Текст
А. С. Пушкин.
Акварель П. Ф. Соколова. 1830—1836.
ИССЛЕДОВАНИЯ И МАТЕРИАЛЫ
ЛЕНИНГРАД . 1962
ПУШКИН
И ЕГО ВРЕМЯ
blli
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ГОСУДАРСТВЕННОГО
ЭРМИТАЖА
Редакционная коллегия:
М. М. КАЛАУШИН (ответственный редактор),
А. Ю. ВЕЙС, А. М. ГОРДИН, С. С. ЛАНДА
ПРЕДИСЛОВИЕ
Сборник «Пушкин и его время» подготовлен Всесоюзным музеем
А. С. Пушкина к 125-летию со дня смерти поэта и 25-летию основания
Музея.
Вся деятельность Всесоюзного музея А. С. Пушкина подчинена зада-
чам пропаганды великого наследия основоположника новой русской литера-
туры и современного русского литературного языка среди широких масс
трудящихся, использования его в целях коммунистического воспитания
народа. Успешное осуществление этих задач требует всемерного повышения
уровня научной деятельности коллектива музея, всестороннего изучения
прогрессивных традиций прошлого, материалов о жизни и творчестве Пуш-
кина, его ближайшего окружения.
В сборнике публикуются некоторые итоги многолетней научной работы
сотрудников музея. Содержание сборника отражает основные направления
этой работы: наряду с изучением изобразительных и мемориальных музей-
ных материалов большое внимание уделяется историко-литературным во-
просам, относящимся к общественно-политическим событиям пушкинской
эпохи и прежде всего к движению декабристов. В этом — специфика на-
стоящего издания, источниковедческого по своему характеру.
Открывает сборник статья «Наследие Пушкина и наша культура»
(автор В. А. Мануйлов).
Первый раздел составляют статьи и публикации историко-литератур-
ного характера. Большинство из них объединены темой — Пушкин и рус-
ское освободительное движение, Пушкин и декабристы. Другие посвящены
отдельным произведениям поэта, его отношениям с современниками, откли-
кам на его смерть.
Во втором разделе публикуются две статьи из рукописного наследия
покойного крупнейшего исследователя жизни и творчества Пушкина
7
Б. В. Томашевского. Написанные почти четверть века назад статьи об авто-
портретах Пушкина и прижизненных иллюстрациях к его произведениям
и сейчас сохраняют живой научный интерес. В раздел включены также
статьи и публикации, посвященные изучению изобразительных материалов:
рисунков Пушкина, иллюстраций к его произведениям, иконографии поэта,
как прижизненной, так и позднейшей (вплоть до работ крупнейших совет-
ских мастеров — художника В. А. Фаворского и скульптора М. К. Анику-
шина), а также иконографии друзей Пушкина и видных деятелей русской
литературы — В. А. Жуковского, Ф. Н. Глинки, П. В. Нащокина.
Материалы, объединенные в третьем разделе, являются результатом
изучения мемориальных пушкинских мест, предметов, документов. Мате-
риалы эти имеют большое научное и музейно-практическое значение.
Значительное место занимает раздел хроники. Здесь охарактеризованы
богатейшие фонды музея, представляющие огромную художественную
и культурную ценность, научная и экспозиционная работа, экскурсионная,
лекционная и другие формы пропаганды пушкинского наследия, проводи-
мые музеем. Там же приводятся сведения о международных связях Все-
союзного музея А. С. Пушкина (встречи с зарубежными гостями, пере-
писка, обмен экспонатами и др.).
Кроме сотрудников Всесоюзного музея А. С. Пушкина, авторами ста-
тей, сообщений и публикаций, вошедших в сборник, являются поддержи-
вающие постоянную связь с музеем пушкинисты Москвы, Ленинграда,
Одессы, Львова, Тарту и др. городов.
Выпуская первый сборник своих научных работ, коллектив Всесоюзного
музея А. С. Пушкина надеется, что работы будут интересны и принесут
пользу как специалистам — историкам русской общественной мысли, лите-
ратуры, искусства, так и широким кругам советских читателей, неизменно
проявляющих внимание ко всему, что связано с жизнью и творчеством
А. С. Пушкина.
В. А. Мануйлов
НАСЛЕДИЕ ПУШКИНА И НАША КУЛЬТУРА
1
За сто двадцать пять лет, прошедших после смерти Пушкина, в жизни
человечества и особенно в жизни народов нашей родины свершились вели-
кие перемены. Как преобразилось лицо земли за эти десятилетия! Великая
Октябрьская революция и возникновение первого в мире социалисти-
ческого государства, образование социалистической системы, кризис импе-
риализма и крушение колониализма, наконец постепенный переход
социалистических стран к коммунизму — таковы важнейшие всемирно-
исторические события и процессы, совершившиеся за последние десяти-
летия.
В век космических скоростей несколько наивно звучит шутливая
XXXIII строфа седьмой главы «Евгения Онегина»:
«Когда благому просвещенью
Отдвинем более границ,
Со временем (по расчисленью
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот) дороги верно
У нас изменятся безмерно:
Шоссе Россию здесь и тут,
Соединив, пересекут,
Мосты чугунные чрез воды
Шагнут широкою дугой,
Раздвинем горы, под водой
Пророем дерзостные своды,
И заведет крещеный мир
На каждой станции трактир».1
И тем не менее наследие Пушкина выдержало испытание временем.
И каким временем! Великие социальные сдвиги последних десятилетий
неразрывно связаны с научно-техническими открытиями, в которых такое
большое значение имеет наша советская передовая научная мысль. Пере-
жив век пара и электричества, творения великого русского поэта вошли
в эпоху раскрытия тайн атома, в эпоху автоматики и электроники. Все
громче и громче звучат они на всех языках мира и чем большее значение
приобретает русский язык, тем большее количество читателей в разных
странах получает возможность знакомиться с Пушкиным в подлиннике.
В наше время нет такого уголка в Советском Союзе, где бы не знали
Пушкина, где не было бы в библиотеках и школах его произведений. За
десять лет до революции — с 1907 по 1916 г. — книги Пушкина были напе-
чатаны в количестве 5,1 миллиона экземпляров, из них на национальных
языках 35 тысяч.
В Советском Союзе число изданий сочинений Пушкина неизмеримо воз-
росло по сравнению с изданиями поэта в дореволюционной России. По
данным Всесоюзной книжной палаты на 1- января 1961 года с 1917 по
1960 г. в Советском Союзе было издано 2026 книг Пушкина общим тира-
жом 93935 000 экземпляров на 84 языках. «Капитанская дочка» издава-
лась 168 раз тиражом 5006 000 экз. на 52 языках; «Евгений Онегин»
84 раза тиражом 4 305 000 экз. на 22 языках; «Дубровский» 133 раза тира-
жом 3 283000 экз. на 53 языках; «Повести Белкина» 92 раза тиражом
4 343 000 экз. на 36 языках. На русском языке за это время издано
1034 книги Пушкина тиражом 83 692 000 экз. В том числе «Капитанская
дочка» издавалась 72 раза тиражом 4 578 000 экз., «Дубровский» 51 раз
тиражом 2752000 экз., «Евгений Онегин» 50 раз тиражом 3 982 000 экз. На
языках народов зарубежных стран произведения Пушкина в СССР издава-
лись 63 раза тиражом 483 000 экз.
Все возрастающие тиражи изданий сочинений Пушкина свидетель-
ствуют о том, что значение его наследия с каждым годом увеличивается.
О Пушкине не только не забывают, с ним знакомятся, его изучают все
новые и новые миллионы читателей на всех континентах земного шара.
Не только у нас в стране, но и далеко за ее рубежами воздвигнуты
памятники Пушкину. В столице Абиссинии Аддис-Абебе, в Шанхае, в Вей-
маре, в Бургасе и других городах высятся на площадях монументы вели-
кому поэту, не говоря уже о небольших бюстах и многочисленных портре-
тах, украшающих дома культуры, клубы и библиотеки.1 2
1 А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах. М., изд-во АН СССР,
1957, т. V, стр. 154. В дальнейшем все ссылки на это издание даются сокращенно в
скобках.
2 См.: Г. В. Степанова и Б. В. Шапошников. Скульптурные памятники Пушкину
за рубежом. В сборнике «Пушкин. Исследования и материалы. Труды третьей Всесоюз-
ной Пушкинской конференции». М. — Л., изд-во АН СССР, 1953, стр. 387—395.
10
Требовательный к каждому сказанному слову, поэт предвидел бессмер-
тие своих творений:
«Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгуз, и друг степей калмык». (П1, 373)
Но мог ли предвидеть поэт, что избежав тленья, продолжая жить в ве-
ках, томики его сочинений займут свое место в рабочем кабинете гения
революции В. И. Ленина, что светлым именем поэта будет назван город,
где в широкошумных парках некогда играл он со своими сверстниками, то-
варищами по Лицею, что новые и новые поколения школьников будут
учиться родному языку по его произведениям?
Мог ли предвидеть Пушкин, что столетие со дня его смерти в 1937 г.
и стопяти десятилетие со дня рождения в 1949 г. отметит «в подлунном
мире» все прогрессивное человечество? И мог ли он предвидеть, что
10 февраля 1942 года в осажденном Ленинграде у дома на Мойке, в час
смерти поэта, не сговариваясь друг с другом, как и в предыдущие годы,
встретятся пять обессиленных голодом ленинградцев. А случилось именно
так, хотя и не было обычных в этот день речей, не было реквиема Моцарта,
но в морозном воздухе, как клятва, прозвучали слова:
«Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия!»
Как бы он обрадовался, если бы услышал, что первые космонавты нашей
планеты назовут его среди своих любимых писателей. А ведь известно, что
незадолго до своего исторического полета в космос Г. С. Титов, перед
отъездом на космодром, обошел с женой Кремль, побывал на Красной пло-
щади, а затем по шумной, многолюдной улице Горького дошел до памят-
ника Пушкину и положил к его подножию букет цветов.
«Здравствуй, племя
Младое незнакомое! ...» 1
«Не к нам ли, строителям коммунизма, обращены эти слова»?—подума-
лось в эту минуту летчику-космонавту.
Так почему же случилось так, что именно Пушкина называет советский
человек среди самых дорогих для него имен? Почему стихи Пушкина,
образы его произведений, созданные совсем в другую эпоху, живут в созна-
нии наших людей, участвуют в великих и малых делах нашей социалисти-
ческой действительности?
1 См.: «700 000 километров в космосе». Рассказ о полете советского космического
корабля «Восток 2». «Правда» 19 августа 1961 г., № 232 (15722), стр. 4.
11
Самая постановка этого вопроса вновь и вновь свидетельствует о том,
насколько прав был В. И. Ленин, когда в 1920 г. вел решительную борьбу
с нигилистическими теориями пролеткультов, требовавших отказа от клас-
сического наследия и пытавшихся создать пролетарскую культуру без пре-
емственности, без традиций, без многовекового творчества народов. Как
известно, В. И. Ленин уделил особое внимание критике вредных, ничего не
имеющих общего с марксизмом, пролеткультовских установок в речи на
III съезде комсомола, озаглавленной «Задачи союзов молодежи», и в на-
писанном им проекте резолюции Всероссийского съезда Пролеткульта.
Речь на съезде комсомола Ленин произнес 2 октября 1920 г., в день, когда
открылся и съезд Пролеткульта. Многое в этой речи было адресовано не
только молодежи, но и теоретикам Пролеткульта:
«Пролетарская культура не является выскочившей неизвестно откуда, —
говорил Ленин, — не является выдумкой людей, которые называют себя
специалистами по пролетарской культуре. Это все сплошной вздор. Проле-
тарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов
знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического
общества, помещичьего общества, чиновничьего общества». 1
В проекте резолюции «О пролетарской культуре» Ленин писал:
«Марксизм завоевал себе свое всемирно-историческое значение как идеоло-
гия революционного пролетариата тем, что марксизм отнюдь не отбросил
ценнейших завоеваний буржуазной эпохи, а, напротив, усвоил и перерабо-
тал все, что было ценного в более чем двухтысячелетнем развитии челове-
° 2
ческой мысли и культуры».
В свете ленинского учения о критическом усвоении культурного насле-
дия прошлого особый интерес представляет беседа В. И. Ленина со студен-
ческой молодежью в коммуне Вхутемаса 25 февраля 1921 г.
«Владимир Ильич стал спрашивать молодежь, знает ли она классиче-
скую русскую литературу. Выяснилось, что знает ее довольно плохо, а мно-
гие огульно отвергают как «старорежимное наследие». Ленин с какой-то
особенной заитересованностью говорил о том, что надо знать и ценить луч-
ших представителей русской дореволюционной культуры. Он рассказал,
как сам он любит Пушкина и ценит Некрасова. . .» 1 2 3
Зашла речь о романе «Евгений Онегин». Один из присутствующих,
С. Сенькин заявил: «. .. все мы единодушно против «Евгения Онегина».
«Евгении Онегины» нам в зубах навязли.
Ребята дружно подхватили:
— Конечно, мы против «Евгения Онегина».
1 В. И. Ленин. Сочинения. Изд. 4-е, т. 31, стр. 262 (В дальнейшем сочинения
Ленина цитируются по этому изданию, условно обозначенному «Ленин»).
2 Ленин, т. 31, стр. 292.
3 И. А. А р м а н д. Поездка во Вхутемас. Цит. по сб. «В. И. Ленин о литера-
туре и искусстве», М., Гослитиздат. 1957, стр. 622.
12
Такая «формулировка» рассмешила Владимира Ильича, и он решительно
высказался за «Евгения Онегина». 1
Пушкин был одним из самых любимых писателей Ленина. Эта любовь
к Пушкину проходит через всю жизнь Владимира Ильича. Известно свиде-
тельство Н. К. Крупской о том, что в 1898 г. она привезла в Сибирь, в село
Шушенское, сочинения Пушкина, Лермонтова, Некрасова. «Владимир
Ильич положил их около своей кровати, рядом с Гегелем, и перечитывал
их по вечерам вновь и вновь. Больше всего он любил Пушкина». 1 2
В своих статьях и выступлениях В. И. Ленин цитировал слова великого
русского поэта из «Бориса Годунова», «Капитанской дочки», стихотворений
«Герой», «Поэту» и других.
В 1899 г., разрабатывая «Проект программы нашей партии»,
В. И. Ленин поставил вопрос об отношении революционного пролетариата
к крестьянскому движению. В тексте, определяющем это отношение, Ленин
применил известные слова Пушкина из пропущенной главы «Капитанской
дочки» о «русском бунте — бессмысленном и беспощадном». Данную Пуш-
киным формулировку Ленин наполнил совершенно новым содержанием
и через пушкинский образ дал сконцентрированное определение крестьян-
ской политической неразвитости и темноты, то есть того, что отличает кре-
стьянское движение от сознательной революционной борьбы.3
Среди ряда пушкинских цитат, использованных Лениным в политиче-
ской борьбе, особо следует отметить его обращение к известной заключи-
тельной ремарке в трагедии «Борис Годунов»—«Народ безмолвствует».
Через несколько дней после 9 января 1905 г. в статье «Революционные
дни» В. И. Ленин спрашивал: «Бунт или революция?» и отвечал: револю-
ция! Еще в стране видимый «покой» — всё «молчит», но молчанье это уже
говорит громким голосом приближающегося восстания. История учит, что
ее сегодняшние уроки «. . . пригодятся завтра, в другом месте, где сегодня
еще «безмолвствует народ» и где в ближайшем будущем в той или иной
форме вспыхнет революционный пожар».4
Так знакомые пушкинские слова зазвучали по-новому в условиях рус-
ской революции 1905 года.
В 1907 г. В. И. Ленин озаглавил одну из своих статей, разоблачавших
неправильную оценку политического положения перед выборами в Государ-
ственную думу словами: «Услышишь суд глупца», взятыми из сонета Пуш-
кина «Поэту». Эта ленинская брошюра с пушкинским заглавием была до-
ставлена в цензуру, и цензор нашел, что брошюра, «помимо чисто полити-
ческого материала, содержит явные призывы к учинению преступных дея-
1 См. С. Сенькин. Ленин в коммуне Вхутемаса, там же, стр. 629. Ср. также
в воспоминаниях Н. К. Крупской (там же, стр. 555) и в речи А. В. Луначарского на
заседании ГУС 21 января 1925 г. «Ленин и его отношение к науке и искусству».—
«Народное просвещение», 1925, № 1.
2 Воспоминания родных о В. И. Ленине. Гослитиздат, 1955, стр. 192.
3 Ленин, т. 4, стр. 223. Ср. статью М. Нечкиной «Ленин и Пушкин», «Правда»,
10 февраля 1937, № 40 (7006) стр. 3.
4 Ленин, т. 8, стр. 84.
13
ний». На брошюру с пушкинским названием цензурный комитет наложил
арест, утвержденный губернской палатой, которая постановила ее уничто-
жить. 1 И после Великой Октябрьской социалистической революции
В. И. Ленин неоднократно обращался к наследию нашего великого поэта.
Пушкин был упомянут одним из первых среди имен русских писателей,
которым «предположено поставить монументы в г. Москве и др. городах
РСФСР».
К сожалению, не сохранилось прямых высказываний Ленина о Пуш-
кине, мы не знаем, что особенно было дорого Ленину в творчестве Пушкина.
Но несомненно, что разносторонность гения Пушкина, его связь с глу-
бочайшими пластами мировой культуры представляет особую значитель-
ность именно в свете ленинской постановки проблемы культуры, в свете
ленинского отношения к классическому наследию прошлого.
В речи перед делегатами III Съезда комсомола В. И. Ленин обращался
к молодежи: «И если бы вы выдвинули такой вопрос: почему учение
Маркса могло овладеть миллионами и десятками миллионов сердец самого
революционного класса — вы сможете получить один ответ: это произошло
потому, что Маркс опирался на прочный фундамент человеческих знаний,
завоеванных при капитализме; изучивши законы развития человеческого
общества, Маркс понял неизбежность развития капитализма, ведущего
к коммунизму, и главное, он доказал это только на основании самого точ-
ного, самого детального, самого глубокого изучения этого капиталистиче-
ского общества, при помощи полного усвоения всего того, что дала прежняя
наука. Всё то, что было создано человеческим обществом, он переработал
критически, ни одного пункта не оставив без внимания».1 2 Вот почему Ленин
был убежден, что «коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь
свою память знанием всех тех богатств, которые выработало челове-
чество». 3
Именно в свете ленинской постановки проблемы критического усвоения
культурного наследия прошлого, творчество Пушкина приобретает исклю-
чительное принципиальное значение. В условиях своего времени, но намного
опережая его, Пушкин критически освоил такие глубокие пласты мировой
культуры и поставил и разрешил по-новому столько вопросов, что по ши-
роте творческого кругозора «и по значению в истории развития мировой
литературы Пушкину принадлежит одно из первых мест.
Удивительна разносторонность Пушкина, историко-географические мас-
штабы его наследия, охват явлений действительности в его творчестве.4
1 Ленин, т. 11, стр. 416—432.
2 Л е н и н, т. 31, стр. 261—262.
3 Ленин, т. 31, стр. 262.
4 О «всемирной отзывчивости» Пушкина говорил в своей речи на открытии памят-
ника Пушкину в Москве в 1880 году Ф. М. Достоевский. См. Ф. М. Достоевский.
Собрание сочинений в десяти томах. Гослитиздат, т. 10, М„ 1958, стр. 442—458. Позднее
В. Я. Брюсов выступил со статьей «Разносторонность Пушкина», см. в кн.: Валерий
Брюсов. Мой Пушкин. Статьи, исследования, наблюдения. М.—Л., ГИЗ, 1929,
стр. 202—206.
14
Кажется, нет эпохи и культуры в мировой истории, которые не отрази-
лись бы в творчестве Пушкина. Так, Древний Египет нашел свое отобра-
жение в стихотворной части «Египетских ночей», Древняя Греция и Рим —
в «Подражаниях древним» и в переводах из античных авторов, средневе-
ковье — в «Скупом рыцаре» и в «Сценах из рыцарских времен», Ближний
Восток — в «Подражаниях Корану», «Подражаниях арабскому», в пере-
водах из Гафиза и т. д. Новое время представлено в творчестве Пушкина
с еще большей полнотой. Придворная жизнь в Версале в последние годы
царствования Людовика XIV, в период регентства и начала царствования
Людовика XV ярко воспроизведена в первых главах «Арапа Петра Вели-
кого» и в тех строках «Пиковой дамы», где рассказывается, как бабушка
Томского играла в карты с герцогом Орлеанским. Действие «Пира во время
чумы» происходит в Англии, «Каменного гостя» — в Испании, «Моцарта
и Сальери» и «Марии Шонинг» — в немецких землях; «Песен западных
славян» — на Балканах.
Пушкин всю жизнь оставался пленником самодержавной власти, ему
ни разу не было суждено переступить рубежи России. Но по иностранным
газетам и журналам он следил за зарубежной жизнью и особенно хорошо
представлял себе жизнь современного ему Запада. Частый собеседник Пуш-
кина, Адам Мицкевич говорил, что при встрече с Пушкиным казалось, что
он только что был свидетелем прений в европейских парламентах,
а А. О. Смирнова — Россет в шутку называла его «министром иностран-
ных дел на русском Парнасе». Тем больший интерес представляют для нас
весьма критические отзывы Пушкина о западной цивилизации и де-
мократии.
В статье «Путешествие из Москвы в Петербург» (1835) он писал:
«Прочтите жалобы английских фабричных работников: волоса встанут
дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений!
какое холодное варварство с одной стороны, с другой какая страшная бед-
ность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид,
о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет о сукнах
господина Смидта или об иголках господина Джаксона. И заметьте, что все
это есть не злоупотребления, не преступления, но происходит в строгих
пределах закона. Кажется, что нет в мире несчастнее английского ра-
ботника, но посмотрите, что делается там при изобретении новой ма-
шины, избавляющей вдруг от каторжной работы тысяч пять или шесть
народу и лишающей их последнего средства к пропитанию. . .»
(т. VII, 290).
Эта меткая характеристика тягостного положения английских рабочих
в некоторой степени предвосхитила то, что через десятилетие было дока-
зано на большом фактическом материале Ф. Энгельсом в работе «Положе-
ние рабочего класса в Англии».
В 1836 г. Пушкин напечатал в своем «Современнике» очерк об амери-
канском мальчике, похищенном индейцами, — «Джон Теннер». Во вступи-
тельной части этого очерка Пушкин весьма критически охарактеризовал
современную ему американскую демократию:
15
«С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя
в Европе внимание людей наиболее мыслящих... Уважение к сему новому
народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколеба-
лось. С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее
жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бес-
корыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленное неумоли-
мым эгоизмом и страстию к довольству. . . рабство негров посреди образо-
ванности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворян-
ства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляю-
щих робость и подобострастие... такова картина Американских Штатов. ..»
(VII, 434—435).
Зато с какой любовью обращался Пушкин к родной стране. По опреде-
лению А. Н. Островского, он «раскрыл русскую душу», он воссоздал быт,
обычаи народа в его прошлом и настоящем, он воспел русскую природу. . .
Опираясь на летописи, на «Историю Государства Российского» Н. М. Ка-
рамзина и на другие источники, Пушкин с такой точностью и живостью
воскресил многие важнейшие события из отечественной истории, что едва
ли не ему большая часть русских людей обязана конкретным и ярким пред-
ставлением о прошлом нашей страны. Произведения Пушкина являются
своего рода учебником истории.
Феодальная, княжеская Русь возникает перед читателем «Песни о ве-
щем Олеге». Крестьянская война начала XVII в. и польско-шведская ин-
тервенция являются тем историческим фоном, на котором происходит дей-
ствие народной трагедии «Борис Годунов». Работая над этой трагедией,
Пушкин писал Н. И. Гнедичу: «История народа принадлежит поэту».
Эпоха больших потрясений и социальных сдвигов при Петре I отобрази-
лась в «Арапе Петра Великого», «Полтаве», во вступлении к «Медному
всаднику» и в ряде политических стихотворений (напр., «Стансы», «Пир
Петра Великого»), Крестьянская война 1773—1775 гг. и деятельность
Пугачева дали Пушкину богатый материал для повести «Капитанская
дочка» и исторического исследования «История Пугачева», в котором Пуш-
кин предстает перед нами как первый историк революционного крестьян-
ского движения в России. Наконец, время, когда жил Пушкин, описано во
многих стихотворениях, в «Повестях Белкина», в «Дубровском» и в стихо-
творном романе «Евгений Онегин», названном Белинским «энциклопедией
русской жизни».
В 1906 г. в статье «Лев Толстой как зеркало русской революции»,
исходя из теории познания марксизма, теории отражения, обоснованной
в книге «Материализм и эмпириокритицизм», В. И. Ленин писал: «. . . если
перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из
существенных сторон революции он должен был отразить в своих произ-
ведениях». 1
В. И. Ленин дал определение одного и самого важного признака дея-
тельности великого писателя. В. И. Ленин не только вскрывает связь идей
1 Ленин, т. 15, стр. 179.
16
и образов писателя с исторической действительностью, но и освещает во-
прос о широте и правильности отражения в его творчестве этой объектив-
ной действительности.
Ленинский принцип оценки творчества великого художника приобретает
особое значение в применении к литературному наследию Пушкина.
Именно в свете ленинской теории отражения становится совершенно очевид-
ным, что Пушкин — явление исключительное.
Значение Пушкина не ограничивается его подвигом в области создания
новой русской художественной литературы. Как уже отмечалось, Пуш-
кин — один из величайших деятелей в истории нашей культуры и его тво-
рения представляют большую документальную ценность для историка,
географа, психолога, для ученого, не говоря уже о любом читателе.
Как известно, Ф. Энгельс в письме к М. Гаркнесс утверждал, что Баль-
зак отобразил «всю историю французского общества», что из его произ-
ведений Энгельс «даже в смысле экономических деталей узнал больше (на-
пример, о перераспределении движимого и недвижимого имущества после
революции), чем из книг всех специалистов—историков, экономистов,
статистиков этого периода, вместе взятых». 1
Эти слова Энгельса приходят на память, когда читаешь и перечиты-
ваешь нашего Пушкина. Многие из его творений — историческая летопись.
Без Пушкина нельзя себе представить двадцатые и тридцатые годы XIX в.
в России, как нельзя без его произведений написать историю первой поло-
вины XIX в. При этом особо следует подчеркнуть, что Пушкин был не
только художником-летописцем, отразившим свое время, но и деятелем,
активным участником политической и общественной жизни декабристского
и последекабристского периода. Именно поэтому его свидетельства о со-
временной ему исторической действительности представляют такой живо-
трепещущий интерес.
Пушкин был еще жив, когда в 1835 г. Н. В. Гоголь писал о нем: «При
имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В са-
мом деле никто из поэтов наших не выше его и не может более назваться
национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто
в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он
более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его про-
странство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единствен-
ное явление русского духа: это русский человек в [конечном] его развитии,
в каком он, может быть, явится чрез двести лет. В нем русская природа,
русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же
чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на вы-
пуклой поверхности оптического стекла. Самая его жизнь совершенно рус-
ская»/
Такое понимание Пушкина, такую трактовку всей его творческой дея-
тельности после Гоголя развил И. С. Тургенев в знаменитой речи на засе- 1 2
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные письма. Госполитиздат, 1947, стр. 406.
2 Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений. М., 1952, т. VIII, стр. 50.
2 Пушкин и его время
17
Дании Общества любителей российской словесности 7 июня 1880 г., посвя-
щенном открытию памятника Пушкину в Москве:
«Пушкин <...> был великолепный русский художник. Именно: рус-
ский! Самая сущность, все свойства его поэзии совпадают со свойствами,
сущностью нашего народа. Не говоря уже о мужественной прелести, силе
и ясности его языка — это прямодушная правда, отсутствие лжи и фразы,
простота, эта откровенность и честность ощущений — все эти хорошие
черты хороших русских людей поражают в творениях Пушкина не одних
нас но и тех из иноземцев, которым он стал доступен».1
Когда мы говорим о национальном характере творчества Пушкина, осо-
бое значение приобретает для нас ленинское учение о том, что «есть две
нации в каждой современной нации». В. И. Ленин подчеркнул классовый
характер национальной культуры досоциалистического общества: «Есть две
национальные культуры в каждой национальной культуре. Есть велико-
русская культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве,—но есть также велико-
русская культура, характеризуемая именами Чернышевского и Плеха-
нова».1 2 В. И. Ленин говорил о демократическом зерне, заложенном в каж-
дой национальной культуре, о зерне, которое затем развивается, растет.
От Радищева, декабристов и Пушкина, при всем их различии, ведет
свою родословную русская демократическая литература, которую развили
Белинский, Герцен, Чернышевский, Добролюбов, Некрасов, Салтыков-
Щедрин, литература глубоко идейная, проникнутая любовью к народу, бо-
рющаяся за его освобождение.
Эти идеи явились результатом всего многовекового развития жизни на-
шего народа, нашего общества. Классовый исторический сдвиг, происшед-
ший в общественной жизни России в петровское время, определил появление
великого деятеля русской национальной культуры, науки и искусства
М. В. Ломоносова, которым так пристально интересовался впоследствии
Пушкин. Но освободительные идеи могли созреть только к концу XVIII в.
Наиболее яркое выражение они нашли в деятельности А. Н. Радищева, ко-
торая привлекала внимание Пушкина не в меньшей степени, чем разносто-
ронняя деятельность Ломоносова. Вспомним, что годы Пугачевского восста-
ния и время, когда жил Радищев, когда он претерпевал гонения за свою
революционную книгу, — всё это для Пушкина было недавним прошлым.
Пушкин чутко откликался на исторические события своего времени. Он
с детства слышал рассказы старших о восстании Пугачева, разговоры об
американской и французской революции, о Бонапарте, которого вскоре
стали величать Наполеоном. Отечественная война 1812 года обострила
в сознании Пушкина и его передовых современников интерес к истории
и к судьбам родины, пробудила чувство горячей любви к родному народу.
Пушкин взволнованно и точно охарактеризовал свое время, бурную
эпоху, когда складывалось мировоззрение передовых людей 20-х годов:
1 И. С. Тургенев. Собрание сочинений в двенадцати томах. М., Гослитиздат,
1956, т. 11, стр. 216.
2 Ленин, т. 20, стр. 16; ср. стр. 8.
18
«Припомните, о други, с той поры,
Когда наш круг судьбы соединили,
Чему, чему свидетели мы были!
Игралища таинственной игры,
Металися смущенные народы;
И высились и падали цари;
И кровь людей то славы, то свободы,
То гордости багрила алтари...
.. .Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас... и племена сразились,
Русь обняла кичливого врага,
И заревом московским озарились
Его полкам готовые снега».
(III, 375).
К событиям Отечественной войны и походам русской армии 1813—
1814 гг. Пушкин неоднократно обращался впоследствии в романе «Евгений
Онегин», в повести «Метель», в незаконченной повести «Рославлев» и
в ряде стихотворений 30-х гг. Одним из наиболее значительных произве-'
дений, связанных с темой Отечественной войны, было стихотворение
1835 г. «Полководец». 1 Интересно и значительно «Объяснение» к этому
стихотворению. Пушкин писал:«Слава Кутузова неразрывно соединена со
славою России, с памятью о величайшем событии новейшей истории. Его
титло: спаситель России; его памятник: скала святой Елены! Имя его не
только священно для нас, но не должны ли мы еще радоваться, мы, русские,
что оно звучит русским звуком?» (VII, 483—484).
Исторический опыт поколения декабристов, «детей 1812 года», для чут-
кого поэта оказался особенно плодотворным. Более чем кто-либо другой из
его современников он уловил, понял и запечатлел характернейшие черты
своего века.
Весной 1828 г. Е. А. Баратынский писал Пушкину о том, что «старая
и новая Россия, жизнь во всех ее проявлениях проходит перед глазами
читателей «Евгения Онегина».
Эта мысль впоследствии получила развитие в статьях Белинского:
«. .. в «Онегине» мы видим поэтически воспроизведенную картину русского
1 Об этом стихотворении см.: В. А. Мануйлов и Л. Б. Модзалевский.
«Полководец» Пушкина. — Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, вып. 4 —5. М.—Л.,
изд-во АН СССР, 1939, стр. 125—164.
Об отношении Пушкина к событиям Отечественной войны 1812 года и отражении
их в его творчестве см: В. М. Глинка. Пушкин и военная галерея Зимнего дворца.
Под общ. ред. И. А. Орбели. Л., 1949, 225 стр.; В. А. Мануйлов. Отечественная
война 1812 года в жизни и творчестве Пушкина. Л., Пушкинское общество, 1949, 16
стр.; 3. С. Шепелева. 1812 год в творчестве Пушкина. «Ученые записки Костром-
ского пед. института», 1952, вып. 1, стр. 97—132; С. М. Петров. Исторический
роман А. С. Пушкина. М-, изд-во АН СССР, 1953, стр. 78—106; Б. В. Томашев-
ский. Лицей и отечественная война. В кн. Б. В. Томашевского «Пушкин», кн. 1
(1813—1824), изд-во АН СССР, М. —Л., 1956, стр. 15—22; Б. С. Мейлах. Пушкин
и его эпоха. М., Гослитиздат, 1958, стр. 173—194.
2*
19
общества, взятого в одном из интереснейших моментов его развития. С этой
точки зрения «Евгений Онегин» есть поэма историческая в полном смысле
слова, хотя в числе ее героев нет ни одного исторического лица. Историче-
ское достоинство этой поэмы тем выше, что она была на Руси и первым
и блистательным опытом в этом роде. В ней Пушкин является не просто
поэтом только, но и представителем впервые пробудившегося обществен-
ного самосознания: заслуга безмерная! . . в лице Онегина, Ленского и
Татьяны Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его обра-
зования, его развития, и с какою истиною, с какою верностью, как полно
и художественно изобразил он его! . . Удивительно ли, что эта поэма была
принята с таким восторгом публикою и имела такое огромное влияние и на
современную ей и на последующую русскую литературу? А ее влияние на
нравы общества?» 1
Исключительно полно отобразив жизнь самых различных слоев рус-
ского дворянского общества, Пушкин в своем творчестве предвосхитил
и галерею «униженных и оскорбленных», простых людей, занявших вскоре
такое заметное место в повестях и рассказах Гоголя и Достоевского, Че-
хова и Куприна. Таков станционный смотритель Симеон Вырин, таков гро-
бовщик Адриан Прохоров, таков Евгений в «Медном всаднике» и мельник
в «Русалке».
В. Я. Брюсов в статье «Пушкин и крепостное право» показал, какое вни-
мание уделял также Пушкин изображению жизни, быта и положения рус-
ского дореформенного крестьянства:
«Если бы задаться целью собрать всё, что не только в «Евгении Оне-
гине», но и в других своих художественных созданиях Пушкин говорит
о крестьянском быте, следовательно, неизбежно, о крепостном быте, — спи-
сок получился бы очень длинный. Пришлось бы привести ряд сцен из
«Дубровского», например, ту (гл. V). где исправник объясняет бывшим
крепостным Дубровского, что «отныне принадлежат они Троекурову,
коего лицо представляет здесь г. Шабашкин», цинично добавляя: «Слу-
шайтесь его во всем, что ни прикажет; а вы, бабы, любите и почитайте его,
а он до вас большой охотник». Эти слова написаны лет 12 после того, как
юноша-Пушкин сказал о «деревне»: «здесь девы юные цветут для при-
хоти развратного злодея». Пришлось бы выписать места из «Капитанской
дочки», особенно из той редакции главы XIII, которую Пушкин не решился
отдать в цензуру, например, описание того ужаса, какой охватил Гринева
при виде зверской расправы правительства с «ворами и бунтовщиками»,
приставшими к Пугачеву: картину виселиц, плывущих по Волге. Пришлось
бы чуть не целиком повторить саркастическую сатиру «Историю села Горю-
хина»; разве не достаточно говорит за себя в этой беспощадной пародии,
например, описание «баснословных времен», «золотого века» Горюхина. . .
Пришлось бы, далее, напомнить отдельные места из «Повестей Белкина»,
1 В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. VII. М., изд-во АН СССР,
1955, стр. 432, 502, и 503 (Сочинения Александра Пушкина, статьи восьмая и де-
вятая).
20
из «Русалки», из «Бориса Годунова», из сказок Пушкина, из его переделок
народных песен и т. д. и т. д.» 1
Пушкин был единомышленником и другом многих декабристов. Мы не
можем представить движения декабристов без Пушкина и Пушкина без
декабризма. По справедливому замечанию Б. С. Мейлаха: «Декабристы
многому научили Пушкина, а деятельность тайных обществ, многими ка-
налами связанная с общественной жизнью России, оказала живое и плодо-
творное влияние на развитие мировоззрения поэта. Под влиянием декабри-
стов складывались взгляды Пушкина на историю. Проблемы исторической
традиции, связанные с национальной спецификой, с становлением нацио-
нальной культуры, очень волновали декабристов. Отсюда понятен и тот ин-
терес к изучению русской истории и отражению ее в литературе, который
был свойствен декабристам и Пушкину».1 2
Но вместе с тем, Пушкин не только был на уровне самых передовых
идей своего времени, но и видел слабые места в рассуждениях и литера-
турном творчестве декабристов. Гениальный художник в ряде случаев бо-
лее верно понимал историческое прошлое и правильнее расценивал отдель-
ные исторические события и деятельность исторических лиц.
В 1823—24 гг. К. Ф. Рылеев написал поэму «Войнаровский». В этой
поэме большое внимание было уделено украинскому гетману Ивану Ма-
зепе. Рылеев изобразил Мазепу и его племянника Андрея Войнаровского
как борца за честь и независимость Украины и украинского народа. Без
всяких реальных исторических оснований идеализируя Мазепу, Рылеев
представлял Мазепу как вождя национально-освободительного движения.
Пушкину было понятно стремление Рылеева создать поэму, направленную
против самодержавия, но он решительно не согласился с таким изображе-
нием деятельности Мазепы. Он не считал возможным искажать историче-
скую правду даже для революционной пропаганды. Самый выбор Мазепы
как героя национально-освободительного движения, по мнению Пушкина,
был неудачен.
Рылеева не было в живых, когда в октябре 1828 г. в Петербурге Пуш-
кин написал поэму «Полтава». В этом литературном памятнике героиче-
скому делу Петра I Пушкин, как бы продолжая спор с Рылеевым, не только
политически, но и морально развенчал Мазепу.
Постоянно соприкасаясь с народом, с детских лет зная жизнь русской
деревни, чутко прислушиваясь к глухому ропоту русского крестьянства,
Пушкин хорошо понимал, как близка была крепостническая Россия 30-х гг.
к новому взрыву стихийной крестьянской революции. Холерные восстания
1830 г., восстания новгородских военных поселян летом 1831 г., другие
революционные выступления народных масс все больше привлекали его вни-
мание к историческим и социальным вопросам того времени. В этих усло-
1 Валерий Брюсов. Мой Пушкин. Статьи, исследования, наблюдения. Редак-
ция Н. К. Пиксанова. М. — Л., ГИЗ, 1929, стр. 221—222.
2 Б. С. Мейлах. Введение в изучение биографии и творчества А. С. Пушкина.
В кн.: Б. С. М е й л а х. Н. С. Г о р н и ц к а я. Семинарий. Л., Учпедгиз, 1959, стр. 38.
О Пушкине и его отношении к декабризму см. там же, стр. 82—87.
21
виях ограниченность и обреченность дворянской революции, оторванной
от народа, хотя и совершаемой ради народа, становилась всё более и более
очевидной. Не военно-политические заговоры «между лафитом и клико»,
но массовые народные освободительные движения волнуют и вдохновляют
Пушкина—поэта, писателя и историка. Так возникают записи народных пе-
сен о Степане Разине, так обращается Пушкин к работе над «Дубровским»,
«Историей Пугачева» и «Капитанской дочкой». 1
Народ как движущая сила истории был впервые показан Пушкиным
еще в 1825 г. в его реалистической народной трагедии «Борис Годунов».
«Капитанская дочка» — первое в мировой литературе подлинно реалисти-
ческое историческое повествование, воссоздающее жизнь народа, новая сту-
пень в развитии европейского исторического романа после романтических
произведений Вальтер Скотта. Ни у одного из предшественников Пушкина
мы не видим такой глубины социального анализа, такого верного понима-
ния закономерностей исторического процесса и изображения народного
движения.
Развитие подлинного историзма Пушкина сопровождалось всё большим
интересом поэта к живой народной речи, к вековым богатствам народной
песни и сказки. На протяжении всего своего творческого пути Пушкин так
или иначе обращался к народному творчеству и черпал из его сокровищ-
ницы не только отдельные мотивы и темы, но и целостные замыслы.
«Пушкин. .. украсил народную песню й сказку блеском своего таланта,
но оставил неизменными их смысл и силу, — говорил А. М. Горький. Пуш-
кин непосредственно сталкивался с народом. . . Пушкин знал жизнь кре-
стьян. . . Он учится русскому языку у Крылова, еще больше у своей няньки
и всегда у ямщиков, торговок, в трактирах, на постоялых дворах, у солдат.
«Объят тоской за чашей ликованья», он бросает жизнь столиц и едет в де-
ревню «насладиться» простотой речей и ума народною игрою».1 2 * ч
Многое в крепостнической России было чуждо Пушкину и тяготило его.
19 декабря 1836 г. он писал П. Я. Чаадаеву в связи с появлением в «Теле-
скопе» «Философического письма»: «. . . нужно сознаться, что наша обще-
1 Об этом подробнее см.: Л. П. Гроссман. Степан Разин в творчестве Пушкина.
Ученые записки Московского городского пед. института им. В. П. Потемкина. М., 1952,
т. 20, вып. 2, стр. 54—86; Г. Дейч и Г. Фридлендер. Пушкин и крестьянские
волнения 1826 года. «Литературное наследство», т. 58, М.—Л.,, изд-во АН СССР, 1952,
стр. 195—210; Б. С. Мейлах. Пушкин и его эпоха. М., Гослитиздат, 1958, стр. 390—
419.
2 М. Горький. О Пушкине. М., изд-во АН СССР, 1937, стр. 28—32. Об исто-
ризме’ ’ Пушкина см.: Н. Н. Степанов. Исторические воззрения А. С. Пушкина.
Стенограмма публичной лекции. Всесоюзное общество по распространению политических
и научных знаний, Л., 1949, 51 стр.; С. М. Петров. Проблема историзма в мировоз-
зрении и творчестве Пушкина. В книге- «А. С. Пушкин. 1799—1949. Материалы юби-
лейных торжеств». М.—Л., изд-во АН СССР, 1951, стр. 188—204; А. В. Предте-
ч е н с к и й. Вопросы истории в произведениях Пушкина. В той же книге, стр. 242—243;
Б. В. То.мадпевский. Историзм Пушкина. «Ученые записки Ленинградского Гос.
университета», 1954, № 173, вып. 20, стр. 41—85; И. М. Т о й б и н. Пушкин и Погодин.
«Ученые записки Курского пед. института», гуманитарный цикл, 1956, вып. 5,
стр. 70—122. '
$2
ственная жизнь — грустная вещь. Что это отсутствие общественного мне-
ния, это равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и исти-
ной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству — постине
могут привести в отчаяние» (перевод с французского, X, 598 и 872—873).
Негодуя на самодержавно-крепостнический произвол и упадок общественной
жизни, поэт любил свою родину преданною, сыновнею любовью.
В том же письме он говорил: «... я далеко не восторгаюсь всем, что вижу
вокруг себя; как литератора—меня раздражают, как человек с предрас-
судками — я оскорблен, — но клянусь честью, ни за что на свете я не хотел
бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории на-
ших предков, такой, какой ее нам бог дал» (X, 598 и 872).
Такого проникновения в историческую действительность, в жизнь на-
рода, в его настоящее и прошедшее, такого знания и понимания народного
творчества, как у Пушкина, мы не видим в творчестве таких поэтов-дека-
бристов, как Рылеев, Бестужев-Марлинский, А. Одоевский и Кюхельбекер.
Значение политических стихотворений и революционных эпиг рамм мо-
лодого Пушкина для декабристов и передовой молодежи 20-х годов XIX в.
было очень велико. Но для нас Пушкин не только самый яркий вырази-
тель идей декабризма. Его идейное наследие значительно шире. Историзм,
реализм и народность Пушкина, необычайное богатство философских про-
блем, поставленных и по-новому впервые решенных в истории мировой
литературы Пушкиным, широта охвата исторической действительности, со-
циальный оптимизм выходят за пределы идейного наследия декабризма
и представляются нам в истории нашей культуры явлением, гораздо более
сложным и до сего дня более действенным.
3
Не только литературное наследие Пушкина, но и самая его жизнь, чело-
веческий образ поэта, навеки запечатлевшийся в его творениях, письмах
и в воспоминаниях современников, являются нашим национальным достоя-
нием и духовным сокровищем нашего народа. Отзывчивость на все явления
окружающей жизни, творческая сосредоточенность, гениальная работоспо-
собность, мудрое жизнеутверждающее отношение к жизни, высокая требо-
вательность к себе — как все это дорого нам в Пушкине человеке, которого
каждый из нас по-своему знает и не может не любить.
«Читатель, общаясь с Пушкиным, — говорит А. Т. Твардовский,—
испытывает ощущение простой человечности своего собеседника и никогда
не чувствует подавленности близостью гения. Таков светлый, человечней-
ший гений Пушкина, в этих чертах являющийся образом гармонической,
ясной личности». 1
Поистине моцартианская ясность и простота Пушкина, по-видимому,
есть одно из проявлений неисчерпаемых богатств его духовных сил, его
1 А. Твардовский. Статьи и заметки о литературе. М., «Советский писатель»,
1961, стр. 10.
23
богатырского душевного здоровья. Именно к Пушкину применимы прежде
всего слова Н. Г. Чернышевского: «Гений — ум, развившийся совершенно
здоровым образом». Вот почему общение с этим светлым гением Пушкина
радует, воспитывает, оздоровляет многие поколения его читателей.
«Страсть к поэзии проявилась в нем с первььми понятиями», — вспо-
минал о Пушкине его брат Лев Сергеевич. На восьмом году Пушкин уже
умел читать и писать по-русски и по-французски и сочинял маленькие ко-
медии и эпиграммы. Мальчик тайком забирался в кабинет отца и там,
пока его не застигали старшие, «пожирал книги одну за другой». Память
у него была необыкновенная. Два-три раза прочитанный текст он запоми-
нал навсегда.
Поступая в Царскосельский лицей, одиннадцатилетний Пушкин отли-
чался среди своих сверстников может быть бессистемной, но необычайно
широкой начитанностью. Жизнеописания великих мужей древности Плу-
тарха, «Илиада» и «Одиссея» во французском переводе Битобе, комедии
Мольера, сочинения Вольтера, стихи Ломоносова, трагедии Сумарокова,
исторические повести Карамзина, басни Дмитриева — все это было хорошо
знакомо любознательному отроку. Карамзина, Дмитриева, Жуковского,
Батюшкова, Державина, Вяземского, Гнедича, Грибоедова, Катенина,
Чаадаева и других писателей и выдающихся деятелей своего времени Пуш-
кин знал с юных лет лично, и общение с ними многое раскрыло ему в их
творчестве и в жизни русской литературы и культуры тех лет.
Лицейское содружество, сплотившее на всю жизнь лицеистов первого
выпуска, вдохновило Пушкина на ряд поэтических посланий к товарищам-
лицеистам. Ни один наш поэт так много и так хорошо не писал о дружбе,
как Пушкин, и этот своеобразный культ верной лицейской дружбы во имя
служения любимой отчизне и народу освятил не только творчество Пуш-
кина, но и воспоминания декабриста Пущина, «первого и бесценного друга»
поэта, стихи Дельвига и дневники Кюхельбекера.
В самые тревожные годы молодости в Петербурге, среди ожесточенных
литературных и политических споров, в пестрой смене театральных впечат-
лений, на шумных пирушках вольнолюбивой молодежи Пушкин задумывался
о судьбах родины, о своем долге и призвании, о служении России. Об этом
свидетельствуют известное первое послание к П. Я. Чаадаеву и четверости-
шие, написанное вскоре после выхода из лицея:
«Великим быть желаю,
Люблю России честь,
Я много обещаю —
Исполню ли? Бог весть!» (I, 445).
Поэт уже в молодости понимал, какого великого подвига, самоотвержен-
ного труда, напряжения всех богатейших духовных сил требует от него род-
ная культура, русская литература.
«Пушкин первый почувствовал, что литература — национальное дело
первостепенной важности, что она выше работы в канцеляриях и службы
при дворце, он первый поднял звание литератора на высоту до него недо-
24
сягаемую: в его глазах поэт — выразитель всех чувств и дум народа, он
призван понять и изобразить все явления жизни»,—писал А. М. Горький.1
Но для того, чтобы стать основоположником новой русской литературы,
чтобы «понять и изобразить все явления жизни», недостаточно было вели-
кого дарования, нужна была большая и постоянная сознательная работа
над собой и своими произведениями, исключительная требовательность
к себе.
Друзья поэта единогласно свидетельствуют, что никто так не трудился
над своим дальнейшим образованием, как Пушкин. К двадцати годам Пуш-
кин был уже очень начитанным и хорошо образованным человеком. Он
писал стихи на русском и французском языках, хорошо знал историю,
с увлечением прочел восемь томов незадолго до того вышедшей «Истории
государства российского» Н. М. Карамзина. И тем не менее он не был удов-
летворен достигнутым, полагая, что годы молодости растрачены попусту,
что надо наверстать упущенное. В 1821 г., в послании к своему другу
П. Я. Чаадаеву (втором послании) Пушкин писал из Кишинева:
«В уединении мой своенравный гений
Познал и тихий труд, и жажду размышлений.
Владею днем моим; с порядком дружен ум;
Учусь удерживать вниманье долгих дум;
Ищу вознаградить в объятиях свободы
Мятежной младостью утраченные годы
И в просвещении стать с веком наравне» (II, 51).
И Пушкин стал одним из самых образованных людей своего времени.
Первый биограф поэта, П. В. Анненков, справедливо утверждал, что Пуш-
кин «признавал высокую образованность первым существенным качеством
всякого истинного писателя в России».1
Пушкина раздражала бессодержательность и идейная убогость некото-
рых современных ему второстепенных поэтов и писателей. В заметке
«О прозе» в 1822 г. он с нескрываемой иронией утверждал: «Не мешало бы
нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обык-
новенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша
далеко вперед не подвинется» (VII, 16). Несколько позднее он говорил
с упреком о литераторах своего времени: «Мало у нас писателей, которые
бы учились; большая часть только разучивается».
Сам Пушкин был не только гениальным писателем, но и гениальным
читателем. Как уже отмечалось, друзья поэта дивились его необыкновенной
творческой любознательности и восприимчивости. Он был способен по-
нять все, что хотя бы случайно оказалось доступным его наблюдению и вни-
манию. Это был собеседник и читатель с исключительной емкостью и цеп-
костью памяти. «Природа, кроме поэтического таланта, наградила его изу-
мительной памятью и проницательностью, — писал о Пушкине П. А. Плет-
1 М. Горький. О Пушкине. М., изд-во АН СССР, 1937, стр. 13.
25
нев. — Ни одно чтение, ни один разговор, ни одна минута размышления не
пропадали для него на целую жизнь». 1
«Чтение — вот лучшее учение», — писал в 1822 г. Пушкин брату
(X, 40). И он дорожил всякой возможностью воспользоваться любой, даже
трудно доступной библиотекой. Про него можно сказать: он читал не книги,
но целые библиотеки. Так, после библиотеки отца, прочитанной еще в дет-
стве, Пушкин обратился к библиотеке лицея и лицейского директора Эн-
гельгардта, а затем постоянно брал книги у Жуковского, Карамзина,
Чаадаева. В годы южной ссылки Пушкин читал стихи А. Шенье и знако-
мился в подлиннике с творениями Байрона по книгам гурзуфской библио-
теки Раевских, а в Кишиневе постоянно пользовался библиотекой воен-
ного писателя И. П. Липранди. У него Пушкин брал перечиты-
вать знакомые с лицея стихотворения Овидия, а также исторические со-
чинения о Петре I и о походах Карла XII. В Одессе Пушкин пользовался
превосходной библиотекой М. С. Воронцова.
В 1824—1826 гг. Пушкин особенно много читает в своем михайловском
заточении. Его письма к брату и друзьям полны просьбами о присылке не-
обходимых для работы книг. Лев Сергеевич и друзья поэта усиленно снаб-
жали его книгами. За два года их накопилось в Михайловском столько, что
впоследствии понадобилось 12 подвод, чтобы перевезти из Михайловского
в Петербург 24 больших ящика. Но Пушкину было мало и этих книг. В со-
седнем Тригорском у П. А. Осиповой была хорошая библиотека, и самым
усердным читателем этой библиотеки был, конечно, Пушкин.
В 1832 г., уже поселившись в Петербурге, Пушкин выхлопотал разреше-
ние работать в библиотеке Вольтера, которая после смерти великого фило-
софа была приобретена Екатериной II и перевезена в Зимний дворец
(теперь она находится в Государственной Публичной библиотеке имени
М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде). Пушкин не только читал книги
в библиотеке Вольтера, но и внимательно изучал его пометки на полях. Не-
которые из этих пометок Пушкин переписал для себя. 1 2
Наконец, несмотря на тревожную кочевую жизнь, Пушкин сам собрал
небольшую, но очень разностороннюю библиотеку. Он не раз говорил, что
разоряется на покупку книг, как стекольщик на покупку алмазов. Книги
для него были «орудиями производства». Больше того — это были на-
стоящие друзья поэта. Именно к книгам обратился умирающий Пушкин:
«Прощайте, друзья!».
Библиотека Пушкина ныне хранится в Институте русской литературы
(Пушкинском доме) Академии наук СССР. Когда перелистываешь книги,
которые некогда читал поэт, поражаешься его кругозору, жадности его
к знаниям, вниманию, с которым он следил за мыслью автора. Меткие, точ-
ные замечания на полях показывают, как строго относился Пушкин к каж-
1 П. А. П л е т н е в. Сочинения и переписка, т. 1, СПб., 1885, стр. 366.
2 Д. П. Якубович. Пушкин в библиотеке Вольтера. «Лит. наследство», 1934,
Т. 16—18, стр. 908—920; В. С. Люблинский. Наследие Вольтера в СССР. «Лит.
наследство», 1937, т. 29—30, стр. 165—177; М. П. Алексеев. Библиотека Вольтера
в России. В кн.: Библиотека Вольтера. Каталог книг; изд-во АН СССР, 1961, стр. 41—54.
26
дому слову, к каждой мысли, со многими он не соглашался, многое исправ-
лял или опровергал. Знакомясь с заметками и выписками Пушкина, не-
вольно вспоминаешь его слова: «Следовать за мыслями великого человека
есть наука самая занимательная» (VI, 24).
Произведения мировой литературы и фольклора, языковедение, кри-
тика, история, философия, география, зоология, медицина, политическая
экономия, статистика — всё входило в круг чтения и изучения Пушкина.1
В начале 20-х гг. Пушкина и его молодых друзей, впоследствии декабри-
стов, живо занимали в связи с кризисом русского народного хозяйства во-
просы политической экономии. Именно в это время создается VII строфа
первой главы «Евгения Онегина», где говорится об учении Адама Смита,
о том, что Онегин
«Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита,
И был глубокий эконом,
То есть, умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог». (V, 12).
Показательно, что на эту строфу обратили внимание Маркс и Энгельс,
оценив точность пушкинской формулировки. В одном из черновиков вве-
дения «К критике политической экономии» Маркс цитирует на русском
языке эту строфу и ее же упоминает в одном из примечаний о Рикардо
в той же работе. 29 октября 1891 г. Энгельс писал своему русскому кор-
респонденту Даниэльсону: «Когда мы изучаем таким образом реальные
экономические отношения в различных странах и на различных ступенях
цивилизации, то какими странно ошибочными и недостаточными кажутся
нам рационалистические обобщения XVIII века — хотя бы, например,
доброго старого Адама Смита, который принимал условия, господствовав-
шие в Эдинбурге и в окрестных шотландских графствах, за нормальные для
целой вселенной. Впрочем, Пушкин уже знал это. . .»
Показательно, что в 1826 г. Пушкин включил в «Записку о народном
воспитании», поданную Николаю I, пожелание, чтобы политическая эконо- 1 2
1 См.: Б. Л. Модзалевский. Библиотека А. С. Пушкина. «Пушкин и его совре-
менники», 1910, вып. IX—X, стр. 442. Л. Б. Модзалевский. Библиотека Пушкина.
Новые материалы.— «Лит. наследство», 1934, вып. 16—18, стр. 985—1024. Г. Г. Ари-
э л ь-3 алесская. К изучению истории библиотеки А. С. Пушкина. В кн.: Пушкин.
Материалы и исследования. М.—Л., изд-во АН СССР, 1958, стр. 334—349.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные письма. Госполитиздат, 1948, стр. 441.
См. также п. Е. Щ е г о л е в. Пушкин-экономист. «Известия», 1930, 17 января, № 17
и И. Н. Трегубов. К вопросу об экономических взглядах А. С. Пушкина. Пушкинский
юбилейный сборник, Ульяновск, 1940, стр. 40—57. См. также: М. П. Алексеев. Сло-
варные записи Ф. Энгельса к «Евгению Онегину». В сб.: Пушкин. Исследования и мате-
риалы. Труды третьей Всесоюзной Пушкинской конференции. М., изд-во АН СССР,
1953, стр. 9—161.
27
мия преподавалась по «новейшей системе Сея и Сисмонди». В специальных
замечаниях на книги Н. И. Тургенева «Опыт теории налога» (1818)
и М. Ф. Орлова «О государственном кредите» (1833) Пушкин полемизи-
ровал по таким далеким от поэзии вопросам, как теория налога, происхож-
дение кредита и т. д. Попутно Пушкин вскрыл в этих записях некоторые
ошибки физиократов.
Превосходное знание французского языка открывало перед Пушкиным
многовековые богатства французской культуры. Ему были хорошо знакомы
классические и современные ученые труды и литературные произведения,
многочисленные мемуары и путешествия, творения энциклопедистов, фран-
цузские газеты и журналы.1 Вообще же Пушкин читал на многих языках.
В бумагах поэта сохранились выписки и заметки, сделанные на шестнад-
цати языках, не считая русского: на французском, немецком, английском,
испанском, итальянском, польском, сербском, украинском, древнееврей-
ском, древнегреческом, латинском, древнерусском, церковнославянском,
старофранцузском, арабском и турецком.1 2 Эта широта лингвистического
кругозора не только безгранично расширяла возможности ознакомления
с культурами различных народов мира, но и обостряла чутье родного
языка, давала возможность в полной мере осознать и оценить своеобразие
и самобытность нашей русской культуры, а также ее связи с материальными
и духовными богатствами других стран.
В исключительно интересном исследовании «Пушкин и наука его вре-
мени» академик М. П. Алексеев показал, насколько серьезно и всесторонне
интересовался Пушкин не только гуманитарными науками своего времени,
но и точными науками и естествознанием, а также вопросами развития
техники.
«Время, в которое жил Пушкин, являлось эпохой, когда передовая науч-
ная мысль в России, вопреки тяжелым условиям, в которые поставлено
было просвещение, работала напряженно и достигала замечательных
результатов в самых разнообразных областях знания. В 20—30-е гг. XIX в.
все научные дисциплины — от чистой и прикладной математики до наук
экспериментальных и технических — находились в России в непрестанном
движении и быстро развивались. Выдающиеся научные открытия и техни-
ческие изобретения, подлинное значение которых в ряде случаев могло
быть определено лишь значительно позже, следовали одно за другим, при-
влекая к себе внимание и любопытство широких общественных кругов. . .
Мог ли Пушкин и ближайшие его сверстники и друзья равнодушно пройти
мимо всей той усиленной и блестящей по своим результатам умственной
деятельности, основные события которой развертывались на его глазах?
Результаты эти были столь очевидны и даже наглядны, что не заметить
1 Об отношении Пушкина к французской культуре см.: Б. В. Томашевский. Пушкин
и Франция. Л., «Советский писатель», 1960, стр. 498.
2 Иноязычные записи Пушкина см. в книге: «Рукою Пушкина». Несобранные и не-
опубликованные тексты. Подготовили к печати и комментировали М. А. Цявловский,
Л. Б. Модзалевский, Т. Г. Зенгер. М. — Л., «Academia», 1935, стр. 926.
28
их, не попытаться связать их вместе и определить их причины и следствия
было невозможно».1
В своем журнале «Современник» Пушкин уделял большое внимание
не только литературе, истории и филологии, но и вопросам экономики,
точных наук и техники. Один из деятельнейших сотрудников пушкинского
журнала П. В. Козловский свидетельствовал: «Иногда случалось Пушкину
читать в некоторых из наших журналов полезные статьи о науках естест-
венных, переведенные из иностранных журналов или книг; но что пере-
вод в таком государстве, где люди образованны, которым «Современник»
особенно посвящен, и где они сами могут прибегать к оригиналам,— это
всегда казалось ему какой-то бедной заплатой, не заменяющей недостатка
собственных упражнений в науках».1 2 И в отличие от редакторов других жур-
налов Пушкин стремился наполнить «Современник» оригинальными мате-
риалами, характеризующими развитие науки, культуры и техники в России.
Сохранились счета книжного магазина Белизара за 1836 год, из кото-
рых видно, что Пушкин покупал книги Лапласа по философии, теории
вероятностей и книги по астрономии.
В последние годы жизни Пушкин был членом Российской Академии,
вошедшей затем в состав Академии наук. Президент Академии наук СССР
академик С. И. Вавилов по этому поводу говорил: «Было бы ошибочно
судить об отношении Пушкина к академиям, в частности к Академии наук,
по известной его эпиграмме на князя Дундукова. Дундуковы, к сожалению,
были и до сих пор иногда встречаются в академиях. Но это эпизоды. Об
истинном отношении Пушкина к академиям лучше всего судить по его боль-
шой статье «Российская Академия», напечатанной в 1836 г. в «Современ-
нике» и полной почтительного отношения к этому учреждению. Достаточно
привести одну фразу из этой статьи, содержащую характеристику доклада
В. А. Поленова: «В. А. Поленов,— пишет Пушкин,— прочел «Краткое
жизнеописание И. И. Лепехина», первого непременного секретаря Россий-
ской Академии; статью дельную, полную, прекрасно изложенную, словом,
истинно академическую».
«О серьезном отношении Пушкина к вопросам науки говорят его много-
численные высказывания, ставшие афоризмами. Напомню замечательную
фразу из «Бориса Годунова», где дается следующая характеристика науки:
«.. .наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни...»
«Гениален по своей глубине и значению для ученого следующий мало
известный отрывок:
«О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель» (III, 161).
1 М. П. Алексеев. Пушкин и наука его времени. (Разыскания и этюды). В кн.:
Пушкин. Исследования и материалы. М. — Л., изд-во АН СССР, 1956, т. 1, стр. 51—53.
2 Козловский. Краткое начертание теории паровых машин (примечание). «Со-
временник», 1837, т. III, стр. 51
29
Каждая строчка здесь свидетельствует о проникновенном понимании
Пушкиным методов научного творчества».1
Пушкин, этот «вечный работник», по выражению одного из его друзей,
«сохранял все сокровища, собранные им в книгах». Его познания удивляли
даже специалистов. Так, египтолог И. А. Гульянов был поражен обширными
познаниями Пушкина в области языковедения и новейших достижений
археологии. В бумагах ученого сохранился рисунок, изображающий пира-
миду. Под рисунком подпись по-французски, сделанная Гульяновым:
«Начертанная поэтом Александром Пушкиным в разговоре, который
я имел с ним сегодня утром о моих трудах вообще и об иероглифических
знаках в частности. Москва. 13(25) декабря 1831 года».1 2
Показателен известный спор Пушкина с профессором М. Т. Каченов-
ским по вопросу о подлинности «Слова о полку Игореве». Дальнейшее изу-
чение этого памятника подтвердило, насколько был прав Пушкин, утверж-
давший, что «Слово» — замечательный памятник древнерусской художест-
венной литературы XII века, и как жестоко ошибался близорукий ученый,
заподозривший подлинность «Слова».3
Великий гуманист Пушкин верил в культуру и видел в ней могучую
силу не только покорения природы, но и разумной деятельности, объеди-
няющей человечество. В таком понимании прогресса науке принадлежало
очень значительное место. И во всей своей деятельности поэта, писателя,
журналиста, мыслителя, исследователя Пушкин никогда не противопостав-
лял интересы искусства интересам науки. Будучи образованнейшим чело-
веком своего времени, подобно Данте, Шекспиру, Вольтеру, Гете, Пушкин
зорко видел великие вопросы эпохи; художник, просветитель, ученый—он
ответил на эти вопросы всем своим творчеством и, по справедливому опре-
делению Н. А. Добролюбова, «откликнулся на все, в чем проявлялась рус-
ская жизнь».4
4
Неутомимый, взыскательный художник, Пушкин предъявлял к поэту,
писателю, драматургу высокие требования. «Точность и краткость — вот
первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них бле-
стящие выражения ни к чему не служат» (VII, 15—16). «Просвещение века
требует пищи для размышления, умы не могут довольствоваться одними
играми гармонии и воображения...» (VII,31). «Что развивается в тра-
гедии? какая цель ее ? Человек и народ. Судьба человеческая, судьба
1 Академия наук СССР. А. С. Пушкин. 1799—1949. Материалы юбилейных тор-
жеств. М.—Л., изд-во АН СССР, 1951, стр. 32—33.
2 «Огонек», 1951, № 23, стр. 19.
3 М. А. Цявловский. Пушкин и Слово о полку Игореве. — «Новый мир». 1938,
№ 5, стр. 260—271. П. К. Гудзий. Пушкин в работе над «Словом о полку Игореве».
В кн.: «Пушкин». Сб. статей. М., Гослитиздат, 1941, стр. 260—291.
4 Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений. М., Гослитиздат, 1934, т. 1,
стр. 114.
30
народная. Вот почему Расин велик, несмотря на узкую форму своей траге-
дии. Вот почему Шекспир велик, несмотря на неравенство, небрежность,
уродливость отделки. Что нужно драматическому писателю? Философию,
бесстрастие, государственные мысли историка, догадливость, живость вооб-
ражения, никакого предрассудка любимой мысли. Свобода» (VII, 625).
«Истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоя-
тельствах— вот чего требует наш ум от драматического писателя» (VII,
213).
В эстетической системе Пушкина, которая еще ждет своего исследова-
теля, большое внимание уделяется вопросу о сущности творческого процес-
са, о творческом восторге и об истинном понимании состояния вдохнове-
ния.1 Полемизируя со статьями В. К. Кюхельбекера, помещенными в «Мне-
мозине», Пушкин писал:
«Вдохновение? есть расположение души к живейшему принятию впе-
чатлений, следственно к быстрому соображению понятий, что и способст-
вует объяснению оных. Вдохновение нужно в поэзии, как и в геометрии.
Критик смешивает вдохновение с восторгом. ..
«Восторг исключает спокойствие, необходимое условие прекрасного.
Восторг не предполагает силы ума, располагающей части в их отношении
к целому. Восторг непродолжителен, непостоянен, следственно не в силе
произвесть истинное великое совершенство (без которого нет лирической
поэзии). .. Гомер неизмеримо выше Пиндара; ода, не говоря уже об эле-
гии, стоит на низших степенях поэм. Трагедия, комедия, сатира все более
требуют творчества воображения — гениального знания природы. . . Ода
исключает постоянный труд, без коего нет истинно великого» (VII, 41—44).
О необходимости «воспитывать гений» говорит Пушкин, обращаясь
к Дельвигу в стихотворении «19 октября» («Роняет лес багряный свой
убор»), и тут же утверждает:
«Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво» (II, 276).
В непрестанной работе достигал Пушкин совершенной точности и крат-
кости, предельной выразительности своих произведений. Любое стихотво-
рение Пушкина — это лучшие слова в лучшем порядке, это то, что сотво-
рено на века и не может быть улучшено.
1 Вопросы эстетики Пушкина ставились в следующих работах: И. В. Сергиев-
ский. Эстетические взгляды Пушкина. «Литературный критик», 1935, № 4, стр. 30—
48; В. Ф. Асмус. Эстетика Пушкина, «Знамя», 1937, № 2, стр. 220—253; К. Д р я-
г и н. Борьба Пушкина за реалистическую эстетику. В кн.: «Пушкин — родоначальник
новой русской литературы». М. — Л., изд-во АН СССР, 1941, стр. 471—491; В. Ф. Ас-
мус. Пушкин и теория реализма. «Русская литература», 1958, № 3, стр. 89—101;
Б. С. Мейлах. Пушкин и его эпоха. М„ Гослитиздат, 1958, стр. 429—458; Б. С. Me й-
л а х. Незавершенная литературно-эстетическая декларация Пушкина 30-х гг. В кн.
«Вопросы изучения русской литературы XVIII—XX вв.». М. — Л., изд-во АН СССР,
1958, стр. 88—97; Б. С. Мейлах. Пушкин-критик. В кн.: «История русской критики»,
Л., изд-во АН СССР, 1958, т. I, стр. 279—302.
31
Вот почему так поучительно изучение рукописей поэта не только для
литераторов, но для каждого вдумчивого, требовательного к себе читателя.
И хорошо, что в наших изданиях Пушкина все чаще воспроизводят снимки
с его рукописей, особенно черновых. Черновики эти говорят об исключи-
тельной напряженности поэтического труда, о громадной требовательности
к каждому слову. По черновикам мы можем восстановить движение твор-
ческой мысли поэта, это своего рода «стенограммы творческого процесса»,
по очень удачному определению нашего крупнейшего текстолога Б. В. То-
машевского.1
Пушкин любил русский язык и оценил его богатейшие возможности для
поэта: «Все должно творить в этой России и в этом русском языке»,— за-
писал он однажды (VII, 512).
Стихи Пушкина, его проза и драмы учат нас искусству гармонически
чувствовать и последовательно, стройно мыслить, точно выражать наши
мысли средствами нашего родного языка. В двух-трех стихах Пушкин мог
дать правдивую и острую характеристику действующего лица, нарисовать
навсегда запоминающийся портрет. Так, например, в восьмой главе «Евге-
ния Онегина» на балу, где встречаются Татьяна и Онегин, среди других
гостей упоминается
«И путешественник залетный,
Перекрахмаленный нахал.. .»
В других местах романа об этом персонаже ничего не говорится, но
достаточно нескольких слов, чтобы отчетливо увидеть его среди присут-
ствующих на балу.
Сколько вариантов находит и отбрасывает Пушкин, пока находит окон-
чательную редакцию. Поэт создает не только тогда, когда пишет. Не мень-
шая работа продолжается в процессе сокращения, вычеркивания. И в искус-
стве — принцип экономии, строгий закон— ничего лишнего— играет решаю-
щую роль.
Вспомним хорошо известное стихотворение Пушкина:
«На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко: печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой.. . Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может» (III, 114).
1 Б. В. Т омашевский. Писатель и книга. Очерк текстологии, изд. «Прибой»,
Л., 1928, 230 стр.; изд. 2-е, «Искусство», М., 1959, 279 стр. (со вступительной статьей
Б. М., Эйхенбаума); С. М. Бонди. Новые страницы Пушкина, М., изд. «Мир», 1931,
208 стр.* С. М. Б о н д и О чтении рукописей Пушкина. — Известия Академии наук
СССР, Отд. обществ, наук 1937, № 2—3, стр. 569—606; С. М. Бонди. Спорные
вопросы изучения пушкинских текстов. «Литература в школе», 1937, № 1, стр. 37—50.
32
В первоначальной редакции это стихотворение состояло из 16 стихов.
Пушкин сократил его ровно вдвое, отбросив ряд превосходных, выразитель-
ных стихов. И получилось стихотворение, в котором каждая мысль, каж-
дый образ развивается из всего предшествующего текста и в свою очередь
подготавливает всё последующее. По завершенности, по логике эти стихи
можно сравнивать с математической формулой, или точнее: стихотворение
разрешается с последовательностью математической задачи. Читая и пере-
читывая такие стихи, мы учимся мыслить и говорить.1
Но в стихах Пушкина драгоценны не только мысли. Воссоздавая в своих
произведениях великое богатство чувств, и воссоздавая их так, что за всем
этим возникает прекрасный образ гуманного, человечного, мудрого поэта,
Пушкин учит нас не только мыслить, но и чувствовать. Мы помним, как
он ценил эту способность пробуждать своей лирой «чувства добрые».
Вот еще одно, также всем известное стихотворение нашего поэта:
«Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим,
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим» (III, 133).
Эти стихи написаны более ста тридцати лет тому назад. Но разве
может кто-нибудь сказать, что они устарели, что они уводят нас в далекое
прошлое? Они зовут к преодолению чувства собственничества, в них выра-
жены чувства и отношение к любимой женщине, которые будут высокой
нормой человеческого поведения и в коммунистическом обществе.
Чем дальше отходим мы от времени, когда жил и творил Пушкин, тем
больше мы понимаем, как близок и дорог он нам, как человек и поэт, как
обогащает его неисчерпаемое наследие нашу современную жизнь и нашу
социалистическую культуру.
Являясь величайшим национальным русским поэтом, создавшим рус-
скую литературу и современный литературный язык, Пушкин, вместе
с тем, глубоко уважал и ценил культуру больших и малых народов нашей
родины и других стран, ему была чужда национальная ограниченность.
С каким интересом знакомился он с жизнью и творчеством народов Кавказа,
Закавказья, Крыма, Бессарабии, кочевников оренбургских степей! Не
только в «Кавказском пленнике», но и в «Бахчисарайском фонтане»
и в «Цыганах» поэт ввел в русскую литературу представителей малых
народов, вошедших теперь в братскую семью Советского Союза. Живя
1 Подробнее об этом стихотворении см. С. М. Бонди. Новые страницы Пушкина,
М., изд. «Мир», 1931, стр. 9-Т-29.
Пушкин и его время
33
в Бессарабии, Пушкин учился цыганскому языку, знакомился с цыганскими
песнями, записывал старинные молдавские предания и песни, связанные
с греческим восстанием 1821 г. «Черная шаль» — художественная перера-
ботка молдавской песни; стихотворения «Казак» и «Гусар» навеяны украин-
ским фольклором.
В 1829 г., когда Пушкин ездил в Арзрум, грузинская интеллигенция
устраивала в его честь праздники в виноградных садах над Курой. На
одном из таких пиршеств были собраны «песельники, танцовщицы, баядер-
ки, трубадуры всех азиатских народов, бывших тогда в Грузии. . . Тут были
и зурна, и тамаша, и лезгинка, и заунывная персидская песнь, и Ахало,
и Алаверды, и Якшиол. . .» Под аккомпанемент волынки пел имеретинский
импровизатор. По свидетельству современника, «Пушкин предавался этой
смеси азиатских увеселений. Как часто он вскакивал с места после пере-
хода томной персидской песни в плясовую лезгинку, как это пестрое раз-
нообразие европейского с восточным ему нравилось. . .» 1
«Голос песен грузинских приятен»,— писал впоследствии Пушкин
в «Путешествии в Арзрум», почти дословно повторив примечание к «Кав-
казскому пленнику»,1 2 и тут же поместил превосходный перевод особенно
понравившейся ему «Весенней песни» Дмитрия Туманишвили: «Душа,
недавно рожденная в раю! Душа, созданная для моего счастия! От тебя,
бессмертная, ожидаю жизни. . .» и т. д.3
Продолжая путешествие, Пушкин познакомился в Кахетии с Мирза-
Джан Мадатовым, автором анакреонтических песен; в штабе Паскевича ему
представили одного из крупных писателей Азербайджана Абас-Кули-Ага
Бакиханова, сына изгнанного бакинского хана. Он хорошо владел восточ-
ными и европейскими языками, особенно персидским и французским. Эти
встречи не прошли бесследно. Личность и творчество Пушкина были глу-
боко восприняты азербайджанской поэзией, через несколько лет раскрыв-
шей свою любовь и поклонение убитому русскому поэту элегическою поэ-
мою молодого Мирзы-Фатали Ахундова.4
В 1833 г., странствуя по Оренбургским степям, Пушкин знакомился
с историей и бытом башкир, киргизов и других народов Востока России.
