Очерки об абхазском этикете. - Инал-ипа Ш. Д.

Автор: Инал-ипа Ш. Д.
Теги: культура культурология
Год: 1984
Похожие
У истоков этикета. Этнографические очерки
Речевой этикет и культура общения
Энциклопедия этикета
Всё об этикете. Этикет от А до Я
Текст
                    Ш.Д. ИНАЛ-ИПА
О
ЧЕРКИ
ОБ
АБХАЗСКОМ
ЭТИКЕТЕ

Отсканировано
в июне 2014 года
специально для эл. библиотеки
паблика «Бєрзєфцєг»
(«Крестовый перевал»).
Скангонд єрцыд
2014 азы июны
сєрмагондєй паблик «Бєрзєфцєг»-ы
чиныгдонєн.
http://vk.com/barzafcag

Ш. Д. ИНАЛ-ИПА
ИЗДАТЕЛЬСТВО
„АЛАШАРА"
СУХУМИ-1984

63.5BГ-6Аб)
И 57
Инал-ипа Ш. Д. Очерки об абхазском этикете.—
Сухуми: Алашара, 1984.— 190 с.
В книге раскрываются особенности традиционно-
бытовой культуры и сложного этикета' абхазского
народа, его этических и эстетических принципов. В целом
ее идея состоит в том, что, развивая нашу
гуманистическую культуру общения, когда люди «духовно творят
друг друга», вовсе не следует бездумно преклоняться
перед всякой стариной и обременительными
условностями и в то же время важно в стремительном
движении вперед безрассудно не растерять действительно
дорогое и прекрасное, далеко еще не исчерпавшее своих
возможностей и может быть использовано для
обогащения духовной жизни наших современников.
И
3603010000
М628 @6)84
097-84 @ Издательство «Алашара», 1984

Красивое нужно сохранить, взять его
как образец, исходить из него, даже если
оно «старое». Почему нам нужно
отворачиваться от истинно прекрасного,
отказываться от него, как от исходного пункта
для дальнейшего развития, только на том
основании, что оно «старо»? Почему надо
преклоняться перед новым, как перед
богом, которому надо покориться только
потому, что «это ново»? Бессмыслица,
сплошная бессмыслица!
В. И. Ленин

ПРЕДИСЛОВИЕ
В этой книге нашли определенное отражение, кроме данных
соответствующей литературы, многолетние полевые разыскания и
непосредственные наблюдения автора над традиционной культурой
абхазов. Впервые эти материалы были в какой-то степени
систематизированы и обобщены в брошюре «Традиции и современность (по
материалам этнографии абхазов)», вышедшей в 1973 году в
издательстве «Алашара». Через несколько лет книга была переиздана
в дополненном и переработанном виде (Сухуми, 1978). Они
получили положительную оценку читателей и рецензентов1. С тех пор
прошло более пяти лет, и не только первая, но и вторая
публикация сделались библиографической редкостью. Проблемы же,
затронутые в них, — традиции и современность, живая связь времен,—
по-прежнему продолжают волновать широкие круги нашей
общественности. Так появилась потребность создания нового, третьего
варианта книги, который и предлагается теперь вниманию читателей.
Однако предыдущая публикация подверглась таким
существенным дополнениям и изменениям, что переизданием настоящую
работу можно назвать лишь с очень большими оговорками. В
частности, переделана вся структура книги, некоторые главы вовсе
опущены, а вместо них написаны другие, не говоря о новой редакции
всего текста с учетом вновь добытых материалов и новейшей
специальной литературы. В работе нашли более полное освещение
вопросы традиционно-бытовой, в том числе этикетной, культуры
абхазского народа (в связи с определенным «этикетным уклоном»
настоящего издания и, учитывая многочисленность и
выразительность соответствующих материалов, одна из новых глав посвящена
специально абхазо-адыгским параллелям в области этнографии
общения). В общем же цель по-прежнему заключается в том, чтобы,
с одной стороны, содействовать, в соответствии с известными
партийными документами, борьбе против негативных явлений, вредных
и некрасивых обычаев, а с другой — возбудить любовь и уважение
к человеку, сделать его приятным в поступках и помыслах,
используя при этом также добрые традиции, включая лучшие этикетные
формы, унаследованные от предков. Это в интересах как научного
изучения генезиса и дальнейшего исторического развития
существенных особенностей повседневного быта абхазов, поведенческих,
обрядово-ритуальных и престижных его аспектов, так и практичен
ского использования достижений национальной гуманитарной
культуры в деле обогащения духовной жизни наших современников.
5

ВВЕДЕНИЕ
Важнейший капитал
нации—-нравственные качества народа.
Н. Г. Ч е р н ьГш е в с к и й
Мы живем в эпоху невиданной научно-технической революции,
кибернетики и автоматизации, которые оказывают все большее
воздействие на всю систему организации и управления общественным
производством и частной жизнью людей, вторгаясь в сферу их
культуры, быта, поведения, отдыха, их нравственных отношений — вплоть
до расширения сферы деятельности человека за пределы Земли.
И тем не менее проблема народных, национальных традиций,
традиционно-бытовой культуры, включая этикет, — не простая и
праздная проблема, устаревшая и отжившая свой век. Традиции и
этикет—это не выдумка любителей церемоний, никому теперь не
нужная, которую пора сдавать в музей этнографических древностей.
Существуют разные традиции, в том числе местные и национальные,,
так же, как и международные, интернациональные, и лучшие из
них, слившись в жизненном синтезе, всегда будут служить
украшением в общении людей между собой.
Значение вопроса о традициях определяется прежде всего тем,
что он составляет часть проблемы отношения к национальной
культуре, ее особенностям, к культурному наследию прошлого, к
сохранению разнообразия культур, каждая из которых представляет
собой концентрированный опыт частицы человечества. А эта
проблема, в свою очередь, связана с проблемой воспитания нового
человека, развития прекрасного в его жизни, деятельности, быту.
Коммунистическая партия исходит из необходимости поддержки и
поощрения ^прогрессивных и демократических элементов культурного
наследия. Выступая против раздувания и идеализации
национальных особенностей, она в то же время не допускает их
игнорирования /И забвения.
В. И. Ленин в ряде своих работ, осуждая пролеткультовское
отрицание культурного наследия прошлого и стремление в отрыве от
жизни («лабораторным путем») создать особую «пролетарскую
культуру», утверждал, что для того, чтобы «научиться коммунизму»,.
6

мы должны «усвоить и переработать все, что было ценного в более
чем двухтысячелетием развитии человеческой мысли и культуры»2.
Он писал: «Без ясного понимания того, что только точным знанием
культуры, созданной всем развитием человечества, только
переработкой ее можно строить пролетарскую культуру—без такого
понимания нам этой задачи не разрешить»3. Вместе с тем, указывал
В. И. Ленин, интернациональная пролетарская культура
воспринимает не «национальную культуру» в целом, «а берет из каждой
национальной культуры исключительно ее последовательно
демократические и социалистические элементы»*.
В. И. Ленин очень высоко ценил все красивое в природе и
обществе, в людях, в их поступках и взаимных отношениях друг с
другом, в их быту и нравственном облике. «Красивое нужно
сохранить, -г говорил он, — взять его как образец, исходить из него, даже
если оно «старое». Почему нам нужно отворачиваться от истинно
прекрасного, отказываться от него, как от исходного пункта для
дальнейшего развития, только на том основании, что оно «старо»?
Почему надо преклоняться перед новым, как перед богом, которому
надо покориться только потому, что «это ново»? Бессмыслица,
сплошная бессмыслица!»5
Классики марксизма-ленинизма, подчеркивая исторически
обусловленную ограниченность первобытнообщинного строя, вместе с тем
указывали на высокий уровень морали в родовом обществе, где,
по словам В. И. Ленина, общество и его строгие порядки
держались «силой привычки, традиции, авторитетом или уважением,
которым пользовались старейшины рода или женщины, в то время
часто занимавшие не только равноправное положение с мужчинами,
но даже нередко и более высокое, и когда особого разряда людей-
специалистов, чтобы управлять, не было»6.
К. Маркс в конспекте работы Л. Г. Моргана «Древнее
общество» отмечал, что в родовом обществе развивались как некоторые
отрицательные, так и положительные нравственные качества,
«высшие свойства человека», что личное достоинство, красноречие,
прямота, мужество, храбрости стали теперь общими чертами
характера, но вместе с ними появились жестокость, предательство и
фанатизм. Вот эти-то противоречивые черты уклада жизни и
человеческой личности воплотились в ряде освященных веками местных
обычаев и обрядов, лучшие из которых стали своего рода
символами нравственных ценностей.
Развитие высших свойств человека предполагает разумное
использование многовекового опыта предшествующих поколений. Акад.
Ю. В. Бромлей, отвечая на письмо одной читательницы, о
«празднике с праздником», о красоте и пользе положительных традиций
пишет: «Вы скажете — все это архаика, несовременно. Но в истории
7

человечества новое всегда базируется на старом и вырастает из
него. Складывавшиеся тысячелетиями народные обычаи заключают
в своих формах, а иногда и в содержании, много такого, что
может быть унаследовано нами и использовано для создания нового.
Возможно, вы видели в кино ритуал присуждения степени доктора!
в Оксфорде Чуковскому или Шостаковичу. Торжественное шествие'
в мантиях, докторских беретах, свитки, герольды. Точно такой же
средневековый ритуал живет ныне и здравствует в Пражском
университете. И волнует. И подчеркивает высокую значимость события.
Архаичность может быть современной и в клятве Гиппократа, и
в процессуальной стороне судопроизводства. Архаика, если она
несет осмысленную символику, не смешна»^. Михаилу Шолохову
принадлежат слова: «Боюсь, что не простят нам потомки, если мы не
сохраним «славное море, священный Байкал».
Человечество стремится сохранить красоту природы, редких
животных, произведения искусства и народного творчества.
Международным Союзом по охране природы в так называемую «Красную
книгу» заносятся представители уникальной «живой модели», чтобы
предотвратить угрозу исчезновения с лица земли вымирающих
видов (например, азиатский лев, носорог, зубр, белый медведь и др.).
Никто не смеет также тронуть и нашу уникальную пицундскую
реликтовую сосну. Древние творения искусства, которым по той или
иной причине грозит разрушение, демонтируются с тем, чтобы вновь
собрать их на новом безопасном месте, как это было сделано,
например, со знаменитым храмом Абу-Симбел, стоящем сейчас на
берегу Асуанского моря, или индонезийским храмом VIII в. Боро-
бодур, разборка которого по решению ЮНЕСКО скоро начнется.
Будущее подобных памятников вне опасности.
А лучшие наши бытовые и другие традиции? Разве не являются
они своеобразными памятниками старины, своего рода бесценными
реликвиями, прекрасными проявлениями духовной деятельности
человека, призванными дарить людям радость встреч с мудростью,
содействовать развитию их высших свойств? Не заслуживают ли они
внимания, если не международных организаций, то хотя бы
национальных или местных культурно-просветительных учреждений и
обществ?. Если, как уже указывалось, архаичность может быть
современной,) если можно и нужно совмещать традиции и современность,
например, в музыке и архитектуре (недаром так живо обсуждаются
теперь вопросы о том, например, как совместить новое
градостроительство с охраной памятников архитектуры, как лучше сочетать
зодчество разных эпох, чтобы не прерывалась связь времен), то
это в равной мере относится и к использованию опыта прошлых
времен и хороших традиций в такой, скажем, сложной и деликатной
области, как эстетика общения людей.
8

Наше время индивидуалистического рационализма и личной
свободы не очень благоприятно для возникновения новых обрядов,
ритуалов, церемоний в сфере межличностного общения. Мы живем
в этом смысле во многом запасами от прошлого. Поэтому наша
обязанность — не забывать доставшиеся нам обычаи и передать их
грядущим поколениям. Но сохранить традиции — эту тонкую живую
ткань социальных отношений — можно не путем какой-нибудь их
консервации, как это делается с вещественными памятниками
старимы, а только через жизнь и поведение людей. Храм можно
реставрировать через десятки и даже больше лет. К традициям это не
подходит. Они могут жить и действовать только непрерывной
жизнью в обществе людей. Стоит не соблюдать традиций хотя бы в
течение жизни одного поколения, как последние отомрут навсегда
без всякой гарантии на их «реставрацию» в дальнейшем.
Само собой разумеется, что речь идет о сохранении тех
красивых и полезных традиций, которые, говоря словами В. И. Ленина,
.могут быть взяты нами как образец, а не о каких-то жестоких,
вредных и несуразных обычаях. Исторической этнографии многих
народов, в том числе и очень цивилизованных, известны самые
разные нелепости, такие, например, обычаи, как лишение женщин
Древней Греции права посещать олимпийские игры под страхом смерти
пли запрещение являться к персидскому монарху без перчаток
(описан случай, когда царь Кир приказал казнить своих родственников
лишь за то, что они осмелились войти к нему без перчаток). Кое-
где в Азии и Африке от гостя ждут отрыжки после еды в знак того,
что он вполне удовлетворен и т. п. Примеров таких неприглядных
странностей можно привести немало.
Полезные и интересные, смешные и загадочные, безобидные и
вредные привычки имеются, как говорилось, у всех народов — не
только у отсталых, но и у высокоразвитых наций, не только в
отдаленных провинциях, но и в столицах старой, перенасыщенной
цивилизацией Европы. Например, как выразился один итальянский
журналист, обычаи порой составляют «самые странные черты жизни»
современной Англии.
В Швеции есть древнее местечко, по названию Мура,
славящееся своими старинными традициями, обычаями, постройками,
промыслами и костюмами, в которые одеваются жители и теперь
(правда, уже только по праздникам). Это местечко, где национальный
колорит Швеции еще окончательно не стерт безликим
«общеевропейским стандартом», называется «сердцем страны».
И можно было бы привести еще немало примеров длительного
бытования бесчисленного количества разнообразных традиций и
обычаев. Очень многие из них, представляющие собой золотой фонд
гуманитарной культуры, должны быть оберегаемы и охраняемы по-
9

томками, другие же, наоборот, заслуживают по возможности
быстрейшего изжития и преодоления, памятуя, однако, при этом
известное ленинское указание о том, что «сила привычки миллионов и
десятков миллионов — самая страшная сила»9.
Общение людей между собой — сложное и тонкое явление. Мы
подчиняемся — вольно или невольно — разным правилам поведения,
нормам морали, усвоенным нами с детских лет. Многовековым
историческим опытом народа выработана целая система предписаний,
совокупность алгоритмов общения, которые из поколения в
поколение передаются в традиционных эталонах и стереотипах поведения!
Много в них неповторимого своеобразия и здравого смысла. Не
видеть или отрицать это значило бы обеднить нашу жизнь, лишить ее
оригинальной привлекательности, не считаясь с тем, что нет
человека, который не испытывал бы чувства любви и привязанности
к земле предков, к родной культуре, к своему языку, традициям и
обычаям.
Хорошо известно, какое огромное внимание уделяется в нашей
стране охране и реставрации исторических памятников, организации
этнографических музеев, в том числе под открытым небом
(например, в Прибалтийских республиках, в Грузии, на Украине и т. д.),.
возрождению лучших народных традиций (катание на знаменитых
русских тройках и т. д.), созданию новых обрядов, оказывающих
свое влияние на патриотическое и интернациональное воспитание
трудящихся.
Обряды — это, можно сказать, «душа народа», особенно
свадебные обряды с их живыми и яркими народными песнями, музыкой,
шуткой, играми. Жизнь человека немыслима без всякой обрядности,
без каких бы то ни было условных действий. Во многих местах
Советского Союза знают новый обряд «Дня урожая», в Ленинграде
сложился обряд посвящения в «его величество рабочий класс», в
Прибалтике проводят радостный «Праздник совершеннолетия»! о.
Ежегодно в середине июня по всей Татарии целую неделю шагает
сабантуй — татарский национальный сельский праздник, веселое
торжество труда и чествования передовиков весеннего сева и т. д.
Однако, к сожалению, у нас еще не везде все хорошо с ритуально-
обрядовой стороной наших праздников.
В ряде социалистических стран также делается очень много для
развития лучших национальных традиций, сохранения историко-
этнографических памятников, их широкого использования для
эстетического и патриотического воспитания подрастающего поколения
и привлечения отечественных и зарубежных туристов.
Так, например, в Венгрии, в Мооре, в каждую осень проводится
красочный праздник сбора винограда с балами, конно-спортивиыми
состязаниями и дегустацией вин, а в ресторане «Постакочи» посе-
10

тителей кормят в том порядке, который был заведен еще во
времена экипажей и почтовых дилижансов; в Будапеште открыт музей
венгерской гастрономии XVI — XIX вв.; при отеле города Сентлаш
организована школа верховой езды. В Польше туристы, желающие
совершить романтическую поездку, яо стране, могут взять напрокат
коня со сбруей и дрожки; в Тарновске-Гуры создан уникальный
музей под открытым небом; все извозчики в Закопане, где
живут польские горцы гуралы, одеты в яркие национальные костюмы;
они знают, что это красиво, привлекает людей, и те охотнее садятся
в их сани1*. Много делается и в Румынии для популяризации
национальной культуры: рыболовы могут провести несколько дней
в типичных рыбачьих поселках Дельты; восстановлены постоялые
дворы; село Рэшимар — подлинный музей традиций румынского
народа; здесь ежегодно в августе проводится фестиваль румынской
песни, танца н народных костюмов. В Чехословакии к услугам
новобрачных — романтический замок в Бузове (Сев. Моравия) для
совершения свадебных церемоний и т. д.12 А Болгария? В частности,,
город Габрово — это своего рода международная «столица»
традиционного юмора и сатиры! Заметим, что национальные традиции и
памятники культуры в Болгарии широко используются для
развития внутреннего и иностранного туризма.
Бережно относятся к национальным традициям и в ряде
западных стран. Вот, например, что пишет А. Кузнецов в своей
интересной книге «Внизу — Сванетия»: «Проезжая па автомобиле с юга на
север Франции, я видел в праздничные дни крестьян, одетых в
национальные костюмы. Даже в будние дни они носят деревянные
башмаки —сабо. Надо полагать, не от бедности, а из любви и
уважения к традициям своего народа. Что-то похожее приходилось
видеть в Италии. Причем, каждая провинция имеет свой костюм...
А голландцы со своими деревянными кломпами?! Они даже за
границу в них едут. Когда было первенство мира по конькам в
Норвегии, три тысячи голландцев с гордостью стучали по улицам Осло
своими деревянными башмаками... На воскресенье и на праздники
мужчины-шотландцы надевают клетчатые юбки. Юбка юбкой, это
их дело, нам, кажется, юбка не самая лучшая одежда для
мужчины, но разве черкеска не одежда для мужчины?!»13.
Советские ученые изучают обычаи и традиции, национальные
особенности и этническую психологию не только в целях однога
лишь научного исследования истории развития культуры, ради
«искусства для искусства», но и для того, чтобы содействовать
преодолению вредных пережитков, сохранению и дальнейшему развитию
лучших традиций. Вместе с тем они видят свою задачу в том,
чтобы всемерно способствовать сближению и дружбе народов.
Непонимание разделяет народы, а взаимопонимание, в частности, в об-
11

ласти этнографии общения, помогает укреплению доверия и
сотрудничества между ними.
Другими идеями руководствуются реакционные этнопсихологи
капиталистического Запада, особенно США, которые, поставив свои
знания на службу империализму, политике неоколонизаторов и
неорасистов, вдохновляются тем, что знание специфики того или иного
народа «может, к примеру, помочь понять действительного или
потенциального врага... Исследование слабостей, норм поведения,
системы ценностей врага может облегчить окончательную победу над
ним; другими словами, изучение национального характера означает
выработку оружия для психологической войны»14.
Нельзя противопоставлять психологию одного народа
психологии другого — между ними несравненно больше общего, чем
различий. Каждый народ наделен, помимо всего прочего, своим
исторически сложившимся психическим складом, своими неповторимыми
национальными особенностями. Однако не следует на основе этого
делать вывод о том, что один народ лучше или хуже другого.
А что касается использования особенностей национального
характера в целях войны, то это не имеет ничего общего с нашей
гуманистической, интернационалистической идеологией и представляет
собой преступление против человечности.
Говоря о хороших и дурных традициях того или иного народа,
мы должны считаться с исторически сложившимися понятиями и
вкусами данного народа; то, что одному кажется прекрасным,
другому может показаться неприятным и даже безобразным.
Сотни лет идут споры вокруг проблемы эстетического вкуса, то
-есть способности человека к оценке прекрасного и безобразного
в явлениях действительности и произведениях искусства15. Что
лежит в основе вкуса — разум или чувство? Врожденное это качество
или приобретенное? Имеют ли суждения о нем всеобщее или
индивидуальное значение? И так далее. И высказывались по этим
вопросам самые разные, часто противоположные точки зрения. Один
утверждали, что «хороший вкус» — критерий красоты, и художник-
должен руководствоваться им, ибо «талант подражает природе,
вкус подсказывает ему выбор» (Дидро); другие подчеркивали
субъективный характер вкуса, абсолютизировали его, утверждая, что
о вкусах пс спорят (Юм); вкусы относили к области полного
индивидуального произвола (Фрейд); говорили, что «истинный вкус
один, остальные ему противоположны» (Куиицын). Некоторые
мыслители указывали на невозможность теоретического
формулирования «правил вкуса», исходя из того, что вкус — явление
одновременно и общественное, и индивидуальное, и обязательное для всех,
а в то же время зависящее лишь от характера данного индивида.
Ничто не может заставить человека признать прекрасным то, что
12

ему не нравится. Вместе с тем кажется, что прекрасное для одних
должно быть прекрасным для всех. Кант считал это антиномией —
противоречием между двумя одинаково доказуемыми суждениями,
и потому неразрешимыми.
Марксистская эстетика, не признавая существование
непреодолимого противоречия между общественными эстетическими нормами
и личным вкусом, рассматривает последний как порождение
социальных отношений; отрицая его стандартный (типовой) характер,
она признает возможность и необходимость воспитания
правильного, хорошего вкуса в труде, быту, искусстве.
Обладание чувством красоты имеет универсальный,
общечеловеческий характер. Прекрасное в природе, общественной и личной
жизни вызывает чувство эстетического наслаждения у всех
способных понимать красоту людей, независимо от их племенной,
расовой или классовой принадлежности. Не будь общезначимых
критериев Для оценки явлений прекрасного, человечество не восхищалось
бы одинаково, например, восходом и закатом солнца,
величественными водопадами, морскими просторами, горными пейзажами,
египетскими пирамидами, образом Прометея, греческим искусством,
полотнами Рафаэля, поэзией Руставели и Данте, Шекспира и
Пушкина, Маяковского и Есенина, романами Бальзака, Толстого,
Шолохова.
Однако наряду с общими чертами, идеалы прекрасного имеют
и специфические особенности у различных рас, народов и
общественных классов, связанные с господствующими в данной
этнической группе эстетическими воззрениями и вкусами, которые под
влиянием исторических условий могут изменяться, развиваться и
совершенствоваться.
Воспитание вкуса достигается знаниями, в том числе усвоением
лучших элементов народной культуры. Современная цивилизация
тысячами нитей связана со всем предыдущим развитием, с
культурными ценностями, которые создавались многими народами на всех
материках земли в течение веков и тысячелетий. Традиции, в
значительной степени определяющие этнически индивидуальное лицо
народа, образуют богатейший фонд его культуры, результат
многовековой практической и интеллектуальной его деятельности.
Но, разумеется, не все равноценно в этом фонде, создавшемся
ла протяжении тысячелетий в условиях первобытнообщинного,
рабовладельческого, феодального, капиталистического и
социалистического строя. Если одни обычаи и традиции представляют собой
сокровище, золотой запас духовной жизни народа, который, как
уже говорилось, необходимо беречь и развивать, то другие,
поражая своим безобразием, тянут назад и даже позорят тех, кто им
подчиняется. И мы должны всячески стремиться к их быстрейшему
13

преодолению. Этому содействует, с одной стороны, выявление и
разоблачение дурных обычаев, фиксация и изучение которых
оправданы только с точки зрения интересов науки, а с другой — отбор,
пропаганда и распространение полезных и красивых традиций,
имеющих как историко-культурное, так и практическое значение.
Например,— об этом подробно будет сказано ниже,—
необычайно сложен и многообразен веками создававшийся абхазский быт,
названный Константином Паустовским «удивительным», в который,
по его же словам, была закована Абхазия, как в кольчугу. Много
у абхазского народа разных традиций и обычаев. Некоторые из них,
ведя свое происхождение от ранних эпох общественного развития,
сделались анахронизмом, потеряли всякий смысл и мешают нашим
людям строить новую жизнь, другие же отражают лучшие черты
народа, его демократизм, этические и эстетические идеалыI6.
Разобраться во всем этом, — задача трудная и сложная, но тем
не менее важная и актуальная с точки зрения коммунистического
воспитания молодежи и обогащения нашей национальной культуры.
В важнейших партийных решениях последнего времени
подчеркивается важность задачи развития «высших свойств человека» или,
что то же самое, воспитания нового человека, привития ему
высоких моральных норм, обогащения его духовной жизни.
Как мы видим, проблема традиций принадлежит к числу
злободневных проблем нашего времени. Отношение к культурному
наследству касается интересов не только какой-нибудь одной
этнической группы или одной страны. Оно затрагивает целый ряд
вопросов прошлого, настоящего и будущего культурного развития всех
народов. Поэтому за последнее время традиции стали предметом
внимания многих ученых как в нашей стране17, так и за ее
пределами.
Изучая традиции, мы должны иметь в виду два аспекта: теоре-
тический! историко-культурный, познавательный и практический,
связанный с критической оценкой и использованием доставшихся от
прошлого привычек и норм поведения с точки зрения их
эмоционально-эстетического и этического потенциала. Это вытекает из
известных партийных решений о дальнейшем развитии
фундаментальных и прикладных научных исследований в области
общественных наук. Безусловно, нелегкая задача — проследить
происхождение многочисленных обычаев и нравственных категорий, показать,
как они формировались и изменялись в условиях различных
исторических эпох, что они утеряли или, наоборот, приобрели на своем
долгом пути к нашему сегодняшнему дню, что нам следует
отвергнуть из системы народных обычаев, а что сохранить в арсенале
воспитательной работы. Эта трудность возрастает, когда мы имеем
14

ДС;ю с таким народом, как абхазы, создавшим замечательный эпос
и замечательную, но во многом неравноценную этику.
В одном из шедевров грузинской литературы — поэме А.
Церетели «Наставник», основанной на абхазском этнографическом
материале,— главный герой — сам наставник. Он лишает себя жизни
«только» за то, что его воспитанник оказался моральным
банкротом, способным на сознательное осквернение священного обычая,
на ложь и измену. «Нет, не твой удел кончина, я — ответчик перед
веком: я взрастил тебя, как сына, но не сделал человеком». Какое
глубокое сознание ответственности перед обществом за воспитание
настоящего человека!
Борьба с морально-эстетическими аномалиями, за здоровый,
привлекательный быт, высокую культуру является делом
первостепенной государственной важности, составляет существенный элемент
коммунистического воспитания подрастающего поколения. Партия и
правительство, проявляя повседневную заботу о всестороннем
развитии советского человека, не оставляют без внимания и сферу его
социально-бытовой жизни.
В 1975 году ЦК КП Грузии принял постановление «О мерах
по усилению борьбы с вредными традициями и обычаями»1». В нем
отмечается, что экономический и духовный расцвет советских
народов оказал решающее воздействие на развитие традиций,
утвердились революционные, боевые, трудовые и общественно-политические
торжественные праздники, новые гражданско-бытовые обычаи,
ритуалы и обряды, что многое сделано для того, чтобы обогатить
социалистическим содержанием и поставить на службу
коммунистического воспитания такие замечательные черты характера трудового
народа, как патриотизм, интернационализм, трудолюбие,
гостеприимство, уважение к старшим и др.
Наряду с этим в постановлении обращается внимание на
ощутимый материальный и моральный урон, который приносят обществу
сохраняющиеся кое-где «консервативные обычаи, обряды и
праздники, превратившиеся в анахронизм и находящиеся в антагонизме
с социалистическими общественными отношениями». В частности,
псе еще не изжиты некоторые религиозные праздники, именины
«свлтых», остатки кровной мести, мещанство, чрезмерно пышные
похороны и свадьбы со сбором денег, поглощающие много времени,
средств и труда; многолюдные застолья, приемы, банкеты с
фарисейскими тостами; культ стяжательства и тому подобные явления,
противоречащие це только нашей нравственности, по и простому
здравому смыслу. Несуразные обычаи и обряды, извращая добрые
черты национальной традиционности, уродуют и се приемлемую
часть, а нередко оборачиваются страшными жертвами и
преступлениями. При всем этом, говорится в постановлении, не следует торо-
15

питься, необходимо проявлять максимум осторожности, не допуская
как нигилистического отрицания народных традиций, так и
ненужного национального самолюбования. Необходимо вести
планомерную, систематическую и целенаправленную работу, обратив особое
внимание на научное изучение причин, с которыми связаны
негативные явления в сфере быта.
Постановление призывает разъяснять массам, что является
подлинно национальной традицией, демократической и прогрессивной,
а что ее антиподом и извращением, чтобы не позволять всякого
рода тунеядцам и дельцам, прикрываясь удобной ширмой
традиционности, совершать противозаконные и аморальные, чуждые
советскому образу жизни деяния, такие как стремление к
стяжательству, подкуп подарками и хлебом-солью, барское отношение к
труду, бахвальство и модничанье. «За завесой верности традициям
прошлого сплошь и рядом ютятся национальная ограниченность и
замкнутость, вопиющий провинциализм и воинствующее
мещанство», — сказано в документе.
Осуждая ошибочное мнение о сфере традиций, как о какой-то
неприкосновенной социально-бытовой автономии, не допускающей
никакого вмешательства, постановление намечает большую
программу по усилению борьбы с вредными традициями и, обычаями —
проведение комплексных научных исследований генезиса, корней и фак*
торов живучести старых и социальных изменений новых традиций,
использование положительного опыта братских советских народов
в этой области и др. В заключительной части постановления мы
читаем: «Насыщенная высоким идейным содержанием, обладающая
большим эмоциональным зарядом социалистическая обрядность
обогащает духовную жизнь народа, воспитывает у трудящихся и
подрастающего поколения чувства советского патриотизма и
пролетарского интернационализма, гражданственности, профессиональной
гордости и чести».
Большое внимание вопросам борьбы с консервативными
обычаями и традициями уделяется и в Абхазии. Новый импульс в
дальнейшей работе по вопросам старых и новых традиций дало
указанное постановление ЦК КП Грузии, получившее единодушное
одобрение и поддержку населения Абхазии, о чем свидетельствуют, в
частности, решения XXXIII конференции Абхазской областной
партийной организации A976) I9.
Следует отметить, что указанное постановление ЦК КП Грузии
по традициям не осталось незамеченным нашими идеологическими
противниками за рубежом. Газета «Вашингтон пост» поместила
статью журналиста Питера Осноса под провокационным названием:
«Советская Грузия: перестали петь», в которой, искажая факты и
явления, говорится, в частности, следующее: «Грузинским коммуни-
16

етическим руководством принято постановление о борьбе с
вредными традициями. Этот факт, говорят, грозит погубить многолюдные
свадьбы с обилием вьшитого вина и коньяка, с пением и весельем,
подношением ценных подарков». П. Осносу, очевидно, хочется
представить дело так, будто руководство республики грубо вмешивается
в национальные традиции, а постановление ведет к уничтожению
специфических особенностей грузинского народа и навязано оно
сосрху. На самом же деле постановление отвечает жизненным
интересам населения Грузинской республики, оно защищает подлинно
народные традиции от опошления и извращения. Как показали
специальные обследования общественного мнения, проведенные
кафедрой конкретной социологии Тбилисского университета еще до
принятия указанного постановления, «за восстановление традиционной
умеренности и красоты таких обрядов, как свадьбы, рождение
ребенка и т. п. высказывались: в Абхазской и Аджарской АССР, в
г. Кутаиси — свыше 70 процентов из 5 529 опрошенных, в Юго-
Осетинской автономной области —73 процента из 55920, ПрёДста-*
вители абхазской общественности давно уже активно выступают
против искажений народных традиций, вредных привычек и
бездуховной показухи, призывают к традиционной скромности, к жизни
«по совести» (ламысла).
Чтобы знать, что из культурного наследства следует взять на
вооружение, а что отвергнуть как отжившее свой век и мешающее
движению вперед, — чтобы разобраться во всем этом, требуется
большая научно-исследовательская работа, что позволит выяснить,
как возникали те или иные традиции, как они развивались,
изменялись и чем они стали теперь. Вот почему сейчас на передний план,
как одна из важнейших задач в борьбе с отрицательными
явлениями, выдвигается изучение корней происхождения и дальнейшего
развития народных традиций, а также издание научных и научно-
популярных трудов по этим вопросам.
Определенным вкладом в плане практического решения этой
задачи явится и настоящая работа, первоначальный вариант
которой был, как отмечалось выше, с интересом встречен читателем2*.
Сейчас она выходит со многими дополнениями и изменениями,
однако при всем том, разумеется, не может претендовать на
подробное описание и научное исследование происхождения и
исторического развития всех местных традиций и обычаев, дотя дает какой-
то минимум конкретной информации. Цель ее состоит в другом:
опираясь главным образом на авторские полевые материалы и
наблюдения, обратить-внимание читателей на некоторые
положительные традиционные «феномены» в области бытовой и духовной
культуры абхазского народа, в частности, с точки зрения возможного
практического использования этих фогШ ^ЗОТноШ^ниА .вг навди/до'&г
2.
17

ременных условиях, а также влияния вредных пережитков, с
которыми необходимо вести — словом и делом-*-неослабную борьбу.'
Надо понимать и ценить веками создававшиеся положительные
нравы и обычаи горцев, но это не должно заслонять задачу активной
работы по исправлению недостатков в общественной и частной
жизни. Принципы коммунистической морали, включающей в себя
основные общечеловеческие моральные нормы, которые выработаны
народными массами на протяжении веков и тысячелетий в борьбе
с социальным гнетом и нравственными пороками, утверждаются
в процессе преодоления вредных пережитков в .сознании и
поступках людей, воспитания чувства гордости за свою РоДину, уважения
к достойным страницам прошлого своей страны и своего народа.
Повышение материального и духовного благосостояния, в том
числе и,культуры поведения трудящихся — одна из важнейших
задач, поставленных июньским A983 г.) Пленумом ЦК КПСС для
того, чтобы человек воспитывался у нас не просто как носитель
определенной суммы знаний, но прежде всего как гражданин
социалистического общества, с присущими ему идейными установками,
моралью и интересами, высокой культурой труда и поведения22.
Стержнем основной части настоящих очерков являются, как об
этом отчасти говорилось и выше, особенности повседневного быта
абхазов, их поведенческой этикетной культуры, основанной на
гуманистических и демократических началах, как это свойственно вообще
народной философии жизни. Приводимые ниже фактические данные
показывают, что в центре внимания абхазской этнографии общения,
как и народной поэзии в целом, находится проблема человека с его
этическими и эстетическими ценностями, принципы его сложнейших
взаимоотношений с другими людьми в поисках истины и
справедливости, добра и красоты, определяющих духовное совершенство
личности.
1 Зухба С. Чтобы отделить прекрасное от безобразного. — Апс-
ны капш, 25 декабря 1973 года (на абх. яз.); Аргун Ю. Г. Народные
традиции н современность. — Советская Абхазия, 1974, 4 сент.; Чес-
. нов Ян. Абхазская традиционная культура.—- Искусство Абхазии,
1983, № 4 <на абх. яз.) и др.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 337.
3 Там же, с. 304.
4 Там же, т.. 23, с. 318.
5 Цеткин К. Воспоминания о Ленине.— В кн.: «В. И. Ленин о
литературе и искусствен М., 1969, с. 663.
в Ленин В* И. Поли. собр. соч., т. 39, с. 69.
18

7 Архив Маркса и Энгельса, Л., 1941, т. 9, с. 45. >
8 Бромлей Ю. В. Символы нравственных ценностей... — Лит.
газета, 1977, 31 авг.
9 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 27.
ю См.: Брудный В. И. Обряды вчера и сегодня. М., 1968, с. 123,
127.
л См.: Кузнецов А. Внизу — Сванетия; М., 1971, с. 95.
VI Гулиа Д. Г. Использование национальных традиций и
памятников культуры в туризме социалистических стран. — Тезисы
докладов научной конференции, посвященной проблемам развития
туризма. (Итоги научно-исследовательской работы... в 1971 году).
Сухуми, 1972, с. 38-41.
13 Кузнецов А. Указ. соч., с. 95.
и «Наука и религия», 10; 1966, с. 38.
15 Вопрос эстетического критерия — что считать прекрасным, а
что безобразным — принадлежит к числу труднейших в науке.
Однозначного ответа на него, можно сказать, не существует. Об этом
свидетельствуют и противоречивые данные изучения культуры и
быта разных народов мира — исторических и современных, отсталых и
цивилизованных. Некоторые примеры подобных странностей
приводились выше, а здесь для примера можно сослаться еще хотя бы
на абхазо-адыгские старые представления о некотором неудобстве
рукопожатий и поцелуев, а также спрашивать гостя, откуда он и
куда держит путь и ; т. п. Каждое из таких явлений и привычек,
которые с нашей современной точки зрения могут показаться
аномалиями, требует конкретно-исторического исследования для его
правильного понимания и положительной или отрицательной оценки.
16 Проблема «сортировки», отбора и сохранения отмиравших в
условиях развивавшихся капиталистических отношений разумных
национальных традиций привлекала к себе внимание лучших
представителей абхазскбго народа еще до революции. Много говорилось
об этом, в частности, на многолюдном моквском народном собрании
представителей Кодорского участка в октябре 1913 года. «У
абхазцев была масса обычаев, вполне культурных, гуманных и
поразительно разумных, — подчеркивали участники «племенного веча».—
Была разного рода взаимопомощь, доброхотные союзы, и все
хорошее, доброе держалось сотни лет, а в последние годы почему-то все
стали забывать». Наиболее уважаемые старейшины общин, осуждая
«порочные стороны нашей общественной жизни», с сожалением
отмечали исчезновение некоторых желательных обычаев. Один из
выступавших даже сказал: «А между тем то, что мы считаем
устарелым, нехорошим, вводится вновь во всех культурных государствах!»
<«Сухумский Вестник», Х.1913, № 278, 279).
17 Например, в сборнике «Традиции и современность» (Тбилиси,
19

1977) напечатаны работы видных грузинских ученых разных спе|
циальностей (на груз. яз.).
18 Заря Востока; 1975, 25 ноября.
19 Резолюция XXXIII конференции Абхазской областной органи^
зации Компартии Грузии (8 января 1976 года). Сухуми, 1976, с.
14—15; см. также: «Борьбе с вредными традициями и обычаями—4
неослабное внимание». — Советская Абхазия, 1976, 29 апреля.
20 Элигулашвили Э. Фантомы вместо фактов, —Лит. газета^
1976, 1.1 августа. V
21 В частности, Константин Симонов автору этих строк* писали
«... с большим интересом прочел... Вашу брошюру на столь много-
трудную и столь злободневно-современную тему. Очень было инте*
ресно многое читать в ней, и я лишний раз подумал о том, что вот
так живешь-живешь столько лет в Абхазии, а так многого еще не
знаешь. Даже зло на себя берет».
22 Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС A4—15
июня 1983 года). Политиздат, 1983, с. 18.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
О НЕКОТОРЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ КОРНЯХ
ТРАДИЦИОННО-БЫТОВОЙ КУЛЬТУРЫ АБХАЗОВ
Различные формы бытовой культуры возникают и
развиваются под влиянием различных
социально-экономических причин. Генетические корни традиционного
абхазского этикета, в значительной степени дожившего до^
наших дней, связаны частью с общинно-родовыми,
частью воеино-дёмократичёскими и
патриархально-феодальными условиями жизни. Как это было и у многих других
народов (например, японцы с их этикетным кодексом
«бусидо»), абхазский традиционный этикет, отмеченный
в ряде случаев рыцарскими чертами, сложился в своих
основных частях в среде родо-племенной верхушки и
военной аристократии еще в эпоху т. н. военной
демократии и раннего феодализма, к которому, по всей
вероятности, относится возникновение и самого
наименования хорошего, аристократического тона, доел,
«по-дворянски» (аамехашэара). Народ в основном воспринял
его, переработал и развил дальше. В результате такого
взаимовлияния формировались правила и принципы
общенародной традиционной культуры общения.
Военная демократия — заключительный этап распада
первобытнообщинного общества и преобразования его
в раннее классовое общество. Разложение
общинно-родовых отношений привело к образованию родоплемен-
иой, а затем и военно-феодальной знати, Она все более
выделялась в экономическом и политическом
отношениях п, опираясь на появившиеся вместе с нею средства
насилия (совокупность способов и предметов войны и
принуждения), старалась узурпировать в своих руках
власть над обществом.^ Постепенно былое равенство и
равноправие сошли на нет. Все более решающим
стимулом становилось развитие частной собственности. Вмес-
21

те с тем, в условиях растущего стремления к обогащеЯ
нию, осложнялись родоплеменные взаимоотношения!
Происходили постоянные столкновения между ними |
целью отбития скота, пленных, отмщения за обиды, при|
обретения пастбищ и других территорий, «жизненног|
пространства» растущего населения и т. п. I
Так постепенно война как бы приобретала характер
промысла как для отстаивания собственности, так и дл|
приобретения ее. Война и организация людей для ведё|
ния ее становились регулярной функцией народной жиз|
ни. Всегдашняя тревожная обстановка придавала особо|
значение вооружению народа, военачальникам и их лру4
жинам. Это был так называемый военно-демократиче^
ский строй1, получивший у абхазских племен широкое
развитие. Своего расцвета он достиг у них, надо полат]
гать, к середине первого тысячелетия до н. э., но те илц(
иные пережитки его сказывались в жизни, культуре щ
психологии абхазов до сравнительно недавнего времени!
Многие авторы, писавшие о кавказских народах,
указывали на «неугомонную страсть к приключениям»2, на
бесконечные войны их между собой и с чужеземцами;
Поэтому в военном деле и вооружении они продвигались
вперед, пожалуй, значительно быстрее, чем в способах
улучшения своего благосостояния и гражданского
устройства3.
. В частности, у абхазских племен уже со времени
раннего средневековья было много оборонительных
сооружений— замков и крепостных стен со рвами; на
вооружении имели, например, мечи, а во время
наступательных операций прикрывались особым панцирем, который
Прокопий Кесарийский называет «черепахой». Можно
сказать, что ресь быт и сознание были пронизаны
военным духом. Недаром мисимианские послы
подчеркивали во время встречи с персидским военачальником На-
хогараном в середине VI века E55 г.) в Иверии, чтск
«в военном деле мы опытны».
Главнейшими объектами войн являлись скот и плен-?:
ные. Чтобы люди, схваченные во время, набега, не могли:
кричать, им тотчас же насильно затыкали рот
специальными войлочными «мячиками» под названием «ачапа»
(а^ап^а) с продетыми в них шнурками,
завязывавшимися на затылке. Пленные, если за них не получали
выкупа, продавались или превращались в слуг и рабов. Еще
Страбон говорил, что «то, что удается им захватить; они:
22

охотно возвращают за выкуп, по отплытии извещая
потерпевших»*. Для выкупа пленных или имущества аб-
ха ы широко практиковали систему заложничества
(йшас). В качестве залога нередко фигурировали люди.
Об этом свидетельствует, в частности, специальный тер-
мш! для обозначения заложника, буквальный перевод
которого гласит: «человека положи взамен» (ахуды-
куда)-
Вплоть до второй половины XIX в. почти весь народ,
то есть все «свободные» мужчины (нередко и женщины,
которые иногда даже предводительствовали при
набегах) были вооружены. Совершеннолетие определялось
возрастом, когда юноша становился способным носить
оружие. Вооруженные набеги являлись источником
богатства, а вместе с тем и славы для вожаков и
главарей. Как уже сказано, они совершались, главным
образом, с целью захвата скота (ашьамхы-раху — скот и
другое добро, добытое в набегах) или пленников для
последующей их реализации5 или использования в домашнем
хозяйстве.
Мир постоянно нарушался, всюду подстерегала
опасность: «Да возвратишься ты, куда бы ни пошел!» (Уахь-
цо уаалеит!), приветствовали человека, благополучно
вернувшегося пл похода, или другого опасного пути.
Узнав о приближении врага, глашатаи (ацэхэацэа) бе-?
жали по селу, оповещая население об опасности. — «Кто
только может! Кто только может!» (Иахуалакь! Иаху-
алакь!), — раздавался тревожный клич. И все, кто
способен был носить оружие, без промедления поднимались
на ноги, чтобы встретить врага. В одном документе
XIX в., гд^ говорится о фамильных союзах абхазов, мы
читаем:-«Главная обязанность, лежавшая на всех
вообще членах союза, заключалась в исполнении военной
повинности; каждый* должен был, в случае надобности,
явиться с оружием для защиты общей безопасности и
действий против общих врагов»6.
Оружие издревле ценилось у абхазов едва ли не
превыше всего7. Оно являлось постоянной принадлежностью
всякого мужчины и предметом его особой гордости.
Считалось недопустимым ни обезоруживание человека, ни
оставление противнику своего оружия (ахэатха), ибо,
согласно старым представлениям, мужчина без
оружия— это уже не мужчина8.
Население находилось под вечным страхом нападе?
23

ния и угона людей и животных, которых приходилось
отбивать в кровавых вооруженных схватках. Даже после
прихода русских дороги Абхазии долго еще не были
безопасны. По ним еще рыскали разбойничьи шайки и
искатели приключений из разных горных обществ.
Трудно было уберечься от них: они прятались в лесах,
устраивали засады, путников грабили, убивали или
угоняли в плен. Поэтому абхазы никогда не расставались со
сбоим оружием.
, ,Помимо одиночных и небольших групповых
нападении, горцы нередко предпринимали также целые
военные экспедиции. Некоторые из таких выступлений
носили серьезный характер и заранее тщательно
подготавливались, как это описано С. Званба в его «Зимних
походах убыхов на Абхазию»9.
Так, летом 1825 г. отряд убыхов в количестве более
* тысячи человек под предводительством Сааткерея Ада-
гуа-ипа Берзека предпринял поход в Абхазию.
Предупрежденные пастухами абхазы дали убыхам
возможность спуститься на равнину, а сами заняли все горные
, проходы, через которые неприятель мог отступать, и
уничтожили почти весь отряд.
Вековой обычай требовал, чтобы победитель, какого
бы ожесточения не достигла война, даровал жизнь хотя
бы одному человеку из стана врагов и отпустил его
обратно на родину в качестве «горевестника» (ашэаць-
»да<еI0, а вместе с тем запрещалось оплакивать тех, кто
пал в бою за свою родину, ибо, согласно народным
представлениям, оплакивают только умерших бесславной
смертью, а слава героев воспевается в песнях и переда-,
ется из поколения в поколение.
Когда ожидалось нападение, абхазы сзывали из
соседних деревень к себе на помощь воинов, то есть всех
способных носить оружие. Часть воинов устраивала
засаду в местах, откуда должен был появиться враг.
Остальные, в ожидании неприятеля оставались в деревне,
из которой заблаговременно вывозили женщин, детей,
стариков, а также ценное имущество, включая скот; в
безопасные места до окончания военных действий..
Караульные свободно пропускали врага, и последний, не
ведая о засаде, попадал меж двух огней.
До нас дошел древний термин для обозначения
отдельных колонн, из которых состояло войско, — амцаха-
ра. Это — трудно переводимое слово, означающее при-
24

мерно «родовые огни» (от абх. «амца»— огонь).
Сохранились также выражения: воины «стояли по своим
амцахара в отдельности» (Мцахара-мхарала еильгцны игы-
лан); «Пусть бог умножит твою амцахара» (Умцахара
анцоа иазирадаит!). На народных собраниях
однофамильцы выступали также по своим «амцахара».
Амцахара есть, очевидно, патронимическая родственная
группа, восходящая генетически к одному «очагу».
Абхазы основательно готовились к походам. Одежда
абхазского воина, как и убыхекого, состояла из бурки,
башлыка и полушубка, двух-трех пар обуви из
сыромятной воловьей кожи и теплых войлочных или суконных
носков. Зимою имели с собою также лыжи. Каждый
вопи в походе сам нес на себе провизию: пшено,
копченое мясо, сыр, соль с перцем и тесто, вареное на меду.
Однако абхазы, как и другие горцы, не имели
обыкновения запасаться на долгое время провиантом. Если
военные действия происходили на земле дружественного
племени, в таком случае последнее обязано было кормить
своих защитников как гостей11.
Разные авторы (например, В. Чернявский) отмечали,
что абхазы неутомимы в пути, легко проедут сотню
километров в день по бездорожной стране, до пятидесяти
километров в те же сутки пешком и даже с ношею до
пяти пудов, довольствуясь при этом ничтожным
количеством провизии.
В 1841г. двухтысячная абхазская милиция, в том
числе 1 500 человек пеших, во главе с владетелем
Михаилом Шервашидзе принимала участие (правда,
довольно пассивное) в операциях русского командования,,
имевших целью покорение убыхов (между прочим, в это
время был убит цебельдинский князь Зосхан Маршан,
а его милиционеры, оплакивая своего князя, начинали
«неистово выть и визжать» и, чтобы не были лишним
бременем, были отпущены генералом Анрепом по
домам). Говоря об абхазской милиции, Г. И. Филипсои
замечает: «Вековой навык к разбойничьим похождениям
заставил горцев приспособить так свою одежду, обувь
и оружие, что, при ночных движениях, никакой шум или
бряцание им не изменяют»12.
Как видно из этого и других фактов, в общих
походах абхазы подчинялись своим князьям или
опытнейшим в военных делах лицам. Предводители именовались
«апыза» (аП)Ыза) или «ацвымш» (ацэмыш) доел, «счаст-
25

