рукопашной, до борьбы из-за кассы. «Как- то, - вспоминает Крупская, - разъяренные меньшевики решили сорвать вечер. Человек 300 меньшевиков во главе со своим предводителем Мартовым врываются в зал и не желают платить входной платы. В сумятице как-то изодрали даже тальму на Наталье Богдановне.
37


И вот начался дебош. Триста глоток отверзлось и стало орать во всю мочь: “Га-га... га-га... га-га...” Какой-то коренастый рыжий детина... явившийся с огромной клюкой, для усиления шума начал со всего размаха стучать этой клюкой об пол».
По воспоминаниям П.Н. Лепешинского, Богданов быстро вошел в контакт с большевиками и, будучи человеком задорным, не постеснялся смешаться с большевистской “шпаной”, причем даже псевдоним взял себе подходящий: “Рядовой”.
В половине июня 1904 г., пишет по этому поводу Богданов, я отправил в “Искру” свою статью “Наконец-то”, за подписью “Рядовой”. 25 июня редакция ответила следующим письмом:
«Ув. тов., статья ваша “Наконец-то” может быть напечатана в “Искре” в том случае, если редакции будет известна личность ее автора. Дело в том, что по организационным вопросам в ЦО могут помещаться только статьи членов партии. За ред. по по- руч. товарищей Л. Мартов».
Агенты ЦК, работавшие в партийной экспедиции, засвидетельствовали редакции ЦО факт принадлежности Рядового к партии. Редакция ответила письмом, в котором сообщалось, что тов. Лядов, ссылаясь на данное ему членом ЦК тов. Лениным поручение, удостоверил вашу принадлежность к партии. И далее:
“Принимая во внимание, что... единоличное заявление тов. Ленина не имеет для редакции достаточного значения... - редакция покорнейше просит Вас сообщить ей, с кем она имеет дело...”
Статья Рядового все-таки была принята, но этот инцидент показывает, что меньшевики сразу же почувствовали серьезного противника в лице Богданова.
Меньшевистская “Искра”, преследуя цели фракционной борьбы, статьей Л. Аксельрод-Ортодокс “отлучила” Богданова от марксизма. В.И. Ленин весьма настороженно относился к философским “изысканиям” Богданова и Луначарского, стремившихся противопоставить “марксистскую философию в ее более широкой и яркоцветной редакции” той “сухой” и, на их взгляд, отжившей редакции, которую выдвигал Плеханов. Однако Ленин почувствовал, что “группа наша, - пишет А.В. Луначарский, - ушедшая от близкой ему плехановской ортодоксии в философии, в то же время обеими ногами стоит на настоящей непримиримой и отчетливой позиции в политике”. Это обусловило прочный союз между Лениным и Богдановым, показавшим себя блестящим публицистом.
Вот работы Рядового того периода: «К сведению товарищей, которые пожелали бы сотрудничать в “Искре”», “Наконец-то”, “Ответ Л.М.”, “Роза Люксембург против К. Маркса”,
38


“Один из выводов”. Все эти книжки, изданные в Женеве в 1904 г., карманного формата, выполнены на тонкой, но плотной бумаге. Они имели значение и для международного рабочего движения. В частности, брошюра Рядового “За что борются рабочие” издана “Федерацией русских отделов Американской социалистической партии” в Нью-Йорке. Еще одна брошюра под грифом “РСДРП” того же Рядового: “Из-за чего война и чему она учит?” (Женева, 1904). На экземпляре ее из музея книги ГПБ овальная печать: “Центральный Комитет Российской социал-демократической рабочей партии”. То же самое на книжке “Либералы и социалисты”.
Как видим, Богданов немало потрудился в один из самых ответственных моментов становления большевистской партии.
30 июля - 1 августа 1904 года в окрестностях Женевы состоялось совещание, созванное по инициативе Ленина. Собрались Н.К. Крупская, Р.С. Землячка (Залкинд), В.Д. Бонч-Бруевич,
A. 	А. Богданов, С.И. Гусев (С.И. Драбкин), М.Н. Лядов (Мандельштам), П.Н. и О.Б. Лепешинские, П.А. Красиков, Л.А. Фотиева,
B. 	М. Величкина и другие - всего 19 человек. Позднее к решениям совещания присоединились еще три человека, и оно вошло в историю как совещание 22 “твердокаменных”.
Совещание обсудило вопрос о партийном кризисе и приняло написанное Лениным обращение “К партии”. Тяжелый кризис партийной жизни, говорилось в нем, все затягивается, силы молодой, еще не успевшей окрепнуть партии, бесплодно тратятся. Единство подорвано, борьба вышла за рамки всякой партийности. Дисциплина расшатана до самых основ. А между тем подъем революционного движения в стране предъявляет к партии громадные требования. В обращении были намечены средства выхода из кризиса: установление полной ясности и откровенности в партийных отношениях и немедленный созыв III съезда.
Ленин и Крупская в августе 1904 г. жили в глухой деревушке около озера Лак де Бре (под Лозанной). С большим удовольствием Владимир Ильич работал в огороде, помогая хозяину дома. В этой же деревне жили Рядовой и Галерка (А.А. Богданов и М.С. Ольминский). Они встречались с Владимиром Ильичом и совместно уточняли детали дальнейших действий большевиков в России и в эмиграции.
К концу 1904 года образовался большевистский организационный центр в России - Бюро комитетов большинства. В его состав вошли В.И. Ленин, Р.С. Землячка, А.А. Богданов, С.И. Гусев, М.Н. Лядов, М.М. Литвинов, П.П. Румянцев.
Александр Александрович проводил активную работу за созыв III съезда партии - писал тактические листки этих комитетов
39


“О вооруженном восстании”, “О созыве III съезда РСДРП”. Ему удалось склонить на сторону большевиков русский партийный центр (Л.Б. Красин, И.Ф. Дубровинский, Г.К. Кржижановский, Л.Я. Карпов), занимавший ранее примиренческую позицию. Борьба большевиков за III съезд партии увенчалась успехом. По свидетельству А.В. Луначарского, главным организатором съезда России явился Богданов. Он, став во главе “Бюро комитетов большинства”, объездил всю Россию и обеспечил за съездом значительный приток крупных работников с мест. На съезде, состоявшемся в Лондоне 12-27 апреля 1905 г. и завершившем организационное оформление большевизма, Богданов под фамилией Максимова выступил с докладами по оргвопросу и по вопросу о вооруженном восстании, был избран в ЦК РСДРП.
Одновременно с оформлением в России БКБ создавался литературный центр за границей, получивший название “Издательство социал-демократической партийной литературы В. Бонч- Бруевича и Н. Ленина”. К работе были привлечены видные партийные публицисты, в том числе Богданов. После III съезда РСДРП А.А. Богданов едет в Петербург и активно проводит в жизнь решения съезда. По утверждению очевидцев этого периода деятельности Богданова, в частности В.Д. Бонч-Бруевича, он пользовался огромным авторитетом, работая с величайшим воодушевлением, четко, целеустремленно и преданно. Богданов являлся автором многих прокламаций. Вместе с Л.Б. Красиным возглавлял боевую техническую группу при ЦК партии. В так называемые “дни свободы” (после царского Манифеста 17 октября) Богданов становится одним из редакторов первой легальной большевистской газеты “Новая жизнь”, фактически органа ЦК. Сообщалось, что “в новом органе обещали сотрудничать” Марсель Кашен, Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Поль Лафарг, Жюль Гед. “Новая жизнь” расходилась тиражом более 50 тыс. экземпляров. Такого тиража большевики до тех пор никогда не имели. Газета сперва была крайне странно скроена, вспоминал Луначарский. Рядом с большевиками там работало большое количество поэтов с декадентским вкусом, анархистов из кафе и всякой богемы, считавшей себя “необыкновенно крайне левой” и находившей союз с большевиками делом весьма пикантным.
В напряженных днях и ночах осени 1905 года Богданов узнал Петроград Путиловского завода и Выборгской стороны, приземистых домиков Охты и Невской заставы, где яростно клокотала та боль и решимость, которые ежедневно черными строчками литер выплескивались на страницы газет.
В тогдашнем Петербургском Совете Ленин непосредственно не работал, но руководил работой входивших в состав Сове¬
40


та большевиков, с которыми поддерживал постоянный контакт. Богданов - видный представитель ЦК партии и исполкома Петербургского Совета рабочих депутатов, вместе с которыми он был арестован после поражения Кронштадтского восстания революционных матросов и солдат, едва избегнув военно-полевого суда.
Показательна полицейская этика того времени в России. Арестованный почти одновременно с Богдановым и Луначарским Ермолаев так описывает свой арест:
«Красивый представительный пристав, допрашивавший меня, внушил мне доверие и я попросил его послать городового к моему товарищу и передать ему билет на встречу Нового года... (на этой встрече 1906 года должны были быть Горький, Шаляпин, Скиталец. - В.Я.). Пристав взял билет, отказался от денег и послал городового через весь Петроград с билетом. Итак, Новый год мы встретили в “Крестах” и одиночных камерах.
При “Крестах” была библиотека, вполне приличная, и я с большой пользой для себя просидел 28 дней... Причем сел я совершенно больным, а вышел совершенно здоровым. Обвинение, предъявленное ко мне, было - принадлежность к Нарвской организации РСДРП; Ан. Вас. (Луначарский. - ВЯ.) и я написали в тюрьме несколько литературных вещей.
После освобождения я зашел к Наталье Богдановне Богдановой, жившей у Базарова в редакции с.-д. газет, и, нагрузившись литературой, уехал в Вологду». А.А. Богданов засел плотнее, он просидел в “Крестах” полгода, где, заметим мы, и завершил свою философскую работу “Эмпириомонизм”.
“...Весной 1905 г., - писал Ленин, - наша партия была союзом подпольных кружков; осенью она стала партией миллионов пролетариата”. Настала потребность в объединительном съезде, состоявшемся в Стокгольме с 10 по 25 апреля 1906 года.
На этом съезде Богданов снова был избран в ЦК РСДРП, заочно поддерживая Ленина, хотя в протоколах съезда уже появилась явно антиленинская запись: “победа ленинизма означала бы принижение марксистской мысли, забвение марксистских традиций, торжество утопизма и революционной фразы...”.
В мае 1907 года Богданов был одним из организаторов V съезда партии, а в августе того же года его друг и единомышленник Луначарский вместе с Лениным участвовал как представитель большевиков в работе VII Международного социалистического конгресса II Интернационала в Штуттгарте и выступил с докладом об отношении партии к профсоюзам.
Именно в ту пору Ленин и Богданов были особенно близки семьями, поселившись на одной даче в Куоккале.
41


Неуютная большая дача “Ваза” давно уже служила пристанищем для революционеров. Ильич из Куоккалы руководил фактически всей работой большевиков. «Через некоторое время я тоже туда переселилась, - вспоминает Надежда Константиновна, - наверху поселились Богдановы, а в 1907 г. - и Дубровинский (Иннокентий). В то время русская полиция не решалась соваться в Финляндию, и мы жили очень свободно. Дверь дачи никогда не запиралась, в столовой на ночь ставились кринка молока и хлеб, на диване стелилась на ночь постель, на случай, если кто приедет ночным поездом...
И вот бывало так, что все обитатели дачи “Ваза” засаживались играть... в дураки. Расчетливо играл Богданов, расчетливо и с азартом играл Ильич... Иногда приезжал в это время кто-нибудь с поручением, какой-нибудь районщик, смущался и недоумевал: цекисты с азартом играют в дураки. Впрочем, это только полоса такая была».
Депутаты II Думы довольно часто приезжали в Куоккалу потолковать с Ильичом. Их работой непосредственно руководил Александр Александрович, который “обо всем столковывался с Ильичом”.
В конце 1907 г. Ильичу пришлось перебраться в глубь Финляндии. На даче “Ваза” оставались еще Богдановы, Иннокентий (Дубровинский) и Крупская, которая вспоминает, как они с Натальей Богдановной “чистились”, разбирали всякие архивы, отбирали ценное, отдавали это ценное прятать финским товарищам, а остальное жгли. Жгли так усердно, что однажды с удивлением увидели, что снег вокруг “Вазы” усеян пеплом. Впрочем, если бы нагрянули жандармы, они все же нашли бы, вероятно, чем поживиться: очень уж большие залежи накопились в “Вазе”. Раз утром прибежала хозяйка дачи, рассказала, что в Куоккалу приехали жандармы, взяла, сколько могла захватить, всякой нелегальщины, чтобы спрятать у себя. Александра Александровича Богданова и Иннокентия женщины отправили гулять в лес, а сами стали ждать обыска.
Как видим, товарищеские отношения Богданова с Лениным и, можно сказать, дружба семьями продолжалась вплоть до 1907 г. Однако именно в это время начинают все серьезнее выявляться и некоторые признаки отхода Богданова от ленинской политической линии в революции. Его “бойкотизм”, его сектантская тактика все более обнаруживали свои отрицательные черты. Летом 1906 года в Куоккале между Лениным и Богдановым велись серьезные споры по вопросу об отношении фракции большевиков к Государственной думе.
Однако в 1906-1907 гг. “блок” между Лениным и Богдановым еще существовал.
42


Совместная практическая работа по подготовке первой русской революции и участие в ней, боевая публицистическая деятельность, направленная против оппортунизма меньшевиков, - вот что составляло основное содержание этого “блока”. Заключение Лениным союза с Богдановым, конечно, не означало отказа от критики махизма, хотя, по словам Ильича, “философией заниматься в горячке революции приходилось мало”.
Да, Богданов был пламенным революционером. Но мы не можем не привести здесь слова М.Н. Покровского (тоже бывшего в ту пору членом ЦК РСДРП) о том, что Богданов “до приезда из Женевы Ленина (ноябрь 1905 г.) фактически руководящий член русской части ЦК, вице-лидер большевиков, если можно так выразиться. На этом лидерстве он потерпел, в сущности, первую политическую неудачу... Понять, что массами нельзя руководить, как рабочим кружком, Богданов не смог. Уже в последние месяцы 1905 г. он начал терять свое политическое значение. Арест его в декабре... не только не ощущался всеми как катастрофа, но просто не был замечен широким кругом”.
Как пишет Покровский, он не понимал, что рабочее движение обогнало его - он приписывал упадок своего влияния внутрипартийным отношениям, даже интригам. Это было уже снова в Женеве, куда переехал большевистский центр после разгрома Куоккалы в конце 1907 г. В заграничной обстановке личные вопросы вырастали до чудовищных размеров, а в пропорции массового движения совершенно терялись. Богданову показалось, что он должен и может бороться, что массы будут с ним. Впрочем, эта борьба уже велась с момента появления Богданова в Женеве.


Глава II
Если марксизм истина...
“Скажите, наконец, прямо, что такое ваш марксизм, наука или религия. Если он наука, то каким же образом, когда все другие науки за эти десятилетия пережили огромные перевороты, он один остается неизменным? Если религия, то неизменность понятна; но тогда так и скажите, а не лицемерьте и не протестуйте против тех, кто остатки былой религиозности честно одевает в религиозную терминологию.
Если марксизм истина, то за эти годы он должен был дать пополнение новых истин. Если, как вы думаете, он не способен к этому, то он - уже ложь”.
АЛ. Богданов
В начале 1980-х годов я встречался с сыном А.А. Богданова - А.А. Малиновским, и он рассказал мне следующее.
«Первая встреча Богданова с Лениным и Плехановым произошла в начале 1904 г., когда Богданов первый раз приехал в Женеву. Сначала он пошел прямо к Ленину и они сразу нашли общий язык. (Позже Ленин писал Горькому о Богданове: “Лично познакомился я с ним в 1904 году, причем мы сразу презентовали друг другу: я - “Шаги” (имеется в виду книга “Шаг вперед, два шага назад”. - В.Я.), он - одну свою тогдашнюю философскую работу. Затем, по традиции русских революционеров Александр Александрович посетил основателя Российской социал-демократической партии Г.В. Плеханова. Богданов по своему складу характера был обходителен и даже застенчив. Но как революционер-разночинец он считал всех товарищей по партии равными и не признавал здесь чинов. Соответственно он и при встрече с Плехановым держался “на равной ноге”. Однако Георгий Валентинович - родом из помещичьей семьи, старше моего отца на 18 лет, окруженный поклонением своих близких и соратников, не привык к такому тону. Но особенно задело его то, что приезжий молодой человек несколько небрежно отозвался о какой-то его статье. Плеханов вспыхнул и спросил:
44


- Что вам не нравится в этой статье?
- Я думаю, - ответил Богданов, - вы не поместили бы ее в свое полное собрание сочинений.
- Это почему же?
- Потому что она “пенкоснимательная”.
Плеханов был страшно оскорблен...
Когда Богданов снова вернулся к Ленину и рассказал об инциденте с Плехановым “в лицах”, Владимир Ильич хохотал до упаду.
Думаю, продолжает А.А. Малиновский, что немалую роль в отношении отца к Георгию Валентиновичу сыграло в последующем и такое обстоятельство.
Наш первый нарком здравоохранения Н.А. Семашко был (по какой-то линии) племянником Георгия Валентиновича. В Женеве его вдруг нелепо обвинили в участии в ограблении банка. Жена Николая Александровича обратилась за помощью к его дяде Плеханову, который жил в Швейцарии давно и был там уважаем. Но тот резко ответил: “Я большевикам не помогаю”.
Отец считал это грубым нарушением человеческой морали и в совокупности с тем, что он знал о других не совсем благовидных поступках меньшевистского окружения Плеханова, все это настраивало его против личности лидера социал-демократов».
* * *
Неприязненное отношение к Плеханову сохранилось у Богданова и в дальнейшем. В его записных книжках, относящихся к 1927 году, есть такая запись: «К вопросу о Плеханове - писатель, способный статью о мировой войне начать словами: “Я очень занят...”».
Неприязнь была взаимной, что нашло свое отражение в эпиграмме (1908):
Пусть ни Аксельрод, ни Дан В нашем опыте не дан.
Дан же в нем один Богданов - Существует ли “в себе” Плеханов?
Ответ на вопрос звучит так: «Безусловно, нет, он существует не “в себе”, а вне себя, ибо само существование Богданова выводит его из себя».
Но главное, конечно, было в существе разногласий, в философской позиции молодого Богданова, определившей как сам феномен “богдановщины”, так и последующий отказ Александра Александровича от “философии” вообще.
45


Прежде всего, заметим, что так называемые философские взгляды Богданова начали формироваться еще в период написания его первой “философской” работы 1899 года - в год, когда он, наконец, получил диплом врача. Разумеется, что естественно-медицинское образование в определенной степени наложило свой отпечаток на его мировоззрение. Особенно сильный уклон к “философствованию” обнаружился у Богданова после его психиатрической практики, заставившей молодого врача задуматься над некоторыми психологическими проблемами. А если учесть, что в то время многие вопросы психологии входили в разряд философских, ясно, что критический огонь “чистых философов” фактически был направлен против рассуждений спе- циалиста-медика, пытающегося разобраться в психофизиологии и связать свои конкретные знания с общетеоретическими воззрениями на жизнь.
Действительно, в эти годы Богданов опубликовал ряд статей и рецензий, содержащих критику теоретиков, эволюционировавших от “легального марксизма” к религиозному мистицизму. Так, в статье “Отзвуки минувшего”, анализируя сборник статей
С.Н. Булгакова “От марксизма к идеализму” (1903), Богданов писал: «Между теоретическим убеждением и верою существует глубокое принципиальное различие... Разница тут не просто количественная, а “качественная”, и заключается она в том, что вера есть дело не только познания, но также воли, и даже главным образом воли. Теоретическое убеждение говорит: на основании таких-то фактов и доказательств я думаю так-то; вера говорит: мне не важны ни факты, ни доказательства - я чувствую, что это так».
В первые годы XX века Богдановым были написаны проникнутые духом эмпириокритицизма статьи: “Что такое идеализм?” (Образование, 1901, XII), “Развитие жизни” (там же, 1902, III, IV,V), “Авторитарное мышление” (там же, 1903, IV, V, VI), “О проблемах идеализма” (там же, 1903, III), “В поле зрения” (там же, 1903, XI), “Отзвуки минувшего” (там же, 1904, I), “О пользе знания” (Правда, 1904,1), “Философский кошмар” (там же, 1904, 17), “Проклятые вопросы философии” (там же, 1904, XII), издана книга “Из психологии общества” (СПб., 1904).
Именно в это время была создана и первая часть его основного философского груда - “Эмпириомонизм”. Эмпириокритицизм, по Богданову, есть современная форма позитивизма, развившаяся на почве новейших методов естествознания, с одной стороны, новейших форм философской критики - с другой, и представляет собой мировоззрение, с одной стороны - глубоко обоснованное на приобретениях современной науки, с другой стороны - очень увлекательное по своей простоте и ясности.
46


И это не случайные высказывания, а вполне отчетливое убеждение. В 1904 году Богданов писал в “Правде”: “последние полвека на сцену выступили две новые философские школы, связанные с именами К. Маркса и Э. Маха... обе школы вынуждены были объявить жестокую войну всякой схоластической китай- щине, каковую войну они и ведут весьма энергично, но пока отдельно одна от другой.
Я имею честь принадлежать к первой из этих философских школ, но, работая в ее направлении, стремлюсь, подобно некоторым моим товарищам, гармоничней ввести в идейное содержание этой школы все, что есть жизнеспособного в идеях другой школы”.
“В пролетарской науке - застой...”
Подобное вторжение в классическую философию, естественно, встречало дружный отпор со стороны “ортодоксов”, давая им богатую пищу для критики неопытного “чужака” и заставляя сконцентрировать свои силы для защиты против его дерзкого нападения. Во всяком случае Г.В. Плеханов весьма ценил свои статьи, созданные в процессе полемики с А.А. Богдановым. Наверное, не случайно свою огромную книгу (более 670 страниц) “От обороны к нападению” он начинает с трех писем к Богданову. Видимо, Богданов заметно побеспокоил философскую совесть вождя социал-демократии. Чем же? Предоставим слово Богданову.
«Философия есть высшая организующая форма классовой идеологии, - форма, в которой резюмируются и под контролем которой находятся все остальные.
Вот почему я считаю уместным и своевременным специально заняться, - пишет Богданов в предисловии к брошюре “Приключения одной философской школы”, - критикой философских мнений...
Историк будущего, - продолжает он далее, - с недоумением остановится перед тем фактом, что в XX веке в марксистской среде существовало, и выражало претензии на идейное влияние в ней, мировоззрение столь детски наивное с точки зрения науки и философии этого века.
Только одним можно объяснить сохранение до сих пор столь давно пережитой наукой точки зрения: глубокой оторванностью некоторых “философов” от главного потока научно-технического развития и научно-технических революций нашего времени...»
Где нет действительной связи с наукой, замечает Богданов, там обыкновенно выступает на сцену “аппарат учености” - цита¬
47


ты, цитаты, без конца. Это одна из болезней разбираемой школы. Мысль читателя непрерывно дробится приводимыми чаще всего без надобности именами и текстами - очень иностранными, без перевода.
Свой “запутанный и бесплодный взгляд” на материю, по мнению Богданова, Плеханов стремится во что бы то ни стало приписать Марксу и Энгельсу, но этого их произведениями доказать нельзя. В качестве примера прямой “подделки” Богданов приводит цитату (из примечания Маркса о Фейербахе), которая в русском переводе Г. Плеханова гласит: “Практикой должен доказать человек истину своего мышления, т.е. доказать, что оно имеет действительную силу и не останавливается по сю сторону явлений”. При проверке же оказалось, что в подлиннике написано прямо противоположное. Слова, которые Богданов отметил курсивом, значат: “доказать посюсторонность своего мышления”. Отрицание “не” переводчик - Плеханов прибавил от себя...
Тем самым Богданов как бы уличает Плеханова в фальсификации марксистской философии и в монополизации права на толкование марксизма, граничащую с административной практикой “исключений”, “высылок”, которая Богданову была абсолютно чуждой. Не мог он принять и обычай плехановцев не спорить по существу дела, а... ограничиваться эпитетами. Главное же, замечает Богданов, в том поразительном умонастроении, при котором считается достаточным указать на то, что Энгельс был такого-то мнения, а кто с этим не согласен, тот уже есть “критик”, и исследовать дело по существу уже не требуется - можно “определять”... “При всем желании, я для такого умонастроения не могу найти никакой иной характеристики, как назвать его рабьим”.
Богданов пишет:
«Школа Плеханова-Ортодокс берет себе привилегию на марксизм в философии, и повсюду громко о ней заявляет; и это, в сущности, есть главный аргумент школы против всех противников. Принимая этот аргумент на веру, многие товарищи свое безграничное доверие к авторитету Маркса переносят на означенную школу, и искренне негодуют на всех “еретиков”, изнутри осаждающих “философию марксизма”... Как это, заметим кстати, напоминает всех последующих наших “вождей”, узурпировавших право вещать от имени Маркса, а затем Ленина».
“Над философией пролетариата работа необходима, - наставлял Богданов, - не только потому, что Маркс и Энгельс не успели достаточно полно ее формулировать, но и потому, что накопляется новый научный материал, который должен быть учтен философией. Может ли остаться без влияния на нее, напр., та
48


великая научно-техническая революция, которая идет на наших глазах? И традиция Маркса-Энгельса должна быть дорога нам не как буква, но как дух...” В этом суть спора.
Однако в споре том нельзя обнаружить разногласия, из-за которого люди могли бы становиться непримиримыми врагами. Что это - поза, амбиция, борьба за лидерство? В неопубликованной рукописи “Десятилетие отлучения от марксизма” (1914) Богданов писал, что искать у Плеханова последовательности, выдержанности философских принципов - занятие бесплодное. Он по природе своей вовсе не философ. Он никогда им и не был. Судьба заставила его, одного из первых русских марксистов, популяризировать социально-философские и общефилософские идеи Маркса и Энгельса. Выполнил он это не без ошибок; но дело было полезное и необходимое; да судить об ошибках тогда было некому. Затем, по привычке вчерашних работ, наши россияне стали обращаться к Плеханову за авторитетным разрешением всевозможных вопросов, в том числе философских. Так он попал в положение, которое в конце концов оказалось довольно фальшивым.
Борьба амбиций продолжалась и позже. В книге “Материализм и эмпириокритицизм” Ленин отметил, что русские махисты, делая вид, будто они отвергают только идеи Плеханова, на самом деле ведут борьбу против философских воззрений Энгельса и диалектического материализма вообще. “...Махисты, - писал он, - боятся признать правду. Они борются с материализмом, а делают вид, будто борются с Плехановым: трусливый и беспринципный прием”.
Все, что угодно, но только не позволить поставить рядом с классиками новые имена! А ведь Мах был крупным ученым-фи- зиком, он подверг жесткой критике метафизичность ряда категорий (пространство, время, движение, сила) в их истолковании Ньютоном, классической физикой вообще, выступив тем самым одним из провозвестников новой, релятивистской физики. Понимал ли Ленин работы Маха? На это трудно ответить однозначно. Но вот то, что он отвергал их “с порога”, подтверждается всем ходом полемики с “махистами”, которые, впрочем, зачастую ограничивались лишь дифирамбами в адрес своих кумиров. Так, в статье “Основные идеи эмпириокритицизма” Луначарский писал:
“Общим даром Рихарда Авенариуса и Эрнста Маха является гениальная простота непосредственного воззрения на вещи. Они сумели отрешиться от всех философских и мнимонаучных предпосылок, отбросить путы схоластических сетей, сотканных поколениями заблуждавшихся великих умов, подойти к мировым загадкам с юношеской свежестью, несокрушимой смелос¬
4. В.Н. Ягодинский
49


тью и детской непосредственностью”. Разумеется, подобные пассажи не могли оставить Ленина равнодушным, если дело касалось марксизма.
Процесс приобщения Богданова к идеям эмпириокритицизма был сложным. В.И. Ленин отмечал: «За девять лет, с 1899 по 1908 год, Богданов прошел четыре стадии своего философского блуждания. Он был сначала “естественноисторическим” (т.е. наполовину бессознательным и стихийно-верным духу естествознания) материалистом. “Основные элементы исторического взгляда на природу” носят на себе явные следы этой стадии. Вторая ступень - модная в конце 90-х годов прошлого века “энергетика” Оствальда, т.е. путаный агностицизм, спотыкающийся кое-где в идеализм. От Оствальда (на обложке “Лекций по натурофилосо- фии” Оствальда стоит: “посвящается Э. Маху”) Богданов перешел к Маху, т.е. перенял основные посылки субъективного идеализма, непоследовательного и сбивчивого, как вся философия Маха. Четвертая стадия: попытки убрать некоторые противоречия махизма, создать подобие объективного идеализма».
Не менее сложным был и путь Ленина к полному отрицанию взглядов богдановцев, резкому осуждению “богдановщины”. В письме к Д.И. Ульянову (20 июня 1899 года) Ленин писал о том, что его заинтересовала книга Богданова “Основные элементы исторического воззрения на природу”, а вот рецензия на нее в журнале “Начало” написана, по его словам, “крайне вздорно, с важничающими фразами и с умолчанием о существе дела”. 27 июня 1899 года, делясь с А.Н. Потресовым своими впечатлениями о новейших философских веяниях, Ленин пишет: «По тому же вопросу крайне заинтересовала меня рецензия в № 5 “Начала”... на книгу Богданова. Не понимаю, как мог я пропустить объявление о выходе этой книги. Выписал ее только теперь. Я уже по первой книге Богданова заподозрил мониста, а заглавие и содержание второй книги усиливают мои подозрения. И как же неприлично-бессодержательна и неприлично-надменна эта рецензия! Ни слова по существу и... выговор за игнорирование кантианства, хотя из слов самого рецензента видно, что Богданов не игнорирует кантианства, а отвергает его, стоя на иной точке зрения в философии...»
В 1929 г. Троцкий вспоминал, что осенью 1902 г. в Лондоне во время прогулок с Лениным они беседовали о теоретической дискуссии среди ссыльных революционеров:
«В области философии мы были захвачены книгой Богданова, который соединял марксизм с теорией познания Маха-Авенариуса. Ленину тоже эта книга казалась верной в то время. “Я не философ, - говорил он озабоченно, - но Плеханов резко крити¬
50


кует богдановскую философию как разновидность идеализма”». Ясно, что Ленин задолго до 1907-1908 г., т.е. до начала работы над “Материализмом и эмпириокритицизмом” был “предупрежден” об идеализме Богданова. Заслуживает внимания то, что Ленин в 1903 г. не подошел к созданию “обязательной марксистской теории познания”. Более того, еще осенью 1907 г. Ленин рассматривал Богданова как “союзника”.
Характерный штрих: перед посещением Женевы польским социал-демократом Я. Тышкой (муж Розы Люксембург), который должен был встретиться также и с Богдановым, Ленин пишет последнему: Тышка “еще ничего не знает об обострениях наших философских разногласий и было бы крайне важно (для успеха наших дел в ЦК), чтобы он и не узнал об этом”. Однако такое неестественное состояние не могло продолжаться долго.
“Бой абсолютно неизбежен!”
Утвердилось мнение, что Ленин написал свою изданную в 1903 г. книгу “Материализм и эмпириокритицизм” с целью исключить опасность для революционного духа марксистов России со стороны отклоняющегося от диалектического материализма Богданова - путем дальнейшего развития теории познания, базирующейся прежде всего на работах Ф. Энгельса. У зарубежных философов нередко возникает вопрос, можно ли рассматривать книгу Ленина как свидетельство задуманной теории познания. Против какой “опасной” философской позиции Богданова высказывался Ленин? В чем состояла “опасность” философских суждений, которым надо было дать отпор, для политической дееспособности партии? Распознал ли Ленин эту возможную “опасность” сразу? Какой эффект надеялся получить он своей книгой? Соответствовал ли успех книги его ожиданиям?
Не секрет, пишет А.И. Володин, что время от времени наши идеологические противники черным по белому пишут: “Материализм и эмпириокритицизм” - это всего лишь документ партийной, фракционной борьбы внутри российской социал-демократии, поскольку, дескать, Ленину во что бы то ни стало требовалось дискредитировать Богданова, подорвать его влияние среди большевиков...
Как мы отвечаем на это? Подчеркиваем непреходящую ценность новаторских идей Ленина, характеризуем его вклад в сокровищницу марксистской философии. Все это, конечно, справедливо. И вместе с тем это, строго говоря, ответ не совсем на тот вопрос, который противники наши нам “подбрасывают”.
4*
51


Все более растущая популярность Богданова, Луначарского и их единомышленников, выступавших как бы от имени революционной социал-демократии, не могли не беспокоить Ильича. Ленина тревожило и то, что эмпириомонизмом Богданова и богостроительством Луначарского серьезно увлекся в это время
A. 	М. Горький.
Во второй половине ноября 1906 года Горький писал о Богданове И.П. Ладыжникову: «Знаете - это чрезвычайно крупная фигура, от него можно ждать оглушительных работ в области философии, я уверен в этом! Если ему удастся то, что он задумал, - он совершит в философской науке такую же революцию, как Маркс в политической экономии. Поверьте - тут нет преувеличения. Мысль его огромна, она - социалистична, значит - революционна, как только может быть революционна чистая мысль, выращенная опытом, опирающаяся на него. Удастся ему - и мы увидим полный разгром всех остатков буржуазной метафизики, распад буржуазной “души”, рождение души социалистической. Монизм еще не имел столь яркого и глубокого представителя, как Богданов. Он меня просто с ума сводит! И страшно радостно!»
В ноябре 1907 года в письме Р.П. Аврамову Горький так отзывался о Богданове и Луначарском: “...красота и сила нашей партии, люди, возбуждающие огромные надежды, люди, голос которых со временем будет слушать весь социалистический пролетариат Европы... Они оба - в пути, но я уверен, я чувствую, что они способны взобраться на высоты мысли, с которой будут видимы всему миру...”.
В 1908 году Горький усердно рекомендовал читать работы Богданова И.Е. Буренину: «Начни с книги “Познание с исторической точки зрения”, затем читай в книге “Из современной психологии” статью “Авторитарное мышление” и далее внимательно читай все три книжки “Эмпириомонизма”».
Горький высказывал опасение, что борьба по философским вопросам приведет к расколу большевиков.
“Бой абсолютно неизбежен”, - пишет Ленин. Но вот задача: как отделить философскою драку от фракционных отношений, “чтобы практически необходимая партийная работа не страдала”? Для этого нужно, чтобы философские выступления осуществлялись “на стороне”, вне партийных, т.е. в данном случае, большевистских, изданий.
Тактические соображения, конечно, играли большую роль в проведении партийной полемики. Вот как писал об этом
B. 	Д. Бонч-Бруевич в своих “Женевских воспоминаниях”: “Владимир Ильич, привлекая Богданова, определенно всем нам говорит,
52


что мы должны твердо помнить, что с философией Богданова мы не согласны, что надо воздерживаться не только вступать в споры, но даже говорить с Александром Александровичем на эти темы, о чем ему так и сказать наперед, чтобы не могла возникнуть полемика на этой почве, когда вся энергия должна была быть направлена на внутрипартийные вопросы и на постоянно возникавшие все новые и новые вопросы революционной борьбы...”
Когда вопрос об А.А. Богданове впервые обсуждался в женевской большевистской группе, было решено, по предложению Владимира Ильича, ни Богданова, ни других, с ним солидарных товарищей, отнюдь не отталкивать, так как во всех остальных вопросах в то время они шли совершенно в ногу с большевистской фракцией, но философских споров с ними не затевать. А.А. Богданову было напрямик заявлено, что фракция не приемлет его философских воззрений, но большевики принимают его в свою среду, раз он согласен с ними по вопросам съездовской полемики, но - “минус его философия”. “А.А. Богданов вполне принял эту нашу точку зрения и выполнил в то время все взятые на себя обязательства пунктуально честно, никогда не поднимая разговоров об эмпириокритицизме даже в частных беседах между нами”.
В 1906 году Ленин познакомился с третьей книгой богданов- ского “Эмпириомонизма”, после чего “озлился и взбесился необычайно: для меня еще яснее стало, что он идет архиневерным путем, не марксистским”. Ленин сразу же написал “объяснение в любви” Богданову - “письмецо по философии в размере трех тетрадок” с анализом его воззрений. «Выяснил я там ему, что я, конечно, рядовой марксист в философии, но что именно его ясные, популярные, превосходно написанные работы убеждают меня окончательно в его неправоте по существу и в правоте Плеханова. Сии тетрадочки показал я некоторым друзьям (Луначарскому в том числе) и подумывал было напечатать под заглавием: “Заметки рядового марксиста о философии”, но не собрался». В связи с этим интересно сообщение Валентинова. Он пишет в своей книге “Встречи с Лениным”, что в 1927 г. он разговаривал в Москве с Богдановым о Ленине и навел его на этот пункт, о котором он знал из опубликованного письма Ленина к Горькому, Богданов якобы сообщил ему, что Ленин в этих тетрадках показал такую степень незнания философии и так много написал о нем оскорбительного, что он, Богданов, снабдил эти “тетрадки” необходимыми исправлениями и послал их обратно Ленину с сопроводительным письмом, в котором он, в целях сохранения личных отношений, предлагал рассматривать их как “ненаписанные, неотосланные и непрочтенные”. Кроме того, что Валентинов не имел свидетелей этого разговора, не было здесь и точной дати¬
53


ровки. Если сведения Валентинова соответствуют действительности, Богданов послал их обратно в тот период, когда он был уже значительным конкурентом Ленина, но предполагал, что повредит Ленину напечатанием этих “тетрадок”.
Владимир Ильич не принял такого джентльменского жеста и в быстром темпе (всего за восемь месяцев: февраль - октябрь 1908 г.) создает свой главный философский труд “Материализм и эмпириокритицизм”.
У Горького, по-видимому, было этическое основание, когда он протестовал перед Пятницким, руководителем его петербургского издательства, в ноябре 1906 г. против издания “Материализма и эмпириокритицизма”:
«...знаю автора. Это великая умница, чудесный человек, но он боец, рыцарский поступок его насмешит. Издай “Знание” эту его книгу, он скажет: дурачки, - и дурачками этими будут Богданов, я, Базаров, Луначарский... Спор, разгоревшийся между Лениным - Плехановым, с одной стороны, Богдановым - Базаровым и К° - с другой, очень важен и глубок. Двое первых расходятся в вопросах тактики, оба веруют и проповедуют исторический фатализм, противная сторона - исповедует философию активности. Для меня ясно, на чьей стороне больше правды...».
Да, Горький отлично знал “норов” этого “автора”, который дословно повторил затем его слова: «Нет ничего вреднее миндальничания теперь. Полный разрыв и война сильнее, чем с меньшевиками. Эта война быстро доучит дураков, которые все еще “не разобрались”».
В чем именно не разобрался главный “дурак” Богданов? Он просто не признавал Ленина как философа: “Мы знаем Ленина как ученого-экономиста, который действительно разбирается в своем предмете. А как обстоят дела там? В его экономических трудах вы не найдете демонстрации такой псевдоучености, как в его философии, ни профессорской заносчивости тона. Легко найти причину этого: там он знает, что он говорит...” (Вера и наука. М., 1910, с. 202).
Действительно ли есть основания для такого мнения о знаменитом труде Ленина?
И снова предоставим слово самому Богданову.
Вера и наука
“...Когда-нибудь найдется историк, который напишет сравнительный анализ стратегии и тактики в войне идеологий... Но это все впереди. Настоящая же моя работа попадет тогда, может
54


быть, в число материалов для той и другой темы, а теперь послужит для иной, более практической задачи...”.
Так начинает Александр Александрович книгу “Вера и наука”, написанную в ответ на ленинский труд “Материализм и эмпириокритицизм”.
“Я имею в виду иллюстрировать соотношение религиозного мышления с научным на примере в высшей степени современном - книга Вл. Ильина вышла в 1909 году, - и потому исходной точкой анализа сделаю также только самое современное понимание различий того и другого, не вдаваясь в долгий исторический анализ.
Вера, не допуская критики тех или иных форм жизни, тех или иных истин, придавая им абсолютное значение, не допускает, следовательно, и их развития, а тем более коренного изменения, замещения высшими. Это - особенно важная черта религиозного мышления, позволяющая узнавать его во всяких переодеваниях”.
По мнению Богданова, борьба за идею абсолютной и вечной истины, борьба против принципа относительности всякого познания занимает в этой книге центральное место и представляет главный мотив.
Во избежание неясности и риска внести искажение в мысль противника, Александр Александрович излагает ленинские взгляды его же словами:
«...Наполеон умер 5 мая 1821 года, - говорит Энгельс в “Анти Дюринге” (глава о “вечных истинах”), - разъясняя Дюрингу, чем приходится ограничиться, какими Plattheiten, “плоскостями” довольствоваться тому, кто в исторических науках претендует на открытие вечных истин». И вот Богданов следующим образом возражает Энгельсу: «Что это за истина. И что в ней “вечного”? Констатация единичного соотношения, которое, пожалуй, уже для нашего поколения не имеет никакого реального значения, не может служить исходной точкой ни для какой деятельности, никуда не ведет”.
Итак, предположим, что у вас есть факт, - разъясняет Богданов В. Ильину - Ленину, - имевший место за несколько сот лет до той же смерти Наполеона, факт, очевидцами которого было несравненно большее число людей и официальных, и компетентных, и добросовестных, и здравомыслящих, истина которого единогласно засвидетельствована этими лицами. Не ясно ли, что истина этого факта тем больше должна быть признана абсолютной и вечной?
А если является впоследствии человек, который позволяет себе утверждать, что и факта-то в действительности не было, что тут просто - заблуждение, что должны мы думать о том челове¬
55


ке? На основании всего предыдущего - одно из двух: либо он “сумасшедший”, либо он просто хочет подрывать основу материализма - “объективную истину, открываемую нам органами чувств”, как говорит об этом В. Ильин в одной из приведенных уже цитат. Но человек этот, по-видимому, не был сумасшедшим, ибо он мог целые десятки лег успешно выполнять обязанности священника... И к тому же его утверждение позже поддерживал один очень известный монах, которого знавшие его люди сумасшедшим также не считали...
И в самом деле, этот священник, этот “поп”, как выразится, вероятно, В. Ильин, был родоначальником современного релятивизма, не субъективного, как у софистов и скептиков, а объективного и научного признания относительности всех истин, сторонниками которого мы, открыто являемся...
Однако пора объяснить в чем дело. Факт, о котором идет речь, и который за сотни лет до нашего времени весьма многократно наблюдался миллионами всевозможных здравомыслящих очевидцев, и был ими единодушно засвидетельствован в качестве “объективной истины, открываемой нам органами чувств”, - этот факт, еще более обычный и легче констатируемый, чем смерть человека, был таков: солнце обходило кругом земли по небесному своду. “Поп”, из вражды к “материализму” отрицавший эту абсолютную и вечную истину, был Николай Коперник. Монах, его приверженец, пропагандист его идей - Джордано Бруно. Последнего какие-то люди, увлекшись защитой “абсолютных и вечных истин”, сожгли даже на костре. Кто были эти люди? Надо полагать, чересчур крайние “материалисты”...
Ожидали ли вы, читатель, что в XX веке среди русских марксистов выступит мыслитель, взгляды которого логически заключают в себе отрицание теории Коперника?»
На протяжении многих страниц, замечает далее Богданов, Ильин устраивает настоящий торжествующий танец. Украшения же танца великолепны: “Основная нелепость, фальшь, галиматья, за которую лобзают Маха отъявленные реакционеры, проповедники поповщины, ложь или увертка, перл махистского извращения, груда гелертерских финтифлюшек” и т.д. и т.п.
Философия стала цеховой специальностью, продолжает Богданов, в которой быстро расцвела профессиональная ограниченность, цеховое филистерство. Задача объединения человеческого опыта, в его неисчерпаемом богатстве, сложности и противоречивости, перешла в руки людей, знания которых в массе случаев не выходили из пределов книг, написанных другими людьми по философии, т.е. выполненных ими попыток объединения: самое же содержание этого опыта, развивающейся трудовой прак¬
56


тики и познания оставалось в наибольшей своей доле им незнакомым и чуждым, даже неинтересным. Это было вырождение философии в пустую схоластику, полезную разве только в смысле упражнения логических способностей.
Человек, который прочитал все существующие гносеологии и метафизики, изощрился в критических анализах понятий, но не знает ни практической жизни своего времени, ни методов и результатов самых различных наук, на которые опирается человеческий труд, ни современного ему состояния литературы и искусства, - такой человек есть живая насмешка над философией. Чего может стоить его философия, какой опыт она объединит и организует? Опыт его кабинета и нескольких тысяч томов чужих рассуждений.
А. Богданов так подводит итоги философскому трактату В. Ильина.
«Мы видели в нем массу противоречий: но “диалектические” ли они?
Внешний вид глубочайшей учености - и не менее глубокое невежество на самом деле.
Постоянные обвинения противников в “неприличии”, в “литературном наездничестве, - и необычный даже для наших отечественных нравов лексикон ругательных слов. - Обозначение всех оппонентов как “философских реакционеров”, и самая застойная тенденция, самая злая ненависть ко всяким без различия “новшествам”.
Резкий антирелигиозный тон, приписывание враждебной стороне стремлений к “поповщине”, - и глубоко религиозное мышление, с культом “абсолютного”.
История показывает, что всякая система идей - религиозная, философская, правовая, политическая - как бы ни была она революционна в эпоху своего зарождения и борьбы за господство, рано или поздно становится задержкою и препятствием для дальнейшего развития, силою социально-реакционной. Избегнуть этого фатального вырождения могла только такая теория, которая возвысилась над ним познавательно, которая сумела объяснить его, раскрыть его причины. Такой теорией был марксизм.
Марксизм показал, что всякая система идей есть органический результат, производное определенных общественно-трудовых отношений, вне которых ее жизненный смысл неминуемо теряется, и затем извращается. В смене общественно-трудовых форм разгадка судьбы идеологий. В эпоху прогрессивного развития определенных производственных отношений создающаяся на их основе идеология прогрессивна, ибо она служит им, помогает их развитию, закрепляет их. Но когда их развитие завершилось,
57


и на их место начинают уже выдвигаться новые, более совершенные формы, та же идеология, продолжая поддерживать и закреплять старые, низшие формы, становится консервативною, а затем реакционной. Переживая свою социально-трудовую основу, она превращается в “мертвеца, который хватает живого”.
Имя этому призраку - “абсолютный марксизм”.
Наше отечество - страна молодого рабочего движения, не- укрепившейся культуры, страна мучительно-изнуряющей борьбы - дала этому призраку едва ли не лучшие его жертвы: Г. Плеханова еще недавно, В. Ильина теперь, не считая иных, менее крупных сил, но в свое время также очень полезных для общего дела.
Товарищей, попавших во власть злого призрака, мы пожалеем и постараемся вылечить, хотя бы суровыми средствами, если нельзя иначе...
Перед нашим классом и нами - великая работа: создание новой культуры, для которой все прошлое и настоящее - только материал, для которой формы лишь смутно намечаются. Вместить бесконечно развивающееся коллективное содержание в бесконечно гибкие и пластичные рамки - такова задача культуры: гармоничное сотрудничество коллектива - ее орудие. Мы выполняем подготовительное дело, выполняем его среди борьбы и противоречий, - такова наша историческая судьба, и мы принимаем ее, как объективно-данную».
* * *
Таков ответ Богданова на основные обвинения его Лениным в труде “Материализм и эмпириокритицизм”. А какова же реакция современников на ленинский труд?
В журнале общества политкаторжан “Каторга и ссылка” в 1934 году были напечатаны воспоминания Бреслава, одного из учеников школы Ленина в Лонжемо (1911). Бреслав был одним из немногих, кто выступил в защиту ленинских положений:
«Огромное большинство большевиков, которые жили в Париже, тогда не поняли этой книги Ильича. Почти все говорили: “По-видимому, Ильич сидел на своей собственной философии. Это не его область. Ему не следовало бы заниматься философскими темами”. Или: “Я читал эту книгу Ильича и должен признаться, что ничего не понял. В ней слишком много уделяется внимания какому-то монаху Беркли - не ясно только, почему”. Только небольшая часть парижских большевиков, маленькая группка не только высоко оценила эту книгу, но и была даже ошеломлена и удивлена тем, что Ильич, который никогда спе¬
58


циально не занимался философией, смог за очень короткий срок, менее чем за год, перелопатить огромный материал и нанести уничтожающий удар по махистам, эмпириомонистам и компании».
И еще несколько свидетельств той поры.
В первых трех изданиях собраний сочинений В.И. Ленина помещались в приложении рецензии на книгу “Материализм и эмпириокритицизм”. С тех пор эти рецензии перестали публиковать. А ведь в них содержится непредвзятый интерес к той работе и откровенные суждения о ее недостатках. Будет нелишне привести краткие выдержки из отзывов, чтобы подчеркнуть манеру ленинской полемики - в отличие от полемики со стороны Богданова, как мы видели, выдержанной в самых академических тонах.
Из рецензии М. Булгакова (“Критическое обозрение”, 1909, вып. V): “Книга г. Ильина... к сожалению, пестрит ругательствами по адресу неугодных автору философов (“кривляющийся Авенариус”, “мошеннические фразы”, “беспредельное тупоумие мещанина Маха” и т.д.)...
Неприятную сторону книги г. Ильина, кроме многочисленных ругательств, представляет рассмотрение вопросов не только и не столько по существу, сколько с точки зрения, так сказать, социал-демократической благонадежности».
Рец. И.А. Ильина (“Русские ведомости”, 29 сент. 1909 г.): «...Нельзя не обратить внимания на тот удивительный тон, которым написано все сочинение, литературная развязность и некорректность доходят здесь поистине до геркулесовых столбов и иногда переходят в прямое издевательство над самыми элементарными требованиями приличия: словечки вроде “прихвостни” (36), “безмозглый” (41), “безбожно перевран” (177), “лакей” (254) попадаются буквально по несколько раз на странице и превращения фамилий своих противников в нарицательные клички является далеко еще не худшим приемом в полемике г. Вл. Ильина».
Рец. Ортодокс (Л.И. Аксельрод. “Современный мир”, 1909, № 7): «...По существу Ильин не сказал ничего такого, что не было бы высказано раньше...
...Решительно невозможно обойти молчанием и способ полемика автора.
Не соответствуют истине и потому именно грубы и возмутительны эпитеты, которыми Ильин награждает мыслителей из позитивистского лагеря Авенариуса - “Кривляка” (стр. 94), Корнелиус - “урядник на философской кафедре” (стр. 256), “в нозд- ревско-петцольдовском смысле слова” (стр. 262) или такой перл “петухи Бюхнеры, Дюринги и К° (вместе с Лекмером, Махом,
59


Авенариусом и пр.) не умели выделить из навозной кучи абсолютного идеализма” “диалектики - этого жемчужного зерна” (стр. 287).
Уму непостижимо, как можно нечто подобное написать, написавши, не зачеркнуть, а незачеркнувши, не потребовать с нетерпением корректуры для уничтожения таких нелепых и грубых сравнений».
На самом деле, Ленин, который обязан чтению произведений Богданова не такой уж малой долей своего философского образования, сделал самый экстремальный и не самый лучший ход в поединке со своим бывшим соратником. По своему образованию Ленин был юрист. Его книга, можно сказать, является прокурорской речью в почти безнадежной ситуации.
* * *
Словесная перепалка и взаимные обвинения в женевской колонии социал-демократов были чуть ли не обыденным делом. Но в 1908-1909 годах они достигли апогея.
Выступление Дубровинского с резкой критикой реферата Богданова 15(28) мая 1908 года знаменовало собой публичное отмежевание большевистского центра не только от философии эмпириомонизма, но и от ее приверженцев. Обстановка среди эмигрантов-болыневиков накалилась до предела.
Из письма Каменева Богданову от 23 ноября 1908 г.:
«Дорогой А-p А-ч!
Волею российских жандармов я оказался в гиблом городе Женеве. Ехал я сюда с мрачными предчувствиями, а здешняя действительность превзошла, насколько успел принюхаться к здешней атмосфере, самые скверные ожидания. Скверно, главное, то, что философские разногласия осложнены теперь (неужели бесповоротно?) разделением политическим и, что уж совсем непереваримо для “патриотов” фракции, разделением организационным...»
Сразу же по возвращении в Женеву Ленин выступает на заседании редакции газеты “Пролетарий”, где отклоняет проект резолюции Богданова, в котором утверждалось, что философия эмпириокритицизма “не противоречит” интересам большевистской фракции, и предлагалось осудить выступление Дубровинского. Это было окончательным, официальным идейным размежеванием.
Богданов, как потом утверждали историки партии, решил бороться с Лениным вне границ большевистской фракции, образовать свою фракцию. В заграничных пределах ему это удалось. Довольно большая часть интеллигентов, в том числе Красин и
60


Луначарский, объединились около Богданова в группе “Вперед”. Однако нужны были еще и “массы”. Чтобы связаться с ними и создать кадры массовых агитаторов, были организованы знаменитые “партийные школы”, сначала на Капри, потом в Болонье.
“Синьор-махист” становится опасен!
В то время, к своему счастью, я не понимал этого смысла (за единоличное руководство) борьбы, иначе не уступил бы под первым предлогом, полагаясь на истину и на будущее...
Из записных книжек Богданова
Богданов и его товарищи остро ощущали несоответствие между своей проповедью высокого предназначения народных масс во главе с пролетариатом и реальностью их низкого культурно-политического, научно-технического и нравственного уровня. В этом отношении весьма показателен следующий эпизод из воспоминаний И.Е. Ермолаева. Когда в 1905 г. его вместе с Луначарским арестовали и повели в “Кресты”, он обратил внимание Анатолия Васильевича “на тупые рожи” солдат, говорил, что обидно быть арестованным этими животными, что судьбы революции печальны, поскольку большинство населения так же несознательно, как эти солдаты. В ответ Луначарский сказал весьма пророческую фразу: «Успокойтесь, они с такими же “тупыми” физиономиями поведут в тюрьмы и на казнь царя и его министров» (К сожалению, это оправдалось и в более позднее время - уже в отношении руководящей партией и государством ленинской гвардии.)
Забегая вперед, скажем: Богданов не считал и Октябрьскую революцию началом прямой победы социализма. “Трагизм в том, - писал он, - что на плечи исторически самого юного рабочего класса - русского пролетариата - история наложила самое непосильное, невиданно огромное бремя, задачи, далеко выходящие из границ его классовой природы”. Суть его взглядов заключалась в следующем: для построения социализма необходимо предварительно познакомить рабочий класс с достижениями мировой культуры, выработать “универсальную науку”, которая дала бы возможность каждому члену общества заниматься различными видами труда. Преодолеть дробление на сверхузкую специализацию людей, устранить деление общества на организаторов-повелите- лей и исполнителей-подчиненных - в этом видел Богданов задачи и “организационной науки” тектологии, и пролеткульта.
61


Убежденность в необходимости предварительного “вызревания” пролетариата возникла у Богданова еще в период занятий в рабочих кружках и окончательно созрела после революции 1905 года, свидетельством чему служит развитие его монистических идей именно в тот период. Весьма четко и популярно они отражены в утопиях Богданова:
“Единство труда, которое дается работникам извне, которое для них устраивается другими, есть еще только механическое, бессознательное единство, вроде того, которое связывает части сложной машины. С пластинками и винтиками машины не считаются, - их только считают. Таково отношение господствующих классов к рабочим; оно законно и справедливо, пока рабочий живет сам за себя и для себя, ибо тогда он бессилен. Сила человека - в его последовательности и верности себе, в соответствии всех сторон его жизни: его труда, его мысли, его отношений к другим людям...”
Историческая задача, считал Александр Александрович, состояла в том, чтобы создать человеческую личность, существо активное и полное веры в себя, чтобы выделить ее из человеческого стада феодальной эпохи, стихийно-противоречивое сотрудничество сделать гармонически-стройным, слить их в едином разумном организме человечества. Таков смысл нового сознания, начало которого - в рабочих организациях.
Практическим выражением этих идей было создание рабочих школ, которые преследовали прежде всего цели подготовки образованных и сознательных организаторов революционного движения из среды рабочих. В глазах же других партийцев это объективно выглядело попыткой создания фракции, что очень беспокоило В.И. Ленина. Обратимся к фактам.
В 1909 году Богданов и его сторонники организовали на Капри партийную школу. С самого начала подготовка школы шла без участия газеты “Пролетарий”. Минуя общепартийные центры, инициаторы школы вступали в контакт со многими местными партийными комитетами в России, создали самостоятельную кассу и проводили сбор денег, организовали свою агентуру. Было ясно, что создавался идейно-организационный центр откалывающейся от большевиков фракции. Точнее - выгнанных из большевистской фракции еретиков, которым была объявлена “война сильнее, чем с меньшевиками” и которая должна была “доучить дураков”. И все же совет каприйской школы послал в числе других видных социалистов приглашение Ленину приехать в качестве лектора. Затем и слушатели написали письмо Владимиру Ильичу, в котором просили его прочитать им лекции на самые актуальные темы. 18 августа 1909 года Владимир Ильич ответил ее организаторам, что его
62


взгляд на школу “как на предприятие новой фракции в нашей партии, фракции, которой я не сочувствую... нисколько не вызывает отказа читать лекции товарищам, присланным из России местными организациями... На Капри читать лекции я, конечно, не поеду, но в Париже прочту их охотно”.
Приглашенный тогда же К. Каутский также ответил вежливым отказом: видимо, не хотел вмешиваться в распри.
“20/VIII-09. Дорогие товарищи!
С величайшей радостью услышал я об организованной вами партийной школе. Будучи правильно поставлена, она может иметь величайшее значение для нашего движения в России. Охотно последовал бы я вашему дружескому приглашению, если бы мне позволило время. Но не только недостаток времени мешает мне сделать это, а также убеждение, что я лучше работаю пером, чем языком, и что мое критическое и полемическое дарование развито больше, чем педагогически-дидактическое. Каждый должен исполнять ту обязанность, которая наилучше отвечает его силам, и избегать остальных задач...”
Тем не менее школа начала действовать...
Но здесь следует сделать отступление и рассказать о предшествующих попытках Горького примирить своих друзей.
Встреча на Капри
Алексей Максимович жил на Капри с ноября 1906 года. Он не раз приглашал Владимира Ильича и Надежду Константиновну погостить и особенно настаивал на этом в начале 1908 года, когда на острове собиралась компания “богдановцев”.
15 января 1908 года Владимир Ильич писал Горькому и Марии Федоровне Андреевой:
“Получил сегодня Ваш экспресс. Удивительно соблазнительно, черт побери, забраться к Вам на Капри! Так Вы это хорошо расписали, что, ей-богу, соберусь непременно и жену постараюсь с собой вытащить. Только вот насчет срока еще не знаю... К весне же закатимся пить белое каприйское вино и смотреть Неаполь и болтать с Вами. Я кстати по-итальянски начал учиться...”
Но 16 апреля 1908 года Ленин пишет Горькому: “...Ехать мне бесполезно и вредно: разговаривать с людьми, пустившимися проповедовать соединение научного социализма с религией, я не могу и не буду. Время тетрадок прошло. Спорить нельзя, трепать зря нервы глупо...
Я уже послал в печать самое что ни на есть формальное объявление войны”.
63


Однако в тот же день В.И. Ленин написал письмо на Капри ведущему “богоискателю” А.В. Луначарскому: «Получил Ваше письмо. Очень рад, что за “Пролетарий” Вы беретесь. Необходимо это крайне... А у меня дороги разошлись (и, должно быть, надолго) с проповедниками “соединения научного социализма с религией” да и со всеми махистами».
Поразительная непоследовательность: буквально только что отправив письмо с отказом от поездки на Капри, Ильич собирает чемодан и выезжает в это “гнездо богостроителей”. Видимо, какие-то важные соображения заставили Ленина круто изменить свои намерения. Не исключено, что одним из поводов его путешествия в Италию было решение финансовых планов, в частности, проведение финансовых переговоров с М.Ф. Андреевой, а может быть, и с Богдановым, который в тот момент контролировал достаточную сумму партийных денег. Но об этом у нас еще будет особый разговор.
Горький и Андреева встретили Ильича на пристани Капри, и Алексей Максимович не преминул еще раз склонить Владимира Ильича к примирению с его философскими оппонентами. Договорились, однако, только о том, что общение с “махистами” не должно вызывать теоретические споры.
На Капри жил сын Марии Федоровны Юра Желябужский. Он увлекался фотографией (в будущем - известный советский кинооператор), и Алексей Максимович договорился с ним, что тот по возможности незаметно сделает как можно больше снимков Владимира Ильича. Благодаря Ю. Желябужскому имеются фотографии В.И. Ленина и А.А. Богданова того периода. Они тем более ценны, что до этих апрельских дней 1908 года Владимир Ильич по конспиративным соображениям не фотографировался с 1900 года.
Юре удалось сделать несколько снимков во время игры его с Богдановым в шахматы на веранде виллы Блезуса. Один из снимков запечатлел зевающего Ильича. Увидев этот снимок, Ленин пошутил, что тем самым он демонстрирует безразличие к исходу матча.
В первый же вечер за ужином у Горького собрались гости, составлявшие тогда на Капри русскую колонию, А.В. Луначарский, А.А. Богданов и В.А. Базаров. Алексей Максимович очень надеялся, что этот товарищеский ужин приведет к примирению противников.
Богданову, уже получившему от Ленина три тетради (“объяснение в любви”), не терпелось сразиться в философском споре. Повод нашелся сразу.
В доме, как и на всем острове, не было электричества.
- Когда-то дождемся электричества на Капри, - посетовал Алексей Максимович. - Великие открытия совершает наука, а
64


живем как при Тиберии. Обогреваемся жаровней с углями, питьевую воду приносят в бутылях.
Вот этой тирадой немедленно и воспользовался Богданов:
- Великие открытия доставляют и немало хлопот, например, философам, Плеханов из-за них впал в кантианство.
- Вы ошибаетесь, - отпарировал Ленин, - это господа эмпириокритики испугались революции в естествознании и свихнулись в идеализм.
Искры были высечены, пламя спора вспыхнуло. И Горький понял, что ошибался, ибо позиции участников спора были прямо противоположны: Ленин был настроен холодновато и насмешливо, отмахивался от бесед на философские темы и вообще вел себя настороженно. А.А. Богданов принужден был выслушивать весьма тяжелые слова:
«Шопенгауэр говорит: “Кто ясно мыслит - ясно излагает”, - я думаю, что лучше этого он ничего не сказал. Вы, т. Богданов, излагаете неясно. Вы мне объясните в двух-трех фразах, что дает рабочему классу ваша “подстановка” и почему махизм - революционнее марксизма?
Богданов пробовал объяснить, но он говорил действительно неясно и многословно...»
Владимир Ильич пробыл в гостях у Горького всего семь дней. Этого было, конечно, мало, чтобы переубедить Горького в отношении Богданова. Большие надежды он возлагал на Марию Федоровну Андрееву. (Эта талантливая актриса была смелой революционеркой, снабжала документами подпольщиков, собирала средства для партии, стала финансовым агентом ЦК РСДРП. В.И. Ленин дал ей партийную кличку Феномен.) Именно с ней Ильич и решал вновь возникшие финансовые вопросы. К тому же она не разделяла идей отзовизма и богостроительства. Ее беспокоило доверчивое отношение Алексея Максимовича к Богданову. Влияние его группы не могло не сказаться на самом творчестве Горького. Именно в тот период писал он свою “Исповедь” - повесть, которая изобиловала “завихрениями” философского характера.
Однако вернемся к истории каприйской школы.
С чего начиналась партучеба
Ильич уехал. Противники разошлись, не примирившись - каждый уверенный в своей правоте.
А на Капри шли письма. Россия остро нуждалась в квалифицированных кадрах революционеров и пропагандистов. Горький
5. В.Н. Ягодинский
65