Следы этого интереса видны в «Капитанской дочке».
В бумагах Пушкина сохранилась сделанная неизвестной рукой запись
казахского (или по-старому—киргизского)предания о батыре Косу-Корпече
и его возлюбленной Баян-Слу. В научный оборот это произведение устного
1 Письмо К. И. Савостьянова к В. П. Горчакову опубликовано А. Достоевским в
издании «Пушкин и его современники», вып. XXXVII, Л., 1928, стр. 145—151. Цити-
руемые отрывки на стр. 146—148.
2 В примечании седьмом к «Кавказскому пленнику» Пушкин писал: «Песни грузин-
ские приятны и по большей части заунывны».
3 Об этом подробнее см. Л. Б. Модзалевский и В. Д. Дондуа. Запись
грузинской песни в архиве Пушкина. Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.—Л.,
изд-во АН СССР. 1936, вып. 2, стр. 297—301.
4 См. Микаэль Рафили. Пушкин и Мирза Фатали Ахундов. Пушкин. Времен-
ник Пушкинской комиссии. М. — Л., изд-во АН СССР. 1936, стр. 240—254 и Л. Г р о с-
с м а н. Пушкин. М., изд-во «Молодая гвардия», 1960, стр. 333—334.
34
народного творчества было введено академиком В. В. Радловым только
в 1870 г., почти через сорок лет после того, как с этим сказанием был уже
знаком наш поэт.1
Внимание Пушкина к культуре и жизни многих народов особенно дорого
нам, людям советской эпохи. Ведь В. И. Ленин учил, что «для революции
пролетариата необходимо длительное воспитание рабочих в духе полней-
шего национального равенства и братства».1 2 Ленин много раз указывал
на необходимость культурного общения между различными нациями, взаим-
ного обогащения культур народов мира и с возмущением писал о противо-
действии, которое царизм оказывал таким, например, мероприятиям, как
празднование столетия со дня рождения Тараса Шевченко.
И в этом отношении наследие Пушкина представляет для нас особую
ценность; именно Пушкин положил начало активному творческому знаком-
ству с богатствами национальных литератур, именно он завещал нам вни-
мание и уважение к жизни и творчеству народов, населяющих нашу родину.
Мы живем в то время, когда «строительство материально-технической
базы коммунизма ведет к еще более тесному объединению советских народов.
Все интенсивнее становится обмен материальными и духовными богатствами
между нациями, растет вклад каждой республики в общее дело коммуни-
стического строительства. Стирание граней между классами и развитие
коммунистических общественных отношений усиливают социальную одно-
родность наций, способствуют развитию общих коммунистических черт
культуры, морали и быта, дальнейшему укреплению взаимного доверия
и дружбы между ними. С победой коммунизма в СССР произойдет еще
большее сближение наций, возрастет их экономическая и идейная общность,
разовьются общие коммунистические черты их духовного облика».3
У истоков этого единого и мощного потока содружества социалистиче-
ских наций великое дело творил Пушкин. В царской дореволюционной Рос-
сии почти сто лет творчество Пушкина было тем звеном, которое связы-
вало порабощенные царским строем различные народы с великим русским
народом, было тем звеном, которое, по меткому определению академика
И. А. Орбели, «давало возможность всем этим народам видеть, что по-
настоящему представляет собою русский человек, не русский чиновник,
не русский офицер на Кавказе. В Пушкине для всех этих народов, как
в зеркале, отражались самые высокие, самые лучшие черты русского народа.
И Пушкин приучал подвластные Российской империи народы любить рус-
ского человека, любить русский народ».
«Эту свою миссию Пушкин выполнял, конечно, не сознательно,— не
думал он об этом, не стремился именно к этому. Но само бесконечное мно-
гообразие и многогранность его творчества обеспечивали возможность Пуш-
1 Л. Б. Модзалевский. Запись казахского предания в архиве Пушкина.
Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Вып. 3, М. — Л., изд-во АН СССР, 1937,
стр. 323—325.
2 Ленин, т. 21, стр. 87.
3 Программа Коммунистической партии Советского Союза. М., Госполитиздат,
1961, стр. 113.
3* 35
кину быть тем фокусом, в котором сосредоточивались в глазах всех этих
народов лучшие черты русского народа».1
Наследие Пушкина не могло не оказать большого прогрессивного воз-
действия на национальные литературы, на искусство и культуру великой
семьи наших братских народов. Это воздействие было значительным в доре-
волюционные годы, но еще более оно возрастает в условиях советской дей-
ствительности.
Пушкин был любимым поэтом классика украинской литературы
Т. Г. Шевченко; Иван Франко, Леся Украинка постоянно обращались
к творческому наследию Пушкина, называя его своим учителем. «Пушкин
издавна близок украинским поэтам,— писал Максим Рыльский,— и не
только как автор «Полтавы», а весь Пушкин, во всем его необъятном вели-
чии».1 2
«Под благотворным пушкинским влиянием росла и развивалась бело-
русская литература»,— заявил Максим Танк.3
С 1830 г. появляются переводы произведений Пушкина на грузинский
язык. Александр Чавчавадзе, тесть А. С. Грибоедова, перевел ряд про-
изведений поэта. Затем произведения Пушкина переводили на грузинский
язык Г. Эристави, Гр. Орбелиани, Вахтанг Орбелиани, Акакий Церетелли
и Илья Чавчавадзе. Замечательные грузинские поэты Н. Бараташвили
и Важа Пшавела высоко ценили творчество Пушкина.4
Первым переводчиком Пушкина на армянский язык был известный уче-
ный-филолог Н. О. Эмин. К 1830—1834 гг. относятся его переводы на
древнеармянский язык поэм Пушкина «Кавказский пленник» и «Бахчиса-
райский фонтан». Одним из убежденных пропагандистов русской культу-
ры, и в том числе наследия Пушкина, был яркий представитель революци-
онно-демократической мысли в армянской литературе, последователь Гер-
цена и Чернышевского — Микаэл Налбандян. Множество переводов про-
изведений Пушкина было напечатано в армянских журналах во второй
половине XIX и начала XX вв. Постоянно обращаются к наследию Пуш-
кина современные поэты и писатели советской Армении.
1 Акад. И. А. О р б е л и. Пушкин и грузинская литература. В сб. Сто лет со дня
смерти А. С. Пушкина. Труды Пушкинской сессии АН СССР. М. — Л., изд-во АН
СССР, 1938, стр. 203—204.
2 См.: М. Рыльский Народная тропа. В журн. «Дружба народов», 1949, № 3,
стр. 132—133; М. Пархоменко. Иван Франко и русская литература. М., Гослит-
издат, 1950, стр. 125—140; М. Рыльский. Пушкин и Шевченко. В кн. Рыльского
«Дружба народов». Киев, Гослитиздат, 1951, стр. 49—63.
3 См. Ю. С. П ш и р к о в. А. С. Пушкин и белорусская литература. Известия Бело-
русской Академии наук, 1949, № 3, стр. 43—55.
4 Кроме указанной выше статьи И. А. Орбели см. К. Д. Д о н д у а. Пушкин в гру-
зинской литературе. В сб. «Пушкин в мировой литературе», Л., 1926, стр. 199—214 и
Л. Дсатиани. Пушкин и грузинская культура. Тбилиси, изд. «Заря Востока», 1949,
56 стр.
См.: К. Айвазян. Пушкин и армянская литература. «Знамя», 1949, № 6,
стр. 173—178; К. Н. Григорьян. Пушкин и армянская поэзия, «Вестник Ленин-
градского Университета», 1949, № 6, стр. 46—59; А. Мхитарян. Пушкин и Армения.
«Труды Тбилисского пед. института», 1949, вып. 7, стр. 59—74.
36
Имя Пушкина было хорошо знакомо и прогрессивным деятелям азер-
байджанской литературы. Как уже отмечалось выше, крупнейший азер-
байджанский поэт и драматург Мирза Фатали Ахундов в 1837 г. написал
замечательную «восточную поэму» «На смерть Пушкина». Тогда же эта
поэма Ахундова была переведена А. А. Бестужевым на русский язык
и опубликована в ноябрьской книжке журнала «Московский наблюдатель».
«Ни Байрон, ни Гете, ни Гомер, ни Данте, ни Фирдоуси, ни Хафиз не поль-
зуются такой всенародной любовью, как Александр Сергеевич Пушкин»,—
свидетельствовал крупнейший советский поэт Самед Вургун.1 В наши дни
все произведения Пушкина переведены на языки народов Закавказья.
Классик казахской литературы Абай Кунанбаев переводил на язык
своего народа произведения Пушкина, его переводы теперь стали народ-
ными песнями; молодые казашки, когда хотят открыть любимому чело-
веку свое сердце, поют песню, являющуюся свободным переложением
«Письма Татьяны». “
Башкирский поэт Сайфи Кудаш посвятил Пушкину такие стихи:
«Он, вестник грядущего мира,
Писал, что за вольное слово
Был вырван язык у башкира,
Повстанца времен Пугачева.
Мы, правнуки этого деда,
Погибшего в тяжких увечьях.
Читаем и славим поэта
На всех языках и наречьях. . .»
Произведения Пушкина обогащали и обогащают национальные литера-
туры всех народов Советского Союза.
Что же касается собственно русской литературы, то вся она, как могу-
чее дерево, разрослась из пушкинского ствола. °
Лермонтов, Герцен, Гоголь, Тургенев, Лев Толстой, Достоевский, Гон-
чаров, Некрасов, Горький, Блок — законные наследники и продолжатели
дела, начатого Пушкиным. Все крупнейшие деятели русской литературы
после Пушкина сознавали, какое громадное значение имел для них творче-
ский опыт великого русского поэта и его традиции. «Пушкин — отец, родо-
начальник русского искусства, как Ломоносов — отец науки в России»,—
писал Гончаров.1 2 3 4 «Даже Лермонтов,— прибавлял он,— фигура колоссаль-
1 См.: А. С. Пушкин и азербайджанская литература, изд-во АН Аз. ССР, 1949.
2 Об этом подробнее см. Б. С. Исмаилов и М. С. Сильченко. Пушкин и
казахская литература, «Вестник Казахской ССР», 1949, № 6, стр. 3—13.
3 См.: Русские писатели XIX в. о Пушкине, ред. текстов и предисловие А. С. До-
линина, Л., Гослитиздат, 1938, 496 стр.; В. А. Д е с н и ц к и й. Пушкин — родоначаль-
ник новой русской литературы. Пушкин. Временник Пушкинской комисии. Вып. 3,
М.—Л., изд-во АН СССР, 1937, стр. 43—65; Сборник «Пушкин—родоначальник но-
вой русской литературы», М.—Л., изд-во АН СССР, 1941, 608 стр.; Н. В. Измай-
лов. Пушкин — родоначальник новой русской литературы. В кн.: «Степные огни. Альма-
нах», Чкалов, 1949, кн. 8, стр. 39—57 и А. М. Еголин. Пушкин—родоначальник
новой русской литературы. «Новый мир», 1949, № 6, стр. 147—161.
4 И. А. Гончаров. Лучше поздно, чем никогда. Собрание сочинений, т. VIII,
изд. 3-е, СПб., 1896, стр. 217.
37
ная, весь, как старший сын в отца, вылился в Пушкина». О самом себе Гон-
чаров заявлял, что он «питался» поэзией Пушкина, как «молоком матери».1
«Наставником и вождем» своим называл Пушкина Тургенев. «Пушкин —
наш учитель»,— неоднократно утверждал Лев Толстой.
По точному определению Гоголя, Пушкин — «начало всех начал рус-
ской литературы». Получив известие о гибели Пушкина, Гоголь писал из
Парижа П. А. Плетневу: «Все наслаждение моей жизни, все мое высшее
наслаждение исчезло вместе с ним. Ничего не предпринимал я без его
совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его
перед собою. Что скажет он, что заметит он, чему посмеется, чему изречет
неразрушимое и вечное одобрение свое, вот что меня только занимало
и одушевляло мои силы.. .»"
И для наших советских писателей — Пушкин — старший и самый люби-
мый учитель. По-новому разрабатывают советские писатели темы, уже
поставленные в творениях основоположника новой русской литературы.
А. Н. Толстой создал лучший советский исторический роман «Петр I»,
продолжая традиции автора «Арапа Петра Великого», «Полтавы» и «Мед-
ного всадника». В. Я. Шишков в историческом романе «Емельян Пугачев»
обратился к событиям крестьянского движения 1773—1775 гг., которые
впервые в истории нашей литературы были художественно воссозданы Пуш-
киным в его «Капитанской дочке» и в «Истории Пугачева».
Владимир Маяковский в известном стихотворении «Юбилейное» обра-
тился с горячими словами любви к своему предшественнику, великому
русскому поэту. Восстававший в молодости против классических авторите-
тов, Маяковский на диспуте в Малом театре в Москве 26 мая 1924 г. гово-
рил об обаянии письма Онегина:
«Я знаю: век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днем увижусь я. . .» (V, 181).
«Конечно,— говорил Маяковский,— мы будем сотни раз возвращаться
к таким художественным произведениям, и даже в тот момент, когда
смерть будет накладывать нам петлю на шею, тысячи раз учиться этим
максимально добросовестным творческим приемам, которые дают бесконеч-
ное удовлетворение и первую формулировку взятой, диктуемой, чувствуе-
° 3
мои мысли».
1 И. А. Гончаров. Воспоминания. В университете. Собр. соч., т. IX, стр. 113.
2 Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, изд-во АН СССР, т. XI, 1952,
стр. 88—89.
3 Вопросы литературы и драматургии. Диспут в Государственном Академическом
Малом театре в Москве 26 мая 1924 г. Л., «Academia», 1924, стр. 59, см. также
А. Тарасенков. Пушкин и Маяковский. «Знамя», 1937, № 1, стр. 270—288;
И. А. О к се но в. Маяковский и Пушкин. В кн.: «Пушкин. Временник Пушкинской
комиссии», изд-во АН СССР, вып. 3, 1938, стр. 282—311 и Г. Черемин. Пушкин и
Маяковский. Стенограмма публичной лекции. М., 1949, 22 стр. (Всесоюзное общество
по распространению политических и научных знаний).
38
Образ Пушкина-человека, поэта, гражданина, патриота, его удивитель-
ная жизнь воскрешены во многих стихотворениях советских поэтов, в рас-
сказах, повестях и романах советских писателей. Достаточно вспомнить
исторические романы Ю. Н. Тынянова, И. А. Новикова, пьесы А. П. Глобы,
К. Г. Паустовского, М. А. Булгакова и Л. С. Дэля, чтобы отчетливо пред-
ставить себе, как прочно вошел образ Пушкина в литературу и театр нашего
времени.
Гений Пушкина оплодотворил нашу музыкальную культуру и наше
изобразительное искусство. Это уже особая тема, но все же нельзя не отме-
тить, что историю русского балета, оперы и романса, как и историю русской
живописи и особенно графики нельзя представить без Пушкина, без связи
с его темами и образами.
Еще при жизни Пушкина, в 20-х гг. балетмейстеры А. П. Глушковский
и К. Дидло обратились к его романтическим поэмам. Заметным событием
в истории дореволюционного балета была постановка М. М. Фокина на
музыку А. С. Аренского «Ночь в Египте» (1908). Этой инсценировкой
«Египетских ночей» открылся первый русский сезон в Париже (1909).
Советское хореографическое искусство, достигшее признанного всем миром
расцвета, почерпнуло из сокровищницы пушкинского наследия не только
значительные сюжеты и образы, но и глубокую трактовку человеческих
страстей и характеров, проницательный психологический анализ, без чего
невозможно было бы всё дальнейшее идейно-художественное развитие
советского и мирового балета. К числу лучших советских балетов следует
отнести «Бахчисарайский фонтан» на музыку Б. В. Асафьева и «Медного
всадника» Р. М. Глиера.1
В еще большей степени, чем хореографию, наследие Пушкина обога-
тило русскую оперу. «Руслан и Людмила» М. И. Глинки, «Русалка»
и «Каменный гость» А. С. Даргомыжского, «Борис Годунов» М. П. Мусорг-
ского, «Евгений Онегин», «Мазепа» и «Пиковая дама» П. И. Чайковского,
оперы Н. А. Римского-Корсакова, С. В. Рахманинова и др. вместе со всей
мировой оперной классикой, прочно вошли в репертуар советского музы-
кального театра, в том числе и театра наших национальных республик.1 2
В советские годы создано несколько опер на пушкинские темы. Среди
них в первую очередь следует назвать «Станционного смотрителя»
В. Н. Крюкова, «Графа Нулина» М. Коваля, «Пир во время чумы»
А. Б. Гольденвейзера, «Барышню-крестьянку» Бирюкова. На сюжет «Ба-
рышни-крестьянки» В. Ковнер написал оперетту «Акулина», а И. И. Дзер-
жинский по одноименной повести создал оперетту «Метель» (обе оперетты
1 Л. П. Гроссман. Пушкин в театральных креслах. Л., 1926; Ю. И. Сло-
нимский. Балет пушкинской эпохи. В сб. гос. музыкального театра им. Вл. Немиро-
вича-Данченко «Бахчисарайский фонтан», М., 1936, стр. 68—75; В. А. Мануйлов.
Пушкин и балет. Там же, стр. 76—90; А. А. Ильин. Пушкинские балеты. В сб.
«Пушкин на сцене Большого театра», М., Музгиз, 1949, стр. 74—110; Ю. И. Слоним-
ский. Советский балет, «Искусство», М.—Л., 1950, 367 стр.
2 П. Грачев. Пушкин и русская опера. В кн.: «Пушкин и искусство», Л.—М.,
1937, стр. 28—57.
39
созданы в 1949 году). Следует признать, что далеко не всё богатство пуш-
кинского наследия освоено нашим музыкальным театром. Так, до сих пор
мы не имеем хорошей оперы на социально-насыщенный сюжет «Капитанской
дочки». Совсем не обращались композиторы к «Сценам из рыцарских
времен».
Поэзия чуткого, восприимчивого к музыке Пушкина 1 представляет
исключительно благодарный материал для песенно-романсного творчества.
Если при жизни поэта было создано на его слова до 70 песен и романсов,
то в последующие десятилетия и особенно в наше советское время созданы
сотни романсов на тексты Пушкина и трудно назвать кого-либо из выдаю-
щихся русских композиторов, у которого не было бы вокальных произведе-
ний на слова великого русского поэта. Немало стихотворений Пушкина при-
влекало творческое внимание ’нескольких композиторов. Так, к стихотворе-
нию «Не пой, красавица, при мне» обращались Глинка, Балакирев, Рим-
ский-Корсаков, Лядов, Рахманинов, Ипполитов-Иванов, Лурье, Саминский
и другие: «Зимний вечер» положен на музыку Даргомыжским, Метнером,
Ребиковым, Слоновым.. .1 2
В советское время романсы на слова Пушкина писали Т. Н. Хренников,
Книппер, С. Н. Василенко, Ю. А. Шапорин, В. М. Дешевов, М. Коваль,
Ю. В. Свиридов, Б. А. Арапов, Ю. В. Кочуров, Д. А. Толстой, О. А. Евла-
хов и многие другие.
Несколько поколений русских драматических и оперных актеров не
только раскрывали духовные богатства пушкинской драматургии, но и сами
воспитывались и развивались под благотворным воздействием наследия
Пушкина. Поэзия и проза Пушкина прочно вошла в репертуар мастеров
художественного чтения В. В. Яхонтова, А. И. Шварца, Д. Н. Журавлева,
В. А. Ларионова и многих других.3 Уже современники Пушкина П. А. Кара-
тыгин и П. С. Мочалов сделали первые попытки воплотить сценические об-
разы маленьких трагедий. Позднее М. Н. Ермолова и П. А. Стрепетова рас-
крыли трагедию дочери мельника в «Русалке», В. Ф. Комиссаржевская
воплотила Мери из «Пира во время чумы», В. И. Качалов создал велико-
лепного Дон-Гуана, А. А. Остужев — Скупого рыцаря. Артисты характер-
ного стиля также нашли в драматургии Пушкина богатый материал для
создания сценических образов: М. С. Щепкин играл старого барона в «Ску-
пом рыцаре», Пров Садовский—Лепорелло в «Каменном госте», В. В. Са-
мойлов— Самозванца в «Борисе Годунове», В. Н. Давыдов—Вальсингама
1 И. Р. Э й г е с. Музыка в жизни и творчестве Пушкина. М., Музгиз, 1937,
стр. 287; А. Н. Глумов. Музыкальный мир Пушкина. М.—Л., Музгиз, 1950, стр. 273.
2 Далеко не полный перечень русских романсов на слова Пушкина см.: И. Глебов
(Б. Асафьев). Русская поэзия в русской музыке, 2-е изд. П., 1922, стр. 92—106 и
143—144.
3 Ленинградский комитет радиовещания. Пушкин в звучащем слове. Сборник статей
и высказываний мастеров художественного чтения к пушкинской олимпиаде чтецов под
ред. Н. Ю. Верховского. Л., 1936, стр. 60; Н. Ю. Верховский. Книга о чтецах.
М.—Л., «Искусство», 1950, стр. 264; Владимир Яхонтов. Театр одного актера.
М., «Искусство», 1958, стр. 140—167 и 316—371; А. Шварц. В лаборатории чтеца.
М., «Искусство», 1960, стр. 206.
40
из «Пира во время чумы», К. А. Варламов — беглого монаха, а И. М. Мо-
сквин — Григория Отрепьева в «Борисе Годунове».
В последние десятилетия на советской сцене появились новые пушкин-
ские спектакли, в которых особенно взволновали зрителей Н. К. Симонов
и М. Ф. Ленин в роли Бориса Годунова, Б. А. Бабочкин, раскрывший под-
линно пушкинское понимание образа Самозванца, Е. Н. Гоголева в роли
Марины Мнишек, И. Н. Берсенев (Дон Гуан), С. В. Гиацинтова (Донна
Анна), В. А. Смирнов (Моцарт), Д. М. Дудников (Сальери) и др. Исклю-
чительно удалось исполнение роли Пушкина в пьесе А. П. Глобы «Пушкин»
артисту В. С. Якуту (Московский театр имени М. Н. Ермоловой).
Целую галерею пушкинских образов на сцене музыкального театра
создал в середине XIX века О. А. Петров (Руслан, Фарлаф, Мельник,
Лепорелло, Варлаам), а затем в конце XIX и в начале XX века гениаль-
ный Ф. И. Шаляпин (Фарлаф, Мельник, Пимен и Варлаам, Алеко, Саль-
ери и др.). С большим успехом выступали в пушкинских операх А. Я. Воро-
бьева, Н. Н. Фигнер, Л. В. Собинов, С. Я. Лемешев, Н. К. Печковский,
С. И. Мигай, А. С. Пирогов, М. О. Рейзен, Н. С. Ханаев, И. С. Козлов-
ский, С. О. Преображенская, А. В. Нежданова, В. В. Барсова, М. Макса-
кова, И. Масленникова и многие другие.
На протяжении своего более чем полувекового существования русское
дореволюционное и советское кино неоднократно обращалось к темам
и сюжетам произведений Пушкина. Наряду с «Отцом Сергием», «Пиковая
дама» Я. Протазанова была одной из лучших картин в дореволюционном
кинематографе. В истории советского немого, а затем и звукового кино
заметное место заняла работа И. Москвина «Коллежский регистратор» (по
повести Пушкина «Станционный смотритель»), признанным успехом поль-
зуются оперы-фильмы Р. Тихомирова «Евгений Онегин» и «Пиковая
дама».1
Ни один поэт не получил такого широкого и полноценного отражения
в скульптуре, живописи и графике, как Пушкин. Сотни портретов Пушкина,
множество картин и рисунков, воссоздающих отдельные моменты из жизни
поэта и иллюстрирующие его произведения, вошли в историю дореволю-
ционного и советского изобразительного искусства. 1 2 Пушкинские мотивы —
излюбленные темы творчества детей. Интереснейшая коллекция детских
рисунков на пушкинские сюжеты собрана Всесоюзным музеем А. С. Пуш-
кина в Ленинграде.
1 В. С. Лихачев. Кино в России (1896—1913). Ч. 1, Л., 1927, стр. 210.
А. А. X а н ж о н к о в. Первые годы русской кинематографии. М. — Л., «Искусство»,
1937, стр. 175; Н. А. Лебедев. Очерк истории кино СССР, т. 1, Госкиноиздат, 1947,
стр. 304; Очерки по истории советского кино в трех томах. М., «Искусство», 1956—1961.
2 Многие портреты и картины воспроизведены в альбоме «Пушкин в портретах
и иллюстрациях». Пособие для учителей средней школы. Изд. 2-е, переработанное и до-
полненное. Составил М. М. К а л а у ш и н. Л., Учпедгиз, 1954, стр. 376; см. также
П. Федоров. Пушкин в произведениях советских художников. — «Творчество», 1937,
№ 3, стр. 2—18; М. Д. Беляев. Отражение юбилея в изобразительном искусстве.
В кн.: «Пушкин. Временник Пушкинской комиссии», изд-во АН СССР, М. — Л.,
1941, вып. 6, стр. 497—523.
41
Повседневная связь советских людей с Пушкиным, связь, возникающая
еще в детские годы и крепнущая в течение всей жизни, лучше всего выра-
жена в стихах татарского поэта Ахмеда Ерикеева:
«Словно друг, живущий по соседству,
С каждым днем все ближе и родней,
Он к тебе приходит в раннем детстве
С первой песней матери твоей.
Он к тебе приходит вечно новым,
Он твой путь осветит, как звезда,
Чтобы ты, с его сдружившись словом,
С ним не расставался никогда».
Вот почему образ Пушкина, его творческое наследие живет и в народном
искусстве. Всему миру известные мастера села Палех и Метеры покрыли тон-
чайшими лаками новые шкатулки, блюда, подносы, воспроизводя в чудес-
ных миниатюрах мотивы из поэм и сказок Пушкина. Прославленные выши-
вальщицы Украины приготовили ткани и аппликации на пушкинские темы.
Уральские литейщики отлили из чугуна монументальные иллюстрации
к произведениям великого поэта. Холмогорские резчики по кости выточили
из мамонтовых клыков трубки и брошки с изображением пушкинских героев.
Московские игрушечные мастера создали из дерева и кости царя Додона,
золотого петушка и бабу Бабариху. Вологодские мастерицы соткали един-
ственные в своем роде кружева, в тонкой паутине которых, как в изморози
зимнего окна, проступают изображения пролога к «Руслану и Людмиле».
Никогда еще творчество Пушкина не было так близко широким народ-
ным массам, как в наше время. Наследие Пушкина воспитывает новые
и новые поколения граждан нашего социалистического общества, строи-
телей коммунизма.
А. С. Пушкин.
Эскиз маслом В. А. Тропинина. 1827.
1
Ю. М. Лотман
ИСТОЧНИКИ СВЕДЕНИЙ ПУШКИНА О РАДИЩЕВЕ
(1819—1822)
/
Тема «Пушкин и Радищев» давно уже волнует исследователей. Начи-
ная с появившейся более чем 70 лет тому назад работы В. Е. Якушкина
«Радищев и Пушкин» (М., 1886), она неоднократно рассматривалась в науч-
ной литературе и многое в этом сложном вопросе уже прояснено. Вместе
с тем необходимо отметить, что главные усилия исследователей до сих пор
были сосредоточены на изучении идеологической стороны вопроса, — фак-
тическая привлекала гораздо меньше внимания, и в этой области мы до сих
пор довольствуемся сводкой материалов, сделанной В. П. Семенниковым в
1923 г.1 Настоящая работа, не претендуя на общее решение вопроса, пре-
следует более узкую цель—указать на некоторые возможные источники све-
дений Пушкина о Радищеве в хронологических рамках 1819—1822 гг.
Беглого ознакомления с высказываниями Пушкина о Радищеве доста-
точно для того, чтобы прийти к заключению об его исключительно хорошей
информированности в обстоятельствах жизни и творчества автора «Путе-
шествия из Петербурга в Москву». К концу жизни Пушкин обладал све-
дениями, которые намного превосходили все, что он мог почерпнуть из
скудных печатных источников своего времени — факт сам по себе в высшей
степени примечательный и свидетельствующий об устойчивом и длительном
интересе.
Первое обращение Пушкина к Радищеву, по всей вероятности, было
связано с общественным резонансом на выход в 1807—181-1 гг. посмертного
собрания сочинений А. Н. Радищева в шести томах. Издание это не вклю-
чало в себя «Путешествия из Петербурга в Москву», зато впервые ознако-
мило читателей с теоретическими воззрениями Радищева на пути русской
1 В. П. Семенников. Радищев. Очерки и исследования. М.—Пг., ГИЗ, 1923,
стр. 241—318.
45
поэзии («Памятник дактило-хореическому витязю») и его опытами практи-
ческой реформы русского стиха. Не случайно именно эта сторона воззрений
Радищева в первую очередь привлекала внимание читателей в 1810-е годы_
Именно такой смысл имели ссылки на авторитет Радищева в полемике о
русском гекзаметре. Также Радищева-поэта (и в первую очередь, вероятно,.
«Песни, петые на состязании») имел в виду и В. К. Кюхельбекер, когда
говорил об усилиях Радищева, Нарежного и Востокова создать националь-
но-самобытную русскую литературу.1 Показательно, что и в сознании
Пушкина Радищев впервые появляется именно как поэт — автор «Бовы».
Однако «Собрание оставшихся сочинений покойного Александра Нико-
лаевича Радищева» включало не только поэзию. Оно впервые познакомило
читателей с трудами Радищева-философа. В том же 1809 г. А. Бенитцкий,
отрицательно отнесшийся к поэтическому новаторству Радищева, счел
необходимым обратить внимание читателей на концепцию трактата «О че-
ловеке, его смертности и бессмертии», истолковав его применительно к тра-
гической судьбе автора. В первом же (январском) номере «Цветника» в
разделе «Смесь» можно было прочесть: «Счастие и несчастие имеют свои
выгоды. Первое знакомит нас с физическими, второе с моральными утехами.
Любимец фортуны удобряет тело: злочастный душу. «Мышлю: следова-
тельно существую!» — говорил Картезий; «Несчастлив: следовательно бес-
смертен!»— говаривал один добродетельный, но злополучный человек»1 2. В
приведенном отрывке Бенитцкий, по существу, воспроизводит основной ар-
гумент в пользу идеи бессмертия, приводимый в трактате «О человеке»:
«Имея толикие побуждения к продолжению жития своего, но не находя
способа к продолжению оного, гонимый с лица Земли печалию, грустию,
прещением, болезнию, скорбию, человек взоры свои отвращает от тления,
устремляет за пределы дней своих, и паки надежда возникает в изнемогаю-
щем сердце. Он опять прибегает к своему внутреннему чувствованию и его
вопрошает, и луч таинственности проницает его рассудок» 3.
Таким образом, для читающей молодежи десятых годов XIX в., не при-
надлежавшей к поколению, зачитывавшемуся «Путешествием из Петербур-
га в Москву» весной 1790 г., или по свежим следам трагического процесса
над его автором, Радищев после издания 1807—1809 гг. предстал, в первую
очередь, как поэт и философ. Видимо, таким и воспринимал его в лицейские
годы Пушкин, сам задумывавшийся над путями русской поэзии.
Не следует забывать, однако, и другого. Издание сочинений Радище-
ва, — вероятно это входило в расчет издателей-сыновей, — привлекло вновь
внимание к его наследию, а, следовательно, и к ненапечатанному «Путе-
шествию». У нас есть ряд свидетельств оживления интереса к «Путешест-
1 Об этом см. Н. И. Мордовченко. В. К. Кюхельбекер как \итературный
критик. — Ученые записки ЛГУ. серия филологических наук, вып. 13, Л., 1948, стр. 62.
Нарежный, бесспорно, упоминается как автор «Славянских вечеров».
2 «Цветник». 1809, № 1, стр. 114. Форма «говаривал» намекает на личное знаком-
ство и частое общение Радищева и Бенитцкого.
3 А. Н. Рад и щ е в. Полное собр. соч., т. II, М.—Л., изд-во АН СССР, 1941,
стр. 72.
46
вию» в эти годы. Летом 1810 г. Н. Грамматик, взяв книгу у известного
сатирика М. Милонова, начинает ее переписывать. Судьба книги беспокоила
ее владельца. 9 июля 1810 г. Милонов просил: «Только не забудь и ты
прислать мне Радищева». В приписке брату Грамматика Алексею он на-
стаивал: «Понукай братца твоего, чтоб он велел списывать поскорее для
себя Радищева и чтоб зимою мне его непременно доставил» !. О том же он
напоминал в письмах от 18 августа и 6 октября 1810 г. Хотя произведение
Радищева, которое подлежит переписке, не названо, ясно, что оно должно
было принадлежать к числу не вошедших в издание 1807—1809 гг. и обла-
дать объемом, который соответствовал бы четырехмесячному сроку пере-
писки. Этим условиям отвечает только «Путешествие из Петербурга в
Москву».
Явно напомнить о «Путешествии» старался и Бенитцкий, когда в ре-
цензии на первый том «Собрания оставшихся сочинений» (том включал
стихотворные произведения, к которым Бенитцкий отнесся отрицательно)
подчеркивал, что «почтенный г. Радищев» «писал прозою хорошо» и «был
сэ О
хороший вития» .
К сожалению, у нас нет сведений о том, произошло ли знакомство Пуш-
кина с «Путешествием» уже в лицейский период. Само отсутствие данных
заставляет в этом сомневаться. Зато бесспорно, что к исходу лицейских
лет у поэта уже проснулся определенный интерес к личности первого рус-
ского революционера, вероятно, пробужденный знакомством с произведе-
ниями издания 1807—1809 гг.
Более основательное знакомство, видимо, относится к периоду 1817 —
1819 гг. — времени формирования политических интересов. Еще раз заме-
тим, что мы оставляем в стороне сложный и многократно рассматривавший-
ся вопрос: как истолковывалось Пушкиным в тот или иной период творче-
ство Радищева, — в нашу задачу входит лишь попытка определения что,
когда и от кого мог Пушкин узнать о Радищеве. Нет оснований сомневаться
в том, что в период создания оды «Вольность» Пушкин знал уже одноимен-
ное стихотворение Радищева. Вряд ли будет также преувеличением предпо-
ложить, что частые беседы с Николаем Тургеневым о крепостном праве
должны были коснуться и «Путешествия» — книги, известной последнему
с детства.
Круг лиц, от которых Пушкин мог почерпнуть сведения о Радищеве,
весьма обширен и не поддается точному учету, но вместе с тем ясно, что
его в этом смысле особенно могли интересовать беседы с людьми старшего
поколения, знавшими Радищева лично или имевшими доступ в близкий к
нему круг. В ряду подобных собеседников в первую очередь должен быть
назван Николай Михайлович Карамзин. Пушкин имел неоднократно воз-
можность беседовать с Карамзиным. Однако у нас есть основания для по-
пыток более точного приурочения времени интересующих нас бесед.
1 Бумаги Н. Ф. Грамматика. Рукописное собрание ЛБ, ф. 67 (Гарелина), № 3080,
лл. не нумерованы.
2 «Цветник», 1809, № 2, стр. 272—276.
47
В 1836 г., написав статью «Александр Радищев», Пушкин сопроводил
ее эпиграфом «11 ne faut pas qu’un honnete homme merite d’etre pendu»
и пояснил: «Слова Карамзина в 1819 году». Вряд ли можно предположить,
что Пушкин использовал здесь высказывание Карамзина по другому по-
воду: приведенные строки слишком бедны содержанием и далеки от пуш-
кинской оценки Радищева. Поэт привел их не в качестве характеристики
своего отношения к писателю-революционеру, а как высказывание одного
знаменитого человека о другом.
О том, что высказывание Карамзина касалось темы — «русские револю-
ционеры», свидетельствует интересное обстоятельство: Вяземский, размыш-
ляя над итогами декабрьского восстания, в «Старой записной книжке»
26 июля 1826 г. писал: «Карамзин говорил гораздо прежде происшествий
14-го и не применяя слов своих в России: «честному человеку не должно
подвергать себя виселице». Это аксиома прекрасной, ясной души, исполнен-
ной веры в провидение, но как согласите вы с ней самоотречение мучени-
ков веры или политических мнений? В какой разряд поставите вы Вильгель-
ма Телля, Шарлотту Корде и других им подобных?» 1
Выражение «не применяя слов своих к России» не должно нас смущать—
оно явно рассчитано на нежелательного читателя. Такая оговорка, даже если
она и соответствовала истине, самому Вяземскому, который, естественно,
был в курсе содержания разговора, бесспорно, была не нужна. Между тем,
после арестов и обысков периода следствия и суда над декабристами быть
уверенным в неприкосновенности личных бумаг не приходилось. Вяземский
не смущался этим там, где дело шло о выражении своих мнений. Более то-
го, известно, что, зная о перлюстрации писем, он использовал их как своеоб-
разную трибуну, выражая перед правительством свое независимое мнение.
В 1829 г. он вспоминал: «я писал часто [письма] в надежде, что правитель-
ство наше, лишенное независимых органов общественного мнения, узнает,
через перехваченные письма, что есть однакоже мнение в России, что
посреди глубокого молчания [...] есть голос бескорыстный, укорительный,
представитель мнения общего». * 2 Не стеснялся Вяземский выражать свое
мнение в письмах и заметках и в страшное время суда над декабристами.
Иное дело, когда приходилось пересказывать чужое мнение — тем более
слова только что умершего Карамзина, к которому, как Вяземский был
прекрасно осведомлен, Николай I не был расположен и о помощи семье ко-
торого шли именно в это время усиленные хлопоты. Естественно, что Вя-
земскому важно было отвести даже тень подозрения об участии Карамзина
в разговорах на столь щекотливую тему.
Из всего сказанного можно сделать некоторые выводы. Разговор, кото-
рый цитирует Пушкин, происходил, следовательно, в присутствии Вязем-
ского. Это позволяет уточнить хронологию. Вяземский приехал из Варша-
вы в Петербург в конце января 1819 г. М. А. Цявловский предположитель-
Цйт. по статье Н. К у т а н о в а [С. Д у р ы л и н а] Декабрист без декабря.
«Декабристы и их время», т. II, М., изд-во политкаторжан, 1932, стр. 269—270.
2 П. А. Вяземский. Полное собр. соч., т. II. СПб., 1879, стр. 105.
48
но датирует его приезд 25-м числом.1 А 9-го февраля Карамзин уже писал
Дмитриеву: «Добрый князь Петр уехал в свою Варшаву».1 2 Во время приез-
да в Петербург Вяземский особенно близко сошелся с Пушкиным. «Я уве-
рен, что ты с ним бывал не редко», — писал В. Л. Пушкин Вяземскому.3
Зная родственную и дружескую привязанность Вяземского к Карамзину,
не приходится сомневаться в том, что они посещали его.
Предположение, что деятельность Радищева стала предметом бесед между
Вяземским, Пушкиным и Карамзиным зимой 1819 г., станет еще более
вероятным, если мы вспомним, что именно в это время Вяземский, быстро
двигавшийся в 1818—1820 гг. в своих политических симпатиях влево,
заинтересовался творчеством Радищева и начал собирать материалы, на-
деясь посвятить автору «Путешествия» специальный биографический очерк.
В письме Воейкову от 2/14 ноября 1818 г. из Варшавы он писал: «В пере-
писке ли ты с Радищевым? Мне помнится, что ты ему хороший приятель.
У меня рука чешется кое-что написать о его отце. Нельзя ли выпросить
материалов и списка знаменитого «Путешествия» и оды? Сочинения его
у Бекетова напечатанные — со мною, но нет ли чего-нибудь неизданного,
а более всего известия о жизни и пребывании его в Сибири? Этот кусок
очень мне по вкусу, слюнки текут, не худо бы и тебе запрятать его в свою
поэму. [. ..] У нас обыкновенно человек невидим за писателем. В Радище-
ве напротив: писатель приходится по плечу, а человек его головою выше. О
таких людях приятно писать, потому что мыслить можно». 4 В 1820 г. Вя-
земский упомянул Радищева в своем «Послании к М. Т. Каченовскому»:
«От Кяхты до Афин, от Лужников до Рима
Вражда к достоинству была непримирима.
Она в позор желез от почестей двора
Свергает Миниха, сподвижника Петра,
И, оболыцая ум Екатерины пылкой,
Радищева она казнит почетной ссылкой» 5.
И если упоминание Афин и Рима — литературная условность, то Луж-
ники и Кяхта имели вполне конкретный смысл. Первое напоминало о Ка-
ченовском как враге просвещения, второе о судьбе ссыльного Радищева
(Радищев в Илимске написал «Письмо о китайском торге», посвященное
экономическому значению Кяхты).
Имя Радищева, видимо, поминалось в варшавском кружке Вяземского.
По крайней мере, один из членов этого кружка Фовицкий в разборе сти-
хотворения «Негодование» писал Вяземскому: «Волос дыбом становится!
Смотрите, не забывайте Радищева!» 6 Естественно, чтобы в первое же после
этого появление в Петербурге — в январе 1819 г. — Вяземский навел речь
1 М. А. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, т. I. М.,
Изд-во АН СССР, 1951, стр. 173.
2 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866, стр. 257.
3 М. А. Цявловский. Ук. соч., стр. 175.
4 ЦГАЛИ, ф. 195, on. J, ед. хр. 1234, л. 4—4/об.
0 П. А. Вяземский. Стихотворения., Л., «Сов. писатель», 1958, стр. 141.
6 ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 2951, л. 40.
4 Пушкин и его время
49
в беседе с Карамзиным на судьбу Радищева и уж совсем никаких сомнений
не вызывает, что все собранные им материалы стали известны Пушкину.
Постараемся восстановить атмосферу бесед, протекавших в январе-
феврале 1819 г. в доме Е. Ф. Муравьевой на Фонтанке, где проживал
этой зимой переехавший из Царского Села Карамзин.
Карамзин в это время работал, как он сам писал в цитированном письме
Дмитриеву, над эпохой Ивана Грозного («пишу об Ивашке»).
Первые восемь томов «Истории» уже вышли. Карамзин работал над
девятым, который был посвящен второй половине царствования Ивана
Грозного. «Конец Иоанна будет напечатан особенно, т. е. в 1Хт., если
только удастся мне кончить», — писал он Дмитриеву И ноября 1818 г.1
В кружке молодежи, окружавшей Карамзина («Здесь у нас только молодые
друзья», — сообщал он Дмитриеву1 2), чтение этих не опубликованных еще
отрывков сразу же вызывало общие политические размышления.
Александр Иванович Тургенев, выслушав чтение Карамзиным глав об
Иване Грозном, писал: «Истинно Грозный тиран, какого никогда ни один
народ не имел, ни в древности, ни в наше время — этот Иоанн представлен
нам с величайшею верностью и точно русским, а не римским тираном». По-
казательно, что в том же письме Александр Тургенев увидел в «Истории»
Карамзина не только источник «монархического чувствования», но и «бог
даст, русской возможной конституции».3
Настроения Пушкина и Вяземского, принадлежавших, по словам послед-
него, к «шайке независимых»,4 были иными. Беседы с Карамзиным проте-
кали отнюдь не в атмосфере единодушия. Однако, прежде чем анализиро-
вать отношение Пушкина к карамзинским оценкам, следует попытаться
установить: что именно из сведений о Радищеве мог услышать Пушкин от
Карамзина.
У нас нет достоверных сведений в пользу личного знакомства Радищева
и Карамзина, хотя В. П. Семенников и считает, что «Радищев мог встре-
чаться с Карамзиным у их общего друга А. М. Кутузова, в Москве, где
Радищев, несомненно, бывал [...]; Кутузов и Карамзин даже и жили в
одном доме». 5 Однако еще в период жизни в «енгалычевском» доме москов-
ских масонов Карамзин уже слышал о Радищеве. Дружеская связь Карам-
зина с А. М. Кутузовым — самым близким другом Радищева, которому
посвящены и «Житие Федора Васильевича Ушакова» и «Путешествие из
Петербурга в Москву», в это время была очень тесной. Карамзин после
смерти Кутузова называл его «дражайшим приятелем». 6 В «Письмах Рус-
1 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву, стр. 252.
2 Там же, стр. 246.
3 Рукописное собрание ИРЛИ, Архив бр. Тургеневых, № 124 («Письма
к И. И. Дмитриеву, Батюшкову и Тургеневу»), л. 272. Необходимо иметь в виду, что
термин «монархический» в подобном словоупотреблении противостоял самодержавно-дес-
потическому строю. Монархия подразумевала наличие твердых «законов» и не отождест-
влялась с государственным порядком России.
4 Остафьевский Архив кн. Вяземских, т. 1, СПб., 1899, стр. 198.
5 В. П. Семенников. Ук. соч., стр. 452.
6 Соч. Карамзина, т. II, СПб., изд. Смирдина, 1848, стр. 55—56.
50
ского путешественника» Кутузов назван «добродушнейшим и любезнейшим
человеком»; Карамзин вспоминал при этом «о веселых московских вечерах
и философских спорах». Приехав в Лейпциг, Карамзин не преминул в бе-
седе с профессором Платнером спросить о русских студентах и с удовлетво-
рением отметил, что «он помнит К.<Сутузова^>, Р<^адищева^> и других рус-
ских, которые здесь учились. Все они были моими учениками, — сказал он».
Видимо, еще в Москве Карамзин слышал от Кутузова рассказы о студенче-
ских годах в Лейпциге.
Достойно внимания утверждение Пушкина о том, что «Радищев попал»
в «общество» масонов. «Таинственность их бесед воспламенила его вообра-
жение». 1 Вряд ли можно полагать, что посещение Радищевым в начале
1770-х гг. ложи «Урания» было известно Пушкину. Скорее до него дошли
какие-то искаженные слухи о связи Радищева с московскими масонами
80-х гг. Конечно, рассматривать эти слова в качестве исторического свиде-
тельства в пользу масонства Радищева, как это делал В. П. Семенников, 1 2
не приходится. Едва ли слух этот дошел до Пушкина от Карамзина, быв-
шего через Кутузова, Новикова, Лопухина, Тургенева и других московских
масонов, бесспорно, в курсе действительного положения вещей. Следует
напомнить, что после ареста Радищева слухи о его «мартинизме» приобрели
неожиданную и совсем нежелательную для московских «братьев» значи-
мость. Письма их этого времени наполнены опровержением опасной версии
о «Путешествии» Радищева как плоде масонских идей. Карамзин был, ко-
нечно, в курсе дела, да и как человек осведомленный в идеях масонов по-
нимал абсурдность подобных утверждений. Возможные пути проникнове-
ния этих слухов к Пушкину мы постараемся определить в дальнейшем. Для
нас интересно другое: говоря о судьбе Радищева, Пушкин неожиданно
проявляет осведомленность в той роли, которую сыграл Прозоровский в
разгроме новиковского кружка. Только таким образом может быть истолко-
вана его фраза: «Люди, находившие свою выгоду в коварном злословии,
старались представить мартинистов заговорщиками и приписывали им
преступные политические виды». 3 Мысль, близкая к этой, проходит крас-
ной нитью через всю переписку масонов 1790—1792 гг. И. В. Лопухин пи-
сал А. М. Кутузову 28 ноября 1790 г.: «. . .здесь охотники до вреда ближ-
ним вообще участниками Радищева почитали всех нас, так называемых
какими-то мартинистами». 3 февраля 1791 г. он писал ему же, имея уже
прямо в виду Прозоровского: «Злобная и безумная клевета разносится по
ветру <^. . .^> Ненавистное заключение знатного клеветника о подаянии на-
шем (т. е. о той «практической филантропии», которую упоминал Пушкин)
<С- . .^> так уже грубо зло, что все уже слышащие таковое разглашение, ви-
дят весь яд и все невежество в таковом толковании» 4. Кутузов же в письме
1 Пушкин, т. 12, стр. 32. (Здесь и далее цитируется А. С. Пушкин. Полное со-
брание сочинений, тт. I—XVI, изд-во АН СССР, М.—Л., 1937—1949).
2 В. П. Семенников. Ук. соч., стр. 84.
3 П у ш к и н, т. 12, стр. 32.
4 Я. Л. Б а р с к о в. Переписка московских масонов XVIII-ro века, Пг., 1915, стр. 46,
88—89. Курсив наш.—Ю. Л.
4* 51
Н. Н. Трубецкому прямо говорил о стремлении Прозоровского из
карьеристских побуждений раздуть дело: «Ныне все замешаны на отличии
и, ежели нет существенности, то прибегают к вымыслам». 1 И в другом пись-
ме: «Провал возьми твоего знатного клеветника».1 2 Следующая в тексте
Пушкина сразу после приведенной фразы характеристика: «Императрица,
долго смотревшая на усилия французских философов как на игры искусных
бойцов, и сама их ободрявшая своим царским рукоплесканием, с беспокой-
ством видела их торжество и с подозрением обратила внимание на русских
мартинистов, которых считала проповедниками безначалия и адептами эн-
циклопедистов»; находит любопытную параллель в письме А. М. Кутузова
к ближайшему другу Карамзина А. А. Плещееву, письме, бесспорно, изве-
стном и самому Карамзину: «Монархи веселились сочинениями Вольтера,
Гельвеция и им подобных; ласками награждали их, не ведая, что, по русской
пословице, согревали змею в своей пазухе; теперь видят следствии блиста-
тельных слов, но не имеют уже почти средств к истреблению попущенного
ими!»3
Дело, конечно, не в текстуальных совпадениях, сама возможность кото-
рых исключается устным характером источников, а в определенной атмос-
фере, дошедшей до Пушкина, несмотря на длительность промежутка вре-
мени и специфику устной передачи.
Есть основания полагать, что деятельность Радищева в начале царст-
вования Александра I привлекла внимание Карамзина. 4 Особый интерес
представляет для нас отношение Карамзина к гибели Радищева, поскольку,
как нам кажется, оно отразилось в трактовке этого события Пушкиным.
Как обстоятельства, так и причины этого трагического происшествия
остаются до сих пор весьма неясны. 5 Все известные нам объяснения совре-
менников мало убедительны и что важнее всего — явно тенденциозны. Мы
не беремся предлагать каких-либо новых толкований. Постараемся лишь
в какой-то мере восстановить общественное впечатление от трагического
события 12 сентября 1802 г.
Гибель А. Н. Радищева, крупнейшего русского писателя, автора про-
славленного на всю Россию «Путешествия», не могла не произвести глубо-
кого впечатления на современников. П. А. Радищев вспоминал, что через час
после отравления его отца «весть об этом несчастном происшествии уже
разнеслась по городу». 6 Достигла она и дворца. Присылка Александром I
1 Там же, стр. 96.
2 Там же, стр. 99.
3 Я. Л. Б а р с к о в. Ук. соч., стр. 196.
4 См. об этом: Ю. Лотман. Эволюция мировоззрения Карамзина (1789—1803).
Ученые записки Тартуского гос. университета, вып. 51. Труды историко-филологиче-
ского факультета. Тарту, 1957, стр. 151—155.
5 Что-либо интересное по этому вопросу можно было бы, вероятно, обнаружить
в бумагах Вилье — последнего человека, разговаривавшего с Радищевым и расспрашивав-
шего его о причинах рокового решения. Предпринятые нами попытки в этом направлении
не дали результатов. Архив Вилье не сосредоточен в каком-либо одном хранилище
и основная его часть осталась для нас вне досягаемости.
6 См. В. П. Семенников. Ук. соч., стр. 235.
52
к одру умирающего писателя доверенного лейб-медика Вилье также не
является фактором заурядным: из всех русских писателей эпохи Алек-
сандра I только лично близкий царю Карамзин был удостоен такого внима-
ния. В данном случае политический смысл лицемерного жеста царя ясен:
видимостью милостивого участия он хотел предотвратить возможность ис-
толкования поступка Радищева как акта протеста. Вместе с тем были при-
няты меры и к предотвращению широкой огласки события 12 сентября
1802 г. Это видно из официальной переписки тех дней, опубликованной
Сухомлиновым в его монографии «Радищев»: «В журнале комиссии 16 сен-
тября 1802 г. записано: «По доношению служащего в оной губернского
секретаря Николая Радищева, коим показывая, что родитель его, оной ко-
миссии член Александр Радищев, сего сентября 12 дня быв болен, умре».
Уже эта запись содержит сознательное искажение фактов, так как в письме
Н. А. Радищева, на которое ссылается журнал, никаких указаний на бо-
лезнь как причину смерти нет. Сын писал, что «коллежский советник и ка-
валер Александр Николаевич Радищев волею Божиею скончался».1 Совсем
откровенное искажение фактов содержит приводимая Сухомлиновым за-
пись в ведомости церкви Воскресенья Христова на Волковом кладбище от
13 сент. 1802 г. «Коллегии советник Александр Радищев; пятидесяти лет;
умер чахоткою». Вполне может быть, что факт потери могилы писателя1 2 3
не случаен. По крайней мере, настойчивые попытки Ульяновского обнару-
жить ее следы не увенчались успехом.
Если мы учтем это обстоятельство, то станет ясно, что скудное коли-
чество откликов на гибель Радищева отнюдь не может рассматриваться
как показатель равнодушия современников к этому событию. Само молча-
ние было тенденциозным, так как в данном случае соответствовало видам
правительства. Можно назвать целый ряд свидетельств подобного рода.
Так, например, митрополит Евгений в своем словаре писателей, касаясь ин-
тересующего нас периода жизни Радищева, утверждал, что автор «Путе-
шествия» «сослан был в Казань(!)», а потом «частно» занимался «разными^
сочинениями до кончины своей, случившейся в 1802 г.»4 (Курсив наш—
Ю. Л.), т. е. уже с этого времени вокруг имени Радищева начал создаваться
заговор молчания.
Кроме откликов такого типа, можно указать еще две группы оценок:
резко-отрицательные и восторженные.
Среди враждебно-полемических откликов на смерть Радищева особое
место занимает статья, помещенная Карамзиным в «Вестнике Европы».
Она является интересным свидетельством борьбы Карамзина с идеями и
личным обаянием автора «Путешествия из Петербурга в Москву».
Ввиду значительного интереса этого документа, приводим его пол-
ностью.
1 М. И. Сухомлинов. Исследования и статьи, т. I, СПб., 1889, стр’ 635.
2 Там же.
3 В. П. Семенников. Ук. соч., стр. 38.
4 См. об этом: М. И. Сухомлинов. Ук. соч., стр. 639.
53
«О САМОУБИЙСТВЕ 1
В Париже недавно вышла книга под титулом: «Разговоры о самоубийстве». Г. Гиль-
он, автор сего полезного сочинения (говорит Гж. Жанлис в своем журнале) взял за эпи-
граф три строки из приказа, отданного первым консулом 22 флореаля: «Предаваться
горести без сопротивления, убивать себя, чтобы избежать ее, есть оставлять поле сраже-
ния без лавры победы». Какую силу должны иметь сии прекрасные слова, когда Бона-
парте говорит их! Какой философ дерзнет называть самоубийство героическим дейст-
вием, если первый консул признает его малодушным? Писатели-филантропы исполняют
священную должность, восставая против софистов, развратителей народа, но одни герои
могут ознаменовать стыдом некоторые дела, служащие иногда предметом удивления.
Их мнение должно быть оракулом. Единственная дань признательности, достойная бла-
готворителей человечества, состоит в том, чтобы способствовать им в добре и следовать
за ними на славных путях добродетели;
В книге Г. Гильона много прекрасных чувств и рассуждений. Жаль только, что ав-
тор мало пользовался историею; он мог бы доказать ею: 1), что те немногие из великих
мужей древности, которые убивали себя, следовали единственно движению совершен-
ного отчаяния или порочного самолюбия; что мудрые современники осуждали их, и что
сии самоубийства имели гибельные следствия для отечества; 2) что самоубийцы и
в древние и в новые времена были почти все или злодеи, или развратные люди, без пра-
вил, или юноши, ослепленные страстию; 3) что книги, в которых оправдывается само-
убийство, умножали число сих преступников. Несчастный, ненавидя жизнь, легко ре-
шится умертвить себя, когда писатели, им уважаемые, хвалят такое дело. Я расскажу
здесь примечания достойный анекдот, который доказывает сие бедственное влияние.
Бодчель, остроумный английский писатель, был родственник славного Аддиссона. Он
вместе с ним издавал «Зрителя» и другие журналы. Все пьесы, означенные в «Зрителе»
буквою X, его сочинения. Аддиссон старался обогатить Бодчеля, но он мотал, разорился
после Аддиссоновой смерти, и бросился, наконец, в Темзу, оставив в комнате своей
следующую записку: What Cato aid and Addisson approv’d cannot be wrong, то есть:
«что сделал Катон и Аддиссон оправдывал, то не может быть дурно». Известно, что
Аддиссон сочинил трагедию «Смерть Катонову». Автор столь нравоучительный не оправ-
дал бы самоубийства в христианине, но дозволил себе хвалить его в Катоне, и прекрасный
монолог: II must be so. . . PlatOj thou reasor.ft well, избавил несчастного Бодчеля от
угрызения совести, которое могло бы спасти его от самоубийства. Хорошие авторы!
думайте о следствиях, что вы пишете!»
Статья представляет собой перевод из т. XV парижского журнала м-м
Жанлис «Новая библиотека романов» (Nouvelle biblioteque des romans1 2)
и является рецензией на книгу «мароккского епископа» Гильона.3 Несмот-
ря на сравнительную точность перевода, знакомство с принципами подбора
и редактирования материала Карамзиным заставляет нас искать в ней
отклики на какие-то события и идеи, волновавшие русское общество тех
дней.
Редакторский подбор статей «Вестника» обладал определенной, строго
выраженной целенаправленностью. Все печатаемые в журнале материалы
отвечали определенным сторонам программы издателя и являлись результа-
том стремления Карамзина высказать свое отношение либо к какой-нибудь
политической проблеме, либо к конкретному событию общественной жизни.
1 «Вестник Европы», 1802, № 19, стр. 207—209.
2 В дальнейшем обозначаем сокращенно: «Н. Б. Р.»
3 Entretiens sur le suicide, ou. . . Refutation des principes de J.-J. Rousseau,
de Montesquieu, de M-me de Б1аё1, etc., en faveur du Suicide. Par M.-N. S. Guillon,
Paris, 1802.
54
Анализ материала позволяет предполагать, что в данном случае перед
нами — второй случай.
Прежде всего, необходимо произвести сравнение статьи с подлинником, что позво-
ляет обнаружить некоторые характерные отклонения. Если Жанлис, когда она писала
Quel philosoph-homme ou femme (выделено курсивом Н. Б. Р.) osera dire desormais
que le suiside est une acte sublime44—имела в виду совершенно определенный адресат —
м-м де Сталь, то адресат русского перевода был, вероятно, не менее определенен и упо-
минание о женщине-философе вычеркнуто переводчиком. Интересно и другое изменение.
Фраза оригинала, заостренная против «любовного» самоубийства, бы\а переведена так,
что теряла свой специфический характер, а это нацеливало всю статью только против
часто встречающегося в литературе XVIII в. самоубийства по политическим мотивам.
В фразе:«Presque tous les suisides, furent de scelerats atroces ou <. . .> er.fin de jeuns
femmes, eg ar ees par les pas sions» (курсив наш — Ю. -Л.) окончание переведено как «Юно-
ши, ослепленные страстью» \ Это и понятно, если учесть, что «любовное» самоубийство
неоднократно изображалось и даже прославлялось в творчестве Карамзина. В «Бедной
Лизе», например, читаем: «Тут она бросилась в воду <.. Таким образом скончала жизнь
свою прекрасная душой и телом. Когда мы там (курс. Карамзина), в новой жизни уви-
димся, я узнаю тебя, нежная Лиза!»1 2 Лишено отрицательной оценки и самоубийство
Раисы. В «Сиерре-Морене» читаем: «Вероломная!, — сказал он Эльвире, — ты клялась
быть вечно моею и забыла свою клятву! Я клялся любить тебя до гроба: умираю.. .и
люблю! . .» Уже кровь лилась из его сердца; он вонзил кинжал в грудь свою и пал мерт-
вый на помост храма <С . Z> Эльвира погребла несчастного Алонза (курсив наш.— Ю. -Л.)
на том месте, где оплакивала некогда мнимую смерть его». 3 В сочувственных тонах изо-
бражается аналогичное самоубийство и в новелле «Самоубийца», помещенной в № 1
«Московского журнала» (стр. 56—63) и потом включенной в «Письма русского путешест-
венника». Не увеличивая количества примеров, укажем на программное высказывание Ка-
рамзина, являющееся прямой апологией «любовного» самоубийства. В отрывке, написан-
ном в 1797 г. от лица женщины («Quelques idees sur Farnoure»), Карамзин писал: «Вы
любите друг друга <. • но земля, восстающая против законов неба, разверзается порой
между вами и чудовищные пропасти разделяют вас. Перепрыгните их или погибните
вместе (курсив наш. — Ю. Л.). Это тоже означает избежать покушений злобы, быть сча-
стливым вопреки ей. Умереть с тем, кого любишь — так сладко! <. . .> Если же нет ни
вечности, ни бога <С умрите все равно; вы жили, вы испробовали чистейшие наслажде-
ния жизни, вам нечего больше делать на земле».4
Таким образом, совершенно ясно, что резкий выпад в «Вестнике Евро-
пы» не может относиться к самоубийству, вызванному несчастной любовью.
Однако, и на Катона, и на подобных ему литературных героев Карамзин на-
падает несколько неожиданно. Предшествовавшие его произведения не со-
держат отрицательных высказываний на эту тему.
В «Историческом похвальном слове Екатерине II» он писал: «Мое сердце не менее
других воспламеняется добродетелью великих республиканцев <. • Чье сердце не обли-
вается кровью, воображая Мильтиада в темнице, Аристида, Фемистокла в изгнании, Со-
крата, Фокиона, пиющих смертную чашу, Кат она-самоубийцу». В т. III издававшегося Ка-
рамзиным в 1798 г. «Пантеона иностранной словесности» помещены два отрывка (пере-
воды из Лукана и Салюстия), прославляющие гражданские добродетели Катона. В одном
из них (Катон в Ливии) Катон призывает: «умереть истинным римлянином и не чувство-
1 Не следует забывать, что в терминологии тех дней «страстями» именовались вся-
кие душевные устремления, в том числе и политические.
2 Соч. Карамзина, т. III, СПб., изд. Смирдина, 1848, стр. 24.
3 Там же, стр. 143—144.
4 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866, стр. 88. (Перевод
наш — Ю. Л.)
55
вать ига Цесарева» (стр. 2), «Зову с собой единственно тех, которые не думают о жизни
и рады всем жертвовать погибающей Республике» (стр. 3). Без резкого осуждения из-
ложен также в «Письмах русского путешественника» эпизод с гибелью слуги, который
застрелился, начитавшись «опасных произведений философов» и оставил надпись —
стихи Вольтера:
«Quand on n’ est rien, et qu’on est sans espoir
La vie est un approbre, et la mort un devoir."
«Славная Аддиссонова трагедия хороша там, где Катон говорит и действует»,— чита-
ем мы в тех же «Письмах русского путешественника». 1
Наиболее развернутое изложение Карамзиным своего отношения к проблеме «герои-
ческого» самоубийства в период, предшествующий интересующей нас статье, встречаем
в критическом разборе постановки «Эмилии Галотти» Лессинга, напечатанном в № 1
«Московского журнала» (1791 г.) и перепечатанной вместе со всем журналом в 1802 г.
(при перепечатке статья подверглась некоторой правке стилистического характера). «Рес-
публиканец в душе» Карамзин восторгается античной доблестью Эмилии, но вместе с тем
не одобряет активного характера ее действий, противопоставляя ей Одоардо, который
добровольно отдается в руки властей. Статья содержит напоминание о римской истории
и тем самым вводит в мир античного мужества и гражданской добродетели. «Римская ис-
тория представляет нам пример такого ужасного дела. Одоардо был в таких же обстоя-
тельствах, как и оный Римлянин; имел такой же великий дух, гордую чувствительность и
высокое (в первом издании «напыщенное») понятие о чести».1 2 Далее рассуждения прямо
переключаются в систему знакомых нам образов. Эмилия называется «героиней, которая
языком Катона говорит о свободе человека». Авторское отношение раскрывается фразою:
«Тут Эмилия требует кинжала, почитая в фанатизме своем такое самоубийство за дело
святое»3 (курс. наш. — Ю. Л.). Поступок Одоардо не вызывает осуждения рецензента:
«К законам ли прибегнуть, там, где законы говорили устами того, на кого бы ему просить
надлежало».4 Он лишь сочувственно отмечает отказ Одоардо покончить с собой: «Не
хочет он убить себя. «Вот окровавленный знак моего преступления! — говорит он, бро-
сая кинжал: я сам пойду в темницу». 5
Скептическое отношение Карамзина к идее «гражданственного» самоу-
бийства не помешало ему высоко оценить его носителей. «Эмилия Галотти»,
видимо, пользовалась широкой популярностью в литературном кругу, к ко-
торому принадлежал Карамзин: одним из первых литературных опытов
писателя был перевод «Эмилии Галотти», а его друг А. А. Петров писал
ему 1 августа 1787 г.: «Шекспир был величайший genie; но я не знаю, для
чего его трагедии не так мне нравятся, как Эмилия Галотти».6
Отношение Карамзина к образу Катона — до сентября 1802 г. выступает
как закономерно вытекающее из его системы взглядов. Он восторгается
1 Н. М. Карамзин. Письма русского путешественника, т. II, СПб., изд. Суворина,
11900], стр. 247—248 и 361.
2 «Московский журнал», 1791, ч. I, стр. 63.
3 Там же, стр. 67—68.
4 Там же, стр. 65.
5 Там же, стр. 70—71.
6 Письма Петрова к Карамзину многократно воспроизводились в печати, наиболее
полно в «Русском Архиве» 1863 г. (стр. 881—898) и в 1866 г. (стр. 1756—1763). Обе
публикации (по копиям Я. К. Грота и В. С. Порошина) неточны. Цитируем по исправ-
ленной рукой Карамзина копии, хранящейся в Рукописном отделе ИРЛИ (см. «Архив
братьев Тургеневых», № 124, л. 292/об.).
56
добродетелями и героизмом древних республиканцев, но скептически (не
осуждающе) относится к их действиям в настоящем, как к несвоевременным,
считает их актами благородными, но бесполезными. Тем более неожиданны-
ми являются резкие выпады против Катона и самоубийц в приведенной
статье «Вестника Европы». Можно предположить, что такая резкая пере-
мена вызвана каким-либо значительным событием. Сопоставление дат убе-
ждает, что этим событием была гибель Радищева.
А. Н. Радищев покончил с собой 12 сентября (все числа приводятся
по старому стилю) 1802 г. в Петербурге. Номер 18 «Вестника Европы»,
предшествующий интересующему нас, раздавался подписчикам в Москве
16 сентября !, т. е. набирался, когда известие о гибели Радищева еще не было
получено. Таким образом, № 19 был первым номером журнала, который
мог откликнуться на это событие. Объявление в «Московских ведомостях»
позволяет установить, что содержащий интересующую нас статью № 19
был пущен в печать 27 сентября и через три дня уже раздавался «господам
пренумерантам». Печатание этого номера шло, видимо, ускоренным обра-
зом, так как обычно первый номер каждого месяца (журнал выпускался
два раза в месяц) выходил между 2-м и 10-м числами. Ускоренный выпуск
№ 19-го привел к тому, что в течение сентября подписчикам было роздано
вместо двух—три номера. Это нарушило обычный порядок выпуска—жур-
нал, до этого времени точно выдерживающий сроки, начинает выходить на
7—10 дней раньше, а в декабре 1802 г. был роздан лишь один, последний
номер — 24/12 декабря 1802 г. Знаменательно и другое обстоятельство:
интересующая нас статья представляет, как уже было отмечено, перевод
из XV тома «Н. Б. Р.» за 1-802 г. Материалы, так или иначе касающиеся
вопроса самоубийства, публиковались в ту пору довольно часто в европей-
ской периодической печати. Например, в той же «Н. Б. Р.» в т. XVI этому
вопросу была посвящена повесть «Любовь и самоубийство» (Amour et sui-
cide»), а в т. Ill статья «Deux articles du Journal de Paris», очень близкая по
резко отрицательной оценке самоубийства к разбираемой нами и гораздо
более яркая по приводимым в ней фактам (речь шла о детях-самоубийцах).
Однако ни та, ни другая, так же, как и десятки прочих статей по этому
вопросу, не заинтересовали Карамзина. Разбираемая нами статья вообще
единственная, посвященная этой проблеме, за два года редактирования
Карамзиным «Вестника Европы» (так как заметка «О новом способе само-
убийства в Англии», помещенная в № 8 за 1802 г., носит чисто развлека-
тельный характер). Сравнение порядка перевода и публикации материалов
из «Н. Б. Р.», которые Карамзин довольно широко использовал в «Вестнике
Европы», с порядком помещения их в парижском журнале позволяет сде-
лать вывод, что интересующая нас статья была опубликована в «Вестнике
Европы» вне обычной очередности. Не приводя всего материала по сравне-
нию, отметим лишь, что рецензия на напечатанный в том же т. XV
«Н. Б. Р.» — перевод Анри Куафье повести самого Карамзина «Фрол Си-
1 См. «Московские Ведомости», 13 сентября 1802 г.
57
ЛИН» \ пущенная в порядке общей очередности, попала лишь в № 3 (фев-
ральский) «Вестника Европы» за 1803 г.
Все это вместе взятое может вызвать предположение, что статья
«О самоубийстве», напечатанная в конце сентября 1802 г. в «Вестнике
Европы», представляет полемический отклик Карамзина на гибель
Радищева.
Резкий тон выступления Карамзина был, видимо, вызван боязнью ши-
рокого общественного сочувствия памяти гонимого писателя. Карамзину,
бесспорно знакомому с произведениями Радищева, была известна роль
образа Катона Утического в творчестве автора «Путешествия».1 2 Для него
не мог пройти незамеченным тот факт, что именно под влиянием Радищева
образ этот начал приобретать в русской литературе широкое распростра-
нение. Так, например, герой повести Сушкова «Российский Вертер», покон-
чив с собой, оставляет на столе «Катона» Аддисона, раскрытого на листе,
процитированном в главе «Бронницы». Сергей Николаевич Глинка, кото-
рого сын писателя назвал одним «из величайших приверженцев Радищева»
и который в своих записках пишет, что из 3-х книг, составлявших его ба-
гаж при возвращении на родину в 1795 г., две были «Вадим» Княжнина
и «Путешествие из Петербурга в Москву», также в молодости испытал
влияние этих идей. В своих записках он так описывает свое заключение на
гауптвахту во время обучения в корпусе: «Подвиг Катона, поразившего
себя кинжалом, когда Юлий Цезарь сковал его цепями, кружился у меня
в голове, я готов был раздробить ее об стену».3
Не без влияния идей Радищева образ Катона широко привлекал вни-
мание радикально настроенных писателей тех лет. Так, например, книга
VIII журнала «Иппокрена» за 1801 г. содержит чрезвычайно любопытную
подборку материала. Кроме полного прозаического перевода (Гарта)
«Катона» Аддисона, озаглавленного «Смерть Катона, или рождение рим-
ского единоначалия. Трагедия сочиненная славным Аддисоном», в ней
1 «Н. Б. Р.» неоднократно помещала переводы повестей Карамзина. Так, напр.,
в т. XI опубликованы «Natalie ou la fille du boiard», в т. XIV-: «La pauvre Lise»,
в т. XV «Flor (!) Silin». Несколько позднее была переведена «Юлия». Все переводы
подписаны Henri С***. Переводчик Анри Луи Куафье де Версё (Henri Louis Coiffier
de Verseux) иногда, напр. в справочнике Ларусс, его пугают с его братом Симоном
Куафье де Море. В 18J8 г. переводы эти были переизданы в Париже в серии
«Romans du Nord».
2 Ср.: «А Катон себя не видит; Рим спасти Катон желает, Зане любит он сво-
боду» (Радищев, т. 1, стр. 103); «Не с охотою ли Катон отъял у себя жизнь из любви
к Отечеству?» (т. 1, стр. 197). В наставлении крестицкого дворянина: «Если ненавист-
ное счастие истощит над тобою все стрелы свои, если добродетели твоей убежища на зем-
ли не останется, если доведенну до крайности, не будет тебе покрова от угнетения; тог-
да вспомни, что ты человек, воспомяни величество твое, восхити венец блаженства, его
же отъяти у тебя тщатся. — Умри. — В наследие вам оставлю слово умирающего Катона»
(т. 1, стр. 295), то есть монолог Катона из трагедии Аддиссона, на который Радищев
сослался в конце главы «Бронницы». В трактате «О человеке» он упоминает «веселя-
щегося Катона, когда не оставалося ему ни вольности, ни убежища от победоносного
Юлиева оружия» и «единословие Катона Утикского у Аддиссона» (т. II, стр. 71 и 98).
(Курс. наш. — Ю. Л.).
3 «Записки Сергея Николаевича Глинки». СПб., 1895, стр. 103.
58
содержатся отрывки «Брут» и «Гамлетово размышление о смерти». Первый
из них содержит развернутое обоснование мысли о том, что страх смерти
рождает рабов, а готовность гибели — борцов за свободу: «Некоторые из
строгих твоих (т. е. Брута. — Ю. Л.) правил заключают, что ты погрешил
в крови Цезаря; но сии честные люди ошибаются. Какую милость должна
заслужить жизнь похитителя излишней власти от того, который лучше
умертвил себя, нежели согласился раболепствовать?» И далее «Можно ли
сносить и видеть нашу матерь ограбленную, связанную и похищенную, и
при этом не подвигнуться к ее избавлению».1 Второй отрывок — монолог
Гамлета — является развитием проблемы связи готовности к гибели с бес-
смертием души. Интересно, что само размещение в непосредственной бли-
зости монологов Гамлета и Катона перекликается с отрывком из III книги
философского трактата Радищева, где помещенные в «Иппокрене» моно-
логи Катона и Гамлета упоминаются рядом.1 2
Читателю, встретившему в первом же номере после известия о гибели
Радищева резкие нападки на Катона, не нужно было теряться в догадках
для выяснения причин появления статьи.
Резкий и бестактный выпад Карамзина против «софистов, развратите-
лей народа» и дел их, «служащих иногда предметом удивления», был, как
мы предполагаем, попыткой помешать росту популярности Радищева и
предотвратить распространение идей, враждебных консервативно настроен-
ному писателю.
Не лишено интереса в данной связи и то, что очень скоро, как только
впечатление от известия о самоубийстве автора «Путешествия» улеглось в
обществе, Карамзин печатно пересмотрел свою оценку образа Катона. Опуб-
ликованная в трех первых номерах «Вестника Европы» за 1803 г. повесть
«Марфа Посадница» осуждение самоубийства дает уже в более спокойном то-
не. Правда, и здесь еще устами Марфы, «Катона своей республики», автор
пытается развенчать «героев древности», упрекнув их в малодушии: «Герои
древности, побеждаемые силою и счастием, лишали себя жизни; бесстраш-
ные боялись казни (курсив наш. — Ю. J[.): я не боюсь ее. Небо должно
располагать жизнию и смертию людей: человек волен только в своих делах
и чувствах»,3 — говорит она, отправляясь на казнь.
