Автор: Трундаевский А.С.
Теги: политика идеология исторические деятели философия сша великие люди деятели сша
ISBN: 5-289-01114-5
Год: 1992
Текст
ДЕМОКРАТИИ
ТОМАС ДЖЕФФЕРСОН
ТОМАС ДЖЕФФЕРСОН о ДЕМОКРАТИИ
★ ★★
Thomas Jefferson on DEMOCRACY
Selected and Arranged With an Introduction by SAUL K. PADOVER
<8> A MENTOR BOOK MEW AMERICAN UBRANY
TWaMIRROR
ТОМАС ДЖЕФФЕРСОН )ООСх о -<хх> ДЕЛТОКРАТИИ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
Рес Тумана Лениздат 1992
67.99 Т56
Издание осуществлено при содействии посольства Соединенных Штатов Америки в Российской Федерации.
Составление и подготовка оригинала, вступительная статья СОЛА К. ПАДОВЕРА
Послесловие и комментарий
В. Н. ПЛЕШКОВА
Перевод М. Д. МАРКИНА
Редактор
А. С. ТУРУНДАЕВСКИЙ
Художник Л. А. ЯЦЕНКО
„ 0202000000—140 пл
Т М171(ОЗ)—92 168 92
ISBN 5-289-01114-5
© В. Н. Плешков, послесловие, комментарий, 1992
© М. Д. Маркин, перевод, 1992 /
© Л. А. Яценко, оформление, 1992
ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
Предисловие американского издателя
Хотя имя Томаса Джефферсона тесно связано как с идеей, так и с реальностью американской демократии, сам Джефферсон не создал специального труда или эссе, посвященного этой теме, и сознательно воздерживался от систематического изложения своих взглядов на проблемы политики и общества. То, что мы знаем о работе в высшей степени плодотворной мысли Джефферсона, как указывает Сол К. Падовер в своем предисловии, взято из написанных им писем.
Из этих писем, как и из других — опубликованных и не-публиковавшихся — источников, Падовер извлек квинтэссенцию взглядов Джефферсона на демократию. Он расположил материал по темам, дав главам книги свои названия: «Естественные права человека», «Принципы демократии», «Конституция», «Политическая экономия», «Социальное устройство», «Религия», «Международные отношения» — и соткав из него единое связное целое. За исключением содержательного и надежно ориентирующего читателя предисловия, Падовер ничего нё добавил от себя и ничего не изменил в мыслях и высказываниях Джефферсона. Эта книга целиком принадлежит Джефферсону.
Эта книга впервые в полной мере раскрывает перед нами Джефферсона как политического мыслителя и как наблюдателя людей и событий, связанных с экспериментом демократии, создателем которого в значительной степени был он сам. Падовер говорит об этом так: «...читателя, который захочет
5
испытать наслаждение поразмышлять над этой книгой или просто перелистать ее, ждет счастливое открытие работы утонченного духа, подчас способного на гневное негодование Свифта, но чаще следующего ритму прозы Бэкона. Джефферсон, быть может, больше, чем любой его современник, воплощал в себе мысли и надежды освободительного века с его верой в заложенные в человеке добрые начала, с его верой в прогресс, доверием к науке и просвещенному разуму. Редактор полагает, что эта книга очень современна и очень нужна. Сегодня мы больше, чем когда-либо, нуждаемся в путеводных ориентирах и надежде. Редактор надеется, что. соотечественники Томаса Джефферсона захотят возобновить свое знакомство с автором Декларации независимости».
ВСТУПЛЕНИЕ
Эта книга опоздала по крайней мере на полтора столетия. Хотя Джефферсона и можно назвать апостолом Павлом американской демократии, хотя он и много писал и обладал исключительным даром слова, он никогда не излагал своих взглядов на демократию систематизированно—в какой-либо одной книге или хотя бы эссе.
Мысли о демократии рассыпаны в самых разных сочинениях Джефферсона, и прежде всего — в его великолепных письмах. Книга собрана главным образом из его писем и бумаг, предназначавшихся для всеобщего сведения. Редактор ничего не добавил от себя и ничего не изменил в мыслях Джефферсона. Не было предпринято никаких попыток разрешить встречающиеся случайные противоречия или исключить какие-то идеи Джефферсона — в сфере экономики, например,—с которыми редактор отваживается не соглашаться. Эта книга целиком принадлежит Джефферсону.
Именно в своих письмах автор Декларации независимости формулировал своиидеи и помогал придавать определенные очертания идеям своего поколения. Он вел переписку с сотнями адресатов в Америке и Европе. За свою жизнь он написал около двадцати пяти т^сяч писем — свершение поразительное, если принять во внимание его активную политическую деятельность и хозяйственные занятия. Писание писем было для Джефферсона тем же, чем являются произнесете публичных речей, пресс-конференции и выступления по радио для государственных деятелей наших дней. Через
7
свои письма Джефферсон обращался к нации и через письма руководил своими последователями. Не обладавший хорошими способностями для публичных выступлений, Джефферсон избегал ораторской трибуны и предпочитал письменный стол. Вместо того чтобы произнести речь, сколь бы выигрышной она ни была, он писал письмо, которое, он знал, будет читаться публично. Такие письма он писал, сознательно преследуя политические цели, рассматривая их как средство обучения своего народа демократии, или, как говорил он сам, «сея полезные истины».
Тема демократии представляет постоянный интерес и имеет непреходящую важность, . особенно в Соединенных Штатах. На редактора произвело сильное впечатление злополучное невежество в том, что касается. понимания целей, средств и путей осуществления демократии, которое, к сожалению, преобладает во многих слоях нашего населения. Это особенно справедливо по отношению ко многим молодым американцам. И здесь любое обвинение в адрес наших школ не будет слишком суровым: они — это в первую очередь касается историков и политологов — не сумели справиться со своей главной задачей—не смогли дать нашим гражданам знание истории и сути американской демократии. Редактору довелось встречать людей, обладающих высокой профессиональной квалификацией и являющихся экспертами в, своей сфере деятельности, для которых, однако, имена Джефферсона и Монро означали просто неких людей, живших в восемнадцатом столетии. Такое распространенное незнание или недопонимание достойно особенного сожаления, когда оно относится к наследию Джефферсона, потому что автор Декларации независимости и поныне является воплощением не только американской мечты о свободе и равенстве, но и освободительных идеалов всего человечества.
Многие американцы склонны забывать, что бесценное наследство демократии, которым они пользуются сегодня, было завоевано в тяжелой борьбе и что потребовались усилия поколений, чтобы на, нашем континенте утвердились жизне
8
способные, демократические институты. Демократия — это не добровольный дар благосклонных богов. Если мы не будем мудрыми и просвещенными, у нас в будущем может и не быть демократии. За каждую ценность нужно бороться, чтобы ее сохранить. В прошлом победа в борьбе за свободу была завоевана людьми, обладавшими умом и волей, чтобы стать свободными. И первым среди этих мастеров — строителей демократии был, конечно, Томас Джефферсон, беспримерно сочетавший в себе ученого, писателя, эрудита-исследователя, администратора и бывший вместе с тем одним из самых крупных политических деятелей своего времени, добившихся наибольшего успеха. Несмотря на свою застенчивость, он был бойцом высшего порядка, это был человек из стали, носивший простую одежду. В ретроспективе он начинает все больше и больше выглядеть как провидец в библейском смысле слова, как пророк, по слову которого исполняются человеческие мечты.
Что же в таком случае составляет суть демократии? Для Джефферсона существо демократии заключалось в идее свободы. Необходимо не забывать, что он был сыном своего века, человеком, изучавшим философию восемнадцатого столетия и наблюдавшим политическую сцену своего времени. Но если то, что он читал, приходило к нему из Европы, то обеими ногами он твердо стоял на свободной земле Америки. Поэтому % его поражало разительное несоответствие между концепцией естественных прав человека, созданной европейскими философами, и реальным унижением людей, царившим в окружавшем их мире. Сын независимого, самостоятельно занимавшегося своим самообразованием виргинского фермера, Джефферсон не мог понять того причудливого мазохистского мистицизма, который зачастую делал европейцев добровольными рабами своих господ. Рационалист и поклонник природы, он был полон решимости не допустить, чтобы мракобесие и тирания, эти два врага-близнеца человечества, см'огли укорениться на американской земле. В тот год, когда Джефферсон был избран третьим президентом Соединенных
9
Штатов, он написал своему другу д-ру Рашу: «Я поклялся перед алтарем Божьим быть вечным врагом любой формы тирании над разумом человека».
Европейские условия жизни, которые через правление Англии оказывали влияние также и на Америку, придали мысли Джефферсона ее бескомпромиссный освободительный склад. Девять десятых населения Европы были бедны и жили в порабощении, чтобы одна десятая могла жить в свободе и роскоши. И даже в 1826 году, за несколько дней до своей смерти, Джефферсон писал с горечью, необычной для него: «Люди, составляющие большинство человечества, не рождаются на свет с седлами на своих спинах, точно так же, как и немногие привилегированные не рождаются в сапогах со шпорами, готовыми милостью Божьей законно ездить верхом на других». Что видел Джефферсон, озирая европейскую сцену? Англию, где коррумпированная аристократия правила через душевнобольного монарха. Пруссию, где правил компетентный деспот, а затем ему наследовал деспот некомпетентный — «боров телом, точно так же, как и умом». Россию — неимоверных размеров тюремный дом для крепостных, живущих под бичом полувосточных тиранов. Австрию — полуфеодальную страну, тщетно пытающуюся избавиться от господства аристократии и клерикализма. Францию, агонизирующую под бременем скверного управления и нищеты, сползающую в пропасть революции и анархии. Всюду в Европе, куда бы ни обратился его взгляд, Джефферсон не мог увидеть ничего, кроме примеров тирании и безнадежности.
«Находясь в Европе,— рассказывает он,— я часто развлекал себя размышлениями над характером царствовавших в то время коронованных особ... Людовик XVI был глупцом... Король Испании был тоже глупец, и то же самое — неаполитанский король. Они проводили свои жизни на охоте... Король Сардинии был дураком... Королева Португалии... идиоткой от природы. И таким же был датский король... Король Пруссии, наследник великого Фридриха, был просто боров телом, точно так же, как и умом. Густав Шведский и
10
Иосиф Австрийский были помешанными, а Георг Английский... настоящим сумасшедшим в смирительной рубашке... Эти животные лишились ума и сил».
Это негативное влияние опыта Европы на мысль Джефферсона и его размышления об американской демократии невозможно переоценить. В Европе царили социальная жестокость и политическая несправедливость, и дети Европы пересекали тысячи миль океанских просторов, уезжали за океан, только чтобы избавиться от этих нестерпимых условий существования. «Европа,— сказал однажды Джефферсон, — это первая идея, первая, грубая проба, произведенная еще до того, как созидатель научился своему делу или пришел 'к окончательному решению относительно того, что он собирается создавать». И в этих словах содержится намек на то, что Америка должна быть усовершенствованием первой, грубой модели.
Пребывание Джефферсона во Франции в качестве американского посла еще больше углубило его отвращение к кастам и абсолютизму. Нищета н страдания этой страны наполняли его негодованием. «Из двадцати миллионов человек, которые, как считается, населяют Францию, — писал он из Парижа,— я полагаю, девятнадцать миллионов более обделены и болёе обездолены во всем, что требуется для человеческого существования, чем самый несчастный человек во всех Соединенных Штатах». Он знал, что причиной этих отнюдь не неизбежных несчастий была «плохая форма правления».
Америка никогда не должна вступать на страдальческий путь Европы, где, писал Джефферсон, правительства похожи на «коршунов, чьему попечению вверили голубей». Только те, кто видел Европу, способны в полной мере понять, каким настоящим раем была Америка по сравнению с ней. Поездка в Европу, как писал Джефферсон Джеймсу Монро в 1785 году, «побудит вас обожать вашу собственную страну, ее землю, ее климат, ее равенство, свободу, законы, ее людей и их образ жизни». «Боже мой,— восклицает он,—как мало мои соотечественники знают о том,. какими драгоцен-
11
ними дарами они владеют, как мало догадываются о том, что такого нет больше ни у одного другого народа в мире!»
Здесь, в Западном полушарии, возникала новая страна, чьи граждане еще не были деморализованы наследственным неравенством. С населением, неразвращенным и не закованным в цепи, живущим по большей части на плодородной и нефеодализированной земле, было возможно построить новое общество, которое не будет повторять трагического пути Европы. Джефферсон, кроме того, вырос в тех местах, которые в его время были приграничными — районом у рубежа осваиваемых европейскими переселенцами территорий; и его соседями, людьми, которых он знал и уважал, были полагающиеся на самих себя индивидуалисты, наделявшие себя землей не по милости какого-нибудь лорда или аббата.
Фундаментальной проблемой в социальной реальности во времена Джефферсона, как и сейчас, была проблема правительства. Почти всякое социальное зло в конечном счете исходило из природы и действий государства. Немного было тогда ограничений, которые можно было противопоставить жестокостям и понуждению дурного правительства, чьи подданные в те годы, как правило, не имели политических прав и потому были беспомощны. Для Джефферсона было аксиомой: там, где граждане не располагают правом контролировать свое правительство, в результате всегда будет возникать общество, в котором волки правят овцами. Джефферсон даже не видел здесь никакой возможности для спора. Даже худшее правительство, получающее свою власть от народа, для него было предпочтительнее самой великодушной автократии, так как Джефферсон был убежден, что люди имеют естественную привилегию совершать ошибки, которые, однако, их здравый смысл окажется в состоянии вскоре исправить, если люди будут предоставлены самим себе. Джефферсон считал самоочевидным, что лучшей формой правления является та, при которой граждане имеют наибольшую свободу, даже если это способно сделать правительство наполовину бессильным. По той же причине могущественное прави
12
тельство будет неизбежно дурным, поскольку рано или поздно — и скорее раньше, чем позже,— оно всегда перестает быть слугой и становится господином для граждан, которые его создали.
У Джефферсона не было иллюзий относительно природы любого правительства. Как реалист, изучавший историю, — он подобно Вольтеру обращался к ней за уроками, которые она способна преподать, а не ради развлекательного чтения,— Джефферсон смотрел на правительство, как таковое, холодным скептическим взглядом. Точно так же, кстати, поступали и многие из его современников в Америке, особенно те из них, кто принимал деятельное участие в создании Конституции. Джефферсон опасался правительства как потенциальной угрозы, но принимал его как неизбежное зло. Он понимал, что общество нуждается в той или иной форме организации и управления, но и каждому человеку нужна определенная степень свободы; и поскольку оба эти требования выглядят взаимно исключающими друг друга, конфликт между порядком и свободой кажется непримиримым. В истории, как хорошо знал Джефферсон, правительства всегда покушались на свободу личности, иногда с помощью хитроумных законов, а нередко и с помощью неприкрытого насилия. То, что во все времена лишь немногие правители использовали свою власть ради подлинного блага управляемых, почти самоочевидная истина. В одном из своих самых замечательных высказываний Джефферсон однажды допустил, что, если бы ему пришлось сделать выбор между деспотизмом и анархией, он бы предпочел анархию. «Если бы задались вопросом, что больше — отсутствие законов, как у дикарей Америки (индейцев)-, или слишком большое количество законов, как у цивилизованных европейцев,— подвергает человека наибольшему злу, то тот, кто наблюдал и то и другое человеческое состояние, выберет первое». И он сделал еще одно добавление, которое даже более подходит Европе сегодня, чем в его время: «Овцы живут счастливее сами по себе, чем под опекой заботливых волков».
13
Поскольку все правительства неизбежно склонны деградировать в состояние тирании, перед людьми поколения Джефферсона стояла проблема: как не допустить, чтобы слуга, необходимый обществу, не вырастал в чудовище. Как, другими словами, можно сдерживать правительство от покушений на свободу?
«Существуют права,— писал Джефферсон в 1789 году,— которые не имеет смысла передоверять правительству и которые все правительства до сих пор всегда стремились нарушать. Это право мыслить и предавать гласности свои мысли устно или письменно; это право свободной торговли; это право на личную свободу и неприкосновенность».
Для Джефферсона права правительства были всецело подчинены жизни и свободе, а без свободы человек не способен строить свое счастье. Могущественное государство, писал Джефферсон Джеймсу Монро в 1782 году, «уничтожает радости существования» и заставляет человека думать о том, «что лучше бы ему вообще не родиться на свет».
Решение проблемы заключается в самоправлении. Людям должно быть гарантировано их право избирать и контролировать государственных и общественных ответственных лиц не из милости или соображений целесообразности, а в силу права, данного им самой природой. Люди, настаивал Джефферсон [это была разработанная в восемнадцатом столетии доктрина, которую разделяли и многие другие выдающиеся умы], от рождения обладают рядом неотчуждаемых прав, «среди них — право на жизнь, свободу и стремление к счастью». Среди этих естественных прав человека есть также право на самоправление. «Каждый человек и каждая общность людей, живущих на земле,— пояснял Джефферсон президенту Вашингтону в 1790 году,— обладают правом на са-моправление. Они получают его вместе с жизнью из рук природы. Личность осуществляет это право через свою индивидуальную волю; общность людей — через волю большинства, так как закон большинства есть естественный закон каждого человеческого общества».
М
Критики демократии возражали, утверждая, что люди не способны управлять самими собой. Джефферсон опроверг этот аргумент двумя короткими фразами. «Иногда говорят, что человеку не может быть доверено управлять собой. Можно ли тогда доверять ему управление другими людьми?» Не принимал Джефферсон и вымученной, частичной демократии под патронажем некоей личности или общественной группы. «Нет, друг мой, — писал он Джозефу Кейбеллу, — верный способ получить хорошее и безопасное правительство — это не доверять всего управления одному человеку или правительству, но разделять его между многими». И еще, обращаясь к своему французскому другу Дюпону де Немуру: «Мы с вами оба думаем о людях как о наших детях... Но вы любите их как малолетних детей, которых боитесь предоставить самим себе без присмотра няни, а я — как взрослых людей, которых я предоставляю свободному саисправлению». Профессор Чарльз И. Мерриам назвал последнее высказывание одной из лучших формул принципов демократии.
Джефферсон верил в умственные и моральные силы человека и доверял «здравому смыслу человечества». Люди, управляющие сами собой, могут совершать ошибки, ио у них есть возможность исправлять их. А у людей, которыми тгра-вяТ) нет иного пути, как страдать, пребывая в терпении или взрываясь в насилии. «Я настолько полагаюсь на здравый ум общности людей и на честность их лидеров, что не боюсь и того, чтобы они предоставляли любым делам идти плохо до любой степени». Людьми можно плохо руководить или обманывать на некоторое время, но там, где для правды пути открыты, люди научатся отвергать то, что фальшиво й вредно. «Там, где люди хорошо информированы, им можно вверить управление самими собой; когда же дела пойдут настолько плохо, что они начнут отдавать себе в этом отчет, на них можно будет положиться в том, что они смогут исправить ошибки».
Одна из фундаментальных потребностей демократического общества поэтому — образование народа. Тирания, как
15
было известно Джефферсону, всегда процветала за счет невежества. Там, где царила темнота, люди не были -свободны. Только яркий свет знания мог рассеять устойчивые предрассудки и освободить способности человеческого разума для самоправления. Демократическое общество без образования народа, конечно, немыслимо. «Есди нация желает оставаться в невежестве и быть свободной... она хочет того, чего никогда не было и никогда не будет». Джефферсон выступал за всеобщее народное образование не только ради того, чтобы демократия могла жить и быть эффективной, но и ради того счастья, которое может испытывать человек с расширением своего умственного кругозора. «В нынешнем стремлении распространить на как можно большую часть человечества благословение образования я вижу перспективу великого продвижения вперед, к счастью всей человеческой расы».
По той же самой причине Джефферсон выступал за ничем не стесненную прессу. Раз демократия нуждается в гражданах, которые могут читать, из этого следует, что они должны быть свободны в своем чтении. Цензура любого рода и ограничение доступной каждому информации уничтожают саму душу демократии и заменяют деспотическую власть над телом человека тиранией над его разумом. Более того, поскольку существо демократии заключается в праве меньшинства быть услышанным, принцип цензуры снабдит большинство тираническим оружием. «Наша свобода,— писал Джефферсон,— зависит от свободы печати, а свобода печати не .может быть ограничена без того, чтобы не оказаться утраченной целиком». И хотя сам Джефферсон часто бывал жертвой распущенных нападок со .стороны некоторых газет — в большинстве своем злонамеренных, — он считал, что пресса должна быть защищена любой ценой. В период своего первого президентства он однажды так высказался о яростно ненавидящих его газетах: «Я буду защищать их даже в праве лгать и клеветать». ।
Тот же самый принцип прилагался и к книгам. Джефферсон говорил, что если приведённые в книге факты фаль
16
шивы — это должно быть доказано и если аргументация ложна— она должна быть опровергнута. «Но, Бога ради, предоставьте нам свободу выслушать обе стороны!» Непопулярным идеям должно быть предоставлено их слово, хотя критику этих идей и можно поощрять. Без ничем не стесненной критики государственных и общественных деятелей и государственной политики демократия вскоре выродится. «Требовать, чтобы порицатели (критики) предпринимаемых обществом/ и государством мер подлежали наказанию, — это значит повторять требование волков из басни, чтобы овцы выдали им своих сторожевых собак как заложников мира и взаимного доверия, устанавливаемого таким вот образом между волками и овцами». (Письмо Джайлсу от 17 декабря 1794 г.)
Демократия, при которой люди свободны думать и говорить, что они пожелают, также подразумевает и свободу совести. Для Джефферсона религиозная тирания была даже еще более отвратительна, чем политический деспотизм. Религиозный фанатизм — он это хорошо знал — пролил много крови и причинил много страданий в прошлом. В своих «Заметках о штате Виргиния» Джефферсон пишет: «Миллионы невинных мужчин, женщин и детей со времен возникновения христианства были сожжены, подвергнуты пыткам, имущественным лишениям, заключены в тюрьму, и, однако, мы и на дюйм не продвинулись по направлению к единомыслию». Поскольку религиозное единомыслие было и недостижимо и не нужно, самым мудрым оказывалось оставить попытки его достигнуть. Пусть каждый человек верит, как он хочет, и поклоняется тому, чему хочет, или не верит и не поклоняется, чему не хочет. Религия, утверждал Джефферсон, это «отношения между каждым человеком и его Создателем, в которые никто другой, и прежде всего общество, не имеет права вмешиваться». Сам Джефферсон не был приверженцем церкви и к церковным догмам испытывал антипатию, но твердо верил в моральные принципы Иисуеа.
Предоставить государству власть и право предписывать некую религию своим гражданам было для нега столь же не
17
приемлемым, как и принцип наказания за религиозные убеждения. Одним из непреходящих достижений Американской революции была религиозная терпимость, и Джефферсон всю жизнь гордился своим эпохальным Актом об установлении религиозной свободы, принятым Ассамблеей Виргинии в 1786 году. Этот акт, созданный Джефферсоном, начинается с изложения высокого принципа: «В полной мере сознавая, что Всемогущий Господь создал разум человека свободным...» — и завершается торжественным предостережением о том, что любое ограничение свободы совести должно рассматриваться как «нарушение естественного права человека». В. гуманистической философии Джефферсона религиозная терпимость была первичной необходимостью не только благодаря своей самоценности, но я в целях самосохранения демократического общества. Он знал, сколько жестокости заключено в религиозной нетерпимости, и знал, сколь угрожающей становится опасность тирании, когда государство объединяет свои силы с господствующей в государстве церковью. Эта «ненавистная комбинация церкви и государства», как называл их союз Джефферсон, в прошлом несла хаос и разрушение в человеческое общество, и этому нельзя позволить случиться в Америке. «В любые времена и в любой стране священник был враждебен к свободе. Он всегда вступал в союз с деспотом, оправдывая его преступления в обмен на его покровительство и собственную безнаказанность». В Америке люди должны быть свободными, как телесно, так и духовно, и ни один человек и ни один закон не вправе предписывать ему, во что верить. Джефферсон выразил этот принцип терпимости с грубоватой резкостью, когда написал: «Мне не причинит никакого вреда, если сосед мой станет утверждать, что есть двадцать богов или что Бога нет. Это не повредит моему карману и не переломит мне ноги».
Преданность Джефферсона американской демократии привела его к отстаиванию принципа бескомпромиссной изоляции в сфере международной политики. Его собственный горький опыт и не мог привести ня к чему другому. Необходимо
16
помнить, что годы его наиболее активной деятельности в политике совпали с одним из периодов потрясений в Европе. Когда Джефферсон был государственным секретарем при президенте Вашингтоне, французы обезглавили свою королевскую чету, тем самым навлекая на себя войну извне. Когда Джефферсон стал вице-президентом' Соединенных Штатов, Бонапарт начал одерживать победы, которые мостили ему дорогу к диктатуре. Когда Джефферсон был президентом Соединенных Штатов, он стоял лицом к лицу с миром, который Наполеон попирал ногами на суше, а Британия опустошала на морях. Более двух десятков лет, большинство из которых Джефферсон занимал официальные государственные посты, мир не знал мира. Джефферсон наблюдал эту картину международного насилия и кровопролития с чувством, близким к отчаянию. «Во всем животном царстве,— писал он с горечью своему другу Мэдисону,— я не припомню другого рода существ, кроме рода человеческого, который бы столь упорно’ и систематически занимался уничтожением самого себя». И более ста тридцати лет назад он произнес слова обвинения, которые даже с еще большим основанием могут быть произнесены и сегодня *: «Моральные принципы и общепринятые установления, которые до сих пор связывали цивилизованные нации... ныне уступили дорогу силе — закону варваров, и рассвет девятнадцатого столетия забрезжил вандализмом пятого».
Воюющие стороны бестрепетно нарушали права американцев и свободу американского мореплавания. Что должны были делать Соединенные Штаты? Вступить в войну? Подобное средство излечения было, на взгляд Джефферсона, ничуть не лучше самой болезни. «Я люблю мир,— писал он,— и я забочусь о том, чтобы мы смогли дать всему свету еще один полезный урок, показав, что существуют и другие средства ответить на причиняемый нам ущерб, чем объявить вой
• Статья писалась С. Падовером в 1939 году, — Примеч, переводчика.
19
ну, которая становится таким же наказанием для самого на-казующего, как и для наказуемого». Таким «другим средством» стало прекращение всех сообщений с воюющими сторонами, отказ от всяких коммерческих отношений с любым агрессором и политика, не позволяющая конфликтам между воюющими державами разрушать свободные институты Америки. Уникальная позиция Америки в мире, погружающемся в состояние хаоса, выражена Джефферсоном в словах, сохраняющих свою силу и важность сегодня:
«Наши трудности, конечно, велики — это так, особенно когда мы принимаем во внимание только самих себя. Но когда мы сравниваем их с теми, что испытывает Европа, они кажутся просто райскими радостями... Судьба определила нам время жить посреди таких сцен волнений и насилия, каких, насколько нам известно, не знали никакие другие времена. Завоеватель сеет по земле хаос и разрушение... И в самом деле... в сравнении со всем этим наш путь усыпан розамц. И система, правления, которая держит нас на плаву во времена мирового кораблекрушения, будет увековечена в истории. У нас будут, конечно, свои маленькие ссоры и горькие обиды; иногда, конечно, и у нас будут появляться свои демоны-искусители... Но, к счастью для нас, мамонт не может плавать и чудовищный Левиафан не может выйти на сушу; и, если мы будем держаться подальше от них, они не смогут добраться до нас».
Политика Джефферсона состояла не только в том, чтобы держаться подальше от европейских «львов и тигров», как. он именовал эти воинственные силы, но, что столь же важно, эта политика стремилась и их самих держать подальше от Америки. Он надеялся, что можно будет найти некие средства установить посреди океана демаркационную линию, с тем чтобы навсегда избавить от столкновений два земных полушария. Он видел будущее американского континента в свободе и мире и был озабочен тем, чтобы разрываемая войнами Европа не смогла зарази1ь Западное полушарие своим безумием. Переписка Джефферсона с его учеником президен
20
том Монро показывает, как сильно он был привержен идее изоляции — быть может, лучше сказать обособленности,— которой суждено было воплотиться в «доктрине Монро». Одно из писем Джефферсона к Монро проясняет идею этой доктрины:
«Я всегда полагал фундаментально важным для Соединенных Штатов никогда не принимать деятельного участия в ссорах и схватках держав Европы. Их политические интересы всецело отличаются от наших. Их взаимная ревность и зависть, их равновесие сил, их запутанные союзы, их формы и принципы правления — все это абсолютно нам чуждо. Это нации вечных войн. Вся их энергия растрачивается на уничтожение трудов, собственности, добра и жизни своих народов. Что же касается нас, то еще ни у одного другого народа никогда прежде не было такой возможности, как у нас, испытать в действии противоположную систему мира и братского отношения ко всему человечеству, возможности направлять все наши средства и способности на цели улучшения и развития, на совершенствование нашей жизни, а не на разрушение... Из наших же собратьев по нашему собственному полушарию ни одна нация сегодня, и еще столетие спустя, не будет ни в состоянии, ни в силах или склонностях пойти на нас с войной. А те плацдармы, которыми европейские нации обладали в Северной или Южной Америке, один за другим ускользают у них из-под ног, так что мы скоро совсем избавимся от их соседства».
Идея изоляции в сфере международной политики простирается и на сферу экономической деятельности. Сын фермера и сам фермер, Джефферсон испытывал недоверие к жизни городов и к коммерческим классам. Он никогда не мог преодолеть своей предубежденности против урбанического хозяйства и урбанической цивилизации. Сельские жители, считал Джефферсон, превосходили обитателей городов главным образом потому, что владение землей давало им чувство свободы и независимости.
Боясь урбанизации и последующей деградации способно
21
стей людей к демократии, Джефферсон хотел бы, чтобы Соединенные Штаты оставались обществом аграрным, выращивающим собственные продукты пропитания и не производящим фабричных изделий. «Что же касается промышленной деятельности в целом, то пусть наши заводы остаются в Европе». Пусть Европа хранит свой обездоленный пролетариат и свои трущобные города, Америка же остается сельскохозяйственным демократическим обществом с ничем не стесненными природными просторами. Связь с Европой следует свести к простому обмену сельскохозяйственных продуктов на изделия промышленности.
Условия так изменились со времен Джефферсона! Современная технология победила пространства и расстояния, и Соединенные Штаты не могут с прежним довольством полагаться на выгоды- своего географического положения. Еще более глубокие изменения произошли в американской экономике. Из аграрной страны с населением в пять миллионов человек, какими они были в 1800 г., Соединенные Штаты превратились в высокоразвитую индустриальную державу с населением в 175 миллионов человек, большинство из которых живет в городах, а не в сельской местности. Промышленные центры породили сложные проблемы и даже острые социальные конфликты, но они же и помогли придать новые очертания нашей демократии. Джефферсон был бы удивлен и, возможно, восхищен тем, что горожане показали себя не менее способными к демократической жизни, чем сельский люд его эпохи,
Джефферсон знал, что в человеческом обществе ничто не вечно в ничто не застраховано от перемен. Во времена кризисов, когда дело касалось, благополучия его сограждан, сам Джефферсон был способен отбрасывать теорию в сторону. Все поклонники прогрессивной демократии могут только аплодировать в ответ на слова Джефферсона, написанные им в 1816 году:
«Есть люди, которые смотрят на конституции со священным благоговением и считают их подобием ковчега евященно-
22
го завета — слишком большой святыней, чтобы к ней можно было прикасаться. Они приписывают людям предшествующих времен мудрость, превышающую человеческую, я полагают, что все ими созданное уже не может быть как-либо неправлено или дополнено... Я, разумеется, отнюдь не сторонник частых и неоправданных опытом изменений в законах и конституциях... Но я также знаю, что законы и человеческие институты должны идти рука об руку с прогрессом человеческого разума... По мере того как совершаются новые открытия, как открываются новые истины, а обычаи и мнения меняются с изменениями обстоятельств, должны развиваться также и институты государства и общества, они также должны идти в ногу со временем. Мы с тем же основанием можем требовать от взрослого мужчины, чтобы он продолжал носить все ту же куртку, которую носил еще мальчиком, как и требовать от цивилизованного общества продолжать жить по правилам, установленным нашими предками-варварами... Каждое поколение людей... имеет право избирать для себя ту форму правления, которая, по его убеждению, более всего сможет помочь ему быть счастливым».
Тенденция современности ведет в направлении все большей концентрации власти в руках правительства. Проблема свободы личности в контексте более или менее регулируемой государством экономики требует бороться за ее разрешение в наше время, точно так же, как вопросы политической свободы и свободного рынка были предметом борьбы во времена Джефферсона. Мы должны идти вперед по пути демократии, уж таковы наши традиции, и в этом заключается, будем надеяться, наша мудрость.
Джефферсон считал, что жизнь без свободы не стоит того, чтобы ее прожить. Американцы знают, что демократический идеал требует веры в себя и что демократический образ жизни требует мужества. В трудные годы, которые еще, несомненно, ожидают нас впереди, американцам потребуется напрягать все свои моральные силы, чтобы сохранить свой образ жизни, свои свободы и свои перспективы. И Томас Джеф
23
ферсон — этот мудрец демократии, сформулировавший фундаментальные принципы, которые определяют отношения свободных граждан с избранным ими правительством,— будет служить нам как мудрый проводник или как свет надежного маяка. Ибо он сам боролся с теми же проблемами, которые смущают и нашу цивилизацию, и находил в себе неукротимую смелость верить, что «свет и свобода неодолимо наступают».
Редактор надеется, что эта книга, содержащая квинтэссенцию политических и социальных взглядов Джефферсона, внесет свой вклад в понимание американской демократии и поможет оценить ее заново. Это не антология, и, однако, это вполне целостная книга, содержащая изложение принципов, выстроенное в логической последовательности. Извлечения сделаны как из опубликованных произведений Джефферсона, так и из машинописных копий, снятых с его рукописей и хранящихся в Нью-Йрркской публичной библиотеке [основная масса рукописей Джефферсона находится в Библиотеке Конгресса, но «сливки» и здесь были сняты, и многое*можно найти в публикациях]. Редактор не делал никаких добавлений или вставок, строго ограничив свою редакторскую работу лишь организацией материала под тематическими подзаголовками и позволив себе опускать слова или фразы Джефферсона, которые представлялись в каждом данном случае не существенными в развитии главной мысли автора (эти места обозначены многоточием). Орфография и грамматический строй следуют оригиналу. Редактор, разумеется, должен был сохранять сдержанность в отборе материала, в первую очередь для того, чтобы избежать повторений. Тем, кто захочет познакомиться с мыслями Джефферсона в их, так сказать, «природной скорлупе», можно рекомендовать «Приложение I», которое содержит принадлежащие ему изречения и крылатые слова, выстроенные по темам и в алфавитном порядке. 4
Редактор хотел бы воспользоваться этой возможностью, чтобы выразить свою благодарность миссис Элеонор Берман
24
1 мисс Эстер Дэвидсон за их помощь в подготовке рукописи »той книги, мистеру Френсису Дж. Уикуэру за его добрую поддержку.
СОЛ К. ПАДОВЕР
ОТ ИЗДАТЕЛЯ РУССКОГО ПЕРЕВОДА
В основном тексте книги в квадратных скобках приводятся, слова, добавленные Падовером для связи и пояснения фрагментов текста; в круглые скобки, как и в авторском оригинале, заключены пояснения самого Джефферсона; мы сохраняем и другие принадлежащие ему выделения в тексте. В комментарий, помещенный в конце книги, не представилось возможным включить сведения обо всех адресатах Томаса Джефферсона. Как и Сол К. Падовер в оригинальном издании, мы ограничились здесь лишь некоторыми из сотен и сотен лиц, с которыми вел переписку или которых упоминал в своих письмах американский мыслитель. Комментарий содержит также и необходимые для нашего читателя пбяснения к таким, например, понятиям, как Хабеас корпус, Билль о правах, Английская конституция, к привычным, но часто плохо понимаемым словам, наподобие «импичмент», «виги и тори», «майорат», к названиям отдельных течений протестантизма — «кальвинизм», «лютеранство», «пресвитерианство», «Общество друзей» — «квакеры» и т. д. Комментарий выстроен в алфавитном порядке, и читатель легко сможет, следуя ему, сделать именную или предметную ссылку. Переводы цитат, выражений и отдельных слов с латинского или французского даются в подстрочных примечаниях—за исключением тех случаев, когда Джефферсон сам перелагает их смысл далее в тексте.
Глава 1
ЕСТЕСТВЕННЫЕ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА
Эти истины самоочевидны
Декларация независимости. 1776 г. *
Мы считаем самоочевидными истины:
что асе люди созданы равными;
что все они наделены Творцом определенными [врожденными и] неотъемлемыми правами, среди кото* рык — право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью; что для обеспечения этих прав люди создают правительства, справедливая власть которых основывается на согласии управляемых;
что если какой-либо государственный строй нарушает эти права, то народ вправе изменить его или упразднить и установить новый строй, основанный на таких принципах и организующий управление в таких формах,
* Цитаты из принятого Конгрессом 4 июля 1776 г. текста Декларации независимости даются с небольшими редакционными изменениями в официальном американском переводе, сделанном к празднованию 200-летия независимости США. Слова и фразы, исключенные Конгрессом из первоначального текста Т. Джефферсона, помещены в скобки, а добавленные им выделены курсивом.—' Примеч. переводчика.
26
которые должны наилучшим образом обеспечить безопасность и благоденствие народа-*.
Человек, рожден свободным
Письмо к 1813 г.
Мы признаем, что наши дети рождаются свободными; что эта свобода — дар природы, а не тех, кто их зачал; что они вверены нашему попечению во младенчестве и детстве и поэтому по необходимости находятся под нашей ограниченной властью, что эта власть и попечение, вверенные нам, должны использоваться только для блага ребенка и для заботы о нем... И так как ребенок никогда не является собственностью своего отца, то когда он становится взрослым человеком, он становится самостоятельным субъектом права, получая право использовать по своему усмотрению свои физически* .и духовные силы и плоды своих трудов.
Право свергнуть деспотическое правительство Декларация независимости. 1776 г,
Благоразумие, конечно, требует, чтобы давно сложившиеся формы правления не сменялись вследствие
* «Когда мы были вынуждены ходом событий обратиться к оружию для восстановления своих прав, было сочтено необходимым апеллировать к миру и вынести наши оправдания своим действиям на суд человечества. Это и была цель Декларации независимости. Не отыскивать новые принципы или новые аргументы, о Которых прежде никто не думал, не просто сказать то, чего прежде Никогда не говорилось, но представить перед человечеством суть Дела в свете здравого смысла в словах и выражениях столь простых и определенных, которые были бы для него убедительными и оправдали бы наш статус независимости, который мы были вынуждены занять. Не преследуя целью никакой оригинальности излагаемых принципов или вдохновляющих их чувств, но и не копируя что-Либо определенное из прежде написанного, Декларация должна выла стать выражением американского склада ума, и это выражение должно было по своему духу и тону быть достойным самого Случая». (Письмо к Генри Ли. 1825 г.)
27
маловажных_и преходящих причин, так как опыт прошлого показывает, что люди скорее склонны терпеть зло, пока оно еще переносимо, ^ем пользоваться своим правом упразднения привычных форм жизни. Но когда длинный, ряд злоупотреблений и насилий, неизменно преследующих одну и ту же цель, обнаруживает стремление подчинить народ абсолютному деспотизму, то право и долг народа — свергнуть такое правительство и создать новые гарантии обеспечения своей будущей безопасности.
Право на личную свободу »
Письмо к Дж. Монро. 1782 г.
Если мы в какой-то степени созданы для других, то в гораздо большей — созданы для самих себя. Это противоречило бы всем нашим ощущениям и, конечно, было бы смешно и нелепо, если бы мы предположили, что человек имеет меньше прав на самого себя, чем кто-нибудь из его соседей или даже все они, вместе взятые. Это означало бы рабство, а совсем не ту свободу, которую Билль о правах сделал неприкосновенной и за сохранение которой сделано ответственным наше правительство. Ничто другое не способно столь далеко увести нас от этой свободы, как утверждение мнения о том, что государство имеет вечное и бесконечное право требовать услуг и службы от всех своих граждан. Для людей определенного образа мыслей это будет означать уничтожение всех радостей человеческого существования; и утверждать это — значит противоречить Подателю жизни, который дал нам жизнь для счастья, а не для жалкого существования. И конечно, для людей, которые так думают, иначе не стоило бы рождаться на свет.
Право думать и действовать свободно Письмо к Хамфрису. 1739 г.
Существуют права, которые неполезно и бессмысленно передоверять правительству и которые все правительства всегда до сих пор стремились нарушать. Это право мыслить и предавать гласности свои мысли устно или письменно; это право свободной торговли; это право на личную свободу и неприкосновенность. Существуют настолько надежные инструменты и средства, предназначенные для того, чтобы управление было успешным и надежным, что мы никогда не должны предоставлять законодательной власти свободу их изменять. Новая Конституция надежно обеспечила их за исполнительной и законодательной властью, но не за судебной. Она должна была установить отправление правосудия самим народом, то есть судом присяжных. Существуют также инструменты настолько опасные для прав народа, ставящие эти права в зависимость от милости тех, кто управляет, что эти инструменты нельзя предоставлять никому из управляющих от имени законодательной или исполнительной власти иначе как в строго определенных случаях. Таким инструментом является постоянная армия, сохраняющаяся под ружьем в мирное время.
Право самоправления
Особое мнение... по вопросу о том, t должно ли местопребывание правительства J быть перенесено на Потомак. 15 июля 1790 г. 1 Каждый человек и каждая общность людей, живучих на земле, обладают правом на самоправление. О(ни ролучают его вместе с жизнью из рук природы. Лич-йость осуществляет это право через свою индивидуальную волю, общность людей — через волю большинства, ^ак как закон большинства есть естественный закон для аждого человеческого общества.
29
Право свободной переписки и обмена информацией
Письмо к Монро. 1797 г.
Право свободной переписки и обмена мнениями, взглядами и информацией между гражданами на основе их общих интересов, как общественных, так и личных, независимо от юрисдикции, под которую эти их общие интересы подпадают... это естественное право и отнюдь не дар какого-либо местного закона — закона Англии, Виргинии или Конгресса; это право общее со всеми другими естественными правами человека, и это одна из тех ценностей, для охраны и сохранения которых образуется само общество и устанавливаются муниципальные законы.
Одно поколение не имеет права связывать обязательствами другое
Письмо к Дж. У. Эппису. 1813 г.
Земля принадлежит тем, кто живет, не тем, кто умер. Воля и мощь человека утрачиваются им вместе с жизнью — таков закон природы. В некоторых обществах им дается искусственное продолжение ради поощрения трудолюбия и предприимчивости, в некоторых — отказывают в этом, как и наши соседи-аборигены, которых мы называем варварами. Поколения людей можно рассматривать как общины или объединения. Каждое поколение людей на период своего существования обладает правом* пользования землей как чужой собст
* В оригинале: «Each generation has the usufruct of the earth», что дословно следовало бы перевести: «Каждое поколение людей обладает узуфруктом на землю.,,» То же самое — ниже, во всех случаях, выделенных курсивом. «Узуфрукт» — заимствованный из латинского языка. юридический термин, означающий право пользования чужой собственностью без причинения ущерба. Разумеется, Т. Джефферсон в его соратники, успешно строившие правовое государство в век Просвещения, свободно ориентировались не только
30
венностью без причинения ущерба. Когда оно переста-. ет существовать, это право переходит к следующему поколению свободным от долгов и ограничений, затем — к следующему за ним, и так далее, и так далее, и так всегда, от одного поколения к другому.
Мы можем рассматривать каждое поколение людей как некую нацию или народ, обладающий правом по воле большинства принять на себя определенные ограничения или обязательства и связать себя ими, но точно так же не имеющий никаких прав связывать своими собственными обязательствами последующие поколения, как и обитателей любой другой страны.
Мы можем также уподобить суть дела ординарному юридическому случаю, в котором обладатель пожизнен-: ной земельной аренды может закладывать в обеспече-
гв римском праве, но и в современных им европейских системах права; однако даже для наших юристов используемые ими термины, наподобие «узуфрукта», могут представить известные трудности, не говоря уже о нас, простых гражданах-неспециалистах. Между тем нам всем, и сторонникам широкого движения «зеленых» в .особенности, было бы важно хорошо понять, оценить и удержать в ; памяти выраженную здесь глубокую и многогранную, по мнению ; переводчика, мысль Джефферсона. Ради этого переводчик взял на себя смелость дешифровать трудные места непосредственно в тек-• сте письма, облегчая этим восприятие и лишь отчасти изменяя стилистику фразы, но ни на йоту —ее подлинный смысл.
Тот же подход н должное уважение к наследию Т. Джефферсона соблюдается в переводе и в некоторых других, требующих еще /более пространных пояснений «трудных случаях», обусловленных 'емкостью употребляемых мыслителем эпохи Просвещения понятий и терминов из области естественных прав человека, юридических и моральных норм и других проявлений того, по ряду причин мало нам известного, что сегодня любят суммарно называть американским или просто западным «менталитетом». Разница во времени, в которое по мере необходимости складывался наш и западный понятийный словарь,, ярко проявляется в этой книге. Так, например, на удивление современно воспринимаются понятия «информация», «права личности», «плюрализм» или «функционер», которые Т. Джефферсон употреблял в том же самом широком или узком смысле слова, что и мы сегодня.— Примеч. переводчика.
31
ние своих долгов арендуемый участок земли в период своего обладания правом пользования этой землей как чужой собственностью без причинения ущерба, то есть во время своей жизни, однако после его смерти преемник его по аренде (также лишь пожизненной) получает эту землю свободной от всех чужих долгов и обязательств.
Время одного поколения,, или продолжительность его ' жизни, определяется законами смертности, которые лишь слегка изменяются в зависимости от климата и дают некоторую среднюю величину, выводимую из наблюдений. Я могу, например, обратиться к таблицам Бюф-фона, дающим сведения о двадцати трех тысячах девяносто четырех случаях смерти и о возрасте людей, в котором она их застигла.-Я обнаружу, что из числа людей всех возрастов, живших в каждый определенный момент одновременно, половина умирает через двадцать четыре года и восемь месяцев. Но, если мы не будем учитывать младенцев и несовершеннолетних, которые еще не самостоятельны и не пользуются правом само-правления, мы обнаружим, что из взрослых людей (от двадцати одного года и старше), живущих одновременно в каждый данный момент (и которые большинством голосов принимают решения от имени общества), половина умирает через восемнадцать лет и восемь месяцев. Иначе говоря, через девятнадцать лет со дня принятия на себя общих обязательств большинство^ принимавших их умирает и вместе с ними их обязательства.
Письмо к губернатору Пламеру. .1816 г.
Идея, согласно которой однажды установленные государственные и общественные институты нельзя ни тронуть, ни изменить (поскольку без всякого основания допускается, что тем, кому доверено управлять ими в интересах общества, переданы и некие права), эта идея,
32
быть может, и могла бы служить едва ли не единственным средством предосторожности против злоупотреблений монарха при монархии, но она становится высшей степенью абсурда, когда применяется против самой нации, самого народа. Однако наши юристы и наши священники обычно проповедуют эту идею. Теперь предположим, что предшествовавшие нам поколения располагали более широкими правами над этим миром, чем располагаем мы сами; предположим, что они имели право не только установить для самих себя, но и для нас законы, которые мы уже не сможем сами изменять; предположим, что и мы, на тот же самый манер, можем учреждать новые законы и налагать их ограничения и обязательства на будущие поколения людей, которые они не вправе будут изменить, и т. д. — в итоге окажется, что земля принадлежит мертвым, а не живым.
Письмо к Т. Эрлу. 1823 г.
Что наш Создатель сотворил эту землю и этот мир для живых, а не для мертвых;, что те, кто не существуют, те не присутствуют в этом мире и не имеют в нем прав, не имеют силы и не имеют власти над ним; что одно поколение людей не может предрешать или ограничивать жизнь, и поведение в этом мире людей другого поколения, которое приходит в мир по собственному праву, в* силу божественного благодеяния; что предшествующее поколение не може*г ни к чему обязывать последующее установленными им законами или договорами; что сила всех общественных обязательств проистекает из воли большинства живущих в данное время людей, но когда это большинство уходит из жизни, другое приходит на его место, обладая тем же правом свободной воли создавать свои собственные законы, договоры и установления (как и подтверждать прежние),— эти аксиомы настолько очевидны сами по себе, что никакие объяснения не способны сделать их проще.
2 Зак. № 114 ' 33
Человек рождается с моральным инстинктом Письмо к Т. Л о. 1814 г.
Некоторые люди рождаются без органов зрения или слуха или без рук. Однако было бы неверно говорить, jrro человек рождается без качеств, которые они дают,— и зрение, и слух, и руки могут по праву включаться в общее описание и определение человека. Отсутствие или несовершенство морального чувства у некоторых людей, подобно отсутствию или несовершенству зрения и слуха у других, еще не доказывает, что это в целом характеризует род человеческий. Если моральное чувство в человеке отсутствует, мы стараемся возместить этот дефект с помощью воспитания и образования, обращаясь к разуму и расчету, мы представляем и предлагаем столь несчастно сложенному существу другого рода мотивы и побуждения делать добро и избегать зла — такие, как любовь или ненависть, как нежелательность вызвать неприятие у тех людей, среди которых это существо живет и чье общество ему необходимо, чтобы быть счастливым или даже чтобы только существовать. Мы наглядно показываем ему с помощью расчета и здравого смысла, что честность в конечном счете выгодна и служит таким образом его же собственным интересам, рассказываем ему о поощрениях и наказаниях, установленных, законами, и в завершение — о перспективе воздаяния в будущем за зло и за добро, совершенные человеком в этом мире. Все это — коррективы, которые обеспечивают образование и воспитание, они требуют усилий моралиста, проповедника и законодателя...
_ Некоторые люди отрицали существование морального чувства, говоря, что если бы природа дала нам чувство такого рода... тогда она придала бы также и какие-то свои отличительные признаки двум разным способам действий, из которых один был бы по самой своей сути достойным и добродетельным, а другой — порочным. В
34
действительности же мы обнаруживаем, что одни и те же действия и поступки считаются добродетельными в одной стране и порочными — в другой. Ответ заключается в том, что природа установила для человека мерилом достойного и доброго способность давать хорошие результаты, полезность. Для людей, живущих в разных странах, в различных условиях, при различных порядках и обычаях, полезным может быть разное. Поэтому одни и те же действия или поступки могут приносить пользу и быть, следовательно, достойными и добродетельными в одной стране и вредными и порочными — в другой стране, где существуют иные условия. Итак, я искренне верю в целом... в существование морального инстинкта. Я считаю его самой яркой драгоценностью, которая украшает личность человека, и его отсутствие — самым безобразным человеческим уродством.
Естественные пределы законов
Письмо к Ф. У. Джилмеру. 1816 г.
Наши законодатели недостаточно осведомлены отно-сительйо правомерных пределов своей власти. Их истинное назначение — утверждать и обеспечивать исполнение только наших естественных прав и обязанностей, ничего из них нас не лишая. Ни один человек не имеет права нарушать равные права другого человека, и это все, в чем его должны сдерживать законы. Каждый человек подчинен естественному долгу вносить свой вклад в обеспечение всего, что необходимо обществу, и это все, к чему законы должны его принуждать. Ни один человек не имеет данного ему природой права быть судьей между самим собой и другим человеком, его естественный долг —обратиться к арбитражу третьей, незаинтересованной и беспристрастной стороны. Когда законы утвердят и обеспечат исполнение всего этого, тогда они исполнят свое назначение; а та идея, согласно
35
которой, вступая в общество, мы отказываемся от ка-. ких-либо своих естественных прав, просто неосновательна.
Если суммировать права человека в обществе
Письмо к Дюпону де Немуру. 18,16 г.
Я верю... что моральное чувство, сострадание, великодушие— врожденные свойства человеческой природы;
что в мире существует право независимо от силы;
что право на собственность основано на наших природных потребностях и на средствах, с помощью которых мы наделены способностью удовлетворять наши нужды, и что для нас существует право на то, что, не нарушая такого же права других разумных существ, мы приобретаем благодаря этим средствам;
что ни один человек не имеет права препятствовать другому использовать свои силы и способности для такого, не причиняющего ущерба правам других, удовлетворения его разумных потребностей, являющихся частью его природы;
что справедливость — это фундаментальный закон общества;
что большинство, подавляющее индивидуальность отдельного человека, виновно в преступлении: оно злоупотребляет своей силой и, действуя по закону сильнейшего, порывает с фундаментальными законами общества;
что принятие решений и совершение действий в пределах их компетенции и возможностей самими гражданами, а во всех остальных случаях — через их представителей, избранных ими непосредственно и могущих быть ими же отозванными, составляют сущность республики;
36
что все правительства и чрормы правления могут быть республиканскими лишь в той степени, в какой воплощают этот принцип;
и что правительство, которое получает свои полномочия через такое представительство своих сограждан, способно распространять свою власть на большие пространства земли, чем любая другая форма правления.
Надежда
Письмо к Уэйтману. 24 июня 1826 г.
У всех уже открылись — или открываются — глаза на права человека. Всеобщее распространение света науки уже сделало всем очевидной вполне осязаемую истину: люди, составляющие большинство человечества, не рождаются на свет с седлами на своих спинах, точно так же, как и немногие привилегированные не рождаются в сапогах со шпорами, готовыми милостью Божьей законно ездить верхом на других.
Глава II
ПРИНЦИПЫ ДЕМОКРАТИИ
Кредо
Письмо к Хартли. 1787 г.
. Я не боюсь, что результат нашего эксперимента будет иным;, я уверен, что людям можно доверить управлять самими собой и не иметь хозяина. Если же может быть доказано обратное, тогда я заключу, что или Бога не существует, или он — злонамеренное существо.
I. Преимущества демократии — и революции
Письмо к Дж. Мэдисону. 1787 г.
Общества существуют в трех весьма отличных друг от друга формах. 1. Без правительства, как это обстоит с нашими индейцами. 2. При правительствах, на которые воля каждого человека оказывает свое справедливое влияние; так обстоит дело в Англии — в малой степени и в наших Штатах — в огромной. 3. При правительствах силы; так обстоят дела во всех других монархиях и в большинстве других республик. Чтобы понять, каким проклятием является существование под властью таких правительств силы, это надо увидеть своими глазами. Это правительство волков, правящих овцами. Не является ли первое состояние общества наилучшим — это для меня остается проблемой, которую я еще себе
38
не уяснил. Но я считаю его непригодным при сколь-ни-будь значительной величине населения. Второе состояние имеет в себе очень много хорошего. Большая часть людей при нем получает необходимую драгоценную степень свободы и счастья. Здесь тоже есть свои грехи, главный из них — неуспокоенность, которой это состояние подвержено. Но стоит лишь сравнить это с игом монархии, чтобы убедиться, что это просто ничто. Malo pericuiosam lib er tat ет quarn quietam servttutem*. Даже это зло здесь порождает добро. Оно предотвращает деградацию правительства и питает всеобщее внимание к общественным делам. Я придерживаюсь той точки зрения, что небольшие мятежи, случающиеся время от времени,— вещь хорошая, они столь же необходимы в политическом мире, как бури в мире физическом. Безуспешные мятежи, конечно, обычно провоцируют покушения [со стороны власти] на права мятежного народа. Понимание истинной пользы восстаний должно побуждать честных правителей республики быть настолько умеренными в наказаниях за мятежи, чтобы чрезмерно не обескуражить их будущих участников. Восстания, как лекарства, необходимы для того, чтобы правительства были здоровыми и разумными.
Письмо к У. С. Смиту. 1787 г«-.
Господь не допустит, чтобы мы могли прожить больше двадцати лет подряд без мятежа подобного рода. Народ не может быть весь и всегда хорошо информирован. И та часть его, которая заблуждается, будет испытывать недовольство тем большее, чем большей важностью обладают факты, которые неверно понимаются. Если при этих неверных представлениях о происходящем люди останутся спокойными и безмятежными, это будет
* Предпочитаю опасную свободу рабству (лат,).
39
означать летаргию, приближение смерти общественной свободы. Наши тринадцать штатов независимы одиннадцать лет. Мятеж был лишь однажды *. Это дает для каждого штата один мятеж в полтора столетия. Была ли вообще прежде хоть одна страна, в которой за полтора столетия не случалось бы восстания? И какая страна может сохранить свои свободы, если ее правители не получают время от времени предупреждения о том, что ее народ хранит свой дух сопротивления? Пусть люди берутся за оружие. Средство поправить дело — это добиться, чтобы они правильно поняли все факты, затем — помиловать и умиротворить их. Что значит потерять несколько жизней за столетие или два? Дерево свободы необходимо поливать время от времени кровью тиранов и патриотов. Это его естественное удобрение.
Французская революция и террор
Письмо к Шорту. 1793 г.
В борьбе, которая была неизбежна, многие виновные погибли.без какого-либо суда над ними и вместе с ними погибли невиновные. О них я скорблю не менее других и о некоторых из них сохраню скорбь до дня своей собственной смерти. Но я скорблю о них так, как если бы они пали в сражении. Было необходимо привести в действие силу народа, то есть машину не настолько слепо разящую, как пули и ядра, но до определенной степени все же слепую. Некоторые из искренних друзей народа встретили от его рук смерть как враги. Но время и правда спасут и сохранят память о них, в то время как их потомство будет пользоваться благами той свободы, за которую они не колеблясь отдали бы свои жизни. Судьба свободы всего мира зависела от исхода этой борьбы, а была ли когда-нибудь такая йо-
• Имеется в виду, восстание Д. Шейса.
40
беда добыта столь малой невинной кровью? Мои собственные привязанности тяжело пострадали вместе с мучениками в этой борьбе, но, чтобы дело свободы не было проиграно, я скорее согласился бы увидеть полмира опустошенным; даже если бы в каждой стране уцелели только Адам и Ева, но были бы свободными, это было бы лучше, чем то, что есть сейчас.
Демократическая революция в конечном счете победит
Письмо к Джону Адамсу. 1823 г.
Поколение, которое начинает революцию, редко завершает ее. Привыкшие с младенчества к пассивному повиновению своим королям и священникам, люди оказываются не готовы, когда это уже требуется, думать и жить самостоятельно. Отсутствие опыта, их невежество, их способность к слепой приверженности и нетерпимости делает их часто орудием победы в руках Бонапартов и Итурбиде над их же правами и целями, к которым они стремились. Такова нынешняя ситуация-в Европе и Испанской Америке. Но это положение не безнадежно. Свет, который принесли человечеству искусство книгопечатания й печатный пресс, в огромной степени изменил условия существования нашего мира. Пока, однако, этот свет забрезжил только для людей средних классов в Европе. Королей и прочего сброда, равного им по своему невежеству, его лучи еще не коснулись, но их свет разливается все шире, и, пока печатный станок работает и сохраняется искусство печати, свет этот может померкнуть не больше, чем Солнце повернуть вспять. Первая попытка вернуть право на самоправление может потерпеть поражение, то же самое может произойти и со второй, и с третьей и т. д. Но по мере того, как в жизнь будет приходить более молодое и более образованное поколение людей, общее тяготение к самоправлению будет становиться все более и более интуитивным и естест
41
венным. Четвертая, пятая или другая последующая попытка отвоевать это право в конце концов увенчается успехом.
Во Франции первой попытке нанес поражение Робеспьер, второй — Бонапарт, третьей — Людовик XVIII и его «священные союзники», но будет и следующая попытка: вся Европа, за исключением России, прониклась этим духом и все ее народы добьются выборного, представительного правительства, более или менее совершенного. Теперь всеми хорошо понимается, что такое правительство необходимо для сдерживания королей, которых, возможно, найдут более разумным посадить на цепь и приручить, чем уничтожать их. Прежде чем это будет достигнуто, должны пролиться реки крови и пройти годы опустошения и горя, но эта цель стоит рек крови и череды разорительных лет.
Почему у древних греков нет концепции народного правления
Письмо к Тиффани. 1816 г.
Однако стиль жизни и общества тех времен и тех людей (древних греков времен Аристотеля] настолько отличался от того, что существует сейчас и у нас, что, я думаю, мы мало сможем почерпнуть из их сочинений, посвященных правительствам и формам правления. У них были верные идеи о ценности личной свободы, но абсолютно не было таковых о структуре правительства, рассчитанной наилучшим образом для того, чтобы эту свободу хранить. Они не знали никакой ступени между непосредственной демократией [единственно чистой республикой] и отдачей себя во власть аристократии или тирании, не зависящих от народа. Кажется, им никогда не приходила мысль, что там, где все граждане не могут собираться вместе, чтобы лично решать их общие дела, тем не менее только они одни имеют право отобрать и
42
избрать своих агентов — уполномоченных решать их; и что таким именно образом республиканское или народное правление — второй степени чистоты — может осуществляться в стране любой величины.
Во всей своей полноте осуществление эксперимента демократического, но представительного правления было и остается нашим уделом. Его-принципы (перенятые, конечно,' с того немногого, что могло служить образцом и в прошлом существовало в английской конституции, а ныне утрачено,) .были воплощены нами в большей или меньшей степени повсеместно в сферах законодательной и исполнительной власти... Введение этого нового принципа представительной демократии сделало несущественным почти все, что было прежде написано и предложено относительно структуры и форм государственного правления, и в том случае, если за прошедшие века действительно были утрачены политические сочинения Аристотеля или другого классика, это в значительной степени Облегчает наши сожаления... Мое самое серьезное желание — это увидеть республиканский принцип народного контроля максимально применяющимся на практике; тогда именно я буду уверен, что наше пра-‘ вительство может быть чистым и наше государственное устройство — непреходящим.
Рим не имел,, демократии потому, что народ его был развращен
Письмо к Д. Адамсу. 1819 г.
И если бы Цезарь был настолько же добродетелен, насколько он был отважен и мудр, что мог бы он сделать даже при всей огромной узурпированной им власти, чтобы повести своих сограждан к лучшему устройству государства? Я не говорю восстановить его, потому что у римлян никогда лучшего и не было, начиная со времен похищения сабинянок и кончая бесчинствами
43
цезарей. Если бы, конечно, это был народ, как наш,— просвещенный, мирный и действительно свободный, ответ на мой вопрос был бы очевиден: «Восстановите независимость всех, кого вы покорили оружием, освободите Италию от власти римского сброда, обращайтесь с ней как с нацией, имеющей право самой управлять собой, и выполняйте ее общую волю». Но когда весь народ погряз в коррупции, пороках и злобе (и никто не сделал больше Цезаря, чтобы развратить римлян), что могли бы сделать даже Цицерон, Катон и Брут, если были бы к этому призваны, чтобы установить для своего государства лучшее устройство и форму правления? У них самих не было ни других представлений о правительстве, помимо их выродившегося сената, ни представлений о свободном народе, помимо оппозиции разных фракций своим народным трибунам. У римлян были потом их Титы, их Траяны и Антонины, у которых было желание и воля сделать их счастливыми и власть, необходимая, чтобы придать римскому правительству хорошую, надежную и постоянную форму. Но возникает Ощущение, что они не могли себе ясно представить, как это сделать. Ни одно, правительство не может оставаться хорошим иначе, чем находясь под контролем народа; но римский народ был настолько деморализован, разъ-_ единен и развращен, что не был способен к такому благотворному контролю.
Демократия означает стабильность и уверенность в будущем, деспотизм — восстание
Письмо к Дж. Мэдисону. 1787 г.
Должен признаться, я не сторонник очень энергичного правительства. Оно всегда действует с помощью подавления. Оно облегчает положение тех, кто управляет, за счет народа. Недавнее восстание в Массачусет
44
се*' вызвало больше тревоги, чем, как я полагаю, следовало бы. Посчитайте: одно восстание в тринадцати штатах за одиннадцать лет — это всего по одному мятежу в каждом штате за сто "пятьдесят лет. Ни одна страна не живет столь долго без восстаний. И никакое сосредоточение власти в руках правительства не может предотвратить мятежей. В Англии, где рука у правительства тяжелее, чем у нашего, редко проходит и полдюжины лет, чтобы не случилось-мятежа. Во Франции,, где рука у правительства еще тяжелее (хотя оно, как полагает Монтескье, и менее деспотично, чем в некоторых других странах) и где всегда наготове две или три сотни тысяч вооруженных людей, чтобы сокрушать мятежи, за три года, что я там пробыл, произошло три восстания и в каждом из них участвовало гораздо больше людей, чем это было в Массачусетсе, и было пролито гораздо больше крови. В Турции, где всего лишь кивок деспота означает смертный приговор, мятежи — повседневное событие. Опять-таки сравните яростные разрушительные действия восстающих в других странах и порядок, сдержанность, умеренность и почти самоуспокоение наших восставших. А теперь, наконец, скажите, когда лучше сохраняется мир в стране — когда придают больше энергии и власти правительству или когда народу дают необходимую информацию, когда его убеждают? Именно последнее и есть самое надежное и самое законное правительственное средство и настоящий источник силы правительства, его двигатель. Дайте образование и информацию всей массе народа. Сделайте людей способными видеть, что сохранять мир и порядок в их интересах, и они сохранят их. И вовсе не требуется очень высокой степени образованности, чтобы люди могли быть в этом убеждены. Люди —это единственная надежная опора для нашей свободы. А в конце концов,
* Восстание Д. Шейса.
45
мой принцип таков: воля большинства должна возобладать. Если большинство одобрит предложенный проект Конституции во всех его деталях, я охотно приму это — в надежде на то, что они сумеют изменить и дополнить свою Конституцию всякий раз, когда обнаружат, что она работает неправильно.
Письмо к де Мунье. 1786 г.
Уже говорилось также, что нашим правительствам [как федеральному, так и местным] недостает энергии; что у нас трудно удерживать как отдельных граждан, так и целые штаты от неверных действий. Это правда, и это создает неудобства. С другой стороны, та энергия, которую абсолютистские правительства получают от вооруженной силы, энергия, которую создает штык, постоянно уставленный в грудь каждому гражданину, и тот установленный с их помощью мир и порядок, очень напоминающий могильный покой, вы должны согласиться, также создают свои неудобства. Мы взвесили то и другое а почли за лучшее смириться с первым. Сравните число нарушений закона, совершенных безнаказанно нашими гражданами, с тем, что совершили монархи в других странах, и вы увидите, что нарушения закона с их стороны были гораздо более многочисленны, больше подавляли разум человека и унижали его достоинство.
Первая инаугурационная речь при вступлении на пост президента США. 4 марта 1801 г.