ливый бык». Успех в деле им давал две части добыч*]
под названием «доли старшего» (аи^абхуша). Апыза
должен был находиться впереди отряда, осуществляя
общее командование: по бокам — его ближайшие сорат^
ники, а.остальные дробились на несколько групп, ни
отступно следовавших за волоками. Во время привалов
ндчыо выставлялись караульные — «агь>шыхуцэа», доел*
«смотрители». В бою абхазы действовали врассыпную!
на закрытой и пересеченной местности — преимуществен]
но пешими, частью и на лошадях, особенно если необ-;
ходимо было быстро пройти обстреливаемое
пространство (для боя на лошадях существует специальное
название— *еыхэдэыла аибашьра). Скрываясь за
деревьями, камнями, кустами или прячась в лощинах, они
стремились подавить противника огнем из своих ружей, а
потом, если имели надежду на успех, бросались в
рукопашный бой с шашками или саблями (ах.эакьара).
Сравнивая боевые качества абхазов и убыхов,
С. Т. Званба отмечает, как преимущество последних,
умение действовать «массами» в открытом поле.
«Абхазцы же,— пишет он, —между горскими племенами
считаются отличными стрелками, дерутся очень хорошо
врассыпную, пользуясь с особой смелостью
местоположением, а в местах лесистых, перерезанных оврагами,
всегда одерживают верх над убыхами»13. Ф. Ф. Торнау
также говорит, что абхазы, занимая весьма лесистую и
гористую местность, «дерутся преимущественно пешком
и пользуются славою отличных стрелков»14. Учитывая
все это, абхазов издавна нанимали в иностранные
войска. Согласно одному описанию, еще в VI в.
внутренняя стража византийского императора Юстиниана сос-
тояла из абхазов/
Следует указать на строго соблюдавшуюся
неприкосновенность парламентеров (ацхдражэадасй): лица,
уполномоченные одной из воюющих сторон для. ведения
переговоров с другой, не могли быть ни задержаны, ни
убиты. У абхазов так и бытует поговорка: «Парламентер
не может быть ни задержан, ни убит» (Ац*аражэх,эа<&
дкым-, дшьым).
Жизнь и сознание людей были проникнуты военным
духом. Подготовка храброго и выносливого воина была
одной из первейших задач воспитания подрастающего
поколения. Все мужчины с детства умели свободно
управлять конем и стрелять. Во взглядах на героизм и
26

честь господствовали военные понятия. Так, считалось
недостойным мужчины не только ходить без оружия, но и
обезоружить человека было равносильно нанесению
тягчайшего унижения и оскорбления. Таким
женеприкосновенным- считался и его боевой конь. Всадник принимал
:#а личную кровную обиду, если бы кто-нибудь ударил
его лошадь или даже задел плетью ее ухо. Набеги
считались геройством. Храбрость и бесстрашие
превозносились превыше всего. Заслуживает быть отмеченной и
такая деталь: у абхазов, мегрелов и других горцев
разодранные полы черкески считались как бы похвальным
показателем того, что носитель ее—бывалый воин,
боевой мужчина.
В результате всего этого возник культ мужчины-героя
(ахада, ахащара). Соответственно в абхазской
народной поэзии резко преобладают «песни мужества»,
прославляющие героизм (ахащарашэа), храбрость и отвагу
в боях с неприятелями и чужеродцами в то время, как
любовная лирика представлена сравнительно очень
скромно. Аергь.— древнее божество зверей и охоты —
приобретает постепенно и функции бога войны и
героизма, как об этом свидетельствуют выражения: «Палка
(бич) Аерга» (Айргь рлаба), «С Аергами спорит
(состязается)» (Аергь ирымайку4еит), «Герой Аергов» (Аергь
рхада). Масса народа называется «ар» точно так же,
как и войско, воинство (ср. древнегрузинское «эри»—
«народ», «войско»), то есть не делалось различия
между воинством и всей массой населения, потому что
армия была народом, а народ — армией. Самым
же'величественным памятником эпохи военно-демократического
строя является нартский эпос, в котором культ военных
походов «для добывания славы» (хьызрацара),
героизма и доблести достигает апофеоза.
Так с развитием земледелия и скотоводства получает
экономический смысл" приобретение военным путем
богатств, принадлежащих чужим родам и племенам,
равно как и пленных, которых продавали или
использовали для получения прибавочного продукта. В обстановке
постоянной опасности нападения появилась
необходимость поголовного вооружения и такой же готовности
отражения любого внезапного нападения противника.
Вот почему мужчины, ведя сообща обработку своих
полей (киараз) или занимаясь одним из главнейших
своих хозяйственных занятий — отгонным скотоводством,
27

всегда имели при себе оружие. Можно сказать, весь
образ жизни приобрел военизированный характер (в
частности, костюм, ряд элементов которого обязан своим
появлением необходимости постоянной боевой
готовности), хотя еще не было никакой особой организации,
несущей военно-оборонные функции. Этим диктовалось
длительное сохранение некоторых коллективных форм
собственности на землю, а, может быть, в известной
мере и на скот (при посемейном потреблении эти начала
яснее сказывались в сфере производства). В условиях
военной демократии, выросшей из недр
первобытнообщинного строя, в руках родовых и племенных вождей
и их дружин, а позднее военно-феодальной знати
накапливались значительные богатства и политическая власть,
которые они начинают передавать по наследству. Все
более слабело самостоятельное значение родовой
организации. Происходили экономическое обособление се-
>мей, дальнейший распад общинных отношений,
усиление одних племен за счет ослабления других, выделение
богатеющей верхушки, нарастающее расслоение
общества на антагонистические классы. Однако образование
четко выраженного феодально-классового деления
общества растйнуЛось здесь на долгие века. Как указывал
известный советский историк и кавказовед проф.
А. В. Фадеев, «низкий уровень экономического развития
и сосуществование феодальной, общинной и мелкой
крестьянской форм собственности на землю
свидетельствовало о незрелости горского феодализма, о
незавершенности процесса феодализма»15.
Определенное представление о том, какого развития
в свое время достигли у абхазов
военно-демократический строй и связанное в значительной мере с ним
военное искусство, какое место в их исторической жизни
занимали военное дело и вооружение дает и обзор
соответствующей терминологии. Приводимый здесь далеко
неполный перечень, частично рассмотренный выше,
включает как отдельные названия, так и некоторые
выражения и фразеологизмы, связанные с военным бытом,
а также этикетом и обычаями абхазов. Например:
абаа, абааш, абаагуара — каменная крепость, башня,
крепостная стена, укрепление;
абаакыра — цепь каменных крепостей и башен;
аквлаан (акулаан) — башня, ограда —укрепление из
тяжелых бревен;
28 *

амаша —окоп, ров, вал и т. п.;
атабиа (атабиа) —то же самое;
акуарч (айуарч)—четырёхугольные бревенчатые
массивные башни;
ар — армия, войско, множество (ср. с груз. .д&о —
войско, народ, нация и с именем древнегреческого бога
войны Аресом, проникшим из Малой Азии);
арра, аррацара — уход в армию, призыв в армию; *
арымдзаа (арымзаа) — несметное количество войск,
вообще множество;
арымдзаа-зейжв (арымзаа-зеижэ, арымзаа-зеижэсаык,
ар рзеижэсьык, ар&ык-зеижэсшк)—неисчислимое
количество народа или войск (доел, «множество —
девятнадцать», где значение цифры 19 утеряно и теперь
необъяснимо); .
апстыр (агьстыр), ар-апстыр (ар-аг^стыр) —
возможно, несметные полчища, армия, а, может быть,, и
«абхазское войско»: а-пс-т-ыр, вероятно, от апс (агьс), апсуа
(агьсуа)—абхазское, ыр (ар) —множество, войско,
элемент же т — частица, соединяющая две основные
половины сложного слова, иногда служит и показателем
множественности (например, *ар-т — мы);
ар рхы —авангард войска (доел, «голова войска»);
ар рцыхва (ар рцыхуа) — арьергард (доел, «хвост
войска»);
амцахара — отдельная войсковая часть, состоявшая,
по-видимому, из воинов, принадлежавших к одному
«огню» (амца), т. е. к одной родственной группе — роду
или патронимии, представители которой называются по-
абхазски «разделившими огонь» или «разделившими на-
дочажную цепь»;
акьараз — боевая конная дружина;
ашьаквар (ашьакар)— пехота (доел, «пешее
войско»);
ачцва (а«ецэа) —конное войско, конница, верховые;
ашхуараа — военно-морские силы (доел, «ашхуарцы»,
т. е. «корабельники»), в то же время это слово
обозначает и пиратов;
дзырхваа (зьфх,эаа) — военно-морские силы, пираты;
агба (а$ба)— большой морской корабль;
ашхуа — морской корабль, судно, ладья, галера;
анышь — судно, лодка; "_
мсыигашхуа — однодеревка;
ажва (ажэ$а) — весло;
29

апскы (агьсйы) — руль;
апра (ап)ра) — парус;
аху —якорь;
амызгут (амызгут;) — мачта;
акра — маяк, мыс;
ашыцва (ашыцэа)— место укрытия судов;
хидзрацара (хьызрацара) — одиночные или
коллективные походы «в поисках славы боевой», «для
добывания ратной славы», как об этом свидетельствует и
сам термин хьызрацара: ахьз —имя, слава, почет и аца-
ра — идти, отправляться за чем-нибудь;
аныквара (аныКуара) — походы в поисках добычи
(доел, «хождения»). В абхазском эпосе рассказывается,
что нарты не могли «оставаться на одном месте» (аагы-
лара рыкумызт), их призванием были вечные странствия
в поисках «превосходящих героев» и для борьбы с
врагами (великанами и другими чудищами), взятия
неприступных крепостей, открытия новых земель, где «не
ступала нога человека»;
ар рымюа (ар рымаа) — большая дорога войска,
путь войска, военная дорога;
апшыхура (агьшыхура) — разведка;
апшйхурта (ап>шыхурта) — наблюдательный пост или
пункт;
амюакра (амсаакра)— засада, «преграждение пути»;
ахыкушара —окружение, обходное движение;
атакра (ацакра) —окружение, заключение, арест;
акулара (акул ар а) — набег, нападение, наступление;
аимцвара (аимцэара) —ограбление, разорение;
аибашьра — война, битва, сражение (доел,
«взаимоубиение»);
ахвакиацва (здэаБьацэа) — сабельники;
ачйхуцы (а<еы*э'цэы) — конный бой;
апхьагылаю (агьхьагылао), ар рапхьагылаю (ар рап>-
хьагылась) — предводитель (доел, «впереди войска
стоящий или находящийся»);
апыза (аП)Ыза) —предводитель, впереди идущий;
арпые (арП)Ыс) — предводитель, ведущий, витязь;
ар рхада— предводитель войска, командующий (доел,
«головной»);
ар'рхы-^командующий (доел, «голова войска»);
ацвмыш (ацэмыш)—этот термин специального
мужского охотничьего («лесного») языка абхазов в старину
употребляли не только для обозначения старшего (или
30

главного) мужчины, но й в значении предводителя (доел,
переводится как «счастливый бык»);
' ар рхы тызго (ар рхы тызго) — воин, способный по-
веСТм за собой авангард войска, вывести его из опасного
положения;
аибашыо (аибашы&ы) — воин, боец, солдат;
ашьакауаю (ашьакауа®) — пеший, пехотинец;
ачйуаю (а«еыуа<а) — всадник, верховой;
апшыхуцва (агьшыхуцэа) — караульные;
апшыхою (агьшыхуоьы) — разведчик, наблюдатель,
лазутчик;
ачархваю (ачарх,эа<&ы)— изменник, доносчик,
предатель; •
ацхаражхваю (ацх,аражэ*эа<&) — парламентер,
который, согласно и абхазским правилам ведения войны,
пользовался полной неприкосновенностью;
ашас, ашасра — заложник, заложничество;
абаандаю (абаандаоы)— заключенный в крепости
человек, арестант, пленник;
атква (атКуа) — пленный;
аикуных (аикуных) — человек, вооруженный с ног до
головы, (деикуных дыкоуп);
афцыркьа (афцырКьа) — аллегорическое
наименование всякого оружия, (доел, «принадлежащее Афы>>, то
есть богу молнии и грома и отчасти войны);
ахватха (аадатха)— оружие, вооружение,
снаряжение (окончание слова «тха» ср. с адыгским «х*а» — бог);
абджар (абцьар) —вооружение, доспехи (ср. груз.
о&^о^о в том же значении);
азаандак (азаандай)— мифическое боевое орудие из
дубовой коры и шкур 100 быков, упоминаемое в нарт-
ских сказаниях;
алабаша (алабашьа) — боевая палка-посох с
металлическим наконечником;
ацвхар (ацэхар) —праща;
ахча (ах«?а) —наконечник стрелы;
ахумпал —стрела;
ахьщ — лук;
ахчатра (ахчатра) или асакьар (асацьар) — колчан;
желобок из твердой древесины (каштан, ель и др.),
обтянутый кожей, где во время похода хранили стрелы и
их наконечники;
арыцкяга (арыцйьага) —древнее метательное орудие
(катапульта?);
31

атыхвтёй (атых^тёи) — колчан для стрел, войлочны|
чехол для ружья; )
атрах (атра*)—деревянное ложе для усиления /й
ускорения полета стрел;
акуалдзы (акуалзы) — кольчуга;
акуалдз-хылпа (акуалз-хыл1ьа) — шлем,
«кольчужная шапка»;
ахва (адоа) — сабля, шашка;
акама (айама) — кинжал;
аса —меч;
асакаса —носилки, на которых несли на плечах ра^
неных воинов в сопровождении специальной песни ране*
' ния; по-видимому, в условиях войны носилки наскоро
составлялись из переплетенных веревками мечей, о чем,
быть может, свидетельствует само название «асакаса»,
которое, надо полагать, представляют собой
дублирование одного и того же слова «аса» — меч и которое в
таком случае переводится как «меч к мечу»;
аманыза — щит;
ашвакь (ашэакь) —ружье;
атьсуа швакь (эдсуа шэак>) — кремневое «абхазское
ружье» — высшее достижение абхазского военного
искусства;
атапанча — пистолет, револьвер;
ахазыр (ахдзыр, ахдзырт;ра) — газыри, то есть
специальные наружные карманы на черкесках, где
хранились заряды;
ахы —пуля (доел, «голова»);
ахушв (ахушэ) — порох; в 30-х годах XIX века
Ф. Торнау писал, что садзы, в частности, жители Ахчип-
сху в верховьях р. Мдзымта делают порох, а «за
свинцом ходят к Гумисте»; другой автор отмечал, что
абхазы умели «и отливать пули для своих гладкоствольных
ружей»16. Вместе с тем это слово употребляется и в
значении лекарства;
ахыи-ахушви (ахыи-ахушэи) — боеприпасы (доел,
«пуля и порох»);
ахтра (ахт;ра) — специальная кожаная . сумка для
хранения пуль, носившаяся на поясе;
акяпатра (акьаг^ахра) — сальник, металлическая
коробочка для хранения ружейного масла;
ачпыхуштра (а<еП)Ыхушэтра) — пороховница,
натруска; т
араш (арашь, арашь маркДпа) — мифический крыла-
32

тый конь, но нередко так называют и лучших боевых
коней; в абхазских героических сказаниях часто
упоминаются боевые кони, например, Акырвдыдж — конь героя
пз мифического рода Амылхвыз; Уашвамат — конь героя
Хабжина, полученный им вместе с саблей в подарок от
великанов; Арашь (иногда Аалып>) — крылатый конь,
боевой друг и советчик нартов. Эти кони наделены
зачастую разумом и человеческой речью. Одним-из таких
арашей был конь главного героя эпоса Сасрыквы,
известный под разными именами — Алоу, Такузиа, Тхуа-
-иа, Гьамыда» Бзоу. Согласно эпосу, у нартов, помимо
боевых коней, были еще и боевые собаки. Как правило,
каждого нарта в -походе сопровождали две-три боевые
собаки, в качестве которых им иногда служили
прирученные волки;
ачыкургылара (а«еык,ургылара) — выставление на
показ покрытого черным покрывалом оседланного боевого
коня всадника в день его похорон с оружием умершего;
атарчёй (а^арчёи) — культовые скачки на поминках
конного воина с участием его лошади; гибель ее во
время головокружительных скачек считалась хорошим-
признаком (пережиток бытовавшего у абхазов принесения
боевого коня в жертву хозяину и захоронения его рядом
с бывшим владельцем);
аквараг (айуара^) — аркан, лассо, веревка с петлей
на конце для поимки и укрощения необъезженного коня;
абааква реибадырра (абаакуа реибадырра) — связь
между соседними крепостями или башнями, которая,
согласно историческим преданиям, осуществлялась с
помощью протянутой между ними металлической
проволоки;
аршваа (аршэаа)—особый свист, с помощью
которого люди, находясь в лесу или на значительном
расстоянии друг от друга, поддерживали связь между
собой; этим свистом (аршэаа асра) передавали
информацию с вершины на вершину горы, с башни на башню;
Иахуалакь!— призыв к выступлению во время
военной опасности (доел. «Кто только может!»);
Аа, абаа! Аа, абаакуа (Аа, абаакуа!), Аа, абаапсы!
(Аа, абаап>сы!), Баагй-псги! (Баагьы-г^сгьы!) — призыв
о помощи, а в далеком прошлом, по-видимому, боевой
клич, обращенный к соратникам по защите крепости
(хотя нет полной уверенности в том, что «абаа»
означает здесь крепость); сейчас — простое обращение о по-
з.
33

мощи и содействии в проведении какой-либо работы или]
мероприятия; :!
Амарджа! (Амарцьа!), Ахахай, амарджа! (А*а*ай^
амаруьа!) — боевой клич, призыв (ср. груз. ^оЗо^зо^'"^
победа);
аххваю (ах,э\эа<а)— человек, оповещающий криком?
об опасности или о каком-либо другом важном событии^
глашатай (доел, «крикун»);
ашваджхваю (ашэауь^эаса) — доел, «горестную пес'-'!
ню поющий»; в прошлом горевестники, подойдя к во-;
ротам дома убитого, пели специальную горевестную
песнь и этим давали знать родным о гибели воина;
Афы — божество грома, молнии и'оружия,.также
покровитель воинов; его имя и разящую силу призывали
для поражения и наказания противника, «чтобы Афы
поразило его!» (Афы асааит!); высочайший героизм
(афырхащара) является неотъемлемым качеством этого,
страшного божества; ему приписывали гигантских раз-;:
меров наконечники копий, часто имевших два жала;
(иногда эти «Стрелы Афы» считают принадлежавшими
Аергу или св. Георгию); в Илорской церкви хранилось
множество таких стрел разного размера и гигантский
лук. Такие «стрелы» приносились в храм по ооету, а
изготавливать их имели право только кузнецы
избранных фамилий. «Стрелы Афы» нередко находят при
земляных работах в районах Абхазии;
Афёргь —это сочетание имен, по-видимому, некогда
выражало собой наивысшее проявление боевого духа,
в настоящее время, напротив, стало служить
показателем полного упадка духа;
Аергь—бог (или божества) диких зверей, охоты и
отчасти войны; на возможность того, что Аерг в свое
время представлялся божеством насилия, указывает ра- :
зя'щая палка, являющаяся его неотъемлемым атрибутом
(Аергь рлаба); в то же время Аерг являлся и
покровителем набегов, разбоя и воровства, подобно
древнегреческому Гермесу; его святилища известны в с. Аацы
(Аергьиых или Эирых) и за р. Бзыбь на северо-западе
Абхазии (Чугурх-ных); (Аерг ср. с груз. св. Георгием
и осет. Уастырджи — бог войны и мужчин);
Афырхаца (афырхаща) — герой бога грома и молнии
Афы (доел, «герой среди богов Афы»);
Аергрхаца (Аергь рхаца)—-герой бога (богов) Аер-
га (доел, «герой среди богов Айрг»);-
34

Уашхуа! Уашхуа макяпсыс! (Уашхуа макьаъсыс!) —
пспвое слово в этом выражении является названием
древнейшего абхазо-адыгского божества неба, значение
второго неясно, а в целом фраза понимается как
покорность, подчинение воле победителя.
Не останавливаясь на всех многочисленных
оригинальных лексических материалах, связанных с
исторически развивавшимися военным искусством и
вооружением, сошлемся еще на несколько характерных
народных пословиц, поговорок и других терминов,
отражающих собой военный быт и нравы абхазов:
Абаа нацэкьысла иагутасыз х,эа — «Подобно
человеку, толкнувшему башню мизинцем» (чтобы ее свалить);
Ар ирнымиаз дхада БУ5У°УП *эа — «Тому, кто не
встречался с войском (противника), кажется, что он
(был бы) герой»;
Хьызрацара ицаз <еадаиала дааргеит хэа — «Того, кто
отправился за добыванием славы, привезли обратно на
осле» — так говорят о бесславном конце какого-нибудь
претенциозного начинания;
Азэы — «Ар! Ар!» — идоон, егьи —- «Амажэа! Ама-
жэа!», то есть: «Один вопил: «Армия (идет), армия!»,
а другой беспечно требовал: «Теста! Теста!»;
Уахьцо уаалейт! — «Чтобы ты благополучно
возвращался отовсюду, куда бы тебя не занесла судьба» (так
приветствовали прежде всего воинов, возвращавшихся
домой с похода);
Аёргь ирымеикуеит — соперничает (спорит) с Аер-
гами;
аихабхуша (аихдбхуша)— две части трофея, двойная
доля, которую при дележе добычи выделяли для
предводителя (доел, «доля старшего»);
ахашвала (ахашэла) — человек из низшего сословия
зависимых людей; эта категория крестьян
формировалась из числа пленников, которые при дележе добычи
оказывались «лишними» и доставались предводителю;
ашьамхы-раху — скот или другое ценное имущество,
захваченное во время набегов (доел, «коленный скот»,
то есть материальные ценности, добытые в походе) (ср.
гРУз. оздЬоЬ (одет0 —деньги, приобретенные ногами);
ахаца-иха-ца — «герой над героем», герой среди
героев, архигерой;
аха-цара — мужество, героизм, по народным
представлениям, является одним из высочайших положи-
35

тельных качеств человека, берущим свое начало от са>
мих нартов (Ахадара зшаз нархаа роуп);
апхьарца — главный мужской музыкальный смычко
вый инструмент абхазов, генетически связанный, по все?
вероятности, с их военным бытом, о чем говорит, в част-
ности, этимология самого ^названия: «вперед ведущий»
«вперед зовущий» (от ап>хьа — впереди, рца
(га)—заставляющий идти; возникновение его относится,
вероятно, к глубокой древности;
ахурашэа — «песнь ранения», героическая песня
воинов, а в то же время своего рода лечебная песня,
которую мужчины пели вместе с раненым у постели
последнего;
ахурбГ)Ььщ — «листок ранения», подорожник, приме1
нялся абхазами при лечении ран;
а<еыжэдара — поддерживание, согласно правилам
этикета, правого стремени при посадке всадника на
лошадь (в прошлом такая поддержка была очевидной
необходимостью для тяжеловооруженного воина);
а<еыжэхра — такое же поддерживание стремени при
спешивании;
ахта (ахта) — цель при стрельбе, мишень-
ацэКьара — надрез на дереве для стрельбы в цель,
мишень; .. "
ахздэрдора — метание камней без разбега.
Лексический материал (в основном оригинальный),
приведенный здесь4 частично, можно дополнить не менее
выразительными историко-этнографическими и
фольклорными данными17. И все это вместе взятое не
оставляет сомнения в том, что абхазы были не только
земледельцами и скотоводами, но и воинами. В их
исторической жизни военное искусство — не только сухопутное,
но и морское — играло весьма важную роль. Военно-
демократическая стадия общественного развития
оставила большой след не только в навыках и средствах
ведения военных действий, но и во всей традиционно-
бытовой культуре абхазов, включая и целый ряд
элементов этикета.
На народных традиционных празднествах
преобладали военизированные игры, и состязания мужчин в силе,
быстроте и ловкости, умении владеть оружием и конем;
систематически устраивались соревнования в ходьбе на
дальние расстояния, беге, прыжках в длину и в высоту
(адэыргыла ахып>ара), борьбе, бросании тяжелых кам-
36

Яей без Разбега4(аха^эрп>ара), проведении боев на
конях (аеыхэцэы), джигитовки и скачек, стрельбы в цель
113 ружей и пистолетов, а в не очень далеком прошлом
и конкурсов лучников, что свидетельствует о том, что
ош1 лишь сравнительно недавно вышли из
практического использования. Лук и стрелы и стрельба из них еще
на рубеже XIX — XX вв. являлись любимой забавой18
детей и юношества. По свидетельству автора XVII в.
А. Ламберти, абхазская молодежь никогда не сидела
без дела, а проводила время то обучаясь владению
пикой, то подбрасывая в воздух тяжелые предметы с
целью накопления сил, то перескакивая через канавы,
чтобы приучить себя к ловкости.
С военной демократией и раннеклассовыми
отношениями связаны, в частности, упомянутые выше культ
героизма (ахацара) и «славных походов», или «походов
за славой» (хьызрацара); «коленный скот», добываемый
в набегах (ашьамхы-раху), посредник между
воюющими сторонами, который «не может быть ни задержан, ни
убит»; формы славословия «герой бога Афы» (Афы рха-
-ца) и «герой Айрг» (Айрть рхатщ). С военным прошлым
абхазов генетически связаны и такие выражения и
пожелания, как «Айрг да сделает тебя Мааном», то есть
дворянином (Аиргь у-Маанитэааит!) и само слово
«дворянин» (аамсха), с помощью которого выражается
понятие хорошего тона (аамсташэара) — по-дворянски,
аристократически. К той же эпохе, вероятно, относятся
и некоторые существенные части мужского костюма,
обычай поддержания стремени, ставший со временем
элементом всаднического этикета, а также гениальная
песня ранения и т. д.
Без учета того (правда, давно уже глубоко
трансформированного) наследия, которое оставили военно-
демократические" и раннеклассовые отношения в быту и
культуре абхазов трудно найти убедительное
объяснение исторических корней целого ряда их традиций,
обычаев и представлений, в том числе этикетного
оформления ряда рыцарских черт характера народа и других
морально-эстетических принципов и «символов веры»,
что найдет свое конкретное выражение в приводимых
ниже фактических материалах.
37

1 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности И
государства. М., 1948, с. 145 и др.
2 Званба С. Т. Этнографические этюды. Сухуми, 1956, с. 43.
3 Торнау Ф. Ф. Воспоминания кавказского офицера. М., 1864;
с. 31.
4 Страбон. География, XI, 12.
5 Следует указать и на торговлю евнухами, которой занимались
абхазские князья в раннесредневековый период. По описанию Про-
копия Кесарийского, они отнимали красивых мальчиков у их
родителей, подвергали их, кастрации и продавали за большие деньги
в Византию в качестве гаремных служителей, а родителей убивали^
боясь их мести. «Поэтому-то, — пишет Прокопий, — большинства
евнухов у римлян и, главным образом, в царском дворе были
родом абазги». (Прокопий из Кесарии. История войн римлян с
персами. СПб., 1876, с. 382—383).
6 «Очерк устройства общественно-политического быта Абхазии
и Самурзакани». ССКГ, в. III, 1870, с. 14.
7 В этом отношении любопытным является следующее
свидетельство Фр. Дюбуа о «маленькой абхазской светлости» лет
четырнадцати по имени Гассан, которого пригласили на судно,- стоявшее
на рейде в сухумской бухте: «Прежде всего привлекли его
внимание пистолеты и ружья, развешанные капитаном на стене его
каюты, и можно было сразу заметить, что наш маленький абхаз был
знатоком дела» (Фр. Дюбуа. Путешествие вокруг Кавказа. Сухум»
1937, с. 143).
8*У черкесов мы встречаемся с аналогичными военными
обычаями. У них также каждый человек имел оружие («каждый
мальчик—мог бы я сказать», — добавляет Дж. Белл). «Я никогда не
видел человека верхом на лошади без ружья», — сказал ему
удивленно один черкесский • мальчик, увидев невооруженного всадника..
Однако богатое вооружение могли иметь только состоятельные
люди. Так, один из причерноморских черкесских князей по имени Чу-
рук-оку-Тугуза в 1837 г. являлся обладателем 30 'боевых лошадей
и четырех кольчуг. Князья увлекались также военными играми,
например, метанием камней без разбега (абх. — ахахэргъара) и
стрельбою в цель, в частности, принято было считать верхом
искусства на всем скаку выхватить ружье из чехла, поднять курок и
выстрелом попасть на лету в шапку, брошенную на землю (Дж. Белл.
Письма о пребывании в Черкессии в 1837 г., ее. 39, 40, 114, 125,.
141, 148, 181, 232 и др.).
^ Званба С. Т. Указ. соч., ее. 43, 44, 50, 51 и др.
ю См. народную «Песню об Ииапхе Кягуа» в кн. «Антология;
абхазской поэзии», М., 1958, с. 38, 42.
38

11 Новицкий Г. Географо-статистическое обозрение земли,
населенной народом адехе. «Тифлисские ведомости», № 25, 21 июня
1829 г.
!? Фклипсон-Г. И. Воспоминания. «Русский архив», 6, 1883, с. 215.
13 Звапба С. Т. Указ. соч., с. 51. ,
н Торнау Ф. Ф. Указ. соч., с. 61.
15 Фадеев А. В. К вопросу об уровне экономического развития
кавказских горцев к середине XIX века. «Научн. докл. высшей
школы. Исторические науки»,-№ 1,1959, с. 70.
16 Дзидзария Г. А. Народное хозяйство.., с. 78.
17 Ииал-ипа Ш. Д. Абхазы. Историко-этнографические очерки.
Сухуми, 1965, с. 281—-295, 327—339; его же. Памятники
абхазского фольклора. Сухуми, 1977, с. 73 и след.
13 Абхазский художник А. К. Щервашидзе (Чачба), вспоминая
свое детство, писал: «Я помню, покойный мой отец делал мне очень
красивые, гладкие лук и стрелы, когда мы жили под Москвой. Он
часто сидел к строгал ножиком палочки — вот и делал мне стрелы,
кинжалы, ножи. Стрелы были очень гладкие, ровные, на конце
утолщение и на этом утолщении оставлялась шкурка. Затем он учил
*|сня стрелять из лука. Я помню (какое) большое удовольствие от
этих упражнений кспытывалось мною.. Нужно знать, что отец мой
пропитывался, до отправления своего в Пажеский корпус в
Петербурге, в горах. Вот имя воспитывавшей его семьи — Лакойя или
Лакоба» (Русудан Зайцева-Шервашидзе. Разум и сердце — Родине.
Литературная Грузия, 1984, 4, с. 211). Интересно отметить, что
гтец художника/который все свое детство провел в абхазском
селении Лыхньт, был родным внуком Келешбея и племянником
последнего владетеля Абхазии Михаила Шервашидзе (Чачба).

ГЛАВА ВТОРАЯ
СОЦИАЛЬНЫЙ АСПЕКТ ЭТНОГРАФИИ ОБЩЕНИЯ
Нелегко понять особенности абхазской традиционно-
бытовой культуры, включая этикет, без уяснения того,
что из себя представляло абхазское общество в
относительно недалеком историческом прошлом в смысле
социальной структуры и степени развития. *
Абхазия до 60-х годов XIX в. была феодальным кня-/
жеством со значительными остатками более ранних со|>
циальных отношений, занимая по степени своего общеЧ
ственно-экономического развития в общем среднее поу
ложение между западнокавказскимй горскими полупат/
риархальными обществами, с одной стороны, и феодаль!?
ной Грузией, с другой. Иначе говоря, в целом Абхазии
являлась страной с довольно типичными отношениями'
так называемого горского феодализма, при котором пр-
земельно-крепостническая зависимость и классовые
противоречия во многом косят завуалированный характер
вследствие сложного переплетения антагонистических
классовых противоречий с раннефеодальными и даже
дофеодальными отношениями. Многочисленные
пережитки общинно-родового строя на протяжении веков
мешали окончательной победе феодально-помещичьего строя,
который так и не достиг здесь своего полного развития,
что, как известно, характеризуется закрепощением —
фактическим и юридическим — всех категорий,.,крестьян-
ства. Эти пережитки обусловливали процесс
медленного вызревания феодальных отношений, развивавшихся,
примерно, с середины первого тысячелетия н. э.
При всем том для дореволюционного абхазского
общества характерно четкое классовое деление, членение
общественного организма на несколько ступеней соц*ь
альной иерархии.
40

Господствующий класс составляла феодальная знать
в лцце князей (ахауад) и дворян (аамсха) и примыкав-
шего к ним духовенства. Существовала и промежуточная
прослойка между дворянством и крестьянством — «аш-
иакума». Наиболее привилегированную часть феодалов
составляли представители княжеского рода Чачба (Шер-
вашпдзе), к которому принадлежал и сам владетель.
Основу господства феодалов составляла феодальная
собственность на землю в соединении с политическими
правами в отношении феодально-зависимого населения.
В пределах своих общин и уделов феодалы стремились
быть верховными распорядителями земель, причем
общинные владения также находились в известной от них
зависимости.
Власть владетеля (а*;) распространялась, главным
образом, на внутреннюю Абхазию (Бзыбь, центральная
Абхазия, Абжуа и Самурзакань). Горные общества
фактически были независимы от власти владетеля,
упраздненной вообще царским правительством в 1864 г.
О силе влияния владетеля говорит абхазская
поговорка: «Пусть меня накажет бог, лишь бы владетель
покровительствовал надо мной (Анцэа сишэигьы, а*
дысхылаП)Шуандаз). Личность владетеля считалась как
бы священной. Тем не менее власть его была
ограничена. Он пользовался лишь номинальным правом
верховного правителя и собственника на все земли княжества.
Обращает внимание относительная многочисленность
привилегированных фамилий для такой маленькой
страны, как Абхазия. Кроме Чачба (Шервашидзе),
княжеское звание носили Ачба (Анчабадзе), Аимхаа (Эмух-
вари), Маршан, Дзяпш-ипа, Инал-ипа, Чаабалырхуа,
Гечба, Чхотуа. Самыми влиятельными дворянскими
фамилиями Считались Маан, Лакрба, Мканба, Званба,
Акыртаа, Блабба. Менее влиятельные дворяне делились
на «коротких» (аамсха кьа<§) и «садовых»' или «лесных»
(акуа-ца аамсха).
Во главе почти каждого сельского общества стоял
один из представителей княжеского рода,
господствующего на данной территории. Князья имели своих
вассалов—местных дворян. Например, у князя Решида
Гечба, жившего на р. Псоу, было 70 вассальных дворян,
вокруг которых группировалось такое же, примерно,
количество поселков. «Тот не князь, — гласит поговорка,—
кто не имеет своего дворянина».
41

У князей, помимо разного рода прихлебателей, всегд^
жило много крестьянских девушек и парней (ахтыр^
п>ар», то есть дословно «молодежь двора»), которые
выполняли там всевозможные работы и в то же время
сами приобщались к «культуре двора»; в частности;
усваивали элементы этикета высшего сословия.
Князья считались покровителями (ахылаП)Ш<йы)
дословно «надсмотрщиками» общины, а все остальное
население в той или иной степени находилось от нид
в зависимости (ахыъшы). Почти все отношения,
действовавшие в среде местного населения, находились е
прямой зависимости от взаимоотношений покровителей,
и покровительствуемых. Покровительствуемые сильной
фамилией нередко и сами, в свою очередь, имели
зависимых людей. В основе этих отношений лежали, по
существу, производственные отношения, основой которых
при феодализме является земля. Собственники земли:
вместе с тем в той или иной мере были носителями
политической власти, чем и обусловливалось
внеэкономическое принуждение крестьян со стороны феодалов. Но.
эти отношения между помещиками и крестьянами в
Абхазии часто были завуалированы целой системой
патриархальных обычаев.
Крестьяне составляли более 90 процентов всего
населения Абхазии. По своему правовому и экономическому
положению в дореформенный период они делились на
несколько категорий. Основной являлась категория
юридически свободных, но политически феодально
зависимых крестьян — анхаю, представлявших преобладающую
массу населения и главную производительную силу
страны, «класс самый многочисленный, так сказать,
соль земли абхазской».
Анхаю занимали лучшее положение между другими
крестьянскими категориями. Значительная часть их, так
называемые «чистые крестьяне» (анхасаыцкьа), были
относительно свободными — не несли обязательных
повинностей по отношению к помещикам, а в ряде случаев
сами являлись владельцами крепостных крестьян (ан-
ха<&ы-хьыП)Шы) и рабов.
Собственно крепостные крестьяне были^представлены
сравнительно немногочисленной категорией так
называемых ахоую, которые также вели свое хозяйство на
фактически им принадлежавшей земле, хотя они были
всего лишь наследственными владельцами ее. Настоящим
42

собственником земельного участка ахоую был господин,
имевший прямую власть и над его личностью. Термин
«ахоую» (аху-у&ы), означающий дословно
«приготовляющий пищу», указывает на происхождение данной
социальной категории первоначально из числа рабов и
военнопленных, которые в походе действительно могли быть
использованы в качестве кашеваров. Дети ахоую жили
у помещика в качестве слуг. Объектом феодальной
эксплуатации была и категория крепостных крестьян
«обязанных служить» (амацуразку).
В Абхазии был,развит институт домашнего рабства,
представленного категориями «ахашвала»1 и «атвы»,
которые после реформы постепенно сошли на нет,
превратившись «частью в батраков, частью влившись в состав!
беднейшего крестьянства.
Основными (но не единственными)
противопоставляемыми социальными терминами в абхазском языке
являются «ах» (ах,)—господин и «атвы» (атэы)—раб,
собственность. Очень характерным является это
совпадение обозначений «раб» и «собственность», их
идентичность. Атвы — общее и наиболее распространенное
название раба (для обозначения слуг, домашней челяди
употреблялся термин «ахоую»). Встречались даже
рабы рабов, или «двойные рабы» (атэы-итоых),
находившиеся вместе с «ахашвала» на самой низкой ступени
социальной лестницы. Главнейшим источником
домашнего рабства были набеги и войны, во время которых
захватывались пленные, превращавшиеся в рабов.
Охарактеризованные здесь социально-классовые
отношения внутри абхазского общества с его уходящими
в глубь веков демократическими традициями не могли
не отразиться и на формы быта населения, на принципах'
его повседневной жизни.
В основе абхазской традиционно-бытовой культуры
лежат несколько важнейших принципов — принцип
сословности, кровного (в прошлом и молочного, или ата-
лычного) родства и свойства (ажьра-цоара), возрастной
принцип с вытекающим отсюда «культом» старших
(особенно старшего мужчины) и соответствующей системой
сложного соподчинения (аиадбра-еидыбра), принцип
гостеприимства (асасра), принцип воинской отваги,
мужества и героизма (ахацара) и др. Все они
объединяются одним необычайно широким и объемным понятием
«абхазства» — апсуара (ап>суараJ. Под апсуара, о ко-
43

тором еще будет сказано ниже, понимается совокупное*!
абхазской национальной традиционности, включая по|
нятия добра и справедливости, чести и совести (ала?
мыс), народно-эстетические и моральные установки, од?
ним словом, все, что связано с особенностями народно^
культуры, с традиционно-бытовой культурой абхазского
народа. «Понятие «традиционно-бытовой культуры»,-^
пишет акад. Ю. В. Бромлей, — соответствует тому, что
обычно называют народной культурой. Именно в
традиционной части повседневной культуры обычно
сосредоточена основная этническая специфика этносов-народов.
Наша наука практически всегда в первую очередь
изучала, этот слой культуры — традиционную материальную
культуру, обычаи, обряды, народное творчество, т. е.
компоненты, в которых наиболее наглядно проявляется
этническая специфика»3.
Апсуара, как и всякое другое общественное явление^
следует рассматривать с классово-исторической точки
зрения. Происхождение и развитие представлений о
принципах апсуара, обусловленные особенностями
исторической жизни народа, связаны с длительным
формированием и развитием единой абхазской этнической
общности, с ее естественным стремлением к
определенному самовыражению и самоутверждению. А что
касается классовой характеристики апсуара, то нельзя
понять его правильно с позиции так называемой теории
«единого потока», то есть без критического конкретно-
социологического рассмотрения ее проявлений в
различных областях действительности. Такое
дифференцированное рассмотрение показывает, что иногда даже
некоторые из наиболее существенных положений и
принципов апсуара далеко не с одинаковой
неукоснительностью выполнялись в различных социальных средах
дореволюционного абхазского общества. Например,
дворяне и князья, пользуясь своим привилегированным
положением, позволяли себе нередко нарушать даже и такой
строгий у абхазов обычай, как экзогамные брачные
ограничения, не говоря уже о том, что они не всегда ут:
руждали себя традиционным вставанием при появлении
человека независимо от его сословной принадлежности;
по-разному принимали гостей разного социального
статуса, а кое-где на свадьбах крестьян сажали под
отдельным навесом, подальше от знати; бывали и случаи
жестокого надругательства со стороны представителей
44

высших слоев над крестьянами только за то, что
последние посмели принарядиться в лучшую традиционную или
модную одежду, заиметь хорошего коня, одержать
победу на конно-спортивных состязаниях и т. п. Иначе
говоря, традиции более жестко выполнялись в рамках
одного социального страта, а когда встречались вместе
представители «высшего» и «низшего» сословия часто
наблюдались те или иные отклонения от нормы.
Так, до революции к представителям высшего
сословия обращались с вышедшими из употребления (в
старом их значении) нарицательными вокативами: ах —
«владыка», «князь», сах —«мой владыка», «мой князь»4,
ачкуажэ — «княгиня», са^куажэ — «моя княгиня»,
причем эти формы обращения дополнялись и другим (трудно
переводимым) вокативом — ухащкы сцеит (сокращенная
форма «ухадкы») в смысле «Дорогой мой, да пусть я
умру вместо тебя» (доел. «Вместо твоей головы чтобы
отправился я»...) в то время, как обратная взаимосвязь
в этом случае, как и во многих других, совершенно
исключалась.
К более существенным односторонним привилегиям
господствующего класса дореволюционной Абхазии,
наряду с обычными феодальными повинностями крестьян
в пользу помещиков, относится воспитание детей
высшего сословия в домах зависимых категорий местного
населения по обычаю аталычества.
Такие факты говорят о необходимости
дифференцированного подхода к анализу принципов, обнимаемых
понятием апсуара. Вместе с тем следует отметить, что
нарушения, подобные указанным выше, не носили
всеобщего, абсолютного характера. Несмотря на то, что
князья, соблюдая этикет в отношениях со своими
собратьями по классу, могли в других случаях вести себя
более свободно, не очень жестко следуя правилам
апсуара, общественного осуждения за определенное
пренебрежение народными обычаями они все же не
избегали. Причем тот феодал, который поступал согласно
апсуара со всеми, вне зависимости от социальной
принадлежности, пользовался наибольшим уважением как
среди крестьянства, так и, что интересно, среди
большинства своего собственного класса. Короче говоря, не
правила поведения были различны для феодалов и
крестьян, а необходимая степень и полнота следования
45

этим правилам, что свидетельствует о демократической
в целом характере апсуара. |
Определенные демократические черты были заложе|
ны и в древнем по своему генезису институте аталыче|
ства, который, как один из составных элементов топ!
же апсуара, имел в Абхазии широчайшее распространён
ние вплоть до начала текущего столетия и с помощью
которого княжеско-дворянские дети, воспитываясь у
крестьян с момента рождения и нередко вплоть до со^
вершеинолетия, проходили полный курс народного
горского воспитания по всем правилам апсуара. Механизм
аталычества служил таким образом не только
патриархальным прикрытием феодальных эксплуататорских
отношений, но в то же время являлся глубоко укоренив:
шимся социальным явлением, смягчавшим и
вуалировавшим феодальные отношения, одним из показателей
недоразвитого и сравнительно демократического
характера отношений между трудовыми массами и* привиле-;
тированными сословиями.
Итак, с учетом отношений, подобных
вышеуказанным, апсуара, которое и терминологически охватывает
собой весь этнос, как «абхазство» в целом, выступает
в основном единым и обязательным для всех кодексом
этикета и морали.
Одним из главных элементов в деле воспитания, по
представлению абхазов, является усвоение традиции и
обычаев своего народа. Эта мысль нашла свое
выражение в такой формуле: «Если с уважением относишься
к тому, что имеешь, приобретешь и то, чего нет у тебя»
(Иумоу хатыр узакуцар, иумамгьы уоуеит).
«Воспитание одного человека стоит целого человека»
(Азз иаазара азэ да^соуп),— так гласит пословица.
Согласно другому афоризму, цену человека не вместить
ни одному кораблю (Ауас& нху ,56а итам).
В системе тех установлений, которые «делают
человека человеком» (ауа&ы дуасйызтэуа), не последнюю,
роль* играет и сложйый абхазский этикет, которому,
как выразился однажды акад. С. Н. Джанашиа, могли
бы позавидовать видавшие виды дипломаты из Лиги-
Нации. Этикет этот, разработанный во многом до
мельчайших подробностей, представляет собой богатейшее
собрание канонов и правил поведения человека среди
людей. И не знаешь, чему в нем больше удивляться:
многообразию ли неписаных законов, регламентиру-
46

,0щих поступки и поведение человека в обществе, точ-
1к>му ли знанию его нравственных принципов и
психологии или свободному владению сложной неписаной
«.-книгой изящных манер» простыми людьми, никогда
книг в руке не державшими.
В Абхазии этикет — это не просто внешняя форма
умения держать себя в обществе, а часть апсуара, или
«абхазского аламыса», то есть «совести народа». О том,
какое великое значение вкладывается абхазами в это
слово, дают представления два характерных изречения:
«Семи мулам не поднять аламыс абхаза» (Агь>суа ила-
мыс бжь-гужьк ирзышьтых'уам), «Смерть (вместо
смерти) абхаза в его же аламысе» (Ап^суаигьсырха иламыс
аул). Последнее трудно поддающееся переводу
выражение понимается в том смысле, что смертью является не
только прекращение физического существования — все
люди смертны (им^суа уас& дыЪам), но и
несовместимый с аламысом поступок, когда «человек
умирает.живым» (дшыбзаз дыгьсит), становится «живым трупом»:
позорная моральная смерть во сто крат страшнее
физической.
В процессе дальнейшего изложения фактического
материала мы в разной связи не раз еще будем
возвращаться к затронутым здесь вопросам, связанным с
этикетом, его социальным5 аспектом и др.
1 Термин «ахашвала» (ахашэала), который обычно переводят
как «лишний», на самом деле означает «добычу», «прибыль»,
получение чего-нибудь даром, указывая тем самым на захват пленных
как на первоначальный источник происхождения указанной
социальной категории,
2 Основу этого термина составляет самоназвание абхазов (агь,-
суа), окончание («ра»)—словообразовательный суффикс
абстрактности, а в целом слово, по содержанию почти идентичное термину
«аламыс», выражает совокупность поведенческих норм и традиций,
вообще этническую специфику абхазского народа в целом.
3 Бромлей Ю. В. К вопросу об особенностях этнографического
изучения современности. — СЭ, 1977, № 7, с. 6.
4 Ср. поговорку: «К кому обращаешься «мой князь», тот не
преминет назвать тебя «мой раб» («Сах.» х.эа зоух.эо «стэы» х.эа
уеихооит).
5 Подробно об этом см.: Г. А. Дзидзария. Народное хозяйство
й социальные отношения в Абхазии в XIX в. Сухуми, 1958.
47

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
О ВНЕШНЕМ ОБЛИКЕ ЧЕЛОВЕКА
Некоторые самые ранние представления абхазов об?
идеале внешнего человеческого облика (игьшра-исахьа)!
содержатся в наиболее древних памятниках их устного^
народного творчества, хотя, как известно, возможности,
фольклора в этом плане являются весьма ограниченны-'
ми. Для абхазского фольклора также характерна мак-:
симальная экономия художественных средств при
описании одеяния и других внешних примет персонажей.
В соответствующих местах текста дается изображение
лишь самых необходимых признаков и особенностей,
связанных с одеждой, внешностью человека вообще. Мы
почти ничего не знаем, например, о том, во что и как
одеты знаменитый богоборец Абрскил или же
популярнейший из нартских героев Сасрыква, хотя в общем и
мыслятся абстрактно верхом физического совершенства.
Внешне они ассоциируются в нашем сознании в
основном лишь со своими легендарными конями,
палками-посохами (алабашьа) и некоторыми другими
незначительными атрибутами. Редко встречаемые отдельные
подробности и детали внешнего облика фольклорных
персонажей, например, юбка из леопардовой шкуры у нарт-
ской Сатаней-Гуаши или стальные усы богатыря Нард-
жхьоу и др., как правило, всегда несут какую-нибудь
особую функциональную нагрузку, и их упоминание, как
правило, обязательно должно быть оправдано
дальнейшим ходом развития сюжета (скажем, стальные усы
очень пригодились прославленному герою, когда
неприятели хотели его отравить).
Из фольклорного материала несравненно более
позднего происхождения можно сослаться, например, на
известную поэму И. Когониа «Абатаа Беслан»,
написанную на основе и в духе абхазской традиционной устной
48

народной поэзии. Приведем (в оригинале и с
параллельным подстрочным переводом) ее первые куплеты,
что.в какой-то степени позволит нам судить о некоторых
основных чертах национального эстетического вкуса в
отношении мужской красоты, одним из существенных
элементов которой является отражение в облике
мужчины и такого морально-психологического качества, как
героизм, мужественность (ахадара):
Агь>сны иаазаз Абатаа
Дхатда Бьесйын Иаамт;ала.
Чаг^ашьалеи
п>шра-сахьалеи
Дкачча-каннон мра
х,асабла.
Абхазией вскормленный Абатаа
Героем великим был в свое
время.
Обликом своим,
видом-внешностью
Сверкал-блестел подобно солн-
цу.
Дгеыбба казан, дгеыуа<й
хащан,
Лах;эапэштэыла и'еы
дакутзан,
Икуадыр гьшза мыцху
еибыхан.
И*еы иапзштэын, иара
иазшан.
Иа^эеи, и&амеи>
итапанчеи,
Икумжэи, икабеи,
иххаргьаркьакьеи,
Лбарт рыла ма
даашьозма,
Агьсуа хада Абатаа!
Был "он наездником, всаДни-
ком-героем, '
Сидел на вороном коне,
Его красивое седло было
изысканно украшено,
Оно было масти лошади,
создано для нее;
Своей саблей, кинжалом,'
пистолетом,
Черкеской, архалухом,
замысловатым башлыком, —
Хотя бы этим своим
(одеянием) разве можно было
спутать с кем-нибудь
Абхазского героя Абатаа!
Эта привлекательная поэтическая характеристика
представляет собой определенное приближение к тому
идеалу мужской внешности, который выработался у
абхазов нового времени. Вообще же, как известно, у
каждого народа для каждого данного исторического
отрезка времени свои исторически обусловленные критерии
]<расоты. Как можно судить по совокупности имеющихся
Данных, в понятие абхазского идеала мужской
внешности входит высокий или нормальный средний рост (дау-
4- 49