Окончательно успокоенный насчет последствий самоубийства Радищева,
Карамзин к концу 1803 г. вернулся к своей старой оценке «героического»
самоубийства. В «Чувствительном и холодном» («Вестник Европы» № 19,
1803 г.) он называл Катона «добродетельным самоубийцей», а в альбоме,
составленном им в 1811 г. для великой княгини Екатерины Павловны, он
писал, цитируя Руссо:
«Осмелился противопоставить Катону самого Сократа: один был больше философ —
другой — гражданин <. . .> Добродетель Сократа — добродетель мудрейшего из людей,
но между Цезарем и Помпеем Катон кажется богом среди смертных. Первый обучал
1 «Иппокрена», 1801, ч. VIII, стр. 52—53.
2 Радищев, т. II, стр. 97—98.
3 Соч. Карамзина, т. III, 1848, стр. 234.
59
частных лиц, сражался с софистами и умер за истину; второй защищал государство, сво-
боду, законы против завоевателей вселенной и покинул, наконец, землю, когда не видел
уже больше отечества, которому мог бы служить !».
Если принять во внимание, что в приведенном примере главным сред-
ством дискредитации Радищева в глазах современников было обвинение
его в малодушии, то нам станет ясно, что и сообщенная Пушкиным леген-
да о побудительных причинах самоубийства автора «Путешествия» не
является объективной. Внимательно вчитываясь в ее текст, можно обнару-
жить совершенно определенную тенденцию: Радищев испугался, и боязнь
его была вызвана не реальной угрозой, а болезненной мнительностью. Тра-
гическая гибель одного из величайших людей в истории России низводится
до трагикомического поступка странного «мизантропа»:
«Граф 3. <^авадовский^> удивился молодости его седин и сказал ему с
дружеским упреком: «Эх, Александр Николаевич, охота тебе пустословить
по прежнему! или мало тебе было Сибири?» В этих словах Радищев увидел
угрозу. Огорченный и испуганный, он возвратился домой, вспомнил о дру-
ге своей молодости, об лейпцигском студенте, подававшем ему некогда пер-
вую мысль о самоубийстве... и отравился»1 2 (курс. наш. — Ю. Л.). Весь
подбор слов, выделенный нами курсивом, вплоть до недоумевающего мно-
готочия в конце рассказа рассчитан на снижение значения описываемого
события. Подчеркивается испуг Радищева и отсутствие реальной угрозы
в дружеском замечании Завадовского. Не может быть сомнения, что тен-
денциозная легенда, которая не могла быть почерпнута Пушкиным из до-
кументальных материалов, стала известна поэту со слов человека, принадле-
жавшего к лагерю идейных противников Радищева. Не лишено вероятности
предположение, что человеком этим был Н. М. Карамзин.
У нас есть все основания полагать, что оценка Карамзиным деятель-
ности Радищева во время бесед 1819 г. не встретила сочувствия у Пушкина,
именно в это время переживавшего сближение с Никитой Муравьевым и
«молодыми якобинцами» в политическом отношении и с Катениным — в
литературном. О том, что «парадоксы» Карамзина не встречали симпатии
у Пушкина и беседы протекали в обстановке острой полемики, свидетель-
ствовал сам поэт: «. . .я сказал: Итак вы рабство предпочитаете свободе.
Кара<Смзин^> вспыхнул и назвал меня своим клеветником».3
Более того, если беседы о Радищеве следует, как мы полагаем, дати-
ровать концом января — началом февраля 1819 г., то это позволяет уточ-
нить некоторые детали взаимоотношений Пушкина и Карамзина в этот
период. Б. В. Томашевский, комментируя слова Пушкина: «К.<^арамзин^>
меня отстранил от себя, глубоко оскорбив и мое честолюбие и сердечную
к нему приверженность. До сих пор не могу об этом хладнокровно вспом-
нить»,4 заключает: «.. .произошло какое-то обострение в личных отношениях
1 Летописи русской литературы и древности, 1859, кн. 2, стр. 167. (Перевод
наш. — Ю.Л.).
2 Пушкин, т. 12, стр. 34.
3 Там же, стр. 306.
4 П у ш к и н, т. 13, стр. 285—286.
60
Пушкина и Карамзина. Это могло быть и в 1819 году и в самом начале
1820 года».1 Между тем, мы имеем возможность сузить границы датировки.
Осенью 1818 г. Пушкин — постоянный гость Карамзина.1 2 Посещение Ка-
рамзина Вяземским и Пушкиным в январе—феврале 1819 г., хотя и не за-
фиксировано в источниках, но устанавливается, как мы указывали, записью
ими одних и тех же слов Карамзина. Затем мы не имеем уже никаких дан-
ных о встречах Пушкина с Карамзиным. Посещения возобновляются лишь
в середине августа 1819 г. после возвращения из Михайловского с тем,
чтобы снова сделаться регулярными осенью 1819 г. В записке Жуковскому,
датируемой обычно, правда, без достаточно точных оснований ноябрем—де-
кабрем 1819 г., посещения Карамзиных упоминается как обычное время-
препровождение :
«Скажи мне. будешь ли сегодня
С Карамзиным, с Карамзиной?»
Не следует ли связать перерыв в общении Пушкина и Карамзина,
наступивший после интенсивных политических бесед (в том числе
и о Радищеве), с тем временным охлаждением, о котором мы гово-
рили выше? Если да, то это проливает дополнительный свет на причины
этого охлаждения и на эпиграммы Пушкина, вызванные отрицательным
отношением не только к концепции «Истории государства российского»,
но и ко всей политической доктрине ее автора в целом.
То, когда Пушкин ознакомился с текстом «Путешествия», имеет перво-
степенное значение для интересующей нас темы. Не менее любопытно и дру-
гое — когда поэт приобрел хранившийся в его библиотеке экземпляр книги.
В настоящее время мы не имеем материалов, полностью разъясняющих этот
вопрос.
В записной книжке известного библиографа В. Г. Анастасевича читаем:
«1 декабря [1809]. Видел у Ив. <ана> П. <етровича> Колос. <ова>
книгу «Путешествие из С. Пб. в Москву», сочин. <ение> Радищева,
за которую он был сослан, с отметками или отчерками на стороне красным
карандашом, рукою Екатерины».3
Описанный Анастасевичем экземпляр «Путешествия» хорошо известен
в науке. Это, конечно, тот экземпляр, который «переплетен в красный
сафьян с золотыми тиснениями и обрезом», «в тексте многие места отме-
чены, по строчкам и на полях, красным карандашом» 4 и имеет знаменитую
надпись: «Экземпляр, бывший в тайной канцелярии, заплачен двести руб-
1 Б. В. Томашевский. Эпиграммы Пушкина на Карамзина. — «Пушкин. Иссле-
дования и материалы», М.—Л., изд-во АН СССР, 1956, т. I, стр. 210—211.
2 См. М. А. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, т. I.
стр. 161—163.
3 Рукописное собр. ГПБ. Собрание автографов, 378—1 (Записные книжки В. Г. Ана-
стасевича), л. 93. Позже к этому тексту Анастасевич сделал сбоку приписку: «1827
году видел список оной у Дейрен Г?]».
4 Б. Модзалевский. Библиотека А. С. Пушкина: Сб. «Пушкин и его современ-
ники». Материалы и исследования, вып. IX—X, СПб., 1910, стр. XVII.
61
лей. А. Пушкин».1 Книга нам любопытна уже потому, что ее, видимо, сопро-
вождала устная легенда: ни то, что красные пометы сделаны Екатериной, ни
то, что экземпляр был в тайной канцелярии, из непосредственного рассмо-
трения его не явствует. Когда же он мог попасть к Пушкину? Не решая, за
неимением данных, этого вопроса окончательно, укажем лишь на некоторые
материалы. Иван Петрович Колосов, упоминаемый Анастасевичем, это —
управляющий делами комитета министров, работавший под непосредствен-
ным наблюдением самого Аракчеева.1 2 Временем работы его на этой долж-
ности Сердонин считает 1818—1820 гг.3 Последняя дата, видимо, неточна,
ибо в самом начале этого года «по смерти Колосова назначен был (1820 г.
янв. 21) на его место Сухопрудский».4 Вероятно, более точен В. А. Бильба-
сов, когда называет в качестве года смерти И. П. Колосова 1819.5 Итак,
в конце 1819 г. Колосов умер, и библиотека его поступила в другие руки.
Если дальнейшие разыскания подтвердят предположение, что именно тогда
книга была приобретена Пушкиным, то сам факт покупки можно рассма-
тривать как любопытный итог роста интереса к Радищеву, характерного,
как мы старались показать, для 1819 г.
Новый круг знакомств, новые впечатления ждали Пушкина на юге.
В Кишинев Пушкин прибыл уже обладая определенными сведениями о Ра-
дищеве. Здесь он получил возможность их пополнить. Определенные сведе-
ния ему мог сообщить и Инзов — давний друг Пнина,6 были, вероятно,
и другие источники. Из них наибольший интерес для нас представляет
Сергей Алексеевич Тучков — генерал и «брат» Пушкина по масонской ложе
«Овидий».
Дата вступления Пушкина в ложу не документируется, имени его в спис-
ках ложи нет, однако последнее обстоятельство объясняется особым положе-
нием ссыльного поэта и тем, что дошедшие до нас списки составлялись для
представления начальству («Астрея» представляла все списки лож ее союза
на утверждение властей и публиковала в печати). Авторитетное свидетель-
ство самого Пушкина в известном письме Жуковскому делает бесспорным
его участие в ложе. Показательно и то, что в первом же правительственном
запросе о кишиневской ложе имя Пушкина фигурирует на одном из цен-
тральных мест. Вступление в ложу, конечно, должно было сопровождаться
знакомством и беседами с ее руководящими деятелями. С. А. Тучков зани-
мал в ложе ответственный пост «казначея» — одну из почетнейших дол-
жностей по масонской символике. Когда в декабре 1821 г. Пушкин выехал
1 Д. Н. Анучин. Судьба первого издания «Путешествия» Радищева,. М., изд-во
«Пролегомены». 1918, стр. 24; Рукою Пушкина, М. — Л., «Academia», 1935,
стр. 603—604.
2 См. С. М. Сердонин. Исторический обзор деятельности комитета министров,
т. 1, СПб., 1902, стр. 41—42.
3 Там же, стр. 604.
4 Там же, стр. 42.
5 «Русская старина», 1896, № 5, стр. 298.
6 См. И. С. Рябинин. Письма И. Н. Инзова к Пнину, Тейльсу, Гине и Хераско-
вой. 1794 г. «Чтение в О-ве Истории и Древностей Российских при Московском универ-
ситете», 1906, кн. IV, Смесь, стр. 16—23.
62
в Измаил, проживавший там Тучков «неотменно пожелал» его видеть.
Тучков посетил дом, в котором остановились Пушкин и Липранди. «Пушкин
был очарован умом и любезностью Сергея Алексеевича Тучкова, который
обещал что-то ему показать, и отправился с ним после обеда к нему. Пушкин
возвратился только в 10 часов». Вернувшись, Пушкин сказал, что «он
остался бы здесь на месяц, чтобы просмотреть все то, что ему показывал
генерал».1 Тучков был, действительно, человеком, беседы которого могли
быть исполнены захватывающего интереса: опытный военный и админи-
стратор, человек, лично знакомый с большинством выдающихся военных
и государственных деятелей конца XVIII в., участник войн со Швецией,
Турцией, в Польше и на Кавказе, довольно одаренный литератор, Тучков
лично знал Радищева. Именно из мемуаров Тучкова мы знаем о деятель-
ности Радищева в «Обществе друзей» и об участии его в «Беседующем
гражданине». В своих мемуарах, написанных в конце царствования Алек-
сандра I, Тучков приводит значительные отрывки из оды «Вольность»,
свидетельствующие, что стихотворения Радищева он хранил в памяти, а воз-
можно, и в списках.
Необходимо отметить еще одно обстоятельство: в исследовательской
литературе неоднократно ставился вопрос о преемственной связи идеи
радищевской «Беседы о том, что есть сын отечества» и патриотических тен-
денций дворянских революционеров 20-х гг. XIX в. Однако статья эта была
опубликована без подписи в малораспространенном журнале, авторство
Радищева было раскрыто лишь в 1908—1909 гг., и мы не располагаем ника-
кими данными о том, попала ли эта работа в поле зрения деятелей двадца-
тых годов. Между тем Тучков, мемуары которого являются основанием для
атрибуции этой статьи Радищева, хорошо помнил ее как «сочинение, писан-
ное с <С. . .^> вольностью духа».1 2 Тучков мог знать ряд подробностей
о жизни и деятельности Радищева и из другого источника: как свидетель-
ствуют его записки, в 1793 г. он служил в Вильне вместе с полковником
Челищевым, а позже заместил его, приняв «начальство над артиллериею,
оставшеюся в Вильне, и расположился на его квартире».3 Упоминаемый
Тучковым полковник (потом генерал) Алексей Иванович Челищев—род-
ной брат известного Петра Ивановича Челищева — «Ч.» из главы «Чудово»
«Путешествия из Петербурга в Москву», которого Екатерина одно время
подозревала даже в авторстве этой книги. Тучков еще недавно счастливо
избежал неприятностей в связи с делом Радищева,4 видимо, для Челищева
1 И. П. Липранди. Из дневника и воспоминаний. — «Пушкин в воспоминаниях
современников». Гослитиздат, 1950, стр. 265.
2 Записки Сергея Алексеевича Тучкова, под ред. К. А. Военского,
СПб., 1908, стр. 42. Время писания Тучковым его мемуаров хронологически совпадает
с посещением их автора Пушкиным.
3 Там же, стр. 83.
4 Там же, стр. 43. Впрочем, сообщаемый здесь Тучковым эпизод нам представляется
мало достоверным. Как мы уже писали, никто из членов «Общества друзей», вопреки
Тучкову, преследованиям не подвергся. Видимо, участие Радищева в этой организации
вообще правительству осталось неизвестно (См. сб. «Радищев. Статьи и материалы» Л.,
изд. ЛГУ, 1950, стр. 100).
63
эти события тоже не прошли бесследно. Все это, естественно, могло стать
предметом беседы двух заброшенных в провинциальный гарнизон
офицеров.
Таким образом, Пушкин мог получить сведения по этому вопросу,
а о том, что его в кишеневский период интересовала судьба Радищева, сви-
детельствуют «Заметки по русской истории XVIII в.», обнаружившие
информированность более полную, чем та, которой располагали большин-
ство из современников Пушкина. Формулировки «Заметок по русской исто-
рии XVIII века» (2 авг. 1822 г.) перекликаются с «Записками» Тучкова.
У Пушкина: «тайная канцелярия процветала под ее (Екатерины II. —
Ю. Л.) патриархальным правлением».1 У Тучкова: Радищев «был взят и от-
везен в тайную канцелярию, которая в царствование Екатерины II самыми
жестокими пытками действовала во всей силе». «Хотя император Петр III
уничтожил тайную канцелярию, но при Екатерине учрежден был подобный
оной трибунал под названием «секретной комиссии»,1 2 и т. д. Пушкин снаб-
жает фамилию Шешковского пояснением: «Домашний палач кроткой Екате-
рины». У Тучкова: «Облаченный в генеральское достоинство, самый хлад-
нокровный мучитель». «Человек самых жестоких свойств, которого имени
все трепетали».
От Тучкова к Пушкину могли поступить сведения о масонстве Радищева.
Вспомним, что оба собеседника были «братьями» по ложе. Истолкование
Пушкиным масонства в это время известно:
«И скоро, скоро смолкнет брань
Средь рабского народа,
Ты молоток возмешь во длань
И воззовешь: свобода!» 3
В свою очередь и Тучков мог верить в масонство Радищева. Под влия-
ние масонов Тучков попал рано. Еще мальчиком он столкнулся в доме отца
с «некоторыми из молодых офицеров», которые «любили стихотворство»,
«приносили с собою разные сочинения и читали оные вслух один другому».
Из всех стихотворений мальчику — Тучкову более всего понравились «сочи-
нения Ломоносова и масонские песни».4 14-ти лет он узнал, что «в Киеве
существует ложа», членом которой был его учитель.5 В Москве Тучков
вступил в студенческое литературное общество, находившееся под влиянием
кружка Новикова и, переехав в Петербург, получил «письма в другое такого
же рода, общество, основанное в Петербурге».6 Таким образом «Общество
друзей словесных наук» осмыслялось Тучковым как дочерняя организация
московского кружка масонов. Такая мысль могла укрепиться, после того
как он увидал во главе этой организации масона, выученика московских
1 Пушкин, т. 11, стр. 16.
2 Записки С. А. Тучкова, стр. 43 и 125.
3 Пушкин, т. 2(1), стр. 204.
4 Записки С. А. Тучкова, стр. 6—7.
5 Там же, стр. 7—8.
6 Там же, стр. 20.
64
мартинистов Антоновского, масонов Лубяновича и Боброва.1 Подлинный
же смысл участия Радищева в этой организации мог укрыться от еще весьма
неискушенного наблюдателя, каким был в эту пору Тучков.
Беседа с Тучковым — другом Сперанского1 2 и противником Аракчеева —
могла иметь для Пушкина широкий политический интерес.
Тучков, конечно, не был, как это иногда представляют, «радищевцем».
По своим воззрениям он был близок к так называемой «военной оппози-
ции». Тучков глубоко ненавидел Павла и особенно Александра I, о «жесто-
кости и злопамятстве» 3 которого он не устает говорить в своих записках.
Особое место он уделяет привязанности императора к муштре. «При Алек-
сандре,— пишет Тучков в своих «Записках»,— двор его сделался почти со-
всем похож на солдатскую казарму».4 * В царе, по его словам, «виден был дух
неограниченного самовластия, мщения, злопамятности, недоверчивости,
непостоянства в обещаниях, обманов и желание наказывать выше
законов». 3
Особенно могли заинтересовать Пушкина рассказы об убийстве
Павла I — событие, к которому поэт в Кишиневе проявлял живой интерес,—
и факты, приводимые Тучковым в доказательство участия Александра I
в заговоре 11 марта 1801 года».6 7
Наконец, Тучков мог интересовать Пушкина и с другой стороны: гене-
рал, много лет воевавший на Кавказе, он хорошо знал нравы горцев и дра-
матические перипетии политической борьбы в Грузии. В его неопубликован-
ных письмах к генералу М. М. Философову содержится интересное описа-
ние судьбы русского офицера, попавшего в плен к горцам. Следует напом-
нить, что Пушкин именно в этот период перерабатывал «Кавказского
пленника» и беседы на подобные темы могли его, естественно,
интересовать. ‘
1 См. Ю. Лотман. Из истории литературно-общественной борьбы 80-х гг.
XVIII в. — Сб. «Радищев. Статьи и материалы», изд. ЛГУ, 1950, стр. 99—101.
2 См. «Русская старина», 1895, № 7, стр. 188. В дружеском письме, написанном
в январе 1808 г., Тучков извиняется, что целый месяц не писал. Другие письма не со-
хранились, но переписка, видимо, была оживленной. Свободолюбивые традиции были силь-
ны в семье Тучковых — его племянником был связанный с декабристами А. А. Тучков,
дядя Н. А. Огаревой — Тучковой (См. Б. П. Козьмин. А. А. Тучков в деле декабри-
стов. Ученые записки СГУ, т. LVI, вып. филологический, Саратов, 1957).
3 Записки С. А. Тучкова, стр. 271.
4 Там же, стр. 266.
0 Там же, стр. 260.
6 Там же, стр. 219.
7 4 марта 1800 г. Тучков писал Философову из Георгиевска: «Словом главнейшее
затруднение состоит в переходе хребта Кавказских гор, ибо оной населен людьми, не име-
ющими ни веры, ни закону, и всякий чужестранец, им попавшийся, становится их рабом;
я имею в моем полку одного офицера, испытавшего сию участь (Рукописное собр. ГПБ,
собр. автографов, К. 26, Тучков, л. 4 об.). Еще В. П. Семенников обратил внима-
ние на сообщение в «Друге просвещения» за 1804 г., № 10, стр. 35—36 о напоминаю-
щей судьбу героя пушкинской поэмы участи офицера Радищева (родственника писателя).
Не тот ли это офицер, о котором упоминает Тучков? В этом случае перед нами новый
источник сведений Тучкова о Радищеве и еще одна возможность перехода беседы Пуш-
кина и Тучкова на тему об авторе «Путешествия из Петербурга в Москву».
Пушкин и его время
65
Таким образом, есть основания полагать, что сведения Пушкина о Ради-
щеве в кишиневский период значительно расширились. В этом смысле не
представляется случайным ни то, что по прибытии в Одессу он сразу же
обратился к поискам радищевских материалов в библиотеке Воронцова,1
ни известные слова: «.. .как можно в статье о русской словесности забыть
Радищева? кого же мы будем помнить?» в письме А. Бестужеву из Киши-
нева от 13 июня 1823 г.1 2
1 См. М. П. Алексеев. Пушкин и библиотека Воронцова.— «Пушкин. Статьи
и материалы», в. II, Одесса, 1826, стр. 92—98. Ср. ссылку на интересное устное сооб-
щение В. П. Семенникова (там же, стр. 95).
2 П у ш к и н, т. 13, стр. 64.
С. С. Ланда
О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ФОРМИРОВАНИЯ
РЕВОЛЮЦИОННОЙ ИДЕОЛОГИИ В РОССИИ.
1816—1821 гг.
(ИЗ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И. А. ВЯЗЕМСКОГО,
II. И. и С. И. ТУРГЕНЕВЫХ, М. Ф. ОРЛОВА)
В политической судьбе Вяземского, братьев Тургеневых и Орлова было
немало общего: люди, в значительной степени определившие идеологичес-
кий климат русской общественной жизни конца 1810-х гг., задолго до вос-
стания декабристов почти полностью сошли на периферию освободительного
движения. Различны были обстоятельства, приведшие к такому поло-
жению, — «опала» Вяземского в 1821 г., вынужденная отставка Орлова
в 1823 г., отъезд Н. И. Тургенева за границу в 1824 г.,—но за ними скрыва-
лись более общие причины, связанные с сущностью процесса формирования
идей дворянской революционности. Путь к созданию революционной идео-
логии не был прямолинеен. Он отличался мучительной сложностью исканий,
критическим отбором и пересмотром всего идейного богатства, выработан-
ного предшествующим революционным движением в России и на Западе.
Центральной проблемой этого процесса являлось отношение дворянских
революционеров к либеральной идеологии, необычайно распространенной
в общественном сознании того времени. Данный вопрос почти не изучен
и нуждается в специальном рассмотрении. Настоящая работа — лишь одна
из разведок в этом направлении.
Либерализм как самостоятельное политическое течение буржуазии сло-
жился в своих «классических» чертах в Англии и, в особенности, во Франции
конца 18 в. и в годы первой и второй реставрации. Наследуя прогрессивные
традиции Просвещения, либерализм в то же время был реакцией на те ради-
кальные выводы, которые были сделаны из этих традиций в годы француз-
ской революции. Страх перед плебейским якобинским размахом революции,
стремление оградить себя от ее «крайностей» и «излишеств», с одной сто-
роны, а с другой,— все усиливающаяся опасность феодальной рестав-
рации,— толкали французскую буржуазию на компромисс с королевской
властью в целях упрочения буржуазных завоеваний революции. Борьба
с феодализмом, указывал Ф. Энгельс в письме к Э. Бернштейну, могла быть
«доведена до конца только в конституционной монархии (Англия, Франция
5*
67
1789—1792 и 1815—1830 гг.)», хотя «последовательной формой господства
буржуазии является именно демократическая республика». «Принцип либе-
рализма является лишь непоследовательностью», обусловленной тем, что
«буржуазия еще не вполне справилась с абсолютной монархией», либо тем,
что «пролетариат уже делает демократическую республику опасной».1
В первой четверти 19 века прямой опасности новых социальных выступ-
лений во Франции не было, пролетариат еще не выделился в поли-
тически организованную силу, элементы социалистической идеологии
(Сен-Симон) находились в общем русле либерального движения,1 2 иде-
ологи которого пытались поднять его лозунги до уровня универсальных
лозунгов современного прогресса.
Резко осуждая плебейское демократическое течение французской рево-
люции с характерным для нее культом республиканской античности, Б. Кон-
стан разграничивал понимание свободы у древних и новых народов. Свобода
в античных республиках состояла в активном участии в народоправии, что
неизбежно влекло за собой необходимость жертвовать чувством личной неза-
висимости. Свобода общего легко оборачивалась деспотизмом над частным.
«Таким образом,— заключал Констан,— то, что мы называем гражданской
свободой, было неизвестно у древних народов». Новое время принесло
с собой понимание свободы как системы политических гарантий, обеспечи-
вающих независимость личности в современном государстве. «Свобода пе-
чати, поставленная вне всяких посягательств благодаря суду присяжных,
ответственность министров, в особенности младших чиновников, вообще
многочисленное и независимое представительство,— таковы должны быть
оплоты личной свободы», — утверждал Б. Констан в своих «Принципах
политики». Именно этого не понимали, по его мнению, Руссо, Мабли и их
последователи, чьи радикальные концепции, основанные на идеях социаль-
ного равенства, суть подновленные системы Спарты и Рима. Попытка пре-
творить эти концепции в жизнь привела к насилию и хаосу. Но, уточнял
Констан, несмотря на все эксцессы террора (имеется в виду якобинская
диктатура), революция была справедлива в своем великом принципе, вопло-
щенном в конституциях 1789 и 1791 гг., а также в хартии 1814 г.3
Другой известный публицист тех лет Ташеро де Фарг, в прошлом, как
и Констан, республиканец, доказывал в 1815 г. полную возможность прими-
рения республиканцев и роялистов, так как первые уже отказались от спар-
танско-римского понимания свободы, а вторые — от восстановления сослов-
ных привилегий. Дух современности — это система политических свобод,
гарантируемых конституционной монархией, которая в интерпретации фран-
цузских либералов являлась идеальным инструментом классового мира
и постепенного прогресса,4
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные письма. М., 1947, стр. 355, 356, 369.
2 К. Маркс. Капитал, т. 3, М., 1954, стр. 618—619.
3 В. Constant. Collection con plete des ouvrages, t. I., Paris, 1818, p. 178—179;
t. IV (1820), p. 238—274 (De la Liberte des anciens comparee a celle des modernes).
4 В. А. Бутенко. Либеральная партия во Франции, т. I, 1814—1820. СПб., 1913,
стр. 165.
68
Буржуазный характер этих рассуждений очевиден. Либеральная док-
трина, резко отделявшая политические свободы от социальных проблем,
была обращена своим острием против демократических требований трудя-
щихся масс. Но именно этими своими особенностями она привлекала к себе
внимание русского дворянского общества.
По мнению новейшего исследователя, либеральная доктрина, будучи
относительно прогрессивной для Франции, в условиях России «имела еще
более прогрессивное значение, т. к. отвечала главной задаче, стоявшей тогда
перед русскими дворянскими революционерами — переходу к буржуазному
строю».1 Думается, что с этой оценкой трудно согласиться, так как в ней
не учтено своеобразие русского исторического процесса. В отличие от Фран-
ции эпохи реставрации, где борьба за политические права лишь закрепляла
социальные завоевания третьего сословия, а введению конституционной мо-
нархии предшествовала революционная ликвидация системы абсолютизма,
в России задачи либеральных преобразований поднимались в условиях дво-
рянской абсолютной монархии и полного господства крепостнических отно-
шений. Разгром восстания Пугачева, внешнеполитические успехи в конце
XVIII и начале XIX вв., отечественная война 1812 г. значительно укрепили
дворянскую сословную империю, но не смягчили остроты социальных проти-
воречий между многомиллионными массами закрепощенного крестьянства
и дворянским меньшинством. Угроза нового крестьянского восстания, новой
пугачевщины оставалась вполне реальной и накладывала решающий отпе-
чаток на политическое сознание эпохи. Трудность положения усугублялась
и тем, что носителями революционной идеологии в России выступали пред-
ставители не третьего сословия, лишенного в то время какой-либо эко-
номической и политической самостоятельности, а прогрессивно настроенного
дворянства, сложно и болезненно переживавшие разрыв со своим классом,
В. И. Ленин видел в движении декабристов первое организованное вы-
ступление против самодержавия и крепостничества и придавал восстанию
14 декабря 1825 г. значение подвига, оказавшего громадное влияние на все
последующее развитие революционного движения в России. Вместе с тем
В. И. Ленин указывал на историческое своеобразие этого движения, участ-
ники которого, в основном, были дворяне. По самой своей природе дворян-
ская революционность несла в себе черты непоследовательности, классовой
ограниченности. Борцы за буржуазное преобразование России, в котором
прежде всего были заинтересованы угнетенные массы крепостного крестьян-
ства, были «страшно далеки» от народа. Эта внутренняя противоречивость
пронизывает все области деятельности дворянских революционеров, хотя
она по-разному проявилась в организационно-тактических и программно-
конституционных вопросах. Формула «все для народа, но без помощи
народа» скрывала в себе не только страх перед угрозой крестьянского вос-
стания, но и стремление найти приемлемые формы компромисса между
1 В. В. Пугачев. Декабрист М. Ф. Орлов и Московский съезд Союза Благоденст-
вия. Ученые записки Саратовского гос. университета им. Н. Г. Чернышевского, т. XVI,
вып. исторический, Саратов, 1958, стр. 87—90.
69
обуржуазивающимся дворянством и реакционными общественными силами.
Обращение к политическому опыту Франции последних десятилетий в ли-
беральной интерпретации должно было предотвратить русское освободи-
тельное движение от «кровавых ошибок» народной революции. Либеральная
концепция государственной власти, — представительная конституционная
монархия в виде надклассовой организации, разумно уравновешивавшей и
безболезненно разрешавшей социальные противоречия внутри нации, —
глубоко импонировала дворянскому революционеру. В таком понимании ис-
чезала зависимость между политическими и социальными преобразования-
ми, которые могли быть проведены путем мирных реформ и разновременно.
Наконец, сама социальная проблема (уничтожение крепостного права)
могла быть истолкована недемократично, лишь как уравнение в граждан-
ских правах.
Таким образом, в обращении первых русских революционеров к либе-
ральной доктрине сказалась дворянская ограниченность, нежелание встать
на путь последовательно демократических решений социально-политических
конфликтов. Но в отличие от послереволюционной Франции в России пер-
вой четверти XIX в. задачи аграрной революции продолжали оставаться
главными. Сама действительность неотвратимо подводила дворянского
революционера к необходимости разрешения социальных проблем. Русское
освободительное движение развивалось в сторону демократизма, нахо-
дилось под влиянием и воздействием стихийно-демократического дви-
жения народных масс. Идеология дворянских революционеров насыщалась
наряду с либеральными демократическими идеями.1 Сложная и противо-
1 Речь идет о либеральных и демократических тенденциях, которые в России пер-
вой четверти XIX в. еще не определились как самостоятельные политические течения.
Доктрина либерализма формировалась как выражение компромиссных настроений бур-
жуазии, стремившейся избегнуть крутых социальных потрясений. Было бы, однако, оши-
бочно всегда противопоставлять эту доктрину идеям революционности. В определенных
исторических условиях (до самостоятельных политических выступлений европейского
пролетариата в начале 1830-х гг.) идеологи французского либерализма признавали за
народами право на насильственные действия. Комментарии Б. Констана к французскому
переводу Филанджиери (1822) рекомендовались Н. И. Тургеневым членам тайного
общества как обоснование необходимости революционных переворотов. Либерализм этой
поры был враждебен не революционности вообще, а идеям демократической революции.
Либеральное учение сложно и своеобразно преломилось в русском общественном со-
знании. Оно легко соприкасалось и с традициями «верховников». В условиях России, где
громадное большинство народа было полностью лишено гражданских и политических
прав, борьба за либеральные институты могла содействовать безмерному расширению
политических прав дворянства, превращению абсолютной монархии в дворянскую оли-
гархию. «Чистый» либерализм не был признаком демократизма. Не говоря уже о реак-
ционных попытках Александра I фальсифицировать либеральные институты, заметим,
что поклонником теорий Б. Констана был Мордвинов, стоявший за сохранение крепост-
ного права в России. Изменилось отношение и к демократическим теориям XVIII в., ко-
торые, будучи идеологическим выражением антифеодальной борьбы народных масс, несли
с собой революционные выводы. В сложных условиях послереволюционной Европы рус-
ские просветители отказывались в своей деятельности от политических и революционных
требований. Это не могло не вести к сужению их программы в социальной области,
к постепенному выхолащиванию демократических лозунгов, к стиранию граней между
просветительством и дворянским либерализмом.
70
речивая взаимозависимость либеральных и демократических тенденций,
борьба между ними и взаимопроникновение составляют внутреннее содер-
жание всего процесса становления и развития дворянской революционности,
обладавшей ярко выраженным качественным своеобразием в вопросе о дви-
жущих силах революции. Потеря этого качества, вследствие ли победы по-
следовательно демократических идей либо торжества либеральной идеоло-
гии, уничтожала само понятие дворянской революционности. В первом
случае дворянский революционер переходил на позиции революционного
демократа, во втором — превращался в дворянского или буржуазного либе-
рала.1
Из этого следует, что дворянская революционность, сохраняя устойчи-
вость в вопросе о движущих силах революции, не являлась чем-то постоян-
ным и неизменным. Ее содержание изменялось в прямой зависимости от
сдвигов в социально-политической программе движения на разных его эта-
пах, определялось глубиной и последовательностью в решении социальных
проблем.
Именно этим вопросам посвящено в основном содержание статьи, в ко-
торой борьба за последовательно революционную идеологию прослеживает-
ся в плане преодоления либеральной доктрины в политической деятельности
дворянских революционеров. Автор статьи, состоящей из ряда этюдов и
исследований, посвященных Н. И. и С. И. Тургеневым, М. Ф. Орлову и
П. А. Вяземскому, не претендует на исчерпывающее и всестороннее рас-
крытие затронутых в ней вопросов. Политическая деятельность указанных
лиц далеко не покрывает всей сложности и многообразия путей развития
дворянской революционности, но весьма характерна для ранних ее этапов.
В связи с этим в статье рассматриваются лишь некоторые недостаточно
изученные аспекты таких вопросов, как соотношение политических и со-
циальных лозунгов на ранних этапах становления дворянской революцион-
ности, проблема создания тайной политической организации, выработка
тактики военной революции, борьба за республиканскую конституцион-
ность, отношение дворянских революционеров к либеральным настроениям
в русском обществе и, в частности, к политической программе П. А. Вязем-
ского.
Расцвет политической деятельности Вяземского приходится на годы его
пребывания в Варшаве (1818—1821), где он числился при канцелярии
сенатора Н. Н. Новосильцева, полномочного имперского комиссара в Цар-
стве Польском. Этот период времени, наименее изученный в биографии
Вяземского, интересен не только в плане исследования русско-польских
литературных и общественных связей, но и для характеристики взаимо-
отношений Вяземского с декабристами.
1 См. Ю. Лотман. Проблема народности и пути развития литературы предде-
кабристского периода. — «О русском реализме XIX века и вопросах народности лите-
ратуры». Сб. статей. М. — Л., 1960, стр. 44—45; Е. Н. Купреянова. Значение
ленинской периодизации освободительного движения для изучения и периодизации рус-
ской литературы XIX века. — «Проблемы реализма русской литературы XIX в.».
М. —Л., изд-во АН СССР, 1961, стр. 14—44.
71
I. КОНСТИТУЦИОННАЯ ПРОГРАММА П. А. ВЯЗЕМСКОГО
Приезд Вяземского в Варшаву совпал с началом конституционной дея-
тельности польского сейма, открывшего свои «прения» 3 февраля 1818 г.
На закрытии сейма первого созыва выступил с речью Александр I, под-
черкнувший значение «законно-свободных учреждений»,1 спасительное
влияние которых он обещал распространить и на всю остальную Россию.
Конституционный опыт Польского королевства должен был стать необхо-
димым этапом для введения представительного правления в коренных
губерниях империи.
Обращенные к польским депутатам слова Александра I: «<. . .> вы мне подали сред-
ство явить моему отечеству то, что я уже с давних лет ему приуготовляю и чем оно вое-
пользуется, когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости», * наполни-
лись для Вяземского особым смыслом, — он принимал прямое участие в работе над Госу-
дарственной уставной грамотой российской империи, проектом конституции, подготовляе-
мым в Варшаве сенатором Новосильцевым по заданию императора.
«Посылаю вам, любезнейший Николай Иванович, — писал Вяземский Тургеневу
23 апреля 1818 г., — продолжение журнала Варшавского сейма. Что скажете Вы о наших
законноположительных речах и законносвободных обещаниях? Да приидет царствие твое!
Не так ли? Va t’en voir, s’ils viennent Jean, va t’en voir s’ils viennent!» <г Ступай Жан, по-
смотри, не идут ли они, ступай, посмотри, не идут ли они^>1 2 3 Более откровенно Вя-
земский высказал свое отношение к варшавской речи императора в письме к А. И. Тур-
геневу: «Пустословия тут искать нельзя,— он говорил от души или с умыслом дурачил
1 Так Александр I перевел слово «либеральный», которое в первой четверти 19 в.
бытовало в русском обществе как синоним прогрессивных и даже революционных настро-
ений. Хотя идеологи французского либерализма оправдывали революцию 1789 г. и не
исключали возможности и необходимости революционного насилия в условиях угрозы
феодальной реставрации, они не принимали участия в деятельности политических конспи-
раций 1820-х гг. и выступали принципиальными противниками любых форм организо-
ванной нелегальной борьбы. В этом отношении перевод Александра I был ближе к со-
держанию либеральной доктрины, чем тот смысл, который придавали слову «либераль-
ный» в русском обществе того времени. Позднее, когда буржуазия вступила на путь
реакции, либеральное учение проявилось в своих недемократических и антиреволюцион-
ных тенденциях.
2 В архиве Тургеневых сохранилась изданная в Варшаве на французском языке
речь Александра, с дарственной надписью: «Варшавский подарок Николаю Ивановичу
Тургеневу от Вяземского». Цитированные нами места из речи подчеркнуты в тексте бро-
шюры рукой Вяземского, сделавшего на полях 4-й страницы приписку «Croyez cela et
buvez de 1’eau» Сверьте этому и попивайте воду> (ИРЛИ, ф. 309 (Тургеневых), ед.
хр. 3828). Отрывки из речи Александра I приводим в переводе Вяземского, опублико-
ванном в «Северной почте» (1818, № 26). Ироническая интонация Вяземского весьма ха-
рактерна для той смешанной атмосферы недоверия и ожиданий, с которой была встречена
вначале в прогрессивно настроенных кругах русского общества варшавская речь импе-
ратора. По мнению Ю. М. Лотмана, Вяземский с самого начала не придавал серьезного
значения своей работе над конституционным проектом (см.: Ю. М. Лотман.
П. А. Вяземский и движение декабристов. — Ученые записки Тартуского гос. универ-
ситета, вып. 98. Труды по русской и славянской филологии. III. Тарту, 1960, стр. 56.
58). Но это очевидное недоразумение. Ирония Вяземского относилась не к предполага-
емой конституции,— труд этот представлялся ему в высшей степени значительным,—
а к непоследовательному и колеблющемуся поведению Александра I.
3 Рукописный отдел ГПБ, ф. 167 (Вяземских), ед. хр. 36, л. 1.
72
свет. На всякий случай я был тут, арзамасский уполномоченный слушатель и толмач его
у вас. Можно будет и припомнить ему, если он забудет».1
Вяземский чувствовал себя представителем арзамасского общества,
находившегося к тому времени в состоянии распада. Он пытался вести
борьбу за объединение сил на основе новой политической программы, ори-
ентированной на конституционные планы Александра I. Его переписка
с братьями Тургеневыми, М. Ф. Орловым, В. А. Жуковским и, наконец,
с Карамзиным пронизана стремлением восстановить арзамасское общество
не в виде литературной организации, а как содружество людей, объединен-
ных общими политическими интересами. Вяземскому, разумеется, была
хорошо известна монархическая концепция Карамзина, решительно отвер-
гавшего любые попытки конституционного ограничения самодержавной
власти. И все же, как мы увидим, его обращение к историку было вполне
оправданным.
Незадолго до отъезда Вяземского в Варшаву Карамзин писал Д. М. Полторацкому
в характерной для него манере: «У нас, слава богу! все тихо, а в Европе южной и голодно
и мрачно. Во многих землях свирепствуют болезни от худой пищи. Между тем шумят
о конституциях. Сапожники, портные хотят быть законодателями, особенно в ученой не-
мецкой земле.— Покойная французская революция оставила семя как саранча; из него
выползают гадкие насекомые. Так кажется! Впрочем, будет чему быть надобно по зако-
ну вышней мудрости. Если бы у меня был веселый характер, то я стал бы смеяться, но
будучи меланхоликом хмурю брови на дерзкую глупость, на бесстыдное шарлатанство,
на подлое лицемерие, в то же время смиряюсь душою перед богом. Жизнь моя склоня-
ся к западу!» 1 2 Вскоре, однако, Карамзину пришлось более точно определить свое от-
ношение к конституционной проблеме, уже на русском материале. В письме к Вяземскому
от 21 августа 1818 г. он высказал свои впечатления о проектах Александра I: «Дать
России конституцию в модном смысле есть нарядить какого-нибудь человека в гаерское
платье, или вашего ученого Линде учить грамоте по Ланкастерской методе. Россия —
не Англия, даже и не Царство Польское: имеет свою государственную судьбу, великую,
удивительную, и скорее может упасть, чем еще более возвыситься. Самодержавие есть
душа, жизнь ее как республиканское правление было жизнью Рима < . .. > . Для меня,
старика, приятнее идти в комедию, нежели в залу национального собрания или в камеру
депутатов, хотя я в душе республиканец и таким умру».3
Аналогичная мысль лаконично выражена в письме Карамзина к И. И. Дмитриеву:
«Не требую ни конституции, ни представителей, но по чувствам останусь республикан-
цем и притом верным подданным царя русского: вот противоречие, но только мнимое».4
Попытаемся разобраться в этой парадоксальной, на первый взгляд, политической
формуле.
Резко осуждая «юную либеральность», Карамзин не переносил своих
антипатий на прошлое. Воспитанный на просветительских традициях
18 века, он остался им верен в оценке древнего мира как эпохи высоких
политических и нравственных добродетелей. Но в его восприятии антич-
ность уже не выступала универсальной системой, сохраняющей значение
непревзойденного образца для всех времен и народов. На смену единому
1 Остафьевский архив, т. I. Переписка П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым 1812—
1819. СПб., 1899, стр. 105.
2 ЛБ, ф. Полторацких, П. I, № 59, л. 10/об.
3 Письма Н. М. Карамзина к П. А. Вяземскому 1810—1826. СПб., 1897,
стр. 60.
4 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866, стр. 248—249.
73
и неизменному типу античной культуры была выдвинута идея множествен-
ности национальных культур. Каждый народ в своем историческом бытии
реализует присущий ему тип культуры, в основе которой лежит не идея
национального своеобразия (Карамзин был далек от ее исторически кон-
кретного понимания), а создание мощной государственности. Поэтому
симпатии Карамзина обращены не к древнегреческим государствам-поли-
сам— Афинам и Спарте, а к могущественному республиканскому Риму.
Подобно тому как в древности идея республики получила свое высшее выра-
жение в создании всемирного римского государства, новое время принесло
с собой идею самодержавия, которая является душой, сущностью историче-
ского развития русского народа. «Взглянем на пространства сей единствен-
ной державы России: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог
равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков афри-
канских». 1 История удельной России лишь подготовка торжества неогра-
ниченной монархии, этап на пути создания русской государственности.
Выдвинутый Карамзиным принцип исторического развития обладал
известной прогрессивностью, так как являлся определенным преодолением
просветительских взглядов на историю. Осознание исторической необходи-
мости появления централизованного монархического государства было серь-
езным завоеванием русской историографии, несмотря на сословно-дворян-
ское апологетическое осмысление этого факта. Но сам исторический про-
цесс рассматривался Карамзиным как движение по замкнутым самодовлею-
щим циклам.
Понятие социального прогресса по существу исключалось: «Основание гражданских
обществ неизменно: можете низ поставить на верху, но будет всегда низ и верх, воля и
неволя, богатство и бедность, удовольствие и страдание».1 2 Таким образом упразднялся
и вопрос о преимуществах тех или иных политических систем: «Для существа нравствен-
ного нет блага без свободы; но эту свободу дает не государь, не парламент, а каждый
из нас самому себе, с помощью божиею. Свободу мы должны завоевать в своем сердце
миром совести и доверенностию к провидению!» 3 Понятие «истинной свободы» пол-
ностью переносилось в сферу этических представлений, заметно окрашенных философией
стоицизма в его патриотическом направлении. С этой точки зрения республиканские доб-
родетели могли торжествовать не только в древнем Риме и в революционной Франции,
но и в самодержавной России.4 А. И. Тургенев, очень тонко понимавший Карамзина,
писал Вяземскому о предполагаемом чтении отрывков из IX тома «Истории государства
российского»: «Есть обстоятельства, и в монархических государствах они встречаются
чаще, когда истинные герои добродетели doivent s’en aller a petit bruit < должны уда-
литься бесшумной, и в сем будет все их величие! Для этого нужно верить бессмертию ду-
ши или любить отечество, как любовницу. Просто умереть можно и для славы, но уме-
реть, et mounr tout entier < и умереть полностью > можно только из любви, под ка-
ким бы она видом не являлась, то есть для первоклассной страсти, которой слава, често-
любие и прочее — только слабые отблески. Не знаю, любили ли так римляне свое оте-
чество, но подданные тирана Ивана Васильевича любили так Россию, когда шли с детьми
1 Н. М. Кар а м з и н. История государства российского. СПб., 1816, т. I, стр. XII.
2 Неизданные сочинения и переписка Н. М. Карамзина, ч. 1, СПб., 1862,
стр. 195.
3 Там же.
4 Н. И. Тургенев вспоминал о любопытном факте из жизни Карамзина: сторонник
неограниченной монархии преклонялся перед Робеспьером, который «внушал ему благого-
вение» (Россия и русские, т. I, М., 1916, стр. 342).
74
и женами под исступленные топоры его». Исходя из этих рассуждений, Тургенев делал
вполне практические выводы, не только оправдывающие, но и героизирующие полити-
ческий оппортунизм высокого царского сановника: «Тот, кто скрывает в себе истинное
благородство и силою духа заглушает всякий порыв к великому, но вместе и опасному,
осуждая свое величие на вечное ничтожество или. лучше, на небытие, конечно не менее
того, кто бросился в пропасть в виду благодарных граждан и как бы внимая уже вечному
потомству». 1
Отрицание революционной активности («они,— писал Карамзин о жерт-
вах Ивана Грозного,— гибли, но спасли для нас могущество России: ибо
сила народного повиновения есть сила государственная»)—одна из главных
моральных и политических тем Карамзина. Тема эта особенно громко зву-
чит в девятом томе «Истории», посвященном Ивану Грозному. В своих
политических сентенциях, по выражению Пушкина, «апофегмах» («В сми-
рении великодушном страдальцы умирали на лобном месте, как греки
в Термопилах, за отечество, за веру и верность, не имея и мысли о бунте»),
Карамзин бесспорно высказывал свое отношение к революционным настрое-
ниям в русском обществе конца 1810-х гг. и, в частности, к полемике
в кругах «молодых якобинцев», вызванной появлением первых восьми томов
«Истории». Прославление покорности и пассивности как гражданской
добродетели, укрепляющей общество, отнюдь не предполагало нравствен-
ного оправдания любых действий самодержавной власти. Карамзин был
убежден, что русское самодержавие обязано ввести в жизнь «коренные
законы», которые юридически закрепят исторический опыт русской госу-
дарственности и будут равно обязательны как для подданных, так и для
монарха. По его мнению, неограниченная монархия, лишенная «коренных
законов» либо пренебрегающая ими, как это было во времена Павла I,
превращается в деспотическое правление. «Жизнь тирана, — писал Карам-
зин,— есть бедствие для человечества, но его история всегда полезна для
государей и народов: вселять омерзение ко злу есть вселять любовь
к добродетели».1 2
Отсюда своеобразие общественной позиции Карамзина, позволявшей
ему, сохраняя консервативные воззрения, выступать с резкой критикой дей-
ствий деспотической власти, причем эта критика нередко перекликалась
с более прогрессивными общественными выступлениями.3 Доблесть «респуб-
1 Остафьевский архив, т. II. Переписка П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым.
1820—1823 гг. СПб., 1899, стр. 3—4.
2 Н. М. Карамзин. История государства российского, т. 9. СПб., 1821, стр. 437,
439.
3 Напомним, как восторженно приняла прогрессивная Россия 9-й том «Истории»
Карамзина, справедливо находя в исполненных гражданского гнева описаниях «ужасов»
Иоаннова царствования намеки на современное положение. Попытки Каченовского поста-
вить под сомнение объективность источников, использованных Карамзиным, вызывали
осуждение даже у весьма умеренно настроенных людей. «Я не знаю, — делился с Вязем-
ским своими впечатлениями его варшавский корреспондент И. Фовицкий,— что за по-
буждение имел Каченовский защищать Ивана Васильевича? Не есть он адвокат ex of-
ficio, какого имел и Лувель?— Смешно!» (ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 2951, л. 20/об.
Письмо от 9 янв. 1822 г.). В последнее время высказано мнение, что в 9-м томе «Исто-
рии» заметны сдвиги в исторической концепции Карамзина, перешедшего от апологии
самодержавия к его обличению. Это, якобы, изменило отношение к Карамзину в прогрес-
75
ликанца в душе» и «верного подданного русского монарха» заключалась
именно в том, чтобы силой совета, исторического примера или нравствен-
ного осуждения напоминать царям об их моральных и политических обя-
занностях, ибо и «власть самодержцев имеет свои пределы». Роль мудрого
советника (своего рода совещательного органа, но избранного не народом,
а монархом), смело и нелицеприятно критикующего придворное окружение
и высказывающего истины государю, весьма существенна для понимания
политических воззрений Карамзина во второй половине 1810-х гг.
Вспоминая о своих отношениях с Александром I, он писал: «Я не безмолвствовал о
налогах в мирное время, о нелепой Пурьева] системе финансов, о грозных военных посе-
лениях, о странном выборе некоторых важнейших сановников, о министерстве просвещения
или затемнения, о необходимости уменьшить войско, воюющее только Россию, — о мни-
мом исправлении дорог, столь тягостном для народа, — наконец, о необходимости иметь
твердые законы, гражданские и государственные». 1 Таким же советом, «уроком царям»,
была «История государства российского» с ее страстной апологией самодержавия и не
менее пламенным осуждением его злоупотреблений, в которой современники легко нахо-
дили намеки на близкие им события. Капитальное историческое исследование было одно-
временно политическим трактатом и злободневным памфлетом, в котором Карамзин выска-
зывал свои взгляды на современное развитие России. Так, например, описывая встречу
царя Иоанна с бывшим Коломенским епископом Вассианом, во время которой послед-
ний советовал: «Держись правила, что ты должен учить, а не учиться — повелевать, а не
слушаться <•••>• Советник мудрейший государя неминуемо овладеет им», Карамзин
резко возражал: «Нет, государь <^. • нет, совет тебе данный внушен духом лжи, а не
истины. Царь должен не властвовать только, но властвовать благодетельно: его мудрость,
как человеческая, имеет нужду в пособии других людей, и тем превосходнее в глазах наро-
да, чем мудрее советники им выбираемые. Монарх, опасаясь умных, впадает в руки хитрых,
которые в угодность ему, притворятся даже глупцами: не пленяя в нем разума, пле-
нят страсть, и поведут его к своей цели! Цари должны опасаться не мудрых, а коварных
или бессмысленных советников».2 Проповедуемый Карамзиным идеал, в котором нетрудно
обнаружить русскую версию просвещенного абсолютизма, во многом соответствовал
устремлениям сторонников так называемого правительственного либерализма.
А. И. Тургенев, один из лучших истолкователей Карамзина, заметил
в письме к брату, что «История государства российского» может «со вре-
менем послужить основанием возможной русской конституции».3 Дру-
сивно настроенных кругах русского общества. Действительно, в 9-м томе немало откли-
ков на политические события второй половины 1810-х гг., на политику Александра I
в польском вопросе, резко осуждаемую историком. Но все это не дает оснований для ут-
верждения об изменении взглядов Карамзина, можно говорить лишь об изменении сю-
жета. В первых томах «Истории» Карамзин с достаточной энергией осуждает акты дес-
потизма (см. ниже эпизод с Вассианом, в 8 томе), но царствование Ивана Грозного пред-
ставляло значительно больше возможностей для размышлений историка в этой области,
чем времена удельной Руси. Что же касается отношения к Карамзину будущих декабри-
стов, то оно определялось противоречивым характером первого этапа освободительного
движения в России, изменениями в его социально-политической программе. В 1821—
1825 гг. критические выступления против Карамзина (статьи И. 7\.елевеля) были не ме-
нее острыми, чем после выхода первых восьми томов «Истории». В то же время некото-
рые декабристы (Н. И. Тургенев) сочли необходимым выступить в защиту Карамзина
как в 1818 г., так и в 1822 гг. Об этом см. в IV главе статьи «Из полемики вокруг
Карамзина».
1 Неизданные сочинения и переписка Н. М. Карамзина, ч. I, стр. 11—12.
2 Н. М. Карамзин. История государства российского, т. 8. СПб., 1818, стр. 213—214.
3 ЦГИА, ф. 1094, ед. хр. 160. Письма Тургеневых, л. 41.
76
П. А. Вяземский.
Рисунок И. Зонтаг. 1821.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
Н. М. Карамзин.
Этюд маслом к портрету работы В. А. Тропинина. 1818.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
гой «арзамасец» С. С. Уваров цитатами из Карамзина доказывал, что
«наши предки посреди своей грубости могли славиться глубоким чувством
священных прав человечества и гражданства, нашедших ныне красноре-
чивого защитника в могущественном монархе Севера» (имеется в виду
варшавская речь Александра I о подготавливаемых для России «законно-
свободных учреждениях». — С. Л.).1
Сближение «Истории» Карамзина с конституционными проектами Алек-
сандра I не было случайным: политическая доктрина историка оказала
на них значительное влияние. Будущая русская конституция, по мнению
ее высочайшего инициатора, должна была соединять западноевропейские
правовые нормы с русской исторической традицией, то есть с неограни-
ченным самодержавием. Иными словами, Александр I стремился укрепить
феодально-крепостнические устои самодержавия, приспособив его полити-
ческие формы к новым условиям современности. Конституционные начина-
ния Александра I были характерным эпизодом в политической жизни
эпохи, когда монархи, по определению В. И. Ленина, «то заигрывали с либе-
рализмом, то являлись палачами Радищевых <С- . .^>». 1 2 В русском освободи-
тельном движении псевдолиберальный характер деятельности «конститу-
ционалиста 1на троне» был разоблачен не сразу. Отход от надежд на рефор-
маторскую деятельность Александра I был органически связан с преодоле-
нием настроений дворянского просветительства и либерализма, то есть
с основными процессами в становлении дворянской революционности.
В итоге деятельности специальной комиссии при сенаторе Новосильцеве
в Варшаве в 1818—1820 гг. был подготовлен текст русской хартии, во мно-
гом совпадавший с октроированной конституцией Польского царства.
Согласно этому проекту в России вводилось федеральное устройство (стра-
на делилась на 12 наместничеств <Сштатов^>, без Польши и Финляндии;
причем столица переносилась в Нижний Новгород), образовывался сейм,
состоящий из двух палат — наследственной и выборной, устанавливались
свобода личности, свобода печати, равенство граждан перед законом, но
из разряда граждан молчаливо исключалось громадное большинство насе-
ления— крепостное крестьянство, на которое цинично распространялось
«священное право собственности». Так же отчетливо выразилось феодаль-
ное содержание хартии в центральном вопросе — о высшей государственной
власти. «Государственная уставная грамата» в противоположность консти-
туционным актам начала 19 в., в том числе и польской хартии, выдвигает
и подчеркивает власть государя в качестве основного начала государствен-
ной жизни: «Державная власть неразделима: она сосредоточивается в лице
монарха» (11 ст.). Принцип народного суверенитета, на котором основы-
вались все конституционные построения, начиная с эпохи французской
революции, оказался подмененным принципом суверенитета монарха. Поли-
тические права граждан рассматривались не как права народа,— даже
1 Речь президента имп. АН, попечителя СПб. учебн. округа в торжественном собра-
нии Главн. Педагогического института 22 марта 1818 г. СПб., 1818, стр. 60.
2 В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4, т. 5, стр. 28.
79
в ограниченно сословном понимании Уставной грамоты,— а как «ручатель-
ства державной власти», установленные носителем ее суверенитета. Соответ-
ственно с этим народное представительство являлось органом не «народа»,
а «нации» или «государства», что в сущности было одним и тем же, так
как главою государства и выразителем интересов нации выступал государь.
«Государь есть единственный источник всех в империи властей»,—
говорится в 12 статье «граматы». Государственный сейм, обладаю-
щий совещательным голосом, лишь «содействует» проявлению власти
государя. Таким же преобразованиям подвергся и принцип федеративного
устройства, который в преломлении Уставной грамоты должен был слу-
жить целям дальнейшей централизации бюрократического помещичьего
государства, более полного и органического слияния окраин (Польша, Фин-
ляндия и др.) с остальной империей. Наместнические управления стано-
вились лишь подчиненными административными органами, лишенными
каких-либо элементов верховной государственной власти.1 Такова была
в самой общей характеристике подготавливаемая для России конституция,
основанная на политической доктрине Карамзина о государе как «един-
ственном законодателе, единственном источнике власти». Характерно, од-
нако, что сам Карамзин отрицательно отнесся к конституционным планам
Александра I, хотя и положительно расценивал некоторые его законодатель-
ные проекты.2
Вяземский не только принимал деятельное участие в составлении Устав-
ной грамоты (он «переливал» в русские формы французский текст, состав-
ляемый французом Дешаном под руководством Новосильцева), но был
страстным и убежденным защитником конституционных начинаний Алек-
сандра I. Как в своей литературной, так и в политической деятельности
Вяземский оставался принципиальным карамзинистом. И хотя выводы,
которые он делал из морально-политических доктрин Карамзина, шли много
дальше, чем того желал бы сам историк, ученик никогда не порывал с учи-
телем.
В письме к А. И. Тургеневу от 24 января 1820 г. Вяземский с большой точностью
определил свою общественную позицию: «Когда услышим мы Карамзина на правом кры-
J Г. В. Be рнадский. Государственная Уставная грамата российской империи
1820 года. Историко-юридический очерк. Прага, 1925 г. (литография), стр. 119—225.
Чрезвычайно редкое издание. Мы пользовались экземпляром из библиотеки Пражского
университета. Существует перевод на французский язык (1933). См. также характери-
стику «Уставной граматы» в книге А. В. Предтеченского: Очерки общественно-
политической истории России в первой четверти XIX века. М., — Л., изд-во АН СССР,
1957, стр. 382—392.
2 2 сентября 1825 г. Карамзин с удовлетворением писал И. И. Дмитриеву о том, что
государь перед самым отъездом в Таганрог обещал непременно дать «коренные законы
России» (Н. К. Шильдер. Император Александр I, т. IV. СПб., 1905, стр. 350—351).
О том, что даже в это время Александр I не отказался в своих планах от «Уставной
граматы», свидетельствует состоявшийся вскоре после его приезда в Таганрог разговор
с И. О. Виттом. Последний довольно подробно сообщает о планах императора разбить
Россию на наместничества, перенести столицу в Нижний Новгород и т. п. (X. Korczak-
Branicki. Les nationalites slaves. Lettres au Reverend P. Ga arin (S. J.), Paris, 1879,
p. 326-327.
80
лосе? Я, с левого, буду отдавать справедливость чистосердечию его дарований и, опер-
шись на истину, отражать богатырские его нападения. Боже мой, когда проглянешь ты,
день спасения? Когда скажу себе: «В России русскому жить можно: он имеет в ней оте-
чество».1
Поклонник умеренного французского либерального течения, возглавляе-
мого Б. Констаном, Вяземский не считал социальную проблему решающей
в деле государственного устройства. Его не смутило то обстоятельство, что
в Уставной грамоте полностью снимался вопрос об отмене крепостного
права. Свобода личности, печати, народное представительство, даже в виде
«ручательств державной власти», казались ему громадным политическим
завоеванием, открывавшим для России путь к всеобщему процветанию. Беда
заключалась лишь в том, что и эти вполне иллюзорные права находились
в разительном противоречии с идеей неограниченного суверенитета госу-
даря и конституционная практика в Польском царстве подтверждала это
на каждом шагу. Вяземский мучительно переживал разлад между консти-
туционными институтами и произволом самодержавия. В своих письмах
из Варшавы он не щадил острых слов в адрес придворных, вел. кн. Кон-
стантина Павловича и самого Александра I. Но никогда его нравственный
протест, каким бы разоблачающим и гневным он ни был, не перерастал
в отрицание принципа монархической власти либо в признание необходи-
мости его насильственного ограничения. Исторические особенности разви-
тия России, по мнению Вяземского, таковы, что любая попытка дворян про-
извести политическую революцию может сопровождаться разрушительной
крестьянской войной. С другой стороны, сама монархическая власть должна
быть заинтересована в конституционном устройстве, способном оградить ее
от участи «несчастного Лудовика». Задача, следовательно, состояла в том,
чтобы всеми средствами общественного мнения убедить государя мирным
путем согласиться на введение представительного правления, равно спаси-
тельного для монарха и всей нации. Польский эксперимент и торжественные
обещания Александра I распространить на остальную империю «законно-
свободные учреждения», проект подготавливаемой конституционной хартии
для России,—все, казалось, должно было оправдать ожидания Вяземского.
Борьба за постоянно колеблющегося императора приобретала первосте-
пенное значение.
Полемизируя с антипольскими настроениями братьев Тургеневых и М. Ф. Орлова,
Вяземский писал о пребывании государя на сейме 1820 года: «Всё хорошее произошло от
человека личного, все дурное от человека условного <• • •> Польша когда-нибудь России
откроется, и Россия упрекнет себя в нелепом предубеждении. Здесь семена будущего
нашего преобразования, а преобразование это заключается в одной особе. Пускай при-
учится он к людям и отвыкнет от слепых орудий, и все подвинется к великой и неминуе-
мой цели. Без этой науки нет спасения. Вы все омрачены преходящею тьмой подробно-
стей побочных. Вы помните век Екатерины, а своего не знаете. Любите Польшу, желайте
полякам успехов в поприще, открытом им рукою, которая нас держит под замком. Лож-
ное направление, данное взорам государя здесь, отзовется гораздо сильнее у вас. Для
1 Остафьевский архив, т. 2, стр. 10.
Пушкин и его время
81
здешних нет бытия: им остается одно слово. Здесь сказка сказывается, у нас делается
<.. .> Верьте, ваше грядущее разыгрывается здесь! Весь вопрос заключается в одном
слове: желать ли в государе развития помышлений, здесь обнаруженных?» 1
Выдвинутая Вяземским политическая программа должна была объеди-
нить достаточно широкий фронт его современников — от сторонника неогра-
ниченной монархии Карамзина до «левых» арзамасцев — Н. И. Тургенева
и М. Ф. Орлова. Блок этот, конечно, был не реален. Слишком различны
были политические симпатии государственного историографа и будущих
декабристов. Наконец, сама конституционная основа была достаточно иллю-
зорна. И все же, как мы увидим, братья Тургеневы и М. Ф. Орлов были
захвачены надеждами на конституционную деятельность Александра I.
II. СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОЕКТЫ БРАТЬЕВ ТУРГЕНЕВЫХ
В исследовательской литературе справедливо указывалось на важное
значение идеологической работы Н. И. и С. И. Тургеневых для ранних
этапов декабристского движения. В переписке и дневниковых записях млад-
ших Тургеневых отразились их сложные идейные искания, споры и новые
политические решения, которые они вырабатывали в постоянном общении
с М. Ф. Орловым во время своего пребывания во Франкфурте, Нанси
и Мобеже в 1815—1816 гг.
В отличие от Орлова, выдвигавшего на первый план задачи политиче-
ского преобразования России (конституционное ограничение самодержавия,
усиление роли аристократии, преобразованной в институт пэров, который
должен был представлять интересы нации в целом, уравновешивать отно-
шения между монархом и народом, причем понятие «народ» определялось
сословно-феодальными категориями; освобождение крепостных мыслилось
как нечто отдаленное и постепенное), братья Тургеневы считали централь-
ной проблемой русского исторического процесса ликвидацию крепостного
права.
В духе традиций правовой мысли 18 в. (Монтескье) Тургеневы рассмат-
ривали монархическую власть в отрыве от ее социальных корней. Извест-
ные политические противоречия между монархом и дворянством они абсо-
лютизировали и переносили на другие области общественной жизни.
Согласно этой точки зрения, немедленное введение в России конституцион-
ного правления было вредно, так как могло лишь укрепить дворянство,
экономически заинтересованное в сохранении крепостного права и тем
самым увековечить последнее. Поэтому Тургеневы энергично возражали
против «аристократических» (в этом контексте: конституционных) теорий
Орлова. Кроме того, самодержавие, материально не заинтересованное,
по мнению Тургеневых, в существовании крепостного права, в борьбе
с враждебным ему дворянством, могло опереться на народные массы. Но
этот путь привел бы к полному уничтожению дворянства и отодвинул на
1 Остафьевский архив, т. 2, стр. 81.
82
неопределенное будущее конституционное устройство, единственно способ-
ное обеспечить благоденствие всей России.
Эти соображения лежат в основе проекта государственных преобразова-
ний, которые, как полагал их автор, Н. И. Тургенев, могли быть осуществ-
лены в России по этапам, в течение 25-летнего периода. В первое пятиле-
тие составлялся кодекс законов, упорядочивались финансы и проводилась
реформа административного управления. Во втором пятилетии законы вво-
дились в действие и проверялись на опыте. Затем создавался институт
пэров из дворян, освободивших своих крепостных, и лишь в четвертый
период при содействии пэров и правительства совершалось «главнейшее
дело» — полное уничтожение рабства. На протяжении всего двадцатилетия
нельзя было и думать об ограничении самодержавной власти. «Все в России
должно быть сделано правительством; ничто самим народом. Если пра-
вительство ничего не будет делать, то все должно быть предоставлено вре-
мени, ничто народу». Опасения, что реакционное дворянство воспроти-
вится осуществлению этих реформ, усиливались угрозой разрушительного
крестьянского бунта. Самодержавный государь, опирающийся на пэров
(новое дворянство, лишенное феодального содержания), становился едва
ли не единственной силой социального прогресса. Даже после введения
«народопредставления» (5-ое пятилетие) «самодержавная власть ограни-
чится, но не так, как в Англии и во Франции и проч.: у нас она всегда
должна быть сильнее <S . .^>».1
По мнению А. Н. Шебунина, С. И. Тургенев уже в этот период был
настроен радикальней своего брата и серьезно задумывался «о подготовке
революции для борьбы за конституцию». Это утверждение, вошедшее
в научный оборот, сделано на основании записи в дневнике С. И. Турге-
нева от 31 октября 1816 г.
«Мне кажется, — писал Тургенев в связи со своей работой над будущей конститу-
цией для России, — невозможным введение хорошей системы финансов при сохранении
рабства крестьян. Их освобождение не может быть последней мерой раньше введения
конституции. Надо было еще более распространиться о необходимости просвещения на-
рода для приготовления его к свободе (я разумею свободу политическую) не через про-
стое восприятие фактов, а путем рассуждений. Но существуют ли уже эти факты? Этого
я не хочу утверждать, но именно их следует предвидеть: тем лучше, если они не сущест-
вуют. Но подготовляется ли революция? Я этого не знаю. Но ее надо подготовить или
скорее предотвратить ужасную».1 2
Этот «загадочный», по выражению В. В. Пугачева, отрывок не может
быть правильно понят вне той идеологической дискуссии, которую вели
Тургеневы и Орлов. Полемическая интонация записи легко выдает источ-
1 (Архив братьев Тургеневых, вып. 3. Дневники Н. И. Тургенева за 1811—1816 гг.,
Т. II. Спб., 1913, стр. 302, 333—334.
2 А. Н. Ш е 6 у н и н. Братья Тургеневы и дворянское общество александровской
эпохи. — Декабрист Н И. Тургенев. Письма. 1811—1821. М. — Л., изд-во АН СССР,
1936, стр. 25—26. Аргументацию А. Н. Шебунина полностью принимает В. В. Пуга-
чев в статье: Из предыстории декабристского движения. — Научный ежегодник Сара-
товского гос. университета им Н. Г. Чернышевского за 1955 г. Исторический факультет.
Отдел 2. Саратов, 1958, стр. 40—45.
6*
83
ник, вызвавший возражения С. И. Тургенева. Это несохранившийся проект
Николая Ивановича, чрезвычайно близкий по содержанию к уже приведен-
ному нами выше. Возможно, что этот проект включал в себя и некоторые
идеи Орлова из его «сочинения» о России, которое, по словам Старынкевича,
должно было представлять большой интерес, «но подвигалось очень мед-
ленно».1 Об этом косвенно свидетельствует интерес Н. И. Тургенева
к институту пэров.
С чем не был согласен Сергей Иванович? Младший Тургенев справед-
ливо критиковал иллюзии брата, полагавшего, что можно установить разум-
ную систему финансов (и другие законы) в условиях господства крепост-
ного права. Прежде чем приступить к проведению каких-либо реформ, необ-
ходимо уничтожить рабство. Оно должно быть ликвидировано не в конце
двадцатилетнего периода перед введением конституции, а в самом начале.
Лишь после этого можно приступить к просвещению народа для пригото-
вления его к политическим свободам. Таким образом, Сергей Иванович,
как и его брат, рассматривал конституцию лишь как политическую систему
организации власти и резко отделял решение социальных вопросов от поли-
тических, которые ставились в последнюю очередь.
Мнения разделились и по поводу того, каким образом будет введена конституция.
М. Ф. Орлов считал, что освобождение крепостных должно быть компенсировано поли-
тическими правами для дворянства. Н. И. Тургенев, по-видимому, также полагал возмож-
ным ограничиться на первых порах лишь гражданским освобождением крестьян. Эта
точка зрения подверглась сокрушительной критике со стороны С. И. Тургенева: «Го-
ворят: народу нет дела до конституции. Это, возможно, потому что он не привык ду-
мать о важных вещах, но он тем не менее пользуется хорошей конституцией; она не ме-
нее необходима для его благосостояния, чем для благосостояния людей, о ней думающих.
А разве нужно делать всегда только то, чего требует или желает народ, т. е. тот класс
народа, которому нет дела до конституции. Лишь бы он не противился: а если он
противится, просветите его в отношении его истинных интересов, и он не будет больше
противиться. Его здравый смысл будет всегда в согласии с вашей осведомленностью, ва-
шим умом, вашими знаниями. Нет необходимости покорять народ, достаточно его просве-
тить».1 2
Теперь понятно, почему младший Тургенев писал, что народ необходимо
подготовить к свободе не «через простое восприятие фактов» (т. е. самим
актом установления политических свобод.— С. Л.), а путем «рассуждений».
Он опасался, что конституция будет использована дворянством в своих
сословных интересах, в ущерб остальному народу, что могло вызвать кре-
стьянское восстание. Поэтому С. И. Тургенев считал несвоевременным под-
нимать вопрос о конституции и находил положительным, что «эти факты»
(конституционные права.— С. Л.) не существуют.
Отношение Сергея Ивановича к конституционной проблеме с достаточной ясностью
отразилось в его замечаниях на историю Тита Ливия, которую он читал в начале 1816 г.
Тургенев высоко оценивал политическую организацию античного мира: «Древние стано-
вились свободными и великими благодаря своим конституциям, исключения, которые они
делали для свободы, бывшей ничем иным, как самим государством, поражали только
выдающихся людей и добавляли даже величие последним из-за тех жертв, которые они
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 2366, л. 93.
2 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 20, лл. 26—26 об. Запись в дневнике от 7/19 ноября 1816 г.;
А. Н. Ш е б у н и н. Декабрист Н. И. Тургенев, стр. 25.
84
приносили свободе». Понятия свободы, государства и родины полностью сливались.
Судьба «выдающихся людей», избираемых государственных деятелей и полководцев,
добровольно подчинявшихся любым, в том числе ошибочным, решениям народа, — лишь
подтверждала силу и красоту древних конституций, ибо «прекрасно умереть за благо ро-
дины, даже если смерть несправедлива». Исключение составляли рабы, «<С . .> но так как
рабы никогда не рассматривались как граждане, то они не считались и людьми: потому-то
и было принято, что идеальный афинянин относился к рабам так же, как мы относимся
к своим крепостным». «Эта идея (рабства — С. Л.) во многом способствовала великой по-
беде афинян над персами, которых они рассматривали как рабов и, следовательно, счи-
тали гораздо слабее себя. Все иностранцы были в их глазах варварами, и нам нужно лишь
вспомнить, как современные европейцы обращаются с варварами, чтобы иметь суждение
о том, как афиняне относились к своим рабам». По мнению Сергея Ивановича, государ-
ственное величие России также основано на рабстве, и эта болезнь, приведшая к гибели
античный мир, может оказаться разрушительной и для российской империи. Чтобы спа-
сти государство и народ, нельзя подражать античным образцам. «Если в древние време-
на, — излагает Сергей Иванович свою излюбленную мысль, — конституции приносили
народам счастье, теперь они могут его только отнять». «<С. . .> недостаточно дать свободу
народу (речь идет о политических правах. — С. Л.), нужно еще, чтобы эта свобода не при-
чинила государству никакого волнения. Свобода у древних часто причиняла им беспокой-
ство, но их беспокойства по сравнению с нашими всего лишь буря в стакане воды».
«В общем я думаю, что нам не обязательно усваивать формы древних. Но необходимо
изучать и подражать их духу. Их политические знания хороши в наше время только для
детей. В последние века рабство обращает на себя внимание гораздо большее, чем во все
предыдущие вместе взятые. Вот к чему надо приложить наши силы».1
Итак, выясняется, что младший Тургенев не только не задумывался
«о подготовке революции для борьбы за конституцию», но, напротив, считал
преждевременными и вредными любые действия в этом направлении. Глав-
ная задача — ликвидация крепостного права в России; это и есть та «рево-
люция», которая должна была «предотвратить ужасную» и к подготовке
которой С. И. Тургенев призывал приступить своих друзей-единомышлен-
ников. Освобождение крестьян важно было провести безотлагательно,
потому что правительство могло, как считал Сергей Иванович, опередить
дворян в этом деле. Такой акт со стороны правительства лишь «укрепит
самодержавную власть государя, если только дворянство не примет гро-
мадных предосторожностей, соперничая в великодушии с правительством.
Но если напротив дворяне сами вызовут эту меру, они могут этим доставить
много выгоды всей нации, призвав на помощь бывших рабов».1 2 Речь, разу-
меется, шла не о вооруженном восстании крестьян, возглавляемом дворян-
ством. Будущая «революция» представлялась С. И. Тургеневу не в виде
насильственного переворота. Она должна была быть осуществлена мир-
ными средствами в условиях неограниченной монархии. «Выгоды всей
нации» заключались, во-первых, в том, что дворяне, выступая инициато-
рами «революции», меньше теряли экономически и, во-вторых, ослабляли
своим сближением с «бывшими рабами» авторитет самодержавной власти.
Для народа это сближение было выгодно еще и потому, что дворянство,
в отличие от самодержавия, в данном случае добивалось установления
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 18, л. 42/об. 43. Запись в дневнике от 9/21 февраля 1816 г.
на французском языке, приводим ее в переводе. Курсив наш. — С. Л.
2 Запись в дневнике 9/21 декабря 1817 г. Приведена у А. Н. Ш е б у н и н а. (Ук.