Конечно, я знаю, что среди нас есть честные люди, которые опасаются, что республиканское правительство не может быть сильным, что это правительство не имеет достаточной силы. Но может ли честный патриот отделить себя от правительства, которое до сих пор сохраняло нашу свободу и стойкость, отделить себя от
46
него из-за теоретического и воображаемого опасения, что этому правительству, самой большой надежде нашего мира, быть может, недостанет энергии для того, чтобы сохранить себя? Я в это не верю. Я, напротив, уверен, что Это самое сильное правительство на свете. Я уверен, что это единственное правительство, при котором каждый гражданин по призыву законов встанет под знамя правопорядка и воспримет попытку нарушить порядок в обществе как нарушение его личных интересов. Иногда утверждают, что человеку не может быть доверено самому управлять собой. Можно ли тогда доверять ему управление другими людьми? Или же нам удавалось находить ангелов в образе королей, чтобы они правили людьми? Пусть история человечества ответит на этот вопрос.
Республика — это рай в сравнении с монархией
Письмо к Хокинсу. 1787 г.
И больше всего я удивляюсь тому, как могут некоторые люди считать королевское правительство наилучшим прибежищем. Посоветуйте им прочитать басню про лягушек, просивших Юпитера ниспослать им царя. Если это их не исцелит, пошлите их в Европу, чтобы они смогли сами увидеть беды, приносимые монархией, и я поручусь, что они вернутся полностью излеченными. Если все зло, которое может проистечь из нашей республиканской формы правления начиная с сегодняшнего дня и кончая днем страшного суда, будет помещено на одну чашу весов, а на другую — то зло, которое приносит монархия [Франции] за неделю или Англии — за месяц, то эта чаша, конечно, перевесит. Вдумайтесь в то, что содержится в английской Красной книге или французском Королевском альманахе, и скажите, что дает народу монархия. Ни один королевский род не порождал и одного человека здравого смысла за двадцать
47
поколений. Самое лучшее, что могут сделать короли, это предоставить заниматься государственными делами своим министрам. А что такое их министры как не комитет уполномоченных, только плохо отобранных? Если король когда-нибудь вмешивается в дела, то причиняет только вред.
Письмо к ...[?]. 1793 г.
Если нынешнее брожение в Европе не породит повсюду республики, то оно, по крайней мерег смягчит монархическое правление, сделав монархов, как и других преступников, подлежащими наказанию, положив конец бесчинствам наглости и угнетения, покончив с неприкосновенностью королевской персоны. Мы же, я надеюсь, будем держаться нашей республиканской формы правления и, пристально следя за нашим правительством, будем сохранять его изначальные принципы.
Мы имеем благословенное правительство
Письмо к Ратледжу. 1787 г.
А мы считаем, что у нас плохая форма правления. Единственное, по моему мнению, с чем можно сравнивать наше положение, это положение индейцев, у которых еще меньше законов, чем у нас. Европейские пра^ вительства— это коршуны, поставленные.управлять голубями. Лучшая школа, воспитывающая приверженность к республике,— это Лондон, Версаль, Мадрид, Вена, Берлин и т. д.
Письмо к Дж. Монро. 1785 г.
Я искренне хотел бы, чтобы вы нашли возможным приехать сюда [в Европу]; удовольствие от путешествия будет меньшим, чем вы ожидаете^ но польза — гораздо
48
большей. Это побудит вас обожать вашу собственную страну, ее землю, ее климат, ее равенство, свободу, законы, ее людей и их образ жизни. Боже мой, как мало мои соотечественники знают о том, какими драгоценными дарами они владеют, как мало догадываются о том, что такого нет больше ни у одного другого народа в мире. Признаюсь, что и я сам этого не сознавал. В то время как мы видим множество примеров, когда европейцы переезжают жить в Америку, никто из ныне живущих людей, я смею утверждать, не увидит ни одного американца, переезжающего в Европу, чтобы остаться там жить.
Письмо к Рамсею. 1787 г.
Я сознаю, что у нашего федерального правительства есть дефекты, однако они настолько уступают порокам монархий, что я смотрю на них с большой долей снисходительности. Я также полагаюсь на здравый смысл народа, который найдет средства для их излечения, в то время как зло, проистекающее от монархического правительства, просто неизлечимо. Если кто-нибудь из низших соотечественников выскажет пожелание иметь короля, дайте им почитать басню Эзопа о лягушках, пробивших себе царя; если это их не вылечит, пошлите их гв Европу. Они вернутся назад хорошими республиканцами.
[ Европейские монархи — глупцы и безумцы Письмо к Дж. Лэнгдону. 1810 г.
Порядок, при котором брачные узы связывали королей только с другими королевскими семьями, существовал в Европе на протяжении столетий. Возьмите животных любого рода и вида, заключите их — будь' то в ко-цюшне, в богатых покоях или дворцовом зале — в состояние бездействия и безделья, кормите их до отвала,
49
удовлетворяйте все их сексуальные аппетиты, погрузите их в чувственные удовольствия, поощряйте все их страсти, сделайте так, чтобы все склонялось перед ними и оградите от всего, что могло бы заставить их думать,— и через несколько поколений эти животные станут только телом, только плотью без проблеска ума... Таков режим, в котором вырастают и воспитываются короли; и это продолжалось столетиями.
Находясь в Европе, я часто развлекал себя размышлениями над характерами царствовавших в то время ко-ронованныхособ... Людовик XVI был глупцом, которого я лично знал... Король Испании [Карл IV] был тоже глупец и то же самое — неаполитанский король [Фердинанд IV]. Они проводили свою жизнь на охоте и два раза в неделю отправляли курьеров за тысячи миль, чтобы сообщить один другому, какую дичь и как много они убили за прошедшие несколько дней. Король Сардинии [Виктор-Амадей III] был дураком. Все они были Бурбонами. Королева Португалии [Мария Безумная], из Браганцкой династии, была идиоткой от природы. И таким же был датский король [Христиан VII]. Их сыновья правили за них как регенты. Король Пруссии [Фридрих-Вильгельм II], наследник великого Фридриха, был просто боров телом, точно так же, как и умом. Густав [III] Шведский и Иосиф [II] Австрийский были помешанными, а Георг [III] Английский, как вы знаете,— настоящим сумасшедшим в смирительной рубашке. Больше в Европе никого из монархов и не было, за исключением старой Екатерины [II, Российской], но она слишком взрослой попала в царствующий дом, чтобы Ьотерять человеческий здравый смысл... Эти животные лишились ума и сил, и так должно происходить с каждым наследственным монархом, когда династия занимает трон в течение жизни нескольких поколений... И этим кончается Книга царей, от которых да избавит нас Господь.
50
Письмо к Хамфрису.. 1787 г.
Все это — о счастье иметь королей и об управителях, которые могут стать королями. Из этих событий наша молодая республика может извлечь ряд полезных уроков: никогда не обращаться к иностранным державам за помощью для разрешения внутренних конфликтов и разногласий; не допускать передачи власти по наследству; не давать возможности [каким-либо] своим гражданам создать себе благодаря своему богатству и власти настолько прочное положение, чтобы их считали стороной, с которой королям стоит связывать себя союзом — через браки с племянницами, сестрами и т. д.
А иначе говоря, давайте непрестанно молиться перед троном небесным, чтобы больше не создавался этот род львов, тигров и мамонтов в человеческом обличье, называемый королями, от которых «да избавит нас Боже милостивый!»,— и да сгинет тот, кто не скажет этого вместе с нами.
II. Американская демократия — маяк для человечества
Письмо к Хантеру. 1790 г.
Будучи убежден, что республиканская форма правления— единственная, не ведущая открытую или тайную войну с правами человечества, я все свои молитвы и силы от всего сердца посвящаю поддержанию того порядка, который мы столь счастливо установили. И меня, конечно, воодушевляет мысль, что в то время, как мы упрочиваем права для самих себя и наших потомков, мы указываем путь борющимся нациям, которые так же, как и мы, хотят вырваться из-под власти собственных тиранов.
51
Письмо к Ратледжу. 1788 г.
Но моя уверенность основана на том, что у наших соотечественников на долгое время сохранится достаточно достоинства и здравого смысла, чтобы суметь исправлять злоупотребления и ошибки. Мы можем уверенно хвалить себя за то, что подали всему миру пример установления правительства, реформированного только ci помощью разума, без пролития крови. Но мир 'Сегодня находится под слишком большим гнетом, чтобы воспользоваться этим примером. По эту сторону Атлантики (в Европе, где все это время находился Джефферсон.— Пцимеч. редактора) право на кровь народа переходит по наследству, и те, кто жиреет на ней, не отдадут его легко.
Письмо к губернатору Холлу. 1802 г.
У нас одна и та же цель —успех представительного правительства. Мы трудимся" не только для себя, но для всего человеческого рода. Суть нашего эксперимента — показать, можно ли доверить человеку управлять самим собой. Взоры страдающего человечества с тревогой устремлены на нас как на свою единственную надежду, и раз мы находимся перед такой аудиторией, то ради такой цели мы должны суметь подавить все наши мелкие страсти и местнические соображения. Лидеры федерализма утверждают, что человеку не может быть доверено управление самим собой.
Письмо к Б. Галлоуэю. 1812 г.
Я надеюсь и твердо верю в то, что весь мир раньше или позже ощутит пользу от утверждения нами прав человека. Хотя ужасы Французской революции охладили на время пыл патриотов во всех странах, однако его
52
не удалось загасить — он не умрет никогда. Осознание своего права поднялось в груди каждого человека, и это пламя вспыхнет новым огнем благодаря самим карательным мерам, которые презренная тирания применяет, чтобы погасить его. Ошибка честных патриотов Франции и преступления ее Дантонов и Робеспьеров будут забыты при более воодушевляющих размышлениях о нашем здравом примере и при нашем неуклонном продвижении к цели. Надежда усилит предположение, что сделанное нами однажды может быть заново сделано и другими.
Письмо к Р. Рашу. 1820 г.
Мы существуем как реальное доказательство тогр, что правительство, устроенное таким образом, чтобы оно постоянно опиралось на волю всего общества,— это правительство, способное работать на практике. В этом смысле на наш пример и ссылаются. Если бы у нас все развалилось, это похоронило бы надежды и усилия добрых людей и вызвало бы триумф злых во всем порабощенном мире. И потому, поскольку мы входим во вселенское братство человечества и находимся с ним в высоких и ответственных отношениях, наш священный долг — подавлять наши страсти и не разрушать доверие, которое мы придали доказательствам того, что правительство разума лучше, чем правительство силы.
Блестящее будущее американской демократии f
Первая инаугурационная речь. 4 марта 1801 г.
Так будем же смело и уверенно следовать нашим федеральным и республиканским принципам, нашей приверженности к нашему союзу и представительному правительству. По милости природы отделенные широ
53
ким океаном от разрушительного хаоса, в который по» гружена четвертая часть земного шара; обладая слишком высокими помыслами, чтобы разделять унижения, которым подвергаются другие народы; владея избранной страной, в которой будет достаточно пространства для наших потомков и в сотом, и в тысячном поколении; должным образом понимая равное право каждого из нас использовать свои способности, плоды своего трудолюбия, право каждого на уважение и доверие со стороны своих сограждан, основанные не на нашем происхождении, а на оценке наших поступков и действий; будучи просвещены благородной религией, исповедуемой и практикуемой, конечно хоть и в различных формах, однако всегда включающей честность, правду, сдержанность, умеренность и любовь к человеку, признавая и почитая высшее Провидение, которое всеми своими проявлениями доказывает, что ему угодно счастье человека в мире этом и еще большее счастье в мире ином,— обладая всеми этими благословенными условиями, в чем же еще мы нуждаемся, чтобы стать счастливым и процветающим народом?
Письмо к де Марбуа. 1817 г.
Я стойко надеюсь и верю, что мы сможем успешно действовать и со всем справляться в течение многих веков и что, вопреки принципу Монтескье, все смогут убедиться: чем больше страна, тем прочнее ее республиканский строй, если он опирается не на завоевания, но на принципы договора, соглашения и равенства. Моя надежда на эту долговечность основывается на приросте жизненных ресурсов, идущем рука об руку с расширением территории, и на вере в то, что люди склонны жить честно, если им не препятствуют и они располагают возможностями для этого. Утешаясь этой верой В будущие результаты наших трудов, я разделяю, и уте
54
шение других пророков, которые предсказывали события далекого будущего: я не доживу до того, чтобы увидеть, как все, во что я верил, обернулось фальшью. Я всегда держался той теории, что если уж мы должны мечтать, то тогда утешительная лесть надежды должна быть нам приятнее, чем сумрак отчаяния, тем более что достается нам также даром.
Жизнь докажет ценность американского эксперимента
Письмо к д’Ивернуа. 1795 г.
Я подозреваю, что доктрина, согласно которой только малые государства способны быть республиками, будет решительно опровергнута опытом жизни вместе с другими блестящими заблуждениями, подкреплявшимися авторитетом Монтескье и других политических писателей. Быть может, обнаружится, что для того, чтобы справедливая ресйублика могла быть построена (а это значит, что в ней должны быть надежно обеспечены наши справедливые права, как и все те, которые мы передоверяем правительству), страна должна быть так велика, чтобы никакой местнический эгоизм никогда не смог возобладать на большей части ее территории, чтобы по каждому частному вопросу в ее представительных собраниях всегда складывалось большинство, не имеющее никакой личной заинтересованности в его решении и потому следующее принципам справедливости и правосудия. Чем меньше и малочисленнее общины и общности людей, тем сильнее и судорожнее в них раздоры и стычки.
Нам довелось жить в век, который, быть может, будет особо отмечен в истории благодаря его экспериментам в формах правления, совершавшихся в больших масштабах, чем это когда-либо до сих пор происходило.
55
Но мы не доживем до их результатов. Мы еще увидим, как будут уничтожены самые большие нелепости, уже осужденные долгим опытом человечества,—такие, как наследственная власть. Но какой будет замена? На это ответят наши дети или внуки. Мы можем довольствоваться в определенной степени лишь уверенностью, что они не попытаются вернуть те из установлений далеких предков, которые только их отцы осмелились отбросить, не используют ничего из того настолько глупого, настолько неправого, настолько угнетающего и губительного для всякой благой цели, единственно ради которой честный человек участвует в деятельности правительства... К несчастью, попытки человечества вернуть себе свободу, которой оно столь долго было лишено, будут сопровождаться насилием, ошибками и даже преступлениями. Но в то же самое время, когда мы будем оплакивать их, мы должны молиться за исполнение нашей цели.
Централизация будет вести к деспотизму
Письмо к Гидеону Грейнджеру. 1800 г.
Наша страна рлишком велика, чтобы все ее дела направлялись единственным правительством. Слуги народа, находясь на таком расстоянии вне поля зрения своих избирателей, должны — в силу большой отдаленности — стать не способны успешно справляться с делом и принимать во внимание все его детали, необходимые для успешного управления гражданами; и те же самые обстоятельства, обусловливая собой невозможность установить факт преступления, откроют перед слугами общества широкий простор для коррупции, воровства и расточительства. И я истинно верю, что если бы этот принцип возобладал при то^ что в Соединенных Штатах действует общее право... наше единствен
56
ное правительство стало бы самым развращенным правительством в мире...
Насколько возросли бы возможности для получения выгодных мест, возможности для спекуляций, хищений, создания новых контор и охоты за должностями, если бы вся власть и полномочия отдельных штатов были присвоены общим правительством! Истинная теория нашей Конституции — безусловно, самая мудрая и самая лучшая: каждый наш штат независим во всем, что касается его самого, и объединен в союз относительно всего, что касается других стран и народов. Пусть же наше общее правительство уменьшится до размеров наших зарубежных интересов и пусть наши дела и интересы не будут переплетены с делами других наций во всем, за исключением торговли, с которой сами коммерсанты справятся тем лучше, чем больше им оставят для этого свободы. А наше общее правительство может быть сведено к очень простому учреждению и очень недорогому: несколько простых направлений деятельности и непосредственных обязанностей, которые могут исполняться небольшим числом служащих.
Автобиография. 1821 T.
Однако правительство становйтся хорошим не в результате сосредоточения или укрепления его власти, а в результате ее правильного распределения. Если бы наша большая страна уже не делилась на штаты, ее необходимо было бы разделить, с тем чтобы каждый штат йог сам делать для себя все, что касается его непосредственно и что он может сделать сам гораздо лучше, чем та власть, что находится вдалеке... Если бы указания о том, когда нам надо сеять и когда—жать, поступали из Вашингтона, то мы вскоре остались бы без хлеба.
57
IIL Принципы
Программа демократа
Письмо к Элбриджу Джерри. 1799 г.
Я стою за сохранение за отдельными штатами всей власти, которая не передана ими Союзу, а за законодательной властью Союза—ее конституционной доли в разделении властей. Я не за передачу всех прав и полномочий штатов общему нашему генеральному правительству и не за последующую передачу всей этой власти ее исполнительной ветви.
Я — за правительство строго умеренное, экономное и простое, направляющее все, что удается сберечь из доходов государства, на погашение государственного долга; я не за умножение числа государственных служащих и их жалований просто ради того, чтобы правительство могло вербовать «себе сторонников и путем всяческих ухищрений увеличивать общественный долг, выдавая это за благо для общества.
Я—за то, чтобы мы полагались в обеспечении внутренней безопасности только на милицейское ополчение до тех пор, пока не случится действительное вторжение извне; я — только за такие военно-морские силы, которые нужны, чтобы оберегать наши гавани и наше побережье от тех опасностей, которые нам известны по испытанному нами опыту; и я не за сохранение бездействующей армии в мирное время, что может внушать чересчур благоговейный трепет чувствам людей и общественным настроениям; я и не за такой военный флот, который благодаря своим расходам и внешним войнам, в которые он вовлечет нас, создаст нам такие государственные долги, что потопит нас под их бременем.
Я — за свободную торговлю со всеми нациями и против политических связей с любой из них, за небольшое или вовсе никакое дипломатическое учреждение. И я не за то, чтобы мы связывали себя новыми договорами с
58
раздорами Европы, не за то, чтобы мы вступали на эту арену резни ради сохранения европейского равновесия или присоединялись бы к союзу королей, воюющих против принципов свободы.
Я — за свободу вероисповедания и против всяких ухищрений, ставящих целью установить легальное преимущество какой-либо одной религии, одной секты над другой. Я — за свободу печати и против всяких нарушений Конституции, ставящих своей целью, заставить замолчать силой, а не с помощью доводов разума, голоса наших граждан, справедливо или несправедливо критикующих или жалующихся на поведение лиц, исполняющих данные ими полномочия.
И я за поощрение прогресса науки во всех ее сферах и не за то, чтобы при упоминании священного имени философии поднимался крик: «Лови! Держи!», не за то, чтобы разум человека запугивали страшными историями, отучая его доверять самому себе и приучая безоговорочно полагаться на суждения других; я не за то, чтобы идти назад, а не Вперед, в поисках путей улучшения жизни, не за то, чтобы верить, что формы правления, религия, мораль и любая отрасль науки находились на стадии высшего совершенства в века самого темного невежества и что невозможно изобрести ничего бойее совершенного, чем установленное нашими пра-'отцами.
К этому добавлю, что я искренне желал успеха ^Французской революции и по-прежнему желаю, чтобы она завершилась установлением свободной и хорошо устроенной республики, но я не оставался равнодушным к жестоким грабежам, которым подвергалась [со стороны Франции] наша коммерция.
Первая забота моего сердца — моя собственная страна, В ней — моя семья, мое достояние и мое собственное существование, За ее пределами у меня нет ни на медный грош интересов или привязанностей и ника-59
ких других побуждений отдавать предпочтение одной нации перед другой, кроме одного: насколько более или насколько менее она нам дружественна.
Первая инаугурационная речь. 4 марта 1801 г.
Прежде, чем я приступлю; сограждане, к исполнению обязанностей, которые охватывают все, что дорого вам и представляет ценность для вас, вы вправе уанать, что я считаю основными принципами нашего правительства и, рледовательно, какие принципы, по моему мнению, должны определять его деятельность. Я должен изложить их настолько сжато, насколько это возможно, Называя общий принцип, но не перечисляя все его ограничения.
Равная и точная справедливость по отношению ко всем людям, независимо от их положения или их убеждений, религиозных или политических;
мир, торговля и честные дружественные отношения со всеми нациями — и никаких опутывающих союзов;
поддержка -правительств штатов во всех их правах как самой компетентной администрации во всех наших местных делах и как самой надежной защиты против антиреспубликанских тенденций;
сохранение нашего общего правительства [Соединенных Штатов] во всей его конституционной силе и действенности как надежного оИлота нашего мира внутри страны и защиты от опасности извне;
скрупулезное соблюдение права народа избирать [лиц, облеченных общественной властью] — этого мягкого и безопасного средства исправлять злоупотребления и нарушения, которые пресекаются мечом революции там, где мирные средства их лечения не обеспечены;
полное согласие с решениями, принимаемыми большинством,— жизненный принцип республик; который не оставляет никакой другой альтернативы, помимо апел
60
ляции к силе — к жизненному принципу и непосредственной причине, порождающей деспотизм;
хорошо дисциплинированное милицейское ополчение— наша лучшая опора во время мира и в первые дни войны, до тех пор пока ему на помощь не подойдут регулярные войска;
главенство гражданских властей над военными;
экономия в государственных расходах, с тем чтобы меньше обременять тех, кто трудится;
честная выплата по нашим обязательствам и долгам, сохранение общественного доверия как священной ценности;
поощрение сельского хозяйства и коммерции как его служанки;
широкое распространение информации и вынесение всех нарушений и злоупотреблений на общественное обсуждение;
свобода религии и религиозных убеждений;
свобода печати;
свобода личности при охране ее неприкосновенности по принципу закона Хабеас корпус-,
и суд, совершающий правосудие через коллегию присяжных заседателей, отобранных без пристрастия,— эти принципы образуют сияющее созвездие, которое взошло над нами и направляло все наши шаги в век революции и реформирования. Ради обретения этих принципов проливалась кровь наших героев, им следовала мысль наших мудрецов. Они должны составлять кредо наших политических убеждений, быть сутью наших гражданских наставлений, пробным камнем для оценки деятельности тех, кому мы доверяем власть и обязанности. И если мы уклонимся от этих принципов по ошибке или в моменты тревог и волнений, то да поспешим мы всякий раз вернуться вновь на тот же путь — единственный путь, который ведет к миру, свободе и безопасному существованию.
61
Истоки всей власти заключены в народе Письмо к Дж. Картрайту. 1824 г.
Юм, великий апостол консервативного торизма, говорит: <Вся история и опыт говорят против того, что народ является истоком всей справедливой, имеющей разумное обоснование власти-». Но тогда где же еще этот выродившийся сын, науки, этот предатель своих собратьёв-людей находит источник происхождения справедливой, имеющей должное обоснование власти, если не в большинстве общества? Может быть, в меньшинстве? Или в каком-либо одном индивиде из этого меньшинства? г
Наша революция началась на более благоприятной почве. Нам была дана книга с чистыми листами, на которых мы могли писать что хотели. Нам ни разу не понадобилось обращаться к заросшим плесенью архивам,' отыскивать пергаментные королевские грамоты или исследовать законы и институты полуварварского- прошлого. Мы обращались к законам природы и естества... Нам никогда не дозволяли управлять самими собой. Когда нас вынудили к этому, мы оказались новичками в этой науке... Тем не менее мы установили некоторые, хотя н не все, из ее важнейших принципов; Конституции большинства наших штатов подтверждают, что вся власть исходит от народа; что люди могут осуществлять ее сами во всем, в чем считают себя достаточно компетентными... что они обладают правами на свободу личности, на свободу религии и религиозных убеждений, на свободу собственности и на свободу печати.
Меньшинство имеет равные права с большинством
Первая инаугурационная речь. 4 марта 180! г.
Все мы также должны хранить в своей памяти и другой священный принцип: хотя воля большинства
62
должна преобладать во всех случаях, эта воля, чтобы сохранить свою правоту, должна быть разумной и обоснованной; мы должны помнить, что меньшинство обладает равными правами, которые в равной мере должны защищать равные законы, и что нарушение их будет означать угнетение. Поэтому, сограждане, будем едины сердцем и разумом. Вернем нашим отношениям в обществе ту гармонию и расположение друг к другу, без которых свобода и даже сама наша жизнь мрачны и тоскливы. И давайте подумаем о том, что, изгнав из вашей земли ту религиозную нетерпимость, которая столь долго обходилась человечеству страданиями и кровью, мы все еще мало чего добились, если мы допускаем у себя столь же злобную и способную на столь же ожесточенные и кровавые преследования политическую нетерпимость.
Закон большинства священен
Письмо к барону фон Гумбольдту. 1817 г.
Первый республиканский принцип состоит в том, что lex-majoris partis* — это фундаментальный закон Всякого общества, состоящего из индивидов, обладающих равными правами; что волю общества, выраженную большинством с перевесом в один голос, необходимо считать столь же священной, как если бы она была (единогласной,— это первый по важности урок, который [мы, однако, усваиваем последним. Стоит лишь раз пренебречь этим законом — и не останется никакого другого, кроме закона силы, который неизбежно заканчивается военным деспотизмом. Такой была история Французской революции.
_________
• Закон большинства (лат.).
63
Истинные принципы
Письмо к С. Керчевалю. 1816 г.
Необходимо лишь установить верные принципы и соблюдать их неуклонно. Пусть вас не заставят отказаться от них ни тревоги робких, ни карканье богатых по отношению к власти народа. Если сверяться с опытом, то рассмотрите тщательно деятельность пятнадцати или двадцати различных наших правительств в Соединенных Штатах за сорок лет и затем попытайтесь указать мне, где у нас народ натворил хотя бы половину тех бед, за эти сорок лет, которые мог бы натворить один-единственный деспот всего за один год; или укажите, где у нас случилось хотя бы вполовину меньше тех мятежей и восстаний, тех преступлений и экзекуций, которые на деле произошли за те же годы в любой отдельной стране под управлением королевского правительства. Истинный* фундамент республиканского правительства— это равные права каждого гражданина на самого себя и на свою собственность и на распоряжение самим собой и своей собственностью. Проверьте этой меркой каждую статью нашей Конституции и посмотрите, полагается ли она непосредственно на волю самих людей. Сократите количество депутатов в вашем законодательном собрании до разумной численности, при которой можно вести всестороннее, но упорядоченное обсуждение дел. Пусть каждый, кто платит налоги или несет обязанность исполнять воинский долг в случае необходимости, получит свое справедливое и равное право быть избранным. Пусть они за короткие периоды времени либо успешно проходят испытательный срок, либо смещаются с должности. Пусть должностное лицо, осуществляющее исполнительную власть, избирается теми законодателями, чьим уполномоченным оно является, и на тот же самый срок, что и они; и не предоставляйте ему ширму в виде какого-нибудь со-
64
вета или совещательной коллегии, за которой оно смогло бы укрываться от ответственности.
Письмо к Дикинсону. 1801 г.
Мои принципы таковы, что и всегда принимаемые республиканцами: не допускать отстранения кого-либо от должности из-за одного только различия в политических мнениях. Должностные злоупотребления и попытки оказывать официальное давление с целью повлиять на свободные., выборы — вот дрстаточные причины для смещения с должности.
Письмо к Г. Грейнджеру. 1801 г.
Чтобы выстоять против этого (грозной фаланги тех, кто выступает против республиканских принципов нашей Кцнституции), необходимо также собрать в фалангу многие таланты и высокие человеческие качества людей, нашей страны. Мое желание—собрать вокруг администрации как можно больше людей способных и пользующихся общим уважением... Не предоставлять ни одной должности людям второго сорта. Хорошие принципы, умно и честно проводимые администрацией, не могут не привлечь наших сограждан на сторону того порядка вещей, который мы стремимся поддерживать.
Письмо к д-ру Уолтеру Джонсу. 1801 г.
Я отдаю себе отчет в том, насколько мне... не удается провести те реформы, которые предложил бы разум и одобрил опыт, если бы я был волен делать то, ч.о считаю наилучшим. Но когда мы задумываемся о том, как это трудно — привести в движение гигантскую машину общества или изменить ее движение, насколько это невозможно — вдруг добиться, чтобы1 понятия И
3 Зак. № 114 65
представления целого народа стали идеально правильными, мы начинаем понимать мудрость слов Солона: нельзя пытаться сделать разом больше добра, чем народ сможет перенести.
Письмо к Натаниелю Найлсу. 1801 г.
Последняя глава нашей истории преподносит человечеству урок совершенно нового свойства. Времена были ужасными, но они доказали ту полезную истину, что хороший гражданин никогда не должен отчаиваться в своем обществе. Сколько хороших людей покинули нас, как покидают гибнущий корабль. Все это служит новым доказательством ложности доктрины Монтескье, утверждающей, что республиканский строй может сохраняться лишь в стране с небольшой территорией. Истинно обратное. Если бы наша территория составляла даже третью часть того, чем мы на самом деле располагаем, нас бы уже не стало. Но в то время, как неистовство и заблуждения словно эпидемия захватывали определенную часть страны, все остальное оставалось здоровым и нетронутым и люди могли выстоять до тех пор, пока их собратья не избавлялись от временного наваждения.
Американский народ — хозяин своей судьбы
Письмо к Дюпону де Немуру. 1816 г.
Мы в. Соединенных Штатах, знаете ли, демократы — конституционно и сознательно. Мы считаем существование общества одной из естественных потребностей человека, с которой оя создан, считаем, что он наделен теми способностями и качествами, которые позволяют ему удовлетворять эту потребность в согласии с другими людьми, нуждающимися в том же самом; что когда благодаря этим своим качествам человек добивается образования общества, он делает одно из своих личных
66 .
приобретений, над которым получает право управления и контроля — разумеется, совместно со всеми теми людьми, в согласии с которыми он это общество создавал и кого он может отстранить от пользования или управления, им не более, чем они — отстранить его.
Мы полагаем, опыт доказал, что для массы индивидов, образующих общество, безопаснее оставлять за собой законные права распоряжаться всеми теми делами, в которых ойи считают себя компетентными, и лишь право распоряжаться остальным — делегировать избираемым ими депутатам, которых в случае утраты доверия они могут сами же непосредственно и отозвать. Исходя из этого наш народ, наши люди (под этими словами мы подразумеваем всю массу индивидов, составляющих общество), считающиеся по праву способными судить о фактах повседневной жизни, сохраняют за собой и роль судей по факту в составе жюри присяжных заседателей; в то же время, поскольку не каждый человек способен управлять и распоряжаться делами, требующими интеллекта выше обычного уровня, но вместе с тем способен здраво судить о достоинствах и человеческих качествах других, люди у нас избирают для управления собой своих представителей, одних — непосредственно, других — через избранных ими выборщиков.
Мы с вами оба думаем о людях как о наших детях. Но вы любите Их как малолетних детей, которых вы боитесь предоставить самим себе без присмотра няни, а я — как взрослых людей, которых я предоставляю свободному самоправлению.
Фундаментальные права американских граждан
Письмо к Корэю. 1823 г.
Я указывал, что конституции нескольких наших штатов различаются в некоторых частностях. Но существуют определенные принципы, в которых все мы согласны
67
и которые мы бережем как жизненно важные для сохранения жизни, свободы, собственности и безопасного благополучия гражданина.
1. Свобода религии и религиозных убеждений, ограниченная лишь в действиях, нарушающих права других людей на ту же самую свободу.
2. Свобода и неприкосновенность личности, гарантирующая человека от тюремного заключения или других физических стеснений по любым иным причинам и поводам, кроме предусмотренных законами страны. Это предусматривается, действием хорошо известного закона о Хабеас корпус.
3. Суд присяжных — самый лучший из всех охранителей прав личности, собственности и доброго имени любого человека.
4. Принадлежность права издавать законы и устанавливать налоги исключительно избранным представителям народа.
5. Свобода печати, ограниченная одной только судебной ответственностью за ущерб, неоправданно нанесенный личности частного человека. Этот грозный надзиратель за государственными и общественными деятелями привлекает их к суду трибунала общественного мнения й мирным образом проводит реформы, которые иначе пришлось бы совершать с помощьк) революции. Это также и лучшее средство для просвещения разума человека, развития его как рационального, морального и общественного существа.
Демократическая общественная мораль
Письмо к Дж. Мэдисону. 1789 г.
Утверждать в свое оправдание, что справедливое чувство благодарности никогда не может входить в- соображения . национальной политики —- значит воскрешать принцип, похороненный столетия тому назад вме
68
сте с- родственными ему принципами, признающими законность убийства, отравления, лжесвидетельства и т. и. Все это были узаконенные принципы' в средние века, разделившие древнюю и современную цивилизацию, но они рухнули и в восемнадцатом веке вызывают оправданный ужас. Мне известен только один кодекс человеческой морали, сохраняющий свою силу независимо от того, действует ли человек в одиночку или коллективно. Тому, кто говорит: «Я буду негодяем, когда буду действовать вместе с сотней других людей, но буду честным человеком, действуя4 сам по себе, в одиночку», поверят лишь в первом, а не в последнем его обещании. Я скажу вместе с поэтом: c/7tc niger est, hunc tu Romane co-vato» *.
Если моральные принципы, соблюдаемые одним человеком, порождают справедливую и верную линию личного поведения, почему же моральные принципы, соблюдаемые ста людьми, не должны порождать правильную линию поведения ста человек, когда они действуют вместе?
Свобода открытой дискуссии и обмена мнениями
Письмо к Бенджамину Уорингу. 1801 г.
В любой стране, где человек свободен мыслить и говорить, различия во мнениях происходят из-за различий в восприятии и несовершенства человеческого разума. Но эти различия, когда они свободно допускаются, как это происходит в нашей счастливой стране, очищают сами себя в свободной дискуссии и становятся чем-то вроде облаков, плывущих по небу над нашей землей, после которых мы видим наши горизонты еще ярче, еще яснее. Любовь к порядку и повиновение законам,
* «Он черен, его гы, римлянин, бойся» (лат.). (Гораций. Сатиры Г, 4, ст. 85.) Цитируя Горация по памяти, Джефферсон допустил ошибку в последнем слове: следовало писать «caveto».
69
столь характерные для граждан Соединенны^ Штатов, служат верным ручательством внутреннего спокойствия в стране, а право участия в выборах, если оно будет охраняться как гарантия нашей безопасности, мирным образом рассеет все расчеты подорвать Конституцию, продиктованную мудростью и опирающуюся на волю народа. Эта воля — единственный законный фундамент любого правительства.
Право всеобщего голосования
Письмо к Дж. Муру. 1-800 г.
Мое мнение всегда склонялось в пользу [всеобщего права голоса]. Но все же я знаю честных и искренних Людей, которые считают, что обладание некоторой собственностью необходимо для независимости ума, и выступают за ограничение избирательного права имущественным цензом. Я уверен, что мы сможем уменьшить опасность продажи и покупки голосов при выборах, сделав число голосующих слишком великим для любой попытки подкупа. Я могу добавить к этому, что еще не наблюдал, чтобы человеческая честность увеличивалась по мере роста богатства человека.
Письмо к М. Пейдж. 1795 г.
Я не верю, как Ларошфуко и Монтень, что из пятнадцати человек четырнадцать — негодяи... Но я всегда обнаруживал, что негодяи занимают наивысшее положение... среди тех, кто, выбираясь наверх из свинского большинства, всегда устраивается удобно на местах, дающих власть и выгоду. Эти негодяи начинают с того, что выкрадывают у людей доброе мнение о самих себе, а затем крадут у них право взять это мнение назад, изобретая соответствующие законы и объединяясь в союзы против самих этих людей и народа.
70
Чувство справедливости
Письмо к Ф. У. Гилмеру. 1816 г.
Человек создан для общения с другими людьми, но общение с другими нельзя поддерживать, не имея чувства справедливости; это означает, что человек должен был создаваться как существо, обладающее чувством справедливости. Есть одна ошибка, которую совершало большинство тех, кто размышлял о формах правления и правительствах, и которую благодаря хорошо известному состоянию общества наших индейцев еще раньше следовало исправить. В своих гипотезах о происхождении правительства эти исследователи делали предположение, что оно начиналось с.патриархальной или монархической своей формы. Наши индейцы очевидным образом находятся в том естественном состоянии, когда они миновали стадию ассоциации одной семьи, но, однако, они не подчиняются власти никаких позитивных законов или какому-л-ибо признанному должностному лицу, обладающему исполнительной властью. Каждый из них абсолютно свободен следовать своим собственным склонностям. Но если при этом он нарушает права других, он в легких случаях наказывается неуважением своего общества, или, как мы бы сказали, общественным мнением; если же нарушение серьезно, виновного побивают томагавками как опасного врага. Вожди руководят ими исключительно силой влияния своего характера; индейцы же по своему выбору следуют за тем, о чьей мудрости или способностях, проявляемых на войне, они имеют наивысшее мнение.
Чем меньше роль правительства, тем лучше Заметки о штате Виргиния. Вопрос XI [1787 г., испр. издание]
...[Индейцы] разделены на множество небольших общин... они никогда не подчинялись никаким законам,
71
никакой принудительной власти, никакому подобию правительства. Единственное, что ими руководит,— это их обычаи и то нравственное чувство правильного и неправильного, которое, подобно ощущению вкуса или осязанию, свойственно природе каждого человека. Нарушение их наказывается презрением, изгнанием из общества... Хотя такой вид принуждения и может показаться несовершенным, но преступления среди индейцев случаются очень редко. До тех пор пока будет возникать вопрос: При отсутствии ли законов, как у американских дикарей, или при их чрезмерном обилии, как у цивилизованных европейцев, человек подвергается наибольшему злу,— тот, кто наблюдал и то и другое, будет утверждать, что при последнем. Овцам живется лучше, когда они предоставлены самим себе, чем когда они находятся под опекой волков. Можно говорить о том, что большие общества не могут существовать без правительства. Дикари поэтому дробят их на малые.
IV. Республиканизм
/ Что такое республика?
Письмо к Дж. Тейлору. 1816 г.
Необходимо признать, что термин республика получает весьма расплывчатое значение в каждом языке. Взгляните на самоназвавшиеся республики в Голландии, Швейцарии, Генуе, Венеции, Польше. Если бы от меня потребовалось придать этому термину точный и вполне определенный смысл, я бы сказал ясно и прЬсто: это такое устройство общества, где правленир осуществляется массами граждан, действующих лично и непосредственно в соответствии с правилами и нормами, установленными их большинством, и что каждая форма правления является или в большей или в меньшей степени республиканской в прямой зависимости от того,
72
насколько больше или меньше она включает в себя этот ингредиент — прямое, непосредственное действие самих граждан. Такое правление, очевидно, ограничивается очень узкими пределами пространства и населения. Я сомневаюсь, будет ли оно работоспособно в масштабах, превышающих тауншип в Новой Англии.
Первое отступление от этой чистой элементарной формы — которая, подобно чистой, животворной основе воздуха, не может сохраняться сама по себе — будет такое правление, при котором власть правительства будет разделена и каждая из ее раздельных функций будет осуществляться представителями народа, избранными или pro hac vice *, или на такой короткий срок, чтобы он гарантировал исполнение ими своего долга выражать волю своих избирателей. Эту форму я рассматриваю как наибольшее приближение к республике в ее чистом виде, применимую на практике в масштабах большой страны или большого населения. И мы располагаем примерами тому, закрепленными в конституциях некоторых наших штатов, которые, если не будут подорваны вмешательством,духовенства, докажут превосходство этой формы правления над всяким смешением любых других элементов; й даже если она обнаружит недостатки, то не в большей, а лишь в равной мере с другими формами, оставаясь при э^ом лучшей из них.
Другие оттенки республиканизма выражаются, в других формах правительства,, где представители граждан, осуществляющие исполнительную, судебную и законодательную функции, как и различные функции последней, либо избираются народом более или менее непосредственно, на более длительные сроки или даже пожизненно, либо получают на это наследственное право; в иных случаях происходит смешение властей — зависимых и независимых от народа. Чем дальше они отходят от
* Здесь: специально для этой цели (лат.).
73
принципа прямого и постоянного контроля со стороны граждан, тем менее республиканским будет правительство; очевидно, ничего республиканского нет там, где власть наследственная, как во Франции, в Венеции и т. д., или же самоизбирающаяся, как в Голландии; и мало республиканского там, где избираются пожизненно,— тем меньше, чем больше проходит времени после выборов.
В наиболее чистой форме республиканский характер нашего собственного государства выражен в палате представителей. Сенат выражает его в равной степени в первый год после своего избрания, в меньшей степени— на второй год и т. д. Исполнительная власть выражает его еще менее, потому что не избирается народом непосредственно. Власть судебная—всерьез анти-республиканская из-за пожизненных сроков для судей; общенациональные же вооруженные силы, как вы знаете, создаются военными лидерами, безответственными перед всеми, кроме самих себя. Добавьте к этому порочные уставы наших местных судов (под юрисдикцию которых подпадают отправление правосудия, исполнительные власти, налогообложение, полиция, военные назначения на должности в графствах и вообще почти все, что составляет нашу повседневную жизнь), которые сами назначают себя, сами продлевают свои полномочия, где судьи сохраняют свои должности пожизненно,— все это при невозможности прервать постоянное засилье любой группировки, однажды завладевшей судейскими креслами. На деле же люди, осуществляющие исполнительную, судебную и военную власть в соответствующих графствах, а также сумма всех графств и образуют государство. И еще добавьте к этому, что одна вторая наших собратьев, несущих военную службу и платящих налоги, лишена, подобно илотам [Спарты], права избирать своих представителей,— как будто общество создается ради земли, которой кто-то владеет, а не ради
74
людей, которые ее населяют, или как будто бы одна половина населяющих ее людей может избавиться от прав и воли другой половины без ее согласия.
«Из чего состоит государство?
Не из вздымающихся ввысь брустверов и укрепленных высот, Не из толстых стен и крепостных ворот,
Не из гордых городов с их коронованными шпилями и башнями! Нет,— из людей, высокоразумных людей;
Из людей, что знают свой долг,
Но знают и свои права и, зная, смеют отстаивать их и хранить! Они создают государство. Из них оно состоит».
Является ли американское правительство республиканским?
Письмо к Дж. Тейлору. 1816 г.
Если же степень контроля со стороны народа над учреждениями своего правительства должна служить мерой его республиканского характера — а я признаюсь, что не знаю никакой иной меры,— тогда мы должны согласиться, что наше правительство является намного менее республиканским, чем следовало бы ожидать; другими словами, что наш народ обладает возможностью регулярно контролировать своих полномочных лиц в меньшей степени, чем того требуют их права и интересы. И это я отношу не за счет недостатка в склонности к республиканским формам правления у тех, кто создавал наши конституции, а за счет подчинения истинного принципа европейским авторитетам, размышлявшим о правительственном устройстве, чьи опасения по адресу народа были вызваны знанием населения их собственных, европейских, больших городов и чьи опасения были неоправданно сохранены в ущерб независимым, счастливым и потому склонным поддерживать общественный порядок гражданам Соединенных Штатов.
75
Я очень боюсь, что золотое время для исправления этих ложных отклонений прошло. Функционеры, осуществляющие власть в обществе, редко испытывают склонность сокращать полномочия власти, и неорганизованное движение за своевременное внесение поправок вряд ли преодолеет организованную оппозицию. Нам все время говорят, что все идет хорошо: зачем же тогда что-то менять? «Chi sta bene, по si muove»,— сказал итальянец («Кому стоять хороша, незачем двигаться)». Это верно, и я вполне уверен, что все у нас шло бы хорошо даже при абсолютном монархе, пока сохранялся бы наш нынешний характер — стремление к порядку, трудолюбие и миролюбие — и если бы нас сдерживало соответствующее настроение народа. И пока таков дух нашего народа, мы должны принять меры против возможных последствий его деградации. Будем надеяться, что это' еще будет сделано, и не будем терзаться опасениями бед, которые, быть может, никогда не случатся.
Рассматривая таким образом сущность термина республика, вместо того чтобы сказать, как водится: «Это может (означать все или ничего», мы можем сказать правдиво и осмысленно: правительства и формы правления являются более или менее республиканскими в зависимости от того, в большей или меньшей степени включают они элемент народных выборов и народного контроля. И поскольку я верю, Что масса граждан — самое надежное хранилище их прав, что хитрости и обман со стороны граждан куда менее опасны, чем те, что проистекают из эгоизма людей, которым они доверяют власть, я — сторонник того правительства и той формы правления, которые в наибольшей степени включают этот элемент.
76
V. Политические партии
Аристократы и, демократы
Письмо к Г. Ли. 1824 г.
Люди по своей натуре естественно делятся на две части.
1. На тех, кто боится людей, не доверяет им и желает лишить народ всякой власти, сосредоточив ее в руках высших классов. Во-вторых, на тех, кто не отделяет себя От своего народа, доверяет ему, ценит его и относится к людям как к честным и надежным собратьям, хотя и не считает их всех самыми мудрыми хранителями общественных интересов. Эти две партии существуют в каждой стране; и в каждой стране, где им предоставлена свобода мыслить, говорить и писать, они будут заявлять о себе. Зовите их либералами и сторонниками рабства, якобинцами и ультра, вигами и тори, республиканцами и федералистами — все равно это будут те же две партии, преследующие те же самые цеди. Имя -аристократов или демократов будет последним для них и именем истинным, выражающим всю суть.
Политические партии существенно необходимы демократии
Письмо к Дж. Тейлору. 1798 г.
В каждом свободном и мыслящем обществе должны быть — такова природа человека — противостоящие партии, горячие споры и несогласия; и одна из сторон в большинстве случаев должна будет одерживать верх над другой на более или менее7длительный промежуток времени. Может быть, такое разделение на партии необходимо, чтобы одна сторона бдительно наблюдала и сообщала народу о действиях другой. Но если в период
It
временного преобладания одной партии другая будет обращаться к средствам раскола Союза, никакое федеральное правительство никогда не сможет существовать.
Если для того, чтобы избавить себя от нынешнего господства Массачусетса и Коннектикута-, мы разрушим Союз» то прекратится ли на этом все зло? Предположим, штаты Новой Англии сами отделились; изменится ли наша натура? Разве мы, живущие южнее, не останемся по-прежнему все теми же людьми, со всеми человеческими страстями?
Мы тут же увидим, как в оставшейся урезанной конфедерации возникнут Пенсильванская и Виргинская партии, и сознание общества вновь будет захвачено тем же партийным духом. А какие козырные карты окажутся на руках у той партии, которая будет вечно угрожать другой, что, если не будет сделано то-то и то-то, она присоединит свои территории к своим северным соседям...
И потому, сознавая, что на свете еще никогда не бывало такого человеческого сообщества, которое бы не ссорилось с другим, начиная с конфедерации наций и кончая городским собранием или церковным приходом; отдавая себе отчет в том, что мы всегда должны иметь кого-нибудь, с кем могли бы ссориться, я бы скорее предпочел сохранять для этой цели наших партнеров из Новой Англии, чем переносить наши потасовки и перебранки на других.
Две политические партии Америки
Письмо к Джону Уайзу. 1798 г.
Две политические секты возникли в Соединенных Штатах: одна убеждена, что именно правительство, власть исполнительная, из всех видов властей при вашей форме правления нуждается в наибольшей поддер
78
жке; другая же считает, что это вид власти, как и в английском правительстве, и без того уже слишком силен для всех остальных, предусмотренных республиканскими разделами нашей Конституции... Первую из них называют федералистами, иногда — аристократами или монократами, а иногда — тори, наподобие такой же сек^ ты при английском правительстве, придерживающейся точно такого же направления. Вторые же — республиканцы, а также виги, якобинцы, анархисты, дезорганизаторы и т. д. Эти названия обычно используются большинством людей... Люди самой высокой честности и безупречной совести есть на той и на другой стороне; и что касается меня, то я скажу, не греша против правды: политические догмы никогда не лишали порядочного и хорошего человека уважения в моих глазах.
Письмо к Абигайль Адамс. 1804 г.
Я отношусь с самой широкой терпимостью к праву других расходиться со мной во взглядах и мнениях и не вменяю им это в преступление. Мне слишком хорошо знакомы слабость и неуверенность человеческого ума, чтобы я поражался различию в результатах, к которым он приходит. Обе наши политические партии — по крайней мере, честная часть их — согласны по совести в одном и том же: их цель — благо общества; но они .существенно расходятся в том, что считают средствами достижения этого блага. Одна сторона... более всего опасается невежества народа; другая — эгоизма и себялюбия правителей, независимых от народа. Кто прав, покажут время и опыт. Мы считаем, что этот эксперимент в одном отношении предпринимался не раз, испытывался достаточно долго и доказал, что он не способствует благу людей; в другом же отношении этот эксперимент не был испытан достаточно долго, и справедливо. Наши оппоненты уверены в обратном. К какому
79
мнению примкнет большинство нации, то и должно возобладать. Моя озабоченность всем этим никогда не уведет меня от использования только справедливых и честных средств, от правды и разума; и эта озабоченность никогда не уменьшала ни моего уважения к моральным достоинствам людей, ни моей привязанности ни к одному из друзей, за исключением тех, кто сам первым отстранился от меня.
Основные различия между двумя партиями Письмо к судье Джонсону. 1823 г.
Факт заключается в том, что при разработке нашей формы общественного правления многие из нас основывали свои политические мнения на европейских сочинениях и европейской практике, веря в то, что опыт старых стран, в особенности Англии, хоть она и была нам тогда враждебна, послужит нам надежным проводником в пути, а не просто в качестве теории. Доктрины Европы приводили к выводу, что люди в больших сообществах не могут соблюдать ограничения, налагаемые требованиями порядка и справедливости, иначе как будучи принуждены к этому силой, физической и моральной, находящейся в распоряжении властей, не зависящих от их воли. Отсюда эта организация власти королей, наследственного благородного сословия и священнослужителей. Более того, чтобы успешно сдерживать звериную силу народа, эти люди считали необходимым обеспечивать его подчинение тяжелым трудом, нищетой и невежеством, отбирая от него, как от рабочих пчел, столь много из им заработанного, чтобы непрестанный труд оставался для него всегда необходимым и, принося достаточно много, оставлял бы самому народу? лишь возможность поддерживать скудное и жалкое существование. А заработанные народом средства эти
80
люди употребляли на то, чтобы в блеске великолепия и праздности поддерживать свой порядок и свои привилегии, чтобы зачаровывать этим глаза народа, возбуждать в людях смиренное обожание и покорность себе как существам высшего порядка.
Хотя и немногие из нас настолько далеко продумывали свои мнения, но в той или иной степени это делали многие. И на конвенте, где формировался образ нашего правления и характер нашего правительства, они стремились натягивать бразды власти настолько туго, насколько могли, стремились уменьшить зависимость функционеров союза от их избирателей и подчинить им функционеров штатов, ослабить те средства поддерживать устойчивое равновесие между двумя уровнями власти [общенациональным и местным], которые были бы в распоряжении штатов, хотя большинство участников конвента и считали такое равновесие желательным. Поэтому постоянной целью федеральной партии и было стремление установить на практике ту власть, которую нация отвергла, стремление деформировать в соответствии с собственными желаниями те полномочия, которые этой власти на деле были даны.
Наша же партия [республиканская], напротив, преследует своей целью поддержание воли большинства делегатов конвента и самого народа. Мы верим вместе с ними, что человек — животное разумное, от природы наделенное правами и врожденным чувством справедливости; что его можно удержать от ложного и дурного и охранить на правом пути с помощью умеренной власти, доверенной лицам, которые избираются им самим и сохраняют свои полномочия в зависимости от его собственной воли. Мы уверены, что сложная организация власти королей, аристократов^ и священников не является ни самой мудрой, ни самой лучшей для того, чтобы человек в обществе становился счастливым; что мудрость и добродетель не передаются по наследству; что деко
81
ративные украшения такой машины власти столь дороги, что поглощают то, что заработано трудом и прилежанием, поглощают то, что этой машине надлежало оберегать; и мы уверены, что благодаря неравенству, которое эта машина производит, свобода подвергается гонениям.
Мы верим, что людьми, пользующимися в свободе и безопасности всеми плодами своего прилежания и труда, связанными всеми своими интересами с законом и порядком, привыкшими думать сами за себя и следовать доводам своего разума,— такими людьми легче и надежней управлять, чем если бу их умы питались ошибочными представлениями, были бы унижены и испорчены невежеством, нуждой и,угнетением, как это происходит в Европе. Поэтому ценить народ и заботиться о нем — принцип нашей партии. Боязнь народа и недоверие к нему — принцип той, другой, партии. Представляя собой людей, обладающих землей и трудящихся на ней, мы заинтересованы в правительстве закона и порядка ничуть не меньше, чем обитатели городов — оплотов федерализма. Были ли наши усилия спасти и сохранить принципы и форму нашей Конституции успешно действующими — пусть ответ ца этот вопрос дадут нынешняя республиканская свобода, порядок и благополучие в нашей стране.
Глава III КОНСТИТУЦИЯ
1. Разделение властей
Письмо к Джону Адамсу. 1787 г.
Первый принцип хорошего правления — это, конечно, распределение власти между исполнительной, судебной и законодательной властями, а также подразделение последней — законодательной — на две или три ветви. Был сделан хороший шаг вперед, когда было доказано, что английская конституция, признанная лучшей, чем все бывшие прежде нее, является лучшей только в той степени, в которой она приближается к такому разделению властей. Отсюда легко сделать и последний шаг: показать с помощью сравнения наших конституций с английской, насколько они совершеннее.
Заметки о штате Виргиния. Вопрос ХШ
•
Выборный деспотизм — отнюдь не та форма правления, за которую мы сражались. Мы бились за такую форму правления, которая должна не только основываться на принципах свободы, но при которой правящая власть должна быть так разделена и уравновешена между несколькими институтами власти, чтобы ни один из них не смог бы выйти за пределы своих законных полномочий, не встретив эффективного сдерживания и
83
противодействия со стороны остальных. По этой причине конвент, который принял постановление об организации нашей формы правления, положил в ее основу принцип жесткого разделения законодательной, исполнительной и судебной властей, с тем чтобы ни один человек не становился одновременно носителем более чем одной формы власти.
Письмо к Дж. Мэдисону. 1787 г.
Мне нравится такая организация правящей власти — в законодательной, судебной и исполнительной функциях. Мне нравится, что законодательному корпусу дана власть устанавливать налоги, и только по одной этой причине я согласен с’тем, чтобы народ избирал большую палату нейосредствённо, путем прямых выборов. И хотя я; думаю, что избранная таким , образом палата [представителей] будет очень сильно уступать нынешнему Конгрессу, будет весьма недостаточно квалифицированна, чтобы законодательствовать для Союза, заниматься международными делами и т. д., однако этот недостаток не сможет перевесить ее достоинства: сохранение нерушимым фундаментального принципа, согласно которому народ могут облагать налогами только его собственные представители, избранные им самим посредством прямых выборов.
Письмо к Дж. Мэдисону. 1787 г.
Я весьма удовлетворен введением метода персонального голосования [в Конгрессе] вместо прежнего голосования по штатам в целом, а также предоставлением права ветр главе администрации, как и одной трети чле-нов любой из двух палат; хотя я бы предпочел, чтобы это право было связано с судебной властью или же
84
чтобы подобное право было бы предоставлено и ей тоже. Есть и другие хорошие моменты, но менее значительные.
II. Билль о правах
Критика недостатков Конституции
Письмо к Дж. Мэдисону. 1787 г.
Теперь я должен сказать вам, чем я не доволен. Первое: упущена декларация прав, гарантирующая в ясных, лишенных двусмысленности и софизмов выражениях свободу вероисповедания и религии, свободу печати, защиту от сохранения регулярной армии во время мира, запрет на монополии, гарантирующая постоянное и не приостанавливаемое действие законов о неприкосновенности личности, подсудность суду присяжных заседателей всех дел по факту преступлений, предусмотренных законами штатов, а не одними федеральными законами.
Письмо к Кармайклу. 1787 г.
Наша новая Конституция подвергается сильным атакам в американских газетах. Представляемые возражения таковы:
результат, к которому это приведет *, будет слияние тринадцати штатов в один;
предлагая сосредоточить всю власть в стране в одном общем центральном правительстве, они [создатели проекта] не защитили народ никакой декларацией его прав, не отказали власти в полномочиях сохранять регулярную армию в мирное время;
создатели проекта не обеспечили свободы печати и резервировали право на устранение суда присяжных от
* Имеется в виду принятие проекта Конституции, широко обсуждавшегося законодательными собраниями всех штатов,— Примеч. переводчика.
85
рассмотрения гражданских дел; они предложили, чтобы законы, принимаемые федеральными законодателями, имели бы верховенство над законами и конституциями штатов; создатели проекта отступили от принципа регулярной сменяемости должностных лиц, и потому предусматриваемая ими, в частности, возможность для президента раз за разом переизбираться на новый четырехлетний срок, и так пожизненно, может превратить его в пожизненного короля, подобного королю Польши; они не предусмотрели для президента ни контроля, ни помощи Со стороны какого-либо совета.
К этому добавляются расчеты расходов и т. д. и т. п., чтобы еще больше напугать людей. .>
Вы увидите сами, что среди этих возражений есть действительно серьезные, а некоторые — неосновательны. Конституция, однако, встречается со всеобщим энтузиазмом, и, насколько можно судить по внешним проявлениям, большинство народа горит жёланием ее принять.
Народу принадлежит право на Билль о правах
Письмо к Дж. Мэдисону. 1788 г.
Мне не принадлежит право на то, что другой имеет право взять у меня; а Конгресс будет иметь право изъять из суда присяжных заседателей все гражданские дела или любое из них. Позвольте мне добавить: Билль о правах — это то, на что народу принадлежит право в противовес любому правительству на земле, генеральному или местному; и это право ни одно имеющее верные и справедливые основы правительство не должно отрицать...
Письмо к Дж. Мэдисону. 1788 г.
Но если такого (единого решения] нельзя достичь, тогда лучше установить, что суд присяжных, право на
86
неприкосновенность личности, свобода печати и свобода вероисповедания соблюдаются и действуют во всех абсолютно случаях, и лучше устранить существование армии в мирное время и запретить любые монополии, чем не предусмотреть этого ни в одном случае. Немногие случаи, когда это может оказаться вредным, не смогут перевесить бесчисленного множества других, когда отсутствие этих установлений неизбежно принесет вред.
Неограничиваемое право на неприкосновенность личности
Письмо к Дж. Мэдисону. 1788 г.
Зачем приостанавливать действие Хабеас корпус [закона о неприкосновенности личности] во время волнений и мятежей? Тем, кто может быть арестован, могут быть и немедленно предъявлены обвинения во вполне определенных преступлениях; и, разумеется, судья вернет их под стражу. Если же по соображениям общественной безопасности правительство должно заключать в тюрьму человека на основании менее достоверных свидетельств, чем в других чрезвычайных обстоятельствах, тогда пусть он подвергается аресту и затем суду, снова аресту и снова суду, пока в этом остается необходимость; правительству следует только возмещать этому человеку причиненный ему ущерб. Сверьтесь с историей Англии, и вы увидите, сколь мало случаев приостановки действия закбна Хабеас корпус были оправданны. Все это были либо случаи настоящей измены, когда виновным все равно можно было сразу же и предъявить обвинение, либо сфальсифицированные заговоры, когда это вообще было постыдным делом — даже подозревать обвиненных. Однако же из-за тех немногих случаев, когда приостановка закона Хабеас корпус принесла настоящую пользу, эта операция стала теперь настолько привычной, что народ стал уже почти
87
готов жить при постоянной приостановке действия зако-на о неприкосновенности личности.
Предлагаемое расширение положений Билля о правах
Письмо к Дж. Мэдисону. 1789 г.
Я должен теперь высказать свое мнение о декларации прав, которую вы были столь добры мне прислать. Мне она нравится и в таком виде, но я бы пошел дальше. К примеру, мне бы казались желательными следующие изменения и дополнения. «Статья 4. Люди не должны лишаться своего права высказывать, писать или иным образом предавать публичной гласности что-либо, кроме лсбкных сведений, наносящих ущерб жизни, свободе,' лрсто я ни ю или репутации других лиц или вредящих мирным отношениям конфедерации с ,другими странами. Статья 7. Все факты по делам, представленным в суд, должны рассматриваться жюри присяжных заседателей, за исключением: 1) дел, относящихся к юрисдикции адмиралтейства, в которых заинтересованной стороной может быть иностранец; 2) дел, подсудных военному трибуналу и касающихся офицеров регулярной армии и солдат армии Соединенных Штатов или милицейского ополчения во время военных действий или мятежей; 3) процессов импичмента, допускаемых Конституцией. Статья 8. Никакое лицо не может содержаться в заключении более... дней после того, как этот человек обратился с требованием и ему было отказано в обращении за выдачей предписания о соблюдении закона Хабецс корпус судьей, получившим свое назначение в законном порядке, а также не может задерживаться более,;, дней после того, как такое предписание было представлено задерживающему его в заключении лицу, но не было дано приказа после надлежащего рассмотрения обстоятельств о его дальнейшем содержании под стражей или снятии обвинения; а также не может
88
задерживаться более чем на... часов в любом месте на расстоянии, превышающем... миль, от места обычного пребывания судьи, имеющего право на выдачу предписания о соблюдении закона о неприкосновенности личности; выдача такого предписания не может быть задержана на срок, превышающий один год, и выдача его не может откладываться в любом месте, отстоящем-бол ее чем на... миль от государства, находящегося с нами в состоянии войны, или от' вражеского лагеря или лагеря мятежных сил. Статья 9. Монополия может предоставляться только отдельным лицам в -отношении их собственных литературных произведений или сочинений и изобретений в области искусств на срок, не превышающий... лет, но не на больший срок и не в каком-либо ином отношении. Статья 10. Все вооруженные силы Соединенных Штатов должны ipso facto* ** распускаться по истечении того срока, на который Конгресс йоследний раз вотировал их оплату и содержание, а все офицеры и солдаты, не являющиеся жителями Соединенных Штатов, должны утрачивать право на службу в их сухопутной армии, за исключением случаев войны за пределами Соединенных Штатов». Эти ограничения, я полагаю, наг столько осторожны, что могут помешать только злу.
Среди своих доводов в пользу декларации прав вы опускаете один, который очень много значит для меня: контроль со стороны закона, который декларация вручает судебной власти. Этот, институт, который, если он независим и строго придерживается своей сферы деятельности, заслуживает большого доверия благодаря знаниям и честности судей. Действительно, какая степень доверия будет слишком высокой для института, состоящего из таких людей, как Уит, Блейр и Пенделтон? На таких людей «civium ardor prava jubentiutn» *♦
* Здесь: автоматически (лат.).
** Рвение граждан диктует опасные вещи (лат.).
89
не произведет никакого впечатления. Я рад узнать, что в целом вы за такое дополнение. Декларация прав, как и все другие человеческие блага, неразрывно соединена с некоторыми неудобствами и не исполняет полностью своего назначения. Но добро в этом случае неизмеримо перевешивает зло.
Я не могу воздержаться от коротких ответов на возражения, которые были высказаны и о которых вы сообщаете мне в своем письме.
1. Что права, о кбторых идет речь, подразумеваются в самом способе создания федеральных властей и их полномочий. Ответ. Разумеется, конституционный акт может быть так составлен, что не будет нуждаться в декларации прав. Этот акт, собственно, и сам имеет силу декларации обо всем, что в нем содержится; и если он касается всех существенных материальных вопросов права, тогда ничего больше и не нужно. В проекте Конституции, которую я когда-то думал предложить в Виргинии и потом опубликовал, я стремился достичь всех великих целей общественной свободы и не намеревался дополнять ее декларацией прав. Возможно, моя работа была несовершенна, но ее недостатки могли бы быть восполнены другими в процессе ее обсуждения. Но для конституционного акта, который оставляет некоторые высшие ценности не упомянутыми, а против других в подтексте содержит возражения, декларация прав становится необходимым приложением. Таков случай нашей новой федеральной Конституции. Этот акт преобразует нас в одно государство в определенных отношениях, для определенных целей и дает нам институты законодательной и исполнительной власти. Он же поэтому должен дать нам защиту от злоупотреблений этой властью с их стороны в сфере данной им компетенции.
2. Позитивную декларацию некоторых существенных прав невозможно будет изложить с необходимой полно
90
той. Ответ. Полкаравая иметь лучше, чем вовсе не иметь хлеба. Если мы не можем обезопасить все наши права, давайте обезопасим то, что сможем.
3. Ограниченность полномочий федерального правительства и ревнивое отношение к нему со стороны подчиненных правительств [штатов] обеспечивает нам такую безопасность, которой нет другого примера. Ответ. Первое положение здесь представляется равнозначным первому возражению, изложенному (и получившему свой ответ) выше. На ревность же подчиненных правительств можно надежно положиться. Но имейте в виду, что эти правительства —лишь полномочные агенты. Им должны быть даны принципы, на которых они могли бы основывать свое противостояние. Декларация прав будет тем текстом, по которому они будут поверять все действия федерального правительства. И в этой связи она будет столь же необходима федеральному правительству: по тому же самому тексту оно сможет поверять оппозицию подчиненных правительств.
4. Опыт доказывает неэффективность Билля о правах. Это правда. Но если он не абсолютно эффективен при всех обстоятельствах, в нем всегда заключена великая потенциальная сила и эта сила редко неэффективна. Крепления более мощные часто сохраняют целым здание, которое иначе бы рухнуло,, будь эти крепления слабее. Есть достойная внимания разница между характером тех неудобств, которые связаны с существованием принятой декларации прав, и тех, что вызываются ее отсутствием. Неудобства, которые может принести декларация, таковы, что они могут ограничить правительство. в его полезных действиях. Но ущерб, приносимый этим, живет недолго, он умерен и поправим. Неудобства же при отсутствии декларации постоянны, болезненны и непоправимы; они прогрессируют от плохого к еще худшему.
Исполнительная власть в нашем правительстве — не
91
единственный и даже не главный-предмет моего ревнивого отношения. Тирания законодателей — вот самая мощная угроза в настоящее время и на многие годы вперед. Исполнительная власть станет такой угрозой в свою очередь, но это случится в отдаленном будущем. Я знаю, среди нас есть и такие люди, которые теперь же хотели бы установить монархию; однако число и вес их незначительны. В молодом поколении все республиканцы. Мы же все воспитаны при роялизме; ничего удивительного, что некоторые из нас все еще придерживаются этого идолопоклонства. Наши молодые люди образованы и воспитаны в республиканских принципах, а отступничество от них в пользу роялизма невозможно и не имеет примеров. 7
Как улучшить Конституцию
Письмо к Дж. Мэдисону. 1787 г.