писал Ладыжникову: “Жалобы эти усилились за последнее время, - что объясняется ростом организации. Рабочие пишут, что они личными силами не могут удовлетворять запросов массового человека, запросов, которые все растут и ширятся.
Это положение обязывает нас сделать все, что можем, дабы усилить интеллектуальную энергию партии. Мы - Александр Александрович, рабочий-уралец, живущий здесь, я и Луначарский - пришли к необходимости устроить за границей курсы для выработки организаторов и пропагандистов.
Устраивается это так: будут извещены о курсах организации в России, и организации эти, выбрав из своей среды наиболее способных рабочих, пошлют их за границу месяца на 3^1. Только рабочих”.
Поездка на Капри и минимальная стипендия слушателей (а их предполагалось иметь до двадцати человек) стоили немалые деньги - 500 золотых рублей. Но где взять средства на организацию школы?
Все, что мог, отдал Горький. Не поскупилась М.Ф. Андреева. Не смогли отказать другу Ф. Шаляпин и А. Амфитеатров. Нижегородский судовладелец В. Каменский, хороший знакомый Алексея Максимовича, пополнил кассу.
Но еще нужны были активные организаторы, способные выбрать и набрать слушателей школы.
Своим возникновением каприйская школа обязана замечательному человеку - Вилонову. Он был родоначальником ее идеи, и он же был главным организатором. Уральский рабочий приехал на Капри по настоянию и на средства рабочей организации, чтобы спастись от грызшей его чахотки. Едва оправившись от болезни под влиянием каприйского климата, Вилонов начал поговаривать о возможности привезти тем же путем, как ехал он, несколько десятков избранных рабочих на Капри и здесь устроить партийный университет, из которого месяца через 4 можно было бы вернуть в Россию политически просвещенных товарищей.
Идея сначала показалась фантастической. Но, как писал Луначарский, жажда увидеть подлинных русских пролетариев и поработать с ними превозмогли препятствия.
23 июля (5 августа) 1909 года начались занятия школы, в которую Вилонов привлек 20 человек из разных рабочих организаций России. Преподавателями были М. Горький, А. Богданов, Г. Алексинский, А. Луначарский, М. Лядов (М. Мандельштам), М. Покровский, С. Вольский.
«Занятия в школе шли хорошо, - вспоминает Луначарский, - тем не менее о каприйской школе приходится вспоминать также
66


и не без горечи. Дело в том, что наши ближайшие соседи, большевики-ленинцы, не без основания рассматривали школу как попытку группы “Вперед” упрочиться и получить могучую агентуру в России... В школе был талантливый рабочий, по прозвищу “Старовер”, который открыто являлся в нашей среде “агентом Ленина”. По мере того, как дело подходило к концу (школа закончила работу в декабре 1909 г.) и ее руководители занялись выработкой нашей политической декларации, выяснилось, что не все 20 учеников стоят на “впередовской” точке зрения... Пошатнулся и сам Михаил Вилонов...»
По воспоминаниям Богданова, в Совет каприйской школы входили на равных правах все лекторы и слушатели, они установили и программу, и порядок курсов. “Ученики” знали, чего они хотели, и внесли в программу ряд предложений, из которых большая часть была полезной.
Курс получился крайне концентрированным, целый ряд важных и трудных предметов был втиснут в период четырех месяцев. Эта насыщенность препятствовала, до некоторой степени, широкому и свободному общению лекторов и слушателей, которое должно будет установиться в настоящем, а не зародышевом Пролетарском Университете. “В этих условиях становится невозможной та, довольно обычная для старых университетов, картина, что один и тот же курс повторяется стереотипно, без улучшений, без переработки одному выпуску за другим”.
А. Богданов пытался создать собственную школьную систему.
Рефераты, журналистика, диспуты, лекции, посещение музеев, библиотек - все это очертило круг занятий “студентов”. Один из них, В. Косарев, вспоминает, что отдыхать полагалось лишь по воскресеньям. Трудно было привыкать к усиленным занятиям. Публика уставала. Это замечали лекторы и старались наладить развлечения по праздникам.
Горький, у которого часто гостили художники, музыканты, писатели, устраивал вечеринки. Читал свои новые произведения, организовывал домашние концерты и собеседования. Кроме чая, здесь выпивалось немало хорошего вина, местного и привозного. Во время бесед ученики разбивались на группы вокруг Богданова, Горького и Покровского, завязывались споры. Живший тогда на Капри Герман Лопатин рассказывал о своем личном знакомстве с К. Марксом.
Об этом же мы узнаем из писем Горького М. Коцюбинскому: «Приехавшая сюда рабочая публика - чудесные ребята, и я с ними душевно отдыхаю от щипков и уколов “культуры”. В то же время, по мере возможности, они знакомятся с культурою истинной - были в Неаполитанском музее, в старых церквах, в Помпее,
5*
67


будем и в Риме. Хорошо они смотрят, хорошо судят, и - вообще - хорошо с ними демократической моей душе!
А между делом - музыкой занимаемся: живет здесь добрый парень, директор московского императорского музыкального общества Сахновский, композитор, пишет оперу и симфонию, устраивает в праздники, по вечерам концерты - рабочая публика моя и тут на месте.
Конечно, все это - вне крепостных стен и с.-дечной программы, - но - что ж? - я всегда высоко ценил удовольствие быть еретиком».
Ленин сразу почувствовал опасность: «Отрицать, что вся эта группа товарищей ведет агитацию против “Пролетария”, поддерживая и защищая отзовистов, значило бы насмехаться над известными всем в партии фактами. Вся русская печать давно уже указала на то, что Луначарский с острова Капри повел проповедь богостроительства. Ему помогал в России Базаров. Однородные философские взгляды защищал в десятке русских легальных книг и статей, в десятке заграничных рефератов Богданов».
Слушатели школы не сразу поняли, что к чему. Один из них, И. Панкратов, решительно не принявший политику фракции, вспоминает: “В первый период занятий в школе ни я, ни другие ученики не подозревали о подлинных замыслах организаторов школы. Но вскоре мы заметили, что Богданов и в особенности Алексинский стали резко отзываться о В.И. Ленине”.
Борьба принимала все более острые формы...
Богданов понимал, что жизнь вообще не идиллия, а в ту эпоху - элементы распада и разложения, шедших в организациях партии, были с самого начала занесены в школу и в конце обучения вырвались в виде фракционной борьбы. Это отравило последние дни существования школы, но в то же время прояснило болезни и слабости этой работы.
В платформе основной части слушателей и лекторов каприй- ской школы отмечалось, что борьба взглядов часто осложняется борьбой самолюбий. Не меньше вреда приносит и привычка слепо доверять партийным авторитетам, полагаться на мнения вождей, отвергать всякие сомнения в их правоте.
Большое значение имело письмо В.И. Ленина от 30 августа 1909 года, адресованное ученикам школы: “Во всякой школе самое важное - идейно-политическое направление лекций. Чем определяется это направление? Всецело и исключительно составом лекторов”.
Далее он писал, что именно группа каприйских лекторов образовала оппозицию “Пролетарию”, вела против него агитацию,
68


выделилась в особую фракцию. Остров Капри получил известность как центр богостроительства.
Ленинское письмо возымело действие. Уже в октябре 1909 года он с удовлетворением пишет о начавшемся расколе “школы”: “От всей души приветствуем ясную размежевку в школе... Это - начало сражений против вас везде и всюду, куда проникнут богдановцы”.
Небезынтересно в связи с этим привести выдержку из письма Богданова Ю. Бронштейну от 23 окт. (5 нояб.) 1909 г.:
“...Мы боролись и боремся против раскола в большевизме не потому, чтобы нам было приятно работать с Лениным... а потому, что большевизм дорог нам, как идейное течение, и мы не хотим допускать, чтобы он принял замкнутую, династическую форму; мы хотели, чтобы он был душою партии, а не обособленной частью ее тела...
Мы не хотим завершить эту борьбу в виде нового фракционного центра. Но если нейтральные товарищи, подобно Рязанову, будут фактически поддерживать авторитет Б.Ц., т.е. Ленина-Плеханова, то мы вынуждены будем стать фракцией - и строительство партии пострадает от этого. Пусть товарищи взвесят, прежде чем заставят нас организовываться отдельно, изолируя нас среди партии. Пусть примут в расчет, что никогда еще ни одна фракция не начиналась с такими личными силами, с какими начнет эта искусственно, против воли выделенная фракция. Соедините всех 8 сознательных, развитых, и еще раз развернувшихся на школьной работе товарищей рабочих с литературной группой из Горького, Алексинского, меня, Покровского, Луначарского, Базарова, Степанова, Рожкова, который по выходе из тюрьмы к нам присоединится - с такими, как Марат, Никитич, Станислав и пр. Хотите Вы сделать это фракцией или нет? Решайте. Ленин только этого и хочет - чтобы избегнуть неприятностей встречи перед лицом большевиков на съезде. Если он добьется этого, то кое-что выиграет. Но что выиграете вы?..”
Как видим, в противовес укоренившимся догмам нашей партийной истории А.А. Богданов отнюдь не намеревался создавать фракцию на базе Каприйской школы - к этому его просто вынуждали ленинцы. И Александр Александрович продолжал организовывать обучение пролетариев - теперь уже в другом месте - в Болонье.
Новая школа была создана в основном на средства уральских рабочих осенью 1910 года (занятия начались 21 ноября). Среди учеников был, например, Авилов, в будущем член президиума Всероссийского Совета Профсоюзов, занимавший одно время и пост народного комиссара почт и телеграфов.
69


Организатор болонской школы - т. Аркадий (Ф.И. Калинин), позже член коллегии Наркомпроса, советский партийный работник. Косарев стал потом председателем Томского губис- полкома и одним из видных деятелей Московского комитета партии. Тов. Яков (К.А. Алферов) работал в НКПС.
Среди преподавателей появились новые имена, в частности А.М. Коллонтай и П.П. Маслов - будущий советский академик, работник Госплана. Официальным директором школы значился Луначарский, поскольку он свободно изъяснялся и на итальянском и потому мог сноситься с властями, вызывать врачей и т.п. Он был руководителем экскурсий рабочих по Италии, в частности, был их гидом при поездках в Неаполь и Рим.
Со многими из тех, кто сотрудничал с Богдановым в те годы, сохранились теплые отношения на протяжении ряда лет. Вот, например, выдержки из письма А.М. Коллонтай Богданову из Берлина (1914 г.):
«Дорогой Александр Александрович!
Большое сердечное спасибо за Вашу книгу “Наука о общ. (естественном) сознании”: сейчас же ее просмотрела и с невольным интересом прочитывала все дальше и дальше. Это - великолепная вещь для дисциплинирования и систематизирования уже накопленных знаний, не говоря уже о том, что то, что она дает нового, т.е. то, что Вы вносите своего в нашу науку, заслуживает полного внимания и заставляет сделать шаг в мышлении марксистской школы. Опять, читая этот Ваш труд, я подумала то же, что всегда, когда беру в руки Ваши книги - голова работает, - и если не всегда с Вами согласишься, то во всяком случае чувствуешь, как Вы насильственно выводите нас из круга банального образа мышления и заставляете посмотреть на мир с Вашей точки зрения - интересной и широкой уже тем, что в ней большое единство и стройность...
На днях пережила с Ан. Вас. берлинскую историю. Что поделывает Нат. Богд.? Шлю ей и Вам самый сердечный привет. Еще раз спасибо за книгу! Получила 2 экз. Кому вторая? А. Коллонтай».
Большинство учителей и учеников школы находилось под надзором полиции, которая, естественно, постаралась внедрить туда свою агентуру. Вот, например, полицейское донесение от 20 декабря 1910 года:
«Группа “богдановцев”, признающая исключительно нелегальную работу (“уйти в подполье”), совершенно отмежевалась от центра, приняла название группы “Вперед” и задалась целью сорганизовать свою школу из лиц, принявших платформу “впере- довцев”. В качестве лекторов этой школы состоят известные:
70


Луначарский, Богданов и Станислав Вольский (он же Соколов). Средства на устройство этой школы получены “впередовцами” от участников ограбления в 1909 г. ст. Миасс. Школа рассчитана на 30 слушателей... Кроме сего, известно, что независимо от приведенного числа учеников в болонскую школу отправились от Урала еще 19 человек».
Очень хорошо осведомленным о болонской школе оказался Начальник Спб. Охранного Отделения фон-Коттен, 16 марта 1911 г. представивший Директору департамента полиции о ней обстоятельную записку, в которой в частности говорилось:
«Школа находится в г. Болонье по улице Марсель, в д. № 14. Квартира состоит из 4-х комнат - две заняты Богдановым и Луначарским, а остальные предоставлены школе, причем в одной ведутся занятия, а другая служит столовой. Слушатели живут на частных квартирах по 2 человека...
Содержание каждого слушателя, кроме довольствия, обходится около 100 фр. в месяц; кроме того каждому ученику выдается ежемесячно по 5 фр. на личные расходы...
Лекции читаются по следующим предметам: политическая экономия - доктор Богданов; история русской литературы и история рабочего движения на Западе - Луначарский; история РСДРП - Лядов (Мандельштам); государственное право - Сте- пинский-Менжинский; политические партии в России - Алексинский; аграрный вопрос - П.П. Маслов; женский и финляндский вопрос - Коллонтай Александра Михайловна, жена подполковника; русская история - “Домов” (Покровский); рабочее движение в Австрии - Троцкий; практические занятия - пропаганда и агитация - Андрей Соколов (“Станислав Вольский”). Кроме того дали согласие прочесть ряд лекций: Дан - о современном моменте, Волонтер (Вельтман) - о национальном вопросе, Херасков - о международной политике и Мартов - о профессиональных союзах.
На прочитанные лекции даются гектографированные записки в виде повторительного курса; после ознакомления с ними учеников лекторы проверяют, насколько предмет усвоен слушателями...
Организаторы и лекторы школы живут совершенно обособленно, отношение к ученикам официально-покровительственное. Ученики имеют более частое общение и посещают только Троцкого и Соколова (“Ст. Вольского”).
С самого начала занятий между учениками школы происходят постоянные ссоры. Ученики с Урала, пользуясь сплоченностью своей группы и сознанием, что школа обязана главным образом своим существованием миасским деньгам, держат себя по
71


отношению к остальным слушателям крайне вызывающе. Обладая средствами, происхождение которых не скрывают, они не стесняются в расходах и этим вызывают к себе со стороны товарищей зависть, а отчасти и брезгливое отношение».
Как видим, в сугубо благородное дело воспитания гуманизма и культуры пролетариев постоянно вмешивалась жестокая реальность их подпольной жизни.
Заключая наш разговор, мы должны сказать, что Ленина возмущало не столько учение, сколько личность его бывшего близкого соратника.
Скорее всего, Ленин с тех пор начал использовать философию Богданова как повод для ошельмования его, чтобы отбить у Богданова охоту к организации партийной школы-фракции. Он не мог уже более скрывать, что Богданов чувствует себя способным стать не только литературным организатором, но и вождем. Ленин выдвигал его “философские ошибки” как аргумент за выдворение Богданова из партии, предупреждая своих ближайших друзей об опасности упадка партийных финансов, от которых зависело материальное существование большевистских эмигрантов и которые Богданов и Красин в какой-то мере держали в своих руках. А потому мы не можем обойти молчанием и финансовые стороны взаимоотношений.
Сюжет для детектива
В истории большевистской партии одной из самых закрытых тем была тема ее финансирования. Туманный намек о появлении у большевиков крупной суммы впервые появился в печати в 1911 году в изданной в Париже брошюре Мартова, на что немедленно последовал негодующий ответ Каменева: “Мартов первый в рядах партии позволяет себе вынести в печать дело настолько конспиративное, что до сих пор, в самой ожесточенной борьбе, все, знавшие это дело, считали своим долгом всячески охранять его”.
В тайну пополнения партийной кассы были посвящены очень немногие и среди них главенствующее положение занимал Богданов.
История начиналась с меценатства фабрикантов Морозовых. Они вначале ограничивались поддержкой только искусства, культуры, просвещения, народного здравия. Савва Морозов идет уже дальше: нужно освободить народ от гнета, создать для него лучшую жизнь. И приходит к мысли о необходимости и нравственном долге поддерживать революцию. В 1901-1903 годах он дает каждый месяц по две тысячи рублей на содержание
72


“Искры”. Через М. Горького он связывается с большевиками, дает на устройство побегов из ссылки, на постановку нелегальных типографий. Он прячет у себя на квартире революционеров - в частности Н. Баумана. Он вносит залог для освобождения в 1905 году из тюрьмы Горького. Весной 1905 года вдруг уезжает за границу и в Каннах, 26 мая вечером, в номере гостиницы кончает с собой выстрелом в сердце. Застраховав свою жизнь в 100 тысяч рублей, завещает свой страховой полис М.Ф. Андреевой, которая передает этот полис в руки Красина, Ленина, Богданова. О деньгах, таким образом полученных большевиками, много говорилось на V Лондонском съезде в 1907 году.
Смерть Саввы Морозова действительно окружена тайной. Незадолго до смерти, объясняют одни, он был в крайне подавленном настроении, говорил о надвигающихся на него больших неприятностях, намекал, что предан каким-то близким существом. Причина самоубийства, утверждают другие, - несчастная любовь к Андреевой, которая, бросив мужа, в это время стала женой М. Горького. Ни то и ни другое - замечают третьи: он ушел из жизни потому, что душа этого кающегося миллионера, глубоко заболевшая вопросом “как жить”, не нашла на него ответа. Какое из объяснений ближе к истине - не знаем.
Таратута, лицо, в советское время управлявшее различными банковскими учреждениями, в тот период только начинал свои финансовые “операции”, первая из которых описана Крупской:
«Двадцатитрехлетний Николай Павлович Шмит, племянник Морозова, владелец мебельной фабрики в Москве на Пресне, в 1905 г. целиком перешел на сторону рабочих и стал большевиком. Он давал деньги на “Новую жизнь”, на вооружение. Во время Московского восстания эта фабрика сыграла крупную роль. Николай Павлович был арестован, его всячески мучили в тюрьме. Перед смертью он сумел передать на волю, что завещает свое имущество большевикам.
Младшая сестра Николая Павловича - Елизавета Павловна - доставшуюся ей после брата долю наследства решила передать большевикам. Она, однако, не достигла еще совершеннолетия, и нужно было устроить ей фиктивный брак, чтобы она могла располагать деньгами по своему благоусмотрению. Елизавета Павловна вышла замуж за т. Игнатьева, работавшего в боевой организации, но сохранившего легальность, числилась его женой - могла теперь с разрешения мужа распоряжаться наследством, но брак был фиктивным. Елизавета Павловна была женой другого большевика, Виктора Таратуты. Фиктивный брак дал возможность сразу же получить наследство, деньги переданы были большевикам”.
73


В 1906 году некоторыми большевиками, в том числе известной своей ехидностью особой, носившей кличку “Землячка”, по адресу Таратуты было брошено обвинение в доносительстве и провокации. Обвинение, тщательно и дважды рассматривавшееся, оказалось вздорным. Но во время распри между большевиками в 1909-1911 годах Богданов, ставший врагом Ленина, снова поднял вопрос о провокаторе Таратуте, с целью указать из каких грязных, аморальных субъектов состоит окружение Ленина. На это обвинение Таратута ответил большим письмом, интересным для нас в том отношении, что в нем упоминаются факты, которые позволяют очертить роль Богданова в истории с наследством Шмита.
Считая, что провокаторство всегда связано с корыстными целями, Таратута бросил следующую фразу: “...Максимов знал другой факт, не менее показательный, но известный лишь тесному кружку. Он знал, что я передал в партийную кассу сумму денег, превышающую во много раз плату самых крупных провокаторов. Я не могу здесь называть цифры, но Максимов знал, что тут были единовременные передачи в сотни тысяч, что эти суммы приходилось лично мне выручать от всяческого полицейского риска. И все эти суммы (во много раз превышающие личное благосостояние не только мое, но и всех моих близких) хранились и передавались мной под контролем и под отчет всей коллегии и самого Максимова, подпись которого имеется под большинством документов, относящихся к этим пожертвованиям. Максимов знал, что достаточно было мне упустить хотя бы одну предосторожность из тех, которые мы вместе с ним намечали, чтобы партия лишилась этих пожертвований”.
Таратута указывает, что передавал в партийную кассу “сотни тысяч”. Так как он делал свое заявление в Париже, то, говоря о “сотнях тысяч”, он очевидно имел в виду не рубли, а франки. И в этом случае обнаруживается огромность суммы, попавшей в руки большевиков, - она будет уточнена в дальнейшем. Из письма Таратуты выясняется, что в перекачивании к большевикам капитала Шмита, кроме Ленина, горячее участие принимал Богданов.
Какой год тут имеет в виду Таратута? Очевидно, не 1908 год. Тогда он был уже за границей и мог не бояться царской полиции. Время, о котором он рассказывает, вне всякого сомнения - вторая половина 1907 года, когда Таратута приезжал в Куоккала на дачу “Ваза” и намечал с Богдановым (об этом, несомненно, знал Ленин) “предосторожности”, которые нужно было принимать, чтобы партия не лишилась пожертвований. Можно, таким образом, установить, что деньги от наследства Шмита начали поступать к большевикам уже в 1907 году, шесть-семь месяцев спустя после смерти Шмита.
74


В какой мере верно, что Таратута был на содержании у богатой купчихи? Средства Елизаветы Шмит были двоякого рода. У нее были деньги, полученные ею в наследство от отца. На эти деньги жила она, и вместе с нею жил и деньгами пользовался Таратута. С другой стороны, были деньги, полученные в наследство от умершего брата, и они передавались партии, причем Тара- тута, зная, что его кое-кто называет сутенером, стремился в своем ответе Богданову парировать это обвинение указанием, что суммы, передававшиеся им партии, “во много раз превышают личное благосостояние не только его, но и всех его близких”, то есть личные капиталы Елизаветы Шмит.
Царская охранка внимательно следила за денежными делами социал-демократов.
Из донесения Начальника Спб. Охранного отд. от 28 марта 1909 г.:
«По полученным отделением сведениям, проживающий за границей член и кассир Центрального Комитета инженер-техно- лог Красин “Никитич” достал для партии около 200 000 р. Источник получения этих денег пока неизвестен...
Красин в настоящее время ведет энергичную отзовистскую кампанию и из вышеупомянутых денег самовольно удержал 140 000 р., которые и будут использованы на пропаганду “отзовизма”, включая и самостоятельную типографию для той же цели».
Из сообщения Департамента полиции от 24 июня 1909 г.:
«По имеющимся в Департаменте полиции данным, в настоящее время за границей истинным руководителем социал-демократической партии является не Центральный Комитет, а тайный Большевистский Центр, причем члены последнего - Богданов, Марат и “Никитич” перешли к критике политики Большевистского Центра, склонились к отзовизму и ультиматизму и, захватив крупную часть похищенных в Тифлисе денег, начали заниматься тайной агитацией против Большевистского Центра вообще и отдельных его членов в частности...
На днях должны состояться в Париже заседания Большевистского Центра, куда в качестве представителя от московского района прибыл Шулятиков (Донат) - маленького роста, лохматый, с рыжеватой бороденкой, алкоголик с ярко-красным носом.
Похищенные в Тифлисе деньги не передаются в Большевистский Центр из недоверия к “Виктору”; они будут переданы этому центру на съезде...»
Интересно, принимал ли Богданов участие в тифлисском деле и действительно ли в ленинском окружении - на уровне Центра! - вращались психопатологические типы, алкоголики вроде Шулятикова?
75


Обратимся снова к такому солидному источнику, как воспоминания Крупской о Ленине:
“В июле 1907 г. была совершена экспроприация в Тифлисе на Эриванской площади. В разгар революции большевики считали допустимым захват царской казны. Деньги от тифлисской экспроприации нельзя было использовать. Они были в пятисотках, которые надо было разменять. В России этого нельзя было сделать, ибо в банках всегда были списки номеров, взятых при экспроприации пятисоток. И вот группой большевиков была организована попытка разменять пятисотки за границей одновременно в ряде городов. Знал об этом, принимал участие в организации этого размена провокатор Житомирский. Он уже провалил в это время в Берлине Камо, у которого был взят чемодан с динамитом и которому пришлось долго сидеть потом в немецкой тюрьме, а затем германское правительство выдало Камо России. Житомирский предупредил полицию, и пытавшиеся произвести размен были арестованы. В самой Женеве был арестован Н.А. Семашко, в адрес которого пришла открытка на имя одного из арестованных...”
В другом месте Н.К. Крупская вспоминает, как приехали Шу- лятиков и депутат Думы Шурканов (он оказался потом провокатором). По французскому обычаю, пошли с ними в кафе. «Шурканов дул пиво кружку за кружкой, пил и Шулятиков. Но Шуля- тикову пить нельзя было, у него был наследственный алкоголизм. Пиво вызвало у него острый нервный припадок. Выйдя из кафе, он вдруг бросился с палкой на Шурканова. Еле справились с ним..., пошли отыскивать доктора и комнату, где бы его поселить за городом. Нашли комнату в Фонтеней-о-Роз, где жили Семашко и Владимирский, которые его отходили к заседанию расширенного совещания редакции “Пролетария...”».
“Много было таких случаев, - сетует Надежда Константиновна, - тяжелее всего был случай с т. Пригара, участником Московского восстания. Раз приходит к нам и начинает возбужденно, не останавливаясь, говорить что-то несуразное. Явно человек с ума сошел. Побледневший Ильич остался с Пригарой, а я побежала за знакомым доктором-психиатром. Он пришел, поговорил с больным, потом сказал, что это - тяжелая форма помешательства... Потом нашли его труп в Сене с привязанными к шее и ногам камнями - покончил человек с собой...
В 1911 г. в Париж приехал Камо. Он просидел в немецкой тюрьме более полутора лет, симулировал сумасшедшего, потом в октябре 1909 г. был выдан России, отправлен в Тифлис, где просидел в Метехском замке более года. Был признан безнадежно больным психически и переведен в Михайловскую психиатри¬
76


ческую больницу, откуда бежал, а потом нелегально, прячась в трюме, поехал в Париж потолковать с Ильичом. Он страшно мучился тем, что произошел раскол между Ильичом, с одной стороны, и Богдановым и Красиным - с другой. Он был горячо привязан ко всем троим...”
Создается впечатление, что знаменитый экспроприатор был хорошо знаком с Богдановым, о чем свидетельствуют и письма Камо (С.А. Тер-Петросяна) А.А. Богданову из тюрем.
Написаны они мелким почерком темно-коричневыми чернилами, как бы на одном стандартном листе, но сложенном вдвое и затем еще перегнутом на 16 или 32 части (так что получался квадрат). Видимо, письмо доставлялось с оказией, может быть, где- то зашитым за подкладку.
В одном из писем Камо пишет, что “...нам нужно 1000— 1500 руб. для побега и не позже 15 июня. После побега верну... Я прочел Вашу тектологию, очень и очень полезно для организатора”...
А вот другое письмо, весьма интересное своими оценками людей и книг:
«Здравствуйте, дорогой А. Алек-вич!! Шлю вам горячий привет и желаю, чтобы вы до старости лет остались таким же непоколебимым, каким были до сих пор. Говорю до старости, потому что много примеров, говорящих за то, что старость заставляет даже самых сильных изменять взгляды, или же топтаться в одном месте. Как это случилось с Плехановым и Лениным. Я глубоко убежден, что этого с вами не будет никогда. Передайте мой сердечный поклон Наталье Богдановне и Котику (сыну Богданова. - В Я.), а также всем интересующимся мною. Я прочел вашу книгу “...философию живого опыта”. У меня не хватает слов, чтобы перечислить ее достоинства, не хватает выражений изложить мой восторг и впечатления, произведенные этой книгой. Она поистине настольная книга для всякого ес-дека материалиста...
Кроме этого и самое главное, она дала действительное понятие о наших разногласиях, которые разъединяют вас от так называемой старой материалистической школы, представителем которой является П[ле]ханов.
...Ваша книга дала мне это понятие. Читая ее, я думаю, что я вновь возродился умственно, первый раз посмотрел “на мир” открытыми глазами. Она перебросила мост между “марксизмом” и новой пролетарской философией.
В эмпириомонизме я усматриваю настоящее возрождение марксизма, который наши “фетишисты” превратили в ... непонятную для пролетария “догму”. Ваша философия освободила в моих глазах марксизм от догматической рутины. Я горжусь, что
77


имею теперь почву под ногами, что наконец вникнул в понятие “материи” и “абсолютных истин...”.
Плеханов и компания называют вас идеалистом - это значит признавать себя первобытным... Я удивляюсь, почему люди не понимают азбуку. Мне еще простительно было не понимать, а тем, которые являлись светилами марксизма - то это им не только не простительно, но и стыдно... Теперь я хочу дать Вам отчет о моей деятельности после разлуки с Вами ...Расставшись с Вами, я переехал в Женеву. Хотел видеться с товарищами. Действительно, они очень обрадовались этому. Советовали мне не ехать в Россию, но я, конечно, не согласился. С одной целью поехал в Женеву (далее неразборчиво)...
Увидевшись там с одним тов., я выехал обратно и поехал прямо в (Царь)-Град. Там сделал визит одному полковнику... бывшему грузинскому князю, к которому имел рекомендательные письма...
Я переправился в Софию. Дан был адрес. Но там меня арестовали, как турецкого военного шпиона. Взяли к градоначальнику. Я назвался есдеком русским...
Наконец, я должен сказать два слова относительно того товарища, которому вы выслали 2000 руб... Он единственный на целом Кавказе, который способен на всякое серьезное дело. Он и хочет вырвать меня отсюда и вновь действовать. Если обратится к Вам за чем-нибудь, доверяйте и не отказывайте... Деньги, которые он получил от вас, часть он истратил на меня, часть на дела, часть на возвращение из каторги товарищей прежних, а часть у того тов., что я говорил, что он ему мог отдать. И так до свидания. Целую крепко, накрепко и дружески жму руку. Пишу до свидания, т.к. уверен, что увижусь с Вами.
Писал так неразборчиво, т.к. сто глаз наблюдает за мной и сижу в одиночку. Даже не перечитать другой раз из-за боязни...».
Другое письмо Камо Богданову выполнено симпатическими чернилами. Видимо, после проявления текста и от долгого хранения эта маленькая записочка, написанная в тюрьме и, очевидно, нелегально переданная на волю, стала сейчас бурой. В ней можно прочесть лишь отдельные фразы, слова (“кроме вас некому выполнить просьбу... ради пролетарского дела” и т.п.), но суть явно сводится опять к просьбе о высылке денег.
Важно заметить, что все эти письма с просьбами о денежной помощи относятся к периоду после 1912 г., когда Богданов вот уже несколько лет был вне ленинской партии. Что же, выходит, и в это время он распоряжался какой-то частью партийных денег? Может быть, он изыскивал средства из собственных источников? Но факт тесной связи с экспроприаторами с Кавказа на¬
78


лицо, как налицо дружеская привязанность Камо к Александру Александровичу, который, в свою очередь, отвечал взаимностью. И вот тому подтверждение. Рукописный набросок (примерно к 1911 г.) вступления к книге:
“Много друзей приобрел я в ту эпоху среди товарищей из грузинской нации. Были между ними люди мысли и пера, были люди живого, огненного слова, были также люди сурового дела”.
Позже Богданов обмолвится и о том, что ради “кавказских дикарей” он порвал с группой “Вперед”. Как видим, отношение двойственное - от восхищения до скрытого презрения.
Все это остается пока тайной. Но совершенно ясно одно: Богданов на протяжении ряда лет был ответственным распорядителем финансов партии и даже после выхода из РСДРП оставался связанным с людьми, основной функцией которых была экспроприация средств.


Глава III
Через сердце мира
Смольный после Октября.
Красин:
- Теперь самое трудное организовать производство...
Ленин:
- Что же тут трудного? Наставим станков, заставим инженеров работать на нас. Принудить работать!
Из записных книжек Богданова
При всей совершенно необычной разносторонности и, казалось бы на первый взгляд, разбросанности интересов Богданова, простирающихся от политической экономии до экспериментальной биологии, и от поэзии до гносеологии, его творчество всегда было направлено на поиск общих закономерностей, присущих всему существующему. И чем бы он ни занимался, он, по его собственным словам, все время пахал одну и ту же борозду. Борозду, проходящую через сердце мира.
В годы первой мировой войны Богданов - фронтовой врач. Он интернационалист по политическим взглядам. Соприкосновение с жестокой реальностью, кровь, горе и ужасы войны потрясли его и заставили по-иному взглянуть на мир. Для Богданова война не только мировая катастрофа, но и глубокий кризис пролетарской идеологии, культуры и политики, крушение социал- демократии. Теперь он сдержанно оценивает возможности российского пролетариата, его готовность к восприятию социалистических идей. Тем не менее, будучи вне партии, он продолжает пропагандистскую работу от имени пролетариата. Яркий пример тому - воззвание к международному пролетариату от московского рабочего класса. Как ни удивительно, составлял его не большевик, не эсер, а беспартийный Богданов.
“От рабочих революционной Москвы к пролетариям воюющих стран, союзных и неприятельских, а также стран нейтральных.
Товарищи!
Никогда еще рабочий класс не находился в таком трагическом положении, как теперь. Пролетариат двух лагерей беспощадно истребляют друг друга, с бешеной энергией приготовляют
80


орудия убийства и разрушения друг против друга. Разорвано Красное Знамя международного братства рабочих, и на его месте с торжеством развеваются государственные знамена господствующих классов. Смерть и гибель волнами разливаются от этих знамен.
Гибнут не только миллионы жизней - ценные жизни работников, товарищи! гибнет не только неисчислимое народное состояние - созданное нашим трудом, товарищи! Разрушается культура человечества, в страшной опасности веками завоеванная свобода передовых наций.
В этом упадке культуры всего грознее то, что с ним все легче мирятся, в упадке свободы - то, что его как будто не замечают. Война становится привычным состоянием, диктатура властей и слепое подчинение масс - нормальным положением общества; закрепощение труда растет и развивается повсюду.
Товарищи рабочие стран, сделавших нам науку и цивилизацию. Вы видите, во что превращаются наука и цивилизация. Товарищи рабочие стран свободы и демократии! вы видите, что делается с вашей свободой и демократией. Поток варварства грозит затопить мир, а следом за варварством идет порабощение...”
Богданов, как и другие большевики, фанатично верил в святое предназначение рабочего класса, напрочь отвергая возможную организующую роль в революции интеллигенции или крестьянства. “Интеллигенция не коллективистский класс, поэтому она не может выполнить задачу планомерной организации общества”, - писал он Опарину в 1919 г.
В то же время Богданов приветствовал февральскую буржуазно-демократическую революцию и не принял ленинских “Апрельских тезисов”, курс большевиков на социалистический переворот. Возражая своим оппонентам в 1918 г., он спрашивал: “Созрела ли для социализма Россия?” И отвечал: “Боюсь, что нужна слишком большая вера, чтобы признать это”. “Вера и оптимизм хороши для боя, но не для исследования. Вступать же в бой надо лишь на хорошо подготовленной почве. В этом отношении наш максимализм очень опасен, он может послужить идейной основой для авантюр и жестоких поражений. Частью уже он, в форме ленинизма, и сыграл у нас эту роль”.
Он считал, что должны пройти многие годы прежде чем “наша революция из демократической перейдет в социалистическую”. А пока, по мнению Богданова, надо готовить рабочий класс к социализму, для чего ему необходима внутренняя социалистическая культурная революция, под которой он понимал в первую очередь формирование у пролетариата самостоятельного политического
6. В.Н. Ягодинский
81


сознания, становление нового духовного культурного мира, собственной культуры. Все это и должно было быть зародышами социализма в настоящем. Великая французская революция была подготовлена французскими просветителями, а социалистическая культурная революция пролетариата должна предшествовать политическому перевороту, считал он. Богданов не принял Октябрьскую революцию как социалистическую, хотя отмечал, что власть захватил пролетариат и он объективно не мог этого не сделать. Он признавал, что эта революция Великая и Историческая не только для России, но и для всего мира. И в то же время подчеркивал трагичность положения рабочего класса и его партии, напоминая вывод Энгельса: “Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение еще недостаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство”.
Как патриот и человек, преданный идее служения рабочему классу, Богданов после Октября сосредоточил свое внимание на двух основных задачах - работе над повышением культурного уровня пролетариата и научной деятельности. Он стремился воздерживаться от публичных оценок Октябрьской революции (они содержатся большей частью в его частной переписке), от политических заявлений и деклараций. Но время было жестокое, оно ставило в центр внимания прежде всего политические вопросы и требовало четких ответов. И слишком незаурядна была сама личность А.А. Богданова, чтобы не привлечь к себе внимания.
По косвенным свидетельствам известно, что в 1920 г. Богданову предлагали вступить в партию большевиков и даже якобы обещали ответственную партийную должность. Отказ Богданова современники объясняют тем, что как будто он болезненно переживал свое исключение в 1909 г. На наш взгляд, дело было не столько в личных обидах, он был выше этого, сколько в принципиальных разногласиях с руководством партии, в его оценке стратегической и тактической линии партии. Он, например, еще в 1918 г. выступал против политики военного коммунизма, против той нравственной атмосферы, которая складывалась в партии в начале 20-х годов. Слово Богданову.
“Для этого будущего я и работаю...”
Отношение А.А. Богданова к Октябрьской революции, партии большевиков, перспективам строительства социализма четко сформулировано в ответе Александра Александровича на письмо
82


А.В. Луначарского, приглашавшего (по поручению В.И. Ленина) своего близкого друга сотрудничать с большевиками:
«19.XI-1917 г.
Дорогой Анатолий!
Письмо твое спокойно пролежало в Совете РД неделю, и только теперь доставлено мне “с оказией”. Отвечаю немедленно.
...Я не стою, конечно, на позиции саботажа или бойкота. Не вижу ничего смешного в том, часто нелепом, но почти всегда вынужденном, что у вас делается. Трагизм вашего положения не только вижу, но думаю, что вы-то видите его далеко не вполне, попробую даже выяснить его по-своему.
Корень всему - война. Она породила два основных факта: 1) экономический и культурный упадок; 2) гигантское развитие военного коммунизма. (Именно Богданов впервые ввел этот термин. - В.Я.)
Военный коммунизм развивался от фронта к тылу, временно переустроил общество: многомиллионная коммуна - армия, паек солдатских семей, регулирование потребления - смягченный коммунизм потребления; применительно к нему... нормировка сбыта, производства. Вся система государственного коммунизма есть не что иное, как ублюдок капитализма и потребительского военного коммунизма, - их не понимают нынешние экономисты, не имеющие понятия об организационном анализе.
Атмосфера военного коммунизма породила максимализм: военный, практический, и “новой жизни”, академический. Который лучше, не знаю. Ваш открыто противонаучный: тот - псев- до-научен. Ваш лезет напролом, наступая, как Собакевич, на ноги марксизму, истории, логике, культуре, тот - бесплодно мечтает о социалистической революции в Европе, которая поможет и нам, - Манилов.
В России максимализм развился больше, чем в Европе, потому что капитализм у нас слабее, и влияние военного коммунизма, как организационной формы, соотносительно сильнее.
Социалистическая рабочая партия в России была раньше большевистская. Но революция под знаком военщины возложила на нее задачи, глубоко исказившие ее природу. Ей пришлось организовать псевдосоциалистические солдатские массы (крестьяне, оторванные от производства и живущие на содержании государства в казарменных коммунах). Почему именно ей? Кажется, просто потому, что она была партией мира, идеала солдатской массы в данное время.
Партия стала рабоче-солдатской. Но что это значит? Существует такой тектологической закон: если система состоит из ча¬
6*
83


стей высшей и низшей организованности, то ее отношение к среде определяется низшей организованностью. Например, прочность цепи определяется наиболее слабым ее звеном, скорость эскадры - наиболее тихоходным кораблем и пр. Позиция партии, состоящей из разнородных классовых отрядов, определяется ее отсталым крылом.
Партия рабоче-солдатская есть объективно - просто солдатская.
И поразительно, до какой степени преобразовался большевизм в этом смысле. Он усвоил всю логику казармы, все ее методы, всю ее специфическую культуру и ее идеологию.
Логика казармы, в противоположность логике фабрики, характеризуется тем, что она понимает всякую задачу, как вопрос ударной силы, а не как вопрос организационного ответа и труда. Разбить буржуазию - вот и социализм. Захватить власть - тогда все можем...
Вот маленький, но наглядный пример. Если бы я хотел принять твое предложение - я не мог бы этого сделать - по материальным причинам. Время и силы надо отдать целиком; а жалованье - “не выше обученного рабочего”...
Уж, конечно, рабочий социалист не потребует, чтобы инженерам плата была не выше, чем ему: интересы дела. А казарма этого вопроса не ставит - ибо дела производительного нет, она знает только паек. Разве Ленин и Троцкий не читали Маркса? Не знают, что стоимость рабочей силы определяется нормальным уровнем потребностей, связанных с выполнением данной функции? Конечно, знают, но они сознательно рвут с логикой социализма для логики военного коммунизма... А впрочем, м.б., и не сознательно.
А культура... Ваше отношение ко всем другим социалистам: вы все время только рвали мосты между ними и собой, делали невозможным и всякие разговоры и соглашения; ваш политический стиль пропитался казарменной трехэтажностью, ваши редакции помещают стихи о выдавливании кишок из буржуев...
Ваши товарищеские отношения... На другой день после того, как ты закричал “не могу!”, один из твоих ближайших товарищей, Ем. Ярославский, печатает в “С-Д” статью об “истерических интеллигентах, которые жалеют камни и не жалеют людей”, которые “верещат “не могу!”, ломая... барские руки” и пр. (цитирую приблизительно, но стиль не искажаю). Таково товарищеское уважение. Это пролетарий? Нет, это грубый солдат, который целуется с товарищем по казарме, пока пьют вместе денатурат, а чуть несогласие - матерщина и штык в живот. Я в такой атмо¬
84


сфере жить и работать не мог бы. Для меня товарищеские отношения - это принципы новой культуры... И я не так-то легко меняю свою природу. Тут нет ничьей вины: все это было неизбежно. Ваша безудержная демагогия - необходимое приспособление к задачам собирания солдатских масс; ваше культурное принижение - необходимый результат этого общения с солдатчиной при культурной слабости пролетариата. Черные годы реакции огрубили его, затемнили его сознание; еще два года назад рабочие Москвы - Москвы, и даже Пресни! - приняли искреннее участие в черносотенном немецком погроме... И в экономическое положение рабочих въелась фальшь, искажение: и они на 3/4 на содержании у государства, все их прибавки идут из казначейства, чего не станет отрицать ни один экономист.
А идеал социализма? Ясно, что тот, кто считает солдатское восстание (?) началом его реализации, тот с рабочим социализмом объективно порвал, тот ошибочно считает себя социалистом - он идет по пути военно-потребительского коммунизма, принимает карикатуру упадочного кризиса за идеал жизни и красоты. Он может выполнять объективно-необходимую задачу, как нынешний большевизм, но в то же время он обречен на крушение, политическое и идейное. Он отдал свою веру солдатским штыкам, - и недалек тот день, когда эти же штыки растерзают его веру, если не его тело. Здесь действительный трагизм. Я ничего не имею против того, что эту сдачу социализма солдатчине выполняет грубый шахматист Ленин, самовлюбленный актер Троцкий. Мне грустно, что в это дело ввязался ты, во-1-х), потому что для тебя разочарование будет много хуже, чем для тех; во-2-х), потому что ты мог бы делать другое, не менее необходимое, но более прочное, хотя в данный момент менее заметное дело, - делать его не изменяя себе. Я же останусь при этом другом деле, как ни утомительно одиночество зрячего среди слепых.
Социалистической революции в Европе теперь не будет - не на том уровне культуры и организованности стоит ее рабочий класс, возраст его ясно засвидетельствован историей войны. Там будет ряд революций характера ликвидационного, уничтожающих наследство войны: авторитарность (олигархия, диктатура властей), задолженность (следовательно, гипертрофию рантьер- ства), остатки национального угнетения, вновь созданную войной и фиксированную государственным капиталом обособленность наций, и пр. - работы много.
В России же солдатско-коммунистическая революция есть нечто, скорее противоположное социалистической, чем ее приближающее. Демагогически-военная диктатура принципиально
85


неустойчива: “сидеть на штыках” нельзя. Рабоче-солдатская партия должна распасться - едва ли мирно. Тогда новой рабочей партии - или тому, что от нее оставят солдатские пули и штыки - потребуется своя идеология, свои идеологи (прежние, если и уцелеют, не будут годиться, пройдя школу демагогии-диктатуры). Для этого будущего я и работаю...».
Отношение к революции Богданов многократно и четко высказывал и в других письмах, в частности в открытом письме к Н.И. Бухарину из Лондона в декабре 1920 года:
«Вы приписываете мне такие заявления: “Да, вы делаете то, что нужно делать. Но я буду в стороне от этого грязного дела”. Вы, очевидно, имеете в виду наши частные разговоры. В обмене шутками среди легкого спора могли встречаться и подобные выражения, но вы как будто забыли, что у нас с Вами были и вполне серьезные разговоры, и разве в них была речь о “грязных” делах? И разве они были бы возможны, если бы Вы полагали, что я считаю Ваше дело “грязным”? Я слишком уважал Вас до сих пор, чтобы допустить такую мысль. Вы просто забыли...
Нет, Ваше дело я считал не “грязным”, а трагичным. В нем много крови и грязи, - разве без них бывают революции? К нему прилипло больше крови и грязи, чем требовалось его сущностью; но винить в этом некого: виновата наша историческая отсталость и неподготовленность, виновата безмерная тяжесть задачи, беспримерная жестокость бедствий, стихийно поразивших нашу страну. Трагизм в том, что на плечи исторически самого юного рабочего класса - русского пролетариата - история возложила самое непосильное, невиданно огромное бремя, задачи, далеко выходящие из границ его собственной классовой природы.
Здесь - великая опасность. Я надеюсь и думаю, - есть вполне объективные для этого основания, - что вы не потеряете ни ваших голов, ни даже власти... Но вы очень страшно рискуете потерять нечто иное. И когда Вы, тов. Бухарин, начинаете мыслить так, что человек, посвятивший себя великому делу пролетарской культуры, которая есть необходимое орудие (организация?) сил пролетариата в действительном социалистическом строительстве, представляется Вам “банкротом, стоящим не у дел”, и когда я вспоминаю, насколько Вы, тов. Бухарин, являлись до сих пор типом живого идеализма Вашей партии, то мне кажется, что это “нечто” уже стало утрачиваться...»
И все-таки отношение Богданова к революции и ее руководству не было однозначным. Как и отношение к нему со стороны партийцев, которые прислушивались к мнению ветерана РСДРП.
86


Например, ЦК партии считал необходимым распространять некоторые печатные выступления и даже частные письма Богданова. Так, 24 марта 1921 года публикуется его письмо “неизвестному адресату” под грифом “Только для членов РКП”:
«...Советская Власть в первоначальном виде была политической организацией военной демократии, осуществлявшей экономически в интересах этой демократии, т.е. вообще трудовых низов милитаризованной страны осадный коммунизм, в первую очередь коммунизм потребления... Военную демократию эту образовали: 1. Объективно милитаризованный, т.е. подчиненный общим условиям военной жизни страны пролетариат; 2. Прогрессивная часть милитаризованных крестьянских элементов; 3. Примкнувшая часть трудовой интеллигенции. Партия, как будто, не классовая, но сплоченная военной необходимостью, может быть партия “Спасения страны” с точки зрения будущего историка».
Большое внимание со стороны руководства РКП привлекло и письмо Богданова к Опарину:
“Я не коммунист, ибо партия рабоче-крестьянская, а я могу быть членом только рабочей партии, но в России она теперь невозможна, и потому я вне политики. Но я считаю, что крушение коммунистической партии было несчастьем для России: она одна умела хоть сколько-нибудь вести революцию, одна способна провести и сносную контрреволюцию в истинном смысле этого слова, т.е. восстановление порядка с сохранением основных экономических преобразований революции, как сделал когда-то бонапартизм для Франции, он ведь вышел из демократии”.
“Апрельские тезисы” Богданова
Весной 1918 года Александр Александрович сформулировал свои представления о перспективах построения социализма в России. Большинство статей по этой проблеме было объединено в сборник “Вопросы социализма” (1918). Написанные еще до Октября, они после опубликования прозвучали явным диссонансом большевистской пропаганде, уповавшей на близость коммунизма после “последнего и решительного боя”.
Первый тезис Богданова заключался в том, что Октябрь еще не гарантия общественного прогресса и построения социализма, даже если к этому будут приложены длительные усилия:
“История знает примеры перехода обширных социальных систем к застою и деградации. Понятно, что в этом случае все расчеты, основанные на мысленном продолжении наблюдающихся
87


тенденций развития оказались бы в корне ошибочными. Поэтому предвидениям относительно будущей организации общества следует придать условную форму... Остается еще вопрос о прогрессе и деградации...”
Другой тезис сводится к тому, что пролетариат не может выполнить возлагавшуюся на него миссию из-за своего низкого социально-культурного развития. Уроки первой мировой войны подтолкнули Богданова к мысли о неподготовленности европейского пролетариата к роли класса - строителя социализма:
“Социализм - дело метода... В пролетарской науке уже 30-40 лет застой, какому не найти подобного, вероятно, ни в одной отрасли науки официальной, буржуазной, пролетарское искусство в пеленках... чтобы победить общественную стихийность, рабочий класс должен преодолеть стихийность общественного развития. Он не может дать миру того, что сам не имеет”.
Третье положение Богданова состоит в том, что марксизм в интерпретации ленинцев не имеет научных разработок по определению конкретных механизмов и этапов построения нового общества:
“Сущность взглядов некоторых товарищей, - отмечает Богданов, - сводится к тому, что осуществление социализма является исторически уже вопросом завтрашнего дня, - что переживаемый человечеством теперь кризис есть именно кризис перехода от капитализма к социализму, и в своем последовательном развитии завершается социалистической революцией.
Едва кто станет отрицать, что для задачи столь грандиозной и столь сложной необходима строго научная постановка...”
Четвертый пункт программы Богданова - об отставании идеологии социализма от реальной действительности:
“Способы мышления” - самая консервативная сторона человеческой природы, она в наибольшей мере способна удерживаться как пережиток прошлого... и может являться тормозом на пути к будущему”.
Пятый тезис - о соответствии классового и национального:
«Яркий пример налицо: группировка классовых сил в мировой войне.
Почему пролетарии всех стран, вступивших в войну, а особенно их идеологи так легко и быстро “осознали” свою солидарность с капиталистами своего лагеря и кровавое противоречие интересов с пролетариями чужого лагеря? Оставляя в стороне наивные пошлости, сводящие все дело к тому, что германские или иные рабочие “были обмануты”, - и добросовестно рассматривая факты, нетрудно убедиться, что причина
88


именно в культурном состоянии пролетариата, - в господстве над ним старых, не им выработанных, но с детства им воспринимаемых способов мышления... На сцену выступили более глубокие слои массовой психики, где сохранилось культурное наследие прошлого - мещански-крестьянское мышление, с его примитивным национализмом... Оно автоматически отвечало на запросы момента, и его ответы были вполне согласны с внушениями окружающей буржуазной и националистической среды... И во имя этих интересов, не за страх, а за совесть, пошли умирать и убивать германские, английские и иные пролетарии...»
Шестой его тезис - о духовной культуре построения социализма:
“Итак, очевидно, что к научному решению задачи должны быть привлечены и науки, изучающие духовную культуру человечества во всех ее проявлениях... В конечном же результате требуемое решение должно явиться всенаучным, а не просто экономическим и политическим, как привыкли наивно думать люди, более узко, чем следует, специализировавшиеся на этих двух отраслях знания”.
Богданов предвидел многие опасности, скрытые подводные камни на пути революционного потока, обусловленные слабой научно-теоретической проработкой вопросов социалистического строительства. Это составляет следующую - седьмую - позицию его концепции:
«В целом же до сих пор господствует прежний, от прошлого унаследованный и воспринятый тип организационного мышления...
От этого и зависит ошибочная постановка мировой организационной задачи, утопия завтрашнего перехода к социализму в том виде, как ее намечает радикальное крыло наших социал-демократов.
Логика ее такова. Планомерная организация мирового хозяйства есть “дело житейское”, того же в сущности порядка, как устройство личной семьи, предприятия, политической партии, - только, разумеется, много крупнее по масштабу. Требуется планомерность? Ну, что же, выработаем “план” и будем его выполнять... Необходима научность решения? И это готово: у нас есть наука, политическая экономия, а план “хозяйственный”, - к ней же и относится. Задача сложна, трудна? Нет дела: у нас найдутся люди опыта, искушенные в парламентской, профессиональной, кооперативной работе; найдутся организаторские таланты, наконец... гении; ведь задача выдвинута историей, - значит должны быть и подходящие люди, ибо в писании сказано, что история не
89


ставит иных задач, кроме тех, для решения которых условия назрели. Против решения будет весь мир старой культуры?.. Не страшно: стоит лишь собрать вокруг плана многомиллионный политический кулак...»
Восьмой тезис Богданова связан с предыдущим и сводится к предупреждению об авантюризме действий руководителей в условиях их мифотворчества:
“Чем бы это могло оказаться на деле? В лучшем случае - мечтой, которая не встретила отклика в массах. В худшем... программою авантюры, самой страшной в истории пролетариата, самой тяжелой по последствиям. Если исход был бы с самого начала предрешен неравенством как материальных, так и культурных сил двух сторон... Естественным концом авантюры явилось бы длительное царство железной пяты”.
Уже тогда Богданов остро чувствовал опасность бюрократизма, недостатков планирования, недоучета объективных экономических законов. Это составляет девятую позицию его соображений о путях социализма:
“...Предположим, что явился новый Аракчеев, в более широком масштабе, что ему удалось захватить достаточную власть и, посадив во всех предприятиях чиновников, подчинить всю хозяйственную жизнь руководству надлежащего числа департаментов, - и что в результате, как и естественно ожидать, получилось быстрое расточение производительных сил, а затем крах всей этой системы. Можно ли сказать, что вот, была устроена планомерная организация производства, а затем она расстроилась? Очевидно, нет - ибо хотя у предположенного Аракчеева с его департаментом и был план, по которому они действовали, но все произошло не соответственно этому плану...
Государство нормировало массовое потребление, размеры производства, цены продуктов. Но от нормировки до планомерной организации... расстояние огромное. Нормировка есть только одна сторона организующего процесса, и притом сторона ограничительная. Все положительное, все жизнеактивное и творческое содержание организующего процесса лежит вне этого понятия. Нормировка сама по себе нового не создает, а только берет то, что уже есть, или делается...”
Александр Александрович имел право вмешиваться в вопросы планирования и экономики народного хозяйства молодой республики. Ведь он автор первого у нас марксистского курса политической экономии. Как писал М.Н. Покровский,
«По этой книжке учился ряд поколений. Трудно себе представить, какой яркой вспышкой она была в день своего рождения
90


среди глубокого мрака компиляций, а то и прямых плагиатов с немецких профессорских учебников. Пропагандистское значение “Краткого курса” невозможно переоценить и трудно с чем-нибудь сравнить. Богданов по таланту, несомненно, первый из наших пропагандистов той поры... В нем были задатки сильного и оригинального мыслителя, он был, несомненно, одним из крупнейших русских философов, которые только выступали в нашей литературе».
Богданов впервые в учебниках такого рода дает главу “Социалистическое общество”, где проводит анализ экономического состояния РСФСР после революции.
“Наука существует именно для того, чтобы предвидеть. Если в общем известно то, что е с т ь, и известно, в какую сторону оно изменяется, то наука должна сделать вывод о том, что из этого получится”.
Богданов выделяет важные источники энергетического обеспечения экономического развития страны (десятый тезис): “переход от пара к электричеству, самой гибкой, самой пластичной из сил природы, которая может легко получаться из всех других и превращаться во все другие, точно делиться на части и передаваться на огромные расстояния. К необходимости перехода на электричество ведет и неизбежное истощение главных источников паровой силы - каменного угля и нефти; переход же этот даст возможность использовать и энергию всех водопадов, всякой текущей воды... морских приливов и непостоянную энергию ветра...
Намечается также новый неизмеримо богатый, бесконечно превосходящий все прежние источник электрических сил - внутриатомная энергия, заключающаяся во всяком веществе... (Скажите, кто еще в те годы мог сказать об атомной энергии!?) Способов... планомерно освобождать эту энергию еще не найдено, новая, высшая научная техника, вероятно, найдет их, а объединенное человечество овладеет неисчерпаемыми запасами стихийной силы”.
Далее следует 11-й тезис об автоматизации:
“По отношению к передаточному механизму мы также отметили уже тенденцию к автоматическому типу машины. За ним намечается тип еще более высокий, не столько автоматически действующий, но и автоматически регулирующийся... Выступят на первый план технические преимущества саморегулирующихся механизмов: они способны довести быстроту, и особенно точной работы, до несравненно более высокого уровня, чем при регулировании только при помощи человеческих органов... Силы при¬
91


роды выполняют для человека исполинскую работу, - послушные мертвые рабы (роботы, как говорят теперь. - В.Я.), мощь которых растет до бесконечности.
...Усовершенствование беспроволочного телеграфа и телефона создает возможность для людей непосредственно сноситься на каких угодно расстояниях и при каких угодно естественных преградах... Создание свободно управляемых воздухоплавательных аппаратов дает человеческим отношениям реальную независимость от географических условий земной поверхности...”
Заключительный, двенадцатый, тезис его концепции о том, что производство в целом подвержено организации обществом социально и планомерно, исходя из задач-характеристик коллективистского строя:
- Действительная власть общества над природою, беспредельно развивающаяся на основе научно-организованной техники, - такова первая характеристика коллективистского строя.
- Стройная организованность всей производственной системы, при величайшей подвижности ее элементов и их группировок и при высокой психической однородности трудящихся, как всесторонне развитых сознательных работников, - вот вторая характеристика социалистического общества.
Общественно-организованное товарищеское распределение на основе общественной собственности на все средства производства - третья характеристика коллективистского строя.
Наконец, уже в 20-х годах развивая свою концепцию, Богданов разбирает хозяйственные структуры, созданные после Октябрьской революции в СССР. Речь идет, в частности, о продовольственной разверстке, необходимости ее замены продналогом, анализе выступлений Ленина в связи с НЭПом, образованием трестов, концессий иностранного капитала, сдачей в аренду национализированных предприятий. Разбирается вопрос о смешанных акционерных обществах и подчеркивается сохранение при этом командных высот Советской власти (монополии внешней торговли, кредитных учреждений, национализация транспорта), подробно разбираются и другие актуальные вопросы кооперации, государственного плана, электрификации страны и др.
То есть Богданов в меру возможностей активно включается в происходящие события. Характерен доклад Богданова на 1-м съезде Научной организации труда в январе 1921 года “Организационные принципы единого хозяйственного плана”, в котором
92


разбираются фактически прикладные задачи организационной науки (интересно, что председательствовал на этой конференции психиатр академик В.М. Бехтерев).
Речь шла о соотношении отраслей производства, которые функционально связаны между собой “цепной связью, которая не раз переплетается возвратными ветвями”.
Богданов иллюстрирует это примером взаимосвязи металлургической и машиностроительной отраслей промышленности. Из цепной связи, по его мнению, вытекает необходимость определенной пропорциональности и взаимодостаточности отраслей. При этом, указывает Богданов, производство основных средств производства и производство предметов потребления должны быть вполне определенны.
Вследствие такой зависимости расширение хозяйственного процесса в целом подчиняется “закону наименьших”, то есть зависит от наиболее отстающих его частей. То есть, если для нового цикла производства какой-нибудь из необходимых элементов может иметь прирост 2%, то и расширение других отраслей будет реально успешным лишь в пределах этих процентов. Исключения из такой последовательности представляют, конечно, случаи, когда над проблемой восстановления производства общество вынуждено поставить задачу своего непосредственного спасения, например, недопроизводство хлеба или, положим, стратегическая необходимость заставляет поднимать транспорт и отрасли, связанные с войной. Но это будет уже вынужденным нарушением экономической планомерности, подчеркивает Александр Александрович.
Чтобы выбраться из лабиринта проблем социализма, Богданов нащупывает “ариаднину нить” - метод их решения. Он отвергает различные философствования, включая и “диалектический метод”, на который уповал вождь пролетариата. Впрочем, диалектика этих вождей была усеченной. Например, согласно закону отрицания отрицания, на смену социализму рано или поздно должна снова прийти (пусть преобразованная) капиталистическая формация!! Недаром этот закон даже не упоминался в учебниках политграмоты, включая и четвертую главу “Краткого курса ВКП(б)”
Но Богданов в данном случае “отвергал” диалектику совсем по иным мотивам: она не соответствует задачам предвидения будущего на основе конкретного анализа конкретной ситуации. По его мнению, искомым методом могла стать всеобщая организационная наука.
93


Мировая методология
“...Ход вещей наглядно для всех поставил организационные задачи человечества в мировом масштабе и обнаружил бессилие по отношению к ним старых точек зрения, старых способов мышления. Человечеству нужна принципиально новая точка зрения, новый способ мышления”.
Л. Богданов, 1913 г.
К началу 20-х годов Богданов завершил грандиозную по замыслу работу - создание всеобщей организационной науки, или тектологии (от греческого “строить”). Ему удалось выявить и впервые в истории науки сформулировать ряд закономерностей и принципов, общих для самых различных областей природы и познания.
Сразу после выпуска полного текста всех трех частей Тектологии издательством Гржебина (Берлин, 1922) поднялась новая волна критики Богданова. Ей были посвящены десятки статей и даже крупные монографии, в одной из которых автор - И. Вайнштейн - писал:
«Попытки... революционного штурма, направленные на осуществление социализма, но предпринятые при отсутствии у пролетариата знания “мировой методологии” Богданова оцениваются последним как “попытка построить мировой дворец, без знания законов архитектуры».
Любой научный памятник нужно принимать таким, каков он есть, со всеми его достоинствами и недостатками, ибо он уже принадлежит истории науки. Прежде всего отметим, что Богданов, задолго до работ Л. фон Берталанфи и Н. Винера, научно обосновал теорию систем и указал на важность использования экономических механизмов общественного развития, а не авторитарных или, как теперь говорят, командно-административных приемов управления. “Тектология” Богданова переведена на ряд языков, в том числе в США; переиздана она сейчас и в нашей стране, потому что являет замечательный пример организационно-управленческого творчества, без которого немыслима перестройка любого рода. А ведь впервые о системном подходе, кибернетических методах в управлении производством Богданов сказал в своих утопиях словами своего литературного прототипа:
«На этом пути Нэтти пришел к своему величайшему открытию, - положил начало всеобщей организационной науке.
94


Он искал упрощения и объединения научных методов, а для этого изучал и сопоставлял самые различные приемы, применяемые человечеством в его познании и в труде; оказалось, что те и другие находятся в самом тесном родстве, что методы теоретические возникли всецело из практических, и что все их можно свести к немногим простым схемам. Когда же Нэтти сравнил эти схемы с различными жизненными сочетаниями в природе, с теми способами, посредством которых она стихийно образует устойчивые и развивающиеся системы, то его опять поразил ряд сходств и совпадений. В конце концов, у него получился такой вывод: как ни различны элементы вселенной - электроны, атомы, вещи, люди, идеи, планеты, звезды, - и как ни различны по внешности их комбинации, но возможно установить небольшое число общих методов, по которым эти какие угодно элементы соединяются между собой, как в стихийном процессе природы, так и в человеческой деятельности. Нэтти удалось отчетливо определить три основных из этих “универсальных организационных методов”, его ученики пошли дальше, развили и точнее исследовали полученные выводы. Так возникла всеобщая наука, быстро охватившая весь организационный опыт человечества. Прежняя философия была не чем иным, как смутным предчувствием этой науки: а законы природы, общественной жизни и мышления, найденные разными социальными науками, оказались частичными выражениями ее принципов в отдельных областях...»
Это писалось в 1911 году, а уже в 1912-м была подготовлена рукопись крупной книги по тектологии.
“Организационная точка зрения” Богданова такова.
Всякая человеческая деятельность объективно является либо организующей либо дезорганизующей. Это значит: всякую человеческую деятельность, техническую, общественную, познавательную, художественную можно рассматривать как некоторый материал организационного опыта и исследовать с организационной точки зрения.
Всего чаще термин “организовать” употребляется тогда, когда дело идет о людях, об их труде, об их усилиях. “Организовать предприятие”, “организовать армию” или “кампанию”, “защиту”, “атаку”, “исследование” и т.п. - значит сгруппировать людей для какой-нибудь цели, координировать и регулировать их действия в духе целесообразного единства. Но это касается и природы. Вспомним, организацией какой-либо системы называют ту совокупность внутренних связей и их свойств, в рамках которых происходит функционирование системы, ее жизнь. Подобная структура системы - это, если угодно, ее архитектура. Для управления
95


любыми процессами важно выделить их устойчивые характеристики, знать их возможные архитектурные формы.
Еще в прошлом веке Евграф Степанович Федоров (1853-1919), известный специалист в области кристаллографии, показал, что для любого вещества, способного к кристаллизации, существует определенное, весьма небольшое число геометрических форм построения кристаллической решетки. Аналогичные работы проводились и в других областях науки.
Исследования А.А. Богданова касались уже всех уровней природы и общества. Они впервые показали, что образование организационных форм подчиняется некоторым общим законам, управляющим нашим миром во всех сферах организации материи.
Но поскольку мы живем в непрестанно меняющемся мире, то организационные формы, которые были созданы в одних условиях, в других становятся неустойчивыми. Это означает, что в старых организационных рамках тот или иной процесс протекать уже не может.
С проблемами перестройки структурных форм связана специальная научная дисциплина “теория катастроф”, начало которой положили математики француз Рене Том и Леонард Эйлер, член Петербургской академии наук. Последний, изучая колебания нагруженной колонны, нашел, что они будут происходить около вертикального положения равновесия. Картина качественно изменится, если нагрузка, скажем порыв ветра, достигнет, а затем превзойдет некоторое критическое значение. Тогда старая структура разрушается, возникает новая. Но предсказать более или менее определенно, какая организация возникнет при этой перестройке, заранее нельзя. Такова природа вещей!
Конечно, “теория катастроф” может оказаться полезной и при изучении систем общественной природы. Однако перенос этих методов в сферу общественных наук представляет собой непростую задачу, иначе мы могли бы предсказать, скажем, последствия перестройки 1985 года в СССР.
А.А.Богданов формулирует существование критических ситуаций как некоторый общий закон. Более того, он утверждает, что чем сложнее система, тем больше у нее шансов столкнуться в процессе развития с кризисной ситуацией, с необходимостью перестройки организации. Предсказал Богданов и некоторые ключевые концепции кибернетики. Например, принцип обратной связи. Только у него он назван “механизмом двойного взаимного регулирования”. Казалось бы, понятие чисто естественное, однако оно обретало огромное политическое значение. Ведь любая подлинно демократическая система, любая здоровая
96


А.А. Богданов (в центре) с родителями - Марией Андреевной и Александром Александровичем
Богданов - гимназист (февраль 1888 г.)
Богданов
в студенческие годы


Н.Б. Корсак - жена А.А. Богданова
Ермолаев - друг Богданова по вологодской ссылке


В.А. Базаров (Руднев), 1901 г.
А.А. Богданов в косоворотке (1899 г.)