соч., стр. 68).
85
не одной гражданской свободы (уничтожение рабства), но и политической
(введение конституции). С точки зрения С. И. Тургенева важно было лишь
разделить эти задачи с тем, чтобы подготовить народ к активному пользо-
ванию политическими правами. Отсюда то большое значение, которое он
придавал просветительству в переходный период между освобождением
крестьян и введением конституции.
Рассуждения С. И. Тургенева о том, «что надобно сделать в России,
прежде чем можно будет дать ей конституцию»,1 были столь же утопичны,
как и проект его брата, хотя и отличались более демократическим подхо-
дом к ряду вопросов. Его критика в адрес дворянской конституционности
била в цель и содействовала преодолению либеральной доктрины в русском
освободительном движении первого периода. Но в области политической
деятельности С. И. Тургенев был настроен менее радикально, чем его стар-
ший брат. Это различие заметно проявилось в их отношении к созданию
тайной политической организации.
III. ПРОБЛЕМА ТАЙНОГО ОБЩЕСТВА В ПОЛИТИЧЕСКИХ
ИСКАНИЯХ ТУРГЕНЕВЫХ
Одновременно с работой над проектом государственных преобразований
Н. И. Тургенев все серьезней задумывался над тем, как их претворить
в жизнь. Уже в 1815—1816 гг. он пришел к мысли о необходимости тай-
ных обществ. Как установил А. Н. Шебунин, Тургенев в это время не видел
в тайном обществе антиправительственной организации. Тайное общество
должно было лишь содействовать правительству в проведении важных
мероприятий, так как благодаря разнообразию своих общественных связей
оно располагало во многих областях большими возможностями для дейст-
вий, чем правительство. Понятен в связи с этими интерес Тургенева
к уставу Тугендбунда. «Моральный и научный союз», созданный в апреле
1808 г. в Кенигсберге в целях объединения всех патриотических сил немец-
кого народа вокруг короля для предстоящей борьбы с французами,1 2 поль-
зовался вначале некоторой поддержкой правительственных кругов. Его
устав был утвержден королем Пруссии, а известный прусский государст-
венный деятель Г.-Ф.-К. Штейн высказал убеждение, что «патриоти-
ческий дух в северной Германии выразил себя с помощью Тугендбунда».
Штейн верил в силу этого союза и надеялся, что правительство исполь-
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 18, л. 19.
2 От членов общества отбиралась записка с обязательством быть преданными дина-
стии «особенною верностью», сам союз, согласно 11 параграфу устава, составлял «оплот
трона нынешнего властителя Пруссии и дома Гогенцоллернов против безнравственного
духа времени». Интересные данные о причинах создания Тугендбунда сообщает один из
его устроителей Леман: «Я узнал из известий, пришедших из Москвы <!>, что у нас сре-
ди офицеров артиллерии идет движение против короля. Поэтому мы решили поспешить,
чтобы иметь в Тугендбунде противодействие против революции» (G. Lehmann. Der
Tugendbund. Berlin, 1867, S. 28).
86
Н. И. Тургенев.
Миниатюра Сенгри. 1810-е гг.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
spolitifcfje#
О о и г n а I
n е b |1 Olujeige
«Политический журнал», 1814 г.,
кн. 2. Титульный лист
В августовском номере были
опубликованы отрывки из устава
Тугенд бунда.
von
gefefjrtciT unb anbt
0 а ф c n. /
S^rgang i8u- 3»«W S?anb.
Sirtcutts bii> glvblfttf fflti>nat$»etiuf.
Q5etenfrf)<ift von ©cfcbrtcn.
21 I t о n a.
«uf btn unb in ber ^oftmAnnffyf
SJud^aiiWintjj ldl<4.
764 XV. Фсг ^cutfdje ОэипЬ*
io) W 0cbth'rcn, 2fuftrAgez ober anbere ben
0rben bctvi’ff'nbc «p.ipiere, tie fd)cn obgemadn fmb,
jmlflcrt fogleuf verbiannt unb biefeS bein Corvqponi
tenteu angejeiat ivrrb.n; and) nulflcn nllc fur ben On
Den afibrtrtenbe 0<i)rifhn in dnem befl&nbtgen fefyv yd
nauen U’ttrabrfam gebnlien werben.
n- Qxi Jluftrdgai obne llnterfthrift barf bet On
twirftanpfl Ьгб ©vutfeben фипЬеб me fefjfcn, fonft
werben foldjc al$ ungAlng angefetjen unb- md)t an&
$ffi)hiL
12) ©a ber $uub fid) fdioit in verfc^iebcncn ^>го;
Ыгцеп aufgeb» eitet f)at. nnt jebe ‘Proving ihren b« fon:
tern 0temi'cl fuhrt, fo wire ber Untendneb bavon ja
tern Obevn g-ivui betannt qemadH wcvben, inbftn ber
(Zuempel ber nuv fi'iv bic bann befinbkd)en,
bagegen ber ^аир1|кчпре( alien фгапфепЬсб Orben#
«16 £&efcl)l gilt.
$Гсг фаирфетрН beS COeutf^en ФипШ.
Страница из «Политического журнала»
с печатью «Немецких Братьев
по Ордену».
S»ie Ctcmpcl in b«n фгохчп^п unterfebciben fid)
tniv babultaf; jwifcbrn ben d: D. ber ?Ln|ang6bud)i
ftabe bev ‘Pvcvinj псф bfliwif^en tfcmmt, bag alio
Страница из «Политического
журнала» с началом статьи
«Немецкий Союз. Статуты Ордена
первых двух степеней <С.. .>».
XV. Ter Tewfdje 53unb. 759
MSirfvti^er Qlbcil ber .fcriegtoperationen berubte cuf bcm
©e'tl- btefcfi Ctronte beffcn fid) Сне ©chrocben Ьшф
$8cr?cl)rungen yitincmUcberganqe ju vnfidjrrn fuducn.
Фег®Фаир(а£ M tfampfite brriteie fid> tmtner reciter
in biefcn Sftovbifcben ФсцепЬеп aite. SBei ftrcbetifairab,
.flcnctertngcr unb bet ЭДор rear berete ©lilt geffoiien.
Zud) im nfirbiidun 9?orrecqen im €5tift CDrcr.it)vim
fatten firf> btr 9?orminner fcbcn mit btn йФгееЬеп im
0trdt аешсфп fyaben. 2ln einem her Oxfrchtr nabm
bev Q)rinj Oniiian pevfbnlid) ‘Jbeil. Фи GScfabr err
ben bev in ifyien ®rAn;en angcqvijfcnen
Dhtion; c6 entfunb fegar einc Cdjaciv Snoirecgtfdjer
Jlmajonen.
XV- Тег Teutf^e фимЬ. 76$
bit ^rovinyStempel emcn фифнлбеп mebr barin i)af
ben: ate
Sgefbfjoten d: \V. D. B.
tpreugen d: P. D. B.
фокп d: Po. D. B.
iMterrctd) d: O. D. B.
Svrol d: T. D. B.
©сЬг&рц d: S. D. B.
3<a!ieti d: J. D. B.
SM Alphabet ift folgenbcrf:
J. -J U LI L L ~L
3. b. c. d. e. f. g-
а o cj с с п г)
h. i. k. 1. га- n- °-
XV.
Ter Teutfdje Q3unb. OrbenS - (Statute ber
er|tcn lunbcri Orabe. (fibesformel unb
3eid)cn bcr Teutfdjfn Sbimbesbrubcr.
(£» retrb bag ‘Publitnm interefiiren, ctrea5 naberctf
йЬеп ben Deutfihen Q5unb m reiffcn bcr un|lnis
tig in bem nun qlurflid) beenbiqten Jbmpfe fiir bie
S?eutfche ffwubeit febr ibana gcwnft hat. Slavckcn
Фисплсапе unb fem QSvuber Jjicronwimte abneten
(ebon ou Qxifkni bteicS SSercitte. beffen ‘Jenbcnj ibnen
ncrurhd) ubr veibapt fnm mupre. 25eibnb re fvradj
bet lehtere im SVeftpbJlifdjcn ЭДопПеиг ein ?ln.ni)ana
gegen biefen ^unb atte, th Оси Statute jebod) ben
frnnj6|ifAen 9?»adnf)iibnn cm (26>-bcitnnn; (Kblicbcn
(mb, ^rr bche ^ivcrf erreutt itf, faun c5
fcinSfubenfen hahen bu Q4ief<.e brr enkn bi'tbciHHabe
bite beiitfiben i>3unbfP, bw tin? aite finer ubr authentu
ftben iluelle mitgrifyeitt ftnb, jur bifriuhdjin tenntu^
^u brmgut.
CJtuye
W. X. у. Z. tz.
(Snglanb. 31й1'ея.
grantreid)- Scutfdjlanb.
Страница из «Политического журнала»
с тайными знаками «Немецких Братьев
по Ордену».
IS e r i ф t i g « u g
eitur ©telle
in bet
55 rebow *iBemurinifdjcn (ffyronif
fur t> a $ 3«h 180 8.
Ueber
p о I i t i f d> e S3 e r e i n t,
unb
etn SBort uber ©dparnlSorfto
unb meine ©erfca11niffe |U ipen.
©efceimenratf) ©фшаЦ ju Berlin.
S5crltnz 1815.
3n ber ©aurerfdjen «ЬифЬапЯмпв.
V>©(1- Strnp ISo. ag.
Памфлет Шмальца, направленный против деятельности тайных обществ
в Германии. Титульный лист.
зует обширные связи Тугендбунда «для воздействия на эгоистов, преда-
телей, боязливых и т. п.».1
Близкий знакомый Штейна, испытавший влияние его государственной
доктрины, Н. И. Тургенев не мог не знать мнение прусского министра
о Тугендбунде, столь близко совпадавшее с его взглядами на задачи тай-
ного общества. Но был еще один аспект в обращении Тургенева к опыту
Тугендбунда, не учитываемый исследователями этого вопроса.
История «Морального и научного союза», просуществовавшего не более полутора
лет (он был распущен королевским эдиктом в декабре 1809 г.), неожиданно стала акту-
альной во время пребывания Тургенева в Германии в должности русского комиссара
при Ликвидационной комиссии. В конце 1815 г. профессор права Берлинского универси-
тета тайный советник Шмальц, начинавший как либерал, но вскоре перешедший в круги
пиетистов, выпустил памфлет, в котором тенденциозно изложил историю Тугендбунда.
Он сильно преувеличил возможности общества, представив его организацией, проник-
шей в тело всей Германии, что, по его мнению, могло привести к последствиям, из-за
которых погибла Франция. Заметив об инициаторах создания союза: «Я не думаю о Ту-
гендбунде, что он хотел дерзко вторгаться в жизнь», Шмальц тут же оговаривался, что
он не может «этого сказать об отдельных его членах», которые продолжают свою деятель-
ность, несмотря на королевский запрет. Об этом свидетельствуют многочисленные бро-
шюры, появившиеся во время Венского конгресса. Если до низвержения Наполеона глав-
ной целью Тугендбунда было воспитание «ненависти против Франции», — причем Шмальц
с осуждением писал о «людях, которые хотели убийствами и грабежами <С- • .^> усилить
старонемецкую добропорядочность и дисциплину», — то после освобождения Германии
члены союза стали стремиться к объединению всех ее частей под одним представитель-
ным правлением, если возможно республиканским. Правовед и доносчик не скрывал сво-
его отношения к этим планам: «Какой немец пожелает, чтобы его князь стал пэром.
Проклятые болтуны! они стремятся к конституции, которая должна уничтожить власть
князей».1 2
Выступление Шмальца, затронувшее многих не членов Тугендбунда, вызвало много-
численные протесты, авторы которых не столько опровергали клеветника, сколько подтвер-
ждали его доводы, с верноподданническим рвением осуждая деятельность тайных обществ
и попутно отводя обвинение о своем участии в них.3 Особенно злобными были нападки
на Тугендбунд в брошюре известного историка Б. Нибура. Он называл это общество
«противоестественным подражанием», «бюрократическим выродком», «опасной консти-
туцией» и т. п. «Я сам, — писал Нибур, — даже если бы не был в стороне во время осно-
вания Тугендбунда, без всяких сомнений отказался бы стать его членом по следующей
причине; его статуты без всякой злой воли их авторов могли привести каждого к самым
зловредным и бесполезным результатам. Общество создавалось как государство в госу-
дарстве <^Staat im Staaten>, и если бы оно пришло к жизни, то было бы в состоянии
свергнуть правительство, если бы сочло это желательным».4 Теолог и проповедник Шлей-
1 Об отношении Штейна к Тугендбунду см.: J. R. Seeley. М. A. Life and times
of Stein, vol. 2. Leipzig, 1879, p. 124—141.
2 H. G. R.Schmalz. Berichtigunq einer Stelle in der Bredow-Benturinischen Chro-
nik fiir das Jahr 1808. Uber politische Vereine. Berlin, 1815. S. 12—14, 16; Uber
Herrn B. S. Niebuhr’s Schrift wiedes die meini^e, politische Vereine betreffend. Berlin,
1815; LetzterWort uber politische Vereine. Berlin, 1815, S. 4. 8, 16.
3 Были отдельные выступления в защиту Тугендбунда, в том числе Л. Виланда
(Bemerkungen gegen die Schrift des S. R. Schmalz uber politische Vereine. Erfurt,
1815.).
4 B. G. Niebuhr. Uber geheime Verbindungen im Preussischen Staat und deren
Denunziation. Berlin, 1815. S. 16, 18. Характерно, что Шмальц в своем «последнем от-
вете» не увидел принципиальных отличий между своим отношением к Тугендбунду и
мнением Нибура (Letzter Wort uber politische Vereine. S. 5).
91
ермахер, прославившийся своими патриотическими выступлениями в годы войны с Фран-
цией, в своем ответе на памфлет Шмальца писал, что когда ему предложили вступить
в «Моральный и политический союз», он наотрез отказался, и на заверения, что «этот
союз не имеет ничего общего с тайным обществом, что правительство знает равно его
членов и статуты,» заявил, предварительно ознакомившись с уставом: «Даже в хороших
руках союз может принести лишь незначительные результаты, но если он попадет в пло-
хие руки его природа и конституция могут стать такими же опасными, как якобинский
клуб».1 Полемика вокруг памфлета Шмальца получила широкое отражение в газетах.
Было известно, что видный прусский государственный деятель Гарденберг резко осу-
дил деятельность Тугендбунда как одно из проявлений опасного духа французской рево-
люции. 1 2
Острота полемического тона объяснялась, разумеется, не реальной деятельностью
Тугендбунда, вполне лояльной по отношению к королевской власти, а страхом перед уси-
лением революционных настроений в Германии. Реакционная политика немецких прави-
тельств, опиравшаяся на решения Священного союза, вызывала протест, в стране начи-
нался новый подъем патриотического движения, захвативший широкие слои студенчества
и даже армию. Любопытные отклики на эти события содержатся в рапорте полковника
Дибича в главный штаб русской армии. 7/20 февраля 1816 г. он доносил из Мейссена,
что среди офицеров русского оккупационного корпуса распространен такой же дух, как
среди офицеров прусской королевской гвардии, которые открыто говорят, что короли
не нужны и что состояние мирового просвещения настоятельно требует учреждения
республики. Обращая внимание правительства на иностранные масонские ложи, в кото-
рые завербовано «очень большое число русских офицеров и чиновников», Дибич считал
особенно опасными тенденции «так называемого Тугендбунда, распространяемые слухи,
равнодушие прусских офицеров к своему государю, превосходно усвоенное нашими офи-
церами во Франции, связи этих обществ с Франкфуртом, Берлином, Дрезденом, Лейп-
цигом, Бамбергом, Мюнхеном, Варшавой и С.-Петербургом, вечно возобновляющееся
стремление везде вербовать наших офицеров, а также содержание повременных изда-
ний <С- . .>».3
В этих условиях дискуссии о Тугендбунде, в ходе которой «Союз добро-
детели» изображался могущественной силой, публикация отрывков из его
уставов и других документов не только пробуждала в обществе интерес
к политическим вопросам, но и легко использовалась членами тайных орга-
низаций для пропаганды революционных идей.4 Прусское правительство
довольно живо реагировало на общественные настроения: уже королев-
ским указом от 6/18 января 1816 г. был подтвержден запрет Тугендбунда
и других тайных организаций, а также распространение в печати их «опас-
1 An den Н. G. R. Schmalz Schleiermacher. Berlin 1816. Цитирую по книге:
J. R. Seeley, М. A. Life and times of Stein, vol. 2, p. 133—134.
2 В 1807 г. Гарденберг в связи с предстоящей войной с Францией высказывал мне-
ние, что тайные общества могут принести пользу, если подчинить их деятельность видам
правительства (Р. Sietii. er. Der Tugendbund. Koniasberg, 1904, S. 9—10).
Имя Гарденберга, наряду с именами Штейна, Шарнгорста, Гнейзенау и других немецких
патриотов, было связано в народном представлении с Тугендбундом. После Венского
конгресса Гарденберг круто повернул в сторону реакции.
3 «Русская старина», 1907, № 4, стр. 219.
4 Заметим попутно, что опубликованная в Гамбургском журнале злобная статья
Гарденберга «О деятельности тайных сект в Германии и Италии» была переведена на
польский язык членами тайного союза «Вольных поляков» с целью пропаганды револю-
ционных правил, приводимых в ней («Dekada Polska», Wars.awa, 1821, № 6, str. 260—
275; Филиал ЦГИА УССР (Львов), ф. 152, ед. хр. 4. Материалы следственной комис-
сии по делу Л. Пенткевича, 1825, л. 125).
92
ных правил». Но эти меры оказались, по-видимому, недостаточны, так как
спустя несколько месяцев был издан новый указ, запрещавший любые
упоминания в печати о Тугендбунде, его целях и уставах.1
Споры вокруг Тугендбунда привлекли внимание Н. И. Тургенева, встречавшегося
с членами этого союза во время своего пребывания в Германии.1 2 6 января 1816 г. он
сообщал младшему брату из Франкфурта: «Я получил недавно несколько параграфов из
учреждений Тугендбунда. Но совсем незначащие, кроме того, что одно из учреждений
состоит в том, что члены сего союза не должны знать друг о друге. Я пришлю тебе ко-
пию, которую прочтя перешли Орлову». И тут же, в связи с разговором о Тугендбунде,
пишет, имея в виду вышедшие к тому времени памфлеты Шмальца, Виланда и Нибура:
«Брошюр никаких нет, кроме тех, кои повез к вам Николай] АлРександрович! Стар^ын-
кевич]».3 Через несколько дней Тургенев снова остановился над заинтересовавшим
его своей конспиративной направленностью правилом: «В установлениях о Нем[ецком]
Бунде <. . .> понял я, что принятые в оный члены не должны знать друг друга». 4
Можно ли восстановить источник, которым пользовался Н. И. Тургенев? Известно,
что декабристы были хорошо знакомы с уставом Тугендбунда, опубликованным в четы-
рех тетрадях журнала Freimuthige Blatter за 1815—1816 гг. Но уже Шебунин
обратил внимание на то, что там отсутствуют правила, о которых писал Тургенев.5
В. В. Пугачев высказал предположение, что в распоряжении Тургенева был какой-то
рукописный документ, не предназначавшийся для цензуры.6 Действительный источник
указан в уже упоминавшемся памфлете Шмальца. Это—Politisches Journal, в авгу-
стовской книжке которого за 1814 г. приведены «правила первых двух степеней Немец-
кого Союза», почти полностью заимствованные в своей организационной части из устава
Ордена иллюминатов Вейсгаупта. Вступавший в Немецкий Союз или Орден брал на
всю жизнь обет молчания (§1), член Ордена «не знает имен тех, с которыми он находится
в общении», за исключением принявшего его (§3), «собственная безопасность каждого
члена делает необходимым наказывать смертной казнью за болтовню, переходящую в пре-
дательство. Никакое убежище во всем мире не спасет такого члена от мести могучего сою-
за» (§ 4), «член Ордена не вправе принимать от кого-либо приказы и поручения, поми-
мо старшего члена, принявшего его в Орден» (§5), каждый член Ордена «получает билет
с новым именем, которое никто, кроме его руководителя, не должен знать» (§ 10) и дру-
гие «параграфы», подчеркивавшие абсолютное послушание члена Немецкого Союза, быст-
рое и точное выполнение им всех полученных поручений.
Среди параграфов, показавшихся Тургеневу «незначащими», было, очевидно, опре-
деление цели Тугендбунда в правилах 2-й степени: «Цель Немецкого Союза — свобо-
да, что означает верность нашему старому королю и приложение всех и всяческих сил для
освобождения родины от иноземных врагов» (§ 1).7 Узко национальная задача реставра-
ции старой прусской монархии вряд ли могла импонировать Тургеневу, увлеченному тех-
никой построения конспиративной организации. Противоречие между «целью» и «ужас-
1 Указ от 6 января 1816 г. был перепечатан во французской газете, издаваемой
в Петербурге («Conservateur Impartial», 1816, № 4, 14/16 Janv.). Показательно, что
Александр I не преминул в письме к прусскому королю поздравить его «с успехом муд-
рых и энергичных мер», принятых с целью замедлить «эксцентрическое направление
тайных учреждений, заблуждения которых могли вызвать законное беспокойство»
(А. Н. Шебунин. Декабрист Н. И. Тургенев, стр. 386; G. Lehman. Der Tugendbund.
S. 16).
2 N. Tourgueneff. La Russie et les Russes, t. I. Paris, 1847, pp. 520—521.
3 A. H. Шебунин. Декабрист H. И. Тургенев, стр. 153. Курсив наш. — С. Л.
4 Архив братьев Тургеневых, вып. 3, т. 1, стр. 312. Курсив наш.— С. Л.
5 А. Н. Шебунин. Ук. соч.. стр. 384.
6 В. В. Пугачев. Из предыстории декабристского движения, стр. 42.
7 Der Deutsche Bund. Ordens-Statute der ersten benden grade. Eidesformel
und Zeichen der Deutschen Bundesbriider.— Politisches Journal. Ultona, 1814. S. 759 —
766. Курсив наш.— С. Л.
93
ными средствами» Тугендбунда было замечено многими современниками Тургенева.
Шмальц не возражал против программы Тугендбунда, относящейся к 1809 году. Его
беспокоили организационные принципы тайного общества, в котором легко могли возник-
нуть и развиться антиправительственные и революционные силы. Процесс этот, по его
мнению, стал быстро прогрессировать после Венского конгресса, что угрожало основам
общественного строя Германии. Тургенев был согласен с тем, что программа Тугендбун-
да после разгрома Наполеона изменилась, но его отношение к этому факту было прин-
ципиально отличным. Узнав об указе прусского короля от 6 января 1816 г., Николай Ива-
нович с негодованием писал брату: «Ты, я думаю, знаешь, что прусское правительство
вздумало крепко ополчиться против Тугендбунда, или лучше сказать, против тех, кото-
рые начали учиться свободно и благородно думать и писать. Каким карлом кажется мне
это правительство, вступающее в неравную борьбу с великаном, т. е. с Geist der Zeit»1
Таким образом становится ясным, что говорить о том, что Н. И. Тур-
генев не связывал еще в это время идею тайного общества с революцион-
ными действиями, можно лишь с существенными уточнениями. Уже один
факт обращения к опыту Тугендбунда в обстановке реакционной травли,
поддерживаемой официальными кругами, не исключал возможности, что
будущее русское тайное общество будет действовать в интересах прави-
тельства <понимая их широко: как общенародная польза> даже вопреки
собственным желаниям самого правительства. Отсюда было недалеко
к созданию тайной революционной организации.
Как отнеслись к затронутой Николаем Ивановичем проблеме Сергей
Иванович и М. Ф. Орлов, располагавшие выпиской с правилами из устава
Тугендбунда, опубликованными в гамбургском Политическом журнале,
несколькими брошюрами (в том числе полемическим выступлением
Нибура), а также устной информацией Старынкевича?
В. М. Тарасова пришла к выводу, что уже в 1815—1816 гг. Н. И. и
С. И. Тургеневы совместно с М. Ф. Орловым «договорились в принципе
о необходимости создания тайного общества и работали над его програм-
мой».1 2 Это утверждение поддерживает В. В. Пугачев. А. Н. Шебунин оста-
вил вопрос открытым из-за отсутствия фактических данных. Но мнение
Орлова можно приблизительно восстановить: интерес к Тугендбунду воз-
ник у него еще с 1814 года, идеи конспирации, привлекшие внимание
Николая Ивановича, были близки и созвучны с его собственными иска-
ниями.
Иной была позиция С. И. Тургенева, что можно отчетливо увидеть
по его дневниковым записям и письмам к брату. Уже 7/19 января 1816 г.
он упоминает в дневнике о чтении немецких брошюр и газет, привезенных
Старынкевичем. Сообщение брата о запрещении в Пруссии тайных обществ
не колеблет его веры в мирное торжество прогрессивных идей, благотвор-
ное влияние которых он усматривает даже... в последних мероприятиях
прусского правительства.
1 А. Н. Шебунин. Декабрист Н. И. Тургенев, стр. 155. Письмо от 13/25 января
1816 г. Перевод: «Дух времени».
2 В. М. Т арасова. К вопросу о ранних преддекабристских организациях. Уче-
ные записки Мирийского гос. педагогического института им. Н. К. Крупской, т. 15
(историко-филологический факультет). Йошкар-ола, 1958, стр. 82.
94
«Теперь,— заносит он в свой дневник 28/1—9/П, — когда здесь столько говорят о
конституции и либеральных идеях, правительства кажется менее строго их преследуют,
чем раньше. Преследования Тугендбунда, членам которого прусский король совсем недав-
но угрожал телесными карами, ограничены: вместо осуждения журналистов будут лишь
запрещать их газеты, если будет доказано, что они распространяют либеральные идеи.
Нужно в то же время надеяться, что это ^употребление полицейских санкций.—С. Л.>
случится слишком поздно, что идеи, которые заранее считают запрещенными, пустили
корни, и что, несмотря на несправедливые, неблагодарные и совершенно противные по-
литике усилия правительства, они принесут плоды». 1 Более полно Сергей Иванович выска-
зал свои соображения о Тугендбунде в письме к брату от 4/16 февраля 1816 г.: «Если
законы Тугендбунда точно те, кои напечатаны в actenstucke 1 2 и кои, по словам Ста-
рынкевича, Шм[альц] признает за настоящие, то я признаюсь, не знаю как бы прави-
тельство могло терпеть существование оного; этот союз составляет Status in Status3,
какого и примера может быть не бывало. Я уверен, что цель его благородная, но цель
оправдывает ли средства? Не подумай, что я в том был увлечен мнением Старынкевича:
он немного варвароват, и смешно, не зная почему, почитает Шм[альца] дураком и плутом.
Он в иных немцах <!>, как в святых верует, а в других, как в чертей. Это невероятно
с его умом <Z- • Из тугендбундовцев, кажется, мало перебежавших в противную сторону.
Гарде[нберг] только хотя может и не совсем благородно при сем случае вел себя».4
Важно обратить внимание на то, что весьма произвольное истолкова-
ние цели Тугендбунда (установление республики или конституционной
монархии), характерное для полемики того времени, не вызвало у Сергея
Ивановича сомнений. Напротив, такая цель представлялась ему значитель-
ной и благородной. Но он решительно возражал против самого принципа
конспиративной организации, то есть против того, что особенно привлекало
Николая Ивановича. В письме к брату Сергей Иванович отметил, что его
мнение в этом вопросе является принципиальным и не навеяно посторон-
ними влияниями («варвароватого» Старынкевича).5
1 ИРЛИ. ф. 309, ед. хр. 18. л. 42. Цитируем в переводе с французского. Вскоре
однако мнение Сергея Ивановича о политике европейских правительств изменилось под
влиянием событий во Франции: «И куда он стремит? к деспотизму? Но Бонапарт и не
Лудвигу чета был, да не удержался. И когда увидят короли, что деспотизм и им вреден»
(там же, л. 59/об. Запись от 1/12 марта 1816 г.).
2 «Отрывки из актов» (нем.)—параграфы из устава Тугендбунда, опубликован-
ные в Politisches Journal. По-видимому, Николай Иванович не располагал в то
время нужным номером гамбургского журнала, а пользовался сделанной кем-то выпис-
кой, с содержанием которой он познакомил брата.
3 «Государство в государстве» (лат.) — скрытая цитата из Нибура.
4 ЦГИА, ф. 1094 оп. 2, ед. хр. 160. Письма Сергея Ивановича Тургенева Николаю
Ивановичу Тургеневу, 1813—1816, л. 22/об. (Курсив наш. — С. Л.); неполно и неточно
приведено в статье В. М. Тарасовой (К вопросу о ранних преддекабристских организа-
циях, стр. 75). Автор не смог прочесть немецкое слово actenstucke, неверно восста-
новил вместо Шм[альца] фамилию Шт[ейна], который до 1832 г. хранил полное молча-
ние. по поводу своего участия в Тугендбунде (J. R. Seeley, М. A. Life and times of
Stein, vol. 2, pp. 128—131) и др. Ошибки Тарасовой в прочтении документа повторил
Пугачев, помимо того, неоправданно подставивший вместо actenstucke, хотя оно до-
вольно легко читается, название немецкого журнала Freimuthige Blatter (В. В. Пуга-
чев. Из предыстории декабристского движения, стр. 43).
5 Мнение Старынкевича почти полностью совпадает с оценками С. И. Тургенева.
В дневниковых записях П. Д. Киселева о пребывании во Франкфурте в начале 1816 г.
рассказано о длительной беседе с товарищем по полку Н. А. Старынкевичем. Последний
принес с собой только что изданную брошюру Шмальца. Она была прочитана вслух и
95
С. И. Тургенев не ограничился одними полемическими рассуждениями.
Уже в первые месяцы 1816 г. по его инициативе был создан в Мобеже
«Русский клуб». Его организационные принципы были диаметрально про-
тивоположны идеям конспирации. Тайному обществу, систему построения
которого разрабатывали Н. И. Тургенев и М. Ф. Орлов, Сергей Иванович
противопоставил строго легальную офицерскую организацию, гарантирую-
щую гласность заседаний, свободу мнений и высказываний, демократические
формы голосования при принятии серьезных постановлений. В «Русский
клуб» входили М. С. Воронцов и другие генералы и офицеры. Из их среды
избирался главный директор. Высшее управление разделялось между верх-
ней камерой (советом собрания) и несколькими директорами. Важные дела
решались всеми членами, «т. е. народом», хотя «вообще власти баланси-
руются»,— замечал в этой связи Сергей Иванович. Нетрудно увидеть, что
устав клуба был миниатюрной проекцией конституционного государства
английского типа. С. И. Тургенев был убежден, что «русские офицеры так
привыкнут к нашему клубу, что после везде стараться будут заводить
такие клубы».
Младший Тургенев полностью оставался на позициях просветитель-
ства в своеобразной дворянской интерпретации. Выдвинутые им демокра-
тические требования: немедленная ликвидация «рабства» как обязательное
условие последующих преобразований, широкое просветительство, подго-
тавливающее весь народ к активному пользованию политическими свобо-
дами, и др.,— должны были быть осуществлены мирным путем дворянст-
вом, которое рассматривалось как главная сила исторического прогресса.
Конечно, речь шла о просвещенном дворянстве, которое, претворяя эти
требования в жизнь, не только предотвращало угрозу народного бунта, но
и само освобождалось от феодальных привилегий и предрассудков («хам-
ства»), подготавливая тем самым свое полное слияние с народом. Лишь
после этого мог решиться вопрос о переходе от самодержавного правления
к представительному. Пропаганда конституционных форм управления ста-
новилась делом первостепенного значения. «Русский клуб» представлялся
С. И. Тургеневу политическим зародышем, из которого вырастет со вре-
менем мощное дерево представительного государства. Но эта конституци-
онная утопия, как и другие начинания Сергея Ивановича, была с самого
начала обречена на неудачу. Хотя члены клуба несколько раз собирались
вместе, документы не потверждают, что устав клуба был практически
дополнена «любопытными» комментариями. Киселев подробно изложил их в своем днев-
нике. Старынкевич с похвалой отзывался о новых целях Тугендбунда, когда руководи-
тели тайного общества «провозгласили необходимой для всеобщего блага разработку но-
вых законов, которые, будучи более либеральными и отвечающими уровню просвещения
нашего времени, обеспечивали бы навсегда священные права граждан и ставили бы гра-
ницы деспотической власти государей». Вместе с тем Старынкевич высказал сомнение
в правомерности и полезности существования тайного общества: организаторы Тугенд-
бунда после освобождения Германии не захотели «примириться с безвестностью» и ре-
шили «продолжать быть особой державой в составе государства». (Приведено в кн.:
Н. М. Др у ж и н и н. Государственные крестьяне и реформы П. Д Киселева. М.—Л.,
1946, стр. 260. Курсив наш. — С. Л.)
96
реализован. Нет данных и для предположений, что Н. И. Тургенев
и М. Ф. Орлов руководили «Русским клубом» через Сергея Ивано-
вича. Просветительскую деятельность С. И. Тургенева в Мобеже (соз-
дание ланкастерских школ, офицерского клуба, проекты реформ в
армии и т. п.) нельзя, таким образом, рассматривать как один из актов,
предшествовавших и подготавливавших возникновение ранних декабрист-
ских организаций.1 Она шла в разрез с конспиративными замыслами
Н. И. Тургенева и М. Ф. Орлова, хотя и оказывала на них определенное
влияние.
Путь к дворянской революционности шел через преодоление просвети-
тельских концепций прогресса, иллюзий о возможности мирного торжества
идей социальной и политической справедливости. Осознание необходимо-
сти создания тайного общества неизбежно ставило на повестку дня орга-
низационно-тактические и программные вопросы, связанные с определением
классового состава участников движения, общественных сил, на которые
оно сможет опираться, конечной цели общества и средств, способствующих
ее достижению, и т. п. Просветительский демократизм отступал под мощ-
ным натиском жизни во всей сложности ее социальных коллизий. Абстракт-
ное представление об античной свободе как идеальном и недосягаемом
образце заменялось конкретно-историческим требованием конституцион-
ной монархии. Дворянин — революционер находил вполне убедительными
аргументы победившего буржуа, заинтересованного в сохранении поли-
тической власти за имущими, в классовом компромиссе с королем и знатью,
потерявшей свои сословные привилегии.
По дневниковым записям Н. И. Тургенева можно отчетливо проследить этот процесс,
характерный для формирования дворянской революционности. В 1815—1817 гг. Нико-
лай Иванович находил в античном мире подтверждение своим идеалам.1 2 Задумываясь над
конституционной жизнью во Франции, он еще в октябре 1817 г. с негодованием писал о
нормах буржуазной политической морали: «Всеми политиками принято, что для предста-
вительства народного нужны люди, имеющие значительную собственность. В газетах не-
давно заметили, что Регулы, Цинцинаты и т. п. не могли бы быть репрезентантами даже
и в малейших новых государствах. Все это так! Но что это доказывает? Мелкость, ни-
1 Ср. у В. М. Тарасов ой: К вопросу о ранних преддекабристских организа-
циях, стр. 57—83. Характерно, что Н. И. Тургенев не разделял «ослепительных надежд»
брата на успехи просвещения: «<...> мне кажется — ты слишком превозносишь методу
Ланкастерову, ставя ее наравне с искусством книгопечатания», — писал он ему 3 фев-
раля 1818 г. из Петербурга. Распространение мистицизма в высших сферах и устройство
военных поселений («другой признак нашего цивизма и плод христолюбивого девятнад-
цатого века!») уничтожали веру в возможность мирного прогресса. «А ты ожидаешь
успехов Ланкастеровой методе!» — упрекал Н. И. Тургенев брата и с горечью замечал,
что в России эта метода только что «будет споспешествовать распространению библии».
Спустя несколько месяцев он изменил отношение к «филантропизму», как и М. Ф. Орлов,
организовавший в Киеве Ланкастерскую школу: «Я совсем не против системы Ланкасте-
ровой и почитаю ее великим орудием просвещения и свободы людей, в особенности
у нас, где и то и другое так нужно» (письмо к С. И. Тургеневу от 29 мая 1818 г.) Но
это уже было высказано после варшавской речи Александра I и в процессе сближения
Н. И. Тургенева с Союзом Благоденствия (А. Н. Шебунин. Декабрист Н. И. Турге-
генев, стр. 243, 250—251, 260—261).
2 Архив братьев Тургеневых, вып. 3, т. II, стр. 271, 286.
Пушкин и его время
97
чтожество новейших в сравнении с древними. Чистейшая страсть человека — патрио-
тизм— должна иметь порукой деньги, имение! <.. . ?>Стоят ли те народы свободы, которые
залогов оной ищут в интересе, а не в сердцах граждан? Но за то и свобода новейших
народов отзывается деньгами! !» 1 Но уже спустя несколько месяцев мнение Н. И. Тур-
генева значительно изменилось в этом вопросе, очевидно, не без влияния конституционных
замыслов М. Ф. Орлова, который привлек его к участию в разработке программы тай-
ного «Ордена русских рыцарей». 8 февраля 1818 г. Тургенев занес в свой дневник следу-
ющие наблюдения: «Древние достигали свободы и следственно счастия стезею Природы:
чистым, природным влечением души человеческой. Новейшие народы идут к счастию гряз-
ною дорогою: выгодами эгоизма и корысти. К стыду рода человеческого может быть
надобно признаться, что путь новейших народов вернее, да теперь другого и существо-
вать не может,— вернее и прочнее: созданное на сих неблагородных основаниях стоит,
как кажется, тверже». z
Переход от «древней свободы» к представительному правлению как
единственной системе, обеспечивающей твердыми законами свободу граж-
дан, был типичен для многих современников Тургенева, будущих декабри-
стов,1 2 3 и получил рельефное выражение в поэзии Пушкина, который про-
славлял в 1815 г. героические добродетели республиканского Рима
(«К Лицинию»), а спустя два года обратился к утверждению идеалов кон-
ституционной монархии в оде «На свободу» (сентябрь 1817).4
В эти же годы изменяются взгляды Николая Ивановича на крепостное
право. Если в 1816 г. просветитель Тургенев сразу же вслед за восторжен-
ным панегириком в честь Александра I, уничтожившим «рабство» в Эстлянд-
ской губернии, задает вопрос, почему земля «более принадлежит помещику,
нежели крестьянам?», и вскоре отвечает на него в демократическом духе:
«<^.. .^> решить собственность земли нельзя ли без несправедливости объ-
явить, что половина земли принадлежит господину, другая крестьянам»,5
то Тургенев — член «Союза Благоденствия» и один из основателей «Север-
ного общества» — полагал возможным провести безземельное освобождение
крестьян либо освобождение с крайне ничтожным наделом приусадебной
земли, что по существу было одно и то же. Не менее заметно сказалось
«поправение» Н. И. Тургенева и в его отношении к Карамзину.
1 Архив братьев Тургеневых, вып. 5. Дневники и письма Н. И. Тургенева за 1816—
1824 гг., т. III. Пг., 1926, стр. 99.
2 Там же, стр. 114.
3 Такова была эволюция взглядов декабриста С. М. Семенова. В 1813—1814 гг. он
принял участие в диспуте на тему о превосходстве неограниченного монархического
правления, который состоялся в Московском университете. Студенты «открыли сраже-
ние восторженными речами за греческие республики и за величие свободного Рима
до порабощения его Юлием Кесарем и Августом». Вожаком молодых вольнодумцев,
решительно защищавшим республиканские свободы в духе «философов XVIII века», был
Семенов. Позже он стал сторонником конституционной монархии и в «Союзе Благоден-
ствия» был близок к умеренным Ф. Глинке и Н. И. Тургеневу (Д. Н. Свербеев.
Записки, I. М., 1899, стр. 275—277; С. Чернов. «Несколько справок о «Союзе Бла-
годенствия» перед Московским съездом 1821 г.» Саратов, 1924, стр. 18).
4 Обоснование новой датировки стихотворения Пушкина см. ниже, в пятой главе
статьи.
5 Архив братьев Тургеневых, вып. 3, т. II, стр. 336—337.
98
IV. ИЗ ПОЛЕМИКИ ВОКРУГ КАРАМЗИНА
Появление первых восьми томов «Истории государства российского»
в начале 1818 г. было самым значительным событием в идеологической
жизни России того времени. Вокруг исторических концепций Карамзина
развернулась полемика, в которой приняли участие многие деятели револю-
ционного движения. Было бы, однако, не совсем правильно утверждать,
что капитальное исследование Карамзина стало рубежом, разделившим
русское общество на два лагеря: защитников самодержавия и новаторов.
Общественная жизнь тех лет еще не представляла возможностей для подоб-
ной поляризации идейных позиций, хотя тенденции для развития в этом
направлении безусловно существовали. Факты говорят о том, что с крити-
кой Карамзина выступали не одни радикально настроенные дворяне, но
и представители придворных кругов и такие далекие от каких-либо оппо-
зиционных настроений литераторы, как М. М. Каченовский. В то же время
многие страницы «Истории» легко входили в золотой фонд агитационной
декабристской литературы, пробуждали чувства гражданского негодования
в сердцах революционно настроенной дворянской молодежи, служили источ-
ником (не только в своем фактическом содержании) для некоторых поэти-
ческих произведений декабристов-литераторов. Наконец, в защиту Карам-
зина выступил один из признанных вождей «Союза Благоденствия»
Н. И. Тургенев. Правда, эта защита отличалась большим своеобразием.
Она незаметно перерастала в скрытую полемику с политическими концеп-
циями самого историка. Тем не менее позиция Тургенева, занятая им в споре
вокруг Карамзина, весьма характерна для ранних этапов развития дворян-
ской революционности.
Николай Иванович и Сергей Иванович Тургеневы были хорошо осведомлены о Ка-
рамзине и его «Истории государства российского», когда она еще находилась в рукописи.
Сообщая о подготовленных к печати первых восьми томах «Истории», старший Тургенев
писал своим братьям из Петербурга 12 февраля 1816 г.: «Приезд сюда Карамзина ожи-
вил меня. Какая душа и какой ум! История его, которой я прочел теперь одно преди-
словие, а прежде читал более 4-х томов, есть лучшее произведение нашего времени и не
в одной России. Она принесет существенную пользу русским и их правительству, кото-
рое может быть и против воли отдаст ему справедливость и обратит в пользу свою,
царя и народа уроки истории, т. е. политическая нравственность и самая отечественная
внутренняя политика». 1 Вскоре после этого А. И. Тургенев прислал изложение преди-
словия к «Истории» и стихи Карамзина, посвященные Александру I. По этому поводу
Сергей Иванович писал Николаю Ивановичу: «стих: паду, лья слезы и молясь, застав-
лял всех невольно страшиться за историю. На 20 страницах нет ни одной сильной жи-
вотрепещущей мысли. Я знал, что Карамзин не поэт, но как же и историку быть совер-
шенно без энтузиазма, особливо писав отечественную историю.» 1 2 Николай Иванович
разделял опасения младшего брата и «решился не посылать» Карамзину свою будущую
книгу. Получив новое письмо от Александра Ивановича, который высказывал надежду,
что «История» Карамзина может стать со временем источником возможной русской
конституции, Николай Иванович заметил: «я по самым суждениям брата о его истории
заключаю мало о ней выгодного, т. е. хорошего, либерального и следовательно полезного»
1 ЦГИА, ф. 1094, оп. 2, ед. хр. 160, л. 7/об.
2 Там же, л. 41.
7*
99
и, не колеблясь, зачислил историка в разряд «хамов».1 Приезд в Россию и знаком-
ство с Карамзиным не изменили представлений Николая Ивановича об «Истории».
«Не надеюсь, — писал он Сергею Ивановичу 30 ноября 1816 г., — чтобы сие важное
для России творение распространило у нас либеральные идеи; боюсь даже противного.
Карамзин, сколько я заметил, думает и доказывает, что Россия стояла и возвеличивалась
деспотизмом, что здесь называют самодержавием». 1 2
По-иному взглянул Н. И. Тургенев на Карамзина после выхода первых
восьми томов в начале 1818 г. Разговоры в светских кругах об «Истории»
вызывают у него возмущение. «Странно слушать,— заносит он в свой
дневник 23 марта 1818 г.,— суждения клубистов о сем бессмертном и для
русских неоцененном творении».3 Но критика шла не только справа. И Нико-
лаю Ивановичу пришлось полемизировать не с одними членами Англий-
ского клуба, но и со своим младшим братом.
Чтение «Истории» лишь укрепило Сергея Ивановича в его отрицательном отноше-
нии к Карамзину. Уже 1/13 марта 1818 г. в его дневнике появляется следующая запись:
«Вчера кончил первую часть Карамзина «Истории», где не все примечания читал, а
только интересовавшие меня. Осмеливаюсь сказать, что нашел много слов и даже не-
сколько оборотов новых, малоупотребительных, из коих не все одинаково приличны
(стр. XVIII—XIX), иные менее худо написанные, особливо одно на стр. 120; некоторые
рассуждения лишние, другие неосновательные, некоторая цитация вовсе ненужная <С. . .?>
Ни одной сильной сентенции среди многих плохих». «Карамзин бы должен лучше ска-
зать, каким образом он смотрел на историю вообще и как он ее писать будет». Нетрудно
догадаться, что Сергея Ивановича беспокоил вопрос об освобождении крестьян, когда он
писал о Карамзине: «Его предисловие плохо, а в посвящении государю нет большой мыс-
ли». Характерны примеры «плохих сентенций»: «Что значит: история народа принадле-
жит государю, или царю, как он говорит. И коротко, но не ясно. Есть и даже в предисло-
вии длинные полемические фразы, наприм. стр. 15.4 5 Мысль, что не надобно быть излиш-
не беспристрастным, описывая отечество, хороша, но не Карамзина. Последние две стро-
ки предисловия хороши, но предыдущая мысль, часто встречающаяся в первом томе
и не один раз ясно, убедительно изложенная,— здесь hors d’oeuvre.0 Общей идеи
о положении России в 1-ом томе мне кажется по крайней мере Карамзин не дал».6 Спустя
полтора месяца С. И. Тургенев замечает: «Второй том еще хуже первого. Вместо того,
чтобы все междоусобия, столь скучные, сколь грустные, собрать в одну картину, и тем
запечатлеть их в памяти читателей, Карамзин по годам излагает события».7 Такое же
недовольство вызывает чтение 3-его тома.8 В своей общей оценке труда Карамзина
Сергей Иванович оставался верен идеалам республиканской древности в просветитель-
ской интерпретации: «<С. . •> кончил я историю Карамзина. Вообще прекрасный рассказ.
1 А. Н. Шебунин. Декабрист Н. И. Тургенев, стр. 182.
2 Там же, стр. 203.
3 Архив бр. Тургеневых, вып. 5, т. III, стр. 120.
4 Сергей Иванович был покороблен «снижением» высокого античного идеала в пре-
дисловии Карамзина, сравнивавшего летописцов времен удельной Руси с историками рес-
публиканской древности: «Ливий, плавный, красноречивый, иногда целые книги наполня-
ет известиями о сшибках и разбоях, которые едва ли важнее половецких набегов»;
«<С- • .> скучные тяжбы городов о праве иметь жреца в том или другом храме и сухой
некролог римских чиновников занимает много листов в Таците».
5 Приводим эту «мысль» Карамзина: «Желаем, да не изменится никогда твердое
основание нашего величия, да правила мудрого самодержавия и святой веры более и
более укрепляют союз частей; да цветет Россия <С- . •>» («История государства россий-
ского», т. 1, СПб., 1816, стр. XXVIII).
6 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 23, л. 50/об„ 51, 52.
7 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 23, л. 67 (запись от 16/28 апреля).
8 Там же, л. 76 (запись от 15/27 мая).
100
великих мыслей нет, рассуждения не все удачны. Нового, по крайней мере, для меня
много. В последних томах более занимательных, чем первые, хронологический порядок
не скучен. [Но в борьбе самодержавия со свободою, где люди, коих примеру мы должны
следовать? Я могу верить, что Риму, в тогдашнем его положении, нужен был король*
Ю. Кесарь; однако могу восхищаться Брутом].
Великое дело совершил Карамзин. Но книга его подвинет ли Россию вперед?»1
Н. И. Тургенев был огорчен суждениями Сергея Ивановича. «Я удивляюсь,— писал он
ему 29 мая 1818 г.,— что тебе не понравился 2-й т. Карамзина. Надобно прежде всего*
знать, что все, что есть в летописи, есть и в Карамзине. Но сии источники редко доста-
точны. Начальные междоусобия в России гадки, но описаны удивительно; все это чита-
ется как роман. Не понравится тебе, что и здесь нам не нравится, его правила о само-
державии в последних томах. Но это один важный в нем недостаток. Оригинальность
сего творения также достойная замечания и уважения; а какой слог!»1 2
К этому времени Николай Иванович успел прочесть все вышедшие из печати восемь
томов «Истории», и его мнение о ней было всесторонне продуманным. Еще 2-го апреля
1818 г. он делился своими впечатлениями с Сергеем Ивановичем: «Я читаю V-ый том.
В последнем говорят пренечестивые рассуждения о самодержавии. Я по сию пору чрезвы-
чайно доволен историею».3 Лишь в процессе чтения VI тома у Н. И. Тургенева по-
являются критические суждения: «Я замечаю, что наш историограф, побеждая размышле-
нием систематическим порывы своей души благородной <.. .>для того, чтобы представить
царствование Ивана Васильевича выгодным и даже счастливым для России и скрыть
и рабство подданных и укореняющийся деспотизм правительства». Тургенев вынужден
согласиться с Карамзиным в оценке исторической роли самодержавия, хотя он и не ото-
ждествлял, подобно историографу, успехи в укреплении русской государственности с рос-
том народного благоденствия: «Россия достала свою независимость, но сыны ее утратили
личную свободу на долго, на долго, может быть навсегда. История ее с сего времени при-
нимает вид строгих анналов самодержавного правительства <. . .,> вольность народа послу-
жила основанием, на котором самодержавие воздвигло Колосс Российский!» Характерно
в этой связи сравнение между древней Русью и периодом «возрождения» государства:
«Я вижу в царствовании Иоанна счастливую эпоху для независимости и внешнего вели-
чия России, благодетельную даже для России, по причине уничтожения уделов; с благо-
говением благодарю его как государя, но не люблю как человека, не люблю как русско-
го, так, как я люблю Мономаха».4 5
Не трудно заметить, как далеко ушел Тургенев от своих первых оценок.
Его суждения о Карамзине расходятся не только с мнением Сергея Ивано-
вича, но и с суждениями его друзей — будущих декабристов Н. М. Муравь-
ева и М. Ф. Орлова, которые оставались в своих исторических концепциях
полностью на почве Просвещения. К незавершенной записке Муравьева
«Мысли об истории государства российского» (1818),— ее содержание было
хорошо известно Тургеневу, — вполне приложимы в виде эпиграфа слова
Пушкина из послания «К Лицинию»: «Свободой Рим возрос, а рабством
погублен».1 В свете этого героического идеала древности Муравьев рассмат-
1 Там же, л. 91 (запись от 18/30 июля). Зачеркнутые в дневнике фразы С. И. Тур-
генева восстанавливаем в квадратных скобках.
2 А. Н. Шебунин. Декабрист Н. И. Тургенев, стр. 261—262.
3 А. Н. Шебунин. Декабрист Н. И. Тургенев, стр. 256.
4 Архив бр. Тургеневых, вып. 5, т. III, стр. 123 (запись от 15 апреля 1818 г.). Ср.
там же, стр. 162 (запись от 8 ноября 1818 г.).
5 Речь идет не о классовом характере римского общества. Пушкин, как и многие
будущие декабристы, мыслит в эти годы морально-политическими категориями: свобода
равнозначна республиканскому строю, а рабство — установлению власти императоров.
Ср. у Н. М. Муравьева: Рим «погиб сам от себя, как ржавчина съедает железо, так по-
роки истребили его силу. Свободный Рим возвышался среди варваров в продолжение
101
ривает историю России. Приведенная Карамзиным параллель между древ-
ней удельной Русью и Спартой и Афинами кажется ему кощунственной:
«Там граждане сражались за власть, в которой они участвовали; здесь слуги
дрались по прихотям господ своих». Вся история России, начиная с прихода
варягов,— это время все усиливавшегося упадка народных добродетелей.
Но «несовершенства воинственного великодушного народа времен Свято-
слава и Владимира» не идут в сравнение с последующими периодами рус-
ской истории, причем особенно унизительна (хуже татарского ига) «для
нравственности народной эпоха возрождения нашего, рабская хитрость
Иоанна Калиты; далее холодная жестокость Иоанна III, лицемерие Василия
и ужасы Иоанна IV». Характерные для просветительской идеологии поли-
тические и моральные критерии, с которыми Муравьев подходил к фактам
русской истории, делали излишним изучение возникновения и развития
мощной русской монархической государственности.* 1 Идея исторического
развития подменялась абстрактной идеей борьбы народов с тиранами
(«самодержавия со свободой»). Вопрос о том, собирался ли Муравьев про-
должить свою критику Карамзина, помимо рассмотрения предисловия
и первых трех глав «Истории», оказывается беспредметным. Направление
критического удара было хорошо продуманным и не являлось актом поли-
тической осторожности автора, предпочитающего говорить на отдаленные
от современности темы.
Внимание декабриста-историка было обращено к дорюриковской России.
Именно там он усматривал залог будущего величия России, те республи-
канские начала народной жизни, которые не смогли окончательно истре-
бить ни князья, ни цари. (Существенно важна для понимания концепций
Муравьева выдвинутая им гипотеза о помощи, оказываемой славянскими
племенами республиканскому Риму, и об участии наших предков «во всех
великих явлениях истории»). Верой в неизбежное торжество республикан-
ских свобод проникнуто размышление Муравьева над начальными главами
«Истории», где повествуется о древнейших обитателях России:
700 лет <. . .>». В борьбе с реакционной политической доктриной Карамзина Муравьев
пользовался боевым оружием из арсенала французской философии 18 века. В оценках
античного мира и в характеристике движущих сил исторического процесса он во многом
исходил из концепций Монтескье, о котором упоминал в своих критических замет-
ках («Величие и падение Рима», глава IX) и революционной этики Гельвеция
(ср. «Об уме». М., 1938, стр. 221—227 и др.). В исследовательской литературе просве-
тительские основы исторических воззрений Муравьева не рассматривались (Записка
Никиты Муравьева «Мысли об истории государства российского» Н. М. Ка-
рамзина. Публикация, вступительная статья и комментарии И. Н. Медведевой. —
«Лит. наследство», т. 59. Декабристы — литераторы, т. 1, М., 1954, стр. 568—595). Спе-
циального исследования заслуживает также вопрос о значении революционных традиций
Просвещения для формирования русской прогрессивной романтической историографии.
1 Ср. с тонкими наблюдениями Б. В. Томашевского: «В особенной степени достой-
ными исторического изучения и исторического изображения в художественных произве-
дениях считался ранний период Новгородского и Киевского государств, затем эпоха
длительной борьбы Новгорода за свою независимость. Более поздние эпохи менее ин-
тересуют декабристов» (Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. вторая. М.—Л, изд-во
АН СССР, 1961, стр. 168).
102
«Видишь перед собою народ, какого еще не бывало в истории,— погруженный в не-
вежество, не собранный еще в благоустроенные общества, без письмен, без правительств,
но великий духом, предприимчивый; он заключает в себе <. . .> какое-то чудное стремле*
ние к величию. Какой народ может гордиться, что претерпел столько бедствий, сколько
славянский. Никакой народ не был столь испытан судьбою! Никакому, может быть,
не готовит она такого воздаяния!» 1
С тех же республиканских позиций критиковал Карамзина М. Ф. Орлов,
который в письмах к Вяземскому (от 4 мая и 4 июля 1818 г.) упрекал
историка, почему тот не увидел великие «основания нашего отечества, сокры-
тые во тьме времен» и требовал подтверждения «блестящею и вероятною
гипотезою прежнего нашего величия». Нельзя согласиться с мнением, что
во время кишиневских встреч Пушкина с Орловым вопрос о Карамзине
не поднимался, так как он был отодвинут революционными событиями
эпохи.1 2 В начале 1820-х гг. споры об «Истории государства российского»
продолжали быть актуальными, а выход в 1821 г. 9-го тома стал одним
из центральных событий в идеологической жизни тех лет. Пушкин сравни-
вал политическую злободневность «Истории» с разговорами в Каменке.
Проблемы истории вызывали живейшие дискуссии в Кишиневе. Гипотеза
Орлова о величии и могуществе дорюриковской республиканской славян-
ской государственности получила развернутое поэтическое выражение
в послании В. Ф. Раевского к Пушкину:
«Пора, певец! пора воззвать
Из мрака век полночной славы,
Царя-народа, дух и нравы,
И те кровавы времена,
Когда гремело наше вече
И сокрушало издалече
Врагов кичливых рамена».3
В атмосфере этих республиканских настроений и была задумана Пуш-
киным поэма о «последнем сыне славянской вольности» Вадиме (1820).4
1 Записка Н. Муравьева. «Мысли об истории государства российского»
Н. М. Карамзина. Публикация, вступ. статья и комментарии И. Н. Медведевой,
стр. 585, 586, 592, 595.
2 Декабрист Михаил Орлов — критик Карамзина. Публикация и комментарий
Л. Я. Вильде. Вступ. статья М. В. Нечкиной — «Лит. наследство», т. 59,
стр. 557—567.
3 М. А. Ц я вловский. Стихотворения, обращенные к В. Ф. Раевскому.— Пушкин.
Временник, т. 6, М.—Л., изд-во АН СССР, 1941, стр. 44.
4 В позднейшие годы взгляды Пушкина на полемику вокруг Карамзина изменились.
Пушкина не удовлетворяли одни политические критерии оценочности, просветительские
требования, предъявляемые к истории: «У нас никто не в состояньи исследовать огром-
ное создание Карамзина <S • Ник<ита> Муравьев, молодой человек, умный и пыл-
кий, разобрал предисловие или введение: предисловие!.. Мих. Орл. <5>в> в письме
к Вяз< омскому пенял Карамз<Сину^>, зачем в начале «Истории» не поместил он какой-
нибудь блестящей гипотезы о происхождении славян, т. е. требовал романа в истории —
ново и смело!» (Пушкин, т. 12, стр. 305—306). Мнение Пушкина об «Истории» Ка-
рамзина во многом было сходно с суждениями Н. И. Тургенева.
103
Н. И. Тургенев постепенно отходил от просветительских концепций
прогресса. Он не осуждал безоговорочно вместе с Муравьевым «рабскую
хитрость Иоанна Калиты», «холодную жестокость Иоанна III, лицемерие
Василия и ужасы Иоанна IV». Тургенев уже понимал историческую необ-
ходимость появления самодержавного русского государства, что сопровож-
далось окончательным закрепощением крестьян, но не считал, что такое
состояние должно быть постоянным и неизменным. («Да что прибыли
в таком стоянии?»—возразил он однажды Карамзину, выхвалявшему
самодержавие). Будущее развитие русского народа, по его мнению, должно
привести к ликвидации рабства и деспотизма,— лишь тогда понятие госу-
дарственного блага сольется с понятием народного блага и слово отечество
получит свой истинный смысл. Таково требование духа века и духа, свой-
ственного издревле русскому народу. Но если республиканец Муравьев
находил этот дух в доисторическом и полулегендарном (по состоянию тог-
дашних научных данных) прошлом славянских племен, то умеренный кон-
ституционалист Тургенев видел свой идеал на Руси до нашествия татар. На
тезис Карамзина «История народа принадлежит государю» Никита Муравь-
ев решительно возражал: «История принадлежит народам».Николай Ивано-
вич соглашался с ним: «История народа принадлежит народу — и никому
более!», но с существенным разъяснением: «Смешно дарить ею царей.
Добрые цари никогда не отделяют себя от народа».1 С этой точки зрения
Тургенев не находил в первых томах «Истории» Карамзина «пренечестивых
рассуждений о самодержавии» и обращался к эпохе Мономаха как к источ-
нику гражданских устремлений русского народа, не потерявших своего
значения и для современности.
В 1818 г. Тургенев уже не отождествлял самодержавие с деспотизмом, как
это он делал сразу же по приезде в Россию. В записях к своей будущей
книге о русском жюри он несколько раз замечал, что «есть много различий
между самодержавием и деспотизмом. Что первое есть источник закона,
а не самый закон». Эти же соображения включены в предполагаемое оглав-
ление: «Тут о различии самодержавия и деспотизма. Тут из моей политики
о сем различии <^.. .^>. Тут из политики о том, что может быть допущено
в государстве самодержавном Самодержец издает законы, но не
должен судить. С другой стороны, самодержец, а не судьи, толкует
законы».1 2 Как известно, Карамзин также отделял самодержавие от деспо-
тизма и требовал издания «коренных законов» для России. Но если исправ-
ление русского судопроизводства, улучшение финансовой политики, упоря-
дочение административного аппарата и др. преобразования Карамзин
полагал необходимыми для укрепления самодержавно-крепостнического
государства, то для Тургенева это был лишь первый этап, подготавливав-
ший ликвидацию рабства и введение конституционно-монархической формы
1 Архив 6р. Тургеневых, в. 5, т. III, стр. 115.
2 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 1081. Выписки [Материалы к книге о русском судопроиз-
водстве]. Рукопись не датирована. Пагинация листов отсутствует. Тетрадь стала запол-
няться не ранее 1818 г. (бумага с водяными знаками 1818 г.) и не позднее 1819 г., что
видно из содержания записей Тургенева.
104
правления. Для Карамзина время Рюрика и его наследников — это первый
шаг по пути создания самодержавной России; для Тургенева — это эпоха
расцвета русской гражданской государственности: рядом с властью князей
(«царей») существовали «веча» («народные представительства»).
Важнейшую эпоху в русской истории — татарское нашествие — Карам-
зин рассматривал как фактор, объективно способствовавший укреплению
самодержавных «начал русской государственности. В силу этих обстоя-
тельств он утверждал, что господство монголов не оставило никаких следоа
в народных обычаях, в гражданском законодательстве, в домашней жизни,
в языке россиян.1 Непрерывность русского исторического процесса — от
Рюриковичей к современности — господствующая идея «Истории государ-
ства российского».1 2 Принципиально отличным в этом вопросе было мне-
ние Н. И. Тургенева, усматривавшего именно в татарском иге, а не в при-
ходе Рюрика на Русь, источник социального и политического рабства,
начало зарождения российского деспотизма. Нашествие татар в пони-
мании Тургенева — это политическая катастрофа, прервавшая естественное
развитие древних русских либеральных институтов. Характерно, что защи-
щая в печати Карамзина от мелочных и лично пристрастных нападок Каче-
новского3 Тургенев приводил аргументы, объективно направленные против
самого историографа:
1 История государства российского, т. 5, СПб., 1817, стр. 361—362.
3 Утверждая спасительную для России роль самодержавия, Карамзин не полностью
порывал с общими просветительскими оценками. История для него по-прежнему оста-
валась ареной борьбы свободы и «единоначалия», хотя симпатии историка были отданы
последнему. Замечания критиков о том, что Карамзин переносил в прошлое современ-
ные представления о монархии, страдают известной односторонностью. В истории удель-
ной Руси, описываемой Карамзиным, можно было легко встретиться также с идеями
народного суверенитета: «Свершилось при монголах легко и тихо, чего не сделал ни
Ярослав Великий, ни Андрей Боголюбский, ни Всеволод III: во Владимире и
везде, кроме Новгорода и Пскова, умолк вечевой колокол, глас вышнего народного
законодательства, столь часто мятежный, но любезный потомству слав яно-россо в.
Сие отличие и право городов древних уже не было достоянием новых <. . .> князья,
смиренно пресмыкаясь в Орде, возвращались оттуда грозными повелителями: ибо
повелевали именем царя верховного» («История государства российского, т. 5, стр.
373. Курсив наш. — С. Л.). В позднейших воспоминаниях Тургенева этот отрывок при-
веден с характерным замечанием об отношении Карамзина к укреплению «единонача-
лия»: «Несмотря на свою приверженность к самодержавной власти, он не смог удержать-
ся, чтобы не выразить живого сожаления о свободе, вместо которой укрепилась эта
власть» (N. Tour-ueneff. La Russie et les Russes, t. 111. Paris, 1847, pp. 369—375)
Пушкин, подобно Тургеневу тонко понимавший двойственный характер повествования
Карамзина, писал о полемике 1818 г.: «Молодые якобинцы негодовали: несколько от-
дельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутых верным рас-
сказом событий, — казались им верхом варварства и унижения». Заметим, что Пушкин
отождествлял просветительский в своей основе рассказ Карамзина с «верным» ходом
истории, а стиль его монархических высказываний с простодушными размышлениями древ-
них летописцев (П у ш к и н, т. 11, стр. 120; т. 12, стр. 305, 306).
3 Статья М. Т. Каченовского «К господам издателям Украинского вест-
ника» («Вестник Европы», 1818, ч. 100, № 13, стр. 39—51) появилась по поводу «За-
писки о достопамятностях Москвы, напечатанной В. Н. Каразиным без разреше-
ния Карамзина и с «безобразными ошибками» в майской и июньской книжках «Украин-
ского вестника» за 1818 г.
105
«<...> я откровенно скажу вам,— замечал Тургенев в «Письме к издателю», опуб-
ликованному в 1818 г. в «Сыне Отечества», — что иго татарское, по моему мнению,
оставило более печальных следов, нежели сколько обыкновенно думают, и судя по
сходству явлений, мне кажется, что и русская литература разделяет с нашими обычаями
влияние варварства татарского: последний из воинов Батыевых не показал бы в сужде-
ниях своих менее достоинства и менее вкуса, как г. двоюродный брат Московского бро-
дяги, в письме своем к Издателям Украинского Вестника, напечатанном в 13 нумере
Вестника Европы. Вот истинное нашествие на совесть и на здравый рассудок!» Одновре-
менно Тургенев обращал внимание на те «бесславные следы», которые оставило «дикое
тиранство» татар в характере и обычаях простого русского народа, замечая при том, что
«нельзя отрицать, чтобы татарское владычество осталось недействительным и для выс-
ших классов <С.. .>» 1
В этой исторической перспективе сообщаемый Тургеневым морально-
назидательный рассказ о честном извозчике, который готов был вернуть
ошибочно полученный им золотой империал, неожиданно окрашивался
в политические тона. Влияние татарского ига (Тургенев имел в виду кре-
постное право) продолжало отрицательно сказываться на народной нравст-
венности.
При подобном положении вещей «добрые качества русского народа
приобретают новую цену и без сомнения заслуживают удивления просве-
щенных народов». «Рассказанный здесь анекдот конечно не доказывает
чистоты поступков между простым народом русским: он имеет много, много
прекрасных качеств, более нежели думают те, которые верят только своему
собственному превосходству». Обходя недавнее решение СПб. цензурного
комитета, закрывшего доступ в печать статьям о рабстве, Тургенев
с громадным общественным темпераментом продолжал вести борьбу
против «внутренних татар», защитников крепостного права. В негоду-
ющей интонации его реплик по адресу врагов просвещения, в призывах к из-
менению позорного состояния, в котором находится большая часть русского
народа, наконец, в обращении к общественному мнению, явственно слы-
шатся новые лозунги, выдвинутые недавно созданным «Союзом Благо-
денствия».
«<...;> я желал,— пишет Тургенев о цели своего рассказа,— только напомнить на-
шим умникам, которые говорят о простом народе русском иногда с презрением, иногда
с отвращением, иногда представляют его глупым, иногда чрезмерно лукавым, и заклю-
чают свои суждения бессмысленными фразами: «С нашим народом нельзя справиться без
страха, без. ..» 1 2, —Наш народ не воображает себе лучшего состояния, как того, в котором
•он находится» и т. п. Я желал, творец, говоря, только напомить этим умникам, что и наш
народ, имея как и другие свои недостатки, имеет и свои неоцененные народные доброде-
1 «Сын Отечества» 1818 г., ч. 49, № 42, стр. 149—150. По поводу пропусков в тек-
сте статьи А. И. Тургенев писал Вяземскому 23 октября 1818 г.: «Посылаю Греча.
Письмо к нему изуродовано цензурою, и у брата не было «недобрых» татар, но было
кое-что прочее, которого теперь нет» (Остафьевский архив, т. 1, стр. 134). В сохра-
нившемся автографе статьи (ГИМ, ф. 247, ед. хр. 6, лл. 42—43) отсутствует оконча-
ние. В делах СПб. цензурного комитета за 1818 г. также не сохранилось каких-либо
сведений о цензурных исправлениях статьи Тургенева, опубликованной в «Сыне
отечества».
2 В рукописи статьи также проставлено многоточие.
106
’гели; и что он как по своим добрым качествам, так и в особливости по теперешнему сво-
ему состоянию, заслуживает внимание, любовь и привязанность просвещенных и благо-
мыслящих соотечественников».1
Так, умело используя легальные возможности журнала («Письмо к из-
дателю» было опубликовано под рубрикой «Наблюдения в отечестве»),
безмерно расширяя литературные границы жанра назидательного рас-
сказа— корреспонденции, Тургенев смело прокламировал свои политиче-
ские и социальные убеждения. Его «Письмо к издателю», до сих пор не
учтенное в литературе как один из фактов полемики с Карамзиным,
является ярким публицистическим документом раннего декабристского
движения.
Резко критически отнесся Тургенев к социальной проблематике «Исто-
рии» (характерно, что Н. М. Муравьев и М. Ф. Орлов почти не касались
вопроса о крепостном праве, сосредоточив весь огонь своей критики на поли-
тической доктрине Карамзина).
В последних томах «Истории» Карамзина Николаю Ивановичу «не
понравился господствующий дух». Его возмутили «гнусные рассужде-
ния» историка, обосновывавшего необходимость существования крепостного
права нравственными недостатками «простого» народа.1 2 В записке «Нечто
о крепостном состоянии в России» Тургенев проницательно указал на дво-
рянский характер рассуждений Карамзина о времени окончательного закре-
пощения крестьянства: «Если же сия часть истории нашего отечества
обработана не совершенно и не в настоящем виде, то сие происходит только
от того, что историю пишут не крестьяне, а помещики».3 Но в целом отно-
шение Тургенева к первым томам «Истории государства российского» оста-
валось по-прежнему положительным. Когда в связи с выходом 9-го тома
вновь вспыхнула полемика, и в «Северном архиве» по инициативе Булга-
рина появилось начало рецензии И. Лелевеля, который с позиций прогрес-
сивной романтической историографии вскрыл реакционную сущность поли-
тических построений Карамзина о начале русского государства 4, Тургенев
поспешил выступить в защиту последнего. Он опубликовал в журнале Бул-
гарина переведенную им из «Геттингенских ученых ведомостей» статью
своего бывшего преподавателя Геерена, в которой высоко оценивался труд
1 «Сын Отечества», 1818, ч. 49, № 42, стр. 149. Вскоре Тургеневу пришлось вклю-
чить в число «умников» и Карамзина. В конце 1819 г. он записал в дневнике свой разго-
вор с историком, который можно рассматривать как своеобразную реплику на тургенев-
ское «Письмо к издателю»: «Он <СКарамзин^> рассказывал мне мерзкий поступок облаго-
детельствованной им служанки. Я конечно не вспрыгнул от ужаса, но я не вспрыгнул, услы-
шав и его гнусный поступок, и его гнусные рассуждения о простом народе Рус-
ском! <С. . .> Карамзин имеет хорошую сторону; по он со вчерашнего дня будет навсегда
чужд моему сердцу» (Архив бр. Тургеневых, в. 5, т. III, стр. 221).
2 Архив бр. Тургеневых, в. 5, т. III, стр. 221—222, 317, 339.
3 Цитируем по автографу: ЦГИАЛ, ф. 1409, on. 1, ед. хр. 3292, л. 12/об.; Ср. Архив
бр. Тургеневых, в. 5, т. III, стр. 419.
4 «Северный архив», 1822, ч. IV, № 23, стр. 408—433.
107
русского историка,1 а также приступил к работе над публицистическим
«Письмом к издателю» Северного архива».2 В примечаниях к статье Геерена
1 «Северный архив», 1822, ч. IV, № 24, стр. 486—504. Имя переводчика не указано.
В рукописном отделе ИРЛИ (ф. 309, ед. хр. 1079) сохранился черновой автограф пере-
вода Н. И. Тургенева. О своей работе над рецензией Геерена Тургенев сообщает в днев-
никовой записи от 27 октября 1822 г. (Архив бр. Тургеневых, в. 5, т. III,
стр. 331).
2 Булгарин, по-видимому, хотел ослабить успех контрвыступления Тургенева, о чем
известно из письма последнего к издателю «Северного архива» от 7 декабря 1822 г.:
«Почтенный Фадей Венедиктович! Брат мой сказывал мне вчера, будто вы намерены
сделать некоторые замечания на рецензию Геерена, мною к вам в переводе доставлен-
ную. Если это действительно так, то в сем случае я протестую против печатания рецен-
зии. Всякий может думать о Карамзине как хочет; но я ни в каком случае не хочу
быть поводом какой-либо против него критики. Итак, если вам не угодно будет напеча-
тать моего перевода просто, без всяких примечаний от издателей, то я прошу сей пе-
ревод мне возвратить» (Архив бр. Тургеневых, в. 5, т. III, стр. 398 ). Булгарин учел
предупреждение Тургенева и в доказательство своего «совершеннейшего беспристрастия»
опубликовал без каких-либо добавлений текст рецензии, которую «один почтен-
ный литератор сообщил нам в переводе <С. .?> с своими замечаниями». Но уже в следую-
щей книжке «Северного Архива» (1823, ч. V, № 1, стр. 91—100) Булгарин поместил
критический разбор рецензии Геерена, явно пытаясь дискредитировать научный автори-
тет немецкого историка и одновременно рекламируя статьи И. Лелевеля. В связи с этим
Тургенев стал набрасывать проект «Письма к издателю «Северного Архива» по поводу
«Замечаний на Историю государства российского» Н. М. Карамзина, переведенных из
Геттингенских ученых ведомостей. Удар Тургенева метил не в Лелевеля, а в бесприн-
ципное поведение Булгарина, допустившего из конъюнктурных соображений ряд оскор-
бительных выпадов в адрес Карамзина. Содержание письма не ограничивалось одними
полемическими моментами. По-видимэму, спор о Геерене должен был послужить лишь по-
водом к публицистическому выступлению Тургенева в защиту европейского просвещения
против политики руководителей Священного Союза, инспирировавших массовые гонения
на университеты в Германии и России. «Николай пишет ответ «Северному архиву» на
одиннадцатую статью о Геерене и говорит о немецких ученых не a la Stourdza»,—сооб-
щал А. И. Тургенев Вяземскому 9 января 1823 г. (Остафьевский архив, т. II,
стр. 296).
Литературный замысел Тургенева не был завершен. Защита Карамзина, очевидно,
плохо связывалась с делом европейского просвещения. Взгляды Тургенева на историю
не во всем совпадали с оценками Геерена. К тому же сам либерально настроенный немец-
кий историк был непоследователен в своем отношении к современным событиям и, в част-
ности, оправдывал политику Священного Союза в германском вопросе. (О Геерене см.:
А. Н. Шеб у н и н. Западно-европейские влияния в миросозерцании Н. И. Тургенева.—
«Анналы», вып. 3, Пб., 1923, стр. 192—195, 212). На существование незаконченного
письма Н. И. Тургенева к издателю журнала «Северный архив» указала М. В. Неч-
кина («Лит. наследство», т. 59, стр. 564). Опубликовавший текст черновой рукописи
письма В. В. Пугачев пришел к необоснованным выводам в статье «Неосуществленный
замысел Н. И. Тургенева использовать журнал «Северный архив» для критики Карам-
зина». По мнению автора статьи (ему остались неизвестны приведенные выше матери-
алы), в дискуссии вокруг Карамзина Булгарин взял сторону историка и с целью ней-
трализовать влияние прогрессивной критики Лелевеля опубликовал на страницах своего
журнала положительную рецензию авторитетного немецкого ученого. В связи с этим
Н. И. Тургенев в конце 1822 — начале 1823 гг. работал над контррецензией: он «пы-
тался включиться в декабристское наступление на Карамзина», его письмо «должно было
прозвучать в унисон с вышеупомянутой рецензией Лелевеля» и т. п. (Научный ежегод-
ник за 1955 год. Исторический факультет. Отдел 2. Саратов, 1958, стр. 36—40. От-
дельный оттиск).