Я не претендую на то, чтобы решать, какой образ действий будет наилучшим, как добиться установления в Конституции положений, хороших и полезных во многих отношениях, и устранить дурные. Быть может, лучше принять эту Конституцию в надежде на поправки в будущем; или же после того, как народ должным образом взвесит все и обсудит, когда станет ясным, какие разделы Конституции главным образом не нравятся людям и какие они в целом одобряют; лучше, может быть, сказать им: «Мы знаем теперь, чего вы хотите. Вы желаете предоставить вашему федеральному правительству такие-то и такие-то полномочия, но в то же время хотите, чтобы вам были надежно обеспечены такие-то и такие-то права, а также устранены определенные источники возможных неприятностей. Пусть так и будет. Пошлите для этого снова своих депутатов, чтобы они могли собраться вместе. Пусть они установят ваши права священной декларацией и пусть примут те разделы 92 '
Конституции, которые вы одобрили. Это даст вашему федеральному правительству полномочия достаточные, чтобы вы были счастливы».
Вот то, что может быть сказано народу и что может помочь быстро создать более совершенную и более долговечную форму правительства. В любом случае я надеюсь, что вы предпримете к этому новые попытки, если нынешняя не удастся. Нам никогда нельзя отчаиваться в человеческом сообществе.
Письмо к Стюарту. 1791 г.
Й бы предпочел подвергаться всем неудобствам жизни при слишком большой свободе, чем при слишком малой ее доле. Поэтому так важно усилить правительства штатов; и поскольку этого нельзя достичь внесением каких-либо поправок в федеральную Конституцию (так как сохранять ее — это главное, за что мы должны бороться), это должно быть сделано самими штатами, которые должны воздвигнуть такие конституционные барьеры, чтобы их не могли преодолеть ни они сами, ни федеральное правительство. Единственная преграда в их распоряжении — это их собственное мудрое правление. Слабое будет уступать в каждой схватке. Для того чтобы получить мудрое и компетентное правительство, я считаю важным сделать следующие изменения; Придайте законодателям [штатоН} более желательный для них статус, уменьшив число представителей (скажем, до ста) и несколько увеличив срок их полномочий, и пусть число избираемых равномерно распределяется по избирательным округам. Примите также лучший порядок избрания сенаторов. Сделайте пост главы исполнительной власти [штата] более привлекательным для людей со способностями, сделайте его более независимым от законодательного собрания. К примеру, пусть он будет избираться другими выборщиками и на более
93
длительный период, а после этого срока никогда больше не сможет занимать этот пост’ Ответственность — огромная движущая сила для правительства в свободном обществе. Данте, раз так, этому человеку почувствовать полный вес его ответственности, устранив средства облегчить ее или избежать, в виде совета или коллегии при нем. Опыт и в том и в другом случае доказывает эффективность этой меры. Сделайте судейские должности респектабельными всеми возможными средствами, к примеру неизменным сроком пребывания в них, соответствующим жалованьем и сокращением числа судей. Люди высокой учености и способностей немногочисленны в любой стране, и когда мы присоединяем к ним людей иного рода, они связывают руки способным и достойным судьям. Эта ветвь власти принимает на свои руки весь вес конфликтов, они —последние, к кому апеллирует человеческий разум. Таковы в целом мои идеи поправок к Конституции; но ради достижения целей я должен быть терпимым и гибким в отношении средств.
III, Права штатов .
Прекрасное равно&есие
Письмо к П. Фитцхью. 1798 т.
Я не думаю, что й интересах федерального правительства и еще менее Союза в целом, чтобы правительства штатов и дальше столь же мало уважались бы, как прежде. Однако я осмелюсь утверждать, что со временем все эти правительства, как и их центральное правительство, подобно планетам, вращающимся вокруг своего общего солнца, воздействуя друг на друга и подвергаясь воздействию в соответствии со своим весом и траекторией орбиты, образуют состояние того прекрасного равновесия, которое лежит в основе нашей
94
Конституции и которое, я надеюсь, покажет себя миру в той степени совершенства, пример чему можно найти лишь в устройстве солнечной системы. И потому просвещенный государственный деятель будет прилагать все свои усилия, чтобы сохранить вес и влияние каждой из частей нашего государственного устройства,— ведь придать излишнее любой из них — значит нарушить общее равновесие.
Правительства штатов — бастионы нашей свободы
Письмо к дё Траси. 1811 г.
Но настоящие бастионы свободы в нашей стране — это правительства штатов; и самая лучшая хранительная сила, которую мудрость могла бы предложить, та, которой мы уже владели ко времени революции и появления нынешнего правительства. Семнадцать отдельных государств-штатов, объединенных в одно государство в том, что касается их интересов за рубежом, но отдельных и независимых во всем, что касается внутреннего управления (имеющие стройную форму правления с законодательным собранием и губернатором, избираемыми народом, и просвещенные с помощью свободы печати и печатного станка), никогда не смогут быть настолько заворожены искусством одного человека, чтобы добровольно принять узурпацию им власти над собой. И их невозможно будет вынудить к этому всей той силой, которой он может обладать. В то время как такая попытка может парализовать один отдельный штат, где узурпация сможет укрепиться, шестнадцать других, растянувшихся вокруг него в длину на две тысячи миль, воспрянут, готовые к обсуждению дела в конституционном законодательном собрании, готовые к действию через своего губернатора, конституционного командующего милицейским ополчением своего государства-штата, иначе говоря — каждым мужчиной, способным держать
95
в руках оружие; и это милицейское ополчение, как и регулярные войска, сформировано в полки и батальоны, имеет пехоту, кавалерию и артиллерию...
Республиканское правительство Франции было побеждено без борьбы потому, что в нем преобладала партия «единого и неделимого государства», не существовало провинциальных организаций, вокруг которых люди могли бы сплотиться под сень авторитета закона; кресла Директории были на деле вакантны, и вот небольшой военной силы оказалось достаточно, чтобы прогнать законодателей из их зала заседаний й отсалютовать своему вождю как главе нации и страны. Ну, а мы, шестнадцать из семнадцати штатов, вставшие вместе, регулярно организованные под начальством своих законных командиров, объединенные в своей цёли и своих действиях Конгрессом или, если это случится в интервале между его сессиями, специальным конвентом, создадим для узурпатора такие препятствия, которые навсегда научат его. подавлять свои амбиции при первой же мысли о подобном предприятии.
Правительства штатов и федерации — равные партнеры
Письмо к ...[?]. 1821 г.
Это губительная ересь полагать, что либо власти наших штатов выше федеральных, либо федеральные выше правительств штатов. Народ, которому принадлежит вся полнота власти, разделил правящую власть на две определенные сферы: на дела международные и внутренние— определим их в целом так; и для каждой из этих сфер народ назначил свой определенный набор функционеров. Эти дела они ведут в соответствии друг с другом и координируют их, сдерживая и уравновешивая один другого, подобно тому как это происходит с тремя основными видами властей в каждом отдельном штате [законодательной, исполнительной и судебной]—*
96
каждая из них в равной степени высшая в пределах данных ей полномочий и ни одна из них не имеет права окончательно решать, что относится к ее компетенции и принадлежит ей, а что —ее «сонаследнику» в правительстве. На деле они так же независимы, как разные страны; и поэтому в духе сдержанности, терпения ц компромисса заключена оздоравливающая сила такой Конституции, а не в посягательстве и узурпации; и каждая из сторон благоразумно воздерживается от приближения к разделительной линии вместо того, чтобы спешить перепрыгнуть ее или забрасывать к соседу абордажные крюки, чтобы потом туда подтянуться. Но в конечном счете, счастливое преимущество нашей благословенной системы заключается в том, что при конфликте разных мнений между разными «комплектами» слуг народа право на апелляционное решение не принадлежит ни одному из них, но только их нанимателям—миролюбиво собравшимся на. конвент представителям народа. Это вещь более разумная, чем «jus fortioris» [право сильного] или пушечное жерло, этот «ultima et sola ratio regum» [последний и единственный довод короля].
Штаты должны противостоять узурпации власти со стороны федерации
Письмо к У. Б. Джайлзу. 1825 г.
Я вижу... с глубочайшим огорчением, какими быстрыми шагами идет федеральная часть нашего правительства к узурпации всех прав, сохраняемых за штатами, и к сосредоточению в своих руках всей власти в делах иностранных и внутренних; и все это с помощью таких маневров, которые, если они становятся законными, устраняют все пределы ее власти... Слишком очевидно, что три правящие власти [федерального правительства] объединили усилия, чтобы лишить своих
4 Зак. № 114 97
коллег, .власти штатов, сохраняемых i за ними пол но? ДОЧКИ... . .. :
Опираясь на свои полномочия по регулированию торговли, они распространили их далее на сельское хо-зяйство и мануфактуры;, и теперь, когда они забирают доводы у одной из этих хозяйственных отраслей, испытывающей наибольшие трудности, и перекладывают их в карман другой, наиболее процветающей, они называют,это регулированием, Используя решение всех властей устроить почтовые дороги, они претендуют на то, чтобы срезать горы и рыть каналы, и- с помощью небольшой операции, в духе софистики со словами «общее блдго> они получают право не только делать то, что публично признано и дозволено, но и то, что они предполагают, или делают вид, что предполагают, сделать для. всеобщего блага.
А каковы наши ресурсы, которые смогут нам помочь сохранить равновесие в этой ситуации? Разум и доводы? Вы можете точно так же обращать свои доводы я аргументы к мраморным колоннам. Представители, избранные нами самими? Они присоединили свои голоса к тем договоренностям о голосовании, которые благодаря неверным представлениям о политике правительства или благодаря коррупции обеспечили то большинство в один-два или три голоса, которое оказалось достаточным, чтобы перевесить здоровые силы; и этого большинства в один, два, три голоса им вполне достаточно, .чтобы вызывающе продолжать свое дело.
Раз так, должны ли мы обратиться к оружию?.. Нет. Это — наше последнее прибежище; о нем не следует и помышлять, пока мы не настрадались сверх меры. Если каждая объединенная атака многих партий должна отражаться настолько решительно, что будет заканчиваться их устранением, ни одна партия не сможет ^прожить больше года. Мы должны обладать большим тер
пением и выдержкой по отношению к нашим заблуждающимся собратьям, дать им время познакомиться с последствиями их действий и обдумать нх. Мы должны сохранять способность использовать все благоприятные случайности и разделиться с этимй нашими соратниками лишь тогда, когда у нас останется одна альтернатива: или же расстаться с нашим Союзом вместе с ними самими, или покориться правительству, обладающему неограниченной властью. Если мы должны будем выбирать между первым и вторым, у нас не может быть колебаний.
Но пока мы не пришли к этой альтернативе, штаты должны быть бдительными, чтобы распознавать каждый случай фактической узурпации их прав, разоблачать их всякий раз самым безусловным образом, протестовать против них как против злостных нарушений, с тем чтобы наше нынешнее принятие их не создавало прецедента или правового признания, но было бы лишь временным примирением с меньшим злом до той поры, пока эти накопившиеся нарушения не перевесят всех невыгод разделения Союза. Я бы пошел еще дальше и дал бы федеральным властям — через проведенную обычным порядком Поправку к Конституции — право сооружать дороги, каналы и средства сообщения между штатами (приняв достаточные меры предосторожности против злоупотреблений в Конгрессе, дал бы права , на вырубку и сплав леса и т. п.), декларировав, что доля каждого штата в выделяемых с этой целью средствах из федерального бюджета должна расходоваться на производство работ в пределах самого штата или за его пределами, но с его согласия,— все это при должном, соблюдении процесса принятия всех решений компетентными властями [штата]. Такой порядок действий я считаю наилучшим и наиболее безопасным в настоящее время.
ч IV. Президентство *
Чтобы избежать деспотизма
Заметки о штате Виргиния. Вопрос XIII
Человеческая натура, одинакова по обе стороны Атлантики, и одни и те же причины будут действовать на нее одинаково. Принимать меры предосторожности против коррупции и тирании надо до того, как они завладеют нами. Лучше вообще не допускать волка до овчарни, чем полагаться на то, что сумеешь выдрать ему клыки и когти тогда, когда он в нее заберется.
Опасность президентского деспотизма
Письмо к Дж. Мэдисону. 1787 г.
Второе, что мне не нравится, очень сильно не нравится, это забвение в каждом случае принципа ротации, принципа регулярной смены лиц, занимающих должность или выборный пост. И мне это особенно не нравится в случае президента. Разум и опыт говорят нам, что первое лицо исполнительной власти всегда будет переизбрано, если такое переизбрание вообще допускается. Это значит, что он [президент] сохраняет свой пост пожизненно. Как только это станет очевидным, для определенных стран окажется настолько важным вопрос, кто — друг или враг — будет руководить нашими делами, что они начнут вмешиваться в дело, используя деньги и оружие. Галломан или англоман [претендующий на пост президента] будет поддерживаться'той страной, с которой он дружен. После того как он будет однажды избран, он может не добрать на вторых или третьих выборах один или два голоса и тогда может обратиться к махинациям и подтасовкам в подсчете голосов, продолжать удерживать в своих руках бразды правления и быть поддержан^теми штатами, которые голосовали за
100
него (особенно если это будут Центральные штаты, составляющие компактное целое, отделенное от своих оппонентов); и тогда ему будет помогать одна европейская держава, а ущемленному большинствудругая. Пройдут годы, и выборы американского президента будут представлять для определенных держав Европы гораздо больше интереса, чем когда-либо представляли выборы короля Польши. Поразмышляйте о всех примерах выборной монархии в истории, древней и современной, и. скажите, не подтверждают ли они мои опасения: римские императоры, папы — до тех пор пока они сохраняли сколь-нибудь важное значение, императоры Священной Римской империи германской нации — пока йх титул практически не стал наследственным, короли Польши, правители вассальных провинций Оттоманской Порты. Можно, конечно, сказать, что если [президентские] выборы должны сопровождаться подобными потрясениями, то чем реже они будут проводиться, тем лучше. Но опыт говорит, что удерживать Людей в период выборов от беспорядков и потрясений должна сама неизбежность перемен, смены правящих лиц. Ни одна иностранная держава, ни одна местная партия не будут растрачивать деньги и кровь на то, чтобы добиться избрания человека, который должен сойти со сцены через короткий период времени.
Письмо к Д. Ддамсу. 1787 г.
Как вы находите нашу новую Конституцию?.. Президент в соответствии с ней —плохое издание польского короля. Он может избираться каждые четыре года на следующие четыре года, и так до конца жизни. Разум и опыт доказывают нам, что первое лицо исполнительной власти, имеющее такую возможность продления своих полномочий, будет сохранять свой пост пожизненно. Когда через одно или два поколения станет очевид
101
ным, что этот пост пожизненный, каждый случай президентских выборов станет предметом интриг, подкупа, использования силы и даже вмешательства из-за рубежа. Для Франции или Англии будет очень важно, чтобы Америкой управлял галломан, или англоман. Однажды занявший место президента и получивший .в свое распоряжение вооруженные силы Союза человек оказывается не стесненным контролем или помощью какого-либо коллегиального совета; его нелегко лишить трона, даже если окажется возможным' убедить народ не голосовать за него. Я бы пожелал, чтобы по окончании четырехлетнего срока его кандидатура никогда бы не подлежала повторному избранию.
Опасение постоянного переизбрания президента
Письмо к Джорджу Вашингтону. 1788 г.
Есть две вещи, к которым я отношусь резко отрицательно..
1. Отсутствие декларации прав. Я питаю надежду, что противостояние Виргинии поправит дело и приведет к принятию такой декларации. 2. Возможность бесконечного повторного избрания президента. Это, я боюсь, сделает пост президента сначала пожизненным, а затем— наследственным. Я очень враждебно относился к монархиям, прежде чем приехать в Европу. Я стал в десять тысяч раз их большим врагом с тех пор, как сам увидел, что это такое. В этих странах невозможно обнаружить такого зла, которое бы не восходило к королю как к. его истоку, и нет такого добра, которое не происходило бы от малых элементов республиканизма, все же существующих в этих странах. Я могу еще и с уверенностью сказать, что в Европе не найдется ни одной кб-ронованной особы, которая бы по своим талантам и заслугам могла бы удостоиться избрания членом приходского совета в любом из церковных приходов Америки.
102
Письмо к Каррингтону. 1788 г.
Право на переизбрание делает его [президента} пожизненным обладателем своего поста. И беды, неразрывно связанные с выборной монархией, делают для нас предпочтительным (если уж мы не можем вернуться назад на этот шаг) пойти еще дальше и искать прибежища в монархии наследственной. На то, чтобы эта статья [поправка] подверглась коррекции, я, однако, а настоящее время надежд не лелею, так как вижу, ^что она почти не вызывает возражений в Америке. А если это не произойдет в скором времени, можно будет с уверенностью сказать, что этого не произойдет никогда. Естественный ход вещей таков, что свобода идет на уступки, а правительство всегда наступает. Наша бдительность усыплена только тем безграничным доверием, которое мы все испытываем к той личности, на которую мы все смотрим как на нашего президента *. Его преемниками могут стать после него личности куда меньших достоинств, и это пробудит в нас ощущение опасности, к которой привели нас его заслуги и достоинства.
Побуждение Вашингтона согласиться на переизбрание Письмо к Джорджу Вашингтону. 1792 г.
Доверие всего Союза сосредоточено на вас. Ваше пребывание у руля будет больше чем достаточным ответом на любой довод или спор, который может быть использован для того, чтобы встревожить народ и привести к повсеместному насилию и расколу. Север и Юг будут держаться вместе, если у них будете вы, -если можно будет положиться на вас; и если первая попытка исправить численное представительство не удастся,
• Имеется в виду Джордж Вашингтон.
103
ваше присутствие даст возможность и времй для последующих попыток во имя союза и мира штатов.
Я полностью осознаю тяжесть того бремени, которое налагает на вас ваш нынешний пост, и понимаю ваше горячее желание вернуться к частной жизни *. Однако существуют люди возвышенного характера, к которым общество обращает свои особые запросы и требования, которые препятствуют склонности человека идти своим путем к счастью, и удерживают его на единственном пути, которым идет настоящее и будущее благоденствие человечества. Таким кажется и ваше положение, и таков закон, который заложило в вас провидение, формируя ваш Характер; таков характер событий, с которыми вам приходится иметь дело. Исходя именно из подобных соображений, а не из тревог, моих личных или же других людей, не имеющие права требовать от вас жертв, я обращаюсь к вам и побуждаю вас пересмотреть ваше решение, учитывая изменения в положении вещей.
* «Президент нездоров. Уже с неделю или дней десять его не оставляют небольшие приступы лихорадки, и это очень сильно отражается на его внешнем виде. На него также сильно действуют прежние и новые нападки, все продолжающиеся в газетах. Я думаю, он чувствителен к таким вещам больше чем кто-либо, кого я когда-либо встречал. Я искренне огорчен этими атаками. Я вспоминаю одно ваше наблюдение, высказанное мне вскоре после моего прибытия в Нью-Йорк: о том, что люди зависимые и наушники, которые его окружают, взвинтили правительственные церемониалы до степени такой парадной торжественности, которую ничто, кроме его личности и характера, не может поддержать и которой никто после него никогда не сможет соответствовать. Сейчас же кажется, что даже его воля недостаточна, чтобы оправдать все это в духе нашего времени, которое обращается к здравому смыслу как к мерилу всех вещей. Без этих одежд он был бы ханжески почитаем, но, облеченный в сияние королевского достоинства, он вряд ли может лишиться этого облачения, не оказавшись сильно израненным. Самое же скверное — это то, что атакуют его с позиций, пользующихся популярностью,— любви народа к Франции и к тому всеобщему делу, за которое она боретсяэ. [Письмо к Дж. Мэдисону. 1793 г.]
104
Политические убеждения президента Вашингтона;
Письмо к Дж. Мелишу. 1813 г‘
Генерал Вашингтон не разделял ни единого принципа федерализма. Он не был ни англоманом, ни сепаратистом. Он искренне желал, чтобы народ получил настолько широкие возможности для самоправлений, насколько у него хватит способности с ними справляться. Единственное, в чем он и я. всегда расходились во мнениях, было то, что я больше доверял, природной честности и благоразумию народа, больше верил в его надежность и полагал большими те пределы, в которых люДи могут доверить себе контроль над своим правительством. Он тысячу раз торжественно заявлял мне о своей решимости обеспечить существующей форме правления все возможности для справедливого испытания делом и подтверждал свою готовность отстаивать это до последней капли крови.
Два срока по четыре года для президентства
Письмо к Джону Тейлору. 1805 г.
С тех пор я осознал, что семь лет — это слишком большой срок, чтобы не могло произойти_непоправимого, и что должен существовать мирный способ с пол пути отозвать человека, приносящего вред. Исполнение должности [президента] в течение восьми лет при сохране-. нии законной возможности прервать это исполнение в конце первого четырехлетнего периода — вот что; теперь ближе всего подходит к моему принципу, скорректированному опытом. И именно из приверженности к этому принципу я решил устраниться по истечении моего второго [президентского] срока. Опасность состоит в том, что привязанность и снисходительность народа может сохранять за человеком его пост и после того, как он
105
станет выжившим из ума стариком; что непрерывнее переизбрание до конца жизни станет привычным обычаем и за этим последует порядок пожизненного избрания. Генерал Вашингтон подал пример добровольного ухода в отставку через восемь лет. Я последую его примеру, а еще несколько новых прецедентов создадут обычай и противопоставят его как препятствие любому, кто по прошествии какого-то времени попытается продлить сроки своего пребывания в должности.
Преимущества иметь одно лицо во главе исполнительной власти
Письмо к де Траси. 1811 г.
Когда наша нынешняя форма правления устанавливалась, у нас... существовала сильная склонность к учреждению высшего исполнительного совета. Так случилось, что тогда же подобный эксперимент начался во Франции — в то время, когда у нас испытывался вариант единоличного управления высшей исполнительной властью. Мы наблюдали, все действия, совершавшиеся по этим двум соперничающим схемам, и их результаты с интересом и озабоченностью, соответствующими важности выбора между двумя принципами. Эксперимент во Франции через короткое время потерпел неудачу... из-за соперничества и расхождений внутри Директории, которые всегда возникают среди людей, обладающих равной властью при отсутствии первого лица, которому принадлежало бы право сдерживать и разрешать их разногласия. Мы проделали подобный опыт в 1784 году, создав комитет штатов, составленный из представителей от каждого штата — тогда их было тринадцать— для осуществления исполнительной власти во время перерывов в работе Конгресса. Члены этого комитета незамедлительно впали в раскол и раздоры, которые со временем настолько укоренились и прйобре-
ли такую салу, что сделали. практически невозможным всякое сотрудничество между ними. Они закончили тем, что самораспустились и бросили руль правления;’.онф так и шло само собой, никем не возглавляемое, до. тех пор, пока в последующую зиму не собрался Конгресс. Все это было потом отнесено за счет темперамента двух или трех, индивидуальностей, но мудрый отнесет это к самой натуре человека.
Провал французской Директории, происшедший до тем же самым причинам, подтвердил, казалось бы, тот взгляд, что сколь бы соблазнительным ни казался такой плюрализм в теории, он с людьми, наделенными обычными страстями и свойствами, не работает на практике. Но в то же время спокойное и устойчивое течение единоличного управления исполнительной властью у нас в течение двадцати двух лет в самые бурные в'и,с? тории мира времена дает всем разумную надежду на то, что эта важная проблема в конечном счете уже разрешена.
Располагая помощью и советом своего кабинета,-Президент... располагает преимуществами мудрости и знаний своих помощников, концентрирует их взгляды и придает единение и направленность действиям всех правительственных властей.
Превосходство такой конструкции исполнительной власти уже проявило себя у нас... В период администрации нашего первого президента его кабинет, состоявший из четырех человек, разделялся поровну столь ярко выраженной противоположностью принципов, которую только могут представлять собой монархизм и респу^ бликанизм. Будь этот кабинет директорией, противостоящие в нем воли людей, наподобие положительных и отрицательных величин в алгебре, уравновесили бы друг друга и породили бы состояние абсолютного бездействия. Но президент выслушивал со спокойствием./и невозмутимостью все мнения и доводы, определял курс,
Ш
ч V J
которому надлежало следовать, и неуклонно вел им правительство, не поддаваясь влиянию никакой агитации. Публика хорошо была осведомлена о разногласиях в правительстве, но никогда не испытывала по этому поводу серьезного' беспокойства, поскольку все знали, что общество создало и ту регулирующую силу, кртот рая сохранит государственную машину в состоянии устойчивого движения. Я говорю как человек, близко наблюдавший все эти сцены, quorum pars fui — в которых и я сам играл свою роль...
Третья администрация *, длившаяся восемь лет, представляла собой пример гармонии в кабинете из шести человек, параллели которой, быть может, не знает история. За все время между его членами не было сказано ни одного враждебного слова, не возникло ни одной враждебной мысли. Мы иногда являлись на свою встречу с разными мнениями, но нам почти всегда удавалось, в дискуссии и в совместных рассуждениях так скорректировать мысли друг друга, что приходили мы к единодушному заключению. И однако, сколь бы одаренными и дружелюбными ни были, члены этого кабинета, я не уверен, что все обстояло бы точно так же, как происходило на деле, обладай каждый из них равной и независимой властью. Дурно определенные границы полномочий соответствующих департаментов, ревность, пустячная поначалу, но вскармливаемая и усиливаемая при каждом новом случае, бесконечные происки интриганов, стремящихся, начав с малого, создать свое влияние за счет разделения чужой власти,— все это создает устойчивую вражду. Но тот факт, что власть принимать решения принадлежит президенту, не оставлял основы для внутренних несогласий, а внешние интриги подавлялись в зародыше тем, что сами подстрекатели
• Имеется в виду президентство самого Т. Джефферсона в 18Q1—1805 и в 1805—1809 гг.
108
понимали: никакие раздоры, которые они в состоянии произвести, не изменят курса исполнительной/ власти:
Я не думаю, что мое собственное участие в делах исполнительной власти создало у меня предрассудок в пользу существования единого главы исполнительной^ власти, поскольку я играл не только высшие, Но и подчиненные роли. И затем, если только я знаю себя, то, что я сам чувствовал и то, чего сам желал: я знаю, что я никогда так не бывал довоЛен, когда мог переложить власть со своих плеч на плечи других; точно так же я никогда не был способен понять, как это любое разумное существо может чувствовать себя счастливым, когда распоряжается властью над другими...
Человек, единолично возглавляющий исполнительную власть, обладающий большими талантами и лишенный принципов, может, если это окажется ему по плечу, узурпировать власть и сделать ее наследственной. Однако, я думаю, история дает нам столько же примеров того, как один узурпатор выдвигался из плюралистического правительства, как и примеров захвата власти, доверенной временно одному лицу, но благодаря узурпации перешедшей к нему постоянно. Поэтому я не верю, что эта опасность уменьшается при коллегиальной исполнительной власти. Быть может, она даже в громадной степени увеличивается благодаря тому недейственному состоянию, которому такое правительство подвержено из-за внутренних раздоров и междоусобиц.
V. Судебная власть
Необходимость честного и независимого правосудия
Письмо к Дж. Уиту. ^776 г.
Достоинство и устойчивость правительства во всех его разветвлениях, моральное состояние народа и все блага, обеспечивающиеся обществом, настолько зависят
109
от честного и искусного отправления правосудия, что власть судебная обязана быть отличной как от законодательной, так и исполнительной власти, с тем чтобы она могла быть силой, сдерживающей их обеих, а они — сдерживающей силой для нее. Поэтому судьями всегда должны быть люди, искушенные в знании законов и юридическом опыте, люди примерной морали, великого терпения, хладнокровия и тщательности; они должны обладать умом, способным не поддаваться влиянию конфликтующих интересов; они не должны быть зависимы ни от какого-либо лица, ни от какой-либо группы лиц. Ради всего этого они должны быть пожизненными собственниками своей должности или, говоря иначе, пока они ведут себя добросовестно и морально, честно Исполняют свои обязанности, они сохраняют однажды назначенные им судейские должности, а их жалованье должно быть установлено и обеспечено законом.
В случае нарушения судьями установленных принципов поведения большое жюри колонии и палата представителей должны начать против них процесс импичмента перед лицом губернатора и совета колонии, а обвиняемые должны получить время и возможности для своей защиты. Но если они будут признаны виновными, то должны быть смещены со своих должностей и подвергнуты дальнейшему наказанию, определенному в соответствии с их виной.
Народ должен осуществлять контроль над судьями Письмо к Арно. 1789 г.
Мы в Америке полагаем, что необходимо предоставлять народу участие во всех областях управления настолько, насколько он сможет участвовать в их деятельности; и это единственный путь обеспечить устойчивое и честное распоряжение властью.
110
1. -Народ не В; состоянии непосредственно, участвовать в, деятельности исполнительной власти, но ои<м^ жет поименно определять людей, которые будут ее осуществлять. Поэтому у нас народ выбирает тех, кто будет занимать соответствующие должности, каждые четыре года. 2. Все люди не могут сами разрабатывать и принимать законы и не имеют для этого достаточной квалификации1. Поэтому у нас они только избирают законодателей. 3. Не всякий человек может принимать компетентные юридические решения по- вопросу закона, но все вполне способны выносить суждение по вопросу факта. Поэтому в составе жюри присяжных люди у нас выносят вердикт по всем вопросам факта, оставляя постоянно занимающим свой пост судьям выносить решение по делу со стороны применения закона, вытекающее из установленных вердиктом фактов. Но все мы знаем, что постоянно занимающие свои должности судьи проникаются корпоративным духом, что они подвержены соблазну взяточничества, что их могут совлекать с пути истинного предрасположение к кому-то или чьи-то услуги,.. взаимные отношения, партийные пристрастия-, склонность идти вслед за нынешними исполнительной или законодательной властями; что бывает лучше до-! верить решение дела орлу и решке, чем судье, предубежденному в пользу одной из сторон, и что мнение двенадцати честных человек в составе жюри присяжных дает ,больше надежды на справедливость, чем орел или решка. Именно поэтому во власти жюри присяжных остается право в любом деле выносить решение по вопросу закона, так же как и по вопросу факта, если присяжные полагают, что судьи по должности в каком-либо отношении пристрастны и предрасположены. Они никогда не употребляют этих полномочий, иначе как в случаях, когда судьи подозреваются в пристрастности, но благодаря использованию ими этой власти 'жюри присяжных были прочнейшими бастионами английской
111
свободы. Если бы мне предложил и решить альтернативу, чем лучше пожертвовать— правом народа участвот ватьв деятельности законодательной власти ? или же власти судебной, я бы сказал: лучше уж поступиться участием в законодательной власти. Исполнение законов более важно, чем их создание. Однако, разумеется, лучше всего -н это чтобы народ принимал участие в деятельности всех трех видод власти во всех отношениях, в каких это возможно.
Судьи должны избираться народом
Письмо к С. Керчевалю. 1816 г.
Прежде полагали, что народ не компетентен для избрания судей, искушенных в изучении и применении законов. Я не уверен, оправдано лй это мнение; а если оно сомнительно, тогда м^я должны следовать принципу выборности судей. В этом случае, как и при многих других процедурах избрания, люди будут руководствоваться репутацией кандидатов, что, быть может, даст не больше ошибок, чем ныне действующая система назначения судей. По крайней мере, в одном из штатов Союза такой порядок выборов судей испытывался в течение долгого времени и дал самые удовлетворительные результаты. В Коннектикуте судьи выбирались народом каждые полгода на протяжении почти двух столетий, и я уверен, что за все это время там едва ли былчхоть один случай замены судьи: настолько сильно было постоянное давление ответственности.
Однако, если предрассудок, идущий от института монархии, все еще одерживает верх над нашим жизненно важным принципом выборности и мы, несмотря на существование у нас самих живого примера периодических выборов судей, ему все еще не доверяем, тогда давайте,'по крайней мере, не будем брать дурное и отбрасывать хорошее из английского примера. Давайте со
112
хранить неизменность принципа совместного, но* раздельного существования исполнительных и законодательных властей и предоставим право назначения судей одной только исполнительной власти. Назначение на должность — это исполнительная функция. Придавать это право законодательному собранию, как это мы делаем,— значит нарушать принцип разделения властей. Раздача назначений отклоняет законодателей от надлежащего пути, вносит соблазн домогательства - должностей для самих себя и беззаконного обмена взаимными услугами при голосовании по таким вопросам, а кроме того, снимает с них личную ответственность, разделяя эту ответственность за назначение между многими людьми. Если же мы оставим право назначения на должность за теми, у кого оно и должно быть, как функцию исполнительной власти, мы, таким образом, будем сохранять принцип разделения властей; и тогда ответственность за назначение всем своим весом будет ложиться на одного определенного человека.
Судейская узурпация в конституционных вопросах
Письмо к Т. Ритчи. 1820 г.
Судейский корпус Соединенных Штатов — это корпус искусных саперов и минеров, неустанно роющих подземные ходы и подкопы, предназначенные подорвать основы нашего конфедеративного устройства. Они перетолковывают нашу Конституцию так, чтобы из принципа согласованного взаимодействия общего, центрального, правительства и отдельных, особых, правительств ^штатов вытекало 'бы лишь существование только одного— общего и наивысшего правительства [включающе-то три основные формы власти]. Это положит все ktix ногам... Мы увидим, хватит ли у них смелости на те же дерзкие шаги, на которые недавно решились пятеро из юристов. Если этой смелости у них хватит, тогда... я ска-
113
жу; против такого каждый человек должен возвысить свой голос, и больше того — должен и руку поднять... Обнаружив по собственному опыту, что импичмент — вегЦь маловероятная и трудноосуществимая, скорее, просто пугало, они стали считать себя в состоянии пожизненной безопасности; они уклоняются от ответственности перед общественным мнением... Их общее суждение достигается негласным сговором, быть может большинством в один голос, оглашается же оно. как если бы было единодушным, при . молчаливом попустительстве ленивых или робких коллег, каким-нибудь ловким верховным судьей, который изощренно подгоняет закон по своему собственному замыслу, изгибая его в соответствии с изворотами своих собственных рассуждений...
. Судейский корпус, независимый от короля или главы исполнительной власти,— это хорошая вещь; но независимость от воли нации — это неприличная словесная ошибка, по крайней мере в республике.
Судейская узурпация обратится деспотизмом
Письмо к Джарвису; 1820 г.
Считать судей высшими арбитрами во всех конституционных вопросах — это, разумеется, очень опасная доктрина, и настолько, что может привести нас во власть олигархии. Наши судьи настолько же честны, как и любые другие люди, и не больше. Им, как и другим, свойственно то же стремление к власти, те же партийные пристрастия и страсть к своим корпоративным привилегиям. Их девиз: «Boni judicis est atnpliare jurisdictionem» *; и шх власть тем более опасна, что она дается им пожизненно... Конституция не создала еще ни одного такого суда, сколь бы достойным людям он ни вверялся, в котором судьи под разлагающим дейст-
? Хороший судья тот, кто расширяет свою юрисдикцию, (лат.), Ш
вием времени и партийных пристрастий не превратились бы в деспотов. 1
Если федеральную судебную власть не сдерживать, она разрушит демократию
Письмо к Хаммонду. 1821 г.
Однако я уже давно придерживаюсь того мнения, и я никогда не уклонялся от того, чтобы его высказать (хотя я предпочитал ни писать об этом в газетах, ни провозглашать его, подобно Приаму, облачившись в доспехи), что зародыш распада нашего федерального правительства заложен в установлении федеральной судебной системы. Это безответственный институт (поскольку импичмент для судей — это . всего лишь пугало), работающий, подобно силе тяготения, день и ночь, делая понемногу свое дело, бесшумно, как вор, прокрадываясь к своей цели через территорию юриспруденции, до тех пор, пока вся власть не будет узурпирована у штатов и не сосредоточена в руках одного правительства. Я против этого, потому что, когда все управление делами как внутренними, так и внешними, как в малом, так и в большом будет сосредоточено в Вашингтоне как в центре всей власти, это сделает бесполезными все противовесы, нарушит то состояние, когда одно правительство уравновешивает другое, н такое единое правительство станет для нас столь же вредоносным и гнетущим, как и то, английское, от которого мы отложились. Получится как в Европе, где каждый человек должен быть либо щукой, либо пескарем, либо молотом, либо наковальней. Наши функционеры и английские— изделия одной мастерской, изготовленные из одного и того же материала одной и той же рукой. Если штаты будут апатично наблюдать, как их правительства тихо сползают в пучину, которая способна поглотить абсолютно все, тогда нам остается лишь оплаки
115
вать натуру человека, который создан для-того, чтобы им управляли не иначе как розгой из стали, и тогда хулители человека, утверждавшие, что он не способен уп^ равлять самим собой, станут его истинными историками и летописцами.
Дурная практика Верховного суда
Письмо к Плейзантсу. 1821 г.
В Верховном суде существует еще одна заслуживающая самого сурового осуждения практика, которую следует исправить,— стряпать своя решения на закрытых заседаниях и затем сообщать их через одного из своих членов как мнение Верховного суда, не оставляя нам возможности знать, сколько именно судей поддержало это решение и какими соображениями руководствовался каждый из них. Это полностью устраняет возможность их импичмента, который мог бы основываться на таких красноречивых свидетельствах. Стремление-каждого сохранить свою репутацию — это теперь единственное в их характерах, на что мы можем положиться, и мы должны твердо это использовать. Члены Верховного суда, если бы они должны были излагать свои мнения перед всем миром подробно и последовательно, пункт за пунктом, стремились бы оправдывать себя и быди бы вынуждены убедительно объяснять те причины, которые ими движут.
Чтобы обуздать своеволие федеральных судей, необходимо давать им назначение на должность каждые шесть лет
Письмо к Плейзантсу. 1821 г.
[Чтобы справиться с этой} трудной задачей и обуздать судейский корпус в его покушениях на Конституцию... лучшее средство, которое л могу изобрести,— это
116
9 дальнейшем давать назначения судьям на срок! в шесть лет [срок полномочий сенатора] с возможностью повторного назначения президентом при одобрении обеих палат. Если это не будет означать для; них достаточную независимость, тогда я не знаю, что же им еще подойдет...
Возможность извращения Конституции судейскими чинами будет вечно охраняться под предлогом допустимости ошибок в суждении, для которых в принципе исключается наказание. А потому импичмент для ник — простое пугало, которого они нисколько не боятся. Но они* будут испытывать некоторый страх перед обсуждением своей деятельности в том случае, если оно будет проводиться регулярно в обеих палатах [Конгресса] каждый шестой год. Неправомерно называть правление республиканским, когда одна из ветвей высшей власти находится вне зависимости от общества и нации. '
Письмо к У. Т. Барри. 1822 г.
Если когда-нибудь эта огромная страна будет приведена к подчинению единственному правительству, это будет самым большим актом коррупции, в результате которой установится правление, не способное должным образом заботиться о благополучии столь большой части земного пространства и безразличное к этому. Этого нельзя будет перенести, и вам придется выбирать между реформированием и революцией. Если я вообще знаю душу нашей страны, либо то, либо другое будет неизбежно. Необходимо прибегнуть к лекарству прежде, чем болезнь укоренится, прежде, чем яд настолько разойдется по нашему политическому организму, что болезнь выйдет из-под контроля. Пусть же на будущее мы будем назначать судей на срок в четыре года или в шесть лет, пусть эти назначения, смогут заново подтверждаться президентом и сенатом. Тем самым дея
117
тельность судей будет периодически подвергаться ревизии и испытанию, это может удержать их в состоянии равновесия между общим, центральным, правительством и отдельными, особыми правительствами {штатов! Мы уже ошиблись в этом пункте, кодируя Англию,, где независимость судей от короля —вещь, несомненно, прекрасная. Но мы упустили случай скопировать также й предосторожность англичан, в силу которой у них судья может быть смещен со своей должности на основании представления обеих законодательных палат. Порядок, при котором лица, наделенные обществом властью и определенными, функциями, могут быть независимы от народа, невзирая ни на какие проступки и изъяны в их деятельности,—<это грубая ошибка в рес-публйкё, ошибка первой степени по своей абсурдности и непоследовательности.
VI. Предмет, подверженный изменениям
Эта Конституция — самая мудрая из когда-либо создававшихся
Письмо к Хамфрису. 1789 г.
То, что было сделано недавно в Америке, наполняет меня чувством удовольствия. Прежде всего наяву оправдалась моя уверенность в том, что, какой бы дурной или ошибочный оборот ни принимали наши дела, здравый смысл народа вступит в свои права и все исправит. Пример исправления Конституции с помощью собрания мудрых мужей государства, а не собирания армий будет столь же много значить для всего мира, как прежние примеры, которые мы ему уже представляли. Кроме того, сама Конституция, выработанная в резульг тате всех наших раздумий и размышлений, без сомнения, самая мудрая из всех до сих пор предлагавшихся людям.
118
Письмо к, А. Маршу. 1801 г.
Конституция Соединенных Штатов — это плод коллективной мудрости нашей страны. Эта мудрость поставила перед нами Важную задачу: показать на собственном примере» что управление страной, если оно последовательно и во всех своих сферах строится по принцип пу представительства народа, не искаженного никакими незаконными отступлениями, если оно опирается не на страх и человеческое недомыслие» но на разум человека, на его понимание того, что верно и справедливо^ опирается на преобладание его общественных устремлений над антиобщественными страстями, и устремлениями,— что такое управление людьми может давать им столько-' свободы, что они не будут никак стеснены ни в одном из своих морально обоснованных прав, и вместе с тем это правление может быть настолько твердым и прочным, что охранит его от любого морально не обоснованного ущерба.
Конституция, сформулированная письменно, утверждает политические принципы
Письмо к д-ру Пристли. 1802 г.
Я находился в Европе, когда готовилась Конституция, и не видел ее текста до тех пор, -пока он не был дкончательно сформулирован [и предложен для утверждения по Штатам]. Получив его, я написал энергичное письмо м-ру Мэдисону, особо подчеркивая отсутствие в Конституции необходимых ей положений о свободе совести и религии, свободе печати, о суде присяжных, о Хабеас корпус и о замене армии милицией в мирное время, а также о ясно оговоренном сохранении за штатами всех прав, не переданных ими совершенно определенным образом Союзу. В соответствии с этим он
ПФ
внес на первой же сессии Конгресса предложение о;нет обхрдимых поправках; с ним согласились, и эти ло-правки были ратифицированы всеми штатами, которые в настоящее время .входят в наш Союз. Это все, что я сдедал относящегося к Конституции.,. Это верно, что и конституции, закрепленные письменнр, могут нарушаться в смутные времена страстей или заблуждений, в тем не мецре они дают тот текст, те формулы, к которым те, кто. бдителен, могут призвать людей и вокруг которых они смогут собрать народ; они также закрепляют в сознании народа принципы его политического кредо.
Но конституции не есть нечто священное...
Письмо к С.. Керчевалю. 1816 г.
Есть люди, которые смотрят на' конституции, со священным благоговением и считают их подобием ковчега священного завета — слишком большой святыней, чтобы к ней можно было прикасаться. Они приписывают людям предшествующих времен мудрость, превышающую человеческую, и полагают, что все ими-созданное уже не может быть как-либо исправлено или дополнено... Я, разумеется, отнюдь не сторонник частых и не оправданных опытом изменений в законах и конституциях. Я полагаю, что лучше терпеть сравнительно малые их несовершенства... Но я также знаю, что законы и человеческие институты должны идти рука об руку с прогрессом человеческого разума... По мере того как совершаются новые открытия, как открываются новые истины^ а обычаи и мнения меняются с изменениями обстоятельств, должны развиваться также ,и институты государства и общества, они также должны идти, в ногу со временем. Мы с тем же основанием можем требовать От взрослого мужчины, чтобы он продолжал носцть все ту же куртку, которую носил еще мальчиком, как, и
120
требовать от цивилизованного общества продолжать жить по правилам, установленным нашими предками* варварами... Каждое поколение людей... имеет праве» избирать для себя ту форму правления, которая, по его убеждению, более всего сможем помочь еуу стать счастливым...'Надежная возможность совершать подобный выбор каждые девятнадцать или двадцать лет должна быть обеспечена Конституцией... Этот земной шар ма* териален, и все на этой земле принадлежит его ныне живущим материальным обитателям — пока длится время их поколения. И только они одни имеют право решать-за себя и определять все, что касается их самих... Если этот путь будет закрыт... все пойдёт путем силы, и мы будем идти, как идут другие, народы, по бесконечному кругу: угнетение — мятежи и восстания — реформирование, и снова подавление, угнетение — восстание— реформы, и так — вечно.
...Ни нечто вечное
Письмо к Дж. Картрайту. 1824 г.
Могут ли они [наши конституционные законы] создаваться как неизменные? Может ли одно поколение людей связывать обязательствами другое и все последующие поколения навечно? Я думаю, нет. Создатель сотворил эту землю для живущих и живых, не для мертвых. Правда и власть могут принадлежать личностям, а не вещам, не просто материи, не наделенной волей. Мертвые же даже не являются вещью... Тогда кто же или что же является носителем тех прав и той власти, которыми обладали эти люди в то время, когда они существовали в человеческой форме? Поколение людей может принять на себя обязательства на то время, пока реально существует составляющее его большинство, пока оно действительно обладает всеми теми правами и
121
властью, которой располагали и его предшественники; эти люди могут изменять свои законы и институты так, чтОбы они им подходили. Таким образом, нет ничего, что нельзя было бы изменить, кроме врожденных и неотъемлемых прав человека.
Глава IV
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
I. Сельское хозяйство и коммерция
Преймущества сельскохозяйственной экономики над коммерческой
Письмо к Джею. 1785 г.
У нас сейчас хватает земли, чтобы занять на ней бесконечно большое количество людей. Земледельцы — это самые ценные граждане. Они — самые энергичные, самые независимые, самые добродетельные, они привязаны к своей земле и к своей стране, они соединены с ее интересами и ее свободой самыми прочными узами. Поэтому, пока земледельцы могут находить себе работу на земле, я бы не обращал их в моряков, ремесленников или в кого-нибудь еЩе. Но наши граждане будут находить себе занятие в этом дейте до тех пор, пока число земледельцев и, разумеется, количество продукции, которую они будут производить, не превысят спроса, как внутри страны, так и за ее пределами. Это пока нам не грозит и, может быть, не станет угрозой еще долгое время. Как только это случится, избыток рабочей силы сможет найти занятие в чем-нибудь другом. Я бы тогда, быть может, пожелал, чтоб^ они обратились к морю, а не к мануфактурам; потому что, сравнивая эти два класса людей, я нахожу моряков более
ценными гражданами. Я считаю класс ремесленников пособником порока и орудием, с помощью которого обычно низвергают свободы страны и народа... Наши люди сходятся во мнении, что нам необходимо иметь свою долю во владении океаном, а их устоявшиеся обычаи и навыки побуждают их требовать, чтобы они имели для себя свободу действий на море.
Но каковы будут последствия? Без сомнения, частые войны.. Собственность наших граждан будет захватываться в море, в иностранных портах, сами они будут подвергаться обидам и насилию, тюремному заключен нию и т. п. на основании притязаний по их долгам, контрактам, под предлогом совершения ими преступлений, актов контрабанды и т. д. Эти обиды должны будут получать отпор: даже если бы мы были людьми вовсе бесчувственными, нельзя тем не менее допускать их бесконечное повторение; или, другими словами, за нашу торговлю на море и коммерческие отношения с другими странами нужно будет платить, частыми войнами. Стремление действовать как можно более справедливо, которого мы сами можем придерживаться, от войн нас не обезопасит. Для этого нужно, чтобы все другие нации также стремились действовать только по справедливости. Конечно, справедливый образ действий с нашей стороны избавит нас от тех войн, которые были бы вызваны стремлением к противоположному. Но как сможем мы предотвратить те войны, которые могут произойти по вине других государств? Только поставив себя в такое положение, когда мы сможем их наказать... потому что ущерб и обиды, оставленные безнаказанными, порождают множество других.
Письмо к Хогендорпу. 1785 г.
Вы спрашиваете, что я думаю о целесообразности поощрения наших штатов в коммерции. Если бы я- мог
124
придерживаться моей собственной теории, я бы пожелал; при всем моем уважении к Европе, чтобы они не занимались ни коммерцией, ни мореплаванием, но занимали бы точно такое же положение, как Китай. Так мы могли бы избегать войн, и тогда все наши граждане были бы землепашцами. Когда же их численность увеличивалась бы настолько, что произведенное ими переполняло бы рынки и в тех странах, которые в нем прежде нуждались, тогда бы наши 'фермеры, должны были затрачивать избыток своего свободного времени, работая на мануфактурах, или же избыток рабочих рук у нас мог бы найти себе применение на. мануфактурах. Но эти дни, я думаю, еще очень далеки, и мы еще долго сможем пользоваться услугами рабочих в Европе, в то время как Европа будет получать сырье и даже пропитание из Америки.
Земледельцы — Богом избранный народ
Заметки о штате Виргиния. Вопрос XIX
Те, кто трудится на земле,— люди, избранные Богом, если у ZHero вообще когда-либо бывали избранники, в чьи души он вложил свой дар, главную и истинную добродетель. Это — средоточие, в котором Он сохраняет живым тот священный Огонь, который иначе мог бы исчезнуть с лица земли. Ни один век и ни одна нация не дают нам свидетельств о таком явлении, как разложение морали среди земледельцев. Этой печатью отмечены те, кто, не обращаясь к небу, к своей земле и к собственному трудолюбию за пропитанием, как это делает земледелец, зависит от расходов и капризов покупателей и заказчиков. Зависимость же рождает раболепие и продажность, душит в зародыше добродетель и создает подходящие орудия для осуществления честолюбивых планов... В целом в любой стране соотношение численности земледельцев и всех других классов граждан.
125
взятых вместе»—это соотношение здоровых и нездоровых частей населения, которое может служить достаточно точным барометром, указывающим степень ее разложения. И потому, пока у нас есть земля, на которой можно трудиться, пусть нам никогда не захочется, чтобы'наши граждане усаживались на рабочую скамью или вращали прялку. Плотники, каменщики, кузнецы нужны в сельском хозяйстве, но, что касается в целом промышленного производства, пусть наши мастерские остаются в Европе. Лучше доставлять продовольствие и материалы туда, к рабочим, чем доставлять рабочих к продовольствию и материалам, а вместе с ними—.их нравы и принципы. Расходы на перевозку товаров через Атлантику окупятся в нашем счастье и прочности государства. Чернь больших городов столь же мало способствует поддержке чистоты правительства, сколь язвы — здоровью человеческого тела.
Урбанизация может разрушить^ демократию Письмо к Дж. Мэдисону. 1787 г.
Эта опора не может подвести нас до тех пор, пока мы остаемся добродетельными; а я думаю, мы такими и будем до тех пор, пока сельское хозяйство является нашим главным занятием,— так это и будет, пока где-либо в Америке будут оставаться свободные земли. Когда же мы сгрудимся в больших городах, как в Европе, мы станем такими* же морально опустившимися, как в Европе, и будем поедать друг друга, как и они там.
Должна ли Америка быть приверженной исключительно сельскому хозяйству?
Письмо к Сэю. 1804 г.
Разница условий, существующих в нашей стране и странах Европы, обусловливает и разницу в фактах, ко
123
торые следует принимать во внимание при рассмотрев ник вопросов политической экономии... Там, например, количество продовольствия ограничено, и если увеличив вается, То весьма медленно и только в арифметической прогрессии... Здесь .же огромные пространства невозделанной плодородной земли дают* возможность каждому^ кто желает трудиться, жениться в молодом возрасте и содержать сколь угодно .большую семью. Количество продовольствия у нас поэтому может увеличиваться в геометрической прогрессии вместе с ростом числа ра* ботников, и рождаемость у нас, сколь бы она ни увели* чивалась, будет превышать детскую смертность.
И опять-таки там {в Европе] наилучшим распреде* лением занятости населения считается такое, при котором в промышленном производстве и в сельском хозяйстве занято одинаковое число людей; таким образом, одна половина работающих должна кормить обе половины, а вторая часть работающих — снабжать обе части одеждой и другими предметами комфорта. Было бы это хорошо здесь? Эгоизм , и первое поверхностное впечатление отвечак>т на этот вопрос утвердительно. Или же все-тйки было бы лучше, чтобы все наши труженики были заняты в сельском хозяйстве? В этом случае обрабатываться будет вдвое или втрое больше плодородной земли, будет производиться вдвое или втрое больше пищи и ее избыток будет направляться тем новорожденным в Европе, которые в настоящее время умирают от голода; в ответ на это там будут производиться промышленные товары, и мы в обмен на наше продовольствие будем получать одежду и прочие предметы комфорта и обихода. Мораль не может оставаться к этому глухой, и таким неизменным образом законы природы создают наши обязанности и наши интересы... Разрешая эту проблему, мы также добавляем ее истинный вес к соображениям о моральном и реальном превосходстве человека, работающего в сельском хозяй-
Ш
стве,над тем, кто занят н промышленном производстве; Моя занятость позволяет мне только задавать вопросы. Она отказывает мне во времени, даже если бы я располагал информацией, отвечать на них. * <
f II. Государственный долг
Одно поколение не имеет права передавать свои долги другому
Письмо к Дж. Мэдисону. 1789 г.
Вопрос о том, имеет ли право одно поколение людей связывать обязательствами другое, кажется, никогда не поднимался ни на той, ни на другой стороне Атлантики. Однако это вопрос настолько важный, что не только заслуживает своего решения, но и требует себе места среди фундаментальных принципов каждого правительства. Процесс раздумий и размышлений над элементарными основами общества, в который все мы здесь погру-жёны, привел меня к этому вопросу; и я думаю, что ответ: никакое обязательство не может передаваться подобным образом — вполне может быть'доказан. Я исхожу из того, что мне - представляется самоочевидным: земля принадлежит, на правах пользования чужой собственностью рез причинения ей ущерба, живущим людям и мертвые не имеют ни власти над ней, ни прав на нее. Та часть ее, которую занимает при жизни любой индивид, перестает принадлежать ему и вновь возвращается к обществу, когда он сам перестает существовать. Если общество не установило никаких особых правил получения прав на землю в определенных случаях, она отходит к людям, первым ее занявшим, и это обычно бывают жена и дети умершего» Если же такие правила сформулированы, земля по ним может передаваться жене и детям, или кому-либо из них, или наследнику умершего по его завещанию. Возможна и Передача
128 -
ее кредитору. Но ребенок, наследник или кредитор получает именно этот участок земли не по естественному праву, а по закону, установленному тем обществом, членом которого он является и в котором он является субъектом права. Поэтому никто не может в силу естественного права налагать на земли, которые он занимал, или на лиц, которые займут их вслед за ним, обязательства уплатить сделанные им долги. Так как если бы кто-либо имел на это естественное право, то он мог бы также за время своей жизни проесть свое право [пользования землей как не своей собственностью без причинения ей ущерба] на несколько поколений вперед, и тогда земля принадлежала бы мертвому человеку, а не живущим, что противоречит нашему принципу.
Все, что верно по отношению к каждому члену общества индивидуально, верно и по отношению ко всем коллективно, поскольку права целого не могут быть чем-то большим, чем суммой прав индивидов. Для того чтобы мы сохранили ясность мысли, рассуждая О проблеме применительно ко множеству людей, давайте сделаем несколько предположений. Представим себе, что целое поколение людей родилось в один и тот же день, достигло в один и тот же день своего совершеннолетия и затем умерло в один и тот же день, оставив на земле наследующее ему поколение в тот момент, когда оно, все люди вместе, достигло своего совершеннолетия. Установим возраст совершеннолетия в двадцать один год и продолжительность оставшейся жизни еще в тридцать четыре года — такой средний срок жизни дает совершеннолетним статистика смертности. Каждое последующее поколение, таким образом, будет приходить и уходить со сцены в определенный момент, как это происходит сейчас с каждым отдельным человеком. Затем я утдерждаю,г что земля принадлежит каждому из этих поколений в течение его жизни в полной мере и по праву. Второе поколение получает ее свободной от
5 Зак. № 114\ 129
долгов и других обязательств, третье — от второго и так далее. Так как если бы первое поколение могло оставить вместе с ней задолженность, тогда это означало бы, что земля принадлежит мертвому, а не живому поколению. Из этого следует, что ни одно поколение не может взять долговые обязательства большие, чем те, которые могут быть уплачены им за^ время своего собственного существования. В двадцать один год они могут взять обязательства на себя и на свои земли только на будущие тридцать четыре года; в двадцать два — на тридцать три; в двадцать три — на тридцать два; и в пятьдесят четыре — только на один год, потому что таковы сроки остающейся им жизни в каждом соответствующем возрасте. Но следует отметить фактическое, материальное различие между наследованием отдельным человеком и целым поколением. Индивид — часть общества, подчиненная законам общества в целом. Эти законы могут передать право собственности на участок земли, который занимал умерший, его кредитору скорее, чем кому-нибудь другому, или же ребенку умершего при условии, что наследник даст тому необходимое удовлетворение. Но когда же целое поколение, то есть все общество в целом, умирает, как мы предположили, и ему наследует другое общество или поколение, которое составляет завершенное целое, в этом случае просто не существует некоей высшей инстанции, которая могла бы передать его территорию некоему третьему.обществу, которое, возможно, ссудило столь большие деньги предшественникам нынешнего поколения, что они оказались не в состоянии их вернуть.
То, что верно в отношении человеческих поколений, наследующих друг другу в одно строго определенное время, как мы предположили, чтобы сделать ясной нашу концепцию, так же верно и для тех поколений, что приходят на смену друг другу нашим обычным повседневным путем — с естественным ходом природных сО
130
бытий. Поскольку люди, могущие составить большинство, полномочное принять обязательства за все свое поколение, будут (в среднем) жить еще тридцать четыре года, после чего новое большинство примет полномочия и права собственности, — эти люди могут принимать обязательства только на срок в тридцать четыре года, и не более того. Поэтому следует заключить, что ни представители нации, ни народ всей страны в общем собрании не могут принять имеющие силу долговые обязательства, превышающие те, которые они смогут оплатить за принадлежащий им самим срок жизни — иначе говоря, за тридцать четыре года, считая со дня принятия на себя долговых обязательств.
Необходимо следовать двум финансовым законам
Письмо к Л. Уильямсу. 1820 г.
Что касается задолженностей и того, следует ли расплачиваться с ними при помощи новых займов или дополнительным введением налогов, существует два финансовых закона, которые, как я думаю, должны неукоснительно соблюдаться. 1. Никогда не следует занимать, не вводя налога, достаточного, чтобы оплатить основную сумму займа и проценты на нее в пределах ограниченного периода времени, и я бы ограничил это время десятью годами... 2. Никогда не следует идти на то, чтобы занимать деньги или вводить новый налог, не имея для этого1 особого, специального предназначения или вполне определенного предмета расхода.
Государственный долг ведет к нищете и загниванию
Письмо к Галлатину. 1809 г.
Я считаю, что судьбы нашей республики зависят... от того, будет ли погашен государственный долг преж
131
де, чем нам придется вступить в какую-нибудь войну... Цели долг снова вырастет до угрожающих размеров и его полная выплата станет безнадежной, мы будем обт речены на английский путь вечного долга, коррупции и загнивания, завершающегося революцией.
Письмо к С. Керчевалю. 1816 г.
. Я не из тех, кто боится народа. Это от народа, а не от богатых зависит жизнь нашей свободы. И чтобы сохранить его независимость, мы не должны позволять нашим правителям вешать нам на шею ярмо постоянного долга. Мы должны сделать свой выбор: экономия и свобода или изобилие и порабощение. Если мы получим такие долги, что нам придется платить государству налоги за нашу еду и питье, за все необходимое и удобное, за наш труд и наши развлечения, за все. наши устремления и убеждения, как это приходится делать англичанам,— нам тоже придется, как им, работать по шестнадцать часов в сутки, чтобы отдавать заработанное за пятнадцать из них правительству на покрытие его долгов и повседневных расходов. А поскольку заработанного за шестнадцатый час нам не хватит на хлеб, мы должны будем жить, как живут сейчас англичане, на овсянке и картофеле, не имея времени и возможности думать, не имея средств призвать негодных правителей к ответу и лишь радуясь случаю заработать себе, на пропитание, нанимаясь заклепывать кандалы на наших товарищах по несчастью. Наши землевладельцы и арендаторы, точно так же, как и английские, сохраняя, конечно, формально право на владение и распоряжение своим участком земли, который на самом деле стал залогом казначейства, должны будут, как и англичане, разбредаться в изгнание по чужим странам и довольствоваться, неизвестностью, нищетой и — славой своей страны. Этот
132
пример англичан преподносит нам полезный урок, который. заключается в том, что личное достояние человека может быть пущено на ветер не только благодаря его собственной, но также и общественной неумеренности в расходах. А такой склонностью обладают все человеческие правительства. Отступление от принципа в одном случае создает прецедент для следующего, второе исключение— для третьего и так далее, до тех пор, пока люди, составляющие основу общества, не будут просто низведены до положения одушевленных автоматов, понуждаемых нищетой, лишенных всех способностей, кроме способности страдать и грешить. За этим пределом начинается bellum omnium in omnia — война всех против всех, которую некоторые философы благодаря тому, что она так преобладает в этом мире, ошибочно приняли за естественное состояние человека, а не за состояние, оскорбляющее его достоинство. И коренная лошадь в этой страшной упряжке — государственный долг. За ним следуют налоги, разорение, упадок и угнетение.
111. Налогообложение
Налогообложение необходимо для обороны
Письмо к Джорджу Вашингтону. 1788 г.
Расчеты убедили меня, что возможны такие обстоятельства — и, по-видимому, они возникнут,— когда будет необходимо обращать все ресурсы, образуемые поступающими налогами, на нужды безопасности страны. И хотя я решительно придерживаюсь мнения, что мы не должны принимать никакого участия в европейских ссорах и стремиться поддерживать мир и торговые отношения со всеми странами, однако, как и все, я не могу не видеть угрозу войны в тирании тех стран, которые лишают нас естественного права торговать с нашими соседями. Производимое Соединенными Штатами вско^
133
ре превзойдет европейский спрос; что мы должны будем делать с избытком, когда он у нас появится? Без сомнения, он будет употреблен для того, чтобы открыть для себя рынок силой — среди тех, кто живет на этом континенте вместе с нами и кто ничего лучшего и не желает. Так же очевидны и другие причины, которые' могут вовлечь нас в войну; а война требует всех ресурсов, создаваемых налогообложением и кредитом.
Правительство должно соблюдать строгую экономию
Первое ежегодное послание [президента
к Конгрессу и народу США]. 8 декабря 1801 г.
Учитывая общую тенденцию увеличивать число официальных должностей и выплат, повышения расходов до того наивысшего предела, который только смогут вынести наши сограждане, мы должны использовать любую предоставляющуюся нам возможность избавиться от лишних издержек. Мы не должны никогда доходить до такого положения, когда, оставляя тем, кто трудится, лишь самую малую долю ими заработанного, едва достаточную для^ пропитания, правительство бы само потребляло остаток того, что оно было призвано оберегать.
Желательность установления ежегодного государственного бюджета
Письмо к Галлатину. 1804 г.
Не будет ли полезным, подав самим пример и обязав тем самым наших преемников ему следовать, представлять ежегодно Конгрессу реестр расходов: 1) по гражданской, 2) по военной, 3) по военно-морской статьям— указывая в каждой статье общую сумму?
134
Самая лучшая предосторожность против возникновения коррупции и порочных принципов в деятельности нашего правительства, на которую можно положиться практически, — это обусловить сохранение полномочий администрации ее умением сводить к минимуму все государственные расходы. Люди в своем большинстве не могут быть судьями теоретических принципов, но они смогут выносить правильные суждения, сравнивая декларации о расходах, сделанных в разные периоды времени.
Постоянный общественный контроль над утверждением законов о налогах
Письмо к 1813 г.
Продолжение сбора тех или иных налогов должно ежегодно или раз в два года заново подтверждаться. Народ должен постоянно держать свою руку на общественном кошельке — это то полезное ограничение, от которого честное правительство не может и желать освободиться, а правительству нечестному не может быть позволено избавиться.
Налогообложение богатых в предпочтение налогам на бедных
Письмо к Дюпону де Немуру. 1811 г.
Мы все тем более примирились с налогом на импорт, что он падает исключительно на богатых людей... Действительно, бедный человек в нашей стране, не потребляющий ничего, что не было бы произведено у него на ферме, у него в семье или вообще в Соединенных Штатах, не платит и гроша из этого налога, кроме как за покупку соли, а когда мы начнем добывать ее сами, как это и должно сделать, он не будет и вообще ничего платить. Когда наши государственные доходы освобо
135
дятся от выплаты долга, а их высвободившаяся часть будет обращена на^ строительство каналов, дорог, школ и т. д., тогда фермер будет заботиться о том, чтобы поддерживать свое правительство, чтобы его дети получали образование, тогда страна будет выглядеть раем благодаря лишь средствам, поступающим от богатых людей,' и не будет необходимости обращаться ни за одним центом из заработка фермера. Путь, на который мы встали, ведет напрямую к этой цели.
Письмо к Тадеушу Костюшко. 1811 г.
Хотя... нас можно было бы упрекать в том, что мы придерживаемся Нашей квакерской системы, время наложит на нее печать мудрости, а-счастье и процветание наших граждан засвидетельствуют ее достоинства. А именно в этом, я уверен, и заключается единственно правомерная и законная цель правительства и первый долг правителей, а отнюдь не в организации человеческой бойни и опустошении стран, вверенных их попечению, ради соблюдения некоей воображаемой чести, не имеющей отношения .к добродетели или к счастью людей, или же ради удовлетворения страстного гнева и гордости самих администраторов, спровоцированных их личными стычками, к которым их сограждане не имеют никакого отношения.
IV. Банковское дело'
Опасность монополистического банка
Письмо к Галлатину. 1803 г.
Этот институт [Банк Соединенных Штатов] — одна из самых опасных, смертельных из всех существующих угроз для принципов и формы, для духа и буквы нашей Конституции. Наша страна в настоящее время... сильна
136
и едина. Но предположим, что может произойти ряд неблагоприятных событий, которых окажется достаточно, чтобы поставить под сомнение компетентность республиканской формы правления в преодолении крайне опасного кризиса или же поколебать доверие народа к государственным деятелям республики; тогда институт такого рода, имеющий свои ответвления в любом уголке Союза, действующий как единая фаланга, по команде,— тогда этот институт может в критический момент опрокинуть правительство. Я считаю, что не находится в безопасности ни одно правительство, которое может стать вассалом какой-нибудь самоназначившейся власти или любой другой власти помимо власти народа...