А.А. Богданов с женой (1903 г.)


А.А. Богданов в “Крестах”
(1905 г.)
Из тюремного дела. 1905-1906 гг.


А.А. Богданов с женой и сестрой Анной (женой А.В. Луначарского) на Капри
(1908-1909 гг.)


Богданов
с Горьким и Лениным на Капри
А.А. Богданов с сыном (1914 г.)


А.А. Богданов (справа) среди сотрудников фронтового госпиталя


А.А. Богданов.
Начало 1920-х годов
А.А. Богданов. 1 марта 1925 г.
А.А. Богданов - основатель Института переливания крови


Якиманка, 43 - первое здание Института переливания крови (бывший особняк купца Игумнова)


Кабинет А.А. Богданова на Якиманке


Малолетков - сотрудник Богданова по Институту переливания крови


В гробу. Апрель 1928 г.


Гематологический научный центр РАМН


Объединенный журнал, посвященный 75-летию А.А. Богданова


Фундаментальный труд Биггарта и Гловели по богдановедению


экономика предполагают взаимный контроль, регуляцию. Разумеется, в тридцатые годы богдановский механизм двойного взаимного регулирования оказался не только не нужен, он стал бы просто опасен, будь он широко известен. А знаменитая “теория вето”, сформулированная английским кибернетиком и психиатром Эшби? Ведь и она фактически повторяет один из важнейших тектологических постулатов - “принцип наименьших”.
Тектология - общенаучная, даже наднаучная система. Она рассматривает все процессы в мире, описывая их едиными законами организаций.
Но Богданов, который всю жизнь был и оставался марксистом, создавал тектологию не просто как научную концепцию, но и как социальную теорию. Строительство социализма - рационально организованного и научно планируемого общества - невозможно без науки о планомерных комбинациях элементов мировой практики и познания - “мировой строительной науки”. Организационный подход трактовался им как более универсальный по сравнению с материалистической диалектикой. Но дискуссии в полном смысле быть не могло - диалектика уже становилась “священной коровой”.
На тектологию обрушился целый шквал “марксистской” критики - одна из критических работ так и называлась - “Тектология или диалектика?”. Выбор, разумеется, был предрешен.
Закон минимума, согласно которому жизнеспособность системы определяется прочностью ее наиболее слабого звена, вызвал такую отповедь: “Богданов возводит в непреложный закон один из реакционнейших принципов, по которому человеческое общество призывается равняться по наиболее отсталому, слабому, неразвитому своему звену”, “чудовищный хвостистский вывод... нашего горе-философа”.
Богданов в ответе процитировал место из брошюры Ленина “О продовольственном налоге”, где говорилось о необходимости экстренно улучшить условия жизни крестьянства, тяжелое положение которого - самая большая задержка всего общественного хозяйства. “И надо же было рассуждателю выбрать именно этот случай, на котором организационная точка зрения успела так ярко оправдаться в самой жизни”, - пишет Богданов. В данном случае и Ленина не послушались: слабое звено индустриализующейся экономики - крестьянство - через несколько лет было поставлено в условия совершенно невыносимые.
Однако, как оказалось, Богданов сформулировал идеи, ставшие затем классическими в экономической науке: цепная связь, закон минимума, принцип равновесия, удовлетворение потребностей населения как исходный пункт планирования.
В.Н. Ягодинский
97


Так, закон минимума (расширение хозяйственного целого зависит от наиболее отстающих его частей) и принцип динамического равновесия хозяйственной системы для квалифицированных экономистов двадцатых годов были не ересью, а аксиомой.
К сожалению, многие посчитали эту работу сугубо философской. Сам же Александр Александрович упрямо утверждал: “Мой исходный пункт заключается в том, что структурные отношения могут быть обобщены до такой степени формальной чистоты схем, как в математике отношения величин, и на такой основе организационные задачи могут решаться способами, аналогичными математическим”.
В “Философских тетрадях” издания 1934 года опубликованы записки, которыми обменялись, по-видимому, на каком-то заседании Ленин и Бухарин. Произошло это после сентября 1920 года.
До нас дошел всего листочек из записок Ленина и Бухарина. Скорее всего, это тот момент, когда спор подходил к концу.
ЗАПИСКА БУХАРИНА
Нет, не верно.
Раньше Богданов стоял на точке зрения признания философии. Теперь он философию уничтожает (я говорю не о верности или неверности его взглядов, а о характеристике этих взглядов). “Тектология” есть, по Б., замена философии.
Она исключает “гно(у!)сеологию”.
Ход его рассуждения таков. 1. Все можно рассматривать, как системы, т.е. элементы в определенном типе связи. 2. Если это так, то можно вывести некоторые общие законы. 3. Тогда философия становится излишней и заменяется всеобщей организационной наукой.
Эта постановка лежит в иной плоскости, чем эмпириомонис- тическая. С ней можно спорить, но ее нужно хотя бы понять...
ОТВЕТ ЛЕНИНА
Богданов вас обманул, переменив и постаравшись передвинуть старый спор. А Вы поддаетесь!
ОТВЕТ БУХАРИНА
Но именно это нужно доказать.
По-моему, по существу, тут действительно нет философии, и тектология - нечто иное, чем эмпириомонизм.
Надуть меня в таких вещах не так-то легко.
В начале 20-х годов, как мы уже отмечали, на страницах партийной печати началась жесткая “критика” Богданова. Особенно усердствовали Яковлев, Петров. К ним иногда присоединялся, увы! и Бухарин. Это не была академическая полемика, по сути
98


дела, это была политическая травля, как определил сам Богданов. Его обвиняли в меньшевизме, антимарксизме, называли контрреволюционером, проводником мелкобуржуазных идей и прочее. Политические ярлыки начинали входить в обиход и постепенно стали заменять научные споры, творческие дискуссии.
В 1921 г. Богданов вынужден был оставить работу в Пролеткульте, затем перестал читать лекции в МГУ.
Официальным сигналом к моральному низложению Богданова послужило второе издание “Материализма и эмпириокритицизма”, в предисловии к которому Ленин писал:
«Что касается до последних произведений А.А. Богданова, с которыми я не имел возможности ознакомиться, то помещаемая ниже статья тов. В.И. Невского дает необходимые указания. Тов. В.И. Невский, работая не только как пропагандист вообще, но и как деятель партийной школы в особенности, имел полную возможность убедиться в том, что под видом “пролетарской культуры” проводятся А.А. Богдановым буржуазные и реакционные воззрения. 2 сентября 1920 года. Н. Ленин».
Итак, Ленин уже не церемонится с Богдановым, не вступает в полемику с ним, а поручает сделать это партаппаратчику (не с этого ли началась традиция подготовки докладов, мемуаров, научных трудов для последующих “вождей”?). Тот в самом развязном тоне “дает необходимые указания”, которые, однако, сегодня нельзя принимать всерьез. (Недаром это приложение к книге Ленина не перепечатывается уже много лет - настолько оно бессодержательно.)
По злой иронии судьбы человек, которому Ленин поручил разоблачение “реакционных идей, проводимых Богдановым под флагом пролетарской культуры”, - В. Невский (В.И. Кривобо- ков) - автор программной статьи “Учебники и революция” (1918), в которой объявлялись неприемлемыми для воспитания детей трудового народа “монархические” поэмы “Бородино” и “Полтава”, тургеневский Герасим, чеховский Ванька Жуков и другие образы русской классики.
Со своей стороны, объяснял Богданов, я бы высказал сомнение, целесообразно ли применять к организационной науке название “философия”. С этим термином связано много старых представлений, не соответствующих характеру новой науки.
Так, философии теоретической всегда свойственна “объяснительная” тенденция, при том именно в смысле созерцания, чтобы было “ясно”, чтобы исчезла загадка, и потребность “понять” была удовлетворена. Для тектологии, если она и “объясняет”, как соединяются разнороднейшие элементы в природе, в труде, в мышлении, - то дело идет о практическом овладении всевозможны¬
99


ми способами такого комбинирования; она вся лежит в практике. Тектология столь же чужда всякой морали, как ее ближайшая родственница - математика, или как любая из естественных наук: соотношение частей машины или связь химических тел для нее лежат в одном ряду исследования с моральными и не моральными отношениями людей.
Тектология немыслима без постоянной проверки на опыте: куда годились бы организационные закономерности, которые нельзя применить и испытать? Попробуйте представить себе “философский эксперимент”. А для тектологии постановка планомерных экспериментов - вещь совершенно необходимая в ее развитии. К тектологии должен быть отнесен и старинный “космогонический” опыт Плато, воспроизводящий кольца Сатурна в смеси жидкостей, и опыты Майера, в которых возможные равновесия электронов, образующих атом, проверяются посредством плавающих магнитов, и т.д.
О том, что “Тектология” не философская, а научно-методическая книга, свидетельствует и ее оглавление. Вот характерные заголовки ее глав и разделов:
- Организованность и дезорганизованность.
- Механизм формирующий (и регулирующий).
- Ингрессия и дезингрессия.
- Консервативный и прогрессивный подбор.
- Количественная и структурная устойчивость.
- Закон относительных сопротивлений или “наименьших”.
- Законы расхождения и схождения.
- Подбор в сложных системах (в изменяющейся среде, прямой и репрезентативный) и т.п.
Третья часть работы охватывает учение о кризисах и организационную диалектику. Этим завершается изложение общей организационной теории. Дальше должны были последовать специальные работы по приложению этой теории к отдельным областям науки, которые ей предстоит глубоко преобразовать.
Остановимся только на деятельности разрушительной. Если рассматривать ее обособленно, то ее функция есть дезорганизующая. Но Богданов показывает, что и она есть результат столкновения разных организационных процессов: “Если люди убивают и едят животных, то они дезорганизуют другие жизненные системы, чтобы организовать их элементы в составе своего собственного тела. Если общества, классы, группы разрушительно сталкиваются, дезорганизуя друг друга, то именно потому, что каждый такой коллектив стремится организовать мир и человечество для себя, по-своему. Это - результат отдельности, обособленности организующих сил, результат того, что еще не достиг-
100


нуто их единство, их общая, стройная организация. Это - борьба организационных форм”.
Замечаете: классовая борьба только частный случай борьбы организационных форм! Недаром еще в 1914 году “ортодокс” Лев Каменев с укоризной писал, что в системе взглядов Богданова, “взятой целиком, идея общности всех людей превалирует над идеей классовой и групповой борьбы”.
Итак, у человечества нет иной деятельности, кроме организационной, нет иных задач, кроме организационных, заключает Богданов, все интересы человечества - организационные. А отсюда следует: не может и не должно быть иной точки зрения на жизнь и мир, кроме организационной. И если это еще не осознается, то только потому, что мышление людей до сих пор не выбилось вполне из оболочек фетишизма.
Триединая организация - вещей, людей и идей, - очевидно, не может быть построена иначе, как на основе строгой научной планомерности, а именно всего организационного опыта, накопленного человечеством. Это касается и вопросов морали.
Какова же современная оценка тектологии Богданова и каковы могут быть ее нынешние перспективы? Предоставим слово нашему выдающемуся ученому, академику Н.Н. Моисееву.
Тектология Богданова и современная архитектура мира
Сейчас теория организации переживает свое второе рождение. Интерес к творчеству Богданова перешагнул русские границы - вернее, он к нам возвращается из-за границы. Осенью 1994 года в Лондоне состоялась Международная конференция, посвященная специально обсуждению сочинения Богданова. Настоящий раздел представляет собой доклад, подготовленный мною по предложению оргкомитета... Думаю, что он нуждается в подзаголовке “Уроки Богданова”. Подобный подзаголовок более чем уместен. Отказавшись от марксистской идеологии, мы не приняли никакого мировоззрения или даже какой-либо связной системы взглядов, или даже парадигмы вроде пресловутой “американской мечты”. Богдановская тектология, может быть, и не является необходимой альтернативой, но она даст определенную прагматическую основу для ее построения.
1. 	Теория организации и другие науки
Итак, сегодня тектология как наука об организации переживает второе рождение. Надолго забытое в Советском Союзе сочинение Богданова привлекает внимание не только исто¬
ки


риков науки, но и лиц, занимающихся самыми различными смежными дисциплинами, - теорией систем, теорией управления, кибернетикой и, конечно, философией. И для этого есть достаточно оснований: сочинение Богданова содержит ряд важнейших мыслей и наблюдений, относящихся к разным актуальным направлениям человеческой деятельности и политики. В ней можно найти и прямые рекомендации, которые отнюдь не вредно знать тем, кто втянул нас в смутное время, и тем, кто полагает, что только успешная финансовая политика способна вывести нас из него.
Но восприятия “Всеобщей организационной науки, или тек- тологии” Богданова и ее интерпретации отнюдь не однозначны. Это вполне естественно. И даже необходимо, если принять точку зрения Нильса Бора: никакое сложное явление не может быть описано на каком-либо одном языке. Перефразируя его высказывание, можно утверждать, что любое сложное явление может быть понято. Знание и понимание, согласно Альберту Эйнштейну, - понятия совершенно разные лишь в том случае, если явлению дано несколько разных интерпретаций. Только в том случае, когда удается рассмотреть это понятие в нескольких разных ракурсах, исследуемый феномен вырисовывается в сознании человека в форме некоторою голографического, многомерного изображения, что и есть, вероятно, синоним того смысла, который мы вкладываем в термин “понимание”.
Ряд авторов говорят о связях тектологии и кибернетики и даже утверждают, что тектология является своеобразной предтечей кибернетики. Связь, безусловно, существует, хотя бы потому, что Богданов широко использует понятие обратной связи, конечно, не употребляя самого термина, который родился в теории регулирования технических систем уже после работ Богданова в двадцатые годы. Точно так же в биокибернетике он был введен П.К. Анохиным лишь в 1931 году, уже после трагической кончины Богданова.
И в заключение - теория систем, по моему глубокому убеждению, относится к числу “несостоявшихся наук”. В самом деле, идеи фон Берталанфи, несмотря на их широкую рекламу и многочисленных последователей, не внесли каких-либо методологических или конструктивных методов в анализ сложных систем. Новые механизмы не были раскрыты, а математические методы анализа опирались на идеи теории бифуркаций и малого параметра Пуанкаре и Тихонова, на теорию графов и другие традиционные методы анализа сложных систем, введенных в математику независимо от идей теории систем. Попытка Месаровича создать своеобразную “системную алгебру” не привела к каким-либо конструктив¬
102


ным или философским результатам - осталась “стрельбой в воздух”, и интерес к теории систем стал постепенно затухать.
Иное дело тектология, содержащая множество конкретных рекомендаций и очень полезных наблюдений. Она начинает привлекать внимание все более широкого круга людей, не только ученых.
Я попробую предложить еще один ракурс рассмотрения этой дисциплины, который, разумеется, не исчерпывает ее содержания, но, как я надеюсь, поможет пониманию смысла работы Богданова, написанной, к сожалению, весьма архаичным языком и для современного читателя отнюдь не легким. Кроме того, многочисленные отступления для дискуссий с предубежденным читателем тоже не содействуют пониманию смысла дисциплины. Не следует также забывать, что тектология написана политиком, соперником Ленина на место главного идеолога российской социал-демократии. И за, казалось бы, научными отступлениями легко просматриваются мотивы фракционной борьбы, что и привело к забвению работ Богданова в его родной стране.
2. 	Тектология как основа теории самоорганизации
Однако, если преодолеть трудности языка и объяснение многих терминов, не вполне оправданно введенных автором, поскольку соответствующие понятия уже имелись в естествознании, кибернетике и математике, другими словами, если перевести тектологию на современный язык и вдуматься в ее содержание, то эта дисциплина представляется как естественная составляющая теории самоорганизации. А может быть, даже и как ее методологическая основа! Ныне теория самоорганизации - перспективная дисциплина, которая развивается под разными названиями, являющимися почти синонимами: теория самоорганизации, теория универсального эволюционизма, синергетика. Иногда говорят и о теории организации. Правда, значительно реже. И это можно понять. Теория самоорганизации описывает, главным образом, процессы, происходящие в открытых системах под действием внутренних взаимодействий, или перестройку системы под действием “нецеленаправленных” внешних воздействий.
Самое удивительное в работе Богданова то, что он, не имея еще достаточного эмпирического материала, которым располагает современная наука, утверждал изоморфизм физических, биологических и социальных законов - существование общих принципов самоорганизации материального мира на всех его трех этажах - мире косной материи, живого вещества и общества. Собственно говоря - такое утверждение и есть исходная позиция для построения теории самоорганизации. Но отсюда следует и нечто большее: существование общих принципов порождает
103


возможность единого языка описания, попытка построения которого и есть знаменитая книга Богданова.
Работа Богданова была, конечно, гениальным прозрением, нарушавшим традиционные марксистские, да и другие философские построения, рожденные классическим рационализмом эпохи Просвещения. В свое время, когда я начинал заниматься изучением биосферы как единого целого, и особенно в попытках описать с использованием языка математики процессы единства и взаимодействия биосферы и общества, аргументация Богданова оказалась для меня одной из важнейших опор в выборе и оправдании направления моей собственной деятельности. И, вероятно, я был не единственным, кто испытал влияние его идей и подходов к исследованию.
И в то же время работа оставляет у читателя ощущение неудовлетворенности своей незаконченностью и фрагментарностью. Богдановская “Тектология” поставила целый ряд чисто методических вопросов, которые необходимы для строгого изложения, и ответа на которые, по существу, в работе Богданова не было...
И все же я думаю, что термин “теория организации”, если его подробно расшифровать, правильно отражает смысл, который в него хотел вложить Богданов, - это теория создания и функционирования системы. И не просто системы, а системы, предназначенной для выполнения определенной формы деятельности. Или реализации определенных природных принципов, как, например, минимума потенциальной энергии в кристаллографии, почему я и поставил Богданова в один ряд с великим кристаллографом академиком Федоровым, который на грани XIX-XX веков не только дал классификацию возможных кристаллических структур, но и сумел их все перечислить.
3. 	Организация как носитель изоморфизмов природы и общества
Были и другие работы в этой области. Но Богданов был первым из ученых, который рассмотрел динамику возможных изменений организаций под действием внешних или внутренних воздействий или изменений целей, во имя которых создавалась организация. И, что еще важнее, он перенес основы этой науки в область обществоведения, сделал ее необходимой частью обществоведения. Более того, он сделал попытку анализа возможных механизмов, благодаря которым происходит изменение организационных структур. “Конъюгация”, “ингрессия” и другие термины, введенные автором, - суть названия возможных механизмов, которые, правда, могут быть названы и более простыми словами,
104


более употребительными в естествознании и общественных науках, но их описание, приведенное в книге Богданова, дает достаточно информации для того, чтобы понять особенность их функционирования.
Таким образом, Богданов был, по-видимому, первым, кто увидел существование общих законов (правил) формирования организационных структур и их изменения, независимо от их физической природы. По существу, это центральный вопрос “теории систем”, если ее понимать не по Берталанфи: в чем причина появления системообразующих факторов и свойств возникающей системы, не выводимых из свойств ее элементов...
В основе современной теории организации (самоорганизации) лежит представление о системном характере всего Универсума. Оно является следствием принципа рационального мышления, наиболее отчетливо сформулированного Бором: существует лишь то, что наблюдаемо. А наблюдать мы можем лишь то, что связано с нами теми или иными взаимодействиями. Значит, все, что наблюдаемо, есть система и все, что в ней происходит, в том числе и действие разума человека, есть следствие внутренних причин, определяющих развитие. Вот почему сегодня мы употребляем в качестве “всеобщей науки”, если пользоваться терминологией Богданова, термин не “теория организации”, а “теория самоорганизации”. И самое общее представление о некоторых общих свойствах динамики любых организационных структур может быть описано надлежащей модификацией дарвиновской триады: изменчивость, то есть действие непредсказуемых факторов стохастической природы, наследственность - влияние прошлого на настоящее и будущее и принципы отбора, то есть законы косной природы, живого вещества и общества. Конечно, к этому надо добавить ряд понятий теории динамических систем (таких, как, например, представление о бифуркациях или аттракторах) и процессов, изучающих проблемы объединения отдельных элементов в системы. Так возникает естественный язык для описания основы тех изоморфизмов, о которых впервые рассказывается в книге Богданова.
Если наследственность и отбор в той или иной форме присутствуют в тектологии, то неконтролируемая изменчивость, по существу, чужда Богданову. Но именно с ней связано действие практически всех механизмов эволюции любых организаций. Без фактора изменчивости (вариабельности, стохастики, неопределенности, неизбежных мутаций) нельзя объяснить особенности механизмов самоорганизации. Именно фактор изменчивости делает принципиально непредсказуемым результат любых бифуркационных (революционных) перестроек, когда память системы
105


практически исчезает и ее будущее определяется стохастикой и неопределенностью. Богданову было чуждо такое понимание особенностей кризиса.
И эту ограниченность богдановской тектологии легко понять. Во времена Богданова квантовая механика делала только свои первые шаги, еще не было понимания того, что принцип неопределенности Гейзенберга - объективная реальность, что динамику микромира можно описать только вероятностными распределениями. Только теперь мы понимаем, что вероятностная природа микромира проходит насквозь через все этажи мироздания, что она определяет тепловое движение молекул, а следовательно, и интенсивность мутагенеза, а следовательно, и непредсказуемость многих особенностей и странностей рождающегося человека и тем более непредсказуемость поведения личности. И многое другое, что исключает детерминированность любых представлений о будущем.
Отсюда и непонимание принципиальной непредсказуемости последствий, результатов революций в обществе. Мне кажется, что Богданов полагал однозначной связь структуры (то есть организации, если угодно, “геометрии”) системы и ее свойств. Ему было чуждо представление о неоднозначности этой зависимости, о роли особенностей элементов системы и внешних условий.
4. 	Проблема целей и теория компромиссов
Огромная заслуга Богданова - приложение общих рассуждений об особенностях организационных структур и организационной деятельности к конкретным вопросам общественного развития. Конечно, и здесь за время, которое нас отделяет от работ Богданова, утекло много воды, и в теории самоорганизации появились и новые идеи, и новые факты, и даже новые разделы. Но то обстоятельство, что Богданов сумел связать организационную (организующую) деятельность с понятием “интереса” (цели), показал связь динамики организационных структур с формированием цели (лучше - целей) организации, то, что он показал, как организация, созданная для выполнения определенных функций, неизбежно приобретает постепенно собственные цели и, следовательно, как организация начинает эволюционировать в новую сторону, не предусмотренную организующим субъектом (то есть вырождаться с точки зрения организующего субъекта), переоценить невозможно.
Таким образом, на определенном этапе своего развития каждая организация начинает обладать собственными целями, которым и начинает следовать, а не выполнять предначертанные ей функции. Более того, Богданов, по существу, обосновал необхо¬
106


димость непрерывного совершенствования любого аппарата управления, неизбежности перестройки любых организационных структур и опасность их консервации.
Если следовать логике богдановских рассуждений, то становится ясной предначертанность краха советской системы, независимо от роли тех или иных личностей. Другими словами, для того чтобы система сохраняла свою стабильность и способность к развитию, “организующее начало” должно владеть знанием основ тектологии.
Сегодня описанную ситуацию мы понимаем с общеметодологических позиций универсального эволюционизма. Любой процесс или элемент системы, возникая в ее рамках как следствие необходимости, то есть отбора, начинает затем развиваться по общим законам самоорганизации. Иногда такая “самостоятельность” или “независимость” столь велика, что этот процесс оказывается вредным для целостности системы. Он начинает играть роль, противоположную той, ради которой был создан.
Этот факт хорошо просматривается на примере истории советского государства (и не только советского). Его становой хребет - номенклатура, партийная или хозяйственная. Она возникла для создания прочностного каркаса страны, для обеспечения целенаправленности ее развития. И на определенном этапе становления системы сыграла свою организующую (положительную) роль. Но с течением времени основная направленность ее действий стала определяться сохранением стабильности не государства, а самой себя, то есть номенклатуры. Так, например, переход к высоким технологиям, проблемы конверсии и многие другие вопросы, требовавшие не только новой работы, но и появления новых людей, встречали непреодолимое сопротивление, вследствие чего, начиная с 60-х годов, когда был достигнут паритет в ядер- ном оружии и исчезла видимая опасность катастрофы, мы начали отставать в промышленном развитии и проиграли “холодную войну”. То есть бороться с разрушительными тенденциями, которые бы сегодня не грозили катастрофой, система, созданная коммунистами, оказалась неспособной.
Однако в тектологии есть одно важное направление, которое осталось почти не рассмотренным Богдановым и которое приобретает в настоящее время особое значение. Я имею в виду теорию компромиссов. Об этом направлении надо сказать подробнее, поскольку оно во многом характеризует автора “Тектологии” и тот образ мышления, который был свойствен поколению революционеров, к которому принадлежал А.А. Богданов.
Существует некое универсальное свойство материального мира - объединение элементов в системы, возникновение коопе¬
107


ративного взаимодействия. Оно проявляется в мире неживого вещества, например в когерентном излучении, резонансных явлениях и т.д. Мы его наблюдаем (и особенно ярко) и в живом веществе - такой пример дают многоклеточные организмы, колонии кораллов и т.д. Но особенно ярко тенденция кооперативности проявляется в обществе. Нельзя сказать, что Богданов не замечает такой особенности нашего мира - он даже вводит для этого специальный термин “конъюгация”. Но Богданов не замечает, что в основе всех подобных явлений всегда лежит некоторый компромисс: чем-то надо поступиться ради чего-то.
Мне кажется, что термин “компромисс” Богданов не использовал не только потому, что не знал работ Парето и соответствующих рассуждений биологов. Я думаю, что, несмотря на то что Богданов проиграл Ленину борьбу за лидерство и ушел из партии большевиков, он был и остался большевиком со всей его непримиримостью, и как истинный большевик избегал использовать саму идею компромисса и пытался заменить его термином “равновесие”, что, впрочем, не вполне эквивалентно.
5. 	Проблема “кризисов”
Я уже заметил, что в тектологии Богданова важное место занимает понятие кризиса, аналога понятия бифуркации или катастрофы в теории динамических систем. Кризис, по Богданову, означает быструю перестройку системы, ее структуры. В идеализированных случаях (подобных тем, которые изучал Леонард Эйлер еще в XVIII веке) этот переход организации в новое состояние происходит мгновенно. В реальности - это всегда быстро протекающий “революционный” процесс преобразования, структурной перестройки системы. Его причина во всех случаях одна: существование критических значений внешней нагрузки или разрушение той или иной внутренней связи, приводящее к потере устойчивости (стабильности) того квазиравновесия, в котором находилась динамическая система. И, как я уже говорил, посткритическое состояние непредсказуемо (точнее, почти непредсказуемо) - так учит теория динамических систем.
К числу бифуркационных относятся все революционные перестройки общества. И если быть последовательными, то мы неизбежно придем к выводу о том, что результат любой революции, ее исход, то есть конечное, постреволюционное состояние общества, непредсказуемо, причем принципиально! Последнее утверждение не только вывод теории. Оно является уже и эмпирическим обобщением: ни одна революция не достигала тех целей, ради которых она предпринималась. И причина здесь общая для всех катастрофических (кризисных, бифуркационных)
108


состояний. При переходе через критическое состояние память системы резко уменьшается, и в становлении ее будущего состояния превалирующую роль приобретают всегда существующие непредсказуемые, т.е. случайные, факты. И прежде всего, личные качества руководителей, структура их реальных (а не декларируемых) целей и т.д.
Это обстоятельство однажды очень точно проиллюстрировал Л.Д.Троцкий, который в одной из своих статей сказал о том, что если бы в июле 1917 года его и Ленина не было в Петербурге, то Октябрьская революция вряд ли бы состоялась! История выбрала бы какое-нибудь иное русло для своего развития. Я думаю, что он был недалек от истины. Так же, как и судьба нашей перестройки во многом определялась личными качествами Горбачева и Ельцина. А распад Советского Союза мог бы не произойти, не возникни конфронтации между этими двумя лидерами.
Итак, любая революция - это действительно катастрофа с непредсказуемым исходом - таков один из выводов “современной тектологии”, то есть теории самоорганизации. Говоря об общественных катаклизмах, я предпочитаю терминологию Рене Тома, а не Анри Пуанкаре, ибо абстрактная “бифуркация”, во всяком случае для моего поколения, несет куда меньше трагических ассоциаций, чем томовская “катастрофа”. Революция же - это действительно всегда человеческая трагедия, независимо от того, начинается она сверху или снизу. Значит, при выборе стратегии своего развития человечество должно избегать кризисов системы, кризисов организации. Таков “великий принцип современности”. Впрочем, его еще сто лет тому назад сформулировал в более мягкой форме Э. Бернштейн.
К сожалению, Богданов не сделал подобного вывода из своего исследования. Да, по всей вероятности, он и не мог его сделать по соображениям не только идеологическим, но и чисто эмоциональным. Уйдя однажды из партии большевиков, он все-таки остался революционером и по характеру своей непримиримости - большевиком. Весь настрой его книги, его медицинской деятельности и даже неординарность его кончины (вспомним, что он погиб в результате эксперимента над самим собой, делая себе переливание крови) говорят об этом! Дух непримиримости, антиком- промиссность его натуры определили и судьбу его научных и обществоведческих исследований. И представление об однозначной разрешимости любой кризисной ситуации.
Но для меня, не только как для математика, который занимался теорией бифуркации динамических систем, но и просто как Для человека, вывод о трагизме и недопустимости революционных перестроек очевиден. Вот почему я убежденный и “неприми¬
109


римый” оппортунист. Впрочем, как и всякий исследователь, для которого логика и эмпирические обобщения и есть путь к истине. И современная теория самоорганизации, т.е. тектология, убеждает исследователя, что для развития общества есть только одна дорога: медленное и очень постепенное и вдумчивое изменение всех характеристик общественной организации. И никаких революций, сколь бы манящими ни были открывающиеся перспективы. Иначе горе и кровь!
А обещаемые перспективы никогда не сбываются. Последнее утверждение - аксиома.
6. 	Заключение
Теория организации (самоорганизации) в отличие от теории систем - быстро развивающаяся дисциплина.
А необозримое промежуточное пространство посвящено описанию механизмов, определяющих сам процесс развития и его конкретизацию. И все эти вопросы нельзя разорвать - они представляют собой единое целое, некую общность. Это целый мир. И Богданов увидел эту целостность, эту неразрывность. Ведь не случаен же подзаголовок его книги: всеобщая организационная наука! И он ее рассматривал не только в качестве альтернативы философии (или как своеобразную философию), но и как стержень всех основных научных дисциплин и разумной деятельности. Может быть, в этом он и был первым - на ступень такого понимания и такого уровня обобщения никто до него не поднимался.
Чтение Богданова много лет тому назад помогло мне увидеть то общее, что объединяло и Бора, и Пуанкаре, и Вернадского, и великих обществоведов прошлого и современности.
И последнее. Сегодня мы говорим о необходимости выбора системы национальных целей. Среди этих целей важнейшее место должно быть посвящено проблемам организации государства, разработке научных основ “проектирования” такой организации в зависимости от внешних условий и других целей общества.
И вряд ли это могут сделать самостоятельно не очень образованные чиновники, а тем более - политики.
* * *
К этому следует добавить некоторые соображения Г.Д. Гло- вели, высказанные им в предисловии к “Тектологии. Всеобщей организационной науке” А.А. Богданова:
«Задуманная как “картина мира для своего времени и для класса, делу которого я себя посвятил” (Богданов 1906, с. XL),
110


система эмпириомонизма вовлекла ее творца в водоворот пристрастной партийной полемики, философски бесплодной и организационно проигрышной, поскольку Богданов не обладал ни публицистической ядовитостью и манипуляторской искушенностью своих главных оппонентов - Г. “Бельтова’-Плеханова и “Вл. Ильина’-Ульянова-Ленина, ни “свободой метафизического парения” неокантианцев и веховцев. Философские труды Богданова не повторили счастливой судьбы его популярных экономических учебников.
Десятилетие разработки тектологии (1912-1922) было эпохой величайшего “кризиса форм” - научных, социальных и политических революций. Как полковой врач русской армии на восточном фронте мировой войны Богданов воочию увидел срыв “цивилизованного” человечества на “пути Каина”, а как ученый- провидец - угрозу атомного самоуничтожения. Издавая за свой счет в багряном 1917 г. 2-й том “Тектологии” с характерным подзаголовком “Механизм расхождения и дезорганизации”, Богданов не принял “военно-коммунистической революции” своих прежних соратников-болыпевиков, предостерегал от “гражданской войны с расточением лучших сил народа”, а позднее грустно констатировал “потоки крови”, “гибельное разорение”. Однако отказавшись вернуться в число “вождей” своей бывшей партии, ставшей партией власти, он не устранился от тяжести положительной организационной работы. Охотное включение в деятельность стихийно возникшего Пролеткульта дало трибуну для распространения идей всеобщей организационной науки. Но ненадолго: с 1920 г., административно зажав “пролеткультство” (и расчистив дорогу “воинствующему материализму” и “раппов- щине”), Предсовнаркома Ленин и прочие партийны напустили на “богдановщину” ретивое стадо травителей (“усердствующих сикофантов”, как называл их тектолог).
Следует также заметить, что 1920-е годы с их необычайной “смелостью в постановке задач” были временем рождения в российской науке многих наддисциплинарных концепций с весьма сложными судьбами - достаточно назвать гелиобиологию А.Л. Чижевского и теорию “длинных волн” Н.Д. Кондратьева. С другой стороны, декларировавшая “монизм” и застолбившая “административным ресурсом” свое признание “яфетическая” теория Н.Я. Марра сыграла одиозную роль в российской науке.
А.А. Богданов, “еретик” по самоопределению, не желал для себя и своей концепции “административного ресурса”. Однако отказавшись от положения среди “вождей” (Зубчанинов 1995, с. 20), он не отказался от абсолютизации коллективистских и инструменталистских начал в человеческом опыте, включая
ill


идеологию “исторической миссии рабочего класса” и трактовку перспектив научной работы исключительно как “фабрик мысли”. И в руках “мыслителей” вовсе не оригинальных, зато упертых в утопии социализма, тектология могла стать таким же орудием “бития”, какими стали “плехановская ортодоксия” (“диамат”) и “марксизм-ленинизм” как “учение о диктатуре пролетариата”.
Первую Всероссийскую инициативную конференцию по НОТ 20 января 1921 г. открыл доклад самого А.А. Богданова “Организационная наука и хозяйственная планомерность”. Он вызвал восторженные отзывы виднейшего специалиста по статистике труда, одного из будущих руководителей Госплана С. Струмилина и организатора Центрального научно-технического клуба профсоюзов (в прошлом - секретаря редакции журнала “Производительные силы России”) С. Раецкого. Однако для ведущих советских идеологов НОТ А. Гастева (директор Центрального института труда - ЦИТа) и О. Ерманского тек- тологический подход был слишком абстрактным. А председатель массовой нотовской Лиги “Время” П. Керженцев присоединился к громогласным хулителям Богданова, извращенно толкуя “закон минимума” как “призыв равняться по наиболее слабому звену”.
Во второй половине 1920-х годов проблема “слабого звена”, или “узких мест”, вышла на передний план в разгоряченных дебатах экономистов о методах построения народнохозяйственных планов и темпах индустриализации страны. Группа беспартийных сотрудников Госплана СССР во главе с В.Г. Громаном и В.А. Базаровым с самого начала положила в основу плановой методологии тектологические принципы цепной связи, подвижного равновесия и “лимитов” {минимумов). Это, как пояснил конкретно Базаров в цикле статей 1924-28 гг., означало: плавный рост с темпами, запроектированными на основе экстраполяции существующих экономических тенденций; соразмерность в развитии отраслей сельского хозяйства, легкой и тяжелой промышленности; оптимизация нормы накопления - той части народного дохода, которая идет на реконструкцию, - при возможно меньших затратах на капитальное строительство. “Узкие места” - “лимиты” - в поставленной задаче определялись ограничениями оперативного воздействия государства на преимущественно мелкотоварное и инерционное сельское хозяйство, хозрасчетной заинтересованностью промышленных предприятий, невозможностью слишком “сжимать потребительский спрос широких масс населения в течение тяжелого переходного периода” (Базаров 1926, с. 10).
112


Переиздание в СССР “Тектологии” после 60-летнего перерыва в 1989 г. под редакцией академика Л.И. Абалкина стало своеобразным “свидетельством о возрождении”. Но возрождении в каком качестве? Новым временам, наступившим после обвала плановой экономики СССР и крушения наукоцентристских и си- стемосозидательских упований XIX и XX веков, вовсе не созвучны тональности “прогрессивного монизма”, не говоря уже об “идеологии рабочего класса” и “всесоциальной планомерности”. Этим граням проекта А.А. Богданова, неотделимым от архитектуры его личности, суждено занять места среди выводов характерологии и “экспонатов музея” утопии и дистопии».
9. В.Н. Ягодинский


Глава IV
Пророк в своем отечестве
Прогресс - это реализация утопий.
Оскар Уайльд
Грузия, храм Мцхете, XI в. “Летающие тарелки” (?) над распятием
Очевидно, настала пора осмыслить “фантастическое наследство” А. Богданова, тем более что его утопии - особый вид социально-прогностических изысканий. Почему?
Во-первых, потому, что никто из утопистов прошлого не был одновременно профессиональным революционером, естествоиспытателем, врачом, экономистом и философом, наконец, теоретиком организации производства.
Во-вторых, волею судеб Богданов оказался в такой общественной среде, которая не могла не обогащать его ум социальными идеями будущего. В.И. Ленин, Г.В. Плеханов, А.В. Луначарский, А.М. Горький и многие другие выдающиеся деятели революции, отечественной и зарубежной культуры были его друзьями, собеседниками, оппонентами. Богданов жил и писал свои утопии в переломные годы истории - накануне Октября 1917 года. И это не могло не сказаться на актуальности выбора и конкретности проработки его гипотез.
114


Предвосхищение
Утопические романы всегда служили одной из форм осознания и оценки образа будущего. Вырастая, как правило, из критики настоящего, утопия рисовала дальнейшее движение общества, его возможные пути, набрасывала различные варианты грядущего. Эта функция утопической литературы сохранилась до сих пор, несмотря на бурное развитие футурологии и популярность научной фантастики.
А. Богданову принадлежат два утопических произведения: роман “Красная звезда” (1908) и его продолжение - “Инженер Мэнни” (1911). В них Богданов изобразил общество будущего, которое герой, профессиональный революционер, находит на Марсе. Его цивилизация во многом напоминает земную, только гораздо выше по уровню развития. В прошлом здесь так же, как и на Земле, существовали и родовое, и феодальное общество, и капитализм. Затем произошел социальный переворот, носивший мирный характер. В результате власть оказалась в руках политической партии, которая стала осуществлять революционные преобразования.
Высокое развитие получают на Марсе наука и техника. Марсиане научились разлагать и синтезировать все химические элементы, они изобрели космические корабли - этеронефы, которые движутся благодаря энергии распадающихся радиоактивных материалов. Им знакомы и объемный кинематограф, и передача изображения на далекие расстояния, что-то наподобие телевизионной связи. Подробно описываются новая система организации труда (здесь А. Богданов впервые реализует свои идеи “организационной науки”), семейная жизнь, воспитание детей, искусство и нравственные ценности.
Недаром беллетристические произведения А. Богданова многократно переиздавались в 20-е годы и пользовались большой популярностью. (Работник Наркомата тяжелой промышленности Е.А. Ляндрес вспоминал, что однажды во время разговора в рабочем кабинете Г.К. Орджоникидзе нарком вытащил из ящика своего стола «несколько книг и среди них научно-фантастические: Жюля Верна, Уэллса и две книги Богданова “Инженер Мэнни” и “Красная звезда”. - Понимаешь, читаю, когда бывают свободные минуты. Люблю мечтать».)
Давайте же откроем те страницы утопий Богданова, на которых он рассматривает науку и технику будущего, и посмотрим - без излишних комментариев, - насколько его мысли и предположения, высказанные в первом десятилетии XX века, оправдались к концу столетия.
9*
115


Начнем с того, что почти одновременно с К.Э. Циолковским, но только в “фантастическом ключе” А. Богданов развивает идею реактивного двигателя при межпланетных сообщениях, но что весьма существенно, в дополнение к этому “использует” и атомную энергию:
“Движущая сила этеронефа - это одно из радирующих веществ, которое нам удалось добывать в большом количестве. Мы нашли способ ускорять разложение этих элементов в сотни тысяч раз; это делается в наших двигателях при помощи довольно простых электрохимических приемов. Таким образом освобождается громадное количество энергии. Частицы распадающихся атомов разлетаются, как вам известно, со скоростью, которая в десятки тысяч раз превосходит скорость артиллерийских снарядов. Когда эти частицы могут вылетать из этеронефа только по одному определенному направлению, т.е. по одному каналу с непроницаемыми для них стенками, тогда весь этеронеф движется в противоположную сторону”...
“В первый раз привыкнуть к этому нелегко, хотя перемена происходит очень постепенно. Приобретая легкость, вы будете утрачивать ловкость, будете делать массу неправильно рассчитанных движений, ведущих мимо цели. Удовольствие летать по воздуху покажется вам весьма сомнительным... Трудно будет также справляться с водою и другими жидкостями, которые будут при малейших толчках ускользать из сосудов и разбрасываться повсюду в виде огромных сферических капель. Но у нас все старательно приспособлено для устранения этих неудобств: мебель и посуда прикрепляются к месту, жидкости сохраняются закупоренными, всюду приделаны ручки и ремни для остановки невольных полетов при резких движениях. Вообще же вы привыкнете, времени для этого хватит”.
Ну что же, есть, конечно, некоторые расхождения с действительной обстановкой космических полетов в деталях, но принципиальная картина сегодняшней космонавтики верна! Ей осталось только осуществить использование атомной энергии в межпланетных путешествиях, о чем хотя и несколько наивно, но прямо указывает Богданов. По его описанию, кроме энергетического отделения, где происходило разложение материи, была еще “вычислительная”. Там герой увидел непонятные машины со множеством циферблатов и стрелок. От самой большой тянулась длинная лента, заключавшая, очевидно, результаты вычислений. (Не правда ли, точное описание существующих “распечаток” с ЭВМ!)
А далее следует взгляд на Землю из космоса:
“Я сразу узнал гавань скандинавской столицы, где нередко проезжал по делам партии. Мне было интересно рассмотреть
116


пароходы на рейде. Мэнни одним поворотом боковой ручки, имевшейся при телескопе, поставил на место окуляра фотографическую камеру, а через несколько секунд снял ее с телескопа и целиком перенес в большой аппарат, стоявший сбоку и оказавшийся микроскопом.
- Мы проявляем и закрепляем изображение тут же, в микроскопе, не прикасаясь к пластине руками, - пояснил он и после нескольких незначительных операций, через какие-нибудь полминуты предоставил мне окуляр микроскопа. Я с поразительной ясностью увидел знакомый мне пароход Северного общества, как будто он находился в нескольких десятках шагов от меня; изображение в проходящем свете казалось рельефным и имело совершенно натуральную окраску. На мостике стоял седой капитан, с которым я не раз беседовал во время поездки. Матрос, опускавший на палубу большой ящик, как будто застыл в своей позе, так же как и пассажир, указывавший ему что-то рукою. И все это было за 2000 километров”.
Нужно было обладать удивительной интуицией (или чем-то другим, чему пока нет названия), чтобы предвосхитить тот парадоксальный факт, который и сейчас вызывает изумление: на фотографиях из космоса нередко удается различать такие подробности объектов суши и океана, которые невозможно обнаружить аэрофотосъемкой при значительно меньшем удалении от Земли.
Ну а теперь познакомимся с тем, что происходило “на Марсе”, и сравним с тем, что происходит у нас на Земле к концу столетия.
Начнем с производства (скажем, текстильного) и затем обратимся к общей картине регулирования народного хозяйства, как это представлял А. Богданов.
Наш землянин с удивлением и восторгом наблюдал, как громадные куски металла, на рельсовых платформах вплывающие под прозрачный купол, попадают в железные объятия темных чудовищ, как эти чудовища затем разгрызают их своими крепкими челюстями, мнут своими тяжелыми, твердыми лапами, строгают и сверлят своими блестящими, острыми когтями и как, наконец, остатки этой жестокой игры увозятся с другой стороны корпуса легкими вагонами электрической дороги в виде стройных и изящных машинных частей с загадочным назначением. Казалось вполне естественным, что остальные чудовища не трогают маленьких большеглазых созерцателей, доверчиво гуляющих между ними: это было просто пренебрежение к слабости, признание добычи слишком ничтожною, недостойною грозной силы гигантов. Были неуловимы и невидимы со стороны те нити, которые связывали нежный мозг с несокрушимыми органами механизма.
117


Я видел машины и работников, - сказал он, - но самой организации труда совершенно себе не представляю. Вот об этом мне хотелось бы расспросить вас”.
Вместо ответа техник повел его к маленькому кубической формы строению, находившемуся между центральным и одним из угловых корпусов. Таких строений было еще три, и все они были аналогично расположены. Их черные стены были покрыты рядами блестящих белых знаков: это были просто таблицы статистики труда. На одной, отмеченной номером первым, значилось:
“Машинное производство имеет излишек в 968 757 рабочих часов ежедневно, из них 11 325 часов труда опытных специалистов”.
“На этом заводе излишек 753 часа, из них 29 часов труда опытных специалистов”.
В списке отраслей труда были и такие, как воспитание детей младшего возраста, воспитание детей среднего возраста, медицина городов, медицина сельских округов и проч.
Оказалось, что посредством таблиц можно повлиять на распределение труда: для этого необходимо, чтобы каждый мог видеть, где рабочей силы не хватает и в какой именно мере. Тогда, при одинаковой или приблизительно равной склонности к двум занятиям, человек выберет то из них, где недостаток сильнее. А об излишке труда знать точные данные достаточно только там, где этот излишек имеется, чтобы каждый работник такой отрасли мог сознательно принять в расчет и степень излишка, и степень своей склонности к перемене занятия.
- Но каким образом центральная статистика устанавливает свои цифры излишка и недочета?
- Институт подсчетов имеет везде свои агентуры, которые следят за движением продуктов в складах, за производительностью всех предприятий и изменением числа работников в них. Этим путем точно выясняется, сколько и чего следует произвести на определенный срок и сколько рабочих часов для этого требуется. Затем институту остается подсчитать разницу между тем, что есть, и тем, что должно быть, и сообщать об этом повсюду. Поток добровольцев тогда восстановит равновесие.
- При таких трудностях, очевидно, необходимо иметь постоянно в запасе некоторый излишек труда?
- Именно так - и в этом заключается главная опора нашей системы. Лет 200 назад, когда коллективного труда лишь кое- как хватало для удовлетворения всех потребностей общества, тогда была необходима полная точность в расчетах и распреде¬
118


ление труда не могло совершаться вполне свободно: существовал обязательный рабочий день, и в его пределах приходилось не всегда и не вполне считаться с призванием товарищей. Но каждое изобретение, создавая статистике временные трудности, облегчало главную задачу - переход к неограниченной свободе труда. Сначала рабочий день сокращался, затем, когда во всех областях труда оказался избыток, всякая обязательность была окончательно устранена.
Может быть, кому-то такая “производственная тематика” покажется скучноватой для фантастики. Но ведь речь идет о революционной утопии, которая, как считал Богданов, должна влиять на научно-техническую программу строительства нового общества. В дальнейшем, начиная с 1913 года, Богданов задолго до работ Л. фон Берталанфи и Н. Винера научно обосновал теорию систем и указал на важность использования экономических механизмов общественного развития, а не авторитарных, или, как теперь говорят, командно-административных приемов управления. “Тектология” Богданова являет собой замечательный пример организационно-управленческого творчества, без которого немыслима перестройка любого рода. Впервые о системном подходе, кибернетических методах в управлении производством Богданов сказал в своих утопиях:
“Вокруг Нэтти создалась целая культурно-революционная школа: работали вместе с ним над созданием знаменитой “Рабочей Энциклопедии...”
Предостережение
Внутри нашей планеты мы собрали огромную массу той неустойчивой материи, атомы которой, взрываясь, разрушаются в одно мгновение и порождают самую могучую из всех стихийных бед. Через несколько минут наша планета перестанет существовать и ее осколки разлетятся в бесконечное пространство, унося наши мертвые тела и наше живое дело.
А. Богданов (1911)
“Вы знаете, что разрушение жизни - дело вообще очень легкое, даже и для низшей культуры: мы неизмеримо сильнее земных людей в случае открытой борьбы, но при неожиданных нападениях они могут убивать нас так же успешно, как обыкновенно делают это друг с другом. Надо к тому же заметить, что
119


искусство истребления у них несравненно выше, чем все другие стороны их своеобразной культуры.
Кроме того, нет ничего невозможного в том, что они каким- нибудь способом узнают устройство нашего главного оружия. Радирующая материя им уже известна, а метод ускоренного ее разложения может быть либо разведан ими каким-нибудь способом у нас, либо даже самостоятельно открыт их учеными. Но вы знаете, что при таком оружии тот, кто на несколько минут предупреждает противника своим нападением, тот неизбежно его уничтожает, и разрушить высшую жизнь в этом случае так же легко, как самую элементарную”.
Трудно поверить, что эти достаточно современные фразы об атомной угрозе писались почти столетие назад! Ведь даже один из самых близких к проблеме ядерных реакций ученый В.И. Вернадский сказал об этом гораздо позже.
В романе говорится и об опасности публиковать научные открытия, пока в большинстве стран остаются реакционные правительства: “Посмотрите, как ваше азиатское государство пользуется европейскими способами сообщения и средствами истребления, чтобы подавлять и искоренять все, что есть у вас живого и прогрессивного. Многим ли лучше правительство той полуфеодальной, полуконституционной страны, трон которой занимает воинственно-болтливый глупец, управляющий знатными мошенниками? И чего стоят... мещанские республики Европы? А между тем ясно, что если бы наши летательные машины стали известны, то правительства прежде всего позаботились бы захватить их в свою монополию и использовать для усиления власти и могущества высших классов”.
Богданов не идеализирует новое общество, говоря, что и в его условиях перед человечеством встанут многие проблемы, которые потребуют специального решения. Это касается прежде всего экологических вопросов, проблемы энергетических ресурсов:
Скажите, какие роды беллетристики у вас теперь преобладают, - спрашивает одного из марсиан землянин.
- Драма, особенно трагедия, и поэзия картин природы, - ответил тот.
- В чем же содержание вашей трагедии? Где материал для нее в вашем счастливом мирном существовании?
- Счастливое? Мирное? Откуда вы это взяли? У нас царствует мир между людьми, это правда, но нет мира со стихийностью природы и не может его быть. А это такой враг, в самом поражении которого всегда есть новая угроза. За последний период нашей истории мы в десятки раз увеличили эксплуатацию нашей
120


планеты, наша численность возрастает, и еще несравненно быстрее растут наши потребности. Опасность истощения природных сил и средств уже не раз вставала перед нами то в одной, то в другой области труда. До сих пор нам удавалось преодолеть ее, не прибегая к ненавистному сокращению жизни - в себе и в потомстве, но именно теперь эта борьба принимает особенно серьезный характер...”
И далее марсиане рассказывают, что когда иссякли запасы каменного угля, а переход на другие виды энергии не был завершен, им пришлось истребить значительную долю лесов планеты, что обезобразило ее и ухудшило климат. Потом оказалось, что приходят к концу железные руды. Началось спешное изучение различных сплавов. Затем стал угрожать недостаток пищи, появилась необходимость синтеза белковых веществ.
Но всегда же достаточно, например, сократить размножение, чтобы поправить дело?
- Сократить размножение? Да ведь это и есть победа стихий. Это - отказ от безграничного роста жизни, это - неизбежная ее остановка на одной из ближайших ступеней. Мы побеждаем, пока нападаем. Когда же мы откажемся от роста нашей армии, это будет значить, что мы уже осаждены стихиями со всех сторон. Тогда станет ослабевать вера в нашу коллективную силу, в нашу великую, общую жизнь. А вместе с этой верой будет теряться и смысл жизни каждого из нас, потому что в каждом из нас, маленьких клетках великого организма, живет целое, и каждый живет этим целым. Нет! Сократить размножение - это последнее, на что бы мы решились, а когда это случится помимо нашей воли, то оно будет началом конца”.
Богданов отвергает идеи Мальтуса и противопоставляет им перспективы химии белковых веществ, колонизацию других планет. «И только если мы не успеем решить этих задач в короткий срок... надо временно сократить размножение. Какой разумный акушер не пожертвует жизнью неродившегося младенца, чтобы сохранить жизнь женщины? Но это - крайний случай, ибо только “Союз миров” может окупить эту жертву. Единство жизни есть высшая цель, и любовь - высший разум!»
А затем Богданов приводит рассуждения одного из марсиан, весьма напоминающие фашистские идеи о мировом господстве и высшей расе. Интересно при этом, что уже в начале века писатель предполагал возможность того, что ныне мы называем лазерным оружием:
“Существующие у них большие стада дрессированных для убийства людей, называемые армиями, послужили бы самым
121


подходящим материалом для такого необходимого насилия. Любой из наших этеронефов мог бы посредством потока губительных лучей, возникающих при ускоренном разложении радия, уничтожить в несколько минут одно-два таких стада, и это было бы скорее полезно, чем вредно, даже для их культуры. Но, к сожалению, дело не так просто, а главные трудности только начались бы с этого момента...”
“...Повторяющиеся нападения с их жертвами не только порождали бы чувство мести и злобы, искажающее дорогой нам образ человека, но и объективно вынуждали бы к переходу из самозащиты в беспощадное наступление. В конце концов после долгих колебаний и бесплодной мучительной растраты сил дело пришло бы неизбежно к той постановке вопроса, какую мы, существа сознательные и предвидящие ход событий, должны принять с самого начала: колонизация Земли требует полного истребления земного человечества”.
В целом это было смелое, страстное, революционное произведение. В мрачные годы столыпинской реакции писатель нарисовал живую и выразительную картину восторжествовавшего нового строя. Перечитывая сейчас его романы, убеждаешься, что они содержат много глубоких мыслей, непосредственно перекликающихся с научными прогнозами современных писате- лей-фантастов. Такова, в частности, идея “Союза мира”, осуществлению которой решают посвятить свою жизнь главные герои - землянин Леонид и марсианка Нэтти.
На протяжении многих лет до появления “Туманности Андромеды” не было опубликовано ни одного сколько-нибудь значительного “комплексного” художественного произведения о социальном будущем, говорится в книге о Ефремове. Произошло это потому, что в условиях культа личности возможности философской мысли были чрезвычайно ограничены: “предвидеть” близкое и далекое будущее мог позволить себе только Сталин. Кроме того, в тревожной обстановке назревания второй мировой войны, в военные годы и в годы восстановления народного хозяйства социальная фантастика “дальнего прицела” многим представлялась несвоевременной и даже вредной. И хотя тема восторжествовавшего социально справедливого строя присутствовала в некоторых научно-фантастических романах, но лишь в качестве общего фона для изображения научных открытий и достижений техники.
И поэтому весьма интересны мысли революционера-болыне- вика Богданова о роли личности в истории.
122


Предчувствие
В досоциалистические времена марсиане ставили памятники своим великим людям, теперь они ставят памятники только великим событиям...
А. Богданов (1908)
«Старый демократ, всеми уважаемый публицист, Тэо в свое время был одним из немногих, решавшихся бороться против Совета Синдикатов. Тем больше сенсации произвел его новый шаг. Статья была озаглавлена “Пора подумать!”, и имела форму предостережения, обращенного к обществу и партиям.
Все ли благополучно в нашей Республике? - спрашивал он и отвечал, что нет: - Демократия мало-помалу изменяет себе, ее принципы открыто подкапываются, и она терпит это; готовится худшая реакция. Допустима ли в демократии диктаторская власть одного человека над миллионами людей и над миллиардами общественных денег? Двадцать лет тому назад, при утверждении плана Великих Работ, такие полномочия были созданы для их инициатора. Это была огромная ошибка. Она была простительна в начале, пока не обнаружились ее последствия. Но с тех пор мы пережили эпопею Фели Рао. Что, в сущности, сделал Рао? Он перехватил власть у Мэнни и воспользовался ею по-своему. Все знают, что из этого получилось... Демократия низвергла Фели Рао. А затем? Та же диктатура во всей неприкосновенности возвращена в руки Мэнни. Значит, ничему не научились?
Нам скажут: Мэнни - не финансист и не политикан, а честный инженер; на него можно положиться, для себя ему ничего не надо, он служит только делу. Так ли это? Демократия не должна, не имеет права полагаться на отдельного человека; ее принцип - большинство. Если бы даже Мэнни был действительно таков, каким его представляют наивные люди, ослепленные величием его заслуг, которых мы вовсе не желаем умалить, - и тогда нарушение принципа демократии оставалось бы угрозой ее будущему. На самом деле, опасность гораздо ближе».
“Новые факты, добытые Нэтти и другими ревизорами, касались не только старых преступлений, но еще больше - последующей борьбы преступников за сохранение позиций и добычи. Был совершен ряд подлогов, чтобы скрыть имущества от конфискации: крупные финансовые тузы вдруг оказывались бедными людьми. Миллионные подкупы следственных и судебных властей повели к уничтожению важных обвинительных документов. Еще
123