заргьы дгьаргьалашьымкуа, дкьа^заргьы дпалтыйсам^
куа), широкие плечи (ижэдахыр пуеа«еаны), широка*
грудь (игушгьы йьайьаны), худощавость (дфархьза, дла|
сны), тонкая талия, чтобы «кошка с хвостом торчкоа|
могла, не затронув ничего, пройти под лежащим чело!
веком» (изара еилфана ТБУиэааза), изящные узкие не!
большие стопы, узкая кисть рук с длинными пальцами!
(анацза хухуакуа), белый цвет кожи, а если смуглый*!
то не до черноты, т. е. матовый (деикуазаргьы дсамса-!
лымкуа), высокий лоб, крупные удлиненные глаза, ма-^
ленькие уши, высокая шея и др. 1
Важное значение придавалось в старину бороде и]
усам. Свою голову мужчины нередко брили начисто,!!
оставляя на макушке клок волос (ахыцэкукун), а бороде
и усы носили неприкосновенно всю жизнь. Бритье лица*
считалось своего рода признаком бедствия или тяжкими
наказанием. «Клянусь своей бородой!» или «Пусть я?
сбрею свою бороду сверху донизу начисто, если я гово->
рю неправду!» (Абри слахан иссааит мыцк аладан исхэ-1
озар)—так говорили пожилые люди, проведя при этом^
ладонью по бороде, и это без всяких излишних
формальностей служило нерушимым клятвенным заверением как
в правильности сообщаемой информации, так и в
неукоснительном выполнении данного обещания. Бороду
почитали, холили, более того, уже в те давние времена
некоторые (например, известный сподвижник последнего
владетеля Абхазии, дворянин Маан Кац) даже красили ее
разными местными средствами.
В целом же можно сказать, что в литературе и
искусстве, как и в абхазском устном творчестве, утвердился
довольно стереотипный образ традиционного абхаза
(агьсуа хапа) конца XIX — начала XX вв. с
определенными внешними приметами — в черкеске с архалухом,
кинжалом и пистолетом, а раньше и саблей, туго
затянутый кавказским поясом, украшенным белым серебром,,
в мохнатой папахе на голове (см. у А. М. Горького в его
«Рождении человека»), с накинутым сзади башлыком,
верхом на боевом коне с седлом, украшенным
инкрустациями. Одежда должна была точно прилегать к телу,
соответствовать его размеру (ицэа иадшзало деилахэ-
еилаца). Одним словом, ничего лишнего в снаряжении.
Это описание особенно относится к высшему сословию,
представители которого внешне во многом резко
отличались от остальной массы населения. В частности, они
50

считали своей прерогативой ношение белой черкески,
белого башлыка, езду на лучшем белом коне, на ноги
подевали не грубые крестьянские чувяки из сыромятной
в0ловьей кожи (ажэцэеимаа), а изысканную обувь из
дорогих материалов; дворянки также щеголяли в
богатых платьях, носили корсеты (айлакь) из тонкого сафь-
Яиа с золотом, ходили в красивых башмачках с
инкрустациями, в то время как крестьянки довольствовались
обувью из простого материала, в том числе из дерева,
например, колотушки (аКаг^-каП)) и т. п.
К признакам внешней женской красоты относятся
хороший рост, стройность, высокая красивая шея
«наподобие изящной горловины золотого кувшина» (Ахь-
тоы гугум еигьш лыхуда тдааны), маленькая грудь,
тонкая талия (дейхышэашэо), узкие маленькие стопы
и кисти с длинными пальцами и ногтями, белая кожа
с розовым оттенком, для чего употребляли специальные
румяна (адза^шь); высокий лоб, тонкие брови,
большие сияющие светлые (абла-хшаша) или, наоборот,
темно-карие (аблеикуара) миндалевидные глаза, с
длинными густыми ресницами, белые зубы, маленький рот и др.
Считается, что девушки и женщины должны также
обладать грациозной походкой и изящными манерами.
Вошли в поговорку густые длинные волосы на
голове, сплетенные в две косы, извивающиеся по спине и
доходящие почти до колен. Согласно одному
историческому преданию, некогда в местечке Очамчира жила бедная
крестьянка. Пришли к ней княжеские слуги, собиравшие
с населения подать (ах,аза), но у нее нечего было им
дать. Тогда они отрезали роскошные косы ее дочери и
отнесли князю. Сыновья бедной женщины,
находившиеся тогда на охоте, решили отомстить за
надругательство над сестрой. Они убили князя, а сами всей
семьей переселились в Бзыбскую Абхазию, под
покровительство самого владетеля (далекие их потомки по
фамилии Сергегия живут и сейчас в с. Джирхва).
Абхазским народом в продолжение своей длительной
истории был накоплен большой положительный опыт
домашнего и аталычного трудового и нравственного
воспитания подрастающего поколения, начиная от хороших
Манер и военной подготовки до навыков
высокоразвитого рукодельного мастерства и декоративной и
лечебной косметики — средств и методов улучшения
внешности человека, особенно девушек и молодых женщин.
51

Как известно, вплоть до начала XX в. у многих нЩ
родов Кавказа, особенно, пожалуй, абхазов, имел шй
рокое распространение институт т. н. аталычества — ота
дача детей привилегированного сословия в д<рестьяиски|
семьи, где они получали блестящее по тому времен|
традиционное горское воспитание в соответствии, говей
ря словами акад. С. Н. Джанашиа, с «общей и сложней
шей системой правил поведения абхазо-черкесских пл<|
мен»1. Воспитатели прилагали все усилия к тому, чтобь|
их воспитанники и воспитанницы выглядели во всех от^1
ношениях наилучшим образом. §
Один из лучших знатоков дореволюционного быт!
абхазов К. Д. Мачавариани писал, что кормилица употчй
ребляет все меры к тому, чтобы княжна имела крошеч^
иые ножки, тонкую талию, невысокую грудь, черные то;
ненькйе брови, высокий и выпуклый лоб, длинные косы];
прямой нос, здоровый цвет лица, прямую осанку, длинч
ные пальцы и грациозные манеры с примесью легкогд!
кокетства, о чем сложены в народе целые песни, напри-1
мер, труднопереводимая полушуточная песня о невесте
Тац-Марике, отличавшейся гармоничной красотой.
Вот один из вариантов этой песни в оригинале:
Ус дагьыйам Тац-Марика:
Доуны, дкуацэымкуа,
Дышэпа кьа^ны, дсыйымкуа,
Дагьшьцоаны, дуарцеимкуа,
Дышкуакуаиы, дфыотарамкуа,
Деикуатдэаны, дмзрканымкуа,
Алах,эа еикуацза лызкуа икыдуп,
Лыхцоы сырмоуп, лыхуда дэыцоуп,
-Разын дачшэа денхагъсоуп,
Схампыл каруаш абла лхоуп,
Атдыс м<ьас асахьа тылх'уеит,
Ашьауардыи абжьы лхоуп,
Мсыр кьаадыш цое.и-жьи лымоуп,
Ашоыртата лыкуа итоуп,
Езыгу-тьха Тац-Марика*.
Воспитанница должна быть, писал другой
дореволюционный грузинский ученый Л. Кипиани, «если не
идеалом женщин, созданным абхазцами, то, во всяком слу-
* Со слов 70-летнего Татауаза Ашуба записал автор этих строк
в с. Лата 6.УШ.1948 г.
52

нас близко к этому идеалу подходить: она должна
пленять всякого своей красотой, своими манерами,
ловкостью, быть находчива, храбра, энергична, никогда не
теряться в жизни, встречать опасность смело, с открытою
душой». Кормилица, чтобы у ее воспитанницы ножки
рыли крошечными, шила девочке такие башмачки из
сафьяна, что «ножки бедняжки лишены были
свободного роста»; чтобы талию девочки «возможно было бы
стянуть золотым обручальным кольцом», шили ей лифчик,
перед которым корсет европеяики является просторной
ил узкой». К тому возрасту, когда у женщины
появляется желание нравиться, княжна уже знала «секреты все-
созможных составов, придающих лицу бёломатовый
отгонок, бровям и ресницам — бархатистость, а губам и
токам — цвет вспыхивающей утренней зари», а чтобы
кожу лица сделать мягкой, она собирала зерна
молодой, еще молочной кукурузы, выжимала сок, сушила
!<я солнце и полученным крахмалом мыла себе на ночь
тцо. От загара она мылась пеной, появляющейся во
время варки алычи в воде. Излишние пушинки на щеках
удаляла при помощи скрученных шелковинок. Если
брони были густые, имела терпение выдергивать каждый
лишний волосок кончиком перочинного ножа. Для того,
чтобы лоб сделать открытым и высоким, девочке
сбривали волосы на один вершок, и к обритому месту
прикладывали еще не остывшее мясо только что убитой
вороны. «Все это мучительно, — заключает Л. Кипиани,—
но ничего не поделаешь: чтобы быть прекрасной, можно
и даже нужно пострадать»2.
Помимо описанных выше качеств, большое значение
придавалось трудовому воспитанию. В частности,
воспитанница должна была быть «трудолюбива и искусна во
нсех домашних работах», она научалась всему, что дол-
'!<п.-1 была ?нать каждая абхазка: выделке сукна для
бурок, черкесок и башлыков, изготовлению тюфяков,
тканью материн для белья, шитью, кройке, шитью чувяк из
сафьяна,, вышиванию и др. Завершая свое описание,
автор отмечает: «Но воспитание это не было бы пол-
"ым, если бы княжну не выучили владеть как
холодным, так и огнестрельным оружием, а также уменью
Управлять лошадью. В пляске и пении княжна должна
быть неутомима; и если во время народных празднеств
°й удастся, не уставая, сменить несколько партнеров,
53

она вызывает всеобщее одобрение, и в честь ее тут же^
на празднике, слагаются хвалебные гимны»3. -|:
Крестьяне по понятным причинам не имели
возможности уделять столько сил, средств и времени воспитав
нию своих собственных детей, которые тем не менее, на^
ходясь постоянно в гуще народных масс и с молоко^
матери впитывая семейные традиции, очень рано
приучались к труду, владению оружием, искусству верхов
вой езды и пр., а обычаи и этикетные правила своегсф.
народа незаметно становились.неотъемлемой органичен
ской частью их повседневной бытовой и духовной жизни^
Таким образом, абхазские дети, можно сказать, в^г
буквальном смысле проходили «школу жизни»: они по-;
лучали не «директивное» воспитание, а в основном на^
родное, свободное, иначе говоря «индирективное»
воспитание, целью и содержанием которого была
подготовка будущего гражданина к жизни в самом Широкова-
смысле этого слова, в особенности «к труду и обороне»^
с помощью вековой традиции, в условиях естественной!
окружающей среды, не без элементов, конечно,
целенаправленных методов обучения, особенно при воспитав
нии по обычаю аталычества, причем и молочный отеи^
(абаззей) и молочная мать (аназзей), опиравшиеся^
каждый в своей области, на богатейшие эмпирические
знания народа, как правило, прекрасно были осведоми
лены во всех тонкостях и секретах народного
воспитания как своих, так и детей знати.
Содержание культуры быта в значительной степени;!
определяется эстетическими вкусами в выборе
предметов потребления. Вкусы меняются под влиянием моды
и других причин, но многие традиционные элементы час-:
то проявляют удивительную живучесть, а иногда даже?
возрождаются, тем более, что гипноз и крик моды не
всегда всесильны и долговечны. Это относится и к
национальной одежде абхазов, претерпевшей, как увидим
ниже, за последнее столетне радикальные изменения
ввиду добровольного отказа населения от большей части
своей вековой «горской» формы в процессе
прогрессирующей европеизации, сохраняя вместе с тем свои
некоторые традиционные черты.
Но дело было однако не только во «всесильной» мо-
54

де, охватившей весь мир. Были и другие существенные
причины «поражения» местных форм в условиях
неудержимого наступления европейского стандарта в
области одеяния. В частности, перед относительной
дешевизной,, доступностью и удобствами новой одежды
отступили требования местного вкуса, имевшего вековые
традиции, не устояли даже самые, казалось бы,
любимые и действительно красивые национальные формы,
включая знаменитую «черкеску», имевшую еще недавно
среди абхазов всех возрастов широчайшее
распространение. Немаловажное значение принадлежит и тому
обстоятельству, что приобретать многие вещи стало
гораздо легче, чем самим дома продолжать заниматься
дедовским способом производством всех элементов
одежды. Освобождающиеся при этом рабочие руки находили
применение в новых более рентабельных отраслях
сельского и городского хозяйства (например, табаководстве).
Так постепенно женщины были избавлены от
изнурительного труда по прядению, тканью и изготовлению
одежды. Не найти теперь в абхазской деревне людей в
старой, поношенной самодельной одежде, испещренной
латками, в чувяках из сыромятной кожи. А ведь так
была одета основная масса крестьянского населения
дореволюционной Абхазии.
Сравнительно недавно B0-е — 30-е годы) мужчины
летом в деревнях носили кавказскую рубаху на
широком поясе, брюки фасона галифе, узкие азиатские саио-
г"» фуражку или кепку и весьма редко, «русские»
брюки навыпуск. В настоящее время все это тоже почти
отошло в прошлое. Сельское население, особенно
молодежь и интеллигенция, одевается по-современному.
Только старшее поколение сохраняет еще некоторые, а
иногда и все элементы старой одежды. Из частей
национальной мужской одежды более или менее часто
встречаются и ныне (особенно у пожилых людей и у
пастухов в горах) головные уборы — войлочная круглая
шерстяная шапка с полями,, папаха и башлык, ноговицы,
кавказский пояс с ножом, бурка и др.4
Характерной принадлежностью мужского наряда
является абхазский традиционный посох или деревянная
пика с острым металлическим наконечником под
названием «алабашьа» или «апсалаба». Это — довольно
массивное колющее оружие из крепкой породы (пренмуще-
55

ственно из особо обработанных молодых елок, пихты>;
клена или кизила). Алабаша служила опорой при
стрельбе в цель, во время ходьбы по горным кручам и
выступления ораторов на народных сходках. Экземпляр
такого охотничьего альпенштока из кизилового дерева,
коллекционированный в Ленинградском музее, имеет
выступ, на который кладут ружье при прицеливании,
длина его—115 см, на конце прикреплено четырехгранное
стальное острие, а ручка украшена роговым шариком5.
Окованными палками абхазы пользовались и для
других целей. Так, в частности, во время перехода через
снежные горные вершины они вооружались
специальными длинными дорожными палками, разновидностями
алабаши, окованными железом с обоих концов, и с их
помощью испытывали снег, под которым нередко
кроются расселины6.
Алабаша была неразлучным спутником охотника и
пастуха. От раннего периода пастушеского скотоводства
дошла до нас характерная поговорка, применявшаяся
к лучшим пастухам-охотникам: «Тот, кому вручили
палку раньше Аергоз». По старинному смыслу этого
выражения, божества зверей и охоты (Аергь) являлись не
только покровителями дичи, но и первыми пастухами,
которые, согласно преданию, первые начали употреблять
палку как орудие труда и войны. Согласно одной из
легенд, путник, потеряв ориентировку среди страшных
скал, вбил перед собой в землю свою алабашу и
спросил ее, куда ему направить путь. Палка упала в
направлении дороги, которая могла вывести его в безопасное
место (Ауаошза'цэ илаба даздаауеит).
Однако одними военно-охотничьими функциями не
ограничивалось назначение этого в своем роде
универсального орудия. Алабаша служила в то же время
отличительным знаком, как бы символом фамильных
лидеров (ажола реих,абы), старейшин рода и народных
трибунов, которые, опираясь на алабашу, выступали
с длинными речами на вечевых собраниях.
Как термин «алабаша», так и обозначаемый им
предмет из Абхазии проникают и в Мегрелию. И. Кипшидзе
пишет: «Лабаша — длинная дерезянная палка с
железным наконечником и железным или же деревянным
крючком у рукоятки; пользуются ею во время
путешествий по горам». По его же описанию, у мегрелов есть
легендарный герой Арам-Хуту, которого они считают то
56

-,ланом, то черкесом или кабардинцем, то абхазом. У
этого великана «среди доспехов, передают, была
огромных размеров деревянная палка с железным
наконечником (лабаша), которая и сейчас будто бы находится
!3 церкви св. Георгия»7.
Такова алабаша — один из самых долговечных
элементов самобытной абхазской народной культуры. До
сих пор можно встретить стариков, которые иногда да-
ке верхом на коне не- расстаются со своим старинным
другом, отличавшимся в свое время редким
многообразием функций.
Еще несколько десятилетий назад считалось
недостойным мужчины появляться в общественных местах
без головного убора и «черкески», в европейской т. н.
«короткой» одежде. Но, как было отмечено выше, даже
черкеска уступила требованиям времени. Ее заменила
теперь современная европейская одежда, хотя черкеска
и сохраняет еще для многих пожилых людей значение
выходного костюма, особенно на торжествах и во время
выездов верхом на коне. Вот что писал заместитель
главного редактора журнала «Франция—СССР» Жиль-
Г>ер Блок, посетивший несколько абхазских селений в
1958 году: «Мы переступаем порог дома. Обтянутые
своими черными черкесками, украшенными газырями,
пересеченными великолепными серебряными кинжалами, в
башлыках из черной шерсти, степенно опираясь на свои
большие посохи, на пас смотрят Кута Зантария—113
лет, Смел Зантария — 92 года, Мустафа Чачхалиа— 125
лет и Дата Ануа — 93 года»3.
В основном только в сельских местностях можно еще
встретить черкеску с газырями из оленьих рогов, оружие
(кинжалы, а в редких случаях и кремневки) с
костяными, серебряными и металлическими, иногда
позолоченными инкрустациями и накладками, бурки, башлыки,
войлочные шапки, очень редкие теперь ноговицы (айм-
сы) и\; шерстяной материи со штрипками или
позументами, обшитые черными шнурками, с красиво
простроченными черной ниткой краями. Все более редкостным
становится ременный пояс, украшенный металлическим
набором — серебряными или железными бляшками,
выложенными узором из белого металла (количеством до
десяти и более), с правой стороны пояса прикреплена
украшенная тем же белым металлом железная
коробочка для хранения курдючного сала для смазки оружия
57

(давно утратившая свое первоначальное значение); с
левой стороны пояса помещается кожаная сумочка с
металлической инкрустацией на лицевой стороне,
служившая некогда для хранения в ней стрел, пуль и пороха,
а также железной отвертки, украшенной серебром, и пр.
Но, к сожалению, все это уже в основном
этнографические раритеты, исчезающие остатки старого
ремесленного производства и прикладного искусства, причем
многие из указанных элементов костюма, давно
потерявших свое первоначальное значение, сохраняются
теперь лишь в качестве украшений.
Под влиянием современного европейского костюмд
почти исчезла и абхазская национальная женская
одежда. Например, полностью вытеснены старинные
широкие длинные нижние шаровары, собранные сборками
у щиколоток, а также древний корсет, или «укрыватель
груди» (айлакь), который был непременной
принадлежностью девичьего костюма, и др. Обычным стало
европейское платье, большей частью темного цвета, блуза из
шелка (крайне редко из домотканного), шерсти,
полотна и других тканей. Наиболее распространенный голова
ной убор пожилых женщин — черный шифоновый шарф.«
Среди представителей старшего поколения еще
живут некоторые традиционно строгие нравы и требования
в отношении одежды. В частности, пожилые женщины
и даже мужчины стараются одеваться так, чтобы кроме
лица и кистей рук все тело было бы закрыто9. По
традиции, всегда следовало быть подтянутым, помня
требования пристойности и непристойности (агьхашьараI0.
Все, кто считается с обычаем, отрицательно реагируют,
когда видят девушек в брюках, мини-юбках.
Доктор А. И. Мостков, работавший среди абхазов
в течение почти полувека, вспоминал в середине
сороковых годов: «Тут же следует отметить и поразительную
стыдливость не только женщин, столь характерную у
восточных народов, но и мужчин — молодых и даже
пожилых, которые во время их медицинского
исследования довольно неохотно соглашаются обнажить
половые части. Считается также неприличным мужчине
раздеться в присутствии посторонних мужчин»11.
Как мы видим, в народе исстари придается большое
значение внешнему облику (ахеитыг^ш) человека, под
которым понимаются не одни лишь природные,
физические данные, но также органическое сочетание послед-
58

них с нарядом и облачением, включая и такие
принадлежности личного обихода, как вышеописанная палка-
посох, которые в совокупности делают их носителей
подтянутыми, приятными и желанными в общественной и
частной жизни.
Кому не известна поговорка «по одежде встречают,
а по уму провожают?» Но умение одеваться удобно,
просто и красиво есть тоже один из показателей не
только хорошего вкуса, но и ума. Как говорят абхазы,
«нужно, чтобы человек носил одежду, а не одежда —
человека». Это значит, что одежду не надо превращать
в культ, как это у нас иногда получается, она должна не
только прикрывать наготу, но и отражать внутреннее
содержание и вкус человека. Хороший вкус защищает
от профанации добрых традиций в условиях безумной
погони за модой, от несуразностей — вроде ношения в
недавнем прошлом носков поверх брюк наподобие
старинных ноговиц (аймсы), украшенных вышивкой и
позументами. Это была по существу двойная потеря: не
стало одного из замечательных элементов абхазского
мужского костюма, а в попытке перенесения его функций на
фабричное изделие проявился дурной вкус.
В истории культуры мы встречаемся иногда с трудно
поддающимися объяснению метаморфозами, как и в
самой психологии человека, в критериях, которыми он,
изменив прежним, незаметно для себя поддавшись
общему течению, начинает руководствоваться при оценке
тех или иных явлений. Человеку свойственно, говоря по-
абхазски, «недооценивать то, чем он владеет» (Ауаош
имоу хатыр мзакум). Почему, в частности, такая
прекрасная мужская одежда, как черкеска, получившая,
казалось бы, всеобщее признание — от горцев,
ютившихся в хижинах, до пресыщенной знати в царских
дворцах,— должна была за короткий срок уступить свое
место европейскому стандарту? Прогресс, как указывал
еще К. Маркс, не обходится без потерь, но досадно,
когда в число этих потерь (часто, правда, неизбежных)
нередко входят такие замечательные создания народной
культуры, как черкеска с ее походным снаряжением,
знаменитое абхазское «железное» яблоко, эндемичные
сорта винограда (например, «качич») и др.
Социальная принадлежность и профессия человека
накладывают свой отпечаток на весь его внешний
облик. В частности, абхазского пастуха и охотника можно
59

сразу отличить по одной только одежде. Кроме обуви,:
пояса и вооружения, все элементы его костюма еще
сравнительно недавно изготовлялись женщинами, в
основном у себя дома. Материалом служила главным
образом шерсть и кожа.
Комплекс типичной дореволюционной абхазской
пастушьей одежды состоял из верхней прочной
домотканной шерстяной «рубахи» с нагрудными карманами
(акумжо-кьа^) и штанов такого же качества (аицуа);
шерстяных ноговиц до колен и выше (аимсы);
шерстяных носок (аклап0ад); сыромятной самодельной обуви
из крепкой воловьей кожи (ажэцзеимаа) с подстилкой
из непромокаемой горной травы (ацытоа); войлочной
широкополой непромокаемой шапки (аупцэа-хылп^а);
простого ременного пояса (амака) с минимальным
количеством украшений, но с неизменным большим одно-
лезвийным острым ножом в кожаных ножнах (аадызба),
с металлической отверткой и коробочкой с салом для
смазки оружия, роговой или металлической
пороховницей (а'ен^ыхушотра) и натруской, из которой раньше
насыпался порох на полку кремневого ружья; деревянных
газырей, где носили серу для разведения огня (адэыць-
ра); легкой короткой бурки (ауапа); кизиловой палки
с четырехгранным или чаще круглым стальным острием
и выступом наверху для установки при прицеливании из
ружья (алабашьа); кремневого ружья или винтовки
(ашэакь); непременного огнива с куском кремня и
трута (аихымца), хранимых в кисете для моментального
высечения огня и др.
Одежда и все снаряжение пастухов и охотников
строго должны были соответствовать как характеру их
основной профессии, так и местности, в которой им
приходилось жить и работать. Они имели все необходимое
при себе и в то же время ничего лишнего. Костюм,
который шили из небелой домотканой шерсти, был
прочным, легким, теплым и, что имело немаловажное
значение, быстро высыхал, если бы даже он намок до
последней ниточки. Словом, практичность и .подтянутость —
обязательное условие их снаряжения12.
Бывали в горах случаи, когда пастухов, охотников,
путников внезапно заносило снегом или приходилось
переходить через перевалы, покрытые вечным снегом и
ледниками. В этих условиях незаменимым средством
передвижения служили особые палки, упомянутые выше.
60

0х описание, как и сведения о способе использования,
мы находим у Ф. Ф. Торнау: «Абхазцы, вооруженные
своими длинными дорожными палками, окованными
железом с обоих концов, шли впереди и испытывали снег,
под которым нередко кроются расселины, куда можно
провалиться безвозвратно. Следуя один за другим, мы
иролагали узкую глубокую борозду через рыхлый снег,
погружаясь в него выше пояса. Таким образом мы
поднимались не менее пяти часов, медленно ступая и не
гюзвышая голоса, чтобы не вызвать снежного
обвала...»13.
Для защиты глаз от слепящих лучей солнца
употребляли специальный раствор из порохового порошка.
«Надвинув на глаза мохнатые бараньи шапки и намазав
пеки пороховым раствором, для того, чтобы не
ослепнуть от солнечных лучей, ярко отражаемых блестящею
снежною пеленой... босоногие, потому что наша
размокшая обувь не держалась более на ногах, мы
подвигались медленным шагом, проваливаясь беспрестанно в
снегу»14.
Всю мужскую и женскую одежду готовили в
основном на месте из местных материалов местные женщины,
рукодельное искусство которых также воспето во
многих народных песнях, сказках и преданиях. Вспомним,
например, знаменитую нартскую Сатаней-Гуашу,
которая в течение дня успевала приготовить без всякой
примерки и одеть с ног до головы всех своих сыновей, а их
было у нее, как известно, 99 несравненных молодцов.
В другом предании рассказывается, что некий
прекрасный княжич дал слово жениться только на красивой
девушке, которая за один день успеет изготовить весь
комплект его одежды. Ни одна из девушек, жаждавших
выйти замуж за княжеского сына, не смогла справиться
с его трудным заданием. Наконец, он встретился с
дочерью одного бедного крестьянина. Она мигом оценила
его глазом (блала даалшоан) и села утром шить ему
костюм, а к вечеру уже было все готово, кроме какой-то
незначительной детали. Она обратилась с мольбой к
богу, и он продлил ей немного день, чтобы молодая
мастерица успела завершить всю работу. Вот почему, —
гласит конец сказки, — солнце перед самым закатом,
вздрогнув, едва замедляет свой ход (Амра анташэаша иааита-
суеит).
Разительные перемены произошли за последнее вре-
61

мя во всем внешнем облике наших людей, начиная от
отношения к бороде, которая давно перестала быть
неприкосновенным предметом «культа», до огромного
большинства элементов одежды. Если, как уже говорилось,
в дореволюционное время женщины проводили
бессонные ночи при тусклом свете коптилки за своим
примитивным ткацким станком, чтобы самим изготовить
грубошерстную материю на всех членов семьи, то не найти
теперь в абхазской деревне ни мужчин, ни женщин в;
самодельной одежде, испещренной латками, босых или
в чувяках из сыромятной кожи15. В гардеробах не
только городских, но и сельских жителей красуются модные
мужские костюмы и женские платья, сшитые из дорогих
тканей. Колхозники любят красиво одеваться. Они
носят свою одежду легко и свободно, и нет уже
вынужденного стремления сохранять во что бы то ни стало
чуть ли не на десятилетия раз с трудом раздобытый
костюм. Канули в вечность времена, когда крестьянские
женщины, идя в гости, всю дорогу шли босиком, боясь
преждевременного изнашивания единственной пары
обуви, и одевали ее лишь дойдя до ворот, времена
печальных курьезов в отношении нижнего белья и пр. Из
частей традиционной одежды у старого поколения большую
силу живучести проявляют головные уборы — войлочная
шерстяная шапка, папаха и отчасти башлык,
кавказский пояс с ножом, старинные палки-посохи с
металлическим наконечником (алабашьа) и др. Довольно
стойко сохраняются также бурка и черкеска, которую
однако шьют теперь не из грубой домотканой шерсти, а из
тонких сортов фабричного сукна. Но большинство
элементов мужского и женского национального костюма,
можно сказать, уже безвозвратно уступило место
современной европейской одежде, за исключением лишь
некоторых, частично указанных выше, традиционных
стойких форм.
Внешность — понятие эстетическое. Одежда — это не
просто материальная вещь, защищающая от жары и
непогоды, но и показатель духовной культуры, морального
развития личности, одно из проявлений ее
нравственного самосознания. Чувство красоты и стыда — вот что
заставляет человека облачаться в одежду (Ауашл и«езеи-
лемх,эо аП)Хашьаразы ауп), — гласит одна из абхазских
пословиц, а стыд, по словам К. Маркса, — «это своего
рода гнев, только обращенный вовнутрь».
62

1 Джанашиа С. Н. Георгий Шервашидзе. Отрывки из
культурой истории Абхазии и Мегрелии. — «Материалы по истории Грузии
|, Кавказа». Вып. 3. Тифлис, 1939, с. 31, 32.
2 Кипиани Лев. Сухумские силуэты. Эсмаханум, 2.
Воспитание.— «Сухумский вестник», 4 июня 1916 года, 120, с. 3.
3 Там же, с. 3.
4 11 января 1984 года 115-летний житель с. Атара Очамчир-
ского района Куат Хабахуович Квициния вышел из своего дома и
нстрстил нас в обычной одежде: черкеска, папаха, сапоги, кинжал
иа кавказском поясе, а в руке — старая неразлучная палка-посох
(алабашьа).
5 Музей этнографии народов СССР, № 1247-43.
6 Торнау Ф. Ф. Указ. соч., с. 93.
7 Кипшидзе И. Грамматика мингрельского (иверского) языка
с хрестоматиею и словарем. С.-Петербург, 1914, с. 269, 296.
8 Конст. Фединым превосходно описан абхазский крестьянин,
взятый с колхозного поля и посланный гостем на праздник
Советской Армении в 1935 году, «большой, стройный, в белом башлыке,
в бурке, красивый государственный человек». Тонко подмечая черты
характера и особенности костюма, вплоть до плавно
раскачивающейся за спиной золотой кисточки башлыка, он далее пишет:
«...абхазец в лоснившейся черной бурке с плечами, как рога
поднятыми вверх, в башлыке сверкающей белизны. Бурка не
шелохнулась на нем, скрывая его легкие шаги, и было похоже, что он
переплывает площадь, стоя в лодке... Коричневая черкеска туго
обтягивала абхазца, патронташи на груди готовы были лопнуть, он снял
и подвесил к бурке кинжал в серебре и пояс... Он показался мне
слепком с .самого себя: ни одна морщина не шевельнулась на его
лице, ни одна прядь его косматой бурки не дрогнула. Он занял
место в ряду других делегатов, его сверкающий башлык, завязанный
по-праздничному пышно и замысловато, был виден из всех уголков
театра. Он сидел неподвижно» (Конст. Федин. Собр. соч., т. 1, М.,
1959, с. 313—314). Как говорят, фединовским «красивым
государственным человеком» был активист колхозного строительства с. Лых-
иы Гудаутского района Константин Иванович Гицба,
репрессированный в 1938 году (посмертно реабилитирован).
9 «Сов. Абхазия», 24 мая 1958 года.
Ю Это было летом 1938 года. После окончания сухумской
Абхазской средней школы я некоторое время работал в Аджампазринской
начальной школе (с. Гуп Очамчирского района). Жил в
гостеприимной семье Цаквы Капба, которую всегда вспоминаю с большой
благодарностью и теплотой. Однажды решил навестить местного
Мафусаила — Хасаиа Шамба, о котором много слышал как о ста-
63

рейшем — ему было далеко за сто —и мудром человеке, лучшеЦ
знатоке абхазских традиций. Вхожу в широкий двор, покрытый!
ковром ласкающей глаза зеленой травы. Было жарко, и хозяин сиЗ
дел в легкой белоснежной рубашке на открытой веранде невысокого}
деревянного дома. Заметив меня, старик быстро встал, облачился?
в архалух (акаба) темного цвета, туго застегнул его сверху донизу;
подпоясался ремнём с набором металлических украшений, взял н?
левую руку свою палку-посох и только тогда вышел ко мне на-;
встречу, чтобы приветствовать положенным образом и в положен-*
ной форме. ?
11 В новелле М. Лакербай «Аламыс» приведен рассказ абхазское
го старика, возмущенного «бесстыдством» некоторых курортниц^
расхаживающих по центру города в слишком фривольных нарядах.1
В связи с этим старик вспоминает трагедию, случившуюся с егоу*
младшей сестрой. Шестнадцатилетняя красавица Чимса, повредив•)
глаза и лишившись зрения, одела мужские брюки и, бросившись
под поезд, покончила жизнь самоубийством. Оказалось, что перед
смертью она еще думала о своей женской чести, о том, что поезд,
раздавив ее, откроет ее наготу и потому одела брюки брата. «Тебя
удивляет, что, идя на такой шаг, она думала о своей.наготе? Ала-!
мыс — сильнее смерти!» — этими словами заключил старик свой
рассказ. (Михаил Лакербай. Абхазские новеллы. Сухуми, 1961,
с. 62—63).
12 Мостков А. И. Воспоминания сельского врача. Сухуми, 1944 г.
Архив Абгосмузея, ф. 3, оп. 1, архг 77, с. 120 (рукопись).
13 Марков Е. в 20-х годах текущего столетия так описывал
абхазского пастуха-охотника по имени Кичин: «В руках у него была
палка, за спиной — мешок из телячьей шкуры, наполненный
свежеприготовленным сыром, на плече болтается берданка... все ложе его
ружья было испещрено различными надрезами — черточками,
крестиками, лунками... Черточки —это серны, убитые Кичином (их
больше ста), крестики — туры (около сорока), лунки — медведи, еще
что-то — олени, а вот два больших крестика — это «адамбэ»
(зубры). (Е. Марков. В горах Абхазии. М.—Л., 1930, с. 49—50).
и ф. ф# Торнау. Указ. соч., с. 53.
15 Там же, с. 91.
13 Филипсом Г. И. в своих воспоминаниях о визите к владетелю
Абхазии Мнх. Шервашидзе в Лыхны, состоявшемся в 1839 году,
писал: «Утром мы отправились в Соуксу (Лыхны — Ш. И.) сделать
визит владетелю. Генерал-майор, князь Михаил Шервашидзе (он же
Хамид-бей) довольно красивый мужчина, лет около тридцати,
высокого роста, но с фальшивым выражением' глаз. Он хорошо
говорил по-русски и встретил нас в генеральском сюртуке. Его новый
дом, в европейском вкусе, еще не был готов, и он посадил нас и
64

угостил кофе на крытой террасе ста]рого деревянного дома, спрятав-*
щегося в густой, роскошной зелени. Вид отсюда прекрасный,
растительность великолепная, и только яркие лохмотья в толпе народа,
сбежавшегося поглазеть на гостей, портили картину. Между
зрителями были и.совсем нагие, прикрытые дырявой буркой. Женщины
с закутанными лицами стояли группами гораздо далее мужчин»
(Воспоминания Г. И. Филипсона. — «Русский архив», М., 1883,
ки. П, с. 307).
5- 65

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ВСАДНИЧЕСКИЙ ЭТИКЕТ
В Абхазии скотоводство являлось одним из главных
хозяйственных занятий мужчин с незапамятных времен
вплоть до XIX в. В различных пунктах страны археолог'
гическими раскопками выявлены многочисленные
костные остатки домашних животных, а также их
изображения. Еще в неолитическую эпоху, наряду с охотой и ры-¦»
боловством, замечаются несомненные зачатки
животноводства1. На памятниках колхидско-кобанской культуры
(XII—VI вв. до н. э.) широко представлены
изображения или глиняные, каменные и металлические
скульптурные фигурки собаки, козла, кабана, оленя, быка,
.птиц, лошади, что является отражением значения
животноводства и охоты в хозяйственной и социальной
жизни населения, что подтверждается и указаниями
древних писателей, а также этнографическими и
фольклорными фактами.
Можно сослаться, например, на то, что
исключительная роль соратника и доброго друга принадлежит
боевому коню в полной опасностей жизни легендарных героев
абхазского народного эпоса — богоборца Абрскила и
нартских богатырей-первопроходцев.
Лошадь в Закавказье появляется в конце II
тысячелетия до н. э. Абхазы и их далекие предки по меньшей
мере три тысячи лет занимались коневодством, в
развитии которого за длительный период времени они
успели достигнуть весьма значительных успехов. Это
выражается как в разнообразных самобытных способах и
навыках ухода за конем, в особой любви и
привязанности народа к лошади, нашедшей свое воплощение,
в частности, в пословице о том, что «в жилах лошади
течет человеческая кровь» (А<еы ауа&ы ишьа алоуп), так
и в виртуозном «искусстве верховой езды» (а'еыббака-
зара) и изысканном всадническом этикете.
66

Прежде всего следует подчеркнуть, что искусство
верховой езды издревле носило у абхазов массовый,
всенародный характер. Прекрасно умели ездить на лошади
не только князья и дворяне, которые, можно сказать,
почти не сходили с коней, но и крестьяне всех
категорий, не только взрослые, но и маленькие дети, которым
далеко еще было до десяти лет, не только мужчины, но
и женщины, которые к тому же пользовались
специальными женскими седлами (аседла, абахур), имевшими
распространение и у мегрелов и других представителей
шшдиогрузинского населения2.
Обращает внимание и то, что каждый уважающий
себя взрослый мужчина, в соответствии с
господствовавшими воззрениями, считал ниже своего достоинства
ездить в гости и вообще совершать более или менее
дальние поездки на кобыле, а также на любой лошади без
седла («еыкубалла). Под хорошим, степенным верховым
должен быть добрый оседланный конь или же мул.
Последний имел в прошлом значительное, распространение
среди абхазов, причем чаще ездили на нем пожилые
люди. В отличие от мула осел был предназначен только
для работы, езда на последнем считалась недостойным
никого, воспринималась как нечто унизительное (а«еада-
кутэара).
Неписаные правила издавна предъявляли
определенные требования и к одеянию всадника, о чем частично
говорилось и выше. Достаточно сказать, что ряд
элементов абхазской мужской одежды был вызван к жизни
военным бытом, в том числе требованиями постоянной
верховой езды (некоторые из них сохраняются и до наших
дней, но теперь уже в качестве деталей или украшений).
Как правило, всадник одевался соответствующим
образом, то есть на нем должна была быть, прежде всего,
черкеска, которая и развилась, по-видимому, из
костюма конного воина. Черкеска, можно сказать, была
одеждой по преимуществу для езды на лошади. Верховой,
*-слп ом был солидный человек и собирался выехать за
пределы своего поселка, не мог быть также босым или
Г)е?> головного убора — башлыка или папахи3. Кроме то-
ро, хороший всадник носил бурку из косматого войлока
(ауапхулда), покрывающую и согревающую также круп
'ошади, а плечи ее, широкие и прямые, придавали его
фигуре величественный вид. Бурку носили с собой и в
Хорошую погоду — на всякий случай, но тогда ее акку-
67

ратно свертывали валиком и привязывали сзади ремещ$
ка'ми к седлу. Есть особый абхазо-мегрельский фасой|
надевания бурки, очень практичный при верховой ездё$
особенно в дождь или ветер: застежка бурки лежит н^
правом плече, ее середина — на другом, а левый край|
перекинутый через седло направо, защищает всадника^
особенно его грудь, от непогоды. В прошлом абхазы*
знали еще один вид теплой, давно вышедшей из употреб|
ления, одежды — род черкески с пуговицами, сшитой из!
войлочного материала (агуабанакь), но он не мог идти|
ни в какое сравнение с другими видами одежды, но при!
всех случаях не в состоянии был заменить собою почти!
универсальную бурку.
В целую церемонию выливаются у абхазов вежли-4
вые этикетные правила реальной или символической по-(
мощи при спешивании (а^ыжэхра) и посадке (а<еыжэ-?
лара) на лошадь гостя и вообще любого другого
почетного всадника. По своему происхождению этот обычай,'
по-видимому, связан с той физической поддержкой,
которую необходимым образом оказывали соратники по^
оружию или рабы тяжеловооруженному средневековому*
воину, когда он садился на своего боевого коня. В про-'1
шлом в системе традиционного абхазского этикета
этому обычаю придавалось важное значение, что видно хо*;
тя бы из того, что человек, которому оказали какую-
нибудь услугу, выражал свою благодарность словами:
«Пусть бог предоставит мне случай поддержать тебе
стремя» (Уашшькыл акра анцэа сахьигзааит!).
Сам церемониал сводится примерно к следующему.
Гости, собравшиеся уезжать, выходят в сопровождении
хозяев во двор гостеприимного дома. К самому
старшему из них подводят оседланного коня, а он,
простившись с провожающими и держа в правой руке
свернутую плетку4, подходит к своей лошади. Молодой
человек, подавший коня, правой рукой держит уздечку у
морды лошади, а левой с некоторым усилием нажимает
правое стремя вниз, чтобы посадка не перетянула седло
на бок под тяжестью седока, который в этом случае
может и упасть. Не удовлетворяясь услужливостью
молодого, старший из хозяев, а вслед за ним и остальные
провожающие мужчины подходят справа к лошади гос-<
тя, чтобы также поддержать ему стремя или для про-)
формы хотя бы уздечку (а«еышькылкра), и этим жестом,;
имеющим чаще символическое значение, вновь отме-,*
68

,ить свое почтение к нему. Гость, соблюдая
приличие, будет, со своей стороны, стараться (отчасти
"формально, а отчасти и по существу), чтобы никто,
особенно старшие, не беспокоили себя по лестному для него
поддержанию стремени. При этом между гостем, с одной
стороны, и старшим из поддерживающих стремя, с
другой, происходит примерно такой обоюдовежливый
диалог, грозящий порой перейти в довольно длительные
\ вещевания, убеждения и уговоры друг друга:
— Разве можно, уважаемый X., чтобы ты держал
мое стремя! — говорит гость.
— Садись, сынок, на лошадь, да приму я на себя
твои беды! — отвечает хозяин.
— Прошу тебя, отпусти, пожалуйста, стремя! —
снова просит гость.
— Мне это доставляет удовольствие, — упорствует
хозяин.
— Заклинаю именем всех присутствующих не делать
/гого! (Абарх зегьы мсит!) —настаивает гость и,
перекинув руку с плетью через седло, вежливо и осторожно
отстраняет старика, который, поддавшись, наконец, всем
л им уговорам, отходит чуть в сторону, хотя и не всегда
даже самые убедительные доводы могут склонить его
ч такому решению. Но процедура на этом не
заканчивается. В несколько сокращенной форме она
повторяется с каждым из остальных старших, вышедших
поддержать гостю стремя, пока не останется один или два
молодых человека, которые практически помогают гостю
сесть на коня. Последний обязательно благодарит всех,
кто ему помогал, словами «Спасибо» (ит;абуп), «Пусть
"¦?, кто сильнее вас, будут поддерживать вам стремя»
(Шэеи^а зымчу шэ'еышькыл ркааит!), «Пусть у вас будет
м::то добра!» (скота) (Рахумш анышэдааит!) или «Пусть
У «час будет счастливый (добрый) конь!» (^ымш шэоуа-
• ;^г!), а ему желают счастливого пути (М<йа бзиа уаку-
!-'оааит! Мсаамш уцулааит!M.
Все это последовательно повторяется в основном с
каждым из верховых гостей. Примечательно, что каж-
,!'Ш п>, них садится на свою лошадь не иначе, как по-
-ермув ее лицом к гостеприимному дому, деликатно
выражая тем самым свою благодарность и уважение ко
всем тем, кто оказал ему свое радушие. Наконец, про-
м ;песя последние прощальные слова и пожелания, что-
5ы «приходил к ним человек только по хорошему слу-
69

чаю» (Абзиаразы уа& дааилааит!), покидает двор. При
этом он, хлестнув коня, демонстрирует свое искусство
верховой езды. Характерно и то, что если среди гостей
присутствует ^ять — муж представительницы того рода$
к которому относится хозяин дома, — то он, повинуясь
особым правилам поведения каждого из супругов по от|
ношению к родственникам другого, при отъезде стара!
ется сесть на свою лошадь не тут же около дома, а по^
дальше от него — иногда даже за пределами двора, что?
бы старшие родственники жены не видели его рядом!
с Собой в сидячем положении хотя бы и верхом на коне;
Женщине обязательно помогают садиться на лон
шадь — подставляют ей стул или табуретку, а если их
нет под рукой, то кто-нибудь из провожающих (или со-
провождающих) молодых мужчин, став на левое
колено, подставляет ей правое, а она, поддерживаемая так-;
же руками, взбирается на седло и берет в руки
подаваемые ей уздечку и плеть. §
Вообще всаднический этикет, как и другие формы!
абхазского хорошего тона, зиждется, как мы отчасти
уже видели, на тех же принципах кровного родства ц
свойства, старшинства, гостеприимства, отношения гё
женщине и др. В частности, во время выездов впереди;
едет старший всадник, за ним женщины, а слева и спра-^
ва от них — младшие их спутники, оказывающие им все
положенные по традиции услуги, знаки внимания и ува4
жения. Старший всадник, а вслед за ним его спутники
первыми приветствуют встречных пешеходов, а если;
среди последних есть старшие, то всадники должны сой-:
ти с коней и так разговаривать с ними. И вообще под-:
робнейшим образом, до мельчайших тонкостей
разработаны правила о том, как следует сесть или сойти с
лошади, держаться на коне, держать в руке уздечку и
плеть, пользоваться последней, выбирать лучшего коня
для различных целей, лечить и ухаживать за ним, как
готовить и проводить народные конноспортивные
соревнования, причем любое физическое повреждение,
публично нанесенное коню, приравнивается к личному
оскорблению его владельца.
Абхазы прекрасно ездили верхом на своих
небольших, но крепких горячих конях не только по низинам,
но и по высокогорным местам, не страшась самых,
казалось бы, головокружительных подъемов и спусков.
Можно только удивляться, с какой привычной ловко-
70

стыо и осторожностью несет местная жилистая лошадь
своего седока по невообразимым кручам и как он,
вцепившись иногда в гриву или опираясь одной рукой о
1Чрул лошади, держится в седле. Особенно
незаменимыми для поездок по отвесным скалам были мулы,
имевшие, как было сказано, большое распространение в
стар/ой Абхазии. Только в самых недоступных и опасных
местах гнали верховых лошадей перед собой или вели
их под уздцы. Ф. Ф. Торнау вспоминал: «Четвертый и
пятый день мы переходим по скалам из долины Гумис-
ты к началу Чаголты (вероятно, Чхалты. — Ш. И.),
впадающей в Кодор... Мы шли все время пешком, а
лошадей гйали перед собою: было опасно вести их в поводу;
к тому же они шли гораздо охотнее на дурных местах
за катером [мулом] Миканбая, признавая его
инстинктивно надежным указчиком дороги в горах»6.
Так как лошадь могла понадобиться в любую
минуту, то путники старались, чтобы она не.могла уйти от
них далеко ни днем, ни ночью. Для этого они придумали
оригинальный способ стреножения, не мешающий
лошади пастись возле хозяина и в то же время не
позволяющий ей ускакать, когда ее хотят поймать.
Абхазские «горцы, — читаем мы у того же автора, —
употребляют весьма простой и удобный способ спутывать
лошадей треногами, отнимающими у них возможность
далеко уходить и делать скорые прыжки. Тренога состоит
из двух широких сыромятных ремней, одного длинного
и другого короткого, связанных между собою в виде
латинского Т, на концах этих ремней находятся петли из
узких ремешков, застегиваемые на костяные чеки.
Коротким ремнем спутываются обе передние ноги
несколько выше копыта, а концом длинного ремня
обвязывается одна из задних ног выше колена. Петли с чеками
позволяют растреножить лошадь в одно мгновение...
Горец никогда не выезжает без треноги, привешанной за
седлом»7.
Уходят в небытие не только такие разумные навыки
седой (и не столь уж -седой) старины, как описанный
здесь самобытный способ стреножения лошади.
Забываются, что еще более достойно сожаления, и многие
удивительно привлекательные и тонкие элементы
всаднического этикета, имевшие в прошлом широчайшее
распространение в массе населения. Было бы поэтому весьма
желательно возродить их хотя бы частично и хотя бы
71

в тех организациях, где более или менее систематически
занимаются конноспортивными делами.
1 Лукин А. Л. Неолитическое селище Кистрик близ Гудаут. -^
СА, XII, М.—Л., 1950, с. 286. !
2 Интересно отметить, что некоторые абхазские женщины в
сравнительно недавнем лрошлом имели для езды верхом и специаль?*
ные юбки, сшитые в форме широких брюк-шаровар, единственный,
экземпляр которых хранится в Абгосмузее.
3 Вот как описан абхазский всадник А. М. Горьким в его
знаменитом «Рождении человека», написанном по впечатлениям, полу-*
ченным во время его путешествия по Абхазии в 1898 году:
«Дремля, свесив голову на грудь, шагом проехал абхазец; маленькая
лошадка, вся из сухожилий, прядя ушами, покосилась на нас круглым
черным глазом — фыркнула, всадник сторожко взметнул башкой в
мохнатой меховой шапке, тоже взглянул в нашу сторону и снова
опустил голову» (М. Горький. Собр. соч., т. 2, 1951, с. 15).
4 Характерно, что абхазы, где бы то ни было, в том числе
иногда в гостях, не расставались со своей плстыо, как и с другим
личным оружием, которое всегда было у них при себе.
5 Амцба Гьаргь. Аг^сны атоурыхи астнографиеи ирызкыу аста-
тиакуа. Акуа, 1977, с.71.
6 Торнау Ф. Ф. Указ. соч., с. 21.
7 Там же, с. 89—90.