А какие сложности может этот Банк Соединенных Штатов со всеми его-дочерними отделениями создать для нас в дни войны? Он может, продиктовать нам условия, на которых мы должны принять мир, а в противном случае откажет нам в своей помощи. Поэтому должны ли мы способствовать еще большему росту такого института, столь мощного, столь опасного?.. Сегодня, когда мы сильны, наш наивысший долг перед безопасностью нашей Конституции — поставить этого могущественного врага в совершенное подчинение конституционной власти.
Письмо к Галлатину. 1802 г.
Монополия одного, единого, банка — это определенно зло.
Небольшие банки, оперирующие с наличными деньгами, предпочтительнее больших, учитывающих векселя
Письмо к Д. У. Эппису. 1813 г.
Но тогда можно спросить: что же, нам вообще не следует иметь никаких банков? Что же, и наши коммер-
137
сайты, и все остальные должны быть лишены возможности получать кратковременные ссуды, доказавшие свое удобство и полезность? Я отвечу: пусть банки у нас будут, но только такого рода, какие можно найти в любой стране мира, за исключением Великобритании. В континентальной Европе вы не найдете ни одного банка, учитывающего векселя (по крайней мере, так обстояло дело, когда я там был) иным образом, как выплачивая наличные деньги в обмен на учтенные со скидкой векселя. Никто не имеет естественного права заниматься ссудой денег, кроме того, кто имеет эти деньги, чтобы их ссужать. Поэтому пусть те из нас, у кого есть денежный капитал и кто предпочитает обращать его на займы другим, вместо того чтобы использовать каким-либо иным образом, основывают банки и выдают наличные или государственные ассигнации в обмен на денежные обязательства, которые они будут учитывать. Может быть, чтобы поощрить их в этом, следует узаконить для них более высокую учетную ставку или получаемый ими процент, чем разрешается в других случаях, при условии, что они будут ссужать деньги только на короткие сроки.
Угроза одержимости спекуляциями
Письмо к д-ру Т. Куперу. 1814 г.
Нас должен разорить наплыв банкнот, как это было прежде со старыми континентальными ассигнациями. Это ужасно, что столь серьезные потрясения для частных состояний происходят по милости жадных авантюристов, которые вместо того, чтобы искать приложение своему капиталу, если у них есть вообще какой-нибудь капитал, в промышленности, коммерции и других полезных предприятиях, обращают его в инструмент для извлечения своей мошеннической прибыли во всех случаям, когда собственность меняет своего владельца,— та
138
кой прибыли, которая отнюдь не заработана их трудолюбием. Благоразумные люди должны быть все время начеку, как если бы играли в игру «жив курилка!», и все время следить, чтобы огонек не погас у них в Ладонях. Я противник всех банков, которые принимают банкноты или ценные бумаги в обмен на что-либо иное, кроме звонкой монеты. Но вся наша страна так зачарована этим призрачным богатством, этими блуждающими огоньками, что не готова прийти в себя, пока все это нё разлетится вдребезги.
Письмо к Галлатину. 1815 г.
Мы погибли... если эта банковская мания не будет пресечена. Aut Cartago aut Roma delenda est*. Война, если бы она продолжилась, низвергла бы наше правительство, и новая войнаЛ когда бы она ни случилась, приведет к этому результату. Это. неизбежно до тех пор, пока наши деньги, этот нерв войны, могут по желанию нашего смертельного врага быть настоящими или становиться воображаемыми, пока, по его выбору, у нас их может оставаться или больше, или меньше. УсмПритё банки, и если тогда наша страна не сможет выдержать самую долгую войну против своего самого могущественного врага, не испытав нужды ни в одном долларе, не поставив себя в зависимость от ненадежных классов своих граждан, не напрягая ресурсы народа и не налагая на него бремя государственного долга,— тогда я ничего не знаю о своих соотечественниках. Все это может быть достигнуто не с помощью какого-то новоизобретенного прожекта, не с помощью шарлатанства, а вполне обычными и хорошо испытанными средствами: полным запретом выпуска любых .частных ценных бумаг на все времена; разумными, умеренными налогами,
* Или Карфаген, или Рим должен погибнуть (лат.).
139
которые должны дополняться необходимой для норх мального денежного обращения эмиссией государственных ассигнаций, поддержанной специальным налогом, ежегодно возвращаемым налогоплательщикам по мере того, как поступает этот специальный налог за следующий год.
Эта сумасшедшая банковская афера лопнет как мыльный пузырь!
Письмо к полковнику Янси. 1816 г.
Подобно тому как страдающий водянкой все время требует воды, наши обманутые граждане требуют все больше банков. Ум американцев находится сегодня в том лихорадочном состоянии, которое мир столь часто наблюдал прежде в истории других народов. Мы подпали под чары банковского мыльного пузыря, как прежде Англия — под чары мыльного пузыря «Компании южных морей», Франция — «Компании Миссисипи», как это может случиться с каждым народом, когда люди теряют осмотрительность и могут быть захвачены врасплох каким-нибудь внезапно раздувшимся мыльным пузырем, прожектом или прямой аферой. Нам теперь внушают, что ловкие манипуляции с бумагами могут принести столь же надежное богатство, как и тяжелый житейский труд. Напрасно здравый смысл убеждает нас, что из ничего может произойти только ничто, что это праздная мечта — верить в существование некоего философского камня, способного обращать в золото все что угодно и освобождать человека от изначального приговора его Создателя: «В поте лица твоего будешь есть хлеб свой». Не будучи все же донкихотом настолько, чтобы пытаться призывать бедлам к благоразумию, я озабочен поиском наиболее практичных средств выхода из той беды, в которую мы попали. Двести миллионов в бумажных банкнотах на руках у людей... это оз
140
начает ужасающий налог, который неожиданно падет им на голову. Долг, которым мы заплатили за нашу независимость, составлял только восемьдесят миллионов, из которых за двадцать лет взимания налогов, к 1809 году, бЬ1ла ’выплачена лишь половина. А что мы приобрели на этот налог в двести миллионов, который мы должны будем все оптом выплатить, кроме ростовщичества, мошенничества и новых" форм морального упадка? История нашей революции оставила нам предупреждение о том, что может наступить такое время, когда лишь никчемные, легковесные люди будут вынуждены пользоваться бумажными деньгами. Стоит только в обращении появиться достаточному количеству драгоценных металлов, чтобы каждый мог получить свою долю за то, что он произвел собственным трудом,— бумажные знаки, как это уже было во время нашей революционной войны, будут тотчас же всеми отвергаться.
Денежная аристократия угрожает республике
Письмо к д-ру Дж. Б. Стюарту. 1817 г.
Ее [Англии] пример оказал на нас ужасающее влияние. Копируя ее, мы, кажется, не осознаем, что сходные мотивы и допущения приводят к сходным же результатам и следствиям. Банковская мания — одно из самых опасных подражаний подобного рода. Она порождает в нашей стране денежную аристократию, которая^ уже бросила вызов правительству; и хотя в конце концов онд была вынуждена слегка отступить после этой первой демонстрации своей силы, ее принципы не допускают уступок и она от них не отступает. Эти принципы давно пустили глубокие корни в душах людей того класса; из которого призываются наши законодатели, а умиротворяющая подачка Церберу из сказки перекочевала:в подлинную историю. Ее принципы овладевают теми, кто
141
хорош, ее деньжата — теми, кто плох, и вот так те люди, которых Конституция поставила стражами у своего портала, оказываются благодаря подкупу или более изощренным средствам отвлечены от исполнения своего долга. Признаем, что бумажные деньги имеют некоторые достоинства, но и злоупотребления, которые они влекут за собой,— неизбежны. И то, что они, нарушая меру и соотношение ценностей, превращают всю частную собственность в предмет лотереи, невозможно отрицать. Сможем ли мы когда-нибудь наложить на них конституционное вето?
Глава V
» СОЦИАЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО
I. Классы
Бесполезность праздных аристократов
Письмо к де Мунье. 1786 г.
Трудолюбивый фермер занимает место куда более достойное в иерархии живых существ... чем ленивый завсегдатай гостиных, ценящий себя по своему родству, слишком гордый, чтобы трудиться, извлекающий средства для своего жалкого существования из избытка, создаваемого трудом других,— из этого священного фонда для беспомощных бедняков.
Общество Цинциннати может привести к образованию наследственной касты
Письмо к Джорджу Вашингтону. 1784 г.
Следует кратко обрисовать возражения тех, кто ла-ходится в оппозиции к этому институту [Обществу Цин-цинната]. Вы без труда представите все недостающее. Они настаивают, что существование этого общества входит в противоречие с конфедерацией, с буквой конституций некоторых наших штатов и с духом их всех, что фундамент, на котором все это построено,— это есте
143
ственное равенство людей, отрицание за любым человеком какого-либо права на преимущество перед другими—за исключением тех, кто связан с законным исполнением должностных обязанностей,— и в особенности отрицание преимуществ, наследуемых по праву рождения. Они считают, что при своих нынешних предраспо-ложенйях граждане могут отклонить установление неких почетных состояний как части порядка вещей, однако с переменами, которые приходят со временем, это может показаться лестным и соблазнительным — когда искусно направляемое распределение почетных градаций может объединить всех обладающих талантами, должностями и богатством в некий орден, который, возможно, добьется и причастности к правительству и в этом будет поддержан своими собратьями за рубежом, сочувствием и влиянием иностранных дворов. Они считают, что опыт доказал: современные правительства, в которых часть власти и должностей передается по наследству, являются покровителями привилегий и прерогатив, а отнюдь не естественных прав человека и народа, для которого они обычно являются угнетателями. Помимо этих зол, которые могут считаться отдаленными, другие беды могут оказаться более близкими. Они напоминают, что сохраняются по-прежнему различия между военными и гражданскими лицами, между тем как, на счастье тем и другим, их лучше было бы уничтожить; что когда члены подобного общества собираются на свои ассамблеи, они обсуждают какие-либо предполагаемые действия, а какими они могут быть — будет зависеть от сложившихся обстоятельств, и что, представляя собой организованное единство, эти люди привычны к субординации — следовательно, для них устраняется первое исходное препятствие к любому предприятию. Они подчеркивают, что сдержанная умеренность и высокие достоинства одного человека, быть может, предотвратили гибель нашей революции, как это
1U
и случилось с большинством других революций благодаря тому, что свобода, которую они имели целью установить, оказывалась преданной. Они напоминают, что этот человек * не бессмертен, а его преемник Или кто-нибудь из его преемников могут благодаря ложным расчетам пойти по куда более сомнительной дороге к славе.
Письмо к Джорджу Вашингтону. 1786 г.
В связи с нашим обменом мнениями относительно этого института считаю своим долгом отметить для вас и то, что я еще не встретил ни одного человека в Европе, образованного или необразованного, который бы высказывался об этом обществе иначе, как о не делающем чести для нас и разрушительном для правительств наших штатов, и не увидел ничего опубликованного со времени моего прибытия сюда, где о нем бы упоминалось—даже в его нынешнем реформированном виде — иначе, как о зародыше опасности, которая со временем должна развиться и разрушить самую ткань всего того, что мы создали. -Я не опасался этого, пока располагал только своими американскими впечатлениями. Но, признаюсь, то, что я увидел в Европе, привело меня к тому же мнению, и хотя тот день, о котором идет речь, возможно, весьма далек, быть может за пределами наших жизней, однако он обязательно придет — и тогда даже единственная частица, оставшаяся от этого инсти
* Имеется в виду сам Дж. Вашингтон. Известен эпизод, когда вскоре после окончания Войны за независимость, или Американской революции (оба названия равноправно утвердились в американской и мировой историографии), группа офицеров Континентальной армии предложила Дж. Вашингтону принять сан короля и обязалась помочь ему установить в новой стране монархию. При всей гипотетичности суждений р том, насколько осуществима была эта историческая альтернатива, категорический отказ Вашингтона и безоговорочное осуждение этого предложения остаются историческим фактом. — Примеч. переводчика.
145
тута, породит наследственную аристократию, которая изменит форму нашего правления из наилучшей в наихудшую на свете. Чтобы представить себе всю бездну зла, проистекающего из этого фатального источника, нужно побывать во Франции: нужно увидеть это в высшей степени компактное государство с его народом, обладающим самым благожелательным характером, с пре-^ красной почвой и прекрасным климатом в сочетании со всеми другими земными преимуществами — и увидеть, Что всего этого недостаточно, чтобы побороть эту чуму, превращающую саму жизнь в проклятие для двадцати четырех из каждых двадцати пяти обитателей этой страны. У нас ответвления этого института охватывают все штаты. Южные — уже сейчас аристократичны по своим наклонностям; а то, что дух такого рода должен расти и разрастаться,— это лишь в порядке вещей. Я не льщу себя надеждами относительно бессмертия наших правительств, но, если этот гибельный зародыш не будет устранен,/Мне не придется возлагать больших надежд и на их долговечность. Когда общество само должно вЗвешивйть возможность будущего зла, кладя на другую чашу весов абсолютную невероятность какого-либо добра или пользы, исходящей от этого института, я не могу не надеяться, что общество его искоренит. Я знаю, что люди желают долговечности для наших правительств, точно так же, как его желает себе любой из нас, составляющих общество.
Никаких классовых различий в Америке не должно быть
Письмо к де Мунье. 1786 г.
Следует далее принимать во внимание, что в Америке никогда не существовало иных отличий одного человека от другого, кроме тех, которые получали люди, занимающие официальные должности и распоряжающи
146
еся своей властью по закону,—это только и отличало их от частных лиц. Среди же частных лиц самый бедный труженик занимал равное положение с самым богатым миллионером, а обычно даже и лучшее — когда их права приходили в столкновение. Мы бывали свидетелями тому, что башмачник или другой скромный ремесленник, перенесенный волей избирателей своей страны со своей рабочей скамьи в кресло официального лица, тотчас же обретал всю должную степень уважения и повиновения, которую закон соединял с его должностью. Но об отличии, которое дается благодаря рождению или какому-нибудь значку, гербу или кокарде, люди у нас знали не больше, чем об образе жизни на Луне или на других планетах. Они лишь слыхали, что такое, вообще говоря, существует, и знали, что это не должно быть правильным. В полной мере ужас от всех зол, проистекающих из таких различий, можно испытать только в Европе, где достоинство человека теряется в произвольных различиях в положении, где человеческие особи классифицируются по нескольким нисходящим ступеням, где Многие раздавлены весом немногих и где установленный порядок может представить мыслящему существу только картину, подобную созерцанию Бога Всемогущего И его ангелов, попирающих своими ногами сонмы отверженных.
Европейская система деления людей на классы обречена
Письмо к Дж. Адамсу. 1813 г.
Но даже в Европе в умах людей происходят заметные изменения. Наука освободила мысль тех, кто читает и думает, а американский пример зажег в людях праведные чувства. Началось закономерное восстание науки, таланта и мужества против титулов, рангов и
147
привилегий по праву рождения, которые стали презираться. При своей первой попытке 'оно потерпело поражение... Но мир вскоре оправится от паники, вызванной этой первой катастрофой. Наука идет вперед, а дух таланта и предприимчивости не дремлет... Титулы, ранги, наследственные-привилсгии и мишурная аристократия в конечном счете утратят свое значение.
Природная аристократия против искусственной
Письмо к Дж. Адамсу. 1813 г.
...Я согласен... среди людей существует некая природная аристократия. Почва, на которой она вырастает,—это духовные достоинства и таланты. Прежде физические силы и телесные способности давали доступ в среду аристократов. Но со времени изобретения пороха, вооружившего смертоносным снарядом как сильного, так и слабого, телесная сила стала лишь вспомогательным средством добиться отличий и положения — наподобие той же красдты, хороших манер, доброго чувства юмора или других человеческих достоинств. Существует также искусственная аристократия, чье положение основано на богатстве, родстве и происхождении и не связывается ни с душевными качествами, ни с талантами,— люди, обладающие ими, и так бы принадлежали к первому классу общества. Эту естественную аристократию я считаю самым драгоценным даром природы, данным людям" для того, чтобы учить, чтобы принимать и оправдывать их доверие и управлять обществом...
И даже разве не можем мы сказать, что именно та форма правления является наилучшей, которая лучше всего обеспечивает чистый отбор этих естественных, природных аристократов для занятия правительственных должностей? Аристократия же искусственная — элемент вредоносный в правительстве, и против ее воз
148
вышения необходимо принять меры предосторожности. ...Я полагаю, лучшее средство здесь как разг то, которое обеспечивается всеми нашими конституциями,— предоставление гражданам права на свободные выборы и на отделение естественных аристократов от псевдоаристократов, на отделение зерен от плевел. В целом они избирают действительно хороших и мудрых людей. В некоторых случаях богатство может подкупить, а происхождение— ослепить их, но все это не в такой мере, чтобы угрожать обществу...
На первой же сессии нашего законодательного собрания [Виргинии], после провозглашения Декларации независимости, мы приняли закон, уничтожающий ограничительные условия на право Наследовать земельные владения, а за ним последовал закон, отменяющий в целом право майората и разделяющий наследуемые земли поровну между всеми детьми... Эти законы, подготовленные мною, поставили под вопрос существование псевдоаристойратии. И если бы наша легислатура приняла также еще один закон, который я подготовил, наше дело было бы завершено; Это был законопроект’1 о более широком развитии образования/ он предполагал деление каждого графства на районы площадью в пять или шесть квадратных миль... с тем чтобы учредись в каждом из них бесплатную школу, в которой дётей обучали бы чтению, письму и арифметике, чтобы затем обеспечить ежегодный отбор в этих школах Лучших учеников, которые могли бы получать дальнейшее образование за общественный счет в окружных школах, а из этих окружных школ — отбирать определенное число самых способных для завершения образования в университете, где должны были бы преподаваться все полезные науки. Ценные качества и человеческий гений отыскивались бы, таким образом, среди людей любого состояния и положения, а получаемое образование позволяло бы им полностью подготовиться к тому, чтобы
149
побеждать богатство и происхождение в борьбе за общественное доверие... Хотя этот закон так никогда и не вошел в силу... у меня есть большая надежда, что в благоприятный момент некий патриотический дух поможет обратиться к нему и сделает его ключевым камнем в сводах нашей формы правления.
В отношении же рассуждений об аристократии мы должны далее принять во внимание, что прежде, до установления Американских Штатов, история знала лишь человека Старого Света, зажатого в пределах земли ли-бО'Слишком малой, либо перенаселенной и отягощенного'пороками, которые порождает ситуация подобного рода. Правительство, предназначенное для таких людей,— это одно, а для людей в наших штатах — совершенно другое. Здесь у нас каждый человек может владеть землей и обрабатывать ее для себя, если он этого захочет; если же он предпочтет заняться любым другим трудом, он может зарабатывать им не только на свое безбедное существование, но и вполне достаточно на будущее, чтобы быть в состоянии отойти от трудов на старости лет. Здесь каждый ради своей собственности или ради сохранения своего благополучия заинтересован в поддержке закона и порядка. Такие люди могут безопасно и с пользой сохранять за собой полный контроль над общественными делами и обладать свободой в той степени, в которой — достанься она канальям в европейских городах — ее можно было бы мгновенно обратить на уничтожение и разрушение всего общественного и всего частного.
Массачусетс также уничтожит свою классовую систему
Письмо к Уэллесу. 1819 г.
Я никогда не сомневался в том, что Массачусетс вернется к здравым принципам. Основная масса его граждан никогда не была ничем иным, как республиканца
150
ми. Конечно, кандидаты в массачусетсские герцоги и лорды испытывают зуд по своим малым коронам, юристы— по мантиям, отделанным горностаем, священники— по рукавам из тончайшего батиста, а также по такому церковному установлению, которое могло бы давать им власть, богатство и — независимость от своих собственных заслуг и достоинств. Но граждане Массачусетса, которые должны были бы обеспечивать в поте лица своего этим шершням сокровища для их пышного благоденствия, никогда не могли усмотреть ничего завидного в угнетении и нищете Англии. Теперь же, после того как Коннектикут сбросил путы самодержавия юристов и священнослужителей, мы не можем сомневаться в том, что Массачусетс вернется в лоно республиканской семьи.
• Американские фермеры — заслон против классовой системы
Письмо к Горацио Спаффорду. 1814 г.
Я присоединяюсь к вашему неодобрению наших коммерсантов, священников и юристов за их симпатии к Англии и к монархии, которым они отдают предпочтение перед их собственной страной и Конституцией. Но для коммерсантов нет своей родной страны. Само по себе место, где они пребывают, не вызывает у них такой сильной привязанности, как то, откуда они извлекают свои доходы и выгоды. В любой стране и в любой век священник был враждебен к свободе. Он всегда в союзе с деспотом и оправдывает его неправедные деяния в обмен на покрывательство его собственных. Гораздо легче приобретать богатство и власть с помощью такого сговора, чем зарабатывать их собственными усилиями и заслугами; а для того, чтобы достичь этой цели, они извратили самую чистую религию, когда-либо проповедовавшуюся человеку, до превращения ее в мис-
151
териюи словесный жаргон, неразборчивый для всего человечества, а тем самым—>в куда более верное средство добиться своего.
Что же касается юристов, то для них это нечто новое. В материнской стране [Англии] они обычно бывали самыми твердыми защитниками свободных принципов Конституции. Но и там они сейчас тоже изменились. Я отношу это во многом за счет замены книг моего лорда Кока на комментарии к английским законам Блэкстона в качестве первичных учебников права. В действительности Блэкстон и Юм обратили в тори всю Англию, и сейчас обращают в тори тех молодых американцев, прирожденное чувство независимости которых не поднимает их выше лукавой софистики Юма или Блэкстона. Книги этих людей, в особенности первого из них, сделали больше для подавления прав свободного человека, чем все миллионы воинов Бонапарта и те миллионы человеческих жизней, которыми он пожертвовал и с грузом которых он предстанет перед судом своего Создателя.
Я нисколько не боюсь атак на нашу свободу со стороны силы, но благодаря тому многому, что я видел и понял, я гораздо больше боюсь английских книг, английских предрассудков, английских манер, боюсь обезьянничанья, одурачивания и злоумышлений со стороны корпуса профессионалов. Когда я. оглядываюсь вокруг себя в поисках надежного заслона против этдх соблазнов и опасностей, я нахожу его в преобладании наших занятых сельскохозяйственным трудом сограждан, с их естественным ясным умом, с их чувством независимости и е их мощью; которая, если это потребуется, сокрушит поклонников Юма из числа наших городских жителей и поддержит те принципы, которые вызвали наш разрыв с Англией.
152
Благополучное положение американских рабочих в сравнении с состоянием английских
Письмо к Т. Куперу. ЬВ14 г.
Подавляющее большинство нашего населения — труженики; богатых людей, которые могут прожить не трудясь — физически или в качестве профессионалов,— у нас немного, и они обладают сравнительно скромными состояниями. Большинство людей, составляющих наги трудящийся класс, владеют собственностью, возделывают собственную землю, имеют семью, и* благодаря спросу на свой труд они в состоянии добиваться от богатых или заинтересованных в их труде лиц такой оплаты за него, что это позволяет им есть вволю, одеваться лучше, чем того требует простое приличие, работать не через силу и в меру, обеспечивая свою семью и выращивая детей. Они не вынуждены выжимать все до конца из своего мастерства и сноровки, поскольку то, что они производят, находит спрос и продается, хотя и не так хорошо, как английские товары.
Богатые же и состоятельные люди у нас, с другой стороны, совсем не знают того; что европейцы называют роскошью. Они располагают лишь большим комфортом и тем, что обеспечивает достойную жизнь, в несколько большей степени, чем те, кто им все это обеспечивает. Может ли любое, другое состояние общества считаться более желательным?
Я не исключаю также из сравнения и ту часть класса тружеников, чей цвет кожи приговаривает их — в определенных регионах нашего Союза —к подчинению чужой воле. Даже и они у нас в Штатах лучше едят, лучше одеваются и меньше работают, чем бродячие рабочие или поденщики в Англии. Многие из них благополучно живут в семьях своих хозяев, не испытывая ни страха, ни нужды, имея опору, которой обладают лишь немногие труженики в Англии. Ойи подвержены, это
v гзз
верно, физическому принуждению и наказанию. Но разве не в таком же положении находятся и сотни тысяч британских солдат и моряков, однако при этом они не имеют такой же уверенности в том, что не будут испытывать нужды и нищеты, когда их служба подойдет к своему концу, а возраст или несчастье лишат -их способности трудом зарабатывать себе на жизнь? И разве не был моряк британского военного флота, точно так же, как и африканец, силой принужден к неволе вопреки его желанию и в вопиющем противоречии с его естественным правом распоряжаться самим собой? И разве для работника в Англии моральное принуждение нищеты не подчиняет его волю воле его нанимателя столь же деспотически, как физическое принуждение — для солдата, моряка или раба? Но не поймите меня превратно. Я не защищаю рабство. Я не оправдываю несправедливости, причиненные нами иноземцам, ссылкой на пример другой нации, совершающей такие же неправедные дела по отношению к собственным подданным. Напротив, я бы ничего не пожалел отдать за практически осуществимый план уничтожения всех следов этого морального’ и политического порока. Однако сейчас я сравниваю условия существования и степень страданий, до которых благодаря угнетению низведен человек, обладающий одним цветом кожи, с условиями жидни й степенью страданий, до которых угнетение низводит человека с кожей другого цвета,— и одинаково осуждаю угнетение и того и другого.
А теперь попробуем вычислить количественно сумму счастья в двух наших странах. В Англии счастье — удел одной только аристократии, и ее численное соотношение с тружениками и бедняками вы знаете лучше, чем я. Если я предположу, что на каждые сто человек можно насчитать четырех аристократов, тогда счастье этого народа будет относиться к его нищете, как один к двадцати пяти. В Соединенных Штатах это отношение
154
составит восемь миллионов к нулю, или же всех —к никому. Но, говорят нам, зато англичане обладают средствами защищать свою страну, а мы нет. Как так? Разве мы не мужчины? Но наши мужчины еще и настолько счастливы и благополучны у себя дома, что не станут наниматься на военную службу, чтобы позволить стрелять в себя за шиллинг в день. Потому у нас и цет постоянных армий для защиты от возможного нападения, что. у нас нет обездоленных бедняков, которые одни только и могли бы их составить. У греков и римлян не было постоянных армий, сохраняемых в мирное время, и, однако, они защищали себя. Греки благодаря своим законам, а римляне — благодаря духу своего народа заботились о том, чтобы в распоряжении их правителей не оказывалось такой машины угнетения, как постоянная армия. Их система делала каждого мужчину солдатом и обязывала каждого вставать под знамена своей страны каждый раз, когда они бывали подняты. Это делало их непобедимыми, и то же самое средство сделает непобедимыми и нас.
II. Образование
Только образование народа может охранить и обеспечить демократию
Заметки о штате Виргиния. Вопрос XIV
Любому правительству на земле присущи некоторые черты человеческих слабостей, зародыши коррупции и вырождения, которые человеческая хитрость сумеет обнаружить, а злонамеренность — незаметно найти к ним доступ, поощрять их, использовать и развивать. Любое правительство деградирует, если оно вверяется лишь правителям народа. Но единственным надежным хранителем власти и правительства является сам народ. И как раз для того, чтобы люди стали в этом надежными,
155
необходимо до определенной степени усовершенствовать их сознание... Поправка к нашей Конституции должна в этом помочь нашему народному образованию. Влияние на правительство должны оказывать все. Если каждый из тех, кто составляет народ, будет в конечном счете участвовать в осуществлении власти, правительство убережется от опасности.
Письмо к Уиту. 1786 г.
Я думаю, что пока самый важный законопроект во всем подготавливаемом нами своде — это будущий закон о распространении знаний среди народа. Для сохранения свободы и счастья нельзя изобрести более прочного фундамента. Если кто-нибудь считает, что короли, аристократы или священники — хорошие хранители счастья общества, пришлите его сюда [в Париж]. Это самая лучшая школа во всей вселенной; здесь он смо-жёт излечиться от этой глупой идеи. Здесь он сможет увидеть собственными глазами, что подобное лестное описание этих персон — одно из средств аморального союза и заговора против счастья основной массы народа. Все последствия, к которым это приводит, не могут быть наглядней продемонстрированы, чем на примере именно этой страны [Франции], где, несмотря на самую плодородную почву на свете, на самый лучший под этими небесами климат, несмотря на самый благожелательный, веселый и дружелюбный характер ее народа, который только может быть свойствен человеческому существу,— где, я утверждаю, этот народ, наделенный столь щедро природой, влачит ярмо нищеты благодаря королям, аристократам и священникам — и только им одним. Призывайте же, Moff дорогой сэр, к крестовому походу против невежества, примите закон о народном просвещении и совершенствуйте его. Пусть наши соотечественники знают, что только народ сможет охранить нас от этих зол и бедствий и что налог, который при
156
дется платить за это, составит не больше одной тысяч* ной части того, что потребуется платить королям, свя* щенникам и аристократам, которые- объявятся среди нас, если мы оставим народ в невежестве. Английский народ, я думаю, угнетается меньше, чем французский. Но когда посетишь Англию, и одного взгляда становится достаточно, чтобы понять, что в склонностях народа здесь заложены основания для установления деспотизма. Аристократия, богатство и пышность здесь служат предметами восхищения. Люди здесь ни в коем случае не являются свободомыслящим народом, как это мы, в Америке, считаем. Образованные люди здесь так же не^ многочисленны, но менее образованны и несравнимо ме-_нее свободны от предрассудков, чем у нас.
Письмо к Прайсу. 1789 г.
Способность осознавать необходимость и действо; вать соответственно с ней является для меня еще одним, и утешительным, доказательством того, что когда народ образован и хорошо информирован, ему можно доверить управлять самим собой, и когда дела начнут идти настолько плохо, что это привлечет к себе внимание народа, он всегда сможет их поправить — на него в этом можно будет положиться.
Образование необходимо для искусного хозяйствования на земле
Письмо к Дэвиду Уильямсу. 1803 г.
Величайшее зло, которое я только могу себе представить для общества, обладающего большой численностью населения, происходит вследствие дурного распре--деления работников по существующим и пользующимся спросом видам труда. Я не сомневаюсь в том, что в принципе правы те народы, которые предоставляют это
157
личному выбору людей как лучшему способу добиться наилучшего распределения занятости... Но когда благодаря стихийному наплыву отдельные профессии и виды труда оказываются самым бедственным образом перегруженными, а другие испытывают недостаток рабочих рук, власти страны могут сделать многое, чтобы Восстановить нужное равновесие.
Когда возродился интерес к литературе, книгам и учености *, образованность приобрела всеобщий престиж. И это имело под собой хорошее основание, потому что тогда образованности именно не хватало ни для того, чтобы наилучшим образом управлять делами народов, ни для того, чтобы составляющие их люди могли идти вперед... к своему счастью... совершенствуя свой ум, свою мораль, заботясь о своем здоровье и создавая те удобства, которые приумножают уют и украшают человеческую жизнь. Поэтому все усилия общества были направлены на повышение образованно-' сти, и для ее поощрения служили стимулами сопряженные с ней досуг и выгодность. Даже благотворительные институты наций забывали о том, что целью их была борьба с нищетой, и тратили свои силы на создание школ, чтобы приобщать к наукам крепких крестьянских сыновей, наследников плуга. К этим стимулам добавился мощный соблазн жизни больших городов.
Эти обстоятельства с тех давних пор создают переполнение класса соревнующихся за возможность иметь занятие, требующее образования, как создают и большое расстройство среди избыточного числа кандидатов — тем большее, чем больше те или иные из них утратили навыки жизни, позволявшие им вернуться в класс тружеников. Это зЛо невозможно. преодолеть в одночасье и, быть может, нельзя устранить целиком... Без сомнения, существует множество средств, которые
* Имеется в виду Ренессанс, начавшиеся в Италии.
158
нация здесь может использовать. Среди них — общественное мнение и общественное поощрение.
Класс, в котором главным образом ощущается нехватка людей,— это класс, занимающийся сельским хозяйством. Это первый класс по приносимой им пользе, и он должен быть первым в общественном уважении. Те же самые искусственные средства, которые были использованы, чтобы добиться соревнования в получении образования, могут быть равным образом успешно использованы в восстановлении в глазах людей первичного достоинства сельскохозяйственной науки. Это наука самого первого порядка. Она числит среди своих подручных такие наиболее уважаемые науки, как химию, натуральную философию [физику], механику, математику, естественную историю, ботанику. В каждом колледже и университете профессорское звание по агрономии и класс студентов, обучающихся у этого профессора, должны почитаться первыми. Молодые люди, заканчи1 вающие свое академическое образование изучением этого венца всех наук... вместо того, чтобы переполнять другие классы, вернутся на фермы своих отцов, на свои собственные или принадлежащие другим, чтобы подкрепить и вдохновить людей, преданных тому роду занятий, которое ныне чахнет и страдает от презрительного отношения к себе и внешнего гнета. Благотворительные школы, вместо того чтобы продолжать выпускать людей с подготовкой, которая При 'нынешнем состоянии общества не требуется, могут быть'преобразованы в агрономические школы и обратят своих выпускников к той сфере деятельности, которая сможет дать им богатство и почет, поможет им увеличивать производимое в стране, а не потреблять его. Постепенное упразднение бесполезных чиновничьих должностей, которые накапливаются в большом числе под эгидой всех органов власти, также поможет прекратить утечку тех, кто трудится в поле, а также уменьшит и бремя, возложенное
159
сейчас на них. Благодаря этим... мерам... сумма труда и прилежания увеличится, а сумма бед и бедности уменьшится.
Невежественные люди не в состоянии сохранить свою свободу
Письмо к полковнику Янси. 1816 г.
Если нация, находясь на стадии цивилизации, желает оставаться в невежестве и быть свободной, она хочет того, чего никогда не было и никогда не будет. Функционеры любого правительства имеют пристрастие распоряжаться по своему усмотрению свободой и собственностью людей, которые доверили им власть или избрали их. Свою свободу и собственность способны надежно сохранить только сами люди, сам народ; но и на них нельзя будет положиться, если они не будут иметь свободного доступа к информации. Там, где пресса свободна и где каждый человек способен и имеет возможность читать, там все в безопасности, все надежно.
Письмо к Джарвису. 1821 г.
Я не знаю ничего и никого другого, кто бы мог надежно сохранять высшую, суверенную власть общества, кроме самого народа. И если мы думаем, что люди недостаточно просвещены, чтобы осуществлять контроль над любыми властями с полным благоразумием, то средство против этого не лишение их права и возможности контроля, а приобретение народом такого благоразумия через образование и информацию.
Не нужно, чтобы образование было принудительным
План создания начальных школ. Сентябрь 1817 г‘.
Право это или же долг общества — заботиться о своих маленьких гражданах против воли их родителей?
160
И как далеко: простирается это право и долг — на охрану жизни ребенка, до. (Юб^сТйенност|1, efo образования, его Морали лг нравов? Отцу в Древнем- Риме пр“ййадЛе-жала во всем этом высшай власть, мы проводим ограничительную черту, но где? Общественное сознание, кажется, еще не обозначило эту черту с определенной точностью. Но в настоящем случае в этом и нет необходимости. Лучше относиться терпимо к тем редким случаям, когда отец отказывается позволить своему ребенку получить образдвВййе, чём шокировать общие представления и чувства людей принудительной доставкой из семьи и обучением ребенка против Воли его отца.
Прогресс в знаниях приведет к счастью людей
Письмо к д-ру Уотерхаузу. 1818 г.
Когда я разМышляю об огромных успехах и открытиях в науках и искусствах, которые были совершены за то время, пока я живу, я с уверейностью ожидаю таких же успехов и от нынешнего поколения. Я нисколько не сомневаюсь, что наши младшие современники будут настолько же мудрее нас, насколько мй— наших отцов и насколько наши отцы были мудрее тех, кто сжигал ведьм.
Письмо к ...[?]. 1821 г.
Науки имеют большую важность в республике, чем при любой другой форме правления. А в такой молодой стране, как наша, мы должны в гораздо большей степе* ни полагаться на науку других стран, существующих дольше, чем мы, обладающих большими возможностями и ушедшими в знаниях дальше, чем мы. Оградить нас от света из-за рубежа — значит обречь нас на долгую тьму.
6 Зак. № 114 161
Зачем посылать молодого американца учиться в Европу? '
Письмо к Баннистеру-младшему. 1785 г.
Но зачем посылать молодого американца учиться и Европу? Какие предметы включает практически полезное американское образование? Классические знания, современные языки — главным образом французский, испанский и итальянский; математику, натуральную философию, естественную историю, гражданскую историю и этику, В натуральную философию Чфизнку] я здесь также включаю химию я агрономию, а в естественную историю — также ботанику и другие отрасли знаний, относящихся к этой сфере. Это верно, что навыки разговора на современных языках невозможно столь же успешно приобрести в Америке, но любой другой предмет может быть столь же успешно изучен в Колледже Уильяма и Мэри, как и где угодно в Европе. Когда образование молодого человека в колледже заканчивается и он готовится вступить в общественную жизнь, он должен [в Америке] обратиться к занятиям правом или же медициной. Если иметь в виду первую цель, юриспруденцию, то сможет ли он сделать лучший выбор, чем обратиться к м-ру Уиту? Что же касается второй цели, то ради нее он должен отправиться в Европу; поэтому класс изучающих медицину — единственный, которому необходимо обучаться в Европе.
Давайте рассмотрим теперь все неблагоприятные последствия посылки молодого человека в Европу. Чтобы перечислить их все, полностью, понадобится целый том. Я отберу лишь некоторые. Если молодой человек едет в Англию, он учится заодно и пристрастию к питью, скачкам и боксу. Это особенности английского образования. Подобного же рода сопутствующие пристрастия обычны для образования, получаемого и в других странах Европы. Молодой человек приобретает слабость к
162
европейской, роскоши и расточительству и презрительное отношение к простоте своей собственной страны; его завораживают привилегии европейских аристократов, и ой смотрит с отвращением на славное ощущение равенства, которое бедный испытывает наравне с богатым в его собственной стране; он приобретает пристрастие к аристократизму или монархии, он завязывает дружеские связи за рубежом, которые никогда не принесут ему пользы, тогда как он в то же время упускает ту пору жизни, когда приобретают друзей у себя на родине, когда завязываются дружеские отношения, самые прочные и постоянные из всех; он становится руководим самой сильной из человеческих страстей и приобретает вкус к интригам с женщинами, губительным для счастья его самого и его близких, или же влечение к проституткам, губительное для его здоровья,— и в том и в другом случае приучается смотреть на супружескую верность в браке как на нечто не свойственное джентльмену и несовместимое с удовольствием и счастьем; он позже все время вспоминает соблазнительные наряды и искусные уловки европейских женщин и смотрит с сожалением и неприязнью на чистые привязанности и простоту женщин своей родины; он проносит через всю свою жизнь нежные воспоминания и тоску по тем местам, где он испытал первые наслаждения и первые привязанности; он возвращается в свою собственную страну иностранцем, незнакомым' с ее экономикой, с обычаями и практикой ведения дел у себя дома, что ему знать необходимо, дабы избежать разорения; он возвращается в свою страну, умея говорить и писать на своем родном языке лишь как иностранец, а потому не способен достичь тех отличий, которые красноречие и хорошее перо обеспечивают заслуживающим их людям в свободной стране. Я отмечу для вас свое наблюдение: то, что называется хорошим стилем в речи и письме, формируется в очень раннюю пору жизни, пока воображе-
163
нме ¥е остыло, а впечатления стойки.* Я держусь того мнения, что еще никогда не бывало примера того,; чтобы, мог говорить и писать изысканно и элегантно человек,. который прожил годы своей юности, с пятнадцати до двадцати лет, за пределами страны, где говорят и пишут на этом языке. Точно так же нет и примера тому, чтобы кто-нибудь с одинаковым совершенством писал на двух языках. Его родным языком всегда кажется тот, который был больше всего близок ему в его юности. Мне представляется, что американец, едущий в Европу, чтобы получить образование, теряет и в знаниях, и в морали, и в своих нравах, в своем здоровье и в своем счастье. У меня были только догадки относительно всего этого до тех пор, пока я не приехал в Европу; то, что я вижу и слышу с тех пор, как я здесь, говорит мне даже нечто большее, о чем я прежде и не подозревал. Оглядите Америку: кто у нас наиболее просвещен, наиболее красноречив, наиболее любим своими согражданами, кому они больше всех-доверяют и кого выдвигают? Те, кто получил свое воспитание и образование среди них и чьи манеры, мораль и привычки в полной мере гармонируют с теми, что приняты в нашей стране.
Счастье людей зависит от народного образования
z Письмо к К. К. Блатчли. 1822 г.
Я смотрю на распространение света просвещения и образования как на силу, на которую в наибольшей степени следует полагаться, в улучшении условий жизни, насаждении нравственности и достижения человеческого счастья. Разумеется, никак нельзя ожидать, чтобы каждого человека можно было сделать добродетельным, как и ожидать; что каждое дерево можно было бы сделать приносящим плоды, а каждое растение — годным для пропитания. Шиповник и ежевика никогда не станут виноградной лозой и оливой, но их грубые и резкие
164
Свойства могут быть смягчены окультуриванием, а благотворные развиты в такой степени, чтобы им нашЛось полезное применение в общем порядке вещей и хозяйстве мира. И я твердо надеюсь, что в духе нашего времени, распространяющего дары образования среди массы людей, составляющих человечество, я могу видеть перспективу великого продвижения к счастью человеческой расы и что это продвижение будет продолжаться до высокой, не поддающейся определению, хотя и бесконечной степени. '
III. Пресса
Свободная пресса — единственный страж свободы общества
Письмо к Каррингтону. 1787 г.
Я убедился, что здравый смысл народа всегда оказывается лучшим оружием и лучшей армией. Люди могут заблуждаться на какое-то время, но вскоре поправятся. Народ — единственный надзиратель за своими правителями, и даже его ошибочные действия клонятся к тому, чтобы их правители придерживались истинных принципов, заложенных в институте власти. Наказывать слишком сурово за такие ошибки — значит подавлять защиту общественной свободы. Средство предотвратить подобное ошибочное народное вмешательство — это предоставление людям полной инфррмации о делах общества через посредство газет и публикаций и надежное обеспечение такого положения, при котором они будут распространяться среди всей массы народа. Опора нашего правительства — это мнение народа, и потому наша первая цель — обеспечить, чтобы это народное мнение всегда было верным и безошибочным. И если я должен был бы выбирать, должно ли быть у нас правительство и не быть газет, или же быть газетам, но не
165
быть правительству, я бы ни минуты не колеблясь выбрал последнее. Но я бы имел при этом в виду, что каждый человек должен был бы получать эти газеты и был бы способен их читать. Я убежден, что те общества, которые живут (подобно индейцам) без правительства, в своей массе наслаждаются бесконечно большей свободой, чем те, которые существуют под властью европейских правительств. В первых — место законов занимает общественное мнение, и оно,столь же успешно поддерживает мораль и нормы поведения, как это когда-либо удавалось сделать с помощью законов. Что же касается последних, то в них под предлогом необходимости управления все общество разделено на два класса— волков и овец. Я не преувеличиваю. Это истинная картина положения дел в Европе. А потому — цените и пестуйте дух нашего народа и поддерживайте живым его внимание к общественным делам. Не будьте слишком строги к его ошибкам, исправляйте их, просвещая людей. Если однажды они станут невнимательны к общественным делам, вы, и я, и Конгресс, и ассамблеи штатов, судьи и губернаторы станем волками. Это представляется законом нашей общей натуры, несмотря на индивидуальные исключения; и опыт говорит, что человек— это все же животное, которое пожирает себе подобных,— я не могу сказать мягче применительно к правительствам Европы и к обычной охоте богатых на бедных.
Письмо к Джорджу Вашингтону. 1792 г.
Ни одно правительство не должно оставаться без надзирателей, и там, где пресса свободна, никто без них не останется. Если правительство добросовестно, ему нечего опасаться справедливой процедуры атаки и защиты. Природа не дала человеку никаких иных средств отсеять правду — ни в религия, ни в законодательстве, ни в политике.
166
Свободная пресса это победа человечности над ее подавлением 7
Резолюции Виргинии и Кентукки. 1799 г. *
В каждом штате и, возможно, во всем Союзе пресса использует свободу обсуждения заслуг ц личных качеств людей любого общественного положения, выходя за пределы, строго ограниченные общим правом... Злоупотребления в некоторой степени неотделимы от надлежащего и должного использования любого средства, и ни в каком другом случае это не'выглядит столь справедливо, как применительно к прессе. В этом смысле штаты в своей практике пришли к решению, что лучше оставить процветать некоторые вредоносные ядовитые ветви, нежели, обрезая их, нанести вред жизнеспособности тех, что приносят хорошие плоды. И может ли мудрость такой политики быть поставлена под сомнение кем-либо, кто будет помнить, что только прессе, хотя ее практика и пестрит злоупотреблениями, мир обязан всеми триумфами разума и человечности над заблуждениями и угнетением; кто будет помнить, что именно этому благотворному источнику света — прессе Соединенные Штаты обязаны многим из того, что привело их к состоянию свободной и независимой нации и что усовершенствовало их политическую систему до той формы, которая столь способствует счастью страны. Если бы «Акты о подстрекательстве», ставящие под запрет любые публикации, которые могут нанести ущерб чести или репутации должностных лиц или возбудить недовольство и ненависть народа против лиц, разрабатывающих проекты несправедливых или вредных правительственных мер,— если бы эти законы последовательно и однозначно были применены против прессы, не
• Джеймс Мэдисон был их соавтором.
йп \
могло ли тогда случиться, что Соединенные Штаты прозябали бы сегодня в" состоянии неустойчивой, больной конфедерации или, возможно, остались бы жалкими колониями, стонущими под иноземным игом?
Но пресса склоняется к подстрекательству
Письмо к Элбриджу Джерри. 1801 г.
Согласие в настроениях и мнениях [общества] не в интересах людей, стоящих у печатного пресса. Они, как и, священнослужители, живут тем рвением и теми расколами, которые они в силах создать. Ведь именно соревнование мнений и взглядов в политике, точно так же, как и в религии, создает нашу заинтересованность в них и заставляет нас щедро тратить наши деньги на тех, кто болезненно разжигает наш аппетит... Поэтому люди от печатного станка никогда не могут позволить себе оставить нас в состоянии совершенного покоя и согласия. Они ведь тогда не будут больше нужны и должны будут взяться за плуг пахаря.
Письмо к Пикте. 1803 г.
Конечно, злоупотребления свободной печати доходят у нас до пределов, прежде не известных и не терпимых ни одной цивилизованной нацией. Но настолько трудно провести четкую линию и отделить злоупотребления от полноценного использования возможностей прессы, что' мы и сейчас находим лучшим доверять определение разницы между правдой и ложью здравому общественному суждению, чем должностному лицу. И до сих пор общественное мнение справлялось с этой задачей с удивительной безошибочностью.
168
Эксперимент в терпимости ..
Письмо к Вольнею. 1802 rJ
Они [федералисты] наполняют свои газеты ложью, дерзкими и клеветническими вымыслами... Мы в действительном смысле слова проходим через реальный эксперимент, который должен показать, в состоянии ли свобода дискуссий без помощи принуждения обеспечить, сохранение и распространение правды и способна ли она пЬддержйвать существование администраций честной и незапятнанной в своих действиях и в своих установках. Никто не вынужден в этом эксперименте выносить больше, чем приходится выносить мне. Нерон мечтал о том, чтобы римляне на всех имели только одну шею и он мог бы обезглавить их одним ударом. Так и наши экс-федералисты, желая объединить в одном лице все предметы своей ненависти, оказали мне честь, избрав меня Для этой роли, и с тех пор ведут себя по отношению ко мне самым зверским образом, неслыханным прежде и нетерпимым ни в какой другой стране. Я же буду оберегать их даже в праве лгать и клеветать и тем не менее буду продолжать заслуживать у них все то же отношение к себе; тем не менее я буду неуклонно идти вперед к моей цели — стремиться доказать, что людщ находясь в нестесненных и благоприятных обстоятельствах, подобных нашим, способны жить совершенно нормально при правительстве, власть которого основывается не на страхе и человеческой тупости, но на разуме и сознательности человека, на преобладании у него социальных побуждений над антисоциальными, что люди способны жить при правлении настолько свободном, что оно не стесняет их ни в каком их моральном праве, но достаточно твердом, чтобы охранить их от всего морально неправого,— которое, говоря короче, сохраняет за человеком все его естественные права.
169
Письмо к судье Тайлеру. 1804 г.
Нет другого столь интересного эксперимента, чем тот, через который мы сейчас проходим и который, как мы надеемся, закончится установлением того факта, что человеком можно управлять с помощью лишь разума и правды. Поэтому нашей первой целью должно быть предоставление ему открытого и полного доступа к правде. Здесь самым эффективным из до сих пор найденных средств служит свобода печати. Именно поэтому прежде всего ее нарушают те, кто боится расследования их действий. Та твердость, с которой народ выстоял все недавние злоупотребления свободой печати со стороны прессы, та его способность отличать правду от лжи, которую он столь ярко проявил, показывают, что людям можно доверять выслушивать все истинное и ложное и доверять их способности составить верное суждение. Нет нуи<ды оказывать давление на чувства народа, ослеплять умы людей помпезностью, великолепием и величественными формальностями. Насколько вернее, чем все эти искусственные приемы, действует простое проявление подлинного уважения к разуму народа, исходящее из приобретенного нами опыта и обычая людей представлять все на суд здравого смысла.
Письмо к Те Сеймуру. 1807 г.
Я добровольно и охотно предоставил себя для великого эксперимента, который должен доказать, что администрация, руководствующаяся последовательной честностью и здравым смыслом, не может быть затравлена даже ложью распущенной, безответственной прессы, а тем более прессой, сдерживающей самое себя в законных границах полноценной правды. Такого эксперимента не хватало миру, чтобы наглядно доказать ложность и фальшивость предпосылки, согласно кото
170
рой свобода печати несовместима с упорядоченным управлением обществом... [Настоящая свободная пресса] Это благородный общественный институт, в равной степени дружный и с наукой, и с гражданской свободой.
Злоупотребления свободой со стороны прессы достойны сожаления, но их следует терпеливо переносить
Вторая инаугурационная речь. 4 марта 1805 г.
\Все пушки прессы были наведены на нас н заряжены всем, на что ее распущенность только могла дерзнуть или изобрести. Эти злоупотребления общественным статусом института, столь важного для существования свободы и науки, достойны глубокого сожаления тем более, что они уменьшают приносимую им пользу и подрывают его надежность. Их можно было, конечно, пресечь, применяя в полной мере наказания, предусматриваемые и обеспечиваемые законами нескольких наших штатов против публичной лжи и диффамации. Однако обязанности более неотложного порядка требовала всего времени должностных лиц, и поэтому правонарушители были просто оставлены на суд общественного негодования.
И всему миру было небезынтересно, чтобы наш эксперимент был проведен чирто и завершен полностью, чтобы стало ясно, может ли свобода дискуссий, свобода мнений без помощи власти и силы быть достаточной для охранения и распространения правды, чтобы стало ясно, может ли правительство, действуя со всем необходимым рвением и щепетильностью в соответствии с истинным духом Конституции и не совершая ничего, *гго оно желало бы укрыть от глаз всего мира,— может ли такое правительство быть списано со счета ложью и клеветой. Эксперимент был предпринят, вы были свидетелями всего, что происходило. Наши сограждане наб
171
людали происходящее с хладнокровием и полным само* обладанием, они видели скрытый источник, из которого проистекали грубые злоупотребления свободой, и сплотились вокруг людей, которым доверили управление общественными делами, а когда Конституция призвала их принять свое решение голосованием, они вынесли свой вердикт — почетный для тех, кто им честно служил, и утешительный для друга человечества, который верит, что людям можно вверять ведение их собственных дел.
Из этого я не намереваюсь сделать вывод, что принятые в нашей стране законы против лживых и клеветнических публикаций не должны применяться: тот, у кого достанет на это времени, сослужит хорошую службу обществу, общественной морали и спокойствию, исправляя эти злоупотребления с помощью единственной силы — принудительной силы закона. Однако заметим: наш эксперимент доказал, что когда на мнения людей влияют манипуляции с недостоверными фактами, но пресса ограничивает себя верностью правде,'тогда не требуются и никакие другие ограничения со стороны закона: здравое суждение общества осудит ложную аргументацию и ложные мнения, выслушав все спорящие стороны, и между бесценной свободой печати и ее же собственной деморализующей распущенностью невозможно провести никакой другой четкой линии. И если все же будут происходить неприемлемые случаи, которые не будут подчиняться этому правилу, на помощь должна призываться цензура общественного мнения.
Ложь и фальсификации прессы
Письмо Дж. Норвеллу. 1807 г.
Печальная правда состоит в том, что даже запреты по отношению к прессе не в состоянии столь полно лишить страну тех преимуществ, которые дает ей, свобода
172
печати, как собственное же проституирование и ложь прессы. Теперь нельзя верить ничему, что- видишь в газетах. Сама правда становится подозрительной, когда она преподносится на этих запачканных страница*. Подлинный размах этой дезинформации становится известен лишь тем, кто оказывается в ситуации, когда может сопоставить факты, которые ему известны, с ложью сегодняшнего дня. Действительно, я смотрю с печаль* ним сочувствием на многих моих сограждан, которые, читая газеты, живут и умирают в убеждении, что в какой-то мере знают, что происходит в этом мире. А между тем сообщения, которые они читали в. газетах, точно в такой же мере могли служить описанием событий как нашего, так и любого другого времени в жизни мира, и лишь сегодняшние подлинные имена были добав-лены к этим сказкам. Из них, конечно, можно выбрать главные факты, которые будут достоверны,— такие, например, как то, что сейчас Европа находится в состоянии войны, что Бонапарт — победоносный воитель... но ни на какие детали полагаться нельзя. Я бы добавил, что человек, который никогда не заглядывает в газеты, обладает лучшими знаниями, чем тот, кто газеты читает, поскольку не знающий ничего все же ближе к истине, чем те, чей ум наполнен ложными и ошибочными сведениями...
Возможно, какой-нибудь редактор смог бы начать необходимую реформу примерно таким Образом: разделить свою газету на четыре части, озаглавив первую — «Правдивое и достоверное», вторую^—«Правдоподобное и вероятное», третью — «Возможное», четвертую — «Ложь». Первый раздел был бы самым коротким.
Письмо к Шорту. 1808 г.
Газеты в последнее время превзошли самих себя в смелости и гнусностях. Столь дерзкая и ужасная ложь,
173
которая заполняет третью и четвертую, колонки третьей страницы «Юнайтед Стейтс газетт» за 31 августа, я уверен,, никогда бы не была опубликована с таким бесстыдством ни в одной стране. Однако я с самого начала решил предоставить себя в качестве объекта эксперимента, который сможет доказать бессилие свободной прессы в такой стране, как наша, расправиться с теми, кто ведет себя честно и не вступает ни в какие интриги. Я признаю в то же время, что ограничение свободы прессы пределами правды, как это предусматривают нынешние законы,— это единственный путь сделать ее полезной. Но Я- полагал необходимым в первую очередь доказать, что она никогда не сможет быть опасной.
Письмо к Т. Уортману. 1813 г.
Если бы я был издателем газеты, то вместо обычных разделов «Иностранные новости», «Местные новости» и т. д., я думаю, ввел бы распределение всего материала под такими шапками: 1. Достоверное; 2. Правдоподобное; 3. Сомнительное и нуждающееся в подтверждении; 4. Лживое...
В наши дни считается позорным утверждать что-либо, полагаясь на авторитет газеты; а газеты нашей страны благодаря своей самозабвенной склонности ко лжи куда успешнее сводят на нет всю общественную полезность прессы, чем все способы ее обуздания, изобретенные Бонапартом.
Письмо к д-ру Д. У. Джонсу. 1814 г.
У меня вызывает отвращение... то состояние загнивания, к которому пришли наши газеты, и злобный, вульгарный и лживый дух тех, кто в них пишет... Эти навозники быстро развращают общественный вкус.
174
Письмо к д-ру Дж. Керри. 1786 г.
Это, однако, такое зло, которому нет противоядия. Наша свобода зависит от свободы печати, а свобода печати не может быть ограничена без того, чтобы не оказаться утраченной целиком. х
IV. Меньшинства. Негры
Дурное влияние, оказываемое рабовладением на самих рабовладельцев
Заметки о штате Виргиния. Вопрос XVIII
Все отношения между хозяином и рабом представляют собой постоянное проявление самых необузданных страстей, самого упорного деспотизма, с одной стороны, и самого унижающего повиновения — с другой. Наши дети наблюдают все это и учатся подражанию, потому что человек — животное подражающее. Это свойство лежит в основе всего человеческого воспитания. От колыбели до могилы он учится делать тб, что, как он видит, делают другие. Если для обуздания неумеренной вспышки гнева по отношению к своему рабу родитель не может найти сдерживающей силы в своем человеколюбии или в любви к самому себе, то присутствие при этом его ребенка должно бы было быть всегда для этого достаточным. Но обычно этого оказывается недостаточно. Родитель буйствует, ребенок наблюдает, схватывает выражение гнева, напускает на себя такой же грозный вид в кругу маленьких рабов, дает волю своим самым худшим порывам; выращенный и воспитанный в такой атмосфере, ежедневно упра'жняясь в тирании, ребенок неизбежно усваивает дурное и приобретает дурные качества. Человек, способный сохранить в таких обстоятельствах моральную чистоту и умение держать себя в общении с другими людьми, должен представлять со
175
бой. настоящее чудо. И какие проклятья должны ложиться на голову того государственного мужа, который, позволяя одной части граждан попирать таким образом права другой, превращает первых в деспотов, а вторых—во врагов, разрушает моральные устои одной части населения и amor patriae другой. Потому что, еслй раб и может считать какую-то землю в этом мире своей родиной, то ведь тогда он должен предпочесть любую другую страну той, в которой был рожден, чтобы жить и работать на других, в которой он вынужден сковывать способности, заложенные в его натуре, и отказаться, насколько это зависит от него, продолжать человеческий род или же — передавать по наследству происходящим от. него бесчисленным поколениям свое собственное жалкое положение. С разрушением нравственности у людей разрушается также и их трудолюбие. Так, в жарком климате никто не станет сам работать, если можно заставить работать на себя другого. Что это правда, подтверждается тем, что очень немногих рабовладельцев можно действительно увидеть когда-нибудь за работой. А Можно ли свободу народа считать обеспеченной, если мы устранили ее единственно прочную основу — убежденность людей в том, что наши свободы принадлежат к числу даров Божьих? Что их нельзя нарушать с помощью силы, не вызвав гнева Божьего? Поистине я боюсь за свою страну при мысли, что Бог справедлив, что правосудие его не может дремать вечно.
Заметки о штате Виргиния. Вопрос XIV
И вот я предлагаю владельцу рабов решить вопрос о том, не были ли заповеди религии, запрещающие нарушать право собственности, созданы также и для него,
♦ Любовь к отечеству (лат.).
176
как и для его раба. И не может ли раб столь же оправ-1' данно взять немногое у того/ кто отнял у него все, как и- убить того, кто мог бы намереваться убить его самого? Та истина, что изменение условий, в которые поставлен человек, должно изменить и его представления о добре и зле, не является ни новой, ни истиной, относящейся только к чернокожим. Гомер говорит нам, что так было и 2600 лет назад.
Тягостный жребий печального рабства избрав человеку, Лучшую доблестей в нем половину Зевес истребляет... *
Но рабы, о которых говорит Гомер, были белыми. Несмотря на эти соображения, которые должны ослабить уважение рабов к законам собственности, мы видим среди них многочисленные примеры самой неподкупной честности и не меньшей, чем у их более образованных хозяев, благожелательности, чувства благодарности и непоколебимой верности. Мнение о том, что они стоят ниже по своим умственным способностям и воображению, следует высказывать с величайшей осмотрительностью.
Надежды на излечение зла
Письмо к де Мунье. 1786 г.
Что за изумительная, что за непостижимая машина — человек! Он способен выносить тяжкий труд, голод, удары бичом, заточение в тюрьме и даже пойти на смерть, защищая свою свободу, а в следующее мгновение стать нечувствительным ко всем этим мотивам, чья мощь поддерживала его во время тяжелых испытаний, и обратить своих собратьев в рабство, один час в котором наполнен страданиями большими, чем целые ве
• Гомер. Одиссея / Пер. В. А. Жуковского. М., 1986. Песня 17, строки 392—393.
177
ка,~ обратить других в то самое состояние, против ко* торого он сам же мятежно восставал. Но мы. должны терпеливо ожидать, пока не проявит себя работа всевластного Провидения, и надеяться, что оно готовит избавление наших страдающих братьев. Когда исполнится мера их слезам и когда их стенания заволокут тьмой сами небеса, Бог Справедливый, без сомнения, обратится к их несчастьям.
Эксперименты в освобождении рабов
Письмо к Банкрофту. 1789 г.
Предоставить свободу или, скорее, бросить людей, привыкших к рабству,— это все равно, что бросить на произвол судьбы детей. Многие квакеры поселяли своих рабов на своих землях как арендаторов... Но... владелец земли бывал при этом обязан продумывать, что они должны были выращивать на своих участках, и направлять все, что они должны были делать в каждое время года в зависимости от погоды. Но что хуже всего, он должен был ежедневно и почти беспрерывно следить за тем, чтобы они работали, и даже прибегать к кнуту. Моральное чувство в человеке должно быть необычно сильным, чтобы рабство не сделало его вором. Тот, кому по закону запрещено иметь какую-либо собственность, может лишь с большим трудом усвоить, что право собственности основано на чем-то еще, кроме силы...
Невзирая на обескураживающие результаты этих экспериментов, я после своего окончательного возвращения в Америку пришел к решению попытаться предпринять свой собственный, и вот какой. Я предприму усилия, чтобы переселить на мои земли столько же немцев, сколько у меня есть взрослых невольников. Я поселю их и моих невольников вперемешку, на фермах с участком земли в 50 акров каждая; все они будут находиться на положении европейских арендаторов-исполь-
178
щи ков. Их дети и дети невольников будут расти и воспитываться, как у всех других людей, в обычаях привычной заботы о завтрашнем дне и существования частной собственности. И я не сомневаюсь, что все они станут хорошими гражданами.
Правда ли, что негры стоят ниже по своим врожденным качествам?
Письмо к Баннекеру. 1791 г.
Никто не желает больше меня... увидеть доказательства того, что природа наделила наших черных собратьев равными талантами с людьми других цветов кожи и что внешние признаки их нехватки просто обусловлены тяжелыми и неблагоприятными условиями их существования как в Африке, так и в Америке. И я могу добавить искренне, что никто больше меня не желал бы увидеть, как закладывается хорошая система, позволяющая привести их ум и тело в то состояние, в каком им следует быть, как только слабоумие их нынешнего состояния... сможет это позволить.
Письмо к Грегуару. 1809 г.
Ни один из живущих не желает более искренне, чем я, увидеть полное опровержение тех сомнений, которые я сам испытывал и выражал, относительно степени разумности отпущенной им [неграм] природой; чем я — узнать, что в этом отношении они нам ровня. Мои сомнения были результатом моих личных наблюдений в ограниченных пределах моего штата, где условия для развития природных способностей для негров были не благоприятными, а возможности их применения и того хуже... Но какова бы ни была степень их одаренности, она не может быть мерой их прав. Потому именно сэр Исаак Ньютон хоть и превосходил других людей разу-
179
мои, но не был на этом основании ни их господином^ нм владельцем их собственности.
Сомнения в природной неполноценности негров
Письмо к мисс Райт. 1825 г.
Существует мнение, которое кое-кто рискует высказывать, но никто не доказал: моральных побуждений недостаточно, чтобы побудить их [людей черного цвета кожи] к труду, и ничто в этом не может помочь, кроме физического принуждения. Но это проблема, которую только нынешний век готов разрешить путем эксперимента. Будет грубой ошибкой предположить, что природа создала род животных, не обладающих способностью к предусмотрительности и энергией, достаточными для самосохранения. Это также опровергнуто и тем фактом, что этот род существует сегодня и существовал во все века истории. Мы недостаточно знакомы со всеми народами Африки, чтобы утверждать, что среди них дет такого, где обычаи и навыки трудолюбия были бы прочно установлены и существовали бы ремесла, необходимые для того, чтобы сделать жизнь удобной. Сейчас такой эксперимент идет в Санто-Доминго, а в Сьерра-Леоне и Месурадо * он только начинается.
Опасения восстания рабов
Письмо к Сент-Джорджу Такеру. 1797 г.
Куда же должны податься цветные эмигранты?.. Если здесь ничего не будет предпринято, и предпринято вскоре, мы станем убийцами наших собственных детей... Революционный шторм, проносящийся сейчас по земно-
♦ Мыс Месурадо на реке Сен-Пол в Западной Африке (см. комментарий).
180
му шару* придет к нам, н счастливы мы будем; есЛЙ вовремя предпримем меры, чтобы дать ему легкб' йрой-ти над нашей страной... Тот день, когда пожар начнется у нас, должен быть совсем близко, и не хватает1 только одной-единственной искры, чтобы этот день наступил завтра. Чем скорее мы начнем принимать меры, тем больше времени, возможно, будет у нас, чтобы облегчить ситуацию, но каждый день задержки сокращает время, которое мы сможем использовать ,для освобождения рабов.
Эмиграция рабоз в Африку?
Письмо к д-ру Т. Хамфрису. 1817 г.
Я соглашаюсь всецело с вашими основными принципами: постепенное освобождение рабов, устройство поселений для них на африканском побережье и патронаж над ними нашей страны до тех пор, пока эти эмит гранты не станут способными сами себя защищать и обеспечивать. Второстепенные детали могут быть легко улажены. Но одно только предложение покупки территории для этой цели Соединенными Штатами как единым целым возбудит безграничное негодование во всех штатах, лежащих к северу от Мэриленда. Эта жертва должна быть уделом только тех штатов, где существует рабовладение; трудно будет решить, как сделать, чтобы эта жертва была по возможности меньшей и чтобы наши сограждане примирились бы с ней. Лично я к этому готов и желал бы принести любую жертву, которая помогла бы обеспечить постепенное, но полное освобождение рабов и вывоз их из наших штатов; с тем чтобы надежно устроить их жизнь где-нибудь за нашими пределами в свободе и безопасности. Однако я не улавливаю никаких признаков возрастающего расположения к этому- плану в новом поколении, приходящем в общественную жизнь, на что я некогда столь оптимистйче-.