шире применялся подкуп свидетелей; но были и случаи убийства несговорчивых..
Не правда ли, описанные в 1910 году события “на Марсе” несколько напоминают наше недавнее прошлое?
И это понятно: фантастические сюжеты в принципе строятся на жизненном опыте. А Богданов остро чувствовал всякие нарушения революционной этики.
Еще в 1918 году он обратил внимание общественности на стихи, посвященные одному из политических деятелей:
Расшатан до основ весь буржуазный строй,
И мир, захваченный красиво смелым риском,
Следит взволнованно за гения игрой,
Чтоб аплодировать при выигрыше близком...
И увенчать в веках все победивший гений...
“Рабочий или не рабочий писал это, - замечает Богданов, - ясно, что весь основной строй чувств и мыслей здесь не пролетарский... Представлять же великую мировую драму нашей эпохи как рискованную азартную игру, которую мастерски ведет гений против других политических игроков... - это чисто авторитарное, даже придворное понимание жизни”.
Почему могло произойти подобное? В своих утопиях Богданов пытается найти ответ на этот и другие вопросы в общей ситуации революционного движения:
“С одной стороны, земной мир страшно раздроблен политическими и национальными делениями, так что борьба за социализм ведется не как единый и цельный процесс в одном обширном обществе, а как целый ряд самостоятельных и своеобразных процессов в отдельных обществах, разъединенных государственной организацией, языком, иногда и расою...
...Благодаря всему этому получается то, что вопрос о социальной революции становится очень неопределенным: предвидится не одна, а множество социальных революций, в разных странах в различное время, и даже во многом, вероятно, неодинакового характера, а главное - с сомнительным и неустойчивым исходом. Господствующие классы, опираясь на армию и высокую военную технику, в некоторых случаях могут нанести восставшему пролетариату такое истребительное поражение, которое в целых обширных государствах на десятки лет отбросит назад дело борьбы за социализм: и примеры подобного рода уже бывали в летописях Земли. Затем отдельные передовые страны, в которых социализм восторжествует, будут как острова среди враждебного им капиталистического, а частью даже докапиталистического мира. Боясь за свое собственное господство, высшие классы несоциалистичес¬
124


ких стран направят все свои усилия, чтобы разрушать эти острова, будут постоянно организовывать на них военные нападения и найдут среди социалистических наций достаточно союзников, готовых на всякое предательство, из числа прежних собственников, крупных и мелких. Результат этих столкновений трудно предугадать. Но даже там, где социализм удержится и выйдет победителем, его характер будет глубоко и надолго искажен многими годами осадного положения, необходимого террора и военщины... Это будет далеко не наш социализм”.
“Не наш социализм” - это авторитарное руководство и бюрократическое перерождение лидеров:
Я должен сознаться, что совершенно не могу понять этой измены со стороны таких людей, как президент и Тэо. Я хорошо знаю их обоих: они неподкупны. И однако...
- Нет, это не то, - отвечал Нэтти. - Прежде у них была логика живых людей, им хотелось, чтобы жизнь шла дальше, становилась лучше, и это подсказывало им тогдашние выводы. Теперь у них логика мертвецов, им хочется спокойствия и неподвижности, остановки жизни вокруг. С ними случилось то, что на каждом шагу бывает с людьми и с целыми классами, с идеями и с учреждениями: они просто умерли и стали вампирами...
- Представьте себе человека - работника в какой бы то ни было области труда и мысли... Наступает момент, когда он начинает брать у жизни больше, чем дает ей, когда он своим существованием уже уменьшает ее величину. Возникает вражда между ним и ею; она отталкивает его, он впивается в нее, усиливается вернуть ее назад, к тому прошлому, в котором ощущал свою связь с нею. Он не только паразит жизни, он ее активный ненавистник: он пьет ее соки, чтобы жить, и не хочет, чтобы она жила, чтобы она продолжала свое движение. Это - не человек, потому что существо человеческое, социально-творческое, уже умерло в нем; это - труп такого существа... Он вампир, живой мертвец, много вреднее и опаснее, если при жизни он был сильным человеком...
И тут есть нечто еще худшее: в трупах людей заключены трупы идей. Идеи умирают, как люди, но еще упорнее они впиваются в жизнь после своей смерти. Вспомните идею религиозного авторитета: когда она отжила и стала не способна вести человечество вперед, сколько веков она еще боролась за господство, сколько взяла крови, слез и загубленных сил, пока удалось окончательно похоронить ее. Что касается демократии, то эта идея, как я думаю, еще не завершила всего, что может дать; но чтобы оставаться живой, она должна изменяться и развиваться с самим обществом”. А что же видит герой повести в условиях марсиан¬
125


ской демократии? Много хорошего, но и много такого, что говорит о потере душевности, человеческой доброты и общности.
Таким грустным оказалось последствие той цивилизации в области духовной жизни. И не только в этом...
“Общественные собрания марсиан поражали меня своим напряженно-деловым характером. Были ли они посвящены вопросам науки, или вопросам организации работ, или даже вопросам искусства, - доклады и речи были страшно сжаты и кратки, аргументация определенна и точна, никто никогда не повторялся и не повторял других. Решения собраний, чаще всего единогласные, выполнялись со сказочной быстротой. Решало собрание ученых одной специальности, что надо организовать такое-то научное учреждение; собрание статистиков труда, что надо устроить такое-то предприятие; собрание жителей города, что надо украсить его таким-то зданием, - немедленно появлялись новые цифры необходимого труда...
...Литература нового мира, даже чисто художественная, не была также для меня ни отдыхом, ни успокоением. Ее образы были для меня как будто несложны и ясны, но как-то внутренне чужды для меня. Мне хотелось глубже в них проникнуть, сделать их близкими и понятными, но мои усилия приводили к совершенно неожиданному результату: образы становились призрачными и одевались туманом.
Когда я шел в театр, то и здесь меня преследовало все то же чувство непонятного. Сюжеты были просты, игра превосходна, а жизнь осталась далекой...”
Но не только политические прогнозы делались Богдановым, и не столько в научных, сколько в популярных утопиях космического плана, где есть неограниченная возможность делать самые рискованные предположения.
Но вначале коротко - об истоках русского космизма. Вот некоторые исторические сведения, которые обобщил Геродот Геглов.
Истоки космотворчества
В антологии “Русская литературная утопия” (М., 1986) среди произведений других авторов набросок В.Ф. Одоевского “4338-й год” и роман А.А. Богданова “Красная звезда” выделяются завязками, основанными на захвативших широкие общественные круги астрономических проблемах. Для современников тектолога Богданова это были “каналы” на Марсе и возможность существования высокоразумных инопланетных существ, для современников “любомудра” Одоевского - приближение к Земле комет и
126


чреватость таких “свиданий” угрозой для человечества. Неоконченная утопия В.Ф. Одоевского, отрывки из которой были рассмотрены П.Н. Сакулиным в 1912 г., появилась в 1840 г. и начиналась с примечания: “По вычислениям некоторых астрономов, комета Вьелы должна в 4339 году, то есть 2500 лет после нас, встретиться с Землею. Действие романа, из которого взяты сии письма, проходит за год до сей катастрофы”.
Князь Владимир Одоевский (1803-1869), слывший при жизни “русским Фаустом” - человеком, который “всем интересуется и все знает” (В. Вересаев. “Спутники Пушкина”), мог со своими современниками неоднократно видеть нависавшие ночами на небосклоне хвостатые светила - яркие кометы 1811, 1843, 1858 годов. Но особое место занимали кометы 1830-х - знаменитая комета Галлея, явившаяся в 1835 г. второй раз после вычисления ее орбиты младшим другом Ньютона (первый - в 1758 г., с триумфом предсказанный ученым), и комета Биэлы (“Вьелы”, по написанию Одоевского), наделавшая шуму в 1832 г.
А.С. Пушкин в одном из стихотворений (“Портрет”, 1828) бросил крылатую фразу о “беззаконной комете в кругу расчисленных светил”, намекая, что кометы “внезапно” появлялись среди мерно вращающихся созвездий и предсказуемо петлявших планет (“блуждающих звезд”), и определение кометных орбит было для науки того времени недавним и не всегда прочным приобретением. Однако “ловцы комет” уже составили внушительный отряд любителей астрономии. Например, Каролина Гершель, младшая сестра великого телескопостроителя Вильяма Гершеля (первооткрывателя планеты Уран и основателя галактической астрономии), за свою долгую жизнь (1750-1848) открыла 8 комет. “Ловцом комет” был и капитан австрийской армии Белый - чех по национальности, фамилия которого была переделана в Биэлу и дала имя комете, показавшейся в 1819 г. и вернувшейся в соответствии с расчетами этого астронома-любителя в 1826 г.
Следующее возвращение кометы Биэлы состоялось в 1832 г., и астрономы предсказали, что она пересечет орбиту Земли. Правда, это произойдет за 1 месяц и 1 день до того, как сама Земля достигнет “точки пересечения” своей орбиты с орбитой кометы.
“По Европе прокатилась волна паники. В церквах служили молебны и толпились кающиеся. Монастыри и церкви собирали богатые пожертвования. Богачи осаждали астрономов, требуя, чтобы им разрешили поселиться при обсерватории. Эти люди думали, что астрономы, которые “заведуют” движениями небесных светил, наверняка сумеют спастись и, конечно, спасут тех, кто будет находиться рядом с ними.
127


Астрономы читали лекции, убеждая и успокаивая напуганных людей. В Петербурге в срочном порядке выпустили книгу безымянного автора, в заглавии которой было напечатано: “Сочинение, изданное к успокоению тех, которые опасаются разрушения нашей Земли от столкновения оной с кометой”. Эту книгу ввиду спешности печатали не в обычной типографии, а на государственный счет в типографии Экспедиции заготовления государственных бумаг.
Наступил “страшный” октябрь 1832 года. 17 числа комета пересекла орбиту Земли. Наша планета в это время находилась в добрых 75 миллионах километров от кометы, до места встречи ей оставался еще целый месяц пути. Люди в эту ночь мирно спали и никто, разумеется, ничего, не заметил”.
“Кометные страхи” 1832 года дали повод для очередной песни знаменитому французскому поэту Беранже (1780-1857).
Бог против нас высылает комету;
Бедной Земле от нее не уйти.
Компас бессилен, и нашу планету Все астрономы не могут спасти.
Стол и товарищи-гости, - прощайте!
Впрочем, для многих ли весел банкет?...
Робкие! Кайтесь и душу спасайте.
Кончить пора: стар достаточно свет!
Да, бедный глобус, в пространстве блуждавший, - Нет тебе больше ни дней, ни ночей!
Падай, вертясь, и вертись, как упавший Вертится с нитки сорвавшийся змей.
Пусть неизвестная людям дорога Шар натолкнет на одну из комет, - Оба пусть гибнут: ведь звезд еще много!
Кончить пора: стар достаточно свет!
Мы ль не устали от прозы житейской И от претензий в тщеславных глупцах,
От заблуждений, от войн, от лакейской Низости в высших и низших слоях?
Мы ль не устали, как стражи без смены,
Ждать, не мелькнет ли в грядущем просвет? Слишком довольно для маленькой сцены!
Кончить пора: стар достаточно свет!
Мне молодежь говорит: “Все - в движенье;
Капля за каплей и камень пробьет.
Слово печатное, газ в освещенье,
Пар в судоходстве, - все движет вперед.
Ты подожди, старичок, и дождешься:
Лет через двадцать настанет расцвет”...
Жду я уж тридцать - со счету собьешься!
128


Кончить пора: стар достаточно свет!
Правда, и сам говорил я иначе Смолоду, чувствуя прелесть Земли.
Веря любви, красоте и удаче,
Боже! - молил я, - мгновенье продли!
Ныне, под старость, я голос теряю,
Прежних успехов и радостей нет,
И я спокойно комету встречаю.
Кончить пора: стар достаточно свет!
(Перевод И. и А. Тхоржевских)
Иная тональность прозвучала в 1835 г. в сонете чиновника российского министерства финансов В.Г.Бенедиктова - из его первого сборника стихотворений, вышедшего в год единственного в XIX веке появления на земном небе кометы Галлея и снискавшего шумный, хотя весьма кратковременный успех.
Взгляни на небеса! Там стройность вековая,
Как упоительна созвездий тишина!
Как вся семья миров гармонии полна И как расчетиста их пляска круговая!
Но, между ними путь особый пролагая,
Комета яркая - системам не верна,
И кажется грозит другим мирам она,
Блистательным хвостом полнеба застилая.
Спокоен астроном: по небу гостья та - Он видит - шествует дорогой соразмерной,
Но страшен новый блеск для черни суеверной.
Так мысль блестящая, высокая мечта Пугает чернь земли во тьме ее пещерной,
Но ясным разумом спокойно принята.
“Поэт-чиновник” В.Г. Бенедиктов (1807-1873), успешно продвигавшийся на служебном поприще, на досуге занимался не только поэзией, но и астрономией с математикой, скрашивая “гремучими рифмами” и космическими масштабами серодневную канцелярскую рутину. Его учебник астрономии остался неопубликованным, как и рукопись “Увеселительная арифметика”, материал двух глав которой использовал позднее Я.И. Перельман в его известных книгах “Живая математика” и “Занимательная алгебра”. Интересно, что литературная деятельность классика “занимательной науки” началась со статьи в газете “Гродненские губернские ведомости” от 23 сентября 1899 года по поводу бойкой продажи в книжных магазинах пестрообложных
10. B.H. Ягодинский
129


брошюр о “конце мира” из-за ожидаемого “метеорного дождя”. 17-летний гимназист разъяснял природу “звездных осадков”, наблюдавшихся в течение тысячи лет (первые свидетельства относятся к 902 году). Он рассказывал о потоках мелких телец, обращающихся вокруг Солнца “подобно гигантскому бесконечному ремню” и периодически выпадающих на Землю звездными каплями, раскалившимися при прохождении через ее атмосферу. Упоминал будущий автор “Занимательной астрономии” и “Межпланетных путешествий” и о гипотезе знаменитого миланского наблюдателя Дж.Скиапарелли о причине образования метеорных потоков - распадах комет. Гипотеза эта получила подтверждение - в огненном дожде 15 ноября 1885 года, случившемся “в то время, когда Земля близко проходила от орбиты кометы Биэлы”.
От орбиты, но не от самой кометы Биэлы, которой уже не существовало! Заставив землян в 1832 г. быть настороже и ожидать катастрофы от ее возвращения - не то следующего, не то через... 2500 лет (утопия В. Одоевского), она распалась в 1845 году! Сначала комета раздвоилась, и петербургский академик О.В. Струве, директор Пулковской обсерватории, сделал эффектную зарисовку “комет-двойняшек” в апреле 1846 г. При возвращении в 1852 г. исчахшие и отдалившиеся друг от друга на 2 миллиона километров “близнецы” буквально “таяли на глазах” и вскоре растворились во тьме.
Через 20 лет о комете, угрожавшей столкновением с Землей, уже стали забывать. Но 27 ноября 1872 г. небо над восточным полушарием нашей планеты засверкало множеством огней: на Землю хлынул дождь “падающих звезд”. К полуночи он перешел в настоящий ливень метеоров, вылетавших пучком из одной точки неба, расположенной в созвездии Андромеды. Астрономы установили, что это как раз то направление, в котором должна была вернуться комета Биэлы, если бы она уцелела. Разыгравшаяся “звездная метелица” была выпадением на Землю частиц погибшей кометы, превратившейся в метеорный рой. Через 13 лет произошла еще одна впечатляющая встреча Земли с метеорным потоком Биэлид-Андромедид - на этот раз зрелище звездного дождя досталось жителям западного полушария. Некий мексиканский фермер, кормивший лошадей, услышал протяжный и быстро нараставший свист, затем удар чего-то тяжелого и почувствовал сотрясение почвы. Со сбежавшимися соседями он успокоил заметавшихся лошадей и затем возле сарая обнаружил камень в свежепробитой ямке. Это был метеорит - нашедший пристанище на Земле остаток погибшей кометы Биэлы.
А что за “метеорит”, или “кусок кометы”, или “космический корабль” (?) пронесся над сибирской тайгой в 1908 г. и упал в
130


60 километрах от поселка Вановара на реке Подкаменной Тунгуске - спор длится уже скоро век. Первым организатором экспедиций в район падения “Тунгусского дива” стал в 1920-е годы минералог Л.А. Кулик (1883-1942), нашедший поддержку у наркома просвещения РСФСР А.В. Луначарского. По итогам первой экспедиции Л.А. Кулик опубликовал в Красноярске (1927) брошюру-отчет в форме напевной прозы с предисловием-стихотворением “Тунгусское диво”.
Тихое, теплое, ранне утро...
Дали лесистые, речки, ключи...
Небо безоблачно, солнце июня Шлет на тайгу не скупяся, лучи.
Щедро весна расточает здесь чары,
Волнами льют аромат свой цветы,
Свадьбу справляют растенья и твари,
“Гимн торжествующей слышен любви”.
Гром! Встрепенулась тайга и затихла.
Пламя! Луч солнца ослабил свой свет,
С грохотом мчится по небу светило,
Сыплются искры, и тянется след.
Жуть... Тишина... Лишь удары несутся.
Пламя поднялось до края небес.
Там, у эвенков, олени пасутся,
Валится воздухом девственный лес.
Мечутся звери, в смятении люди,
Рев и проклятья... А небо гремит.
Где же виновник всех этих явлений?
Где же Тунгусский метеорит?
Известный американский астроном Фред Уиппл в 1930 г. первым выдвинул гипотезу, что “Великий Сибирский метеор” был столкнувшимся с Землей ядром небольшой кометы. А польский астроном Михал Каменский предположил, что куски более крупной кометы - а именно кометы Галлея - при ее сближении с Землей в 9542 г. до н.э. вызвали эпические катастрофы, известные как “всемирный потоп” и “гибель Атлантиды”.
XX век, как и предыдущий, познал катастрофы рукотворные, а не пришедшие из “круга расчисленных светил”. Но “нет мира со стихийностью природы” (А.А. Богданов, “Красная звезда”). Или можно держать научно-технологическую “руку” объединенного (?) человечества на пульсе космических стихий? Таковы вопросы, доставшиеся XXI веку. А живописные тропы астрономии, будем надеяться, не зарастут бурьяном суеверий.
А теперь предоставим слово одному из первых исследователей утопий А.А. Богданова с точки зрения технологии полетов, Рынину Николаю Алексеевичу (1877-1942) - пилоту-аэронавту,
ю*
131


доктору технических наук, организатору и декану факультета воздушных сообщений Института путей сообщения, председателю секции межпланетных сообщений ИПС. Один из первых пропагандистов космонавтики посвятил утопии Богданова интересную статью “Этеронеф А. Богданова”.
Полеты при помощи плюс- и минус-материи
Рассмотрим проекты полета в межпланетное пространство, предложенные различными романистами и основанные на идее уничтожения притяжения Земли при помощи особого вещества, которое или не допускает силу тяготения в аппарат - такое вещество мы назовем минус-материей, или же оно пропускает силу или лучи тяготения сквозь аппарат, не задерживая их в нем, и тем самым не позволяя им действовать на него, - такое вещество мы назовем плюс-материей.
А. Богданов в своем сочинении “Красная звезда” дает описание двух летательных аппаратов: одного для полета в земной атмосфере, который мы будем называть “земным аэронефом”, и другого для полета между Землей и Марсом, называемого этеро- нефом.
Принцип отделения от Земли и поддержания в воздухе обоих аппаратов один и тот же - при помощи так называемой “минус- материи”; движение же вдоль достигается в обоих аппаратах по- разному: в земном аэронефе - при помощи электрического двигателя, вращающего трехлопастный винт, а в этеронефе - при помощи реактивного двигателя, как в ракете.
Вот как описывает Богданов свойства и сущность “минус- материи”:
«Электрическая теория материи, необходимо представляя силу тяготения в виде какой-то производной от электрических сил притяжения и отталкивания, должна привести к открытию тяготения с другим знаком, т.е. к получению такого типа материи, который отталкивается, а не притягивается Землей, Солнцем и другими знакомыми нам планетами. Это явление можно сравнить с диамагнитным отталкиванием тел и с отталкиванием параллельных токов разного направления.
Глубокое изучение радиирующих элементов и их распадение и анализ строения материи привели к открытию элементов, отталкиваемых земными телами, к установлению способов их сохранения и препятствования к удалению их из солнечной системы и, затем, при помощи их и был произведен синтез “минус-материи”. Внешний вид ее похож на ртуть. Каждый летательный аппарат имеет в себе резервуар, наполненный достаточным количеством
132


этой материи “отрицательного типа”. Затем остается дать этой уже “невесомой системе” поступательное движение при помощи электрического двигателя с винтом в воздухе, или при помощи реактивного двигателя - в безвоздушном пространстве».
По описанию Богданова был составлен чертеж этого “этеро- нефа”.
Способ полета на нем и устройство его заключаются в следующем:
Принцип полета: в верхнем этаже помещаются баллоны с “минус-материей”, которая парализует силу земного тяготения, и весь аппарат может висеть в воздухе без подпорки. Движение же этеронефа достигается при помощи реакции при взрывах особого вещества. Вот как описывает Богданов действие этой силы:
“Движущая сила этеронефа - это одно из радиирующих веществ, которые нам удается добывать в большом количестве. Мы нашли способ ускорять разложение его элементов в сотни тысяч раз; это делается в наших двигателях при помощи довольно простых электрохимических приемов. Таким способом освобождается громадное количество энергии. Частицы распадающихся атомов разлагаются со скоростью, которая в десятки тысяч раз превосходит скорость артиллерийских снарядов. Когда эти частицы могут вылетать из этеронефа только по одному определенному направлению, т.е. по одному каналу с непроницаемыми для них стенками, тогда весь этеронеф движется в противоположную сторону, как это бывает при отдаче ружья или откате орудия. По известному закону живых сил можно рассчитать, что незначительной части миллиграмма таких частиц в секунду вполне достаточно, чтобы дать этеронефу равномерно-ускоренное движение”.
Устройство этеронефа
Наружная форма: внешний вид этеронефа - почти шар со сглаженным сегментом внизу. Эта форма рассчитана на то, чтобы получить наибольший объем при наименьшей поверхности, т.е. наименьшей затрате материала и наименьшей площади охлаждения.
Первый этаж (нижний) делится перегородками на 5 комнат, одну центральную и четыре боковых. В середине центральной комнаты возвышается движущаяся машина, а вокруг нее со всех четырех сторон сделаны в полу круглые стеклянные окна - одно из чистого хрусталя и три из цветного стекла различной окраски; стекла были в три сантиметра толщиной.
Основную часть машины составлял вертикальный металлический цилиндр, трех метров вышины и по л метра в диаметре, сде-
133


данный из осмия, - очень тугоплавкого металла, родственного платине. В этом цилиндре происходит разложение радиирующей материи; накаленные докрасна 20-сантиметровой толщины стенки ясно свидетельствовали об энергии этого процесса. Для того, чтобы в помещении было не слишком жарко, весь цилиндр был окружен вдвое более широким футляром из особого прозрачного вещества, прекрасно защищающего от жары. Вверху этот футляр был соединен с трубами, по которым нагретый воздух отводился из него во все стороны для равномерного отопления этеронефа.
Остальные части машины, связанные разными способами с цилиндром, - электрические катушки, аккумуляторы, указатели с циферблатами - были расположены вокруг, в красивом порядке. Дежурный машинист, благодаря системе зеркал, видел все их сразу, не сходя со своего кресла.
Из боковых комнат одна была “астрономическая”, справа и слева от нее находились “водяная” и “кислородная”, а на противоположной стороне - “вычислительная”.
В астрономической комнате пол и наружная стена были сплошь хрустальные, из отшлифованного стекла идеальной чистоты. По сторонам были расположены инструменты, установленные на сложных штативах, спускавшихся с потолка и внутренних стен комнаты. Главный телескоп был около двух метров длины, но с непропорционально большим объективом и с алмазным окуляром.
В вычислительной комнате стояли машины со множеством циферблатов и стрелок. Среди них выделялась одна, самая большая, из которой тянулась длинная лента с результатами вычислений.
В кислородной комнате хранились запасы кислорода в виде 25 т бертолетовой соли (17,17), из которой можно было выделить, по мере надобности, до 10 000 м2 кислорода. Это количество достаточно для нескольких путешествий с Земли на Марс. Тут же находились аппараты для разложения бертолетовой соли (16,16). Далее, здесь помещались запасы барита, едкого калия для поглощения из воздуха углекислоты, а также запасы серного ангидрида для поглощения лишней влаги и летучего левкомаи- на - физиологического яда, который выделяется при дыхании, и который несравненно вреднее углекислоты.
В водяной комнате находится огромный резервуар с водою и большие аппараты для ее очищения. Множество труб проводят эту воду из резервуара по всему этеронефу.
II 	этаж. Для связи между этажами служит лифт.
В этом этаже помещаются: центральный зал, лаборатории: фотографическая, химическая, еще две разных назначений, ванна, гимнастическая, библиотека и салон.
134


III этаж. В этом этаже расположены: ангар для аэронефа, здесь же лежат мешки с балластом для аэронефа и стоят колонки для прикрепления аэронефа. Далее следуют каюты служащих, каюты участников полета.
IV этаж. Центральную комнату занимает вторая (верхняя) обсерватория, во всем подобная нижней, но только с хрустальной оболочкой вверху, а не внизу, и с инструментами более крупных размеров. Шесть боковых отделений верхнего сегмента, окружавших кольцом обсерваторию, были совсем без окон; их потолок, представлявший часть шаровой поверхности, наклонно спускался к самому полу. У потолка помещались большие резервуары минус-материи, отталкивание которой должно было парализовать вес всего этеронефа.
Главным материалом для устройства этеронефа служили алюминий и стекло.
Полет этеронефа. Отбытие от Земли. Отделение от Земли бесшумное, медленное, чуть заметное. Ускорение - 2 сантиметра в секунду, что соответствует через 1 минуту скорости идущего человека, через 15 минут - скорости курьерского поезда. Медленное вращательное движение этеронефа вокруг его вертикальной оси позволяет видеть все пространство вокруг. Наибольшая скорость этеронефа - 50 километров в секунду, а средняя - 25 километров в секунду.
Для того чтобы жидкости не выливались и не образовывали сфероидальной формы, их сохраняют закупоренными. Мебель и посуда прикреплены к своим местам. Всюду приделаны ручки и ремни для остановки невольных полетов при резких движениях, когда сила тяжести значительно уменьшится.
При отправлении с Земли, по инерции, аппарат имеет ее скорость движения вокруг Солнца, т.е. 30 километров в секунду, скорость же Марса - всего 24 километра в секунду; если бы аппарат летел по перпендикуляру к орбитам, то он ударился бы о поверхность Марса с остаточной боковой скоростью 6 километров в секунду. Во избежание этого аппарат должен лететь по кривой линии и пройти путь около 160 миллионов километров в 2,5 месяца. Во время путешествия при одном химическом опыте в лаборатории произошел взрыв и была пробита стенка этеронефа. Марсианин Летти закрыл брешь своим телом, причем давлением воздуха разорвало его легкие и парализовало сердце.
Оставляя в стороне критику принципа, положенного А. Богдановым в основу поддержания этеронефа при помощи фантастической минус-материи, отметим здесь следующие положительные, на наш взгляд, стороны его проекта:
135


1. Шарообразная форма этеронефа, уподобляющая ее небесным телам;
2. Реактивный двигатель - в 1-м этаже, причем предвидено охлаждение этого двигателя;
3. Механический вычислитель обстоятельств полета, что, при громадной быстроте полета, является весьма существенным;
4. Осторожное нарастание скорости полета.
Наконец, в отличие от многих других романов, наблюдается обдуманная конструктивная разработка космического корабля и более технический подход к фантастической фабуле.
Можно, однако, думать, что на эту техническую основу романа, вероятно, повлияли идеи французского инженера Эсно-Пельт- ри, который еще ранее выдвинул идею применения к космическим полетам реактивного действия продуктов распада радия и в то же время советовал при полете медленно увеличивать скорость, чтобы не было вредного влияния большого ускорения на человеческий организм. Последнее обстоятельство обычно романистами мало учитывается, а, между тем, оно как в авиации, так и в будущих космических полетах, играет весьма существенную роль.
Как видим, Богданов дал довольно убедительный проект будущего корабля многоразового использования (Шаттл, Буран, Колумбия и т.п.) в совокупности с прообразом околоземной космической станции типа “Мир” и т.д.
Комментарий АЛ. Богданова к своим утопиям
Со времени появления романа “Красная звезда” прошло 16 лет. Товарищи спрашивают меня, какие новые указания наметились за это время относительно вероятных форм жизни будущего общества. Скажу кратко, что мне известно.
1) 	Что касается источников энергии, которые станут основой будущего производства, то все более достоверным становится предвиденье, что наиболее могущественным из них явится внутриатомная энергия, к овладению которой неуклонно идет современная физика. Радий и ему подобные вещества дали путь к изучению этих сил и к выяснению их подавляюще громадного масштаба, - но сами едва ли послужат их реально производственным источником: эта роль выпадает на долю других, более распространенных и обычных элементов. Уже Дольше двух лет прошло с тех пор, как Резерфорду удалось осколками атомов одного из производных радия, альфа-частицами радия С, разрушить атомы нескольких элементов, в числе их азота, алюминия, фосфора; при этом получилось пока еще очень небольшое, но несомненное
136


освобождение внутриатомной энергии этих последних. В сентябре прошлого года появился предварительный доклад американских исследователей, Вендта и Айриона, о разложении атомов вольфрама посредством сильного тока, нагревающего тонкую вольфрамовую проволоку выше 20 000 градусов. При взрыве вольфрам, по-видимому, весь разбивается на атомы гелия, атомный вес которого ровно в 46 раз меньше.
На аналогичное взрывное разложение, только производимое природой, я сам указывал двенадцать лет тому назад в “Журнале Русского Физико-Химического Общества” (1911, № 8). Именно я истолковывал шаровую молнию как атомный взрыв крупной “пылинки”, частички недостаточно прочного вещества, которая плавала в воздухе, и через которую прошел разряд обычной искровой молнии. Если эта теория верна, то шаровая молния - хорошая иллюстрация того, какие гигантские и грозные силы сокрыты в мельчайших объектах нашей среды. И конечно, большое счастье, что нынешние ученые еще не овладели этими силами: если бы это случилось, результатом была бы, вероятно, гибель цивилизации. Человечество еще не достойно такой власти над природой.
2) Что касается устройства орудий труда, то здесь есть все основания думать, что будущее принадлежит типу не только автоматических, но и саморегулирующихся механизмов. Машин этого типа в производстве еще нет; есть только их предпосылки - многочисленные и разнообразные автоматические регуляторы при нынешних машинах. Но есть уже такие механизмы в военном деле; их образцом может служить самодвижущаяся и в совершенстве управляющая своим ходом подводная торпеда. Дело в том, что при капитализме введение машины в систему производства определяется только ее прибыльностью; а наивысший тип механизмов еще не прибылен; когда же ставится задача истребления, то вопрос всецело решается действительным совершенством механизма. Соотношение, характерное для современной культуры!
Саморегулирующиеся механизмы требуют от работника и общей научно-технической образованности и точного специального знания; следовательно, они поднимают рабочую силу на тот высший уровень, где исчезает основное “качественное” различие между ее нынешними двумя типами - инженерским и физически- исполнительским, - а может оставаться лишь количественная разница.
3) Самая организация производства и всей человеческой жизни будет целиком основываться на универсально-организационной науке, которая даст возможность стройно согласовать бесчисленные и разнороднейшие элементы социального бытия. Необходимость ее все яснее выступает в современных исканиях по
137


“научной организации труда”, и сурово подчеркивается тяжелым опытом строительства нашей революции.
Мысль буржуазных ученых уже подошла к вопросу о такой всеобщей науке; об этом свидетельствует, например, попытка сербско-французского ученого М. Петровича создать учение об “общих механизмах разнородных явлений”. Но действительное решение задачи не по силам старому мышлению, воспитанному на анархической разрозненности буржуазного мира. Даже вполне правильная постановка вопроса о всеорганизационной науке возможна только для того, кто становится на точку зрения всеор- ганизаторского класса. А таковым по природе своей является пролетариат, организатор вещей в своем производственном труде, людей - в своей социальной борьбе и строительстве, идей - в выработке своего нового сознания.
Будущий строй за эти годы стал яснее для нас. Но яснее и трудности на пути к нему; они оказались много больше, чем думали прежде. Что ж! Самое великое дело в истории человечества и не должно быть легким делом.


Глава V
Законы новой совести
Науки, за исключением социальных, вовсе не имеют классового характера, они - общечеловеческое достояние, хотя и разрабатывались до сих пор представителями господствующих классов. Также найдется немало общечеловеческого и в искусстве, даже в этической жизни.
А. Богданов
От чего отталкивался Богданов в своей программе “Законов новой совести”? По его проекту, целью социалистического движения является завоевание “межчеловеческого единства” (собирание человека).
По старым понятиям, писал Богданов, социализм сначала побеждает, а затем осуществляется. Для нас это не так. Социализм не есть дело выигранной битвы или настроения, порыва, массового устремления воли. Просто так не перескочить из общества классовой стихийности в мир, устроенный “празднично и мудро”. К выполнению исторической миссии пролетариат ведет не иллюзия мировой революции, не гражданская война с “громадным расточением лучших сил народа”, а целая историческая полоса культурной самоорганизации общества. Переход власти в руки еще не дозревшего пролетариата - программа авантюры, исходом которой, как предвидел Богданов, стало “длительное царство Железной Пяты”.
В новой программе вместо примата политического захвата власти выдвигалось кредо революционного созревания экономических условий. Применительно к России это, кстати, было предметом переписки Веры Засулич и Карла Маркса еще в 1861 году. Богданов сюда добавил еще примат этико-культурной зрелости, т.е. примат духовного и умственного.
Организующие функции Богданов возлагает на три области - мораль, искусство, науку. В зависимости от технического уровня общества, т.е. экономической структуры исторически сложились три основных типа культуры: авторитарный, индивидуальный и коллективный. Последний он и отождествлял с социализмом.
139


Человек - есть целый мир опыта - провозглашает Богданов. Этот мир не охватывается полностью ни анатомическим и физиологическим комплексом, - “человеческое тело”, ни психическим комплексом, - “сознание”, ни социальным - “сотрудничество”... И если мы просто соединим, механически свяжем все эти точки зрения, у нас еще не получится целостной концепции, собрание частей еще не есть целое.
Задача состоит в том, чтобы дать научную и в то же время интегральную, а не частичную только, концепцию “человека”. Вот основные положения этой концепции.
Цели и нормы жизни
Отношение к добру и злу - критерий законов новой совести. Высшая культура означает высшие нормы. Это, конечно, не “заповеди” в старом смысле слова, а нормы целесообразности для коллектива; они выражают условия наибольшей его жизнеспособности, его тенденции к организованности, его собственные организационные законы.
Душу исторических коллективов представляют их основные формы сотрудничества. Высший коллектив характеризуется товарищеской связью. Но к этому коллективу человечество шло через низшие формы; через стадность зародышевых первобытных общин, через авторитарность ограниченных организованных обществ и через индивидуализм буржуазного мира.
Богданов формулирует заповеди новой совести, которые являются, по его убеждению, утверждением высшей формы культуры:
Не должно быть стадности. Стадными и теперь очень часто бывают люди в толпе; самый резкий пример - паника. Стадность мышления не так бросается в глаза, как стадность чувства или порыва, - но в жизни имеет еще больше значения. Это мещанская, и не только мещанская боязнь “быть не как все” в своем кругу, нарушать его привычки, приличия, моды.
Богданов считал, что стадность толпы, группы, организации (видимо, и партийной) порождает борьбу против того, кто пытается быть не стадным. Нередко толпа в панике набрасывается на того, кто не поддается ей, пробует внести самостоятельность в действия людей.
Не должно быть рабства. Рабство, или, как обычно называл Богданов этот феномен, авторитарность, заключается, по его мнению, в слепом подчинении высшей индивидуальности. Вопрос этот есть и вопрос об отношении рядовых членов к вождям и вождей к ним.
140


Необходимость единства, решительности и быстроты в коллективном действии, считает Богданов, ведет к тому, что массы должны по доверию следовать за вождем, не имея времени контролировать и даже осознавать его директивы. Но в каждом случае это должно быть доверием к испытанной компетенции, не превращаясь в преклонение перед авторитетом.
Доверие, следовательно, допустимо только в сфере действий, но не мысли. В выработке идей и их усвоении время всегда есть. И тот, кто здесь слепо идет за высшей индивидуальностью, тот по существу не отличается от религиозных последователей любого из пророков прошлого.
Не должно быть готтентотства. Готтентотство - условное обозначение, повод для которого подала характеристика добра и зла, высказанная будто бы одним готтентотом: “добро, когда я краду; зло, когда у меня крадут”. Такое применение противоположных критериев распространено и в наше время. Это особенно ярко выступает во время войн, одинаковые действия (грабежи, насилия, истребление пленных и т.п.) со стороны противника клеймятся позором, и оправдываются или восхваляются, когда дело касается своей страны.
Не должно быть абсолютных норм. Объективные нормы не абсолютны: они выражают жизнь развивающегося через борьбу и творчество коллектива; а они не могут быть закованы в абсолютные формулы. Высшая культура - не мертвая оболочка, а живая одежда растущей жизни.
Не должно быть инертности. Стадность, рабство, групповая ограниченность жизненно тяготеют к остановке движения. Трудно учиться, еще труднее переучиваться, подчеркивает Богданов. Еще глубже, по его мнению, стихийно-бытовой консерватизм отсталых слоев населения, где держится произвол грубой силы.
Не должна нарушаться чистота целей. “Здесь типичны две группы мотивов - импульсы выгоды и мести. Те и другие обычно переодеваются в костюмы идеальных целей, порождая своеобразный обман, где низкое выдается за проявление высшего”.
Всякая ненужная жестокость, пишет Богданов, “преступна, деморализует коллектив и уменьшает его энергию. Сколько обманутых, сражавшихся за реакцию, стали потом драгоценными солдатами революции, сколько техников и ученых стали потом незаменимо полезными работниками. И насколько лучше овладевать дворцами для народа, чем их разорять. Член великого коллектива не должен уподобляться жалким дикарям-погромщи- кам, опустошающим завоеванную страну, -свое достояние. Но слишком легко сладкая месть за свои пережитые страдания оде¬
141


вается в костюм необходимой жестокости”, - нужно большое внимание к своим целям и мотивам, даже для крупных и высокосознательных работников, чтобы избегнуть преступных ошибок.
“Преобразованную форму мести представляет ренегатство. Это имя относится к тем, кто после перемены убеждений злобствует против своих вчерашних друзей, специально и с особенной охотой берет на себя их преследование. Современная психология выясняет, что в этом скрыта перенесенная на других месть за свои собственные ошибки”. Да, Богданов остро чувствовал на себе такое преследование...
«...Также вредна и неразумна подобная месть, направленная на себя самого, - то, что называется “раскаянием”». Заметим, что это писалось еще до начала массовых чисток, пленумов и процессов, на которых, как правило, фигурировал чуть ли не церковный обряд покаяния. За непролетарское происхождение, за высказанную мысль, просто за свое существование в стране произвола и страха.
Всепонимание - высший идеал новой совести. “Это душа коллектива, его общее сознание. Эту связь... лишь слабо и неполно могут выразить слова об уважении к сотруднику, заботе о нем, любви...
Но понимание должно идти дальше и шире... Оно дало людям возможность приобрести полезных союзников, скромных, но верных друзей среди природы. Где было бы теперь человечество без той поддержки, которую оказали ему в охотничьей фазе собака, в кочевой и земледельческой лошадь, корова?..
А границы между живым и неживым уже разрываются...”
Ничто человеку не должно быть чуждым в природе, заключает Богданов.
Такова культурно-нравственная позиция Богданова в пролетарской революции, которая резко отличалась от официальной версии коммунистической морали того времени.
“Предчувствие культуры иной”
В чем состоит концепция пролетарской культуры А.А. Богданова и что означает Пролеткульт?
Система взглядов того или иного ученого, его научные поиски и концепции, наверное, вольно или невольно несут в себе не только примеры своего времени, запросы эпохи, объективный уровень достигнутых знаний, но и отражают в определенной степени характер личности исследователя, высоту его культуры, нравственные установки, жизненные идеалы и принципы. И тог¬
142


да возникает вопрос, как Богданов, человек поистине энциклопедических знаний, ученый, литератор, политический деятель, мыслитель, “интеллектуальная фигура которого не может быть измерена обычными мерками” (Н. Бухарин), мог явиться “автором” в целом-то вульгарной, примитивной и схематичной теории “пролетарской культуры”, пропагандируемой и внедрявшейся в жизнь организацией Пролеткульта? Попробуем, не претендуя на полноту и абсолютную истину, опираясь на первоисточники, произведения Богданова и документы Пролеткульта, разобраться в этом хитросплетении правды и домыслов, истины и наветов.
Среди российских марксистов Богданов больше всех и раньше всех занялся вопросами культуры и выдвинул концепцию пролетарской культуры. Сама идея пролетарской культуры была не нова. Это марксистская мысль, а не богдановская выдумка, как утверждалось позднее. Задолго до Богданова она была предметом спора среди французской и немецкой социал-демократии.
Высоко оценивая потенциальные возможности рабочего класса, Богданов считал, что пролетариат должен создать самостоятельную культуру, совершить свою внутреннюю социалистическую культурную революцию еще в недрах капитализма, социалистически преобразуя себя, чтобы затем социалистически преобразовать все человечество.
Всякая идеология носит узко-классовый характер и, как указывал Энгельс, всегда относительна. Понятие духовной культуры значительно шире, многограннее, конечно, в ней присутствует и элемент классовости, но он не является всей ее сутью. Цементирующую основу духовной культуры составляют общечеловеческие ценности, они имеют несомненный приоритет над классовыми признаками. В политике подмена духовной культуры идеологией чревата далеко идущими последствиями, в этом мы могли убедиться особенно в 20-60-е годы, да и сейчас жизнь постоянно преподает уроки.
Разрабатывая концепцию пролетарской культуры, выступая за ее самостоятельность, Богданов неизменно подчеркивал ее преемственность, неразрывную связь с прошлым. В редакционной статье первого номера журнала “Пролетарская культура” он писал, что пролетариат - законный наследник всей прошлой культуры, наследник и всего лучшего, что он найдет в поэзии феодального и буржуазного мира. И далее он предостерегает, что голое, анархичное отрицание старой культуры недопустимо, так как от этого пострадает пролетариат, “широта его мысли и размах творчества”. И как пример приводит личность Маркса, который на 9/10 в разработке своей теории опирался на буржуазные источники, сумев их по-новому переосмыслить.
143


Вот почему Богданов выступил категорически против стихотворения пролетарского поэта Кириллова “Во имя нашего завтра - сожжем Рафаэля, Разрушим музеи, растопчем искусства цветы”. (Оно стало уже хрестоматийным примером отрицания культуры прошлого Пролеткультом.) Он говорит, что у автора скорее дух солдата, а не рабочего. Если революция и вынуждена где- то разрушать, то “поэт мог бы сожалеть о столь жестокой необходимости, а не воспевать ее”, надо уважать “великих мертвецов” и не забывать о сотрудничестве поколений.
Он не принимает использования искусства в роли голой агитки и справедливо считает, что грубо-агитационный уклон пролетарской поэзии принижает значение искусства, снижает его художественный уровень. С этих позиций он не приемлет творчества Маяковского, хотя вынужден был признать силу его таланта.
Одну из причин такого явления Богданов видит в том, что партийная критика носит односторонний характер и оценивает произведения прежде всего с агитационно-пропагандистских позиций, как бы сейчас сказали, интересов партократии (не класса и отнюдь не народа).
Важнейшим требованием к искусству Богданов считал искренность и правдивость. К сожалению, отмечал он, возникла теория, по которой пролетарское искусство непременно должно быть “жизнерадостным и восторженным”. Иначе как детством это назвать нельзя. К сожалению, такая “детская болезнь” потом стала хронической для советской художественной культуры.
Богданова часто упрекают за то, что он якобы не признавал личности, растворяя ее в коллективе, и прославлял прежде всего коллективистский дух в ущерб личностному “я”. Богданов действительно много писал о коллективизме грядущего общества. Но будучи сам писателем и поэтом, он прекрасно понимал роль личности, своеобразие творческого процесса. “Художественный талант индивидуален, но творчество социально: из коллектива исходит и к нему возвращается, для него жизненно служит”, - утверждал он. К сожалению, идея коллективности творчества зачастую была близка бездарностям, так как она помогала прикрыть бесталанность, уйти от ответственности и в то же время давала моральное и материальное удовлетворение.
В богдановской концепции пролетарской культуры отразились черты своего времени, противоречия эпохи, а также и личные пристрастия. Сложным и неоднозначным было отношение Богданова и к интеллигенции, ее роли в культуре. Было у него и свое понимание прекрасного, например, он не признавал за эталон красоты Венеру Милосскую. Он не принял творчества И. Северянина, называя его “поэтом альфонсов и кокоток”, не любил
144


Бальмонта и Белого, отрицал футуризм и искусство декаданса. Ратовал за Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова. Ну что ж, это дело вкуса.
Богданов уже в первые годы Советской власти в зародышах сумел разглядеть первые симптомы болезни социалистического реализма, такие как гипертрофированное понимание классового принципа культуры, ее искусственная, неестественная “жизнерадостность”, отрыв от реальной жизни, односторонний подход партийной критики и т.д. К сожалению, голос его не был услышан.
Важно также подчеркнуть, что при внешнем терминологическом сходстве теория пролетарской культуры Богданова и идеи Пролеткульта имели мало общего. Недаром руководители Пролеткульта сразу после критики Богданова на высоком уровне в начале 20-х поспешили публично от него отмежеваться. Да и сам Богданов, как только понял никчемность Пролеткульта, вышел из него вместе с его председателем П.П. Лебедевым-Полянским (в 1921 г.).
Пролеткульт возглавил В.Ф. Плетнев (1886-1942), к которому Богданов уже не имел отношения. (Этот идеолог культуры окончил три класса городского училища, работал столяром. В 1920 году вступил в партию большевиков. Занимался драматургией, работал в Совкино. С 1937 г. - член ССП. Написал несколько вариантов биографии Сталина, Ворошилова, Кагановича.)
В брошюре “Три точки зрения на пролетарскую культуру” Плетнев пришел к заключению, что между точкой зрения Пролеткульта и Богданова лежит ряд серьезнейших разногласий, в частности, отмечал он, для Богданова все, что носит печать классовой вражды, не есть пролетарская культура. Для Пролеткульта же, наоборот, пролетарская культура строится в обстановке классовой ненависти, такой борьбы, в ходе которой не всегда приходится считаться со средствами.
Даже столь беглый анализ показывает, что теория пролетарской культуры Богданова и позиция Пролеткульта коренным образом отличаются друг от друга. Одна из них основывается на общечеловеческих ценностях, другая - на классовых предрассудках. Их отождествление на протяжении многих десятилетий можно объяснить только инерцией исторического мышления да нежеланием заглянуть в первоисточники работ Богданова.
Первый репрессированный большевистской гвардии
В начале 20-х годов в партийных газетах и журналах имя Богданова упоминалось тогда не иначе как с добавлением обидных словечек вроде “предатель рабочего класса”, “взбесившийся махист” и т.п. Вот характерный образчик этого стиля:
11 В.Н. Ягодинский
145


“...Целый ряд людей, субъективно очень расположенных к рабочему классу, развивали теории, вся объективная значимость которых была в их стремлении разрушить основы мировоззрения пролетариата - материализм. Я этим не имею в виду Богданова - он давно является оппортунистом теоретически и ренегатом политически, его роль в рабочем движении давно сыграна, и лично он никакого отношения к рабочему классу не имеет...”.
На такой абзац из статьи журнала “Под знаменем марксизма” (1923 г. № 8-9, с. 285) за подписью “Материалист” Александр Александрович не мог не отреагировать, тем более что оно сразу же сказалось на условиях его работы. В канун шестой годовщины Октября он пишет заявление в Президиум Социалистической Академии:
“Как иначе назвать то положение, когда в числе членов Академии есть такой, о котором не может быть вопроса при распределении лекций, доклад которого, по содержанию чисто научный, не может печататься в органе Академии из политически тактических соображений, - которого неудобно приглашать на торжественное заседание памяти другого члена той же Академии, его учителя, - такой, о котором вообще нежелательно упоминать.
С другой стороны, работник должен же иметь человеческие права, - право на самозащиту хотя бы. Мое заявление есть необходимый акт самозащиты, вплоть до самого грубого значения этого слова.
Что означают сикофантские выступления против меня в настоящее время? Конечно, подготовку дальнейшей расправы...
Подлая выходка усердствующего сикофанта сама по себе нисколько меня бы не затронула. Но если бы я прошел ее молчанием (и протестовать мне негде, кроме С.А.), то завтра же ведущие кампанию против меня использовали бы это как явную улику, и любой агент ГПУ - а они сагитированы и так достаточно - будет считать своим коммунистическим долгом арестовать меня под каким-то ни было предлогом...”.
Опасения Александра Александровича имели основания: он только что вышел из Лубянки, после ареста по обвинению в причастности к организации “Рабочей правды”. Много лет спустя, бывший секретарь А.В. Луначарского Зельдович пригласил сына Богданова, видного генетика А.А. Малиновского в партийный архив и познакомил его с записями отца, которые тот вел в заключении.
“Воспоминания” Богданова назывались “Пять недель в ГПУ (8.IX-13.X 1923)” и были написаны карандашом в тетради с темно коричневой коленкоровой обложкой. Аккуратным почерком
146


Богданов освещал свое пребывание на Лубянке день за днем. Первые дни он сидел в камере вместе с уголовниками и был лишен, как и все, книг, передач, переписки, прогулок... На пятый день его вызвали на допрос, который ограничился лишь формальными вопросами: кто, что, где, когда? Осознав, что перед ним один из основателей большевистской партии, следователь перевел его в другую камеру, условия которой, как отмечал бывший узник царских застенков, близки были к петроградским “Крестам”, куда он попал как ведущий участник революционных событий 1905 года.
Следователи Богданова Агранов и Словатинский вели себя вполне корректно. (Заметим,что Яков Агранов - в будущем заместитель Г. Ягоды - уже имел опыт идеологических процессов - он вел первый показательный суд над эсерами в 1922 году.)
В чем же обвиняли Александра Александровича?
У ГПУ против Богданова была всего лишь одна улика: во втором выпуске “Рабочей правды” была помещена статья за подписью “Леонид” (имя героя утопии Богданова) и некоторые другие статьи, в которых обильно использована терминология Богданова и приводились целые куски из его работ. Богданов объясняет, что именно эта “улика” говорит об обратном, ибо в противном случае это похоже, что Богданов написал анонимный донос на себя. И следователям пришлось согласиться с логикой заключенного.
(Нужно сказать, что вместе с Богдановым в ту же ночь был арестован и доктор С.А. Малолетков - давний друг и соратник Александра Александровича по работам в области переливания крови. Может быть, причиной его ареста было их медицинское сообщество, которое в ГПУ, очевидно, приняли за часть контрреволюционной организации “Рабочей Правды”?)
Богданов просит о личной встрече с Ф.Э. Дзержинским и рассказывает ему о более чем трехлетней литературно-политической травле, при которой Богданов оставался “с зажатым ртом”. Ясно и не раз высказанные Александром Александровичем мысли были искажены и извращены до такой степени, что стало возможным приписать ему наивно-ребяческие статьи “Рабочей Правды”.
«Огромного труда мне стоило, - писал Богданов в Соцакаде- мию, - разрушить трехлетнюю клевету - чем только и добился освобождения. Сам Дзержинский, человек безупречно искренний, имел обо мне понятие, основанное всецело на этой травле. Его и следователей мне удалось, по-видимому, убедить. Но работа клеветы от этого не прекратилась.
Мне известно, что в провинции недавно делались доклады, в которых говорилось о моей “подпольной борьбе” против Совет¬
11*
147


ской власти, уже после освобождения до меня доходят слухи о моих связях с анархо-синдикалистами, о моих нелегальных сношениях с эмиграцией, вплоть до каких-то отношений к Польской контрразведке - последнее со ссылками на одну статью в “Правде”!»
Мы не знаем, кто был инициатором и вдохновителем этой травли, но ее исполнители известны. В том же архивном деле воспроизводятся два заявления Богданова на имя Дзержинского. В первом Богданов доказывал свою непричастность к “рабоче- правдинцам” и просил Председателя ВТК заняться этим делом лично, так как в прессе идет “литературная травля”, “начатая Яковлевым, но, видимо, санкционированная вышестоящими инстанциями”. Яковлев (Я.А. Эпштейн, 1896-1939) по указанию Ленина выступал против Плетнева и против Богданова (“Правда”, январь 1923 г.).
Александр Александрович выражал уверенность, что Феликс Эдмундович в состоянии, в силу своего положения, подняться над этим и понять, что в конечном итоге и Богданова, и Дзержинского будет судить история...
В своих записях и заявлениях Богданов приводит и такие доказательства непричастности к делу “Рабочей правды”. Не в его характере и не в его положении заниматься сейчас подпольной работой. Он в эту пору много работает на благо развития страны в науке и культуре.
“Я объективно никогда не был врагом Советской власти, - говорил Богданов Дзержинскому, - а то, что я не был им и субъективно, может сказать каждый из наших общих товарищей”.
Дзержинский намекал Богданову о выезде из Москвы, на что тот не согласился, так как это было бы признанием его участия в “Рабочей Правде”. Дзержинский с этим согласился и обещал в течение недели отпустить Богданова на свободу.
Но прошла неделя, все осталось без изменения, и Богданов пишет повторно Дзержинскому, напоминая о его обещании. Через несколько дней его вызвали к следователю, который пообещал выпустить его из тюрьмы утром следующего дня и даже сделал попытку позвонить его жене Наталье Богдановне, чтобы успокоить ее и предупредить о выходе супруга из заключения. Но телефон не работал...
Нервы Александра Александровича были напряжены до предела, и когда на следующее утро его снова не выпустили, произошел взрыв. Лишь после яростных требований освобождения через 5 часов перед ним раскрылись ворота Лубянки...
“Следствие выяснило мою непричастность к Р.П., но дело, видимо, не закончено”, - писал Богданов на последней странице своих мемуаров.
148


Да, может быть, с горечью отмечал он, идея пролетарской культуры в нашей крестьянской, нищей и голодной стране стала несвоевременной, может быть, истощенный героической борьбой с врагами и разрухой, наш пролетариат обречен лишь ощупью творить эту культуру, научную организацию хозяйства в социализме.
То, чего я добиваюсь, говорил он Дзержинскому, есть строгая справедливость и ничего больше. Если она будет оказана, я буду рад не только за свое дело и за себя, но также за Ваше дело и за Вас...
«С жестокой настоятельностью выступает вопрос о едином хозяйственном плане, - писал Богданов в своем дневнике. - Спросите у лучших ученых - профессоров Громова, Базарова, самого руководителя Госплана Кржижановского, - нужна ли, полезна ли для решения этого вопроса организационная наука?
Эти две задачи - пролетарская культура и организационная наука - никто другой не брал на себя. Но и отдавая им главную долю своих сил, я вел все время непосредственную работу для Советской России: просветительную, как автор учебников, лекторскую и профессорскую - пока это мне позволяли. Работал и тут, конечно, не меньше любого из одобряемых и поощряемых спецов.
За последние годы, - напоминает в своих записях подследственный Богданов, - прибавилась еще и третья задача развития жизненной энергии путем обмена крови между людьми, путем создания “физиологического коллективизма”.
И этим рисковать, этим жертвовать ради какого-нибудь маленького подполья?»
Кроме того, писал Александр Александрович, призыв к образованию новой рабочей партии противоречит многократно выраженному им убеждению, что теперь по объективным условиям не может быть иной партии, кроме существующей.
Еще есть одно письмо, характеризующее атмосферу того времени:
“Москва, 11 февраля 1924.
Дорогой Давид Борисович, обращаюсь к Вам, как члену Президиума Соц.Академии. Мое отсутствие на вчерашнем торжественном заседании памяти Ленина... может, при том своеобразном положении, в каком в последнее время нахожусь, подать повод небезопасных для меня комментариев, а затем, м.б., и мероприятиям.
Итак, заявляю Вам и прошу Вас довести в той форме, в какой найдете возможным и целесообразным, до сведения Президиума С.Ак. следующее:
149


Заседание, посвященное памяти Ленина, который был моим первым и, в сущности, единственным учителем в политике, я ни при каких обстоятельствах не мог бы использовать для демонстрации отсутствия.
Но во время этого заседания я силою обстоятельств был вынужден находиться на операционном столе.
Операция, удавшаяся, к сожалению, лишь частично, оставила по себе некоторую слабость от потери крови, вследствие чего я не рискнул выходить из дому без крайней необходимости сегодня, да и в ближайшие дни, по всей вероятности...”.
Что скрывается под этим “благоразумным” посланием “начальству”?
Нет оснований не верить в плохое самочувствие Богданова после операции. Но как понимать почти благоговейную фразу о памяти Ленина? Действительно ли Александр Александрович прочувствовал боль утраты и отдал дань уважения “первому и единственному своему учителю в политике”, или эти слова - лишь камуфляж для прикрытия истинных причин отсутствия на торжественном заседании памяти Ильича? После отбытия “срока” на Лубянке, такой камуфляж вполне естественен при угрозе лишения свободы и жизни из-за непосещения траурного митинга. Начиналась эпоха нового культа и новых репрессий.
Власть может опьянить
“Власть, особенно такая огромная, какой пользуются члены... правительства, легко может опьянить людей, разжигая их честолюбие, или просто лишить их душевного равновесия сложностью задач и сознанием тяжелой ответственности, так что люди изменяют себе и делу своих доверителей, или теряются и впадают в очень важные ошибки. Но из этого следует только то, что необходим неослабный контроль со стороны революционных организаций над их представителями, постоянное общение с ними, поддержка им...”, - писал А. Богданов в 1917 г. применительно к русской революции, но еще за десятилетие до этого предостерегал против культа личности.
Проблему “личность - история - власть” Александр Александрович обсуждает не только в утопиях.
Наша революция, утверждает Богданов в письме в президиум Соцакадемии, хотя она не то, чем ее считали и чем даже до сих пор считают, - есть во всяком случае Великая революция и этап мировой истории. И я часто удивлялся, наблюдая, как мало думают иные люди, вынесенные ею на самые высокие пози¬
150


ции, - как мало они думают о том, что они действуют на глазах истории, что она будет ими заниматься, их судить, беспристрастно и беспощадно. Да, она вынуждена будет много заниматься и большими, и, порой, малыми. Иной даже мельчайший сикофант, который мог бы рассчитывать по своему молчалинскому ничтожеству на полнейшее забвение, - даже он попадет в чужую биографию.
Учреждения не меньше должны помнить об истории. Будет ли Социалистическая Академия зародышем новой научной организации, или только неудачливым прообразом, все равно история будет ею заниматься, и внимательно, - больше, чем какой-нибудь французской Академией, все низости которой, однако, разоблачены и зафиксированы даже буржуазными историками.
“Я относился к Социалистической Академии искренне и серьезно. Она осталась моей последней организационной связью после того, как я ушел, два года тому назад из Пролеткульта, убедившись, что мое сотрудничество ему вредит. И теперь вовсе не только в своих личных интересах я желал бы, чтобы она оказалась на высоте той исторической роли, которую она может и должна выполнить”, - писал А. Богданов 7 ноября 1923 г.
Нет, не оказалась Социалистическая, вскоре получившая имя Коммунистической, Академия на высоте исторических задач.
И сегодня мы вслед за Богдановым также удивляемся, как мало думали некоторые люди, вынесенные судьбой на самые высокие позиции, - как мало они думали о том, что их глупость и подлость вершатся на глазах истории.
Да, история, наконец-то, занялась ими и уже судит их беспристрастно и беспощадно. Да, к сожалению, она вынуждена заниматься и большими фигурами, и молчалинским ничтожеством, попавшим в чужие биографии.
В рамках этой проблемы мы не можем обойти молчанием кардинальный вопрос: кто же - Ленин или Богданов - оказался прав в прогнозах развития социализма?
Кремлевским мечтателем называли В.И. Ленина иностранцы. Наши же “верные ленинцы” почти каждую его цитату сопровождали словами: “гениально предвосхитил...”. Об А.А.Богданове же с “легкой руки” Ильича чаще всего говорили в самых оскорбительных тонах, в том числе как об утописте и фантазере. Но, как мы видим, в основе его утопий лежала должная научная база и большинство его прогнозов подтвердилось.
Давайте теперь оценим оправдываемость ленинских высказываний о будущем.
Из речи Ленина на III съезде Российского коммунистического союза молодежи 2 октября 1920 года:
151


“...Тому поколению, представителям которого теперь около 50 лет, нельзя рассчитывать, что оно увидит коммунистическое общество. До тех пор это поколение перемрет. А то поколение, которому сейчас 15 лет, оно и увидит коммунистическое общество...”.
И это не случайная фраза. В заключение речи Владимир Ильич повторяет:
“...Нам следует рассчитывать, что нужно не меньше 10 лет для электрофикации страны, чтобы наша обнищавшая земля могла быть обслужена по последним достижениям техники. И вот, поколение, которому теперь 15 лет и которое через 10-20 лет будет жить в коммунистическом обществе, должно все задачи своего учения ставить так, чтобы каждый день в любой деревне, в любом городе молодежь решала практически ту или иную задачу общего труда...”.
Именно “общий труд” (плюс электрофикация страны Советов) и отождествлял Ленин с коммунизмом. Чтобы подтвердить научность ленинского предсказания “через 10-20 лет”, Сталин обобществляет крестьянский труд и объявляет о построении социализма “в отдельно взятой стране”.
Проходит еще четверть века и XXII съезд КПСС записывает в программу партии торжественное заявление: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме! Этому заявлению, ставшему хрестоматийным примером политического прожектерства, уже 30 лет, а мы до сих пор не уяснили, что же нами было построено.
Как видим, ленинский прогноз провалился. (Богданов же нигде и никогда не называл сроков наступления социализма. В то же время в своих утопиях он поразительно точно смоделировал будущее направление развития индустриального общества.)
И это не единственный пример политических призывов- обещаний Ильича, не имеющих под собой научной основы.
Будучи прежде всего политиком - по призванию, юристом - по образованию, экономистом - по опыту литературных занятий, Ленин и не мог высказать какие-либо естественно-научные обоснования развития общества. (Тогда как Богданов легко оперировал естественно-научными знаниями.) Да и в политике он не всегда мог предвидеть даже крупные события. Такие, как первая мировая война, начало которой оказалось для него полной неожиданностью: “когда война была объявлена, это как-то ошарашило всех”, - пишет Крупская. Не почувствовал он и момента февральской революции в России. В январе 1917 года на собрании молодежи в Цюрихском народном доме, говоря о революции
152