ГЛАВА ПЯТАЯ
О РОЛИ СТАРШИХ ВОЗРАСТНЫХ ГРУПП
И среди богов есть старшие.
Абхазская пословица
Одним из кардинальных вопросов традиционно-быто-
иой культуры абхазов является положение старших в
традиционном абхазском обществе и отношение к ним
со стороны младших по возрасту. Высокое уважение к
старшему, как правило, независимо от его
происхождения, национальной,принадлежности, пола, образования,
положения в обществе является законом обычая. На
протяжении долгой истории были выработаны сложные,
подчас тончайшие правила взаимоотношений людей
разных возрастов, создан целый неписаный
морально-эстетический кодекс, регулирующий взаимоотношения
«отцов и детей», основанный на принципе, знакомом еще
носителям древневосточных цивилизаций: «Горе и
гибель народу, у которого младшие перестанут почитать
старших».
В романе известного грузинского писателя
Константина Гамсахурдиа «Похищение луны», в котором так
много привлекательных описаний живой и отошедшей в
прошлое абхазской старины, приводится одно предание.
Под стенами Рухской крепости, неподалеку от лейого
оорега р. Иигури, шла когда-то война между абхазами
и грузинами. Тщетно пытались грузины взять крепость.
Наконец, решено было покончить спор единоборством
богатырей-палаванов. Выставили грузины своим бойцом
некоего Чолокашвили, а абхазы — одного из Эмухвари.
Чолокашвили был в летах, сед, а Эмухвари — безусый
юноша. Встретились палаваны как раз в том месте, где
был причал парома. Эмухвари выхватил саблю и
ринулся на противника, но тут же опустил ее.
73

— Чего же ты ждешь? — спросил Чолокашвилй
юношу.
— Жду, чтобы первым замахнулся старший.
И они расцеловались как друзья1.
Все это — не только миф о почтении к возрасту, н<*
и показатель высокой массовой культуры народа, одна
из форм преемственной передачи той системы ценно!
стей. которые созданы коллективным разумом многих;
поколений и которыми потомки не могут не дорожить;
даже при сложных, критических ситуациях.
Не нужно рыться в ученых трудах, чтобы понять
значение огромной интеллектуальной работы тех, кто
веками «составлял» указанный кодекс. Лучше посмотреть
его в действии, в практическом его применении.
Понаблюдайте в обыденной жизни за молодыми абхазами —
я имею в виду, конечно, не тех, которые, не
приобщившись по-настоящему ни к новой, ни к старой культуре,
производят своей самонадеянной развязностью удру-з
чающее впечатление, а тех, кто, являясь вполне
современными людьми, сохранили в то же время в своем
багаже «золотой запас» добрых традиций, выделяющих их
из окружения и делающих приятными и желанными в',
обществе. Такие «консерваторы» не могут, например, не
встать при появлении старших, не уступить им места ;^
они не сядут, пока старшие на ногах и пока они не.
пригласят их сесть; не позволят себе сесть
развалившись рядом с ними, не возьмут слова раньше них. не
скажут и не выпьют при них лишнего, не будут
многословными, не прервут их речь, не пересекут им путь
даже в лесу, не пройдут между ними, не войдут раньше
них в помещение, вежливо предупредят их желания, не
говоря уже о недопустимости ля^и, обмана,
непристойных выражений не только в их адрес, но просто в их
присутствии и т. п. И все это не вычитано из книг и не
заучено ими наизусть, а просто и естественно вытекает
из тех повседневных норм поведения, которые впитали
с молоком матери простые абхазские крестьяне, пора-
х-'аюшпо люден, впервые к ним попавших, как заметил
акад. Н. Я. Марр, своей «обходительностью,
деликатностью»2, к
Уважение к старшему несовместимо с огульным
отрицанием и пренебрежением к его мнению, к его
понятиям и убеждениям. Это мнение нередко может быть
неправильным, так как изменились условия, а в связи
74

с выравниванием социального положения полов и
возрастов изменилось в обществе и само положение и
значение старейшин. При всем том жизненный опыт и
знания старших часто не только не противоречат, но,
наоборот, содействуют утверждению новой жизни и
воспитанию молодежи, которая в ряде случаев, к
сожалению, слепо и бездумно увлекается всякого рода
общеевропейскими стандартами и новациями.
Известный советский писатель Вл. Солоухин в своей
статье «Условимся об условностях», опубликованной в
«Ивсстиях» A3 ноября 1966 года), вспоминает одну из
своих поездок в Абхазию и свой горячий спор с группой
молодых людей, в котором он занимал позиции, как он
шутя выразился, «ужасного консерватора». Он пишет:
«Началось с какого-то пустяка, кажется, с того, что
в сельскую абхазскую столовую двое (он и она) зашли
в шортах. Пожилые абхазцы возмутились. Это-то и
послужило началом нашего разговора.
Для них, стариков из абхазского села, это
непривычно, неприлично и даже чудовищно, вот они и
высказывают свое мнение. Поскольку эти молодые люди
приехали в страну Абхазию с ее порядками, у них
оставалось только два пути: или уважать эти порядки, или
преирать их. И старики, конечно, были правы в своем
во глущении». Далее, говоря об условностях и личных
вкусах и убеждениях, автор заключает: «Со своими
убеждениями дома вы можете делать все, что хотите...
но среди людей необходимы общепринятые нормы
поведения...».
Трудно что-либо возразить против этого. Тем более,
что вопросы, связанные с модной одеждой и прическами
молодых, являются довольно злободневными и сейчас
в абхазской деревне. Даже убеленные сединой люди
ведут иногда жаркие споры о мини-юбках, длинных
волосах у юношей и прочих новшествах. И мнения стариков
бывают часто верными не только тогда, когда они
отстаивают право на существование таких, скажем,
предметов старого быта, как традиционные художественно
оформленные роговые ложки, незаменимые, казалось
бы, для приема такой великолепной и любимой
национальной пищи, как кислое молоко, но и при суждении
о более тонких явлениях материальной и духовной
культуры.
В целях лучшего использования положительных сто-
75

рон такой силы, в ряде сел Абхазии созданы Советы ста*
рейшин.
Например, Совет старейшин, давно
функционирующий в с. Дурипш Гудаутского района, объединяет
свыше 10 человек. В разное время Совет возглавляли такие
(ныне покойные) почтенные люди, как Дамей Тарба,
Хыгу Гумба и Махты Таркил, к словам которых
прислушивались все жители деревни. Ныне Советом
руководит также опытный и авторитетный человек Герасим
Тарба. Совет оказывает большую помощь руководству
села не только в урегулировании частных семейных
конфликтов, но и в правильном разрешении других —
общественных и производственных — задач.
Так, бывший руководитель Совета Хыгу Гумба
рассказывал об одном сельском происшествии, в
урегулирований которого он и его Совет принимали самое
активное участие. Случилось так, что его односельчанин
украл единственную корову у колхозницы-вдовы из
соседнего села и, выполняя требование древнего обычая,
пригнал ее к родственникам своей жены в качестве
жертвоприношения на поминках по их сородичу. Однако
тайное всегда рано или поздно становится
явным1—вора уличили в содеянном, и по настоянию Совета он был
вынужден купить для матери пяти детей равноценую
корову. Но дело на этом не закончилось. Не было
упущено и наказание преступления, чтобы подобный
постыдный поступок никто впредь среди них не мог
совершить. Совет, исходя из освященных временем норм
обычного права, добился того, чтобы определенное
время преступник не мог свободно появляться в
общественных местах среди своих односельчан. Это такая
моральная кара — гуманная и суровая одновременно,—
которой не хотел бы подвергнуться в Абхазии ни один
уважающий себя человек3.
Целесообразно организовать такие Советы по
возможности во всех крупных населенных пунктах и
активнее привлекать их к обсуждению внутренних, семейно-
бытовых и других вопросов, связанных с
взаимоотношениями отдельных лиц и целых групп населения.
Например, недавно ушедшие из жизни, умудренные
огромным жизненным опытом ветераны труда: 106-летний
Махты Таркил, Кастей Таниа, Герой Социалистического
Труда Темур Тарба из колхоза «Дурипш»; 80-летний
бывший депутат абхазского парламента, бывший пред-
76

седатель Совета старейшин колхоза имени XXIV съезда
КПСС Лыхненского сельсовета Гудаутского района
Синят Джения; Темур Ванача из того же села, 110-летний
старейшина села Атара Селах Бутба, Тандел Джонуа из
селения Члоу, Тараш Джонуа из селения Отап Очамчир-
ского района и др., — проносили своими советами
много пользы при решении сложных, нередко весьма
щекотливых и запутанных вопросов взаимоотношения людей.
Как нам кажется, один из секретов абхазского
долголетия кроется именно в том, что в целом старики у
пас не только не чувствуют себя ни'дома, ни в
обществе лишними людьми или тягостной обузой, а,
наоборот, вполне сознают свою полезность, полноценность, что
содействует их моральной и физической стойкости и
выносливости. В обществе и у себя дома, в кругу своих
детей и близких они получают все необходимое для
спокойной жизни и морального удовлетворения даже в
случаях длительной болезни. Именно вот эта забота, это
г.пимаиие, которым их окружают все — и малые, и
взрослые,— поселяют в них уверенность, содействующую
долголетию без одряхления.
За последнее время кое-где в Абхазии время от
времени проводятся своего рода фамильные форумы, где
также предводительствуют в основном пожилые
традиционные мужчины из числа сородичей. Устраивают
складчину, выбирают организаторов и у кого-инбудь из
старейших представителей рода весело и непринужденно
проводят весь день. Участниками застолья являются по
возможности все однофамильцы, мужчины и женщины,
старики и молодежь, независимо от места проживания
и близости родства. Такие сходы устраивались и в
прошлом, но тогда на них решались в основном вопросы
войны и мира, кровной мести, мер наказания сородича,
совершившего недостойный поступок, коллективной
защиты своих интересов против насилия и притеснений со
стороны власть имущих и т. д. Некоторые из этих
функций сохранились и теперь, например, осуждение
человека, позорящего своим поведением всю родственную
группу, и др. Вместе с тем на этих «братских
собраниях» (аешьара реизара) обсуждаются семейные
конфликты и другие вопросы повседневной сельской жизни,
требующие вмешательства опытных и уважаемых
людей— лучших знатоков местных этикетных правил,
обычаев и традиций.
77

В миниатюрном рассказе В. Черткова «Фамильный
сход», напечатанном в одном из номеров «Правды», а
также в настенном календаре за 5 сентября 1977 года,
мы читаем:
«В свете фар показался старик. В черкеске и
каракулевой папахе, он стоял, положив руки на кинжал,
спокойно взирая на дорогу.
— Откуда так поздно, отец?
— Фамильный сход был. — Старик произнес эти
слова значительно, так, будто возвращался он с какой-то
важной конференции. И мне вспомнилось, что живет в
Абхазии древняя традиция: собираются люди одной
фамилии. Борьба за высокую нравственность, честность и
чистоту фамилии — главные мотивы этих . мудрых
собраний.
— И кто же заправляет на сходах?
— Мы, старики.
— О чем говорили сегодня, отец?
— Лентяев пробрали, сказали, как к труду
относиться надо. В армию молодежь идет — дали наказ,
чтобы хорошо служили. Моды обсуждали. Но тут-то нас
молодежь на лопатки положила, — сказал со смехом
старик.
Не доезжая до города, старик попросил
остановиться.
— А фамилия-то ваша как?
— Ладария, — раздалось из темноты».
Немало у нас таких «фамильных лидеров», но
далеко не каждый из них готов признать неуязвимость
позиции молодежи в дебатах о модах, вообще о традиции и
современности.
В составе населения Абхазии имеется немало
разнонациональных фамилий, когда какая-то часть данного
фамильного союза принадлежит к одной
национальности, а остальные его представители — к другой. Это
объясняется, главным образом, ассимиляцией
соответствующей части рода, оказавшейся в силу определенных
условий в другой этнической среде. Национальные
различия не мешают, однако, им строго соблюдать правила,
вытекающие из экзогамных ограничений, а иногда и
собираться всем вместе в порядке выражения своей обще-
фампльной солидарности, причем в этих случаях
интернациональным средством общения выступает,
естественно, русский язык. Например, по сообщению Ю. Г. Аргун;
78

ппервые в 1980 году в г. Гудауте, в доме одного из
сородичей, собрались отметить день своего «братства»
представители обеих групп фамилии Читанава — абхазской
и грузинской (мегрельской).
Почитание старших, как и обходительное отношение
к гостям, выражающееся в самых различных формах и
ситуациях, находит свои многочисленные проявления.
Правилами традиционного векового этикета здесь,
можно сказать, все предусмотрено заранее — от лексики и
жестикуляции говорящего до большой сдержанности и
предупредительности. Все сводится к тому, чтобы
старший всегда был первым, всегда впереди, всегда в
почете. Разумеется, это неизбежно влечет за собой
определенное самоограничение тех, кто оказывает знаки
внимания, но все терпимо, что соответствует абхазскому
«приличию», «хорошему тону», или «апсуара».
Так, едва ли не первейшим элементом «культа»
старших является вставание при каждом их появлении. Мы
уже имели случай говорить, что вставание выступает у
абхазов как одно из важнейших проявлений уважения
человека к человеку. «Даже корова поднимается с
места, когда другая подойдет к ней» (Ажэи-ажэи еихадгы-
лоит), а как же человеку не почтить человека
вставанием?— говорят они. Всякий уважающий себя
абхазец (зхы пату акуздо) считает себя обязанным
привстать при появлении даже неприятного ему лица,
недруга. Встают все, всегда и везде. Не только в честь
старшего, но и других людей, не только гостя, но и
соседей, не только у себя дома, но и у чужих, не только на
работе, но и в лесу, не только на земле, но и находясь
в воздушном лайнере (правда, иногда ограничиваются
упрощенным привставанием). Причем всякий человек,
появление которого почтили вставанием, в свою очередь
обязан попросить всех поднявшихся с мест, в' первую
очередь старших, не утруждать себя и сесть на свои
•VIсета. Ему подносят стул, но ои обязательно постоит
(:1не немного, чтобы не сесть раньше старейшего из
присутствующих. Церемонии сопровождаются взаимными
приглашениями запять отведенное каждому место. Все
гго настолько характерно для абхазов, что само слово,
°бо начающее оказание почтения вставанием (ахадгы-
-'^ра), в переносном смысле выражает вообще понятие
"Уделить внимание», «оказать хороший прием».
Молодые, в том числе сын и дочь, даже ставшие дав-
79

но сами родителями, не имели права садиться в присущ
ствии отца. Во всяком случае, рядом с отцом они сел1&
бы рагве лишь при исключительных обстоятельствах^
Нечего и говорить, что праздное лежание при старших^
не согласуется с обычаем. Особенно это относится к*
юношам, девушкам и молодоженам. Поэтому обычна*
последние должны были ложиться спать позже, а вста-^
вать раньше всех. \
Сошлемся на вариант предания, которое, как гово-;
рят, основано на действительном случае и которое име-^
ет широкое распространение среди абхазов. Когда-то^
один молодой человек в отсутствие отца вернулся из по-;
хода домой смертельно раненным. Его уложили в пос-г:
тель. Вскоре показался отец. Собрав последние сильц
сын поднялся на йоги, чтобы отец не застал его лежа^;
щим. «Из него вышел бы толк!» (ДымП)Сыр, акы шщу-;
ан!)—промолвил про себя старик и поспешил к выходу.'
Не успел, однако, он выйти, как молодой герой упал и!
тут же скончался. Одна из лучших новелл Михаила Ла-;
кербай, написанная по мотивам одного из вариантов;'
этого предания, так и называется — «Умер стоя»5.
Одним словом, в присутствии старших надо стоять,
и в этом находит абхазская этикетная культура одно из
своих самых ярких выражений. Но и стоять надо на не-«
котором почтительном расстоянии от старшего, а если
на лестнице — то ступенькой-двумя ниже. То же самое
с сидением. «Сидеть тоже надо уметь», дословно:
«Чтобы знать, как следует сидеть, требуется знание апсу-
ара» (Атэарагьы аг^суара атахыуп). Сесть лучше не
тотчас же после того, как старший попросит это сделать,
и не вплотную, не рядом с ним; а еще лучше, если на
отдельной и более низкой скамье. Не допускается сидеть
вразвалку, с раскинутыми по сторонам ногами или
заложив могу за ногу. Словом, из тысячи возможных
устойчивых положений человеческого тела надо уметь
выбрать на людях всего лишь несколько наиболее
скромных, но красивых поз.
Не обойдены и правила приличия, которые человек
должен соблюдать как пеший или верховой спутник
старшего. Во-первых, все младшие члены группы
спутников считают, что они сопровождают старшего (хаи-
цуп) с вытекающими отсюда традиционными
обязанностями по отношению к нему, а если же среди них есть
еще и женщина, то все, включая даже старшего, при-
80

знаются в некотором смысле ее попутчиками (вдыцуп).
Кроме того, в частности, идя вместе со старшим, не
проходят вперед в помещение, не пересекают ему дорогу
(иагьхьа ииасуам), а также не проходят между
стоящими рядом людьми (рыгуха ибжьысуам). Порядок
прохождения по старшинству соблюдается абхазами не
только в домашних условиях, но и всюду, где по
необходимости одному из спутников нужно быть впереди, а
другому —позади, например, при переходе через узкий
мостик: Закурить у старшего не попросят и вообще при
нем не курят. Почтительно стоят, когда он произносит
речь или тост. Раньше его не помоют рук перед едой и
после, причем обязательно стоят и при этой процедуре;
раньше не сядут за стол и есть не начнут, зато
пораньше встанут из-за стола. Следует подать старику огонь,
если он курит, и поддерживать ему стремя, когда он
спешивается или садится на лошадь, причем на лошадь
пожилого, из-за уважения к нему, молодые не садятся.
Осуждается многословие. О любви, о женщинах и даже
детях своих в присутствии отца и вообще старших
говорить не принято. Нецензурные и непристойные слова и
выражения совершенно исключаются. Существуют очень
деликатные, но понятные всем иносказания для выра-
. еппя разных естественных нужд и надобностей.
Большое значение для соблюдения хорошего тона
:меет умение при необходимости тактично смолчать
или умолчать о чем-либо, найти нужную форму для
вежливого отказа от предложения, если даже известно
арапес, что предложение не будет принято. Вот,
например, такой штрих. Допустим, человеку захотелось
пить. 11о если он хорошо разбирается во всех тонкостях
абхазского этикета, то не сразу 1зозьмет в руки подан-
:?ь!н стакан воды, а сначала осведомится у
присутствующих, не желает ли кто-нибудь из них утолить жажду,
I только получив отрицательный ответ, станет пить,
скромно отвернувшись в сторону. Но не всегда «проце-
• •л-'ра» завершается иа этом. Бызает и так, что одни из
-'"арших, которому только что предлагался стакан во-
Д1><\ тоже хочет пить, но умолчал об этом из вежливо-
е~1И, собираясь позже попросить воды для себя. В таких
случаях поступок старшего нельзя оставлять без
внимания, необходимо деликатно принести извинения за
невольную оплошность.
Так почтительное обхождение с людьми, особенно
с.
81

со старшими и гостями, проявляется в самых разнооф?
разных формах, вплоть до того, что младшие вообще
далеко неохотно называют старших по имени, усматрй*!
вая в этом некое неуважение и нетактичность по отнб|
шенмю к последним (мхьз с^арзза). Младшие обязан^
оказывать им всевозможные знаки уважения, позволяв
ющие первым пользоваться значительными правами $
привилегиями за счет вторых. Так велит горский обы?
чай — вековой закон, и чувство протеста бессильно про**
тив возможного при этом проявления неравенства. .$
Таким образом, в своего рода церемониальную эпо*;
пею выливается нередко абхазская вежливая обходи-?;
тельность со старшими (если не говорить о нарушениях^
связанных, в частности, как и во многих других случаях^,
с темпами современной жизни). Больше всего именн'($
в этих формах находит свое яркое отражение абхазски^;9
изысканный и разнообразный этикет. *;
Многогранный принцип старшинства, как было уже[;
отмечено, находит свое отражение в самых различных;,
сферах личной, семейной и общественной жизни. Он|
имел в прошлом большое значение также во время воен|
ных походов, на охоте и в процессе трудовой деятель^
ности, в частности, на высокогорных альпийских лугах^
где ежегодно в летние месяцы абхазские пастухи и$
близлежащих деревень по традиции создавали свой;
объединения под названием «агуп», то есть «группа»^
для совместной охраны и выпаса сборного стада мелко-
го рогатого скота, количество которого доходило иногда^
до нескольких тысяч голов баранты и коз. Щ
Группа выбирала «старшего группы», или «старшего»!
стоянки» (агуп) аихабы, атын, аих,абы). Иногда он назы-!|
вался также «счастливый бык» (ацэмыш). Главой груп-|
пы мог быть всякий старший по возрасту и авторитет^
ный член коллектива, хотя на более поздней стадии чай
ще стали возглавлять организацию те ее участники, ко§
торые имели больше скота (здесь проявляется процессу
распада общинно-родового строя, при котором начале^
старшинства превращалось в экономическое преобладав
ние: начинают предпочитать старшинству богатство)!
«Старший группы» был главным почетным лицом в ней!
Внешним выражением его значения было, в частности!
то, что, наряду с другими знаками внимания, ему пре!
подносились, а при отсутствии для него сохраняли^
лучшие куски вареного мяса. Для отдыха и ночлега он!
82

,,-кже имел свое особое — постоянное и
неприкосновенное— место в помещении стоянки под специальным на-
(х-шием (а^эышэх).
Исполнение своих обязанностей руководитель объ-
- .мнения (икугылоу, ахып) икугылоу) начинал с того,
г,;- для угощения членов группы резал лучшего козла из
::-а;?го личного стада, как и при завершении срока его
:.;:юмочий в конце сезона (ианеильщуаз), а также да-
..:::? в виде приза одного козленка или ягненка
победило во время спортивных соревнований по стрельбе
:* <! -ль (асыс кыдидон). Кроме того, он был обязан
представить в распоряжение коллектива основную ут-
и;.рь— деревянные кадушки для сыра и кислого моло-
. и! медный котел и пр. (большую посуду, например
: моздкне медные котлы, в конце сезона не забирали
обычно домой, а оставляли в ближайших пещерах до
будущего года).
В совместной трудовой жизни группы соблюдался
г:.)огпй распорядок, в основе которого лежали
уважение к старшему, подчинение ему младшего, соблюдение
интересов коллектива, трудовая дисциплина, участие с
< ружнем в руках в отражении нападения с целью угона
скота, выполнение традиционных правил этикета. Укло-
гс ;пе от этих норм поведения и обязанностей, как и
появление лени и трусости, несовместимы с членством
п группе.
Эти летние «съезды» пастухов, где собирались
десятки людей разных возрастов — от самых молодых до
мубоких стариков — были вместе с тем своеобразным
••фодным университетом традиций и этикета, школой
обмена опытом. Свободное от работы время они
проводили в песнях и танцах, в игре на пастушеской свирели
^чарпан», в рассказывании у постоянно горевшего кост-
"н исторических преданий, мифов, легенд, рассказов,
большое значение придавалось воспитанию молодого
Поколения в духе традиционного почитания старших,
-храбрости, смелости, выносливости, хладнокровия,
верности долгу дружбы и товарищества, презрения к тру-
с°ети, малодушию, лени. Устраивались призовые сорев-
;1°ваиия в беге и ходьбе на дальние и близкие расстоя-
'|пя, особенно по стрельбе в цель. Это было едва ли не
^мым любимым занятием абхазов — от юношей до
дрсвних старцев, которые оспаривали друг у друга пер-
,!<'нство в искусстве владения оружием. Мишенью обыч-
83

но служили надрезы на деревьях величиною с ладонь
(ацэйьара). Стреляли, строго соблюдая старшинство, ~
начинали самые старшие, а затем по очереди остальные;.
Суровые условия жизни в горах выработали в тече^.
иие веков особый характер горца. Говоря об этом>
Ф. Ф. Торнау писал: «Багры уже описан мною; но я
сказал слишком мало о Хатхуа, нашем главном путево7
дителе. Ему было более 70 лет, из коих большую часщ
провел он не под кровлею, а в путешествиях и на охоте
в горах. Высокий, худощавый, закаленный в трудах иГ
опасностях, всегда рассудительный и хладнокровный,
стрелок без промаха, — этот железный человек не имел*
в целой Абхазии равного себе охотника, который бы*
так хорошо знал в горах все тропинки и все скрытые?
места, представлявшие удобную защиту от врага и от1
непогоды. Его загорелое морщинистое лицо, казалось*
имело самое угрюмое выражение, но, всматриваясь ^
него поближе, можно было отыскать мягкие черты, поз-^
волявшие угадать его настоящий характер. Он был не-*
вероятно добродушен. Обыкновенно он молчал; когда?
его спрашивали, отвечал коротко и отрывисто; но зато;
находился в беспрестанном движении и делал более
других. Усталость не существовала для него; он вста-[
вал раньше и ложился позже всех, осматривал каждый
раз с.большим вниманием места около ночлега, замечал^
все, и по признакам, незаметным для прочих, делал са-~
мые безошибочные заключения. Его опытность и верныщ
взгляд на все, касавшееся горной жизни, знание зверей,
за которыми он привык охотиться с детства, имели
такое значение, что никто не смел спорить с ним, и сам*
Микамбай беспрекословно подчинялся его мнению»6.
Такое же неоценимое значение имело мнение миого-|
опытных представителей старших возрастных групп щ
во многих других областях жизни народа. Об этом пре^
дельно ясно сказано в одной абхазско-убыхской посло^
вице: «Делай сказанное стариками, ешь деланное моло-|
дыми» (Аиадбы ихоатэы Када, аидбы иутоы ыф). Дос|
таточио сказать, что в абхазском языке от слова аихав
бы — «старший» происходит айхабыра (аих;абыра) -4
«правительство». Старший по-абхазски часто называется^
также словом «дад», отсюда множественное число «дад-Г
раа», с которым обращались к старшинам на народиьга
собраниях и судилищах (адауарта). Старейшины пред|
ставляли свой род или племя на народных собраниях-
84

гДе решались важнейшие дела, такие, например, как
1зойна и мир, вопросы кровной мести, отношения между
родами, конфликты с князьями и дворянами.
Не меньшее значение принадлежало старейшинам и
как религиозным лидерам. В прошлом в каждом
абхазском роде (ажэла), имевшем свой родовой культ
(священная роща, фамильное святилище «аныха», кузня
л др.) был и свой «аиыхапааю» (аныхаг^аасй), т. е. жрец,
который выполнял роль посредника между своей
родственной группой и ее божественным покровителем. Все
жертвоприношения и моления богам приносились этим
жрецом или молельщиком (аны^эав), в роли которого
выступал старейший представитель данной родоплемен-
кой группы не только как лучший знаток народных
традиций и обычаев, что само по себе имело, конечно,
большое значение, но и как физически и морально, доел,
«душевно чистый» человек (агьсыцкьа). Именно он
считался наиболее подходящим лицом для такого дела, как
общение с самим божеством.
Старейшину родственной группы абхазы называют
своеобразным,, но в высшей степени почтительным
термином «череп» (ахыбаф.), «наш череп» (ххыба<&), то есть
а значении головы или главы рода, поскольку он
выступает олицетворением ума и чести в своей среде. Об этом
же говорят также следующие странные, казалось бы,
древние выражения: «Старший — добрый (безгреховный)
фартук (Аи^абы дразП)Ырадэоуп)»7, «Старший — это
защита (доел, тень, спасающая от жгучего солнца и
другой беды) (Авдабы— дшьашэыроуп), «Кто не имеет
старшего, тот и счастья не имеет» (Еи^аб дызмам диа-
сыП)Доуп), «Кто без старшего, у того и бога нет» (Еи^аб
дызмам — ицэагьы дпмам) и др.
Этнография абхазов изобилует материалами,
говорящими о том, что старость может быть не только
одинокой и горькой, ко также и счастливой, по-абхазски
• ^слой», «светлой» (жэымташкуакуа) и нужной
обществу, а это последнее обстоятельство исключает условия,
делающие жизнь старых людей обременительной обузой
Для окружающих5.
Согласно стихийно-материалистическому
мировоззрению абхазов, смерть по старости является не только
естественным, закономерным завершением земного
существования человека* но в определенном смысле и
благом для людей, ибо, как сказано в пословице, «если бы-
85

ло бы только рождение и не было бы смерти, то вся'
земля покрылась бы червями» (Аира ыканы, аг^сра.
ыкамзар, — адунеи хутэрын). Абхазский народ, испытав?
ший многочисленные превратности исторической судьбы^
выработал в себе мужественное отношение к контрастам'
бытия, что нашло свое выражение, в частности, в одной?
простой и в то же время мудрой народной поговорке:^
«Тот, кто сотворил жизнь (доел. — рождение), тот со-1
творил и смерть» (Аира зшаз агьерагьы ишеит).
Следовательно, исходя из этой формулы, не следует ни боять-^
ся, ни стремиться полностью избегнуть смерти.
В течение веков и тысячелетий, в своеобразных
условиях полного всевозможных опасностей военного и
полувоенного быта, вырабатывались у абхазов презрение к.
смерти, культ геройства, присутствие духа при любых
стрессовых обстоятельствах. И кто знает, может быть,.;
именно в этой с виду сурово-мужественной, по существу
оптимистической и разумной народной философии
жизни и смерти кроется один из секретов абхазского
долголетия.
Как мы видели, роль старших возрастных групп
имела различные проявления в фамильно-патронимической
организации абхазов. Однофамильцы в дореволюцион- -.
ной Абхазии проживали еще в основном компактно а;
одном селении (выразительные пережитки этого
сохраняются до наших дней). Они имели своего фамильного'
лидера в лице «старшего фамилии» (ажэла реих.абы) и
«старшего патронимии» (абиг^ара реиадбы). Находясь
во главе совета старейшин, они ведали всеми
фамильными и патронимическими делами, пока собрания по
территориальному принципу в основном не вытеснили
собой •фамильно-патронимические советы и суды старей-
шин. Существовал не только культ предков, одним из
выражений чего является клятва именами предков
(СыП)Сцэа ирыма^уп), но, говоря словами Я. С.
Смирновой, и глубокое почитание «живых предков» —
старейших членов фамильно-патронимических групп. По мере
надобности проводились фамильно-патронимические
советы — собрания старейшин, с участием пожилых
(абырг) и старых мужчин (атах,мада)9, в основном глав
семейств (аих,абыра реизара), где обсуждались разные ;
межсемейные ссоры и внутрифамильные и межфамиль- ,
ные дела. В доме старшего (аихабы) хранились: там- <
га — своего рода символ единства фамильной группы,.
86

общие медные котлы, а иногда и длинные низкие столы
па четырех ножках для совместных ритуальных трапез,
а также наиболее чтимые принадлежности родового
религиозного культа — ступки для обмолота священного
ериа, ручные мельницы, штампы для изготовления
священных хлебов в виде посвященных божествам живот-
пых, а также луны и солнца, миниатюрные медные
котелки (акуабшьт), деревянные подносы для
молитвенных хлебов (а>;ам5у), символическая ритуальная кузня
(ажьнра); некоторые памятные наследственные вещи,
доставшиеся от предков (предметы вооружения, алаба-
ши, охотничьи трофеи и пр.).
Старшие руководили трудовой взаимопомощью,
организацией пастухов в горах (агуп>). Они выступали по-
ручителями'и соприсяжниками на народных судах,
представителями родственной группы на сельских сходах,
консультантами но свадебным и похоронно-поминальным
обрядам. Они предлагают кандидатуру тамады,
произносят молитвенное слово во здравие молодоженов.
Вообще особо следует отметить культовую роль старших
возрастных групп, прежде всего стариков. Возможно,
именно с религиозным лидерством связано
происхождение и дальнейшее укрепление их высокого социального
статуса.
С конца XIX века, в связи с общим прогрессивным
социально-экономическим развитием,
сопровождавшимся ломкой и трансформацией многих старых
традиционных установлений, происходит усиление влияния
социальной верхушки за счет освященной веками роли и
положения старших возрастных групп в семейной и
общественной жизни. Зги изменения коснулись и
традиционных форм общения людей. При всем том этикетное
почитание пожилых и престарелых людей все еще
остается той маломобильиой областью традиционно-бытовой
культуры, где привилегированное положение старших
остается в относительной неприкосновенности. Я. С.
Смирнова пишет об «изощренном этикете», хорошо
сохранившемся в народном быту современных абхазов, и
приводит суммарное описание возрастной регламентации
поведения в традиционном абхазском обществе,
частично указанной и выше10.
Несмотря на то, что все более возрастает влияние
людей более активного возраста (примерно от 30 до
60 — 70 лет), а некогда неукоснительные этикетные пра-
87

вила за последние десятилетия в ряде случаев
значительно смягчились и упростились, почитание старших
возрастных групп, их роль и значение в семейной и
общественной жизни (особенно в более традиционных
горных и предгорных селениях) значительно сохраняются
до настоящего времени. Абхазы и сегодня с почтением,
относятся к своей родословной, и многие могут
перечислить имена своих «отцовских предков», до десятого
поколения, а то и больше; они хорошо помнят свою фа-.,
мильно-иатронимическую принадлежность (в редких
случаях фамилия из-за своей малочисленности созпадает с
патронимией, но большие фамилии включают в свой
состав иногда чуть ли не до двух десятков малых и
больших патронимии); родственная взаимопомощь
проявляется в самых ра личных случаях жизни — от
материальной поддержки нуждающегося до защиты чести оскорб-.
ленного сородича, хотя обычай кровной мести почти
полностью изжил себя; неприкосновенно сохраняется
фамильная экзогамия — запрещение браков внутри
родственной группы; проводятся собрания с целью
поддержания традиций и единства «братства», что в свою
очередь содействует активизации роли старших
представителей рода. Хотя наш современный советский образ
жизни сузил сферу приложения фамилыю-патронимического
лидерства в его более ранних формах, которые имеют
как свои положительные, так и некоторые
отрицательные стороны (например, именно старики иногда
выступают застрельщиками отживающих свой век
ритуальных родственных собраний, а иногда пытаются
подменить архаическим судопроизводством разбирательства
правонарушений по общим законам и др.), тем не менее
есть своя (правда, не совсем строго очерченная) область
деятельности у старших возрастных групп и фамильно-
патронимических советов, которые помогают сельским
советам в урегулировании нередко очень запутанных и
острых вопросов, связанных с посягательствами на
женскую честь, экзогамными нарушениями, примирениями
враждующих сторон и др., осуждают аморальные
поступки сородичей (вплоть до исключения из фамильного
союза), пренебрежительное отношение к труду и
традициям и т. д. Авторитет и опыт старших возрастных
групп, их доскональное знание местных условий
используются (к сожалению, все еще недостаточно)
руководством сел и деревень для борьбы с вредными обычаями
88

и другими негативными явлениями, такими, например,
как устройство многолюдных и помпезных свадебных
пиров с целью собирания взносов, похоронно-поминаль-
пых угощений с выпивками и т. д.п
В традиционно-устойчивом абхазском обществе веко-
тле обычаи регулировали передававшуюся из поколения
и поколение возрастную регламентацию поведения;
создавался разработанный до мелочей упорядоченный
кодекс правил и обязанностей каждого члена общества в
строгой зависимости от его возраста и, как сказала,
однажды Т. Алексеева, «именно это оказывается
действенны?,! социальным механизмом, охраняющим
«психическое здоровье». Следует иметь в виду, во-первых, то, что
почти не бывает общеобязательных, совершенно
однородных для всего народа традиций, которые всегда
отражают и закрепляют собой сословные и другие
деления общества (например, как мы видели, абхазская
феодальная знать далеко не так строго придерживалась
традиционных этикетных правил, в частности, по
отношению к трудовому крестьянству, а, кроме того, в ее
среде не так уж были редки нарушения и такого
обычая, как фамильная экзогамия), а, во-вторых,
устойчивость традиций тоже понятие относительное, особенно в
пашем вей более меняющемся и усложняющемся мире.
Понять духовную, в том числе традиционно-бытовую
культуру общения невозможно без учета
социально-психологических особенностей жизни народа. Эти
особенности во многом связаны с устоявшимся, в известной
степени стандартизованным социальным стереотипом,
сложившимся под влиянием социальных явлений и
предшествующего многовекового опыта. Обращаясь к богу
с молитвой, абхаз говорил: «Принося эти жертвы на
твой алтарь, как это делали наши предки, мы просим
даровать нам твою благость!» Мотив, выраженный в
словах «как делали наши предки», составлял весьма
начнтельную часть жизни всякого по традициям
живучего абхаза. Эти традиционные ормы заранее
регламентировали жизнь каждого члена общества, например,
относительно позднее вступление в брак (для мужчин
обычно не ранее 25 лет, а в большинстве своем гораздо
старше); отсутствие возрастной дискриминации детей,
их свободное воспитание и развитие, раннее приобщение
к трудовой жизни, включая навыки военной
подготовки12; размеренное течение жизни в семье при редкости
89

разводов и других драматических ситуаций в ней; сдер^
живанне стрессогеиных факторов не только в результат
те волевого решения, но и под воздействием понимания-
долга, чести, героизма, гостеприимства; уважение к стар--;
шему, широкое использование его опыта и знаний пб'
приведенной выше формуле: «Ешь сделанное молодыми-
делай сказанное стариками», что обеспечивало послед-^
ним жизнь не лишнего, а полезного члена общества с
высоким социальным статусом, и др.
И сегодня в целом сохраняется почти такое же поло!».;
жение старших — мужчин и женщин — в семье и обще-,
стве. Все, кто моложе них, по традиции обязаны
оказывать им уважение, помощь и внимание. Иное отношение
считается грубым нарушением одного из важнейших
устоев абхазского этикета и встречает резкое
моральное осуждение со стороны окружающих. В дополнение
к приведенным выше примерам можно еще отметить,
что, согласно обычаю, за абхазским столом старшим
выделяют самые лучшие и почетные места и блюда; за
них в первую очередь произносятся (при почтительном
стоянии на ногах всех присутствующих) заздравные
тосты с подробным изложением их заслуг и человеческих
качеств. Такие импровизированные хвалебные речи
доставляют тем, кого они касаются, много положительных
эмоций.
В свою очередь, и сами старики, в том числе
нередко п перевалившие за сто лет, хорошо понимая свои
права п обязанности, определяемые вековой традицией,
стараются соответствовать им, прилагают усилия,
чтобы преждевременно не одряхлеть, держаться на уровне,
быть опрятными и подтянутыми. Они живут активной
жизнью, до конца своих дней остаются (по крайней мере
номинально) главами своих семейных коллективов, их
величают «наш большой отец», с ними советуются. Они
принимают участие в решении ие только семейных, но
и по возможности общественных дел. В частности, как
мы видели, в основном старшие заправляют на
фамильных сходах, во многих местах функционируют советы
старейшин, где регулируются (иногда на основе
обычного права) конфликтные ситуации и другие подчас
весьма деликатные вопросы, возникающие между
односельчанами; они же продолжают выполнять
пережиточные функции своего рода религиозных лидеров и т. п.
«Культом» старших, очевидно, объясняется и то, что аб-'
90

хазы по-прежнему обходятся без всяких услуг домов
престарелых.
Абхазские старики отличаются оптимистическим от-
лошснием к жизни, заинтересованностью ко всему
новому. Например, 147-летний Ашхангери Бжаиия из с. Та-
•^ыш с любопытством рассматривал самолет, был вивол-
ловаи электрическим светом, а когда однажды ему
показали картину художника, этот мудрый человек сделал
такое замечание: «Очень красиво, а вот почему людей
лет на этой картине? Растут ивы — их насадил человек.
Вот школа — ее построил человек. Человек обязательно
должен быть. Разве ты не любишь человека?»13
Любовь и уважение «детей к отцам», к человеку
вообще лежит в основе всей прогрессивно-демократической
части абхазской этнографии общения.
1 Гамсахурдиа К. Похищение луны. Тбилиси, 1964, с. 17.
2 Марр Н. Я. О языке и истории абхазов. М.—Л., 1938, с. 130.
3 Лакрба И. Х,социалисттэ кьабзкуа ралардэаразы... ^А;.^с:::л
катишь», 1976, и нуль 12.
4 Этот список абхазских мафусаилов может быть дополнен
десятками других имен их старших современников.
5 Лакербай Михаил. Абхазские новеллы. Сухуми, 1961, с. 121.
6 Торнау Ф. Ф. Указ. соч., с. 85, 86, 90.
7 Слово фартук-передник здесь выступает в качестве заслона
пли предохранителя от грехов и нравственной распущенности
сородичей.
8 В абхазской мифологии сохранились, правда, какие-то едва
•уловимые отзвуки обычая предавать смерти чрезмерно
одряхлевших стариков. Речь, собственно, идет лишь об одиой-едииствеиной
легенде; содержание которой сводится к следующему. Жил когда-то
человек, который постарел настолько, что не только заниматься
каким-нибудь производительным трудом, но и обслуживать себя
был уже не в состоянии. Сын, решив избавиться от лишней обузы
в семье, изготовил плетеную корзину. — «Для чего тебе корзина?» —
спросил его мальчик. — «Постарел твой дед, хочу в этой корзине
отвезти его подальше и сбросить со скалы». — «Сохрани, папа,
корзину, пригодится и мне, когда придется бросать тебя в пропасть»,—
сказал мальчуган. Подумал сын старика, что и ему предстоит
участь, уготованная им отцу, и он отказался от своего намерения.
И вот с тех пор, говорится в предании, не стало обычая
умерщвления престарелых людей.
9 В абхазском языке очень развитая дифференцированная систе-
91

ма возрастных терминов, в особенности людей пожилых группе
абырг, атах,мада, ацлахоыста, алыгажа возрастное соотношение
которых точному определению почти не поддается.
10 3 частности, пишет она, молодой человек, повстречавший
старика или старуху, несущих ношу, должен был взять ее и по-;
нести. При входе, и выходе из помещения старика или старуху про-.
пускали вперед. Младшие женщины готовили старшим постель,.,
приносили воду для мытья ног, а глубоким старикам и старухам,
как и почетным гостям, помогали мыть ноги. В присутствии
старших с максимальной тщательностью соблюдались обычаи избега-..
ния. Примечательно, что правила этикета соблюдались более
тщательно в отношении мужчин и между ними, нежели в отношении
женщин и между ними, так как старик считался «старше» старухи.
Так, молодые отцы, соблюдая обычаи избегания, ведут себя при
старших женщинах более свободно, чем при старших мужчинах.
Избегание между невестками и их старшими свойственниками —
мужчинами осуществляется более строго, чем в отношении старших
свойственниц. Старуха уступает дорогу старику, идет несколько
позади его, не садится со старыми мужчинами за один стол. Но в то
же время мужчина любого возраста всегда здоровается с женщиной
первым. (Смирнова Я. С. Роль старших возрастных групп в
абхазской фамильно-патронимической организации. — В кн.: «Феномен .
долгожительства», М., 1982, с. 55—56 и др.).
И Там же, с. 56—58.
12 Дальский князь Баталбей Маршан был однажды в походе
с двумя сыновьями — 7-летним верховым и 14-летним «пехотинцем»,
переносившим все тяготы труднейшего пути по горным кручам
наряду со взрослыми воинами.
13 Шафиро И. Б., Дарсания Я. М. и др. Долголетние люди
Абхазии. Сухуми, 1956, с 40.