18Г
ски рассчитывал. Нет никаких признаков, которые говорили бы мне,, что это произойдет при моей жизни. Поэтому я оставляю времени решение этой проблемы и де-, лаю это не без надежды на то, что этот день придет, в равной мере долгожданный и желанный как для нас, так и для нынешних рабов.
Постепенное освобождение рабов более осуществимо практически, чем их эмиграция
Письмо к Джареду Спарксу. 1S24 г.
Обеспечить убежище, в которое мы могли бы постепенно перевезти от нас эту часть населения [негров], и устроить их там под нашим патронажем и защитой в качестве самостоятельного, свободного и независимого народа... где-нибудь на африканском побережье... я теперь определяю как вещь абсолютно невозможную. И, не. повторяя других аргументов, которые уже были высказаны другими людьми, я обращусь к одним цифрам...
В Соединенных Штатах находятся в рабстве полтора миллиона чернокожих людей. Отослать от нас всех их сразу? Нет никого, кто посчитал бы это практически осуществимым для нас и целесообразным для них. Положим /двадцать пять лет для осуществления этой цели; но за это время их количество удвоится. Их оценочная стоимость в качестве собственности, в первую очередь (поскольку реальные ценности некогда были законным образом вложены в такую именно форму собственности, и кто же может теперь законным образом забрать их у владельцев?), составляет в среднем двести долларов за человека'—за молодого и старого, — что дает в результате шестьсот миллионов долларов, которые должны быть выплачены в качестве возмещения или же просто утрачены их владельцами. Добавьте к этому основные расходы на перевоз по суше и по морю до Месурадо, годовой запас пищи и одежды, земледель-
182
веские орудия и ремесленные инструменты — это будет стоить еще до трехсот миллионов, затем — по тридцать шесть миллионов долларов в год [на оказание им помощи] в течение двадцати пяти лет, да еще обеспечение их безопасности все это время, и тогда вы Нё сможете даже просто рассуждать об этом [переселении] еще раз...
Я не говорю... что избавиться от [невольничества] никогда не будет возможным. Не таковы вовсе мои мысли и мои надежды. Но только этого нельзя сделать так, как описано выше. Есть, однако, образ действий, я полагаю, с помощью которого этого можно достичь. Я имею в виду впредь освобождать от рабства тех, кто вновь родится, оставляя их при должной компенсации с их матерями до тех пор, пока они будут в этом нуждаться, а затем помогать им заниматься полезным трудом до тех пор, пока они не достигнут возраста, подходящего для депортации... Мне никогда не удавалось составить никакого другого практически осуществимого плана.
V. Меньшинства. Индейцы
Индейцы примитивны, но такими же были когда-то и европейцы
Заметки о штате Виргиния. Вопрос VI
Прежде чем осуждать индейцев этого континента как недостаточно одаренных, мы должны учесть, что у них все еще не существует письменности. Если бы мы сравнили индейцев в их нынешнем состоянии с европейцами, жившими к северу от Альпийских гор в те времена, когда римское оружие и римские искусства их только что преодолели, то такое сравнение было бы несправедливым, потому что в то время эти края Европы кишели людьми, а людское множество порождает сопер-
183
качество и соревнование и увеличивает шансы на-недр? , веческое, совершенствование» одно же совершенствовал ние^ в свою очередь, порождает другое. Й все же я могу без. опасения спросить: много ли ,способных математи-. ков, много ли великих первооткрывателей в науках и искусствах дала тогда миру Европа, лежащая севернее Альп? И ведь лишь спустя шестнадцать столетий здесь смог появиться Ньютон.
Индейцы обладают правом на свободу и счастье
Вторая инаугурационная речь. 4 марта 1805 г.
На исконных обитателей этих земель я всегда смот-; рел с сочувствием, которое вызывает их история. Одаренные всеми способностями и правами человека, горячо любящие свободу и независимость, живущие в. краях, где им не оставалось желать ничего лучшего, как только чтобы не быть никем обеспокоенными, они увидели, как льющийся через край людской поток из других земель устремился к их берегам. Не имея сил, чтобы отвратить его, или навыков, чтобы с ним бороться, они были захлестнуты этим потоком или гонимы им впереди себя. Теперь, когда они ограничены пределами, слишком тесными для того, чтобы они могли вести жизнь охотников, гуманность требует от нас, чтобы мы учили их земледелию, агрономии и домашним ремеслам, чтобы мы поощряли их к тем полезным занятиям, которые только и могут обеспечить им способность поддерживать своё существование и место в жизни, могут со временем подготовить их к тому общественному состоянию, которое добавляет к телесному, физическому, комфорту совершенствование умов и нравов. Поэтому мы щедро снабдили их всем необходимым для занятий земледелием и для домашнего обихода; мы послали к ним людей, которые могут научить их ремеслам первой
184
необходимости; и над ними простерлась эгида закона^ защищающего их-от агрессоров из нашей среды.
Но усилия, направленные на их просвещение... должны преодолевать мощное противодействие — их- телесные навыки, привычки и обычаи, предрассудки ума, невежество, гордость и, наконец, влияние корыстных и изобретательных людей из их среды, которые чувствуют, что хоть они и представляют собой нечто при нынешнем порядке вещей, но боятся стать ничем при лю-<>ом другом. Эти люди проповедуют священное почитание и соблюдение обычаев предков, они утверждают, что все, что бы ни делалось прежде, должно продолжаться во все времена; что разум человека — вероломный проводник и менять что-либо, слушаясь его советов в физических, моральных или политических условиях их жизни,— губительное нововведение; что их долг.— оставаться такими, какими их сотворил их Создатель, что невежество — это их защита, а знание полно опасностей.
Коротко говоря, друзья мои, в их среде также видна борьба здравого смысла и ханжества; у них тоже есть свои антифилософы, заинтересованные в сохранении ныне существующего порядка вещей, которые боятся перемен и прилагают все свои силы, чтобы удержать верховенство привычных обычаев над человеческим долгом совершенствовать свой разум и следовать его наказам.
Индейцы должны жить в мире и дружбе
Послание к [вождю] Волку и Людям Народа мандаров. 1806 г.
Мои друзья и дети, мы происходим от старых народов, которые живут за Великой Водой, но мы и наши праотцы живем здесь так долго, что кажемся, как и вы, выросшими из этой земли. Мы больше не считаем себя
185
Принадлежащими к старым народам, живущим за Великой Водой, но людьми, объединенными в одну семью с нашими краснокожими братьями, живущими здесь вместе с нами...
Я уже говорил вам, что вы и все краснокожие люди— мои дети, и я желаю, чтобы вы жи\ли в мире и дружбе друг с другом, как должны жить братья в одной семье. Насколько лучше для соседей помогать друг другу, чем вредить; насколько счастливее так жить. Если вы перестанете вести войну друг с другом, если вы будете жить в дружбе со всеми людьми и народами, вы сможете употребить все свое время и силы на добывание пищи и одежды для вас самих и ваших семей. Ваших мужчин не будут убивать на войне, и ваши женщины и дети смогут всякий раз ложиться спать спокойно, не боясь, что неожиданно нападет враг и или убьет их, или уведет с собой. Ваших людей будет становиться все больше, а не меньше, как сейчас, и вы будете жить в спокойствии и довольстве...
Право получать обучение и помощь со стороны правительства
Послание к Вождям Народа шоуни. 1807 г.
Когда белые люди впервые пришли в эти земли, их было мало, а вас — много; сейчас нас много, а вас — мало. Почему? Потому, что, возделывая землю, мы добываем больше и можем в довольстве растить своих детей; в то время как ваши дети часть дней каждого года страдают от недостатка пищи и вынуждены есть несъедобное, они не защищены от непогоды в ваших охотничьих лагерях, они болеют и умирают. Вот почему вас становится меньшё.
Вы просите наставлений в устройстве своей жизни и наставлений в плотничьем и кузнечном деле. Дети мои,
186
вы получите это. Мы будем делать все, что в наших си* лах, чтобы научить вас хорошо заботиться о ваших женах и детях, чтобы вы были сильными и вас было больше. Мы ваши искренние друзья и братья, и мы так же не хотим, чтобы проливалась ваша кровь, как и наша собственная. Поэтому мы призываем вас жить в мире со всеми народами, чтобы ваши женщины и дети могли жить без страха и в безопасности. Самая высокая честь для человека — это делать добро своим собратьям-лю-дям, а не убивать их.
Пусть же индейцЫ устраивают свою жизнь как оседлые земледельцы
Послание к капитану Хендрику, к Народам делавэров, мохиконов и мунри. 1808 г. [?]
Картина, которую вы нарисовали, мой сын, верна: число нас [белых] увеличивается, а вас — уменьшается. Причины этого очень просты, а исцеление зависит только от вас. Вы жили охотой на оленей и бизонов — все они теперь ушли на запад, их оттеснили; вы распродали все свое на морском побережье и пошли на запад, вслед за ними. Как только, их стало меньше в тех землях, у вас стало не хватать пищи; часть года у вас не бывает другой еды, кроме кореньев и других несъедобных вещей, которые вы в состоянии дббыть в лесу. Скудная и нездоровая пища вызывает болезни и смерть среди ваших детей, и потому их вырастает у вас взрослыми все меньше, и вас теперь стало меньше. Частые войны и пристрастие к спиртным напиткам тоже способствовали уменьшению вашего числа.
Белые люди, с другой стороны, издавна умеют возделывать землю, выращивать крупный рогатый скот, свиней и других одомашненных животных в гораздо большем количестве, чем то число оленей и бизонов,
187
которое они могли бы добыть на охоте. Имея в достатке пищу я одежду, они растят много детей, и число белых людей удваивается каждые двадцать лет,- новые людские волны продвигаются на нашу землю подобно стаям голубей. И так это и будет продолжаться. Итак, дети 'мощ если бы мы захотели, чтобы нас стало меньше, мы должны были бы перестать обрабатывать землю, начали бы следовать за оленями и бизонами, чтобы охотиться на них, и все время вели бы войны. Вскоре нас стало бы меньше — столько же, сколько и вас. Если же вы хотите, чтобы число ваше увеличилось, вы должны перестать жить охотой на оленей и бизонов, жить в мире и обрабатывать землю.
Теперь вы видите, дети мои, что только от вас зависит, чтобы вы стали многочисленным и великим народом. Поэтому позвольте мне просить вас, чтобы вы начали предоставлять каждому человеку из вашего племени участок для своей фермы на землях, сейчас предоставленных вам; чтобы каждый человек мог выделить свою землю, возделывать ее, построить на ней теплый дом, чтобы, когда он. умрет, все это наследовали бы после него его жена и дети. Ничему нельзя обучиться легче, чем обработке земли,— все ваши женщины знают это, а чтобы облегчить дело еще больше, мы готовы научить вас изготовлять плуги, мотыги и все нужные орудия и инструменты. Если мужчины возьмут на себя труд на земле, освободив от него женщин, то женщины научатся прясть и ткать и смогут одевать _всю свою семью. Живя так, вы тоже сможете растить много детей, вас будет становиться вдвое больше каждые двадцать лет и вскоре вы заполните земли, которые предоставили вам ваши друзья... Когда же у вас появится своя собственность, вы захотите иметь законы и должностных лиц, которые должны будут заботиться о безопасности вас самих и вашей собственности и о наказании тех, кто совершает преступления. Вы увидите, что
188
наши законы хорошо служат этой цели, захотите1 жить, подчиняясь им; вы захотите объединиться с нами, участвовать в наших великих советах и стать с нами одним народом — и тогда мы все будем американцами. Вы смешаетесь с нами, вступая в браки, ваша кровь будет течь и в наших венах, и вместе с нами вы распространяйтесь по лицу этого великого острова, нашего континента.
VI. Иммиграция
Сомнения в разумности массовой иммиграции
Заметки о штате Виргиния. Вопрос VIII.
Но разве не существует в противовес тем выгодам, которых ожидают от увеличения численности населения, никаких последующих неудобств? Ведь для счастья людей, объединяемых обществом/необходима возможно большая гармония и согласие во всем, где они в силу необходимости должны действовать совместно. Так как гражданское правление является единственной целью создающихся обществ, его администрация должна руководствоваться общим согласием. У каждой специфической формы правления существуют свои особые принципы. Наши, возможно, более специфичны, чем у любого правительства в мире. Они представляют собой сочетание самых свободных принципов английской конституции с другими принципами, вытекающими из естественного права и естественного здравого смысла. Нет ничего более противоположного им, чем принципы абсолютных монархий. И тем не менее именно из стран с этой формой правления мы ожидаем наибольшее число эмигрантов. Они привезут вместе с собой принципы действия своих правительств, усвоенные ими в ранней юности, или, если они смогут от них избавиться, то лишь сменив их на безграничную распущенность, пе
189
рейдя, как дто обычно бывает, от одной крайности дс другой. Было бы чудом, если бы они не переступили определенных пределов разумной свободы. Эти. же Принципы вместе со своим языком они,передадут и своим детям. Пропорционально своей численности они разделят с нами участие в законодательной власти. Они вдохнут в законодательство свой дух, исказят и ограничат еп> направленность и превратят его в разнородную, бессвязную, путаную массу...
Предположим, что во Франции вдруг оказалось двадцать миллионов американских республиканцев; что сталось бы тогда с этим королевством? Если бы оно стало более беспокойным, менее счастливым, менее сильным, то мы смогли бы заключить, что прибавление к нашей нынешней численности населения полумиллиона иностранцев произвело бы у нас такой же эффект. Если они приедут сами по себе, то они должны будут получить все права гражданства; но я сомневаюсь в целесообразности их приглашения при помощи каких-либо особых мер поощрения. Я не имею в виду, что эти сомнения следует распространять на иммиграцию людей, владеющих полезными ремеслами. Целесообразность этой меры исходит совсем из других соображений.. Не следует жалеть никаких расходов на привлечение таких людей. Через некоторое время ц они возьмутся за плуг и мотыгу, но до того научат нас чему-то, чего мы не умеем.
Предоставлять убежище и гражданство беженцам
Первое ежегодное послание [Конгрессу]. 8 декабря 1801 г.
И разве можем мы отказать несчастным беженцам от горя и бед в том гостеприимстве, с которым дикари необжитой земли встречали наших прадедов, прибыв
190
ШиХ на эти берега? Разве не должны угнетенные лкэдй находить где-нибудь прибежище на нашем зерном шаре? Разумеется, Конституция мудро предусматривает, что для занятия определенных должностей, связанных'с важными полномочиями, от человека требуется про’-' жить в Нашей стране достаточно долго, чтобы полно проявилась его лияность и склад характера. Но разве в целом личность человека и его способность быть гражданином не свидетельствуют о себе надежно, кбгда человек по своей доброй воле решает соединить свою судьбу и благополучие с нами?
VXgg%*TT к
Глава VI
РЕЛИГИЯ
Кредо
Письмо к д-ру Рашу. 1800 г.
Они [священнослужители] уверены в том, что вся власть, которая мне вверена, целиком и полностью бу* дет направлена на противодействие их планам и замыслам. И они правы: я поклялся перед алтарем Божьим быть вечным врагом любой формы тирании над разумом человека. Но это и все, чего они должны бояться с моей стороны; и, по их мнению, им этого достаточно.
I. Терпимость
Принципы терпимости
Заметки о религии. Октябрь 1776 г. [?]
Насколько далеко простирается долг терпимости?
1. Никакая церковь не связана долгом терпимости и обязанностью сохранять в составе исповедующих ее веру людей, упорно нарушающих ее законы.
2. Мы не имеем никакого права подвергать дискриминации в гражданском бытии кого-либо на том оснований, что он принадлежит к другой церкви. Если человек не идет по правильному пути, это его собственная
192
беда, не причиняющая тебе ^никакого ущерба. Поэтому ты не должен и наказывать его в -вещах этой жизни — только оттого, что полагаешь ему быть несчастным и отверженным в той жизни, которая должна [для всех нас] прийти. Совсем напротив: в духе Евангелия следуют ему от нас милосердие, щедрость и великодушие.
Каждая церковь свободна и не имеет юрисдикции над другой, даже если должностные лица гражданской администрации принадлежат к числу ее прихожан... Возьмем для примера две церкви, одну — армннйан-скую, другую — кальвинистскую, находящиеся в Константинополе; имеет ли одна какие-либо права над другой? Можно сказать, что православная церковь обладает такими правами? Но каждая церковь есть православная, или ортодоксальная, по отношению к самой себе; по отношению же к другим церквам она заблуждающаяся, или еретическая.
Ни один человек не жалуется на своего соседа за то, что тот плохо ведет свои дела, не вовремя сеет, не за того выдает замуж свою дочь, растрачивает свое достояние в тавернах, разрушает свой дом и т. д.; во всем этом за ним признана свобода. Но ecjfti он же нечасто посещает церковь или ограничивается только праздничными службами, тут же разражается всеобщее негодование.
Забота о собственной душе г—долг, принадлежащий самому человеку. Но если он пренебрегает этой заботой? Ну а если он пренебрегает заботами о своем здоровье или о своем земельном имении — ведь это имеет куда более близкое отношение к государству? Должно ли общественное должностное лицо > устанавливать закон, по которому человек не должен быть бедным или больным? Законы охраняют нас от ущерба, который нам могут нанести другие люди, но не охраняют нас от самих себя. И сам Господь Бог не спасает людей против их воли...
7 Зак. № 114 ЮЗ
Если должностное лицо велит мне принести нечто мне принадлежащее на общественный склад, я сделаю это, потому что это лицо сможет предоставить мне возмещение, если оно совершило ошибку, действовало неправильно и я благодаря этому нечто утратил. Но какое возмещение может быть дано им за утрату царствия небесного?
Я не передам духовное руководство над собой никакому должностному лицу, потому хотя бы, что он знает путь на небеса ничуть не лучше меня и куда меньше заинтересован направлять меня на путь действительно истинный, чем я — идти именно истинным путем,
Доводы в пользу свободы совести и вероисповедания
Заметки о штате Виргиния. Вопрос XVII
Но наши правители могут иметь лишь ту власть, которую мы передали им, и только в отношении тех наших естественных прав, над которыми мы им эту меру власти передали. Прав свободы совести мы никогда им не передавали-и не могли передать. За них мы отвечаем перед нашим Богом. Законная власть правительства простирается только на те действия, которые влекут за собой причинение ущерба другим людям. Но мне не наносит никакого ущерба утверждение соседа, что существует двадцать богов или что Бога нет. Это не затрагивает моего, кармана и не переламывает мне ноги. Если же скажут, что на показания человека в суде нельзя положиться, тогда отвергните их и пусть это ляжет на него клеймом. Принуждение может сделать человека хуже, сделать era лицемером, но никогда не сделает его более правдивым. Оно может лишь заставить его упорствовать в своих заблуждениях, но не излечит от них.
Разум и свободное исследование—единственные действенные средства против заблуждения. Дайте им
104
волю, и они поддержат истинную религию^ поставив каждую из ложных перед своим судом и подвергнув не-витанию своего исследования. Они — естественные враги заблуждения, и только заблуждения. Если бы Римское государство не разрешило свободного поиска истины, люди никогда не смогли бы узнать христианства и оно не могло бы распространиться. Если бы к свободному поиску истины не обратились в эпоху Реформации, христианство не смогло бы очиститься от извращений. Если его пресечь сейчас, то это защитит нынешние извращения и поощрит новые.
Если бы государство должно было прописывать нам лекарство и диету, наше тело было бы в таком же состоянии, в котором сейчас находятся наши души. Так, когда-то во Франции было запрещено применять рвотное как лекарство, а картофель — как продукт питания. Вот так же непогрешимо может быть правительство, когда оно устанавливает системы взглядов в физике. Галилей был предан в руки инквизиции за утверждение, что Земля имеет форму шара; правительство объявило, что Земля плоская, как доска, на которой режут хлеб, и Галилею пришлось отречься от своего заблуждения. Однако в конце концов именно это заблуждение восторжествовало, Земля стала шаром, и Декарт заявил, что она вертится вокруг своей оси силой некоего вихря. Государство, в котором он жил, оказалось достаточно мудрым, чтобы понять, что это не вопрос гражданской юрисдикции; иначе мы все были бы втянуты в вихри властью его правительства. На деле же теория вихрей лопнула, и ньютоновский принцип земного тяготения более прочно утвердился на основе разума, чем если бы государство вмешалось и сделало это предметом обязательной веры. Разуму и эксперименту дали волю, и заблуждение отступило перед ними. Лишь одно заблуждение нуждается в поддержке правительства. Истина способна стоять сама по себе.
195
.Подвергните мысль- насилию — кого вы изберете при этом в судьи? Подверженных ошибкам .людей; людей, управляемых дурными страстями и как личными, так и общественными соображениями. И зачем. подвергать мысль насилию? Чтобы добиться единства мнений. А желательно ли вообще единомыслие? Не больше, чем желательны одинаковые лица или одинаковый рост. Введите тогда в обиход прокрустово ложе, поскольку £сд> опасность, что люди большого роста могут побить ^аленьких, сделайте всех нас одного роста, укорачивая первых и растягивая вторых. Различие взглядов и мнений полезно в религии. Различные секты выполняют роль censor jnorum* по отношению друг к другу.
Достижимо ли единообразие? Со времени введения христианства миллионы невинных мужчин, женщин и детей были сожжены, замучены, брошены в тюрьмы, подвергнуты штрафам, и все же мы ни на дюйм не приблизились к единообразию. К чему приводило до сих пор принуждение? Одне1 половина человечества превра-? щалась в дураков, а вторая — в лицемеров. Поощрялись мошенничество и обман во всем мире.
Давайте подумаем о том, что мир населяет с тысячу миллионов людей, что они исповедуют, вероятно, тысячу различных религий; что. наша вера — лишь одна из этой тысячи; что если бы существовала только одна истинная вера и ею оказалась бы наша собственная, нам следовало бы пожелать, чтобы 999 заблудших верований собрались под знамена истины. Но такое огромное большинство мы не можем силой заставить это сделать. Разум и убеждение единственные реальные средства. Чтобы дать им дорогу, необходимо поощрять свободный поиск истины. Но как же мы можем желать, чтобы дру7 гие ему способствовали, если мы сами от него отказываемся?
* Строгий блюститель нравов (лат.),
196
Но каждое государство, заявляет инквизитор, установило какую-нибудь религию. Но нет двух таких государств, говорю я, которые бы установили одну й ту же религию..^ Наши штаты-братья Пенсильвания и Нью-Йорк, однако, долгоевремя существовали без какой-либо официальной религии... Результат превзошел все ожидания. Оба штата расцвели неимоверно. Религия различных толков там действительно хорошо поддерживается, и все они хорошо и надежно поддерживают мир и порядок... Они не вешают преступников больше, чем мы. Они не страдают от религиозных распрей больше нас. Напротив, существующая у них гармония беспримерна и может быть объяснена только их безграничной терпимостью... Они сделали счастливое открытие: чтобы утихомирить религиозные распри, необходимо не обращать на них никакого внимания. Давайте же и мы предоставим этому эксперименту свободу действия и избавимся, пока мы в состоянии это сделать, от тех законов, которые могут быть тираническими.
Правда, сейчас мы еще защищены от них духом нашего времени. Я сомневаюсь, чтобы люди в нашем штате подвергались бы казни за ересь или заключались бы на три года в тюрьму за непостижение таинств Святой Троицы. Но является ли дух народа непогрешимой, постоянной опорой? А государство и правительство? Того ли рода защиту мы получаем в обмен на права, которые отдаем? Кроме того, дух времени может меняться и будет меняться. Наши правители станут подвергаться коррупции, наш народ станет беспечным. Один фанатик может поднять волну преследований, а лучшие люди— стать его жертвами. Никогда не будет лишним еще и еще раз повторить: закреплять все наши основные права законодательным путем надо, пока наши правители честны, а мы сами едины.
197
Письмо к Дюфайе. 1814 г.
Должны ли мы иметь цензора, чья санкция будет решать, какие книги будут продаваться и какие книги мы сможем читать? И что за человек будет, таким образом, устанавливать догмы для религиозных воззрений наших граждан? Кем же он должен быть, этот человек, устанавливающий свою меру длины, в соответствии с которой все мы должны быть укорочены или, растянуты? Священник ли должен быть нашим инквизитором, или это будет светский человек, такой же простой, как и мы, но устанавливающий свой собственный разум в качестве закона, по которому следует определять, что мы должны читать и во что мы должны верить? Это оскорбление для наших граждан — задаваться вопросом, являются ли они разумными существами или нет; и это кощунство по отношению к религии — полагать, что она не сможет выдержать испытания истиной и разумом. Если книга г-на де Бекура * основана на ложных фактах, опровергните их; если она ложна в своих рассуждениях,. докажите это. Но Бога ради, предоставьте нам свободу выслушать обе стороны, если это потребуется.
Акт об установлении религиозной свободы, принятый Ассамблеей Виргинии. 1786 г.
В полной мере осознавая, что Всемогущий Господь создал разум человека свободным,
что все попытки подчинить его влиянию в этом мире, налагая на человека наказания и отягощая его существование или лишая его гражданских прав, приводят только к порождению навыков лицемерия и низости, что эти попытки далеки от замысла Святого Творца нашей религии, который, будучи Господином как
* Имеется в виду книга де Бекура «Sur la Creation du Mond, un Systeme d’Organisation.Primitive».
196
тела, так и разума человека, тем не менее предпочел не распространять нашу религию через принуждение и насилие над его телом и разумом, хотя то и другое — во власти Всемогущего;
что нечестивая самонадеянность руководит теми законодателями и правителями, как светскими, так и церковными, которые, будучи сами никем иным, как не боговдохновенными и способными заблуждаться людьми, присваивают себе власть над верованиями других и устанавливают свои взгляды и образ мышления как единственно истинные и безошибочные и стремятся насильно навязать их, как таковые, другим, создавая и поддерживая ложные религии по всему свету и во все времена;
что это грех и тирания — вынуждать человека вносить денежные пожертвования для распространения взглядов и мнений, в которые он не верит; что заставлять его материально поддерживать даже проповедника его собственных религиозных верований, но не выбранного им самим, значит лишать его успокоительной вольности предоставлять свои пожертвования тому именно духовному наставнику, чью нравственность он принимает себе за образец, в чьи силы подвигать людей к пути праведному он верит; что делать так —значит лишать священнослужителя тех мирских вознаграждений, которые проистекают из одобрения его личного поведения и образа жизни и являются дополнительным поощрением к серьезным^ непрестанным трудам в наставлении человечества;
что наши гражданские права находятся не в большей зависимости от наших религиозных воззрений, чем от наших воззрений в области физики или геометрии;
что поэтому осуждать любого гражданина как недостойного общественного доверия, делая для него невозможным занимать должности, требующие общественного доверия и дающие доход, если только он не исповедует те или иные религиозные взгляды или не отка
199
жется от Каких-либо из них,— это значит наносить ему ущерб, отказывая ему в тех привилегиях и преимуществах, на которые он вместе со своими согражданами имеет естественное право; что это ведет к разложению принципов той самой религии, которой предполагалось способствовать,— к разложению через подкуп, через монопольное право на мирские почести и доходы, через тех, кто будет лишь внешне исповедовать ее и сообразовываться с ней; и что хоть, конечно, преступны будут те, кто не сможет устоять перед таким соблазном, однако не явятся невиновными и те, кто предложил им этот соблазн;
что допускать вторжение правящей власти в сферу взглядов и мнений и ограничивать исповедание или распространение принципов на основе их предполагаемой дурной направленности — опасная ошибка и заблуждение, разрушающие разом всю религиозную свободу, поскольку тот, кто будет выносить суждение о такой направленности, будет руководствоваться в нем своими взглядами и одобрит или осудит мнения других в зависимости от того, насколько они ему близки или отличаются от его собственных;
что для правомерных действий гражданской администрации и ее представителей будет достаточно времени, чтобы вмешаться, если какие-либо принципы приведут к явным действиям против мира, спокойствия и доброго порядка;
и наконец, что правда поистине велика, что истина восторжествует,. если будет предоставлена своим собственным силам, что она сама является надлежащим и достойным противником заблуждения и не следует опасаться за исход их столкновения до тех пор, пока людское вмешательство не лишйт истину ее естественного оружия — свободы доводов и дискуссий: заблуждения перестают’ быть опасными, когда разрешается свободно им возражать;
200
И ПОТОМУ ГЕНЕРАЛЬНАЯ АССАМБЛЕЯ УСТАНАВЛИВАЕТ НА ПРАВАХ ЗАКОНА:
что никто не должен принуждаться посещать места богослужений или участвовать в содержании любого религиозного культа или каких бы то ни было священнослужителей, так же как никто не должен быть понуждаем насильно, вынужден или подвергнут наложению каких-либо тягот, как личных, так и имущественных, и не должен нести какой-либо иной ущерб по причине его религиозных взглядов или убеждений;
что, напротив, все люди должны быть свободны в исповедании и отстаивании в дискуссии своих религиозных взглядов и что это ни в малейшей мере не должно ограничивать, расширять или еще каким-либо образом сказываться на их гражданских правах.
И хотя мы отдаем себе полностью отчет в том, что настоящая ассамблея, избранная, народом для отправления обычной законодательной деятельности, не имеет полномочий ограничивать действия ассамблей последующих созывов, которые будут обладать равными с ней правами, и что поэтому провозглашение настоящего акта неотменяемым не имело бы законной силы, мы тем не менее свободны провозгласить:
если в будущем будет принят какой-либо акт, отменяющий настоящий или ограничивающий права, подтвержденные настоящим актом как естественные права человека, и тем самым ограничивающий действие настоящего акта, это будет нарушением естественного права.
Акт об установлении религиозной свободы * вызывает восхищение в Европе
Письмо к Уиту. 1786 г.
Наш акт о религиозной свободе встречен здесь с чрезвычайным одобрением. Послы и посланники не
201
скольких стран при французском дворе попросили у меня его копии, чтобы переслать своим суверенам; его полный текст включен в несколько книг, выходящих сейчас в свет, и в том числе —в новую Энциклопедию. Я думаю, что это принесет немало добра даже и для тех стран, где невежество, предрассудки, бедность, физическое и духовное угнетение во всех формах настолько прочно навязаны массе народа, что на избавление от них никак нельзя надеяться. Если бы все суверены Европы занялись освобождением умов своих подданных от их нынешнего невежества и предрассудков с тем же рвением, с каким они сейчас занимаются прямо противоположным, То и тогда даже тысячи лет не хватило бы, чтобы их народы достигли столь же высокого уровня, который у нас для большинства простых людей сейчас является изначальным. Да и у нас все не было бы столь надежно поставлено под контроль здравого смысла нашего народа, если бы мы не были отделены столь великой преградой, как океан, от породившего нас народа и тем охранены от заражения [нетерпимостью] либо через него, либо через другие народы Старого Света.
Письмо к Дж. Мэдисону. 1786 г.
Виргинский акт о религиозной свободе был встречен с безграничным одобрением в Европе .и распространяется здесь с энтузиазмом. Я не имею в виду сами правительства, но отдельных людей, которые в них входят. Он уже переведен на французский и итальянский язык и Переслан большинству дворов Европы, становясь лучшим доказательством фальшивости тех сообщений, которые объявляют нас находящимися в состоянии анархии. Он включен в новую Энциклопедию и появляется в большинстве публикаций, посвященных Америке. В самом деле: как утешительно видеть знамя разума высоко поднятым после стольких веков, когда ум человека при
Ю2
нужден был служить вассалом королей, священников и аристократов, и как это почетно для нас — создать первое законодательное собрание, которое имело смелость провозгласить, что разуму человека можно доверить формирование его собственных мнений.
Свобода совести
' Письмо к Эдуарду Доузу. 1803 г.
Я никогда, ни словом, ни делом, не склонюсь перед храмов нетерпимости и не признаю право какого-либо расследования религиозных мнений других людей. Напротив, мы обязаны — вы, я и любой другой — сделать нашим общим делом поддержку всеобщего права на свободу совести, не исключая при этом и заблуждений. Мы все единодушно, рука об руку, должны перебороть дерзкие и опасные усилия тех, кто прельщает общественное мнение соблазном установить... свою тиранию над религиозными убеждениями.
Разделение церкви и государства — этого «отвратительного союза»
Письмо к генеральному прокурору Линкольну. 1802 г.
Не любя получать адреса, но не будучи в состоянии помешать их мне направлять, я принял общее правило— пытаться обратить их на пользу, используя их как случай при ответе пытаться сеять семена тех истин и принципов, которые могли бы прорасти и укорениться в политическом сознании людей. Адрес баптистов, который я прилагаю, допускает осуждение союза между' .церковью и государством на основе авторитета нашей Конституции. Он также предоставляет случай, которого я давно ожидал,— объяснить, почему я не объявлял постов и дней благодарения, как это делали мои предшественники... Я знаю, что совершу величайший просту
203
пок перед кланом священнослужителей Новой Англии; однако защитнику религиозной свободы и так не приходится ожидать от них ни мира, ни прощения.
Письмо к достопочтенному Сэмюэлю Миллеру. 1808 г.
Я считаю, что Конституция запрещает правительству Соединенных Штатов вмешиваться в дела религиозных институтов, в их доктрины, установленную ими дисциплину или их практическую деятельность... Я не верю, что в Интересах религии призывать гражданское должностное лицо направлять ее практику, поддерживать дисциплину или ее доктрины... Каждый человек должен действовать, повинуясь суждениям своего собственного разума, и мой говорит мне, что Президенту Соединенных Штатов были даны только полномочия гражданской власти и не дано никаких, чтобы управлять религиозными делами своих избирателей.
Письмо к Дж. Фишбаку. 1809 г.
Чтение, размышления и врвмя убедили Меня в том, что интересы общества требуют соблюдения только тех моральных требований, на которых сходятся все религии (и все запрещают нам убивать; красть, грабить или лжесвидетельствовать), а также понуждают нас не вмешиваться в дела, связанные с отдельными догмами, в которых расходятся все религии и которые совсем не евязаны с моралью. Хороших и достойных людей мы встречаем среди приверженцев разных религий, и в каждой не меньше, чем в любой другой. Различия в устройстве и деятельности человеческого ума, так же как и тела,— дело нашего Создателя, и установление вопреки ему какого-либо унифицированного стандарта нельзя признать ничьим религиозным долгом. Поскольку воплощение в жизнь моральных принципов необходимо
204
для благополучия общества, Он позаботился о том, что* бы они запечатлелись столь.неизгладимо в наших сердцах, чтобы на них не могли влиять изощрения нашего мозга. Мы все согласны с обязательствами; налагаемыми моральными требованиями Иисуса.
Письмо к Ч. Клею. 1815 г.
Правительственная власть, так же как и религия, создала свои еретические учения, свои способы преследования и свои механизмы для того, чтобы праздность могла питаться тем, что зарабатывает народ. У нее есть своя иерархия императоров, королей, принцев и аристократов, так же как у религии —своя: пап, кардиналов, архиепископов, епископов и священников. Коротко говоря, каннибалов следует искать не только в дебрях Америки, они благоденствуют на крови каждого из существующих сегодня народов. Поэтому, отвергая этот отвратительный союз церкви и государства и скорбя о безрассудстве наших собратьев, позволяющих этим шарлатанам обращать себя в усердных простофиль и поденщиков, я считаю какое-либо реформирование или обновление делом безнадежным и предоставляю это донкихотству более восторженных умов.
Терпимость по отношению к евреям
Письмо к де ла Мотту. 1820 г.
Во мне вызывает чувство радостного удовлетворения то, что [моя] страна первая доказала миру две самые благотворные для человеческого общества истины: что человек способен сам управлять собой и что религиозная свобода — самое эффективное успокоительное средство против религиозных распрей... [Я] в особенно? сти радуюсь . восстановлению в общественных правах
2р5
евреев к надеюсь, что [скоро] мы увидим их занимающими свое место средн" тех, кто изучает науки, чтобы, пройдя эту подготовку, они могли занять места и в правительственных советах.
Письмо к Джоз. Марксу. 1820 г.
[Я] всегда с чувством сожаления смотрел на секту, породившую все остальные секты христианства и послужившую ему основой, которая была, однако, избрана всеми ими для подавления И преследования; и это доказывает, что они не извлекли для себя никакой пользы из великодушного учения Того, кого они провозгласили вдохновителем своих принципов и деяний.
II. Критика христианства
Извращение чистой морали
Письмо к С. Кёрчевалю. 1810 г.
Но прошло лишь немного времени после смерти великого реформатора иудейской религии, и те, кто провозглашал себя его преданными служителями, отошли от его принципов и стали орудием порабощения человечества, стали возвеличивать угнетателей людей в церкви и государстве. Так самое чистое моральное учение, которое когда-либо проповедовалось людям, было настолько фальсифицировано и извращено с помощью чуждых ему искусственных построений, что превратилось в простое приспособление для кражи богатства и власти; а когда разумные люди не могЛи проглотить эту святотатственную ересь, «верные служители», чтобы заставить их покориться, поднимали возню и крик вокруг «неверия», в то время как сами и были наибольшей помехой на пути распространения подлинного учения Инсуса и на деле представляли Анти-Христа,
206
Платоновский Мистицизм
Письмо к Джону Адамсу. 1813 г-
Слишком поздно сегодня для искренних людей делать вид, что они верят в этот платоновский мистицизм: что-три есть один, и один есть три, но в то же время один не есть три, а три не есть один... Однако все это составляет ремесло, профессию, власть и доходы священников. Обметите сотканную ими паутину поддельной религии, и они уже не смогут больше ловить ею мух. Мы все будем тогда, как квакеры, жить без ордена священнослужителей, будем сами произносить свои моральные суждения и следовать оракулу совести, не говоря ничего такого, чего человек не мог бы понять, а потому и не поверить в это *.
* Помимо убеждений деиста и евоей ярко выраженной оппозиции церковной форме религии, церкви как социальному институту и священникам как профессиональному клану, Томас Джефферсон здесь также руководствуется и тем, что многие положения, ставшие догматами церковного христианского учения, непосредственно в Священном писании не содержатся. Нашему читателю, не искушенному в чтении Библии, трудно будет поверить, что ни в Старом, ни в Новом завете, ни в Деяниях апостолов й т. д. не сформулировано понятие единосущной Св. Троицы, ставшее краеугольным камнем церковного учения, о котором, здесь упоминает Т. Джефферсон, не определена роль самой- церкви как обязательного и единственного посредника между человеком и Богом и т. п. Эти понятия были позднее созданы и развиты «отцами церкви», христианскими богословами и авторами других теологических, но не «боговдохновенных» книг, каковыми считаются только канонические тексты, составляющие Священное писание. Свою интерпретацию христианства привнесли и деятели Реформации, упоминаемые здесь Мартин Лютер, Кальвин и др., как и основатели многих позднейших христианских сект. Томас Джефферсон, как это видно из приводимых текстов, сущность христианства видел в религии не Ветхого, а Нового завета, и прежде всего — в моральном учении Иисуса, его Нагорной проповеди. Однако и к текстам самих Евангелий он относился критически,— Примеч. переводчика.
207
Письмо к д-ру Уотерхаузу. 1815 г.
Священники настолько изуродовали простую религию Иисуса, что никто из читающих их тонкие извращения, которые они на ней запечатлели, заимствовав из жаргона Платона, Аристотеля и других мистиков,—никто., из читающих не сможет поверить, что всему этому отцом был возвышенный проповедник Нагорной Проповеди. Однако, сознавая всю важную роль, которую играют имена, они приняли имя христиан, тогда как на самом деле оци —просто платоники или что угодно, но только не ученики Иисуса.
Неразборчивые догмы
Письмо к Кери. 1816 г.
Во имя религиозных догм — в отличие от моральных принципов —все человечество от начала мира вплоть до сего дня ссорилось и воевало, люди подвергали пыткам и сжигали друг друга ради абстракций неразличимых и неразборчивых для них самих и для всех остальных, абсолютно непонятных для человеческого ума. Если бы мне пришлось принять в этом участие, я бы только увеличил на единицу число сумасшедших.
Шарлатанство обскурантов
Письмо к Ван дер Кемпу. 1816 г.
Хотя я редко растрачиваю время на чтение чего-либо теологического, поскольку теология изуродована нашими псевдохристианами, я все же с готовностью допускаю, что Басанистос может представить интерес. Высмеивание— единственное оружие, которое может быть использовано против неразборчивых утверждений. Идеи должны обрести определенность, прежде чем разум смо
20й
жет оперировать с ними; но еще ни один человек не имел ясного и определенного представления о троице. Это просто абракадабра шарлатанов, называющих себя священнослужителями Иисуса. Если бы это могло быть понято людьми, тогда бы это им не сгодилось. Их благополучие и безопасность состоят в способности напускать, подобно каракатице, тьму в стихии, в которой они живут и которую делают непроницаемой для* глаза преследователя, и в этой-то тьме они и прячутся.
Образование должно рассеять обскурантизм
Письмо к Ван дер Кемпу. 1820 г.
Подлинная и простая религия Иисуса будет когда-нибудь восстановлена такой, какой она воплощалась в жизни и проповедовалась им самим. Очень скоро после его смерти она была заглушена и окутана мистикой и с тех самых пор сокрыта от глаз непосвященных. Чтобы пробиться сквозь _эти облака тьмы и рассеять ик, ум обычного человека должен быть усилен образованием.
III. Отдельные секты
Квакеры
Письмо к С. Керчевалю. 1810 г.
Теория американского квакериэма— та же самая, что и давшего ему жизнь «материнского» общества в Англии. Члены этого общества — англичане по своему рождению и месту жительства, преданные своей стране, какими и должны быть хорошие граждане. Квакеры в наших штатах составляют колониальные отделения, или филиалы этого материнского общества, в которые оно каждый год направляет свои наставления. В соответствии с ними наши филиалы устанавливают свои взгля
209
ды, правила действий, свои пристрастия и привязанности. Квакер — это по сути своей англичанин, в какой бы части света он ни жил и ни был рожден... Квакеры у нас выступали против своего правительства не потому, что они исповедуют мир —они видели, что и нашей целью был тоже мир,— но из-за своей преданности воззрениям своего материнского общества. В 1797—1798 годах, когда администрация склонялась к войне с Францией, квакеры наши громче всех выступали за эту войну. Их принцип исповедания мира стал вторичным, уступив место настоящему первичному — приверженности к «Обществу друзей» в Англии; и то, что было в оригинале у англичан патриотизмом, обернулось у нас, в своей копии, изменой... Я отношу это к «Друзьям» в целом, не к каждому из них. Я знаю среди них таких же хороших патриотов, как и среди нас.
Письмо к У. Кенби. 1813 г.
Красноречивый проповедник [-квакер]... как рассказывают, однажды во всеуслышание заявил перед своими прихожанами; он не верит, что на небесах есть квакеры, пресвитериане, методисты или баптисты... По его мнению, на небесах Господь не делает между ними различий и считает всех хороших людей своими детьми, одной семьей. Вместе с этим квакером-проповедником я верю, что тот, кто неуклонно соблюдает те моральные принципы, которые признают все религии, всегда будет пропущен во врата небесные и ему не будут задаваться вопросы о догмах, в которых расходятся все религии... Из всех систем морали, древних или современных, с которыми мне довелось ознакомиться, ни одна не представляется мне столь чистой, как учение Иисуса.
2J0
Пресвитерианцы
Письмо к У. Шорту. 1820 г.
Пресвитерианские священники — самые громкоголосые; это самая нетерпимая, самая тираническая и амбициозная из всех сект; они готовы по первому слову законодателя, если этого сегодня можно добиться, поднести пылающий факел к куче хвороста и вновь зажечь в нашем девственном полушарии тот костер, на котором их оракул Кальвин сжег бедного Сервета за то, что он не мог обнаружить в своей Евклидовой геометрии обоснования тому, что три — это один, а один — это три, не мог присоединиться к утверждению Кальвина о том, что гражданские власти имеют право уничтожать всех еретиков, отклоняющихся от учения Кальвина. Они горят желанием вновь установить по закону святую инквизицию, дух которой сейчас они могут лишь утверждать в общественном. мнении. Мы же самым неразумным образом предоставили иерархам наших привычных суеверий направлять общественное мнение, этого повелителя вселенной. Мы предоставили им Определенные и огражденные привилегиями дин, в которые они собирают и наставляют нас, дали им возможность произносить свои непреложные истины, обращаясь к народной массе, дали им в руки возможность лепить, как из воска, умы людей. Однако, невзирая на их громогласные протесты против усилий, направленных на просвещение общественного сознания, на развитие разума людей, против попыток поощрить людей полагаться на свой собственный разум, либерализм нашего штата будет поддерживать этот институт [Виргинский университет] и предоставлять делу развития человеческого разума его справедливый шанс.
211
Калье цнисты,, Письмо к Д^ону Адамсу. 1823 г.
Я‘никогда не смогу присоединиться к Кальвину в обращении к его Богу. Он был, должно быть, атеистом, а я никогда им не. буду; или же, вернее, его религией был демонизм. Если когда-либо существовал человек, поклоняющийся ложному Богу, так это был он. Существо, которое он описал в своих пяти определениях, это не тот Бог, которого вы и я признаем и которого любим, это не тот создатель и великодушный правитель мира — это демон, обладающий духом злобы. Было бы гораздо более простительным вообще не верить в Бога, чем святотатственно оскорблять его звериными определениями Кальвина. Конечно, я полагаю, что каждая христианская секта оказывает .ведикуф услугу атеизму общей для всех них догмой — утверждением, что; помимо откровения, нет иного достаточного и удовлетворительного доказательства существования Бога. И сейчас лишь одна шестая человечества считается христианами, а значит, другие пять шестых, которые не верят в иудейское и христианское откровение, живут, не зная, существует ли Бог!
IV. Личйость Иисуса
Его возвышенная мораль
Письмо к У. Шорту. 1820 г.
Это не следует понимать так, что я ро всем согласен с ним [Иисусом] в его доктринах. Я материалист; он принимает сторону спиритуализма; он проповедует действенность покаяния в искуплении греха; я же требую класть на другую чашу весов добрые дела, чтобы грех мог быть искуплен, и т. д. Это его простота и безвинность, чистота и возвышенное благородство его мораль
212
ных принципов, красноречивость’ его изречений, красота притч, в которые он заключил их,— то, чем я столь восхищаюсь, иногда, конечно, испытывая нехватку терпимости к восточным гиперболам. Мои собственные панегирики, может быть, тоже основываются на утверждениях, которые не все люди могут принять. Среди изречений и рассуждений, приписываемых ему его биографами, я нахожу многое продиктованным великолепным воображением, точным чувством морали и самым прекрасным великодушием; но нахожу опять-таки и другое— идущее от такого невежества, абсурдности, неправды, от такого шарлатанства и самозванства, что становится совершенно невозможным признать, что подобные противоречия могут совмещаться в одном и том же существе. И поэтому я отделяю золото от этого мусора; я возвращаю золото ему. и оставляю мусор на глупость и жульничество других, его учеников и последователей. В этой компании, включавшей в себя й глупцов и самозванцев, Павел был великим корифеем и первым извратителем учений Иисуса. '
Его ум и вера
Письмо к У. Шорту. 1820 г.
Дело реформатора суеверий народа — всегда опасно. Иисус должен был идти, кар по лезвию ножа, по опасной грани между разумом и религией, и один лишь шаг вправо или влево мог сделать его досягаемым для рук жрецов суеверия, людей кровожадной породы, столь же безжалостной и жестокой,, как и существо, которое они представляли: Бог рода Авраама, Исаака и Иакова, местный Бог Израиля. И Они к тому же постоянно устраивали ему западни, чтобы запутать его в паутине закон-ничества. Поэтому его можно оправдать, когда он, стараясь избежать ловушки, говорил уклончиво и прибегал к софизмам, переиначивая и перелагая слова пророков,
213
защищая себя от жрецов их же собственным оружием, достаточно хорошо действовавшим против них по крайней мере. Написанное людьми, гораздо более меня сведущими в этой проблеме, убедило меня, что Иисус не имел намерения выдавать себя перед лицом человечества за сына Бога в материальном смысле слова. Но то, что он мог добросовестно верить в свое вдохновение свыше, вполне возможно. Вся религия древних.евреев, которую он впитывал с младенчества, основана на вере в |божественное откровение. Их религиозный кодекс носит следы работы самого расстроенного воображения, и считается, что это качество сообщено ему самим Божест-вом...Возвышенный над самим собой энтузиазмом своего горячего и чистого сердца, осознавая высокую поэзию своего красноречия, которой его никто не учил, он вполне мог принять блеск своей собственной гениальности за вдохновение высшего порядка. Эта вера может быть поставлена ому в вину не больше, чем Сократу его вера в то, что им руководит и о нем заботится добрый гений-хранитель.
V. Личная вера «...Думать самому» Письмо к Хопкинсону. 1789 г.
Я не федералист, потому что -я никогда не подчиняю всю систему моих взглядов и мнений никакому партийному кредо, никакой группе людей вообще — ни в религии, ни в философии, ни в политике и ни в чем угодно еще, где я способен думать и решать сам за себя. Такого рода пристрастие — последнее, до чего может дойти свободный человек, обладающий моральным чувством. Если я не смогу попасть на небеса иначе, чем отправившись туда вместе с партией или какой-либо компанией людей, я предпочту вообще туда не попадать.
214
«Я — настоящий христианин» Письмо к Ч. Томсону. 1816 г.
Я — настоящий христианин, иначе говоря — последователь учения Иисуса» весьма отличающийся от плато-нистов, которые называют меня неверующим, а самих себя — христианами и проповедниками Евангелия, хотя они выводят все характеризующие их догмы из того, чего автор Евангелия не говорил и не имел в виду. Из языческих таинств они построили систему, которая находится за пределами человеческого понимания и в которой великий реформатор злобной этики веры древнйх евреев, если бы он вернулся на землю, не узнал бы ничего своего.
«Не боюсь священников»
Письмо к Г. Спаффорду. 1816 г.
Я не боюсь священников. Они испробовали на мне все свои приемы — благочестивые завывания, лицемерные причитания, ложь и оскорбления — и ни разу не смогли причинить мне боли. Я размышлял над всеми ними, над всеми, кто составляет их орден — начиная от магов Востока и кончая святыми Запада,— и нашел, что между ними нет никакой разницы, им присуща только большая или’ меньшая осторожность в зависимости от того, насколько они знают тех, для кого предназначены их обманные трюки. Их власть и влияние в Новой Англии, конечно, огромны. Там ни один ум, возвышающийся над посредственностью, не может позволить себе развиваться.
215
Делать ддбро, избегать зла Письмо к Э, Стайлсу. 1819 г.
Я не [кальвинист]. Насколько я знаю, я принадлежу к секте, состоящей из одного себя. Я не иудей и потому не принимаю иудейской .теологии, которая предусматривает, что Бог, безгранично справедливый, заказывает грехи отцов в их детях, в третьем и четвертом поколениях; а великодушный и возвышенный реформатор этой религии [Иисус] сказал нам только, что Бог — это добро и совершенство, но больше не давал никаких других определений. Я поэтому присоединяюсь к его теологии, веря в то, что в нашем .распоряжении нет ни таких слов, ни. идей, которые могли бы составить определение Бога. И если мы смогли, после данного нам [Иисусом] примера, оставить это в покое как нечто не подлежащее определению, мы все должны были бы принадлежать к одной секте — делающих добро и избегающих зла. Ни одна из его доктрин не ведет к расколу. Это только спекуляции помешанных теологов превратили в вавилонское столпотворение [христианскую] религию — самую моральную и возвышенную из когда-либо проповедовавшихся перед людьми, религию, предназначенную излечивать, а не создавать различия, и разногласия. Эту религиозную вражду и распри я отношу на счет тех, кто зовет себя его, Иисуса, слугами и священнослужителями и кто погребает под своей собственной казуистикой наследие его простых принципов. Я иногда гораздо больше сержусь на них, чем это дозволяется благословенным милосердием, которому он учил. ш
Глава VII
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
I. Война
Человек — воинственное животное
Письмо к Дж. Мэдисону. 1797 г.
Во всем животном царстве я не могу припомнить ни одного другого семейства, кроме человеческого, которое неуклонно и систематически занималось бы самоуничтожением. И то, что называется цивилизацией, учит человека ничему иному, как следовать. принципу bellutn omnia in omnia * во все больших .масштабах и взамен прежнего малого соперничества между одним и другим племенем вовлекать весь’ мир в свою разрушительную работу. Если добавить к этому, что все другие животные, даже тигры и львы,— просто овечки в сравнении с человеком как разрушителем, мы должны прийти к заключению, что природа оказалась способной найти в одном человеке достаточно надежное средство против чрезмерного размножения других видов животных и самого человека — как уравновешивающую силу против плодовитости каждого поколения.
• Война всех против всех (лот,).
' 217
Человек, кажется,—естественный убийца
Письмо к Джону Адамсу. 1822 г.
Кажется, если говорить о новостях дня, каннибалы Европы собираются снова поедать друг друга. Война между Россией и Турцией — это все равно что схватка коршуна со змеей. Кто бы из двух разрушителей ни победил, одним разрушителем в мире станет меньше. Этот юмор человеческих драк представляется законом человеческого естества, одним из препятствий для чрезмерного размножения живых существ, обеспечиваемым механизмом вселенной. Петухи в курятнике забивают один другого. Медведи, быки, бараны делают то же самое. И лошади в своем.диком состоянии ведут себя так же: один жеребец забивает всех молодых соперников до тех пор, пока он не ослабеет с возрастом и постоянными схватками и его самого не убьет молодой сильный жеребец, который и овладеет его гаремом. Я надеюсь, мы сможем доказать, насколько счастливее для человека следовать политике квакеров [исповедания мира] и что жизнь кормильца лучше жизни бойца; что есть некоторое утешение в том, когда опустошения, производимые маньяками в одной части света, становятся средством, помогающим развиваться другим его частям. Пусть же это последнее и станет нашим занятием, давайте же доить корову, пока русские держат ее за рога, а турки — за хвост.
. Европейские львы и тигры
Письмо к д-ру Бенджамену Рашу. 1803 г.
Потрясающие времена в Европе! Сколько мощи в этой битве львов и тигров! С какими чувствами может наблюдать за ней обычный домашний скот? Конечно,
ОД
без всяких пристрастий и симпатий ко львам или к тиграм. Если сейчас эти хищники настолько заняты друг другом, что усердно разрушают тираническую мощь одного над сушей и мощь другого — на морях и океанах, то остальной мир, быть может, будет наслаждаться покоем до тех пор, пока они снова не восстановят свои ёилы.
Ненависть к дикарству Европы \
Письмо к полковнику Дуэйну. 1813 г.
Это правда, что я устал от практической политики и стал счастливее, предавшись больше чтению книг о древней истории, чем о современной. Меня приводит в состояние смертной тоски абсолютное изгнание всех моральных принципов из правил, которыми направляются отношения между народами, грустные размышления о том, что после низкой, коварной и трусливой хитрости правительственных кабинетов эпохи Макиавелли ей на смену пришли честность и добрая воля, делавшие честь их преемникам во главе с Чатемом и Тюрго, только для того, чтобы снова быть сметенными дерзкой продажностью и откровенным отказом от всех моральных принципов... Я с омерзением гоню прочь эти мысли и нахожу себе убежище в истории иных времен, рассказ о которых. хотя он включает также и своих Тарквиниев, своих Катилин и Калигул, ведется Ливием, Саллюстием и Тацитом, и мы утешаемся, думая о том, что осуждение всех последующих поколений подтверждало приговоры историков и обрекало память ю Тарквиниях, Катилинах и Калигулах на вечное бесславие — утешение, которого мы сами, современники Георгов и4 Наполеонов, не имеем, но можем только предвидеть.
219
Варварство над Европой
Послание к баптистской ассоциаций Кетоктона. 1808 г.
Моральные принципы и общепринятые нормы, которые до сих пор связывали между собой цивилизованные нации... теперь уступили дорогу силе, закону варваров, и девятнадцатое столетие забрезжило вандализмом пятого века.
Правило насилия в международных отношениях
Письмо к ...[?]. 1813 г.
Нам выпал жребий жить в тот век, когда две самые могущественные в мире страны злоупотребляют своей мощью и теми обстоятельствами, которые дали им временное превосходство над остальными, одной — на суше, другой — на Море; когда они отбрасывают все обязательства [и] ограничения морали и всякое уважение к .национальной гордости и достоинству [других народов], забывая о переменчивости Фортуны и неизбежном возмездии, на которое законы природы обрекают каждое отступление от справедливости, будь то совершено одним человеком или целой нацией,— когда эти страны дерзают относиться с презрением к требованиям справедливости и устанавливают силу вместо разума в качестве третейского судьи между народами. Благодаря всёМу этому они выродились из обществ, уважающих законы, в объединения грабителей и пиратов, неистовствующих и злоупотребляющих своим временным превосходством и опустошающих мир кровью и мародерством. Против таких бандитов война становится предпочтительнее, чем состояние мира, поскольку для них состояние мира — это тоже война, но-только односторонняя — с их стороны.
220
Ненасытная жадность как Англии, так и Франции Письмо к Дж. Мори. 1812 г.
Мы считаем всеподавляющую мощь Англии на морях и Франции — на суше бедствием для благополучия и счастья всего мира; мы бы желали, чтобы мощь этих держав была сведена к необходимости выполнять моральный долг и моральные обязательства. Мы не больше верим в то, что Бонапарт сражается за свободу мореплавания, чем в то, что Великобритания воюет за свободу человечества и права человека. Цель у них обоих одна и та же: захватить власть, богатство и ресурсы других наций.
Надежда для мира и свободы
Письмо к Джону Адамсу. 1821 г.
Я умру- с надеждой, что свет и свобода неуклонно наступают. Мы, разумеется,, . знаем,, что ц некогда в ис-торические времена уж? происходило полное затмение человеческого разума и длилось долгие столетия. Й это также случилось благодаря вторжению тех же северных варваров, завоевывавших охраны цивилизованного мира и захватывавших власти над ними. Если же этому суждено случиться снова, если, те же северные ор^ ды, снова привлеченные хлебом, винами и оливковым маСлом юга, окажутся способны закрепиться в тех странах, где все это есть, то и тогда уже только одно искусство книгопечатания и огромное распространение книг поддержит человеческий разум в его нынешнем состоянии, а затем поднимет победивших грубых головорезов до уровня побежденных, вместо того чтобы побежденные деградировали до уровня победителей. И даже если мрак варварства и деспотизма снова затмит
221
науку и свободы Европы, то и. тогда останется наша страна, чтобы сохранить и вернуть им свет и свободу. Коротко говоря, пламя, зажженное 4 июля 1776 года, распространилось по слишком большой, части земного шара, чтобы его смогли загасить слишком слабые для этого машины деспотизма,— это пламя уничтожит и его оружие, и тех, кто им разит.
II. Не допускать, чтобы нас вовлекали в путы
Покинуть моря и тем избегнуть войны
Заметки о штате Виргиния. Вопрос ХХП
Никогда и ни в чем не использовалось так много фальсифицированной арифметики и расчетов, как с целью убедить народы, что в их интересах начать войну. Если бы средства, израсходованные в течение длительной войны на то, чтобы овладеть маленьким городком или небольшой территорией и вместе с этим — правом рубить лес здесь или ловить рыбу там, если бы эти средства были истрачены на улучшение того, чем тот же народ уже владеет,— на строительство дорог, углубление рек, строительство портов, развитие искусств и обеспечение работой безработных бедняков, то это бы сделало людей намного сильнее, намного богаче й счастливее. Здесь, я надеюсь, проявится наша мудрость.
И быть может, чтобы устранить, насколько это возможно, поводы для возникновения войн, нам лучше будет вообще отказаться от океана, так как именно на нем мы будем подвергаться главной опасности столкновения с другими странами. Быть может, следует предоставить другим привозить нам то, чего нам не хватает, и увозить наш избыток. Это сделало бы нас неуязвимыми со стороны Европы, лишив ее возможности захватывать нашу собственность в качестве своих трофеев на море,
222
я обратило бы всех наших граждан к труду на земле; а земледельцы, я снова это повторю,— самые добродетельные и независимые из граждан, У нас будет достаточно времени найти им занятие и на море, когда земля не сможет им больше его предоставить. Но подлинные склонности наших соотечественников влекут их к торговле. Они будут заниматься ею для самих себя. Судьба время от времени заставит нас участвовать в войнах, и все, что могут с этим поделать умные люди,— это избежать той половины войн, которая возникает из-за наших же собственных ошибок и несправедливых деяний; к другой же половине войн надо быть подготовленными как можно лучше.
Письмо к Э. Пендлтону. 1799 г.
Какой бы получился замечательный обмен, если бы мы смогли убедить наших сограждан, занимающихся мореплаванием, вложить свои средства во внутреннюю торговлю в нашей стране, исключив из нее иностранцев и предоставив им взамен заниматься импортом и экспортом. Тогда можно было бы упразднить дипломатическое ведомство и никогда не быть вынужденным видеть, как военные корабли какой-нибудь чужой страны входят в наши порты.
Разрывать отношения с международным агрессором
Письмо к Т. Коксу. 1794 г.
Я люблю мир, и я хотел бы, чтобы мы смогли дать всему свету еще один полезный урок, продемонстрировав, что существуют еще и другие средства наказать наносящего тебе ущерб, чем отвечать ему войной; потому что война—это такое же, наказание для того, кто наказывает, как и для того, кого наказывают. Я одобряю по-
223
этому... предложение прервать все отношения со страной [Англией], которая совершила столь жестокие проступки. Это, вы скажете, может вызвать войну. Если так, мы встретим ее как мужчины. Но это может и не привести к войне, и тогда этот эксперимент будет счастливым.
План нейтралитета
Письмо к Э. Ратледжу. 1797 г.
Что думают сейчас о нас нейтральные нации, я не знаю; но воюющие страны относятся к нам, конечно, неважно. Их тычки и пийки доказывают их презрение к нам. Если мы выдержим нынешний шторм, тогда, я надеюсь, мы сможем обеспечить себе покой и мир, устроив свои зарубежные отношения иным и новым образом. Мы должны сделать так, чтобы интересы каждой имеющей с нами дело страны были залогом соблюдения ею принципа справедливости,— так, чтобы она сама несла урон и терпела потери всякий раз, как она причинит нам ущерб,— с неизбежностью результата, следующего за своей причиной. Для этого мы должны избавиться от всяких других отношений с ними, за исключением торговых. Но такая система потребует для своего создания времени, выдержки, мудрости и время от времени — жертвы некоторыми выгодами; и насколько все это у нас будет — увидят наши дети, но не мы сами.
Ужас перед опасностью быть вовлеченным в запутанные европейские отношения
Письмо к У. Шорту. 1801 г.
Мы испытываем абсолютный ужас перед всем, что может походить на вовлечение нас в европейскую политику. Для нас, разумеется, выигрышно иметь права нейтральной стороны, установленные на широкой основе;
224
однако ради этого мы не можем поставить себя в зависимость ни от какой европейской коалиции. У них существует так много других побочных, интересов, имеющих для них более важное значение, что всегда либо тот, либо другой из них могут перевешивать. Быть замешанным в такого рода отношения с ними означало бы зло гораздо большее, чем просто временное примирение с ложными принципами, на время получающими преобладание.
Третье ежегодное послание [Конгрессу США]. 17 октября 1803 г.
Отделенные обширным океаном от стран Европы и от переплетения политических интересов, которые свя-. зыцают их друг с другом, мы располагаем товарами и потребностями, которые делают торговлю и дружбу с нами полезными для них, а их самих — для нас. Ни у одной из них нет заинтересованности в том, чтобы напасть на нас, ни у нас — беспокоить кого-нибудь из них. Было бы, конечно, в высшей степени неразумно с нашей стороны, если бы мы не воспользовались единственным преимуществом положения, предоставленного нам природой, той возможностью, которую она дала нам,— идти в отдалении от зарубежных раздоров своими путями трудолюбия, мира и счастья, поддерживая общие дружеские отношения и представляя "бее случаи столкновения интересов на третейский суд скорее разума, чем силы. И тогда насколько желательно было бы, чтобы при таком правительстве, как наше, граждане сами, индивидуально, определяли те взгляды, интересы и линию поведения, которых должна придерживаться их страна,— определять, отделавшись от тех страстей и особых пристрастий, которые ведут к ослаблению полезных дружеских связей, к затруднениям и к вовлечению нас в пагубные события в Европе.
8 Зак. № 114 225
’ Морской нейтралитет
Третье ежегодное послание [Конгрессу США]. 17 октября 1803 г.
Пусть же наши усилия в процессе этого конфликта будут направлены, как это и соответствует нашим интересам и нашим желаниям, на стремление поддерживать дружеские отношения с воюющими державами нашими действиями, всегда отвечающими духу справедливости и непрестанной доброжелательности. Будем гостеприимно принимать их военные корабли после испытанных ими бедствий на море, но не применять причиняющих неприятности мер ни к кому; и в наших портах учредим такую полицию, которая смогла бы поддерживать закон и порядок. Будем удерживать наших граждан от индивидуального участия в войне, в которой их страна не принимает никакого участия; будем сурово наказывать тех лиц, наших граждан или иностранцев, которые присвоят себе как прикрытие наш флаг на судах, не имеющих на это права, тем самым вызывая подозрения по отношению к настоящим американцам и вовлекая нас в споры о наказании за неправомерные действия и возмещении за ущерб, который мы не причиняли. Будем добиваться от каждой страны соблюдения по отношению к нашим судам и нашим гражданам тех принципов и практики, которые соблюдает всякая нация, приверженная к справедливости; и будем сами поддерживать свое положение справедливой и независимой наций, предпочитающей принять любые последствия, проистекающие из такого положения, но не мириться с оскорблением своего достоинства и постоянным причинением ущерба.
226
Обособленность
Послание к Обществу Таммани. 1808 г.
У настоящего американца не может возникнуть вопроса, что лучше — отправлять ли наших граждан и нашу собственность туда, где они будут наверняка захвачены как трофей, а затем начинать войну, чтобы вызволять их из плена, или же всерьез обратиться к такой политике, которая ведет фабриканта и земледельца рука об руку и приводит каждого к тому взаимному обмену своим трудом, услугами и удобствами, которого до сих пор мы искали далеко от своего дома, в чужих странах, при вечном риске ссор й столкновений с ними.
Письмо к Бладгуду и Хаммонду. 1809 г.