1905 года, он видел в ней пролог будущей революции, но приближения ее не ощущал, горестно полагая, что “мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв”.
Владимир Ильич потом стыдился своей слепоты и убеждал, что никто не мог предусмотреть, что так близок час падения царской монархии. “За два месяца перед январем 1905 года и перед февралем 1917 года ни один, какой угодно опытности и знания революционер, никакой звающий народную жизнь человек не мог предсказать, что такой случай взорвет Россию”, - говорил он на V Всероссийском съезде Советов в июле 1918 года.
Надо отдать Ленину должное: он отчасти предчувствовал, что претерпит память о нем, когда в 1917 году писал в “Государстве и революции” по поводу революционных мыслителей: «После их смерти делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать их, предоставить известную славу их имени для “утешения” угнетенных классов и для одурачивания их...».
Просматривая работы и речи Ленина, поражаешься многократным повторениям лейтмотива: “Я ошибся... Я, кажется, сильно виноват перед рабочими России... Мы наглупили достаточно в период Смольного... Мы сделали и еще сделаем огромное количество глупостей...”.
Он представлял себе русскую революцию только как прелюдию к “всемирной пролетарской революции”. Но этого не произошло. И Богданов в работе “Государство - коммуна” замечал на этот счет: “Нужна сильная вера, чтобы не сомневаться, что европейские рабочие... завтра захотят и смогут перестроить общество”.
Более того, Богданов задолго до Октября предупреждал большевиков, что их тактика ведет к неизбежности гражданской войны. Ленин к этому не прислушался, он любил повторять: “Главное - ввязаться в драку...”. В результате он попробовал навязать штурмовой коммунизм (по его собственному выражению) и скатился к НЭПу; он посадил Сталина в секретариат Партии и горько в этом раскаялся уже в следующем же году. Реальность привела к отрицанию почти всего того, чего он хотел и о чем возвещал с убежденностью пророка.
С чем связаны прогностические ошибки Ленина?
В рукописи “Десятилетие отлучения от марксизма” (1914) Богданов дает такую характеристику Владимира Ильича:
«...Ильин считает себя последовательным и выдержанным архи-ортодоксальным марксистом. Но это иллюзия. В действительности, его взгляды скудны и “эклектичны”, полны смешением разнородного...
153


В хорошее время Ильин был человеком большой и полезной работы; в плохое, трудное время он стал человеком тяжелых ошибок. Но в его характеристике не это худшая черта. Еще сильнее поражает его бешеная ненависть к свидетелям, и способы борьбы против них.
Но кроме беспринципности в выборе средств, у него есть более глубокая черта расхождения с новой культурой. Это его авторитаризм.
Я говорю не просто о грубой властности его характера, недостатке, который может быть уравновешен и исправлен влиянием товарищеской среды. Я имею в виду самый способ мышления...
Если слова “пролетарская культура” имеют разумный смысл, и если смысл этот заключается в товарищеском духе, все более проникающем в отношения людей, их действия и их сознание, - то наивный детский феодализм мысли несовместим с пролетарской культурой.
Этим предопределяется конечная судьба Ильина, как идейного и политического деятеля».
К сожалению, Ленин оставил после себя разруху, миллионные жертвы гражданской войны и террора - и каждый последующий наш диктатор вольно или невольно оставлял после себя недобрую память.
Думается, ниточку надо тянуть от учения о диктатуре пролетариата, которая себя не оправдала, потому что была связана с насилием. Это касается не только неутешительных итогов почти 75-летнего большевистского эксперимента в СССР. Учение о диктатуре пролетариата не оправдало себя нигде, нигде рабочий класс не смог установить собственной власти. Более того, он был подмят железным катком диктатуры своих “слуг”, находившихся в состоянии непрекращающейся войны с народными массами. В.И. Ленин так абсолютизировал учение об этой диктатуре, что оно приобрело явно антидемократический, авторитарный характер. В своей статье “К истории вопроса о диктатуре” большевистский вождь говорит: “Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть”.
Эти призывы сыграли поистине демоническую роль, явились идейно-теоретическим обоснованием массового “красного террора” и последующих чудовищных репрессий.
Таким образом, еще при жизни Ленина были обозначены антидемократические контуры нового общества.
Некомпетентность (а зачастую и невежество), авантюризм, безответственность и нетерпимость отличали и наследников
154


Ильича. Им не хватало не только чести и совести, но и ума, чтобы предвидеть ход событий. Таков Сталин, подставивший под удар неподготовленную к войне страну. Таков Хрущев, спровоцировавший Карибский кризис. Таковы Брежнев и Андропов, развязавшие афганскую авантюру.
На совести наших единоличных руководителей-монархов сотни миллионов искалеченных экспериментами человеческих жизней.
Последний эксперимент - перестройка - яркое доказательство безответственности наших верхов, разваливших государство, экономику, мораль и культуру.
Естествоиспытатель
Александр Александрович Богданов принадлежит к славной когорте энциклопедистов России, которых отличал монистический подход к изучению природы и общества.
Слово “монизм” было популярным в богдановское время, за ним стояла тяга к выведению всего многообразия жизни из единого начала. “Монизм является наглядным и цельным миросозерцанием новейшего естествознания на исходе XIX столетия”, - писал биолог Э. Геккель, вместе с химиком В.Ф. Оствальдом провозгласивший монизм краеугольным принципом культурного движения. Идея “монизма Вселенной” главенствовала и в космической философии К.Э. Циолковского. Монистом, пожалуй, был и А. Эйнштейн, тридцать лет пытавшийся создать единую теорию поля.
Богданов очаровывал и зачаровывал своей страстью к теоретическому монизму, своими творческими попытками внести великий план во всю систему человеческого знания, своими напряженными исканиями универсально-научного - а не философского камня, своим, если так можно выразиться, теоретическим коллективизмом.
Естественные науки, математика, общественные науки имели в нем настоящего знатока, и он мог выдерживать бои во всех этих областях как “свой” человек в любой из этих сфер человеческого знания. От теории шаровидной молнии и анализа крови до попыток широчайших обобщений “Тектологии”.
Бухарин считал, что Александр Александрович по энциклопедичное™ своих знаний занимал исключительное место не только в России, но и среди крупнейших умов всех стран. “Это - поистине редчайшее качество, - справедливо полагал он, - среди работников революции”. Тем самым он как бы напоминал, что и
155


в культурном окружении Ленина не было другой такой фигуры, которая отличалась бы столь разносторонним образованием и умом ученого.
Действительно, кругозор Александра Александровича был необычайно широк, но ни в одной из избранных им тем разговора, выступления, статьи или книги он не был дилетантом. Характерный пример. Только что публикуется сообщение никому не известного еще Альберта Эйнштейна о теории относительности. И буквально в тот же год, когда Богданов до предела был загружен революционной работой, он публикует обстоятельную статью по поводу этого научного феномена, и как-то сразу и вполне естественно входит в совершенно новую для него сферу физики. Чувствуется, что он внутренне уже подготовлен к восприятию парадоксов этой теории, более того, он готов высказать по этому поводу свои вполне обоснованные суждения:
«Замечу, что нынешние формулировки “принципа относительности” Эйнштейна кажутся мне с организационной точки зрения несовершенными. Они принимают в расчет только двух наблюдателей и световую сигнализацию между ними. Так как непосредственная световая сигнализация невозможна, если наблюдатели удаляются друг от друга быстрее чем со скоростью света, - луч сигнала от одного не может тогда догнать другого, - то признается, что относительная скорость тел всегда меньше скорости света; и эта последняя является уже абсолютным пределом скоростей. Между тем стоит ввести в систему согласования третьего наблюдателя, как посредника между двумя, и получается уже иное. При распаде радиоактивных тел некоторые бэта-частицы, то есть электроны, летят со скоростью, близкой к скорости света. Для наблюдателя, помещенного посредине между двумя такими бэта-частицами, летящими в противоположные стороны, должно быть вполне ясно, что они удаляются друг от друга со скоростью быстрее скорости света».
Не правда ли, вполне доступный пониманию каждого аргумент! Богданов мог просто и ясно излагать самые запутанные вопросы, научные проблемы, не прибегая к бесконечным ссылкам на авторитеты, к цитатничеству. Очевидно, это повелось с подготовки лекций для рабочих, с создания первого в России марксистского курса политэкономии. Богданов всегда говорил о сущности вещей, их реальных взаимоотношениях во времени и пространстве на основании научного опыта - непременного хлеба естествознания.
В этом он был близок к таким замечательным ученым, его современникам, как В.И. Вернадский, А.Л. Чижевский, натурфи¬
156


лософские выводы которых покоились на анализе естественнонаучных закономерностей, а не предвзятых идей, догм, предрассудков. Как и у них, в основе богдановского миропонимания лежало естественно-научное начало. Но в отличие от них, Богданов был еще экономистом, социологом и профессиональным революционером, направлявшим свою деятельность не только на решение сугубо научных проблем, но и на подготовку социальных перемен в обществе, обоснование производственной организации, экономических и государственных решений.
Для этого понадобилась разработка системного подхода к анализу различных процессов и явлений, которая и была начата Богдановым в его знаменитой “Тектологии”. Многие современные исследователи видят в этом труде преимущественно организационно-кибернетические элементы, тогда как в отличие от сугубо методических работ по кибернетике, научной организации труда и системного анализа в основе богдановской “строительной науки” лежит опять-таки естественно-научное начало.
Богданов уже в 1912 году говорил о моделировании: «Известны опыты Квинке и особенно Бючли над “искусственными клетками”. Они приготовлялись путем составления коллоидных смесей. К какой области науки следует отнести эти опыты? К биологии? Но ее предмет - живые тела, жизненные явления, которых здесь нет. К физике коллоидных тел? Но весь смысл и цель опытов лежат вне ее задач: дело идет о новом освещении, новом истолковании процессов жизни.
Старинный эксперимент Плато, путем вращения жидкого шара в уравновешивающей его среде (другой жидкости, того же удельного веса), воспроизводит картину колец Сатурна. Опять- таки, из какой это научной области? Ни гидромеханика, ни космогония не могут с полным правом присвоить себе этот опыт, относящийся к вопросам основной архитектуры мира. Он по существу и полностью принадлежит организационной науке.
То же можно сказать об опытах Майера, выявлявшего возможное равновесие электронов в атоме посредством электромагнита и плавающих маленьких магнитов или токов.
Как видим, тектология в своих методах с абстрактным символизмом математики соединяет экспериментальный характер естественных наук. При этом, как было выяснено, в самой постановке своих задач, в самом понимании организованности она должна стоять на социально-исторической точке зрения. Материал же тектологии охватывает весь мир опыта. Таким образом, она и по методам, и по содержанию наука, действительно, универсальная».
157


В отличие от многих богдановских критиков, цеплявшихся за старые догмы, Богданов смотрел вперед и в конце концов оказывался правым, ибо “организационная точка зрения вынуждает ставить новые научные вопросы, каких не способны наметить и определить, а тем более решить нынешние специальные науки”.
Богданов понимал термин “естествоиспытатель” очень широко, придавая ему общенаучное и даже общетехническое значение.
Подтвердим сказанное тезисами доклада Богданова “Общественно-научное значение новейших тенденций естествознания”.
«Дело идет о тех тенденциях, которые выступили специально за время великого мирового кризиса, начавшегося в 1914 г.
Естествознание - высшая идеология техники, как мы знали и раньше, но особенно ярко обнаружилось в этот период. Технические науки - кристаллизация технического опыта, естественные - высшее обобщение технических наук, организующая их надстройка. В нашем анализе придется постоянно исходить из этой связи, выясняя, как определенные технические потребности давали направление техническим исканиям, а через них - и естественнонаучному исследованию, и обобщающей его работе теоретической мысли. Вне этой связи нельзя ни отчетливо представить самые тенденции естествознания, ни оценить их социальнонаучное значение.
Однако первый, основной факт, с которым мы тут сталкиваемся, стоит, как будто, в противоречии с нашей концепцией. Годы великого крушения, огромного разрушения технических сил и средств явились и годами интенсивнейшего прогресса технического и естественнонаучного знания. Глубина и серьезность творческих сдвигов научной мысли за такой короткий период превосходит все когда-либо виденное до сих пор, в эпохи высокого производственного процветания.
Но если всмотреться в общее направление и в объективные результаты всей этой работы научной мысли, то окажется, что смысл ее заключается как раз в противодействии тому процессу разрушения производительных сил, которым особенное напряжение научной мысли было вызвано. А следовательно, эта связь - только выражение того важного факта, что общество принадлежит к типу “систем равновесия” Ле-Шателье и в своей интеллектуальной жизни, как в жизни “материальной” (что уже было и раньше известно).
Первая, самая общая из основных тенденций научно-технического развития за данный период - это сознательная борьба за максимальный коэффициент использования всех технических средств и возможностей. В повышении этого коэффициента за¬
158


ключается сущность всякого технического и научного прогресса. Но при нормальном капитализме над идеей усовершенствования господствует задача прибыльности. Поэтому в довоенной научной технике не только широко наблюдалось, но и воспринималось как нечто вполне естественное, многообразное расточение источников энергии, в иных случаях вплоть до настоящего хищничества. “Отбросы” капиталистических производственных процессов очень часто по объективной ценности далеко превосходят то, что утилизируется.
Самый яркий пример - топливное хозяйство: обычная антирациональность систем домового отопления (лондонские камины и т.п.), значительная нерациональность во многих случаях индустриальных методов топки (в паровых машинах, в доменных печах, и пр.). Хищническое истребление мировых запасов нефти до сих пор, и пр. Случаи превращения отбросов в основные продукты при рационализации (легкие углеводороды нефти, газы домен).
Другой пример - железо: ежегодная растрата 29 милл. тонн в виде ржавчины.
Выход из нормальных условий капитализма в мировую войну и разруху вывел научно-техническое сознание также из-под гнета идеи прибыльности. Задача выступила в масштабе социальном и в формах грозной необходимости: недостаток одного какого-нибудь элемента в одном каком-нибудь из необходимых звеньев общей системы производства и транспорта угрожал военным крушением целого, а следовательно, и совокупной частно-хозяйственной “прибыльности”. С военно-государственным капитализмом пришло, т. обр., осознание государства, как системы коллективно-капиталистического страхования, и научно- технические задачи расширились до коллективно-страхового аспекта.
Этот аспект, однако, не сводится только к вопросу о максимуме использования. Не мировой, а лишь национально-государственный масштаб “страховой” задачи порождал в научной технике тенденции к “автаркии”, стремлению сделать хозяйство страны самодовлеющим, независимым от международной связи, разрыв которой достигал за это время такой высокой степени, а в возможных будущих конфликтах должен явиться еще более радикальным. Надо, чтобы все было “свое”, если некоторые из необходимых элементов производства получаются извне, надо поставить их добывание у себя, хотя бы с низшим коэффициентом производительности; а если природа страны не дает для этого предпосылок, надо найти подходящую и достаточную замену. Огромная сумма усилий направляется в эту сторону. Иллюстрации:
159


вопрос о пищевых суррогатах (особенно в Германии); об использовании азота воздуха, как базы для взрывчатых материалов и для удобрений (процессы НаЬег’а и Claude’a); вопрос о “национальном жидком топливе” (особенно Германия и Франция: использование смесей с алкоголем; разработка преобразования твердых углеводородов в жидкие; применение распыленного угля, как “жидкого” топлива; использование растительных масел; “Comité scientifique du Carburant national”).
На пути этих исследований получилось много важных и теоретически выводов.
Сюда же относится самое напряженное изучение во всех странах природных богатств, которыми они располагают, поиски новых источников технической материи и энергии, учет их запасов, и т.п.; а в необходимой связи с этим - усиленное теоретическое исследование их генезиса.
В неразрывной связи с огромным военно-производственным напряжением и еще более огромною военной растратой рабочих сил во много раз усилилась раньше слабо намечавшаяся тенденция к “научной организации труда”, т.е. возможно рациональному использованию наличных рабочих сил, в первую очередь фи- зически-исполнительских, но также и организаторских: развитие на основе, главным образом, физиологии, методов тейлоризма, и на основе психологии - методов психотехники. И рядом с этим, усиленные искания “научной планомерности” в сфере самого комбинирования рабочих сил: организации предприятия, учреждения, системы предприятий или учреждений, - специальные “организаторские науки”; все они, впрочем, пока еще не выходят сколько-нибудь за пределы традиционного опыта и нащупывающего эмпиризма, потому что не имеют оформленной общетеоретической базы.
Это, впрочем, уже сознается; делаются попытки, во-первых, в направлении научно-планомерного, широкого изучения организаторских функций вообще (вроде проекта д-ра Бека), во-вторых, и прямого создания “всеобщей организационной науки” (проф. Пленге).
Огромность новых требований, предъявленных жизнью к научно-организаторскому интеллекту, необычная затрата его сил очень обострила тенденцию к познавательному монизму - к “экономии мышления”. Наиболее яркие проявления - теория относительности, учение об аналогиях, статистические теории физических закономерностей.
VII. На основе объективного подчинения науки жизненнопрактическим потребностям, гораздо более резкого и явного, чем когда-либо, меняется самый характер идеологических сти¬
160


мулов научной работы. “Чистая” наука с ее отвлеченным (фети- шистическим) идеализмом отходит в прошлое. Быстро растет сознание основного практического смысли науки как организующего орудия практики. Повторяются еще старые фразы, но все решительнее звучат новые речи - о самых абстрактных научных заданиях в непосредственной связи с реально-практическими перспективами. Вряд ли кто сомневается, что в напряженном искании законов и форм атомной структуры главная движущая сила - не чистая любознательность, а гигантские возможности практической энергетики. Другая иллюстрация - новейшее исследование над распространением и поглощением волн электрических и звуковых. Символична история спора Габера и Нернста о синтезе аммиака.
Усилению этой тенденции содействует возрастающая коллективизация научно-исследовательской работы на основе субсидирования государством и другими практическими организациями.
Социальная группа, непосредственно развивающая научную технику и естествознание, есть та, которую я назвал “технической интеллигенцией”, часть более широкой группы - организаторской интеллигенции вообще (политическая, чиновничья и пр.), социальный авангард этой группы.
Объективные условия войны, разрухи и обостренной классовой борьбы заставили эту группу выполнять свои организаторские функции в измененных формах и масштабах. Новыми задачами и определяется развитие намеченных нами тенденций.
Что же они знаменуют? Выработку технической интеллигенцией нового мировоззрения. Какого? Освобождающегося от некоторых основных фетишей старой, собственно “буржуазной” культуры; научно-практического, тяготеющего к монизму, т.е. к целостности; сознательно-организаторского в масштабе, расширенном до национального, хотя и отнюдь не мирового.
Смысл этого процесса вскрывается легко, особенно если его сопоставить с идущей в небывалых прежде размерах профессиональной организацией технической интеллигенции. Эта группа до сих пор была чисто служебной, и не выступала как особый класс, хотя в производстве занимала особое положение. Теперь, когда старый хозяин - буржуазия - привел ее и все буржуазное общество к пропасти, она стремится выйти из-под прежней властной опеки, стать классом “для себя”, с особой идеологией, и сделаться самостоятельным, а не служебным организатором общественного хозяйства. Форма же, в которой для нее возможно осуществление этой роли “новой буржуазии” - национально-государственный капитализм, с устранением акционерно-рантьер-
12. В.Н. Ягодинский
161


ской власти над производством - власти “финансового капитала”. Особенно показательна здесь тенденция к “автаркии”.
С точки зрения общества в целом указанные научные тенденции знаменуют подъем научной техники на ступень сознательной интенсификации производительных сил, а не только стихийно стимулируемого их развития».
А.А. Богданов - психолог
Часто забывают, что Богданов вышел в сферу марксистской философии уже сложившимся естественником, врачом-психиатром, добившимся путем самообразования достаточной компетенции во многих областях естествознания. Достаточно назвать лишь некоторые главы второй книги “Эмпириомонизм”, написанной в тюремном заключении после революции 1905 года:
Психический подбор...
Схема психоэнергетики...
Схема ассоциаций...
Две теории жизнеразности...
Подобное вторжение в классическую философию, естественно, встречало дружный отпор со стороны “ортодоксов”, давая им богатую пищу для критики неопытного “чужака” и заставляя сконцентрировать свои силы для защиты от его дерзкого нападения.
Богданов же считал, что знаки событий и явлений психики, связь которых они выражают, должны скрывать эту конкретность под безразличными символами.
“Гедонический подбор” - так именовался раздел главы “Всеобщий регулирующий механизм” книги “Всеобщая организационная наука (Тектология)”. Вот некоторые положения этой работы и их современное развитие.
“Комплексы сознания, как и всякие иные, могут быть исследуемы с точки зрения их положительного-отрицательного подбора, но для этого надо сначала точно определить, каковы в психике непосредственные проявления этого подбора. И это было бы очень легко, если бы вопрос не был запутан и затемнен в предыдущем развитии психологии.
Приняв это во внимание, не приходится долго искать означенного коррелятива: психология до сих пор знает в процессах сознания только один такой элемент, который и постоянно имелся бы налицо, и отличался бы строго полярной двусторонностью, это так называемый “чувственный тон”, свойственный психическим фактам, или окраска удовольствия-страдания. Получен¬
162


ный вывод тотчас же находит новое подтверждение в том, что именно чувственному тону свойствен наиболее ясный количественный характер, благодаря которому самые несходные психические переживания могут практически соизмеряться со стороны удовольствия или страдания, их сопровождающего. Люди сравнивают и находят, что, например, страдание, соединенное с ощущениями грудной жабы, “больше”, чем страдание, связанное с мыслью о несовершенстве нашего мира, или наоборот, а также, что удовольствие от сознания исполненного долга “больше”, чем от вкусовых впечатлений хорошего обеда, и т.п. Эти загадочные, на первый взгляд, соизмерения вполне понятны, если удовольствие и страдание выражают прогрессивный подбор психической системы - возрастание или уменьшение ее энергии, какое, очевидно, даже для самых различных случаев может сравниваться как “большее” и “меньшее”.
Изучение физиологической картины эмоций дает ряд фактов, резко противоречащих этой теории. Так, в эмоции радости первичный момент - реакция кровеносной системы - заключается в расширении мелких периферических и специально мозговых артерий при усилении деятельности сердца; другими словами, питание мозга быстро и непосредственно возрастает, а затраты в этот первый момент скорее уменьшаются, потому что расслабление бесчисленных кольцевых волокон периферических артерий, по меньшей мере, уравновешивает возросшую работу сердца. Происходит несомненное для этого момента удаление от идеального равновесия центров мозга, и между тем ощущается удовольствие, а отнюдь не страдание. Правда, затем в результате повышенного притока энергии к центрам мозга возрастает и работа произвольных мускулов; но нет никаких оснований предполагать, чтобы это увеличение затрат превосходило по размерам свою причину - сверхобычный приток энергии; так что перевес на стороне ассимиляции должен оставаться, энергия системы продолжает возрастать.
Еще резче явления при экстазах - половом, религиозном и иных. Их наступление представляет настоящую физиологическую бурю в нервном аппарате, специально же в сосудодвигательной системе. Предполагать, чтобы вся эта буря сводилась к тому, что обмен энергии мозга из менее равномерного с двух его сторон становился все более равномерным, с начала до конца интенсивнейшей приятной эмоции, значит иметь очень странное понятие о нервных процессах. Механизм же экстазов в том, что касается изменений жизненного обмена энергии, однороден с механизмом эмоций радости, - только все колебание протекает с особенной силой”.
12*
163


Наконец, сюда может быть отнесена и маниакальная экзальтация.
«Итак, мы должны рассматривать чувственный тон психических комплексов как непосредственное выражение прогрессивного подбора: положительного - чувство удовольствия, отрицательного - страдание. Мы назовем этот подбор “гедоническим” (от греческого f|öovf| - удовольствие).
Всякий, сколько-нибудь наблюдавший свою психику, знает, что приятные ощущения “оживляют” сознание: они увеличивают богатство образов и разнообразие их комбинаций. Напротив, страдания суживают жизнь психики: поле сознания становится беднее, ассоциации в нем однообразнее. Древние обозначали первое из этих состояний как “макропсихию” (расширение души), второе - как “микропсихию” (уменьшение, сужение души).
Положительный и отрицательный подбор постоянно сменяют друг друга в жизни сознания; немыслима такая психика, которая развивалась бы всецело под действием положительного или же всецело под действием отрицательного подбора. Однако вполне возможно и на каждом шагу наблюдается длительное преобладание той или другой из этих фаз подбора: “жизнь счастливая” или “жизнь несчастная”, по обычным выражениям. Легко теоретически определить, как изменяется психический тип в зависимости от такого рода условий.
Так обрисовываются психические типы, вполне соответствующие тому, что не раз изображалось художниками-психологами: типы “жизнерадостные” при умеренном преобладании положительного подбора, “избалованные” - при значительном. Первые характеризуются богатством и гибкостью ассоциаций сознания, быстротой и непосредственностью реакций (“жизнь, переливающаяся через край”); но также относительно малой однородностью ассоциаций (“эклектизм”) и малой последовательностью реакций (меньшей, чем при равновесии подбора, “устойчивостью характера”). В типах второго рода усиление тех же моментов дает в результате “причудливый” или “капризный” характер, осложненный “нерешительностью”, которая в этом случае есть результат чрезмерной разнородности одновременных психических процессов (в иных психических типах она бывает и совершенно иного происхождения).
Общую тенденцию развития психики, основанного на перевесе положительного подбора, мы можем назвать “эллинской”, пользуясь чрезвычайно глубоким и родственным нашему анализу сопоставлением у Гейне типов “эллина” и “иудея”. Действительно, Древняя Эллада благодаря своим историческим судьбам дала в своих господствующих классах самую широкую гамму та¬
164


ких психических характеров: жизнерадостно-активных в эпоху подъема и побед, избалованно-слабых в эпоху паразитического вырождения.
Все это обрисовывает ту тенденцию психического развития, которую мы, пользуясь опять выражением Гейне, назовем “иудейской”. В самом деле, еврейская нация в ее мрачной исторической судьбе дала наиболее законченные образцы типов, определяемых этой тенденцией. Таков, например, тип сурового и нередко узкого “моноидеиста”, неуклонного борца за свою истину, каким был Людвиг Берне, - “иудей”, которого Гейне в своем психологическом анализе противопоставил себе самому, жизнерадостному, эклектичному, разностороннему “эллину”. Еще более яркий и чистый образец “иудейства” в этом смысле - историческая фигура нашего протопопа Аввакума, и вообще фигуры пророков преследуемых религий и сект.
Крайний, вполне патологический предел рассматриваемой тенденции представляет психоневроз “меланхолия”. (Другая фаза упомянутого выше “циркулярного психоза”.) При нем самочувствие самое мучительное, какое возможно: судорожное состояние сосудодвигательной системы при чрезвычайно ослабленном вследствие сжатия мелких артерий питании клеток мозга обусловливает непрерывную отрицательную эмоцию, которая принимает формы тоски, страха, стыда. Силой этой эмоции поле сознания опустошено; в нем остаются только немногие мрачные образы и тягостные мысли, непрерывно поддерживаемые органически-болезненными влияниями, вызвавшими сам психоневроз».
В конце жизни Александр Александрович планировал создать фундаментальную книгу по психологии и даже составил обширный план исследований.
Пути новой психологии (набросок плана исследования)
1. 	ВВЕДЕНИЕ
а) 	Исходный пункт:
комплексы психические, как всякие другие, - организованные и дезорганизованные комплексы, - исследуются, как если бы природа решала организационную задачу: в соотношении целого к среде, частей - к целому (организационная точка зрения).
Из этого вытекает характеристика объекта: функция психических комплексов - биомоторная, форма их связи - “ассоциативная”.
Принципы: определение организованности, конъюгация, подбор.
165


Шаг за шагом в дальнейшем, по мере надобности.
b) Объект: биомоторные явления. Биомоторная реакция, как физико-химическая. Особенности, вынуждающие ее специальное изучение.
c) Типы биомоторных комплексов: реакции 1-го порядка (простые рефлексы); реакции 2-го порядка (полинейронные: инстинктивные, автоматические); реакции 3-го порядка (пластичные).
Момент “сознания”. Метод “самонаблюдения” (сопоставить с самонаблюдением зрительным, тактильным, иннервационным и т.п.).
Полные и неполные биомоторные реакции.
Три момента психики (развитие “интеллекта” и “воли” из “эмоций”, целесообразных реакций - из судорожных комплексов).
Подражание и социализация биомоторных реакций.
2. ПСИХИЧЕСКИЙ ПОДБОР Подбор биомоторных реакций в целом.
Гедонический подбор (общая концепция). Социально-психический подбор.
3. ФОРМИРОВАНИЕ РЕАКЦИЙ
Конъюгация рефлексов (и подбор конъюгированных систем). Происхождение третьего типа из первого, второго - из первого и третьего.
Ассоциативная связь (и ее социально-обусловливающие моменты).
4. КРИЗИСЫ D В ПСИХИЧЕСКИХ СИСТЕМАХ Конъюгационные поля (поля сознания и подсознаний). Разобщение полей, “нормальное” и патологическое.
Плюрализм обыденной психики (“филистер” у Гейне). Его выгоды и невыгоды.
Истерические параличи и анестезии (отрицательные галлюцинации). Вопрос о сне. Множественные сознания. (...)
Биполярная организация.
Роль разделения труда в нормальном и патологическом разобщении полей (“полярная” тенденция современной психики).
5. КРИЗИСЫ С В ПСИХИЧЕСКИХ СИСТЕМАХ Прорыв границ между полями, нормальный и патологический. Творчество вообще.
“Чудеса” исцелений.
Психо-тектологический акт.
Бергсоновская “интуиция” и “интеллект”.
Гений и талант.
166


6. РАЗВИТИЕ ЦЕНТРАЛЬНЫХ КОМПЛЕКСОВ Ассоциативная агрессия (развитие центрального звена в ассоциации).
Центральные звенья высших порядков.
Комплексы - видовой, индивидуальный, социальный.
7. ВЫПАДЕНИЕ И ЗАМЕЩЕНИЕ ЗВЕНЬЕВ “Забывание” (Фрейд, гедонический подбор).
“Ошибки” (Фрейд, кризисы С, гедонический подбор). Ассоциативно-заместительная пластика, как комбинация того и другого типа (перенесение и проч.). Замещающие фантазмы. Объяснение первобытного магизма на этой основе.
8. РАЗВИТИЕ ЗАКРЕПЛЯЮЩИХ КОМПЛЕКСОВ Ассоциативная дегрессия (и роль звеньев жизненно маловажных - рефлексов “малых затрат энергии”).
Роль социальной среды в выработке “символов” (Нуаре). Первичная неопределенность значений (и первобытная логика: “закон” Леви-Брюля).
Развитие обобщений (от стихийно-моторных - до максимально отвлеченных).
Путь индукции и дедукции в социально-психической обусловленности.
9. ПУТЬ РАЗРУШЕНИЯ ПСИХИЧЕСКИХ КОМПЛЕКСОВ Закон послойного распада для частичных комплексов.
Тот же закон для системы в целом.
10. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ТИПЫ НА ОСНОВЕ ИНТЕНСИВНОГО ГЕДОНИЧЕСКОГО ПОДБОРА
a) Тип иудейский
b) Тип эллинский
c) Тип уравновешенного подбора.
Патологические варианты этих типов.
11. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ТИПЫ НА ОСНОВЕ МАЛОИНТЕНСИВНОГО ГЕДОНИЧЕСКОГО ПОДБОРА “Обывательские” варианты тех же типов.
Варианты на основе специализации.
12. СОТНОШЕНИЕ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ И ПРИКЛАДНОЙ ПСИХОЛОГИИ
Принципиальное соотношение.
Иллюстрации:
анализ “наказания-награды”;
применение интенсивного и гедонического подбора при решении трудных задач;
анализ “привыкания” и психической “анафилаксии”.
167


13. ПСИХОЛОГИЯ И СОЦИАЛЬНЫЕ НАУКИ “Подстановка” и взаимопонимание людей (замещение центральных звеньев).
Психоконъюгация вообще.
“Психоаналитическое” лечение (Фрейда), как ее частный случай. Психическое и “идеологическое” (организационная форма идеологий).
Психическое и “логическое”.
Ассоциативные связи в социальной среде вообще (и применимость на этой основе некоторых схем, взятых из психологии, к социальным комплексам).
14. ПОСТАНОВКА ВОПРОСА О КОЛЛЕКТИВНОМ СОЗНАНИИ
Координация рефлексов в организме и трудовых действий в коллективе.
“Опосредствованное” коллективное сознание - идеологический процесс.
Критика метафизических понятий о коллективном сознании (“народный дух” и т.п.).
Элементы намечающейся “физической” (биотектологической) постановки вопроса о коллективном сознании: загадки детского познания, “панические” состояния.
Непосредственное коллективное сознание, как возможная задача человечества - и его идеал.
В современной психологии есть немало работ, развивающих психоисторические и этические идеи Богданова.
Русский литературовед и науковед, историк естествознания и философской мысли, Т.И. Райнов, например, развивал вопросы психологии и квалификации характеров:
“Характер вообще можно определить как индивидуальное или своеобразное единство жизнедеятельности. Я сказал бы, что характер - как бы пучок, узел разных жизненных деятельностей, подобранных так, что они образуют более или менее цельное, гармоническое единство. Что характеру присуще такое единство - в этом нет сомнений. Оно всегда запечатлевается на всем, что бы ни делал данный человек”. Всякое живое существо действует, либо себя приспособляя к среде, либо среду приспособляя к себе. Других деятельностей, не входящих в эту основную их группировку, нет. И это понятно: группировка вытекает из сущности жизненной динамики.
Гедонические принципы Богданова развивает В.А. Волконский в работе “Психологические типы и устройство общества”. Он считает, что нужен новый идейный синтез проблемы.
168


Здесь, очевидно, настал момент дать характеристику личности революционера и ученого и сказать о нем как о художнике мысли.
Художник мысли
Оценку Богданову давали многие видные деятели партии и государства: В.И. Ленин, А.М. Горький, А.В. Луначарский, М.И. Покровский, П.Н. Лепешинский и др. Однако развернутую характеристику личности Александра Александровича, его человеческих качеств можно найти только в воспоминаниях большевика Вологжанина (И.Е. Ермолаев) о периоде вологодской ссылки Богданова (журнал “Север” № 3-4 за 1923 г.) и сотрудницы Пролеткульта Е.М. Кан, неопубликованные записи которой о последних годах жизни Александра Александровича переданы нам его сыном Малиновским.
Воспользуемся этими уникальными материалами и попробуем восстановить облик и личность Богданова.
Богданов работал в Кувшиновской психиатрической лечебнице, находившейся в 4-5 верстах от Вологды.
Я, знавший уже, что такое А. Богданов, вспоминает И.Е. Ермолаев, фельдшер по специальности, решил быть к нему поближе и поступил на службу также в Кувшиново. Богданов приехал в Вологду в возрасте лет 27-28. Среднего роста, широкоплечий, со светлыми волосами и русой бородой и усами. Физически довольно сильный, простой и невзыскательный в образе жизни и одежды. Физиономия его, по его же определению, обыкновенного среднего русского человека, приказчика, но громадный нависший лоб, придающий суровое выражение лицу, и твердые очертания подбородка говорят об упорной воле, настойчивости и уме. Глаза серые, обычное их выражение - серьезность и усталость. Он был рассеян и не обнаруживал практической приспособляемости, хотя, кажется, сам о себе думал, что он недурной жизненный практик.
Я полагаю, что лозунг его был и есть - все для работы, т.е. строить свою жизнь так, чтобы получался максимум работы, есть и пить то, что способствует успешности работы. Любить или не любить в зависимости от того, повлияет ли это продуктивно на работу, и т.д. П. Юшкевич так определил Богданова: “Это упрямый мужик, упорно ведущий свою борозду, не глядя ни вправо, ни влево...”
Он вел правильный образ жизни, посвящал не менее 8 часов в сутки своей писательной работе. Ни табаку, ни алкоголя не употреблял. Кроме 8 часов писательной работы он не меньше
169


этого времени посвящал чтению, читал с громадной быстротой. Он признавался, что может иногда читать научные книги с быстротой до 100 страниц в час. Впрочем, что касается быстроты написания, то здесь Александр Александрович далеко уступал Луначарскому, который, по выражению Богданова, “мог писать во всех положениях и любой рукой или ногой безразлично”.
Луначарский, в свою очередь, посмеивался над психиатрической карьерой Богданова, например, мог пошутить, что вот, мол, тот входит в палату душевнобольных, видит на одной из кроватей черного кота с огненными глазами, сначала пугается, но когда соображает, что это галлюцинация больного, успокаивается и следует дальше.
“Как оратор А.А. не производил большого впечатления, но удивительная разносторонность (универсальность) знаний А.А., его глубокая честность, товарищеское отношение заставляли глубоко его любить и уважать. На такого товарища можно было надеяться, что он и в минуту смертельной опасности не дрогнет и не покривит душой...
Под его влиянием я занимался философией... Помню, что А.А. поручил мне взять на маленькой станции у проезжего товарища нелегальную литературу и мне удалось это выполнить”.
По-видимому Богданов был решителен и смел. Вот отрывок из его письма (1914 г.) с фронта одному из своих товарищей.
“...Я здоров, имел много приключений, представляли меня к ордену, даже два раза, но безуспешно (за то, что мы с другим врачом увели санитарный обоз из-под обстрела, тогда как старший и третий младший врачи были взяты в плен). Много, без сомнения, интересного видел, - но не расскажешь в письме”.
О его человечности, отношению к войне свидетельствует и одно из его фронтовых стихотворений “Нежданная гостья”:
Скука осенняя.
Сумрак холодный.
Мечется ветер свирепо-свободный...
Вдруг загремело, земля содрогнулась,
В страхе, тревоге лягушка проснулась...
Дико грохочет, ревет канонада.
Где бы укрыться скорей?
Видит - поодаль людская избушка.
К ней устремилась с надеждой лягушка.
“Люди!.. Они ведь могучи безмерно.
Там я найду безопасность, наверно.
Разве венец благородный творенья
Скромной зверинки отвергнет моленья?
Смело пойду я туда!”
170


“Глянь-ка, забралася гадина в хату! - Крикнул солдат в удивленье солдату. - К дохтуру в комнату! Вот так затея!
Вынести, братцы, ее поскорее!”
Я услыхал восклицанье солдата.
“Стойте, - сказал я. - Не трогать, ребята!
Гостью нельзя обижать...”
Знаешь, откуда вся музыка эта?
Люди друг друга сживают со света.
Смерти машины гремят горделиво:
Фабрика трупов - работа на диво!
Странно? Ни капельки: люди ведь братья...
Каина с Авелем знаешь проклятье?
Живо поныне оно.
Значит, тем более с нами опасно Вашему брату. Защиты напрасно Здесь ты искала, когда меж собою Заняты люди безумной борьбою.
Лучше же спать тебе, светлого мая В иле канавки своей ожидая”. - На руки взял и отнес.
21 октября 1914 г.
Северо-Западный фронт
Александр Александрович любил Наталью Богдановну и считал, что без нее не сделал бы и половины задуманного. В одну из разлук с женой он пишет ей:
Легла меж нами ширь полей, лесов и рек, и гор.
Угасла радость ясных дней, не светит мне твой взор.
А теперь очередь воспоминаний об А.А. Богданове - Елены Кан.
«Летом 1922 года в Пролеткульте начали появляться слухи о близком возвращении из-за границы Александра Александровича Богданова. Говорили о нем с благоговением, как об учителе, любимом идеологе, и вместе с тем с какой-то настороженностью.
Но первое впечатление, когда я его, наконец, увидела входящим в комнату, где я работала, было чувство разочарования. Он вошел немного согнувшись, тихими шагами, как человек, который боится помешать....
Бледное лицо с русой редкой бородкой и с обыкновенными простыми русскими чертами, мешковато сидящий костюм и - помню, что мне бросилось в глаза - старомодные ботинки с ушками, плоские, ложившиеся складками - все это, вместе с звуком голоса, тихим, как будто робко-застенчивым - производило впе¬
171


чатление какой-то нескладности, незаконченности и странно поражало в нем, не вязалось с представлением о его гениальности и величии.
“Так это и есть Богданов?” - невольно хотелось спросить себя при виде его.
Только потом, много времени спустя, вспоминая это первое впечатление, я спрашивала себя: не является ли эта внешняя неслаженность, дезорганизованность - если можно так выразиться - в каком-то своеобразном соотношении с той таинственной огромной интеллектуальной работой, которая в нем постоянно происходила».
Е. Кан обращает внимание на лицо Богданова с несколько странным сочетанием черт: тупой, округленный подбородок, вздернутый, чисто русский, так называемый утиный нос, довольно крупный рот с укороченной верхней губой, негустые русые волосы, на голове и лице и над всем этим прекрасный высокий покатый лоб и небольшие ясные мудрые глаза под нависшими густыми с проседью бровями.
В его лице было что-то типично русское и помимо этого, в строении черепа, в выражении глаз и рта было что-то, если позволено так выразиться, от умной, благородной собаки. Это неподобающее сравнение не следует понимать плохо. В лицах самых лучших гениальных представителей человеческой расы чаще, чем в чьих-либо других, бывает что-то собачье.
Таковы, например, лица Льва Толстого, Карла Маркса.
«Я сравнительно очень мало знала Александра Александровича, но я не сомневаюсь, что те, кто когда-нибудь сталкивались с ним, в личной жизни, или в других областях - никогда не смогли бы преодолеть обаяния этой его внутренней силы...
Помню, хотя опять-таки бегло, мельком, некоторые выступления Ал.Ал. в течение года-двух после приезда, когда он начал принимать активное участие в научно-общественной жизни Москвы. Он тогда же и занял кафедру в I МГУ по политэкономии.
Один публичный доклад его в Политехническом Музее, кажется, о преодолении философии наукой, как всегда, глубоко своеобразный, смелый, блестяще построенный, как мне кажется, на широкую постороннюю публику не произвел достаточного впечатления. Ал.Ал. не был оратором в общепринятом смысле этого слова. Слишком тихий голос с чересчур тонкими нюансами, отсутствие выразительных жестов и главное, необычная манера речи и аргументации без внешних эффектов, без неожиданных жестов. Его главным и единственным оруди¬
172


ем было самое содержание речи, самая система изложения, которая по своей стройной законченности не нуждалась в искусственном усилении, как математическая конструкция не нуждается в излишнем словесном оформлении или совершенная красота в том сложном арсенале кокетства, к которому прибегает посредственность.
На другом докладе в Ком.Академии, где публика и оппоненты были более квалифицированны, Ал.Ал., помню, пришлось выдержать много нападок, насколько я могу судить, пристрастных и необоснованных...
И тут его манера возражать и доказывать глубоко отличалась от обычной. Тут не было ожесточенного стремления отстоять свои построения, выйти победителем, доказать свою правоту, как это часто бывает, хотя бы самому себе. Может быть, это и странно, но невольно казалось, что это не борьба научных авторитетов на академической трибуне, а спор учителя с учениками, которые иногда злобно-предубежденно, иногда невольно не могут понять его системы. В его спокойном, слегка как бы насмешливом тоне, в этой неотразимой иронической манере, с какой он вдруг сразу поворачивал мысль противника самым слабым местом и тут же с безупречной логичностью вскрывал с начала до конца ее ложную установку и, с другой стороны, наводил ее на правильный путь - сквозило непоколебимое мудрое знание чего- то своего, более высокого качественно, более отточенного идеологически, чем орудие его оппонента. Нельзя сказать, чтобы в его тоне не было горечи, но это была не мелкая личная досада, а скорбь великого ума и великой души.
Надо думать, что то было для него и вообще время тяжелых разочарований.
Я помню, между прочим, какое недостойное, трусливое вилянье началось в отношении его в Пролеткульте, как усердно лягали его в печати, как предавали его в период его ареста его наиболее пылкие когда-то приверженцы из молодежи.
Вот, понемногу, из отдельных черточек, из случайных слов, из незначительных намеков - предо мной начал вырисовываться облик Ал.Ал., не как мыслителя и деятеля, а просто как человека, как товарища и знакомого. В нем не было тех пресловутых рассеянности и незнания практической жизни, какие обычно давали пищу для анекдотов об известных ученых и профессорах... Под его как будто аскетической внешностью и сдержанной манерой скрывались острая и чуткая наблюдательность, пытливый ласковый интерес к малейшему жизненному явлению, тонкое насмешливое понимание скрытых пружин человеческого “я” и жадная любовь к красоте, к радости, к гармонии.
173


Поэтому, вероятно, в нем хороший врач сочетался с ярким художником и тонкий психолог с гениальным мыслителем.
Не знаю, многим ли известно, что Ал.Ал. кроме всего обладал еще поэтическим даром. Может быть, его стихи в отношении формы и техники несколько наивны, отстали, как говорил Арватов, но столько в них этой любви ко всему живому, этой целостности мироощущения, пронизывающей все от камушка до солнечной системы, от маленькой черепашки до человеческого гения...»
Тревога Богданова за будущее человечества, сложные перипетии личной судьбы и одновременно убежденность в правоте коммунистических идеалов отразились в последнем из опубликованных стихотворений, предполагавшемся войти в третий его фантастический роман “Марсианин, заброшенный на Землю”
Да... Люди... Их формы так странно похожи На расу планеты родной...
Но сердце... Но все существо их - не то же,
И нет в них созвучья со мной.
Невнятно им высшей гармонии слово.
Зародыши мутных идей
Роятся в душе их. Наследье былого
Царит полновластно над ней.
Сквозь детский их лепет, средь хищных желаний
Лишь искры мелькают порой
Иных устремлений, порывов, мечтаний,
Предчувствий культуры иной...
Но голос безмолвный науки бесстрастной Мне слышен с планеты родной:
То - младшие дети природы всевластной,
С тобой они крови одной,
Усталое сердце внимает покорно:
Да, вот приговор для меня:
На поле тернистом работать упорно Во имя далекого дня.
Когда человечество, кончив блужданья,
Задачи решенье поймет,
И к высшей гармонии - жизней слиянью Дорогой прямою пойдет.
Тогда победивши пространство и время,
Стихии и смерть поборов,
Две расы сольются в единое племя Строителей новых миров.
Да, этой задаче отдать свои силы.
Сказавши отчаянью - “нет!”
Спокойно и твердо пройти до могилы,
Оставив потомкам завет.
174


Чтоб в эру победную слово привета Прощальное к милым снести.
От брата забытого с юной планеты,
С прекрасной планеты - Земли!
В этом стихотворении, как видим, и программа деятельности Богданова.
Для него не было низменных и возвышенных объектов внимания. Он сам рассказывал, как однажды, в годы военного коммунизма, еще до его поездки за границу, у него в квартире испортился водопровод. Соседи обратились к нему за советом. Он решил взяться за дело сам и справился с ним как следует: водопровод был починен. В этом рассказе сквозила трогательная гордость, удовлетворение тем, что его руки оказались хорошим инструментом, которым он умеет владеть.
Именно из этого целостного подхода к миру вытекало его полное освобождение от узкого индивидуализма и эгоизма, его истинно товарищеское отношение к человеку вообще и в частности к тем, кто с ним более или менее близко сталкивался.
Отсюда и эта поражающая на первый взгляд скромность, и эта непредупредительная деликатность и вместе с тем эта внутренняя непоколебимая уверенность в себе и в своем деле. И в великом и в малом он был один и тот же, обаятельный и единственный.
Иосиф (муж Е. Кан) обычно давал ему для просмотра свои рукописи, прежде чем отдавать их в печать. И сколько бережной чуткости, сколько вдумчивого внимания было в этих коротеньких заметках красным карандашом на полях, написанных его мелким, ясным, четким почерком. Не упущена ни одна мелочь, ни одна случайная описка, в одном месте два-три слова, там подчеркнуто, там вопросительный знак, тут ценное замечание - в общем, настоящий дружеский, подлинно товарищеский подход.
Сам Ал.Ал. имел обыкновение свои новые работы, часто в рукописи, раздавать своим близким друзьям. Писал он всегда на маленьких листочках, формата мелкой почтовой бумаги, химическим карандашом в нескольких копиях сразу, аккуратным и ясным почерком. Писал много и, по-видимому, легко. Вообще работоспособность у него была очень большая, хотя физически он часто казался утомленным.
За своим здоровьем он следил, по-видимому, не столько с чисто личной точки зрения, сколько с медицински-научной, рассматривая себя как объект изучения и на себе самом проверяя свои биологические идеи.
Он советовал знакомым систематически принимать лецитин не в виде лекарства, а с целью постоянного снабжения организма
175


недостающим фосфором. Он сам принимал в течение многих лет фосфор в разных видах и нашел, что это очень хорошо действует на нервно-мозговую систему. Советовал также употреблять яичные желтки в сыром виде. Все эти идеи, так же как и последняя грандиозная идея - переливания крови, в сущности, исходили из одного и того же источника - идеи великого единства жизни.
В свое время он верил упорно, неутомимо и непоколебимо, как каменщик, который знает, что если он будет класть камень за камнем, в конце концов вырастет мощная стена. Как-то беседуя по поводу опытов по переливанию крови, он заметил: “По- видимому, мы нашли метод продолжить на несколько лет жизнь, а тем самым и работоспособность. Впрочем, - добавил он, - это ведь одно и то же”.
...Кто-то сравнил его с пахарем, который всю жизнь пашет одну борозду.
“Да, - сказал он, - но эта борозда проходит через сердце мира”.
Здесь уместно также привести один официальный документ - “справку”, написанную женой Богданова в 1928 г. для Института мозга:
«Подвижен, порывист, ловок, силен, вынослив, работоспособен. К тонкой работе не приспособлен. Занимался гимнастикой и плаванием. Никогда не танцевал, завидовал танцующим.
Застенчив, ходил много, быстро, речь быстрая, гладкая, выразительность - в зависимости от слушателей. Не любил вульгарных словечек. Был скорее лектор, чем оратор.
Почерк четкий, круглый. Тип - волевой. Без работы жить не мог. Способен в одно время делать 2-3 дела, играть в шахматы, читать книгу, участвовать в разговоре. Но мог и весь уходить в работу, не слышать и даже не видеть.
Во взглядах тверд и самостоятелен, неупрям. Прекращал спор, говоря, что его убедили. Постоянен, систематичен. Зрительная память и память на числа хорошая, бывали зрительные и слуховые галлюцинации в тюрьме. Музыкальный слух отсутствовал. Любил сладкое и вкусное. Обоняние острое, любил запах жасмина. Читал с неимоверной быстротой, больше научные книги, но многому учился и у бульварных романистов (сам признавался).
Переживал и чувствовал глубоко, но виду не показывал. За 35 лет совместной жизни видела его 2 раза в гневе. Испуганным его не видела, даже когда умирал.
Любил ребенка как человека, ненавидел всякую смерть, даже охоту считал жестокой. Последние годы ел мало, выдержан, никогда не пил спиртного.
176


Легко запоминал стихи, важные вещи. Остальное мог радикально отбрасывать. Фантазировал, имел богатое воображение. Мышление: абстрактно-систематическое. В уме оперировал 3^-значными цифрами вплоть до извлечения корней. Склонен к философии и отвлеченным наукам.
Склонности к половой распущенности за ним не знала. Не тщеславен, но самолюбив, самоуверен, горд, застенчив. Родственные привязанности слабы, но был чуток, добр, деликатен, но не почтителен, авторитетов не признавал. Признавал опыт и знание. Любил животных, в зоосаду буквально наслаждался, любил звездное небо, смену цветов в облаках.
Ложь и обман презирал, хотя и был “великий конспиратор” (по словам П.Т. Смидовича). Очень чистоплотен и аккуратен. Не религиозен».
Справка эта писалась уже тогда, когда мозг Богданова после смерти был передан для изучения в Институт Мозга Ленина. Так еще раз встретились два носителя интеллекта, правда, теперь уже молчаливые, равные между собой и с окружающими препаратами в формалине. Смерть равняет все и всех.
13. В.Н. Ягодинский


Глава VI
Жизнеспособность
Богданов принадлежал к числу тех людей, которые, в силу особых свойств своего характера, героически сражаются за большую идею. У Богданова это было поистине “в крови”: он был коллективистом и по чувству, и по разуму одновременно...
Но он с той же страстью и с той же “физической силой ума” отдался целиком научной деятельности. И здесь он боролся, как “фанатик” своих идей. “Фанатик” - слово страшное только для филистеров. Для нас “фанатик” - это человек, непреклонно и сурово осуществляющий лучшие и прекраснейшие цели, которые он себе поставил.
Н.И. Бухарин
Очевидно, не все из наследия Богданова можно спроецировать на сегодня - время изменчиво и неповторимо. Оно отметает нежизнеспособное начало из работ Богданова и оставляет то, что говорит о жизнестойкости идей этого крупнейшего энциклопедиста своего времени. В лучших своих книгах Богданов предстает как глубокий теоретик-аналитик, как крупный экономист и организатор, наконец, как пророк нового общества.
Будучи оболган, бит и унижен, Александр Александрович все же не был “выбит из седла”. Крепкий внутренний стержень его личности, богатейшая интеллектуальная “закваска” помогли ему выстоять под напором “высочайших неудовольствий”, сопровождаемых клеветой, отрицанием всего, что он сделал, и даже арестом.
В конце жизни Богданов вспомнил, что он врач, естествоиспытатель и именно в этой ипостаси он заканчивал свою жизнь.
Предоставим слово самому Богданову, взяв за основу его работу “Борьба за жизнеспособность” (Общая постановка вопроса).
«Одна из культурных особенностей нашего времени, - на этот раз из таких, которые едва ли вызовут восхищение будущих историков, - заключается в том, что жизненные вопросы, становясь “модными”, своеобразно вульгаризируются и воспринима¬
178


ются широко читающей публикой в измененном смысле, далеко отходящем от научного. Это случилось, мне кажется, и с так называемым “омоложением”.
Самый термин “омоложение” связан с неточными и устарелыми понятиями, перешедшими к нам из тех времен, когда с наивным мужеством незнания алхимики упорно отыскивали “философский камень” или “жизненный эликсир”. Тогда соотношение “старости” и “молодости” было ясным и непреложным: в организме имеется “жизненная сила”, которая с возрастом убывает; у старика ее мало; вернуть ее, увеличить ее количество - это и значит “омолодить” человека, после чего жизнь его, возвращенная к раньше пройденной стадии, продлится на соответственное число лет.
Наш организм есть колония из сотни триллионов клеток. В их непрерывной многолетней жизненной борьбе перевес типически - имеются все основания так думать - должен принадлежать наиболее жизнеспособным; и следовательно, по крайней мере, некоторая часть живого материала тканей и органов должна быть в довольно поздних возрастах не хуже, а лучше, чем в ранних. Хуже, главным образом, их организационные соотношения, хуже условия внутренней среды, в которых клетки оказываются к старости; и это ухудшение перевешивает все остальное, в конце концов, подрывает жизнеспособность всех клеток вообще.
Упрощенно воспринимаемые, например, представления о специфических “гормонах детства, молодости и старости” здесь закрепляют донаучное и ненаучное понимание вопроса; и вдобавок дело осложняется, как всегда бывает там, где затрагиваются глубокие личные интересы, элементами веры, ставящей желаемое на место реального. Анализировать все это нет надобности. Достаточно того очевидного вывода, что такое понятие, как “омоложение”, не может быть для нас исходным пунктом в группировке и исследовании фактов. Требуется нечто более точное, научно-определенное.
Это нечто заключается в наиболее обобщенной постановке вопроса.
Нужна точка зрения, которая позволяла бы все это ясно классифицировать, всему этому находить свое место. Ее способно дать нам научно-биологическое понятие жизнеспособности.
В борьбе со своей естественной средой организм, затрачивая свою накопленную энергию, парализует враждебные воздействия среды, преодолевает ее сопротивления. Он выполняет это тем успешнее, тем совершеннее, чем большею суммою накопленной энергии располагает и чем выше ее организованность, которая определяется строением этого организма. Оба эти мо¬
13=
179


мента, взятые вместе, и представляют меру “силы” организма в его жизненной борьбе, - меру его жизнеспособности.
Старость, в общем, характеризуется меньшей жизнеспособностью, чем молодость. Однако некоторым вредным воздействиям, например, некоторым инфекциям, умеренно старый организм противостоит лучше молодого, и свою энергию он типически затрачивает более равномерно, более экономно. Значит, в некоторых отношениях, часто жизнеспособность и здесь возрастает. А задача “омоложения” в обычном ее понимании, тем самым, оказывается неправильно поставленной. Задача, конечно, в том, чтобы поддерживать и повышать жизнеспособность по всем направлениям.
Иначе задача, собственно, и не может ставиться, и на деле никогда не ставилась. Вся медицина, вся гигиена сводятся к борьбе за поддержание жизнеспособности, если она падает, за ее повышение, по возможности, сверх всякого уровня. Это наиболее общая постановка вопроса.
Она для нас важна и целесообразна не только тем, что в ней уже нет донаучной смутности и двойственности. История науки говорит нам, что великие задачи решались всегда лишь после того, как им удавалось дать наиболее общую постановку. Загадка происхождения человека не могла бы быть разрешена сама по себе, вне предварительного решения общего вопроса о происхождении видов; физиология одержала свои наибольшие победы благодаря тому, что стала рассматривать жизненные процессы как превращения энергии в ряду всяких других ее превращений; тайна световых явлений раскрывается через их сведение к общим типам колебательных и электрических процессов, и т.д. Это вполне естественно. Наиболее общая постановка вопросов есть именно наиболее упрощающая. Она берет в явлениях и учитывает для своих выводов лишь немногие основные их условия, отвлекаясь от условий более частных, осложняющих; анализ, таким образом, облегчается, путь к решению делается короче, яснее.
Дело, однако, не всегда сводится к простому восстановлению нарушенной жизнеспособности. Существует гигиена упражнений и спорта, которая стремится поднять активности организма выше их данного уровня, хотя бы они не были подавлены болезнью или нездоровыми внешними условиями. Иногда цель в том, чтобы укрепить и закалить организм вообще, увеличить его жизнеспособность в целом; иногда в том, чтобы развить те или иные частные активности - мускульную силу, сопротивление холоду, какие-нибудь особые способности нервной системы и т.д. Но и такое специальное повышение жизнеспособности, как новое слагаемое, должно увеличивать ее общую сумму.
180


Исторически установленное постоянство такого хода вещей заставляет обыденное мышление успокоиться на формуле: “это естественно, неизбежно, это непреложный закон природы”. Один профессор-врач, у которого мне пришлось учиться, определил жизнь как “хроническую болезнь, которая всегда оканчивается смертью”, и, вероятно, не он первый высказал эту идею. Наивное сознание многих дикарей с их короткой традицией, однако, еще чуждо мысли о неизбежности “естественной” смерти. Но строгое научное мышление принимает только ту необходимость, основания которой для него выяснены. Поэтому и оно до такого выяснения должно считать вопрос открытым.
Известны случаи бодрой, почти до конца деятельной, ясной и жизнерадостной старости; это пока редкие исключения, но раз они есть - нет ничего невозможного в том, чтобы сделать их правилом. А нормальный срок жизни у ближайших к человеку животных раз в 5-6 превосходит период роста; так как рост человека заканчивается между 22-25 годами, то, по законной аналогии, можно думать, что наша жизнь должна бы продолжаться 120-140 лет. Отдельные очень редкие случаи показывают, что этот вывод не так уж невероятен. Надо иметь в виду, что условия цивилизации в значительном большинстве действуют в сторону укорочения жизни: отрыв от природы вообще, спертый воздух жилищ, неестественно напряженная жизнь, нарушающая равновесие мозга с другими органами, питание, не приспособляемое планомерно к этой возрастающей напряженности жизни, табак, наркотики, скопление вредных микробов в городах и селах и т.д. и т.д.
Но вопрос об общей жизнеспособности имеет значение вовсе не только для старости. Существуют натуры дефективные, отсталые, просто слабые и потому жизненно-бесплодные, рядом с другими, гармоничными, сильными, творческими. До сих пор мы не знаем способов превращать первые во вторые; методы гигиены, упражнений и пр. дают только очень частичные и неглубокие улучшения; евгеника, пожалуй, обещает в далеком будущем дать перевес более совершенным типам; но тем, кто живет теперь и будет жить в ближайшую эпоху, толку от этого немного. Возможны ли методы более радикальные и более непосредственные - ответа надо искать опять-таки в исследовании условий общей жизнеспособности и условий ее изменения.
Очевидно, что весь захваченный нами комплекс вопросов требует прежде всего научного выяснения того, что же такое сама “жизнеспособность”».
181


Сергей Добронравов дает такую характеристику философским источникам медицинских идей А.А. Богданова
Согласно исследованиям А.А. Богданова, для повышения жизнеспособности человека - улучшения его родовых физиологических характеристик, способности сопротивления разрушительным воздействиям внешней среды и преодоления их - огромное значение может иметь переливание крови. Происходит это потому, что кровь по сравнению со всеми другими частями организма обладает совершенно уникальными свойствами. Кровь есть “сок совсем особый”, повторяет А.А. Богданов в своих сочинениях, посвященных этой проблеме, цитату из “Фауста” Гёте.
“Кровь как ткань или орган отличается от остальных широтою своей функции: она всеобщий посредник между ними в жиз- необмене, необходимо заключает в себе и элементы питания для всех них, и продукты их дизассимиляции, подлежащие распределению в организме или удалению из него. В ней сосредоточиваются химические регуляторы жизненных процессов [...] и защитные вещества [...]. Вся структура организма находит в ней свое соотносительное отражение” (“Борьба за жизнеспособность”. С. 97).
“...Организм есть самовоспроизводящаяся машина, которая в той или иной мере вновь продолжает воспроизводить создающиеся в ней соотношения и равновесия. Мы допускаем, что если нам удалось изменить состав и строение крови, то в силу взаимозависимости между нею и кроветворными органами (а таковыми, согласно А.А. Богданову, в той или иной мере являются все органы тела. - С.Д.), могут и в известных пределах должны произойти такие изменения в них, которые ведут если не к полному, то по крайней мере к частичному поддержанию преобразованной структуры в дальнейшем” (“Борьба...”, с. 140), т.е. с новой кровью данному организму передаются некоторые свойства и способности того организма, от которого она была взята.
Из этих данных А.А. Богданов делает следующие общие выводы: кровь есть “универсальная ткань, в которой есть нечто от всех других тканей и которая, в свою очередь, структурно воздействует на все другие ткани” (“Борьба...”, с. 102), а потому представляет собой носительницу органических свойств, воплощением которых является сам организм, все его органы и ткани (“Тектология”, кн. 2, с. 87).
Как известно, и в философии, и в социологии, и в политике А.А. Богданов был последовательным коллективистом, а следовательно, отвергал любые формы индивидуалистического мировоззрения и предлагал пути его практического преодоления во всех сферах человеческого бытия.
182