108
Тургенев опроверг немногие критические замечания рецензента и повторил
свое прежнее мнение о Карамзине, указав на присущее издревле русскому
народу чувство чести и патриотизма.1
В оценке «Истории» Карамзина Н. И. Тургенев оказался близок к суж-
дениям своего старшего брата, которые он еще совсем недавно подвергал
уничтожающей критике. Не случайна и та «радость», с которой он встретил
варшавскую речь Александра I, обещавшего даровать России «законно-
свободные» учреждения. Призывы легального конституционалиста Вязем-
ского из Варшавы встречали дружественное и сочувственное понимание
в кругах его петербургских друзей. Вряд ли эти факты можно объяснить
одним «поправением» Н. И. Тургенева. Его отношение к конституционной
проблеме не может быть правильно понято вне контекста декабристского
движения той поры.
V. К ВОПРОСУ О ПРОГРАММЕ „СОЮЗА БЛАГОДЕНСТВИЯ"
Старый спор о «Союзе Благоденствия», — было ли это тайное револю-
ционное общество либо мирная ассоциация либерально настроенных людей,
убедительно решен в советской исторической науке в пользу первого утвер-
ждения. Но в самом определении содержания революционности на этом
этапе движения декабристов все еще остается немало спорного и неясного.
1 По мнению В. В. Пугачева, полемические примечания переводчика не отличались
по существу от содержания рецензии. Сам Тургенев, однако, придавал им большое значе-
ние и считал, что они «и в Германии пойдут в дело» (Остафьевский архив, т. II, стр. 290).
Действительно, коррективы Н. И. Тургенева были весьма принципиальны. Геерен упре-
кал Карамзина в некотором анахронизме, так как в древней Руси, по его мнению, не мог-
ло возникнуть духа чести, свойственного средневековому рыцарству. Это замечание было
связано с хорошо известной Тургеневу (а также Пушкину) общей концепцией геттинген-
ского ученого о коренном отличии русской истории от западноевропейской: «Среди гер-
манских племен феодализм установился примерно в тех же формах, как и у западных на-
родов Европы, и у них образовалась буржуазия, несмотря на подавляющее влияние духо-
венства и дворянства. Напротив, в славянских странах, в Польше и России, где, собст-
венно говоря, неизвестен был принцип феодализма, состоящий в феодальной иерархии,
дворянство привело народ в крепостное состояние, а так как эти обширные страны не
имели торговых городов, то буржуазии невозможно было и возникнуть. У первых мы на-
ходим по меньшей мере элементы муниципального правления; в Польше и России на него
нет и намека» (А. Н. Шебу нин, П. Попов. Пушкин в работе над историей Петра I
[Рецензия].— «Временник Пушкинской комиссии», вып. 2, М. — Л., 1936, стр. 438;
Б. В. Томашевский. Пушкин и Франция. Л., 1960, стр. 200). Своеобразие русской
истории, по Геерену, заключалось в отсутствии даже в зародышевом состоянии либераль-
ных учреждений, возникших в странах Западной Европы в эпоху феодализма. Россия
была лишена конституционных традиций, без которых было невозможно органическое
развитие в сторону представительного правления. Единственной силой прогресса высту-
пало самодержавие Петра и его преемников. К 1822 г. Тургенев полностью разочаро-
вался в либеральной инициативе Александра I. Понятна (и принципиально важна!) поле-
мика Тургенева с «почтенным критиком», в которой он доказывал, что «рыцарство и
некоторые из установлений оного не были совсем чужды России прежде ее изменения
под игом татар», ссылаясь в подтверждение на «певца несчастного Игорева похода»,
«драгоценный остаток нашей литературы XII столетия» («Северный архив», 1822, ч. IV,
Ns 24, стр. 501—502).
109
В работах советских исследователей (Ю. I . Оксмана, Н. М. Дружинина,.
М. В. Нечкиной, В. Г. Базанова, В. А. Пороха, а в последнее время
Ю. М. Лотмана) с достаточной полнотой изучены организационно-такти-
ческие вопросы в деятельности декабристских обществ на разных этапах
их развития. Если для первых тайных обществ («Орден русских рыцарей»
и «Союз Спасения») были характерны узкоконспиративные формы органи-
зации с сильными элементами масонской обрядности и заговорщической
тактики, то для «Союза Благоденствия» основными были легальные формы
деятельности. Переход к последним был вызван необходимостью преодолеть
известную замкнутость движения и включить в его состав новые силы, что-
не могло не сопровождаться отходом от старых форм конспирации. Орга-
низационная аморфность «Союза Благоденствия», обросшего множеством
случайных союзников, была преодолена на новом этапе, когда назревавшая
революционная ситуация потребовала создания организации, сочетающей
задачи массовости движения с требованиями строгой конспирации («Север-
ное» и «Южное» общества).
В этой смене организационно-тактических установок недостаточно чет-
ко, на наш взгляд, выясняется их зависимость от идеологических вопросов.
По мнению ряда исследователей, программа тайного общества оформилась
с момента его возникновения и в дальнейшем не претерпевала принципиаль-
ных изменений. Она оставалась как бы неподвижной, изменялись лишь
внешние формы деятельности революционной организации, ее тактическая
линия. Тем самым по существу стирались грани между «Союзом Спасения»
и «Союзом Благоденствия». В одной из работ В. В. Пугачева характери-
стика политической программы «Союза Спасения» полностью распростра-
няется и на «Союз Благоденствия», отличия между двумя обществами
усматриваются лишь в тактических разногласиях.1 Но подобным утвержде-
ниям противоречат общеизвестные факты и прежде всего свидетельства
самих декабристов, создавших «Союз Благоденствия» на обломках «Союза
Спасения» и хорошо понимавших своеобразие новой организации. Изуче-
нию этих вопросов уделил много внимания в своих не потерявших по сей
день новаторского характера исследованиях С. Н. Чернов.1 2 3 Ряд интерес-
ных наблюдений высказала в этой области М. В. Нечкина. Автор капиталь-
ной монографии о движении декабристов проницательно указала на связь
лозунгов «Союза Благоденствия», стремившегося овладеть «общественным
мнением» и видевшего в нем могучую силу в борьбе за политические и со-
циальные преобразования, с революционными традициями Просвещения.а
Но возникает вопрос, почему не был проявлен должный интерес к этим тра-
дициям ранее, например, в «Ордене Русских Рыцарей» или в «Союзе Спа-
сения»? Почему с самого начала борьба за «общественное мнение» не стала
1 В. В. Пугачев. Политическая программа «Союза благоденствия».— Научная
конференция Саратовского юридического института им. Д. И. Курского по итогам научно-
исследовательской работы за 1958 г. Саратов, 1959, стр. 125—128.
2 С. Н. Ч е р н о в. У истоков русского освободительного движения. Избранные ста-
тьи по истории декабризма. Саратов, 1960.
3 М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. I, стр. 186—195.
ПО
основным содержанием деятельности первых тайных обществ? Почему
наконец, понадобилось возвращаться к уже преодоленным в движении
дворянских революционеров концепциям просветительского прогресса?
Очевидно, эти вопросы связаны не с одними организационно-тактическими
обстоятельствами, но и с глубинными идеологическими процессами форми-
рования дворянской революционности. Между тем принято считать, что-
дворянская революционность сложилась одновременно с появлением пер-
вых тайных обществ и что программные требования революционной
ликвидации крепостного строя и замены самодержавия представитель-
ным правлением были основными на всех этапах движения. Но сам факт
создания тайного общества еще не является, как мы на это указывали
выше, свидетельством признания необходимости революционного дейст-
вия. Трудно согласиться и с утверждением, что в программе ранних
декабристских организаций было достигнуто единство социально-полити-
ческих задач и что план революционного переворота включал одновремен-
ное уничтожение крепостного права и самодержавия. Бесспорно, большин-
ство членов «Союза Спасения» и «Ордена Русских Рыцарей» были страст-
ными и убежденными противниками «деспотии» и «рабства». Но эти
настроения не могут служить достаточно веским основанием для рекон-
струкции политической программы тайного общества. Из уцелевших на-
бросков конституционных проектов Дмитриева-Мамонова и М. Ф. Орлова,
а также из полемичных откликов на них Н. И. и С. И. Тургеневых видно,
что в программе «Ордена Русских Рыцарей» на первый план выдвигались
задачи революционного захвата государственной власти, социальные же
преобразования (ликвидация крепостного права и феодальных сословий)
откладывались на неопределенное будущее и должны были явиться след-
ствием постепенных реформ.
Программные документы «Союза Спасения» не сохранились. Данные
следственных показаний и мемуарные свидетельства дают основание пред-
полагать, что члены «Союза Спасения» видели свою главную цель в рево-
люционной замене самодержавной власти представительным правлением.
Социальная проблема (ликвидация крепостного права) разрешалась как
побочный результат политических преобразований.
Напомним, что именно таков политический идеал Пушкина в оде «Вольность», в ко-
торой отразились настроения, характерные для деятелей декабристского движения да
1818 г. Прославляя конституционную монархию, поэт не расчленяет понятие народ
даже в тех просветительских категориях, которые так отчетливо выражены в написан-
ной им в 1819 г. «Деревне» («барство дикое», «неумолимый владелец» или «бесчув-
ственный злодей», с одной стороны, с другой — «рабство тощее», «дворовые толпы изму-
ченных рабов» и, наконец, «друзья», очевидно, просвещенные дворяне, возлагающие на-
дежды на «царя»). В 1817 г. Пушкин видел в неограниченной монархии «неправедную
власть», в императоре — «тирана», «увенчанного злодея», угнетающего все слои обще-
ства. «Падшие рабы» в оде «Вольность» — это отнюдь не одни крепостные, но и дворяне,
лишенные политических (конституционных) прав. Таким образом, в «рабство» погружал-
ся весь народ, но при этом утрачивалось представление о социальном содержании инсти-
тута крепостного права. «Неволя» становилась синонимом отсутствия политических сво-
бод» и «рабства грозный гений» равно торжествовал в крепостной России и в буржуаз-
111
ной наполеоновской Франции. 1 Противопоставленный тирании политический строй
(«законов мощных сочетанье» уравновешивает и примиряет интересы народов и монар-
хов) полностью соответствовал распространенной в то время доктрине либерализма.2
1 Сходные наблюдения о политической доктрине «Вольности» см. у Б. В. Тома-
шевского («Пушкин», т. 1, стр. 159—172).
2 Принято считать, что ода «Вольность» была написана в декабре 1817 г. В обосно-
вание приводятся строки с «зимним» пейзажем* «Когда на мрачную Неву Звезда полуно-
чи сверкает», но это описание не обязательно соотносится с конкретным временем со-
здания стихотворения и является прежде всего одической пейзажной «прелюдией» к изоб-
ражению мрачных обстоятельств убийства Павла I. Заметим также, что «Звезда полуно-
чи», или Полярная звезда, «сверкает» над Невой не только зимой, но и в остальные вре-
мена года. Основываясь на воспоминаниях Ф. Ф. Вигеля, М. В. Нечкина высказала мне-
ние, что надо предпочесть те месяцы, когда в Петербурге можно писать у «открытого
окна», т. е. летние дни или раннюю осень. Следовательно, ода «Вольность» могла быть
написана лишь между окончанием лицея (9 июня 1817 г.) и отъездом Пушкина в Михай-
ловское (8—10 июля 1817 г.) или же после приезда из деревни (конец августа 1817 г.).
В пользу этой датировки свидетельствуют и некоторые другие соображения. 13 августа
1817 г. состоялось заседание «Арзамаса», на котором Орлов предложил «программу»
с обоснованием преимуществ представительного правления. Тургенев его энергично под-
держал и, в свою очередь, на заседании «Арзамаса» 6 сентября 1817 г. предложил напи-
сать сочинение о заслугах Англии и Франции перед Европой: «Тут будет говориться в
особенности о том, что Англия заставила Европу любить свободу, Франция ее ненави-
деть. Но надобно также упомянуть, что Франция своею революцией прочла, так сказать,
для Европы полный курс управления государственного и т. д.» Новая программа «Арза-
маса», по-видимому, не была написана, но в дневиковых записях Тургенева за ав-
густ— сентябрь месяцы 1817 г. сохранились многочисленные заготовки к ней. Они едва
ли не полностью совпадают с содержанием пушкинского стихотворения. При их сопоста-
влении создается даже впечатление, что ода «Вольность» является прямым поэтическим
переложением политических доктрин и рассуждений Тургенева. Пушкин мог почерпнуть
у Тургенева описание «мудрой свободы» с характерным отсутствием различий между
«естественным» и государственным правом: «Правила, принятые первым Народным Со-
бранием во Франции, были одобрены всею Европой. Они состояли в уважении первобыт-
ных, вечных, неотъемлемых прав человеческих в отношении к каждому лицу, — признание
идей Государства как соединения многих к достижению одной цели: общей безопасности,
ограждения общих прав и общего стремления к благоденствию всех и каждого — равная
обязанность для всех жертвовать на пользу общую: равная возможность для всех поль-
зоваться благодеяниями государственными, смотря по заслугам и т. д.» Историческая
панорама «Вольности» — примеры с осуждением деспотической власти — также находит
себе параллель в записях Тургенева, сохраняющих программный характер тезисов: «Судь-
ба Людов [ика] XVI и Густава IV доказали сильным мира сего опасность, вред неограни-
ченной власти <С-солдаты Наполеона показали опасность военного деспотизма.
Происшествия показали дрях\ость и негодность прежних политических систем и необхо-
димость новых. Чтобы показать нам выгоды политического равновесия, представлялись
нам попеременно все ужасы универсальной монархии, деспотизма, надменности солдат,
уничтожение свободы наук, благосостояния, народствечности». Революционный дидактизм
Пушкина в обращении к истории («И днесь учитесь, о цари. . .») хорошо комментируется
рассуждениями Тургенева, занесенными в дневник 7 сентября 1817 г.: «Если глубокое
изучение истории нужно для всех тех, коим вверена судьба миллионов, то конечно оное
всего нужнее для тех, кои участвуют в правлении Российского государства <.. Муд-
рое правительство пользуется опытом не одного своего народа, но и опытом вечной
истории». «То, до чего другие народы достигали посредством тяжких революций, может
быть сделано в России посредством одного именного указа • .>». Сам Тургенев в это
время почти не верил в то, что Александр I добровольно согласится ограничить свою
власть конституцией без революционного давления со стороны тайного общества. Это
давление должно было быть оказано путем создания общественного мнения. Пропаганди-
руемый Тургеневым «опыт истории» являлся голосом общественного мнения, грозным
112
В показаниях П. И. Пестеля, основного автора устава, говорится о его
программе: «Настоящая цель первого общества была введение монархи-
ческого конституционного правления». Правда, Пестель там же пишет, что
«с самого начала говорено было о желании даровать свободу крепостным
крестьянам и для того пригласить большую часть дворянства к поданию
о том просьбы государю императору». Но «одно освобождение крестьян
от крепости было целью при самом первом начале и весьма короткое
время, вместе с принятием устава об устройстве общества была принята
и цель конституции». Средством ее достижения был «революционный спо-
соб действия». Пестель весьма точно определяет причины, побудившие учре-
дителей общества изменить его первоначальную программу: «мысль о сем
<Соб освобождении крестьян^> была кратковременна: ибо скоро получили
мы убеждение, что нельзя будет к тому дворянство склонить».1 Из показания
предупреждением в адрес монархов о необходимости установления представительного
правления. «Теперешняя идея моя,— писал по этому поводу Тургенев,— касается бурной,
прежняя — мирной жизни». Пафосом этих революционных устремлений была проникнута
ода «Вольность». В ней отразились новые требования борьбы за общественное мне-
ние, характерные для всего фронта русского освободительного движения того времени.
Они определили все содержание деятельности «Союза Благоденствия». Но программа
«Вольности» отличается определенным своеобразием. Она полностью исчерпывается
политическими лозунгами, в оде отсутствуют столь существенные для Тургенева (и для
программы «Союза Благоденствия») социальные моменты. И это не случайно. До се-
редины 1817 г. освобождение крепостных крестьян — основная тема всех писаний Тур-
генева. Приблизительно с июня 1817 г. направление его интересов заметно изменяется.
Общение с Орловым, привлекшим его к работе над программными документами «Ордена
русских рыцарей», частые встречи с членами «Союза Спасения», разочарование в жела-
нии правительства проводить какие-либо реформы, привели Тургенева к мысли о необ-
ходимости политических преобразований, вопросы конституционного переустройства Рос-
сии стали центральными. Временно идея освобождения крепостных отступила на второй
план. В июньских — сентябрьских записях о ней вообще не упоминается. Сам Тургенев
заметил 13 сентября 1817 г., что «идея, о которой я говорил так часто в начале сей книги
<Сдневник 1816—1817 гг.>, исчезла». Но это продолжалось недолго. Уже в конце сен-
тября 1817 г. он снова возвращается к своим прежним представлениям о том, что кон-
ституционным преобразованиям должно обязательно предшествовать освобождение
крестьян. Приведенные факты убедительно подтверждают мемуарные свидетельства
Ф. Ф. Вигеля и Я. И. Сабурова о том, что «Вольность» «была подсказана Пушкину
Н. И. Тургеневым». В то же время своеобразие политических настроений Тургенева этого
периода, нижняя граница которого определяется сентябрем 1817 г., является одним из
аргументов, позволяющих уточнить время создания оды. Из этого следует, что стихо-
творение Пушкина, навеянное общением с Н. И. Тургеневым, вероятнее всего было бы
датировать сентябрем 1817 г. Но тогда нужно отказаться от весьма сомнительных рас-
суждений о том, что в оде содержатся отклики на дискуссии о цареубийстве, развернув-
шиеся в «Союзе Спасения» в конце 1817 г. в связи с предложением Якушкина. Ода воз-
никла как ответ на политический заказ Н. И. Тургенева, она явилась поэтически точным
выражением новых программных требований левого крыла «Арзамаса». Все это дает осно-
вание рассматривать «Вольность» как один из самых замечательных документов участия
Пушкина в «Арзамасе», его единомыслия с Орловым и Тургеневым, стремившихся при-
дать литературному обществу политическое направление и связать его деятельность с за-
дачами и целями тайного общества (Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. I, стр. 144—
149; М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. I, стр. 175, 450; Архив бр. Турге-
невых, в. 5, т. III, стр. 37—38, 40, 43, 50, 51, 58—59, 91—94; А. Н. Шебунин.
Декабрист Н. И. Тургенев, стр. 233. Подчеркнуто нами. — С. Л.).
1 Восстание декабристов, т. IV, стр 101.
Пушкин и его время
ИЗ
Пестеля неясно, была ли включена в программу тайного общества наряду
с конституционной целью задача освобождения крепостных, либо она была
временно отложена по тактическим соображениям. В высшей степени
характерно, однако, что в 1816 г. члены «Союза Спасения» разочаровались
в желании дворянства (а не самодержавной власти!) приступить к осво-
бождению крепостного крестьянства. Многие члены «Союза Спасения»
опасались, что социальная косность дворянской массы станет препятствием
при проведении политических преобразований. Но ведь именно из дворян-
ской среды должны были рекрутироваться борцы за представительное
правление.
Из этой коллизии можно было искать выхода в двух направлениях:
либо отказаться от массовых политических действий и приступить
к созданию строго законспирированной и узкой по своему составу заго-
ворщической организации (на этих позициях некоторое время находился
Пестель), либо пересмотреть программные лозунги в сторону их поправе-
ния, с тем чтобы тайное общество могло опираться на более активную под-
держку прежде всего в широких слоях дворянства. К последнему склоня-
лась большая часть членов «Союза Спасения».
В 1816—1817 гг. первоочередной и главной задачей «Союза Спасения»
была подготовка сил к революционному перевороту, целью которого было
установление конституционной монархии.1 Вопрос об освобождении кре-
стьян не рассматривался в практической сфере программных решений.
Отсутствие ясной программы в социальном вопросе во многом обусловило
длительный кризис, который привел в конце 1817 — начале 1818 гг.
к разрушению «Союза Спасения» и к возникновению «Союза Благоден-
ствия».
1 Заметим, однако, что практическая деятельность «Союза Спасения» в конституцион-
ной области была весьма незначительна. Далеко не все члены тайного общества уделяли
должное внимание вопросам, связанным с определением содержания будущей русской кон-
ституции. Когда Пестель в 1816 г., считая «время начатия Революции <С • слишком
еще отдаленным», предложил «приуготовить наперед план Конституции и даже написать
большую часть уставов и постановлений, дабы с открытием Революции новый порядок
мог сейчас же быть введен сполна . .>», М. С. Лунин насмешливо возразил, что Пе-
стель хочет «наперед Енциклопедию написать, а потом к Революции приступить». Но без
этой ясно выраженной конституционной программы цареубийство, предложенное Луни-
ным, мало чем отличалось по существу от дворянского заговора. Попытку оказать дав-
ление на правительство во время междуцарствия также можно соотнести с тра-
дициями «верховников». Пестель, по-видимому, был согласен с подобной тактикой, ко-
торая на этом этапе движения представлялась ему единственно возможной формой рево-
люционного действия, но пытался предупредить возможность очередного дворцового
переворота заранее подготовленной программой конституционных установлений, которые
должны были быть введены в жизнь сразу же вслед за революционным выступлением.
Если верить воспоминаниям С. П. Трубецкого, Пестель уже в 1817 г. выступил с идеей
диктатуры временного революционного правительства («Франция блаженствовала под
управлением Комитета общественной безопасности»), но это очевидное хронологическое
смещение. Трубецкой переносит на более раннее время свои впечатления о Пестеле
1820-х гг. (Восстание декабристов, т. I, стр. 320, т. III, стр. 126, т. IV, стр. 159, 179,
187. Записки кн. Трубецкого. СПб., 1907, стр. 13. Ср. М. В. Нечкина. Дви-
жение декабристов, т. I, стр. 154, 156—157, 165).
Одним из характерных симптомов кризиса в «Союзе Спасения» была
реакция его членов на слухи о политике Александра I в польских делах.
В конце 1817 г., свидетельствует Н. М. Муравьев, Трубецкой оповестил
из Петербурга собравшихся в Москве членов общества, что император
«решился отделить польские губернии от России и зная, что таковое пред-
приятие не может исполниться без сопротивления, едет со всею царствую-
щей фамилиею в Варшаву, из коей издаст манифест о вольности крепост-
ных людей и крестьян. Что тогда народ примется за оружие против дворян
и во время сего всеобщего смятения польские губернии будут присоединены
к новому царству». В данном случае для нас важна не степень достоверности
сообщенных Трубецким сведений, заставивших Якушкина решиться
на попытку цареубийства, а сам факт возможности возникновения подобных
слухов.1
В общественном сознании того времени монархическая власть, в отличие
от дворянства, не воспринималась как сила, экономически заинтересованная
в сохранении крепостного права. Весьма неглубокие и лишенные каких-либо
антагонистических тенденций антидворянские настроения Александра I
казались настолько значительными, что его считали способным пойти
на самые радикальные преобразования в социальной области для упрочения
своей политической власти. С такого рода построениями мы уже встреча-
лись на примере рассуждений братьев Тургеневых. Они будут характерны
и для идеологических концепций «Союза Благоденствия», хотя на несколько
иной тактической основе.
В 1817 г. тайное общество не смогло выдвинуть в противовес предпо-
лагаемой правительственной программе в крестьянском вопросе сколько-
нибудь положительных решений. Дворянский классовый подход отчетливо
сказался в работе над составлением Устава «Союза Благоденствия», так
называемой «Зеленой книгой», которая была написана в конце 1817 — нача-
ле 1818 гг., т. е. в то время, когда политическая физиономия нового обще-
ства еще полностью не определилась. Впоследствии содержание «Зеленой
книги» не подвергалось изменениям, и она до 1821 г. оставалась основным 1 * * * * * * В
1 Восстание декабристов, т. I, стр. 306. Содержание письма Трубецкого подтвержда-
ется его позднейшими воспоминаниями: «Язва крепостного состояния располагает Рос-
сию к большим бедствиям, в случае внутренних беспокойств (как был пример тому во
времена Пугачева), нежели всякое другое европейское государство. Развитие промышлен-
ной образованности, не соединенное с развитием нравственного в той же степени прос-
вещения, могло заставить крепостных с нетерпением сносить свое состояние, тем более,
что слухи о желании государя дать свободу крестьянам должны были представить поме-
щиков как единственное препятствие к получению ее» («Записки кн. Трубецкого»,
Лейпциг, 1875, стр. 100; то же, СПб., 1907, стр. 18). Слухи о «прокрестьянских» пла-
нах Александра I усилились в начале 1818 г. в связи с варшавской речью императора.
В мае 1818 г. Сперанский писал из Пензы А. А. Столыпину: «Вам, без сомнения, извест-
ны все припадки страха и уныния, коими поражены умы московских жителей . .?>.
Припадки сии, увеличенные расстоянием, проникли сюда». Если эти слухи утвердятся
«в черном народе», то «крестьяне могут сделать выводы, что правительство не только
хочет даровать свободу, но что оно уже ее даровало, и что одни только помещики не до-
пускают или таят ее провозглашение. Что за сим последует, вообразить ужасно, но вся-
кому понятно» («Русский архив», 1867, стлб. 1697).
8*
115
организационным документом общества, оправданным прежде всего конспи-
ративно-тактическими соображениями. Это, разумеется, не исключает необ-
ходимости рассмотрения устава «Союза Благоденствия» как документа,
рожденного в атмосфере идеологической полемики 1817—1818 гг.1 В науке
установлен тот факт, что содержание «Зеленой книги» во многом перекли-
кается с опубликованной в печати и хорошо известной декабристам
первой редакцией устава Тугендбунда.1 2 А. Н. Пыпин, сопоставив-
ший оба текста, обратил внимание на то, что в русской редакции отсут-
ствуют два важных параграфа, в которых непременным условием приема
в члены Тугендбунда для земледельцев, имеющих «подданных», являлось
обязательное освобождение последних с наделением достаточного «для про-
питания трудолюбивого семейства» количества земли. Помимо того, были
опущены параграфы, в которых высказывалась преданность монарху и
предписывалось защищать государя «от безнравственного духа времени»
и т. п.3 Последнее — несомненное свидетельство оппозиционных настрое-
ний устроителей «Союза Благоденствия». Но отсутствие требований по
крестьянскому вопросу не было вызвано конспиративной осторожностью,
как это считают некоторые исследователи. В конце 1817 начале 1818 гг.
идея освобождения крепостных еще не оформилась в революционное тре-
бование, она легально обсуждалась в печати и не нуждалась в сокрытии.4
Очевидно, на редакции 1-ой части «Зеленой книги» сказались в какой-то
степени опасения оттолкнуть от общества дворянскую массу, которая долж-
на была явиться основной силой в борьбе с самодержавием за представи-
тельное правление.
Положение изменилось вскоре после вступления в общество Н. И. Тур-
генева.
«Я был удручен тем, — рассказывает Тургенев о своем знакомстве с «Зеленой кни-
гой», — что среди благих намерений, выраженных в статутах общества, не было ни слова
о предмете, который в моих глазах имел главенствующее значение — об уничтожении
«рабства». Я тогда же задумал обратить внимание общества на «крепостное право».
В воспоминаниях Тургенева живо передана атмосфера споров, которые ему приходилось
вести не только в кругу членов тайного общества: «Когда я замечал в людях, с которыми
говорил, желание политической свободы без освобождения класса крепостных, то негодо-
1 С. н. ч е р н о в. Из работ над «Зеленою книгой». — «Декабристы и их время»,
т. 2., М., 1932, стр. 51.
2 Составители устава «Союза Благоденствия» пользовались изданием Freimuthige
Blatter (1815, Heft 4; 1816, Heft 5), доставленным им в 1817 г. членом Союза Спасе-
ния кн. Лопухиным. Разумеется, это были не единственные источники их информации
о Тугендбунде.
3 А. Н. Пыпин. Общественное движение в России при Александре I. СПб., 1900,
стр. 377—380, 553—558; В. И. С е м е в с к и й. Политические и общественные идеи де-
кабристов. СПб., 1909, стр. 421—426.
4 Впрочем, правительство довольно скоро откликнулось на попытки оказать влияние
на общественное мнение в этом вопросе. Уже в мае 1818 г. СПб. цензурный комитет по
представлению министра духовных дел и просвещения А. Голицына о периодических из-
даниях «Дух журналов» и «Сын отечества» принял решение, «дабы в них ни под каким
видом не было печатаемо ничего ни в защищение, ни в опровержение вольности или раб-
ства крестьян не только здешних, но и иностранных, ни вообще материй, касающихся
до распоряжений правительства <...>» (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. ~1, ед. хр. 266, л. 2/об.).
116
вание овладевало мною, и видя меня, можно было подумать, что я защищаю абсолютизм».
«У меня были, — изъяснял Тургенев свои взгляды,— конечно, определенные мнения от-
носительно главных вопросов политической организации, народного представительства,
свободы печати и равенства перед законом, организации законодательной, исполнитель-
ной и судебной власти; я не отказался бы действовать и даже пожертвовать собой, что-
бы добиться учреждений, способных обеспечить эти великие интересы, тотчас же после
уничтожения «рабства». «Это равнодушие к политическим вопросам было таким образом
относительным, то есть, по моему мнению, все эти вопросы были подчинены вопросу ос-
вобождения крепостных». 1
Тургенев несколько преувеличивает значение своей деятельности. К по-
добным выводам шли многие из будущих декабристов, политический про-
тест которых был вызван активным желанием помочь угнетенным массам
народа. Действительность крепостной России, чреватая постоянной угро-
зой крестьянского мятежа (в 1817—1818 гг. крестьянские волнения охва-
тили значительные районы страны), была лучшей школой социального
воспитания. Но было бы ошибочным недооценивать роль Тургенева в раз-
витии тайного общества. Блестяще образованный экономист и правовед,
Тургенев был в те годы наиболее последовательным и решительным про-
тивником рабства. Его социальная проповедь нашла благодарных слуша-
телей. Нравственный протест против рабства, одушевлявший многих
членов «Союза Спасения», получил солидное теоретическое обоснование.
Отмена крепостного права стала рассматриваться как первостепеннной
важности задача, разрешение которой должно обязательно предшествовать
политическим преобразованиям. В содержании программных лозунгов
тайного общества произошли принципиальные сдвиги.
Трубецкой, говоря о «Союзе Благоденствия», точно определил основное направле-
ние его деятельности: «Главная мысль составлявших общество членов была <С« • дать
России конституцию <. . .> и что первою мерою к сему должно служить освобождение
крестьян от крепостности помещикам <. . .>». Лишь таким путем можно «приуготовить
Россию к конституционному управлению».1 2 Вполне «по-тургеневски» изложил на след-
ствии программу «Союза Благоденствия» Якушкин: «Сближение дворянства с мыслию
освободить крепостных людей, образование сих последних и вообще людей низшего состо-
яния распространением школ и, наконец, образование общего мнения, обратив внимание
всех к пользе общественной»,—таковы «главные средства», могущие помочь в достижении
«блага России», под которым подразумевалось конституционное представительное прав-
ление. 3
Представление о свободе насыщалось не только политическим, но и
социальным содержанием. В программе «Союза Благоденствия», в сравне-
нии с предшествующим ему «Союзом Спасения», центр внимания переме-
стился на социальную проблему. Это было отнюдь не механическое пере-
мещение одних и тех же лозунгов. Изменялось само содержание политиче-
ского идеала. Установление конституционной монархии мыслилось уже
не как цель действий узкой группы просвещенных дворян-тираноборцев
(отсюда интерес к традициям дворянского заговора, дворцового переворо-
та, к замкнутым формам масонской обрядности и другие тактические осо-
1 Н. И. Тургенев. Россия и русские, т. I, стр. 74—75, 78—80.
2 Восстание декабристов, т. II, стр. 26.
3 Там же, т. III, стр. 50.
117
бенности, характерные для ранних декабристских организаций), а как след-
ствие, конечный результат глубинных социальных изменений: не одно
дворянство, а весь народ оказывался вовлеченным в борьбу за представи-
тельный строй. Члена тайного общества в 1818 г. уже не тревожила мысль
о том, что дворянство может испугаться и отшатнуться от борьбы за огра-
ничение самодержавия, если эта борьба будет связана с ликвидацией кре-
постного права. Напротив, именно уничтожение «рабства» должно было
содействовать сближению и слиянию дворянства с остальным народом и
тем самым подготовить условия для введения конституции.
В основе идеологической концепии «Союза Благоденствия» лежало
убеждение, что формирование нового народа (идея антисословная и бур-
жуазная) возможно осуществить мирными и легальными средствами:
в 1818—1820 гг. требование отмены крепостного права было лишено анти-
монархической и революционной направленности. Конституционные обе-
щания Александра I также питали надежды на то, что Россия в своем
политическом развитии сможет избегнуть насильственных и чреватых
опасностью для государственного организма потрясений. Большая часть
членов «Союза Благоденствия» склонялась к мысли, что программа прави-
тельственных преобразований, провозглашенная в варшавской речи импера-
тора, может служить основой для открытого выступления в форме подачи
петиции о введении в России конституции,1 хотя цели и задачи тайного
общества далеко не во всем совпадали с идущими сверху правительствен-
ными обещаниями.
Все это создавало известные условия для широкой консолидации всех
прогрессивных сил страны, для различных блоков и соглашений с либераль-
ными и просветительски настроенными слоями общества, для деятельной
проводимой в общенациональном масштабе просветительской работы.
Практическая деятельность «Союза Благоденствия» в 1818—1820 гг. исклю-
чительно богата такого рода опытами (организация ланкастерских школ
и училищ, замысел Журнального общества 1819 г., литературная деятель-
ность Вольного общества любителей российской словесности, записки и
проекты Н. И. Тургенева по крестьянскому вопросу, различные попытки
организации дворянской общественности с целью освобождения крепостных
в Петербурге, Москве и Полтаве и т. п.). Характерно в этой связи и стрем-
ление Вяземского возобновить, или вернее, оживить деятельность «Арза-
маса».1 2 Демократизация программных установок «Союза Благоденствия»
сопровождалась демократизацией организационных форм и тактической
линии поведения членов тайного общества, существенными изменениями
в соотношении главных тактических средств, которыми располагало тай-
ное общество. Если в программе «Союза Спасения» роль легальных про-
светительских действий была едва лишь намечена и имела явно второсте-
1 А. Н. Шебунин. Декабрист Н. И. Тургенев, стр. 419.
2 Попытки эти остались безуспешными. К 1818 г. литературно-политическая програм-
ма Арзамаса почти полностью себя изжила. Политические разногласия, приведшие к рас-
паду общества в конце 1817 г., продолжали углубляться. Связи между отдельными чле-
нами Арзамаса сохранялись преимущественно в личном плане.
118
пенное значение, то в «Союзе Благоденствия» наблюдается совершенно
иная картина: вся конспиративная деятельность была подчинена утвержде-
нию революционно-просветительской в своей основе программы. Политиче-
ский переворот ставился в зависимость от предшествующих ему социальных
и других преобразований, которые должны были содействовать созданию
всесильного «общего мнения». Лишь после этого мог совершиться переход
к революции.
«Союз Благоденствия» мыслился его лидерами не в виде тайного об-
щества, подготавливавшего насильственный захват государственной власти
в целях проведения последующих социальных и политических преобразо-
ваний, а как «государство в государстве», как организация, проникавшая
во все слои общества, незаметно навязывавшая правительству проведение
необходимых преобразований, создававшая общественное мнение, посте-
пенно подменявшая государственные институты своими институтами и,
наконец, сама превращавшаяся в государство. Это была грандиозная про-
светительская утопия, авторы которой надеялись осуществить свои за-
мыслы путем проведения важнейших социальных и законодательных реформ
в условиях русского абсолютизма. В этой связи (и с учетом принципиаль-
ных изменений в программе общества, происшедших после вступления
в него Н. И. Тургенева) можно признать исключительно удачной харак-
теристику деятельности «Союза Благоденствия», данную глубоким зна-
током раннего декабристского движения С. Н. Черновым:
«Союз выступает параллельно с правительством, со своими учреждениями и общест-
вами, со своими исполнителями, с обширным кругом зависимых от него и обязанных ему
людей, с воспитываемым им по его рецепту молодым поколением, со своим кругом идей и
своими средствами их осуществления,— в частности, со своим широко поставленным из-
дательством. И его деятельность развивается параллельно деятельности власти, конку-
рирует с нею, действует явно ей в ущерб, забивает ее, готова ее заменить. Вокруг него,
на базе его социально-политической программы — примирение и согласие всегда враж-
довавших вокруг правительства «сословий, чинов и племен». Сильный их поддержкою,
Союз становится безмерно могущественнее правительства. . . Ему надо только захотеть,
чтобы того не стало, потому что неравенство в силах столь значительно, что правитель-
ство не может оказать ему никакого противодействия <С . •>».1
Будущая революция переставала быть заговором, но она исключала и
возможности массовых насильственных действий, как это произошло во
Франции в конце 1В в.: весь народ был настолько просвещен в понимании
своих прав и обязанностей, что легко и безболезненно сбрасывал с себя
обветшалые политические формы либо сохранял их как лишенные реаль-
ного содержания реликты прошлого (роль императора в утопии А. Д. Улы-
бышева «Сон»). Но сам революционный переворот отодвигался в отдален-
ное будущее, ему должно предшествовать социальное и духовное обновление
народа, — именно оно являлось главным объектом целенаправленных дей-
ствий членов тайного общества. Процесс этот, включавший в себя прове-
1 С. Н. Чернов. Из работ над «Зеленою книгой», стр. 111. К сходным выводам
пришла М. В. Нечкина, дополнившая Чернова рядом интересных наблюдений о содер-
жании 2-й части «Зеленой книги» (М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. I.
М., изд-во АН СССР 1955, стр. 195—203, 208—211).
119
дение реформ в судопроизводстве и законодательстве, освобождение
крепостных, их последующее просвещение, создание могущественного «об-
щего мнения», должен был развиваться в течение двадцати лет. 1 Лишь после
завершения всех преобразований Россия могла приступить к введению
представительного правления.
Нельзя не обратить внимание на разительное сходство программы
«Союза Благоденствия» с уже приводимыми выше социальными проектами
братьев Тургеневых, относящимися к 1816 г. Едва ли можно считать слу-
чайным, что проведение четырех этапов плана Н. И. Тургенева, подводяще-
го Россию к принятию конституции, также было рассчитано на двадцати-
летний срок. Не в этой ли программе следует искать объяснение лаконич-
ному замечанию Грибовского о содержании не дошедшей до нас 2-й части
«Зеленой книги», которая была разделена «на четыре отделения».1 2 Не
Тургенев ли был одним из авторов программы «с сокровенной целью»?3
Но тогда громадную работу Тургенева над составлением проектов реформ
в области российского судопроизводства, административного управления,
финансов, наконец, в крестьянском вопросе нельзя рассматривать лишь как
индивидуальное творчество выдающегося государствоведа-декабриста, —
это программные документы, имевшие такое же значение для «Союза Бла-
годенствия», какое получила в «Северном обществе» конституция Никиты
Муравьева. Вопрос это нуждается в специальном рассмотрении, но каково
бы ни было решение, значение деятельности Тургенева в тайном обществе
этой поры трудно переоценить.
В «Союзе Благоденствия» воплотились давнишние социально-полити-
ческие и организационно-тактические замыслы Н. И. Тургенева: под кон-
спиративной оболочкой скрывалась просветительская программа действий.
Эти особенности сближают «Союз Благоденствия» с такими переходными
по своему характеру обществами, как Орден иллюминатов и Тугендбунд
в Германии, филадельфы и некоторые ответвления карбонаризма в Италии,
филоматы в Польше, разумеется, с учетом всего конкретно-исторического и
национального своеобразия, который нес каждый из данных примеров.4 В
1 Восстание декабристов, т. 1, стр. 311 (Показания Н. Муравьева).
2 Декабристы. Отрывки из источников. М.— Л., 1926, стр. 110.
3 По свидетельству И. Д. Якушкина, во время Московского съезда 1821 г. был соз-
дан новый устав тайного общества, разделявшийся «на две части: в первой — для всту-
пающих предлагались те же филантропические цели, как в «Зеленой книге» Вто-
рую часть написал Н. Тургенев для членов высшего разряда» (Записки, статьи, письма
декабриста И. Д. Якушкина. М., изд-во АН СССР, 1951, стр. 44). В воспоминаниях
Якушкина немало хронологических смещений, но факты, сообщаемые им, всегда досто-
верны. Возможно предположение, что работа Тургенева над 2-й частью устава в дей-
ствительности была проведена еще в «Союзе Благоденствия» и что слухи о ней слились
впоследствии в памяти Якушкина с активным поведением Тургенева на Московском
съезде.
4 Об углубленном интересе Н. И. Тургенева к морально-политическим и организа-
ционным идеям А. Вейсгаупта см. в его дневнике за 1817 г. (Архив бр. Тургеневых,
в. 5, т. III, стр. 37, 38, 79). Вопрос об отношении создателей «Союза Благоденствия» к
политическому опыту Ордена иллюминатов и Тугендбунда требует специального иссле-
дования.
120
России сходные типологические формы мы находим также в возникшем не-
зависимо от декабристских организаций и впоследствии слившемся с ними
«Обществе соединенных славян» братьев Борисовых и Люблиньского. 1
Сущность этих организаций глубоко противоречива: уже в самом обращении
к принципам конспирации было потенциально заложено неверие в бесконеч-
ные возможности свободного и независимого распространения идей соци-
ального и политического прогресса, во всемогущество общественного мнения.
В условиях подъема национально-освободительного и революционного дви-
жения, с одной стороны, а с другой, — все усиливавшейся правительствен-
ной реакции полный крах просветительских иллюзий был неизбежен. Опыт
«Союза Благоденствия», на обломках которого возникли «Южное» и «Север-
ное» общества, убедительное тому свидетельство. Но в истории ста-
новления тайной политической организации дворянских революционеров
значение «просветительского этапа» исключительно велико. Деятельность
«Союза Благоденствия» способствовала демократизации главных идеоло-
гических лозунгов движения, углубленной разработке программы социаль-
но-политических преобразований, преодолению узкой заговорщической
тактики.
Программа «Союза Благоденствия» — важный этап в становлении дво-
рянской революционности. Отныне уже было невозможно одностороннее
решение политических вопросов. Стала очевидной зависимость последних
от социальной проблемы (до 1821 г. уничтожение крепостного права рас-
сматривалось в программных документах общества преимущественно как
уравнение в гражданских правах. Аграрный вопрос был поставлен в «Рус-
ской правде» П. И. Пестеля). Единство социально-политических требова-
ний (конституционные преобразования возможны лишь на почве, освобож-
денной от рабства) определило содержание всей деятельности «Союза
Благоденствия». Но это единство было достигнуто в значительной степени
за счет отхода от непосредственной подготовки к революционному действию,
принятому «Союзом Спасения». Не случайным является тот факт, что не-
которые члены «Союза Спасения» отказались признать программу нового
общества. С нею не согласился Пестель, находившийся в 1818 г. в Митаве.
К нему был близок в то время по своим взглядам Н. М. Муравьев. Извест-
но, что М. Ф. Орлов не пожелал слить свое общество («Орден русских
рыцарей») с новой организацией. Среди членов «Союза Благоденствия»
также не было полного единодушия по всем вопросам. В этом отношении
достаточно показательна судьба второй части «Зеленой книги», в которой
излагалась «сокровенная цель» общества: она не была окончательно оформ-
лена и не стала официально принятым программным документом «Союза
Благоденствия».
1 Ценные наблюдения о просветительских источниках программы «Общества сое-
диненных славян» см. в статье Ю. Г. Оксмана. «Из истории нелегальной агитацион-
но-пропагандистской литературы начала XIX в. I. «Пифагоровы законы» и «Правила
общества соединенных славян». — Научный ежегодник Саратовского университета
им. Н. Г. Чернышевского за 1954 г. Саратов, 1955, стр. 154—158.
121
Дальнейшее формирование дворянской революционности зависело от
того, в какой мере успешно были преодолены в освободительном движении
просветительские и либеральные концепции мирного прогресса. Понадоби-
лось свыше двух лет напряженных исканий и поражений, чтобы надежды
на легальные возможности социальных и политических преобразований
полностью обанкротились. Следствием этого явился идейный кризис
«Союза Благоденствия», завершившийся его распадом и созданием нового
общества. Его программа была оформлена на Московском съезде 1821 г.
Особенности нового этапа движения с большой точностью определены в
письме командира гвардейского корпуса И. В. Васильчикова, доносившего
в начале 1821 г. со слов провокатора Грибовского — одного из членов Ко-
ренной управы «Союза Благоденствия»: «Уверяют, что на этом съезде хо-
тят положить основания ассоциации, имеющей целью освобождение кре-
стьян, перемену правления».1 Планы эти, как свидетельствует Якушкин
и другие участники съезда, должны были быть осуществлены «посредст-
вом войск».
Таким образом, возвращение к революционной линии «Союза Спасе-
ния» произошло на основе социально-политической программы, являвшейся
серьезным завоеванием «Союза Благоденствия». Но само содержание ре-
волюционности на этом этапе развития тайной организации получило новое
качество: вместо тактики заговора была выдвинута программа военной
революции. Эта цель определила организационно-тактические формы дея-
тельности «Южного» и «Северного» общества, включавшие в себя (в под-
чиненном значении) и те легальные средства пропаганды, которые были
выработаны в предшествующий период.
Путь к дворянской революционности, окончательно сложившейся в на-
чале 1820-х гг., был достаточно сложен. Происходил не только отсев слу-
чайных попутчиков, шло принципиальное идейное размежевание с либе-
рально и просветительски настроенными элементами типа Вяземского
и С. И. Тургенева как внутри общества, так и вне его. Одновременно,
задолго до Московского съезда 1821 г., стали намечаться принципиальные
расхождения по основным идеологическим и организационно-тактическим
вопросам, свидетельствующие об усилении демократических тенденций
в движении дворянских революционеров.
Кристаллизация революционных настроений протекала неравномерно
в социальной и политической областях. Дворянский революционер с тру-
дом порывал с надеждами на заинтересованность императорской власти
в освобождении крестьян, хотя именно в этом вопросе действительность
почти не давала оснований для каких-либо иллюзий. Устойчивость пред-
ставлений о самодержавии как политической системе, способной пойти на
уничтожение крепостного права, была безусловно связана с классовой огра-
ниченностью, характерной в целом для всего дворянского периода в русском
освободительном движении, вплоть до либеральных колебаний Герцена в на-
чале 1860 г. В этом, несомненно, сказывалась удаленность дворянских
1 «Русский архив», 1875, II, стр. 442—443.
революционеров от народа, их страх перед народной инициативой, их не-
умение и нежелание опереться на народные массы и связанные с этим
надежды на инициативу сверху. Правда, Пестель уже в 1818 г., после не-
удавшейся попытки Н. Г. Репнина заинтересовать малороссийских дворян
идеей освобождения крепостных, потерял веру в возможности мирного раз-
решения крестьянского вопроса. Но его мнение в ту пору не было харак-
терным для большинства членов тайного общества. Особенно мучительны
в этом вопросе были колебания Н. И. Тургенева, ведущего лидера «Союза
Благоденствия».
В записке «Нечто о крепостном состоянии», написанной в 1818 г. и представлен-
ной императору в конце 1819 г., Тургенев четко сформулировал основной тезис в своих
рассуждениях: «Грешно помышлять о политической свободе там, где миллионы не знают
даже и свободы естественной». Несмотря на неудачный исход предпринятых в феврале
1820 г. Якушкиным и летом того же года Вяземским и другими усилий приступить к по-
степенному освобождению крепостных, Н. И. Тургенев все еще не отказывался от надежд
на правительственную инициативу. 29 августа он занес в свой дневник исключительно
важное рассуждение по поводу последних политических событий: «Если правительство
имело ввиду освобождение крестьян, и если европейские происшествия ^революция
в Испании. — С. Л.^> имели противное влияние на сии благие намерения правительства,
то о сих происшествиях истинные сыны России должны сожалеть! Главное — уничто-
жение рабства <С- • • > Конституции вертят головы даже и хорошим людям, но тем,
которые никогда не размышляли о положении России, о ее нуждах, о истинных нуждах.
Цепи рабства крепостного тяготят его ^крестьянина^. Все прочее было бы сносно,
и может быть долго иначе быть бы не могло. Но рабство может быть уничтожено, хотя
и постепенно, по тому самому, что оно должно быть уничтожено». И далее переход к рез-
кой критике дворянской косности и мнимого либерализма: «Многие из тех, которые
восхищаются гиспанцами, может быть, будут против освобождения крестьян, если им оно
предложено будет. Такие люди и мнения их не должны обращать на себя внимание пра-
вительства. Они только что болтать могут. Если когда-либо появятся в России лже-либе-
ралы, то их скоро можно будет заставить молчать, показав им на крестьян их. С другой
стороны, правительство очень ошибается, если оно неблаговолительным оком смотрит на
людей, желающих уничтожения рабства <Z- • В сих-то людях правительство может
найти истинную опору, если оно печется о благе положительном крестьян. Опора добрая
всегда нужна, по крайней мере не излишня. Голове необходимы руки».1 К 1821 г. с на-
деждами на либеральную политику императора было покончено. Интересно в этой связи
письмо Н. И. Тургенева к Александру I, написанное вскоре после Московского съезда
•(24 января 1821 г.). Письмо напоминает позднейшие «оправдательные» записки
Тургенева к Николаю I. Оно содержит важные признания об изменении поведения
Тургенева, хотя и выраженные в достаточно осторожной форме: «Некоторые люди
обвиняют меня в излишней либеральности. Сие обвинение я заслужил мнениями моими
о крепостном состоянии крестьян. Я говорил, писал, печатал свои мнения против
рабства. Было время, когда я говорил о сем предмете и в английском клобе, и говорил
с жаром. Неприметным образом моя книга и мои разговоры сделали мне множество
неприятелей как потому, что в мнениях моих многие видели нарушение прав мнимой
«собственности, потерю своего достояния, так и потому, что в разговорах я всегда спорил
и даже ссорился. Но время сие прошло, и я уж не говорю о сем в английском клобе
<• . .> Перестав говорить о рабстве, я не перестал, однако, думать; ибо признавая, что не
всегда позволительно говорить о том, что истинно, или что мы почитаем за истину, я не
полагаю, чтобы когда-либо было непозволительно мыслить о сих истинах.
Время моих разговоров прошло, но недоброжелатели, от сих разговоров сделавшиеся,
остались! Из противника крепостного состояния крестьян сделали какого-то члена какой-
то оппозиции, смешной и несбыточной в России». Характерно, что, защищаясь от обвине-
ний «в излишней либеральности», Тургенев обращался к уже преодоленным в дворян-
1 Архив бр. Тургеневых, в. 5, т. III, стр. 236.
123
ском освободительном движении легальным концепциям: «Признаюсь, что имев всегда
в виду пользу общую, всегда видев в правительстве единственный источник, из коего
может проистекать благо для моего отечества,— я никогда не мыслил, никогда не ожидал,
чтобы мог подпасть обвинению оттуда, откуда я привык ожидать и надеяться счастья
и благоденствия сему Отечеству и следственно собственного моего блаженства».1
С большей откровенностью Тургенев высказался в дневнике 29 мая 1821 г.: «Ни-
чего не слышно, кроме общего или высшего недоброжелательства к либеральным идеям.
Станем крепко — по крайней мере без страха, если уже без надежды».1 2
VI. ЛИБЕРАЛЬНАЯ И ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ
РЕСПУБЛИКИ В ПОЛИТИЧЕСКИХ СПОРАХ ДЕКАБРИСТОВ
НАЧАЛА 1820-х гг.
Какова же была политическая программа Н. И. Тургенева этой поры?
По своим политическим взглядам он был убежденным сторонником кон-
ституционной монархии, ориентированной на английские правовые
нормы. Факт этот давно установлен и не нуждается в дополнительной
аргументации.3 Тем более странной выглядит позиция, занятая Тургене-
вым на Петербургском совещании членов «Союза Благоденствия» (1820),
когда он высказался за установление республиканского строя. Вопрос этот
является ключевым не только для выяснения политической программы
Тургенева, но и для общей характеристики чрезвычайно важного этапа
в истории движения декабристов. Остановимся на нем несколько
подробней.
В январе 1820 г. на заседании членов Коренной управы «Союза Благо-
денствия» выступил Пестель с докладом о преимуществах республики
перед конституционно-монархическим правлением. После длительных пре-
ний, в ходе которых лишь один Ф. Глинка высказался в пользу конститу-
ционной монархии, все участники совещания единодушно отдали свои
голоса за республику. Когда дошла очередь до Н. И. Тургенева, председа-
тельствовавшего на этом собрании, он отказался от выступления, ограни-
чившись фразой, ставшей впоследствии крылатой: «Le President sans phra-
ses!» (Президент без дальних толков!). «Сие заключение Коренной думы,—
свидетельствует Пестель, — было сообщено всем частным думам и с сего
времени республиканские мысли начали брать верх над монархическими
и остались господствующими в обществе, составившемся после объявлен-
ного в 1821 году уничтожения Союза Благоденствия».4
Показания Пестеля весьма существенны. Но они нуждаются в серьез-
ных коррективах. В своих оценках всего декабристского движения Пестель
исходил главным образом из своего личного опыта революционной дея-
1 ЦГИАА, ф. 1409, on. I, ед. хр. 4104. Переписка по поводу неудовольствия госу-
даря на братьев Тургеневых за дошедшие до него слухи о распространяемых ими рассуж-
дениях о проекте крепостного и гербового сбора. 1821 г., лл. 5/об., 7, 8/об. Курсив
наш.— С. Л. К этому времени Александр I уже располагал доносом Грибовского, в кото-
ром подробно освещалась роль Тургенева в тайном обществе.
2 Архив бр. Тургеневых, в. 5, т. III, стр. 268.
3 А. Н. Шебунин. Н. И. Тургенев. ГИЗ, 1925.
4 Восстание декабристов, т. IV, стр. 102.
124
тельности и опыта руководимой им южной организации декабристов. По-
этому содержательные характеристики Пестеля, вполне справедливые для
истории «Южного общества», не всегда могут быть распространены на все
движение декабристов. Это замечание полностью относится и к оценке
Пестелем решений Петербургского совещания 1820 г. В своих показаниях
на следствии все, принимавшие участие в голосовании за республику,
резко возражали против утверждений Пестеля. Тургенев вовсе забыл
о своей лапидарной фразе: в его оправдательных записках и позднейших
воспоминаниях заметно спутаны впечатления от встреч с Пестелем в 1820
и 1824 ГГ. Н. М. Муравьев заявил, что решение о республике «не имело
никакого влияния на последующие соображения членов, неоднократно
изменявших после сего собрания свои мысли».1 С. Муравьев-Апостол
был склонен свести совещание к «полемическому рассуждению» о преиму-
ществе правления республиканского над монархическим.1 2 Еще дальше по-
шел в этом направлении А. Ф. Бригген. «Я полагаю, — отвечал он на во-
просы следственной комиссии, — что поводом и намерением вышеупомяну-
того теоретического рассуждения о существе правления было не что иное,
как желание г-на Пестеля блеснуть своим знанием».3 Наиболее основа-
тельны были возражения С. М. Семенова, который, заметив, что он не
знает, были ли «упомянутые рассуждения» сообщены Тульчинской управе,
категорически отрицал как то, что о них были извещены члены «здешних
управ», так и то, что с того времени «мысли республиканские начали брать
верх над монархическими». «Напротив,—убеждал Семенов, — сколько
мне известно, мысли здешних членов всегда были в пользу монархического
представительного правления».4 5
Конечно, все эти заявления были сделаны в процессе следствия, когда
обвиняемые были заинтересованы в том, чтобы всячески преуменьшать
свои «преступные» замыслы. Но эти соображения не могут быть решаю-
щими в настоящем случае по той причине, что все участники Петербург-
ского совещания (кроме Пестеля и Муравьева) как до принятия решения
о республике, так и после него оставались сторонниками конституционной
монархии. Именно эти обстоятельства заставили С. Н. Чернова сделать
вывод, что «крупный успех» Пестеля над терявшими былую организован-
ность петербургскими членами не был длительным, что «решение, вокруг
которого, казалось, легко все объединились, при проведении в жизнь раз-
билось об упорную оппозицию, возникшую почти сейчас же вслед за при-
нятым решением, оставшимся в настроении некоторых из его принявших,
видимо, не долее принятого в 1817 г. решения убить государя, ибо, как
и то, у них было основано, по-видимому, на неожиданной комбинации на-
строений и обстоятельств».0 Эти выводы, поддержанные некоторыми
1 ЦГИА, ф. 48, ед. хр. 5, л. 9/о6.
2 Там же, лл. 9/об., 10.
3 ЦГИА, ф. 48, ед. хр. 372. Об отставном полковнике фон-дер-Бриггене, л. 21.
4 Там же, ед. хр. 67. О Семенове, л. 40/об.
5 С. Н. Чернов. Несколько справок о «Союзе Благоденствия» перед Москов-
ским съездом 1821 г. Саратов, 1924, стр. 14—15.
125
новейшими исследователями, вызвали критические замечания академика
М. В. Нечкиной. Возражая против мнений об «упадке Союза Благоден-
ствия в 1820 г.» или о последующем «глубоком распаде» Союза Благоден-
ствия, М. В. Нечкина пишет: «Эти формулы вольно или невольно вводят
читателя в заблуждение. Историк движения декабристов, беря вопрос в це-
лом, может говорить лишь о большом идейном подъеме 1820 г. в организа-
ции декабристов, подъеме, ярко проявившемся в уяснении «сокровенной
цели», которая в течение длительного времени была предметом страстных
споров <С- • .^>». «Союз Благоденствия является той организацией в истории
русского революционного движения, которая впервые приняла решение
бороться за республиканскую форму правления в России», что было «боль-
шим шагом вперед по сравнению с конституционно-монархической програм-
мой Союза Спасения».1
Если согласиться с этой точкой зрения, то возникает несколько стран-
ная ситуация. Люди, проголосовавшие за республику, определившие «рес-
публиканское устройство» в качестве «сокровенной цели» общества, оста-
вались убежденными сторонниками конституционной монархии. Больше
того, наиболее рьяно поддерживавший Пестеля на Петербургских совеща-
ниях республиканец Н. М. Муравьев в конце 1821 г. приступает к написа-
нию монархической конституции. Наконец, сам Пестель, столь убедительно
доказывавший зимой 1820 г. преимущества республиканского правления,
летом того же года пишет на французском языке конституционно-монархи-
ческий проект, а осенью — так называемый «Социально-политический
трактат», в котором также излагается некий идеал утопического союза
монарха с народом.
По мнению Н. М. Дружинина, знакомство с первыми набросками
пестелевской конституции послужили исходным пунктом для внутреннего
перелома в Н. Муравьеве. С 1821 г., в обстановке нараставшей реакции
и идейного расслоения, Н. Муравьев отступает от республиканских идеа-
лов.1 2 Более сложно обстоит дело с объяснением позиции Пестеля, респуб-
ликанские убеждения которого после 1820 г. не вызывают сомнений. Неко-
торые исследователи (Б. Е. Сыроечковский, С. Файерштейн) относят кон-
ституционно-монархический проект Пестеля к каким-то давним наброскам,
которые в августе 1820 г. устарели для самого Пестеля. Что же касается
«социально-политического трактата», написанного на бумаге с филигра-
нями 1820 г., то время его создания датируется январем 1820 г., когда
Пестель якобы еще переживал самую последнюю стадию эволюции консти-
туционно-монархических воззрений. Написав этот трактат, Пестель стре-
мительно перешел к республиканской концепции, блестящий доклад о кото-
рой он сделал в том же месяце. Справедливо подвергнув критике подобную
аргументацию, М. В. Нечкина путем стилистического анализа и привле-
чения мемуарных источников (воспоминания Якушкина) пришла к выводу,
1 М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. I, стр. 288—289.
2 Н. М. Д р у ж и н и н. Конституция Никиты Муравьева (Происхождение и разли-
чие вариантов). — «Декабристы и их время», т. I. М., 1928, стр. 95. Впоследствии ис-
следователь изменил свою точку зрения в этом вопросе.
126
что указанные документы имели «рабочее назначение, по-видимому, аги-
тационного порядка», что конституционные проекты Пестеля были респуб-
ликанскими, а «условный <.. .> «Император» в рукописи фигурировал для
отвода глаз, и его конспиративные функции были известны как Пестелю,
так и его собеседникам».1
Не останавливаясь больше на различных интерпретациях этого вопроса,
мы рассмотрим лишь некоторые аспекты идеологической полемики 1820-х гг.
вокруг республиканской и монархической программы. Известное и в целом
справедливое положение о том, что буржуазная республика является более
демократической формой государственного устройства, чем конституцион-
ная монархия, нередко слишком прямолинейно переносится на события
прошлого. Общая формула прогрессивности подменяет конкретный анализ;
выяснение соотношения между конституционно-монархическими и респуб-
ликанскими лозунгами и того реального содержания, которым наполнялось
понятие республики на разных этапах дворянского революционного дви-
жения, по существу остается вне сферы исследования. Так, вопрос о содер-
жании республиканского идеала, провозглашенного Пестелем на Петербург-
ском совещании 1820 г., в специальной литературе не поставлен, хотя
источники позволяют определить его с большой точностью.
В показаниях С. М. Семенова приводятся ценные сведения о докладе
Пестеля и развернувшихся в связи с ним прениях: «Когда же в 1819 или
в 1820 году Пестель явился в Совет, то в том рассуждаем© было о выгодах
и невыгодах разного рода правлений. Пестель доказывал превосходство
пред прочими правление Соединенных Штатов Америки. Все были со-
гласны с Пестелем, что правление Соединенных штатов Америки лучше
всех доселе известных правлений».1 2 Свидетельство Семенова полностью
подтверждается уже приведенной выше формулой Тургенева: «Президент,
без дальних толков».3 Итак, речь шла в докладе Пестеля о федеративном
государстве, президентской республике типа Соединенных Штатов Аме-
рики. Почему же декабристы обратились к этому политическому образцу?
Какой смысл они вкладывали в свое понимание федеративной президент-
ской республики? Ответ следует искать в некоторых особенностях либе-
ральной доктрины того времени.
В «Общественном договоре» Ж.-Ж. Руссо лучшей формой правления
для крупных государств, в том числе и для Франции, признана монархия.
Подобно Монтескье, Руссо исходил из того, что республики могут суще-
ствовать лишь в маленьких государствах. Несмотря на это, Энгельс счел
возможным охарактеризовать «Общественный договор» как «республикан-
1 М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. I, стр. 288—289.
2 ЦГИА, ф. 48, ед. хр. 67. О Семенове — л. 40/об. Заметим, что сам Пестель приме-
нительно к этому времени вспоминал о влиянии, оказанном на него республиканской кон-
ституцией М. Н. Новикова, в которой «много было сходства с американскою» («Восста-
ние декабристов», т. IV, стр. 113).
3 Под президентской республикой Н. И. Тургенев понимал прежде всего федера-
тивное устройство государства. Он был принципиальным противником централизации,
усиление которой в России полагал величайшим «абсурдом» (N. Tourgueneff. La Russie
et les Russes, t. Ill, PP. 208—209, 348—349).
127
ский»,1 ибо Руссо, развивая идеи неотчуждаемого народного суверенитета,
прямого законодательства народа и магистратуры, тем самым утверждал
основные принципы республиканской теории. Монархия Руссо по своему
содержанию была демократической республикой. Именно так ее поняли
творцы конституции 1791 г. Враждебно относясь к аристократии, они уста-
новили однопалатную систему и резко ограничили пределы королевской
власти, иными словами: создали республиканскую конституцию при внеш-
ней монархической форме. В конституции 1793 г. окончательно восторже-
ствовали идеи буржуазной демократической республики: последние остатки
монархической власти были сметены революционным порывом народных
масс.
Демократические завоевания французского народа были в значитель-
ной степени перечеркнуты термидорианской реакцией, директорией и дик-
татурой Наполеона, отражавшими эгоистические интересы пришедшей
к власти крупной буржуазии. В годы реставрации продолжался идеологи-
ческий пересмотр политического опыта французской революции. Буржуа-
зия, вынужденная пойти на классовый компромисс с королевской властью,
резко выступила как против притязаний феодальной знати, так и против
демократических требований трудящихся. Вместо учения о представитель-
ной демократии, вытекающей из теории Руссо о народном суверенитете,
идеологи буржуазии обращались к традициям Монтескье и выдвигали на
первый план «умеренные формы» правления, основанные на делении госу-
дарственной власти на законодательную, исполнительную и судебную
(английский конституционный тип). Система противовесов, исключающая
возможность возникновения тирании, должна была явиться подлинным
залогом свободы, которую либеральные публицисты эпохи реставрации
видели не в народоправии, а в обеспечении личной безопасности, в незыб-
лемости буржуазных прав. Центральной проблемой государственного
устройства становился вопрос об индивидуальных гарантиях личности,
обеспечиваемых наличием трех учреждений: суда присяжных, действитель-
ной независимостью судей и народным представительством.
Свобода осмыслялась как полное пользование индивидуальными гаран-
тиями, а равенство как признание за всеми права на одни и те же гарантии.
Под эти признаки могли с одинаковым успехом подойти и конституционная монар-
хия и республика, различие между которыми становилось чисто формальным. Мадам де
Сталь в своих «Размышлениях о мире» писала: «Итак, несомненно, что все принципы
конституционалистов вполне согласуются с интересами республиканцев. Это одна и та
же партия в своих основах и в своей цели. Пусть только одна пожертвует короной для
обеспечения свободы, а другая — демократией для прочности порядка».1 2 «Мудрая сво-
бода» противопоставлялась идеям социального равенства или «братства», культ которых
был неразрывно связан с именем Ж. Ж. Руссо.3 Не случайно поэтому яростно осуж-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные письма. М., 1947, стр. 463.
2 Oeuvres completes de Mme de Stael, t. II. Paris, 1820, p. 155.
3 H. И. 1 ургенев вполне разделял эти воззрения. Незадолго до Петербургских со-
вещаний он занес в свой дневник следующее рассуждение о событиях во Франции в го-
ды реакционной деятельности Директории: «Я думаю, что Б[онопар]те мог удержать
во Франции республиканское избирательное правительство, в особенности окружив
Фр[анцию] такими же государствами. Конечно, много зла совершилось именем свободы
128
давший якобинский период революции Б. Констан называл автора «Общественного дого-
вора» «самым страшным приспешником всяческого деспотизма» и полностью солидари-
зировался с либеральной доктриной Сталь не только в теории, но и в своей политической
деятельности. Республиканец 1795 года, он легко превратился в сторонника конститу-
ционной монархии, из противников Наполеона стал его приверженцем во время 100 дней,
а вскоре снова перешел на сторону вернувшихся к власти Бурбонов. Эти быстрые пере-
ходы, вызывавшие обвинения и упреки со стороны его политических врагов и друзей,
отнюдь не свидетельствовали об изменении политических убеждений Констана. Он
утверждал, что «Свобода, благоустройство, счастье народов составляют цель человеческих
обществ; политическая организация является лишь средством. Просвещенный респу-
бликанец несравненно скорее может стать конституционным монархистом, чем защитник
самодержавия. Между конституционной монархией и республикой различие только
в форме. Между конституционной монархией и самодержавием — различие в самой
сущности».1 Сходные рассуждения легко найти у Дону, Ташеро де Фарга, Лафайета
и других идеологов буржуазного либерализма первой трети 19 в.
При полном равнодушии к внешним политическим формам государственного устрой-
ства характерен напряженный интерес к федеративному принципу, проявленный либе-
ральными публицистами. Мадам де Сталь находила, что во Франции возможна лишь
федеративная республика, подобная США, чему способствует деление Франции на депар-
таменты. При этом она не забывала добавить, что республика, как и каждое правитель-
ство, возможна только при господстве частной собственности.2 Б. Констан, осуждав-
ший революцию, убившую во Франции местные вольности и начала федерализма, с вос-
торгом отзывался об Америке, «этом необычайном образце федеративной республики,
сильной своей государственной властью и внутренними свободами».3 Социально-поли-
тический строй Соединенных Штатов Америки воспринимался сквозь призму либераль-
ной доктрины. Б. Констана интересовали не демократические права, а система организа-
ции политической власти. Федеративное устройство гарантировало жизненность и устой-
чивость республиканских институтов, а сильная исполнительная власть — территориаль-
ную целостность и единство государства. Вопрос о том, кто стоял во главе исполнитель-
ной власти,— конституционный монарх или президент,— не являлся существенно важ-
ным, так как права и обязанности конституционного монарха мало чем отличались от
прав и обязанностей президента. Конституционный монарх был тем же президентом
плюс наследственность.
Из этой краткой справки становится ясно, что французские либералы,
выступавшие за конституционную монархию, оставались сторонниками
республики. Их монархические симпатии вызывались чисто конъюнктур-
ными соображениями и были сильны лишь в той степени, в какой монар-
хия отражала интересы буржуазного общества. Когда в конце 1810-х гг.
во Франции усилилась угроза феодальной реставрации, многие либералы
снова перешли на республиканские позиции. Но это не был путь к со-
циальной демократии. Либеральная республиканская доктрина была равно
направлена и против феодальной знати, и против трудящихся масс. Ее не-
демократический характер становился все более явным по мере роста анти-
буржуазных настроений в рабочем классе. Чрезвычайно характерна в этом
отношении реакция Сисмонди на революционные события 1830-го года:
«Я — либерал, я — республиканец, но никогда не буду демократом».1
и братства. Но во время Директории ужасы забывались, братство исчезло, и свобода
могла укрепиться» (Архив бр. Тургеневых, в. 5, т. III, стр. 200—201). Запись от 16 июля
1819 г. Курсив наш.— С. Л.
1 В. Constant. Collection complete des ouvrages, t. I, p. 178—179.
- Oeuvres completes de M-me de Б1аё1, t. II, p. 70, 128.
3 B. Constant. Collection complete des ouvrages, t. I, p. 204—205.
4 Lettres inedites de [J. S. J.] de Sismondi. Paris, 1863, p. 58.
9
Пушкин и его время
129
Возвращаясь к петербургской дискуссии 1820 г., мы легко различаем ее
либеральные контуры в определении политической системы будущей госу-
дарственной власти. Спор о республиканской форме правления вовсе не
являлся крупным шагом в сторону демократизма, справедливого разреше-
ния аграрного вопроса и т. п. Признание федеративной президентской рес-
публики лучшей формой правления для России отнюдь не было свидетель-
ством последовательно республиканских взглядов Пестеля и остальных
членов Коренной управы «Союза Благоденствия», принимавших участие
в поименном голосовании. «Собственное мнение» М. С. Лунина, сохранив-
шего нам важное показание о характере прений вокруг доклада Пестеля,
заключалось в следующем: «Конституционное правление с малою испол-
нительною властью монарха или президента, полагая того и другого
в одном виде»1 (подчеркнуто нами. — С. Л.). Такова же была позиция
и других участников совещания, которые, голосуя за президента, не поры-
вали с возможностью принятия конституционно-монархических решений.
Характерна в этой связи эволюция взглядов Пестеля в 1820—1822 гг.
В показаниях А. Ф. Бриггена сохранилась запись разговора Пестеля
с Тургеневым на совещании у Глинки. Когда Тургенев объявил, что «прав-
вление с президентом отменно хорошо, но что главное, на чем все основано,
есть народное представление» 1 2. Пестель сказал, что «государи всегда
питают враждебное чувство к конституциям и думают, что оные как та-
рифы можно переменять по произволу».3 Реплика Пестеля явно метила
в адрес Испании и Франции, где резко усиливалась роялистская реакция.
1 ЦГИА, ф. 48, ед. хр. 5, л. 12. См. ценные наблюдения у С. Б. Окуня (История
СССР. 1796—1825. Курс лекций. Л., 1947, стр. 391—393).
2 Достоверность показаний Бриггена подтверждается позднейшими конституцион-
ными размышлениями Тургенева: «Как все основанные на разуме явления <С . пред-
ставительный строй превосходно подходит к монархиям и республикам, и если он не мо-
жет сосуществовать с деспотизмом, то лишь потому, что деспотизм ни разумен, ни логи-
чен» (N. Tourgueneff. La Russie et les Russes, t. Ill, p. 280).
3 ЦГИА, ф. 48, ед. хр 372, л. 20. Замечание Пестеля весьма симптоматично. Оно
предваряет бурное столкновение мнений, происшедшее на последующих заседаниях чле-
нов «Союза Благоденствия» в Преображенских казармах у Шипова. В 1820 г. между
Пестелем и Тургеневым не было принципиальных расхождений в определении кон-
ституционного идеала (не суть важно, кто на верху власти: «главное, на чем все осно-
вано, есть народное представление»), хотя они и намечались по вопросу о функции
исполнительной власти. Расхождения, в основном, шли по линии тактики. Пестель ни-
когда не отказывался от идеи революционного переворота. Признание республиканской
цели необходимо выдвигало на повестку дня вопрос о будущей судьбе русского трона,
включая возможности цареубийства. Отрицательная реакция на предложения Пестеля
была неизбежна. Для большинства членов «Союза Благоденствия» республиканское прав-
ление было делом далекого будущего, скорее предметом для «теоретического рассуж-
дения», чем программой конкретных политических действий. Республиканские симпатии
Тургенева не помешали ему резко осудить террористические акты Занда и Лувеля («равно
глупо, равно ужасно убийство из фанатизма религиозного и политического»), а незадолго
до выступления Пестеля выразить сожаление по поведу избрания во французскую палату
депутатов «цареубийцы» Грегуара (Архив бр. Тургеневых, в. 5, т. III, стр. 219). Обра-
тим также внимание на быстрое полевение в это время общественных настроений Пуш-
кина: автор «Деревни», еще недавно осуждавший «бесславные удары», пришел в 1820 г.
к восхвалению «кинжальной тактики».
130
В Испании король еще в 1814 г. отказался признать конституцию корте-
сов, во Франции министерство Деказа подготавливало изменение избира-
тельного закона, и у Пестеля не было оснований доверять конституцион-
ным симпатиям монархов. В литературе принято считать, что республи-
канские взгляды Пестеля оформились в 1820 г. под влиянием революцион-
ных событий в Европе. Но это явное недоразумение. В действительности
все обстояло по-иному. Доклад Пестеля состоялся в самом начале 1820 г.,
до того как в Россию пришли известия о военном перевороте Риего. Вскоре
после окончания «Петербургских совещаний» положение изменилось. По-
литические происшествия в Испании всколыхнули всю Европу. Волна
революционных выступлений смела абсолютистские режимы в Неаполе^
Сицилии, Португалии; королевская власть была ограничена конституцион-
ными хартиями. 1820 год — эпоха временного торжества не республикан-
ских, а конституционно-монархических принципов. Не только германские
государи, но и сам Александр I давал недвусмысленно понять, что соби-
рается ввести в России конституционное правление. Весной 1820 г. декаб-
ристы были осведомлены через С. И. Тургенева, — об этом будет сказано
ниже, — о содержании будущей русской конституции, «Государственной
уставной граматы».