ГЛАВА.ШЕСТАЯ
ЧЕРТЫ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ
Основной сферой, в которой находит свое отражение
семейный быт, являются личные взаимоотношения в
семье. Это отношения, опиравшиеся в прошлом в
основном на принципы подчинения младших старшим,
женщин мужчинам, то есть — патриархальной этикетной
регламентации. Однако патриархальная власть главы
семьи над членами семейного коллектива, власть мужа
над женой, старшего брата над младшими, одним
словом, «культ мужчин» и «культ старших» «никогда и
нигде не низводил статус женщин и младших до уровня,
угрожавшего дальнейшему прогрессивному развитию
семьи и общества»1.
Подчинение младших старшим по мужской и
женской линии, нашедшее свое воплощение в
многочисленных знаках уважения, нравственном законе почитания
старшинства, генетически было связано с недостаточно
развитыми социальными отношениями, а в последующем
с наличием в полуфеодальном-полупатриархальном
обществе многочисленных пережитков родо-племенных
связей и сословного деления общества, в котором
далеко зашла классовая трансформация многих
традиционных установок и морали. Князья и дворяне, пользуясь
отсталостью патриархального крестьянства, широко
использовали в своих целях старые традиции, например,
обычай воспитания их детей в крестьянских семьях (ата-
лычество), нередко даже в тех случаях, когда они
заведомо знали, что это может иметь трагические
последствия для другой стороны2.
Хотя давно прошли времена, когда феодальная знать
абсолютизировала остатки «доброго старого времени»,
но не все этикетные стороны общения, происхождение
93

которых теряется в веках, утратили свое значение и те-,
перь. К ним относятся, например, сдержанность и скром^
ность при разговоре с кем-нибудь из старших в семье^
подчеркнутые знаки внимания к ним, включая отноше-5;
ние к старшему из братьев — ближайшему помощнику й-
наиболее вероятному преемнику главы семейства. Все
это находит свое отражение в особенностях брачно-!
семейного этикета абхазов, в правилах, которые регу-'-;
лпруют взаимоотношения не только членов семьи, но и.'
соответствующих родственных групп между собой.
Брак был связан у абхазов с целой системой
запретов во взаимоотношениях супругов как между собою,
так и с родственниками каждого из них. Особые
правила определяли поведение каждого из супругов по
отношению к родственникам другого, включая табуирование
имен.
Из брачных запретов прежде всего следует указать
на скрывание молодых от старших с момента обручения
и до завершения всех свадебных обрядов (и даже
позже), известное под названием обычая
избегания.-Причем у абхазов прятались не только невеста, но и жених,
который, в частности, скрывался в брачную ночь, а на
следующий вечер провожатые друзья как бы силою
приводили его к невесте и вводили в специальный брачный
домик под названием «амхара» (амбараK. Однако рано
утром, до рассвета, он снова уходил из дому, чтобы
молодоженов вместе никто из старших не мог увидеть. Это
продолжалось в основном до «примирительной»
пирушки во время «ввода в большой дом», устраивавшейся
недели через две-три после свадьбы на средства
«товарища» жениха (ама^эсшза). Если бы, например, пришлось
в пути неожиданно встретиться со старшими, особенно
из числа сородичей или родственников жены, то жених,
пожалуй, нисколько не задумался бы бросить на дороге
своего коня с седлом, лишь бы не столкнуться с ними
лицом к лицу. Скрывание жениха в первое время после
брака от всех старших, в первую очередь от своих
старших родственников, является едва ли не самым
характерным элементом всего абхазского свадебного ритуала.
Но иногда и после этого муж и жена до года и даже
больше не показывались вместе старшим
представителям своих родов. Мужчине, кроме того, не полагалось
в течение определенного времени показываться отцу
94

¦'.месте со своими детьми. Слабые пережитки обычая
издания кое-где дают себя знать до наших дней.
В числе же более стойких табуаций следует назвать
апрет, связанный с разговором и именами (ахьзшьара).
о традиционных семьях муж и жена в присутствии
третьего лица никогда не должны произносить имен друг
:руга, обращаясь только на: бара — «ты» (ж.), уара —
<:ты» (м.), иара — «он», лара — «она», аг^шэма —
«хозяин», хозяйка, стакуажэ — «моя старуха», сьп;ах,мада —
«мой старик», или просто на ари — «эта», «этот».
Невестка не произносит имен свекра и свекрови и всех
старших родственников мужа4, а о последнем обычно
говорят только во множественном числе. Отца мужа она
называет «владыка» (а^-ду, хах-ду, дадах,), «большой
отец» (дад-ду), а его мать «большой матерые» (иан-ду)
11 т. п. Всем же остальным взрослым близким
родственникам м родственникам мужа, а иногда и ближайшим
почетным соседям она в знак «уважения» дает новые,
обязательные только для нее, подходящие им по «рангу»
м по возможности красивые имена, выбранные по ее
собственному усмотрению (например, какой-нибудь Да-
мей на всю жизнь становится для нее Астамуром и т. п.).
Муж, в свою очередь, не называет по имени не только
жену5, но и своего тестя, тещу и некоторых других
старших родственников жены, присваивая им, как и жена
по отношению к его родственникам, разные почетные
наименования. По древнему обычаю, невестка всю свою
жизнь должна была стоять и молчать в присутствии
свекра «из уважения» к нему и оказывать ему другие
:>наки внимания и почести. При свекрови и других
старших родственниках мужа она могла садиться и начать
разговаривать лишь по истечении более или менее
длительного срока.
Таким образом, обычай избегания у
дореволюционных абхазов, как и у адыгских племен, представлял
собой совокупность запретов в отношениях между
женихом и невестой («скрывание» в течение около года),
между супругами, между родителями и их детьми,
между женщиной и родственниками ее мужа, между
мужчиной и родственниками его жены. При этом, как видно,
одни элементы брачного института абхазов пережиточ-
*ю отражают переходное состояние от группового брака
к парному и индивидуальному (моногамному), другие
черты их брачно-семейиых отношений указывают на раз-
95

витие от матрнлокального поселения к патрилокальному*
что требует особого рассмотрения. :
В советскую эпоху произошли большие изменения
в семейном быту, в том числе имеет место перестройка
и трансформация личных отношений в семье. Это связа*
но со всесторонним социально-экономическим развитием;'
страны, с ростом культуры и образования, укреплениец;
советского образа жизни. Например, все более слабеют
правила избегания6, укрепляются современные формЦ
бытового равноправия женщины в семье и обществе;
Хотя принцип старшинства и сохраняет в значительной:.;
степени свою силу, но и он во многом сильно смягчился
и не носит уже столь универсального характера. Отхо*
дит на задний план консерватизм старшего поколения.:
Вместе с тем не только продолжают сохранять свок*-
силу, но получили дальнейшее развитие некоторые
положительные, разумные и гуманистические традиции,,
такие, например, как уважение к старшим и женщинам,;
забота о престарелых, многие красивые этикетные пра-:
вила в отношениях между людьми (например, абхазка,
особенно если она невестка, знающая традиции, никогда,
не выходит из помещения спиной к людям, а только
повернувшись к ним по возможности лицом). В наше
время сохранилась не столько традиционная
патриархальная власть, сколько ее этикетное оформление при
значительном смягчении очень жестких « прошлом правил,
(например, абхазы стали говорить больше о своей жене
и домочадцах, правда, все еще с некоторыми
извинениями н деланным юмористическим принижением их
достоинств, а если поднимают тост за них, то в переносном,
обобщенном смысле: пусть, мол, здравствуют все дети
п хорошие женщины на земле).
Положение женщины является определенным
показателем прогрессивного развития общества. Еще Шарль
Фурье, разрабатывая проблемы будущего общества,
писал, что развитие дайной исторической эпохи всегда
можно определить степенью продвижения женщин на
пути к свободе, так как в отношениях между мужчиной
и женщиной, между слабым и сильным полом, наиболее
отчетливо выявляется победа человеческой природы над
звериным началом, и степень эмансипации женщины
есть естественное мерило общей эмансипации.
Этот путь к свободе для абхазской женщины был
долгим и тернистым. Домашнее хозяйство по-прежнему
96

почти полностью составляет обязанность абхазских
женщин. В то же время, по сравнению с некоторыми
другими горянками, более поддавшимися влиянию ислама,
абхазки пользовались большей свободой. Они не носили
чадры, не избегали мужского общества, свободно
принимали гостей в отсутствие мужа, «впрочем, — как
тонко заметил Ф. Ф. Торнау, — всегда только в присутствии
какой-нибудь старой родственницы»7. В отличие от
некоторых других горянок (например, абазинок), им не
запрещалась верховая езда, причем пользовались для
ь/той цели специальным «женским седлом» при
соответствующем наряде. Вот что писал В.
Немирович-Данченко в конце прошлого столетня: «Хижина абхазская,
куда мы пристали, состоит из двух половин,, разделенных
таким же плетнем. Отделение прекрасного пола здесь не
так педантично наблюдается, как в других
мусульманских странах. Красивая абхазка сидела в углу, вместе
с сестрой, которая только лицо свое завесила, да и то.
так, не по необходимости, не потому, чтобы это было в
обычае, а чтоб показать, что и мы-де приличия знаем»8.
Следует вместе с тем различать положение
дореволюционной абхазской замужней женщины от положения
девушки, которую оберегали в надежде выдать ее
получше замуж. Прекрасный знаток быта абхазов Н. Аль-
бов в 1893 г. писал, касаясь причерноморских черке-
сов-хакучей (на р. Шахе), что «девушка держится здесь
совершенно свободно — так же свободно, как в
Абхазии»9. В то время как жена завалена домашними
работами, девушка чаще бывает на свадьбах, гуляниях,
посещает своих подруг, ездит к родственникам в гости.
С выходом замуж женщина не порывает связи с
отцовским родом, который в любое время может
выступить в защиту ее интересов, оказать ей моральную и
материальную помощь. Отцовский дом она продолжает
считать своим «большим домом». Имея поддержку со
стороны своего рода, она чувствует себя более уверенно
к доме мужа, и последний не может не считаться в
отношениях с женой с ее родственниками.
Вместе с тем, со стороны мужа, как сознающего свою
силу и превосходство, проявляются элементы своего
рода рыцарского снисхождения к слабому полу. Поэтому
абхазские мужья и в прошлом почти никогда"не
прибегли к побоям и ругательствам. «Настоящий» мужчина
считал это ниже своего достоинства и несогласным с
7- 97

обычаем. В случае обиды или грубого обращения жена;
может потребовать удовлетворения или развода, котси
рый иногда еще и сейчас совершается без всяких фор-;
малыюстей возвращением жены в дом ее родных. В то
же время самовольный развод без достаточной причины
(бездетность, измена и т. п.) не допускается, как и
оставление мужа женой. Бросить жену — значит нанести
обиду всему ее роду, и муж должен дать объяснение
или взять ее обратно. Таким образом, произвол мужа
в отношении жены и в прошлом был в значительной
мере ограничен той поддержкой и помощью, которую она
получала со стороны своего отцовского рода.
В народе женщина пользуется большим уважением,
особенно мать. Оскорбление женщины приравнивается
к кровной обиде. В присутствии женщин совершенно не
допускаются неприличные выражения. Мстить женщине
считается позорным поступком, недостойным мужчины.
Даже самые непримиримые враги избегают убийства
женщин из рода своих врагов. Позором покрыл бы себя
тот, кто, вопреки обычаю, поднял бы руку на женщину,
словом или действием оскорбил бы ее честь. «Хорошая
собака и та на женщину не лает», — гласит абхазская
пословица (Ала бзиа ап^зыс илеишуам). Всадник,
встретившись с женщиной на дороге, должен, если позволяют
обстоятельства, уступить ей свою лошадь. Обязательным
является оберегание беременной, хотя стыдливость
заставляла ее долго скрывать от старших свое положение
(при этом ее выдержке и терпению при тяжелых родах
мог бы позавидовать любой герой, что было отмечено
в свое время К. Мачавариани в таких словах: «Молча
перенести страдания или умереть — иначе позор»).
Замечено, что у абхазов отношения мужа к жене и
родителей (особенно отца) к детям характеризовались
большой сдержанностью. Проявлять публично особую
заботу или ласку к своему ребенку считалось для
мужчины как бы непристойной слабостью. И теперь трудно
иногда бывает переступить грани того или иного
обычая, ставшего, быть может, нелепым, но чтимого
веками. Таково, например, отмеченное выше запрещение
называть мужа по имени (и наоборот) и говорить со
старшими его родственниками. Вдобавок женщине
приходится нести слишком много хозяйственных нагрузок.
В основном на ее плечи ложатся многообразные
обязанности по обслуживанию гостей. А у многих мужчин все
98

те сохраняется чувство ложного стыда, когда дело
кажется помощи и знаков открытого внимания к жене.
; прошлом, по обычаю, мужчина не имел права
оплакать смерть жены, сына или дочери, а жена, в свою
;чередь, также ни мужа, ни детей. Пережитки подоб-
,1>го гордою удаления абхаза от жены и детей и
хмурого с виду отношения к ним кое в чем дают себя знать
! поныне.
Кое-где в абхазских деревнях сохраняются еще не-
угорые отжившие свой век обычаи старины, отголоски
рсюдально-родового быта, находящиеся в противоречии
нашей советской современностью, ставящие женщину
, неравноправное с мужчиной положение, ущемляющие
е личное достоинство, при заметной разнице между ее
сложением до и после выхода замуж. Выполнение
редписаний обычая порой в значительной степени ли-
• :ает некоторых молодых абхазок, попадающих в связи
л замужеством в новую, по традициям живущую семью,
.озможности заниматься тем общественно полезным тру-
и>м, которым они успешно занимались до брака, и та-
шм образом иногда из современных и передовых они
незаметно переходят в ряды отсталых людей.
Это всего лишь отдельные пережитки, и они не мо-
ут изменить общей картины растущего участия абхазки
; трудовой и общественной жизни республики. Все бо-
к>е заметной становится роль абхазских женщин во всех
областях народного хозяйства, в том числе в сфере
производства и управления. Они выдвигаются на
руководящие должности, избираются в правительственные органы.
Пет такой отрасли хозяйства, науки и культуры,
общественно-политической жизни, где бы абхазские женщины
:.д вносили своей доли труда в общее дело
коммунистического строительства. Среди них есть работницы,
колхозницы, представители интеллигенции, деятели науки,
ехники, просвещения, литературы, искусства,
здравоохранения. Многие из них отмечены высокими
правительственными наградами.
Пожилая абхазская крестьянка Мина Барганджия
•'•'1 с. Тамыш, выступая на II съезде Советов Абхазии,
сказала: «Женщина не могла даже сидеть в присутствии
мужчин, ее уделом был домашний очаг, дети. Она в
Мужчине видела не друга, не равного себе, а господина,
Г]одчас очень жестокого. И вот Советская власть
сделала нас, женщин Абхазии, равными во всех правах с
99

мужчинами и.призвала нас наравне с ними к строитель!
ству новой жизни»10.
Все это так, и однако предстоит еще сделать многое
для того, чтобы созданию красивой и содержательной
жизни наших женщин не мешало ничто, в том числе ^
устаревшие народные обычаи, традиции, этикетные пра-
вила.
У нас теперь много говорят и пишут на семейные
темы, о женщине и ее положении в семье и обществе,,
о. том, в частности, что работа, производственный и
бытовой труд отнимают у нее слишком много времени, что
свободных часов на удовлетворение бытовых и
культурных потребностей остается у нее недостаточно. Все это
в неменьшей степени относится и к абхазской женщине,
жизнь которой к тому же обременена многими
старинными обычаями и традициями.
Вспоминается обратившая на себя внимание статья
Ильи Сельвинского «Проза о Прекрасной Даме»,
напечатанная в «Литературной газете» A2 апреля 1967
года). Однажды мы прочитали ее вслух в узком кругу.
Слушали все внимательно, в том числе и маленькая
девочка-третьеклассница, которая то смеялась, то
становилась как-то по-взрослому серьезной, но ни на одно?
мгновение не оставалась равнодушной, хотя и не ведала
имен Беатриче, Лауры, Офелии, Гретхен, Татьяны и дру-:-
гих Прекрасных Дам. В этой статье привлекали строкщ
о женской прелести, о пленительных движениях, о том,
что женская красота — не буржуазный предрассудок, о*
тайне одухотворенности тех, кого на первый взгляд нет*
назовешь красавицами, о внутреннем обаянии,
несовместимом со злобностью характера («доброта — лучшее
украшение женской натуры») и т. д. В конце же автор
заключал: «Теперь при самом строгом соблюдении
равноправия женщины нам нужен культ женского
очарования. Он войдет не только в искусство, но и в
семейный быт. Он очень украсит нашу жизнь. Надо,
повторяю, «идеализировать женщину».
Исторический и нравственный опыт абхазского
народа дает для такой «идеализации женщины» богатый ма*
териал. Вспомним, например, нартскую Гунду
Прекрасную и величественную мать целого народа Сатаней-'
Гуашу — один из самых ярких женских образов в
мировой поэзии, названный А. М. Горьким «гениальным
символом».
100

1 Смирнова Я. С. Семья и семейный быт народов Северного
Кавказа. Вторая половина XIX—XX вв. М., 1983, с. 37.
2 Д. И. Гулиа изобразил трагическую судьбу крестьянина в
предреволюционной Абхазии в рассказе «Под чужим небом» A918).
ц нем говорится, как молодой Елкан — «молочный брат» князя —
;;» преступления последнего был сослан на вечное поселение в Си-
Г»;п>ь. Пришла к нему жена князя-конокрада и говорит: «Вчера
твоего ахупха встречает кто-то; тот узнал под ним свою лошадь и
пожаловался властям. Там муж указал на тебя. Теперь твое дело:
хочешь, погуби его за поганую лошаденку, хочешь, спаси! Вот,
п зале сидит начальник, зайди к нему и дай показания, как
желаешь. Если, в крайнем случае, будет плохо, твой ахупха постарается,
чтобы ты не пропал за какого-то гнилого коня». Елкан, сбитый с
ю..'ку, решил, что не остается выбора для него; если он не примет
ил себя преступление князя, то потом пострадает не меньше. Это
стоило ему жизни. Как дорого обходились крестьянам аталычные
отношения с князьями говорит и такой факт. В XIX в., когда умер
князь Соулах (с. Калдахвара), воспитатели последнего из фамилии
Варцыц в течение нескольких дней подвергали себя истязаниям,
причем одна из молочных сестер решила было в отчаянии даже
наложить на себя руки, а мужчины в знак глубокого траура
обезобразили себя: начисто обрили себе не только головы и бороды, но и
брови. И это в то время, когда брить бороду считалось недостойным
мужчины. Видимо, с этим обычаем связаны слова проклятия, кото-
рис можно услышать еще и теперь из уст женщин: «Чтобы обрил
(обрила) ты себе голову!» («Ухы усааит!», «Бхы бсааит!», «Хса!»).
3 Как бы пи был беден абхаз, свои дела по созданию семьи он
начинал с того, что непременно строил себе поодаль (на расстоянии
не менее 15—20 метров) от т и. «большого дома», где жили
родители, свою небольшую, но обязательно отдельную конусообразную
плетеную хижину «амхару» в качестве специального брачного
поношения, куда старшие не заходили и где протекала вся личная
жизнь молодоженов вплоть до выделения из большой семьи и
образования самостоятельного хозяйства. Основной смысл этого весьма
разумного и деликатного обычая морально-эстетический: чтобы лич-.
пая интимная жизнь молодых была надежно «упрятана» от посто-
ронних глаз и чтобы спали они ночью не под одной крышей со
старшими. Теперь функции амхары перешли на одну из наиболее
изолированных комнат современного дома. Характерно, что и само
1'лово «амхара» в дословном переводе означает «неслышание», хотя
генезис его пока еще остается не окончательно выясненным. Однако
каким бы загадочным и сложным ни является этот архаический
в своей основе институт, доживший у абхазов местами вплоть до
101

нашего времени, он предстает перед нами как один из ярчайщй^
показателей высокого нравственного и эстетического развития тог&
народа, который является его создателем и носителем. ?*
4 В прошлом, а кое-где и до сих пор, жена избегает произнф
шения вслух и фамилии материнских родственников своего муж$
(лхада ианшьцоа рыжола лхоомызт). д
5 О своей жене он часто говорит и в форме иносказаний: «мать
детей (ахучкуа ран) (имеются в виду его собственные дети), «до*
ма находящаяся (аоны икоу), «моя старушка» (стакуажэ), «мо&
мукомолка» (сылагаса), а жена о муже соответственно — «отец де'1
тей» (ахучкуа раб), «ваш отец» (шэаб) и т. п. Г
6 Хотя кое-где в Абхазии, как и у адыгов, «и по сей день не*
которые мужчины из числа старшего поколения живут, не обмол^
вившись с невесткой ни единым словом» (Б. X. Бгажнаков. Указ».
соч., с. 140). *
7 Торнау Ф. Ф. Указ. соч., с. 72. V
8 Немирович-Денченко В. Море. Абхазское поморье. М., 1894|.
с. 233. '*
9 Альбов Н. Ботанико-географические исследования в Западное
Закавказье в 1893 году. — «Записки Кавказского отдела император!
ского Русского географического общества». Тифлис, 1894, т. Х1У|
с. 139.
ю ЦГА Абх. АССР, ф. 1, д. 10, л. 55.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ГОСТЕПРИИМСТВО
Гость приносит семь счастий.
Абхазская пословица
Нигде, пожалуй, обычаи и обряды, включая правила
традиционного этикета, не проявляются так якро и
выпукло, как в сельском семейном быту, особенно в
институте гостеприимства горцев, потому что горы — это не
только роскошные пастбища и целебные эндемичные
растения, но и надежные убежища многих редких
элементов духовного наследия наших предков.
Гостеприимство (асасра, асасдкылара), согласно
вековым абхазским народным понятиям, — священный
закон, обязательный для всех. Человек может обладать'
псякими добродетелями, но достаточно ему не быть
хлебосольным и гостеприимным, чтобы оказаться морально
осужденным и в какой-то мере ущербным в своем
обществе.
В силу таких традиций абхазское гостеприимство,
как выразился известный грузинский историк прошлого
столетия Дм. Бакрадзе, носило еще в XIX в. «характер
гостеприимства времен Гомера». Г. Рыбинский сообщал
в конце того же века, что на всякого гостя абхаз
«смотрит как на божью благодать, ставит на стол все свои
достатки и ухаживает за ним с известным
церемониалом». При этом ои говорил о «чисто французской
вежливости и предупредительности» абхазов1. А. В.
Немирович-Данченко писал: «Возьмите вы любого
крестьянина—грузина, абхазца, горца,— как он красив, ловок;
как он сумеет всюду и при всякой обстановке отстоять1
свое достоинство, не растеряться, не ударить в грязь
лицом! И в этой бедной семье абхазского поморья мы
103

встретили такой изящный прием, как и в других местах
горного Кавказа. Обитатель этого шалаша нисколько не
стыдился своей бедности, и владетельный принц едва ли
мог бы примять нас с таким же достоинством и
радушием...»2. Таких высказываний очень много, и все они
свидетельствуют о щедром и бескорыстном, а вместе
с тем церемониальном традиционном гостеприимстве
абхазов.
В первую очередь следует отметить, что, согласно
вековым понятиям народа, гость не может, разумеется,
предложить деньги или какую-нибудь иную плату за
прием или услуги. Это значило бы серьезно обидеть
хозяина. Можно в любое время остановиться у каждого,
но лишь в качестве гостя, и ему подадут все, что есть
в доме, сделают все возможное, чтобы он хорошо
провел время и спокойно отдохнул, причем помощь соседей
сделает незаметным недостаток средств или отсутствие
хозяина или хозяйки дома, куда пришли гости.
«Приветливость и гостеприимство абхаг.цев вошло в
поговорку,-—писал в 1944 году цитированный вышд А. И.
Мостков, проработавший много лет в Абхазии сельским
врачом,— и нередко переходит даже меру. Как бы вы ни
спешили, вас не отпустят без угощения, которое
принимает иногда характер целого пиршества с тостами,
речами, и это, конечно, не только по отношению к более
или менее почетному гостю. Благодаря удивительному
гостеприимству абхазцев, даже бездомные босяки,
странствовавшие по шоссе от Сухуми в Новороссийск и
обратно, находили довольно радушный прием: абхазцы их
кормили и вдоволь им давали вина, не требуя от них за
это работы»3.
Гость может посетить любой дом по приглашению
или без него. Что касается первого случая, абхазы чтут
обычай приглашения гостей. Если мимо жилища абхаза
следуют люди своей дорогой, то он выходит к ним,
приветствует их традиционным «Добро пожаловать!» (Бзи-
ала шэаабеит!L и просит зайти к нему: «Заверните к
нам — будем хозяевами!» (Шоымаьахыщ, хап^шэымаза-
аит!). Эти же слова, которыми начинается сложный
церемониал всякого гостеприимства, произносит он не
только вблизи дома, но и в любом месте своего села,
встретившись и приветствуя представителей другой
общины.
И вот так или иначе приехал гость, на которого, по
104

словам Г. Рыбинского, абхазы «смотрят как на божью
благодать», считая его «приносящим семь счастий»
(Асас бжь-насыгьк ицуп), вообще самым дорогим
существом (Ап^суа изы асас д-Ублаауп). И стар, и млад
выходят навстречу. Словами «Добрый день!» (Мшыб-
:ша!) гость непременно первым приветствует хозяев.
;<Добро тебе видеть! Добро пожаловать!» (Бзна убеит!
{Ззиала уаабеит!), — столь же обязательно отвечает
старший, а за ним и другие старшие члены семьи. И это
нечто большее, чем простая форма вежливого
обращения. Ибо достаточно кому-нибудь не приветствовать
положенным образом встречного, чтобы не на шутку
его обидеть. Женщины, обведя рукой вокруг головы
гостя, как бы магически перенося на себя его
недуги, целуют его в плечо, слегка прикасаясь к нему.
В этом случае и мужчина, в свою очередь, также
предельно легким прикосновением целует ее в голову или
в лоб. В прошлом же абхазы, как и адыги, вообще не
придерживались таких широко распространенных в
мире обычаев, как поцелуй, приветственное обнажение
головы и рукопожатие, которые только с не очень
давнего времени стали все больше входить в привычку.
Для приема гостей в старину строился специальный
дом во дворе под названием «асасааирта», то есть
«место, куда приходят госты». И теперь гостя принимают
в лучшем помещении, специально отведенном для него,
сохраняющем свое старое название (асасааирта).
Обычно теперь им служит зал так называемого «большого
дома».
Гостя приглашают войти в этот дом. Но кто же
должен «идти впереди» (аг^хьагылара), кому принадлежит
право первым переступить порог? Несмотря на то, что
обычаем этот вопрос давно решен в пользу старшего
хозяина, последний никак не спешит воспользоваться
своим правом, вежливо уступая дорогу посетителю. И
гут начинаются грозящие затянуться взаимные уговоры
и приглашения (унеи-снеи).
— Проходи, да приму я на себя твои беды! (Упеи,
уххь згеит!), — говорит хозяин.
— Как это можно! Ты хозяин — тебе и идти первым!
(Ибалома, уара уагьшоымоуп!), — отвечает тот.
В разных вариациях это повторяется несколько раз,
и, наконец, глава семьи, а за ним и главный гость,
входят в дом. Следующие за ними проделывают то же са-
105

мое, с учетом близости родства (например, материнская
родня пользуется особым почетом, независимо от во$
раста) и старшинства (еибарП)Шны), но уже без излицA
них церемоний. %
Гостя усаживают на почетном месте, тогда как сами
хозяева, в том числе иногда даже глава семьи, садятс^
не сразу — ведь даже патриарх рода будет стараться
присесть не раньше, чем это сделает гость, а члены сё~
мьи помоложе, несмотря на уговоры посетителя, про'*,
должают стоять. Это стояние перед гостем, как и вста|
вание при появлении каждого взрослого постороннего
человека (ахадгылара), считается признаком глубокого
уважения к нему. >
Согласно абхазским традиционным правилам поведеА
имя, не встать, когда заходит человек, значит проявить;
к нему неуважение и даже в известном смысле
оскорбить его. Причем встают как хозяева, так и гости при
каждом появлении человека, если даже последний был*
уже здесь и только что вышел. Когда заходит кто-нибудь;!
из своих молодых людей, старший не обязан вставать-;
Но если присутствует при этом гость, стоя встретивши^
появление молодого человека, то и старик приподнимав
ется с места — не столько для молодого, сколько из-з4;
того, что хозяин не может сидеть, пока на ногах $гй
гость5. ^
Изысканный прием, оказываемый гостю, имеет самые;,
разнообразные проявления. С момента прихода гостя Щ
вплоть до прощальных минут, как бы долго это пи дли-!:
лось — день, два или больше, — он должен находиться—/!
особенно если речь идет о важном госте из дальних мест]
(асас дахь) — в центре внимания всего семейного кол-?
лектива, а частично также их ближайших родственник;,
ков и соседей, которые по этому случаю также отклады+й
вают в сторону свои дела.* Нередко приглашают почету;
ных соседей, чтобы посидели с гостем и развлекали егр1
приятными беседами, оказывая ему почести; тут же с*':
ним находятся и старшие члены семьи. Женщины и мо-](
лодежь готовят в кухне угощение, причем если в честь,-
гостя режут кур, козла, барана и пр., то это должно';
быть сделано незаметным для него образом, чтобы он,,'
действуя в свою очередь согласно обычаю, не стал бы
уговаривать их не утруждать себя. >
В доме, где остановился гость, должен царить поря-:
док: говорят без нервозности, пререканий, стараются!!
106

ходить потише, не топая ногами. Не допускаются также
неуместные шалости и игры молодежи и детей,
присутствие которых, как и женщин, там, где находятся
старшие, вовсе не обязательно. Лучшее место за столом и
просто во время отдыха, лучшая пища, лучшая
постель— все это для гостя. Если последний приехал на
коне6, то он может не беспокоиться о нем — все, что
надо, не упустят сделать хозяева: расседлают лошадь,
накормят, напоят и отведут на огороженное пастбище, а
зимой будут содержать в специальном помещении
(агехра).
Одна из главных обязанностей хозяина, принявшего
гостя, — это защита его жизни, чести и имущества от
посягательств со стороны кого бы то ни было, иногда
даже с риском для собственной жизни7. Если даже
гость, злоупотребляя своими «неограниченными
правами» (Асас ииуа-иихэо дакуихуп), позволяет себе
лишнее в некоторых своих словах и действиях, хозяева
должны относиться ко всему этому с максимальной
снисходительностью и терпеливостью (Асас дмыцхухаргьы агь-
шэма дичэдроуп). Но такие случаи весьма редки, и, как
правило, отношения гостя и хозяев отличаются
взаимным уважением и деликатностью (Асаси ап>шэмеи
сибар'ееироуп). При этом не принято расспрашивать
гостя, откуда и куда он держит путь, каковы цели его
путешествия. Такой «допрос» считается неуместным и
неделикатным любопытством. Это заметил еще Ф. Ф. Тор-
нау: «Чужого человека принимают, не спрашивая кто
он, откуда и куда едет, пока он сам не сочтет
необходимым объявить об этом, иногда только за тайну,
одному хозяину, имея причины скрыть свое имя и свои дела
от посторонних людей»8.
У того же Ториау описан любопытный факт горского
гостеприимства, относящийся к середине тридцатых
годов XIX в.: «Правила вежливости, соблюдаемые
черкесом", ко:да он принимает гостя, — пишет автор, — так
ярко обрисовывают его гостеприимный быт, что я не
могу упустить случай рассказать о приеме, сделанном
мне Сндовым. Надо начать с того, что в глазах горца
нет такой услуги, которая могла бы унизить хозяина
перед гостем, сколько бы ни было велико расстояние их
* Под черкесами Ф. Ф. Торнау в данном случае имеет в виду
собственно абазин и абхазов.
107

общественного положения. Звание тут не принимается
в расчет, и только самые малые оттенки означают
разницу в приеме более редкого или почтенного гостя. Я
принадлежал на этот раз к числу не только редких, но
совершенно небывалых гостей. Перед дверьми куиах-
ской Сидов соскочил с лошади для того чтобы держаты
мое стремя, потом смял ружье и провел меня на место,
обложенное для меня коврами и подушками, в почетном
углу комнаты. Усевшись, мне следовало промолчать
несколько мгновений и потом осведомиться о здоровье
хозяина и Ловов, которых со мной познакомили. У горцев
считается неприличным для гостя расспрашивать о
жене и детях. От моего приглашения садиться, все, как
водится, отказались на первый раз. Скоро подали умыть
руки, и вслед за умыванием был принесен ряд низеньких
круглых столов, наполненных кушаньем. Я пригласил
вторично Сидова и Ловов сесть со мною за стол. Хозяин
решительно отказался в знак уважения ко мне и все
время простоял в кунахской, не принимая участия в обет
де; Ловы, будучи сами гостьми, сели около стола.
Черкесы употребляют для молока деревянные ложки,
говяжий отвар пьют из ковшей, а все остальное едят
пальцами, из одной большой миски, поставленной посреди
стола и обложенной вместо хлеба кусками густой
просяной каши. Говядину режут ножом, который у каждого
имеется в ножнах кинжала. Число подаваемых блюд.
увеличивается со значением гостя: их было так много,
что я не успел пересчитать. Обед состоял из вареной
баранины, говяжьего отвара, разных яичниц, молока
десяти различных приготовлений, вареных кур с подливкой
из красного перца, жареной баранины с медом,
рассыпного проса со сметаною, буйвольего каймака и сладких
пирожков. Черкесы пьют только воду, брагу или кумыс,
так как вино им запрещено кораном. По правилам
черкесской вежливости, никто не касается до кушанья
прежде старшего гостя, и когда он кончил, все сидящие
с ним за одним столом также перестают есть, а стол
передают второстепенным посетителям, от которых он
переходит дальше, пока его не очистят совершенно,
потому что горец не сберегает па другой раз что было
однажды приготовлено и подано. Чего не съедят гости,
выносится из кунахской и отдается на дворе детям или
невольникам, сбегающимся на каждое угощение. Место
имеет большое значение в черкесском приеме. Для того,
108

чтобы дать мне первое место и в то же время не
обидеть старика Хаджи Соломона, гостя из дальней
стороны, которому лета давали преимущество надо мною, его
поместили в другой кунахской и угощали особенно»9.
Кавказские феодалы нередко пользовались формой
традиционного гостеприимства для регулирования
своих взаимоотношений, заключения брачных союзов,
решения политических вопросов. Так, владетель Абхазии
Михаил, возвращаясь из Кутаиси в 1831 г., был
приглашен в гости мегрельским князем Ник. Дадиани,
которого абхазы подозревали в умерщвлении самурзакан-
ского владетеля, причем пир продолжался двое суток
«со всею роскошью края, где достоинство угощения
соразмеряется по количеству выпитого вина»10.
Как мы видим, главнейшим элементом ритуала
гостеприимства является все-таки угощение, хлеб-соль
(ачеицьыка). Каждая семья старается приберечь хоть
что-нибудь для неожиданных гостей. Так рачительные
хозяйки припрятывают, например, пшеничную муку,
сыр, сладости, фрукты, водку в бутылках, зашитых
подчас в самодельные сетчатые сумочки, а во дворе
гуляют куры, ревниво оберегаемые от родных детишек,
которые, может быть, давно уже не имели мяса в своем
рационе11. От хозяйки не должен отставать и хозяин
в сбережении «доли гостя» (асас иху). На нем лежит
обязанность подать гостю главное блюдо абхазского
стола — мясо и вино. Если вина мало, то в обычные дни
домашние его не пьют, если его нет и вовсе, то
покупают или занимают у соседа. Козленка или другую
скотину также редко режут для себя — сберегают для гостей,
а если их нет в хозяйстве, в спешном порядке
приобретают где-нибудь на стороне и режут так, чтобы гостям
это было незаметно (во избежание мнимого или
действительного сопротивления со стороны последних),
причем свежеотрубленная голова, которую иногда как бы
невзначай показывают гостю, должна убедить в том,
что скотина была зарезана специально в его честь.
Вполне возможно, что гость совсем не ест мяса. Но
это не мешает хозяину быть довольным собой: он,
выполнив высшее требование традиционного
гостеприимства, уже положил на стол перед гостем лопатку и
другие наиболее почетные части убитого животного. Самое
лучшее и престижное для обеих сторон,, что может
сделать абхаз по случаю прибытия к нему важного гостя,—
109

это зарезать ему быка (ацэ изишьит). Одним словом,
все лучшее, что имеется дома из продуктов питания,
должно быть подано на стол, ибо «то, что укрыто от
гостя, принадлежит дьяволу» (Асас ицэущэахыз а&стаа
итэуп).
В начале 30-х годов XIX в. абжуйский удельный
киязь Алыбей Шервашидзе принимал у себя в Тамыше
русского генерала Вакульского во время его проезда
из Мегрелии в Сухуми. Это гостеприимство и связанные
с ним игры описаны у Фр. Дюбуа так: «Но вот под
ножом рослого и сильного абхаза падает откормленный
бык; изрубив тушу на* громадные части и затем сварив
их и изжарив, старательно выбирают самый большой
кусок и ставят перед генералом; каждому из его свиты
подают кусок меньшего размера. К сожалению, нет Ми-
лона Кротонского, чтобы поглотить эти громадные
порции, но генералу и тем, кто удостоился чести угощения,
хорошо известны обычаи страны; они едят и в то же
время отрывают лакомые части и бросают их тем, кто
принадлежит к более низкому рангу свиты; эти люди
стоят в чаянии получить лакомый кусок, почтительно
окружая стол и ожидая своей очереди. Бросая, каждый
называет по имени того счастливца, которого желают
одарить. Названный низко кланяется и ловко
подхватывает на лету назначенный ему кусок: не подхватить и
дать ему упасть, означало бы нарушить хороший тон и
нанести большую обиду. Эти громадные почетные куски
подавались у Алыбея на больших плетенках из ивовых
прутьев с двумя деревянными перекладинами для того,
чтобы было удобнее их переносить. Чем больше
уважения желают здесь оказать гостю, тем больших
размеров животное закалывают»12.
Следует заметить, что иной не в меру щепетильный
гость мог не на шутку обидеться, если бы вздумали его
угостить мясом животного, зарезанного пусть и в тот же
день, но по другому поводу, либо в честь
предшествовавшего гостя13.
Немаловажной задачей является и развлекательная
часть гостеприимства. Продолжим приведенную выше
характерную цитату: «Для развлечения генерала была
устроена пляска. Бросить пляску, выйдя из круга,
большой стыд. Мне не раз приходилось видеть, каких
невероятных усилий стоило участнику танца удержать за
собой поле битвы. Генерал попросил одну даму, которая.
ПО

тйм присутствовала, принять также участие в пляске;
\.ке с час она выступала в танце для двоих с молодым
Абхазцем, выказывая всю свою грацию и желая утомить
гаицора, но он в свою очередь не хотел сдаваться.
Закутанная вместо вуали своим большим белым суконным
,латком, закрывавшим ей лицо, она задыхалась; колени
ое подгибались; она была уже близка к обмороку.
Генералу пришлось заступиться за нее перед молодым
человеком и уговорить его признать себя побежденным»14.
Застолье у абхазов начинается и кончается обрядом
>мовения рук, которое является одним из традиционных
элементов церемониала гостеприимства. Казалось бы,
что может быть проще, но это не совсем так, в чем
убеждает нас следующее краткое описание.
Кто-нибудь из молодых членов семьи, обычно дочь
или невестка хозяина, берет в одну руку кувшин с
водой, а в другой держит мыло, чистое полотенце
перекинуто через плечо (его подает иногда другая девочка),
и подходит к гостю. Все встают. Между почетным
посетителем и старшим в доме происходит сцена, во время
которой они приглашают друг друга совершить
омовение первым. «Помой руки, да приму на себя твои бе-
чы!» — просит хозяин, на что другой отвечает: «Как
можно раньше тебя, ты — хозяин!» Подобные взаимные
излияния повторяются неоднократно, и, наконец, хозяин
(или другой старейший местный житель), уступая
обычаю, начинает омовение. При этом он стоит, если не
очень стар, в знак ответного уважения к вставшему
гостю, несмотря на то, что последний не упустит своей
обязанности и вежливо пригласит его совершить указанную
процедуру сидя. Когда очередь доходит до гостя,
который всегда должен быть первьш после старшего из
хозяев, он снова отказывается от омовения, пока не сядет
на свое место старший, только что помывший руки. Если
сам гость не стар и уже в достаточной мере проявил
внимание к старшему, ему в конце концов удается
уговорить его. Но может быть, что последний, желая в.
свою очередь выразить свое высокое почтение к гостю,
решительно отказывается выполнить его просьбу. Такой
церемониально-дружелюбный диалог грозит затянуться
на несколько минут, если не более, но он почти
неизбежен. После того, как оба помыли руки, они могут
занять свои места за столом, помня о том, что пока столь
Уважаемые люди находятся на ногах, остальные не мо-
111

112

113

гут позволить себе совершить омовение. Следует еще
иметь в виду, что все это, хотя и в более сокращенной
форме, повторяется между остальными
присутствующими, которые приглашаются к столу и ждут своей
очереди. Ввиду продолжительности всей этой церемонии
стынет накрытый стол, люди устают от стояния, особенно
девушка, .поливающая воду. Но обычаю нет никакого
дела до всего этого: традиция важнее, чем самый
вкусный горячий обед или утомление обслуживающего
персонала.
Немаловажное значение придается также и тому, кто
какое место по праву должен занимать за столом и кто
с кем рядом может быть посажен. При этом исходят
главным образом иЗ того, что младшие из уважения к
старшим не должны садиться с ними рядом, а
подальше, на почтительном расстоянии от них. Учитываются,
однако., не только возраст, но и родственные отношения.
Например, сын не должен сидеть рядом с отцом, зять —
с тестем, племянник — с дядей по линии матери и т. д.
Старейший из хозяев занимает самое почетное место
в «головной» (аха^ы) части стола, то есть место,
наиболее удаленное от входа в помещение, справа и слева
от пего — гости, старшие соседи, размещенные по
старшинству, а в «хвостовой» части (адыхуахь), то есть
ближе к двери, располагаются остальные. В былые времена
женщины-хозяйки, за исключением представительниц
«высшего» сословия, не садились с мужчинами за стол,
они ели позже, где-нибудь в незаметном уголке или в
другом помещении, довольствуясь остатками трапезы.
Но сейчас это положение меняется.
Из почтения к гостю младшие хозяева — младшие
братья или сыновья главы семьи — не садятся за стол,
они должны обслуживать застолье, особенно если с
гостем уже сидят отец и другие старшие сородичи и соседи.
Они сядут (также по старшинству) лишь тогда, когда
все подано, и гости немного закусили, а главный из
присутствующих гостей в традиционной форме достаточно
настойчиво пригласил их к столу. Однако и в том
случае последуют вежливые отклонения приглашений,
благодарственные поклоны, переговоры и пр. При всем том,
по крайней мере один из младших членов семьи,
принимающий гостя, проведет весь вечер на ногах, если
даже это и не связано с обслуживанием застолья. За
столом один за другим следуют тосты в честь гостей и
114

хозяев (о застольном этикете, включая заздравные
тосты, еще будет сказано ниже).
Но и женщины вовсе не совсем изолированы от
общения с гостями. Вот, например, слова очевидца,
который в 1925 г. наблюдал быт бзыбских абхазов: «Если вы
поднимете тост за какую-нибудь из присутствующих
девиц или женщин, она обязательно пьет благодарность,
;.! вы должны взять со стола кусочек мяса, сыра или
чего-нибудь еще и подать ей. Принимая от вас кусок,
она обычно делает благодарственное мановение правой
рукой. Иногда к шумному, несколько опьяневшему
столу чинно подойдет пришедшая из амацурты старуха-
хозяйка. Тотчас поднимается тост за ее здоровье, она
с достоинством отвечает, выпивает рюмку водки и
садится за стол, принимая участие в общей беседе, но
сама ничего не кушая»15. Все это без особых изменений
наблюдается по сей день.
Когда гость накормлен и напоен, ему готовят лучшую
в доме постель. В старину хозяйская дочка или жена
омывала гостю ноги и помогала снимать одежду. Это
был, конечно, унизительный для женщин обычай.
«Теперь обычай этот, конечно, упростился, но все же
раздеваетесь и ложитесь вы в присутствии женщин, которые,
пробыв в комнате еще некоторое время, посмеются
между собой, поправят на вас одеяло, слегка пригасят
лампу и, наконец, выйдут, пожелав вам спокойной ночи»16.
Как было уже .отмечено, жизнь и достоинство гостя
защищаются и оберегаются хозяином и всей его
родственной группой. Оскорбление гостя равносильно
оскорблению его самого, причем по отношению к гостю все
жители данного поселка тоже считаются как бы
хозяевами (апэшэма игъшэмацэа). В частности, они
встречают и приветствуют гостя в доме соседа словами «Добро
пожаловать» (Бзиала уаабепт!) точно так же, как если
бы он находился в их собственном доме.
Если говорить о старинной традиции, человек мог
жить в гостях сколько ему угодно и даже, как
рассказывают, не имел права уехать до тех пор, пока хозяин не
преподнесет ему публично подобающих подарков —
оружие, лошадь и пр., а также все, что ему понравится
в доме. С этим было связано происхождение старинной
поговорки: «Приход гостя — его дело, уход же — дело
хозяина» (Асас иаара — иара иусуп, ицара — ап^шэма
иусуп). Для того, чтобы раздобыть подарки —мирным
115

или насильственным путем где-нибудь на стороне, — хог|
зяину приходилось отлучаться иногда на несколько дней]
а гость тем временем ожидал его дома (эти требования^
конечно, не касались представителей самого низшего со*
словия, которых обычно гости не посещали, да и сами
они по гостям не ходили).
Когда гость покидает гостеприимный дом, все
выходят за ним во двор. Молодежь поддерживает ему
стремя, если он приехал верхом, а он садится на лошадц
обернувшись лицом к дому. Хорошо, если гость перед
отъездом покажет свое искусство в верховой езде и
оставит на память следы копыт своего коня на зеленой
лужайке перед домом. Ни один абхаз не покинет преде-;
лы гостеприимного двора, не сказав напоследок «Абзи-
аразы!», то есть «Всего хорошего!» или «До следующей'
благополучной встречи!» Того же самого желают ему
в ответ. В прошлом хозяин провожал гостя до границ
общины и даже далее. Могло однако быть и так, что
гость был принят неважно, зато провожали его самым;;
усердным образом, о чем говорится в меткой пословице^
«Плохой хозяин далеко провожает» (ап^шэма бааг^сы'-
днаскьага&хоит). ^
Гость, как сказано, считался особой неприкосновен-!
ной, если даже он был врагом. По преданию, на каких-
то многолюдных торжествах во время конноспортивных
соревнований двое поссорились, и один из них был убит.
Убийца скрылся. Спасаясь от погони, он вбежал в пер-;
вый попавшийся двор, признался хозяину во всем, что*
он совершил, и попросил спасти ему жизнь. Старик, не
долго думая, спрятал гостя в надежном месте. Вскоре*
после этого к нему во двор въехала траурная процессия,'
с окровавленным телом его сына. Как выяснилось, сын
был убит именно тем человеком, которого он только что;
укрыл, спасая его от мести. Несчастный отец, после
похорон сына, когда все разошлись по домам, вывел убий-;
цу из темницы и сказал ему: «Ты убил моего
единственного сына, но ты доверился мне, был моим гостем, и я
не могу втоптать в грязь свою хлеб-соль. Дарую тебе
жизнь. Уходи, пока не заметили тебя мои родичи. И
смотри, больше мне на глаза не попадайся»17.
По верованиям абхазов, даже высшие силы не смогли
нарушать правил гостеприимства. Выражения: «Ты—-
гость своего создателя» (узшаз уисасуп), «Ты гость
бога» (анцоа уисасуп) показывают, согласно старым
116

понятиям, что даже бог не в состоянии преступить
закона гостеприимства, и он никому не может позволить
тронуть того человека, который отдался его
покровительству как гость. Вот почему преступники часто
прибегали к покровительству наиболее чтившихся капищ и
святилищ абхазских богов.
Как мы видим, традиции и обычаи выступали
регуляторами взаимоотношений между людьми даже при
чрезвычайных обстоятельствах, которые служили своего
рода проверочными экзаменами стойкости и
положительного значения традиций. Даже такой жестокий закон
обычая, как кровная месть, не освобождал от
обязанности уважительного отношения к человеку, особенно
к гостю, а также к пострадавшему и униженному, чтобы
максимально пощадить его оскорбленное самолюбие,
лишний раз не задеть его человеческого достоинства.
«Врага убей по совести (по-человечески)» (Уа$а ламыс-
ла дшьы), — гласит абхазская пословица.
Вековой традицией были четко определены принципы
взаимоотношений между противоборствующими
сторонами, победителями и поверженными, включая грубо
нарушивших традицию гостей. Враги должны были
также придерживаться некоторых обязательных неписаных
правил. Так, если обидчик где-нибудь случайно
встречал обиженного, то он не мог первым напасть, а вправе
был только обороняться, обязан был уступать ему
дорогу, а в людных местах или в доме у постороннего
должен был тотчас же уходить, как только покажется
обиженный. При встрече врагов право первого выстрела
принадлежало обиженному, причем убийца был обязан
привести в порядок убитого (дирееиуан), накрыть его
буркой, сообщить родственникам вовремя о его судьбе,
чтобы уберечь труп от зверей и т. п. Противнику мстили
явно и тайно, как позволяли обстоятельства. Но
убийство из-за угла считалось недостойным. Имело значение
и употребляемое оружие. Например, убийство палкою
считалось для родственников убитого более тяжким
оскорблением, нежели убийство огнестрельным оружием,
кинжалом или саблей. Более того, если противник не
был готов к отражению нападения, в частности,
застигнут врасплох невооруженным, стрелять в него не
полагалось.
По преданию, один убийца, скрывавшийся от
неотступного* преследования родственников убитого, однаж-
117

ды тайком пришел к себе домой, чтобы выкупаться ц
сменить одежду. Он разделся, а жена, поливавшая ему
воду во время купания, выразила опасение, что мстите-,
ли могут воспользоваться этим моментом и подстрелить
его. На это он ответил: «Мои враги не из тех, которые,
могут поднять руку на нагого». Преследователи в это
время действительно были за дверью, но, увидев врага
в таком беззащитном состоянии, повернули обратно иг
ушли.
Гостеприимство нашло широкое отражение в
абхазском фольклоре. Вот несколько поговорок: «С гостем
семь счастий приходит», «Кого часто гости посещают,;
у того котел пустым не бывает», «Гость волен делать;
что захочет» и т. д.
Согласно одной легенде, к снегирю пришли гости, на
у бедной птички не оказалось ничего, чем бы их угос~.
тить. Тогда она, не задумываясь, порезала себе шею,
чтобы кровью своей накормить гостей. Вот почему,
гласит эта грустная, но красивая легенда, у снегирей на,;*
шее красное пятнышко.
Что, казалось бы, можно сказать против священного-
закона гостеприимства? Ничего, если бы люди всегда
соблюдали меру, больше считались со временем,
условиями жизни и работы наших современников,
материальными и физическими возможностями хозяина и,
особенно, хозяйки дома, не увлекались банкетоманией с
обязательным приглашением «высшего начальства»:
и т. п.
Участники собрания апрельского A973 года)
партийного актива Грузии решительно осудили извращения в
проявлениях гостеприимства и других добрых народных
традиций. Эти извращения наблюдаются, в частности,
в устройстве дорогостоящих угощений, пышных свадеб,
имении, поминок. Выступавшие говорили, что надо
бороться с такими фактами, когда приезд комиссий или
бригад «сверху» сопровождается нескончаемыми
пиршествами порой не за счет сбережений хозяина, а за
счет колхозов, совхозов, предприятий и учреждений, что
создает благоприятные условия для хищений под
предлогом покрытия расходов на «традиции»18. И вообще,
что за цена доброте за чужой счет? Принцип подлинно
народной доброй традиции гостеприимства таков:
встретить гостя пусть скромно, но от души и из своего
кармана. Это не означает, конечно, что надо целиком отка-
118

заться от утвердившихся у нас новых, общественных
форм гостеприимства. Напротив, их следует развивать и
далее, они содействуют укреплению дружбы между
отдельными коллективами и целыми народами, их
сближению и взаимному обогащению. Надо только соблюдать
меру, избегая излишеств, и не давать любителям
наживы использовать новую форму дружественного общения
людей в своекорыстных целях. Гостеприимство
наизнанку— обильная хлеб-соль, оскверненная бесцеремонным
нажимом, о чем сообщалось и в печати, — абсолютно
несовместимо с подлинно народными нравами и
традициями нашего края.
Но даже наше прославленное и, казалось бы,
священное гостеприимство подвергается нередко
искажениям. Ряд несовместимых с советским образом жизни
действий и поступков — погоня за «теплыми местами»,
угодничество, карьеризм, стремление к обогащению, к
обретению «сильной спины» — «совершаются, — как было
отмечено в указанном выше постановлении ЦК КП
Грузии,— под маркой национальной традиционности и
особенности («культ гостя», «широта натуры», «культ
вина», «семейная традиция» и т. д.)». Слова этого
постановления о «грубом извращении... понятия грузинского
гостеприимства, которое не правомерно загоняется,
втискивается в пределы многолюдного и многочасового
застолья», сопровождаемого «лживыми, фарисейскими
тостами в угоду отдельным лицам», об организации
грандиозных приемов и банкетов, непомерно пышных свадеб,
именин и т. п. можно в полной мере отнести и к
Абхазии. А ведь гость, по абхазскому народному поверью,
приносит семь счастий, и одно из них — радость
искреннего и бескорыстного дружеского общения за столсш.
Отчасти уже говорилось о том, что древний закон
гостеприимства получает дальнейшее развитие в новых
условиях. Посещая друг друга, колхозники
обмениваются своим опытом. Так, в начале 1949 года
представители колхоза «Дурипш» Гудаутского района побывали
в Окумскои сельскохозяйственной артели им. В. И.
Ленина Гальского района. Внимательно знакомились они
с хозяйством и условиями работы в этом передовом
колхозе республики. Вернувшись к себе, делегаты
рассказали о виденном в Окуми и было решено: догнать окум-
цев. И слово свое они сдержали. В правлении колхоза
хранится, как реликвия, книга-альбом многочисленных
119

почетных гостей и посетителей Дурипша. В ней
оставили свои трогательные надписи многие выдающиеся
партийные и государственные деятели Советского Союза и
зарубежных стран со всех концов мира. Здесь бывали,
например, Фидель Кастро Рус и Хо Ши Мин, гостивший
у колхозника Махты Таркил A959г.). История
«Дурипша», как и других колхозов республики, полна
примерами такой интернациональной дружбы, общения и
сотрудничества с отдельными людьми и целыми
коллективами.
Хороший обычай, в данном случае искреннее и
неподдельное народное традиционное гостеприимство, —
это выражение доброты души, прекрасного чувства
человеколюбия, доставляющего обеим сторонам приятные
ощущения полноты духовного общения19.
Классик современной грузинской поэзии Галактион
Табидзе в своем стихотворении «Спасибо Абхазии»
благодарит эту страну, ее природу и народ, ее древних
стариков за душевную встречу, «за дарящее абхазское
гостеприимство»20.
1 Рыбинский Г. А. Абхазия в сельскохозяйственном
отношении.—Тифлис, 1894, с. 13, 17.
2 Немирович-Данченко В. Море. Абхазское поморье. — М., 1894,
с. 228.
3 Мостков А. И. Указ. соч., с. 119.
4 Одно из характернейших абхазских приветствий «Бзиала шэа-
абеит!» функционально соответствует русскому «Добро
пожаловать!», но точный, дословный его перевод несколько другой:
«Чтобы по-хорошему (случаю) мы вас видели!», «Чтобы ваш приход
был добрым (приятным)!». Это и понятно, потому что приходилось
встречать разных пришельцсз —- не только родственников, друзей и
благожелателей, но и недругов, кровных врагов, грабителей и
насильников. Люди, явившиеся с недобрыми намерениями, на
приветствие хозяина могли ответить с угрозой: «Как бы вы ни смотрели
на нас—-хорошо ли, плохо ли,— мы пришли!» (Бзиа хажоба, цогьа
дожэба х,ааит!). Это было лишь прелюдией к их дальнейшим
насильственным действиям и надругательству, встречавшим со
стороны хозяев соответствующее сопротивление.
5 Еще Ф. Ф. Ториау, имея в виду абхазов и абазин, отмечал:
«Лета ставятся у горцев в общежитии выше звания. Молодой
человек самого высокого происхождения обязан вставать перед каждым
стариком, не спрашивая его имени, уступать ему место, не садиться
без его позволения, молчать перед ним, кротко и почтительно
отвечать на его вопросы. Каждая услуга, оказанная седине, ставится
120