“Красная звезда” посвящена изображению как раз такого общественного строя. Именно здесь А.А. Богданов впервые сформулировал свои взгляды на значение крови в жизнедеятельности организма. В более поздних - естественнонаучных - трудах он признавался, что в то время мог высказать свои идеи о теоретических основах и практическом значении переливания крови лишь в художественно-поэтической форме, поскольку у него не имелось ни достаточных теоретических материалов, ни экспериментальной базы по их проверке и развитию. Более того, он отмечал, что, несмотря на имеющийся опыт переливания крови и его научное осмысление, у биологов и физиологов отсутствуют те выводы, которые сделал он сам. Между тем на социальнопрактическое значение этого вопроса и его теоретические основания А.А. Богданов указал именно в своем романе, и с тех пор этот аспект его научных и политических воззрений остался неизменным. Можно сделать вывод, что “положительная” медицинская теория на конкретном естественнонаучном материале формировалась вокруг ранее сложившегося каркаса идей. Что же послужило первоначальным источником взглядов А.А. Богданова на кровеносную систему?
Сердце принадлежит как мышечной, так и кровеносной или сосудистой системе, из чего также следует, что обе они родственны, более того, составляют одно целое. Так как метафизический субстрат силы, которая приводит в движение мышцы, следовательно, возбудимости, есть воля, то она должна быть и субстратом той силы, которая лежит в основе движения и образования крови, т.е. той, посредством которой возникает мышца. Направление артерий определяет к тому же форму и величину всех членов; следовательно, вся форма тела определяется движением крови. Таким образом, кровь вообще не только питает все части тела, но и первоначально создала и сформировала их в качестве исконной жидкости организма, и питание органов [...] - только продолжение этого первоначального созидания.
Обратившись же к трудам А.А. Богданова, мы найдем, что в своих философских произведениях он обнаруживает хорошее знание идей Шопенгауэра и время от времени пользуется некоторыми из них. Например, в своей полемике с “новыми русскими идеалистами” Н.А. Бердяевым и С.Н. Булгаковым, критикуя защищаемую ими мораль абсолютного долга, он сослался на Шопенгауэра, солидаризируясь с его взглядами по этому вопросу (“Из психологии общества”, 2-е изд., с. 214).
Шопенгауэр выдвигает требование, чтобы все физические явления, в том числе и явления человеческой жизни, включая со¬
183


знание и мышление, имели исключительно естественнонаучное, детерминистическое объяснение, в результате чего его труды во многих своих местах приобретают характер психофизиологических исследований. Благодаря этому, многие его идеи получили одобрение у позитивистски настроенных авторов. “Революционером в философии” называл Шопенгауэра психолог-позитивист Ч. Ломброзо (в совместно с А. Ласки написанной работе “Политическая преступность и революция”), который в своей книге “Гениальность и помешательство” развивал идею, впервые высказанную и обоснованную Шопенгауэром, о схождении явлений гениальности и безумия. Положительно оценивал философскую деятельность Шопенгауэра известный русский позитивист В.В. Лесевич, названный А.А. Богдановым “заслуженным работником русской философской литературы”, много сделавший для распространения в России идей “научной философии”. В. Вин- дельбанд в своей “Истории новой философии” отмечает, что именно среди естествоиспытателей философия Шопенгауэра получила широкое распространение.
Из всех этих данных можно сделать вывод, что идея о значении крови в жизни организма была почерпнута А.А. Богдановым из сочинений Шопенгауэра. Освобожденная от “метафизической” формы своего изложения, как это произошло со многими идеями в науке, она стала руководящим принципом для его исследований в области физиологии и обработке предоставляемой ею материалов.
Организатор здравоохранения
Дом № 4 на Воздвиженке. Когда-то здесь в первом подъезде размещался ЦК РКП(б). А в третьем подъезде жила Елена Дмитриевна Стасова. И в том же доме проживала племянница Стасовой Софья Васильевна Медведева-Петросян.
В среду 27 октября 1920 года вечером ей позвонил муж - легендарный Камо:
- У нас сейчас будет гость... Придут еще Горький и Андреева. Придут с ним, - пояснил он многозначительно.
Софья Васильевна догадалась, о ком шла речь, и начала готовиться к встрече.
И вот на пороге Владимир Ильич, а с ним Горький, его супруга Мария Федоровна, Александр Александрович Богданов, Иван Павлович Ладыжников. Были еще Николай Евгеньевич Буренин и Александр Михайлович Игнатьев - боевики революции 1905 года.
184


Все они только что из Свердловского зала Кремля, где смотрели киноленту о добыче торфа в Шатуре с помощью гидравлики - по способу Классона.
Горький внимательно разглядывал комнаты, ведь здесь 15 лет назад была его квартира, а за кабинетом располагалась... лаборатория для производства бомб.
- Я у себя дома, - воскликнул он. И вспомнил, как в грозные дни 1905 года в этих комнатах жило 13 боевиков с Кавказа, занимавшихся изготовлением бомб.
- Самовар заждался, - прервала воспоминания гостей хозяйка.
...О многом шел разговор за столом в тот вечер. Писатель
А. Лазебников восстановил по записям Софьи Васильевны и такой эпизод.
Богданов доказывал Ленину, как необходимо создать институт по изучению и переливанию крови.
- Очень, очень важно, - отвечал Владимир Ильич, - следует незамедлительно подумать, где взять средства, как все это поставить на крепкую основу.
Получив такой одобрительный отклик В.И. Ленина о своей идее, А.А. Богданов переходит к практическому ее решению, готовится к созданию института. В 1922 г. он использует свою поездку в Англию (в качестве советника советского посольства по вопросу о Версальском мире) одновременно и для знакомства с методами переливания крови, применяемыми в английских клиниках. Он приобретает там необходимую для этого литературу и аппаратуру, а возвратившись в 1923 г. в Москву, начинает совместно с врачами С.Л. Малолетковым и Д.А. Гудимом-Левковичем первые опыты на себе с обменными переливаниями крови. Операции вначале проводились на дому, а с 1924 г. на базе частной городской лечебницы доктора Мкртчьянца.
В 1925 г. А.А. Богданов предлагает проект создания Института переливания крови, который получает поддержку наркома здравоохранения Н.А. Семашко и ученых медицинского факультета Московского университета. Представленный проект был одобрен в ЦК ВКП(б) и 26 февраля 1926 г. Совет труда и обороны за подписью Куйбышева принял решение о создании такого института. В марте 1926 г. Наркомздрав РСФСР издает приказ за подписью Н.А. Семашко об организации научного Института гематологии и переливания крови. Директором института назначается А.А. Богданов.
Специальных институтов этого рода не существовало не только в СССР, но и в западных странах. Требовались особые основания для того, чтобы Наркомздрав принял такое решение. А. Богданов так обосновывает необходимость создания Института:
185


“В практике клиник и больших госпиталей Запада переливание стало вполне обычным средством. Наша страна, долгие годы отрезанная войной и блокадою от научной жизни Запада, совершенно отстала в этом отношении. Между тем, потребность в этом новом методе у нас, конечно, не меньше, если не больше, чем там. Мы уже не говорим о том, какой преступной небрежностью было бы, в случае, если бы разразилась угрожающая нам теперь война, допустить, чтобы наши противники имели перед нами преимущество в этом драгоценном способе спасать истекающих кровью или отравленных газами бойцов и ускорять выздоровление истощенных ранами или болезнями. Но и наша трудовая, производственная армия, с ее неизбежными и, к сожалению, слишком еще частыми травмами и отравлениями постоянно нуждается в том же могущественном средстве. А болезни крови после пережитых тяжелых лет войны и разрухи, несомненно, усилились; разные формы малокровия распространены во всех возрастах больше, чем когда-либо, и первичные формы, и особенно вторичные, зависящие от туберкулеза, малярии и пр. Борьба со всем этим стоит на очереди. Переливание в одних случаях может служить для нее основным, в других - вспомогательным, но и тогда немаловажным средством”.
Своеобразным аргументом при этом была идея омоложения пожилого организма путем переливания крови от молодых людей. По свидетельству сына Богданова, отец рассказывал о такой возможности Сталину и тот очень заинтересовался ею, пообещав выдать на устройство нового учреждения 200 тыс. рублей (в конечном итоге было выделено 80 тыс. руб.).
Существуют и другие косвенные свидетельства использования подобного аргумента при обосновании необходимости открытия Института.
Получив “добро”, организационная группа будущего института приступила к его устройству.
Первая по московским условиям труднейшая задача была - найти помещение. Это удалось только благодаря энергичному содействию “Комиссии по разгрузке гор. Москвы”, которая освободила для Наркомздрава особняк, бывший купца Игумнова, в Замоскворечье, на Большой Якиманке. Большое роскошное здание, очень красивое снаружи - постройка в старинном русском стиле, весьма разукрашенное внутри в самых различных стилях, - благодаря необычайному для особняков коридорному расположению комнат, гораздо больше, чем можно было бы ожидать, подходило для поставленной цели, но находилось в сильно потрепанном и запущенном, частью даже в антисанитарном состоянии. (Богданов сетовал на поврежденную во многих местах, протекающую крышу, облупленные стены и потолки, попорчен¬
186


ную канализацию. Надворные здания и двор были заняты конюшнями Москвотопа на 80 лошадей, с горами навоза и мухами в необыкновенном количестве.) Больше полугода и больше половины ассигнованных на организацию института средств пришлось затратить на то, чтобы привести помещение в надлежащий вид.
Параллельно шли работы по оборудованию операционной, лаборатории, палат стационара. Здесь опять-таки возникло немало трудностей и промедлений из-за того, что многие необходимые инструменты и материалы в СССР еще не производились. Трудности усугублялись и бюрократическими рогатками.
«Первый зам. директора по хоз. и админ, части тов. Зейлид- зон, - докладывал Богданов о положении дел Наркому, - коммунист из Баку, недовольный нашим аппаратом, пригласил в Институт знакомого ему бакинского хирурга, а когда ему отказали в этом, начал борьбу за то, чтобы уволить старых сотрудников по политическим мотивам, - “как будто группа технически сработавшихся врачей представляла какую-то опасность”. Склока была тяжелая, но быстро ликвидировалась благодаря счастливому обстоятельству: Зейлидзон был одновременно и зам. директора в лаборатории исследования мозга Ленина, работники которой, сплошь коммунисты, тоже заявили о невозможности работать с ним, и он был откомандирован...».
Сменивший его на этой должности Д. Романов также обнаружил своеобразное понимание идеи партийного завоевания командных высот в научной работе; “Миссия коммунизировать Институт... - размышляет Богданов. - Но как ее может осуществлять человек, не способный ничем, кроме угроз, поддерживать свой авторитет...”. Он на глазах подчиненных совершает мелкие неопрятности с деньгами Института, начиная с злоупотребления трамвайными счетами и кончая перепиской за счет Института переливания крови докладов о французской революции.
Такова была атмосфера создания Института, которую сейчас бы назвали “нездоровой” и которая нагнеталась людьми, призванными партией сплачивать коллектив на решение научных и производственных задач.
А ведь в задачи института входили изучение и разработка сложнейших вопросов, связанных с переливанием крови, теоретическое и практическое ознакомление врачей с техникой этой работы на специальных курсах, издание соответствующей научной и популярной литературы, приготовление и продажа стандартных сывороток, а также препаратов, аппаратов и принадлежностей по переливанию крови.
Так, уже с самого начала организации института была предопределена его роль как руководящего центра в данной отрасли здравоохранения.
187


Первое переливание крови врачи института произвели вне его стен в мае 1926 г. С июня 1926 г. эти операции регулярно производились уже в самом институте. В июне 1927 г. Нарком- здрав принял решение расширить институт для того, чтобы углубить исследовательскую работу по борьбе с профессиональными заболеваниями. С этого же времени в институте готовятся стандартные сыворотки, которыми обеспечиваются различные учреждения страны. Началось изучение причин посттрансфузи- онных реакций.
Но Александр Александрович не ограничивался функциями администратора и даже ученого-медика. Системное миропонимание позволило ему снова найти интересное для него поле деятельности, но теперь уже в качестве естествоиспытателя.
Медицинскую проблему А.А. Богданов также пытался решить по собственной системе миропонимания. Методологической основой его теории механизма старческого увядания организма и механизма действия переливания крови явилась все та же тектологиче- ская точка зрения: “Где бы и по какой причине, - пишет он, - ни возник жизненный минимум, он становится определяющим для жизнеспособности организма - дает ее предельную величину на то время, пока существует”. Он предлагал гипотезу “о выравнивании крайностей и пополнении недочетов” и для обоснования так называемого “физиологического коллективизма” в обществе. Но, как отмечал А.А. Богомолец, “за догмами механистического материализма А.А. Богданов сумел угадать основные черты научной истины и своей работой в Институте переливания крови открыть новую страницу в учении о научном и практическом значении метода трансфузии”. В трудных условиях становления советского государства А.А. Богданов сумел добиться разрешения и стал пионером создания первого в мире специального Государственного института переливания крови, который его усилиями стал центром важнейшей отрасли советского здравоохранения - службы крови. Постановлением Совнаркома РСФСР от 13 апреля 1928 г. Институту клинической и экспериментальной гематологии и переливания крови присвоено имя А.А. Богданова.
Подвиг Александра Богданова
Так называлась статья зятя А.А. Малиновского (мл.) В.С. Клебанера, который детализирует предысторию создания Института.
Слова, вынесенные в заглавие статьи, обычно ассоциируются с историей последнего, трагически завершившегося опы¬
188


та Богданова по переливанию крови. “Прекрасным подвигом” назвал его смерть в выступлении на гражданской панихиде Н.И. Бухарин. Восхищение героизмом своего пациента выразил профессор М.П. Кончаловский, пораженный тем, как Богданов до последней минуты тщательно анализировал симптомы своей болезни. Этот великий клиницист с огромным опытом работы писал, что ему “в первый раз в жизни пришлось видеть такое мужество и такое стоическое спокойствие перед лицом смерти”. В меньшей степени обычно акцентируется внимание на том, что Богданов сразу, как только тяжелая реакция поразила обоих участников переливания крови, дал указание персоналу сделать все возможное для спасения студента Л.И. Колдомасова, а в отношении себя ограничиться лишь фиксированием показателей, поскольку они могут иметь большое научное значение. После этого в течение трех дней он не приглашал к себе врачей, хотя реально его состояние уже было угрожающим.
Вместе с тем изучение данных о деятельности Богданова в области переливания крови, в том числе не публиковавшихся ранее материалов семейного архива Богдановых-Малиновских, свидетельствует о том, что на протяжении всего пройденного Богдановым пути к созданию в России первого в мире научного учреждения по переливанию крови, а затем его укрепления и отстаивания от интриг и атак партийных бюрократов (пытавшихся “коммунизировать” новый институт), он неизменно проявлял удивительное мужество и самопожертвование, по существу совершая подвиг, лишь видимой вершиной которого явилось его поведение в последние дни и часы жизни.
Начало серьезных исследований Богданова в области переливания крови относится к 1922 г., через два года ему удалось осуществить первые опыты в этой области, в том числе первое обменное переливание, а уже в декабре 1925 г. на вершине советского политического Олимпа было принято принципиальное решение об организации научного института переливания крови во главе с Богдановым и выделении для этих целей значительных финансовых средств (правда, впоследствии сильно урезанных) и помещения (реально освоить его удалось лишь осенью следующего года).
Решение о создании нового института исходило из многочисленных вполне разумных оснований. Прежде всего, не могло не учитываться стратегическое, в первую очередь оборонное значение переливания крови, и в этом отношении значительное отставание России было скорее аргументом “за”, так как принимавшие решение резонно считали, что стратегические вопросы сле¬
189


дует решать централизованно и на базе государственного научного учреждения, тем более что в клиниках поставить это дело на должный уровень в короткие сроки было нереально. Конечно, учитывались и возможности повышения жизнеспособности населения, и, не в последнюю очередь, “старых большевиков”, “ответственных работников” (то, что Богданов называл борьбой с “советской изношенностью”). Вообще, аргументы Богданова в пользу создания института, несомненно искренние по существу, обладали и определенной привлекательностью формы: простой, “советской” и доступной для неспециалистов, каковыми были, естественно, и те, кто принимал решение.
Но почему не была учтена политическая и философская “неблагонадежность” Богданова? Во-первых, Сталин, к тому времени уже державший в своих руках основные нити управления, никогда не имел личных претензий к Богданову, что было для него важнее, чем те или иные оценки Ленина. Во-вторых, его отношение к философским разногласиям этих в прошлом двух лидеров партии было весьма своеобразным: в одном из частных писем 1908-1909 гг., отзываясь о книге Ленина “Материализм и эмпириокритицизм”, Сталин указывал на “некоторые отдельные промахи”, которые “очень метко и правильно отмечены Богдановым”, находил “хорошие стороны в эмпириокритицизме”, а всю борьбу с махизмом характеризовал как “бурю в стакане воды”. И, наконец, в-третьих (и это, может быть, главное), Сталин был прагматиком, и для него в тот момент очень важно было заручиться полной поддержкой Бухарина (который, по-видимому, “проталкивал” инициативу Богданова), а, возможно, и будущим сотрудничеством самого Богданова как крупного тео- ретика-марксиста.
Все это было важно, но еще важнее было то, что зависело собственно от Богданова и только от него: и то, что к этому благоприятному моменту была приурочена его инициатива, и то, что он с группой своих добровольных помощников без стороннего финансирования и сколько-нибудь подходящих условий сумел за очень короткий срок практически овладеть и достижениями теории в этой области, и, главное, техникой, методами и практикой переливания крови. Он смог к этому моменту представить положительные результаты первых опытов и маленький, но сплоченный коллектив, обладающий знаниями и практикой, достаточными для требуемого в то время уровня, чтобы приступить к организации первого института переливания крови. Учитывая то, что лишь два года назад все начиналось почти с нуля и осуществлялось в тяжелейших условиях, это нельзя не назвать подвигом.
190


Идея обмена кровью с целью повышения жизнеспособности пришла к Богданову еще в ранней юности. Впервые он “озвучил” ее, вложив в уста марсианского врача в своем научно-утопическом романе “Красная звезда”. Эта идея не оставляла его всю жизнь, независимо от того, чем он занимался, потому что она была квинтэссенцией суммы его взглядов: политических, социальных (культура пролетариата, коллективизм, общество будущего); даже философских (перевес общности, “общего” - над особенным, “монадным”; аналогий, параллелей - над различиями, противоположностями, неповторимостью и т.п.). Но Богданов был человеком деятельности, борьбы, и эта борьба долгие годы не позволяла ему серьезно заняться воплощением своей идеи в жизнь.
В декабре 1921 г. Богданов, несомненно, при поддержке Красина, в то время наркома внешней торговли и одновременно полпреда и торгпреда в Великобритании, направляется в качестве экономиста в командировку в Лондон в составе советской торговой делегации. Наряду с официальными функциями, предусмотренными этой миссией, он использует ее для ознакомления с состоянием переливания крови в Англии, применяемой техникой, новейшей литературой по этим вопросам. Выбор сделан: Богданов решает посвятить себя делу развития переливания крови и реализовать, наконец, свои давние идеи обмена кровью между людьми.
Из Англии Богданов вернулся со списками литературы и книгами по переливанию крови. Он привез изготовленный в Германии по его специальному заказу и чертежам аппарат для переливания крови, стандартный аппарат Кейнса и стандартные сыворотки для определения групп крови, иглы, резиновые трубки, раствор парафина в эфире и т.п. (разумеется, все это было приобретено за его счет). Кроме того, он привез рукопись своего доклада “О развитии переливания крови в Англии”, с которым ознакомил будущих соратников. Кто были эти соратники? Прежде всего, это доктор С.Л. Малолетков, с которым Богданов познакомился в 1914 г. на фронте, где оба служили в качестве военных врачей, доктор И.И. Соболев (соученик Богданова по Тульской гимназии), а позже и доктор Д.А. Гудим-Левкович.
Вскоре началась учеба. Проводилась она обычно на квартире Малолеткова с участием “ударной группы”, а также жены Богданова, Натальи Богдановны (фельдшера высокой квалификации с большим стажем работы), и знакомых.
Сначала определяли группы крови друг у друга, изучали оборудование и инструменты, заслушивали доклады и сообщения. В 1923 г. занятия уже приобретают характер подготовки к
191


обменным переливаниям крови. Поскольку Богданов считал, что полезно обмениваться кровью лицам разных возрастных групп (пожилым людям с молодыми), начался поиск молодежи (Малолеткову было уже 60 лет, Богданову - 50, Соболеву - 48). В качестве будущих участников опытов по переливанию крови к первоначальной группе присоединились добровольцы из числа студентов-коммунистов (по-видимому, слушателей лекций Богданова). Так сложился знаменитый кружок “физиологического коллективизма”.
С удвоенной энергией Богданов концентрирует свои силы на подготовке опытов по обменному переливанию крови. И вот, кажется, наконец, все готово. В феврале 1924 г. производятся два первых опыта. Далее эксперименты с перерывами продолжаются до ноября 1925 г. включительно. Эти опыты и их результаты описаны в книге Богданова “Борьба за жизнеспособность”. Из описания, в котором участники обозначены прописными латинскими буквами, следует, что всего было произведено 10 переливаний крови, в которых участвовали 11 человек, в том числе четверо - пожилых (двое из них “законспирированы” настолько прозрачно, что их шифры легко раскрываются: “литератор X” - это Богданов, а “врач Z” - доктор Малолетков).
Общий вывод Богданова и оптимистичен, и скромен: “Наши опыты не являются еще достаточным доказательством для высказанных теоретических предвидений, но все же, я думаю, нечто нами доказано, а именно - что здесь есть что исследовать”. Не скрывая недочетов проделанной работы, он пишет: “читатель сведущий, конечно, не мог не заметить, какими, в сущности, ничтожными средствами мы... оперировали, не имея ни своей лаборатории, ни инструментов для наиболее точных способов объективного детального исследования, например, процессов жизнеоб- мена. Мы и экспериментировали прямо на людях, не делая предварительных опытов на животных, в значительной мере именно потому, что наши средства нам этого не позволяли”.
Естественно, нас интересует степень участия в опытах этих людей, на которых (конечно, не только с их согласия, но и по их желанию) “экспериментировали”. “Подопытным” № 1 является Богданов - он участвует в 6 переливаниях из 10 (!) и, что очень важно, - в четырех первых переливаниях, то есть самых рискованных (во всех переливаниях первого цикла: февраль - май
1924 г.; в первом переливании второго цикла: ноябрь 1924 г.; в первом переливании третьего цикла: март - май 1925 г.; и, наконец, в первом переливании последнего, четвертого цикла: ноябрь
1925 г.)! Важно отметить, что он, конечно, и участник первой операции, когда удалось, наконец, с третьей попытки обменное
192


переливание крови (18 мая 1924 г.). Обращают на себя внимание очень краткие интервалы между первыми переливаниями с участием Богданова: между первым и вторым - всего неделя (несмотря на потерю крови), между вторым и третьим (после новой значительной потери крови) - 3 месяца. Эти данные производят большое впечатление, особенно с учетом возраста и состояния здоровья Богданова. Из других в наибольшем количестве переливаний (3) принял участие первый партнер Богданова (“студент А”), остальные - в 1-2 переливаниях крови.
В архиве Богданова сохранилось несколько его записок И.Е. Ермолаеву, связанных с этими опытами. В одной из них (с рисунками) даны объяснения техники переливания крови. Четыре других - можно сказать, исторические.
1) Записка без даты (по-видимому, от 7 февраля 1924 г.): “В четверг, в 6 часов у д-ра Малолеткова (Голиц, б-ца, Б. Калужская) будет последнее перед первой операцией техническое собрание, с обзором инструментов и материалов. Если можете, приходите”.
2) Записка без даты (не ранее 18 февраля 1924 г., даты второго переливания крови с участием Богданова): “Операция полу- удалась. У меня около 700 куб. см. чужой крови. Будем наблюдать. Но вообще были неудачи: на мне и моем компаньоне учились или научились; с другими будет легче и лучше; а я месяца на 2-3 для опытов негоден. Привет. Ваш А. Богданов”.
“Полуудача” означает, что, хотя обмен кровью не удался, все же удалось, по крайней мере, перелить кровь (оба раза от “студента А” - Богданову) в общем количестве 670 куб. см. Богданов “негоден на 2-3 месяца” вследствие значительной потери крови. Следующая операция состоялась через 3 месяца - 18 мая 1924 г., тогда впервые удалось осуществить обменное переливание крови.
3) Следующая записка без даты (по-видимому, после обменного переливания крови 29 марта 1925 г., когда Богданов отдал максимальное для первых опытов количество крови - 830 куб. см): “У меня в обоих ранках не блестяще, но понемногу инфильтрат всасывается”.
4) Записка от 27 сентября 1925 г. (перед последним переливанием крови цикла 1924-25 гг.): “Повторная операция д-ра Малолеткова назначена в воскресенье 29-го в 4 часа дня”. Операция состоялась и оказалась рекордной по количеству обмененной крови: в два приема - по 1300-1350 куб. см.
Выше были приведены слова Богданова о “ничтожных” средствах, которыми располагал кружок физиологического коллективизма, но все же очевидно, что оборудование, материалы, литература, аренда помещений чего-то стоили. Каковы же были
14. В.Н. Ягодинский
193


источники этих средств? Ответ на этот вопрос однозначен: затраты, связанные с подготовкой и проведением первых опытов по переливанию крови, осуществлялись исключительно за счет личных средств А. Богданова.
Сохранились три документа, которые позволяют лишь примерно оценить масштабы расходуемых сумм. В их числе черновые расчеты, сделанные Богдановым в связи с его намерением убедить фининспектора, что из налогооблагаемых сумм его доходов следует исключить соответствующие затраты. Наиболее подробным является расчет за 1-е полугодие 1925/26 года, он включает следующие статьи расходов: покупка и выписка книг и журналов; жалованье врачам; доплата за операции; “операционная” (видимо, аренда у частных врачей) и др. расходы; “разъезды Соболева и мои”, французские аппараты, резиновые трубки, разбитые колбы, пробки резиновые, два аппарата (тип неразборчив), точка и заточка игл, цитрат натрия, парафин, химикаты, физиологический раствор и др. Общая сумма расходов составила около 950 руб., но поскольку она фактически приходилась на 5 месяцев, то в расчете на полное “рабочее” полугодие сумма затрат может быть принята в размере 1140 руб. (950: 5 х 6).
За 2-е полугодие 1924/25 хозяйственного года затраты определены Богдановым в объеме 1240 руб., при этом он указывает, что это на деле меньше реальных затрат, так как фиксируются только крупные расходы, не учитывается, например, оплата проезда участников опытов и т.п. Это подтверждает сохранившееся письмо Богданова И.Е. Ермолаеву от 6 апреля 1925 г., в котором он просит направить пациента на обследование к доктору (указан адрес) и дать ему деньги на уплату и на трамвай. Заканчивается письмо так: “Все это верну при первой встрече, вероятно я уже должен Вам за трамвай для наших пациентов”. Таким образом, расходы в расчете на 12 месяцев составляют 2380 руб., а с учетом нефиксированных трат они могут быть оценены примерно в 2500 руб. Что означала эта величина в то время? Она равнялась номинальной зарплате Богданова как члена Коммунистической академии (120 руб. в месяц) примерно за 1 год и 9 месяцев, или зарплате государственного служащего (средней) за 3,2 года. Можно оценить общие расходы Богданова на подготовку и проведение первых опытов по переливанию крови за 1922-1925 гг. в размере, существенно превышающем 10 тыс.руб. Для частного лица в то время - это серьезная сумма. Ее основным источником были гонорары Богданова за переиздание наиболее популярных его произведений.
Таким образом, мы выяснили, что первоначальные эксперименты по переливанию крови базировались на идеях Богданова,
194


финансировались из его личных средств, осуществлялись под его руководством и, в первую очередь, - на нем самом.
Итак, в декабре 1925 г. предложения по созданию Государственного научного института переливания крови и его основным задачам были доложены Сталину. Последовал его телефонный звонок Богданову с приглашением прибыть для обсуждения вопроса. По-видимому, при этом присутствовали Бухарин и Семашко (Нарком здравоохранения). Но в семье сохранились воспоминания только о разговоре со Сталиным. После краткой деловой части Сталин предложил Богданову взять на себя организацию нового Института и гарантировал создание необходимых условий для плодотворной научной работы. Затем он порекомендовал восстановиться в партии (последнее искушение политикой), на что Богданов ответил твердым отказом. Сталин с недоумением сказал: “Не понимаю”. Богданов ответил, что вступление в партию может помешать его работе и что в партии есть кому его заменить, а в работе - некому. После паузы Сталин перевел разговор в другое русло, задавая Богданову вопросы о личных отношениях между некоторыми лидерами партии в тот период, когда Богданов входил в состав ее руководства.
Краткая хроника последующих событий такова:
в начале января 1926 г. Богданов представляет Семашко докладную записку о задачах, направлениях работы и структуре создаваемого Института;
26 февраля - постановление СТО (Совета труда и обороны СССР) об организации Института переливания крови;
9 марта - приказ Семашко о назначении Богданова с 1 марта директором Государственного научного института переливания крови;
1 июля - первый пациент принят в Институте;
1 октября - начало развертывания реальной клинической и исследовательской работы Института (недаром Богданов в своей брошюре “Год работы института переливания крови” ведет отсчет от 1 октября 1926 г.).
К заслугам Богданова за недолгий период руководства Институтом можно отнести укрепление кадрового состава за счет привлечения видных специалистов: профессоров А.А. Богомольца, М.П. Кончаловского, С.И. Спасокукоцкого, доктора Х.Х. Владоса и других, создание структуры института, ориентированной прежде всего на исследовательскую деятельность, и соответствующего климата; жесткое, вплоть до заявления об отставке, противостояние попыткам партийных эмиссаров, внедренных в дирекцию Института, и партийной ячейки Наркомздра- ва “укрепить” кадры за счет близких им по духу и квалификации
14*
195


партийцев, фактически подчинить дирекцию партийным ячейкам Наркомздрава и Института и тем самым по существу дезорганизовать его научную и клиническую работу. Следует отдать должное мужеству Богданова: он победил в этой борьбе, сохранил Институт как научное учреждение и оставил его способным к дальнейшему развитию, что показали последующие годы.
Менее известно другое. Разгар этой борьбы совпал с ухудшением здоровья Богданова. В ноябре 1927 - феврале 1928 г. он перенес несколько приступов гнойного аппендицита, в том числе с повышением температуры, расстройством желудка и рвотой. Операция была сделана ему только 5 февраля. Почему? Потому что Богданов считал опасной для института возможность его даже временного выбывания из борьбы. Богданов продолжал откладывать операцию, пока не отпала необходимость его отставки, докладную записку о которой на имя Сталина, Бухарина и Семашко он подготовил 19 января 1928 г. Такая самоотверженность не могла не сказаться на состоянии здоровья Богданова, который к тому же последние три года не пользовался отпуском, при этом проявляя чрезмерную энергию и работоспособность.
Продолжает он участвовать и в обменных переливаниях крови, которые становятся все более массивными. С января 1926 г. по 1 октября 1927 г. он трижды обменивался кровью. Далее, несмотря на состояние здоровья и сложную обстановку в Институте, частота переливаний возрастает: с октября 1927 г. по март 1928 г. он участвует в трех опытах, в двух из которых обменялся по 900-925 куб. см. крови. В свете теперешних представлений это могло быть для него опасным.
Особенно охотно шел он на обмен кровью с больными туберкулезом, будучи убежден в своей иммунности к нему. Возможно, это и было причиной того, что он решился на свой последний опыт, притягательность которого определялась для него и возможностью длительного наблюдения за последующими изменениями состояния здоровья больного туберкулезом студента, которому предстояло еще несколько лет учиться в Москве.
Богданова привлекало то, что сулило значительные результаты, ради которых он готов был рисковать, но ни в коем случае не подвергая риску других. Трагедия была в том, что, как мы теперь знаем, с каждым следующим переливанием крови реальный риск для него возрастал, а он считал, что после первых переливаний основной риск уже позади...
И подвиг своей жизни, открывший широкую дорогу отечественным исследованиям в области гематологии и переливания крови, обеспечившим впоследствии спасение тысяч и тысяч жиз¬
196


ней, он завершил последним подвигом, которым невольно высветил и грозные, еще неведомые тогда опасности, таящиеся в экспериментах с кровью, и удивительный образец человеческого бескорыстия и мужества.
Последний эксперимент
Смерть Александра Александровича Богданова была так же необычна, как и его жизнь. В период 1924-1928 гг. он сделал себе 11 обменных переливаний крови, причем, 5 из них по 900 см3. Переносил он эти операции без особой реакции, эффект всегда отмечался им как вполне удовлетворительный. 12-е обменное переливание крови стало для Александра Александровича роковым. 24 марта 1928 г. на 54-м году жизни Богданов обменивается кровью со студентом Колдомасовым, страдавшим неактивной формой туберкулеза легких и перенесшим в прошлом малярию. Богданов, считавший себя иммунным к туберкулезу, предложил обменяться с ним кровью. Группа крови у Богданова и студента была одна и та же - IV. В результате проведенного обменного переливания крови у А.А. Богданова уже через 3 часа началась тяжелая трансфузионная реакция. Причина такой реакции оставалась невыясненной. У студента также наблюдалась подобная реакция, но менее тяжелая и закончившаяся выздоровлением.
Александр Александрович с начала реакции и до самых последних минут жизни, превозмогая боль, проводил самонаблюдение и вел записи болезни, отказываясь от своевременной врачебной помощи в интересах науки. Безвременная смерть А.А. Богданова, проявившего подлинное мужество и стойкость ученого-экспериментатора - одна из ярких страниц “драматической” медицины.
«Мы считаем своим долгом, своей обязанностью перед обществом и перед наукой дать краткое описание болезни и смерти А.А. Богданова, - пишет профессор М.П. Кончаловский. - Я в числе других лечащих его врачей (д-ров Х.Х. Владоса, С.Л. Ма- лолеткова и А.П. Яковлевой) был свидетелем этой трагической смерти и на наших глазах развертывались этапы борьбы могучего организма А.А. Богданова с колоссальным гемолизом, получившимся в результате обменного переливания крови... В результате огромного разрушения крови закрылись оба фильтра — внутренний печеночный и внешний почечный фильтр и организм не выдержал этого самоотравления азотистыми шлаками...
Мы должны указать, с каким мужеством переносил А.А. Богданов свои страдания, непрерывно занимался самонаблюдением
197


и тщательно анализировал симптомы болезни до самого момента, пока не потухло сознание. Мне в первый раз в жизни пришлось видеть такое мужество и такое стоическое спокойствие перед лицом смерти.
6 апреля консультация с профессорами А.А. Богомольцем, Д.А. Бурминым, В.В. Крамером, Д.Д. Плетневым. Положение признано безнадежным из-за нарастающего отека легких и сердечной слабости. На 15-й день болезни 7 апреля наступила смерть...
В чем же причина такого исхода?
Предположение о несоответствии групп крови отпадает, многократные проверки точно установили принадлежность обоих к 4-й группе. Проба же на индивидуальную “несовместимость” и в том и в другом случае дала отрицательный результат.
Гемолитический “шок”, явившийся результатом обменного переливания, нельзя объяснить большим количеством перелитой крови. В практике Института такие трансфузии, где количество перелитой крови было 1.000 куб. см, - не единичны; да и сам А.А. с экспериментальной целью пять раз делал себе подобные же переливания и все они без исключения были успешными... Теперь остается решить, не находится ли “шок” в связи с наличием малярии у “донора”. Это предположение также отпадает - сыворотка больного малярией не отличается повышенным гемолизом. Согласно данным нашего исследования, у студента К. признаков свежей малярии не имеется (повторные провокации дали отрицательный результат)», - подводит итог профессор М.П. Кончаловский. “Те серьезные нарушения важнейших для жизни органов (печень, почки, сердце, костный мозг и др.), которые установлены аутопсией, и где уставовлена картина гемолиза, напоминающая отравление бертолетовой солью, ясно указывает нам, что исход болезни должен был быть предрешенным”.
Неожиданное отступление от канонов врачебного заключения: предположение, вернее, намек на “отравление бертолетовой солью”. Казалось бы, все ясно: гемолиз, отравление в результате распада элементов крови и задержки в организме отработанных шлаков. Вполне достаточно для обоснованного заключения. Почему же опытный клиницист добавляет эти слова об отравлении химическим веществом? Именно так, оказалось, классифицировали причину смерти и некоторые другие врачи института. По инициативе Малолеткова они обратились к Семашко с требованием произвести расследование обстоятельств смерти Богданова. Однако официального результата расследования не сообщалось, да и факт срочного издания специального выпуска трудов института “На новом поле”, посвященного памяти Богданова, где
198


подробно обсуждались причины его болезни и смерти, настораживает. Надо также заметить, что заключение о болезни и смерти Богданова подписывали профессора А. Абрикосов, Д. Бурмин, В. Крамер, подписи которых стоят и под трагическими документами о кончине В.И. Ленина, В.М. Бехтерева и некоторых других видных деятелей партии, государства, науки и культуры нашей страны. Вряд ли это объяснимо в данном случае высоким положением Богданова - ведь он не был членом партии, а тем более - не ее “номенклатурой”.
Смерть Богданова уже в то время вызвала разного рода толки. П.И. Лепешинский открыто писал в “Огоньке” о “замаскированном самоубийстве”. Аргументировал свою точку зрения тем, что персонажи утопических романов Богданова “грешили иногда склонностью к ликвидации своей жизни в минуты уныния и тоски”. Цитировал из “Красной звезды”: “Когда чувство жизни слабеет и притупляется, тогда многие предпочитают не ждать естественного конца”.
Но ведь тогда, весной 1928 г. Богданов был в полном расцвете духовных и физических сил, окрыленный немалыми успехами первых трех лет работы Института. У него был составлен подробный план работ вперед на 10 лет. О его замыслах свидетельствует множество набросков к будущему роману и мемуарам.
Некоторые врачи подозревали, что смерть явилась результатом преступных действий одной из сотрудниц Института (Коми- сарук Доры Захаровны), замеченной ранее в фальсификации определения группы крови, которая, возможно, на этот раз намеренно добавила яд в консервирующий раствор крови. Имя ее прямо называлось в письме к Семашко. Уволенная из института гематологии после смерти Богданова за прямые оскорбления в его адрес, она поступила в другой институт, где возглавила травлю его директора, ученого с мировым именем, погибшего также при странных обстоятельствах.
Не стоял ли за преступницей, если она была, тот же “негор- бящийся человек” из “Повести непогашенной луны” Пильняка, где рассказывается о запланированной смерти на операционном столе в 1925 г. М.В. Фрунзе? А кто может сказать о подлинных обстоятельствах нелепой гибели одного из давних и близких друзей Богданова - легендарного Камо?
Не преувеличиваем ли мы “заслуг“ Сталина в организации всяческого рода интриг, провокаций, убийств? Нет! В тот ранний период он еще не осмеливался прибегать к открытым репрессиям в массовом масштабе, но уже готовил тайные расправы с неугодными ему людьми - старыми большевиками, военными, экономистами, учеными. А коль скоро гигантомания у генсека рас¬
199


пространялась на все, начиная от коллективизации и кончая собственными скульптурами, то и “тайные акции” у него тоже уже становились массовыми.
Как-то Богданов бросил фразу: “Будущие события уже бросают тень на настоящее”. Не в этой ли тени будущих массовых репрессий 30-х годов, которым подверглась старая гвардия революционеров, военных, экономистов и художников, скрыты подлинные причины смерти Богданова?
Сегодня мы не можем определенно утверждать, что физическая смерть Богданова была спровоцирована Сталиным. Но он уже “списал” Богданова. В 1925 г. в одном из писем Сталин со значением обмолвился о закономерно сошедших со сцены бывших большевистских вождях, в том числе Богданове.
“Великий продолжатель дела Ленина” довел до конца партийное шельмование Богданова. За полтора месяца до гибели Александр Александрович вынужден был написать Сталину, Бухарину и Семашко докладную, в которой, в частности, говорилось:
«Этот доклад предназначается для тех членов правительства, которые были инициаторами в деле учреждения Института Переливания Крови.
В конце 1925 г. тов. Сталин предложил мне взять на себя организацию Института, причем обещал, что будут предоставлены все возможности для планомерной научной работы. В марте 1926 г. я, под руководством Н.А. Семашко, приступил к делу...
...недавно от Наркома я узнал о нелепом “политическом” обвинении в резкой враждебности к партийцам вообще. Это обо мне, у которого почти нет друзей, кроме старых коммунистов...
Но так как меня приглашала... не ячейка Наркомздрава, а Вы, товарищи, то к Вам я и направляю этот краткий отчет и просьбу об освобождении меня от обязанностей, выполнение которых стало невозможным.
19-1-1928. А. Богданов».
В дальнейшем Сталин сделал все, что мог, чтобы уничтожить добрую память о нем. Откройте стр. 97 Краткого курса истории ВКП(б):
«Богданов... - ревизионист, активно боролся против марксизма, извращая его с позиции реакционной махистской философии и вульгарного материализма... Критика эта отличалась от обычной критики тем, что она велась не открыто и честно, а завуалированно и лицемерно под флагом “защиты” основных позиций марксизма».
Богданов предполагал, что для успешного строительства нового общества, в котором коллективизм и всеобщее равенство
200


будут играть решающую роль, важно не только менять сознание людей, но и помочь коллективизму и одновременно повышению общего уровня здоровья населения за счет взаимного обмена кровью между разными индивидуумами. Хотя в настоящее время эта идея может казаться странной, но в реальной жизни именно попытка ее осуществления привела к созданию действительно первого в мире Института переливания крови.
Предлагавшиеся Богдановым массивные “обменные” трансфузии требовали глубоких разработок физиологических механизмов действия переливания крови, равно как и технических средств и методов для обеспечения их безопасности. Сам Богданов оказался жертвой на этом нелегком пути: он скончался в 1928 г., по-видимому, от повторных переливаний резус- несовместимой крови (резус-фактор был открыт только в 1940 г.).
Предоставим слово доктору Д. Хьюстису из Аризоны, США. Он так описывает последний эксперимент и трагическую развязку.
Студент и доктор
В марте 1928 года группа из 8 студентов МГУ прочла и обсудила опубликованную “Вечерней Москвой” статью Богданова о чудесах переливания крови и выгодах взаимных переливаний. Студенты решили попробовать это сделать для общего умственного и физического стимулирования к грядущей сессии. Но в Институте переливания крови все их кандидатуры были по той или иной причине отвергнуты. У одного из них, 21-летнего студента- геофизика по фамилии Колдомасов, были выявлены туберкулез в неактивной форме и остаточная малярия. Несколькими днями позже он получил записку от Богданова с приглашением снова зайти в Институт. Там Богданов предложил ему взаимное переливание крови, пояснив, что будучи старым врачом, он иммунен к туберкулезу, а переливание может передать иммунитет Колдо- масову и избавить его от заболевания. Было выяснено, что у обоих одинаковая 0 группа крови, и студент согласился. В субботу 24 марта в 7.30 вечера почти литр крови Колдомасова был перелит Богданову, Колдомасов получил примерно такое же количество крови Богданова.
После этого обоим пациентам стало плохо. У Колдомасова была лихорадка, рвота, диарея и “такая невыносимая боль по всему телу”, что он “извивался как змея”. На следующий день его моча приобрела “цвет дегтя”, а селезенка болезненно увеличилась. Через несколько дней он почувствовал себя лучше.
201


Колдомасов находился на излечении в Институте до 31 марта. Последующие 2 месяца он провел в санатории, где его легкие совершенно очистились. Сам Колдомасов приписывал свое излечение воздействию перелитой крови Богданова. В 1973 году Колдомасову было 66 лет, он жил в Новосибирске и только что ушел на пенсию с руководящего поста метеорологического учреждения (заведующего лабораторией Западносибирского НИИ гидрометеорологии). Есть сведения, что в 1983 году в возрасте 76 лет он был жив и здоров, - таким образом, ни реакция на переливание крови, ни прежнее заболевание не отразились на его здоровье.
С Богдановым было хуже. Уже через 3 часа после процедуры переливания крови он испытал озноб, лихорадку и кишечные боли. Затем провел весьма тревожную ночь. На следующий день у него была тошнота, рвота и скудная темно-бурая моча. Затем появилась желтушность кожных покровов, вздулся живот и увеличилась печень. На третий день явные симптомы внутренней интоксикации вызвали тревогу его врачей. Примерно через неделю самочувствие больного несколько улучшилось. Он был в приподнятом настроении, шутил с врачами. Но почечная недостаточность возрастала, начались кожные кровоизлияния, а затем случился припадок (экламптический. - В.Я.). В течение второй недели сердце продолжало сдавать, и 7 апреля наступила смерть.
Поначалу сам Богданов считал, что он испытывает лишь незначительную побочную реакцию на переливание крови и в течение 3-х дней до обращения за помощью к коллегам руководил своим лечением сам. Затем он находился в руках великолепных специалистов, его лечение было очень интенсивным и полностью соответствовало возможностям того времени. Один из его коллег, профессор Кончаловский, вел истории болезни обоих пациентов, скрупулезно фиксируя все изменения их состояния и детали лечения.
Вскрытие показало острое поражение почек, распространенный артериосклероз, расширение и рубцевание сердца, перерождение печени. В соответствии с заключением смерть была вызвана интоксикацией почек, которая в свою очередь была вызвана гемолизом, обусловленным несовместимостью перелитой крови.
Кончаловский отметил парадокс внутригрупповой несовместимости - ведь тесты на групповую совместимость и перекрестные пробы указывали на совместимость. Он сделал подчеркнутый вывод, что индивидуальные особенности пациентов иногда приводят к несовместимости, несмотря на соответствие по перекрестным пробам.
202


Было ли это самоубийством?
“Красная звезда” довольно точно представила внутренний мир Богданова, включая его признание возможности самоубийства в том случае, когда люди достигают такого состояния, что их существование становится бессмысленным для них самих и для общества. Но это признание совсем не значит, что в 1928 году Богданов был расположен к суициду. В 1928 году у него была работа, в которой он был жизненно заинтересован, способные помощники, достигались результаты, которые имели для него большое значение. Нет никаких свидетельств того, что Богданов почувствовал, что достиг предела и будет далее бесполезен для общества.
Неверно также утверждение о том, что Богданов предпринимал на себе “опыты, о которых он, как врач, знал, что они опасны”. Мы должны рассматривать эти эксперименты в свете его времени и его собственной истории. Это сейчас мы знаем, что переливание крови довольно рискованная процедура, и больше не пытаемся проделывать эксперименты, подобные тем, какие проводил Богданов. Но в середине 20-х годов в свете имеющихся данных переливание крови считалось относительно безопасным. Ничего не было известно о возможности переноса с кровью вируса инфекционного гепатита, не существовало СПИДа, а многочисленные иммунологические осложнения после переливания крови только начали выявляться. Более того, у Богданова был почти мистический взгляд на переливание крови. Оно казалось ему безопасным и благотворным для здоровья. Если бы он хотел совершить самоубийство, то избрал бы какой-нибудь другой способ ухода из жизни.
Было ли это убийством?
Какие есть основания так думать? Да, у Богданова были могущественные враги - среди них и такие, которые хотели бы лишить его всякого влияния. Кроме того, советский “климат” становился все более угрожающим для тех, кто был в немилости: в 1925 году в госпитале при подозрительных обстоятельствах умер герой Гражданской войны Фрунзе (наркомвоенмор). Профессор Малиновский, сын Богданова, был уверен, что его отца убили. Когда погиб отец, Малиновскому было 19 лет, и он подозревал в убийстве женщину по фамилии Комисарук, занимавшую мелкую административную должность, но, вероятно, бывшую партийным соглядатаем. По слухам, она желала провала как Институту, так и самому Богданову. Очевидно, что ни переливание, ни по¬
203


следующая реакция не были делом ее рук. Но у нее могла быть возможность убедиться, что он не выживет, например, ввиду того, что некоторые из лекарств отравлены.
Это предположение подтверждается ходившими по Институту разговорами о том, что после смерти Богданова у его кровати был найден пузырек с калия хлоратом. Эта версия бытует и по сей день. Осенью 1994 года пожилой врач, работавший в то время в Институте, рассказал ее мне. Но она остается недокументированной. Интересно, что профессор Кончаловский, обсуждая ход последней болезни Богданова, заметил, что картина гемолиза напоминает последствия отравления калия хлоратом (бертол- летовой солью). Конечно, это замечание могло вызвать соответствующие слухи. Но вряд ли именно калия хлорат, который в основном применяется в производстве спичек, мог быть использован с целью отравления. Более того, нет никакого документального подтверждения повторения гемолитического эпизода в ходе болезни. Да и применение яда, который действительно имитирует последствия посттрансфузионного гемолиза, свидетельствовало бы о медицинской изощренности, невероятной для партийной ищейки.
Могла ли вся вышеизложенная версия переливания крови с его исходом (или какая-то его часть) быть прикрытием какой-нибудь более темной правды? Возможно, но для этого утверждения требуются соответствующие письменные сведения. Ведь весь штат Института и семья Богданова знали, что произошло, и устные воспоминания подтверждают письменные данные. Их никогда не оспаривал официально сын Богданова, который сам был жертвой коммунизма, но дожил до его падения. Есть и другие письменные документы, независимые от опубликованных. В частности, это письмо Колдомасова к Малиновскому, письмо Натальи Богдановой в Институт мозга, рукописные заметки профессора Малиновского и собственноручные записи, сделанные Богдановым в ходе его заболевания. Все они по существу подтверждают эту версию.
Что же на самом деле погубило Александра Богданова?
И у Богданова, и у Колдомасова была гемолитическая транс- фузионная реакция по типу той, что бывает при переливании несовместимой донорской крови. С тех времен и по сей день кровь для переливания подбирается в соответствии с группой (такой же, как у реципиента) и перекрестной пробой на индивидуальную совместимость. Несовместимость случается либо в результате
204


ошибки в предварительных лабораторных исследованиях, либо какой-нибудь путаницы. Последнее в наши дни случается чаще, например, когда пациент получает кровь, предназначенную другому. Но этого не могло произойти в случае с Богдановым, так как кровь была взята и перелита одновременно. Различия в исходе взаимного переливания крови у двух пациентов были не случайны. Это имеет и врачебные, и теоретико-иммунологические основания.
Во-первых, Колдомасову был только 21 год, его туберкулез и малярия находились в латентном состоянии. Богданову же было 54 года, и у него накопилось немало проблем со здоровьем. Он чувствовал себя удовлетворительно, за исключением приступа аппендицита, по поводу которого был прооперирован в 1928 году. На фотографиях последних лет жизни он выглядит гораздо старше своих лет. Конечно, его состояние было таково, что ему трудно было перенести последствия медицинской катастрофы.
Почему же случилась эта катастрофа? Оба участника эксперимента были по документам одной и той же группы крови, которая теперь называется 0, а во времена Богданова - IV (тогда использовалась система Мосса). Есть ли какие-либо основания сомневаться в правильности определения группы крови? Скорее всего, нет, тем более что в своем отчете о смерти Богданова профессор Кончаловский указал, что тесты проводились повторно. Он также утверждал, что перекрестные пробы указывали на совместимость.
Есть ли у нас причины сомневаться в обоснованности результатов перекрестных проб, полученных в 1928 году? Да - с позиций современных знаний о природе различных видов антител, вырабатываемых в крови. Хотя мы не знаем точно всей методики определения совместимости, которую применяли в России в 1928 году, ясно, что она должна быть специфической для обнаружения IgM-антител, единственных, которые были тогда известны. IgG-антитела, такие как системы резус (Rh), не были в то время еще открыты. Методика их определения была впервые применена только в 40-х годах. Плазма пациента могла иметь активные Rh-антитела, которые не выявлялись тогдашней методикой перекрестных проб.
Могла ли кровь Богданова и Колдомасова быть несовместимой по резус-фактору? Да. У Богданова это было уже 12-ое обменное переливание крови, и вероятность выработки у него антител была велика. В этом-то и заключался риск переливания крови, о котором ни Богданов, ни его современники знать не могли. Если Богданов был, к примеру, Rh-отрицательным, то большинство из его предшествующих партнеров по переливанию
205


были Rh-положительными, каковыми являются примерно 85% европейцев. Таким образом, вероятность выработки Богдановым Rh-антител была очень высокой, а вероятность их определения в перекрестных пробах того времени - практически нулевой.
Как это объясняет разницу реакций двух пациентов? Примем как постулат, что Богданов был Rh-отрицательным, и его плазма содержала в большом количестве активные, но не выявленные Rh-антитела. Колдомасов же, скорее всего, был Rh-положитель- ным (закон средних чисел). Антитела плазмы Богданова атаковали и разрушили поступающие Rh-положительные красные клетки, что и привело к потемнению мочи, желтушности и, наконец, к отказу почек. Для IgG-антител типично наращивание реакции за период от нескольких часов до нескольких дней.
А как же Колдомасов? Он получил почти литр крови Богданова, включая плазму, содержащую Rh-антитела. Эта плазма поразила его собственные эритроциты, вызывая такую же реакцию, как и у Богданова. Но надо иметь в виду, что донорские ре- зус-конфликтные антитела реагируют не так сильно, как собственные. Поэтому Колдомасов выжил, а Богданов нет.
Я думаю, это наиболее вероятное объяснение того, что произошло. Другие объяснения, - например, воздействие иных видов антител в крови - возможны, но менее вероятны.
Заключение
Смерть Богданова явилась трагическим несчастьем, хотя в определенной мере имеют право на существование и другие версии. Все еще весьма активный и творческий, он только что завершил последний том своего великого труда - “Тектологии”, которая предвосхитила современную организационную (системную) науку. На мой взгляд, по интеллектуальному потенциалу он стоит в одном ряду с гениями. Его вклад в философию и теоретическое естествознание феноменален, учитывая его постоянную занятость революционной работой в России, частые аресты и ссылки. Я думаю, он не был легким человеком в общении, возможно, и с теми, кто его любил; во всяком случае, он поссорился даже со своим другом Максимом Горьким, который некоторое время поддерживал его против Ленина. К тому же он был своеобразным оводом в советской среде, которая становилась все менее терпимой к таким людям. Я хотел бы поблагодарить профессоров Патрика Л. Моллисона, Льюиса Глоссера, Пауля Шмидта и Ричарда Фройде, которые рассмотрели историю последней болезни Богданова и внесли свой вклад в понимание ее патогенеза. Искренняя благодарность также профессору Алексу Данкелу за
206


его неустанную помощь в уяснении часто замысловатого русского языка Богданова. В.С. Клебанеру и семье Малиновских (потомкам Богданова) - за их доброту и помощь в предоставлении мне семейных документов, фотографий и терпеливые разъяснения истории семьи. И, наконец, работникам Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории в Москве, особенно Н.С. Антоновой и Н.В. Дроздовой, в высшей степени содействовавшим мне в обеспечении документами для моего исследования и терпеливо помогавшим в прочтении старых русских рукописей.
Смерть и бессмертие
Смерть такого человека, как Богданов, никого не могла оставить безучастным. Из тех сотен людей, которые перебывали в те дни в особняке на Якиманке, не было ни одного, кто бы так или иначе глубоко не реагировал на эту смерть. Одни - искренним горем, другие - изумлением и преклонением перед величием этого конца, третьи... может быть, стыдом и сомнениями.
В воскресенье утром тело было перенесено в директорскую. В его опустевшей комнате сидела Наталья Богдановна с сыном Александра Александровича - студентом и еще несколько близких людей. В момент встречи с женой Богданова многие входящие кланялись, а некоторые плакали.
Горе потрясло, подавило эту мужественную женщину, преданную и верную, но не сломило ее. Окружающие стали говорить о том, что сейчас было самым острым и важным для всех: что говорил покойный в последние дни, как он болел, как умирал. Он сам, как врач, понял и предугадал ход своей болезни. Он понял, что положение серьезно, что тут борьба не на жизнь, а на смерть, но как он верил, что выйдет победителем! Ему так надо было еще жить, еще работать, еще добиться торжества своих идей.
Организм его был еще достаточно крепок и работоспособен, так что если бы не нелепая случайность (случайность ли?) - его хватило бы еще надолго. Во время болезни его навещали, конечно, все лучшие силы медицинского мира, был и Семашко. Предполагая, что Богданов не в полном сознании, он спросил его: “Александр Александрович, узнаете ли вы меня?” Тот немедленно кивнул головой с некоторым даже ироническим удивлением: неужели, мол, думаешь, что я тебя не знаю?
Умер он в 8 ч. 55 мин. вечера, в субботу, 7 апреля.
Отклики на его смерть носили двойственный характер.
207


В широких массах молодежи, рабочих, обывателей его знали, или вернее, теперь только узнали, как директора Института по переливанию крови, как творца новой медицинской теории, возможно, очень ценной для человечества, знали, что он погиб на своем посту, стал жертвой научного опыта.
Но высшие правительственные круги знали больше. Они знали и не могли не знать еще Богданова - революционера и теоретика марксизма, их бывшего соратника и учителя, основателя большевизма и творца тектологии. Об этом Богданове как-то уже “не принято” было говорить открыто, так что в широкой публике даже не подозревали, что “тот” и “этот” Богданов - одно и то же лицо. Иногда случайно кто-то догадывался: “Так это тот самый Богданов, что написал краткий курс экономической науки? А я не знал”.
В понедельник был открыт доступ в зал Института для прощания с телом, а возле гроба установлен почетный караул. Уже в вестибюле и на широкой лестнице, несмотря на движение людей, стояла торжественная тишина. На площадке лестницы сидели люди, за столиком молодой человек записывал желающих в почетный караул, но все это тихо, почти без слов. Двери зала были широко раскрыты и посредине было видно возвышение, покрытое цветами и с четырех сторон окруженное пальмами, склонявшими свои листья над ним в виде свода. По углам гроба стоял почетный караул - почти так же неподвижно, как эти пальмы.
“На цыпочках, сдерживая дыхание, мы вошли в зал, - вспоминает одна из свидетельниц этого события Е.М. Кан. - Я обошла зал кругом и стала у окна, откуда из-за зелени и цветов ясно виден красный гроб и бледное неподвижное, такое знакомое и так мало измененное смертью лицо.
Как-то не чувствовалось ужаса смерти в этом зале. Хотелось стоять и без конца смотреть на такого близкого человека, который теперь спал на глазах у всех непробудным неведомым сном”.
Шли минуты, молча сменялся караул, выходили и входили новые и новые люди: аспиранты, студенты, ученые, известные многим политические фигуры, скромные одинокие посетители, какими-то случайными задушевно-интимными нитями связанные с этим человеком, спешили прийти, посмотреть, увидеть своими глазами и проститься так сердечно и горячо, как только возможно живым проститься с мертвым.
Многие сдержанно плакали и эти слезы, которые никем не могли быть отмечены, шли несомненно из самой глубины души.
Из соседней комнаты раскрылись двери и тихо, торжественно понеслись звуки Шопеновского марша”.
208


“Было уже около 11ч. вечера. Я ушла домой, а мой муж, - вспоминает Е.М. Кан, - остался, чтобы зайти к Наталье Богдановне. Жена и сын покойного разбирали при нем фотографии. Фотографий было много, среди них группа: Богданов, Ленин и Горький за шахматами в период их совместной эмигрантской жизни. Говорила Наталья Богдановна и о работах покойного, о том, что он начал писать и что намечал для дальнейшего. У него был составлен подробный план работы вперед на 10 лет”.
Наконец посетители разошлись, оставались только художники. На лицо покойного была наложена гипсовая маска, которой дали застыть, чтобы она приняла форму лица. Потом посредине, вдоль лица была прорезана черта и обе половинки присохшей массы сняты. Скульптор Меркушов сделал четыре копии посмертной маски.
На следующий день началась траурная панихида. Собрались десятки тысяч человек. Приехали и члены партийного руководства, от имени которого выступил Н.И. Бухарин с содержательной и эмоциональной речью:
«Товарищи!
Нас пришло сюда несколько человек, несколько старых большевиков. Мы пришли сюда прямо с пленума Центрального Комитета нашей партии, чтобы сказать последнее “прости” А.А. Богданову...
Он не был последние годы членом нашей партии. Он во многом - очень во многом - расходился с ней. Всем известно, что наша партия, партия “твердокаменных” - как называли ее иронически либеральствующие буржуа - не знает принципиальных компромиссов, не делает трусливых и гнилых идейных уступок и, будучи партией бойцов, бойцов сурового и прекрасного времени, не отличается расслабляющей волю и слащавой сентиментальностью. И не для того, чтобы замазывать наши разногласия и у гроба почившего беспринципно вести торговлю идеями, эклектически соединяя несоединимое, взошел я сейчас на эту кафедру. Я пришел сюда, несмотря на наши разногласия, чтобы проститься с человеком, интеллектуальная фигура которого не может быть измерена обычными мерками. В лице Александра Александровича ушел в могилу человек, который по энциклопедичности своих знаний занимал исключительное место не только на территории нашего Союза, но и среди крупнейших умов всех стран. Это - поистине выражение в заключительных страницах “Красной Звезды”, которые с трепетом и восторгом читала наша революционная молодежь. Он оказал огромное влияние (стоит вспомнить один лишь “Краткий курс экономической науки”) на целое поколение российской социал-демократии, и многие, и
15. В.Н. Ягодинский
209


многие товарищи обязаны ему тем, что ступили они на революционный путь...
Даже его идеи о переливании крови покоились на необходимости своеобразного физиологического коллективизма, где отдельные сочеловеки смыкаются в общую физиологическую цепь и повышают тем самым жизнеспособность всех вместе и каждого в отдельности. В бытность Александра Александровича политическим борцом его большевистская теория не расходилась с практикой, и он был крупнейшим революционным организатором, подпольным работником и лидером партии. События, потрясшие мир, провели глубокую и трагическую борозду между ним и партией, и обрекли его на политическую пассивность. Несомненно, что крупнейшее расхождение - гораздо более крупное, чем политические разногласия эпохи “впередовства”, - стояли в связи с теоретическими ошибками Александра Александровича: можно сравнить его учение о культуре и необходимости предварительного культурного вызревания пролетариата с его политическим отношением к Октябрю, чтобы понять эту глубокую и интимную связь; можно протянуть эту ниточку еще дальше, к самым последним истокам богдановского мировоззрения, но это не входит сейчас в мою задачу.
Богданов умер поистине прекрасной смертью. Он погиб на поле брани, сражаясь за то дело, в которое верил и для которого он работал.
Трагическая и прекрасная смерть Александра Александровича может быть использована его противниками, чтобы дискредитировать его самоотверженные опыты, чтобы придушить и прикончить самую идею переливания крови, чтобы положить могильный камень на дело, за которое умер этот мученик науки. Этого допустить нельзя! Нельзя позволить тупицам мелкого калибра, мещанам от науки и в теории, и в жизни, людям старых дорог, людям, которые никогда и ни при каких условиях не выдумают пороха, использовать физическую смерть Богданова, чтобы умертвить и уничтожить значение его научного подвига. Никакое большое, действительно большое и действительно новое дело не бывает без риска для его пионеров и зачинателей. И в области классовых битв, и в области труда, и в области науки люди - и притом лучшие люди, самые самоотверженные, самые храбрые, те, у которых горит мысль и пламенеет действенная страсть - нередко гибнут, чтобы осуществить заветную цель своей жизни, свою субъективно поставленную индивидуальную “задачу”, под которой трепещет объективная общественная сила, толкающая вперед и вперед. Это кажется филистерам “безумием”. Но это “безумие” есть на самом деле вершина человеческо¬
210


го сердца и ума. Богданов умер на посту. И самая смерть товарища Богданова есть прекрасный подвиг человека, который сознательно рисковал своей индивидуальной жизнью, чтобы дать могучий толчок развитию человеческого коллектива.
От группы товарищей и от Надежды Константиновны Крупской я говорю здесь последнее прости».
В траурные дни Н.К. Крупская писала жене А.А. Богданова:
“Дорогая Наталья Богдановна, все эти дни думала об Александре Александровиче и о Вас, вспоминала первую встречу с А.А. в Женеве, Куоккалу и свою последнюю встречу с А.А. и Вами. Вспоминаются разговоры разные, разное и важное, и неважное, мелочи всякие, но эти мелочи именно то, что делает человека близким. Крепко Вас обнимаю,
Н.К. Крупская”.
(Они снова оказались рядом - Ленин и Богданов. У гроба друга Луначарский сказал: “Чем дальше отойдет человечество от переживаемой нами эпохи, тем ярче будет сиять созвездие Ленина, в котором имя Богданова никогда не померкнет”.)
Близкий человек... Богданов близок и нам, ныне живущим, как благородный представитель того “тонкого слоя” революционной интеллигенции, которая несла с собой так необходимый и сейчас нам запас знаний и культуры.
В каждом явлении, событии, человеке есть свое последействие. Последействие идей Богданова - в их гуманизме, любви к жизни, утверждении высокого сознания и предназначения людям.
“То, что с тысячи веков достигли наши объединенные усилия, наши способы властвовать над стихиями, наше понимание природы, созданная нами красота жизни, - вот, что дорого для нас, и это мы должны сохранить для вселенной во что бы то ни стало, это передать другим разумным существам как наше наследство. Тогда наша жизнь воплотится снова в их работе и наше творчество преобразует иные миры”.
Речи кончились, опять раздался траурный марш. Толпа задвигалась, устремилась к выходу и стало возможным пройти поближе к гробу. Лицо Александра Александровича сильно изменилось, но выражение оставалось все то же.
Гроб вынесли, поставили на катафалк, впереди которого пошла колесница с венками. Шествие двинулось по черным, грязным улицам, под холодным пасмурным небом. Медленно шли нестройные колонны, время от времени звучали торжественные аккорды марша, а впереди, надо всем плыл открытый гроб, и в нем среди цветов, бледное застывшее лицо.
Путь к крематорию не близок. Толпа редела, шествие становилось все меньше и меньше, в конце концов только человек
15*
211


200-300 продолжали рядами следовать за гробом. Когда кончились улицы и повеяло простором, погода прояснилась, уцелевший еще на открытых местах снег заблистал на солнце, и в воротах Донского монастыря отчетливо выступило холодное, светлосерое здание крематория.
Прах этого мыслителя, одного из зачинателей большевизма ожидало длительное забвение. В 1937 году при переезде в новое здание вывеску с названием Института имени Богданова “забыли” перенести. Дело, впрочем, не в доске...
Посеянное семя дало обильные всходы. Организованный Богдановым Институт переливания крови за 80 лет существования превратился в огромный Гематологический центр России. На его счету многие выдающиеся результаты в области трансфузиологии, занявшие достойное место в ряду мировых достижений. Достаточно сказать, что именно здесь была освоена безопасная для того времени техника переливания крови.
Система американских банков крови была создана на основе изучения опыта России в этом направлении. Трудно переоценить роль Службы крови в спасении миллионов раненых во время Великой Отечественной войны. За эту деятельность Институт был награжден орденом Ленина. Эти и многие другие достижения отечественной трансфузиологии в конечном счете осуществлены на фундаменте, заложенном А.А. Богдановым.