Мир, взявшийся за оружие, попирающий все те моральные принципы, которые до сих пор считались священными в отношениях между нациями, не может стерпеть, чтобы мы оставались безразличными ко всем его треволнениям. Во времена такого буйства беззаконного насилия было безусловно мудрым устраниться от всяких сношений с воюющими державами, чтобы избежать опустошительных бедствий, которые неизбежно приносит война, избежать тех пагубных последствий, которые она приносит для обычаев и нравов,— тех опас-'ностей, которыми она угрожает для свободных правительств. В этих обстоятельствах было мудрым обратиться к использованию и развитию наших собственных ресурсов до наступления тех времен, когда естественный и прогрессирующий рост.нашей мощи устранит всякую необходимость опасаться любых действий, предпринятых из-за рубежа.
227
Природа американского пацифизма Письмо к графу Бьюкену. 1803 г.
[Я] возношу хвалу Всемогущему Существу, которое, собрав все воды небес воедино, отделило сушу вашего полушария от нашей, чтобы по крайней мере здесь, у нас, царил мир. Я надеюсь, что мир и дружелюбные отношения со всеми народами надолго останутся чертой характера нашей страны, что ее благоденствие и процветание под сенью нашей Конституции окажут свое влияние на умы Европы и окажут ей услугу своим примером. Моя надежда на сохранение мира для нашей страны не основывается на великих принципах непротивления всякому злу, но на вере, что справедливое и дружелюбное ведение дел с нашей стороны добудет и нам справедливость и дружбу других.
Свет американской свободы должен быть сохранен для человечества
Послание к гражданам Вашингтона. 4 марта 1809 г.
Положение, которое мы занимаем среди наций всего мира, почетно, но чрезвычайно опасно. Нам вверены судьбы единственной существующей в мире республики, единственный монумент прав человека и единственное хранилище священного огня свободы и самоправления, от пламени которого он должен возгореться и в других частях земного шара, когда люди там станут восприимчивы к его благому влиянию-. Поэтому все человечество должно вместе с нами радоваться нашему благоденствию и сочувствовать нам в превратностях наших судеб, поскольку в них заключено средоточие всего, что дорого человеку. И на какие только жертвы — нашими интересами или нашим уютом и нашими удобствами — не должны нас воодушевлять эти мысли? На какие только
228
взаимные уступки в наших взглядах и склонностях мы не должны идти, чтобы поддерживать среди нас гармонию и союз и сохранять среди всех опасностей этот священный ковчег человеческой надежды и счастья?
Послание к Законодательному собранию штата Нью-Йорк. 1809 г..
Наш долг перед самими собой, перед потомством и перед человечеством как единственных хранителей остатков человеческой свободы призывает нас во имя всего, что свято или благородно, беречь безопасность нашей возлюбленной страны во времена бедствий, которые волнуют и потрясают остальной мир, и ради этой цели призывают приносить в жертву все личные и местнические соображения. Когда над монархией, гордившейся своей мощью, была одержана легкая победа... ткань нашей свободы не должна испытывать напряжения большего, чем то легкое волнение, которое мы уже испытывали; это будет полезный урок как для друзей, так и врагов самоправления народов.
В ^сравнении с Европой Америка — это рай Письмо к д-ру Джонсу. 1810 г.
Наши трудности, конечно, велики —это так, особенно когда мы рассматриваем их сами по себе. Но когда мы сравниваем их с теми, что испытывает Европа, они' кажутся райскими радостями. В бесконечной череде веков судьба определила нам' время жить посреди таких сцен волнений и насилия, каких, насколько нам известно, не знали никакие другие времена. Уничтожены все, кроме одного, правительства на континенте -Европы; и завоеватель сеет по земле хаос и разрушение, а пират разносит беду и уничтожение по лицу океана. И в самом деле [в сравнении со всем з»тим], наш путь усы
229
пан розами. И система правления, которая держит нас на плаву во времена мирового кораблекрушения, будет увековечена в истории. У нас будут, конечно, свои маленькие ссоры и горькие обиды; иногда, конечно, и у нас будут появляться свои демоны-искусители наподобие тех, что пожирают другие народы. Но, к счастью для нас, мамонт не может плавать и чудовищный Левиафан не может выйти на сушу; и, если мы будем держаться подальше от них, они не смогут добраться до нас. Разумеется, если мы предпочтем оказаться в пределах их досягаемости, на расстоянии, достаточно близком, чтобы нас можно было схватить лапами или ударить хвостом, тогда нам придется все это испытать.
Письмо к Джону Адамсу. 1812 г.
И я верю, что мы будем продолжать расти, множиться и процветать до тех пор, пока мы представляем собою единство — мощное, мудрое и счастливое, превосходящее в этом все, что когда-либо приходилось видеть человеку. Что же касается Франции и Англии со всем их превосходством в науке и знаниях, то одна из них превратилась в разбойничье логово, другая — в пиратское гнездо. И если науки не приносят лучших плодов, чем тирания, убийства, грабеж и уничтожение морали нации, тогда я лучше предпочту, чтобы наша страна была невежественной, как наши соседи-дикари, но честной и уважаемой.
Письмо к Тикнору. 1816 г.
Я ожидаю, что в Европе снова разгорится пожар. Какой замечательный контраст являет собой наш покой этому состоянию вулканического извержения. Какими ничтожными и ничего не значащими становятся ссоры и столкновения наших партий при сравнении с хаосом, с огнем и мечом, царящими на этой арене гладиаторов.
230
Преимущества нейтралитета
Письмо к Эппису. 1811 г.
Я далек... от того, чтобы верить, что наша репутация будет запятнана нашим неучастием в безумном соперничестве, царящем во всем остальном мире, и, оставляя в стороне неистовства горячих политиков, которых всегда достаточно в любой стране и в любом столетии, я верю: о нашей мудрости много говорит то, что мы сохранили нашу страну в спокойствии и процветании во времена соперничества, попиравшего по другую сторону Атлантики честь, независимость, мощь и законы всех стран. Какая из них сумела лучше нашего сохранить свое достоинство? Испания, Португалия, Италия, Швейцария, Голландия, Пруссия, Австрия, какие-нибудь другие государства Германии, Швеция, Дания или даже Россия? А могли бы мы принять бесславие и позор Франции или Англии в обмен на нашу честную репутацию или же принять ту добычу, которую принесли им их х чудовищные преступления,— деспотизм — одной, банкротство и изнемождение — другой,— взамен благоденствия, свободы и независимости, которые мы надежно сберегали во время общего крушения?
Чтобы сберечь нашу демократию, все американцы должны объединиться
Письмо к полковнику У. Дуэйну. 1811 г.
Во время «войны всех против всех» в Европе... [интересы нашей страны] требуют, чтобы все ее друзья объединились для защиты от всех ее врагов, внутренних и внешних... Последняя надежда йасвободу человека в этом мире заключена в нас. Ради этой вёликой ценности мы морально обязаны приносить в жертву каждую нашу привязанность и любую нашу вражду,
$31
Предоставим президенту свободу выбирать себе помощников и соратников, принимать свои собственные меры и будем поддерживать его и их, даже если мы считаем, что мы мудрее, чем они, честнее, чем они, или что мы гораздо лучше, чем они, разбираемся в нынешнем положении вещей и состоянии дел. Если мы двинемся плотной стеной, то, даже если путь наш будет окольным, мы все равно достигнем своей цели, но если мы разобьемся на, отдельные группы и каждая из них выберет себе ту тропинку, которую считает самой прямой и короткой, мы станем легкой добычей для тех, кто сейчас едва способен.сдерживать нас.
Я повторяю снова: мы не должны допускать раскола из-за наших разногласий в .отнощении к каким-то людям или каким-то принимаемым мерам. Раскол могут оправдать только принципы. Если мы обнаружим, что наше правительство во всех своих ипостасях действует вслепую, бросается очертя голову, как и наши пред-шественники, в объятия монархии, если мы увидим, что оно нарушает самые дорогие наши права — право, на суд присяжных, свободу печати, свободу убеждений, гражданских или религиозных—или открывает шлюзы терроризма, угрожающего спокойствию умов и личной безопасности, если мы узнаем, что оно набирает армию в мирное время, когда отсутствие всякой внешней опасности со всей определенностью указывает, что именно в этих,- уже названных, целях армия и будет использоваться, что ж, тогда покинем такое правительство и призовем народ выступить в свой поход. Но пока наши должностные лица честны и бдительны, будем дружно идти под их предводительством — тогда нам нечего бояться. Время от времени что-то будет делаться не так и будут-совершаться небольшие ошибки. Не в их силах это предотвратить. Но все выправится в конце концов, мы достигнем нужной цели, хотя, может быть, и не самым коротким путем.
232
Мир должен быть нашим принципом и нашей надеждой Письмо к Тадеушу Костюшко. 1811 г.
Но когда два антагониста, одержимые соперничеством ad internecionem * *, настолько жаждут истребить друг друга, что готовы употреблять любые средства и наносят свои удары во всех направлениях, невзирая на то, кому они могут прийтись,— тогда .благоразумные прохожие, которые могут при этом пострадать,— вместо того чтобы счесть все происходящее причиной, достаточной, чтобы присоединиться к этому соперничеству маньяков,— просто отходят в сторону и держатся от них насколько смогут подальше, предоставляя каннибалам заниматься поеданием друг друга. С нашей стороны было бы совершенным донкихотством при встрече с этими сумасшедшими пытаться исправить все дурное в этом мире, который очевидным образом отвергает всякое уважение к праву и справедливости. И поэтому мы остаемся в состоянии мира и хотя часто страдаем от наносимого нам ущерба, но в целом мы совершенствуемся, множимся и благоденствуем беспримерно. -Всем очевидно, что, несмотря на большие потери, мы приобретаем гораздо больше. В то время как эти гладиаторы должны вызывать друг друга на бой или на переговоры, мы, вместо того чтобы лежать среди мертвых на этой кровавой арене, растем и обретаем силы, которые поставят нас horse d’insulte**. Мир до сих пор был нашим принципом, мир — вот наши интересы и приобретения, и это мир спас для всего света этот наш росток свободного, разумного и рационального устройства общества, государства и правительства — единственный, существующий сейчас на всей Земле.
* До полного уничтожения (лат.).
* В безопасность от нападений (фр.).
233
Фундаментальный принцип: никакой вовлеченности
Письмо к президенту Джеймсу Монро. 1823 г.
Нашим первым и фундаментальным принципом должно быть: никогда не ввязываться в ссоры и схватки Европы. Вторым принципом: никогда не позволять Европе вмешиваться в межамериканские дела. Америка, Северная и Южная, имеет комплекс интересов, отличных от интересов Европы, которые составляют особенность Америки. У нее по этой причине должна быть создана своя собственная система отношений, отдельная и обособленная от европейской. В то время как Европа стремится стать местом постоянного прибежища деспотизма, мы должны уверенно стремиться к тому, чтобы в нашем полушарии царила свобода.
Письмо к президенту Джеймсу Монро. 1823 г.
Я всегда полагал фундаментально важным для Соединенных Штатов никогда не принимать деятельного участия в ссорах и схватках держав Европы. Их политические интересы всецело отличаются от наших. Их взаимная ревность и зависть, их равновесие сил, их опутывающие союзы, их формы и принципы правления — все это абсолютно нам. чуждо. Это нации вечных войн. Вся их энергия растрачивается на уничтожение трудов, собственности, добра и жизни своих народов. Что же касается нас, то еще ни у одного другого народа никогда прежде не было такой возможности, как у нас, испытать в действии противоположную систему — мира и братского отношения ко всему человечеству, возможности направлять все наши средства и способности на цели улучшения и развития, на совершенствование [нашей жизни], а не на разрушение. У нас может представиться не много случаев вступить в столкновение с Европой, и,
234
если при этом будет проявлено немного благоразумия и сдержанности, все они в целом могут быть улажены. Из наших же собратьев по нашему собственному полушарию ни одна нация сегодня, и еще столетие спустя, не будет ни в состоянии, ни в силах>или склонностях пойти на нас с войной. А те плацдармы, которыми европейские нации обладали в Северной и Южной Америке, один за другим ускользают у них из-под ног, так что мы скоро совсем избавимся от их соседства.
III. Англия
Восстание против британской тирании Письмо к Рандолфу. 1775 г.
Верьте мне, дорогой сэр, что во всей Британской империи не найдется человека, который более, чем я, желает союза с Великобританией. Но во имя Бога, моего создателя, я готов скорее уйти из жизни, чем примириться с такими условиями союза, которые предлагает Британский парламент; и в этом, я полагаю, я выражаю чувства Америки. У нас нет недостатка ни в побудительных мотивах, ни в силе, чтобы провозгласить и утвердить наше отделение [от Великобритании]. Нам недостает для этого только воли, но и она растет благодаря заботам нашего короля. Одна кровавая военная кампания, быть может, определит навсегда наш будущий путь; и я с грустью понимаю, что эта кампания уже решена. Если наши моря и ветры не объединятся, чтобы спасти наши берега от рабства, и к генералу Хау подкрепления прибудут в целости и сохранности, мы надеемся, что он воодушевится и выйдет из Бостона, чтобы получить от нас новую трепку; и мы должны будем потрепать его как следует, прежде чем коронованный тиран поймет, что мы вовсе не животные, готовые пре
235
смыкаться перед ним и целовать розги, которыми он собирается сечь нас.
Письмо к Рандолфу. 1775 г.
Я искренне отношу себя к тем, кто предпочел бы за* висеть от Великобритании в степени, надлежащим образом ограниченной, чем от любой другой страны мира... Но я также отношусь и к тем людям, которые скорее готовы приложить все свои усилия, чтобы целиком утопить этот остров в водах океана, чем подчиниться праву, присвоенному себе Британским парламентом,— издавать для нас законы,— праву, которым, как показывает недавний опыт, он готов столь жестоко злоупотреблять.
По каким причинам английская политика порочна и вероломна
Письмо к Дж. Лэнгдону. 1810 г.
Англоманы... считают [это] намного более безопасным... чтобы мы сначала позволили Англии грабить нас — чем она прежде и занималась в течение многих лет — из опасения, что это ь(ожет сделать Бонапарт, и чтобы вслед за тем мы вступили с ней в союз, а затем и в войну на ее стороне... И в чем же будет заключаться для нас гарантия того, что, когда мы вступим ради нее в войну, она... не бросит нас одних в самый трудный момент? В ее честном слове! Честное слово страны торговцев! Punic a fides* — вероломных карфагенян из современного Карфагена! Друга и протектора Копенгаге
• Карфагенская верность, т. е. заведомое вероломство карфагенян, что в Древнем Риме считалось бесспорным (лат.).
236
на! * Страны, которая . никогда не оставляла морали места в своем политическом кодексе! Страны, которая дерзко утверждает, что вся власть, которую она в состоянии захватить, принадлежит ей по праву. Главное деньги, а не мораль — таков принцип торговли и торговых наций. Но вдобавок к этому сама по себе природа правительства Англии такова, что исключает возможность полагаться на взятые ею обязательства. Хорошо известно, что ив всех стран Европы Англия была наименее верна своим союзникам, начиная с того периода своей истории, когда она стада занимать выдающееся место в коммерции и коррупции...
Можно спросить: что же именно в природе ее правительства делает Англию неспособной соблюдать трег бования морального долга? В первую очередь то, что ее король — это нуль, ничтожество, единственная функция которого — назначать олигархию, которая и должна управлять страной. Парламент ее благодаря коррупции является простым инструментом воли исполнительной администрации. Подлинной властью и собственностью, отнесенными к правительству, владеют на самом деле крупнейшие аристократические семьи страны. А поскольку места в правительстве слишком мало, чтобы все они сразу могли там поместиться, между ними идет бесконечное соревнование, кто кого сумеем оттуда вытеснить. Для этой цели они все время делятся на две партии — Входящих и Вышедших, настолько близких по своему весу, что и самая малая причина может опрокинуть весь баланс. Чтобы удержаться у власти, когда они при ней, эти люди должны быть готовы на любые хитрости, использовать любые уловки, которые могли бы польстить самолюбию нации, поощрять все ее
* В 1809 году без объявления Англией войны и без всякого предупреждения-английский флот бомбардировал Копенгаген и захватил датский флот..
237
страсти и проявления силы. Справедливость, честь, честная верность — все должно уступать их желанию ос1 таться у власти. Вопрос, моральна ли та' или иная предлагаемая мера, никогда даже и не задается; напротив, спрашивается, сможет ли она утолить жадность торговцев или пиратские аппетиты английского военного флота, или же вообще просто: чем эта мера сможет помочь этим людям прочнее держаться на своих местах?
Что же касается обязательств, сколь бы недвусмысленными и оправданными они ни были, взятых от имени страны предшественниками нынешних Входящих, то что им до них — ведь то были их противники, они все делали неправильно, а потому переделать наоборот все, что натворили они, как раз и должно быть самым правильным. Таков на практике истинный характер английского правительства, и не имеет значения, насколько отличаются от этого его теории. Это феномен, единственный в своем роде,— когда составляющие нацию отдельные люди так же верны своему долгу, своим обязанностям и взятым на себя личным обязательствам, так же честны и так же заслуживают уважения, как все достойные люди в любой другой стране во всем свете, но нация в целом имеет самое беспринципное правительство из всех беспринципных, известных миру до нынешнего дня.
Письмо к Родни. 1810 г.
Ураган, бушующий ныне в мире, физическом и моральном! опрокинул все установления как разума, так и права.-.. И когда же придет конец такому положению вещей? Смерть Бонапарта, можно сказать это с уверенностью, устранит первого и наиглавнейшего из апостолов уничтожения людей и морали и может привести к тому, что опустошающая землю чума уйдет^в прошлое. Но что восстановит порядок на море, и безопасность мореплавания? Смерть Георга III? Вовсе нет. Он всего
238
лишь глупец, а его министры, сколь бы слабыми н распущенными морально людьми они ни были, недолговечны. Но государство этого короля — постоянно, и это именно оно играет роль тирана на океанах. Принцип, что сила, всегда права, что сила — это само но себе право, стал принципом самой этой нации.
Коммерция и коррумпированное правительство развратили англичан
Письмо к Огилви. 1811 г.
Англичане были мудрым, уважающим мораль и поистине заслуживающим уважение народом. Но коммерция и порочная практика правительства насквозь развратили их. Каждое великодушное побуждение — нет, даже само чувство справедливости — поглощаются у них жаждой золота. Я говорю об их городах, в отношении которых мы можем с уверенностью заключить; что они созрели для деспотизма и что дЛя них уже не годится никакая иная форма правления. Достаточно ли будет воздействия и влияния сельского населения, чтобы возродить всю массу народа и поддерживать ее в здоровом состоянии при каким-то образом реформированном правительстве,— в этом можно вполне оправданно сомневаться.
Разложение английского государства
Письмо к Дж. Ф. Уотсону. 1814 г.
Не в истории современной Англии и не у тех, кто защищает принципы и практику ее правительства, друг свободы или политической морали должен искать наставления. Конечно, в ее истории был период, когда и свобода, и политическая мораль в Англии реально существовали, но не в практике ее правительства, а в
239
стремлениях ряда достойных людей, которые настолько отважно и талантливо отстаивали права народа, что сумели вырвать у правительства их теоретическое признание. Этот период начался с правлением Стюартов и завершился с концом первого царствования после падения этой династии. С тех пор жизненным принципом английской конституций стала развращенность, вседозволенность, а правительственная практика была естественным результатом исповедания этого принципа, и следствием — избалованная аристократия, уничтожение состоятельного среднего класса, деградация населения, давящие людей налоги, всеобщая нищета и национальное банкротство.
Англия — угроза для Америки и для всего мира
Письмо к мадам де Сталь. 1813 г.
Чтобы завершить и сделать всеобъемлющим разорение мира, по воле Провидения в это же самое время появился тиран и на море — столь же беспринципный и неодолимый. Не в лице бедного маньяка Георга, но — его правительства и его страны. Бонапарт умрет, и его тирания умрет вместе с ним. Но нация никогда не умирает. Английское правительство, его пиратские принципы и практика не ограничены определенным временем своего существования. Европа страдает и корчится под кнутом Бонапарта. Над нами же занесен кнут Англии... Цель Англии — увековечить свое владычество на море и монополию торговли во всем мире. Чтобы обеспечить все это, она должна содержать флот больший, чем позволяют ее собственные ресурсы. Значит, она должна вынуждать другие нации восполнять из своих ресурсов недостачу своих собственных.
240
Контрреволюционная и антидемократическая политика Англии
Письмо к губернатору Пламеру. 1815 г.
Когда Англия стала испытывать чувство тревоги по поводу того, что Франция, ставшая республиканской» может вернуть себе опасную мощь и энергию, она выделила своих эмиссаров, располагающих средствами, достаточными для привлечения подстрекателей и анархистов, чтобы дезорганизовать всякое государственное управление во Франции. Эти люди, изображая преуве-' личенное рвение и любовь к республиканской форме правления и к правам народа, наводнили якобинские клубы и, одолев своей численностью честных и просвещенных патриотов, создавших первоначальные [республиканские] институты, извратили их цели, преследовали их истинных основателей и обрекали на смерть под именем бриссотинцев и жирондистов, интригами пробились в муниципалитет Парижа, с помощью террора управляли заседаниями законодательного собрания, в чем им надежно помогали их сотоварищи по жалованью — Дантоны и Мараты Горы; эти люди умертвили короля» привели нацию в состояние хаоса, и тем самым исполнили поставленную им задачу уничтожить свободу и вместе с ней — государственное управление.
Англия сейчас стала опасаться растущей силы нашей республики и стремится теми же самыми средствами столкнуть нас на тот же путь несчастий и опустошений: когда события принимают уже известный оборот, подобный тому, который мы уже наблюдали, невозможно не приписывать и его тем же самым причинам. Мы знаем, что правительство Англии, с помощью коррупции обеспечивающее себе поддержку в своей собственной стране, использует те же средства и в других странах, с которыми она в какой-либо степени соперничает, что
241
английское правительство снабжает деньгами агитаторов, подстрекателей и предателей, чтобы внести расстройство и парализовать эти государства.
Ненавидеть ущерб, наносимый англичанами, но не английский народ
Письмо к Родни. 1815 г.
Я надеюсь, во имя Божье, что она [Англия] изменится. На свете нет другой нации, с которой я бы столь же серьезно и искренне желал находиться в дружеских отношениях, но — на равных условиях. На любых других условиях я никому и не протянул бы руку дружбы. Я знаю, что ее креатуры Представляют меня всем как личного врага Англии. Но поверить этому могут только дураки или те, кто считает дураком меня. Я — враг того ущерба и вреда, который она нам наносит. Я — враг позорных принципов, которые практикует' ее администрация, и тех принципов, которыми она руководствуется в отношениях с другими странами. Но если Англия отведет место для морали в своем политическом кодексе, и в особенности если она будет соблюдать добропорядочность и проявлять, по крайней мере, нейтральные чувства по отношению к нам, на свете не будет, я повторяю, другой нации, ради дружбы с которой я был бы готов принести большие жертвы. Как враги англичане могут причинить нам больше вреда, чем любой другой народ; и в войне, и в мире у них больше, чем у кого-либо, возможностей потревожить нас внутри нашей собственной страны.
242
Английская коррупция — предупреждение для Америки
Письмо к Логану. 1816 г.
Человек, который бесчестен в роли государственного деятеля, будет бесчестным в любой роли. Странно и нелепо предполагать, будто миллион человеческих существ, собранных вместе, не связан теми же самыми моральными законами, которые действительны для каждого из ни^ в отдельности. Для меня служит великим утешением в жизни, что наше правительство, поскольку оно более всего заботится об исполнении своего долга перед своими гражданами, столь же щепетильно в соблюдении моральных принципов и в отношениях с другими народами... Нам нельзя поставить в вину каких-либо добровольно совершенных нами действий, .которые бы кому-нибудь нанесли вред. В этом отношении Англия демонстрирует самое примечательное и небывалое во всем мире явление — контраст между развращенностью своего правительства и честностью своих граждан. А сейчас это стало примером, подтверждающим справедливость утверждения о том, что мораль и благо неразделимы. Это противоречие, как можно предположить, ведет народ Англии к бедам и краху, но эти беды тяжелее всего — и так и должно быть — ударят по наследственной аристократии, которая на протяжении жизни целых поколений готовила эту катастрофу. Я надеюсь, что мы извлечем урок из этого примера и сокрушим еще в колыбели аристократию наших финансовых корпораций, которые уже сейчас осмеливаются пытаться помериться силами с нашим правительством и бросать вызов законам нашей страны.
243
IV. Франция
Критика французской жизни и нравов Письмо к Беллини. 1785 г.
Позвольте мне остановиться и взглянуть повнимательнее на хваленую Европу! Вы не нуждаетесь, чтобы я входил в детали, но, быть может, вам любопытно будет узнать, насколько все новое, увиденное в Европе, поразило дикаря из горной глуши Америки. Поразило, смею вас уверить, весьма неблагоприятным образом. Я нахожу, что люди здесь в целом находятся в самом отвратительном положении. Здесь на каждом шагу убеждаешься в справедливости замечания Вольтера о том, что здесь каждый человек должен- быть или молотом, или наковальней. Жизнь этой страны представляет собой точную картину того, к чему, как говорят, мы все должны прийти на том свете: увидеть Господа Бога и его ангелов во всем блеске и великолепии и сонмы отверженных, которых они попирают своими стопами. И поскольку страдания огромного большинства людей, подвергающихся физическому и моральному угнетению, были для меня очевидны, я попытался познакомиться ближе с тем, как живут здесь великие мира сего, чтобы определить истинную ценность их положения, которое так ослепляет большинство сторонних зрителей. Для меня было особенно интересно сравнить их жизнь с той, которой наслаждаются у нас в Америке люди, принадлежащие" к любому классу общества, с их степенью счастья. Любовные интриги занимают здесь тех, кто помоложе; интриги честолюбия и тщеславия — тех, кто постарше, из великих мира сего. Супружеская любовь для них не существует, а счастье домашнего очага, служащее основой, здесь абсолютно неизвестно. Все это заменяют устремления, которые питают и разжигают
244
все наши дурные страсти и которые приносят лишь немногие мгновения экстаза за долгие дни и месяцы нетерпеливых волнений и мучений. Во многом, очень во многом, уступает такое существование тому состоянию покойного, постоянного счастья, которым наше домашнее-общество в Америке одаривает большинство людей, предоставляя им беспрепятственно следовать тем своим устремлениям и занятиям, которые угодны их разуму и позволительны для их здоровья и которые делают отдых для них истинным наслаждением.
Что восхищает so французской цивилизации
Письмо к Беллини. 1785 г.
В искусстве гастрономии и застолья они далеко впереди нас, потому что с хорошим вкусом они соединяют умеренность. При окончании большинства своих застолий они не превращаются в скотов. Я еще ни разу не видел во Франции ни одного пьяного, даже среди людей, занимающих самое низкое положение. Если бы я попытался рассказать вам, как меня восхищает их архитектура, искусство скульптуры, живописи и музыки, у меня бы не хватило для этого слов. Именно в этих искусствах они блистают больше всего. Последнее в особенности: музыка—.'-это наслаждение, которого мы лишены, и это — лишение, истинные размеры которого исчислить невозможно. Я почти готов признаться, что это единственное, в чем я завидую им от всего сердца, и чего я, невзирая на весь авторитет Десяти заповедей, готов домогаться.
245
Сосредоточение собственности в руках немногих вызывает огромную нищету во Франции
Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1785 г.
(Во время моей прогулки по Фонтенбло)... как только я вышел за пределы городка, я поравнялся с бедной женщиной, шедшей в одном направлении со мной. Желая больше узнать о том, как здесь живут те, кто беден и трудится, я завязал с ней,разговор... (Затем я] стал задавать ей вопросы о том, чем она занимается, как живет и каков ее достаток. Она рассказала мне, что она поденщица и получает 8 су, или 4 пенса, в день, что у нее двое детей, которых она должна прокормить, и что должна платить 30 ливров за дом, в котором она живет (это поглощаем-ее заработок за 75 дней), что часто она не может добыть себе работы и, разумеется, остается тогда без хлеба. Так мы прошли вместе около мили... и при расставании я дал ей 24 су. Она залилась слезами благодарности...
Все это привело меня к долгим размышлениям о несоответствиях в разделении собственности, вызывающих бесчисленные случаи нищенской бедности, которые я наблюдал в этой стране... и по всей Европе. Вся собственность в этой стране полностью сосредоточена в руках очень немногих... Эти люди нанимают цветущую молодость своей страны себе в услужение (некоторые из них имеют у себя до 200 домашних слуг или работников)... Самый многочисленный из всех классов, то есть бедные, не может найти себе работы. Я задавал себе вопрос: какова же может быть причина того, что в стране, где еще очень значительная часть земель не обрабатывается, дозволяется просить подаяние столь многим из тех, кто хочет работать?.. Я отдаю себе отчет, что равное распределение собственности неосуществимо и непрактично. Но перед лицом последствий столь огром
246
ного и уродливого неравенства, вызывающего столько нищеты в жизни большинства людей, законодатели не должны жалеть никаких усилий, чтобы изобрести любые нужные приемы и средства дополнительного разделения собственности... Земля дана человеку в общее владение, чтобы он трудился и жил на ней... Никогда нельзя считать преждевременным стремление обеспечить хотя бы малым участком земли как можно большее число людей. Скромные мелкие землевладельцы составляют самую большую драгоценность государства.
Нищета во Франции — следствие дурного управления
Письмо к миссис Трист. 1785 г.
Однако сколь бы часто ни оказывались тщетными человеческие попытки построить свое счастье, их общий итог дает наиболее верное представление для размышления о том, насколько жестко управляет страной правительство и какую тяжесть представляет оно для ее народа. Конечно, трудно уяснить себе, каким образом столь хороший и добрый народ, при таком добром короле, при таких, в целом исполненных благих намерений, правителях, в стране со столь благоприятным климатом, со столь плодородной почвой,— каким образом этот народ и эта страна должны лишаться способности эффективно строить человеческое счастье в силу одной-единственной своей беды — дурной формы правления. Но это факт: несмотря на мягкость и умеренность правителей, народ здесь перемалывается в порошок пороками самой формы правления. Я полагаю, что из двадцати миллионов людей, которые, как считается, населяют сейчас Францию, девятнадцать миллионов больше бедствуют и больше обездолены во всем, что составляет условия человеческого существования, чем самый несчастный и самый бедствующий человек во всех Соеди
147
ненных Штатах. Я прошу у вас прощения за то, что углубился в политику.
Американская революция взволновала умы французов
Письмо к д-ру Прайсу. 1789 г.
Однако война в Америке, кажется, первой пробудила.мыслящую часть нации в целом от сна деспотизма, в который она была погружена. К тому же офицеры, отправившиеся в Америку, были по большей части людьми молодыми, менее скованными обычаями и предрассудками и более готовыми признавать веления здравого смысла и здравого права. Они вернулись назад, запечатлев их в своем сознании. Пресса, несмотря на свои оковы, стала распространять эти впечатления; беседы людей друг с другом приобрели новую свободу; политика стала тёмой разговоров и в мужском, и в женском обществе, и сформировалась очень большая и энергичная партия людей, которую можно было бы называть Патриотической партией,— эти люди, сознавая порочность правительства, ими управляющего, искали возможности его реформировать. Эта партия охватывала всех достойных людей в королевстве, обладающих достаточным досугом,' чтобы думать; средиг них были и писатели, и состоятельные буржуа, и молодые аристократы — частью благодаря работе своего ума^ частью благодаря-моде; и так как эти настроения стали предметом моды, мода привлекла на сторону этой партии большинство молодых женщин.
Успех Французской революции окажет влияние на Американскую
Письмо к Ратледжу. 1791 г.
Я по-прежнему надеюсь, что Французская революция завершится счастливо. Я считаю, что и необрати
248
мость нашей собственной революции до некоторой степени зависит от этого; и что поражение революции во Франции будет сильным аргументом в доказательство того, что она должна потерпеть поражение и здесь, у нас.
Письмо к Мейсону. 1791 г.
Я ожидаю с большой озабоченностью, чтобы новое правительство твердо установилось во Франции, будучи совершенно убежден, что если новое правление там утвердится, то раньше или позже оно распространится и по всей Европе. И напротив, задержка во Франции замедлит воскрешение свободы в других странах. Я считаю установление и успех новой формы правления во Франции необходимым и для сохранения нашей собственной, для предотвращения возврата к тому роду компромисса, который представляет собой английская конституция.
Надежда на то, что Французская революция распространится по свету
Письмо к Синклеру. 1791 г.
, Мы сейчас находимся под впечатлением известий о. бегстве короля из Парижа и его захвате. Было бы несчастьем, если бы от какого-то одного человека зависел исход этой прекрасной революции. Я надеюсь и верю,, что это не так и что на благо страдающего человечества всего мира эта революция победит и распространится по всему свету.
Письмо к Т. Коксу. 1794 г.
Я убежден, что [французский народ] одержит полную победу над иностранными державами. И я не могу не надеяться на то, что этой победе и бесчестью втОрг-
249
шякся тиранов будет суждено, в естественной цепи событий, зажечь гнев народов Европы против тех, кто осмеливался подвергать их стольким лишениям, будет суждено привести наконец королей, вельмож и священников к эшафоту, который они столь долго заливали людской кровью. Я по-прежнему закипаю всякий раз, когда подумаю об этих негодяях, хотя я и стараюсь вспоминать о них как можно реже и бесконечно предпочитаю этому созерцание спокойного роста моей люцерны и моего картофеля.
Невзирая на происшедшую революцию, договор с Францией сохраняет свою силу
Заключение о... том, имеют ли Соединенные Штаты право объявить недействительными договоры с Францией.
28 апреля 1793 г.
Республика Соединенных Штатов заключила союз с Францией в то время, когда последняя управлялась деспотически. Франция изменила свою форму правительства, провозгласила, что она будет республикой, подготавливает переход к чрезвычайно свободной республиканской форме правления и управляется сейчас как республика. Между тем нам предлагается, чтобы Америка объявила 'договоры с ней недействительными, так как можно с достоверностью утверждать, что [наша страна] не заключила бы союзнических договоров с этой нацией, если бы она находилась под нынешней формой управления. Но кто он, тот американец, который может с достоверностью утверждать, что он бы не пожелал установления союзнических отношений с Францией, если бы она уже была республикой? Или что республика с любой формой правления была бы столь же неприемлемой, как и существовавший в ней прежде древний деспотизм?.. Я заключаю, что догово
250
ры, о которых идет речь, продолжают сохранять свою силу независимо от изменений в правлении во Франции.
Бонапарт—причина массовых убийств
Письмо к мадам де Сталь. 1813 г.
Придет день, когда справедливое потомство оставит за их героем [Бонапартом] первенство и превосходство в единственном заслуженном им отношении — в том, что он был самым великим губителем человечества. Какой год его военной карьеры не обрекал миллион человеческих существ на смерть, нищету и бедствия?! И на каком поле Европы было бы невозможно установить монумент в напоминание об убийствах, пожарах, разорении, голоде и нищете, которые эта земля претерпела от него! 4
Франция еще будет свободной
Письмо к Паганелю. 1811 г.
Мы... оплакиваем фатальные ошибки, которые стоили народам нынешней утраты надежды на свободу,, а человеческому разуму — ясной перспективы окончательной победы над всякой узурпацией, гражданской и религиозной... Будем ли мы все время наблюдать как единственно свободное и верное отражение порядка вещей следующие один за другим акты этой скорбной трагедии [контрреволюции во Франции]? И неужели разум будет вечно зачарован hochets* физических наук, в которые он погружается просто для того, чтобы отвлечься от непрестанных размышлений о правах человека и преступлениях тех, кто иХ нарушает? Все это не может длиться вечно. День избавления придет,
•Детская погремушка (фр.)—здесь в переносном смысле — безделица, не заслуживающая внимания.
2Ы
хотя я и не доживу до него. Искусство печатного станка обезопасит нас от возврата к былой деградации информации и разума, пример нашего правительства, управляющего надежно и безопасно на столь значительной части Американского континента, сотрет со временем отпечаток, оставленный неудавшимся экспериментом во Франции. Я молюсь о том, чтобы этот знаменательный день пришел скорее...
Письмо к Б. Остину. 1816 г.
Этот народ [французский] обладает слишком возвышенным умом и слишком большой природной силой, слишком большими знаниями и гибкостью, чтобы оставаться в нынешнем подавленном состоянии. К Самсону, как в старину, вернется его сила, и, как в старину, он разорвет оковы и путы филистимлян. Но какие сцены хаоса и ужаса при этом придется наблюдать миру, насколько широко будут вовлечены в них все те, кто составляет-одну французскую семью,— этого мы знать не можем, поскольку не знаем всех внутренних раздоров и антипатий, существующих в этой стране.
Тем не менее все это закончится появлением выборного представительного правительства при системе управления, в которой воля народа будет играть сущест* венную и эффективную роль. Этот важный элемент уже укоренился в сознании европейцев, и ему суждено расти; сознавая это, европейские деспоты уже сейчас модифицируют в этом направлении свои правительства, делая это как бы по своей воле.
Если бы Бонапарт не совершил своей отцеубийственной измены и не использовал власти и средств, до-верейных ему как должностному лицу республики, на погибель этой республики, на создание военного деспотизма во главе с самим собой и своей семьей, если бы он использовал эту власть и эти средства честно — на
252
I
установление и поддержку правительства свободы в своей стране, тогда сегодня Франция жила бы в свободе и мире. Тогда бы ее пример доказывал сегодня прямо противоположное тому, что есть сейчас, и тогда бы в каждой стране Европы уже существовало бы правительство, которое в той или иной степени контролировалось бы волей народа. Чудовищный эгоизм Бонапарта задержал благотворное распространение этого принципа и залил его путь реками крови, которые все еще не иссякли. К огромному перечню опустошений и человеческих страданий, в которых он повинен, все еще многое следует добавить. Но цель видна взору народов, и они будут стремиться’ идти к ней и к улучшению условий человеческой жизни в целом. Какое же семя мы посеяли и как же надежно должны мы оберегать у себя дома то дерево, которое дало ему жизнь!
V. Южная Америка
Да поможет Господь их освобождению!
Письмо к Тадеущу Костюшко. 1811 г.
Взгляните: вот еще один пример того, как человек выпрямляется во всей своей мощи, разрывая цепи угнетения, и это происходит в нашем полушарии. Вся Испанская Америка восстала. Восставшие уже побеждают во многих из этих государств и вскоре-победят повсюду. Но здесь существует опасность: жестокое искусство угнетателей держало умы их народов скованными в цепях и в состоянии детского невежества; и это делало их, как детей, неспособными к самоправлению. Если окажется возможным преодолеть препятствия, воздвигаемые ханжеством и кознями духовенства, мы можем надеяться, что здравый смысл поможет завершить и все остальное. Да поможет Господь их благополучному освобождению!
253
Надежды на независимость Южной Америки
Письмо к маркизу де Лафайету. 1813 г.
Я присоединяюсь... искренне... к пожеланиям освобождения Южной Америки. Я мало сомневаюсь в том, что ее народы смогут освободиться от иностранного господства. Но мои размышления об этом не позволяют мне в итоге надеяться на то, что они окажутся способными установить и сохранить свободные формы правления. Ее народы погружены в самое темное невежество, искалечены ханжеством и предрассудками. Их священники лепили из них все, что пожелают, и хотя у них могут быть способные лидеры, однако ничто, кроме разума и знаний самого народа, не может обеспечить верность самих вождей своему долгу. Поэтому я боюсь, что они закончат установлением военного деспотизма в нескольких регионах, а в этом случае никакая конфедерация невозможна. Не может существовать республики королей. Но в будущем войны и раздоры между ними же самими вынудят их обращаться к народу, приводить его в движение, в действие, а значит, и приводить его ко все большему пониманию вещей. Свет в конце концов забрезжит в умах народов, и мы будем служить нм живым примером, вдохновляющим их надеждой и указывающим путь, и это в конце концов сделает их способными управлять самими собой. Это самое большее, на что я здесь надеюсь. Ибо я утверждаю, что невежество не может выстоять против хитрости и обмана й сохранить при этом свободу,— это невозможно в природе.
Держать Европу в стороне от дел Американского полушария
Письмо к д-ру Крофорду. J812 г.
Мы особо должны молить небеса о том, чтобы державы Европы были настолько заняты своим противосто
254
янием друг другу и сохранением баланса сил между собой, чтобы их собственная безопасность требовала присутствия всех их сил на собственном континенте, а в остальных частях света сохранялся бы не потревоженный ими покой. Когда наши силы возрастут и дозволит нам установить такой закон жизни для нашего полушария, тогда меридиан, проходящий посередине Атлантики, станет линией,, разделяющей войну и мир, и пусть тогда по нашу сторону этой линии никогда не совершится ни один акт агрессии и вражды, пусть и лев и агнец живут здесь бок,о бок в мире.
Письмо к барону фон Гумбольдту. 1813 г.
История, я уверен, не сможет указать нам примера такого общества, которое изобиловало бы жрецами и священниками и где бы народ был в состоянии поддерживать свободную форму гражданского правления... Близость Новой Испании к Соединенным Штатам и развитие отношений между ними могут послужить хорошей школой для высших и хорошим примером для низших классов их граждан. А Мексика... может революционизироваться с лучшими перспективами, чем Южные провинции [колонии Испании и Португалии в Центральной и Южной Америке]. Последние же, я боюсь,, должны прийти к военному деспотизму. Различные, кас* ты, на- которые там разделено население, их вражда и взаимное соперничество, глубокое невежество и слепое ханжество—на всем этом сыграют хитрые лидеры, и каждая каста будет использована как средство для порабощения других. ...Но какие бы правительства в них в конце- концов ни установились, это будут американские правительства, которые уже не должны будут вовлекаться в никогда не прекращающиеся раздоры Европы.
Европейские страны составляют отдельную часть мира; их расположение делает каждую из них частыосвоей
255
>
определенной системы, у них существует комплекс своих собственных интересов, и наша забота — никогда не давать себя в них вовлекать. У Америки есть полушарие для себя. У нее должна быть своя отдельная система отношений и интересов, которые не должны быть подчинены европейским. Изолированное положение, В которое природа поставила Американский континент, само по себе способствует Тому, чтобы никакие искры войны, зажженной в других частях земного шара, не могли долетать через отделяющие нас от других океанские просторы. И так и будет. Через пятьдесят лет только в Соединенных Штатах будет жить пятьдесят миллионов человек*; а пятьдесят лет пройдут быстро.
Невежество может сохранить порабощение народа в Южной Америке
Письмо к Дюпону де Немуру. 1811 г.
Я боюсь, что унизительное состояние невежества, в котором короли и священники держали там [в американских колониях Испании] людей, сделало их неспособными не то что пользоваться своими правами, сохранять и поддерживать их, а даже и осознать эти права; боюсь, что может пролиться немало крови, прежде чем их положение сможет немного улучшиться. Даже если их новые правители будут честно стремиться преодолеть это великое препятствие невежества, используя все средства для образования и информации людей, народ там все равно будет находиться в опасности до тех пор, пока на смену ему не придет новое поколение. А что может там произойти за этот промежуток времени, предсказать нельзя: и ни я, ни вы не доживем, чтобы увидеть это своими глазами.
• Пророчество Джефферсона оказалось почти точным. В 1870 году население США составило 40 млн. человек, в 1880-м — 50 млн., а в 1920-м — свыше 120 млн.
256
Письмо к маркизу де Лафайету. 1817 г.
Я бы хотел иметь лучшие надежды на будущее для наших южных братьев. В том, что они достигнут независимости от Испании, больше сомневаться не приходится. Но что с ними произойдет потом — это вопрос, и очень серьезный. Невежество и ханжество, как и другие виды безумия, не дают людям способности и умения управлять самими собой. Они попадут под власть военного деспотизма и станут смертоносными орудиями амбиций своих собственных Бонапартов; а сделает ли это их счастливее — вы, знакомый с правлением одного-единственного Бонапарта, можете судить сами. Никто, я надеюсь, не может ^сомневаться в том, что я желаю этим народам, как и всему человечеству, быть способными к самоправлению и желаю видеть их правящими самими собой. Но вопрос состоит не в том, чего бы мы желали, а в том, что реально осуществимо. И потому, как их искренний друг и брат, я верю, что самое лучшее для них [сейчас] —это прийти к соглашению с Испанией при гарантиях со стороны Франции, России, Голландии и Соединенных Штатов, оставив за Испанией номинальное верховенство и власть, сводящуюся к сохранению мира между ними, а в остальном предоставив их самоправлению, и такое положение необходимо сохранять до тех пор, пока опыт самоправления, освобождение от священников и прогресс в знаниях, информации и образовании не подготовят эти народы к полной независимости. Я исключаю Англию из этого сообщества, потому что корыстные, эгоистические принципы делают ее неспособной к честному патронажу или не дающему выгод бескорыстному сотрудничеству, если только, конечно, революция не вернет ей честного правительства — такого, которое даст возможность- всему свету жить в мире; и сейчас это представляется возможным.
9 Зак. № 114 257
Письмо к де Траси. 1820 г.
Тем временем в коммерческих отношениях с нами мы признаем фл^г Южной Америки и опекаем несущие флаги Южной Америки суда... И если мы не обязательно должны быть первыми, то уж, разумеется, должны быть вторыми в признании абсолютной независимости наших новых друзей. К чему приведет их независимость— это, я боюсь, вопрос проблематичный. Либо к мудрому правлению, либо к военному деспотизму. Готовы ли они к самоправлению или нет, но если они желают предпринять это испытание и такова их воля, наш долг — пожелать им от всего .сердца успеха; а в том, что успех в конце концов придет, нет никаких сомнений.
Единство в главном всех государств обеих Америк
Письмо к другу ...{?]. 1820 г.
Я надеюсь... на установление сердечных братских отношений между всеми американскими странами и... на их единение в американской системе политических отношений, абсолютно независимой и не связанной с системой европейской политики. Недалек тот день, когда мы сможем официально определить по меридиану, проходящему через лежащий между нами океан, линию разделения между двумя нашими континентами, с тем чтобы по эту сторону от нее никогда не сказывались штормы Европы, а по ту — штормы Америки и чтобы во время бесконечно бушующих в Европе войн лев и агнец могли жить в наших пределах бок о бок в мире. Прирост населения в Европе и нехватка пространства делают, по существующему там мнению, войны необходимыми, чтобы сдерживать рост избыточной численности населения. У нас же места предостаточно, население немногочисленно и царит мир — необходимое усло
258
вие для умножения численности людей, которым избыточное количество земли может предоставить. средства для жизни и счастья. Таким образом, принципы, на которых строится общество здесь и общество там, радикально отличаются друг от друга, и я надеюсь, что ни один американский патриот никогда не будет забывать о главном в нашей политике — о необходимости не допускать на моря и на территории обеих Америк жестокого и кровавого ..соперничества держав Европы... Я был бы рад увидеть флот Бразилии и флот Соединенных Штатов, выходящие в море бок о бок, как родичи, принадлежащие к одной семье и имеющие одни интересы.
Должны ли Соединенные Штаты присоединить Испанские территории?
Письмо к президенту Джеймсу Монро. 1823 г.
Однако мы должны прежде задать себе один вопрос. Желаем ли мы присоединить к нашей собственной конфедерации какую-либо или же какие-либо Испанские территории? Я искренне сознаюсь, что всегда смотрел на Кубу как на представляющее самый большой интерес прибавление к нашей системе Штатов, которое только может быть сделано. Контроль, который этот остров вместе с оконечностью Флориды даст нам над Мексиканским заливом, над перешейком, ограничивающим залив, над расположенными на нем странами, как и над теми, чьи реки в залив впадают,— такой контроль полностью удовлетворил бы меру требований нашего политического благополучия. Однако я отдаю себе отчет в том, что даже при согласии самой Кубы это никогда не может быть достигнуто иначе, как при помощи войны, и что независимость Кубы, представляющая для нас следующий по своей важности интерес (в особенности ее независимость от Англии), может быть надежно
259
обеспечена и без этого. Поэтому я без колебаний отказываюсь от своей первоначальной надежды на такое развитие событий в будущем и принимаю независимость Кубы вместе с миром и дружбой Англии, вместо того чтобы желать ее присоединения к нашему [Союзу] ценой войны и вражды с Англией.
ПРИЛОЖЕНИЕ I
ВЫСКАЗЫВАНИЯ И МАКСИМЫ
«Принципы Джефферсона — это аксиомы, определения и понятия свободного общества».
Авраам Линкольн. 1859 г. ОБРАЗОВАНИЕ
Никто больше меня не желает человечеству всемирного распространения знаний и просвещения, и никто больше меня не уверен в том, что это будет поддержкой свободной и надежной формы правления. (Письмо к Хью Л. Уайту и др. 1810 г.).
Если нация на стадии цивилизации желает оставаться в невежестве и быть свободной, она хочет того, чего никогда не было и никогда не будет. (Письмо к полковнику Янси. 1816 г.)
Шиповник и ежевика никогда не станут виноградной лозой и оливой, но их грубые и резкие свойства могут быть смягчены окультуриванием, а благотворные — развиты... для полезного применения... И в духе нашего времени, распространяющего дары образования среди массы людей, составляющих человечество, я могу видеть перспективу великого продвижения к счастью человеческой расы. (Письмо к Корнелиусу Блатчли. 1822 г.)
АНГЛИЯ
...[Англия] никогда не оставляла морали места в своем политическом кодексе. (Письмо к Дж. Лэнгдону. 1810 г.)
Хорошо известно, что из всех стран Европы Англия была наименее верна своим союзникам. (Там же.)
[Англия] Это единственный в своем роде фенбмен: когда составляющие нацию отдельные люди так же верны своему долгу, своим обязанностям и взятым на себя обязательствам, так же че-
261
стны и так же заслуживают уважения, как и все достойные люди в любой другой стране во всем свете, но нация в целом имеет самое беспринципное правительство из всех беспринципных, известных миру до сегодняшнего дня. (Там же.)
Англичане ненавидят нас, потому что считают, что наше благосостояние украдено у них. (Письмо к полковнику Дуэйну. 1810 г.)
Современный Карфаген придет к тому же концу, что и древний. Мне горько за народ [Англии], за ее людей, которые сами по себе, индивидуально, заслуживают такого же уважения, как и достойные люди всех других наций,— виной всему ее правительство, настолько развращенное, настолько губительное для страны, что стало определенно самым коррумпированным и самым беспринципным правительством в мире. (Там же.)
Цель Англии — увековечить свое владычество на море и монополию торговли во всем мире. (Письмо к мадам де Сталь. 1813 г.)
Англия — это государство щук и пескарей, последних здесь разводят просто в качестве пищи для первых. (Письмо к Дж. Монро. 1815 г.)
Эгоистические принципы [Англии] делают ее неспособной к честному патронажу или не дающему выгод бескорыстному сотрудничеству. (Письмо к маркизу де Лафайету. 1817 г.)
РАВЕНСТВО
Наши предки, эмигрировавшие в эти края, были тружениками, а не юристами. (Памфлет «Права Британской Америки». 1774- г.)
Аристократия денежная, аристократия богатства приносит больше вреда и опасности, чем пользы для общества. (Автобиография. 1821 г.)
Среди людей существует некая природная аристократия. Почва, на которой она вырастает,— это духовные достоинства и таланты... Эту естественную аристократию я считаю самым драгоценным даром природы, данным людям для того, чтобы учить, чтобы принимать и оправдывать их доверие и управлять обществом. (Письмо Джону Адамсу. 1813 г.)
Мы считаем самоочевидными истины:
что все люди созданы равными;
что все они наделены Творцом определенными врожденными и неотчуждаемыми правами, среди которых —
право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью;
что для обеспечения этих прав люди создают правительства, справедливая власть которых основывается на согласии управляемых;
262
что если какой-либо государственный строй нарушает эти права, то народ вправе изменить его или упразднить и установить новый строй, основанный на таких принципах и организующий управление в таких формах, которые должны наилучшим образом обеспечить безопасность и благоденствие народа. (Декларация независимости. 1776 г.)
Люди по своей натуре естественно делятся на две части. На тех, кто боится народа и не доверяет ему... И на тех, кто не отделяет себя от своего народа, доверяет ему, ценит его и относится к людям как к честным и надежным... хранителям общественных интересов. (Письмо к Г. Ли. 1824 г.)
Трудолюбивый фермер занимает место куда более достойное в иерархии живых существ... чем ленивый завсегдатай гостиных, ценящий себя по своему родству, слишком гордый, чтобы трудиться, извлекающий средства для своего жалкого существования из избытка, создаваемого трудом других,— из этого священного фонда для беспомощных бедняков. (Письмо к де Мунье. 1786 г.)
Я готов сказать каждому человеку: «Ты брат мой!» — протянуть ему руку и предложить ему мое дружеское участие и согласие. (Письмо к Брейзеру, 1819 г.)
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Торговля — со всеми странами, альянса — ни с одной; таким должен быть наш дёвиз. (Письмо к Т. Ломаксу. 1799 г.)
Я — за свободную торговлю со всеми нациями и против политических связей с любой из них... И я не за то, чтобы мы связывали себя новыми договорами с раздорами Европы, не за то, чтобы мы вступали на эту арену резни ради сохранения европейского равновесия или присоединялись бы к союзу королей, воюющих против принципов свободы. (Письмо к Элбриджу Джерри. 1799 г.)
Мы испытываем абсолютный ужас перед всем, что может походить на вовлечение нас в европейскую политику. (Письмо к Уильяму Шорту. 1801 г.)
А могли бы мы принять бесславие и позор Франции или Англии в обмен на нашу, честную репутацию... взамен благоденствия, свободы и независимости, которые мы надежно сберегали во время общего крушения? (Письмо к Эппису. 1811 г.)
Изолированное положение, в которое природа поставила Американский континент, само по себе способствует тому, чтобы никакие искры войны, зажженной в других частях земного шара, не могли долетать через отделяющие нас от других океанские просторы. (Письмо к барону фон Гумбольдту. 1813 г.)
263
Мир и дружба со всем человечеством — вот наша самая мудрая политика. (Письмо к Дюма. 1786 г.)
Я всегда полагал фундаментально важным для Соединенных Штатов никогда не принимать деятельного участия в ссорах и схватках держав Европы, Их политические интересы всецело отличаются от наших... Это нации вечных войн. (Письмо к президенту Дж. Монро. 1823 г.) >
Нашим первым и фундаментальным принципом должно быть: никогда не ввязываться в ссоры и схватки Европы; Вторым — никогда не позволять Европе вмешиваться в межамериканские дела. (Там же.)
Трудно было ожидать, чтобы в наш век нации, завоевавшие такой почет за свои достижения в науке и цивилизации, внезапно поступятся уважением, которое они заслужили у мира, и, отвергнув царство морали, станут играть такую историческую роль, которую все слезы их потомков не смогут смыть со страниц истории. (Делегатам демократических республиканцев Филадельфии. 1808 г.)
Мир, торговля и честные дружественные отношения со всеми нациями, и никаких опутывающих союзов ни с одной из них. (Первая инаугурационная речь. 1801 г.)
СУДЕЙСКИЙ КОРПУС
Неправомерно называть правление республиканским, когда одна из ветвей высшей власти находится вне зависимости от общества и нации. (Письмо к Плейзантсу. 1821 г.)
Судейский корпус Соединенных Штатов — это корпус искусных саперов и минеров, неустанно роющий подземные ходы и подкопы, предназначенные подорвать основы нашего конфедеративного устройства...
Судейский корпус, независимый от короля или главы исполнительной власти,— это хорошая вещь; но независимость от воли нации— это неприличная словесная ошибка, по крайней мере в республике. (Письмо к Т. Ритчи. 1820 г.)
Считать судей высшими арбитрами во всех конституционных вопросах — это, разумеется, очень опасная доктрина, и настолько опасная, что может привести нас во власть олигархии... Конституция не создала еще ни одного такого суда... в котором судьи под разлагающим действием времени и партийных пристрастий не превратились бы в деспотов. (Письмо к У. Джар.вису. 1820 г.)
Величайший предмет моих опасений — федеральный судейский корпус. Этот организм действует наподобие силы тяготения — беспрестанно и бесшумно, не вызывая подозрений... вот так федеральные судейские и загоняют все отдельные, местные, власти и пра
264
вительства штатов в пасть общего правительства/ которое кормит их самих. (Письмо к судье Роуену. 1821 г.)
Но это мнение — согласно которому судье дается право решать, какие законы конституционны и какие нет, не только для самих себя и не только в сфере своих собственных полномочий, но и для законодательной и для исполнительной власти в их собственной сфере полномочий,— может превратить судейский корпус во власть деспотическую. (Письмо к Абигайль Адамс. 1804 .г.)
ЗАКОН И КОНСТИТУЦИЯ
...[Статьи «Федералиста»] — это лучший комментарий к принципам правления и лучшее объяснение принципов, которыми должно руководствоваться правительство, которые когда-либо были написаны. (Письмо к Дж. Мэдисону. 1788 г.)
Исполнение законов более важно, чем их создание. (Письмо к Арно. 1789 г.)
Никакое общество не в состоянии создать ни вечную конституцию, ни даже' вечного закона. (Письмо к Дж. Мэдисону, 1789 г.)
Трудность для нас состоит в том, как сделать, чтобы виновные несли наказание, а не в том, чтобы подавлять невиновных. (Письмо к Ч. Кларку. 1816 г.)
Я официально выступал против еретической доктрины, утверждающей, что судейский корпус является рысшим толкователем и арбитром во всех конституционных вопросах. (Письмо к Тьюитту. 1821 г.)
Этот механизм [Конституции] прослужит, я уверен, таким, как он есть, то время, которое я проживу, а те, что придут после нас, будут знать, как привести его в соответствие с состоянием своих умов. (Письмо к Плейзантсу. 1821 г.)
Есть люди, которые^ смотрят на конституции со священным благоговением и считают их подобием ковчега священного завета — слишком большой святыней, чтобы к ней можно было прикасаться... Но я также знаю, что законы и человеческие институты должны идти рука об руку с прогрессом человеческого разума. (Письмо к С. Керчевалю. 1816 г.)
Конституция Соединенных Штатов — это плод коллективной мудрости нашей страны. (Письмо к А. Маршу. 1801 г.)
Это верно, что и конституции, закрепленные письменно, могут нарушаться в смутные времена страстей и заблуждений, и тем не менее они дают тот текст, те формулы, к которым те, кто бдителен, могут призвать людей и вокруг которых они смогут собрать народ; они также закрепляют в сознании народа принципы его политического кредо. (Письмо к д-ру Пристли. 1802 г.)
265
Конституция Соединенных Штатов — это договор независимых государств, подчиняющихся всем правилам, принятым при соблюдении подобных договоров. (Письмо к Эдуарду Эверетту. 1826 г.)
СВОБОДА
Господь, давший нам жизнь, дал нам вместе с ней и свободу; сила может уничтожить их, но разъединить их не сможет.
Для свободного народа, который хочет и впредь оставаться свободным, лучший страж его безопасности — хорошо организованное и вооруженное милицейское ополчение. (Восьмое ежегодное послание президента. 1808 г.)
Военный флот никогда не сможет представлять собой опасности для наших прав и гражданских свобод, не сможет он стать и причиной кровопролития; сухопутные вооруженные силы смогут и то и другое. (Письмо к Дж. Монро. 1786 г.)
Я бы предпочел подвергаться всем неудобствам жизни при слишком большой свободе, чем при слишком малой ее доле. (Письмо к А. Стюарту. 1791 г.)
Я могу ошибаться в своем образе действий, но я никогда не изменю своему стремлению укреплять общественную свободу всеми возможными средствами, а тех немногих, кто разгульно живет за счет трудов большинства, лишать свободы это делать. (Письмо к судье Тайлеру. 1804 г.)
Я верю самым набожным образом, что теперь свобода стала подобием пушечного ядра, которое набрало такую скорость и силу, что будет отныне непрестанно кружить над нашим земным шаром и уж во всяком случае — над его просвещенной частью, поскольку у света и свободы — одни пути. (Письмо к Т. Коксу. 1795 г.)
Существуют права, которые не имеет смысла передоверять правительству и которые все правительства до сих пор всегда стремились нарушать. Это право мыслить и предавать гласности свои мысли устно или письменно; это право свободной торговли; это право личной свободы и неприкосновенности. (Письмо к Хамфрису. 1789 г.)
Просторы свободы завоевываются дюйм за дюймом, и мы должны довольствоваться тем, что нам удается время от времени продвинуться вперед и надежно обеспечить за собой все, чего мы достигли. Но мы должны все время непрестанно тянуться вперед, к тому, чего нам еще предстоит достигнуть. Нужно время; чтобы убедить людей делать даже то, что требуется для их же собственного блага. (Письмо к Ч. Клею. 1790 г.)
Естественный ход вещей таков, что свобода идет на уступки, а правительство всегда наступает. (Письмо к Каррингтону. 1788 г.)
266
Свобода и счастье человека... единственная цель правительств, имеющих законное право на власть. (Письмо к Т. Костюшко. 1810 г.)
Реформы более практичны, целесообразны и реально осуществимы, потому что они оперируют на уме, а не на теле человека. (Письмо к Пейну. 1792 г.)
Прежде чем это [свобода в странах Европы] будет достигнуто, должны пролиться реки крови и пройти годы опустошения и горя, но эта цель стоит рек крови и череды разорительных лет. (Письмо к Джону Адамсу. 1823 г.)
Личные взгляды и мнения, как и не нарушающая принципов справедливости человеческая приверженность к ним, никогда не могут, на мой взгляд, рассматриваться как преступление и никогда не должны служить основанием для причинения человеку вреда. (Письмо к Сэмюэлю Адамсу. 1801 г.)
Робкие люди... предпочитают покой деспотизма бурному морю свободы. (Письмо к Маццей. 1796 г.)
Я отношусь с самой широкой терпимостью к праву других расходиться со мной во взглядах и мнениях и не вменяю им это в преступление. (Письмо к Абигайль Адамс. 1804 г.)
Когда я слышу, как кто-нибудь высказывает мнение, расходящееся с моим собственным, я говорю себе: у него есть право на свое мнение, как и у меня — на мое; как же я могу ему в этом праве отказывать? Его заблуждение не причиняет вреда мне, и разве должен я превращаться в донкихота, чтобы силой своих аргументов и доврдов приводить всех людей к одному мнению? (Письмо к Томасу Джефферсону Рэндольфу. 1808 г.)
История, я уверен, не сможет указать нам примера такого общества, которое бы изобиловало жрецами и священниками и где народ был бы в состоянии поддерживать свободную форму гражданского правления. (Письмо к барону фон Гумбольдту. 1813 г.)
Я нисколько не боюсь атак на нашу свободу со стороны силы, но благодаря тому многому, что я видел и понял, я гораздо больше боюсь английских книг, английских предрассудков, английских манер, боюсь обезьянничанья, одурачивания и злоумышлений со стороны корпуса профессионалов. (Письмо к Горацио Спаффор-ду. 1814 г.)
Если [в книге]... ложны факты, опровергните их; если ложны рассуждения, докажите это. Но Бога ради, предоставьте нам свободу выслушать обе стороны, если это потребуется! (Письмо к Дюфайе. 1814 г.)
Какое же семя мы посеяли и как же надежно должны мы оберегать у себя дома то дерево, которое дало ему жизнь! (Письмо к Бенджамену Остину. 181-6 г.)
В бурном море свободы никогда не обходится без волн. (Письмо к маркизу де Лафайету. 1820 г.)
267
Люди, составляющие большинство человечества, не рождаются на свет с седлами на своих спинах, точно так же, как и немногие привилегированные не рождаются в сапогах со шпорами, готовыми милостью Божьей законно ездить верхом на других. (Письмо к Уэйтману. 1826 г.)
Я не из тех, кто боится народа. Это от народа, а не от богатых зависит жизнь нашей свободы. (Письмо к С. Керчевалю. 1816 г.)
Наш долг перед самими собой, перед потомством и перед человечеством как единственных хранителей остатков человеческой свободы призывает нас во имя всего, что свято или благородно, беречь безопасность нашей возлюбленной страны во времена бедствий, которые волнуют и потрясают остальной мир. (Послание к законодательному собранию штата Нью-Йорк. 1809 г.)
Подвергните мысль насилию — кого вы изберете при этом в судьи? Подверженных ошибкам людей; людей, управляемых дурными страстями и как личными, так И общественными соображениями. И зачем подвергать мысль насилию? Чтобы добиться единства мнений. А желательно ли вообще единомыслие? Не больше, чем желательны одинаковые лица или одинаковый рост. (Заметки о штате Виргиния. Вопрос XVII.)
МОНАРХИЯ
Нет ни одной такой королевской династии, которая за двадцать поколений породила бы больше одного человека здравого смысла. (Письмо к Хокинсу. 1787 г.)
При всех недостатках нашей Конституции... сравнивать наши правительства с правительствами Европы — это все равно что сравнивать небеса и преисподнюю. (Письмо к Джозефу Джонсу, 1787 г.)
В этих странах [Европы] невозможно обнаружить такого зла, которое бы не восходило к королю как к его истоку. (Письмо к Джорджу Вашингтону. 1788 г.)
...В Европе не найдется ни одной коронованной особы, которая по своим талантам и заслугам могла бы удостоиться избрания членом приходского совета в любом из церковных приходов Америки. (Там же.)
Назначить монархиста управлять делами республики — это все равно что назначить атеиста исполнять призвание священника. (Письмо к генералу Гейтсу. 1810 г.)
Не может существовать республики королей. (Письмо к маркизу де Лафайету. 1813 г.)
Возьмите животных любого рода и вида, заключите их — будь то в конюшне, в богатых покоях или в дворцовом зале — в состояние бездействия и безделья, кормите их до отвала, удовлет-
268
i воряйте все их сексуальные аппетиты, погрузите их в чувственные 5 удовольствия, поощряйте все их страсти, сделайте так, чтобы все f склонялось перед ними, и оградите от всего, что могло бы заста-j вить их думать, и через несколько поколений эти животные ста-, нут только телом, только плотью без проблеска ума... Таков режим, в котором вырастают и воспитываются короли... И этим кон-' чается Книга царей, от которых да избавит нас всех Господь! ; (Письмо к Д. Лэнгдону. 1810 г.)
МОРАЛЬНЫЕ И ФИЛОСОФСКИЕ МАКСИМЫ
Откупиться от одной лжи — значит объявить награду за изобретение любой следующей. (Письмо к У. Бервеллу. 1808 г.)
Человеку, который не боится никакой правды, нечего бояться и любой лжи. (Письмо к Логану. 1816 г.)
Добросовестность, порядочность и выгоду нельзя разделять. (Письмо к Логану. 1816 г.)
Люди, живущие в стеклянных домах, не должны начинать швыряться камнями. (Письмо к Р. Уолшу. 1820 г.)