углодому человеку в честь. Даже старый невольник не совсем
исключен из этого правила. Хотя дворянин и каждый вольный
черкес не имеют привычки вставать перед рабом, однако же мне слу-
... лось нередко видеть, как они сажали с собою за стол
пришедшего в кунахскую седобородого невольника» (Ф. Ф. Торнау. Указ.
;•:¦!., С. 107).
6 В прошлом в центре почти каждого приусадебного двора на-
;-;:снко вбивали в землю деревянную ветвистую коновязь (аехар-
, .прта), на которую накидывали уздечки коней приезжающих всад-
:<ков.
7 Весной 1806 года к владетелю Абхазии Келешбею явился
( сильный Таяр-паша, обвинявшийся султаном Селимом III в
государственной измене. Вопреки приказанию последнего отсечь голову
мятежному паше, обещая за это свою неограниченную милость,
Кслешбей не только принял Таяра, как доверившегося ему дальнего
юстя, но и оказывал ему большое содействие и помощь, и этим
•-.навлек на себя всю тяжесть гнева султана», что однако не смогло
¦;г.ставить его изменить традициям своего народа, тем более, что
,а позиция совпадала с наметившейся у него пророссийской поли-
п-иеской ориентацией (Г. А. Дзидзария. Присоединение Абхазии
ч России.., Сухуми, 1960, с. 50, 51 и др.).
8 Торкау Ф. Ф. Указ. соч., с. 28.
^ Там же, с. 106, 107.
ю АКАК, т. 9, ч. 1, с. 180.
11 «Питание большинства абхазцев было преимущественно молоч-
:•<>-вегетарианское,— пишет А. Н. Мостков в своих «Воспоминаниях
вельского врача».— За исключением редких случаев, напр., свадьбы
или поминок, когда часто резались последняя корова или бык, а
также больших праздников (пасха, байрам), мясо вовсе не упот-
:клялось. Иногда же, когда в доме бывал больной или приезжал
«чуть, резалась птица, которая обычно подавалась в отваренном ви-
'!.о, а вода, т. е. бульон, в котором эта курица варилась,
выливаюсь. Обычная же пища абхазиа состояла из кислого молока, яиц
•• мамалыги с сыром; все это запивалось вином. Овощей — карто-
5-оля, капусты, редьки, огурцов, арбузов почти не было, только
:<:то встречались грядки с чесноком и луком» (А. Н. Мостков.
• --:аз. соч., с. 117).
12 Дюбуа Фр. Указ. соч., с. 157.
13 Согласно требованию старого патриархального обычая, хозяин
юлжеи был зарезать какое-нибудь «четвероногое» домашнее
животное не только в день прибытия гостей, но и перед отъездом их
'омой специально для того, чтобы снабдить путников достаточным
количеством свежего мяса на дорогу (амаьаныфа). Предложить им
!г?срашнее мясо считалось принижающим их достоинство. Эти
мотивы нашли свое отражение, например, в поэме И. Когониа «Мшагу
121

Короткий и Папба Рашпд», основанной, как пишет автор, на д^1
ствнтелыюм факте из жизни абхазов.
14 Дюбуа Фр. Указ. соч., с. 157.
15 Шиллинг Е. М. В Гудаутской Абхазии. — Этнография, № рн
№ 2, 1926.
16 Там же.
17 Согласно другому варианту, положенному в основу рассказа
Михаила Лаксрбай «Гость», однажды во двор к старому абхазу
внезапно забежал какой-то молодой черкес. «Погоня! — волнуясь,
сказал он. — Спаси меня, укрой! Если нагонят, меня убыот». Ока-
залось, что он убил человека за то, что тот хлестнул нагайкой его
коня на джигитовке. Старик, не задумываясь, укрыл его в
безопасном месте, на чердаке. Вскоре выяснилось, что убит единственны?!
сын старика, но последний ничем не выдал того, что у пего, на
чердаке скрывается гость-убийца. Когда похоронили юношу и все
разошлись по домам, посреди ночи безутешный старик приставил
лесенку к чердаку, позвал черкеса и дрожащей рукой протянул ему
сумку. «Возьми, — сказал ом. — Здесь еды на два дня. Поспеши
домой...» Ошеломленный гость «низко, низко склонился пред стариком
и приложил к губам край его черкески. Потом выпрямился и, не
произнеся ни слова, вышел из паихи и скрылся во тьме». (Михаил
Лакербай. Абхазские новеллы. — Сухуми, 1961, с. 82). ''"*
18 См.: «Советская Абхазия», 1973, 28 апреля.
19 Потребность такого общения лежит в основе радостного
ожидания гостя, несмотря на возможные при этом неудобства и
затруднения. Разные гости принимаются по-разному, но появление любого
из- них влечет за собой незамедлительное реагирование со стороны
хозяина. Представим себе такую ситуацию. Семья за обеденный
столом. В это время появляется высокий гость. Наступает радост*
ное оживление. Тотчас же стол убирается, мужчины выходят в<|
двор, приветствуют прибывшего и ведут его в гостиный дом или
обведенную для него комнату, а в кухне уже началась подготовка
специального стола для его угощения: нужно приготовить свежуН)
мамалыгу, зарезать хотя бы курицу и пр. Если же посетил сосеД?
то и его, встав с места, также приветствуют с прибытием и также
непременно приглашают к столу. Учитывая, что считается не совсем
приличным сразу же принять приглашение, посетитель (ахгыгула) ищ
разными предлогами будет отказываться, но потом, идя навстречу;
настоятельным просьбам хозяев, он, совершив обряд омовения рук,
садится обычно за стол, чтобы разделить с ними трапезу, причел|:
и на этот случай у хорошей хозяйки должна быть припасена иД
только нетронутая порция мамалыги, но еще кое-что из «доли гор*-
тя» — вино, лишний кусок сыра и пр. >\
20 Цит. по: X. С. Бгажба. Страницы из летописи дружбы. Тби-/
лиси, 1983, с. 82.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
КУЛЬТУРА ЗАСТОЛЬЯ
Культура абхазского стола, которая представляет
собой довольно сложное этнографическое явление,
специально еще не изучалась в ее историческом развитии
(впрочем, как и многие другие вопросы, относящиеся
к тематике настоящей работы). Что же касается
современных правил организации и проведения
праздничного стола, то здесь можно встретить немало более или
менее значительных локальных особенностей и
импровизаций. Многое зависит и от личных качеств хозяина,
от количества и состава гостей, обслуживающего
персонала и т. п. Поэтому отметим лишь некоторые в
основном общие черты.
Экономическую первооснову развития культуры
застолья и застольного этикета абхазов составляет
традиционное земледельческо-скотоводческое хозяйство. О
скотоводстве в основном уже говорилось выше, а здесь
вкратце коснемся некоторых продуктов земледелия,
обязательных для каждого абхазского праздничного стола.
В отличие от современного стола, заваленного
всевозможными блюдами и напитками, в прошлом столы
накрывались более скромно в смысле разнообразия пищи.
Из десятков безалкогольных и алкогольных напитков и
блюд из растительных и мясо-молочных продуктов,
которые составляли богатую и во многом весьма
оригинальную абха:скую национальную кухню, только
несколько свежих пищевых продуктов считались наиболее
престижными. Они и до сих пор по традиции составляют
главнейшую основу любого абхазского торжественного
или поминального застолья. Это — кукурузная
мамалыга (абысха), заменившая собой в течение XIX века
просяную, пшеничный пирог с начинкой из сыра (ачашэ),
разные сыры, вареное мясо крупного и мелкого рогатого
123

скота (акуацI, блюда, заправленные грецким орехом,
куры и индюки под разными соусами, знаменитая
абхазская соль с чесноком, перцем и другими специями
(ацьыкщэацэа) и местное натуральное виноградное
вино (а<ш), о котором необходимо сказать чуть более
подробно2.
Следует отметить прежде всего исключительную роль
вина в домашнем и религиозном быту абхазов. В
частности, без винопития, как необходимого
ритуально-обрядового элемента, считалось невозможным устраивать
какие-либо религиозно-культовые действа, поминки по,
умершим или свадебные торжества, как и принимать
гостей. Закон гостеприимства требовал, чтобы каждого,
даже проходящего мимо путника, который бы захотел
напиться, угощали вином, а не простой водой. На пирах;
же люди не только увлекались вином, как опьяняющим
напитком, но вместе с тем они там как бы проходили
школу ораторского искусства, а также усвоения
слагавшихся веками сложных адатов и правил этикета. Особое
значение придавалось вину как силе, освящающей
объекты жертвоприношений, как средству умилостивления
божеств или родовых покровителей. Почти у каждого
крестьянина был зарыт один, а то и несколько
специальных неприкосновенных глиняных кувшинов с вином,
предназначенных для отправления ежегодного моления
(аныдэагатэ) в честь богов таких святилищ, как,
например, Илорское, Инал-куба, Дыдрыпшское, Аацинское,
Лдзаавское и др.
Подготовка ко всякому большому застолью,
естественно, начинается задолго до дня его проведения.
Абхазские свадебные и другие семейные торжества сплошь
и рядом отличаются такими большими размерами, что
ни одна семья не в состоянии справиться с ними только
своими собственными силами. Выручает здесь
традиционная всесторонняя взаимопомощь со стороны
однофамильцев и других родственников и соседей. По решению
семейного совета заблаговременно приглашаются домой
старшие представители тех семей, от которых ждут
помощи. Хозяин непоздним вечером устраивает им
обильное угощение с вином и свежим мясом от зарезанного
специально к этому случаю какого-нибудь
«четвероногого» животного. Пока накрывается стол он (или его
уполномоченный из числа ближайших родичей), обращаясь
к собравшимся с извинением за беспокойство, сообщает
124

о том, что послужило поводом встречи и просит оказать
ему содействие в проведении предстоящего приема
гостей. Это всегда встречает горячую поддежку всех
присутствующих, которые искренне заявляют в ответных
выступлениях о своей готовности сделать все от них
зависящее, чтобы провести застолье на должном уровне.
Здесь же принимается- согласованное решение и
расписание по всем основным вопросам — назначается
подходящий срок (день, не занятый каким-нибудь другим
соседом по подобному же или другому случаю),
выбирается главный распорядитель (аилыргааь) и его
помощники (амащуцэа), с учетом их опыта и умения, а также
молодые люди для оповещания гостей, приглашаемых
по составленному хозяином списку (раньше
ограничивались устным сообщением, а теперь рассылаются
художественно оформленные пригласительные билеты с
соответствующим текстом, напечатанные типографским
способом). Распределяются также функции и
обязанности других лиц, включая и отсутствующих на данном
торжественно-деловом собрании.
Итак, собрались люди на свадебное или иное
застолье. После омовения рук и хлопотливого
рассаживания гостей — строго по возрастной иерархии,
вперемежку с местными почетными людьми (артэара), сидящие
за столом понемногу начинают закусывать. Вскоре
раздается голос, призывающий к вниманию. Воцаряется
тишина. Распорядитель, которым бывает обычно
кто-нибудь из уважаемых соседей, предоставляет слово
хозяину или его представителю или уполномоченному.
Последний, выступая от имени хозяина, громким голосом,
чтобы слышали все, приветствует гостей, коротко
рассказывает о поводе встречи, передает благодарность
устроителя торжества за посещение, его извинения за
возможные недостатки и неудобства (абхазы имеют
привычку, иногда в порядке ложной скромности,
умалять и приуменьшать свои достоинства и возможности),
просит всех присутствующих не спешить, оказать
уважение и внимание хозяину, украсить его стол, весело
провести время, поесть и попить на здоровье. Заканчивая,
он обращается по имени к старейшему из сидящих за
столом местных жителей, предлагая приступить к
делу— «приложить руки к трапезе» (Шэнапы ашзыркы).
Старейшина, пригласив в свою очередь гостей,
приступает к еде, а вслед за ним и остальные.
125

Все это, однако, только прелюдия, во время котороц
собравшиеся знакомятся друг с другом, закусывают и
пьют — в основном водку и коньяк — за встречу. Она
длится обычно до тех пор, пока не будут поданы
основные блюда — горячая мамалыга, вареное мясо и
местное виноградное вино. Поэтому главный акт застолья
еще впереди. Он также начинается принятием одного-
двух (опять-таки предварительных) стаканов вина за
встречу. Только после этого наступает долгожданный
момент — переход к главной и основной части застолья,.,
руководимой тамадой. На видное место выходит хозяин--
(или же его представитель) со стаканом вина в руке.
Он произносит речь во здравие избираемого
руководителя стола (тамады) и опорожняет свой бокал3. Можно '
быть уверенным, что кандидатура тамады всесторонне
обсуждалась в узком кругу хозяев, и он чаще всего
бывает об этом заранее предупрежден. Поэтому его
попытка самоотвода при «выборах» не принимается обычно
во внимание. Все пьют за него, а он благодарит «за до-
верие», не без деланной скромности говоря о том, что >
следовало бы остановить свой выбор на другом, более
подходящем кандидате, который мог бы лучше
«обслужить» столь дорогих гостей, и, назначив своих
заместителей, берет «бразды правления» в свои руки.
До выбора тамады или вскоре же после этого гости
и хозяева публично обмениваются сувенирами и
подарками, что сопровождается соответствующими
торжественными речами представителей обеих сторон (ажэакуа
еибырадоит). Следует также отметить, что еще до
недавнего времени абхазское свадебное застолье
начиналось прочувствованными словами общинного
молельщика (аныдэаей), который с сердцем и печенью жертвен-,
ного животного и стаканом вина в руках обращался к
всевышнему с просьбой о даровании полного счастья
молодым (см. ниже).
Тамада должен обладать рядом необходимых
физических и умственных качеств. Прежде всего опытом и
знанием местных обычаев, чтобы никто из собравшихся
не остался обойденным или обиженным, умением
произносить заздравные тосты, выдержкой и выносливостью
в отношении принятия напитков, ибо покинувший стол
не может обратно возвращаться. Главной обязанностью
тамады, как и всех вообще хозяев, является не столько
напоить гостей, сколько оказать им все положенные зна-
126

! внимания и почести (апату рыкуцара),
предусмотренные обычаем. Проявлением этого является вставание
Iу\ произнесении тостов в честь старших и гостей, со-
.чржание тостов и их последовательность, определяемая
зозрастом, важностью гостей, степенью близости род-
•тза с хозяином и пр.
Почти повсеместно у абхазов первый стакан
поднимают теперь за народ, за мир и дружбу между
народами, за то, чтобы не было войны. В этих высказываниях
простых горцев нашли своеобразное отражение мысли
о решающей роли трудовых масс в историческом
процессе о благе мира на земле. Второй тост произносится
!5 честь новобрачных (если дело происходит на
свадебном пиру), а потом пьют за их родителей, старшего
гостя, бабушек и дедушек молодых, старших
родственников с обеих сторон, за гостей и местных людей по
старшинству, за исключением особых случаев.
Например, если на пиру присутствуют родственники по линии
матери жениха или невесты, то им оказывают особое
уважение, усаживают на почетные места, а также пьют
за них в числе первых и др. Причем пьющего, особенно
когда приходится опорожнять вместительный рог,
поддерживают возгласами «Пей до, дна!» и «Ура!» «Ура!».
«Ура!»
Но если дело происходит на свадьбе, могут
собраться многие сотни людей — близкие родственники и
друзья, сослуживцы, соседи, приятели, включая большую
группу с невестиной стороны, возглавляемую одним
почетным и знающим местные порядки человеком. Он
называется «мужчиной-дружкой» (хадасйыза) и выступает
в качестве едва ли не самой главной фигурой на данной
встрече, одновременно основным компаньоном и
«соперником» тамады по застолью. За всех них пить в
отдельности, конечко, не представляется возможным. Поэтому
тамаде с помощью своих советников, находящихся
рядом, приходится иногда составлять довольно длинные
списки лиц, за которых (в отдельности или группами)
надо обязательно поднять стакан и сказать каждому из
них нужное «слово» (ажэарахэара).
Само же слово, не лишенное, правда, некоторых
стандартных, трафаретных элементов и произносимое
громким голосом в обстановке по возможности полной
тишины, представляет собой от начала до конца
импровизированную речь, произносимую в приподнятом тор>йест-
127

венном духе, в которую оратор старается вложить мак*
симум добрых пожеланий здоровья, счастья и успехов.
Однако основное содержание заздравного тоста
состоит в красочном и эмоциональном изложении только
положительных человеческих качеств того, о которой
идет речь, причем дается по возможности полная
характеристика всех его заслуг перед людьми и обществом,,
при тщательном умолчании любых возможных
отрицательных черт его характера, потому что объективный
внутренний смысл заздравных тостов, как и всего
торжественного общения, состоит в том, чтобы укрепить,
дружбу, предупредить неприязненные отношения, не-
дать родству и дружбе «состариться». Но если будет*
хотя бы в завуалированной форме, сказано кем бы и
что бы то ни было о нем в отрицательном или
оскорбительном смысле, то это может быть воспринято адреса*
том и его ближайшим окружением с большой обидой;
что, учитывая самолюбивый характер абхазов и их вы*
сокоразвитое чувство собственного достоинства, может
повлечь за собой самые непредвиденные и самые нет
приятные последствия. Поэтому очень редко встречаются
за абхазским столом сквернословие, ссоры и вообще
конфликтные ситуации, которые хозяевами также восг
принимаются как тяжкое личное оскорбление. *
Абхазским застольным этикетом выражаются порой
удивительно тонкие оттенки человеческих взаимоотно^
шений, не всегда заметные и не всегда, быть может, по^
нятные постороннему наблюдателю. Мы уже знаем, наг
пример, что абхазский стол делится как бы на две «не«||;
равноправные» половины — «головную» (ахы) и «хвое-;
товую» (адыхуа), первую из которых занимают старя
шие из собравшихся на веселье и гости, а вторую — все[\
остальные, которые на всем протяжении застолья долж-#
ны вести себя по отношению к другой половине как
младшие к старшим: уважительно, не слишком повышая
голос, тихо и мирно. Кроме того, гость ни при каких
обстоятельствах не должен быть посажен вблизи двери
или выхода — это, в частности, и для того, чтобы он не
ушел раньше времени и можно было бы задержать его
подольше за столом, а главное потому, что он должен
занимать свое в основном заранее определенное место
среди почетных посетителей. Уйти из-за стола и
вернуться обратно для дальнейшего участия в застолье
считается неприличным (в крайнем случае, прежде, чем
128

снова занять место за столом, нужно вновь помыть
руки). Младшим следует уходить из-за стола пораньше и
в том же порядке, в каком заходили в помещение, где
происходит застолье, т. е. с «хвостовой» стороны стола,
а не наоборот, чтобы случайно не задеть или как-то
иначе не потревожить тех, кто сидит в наиболее
почетной и удобной «головной» стороне. В процессе застолья
«переходить» со стаканом вина к старшему или к
родственникам по материнской линии, которым обычай
велит оказывать всегда особые знаки внимания,
возбраняется; если приходится чокнуться, «содвинуть»
стаканы, младший должен поддерживать свой бокал на более
низком уровне, чем старший его товарищ по застолью,,
и т. п.
Обращают на себя внимание и некоторые другие
застольные детали. Так, всякая трапеза по традиции
начинается чисто формальным, ритуально-символическим
славословием в честь бога, гораздо реже — аллаха (г^сы-
миллах). Эта неизменная ритуально-магическая древняя
формула гласит: «Боже, ниспошли нам свою благость!»,
«Даруй нам теплоту своих очей!» (Анцэа, улъщха хат!).
Точно так же в начале каждого тоста обращаются к
всевышнему, чтобы «Господь благословил» того, о котором,
идет речь (Анцэа уины^эааит), причем это часто
сопровождается и другим характерным пожеланием: «Пусть
благословят тебя люди!» (Ауаа урны^эааит). Иногда
оба пожелания, слившись воедино, произносятся вместе:
«Да благословят тебя и боги, и люди!», то есть народ
(Анцэа уиныхэааит! Ауаа урны^эааит! Нцэагьы-уаагьы
урны^эааит!). Как видно из этого, большое значение
придается положительному отношению народа к чело-
веку, солидарности общества и его членов между собой,
считая, что без этого никакая другая сила не может
обеспечить полного благополучия личности.
В застолье интересы личности, уважение к
человеку проявляются и в такой, казалось бы, мелочи, как
раздача блюд и прежде всего кусков мяса. Сейчас мясо
подают на тарелках, а еще недавно разносили в
большой ажурной плетеной корзине (акалах), которую
держали с обеих сторон двое молодых мужчин, а третий,
постарше и поопытнее, который, назубок зная все части
тела животного, доставал соответствующий кусок и,
обходя ряды сидящих, церемониально клал перед гостем,
но не как попало, а, так сказать, «лицом» к нему, т. е.
9.
129

определенной стороной куска мяса. Каждый должен
получить порцию «по чину», в противном случае можно
обидеть человека. С этим связана поговорка: «Сперва
взгляни на лоб человека, а потом выделяй ему долю».
Например, старейшему полагается преподнести полго-
ловы (ахыбжа), главному гостю лопатку (ажэьщшэ-
акьа) или бедро (апэылгды) и т. д. Одним словом, и та- ,
кое как будто бы простое дело, как распределение
вареного мяса между сидящими за столом, также
представляет собой у абхазов весьма деликатную задачу тради-'
циоиного гостеприимства. Трудность распределения
осложняется еще и тем, что рядом сидящие люди не
должны быть наделены одинаковыми кусками. В
прошлом абхазы не рубили тушу животного, а искусно
расчленяли ее по суставам на 64 годных к употреблению
«доли мяса» (ажьыхуха), каждой из которых
приписывается строго определенный ранг почетности, причем все
они имеют также и свое особое местное название.
Проявлением внимания и заботы, признаком
хорошего тона и вежливости по отношению к сидящему
рядом сотрапезнику-гостю, или просто старшему по
застолью считается, если, привстав с места, отрезать
кусок мяса и преподнести ему. Резать полагается
тонкими продолговатыми ломтиками не от себя, а к себе
и своим острым ножом, который прежде всегда был,
наготове и висел у каждого на поясе в чехле.
Гости, вставая из-за стола в конце трапезы,
выражают хозяевам свои добрые пожелания: «Да будете вы
всегда в достатке!» (Абаракьах анцза шзхеидааит!),
«Пусть множится ваша хлеб-соль!» (Шэчеицьыка иаз^а-
лааит!). На это хозяин дома в свою очередь с той же
обязательностью отвечает: «То, что поели и попили, пусть
да пойдет вам впрок!» (Ишэфаз-ижэжэыз ^алалс ишзо-
уааит!).
Как мы видим, за традиционным абхазским столом
довольно сложны и строги многочисленные формы
деликатного обхождения с людьми. Однако не из одних
церемоний, реверансов и дотошных обменов
любезностями складывается застольный этикет. И только
искажения и незнание обычаев или переход всяких границ
нормы может создать впечатление о чрезвычайном
господстве всякого рода излишеств. О необходимости
соблюдения меры во всем говорит народная поговорка:
«Тот, кто безмерно стал оплакивать (покойника), сам
130

себе разбил голову» (Адаыуашьа ззымдырыз ихы гугеит).
Подлинно же народное обычно всегда полно здравого
смысла. Это относится и к ведению абхазского стола.
В частности, в народе порицаются слишком длинные
штампованные тосты, их называют «убийством словом»
(ажэаршьра), оскорбления и всякого рода нарушения
порядка за столом. Считается, что все это несовместимо
с уважением к человеку, к хозяину и его хлеб-соли.
Сколько существует внешних примет воспитанности,
•оставляющих «философию» поведения, издавна
поражавшую в Абхазии внимательных наблюдателей! К
великому сожалению, манерам поведения в. наши дни в
школах, а часто и в семьях, не учат, но они нужны
каждому, ибо, говоря словами Гегеля, «человек есть не что
иное, как ряд его поступков». По-абхазски вся эта
философия называется '«апсуара», что, как мы уже видели,
можно перевести как «абхазский этикет» в широком
смысле слова, как абхазскую национальную житейскую
систему взглядов и норм поведения.
Абхазы давно слывут среди своих соседей как
учтивый, корректный и вежливый народ., В конце прошлого
века Евгений Марков писал: «Сами абхазы — отличный
народ, даровитый, тонкий, изящный, французы Кавказа,
как их величают в Грузии»4. Среди грузин и теперь еще
можно услышать выражение «воспитанный, как абхаз».
Миха Цхакая в начале двадцатых годов как-то сказал
в одном из своих выступлений: «...абхазцы все-таки
очень деликатный народ»5. Застолье является как раз
тем местом, где все эти качества находят свое
концентрированное выражение. И нужно, чтобы эта добрая
слава о народе сохранялась не только в пыли архивных
документов или как предание далекой старины, но
развивалась и умножалась в новых условиях, в
соответствии с требованиями нашей современности. Трудно
заслужить признание и быть достойным его, потерять его
куда легче.
Наблюдения показывают, что там, где нет разумных
м активных носителей положительных народных
традиций или где они по своим годам уже не в состоянии
оказывать существенного влияния на окружающих, с1ва-
дебные торжества, как и похоронно-помииальные и
прочие обряды, проводятся обычно не только с
нарушениями показательной этнической специфики, но часто и в
условиях отсутствия простого порядка. Порой не соблю-
131

даются даже такие требования традиционных правил
как, например, не занимать место старшего, соблюдать
тишину и порядок, быть за столом сдержанным в
приёме пищи и напитков — «лучше встать голодным, чем
переесть или перепить (Ап^суа изхара ымфакуа дгылоит)
и многие другие, которые были и остаются у
воспитанных людей элементарными нормами поведения.
В заключение еще несколько слов о языке тостов*
которые, как мы видели, составляют хтоль важную к
характерную черту любого абхазского не только
многолюдно-торжественного, но и незначительного будничного
застолья."
Как было вскользь отмечено и выше, составление
какого-нибудь письменного стандартного текста тостов,
готового на все случаи жизни, не принято. Любой тост—
типичная изустная импровизация, исключающая в
основном возможность повторения предыдущей застольной
речи, кроме разве ее начала и конца — окаменевшего
молитвенного зачина и заключительных слов с
обращением к богу о даровании благополучия тому, за кого
поднят бокал, и некоторых других устойчивых
словосочетаний. Например, молодоженам часто желают
«состариться вместе, как солнцу с луной» (Амреи амзеи реиг^ш
шэеидажэлааит!), имея в виду «неразлучность» этих
светил и их вечную живительную «молодость». Как по
своему объему, так и по содержанию главной структуру
ной частью почти любого тоста является подробная
личная характеристика и благопожелания адресату,
заключенные между указанными выше двумя другими
обрамляющими составными элементами — миниатюрными Ц
неизменными просьбами, обращенными к «великому
богу, наверху находящемуся» (Анцэа ду хыхь икоу).
Конечно, лексико-интонационные, стилистические и
другие особенности языка тостов самые разнообразные
у разных лиц, что зависит от индивидуальных качеств
говорящего, степени знания не только языка, но и
обычаев, традиций, уровня культурного развития,
способностей и умения произносить оригинальные застольные.'
речи перед внимающей большой аудиторией. Вообще
же, как правило, язык у традиционных пожилых муж-/
чин бывает гораздо богаче и ярче, художественно
выразительнее, чем у менее этикетных женщин и
представителей младшего поколения. Если же иметь в виду
лучшие образцы, то, как об этом частично говорилось
132

,}ыше, язык таких застольных речей отличается
поучительным содержанием, богатством лексического состава
(особенно моральных категорий при сравнительной
ограниченности религиозно-обрядового словаря), широким
мспользованием устоявшихся словосочетаний и других
народных речений, стандартных формул, пословиц,
поговорок, перемежающихся с воспоминаниями,
анекдотами и притчами, уместными в данной конкретной
ситуации, если только они не грозят слишком удлинить речь.
Требования лаконичности без ущерба содержанию,
'предъявляемые к тостам, особенно относятся к речам
младших участников застолья, выступления которых при
всех случаях должны быть значительно короче и
скромнее, чем тосты старших. Когда же застольная речь
молодого человека почему-либо выходит из указанных
рамок, он должен принести присутствующим свои
публичные извинения за вольное или невольное нарушение
традиции и, как было отмечено, раньше покидает стол,
не принимая дальнейшего участия в состязании между
группами гостей и хозяев в винопитии и красноречии.
Словом, абхазское застолье немыслимо без тостов —
малых и больших, местных и «вселенских», общественно-
политических и персональных, а иногда
религиозно-обрядовых6., «святилищных»7 и других, соответственно
ситуации8. Отдельную группу составляют
шуточно-юмористические тосты в стихах и прозе, один образец которых
приводится ниже9.
В целом абхазское застолье — это своего рода
спектакль, все основные компоненты которого — от обряда
омовения рук до тостов, танцев и песен — заранее
предусмотрены традицией, бессценарная постановка,
содержанием которой является не только торжество жизни и
миоголикость зрелища, но и самоутверждение
человеческой личности.
1 Дорожной пищей в горах абхазам служили также вареное
просо и баранье мясо. У Ф. Ф. Торнау мы читаем: «Впереди шел
Хатхуа с Багры, потому что они знали дорогу лучше прочих; за
ними ехал Хаджи Соломон, потом следовали я и Муты; шествие
заключали двое слуг Миканбая, тащившие на своих плечах мешки
с просом, тулуки с кислым молоком, котел и подгонявшие двух
баранов, назначенных для нашего продовольствия до первого селе-
133

ния, лежавшего в 3-х переходах впереди нас». (Торнау Ф. Ф. Указ.
соч., с. 85).
2 Территория Абхазии, как и Грузии, входит в широкую об*
ласть, являющуюся родиной культуры винограда. Полагают, что
дикий виноград произрастает здесь еще с третичного периода, а из это?
го вида в течение столетий путем отбора выведены новые сорта, что,,
разумеется, не исключает того, что некоторые сорта были завезеньг
в Абхазию извне. Зачатки же культурного виноградарства в крае;
специалисты относят ко II тысячелетию до и. э. Благоприятные
природные условия Абхазии и наличие в ней дикорастущих лоз спо-.
собствовалп широкой народной селекции, созданию лучших сортов,
винограда и развитию виноделия, происхождение которого
народная фантазия относит также ко временам глубокой древности,
связывая его с именами эпических богатырей нартов. Интересными,
являются, кроме того, данные абхазской лексики по
виноградарству и виноделию. Так, лоза по-абхазски называется «адзахуа» (аза^
хуа), виноград — «ажь», вино — «авю» (а<ш). В особенности
поражает богатство местных терминов, связанных с названиями отдель4
пых сортов (в основном уже вымерших) винограда — их сохрани*
лось до шестидесяти с лишним. Среди археологических находок
обильно представлены обломки винных кувшинов (иногда с остату
ками вина или виноградными косточками, например, косточки
сорта «качич», обнаруженные в слое III—II вв. до и. э. при раскопках
Сухумской крепости), в целом датируемых временем от первой
половины I тысячелетия до и. э. и вплоть до позднего средневековья,
О возделывании здесь винограда с глубокой древности говорит и:
такой интересный факт: «В 1927 г. при устройстве колодца на
усадьбе крестьянина Г. Джинджуа в селе Лыхны A,5 км от г. Гу-
даута) на глубине 7—15 метров был обнаружен ствол крупного
орехового дерева, обвитый виноградной лозой, находившийся в
грунте вертикально. Такое глубокое залегание этого дерева свиде-^
тельствует об очень давней, тысячелетней культуре грецкого орещ
и винограда в Абхазии». (Л. X. Хашба. Культура грецкого ореха*
в Абхазии. Сухуми, 1959, с. 8—9). Обращает на себя внимание "и
статуэтка «винопийцы» из Бамбор близ Гудауты, относящаяся к пе-
риоду раннего железа, а также бронзовый, богато
орнаментированный ритон с козлиной головкой на конце из тех же мест, украша-.,
ющий ныне этикетку популярного вина сорта «Псоу».
з Тамада не выбирается только на траурном похоронном за^
столье, где, кроме того, не произносят обычного во всех другие
случаях вступительного молитвенного тоста «Боже, блага свои ты
нам дай!». Сами тосты тоже менее торжественны и менее много*
численны, более лаконичны, причем вставать при этом тоже не
полагается. Пьют вино маленькими «винными» стаканами, а средй^
¦V
134

участников застолья не должно быть не только пьяных, но и под-
выпивших людей.
4 Марков Евг. Очерки Кавказа. СПб. —М., 1887, с. 360—361.
5 Архив Абхазского обкома КП Грузии, ф. 1, оп. 1, д. 89, л. 110.
в Например, тост во славу молодоженов, произносимый старей-
) шиной рода, в руках которого обрядовые сердце и печень жертвен-
.' ного животного, нанизанные на фундуковую палочку.
Присутствующие поддерживают юст традиционным «Аминь!» —
заключительным словом христианских молитв и заповедей, буквально означа-
' ющим — да будет верно, воистину.
7 Например, в прошлом жители Ачандары в честь грозного
Дыдрыпшского святилища, находящегося на территории их села
: (Гудаутскнй район).
• 8 Читателей, интересующихся подробностями абхазского
застолья, как специфической формы национально-культурного речевого
общения, я отсылаю к статье молодых авторов Г. А. Калимовой и
В. А. Чирикба «Застольный этикет абхазов», которая написана для
третьей коллективной монографии Института языкознания АН
СССР, посвященной проблеме этиопсихолингвистики. В статье
рассматриваются традиционные и ииновативные риды застолья
(свадебное, гостеприимное, похоронное, новоселье и др.), его структурные
элементы (омовение рук, вхождение в помещение, рассаживание,
собственно застолье и др.), состав участников, функции тамады и
его помощников, особое место занимают вопросы содержания и
формы тостов, их последовательности, структурно-языковых и
стилистических особенностей и др.
9 Тот, кто тебя сотворил, не творил впопыхах,
Восемь рождений в свой час даровал твоей плоти,
Восемь рождений завернуто в восемь полотен,
Восемь покоится свертков в восьми сундуках,
Восемь ключей у восьми тонкостанных в руках.
Пусть же другая забота тебя не заботит,
Только красавицам тем угождай, да гуляй на пирах.
А тем, кто поносят тебя и хулят,
Пусть не приносят коровы телят,
Пусть целы подойники их не бывают,
Пусть овцы им не приносят приплод,
Их огороды пусть свиньи взрыхляют,
Пусть урожай поросята снимают.
Пусть вовсе их поле зерна не дает
Или пусть мыши зерно убирают.
А ты живи, не ведай забот.
Пусть господь тебя оберегает.
Абхазская народная поэзия, Сухуми, 1983, с. 19
(перевод Н. Гребнева).

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ФОРМЫ ПРИВЕТСТВИЙ И БЛАГОПОЖЕЛАНИЙ
К числу непременных требований вышеуказанного
апсуара, или «абхазской совестливости» (агьсуа ламыс),
относится доброе отношение к человеку, выражающееся,
в частности, в словесных, а также некоторых обрядово-
магических («знаковых») благопожеланнях по его
адресу.
Взять хотя бы тривиальный, казалось бы, случай.
Встретились люди —вдвоем или группами, дома или в
гостях, на работе или в пути, в лесу, в горах, знакомые
или незнакомые. С чего начинается их общение? С
приветствия, со старого, как свет, «Здравствуй!» Этой
доброй традиции абхазы придерживаются строго и
неукоснительно. Единственное исключение — горевестник (ашэ-
ацьхэааь), отправляемый близкими умершего для
оповещения о случившемся родственников и друзей
покойного. Он, в полном соответствии с его печальной миссией,
не должен по обычаю ни приветствовать встречных, ни
даже отвечать на их приветствия, а если и будет
отвечать, то очень негромко, вполголоса или просто одним
бессловесным кивком головы. Кроме того, не
приветствуют люди друг друга и не отвечают на приветствия
не только на похоронах и поминках, но и в пути на эти
траурные собрания, и в доме, где находится покойник.
Приветствия являются одной из наиболее
элементарных и распространенных форм этикета. Те или иные
формы приветствий встречаются у всех народов земли.
У абхазов их очень много — почти для каждого более
или менее важного случая домашней, общественной или
хозяйственной жизни имеется свое особое приветствие.
Наиболее общим местным названием
приветственного обращения людей друг к другу является трудно
поддающееся переводу словосочетание, состоящее из двух
136

лексем: «абхазский язык» (ап>сшэа) и «говорить»,
«сказать», «выразить» (а^эара). В целом, однако,
словосочетание переводится не «поговорить по-абхазски», а
«поздороваться», «приветствовать», «обменяться
(абхазскими) любезностями» (агвсшэа*эара, агьсшэа еибы^эара),
независимо от того, на каком языке фактически
изъясняются приветствующие друг друга люди. Этим же
словом (ап)сшэах1аара) называется и своего рода
кульминационный пункт приема гостей, когда хозяин, как бы
официально и «показательно» (ауаа идырбаны),с
соблюдением определенных церемоний, главной из которых
является выдержанная в традиционных тонах речь
принимающей стороны в честь и во славу гостей,
преподносит последним (иногда только словесно) по
возможности дорогие подарки. В прошлом это были чаще всего
оружие,' «гарцующий конь» (а<еыкуаша) или
какое-нибудь другое крупное домашнее животное (арахутиаа).
Как сказано, обращение к человеку при встрече с
ним с соответствующим приветствием является
элементарной обязанностью каждого, независимо от степени
знакомства, пола и возраста, места и времени встречи.
Наиболее широко распространенными традиционными
формами служат: «Доброе утро!» (Шьжьыбзиа!),
«Добрый день!» (Мшыбзиа!), «Добрый вечер!» (Хулыбзиа!).
Отвечают словами: «Добро тебе видеть!» (Бзиа убеит!),
«Добро пожаловать!» (Бзиала уаабеит!). Первым
приветствует подошедший, мужчина — женщину, старший —
младшего, всадник — пешего (хотя, вообще-то говоря,
первым здоровается тот, кто лучше воспитан). При этом
тот, кто сидит на коне, должен привстать на стременах,
ибо никого нельзя приветствовать в сидячем положении.
Мужчины, приветствуя друг друга, поднимают правую
руку перед собой до уровня повыше груди, слегка сжав
при этом пальцы в кулак (возможно, в этом
существенном жесте сохранился пережиток военного приветствия
мужчин посредством приподнимания тяжелого копьяI.
Рукопожатие не обязательно, зато принято взаимно
осведомляться о здоровье и делах собеседника и его
родственной группы.
Указанные здесь важнейшие первоэлементы
народного этикета — «Добрый день!» (Мшыбзиа!) и «Добро
пожаловать!» (Бзиала уаабеит!)—издревле знакомы не
только каждому абхазу, но в этой же форме получили
частичное распространение и среди мегрельского насе-
137

ления Самурзаканской Абхазии. Эти простые и ясные,;
как божий день, эталоны традиционного этикета всегда
были и остаются обязательными для каждого взрослого
человека. Пригласителыю-поздравителыюе «Добро по-.'
жаловать!» является, конечно же, непременной обязан-,,
иостыо хозяина, местных жителей вообще, по
отношению ко всякому не только дальнему, но и ближнему
гостю.
На стандартный вопрос «Как живешь?» (Ушгьа&оу?),
с которым знакомые и родственники обращаются друг
к другу при каждой новой встрече (первым обычно и
в этом случае старший к младшемуJ, следует
отработанный традицией и столь же стереотипный ответ
«ничего», «неплохо» и т. д. По-абхазски этот этикетный
трафарет звучит как «Хар (хара) сымам», что в
буквальном переводе означает «вины не имею», «ни в чем
неповинен», «безвинный», «безгрешный», «правый»,
«непричастный к криминалу», «справедливый», а
словосочетание «харада-барада» значит «без всякой вины». Вместе
с тем в системе обычного права абхазов
«справедливыми и безгрешными» (хар змам ауаа) называются
почетные и всеми уважаемые добропорядочные люди, в
основном пожилые, пользующиеся высоким авторитетом и
приглашаемые, как честные и многоопытные
представители своего народа, для решения общественных и
частных вопросов на основе проверенных жизнью норм
традиционного права. Следовательно, надо полагать, что
первоначально абхазы, отвечая на поставленный выше
общепринятый вопрос вежливости, считали нужным
отметить прежде всего свое моральное благополучие, прат
воту и честность перед сородичами, отсутствие, говоря
современным юридическим языком, какого бы то ни
было состава преступления ни в помыслах, ни в деяниях.
«Невиновность»,, «благочестие», — вот высший критерий
порядочности, человечности. Созданная нашими древ-,
ними предками мудрая формула «не имею вины» (хар
сымам) служила, таким образом, подтверждением
нравственно-правовой чистоты и полноценности человека в
обществе, хотя с течением длительного времени это
стало уже лишь привычной, почти пустой формальностью.
Но и столь привычная формула пригодна,
оказывается, не для всякого случая. Например, если к вам
явился гость, и он, после обмена соответствующими
любезностями, осведомился по обычаю о ваших делах и само-
138

чувствии, то предпочтительнее ответить ему не словами
«хар сымам», которые могут показаться в данной
ситуации прохладно-казенными; а выражением «Живу
прекрасно», доел. «Живу по-ударному» (Абьарахза сы-
коуп) или «Живу по-божески», доел. «Живу так, как
сказал (пожелал) бы бог» (Анцэа ишихэара сыкоуп)
и т. п., и пригласить посетителя в дом. Такой ответ с
приподнятым, бодрым настроением является
своеобразным выражением того, что хозяин действительно рад
приходу гостя и готов принять его подобающим
образом.
В абхазском языке есть и другая характерная
архаическая варьирующая форма ответа на вопрос
собеседника о вашем здоровье и самочувствии. На этот
обычный и постоянный вопрос вежливости может
последовать и такой ответ: «Я чувствую себя как Аерг!» (Аергь
*эа сыкоуп; Афы-Ергь >;оа сыкоуп; Аергь-Афора ^эа сы-
коуп). Фигурирующие здесь Аергь (Аиргь) и Афы
представляют собой самобытные мужские образы древне-
абхазской мифологии — божество дичи, охоты, войны
Аерг (хотя «милитаристскими» чертами обладает
отчасти и Афы) и олицетворение грома и молнии,
грозовых явлений вообще (Афы). Род Аерг довольно близок
к легендарному племени героического нартского эпоса
и, особенно, к таким же, как Аерг, покровителям зверей
Ажвейпшаа (Ажзеигьшьаа), с которыми находятся в
родственных брачио-семейных отношениях. Казалось бы,,
сопричастие к столь могущественным
сверхъестественным силам должно было служить выражением
максимально оптимистического мироощущения человека, но
вместо этого слова «Чувствую себя, как Аерг», как ни
странно, обычно воспринимаются наоборот — в смысле
«Еле-еле душа в теле», то есть как показатель плохого
настроения и упадка духа, но это, по всей вероятности,,
позднейшая метаморфоза и трансформация содержания
первоначального торжественно-воинственного обращения
в ответ на указанный традиционно-осведомительный
вопрос.
Наиболее многочисленную и по своему содержанию
разнообразную группу составляют приветствия,
связанные с трудовой, общественной или иной деятельностью-
человека. Кроме общего «Добро да совершать тебе!»
(Бзиа ууит!), с которым обращаются к работающему
земледельцу, строителю, кузнецу, вообще к любому че-
139

ловеку на работе, имеется еще целый ряд специальных
выражений для приветствия людей, занятых в данный
момент в определенной отрасли хозяйства или
занимающихся общественными делами. Кузнеца можно
приветствовать и таким древним речением: «Пусть
благословит тебя то, чему служишь!», доел.: «чью руку ты
держишь!» (Змаа укыу алып0ха уоуааит!). Иными
словами, для разных видов практической деятельности —
соответствующие им разные формы приветственных
пожеланий. Например:
человеку, собирающему на дереве виноград, говорят:
«Благополучного спуска тебе с Нара!»3 (Нар улбааит!)
или «Да будет у тебя обилие!» (Мар умоуп!);
аробщику, везущему зерно или другой груз: «Пусть
сопутствует себе урожай!» (Аура укууп!);
встречному скотоводу, перегоняющему стадо на
горные пастбища: «Добро(живность) да гонять тебе вверх!»
(на альпийские луга) (Бза хоуцалт!);
пастуху: «Пусть твой скот (живность) хорошо
пасется!» (Убза^эит!);
дояру: «Больше тебе надоить молока». (Еиад ухь-
ент);
ткачихе: «Бердо и римис, навалом-навалом!» (Асеи-
п0шыцеи, мара-мара!), «Пришел (пришла) за бердом и
римисом!» (Асеи агьшыцеи ^эа сааит!) или «Ерыш,
Ерыш, доведи до конца да еще оставь остаток!» (Ерыш,
Ерыш4, инагзаны иацэнырха!);
собирающему мед: «Обильного тебе (урожая)!» (Мар
умоуп!);
воину-соратнику (или просто приятелю): «Да
умножится твой очаг!» (Умцахара иаз^ааит!);
человеку, которому вручают оружие: «Пусть
прославит тебя!» (Хьзы алоугааит!) или «Да пригодится тебе,
где (когда) понадобится!» (Иахьыутахыу ухы иаурху-
ааит!);
путнику, которого догнал другой прохожий: — «Да
пусть достанется тебе (доел, «ожидает тебя») скот!»
(Раху узыП)Шуп!);
человеку, благополучно вернувшемуся из дальнего
пути (в прошлом — с военного похода): «Чтобы успешно
ты возвращался обратно, куда бы ни отправился!» (Уахь-
ца уаалеит!);
встречному охотнику: «Да пусть дожидается тебя
дичь, смерть которой наступила!» (Зып>сра аахьоу узып>-
140

шуп!), а в ответ: «Пусть ожидает нас вместе!» (Еицах-
зы^шуп!) или «Пусть, боже, ты (снова) дашь (много
дичи) тому, кому и раньше давал!» (Изутац их!);
к собранию людей обращались со словами: «Добрые
решать вам дела!» (Бзиа шэдэеит!);
к отцу, у которого появился наследник: «Пусть
умножится твой род!» (Ужэла иазхааит!);
при виде понравившегося животного: «Ты гость
своего создателя!» (Узша уисасуп!);
идущему в лес (или по лесу): «Пусть с тобой
пребудет милость (покровителя) леса!» (Абна алп>ха уо-
уаант!);
при входе в реку (море): «Пусть с тобой пребудет
милость (покровителя) вод!» (Азы алпрса уоуааит!);
при прощании днем: «Пусть будет твой день
хорошим!» (Умш аабзиахааит!), а ночью — «Пусть твоя ночь
будет хорошей!» (Удх аабзиахааит!); прощаются
иногда и так: «До красивой встречи!» (П)шзала!);
на похоронах при прощании: «Да не удостоит вас
бог другого горя, которое могло бы повлечь за собой
забвение этого!» (Ари шэхазыршхыша анцэа ишэзаанм-
гааит!);
при прощании во время праздников или молений:
«Ваш праздник пусть будет весельем!» (Шэны^эара
гурбьарахааитM;
принимающим пищу желают: «Еды с приятным
удовольствием!» (Гуагьха-чара шэоуааит!).
Возвращаясь с удачной охоты и приблизившись к
дому или стоянке, охотник начинал песню Аергь-Ажвейп-
шовых6 или особым свистом давал знать о своем
появлении. Все выбегали навстречу и, поздравляя, бросали ему
сухие веточки. Мясо дичи вешали на три
перекрещенные наискось высокие жерди с крючками, служащие для
разделки туши (ахам^а). «Атамха» устраивались для
временного хранения мяса и в тех местах, где была
убита дичь, отсюда и слова песни: «На каждой вершине
возвышается его атамха» (Храцыгъхьаза ихамвд еи<еажь-
уп). Сварив мясо и приступая к еде, поздравляли
охотника, желая ему, чтобы Ажвейпшаа «в следующий раз
дал еще больше» (Удырватэ еиБьхааит!), а он отвечал:
«Пусть лучшим нас попотчует!» (Еи$ьу ала хирчеит!).
О застольных и некоторых других пожеланиях и
заздравных тостах говорилось выше.
Иногда и в мелочах отражается эстетика поведения,
141