Наука III тысячелетия: возвращение А.А. Богданова (Эпилог)
В середине восьмидесятых автор этих строк начал добиваться возвращения Центральному институту гематологии и переливания крови имени А. Богданова. Были пройдены многие инстанции государственных и научных учреждений, в которых мало кто реагировал на это предложение. Даже в самом Институте гематологии я почувствовал, что там тоже витало пугало “богданов- щины”. Единственное место, где я встретил понимание, был Институт истории партии МГК и МК.
Заместитель директора этого учреждения рекомендовал поместить мою статью “Он был художником мысли” в их печатный орган - “Московскую правду”, скрепив решение своей подписью. Именно в то время и было принято решение о возвращении имени Богданова Институту переливания крови.
Наступило другое время. Наши усилия с группой единомышленников не пропали даром.
В 1989 году в здании Института философии состоялась Международная конференция памяти Богданова, на которой присутствовал его сын А. Малиновский.
А через 10 лет появился другой институт Богданова. 8 декабря 1999 г. состоялось годовое собрание Ученого совета “Международного института А. Богданова” (МИАБ). Идея создания Института обсуждалась и была с большим энтузиазмом поддержана на 2-м Российском Философском конгрессе (Екатеринбург, июль 1999 г.). В дальнейшем ее поддержал ряд академиков-эко- номистов (акад. Л.И. Абалкин, акад. Д.С. Львов и другие). Институт был создан 18 октября 1999 г. в г. Екатеринбурге как организационно-научный центр для объединения, координации и развития фундаментальных и прикладных исследований российских и зарубежных ученых, творчески применяющих и развивающих в
213


различных областях науки идеи, заложенные в научном наследии великого русского мыслителя Александра Александровича Богданова.
Инициатором основания Института явился президент ОАО Уральский коммерческий банк внешней торговли В.В. Попков. Учредителями выступили Российское философское общество и видные ученые Москвы и Екатеринбурга.
С докладом выступил директор Института Попков Валериан Владимирович. Он изложил основные идеи организации работы Института, его организационную структуру. Открывая собрание, он подчеркнул важность нравственного начала создания Института, ибо это память о прекрасном человеке, большом ученом, деятельность и труды которого были несправедливо забыты на многие десятилетия.
Минул всего лишь год и 22-23 мая 2000 года в Российской академии государственной службы при Президенте РФ прошла Международная научная конференция “Тектология в XXI веке”. Она подвела первые итоги деятельности Международного института А. Богданова и определила ориентиры на будущее.
В конференции приняли участие организатор Международной конференции в Англии в 1995 году “Александр Богданов и происхождение системного мышления в России” профессор Университета Восточной Англии в Нориче Дж. Биггарт, а также один из первых теоретиков общей теории систем профессор Одесского университета А.И. Уемов и его ученики, представлявшие Украину. Свои приветствия и тезисы прислали ученые из Австралии, Белоруссии, Израиля, США. Российская Федерация была представлена учеными из Москвы, Екатеринбурга, Перми, Иванова, Вологды, Новгорода.
Конференцию открыл кратким вступительным словом заместитель директора Международного института А. Богданова профессор В. Мехряков. Начальный ход конференции был задан философской тематикой. В докладе заведующего отделом Института системного анализа РАН В.Н. Садовского “Системная концепция А.А. Богданова: эмпириомонизм и тектология” была показана преемственность системных идей А.А. Богданова, сформулированных в философской работе “Эмпириомонизм”, и концепции всеобщей организационной науки - тектологии. В докладах ученых из Одесского университета А.И. Уемова “Проблема формализации тектологических понятий” и Л.Л. Леоненко “Выводы по аналогии: взгляды А.А. Богданова и современные концепции” были рассмотрены проблемы соотношения тектологии и математики, количественного аппарата в системном подходе.
214


215


Большой интерес и оживленную дискуссию вызвал доклад директора Международного института А. Богданова В.В. Попкова “Тектология и двойственность”, в котором впервые подробно изложена концепция двойственности на широком историческом фоне от древнегреческих философов до прикладных разделов высшей математики и физики. Тема двойственности была продолжена в докладах молодых физиков и биологов из Екатеринбурга и Перми Е.В. Шипицына “Тектология и двойственность в термодинамике: цикл Карно”, Р.О. Кузнецова - “Двойственность в системах”, М.В. Капралова “Тектологическое правило поведения самовоспроизводящихся систем в случае отсутствия давления среды”, А.Ю. Внутских - “Отбор как всеобщий механизм развития”. В своих выступлениях особенно часто ораторы проводили параллели между идеями А.А. Богданова и тензорным анализом сетей А. Крона, “алгеброй человека” Р. Лефевра, разнообразными приложениями чисел Фибоначчи и “Золотого сечения”.
Плодотворность использования тектологических идей А.А. Богданова в области экономики - как в теоретических, так и в прикладных аспектах - была показана в докладах Е.В. Синицына (Уральский государственный технический университет) “Тектология и методы системного анализа рынков”, Д.И. Берга (Международный институт А. Богданова) “Значение тектологии для современной экономической науки”, Г.Д. Гловели (Государственный университет - Высшая школа экономики) “Тектологи- ческая эвристика в разных областях экономической теории” - с обращением к таким вопросам, как фрактальный анализ рынков, самоорганизация экономических систем, мир-системный подход, эволюционная теория экономической конкуренции и т.д.
Историко-гуманитарному контексту тектологических идей были посвящены доклады А.Н. Шушпанова (Ивановский университет) “Всеобщая организационная наука и органическое мышление”, С.В. Добронравова (Российский государственный гуманитарный университет) “Философия языка А.А. Богданова”.
В докладе Г.Д. Гловели “Учение А.А. Богданова о гедоническом подборе и теория цивилизаций” одна из наиболее интересных частей эмпириомонизма и тектологии - концепция психического, или гедонического подбора, - была рассмотрена с точки зрения не оцененного еще по достоинству вклада А.А. Богданова в историческую психологию и характерологию, а также как возможная база для сравнительного изучения цивилизаций (различие в механизмах гедонического подбора) и определения траектории цивилизационного развития России.
В выступлении академика РАЕН, президента Ассоциации “Прогнозы и циклы” Ю.В. Яковца была горячо одобрена органи¬
216


зация Международного института А. Богданова, высказаны предложения по творческой кооперации Международного института А. Богданова и Международного института П. Сорокина - Н. Кондратьева, подчеркнуто огромное значение для формирования нового поколения российских ученых в XXI веке освоения таких вершинных достижений отечественной научной мысли XX века, как всеобщая организационная наука А.А. Богданова, теория экономической динамики и генетики Н.Д. Кондратьева, система социологии П.А. Сорокина и др.
А 10 сентября 2003 года я получил приглашение на юбилейную конференцию памяти Богданова.
Вот такими семимильными шагами шло развитие этого нового детища А. Богданова.
А что же можно сказать нового о “старом”, основном институте Богданова по переливанию крови?
Из истории службы крови СССР-России
Центральный ордена Ленина институт гематологии и переливания крови, созданный в СССР в 1926 г., явился первым научно-исследовательским учреждением в области гематологии и переливания крови. На него возложено научное и методическое руководство службой крови в СССР. Организатором и первым директором института был видный общественный деятель врач А.А. Богданов. Энтузиазм А.А. Богданова, его энергия и знания привлекли к участию в работе института видных представителей отечественной медицины, крупнейших ученых нашей страны: академиков А.А. Богомольца, С.И. Спасокукоцкого, профессоров И.П. Кончаловского, Х.Х. Владоса, Н.В. Попова и др.
С 1928 по 1931 г. институтом руководил академик А.А. Богомолец, заложивший теоретические основы учения о переливании крови.
В течение последующих 30 лет (с 1931 по 1961 г.) институт возглавлял талантливый организатор и ученый действительный член АМН СССР профессор А.А. Багдасаров. Он проделал большую работу по развитию исследований института в области гематологии и переливания крови, созданию республиканских институтов и многочисленных станций и отделений переливания крови в СССР.
В 1931 г. был организован Ленинградский институт переливания крови, активное участие в создании и работе которого принимали профессора А.Н. Филатов, И.Н. Блинов и др. Институты переливания крови были организованы в Харькове
217


(1930), Минске (1932), Киеве (1934), Тбилиси (1935). В последующие годы были также организованы Ивановская, Ростов- ская-на-Дону, Горьковская и ряд других станций переливания крови.
Жизнеспособность и правильность организации учреждений службы крови были испытаны в годы Великой Отечественной войны. Служба крови нашей страны с честью выдержала эту проверку, осуществляя под руководством Центрального ордена Ленина института гематологии и переливания крови невиданную массовую заготовку крови и кровезаменяющих жидкостей для обеспечения потребностей лечебных учреждений фронта и тыла.
Ленинградский институт переливания крови даже в тяжелые дни периода блокады бесперебойно снабжал консервированной кровью лечебные учреждения города и фронта.
В эти годы была выявлена необходимость создания передвижных станций переливания крови, которые заготавливали кровь в ближайших от фронта населенных пунктах, следуя за наступающей армией. Первая передвижная станция переливания крови в этот период была организована А.Е. Киселевым.
Благодаря самоотверженной работе учреждений службы крови и патриотизму миллионов доноров была спасена жизнь и сохранено здоровье многих доблестных защитников родины.
В 1960-е годы служба крови объединяет 10 научно-исследовательских республиканских институтов переливания крови, 150 краевых, областных станций переливания крови и 1887 отделений переливания крови.
Организационно-методическая работа института направлена на расширение сети станций и отделений переливания крови и на дальнейшее широкое внедрение метода переливания крови в многочисленные лечебные учреждения страны.
Служба крови уделяет большое внимание увеличению заготовки консервированной крови, производству компонентов и препаратов крови. В эти годы при крупных станциях переливания крови открыты отделения сушки плазмы и отделения фракционирования белков крови. Благодаря огромной работе по дальнейшему улучшению медицинского обслуживания населения, увеличению сети лечебных учреждений и расширению показаний к переливанию крови и ее компонентов потребность в крови как лечебном средстве неизмеримо выросла.
В связи с этим создаются новые формы работы службы крови: совместно с обществами Красного Креста и Красного Полумесяца большая работа проводится по развитию безвозмездного донорства, широко используются выездные бригады для заготов¬
218


ки крови непосредственно на предприятиях и в учреждениях от доноров, дающих кровь безвозмездно.
Важным звеном по внедрению в лечебную практику метода переливания крови являются кабинеты переливания крови, в обязанность которых входит организация переливания крови в больнице, подготовка кадров по переливанию крови в своем учреждении и контроль правильности проведения трансфузий крови.
Научно-исследовательская работа Центрального ордена Ленина института гематологии и переливания крови и всей службы крови направлена на разрешение наиболее актуальных научных проблем.
К современной оценке идей АЛ. Богданова о переливании крови
Для лучшего осмысления границ, стремительно отделяющих настоящее от тех далеких дней, приведем выдержки из доклада директора Гематологического научного центра Российской академии медицинских наук академика Андрея Ивановича Воробьева на Международной научной конференции “Организационная динамика человеческой деятельности: экономика, философия, культура”, посвященной 130-летию со дня рождения А.А. Богданова.
“Обсуждая работы А.А.Богданова - исторической личности огромного масштаба, можно и нужно помнить его работы по философии, его труды в создании Российской социал-демократической партии (сейчас ее принято только ругать), частные вопросы полемики с В.И. Лениным и т.д.
Богданов жил в эпоху умирающего царизма, в эпоху закладки точных наук, эпоху, которой было суждено потрясти мир. Будучи по образованию врачом, он предполагал воздействовать на стареющий организм через кровь - основную транспортную систему. Он полагал, что кровь стариков и молодых различна. Что некоторые не установленные вещества, гормоны несет кровь больных в отличие от крови здоровых. Он считал, что если переливать кровь молодых людей старым (и заведомо больным) можно продлить их жизнь. Он не был фантазером, но издал в 1908 г. роман “Красная звезда” (его эхо — более известная “Аэлита” А.Н. Толстого), где главный герой летит на Марс на ракете с ядерным двигателем. Он находит, что жители этой планеты построили социализм и научились продлевать жизнь путем переливания крови. Откуда вообще взялась идея переливания крови? Кровопускание, как метод лечения, было давно известно. Тем не
219


менее, мы до сих пор не знаем даже принципа его действия. Но то, что человек чувствует определенный прилив сил и бодрости после умеренных кровопусканий, мы знаем хорошо. То, что анемичный больной буквально воскресает после переливания крови, мы также знаем хорошо. Богданов в 1926 году возглавил созданный по его инициативе Институт переливания крови. В основе лежала та же идея поднятия сил и, иногда, применялся термин “омоложение”. Но к нему надо подходить аккуратно, так как Богданов не имел в виду полного омоложения.
Конечно, переливалась кровь для лечения анемии. Начав с переливаний при малокровии, Богданов перешел к работам по изучению влияния переливаемой крови на самочувствие реципиента, даже если тот не больной. Он сам включился в эксперимент, но, не зная о существовании резус-фактора, при переливании ему одногруппной, но оказавшейся, вероятно, несовместимой по резус-фактору крови, он пострадал. Произошло образование микротромбов, разрушение эритроцитов. Встали почки. Он умер через 2 недели. Но Институт переливания крови, получивший его имя после его смерти, остался. Вскоре от идеи омоложения полностью ушли. Во-первых, это стало не модным, во-вторых, реального омоложения никто никогда не видел. Привлекли идеи прежде всего заместительной терапии. У человека не хватает эритроцитов - надо перелить ему эритроциты. Одновременно шла работа по использованию переливания крови при заболеваниях, не связанных непосредственно с кровью. Вряд ли нужно эту тему развивать сегодня, но строгость экспериментов и хладнокровный анализ остались от Богданова. Работы пошли в одной линии - замещения недостающих эритроцитов. 30-ые годы прошли в подготовке к войне. Готовился весь мир. Готовилась и наша страна. К началу войны в нашей стране была организована сеть станций переливания крови, отлажена заготовка донорской крови, поощрялось донорство. И к войне в этом плане наша страна была готова. Кровь для фронта была.
Но что сегодня с переливанием крови? Выяснилось, что кровь представляет собой смесь совершенно разных элементов. Эритроциты: в мирной жизни в них потребность не велика. Речь идет только о лечении малокровия. Тромбоциты: они переливаются только тогда, когда их по тем или иным причинам в крови мало. Плазма: состоит из множества факторов, но в последние годы она оказалась важнейшим востребованным продуктом крови. Более того, хорошо поняв существо этих разно работающих компонентов крови, врачи пришли к выводу, что цельную кровь переливать не надо. Потому что когда есть потребность в плазме, надо переливать очень много плазмы, но параллельно пере¬
220


лить много эритроцитов невозможно. Иначе будет переполнение сосудов эритроцитами, и начнутся тромбозы. То, что говорил Богданов, было справедливо для его времени, но несправедливо для нынешнего. Мы говорим, показаний к переливанию цельной крови нет. Это справедливо при наличии компонентов крови, но допустимо, если их нет. Мы стали владельцами некоторых ферментов, гормонов, находящихся в плазме, и научились, точно дозируя факторы свертывания, останавливать кровотечения. Уже в наше время Распутин не понадобился бы для остановки кровотечения. Останавливают чистым VIII или IX фактором. Проблема “кровь” разделилась на проблемы компонентов, а компонент “плазма” разделился на препараты. Это все продолжение идей Богданова, но уже на совершенно другом этапе. Эти препараты сейчас набирают силу и принципиально меняют отношение к кровотечению. Появились синтетические факторы свертывания, которые останавливают кровоточивость любой природы, независимо от причины - не важно, нет тромбоцитов, VIII, IX фактора. Все равно останавливается. Это очень важное положение, которое и смотрит в будущее, поскольку мы будем отказываться от той тактики остановки кровотечения, которая складывалась очень долго. От жгута мы практически ушли, практически ушли от переливания цельной крови, должны перестать переливать цельную плазму в больших количествах. А переливать конечный продукт системы свертывания - VII фактор, который запускает образование свертка напрямую. Уйдут больные с огромными перевязками ран. Швы и шовный материал будут также претерпевать изменения, связанные с появлением новых препаратов.
Выделяем чистую фракцию антител и переходим к компонентной терапии инфекционных заболеваний. Все это бывает не всегда и не так просто. Но основная линия подхвачена и она живет. Что же здесь конкретно от Богданова? Да все от него, поскольку он основоположник. И вместе с тем... ничего. Его направления омоложения вроде бы и нет. Но именно в последние десятилетия развернулись работы по использованию так называемых стволовых клеток. Это клетки крови, которые в небольшом количестве введенные в организм восстанавливают нарушенное кроветворение у больного человека. Это могут быть чужие клетки и они восстановят кроветворение чужого организма. Разыгрывается конфликт между двумя иммунными системами. Жертвой такого конфликта был Богданов. Мы теперь умеем предупреждать подобные конфликты, но не все, а в определенной мере. Более того, появилась возможность, если не омолаживать, то восстанавливать утраченное в силу ряда причин кроветворение, чаще всего при химиотерапии опухолевых заболеваний.
221


Сейчас говорят об использовании стволовых клеток для восстановления других тканей, а не нарушенного кроветворения. Здесь очень много спекуляций и очень мало правды. Богданов был очень строгим ученым и в философии и в проблемах крови и стремление к строгости и независимости суждений (он никогда не преклонялся перед модными течениями) - это тоже продолжение Богданова.
Богданов интересовался проблемой обменных переливаний, т.е. заменой крови одного человека кровью другого. Разные возможны поводы для такого воздействия. Что мы взяли на сегодня? При отравлении, выключении печени и почек мы занимаемся очисткой крови путем колоссального обмена. Мы обмениваем донорскую плазму на плазму больного, и, кроме того, пускаем кровь больного для обработки на микрофильтрах, где из нее вычленяются определенные компоненты, и таким образом восстанавливаем жизнеспособность”.
Служба крови сегодня
В настоящее время в России функционирует около 200 станций и примерно 1000 отделений переливания крови, несколько корпусов фракционирования белков плазмы, заготавливаются многие сотни тонн донорской крови ежегодно, большая часть которой перерабатывается на отдельные лечебные препараты.
Структура службы крови включает 3 уровня.
Первый уровень - научно-исследовательские институты гематологии и переливания крови. Они проводят научные исследования и осуществляют организационно-методическое руководство региональными учреждениями службы крови.
Второй уровень - краевые, областные и городские станции переливания крови. Они организуют донорское движение, обследуют доноров, заготавливают кровь, проверяют ее, получают из крови компоненты и препараты (эритроциты, тробмоци- ты, плазму и др.), снабжают плазмой предприятия по переработке крови, обеспечивают лечебные учреждения компонентами крови.
Третий уровень - отделения переливания крови при больницах и крупных клинических центрах. Они занимаются проведением трансфузионной терапии в лечебном учреждении.
Методы и достижения современной трансфузиологии не сопоставимы с тем, что имелось в этой области в 1920-х годах. Достаточно перелистать последний справочник по производственной и клинической трансфузиологии, подготовленный специалистами Гематологического научного центра.
222


Первое, что нужно отметить, появилась новая наука - трансфузиология, и в официальном перечне медицинских специальностей появилась специальность “врач-трансфузиолог“.
Существенно изменились способы заготовки крови. Это отдельная самостоятельная история - от стеклянных флаконов к многофункциональным пластикатным контейнерам для заготовки и разделения крови на компоненты. Усовершенствованы методы консервирования и хранения компонентов крови, технологии производства препаратов из плазмы. В 1920-х знали только четыре группы крови, сегодня групповых антигенов эритроцитов, лейкоцитов, тромбоцитов и сывороточных белков известно более тысячи. Не все они значимы при переливании крови, но сегодня мы знаем, какие из них нужно учитывать в обязательном порядке, чтобы избежать осложнений, подобных тому, которое погубило Богданова.
Трансфузии компонентов крови нашли широкое применение в педиатрии и неонатологии, при лечении наследственных и приобретенных форм геморрагических диатезов, ожоговой болезни, у гематологических и онкологических больных. О хирургии можно и не упоминать. Все сложные хирургические вмешательства проводятся на фоне трансфузионной поддержки.
Трансфузия компонентов крови стала непреложным элементом лечения острой массивной кровопотери, коррекции свертывающей системы крови, лечения синдрома диссеминированного внутрисосудистого свертывания крови, гиперкоагуляционного синдрома, сопровождающего целый ряд коагулопатических состояний.
Тактика купирования атонического кровотечения у родильниц путем переливания свежезамороженной донорской плазмы, разработанная в Гематологическом научном центре, позволила в последние годы существенно сократить материнскую смертность.
Большие успехи достигнуты в профилактике и лечении пост- трансфузионных реакций и осложнений, разработаны методы детоксикации, способы иммуносерологического подбора совместимых пар донор-реципиент при переливании компонентов крови и трансплантации костного мозга. С успехом применяются молекулярно-биологические методы диагностики.
Сегодня трансфузиология семимильными шагами идет вперед и на наших глазах трансформируется в новую отрасль здравоохранения - трансфузионную медицину, располагающую большим арсеналом средств воздействия на организм: управляемая гемодилюция, экстракорпоральное очищение крови, плазмаци- таферез, переливание (трансплантация) костного мозга, изолированных стволовых клеток и др.
223


Представлял ли себе А.А. Богданов столь успешную и многоплановую материализацию своих идей? Может быть, не в перечисленном воплощении, но, несомненно, представлял.
В последние 2-3 года раздаются голоса о том, что Служба крови потеряла централизованное управление, распадается, прекращает свое существование. Это не так. Это для пессимистов.
Служба крови перевооружается, накапливает еще больший здравоохранный потенциал. В дополнение к компонентной терапии, которая представлена в настоящее время по существу двумя компонентами крови - эритроцитной массой и свежезамороженной плазмой, уверенно приходит тромбоцитотерапия - применение концентрата тромбоцитов, без которого невозможна интенсивная терапия цитостатиками.
Сегодня львиная доля тромбоцитотерапии приходится на Гематологический научный центр. Широкого клинического применения в лечебно-профилактических учреждениях этот компонент еще не получил, но без сомнения получит.
На очереди стоит применение лейкоцитов при хронических воспалениях и обученных иммунокомпетентных лимфоцитов, удаляющих из организма опухолевые клетки.
За компонентной терапией просматривается препаратная терапия, идея которой блестяще сформулирована ныне действующим директором Гематологического научного центра, академиком А.И. Воробьевым. За компонентной терапией огромное будущее. В ближайшем обозримом времени появятся препараты, которые более эффективно заменят различные функции плазменных и клеточных элементов крови. Они будут нарабатываться промышленным способом, включая генноинженерные и другие технологии. Первые такие препараты уже применяются - но- восэвэн, гливек.
Но и в этом случае Служба крови не утратит своего значения, найдет новую точку приложения своего огромного научного и производственного потенциала. Далеко еще не исчерпано, а только начинается применение трансплантаций костного мозга от неродственных доноров. Нащупываются подходы к применению стволовых клеток крови и др. Все эти направления - прерогатива учреждений Службы крови.
Академик А.И. Воробьев пишет: “Сегодня Гематологический научный центр - на подъеме. Пришло много активной молодежи. Давно прекратилось бегство ученых за рубеж (уехали - единицы). Сносная зарплата ликвидировала текучесть кадров. В стационаре полностью укомплектованы рабочие места медицинских сестер и санитарок (чего на моей памяти не было раньше ни¬
224


когда). Приток в аспирантуру и ординатуру таков, что на всех не хватает больных. Медленно, но идет реконструкция стационара, где еще сохранялись деревянные перекрытия постройки 40-х годов. И, может быть, самое главное - в институте здоровая атмосфера...
Новое столетие, новое тысячелетие. Мы со спокойной совестью смотрим в будущее”.
* * *
Стремительное развитие биологии и медицины, информационных систем несет в себе заряд новых открытий. Но... обилие сведений, их быстрая сменяемость, широкое международное общение людей ведут к забвению дня вчерашнего, который с легкостью необыкновенной уподобляется прошлогоднему снегу. Кому и зачем нужны юбилеи? А зачем нужна арифметика в компьютерный век? Нужно ли учить историю, которая никогда не повторится? Что нового можно найти у Пушкина? Так и подмывает вспомнить саркастическую шутку А.Н. Крюкова в адрес коллеги, пытавшегося отыскать корни медицины в Ветхом Завете - “Что новенького в Библии?”
Не хочется отвечать на такие вопросы. За последнее время страна потеряла много - целые пласты культуры. Телереклама нам настойчиво внушает “Хорошего пива должно быть много”; доверчивым зрителям рассказывают, что ничего своего у нас нет и не было, что мы десятилетиями только разрушали жизнь, а все полезное имеет этикетку на английском языке и никак иначе. Но все это уже было. Вспомним А.С. Пушкина.
Мы любим муз чужих игрушки,
Чужих наречий погремушки,
А не читаем книг своих.
Да где ж они? Давайте их.
А где мы первые познанья И мысли первые нашли,
Где поверяем испытанья,
Где узнаем судьбу земли?
Не в переводах одичалых,
Не в сочиненьях запоздалых,
Где русский ум и русский дух Зады твердит и лжет за двух.
(Пушкин А.С.
Поли. собр. сон. М.,
1975. Т. 4. С. 410-411).
16. B.H. Ягодинский
225


Кровь и Солнце
По данным Всемирной организации здравоохранения, в экономически развитых странах в 46% случаев смерть людей связана с сердечно-сосудистыми заболеваниями. Иначе говоря, почти половина всех смертельных исходов имеет своей причиной нарушения сердечно-сосудистой деятельности. Проблемы кардиологии уже давно переросли узкомедицинские рамки и стали общенациональными.
Сердечно-сосудистые болезни подготавливаются исподволь всем образом жизни человека, изменениями его нейро-гумораль- ной системы и обменных процессов, за которыми следуют нежелательные сдвиги кровяного давления, склеротические перерождения сосудов и как результат - преждевременная смерть. Поэтому сердечно-сосудистая патология - это прежде всего социальная проблема.
Но при всех равных условиях оказывается, что в отдельные периоды смертность среди данной категории больных резко возрастает. Характерным примером служит сезонность сердечнососудистых осложнений. В частности, в нашей стране общая смертность населения, среди которой огромную долю составляет сердечно-сосудистая патология, оказывается на 50% больше в январе, чем в августе или сентябре.
Нередко скоропостижная смерть наступает в состоянии полного покоя, казалось бы, без всяких видимых причин, хотя при вскрытии умерших обнаруживаются глубокие анатомические нарушения в мышце сердца и сосудах, свидетельствующие о подготовленности организма к катастрофе. Окончательный же “толчок” к ней зачастую остается неизвестным, как неясны и причины сравнительной одномоментности сердечно-сосудистых осложнений, создающей впечатление эпидемии инфарктов миокарда или инсультов мозга.
Одну из таких вспышек инфарктов подробно изучили геофизик Л.А. Вительс и кардиолог Б.А. Рыбкин. Почти весь январь 1968 г. работа скорой помощи шла обычным темпом. Но в последние дни месяца случилось что-то непонятное. Только за одну пятидневку конца января - начала февраля было зарегистрировано столько инфарктов, сколько их обычно бывает за месяц. Более того, основная масса осложнений возникла за один день - 28 января.
Чем отличались эти дни от остальных? Проверено и перепроверено все: статистика и погода, настроение и семейные неурядицы больных. Искали разгадку всюду и в этих поисках натолкнулись на интереснейший факт. Оказалось, что именно 28 января к
226


Колебания солнечной активности (1) и радиоизлучения Солнца (3) в сопоставлении с числом инфарктов миокарда в Ленинграде (2)
центру Солнца передвинулась мощная группа солнечных пятен. Стало очевидным, что такое совпадение заслуживает пристального внимания, хотя природа солнечного агента, провоцировавшего вспышку, оставалась неясной.
Действительно, от солнечной вспышки, наблюдавшейся в тот день, к Земле устремились потоки корпускул, но с ними непосредственно нельзя связывать эпидемию. Эффект корпускулярного излучения мог сказаться только через 2 дня после подхода корпускул к биосфере. Удалось отмести подозрения и в отношении ряда других эффектов солнечной вспышки за исключением радиоизлучения.
Поток радиоизлучений за сутки с 27 по 28 января увеличился на частоте 100 мГц в 21 раз, а на частоте 200 мГц - в 99 раз. За все 10 лет от предшествующего максимума солнечной активности такого не встречалось ни разу. При сравнении графиков частоты инфарктов и радиоизлучения видно, что их скачки совпадают по времени не только 28 января, но и 1 февраля. Коэффициент корреляции при этом был вполне надежен: 0,86. Разумно предположить, что именно радиоизлучение, свободно достигающее биосферы, каким-то образом причастно к увеличению сердечно-сосудистых заболеваний в такие дни.
Возможно, радиосигнал - это лишь сигнал опасности, а не непосредственная причина инсультов или инфарктов, которые могут быть вызваны и другими факторами, сопутствующими этому
16*
227


явлению. Но и такого сигнала достаточно, чтобы организовать предупреждение осложнений сердечно-сосудистых заболеваний медикаментозными и другими средствами.
Активная область на Солнце зарождается в его высоких широтах и это можно зафиксировать астрономическими наблюдениями. Пока такая область не опустится к экватору Солнца, она практически безопасна, поскольку на Землю могут попасть лишь те излучения, которые исходят из экваториальной зоны диска нашего светила. Когда активный участок займет такое положение, он также не все дни обращен в сторону Земли, а половину времени будет находиться на обратной стороне Солнца. И лишь с появлением активной области у центрального меридиана Солнца возникает наибольшая вероятность облучения Земли. Нам известен период обращения Солнца, равный в среднем 28 дням, поэтому мы можем с достаточной точностью предвидеть время возникновения опасных ситуаций в будущем.
Что можно предпринять для ограждения больных от вредного влияния солнечной активности в эти дни? В первую очередь самые простые средства - покой и сон, успокаивающие нервную систему. Снимается физическая и эмоциональная нагрузка, и сердечно-сосудистая система легче переносит неблагоприятные воздействия. Далее, можно прописать таким больным в дни солнечных бурь необходимые лекарственные препараты, блокирующие чувствительность кровеносной системы к внешним факторам.
А.Л. Чижевский еще в 1937 г. советовал оборудовать больничные палаты специальными экранами, отражающими действие солнечных, как он называл, “зет”-лучей. Им детально разработан проект таких палат с указанием толщины металлического экрана, его заземления, строения, тамбура и т.д. Внешне они ничем не должны отличаться от обычных палат за исключением искусственного света, ионизации и кондиционирования воздуха. В эти палаты в соответствии с прогнозами “службы Солнца” врачи обязаны переводить тех больных, жизнь которых находится в опасности.
Значение погодных факторов для развития многих заболеваний, в том числе и сердечно-сосудистых, широко известно. Поэтому если погода связана с солнечной активностью (а в этом уже мало кто сомневается), значит одним из механизмов солнечного влияния на организм человека может быть атмосферный фактор. Сущность его воздействия на людей с сердечно-сосудистыми заболеваниями сводится к следующему.
Во-первых, все изменения погоды сопровождаются изменениями атмосферного давления, температуры и влажности, т.е. при¬
228


водят к сдвигам так называемой “зоны комфорта” человеческого организма. Как известно, для сохранения нормального теплового баланса организм обладает рядом механизмов, позволяющим адаптироваться к суровым полярным холодам и к жаркому климату. Температура раздражает нервные окончания поверхности тела, откуда в нервные центры поступают соответствующие сигналы. От температуры зависят частота и глубина дыхания, скорость циркуляции крови, снабжение тканей кислородом и, следовательно, интенсивность углеводного, жирового и солевого обмена организма. Кто из нас не ощущал появление “гусиной кожи” при резком охлаждении. Это происходит за счет сокращения гладкой мускулатуры. Одновременно сокращаются и сосуды кожи, происходит отток крови к внутренним органам, в том числе к мышце сердца. И, наоборот, при повышении температуры наблюдается расширение периферических сосудов и отток крови из внутренних органов, что сказывается и на питании сердечной мышцы.
Теплоощущение зависит не только от температуры, но и от солнечной инсоляции. При этом важно учитывать влажность и скорость движения воздуха.
И, наконец, большое значение имеет содержание кислорода во вдыхаемом воздухе. Колебания содержания этого важного для жизни газа в воздухе выражены тем отчетливее, чем континен- тальнее и холоднее климат. По мнению биоклиматологов, давление воздуха оказывает большое влияние на течение сердечно-сосудистых заболеваний. Падение атмосферного давления всего лишь на 10 миллибар при смене погоды вызывает сосудистые катастрофы. У многих больных это обходится только неприятным ощущением удушья и слабости, но часть таких больных погибает в результате расстройства сердечно-сосудистой деятельности. Статистика подтверждает, что в дни с низким атмосферным давлением вдвое больше гипертонических кризов, чем в дни с обычной погодой.
Сейчас уже не подлежит сомнению, что прохождение атмосферных фронтов, смена циклонов и антициклонов резко влияют на состояние сердечно-сосудистой системы. Но далеко не все осложнения можно объяснить только изменениями таких характеристик атмосферных процессов, как температура, давление и влажность воздуха.
В основе взаимодействия организма и внешней среды лежат сложные рефлекторные реакции. В процессе многовековой эволюции сложились определенные и тесные взаимоотношения между сердечно-сосудистой и нервной системами организма. Регулирующее влияние нервной системы осуществляется через комплекс различных гормонов, в основном выделяемых надпочечниками.
229


Сюда относится, например, адреналин. С надпочечниками дружно сотрудничает и важный участок мозга - гипофиз. Изменения содержания в сердечной мышце некоторых электролитов и гормонов способствуют нарушениям обмена и образованию на этой почве некрозов миокарда. Однако большинство поражений сердца зависит от недостаточного поступления кислорода и питательных веществ к мышце сердца. Стрессовые ситуации организма, связанные с нервно-психическим перенапряжением, сказываются на быстроте свертываемости крови и последующем образовании тромбозов сосудов. Поэтому сердечно-сосудистые катастрофы во многом зависят от состояния крови нервной системы.
Это подтверждается и наблюдениями томского патологоанатома В.П. Десятова, считающего, что механизм смертельных исходов сердечно-сосудистых заболеваний связан с раздражением электромагнитным импульсом центра блуждающего нерва, контролирующего деятельность сердца. Здоровое сердце с этим справляется, а больное не выдерживает.
По обобщенным данным работы скорой помощи показано, что в дни с повышенными солнечно-магнитными характеристиками число инфарктов миокарда и приступов стенокардии на 20% больше, чем в солнечно спокойные дни. Коэффициент корреляции между динамикой солнечной активности и важнейших сердечно-сосудистых заболеваний составляет более 0,7.
В механизме сердечно-сосудистых заболеваний особенно важно изменение свертываемости крови. Возникновение тяжелых осложнений обусловлено в первую очередь колебаниями свертываемости крови. В случае ее повышения образуются тромбы - сгустки крови, закупоривающие сосуды. Наоборот, при понижении свертываемости возникают условия для кровоизлияний в ткани и в органы. Как правило, тромбозы формируются при уже поврежденных сосудах. Так, тромбофлебит - закупорка вен нижних конечностей происходит на фоне уже нарушенных стенок вен, обычно в результате их расширения. При тромбозах артерий предрасполагающим моментом служит наличие склеротических бляшек на стенках сосудов.
В здоровом организме существуют регуляторные механизмы, обеспечивающие согласование функций свертывающей и антисвертывающей систем крови, благодаря чему поддерживается ее оптимальное состояние.
У больных атеросклерозом такая регуляция сильно нарушена. Даже ничтожная “добавка” нагрузки на систему свертывания крови может приводить к серьезным осложнениям со стороны компенсаторных механизмов фибринолиза (выпадения фибрина из жидкой фазы крови).
230


Свертываемость крови сильно колеблется при эмоциональных нагрузках. В зависимости от того, похвалили вас или поругали, активность антисвертывающей системы будет различаться иногда на 20%.
Примерно такое же действие вызывают и космические факторы. Так, в эпоху сильного прироста солнечной активности показатели времени свертываемости крови у жителей Иркутска оказались в 2 раза выше, чем на ветви спада 11-летнего цикла. К максимуму солнечной активности начало свертываемости крови в среднем у большой группы исследуемых было 4 мин. 20 сек., а конец - 6 мин. 35 сек., по сравнению с 2 мин. 30 сек. и 3 мин. 50 сек. соответственно.
Эти наблюдения иркутского гематолога А.Т. Платоновой к настоящему времени подтверждены во многих странах и согласуются с данными об изменениях коллоидного состояния водных растворов и опытами японских ученых под руководством М. Таката.
Суть его метода состоит в следующем. У одного и того же человека, помещенного в условия, исключающие возможность “заземления”, т.е. надежно изолированного от Земли, берется в одни и те же часы кровь из вены. Путем прибавления определенных реактивов проводится осаждение - флоккуляция (отсюда название реакции - “Ф”) альбуминовой фракции сыворотки крови.
Уже первые опыты, проведенные в 1936 г., показали, что реакция “Ф” имеет четко выраженный суточный ход. За 6-8 минут до восхода Солнца она увеличивалась до 20%. При этом речь идет именно об астрономическом времени восхода Солнца, поскольку реакция протекала одинаково, даже если Солнце на востоке было прикрыто горами. В течение дня реакция медленно возрастает, а с заходом Солнца снова убывает. Отсюда следует первый вывод, что кровь человека, представляющая коллоидную систему, непосредственно реагирует на солнечные излучения. Во время солнечных затмений уменьшалась и скорость осаждения альбуминов.
К 1938 г. ход реакции резко изменился. Как затем оказалось, это было обусловлено ростом солнечной активности. Однако конкретный фактор солнечного излучения, влияющий на ход реакции, не был распознан. Последовательно исключая те или иные физические факторы из окружения испытуемого, М. Таката установил, что видимый свет и ряд других известных солнечных излучений здесь ни при чем.
В своем письме к А.Л. Чижевскому и Ю.Г. Шишиной М. Таката так расценивает эти “неудачи”: «Мы исследовали “оживляющую радиацию” Солнца в течение 19 лет изо дня в день. Нет со¬
231


мнения, что эта радиация отвечает всем требованиям, чтобы быть охарактеризованной, как вновь открытый эффект солнечной радиации». “Человек, - делает заключение Маки Таката, - по существу являет собой живые солнечные часы!”
Эти выводы подтвердил Николай Александрович Шульц - советский гематолог. Через 20 лет после Таката, независимо от него Н.А. Шульц доказал, что кровь способна “чувствовать” и отвечать на вспышки солнечной активности, что древний океан, плещущийся в наших жилах, - наша кровь еще хранит смутное “воспоминание” о золотом солнечном дожде, плясавшем давным- давно в его волнах.
Н.А. Шульц собрал и обработал 300 тыс. анализов крови разных лиц, произведенных в лабораториях, отстоящих друг от друга на тысячи километров. В качестве объекта изучения Н.А. Шульц избрал наиболее реактивную белую кровь. Он сравнивал число лейкоцитов в крови у людей, живущих в разных местах, в разном климате, в разных условиях жизни, на разных широтах. Обобщив данные нескольких стран: СССР, Италии, Франции, Бельгии, Англии и других, врач-гематолог обнаружил, что увеличение числа хромосферных вспышек на Солнце, появление бурных протуберанцев почти повсеместно приводят к характерному изменению картины крови, к уменьшению количества лейкоцитов в крови с одновременным некоторым возрастанием числа лимфоцитов.
В период солнечных извержений картина белой крови, пишет Ю.Г. Шишина, очень напоминает картину крови после радиоактивного или ядерного облучения. Степень вызываемых солнечными вспышками изменений неодинакова в крови людей и животных, живущих в разных географических широтах. По мере приближения к полюсам она проявляется резче. У полюсов кровь сильнее реагирует на изменения активности работы Солнца, потому что защитный экран атмосферы здесь гораздо тоньше, чем на экваторе, где в крови вообще не отмечают никаких солнечно обусловленных изменений. Влияние космической радиации и магнитных возмущений на экваторе почти не проявляется.
Мы уже говорили, что кровь сравнительно постоянна по своему клеточному составу. “Нормы” содержания в ней кровяных телец отпечатаны даже типографским способом на обычных поликлинических бланках. Эти числа врач принимает за эталон - норму, а отклонения от них - за проявления болезни.
А вот что пишет Н.А. Шульц: “Мы брали анализы крови у коренного населения Сочи в периоды максимумов солнечной активности в 1957 году. Число лейкоцитов ниже 3000 в одном кубическом миллиметре отмечалось ежедневно и в довольно значи¬
232


тельных количествах. При падении солнечной активности это стало редкостью. В это же время в Ленинграде такие явления были еще часты. А по данным, полученным из Заполярья, число их оставалось довольно высоким. В то же время в период максимума солнечной активности наивысшего за последние сто лет, ни у жителей Африки, ни Индонезии, заметных изменений в численности белых кровяных телец не замечалось!..”
Может быть, стоит пересмотреть существующие нормы клеточного состава, усомнились гематологи. Однако Шульц первый же запротестовал против такой попытки. Эти нормы изменяются периодически и волнообразно в соответствии с периодической деятельностью Солнца. И вопрос так сложен, что решать его можно только в содружестве с гелиофизиками. Вообразите, что нормы будут пересмотрены. На эту ревизию уйдет несколько лет. И в конце концов, когда работа завершится, белая кровь станет вновь такой, какой была до солнечного максимума.
Так и должно быть, впрочем. Общая картина крови здоровых людей не неподвижна, она беспрестанно меняется в зависимости от внутренних и внешних причин. И в целом комплексе влияний внешней среды изменение солнцедеятельности несомненно способно оказывать ежедневное, ежечасное, даже ежесекундное влияние на продессы, протекающие в крови кроветворных органов.


Приложение 1
Докладная записка А.А. Богданова на имя Н.А. Семашко, Н.И. Бухарина, И.В. Сталина
о работе Института переливания крови 19 января 1928 г.
Н.А. Семашко Н.И. Бухарину И.В. Сталину
(Не подано официально, ввиду изменившихся условий)
Этот доклад предназначается для тех членов правительства, которые были инициаторами в деле учреждения Института Переливания Крови.
В конце 1925 г. тов. Сталин предложил мне взять на себя организацию Института, причем обещал, что будут предоставлены все возможности для планомерной научной работы. В марте 1926 г. я, под руководством Н.А. Семашко, приступил к делу.
Медицинский мир в целом неприязненно принял новое учреждение. Консерватизм медицинского цеха - вещь общеизвестная. А тут не только новое, непривычное дело, но и новый человек, пришелец, раньше почти не связанный с этим миром. Особенно возмущало их то, что я начал работу с прежними сотрудниками, мало известными врачами, не предоставляя ученым верхам дать тех, кого они найдут нужным. Отсюда возникало много трудностей и препятствий; но, в конце концов, благодаря неизменно благожелательному и заботливому отношению наркома, они преодолевались. Центральная Штатная Комиссия сильно сокращала намечавшийся штат; между прочим, не дали постоянного консультанта-венеролога; а для лаборатории, которая является центром Института, было дано всего три сотрудника, в том числе только один лаборант, между тем как на канцелярию - 4 единицы; лишь вмешательство В.В. Куйбышева позволило нам получить второго лаборанта.
Институт начал работать; но уже в первые месяцы этой работы возникла внутренняя дезорганизация. Первый зам. директора по хоз. и админ, части, тов. Зейлидзон, коммунист из Баку, недовольный нашим отказом пригласить в Институт знакомого ему бакинского хирурга, начал борьбу за то, чтобы разбить нашу организационную группу и лишить меня старых сотрудников, - как будто группа технически сработавшихся врачей, в которой все, кроме меня, совершенно аполитические граждане, представляла какую-то опасность. По-видимому, эта линия была ему подсказа¬
234


на извне, потому что со стороны некоторых врачебных и частью наркомздравовских кругов велась аналогичная атака. Склока была тяжелая, но быстро ликвидировалась, благодаря счастливому обстоятельству; тов. Зейлидзон был одновременно и зам. директором в Лаборатории исследования мозга Ленина; работники этой лаборатории, сплошь коммунисты, тоже заявили о невозможности работать с ним, и он был откомандирован.
Работа развивалась, и лечебная, и исследовательская. Был ряд случаев несомненного спасения жизни и возвращения здоровья больным, абсолютно безнадежным для старой медицины; подтверждались все больше наши научные предвидения возможности успешно бороться с нервной, и не только нервной изношенностью путем замещения или обмена крови. Но тут над Институтом разразилось несчастье: возник вопрос о заражении больной сифилисом через кровь донора.
У больной, страдавшей тяжелыми кровотечениями, переливание крови, сделанное 25 ноября 1926 г., против обыкновения дало непродолжительные и неглубокие результаты. После второго переливания больная была выписана с новым улучшением; но вдруг у нее обнаружились явления вторичного сифилиса. У первого донора реакция Вассермана была отрицательная, но сделанная за 20 дней до переливания и не повторенная перед самым переливанием, что лаборатория обязана была сделать. Клинически этот донор - женщина, довольно интеллигентная безработная санитарка - была обследована перед самой операцией опытным врачом, но не специалистом-венерологом, которого у нас не было. А впоследствии, через 4 месяца, у нее была найдена умеренно положительная реакция Вассермана (два креста), и еще позже - клинические признаки сифилиса, и резко положительная реакция. У больной Вассермана вовремя перед операцией сделано не было.
Дело и сейчас представляет ряд загадок. Общие явления выступили на 12 недель после подозрительного переливания, тогда как в единственном вполне точно описанном в литературе случае заражения через кровь это было всего через 4 недели. Затем, после первого же курса лечения у больной исчезла сразу не только сыпь, но и три года продолжавшиеся упорные кровотечения, которые угрожали ее погубить. Наши врачи и теперь думают, что здесь было несчастное совпадение, - у больной болезнь была разбужена переливанием, а у донора либо вновь приобретена, либо тоже активирована потерей крови: 19 опытов бостонского врача Наваро над людьми показывают, что кровь третичных сифилитиков с отрицательным Вассерманом не заражает. Однако сделанные у нас ошибки не позволяют устранить возможность, что было заражение.
235


Н.А. Семашко принял меры. Была обследована работа Института. Научный зам. директора, контролирующий и согласующий работу лаборантов и хирургов, был смещен, а приглашен выдающийся ученый - проф. А.А. Богомолец. Институту дан штатный венеролог, расширена работа по исследованию крови, создана лаборатория для опытов над животными, приглашен еще клиницист-гематолог с двумя ассистентами. А сам Институт выработал и с тех пор применяет правила исследования доноров, гораздо более строгие, чем где-либо на Западе. Работа стала развиваться на расширенной базе, последовал ряд новых успехов.
Можно считать, что нами принципиально решен вопрос об успешной борьбе с нервной, а по крайней мере отчасти - не общей изношенностью, путем замещения крови. Надо заметить, что самый метод - замещения для этих целей здоровой, по-види- мому, крови, или ее обмена, всецело создан нами. Мы имеем около 30 обследованных случаев, и между ними почти нет безрезультатных, а различны только степени успеха, - от такого освежения нервной системы, которое пациенты сравнивают с результатами длительного отдыха в санатории, до эффектов, которые, может быть, можно назвать и “омоложением”. В числе этих пациентов был ряд таких ответственных работников, как тов. Стопани, Ку- чменко, Цивцивадзе, тов. Плетнев, председатель Пролеткульта, несколько профессоров - Базаров, Озеров, инженер Нагорский и другие. Было несколько неожиданно успешных опытов лечения душевнобольных (циркулярный психоз) тем же методом. Есть такие факты, как заживление 8 лет не заживавших ран, излечение язвы желудка, спасение безнадежной септической больной. Ведется важное исследование о лечении профессиональных отравлений. Проф. Богомолец с его сотрудниками сделали открытие в области внутренней секреции, важное не только теоретически, но, по словам хирургов, ценное и для их практики: собак с вырезанными околощитовидными железами удается одним-двумя переливаниями спасти от полагающейся смерти в судорогах; и эти собаки живут, видимо здоровые, с очень своеобразно измененным составом крови. Намечено важное для военного дела исследование относительно ядовитых газов и других отравляющих веществ. Готовится сборник работ Института, где будет много нового для врачей. Перспективы расширяются, и мы все убеждены, что наш Институт имел бы большие шансы быстро приобрести мировое значение.
Улучшается и отношение медицинского мира: растут связи с больницами, клиниками, выдающимися работниками; даже клиники всецело враждебного раньше 1 Гос. Университета теперь все чаще к нам обращаются за переливаниями, за донорами.
236


Но за последние месяцы внутренние условия жизни Института вновь резко изменились.
Новый хоз.-админ, зам. директора Е.Д. Рамонов, коммунист с большим стажем, обнаружил крайне своеобразное понимание идеи партийного завоевания командных высот в научной работе. Врач по образованию, но, по-видимому, не имевший возможности поддерживать свои знания за долгие годы административной деятельности, он начал властно, но крайне некомпетентно вмешиваться в научно-медицинские дела. В одном случае это едва не имело роковых последствий для больной: врач, заведующий отделением, где она лежала, подчинился настойчивому требованию Е.Д. Рамонова не делать ей переливания, так как это, ввиду казавшейся вероятной ее смерти, по мнению Е.Д. Рамонова, скомпрометировало бы Институт. Только вскоре последовавший отъезд Е.Д. Рамонова в отпуск спас дело: ей сделали ряд переливаний, и она была спасена. Тогда же - в июле 1926 г. - Е.Д. Рамонов раскрыл свою программу полного захвата власти, выработавши проект инструкции для работников Института. В нем, после краткого, формального упоминания о директоре и научном заместителе (два параграфа), следует 27 параграфов об адм. хоз. зам. директора. § 1 гласит: “Зам. директора управляет Институтом в санитарном, лечебном и адм. хоз. отношениях и несет ответственность за вверенное ему учреждение”. § 4: “Зам. директору подчинен весь без исключения персонал Института”. И все прочее в том же роде: ведет все сношения, утверждает правила распорядка, составляет годичный отчет, контролирует рецепты врачей, назначает научные конференции... Когда я показал это наркому, он сказал, что проект упраздняет директора, но, конечно, - не пройдет.
Проект не прошел, но, вернувшись из отпуска, Е.Д. Рамонов стал его просто осуществлять. В начале октября он, не сообщив ни мне, ни научному заместителю, издал два приказа: один заключал недопустимую бесцеремонность по отношению к ответственному сотруднику (отнятие отведенной ему Правлением квартиры), другой превышал полномочия не только зам. директора, но и Правления. Я спросил по телефону совета у наркома, с его согласия приостановил приказы; они были исправлены, и Е.Д. Рамонов обещал впредь не издавать таких приказов без ведома Правления. А через несколько дней он его нарушил: назначил трех новых сотрудников, из них двух с грубым противоречием режиму экономии: счетовода - при наличности бухгалтера, вполне достаточного для маленького хозяйства Института, и “препаратора”, который является вовсе не препаратором, а строительным техником и выполняет роль десятника по ремонту, со¬
237


вершенно излишнего при наличности ответственного инженера и скромных размерах работ (приспособление нескольких комнат). Эти работники наняты за счет наших ничтожных специальных средств, и мы до сих пор лишены поэтому возможности получить необходимого Институту дополнительного лаборанта. Убеждаемый проф. Богомольцем, Е.Д. Рамонов вновь обещал так не поступать, и вновь еще грубее нарушил обязательство в деле о конкурсе.
Институт просил о назначении конкурса на вакантные должности и на временных сотрудников. Нарком решил подвергнуть конкурсу всех научных работников, кроме членов дирекции. Получив такую резолюцию Наркома, Е.Д. Рамонов неизвестно почему скрывал ее больше месяца, и Совет Института, при его же участии, продолжал впустую обсуждать решенный властью вопрос. Он же тем временем составил, по своим соображениям, для конкурса условия научной квалификации работников, представил их от имени Института в Наркомздрав, и, получив утверждение, неожиданно для Института напечатал объявление в газетах.
Нет возможности привести здесь все факты такой полной нелояльности. В то же время отношение к техническим служащим импульсивно-непоследовательное, дергающее, с постоянными угрозами снять с работы. А по отношению к научным сотрудникам - та же бестолковщина, формализм, попытки выжить старых работников. Понятно, что хозяйственные дела идут сверхчерепашьим темпом, правление фактически не существует, для научной медицинской работы нет спокойствия. А оно для нее - необходимое условие, у нас более чем где-либо, потому что мы в мало исследованной области ходим вокруг жизни и смерти. Ошибки в определении совместимости крови ведут к ее повреждению - гемолизу, иногда даже к гибели больного на операционном столе. В европейских клиниках они, по статистике, еще встречаются один раз на 150-160; у нас их не было ни разу на 300 переливаний и быть вовсе не должно; но какая гарантия строжайшей точности, когда люди работают с тревогой за завтрашний день, под гнетом постоянного ожидания неожиданностей?
Миссия коммунизировать Институт. Но как ее может осуществлять человек, не способный ничем, кроме угроз, поддерживать свой авторитет, то и дело подрывающий всякое уважение к себе крупными и мелкими проявлениями настоящей некультурности? Какое уважение к врачу, который уходит со своего дежурства, не позаботившись раньше заменить себя, к администратору, который на глазах подчиненных совершает мелкие и мельчайшие неопрятности с деньгами Института, - злоупотребление трамвайными счетами, неприличные манипуляции с переправле¬
238


нием дат в счетах шоферов, переписка за счет Института Переливания Крови докладов о французской революции. Все это - документальные факты.
Я с ноября настойчиво просил Орготдел Наркомздрава обследовать дело и прекратить невозможное положение. В декабре назначили обследование, мучительно затянутое на целый месяц. Мне не были сообщены ни его выводы, ни даже контробвинения другой стороны. Только недавно от Наркома я узнал о нелепом “политическом” обвинении в резкой враждебности к партийцам вообще. Это обо мне, у которого почти нет друзей, кроме старых коммунистов, и который только благодаря помощи нескольких студенток-коммунистов мог поставить свои первые, важнейшие опыты.
Так или иначе, но после повторных моих настояний вопрос был поставлен на окончательное решение в ячейке Наркомздрава. Не представляю себе, как он там обсуждался, чем определялась оценка изложенных мною здесь фактов, но ячейка решила, что Институт не может быть освобожден от доктора Рамонова. Объективно, это означает для Института дальнейшее разрушение дела, а для меня - унизительное положение, недостойное работника науки и культуры. Это решение о моей отставке.
Но так как меня приглашала и все возможности работы мне обещала не ячейка Наркомздрава, а Вы, товарищи, то к Вам я и направляю этот краткий отчет и просьбу об освобождении меня от обязанностей, выполнение которых стало невозможным.
19-1-1928
А. Богданов
РЦХИДНИ. Ф. 259. On. 1. Д. 41. Автограф.