«Кто сказал, — высказывал общие для того времени настроения П. А. Вяземский
в письме к А. И.Тургеневу,— что конституционое устройство не есть устройство в смы-
сле монархическом, когда оно, напротив, теснейшими неразрывнейшими узами сопрягает
монарха с народом».1 С этими соображениями полностью солидаризировался Н. И. Тур-
генев: «Прежде волнующиеся народные партии видели в правительствах одних только
врагов. С тех пор как народы увидели, что и в правителях иногда бывают либеральные
мысли, и восстающие против них оставляют лица в стороне и берутся только за вещи».1 2"
Конституционно-монархические настроения были настолько широко
распространены, что захватили даже Пестеля. К 1820—1821 гг. относится
написание Пестелем на французском языке трех конституционно-монархи-
ческих документов — главы о Верховном правлении в России (август
1820 г.), так называемого «Социально-политического трактата» (осень
1820 г.) и записки «Греческое царство» (начало 1821 г.). Остановимся на
некоторых особенностях первого проекта.
Ранний конституционный проект Пестеля, известный нам по обстоя-
тельному пересказу Н. М. Муравьева, отличался недемократическим реше-
нием земельного вопроса. Все помещичьи крестьяне освобождались и полу-
чали в свое владение половину помещичьих земель, но с тем, чтобы «пла-
тить владельцам тот же оброк, что и прежде».3 Активное избирательное
право было ограничено определенным денежным цензом. Главное внима-
ние Пестеля было обращено на политическую систему организации госу-
дарства, которая отчасти напоминала устройство Соединенных Штатов
1 Остафьевский архив, т. II, стр. 115 (5 декабря 1820 г.).
2 Архив бр. Тургеневых, в. 5, т. III, стр. 241 (25 сентября 1820 г.)
3 Заметим, что в написанном несколько позднее «Социально-политическом трактате»
Пестель осуждает «аграрный закон» и «фантастическое уравнение». В процессе рабо-
ты над «Русской Правдой» его отношение к этим вопросам изменилось и он находит ф-
них «много истинного и справедливого» (Восстание декабристов, т. VII, стр. 297, 183Х
д*
131
Америки. Россия по плану Пестеля являлась федерацией «областей» (но-
вый термин, обозначавший территориальную единицу, большую, чем губер-
ния), имевших свои выборные «Вече». Хотя Пестель не определил содер-
жания деятельности выборных органов, можно не сомневаться, что именно
федеративное разделение России побудило его укрепить исполнительную
власть в лице «Императора», который участвовал также в законодательной
власти («Народное Вече») и производил окончательный отбор членов
Сената («назидательная власть»).1 Резкое усиление исполнительной вла-
сти должно было содействовать укреплению государственного единства
России, преодолению опасности чрезмерной децентрализации. Характерно,
однако, что планы Пестеля в этом вопросе показались чрезмерно «монар-
хическими» даже такому убежденному монархисту, каким был начальник
штаба 2-ой армии П. Д. Киселев. Побывавший в Тульчине осенью 1820 г.
Якушкин пишет в своих «Записках»: «В это время Пестель замышлял рес-
публику в России, писал свою Русскую Правду <S • Некоторые отрывки
из Русской Правды он читал Киселеву, который ему однажды заметил, что
царю своему он предоставляет уже слишком много власти. Под словом
царь Пестель разумел исполнительную власть».1 2
Итак, проясняется внешнее противоречие, вызывавшее недоумение
у многих историков декабристского движения. Конституционный проект
1820 г. был выражением республиканских идей, провозглашенных Пестелем
на Петербургском совещании. В то время Пестель выступал сторонником
федерализма и сильной исполнительной власти, которая должна была сдер-
живать центробежные силы в государстве. Появление конституционного
монарха в проектах Пестеля отнюдь не было фактом «конспиративной»
осторожности их автора или «агитационного» «рабочего назначения» этих
документов. При таком решении почти полностью обесцениваются важ-
нейшие свидетельства эволюции взглядов Пестеля в области программно-
идеологических вопросов, обедняется его конституционное наследие.3
«Император» в конституционном проекте 1820 г. исполнял те же функции,
что и президент. Его выдвижение было вызвано лишь тактическими
обстоятельствами времени и не сопровождалось какими-либо суще-
ственными изменениями в самой системе республиканской (в либеральном
смысле) организации государственной власти. Прислушаемся в этом во-
1 Восстание декабристов т. 1, стр. 302.
2 И. Д. Якушкин. Записки, стр. 46.
3 М. В. Нечкина. Восстание декабристов, т. I, стр. 293, 300—301. Любопытно
привести аргументы, которыми пользуется исследователь, отрицая за Пестелем автор-
ство записки «Греческое царство»: «Против того, что данный список является личным
политическим творчеством Пестеля, отражающим его собственное представление о жела-
тельной форме будущего устройства послереволюционной Греции, говорят два обстоя-
тельства: республиканец Пестель стал ли бы проектировать монархию, царство греческое
после революции? Если даже отвести это предположение соображениями о применении
монархической терминологии в конспиративных целях, остается возражение о самостоя-
тельном выделении областей Греции, свидетельствующее как будто в пользу федератив-
ного принципа организации, последовательным противником которого Пестель был всю
жизнь» (Там же. стр. 345).
132
просе к авторитетному голосу Пестеля, оставив на его совести попытку
перенести на более поздние этапы работы над «Русской Правдой» идеоло-
гические построения 1820 г„ что было сделано им в целях смягчения своих
республиканских настроений перед членами следственной комиссии:
«Составив главу о верховной власти вдвойне: одну для монархического, другую для
республиканского оной образования, и написав сию главу таким образом, что любую из
них выбрав, можно было ее в общее сочинение включить. Но сии главы, одного
предмета касающиеся, не были в Русской Правде даже еще и начаты. Некоторые мысли
о них были однакоже начертаны на французском языке и монархическая подробнее
республиканской».1
В тесном общении с Пестелем разрабатывал свой конституционный
проект Н. М. Муравьев. В эти годы они были идейными единомышленни-
ками и их конституционные построения, — по убедительному предположе-
нию М. В. Нечкиной, — были следствием республиканской программы,
принятой на Петербургском совещании 1820 г. 1 2 Соглашаясь с этими
наблюдениями, следует оговорить лишь то, что идейная близость Муравье-
ва и Пестеля в конституционных планах полностью определялась грани-
цами либеральной доктрины.
Подобно Пестелю Муравьев в 1820 г. не исключал возможности сохра-
нения монарха при конституционном правлении. Интереснейшим свиде-
тельством эволюции взглядов Муравьева в этом отношении является его
революционный «катехизис» или «Любопытный разговор». Было бы оши-
бочно видеть в нем памятник последовательно республиканской идеологии.
Заметно различие между запиской «Мысли об истории государства рос-
сийского» Н. М. Карамзина и содержанием «разговора». Если в 1818 г.
Муравьев решительно отрицал самый принцип монархии, то в 1820 г. он
осуждает исключительно деспотическую власть. Неограниченному самодер-
жавию противопоставлен «вечевой» строй, который мог быть по своей
форме не только республиканским, но и монархическим: «отцы наши»
искали «себе князя, который бы рядил по праву, а не самовластью, свое-
вольству и прихотям». В соответствии с этим изменилось направление
критического удара. Внимание Муравьева обращено уже не к факту при-
звания Рюрика на Русь, а на эпоху татарского ига. Именно там он находит
источник ничем не ограниченного произвола царей, которые «обманом
присвоили себе власть беспредельную, подражая Ханам татарским и Сул-
тану турецкому». Историческая концепция Муравьева начинает отчасти
походить на уже нам известные взгляды Н. И. Тургенева, хотя в отличие
от последнего он не склонен идеализировать деятельность многочислен-
ных наследников Рюрика. Важно, однако, отметить, что защита «вечевого»
правления не сопровождалась отрицанием княжеской («царской») власти,
ведь известно, что «вече» были уничтожены уже во время татарского ига.
Поэтому представляется вполне убедительным заявление Муравьева на
1 Восстание декабристов, т. IV, стр. 87. Речь идет, очевидно, о проекте монархиче-
ской конституции, свидетельства о которой сохранились в показаниях Н. Муравьева и
воспоминаниях И. Якушкина.
2 М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. I, стр. 380—381.
133
следствии, что «катехизис» не «опровергает существования царей», а дока-
зывает лишь необходимость ограничения их власти,1 хотя республиканские
симпатии самого автора не вызывают сомнений.
Весьма правдоподобно высказанное М. В. Нечкиной мнение, что
Н. Муравьев уже тогда обдумывал первые основы своего конституционного
проекта.1 2 «Любопытный разговор» безусловно предвосхищал политиче-
скую концепцию будущей конституции «Северного общества». Исходя из
этого, нельзя признать достаточно обоснованными рассуждения некоторых
историков о наступившем якобы вскоре после 1821 г. «поправении» Му-
равьева, изменившего своим республиканским взглядам. Биограф
Муравьева и крупнейший знаток идеологической жизни «Северного обще-
ства» Н. М. Дружинин пришел к выводу, что автор конституции «Северного
общества» «оставался республиканцем вплоть до 1825 г.», но из соображе-
ний тактики предпочитал сохранить монархическую форму правления,
октроировав ее в республиканском духе.3 Таким образом, когда Муравьев
посылал в конце 1822 г. свою конституцию Пестелю и в сопроводительном
письме писал о том, что остался в прежнем республиканском духе, а форма
представительной монархии введена им лишь в целях конспирации для
удобства приема новых членов,4 он не скрывал тем самым свое «отступни-
чество», «не предавал» свои убеждения и т. п.5 Муравьев оставался на
той же идеологической платформе, которую отстаивал с Пестелем в 1820 г.
Изменились взгляды самого Пестеля. Еще недавно красноречиво защи-
щавший правление Соединенных Штатов Америки, как наиболее приемле-
мое для России, сохранивший в своем конституционном проекте 1820 г.
имущественный ценз, Пестель в конце 1822 — начале 1823 гг. резко обру-
шился как на федеративную систему, так и на «аристокрацию богатств».
«У него, — писал Пестель о конституции Н. Муравьева, — предполагался федера-
тивный образ правления, как в соединенных областях Америки. Это походило на древ-
нюю удельную систему и потому пагубным казалось. Второе основание состояло в том,
что права на должности в правлении и на участие в делах общих и государственных
основаны были на богатстве <С . .> Сия ужасная аристокрация богатств заставляла
многих и в том числе и меня противу его конституции сильно спорить».6
Критика велась не против республиканской или конституционно-монар-
хической формы правления, а против социальных основ конституционных
построений Муравьева, причем велась с демократических позиций. Движе-
ние Пестеля в сторону демократизма, его отход от либеральных концепций
можно приблизительно датировать, опираясь на его личные показания.
1 Восстание декабристов, т. I, стр. 320, 321, 322.
2 М. В Нечкина. Движение декабристов, т. 1, стр. 284, 297—298.
3 Н. М. Д Р у ж и н и н. Программа Северного общества декабристов. Известия
АН СССР, т. 8, в. 1 (1951), стр. 35—45.
4 В 1824 г. Муравьев повторил Пестелю, что остается «приверженцем республикан-
ского правления, каковым был и прежде».— Восстание декабристов, т. I, стр. 317. Тогда
же Рылеев объявил Пестелю, что считает «удобнейшим для России» областное правле-
ние Северо-Американской республики при императоре, которого власть не должна много
превосходить власти президента Штатов» (там же, стр. 178).
5 К. Д. Аксенов. Северное общество декабристов. Л., 1951, стр. 131
6 Восстание декабристов, т. IV, стр. 86.
134
Аллегорическое изображение Неапольского восстания.
Рисунок П. И. Пестеля на рукописи статьи о классификации наук. 1820.
Центральный государственный исторический архив СССР, Москва.
AVERTISSEMENT
DE L'l-DITION DE .IUII.LET 181g.
Cet outrage exisle depnis plus de douze ans.
c'esl-a-dire dcpuis 1806. .It* Envois ecril pour
IM. Jefferson, 1 honnne des deux mondes <pie je
respecte le plus, el, ail le jugeoil a propos.
pour les Elats-Unis de l Ameritpie du nord, on
en effct il a etc irnprirne cn 181 i. Je nc conip-
lots pas le publieren Europe. Mais puistpie une
fopie inexacle en a cotiru , puistpie elle a elc
iniprimee a Eiege el rennprimee a Paris, puis-
tpie enliu tout le monde imprime mon ouxrage
sans mon aveu, j aime mieux tpi il paroisse tel
que je 1 ai compose.
Дсстют де Траси. Комментарий к «Духу законов» Монтескье. Париж, 1822.
Страница с предисловием («уведомлением») автора.
Знаменитый очерк, в котором Пестель кратко и точно обрисовал свой
путь к республиканским и революционным идеям, соотносят обычно с со-
бытиями до 1820 г. (до выступления Пестеля на Петербургском совеща-
нии). Но это справедливо лишь в части, касающейся споров с М. Н. Нови-
ковым, размышлений об античных республиках, древнем Новгороде и прав-
лении Соединенных Штатов Америки. Когда же Пестель пишет о том, что
его укрепили «весьма сильно в республиканском и революционном образе
мыслей» происшествия в Неаполе, Гишпании и Португалии («Я в них нахо-
дил по моим понятиям неоспоримые доказательства в непрочности монар-
хических конституций и полные достаточные причины к недоверчивости
к истинному согласию монархов на конституции, ими принимаемые»),1 то
следует иметь в виду не первую половину 1820 г., когда для подобных на-
строений не было оснований, а более позднее время. Реакционная политика
организаторов Священного Союза, активизировавших свою деятельность
к концу 1820 г., двуличное поведение неаполитанского короля, обратив-
шегося за помощью к конгрессу монархов в Лайбахе, интервенция австрий-
ских войск в Неаполь и Пьемонт в марте 1821 г., крах конституционных
режимов в Испании и Португалии в 1823 г. и другие события этого же
рода окончательно подорвали доверие Пестеля к монархическим конститу-
циям. Таким образом, окончательный переход Пестеля на республиканские
позиции нужно датировать не ранее 1821 г. Приблизительно к этому же
времени относится знакомство Пестеля с сочинениями Дестют де Траси,
оказавшими на него значительное влияние.1 2
В своем «Комментарии к «Духу законов» Монтескье» Дестют де Траси
подверг уничтожающей критике либеральную доктрину государственной
власти. Пламенный приверженец идей Руссо о неотчуждаемом народном
суверенитете, он осудил систему равновесия властей (английская конститу-
ционная монархия) как систему, увековечивавшую войну бедных и богатых.
Будущего автора «Русской Правды» не могли не привлечь также критиче-
ские рассуждения Траси о государственном устройстве Соединенных Шта-
тов Америки. Высоко оценивая американскую демократию, французский
идеолог возражал против попыток перенесения в европейские условия
федеративных начал и принципа президентской республики. Положение
президента, по мнению французского демократа, остававшегося в этом
вопросе в кругу либеральных представлений, мало чем отличалось от кон-
ституционного монарха.3 «Он, — писал Пестель по этому поводу о Дестют
де Траси, — доказывает, что всякое правление, где главою государства
есть одно лицо, особенно ежели сей сан наследствен, неминуемо кончится
деспотизмом».4
«Сочинение Дестю де Граси» помогло Пестелю окончательно порвать
с либеральной концепцией государственной власти. Весь ход революцион-
1 Восстание декабристов, т IV, стр. 91.
2 О влиянии Дестют де Траси на Пестеля см. у Семевского (цит. соч.,
стр. 546—549).
3 Franco Venturi. Il moto decabrista e i fratelli Poggio. Torino, 1956, p. 56.
4 Восстание декабристов, т. IV, стр. 91.
137
ного движения в России ставил Пестеля перед необходимостью более ради-
кального решения социальных вопросов. В «Русской Правде» проблема
государственности поставлена как проблема демократическая. Республика
Пестеля вырастала на основе демократического решения аграрного вопроса,
а не условного федеративного разделения России: во главе ее уже было
невозможно появление президента или конституционного монарха. Многие
кардинальные вопросы политического и социального устройства будущей
России были решены в «Русской Правде» с революционно-демократиче-
ских позиций, хотя оценка движущих сил революции оставалась по-преж-
нему дворянски ограниченной. Дворянская идеология заметней сказыва-
лась не в теоретической области, а в организационно-тактических вопросах,
то есть в той сфере деятельности дворянского революционера, в которой
ему приходилось практически решать, на какие социальные силы он должен
опираться в подготовке вооруженного выступления. Противоречие между
демократической (в основном) идеологией «Русской Правды» и тактиче-
скими планами декабристов, сторонниками идеи военной революции, «киро-
гады», во многом определило душевный кризис лидера «Южного общества»
накануне 14 декабря 1825 г. Это противоречие усугублялось дискуссией,
которая развернулась вокруг принципиальных положений «Русской
Правды» в «Северном обществе» декабристов. Спор, в основном, шел не
между сторонниками конституционно-монархических и республиканских ло-
зунгов (хотя борьба за республику сопровождалась более радикальными
решениями в политических вопросах, более последовательным разрывом
с монархией), а вокруг либеральной и демократической концепции буду-
щего устройства России. Конечно, это были споры в одном лагере молодой
революционной России, они свидетельствовали о сложном, противоречивом,
но несомненном движении вперед, в сторону демократизма, всей в целом
организации декабристов. Но было бы ошибочным не замечать и того глу-
бокого идейного расхождения, которое нередко сопровождалось отходом
крупнейших деятелей декабристского движения от активного участия в тай-
ной организации.
Таков был путь Н. И. Тургенева. Весной 1824 г. он встретился с Песте-
лем в Петербурге, куда последний приехал с проектом «Русской Правды».
Внимание Пестеля было «захвачено» социальными теориями, и он надеялся
найти в Тургеневе, известном противнике «рабства», своего единомышлен-
ника, «нового прозелита». «Он <ГПестель^> был изумлен и смущен, не найдя
его во мне», — замечает по этому поводу Тургенев. Крах революционных
движений в западноевропейских странах привел Тургенева к размышлениям
о бесполезности существования тайных обществ в России. Не меньший
скепсис вызывали у него аграрные проекты Пестеля. Ему был чужд со-
циальный радикализм автора «Русской Правды». «В конце <^.. ,^> —
пишет Тургенев в своих воспоминаниях, — я заметил, что Пестель и его
друзья более недовольны моим несогласием с их социальными теориями,
чем моим мнением относительно тайных обществ». 1 Тургенев уехал из
1 Н. И. Тургенев. Россия и Русские. Пг., 1915, стр. 129—131.
138
России весной 1824 г. и не принял участия в восстании декабристов, но уже
задолго до 14 декабря 1825 г. он перестал быть одним из ведущих деятелей
«Северного общества». В более поздние годы полный отказ от организован-
ной революционной борьбы уничтожил грань, отделявшую Н. И. Турге-
нева от формировавшегося лагеря русского буржуазного либерализма.
Демократические устремления Пестеля вызвали резкие возражения
и со стороны М. Ф. Орлова, идеологическая позиция которого в декабрист-
ском движении еще недостаточно изучена. Последнее относится прежде
всего к выступлению Орлова на Московском съезде декабристов зимой
1821 г., которое уже почти целое столетие вызывает самые противоречивые
мнения у исследователей.
VII. РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЛАН И. Ф. ОРЛОВА 1821 г.
В начале 1820-х гг. Орлов был сторонником немедленного революцион-
ного выступления, развернутый план которого он предложил в качестве
программы действий на Московском съезде. В основе этого плана, извест-
ного нам в изложении Грибовского и Якушкина, лежало требование созда-
ния нового тщательно законспирированного общества, руководящий центр
которого назывался бы «Невидимыми братьями». К нему, словно лучи
к центру, должны были стекаться («неся дани, не ведая, кому») остальные
члены, разделенные «по народам (на языки: греческий, еврейский и пр.)».
Одновременно Орлов предлагал создать «в лесах» типографию или лито-
графию для печатания и распространения антиправительственных сочине-
ний и фальшивых ассигнаций. Последнее делалось с целью доставления
обществу нужных средств и подрыва государственного кредита. Инициа-
тиву революционного выступления Орлов оставлял за собой и за руково-
димой им 16-ой дивизией.
Предложенные Орловым «неистовые меры» удивили большинство уча-
стников съезда и были ими отклонены. Позже делались даже попытки по-
ставить под сомнение искренность выступления Орлова, который якобы
подобным образом пытался оправдать свой отход от тайного общества.
В советской исторической науке убедительно доказан последовательно рево-
люционный характер деятельности Орлова,1 но в выдвинутой им про-
грамме вооруженного переворота все еще остается немало неясного. Неко-
торые исследователи встали на путь «выравнивания» позиции Орлова на
Московском съезде, сглаживая различия между его программой и взгля-
дами умеренного большинства участников съезда. Ю. М. Лотман обратил
внимание на сходство проекта Орлова с давними масонскими формами
организации «Ордена русских рыцарей» и оживление деятельности послед-
него накануне и после съезда поставил в связь с выступлением Орлова.1 2
1 М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. I, стр. 328.
2 Ю. М. Лотман. Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов — поэт, публи-
цист и общественный деятель. — Ученые труды Тартуского гос. университета, т. 78.
Труды по русской и славянской филологии. И. Тарту, 1959, стр. 83—86.
139
Думается однако, что вопрос следует ставить шире, так как Орлов никогда
не порывал с идеологическими установками «Ордена русских рыцарей».
Интересные материалы об этом содержатся в переписке Д. В. Давыдова
с П. Д. Киселевым, в которой отчетливо просвечивается не только коло-
ритная личность поэта-партизана, но и его близкого приятеля — умного
и пылкого М. Ф. Орлова.
Участие Давыдова в «Ордене русских рыцарей» было установлено
М. В. Нечкиной. 1 Существует и другое мнение: о враждебном отношении
Давыдова к революционному движению, об его принципиальном монар-
хизме. 1 2 Оно покоится в значительной степени на известном каламбуре
Давыдова. Когда В. Л. Давыдов предложил своему родственнику — поэту
вступить в «Союз Благоденствия» («это в роде немецкого Тугендбунта»),
тот наотрез отказался: «Полно, Василий Львович, я, брат, этого не пони-
маю; бунт, так бунт русский; тот хоть погуляет, да бросит; а немецкий —
гулять не гуляет, только мутит всех. Я тебе прямо говорю, что я пойду
его усмирять.»3 Рассказ этот, дошедший до нас в семейной традиции,
должен был свидетельствовать о политической лояльности Давыдова, его
непричастности к движению декабристов. Попытаемся, однако, сопоставить
содержание рассказа с реальными фактами. В начале 1820 г. Д. Давыдов
получил отпуск с зачислением по кавалерии, что было в сущности скрытой
формой отставки. Следовательно, приведенный выше разговор вероятнее
всего мог состояться не позднее 1820 г., когда Давыдов еще находился на
юге, а «Зеленая книга», во многом являвшаяся заимствованием из устава
Тугендбунда, была официальным документом общества, с которым обяза-
тельно знакомили вновь принимаемых членов. Если мы вспомним, что
М. Ф. Орлов весьма критически отнесся к умеренной программе «Союза
Благоденствия» и не пожелал слить с ним свое общество, одним из членов
которого был Давыдов, то реплика последнего в адрес «немецкого бунта»
получит несколько иной смысл, чем это принято считать, а упоминание
о «русском бунте» может быть понято как требование крутых и решитель-
ных мер. К такому истолкованию нас подводят некоторые факты из поли-
тической биографии Давыдова того времени.
19 февраля 1818 г. Давыдов был назначен начальником штаба 7 пехотного корпуса,
а через год с небольшим занял эту же должность в 3 пехотном корпусе, расположенном
в Кременчуге. Оттуда он часто навещал Киев, где встречался с М. Ф. Орловым. Дру-
жественное общение с последним успокаивало Давыдова, чувствовавшего себя обойден-
ным по службе. «Увидя Михаила Орлова начальником штаба,— делился Давыдов
1 М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. I, стр. 133.
2 Денис Давыдов. Полное собрание стихотворений. Редакция, вступ. статья и
прим. В. Орлова. — Библиотека поэта. Малая серия. Л., 1941, стр. XIV; История
русской литературы, т. VI, М. — Л.,изд-во АН СССР, 1953, стр. 377.
3 Н. Советов. Д. В. Давыдов.— Сборник биографий кавалергардов. 1801 —1826.
СПб, 1906, стр. 636—637. Этот анекдот имеет и другую более достоверную версию. На
рисунке А. А. Ивановского (1826) с изображением В. А. Давыдова на допросе следст-
венной комиссии имеется внизу надпись: «Василий Аьвович Давыдов на слова, что тай-
ные общества наши были модою и подражанием немецкому Тугенд-бунду— отвечал:
«Извините господа! Не к немецкому тугенд-бунду, а просто к бунту я принадлежал»
(«Лит. наследство», т. 60. Декабристы-литераторы, II, кп. I, стр. 285).
140
впечатлениями со своим родственником А. П. Ермоловым,— я за честь почел стать на
ряду с сим отличным человеком»? В письме к П. Д. Киселеву от 12 августа 1819 г.
Давыдов сообщал о своей недавней поездке в Киевскую губернию, встречах с Орловым
и о своих педагогических планах, на которых заметно отразились увлечения Орлова
ланкастерской системой, насаждаемой последним в Киевском военно-сиротском отделе-
нии:«<С-••> так как херсонское военно-сиротское отделение поступает под надзор кор-
пусного командира, то хочу устроить его на манер Киевского. Ты знаешь Херсон — это
южный Нерчинск, это гроб всех чувствований и удовольствий, и потому я с горя и от
желания быть полезным в мирное время скопировал все устройство киевского отделе-
ния и по приезде моем в Херсон займусь просвещением юношества (только не на манер
моего корпусного командира). Denis [est] maitre a Corinthe».-
Наряду с успешным внедрением ланкастерского обучения по «Орловой системе»
Давыдов усердно занимался чтением политической литературы. «Время много перед
руками, давай учиться,— предлагал он тому же Киселеву,— <. . .> Выпиши себе
Oeuvres de Benjamin Constant et Choix de rapports, opinions et discours prononces
a la tribune nationale. 4 vol.. He всем иметь Монитер». И там же ссылка на «Госу-
дарственное хозяйство Сея и Politique constitutionnelle в Benjamin Constant и
Bentham, коего у меня полное сочинение».1 2 3 Политическая ориентация этого перечня
литературы вполне ясна. Она хорошо раскрывается в написанном несколько позже письме
Орлова к Вяземскому: «В кого влюблен? В представительное правление, во все благо-
родные мысли, во всех благородных людей, в числе коих и тебя помещаю. Живу с Бен-
жамен Констаном, Бентамом и прочими писателями сего рода».4 * Общая умонастроенность
Давыдова и Орлова заметна и в других письмах. Поздравляя Киселева с назначением на
должность начальника штаба 2-ой армии, Давыдов с большой искренностью излагал
свои надежды на будущее: «Очень сожалею, что старее тебя по службе; право с удоволь-
ствием послужил бы с тобою. Впрочем, уверен, что сожаление мое недолго продлится.
Если уже назначено мне судьбою быть обойденным, то пусть лучше обойдет деятельный
и умный человек, как ты, нежели какой-нибудь ленивый скот, валяющийся в грязи.
Божусь, что я это говорю от души. Люди прошедшего столетия не поймут меня, ибо
их мысли и чувства падали к стопам Екатерины, Зубова и Грибовского! Слова: отече-
ство, общественная польза, жертва честолюбия и проч, известны были только в отноше-
нии к власти, от которой ждали взгляда, кусок эмали или несколько тысяч белых негров.
Впрочем, я не говорю, что хочу навсегда остаться под тобою. Нет! Дай бог после и мне
быть чиновнее тебя, т. е. полезнее для России, ибо перво? у меня ценится последним:
«C’est I’utilite qui donne la valeur» ^польза дает цену> говорит Сей, и эти слова
я отношу как к государственному хозяйству, так и к нашему быту <С. .^> Теперь я как
червонец в денежных погребах графини Браницкой. Но погоди, кто знает, что будет?
Может быть государственные перевороты вытащат сундуки из-под сводов и червонцы
пойдут в ход <. . ?>.— Я тебя всегда любил, ты знаешь это, но теперь тебя более и более
почитаю при каждом о тебе известии. Продолжай, брат, дави могучею стопою пресмы-
кающихся!» °
Не только по содержанию, но и по стилю письмо Давыдова чрезвы-
чайно близко к фразеологии создателей «Ордена русских рыцарей». Темы
«гения», «посредственности» и «пресмыкающейся толпы» постоянно встре-
чаются в переписке М. А. Дмитриева-Мамонова.6 «У нас,— писал
Орлов Вяземскому 15 июня 1820 г., — так много пресмыкающихся живот-
1 СИРИО, т. 73, СПб, 1890, стр. 519—520.
2 ИРЛИ, ф. 143 (П. Д. Киселев), ед. хр. 29. 6. 92. л. 2 об. Перевод: «Денис учитель
школы в Коринфе».
3 Там же, ед. хр. 29. 6. 92, л. 5.
4 «Лит. наследство», т. 60, декабристы-литераторы. II. кн. 1, стр. 21.
° Давыдов. Сочинения, т. II. Проза—письма. СПб. 1893, стр. 231—232. С ис-
правлениями по автографу (ИРЛИ, ф. 143, ед. хр. 29. 6. 92, л. 5. Курсив наш. — С. Л.).
6 В. И. Семевск и й. Политические и общественные идеи декабристов, стр. 402.
141
ных, что нельзя ступить, чтоб кого-нибудь не раздавить»/ Эти совпаде-
ния не могли быть случайны для Давыдова, принимавшего известное уча-
стие в составлении программных «орденских» документов в 1815—1816 гг.
Осуждение «пресмыкающихся»,—эгоистически и трусливо настроенной
чиновной дворянской массы, поддерживающей породившую ее политиче-
скую систему и заглушающей все благие начинания, — сливалось с ожида-
нием близкого революционного переворота, который уничтожит произвол,
насилие, лихоимство и вознаградит по заслугам «истинных сынов оте-
чества».
«Верю, — писал Орлов А. М. Безобразову, — сколь трудно тебе бороться с устроен-
ным неустройством нашего внутреннего правления, и что система злодеев, соединенных
тесно для избежания несчастия, сильнее, нежели порывы одного от всех оставленного
гражданина <• • •> Рано или поздно честный ум и добродетель должны взять верх, и
сие время может быть не так отдаленно, может быть на закате наших дней увидим мы,
любезный друг, еще дивное преобразование отечества нашего и ступим в гроб утешен-
ною ногою. Я о сем только и думаю, и посреди разлития всех пороков вижу с упова-
нием добродетельную молодежь, возрастающую с новыми правилами и без старых пред-
рассудков».1 2 Так же откровенно Орлов излагал свои взгляды на будущее перед
А. Н. Раевским: «Пусть иные возвышаются путем интриг: в конце концов они падут
при всеобщем крушении и потом они уже не поднимутся, потому что тогда будут нужны
чистые люди. Я понимаю, что мои слова несколько загадочны, но их смысл мне вполне
ясен».3 И в том же 1819 г.: «Одно событие — и все изменится вокруг меня. Дунет ветер,
и ладья вновь поплывет».4
Сопоставляя письма Орлова и Давыдова, мы находим в них общим
и резкое осуждение русского абсолютизма, с бюрозд атическим аппаратом
и системой наград и отличий в виде «куска эмали» и «'. ысяч белых негров»,
и новое понимание обязанностей гражданина — «сына отечества», и наде-
жды на близость и неизбежность революционного переворота. Можно ли,
однако, на основании этих отрывочных высказываний говорить об идеоло-
гической близости Орлова и Давыдова? На эти вопросы отвечает сам
Давыдов в своем исключительно содержательном письме к Киселеву от
15 ноября 1819 г.
«Да простит мне Михаил Идеолог, — пишет он, иронически отзываясь об Орлове, —
скучное время пришло для нашего брата солдата! Что мне до конституционных прений’
Признаюсь в эгоизме; ежели бы я не владел саблей и я может быть искал бы поприща
свободы, как и другой <С. . .> и при свободном правлении я буду рабом, ибо все буду
солдатом. Двадцать лет идя одной дорогой, я могу служить проводником по ней, тогда
как по другой — я слепец, которому нужно будет схватиться за пояс другого, чтобы
идти безопасно». С этой профессионально военной точки зрения Давыдов полемизирует
с Орловым. «Мне жалок Орлов с его заблуждением, вредным ему и бесполезным об-
ществу. Я ему говорил и говорю, что он болтовнею своею воздвигает только преграды
к службе своей, которою он мог бы быть полезным отечеству! Как он ни дюж, а ни ему,
ни бешеному Мамонову не стряхнуть самовластие в России. Этот домовой долго еще
1 «Лит. наследство», т. 60. Декабристы-литераторы, II кн., 1, стр. 29.
2 ЦГИАЛ, ф. 1711, оп. 1, ед. хр. 52. Письма М. Ф. Орлова Александру Михайло-
вичу и Анне Федоровне Безобразовым, л. 1/об. (26 марта 1819). Приведено с некото-
рыми разночтениями М. О. Гершензоном (История молодой России, 1923, М. — Пг.,
стр. 14).
3 М. О. Ге р ш е н з о н. История молодой России, стр. 16—17.
4 Там же, стр. 25.
142
будет давить ее, тем свободнее, что расслабев ночною грезою, она сама не хочет шеве-
литься, не только привста'ть разом. Но мне он не внемлет!»
На первый взгляд может показаться, что Давыдов готов примириться с существо-
ванием самодержавия в России. Но это не так. Он далек от надежд на либеральную
политику сверху. Его общие рассуждения о военной службе вовсе не предполагают от-
каза от революционной деятельности. Ему не по пути с успешно делавшим карьеру
Киселевым. «Опровергая мысли Орлова, — продолжал Давыдов. — я также не совсем
и твоего мнения, чтобы ожидать от правительства законы, которые сами собой обра-
зуют народ. Вряд ли оно даст нам другие законы, как выгоды оседлости для военного
поселения или рекрутский набор в Донском войске (простите, донские казаки, храни-
тели русской армии и спасители от изнурения легкой нашей кавалерии!.. .). Как воен-
ный человек, я все представляю себе в военном виде; я представляю себе свободное
правление как крепость у моря, которую нельзя взять блокадою, приступом — много
стоит, смотри Францию. Но рано или поздно поведем осаду и возьмем с осадою, не без
урона рабочих в сапах, особенно у гласиса, где взрывы унесут немалое их число. Зато
места взрывов будут служить ложементами и осада все будет подвигаться, пока, нако-
нец, войдем в крепость и раздробим монумент Аракчеева. Что всего лучше, это то, что
правительство, не знаю почему, само заготовляет осаждающие материалы — военным
поселением, рекрутским набором на Дону, соединением Польши, свободою крестьян и
проч. Но Орлов об осаде и знать не хочет; он идет к крепости по чистому месту, думая,
что за ним вся Россия двигается, а выходит, что он да бешеный Мамонов, как Ахилл
и Патрокл (которые хотели вдвоем взять Трою) предприняли приступ, но довольно об
этом».1
В полемике между Киселевым и Орловым 1 2 Давыдов находился на сто-
роне последнего. Его отделяли от группы Орлова-Мамонова не принци-
1 ИРАН, ф. 143, ед. хр. 29. 6. 92, лл. 7,7 об. Курсив наш. —С. Л. Неточно, с пропу-
сками было опубликовано в сочинениях Д. Давыдова (т. II, стр. 233—234). Обратим вни-
мание также на то, что полувынужденная отставка Д. Давыдова в начале 1820 г. была
вызвана близостью к М. Ф. Орлову, а не давними «грехами молодости», как это думал его
родственник А. П. Ермолов. Какие-то письма Давыдова были перехвачены правитель-
ственными органами. 24 февраля 1823 г. Давыдов, «разочарованный от призраков»,
писал Киселеву из деревни: «Слово, которое я дал себе избегать всеми способами от без-
законной мерзости какого-нибудь почтмейстера и кривого толка, даваемого летучим сло-
вам с-петербургским шпионским комитетом. Вот почему я со всеми моими друзьями пре-
кратил письменные сношения. Пишу по оказии <.. .> Скобелев не один, он подобно та-
рантуле рассеял по всей России миллионы своих детищ, к чему же мне против воли по-
пасться в список карбонариев, тогда как я с ребячества моего избегал всякого рода се-
кретного общества, врал много, но преступного намерения не имел. Осторожность моя
простирается теперь до того, что в целую жестокую зиму я камина не топил, боясь, чтобы
не оставались в нем уголья (carbone)» (ИРЛИ, ф. 143, ед. хр. 29. 6. 92, лл. 14—14/об).
2 См. «Русская старина». 1887, июль, стр. 231—233. Ошибочно датировано 1819 г.
В черновике письма густо зачеркнуто: «получил недель несколько тому от Дениса пись-
мо, в котором говорит мне, что я назван тобою гусем Pigault Lebrun, а нынче читая
твое письмо, опять веселился увлечениям ума твоего и смеялся опять от доброго сердца.
Спасибо, любезный мой идеолог» (ИРЛИ, ф. 143, ед. хр. 29. 7. 91). Киселев ссылается
на письмо Д. Давыдова от 2 декабря 1819 г.: «Я ему <Орлову> давал читать твои
письма <С . .?> насчет ожидания законов от самого правительства,—он говорит, что ты
похож на гуся Пиго-Лебрена, который топчется в грязи в ожидании благотворного дождя»
(там же, ед. хр. 29. 6. 92, л. 9). До января 1820 г. Орлов находился в отпуске в Москве.
Следовательно, письмо Киселева было написано в начале 1820 г. Оно не прекратило
полемики. В письме от 17 ноября 1820 г. Орлов, походя, подчеркнул сущность своих
разногласий с Киселевым: «Инструкция <для учебника батальонов> сделана уже давно,
и во многом с тобою сошлись. Одна только разница: твой предмет только фронтовой,
а мой и нравственный. Я хочу, чтобы все чины, выходя из сего батальона, переняли бы
к себе другой образ действия и мыслей». Все это делалось в то время, когда народы, по
143
пиальные, а тактические соображения. Он не сомневался в необходимости
революционного слома самодержавия, спор шел лишь о сроках и формах
подготовки вооруженного выступления. Причем, сам Давыдов весьма на-
деялся, что его вынужденное бездействие «недолго продлится», что «госу-
дарственные перевороты вытащат сундуки из-под сводов и червонцы пой-
дут в ход». В то же время он опасался, что прямой «приступ» на твердыни
абсолютизма может сопровождаться народным восстанием («смотри Фран-
цию») и хотел предупредить его планомерной «осадою», опиравшейся на
растущее недовольство в военных поселениях, на Дону, в различных обще-
ственных кругах. Максималистские планы Орлова-Мамонова казались
Давыдову преждевременными и опасными из-за своей неподготовленности.
Не рассматривая, насколько справедливы были эти критические замеча-
ния, мы обратим внимание лишь на то, что превосходно осведомленный
в делах «Ордена русских рыцарей» Давыдов относит время разработки
революционных замыслов Орлова и Мамонова не к 1815 и 1816 гг., как
это принято считать в исторической литературе, а к 1819 г. Споры Давы-
дова с Орловым — это не проекция в четырехлетней давности прошлое,
а живой, откровенный разговор двух собеседников о событиях сегодняш-
него дня с характерной для Давыдова интонацией («Но мне он не внемлет!»,
«Но Орлов об осаде и знать не хочет» и др.).
Совместная деятельность Орлова и Мамонова продолжалась и в работе
над проектом конституции для России. 2/14 декабря 1819 г. Давыдов сооб-
щал Киселеву, что «вчера Орлов был у меня проездом в Москву на
28 дней». 1 О пребывании Орлова в Москве, — он находился там прибли-
зительно в то время, когда на петербургском совещании декабристов обсуж-
дался вопрос о преимуществах республиканского правления перед монархи-
ческим,— сохранились осторожные отклики в письме Н. И. Тургенева
к младшему брату от 4/16 апреля 1820 г.
«Об Орлове Михаиле, здесь говорили всякий вздор. Будто он, будучи в Москве,
ездил к своему приятелю графу Мамонову <. . .> Потом говорили, что Орлов рас-
суждал везде об конституции и проч, и проч. А наконец сказали, что он ездил в Москву,
чтобы рассмотреть с Мамоновым сделанную ими конституцию для России. Этот по-
следний слух дошел и до государя».2
Предположение А. Н. Шебунина о том, что московские слухи следует
считать «отголоском политической переписки Орлова с Мамоновым, отно-
сящейся к более ранним годам»,3 нельзя признать убедительным. Вряд ли
в 1820 г. могли просочиться в московское общество сведения из тщательно
засекреченной переписки 1815—1816 гг. Да и сам Тургенев ясно говорит.
словам Орлова в том же письме, «требует прав и конституций» (там же, ед. хр. 29. 6. 92.
л. 6). Следы полемики Киселева с Орловым заметны даже в письмах первого к А. А. За-
кревскому во время начавшегося следствия в 16-ой дивизии (СИРИО, т. 79, СПб, 1891.
стр. 90).
1 ИРЛИ, Ф. 143, ед. хр. 29. 6. 92, л. 9.
С Декабрист Н. И. Тургенев. Письма. 1811 —1821. стр. 297, 301. Курсив наш.—
3 А. Н. Ш е б у н и н. Братья Тургеневы и дворянское общество александровской
эпохи, стр. 49.
144
М. Ф. Орлов.
Портрет маслом работы неизвестного художника. 1820-е гг.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
Пушкин и его время
Профиль М. Ф. Орлова, автопортрет, профили др. лиц.
Рисунки Пушкина на листе с записью турецких слов. 1821.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
что слухи («нелепости») возникли в связи с недавним пребыванием Орлова
в Москве. Конституционный проект Орлова и Мамонова был частью
общего плана революционного преобразования России, и его рассмотрение
в 1820 г. было тем более необходимым, что сам революционный переворот
казался Орлову (и его политическому единомышленнику Мамонову) делом
самого близкого будущего. Отсутствие документальных данных — все
бумаги Мамонова, чем-либо компрометирующие Орлова, были уничтожены
в 1826 г. — останавливает нас от дальнейших наблюдений в этой области.
По-видимому, к революционным замыслам Орлова и Мамонова был
в какой-то степени причастен один из старейших членов «Ордена русских
рыцарей», «Союза Спасения», а впоследствии «Союза Благоденствия»
М. Н. Новиков, проживавший с 1816 г. в Полтаве в должности правителя
канцелярии военного губернатора Малороссии кн. Н. Г. Репнина. В новей-
шем исследовании о Мамонове обращено внимание на близость некоторых
предложений Орлова на Московском съезде (о фальшивых ассигнациях)
с планами Новикова, который, по свидетельству М. Муравьева — Апостола,
«имел целью делать деньги, употребив на то всевозможные средства». 1
1 Ю. М. Лотман. Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов — поэт, публицист
и общественный деятель, стр. 84—85. Менее убедительна попытка определить состав и
характер деятельности новиковской ячейки «Союза Благоденствия» в Полтаве. Автор
соотносит с инициативой Новикова все либеральные начинания Н. Г. Репнина — орга-
низацию выкупа крепостного актера М. С. Щепкина, выступления Репнина и С. М. Кочу-
бея по крестьянскому вопросу в 1818 г. и др. Конечно, как правитель канцелярии Репни-
на Новиков был обязан встречаться с Щепкиным, но отсутствие имени Новикова и дру-
гих членов масонской ложи в списках фамилий, обозначенных на подписных листах, от-
нюдь не является свидетельством конспиративной осторожности «руководящего ядра»
полтавского общества. Скорее, наоборот, именно отсутствие в списках имен наиболее
активных организаторов выкупа Щепкина могло обратить на себя внимание нежелатель-
ных наблюдателей. Трудно согласиться и с тем, что временное «охлаждение» Репнина к
судьбе Щепкина в 1820—1821 гг. связано с его отходом от Новикова: оно объясняется
крупными служебными неприятностями Репнина, сопровождавшимися даже прошением
последнего об отставке в мае 1821 г. (ЦГИАЛ, ф. 1035, ед. хр. 118, л. 457). Сомнитель-
но и утверждение о том, что «за спиной Кочубея», выступившего с проектом законода-
тельного урегулирования взаимоотношений помещика с крестьянами, стоял Новиков. Уме-
ренное содержание проекта полностью определялось уже заведенными с 1811 г. порядка-
ми в поместьях Кочубея и не выходило за пределы инициативы Репнина. Правительст-
венный рецензент (им был Н. Н. Новосильцев) не без оснований замечал, что предло-
жения Кочубея способны лишь ухудшить положение крестьян (Сборник исторических
материалов, извлеченных из архива собственной е. и. в. канцелярии, в. VII. СПб, 1895.
стр. 165). Разумеется, эта критика была продиктована не реальной заботой о положении
крепостных, а опасениями перед крестьянскими волнениями, широко охватившими южные
губернии и Малороссию. В 1815— 1817 гг. «вышли из повиновения» крестьяне Кочубея,,
заведшего столь «мудрые основания» в своих деревнях (ЦГИАЛ ф. 1035, ед. хр. 257,
л. 1—7; В. И. С е м е в с к и й. Крестьянский вопрос, т. 1, стр. 408—410). О непригляд-
ном поведении Кочубея-помещика, доведшего в 1820-х гг. до полного разорения свои бо-
гатейшие поместья, говорится в документе 1832 г.: имение Кочубея «находится в самом
ничтожном и бедственном состоянии. Строения господские, экономические и крестьян-
ские ветхи, господские сады и огороды запущены; крестьяне же или запустели или вовсе
истреблены; и во всем имении, по самому вредному и противному правилам благоразум-
ного хозяйства распорядку, нет нигде ни скотоводства, ни других каких-либо полезных
деревенских занятий и ремесел; а все способы от земли и людей обращены на одни лишь
винокурни,— единственный предмет и внимания и заботливости хозяина,— и которые со
10*
147
Эта несколько необычная для дворянской этики форма политической дея-
тельности, показавшаяся странной и даже «неистовой» многим участникам
Московского съезда и навлекшая на Новикова обвинение в корыстолюбии
и стремлении «наживаться», не может быть правильно понята без учета
определенных фактов.
В 1818 г. по высочайшему повелению была создана Секретная комиссия по делу
о фальшивых ассигнациях, распространение которых приняло такие размеры, что
серьезно подрывало систему государственного кредита. Помимо министра внутренних
дел В. П. Кочубея, председателя комисии, в нее входили губернаторы нескольких губер-
ний, а также Новиков и Тарновский и другие чиновники, которые должны были содейст-
вовать «всеми силами к искоренению свирепствовавшего зла по целому государству».
В конце 1820 г., уже после окончания работы комиссии, проводившейся в строгой тайне,
Н. Г. Репнин обратился к В. П. Кочубею с просьбой о награждении следующим чином
надворного советника Новикова: «Способности сего чиновника лично вам известны; те-
чение дела о розыске по фальшивым ассигнациям доказывает, что он употреблял их
с величайшим усердием на пользу государственную. Я же справедливо должен засви-
детельствовать, что в течение четырех лет он оправдал вполне мою доверенность дея-
тельностию и усердием своим <С- • •5>»1 Таким образом, выясняется происхождение сму-
тившего некоторых историков предложения Орлова о выпуске фальшивых ассигнаций.
Оно не было праздной утопией, но шло из реальной жизни и было подсказано практи-
ческой деятельностью одного из членов «Ордена русских рыцарей». Тем самым выдви-
нутый Орловым в начале 1821 г. план вооруженного переворота и в этой своей части
тесно связывается с событиями 1819—1820 гг.
Этим же целям была подчинена хорошо изученная в литературе дея-
тельность Орлова в армии, его борьба за воспитание солдатской массы
в духе революционной активности. * 1 2 Менее известны его связи с револю-
всем тем огромностию своею далеко не соответствуют ни собираемому количеству хлеба,
ни числу крестьян, ни всем другим средствам <. .>. Отчего и произошло, что крестьяне
во всем имении г. Кочубея совершенно разорены, не зная давно уже никаких пределов
ни повинностям своим, ни побуждениям от экономии к оным; что непрестанно рабо-
тая на своего господина, едва ли имеют и столько времени, чтобы приобрести себе необ-
ходимое с семейством прокормление; что они лишены всякого необходимого в крестьян-
ском быту имущества и что из них двадцатый разве имеет достаточно скота и других
земледельческих принадлежностей соразмерно количеству земли, остающейся по боль-
шей части невозделанною за употреблением всех рук на винокурнях в продолжении ка-
ких-нибудь девяти месяцев в году.» К этому времени у Кочубея из 7 тыс. крепостных
осталось не многим более тысячи, а все имение находилось в залоге (ЦГИАЛ, ф. 1035,
ед. хр. 224, лл. 17/об, 18).
1 ЦГИАЛ, ф. 1035 (Репниных), ед. хр. 61. Письма Н. Г. Репнина кн. П. М. Вол-
конскому об обнаружении в Харькове фабрики фальшивых ассигнаций, л. 2. Мнение
Репнина о Новикове было неизменным. 29 мая 1818 г. он писал П. М. Волконскому
о директоре своей канцелярии: «Прими его благосклонно как человека умного, деятель-
ного, а что лучше всего честного и мне доброго помощника. Я его посылаю с бумагами
к кн. Голицыну о учреждении лицея и женского института в Малоросссии» (там же,
лл. 3,3 об.) По-видимому, выход Новикова в отставку был вызван не охлаждением к не-
му Репнина, а какими-то иными обстоятельствами. Приведем в этой связи окончание уже
цитированного «представления» Репнина: «Для удостоверения в[ашего] с[иятельства]
в беспристрастном моем представлении о г. Новикове я не излишним считаю уведомить
Вас, м[илостивый] г[о£ударь], что служение его под моим начальством прекратилось
и что я его уволил от должности правителя канцелярии моей. Следственно сие есть на-
града за прошедшее без всяких видов на будущее» (там же, л. 2).
2 В. Г. Базанов. Владимир Федосеевич Раевский. Новые материалы. М.—Л., 1949:
М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. 1, стр. 265—266.
148
ционным движением в европейских странах. В 1820—1821 гг. Орлов
пытался наладить контакт с польской оппозиционно настроенной обще-
ственностью и конспиративными кругами.1 К такого же рода фактам отно-
сятся его встречи с уроженцем Людвигсбурга (Вюртембергское королев-
ство) Адольфом Иорданом. Студент Тюбингенского университета, исклю-
ченный оттуда «за участие в демагогических предприятиях», член многих
тайных обществ, в том числе «Черных братьев», руководимых К. Фолленом
и К. Зандом, он вынужден был покинуть Германию после убийства Коцебу
и нелегально перебраться в Россию. Возможно, что это решение было под-
готовлено старыми политическими связями Иордана: в 1818 г. он нахо-
дился некоторое время в Киеве и Одессе с какими-то поручениями от Йен-
ского тайного общества. В начале 1820 г. он снова появился в Киеве
и вскоре познакомился с Орловым, которому представил себя «приятелем
Занта», вынужденным «по сделанию оным смертоубийства <.. .> скры-
ваться под чужим именем». 1 2 Новый знакомец показался Орлову полезным
человеком. Он использовал его в качестве своего агента по различным кон-
спиративным заданиям. 3 Под именем Шмидта Иордан был направлен
в Александрийский гусарский полк, расположенный в Кременчуге, «для
проживания несколько времени с офицерами, которые по большей части
есть курляндцы и обучались в университетах, и стараться узнать образ их
мыслей насчет правительства». В том же 1820 г. Шмидт-Иордан побывал
в Дерптском университете, где составил буршеншафтское общество, нахо-
дившееся в сношениях с тайными немецкими студенческими организациями.
Сохранились также сведения, что Орлов посылал Иордана в Москву к ка-
кому-то Голицыну, но был ли это «ярославский декабрист» В. М. Голицын
или кто-либо другой, нам неизвестно. Впоследствии Иордан вспоминал, что
в 1827 г. «был взят под стражу по подозрению в доставлении писем раз-
ным лицам, принимавшим участие в мятеже 1825 г.» Не лишено интереса
и то, что в своих показаниях Иордан останавливается на фактах конспира-
тивной деятельности, относящихся лишь к 1820—1821 гг., т. е. ко времени
наибольшей политической активности Орлова, прерванной арестом
В. Ф. Раевского и следствием в 16-й дивизии. 4
1 С. С. Ланда. Мицкевич накануне восстания декабристов.—«Литература сла-
вянских народов», вып. IV. М., изд-во АН СССР, 1959, стр. 96—98.
2 Эти сведения могут учитываться как дополнительный комментарий к обстоятель-
ствам написания Пушкиным стихотворения «Кинжал». Помимо Орлова, Пушкин встре-
чался и с другим знакомцем Иордана — офицером Мейером, членом одесской масонской
ложи «Понт Евксинский» и «Южного общества» (принят С. Г. Волконским в 1823 г).
3 О конспиративной тактике Орлова см. интересные наблюдения С. Н. Чернова
в статье «К истории политических столкновений на Московском съезде 1821 года»
(С. Н. Ч е р н о в. У истоков русского освободительного движения. Саратов, 1960, стр.
66—75). Ср. с впечатлениями С. И. Тургенева от разговора с И. П. Липранди по поводу
ареста В. Ф. Раевского: «О Непенине Липранди ничего особенного не знает, чтобы он был
арестован. Об обществе он ничего не слыхал; но подозревает многих в том, что они аген-
ты Орлова в армии. Что за агентство и чьи! ! ! Все это не опасно и войною бы легко
могло устроиться» (ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 29, л. 46 об. Запись от 28 мая 1822 г.).
4 Иордан был арестован в Варшаве в январе 1827 г. как беглый солдат польского
Уланского полка и приговорен в конце того же года к смертной казни через повешение.
149
Существенно важно для понимания революционной программы Орлова
его отношение к греческому восстанию, вспыхнувшему в феврале 1821 г.,
вскоре после возвращения Орлова с Московского съезда. Существует мне-
ние о том, что Орлов уже за несколько месяцев до начала восстания знал
о его подготовке и учитывал в своих революционных планах. Это мнение,
основывающееся на некоторых авторитетных мемуарных свидетельствах
(«Записки» Ф. Ф. Вигеля), в последнее время было подвергнуто
критическому пересмотру в статье румынского историка А. Виану. 1 Поле-
мизируя с наблюдениями ряда советских историков, в том числе
с М. В. Нечкиной, А. Виану пришел к выводу, что источники не подтвер-
ждают близости Орлова к деятелям греческого освободительного движе-
ния. При этом румынский исследователь в основном опирался на не публи-
ковавшиеся ранее материалы, собранные И. П. Липранди для очерка вос-
стания 1821 г. в придунайских княжествах. Ввиду значительности затро-
нутого вопроса приведем полностью указанный отрывок из материалов
Липранди, хранящихся в Ленинградском историческом архиве.
«Князь Александр Ипсиланти, как уже прежде знакомый с М. Ф. Орловым, хотя
и очень редко посещал его, но несправедливо распущен был слух, что будто бы князья
Ипсиланти и князья Кантакузины за несколько дней до отъезда своего были у Ми-
хаила Федоровича в гетеристских костюмах. Это несправедливо, а еще более, что
будто бы Михаил Федорович знал о предприятии князя Ипсиланти. Относительно же
гетеристского костюма, то на одном из костюмированных балов на маслянице у губер-
натора, Катакази, братья жены его, князья Николай и Георгий Ипсиланти, появились
в некоторое время в греческих костюмах, один с женою бояра Паллади, другой, с же-
ною Золотти, их появление в этой одежде не произвело никакого любопытства, разве
только одну улыбку, увидев двух греков в русской службе, заменивших в этот вечер
мундир греческим платьем. М. Ф. Орлов и князь Александр Ипсиланти, в русском
генеральском мундире, играли в бостон. Чрез несколько дней после того князь А. Ипси-
ланти с братьями уехал в Скуляны, что также никого не удивило, ибо и пред сим он
несколько раз ездил на переговоры в карантин, под предлогом будто бы своих частных
дел, имея уже издавна заграничный паспорт от графа Ланжерона, на сей раз восполь-
зовался им и, как видели, в русском мундире прибыл в Яссы.
Я был свидетелем, когда на третий день, за обедом, было получено с нарочным из
Скулян сведение о событиях в Яссах, далеко непритворному удивлению Михаила Фе-
доровича, который тотчас же обедающему у него ст. адъютанту капитану Калакуцкому
приказал войти в его кабинет и при рапорте представить корпусному командиру г<ене-
ралу> от инф<антерии> Сабанееву полученное донесение из Скулян и пр. Приказал
стоящему при нас поручику Таушеву отправиться с сим донесением немедленно в Ти-
располь. Часа через два другой же офицер послан с письмом г<^енерала^> Орлова
13 марта 1828 г. приговор отменили: Иордан «прогнан был шпицрутенами четыре раза,
после чего выключен из военного ведомства как зловредный и недостойный оставаться
в обществе и сослан в каторжную работу». С 1830 г. был переведен на поселение, а
в 1856 г. перечислен в сословие сибирских крестьян. В 1860 г. ему отказали в возвраще-
нии прав и не разрешили совершить поездку в Штутгарт к брату для получения наслед-
ства (ЦГИА, 3-ье отд. 1 эксп., ед. хр. 27. Об иностранце Иордане, называвшемся Течем,
Шмидтом, Миллером, Геммингом и пр. и о сношениях его с ген.-майором Орловым и
графом Ностицем. 1827. На 70 лл. Достоверность показаний Иордана подтверждается
ответами на вопросные пункты Ностица, бывшего в 1820 г. командиром Александрий-
ского гусарского полка. Ответы Орлова, отправленные в Варшаву, где велось следствие,
нами не обнаружены).
1 A. Vianu. Си privire la influenta miscarii eteriste asupra decembristilor.—
АпаЫе Romir.о — Sovietice. Seria istorie, № 1—2 (21—22), 1958, p. 83—91.
150
А. К. Ипсиланти.
Портрет маслом работы неизвестного художника.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
Фигуры гетеристов.
Рисунок Пушкина. 1821.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
Голова Александра Ипсиланти, профили Марата, Занда, Лувеля и др.
Рисунки Пушкина на рукописи с первоначальным замыслом
«Братьев-разбойников».
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
Д. К. Ипсиланти.
Гравюра. 1828.
AOKIMION 1STOPIKON
П E P I THS
Ф1А1КН2 ETAIPIAX
H2ANNOY iMAHMONOS
EN NAYTlAlAi
UK Tlii ТП1ОГРАФ1А1 0. KuM’A-H KAI N. AOYAUH
ПЛАТКА AOYAOBlKOY APlt> jJ.
И. Филимон. Опыт истории Филике Гетерии. Неаполь, 1834.
Титульный лист.
’4Й
AOKIMION
ПЕГ1 1IIS
ми iiinmni;
IU!4
ШПМП’ФПНМУЖ.
Д011Л1Ш
тгпои II 1<И'ТТ\ KAl \ KT«.? X
IB >9
И. Филимон. Опыт истории греческого
восстания, т. 1. Афины, 1859.
Титульный лист.
Ь8 AUKUIIOY 1ЭДР1КОГ
Серы» той dv3p<»; a;c&r;xar<uv, s ’ГугДлУТТС t;z*rr,6n £» ijATiCTWjivr,
<Д; охота'/; т?,; 'EilxSoj, ххс |л*у<хХы; CTUfUAiAz., trr<<
хатхогт/,<гл тойто* хята т;-/Sidaxo.y той»Вр-Ж/, рл(Г
i?<zj «Зг,ас- отрхтои. Biaztov о* слтсто, 5тс тоО |Uw/ ль~'Л 1л-
/otoicIto аустпотрсттс:, r, 6 аатохрхтыр Ьчыт.ш* той ocv'atxx,/ i-ri
afiiTyttx T&v отуОт.хыу, ? б *Ор.й<р tvd,rr«>y тай абтохрхторо; с®1
* dTztGctx. Пр«слаттс Sc oavticG»;, ulv tt,v zpwr/,y zcpiftT««iw r
хт.р’Дц to~j Tiktjxoj Tf« TojpZix;' xzri Sc тт.у Sr/ripa? r i-axrp/-
£ C тай ’Oplu»?, xiav di^clipio; xxi тхму xzOiCTXfxCvr*. ’О отрхт/.-
yc>; EutJtkty, Su./j5*wv to ctitOcIoz, схтё; ЗлтёХи тай pwoTzpUu
а л a’ ItOxocv est т£)л-а; итбйтахтоу £/.стыу барса тх; tSiaiTicz;
той 'ГуГлхутоА xxl *OjAwy oyjhct; xa; oz/SizajE'ci;. “Oti 3c 6 ’Os-
5.ы<р, <то.’р.ы, <Tuvxiv<7>v ххтх xxytx, }a6vt,v cScLxvjto итг»уой* xxi
^iCvSjXcwc ?*.» аявхт^му» tx-jrvj, б 'ТутДаутх; ЗитхсЗятс xxt
тсйто, «fOTciva;, Tva аитос u’cv SiD.foj cut-Jj rl« *l5vfov иста тйу
EXXxvwv, txclvo; Si ххбЦт) тйс 'Нус^ОУсСя; цста tCv 'Ршотыу ы;
абтох^рк^о; x>fiof. ’ЛХлхтц тсргтмсц Su'JTjyr.; £иатх«чсс та
с/сХюм то^то. Катауу»>Лй; б ’Орл^?, ciAv; т?.; ap/r.via;
т7,; i^Trfoallc^/Aaxt; xxl xvczkr/M с:; Н<тр'/кх7.«.
’О ’ТфтДлУтг,; хосуоту.тлх; 3-.ху>оа>; тй» «т»тЛи»-» тт/ |лс
-тхболтл.Ъ xjjicSc/^x,^; clxaucv (x),tt,v Si wvt.tiv сяит'Л Эьушяцс-
vc; TTtp’t plsoii тоС[а€^и7, ГлхСс xxv Хрятт.^юу (Цт^оу stfi тс т?,; Влд
yla; xxtblokSi-jta;. XmaSxi^TXTaiciaw aiSiaTayai тй*~4 охтыС^лл
Ttst; тс idv та/ ’O/.-Saxiov, аи^от£ри; xxao/;/C’/oa; r,3r. i;
/сттрхттбуо/с (C\ xai яро; та/ Ватмяю/ KxpaCtx/, лх/а/ислу z~l
тл^ёу, <b; xxl xi бЗг,у:я: та< »p/j.*f»v тл; hcpalx; Mi’*./'!//».
Прбс isrxvTx; то-лточ; а:тю).оуйу хг.ч чел^ xcp’i т7„ хиг.тсш; "xj"
тоО d-rb тй» papefoy £тар/1&у dni^xatv, б ’Гут/.а/тт.; Зитхттс
та» jciv SsiCSav xxt ’O/. iuTiov, tvx tt,v vCxtx ту,; I 4 vatj»Cp-a> d-
Страница из книги Филимона со све-
дениями о переговорах А. Ипсиланти
с М. Ф. Орловым.
ахтрс}ы<п тх хаОмтытх тоО Вааха-лрстт£а/, •ху^ы^.н.ч ix тй* г.-
тостСыу xaOiXpjoaTc; Зл^лглг/, ~;аяв^,хА(вы<;1 Зе tt,v OixCxt-.v та О
"1атра-л, латх>аи?хл»тс; apuaoix/jxtx;> B-.-k, a, zxi‘АоЗх лх>с
6£cw, xxl c/uw/m; та/ М:7бт/т,/ урабо.те t:cci тл; ij'i/.1''
ути x'./r.Tirj; twv от/rivxzi it xr, -cpaix ’у / та-/ Sc KxpxCia/. •»
t<-« v//.tx wtxHw; тл; I 4 .acuCp?*/сСасОл {;<» та"/’Ьлт.а/, u:(> '>
к Сабанееву, а другой с предписанием казачьему полковнику Бегидову об усилении над-
зора на кордонах по Пруту. На другой день я был отправлен, чтобы проехать от Ску-
лян по кордонам по Пруту до устья оного при г. Реми с надлежащими наставлениями.
Из Реми я донес об убийствах, произведенных Каравием в Галацах».1
Исключительно богатые точными фактическими данными воспоминания
Липранди, напоминающие по жанру сухую историческую справку со стро-
гим отбором фактов, заслуживают самого пристального внимания и изуче-
ния. Но они не могут быть единственно достоверным источником для
решения столь важного вопроса, как отношение Орлова к движению гете-
ристов. Прежде всего, Липранди при всей его служебной близости к Орло-
ву, не был членом тайного общества 1 2 и, естественно, мог просто не знать
о действительном содержании переговоров Орлова с представителями гете-
рии. Характерно, что в приведенных выше воспоминаниях изложена пре-
имущественно внешняя сторона событий без проникновения в их внутрен-
ний смысл, дана хроника происшествий, увиденная глазами стороннего на-
блюдателя. Не следует забывать и о том, что воспоминания писались много
лет спустя после происходивших событий, когда Липранди круто повернул
вправо и его позднейшие настроения могли отразиться в самом отборе
фактов и их осмыслении. Об этом, в частности, свидетельствует происхо-
ждение записок Липранди: они появились как полемический отклик на
мемуары Вигеля, утверждавшего, что Орлов был извещен о предполагае-
мом восстании за три месяца до его начала. Для историка декабристского
движения наиболее авторитетным источником в этом вопросе могут быть
лишь свидетельства самого Орлова и участников греческого освободитель-
ного движения. В связи с последними особый интерес вызывает не учтен-
ная в русской литературе книга греческого историка И. Филимона, посвя-
щенная истории гетерии.
Сведения о Филимоне крайне ограничены и в основном содержатся
в предисловии автора ко второму изданию его книги. По молодости лет он
не принимал непосредственного участия в греческом восстании, но был
знаком со многими деятелями тайного общества, в том числе с Дмитрием
Ипсиланти, в конторе которого в Афинах служил с 1821 г. Уже во время
освободительной войны с турками Филимон написал свой первый «опыт»
истории «гетерии филике» («общества друзей»), который издал в 1834 г.
в Неаполе.3 Будучи доверенным лицом Д. Ипсиланти, Филимон получил
доступ к центральному архиву гетерии, а также к некоторым личным фон-
дам ее виднейших основателей. Немалое значение имели устные рассказы
и сообщения участников движения, тщательно записываемые греческим
историком. Новые материалы позволили значительно переработать и рас-
ширить содержание первого «опыта» и переиздать его в 1859 г. в Афинах.
1 ЦГИАЛ, ф. 673 (И. П. Липранди), оп. 1, ед. хр. 308. л. 20, 20/об. Курсив
наш. — С. Л.
2 П. А. Садиков. И. П. Липранди в Бессарабии 1820-х годов. Пушкин. Времен-
ник Пушкинской комиссии, в. 6. М. — Л., изд-во АН СССР, 1941, стр. 274—276.
3 1. OHAHMONOS. 40KIMI0N ISTOPIKON ПЕР1 THE Ф1Л1КН2 ЕТА1Р1ДХ. EN
NAYnAIA, 1834.
157
Во второе издание были включены в высшей степени интересные данные
об участии М. Ф. Орлова в движении гетерии:
«В то время генерал Михаил Орлов был командиром размещенного у Прута аван-
гарда, который входил в Восточный корпус <С«Южная» армия. — С. Л.^> под началь-
ством генерала Витгенштейна. Находясь с Орловым в дружеских отношениях и будучи
вполне уверенным в его либеральных чувствах, Ипсиланти откровенно объяснил ему,
в чем заключались его цели относительно Греции и очень долго добивался, чтобы он
со всеми войсками, которыми командовал, участвовал в переходе Прута. Из этого опре-
деленно вытекало, что Ипсиланти посредством этого шага делал виновным либо импера-
тора перед султаном в нарушении договоров, либо Орлова перед императором в непод-
чинении. Следствием этого было бы, в первом случае, объявление войны со стороны
Турции, а во втором—объявление вне закона Орлова. Такая ситуация была весьма
удачна. Генерал Киселев, начальник штаба, не знал об этой секретной договоренности, но,
в конце концов, стал с подозрением наблюдать за особыми отношениями и переговорами
Ипсиланти с Орловым. Когда же Орлов, во всем соглашаясь <Сс планами Ипсиланти^,
высказал опасения, что его могут объявить вне закона, Ипсиланти их рассеял, предло-
жив, что он сам немедленно перейдет через Прут с греками, Орлов же с русскими вступит
в княжества как самостоятельный владетель. Но какой-то несчастный случай расстроил
этот план. На Орлова был написан донос, его тотчас же отстранили от командования
авангардом и отправили в Петербург».1
Филимон не называет источники, из которых он почерпнул свои све-
дения, хотя в других случаях он это обычно делает. Автор не знаком
с русскими материалами об Орлове и даже не знает об участии последнего
в движении декабристов. Поэтому можно лишь указать на греческое про-
исхождение приведенного выше рассказа и высказать предположение, что
историк основывался на устных сведениях, шедших непосредственно от
Александра Ипсиланти либо из его ближайшего окружения. Близость
Филимона к семье Ипсиланти делает это предположение вполне вероятным.
Сам автор совершенно убежден в достоверности сообщаемых им фактов.
Он придает им значение одного из важнейших моментов в политической
деятельности А. Ипсиланти:
«Выдающееся значение Ипсиланти, — пишет Филимон в предисловии к книге,—под-
тверждается также достигнутым им соглашением с генералом Орловым, который коман-
довал находящимся у Прута авангардом армии генерала Витгенштейна. Как было бы
замечательно, если бы удалось совершить совместный переход через Прут греку Ипсиланти
и русскому Орлову, его товарищу по оружию! Какие хорошие результаты мог принести
этот переход, если бы он не был предан! Михаил Орлов в 1821 г. был бы безусловно не
Алексеем Орловым в 1769 г., но настоящим стратегом христианского воинства, защи-
щающего христиан, и он бы вписал одну из самых славных страниц в историю русского
народа. Редко встречаются среди народов такие характеры, такие сердца великодушные!»1 2
1 1. <DIAHMONOS. AOKIMION ПЕР1 THE SAAHNIKHS EnANASTA^EQS. TOMOS I.
'A6NHHSI, 1859, 87—88 В первом издании, на которое ссылается А. Виану в уже
указанной статье, данные об Орлове отсутствуют. Впервые обратил внимание на этот
источник румынский историк С. Aricescu (Istoria revolutiunii romini dela 1821 г. Craiova,
1874, p. 84). В новогреческой литературе русские связи гетеристов не были предметом
специального исследования.
2 I. Ф]ЛНМ0К0£. . . Ук. соч., XN. Если верить греческому историку, то указан-
ное «соглашение» могло быть заключено не ранее ноября 1820 г., т. к. до этого времени
в планы гетерии не входила инсургенция в Молдавии и Валахии. Этот вопрос возник
лишь после провала расчетов на высадку морем в Морее (там же, 87, 232). Орлов
был в Кишеневе с 8 ноября 1820 г. до отъезда в Каменку в 20-х числах ноября. В начале
декабря 1820 г. он снова вернулся в Кишинев, чтобы вскоре уехать в Москву на январ-
158
В изложении Филимона заметна некоторая непоследовательность. Так,
говоря об остставке Орлова, историк не связывает ее прямо с греческим
восстанием: «какой-то несчастный случай» помешал осуществить план сов-
местного перехода через Прут. Очевидно, под «несчастным случаем» сле-
дует разуметь «дело Раевского», случившееся едва ли не спустя год после
начала греческого восстания. В своем предисловии автор менее осторо-
жен и объясняет отстранение Орлова от командования предательством
(по-видимому, Киселева). Возможно, Филимону были известны какие-то
слухи, связанные с двусмысленным поведением Киселева во время след-
ствия в 16-й дивизии. Начальник штаба 2-й армии весьма настойчиво
добивался сведений об участии Орлова в деятельности тайной организа-
ции. М. К. Азадовский установил, что в своем «Послании к друзьям»
В. Ф. Раевский, говоря о предателе, имел в виду именно Киселева. 1
Другой очевидец тех же событий И. П. Липранди рассказывал С. И. Тур-
геневу в Москве 28 мая 1822 г.: «Киселев <С.. .> вел себя в деле этом не-
чисто. Как начальник штаба он мог действовать строго, но он приязнь свою
с Орловым употребил против его же, во зло». * 1 2 Нужно заметить, что Кисе-
лев не стремился раздувать большое политическое дело во 2-й армии. Но
необходимость перевода Орлова из 16-й дивизии для него была очевидна.
Ему были хорошо известны революционные «химеры» Орлова, убежден-
ного в том, что «исторгнуть должно корень зла», и поведение авторитетного
в солдатской массе генерала на границе с Турцией внушало начальнику
штаба 2-й армии серьезное беспокойство. Подогревалось ли это беспокой-
ство какими-либо сведениями о греческих связях Орлова? Уже после
начала греческого восстания Орлов узнал, что власти некоторое время
подозревали, «не причастен» ли он к делу Ипсиланти.3 По-видимому, эти
слухи соответствовали истине. К тому времени, когда решалась судьба
Орлова, Александр I располагал, помимо рапортов Киселева и Сабанеева,
доносами Грибовского. а также сведениями, полученными из Кишинева от
полицейских агентов. Общеизвестны также обстоятельства закрытия
в Кишиневе в конце 1821 г. масонской ложи «Овидий».4 Но в бумагах
ский съезд членов «Союза Благоденствия». В это же время в Кишеневе находился
А. Ипсиланти (М. А. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина,
стр. 265, 267, 269).
1 «Лит. наследство», т. 60, II, кн. первая. М., 1956, стр. 62.
2 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 29, л. 46 об.
3 Избранные социально-политические и философские произведения декабристов, т. 2,
М., 1951, стр. 319.
4 Н. К. Кульман. К истории масонства в России. Кишиневская ложа. — «Журнал
Министерства Народного Просвещения», 1907, № 10, стр. 343—373. Политическая
физиономия Кишиневской ложи недостаточно ясна. Известное высказывание Пушкина
в письме к Жуковскому («Я был масон в Кишиневской ложе, т. е. в той, за которую уни-
чтожены в России все ложи») относится к внешней истории ложи, к восприятию ее дея-
тельности в правительственных сферах. Состав ложи был достаточно пестр. В нее входили
военные, чиновники, купцы, литераторы. Из членов «Южного общества» в ложу вступил
лишь В. Ф. Раевский, но это случилось уже незадолго до ее запрещения. В правитель-
ственных документах есть сведения, что ложа была основана Михаилом Суццо, но они не
подтверждаются какими-либо данными и, по-видимому, основываются на случайных
159
Киселева не сохранилось каких-либо данных об отношении Орлова к вос-
станию Ипсиланти. Не сохранилось и писем Орлова по этому поводу в его
переписке с Киселевым. Это тем более странно, что такие письма существо-
вали. 1 Не были ли они уничтожены в тревожный для Орлова 1826 г., как
это было сделано его друзьями в бумагах М. А. Дмитриева-Мамонова? Не
показались ли они самому Киселеву чрезмерно опасными по своему содер-
жанию? Во всяком случае существо разногласий Орлова с Киселевым по
греческому вопросу можно с относительной точностью восстановить.
Как и многие высшие офицеры русской армии, Киселев был убежденным сторонни-
ком вооруженного конфликта с Оттоманской империей. Уже в 1818—1819 гг. он при-
ступил к собиранию материалов о войнах России с Турцией и привлек к этой работе
Пестеля, а также отчасти Орлова. Выступление Ипсиланти вызвало у Киселева востор-
женное одобрение. Трудно отделаться от впечатления, что его письмо к А. А. Закрев-
скому от 14 марта 1821 г. не послужило своего рода источником для известного письма
Пушкина о греческом восстании, адресованном предположительно В. Л. Давыдову.