надолго оставляющая в душе человека приятные
воспоминания. Вот простой, ординарный случай. Я, как
говорится, имени ее не знаю и никогда не знал, как и она
моего. Работает эта простая абхазочка на сухумском
городском пляже продавщицей. Маленькая, изящная,
одевается просто, ио всегда опрятно, улыбчивая, с
приятным смуглым выразительным лицом. Не помню, как
началось, но, выходя к морю или возвращаясь оттуда,
я часто встречаю ее, и мы, хотя и не знакомы
официально, всегда любезно обмениваемся приветствиями.
Прохожу как-то мимо нее. В это время она подметала
дорожку около своей лавчонки. Когда я приблизился, она
прервала свою работу, чтобы не наглотался я пыли, и,
глядя на меня с улыбкой, посторонилась, чтобы дать
мне дорогу, и стала лицом ко мне.
— Доброе утро! — отозвался я.
— Здравствуйте! — ответила она.
— Много гостей сегодня у вас, — сказал я,
показывая на полный людьми пляж, хотя жаркий день только
начинался.
— О да, и слава богу! — подтвердила она.
— Чем же вы собираетесь кормить их?
— Ничего особенного, все те же пляжные блюда —
шашлык, пиво...
— Это уже неплохо.
— Можно, я вас угощу пивом?
— Спасибо! — поблагодарил я.
— Свежее, холодное! — неназойливо снова
пригласила она, сияя все той же очаровательной улыбкой.
Отказаться еще раз у меня уже как будто не было сил, но
я опять ограничился благодарностью и, наверное, плохо
сделал.
Вот и все. Казалось бы, действительно, ничего
необычного. А все-таки память об этом добром утре,,
которое я встретил в самом начале улицы Гоголя
несколько лет тому назад, до сих пор сохраняется у меня
как какой-то приятный дар. Многие могли бы
вспомнить подобные примеры доброго общения, начавшегося
с простой благожелательной улыбки.
Само собой разумеется, что не приветствовать соотг
ветствующим образом или не отвечать на приветствие
считается верхом невоспитанности и даже оскорблением.
Бывали нередкие случаи, когда сознательное и
высокомерное нарушение общепринятых правил в отношении
142

приветствий приводило к самым серьезным
конфликтным ситуациям.
Так, по преданию, жил когда-то в Цебельде герой
Манча. Однажды, возвращаясь из дальних мест, он
встретился с вооруженными всадниками во главе с
Селимом, сыном Хатхуа. «Добрый день!» —приветствовал
Манча, но никто не ответил ему. Оскорбленный этим, он
преградил мм дорогу и в завязавшейся перестрелке
перебил всех, за исключением одного, которому, в качестве
горевестника, Манча по традиции хотел даровать жизнь,
по тот этого не захотел, и завязался поединок, в
котором был убит и последний представитель спесивого се-
лимовского отряда. Манча, раненный в ногу, пустился
в путь. Ночь застала его в дороге, и он зашел
переночевать к пастуху па стоянку, не иазызая себя, скрыв
также и свое ранение. Утром он собрался оставить
тихонько гостеприимный шалаш, не будя пастуха, но
последний проснулся и сказал: «Что с тобой, Манча,
уходишь даже не попрощавшись?» Пристыженный герой
вернулся обратно, сел и признался хозяину, что его
беспокоит рана. Пастух забрал раненого к своей матери,
слывшей большим знатоком врачевания, и она за месяц
вылечила Манчу, да еще усыновила его и отпустила
с подарками и почестями7.
Мотивы учтивого отношения людей друг к другу
нашли свое определенное отражение и в древнем
народном эпосе о мартах. Так, парт Сасрыква был настолько
прославлен своими бесконечными подвигами, что стал
сомневаться, есть ли вообще на свете человек лучше и
сильнее его. Как говорится в одном из вариантов
сказания, мудрой матери героя не понравилось такое
бахвальство любимого сына — самого младшего из
девяноста девяти могучих братьев.
— Если ты не хвастаешь попусту, — сказала Сата-
ней-Гуаша, — иди вот этой дорогой, и ты увидишь того,
кто сильнее тебя!
Не говоря ни слова, нарт вскочил на коня и
отправился в путь. Скакал он по той дороге ровно пятнадцать
дней, а на шестнадцатый увидел пахаря, пашущего поле.
Пахарь был однорукий, но неимоверного роста и
могучий.
— Добрый день! — произнес Сасрыква, почтительно
привстав на стременах.
Но пахарь то ли не расслышал его слов, то ли просто
143

ке захотел ответить на приветствие молодого
незнакомца, ом молча продолжал пахать, выворачивая глыбы
величиною с добрый дом..
— Благодарного труда тебе и семье твоей! —
вторично крикнул Сасрыква. Пахарь и на этот раз не сказал
ничего в ответ. Тогда Сасрыква огрел коня нлетыо и
помчался навстречу неучтивому пахарю. Однако юноша
не смог одолеть гиганта-пахаря, который накрыл его
огромной глыбой земли и продолжал свою работу.
В полдень пришла к нему жена и принесла еду в
железной миске. Была эта миска не меньше амбара, в
котором хранят кукурузу. Наевшись, пахарь сказал жене:
— Да, чуть было не позабыл. Здесь у меня
припрятана забава для детей. Это какой-то жалкий абхазец..
Заклинаю тебя нашей верой, возьми его с собой!
С этими словами он отбросил глыбу, которой был
прикрыт незадачливый герой, и передал Сасрыкву
вместе с его конем жене. Та посадила нарта в миску и без
труда понесла домой лесной тропою8.
Основная мораль этого предания ясна: не во?вели-
чивай себя, г-шай свое место, не давай гордыне
завладеть тобой, а вместе с тем сказание свидетельствует и
о «нартском возрасте» некоторых этикетных правил, то
есть необычайной древности происхождения тех или
иных, достаточно деликатных форм отношений между
людьми, которые свойственны и нам и которыми без '
особых существенных изменений пользуются и сегодня
наши современники.
Таковы в основном принципы и требования в
отношении одобрительных приветствий и пожеланий в
системе традиционного абхазского этикета.
Кроме основной — словесной — формы приветствий
есть, как известно, еще приветствия и в форме разных
жестов, получившие у абхазов также широкое
распространение. К ним относятся, например, рукопожатия
(особенно среди современной молодежи и мужчин
среднего возраста), поцелуи и обнимания (особенно среди
женщин), кивок головы, сопровождаемый часто снятием
или приподниманием головного убора, кружение
пожилыми женщинами правой рукой против часовой стрелки
над головой или перед лицом приветствуемого,
символизируя этим принятие на. себя бед последнего, и др. Они
довольно подробно описаны в статье Л. П. Чкадуа «О
некоторых особенностях этикета абхазов»9, составленной
144

в основном по языковым данным. В статье говорится и
о некоторых элементах этикета речи (к сожалению,
очень кратко), а также несколько более развернуто о
мимике и жестикуляциях, встречающихся у абхазов и
выражающих эмоции говорящего, различные
взаимоотношения между ним и его собеседником, императивные,
обрядовые (например, обряд оплакивания) и другие
жесты10, сопутствуемые, как правило, соответствующими
речениями останавливаться на которых нет, однако,
здесь возможности.
1 По-видимому, именно вариант этого знака или мановения
руки имелся в виду и в описании такого тончайшего наблюдателя,,
как Ф. Ф. Торнау, в записках которого мы находим следующие*
строки: «В нескольких шагах мы остановились, слезли с лошадей:
и сошлись поздороваться по черкесскому обычаю, приложив руку
к шапке» (речь идет о встрече на Урупе Ф. Ф. Торнау и сопровожу
давших его абхазов Соломона Миканба из с. Анхуа и Эмина Ша'к4-
рыла из с. Лыхны с их северокавказскими почтенными сородичами-
абазинами Мамат-Киреем Сидовым и братьями Ловами — Аслан-
Гиреем, Эдыгом и Мамат-Киреем (. (Торнау Ф. Ф. Указ. соч., с. 106).
2 Когда у человека горе или неприятности, обращение к нему
с обычным «Как живешь?» считается неуместной бестактной
банальностью, и ему только сочувственно и молча пожимают руку.
Женщины также ограничиваются легким поглаживанием предплечья
или груди.
3 По-видимому, слово «нар» связано с абхазским народным
эпосом о «культурных» героях нартах (нар-т-аа), которым
приписывается изобретение целого ряда полезных вещей и предметов, в том
числе и распространение культуры винограда в Абхазии, или же,
может быть, Нар — название полузабытого древнего божества неба
и высоких деревьев с виноградной лозой.
4 Ерыш — древнеабхазское божество ткацкого ремесла.
5 Джанашиа Н. С. Приветствия и пожелания абхазов
(рукопись статьи, частично опубликованной X. С. Бгажба в его книге
«Этюды и исследования». Сухуми, 1974, с. 50—51.
6 Охотничьи песни в честь покровителей лесов и дичи
исполнялись не где попало и не кем и как угодно, а только в строго
определенных случаях^ Например, женщины, которым вообще
запрещалось подниматься в горы, не имели права их петь.
Прославляли в песнях Аерг-Ажвейпшаа только мужчины-охотники и то в
основном тогда, когда отправлялись на охоту, дабы боги пожелали
им счастливого пути, когда убивали дичь и когда возвращались
10.
145

с удачной охоты, чтобы в следующий раз, благодаря содействию
тех же божеств, им сопутствовала «лучшая удача».
7 Абхазская народная поэзия. Сост. Б. Шинкуба, с. 13—14.
8 Приключения нарта Сасрыквы и его девяноста девяти братьев.
М., 1962, с. 201—202 (здесь сказание изложено в соответствии с
другими вариантами).
9 Чкадуа Л. П. О некоторых особенностях этикета абхазов.—
В сб. «Национально-культурная специфика речевого общения
народов СССР». —М., 1982, с. 82—83.
1° Отмстим только, что жестикуляции абхазов, которые могли
бы быть темой специального рассмотрения, отличаются
необычайным многообразием и выразительностью, динамичностью и энергич-,
ностыо, они часто предельно четко выражают собой настроение,
решимость и волю говорящего, его эмоциональный и душевный
настрой, но вместе с тем в народе резко отрицательно относятся, если
можно так сказать, к «бряцанию указующим перстом» (анацэаркьа-
кьара) и всякого рода другим, кричащим жестам (анапкьа-шьапкь-
ара), особенно в присутствии старших, воспринимаемым как пока-'
затели антиэстетического поведения человека в обществе, вопиющей
нескромности, а иногда и как угроза с вытекающими отсюда
возможными опасными последствиями.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ИЗ ПОХОРОННО-ПОМИНАЛЬИЫХ ОБРЯДОВ
И ЦЕРЕМОНИЙ
Существует целый ряд частично приводимых в этой
работе характерных абхазских поговорок и пословиц,
например, «все люди смертны» (Имгьсуа уа<& дыкам),
«Кто сотворил жизнь, тот сотворил и смерть» (Абзара
; шаз ап^срагьы ишеит), выражающие собой мудрые
народные представления о человеческой жизни, в том
числе разумно-философское отношение к явлению смерти.
Исходя из таких весьма распространенных здравых и
рассудительных представлений, связанных во многом
с чреватым всевозможными опасностями суровым
прошлым бытом народа, можно было ожидать более
сдержанного отношения к трагедии смерти. Однако, если
говорить о традиционных похоронных обычаях,
языческий культ мертвых имел у абхазов большую силу.
Прощание с умершим, особенно молодым, очень
драматично. Так, церемониал исступленного оплакивания,
многолюдность и длительность погребально-поминальных
обрядов, продолжительность глубокого траура не только по
кровным, но не в меньшей степени и молочным
родственникам подчеркивают грандиозность
происходящего, обозначают немалый масштаб события.
Традиционные похоронно-поминальные обычаи и
обряды всегда привлекали пристальное внимание
путешественников и исследователей этнографического быта
абхазского народа. Здесь однако в нашу задачу не
входит подробное описание всех новаций и сложных
пережиточных форм в этой области, многие из которых
восходят ко временам глубокой древности. Целью
нижеследующего краткого очерка является ознакомление
читателей всего лишь с некоторыми характерными сторо-
147

нами абхазских народных похоронных и поминальных
обычаев, имеющих многолюдный торжественно-траур-
ный и даже несколько театрализованный характер.
Так, о характере традиционного абхазского обряда
оплакивания с царапанием лица, выставлением коня
и пр. дает хорошее представление описание одних из
лыхненских похорон, сделанное Ф. Ф. Торнау в
середине 30-х годов XIX века на основе своего
непосредственного наблюдения. Согласно этому описанию, жена и
родственницы покойного были одеты в длинные рубахи
черного цвета. Они были босые, с открытой грудью и с
распущенными волосами. Лицо, грудь и руки их были
исцарапаны и избиты до крови. Все рыдали и причитали,
заливаясь слезами. Особенно тяжелое впечатление
производили в этих случаях кормилицы, которые били себя
в грудь, царапали лицо, вырывали волосы с головы;
обнимая гроб покойника, целовали его и бились об него
головами и т. п. Мужчины, подойдя близко к дому, где
лежал покойник, вбивали в землю вышеописанный
посох, вешали на нем свои головные уборы и вооружение
и подходили к гробу с громким плачем, бия себя в грудь
или в лоб ладонями1.
Хотя сегодня уже нет босых плакальщиц и редко
среди них можно встретить также женщин с
исцарапанными лицом и грудью, но, несмотря на такое
значительное ослабление древних жестоких обычаев, общая
картина современных по традициям проводимых абхазских
похорон все еще в основном соответствует тому, что
лично наблюдал Ф. Ф. Торнау ровно полтораста лет тому
назад.
Среди абхазских похоронных и поминальных
обычаев, отличавшихся, как сказано, многообразием и
своего рода торжественностью, особо должны быть
отмечены обряды, связанные со скачками и конем умершего
человека — мужчины или женщины, отдаленные
пережитки которых встречаются и по сей день кое-где в
Абхазии2.
В день похорон лошадь покойного, покрытую черным
коленкором, с седлом и нагайкой, с навешанным на
седло оружием хозяина — кинжалом, шашкой, ружьем и
пр. — «ставили» (а<еыкургылара) во главе группы
родственников., несущих траур, а рядом иногда также и
другую лошадь от имени жены (хотя бы она и не была
живаK. Первую лошадь держал под уздцы кто-нибудь
148

из близких родственников покойного: брат, племянник
или другой родич, представитель материнской стороны,
брат жены или родственник по аталычеству, а вторую
тоже кто-нибудь из молодых сродников. Это
называлось «стоянием у лошади» (а'еы адгылара). За
лошадьми в одну линию становятся все близкие мужчины в
трауре, причем старейшие из ближайших родичей под
углом замыкают всю.эту линию, размеры которой
находятся в зависимости от количества родственников,
обязанных нести траур (ацьабара). Женщины из числа
ближайших родственниц с распущенными волосами и
исцарапанными лицами находятся около гроба, а другая
группа женщин из состава более дальних родственниц
располагается напротив мужской линии. Таким
образом, все несущие траур — одна мужская линия с ло-'
шадью во главе и старейшинами рода в конце и две
женские группы, одна из которых находится у гроба,
а другая, исполняющая обрядовую похоронную песню,
напротив мужчин, — образуют как бы удлиненную П-об-
разную фигуру с покойником у основания (см. схему).
Траурная процессия, ведя перед собой коней, в
сопровождении обрядовой похоронной песни «Ауоу»,
исполняемой двумя женскими партиями, трижды обходила
по кругу двор, где покоился умерший (аеыкугалара).
К концу дня какой-нибудь близкий пожилой мужчина,
умеющий складно говорить, став около траурной
лошади, в кругу собравшихся у гроба, произносит
импровизированную «напутственную речь», которая
представляет собой обычно пересказ биографии и прославление
покойника. Когда последнего несут к могиле, лошадь
также ведут во главе процессии, непосредственно вслед
:;а гробом. Перед тем, как предать тело земле, в
некоторых местах практиковали еще не совсем забытый
обряд обведения петуха вокруг лошади. Через несколько
дней указанный петух специально приносился в жертву
умершему. Этот символический обряд с петухом,
очевидно, следует понимать как остаток отошедшего
древнего обычая принесения, в жертву покойнику самого
коня. В течение одного года со дня смерти ни один человек
пе имел права ездить на лошади умершего, а в день
годичных поминок эта лошадь обязательно принимала
участие в специальных конных ристалищах в честь ее
бывшего владельца, которые устраивались и у других
народов Кавказа4.
149

150

СХЕМА
обрядовых похорон старого колхозника У. Ашуба
в селе Гвада Очамчирского района B2.Х 1.1983 г.)
1. Главные усадебные ворота.
2. Железная изгородь вокруг усадебного двора.
3. Раскинутый перед домом большой открытый декоративный
двор, покрытый невысокой зеленой травой.
4. Фруктовые деревья недавней посадки.
5. Новая «казарма», построенная из каменных блоков на
«хорошие и плохие» (ацэгьеи абзиеи) случаи семейной жизни.
6. Новый двухэтажный каменный дом современного типа,
который по традиции продолжают часто называть «местом приема
гостей» (асасааирха).
7. Старый четырехугольный плетеный домик-«кухня» (апоацха)
с древним открытым очагом в центре (ахушт,аара).
8. Обширный временный навес (ашьапэа) со столами и
сидениями, где в дни похорон угощают посетителей.
9. Направление движения «плакальщиков» (атдэыуацоа),
приходящих группами и в одиночку.
10. Стол, куда мужчины-плакальщики прежде, чем подойти к
гробу, кладут свои головные уборы, плеть, бурку, оружие (в старые
времена функции этого стола выполняла палка-посох «алабашьа»)^
у стола стоит распорядитель, следящий за порядком.
11. Временный навес, а под ним гроб с телом покойного (ориен-
тация на запад).
12. Скопление женщин-плакальщиц из числа ближайших род-*
ственниц умершего, несущих траур; самые старые из них сидят у
ног и изголовья покойного, а невестки находятся позади.
13. Другие родственницы в трауре и без траура, причем ближе
к гробу находятся те, которым положено совершать обрядовое об*
хождение вокруг плакальщиков (акушара зуалу).
14. Лошадь умершего с накинутой на нее черной попоной, под*
держипаемая племянником покойного (или другим близким
родственником по мужской или женской линии) — пережиток древнего
обычая принесения коня в жертву умершему хозяину.
15. Мужчины — родственники покойного, которые, принимая
соболезнования посетителей, образуют по степени близости родства
длинный ряд, начиная с молодых (во главе ряда стоит
родственник с обрядовым конем).
16. Старейшины патронимии (абип>ара), а то и всего рода и
даже общины покойного, замыкающие мужской ряд, которым
посетители особо выражают свои соболезнования по поводу случившегося,
17. Троекратный обход двора несущими траур (ацьабацэа), иазы*
151

ваемый «обводом коня» (аетагалара). Во главе этой
траурно-торжественной процессии идет родственник с конем, а к нему по мере
приближения присоединяются (как бы в порядке очереди) все
остальные участники траура — сперва мужская, а затем и женская
половина, после чего ближайшие из родственников (агуцхуцза)
последний раз оплакивают покойного.
На похоронах каждый посетитель, отойдя от гроба,
подходит к близким родственникам умершего (в
прошлом только к главе семьи или рода) и выражает свое
сочувствие (адышшылара) обычными трафаретными
выражениями: «Мое сердце соболезнует тебе» (Сгу иал-
сит), «Чтобы ты увидел мою смерть» (Сьи^сра убандаз),
на что отвечают или простым благодарственным кивком
головы или тоже достаточно стандартизированными
словами: «Пусть бог не сделает тебе ничего неприятного!»
(Угу иалсра анцэа иуааимгааит!).
В некоторых местах (главным образом Абжуйской
Абхазии) все еще сохраняется древний обряд
обхождения родственницами, несущими траур, вокруг мужчин-
плакальщиков справа налево. Это сопровождается столь
же символическим обведением правой рукой вокруг
головы каждого плакальщика, что должно выражать
собой принятие на себя их бед и несчастий.
Другой обряд, который до недавнего времени
дольше сохранялся также у абжуйцев, сводится к
следующему. Плакальщик, подойдя к указанному выше столу,
кладет туда свой головной убор и направляется к гробу,
где лежит покойник. В это время к нему подходит
молодой человек, выполняющий функции провожатого
плакальщика, берет его сзади обеими руками за талию
Н(аббакра) и, подведя к гробу, временно отпускает его.
Плакальщик постоит там несколько минут, громко
рыдая и бия себя ладонями в лоб, а когда он начинает
поворачивать обратно, к нему тут же подходит тот же
сопровождающий и помогает выйти из толпы на
свободную площадь, подносит ему и передает в руки вещи,
оставленные на столе. Все это повторяется с каждым
приходящим, совершающим обряд оплакивания
согласно старым традиционным правилам.
- В настоящее время многие мужчины, постояв в
безмолвии у гроба и получив обратно со стола свои
головные уборы и пр.* направляются к рядам горюющих род-
152

ственников для выражения им своего соболезнования,
хотя в сельских местностях большинство пока
продолжает придерживаться традиционных правил «абхазского
оплакивания» (аг^суала адэыуара).
1 Торнау Ф. Ф. Указ. соч., с. 75—76.
2 В скифских могильных курганах имеются захоронения
лошадей (или хотя бы части коня), конской сбруи, колесниц, иногда и
убитых слуг-рабов, а также оружие в изобилии. Обращают на себя
внимание и некоторые другие характерные детали скифских
похоронных обычаев, как, например, царапанье лица, обстригание волос.
Так, говоря об обычаях, связанных с похоронами скифского царя,
Геродот рассказывает, что скифы при этом отрезали себе часть
уха, обстригали кругом волосы, расцарапывали лоб и нос и т. п.
(Щслов Д. Б. Античный мир в Северном Причерноморье. — М., 1956,
с. 9; Латышев В. В. Указ. соч. —ВДИ, 1947, № 2, с. 271). Однако
многие исследователи (например, известный советский археолог
М. И. Артамонов) считают, что Геродотом описаны не скифские
обычаи, а привычки местных прикубанских племен.
3 Маргания Д. Обряды погребения и поминовения у абхазов.—
Сотрудник Закавказской миссии, 1912, № 3.
4 Известно, например, что когда умирал адыгский воин, вместе
в могилу клали его личное оружие, упряжь его коня, а скачки и
стрельба в цель составляли так же, как и у абхазов, непременную
часть погребальной церемонии.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
О НЕКОТОРЫХ ЧЕРТАХ РЕЧЕВОГО
ПОВЕДЕНИЯ АБХАЗОВ
Величайшим достоянием традиционной и
современной культуры народа является родной язык. Создание
письменности, рост художественной литературы и
национальной школы, печати, радио значительно продвинули
вперед развитие абхазского языка, его общественных
функций. Богатейшие традиции абхазской устной
словесности— непочатый фонд родной культуры, который,
но словам акад. Н. Я. Марра, служил источником,
поддерживавшим общественную роль архаической
абхазской речи, материалом для исключительного развития
ораторского искусства1.
Наличие более или менее значительных диалектных
различий, остаточные явления которых дают себя знать
и по сей день, уже, по-видимому,, в раннефеодальную
эпоху не очень препятствовали взаимному пониманию
между основными, наиболее развитыми частями
абхазского этноса. В основе этого лежали единство
грамматического строя и общность основного словарного фонда
абхазских диалектов, «фактором, ведущим к единству
языка без диалектических перебоев, была развитая речь
феодальной общественности с установившейся
терминологией надстроечного мира: «истина», «красота»,
«право», «долг», «жалость»; классовых представлений:
«стыд», «честь», «вежливость»; классового
строительства: «дворец», без связи с культовым...»2.
Д. И. Гулиа, вспоминая свое детство, говорит о том,
как его отец, благодаря «любви и умению держать
речи», сделался «общественным деятелем», а по вечерам
в кругу семьи у очага, как это было принято у абхазов,
подробно рассказывал о всем виденном и слышанном
в течение дня. «Отец мой целиком доверил хозяйство
154

жене и своим братьям. Это был речистый и остроумный
человек. Очень часто его приглашали на третейские
суды и всякие сходы, где он любил и умел держать речи.
По тем временам и абхазским понятиям он был
общественным деятелем. Но где бы он ни бывал, по
возвращении домой на досуге собирал свою семью, сажал меня
рядом с собою и обстоятельно рассказывал обо всем
случившемся. Говорил он долго, ярко рисовал все
подробности: смешил нас прибаутками и шутками. При
этом он почему-то всегда обращался ко мне. — Слушай
и не забывай, — говорил отец»3.
К .сожалению, тот уникальный материал об
«исключительном развитии ораторского искусства» у абхазов, о
котором говорится в приведенных выше марровских и
гул невских словах, собран и изучен все еще слишком
слабо. Достаточно сказать, что мы не располагаем
сейчас какой бы то ни было записью хотя бы одного
выступления замечательных народных трибунов, которых
было немало в каждой абхазской общине. Поэтому
наши представления о прославленном красноречии
абхазов, основанные главным образом на кратких и часто
случайных наблюдениях дореволюционных авторов, как
правило, не знавших абхазского языка, не могут быть,
разумеется, ни полными, ни достаточно точными.
При всем том, как можно судить по совокупности
имеющихся данных, речь абхазского народного оратора
состоит как бы из трех главных частей: вступления,
начинающегося с трудно переводимого традиционного
обращения к аудитории —«Народ, да положу я свою
голову вместо вас» (Ажэлар, шэхадкы!), основного раздела
с подробнейшим изложением существа дела, обильно
уснащенного соответствующими моменту преданиями,
пословицами и афоризмами, с вопросами и обращениями
к слушателям для вызывания у них одобрительной
реакции, и короткого заключения. Благодарственная
концовка заключения носит характер предельно сжатой
стандартной формулы: «Утомил я вас словом, простите!
Добро да пребудет с вами!» (Сахашэымдан, ажоа шоа-
сыршьит. Абзиара шэыкузааит!).
Вспомним, например, народного трибуна,
неграмотного эшерского крестьянина Османа Шамба, который,
выступая в день известного абхазского возмущения на
исторической Лыхненской поляне 26 июля 1866 года,
произнес от имени народа страстную речь перед семи-
155

тысячной толпой, длившуюся восемь часов подряд. Как
значится в документах, переводили ее по очереди три
переводчика, но все они совершенно охрипли и не могли
больше говорить, а знаменитый оратор все гремел над
возбужденной площадью, по традиции обращаясь время
от времени к тем, от имени которых выступал, с
вопросом: «Так ли я передал ваши мысли?» На это
собравшиеся неизменно выражали свое горячее одобрение и
согласие громкими возгласами4.
115-летний житель с. Атара Очамчирского района
Куат Квициниа, которого я навестил 11 января 1984
года, рассказал немало интересного, в частности, по
вопросу алабаши и ораторского искусства абхазов.
Согласно его информации, палка-посох алабаша была
непременной принадлежностью не только охотников
(которые, между прочим, отправляясь в путь, свой посох
проводили через очажный огонь — для того, очевидно,
чтобы на охоте им сопутствовала удача), но ее должен
был держать в руках и оратор, причем выступление
с алабашеи в руке называлось специальным термином
«адоуара». Рассказывают, — продолжал он, — что
старый Джалачы Квициниа, живший во второй половине
XIX в., отличался своим умением красиво выступать, и
он мог говорить непрерывно все 24 часа суток. — «Скажи
речь!» — обращались к нему и вручали алабашу. В
частности, однажды сородичами он был послан для
выступления на суде в Сухуми по делу однофамильца-
крестьянина Дауэя Квициниа, обвинявшегося в избиении
известного абжуйского удельного князя Григория Шерва-
шидзе. В пылу полемики народный трибун нечаянно
вонзил алабашу в свою ногу, но он не прервал свою
речь ни на минуту и, в конце концов, несмотря на
давление властей, выиграл трудный процесс: смелый
крестьянин, вынужденный в порядке защиты своей чести и
имущества применить силу, был оправдан.
Не забыто также имя одного из замечательных пок-
вешских народных ораторов Наурыза Чачхалиа,
который в конце XIX — начале XX вв. около четверти века
проработал бессменным старшиной в своей деревне. Это
был всеми уважаемый старый «аилыргаю» (аилыргао,),
что выражает собой миротворческую «дипломатическую»
деятельность (доел, «разбиратель» дел, «следователь»).
Рассказывают, что он даже как будто пытался создать
у себя нечто вроде домашней школы красноречия — со-
156

бирал людей и проводил с ними занятия по
ораторскому искусству: по традиции вбивал перед собой в землю
свой посох-алабашу, накидывал на него башлык, чтобы
он не мешал выступать, и начинал говорить, причем
обращалось внимание не только на содержание и форму
самой речи, но и на жестикуляцию и на то, как
следует обращаться к слушателям, обводить их взором для
лучшего с ними контактирования и т. п., а в конце
совместно обсуждали итоги проведенных практических
упражнений5.
Необычайному развитию ораторского искусства
содействовали определенные условия общественной жизни,
длительное существование некоторых патриархально-
феодальных институтов, включая народные собрания и
основанное на традиции народное судопроизводство. На
этих часто созывавшихся многолюдных форумах, где
каждый мог выступить с защитой своих и чужих
интересов и продемонстрировать столь ценимое народом
красноречие, решались важнейшие вопросы
взаимоотношений отдельных людей и целых социальных групп.
В частности, дела кровной вражды, относящиеся к
наиболее серьезным и опасным, требовали к себе
особого внимания со стороны всего общества. Поэтому они
безотлагательно обсуждались и решались на общих
народных собраниях с обязательным участием как
представителей заинтересованных сторон, так и наиболее
авторитетных и знающих лиц доброй воли не только
данного селения, но и из других общин. Свою задачу
такие собрания видели в том, чтобы «потушить» огонь
вражды. А для достижения этой цели не было лучшего
и более верного, сравнительно легкого по
общедоступности и в то же время почетного для обеих сторон
средства, как, призвав на помощь древний обычай, связать
врагов узами молочного родства (аталычество). И вот
народ на своих сходках добивался того, чтобы склонить
потерпевшего к примирению посредством аталычества
или усыновления. Не решаясь идти против воли народа,
пострадавший обычно соглашался на примирение и
отдавал сына, дочь, брата, сестру или другого близкого
родственника на воспитание или усыновление стороне
убийцы, чем и прекращалась вражда навсегда.
Желая примирить кровников, народные судьи,
творившие правосудие по традиционным обычно-правовым
канонам своих предков, обращались к обеим вражду-
157

ющим сторонам, прежде всего к потерпевшей стороне,
со следующими примерно словами: «Присуждаем вам
то же, что присудили бы мы себе, если бы оказались
в вашем положении! Внемлите голосу народной
мудрости— слово народа справедливо, оно любую рану
врачует! Сильнее нет силы, чем материнское молоко: пуля
не пробьет и одной капли его! Примите воспитание и
примиритесь! И мы, весь народ, благодарны будем. Да
сгинет отныне вражда между вами!»
Редко, правда, но бывало и так, что убийца даже из
высшего сословия оказывался вынужденным согласиться
иа предлагаемое народом усыновление или воспитание
крестьянского сына или дочери от потерпевшей стороны
с целью предупреждения кровной мести.
Во всем этом большую роль играли умудренные
житейским опытом мужчины и женщины, наделенные
редкой способностью убеждать людей силой своего ума и
живого слова в необходимости принятия разумного
решения по тому или иному вопросу.
Вышеупомянутое предание о ранении оратором
человека имеет и другую вариантную мотивировку,
связанную с великой силой воздействия живого слова на
слушателей. Знаменитый трибун, выступая перед
народом с большой речью, нечаянно острием своей алабаши
насквозь пронзил ногу стоявшего рядом молодого
человека. Но последний был настолько заворожен мощью
искусства говорившего, что терпеливо продолжал молча
слушать чародея слова, и только после того, как была
выслушана до конца длинная речь, пострадавший
негромко произнес: «Достань, пожалуйста, свое железо из
моей ноги».
Есть у нас и теперь люди, особенно среди
«неиспорченных» цивилизацией сельских жителей — такие,
например, как старый лыхненский колхозник, депутат
Верховного Совета Абхазской АССР, ныне покойный Синат
Джениа, речи которых, произносимые просто и
непосредственно, а не по заранее подготовленным бумажкам,
оживленные яркими народными выражениями и
пословицами, льются без сучка и задоринки, доставляя своей
неподдельной чистотой, лексическим богатством,
экономностью и динамичностью, а вместе с тем и глубиной
содержания подлинное эстетическое наслаждение. Вот
почему на их выступления обычно не распространяются
строгие правила регламента и выслушиваются они всеми
158

присутствующими, в том числе и не знающими
абхазский язык, с большим интересом и вниманием.
Абхазы всегда высоко ценили силу эмоционального
воздействия живого слова, называя его
чудодейственным и целительным, способным заживлять глубокие
раны, брать неприступные крепости, одним словом,
достигать почти невозможного. В народе говорят: «Язык
народа является целебным средством» (Ажолар рыбз ху-
шэуп).
Тем более становятся досадными факты
пренебрежения родным языком, плохого знания его молодежью,
коверканья противоестественными неологизмами (вроде
бесконечного повторения слова «ыками»), трафаретного
изложения мысли на страницах газет и журналоз,
однообразия радиопередач, злоупотребления
заимствованиями и т. д. В некоторых случаях доходят до того,
например., что, игнорируя свое древнее слово <<^б», заменяют
его русским эквивалентом «отец». То же самое
происходит и с цифрами, названиями чисел, телефонными
номерами, забывается и национальный календарь (абхазские
названия месяцев) и т. д.
Абхазский язык, как и всякий другой, на протяжении
всей своей истории живет и развивается во
взаимодействии с другими родственными и неродственными
соседними языками — адыгскими, картвельскими, греческими,
тюркскими и др. С начала XIX в., когда Абхазия была
присоединена к России, она испытывает свое
возрастающее влияние русского языка, особенно в области
общественно-политической, научной и другой лексики,
включая интернациональные термины, проникающие в
абхазскую речь, обогащая ее, в основном, только через
посредство русского языка.
Вместе с тем следует отметить, что разговорная речь
многих абхазов (главным образом интеллигентствующих
городских и сельских жителей) во многом часто
двуязычна, не согласуется с существующими нормами
литературного языка, в ней слабо используются богатые
местные словарные ресурсы. Они часто прибегают (в
большинстве случаев без надобности) к заимствованным
словам, терминам и выражениям, в результате чего
получается некрасивая и противоестественная мешанина
«французского с нижегородским», обедняющая и
уродующая родной язык. Вольное или невольное беззаботно-
пренебрежительное отношение к родному языку — явле-
159

ние не новое. Оно было отмечено, например, еще
Д. И. Гулиа в одном из его дореволюционных ирони-
ческо-сатирических стихотворений («Какая я
счастливая», 1919).
А вот обращенная к абхазским крестьянам речь
«представителя района», выведенного в рассказе
М. Л. Хашба «Писарь...», написанном в конце 20-х годов:
«Товаришьчираа, анхацэа!.. — ибжьы лассы-лассы
иаагьдэауа далагеит иааз аи^абы ацэажэара. — Сара
уажэы, товаришьчираа, шэара шэыкны саарышьхит
ацентр правительство рыкнытэ. Уака ацентр акны
аакьыскьа идаман аекстренное заседание. Уака иа*по-
становилт <\а страна акны иаарласны асоциализми аком-
мунизми чаг>>аны иаакухаргыларцы. Убри акнытэ х,а-
промышленность иахаххеит аиндустриализациа, х,а-
сельское хозиаство аукреплиаира... убри азы акампаниа
мсааи^азгарц, сара абрахь, шэара товаришьчираа
анхацэа шэышка саарышьхит...».
Можно привести очень много новых примеров
подобного рода. Вот что мы читаем, например, в статье В. Ха-
рания «Чтобы речь была приятной», опубликованной в
газете «Апсны капш» 5 мая 1978 года:
«Уажэы ааигуа Акуа акалакь автобус аангыларха-
Куа руак а^ы <&ъщьа аг^суа ^эсакуа еицэажэон:
— Икоузеи иахьа, ужаснаиа жара?! — ^аалхит
руазэк агьсшэа шааибырх,эаз еиП)Ш.
— Не говори, абаагьс?! — иаазлыргьшкеит егьи.
— Бабанзацои? — дцааит.
— Иааигуоуп, аха шьапыла идти не хочетсиа, анцэа
иные, с утра на ногах.
— Аа, иахьааиз пиатиоркагьы, иа! пошла, абзиара-
зы! — лх;аргь 5Ра аарданы инеилалг^сан, автобус дын-
халт.
А^эсакуа рна<йс игылаз аг^ешьаащэа урх рцэажэашьа
цьашьаны инеи^а^шит, иахыр^эаара рзымдыруа. Сара
слым^а ишха<йыц иха^уан «акультура ду» злысыз анх
а^эсакуа рыбжьы, сагьазхуцуан, нас ишгьардари рхатэы
бызшэа урх ах;эсакуа рхучкуа!»
Абхазский язык не так беден, чтобы нельзя было на
нем выразить понятия, подчеркнутые в приведенных
цитатах. Все эти русские слова («товарищ»,
«правительство», «экстренное», «заседание», «постановление»,
«страна», «промышленность», «сельское хозяйство»,
«укрепление», «ужасная», «жара», «говорить», «идти», «не хочет-
160

ся», «с утра», «на ногах», «пятёрка» и др.), конечно же,
имеют свои точные абхазские соответствия, если бы
только говорящие захотели ими воспользоваться. Кроме
того, сколько в абхазском языке удивительных формул
вежливого обращения, щадящих самолюбие человека,
возвышающих его честь и достоинство. Вот лишь
несколько примеров.
Абхазы говорят между собой на «ты» (только
невестка к своей свекрови обращается исключительно на
«вы»), но при этом обычно добавляют «оправдательную»
фразу, смысл которой состоит в том, что обращение на;
«ты» вполне в нормах абхазской вежливости («Уара»
а^эара — п0сышэа х,эароуп). Или вот пришлось в беседе
прибегнуть к выражению: «Знаешь ли, в чем дело?»
(Икоу удыруама?), и он, подчеркивая широту познаний
своего собеседника, тут же скромно добавляет: «Хотя
что я могу сказать такого, чего бы ты не знал!» (Уара
иузымдыруа сара иуаедэозеи аха!). Человеку в благо^
дарность говоришь «спасибо» (итабуп), а он в ответ:
«Пусть врагу придется благодарить тебя» (Уа^а дуата-
буааит). Вкралась в речь случайно какое-нибудь не
совсем приличное выражение, и тут же последует
извинение, буквально так: «Твоя честь на моей голове» (Упату
схы икууп). Пришлось попросить человека сделать
незначительное одолжение,, и на этот случай имеется
соответствующая извинительная фраза: «Хотя такое
поручение и не достойно тебя» (Иуахэасшьоит аха), «Хотя ты
слишком велик для такой малости» (Урацэоуп аха).
Если позади тебя оказался уважаемый человек, можно
и* это «искупить» предусмотренными для такого случая
словами: «Прости, что сижу (стою) спиной к тебе» (Са-
хамзааит, сышыахь уаерхан стэоуп). Ни в коем случае
нельзя прерывать говорящего, особенно если он
является старшим, но когда такое все же случается, к твоим
услугам, столь необходимый готовый стандарт: «Твою
речь я режу (прерываю) золотом» (Уажоа хьыла иг^ыс-
коит), в который наши предки вложили максимум
уважения к старшему и к его живому слову.
Прислушайтесь еще к языку: сколько задушевной
теплоты и родительской ласки в абхазских словах «дад»
и «нан», с которыми старшие обращаются к младшим
(ср.. груз, «швило», русск. «сынок», «доченька»N;
сколько возвышенного в словах «ашьха» — гора, «ахра» —
обрывистый утес, есть даже особая народная «Песня ска-
11.
161

лы». И вообще высокие горы всегда манили и влекли
абхазов, властно владели их думами, мыслями,
сердцами— это очень абхазская черта7, хотя в недалеком
историческом прошлом, а и сейчас также и «амшын» —
море— обладает чарующей притягательностью, особенно
для прибрежных абхазских жителей. А сколько
«космического» величия, силы, блеска и рыцарственности в
уникальном абхазском обозначении неограниченной удали
и геройства —термине «афырхаца» (афырхада),
который И. А. Лакоба переводил ярко и красочно, как
«герой из героев, рожденный громом и молнией», и
называться которым является пределом мечтаний любого
абхаза и абхазки. Подобные слова родного языка,
который является зеркалом бездонной народной души,
выражают сокровенные черты абхазского человека, все то,
что он считает эстетическим и этическим благом для
людей.
В речи традиционного абхаза часто мелькают трудно
переводимые на русский язык древние словосочетания
вроде «Ухацкы сцеит!». что приблизительно означает: «Да
приму я на себя твою смерть!», которое, давным-давно
потеряв свое первоначальное религиозно-магическое
содержание, используется для обозначения почтительного
отношения к человеку, большого уважения к нему.
Известно, что половозрастная специализация языка
сохраняется практически во всех современных языках,
в том числе и самых развитых. В абхазском также
заметны различия «детской», «мужской» и «женской»
речи. В специальный женский лексикон входят, например,
такие нередко почти непереводимые выражения,
придающие речи своеобразный характер женственности, как
унан диид (передает удивление), хаас — «голову (свою)
бьющая», хкыдкья (хкыдкьа) —«голову (свою) обо что-
то ударяющая», хса — «голову обрившая», сара
несыта— «чтобы я умерла бы», анышэ сагааит—«чтобы
земля (могила) меня забрала» и др., которые в речи
мужчин встречаются лишь как какой-то случайный,
«чужеродный» элемент. Есть и такие слова, — писал
К. Д. Мачавариани, — «которые употребляются только
женщинами, в большинстве случаев для того, чтобы
поделиться друг с другом своими очаровательными
тайнами»8.
Лексикон абхазских мужчин в этом отношении
является, быть может, менее характерным, но зато у них,
162

как и некоторых других народов Кавказа, есть свой
особый (и довольно обширный) словарь имен
существительных т. н. «лесного», или «тайного» языка (абна быз-
шоа), с диалектно-локальными вариациями, которым
они пользуются на охоте как единственным средством
общения между собой. Важнейшей особенностью
охотничьего языка является табуация: запрещается
называть любые предметы и явления своими обычными
именами, вместо которых используются специальные слова-
замекптели, что якобы помогает охотникам скрыть от
зверей свои намерения и тем самым добиться удачи на
охоте. Например, на обычном абхазском языке собака
называется ала, а на «лесном» — тоже абхазским
термином амаза — «тайный», «секретный». Следовательно,
слова общенародного языка если и встречаются в речи
охотников, то в совершенно другом значении. Зато
большое место занимают описательные выражения,
подчеркивающие особенности формы или главное
отличительное качество нужного предмета или природного
явления. Например, солнце называется не обычным «амра»,
а описательным словом «арпхага», что в переводе
означает: «то, что греет», «согревающий»9.
Для общения на дальнем расстоянии абхазы пользо- '
вались «беспроволочным телеграфом»: с вершины на
вершину они криком передавали нужные сведения. Вот
как об этом пишет А. И. Мостков: «Свойством речи и
объясняется рассказ об «абхазском телеграфе», который
я себе позволю здесь привести. Однажды, вскоре по
моем прибытии в Гудауты, во время одной поездки в
Калдахвары по судебно-медицинской надобности, нам
надо было с пути срочно известить сельского старшину,
чтобы были своевременно сделаны до нашего прибытия
приготовления к вскрытию трупа и были вызваны
свидетели для опроса. Ехавший с нами начальник участка
вызвался это устроить по «абхазскому телеграфу». В то
время не было, конечно, телефона, поэтому я был очень
удивлен подобному предложению. Во время этого
разговора мы уже проехали верхами вброд Белую речку и
забирались на одну из Звандрипшских возвышенностей.
Начальник участка вызвал из пацхи одного абхазца и
попросил его передать указанное распоряжение в
Калдахвары. Абхазец, не долго думая, обратился лицом
к западу и начал высоко-резким голосом кричать,
издавая протяжные звуки. Через несколько минут на сосед-
163

ней возвышенности, приблизительно на расстоянии 2-3
километров по прямому направлению, появился человек,
который стал также отвечать, после чего между ними
начались перекрикивания отдельными отрывистыми
словами. На этот раз «телеграф» оказался неисправным и
наша «телеграмма» до Калдахвар не дошла, но, говорят,
что отправления более «высокопоставленных», чем
начальник участка, лиц или по собственным надобностям,
доходили быстро. Например, передавали, что князь
Голицын, наместник Кавказа, инкогнито проезжал
Черноморское побережье, он был крайне удивлен, встретив в
Лыхнах депутацию. На его вопрос, каким образом о его
приезде узнали, ему ответили: «по абхазскому
телеграфу»10.
Как указывал еще К. Маркс, «всякая нация может и
должна учиться у других»11. Однако такая учеба не
должна вести к забвению и вольной или невольной
недооценке родного языка и своей национальной культуры.
Одной из областей лексики, где происходят порой
странные и неоправданные нововведения, является ан-
тропонимия. В нашей печати — как местной, так и
центральной— писалось немало о том, что многие красивые
личные имена, прежде широко распространенные,
теперь незаслуженно забыты или забываются, что
несмотря на множество весьма привлекательных и удобных
национальных имен, в ходу лишь очень немногие из них
(например, в Горьковской области почти каждый третий
малыш — Андрей, а девочки в основном Наташи, Тани,
Светланы и Марины), что в яслях трехлетних
карапузов приходится называть по фамилии, иначе рискуешь
запутаться и т. п. Писали и о том, с каким большим
одобрением было встречено издание «Справочника
личных имен народов СССР»12.
У абхазов вызывают чувство недоумения и стыда
такие самоновейшие женские «имена», как: Електричка,
Петличка, Светличка, Девочка, Камател, Лимон,, Пиуа
(от слова «пиво»), Вайна, Адеса, Курица, Пенициллин,
Мимоза, Фиалка и др.; мужские: Таниа, Луба, Равком,
Батинка, Папа, Вагон, Маладец, Салдат, Машина, Газет,
Радио, Телефон, Золотинск, Камуна, Герой, Диуан,
Лодка, Каманда, Пониа, Прицел, Камфет, Музыка, Штат
и др. Надоедают до приторности и все эти Ваня, Ванчка,
Иван, Котик, Вова, Рудик, Юра, Жора, Шурка, Лючка,
Славики, Виталики и т. д. Бывают случаи, когда одного
164

из братьев зовут Ванчка, другого — Иван, а третьего —
Ваня.
Видя все это, можно подумать, что у абхазов нет
своих национальных или давно ставших
национальными, укоренившихся и полюбившихся народу имен. Но
они есть, и их немало, причем многие из них являются
не только весьма оригинальными и красивыми, но
имеют важное значение и с точки изучения истории и
этнографии их носителей, генезиса ономастического фонда
данного народа и его этнокультурных связей13.
Приведем хотя бы некоторые из абхазских мужских
и женских имен, чтобы показать, что и после
естественного отсева и фильтрации остается еще немало
удобных и нестандартных имен, которыми не следует пре-
небрегать.Имя, которое дается человеку один раз в
жизни, должно украшать его.
Мужские имена:
Абзагу
Адамыр
Адгур
Аджыр
Аки, Акйбей
Акун
Алма
Ал мае
Алмасхан
Алмахсйт
Албу
Алхас
Апсйт
Арабей
Ардашьал
Ар ноу
Аслан
Астамыр
Астана
Ахал
Ахра
Баджга
Баджгур
Базала
Бамбёй
Бамышь
Бард
Басиат
Бата
Батал
Батиса
Бежан
Бенур
Беслан
Бзбу
Гамсарат
Гуатёй
Гудйса
Гудым
Дадал
Дадын
Дал
Дамагу
Дамёй
Дамсёй
Дамыр
Данакай
Дауэй
Даур
Дахуас
Джансух
Дйгуа
Едгьац
Езыгу
Ерыстбу
Жана
Закара
Заур.
Зафас
Инал
Инар
Кадыр
Камыгу
Кан
Кац
Киршал
Куадац
Кун
Кьараз
Лагустан
Ламкац
Лауан
Лаша
Лбу
Маадан
Маасёй
Мага
Мада
Мажара
Манча
Мараса
Мард
Мардсоу
Матамёй
Махар
Махсйт
Мац
Мачагуа
Мдар
Мзанэй
Мзауч
Минас
Нарт
Нага
Натбей
Наур
165

Нахар
Парна
Рамхут
Рад
Рапстан
Рашь
Абгьанашь
Агра
Адица
Аду
Амза
Амина
Амра
Анас
Антйца
Апсуана
Апсуана
Апсуанда
Арда
Ардица
Арйна
Асйда
Аста
Астанда
Ашьа
Гуанда
Гуашьана
Гунала
Гунда
Гуранда
Дгула
Дэс
Джгуанда
Дйфа
Замана
Зйза
Ресмаг
Рйгва
Рймца
Синат
Сит
Сихуаш
Скепарна
Спадакуа
Та нас
Тандёл
Тархуна
Татал
Женские имена:
Захида
Икала
Инара
Кайа
Кама
Камачйч
Кана
Качйч
Кёса
Куйца
Мада
Мадйна
Мака
Макрйна
Максйна
Мактйна
Маница
Мара
Мараса
Марийшьа
Марица
Матата
Мела
Мзиана
Мина
Минака
Миранда
Мрамза
Мсурат
Масйна
Наала
Нагута
Найра
Накуа
Нала
Нара
Ната
Нафиа
Ниаза
Нисор
Рабйа
Радда
Радйма
Рамсада
Расйда
Расидап
Рафйда
Рймца
Рйца
Руанда
Сабй
Сабина
Сайда
Салима
Сасна
Селма
Сима
Таджгуагуа
Татэй
Тинат
Таташ
Тлапс
Хаджарат
Хазарат
Эснат
Эшсбу
Ярна
Тукана
Ферйда
Фоса
Хамсёд
Ханифа
Хауйда
Хйбла
Хйкур
Хйкуч
Хйма
Химур
Хймца
Хйрба
Хйфа
Хурашьа
Хымсада
Чамана
Шьадина
Шьазина
Шьамсиа
Шьаризан
Шьасиа
Шьасна
Шьахусна
Элана
Эрдана
Эрйса
Эсма
Яка
Ялса
Ярна
Мы привели, разумеется, лишь мизерную часть бога
тейшего абхазского антропонимического фонда, Конеч
166