Приложение 2
А.А. Малиновский-младший, сын А.А. Богданова.
(По воспоминаниям В. Новоселова)
Виталий Иванович Новоселов в 1994 году написал историко- литературное эссе “Марсиане из-под Вологды' об Александре Александровиче Малиновском-младшем, сыне АЛ. Богданова. Это уникальное свидетельство очевидца продолжения истории семьи Богданова- Малиновского, и мы надеемся, что Виталий Иванович простит нас за обширное цитирование его замечательной работы.
Александр Александрович Малиновский - сын врача Малиновского, который больше известен под псевдонимом Богданов. Встреча с ним возволновала меня. Я стал при первой возможности встречаться с Малиновским.
Жил профессор, несмотря на почтенный возраст, очень “плотно”. Мы беседовали с ним в перерывах между лекциями, в столичных сквериках, в метро. Изредка мне везло: Александр Александрович бывал у себя дома. Тогда я ехал на Пресню, на улицу с названием Конюшковская. Одна из двух комнат квартиры Малиновского стала для меня маленькой пещерой Алладина. Ведь хозяин хранил здесь уцелевшие вещи и бумаги отца.
Вот посмертная гипсовая маска Богданова, снятая в далеком 1928 году. А на этой железной кровати он умер. Сын спит только на ней. Интересно, какие сны видит он при этом?
На полке стоит большой бронзовый микроскоп желтоватого цвета. С ним когда-то работал Богданов. Здесь же большая врачебная печать с буквой “ять”, стопка пожелтевших от времени визитных карточек и панцирь его любимой черепахи.
Не обойти вниманием и фото, которое показалось мне самым загадочным в этом семейном альбоме. Здесь снята часть кабинета в Московском институте переливания крови. Справа от стола просматриваются кресло и ширма. А слева - какой-то прибор на треноге. Да, перед нами запечатлен небольшой телескоп. Его разрешающей способности достаточно для наблюдения за планетами солнечной системы. “Чудный телескоп” могла сохранить его жена Наталья Корсак. Ведь сберегла же она некоторые вещи мужа и многие фото его семьи.
Малиновский-младший как две капли воды внешне походил на своего отца, что видно из сопоставления их фотографий в одном возрасте. Кроме того, он унаследовал от отца физическую силу (в 70 лет мог подтягиваться на одной руке), строптивый ха-
240


рактер, а также непримиримость своих убеждений.
Достаточно сказать, что первым “вейсманистом-морганис- том” и врагом советской биологии на знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 года Т.Д. Лысенко назвал не какого-нибудь академика, а кандидата наук Малиновского! Кстати, А.А. Малиновский, сын соперника В.И. Ленина, был награжден орденом Ленина за борьбу против лысен- ковщины. Таковы парадоксы истории!
По воспоминаниям Александра Александровича Малиновского, у Натальи Богдановны не могло быть детей. По “негласному их согласию” Александру Александровичу разрешалось иметь вторую семью,
ЧТО ОН И сделал, познакомив- Анфуса Ивановна Смирнова - ШИСЬ С Анфусой Ивановной мать сына А.А. Богданова
Смирновой (1873-1914).
Родился Саша Малиновский в Париже, в 1909 году. Его раннее детство прошло в доме на рю Де ля Глесьер. То была тихая, узенькая, крытая брусчаткой улочка. Во дворе дома росла зеленая трава. В одной из квартир верхнего этажа обитала колония русских эмигрантов. Среди них были москвичи, участники боев на Пресне, приговоренные заочно к смерти или длительной каторге. Путь на родину изгнанникам был закрыт.
Дом, по разговорам взрослых, был еще новый, то есть сырой и холодный, и французы неслучайно избегали селиться в нем. Зимой мальчик любил сидеть в кухне, у окна. В кухне было тепло, а из окна виднелись крыши домов большого города и маленькая, как игрушечная, Эйфелева башня на горизонте.
К вечеру квартира “оживала”. Появлялись эмигранты. Возвращалась с работы мать. Друзья называли ее Анфусой. Саше запомнились большие блестящие глаза и нежный румянец на ее щеках. Мать была ласковой, но у нее часто падало настроение. Иногда она надрывно кашляла.
Богданов с женой, Натальей Корсак, жил в 1910-е годы в Брюсселе, в Париж приезжал нечасто. И, конечно, каждый его
17. В.Н. Ягодинский
241


приезд становился для Саши праздником. Отец относился к сыну со сдержанной добротой. Летом они ходили вдвоем в зеленый и солнечный парк “Мон Сури” (“Моя улыбка”), где кормили черных лебедей, что плавали в прудах; катались на каруселях; участвовали в веселых аттракционах. А заключением этого праздника всегда была прогулка на маленьких лошадках пони.
Но вот подошло время, и взрослые громко заговорили об амнистии. Эмигранты стали возвращаться в Россию. В 1914 году, за два месяца до начала большой войны, выехали туда и Саша с матерью. Пятилетнего мальчика, говорящего на двух языках, но не имеющего российского подданства, перед отъездом окрестили в посольской церкви. Как значилось в документе церковного причта, “отцом ребенка признал себя врач Малиновский”, а крестным отцом Саши стал “литератор Луначарский”.
Сашина мать, Анфуса Смирнова, была дочерью барнаульского священника, воспитанницей епархиального училища. Она рано ушла из своей среды и примкнула к освободительному движению, познала тюрьмы и ссылки. Но был в те годы враг, куда опасней и тюрем, и ссылок. Кого он выбирал, тот был обречен. Речь идет о бацилле Коха. На этот раз бацилла “выбрала” бывшую воспитанницу епархиального училища. Возможно, предчувствуя скорую развязку, Анфуса Смирнова по возвращении из Франции не задержалась в Москве, а вместе с сыном поехала к родственникам в Барнаул, где вскоре скончалась от скоротечной чахотки.
Тут выяснилось, что в Барнауле Саша не останется. За ним приехали из Москвы. То была Лида Павлова, подруга матери по парижской эмиграции, по жизни на рю Де ля Глесьер. У женщин все было предусмотрено, даже такой печальный исход. С тех пор “тетя Лида” на долгие годы стала приемной матерью Саши Малиновского.
Школьные годы Саши Малиновского прошли в Москве. Тогда то и дело менялись названия учебных заведений и их профиль. Ему запомнилась гимназия Репман, где царил хороший либеральный дух и откуда вышло много известных ученых. В старшем классе мальчик влюбился. Когда одноклассница заметила его чувство, она сделала шаг навстречу. А он смутился, замкнулся и стал писать стихи.
Саша жил с приемной матерью “тетей Лидой”. Богданов навещал их. Он по-своему любил единственного сына. Пожалуй, любил как ребенка, но не потому, что ребенок его. Однажды он со всей серьезностью сказал Саше, что близость с отцом-ученым тормозит развитие сына: сын на все вопросы жизни получает готовые ответы. Между ними никогда не исчезала какая-то душевная “перегородка”, пусть самая тонкая и прозрачная.
242


Богданов стал больше интересоваться мальчиком, когда заметил его способности к математике. И Саша сначала предполагал сделаться математиком, Но в восьмом классе отец подарил ему книгу Эрнста Кречмера “Строение тела и характер”. Она круто изменила интересы школьника.
У него появилась идея посвятить себя медицине. Отец поддержал ее парой веских доводов: “Если случится война, ты станешь не убивать, а лечить. К тому же, у тебя слабое здоровье, но будучи врачом, ты сможешь успешней наблюдать себя”. Саша пошел этим путем. По окончании школы он выдержал вступительные испытания и стал студентом медицинского факультета МГУ.
Самое яркое впечатление студенческих лет - научная экспедиция в Абхазию летом 1927 года. То было время живого интереса к происхождению рас и народов. “Мы, и студенты, и ученые, были очарованы природой Кавказа. Но еще больше - его маленькими народами, абхазцами и мингрелами”, - вспоминал Александр Александрович.
Мужчины тех мест носили черкески, на головах полосатые башлыки, и неизменные кинжалы на поясе. Тогда еще были живы законы кровной мести. Существовал такой обычай: кто обнажил оружие, тот обязан его применить. Я помню случаи, когда горец хватался за рукоять ножа, страшно вращая белками глаз и щетиня усы на неробкого московского студента.
Самое мрачное впечатление студенческих лет - внезапная смерть отца в апреле 1928 года.
...У Александра Малиновского не стало отца. Его прах упокоился на Новодевичьем кладбище. Но жизнь семьи продолжалась. После внезапной смерти мужа в сердце мачехи как будто расправилась невидимая пружинка, что не могла расправиться восемнадцать лет. Наталья Корсак стала звать Александра переехать к ней, на улицу Большая Якиманка, в квартиру при Институте переливания крови. Институт занимал тогда купеческий особняк в тихом и зеленом Замоскворечье.
Приемная мать “тетя Лида” не соглашалась на переезд и плакала. Потом соглашалась. Потом снова плакала и не соглашалась. Но доводы мачехи были очень серьезны. На Большой Якиманке теперь пустовала небольшая, но уютная квартира. Там “еще не остыли” вещи и книги Богданова. И самое главное, Саша так походил на покойного мужа в молодости. То же курносое лицо, та же застенчивая сдержанность и даже такая же запойная страсть к чтению. Но об этом Наталья Корсак скажет позднее. Наконец, женщины со слезами и причитаниями решили его судьбу, и Александр переехал к мачехе, дав слово не забывать “тетю Лиду”.
17*
243


...Кажется, вскоре после переезда, углубившись в библиотеку отца, он прочел впервые есенинский автограф “Ал. Богданову. Без любви, но с уважением. С ненавистью, но с восхищением. Без приемлемости индустрии. С. Есенин”. Дарственная надпись понравилась.
Но над ее глубинным смыслом он задумается лишь годы спустя. “Время собирать камни” еще не скоро наступит в его жизни.
Студенческие годы летели быстро. Александр Малиновский приближался к своей мечте - разгадывать загадки знаменитого Кречмера. Его интерес привлекла молодая ветвь биологии, наука о наследственности. Такой наукой была генетика. Оказывается, свойства и признаки всего живого заложены в генах.
Малиновскому повезло. По окончании университета ему предоставили аспирантуру у видного биолога Николая Кольцова. Печальную роль в судьбе Кольцова позднее сыграло увлечение евгеникой, наукой об улучшении человеческого рода. Он изучал родословные “наших выдвиженцев”: Горького, Есенина, Шаляпина. Но евгеника была опасной “зоной” генетики, “густо замешенной” на политике.
Александр Малиновский познавал законы наследственности на крохотной мушке дрозофиле, которая неприхотлива, быстро размножается и имеет яркие внешние признаки. В 1935 году он стал кандидатом биологических наук. А в 1936-м прозвучал отдаленный раскат грома: состоялась первая дискуссия генетиков с лысенковцами.
Здесь Малиновский впервые увидел энергичного, тощего мужчину с узким лицом и чубчиком. У него был хриплый голос, язык - смесь русского с украинским. То был “народный академик” Трофим Денисович Лысенко.
Говорили, что у него какое-то укороченное агрономическое образование. Между тем, держался Трофим Денисович уверенно. Запомнилась его любимая присказка: “Я буду говорить очень просто. Я буду говорить так понятно, чтоб меня поняли не только колхозники, но и академики”. Это был человек “с огоньком”. Многих приводила в восторг его напористость и “народность”, от Лысенко ждали чуда.
Осенью 1939 года в редакции журнала “Под знаменем марксизма” гремели громы. Состоялась вторая дискуссия “формальных” генетиков с Лысенко и его сторонниками. Листая сегодня стенограмму дискуссии, находим в ней небольшое выступление Александра Малиновского.
Он обобщил методы, которыми пользовались селекционеры “до Трофима Денисовича”. Оказалось, что зерновые культуры, выведенные “формальными” генетиками, занимают огромные
244


площади. Дальше Малиновский развил свою мысль логически. Он усомнился, что в методах Лысенко есть что-то “новое принципиально”: “Нельзя же сказать, что до Лысенко выводили лы- сенковскими методами!” Все это было сказано в глаза могущественному академику и едва ли было потом забыто.
Вспоминал ли молодой генетик есенинский автограф (“С ненавистью, но с восхищением...”)? Да, вспоминал, и нередко. Сергей Есенин уже был его любимым поэтом. Когда в библиотеке Богданова Александр брал в руки заветный поэтический сборник, то всегда невольно задерживал его в руках, снова “изучал” каракули дарственной надписи. Есенин не просто написал эту книжку. Он когда-то держал ее в руках. Он сочинил и начертал на ней необычный автограф. Поэт встречался с отцом Александра и, возможно, они спорили.
Разразилась Великая Отечественная война. Запомнилось крылатое выражение тех дней “три месяца”. Одни говорили, что через три месяца наша армия будет в Берлине. Другие - что через три месяца немцы будут в Москве. Последнее раздавалось тоже нередко.
Через три дня после начала войны военврач третьего ранга Малиновский был в городе Торжке. Здесь он приступил к обязанностям лаборанта тылового госпиталя. Однако тыловой госпиталь вскоре стал прифронтовым. В лаборатории Малиновский не засиделся.
12-го октября 1941 года над Торжком, на огромной высоте, парил немецкий самолет “рама”. 13-го октября городок был уничтожен с воздуха. Армады бомбардировщиков налетали методично, через равные промежутки времени, как будто выполняя будничную работу. Господство немцев в воздухе было полным, безраздельным. Некоторые летчики, видимо, для острых ощущений, так снижали самолеты, что из укрытий можно было разглядеть черные шлемы и ухмылки асов. Они расстреливали все, что начинало двигаться по земле между дымами пожарищ. Чаще это были обезумевшие от взрывов и огня животные. Воздушные умельцы на свой лад охотились.
Затем пришла весть, что немецкие танки прорвались в тыл наших войск. Небольшая колонна госпиталя стала отступать по проселочным дорогам. Шли почти безоружные люди, не искушенные в тонкостях высокой стратегии, попросту не понимающие, что происходит. Между тем, артиллерийская канонада зазвучала оттуда, куда они шли, с востока. Все почувствовали угрозу окружения и плена; стала нарастать тревога. Кто-то из “тактиков” произнес слова “надо рассредоточиться”. Начальник госпиталя, очень молодой, почти мальчик, видимо, потерял голову.
245


К вечеру он объявил митинг и разразился угрозами в адрес своего оробевшего воинства.
Тогда военврач Малиновский, неожиданно для окружающих, выступил в роли комиссара. Он навсегда запомнил этот митинг на опушке леса, волнение за судьбу товарищей и психологические приемы, использованные им тогда. Ночью на востоке по- прежнему звучало глухое эхо взрывов, но никто из отступающих не “рассредоточился”.
Потом Александр Малиновский волею судьбы и воинского начальства стал “неоперирующим хирургом”. Если проще, то он выхаживал солдат и офицеров после операций. Однако наступил перелом в войне.
Стали возвращать из тыла ученых. Оживилась теоретическая работа. И в 1943 году Малиновского отозвали из армии.
Время было трудное, но теоретики работали азартно. Александр Малиновский собирал материал на докторскую диссертацию, сделал перевод книги австрийца Шредингера “Что такое жизнь с точки зрения физики”. Он сочинил послесловие к этой книге. Знал бы Александр Александрович, какую роль в его судьбе сыграет вскоре перевод, в особенности послесловие, едва ли смог бы он так напряженно работать.
Генетик Малиновский печатал на машинке готовую к защите диссертацию, когда окончательно выяснилось, что занимается он наукой “буржуазной”, и было принято решение переработать генетику, “на наш советский лад”. Об этом в августе 1948 года оповестила мир сессия ВАСХНИЛ. Туча над генетикой и генетиками все-таки разразилась сокрушительным градом.
Вот стенограмма выступления Лысенко на этой сессии. В ней две страницы посвящены Малиновскому. Трофим Денисович скромно сообщает, что он не физик, и потому не станет говорить о методах физики в книге Шредингера. Что же касается биологии, то она “доподлинно морганистская”.
На этой сессии Александр Александрович присутствовал, но не выступал. У него запала в память речь одного ученого, точнее, ее начало:
- Трофим Денисович, я вас боюсь!
- Ну, что-о вы!
- Трофим Денисович, я вас очень боюсь!
- Ну, что-о, что-о вы!
- И все-таки я защищаю свои взгляды. Значит, что-то в них есть!?
Сессия ВАСХНИЛ проходила в начале августа, а 1 сентября со всеми сотрудниками генетической лаборатории, где трудился
246


Малиновский, разобрались “с классовых позиций”. Их уволили с работы, выдав при этом отличные характеристики.
У безработного ученого поначалу возникло ощущение нереальности событий. Как будто все это произошло с кем-то неведомым, другим. А он с растерянностью и даже не без любопытства наблюдает сей фантастический эксперимент. Но реалии жизни быстро вернули Малиновского на землю. Ведь его семья оказалась без средств, на работу его нигде не брали. Подальше от идеалиста! Да еще “доподлинного морганиста”!
Казалось бы, “буржуазная” генетика повержена, можно и успокоиться. Да не тут-то было, ведь генетики еще не распяты. И вот в одном из массовых журналов появился памфлет “Человеконенавистники и мухолюбы”. Это был завершающий удар.
По-разному поступали знакомые опального. Одни пугались и не знали, как вести себя при встрече. Другие сочувствовали, но не в людных местах. Однако нашлись люди, которые стали передавать ему конверты с небольшими суммами денег. Подсказали писать научно-популярные брошюры. Не наука, но все же труд. Почти символические, а гонорары. Что поддержало вас тогда? - спросил я у Александра Александровича.
- Основным “якорем” в жизни стали дети. Думаю также, что меня закалила война. Но в сорок восьмом мне было трудней, чем в сорок первом. Ведь война оказалась испытанием для всех. Тогда, в дни затиший, мне вспоминалась Москва и Наталья Богдановна Корсак, старенькая, беспомощная, как “божий одуванчик”. Когда-то она проводила на войну моего отца, посадив его в эшелон. Меня она проводила из дома. Вспоминался уют нашего маленького жилища, библиотека и вещи отца. В дни затиший я даже писал статью о своей “комиссарской службе”, когда мы тяжко отступали, но избежали окружения и плена. Хотел раскрыть психологические приемы, использованные тогда почти стихийно, помочь молодым командирам. Теоретик есть теоретик. А отлучение от науки - это страшней. Передать мое состояние в те дни невозможно; его надо испытать. Совсем рядом, за окном, шумела Москва, шумела для всех, но не для меня. Ощущение чудовищной несправедливости, что совершили по отношению ко мне, и пустоты моей жизни временами становилось невыносимым.
Все-таки воля божья и случай не обошли генетика Малиновского. На третьем году его неприкаянной жизни в Москву из Одессы приехал по делам известный глазной врач Филатов. Их познакомили. Этот смелый человек пригласил опального на работу.
Одесский институт глазных болезней гремел в те годы. Туда ехали лечиться со всей страны и даже из-за кордона. В институте
247


трудились талантливые хирурги, теоретики. Но силой воли выделялся сам Филатов, невысокий мужчина, с крупной головой и суровым лицом, с большими, не по росту, руками. Речь медленная, слова веские: “Говорит академик Филатов. Опомнитесь, а то я приму меры...”
Александр Александрович рассказал о своем первом посещении знаменитого окулиста в одесской клинике. Тот беспрепятственно впустил его в кабинет, где распекал группу врачей: “Даже лань, доведенная до отчаяния, ужасна. А я к тому же и не лань...” Когда “распаренные” врачи вышли, он неожиданно подмигнул Малиновскому: “Ну как, здорово я их напугал?”.
Филатов был человеком своего времени, увы, нетерпимым к научным оппонентам. Клиника была маленьким царством с культом Филатова. Но здесь всерьез занимались делом, а это для Малиновского было главным.
Жил Александр Александрович на Пролетарском бульваре. Старое название, кажется, Французский. Его семья осталась в Москве. И устроился он по-монашески: маленькая комнатка с голыми стенами; в ней стол, кровать да ящик с книгами. Меньше всего он думал, что в этой келье в скором времени будет встречать именитого гостя.
А между тем из Ленинграда в Одессу приехал “по служебной надобности” ботаник Тахтаджян. Здесь кто-то рассказал ему о Малиновском. И вот однажды вечером, когда Александр Александрович сидел один-одинешенек, в дверь его комнаты постучали. Затем в дверном проеме показался очень элегантный брюнет.
“Я сразу догадался, что это крупный человек из мира науки. Он стоял “во всем профессорском величии”, а я не знал, куда его посадить. Слава богу, один стул нашелся и у меня”, - вспоминал Александр Александрович.
Когда они познакомились, и смущение хозяина прошло, начался неожиданный разговор. Не беседа, а подарок судьбы. Оказалось, гость читал книгу Богданова “Тектология”, и она произвела на него большое впечатление. Он интересовался судьбой и личностью автора, поэтому не упустил случая побеседовать с его сыном.
“Значит, все-таки отец не забыт совсем, не забыта его преданная анафеме книга. Но прошла четверть века, пока я услышал о ней. Не прочитал, а всего лишь услышал. Однако от известного ученого”, - думал после встречи Малиновский.
Пройдет около двух десятилетий после описанной встречи и академик Тахтаджян “прорвется” на страницы научной литературы со статьей “Тектология: история и проблемы”, где напишет,
248


что “Тектология” (всеобщая организационная наука) была одной из первых фундаментальных попыток создания теории систем, что Богданов значительно опередил американских ученых. Кроме того, многие проблемы разработаны им полнее и строже, чем в современной теории систем и кибернетике. Армен Леонович Тахтаджян напишет больше: ни один американский исследователь в этой области не сделал ссылки на Богданова, хотя работы некоторых из них “удивительно тектологичны даже по своей терминологии”.
То будет смелая публикация для начала семидесятых годов, прорыв в истории науки. И ее спрячут подальше. Когда автор строк станет знакомиться с нею, то получит ее только в главном книгохранилище страны. Как нечто опасное, статью и там будут хранить отдельно, а выдавать под особую расписку.
...Но вернемся в 50-е годы. Незабвенный академик Лысенко, отец “генетики без генов”, новыми клятвами и заверениями очаровал Хрущева. “Формальная” генетика по-прежнему пребывала в загоне, генетики - в опале.
А Малиновский работал в Одессе. То были для него годы научной зрелости. Жил Александр Александрович все в той же комнатке-келье, на Пролетарском бульваре. В часы отдыха читал “несерьезную” литературу, чаще всего научную фантастику. Тогда был “на слуху” фантаст Ефремов. Его книги переводились на многие языки мира. Особое впечатление на Малиновского произвела “Туманность Андромеды”. Прочитав этот роман, он твердо решил встретиться с автором. Он чувствовал, что им есть о чем поговорить.
И вот, заручившись солидной рекомендацией, в один из приездов в Москву Александр Александрович позвонил Ефремову. Вопрос о встрече оказался непростым. Писатель был очень занят и несколько раз переносил время свидания. Но все-таки оно состоялось. В назначенный день и час в тихом, сумрачном зале музея палеонтологии Малиновский встретил высоколобого и очень крупного мужчину. Когда Ефремов сел и согнул руки, бицепсы “выперли” из одежды.
Вначале была вежливая беседа о “Туманности Андромеды”, о теме биологии в научной фантастике, ведь фантаст был доктором биологии. Но вот преисполненный почтения поклонник не без волнения сообщил, что он сын Богданова, автора утопии “Красная звезда”. Наступила пауза... а затем он очутился в могучих объятиях Ивана Ефремова.
Немедленно последовало приглашение в гости к писателю, где сыну Богданова было предоставлено все: и стол с винными зельями, и библиотека редких книг, и собрание диковинных ве¬
249


щей. Ведь хозяин дома много путешествовал по Востоку, любил все красивое, необычное. Выходец из семьи купца-старообрядца, он был гостеприимен и могуч, а в творчестве не раз вдохновлялся богдановской поэзией техники и машин.
Потом были новые встречи у Ефремова. И когда однажды Малиновский показал ему автограф Сергея Есенина (“...Без приемлемости индустрии. С.Есенин”), писатель сначала пришел в восторг, а затем глубоко задумался. Со временем оба они загорелись идеей: не издать ли снова предтечу советской научной фантастики “Красную звезду”. Но все попытки и хлопоты оказались напрасными. Не помогла им в то время даже известность Ивана Ефремова. В одну из последних встреч, прощаясь, он надел Александру Александровичу сине-стальной плащ “со своего плеча”. Оказывается, подарил на память, как будто предчувствуя свой скорый уход из жизни.
Последний раз я встретил Малиновского в апреле 1989 года, ровно через десять лет от начала нашего знакомства. Стояло славное, но тревожное время. Новые веяния! В Москве шла научная конференция на тему “А.А. Богданов - революционер и мыслитель”. И на съезде ученых неожиданно выступил сын революционера и мыслителя. Кстати, в том году профессору Малиновскому исполнилось 80 лет. Появление в зале бодрого сына давно усопшего Богданова вызвало неподдельное оживление, особенно среди закордонных гостей, ведь Богданова долгие годы в Европе и Америке знали больше, чем в России.
В конце того дня Малиновский снова “выкроил час” для гостя из Вологды. В начале разговора он как-то загадочно улыбнулся. Я понял, у Александра Александровича есть сюрприз... Но, как всегда, сначала разговор о наболевшем: о почти криминальной истории, что стряслась с ним совсем недавно. Сколько их было на его долгом веку! Сколько я переслушал их за годы наших встреч! А начались они, по-моему, еще “от молодых ногтей”. В студенческие лета не давал Малиновскому жить староста курса (“пробравшийся в партию торговец иконами”). Позднее - женщина-врач, что отравила его отца в апреле 1928 года... Да, да. Такую версию он “носит” по сей день.
Затем старый профессор рассказал, что стихов он давно уже не пишет. Но те стихи, что написаны в молодости, спасают его сегодня в часы ночной бессонницы: тогда он “листает” свой устный стихотворный дневник и улыбается розовым нимбам, что рисовал когда-то юным феям; наслаждается картинками далекой, самобытной жизни на Кавказе; очень живо вспоминает
250


Одессу, почти чувствует кожей прохладно-свежие бризы Черного моря, его соленые брызги, раскаленный песок золотистых пляжей. По-иному, с грустью, но без боли, почти философически, встают в памяти самые трудные дни его жизни.
И лишь в конце беседы, как бы между прочим, Малиновский вспомнил о “сюрпризе”: он сообщил мне, что обнаружил в библиотеке отца, помимо есенинского, еще четыре поэтических сборника. Все они принадлежат разным авторам. И на всех - дарственные надписи Александру Богданову!
... Профессор Малиновский всегда в своем стиле. По апрельской столице он гуляет без пальто и головного убора. На нем все тот же великоватый ему ефремовский плащ “со своего плеча”. Только плащ с годами окончательно выцвел и потерял свой первозданный сине-стальной цвет, да в руках у Александра Александровича появилась палочка.
Мы снова входим в дом в одном из старых районов Москвы, на улице с прозаическим названием Конюшковская. В ту комнатку, где Малиновский хранит бумаги, фотографии и памятные вещи отца, которую когда-то я мысленно назвал “пещерой Аллади- на”. Хозяин, не спеша, задумчиво перебирает книги. Но вот искомое, кажется, найдено. Пряча улыбку, он подает мне четыре сборника стихов.
Беру из маленькой стопки книг самую красивую. Она в белом глянцевом, чуть пожелтевшем от времени переплете. На титульном листе оригинальный рисунок - нечто среднее между старинной гравюрой и иллюстрацией для книги фантаста. Это поэтический сборник Ильи Садофьева под названием “Динамо-стихи” (библиотека Пролеткульта), Петроград. 1918 год. Эпиграф к сборнику говорит сам за себя:
Вселенная, нарядись в лучший наряд.
Приготовься ко встрече -
Шествуют Грядущих Веков Предтечи...
И дарственная надпись автора по-своему впечатляет: “Неустанному строителю Узорно-Светлого Здания пролетарской культуры, Апологету Грядущей Красоты - тов. А.А. Богданову. На память автор - И. Садофьев”.
Но когда я взял в руки три следующие книжки в мягких, выцветших переплетах, без всяких рисунков на титульных листах, то сначала не поверил своим глазам, а потом забыл и “пещеру Алладина”, и милого Александра Александровича. То были редкие ныне книжки стихов крестьянских поэтов: Клюева, Клыч- кова, Ганина.
251


Вот сборник Клюева “Медный кит”, Петроград, 1919 год. На обороте страницы, что озаглавлена “Присловье”, написано: “Александру Богданову. Послом от Кита пришел я к вам, братья. Воистину он хочет примириться с вами. Николай Клюев”.
Дальше сборник “Дубравна”, стихотворения Сергея Клычко- ва. Издание московской трудовой артели художников слова, 1918 год. На первой странице надпись: “Товарищу Александру Богданову. С уважением. Автор”.
И, наконец, Алексей Ганин. Его “Былинное поле”, Москва, 1924 год. Автограф: “А.А. Богданову в знак глубочайшего уважения, автор, 1924, 3 июня”. Жить поэту, когда он писал эти строки, оставалось меньше года.
Значит, не только Есенин встречался с Александром Богдановым. Тесен мир культуры, и все в нем не так просто. У крестьянских поэтов не было библейского преклонения перед Богдановым. Едва ли они считали его “Апологетом Грядущей Красоты”. Но крестьянские поэты признавали и ценили Богданова.
Наводит на печальные размышления этот список поэтических имен. Из четверых поэтов, чьи книжки стихов хранились у Богдановых-Малиновских отдельно, лишь пролеткультовец Илья Садофьев прожил долгую жизнь и умер своей смертью. А Клюев, Клычков и Ганин погибли в застенках.
Возможно, что перед нами случайное совпадение имен. Тогда через случайность явила лик трагедия. Но, может быть, четыре книжки не без умысла держали в отдельной серой папке, в нижнем ящике старинного бюро? Ведь Наталью Корсак, которая почти на два десятилетия пережила мужа, могли предостеречь: “Храни подальше”. Не искушенная в литературе, она могла положить в эту серую папку и сборник Садофьева.
А когда подходила к концу моя последняя встреча с Малиновским, к Александру Александровичу пришел молодой ученый Георгий Гловели, один из немногих, глубоко изучающих творческое наследие Богданова и вхожих в дом к Малиновскому. Недавно в одном из московских архивов Гловели нашел стенограмму диспута о пролетарской поэзии. В этом диспуте, который состоялся в январе 1920 года, участвовали и Есенин, и Богданов. А выступление Есенина подтверждает, что он читал “Красную звезду”, но отзывался о романе очень сдержанно, что он спорил с Богдановым о поэзии (Я читал роман тов. Богданова. За 1000 лет до революции говорили, что наступит социалистический период и после него придет планетный ... Богданов ставит ум выше поэзии).
252


Георгий Гловели склоняется к мысли, что автограф Сергея Есенина, да и автографы других крестьянских поэтов, навеяны не только романом-утопией “Красная звезда”, но и богдановской теорией пролетарской культуры.
Ну, что же. Дадим возможность другому автору отработать и эту версию. Ведь творческое наследие Богданова очень обширно. Мы с вами, читатель, только чуть-чуть прикоснулись к нему.
Добавим, что в связи с 70-летним юбилеем А.А. Малиновского наградили орденом Ленина, с которым так воевал его отец...


Приложение 3
Dietrich Grille Lenins Rivale
Bogdanov und seine Philosophie
Verlag Wissenschaft und Politik Köln
Inhaltsverzeichnis
Vorwort.
Einleitung
I. Bogdanov im “bolschewistischen Zentrum
II. Bogdanov und das “bogostroitel’stvo”
III. Bogdanovs Lebensgeschichte
IV. Der Lehrzusammenhang
V. Bogdanovs Lehrer und literarische Vorbilder
VI. “Empiriomonismus” im engeren Sinne
VII. Das Weltbild des “Empiriomomsmus” als “Organisationsbild”
VIII. Der Roman “Der rote Stern”
IX. Die Ankündigung der “Allgemeinen Organisationslehre” in der popularphilosophischen Schrift “Die Philosophie der lebendigen Erfahrung”
X. Proletarische Kultur.
XI. Die “Allgemeine Organisationslehre” als Ergebnis der Neuordnung der Prinzipien des “Empiriomonismus” (nach 1906)
XII. Grenzen der Organisationslehre Bogdanovs.
XIII. Lenins philosophische Auseinandersetzung mit Bogdanov
XIV. Die wichtigsten Folgen dieses Konflikts.
XV. Der “rote Hamlet”
Verzeichnis der benutzten Literatur Autobiographie Bogdanovs.
Vorläufige Bogdanov-Bibliographie Personenregister.
Vorwort
Die hier vorgelegte Abhandlung über Bogdanov-Malinovskij wurde im Mai 1964 abgeschlossen und am 7. Oktober des gleichen Jahres von der Philosophischen Fakultät der Philipps-Universität zu Marburg als
254


Dissertation angenommen. Bis zum Mai 1964 hatte ich Literatur aus den Bestanden folgender Bibliotheken benutzt: aus der Preuflischen Staatsbibliothek zu Marburg und aus der Bayrischen Staatsbibliothek in München, aus den Universitätsbibliotheken in Marburg, Heidelberg und Basel (Bibliothek Lieb), aus der Landesbibliothek in Speyer und der Stadtbibliothek in Mainz. Fotokopien und Mikrofilme bezog ich aus dem Inter-nationalen Institut fur Sozialgeschichte in Amsterdam und aus der Universitats-bibliothek in Helsinki. Spater wurde mir die kleine Abhandlung zur “tektologischen” Überarbeitung der Grundlagen derMathematik zugänglich, in der ich meine Deutung des Bogdanovschen Begriffs der Dialektik bestätigt finde. Ich hoffe, mich darüber, vielleicht auch über Veröffentlichungen aus sowjetischen Parteiarchiven, demnächst noch au Bern zu können. Wahrend der Drucklegung dieser Schrift wurde mir bekannt, daß zu den Forschungsvorhaben des neu eingerichteten Leningrader Seminars fur Organisationstheorie die kritische Analyse der Bogdanovschen Tektologie gehört. Sie soil im Lichte der Kybernetik vorgenommen werden (vgl. Voprosy filosofii Nr. 2/66, S. 140ff.). Es ist noch nicht erkennbar, wohin diese neue Wendung im sowjetischen philosophischen Denken führt. Ich bin froh darüber, an dieser Stelle zum Ausdruck bringen zu können, welchen Dank ich meinem verehrten Lehrer, Herrn Prof. Dr. Peter Scheibert, fur das Zustandekommen dieses Buches schulde. Er gab mir nicht nur die Anregung, sondern auch die bei der weiteren Bearbeitung des Stoffes notigen Impulse, wies mich in die fur dieses Thema charakteristischen Schwierigkeiten ein, öffnete mir seine auch fur diesen Problemkreis wohlausgestattete Privatbibliothek und war ständig bereit, mir mit seinem reichen bibliographischen Wissen weiter zu helfen. Sein immer waches Interesse und seine rechtzeitige, oft gei- ibte Kritik gereichten dem entstehenden Werk zu stetiger Forderung. Nicht nur durch das Erwirken finanzieller Unterstützungen bewies er seine menschliche Sorge um den jahrelang erkrankten Kandidaten. Dieser wird sie nicht vergessen. Ein zweijähriges Forschungsstipendium der Rockefeiler Foundation und spater ein Forschungsauftrag des Kölner Bundesinstituts fur ostwissenschaftliche und Internationale Studien sicherten die Durchführung meiner Bogdanov-Studien in materieller Hinsicht.
Mein Grufl gilt Herrn Prof. Dr. Hans Lades, dem väterlichen Freund und politischen Mentor, dessen Mitarbeiter ich im vergangenen Jahr werden durfte.
Cappel/Lahn Dietrich Grille


Приложение 4
Богданов и Чаянов
Профессор Кодзима, один из немногих серьезных специалистов по истории российской экономической мысли, под впечатлением первого знакомства с идеями Богданова спросил Г.Д. Глове- ли: почему и А. Богданов, и хорошо известный в Японии и на Западе крупнейший крестьяновед и теоретик кооперации А. Чаянов независимо друг от друга и почти синхронно разработали именно организационные концепции, хотя принадлежали к разным идейным традициям (Богданов - марксист, а Чаянов - нет)? Гловели ответил, что оба ученых руководствовались сходным идеалом преодоления противоположности между инициативнотворческими (организаторскими) и исполнительскими функциями в хозяйстве: Чаянов и его соратники по аграрной организационно-производственной школе изучали условия превращения крестьян в культурных работников-хозяев, связанных густеющей сетью кооперации; Богданов конструировал проект планомерного крупного производства, реализуемого через усвоение рабочими массами “точного научно-технического знания, каким теперь обладают только интеллигенты-организаторы”. Интегральная концепция человека с культурным идеалом общества, не раздробленного специализацией и противопоставлением верхов и низов как “головы” и “рук”, была отправным пунктом в социальной утопии и в разработке всеобщей организационной науки. Аналогичным образом Чаянов видел критерий социального прогресса в “интегральной человеческой личности” и преодолении “опыта минувших столетий”, когда “сильные натуры, обладающие волей к власти”, добывали себе “полную интегральную и содержательную жизнь на опустошении жизни других”.
Богданов и Чаянов, по-видимому, не были знакомы, и лишь однажды выступили как авторы под одной обложкой (первый номер журнала “Рабочий мир” в Москве 1918 г. открывался статьей Богданова “Рабочая кооперация и социализм”, а за ней шла статья Чаянова “Кооперация и художественная культура”). Тем примечательнее совпадения: в 1911 г. Богданов публикует “Культурные задачи нашего времени” и пишет “Инженера Мэнни” - с призывами к Новой Энциклопедии и “культурно-революционной
256


школе”; в том же году на Московском областном агрономическом съезде Чаянов призывает создать науку об организационном плане крестьянского хозяйства и с заинтересованными коллегами сплачивается в школу русских экономистов-аграр- ников, получившую несколько позже наименование организационно-производственной. В 1912-13 гг. Чаянов выпускает программные для нового направления “Очерки по теории трудового хозяйства”, а из-под пера Богданова выходит 1-й том “Тектологии”. В 1920-е годы неоднократно переиздается не только знаменитый “Краткий курс экономической науки”
А. Богданова, но и “Краткий курс кооперации” А. Чаянова -
уже профессора, директора а. Чаянов. 1920-е годы
НИИ сельскохозяйственной
экономии. В 1925 г. Чаянов в монографии “Организация крестьянского хозяйства” углубляет свою концепцию осмыслением богатейшего экономического опыта всей бурной первой четверти XX века, а Богданов начинает итоговое издание “Тектологии”.
Несомненно, что обобщающие организационные концепции Богданова и Чаянова были ответами на вызовы переломной эпохи с ее революционными потрясениями, экономическими сдвигами и задачами осуществления нового общественного строя.
Однако по отношению к беллетризованному оформлению идеала научно-планируемого общества в классической утопии Богданова “Красная звезда” небольшое произведение Чаянова “Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии” представляло собой “контрутопию”, хотя непосредственно заостренную против дезавуированного и Богдановым “военного коммунизма” и несопоставимую по резонансу с хрестоматийным романом Богданова. Не залетая далеко во времени и высоко в пространстве и не упоминая А. Богданова, Чаянов, скрывшийся под псевдонимом “И. Кремнев”, отталкивается от “зачатого в застенках германской капиталистической фабрики” идеала социализма и его советского воплощения в “рабочей диктатуре”, при
18. В.Н. Ягодинский
257


которой “колоссальная доля прибавочной стоимости усвоялась стадами служащих в главках и центрах”. Одного из таких служащих - якобы своего брата - “И. Кремнев”, используя традиционный для русской (как, впрочем, и западной) литературной утопии прием сна, отправляет из Москвы 1921 г. в Москву и ее окрестности 1984 г. для наблюдения картинок иного идеала - “строя трудового земледелия”, предполагающего, что крестьянство станет “полным хозяином земли русской”.
В отличие от сугубо серьезной, выдержанной в духе монистического миропонимания, с углубленной проработкой научно- технических проблем утопии Богданова повесть Чаянова облечена в форму литературной игры с россыпью занятных деталей идеологического, культуроведческого, юмористического характера и прямо высказывает предпочтение “плюралистическому миропредставлению”. Последнее, что слышал в революционной Москве обладатель трудовой книжки № 37413 Алексей Васильевич Кремнев, была чья-то митинговая речь у Политехнического музея: “Семейный уют порождает собственнические желания, радость хозяйчика скрывает в себе семена капитализма”. На ночь герой читает томик Герцена с пророчеством о будущей новой революции против социализма, развившегося “до крайностей, до нелепостей”.


Основные даты жизни А.А. Богданова
1873, 22 (по н. ст.) августа - родился в с. Соколка (Сокулка) Бело- стокского уезда Гродненской губернии
1892 - окончил с золотой медалью классическую гимназию в Туле
1892-1894 - учился на естественном отделении физико.-матем. фак-та Московского ун-та
1897 - выход и успех первой книги - “Краткий курс экономический науки”
1895-1899 - руководил сетью кружков для рабочих тульских заводов
1899 - окончил экстерном медицинский факультет Харьковского ун-та. Опубликовал книгу “Основные элементы исторического взгляда на природу”
1900 - отбывал политическую ссылку в Калуге. Женился на Наталье Богдановне Корсак (1865-1945).
1901-1903 - отбывал политическую ссылку в Вологде
1902, лето - в качестве топографа участвовал в экспедиции В.А. Русанова по Коми-Зырянскому краю
1904-1909 - один из лидеров и идеологов РСДРП(б)
1906 - арестован как активный участник революционных событий в Петербурге. Во время заточения в тюрьме “Кресты” завершил философский трактат “Эмпириомонизм”
1908 - выход романа-утопии “Красная звезда”
1909-1912 - после разрыва с В.И. Ульяновым-Лениным стал одним из руководителей литературной группы “Вперед” и пропагандистских школ на о. Капри и в Болонье
1910 - опубликовал книгу “Падение великого фетишизма. Вера и наука”, научно-популярные статьи “Жизнь и смерть”, “Упыри”, “Тайна смеха”.
1911 - опубликовал книгу “Культурные задачи нашего времени” с программой Новой Энциклопедии. Выдвинул гипотезу о природе шаровой молнии в “Журнале Русского физико-химического общества”
1912 - опубликовал фантастический роман “Инженер Мэнни”
1913 - опубликовал 1-й том книги “Всеобщая организационная наука (тектология)”
1914 - опубликовал книгу “Наука об общественном сознании”
1914, осень - 1915, лето - как полковой врач участвовал в походе русской армии в Восточной Пруссии
1915, вторая половина - демобилизация вследствие экземы, лечение в Москве в клинике нервных болезней
18’
259


1916 - занимался врачебной практикой в Москве, работал над 2-м томом книги “Всеобщая организационная наука (тектология)”, опубликовал цикл статей “Мировые кризисы, мирные и военные” в журнале “Летопись”
1917, весна - лето - сотрудничал в газете “Известия” Московского Совета, критиковал большевиков
1917, ноябрь - после Октябрьского переворота отказался от предложенного ему А.В. Луначарским “любого поста” в Наркомате просвещения; издал за свой счет 2-й том книги “Всеобщая организационная наука (тектология)”
1918, начало - опубликовал книгу “Вопросы социализма” с критикой политики “военного коммунизма”
1918 - избран в Социалистическую академию, опубликовал книгу “Социализм науки”
1918-1920 - член ЦК Пролеткульта
1920, осень - написал стихотворение “Марсианин, заброшенный на Землю”
1921, январь - выступил с докладом “Организационная наука и хозяйственная (планомерность” на 1-й Всероссийской инициативной конференции по НОТ
1921, декабрь - 1922, январь - командирован в Англию как эксперт-экономист от Наркомата внешней торговли, использовал поездку для закупки аппаратуры для переливания крови и новейшей литературы по трансфузиологии
1922 - завершил работу над главным трудом “Всеобщая организационная наука (тектология)”
1923, май - выступил в Социалистической академии с докладом “Общественно-научное значение новейших тенденций естествознания”
1923, осень - арестован ГПУ по делу организации “Рабочая Правда”
1924 - организовал исследовательскую группу по трансфузиологии с участием (Д.М. Гудим-Левковича, С.Л. Малолеткова, И.И. Соболева
1925 - опубликовал статью “Учение о рефлексах и загадки первобытного мышления”
1926, 26 февраля - декрет СТО об организации в Москве Института переливания крови
1926, 9 марта - приказом наркома здравоохранения назначен директором Института переливания крови
1927 - опубликовал книги “Борьба за жизнеспособность”, “Первый год работы Института переливания крови”
1928, 7 апреля - смерть А.А. Богданова
1928, 10 апреля - похороны А.А. Богданова на Новодевичьем кладбище в Москве
1928, 13 апреля - постановление Совнаркома РСФСР о присвоении именит А.А. Богданова Институту переливания крови


Библиография
Библиография основных работ А.Л. Богданова
1. Богданов А.А. Борьба за жизнеспособность. М., 1927
2. Богданов А.А. Вопросы социализма. Работы разных лет. М., 1990
3. Богданов А. Год работы института переливания крови (1926-1927). М., 1927
4. Богданов А.А. Из психологии общества. М., 1906
5. Богданов А.А. Инженер Мэнни. М., 1913.
6. Богданов А.А. Красная звезда // Вечное солнце. М.: Молодая гвардия, 1979.
7. Богданов А.А. Падение великого фетишизма. Вера и наука. М., 1910
8. Богданов А.А. Познание с исторической точки зрения. М.; Воронеж, 1999
9. Богданов А.А. Тектология: Всеобщая организационная наука. М., 2003
10. Богданов А.А. Философия живого опыта. Популярные очерки. Материализм, эмпириокритицизм, диалектический материализм, эмпириомонизм, наука будущего. С приложением: “От монизма религиозного к научному”. 3-е изд. М.: Книга, 1923
11. Богданов А. Эмпириомонизм. Статьи по философии. Кн. 1. М.: Издание С. Дороватовского и А. Чарушникова. СПб., 1904
Библиография
основных использованных работ об А.А. Богданове
1. Белова А.А. А.А. Богданов. М.: Медицина, 1974
2. Богданов (Малиновский), Александр Александрович (автобиография) // Деятели СССР и Октябрьской революции. Энциклопедический словарь Гранат. Т. 41 (второй вып.)
3. Вестник Международного института А. Богданова / ред. Г.Д. Глове- ли. М., 2000-2005
4. Воробьев А.И. 75-летие Гематологического научного центра Российской академии медицинских наук // Гематология и трансфузиология. Т. 46. 2001, № 3; Проблемы гематологии и переливания крови. 2001, № 2 (объединенный номер)
5. Гловели Г.Д. Комментарии // Богданов А.А. Вопросы социализма. Работы разных лет. М., 1990
6. Гловели ГД. “Социализм науки”: Мебиусова лента А.А. Богданова. М., 1991
261


7. Ермолаев И.Е. Мои воспоминания // Север. Вологда, 1923, № 2.3
8. Зайкевич В. Коммуна // Северная звезда. Вологда, 1922, № 4
9. Калмыков С.Д. В поисках “зеленой палочки” // Вечное солнце. Русская социальная утопия и научная фантастика второй половины XIX - начала XX века. М., 1979
10. Клебанер В.С. План пересмотра наук // Вопросы философии. 2003, № 1
11. Кохно И.П. Вологодская ссылка Луначарского // Литературное наследство. Т. 82. М.: Наука, 1970
12. Материализм и эмпириокритицизм в России и за рубежом. М., 1990
13. Материалы семейного архива Богдановых-Малиновских
14. На новом поле. Труды государственного научного Института переливания крови им. А.А. Богданова. T. 1. М., 1928
15. Неизвестный Богданов: В 3 кн. М., 1995
16. Новое о вологодской ссылке А.А. Богданова // Труды комиссии по научному наследию А.А. Богданова. М., 1992
17. Новоселов В.И. Марсиане из-под Вологды. Вологда, 1994
18. Парнов Е.И. Зеркало Урании. М., 1982
19. Рюриков Ю.Б. Богданов // Краткая литературная энциклопедия. T. 1. М., 1961
20. Рюриков Ю.Б. Через 100 и 1000 лет. М., 1961
21. Соболев И.И. Товарищ // Труды комиссии по научному наследию А.А. Богданова. М., 1992
22. Тектология. Теория систем. Теоретическая биология. М.: Эдиториал УРСС, 2000.
Западная литература об А.А. Богданове (по Дж. Биггарту)
Adams, Mark В. (1989), Red Star - Another look at Aleksandr Bogdanov // Slavic Review, No 1.
Bailes, Kendall A. (1967), ‘Lenin and Bogdanov: The End of an Alliance’ // A.W. Cordier, Columbia Essays in International Affairs: New York & London.
Bailes, Kendall A. (1977), ‘Alexei Gastev and the Soviet controversy over Taylorism 1918-1924’, // Soviet Studies, No. 3.
Ballestrem, Karl (1969), ‘Lenin and Bogdanov’ // Studies in Soviet Thought, 9.
Bello Rafael E. (1985), ‘The system approach - A. Bogdanov and L. Von Bertalanffy’ I I Studies in Soviet Thought, 30.
Belykh, Andrei (1990), The theory of equilibrium of A.A. Bogdanov and Soviet economic discussions of the 1920s’ // Soviet Studies (July).
Biggart, John (1980), ‘Bogdanov and Lunacharskii in Vologda’ // Sbomik (Newsletter of the Study Group on the Russian Revolution), No. 5.
Biggart, John (1981), “Anti-Leninist Bolshevism”: the Forward Group of the RSDRP’ // Canadian Slavonic Papers, No. 2.
Biggart John (1982), ‘Marxism and social anthropology - a Proletkult bibliography on the “History of culture” (1923)’ // Studies in Soviet Thought, 24
262


Biggart John (1987), ‘Bukharin and the origins of the “Proletarian Culture” debate’ // Soviet Studies, No. 2.
Biggart John (1990), ‘Alexander Bogdanov and the theory of a “new class” // The Russian Review, No. 3.
Biggart John (1992), “Bukharin’s theory of theory of cultural revolution” // Anthony Kemp-Welch (ed.). The ideas of Nikolai Bukharin, Clarendon Press: Oxford.
Biggart John, Dudley Peter, King Francis, eds. (1998), Alexander Bogdanov and the Origins of Systems Thinkmgin Russia, Ashgate: Aldershot.
Boll, Michael M. (1981), ‘From Empiriocriticism to Empiriomonism: The Marxist Phenomenology of Aleksandr Bogdanov’ // Slavonic & East European Review, No. 1.
Brown, Edward J. (1971), The proletarian episode in Russian literature 1928-1932, Octagon Books: New York.
Claudin-Urondo, Carmen (1977), Lenin and the cultural revolution. Harvester Press: Sussex and New Jersey.
Dudley, Peter and Pustylnik, Simona N. (1995), ‘Reading the Tektology: Provisional findings, postulates and research directions’ // The Centre for Systems Studies, Research Memorandum No. 7: University of Hull.
Fitzpatrick, Sheila (1970), The Commissariat of Enlightenment. Soviet Organization of Educatfon and the Arts under Lunacharsky, Cambridge University Press: Cambridge.
Fitzpatrick, Sheila (1974), ‘Cultural revolution in Russia, 1928-1932’ // Journal of Contemporary History, DC
Fitzpatrick, Sheila (1978), The cultural revolution in Russia 1928-1921, Indiana University Press: Bloomington.
Fitzpatrick, Sheila (1992), The cultural front: power and culture in revolutionary Russia, Cornell University Press: Ithica, New York.
Geyer, Dietrich, ed. (1981), Kautskys russisches Dossier: deutsche Sozialdemokraten als Treuhänder des russischen Parteivermogens 1910-1915, Campus Verlag: Frankfurt.
Gloveli, Georgii D. (1991), “Socialism of science” versus “Socialism of feelings”: Bogdanov and Lunacharsky’ // Studies in Soviet Thought, 42.
Gorelik, George (1975), ‘Principal ideas of Bogdanov’s “Tektology”: The Universal Science of Organization’ // General Systems, XX.
Gorelik, George (1975), ‘Reemergence of Bogdanov’s Tektology in Soviet Studies of Organization’, // Academy of Management Journal, 18, Part 2.
Gorelik, George (1980), ‘Introduction’ to Essays in Tektology. The General Science of Organization Intersystems Publications: Seaside, California.
Gorelik, Ceorge (1980), ‘Bogdanov’s tektology: its basic concepts and relevance to modem generalizing sciences’ // Human Systems Management, I, No. 4.
Gorelik, George (1983), ‘Bogdanov’s Tektology: its nature, development and influence’ // Studies in Soviet Thought, 26.
Gorelik, George (1987), ‘Bogdanov’s Tektologiya, General Systems Theory and Cybernetics’ I I Cybernetics and Systems: An International Journal, 18.
Gorsen, Peter & Knodler-Bunte, Eberhard (1974), Proletkult 1. System einer proletarischen Kultur. Dokumentation Frommann-Holzboog: Stuttgart.
263


Gorsen, Peter & Knodler-Bunte, Eberhard, (1975), Proletkult 2. Zur Praxis und Theorie einer proletarischen Kulturrevolution in Sowjetrussland 1917-1925. Dokumentation, Frommann-Holzboog: Stuttgart.
Gorzka, Gabriele (1980), A. Bogdanov und der russische Proletkult. Theorie und Praxis einer sozialistischen Kulturrevolution, Campus-Veriag: Frankfurt.
Gorzka, Gabriele (1988), ‘Proletarian cultural revolution: the conception of Aleksandr A. Bogdanov’ // Sbomik (Newsletter of the Study Group on the Russian Revolution), No. 9.
Grille, Dietrich (1966), Lenins Rivale. Bogdanov und seine Philosophic, Verlag Wissenschaft und Politik: Köln.
Haupt, George & Scherrer, Jutta (1978), ‘Gor’kij, Bogdanov, Lenin. Neue Quellen zur ideologischen Krise in der bolschewistischen Fraktion (1908-1910)’ // Cahiers du Monde Russe et Soviétique, No. 3.
Jensen, K.M. (1978), Beyond Marx and Mach. Aleksandr Bogdanov’s ‘Philosophy of Living Experience’, Reidel: Dordrecht, Boston and London.
Jensen, K.M. (1982), ‘Red Star: Bogdanov builds a Utopia’ // Studies in Soviet Thought, 23.
Kelly, Eileen (1981), ‘Empiriocriticism: A Bolshevik philosophy?’ // Cahiers du Monde Russe et Soviétique, 21.
Kolakowski, Leszek (1978), Main Currents of Marxism, Volume 2: The Golden Age, Clarendon Press: Oxford.
LeCourt, Dominique (1977), Proletarian science? The case of Lysenko, New Left Book Club: London.
LeCourt, Dominique and Deluy, Henri (eds.), Grinbaum, Blanche (trs.) (1977), La science, Г art et la classe ouvrière, Maspero: Paris.
Mally, Lynn (1989), ‘Intellectuals in the Proletkult: problems of authority and expertise’ // D.P. Koenker, W.G. Rosenberg, and R.G. Suny, Party, State and Society in the Russian Civil War, Indiana University Press: Bloomington.
Mally, Lynn (1990), Culture of the future. The Proletkult Movement in Revolutionary Russia, University of California Press: Berkeley and Oxford.
Manicke-Gynogyosi, Krisztina (1982), Proletarische Wissenschaft “sozialistische Menscheits-religion” als Modelle proletarischer Kulfi Osteuropa Institut: Berlin.
Matessich, Richard (1978), Instrumental Reasoning and System Methodology: Dordrecht.
McClelland, James C. (1980), ‘Utopianism versus revolutionary heroism in Bolshevik policy: the”prolietarian culture debate’ // Slavic Review, No. 3.
Paul, Eden and Cedar (n.d.), Proletcult - Proletarian Culture, Leonard Parsons: London.
Sabatier, Annie (1974), ‘Le Proletkult International’ // Action Poétique, No. 59.
Scherrer, Jutta (1978), ‘Ein gelber und eine blauer Teufel. Zur Entstehung der Begriffe “bogostroitel’stvo” und “bogoiskatel’stvo” // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte, 25.
Scherrer, Jutta (1978), ‘Les Ecoles du parti de Capri et de Bologne: La for-
264


mation de l’intelligentsia du parti’ // Cahiers du Monde Russe et Soviétique, No. 3.
Scherrer, Jutta (1979), Culture prolétarienne et religion socialiste entre deux revolutions: les “Bolcheviks de gauche” // Europa, No. 2.
Scherrer, Jutta, (1979), ‘Bogdanov e Lenin: il bolscevism al bivio’, // Storia del marxiosmo, Giulio Einaudi editore: Torino. Scherrer, Jutta, (1980), ‘Un “philosophe-ouvrier” russe: M.E. Vilonov’ // Le Mouvement Social, No. 111.
Scherrer, Jutta, (1981), ‘L’intelligentsia russe: sa quete de la “verite religieuse du socialisme” // Le temps de la reflexion, II.
Scherrer, Jutta (1988), ‘Gor’kij-Bogdanov: aperçu sur une correspondance non publiée’ // Cahiers du Monde Russe et Soviétique, No. 1.
Sochor, Zenovia (1981), ‘Was Bogdanov Russia’s answer to Gramsci?’, // Studies in Soviet Thought, 22.
Sochor Zenovia (1981), ‘Soviet Taylorism revisited’. // Soviet Studies, No. 2.
Sochor, Zenovia (1984), ‘On the difficulties of rehabilitating Bogdanov in the Soviet Union’ I I Sbomik (Newsletter of the Study Group on the Soviet Union), No. 10.
Sochor, Zenovia (1986), ‘A.A.Bogdanov: in search of cultural liberation’ // B.G. Rosenthal (ed.), Nietzsche in Russia, Princeton University Press: New Jersey.
Sochor, Zenovia (1988), Revolution and Culture: the Bogdanov-Lenin Controversy, Cornell University Press: Ithica and London.
Stites, Richard (1989), Revolutionary Dreams. Utopian Vision and Experimental Life in the Russian Revolution, Oxford University Press: New York and Oxford.
Strada, Vittorio (1970), ‘La polemica di Lenin col Proletkult’, Rinascita, 3 aprile.
Strada, Vittorio (1982), Fede e sciencza, Giulio Einaudi editore: Torino.
Strada, Vittorio (1994), L’Altra Rivoluzione. Gor’kij - Lunacarskij - Bogdanov. La “Scuola di Capie la “Construzione di Dio”, Edizioni La Conchiglia: Capri.
Susiluoto, Ilmari (1982). The origins and development of systems thinking in the Soviet Union. Political and philosophical controversies from Bogdanov to present-day re-evaluations, Suomalainen Tiedeakatemia: Helsinkii.
Utechin, Sergei V. (1958), ‘Bolsheviks and their allies after 1917: the ideological pattem’ // Soviet Studies, No. 2.
White, James (1974), ‘The first Pravda and the Russian Marxist tradition’, // Soviet Studies, No. 2.
White, James (1978), ‘From Karl Marx to Bogdanov’ // Co-existence, Vol. 15.
White, James (1981), ‘Bogdanov in Tula’ // Studies in Soviet Thought, 22.
Williams, Robert C. (1986), The other Bolsheviks: Lenin and his critics 1904-1914, University of Indiana Press Bloomington.
Yassour, Avraham (1968), ‘Leçons de 1905: Parti ou Soviet’ I I Le Mouvement Social, No. 62.
Yassour, Avraham (1969), ‘Bogdanov et son oeuvre’ // Cahiers du Monde Russe et Soviétique, No. Ъ-^
265


Yassour, Avraham (1974), ‘Modeles d’organisation révolutionnaire a Petersbourg en 1905’, // Rene Girault et al., Sur 1905, Champ Libre: Paris.
Yassour, Avraham (1981), ‘Lenin and Bogdanov: protagonists in the Bolshevik Centre’, // Studies in Soviet Thought, 22.
Yassour, Avraham (1983), ‘The empiriomonist critique of dialectical materialism: Bogdanov, Plekhanov, Lenin’, // Studies in Soviet Thought, 26.
Yassour, Avraham (1984), ‘Bogdanov-Malinovsky on Party and Revolution’, // Studies in Soviet Thought, 27.
Yassour, Avraham (1986), ‘Philosophy-Religion-Politics: Borochov, Bogdanov and Lunacharsky’ // Studies in Soviet Thought, 31.


Оглавление
К читателю 5
А.А. Богданов: Врач, Мыслитель, Гражданин {от редактора)
{С. Донское) 6
Звезда Александра Богданова {ГД. Гловели, С.И. Донское) 9
Манипуляции историей {Пролог) 15
Глава I. Корни 23
Жить без боли и смерти 26
Хроника юных лет 28
Ссылка - кузница наркомов и философов 32
Вице-лидер большевиков 36
Глава II. Если марксизм истина 44
“В пролетарской науке - застой...” 47
“Бой абсолютно неизбежен!” 51
Вера и наука 54
“Синьор-махист” становится опасен! 61
Встреча на Капри 63
С чего начиналась партучеба 65
Сюжет для детектива 72
Глава III. Через сердце мира 80
“Для этого будущего я и работаю...” 82
“Апрельские тезисы” Богданова 87
Мировая методология 94
Тектология Богданова и современная архитектура мира 101
Глава IV. Пророк в своем отечестве 114
Предвосхищение 115
Предостережение 119
Предчувствие 123
Истоки космотворчества 126
267


Глава V. Законы новой совести 139
Цели и нормы жизни 140
“Предчувствие культуры иной” 142
Первый репрессированный большевистской гвардии 145
Власть может опьянить 150
Естествоиспытатель 155
А.А. Богданов - психолог 162
Художник мысли 169
Глава VI. Жизнеспособность 178
Организатор здравоохранения 184
Подвиг Александра Богданова 188
Последний эксперимент 197
Смерть и бессмертие 207
Наука III тысячелетия: возвращение А.А. Богданова (Эпилог) 213
Приложение 1 234
Приложение 2 240
Приложение 3 254
Приложение 4 256
Основные даты жизни А.А. Богданова 259
Библиография 261


Научно-биографическое издание
Ягодинский Виктор Николаевич
Александр Александрович Богданов (Малиновский)
1873-1928
Утверждено к печати Редколлегией серии
“Научно-биографическая литература” Российской академии наук
Зав. редакцией Г.И. Чертова Редактор ЕЛ. Жукова Художественный редактор Т.В. Болотина Технический редактор З.Б. Павлюк Корректоры А.Б. Васильев, ЕЛ. Сысоева


Подписано к печати 09.03.2006 Формат 60 X 90 V16 Гарнитура Таймс Печать офсетная
Усл.печ.л. 18,0. Усл.кр.-отт. 18,3. Уч.-изд.л. 17,5 Тираж 480 экз. Тип. зак. 2803
Издательство “Наука”
117997, Москва, Профсоюзная ул., 90
E-mail: secret@naukaran.ru www.naukaran.ru
ППП “Типография “Наука”
121099, Москва, Шубинский пер., 6


АДРЕСА КНИГОТОРГОВЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ ТОРГОВОЙ ФИРМЫ ’АКАДЕМКНИГА” РАН
Магазины "Книга-почтой”
121099 Москва, Шубинский пер., 6; 241-02-52 www.LitRAS.ru E-mail: info@litras.ru
197345 Санкт-Петербург, ул. Петрозаводская, 76; (код 812) 235-40-64
Магазины "Академкнига" с указанием букинистических отделов и "Книга-почтой"
690088 Владивосток, Океанский проспект, 140 ("Книга-почтой"); (код 4232) 45-27-91 antoli@mail.ru
620151 Екатеринбург, ул. Мамина-Сибиряка, 137 ("Книга-почтой"); (код 3433) 50-10-03 Kniga@sky.ru
664033 Иркутск, ул. Лермонтова, 298 ("Книга-почтой"); (код 3952) 42-96-20 aknir@irlan.ru
660049 Красноярск, ул. Сурикова, 45; (код 3912) 27-03-90 akademkniga@ krasmail.ru
220012 Минск, просп. Независимости, 72; (код 10375-17) 292-00-52, 292-46-52, 292-50-43 www.akademkniga.by
117312 Москва, ул. Вавилова, 55/7; 124-55-00 akadkniga@nm.ru; (Бук. отдел 125-30-38)
117192 Москва, Мичуринский проспект, 12; 932-74-79
127051 Москва, Цветной бульвар, 21, строение 2; 921-55-96 (Бук. отдел)
113105 Москва, Варшавское ш., 9, Книж. ярмарка на Тульской (5 эт.); 737-0333, 737-0377 (доб. 50-10)
117997 Москва, ул. Профсоюзная, 90; 334-72-98 akademkniga@naukaran.ru
630091 Новосибирск, Красный проспект, 51; (код 3832) 21-15-60 akadem- kniga@mail.ru
630090 Новосибирск, Морской проспект, 22 ("Книга-почтой"); (код 3833) 30-09-22 akdmn2@mail.nsk.ru
142290 Пущино Московской обл., МКР "В", 1 ("Книга-почтой"); (код 277) 3-38-80
191104 Санкт-Петербург, Литейный проспект, 57; (код 812) 272-36-65 ak@akbook.ru (Бук. отдел)
194064 Санкт-Петербург, Тихорецкий проспект, 4; (код 812) 297-91-86
199034 Санкт-Петербург, Васильевский остров, 9-я линия, 16; (код 812) 323-34-62
634050 Томск, Набережная р. Ушайки, 18; (код 3822) 51-60-36 akadem- kniga@mail.tomsknet.ru
450059 Уфа, ул. Р. Зорге, 10 ("Книга-почтой"); (код 3472) 24-47-62 akademkni- ga@ufacom.ru
450025 Уфа, ул. Коммунистическая, 49; (код 3472) 22-91-85
Коммерческий отдел, г. Москва Телефон для оптовых покупателей: 241-03-09 www.LitRAS.ru E-mail: info@litras.ru zakaz@litras.ru Склад, телефон 291-58-87 Факс 241-02-77


По вопросам приобретения книг государственные организации просим обращаться также в Издательство по адресу:
117997 Москва, у л. Профсоюзная, 90 тел. факс (495) 334-98-59 E-mail: initsiat @ naukaran.ru Internet: www.naukaran.ru