Есть свое время для разных вещей: для восхождения и для ухода; есть свой воскресный день для отдыха и дни трудов. (Письмо к Тьюитту. 1821 г.)
Заповеди поведения для молодого человека *:
1. Никогда не трать деньги прежде, чем у тебя появятся свои собственные.
2. Никогда не покупай того, чего тебе не хочется, просто потому, что это дешево: это тебе дорого обойдется.
3. Гордость и достоинство стоят дороже, чем голод, жажда и холод.
4. Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня.
5. Никогда не беспокой другого тем, что ты можешь сделать сам.
6. Думай, как посчитаешь нужным, и предоставь это право другим; тогда тебе не придется все время спорить.
7. Мы очень много мучаем себя в ожидании вещей, которые так никогда и не происходят.
8. Воспринимай вещи всегда с их лучшей стороны.
* «Я посылаю маленький свиток с канонами поведения, который, может быть, стоит поместить на книжной полке по соседству с той, где стоят Десять заповедей от высшего авторитета». (Здесь . С. Падовер приводит дополнительную цитату Т. Джефферсона. — Примеч. переводчика.)
269
9. Если ты рассержен, сосчитай до десяти, прежде чем заговорить; если ты очень сердит, сосчитай до ста.
10. За столом всегда помни: мы никогда не сожалеем о том, что.слишком мало съели или слишком мало выпили. (Письмо к Чарльзу Клею. 1817 г.)
Казенная служба не помогает добиться ни преимуществ, ни счастья. Это не что иное, как почетное изгнание из семьи и фа-мильного дела. (Письмо к Ф. Уиллису. 1790 г.)
У меня нет ни вкуса, ни желания властвовать над людьми. Это мучительное и неблагодарное занятие. (Письмо к Джону Адамсу. 1796 г.)
Патриот, как и христианин, должен научиться понимать, что терпеть поношения и преследования — это часть его служения отечеству. (Письмо к судье Салливану. 1805 г.)
Второй пост в правительстве— вещь почетная и легкая, а первый — не что иное, как блестящее несчастье. (Письмо к Элбриджу Джерри. 1797 г.)
Благословенна нация, чья тихая, счастливая жизнь не дает истории никакого повода говорить о ней. Это именно то, о чем я мечтаю для своей собственной страны. (Письмо к графу Диодан-ти. 1807 г.)
Что я ценю превыше всего, так это хороший юмор. (Письмо к доктору Рашу. 1808 г.)
Ничто так не выдает глупости человека, как его неспособность ее осознать. (Письмо к д-ру Рашу. 1811 г.)
Для коммерсантов нет своей родной страны. (Письмо к Горацио Г. Спаффорду. 1814 г.)
Ни одно преступление нации в конечном счете не остается безнаказанным. (Письмо к де Марбуа. 1817 г.)
Я всегда держался той теории, что если уж мы должны мечтать, то тогда утешительная лесть надежды должна быть нам приятнее, чем сумрак отчаяния,— тем более что достается нам также даром. (Там же.)
Никакой народ не пьянствует там, где вино дешево, и ни один народ не соблюдает трезвости там, где дороговизна вина вынуждает людей пить крепкое спиртное как обычный напиток. (Письмо к де Невиллю. 1818 г.)
Я считаю долгом каждого человека отводить определенную долю своих доходов для целей благотворительности. (Письмо к д-ру Роджерсу и д-ру Слотеру. 1806 г.)
РАБСТВО НЕГРОВ
Предоставить свободу, или, скорее, бросить людей, привыкших к рабству,— это все равно что бросить на произвол судьбы детей. (Письмо к Банкрофту. 1789 г.)
270
Моральное чувство в человеке должно быть необычно сильным, чтобы рабство не сделало его вором. Тот, кому по закону запрещено иметь какую-либо собственность, может лишь с трудом усвоить, что право собственности основано на чем-то еще, кроме силы. (Там же.)
Никто не желает больше меня... увидеть доказательства того, что природа наделила наших черных собратьев равными талантами с людьми других цветов кожи. (Письмо к Б. Баннекеру. 1791 г.)
Любовь к справедливости и любовь к своей стране в равной степени требуют решения проблемы этого народа, и это наша моральная вина, что эти требования столь долго оставались тщетными... Однако час освобождения от рабства близится. (Письмо к Коулсу. 1814 г.)
Все отношения между хозяином и рабом представляют собой постоянное проявление самых необузданных страстей, самого упорного деспотизма — с одной стороны и самого унижающего повиновения— с другой. (Заметки о штате Виргиния. Вопрос XVIII.)
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ
Земледелие, мануфактуры, коммерция и мореплавание—вот четыре столпа нашего процветания. И это процветание становится наивысшим, когда всем видам человеческой деятельности и предприимчивости предоставлена наивысшая свобода. (Первое ежегодное послание к Конгрессу. 1801 г.)
Земля принадлежит живым, а не мертвым. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1789 г.)
Мы можем выплатить сделанные им [Гамильтоном] долги за пятнадцать лет, но мы никогда не сможем избавиться от его финансовой системы. (Письмо к Дюпону. 1802 г.)
Интересы земледельца, промышленника, коммерсанта и мореплавателя так тесно и глубоко переплетены, что сохранение справедливого равновесия между ними... требует не только овладения здравыми принципами [управления ими], но и знания всех необходимых фактов и обстоятельств, что бывает очень редко. (Письмо к Литгоу. 1805 г.)
Мы считаем себя не вправе навьючивать на потомков ярмо наших долгов. (Письмо к ...[?]. 1813 г.)
Единственная надежная, единственная законная и честная [система финансов] заключается в том, чтобы необходимые займы делались бы на такие сроки возмещения долга и процентов на него, которые не превышали бы времени нашей оставшейся жизни. (Там же.)
Это своего рода закон природы—то, что каждая нация по
271
лучает возможность благополучия и процветания благодаря благополучию и процветанию других наций, (Письмо к Тикнору. 1816 г.)
Обязанность каждого поколения — платить свои собственные долги за время своей жизни. Если бы этот принцип соблюдался, можно было бы уберечь мир от половины войн, которые в нем происходят. (Письмо к де Траси. 1820 г.)
[Государственный] долг и революция неразделимы, как причина и следствие. (Письмо к Сэмюэлю Смиту. 1821 г.)
Я считаю большой ошибкой рассматривать высокий налог на вина как налог на роскошь, Напротив, это налог на здоровье наших граждан. На деле это законодательная декларация о том, что никому, кроме самых богатых граждан, не дозволяется пить вино; на деле это осуждение всех людей низкого и среднего достатка на употребление виски, чей яд разрушает здоровье их всех. (Письмо к Крофорду. 1818 г;)
Законодатели не должны жалеть никаких усилий, чтобы изобрести любые нужные приемы и средства дополнительного разделения собственности... Земля дана человеку в общее владение, чтобы он трудился и жил на ней... Скромные мелкие землевладельцы составляют самую большую драгоценность государства. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1785 г.)
Самая лучшая предосторожность против возникновения коррупции и порочных принципов в деятельности нашего правительства, на которую можно положиться практически... это сводить к минимуму все государственные расходы, (Письмо к Галлатину. 1804 г.)
Если государственный долг снова вырастет до угрожающих размеров... мы будем обречены на английский путь вечного долга, коррупции и загнивания, завершающегося революцией. (Письмо к Галлатину. 1809 г.)
Каждое великодушное побуждение — нет, даже само чувство справедливости — поглощается... жаждой золота. (Письмо к Огилви. 1811 г.)
Можно точно так же свистеть вместе с моряками, чтобы вызвать попутный ветер, как и предлагать какие угодно меры предосторожности против чрезмерного богатства богачей. (Письмо к Джону Адамсу. 1814 г.)
Никто не имеет естественного , права заниматься денежными ссудами, кроме того, кто имеет эти деньги, чтобы их ссужать. (Письмо к Джону Эппису. 1813 г.)
Я считаю экономию среди первых и самых важных республиканских добродетелей, а государственный долг — самой страшной из опасностей, которых следует избегать. (Письмо к губернатору Пламеру. 1816 г.)
272
[ Те, кто трудится на земле,— люди, избранные Богом,— если ‘у Него вообще когда-либо бывали избранники,— в чьи души Он .вложил свой дар, главную и истинную добродетель. (Заметки о штате Виргиния? Вопрос XIX.)
В целом же в любой стране соотношение численности земле-’ дельцев и всех других классов граждан — это соотношение здоровых и нездоровых частей населения. (Там же.)
'ПРАВЛЕНИЕ НАРОДА
Я настолько полагаюсь на здравый смысл большинства нашего народа и на честность его лидеров, что не буду испытывать опасений и в любом случае, когда они допустят, чтобы события шли не тем путем сколь угодно долго. (Письмо к Дюма. 1788 г)
Там, где люди хорошо информировайы, им можно доверить управление самими собой; когда же дела пойдут настолько плохо, что они начнут отдавать себе в этом отчет, на них можно будет положиться в том, что они сумеют исправить ошибки. (Письмо к д-ру Прайсу. 1789 г.)
Судебный процесс, осуществляемый судом присяжных заседателей, я считаю тем единственным изобретенным до сей поры якорем, благодаря которому они могут удерживать правительство на принципах Конституции. (Письмо к Томасу Пейну. 1789 г.)
Необходимо предоставлять народу участие во всех областях управления... это единственный путь обеспечить устойчивое и честное распоряжение властью. (Письмо к Арно. 1789 г.)
Мы уже создали один действенный противобес рвению псов войны *, передав право объявления войны от власти исполнительной к власти законодательной, от тех, кто должен тратить средства, к тем, кто должен платить. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1789 г.)
Ответственность — огромная движущая сила для правительства в свободном обществе. (Письмо к А. Стюарту. 1791 г.)
Я испытываю величайшее доверие к здравому смыслу человечества в целом. (Письмо к Дж. Муру. 1800 г.)
Самое большое добро, которое мы можем сделать для нашей страны, это залечить ее разделение на партии и сделать ее людей одним народом. (Письмо к Дж. Дикинсону. 1801 г.)
Я прихожу, таким образом, к уверенному заключению: держать для правды двери открытыми и всячески укреплять обычай и привычку все подвергать испытанию разумом — значит сковать
* Здесь скрытая цитата из «Генриха IV» У. Шекспира; «псы войны» — символ беспредельного человеческого стремления к раздорам. — Прцмеч. переводчика.
Ю Зак. № J14 273
руки нашим преемникам оковами самыми прочными из всех, какие мы в состоянии на них наложить, с тем чтобы не дать им заковать в оковы народ с его же согласия. (Письмо к судье Тайлеру. 1804 г.)
Тот, кто намеревается сделать своей стране как можно больше добра, должен спокойно уживаться с предрассудками большинства до тех пор, пока не сможет повести их к разуму. (Письмо к Цезарю Родни. 1805 г.)
Я думаю, у нас уже больше правительственных механизмов, чем это необходимо: слишком много тех, кто паразитирует на труде добросовестных людей. (Письмо к У. Ладлоу. 1824 г.)
Воля народа — единственный законный фундамент любого правительства!. (Письмо к Б. Уорингу. 1801 г.)
Я не сторонник очень энергичного правительства. Оно всегда действует с помощью подавления. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1787 г.)
Политическое несогласие... гораздо меньшее зло, чем летаргия деспотизма. (Письмо к Т. Пикни. 1797 г.)
Я никогда не был способен понять, как это любое разумное существо может чувствовать себя счастливым, когда распоряжается властью над другими. (Письмо ж де Траси. 1811 г.)
Овцы живут счастливее сами цо себе, чем под опекой заботливых волков. (Заметки о штате Виргиния. Изд-е 1787 г.)
Принимать меры предосторожности против коррупции и тирании надо до того, как они завладеют нами. Лучше вообще не допускать волка до овчарни, чем полагаться на то, что сумеешь выдрать ему клыки и когти тогда, когда он в нее заберется. (Заметки о штате Виргиния. ВЬпрос XIII.)
Любое правительство деградирует, если оно вверяется лишь правителям народа. Единственным надежным хранителем власти И правительства является сам народ, (Там же. Вопрос XIV.)
Нет, таким образом, ничего, чего нельзя было бы изменить, кроме врожденных и неотъемлемых прав человека, (Письмо к Картрайту. 1824 г.)
Я не знаю ничего и никого другого, кто бы мог надежно сохранять высшую, суверенную власть общества, кроме самого народа. (Письмо к Джарвису. 1821 г.)
Мое самое серьезное желание — это увидеть республиканский принцип народного контроля максимально применяющимся на практике. Тогда именно я буду уверен, что наше правительство может быть чистым и наше государственное устройство — долговечным и непреходящим. (Письмо к Тиффани. 1816 г.)
Я, разумеется, не хотел бы,' чтобы любой нации насильно навязали какую-либо форму правления. Но если бы это все же произошло, я бы возрадовался, окажись этим путем у власти прави-
274
тёльство, приверженное свободе. (Письмо к П. Фитцхью. 1798 г.)
Мы начинаем понимать мудрость слов Солона: нельзя пытаться сделать разом больше добра, чем народ сможет перенести. (Письмо к д-ру Уолтеру Джонсу, 1801 г.)
Мое убеждение состоит в том, что в любом случае, когда у иас дела пойдут неправильно, народ всегда поправит их, мирным образом используя свои избирательные права, (Письмо к Уилсону Николасу. 1806 г.)
Новые идеи входят в общее сознание со скоростью ползущей улитки, с чем мы и должны примириться... Вы должны давать [народу] время на осознание каждого шага, который вы совершаете. (Письмо к Барлоу. 1807 г.)
Единственная цравомерная цель правительства как института [общественного и государственного] — это обеспечение наибольшей степени счастья для большинства тех, кого оно объединяет под своей властью. (Письмо к Ван дер Кемпу, 1812 г.)
Нет, друг мой, верный способ получить хорошее и безопасное правительство — это не доверять всего управления одному .человеку или правительству, но разделять его между многими. (Письмо к Джозефу Кейбеллу. 1816 г.)
Мы в Соединенных Штатах, знаете ли, демократы — конституционные и сознательные. (Письмо к Дюпону де Немуру. 1816 г.)
Мы с вами оба думаем о людях как о наших детях. Но вы любите их как малолетних детей, которых вы боитесь предоставить самим себе без присмотра няни, а я — как взрослых людей, которых я предоставляю свободному самоправЛению. (Там же.)
Ни одно правительство не может оставаться хорошим иначе, чем находясь под контролем народа, (Письмо к Джону Адамсу, 1819 г.)
Когда все управление делами как внутренними, так и внешними, как в малом, так и в большом будет сосредоточено в Вашингтоне как в центре всей власти, это сделает бесполезными все противовесы, нарушит то состояние, когда одно правительство уравновешивает другое, и такое единое правительство станет для нас столь же вредоносным и гнетущим, как и то, английское, от которого мы отложились. (Письмо к Хаммонду. 1821 г.)
Правительство становится хорошим не в результате сосредоточения или укрепления его власти, а в результате ее правильного. распределения... Если бы указания о том, когда нам надо сеять и когда — жать, поступали из Вашингтона, то. мы вскоре бы остались без хлеба. (Автобиография. 1821 г.)
Каждый человек и каждая общность людей, живущих на земле, обладают правом на саисправление. Они получают его вместе с жизнью из рук природы. Личность осуществляет это право че
275
рез свою индивидуальную волю, общность людей.— через волю большинства, так как закон большинства есть естественный закон для каждого человеческого общества. (Особое мнение... по вопросу о том, должно ли местопребывание правительства быть перенесено на Потомак. 15 июля 1790 г.)
Иногда утверждают, что человеку не может быть доверено самому управлять собой. Можно ли тогда доверять ему управление другими людьми? Или же нам удавалось находить ангелов в образе королей, чтобы они правили людьми? (Первая инаугурационная речь. 1801 г.)
' Веря, что представительное правительство, поставленное в положение ответственности [перед народом] благодаря краткости периода времени, на которое оно избирается, есть то правительство, которое в наибольшей степени обеспечивает счастье для людей, я считаю своим долгом не совершать ничего, что могло бы существенным образом помешать осуществлению его принципов. (Послание Законодательному собранию штата Вермонт, 1807 г.)
Чернь больших городов столь же мало способствует поддержке чистоты правительства, сколь язвы — здоровью человеческого тела. (Заметки о штате Виргиния. Вопрос XIX.)
ПРЕССА
Человеком можно управлять с помощью лишь разума и правды. Поэтому нашей первой целью должно быть предоставление ему открытого и полного доступа к правде. И здесь самым ^эффективным из до сих пор найденных средств служит свобода печати. (Письмо к судье Тайлеру. 1804 г.)
Они [федералисты] наполняют свои газеты ложью, дерзкими и клеветническими вымыслами... Никто не вынужден в этом эксперименте выносить больше, чем приходится выносить мне... И Ясе же я буду оберегать их даже в праве лгать и клеветать.. (Письмо к Вольнею. 1802 г.)
Я добровольно и охотно предоставил себя для великого эксперимента, который должен доказать... ложность и .фальшивость предпосылки, согласно которой свобода печати несовместима с упорядоченным управлением обществом. (Письмо к Сеймуру. 1807 г.)
В наши дни считается позорным утверждать что-либо, полагаясь на авторитет газеты; а газеты нашей страны благодаря своей самозабвенной склонности ко лжи куда успешнее сводят на нет всю общественную полезность прессы, чем все способы ее обуздания, изобретенные Бонапартом. (Письмо к Т. Уортману. 1813 г.)
Наша свобода зависит от свободы печати, а свобода печати не- может быть ограничена, чтобы не оказаться утраченной, целиком. (Письмо к д-ру Керри. 1786 г.)
276
Только прессе, хотя ее практика и пестрит злоупотреблениями, мир обязан всеми триумфами разума и человечности над заблуждениями и угнетением... именно этому благотворному источнику света — прессе Соединенные Штаты обязаны многим из того, что привело их к состоянию свободной и независимой нации. (Резолюции Виргинии и Кентукки. 1799 г.)
Пресса — это единственный набатный колокол нации, (Письмо к Томасу Куперу, 1802 г.)
Там, где пресса свободна и где каждый человек способен и имеет возможность читать, там все в безопасности, все надежно. (Письмо к полковнику Янси. 1816 г.)
(Свободная пресса] — этот грозный надзиратель за государственными и общественными деятелями — привлекает нх к суду трибунала общественного мнения и мирным образом проводит реформы, которые иначе пришлось бы совершать с помощью революции. (Письмо к Корэю. 1823 г.)
ОБЩЕСТВЕННАЯ МОРАЛЬ
Мы твердо убеждены... что здраво осмысленные интересы нации, как и каждого отдельного человека, всегда оказываются нераздельны с нашим Моральным долгом. (Вторая инаугурационная речь. 1805 г.)
Утверждать... что благодарность никогда не может входить в соображения национальной политики, значит воскрешать принцип, похороненный столетия тому назад вместе с другими родственными ему принципами, признающими законность убийства, отравления, лжесвидетельства и т. п. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1789 г.)
Тому, кто говорит: <Я буду негодяем, когда буду действовать вместе с сотней других людей, но буду честным человеком, когда буду действовать сам по себе, в одиночку»,— поверят лишь в первом, а не в последнем его обещании. (Там же.)
Я могу добавить... что еще не наблюдал, чтобы человеческая честность увеличивалась по мере роста богатства человека. (Письмо к Дж. Муру. 1800 г.)
Давайте же не будем сами поступать дурно оттого, что так поступают наши противники. Давайте лучше, поступая справедливо и правильно, показывать им, что и они должны поступать так же. Примем за закон требования разума и совести, а не наших разгневанных страстей. (Письмо к генералу Гейтсу. 1801 г.)
Нет такой нации, как бы могущественна она ни была, которая могла бы позволить себе совершить несправедливость и остаться при этом безнаказанной, как не может остаться безнаказанным и совершивший несправедливость отдельный человек. Рань
277
ше или позже общественное мнение, воздействующее поначалу лишь как сила моральная, найдет возможность осуществить физически свой вердикт над несправедливым и неправедным. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1804 г.)
Человек, который бесчестен в роли государственного деятеля, будет бесчестным в любой роли. Странно и нелепо предполагать, будто миллион человеческих существ, собранных вместе, не связан теми же самыми моральными законами и обязательствами, которые действительны дЛя каждого из них в отдельности. (Письмо к Логану. 1816 г.)
Ни один человек не имеет права нарушать равные права другого человека, и это все, в чем его должны сдерживать законы... в чем ограничивается его свобода. (Письмо к Френсису У. Джилмеру. 1816 г.)
РЕЛИГИЯ
Любого своего мнения, любых собственных взглядов в политике или в религии я всегда придерживался открыто, а не втайне. (Письмо к Хопкинсону. 1789 г.)
Если народ этрго штата [Массачусетс] сможет вырваться из обмана, в котором его держат священники, юристы и чтиво, выходящее из английских печатных станков, наше спасение будет надежным и легким. (Письмо к Э. Пендлтону. 1799 г.)
Священнослужители, добившиеся установления своего положения через закон и ставшие частью правительственной машины, всегда представляли собой грозную силу, направленную против гражданских и религиозных прав человека. (Письмо к Дж. Муру. 1800 г.)
Я всегда рассматривал [религию] как отношения между человеком и его Создателем, в которые никто другой — и прежде всего общество — не имеет права вмешиваться, (Письмо к д-ру Б. Рашу. 1813 г.)
Чтобы утихомирить религиозные распри, необходимо не обращать на них никакого внимания. (Заметки о штате Виргиния. Вопрос XVIII.)
Священники настолько изуродовали простую религию Иисуса, что никто нз читающих их тонкие извращения, которые они на ней запечатлели... не сможет поверить, что всему этому отцом был возвышенный проповедник Нагорной проповеди. (Письмо к д-ру Б. Уотерхаузу. 1815 г.)
Суть всей религии, как она выражена своим лучшим проповедником: «Бойся Бога и люби ближнего твоего», не содержит никакой тайны и не нуждается ни в каких объяснениях. Но это, оказывается, не подходит [священникам]. Это не дает сколь-нибудь ши
278
роких возможностей для одурачивания людей; священники не смогут жить этим. (Письмо к Логану. 1816 г.)
Обычно те, чьи догмы самые неразборчивые, бывают и самыми злобными. (Письмо к С. Хейлсу. 1818 г.)
Правда состоит в том, что вожди кальвинизма ввели в христианство больше новых абсурдностей, чем изгнали старых, (Там же.)
Наш Спаситель пришел в этот мир не только для того, чтобы спасать мистиков и метафизиков. Его доктрины предназначены для простейшего понимания, и только когда мы избавимся от порожденных жреческим воображением таинств и схоластических утонченностей, которым они [священнослужители] присвоили имя христианства, только когда мы вернемся к простым и неизвращенным заповедям Христа/только тогда мы станем настоящими христианами. (Там же.)
Мне не наносит никакого ущерба и не причиняет вреда утверждение соседа, что существует двадцать богов или что Бога нет. Это не затрагивает моего кармана и не переламывает мне ноги, (Заметки о штате Виргиния. Вопрос XVII.)
А желательно ли вообще единомыслие? Не больше, чем желательны одинаковые лица или одинаковый рост...
Достижимо ли единообразие? Со времени введения христианства миллионы невинных мужчин, женщин и детей были сожжены, замучены, брошены в тюрьмы, подвергнуты штрафам, и все же мы ни на дюйм не приблизились к единомыслию. (Там же.)
Я считаю, что Конституция запрещает правительству Соединенных Штатов вмешиваться в дела религиозных институтов... Я не верю, что в интересах религии призывать гражданское должностное лицо направлять ее практику, поддерживать дисциплину или ее доктрины. (Письмо к достопочтенному С. Миллеру, 1808 г.)
Из всех систем морали, древних и современных, с которыми мне довелось ознакомиться, ни одна не представляется мне столь чистой, как учение Иисуса. (Письмо к У. Кенби. 1813 г.)
Среди исповедующих разные религии мы видим хороших людей, и в одной не меньше, чем в другой. (Письмо к Дж. Фиш-баку. 1800 г.)
Идеи должны обрести определенность, прежде чем разум сможет оперировать ими; но еще ни один человек не имел ясного и определенного представления о троице. Это просто абракадабра шарлатанов, называющих себя священнослужителями Иисуса, (Письмо к Ван дер'Кемпу. 1816 г.)
Три есть один, и один есть три, но в то же время один не есть три, а три не есть один... Все это составляет ремесло, профессию, власть и доходы священников. Обметите сотканную ими пау
279
тину поддельной религии, и они уже не смогут больше ловить ею мух. (Письмо к Джону Адамсу. 1813 г.)
Разум и свободное исследование — единственные действенные средства против заблуждения... Они естественные враги заблуждения, и только заблуждения. (Заметки о штате Виргиния. Вопрос XVII.)
„.Правда поистине велика... истина восторжествует, если будет предоставлена своим собственным силам... она сама является надлежащим и достойным противником заблуждения, и не следует опасаться за исход их столкновения до тех пор, пока людское вмешательство не лишит истину ее естественного оружия — свободы доводов и дискуссий: заблуждения перестают быть опасными, когда разрешается свободно им возражать. (Акт об установлении религиозной -свободы в Виргинии. 1786 г.)
Каждому человеку, который дорожит свободой собственной совести, надлежит защищать от посягательств свободу совести других. (Письмо к д-ру Б. Рашу. 1803 г.)
Я — христианин, христианин в том единственном смысле, в каком этого желал от любого человека сам Иисус: искренне преданный Его учению в предпочтение ко всем другим. (Там же.)
Я никогда, ни словом, ни делом/ не склонюсь перед храмом нетерпимости н не признаю право какого-либо расследования религиозных мнений других людей. (Письмо к Эдуарду Доузу. 1803 г.)
В любой стране и в любой век священник был враждебен к свободе. Он всегда в союзе с деспотом и оправдывает его неправедные деяния в обмен на покрывательство в его собственных. (Письмо к Горацио Спаффорду. 1814 г.)
Наши частные убеждения в вере подотчетны одному только нашему Богу. Я никого не спрашиваю о них и никого не беспокою своими собственными. (Письмо к Майлсу Кингу. 1814 г.)
Я всегда судил о верованиях других людей по их жизни... Потому что именно по нашей жизни, а не по нашим словам должна узнаваться наша религия. (Письмо к миссис Харрисон Смит. 1816 г.)
Я придерживаюсь того мнения, что на свете никогда бы не было ни одного еретика, если не было бы ни одного священника. (Там же.)
Метафизические, безумствования Афанасия, Лойолы и Кальвина — это, насколько я понимаю, просто впадение в политеизм <— во многобожие, отличающееся от язычества только большей невразумительностью. (Письмо к Дж. Спарксу. 1820 г.)
[Формулы догм и символов веры] ...были проклятием и погибелью для христианской церкви... превратившими христианский мир в бойню мясника, (Письмо к достопочтенному Уитмору. 1822 г.)
280
Если бы учение Иисуса всегда проповедовалось в своей чистоте так, как оно исходило из его уст, то весь цивилизованный мир к нашему времени был бы целиком христианским. (Письмо к д-ру Уотерхаузу. 1822 г.)
Я полагаю, что каждая христианская секта оказывает великую услугу атеизму общей для всех них догмой — утверждением, что, помимо откровения, нет иного достаточного и удовлетворительного доказательства существования Бога. (Письмо к Джону Адамсу. 1823 г.)
Это грех и тирания — вынуждать человека вносить денежные пожертвования для распространения взглядов и мнений, в которые он не верит. (Акт об установлении религиозной свободы в Виргинии. 1786 г.) г
РЕВОЛЮЦИЯ
Память об Американской революции будет бессмертной и сделает бессмертными тех, кто свидетельствует о ней. (Письмо к д’Обертейлю. 1786 г.)
Небольшие мятежи, случающиеся время от времени,— вещь хорошая, они столь же необходимы в политическом мире, как бури в мире физическом... Это лекарства, необходимые для того, чтобы правительства были здоровыми и разумными. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1787 г.)
Дерево свободы время от времени должно поливаться кровью патриотов и тиранов. Это его естественное удобрение. (Письмо к полковнику Смиту. 1787 п)
Какая страна сможет сохранить свои свободы, если ее правители время от времени не получают предупреждения о том, что ее народ продолжает сохранять дух сопротивления? Пусть люди берутся за оружие. (Там же.)
Великая политическая революция произойдет в вашей стране, и она не будет сопровождаться кровопролитием. (Письмо к мадам де Бреан. 14 марта 1789 г.)
Чтобы дело свободы [и Французской революции} не было проиграно, я скорее согласился бы увидеть полмира опустошенным; даже если бы в каждой стране уцелели только Адам и Ева, но они были бы свободными, это было бы лучше, чем то, что есть' сейчас. (Письмо к У. Шорту. 1793 г.)
Поколение, которое начинает революцию, редко завершает ее. (Письмо к Джону Адамсу. 1823 г.)
Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно преследующих одну и ту же цель, обнаруживает стремление подчинить народ абсолютному деспотизму, то право и долг народа — свергнуть такое правительство и создать новые гарантии
281
обеспечения своей будущей безопасности. (Декларация независимости. 1776 г.)
ТИРАНИЯ
Бог на небесах не будет бесконечно смотреть сквозь пальцы на беззакония тиранов. (Письмо к Тенчу Коксу. 1795 г.)
Правительственная власть, так же как и религия, создала свои еретические учения, свои способы преследования и свои механизмы для того, чтобы праздность могла питаться тем, что зарабатывает народ... Коротко говоря, каннибалов следует искать не только в дебрях Америки — они благоденствуют на крови каждого из существующих сегодня народов. (Письмо к Чарльзу Клею. 1815 г.)
Нашим девизом в те дни [1776 года] были слова: «Там, где кончаются ежегодные выборы, начинается тирания». (Письмо к Сэмюэлю Адамсу. 1800 г.)
Я поклялся на алтаре Божьем быть вечным врагом любой формы тирании над разумом человека! (Письмо к д-ру Б. Рашу. 1800 г.)
Семнадцать отдельных государств-штатов, объединенных в одно государство в том, что касается их интересов за рубежом, но отдельных и независимых во всем, что касается внутреннего управления (имеющие стройную форму правления с законодательным собранием и губернатором, избираемыми народом, и просвещенные с помощью свободы печати и печатного станка), никогда не смогут быть настолько заворожены искусством одного человека, чтобы добровольно принять узурпацию им власти над собой. (Письмо к де Траси. 1811 г.)
В Европе каждый человек должен быть либо щукой, либо пескарем, либо молотом, либр наковальней. (Письмо к Хаммонду. 1821 г.)
Если когда-нибудь эта огромная страна будет приведена к подчинению единственному, одному правительству, это будет самым большим актом коррупции, в результате которого установится правление, не способное должным образом заботиться о благополучии столь большой части земного пространства и безразличное к этому. (Письмо к У. Т. Барри. 1822 г.)
К чему до сих пор приводило принуждение? Одна половина человечества превращалась в дураков, а вторая — в лицемеров. (Заметки о штате Виргиния. Вопрос XVII.)
ВОЙНА И МИР
Принуждать людей к военной дисциплине означает принуждать их дух к принципам пассивного повиновения. (Письмо к Дж. Хэю. 1788 г.)
282
Если существует вообще какой-нибудь принцип, глубже всех других укоренившийся в сознании каждого американца, так это то, что мы никогда не должны иметь никакого дела с завоеваниями, (Письмо к У. Шорту. 1791 г.)
Я никогда не ожидал, что буду вынужден желать успехов Бонапарту. Но поскольку Англия стала таким же тираном на море, как и Бонапарт на суше, и эта тирания затрагивает все наши интересы и наше достоинство, нашу честь, я говорю: «Долой Англию!» Что же до того, как тогда поведет себя Бонапарт по отношению к нам, давайте доверимся стечению обстоятельств и естественному ходу событий, Я не могу, подобно англоману, отдавать предпочтение известному и реальному сегодняшнему злу перед злом будущим, гипотетическим, (Письмо к Лайеперу, 1807 г.)
Я считаю Европу не чем иным, как огромным сумасшедшим домом, и в ее нынешнем ущербном и ненормальном моральном состоянии, я полагаю, ее следует жалеть и избегать. Нет доблести в схватке с маньяком. (Письмо к Д. В. Уордену. 1808 г.)
Мир — возвышенное благо для людей и государств, (Письмо к д-ру Гриффитсу. 1813 г.)
В [Европе] война представляется естественным состоянием человека. (Письмо к Д. Б, Уордену. 1820 г.)
Я надеюсь, что ни один американский патриот никогда не будет забывать о главном в нашей политике — о необходимости не допускать на моря и на территории обеих Америк жестокого и кровавого соперничества держав Европы. (Письмо к ...[?]. 1820 г.)
Недалек тот день, когда мы сможем официально определить по меридиану, проходящему через лежащий между нами океан, линию разделения между двумя нашими континентами, с тем что^ бы по эту сторону от нее никогда не сказывались штормы Европы, а по ту — штормы Америки и чтобы во время бесконечно бушующих в Европе войн лев и агнец могли жить в наших пределах бок о бок, в мире. (Там же.)
Во всем животном царстве я не могу припомнить ни одного другого семейства, кроме человеческого, которое бы неуклонно и систематически занималось самоуничтожением. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1797 г.)
Если сейчас эти хищники («европейские львы и тигры») настолько заняты друг другом, что усердно разрушают тираническую мощь одного над сушей и мощь другого — на морях и океанах, то остальной мир, быть может, будет наслаждаться покоем до тех пор, пока они снова не восстановят свои силы, (Письмо к д-ру Б. Рашу. 1803 г.)
Какой замечательный контраст являет собой наш покой этому состоянию вулканического извержения (в Европе)! Какими ничтожными и ничего не значащими становятся ссоры и столкно
283
вения наших партий при сравнении с хаосом, с огнем и мечом, царящими на этой арене гладиаторов. (Письмо к Тикнору, 1816 г.)
Ураган, бушующий ныне в мире, физическом и моральном, опрокинул все установления как разума, так и права. (Письмо к Цезарю Родни. 1810 г.)
В то время как эти гладиаторы должны вызывать друг друга на бой или на переговоры, мы, вместо того чтобы лежать среди мертвых на этой кровавой арене, растем и обретаем силы, которые поставят нас horse d'insulte *, Мир до сих пор был нашим принципом, мир — вот наши интересы и приобретения; и это мир спас для всего света этот наш росток свободного, разумного и рационального устройства общества, государства и правительства — единственный, существующий сейчас на всей земле. (Письмо к Тадеушу Костюшко. 1811 г.)
В счастье и процветании наших граждан... я уверен, заключены единственно правомерная и законная цель правительства и первый долг правителей, а отнюдь не в организации человеческой бойни и опустошении стран, вверенных их попечению, ради некоей воображаемой чести, не имеющей отношения к добродетели или к счастью людей. (Там же.)
Война между Россией и Турцией —- это все равно что схватка коршуна со зм$ей. Кто бы из двух разрушителей ни победил, одним разрушителем в мире станет меньше. (Письмо к Джону Адамсу. 1822 г.),
Я надеюсь, мы сможем доказать, насколько счастливее для человека следовать политике квакеров (исповедания мира) и что жизнь кормильца — лучше жизни бойца. (Там же.)
Веря, что счастью народа и человечества больше всего способствуют полезные мирные занятия, что только на них одних основывается устойчивое процветание и благополучие, что бедствия и тяготы войны велики, а их последствия продолжают сказываться и в будущие столетия, я употреблял все мои усилия для того, чтобы предохранить нашу страну от вовлечения в беды, поразившие Европу и наступающие на нас со всех сторон. (Послание к республиканцам Питсбурга. 1808 г.)
Нам выпал жребий жить — благодаря благосклонности небес — в такой стране и при таких условиях, которые в высшей степени благоприятны для мира и нашего процветания, жить там, где не может возникнуть никаких требований установить среди нас унизительные, разорительные и деспотические институты и режимы Европы. (Послание к делегатам республиканцев графства Вашингтон, штат Пенсильвания. 1809 г.)
Если бы средства, израсходованные в течение длительной
* В безопасность от нападений (фр.).
284
войны на то, чтобы овладеть маленьким городком или небольшой территорией и вместе с этим — правом рубить лес здесь или ловить рыбу там, если бы эти средства были истрачены на улучшение того, чем тот же народ уже владеет,— на строительство дорог, углубление рек, строительство портов, на развитие искусств и обеспечение работой безработных бедняков, то это бы сделало людей намного сильнее, намного богаче и счастливее. Здесь, я надеюсь, проявится наша мудрость, (Заметки о штате Виргиния. Вопрос XXII.)
ПРИЛОЖЕНИЕ II
МНЕНИЯ О СОВРЕМЕННИКАХ
ДЖОН АДАМС
Тщеславие — отличительная черта его характера, в чем я долго не отдавал себе отчета. Ему недостает вкуса, и это не избегло моего внимания. Несмотря на все это, он обладает здравым умом при суждении о вещах существенных и, я думаю, обладает и честностью... В конце концов, честность можно извлечь даже из ядовитых сорняков. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1783 г.)
Он тщеславен, болезненно чувствителен и плохо представляет себе силу побудительных мотивов, которые движут людьми, как и их возможные последствия. Вот, быть может, и все плохое, что может быть сказано о нем. Он столь же объективен, как и то существо, которое его создало: его взгляды глубоки и он точен в своих суждениях, за исключением' тех случаев, когда необходимо знание людей, жизни и мира, для того чтобы прийти к верному заключению. Он так любезен, что люди начинают любить его, если им случится с ним познакомиться. Он может быть и в будущем, как и в прошлом, большой фигурой в Конгрессе. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1787 г.)
Джон Адамс был нашим колоссом на трибуне [Конгресса]. Он не был ни грациозен, ни элегантен, ни особенно свободен в красноречии, но ему случалось проявлять такую мощь мысли и выразительности, которая поднимала нас со своих мест. (Беседа с Дэниэлем Уэбстером. 1824 г.)
СЭМЮЭЛЬ АДАМС
В глубоком понимании цели, в неуклонном рвении и в мудрости никто в Конгрессе не мог превзойти Сэмюэля Адамса, если кто-нибудь вообще и мог с ним равняться; и никто не сделал
285
больше него, чтобы выработать и поддержать революционные меры в Конгрессе. Но он не мог хорошо выступать: у него была нерешительная, бормочущая манера говорить. (Там же.)
Я всегда считал его среди всех членов (Конгресса] самым мощным источником предложения важных мер. И хотя он не был ни красноречивым, ни вообще легко говорящим оратором, все, что он говорил, было разумно и здраво, все привлекало глубокое внимание. (Письмо к Уотерхаузу. 1819 г.)
АЛЕКСАНДР I РОССИЙСКИЙ
Нет другого такого добродетельного человека, другого, столь же одушевленного стремлением улучшить положение человечества. Он, возможно, когда-нибудь падет жертвой этого, так как монарх с такими принципами не подходит русскому дворянству. Он не обладает высшей способностью понимания вещей, но обладает пониманием в высокой степени. (Письмо к У. Дуэйну. 1807 г.)
Он молод, обладает способностями, добр, и впереди у него долгие годы активной деятельности, остающиеся ему, чтобы заслужить от потомства искреннюю благодарность небесам за то, что такой правитель, как он, жил на земле. (Письмо к Л. Харрису. 1817 г.)
Я пользуюсь возможностью выразить то искреннее уважение и чувство почитания, которое я испытываю по отношению к вашей особе. Для меня служит одним из последних и самых благотворных утешений в жизни возможность видеть вставшего во главе правления столь огромных пространств земли и в столь раннюю пору своей жизни суверена, которым управляет страстное стремление добиваться счастья и процветания своего народа. (Письмо к царю Александру I. 1806 г.)
ЭДМУНД БЕРК
Революция во Франции не пораж'ает меня так, как революция самого м-ра Берка. Я хотел бы верить, что его революция проистекает из столь же чистых побуждений, как и революция во Франции... Как прискорбно, что это свидетельство испорченности его ума должно обязывать иас теперь приписывать низменным мотивам те поступки и свершения его жизни, которые носят печать высоких достоинств и патриотизма. (Письмо к Б. Воэну. 1791 г.)
ААРОН БЭРР
Его поведение очень скоро вызвало у меня недоверие. Я постоянно предупреждал м-ра Мэдисона о том, чтобы он ему не доверял. (Записи. 1804 г.)
286
Я никогда не думал о нем как о честном, действующем искренне человеке, а считал его чем-то вроде кривого ружья... о котором никогда нельзя с уверенностью сказать, в какую цель и когда оно выстрелит, (Письмо к У. Джайлсу. 1807 г.)
Великий человек в мелких вещах, он в действительности маленький человек в вещах великих. (Письмо к Г. Хэю. 1807 г.)
ГРАФ ДЕ ВЕРЖЕНН
Он — выдающийся министр [иностранных дел] в европейских делах, но имеет очень несовершенные представления о наших [государственных и общественных] институтах и не испытывает к ним доверия. Его приверженность к принципам абсолютного деспотизма заставляет его не испытывать симпатий к нашей форме правления. Но его страх перед Англией заставляет его ценить нас в качестве некоего противовеса. Он холоден, хладнокровен и сдержан в политических беседах, но свободен и прост в любых других, и он очень внимательный и приятный человек в деловом общении. Невозможно иметь более ясный и организованный ум, чем у него; но прожитое время, возраст охладили ёго сердце. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1787 г,)
ДЖОРДЖ ВАШИНГТОН
Он обладал большим и мощным умом, хотя и не самого высшего порядка, глубоким пониманием вещей, хотя и не таким, как Ньютон, Бэкон или Локк; и с той ясностью взгляда и дальновидностью, которые все это ему обеспечивали, он был способен прийти к наиболее здравому суждению. Его ум работал медленно, не получая большой помощи от воображения или изобретательности, но уверенно приходил к твердому заключению... Выслушав все мнения и предложения, он выбирал все лучшее; и можно вполне уверенно сказать, что ни один генерал никогда не планировал свои сражения более рассудительно и обдуманно. Но если ход событий во время боевых действий приобретал неожиданный оборот... он с трудом и медленно перестраивался... Он был не способен испытывать страх, и всякую опасность для “себя самого встречал с самой хладнокровной отстраненностью.
Быть может, самой сильной чертой его характера была благоразумная и осторожная осмотрительность, он никогда не приходил к действию, не взвесив тщательно каждое обстоятельство, каждое соображение... Его добросовестность и честность были наивысшей чистоты, его справедливость — самой непреклонной из всего, что мне приходилось видеть; никакие соображения выгоды, родства, дружбы или вражды не были способны повлиять на его решение. Он был, конечно, в любом смысле слова мудрым, хо-
287
рошим и великим человеком. Его характер от природы был возвышенным и раздражительным, но размышления и воля привычно и твердо преобладали над его чувствами. Но если же им случалось порвать свои узы, он был ужасающе грозен в своем гневе.
В своих расходах он соблюдал благородную широту и честность, но любил определенность и точность; великодушный- в пожертвованиях на полезные цели, он не любил всякое умозрительное и непрактичное прожектерство и был неуступчив ко всем не заслуживающим серьезного отношения обращениям к его щедрости. Его сердцу были несвойственны горячие привязанности, но он стремился точно определить подлинную ценность каждого человека, с которым имел дело, и отдавал ему твердую долю уважения, которую тот, по его мнению, заслуживал.
Он выглядел, как вы знаете, превосходно, и его фигуре каждый мог позавидовать. Его манеры были свободны, он держал себя с большим достоинством и благородством. Он был лучшим наездником своего времени и верхом на лошади выглядел лучше всех.
И хотя в кругу своих друзей, где ему не следовало сдерживаться в силу обычной предосторожности, он принимал свободное участие в беседе, его таланты собеседника не превышали посредственного уровня; ему не были свойственны ни обилие идей, ни свобода словесного выражения. На публике, когда ему приходилось с неожиданной необходимостью высказать свое мнение, он бывал к этому не готов, немногословен и смущен. Однако он охотно писал, был довольно пространен и обладал легким и точным стилем. Все это он приобрел в беседах и в светском общении; его образование состояло просто в чтении, писанин и изучении обычной арифметики, к чему позже добавились занятия землемера. Большую часть его времени занимало действие, в небольшой степени — чтение, и то главным образом по сельскому хозяйству и английской истории... Занятия сельским хозяйством занимали большую часть его домашнего досуга.
В целом же это был человек в своей основе совершенный; ни в чем он не был плох и лишь в немногих отношениях нейтрален. И можно поистине сказать, что никогда еще природа и судьба не объединяли столь успешно своих усилий, чтобы сделать человека великим и обеспечить ему... место в непреходящей памяти человечества. (Письмо к д-ру Джонсу. 1814 г.)
АЛЬБЕРТ ГАЛЛАТИН
Самый способный, за исключением президента [Мэдисона], человек из когда-либо < входивших в правительство. (Письмо к Уирту. 1811 г.)
288
Нет более верного и надежного человека, чем м-р Галлатин, Он вслед за президентом [Мэдисоном] — ковчег, нашей безопасности и благоденствия. (Письмо к Д. Карру. 1811 г.)
Это человек высокой честности и столь же ревностно предан свободам и интересам нашей страны, как и самый преданный ей гражданин, родившийся в ее пределах, (Письмо к У, Дуэйну. 1811 г,)
ГЕОРГ III
Откройте свою душу, сир, свободной и широкой мысли. Пусть же имя Георга Третьего не станет пятном на странице истории, (Памфлет «Права Британской Америки». 1774 г.)
Умопомешательство короля Англии — установленный факт, (Письмо к Джорджу Вашингтону. 1788 г.)
Наш друг Георг весьма замечателен - тем, что делает именно то, чего ему не следовало бы делать. (Письмо к д-ру Рамсею, 1787 г.)
Бедный сумасшедший Георг! (Письмо к мадам де Сталь, 1813 г.)
ГЕОРГ IV
Все его образование в итоге составило то, что он научился немного латыни, но он говорит по-фраицузскн без малейшего акцента.., Он не знает ничего существенного из математики, из естественных наук или из моральной философии или из всех других наук на свете; и общество, которым он окружил себя, отнюдь не было таким, что могло бы восполнить это отсутствие образования. Оно состояло из самых низких, самых безграмотных, самых расточительных и распутных личностей во всем королевстве — без всякого выбора по чину, положению или по уму; единственное, о чем с ними можно говорить,—это лишь о лошадях, о пари на то, кто сможет больше выпить спиртного, да о публичных домах, и все это к тому же в выражениях самых вульгарных... Он никогда ие поддерживал постоянных отношений ни с одним умным человеком. Он не имеет никакого представления о справедливости и правосудии, о морали, религии или о правах человека и нисколько не озабочен мнением мира... Он обладал хорошим, приятным характером, но теперь он становится все грубее. Он владеет хорошим прирожденным здравым смыслом, любезен, вежлив и очень добродушен. (Письмо к Дж. Джею. 1789 г Л
НАТАНИЭЛЬ ГРИН
Прин был действительно великим человеком... не уступавшим никому в изобретательности и предприимчивости, в выносливости
289
и выдержанности, в здравости своих суждений, в быстроте решений и во всех других военных талантах. (Письмо к У, Джонсону. 1822 г.)
АЛЕКСАНДР ГАМИЛЬТОН
Гамильтон —это поистине колосс антиреспубликанской партии. Даже без многочисленного войска он — войско сам по себе и один стоит многих. (Письмо к Джеймсу Мэдисону, 1795 г.)
Он обладал по-настоящему мощным умом, но скованным прирожденными пристрастиями ко всему английскому, (Письмо к У. Крофорду. 1816 г.)
Гамильтон был, конечно, исключительной личностью. Человек острого, проницательного ума, объективный, честный и благородный во всех частных делах и человеческих отношениях, любезный и дружелюбный в обществе, должным образом ценящий добродетели в частной жизни, он, однако, был настолько одержим и извращен своим поклонением британскому примеру, что находился под убеждением, будто коррупция является необходимым свойством для правительства всякой нации, (Записи, 1818 г.)
ПАТРИК ГЕНРИ
В его манерах было кое-что от грубости того общества, в котором он вращался; его страстью были занятия пустяками, танцы, шутки и шутливые выходки. В последнем он достиг совершенства, и это всех к нему привлекало. (Письмо к У, Уирту. 1815 г.)
Его красноречие производило глубокое впечатление и было возвышенным. И хотя, когда он говорил, было трудно определить, о чем именно он говорит, тем не менее, цока он произносил слова, все они, казалось, были к месту, по существу и как раз о том, о чем надо... Он почти ничего не написал — он не мог писать... Он был человеком дебатов и дискуссий — и только. (Беседа с Дэниэлом Уэбстером. 1824 г.)
Он по самому простому вопросу не мог написать законопроект, который был бы в состоянии выдержать критику с юридической точки зрения... В его уме не было определенности и точности мысли. Его воображение было обильным, поэтическим, возвышенным, но и туманным также. Он говорил сильнейшие вещи прекраснейшим языком, но — без логики, без продуманной упорядоченности, бессвязно. (Письмо к Уирту. 1812 г.)
Таланты м-ра Генри как популярного оратора... были действительно велики. Другого такого оратора мне больше не приходилось слышать. Мне казалось, что он говорил так, как Гомер писал. (Автобиография. 1821 г.)
290
ГНДРЮ ДЖЕКСОН
Я испытываю большую тревогу ввиду перспективы избрания [генерала Джексона президентом. Он один из самых неподходящих для этого поста людей, каких я только знаю. Он имеет очень tнебольшую толику уважения к законам и конституциям и является в действительности именно способным военным вождем. Его страсти ужасны. Когда я председательствовал на заседаниях сената [как вице-президент], он был сенатором, и он никогда не мог выступать из-за обуревавших его чувств. Я не раз видел, как он пытается выступить, но он всегда захлебывался от ярости и гнева. Без сомнения, его страсти сейчас остыли... но он опасный человек. (Беседа с Дэниэлом Уэбстером. 1824 г.)
ИМПЕРАТОР ИОСИФ II
[СВЯЩЕННОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ ГЕРМАНСКОЙ НАЦИИ]
Голова у императора слишком легко воспламеняется, чтобы ум его пребывал ~ в спокойствии. Он — эксцентрическая личность, весь в действии, но без руководящего принципа, без чувства. Честолюбивый до крайности, но слишком нестойкий, чтобы превосходить трудности. (Письмо к Джеймсу Монро. 1785 г.)
ЛАФАЙЕТ
В нем много от здравого гения... Его слабость — волчий аппетит к популярности и славе, но он это преодолеет. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1787 г.)
МЕРИУЭЗЕР ЛЬЮИС
Его талант наблюдателя, давший ему хорошее знание растений и животных своей страны, мог бы сделать его выдающимся фермером... Это человек смелый и неустрашимый, обладающий твердостью и стойкостью в преследовании поставленной цели, от которой ничто, кроме абсолютной невозможности, не в состоянии его отвратить. Он заботлив, как отец, по отношению к тем, кто находится под его началом и под его ответственностью и тем не менее \ тверд в поддержании порядка и дисциплины. Близко знакомый с обычаями, законами и характерами индейцев, привыкший к жизни охотника и благодаря своим тщательным наблюдениям над растениями и животными своей страны не теряющий время на описание уже известного, он честен, объективен, обладает здравым умом, свободой во взглядах и верностью правде, настолько щепетильной, что на все его сообщения мы можем положиться с той же уверенностью, как если бы наблюдали все своими глазами. (Письмо к Полу Аллену. 1813 г.)
291
ЛЮДОВИК XVI
Король — честнейший человек во всем своем королевстве, ведущий размеренный и экономный образ жизни.
Король любит коммерцию, экономику, порядок и справедливость и искренне желает добра своему • народу. Но он вспыльчив, груб, очень ограничен умом И религиозен до ханжества. Он не имеет любовницы, любит свою королеву и слишком подчиняется ей. (Письмо к Дж. Мэдисону, 1787 г,)
ЛЮДОВИК XVIII
Людовик XVIII — глупец и ханжа, но, если отбросить его некоторую двуличность, он честен , и имеет благие намерения, (Письмо к Дж. Монро. 1816 г.)
ДЖЕЙМС МЭДИСОН
Пройдя одну за другой обе эти школы [обе палаты Законодательного собрания Виргинии], он приобрел навык владения собой, который раскрыл большие ресурсы его ясного и проницательного ума, его широких знаний и сделал его впоследствии первым в каждой ассамблее, членом которой он становился... Никогда не уходя от сути в пустую риторику, а, напротив, излагая ее четко, языком Ясным, классическим и выразительным, всегда смягчая чувства своих противников любезностями и мягкостью выражений, он ко времени великого Национального конвента 1787 года [принимавшего Конституцию] завоевал себе высокую репутацию и авторитетное положение... С этими совершенными качествами в нем соединена чистейшая и безупречнейшая добродетель, которую никогда не смела запятнать никакая. клевета. Нет нужды говорить о силе и изысканности его пера, о мудрости его деятельности на высшем посту страны. Они уже многое сказали и всегда будут говорить сами за себя. (Автобиография. 1821 г.)
МАРИЯ АНТУАНЕТТА
Она капризна и прихотлива, как ее брат [Иосиф II], и управляется им; привержена к удовольствиям и расточительности и ничем не примечательна в остальных пороках и добродетелях. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1787 г.)
Этот ангел, столь красочно изображенный в восторженных ораторских рапсодиях Берка, пусть с некоторым изяществом в своих прихотях, но без здравого смысла, был особой высокомерной, презиравшей необходимость обуздывать себя, нетерпимой ко всему, что противоречило ее воле, стремящейся к удовольствиям и. обладавшей достаточной твердостью, чтобы добиться осущест-
292
зления своих желаний или погибнуть при их крушении, Её непомерное увлечение карточной игрой и мотовство.,, явились существенной причиной опустошения казны, побудившей нацию взяться за реформы. (Автобиография, 1821 г.)
ДЖОН МАРШАЛЛ
Ловкий верховный судья, (Письмо к Ритчи. 1820 г.)
Его выверты и извращения в процессах по делу Марбюри, по делу Бэрра, в деле Язу показывают, как ловко и хитро может он подгонять законы под свои личные предубеждения и предрасположения. (Письмо к Джеймсу Мэдисону, 1810 г.)
Маршалл носит в себе злобную ненависть к правительству своей страны, (Там же.)
ДЖЕЙМС МОНРО
Я определенно разделяю ваше мнение о способности Монро к деятельности самых больших масштабов. (Письмо к У, Дуэйну, 1812 г.)
Он из тех людей, чью душу можно хоть вывернуть наизнанку, напоказ всему миру, и все равно не найти ни единого пятна, (Письмо к У, Т. Франклину, 1786 г.)
Я имел, как и сейчас имею, настолько абсолютную уверенность в прежнем и в нынешнем президентах [Дж, Мэдисон и Дж, Монро], что охотно доверю им в любое время и душу и тело, (Письмо к Н. Мейкону. 1819 г.)
НАПОЛЕОН
Я считал его самым скверным из всех человеческих существ, причинившим человечеству больше бедствий, чем кто-либо из живших на земле. (Письмо к С. Каталану. 1816 г.)
Аттила своего века, теперь уже лишенный трона, безжалостно уничтоживший десять миллионов человеческих жизней, чья жажда крови казалась ненасытной; этот великий преследователь прав и свобод человечества теперь заключен на маленьком островке... Как жалко, как низко заканчивает он свою раздутую карьеру. ...Ему следовало бы погибнуть от мечей своих врагов под стенами Парижа. Но Буонапарте был львом лишь на поле боя. В жизни гражданской это хладнокровный, расчетливый узурпатор, лишенный достоинств; это не государственный муж, он ничего не понимает в коммерции, политической экономии или гражданском управлении и восполняет свое невежество дерзкой самонадеянностью. (Письмо к Джону Адамсу. 1814 г.)
Я верю, что поражение в битве при Ватерлоо было спасени
293
ем для Франции. Если бы Буонапарте добился победы, его таланты, его эгоизм и забвение всех моральных принципов смогли бы заковать стальное ярмо военного деспотизма на ваших ч шеях, (Письмо к маркизу де Лафайету. 1816 г.)
У него абсолютно отсутствовало представление о правом и Неправедном, о хорошем и дурном. Если бы он только мог задуматься о миллионах человеческих жизней, которые он погубил или послужил причиной их гибели, о бедствиях целых стран от мародерства, грабежа, пожаров и голода, о лишении власти законных правителей народов без согласия их граждан... о перекройке сложившихся человеческих обществ — то рассечении их, то беспорядочном смешении заново по своему капризу, если бы мог задуматься об уничтожении лучших надежд человечества на восстановление прав человека и улучшение его положения, задуматься о «бесконечной цепи чудовищных преступлений. Я бы сказал, что человек, который смог бы счесть все это ни за какое не преступление, должен был бы быть монстром в моральном отношении, на которого' каждый должен был бы поднять свою руку, чтобы лишить жизни, (Письмо к Джону Адамсу. 1823 г.)
Наказание, которое он сейчас претерпевает за свои жестокости и преступления, должно служить утешением каждому праведному сердцу. Это доказывает, что есть над нами бог на небесах. И что он справедлив, а не безразличен к тому, что происходит в этом мире. А мы не можем не желать этому бесчеловечному жалкому созданию долгой-долгой жизни, чтобы время и сила страданий сравнялись с мерой его зверств. Но, конечно, никакие его страдания не смогут искупить его преступления против свобод и счастья человеческой расы — те бедствия, которым он подверг свое собственное поколение и те поколения, которым еще лишь предстоит жить, всех, на кого он надел оковы деспотизма! (Письмо к Тикнору. 1817 г.)
ЖАК НЕККЕР
Красноречие в высшей степени, знания в сфере финансового порядка и расчетов — отличительные свойства, характеризующие его личность. Честолюбие — его первая страсть, стремление к добродетели — вторая. Он не пришел к открытию той высшей истины, согласно которой смелая, недвусмысленная добродетель — лучший помощник даже для честолюбия... Его способность к суждению— отнюдь не высшего порядка и, скорее, с трудом достигает второго; его решимость — хрупка и неустойчива; а в целом это редкий пример того, насколько человек может быть ниже завоеванной себе репутации...
Природа наделила Неккера горячей страстью к славе, но не даровала ему вместе с тем тех свойств и способностей, которые
294
позволяют идти к этой цели прямыми путями. Это союз плодотворного воображения с весьма ограниченным талантом... Его богатство, его занятия, его кухня и стол, его добродетельная, умная и хорошо образованная жена доставили ему знакомство и устойчивые отношения со многими людьми выдающегося положения, заслуг или талантов... Не всегда деликатный в выборе средств, он преуспел в том, чего так желал,— утвердил себя в общественном мнении...
Все эти обстоятельства создали ему поразительную репутацию... Люди даже не задумываются о том, что за недолгое время своего министерства он более чем вдвое увеличил свое состояние... Я бы сравнил его с управляющим имением, который своим ведением дел не то чтобы совсем уж разоряет своего хозяина, ио обогащает себя за его счет. (Письмо к Джону Джею. 1789 г.)
МАДАМ НЕККЕР
Мадам Неккер была искренней и превосходной женщиной, но не очень приятной в беседе, так как.,, была очень нервной и суетливой. Она редко могла подолгу оставаться на одном и том же месте или долго беседовать на одну тему. Я бывал свидетелем, того, как за время ужина она могла выходить из-за стола по пять или шесть раз и ходить по своему салону взад-вперед, чтобы успокоиться и овладеть собой. (Беседа с Дэниэлом Уэбстером. 1824 г.)
ТОМАС ПЕЙН
Они [лорд Болингброк и Пейн] были похожи в своем умении наживать себе жестоких врагов среди священников и фарисеев своего времени. Оба были честными людьми, оба отстаивали свободу для человека... Ни один писатель не мог превзойти Пейна в естественной легкости и убедительности стиля, в проницательности и выразительности, в счастливом умении делать ясным предмет, о котором писал, и в простоте и непритязательности языка. В этом его можно сравнить с д-ром Франклином. (Письмо к Ф. Эппису. 1821 г.)
Пейн больше думал, чем читал. (Письмо к Дж. Картрайту, 1824 г.)
МАКСИМИЛИАН РОБЕСПЬЕР
Каким огромным препятствием для будущих попыток борьбы за свободу станут жестокости и зверства Робеспьера! (Письмо к Т. Коксу. 1795 г.)
Робеспьер встретил свою судьбу, а его память — проклятие,
295
которое он столь справедливо заслужил, (Письмо к мадам де Сталь, 1813 г.)
ДЭНИЭЛ УЭБСТЕР
Мне доставило большое удовольствие знакомство с м-ром Уэбстером. Он, весьма возможно, приобретет большой вес в нашем правительстве. (Письмо к Джеймсу Монро. 1824 г,)
НОЙ УЭБСТЕР
Я рассматриваю Уэбстера как простого педагога, обладающего ограниченным пониманием вещей, очень сильными предрассудками и партийными пристрастиями. (Письмо к Джеймсу Мэдисону. 1801 г.)
ДЖОРДЖ УИТ
Ни один человек не оставил по себе более почитаемой памяти, чем Джордж Уит. Его добродетели и достоинства были самой чистой воды; его честность — непреклонна и его справедливость— точна. Он был горячим патриотом, и за свою преданность свободе, естественным правам человека и человеческому равноправию он может по праву зваться Катоном своей страны, если оставить в стороне скупость и алчность этого римлянина: еще не было на свете человека бескорыстнее Джорджа Унта. (Письмо к Дж. Сондерсону. 1820 г.)
БЕНДЖАМИН ФРАНКЛИН
Это украшение нашей страны и, я могу сказать, всего мира, (Письмо к М. Гранду. 1790 г.)
Величайший человек и украшение своего века и страны, в которой он жил. (Письмо к С, Смиту. 1798 г.)
Отец американской философии. (Письмо к Дж. Уильямсу. 1796 г.)
Время сделает его еще более великим, тогда как наши имена оносотретсо страниц своих анналов, (Письмо к У. Смиту. 1791 г.)
Наследование д-ру Франклину в качестве посланника при французском дворе было [для меня] превосходной школой смирения. Когда меня представляли кому-нибудь как посланника Америки, самым обычным в этом случае вопросом бывало... «Ах, так это вы, сэр, заменили доктора Франклина?». Я обычно отвечал: «Нет, сэр! Никто не может заменить его. Я только лишь его преемник». (Письмо к ...[?]. 1791 г.)
ФРИДРИХ-ВИЛЬГЕЛЬМ II ПРУССКИЙ
Бульдог тирании, (Письмо к Дж. Джею. 1789 г.)
ПРИМЕЧАНИЯ
Адамс Джон (1735—1826)—выдающийся американский государственный деятель, основатель «династии Адамсов». В годы Войны за независимость занимался активной политической и дипломатической деятельностью. В 1789—1797 гг.— вице-президент, а 1797—1801 гг.— второй президент США.
Адамс Сэмюэль (1722—1803)—видный деятель американской революции. В последующие годы сенатор штата Массачусетс, а в 1794—1799 гг. — губернатор этого штата.
Александр I (1777—1825) —император России в 1801— 1825 гг.
Английская конституция — отличается от конституций подавляющего большинства государств тем, что не представляет собой единого, принятого в определенное время акта, а является совокупностью законов, прецедентов и традиций, определяющих систему правления как конституционную монархию. Она традиционно, понимается как состоящая из двух частей — писаной и «неписаной». Первую часть образуют разнообразные статуты и акты парламента (Великая хартия вольностей 1215 г., Хабеас корпус акт 1679 г., Билль о правах 1689 г. и многие другие, число которых превышает несколько тысяч). К этой же части относятся и судебные реше-, ния, устанавливающие различные прецеденты, главным образом в отношении прав и свобод личности. К «неписаной» части конституции относятся имеющие чрезвычайно важное значение обычаи (так называемые «конституционные соглашения») — формирование
297
правительства лидером партии, располагающей большинством в палате общин, парламентская ответственность министров, осуществление королевских прерогатив и т. д.
Арианство — течение в христианстве, существовавшее в IV— VI вв. Название получило по имени основателя — александрийского священника Ария (ум. в 336). Ариане не принимали основного догмата официальной христианской церкви, в соответствии с которым Бог-сын единосущен Богу-отцу. В 325 г. на Никейском соборе и в 381 г, на Константинопольском соборе осуждено как ересь.
Аристотель (384—322 гг. до н. э.) — знаменитый древнегреческий философ, основоположник логики.
Арминиане— в голландской кальвинистской церкви последователи доктрины Якоба Арминия (1560—1609), оставлявшей в учении о предопределении место свободе воли. Были сторонниками веротерпимости.
Афанасий Александрийский (293(?)—373) —богослов, с 328 г.— епископ Александрии, активный противник арианства.
Баптисты — сторонники одной из разновидностей протестантизма. Исходя из своего вероучения, согласно которому спасение человека возможно лишь через личную веру в Христа, без посредничества церкви, отвергают иконы, церковные таинства и церковную иерархию.
Берк Эдмунд (1729—1797)—видный английский политический деятель, один из лидеров вигской оппозиции, член парламента в 1765—1794 гг. В период Великой французской революции опубликовал ряд работ с резкой критикой революции.
Билль о правах 1689 г.— акт парламента Великобритании, провозгласивший право подачи петиций, свободу парламентских дебатов, свободу выборов в парламент, запретивший королю без согласия парламента взимать налоги, набирать и содержать армию в мирное время, приостанавливать действие законов. Резко ограничив прерогативы короны и гарантировав права парламента, заложил основы английской конституционной монархии.
Билль о правах — первые десять поправок к Конституции США, гарантировавшие основные права и свободы личности, в том чис
298
ле: свободу слова, печати, собраний и петиций; свободу вероисповедания; право на неприкосновенность личности, жилища и имущества; право на владение оружием; право . на суд присяжных по всем гражданским делам; запрет на повторное преследование за одно и то же преступление и на принуждение к даче показаний против самого себя (так называемая 5-я поправка). Отсутствие в тексте Конституции гарантий основных прав и свобод человека .было одним из серьезных ее недостатков, тем более что большинство штатов уже включило в свои конституции декларации или билли о правах. В ходе ратификации Конституции семь штатов обусловили свое одобрение требованием дополнить ее статьями о правах человека. Первая сессия Конгресса к концу сентября 1789 г. приняла Билль о правах, который после ратификации его необходимым числом штатов в декабре 1791 г. вступил в силу.
Блэкстон Уильям (1723—1780)—английский юрист и правовед, автор «Комментариев к законам Англии», длительное время являвшихся основным пособием по изучению общего права в Великобритании и США.