но, вкусы на имена меняются. На изменение состава
имен оказывают влияние изменения хозяйственной
жизни и социально-политических отношений, а также
религиозные представления и воздействие культуры соседних
народов и т. д. Эти влияния, идущие с разных сторон,
незаметно могут привести к полному забвению местных
имен. А они составляют одну из важных частей
национальной культуры и, вместе с тем, служат существенным
источником поучения прошлого народа. Поэтому
красивые и оригинальные национальные имена необходимо
сохранять и пропагандировать как органический
компонент положительного культурного наследия.
Зная, как ревниво относились абхазы к своим
личным и фамильным именам, трудно даже найти
объяснение тому, что многие из них теперь так легко
отказываются от традиционных личных имен. Ведь еще
недавно они очень дорожили своими именами. Понятия «имя»
и «слава» по-абхазски выражаются одним словом —
«ахидз» (ахьз), а лишение имени (ахыз хыхра), как и
фамилии (ажэла хыхра), считалось большим
оскорблением и наказанием.
Неразбериха и путаница с именами наносит не
только эстетический, но и практический вред. Поэтому было
бы желательно как первый шаг к исправлению этой
путаницы издать «Справочник абхазских личных имен» и
обязать местные исполкомы народных депутатов
руководствоваться им при составлении актов гражданского
состояния.
Как указывалось вскользь и выше, довольно
искусственными пока выглядят такие нововведения,
встречающиеся в речи современных абхазов, как обращение по
имени и отчеству и обращение на «вы». В появлении
этого нововведения «повинна» прежде всего учащаяся
молодежь. Раньше абхазы любого человека, обращаясь
к нему непосредственно, называли просто по имени,
прибавляя к именам знати традиционное «Приму на себя
твои беды» (Уххь згеит; Ухадкы сцеит). И только тогда,
когда говорили о ком-нибудь в третьем лице,
использовали иногда и имя отца, но в этом последнем случае
впереди обычно ставилось отчество, затем фамилия, а в
конце — собственное имя человека, о котором шла речь.
Например, Хыбры-ипа Маан Кац, то есть «сын Хыбры
Маан Кац». И каждый человек был для другого «ты»
(уара, бара), иногда, правда, с прибавлением указан-
167

ной выше деликатно-извинительной оговорки, гласившей
о том, что обращение на «ты» не противоречит кодексу
апсуара и отнюдь не является унизительным («Уара»
а^эара — п>сышэахэароуп).
В абхазском языке имеется немало специальных слов
и терминов для передачи нравственно-эстетических
категорий. Так, добро и зло выражается
широкоупотребительным словосочетанием, которое в дословном переводе
означает: «безобразное — прекрасное», «дурное —
хорошее» (ацэгьеи-абзией), а термином же апшдза (аП)Ш-
за) —«красивый» пользуются не только в узком смысле^
но и как эквивалент приличия и добропорядочности.
Близким к этому является ауасара — «человечное»,
«человечность», «по-человечески», «гуманность», в
противоположность «бесчеловечному» (ауа&ымра); понятие
безобразного, скверного, нечистоплотного выражается
словом «ахумга». О том, как понимается и высоко ценится
в народе красивое и прекрасное во внешности и
поступках людей, говорят пословицы: «Даже дым идет туда,
где сидит красавица (красавец)» (АП)Шза дахьтэоу
алкать неиуеит); «Красота сто недостатков скроет» (Аг^шра
бзиа шэ-грак хнасюит; Аг^шра шэ-грак арзуеит).
Одной из наиболее характерных особенностей живой
разговорной речи абхазов, особенно представителей
старшего поколения мужчин, является ее необычайная
насыщенность подходящими к моменту народными
поговорками, пословицами, изречениями, афоризмами,
короткими бытовыми и другими рассказами, нравоучительными
сентенциями, в том числе, конечно,, и относящимися к
тематике настоящих очерков, то есть имеющими отношение
к этикету, культуре общения вообще, выражающим
собой нравственно-эстетические воззрения народа,
духовные потребности человека, со?дававшиеся веками. Все
это делает речь говорящего яркой и содержательной,
художественно-выразительной, а некоторые отступления,
допускаемые «к слову» (ажоеи-ажоеи реиххоаара) и
дополняющие главную мысль, создают красивую и
сложную структуру устного выступления или беседы.
«У кого язык подвешен, тому незачем носить острую
саблю» (Абз з^оу а^эа ихахзам), «Язык способен ранить
человека, язык же его и врачует» (Абз уа®. дахууеит,
абз уа<й дахущзтзует), «Сабельная рана заживает,
кинжальная заживает, а рана* нанесенная языком, не
заживает» (Ах;эа хыгь бьоит, акама, тып) тзьоит, абз хып)
168

5ьом), «Человек умирает, слово его не умирает» (Хы-
П)Сыргьы жза-п^суам), «Кто по-настоящему владеет своим
языком, тому принадлежит вся округа» (Абз з^оу ацута
итэуп), «Лишь бы имелись выразители (мыслей и дум),
а работники (доел, «делатели») всегда найдутся» (Из^эо
дуоуандаз, изуа шыкаларыз) —эти и многие другие
абхазские пословицы дают представление об оценке
народом великой, ничем не заменимой силы родного языка,
который надо развивать без искажения и засорения.
Судьба родного языка — одного из ведущих
феноменов нации — в надежных руках партии, постоянно
проявляющей бережное отношение к его развитию. На
абхазском языке, в частности, во всевозрастающих
масштабах издаются разнообразные книги, газеты и
журналы, ведутся регулярные радио- и телепередачи,
созданы творческие союзы писателей, журналистов и т. п.,
функционирует издательство «Алашара», работает
Абхазский государственный драматический театр им.
С. Я. Чанба, создается не только художественная, но и
научная литература и т. д.
Здесь мы вкратце, в общих чертах коснулись лишь
отдельных моментов языковой и неязыковой форм
общения. Их детальное научное изучение, включая
сложный и богатый абхазский этикет речи, — дело других —
нынешних и будущих — специалистов14.
1 «Архаичность абхазской речи поддерживалась древним
хозяйственным укладом, древним общественным строем в быту и
соответственными бытовыми верованиями. В массовой гуще абхазского
населения родная религия — языческая, с ее некогда богатой речью,
располагала понятием также отвлеченным, представлением об
едином общем боге... Культовая речь родного язычества сохранялась
однако не в сословной прослойке с международными ее
интересами и соответственным легким приобщением к чужой речи, а в
массах. Этот фонд родной культуры в устах народа служил
источником, поддерживавшим общественную роль абхазской речи,
материалом для исключительного развития ораторского искусства,
развертывавшегося на народных вечевых судах. Тот же фонд в среде
приверженного старине жреческого слоя из кузнецов-магов
содействовал также консервации архаических черт абхазской речи».
(Н. Я. Марр. О языке и истории абхазов. М.—Л., 1938, с. 395—396).
2 там же, с. 396—397. " ¦
3 Гулиа Д. И. Автобиография. — В кн.: «Стихи», М., 1964,
с. 9—10.
169

4 Дзидзария Г. А. Восстание 1866 года в Абхазии. Сухуми,
1955, с. 144.
5 «В этом доме действовала и своего рода народная академия,
где Наурыз Чачхалиа преподавал уроки ораторского искусства. Для
этого имитировали народный сход по заранее условленной теме.
Слушатели выходили из круга, соблюдая возрастной ценз,
сословность и многие другие моменты. Одновременно просто и
торжественно нужно было воткнуть посох-ала башу перед собой, обнажить
голову, кинув башлык или папаху на конец алабаши, окинуть
взглядом собравшихся, сказать священное слово «народ» — народ,
которому ты слуга, и держать речь, дорожа слухом тех, кто слушает
тебя, понимая меру' своей ответственности — ведь перед тобой на
ногах стоит тот, кто прошел сквозь века бедствий, но сохранил для
тебя землю и язык... Выступление каждого оратора обсуждалось.
Судили, строго учитывая дикцию, интонационное построение, жесты,
акценты, стиль» (Джангят-ипа Д. И родилось взволнованное
слово.— Советская Абхазия, 1983, 8 июля).
6 Нан используется пожилыми женщинами в отношении
младших лиц, а дад — пожилыми мужчинами в том же порядке, причем
ни пол, ни возраст адресата не имеют никакого значения.
7 «Природа Грузии и в самом деле мощно принимает человека
и делает его сильным, величественным и рыцарстзенным», — пишет
акад. Д. С. Лихачев в своих «Заметках о русском», напечатанных
в «Новом мире», № 3, 1980, с. 23.
8 Мачавариани К. Д. Описательный путезодитель по городу
Сухуму... Сухум, 1913, с. 314.
9 Амичба С. А. Об охотничьем ритуале и языке абхазов.—
В сб.: «Национально-культурная специфика речевого общения
народов СССР», М., 1982, с. 77.
ю Мостков А. И. Воспоминания сельского врача. — Сухуми, 1944
/Архив Абгосмузея, ф. 3, оп. 1, арх. № 77, с. 121—122 (рукопись)/.
11 Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения, т. 2. М., 1966,
с. 94.
12 Известия, 1966, 19 августа.
13 К сожалению, все еще слабо собираются и изучаются
уникальные абхазские антропонимические материалы, которые поражают
своим неимоверно большим количеством и оригинальностью, а
вместе с тем, как сказано, исследование происхождения, исторического
изменения, географического распространения, социального
функционирования абхазских собственных имен людей представляет, собой
исключительно важный абхазоведческий научный интерес.
170

и К сожалению, из-за ограниченности объема настоящей
работы, остались здесь почти неосвещенными такие характерные
вопросы культуры речи, как, например, наиболее употребительные в
зависимости от ситуации выражения и обороты, тон, интонация,
мимика и телодвижения; символические сигналы и знаки;
манипулирование в процессе речи посохом (алабашьа) и другими предметами
личной принадлежности; жестикуляция и подтекст, ибо у абхазов, как
заметил один проницательный наблюдатель, даже в повседневном
быту чуть ли не всякая фраза произносится с подтекстом, и т. д.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
АБХАЗО-АДЫГСКИЕ ЭТИКЕТНЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ
Известно, что абхазы вместе с абазинами, убыхами,
адыгейцами, кабардинцами и черкесами, которые в
дореволюционной историко-этнографической литературе
иногда совокупно выступали под одним общим
названием «черкесов», составляют лингвистически и по
происхождению одну абхазо-адыгскую группу
западно-кавказских коренных народов. Естественно пбэтому, что
между ними должно быть много общего в социально-
экономической и этно-культурной областях, включая
вопросы этнографии общения, исследование которых
представляет большой научный интерес с точки зрения
этнической и культурной истории этих и других народов
Кавказа. Абхазо-адыгские и более конкретно абхазо-кабар-
динские этнографические параллели в общем плане
были рассмотрены в двух статьях автора этих строк1.
Здесь же мы выделяем только одну узкую тему из
более широкой проблемы указанной общности — тему об
абхазо-адыгских этикетных сходствах и различиях,
памятуя слова Л. Я. Штернберга о том, что «тот, кто знает
лишь один народ, не знает ни одного», причехМ,
фактический материал по части адыгского этикетного фонда
заимствуется в основном из замечательной работы
Б. X. Бгажнокова «Адыгский этикет»2.
Абхазо-адыгские этикетные параллели в широком
смысле этого слова настолько многочисленны и
выразительны, что книгу об адыгском этикете с известным
основанием можно было бы назвать и произведением по
абхазским моделям поведения, и наоборот. Обратимся
к некоторым соответствующим фактам и явлениям из
абхазо-адыгского общего фонда традиционно-бытовой
культуры, часть из которых (например, из области
военного быта) приводилась уже выше.
172

В абхазском феодальном обществе, как и в ряде дру:
гих стран мира, существовали заметные различия
между довольно рафинированным языком знати и простым
языком крестьян. Хотя, разумеется, существовал
общенародный абхазский язык (аг^суа бызшэа), на котором
происходило свободное общение между всеми
сословиями и членами общества, но такие, например,
изысканные «великосветские» выражения, весьма оригинальные,
но и весьма трудно поддающиеся переводу, как «Да
будешь ты жив» (Уара умсит), «Да приму я на себя твои
невзгоды» (Уххь зг'еит), «Да отправлюсь я (на смерть)
вместо тебя» (Ухацкы сцеит) и др., если и не
запрещались, то, во всяком случае, в разговорной практике
сравнительно редко встречались в речи простых крестьян,
которые,, между прочим, и сами иногда считали как бы
неудобным для себя пользоваться лексиконом высшего
общества, ревниво сохранявшего за собой привилегию
не только на своеобразный «высокий стиль», но и на
ношение лучших («больших») личных имен, по существу
запретных для основной массы народа. Эти. социально-
языковые различия еще резче были выражены у
адыгских народов, у которых в XVIII в. бытовал, наряду с
общеадыгским языком (адыгъэ бзэ), еще другой, особый,
так называемый «дворянский язык» (уэркъыбзэ),
причем, если верить Я. Рейнеггсу, на нем не имели права
говорить не только рабы и крепостные, но и другие
крестьяне3. «Дворянский язык» и вообще «дворянские
манеры» (адыг. «уэрк хаблзэ» — дворянский, рыцарский
этикет) были известны и абхазам. В абхазском языке
имело широкое распространение и сохранилось до
нашего времени возникшее в недрах раннефеодальных
отношений слово «аамысташва» (аамсташэа), о котором
говорилось выше и которое в дословном переводе
означает «по-дворянски»,, выражая собой вообще хороший,
аристократический тон, то, что у французов называется
«комильфотностью». Однако абхазам не был известен
особый «дворянский» способ держаться в седле,
отмечаемый Б. X. Бгажноковым у кабардинцев как своего
рода «функцию социального символизма»4.
Полностью совпадают отмеченные выше
военно-аристократические представления абхазов, связанные с
культом героизма (ахадара) и предписывающие, например,
мужественно-терпеливое перенесение боли и страданий,
презрение к смерти и т. д., с соответствующими поня-
173

тиямн адыгских народов. Эти черты общности находят
/свое яркое выражение, например, в поведении раненого,
который, невзирая на невыносимую боль, не только не
должен стонать, но должен стараться и привставать при
появлении старших и петь вместе с ухаживающими
«песню ранения».
Общими для обеих групп народов являются
принципы, которыми руководствуются враждующие стороны:
если обидчик случайно встретит обиженного, он не
должен первый нападать, а вправе только обороняться,
в поле он должен уступить ему дорогу, в доме у
постороннего тотчас уходить, как только войдет туда
обиженный5, в общественных местах враги остаются в границах
вежливости и даже оказывают нередко друг другу
разные услужливости. Причем этих принципов
неукоснительно придерживаются и в наше время.
Идентичными или близко сходными во многом
являются отличительные черты почитания старших в семье
и обществе. «Не только сын перед отцом, но и меньший
брат перед старшим сесть не смеет и не вступает в
разговор в присутствии посторонних лиц. Равно и в
беседах, где случаются старейшие летами, молодые люди не
смеют говорить громко или смеяться, но обязаны
отвечать скромно на делаемые им вопросы»6. Эти
наблюдения, сделанные С. Броневским еще в самом начале 20-х
годов прошлого столетия, в одинаковой степени
относятся как к черкесам в широком смысле слова, так и к
абхазам, причем они и по сей день являются
действующими (в несколько ослабленной, правда, форме)
правилами коммуникативного поведения младших по
отношению к старшим по возрасту людям. Молодой
человек, соблюдающий традиции, «всем видом должен
выражать внимание, уважение к старшему, готовность
выполнить любое его поручение». Руководствуясь такой
установкой, он не может позволить себе при старших
держать руки в карманах, лежать или сидеть
развалившись, сидеть или стоять спиной к другим, ковырять в
носу, курить, окликать старших, позволять вольности по
отношению к девушкам, не говоря уже о том, что он ни
при каких обстоятельствах не займет места за столом,
предназначенного старшему, и т. п.7
Особенно много общих моментов в обычаев щедрого
гостеприимства, имеющего самые разнообразные
проявления у народов мира. У абхазского и адыгских наро-
174

дов оно выступает как схожее социальное явление не
только в главных чертах, но и во многих своих частных
аспектах. У тех и других гостеприимство — нерушимый
закон, унаследованный от предков, а гость — особа
священная, приносящая с собой счастье и благополучие.
В прошлом гостю безвозмездно уступали любую
понравившуюся в доме хозяина вещь или животное, если он
имел неосторожкость каким-либо образом выразить свое
желание. Огромную роль в поддержании обычая
гостеприимства играет высокопочтнтелыюе отношение к нему
народа. Ни один нарушитель вековой традиции не
избавлен от явного или скрытого осуждения со стороны
родственников, соседей, знакомых, всей общественности,
включая, конечно, самих гостей. В книге Б. X. Бгажно-
кова об адыгском этикете приводится список основных
правил адыгского гостеприимства, включающий 50
пунктов, регулирующих взаимные права и обязанности
гостей и хозяев. Почти все они встречаются и в институте
абхазского гостеприимства. Ограничимся лишь
некоторыми примерами.
Специальный «гостевой дом», или кунацкая, с
коновязью рядом, который строился у адыгов в некотором
отдалении от жилища семьи, имеет свою прямую
параллель в абхазском «асасааирта» (асасааирха), что
переводится также аналогичным образом — «дом (место),
куда заходит гость», причем перед ним во дворе, как и
у адыгов, вбивалась в землю массивная деревянная
коновязь (аехарг^арха), а двери «гостиного дома» были
открыты в любое время дня и даже отчасти ночи.
Общими являются обычай всегда иметь наготове
запасы съестного — «долю гостя» (абх. асасху), а также
приветственные формулы, которыми встречают гостей
(«Хорошим прибудь!», «Добро пожаловать!») (абх. Бзи-
ала уаабеит!); запрещение садиться одновременно с
гостем; расспрашивать его, кто он, откуда и куда держит
путь; оставлять его одного в комнате; обычай омовения
рук перед и после трапезы; приглашения почетных
соседей, чтобы гость мог провести с ними время в приятной
беседе; оказание последнему помощи п&и снятии обуви,
мытье ног и посадке на коня; разворачивание
отъезжающим гостем своего коня головой к дому, как символ
признательности хозяевам; провожание гостя до
пределов соседней общины —все это является идентичным у
абхазов и адыгских народов.
175

Разница сводится в основном к несущественным
моментам вроде того, что у адыгов первыми в кунацкую
входят гости, а у абхазов старейший из хозяев; у них
приличия требуют, чтобы хозяева в присутствии гостя
не разговаривали между собой, что абхазами
соблюдается в сравнительно более слабой форме (в основном
молодежью); сидящему в седле гостю абхазы обычно
не дают перед отъездом напитка, в отличие от
адыгской стременной чаши «махсыма», не говоря о том, что
абхазы вместо исламизнрованного «Ты — гость аллаха»
говорят, как правило, «Ты — гость бога» (Анцэа уиса-
суп); абхазы не знают также мусульманского
приветствия «Сэлам алейкум!». Эти и некоторые другие тюрко-
язычные заимствования имеют у черкесов широкое
распространение8.
Из области отношения к женщине можно отметить,,
например, общий у абхазов с адыгами старинный
обычай визита жениха в дом девушки и шутки и разговоры
между ними «в отдельной комнате в присутствии
третьих лиц (обычно сестер или подруг девушки, друзей
жениха)», а также рыцарские элементы этикета, включая
в первую очередь различного рода знаки внимания со
стороны мужчин в отношении представительниц
женского пола9.
Вышеупомянутый абхазский сафьяновый лиф с
костяными или серебряными застежками и вкладышами
(аилакь, агуходыкурша) представлял собой
половозрастной элемент женской одежды, надевавшийся в
основном с 9—10 лет и до первого ребенка; днем и ночью
он плотно прилегал к телу поверх рубашки, вследствие
чего грудные железы оставались в недоразвитом
состоянии; одновременно девичий корсет служил и своего рода
поясом целомудрия, который жених, оставшись наедине
со своей молодой женой в амхаре в первую брачную
ночь, впервые сам снимал с нее, разрезав его кончиком
своего кинжала снизу вверх. Точь-в-точь то же самое
наблюдал Фр. Дюбуа и у черкешенок: «Уже лет с деся-
ти-двенадцати девочки начинают носить как бы корсет,
или широкий пояс из кожи, который зашивается на
теле: девушкитдворянки застегивают этот пояс
серебряными застежками. Этот корсет так сжимает талию, что
едва ли найдутся другие женщины, у которых она была
бы такой тонкой; вместе с тем пояс этот сильно стесняет
грудь, что может совершенно остановить ее развитие.
176

Все молодые черкешенки отличаются такой плоской
грудью..., что это невольно бросается в глаза и
поражает. Только в день свадьбы супруг имеет право
острием кинжала расшить корсет своей молодой жены. Ради
гибкости и тонкости талии, непременного условия
красоты, по мнению черкесов, молодых девушек кормят
впроголодь; им дают только молоко, пироги, тесто из
проса»10.
По существу единым является вышеуказанное табу
имен и обычай избегания с целой системой предписаний
для особого поведения невесты и жениха по отношению
к родственникам по свойству (например, местами и до
сих пор некоторые пожилые мужчины живут, не
обмолвившись со своими невестками ни единым словом).
Из общих абхазо-адыгских табу на имена и
термины родства обращает на себя внимание запрет на
обращение по имени (частично и по фамилии) к старшим ПО
возрасту людям (особенно в отношении к старшим
родственникам мужа или жены) с широким использованием
в этих случаях скромно-почтительных (и тоже общих)
вокативов дад (адыг. дадэ)—дедушка, нан (адыг. на-
нэ)—бабушка и их сочетаний11, а также определенных
иносказаний, например, применительно к жене: «В
нашем доме сидящая» (ср. абх. Асаны икоу—-«Дома
находящаяся»). В прошлом запрету подлежали также и
всякие расспросы и разговоры между мужчинами о их
женах и детях. Считается для супругов неприличным
выражать в присутствии других лиц свои интимные
чувства; длительное время, начиная с момента заключения
брака, им нельзя было даже в собственном доме не
только говорить, но и показываться вместе12.
Совпадают по содержанию и многие речевые
компоненты абхазских и адыгских приветственных формул.
Например, восточно-адыгские приветствия гостя
(«Хорошим прибудь апщий!»), попутчика («В путь добрый
да отправишься апщий!»), беседующей компании
(«Беседа хорошая да будет апщий!»), охотников с добычей
(«Да прибавит бог тебе!»); человека, занятого какой-
либо работой («Дело твое хорошим да будет апщий!»);
человека, вернувшегося домой с дальней дороги
(«Возвращение добрым да будет!») и другие полностью
повторяют функци соответствующих абхазских
приветственных выражений, которые приводились выше. При этом
следует отметить, что усиливающий пожелание элемент
12.
177

апщий (апщи), входящий в состав подавляющего
большинства адыгских приветственных формул, восходит, по
мнению Б. X. Бгажнокова, опирающегося на
толкование Г. 3. Шакирбай, к абхазскому ап>шьра — иг^шьоу —
«светлый», «святой», «святилище» и употребляется в
адыгских языках в смысле «Да будет!», «Да сделает
святой!»13.
В послеприветственном общении у абхазов, как это
практикуется и адыгами, в первую очередь
интересуются состоянием здоровья и самочувствием собеседника
(абх. УшгьаКоу? — доел. «Ты как есть?») и его семьи
(абх. Афны шэышгьа&оу? — «Дома вы как
пребываете?»), а затем уже о делах и новостях (абх. Жэабжьс
ийоузеи? — «Что есть нового?»), представляющие
взаимный информативный интерес.
Идентичен своеобразный абхазо-адыгский ритуал
приветствия всадников: приподнявшись в седле на
стремена и обратив лица друг к другу, они располагают
правый кулак (у абхазов обычно три сомкнутые вместе
пальца) на уровне груди, на расстоянии до 15 см от
нее14. Рукопожатия, которые в последнее время все
более практикуются как у адыгов, так и у абхазов,
раньше, по-видимому, не знали (у абхазских женщин оно
встречается и сейчас очень редко). К. Д. Мачавариани,
говоря об абхазах, писал: «При встрече гостей
мужчины рук не подают и шапок не снимают, а поднимают
вверх руку, складывая три пальца — большой,
указательный и средний и произносят обычный привет...»15.
Теперь, как сказано, все больше входит в привычку
рукопожатие, совершаемое обязательно стоя. И вообще
акт вставания — одна из самых распространенных форм
приветствия на всем земном шаре, а у абхазов и адыгов,
как подчеркивалось и выше, «он выполняет особую
роль: и как символ приветствия и как знак взаимного
уважения»16.
В речи как абхазов, так и адыгских народов мы
находим также немало прощальных клише: «Добром
встретиться нам!» (абх. Абзиаразы хаибабааит!); «Твое
дело хорошо пусть пойдет!» (абх. Шэус бзиахааит!);
«Ваша ночь хорошей да будет!» (абх. Шэьщх
бзиахааит!); «Рассвет добрый да встретить вам!» (абх. Аша-
ра шззыбзиахааит!); «Старость твоя да будет
счастливой!» (абх. Уажэымта бзиахааит!) и другие стандарты
речевой коммуникации. Адыгские благопожелания при
178

рождении ребенка: «Аллах для вас пусть даст ему
вырасти!» (абх. Анцэа дышэзыиаазааит!); «Сотней для
вас да размножится!» (абх. Дышэсшкны дышэзейдагы-
лааит!); при женитьбе «Дай вам бог вместе
состариться» (абх. Насытила шэеидажэлааит!); при похоронах
«Рай местом жизни его да будет!» (абх. Цьанах гылар-
тас иоуааит!); в случае смерти молодого человека: «То,
что он не дожил, к вашей жизни бог да прибавит!» (абх.
Пара инимтщз шэара ишэзацлааит!); при одевании
нового платья «Добром износить!» (абх. П)шзала иур-
хааит!); во время календарных праздников «До
следующего года благополучно доживи!» (абх. ^ааны бзиала
унеиааит!); при благодарении младших «Долголетним
будь!» (абх. Уп0сынтдры духааит!); при выражении
человеку своей любви и признательности «Жертвой тебе да
буду!» (абх. Ухадкы сцеит!) и многие другие17 формы
выступают, как видим по приведенным в скобках
примерам, точными копиями соответствующих абхазских
благопожеланий.
Одним из наиболее существенных компонентов
приветствия и прощания, широко распространенным у наро-'
дов мира, в том числе и у современных абхазов,
является, как известно, поцелуй, который тем не менее
«совершенно исключается» из адыгского списка этикетных
правил публичного общения и сближения мужчин и
женщин, как и улыбка в отношениях между мало
знакомыми друг с другом людьми, чего нельзя, однако,
сказать об объятиях, засвидетельствованных у абхазов
и адыгов разными авторами еще в первой половине
XIX в.18. Что касается даже сравнительно недавнего
исторического прошлого, то и у абхазов поцелуй, как
отчасти и рукопожатие, еще не имел, как видно, очень
большого распространения. Об этом свидетельствует, в
частности, и то, что во взаимоотношениях
представителей старших возрастных групп ни та, ни другая форма
непосредственного личного общения, особенно поцелуй
между женщиной и мужчиной, до сих пор не стал
достаточно естественной и массовой органической частью
национального этикета. В этом легко убедиться, вспомнив
вышеописанную процедуру символического
прикосновения женскими губами к левому плечу приветствуемого
мужчины и его не менее деликатный ответный поцелуй
головы близко знакомой женщины или родственницы.
Для обозначения в целом совокупности моральных
179

ценностей — совести, чести, благородства, воспитанности,
культуры общения (этикет)' и др. — абхазы, как и
восточные адыги (кабардинцы), используют термин
арабского происхождения аламыс (каб. нэмыс). Но наряду
с ним, как уже отмечалось выше, у абхазов имеется и
свое древнее коренное слово апсуара (агьсуара) для
наиболее концентрированного выражения не столько
этноцентризма, сколько положительных моральных
правил поведения. По смыслу оно является точной
аналогией общеадыгского представления национального
этикета в термине «адыгство» (адыгагьэ) и грузинского
«картвелоба»19. «Апсуара» также дословно означает «аб-
хазство», и возникло это понятие в основных своих
частях, как и «адыгство», в эпоху средневековья,
подвергшись с течением времени значительным изменениям и
трансформации.
Как мы уже знаем, емкое слово «апсуара» выражает
не только особенности повседневного быта и
традиционной культуры абхазского народа, но и совокупность
важнейших морально-психологических категорий и норм
поведения человека — совесть (аламыс), честь и
уважение (апату), гуманность (ауаафа), мужество , героизм,
отвага (ахадара), благородство и галантность (аамыс-
хашэара), хлебосольство (ачеицьыка), гостеприимство
(асасдкылара), уважение к старшим (аи^абы хатыр
нкудара), снисходительное отношение к слабому,
выдержанность и скромность и др. Одним словом,
согласно неписанному кодексу апсуара, не лишенному,
правда, некоторых элементов этноцентризма, то есть
определенного предпочтения собственного образа жизни и
ценностей своей этнической группы всем остальным,
человеку всегда следует делать только то, что может его
украсить и возвеличить, доел, «прославить» (ахьзгара),
а все то, что унижает его и позорит (ахьмызбара),
всячески избегать.
Количество абхазо-адыгских этикетных параллелей
изложенными фактами, конечно, не исчерпывается, но и
приведенного материала достаточно, чтобы представить
себе характер и масштабы указанных аналогий. Эти
связи и схождения легче всего было бы объяснить с
точки зрения заимствования, например, абхазами
адыгского (более узко — кабардинского) этикета, тем более, что,
как пишет проф. В. И. Абаев, «в XVI—XVIII вв. Кабар-
да, переживавшая расцвет феодализма, достигла значи-
180

тельного могущества и получила преобладающее
влияние на Северном Кавказе. Эпитет «кабардинский» был
в это время синонимом аристократической изысканности
и комильфотности»20. Но в данном случае мы имеем
дело, по-видимому, не столько с кабардинским влиянием,
которое, вообще говоря, не было столь значительным
для Закавказья, а с общностью истоков культуры
изучаемых народов и внутренним развитием самого
абхазского общества. «Возникновение тех или иных
принципов, определяющих коммуникативное поведение внутри
этноса, обусловлено всем ходом исторического развития
общества. Категория «адыгьэ», например, возникла на
основе уже существовавших представлений о добре и
зле, о предпочтительных благопристойных формах
поведения. То же касается всех других категорий, идей и
принципов ритуализированного общения»21.
Это всецело относится и к указанной выше абхазской
национальной этикетной системе апсуара.
В дневниковых записях упоминавшегося выше
известного абхазского художника А. К. Шервашидзе (Чач-
ба) мы читаем: «...Мы живем среди народа с красивыми
древними обычаями, с большой красивой внутренней
душевной культурой... Мне чрезвычайно грустно, когда
я думаю о том, что может исчезнуть все то, что так
дорого ценишь в абхазах, вообще в горцах наших. Я
представляю себе их стройных, ловких, очень вежливых с
большим достоинством, молчаливых, умеренных во всем,
стойких и твердых. В этом вся наша культура»22.
Такие благородные чувства и мысли возникают у
всех, кто встречается с уникальной народной культурой.
1 Ииал-ипа Ш. Д. Об абхазо-адыгских этнографических
параллелях. — «Ученые записки» Адыгейского научно-исследовательского
института языка, литературы и истории, т. IV, Краснодар, 1965;
его же: Абхазо-кабардинские этнографические параллели. — В
сборнике, посвященном 80-летию проф. Г. Ф. Турчанинова. —
Нальчик, 1983.
2 Бгажноков Б. X. Адыгский этикет. — Нальчик, 1978.
3 О. Ке1пез&8. Оепега1 Ыз1ог1са1 апс! 1оро^гарЫса1 гевспрИоп
о Моип* Саисазиз, Ьопйоп, 18. 2 V. 1, с. 274. Перевод с немецкого
издания 1796 г.; Бгажноков Б. X. Указ. соч., с. 16.
4 Там же, с. 14.
5 Торнау Ф. Ф. Указ. соч., с. 40.
181

в Броневский С, Новейшие географические и исторические
известия о Кавказе, ч. 2, М., 1823, с. 123.
7 Бгажноков Б. X. Указ. соч., с. 34, 35.
8 Там же, с. 43-49, 80.
9 Там же, с. 55.
Ю Дюбуа Фр. Указ. соч., с. 46—47.
И Бгажноков Б. X. Указ. соч., с. 121, 122, 139.
12 Там же, с. 140.
13 Там же, с. 73—76, 79; Шакирбай Г. 3. Географические
названия в Абхазии с элементом «пшь». — Известия АбИЯЛИ, вып. III,
Тбилиси, 1974, с. 80—83.
14 Бгажноков Б. X. Указ. соч., с. 83.
15 Мачавариани К. Некоторые черты из жизни абхазцев.
СПОМПК, вып. 4, Тифлис, 1884, с. 48.
16 Бгажноков Б. X. Указ. соч., с. 85.
17 Там же, с. 104—112.
18 Там же, с. 86—88.
19 Важной проблеме абхазо-грузинских этнографических
параллелей автором этих строк посвящена специальная работа, которую
он надеется в недалеком будущем подготовить к печати.
20 Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. М.-Л., 1949, с. 88.
21 Бгажноков Б. X. Указ. соч., с. 147.
22 Зайцева-Шервашидзе Р. Разум и сердце—Родине. —Лит.
Грузия, 1984, № 4, с. 210.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
В жизни общества всегда что-то отмирает и взамен ему
нарождается что-то новое. Однако не всегда нововведение является
положительным, разумным и даже приемлемым. К вредным и
некрасивым новациям относятся, например, недавно вошедшие у абхазов
в быт угощения и попойки на похоронах, затягивание похорон на
целую неделю, а иногда даже и больше, посещение траурных
собраний в кричащих нарядных платьях (раньше в этих случаях
одевались скромнее), приглашение на свадьбу и разные другие
торжества (по случаю новоселья, рождения ребенка, покупки машины
и т. п.) сотен людей в порядке внешней парадности, а нередко и
с целью вымогательства подарков и денег для «перекрытия»
понесенных затрат. При такой излишней показухе в значительной
степени теряют свою привлекательность и такие хорошие новые обычаи,
как, например, торжественное отправление сына в армию и др.
Подобным извращениям следует противопоставить красивые и
полезные обряды и нормы поведения, способные оказывать
эмоциональное, психологическое воздействие на людей. Большое значение
имеет рациональное использование старых, но добрых и благотвори
ных традиций, чтобы не дурные, а именно хорошие, благородные
национальные традиции и стали правилами жизни, и мудрость
прошлого обогащала нашу духовную жизнь, как мудрость настоящего. Как
заметил акад. М. Рыльский, «новый обычай, новая традиция,
которая отражает социалистическую жизнь, новое коммунистическое
мировоззрение советского крестьянства, органически и естественно
должны вырастать на почве многовекового творчества народа, и
только тогда они будут крепки»1.
Надо при этом уметь отличать подлинные ценности от мнимых,
прогрессивное от модного псевдоноваторства. Ибо традиции
традициям рознь. Есть ж.-.вые традиции, демократические и великодушные,
несуразные и жестокие. Этнографии известны факты запрета
солнечного света для людей, но разве это можно поддержать?!
Вместе с тем борьба с вредными привычками и нравами
несовместима с нигилистическим отношением ко всему старому, к
культурному наследию прошлого. Но, по крылатому выражению
183

Ж. Жореса, из прошлого надо взять огонь, а н« пепел. Выше уже
приводились мудрые ленинские слова о полной бессмысленности
отказа от истинно прекрасного только на том основании, что оно (
«старое», и преклоняться перед новым только потому, что «это /
ново». |
Иногда в некоторых местах, с одной стороны, с упрямством,
заслуживающим лучшего применения, цепляются за никудышные и
вредные обычаи, а с другой, — с непонятной легкостью
добровольно отказываются от целого ряда полезных элементов традиционной
национальной культуры. В качестве одного из примеров можно
указать на уже отмечавшуюся безвкусицу и неразбериху, имеющую
место в отношении наречения новорожденных именами. Предав
забвению многие из своих древних, оригинальных, красивых и
благозвучных имен, абхазы, например, часто используют разные
заимствованные слова, среди которых попадаются медицинские,
математические, географические, общественно-политические и прочие
термины (Гипотенуза, Семинар, Чомдело и т. д.). Неудобство всего
этого в доказательствах не нуждается. (Много лет тому назад в
журнале «Алашара» был опубликован большой список абхазских
мужских и женских имен; следовало бы внести в него исправления
и дополнения и издать отдельной книжкой для широкого
распространения и использования).
Незаслуженно забываются и многие другие прекрасные
традиции, которыми славились в прошлом абхазы. Такие, например, каК
доведенное' до виртуозности, в полном смысле слова всенародное
искусство верхбвой езды, система уникального этикета, тончайшие
Правила общения, между людьми, массовое исполнение народных
песен и плясок на свадьбах и т. д.
' * Мы не отдаем себе ясного отчета в том, что идет от прошлого;
в порядке''обычной трансмиссии этнокультурного наследия, а что
возникло сравнительно недавно и пышным цветом развилось уже
в наше время, на наших глазах. Нередко мы наши собственные
недостатки квалифицируем как «пережитки прошлого». Никто их не
отрицает"— пережитков прошлого, но сводить все к ним не следует.
Нужно считаться не только с негативными остаточными явлениями,
но также с издержками роста и традициопализацней инноваций.
Многое из того, против чего мы боремся, является на самом деле
грубым искажением веками создававшихся, действительно народных
положительных этикетных норм и традиций. Например, «вселенских»
свадеб в крестьянских домах — с приглашением до 1000 человек,
а иногда даже и больше — в прошлом не было; обязательных
сборов денег с помощью «комиссий», «регистраторов», «кассиров» —
также не было; на свадьбах ни в какие карты или нарды не играли,
а зато было много песен (вытесняемых ныне модной эстрадной му-
184

зыкой), танцев, джигитовок, упражнений в острословии и других
подлинно народных игр и увеселений; траурных повязок на руке и
голове, как и ношения фотографий на груди и рукопожатия в знак
соболезнования не знали; многодневных оплакиваний с угощениями
не проводили, не говоря о том, что выпить лишнее в этих случаях
считалось совершенно несовместимым с моралью добропорядочного
человека.
Весьма поучителен также сравнительный анализ потерь и
приобретений в области народного художественного творчества,
сохранения положительных черт традиционного наследия. Народное
творчество абхазов имеет не только историко-культурное, но и большое
практическое значение с точки зрения удовлетворения
художественно-эстетических и познавательных запросов местного населения и
многочисленных гостей, приезжающих в Абхазию2. Многие
традиционные веши потеряли уже свою непосредственную практическую
ценность, но они олицетворяют связь времен, сохраняют
историческую память народа, а вместе с тем продолжают нести
неповторимые эстетические функции, являются памятниками родословия
семьи, реликвиями, создающими особую красоту, которая приносит
радость и воспитывает людей.
Как известно, цивилизация, сопровождаемая разрушительной
силой моды, не только дает, но и неизбежно отнимает, в том числе
немало самобытного и красивого в быту и отношениях между
людьми-. В частности, современные средства коммуникаций и
передвижения, приведшие, как говорят абхазы, к «исчезновению расстояний»,
обусловили указанный выше упадок коневодства. А с этим связано
забвение целого ряда замечательных элементов материальной и
духовной культуры, например, черкесок, ноговиц, бурок,
инкрустированных седел, плетей, уздечек и др., которые были непременной
принадлежностью всякого хорошего всадника.
Поэтому предстоит еще большая работа по развитию
предприятий художественных промыслов, возрождению производства таких
изделий древнего национального народного творчества, как трех-
четырех- и восьмисторонние полотенца, бурки, башлыки,
художественно оформленные роговые ложки, посохи (алабашьа) и др.,
которые с удовольствием будут приобретать не только туристы, по и
местные люди на память и для практического использования.
Еще большее значение имеет продление инерции многовековых
традиций в области духовной культуры и общения людей, ибо, если
говорить словами А. Эйнштейна, «судьба будущего человечества
зависит не от научно-технического прогресса, а от его
морально-этических устоев». Что, казалось бы, мудреного в абхазском изощренном
почитании старших, строительстве отдельного брачного домика (ам-
.\ара), обычае, согласно которому уезжающий гость садится на свою
185

лошадь или машину, обязательно обратившись лицом к
покидаемому гостеприимному дому, или в том, что невестка ни при каких
обстоятельствах не выходит из помещения спиной к людям,
находящимся в нем? А между тем, сколько деликатности и уважения
к человеку, его понятиям и ценностям в многочисленных
этнографических раритетных «мелочах» подобного рода! Собирание и
научное исследование таких уникумов содействует не только
определению, как выглядит та или иная этническая культура, каковы се
специфические особенности, но и тому, чтобы по возможности
узнать, почему она является именно такой, а вместе с тем помогает
лучшему уяснению этнической психологии народа, его характера,
сложных задач национального строительства. Без учета своеобразия
национально-абхазских традиций, обычаев, мифологии ни одна
концепция абхазского человека по меньшей мере не будет полной.
К. М. Симонов в своем предисловии к одному из поэтических
сборников народного поэта Абхазии Б. В. Шинкуба писал:
«Народная опаска, как бы при этом стремительном движении не растерять
того, что действительно было дорого в прошлом и осталось дорогим
и сейчас, тех обычаев и нравственных правил — это опаска трезвая,
предусмотрительность не излишняя. Стремление сохранять и про-:
нести неповрежденными в новое время все лучшее и
благороднейшее в старых народных традициях, все драгоценное в уроках
народной истории, свойственно поэтам и вообще художникам в широкрм
смысле этого слова. И особенно сыновьям тех народов, чье
движение из узких национальных, патриархальных рамок к широким
горизонтам мировой культуры было столь стремительным — как это
произошло в Абхазии». Баграт Шинкуба не раз возвращался к этой
теме, но, пожалуй, точнее всего высказался в таком восьмистрочии:
Горит очаг, и пламя вьется,
Подбросить дров не проворонь!
Из рода в род передается
Неугасающий огонь.
Хочу, чтоб все беречь умели
Огонь, пришедший из веков,
Чей отсвет лег на колыбели
И на седины стариков3.
Сегодня у нас совсем не праздный вопрос — как «сберечь огонь,
пришедший из веков». Огонь, но не пепел!
В условиях, когда в нашей стране и за ее рубежами
обострился интерес к проблемам истоков национальной культуры,
исторических корней и развития обычаев, к национальному характеру и его
проявлениям, к определению того, как в литературе и искусстве вы-
186

разились сокровенные мысли и чувства, самобытные особенности
этнических общностей, их этики и эстетики4, когда мы, говоря
словами акад. Д. С. Лихачева, часто не знаем о себе самых простых
вещей и не думаем о них, скрупулезное собирание конкретных
доброкачественных материалов по народному этикету, вообще
традиционно-бытовой культуре, и их всестороннее изучение приобретает
большое научно-познавательное и воспитательное практическое значение.
Многочисленные образцы народной культуры, примеры такта и
вежливости, хороших манер, обычаев и поведенческих норм, в
целом этнографии общения, лишь частично приведенные выше, в
совокупности проливают яркий свет на историческую память парода,
его многовековую духовную и интеллектуальную деятельность, на
его социально-психологические особенности. Вместе с тем лучшие
положительные этнические традиции, далеко не исчерпавшие своих
возможностей, могут принести еще немало пользы в важнейшем
деле выработки методов нравственного воспитания наших
современников и будущих поколений. Абхазская традиционная культура —
это целостная система, восходящая в целом ряде случаев к ранним
общественным институтам, а в ее более поздних проявлениях —
к становлению и развитию феодализма, являющегося первой
классовой формацией на Кавказе. Ее основные принципы —
гостеприимство, почтительное отношение к старшим, героизм, понятие о
чести, совести и др. — отражают собой вечную и труднейшую проблему
человека, развития его этических норм, художественных вкусов,
эстетических ценностей.
Абхазия, как и любая другая страна, — это неразрывное
единство народа, его культуры и окружающей «этноприроды», причем
корни этой культуры нужно искать не только в родном языке и
фольклоре, но и во всей соседствующей культуре, тысячелетиями
взаимодействующей с ней. Не составляя исключения среди народов
Кавказа, она отражает как общекавказские традиции, так и связи
с другими народами, а вместе с тем отличается большой
оригинальностью, проявляющейся в материальной и духовной жизни
абхазского народа, пронесшего через века свою самобытность,
сохранившего и развивающего в новых условиях свой язык и традиции,
свое национальное лицо.
В нашей современности заложены наследие прошлого и зерна
ближайшего и отдаленного будущего. Без их синтеза невозможен
никакой прогресс, который предполагает не разрушение традиций, а
продвижение по восходящей линии, сберегая прошлое для
будущего. Подчеркнем еще раз важность и необходимость того, чтобы
в стремительном движении вперед мы безрассудно не растеряли
ничего из того, что действительно дорого и действительно прекрасно
в народном творчестве в широком смысле этого слова.
187

Свои размышления вокруг проблемы самобытности культур в
век НТР Чингиз Айтматов выразил метафорой «зерно и жернова»,
подразумевая под зерном «национальные особенности культуры, а
под жерновами — те глобальные процессы, которые их
«перемалывают». Опыт нашего многонационального социалистического
государства показывает, как можно не «перемалывать», а напротив,
развивать, стимулировать национальную самобытность различных
культур»5.
1 Цит. по кн.: Брудный В. И. Обряды вчера и сегодня. — М.,
1968, с. 142.
2 Об этом свидетельствует, в частности, выставка произведений
абхазского народного творчества, организованная Абхазским
государственным музеем летом 1971 года в Сухуми. На этой выставке,
заслужившей восторженные отзывы посетителей из близких и
дальних мест, были представлены свыше 300 работ, в основном
дореволюционного времени, в том числе замечательные настенные паласы
с изображением оленей, искусно орнаментированные ковры,
уникальные трехсторонние полотенца для особо почетных гостей (так
называемое «царь-полотенце» с отверстием в середине, через
которое продевалась голова так, чтобы одна сторона покрывала грудь,
а две другие ложились на ноги почетного гостя), полотенца с
вышитыми изображениями птиц, резьба по дереву, в том числе редкие
экземпляры настенных шкатулок для хранения вышивок (адап>а),
различные народные музыкальные инструменты, старинные детские
игрушки, богатый набор кухонной утвари, предметы охотничьего
быта и рыболовства, красочно оформленные посохи, белоснежные
вязаные покрывала, ажурные занавески, элементы национальной
одежды (платки, обшитые кружевами ручной вязки, пояса,
чеканные кинжалы, сабли ружья-кремневки и др.).
3 Шинкуба Баграт. Избранное. М., 1976, с. 9.
4 См., например: Бромлей Ю. В. «Этнос», М., 1975;
Лихачев Д. С. «Заметки о русском». — Новый мир, 1980, № 3; Асатиани
Гурам. «О грузинском опыте (несколько попыток) определения того,
как в литературе и устном творчестве грузинского народа
выразились его характер и эстетическое понимание мира». —
Литературная Грузия, 1983, № 7, № 8, № 9; Волков Н. Г., Джавахишви-
ли Г. П. «Бытовая культура Грузии XIX—XX вв. Традиции и
инновации». — М., 1982; Бгажноков Б. X. «Очерки этнографии общения
адыгов». Нальчик 1983 и ми. др.
5 Чингиз Айтматов. Разум и жизнь. Л.Г. 19 декабря 1984 года.

ОГЛАВЛЕНИЕ
стр.
Предисловие 5
ВВЕДЕНИЕ 6
ГЛАВА ПЕРВАЯ
О НЕКОТОРЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ КОРНЯХ
ТРАДИЦИОННО-БЫТОВОЙ КУЛЬТУРЫ АБХАЗОВ .21
ГЛАВА ВТОРАЯ
СОЦИАЛЬНЫЙ АСПЕКТ ЭТНОГРАФИИ ОБЩЕНИЯ . 40
'ГЛАВА ТРЕТЬЯ
О ВНЕШНЕМ ОБЛИКЕ ЧЕЛОВЕКА 48
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ВСАДНИЧЕСКИЙ ЭТИКЕТ . 66
ГЛАВА ПЯТАЯ
О РОЛИ СТАРШИХ ВОЗРАСТНЫХ ГРУПП ... 73
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ЧЕРТЫ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ 93
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ГОСТЕПРИИМСТВО 103
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
КУЛЬТУРА ЗАСТОЛЬЯ .123
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ФОРМЫ ПРИВЕТСТВИЙ И БЛАГОПОЖЕЛАНИЙ . . 136
189

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ИЗ ПОХОРОННО-ПОМИНАЛЬНЫХ ОБРЯДОВ И
ЦЕРЕМОНИИ 147
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
О НЕКОТОРЫХ ЧЕРТАХ РЕЧЕВОГО ПОВЕДЕНИЯ
АБХАЗОВ 154
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
АБХАЗО-АДЫГСКИЕ ЭТИКЕТНЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ . . 172
Вместо заключения . . .183

Шалуа Денис-идо Инал-ип,а
АГЬСУА ЕТИКЕТ ИАЗКЫУ АОЧЕРККУА
Урысшэала
сЬедр 5?з6оЬоЬ 4д обас?-пор
65^x3303050 ДОЬУЪЯбО ОвОЗОвОЬ 'ЗОЬЛЬОЬ
Шалва Денисович Инал-ипа
ОЧЕРКИ ОБ АБХАЗСКОМ ЭТИКЕТЕ
Рецензенты кандидаты фиолологических наук
Л. X. Акаба, Ю. Т. Аргун

ИБ961
Редактор Л. Е. Аргун
Художник Г. Т. Корсантия
Художественный редактор П. Г. Цквитария
Технический редактор В. П. Левченко
Корректоры А. А. Мхитарян, Ж. И. Гублиа
Выпускающая Т. С. Ашхарава
Сдано в набор 30.10.1984 г. Подписано к печати 29.12.1984 г.
ЭИ00277. Формат 84 х Юв'/зг* Гарнитура литературная. Высокая
печать. Физич. печ. л. 6,0. Усл. печ. л. 10,08. Усл. кр. отт. 10,23.
Учет.-изд. л. 10,44. Заказ 2093. Тираж 5 000. Цена 65 коп,
Издательство «Алашара», Сухуми, ул. Ленина, 9.
Сухумская типография им. Ленина Управления по делам
издательств, полиграфии и книжной торговли при Совете
Министров Абхазской АССР, Сухуми, ул. Ленина, 6.

Цена 65 коп.