«Дело не на шутку, — сообщал Киселев Закревскому о последних происшествиях. —
Крови прольется много и кажется с пользою для греков. Нельзя вообразить себе до
какого состояния они очарованы надеждою спасения и вольности. Все греки южного
края, старые, как молодые, богатые и бедные, сильные и хворые, — все потянулись за
границу. Все жертвуют всем и с восхищением собою для отечества! Что за время, в ко-
торое мы живем, любезной Закревский? Какие чудеса творятся и какие твориться еще
будут. Ипсилантий, перейдя за границу, перенес уже имя свое в потомство. Греки, чи-
тая его прокламацию, навзрыд плачут и с восторгом под знамена его стремятся. Помоги
ему бог в святом деле — желал бы прибавить — и Россия». Правительственное осужде-
ние действий Ипсиланти огорчило Киселева: «Надо здесь жить, — писал он Закревскому
1 мая 1821 г., — чтобы знать, в каком уничтожении находятся подданные турецкого
правительства и сколько так называемое возмущение греков законно.» * 1 2 Но эти мысли
он высказывал уже как «частное лицо» и его симпатии к греческим повстанцам весьма
быстро охлаждались.3 Киселев, однако, оставался на прежней точке зрения о необходи-
слухах. В известных списках членов ложи отсутствуют имена деятелей гетерии. Сохрани-
лась редчайшая брошюра, изданная в Познани в 1828 г. Иваном Бранковичем — в прош-
лом «витией» ложи. Автор, очевидно, молдаванин, испытавший немало превратностей
судьбы, прежде чем попасть в Кишинев, осуждал «кровавое возмущение» Ипсиланти, при-
несшее неисчислимые бедствия для всего молдавского народа. Восстание, по мнению Бран-
ковича, было совершенно чуждо интересам местного населения и не могло рассчитывать
на помощь со стороны молдаван. Вся брошюра пронизана болью и тревогой за судьбу
«честного и миролюбивого» молдавского народа. Возможно, что антигреческие настрое-
ния Бранковича возникли уже как реакция на поражение Ипсиланти и последовавшее
затем варварское разорение придунайских княжеств турецкими войсками. В предисловии
автор сообщает о своем намерении вернуться в будущем к более обстоятельным воспо-
минаниям о своей жизни в Молдавии в 1816—1822 гг., но нам неизвестно, осуществил ли
он свой замысел (I. Brancovich. Precis des evenements le plus remarquables de la
Moldavie et Valachie pendant 1’insurrection grecque du prince Ipsilanti avec un coup
d’oeil sur la guerre actuelle entre la Russie et la Turquie. Posen, 1828, pp. 1—3,
12-14).
1 ИРЛИ, ф. 143, ед. хр. 29, 6. 99. Письма М. Ф. Орлова к П. Д. Киселеву. Вахтен,
высказывая надежду на близкую войну с турками, писал Киселеву из Тирасполя 21 мар-
та 1821 г.: «О молдавских делах вам пишет подробно Михайло Федорович» (ИРЛИ, ф.
143, ед. хр. 29. 6. 84, л. 5).
2 СИРИО, т. 78, СПб., 1891, стр. 63. 65.
3 См. ответное письмо Киселеву от Д. Давыдова (24 июня 1822): «Мне прискорбно,
что ты судишь о греках Морей, как о греках одесских. Оставь мне мое заблуждение! Я
и тем доволен, что уже полтора года как они борются без помощи и борются не без
160
мости войны с Турцией. И во время своей встречи с императором в Слониме летом
1821 г., и в переписке с Закревским и с П. М. Волконским он настойчиво проводил свою
мысль, что «без штыков не обойтиться». «Турки с нами поступают как с подвластными
им татарами — поведение их с Строгановым наиболее тому свидетельствует». 29 июня
он просил Закревского уведомить его о предварительных распоряжениях по армии,
«если правительство наше решится занять Молдавию и Валахию, что давно должно
было сделать». 1 августа он снова пишет, что «если будет война, то на нынешний год,
вероятно, кроме занятия Валахии, Молдавии и если можно Троянова вала, более ожидать
не должно».1 Осенью 1821 г. Киселев выдвинул проект ложного распространения слухов
о вступлении русских войск в княжества, что должно было устрашить турок и остановить
их от дальнейших насилий над жителями Валахии и Молдавии. Но всем попыткам ока-
зать воздействие на правительственные круги был положен конец письмом П. М. Вол-
конского от 2 декабря 1821 г.: «<...> е. в. угодно, чтобы отнюдь не подавать по-
вода, что мы желаем войны, почему и мнение ваше о разглашении намерения нашего
вступить в Молдавию отвергает, ибо весьма много охотников втянуть нас в сию войну
и всякие способы к тому изыскивают, чтобы ее воспламенить. Я уверен, что многие
ищут и может быть стараются довесть до того, чтобы турки сделали вторжение; видя,
что по сие время ничто к тому нас не решает, почему и должно вам быть весьма во всех
действиях и движениях осторожными». Спустя некоторое время Волконский повторил
Киселеву свое предупреждение, продиктованное реакционной политикой руководителей
«Священного Союза»: «Все сии нелепые слухи распространяются с намерением только,
чтобы нас завести в войну, дабы в другом месте затеять свободнее другую».2
Возвращаясь к книге греческого историка, мы не можем не обратить
внимания на близость планов Орлова и Ипсиланти к военным замыслам
Киселева. Но между ними заметно и различие. Киселев надеялся склонить
Александра I ввести войска в придунайские княжества, Орлов был готов
совершить этот акт даже вопреки желанию русского правительства. Фили-
мону остались явно непонятны мотивы этого решения. Он пытался объяс-
нить поведение Орлова его нравственными достоинствами («чистейший
филэллин», замешанный, «как часть в целое, в дело освобождения Гре-
ции»), а также сделанным ему Ипсиланти предложением овладеть княжест-
вами и стать там самостоятельным правителем. Но подобные предложения
могли быть сделаны только в обстановке, в которой Орлов мог само-
стоятельно принимать самые значительные решения, вплоть до междуна-
родных акций. В России Александра I Орлов такими возможностями не рас-
полагал. Предложения Ипсиланти могли получить реальное значение лишь
в условиях революционной России. Подобная интерпретация предпо-
лагает, что Орлов был хорошо осведомлен в политических замыслах гете-
успеха. Почему знать, что будет? Если французы перед революциею не продавали изюма
и коринки, то они хуже еще делали; они прыскались духами и мазались помадою. Что же
после наделали?
Et de leurs pieds, on pent voir la poissiere Empreinte encore sur les landaux
des Rois.
Beranger. <СИ до сих пор можно видеть пыльные отпечатки их ног на каретах
королей.
Беранже>.
Писать о политике? Я дал себе слово не говорить даже о Полетике» (ИРЛИ, ф. 143,
ед. хр. 29. 6. 92, л. 14). Ср. с мнением об одесских греках в письмах Пушкина 1823—
1824 г. (Пушкин, т. 13, стр. 99, 104—105).
1 СИРИО, т. 78, стр. 67, 69, 70, 72
2 ИРЛИ, ф. 143, ед. хр. 29. 6. 89, л. 6, 7.
П Пушкин и его время
161
ристов, и, прежде всего, А. Ипсиланти. Больше того, она предполагает, что
Орлов в своих действиях исходил из неизбежности близкого революцион-
ного переворота в России и надеялся на поддержку русских тайных об-
ществ. Насколько обоснованы эти наблюдения?
М. Ф. Орлов был убежден, что Россия вполне подготовлена к революционному
взрыву, что общее недовольство всех сословий настолько велико, что при первом же
серьезном толчке все легко придет в движение. Поэтому он возлагал особые надежды
на революционные события в европейских странах, видя в них начало общих преобразо-
ваний и для России. 27 июня 1820 г. он писал А. Н. Раевскому: «У французов загорается
и так это не кончится. В Турции также беспокойно. Янинский Али Паша на 80-м году
своей жизни, говорят, принял веру христианскую и грозит туркам освобождением Гре-
ции. Ежели б 16-ю дивизию пустили на освобождение, это было бы не худо. У меня
16-ть тысяч под ружьем, 36 орудий и 6-ть полков казачьих. С этим можно пошутить». 1
13 октября 1820 г. Орлов оповещал того же адресата о «бунте» в Сербии и много-
значительно намекал на будущее: «У нас — большие известия и что-то возгорается, по-
хожее на предвозвещение общего пожара». 1 2 По-видимому, к этому времени Орлов уже
связывал освободительную борьбу греческого народа с революционными начинаниями
внутри России и учитывал в своих планах подготавливаемое гетерией восстание. Он
сам об этом пишет в письме к своей будущей жене Е. Н. Раевской от 21 марта 1821 г.,
когда уже были получены известия о первых неудачах повстанцев: «Ежели некоторые
части моих писем вам не нравятся, то по крайней мере вы должны быть довольны
моей точностью в известиях о здешнем крае. Не смейтесь над Ипсилантием. Тот,
кто кладет голову за отечество, всегда достоин почтения, каков бы ни был успех
его предприятия. Впрочем он не один и его покушение не презрительно ни по намере-
нию, ни по средствам. Из моих писем вы все знаете, но прошу вас их не разглашать,
особливо сии последние и предыдущие». К последней фразе обеспокоенный Орлов
сделал весьма существенное примечание: «То есть те вещи, которые не требуют разгла-
шения, как например, образ действия и создания тайного общества и участия наших вель-
мож в оном».3
Трудно судить, кого имел в виду Орлов, говоря о «наших вельможах».
Вряд ли это были знатные греки, находившиеся на русской службе. Речь,
очевидно, шла о русских «вельможах», в числе которых мог быть и сам
Орлов. В своем письме к жене он был совершенно искренен, хотя, разу-
меется, не все высказывал до конца. Поражает, однако, общий взволнован-
ный тон письма, свидетельствующий о личной заинтересованности Орлова
в успехе восстания, его осведомленность в делах гетерии, система организа-
ции которой и «образ действия» были ему превосходно известны. Больше
того, из письма следует, что Ипсиланти не был одинок в своем «покуше-
нии», что его выступление было хорошо продуманным актом и, по-види-
мому, опиралось на какую-то предварительную договоренность с М. Ф. Ор-
ловым. О том, как далеко могла идти такая договоренность, говорит уже
цитированный выше отрывок из книги греческого историка. На Фоне этих
обстоятельств поведение Орлова на Московском съезде «Союза Благоден-
ствия» перестает быть трудно объяснимым и неожиданным. План револю-
ционного переворота был выдвинут в январе 1821 г., за полтора месяца до
начала греческого восстания. Орлов настаивал на немедленном воэружеп-
1 ЦГИА, ф. 1711 (М. Ф. Орлова), оп. 1, ед. хр. 53, л. 8.
2 Там же, л. 12/об.
3 ЦГИА, ф. 1711, оп. 1, ед. хр. 58, л. 7. Курсив наш.—С. Л.
162
ном выступлении, иными словами, предлагал одновременные с греческими
повстанцами действия. Оказание военной помощи восставшей Греции рас-
сматривалось Орловым как часть общего плана революционного преобразо-
вания России.
Идея революционного переворота как единственного средства, способ-
ного разрешить все социальные и политические противоречия и раскрыть
перед Россией путь к прогрессу, могуществу и процветанию, была уже от-
четливо выражена в программных документах «Ордена русских рыцарей»г
относящихся к 1815—1.816 гг. Но ее претворение в жизнь бесконечно за-
труднялось из-за сложной запутанной системы масонских степеней, кото-
рую предполагал создать Орден в целях длительного и целенаправленного
воспитания своих членов. 1 В 1819 г. взгляды Орлова в этой области значи-
тельно изменились. Он был убежден в том, что политическая и экономиче-
ская система русского абсолютизма насквозь прогнила и что все сословия
ждут лишь сигнала, чтобы восстать против ненавистного самодержавия.
С этой точки зрения не было необходимости в создании тайного общества,
постепенно воспитывающего своих членов изнутри и исподволь воздейст-
вующего на общественное мнение, формируя его в нужном для себя духе.
Нужны были лишь вожди, ярко одаренные личности, способные повести
за собою массы недовольных. «Найдись у нас, — писал Орлов А. Н. Раев-
скому в 1819 г., — десять человек истинно благомыслящих и вместе даро-
витых, все приняло бы другой вид».1 2 По-видимому, вначале Орлов надеял-
ся привлечь к осуществлению своих планов Киселева, Ермолова и некото-
рых других «влиятельных» лиц, известных своими либеральными и патрио-
тическими настроениями. Но он не преуспел в этом намерении. Помимо
Мамонова, колеблющегося Д. Давыдова и, возможно, Новикова мы не на-
ходим других членов в составе Ордена в 1819—1821 гг. В это время Орден
продолжал существовать не в виде тайной организации, а как политическое
объединение, члены которого были связаны общностью идеологических
представлений. Будущее тайное общество мыслилось Орловым как инстру-
мент не мирного времени, а революции, ее орган, система ее организации.
Именно таков был план, предложенный Орловым в начале 1821 г.
Новое общество резко отличалось от всех предыдущих не ступенчатой,
а радиальной системой построения: его члены, разделенные на изолирован-
ные друг от друга «языки» или «народы», должны были стекаться словно
лучи к руководящему центру. При этом нарушался основной принцип ма-
сонской организации — принцип нравственного совершенствования камен-
щика, выраженный в его постепенном восхождении от низших степеней
к высшим. Такое построение отрицало и демократические формы существо-
вания тайного общества, в котором «все всё знали» (определение Орлова):
рядовые члены — «исполнители» полностью отстранялись от участия
в руководстве и не могли оказывать на него какого-либо влияния. Орлов
1 См. Ю. М. Лотман. Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов—поэт, пуб-
лицист и общественный деятель, стр. 36—44. Следует, однако, заметить, что речь идет
о проекте, практически не реализованном и не получившим дальнейшего развития.
2 М. О. Г е р ш е н з о н. История молодой России, стр. 17.
11*
16S
стремился не к созданию политического клуба, в который, как ему каза-
лось, стал перерождаться «Союз Благоденствия», а к организации прямого
революционного действия. Поэтому в его плане, при всей близости к идео-
логическим концепциям Мамонова о роли «гениев» и «исполнителей» —
честных, мужественных, но «бездарных» людей, — не следует видеть обра-
щения к уже выработанным на ранних этапах развития «Ордена русских
рыцарей» формам организации: к 1821 г. они потеряли свою актуальность.
Скорее речь может идти об обращении к опыту греческого тайного обще-
ства, — гетерии, принципы построения которой были ему превосходно изве-
стны. Именно в гетерии, где масонская ритуальность полностью потеряла
свое реальное содержание и служила исключительно целям политической
конспирации, Орлов нашел четкое членение общества на руководящее ядро
и степени, обособленные и независимые друг от друга по характеру участия
в будущем восстании («воины» и «граждане»), но взаимно подчиненные
высшей «невидимой власти».
Пушкин, бравший сведения из первых рук, весьма точно представлял себе «простой
ход и главную мысль сего общества: «<С. • .> уже тридцать лет составилось и распро-
странилось тайное общество, коего целию было освобождение Греции. Члены общества
разделены на три степени <. . .3> низшую степень составляла военная сила, вторую —
граждане, члены сей степени имели право каждый приписать себе товарищей — но не
воинов, которых избирала только третья, высшая степень <^. • все купцы, всё духо-
венство до последнего монаха считалось в обществе, которое ныне торжествует <. • •>» 1
По масштабу деятельности гетерия была общенародной — и в этом
смысле — демократической организацией. 1 2 Но ее программа была ограни-
чена исключительно целями освобождения Греции от турецкого ига;
социальные требования народных масс, национальные интересы румын,
молдаван, болгар и др. народов не нашли в ней отражения. В самой системе
жесткой и слепой подчиненности рядовых членов диктатуре «высшей сте-
пени» крылось недоверие к инициативе народных масс, страх перед разма-
хом стихийного демократического движения. Все это трагически сказалось
на судьбе восстания: руководство гетерии не смогло объединить вокруг
себя все силы народа и прямо выступило против демократического движе-
ния крестьянских масс.
Особенности построения гетерии были внимательно учтены Орловым
в его плане вооруженного переворота. Разделение общества «на языки (по
народам: греческий, еврейский и пр.)» нельзя понимать буквально как
организацию международного революционного центра. Орлов прибегал
к обычной масонской символике для определения характера деятельности
1 Пушкин, т. 13, стр. 23—24. Сведения Пушкина относятся к последнему этапу
деятельности гетерии, реорганизованной в 1820 г. А. Ипсиланти. Первоначально обще-
ство состояло из восьми степеней (ЦГВИА, ф. ВУА, ед. хр. 737. Возмущение князя Ип-
силанти в Молдавии и Валахии в течение 1821 г., л. 6/об.).
2 До 1820 г. членами гетерии могли быть представители всех слоев населения, в том
числе и крестьяне. С приходом А. Ипсиланти положение изменилось. Первые две степени
(«братья поэзии» и «рекомендуемые»), в которые принимались члены из простого народа,
были уничтожены. Ипсиланти прекратил доступ в гетерию из низших слоев населения,
т. к. опасался, что в этой среде возможно предательство. В случае же восстания «про-
стые люди сами придут, без всякого участия в обществе, ибо они больше всех страдали
от турок» I. Ф1ЛНМ0И02. . . . Ук. соч., сеХ., 37).
164
различных степеней общества, независимых друг от друга, но подчиненных
общему центру—«Невидимым братьям». Радиальная система организа-
ции, по-видимому, предполагала распространение общества в различных
слоях населения.1 Орлов как бы сохранял демократическую структуру
«Союза Благоденствия», но подчинял ее не просветительским, а револю-
ционным целям. Будущий переворот представлялся Орлову не в виде воен-
ной революции, хотя он и придавал армии главенствующее значение, а на-
родного восстания,1 2 успех которого должны были закрепить такие неприем-
лемые для дворянского сознания меры, как массовый выпуск «в лесах»
революционных брошюр и воззваний, печатание фальшивых ассигнаций
и т. п. Не случайно планы Орлова взять «приступом» твердыни самодержа-
вия напомнили Давыдову французскую революцию и вызвали у него опа-
сения, что это — «дорого стоит».3 Не случайно и то, что они были откло-
1 При этом, возможно, учитывался сословный признак («римский народ»—дво-
рянство, «греческий»—духовенство, «еврейский» — купечество и т. п.),— известно, что
в конституционных проектах Мамонова — Орлова сословия сохранялись. Подобное по-
строение общества сходствовало бы также с организацией гетерии. Но более конкрет-
ными данными, которые смогли бы внести ясность в этот вопрос, мы не располагаем.
2 Надежды возлагались не только на армию, но и на вооруженные отряды крепост-
ных крестьян, о чем свидетельствует деятельность в Дубровицах одного из единомышлен-
ников Орлова М. А. Дмитриева-Мамонова (Ю. М. Лотман. Указ, соч., стр. 56—
61). В расчет принимались и военные поселяне. В одном из своих выступлений перед сол-
датами В. Ф. Раевский предлагал перебить неугодных офицеров и перейти через
Днестр, т. е. в район военных поселений (ИРЛИ, ф. 143, ед. хр. 29. 6. 84. Письма О. Вах-
тена Киселеву, л. 33). План всенародного восстания стал оформляться еще осенью
1819 г., как это видно из уже цитированного письма Д. Давыдова Киселеву: «правитель-
ство, не знаю почему, само заготовляет осаждающие материалы — военным поселением,
рекрутским набором на Дону, соединением Польши, свободою крестьян и проч.» Важно
отметить, что возглавлять революционное движение должны были дворяне, народные
массы рассматривались лишь в роли исполнительной силы.
3 Любопытно отметить, что основатели «Ордена русских рыцарей» проявляли боль-
шой интерес к самым радикальным течениям эпохи французской революции. Мамонов
высоко ценил газету «La Bouche de fer» («Железные уста») — орган коммунистичес-
кого «Социального кружка», возглавляемого Фоше и Бонвилем. Трудно судить, в какой
мере социальные и политические теории руководителей «Социального кружка» вос-
принимались Мамоновым, но их организационные принципы явно его заинтересовали.
«Социальный кружок» должен был стать организацией защитников, «трибунов» народа,
наблюдающей за деятельностью правительственных органов, осуществляющей демокра-
тический контроль со стороны народных масс. Организационным центром «Социального
кружка», вокруг которого объединялись все патриотические силы французского народа,
являлась газета. «Угнетенные граждане, кто же будет говорить от вашего имени, защи-
щать ваши интересы? — спрашивал Бонвиль и отвечал: — «Железные уста» французского
народа». Сходную роль в России, но в специфической интерпретации русского аристо-
крата, должен был играть «Орден русских рыцарей». Он замышлялся как знамя объеди-
нения всех «истинных сынов отечества», как союз, достойный сосредоточить в себе
«все желания граждан и почтение всех сословий государства», способный «греметь про-
тив злоупотреблений, греметь против тирании». Аристократический по своему социаль-
ному составу Орден как бы превращался в носителя народного суверенитета: из его среды
должна была выйти конституция и он же оставался ее гарантом и хранителем. Идеоло-
гическая программа Ордена, его правила разрабатывались в специальном сочинении
Орлова. «Верхом искусства, — советовал Мамонов Орлову, — было бы сделать из труда,
который вы разрабатываете, книгу для публики и основные правила для ордена».
И в другом месте: «Для канвы плана я не знаю более подходящей для вас книги, как
165
йены на Московском съезде декабристов как «нелепые» и даже «опасные»
мечтания. Разногласия с Орловым шли не только по линии определения
сроков будущего переворота, они распространялись и на остальные органи-
зационно-тактические вопросы.1
Умеренное большинство участников Московского съезда противопоста-
вило общенародной конспиративной организации Орлова тайное общество,
сохраняющее замкнутую масонскую структуру, — это было определен-
ным отступлением от демократических завоеваний «Союза Благоденствия»;
«неистовым мерам» — программу военной революции, немедленному воору-
женному выступлению — тактику постепенного воздействия на войска.* 1 2
Предложения Орлова показались участникам съезда «неистовыми», —
определение, в те годы обычно соотносимое с событиями французской ре-
волюции. Но они не были ни авантюристичны, ни случайны. План Орлова
1821 г. — характерный эпизод в движении будущих декабристов к про-
грамме военной революции. В нем противоречиво сочетались просветитель-
ские представления о всенародном размахе революционных переворотов
с идеями дворянской конспирации.
Крайний радикализм Орлова и Мамонова в области организационно-
тактических вопросов далеко не соответствовал их социально-политическим
концепциям, отмеченных, как на это уже неоднократно указывалось, пе-
чатью аристократических настроений. Уже в самой организации общества
ярко проявился дворянский характер мировоззрения Орлова: рядовые чле-
ны выступали лишь в качестве исполнителей решений руководящего центра,
практически они не могли оказать какого-либо влияния на программу обще-
ства, которая разрабатывалась помимо них.
«La Bouche de fer de Bonneville». По-видимому, Мамонов познакомился с газетой
Бонвиля через иллюминатские круги, с которыми был близок. Бонвиль был членом
Иллюминатского общества, имевшего своих адептов и в России (В. И. Семевский,
Общественные и политические идеи декабристов, стр. 400, 402—404; В. С. Алексе-
ев — Попов. Социальный кружок и его политические и социальные требования. —
Сборник статей Из истории социально-политических идей. К 75-летию академика
В. П. Волгина М., Изд. АН СССР, стр. 299—339).
1 По мнению С. Н. Чернова, приписанные «Запискою» Грибовского Орлову пред-
ложения о преобразовании Общества стоят в «непримиримом противоречии» с показа-
ниями Комарова. Исследователь не видит различий в этом вопросе между Орловым
и Фонвизиным, который выдвинул на съезде план тщательно законспирированного обще-
ства, состоявшего из «трех разрядов»: «незнаемых» (главный совет общества), «испол-
нителей» и «нововводимых». Спор шел лишь о сроках вооруженного выступления
(С. Н. Чернов. «К истории политических столкновений на Московском съезде
1821 г.», стр. 57—58, 88—90, 92—94. Эта точка зрения в настоящее время является
общепринятой). Но Орлов стремился к тому, чтобы руководящий центр опирался не на
узкую, преимущественно дворянскую по своему составу, конспиративную группу (проект
Фонвизина), а на организацию, охватывающую все сословия и все слои населения.
Именно в этом смысле следует понимать свидетельство Комарова о том, что Орлов резко
высказывался против предложений Фонвизина устроить «заговор в заговоре».
2 Несмотря на то, что на Московском съезде предложения Орлова не были приняты,
последний не отказался от своих революционных замыслов. М. В. Нечкина приводит
исключительно интересные соображения о подготавливаемом Орловым вооруженном
выступлении 16-ой дивизии уже после его приезда из Москвы (М. В. Нечкина.
Движение декабристов, т. I, стр. 363—365).
166
Конституционная программа Орлова 1820-х гг. нам неизвестна. О ней
можно судить лишь на основании разрозненных фактов, которые не позво-
ляют сделать окончательные выводы. Характерно однако, что в 1822 г.
Орлов отказался вступить в «Южное общество». Факт этот тем любопытнее,
что Кишиневская группа декабристов поддерживала тесные связи с Тульчи-
ным, и само присутствие Орлова на съезде «Южного общества» свидетель-
ствовало о том, что в нем видели союзника и единомышленника. Попытка
объяснить поведение Орлова тем, что в это время в 16-й дивизии нача-
лись политические преследования, приведшие вскоре к отставке ее коман-
дира, заслуживает внимания, но явно недостаточна. Орлов и в последую-
щие годы не порывал связей с декабристским движением, его кандидатура
реально учитывалась в планах государственного переворота.
Ответ на интересующий нас вопрос об отношении Орлова к демократической про-
грамме Пестеля, принятой за основу для дальнейшей конституционной работы на
съезде «Южного общества» в 1822 г., мы можем найти в следственных записках самого
Орлова, которые с этой точки зрения не рассматривались. «Они много писали, — заме-
чает Орлов о декабристах, — казались поглощенными делами, проявляли большой энту-
зиазм к труду Детю де Траси о Монтескье <С. .>» 1 С несколько большими подробно-
стями рассказывает об этом Орлов в другой записке: «Книга Destutt-de-Tracy «Commen-
taire sur 1’esprit des lois» была для них высшей степенью премудрости; конституция
английская казалась им чрезвычайно тяжкою для народа и согласною с пользою одной
аристократии; французская хартия была для них не что иное, как лоскуток бумаги,
бесполезный для граждан <•••>»1 2
Сквозь приглушенный ритм рассказа Орлова пробивается страстная
интонация споров, которые ему пришлось вести с членами «Южного обще-
ства». Характеристика английской и французской конституций едва ли не
является иронической парафразой резких критических замечаний Пестеля
по этому поводу.3 Упоминание в этом ряду имени Дестют де Траси глубоко
оправдано. Спор вокруг его книги — это спор между сторонниками либе-
ральных и демократических идей, между последователями Монтескье
и Руссо в политической жизни первой четверти XIX века. Ведь сама книга
Дестют де Траси была всесторонней критикой Монтескье слева, в духе
демократических идей Руссо о народном суверенитете, причем, эта критика
метила не столько в Монтескье, сколько в Бенжамен Констана и других его
либеральных истолкователей. Закономерно, что «Комментарий к «Духу за-
конов» Монтескье», впервые опубликованный в 1811 г. в переводе на
английский язык третьего президента Америки Джефферсона, а в 1817,
1819, 1822 гг. вышедший во французских изданиях, был встречен более чем
сдержанно в либеральной прессе. Но в карбонарских тайных обществах,
охвативших на рубеже 1820-го года большинство европейских стран, эта
книга, по меткому замечанию польского историка, стала «евангелием» рес-
публиканцев и революционеров.4 О значении этой книги для Пестеля (это
1 «Красный архив», 1925, № 6 (13), стр. 159.
2 М. В. Д о в н а р-3 а п о л ь с к и й. Мемуары декабристов. Киев, 1926, стр. 26.
3 Восстание декабристов, т. I, стр. 178—179; т. IV, стр. 91.
4 Sz. Askenazy. Lukasiriski, t. I. Warszawa, 1908, str. 118; G. Chinard. Jefferson
et les ideologues d’apres sa correspondence inedite avec Destutt de Tracy. . . Paris,
167
было характерно и для большинства других членов «Южного общества»)
уже говорилось. Интересно, что встретившийся с Пестелем в сентябре 1824 г.
А. В. Поджио почти идентифицировал содержание «Русской Правды»
с трактатом Дестют де Траси. Когда Пестель изложил Поджио свои
взгляды на «республику, основанную на народном представительстве»,
последний заметил: «<S • сие вы почерпнули у Тестю де Траси и его
разбор о Духе законов Монтескье весьма искусно превратили в систему,
математически изложенную». 1
Современники ясно видели различие в идеологических концепциях
Орлова и Пестеля. Уже накануне восстания декабристов С. П. Трубецкой,
также не соглашавшийся с принятием «Русской правды», рекомендовал на-
править в «Южное общество» Орлова, что, по его мнению, должно было бы
привести к падению престижа Пестеля.
Споры Н. И. Тургенева и М. Ф. Орлова с Пестелем и другими демо-
кратично и радикально настроенными членами тайного общества не пере-
растали в открытый разрыв, хотя и являлись свидетельством новых каче-
ственных сдвигов в самом характере освободительного движения дворян-
ских революционеров.
Одновременно с ростом революционных настроений происходило даль-
нейшее «поправение» просветительски и либерально настроенных предста-
вителей дворянского общества.
VIII. КРАХ ПРОСВЕТИТЕЛЬСКОЙ ДОКТРИНЫ С. И. ТУРГЕНЕВА
Общественно-политические воззрения С. И. Тургенева, его взгляды на
основные вопросы политической жизни России почти не изучены. Вслед за
А. Н. Шебуниным установилось мнение о близости младшего Тургенева
к движению декабристов. В статьях В. М. Тарасовой, Ю. М. Лотмана и,
в особенности, В. В. Пугачева высказывания С. И. Тургенева зачастую
отождествляются с мнениями декабристов, причем о нем говорится как
о стороннике тайного политического общества, военной революции, рес-
публики и т. п. По утверждению В. В. Пугачева, к С. И. Тургеневу в боль-
шей степени, чем к Вяземскому, применима характеристика «декабрист без
декабря».* 1 2 В значительной мере эти оценки, как и в случае с Шебуниным,
покоятся на неправильном чтении источников, случайном и одностороннем
подборе цитат, нередко приводимых с серьезными смысловыми искаже-
ниями, на неправомерном сближении суждений С. И. Тургенева о событиях
в Европе с его отношением к коренным проблемам русской жизни. Между
1925; Jefferson’s influence abroad (Mississippi Historical Review, 1943), а также ста-
тья' Двойченко-Шестун: Jefferson and the Russian Decembrists (The American Slavic
and East-European Review, 1950, October).
1 Восстание декабристов, т. XI, стр. 75.
2 В. В. Пугачев. Общественно-политические взгляды С. И. Тургенева (к вопро-
су о формировании революционной идеологии декабристов). — Научные доклады высшей
школы. Исторические науки. 1960, № 4, стр. 86—105).
168
тем, в обращении С. И. Тургенева к политическому опыту Англии, Фран-
ции, а также других европейских стран, было своеобразие, без уяснения
которого нельзя определить его место и роль в русском общественном дви-
жении тех лет.
Многолетнее пребывание во Франции и Германии, частые выезды
в Бельгию, Англию, Австрию позволили С. И. Тургеневу непосредственно
ознакомиться с общественной и политической жизнью этих стран, глубоко
изучить их историю, экономику, право. Он, по-видимому, не только лично
сблизился с левыми кругами французских либералов, но и отчасти разде-
лял их взгляды на развитие европейских стран, оправдывая как истори-
чески неизбежные и необходимые народные революции, насильственные
перевороты.
Размышляя над сочинениями Юма, Тургенев сделал характерное признание: «Какая
разница между Юмом и Карамзиным! Первого всегда читать будут, последнего едва ли
чрез сто лет, по крайней мере, если мы будем преуспевать в просвещении. История
Карамзина точно теперь первая; но она еще весьма далека от последней. — Какое сход-
ство, даже в подробностях, между французскою революцией и возмущением во время
Карла I. Только с последним примешивалась религия, а в первой фигурировали droits
des homme, souverainite de peuple <. . . > » J Отрицательная параллель с Карамзиным по-
надобилась для того, чтобы заметить, что личные «пристрастия» не помешали Юму спра-
ведливо изобразить ход событий в Англии во времена Кромвеля, неизбежность и спра-
ведливость дела революции, хотя Тургенев, подобно английскому историку, весьма далек
от одобрения ее «кровавых излишеств». Внимание его обращено не к социальной, а к поли-
тической программе революции, что было характерно для всей либеральной школы фран-
цузских историков. Сходно с ними Тургенев идеализирует общественный строй Англии.
К политической системе, установленной в Европе после разгрома Наполеона, у него отно-
шение положительное. Конституционно-монархический строй представлялся ему в духе
либеральной доктрины идеальной формой союза между монархом и народом. Поэтому
опасность феодальной реакции, возглавляемой в международном масштабе кабинетом
Австрии, ставила, по его мнению, под угрозу общественный порядок в Европе и оправ-
дывала ответные насильственные действия народов. Когда в 1820 г. вспышки револю-
ционных выступлений охватили юг Европы, в его дневнике появилось следующее рас-
суждение: «Разумеется, дипломаты этими происшествиями недовольны. Им странно ка-
жется, что вдруг решилось такое дело важное. Как будто бы оно может решиться иначе,
как вдруг! Мысли, понятия зреют, но когда плод поспел, и вы его не снимаете с дерева,
то он сам падает. Они также вопиют против силы солдатских армий. Но что же важного
не посредством солдат делается? Чем же действовал Кромвель? Чем действуют или
чем поддерживают свои действия все правительства в свете, какого бы рода они ни
были? Я ничего не хочу пророчествовать неаполитанцам, а еще менее прочим итальян-
цам. Но понимая их, я не сожалею о революциях спокойных и бескровных. Если они
будут успешны, то от всего сердца буду им радоваться. В противном случае буду сожа-
леть. Впрочем идея не пропадет, а возродится рано или поздно».1 2
Тургенев полемизирует с мнениями «дипломатов», в которых нетрудно
узнать сторонников политики Священного Союза. Он защищает идею рево-
люционного переворота — от Кромвеля до событий 1820 г. В этой защите
нет призыва к «кровавой революции». Все симпатии автора этих рассужде-
ний на стороне «спокойных и бескровных» революций, осуществляемых си-
лами «солдатских армий». Но концепция военной революции, намеченная
Тургеневым, резко отличается от политических устремлений будущих де-
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 30, л. 24. Запись от 22 ноября 1822 г.
2 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 26, л 56/об., 57. Запись от 26 июля 1820 г.
169
кабристов. Для дворянских революционеров идея кирогады, военного пере-
ворота, практически оправдывала революционную борьбу с самодержавием
без участия самого народа. Военная революция предотвращала «более
ужасную», угроза которой была вполне реальной. Иным было положение на
Западе. Во Франции, в Италии и отчасти в Германии наряду с профессио-
нальной армией появилась народная милиция, да и сама профессиональная
армия изменилась в качественном отношении — французская революция и
наполеоновские войны смели крепостное право во многих странах Европы.1
Возможно, что С. И. Тургенев несколько преувеличивал эти процессы общей
демократизации, но важно отметить, что революционная армия в его пони-
мании не отделялась от остальной массы народа, а была вооруженной
частью самого народа, опиравшейся на его всемерную поддержку. Успеш-
ное проведение революции ставилось в зависимость, во-первых, от общего
уровня просвещения (насколько весь народ осознал свои истинные инте-
ресы) и, во-вторых, от того, в какой степени было изолировано в общест-
венном мнении правительство и лишено реальных сил для оказания сопро-
тивления. Из этого следовало два принципиальных вывода.
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 1341. Письмо С. И. Тургенева барону Мериану о мораль-
ном состоянии Германии. 1819 г., л. 32. Ценную информацию о событиях в Италии
С. И. Тургенев получил от находившегося в Неаполе полковника русской армии
Р. А. Винспера, с которым он сблизился еще в Мобеже, где оба посещали местную ма-
сонскую ложу. 22 ноября/4 декабря 1820 г. Винспер сообщал из Неаполя: «Нечто
о здешних обстоятельствах. С самой неожиданной перемены все еще тихо. Течение
дел со времени открытия парламента 1-го октября показывает неопытность некоторых
участвующих в новом образе правления и следственно нетвердый ход его: но это не
имело до сих пор влияния на общее спокойствие — напротив того, должно удивлять
<С. . .^>, что будет не знаю, но, исключая кровопролития, верно не хуже того, что
пред тем было. Старое правительство, присягая всему случившемуся, имело двуличную
маску — оно, с одной стороны, показывало благосклонность к разному образу мыслей
и давало полную волю мыслить и говорить, а с другой, убивало и грабило право-
судие, собственность, коммерцию, промышленность и нравственность народа. Сим
гнусным и неблагоразумным способом оно умножало ежедневно число недовольных,
указывая им путь к верному освобождению бремени, на них наложенного. Оно ускорило
еще более свое разрушение составлением провинциальных милиций, в которых находи-
лись по большей части люди имущественные всякого рода, а более petits proprietaires
<Смелкие собственники^ всех недовольнее, потому что за один налог главный на про-
дукт земли надобно было платить 30 процентов, а сей таксовался еще глазами корысто-
любия. Прибавьте к тому множество других платежей отяготительных и вы увидите
тогдашнее состояние сего бедного народа. Карбонары распространялись сильно к усо-
вершению перемены <Z. . власть погибла вдруг с появлением новых законов,
без потрясения малейшего или беспорядка какого-либо рода. <. . .> Вот все, что
может вам сказать о делах Неапольских человек посторонний и бесстрастный. Прибавлю
вам именем священной дружбы, что вы никому не должны говорить о том, что здесь
пишу. Вы знаете последствие, какого бы я должен ожидать, есть ли б высокое началь-
ство узнало, что я забочусь о политических делах, то было бы для меня чувствительнее
тем, что в сих делах одному только тесному другу решусь обнаружить свои мысли».
После сочувственного рассказа о событиях в Неаполе обеспокоенный мнением «началь-
ства» Винспер сделал приписку уже в другом тоне: «Карбонарием обнял земледельцев,
войско, управляющих и часть большую духовенства. Он поступает во вред должного
порядка и дает справедливый повод бояться смятения — ибо вся чернь тут же — благо-
мыслящие из них сами не могут удержать. Говорят, что наверно австрийцы займут коро-
левства» (ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 2391. л. 1—2).
170
Первый был связан с политическими событиями в Италии: «Правительства держатся
силою физическою или нравственною. Когда народы видят, что нет ни той, ни другой,
то можно ли пенять на него, что он хочет дать ему одну из них? Вот что они сделали
в Неаполе. Кроме того, неаполитанцы чего требуют? Чтобы король дал конституцию,
которая бы управляла народом. Но, говорят, это сделали солдаты? Да неужли же
они одни? Разве их никто не научил? Конечно, лучше было бы, если дворянство, купе-
чество и другие классы обратились к трону с подобным требованием. Но зачем же они
этого не сделали? Конституцию просить всегда время. А между тем пример Испании
подействовал. Что значит немедленная перемена всех министров, если не предварительное
существование конституционной партии? Что же смотрит правительство? Разве оно
забыло сицилианскую конституцию или не заметило, что она пустила корень, распро-
странившийся при общем положении Европы?» 1
Другой вывод возникал из сопоставления исторического опыта западноевропейских
стран с русским самодержавием: «Правительства сперва сами расстроят все институции,
лишат их общего уважения и вместе силы; а потом жалуются и удивляются, что эти
институции, ими же уничтоженные, падают при первом дуновении народном. Что твердо,
того народ и разрушать не подумает, а если и начнет, то не успеет. Смотри Россию».1 2
Несколько позже, в письме к Вяземскому, Тургенев почти дословно повторил эту мысль
о значении «нравственной» или «физической» силы для прочности государства: «Там,
где она есть, солдаты не опасны. Не ими погибнет Англия, и в России они не
взбунтуются».3
Сближение Англии и России — это сближение двух противоположных
политических систем, из которых первая, по мнению Тургенева, являлась
идеалом свободного государства, а вторая — предельным выражением деспо-
тизма. «Конечно, Англия всех менее подвержена революции, но почему? Мне
кажется потому, что в Англии всякой день революция совершается <S.
В Англии, как скоро большинство почувствует нужду, то все начинают по-
мышлять о ней, всегда она всем делается полезна, а тем и удовлетворяют
ей».4 В России, напротив, монархическая власть настолько сильна, что лю-
бые попытки ее насильственного ограничения заранее обречены на неудачу.
С другой стороны, при рабстве невозможно распространение просвещения
и народ, стремящийся к освобождению от нестерпимого гнета, представляет
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 26, л. 58, 58 об.
2 ИРЛИ, Ф. 309, ед, хр. 26, л. 57/об., 58.
3 Остафьевский архив, т. II, стр. 98.
4 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 31, л. 46, 46 об. Не только позднейшие исследователи, но
и современники Тургенева нередко ошибочно истолковывали общий смысл его политичес-
ких высказываний, который казался им чрезмерно радикальным. В письме к Г. И. Гага-
рину от 15/28 июля 1820 г. Тургенев энергично возражал против подобных суждений:
«Вы много ошибаетесь на счет моих политических мнений, которые, впрочем, каковы бы
ни были, никогда не будут исключительно управлять моими поступками. Эти мнения
не зависят ни от поведения Б. Констана и Манюэля давно мне, по цели их, известных;
ни от болтовни Шатобриана и Бональда. На оные никогда не имели влияние ни Ми-
нерва, которую часто читал я с любопытством, а иногда и с удовольствием, ни другие
журналы, коих рассуждения, обыкновенно внушаемые духом партии, большею частию
самые ученические. На письме нельзя всего сказать, но если мой образ мыслей столь
же любопытен для вас, сколь ваше мнение важно для меня, то переговорить сможете
обо всем деле с Мерианом, с которым я имел более случая распространяться. Если
я когда-нибудь имел неприятности, так сказать, политические, то почти всегда получал
их от моих приятелей, на которых ссылаются враги в клеветах своих» (ИРЛИ, ф. 309,
ед. хр. 2404, л. 1). Официальное положение, занимаемое Гагариным при русском посоль-
стве в Риме, куда надеялся перейти на службу Тургенев, не снижает искреннего тона его
частного письма и общего значения данной там самохарактеристики.
171
собой силу, угрожающую самим основам существования государства. Все
это исключает проведение какой-либо организованной борьбы с правитель-
ством, так как она легко может перерасти в крестьянский мятеж. Истори-
ческие условия России таковы, что для нее неприемлем политический опыт
западноевропейских стран; прежде чем приблизиться к конституционным
преобразованиям, необходимо провести мирным путем важнейшую револю-
цию—освобождение крепостных.
О том, каким образом мыслилось это освобождение, мы уже писали в гла-
ве о социальных проектах братьев Тургеневых в 1816 г. В последующие
годы взгляды Сергея Ивановича в этой области почти не изменились. Бо-
лее сложным было отношение к конституционной проблеме.
Его первая реакция на варшавскую речь Александра I была резко отрицательной:
«Не прельщайтесь блестящим, но обманчивым красноречием», — писал он братьям, иро-
нически используя одну из фраз в обращении Александра I к польским депутатам.
Вряд ли в этих словах следует видеть выражение радикальных и даже революционных
устремлений младшего Тургенева. Недоверие к либеральным обещаниям Александра I,
критическое отношение к его польской политике было широко распространено в кругах
аристократической фронды, с которой Сергей Иванович был связан через командующего
русским оккупационным корпусом во Франции М. С. Воронцова.1 Очевидно можно
также говорить об известном влиянии французской либеральной прессы, близкой к бона-
партистским кругам: Тургеневым был хорошо известен издаваемый в Брюсселе жур-
нал «Желтый карлик», в котором едко осмеивалась международная политика Алексан-
дра I.
Определяющее значение, однако, имели общие представления Тургенева о при-
роде русского самодержавия, о соотношении социальных и политических вопросов
в деле преобразования России. В полемике с М. Ф. Орловым, приславшим восторжен-
ное письмо по поводу выступления Александра I в Варшаве, С. И. Тургенев четко
выразил свои взгляды на конституционное развитие России. Письмо Орлова, к сожа-
лению, не сохранилось, неизвестно также, был ли отправлен на него ответ, но содер-
жание спора легко восстанавливается по дневнику Сергея Ивановича. 4/16 апреля
1818 г. он сделал следующую запись: «К Орлову буду отвечать по пунктам, разбирая
здесь идеи о рабстве, он немного по-русски думает, полагая, что дворяне теряют право,
которое им иным правом вознаграждать надобно. Пусть придираются к чему хотят,
чтоб присвоить им права конституционные: но владение их мужиками никогда не может
быть правом, ни рабство обязанностию. И можно ли требовать вознаграждения за
потерю того, чем несправедливо владели? Права конституционные — хорошее дело;
но можно ли все получить вместе? Не торопитесь же; дайте хоть рабство уничтожить
и это будет большим делом, а там увидим, нельзя ли будет идти далее. При том не
должно забывать что рабство для нас, только рассуждающих о нем, и рабство для рабов
самих вовсе различно. Вознаграждение и уравнение интересов, меры представительства,
1 А. Н. Ш е б у н и н. Пушкин и «Общество Елизаветы».— Пушкин. Временник.
В. 1. М,—Л., изд-во АН СССР, 1936, стр. 80—83. По-видимому, эти же настроения
отразились в пушкинском «Ноэле», в котором отнюдь нельзя усматривать преодоления
либеральных иллюзий: впереди — предстояло написание «Деревни» с надеждами на
освободительную деятельность царя. С содержанием «Ноэля» любопытно сопоставить
характеристику полицейского произвола в России, данную в письме близкого знакомого
Тургеневых Н. А. Старынкевича (12/25 февр. 1817): «Как счастливы мы положением
нашим, если сравним его с положением других земель. Горголий и Эртель не имеют
нужды требовать ничьего заявления, чтобы любого из великодушных россиян иметь
и держать под стражей, а где нужно и можно, то и... посечь. Положение завидное
и единственное!» (ИРЛИ, ф. 143, ед. хр. 29, 6, 106, л. 9/об.).
172
прочие тонкости, кои нас занимают, для раба ничто, он страдает и всеми силами стре-
мится к тому, чтобы перестать страдать».1
И в другом месте: «Орлов пишет мне о речи государя, «возрождающей в сердцах
новые надежды». Ах, нет! Кажется мне, что конституционное правление еще и не в за-
чатии! Но покуда жив, не престану желать его, а меж тем повторяю спартанскую мо-
литву: Боги бессмертные! дайте нам силы сносить несправедливость!»1 2
Записи С. И. Тургенева исключительно интересны. Они являются сви-
детельством того, что даже в 181-8 г. Орлов стремился лишь к гражданскому
освобождению крепостных, которые должно было быть компенсировано в
какой-то степени расширением политических прав дворянства. В своей кри-
тике дворянского либерализма Тургенев основывался на уже известной нам
концепции о необходимости уничтожения рабства и последующего про-
свещения народных масс как обязательного этапа предшествующего введе-
нию конституционных (политических) свобод.
Ознакомившись через посредство С. П. Свечиной с речью Уварова,3 Сергей Ива-
нович обратил внимание на «путаницу в выражениях и даже может быть в идеях! Пре-
имущественно в тех, которые касаются главного». Его обеспокоило отсутствие требований
установления гражданской свободы. «Окончательно ли решено то, — замечал Тургенев,—
что необходимо быть просвещенными, чтобы стать свободными? История наций не до-
казывает ли зачастую, что нужно быть свободными, чтобы затем просветиться?» В це-
лом Тургенев расценил положительно выступление Уварова: «<С- • в конце концов
является человек, который высказывает политическую истину, который рассматривает
конституцию в истории развития человеческого рода в ее настоящем виде: как
естественное состояние людей, организованных в государстве <. . .>. Еще более приятно
видеть Уварова, вспоминающего с помощью Карамзина, какими были свободы в древней
России».4
Сомневаясь в искренности конституционных обещаний Александра I,
высказывая опасения, что выступление Уварова является «одним только
отголоском пустых звуков, упавших недавно с трона прямо в Москву (речь
государя)»5, С. И. Тургенев не отрицал важности затронутых вопросов и
сам был захвачен общими политическими настроениями эпохи. Мысль его
напряженно работала над содержанием будущей конституции для России,
причем существенно то, что направление его поисков было связано уже не
с просветительскими традициями, а с новыми веяниями в романтической
историографии, с ее напряженным интересом к средневековью, к политиче-
ским правам городов и сословий, к различным формам цехового самоуправ-
ления, в которых либеральные историки видели зародыши конституцион-
ных институтов.
«В начале, — записывал в дневнике свои наблюдения Тургенев, — всякий народ имел
какую-нибудь конституцию. Но и натурально, что, по мере как с большим просвещением
народы европейские теряли политические права свои, англичане, мудрые и счастливые, не
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 23, л. 66, 66 об. Курсив наш.—С. Л. Ср. в статье
В. М. Т арасовой: «К вопросу о ранних преддекабристских организациях», стр. 58, 59.
2 Там же, л. 90 об. Запись от 18/30 июля 1818 г.
3 О значении выступления Уварова см. у А. Н. Шебунин а: «Братья Тургеневы
и дворянское общество александровской эпохи», стр. 37, 63—64.
4 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 23, лл. 77, 78, 78/об. Запись на французском языке от
12/24 июля 1813 г., отрывки приводим в переводе.
5 Там же, л. 78/об.
173
только распространяли их, но еще очищали, так сказать, посредством вновь распростра-
няющихся идей. Европейцы забыли кажется свои политические права, а англичане как
будто только о них и думают. Оттого учреждения весьма древние, с пользою существо-
вавшие прежде во многих странах Европы, сделались им до того чуждыми, что теперь
едва с пользой введены быть могут; тогда как в Англии они цветут: например, при-
сяжные и пр. и др., которые были у нас, но от коих мы теперь так далеки! ! !» 1
История России не представляла исключения. По поводу выражения «бояре при-
говорили» Сергей Иванович сделал следующее замечание: «Не худо дать хоть словам
конституционный смысл». И далее: «Если Петр Великий точно нанес последний удар рус-
ской конституции и учредил неограниченную власть государей наших; то с другой стороны,
надо принять в уважение учреждение сената и коллегиальных управлений в провинциях.
Они говорят в пользу его либеральности и, подтверждают вместе с тем мнение, которое
обнаружил я в своей пиэсе sur le constitution future de la Russie.1 2
Однако, должно потом сделать изыскание и о наших прежних думах. Вот предметы,
изъяснением коих должны бы заняться Глинки, Каченовские и др...»3
Рассуждения С. И. Тургенева можно было бы предварить в виде эпи-
графа известным высказываниям Сталь: «В Европе, как и во Франции, сво-
бода стара, нов деспотизм». Но само понимание свободы изменилось. В от-
личие от античного мира, где царило народоправие, «чистая демократия»,
«дух равенства», для европейских народов было свойственно, как считали
либеральные историки, стремление к политической и гражданской свободе
личности, огражденной законами от произвола и насилия как со стороны
государственной власти, так и народа. Уже в 1815—1816 гг. С. И. Тур-
генев предостерегал от попыток перенести представления об античной сво-
боде на современность («если в древние времена конституции приносили
народам счастье, теперь они могут его только отнять») и призывал подра-
жать не политическим формам организации древних народов, а их духу
патриотизма и свободолюбия. В свете этого героического нравственного
идеала он критически рассмотрел «Историю государства российского» Ка-
рамзина, и его оценки во многом совпадали с аналогичными выступлениями
Н. М. Муравьева и М. Ф. Орлова. Но в утверждении положительной поли-
тической доктрины С. И. Тургенев резко порывал с революционной и рес-
публиканской концепцией древнего мира. Не в античности и не в славян-
ской мифологической древности, а в реальной истории русского народа и
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 23, л. 52. Запись от 4/16 февраля 1818 г.
2 Сочинение С. И. Тургенева «О будущей конституции для России» (1816—1817)
не сохранилось.
3 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 23, л. 6,6 об. Запись от 4/16 ноября 1817 г. Сходные наблю-
дения мы встречаем у Старынкевича, во многом разделявшего мнения С. И. Тургенева.
13/25 марта 1818 г. Старынкевич писал из Парижа П. Д. Киселеву о польской политике
Александра I: «Жаль, что не могу послать вам теперь cours de politique constitution-
nelle. Вам бы кажется интересно было пробежать теорию при взгляде на практику.
Укрепи господь бог верующих, что один только сей образ правления есть натуральный
и спасающий народы от злых умыслов, а престолы от потрясений! Но правление такое,
увы! не образуется единым словом повелевающего <С намек на варшавскую речь Алексан-
дра !•—С. Л.>, et la constitution est nulle sans institutions конституция ничто без
институтов^* Вот отчего я мало ожидаю от поляков, et Nation pour Nation <^и нация из
наций^> мы, русские, более и скорее можем приблизиться к умному конституционному
правлению, нежели поляки. Оно же у нас существовало и только за грехи наши отнято»
(ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 29. 6. 106, лл. 24, 24/об.).
174
русской государственности искал Тургенев начала конституционной жизни.
Его призывы к историкам (характерно при этом отсутствие имени Карам-
зина) обратиться к изысканиям «о наших прежних думах» и рассмотреть с
конституционной точки зрения характер государственных преобразований
Петра I открывали путь для развития романтической историографии и во
многом предвосхищали последующее развитие исторической науки — от
А. О. Корниловича и Н. А. Полевого до А. П. Щапова.
Не трудно, однако, заметить, что политический идеал С. И. Тургенева
отличается большой умеренностью. В его основе лежит не идея неотчуждае-
мого народного суверенитета, а либеральная доктрина. Будущее России
раскрывалось перед Тургеневым не в виде демократической республики, а
конституционной монархии английского типа, причем, русский вариант
мало чем ограничивал самодержавную власть государя. Стремление сохра-
нить сильную государственную власть объяснялось в первую очередь угро-
зою возможного распада многонационального русского государства. Прав-
да, Тургенев и в этот период продолжал считать главной задачей ликвида-
цию рабства, гражданское освобождение крепостных, что должно было
предшествовать любым видам политических преобразований. Но его просве-
тительские замыслы были серьезно ограничены узостью политической про-
граммы. Уничтожение крепостного права не исключало существования раз-
личных сословий, чьи интересы должны были уравновешиваться системой
«балансирования» властей. Просвещение народа рассматривалось Тургене-
вым уже не столько в качестве меры, направленной против исключительных
привилегий дворянства в области политических прав, а как обязательное
условие разумного пользования «законносвободными» учреждениями. Про-
светительство становилось средством борьбы с демократическими и рево-
люционными тенденциями в общественном развитии.
Понятен в связи с этим глубокий положительный интерес С. И. Тургенева к консти-
туции, подготавливаемой Александром I для России. Возвращаясь из Франции на родину
в конце 1819 г., Тургенев остановился проездом на несколько дней в Варшаве. «Я по-
знакомился,— записывал он в своем дневнике 11/23 января 1820 г., — с кн. Вяземским
и с г. Новосильцевым. Они отнеслись ко мне весьма дружественно. Проект Новосиль-
цева] о Польше уже появился. Нужно как можно лучше действовать в нынешних обстоя-
тельствах. Речь идет о том, чтобы ввести в древние польские губернии и в России пред-
ставительное правление, которое здесь уже существует. Что касается Польского королев-
ства, то оно станет провинцией, чего нет сейчас. Мы могли бы тогда иметь великую
империю с провинциальными государствами».1
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 25, л. бО/об. Запись в дневнике на французском языке,
приводим ее в переводе. Проницательную оценку федеративного принципа в прелом-
лении Уставной грамоты интересно сравнить с мнением ее исследователя: «Автономные
конституционные провинции Финляндии и Польши представляли разительное проти-
воречие с абсолютной и самодержавной Россией. Преодолеть это противоречие можно
было лишь отменив эти особенности (что и сделали Николай I и Александр II), либо
распространив конституционное устройство на всю российскую империю, а автономию
окраин внутренне преодолеть при помощи перестройки российской империи на феде-
ралистической основе. Именно такого пути искал Александр I после 1815 г.» (Г. В. Вер-
надский. Государственная уставная грамата российской империи 1820 года, стр. 147).
175
Под впечатлением бесед с Вяземским 1 и прогулок по городу, во время которых был
осмотрен замок с залами заседаний сенаторов и представителей, Тургенев задумался
о будущем России: «Зачем бы не начать таких собраний в России? Жители всякого
наместничества собирались бы особо, хлопотали бы о своих делах и посылали бы в
Петербург одного из своих представителей, выбранного купно сенаторскою и нижнею
камерой. Собрание сих вторичных представителей составило бы настоящий государствен-
ный Совет, которому в начале позволено было бы только рассуждать. Не лучшее ли это
было бы средство предупредить то раздробление российской империи, для единства коей
многие почитают деспотизм необходимым. Тогда самые отдаленные провинции имели
бы у себя защитника при правительстве и дворе и только вовсе необразованные
народы управлялись бы как колонии. Русский государь был бы силен в Константино-
поле <Стак!>, Варшаве, Або, Митаве, как в самой Москве. Фондамент 25 миллионов
настоящих русских поддерживал бы хищные народы в законном повиновении, а взаим-
ные выгоды граждан пространного государства гарантировали бы их желание быть вместе.
Управление, финансы, армия — вот три главнейшие части внутренней политики.
Когда же Россия имела лучшую эпоху заняться преобразованием оныя? Надобны
опыты, — испытуйте, делайте опыты в управлении в Варшаве, в армии — в корпусе во
Франции, в финансах в самой России, где бы могущие убавиться от того доходы могли
быть заменены французскою контрибуцией)».1 2 15/27 января 1820 г. в дневнике
С. И. Тургенева появилась новая запись: «Вчера читал мне кн. Вяземский некоторые
места из проекта российской конституции. Главные основания ее те же, что и в Поль-
ской. Представители в наместничествах избираются народом, а из них потом выбираются
члены главного сейма, который дополняется назначенными государем членами. Третию
часть представителей на малых сеймах может Правительство] исключить <С.. .]> Та-
ким образом, были бы три каждые годы сеймы, а чрез пять лет большие сеймы. Они
соглашались бы на подати, рассуждали бы о законах и других государственных мерах.
Отвергаемость министров, свобода мнений (т. е. их объявления) гарантируются. Из
сего следует что три главнейшие подпоры гражданской свободы вмещены в проект кон-
ституции; остальные дополняются органическими законами, которых издание надо торо-
пить, дабы народ имел время понять новое свое положение».3
Степень точности сведений, полученных С. И. Тургеневым о содержании Уставной
грамоты, исключительно велика. Первый проект конституции был подготовлен на фран-
цузском языке летом 1818 г., а к осени из него было сделано краткое извлечение.
В октябре 1819 г. Александр I совещался в Варшаве с Новосильцевым по поводу этого
сокращения. Тогда же Вяземский завершал перевод конституции на русский язык. Прус-
ский консул в Варшаве Шмидт/ близко знавший Вяземского, сообщил своему прави-
тельству вскоре после отбытия императора: «16 октября (н. ст.) ночью в момент отъез-
да <Сиз Варшавы обратно в СПб> император еще раз просмотрел проект конституции.
После размышления и совещания с г. Новосильцевым е. в. окончательно утвердил основу
<Сконституции> . .. На этой основе должно быть разработано великое дело и представ-
лено его величеству не позднее, чем через два месяца.» 4 В конце 1819 г. были подго-
1 Влияние Вяземского заметно и в нелестной характеристике Н. Н. Новосильцева
в дневнике С. И. Тургенева: «Энтузиазму никакого, умом не блещет, познания есть
благородные, но в них он отстал. Президентом А[кадемии] Н[аук] он был бы еще
и теперь хорошим, но тем, чем ему здесь быть назначено, законодателем, преобразова-
телем— нет, нет; в этом он ничего большого не сделает; амбиции в нем кажется нет,
но тщеславие осталось, хотя ослабленное <. . .>» (ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 25, л. 64).
2 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 25, лл. 65/об, 66, 66/об. У Лотмана окончание фразы про-
чтено: «где могущие убавиться от того дикости власти будут заменены французскою
конституциею <С?>» (П. А. Вяземский и декабристы, стр. 57).
3 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 25, л. 67, 67 об. Курсив наш. — С. Л.
4 A. Stern. Erganzung zu der Mitiheilung Eine Konsfitution fur Russland von Jahre
1819.— Historische Zeitschrift. Bd. 73, 1894. S. 286—287. Сведения об утверждении
в Варшаве русской конституции проникли в иностранную печать. О них сообщала па-
рижская газета Б. Констана на основании «письма из Варшавы, пришедшего необычным
путем» («Le Constitutionr.elle“. Paris, 1819, о. 326); Г. В. Вернадский. Государствен-
ная уставная грамата российской империи 1820 года, стр. 65—69
176
С. И. Тургенев.
Акварель К. П. Брюллова. 1820-е гг.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
Пушкин и его время
Страница из дневника С. И. Тургенева за 1820 г., л. 66.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
товлены два манифеста: один — введение к Уставной грамоте, другой — о согласовании
с ней польской конституции.1 Тогда же Вяземский окончил полностью работу над пе-
реводом конституции на русский язык. Таким образом, Тургенев как бы шел по «горя-
чим следам» и брал сведения из первых рук.
Сергей Иванович приехал в Петербург вскоре после окончания зимних совещаний
декабристов, и трудно предположить, чтобы он не поделился с братьями своими впечатле-
ниями от встреч с Вяземским в Варшаве. Когда спустя несколько месяцев сн побывал
у М. Ф. Орлова в Киеве, последний сообщил Вяземскому: «У меня был здесь Турге-
нев и жил дни с четыре <. . .> Я кое-что нового узнал, неожиданного, приятного
сердцу гражданина. Ты меня понимаешь. Хвала тебе, избранному на приложение. Да
будет плод пера твоего благословен во веки».1 2
Очевидно сходные настроения разделяли Н. И. Тургенев и другие де-
кабристы. Вяземский, приехавший в мае 1820 г. в Петербург, мог сообщить
более обстоятельные данные об Уставной грамоте. Все это, несомненно, со-
действовало усилению конституционно-монархических тенденций в «Союзе
Благоденствия», как мы уже об этом писали выше. Однако мы не можем
согласиться с утверждением Г. В. Вернадского о том, что проект конститу-
ции Никиты Муравьева был дальнейшим развитием основных положений
Уставной грамоты,3 хотя сам факт его знакомства с нею нельзя отрицать.
Об этом, в частности, свидетельствует само название конституции Н. Му-
равьева («Уставная грамата Славяно-русской империи»), федеративное раз-
деление России на 14 держав, без Польши и Финляндии, перенесение сто-
лицы в Нижний Новгород, а также некоторые другие особенности, общие
с проектом Новосильцева. Но Муравьев приступил к своей работе осенью
1821 г., когда окончательно развеялись расчеты на правительственную ини-
циативу сверху, на возможности проведения политических преобразований
мирным путем. Конституция Муравьева несла с собой революционную лик-
видацию самодержавия и крепостного права, отмену всех феодальных сос-
ловий и привилегий, самую крутую и последовательную ломку всего бюро-’
кратического управленческого аппарата старой феодально-крепостнической
России. Конституционная монархия Муравьева открывала широкий путь
для полного и окончательного торжества буржуазной собственности и бур-
жуазных отношений, в то время как Уставная грамота не только не затра-
гивала основные устои феодально-крепостного строя, а, напротив, пыталась
еще укрепить их и замаскировать позолотой либерального орнамента.
С. И. Тургенев, как и Вяземский, полностью принимал содержание
Уставной грамоты, хотя его отношение к ней отличалось известным своеоб-
разием. Уставная грамота обходила вопрос о существовании крепостного
права и утверждала незыблемость священного права собственности, мол-
чаливо распространяя его и на владение людьми. Отсутствие ясно сформу-
лированных законов о гражданской свободе не внушало беспокойства Тур-
1 Французские тексты манифестов опубликованы польским историком Ш. Аскеназы
(Rosya-Polska. Lwow, 1907, str. 175—178). Там же дана их оценка, совпадающая
с мнением С. И. Тургенева.
2 «Лит. наследство», т. 60, II, кн. I, стр. 29.
3 Г. В. Вернадский. Скрытый источник конституции Н. М. Муравьева. —
«Известия Таврического университета», кн. I. Симферополь, 1919, стр. 140—141; того
же автора: Очерки истории права Русского государства XVIII—XIX вв. (Период
империи). Прага, 1924, стр 69—70.
12*
179
геневу. Он был по-прежнему убежден, что введению конституции обяза-
тельно должно предшествовать уничтожение крепостного права. Именно
поэтому к 1820 г. приурочиваются подача докладной записки о рабстве
Н. И. Тургенева, которая была написана в конце 1819 г., и известный
проект легального общества освобождения крестьян, предложенный Вязем-
ским. История этого общества достаточно хорошо изучена,1 и нет надобности
на ней останавливаться; заметим лишь, что в основе проекта Вяземского ле-
жали уже знакомые нам идеи С. И. Тургенева об отношении самодержав-
ной власти и дворянства к крепостному праву.
В письме к А. И. Тургеневу от 6 февраля 1820 г. Вяземский торопил своих друзей
выступить по крестьянскому вопросу, опасаясь, что инициатива дворянства может быть
перехвачена правительством, и эта мысль, усиленная угрозой крестьянского бунта, про-
буждала в нем острое чувство классовой тревоги: «Правительство наше играет всегда
в молчанку и сбирает только фанты: но, будь оно и живее, не его дело решить этот
вопрос: пожалуй, разреши оно узы рабства в своих поместьях, то и тогда еще оно
нам не указ: иные его отношения, иные наши, политическое бытие его не основано на
крестьянстве, дворянское до сей поры им только и держится. Хотите ли ждать, чтобы
бородачи топором разрубили этот узел? И на нашем веку, может быть, праздник этот
сбудется. Рабство—одна революционная стихия, которую имеем в России. Уничтожив
его, уничтожим всякие предбудущие замыслы. Кому же, как не нам, приступить к этому
делу? Корысть наличная, обеспечение настоящего, польза будущего — все от этой меры
зависит <. . .>. Но я все-таки повторяю одно: не правительству давать зачин».1 2 * * * * * В
1 Н. К. К у л ь м а н. Из истории общественного движения в царствование Алек-
сандра I. — «Известия отд. русского яз. и словесности Акад. Наук, т. XIII, кн. 1, СПб,
1908; А. В. Предтеченский. Очерки общественно-политической истории России
в первой четверти XIX века. М.—Л., изд-во АН СССР, 1957, стр. 350.
2 Остафьевский архив, т. II, стр. 15—16. Неизвестно, в каких формах должно было
пройти освобождение крестьян, хотя по своему содержанию оно безусловно оставалось
бы безземельным. Другого мнения придерживается Ю. М. Лотман: «Можно полагать,
что безземельное освобождение не удовлетворяло Вяземского. Говоря об условиях осво-
бождения в Польше, он писал Н. И. Тургеневу: «Здешние меры послужат нам скорее
остерегательными маяками, чем путеводительными звездами» (Ю. М. Лотман.
П. А. Вяземский и движение декабристов, стр. 69). В контексте переписки Вяземского
с Н. И. Тургеневым приведенная цитата не дает оснований для подобной интерпрета-
ции. Запрашивая Вяземского о положении крестьян в Польше, Тургенев писал о «силь-
ных недостатках», видя их не в самом факте безземельного освобождения, а в том, что
оно «произведено было слишком скоро, без надлежащего предуготовления» (Остафь-
евский архив, т. II, стр. 22). Именно это имел в виду Вяземский, говоря об отрицатель-
ном опыте освобождения крестьян, проведенного в бывшем Варшавском герцогстве.
В дневниковых записях С. И. Тургенева, одного из инициаторов предполагаемой рефор;
мы, вполне определенно отразились его взгляды в этом вопросе. Внимание Сергея
Ивановича привлекла опубликованная в журнале Гермес (1821, XI) рецензия, в кото-
рой сообщалось, что «мужики остзейских провинций более проиграли, чем выиграли
данною им свободою, потеряв всю собственность <С . .^> и получив только нагую свободу,
бесполезную, поелику они не могут сделать из нее никакого употребления без согласия
своих господ: помещики, напротив, ничего не проиграли, а много выиграли». Сочувст-
венно излагая содержание рецензии, Тургенев весьма далек даже от самой общей поста-
новки вопроса о наделении крестьян землей: «После чтения этой любопытной статьи
укрепился я более еще прежнего в мысли, что у нас надо только дать свободу перехо-
дить с места на место. Само собой разумеется, что не надо отнимать у крестьян движи-
мого их имущества. Оно и теперь почитается их собственностью. Конечно, господа
иногда отнимают ее, но чего же у нас не делается? Это только злоупотреблениями
считать должно <.. .>» (ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 31, лл. 5/об., 6. Курсив наш. — С. Л.).
180
Вяземский довольно быстро разочаровался в инициативе крупнопомест-
ного дворянства и в реальности близкого разрешения крестьянского
вопроса. И в этом сказались не только неудачи с затеянным им обществом,
но и сама практика магната-помещика, принуждавшая его закладывать
поместья и даже ставить вопрос об их продаже вместе с мужиками с пуб-
личных торгов.
С обнаженной классовой откровенностью он писал об этом А. И. Тургеневу:
«Мелкопоместному не трудно будет искать в другом промысле двух или трех тысяч
рублей, которые он в поте лица вытягивает из крови своих рабов, но нашему брату не
легко будет вызывать из земли сто тысяч рублей, которые теперь, лежа на боку, выка-
чиваем как насосами, из своих <. . .> мы, полнокровные Магницкие, мы промышляем
кровью, живем, строимся на крови, как он на набожности, которая у него безбожнее
нашего бесчеловечия».1 После неудачного опыта 1820 г. Вяземский полностью отказался
от широких реформ в социальной области и ограничил свою деятельность узкими актами
филантропии.
Тяжело переживал крушение надежд, связанных с либеральными начи-
наниями Александра I и русского дворянства, С. И. Тургенев. Незадолго
до его приезда в Россию в августе 1821 г. закончилась полной неудачей
борьба Н. И. Тургенева в Государственном Совете за проект законодатель-
ного запрещения продажи крестьян без земли. Проект встретил сопротивле-
ние объединенного дворянского блока, возглавляемого Мордвиновым
и Шишковым.1 2 3 Окончательно прояснилось отношение Александра I к со-
циальной реформе, вполне совпадающее с настроениями лагеря крепост-
ников. В связи с обсуждением проекта крепостного и гербового сбора госу-
дарь выразил «неудовольствие» на братьев Тургеневых «за дошедшие до
него слухи о распространяемых ими рассуждениях» °.
Проездом из Одессы в Петербург Сергей Иванович встретился в Чернигове
с Н. Г. Репниным, который «откровенно» рассказал ему «историю с дворянскими депу-
татами», выступившими в 1818 г. с предложениями по крестьянскому вопросу. «Из его
рассказов и по другим сведениям, — записывал свои впечатления Тургенев, — смел я
заключить, что государь уже теперь свободы не желает». Этот вывод был тем тревож-
ней, что необходимость ликвидации рабства не только не уменьшилась, а напротив, стала
особенно неотложной. В той же записи от 22 сентября 1821 г. Тургенев замечал:
«<. • ‘^> из разговоров с крестьянами удостоверился я, что они от часу необузданнее ста-
новятся, по причине ужасающих притеснений». И далее, не без иронической интонации,
вызванной возражениями какого-то собеседника: «Может быть в наш век господа кре-
постных своих менее бьют; это вероятно; но зато более берут с них».4 Сочувствие
к угнетенному положению крестьян тесно переплеталось в сознании Тургенева с на-
растающей угрозой антидворянского мятежа; реакционная политика правительства,
подпавшего, по его мнению, под влияние австрийского кабинета, не только не способ-
ствовала предотвращению этой опасности, а даже усиливала ее. Именно эти сообра-
жения лежат в основе его комментария к рескрипту императора от 1 августа 1822 г.
с запрещением деятельности всех тайных обществ в России: «Вообще, кажется, рес-
крипт против В[ольных] К[аменщиков] произвел здесь дурное действие на публику,
а не на их самих. Большая часть приняла оный спокойно и радовалась, что по крайней
мере, запрещение не сопровождается гонением. Дурное же действие состояло в том, что
1 Остафьевский архив, т. II, стр. 228, 304—305.
2 А. Н. Ш е б у н и н. К истории борьбы по вопросу о продаже крестьян без
земли.— «Архив истории труда в России», кн. 6—7, стр. 117—129.
3 ЦГИАЛ, ф. 1409, оп. 1, ед. хр. 4104.
4 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 28, лл. 72, 72 об.
181
народ начал приписывать масонам какие-то вредные замыслы; а как они распростра-
няют масонство на дворянство вообще, то и негодуют на все немецкие платья. Отсюда
подозрение со стороны народа и боязнь со стороны дворянства. — О, австрийцы! или
лучше, о, Меттерних». 1
Общее положение в России представлялось Тургеневу ужасным в своей безысход-
ности. Негодованием и горечью безнадежности проникнут его отзыв на дело прогрес-
сивных профессоров, изгнанных из СПб. университета: «Это верх варварства, истин-
ного якобинства, возмущающего душу, изумляет ум <.. .> Когда подумаешь,
что ежедневно происходят в России подобные и еще ужаснейшие вещи, и когда не
видишь надежды к перемене, то надо много философии или много самолюбия, чтоб не
впасть в отчаяние. Я почти рад, что я не богат, ибо тогда уехал бы навсегда из своей
земли, где я так часто принужден вздрагивать».1 2 3
Тургенев не видел в России общественных сил, способных изменить
существующее положение. В его дневниковых записях 1822 г. появляются
противоречивые высказывания, предположения, оценки, свидетельствующие
о внутренних метаниях, поисках, отсутствии прежней ясной идеологической
программы.0
1 сентября 1822 г. он записал: «Государь в России еще более имеет права на по-
мещиков, чем сии последние на рабов своих. Но для крестьян, в том решение и к поло-
жению рабства, выгодно иметь в России государя самовластного, как крепость, так
сказать, против злоупотреблений помещичьей власти».4
Сергей Иванович как бы возвращается к ранним идеологическим постро-
ениям своего брата. Но для Н. И. Тургенева это был уже явный анахронизм:
к 1822 г. он давно связал свою деятельность с жизнью тайного общества.
Вопрос о том, было ли известно С. И. Тургеневу о существовании тайной
организации, по-видимому, можно решить положительно, хотя решающих
фактов до сих пор не обнаружено. Но его отрицательное отношение к любым
формам антиправительственной деятельности в России оставалось неизмен-
ным: до отмены крепостного права она была нежелательна и опасна. В усло-
виях господствующей реакции теряли свой смысл также легальные формы
деятельности прогрессивной дворянской общественности.
Размышляя об одном из ранних конституционных проектов Сперанского, Тургенев
писал: «Если этому нельзя помочь радикально, т. е. если деспотическое правление
нельзя заменить монархическим, конституционным, то и попечение о улучшении жребия
России вовсе отложить должно! Просвещать народ значит теперь давать ему более чув-
ствовать страдальческое свое положение; давать ему средства обогащаться есть умно-
жать помещикам способы мотать и след, портить все сии усовершенствования. Фабрики
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 30, л. 2 об. Запись от 25 сентября 1822 г.
2 Там же, ед. хр. 29, лл. 23, 24.