Болингброк Генри Сент-Джон, виконт (1678—1751)—английский политический деятель и публицист, один из лидеров тори.
Бонапарт Наполеон (1769—1821)—выдающийся государственный деятель и полководец, первый консул Французской республики в 1799—1804 гг., император французов в 1804—1814 гг, и в марте — июне 1815 г.
Брут Марк Юний (85—42 до н. э.) — римский политический деятель, один из убийц Юлия Цезаря.
Бурбоны — королевская династия, правившая во Франции в 1589—1792, 1814—1815, 1815—1830 гг. Испанская ветвь Бурбонов занимала престол в Испании в 1700—1808, 1814—1868, 1874— 1931 гг. и с 1975-го — поныне, в королевстве обеих Сицилий (Неаполь) — в 1735—1805, 1814—1860 гг. Бурбонами были и герцоги Пармы и Пьяченцы в 1748—1802, 1848—1852 гг.
Бриссотинцы — сторонники Жака Пьера Бриссо (1754—1793), деятеля Великой французской революции, лидера жирондистов, казненного по приговору революционного трибунала.
299
Бэкон Фрэнсис, первый барон Веруламский и виконт Сент* Олбанский (1561—1626)—английский государственный деятель и философ. В своих трудах, в частности в «Развитии науки» (1605), отстаивал экспериментальные методы познания.
Бэрр Аарон (1756—1836)—американский политический деятель, вице-президент США в 1801—1805 гг. 10 июля 1804 г. убил на дуэли Александра Гамильтона. В двух штатах против него были выдвинуты обвинения в убийстве. В 1807 г. был предан суду по обвинению в государственной измене за организацию заговора с целью отложения от федерации западных штатов США. Однако на судебном процессе, который вел политический враг Джефферсона — председатель Верховного суда США Джон Маршалл, он был оправдан из-за разногласий в определении понятия государственной изменц. Многие видели в этом пристрастное политическое решение антиреспубликанцев.
Бюффон Жорж Луи Леклерк, граф де (1707—1788)—знаменитый французский натуралист, директор парижского Ботанического сада, автор фундаментальной «Естественной истории».
Вашингтон Джордж (1732—1799)—выдающийся американский государственный деятель. В годы Войны за независимость главнокомандующий американской армией. В 1789 г. был избра^ первым президентом США и занимал эту должность два срока.
Великая хартия вольностей 1215 г.— грамота, которой английский король Иоанн Безземельный был вынужден признать ограничения королевской власти в пользу феодалов и парламента. Ее принятие считается в Англии началом развития парламентской демократии.
Венский конгресс — международный конгресс, завершивший войну европейских держав с наполеоновской Францией и продолжавшийся с сентября 1814 г. по июнь 1815 г. Заключительный генеральный акт, подписанный 9 (21) июня 1815 г., лишал Францию всех ее завоеваний, узаконивал передел Европы и колоний.
ВерЖенн Шарль Гравье, граф де (1717—1787) — видный французский дипломат и политик. В 1774—1787 гг.— министр иностранных дел Франции.
300
Виги — в Великобритании сторонники противостоящей тори политической партии, стремившиеся ограничить королевскую власть за счет усиления полномочий парламента. В период Американской революции вигами в Америке называли сторонников независимости американских колоний. В дальнейшем в США к 1834 г. образовалась партия вигов, выражавшая преимущественно интересы финансовых и торгово-промышленных кругов. Она просуществовала около двадцати лет, когда после ее распада часть вигов вошла в образовавшуюся в 1854 г. республиканскую партию.
Виктор Амадей III (1726—1796)—король Сардинии в 1773— 1796 гг.
Вольтер Мари Франсуа Аруэ (1694—1778) — выдающийся представитель французского Просвещения, философ, поэт, писатель и публицист.
Восстание Д. Шейса — вооруженное выступление в ряде графств Массачусетса в августе 1787 г.— феврале 1788 г., возглавлявшееся ветераном Войны за независимость капитаном Д. Шей-сом. Разорение фермеров, заключение за долги в тюрьму, отказ законодательного собрания утвердить в качестве законного платежного средства «дешевые» бумажные деньги вместо звонкой монеты привели к массовым волнениям, закрытию судов. Попытка в январе 1788 г. захватить федеральный арсенал, находившийся в Спрингфилде, была отбита войсками, и к концу февраля восстание было полностью подавлено.
Галилей Галилео (1564—1642)—итальянский физику астроном, один из создателей научного естествознания, развивший гелиоцентрическую систему, мира, выдвинутую Коперником.
Галлатин Альберт (1761—1849) —американский государственный деятель, министр финансов в администрациях Т. Джефферсона и Дж. Мэдисона.
Гамильтон Александр (1757—1804) — американский государст-. венный деятель, лидер партии федералистов, в 1789—1795 гг.— министр финансов в администрации Дж. Вашингтона. Убит на дуэли А. Бэрром.
Генри Патрик (1736—1799) — американский политический деятель, активный участник Войны за независимость. В 1776—1779,
301
1784—1786 гг.— губернатор Виргинии. Выступал против федеральной Конституции США, был одним из лидеров движения за принятие Билля о правах.
Георг III (1738—1820)—король Великобритании в 1760— 1811 гг. Симптомы помешательства у Георга III проявились в 1765 г., но тщательно скрывались. С осени 1788 г. болезнь короля стала явной, но он продолжал формально оставаться на троне до 1811 г., когда его сын, будущий король Георг IV, был объявлен регентом.
Георг IV (1762—1830)—король Великобритании в 1820— 1830 гг.
Гомер (между XII—VII вв. до н. э.) —легендарный поэт Древней Греции, которому приписывается авторство эпических поэм «Илиада» и «Одиссея».
Грин Натаниэль (1742—1786)—американский военачальник, один из героев Войны за независимость.
Густав III (1746—1792)—король Швеции в 1771—1792 гг.
Дантон Жорж Жак (1759—1794) — деятель Великой французской революции, сторонник якобинцев, занимал примирительную позицию по отношению к жирондистам. Казнен по приговору революционного трибунала.
Декарт Рене (1596—1650)—французский философ, математик и физик. Один из основоположников метода современного научного мышления, создатель теории «вихрей» — движения частиц по замкнутым кривым.
Дело «Марбюри против Мэдисона» вошло в историю США как первый случай признания Верховным судом США неконституцион-ности закона, принятого федеральным конгрессом. Его истоки восходят к противостоянию между федералистами и республиканцами, победившими иа выборах 1800 г. Промежуток между выборами и вступлением Т. Джефферсона в должность президента 4 марта 1801 г. федералисты использовали для принятия 27 февраля закона о реформе судебной системы, значительно расширявшего число окружных судов. Стремясь обеспечить своей партии контроль над судебной системой, Дж. Адамс накануне инаугурации Т. Джефферсона произвел серию «полуночных назначений» иа су
302
дебные должности. Среди них было назначение У. Марбюри одним из мировых судей в округе Колумбия, но новой администрацией ему, как и ряду других судей, было отказано в выдаче патента на эту должность. Марбюри и его, коллеги обратились в Верховный суд с требованием заставить государственного секретаря Дж. Мэдисона выдать им желаемые патенты. Председатель Верховного суда федералист Дж. Маршалл, стремясь избежать открытого столкновения с исполнительной властью, в феврале 1803 г, признал действия администрации Т. Джефферсона незаконными, но одновременно аннулировал статью судебного закона 1789 г., на основании которой действовал Марбюри, признав ее противоречащей Конституции.
Джексон Эндрю (1767—1845)—американский государственный деятель, генерал, в 1829—1837 гг. седьмой президент США. Политическая группировка, поддерживавшая Джексона, положила начало демократической партии, существующей в США и поныне.
Директория — правительство Франции после свержения якобинской диктатуры, учрежденное в соответствии Конституцией 1795 г. Существовала с 4 ноября 1795-го по 10 ноября 1799 г. и состояла из пяти членов (директоров), избиравшихся Советом пятисот и Советом старейшин.
Доктрина Монро — внешнеполитическая концепция, сформулированная и провозглашенная 2 декабря 1823 г. в послании Конгрессу президента США Дж. Монро, Доктрина утверждала идею разделения мира на «европейскую» и «американскую» системы, в соответствии с которой США обязались и впредь проводить политику невмешательства во внутренние дела европейских государств, требуя от них, в свою очередь, аналогичного отношения к территории Западного полушария. Сыграв положительную роль в борьбе за независимость ряда латиноамериканских стран, доктрина в дальнейшем стала использоваться в более широкой интерпретации в качестве обоснования для притязаний США на господствующее положение в Западном полушарии.
Дюпон де Немур Пьер Самюэль (1739—1817)—французский политический деятель и экономист, яркий представитель школы физиократов. На протяжении многих лет состоял в интенсивной пе
303
реписке с Т. Джефферсоном. В 1814 г. эмигрйровал в США. Его сын Э. И. Дюпон основал в 1802 г, в Уилмингтоне пороховой завод, ставший со временем основой одной из крупнейших в мире химических корпораций.
Евклид — древнегреческий математик III в. до н. э. Автор первого из дошедших до нас теоретического трактата по математике, работ по астрономии, оптике, музыке.
Екатерина II (1729—1796)—императрица России в 1762— 1796 гг.
Жирондисты. — политическая группировка периода Великой французской революции, получившая свое название от департамента Жиронда, уроженцами которого были многие ее представители в Законодательном собрании. Выражали интересы торгово-промышленной и сельской буржуазии. После свержения 10 августа 1792 г^ монархии и до народного восстания 31 мая — 2 июня 1793 г. находились у власти. Осенью 1793-го с наступлением якобинской диктатуры многие из жирондистов были казнены.
Импичмент — процедура привлечения к ответственности и судебного рассмотрения дел о преступлениях высших должностных лиц и судей, сложившаяся в Великобритании с XIV в. и воспринятая США. По Конституции США право «возбуждения преследования в порядке импичмента» предоставлено палате представителей, а «исключительное право осуществления суда в порядке импичмента»— сенату. Для вынесения приговора необходимо одобрение его двумя третями присутствующих сенаторов. Приговор ограничивается отстранением от должности и лишением права занимать какую-либо должность на службе США. После суда импичмента при необходимости возможно также проведение соответствующего расследования уже в обычном судебном порядке с предъявлением обвинения и вынесением судом наказания в соответствии с законом. Субъектами ответственности в порядке импичмента выступают президент, вице-президент и все гражданские должностные лица федеральных органов власти, включая судей.
Инаугурация — торжественная церемония вступления в должность президента США.
304
5 Иосиф iHrJ’afy&pi А^зфии в 1765—
1790 гг. - . ;• ..' t . ' ‘ _f , -/ .......
Итурбиде Агустин де (1783—1824)—мексиканский государст-венный и военный деятель. В ходе буржуазной революции 1820— 1823 гг. возглавил вооруженное выступление за Отделение от Испании. В 1822 г. провозгласил себя. императором Агустином I, установил в стране террористический режим. В 1823 г. был вынужден отречься и бежал • в Европу. После нелегального возвращения на следующий год был схвачен и расстрелян.
Калигула Гай Цезарь Германия (12—41)—римский император в 37—41 гг.
Кальвинизм— христианское вероучение, основанное в процессе Реформации Ж. Кальвином (1509—1564). В его основе лежат доктрины об абсолютном неизменном предопределении богом еще до сотворения мира одних людей к «спасению», других — к погибели, одних — к раю, других — к аду, и о божественном невмешательстве в закономерность мира. Организация кальвинистской церкви резко отличается от иерархического построения католической церкви, но основывается на строжайшей дисциплине и беспрекословном подчинении руководству общины..
Карл IV Испанский (1748—1819)—король Испании в 1788— 1808 гг. В ходе первой испанской революции 1808—1814 гг. был вынужден отречься от престола в пользу своего сына Фердинанда VII.
Катилина Луций Сергий (ок, 108—62 до н. э.)—римский политический деятель, организатор заговоров с целью насильственного захвата власти.
Катон Марк Порций Старший (234—149 до н. э.)—римский государственный деятель и писатель. k
Квакеры — религиозная христианская община, основанная в середине XVII в. английским ремесленником Дж. Фоксом. Квакеры, называвшие себя «Обществом друзей», отвергали институт священников и церковные таинства, проповедовали пацифизм. Из-за преследований английской церкви многие из них эмигрировали в Северную Америку.
п Зак. № 114
305
лорд, Эдуард (1552,—1634) — крупнейший' знаток и комментатор английского общего права. 5J
; Колледж Уильяма и Мэри — одно.,из старейших -учебных заведений в Северной Америке^ основанное в 1693 г. Назван в. честь короля Англии Уильяма (Вильгельма III) и его жены Марии II Стюарт.
Ларошфуко Франсуа VI, герцог де (1613—1680)—французский придворный и военачальник, активный участник Фронды. Автор широкоизвестных «Мемуаров» (1662) и «Максим» (1665).
Лафайет Мари Поль Жозеф Ив Рок Жильбер дю Мотье, маркиз де (1757—1834)—французский военачальник и политический деятель; Участвовал добровольцем в Войне за независимость США. Личный друг Дж. Вашингтона и многих выдающихся деятелей Американской революции. Активный деятель Великой французской революции и революции 1830 г. во Франции.
Легислатура—общее название законодательных собраний в американских колониях и штатах.
Ливий Тит (59 до н. э.— 17 н. э.)—известный римский историк.
Линкольн Авраам (1809—1865)—выдающийся американский государственный деятель, шестнадцатый президент США в 1861— 1865 гг.
Лойола Игнатий (1491?—1556)—основатель ордена иезуитов. В 1622 г. за заслуги перед католической церковью канонизирован.
Локк Джон (1632—1704)—английский философ-материалист, создатель идейно-политической доктрины либерализма. В учении о государственной власти и праве развил идею о переходе от естественного к гражданскому состоянию и формам государственного управления. В знаменитых «Двух трактатах о государственном правлении» (1690) обосновал теорию конституционной парламентской монархии..
Льюис Мэриуэзер (1774—1809)—американский исследователь и путешественник. В 1801—1803 . гг.— секретарь президента Т. Джефферсона. В 1804—1806 гг. при поддержке президента вместе с У. Кларком организовал экспедицию по поискам сухопутно
Ж
го прохода через’континент к Тихому’Ъкбану;> уСпешновышОДшую на его побережье. С 1807 г.— губернатор Луизианы.’ 1 •
Людовцк XVI (1754—1793)— король Франции в 4774— 1792 гг. Казнен по приговору революционного конвейта.
Людовик XVIII (1755—1824)—Станислав Ксавье, граф Прованский, младший брат Людовика XVI. В 1814—1824 гг.— король Франция.
Макиавелли Никколо' (1469—1527)—итальянский государственный деятель периода Флорентийской республики (1498—1512), политический мыслитель и писатель. Автор знаменитого сочинения «Государь» (1513).
Марат Жак Поль (1743—>1793)—деятель Великой французской революции, ученый и публицист, издатель газеты «Друг народа». В начале 1793 г. предстал: перед революционным трибуналом, но был оправдан. Вместе с Робеспьером руководил подготовкой восстания 31 мая — 2 июня 1793 г., свергнувшего Жирондистов. Убит Шарлоттой Корде.
Мария I (1734—1816) — королева Португалии с 1777 г, В связи с нервным заболеванием королевы с 1788 г. страной управлял ее сын Жуан. После оккупации Португалии Францией в 1808 г. королевская семья переехала в Бразилию.
Мария Антуанетта (1755—1793) — дочь австрийского императора Франца I и императрицы Марии Терезии, жена (с 1770 г.) короля Франции Людовика XVL Казнена по приговору революционного конвента.
Маршалл Джон (1755—1835)—американский политический деятель. В 1800—1801 гг.— государственный секретарь в администрации Дж. Адамса. В 1801—1835 гг.— председатель Верховного суда США. Политический противник Т, Джефферсона, в противодействии политике которого использовал и свое высокое положение в судебной системе страны.
Месурадо — мыс близ устья р, Сент-Пол в Западной Африке. В этом районе Американское колонизационное общество, созданное в 1817 г. для осуществления идеи постепенного переселения в Африку освобожденных негров-рабов, одним из инициаторов которой еще с 1776 г. был Т, Джефферсон, приобрело в 1821 г, тер-
307
•риторинт, куда . наряду '^о Сьерра-Леоне начали прибывать•из; США свободные, негры. Через год здесь , был основан г. Монровия,. ставший -затем столицей республики Либерия. i
Методисты — сторонники одного из направлений протестантизма, считавшие своей главной целью последовательное, методичное соблюдение всех религиозных предписаний.
•Милиция — в Америке местное ополчение, рекрутировавшееся из числа взрослого мужского населения.. В колониальный период участвовала в военных действиях, проводимых метрополией в Северной Америке, в том числе и в войнах с индейцами. В годы Войны за независимость составила ядро Континентальной армии, помимо которой в военных действиях участвовала и милиция штатов. В последующий период призывалась нд службу <в случае необходимости» президентом США, который в соответствии с Конституцией является главнокомандующим армией, флотом и милицией отдельных штатов. .
Монро Джеймс (1758—1831)—выдающийся американский государственный деятель. В 1790—1794 гг.—сенатор, в _ 1794— 1796 гг.— посланник во Франции, в 1799—1802 и в 1811 гг.—г губернатор Виргинии. В 1803 г. вел в Париже переговоры о приобретении Луизианы, в 1803—1807 гг.— посланник в Великобритании. В 1811—1817 гг.— государственный секретарь в администрации Дж.. Мэдисона, в 1814—1815 гг.— военный министр. Пятый президент США в 1817—1825 гг.
Монтаньяры — в период Великой французской революции название левой демократической группировки Конвента, представлявшей партию якобинцев и занимавшей в Конвенте верхние скамьи, благодаря чему и получили свое название (от montagne — гора).
Монт ель Мишель де (1533—1592)—французский философ, писатель, автор знаменитых «Опытов», впервые изданных в 1580— 1588 гг.
Монтескье Шарль Луи де Секонда, барон де Ла Бреде и де (1689—1755)—представитель французского Просвещения, философ, основатель теории разделения властей, автор знаменитого «Духа законов»,
308
Мэдисон Джеймс (1751—1836)---выдающнйся американский государственный дёятель. Активный участник конституционного конвента 4787 г. В 1789—1797 гг.— конгрессмен, в 1801—1809 гг.— государственный секретарь в администрациях Т. Джефферсона. Четвертый президент США в 1809—1817 гг.
Неккер Жак (1732—1804)—французский государственный деятель швейцарского происхождения. С 1776 по 1790 г. три раза, с перерывами, назначался генеральным директором финансов Франции. В 1790 г. вернулся в Швейцарию.
Нерон Клавдий Цезарь Друз Германик (родовое имя Луций Домициан Агенобарб) (37—68) — римский император в 54—68 гг.
Ньютон сэр Исаак (1643—1727)—выдающийся английский физик, создатель классической механики.
Общество Таммани— организация, созданная в мае 1789 г, ветераном Войны за независимость У. Муни, основу которой составили местные «Сыны свободы» — члены патриотического движения, получившего широкое развитие накануне американской революции. Названа по имени вождя- племени делавэров Таммани (Там-маненда), считавшегося покровителем «Сынов Святого Таммани» — индейцев этого племени, бывших- союзниками «Сынов свободы». Вследствие этого общество придерживалось индейской атрибутики. Активно поддерживало политическую программу джефферсоновских республиканцев. Будучи зарегистрировано в 1805 г, как благотворительная организация, выступало в защиту конституционных прав рядовых граждан, а позднее и иммигрантов. С середины XIX в. резиденция общества — Тамманй-холл превратилась в штаб-квартиру комитета демократической партии Нью-Йорка. Печальную известность Таммани-холл приобрел в 1860—1871 гг., когда его возглавил прославившийся казнокрадством и мошенничеством «босс» У. Твид, осужденный на 12 лет тюрьмы.
Общество Цинцинната — организация офицеров — ветеранов Войны за независимость США, созданная в мае 1783 г. Свое название получила по имени известного римского политического деятеля и полководца Луция Квинта Цинцинната, который дважды, будучи призван возглавить отражение вражеской угрозы Риму, возвращался после победы к мирному сельскому труду. Отделе
309
ния., общества были^ созданы so всех штатах, а число , его членов достигало 2,5 тыс. человек, включая и иностранных, преимущественно французских, офицеров, участвовавших в. войне. Первым президентом общества был Дж. Вашингтон. Возникновение общества встретило резкую оппозицию в стране, особенно предусмотренное его уставом наследственное членство и создание специального . денежного фонда. С осуждением общества выступили законодательные собрания ряда штатов, ведущие политические деятели, причем не только демократы, как Т. Джефферсон, Б. Франклин, но и будущие лидеры федералистов Дж. Адамс, Дж. Джей. В итоге общество оказалось скомпрометированным в глазах общественного мнения и к началу XIX в. ничего в США о нем не напоминало, кроме основанного в 1788 г. членами общества г. Цинциннати.
Пейн Томас (1737—1809)—американский публицист английского происхождения, участник Американской и Великой французской революций. Широкую известность получил после опубликования в 1776 г. памфлета «Здравый смысл», в котором он призывал к восстанию против метрополии, провозглашал равенство всех людей и их прирожденные естественные права. В другом знаменитом памфлете — «Права человека» (1791—1792) развивал идею народного суверенитета и республиканизма. Во Франции, получив гражданство, был избран членом Конвента, примкнул к жирондистам, после их падения лишен гражданства и заключен в тюрьму, где провел около года. Освобожден по просьбе американского посланника Дж. Монро. Последние годы жизни провел в США, будучи фактически подвергнут остракизму за атеистические воззрения, выраженные в памфлете «Век разума» (1794—1796), и резкую критику правительства Дж. Вашингтона.
Пендлтон Эдмунд (1721—1803)—виргинский политик, неоднократно избиравшийся в местное законодательное собрание. С 1779 г. возглавлял апелляционный суд штата.
Пресвитериане — сторонники течения в кальвинистской церкви, основанного во второй половине XVI в. учеником Ж- Кальвина Дж. Ноксом (1505—1572) в Шотландии и распространившегося затем в-Англии, Выступали за строгое единообразие, упрощение
310
культа, замену епископов выборными старейшинами {пресвитерами). '
Республиканская партия (не следует смешивать с ныне существующей) — одна из первых американских политических партий, сторонников которой называли также «демократическими республиканцами» или по имени их лидера — «джефферсоновскими республиканцами». Сложилась в период становления американского государства в конце 80-х — начале 90-х гг. XVIII в. в противовес партии «федералистов». После победы Т. Джефферсона на выборах 1800 г. находилась у власти почти четверть века. Зимой 1824—1825 гг. партия раскололась. Сторонники Дж. К. Адамса и Г. Клея стали именоваться «национальными республиканцами», а группировка, поддерживавшая 3. Джексона, сохранила * название «демократические республиканцы». Последняя, организационно оформившись в ходе избирательной кампании 1827 г., стала позднее именоваться демократической партией, существующей в США и поныне. «Национальные республиканцы» и сторонники Дж. Кэлхуна, порвавшего в 1832 г. с Э. Джексоном, образовали в 1834 г. партию вигов, просуществовавшую до середины 50-х гг. XIX в. В 1854 г. виги и ряд других партий, выступавших с антирабовдддельческнх позиций, основали новую республиканскую партию, существующую до сегодняшнего дня.
Робеспьер Максимилиан Франсуа Мари Исидор де (1758— 1794)—деятель Великой французской революции. Вместе с Маратом руководил борьбой против жирондистов. Теоретически обосновал революционно-демократическую диктатуру якобинцев, заменившую конституционный режим. Проводил политику революционного террора. После падения якобинской диктатуры гильотинирован без суда.
Саллюстий Г ай Крисп (86—34 до н. э.) — римский политиче-
ский деятель и историк.
Священный союз — союз европейских монархов, заключенный после победы над Наполеоном для борьбы с революционным и национально-освободительным движением и выполнения решений Венского конгресса. «Акт Священного союза» был подписан в Париже 26 сентября 1815 г, императором России Александром I, им
311
ператором Австрии1 Францем I И королём Пруссии Фридрихом Вильгельмом III. 19 . ноября 1815 г. к ним присоединился короле Франции Людовик XVIII,- а затем большинстве других европейских монархов. Англия формально не вошла в Священный союз, но ее представители участвовали в конгрессах союза. Национально-освободительные движения в Греции, Латинской Америке, революции 1830 г. во Франции н Бельгии, польское восстание 1830—1831 гг. нанесли удар по Священному союзу. Попытки реанимировать его в 1833 г. Оказались малоуспешными, а революция 1848 г. во Франции привела к распаду Священного союза.
Сереет Мигель (1511—1553)—испанский теолог и врач. Критиковал догмат о «троичности» Бога, обличал папство и полемизировал с Ж. Кальвином, за что подвергался преследованиям со стороны как католиков, так и кальвинистов. Последними был обвинен в ереси и за отказ отречься от своих убеждений сожжен на костре в Женеве.
Сократ (469—399 до н. э.) — древнегреческий философ.
Сталь-Гольштейн Анна Луиза Жермена, баронесса де (1766— 1817) — французская писательница и теоретик литературы, дочь Ж- Неккера.
Тауншип — старинная английская административная единица, По площади равная приходу или являвшаяся его частью. В некоторых североамериканских колониях, а затем штатах — часть графства, в ряде южных штатов — избирательный или административный округ. При межевании фонда общественных земель тауншип составлял 36 секций, или 36 кв. миль.
Тацит Публий Корнелий (58?—117)—римский писатель и историк, крупнейший представитель «серебряного века» римской историографии. Автор принесших ему мировую славу «Истории» и «Анналов».
Тори — в Великобритании сторонники политической группировки, первоначально поддерживавшие свергнутую династию Стюартов, а затем консервативный порядок, королевскую власть и государственную церковь, стремились сохранить традиционную политическую структуру, боролись против парламентских реформ. В современной Англии так по традиции называют консерваторов. В США
312
тори означали сторонников метрополии и борьбе против независимости американских колоний.
Траян Марк Ульпий. (53—117)—римский император в 98— ,117. гг.
Тюрго Анн Робер Жак, барон де л'Ольн (1727—1781)—французский государственный деятель, экономист и социолог, представитель школы физиократов. Занимал министерские посты, но из-за противодействия попыткам реформ вынужден был уходить в отставку.
Уэбстер Дэниэл (1782—1852)—американский политический
деятель, известный оратор.
Уэбстер Ной (1758—1843)—известный американский ученый, лексикограф. Его имя до нынешнего времени носят издаваемые в США толковые словари английского языка.
Уит Джордж (1726—1806)—американский политик и юрист, профессор права в Колледже Уильяма и Мэри. Среди его учеников — Т. Джефферсон, Дж. Монро, Г. Клей- и др.
«Федералист» — серия из 85 публицистических статей в поддержку Конституции США, публиковавшаяся с 27 октября 1787 г. по 28 мая 1788 г. в ряде нью-йоркских газет. Под .псевдонимом «Публий» скрывались А. Гамильтон, Дж. Мэдисон и Дж. Джей, написавшие соответственно 51, 26 и 5 статей; остальные три . были совместным творчеством Гамильтона н Мэдисона, «Федералист» является наиболее значительным памятником американской политической мысли того времени и самым авторитетным комментарием к Конституции США, сохранившим и доныне свое значение.
Федералисты — первоначально сторонники Конституции США 1787 г. После образования первого федерального правительства США так стали называть приверженцев курса во внутренней и внешней политике, проводимого А. Гамильтоном. Именно в этот период в острой оппозиции к ним находились принявшие имя республиканцев сторонники Томаса Джефферсона; не следует забывать, что последние стойко придерживались идей Конституции и принципа единой федерации, ио стремились придать им более демократический характер. После выборов 1800 г. федералисты постепенно сошли с политической арены.
313
Фердинанд IV Неаполитанский ; (1751—1825) —представитель Испанской ветви Бурбонов. С 1759 г. под именем Фердинанд TV — король Неаполя н под именем Фердинанд III — король Сицилии. В период наполеоновских войн в 1799 г. и в 1806—1815 гг. сохранял власть только над Сицилией. В 1816—1825 гг.— король обеих Сицнлий. /
Франклин Бенджамин (1706—1790)—выдающийся американский ученый, мыслитель, политический деятель и дипломат.
Фридрих II Великий (1712—1786)—король Пруссии в 1740— 1786'гг.
Фридрих Вильгельм II (1744—1797)—прусский король с 1786 г., унаследовал трон своего дяди Фридриха Великого.
Хабеас корпус — закон о неприкосновенности личности (Habeas corpus act), принятый английским парламентом в 1679 г. Этот закон требовал доставки арестованного в кратчайший срок в суд для рассмотрения законности его ареста и утверждал право каждого гражданина получить предписание о доставке его с этой целью в суд. Основные положения этого закона были восприняты Соединенными Штатами,
Хау сэр Уильям (1729—1814) — английский военачальник, С 1775 г. по 1778 г. командовал войсками в Северной Америке. Вместе со своим братом адмиралом лордом Ричардом Хау, возглавлявшим военно-морские силы в Северной Америке, был членом «мирной миссии», пытавшейся уговорить американцев сохранить существующее положение в отношениях между метрополией и колониями.
Христиан VII (1749—1808)—король Дании в 1766—1808 гг. Вследствие слабоумия короля в течение почти всего срока его правления страной управляли регенты.
Цезарь Гай Юлий (100—44 до н. э.)—знаменитый римский полководец и государственный деятель.
Цицерон Марк Туллий (106—43 до н. э.)—знаменитый римский оратор, философ и политический деятель.
Юм Дэвид (1711—1776)—известный английский философ-идеалист,
314
> Язу, афера гт-цдна ; из; наиболее известных афер, ^связанных с продажей западных земель. Свое название получила по-р^-Язу, протекавшей по территориям, на которые претендовала: Джорджия. В январе 1795 г. легислатура Джорджии за 50Q тыс. долларов передала четырем земельным компаниям. права на 35 млн. акров, составляющих значительную часть территории современных штатов Алабама и Миссисипи. Так как практически все члены легислатуры были материально заинтересованы в этой сделке, новый ее состав, избранный в 1796 г., аннулировал это решение, но земельные пожалования не были оспорены судом.-Когда в . 1802 г. Джорджия наряду с другими штатами передала в фонд государственных земель территории, на которые она ранее претендовала, правительство США обязалось выделить 5 млн акров для удовлетворения претензий владельцев патентов на эти земли. Соответствующий законопроект в 1804—1805 гг. был заблокирован в Конгрессе противниками президента Т. Джефферсона. В 1810 г. председатель Верховного суда США Дж. Маршалл, разбирая дело «Флетчер против Пека», отменил решение легислатуры Джорджии 1796 г, как неконституционное. Вследствие этого Конгресс принял закон о выделении ассигнований на удовлетворение всех претензий.
Якобинцы — в период Великой французской революции члены якобинского клуба, оставшиеся в нем после ухода в 1792 г. жирондистов. Термидорианский переворот (июль 1794 г.) доложил конец власти якобинцев.
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ТОМАСА ДЖЕФФЕРСОДА
1743, 13 апреля 1760—1762
1762—1767
1769—1775
1774, 5 сентября — 26 октября 1775—1776
1776, 11—28 июня
1776, 4 июля 1776—1779
1779—1781 1783—1784 1784, 7 мая
1784, 6 августа 1785—1789
1785, 10 мая
родился в Шедвелле (графство Албемарл) в Виргинии;
учился в Колледже Уильяма и Мэри в Вильямсберге;
изучал юриспруденцию под руководством Дж. Уита;
член палаты горожан (законодательного собрания) Виргинии;
делегат Первого Континентального конгресса;
делегат Континентального конгресса;
работает над текстом Декларации независимости;
принятие конгрессом Декларации независимости;
член палаты депутатов Виргинии. Участие в работе по пересмотру законодательства штата;
губернатор штата Виргиния;
делегат Континентального конгресса;
избран одним из полномочных посланников для переговоров с европейскими государствами о заключении договоров о дружбе и торговле;
прибывает в Париж;
полномочный посланник США во Франции;
выход в свет первого издания «Заметок о штате Виргиния»;
316
1789, 26 сентября
1789, 23 ноября
1790, 14 февраля
1793, 31 декабря
1796, 5 декабря
1797, 3 марта
1800, 3 декабря
1801, 17 февраля
1801, 4 марта
1803, 30 апреля
1804,. декабрь
1805, 4 марта
1809, 4 марта
1815
1818—1825
1825, 7 марта
1826, 4 июля
утвержден сенатом Конгресса США в качестве государственного секретаря;
возвращается в США;
принимает назначение государственным секретарем;
уходит в отставку с поста государственного секретаря;
избран вице-президентом США;
приносит присягу в качестве вице-президента США;
на президентских выборах получает равное с А*. Бэрром число голосов;
избран президентом США после 36-го тура голосования в палате представителей Конгресса США;
вступает в должность президента США;
подписание Дж, Монро договора о приобретении у Франции Луизианы;
избран президентом США на второй срок; вступает в должность президента США на второй срок; покидает Белый дом;
продает свое собрание книг Библиотеке Конгресса;
основывает университет Виргинии в Шарлотсвилле и руководит работами по -его строительству;
открытие университета Виргинии;
умирает в своем поместье Монтичелло.
О ТОМАСЕ ДЖЕФФЕРСОНЕ
Вы ознакомились с книгой, содержащей квинтэссенцию политических взглядов, философских воззрений и мыслей выдающегося американского политического и государственного деятеля Томаса Джефферсона. Ее название не случайно. Вся жизнь и деятельность этого человека прошли в борьбе за утверждение идеалов демократии, принесли ему славу основоположника американской демократической традиции.
Джефферсон родился 13 апреля 1743 года в семье виргинского землевладельца. В школе, а затем в одном из старейших учебных заведений Америки — Колледже Уильяма и Мэри он учился легко и с большим интересом, одинаково увлекаясь как гуманитарными, так и естественными науками.
Затем последовали пять лет изучения юриспруденции в адвокатской конторе Дж. Уита, среди учеников которого помимо Джефферсона можно назвать Дж. Монро, Дж. Маршалла, Г. Клея. Это были годы напряженного труда, ибо Джефферсон, как вспоминал он впоследствии, «отважно стремился к знаниям». Труды по естественным наукам сменяли трактаты корифеев юриспруденции Э. Кока и У. Блэкстона, за сочинениями Г, Гроция, Т. Гоббса, Д. Гаррингтона, Дж. Локка, Ш. Монтескье следовали изучаемые в подлинниках философы, историки и поэты античности, «титаны Возрождения». Среди его любимых авторов были У. Шекспир, Дж. Милтон и А. Поп, Л, Стерн и Т. Филдинг, Ж. Мармонтель и М. Сервантес.
Стремление к совершенствованию выработало у Джефферсона потребность в самообразовании, которым он продолжал зани
318
маться всю свою долгую жизнь. В итоге он стал не только круп* нейшим политическим деятелем, но и оставил глубокий след в самых разнообразных областях знания: от архитектуры и педагогики до этнографии и языкознания. В этом смысле он занял достойное место в ряду мыслителей-энциклопедистов, рожденных эпохой Просвещения. Недаром президент Джон Кеннеди, давая в Белом доме обед в честь многочисленной группы лауреатов Нобелевской премии, назвал их ^самым необычным собранием талантов р человеческого знания, которые когда-либо собирались в Белом доме, за исключением, возможно, того случая, когда здесь в одиночестве обедал Томас Джефферсон».
Молодой, прекрасно образованный адвокат, связанный к тому же родством или дружескими отношениями с представителями ведущих семейств Виргинии, не мог избежать политики» В 1769 г. Джефферсон был избран депутатом законодательного собрания колонии, затем неоднократно переизбирался. Окунувшись с головой в политику, он довольно скоро оказался среди активных участников развертывавшегося в колониях освободительного движения, переросшего в Войну за независимость США 1775—1783 годов.
Не обладая красноречием, Джефферсон гораздо увереннее чувствовал себя перед листом бумаги. Широкую известность в колониях приобрел памфлет «Общий обзор прав Британской Америки», выдвинувший Джефферсона в первые ряды американских патриотов. В 1775 году он был избран делегатом Континентального конгресса, взявшего на себя с началом военных действий функции центрального правительства колоний. В Конгрессе Джефферсон пользовался уже известностью как страстный и вместе с тем рассудительный публицист, стиль которого, по словам Джона Адамса, отличался «необычайной выразительностью». Именно это обстоятельство послужило причиной избрания Джефферсона в комитет по составлению Декларации независимости, который и - поручил ему эту работу.
Семнадцать дней, с 11 по 28 июня 1776 года, работав Джефферсон над текстом Декларации, не обращаясь за помощью ни к книгам, ни к политическим памфлетам на злобу дня, ни . к. колле-
г^м цокомитету,хотя,и мог свободно веек этимвоеввльзовать-ся. В советах небыло необходимости. / Впитав идеи .. английских философов и французских просветителей, аккумулировав исторический. опыт и демократические традиции полуторавекового развития американских колоний, Джефферсон знал, что нужно сказать, чтобы объяснить американскому народу, да и всему миру, причины провозглашения независимости. Его целью, как подчеркнул Джеймс Мэдисон, было «утвердить, а не открыть истину». Сам Джефферсон почти полвека спустя объяснял, что Декларация «была предназначена для того, чтобы, не стремясь к оригинальности принципов или чувств, не копируя даже какие-либо предшествовавшие произведения, служить выражением американских устремлений и придать этому выражению должный тон и дух». С поставленной задачей он справился блестяще.
Значение Декларации независимости — одного из самых знаменитых документов американской истории — трудно переоценить. Это был первый государственный документ, признававший суверенитет народа как основу государственного устройства. Чеканные формулировки Декларации утверждали за народом право на восстание, свержение деспотического правительства; провозглашали основные идеи буржуазной демократии—равенство людей, их «определенные неотъемлемые права, среди которых — право на жизнь, свободу и на стремление к счастью».
В известную триаду естественных прав человека — «жизнь, свобода, собственность», сформулированную Дж. Локком, Джефферсон внес важное изменение, включив вместо «собственности» право на «стремление к счастью». На этот шаг он пошел вполне осознанно, посчитав «собственность» категорией гражданских, а не естественных прав человека. В этом Джефферсон не был оригинален, ио подобная замена придала, социально-философскому разде-. лу Декларации ярко выраженную гуманистическую направленность.
Декларация независимости не только основополагающий документ американской революции — «свидетельство о рождении» нового государства, но и выдающийся памятник американской литературы, ибо Джефферсону удалось, сконцентрировав воедино из-
320
весткыег принципы и идея, выразить их иелИкойегЩЫМ'Языком ‘ краткой, доступной и блестящей форме. Декларация быстро обре- ла широкую известность за пределами Америки; Способствовала прославлению имени ее автора; Она оказала серьезное воздействие на развитие взглядов ведущих деятелей Великой французской революции, была использована ими -при . составлении Декларации прав человека и гражданина. Несомненно ее влияние на освободи* тельное движение в Латинской Америке; Нашла она сочувственный отклик и у представителей русской демократической мысли. Мы не ошибемся, если увидим влияние твореим Томаса ДжеффервЮ-на, пусть опосредованное, и в важнейших исторических документах нашего времени: например, в Декларации прав человека, принятой Организацией Объединенных Наций в 1948 году.
После принятия Декларации независимости Джефферсон вернулся в Виргинию, чтобы в своем родном штате осуществить программу демократических преобразований, которая, как писал он в «Автобиографии», «лишила бы корней старую или будущую аристократию и заложила бы основу истинно республиканского правления». По его предложению была проведена реформа судебной системы штата, приняты законы об отмене майората н права первородства, юридически закрепившие отмену, изживших себя феодальных институтов. Он стал инициатором и одним из главных участников фундаментальной работы по пересмотру всего свода существовавших в Виргинии законов. Джефферсон разработал систему всеобщего образования, претворение которой в жизнь Потребовало от него десятилетий. Широкую известность как в НО- ’ вом, так и в Старом Свете принес ему Акт об установлении религиозной свободы в Виргинии, принятый законодательным собранием штата после упорной борьбы В конце 1785 года.
В 1779—1781 годах он занимал пост губернатора Виргинии, а уйдя в отставку, написал «Заметки о штате Виргиния»; обильно цитируемые в данной книге. По мнению одного из руководителей Американского философского общества — Ч. Томсона, Джефферсон написал «самую превосходную естественную историю не только Виргинии, но и Северной Америки, возможно равную, а то и превосходящую естественную историю любой страны, опублнко-
321
ваннуюдосихпор». Онемело вступил•- вс спор с крупнейшим французе к ни натуралистомде Бюффоном, убедительно, опровергнув, «господствовавшую в европейской науке теорию вырождения растительного и животного мира Америки.
Не менее существенными были и разделы, связанные с историей и политической организацией американского общества. Воспользовавшись предоставившейся возможностью, Джефферсон подверг аргументированной критике сложившуюся в штате политическую систему и принятую в 1776 году конституцию Виргинии. Доказывая необходимость дальнейшей демократизации общественного строя, он составил проект новой конституции своего штата, уравновешивающий взаимоотношения между тремя звеньями власти — законодательной, исполнительной и судебной — и вводивший более справедливую избирательную систему. Многие из положений, выдвинутых в этом проекте, были использованы Дж. Мэдисоном в 1787 году в процессе работы по составлению Конституции США.
В 1784 году Джефферсон был направлен Конгрессом во Францию, а в мае следующего года заменил Б. Франклина на посту посланника США. Судьба распорядилась так, что автор Декларации независимости стал свидетелем первого этапа Великой французской революции. Обширные связи в среде либеральной аристократии, в политических и научных кругах Парижа позволили ему находиться в гуще событий, быть их очевидцем или получать достоверную информацию из первых рук. Ход развития событий, детальный анализ обстановки обстоятельно освещались им в донесен и их Конгрессу, в многочисленных письмах, выдержки из которых приведены и на страницах этой книги. Не довольствуясь ролью стороннего наблюдателя, Джефферсон иногда, нарушая свой дипломатический статус, давал советы своим французским друзьям, корректировал некоторые разработанные ими документы и даже составил проект Хартии прав.
Но сколь бы увлекательной для него ни была развертывавшаяся перед его глазами эпопея французской революции, Джефферсон не забывал и о своей родине. В центре его внимания, естественно, оказался конституционный конвент, заседавший в Фи
322
ладельфии с мая по сентябрь 1787 года. Первая - реакция лДжефферсона на присланный ему текст федеральной конституции бЫЛа довольно негативной. Найдя, что в ней наряду с «очень Хорошими положениями» имеются и «очень плохие», он в письме Джеймсу Мэдисону подробно осветил, в чем заключается ее сила и, слабость. Основной ее недостаток Джефферсон видел в отсутствии в ее составе Билля о правах, имевшегося уже в конституциях большинства штатов. Эта точка зрения разделялась многими американцами. Не случайно семь штатов согласились ратифицировать конституцию только при условии дополнения ее статьями о правах и свободах человека. Выражая позднее «искреннюю радость» по поводу одобрения Конституции необходимым числом штатов, Джефферсон констатировал, что она является «Хорошим полотном, на которое требуется нанести только несколько мазков». В конечном итоге эти последние «мазки» были нанесены. В декабре 1791 года Конгресс принял Билль о правах — первые десять Поправок к Конституции США.
В это время Джефферсон уже находился на посту государственного секретаря в первом правительстве президента Джорджа Вашингтона. Его коллега по кабинету, министр финансов Александр Гамильтон был признанным лидером формирующейся партии федералистов. Выражавшие интересы преимущественно городских торгово-финансовых кругов, федералисты были горячими приверженцами усиления ,роли центрального правительства, чтд являлось одним из основных элементов экономической программы Гамильтона. Эта программа, представленная Конгрессу в 1790— 1791 годах, была направлена на создание предпосылок для ускоренного развития в США финансового и торгово-промышленного капитализма.
Решительную оппозицию -этим намерениям составили политики, отстаивавшие аграрные, фермерские интересы страны н опасавшиеся чрезмерного усиления центральной власти в ущерб правам штатов. Джефферсон, мечтавший о создании республики мелких земельных собственников и являвшийся в глазах многих американцев символом республиканизма, стал естественным лидером этой группировки. Последователи Джефферсона называли се-
323
бя демо^рдтическими ?t республиканцами иди просто респуфуикан-. цами. ,. . .,, ........ 5.
Углубляющийся раскол .между республиканцами и федералистами, постепенный переход президента Дж. Вашингтона от «беспартийной» политики к поддержке партии Гамильтона обусловили уход Джефферсона в отставку с поста государственного секретаря в самом конце 1793 года. Пятидесятилетний Джефферсон принял решение отказаться от политической деятельности. покидаю государственный корабль и уступаю место тому, кто -любит море и штормы, я же предпочитаю заводь сельского хозяйства», — писал он Джеймсу Мэрисону. Республиканская партия не примирилась с уходом своего лидера, одно имя которого обеспечивало им политический капитал, было способно увлечь массы. На выборах 1796 года она, вопреки желанию самого Джефферсона, выдвинула его кандидатом на президентский пост. Это были первые в истории. США выборы, когда за пост главы государства спорили две противоборствующие партии. Джефферсон финишировал вторым и, уступив всего три голоса выборщиков ставшему президентом Джону Адамсу, занял кресло вице-президента.
Его обязанности в этом качестве сводились лишь к председательствованию в сенате. От участия в государственных делах он был полностью отстранен и сосредоточился на > разработке стратегии и тактики республиканской партии, став, по оценке одного из видных федералистов, «душой оппозиции».
Положение партии было, достаточно сложным. «Необъявленная война» с Францией, отказ Директории принять американскую дипломатическую миссию подогревали рост в стране антифранцуз-ских настроений. Все это бумерангом ударяло по республиканцам, традиционно в противовес федералистам ориентировавшимся на профраицузский курс во внешней политике. В этой обстановке Конгресс, как и предсказывал Джефферсон, принял целый пакет чрезвычайных законов, направленных на укрепление национальной обороны. Одновременно на волне шовинистической истерии летом 1798 года Конгресс утвердил и ряд репрессивных законов. Почти в три раза был увеличен срок проживания в стране, необходимый для получения американского гражданства. «Законы об
324
иностранцах» дозволяли президенту высылать нз страны любого из них по одному только подозрению в «изменнических илиТай ных» намерениях, а при объявлении воййй арестовывать и заключать в тюрьму подданных вражеского государства. '
«Закон о подстрекательстве к мятежу» предусматривал^ штраф и тюремное заключение за любые попытки организованного 'противодействия властям, а также за публикацию «любых ложных, клеветнических и злонамеренных» высказываний, направленных против президента, правительства или Конгресса. Этот закон фактически отменял свободу слова, печа!и и собраний, был направлен против любой оппозиции, и прежде всего против республиканской партии. Один за другим подвергались репрессиям издатели ведущих республиканских газет, началась «охота за ведьмами».
В еилу своего официального положения . Джефферсон не мог выступить открыто и предпочел действовать через своих сторонников в законодательных собраниях Штатов. Так возникли знаменитые «резолюции Кентукки и Виргинии», не только объявлявшие неконституционными чрезвычайные законы — «отвратительное явление, достойное VIII или IX века», но и формулировавшие расширительное толкование доктрины прав штатов вплоть до права аннулирования федеральных законов. Подавляющее большинство штатов не поддержало этих резолюций, что отнюдь не обескуражило Джефферсона. Он был убежден, что рост налогов и военных расходов постепенно восстановит против федералистов большинство населения страны. «Немного терпения,— писал он еще до принятия закона о подстрекательстве к мятежу,— и мы увидим завершение царствия ведьм, исчезновение их чар и народ, обретающий правильный взгляд, возвращающий правительство к его истинным принципам». Эта тактика себя оправдала, тем более что Джёф-фёрсон взял на себя основную ношу по сплочению рядов республиканцев, организации и координации партийной программы.
Выборы 1800 года принесли республиканцам триумфальную победу, оцененную Джефферсоном как «революция 1800 года». Его сторонники обеспечили себе убедительное большинство в обеих палатах Конгресса, а оба республиканских кандидата на пост президента — Т, Джефферсон и Аарон Бэрр опередили своих сопер-
ЗЙ
ннкоц, набрав равное — цо,,73 — число голосов выборщиков, Это обстоятельство несколько омрачило для Джефферсона радость d достигнутого успеха. Лишь 17 февраля 1801 года после тридцати шести турон голосования палата представителей отдала ему предпочтение перед Аароном Бэрром.
4 марта 1801 года в Вашингтоне, ставшем летом предыдущего года американской столицей,, состоялась первая в истории страны церемония . передачи власти от одной. партии к другой. В своей знаменитой инаугурационной речи Джефферсон призвал к национальному единству, к «совместным усилиям для достижения общего блага». Подчеркнув,, что «расхождение мнений не есть расхождение принципов», он четко выразил потребность в достижении партийного согласия ради блага страны. «Все мы республиканцы, все мы федералисты» — эта фраза вновь избранного президента стала хрестоматийной, принесла ему славу первого в истории США лидера, заложившего основу двухпартийной системы.
Джефферсон активно проводил . в жизнь выношенные замыслы. Были отменены прямые налоги, а также акцизные сборы, тяжким бременем дожившиеся на фермеров и приведшие в 1794 году к «восстанию из-за виски». Резко уменьшено было число военных кораблей, а армия сокращена в полтора раза. Трансформации и упрощению был подвергнут государственный аппарат. За восемь лет. президентства Джефферсона удалось сократить государственный долг страны с 83 до 57 миллионов долларов.
Политический курс правительства характеризовался политическим прагматизмом, склонностью компромиссам. Объективный путь' развития американского общества побудил Джефферсона отказаться от излюбленной его идец — создания «республики мелких земельных собственников». Уже в первом ежегодном послании Конгрессу он прямо заявил, что сельское хозяйство, торговля, мануфактуры и мореплавание — четыре столпа, на которых должно зиждиться процветание. страны. Постепенно Джефферсон отходит и от принципа невмешательства государства в экономику, и в бюджете появляются статьи на строительство дорог и каналов, развитие судоходства и мануфактур. Поддерживавшиеся им идеи свободы торговли уступают место политике протекционизма, при-
326
Званной защитить складывавшуюся промышленность ОТ’ конкуренции иностранных производителей.
В сфере внешней политики высшим достижением оказалось приобретение у наполеоновской Франции в 1803 году Луизианы. Эта покупка обошлась казне в 15 миллионов долларов и подорвала программу сокращения государственного долга. С другой стороны, она увеличила почти вдвое территорию США и означала исполнение давних устремлений многих американцев. Пойдя на этот шаг, Джефферсон явно нарушал Конституцию страны, ибо она, как отмечал он сам, не давала президенту «полномочий на владение иностранной территорией и еще менее на включение ее в Союз». Решая эту проблему, Джефферсон отошел от пуристского, буквального толкования Конституции, приверженцем которого он был. Прагматизм политика и в этом случае взял верх над идеалами кабинетного мыслителя.
«Покупка Луизианы» подняла престиж Джефферсона и укрепила позиции республиканской партии. Выборы 1804 года принесли им новый успех. За Джефферсона проголосовало 162 выборщика, в то время как за кандидата федералистов Ч. К. Пинкни всего 14. Против президента высказались лишь два штата — Делавэр и Коннектикут и два выборщика из Мэриленда. К этому невиданному в истории страны результату добавилась и подавляющая победа на выборах в Конгресс, где республиканцы обеспечили себе внушительный перевес.
Безмятежное начало второй администрации Джефферсона оказалось вскоре омраченным внутренними и внешними неурядицами. Единство союза штатов подрывали сепаратистские устремления не смирившихся с поражениями лидеров федералистов^ Новой Англии. Прямая угроза раскола страны возникла вследствие заговора бывшего вице-президента Аарона Бэрра, задумавшего создать на западных территориях США и части граничивших с ними испанских владений независимое государство.
Серьезные испытания для США несли возобновившиеся наполеоновские войны. Блокада Англией европейского побережья от Бреста (Франция) до Эльбы привела к ответной блокаде британских островов. США, как между* Сциллой я Харибдой; вновь
327
оказались между двумя великими европейскими державами. Обе, они прибегали к захвату нейтральных, в том числе и американских, судов. Особенно унизительными для американцев были обыски их судов, к которым прибегали англичане для выявления подлинных или мнимых дезертиров — моряков английского происхождения, составляющих подчас значительную часть экипажей американского флота. Дипломатические переговоры не принесли успеха, и в декабре 1807 года Джефферсон подписал закон об эмбарго, предусматривающий прекращение всей внешней торговли. Этим шагом президент рассчитывал поддержать суверенитет страны и избежать вовлечения в европейский конфликт. Для Джефферсона — философа и гуманиста — эмбарго в качестве «мирного заменителя войны» являлось также важным экспериментом в поисках формулы вечного мира.
Расчеты Джефферсона на этот раз не. оправдались. Эмбарго практически не затронуло Англию и Францию, наоборот, оно нанесло значительный урон американской экономике, привело к серьезным беспорядкам, в штатах Новой Англии, против которых пришлось даже применять войска. Недовольство эмбарго проникло и в стан республиканцев, существенно ослабило их позиции. Все эти обстоятельства резко сузили возможности для дальнейшего развития программы социально-экономических преобразований и привели к их фактическому свертыванию.
Тем не менее законодательные собрания девяти штатов и территории Мичиган предложили Джефферсону баллотироваться иа третий срок. Конституция не содержала каких-либо ограничений на этот счет, но Джефферсон, который еще в пору ее обсуждения был против возможности неоднократного переизбрания президента, не изменил своего мнения. «Мне бы не хотелось быть человеком, .который, пренебрегая ясным прецедентом, установленным. прославленным предшественником, предоставит первый пример пребывания в должности 'после второго срока»,— отвечал он, отклоняя все эти предложения.
Последний год пребывания Джефферсона у кормила власти, омраченный провалом эмбарго, расколом в стане республиканцев, вызывал у него желание как можно скорее оставить многотруд
328
ную должность. «Через несколько дней я возвращаюсь к моей семье, моим книгам и' фермам,— писал он накануне инаугурации своего преемника.— 14икогда еще узник, освобожденный от своих цепей, не ощущал такого облегчения, как я, сбрасывая свои оковы».
4 марта 1810 года он уступил свой пост давнему соратнику и другу Джеймсу Мэдисону, которого через восемь; лет сменил еще один соратник и земляк обоих президентов — Джеймс Монро, также проведший в Белом доме два срока. Они продолжили шедшую от Джорджа Вашингтона так называемую «виргинскую династию». В своей политике Мэдисон и Монро во многом следовали принципам и идеям, составлявшим основу «джефферсоновской демократии».
Последние семнадцать лет своей жизни Джефферсон провел почти безвыездно в своем любимом поместье Монтичелло, построенном по его проекту. Дом, плантации, многочисленные внуки требовали неустанной заботы и внимания. Частыми гостями Монтичелло были друзья, политические соратники, знакомые и незнакомые посетители, иностранные визитеры. Огромной—свыше тысячи писем в месяц! — продолжала оставаться корреспонденция Джефферсона, состоявшего в переписке с множеством политиков, писателей, ученых и простых людей Америки и Европы.
В эти годы возобновились прерванные в ходе выборов 1796 года отношения Джефферсона с Джоном Адамсом, и последовавшая переписка двух экс-президентов, стоявших у истоков американской революции, составила два внушительных тома. Многие из писем касались недавней истории страны, проясняли позиции недавних соперников. Выдержки из писем Джефферсона, адресованных Адамсу, приведены и на страницах этой книги.
Жизнь в Монтичелло приносила Джефферсону не только радости. Судьба готовила ему разорение и унизительную продажу с аукциона столь горячо им любимого семейного гнезда. Она состоялась вскоре после его смерти, но последние годы его жизни были омрачены ожиданием этой страшной утраты. Это было настоящей жизненной трагедией для Джефферсона — при его характере, независимости и силе привязанностей, — о которой .нельзя не сказать,
329
Спйд внешней торговля, связанный с европейскими конфликтами И англо-амернкайской войной 1812—1814* годов, сказался и на доходах от плантаций, кормивших отставного президента, семьи его дочерей и всегда многочисленных тестей. В Монтичелло считали своим долгом радушно принимать н старых друзей, и новых политиков, приехавших засвидетельствовать свое уважение, и случайных досужих путешественников и проезжих незнакомцев, завернувших сюда полюбопытствовать и побеседовать с легендарным «мудрецом из Монтичелло», иак назвал в те годы Джефферсона Джон Адамс. Гостиницы поблизости не было, и все охотно принимали любезное предложение хозяина остановиться у него на несколько дней; иногда это растягивалось на недели. Здесь за хозяйский стол редко садилось меньше тридцати — сорока человек, а На конюшне устраивались десятки лошадей. По образному выражению одного из друзей семьи — гости съедали Джефферсона! Более экономный образ жизни — хотя он и прежде не мог быть назван ни роскошным, ни расточительным, — банковские займы и ссуды не' могли заметно поправить его материальное положение. В 1814 году Джефферсону пришлось расстаться с библиотекой, которую, не жалея ни трудов, ии расходов, он собирал более пятидесяти лет.
Эта — тогда одна из лучших в Америке — библиотека, насчитывавшая около 6,5 тысячи книг, была предложена им Конгрессу США после того, как во время рейда английских войск в Вашингтон в августе 1814 года наряду с другими правительственными зданиями был сожжен и Капитолий. Прижимистые конгрессмены, не имевшие представления об истинной ценности этого книжного собрания, заплатили экс-президенту всего около 24 тысяч долларов. Однако этим актом было положено начало ныне всемирно известной Библиотеке Конгресса. В год двухсотлетия США решением Конгресса одно из зданий библиотеки получило имя Томаса Джефферсона.
Средств, полученных от продажи библиотеки, хватило ненадолго, тем более что большая часть их ушла кредиторам. Неурожае, падение цен иа землю, а затем экономический кризис 1819— 1820 годов поставили Джефферсона на грань банкротства. Его
330
до^ги. превысили 100 тысяч долларов, сумму огромную для того времени. Он был вынужден просить у законодательного, собрания Виргинии разрешения на устройство лотереи для продажи части своей, собственности, в том числе и Монтичелло.. Некоторое облег* чение и чувство признательности пришло к нему лишь при известии . о том, что многие города страны организовали для него сбор средств. «Я потратил в три раза больше денег и отдал всю свою жизнь моим согражданам, и теперь они благородно откликнулись в той единственной форме, в которой могли это сделать,— с . признательностью писал Джефферсон,— чтобы отплатить мне и спасти своего старого слугу от угрозы быть вышвырнутым, как собака, за дверь».
Последним достижением Джефферсона стало создание университета Виргинии. Идея организации этого учебного заведения зародилась у него давно, но только на склоне лет он смог полностью на ней сосредоточиться. Университет штата должен был увенчать систему начального и среднего образования, реформу которого Джефферсон, убежденный в том, что ничто так не способствует «процветанию, могуществу и счастью нации», задумал около сорока лет тому назад. Строительство университета в Шарлотсвилле заняло шесть лет. Джефферсон, ставший его первым ректором, выполнял одновременно и массу других обязанностей: казначея, подрядчика и даже строителя. Он составил великолепный проект архитектурного ансамбля комплекса университетских зданий. При этом он исходил не только из потребностей обеспечения учебного процесса, но и стремился представить студентам образцы разнообразных стилей архитектуры, которые напоминали бы о ряде былых триумфов его любимого искусства. Он разработал детальные учебные планы, устав университета. Много усилий потребовало комплектование преподавательского состава, ибо он намеревался пригласить в Шарлотсвилль «сверхвыдающихся профессоров, американцев, если возможно, европейцев, если необходимо».
Университет Виргинии, торжественно открытый в марте 1825 года, являлся учебным заведением нового типа. Он был независим от церкви, чем способствовал секуляризации преподавания и
ан
научных исследований в Америке. Основой академической политики университета была интеллектуальная свобода. По инициативе Джефферсона здесь впервые был применен принцип свободного выбора студентами изучаемых предметов, число которых значительно возросло. Университет Виргинии стал первым в Америке университетом штата, положил начало системе государственных, поддерживаемых штатами, университетов. '
Создание университета Джефферсон по праву считал одним из своих вершинных достижений. Примечательно, что на собственном надгробии он распорядился начертать только «следующую надпись, и ни слова более»:
Здесь погребен
Томас Джефферсон
Автор Декларации Американской Независимости Виргинского статута о религиозной свободе И Отец Университета Виргинии.
Эпитафия не упоминала ни об одной из высоких государственных должностей Джефферсона, ибо ои «хотел быть больше всего вспоминаем» именно этими увековеченными на сером граните обелиска «свидетельствами своей жизни».
Скончался Джефферсон вскоре после полудня 4 июля 1826 года. В этот день вся страна праздничными шествиями, колокольным перезвоном и салютами отмечала 50-летиё принятия Декларации независимости; американцы не знали еще того, что с ними больше нет ее прославленного автора.
Выражая чувства современников, Джеймс Мэдисон произнес в дни траура слова, ставшие пророческими: «...он живет и будет жить в памяти и нашей благодарности мудрым и добрым, как светило науки, как приверженец свободы, как образец патриотизма и как благодетель рода человеческого».
Документальное наследие Джефферсона огромно и справедливо было названо одним из исследователей «богатейшей сокровищницей исторической информации, когда-либо оставленной одним человеком». Помимо фундаментальных многотомных изданий «Бумаг Джефферсона», рассчитанных, в первую очередь, на специали
332
стов,в США неоднократно издавались различные .сборники и ан* .тологии, содержащие систематизированное изложение его. взглядов по самым разнообразным проблемам.
Особое, место среди них по праву занимает сборник «Томас Джефферсон о демократии», составленный Солом Падовером. Этот известный ученый внес достойный вклад в джефферсониаиу. Его перу принадлежит одна из лучших беллетризованных биографий, впервые опубликованная в 1942 году в канун двухсотлетнего юбилея Джефферсона. Через год в свет вышла его монументальная публикация «Полный Джефферсон», содержавшая основные работы, документы и выступления третьего президента США.
Сборник «Томас Джефферсон о демократии» впервые был опубликован в 1939 году. Он сразу же привлек к себе пристальное внимание и заслужил лестные отзывы специалистов и читателей. Среди последних был ’ и президент США Франклин Д. Рузвельт, «новый курс» которого связывался с именем Джефферсона. Слова Рузвельта: «Я думаю, эта книга так же понравится вам, как понравилась мне: это прекрасный образец всего лучшего, созданного Джефферсоном» — были достойной наградой для С. Падове-ра. С тех пор все многочисленные переиздания этого сборника по американской традиции помещают на обложке эту справедливую оценку. '"'-X
Русский перевод данного сборника актуален в связи с возросшим интересом к опыту американской демократии. Знаменательно и то, что он появился в преддверии предстоящего в 1993 г. 250-летия со дня рождения Джефферсона.
Виктор ПЛЕШКОВ, доктор исторических наук
СОДЕРЖАНИЕ
Обе этой книге. Предисловие американского издателя .... 5
Вступление ..... ............ .......... 7
Глава I. Естественные права человека , . , , , . . , , 26
Глава II. Принципы демократии 38
Кр едо ...... ......................................... 38
I. Преимущества демократии — и революции . , . . , 38
II. Американская демократия — маяк для человечества , . 51
III . Принципы . , 58
IV . Республиканизм . .............. . 72
V. Политические партии .............. 77
Глава III. Конституция .................................. 83
Е Разделение властей ............... 83
II. Билль о правах ................................... 85
III. Права штатов .................................... 94
IV. Президентство ..... .......... 100
V. Судебная власть . . ............. 109
VI. Предмет, подверженный изменениям 118
Глава IV. Политическая экономия ........... 123
I. Сельское хозяйство и коммерция ......... 123
II. Государственный долг . ... . < , » .... . 128
III. Налогообложение . 133
IV. Банковское дело 136
Глава V. Социальное устройство ............ 143
I. Классы................ ........... 143
II. Образование ................. 155
III. Пресса........ . . ........... . .. 165
IV. Меньшинства. Негры .............. 175
V. Меньшинства. Индейцы .......... . 183
VI. Иммиграция ................. 189
Глава VI. Религия .................. 192
334
Кредо . ... я : 192
I. Терпимость . । ... ...................192
II. Критика христианства ..............................206
III. Отдельные секты 209
IV. Личность Иисуса , . . . . , , ....................212
V. Личная вера.................................... 214
Глава VII. Международные отношения . . ...... . 217
I. Война ................................... . . . : 217
II. Не допускать, чтобы нас вовлекали в путы . , . . . 222
III. Англия............................................235
IV. Франция «............................... . . , 244
V. Южная Америка ... .z 253
Приложение I. Высказывания й максимы.......................261
Приложение II.' Мнения о современниках . . . 285
Примечания . 297
Основные даты жизни й деятельности Томаса Джефферсона , 316
О Томасе Джефферсоне (Виктор Плешков) ....... 318
Трмас»Джефферсон о дёмократий/Сост:* Сбл К-Т56 Падовер.— СПб.: Лениздат, 1992.— 335 с.
ISBN 5-289-Q1114-5
Томас. Джефферсон был одним из. «отцов-основателей» Соединенных Штатов Америки и Навсегда остался в истории «архитектором американской свободы*.. Его яркие, красноречивые мысли а демократии, ее Философии, ее целях и средствах впервые были собраны в одном изданий и опубликованы в 1939 году. С тех пор эта'книга, ставшая, своеобразной хрестоматией демократии, регулярно переиздается в США и Европе и наконец, несомненно ко времени, будет из-, дана в России. - -
- «Образцом лучшего из созданного Джефферсоном» назвал эту книгу выдающийся Президент США Франклин Д,- Рузвельт.
0202000000—140
М171 (03)—92 168 92
67.99
Научно-популярное издание
ТОМАС ДЖЕФФЕРСОН О ДЕМОКРАТИЙ
Составитель Сол К. Падовер
Заведующая редакцией И. Г. Турундаевская. Младшие редакторы И. Н. Чугунова, И. В. Петрова. Художественный редактор А. К. Тнмошевский. Технический редактор Г. В. Преснова. Корректор В. В. Безымянская.
ИБ. № 5888
Сдано в набор 21.05.92. Подписано к печати 02.11.92. Формат 70X108*/m. Гари, литерат. Печать высокая. Усл. печ: л. 14,70. Усл. кр.-отт. 15,23. Уч.-изд. л.
15,98, Тираж 20 000 экэ. Заказ № 114. С 186.
Лениздат, 191023, Санкт-Петербург, Фонтанка, 59. Типография им. Володарского Лениздата, 191023, Санкт-Петербург, Фонтанка, 57,