3 В отличие от большинства своих прогрессивно настроенных современников
С. И. Тургенев в целом отрицательно отнесся к революционному начинанию А. Ипси-
ланти (ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 28, л. 15 об.— 16, 48—50); характерен его отзыв о пол-
ковнике Шварце, одном из виновников Семеновской истории: «Из дела, произведенного
военным судом <С. . .>, не видно, чтоб он был очень виноват. По крайней мере, он опро-
верг важнейшие показания, сделанные против его солдатами и офицерами» (там же,
;ед. хр. 29, л. 49); деятельность Вольного общества любителей российской словесности
не показалась С. И. Тургеневу значительной («в обществе было частию забавно, но
вообще в дурном патриотическом смысле <.. .>» — там же, ед. хр. 30, л. 30 об) и др.
4 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 29, л. 91 об.
182
и мануфактура — еще более изнурять простой народ. Что ж делать? Вот тут-то и
задача!».1
Резкая критика политики частных улучшений в крестьянском быту была
направлена не только в адрес «фабричных» утопий Мордвинова,1 2 но и про-
светительских начинаний самого С. И. Тургенева: года за полтора до этого
он хлопотал о создании ланкастерской школы близ Жуковки либо в самой
тургеневской деревне3. Теперь ему уже ясна бесперспективность надежд
на правительство, как ясна и необходимость замены деспотического строя
конституционно-монархическим. Без этой замены невозможны какие-либо
преобразования. Но выхода из этого положения он не видел, т. к. путь
революционной борьбы им принципиально отвергался. Не случайно, уже
спустя несколько недель после приведенных выше рассуждений, Тургенев
снова вернулся к программе филантропических действий, столь решительно
им осужденной. Правда, в этом возвращении было определенное своеобразие.
В 1816 г. Сергей Иванович выступил с критикой самой идеи создания тай-
ного антиправительственного общества, в 1822 г. он пришел к отрицанию
легальной борьбы за общественное мнение, к отрицанию любых форм
организованной просветительской деятельности:
«Хорошо ли делают те либералы, которые желают освобождения крестьян, откры-
вая все свою цель? Не лучше ли вести к оной мало помалу, и чтоб ведомые <Симеются
в виду крепостные крестьяне. — С. Л.^> не знали куда идут? т. е. чрез улучшение кре-
стьянского] состояния».4
Это было признание в полном поражении, в банкротстве всех просве-
тительских замыслов и проектов. Не тайное общество, не легальные органи-
зации, не сила общественного мнения, а незаметная деятельность разрознен-
ных одиночек, дворян-свободолюбцев, медленно и исподволь, скрытно от
правительства и от народа, скрытно друг от друга подготавливающих
улучшение состояния крепостных и тем самым создающих условия для их
освобождения в отдаленном будущем,— таков явно утопический план, пред-
ложенный младшим Тургеневым и казавшийся ему единственно возможным
в России. Усиление реакции внутри России и в международной жизни окон-
чательно подорвали его веру в возможность какой-либо организованной
борьбы за социальные и политические преобразования. Отсутствие револю-
ционной перспективы все дальше уводило его от того пути, по которому шли
будущие декабристы.
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 29. л. 92 об. Запись от 1 сентября 1822 г.
2 Отношение к проектам Мордвинова, не затрагивавших основ крепостного права,
у Тургеневых всегда было отрицательным. Еще в 1816 г. С. И. Тургенев писал братьям
из Мобежа: «Мордвинов начинает как Дон-Кишот, сражаясь с химерою, которую сам
же составил <?• • • > Долго ли побуждать правительство разорять казну для фабрикантов?
Что его мужики будут шиться из русского сукна, в том даже самому адмиралу прибыли
не будет, а удвоив подушный оклад, можно крестьянина довести до отчаяния, особливо
с нынешнею строгостию при взимании <С.. .>» (ЦГИА, ф. 1094, оп. 1, хр. 160, л.
46 об.).
3 А. Н. Ш е б у н и н. Декабрист Н. И. Тургенев. Письма 1811—1821, стр. 487.
4 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 30, л. 3. Запись от 26 сентября 1822 г.
183
В дневниковой записи 26 августа 1824 г. С. И. Тургенев подвел итог своим раз-
мышлениям в этой области: «Первое правило: ничего не предпринимать. Даже не искать
распространять идеи. Они и без общества распространяются. Но приготовлять все на
случай. Для этого едва ли и тайные общества нужны, которые везде запрещены. До-
вольно если большее или меньшее число добрых, просвещенных, твердых и терпеливых
граждан, имея в виду одну цель спасения, будут все по одиночке готовить к достиже-
нию оной. [Сохранять верность к царю и отечеству, если они и прейдут не доказав оной,
то все не без достоинства. Жить с одною надеждою великою есть тоже героизм. Можно
ли назвать бесполезною жизнь, посвященную для спасения родной земли?]».1
Выводы, к которым пришел Сергей Иванович, весьма напоминали «геро-
ические» рассуждения его старшего брата об обязанностях человека и граж-
данина. В обращении к стоической этике скрывался, однако, различный
морально-политический и психологический подтекст. В одном случае,
стоический идеал не мешал успешно делать карьеру умному и образован-
ному, но далекому от какой-либо политической активности чиновнику,
в другом — это было свидетельством полного краха просветительской иде-
ологии, началом большой душевной трагедии, завершившейся смертью
С. И. Тургенева.
IX. ВЯЗЕМСКИЙ И ДЕКАБРИСТЫ (ПРОБЛЕМА РЕВОЛЮЦИОННОГО
ПЕРЕВОРОТА)
Вяземский сравнительно легко воспринял неудачный исход попыток
положить начало освобождению крестьян. Социальные вопросы никогда не
были органической частью его мировоззрения. Влияние Тургеневых, под
которым он находился в течение некоторого времени, почти не затронуло
его политическую программу, едва ли не полностью исчерпываемую обыч-
ными для либеральных представлений гарантиями свободы личности,
печати, суда присяжных и народного представительства. Конституциона-
лизм Вяземского интересен не в своем положительном содержании, — в этом
отношении он был лишен какой-либо оригинальности и самостоятельно-
сти,— а тем положением, которое занимал Вяземский в русском обществен-
ном движении конца 1810-х — начала 1820-х годов.
Вяземский видел в конституционной монархии универсальное средство
разрешения всех социальных и политических проблем, орган классового
мира, освобождающий государство от угрозы революционных потрясений.
Необходимость принятия конституции представлялась ему тем очевидней,
что любое промедление в этом вопросе усиливало недовольство народных
масс, которое легко могло перерасти в открытый мятеж. В то же время кон-
ституция обеспечивала на твердом фундаменте законов незыблемость мо-
нархического принципа. Дело, следовательно, было за тем, чтобы сами
1 ИРЛИ, ф. 300, ед. хр. 31, л. 45 об. Запись от 6 августа 1824 г. Опубликовано
с некоторыми неточностями у А. Н. Шебунина (Декабрист Н. И. Тургенев. Письма
1811—1821, стр. 79). В квадратных скобках указан текст, опущенный Шебуниным.
Окончание отрывка, приведенное у Шебунина, взято из другого текста и относится
к событиям в Западной Европе.
184
правительства осознали полезность либерального законодательства, выгоды
конституционного устройства. К несчастью, монархи, по мнению Вязем-
ского, проявляли в этом вопросе удивительную косность и не понимали своих
собственных интересов. «Правительство наше, робёнок,— писал Вяземский
в 1819 г.,— шалит и говорит: «никто не увидит!» Пора, пора приставить
к нему в дядьки представительство народное».1 Впрочем, сам Вяземский
был далек от того, чтобы насильственными мерами обуздывать самодер-
жавного недоросля и ограничивать его власть строгими границами закон-
ности. Самое большое, на что он был способен,— и что он делал со все
возрастающей страстью,—это полная иронии, гнева и сарказма обличитель-
ная критика, которая должна была будить общественное мнение, вызывать
нравственное негодование и тем самым понуждать самодержавие вступить
на путь конституционных преобразований. Для Вяземского это была един-
ственно возможная форма деятельности. Он не разделял идеи организации
тайного антиправительственного общества не из-за своей пассивности,
скептицизма, либо материально независимого положения русского барина,
способного разве лишь «уйти в опалу»1 2, а потому, что был убежден, что
в России любые активные политические действия, идущие не от власти,
неминуемо развяжут инициативу крепостных масс населения. Пожалуй,
никто из современников Вяземского не ощущал с такой остротой, как он,
угрозу крестьянского бунта, народного восстания. Страх перед ним диктовал
Вяземскому самые грозные инвективы в адрес самодержавия, и он же отде-
лял русского конституционалиста от революционных устремлений
Н. И. Тургенева, М. Ф. Орлова и других его друзей. Процесс этот усили-
вался по мере того как, с одной стороны, все более отчетливо вырисовыва-
лась реакционная сущность царизма, а с другой,— выкристаллизовывалась
последовательно революционная идеология будущих декабристов. И если
критика Вяземского в адрес царизма становилась все злее и беспощаднее,
то его политическая осторожность так же заметно возрастала, как и неоправ-
данно преувеличенные надежды на личную инициативу Александра I.
Последнее можно легко проследить в его полемике с А. И. Тургеневым по
поводу очередного набора рекрутов.
Вяземский энергично отвел упреки Тургенева в том, что он с меньшим
участием и вниманием относится к разорительным для крестьян налогам
и поборам, чем к прениям в польском сейме. Он легко вскрыл слабые и уяз-
вимые места в филантропических рассуждениях Тургенева. Частные бед-
ствия в России лишь следствие общего зла, в критике которого Вяземский
поднимался к отрицанию самого принципа самодержавной власти. Его
язвительные и уничтожающие оценки самодержавия были настолько точны,
что даже спустя восемьдесят лет после их написания они не смогли быть
полностью опубликованными. Приведем некоторые из них с восстановле-
нием в квадратных скобках цензурных пропусков. 28 октября 1820 г. Вя-
земский отвечал Тургеневу из Варшавы:
1 Остафьевский архив, т. 1, стр. 204.
2Н. Кутано в. Декабрист без декабря, стр. 236—241.
«Россию ест гнилая горячка. Что мне охать отдельно над новым пятном, оказавшимся
на лице! Я оплакиваю неминуемую смерть больного, которую предвижу, если врач опыт-
ный не примется за болезнь, хищно и без сопротивления опустошающую запас природ-
ных сил его, если лекарства целительные не придут вовремя. Бедствие — решимся на
это ужасное признание — сидит [на престоле России] и насылает на нее все пагубы, все
заразы <. . . > зло у нас есть постоянное, не только что не необходимое, но даже и нестер-
пимое [то зло, которое между прочими действиями своими вызывает из сел уже опусто-
шенных цвет юношества на царицынские, саксонские и прочие площади, когда Россия
уже принесла ему на жертву миллион детей своих, на жертву преступного сумасбродства,
какой-то бедственной и наследственной юродливости в разуме и душе]! Вот что разди-
рает мое сердце». После этой убийственной характеристики романовского дома Вязем-
ский холодно рассмотрел сетования Тургенева о судьбе русской деревни: «<•. .> кресть-
янин и самый законный набор для ограждения независимости земли и самый законный
сбор для поддержания махины государственной почитает несчастием, равным с набором
незаконным, с сбором незаконным. Губернские правления также оглашались воплями,
сердце раздирающими, и в восемьсот двенадцатом году, когда крестьяне снаряжались
на спасение отечества, как и ныне оглашаются [когда их снаряжают на потеху и куколь-
ные эволюции]». Отсюда следовал вывод: «<С • плакать о нынешнем наборе есть дело
бабье; плакать о возможности такому набору напасть на головы наши есть дело граж-
данина».
Что же предлагал Вяземский совершить, достойного гражданина отече-
ства? Едва он переходил в область практических действий, как сразу же
угасал его боевой темперамент полемиста, притуплялась критическая зор-
кость. Насколько последовательна и остра была его критика русского само-
державия, настолько умеренна и осторожна положительная программа
действий. Она почти полностью основывалась на либеральных обещаниях
Александра I, на конституционной практике Варшавского сейма, которой
Вяземский придавал громадное значение «<^. . .^> в таком смысле,— утвер-
ждал он,— участие, принимаемое мною в польских прениях, гораздо живее
участия, принимаемого в русском наборе. Здесь разыгрываются последние
надежды наши. Забываю о гниющем древе [самодержавия], а жадно, при-
стально устремляю все внимание свое на зеленеющий отпрыск свободы, про-
бивающийся на том древе».1
Политическая позиция Вяземского этих лет необычайно устойчива.
Изменяются не ее контуры или цвета, а скорее лишь интенсивность, насы-
щенность тона. Легкая ирония и скепсис в отношении к конституционным
начинаниям Александра I, свойственные Вяземскому в 1818 г., перерастают
в сарказм и негодование, но сущность политической программы остается
все той же: революционные выводы, к которым приходили будущие дека-
бристы, были для Вяземского неприемлемы. Поэтому единственным исходом
для него оставалась надежда на правительственную инициативу.
Несмотря на многочисленные разочарования, вопреки очевидным фактам и собствен-
ным суждениям, Вяземский продолжал верить в Александра I. Размышляя о роли рус-
ского монарха в европейских событиях, он писал 3 декабря 1820 г.: «Какая ответствен-
ность, какое представительство! Волос становится дыбом и дух замирает! <^. ..> • Его
характер — политическая система Европы. Едва ли такое владычество не превышает
1 Остафьевский архив, т. II, стр. 93—94; ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 2889. Письма
А. И. Тургенева к П. А. Вяземскому и ответы последнего. 1820—1822, лл. 102 об,
103. Курсив наш.— С. А.
186
владычества Наполеона. Тот кровью подписывал европейские приговоры; этот до поры
и до времени, скрепляет их одним исповеданием своего образа суждений <С- • Еще
судьбы Европы волнуются в его голове, еще решительное слово: быть, или не быть миру
народам, то-есть, иметь ли им свободу без кровопролития, или вырвать ее окровавлен-
ную из рук слепого упорства, еще таится на его устах».1 Такое совершенно гипертрофи-
рованное представление об Александре I вызвало сомнение даже у достаточно умеренно
настроенного А. И. Тургенева, который заметил по этому поводу : . .>я не вижу
того сильного влияния, которое ты Агамемнону приписываешь». Ответ Вяземского был
категоричен: «Я Агамемнону не приписываю, а предписываю влияние во благо на Европу.
Он один из царей наличных не клеймен еще народною ненавистью. Один он может
давать залоги народам. Не говорю о том, что делает; о том, что мог бы делать. Во
всяком случае бешусь от мысли, что преемник Петра [таскается] по следам Меттерниха
[сводником] австрийским. Будто мало дела дома!» 1 2
Тактические лозунги Вяземского почти не претерпели изменений.
В 1818 г. он писал о конституционных обещаниях Александра I: «Можно
будет и припомнить ему, если он забудет», в 1820 г., когда «забывчивость»
Александра явно обнаружилась, Вяземский пытался гласно (в письмах
и разговорах) напоминать об этом монарху. Именно в таком ограниченном
смысле следует понимать призывы Вяземского к гражданскому подвигу,
к тому, чтобы «силою пустить истины некоторого рода в ход» 3. Последнюю
1 Остафьевский архив, т. II, стр. 113.
2 Там же, стр. 122, 133. В квадратных скобках восстановлены по автографу цензур-
ные пропуски (ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 2889, л. 141).
3 По мнению Ю. М. Лотмана, приведенная цитата свидетельствует о том, что Вя-
земский в конце 1820 г. пришел к «самому ограниченному принятию солдатской револю-
ции». Еще раньше он принял «идею тираноубийства, индивидуального героического
акта». Исследователь приводит следующие аргументы: если в начале 1819 г. Вяземский
воспринял известие об убийстве Коцебу резко отрицательно, то уже в августе того же
года он восхищается киевской речью Орлова, пишет о потребности гражданского подвига,
а в начале сентября в письме появляются многозначительные намеки: «Кровь кипит
в 42 градуса. Я здесь учусь ненавидеть самовластие». И дальше: «Я не рожден для вели-
ких действий, но одно совершить надобно <.. .>. Я не живу, а страдаю. Кровь у меня в
жилах не течет, а клокочет» (Ю. М. Лотман. П. А. Вяземский и декабристы, стр. 77—
80). В контексте, однако, эти отрывки звучат в другой интонации: «Я не рожден для
великих действий, но одно совершить надобно. Не пугайся и жди объяснений, а теперь
дай себя расцеловать. Я не живу, а страдаю, кровь у меня в жилах не течет, а клокочет,
как самовар творца «Утех меланхолии». Дай же мне Шаликова» (Остафьевский архив,
т. 1, стр. 306. Курсив наш. — С. Л.). Трудно сказать, что имел в виду Вяземский: вы-
ступить ли перед Александром в роли маркиза Позы, либо, что вероятней, уже тогда за-
думывался о проекте освобождения крестьян. В любом случае ясно, что он не мог в та-
ком тоне писать о замысле тираноубийства. Подобное свободное истолкование «усечен-
ных» цитат позволяет включить в число «цареубийц» и благодушнейшего А. И. Тургенева,
который приблизительно тогда же (22 октября 1819 г.) делился с Вяземским своими на-
строениями: «Сердце кипит необыкновенным образом с некоторого времени <. . .>. Право,
спартанцы были малодушны в сравнении с нашими» (там же, стр. 334). В то время Вя-
земский принципиально исключал идею тираноубийства из области гражданской деятель-
ности. В начале 1820 г. он осудил убийство герцога Беррийского с такой же определен-
ностью, как это сделал по поводу смерти Коцебу: «Смерть Берри—преступление ужас-
ное, но последствия его еще ужаснее будут <С.. Жаль! Я Франции вверил было все
свои надежды: на ней, думал я, устроится здание свободы мудрой и другим народам
придется только учиться у нее и перенимать не слепо, но сходно с положением каждого
домостроителя. Неужели все это разрушится от шила сумасбродного каретника?» («Рус-
ский архив», 1879, кн. 1, стр. 518).
187
мысль Вяземский следующим образом истолковал А. И. Тургеневу: «Со-
храни меня, боже, зажигать море, но избави, боже, и не делать шума. Этот
шум — не набат, а будильник. Я хочу, чтобы они знали, что есть мнение
в России, от коего не ускачешь на почтовых лошадях, как ни рассыпайся
мелким бесом по белому свету. Это мнение не рушительное: первый желаю
и молю, чтобы все сделалось у нас именной волею, и чтобы, по словам Мило-
радовича, он «изволил соизволить», но соизволь же!»1
Страстная убежденность, с какой Вяземский высказывал свои убежде-
ния, возникала не столько из доверия к личным качествам монарха, сколько
из острого ощущения надвигающейся социальной катастрофы, которую
Вяземский стремился предупредить проведением (сверху) необходимых
политических преобразований.
Не менее заметно различие между Вяземским и будущими декабри-
стами в их отношении к проблеме военной революции, к политическим со-
бытиям 1820 г. в странах Западной Европы и России.
Известия о перевороте в Испании всколыхнули общественное мнение России. Впер-
вые после кровавых событий конца 18 в. была установлена путем «бескровной» военной
революции конституционная монархия. Умереннная конституция кортесов казалась рус-
ским современникам верхом политического радикализма. «Для выборов три степени.
Кортесы всё: король весьма немного,— записывал свои впечатления об этих днях
Н. И. Тургенев. — Думают, что эта конституция устоять не может. Кто знает? <Z. .
может быть, такая только конституция может спасти государство». И вскоре новая
запись: «Испания идет, не шатаясь, но решительно в демократическом духе, или, лучше
сказать, в духе их конституции».1 2 Подобные оценки были общими для того времени. Их
разделял даже Карамзин, писавший не без легкого скепсиса Вяземскому 12 апреля
1820 г.: «История Гишпании очень любопытна. Боюсь только фраз и крови. Конституция
кортесов есть чистая демократия a quelque chose pres <^или что-то в этом роде^>- Если
они устроят государство: то обещаюсь идти пешком в Мадрит, а на дорогу возьму
«Дон-Кишота» или «Кихота. ..» 3
Русские революционеры сделали практические выводы из испанского опыта. Успешно
оправдавшая себя тактика военной революции казалась им единственно возможной в ус-
ловиях России. Именно это имел в виду П. Я. Чаадаев, когда писал брату 25 марта
1820 г.: «Весь народ восстал, революция свершилась в три месяца, и не пролито ни
капли крови. Не было никакой резни, никакого потрясения, никаких излишеств. Это
прекрасный аргумент в пользу революций. Но во всем этом есть кое-что, очень близко
нас касающееся».4
Вяземский чутко уловил эти настроения. Они вызвали в нем тревогу
и беспокойство. Уже в одном из первых писем по поводу испанских событий
1 Остафьевский архив, т. II, стр. 144.
2 Архив Тургеневых, вып. 5, т. III, стр. 227, 237. В русской политической публи-
цистике того времени термин «демократический» нередко употреблялся в духе либераль-
ной доктрины и являлся лишь синонимом проведения политических (не социальных)
реформ, ликвидирующих сословные права и привилегии. «По конституции кортесов не
существует, как в Англии, верхняя палата лордов, а во Франции палата пэров, составлен-
ные из знатнейшего дворянства и духовенства. Это неминуемо должно будет сделать ис-
панское правление демократическим и разрушить все бывшие основания власти»; «Нет
дворянства и духовенства: не существует и монархия. Тогда рождается демократия и
с королем остается одно титло» («Невский зритель», 1821, ч. V, № 1, стр. 73, 74).
3 «Старина и новизна», кн. 1. СПб., 1897, стр. 99.
4 В. И. С емевский. Политические и общественные идеи декабристов, стр. 244—
188
он не только радуется успехам «юной либеральности», но и явно предосте-
регает своих друзей от политической активности. В тот самый день, когда
Н. И. Тургенев с восторгом заносил в дневник: «Слава тебе, славная армия
гиспанская!»,1 Вяземский писал ему из Варшавы: «Как у вас смотрят на
Гишпанию? Кто мог бы за несколько месяцев назад подумать, что Франции
предоставлено утешить запоздалых от уничтожения инквизиции и нового
установления представительного правительства. Я за Гишпанию рад, но
с другой стороны боюсь, чтобы соблазнительный пример Гишпанской армии
не ввел бы в грех кого-нибудь из наших. У нас, что ни затей, без содействия
самой власти, все будет Пугачевщина. На Пруссию пример Испании должен
сильно подействовать и королю, буде он не слеп, откладывать нечего».
Письмо заканчивалось постоянным для Вяземского выражением надежды
на введение в России конституционного правления, правда, на сей раз
без особой уверенности в близости этого события: «Простите, любезнейший
Николай Иванович. Будет ли когда-нибудь на нашей улице праздник?
Дождемся ли или век проспим? Иногда уныние на сердце доходит до
9
отчаяния» .
Признавая необходимость революционных потрясений из-за нежелания
старой власти добровольно согласиться на введение конституции, Вязем-
ский отнюдь не считает их неизбежными. Революцию можно предупредить
разумной политикой. События в Испании — это урок, данный историей
не народам, а монархам, хотя сам Вяземский не обольщался в жела-
нии последних усвоить этот урок. Отсюда — своеобразие общественной
позиции, занимаемой Вяземским. В своей критике нравственной несосто-
ятельности самодержавия и его политических институтов он шел вместе
с декабристами, в своей положительной программе действий — решительно
с ними размежовывался. Так, в написанных почти одновременно стихотво-
рениях «Негодование» и «Табашное послание» Вяземский — пламенный
обличитель всех язв современной ему России, трибун, возвещающий
неибежное торжество свободы над силами невежества и рабства, и вместе
с тем осторожный и умеренный политик, рекомендующий обращаться лишь
к легальным формам борьбы. Последняя тема громко звучит в стихотворном
послании к Н. И. Тургеневу1 2 3 * * * * В. Приводим полностью текст этого нигде ранее
1 Архив Тургеневых, вып. 5, т. III, стр. 225. Запись от 24 марта 1820 г.
2 Рукописный отдел ГПБ, ф. 167 (Вяземских), ед. хр. 36, л. 2. В конце письмо по-
мечено: «Варшава. Марта 24-го. [1820]». Курсив наш.—С. Л. Очевидно Вяземский, го-
воря о «наших», имел в виду М. Ф. Орлова, революционные замыслы которого («хи-
меры», по определению Д. В. Давыдова) были ему известны.
3 Заметим попутно, что это стихотворение устраняет путаницу, возникшую в связи
с интерпретацией известного рассказа И. Д. Якушкина о сочиненной Н. И. Тургеневым
второй части устава Союза Благоденствия: Тургенев «одному только Никите Муравьеву
прочел новый устав общества, после чего из предосторожности <Z- • положил его в бу-
тылку и засыпал табаком». Тургенев отверг приписанное ему Якушкиным авторство «но-
вого устава». Г. В. Вернадский высказал предположение, что ключ к этой темной истории
находится в руках Вяземского: «Якушкин, очевидно, ошибся; вместе с тем, однако, он и
не выдумал бы без всяких оснований того, что сообщает. Какой-то «устав» (но, зна-
чит, не устав Союза Благоденствия) Н. И. Тургенев мог скрывать в 1821 году в табаке.
В ноябре 1820 года Вяземский писал из Варшавы в Петербург А. И. Тургеневу: «Твой
189
не публиковавшегося и не известного в творческом наследии Вяземского,
стихотворения с автографа, хранящегося в архиве Тургеневых:
«ГГАБАШНОЕ ПОСЛАНИЕ]1
Во имя Хартии, свободы,
Всего, чего у нас nie ma,
Что у людей одной породы
Зовется наших дней чума,
Сей табатеркой либеральной
Я нос Ваш анти-феодальной
Хочу потешить и почтить.
Вам нечего себя лечить;
Но, впрок ее употребляйте,
Молю я Вас самим Христом.
Набив гишпанским табаком,
Вы нюхать из нее давайте:
Всем староверческим носам
Невежественного раскола
И званья всякого и пола;
Всем двигающимся мощам
Сената, Английского клоба;
Всем Губернаторам и Виц
Всем баричам в бегах из гроба,
Иль из Обуховских больниц;
Всем представительным витиям
брат нюхает ли табак? У меня для него лежит табакерка a la charte Touquet и пос-
лание». Вслед за тем А. И. Тургенев известил Вяземского, что брат его уехал в Москву
в самый Новый год (1821-й), на что Вяземский отозвался: «Только не доехать бы ему
таким образом от Петербурга до Москвы и дальше, как Радищеву». Н. И. Тургенев
ехал в Москву на важное собрание Союза Благоденствия (решившее участь Союза);
в Москве он как раз должен был видеть и действительно видел Никиту Муравьева. Не
привез ли он Муравьеву в подарок от кн. Вяземского табакерки a la charte, т. е. устав-
ной граматы charte constitutionnelle?» (Г. В. Вернадский. Скрытый источник
конституции Н. М. Муравьева, стр. 140). Наблюдения эти с некоторыми ого-
ворками (письмо Вяземского пришло в Петербург уже после отъезда Н. И. Тургенева
в Москву. Н. М. Муравьев не присутствовал на Московском съезде и мог получить че-
рез посредство Тургенева текст «Уставной граматы» лишь позднее и др.) принял Н. Ку-
танов, также склонный усматривать в письме Вяземского род политической тайнописи
(Н. К у т а н ов. Декабрист без декабря, стр. 223—224). В действительности, как это
видно из содержания стихотворения, речь идет о реальной табакерке с нюхательным таба-
ком (которым в те годы славилась Испания), послужившей Вяземскому предлогом для
сочинения «табашного послания». В 1820 г. во Франции получили широкое распростра-
нение табакерки, исписанные конституционными текстами. Их производил оппозицион-
ный издатель полковник Touquet, известный своими остроумными предприятиями
в пропаганде конституционных идей (Е. Guillon. Les complots militaires sous la Restau-
ration. Paris, 1895, p. 47).
1 В автографе название отсутствует. На чистой стороне листа Вяземский надписал:
«Николаю Ивановичу Тургеневу». В письмах к А. И. Тургеневу Вяземский называл
это стихотворение «Табашным посланием» (Остафьевский архив, т. II, стр. 101, 121).
190
Всех предрассудков двух столиц;
Всем мелкотравчатым Батыям;
Крещенным не Христом; врагам
Завоеваний мысли смелой;
Друзьям привычки закоснелой:
Всем Траверсе по письменам
И всем Антонским по Совету;
Всем Государственным Совам,
Хранящим злость к дневному свету;
Всем Государственным Столбам
Одервенелым в Министерстве;
Всем Государственным Чинам,
Обабившимся в Кавалерстве
И помрачившимся в звездах;
Всем государственным лакеям;
Всем первоклассным фалалеям
На государственных местах.
Попробуйте, благим влияньем
Свершится чудо может быть:
Авось удастся осветить,
Авось целительным чиханьем
Удастся их очистить мозг,
Который страх, как сух и плоек,
И страх, как завалился сором.
Вы, кои мозговым запором,
Совсем утратили чутье
И онемевшее бытье
Волочите, под приговором
Судьбы, не слушающей нас;
О! отчихните в добрый час
Всю дрянь, что накопилась в Вас
И мы Вам: Здравствуй! грянем хором.
Варшава.
Ноября 13-го дня
1820.» 1
В шутливой форме дружеского послания, перерастающего в политичес-
кий памфлет, Вяземский продолжал вести полемику со своим приятелем
об отношении к испанской революции, видя в ней еще один аргумент
в пользу легальной пропагандистской деятельности в России. Но в конце
1820 г. надежды на мирное увещевание властей уже потеряли всякую при-
влекательность для члена тайного общества. Н. И. Тургенев и его политичес-
1 ИРЛИ, ф. 309, ед. хр. 1246а. Стихотворения князя Вяземского в оригиналах и
копиях. Листы не нумерованы.
191
кие друзья вполне равнодушно отнеслись к либеральным призывам Вязем-
ского: эта программа была уже пройденным этапом в жизни тайного обще-
ства. Не случайно, в отличие от «Негодования», стихотворения, распростра-
нившегося в многочисленных списках и ставшего, по меткой характеристике
осведомителя 1827 г., «катехизисом заговорщиков», «Табашное послание»
не произвело сколько-нибудь значительного впечатления на современ-
ников и осталось почти незамеченным. Один из немногих откликов на это
стихотворение можно увидеть в словах Пушкина в его письме к Гнедичу:
«Прощайте — нюхайте гишпанского табаку и чихайте громче, еще громче»1.
Но Пушкин писал это письмо из Каменки, где вел «демогогические споры»
с декабристами, и в его словах о «гишпанском табаке» сквозит нескрываемое
ожидание новых революционных происшествий.
В глазах Тургеневых стихи Вяземского имели еще один важный недоста-
ток: в них не было даже упомянуто о главном вопросе всех вопросов — об
отмене крепостного права в России. «Чистая» либеральная доктрина Вязем-
ского вызвала острое недовольство у С. И. Тургенева: «Стихи его, вчера
мною полученные, также очень плохи. Он рассказал много забавных мыслей
о шпанском табаке. Из нее можно бы сделать порядочный quatrain, но не
более».1 2 Не разделяя во многом конституционных замыслов Вяземского
применительно к России, С. И. Тургенев был чрезвычайно близок к нему
в оценке европейских событий: он также пытался доказать, что опыт «воен-
ных революций» неприемлем для России.
«<...> правительства думают, — писал С. И. Тургенев Вяземскому 1 ноября
1820 г.,— что им должно помедлить дарованием этих конституционных законов. Таким
образом, они горячат бабу Европу и не удовлетворяют ее, а между тем разбойники
якобинцы пользуются этим замедлением, осуждают правительства, а где могут,— берут
сами, чего не хотят дать». После этого либерального вступления, рассчитанного на то.
что монархи все же образумятся и лишат крайние силы поводов для выступлений,
С. И. Тургенев интересно анализирует причины, определившие военный характер евро-
пейских революций. Подобно Вяземскому, он — принципиальный противник революцион-
ных действий и всю ответственность за них возлагает на правительства, провоцирующие
народы своей реакционной политикой. «Конечно, жаль, что солдаты дают законы, но
я не понимаю, как этому удивляться можно. Сами правительства давно их к тому при-
учили. Некоторые из них на солдат только и опирались, отняв у народа всю силу,
которою бы он мог противиться солдатам. Обстоятельства последней войны еще увели-
чили материальную силу солдат силою нравственною, силою мнения. Они сражались за
отечество, за независимость, за свободу. Вдруг вздумали этих гигантов превратить
в пряничных солдатов! И кто же? — Политические пигмеи. Чем? — Подписью мирных
трактатов, а противоборствуя-то, силу не подумали устроить. Там, где она есть, сол-
даты не опасны. Не ими погибнет Англия, и в России они не взбунтуются».3
1 Этому предположению противоречат, на первый взгляд, некоторые факты. Письмо
Пушкина к Гнедичу датировано 2 декабря 1820 г., а 18 декабря, т. е. лишь спустя две
недели после его написания, Вяземский просил Н. И. Тургенева отправить «табашное»
послание к М. Ф. Орлову («Он просит у меня моих стихов, а переписывать лень»). Но
Пушкин мог познакомиться со стихотворением Вяземского не только через посредство
Орлова: Тургеневы располагали текстом послания уже в середине ноября 1820 г.
(Остафьевский архив, т. II, стр. 101, 121).
2 Декабрист Н. И. Тургенев. Письма. 1811—1821, стр. 489. Письмо от 3 января
1821 г.
3 Остафьевский архив, т. II, стр. 97—98. Курсив наш. — С. Л.
192
Вяземский получил это письмо уже после известий о бунте Семеновского
полка в Петербурге. Выступление семеновцев против ненавистной муштры
и бесчеловечных порядков царской армии свидетельствовало о том, что
революционное брожение, охватившее на рубеже 1820-х гг. крепостное
крестьянство, перекинулось и на армию. Антимонархические и антидворян-
ские настроения, отчетливо проявившиеся в ходе стихийных солдатских
волнений, звучали предупреждением о надвигающемся народном восстании.
Все это значительно отличалось по своему характеру от типа военных рево-
люций на Западе и внушало русским конспираторам серьезные опасения.
Солдатский мятеж со всей остротой поставил дворянского революционера
перед необходимостью вести борьбу за армию, за ее использование в инте-
ресах тайного общества. Военная «бескровная» революция окончательно
превратилась из проблемы международной во внутреннюю.
Вяземский взволнованно откликнулся на известия о Семеновском бунте.
Он узнал о нем из письма А. И. Тургенева, написанного спустя два дня
после случившихся происшествий.
Тургенев кратко изложил внешнюю канву событий, акцентируя внимание на миро-
любивом и благонамеренном поведении солдат. «Мы не бунтовщики, мы умрем за госу-
даря и за офицеров, но не хотим Шварца, ибо он — мучитель и действует вопреки пове-
лениям государя», — приводил он заявления семеновцев и замечал по этому поводу:
«Они вышли без оружия и не хотели обратиться к оному». Нравственная стойкость и
сознательная дисциплина солдат восхищали Тургенева: «Они обещали без караула
смирно сидеть в казематах и сдержали слово», «Все шли с покорностью» и т. п. В конце
письма Тургенев выражал надежду, что «государь быстрее и вернее своих генералов
рассудит, но надобно, чтобы истина была ему во всем блеске открыта; надобно, чтобы
первые происшествия объяснены были строго и верно».1
Тон письма Тургенева показался умеренным не только Вяземскому, но и вел. кн.
Константину Павловичу, познакомившемуся с ним через посредство Новосильцева1 2.
Рассказ Тургенева почти полностью совпадал с правительственной версией, распростра-
няемой через неофициальные каналы. Известно, с какой тяжелой подозрительностью вос-
принял вести из Петербурга Александр I, находившийся тогда в Троппау. Он не сом-
невался, что это заговор тайного общества, рассчитанный на то, чтобы сорвать его
международные акции. Поэтому одновременно с жестокими репрессиями, обрушившимися
на Семеновский полк, император предпринял ряд энергичных мер с целью успокоить
общественное мнение в Европе и России. 5/17 ноября 1820 г. Нессельроде сообщал
Новосильцеву в Варшаву: «Сударь, через последнего курьера, прибывшего сюда из
Петербурга, мы узнали о беспорядках, которые имели место в Семеновском полку.
Важно, чтобы это событие не было извращено в печати и чтобы не возникло никаких
ложных предположений. Это особенно важно в настоящее время, когда злонамеренность
и либерализм стараются использовать в своих целях любой факт, малейший инцидент,
не считаясь с причинами, которые могли вызвать эти события. Вследствие этого е. и. в.
приказал нам изложить здесь же приложенную заметку, которая содержит точный рас-
сказ о том, что произошло в Петербурге в дни 17 и 18. Это простое изложение фактов
наглядно показывает, что все рассуждения о том, что мятеж в Семеновском полку был
вызван исключительно частными причинами, а не политической или ниспровергающей
тенденцией, подтвердились. Весьма желательно, чтобы вы, сударь, поместили эту статью
в газетах, которые выходят в Варшаве, без того, однако, чтобы придать ей официаль-
1 Остафьевский архив, т. II, стр. 90—91. Письмо от 20 октября 1820 г.
2 Остафьевский архив, т. II, стр. 96.
Пушкин и его время
193
ный характер.1 Содержание пакета вам укажет в то же время, каким образом вам нужно
говорить об этом событии». В «пакете» между прочим отмечалось, что «в течение всего
неповиновения солдаты не брали оружия, хотя ничто не мешало им это сделать», что
«Семеновский полк показал великолепный пример повиновения, когда двинулся в путь»
и т. п. 19 ноября /1 декабря Новосильцев отвечал Нессельроде: «Граф! Я имел честь
получить официальную бумагу от 5/17 этого месяца, в которой я нашел статью, состав-
ленную по приказу е. и. в. и которую должно поместить в газетах. Я поспешил принять
необходимые меры по этому поводу и переправить вам сегодняшние листы, которые со-
держат эту статью. 1 2 Считаю своим долгом сообщить вам, что первые слухи об этом со-
бытии уже достигли Варшавы, публика говорит о нем только как о случайном беспорядке,
вызванном личной неприязнью. Газетная публикация лишь подтвердит сложившееся
мнение. К тому же впечатление, произведенное им, весьма слабое, и оно уже стерлось».
Новосильцев, как мы увидим ниже, достаточно поверхностно оценил обстановку
в Варшаве. Заметим также, что он несколько смягчил сведения, которыми уже в то время
располагал. В архиве Варшавской полиции сохранилось донесение платного осведомителя
о слухах, распространяемых в Варшаве по поводу Семеновского бунта. Характерно, что
в большинстве из них инициативу протеста относили к офицерам («несколько офицеров
названного полка пошли к самому полковнику и потребовали от него, чтобы он подал
в отставку»), — слишком непривычным для дворянского сознания было самостоятельное
выступление солдатской массы. Говорили, в частности, о том, что «первый гвардейский
полк, состоящий из отборной знати, просил в Петербурге свободы». 3
Вяземский в основном пользовался сведениями из письма А. И. Турге-
нева, мало чем отличавшимися от официальной информации. Это не поме-
шало ему с удивительной проницательностью определить громадное общест-
венное значение происшедших событий. Он увидел в них не частное про-
исшествие (в чем пытались убедить общественное мнение правительствен-
ные крути) и не следствие действий тайного общества ( в чем был убежден
Александр I), а грозное предвозвестие приближающейся революции. Поко-
лебалась главная опора абсолютной монархии—армия. Но конечные выводы
Вяземского заметно отличались от тех, которые были сделаны декабри-
стами. Это видно из его письма к А. И. Тургеневу, написанному «сгоряча
по получению твоего известия»,4 т. е. в последних числах октября 1820 г.
Письмо Вяземского — один из лучших образцов его политической публи-
цистики, своеобразный манифест, в котором ярко отпечатались политические
пристрастия автора. Приводим полностью текст этого интереснейшего и до
сих пор не опубликованного документа:
«Благоговею перед этою поучительною рукою Провидения, которое поражает Высоко-
мерие в самую ея крепость. Не крестьяне, брошенные на произвол алчности помещиков;
не мы, бедная шляхта, оплеванная, пресыщенная уничижительным презрением, уничто-
женная, явно обращенная в подножие блестящего колосса воинственного, напоминают уму
надменному, что есть предел терпению, граница нравственным безобразиям! Нет! Этот
1 Аналогичные инспирированные царским правительством статьи появились во
французской прессе: Le Courrier Fran^ais, 26/XI 1820; Le Moniteur Universe!, 26/XI 1820;
Journal des Debats Politiques et Litteraires, 27/XI 1820.
2 Gazeta Warszawska, 1/XII 1820; Gazeta Korrespondenta Warszawskiego; Zagra-
nicznego, 1/XII 1820.
3 M. Lojek. Z odgtosow buntu Siemionowskiego w Warszawie.— Slavia Orientalis. W.,
1960, № 1—2, str. 78—92. Там же опубликована секретная правительственная переписка
из варшавского архива Новосильцева. Отрывки из нее приводим в переводе с француз-
ского.
4 Остафьевский архив, т. II, стр. 101. Письмо от 10 ноября 1820 г.
194
П. А. Вяземский.
Портрет маслом работы К. X. Рейхеля. 1817.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
13*
2
«М-eUU.:
Шил^ Цго Uxr
l/J^p)VuU2^Lu. .
^I^Uku.,
• ft-1u> 6w.c
Автограф письма П. А. Вяземского к А. И. Тургеневу.
Варшава, конец октября 1820 г., л. 1.
Г осу дарственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ленинград.
голос пробудительный грянул из уст тех самых, для коих все было принесено в жертву.
Не знаю, как Вы смотрите на это вблизи; но в отдаленности мне кажется это одним
из важнейших событий нашего времени. Это русская строка современной истории по мне
плодовитее страниц Гишпанской и Неапольской. Это стих пророка, беременный гряду-
щим: зародыш в минуту образования своего ничем не сказывается: но придет час раз-
решения. Дева Самовластия проломлена. Держите ее под замками, прячьте от взоров
людей, от самого наития воздуха, если хотите: ничто не поможет. Посвященные слы-
шали глас архангела: благословен плод чрева твоего, яко Спаса родила еси душ наших!»
Характерно сравнение бунта Семеновского полка с событиями в Испании
и Неаполе. Вяземский как бы отводит от России опыт военных революций,
насильственных преобразований. Он видит в солдатском мятеже, прежде
всего, нравственный протест и расценивает его как еще одно предупрежде-
ние правительству о необходимости введения конституции, ибо положение
таково, что любое промедление в этом вопросе может повлечь за собой неис-
числимые бедствия. Протест семеновцев приобретал также большое между-
народное значение: Александр I уже не мог, по мнению Вяземского, уве-
ренно опираться на армию в проведении своей реакционной внешней поли-
тики. Долг правительства — сделать правильные выводы из происшедших
событий.
«Но Вы теперь ответчики перед Богом, — продолжал записывать свои мысли Вязем-
ский, обращаясь к Александру I и его окружению, — наблюдайте прилежно за беремен-
ностию этою. От ваших попечений зависит теперь, каким быть родам: счастливым или
злосчастным, насильственным или естественным. Это такой удар судьбы, что чем более
прислушиваешься, тем звучнее, тем шире он раздается. Мы, если и воображали когда
русский мятеж, то вооруженного топором, воспаляемого пьянством и грабе-
жом, разбивающего <J> кабаки, но вдруг видеть мятеж хладнокровный, на душе своей
положивший намерение достигнуть цели твердостию и спокойствием и в ком же, не в
людях, которые, так сказать, поступают в глазах Европы и потомства и взявших умерен-
ность себе за правило, более по расчетам рассудка; но в людях, ничего не обдумавших,
никакого влияния не желающих, никакой строки ни в газетах, ни в истории не требую-
щих, а решивших просто, единственно свергнуть иго, потому что оно сделалось уже
нестерпимым. Опомниться не могу. Вот прекрасная диверсия тропауским действиям.1
Эта выскочка не хуже высадки во время Венского конгресса.1 2 Та высадка выкинула
мертвого недоноска: наша выскочка принесет младенца, еще во чреве окропленного живою
водою и коему расти не по годам, а по часам».
Конституция, установления которой с таким нетерпением ожидал
Вяземский, полностью исчерпывалась статьями «Уставной граматы».
Вяземский был согласен даже с существованием парламента, ограниченного
лишь совещательным правом голоса. Вся завершающая часть письма —
страстный и негодующий монолог, пронизанный стремлением убедить
монарха в полезности прежде всего для него самого иметь вокруг себя
умных и деятельных советников, в необходимости создания конституцион-
1 Свое отношение к конгрессу в Троппау Вяземский исчерпывающим образом выра-
зил в письме к А. И. Тургеневу от 23 октября 1820 г.: «Я буду радоваться конгрессу
владык самовластных, кузнецов народных оков, которые собрались с тем, чтобы закинуть
эти цепи и на те народы, которые мужественно вырвались из-под желез самовластия.
Этот конгресс не что иное, как заговор самодержавия против представительного пра-
вительства» (Остафьевский архив, т. II, стр. 92).
2 Имеется в виду бегство Наполеона с острова Эльба и его высадка во Франции
в марте 1815 г., прервавшая на несколько месяцев деятельность Венского конгресса.
197
ного совещательного органа. Вяземский почти не отходит от морально-
политических концепций Карамзина, но стремится придать им конституцион-
ные формы, что, с его точки зрения, лишь укрепит на разумных началах
монархическую власть.
«Не могу при этом без ужаса и уныния подумать об одиночестве государя, в такую
важную минуту. Кто отзовется на его голос? раздраженное самолюбие, бедственный со-
ветник; или ничтожные холопы, еще бедственнее и того. Вот плоды ложного расчета са-
молюбия, которое побуждает отдалить все, что немного превышает казенную меру. Да
чего бояться тебе? Ты довольно умен, довольно возвышен душою, чтобы мериться с
умом и великодушием. За что такое смирение, исчадие гордости? К чему эта недоверчи-
вость к себе, которая вовлекает в недоверчивость к другим? У тебя довольно своего
света: не пугайся, свет чужой не затмит его, напротив, придаст новый блеск твоему,
сольется с твоим и разольет пространнейшее сияние, которое на тебе же одном и отра-
зится. Не забывайте, что Вы баловни неба! История даже и за то Вам сказывает спа-
сибо, что при жизни Вашей в областях, Вам подвластных, родились великие люди, в коих
Вы ни душою, ни телом не виноваты. Никогда еще цари <J>, ни царствования не хва-
лили за неурожай людей отличных; напротив, обвиняли, ибо с другой стороны знают,
что как небо ни туго на возвышенные достоинства, а все со свечкою можно приискать
их несколько. Что Вам хорошего в припадок решительный скажут Волконские и Ожаров-
ские, которых Вы за колесницею своею тащите по белому свету, как будто с тем, чтобы
похвастаться в глазах людей бесплодием земли Вашей? Конечно, не самолюбие говорит
в нас: мы не алчем их мест почетных: мне блеска Вашего не надобно, природа худо
или хорошо, но зажгла мне во лбу звезду, огонешек малешенек, который и без Вашего
заимообразного сияния не потухнет и с гроба моего будет еще, быть может, отсве-
чиваться на памяти моей и весело играть в глазах потомков, познавших меня не по кален-
дарю придворному. Но призрите, усыиновите чувство наше: научите языку его детей
Вашего сердца, Вашей любви. Мы за себя не стоим: Вам с нами скушно, не легко, верю,
но не знайтеся с ними, а по крайней слушайте нас, хотя в слуховое окно. За речи свои
стоим; ибо голос совести не обманчив и мы носим убеждение, что говорит в нас нечто
свыше нас, не человеческая опытность, которая при самом решении задачи часто обсчи-
тывается, но Истина врожденная, но природное чутье блага, природная изгага от всего
Низкого, нелепого, безобразного,
(продолжение впредь)» 1
Вяземский оправдывает солдатский мятеж с моральной точки зрения.
Политический произвол достиг таких размеров, что он не может не вызы-
вать нравственного сопротивления. Выступление солдат Семеновского
полка и было таким стихийным проявлением нравственного протеста.
Отсутствие организации, предварительной подготовленности и каких-либо
форм заговора было в глазах Вяземского не свидетельством слабости дви-
жения, еще не успевшего осознать свои социальные и политические инте-
ресы, а признаком его своеобразия, резко отделявшим русский мятеж своей
«умеренностью» от деятельности политических конспираций на Западе
(и их последователей в России). Нравственное сопротивление, таким обра-
зом, рассматривалось как субъективное выражение врожденного чело-
веку чувства чести и достоинства и, в этом смысле, не было принципиаль-
ных отличий между оппозиционными настроениями Вяземского и солдат
Семеновского полка. В их бунте лишь открыто и последовательно выразился
1 Рукописный отдел ГПБ, ф. 161, ед. хр. 13. П. А. Вяземский. «Благоговею перед
этою поучительною рукою Провидения...» (без заглавия) Отрывок. Польские дела
[1820 г., Варшава]. Ср.: Ю. М. Лотман. П. А. Вяземский и движение декабристов,
стр. 77.
198
тот дух негодования, который все шире распространялся в различных слоях
населения и должен был в конце концов заставить самодержавие согла-
ситься на ограничение своей власти. Так, Вяземский продолжал вести уже
на русском политическом материале полемику с декабристами об отноше-
нии к тактике военной революции, к организации насильственного перево-
рота.
Вскоре Вяземскому пришлось столкнуться с отзвуками на Семеновский
бунт не «в отдаленности» от событий, а в самой Варшаве, где офицеры
Литовского лейб-гвардии полка организованно выступили против дикого
произвола, чинимого вел. кн. Константином Павловичем. Эпизод этот,
не вошедший в научный оборот декабристоведов, примечателен еще и тем,
что раскрывает корни мировоззрения Вяземского в самой реальной действи-
тельности, каждодневно рождавшей стихийное чувство нравственного про-
теста против мерзостей и бесчинств царизма.
«Самовластие во всей своей дикости нигде так не уродствует, как здесь, — писал
Вяземский А. И. Тургеневу в начале 1821 г. из Варшавы.—Павел, исступленный, казнил,
но не любовался в уничижении своих жертв. Здесь преподается систематически курс
посрамления достоинства человека, и кто успешно выдержит полный опыт, тот смело
может выдать себя за отборного подлеца и никакого соперничества в науке подлости не
страшиться».1
Среди людей, которые не смогли примириться с гатчинскими порядками,
насаждаемыми в армии вел. князем Константином Павловичем, были близ-
кие друзья и знакомые Вяземского — офицеры лейб-гвардии Литовского
полка П. А. Габбе, П. X. Граббе, Н. Н. Пущин, Грессер и другие, выступив-
шие с коллективным протестом в защиту одного из своих товарищей.
История этого возмущения, происшедшего уже после отъезда Вяземского
из Варшавы, вкратце такова.1 2
1 Остафьевский архив, т. II, стр. 150.
2 Ю. М. Лотман пересмотрел установленные в научной литературе обстоятельства
высылки Вяземского из Варшавы, считая неубедительным предположение, что при-
чиной могли явиться антиправительственные высказывания в личной переписке Вязем-
ского, так как сам факт перлюстрации его писем не доказан. Перлюстрация маловероят-
на, указывает Лотман, еще и потому, что «<С . До рокового письма Новосильцева, за-
претившего возвращение Вяземского в Варшаву, отношение к последнему правительст-
венных кругов казалось вполне благосклонным». Сомнительным основанием представля-
ются исследователю и «польские симпатии» Вяземского, так как «в 1821 г., то есть до
польского восстания 1830 г., тезис этот не звучал для официальных ушей столь одиозно»,
«польские симпатии» в начале 1820-х гг. еще не были для русских правительственных
кругов в Варшаве преступлением» и т. п. По мнению Лотмана, единственной причиной
высылки Вяземского из Варшавы явились события в Литовском полку: «видимо, первый
арест Пущина произошел до запрещения Вяземскому возвращаться в Варшаву»; «име-
лась определенная связь между описанными событиями и неожиданным изгнанием Вя-
земского из Варшавы» (Ю. М. Лотман. П. А. Вяземский и движение декабристов,
стр. 82—84, 100,103—104). Заметим однако, что сам Вяземский в переписке с А. И. Тур-
геневым и в позднейших воспоминаниях не сомневался в том, что его письма подвер-
гались перлюстрации (см. выше в статье Ю. М. Лотмана). Но взгляды Вяземского ста-
новились известны не только из перехваченных писем. Его поведение в Варшаве во мно-
гом сходствует с поведением Пушкина в Кишиневе, с тою лишь разницей, что политичес-
кие манифестации Вяземского за столом у Новосильцева были много опаснее разгово-
ров Пушкина в доме «доброго мистика» Инзова. Уже после изгнания Вяземского из
199
За несколько месяцев до летних лагерных сборов 1821 г. командиром
2-го батальона Литовского полка был назначен тупой и ограниченный фрон-
товой служака майор Варпаховский. Одновременно с ним были выдвинуты
на должности батальонных командиров два других реакционно настроен-
ных офицера — Марачинский и Колотов. Новые назначения вызвали недо-
вольство у офицеров полка, вылившееся вскоре в открытый протест.
В конце июля 1821 г., после безобразной картежной ссоры между Мара-
чинским и Колотовым, ротные командиры, возглавляемые Пущиным
и Габбе, потребовали удаления из полка недостойных офицеров. Командир
полка, растерявшись от неожиданности, попросил повременить три-четыре
месяца, обещая за это время выполнить требование офицеров.
Главные события развернулись в декабре месяце, когда Константин
Павлович узнал о происшествии в полку. Сначала он пытался заставить
офицеров отказаться от выдвинутых ими требований, но не преуспел в этом.
Положение осложнилось, когда вел. князь приказал арестовать Пущина,
в «газарде» оскорбившего его.
Поведение Пущина и Габбе, выделявшихся, по воспоминаниям совре-
менника, среди своих товарищей «по уму и образованию» и составлявших
«всю силу полкового голоса», встретило сочувствие и поддержку остальных
офицеров, решившихся разделить судьбу арестованного Пущина. Душой
и застрельщиком этих событий был Габбе, совместно с подпоручиком Вериги-
Варшавы И. Фовицкий писал ему: «Впрочем, как бы то ни было, я уверен, что неудо-
вольствие на вас продолжится не много, если только вы в самом деле перестанете гово-
рить и встречному и поперечному о свободе, о деспотизме, и проч, и пр.; ибо Нессельро-
де <^адъютант Константина Павловича. — С. -Л.>, который точно вас любит и почитает,
говорит, что вы иногда распространялись об этом даже у Нов[осильцева] публично,
при лакеях!» (ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 5083, л. 249-250). Не меньшую тревогу в пра-
вительственных кругах вызывали «польские симпатии» Вяземского. В том же письме
Фовицкого сообщается: «У нас все есть что-нибудь нового. На днях забрали человек
с двадцать студентов. Они что-то писали, и его высочество совершенно уверен, что они
принадлежат к какому-то обществу, которого гнездо в Париже. Я осмелился сделать
за столом вопрос, к чему могут быть годны мальчишки, но его высочество сказал, что
есть огромная кипа бумаг, в которой все ясно видно. Эта кипа предложена
Новосильцевым, не знаю подлинно, Совету, или какому-то комитету. Мостовский
видит в них только глупости или шалости молодых людей, а е. в. начало неповиновения
какого-то политического предприятия. Мне кажется, что за студентами <Спропуск в тек-
сте^> особенно с тех пор, как на стенах лицея нашли надпись, что великого князя убьют
в 1822 г. Правду сказать, что господа студенты любят писать худое на в. кн. В одной зале
на стене и я видел портрет его высочества с подписью: тиран! Только не знаю, дошло ли
это до в. князя» (там же, л. 250). Вяземский, конечно, был далек от радикальных кру-
гов польской молодежи, но он поддерживал самые дружественные отношения
с Ю. У. Немцевичем, который в глазах Новосильцева и Константина Павловича был
главным рассадником идей «неразумного польского национализма». В эпоху усиления
реакции в международной и внутренней политике, начавшихся гонений на прогрессивные
силы польского общества этих данных было более чем достаточно, чтобы убедиться в том,
что Вяземский придерживается «принципов, не согласных с видами правительства», что и
констатировал Новосильцев, сообщая ему повеление императора, запрещавшее возвра-
щение в Варшаву (П. А. Вяземский. Автобиографическое введение.— Поли. собр.
соч., т. II, стр. XVII—XVIII). Что же касается событий в Литовском полку, то они не
имели никакого отношения к высылке Вяземского, так как произошли едва ли не спустя
год после нее.
200
ным руководившим всеми согласованными действиями офицеров полка.
В бумагах следствия сохранилось письмо, пересланное Габбе Пущину,,
когда тот находился под арестом в ожидании военного суда.
«Вот мое мнение, любезный Николай Николаевич, — советовал Габбе Пущину.—
Защищаться вы должны непременно всеми средствами, но не нападать на своего про-
тивника ^имеется в виду цесаревич. — С. Л.5>. Все его показания опровергать, сколько
есть сил и ссылаться то же на свидетелей, то есть на нас <• • Что В[еликий] К[нязь}
не напоминал вам, что вы забываетесь—в этом мы все свидетели <... s. Желательно,
чтобы делались справки: тогда и нас потребуют. На этот счет хорошо нам знать все
ваши показания <С . .L> Сего дня наши гг. полковники говорили об нашем намерении —
отдать себя всех под арест и под суд <. . .>. Не худо вам разделять свои показания на
1-е, касающиеся обиды полка, причиненной В. К. его выражениями, 2, на собственные
ваши ответы, в коих он находит грубость и дерзость». Со своей стороны Веригин, под-
писавшийся «космополитом», заверял Пущина в полном единодушии всех офицеров пол-
ка: «Мы действуем, а как — писать нельзя».1
Организованное сопротивление офицеров Литовского полка привело
в растерянность вел. князя, не желавшего придавать делу большой огласки.
Он уничтожил приговор военного суда, освободил Пущина, обещал забыть
все случившееся, но вызвать к себе доверия не смог. На завтраке, данном
цесаревичем с целью примирения, офицеры Литовского полка отказались
пить здоровье Константина Павловича вместе с Марачинским и Колотовым.
Эта «смелая выходка» прозвучала на всю Варшаву: на другой день офи-
церы польского конно-егерского гвардейского полка нанесли визит своим
русским товарищам в знак восхищения их мужественным поступком.1 2
В мае наступили новые осложнения. Во время ученья на плацу Варпа-
ховский пытался ударить солдата 5-ой роты, не считаясь со стоявшим
рядом ротным командиром Габбе. Последний резко воспротивился нака-
занию заслуженного солдата, а бывший неподалеку штабс-капитан Пущин
поддержал своего приятеля, недвусмысленно угрожая Варпаховскому физи-
ческой расправой. О последовавшем вскоре аресте Пущина и дальнейших
событиях интересно рассказывается в «Записке», составленной самим Габбе
в бытность его под арестом:
«В мае 1822 года государь цесаревич, будучи недоволен ученьем Литовского полка,
сказал громко: «вы все бунтовщики» и, оставя учебное место, приказал не распускать
людей до полудня. Ротные командиры, телесно изнуренные и почти обесславленные
1 ЦГВИА, ф. 9, оп. 6. ед. хр. 13. Военно-судное дело лейб-гвардии Литовского полка:
о штабс-капитане Габбе 4-м и подпоручике Веригине. 1823 г., лл. 1—9, 102. Позднейшие
воспоминания Веригина отличаются исключительной точностью в изложении фактов
(«Русская старина», 1892, ноябрь, стр. 310—311; 1893, февраль, стр. 406—437).
2 А. Маркграфский. История лейб-гвардии Литовского полка. Варшава, 1887,
стр. 178—179, 219. В воспоминаниях Веригина не указаны даты, но его рассказ о тайно
полученном из заключения письме Пущина, в котором в самых резких выражениях были
описаны жестокие подробности суда над «несчастным» польским майором, несправедливо
осужденным на каторжные работы, позволяет точно датировать события, происшедшие
в Литовском полку. По предположению редактора «Русской старины» (1892, ноябрь,
стр. 312), осужденным был основатель польского Патриотического общества В. Лука-
синьский. В действительности речь идет о состоявшемся в середине декабря 1821 г. суде
над майором крепости Замостье С. Голашевским; Лукасиньский был одним из членов
военно-судной комиссии, открыто выступившим против воли вел. князя (Sz. Askenazy.
Lukasinski, t. II. Warszawa, 1908, s. 129—132).
201
вышеописанным словом, припоминая также, что при пароле отдано было перед тем,
будто «литовские солдаты маршируют, как бабы», явились к бригадному командиру
и просили, дабы со временем отпустили их в другие полки; ибо название им данное не
соответствует их понятиям о чести полка и их собственной. Незапно показался из бо-
ковой комнаты генерал Жандр и начал уговаривать офицеров, а когда некоторые за-
метили ©му, что немилости на них нисподающие дают даже дурное о них мнение полякам,
то сей генерал ответствовал: «что смотреть на поляков!—Польша не что иное, как
Вятская губерния в России».1
Угроза коллективной отставки встревожила вел. князя. Он несколько
раз пытался покончить все миром, но после встречи с императором
в Вильне в начале июня 1822 г., где последний впервые после Семеновской
истории проводил смотр гвардии, круто изменил свое поведение. Помимо
Пущина, были арестованы Габбе и Веригин. Обнаруженные в их бумагах
записки и письма, главным образом относящиеся к первому аресту Пущина,
показались «подозрительными» Константину Павловичу.
«Вспомните, — сказал Габбе цесаревич накануне выхода в лагери, — как вы ручались
за себя и за Пущина, что у вас не найдется никаких бумаг подозрительных, а между тем
нашлися! Вы на итальянском языке ругаете своих начальников: пожалуй, вы скоро бу-
дете писать по-халдейски для достижения вашей цели. Приведите себе на память, что я
вас принял от няньки, и вы чем мне за это платите? 1 2 Вы стоите <Св тексте: стойте> за
Пущина, но в нем я не властен — это государева воля. Вы сами прячитесь за других и
толкаете их в спину. Пущин, без вас, никогда бы ничего не предпринял. Если бы не было
Семеновской истории, то и у вас никакой бы не было».3
После недолгого следствия по первой сентенции военного суда (24 июня
1822 г.) всех троих приговорили к смертной казни, причем Веригина было
положено «лишить живота с отсечением головы». Заточение длилось около
года. 1 мая 1823 г. по апрельской конфирмации приговор был смягчен:
Пущина разжаловали в рядовые Литовского пехотного полка, Габбе выпи-
сали также рядовым в Волынский пехотный полк, а Веригина — в 50-й
егерский полк. Очаг революционного брожения был уничтожен, хотя вли-
яние, оказанное этими событиями на настроения офицеров полка, было
1 ЦГИА, ф. 109, 1 экспед., ед. хр. 467. Дело о штабс-капитане Габбе, просившем
о дозволении на въезд в столицы. 1829, лл. 25/об. — 26.
2 П. А. Габбе с детства находился под попечением Константина Павловича, который
иначе не называл его как «своим Петрушей». Отношение самого Габбе к высокому «по-
кровителю» ясно видно из писем его старшего брата. Они были захвачены во время обыс-
ка и, по-видимому, сыграли свою роль в трагической судьбе «любимца» цесаревича.
«В Варшаве, — писал М. А. Габбе из Петербурга 2 июня 1819 г., — достоинства офи-
церов вовсе не ценятся. Здесь несколько больше, хотя и весьма малым. Душа моя до тех
пор не будет нигде спокойна, пока не буду знать, что ты более не в Варшаве. Горевал,
читавши о мучениях, производимых Довудцом ^командующий (польское); вел. князь
находился во главе польской армии. — С. то есть дураком и проч, проч.» 9 июля
1819 г.: «Скоро у вас, кажется, будет император и, вероятно, теперь будут вас всеми
средствами приготовлять. Командиры и довудцы получат опять звезды, а вам верно ни-
чего. Такова служба у Бардзо Справедливого» (ЦГВИА, ф. ВУА, ед. хр. 410. Выписки
из писем командира Шлиссельбургского полка полковника Габбе 1-го к брату штабс-ка-
питану Габбе 4-му, л. 5.).
3 ЦГИА, ф. 109, 1 экспед., ед. хр. 467, лл. 27/об. — 28. Курсив наш. — С. Л.
202
довольно значительным.1 Впоследствии Константину Павловичу удалось
привлечь к себе Пущина, отошедшего после 1823 г. от своих полковых дру-
зей. Что же касается Габбе и Веригина, то вел. князь до конца был убеж-
ден, что они действовали по заданию тайного общества.1 2 Можно ли согла-
ситься с этим мнением, подтверждается ли оно реальными фактами?
Военные революции в Испании, Неаполе и Португалии, Семеновский
бунт в Петербурге серьезно встревожили реакционные круги, опасавшиеся,
что «дух неповиновения» и «революционной заразы» может распростра-
ниться и в русской армии. Небезызвестный И. С. Сабанеев выражал не одно
свое мнение, когда писал с беспокойством А. А. Закревскому 16 мая 1821 г.:
«В Италии все кончено, но мне кажется (как говорил Суворов) недорублен-
ный лес опять вырастет <^. . ,^> Пора царю нашему домой, давно пора! Дома
нездорово! Семеновская история —недорубленный лес. Причины, возродив-
шие сию гидру, не уничтожены».3 Сам Сабанеев, сторонник суворовских
традиций, с неодобрением относился к парадомании и аракчеевской системе,
но считал первоочередной задачей очищение армии от революционно
настроенных офицеров. По справедливому наблюдению историка декабрист-
ского движения, в начале 1820-х гг. усилилась борьба за армию, которую
вели, с одной стороны, правительство, а с другой,— тайное общество, при-
чем, победа была одержана уже задолго до восстания декабристов прави-
тельственными силами.4
Жестокие репрессии, обрушившиеся на Семеновский полк, вывод гвардии из Пе-
тербурга в Литву и Белоруссию не заглушили революционного брожения в армии.
В Вильне в начале зимы 1822 г. солдаты лейб-гвардии егерского и измайловского пол-
ков открыто сожалели, что семеновцы не закончили своего дела и не «подняли все на
штыки». Особую тревогу у доносившего об этом плац-майора Дитца, вызывало то об-
стоятельство, что среди офицеров, собравшихся на гауптвахте, его никто не поддержал,
за исключением адъютанта вел. кн. Николая Павловича, командовавшего в то время 2-ой
гвардейской бригадой. Когда же Дитц попытался собственноручно наказать солдат, офи-
церы резко тому воспротивились. Среди офицеров, названных в доносе Дитца, выделены
имена наиболее рьяно защищавших солдат — членов «Союза Благоденствия» полковника
А. А. Кавелина и штабс-капитана В. С. Норова.5 Эпизод этот не прошел бесследно.
В конце февраля 1822 г. во время смотра бригады Николай Павлович остался недоволен
3-ьей гренадерской ротой и сделал в оскорбительной форме замечание ее командиру —
1 А. А. Одинцов, вступивший в полк уже в 1823 г., вспоминает в своих мемуарах,
что он был участником «прапорщической шайки, устроенной с целью нанесения разных
неприятностей полковнику Варпаховскому, дабы принудить его выйти из полка» («Рус-
ская старина», 1889, ноябрь, стр. 316). Другой прапорщик Довре отказался выполнить
приказание великого князя (ЦГВИА, ф. 25, оп. 161а, ед. хр. 24. Об ослушании, оказан-
ном начальству прапорщиком лейб-гвардии Литовского полка Довре, 1824). Впрочем, все
эти разрозненные выступления были быстро ликвидированы.
2 ЦГВИА, ф. 25, оп. 161а, св. 535, ед. хр. 20. Об оказании возможного снисхожде-
ния Литовского пехотного полка рядовому Пущину, разжалованному из капитанов лейб-
гвардии Литовского полка. 1823. лл. 1—2; ЦГВИА, ф. 9, оп. 6, ед. хр. 13, л. 111; «Рус-
ская старина», 1893, февраль, стр. 586—587.
3 СИРИО, т. 73, стр. 580—581.
4 С. Н. Чернов. Из истории солдатских настроений в начале 20-х годов. — Сб.
Бунт декабристов, Л., 1926, стр. 56—129.
5 ЦГВИА, ф. 9, оп. 6, ед. хр. 37. Дело по донесению плац-майора Дитца о беспоряд-
ках в г. Вильно. 1822, лл. 1—8.
203
будущему декабристу Норову. Грубая выходка вел. князя послужила поводом для кол-
лективного протеста. На другой же день, рассказывал Николай Павлович в письме к Пас-
кевичу от 3 марта 1822 г., «офицеры почти все собрались к Толмачеву <Скомандир
полка>, чтобы я отдал сатисфакцию Норову». Не получив удовлетворения, Норов
подал просьбу о переводе в армию (в отставку можно было выходить с сентября по
январь), за ним последовало около двадцати офицеров, решивших через каждые два
дня подавать по два аналогичных прошения. С большим трудом удалось Паскевичу и но-
вому командиру полка Головину замять это «приватное дело» (выражение Николая
Павловича), разослав замешанных в нем офицеров в армейские полки.1
Почти одновременно закончилось сходное по содержанию дело командира Дубен-
ского гусарского полка Павла Христофоровича Граббе, одного из видных деятелей
«Союза Благоденствия». Офицеры возглавляемого им полка отказались выполнять распо-
ряжения своего бригадного командира генерал-майора Васильчикова, брата командую-
щего гвардейскими войсками. «<...> нахожу за нужное присовокупить, — сообщал Ва-
сильчиков командиру 1-ой гусарской дивизии Безобразову,— что ежели делаются таковые
проступки против службы, единственным тому полагаю виновником предшественника
моего, который быв заражен мыслями вольности, хотел оные передать подчиненным своим,
не постигая, конечно, гибельное положение войск, таковыми мыслями исполненное <С.
Но господа офицеры Дубенского полка, быв всегда поддержаны духом неповинования
своего полковника, тому <Справилам военной дисциплины^ всегда противились». Безо-
бразов, недолюбливавший грубого и заносчивого командира бригады и к тому же заинте-
ресованный в том, чтобы не привлекать внимания к своей дивизии, пытался поставить
под сомнение серьезность обвинений Васильчикова. «Если сей дух неповиновения,—
замечал Безобразов в рапорте от 6 ноября 1821 г.,— зараженный мыслями вольности,,
посеянный предместником, г. генерал-майора Васильчикова (как он описывает в конце
своего рапорта), действительно находился во 2-ой бригаде и в коем он поставляет глав-
ным орудием Граббе 1-го, то почему он примирился с человеком — по мнению его — явно-
вооружившимся против всякого порядка службы законов и исполненного дерзости про-
тив начальства». Последствия рапорта были самые неожиданные. Александр I приказал
сделать строгое замечание Безобразову и командующему 1-м корпусом генерал-лейте-
нанту Гельфрейху за «упущения по службе». Граббе было предложено немедленно
выйти в отставку и поселиться «непременно» в Ярославле с запрещением выезжать от-
туда без особого позволения. В тот же день, 4-го марта 1822 г., Ярославскому граждан-
скому губернатору было отправлено следующее предписание: «Его величеству угодно,,
чтоб ваше превосходительство учредили бдительный надзор за поведением и поступками
полковника Граббе как за человеком, который быв всегда облагодетельствован е. в.,
дозволил себе явно нарушить правила военной сюбординации и чинопочитания; но и сего»
еще не довольно: полковник Граббе, по достоверным известиям, занимался непозволи-
тельными сообщениями и связями с шайкою людей, коих побуждения весьма подозри-
тельны.» 2 Последнее замечание — указание на участие Граббе в Московском съезде чле-
нов «Союза Благоденствия» и в так называемом «Смоленском обществе».
Нет надобности останавливаться на хорошо изученной деятельности
М. Ф. Орлова в 16-й дивизии в 1820—1821 гг. Уже из приведенного нами
краткого обзора событий можно сделать выводы о близости к ним дела
Пущина—Габбе—Веригина. «Варшавская история», на первый взгляд, легко»
включается в контекст политической жизни тайного общества начала
1 История лейб-гвардии егерского полка за 100 лет. 1796—1896. Составлена по
архивным документам и другим источникам офицерами лейб-гвардии егерского полка.
СПб., 1896, приложение IV—V, стр. 74—77.
ЦГВИА, ф. 36, оп. 3/847, ед. хр. 11. Дело по донесению главнокомандующего Гой
армией о беспорядках, случившихся во 2-ой бригаде Гой гусарской дивизии в 1821 г.„
лл- —21, 37, 59, 67—70/об.; Записки И. Д. Якушкина, стр. 51—52; С. Н. Чер-
нов. У истоков русского освободительного движения, стр. 217—253.
2Э4
1820-х гг. Борьба за формирование общественного мнения в армии, отрица-
ние палочной дисциплины, курс на изоляцию реакционно настроенного
офицерства и т. д.,— характерные тактические особенности движения, зна-
чение которых необычайно возросло после принятия Московским съездом
декабристов решения «действовать посредством войск». Сходные действия
русских офицеров в Варшаве не являются изолированным явлением еще
и потому, что в Литовском полку продолжали нести службу замешанные
в «Норовской истории» поручики С. П. Энгельгардт и А. И. Бибиков.
Накопленный ими опыт не пропал даром: оба они были соучастниками офи-
церского протеста в защиту Пущина. Серьезным авторитетом в кругу пол-
ковых товарищей пользовался Петр Христофорович Граббе, брат одного
из видных членов тайного общества. Сам Пущин был дружен с декабристами
Лорером и Пестелем, также начинавшими службу в старой лейб-гвардии
Литовском полку.1 С Пестелем Пущин вел переписку уже накануне вос-
стания декабристов.1 2
Не меньший интерес представляет личность Веригина. Студент Казан-
ского университета, Веригин был воспитан на просветительской литературе
18 в. и современной ему европейской политической публицистике. Настрое-
ния свободомыслия он принес с собою в полк. Еще в 1817 г. Веригин пред-
ложил своему батальонному командиру «письменное начертание об устрой-
стве библиотеки». При его активном содействии во время летних лагерей
1820 г. в Литовском полку составилось Дружеское общество, в котором
состояли Пущин, Габбе, М. Жеребцов, Хвощинский, оба брата Грессера,
Граббе, Обручев, Желтухин, В. А. Ушаков и др. Офицеры собирались за
общим столом у штабс-капитана Желтухина. Главным занятием членов Дру-
жеского общества было самообразование.
О высоком уровне культурных запросов русских офицеров в Варшаве вспоминает
один из современников: «По целым часам в наших скромных квартирах мы сидели за
изучением иностранных языков, чтением выдающихся военных сочинений, французских
классиков и немецких философов; восторгались в то же время своими писателями:
Карамзиным, Жуковским и Грибоедовым, радостно приветствуя появление каждого но-
вого произведения Пушкина». 3
Немалый интерес вызывала польская литература, особенно периодическая пресса,
которая, до цензурных преследований в 1821—1822 г., отличалась яркой оппозицион-
ностью настроений. Габбе с большим вниманием относился к новым веяниям в польской
литературе и критике. Его книга «Биографическое похвальное слово г-же Сталь-Голь-
штейн» (СПб., 1822) свидетельствует о хорошем знакомстве с вышедшей в Варшаве
в 1819 г. полуанекдотической биографией Сталь, написанной Ю. Келчевским, а также
со статьями о Сталь и переводами ее произведений в варшавском журнале «Астрея».
Среди книг Веригина была запрещенная цензурой «Конституция 3-го мая» Г. Коллон-
тая. Один из членов Дружеского общества В. А. Ушаков, известный впоследствии писа-
тель и критик, находился, по свидетельству Веригина, «в самых дружеских отношениях»
с знаменитым польским комиком, гулякой и остряком Жулковским, издателем «Момуса»
и «Потпури» — сатирических журналов, подвергавшихся частым конфискациям по поли-
1 А. Маркграфский. История лейб-гвардии Литовского полка. Варшава, 1887,
стр. 177—179.
2 «Русская старина», 1873, т. VIII, стр. 369.
3А. Маркграфский. Ук. соч., стр. 168.
205
тическим мотивам.1 О другом польском актере и издателе «Варшавского курьера»
Ю. Дмушевском сообщал Вяземскому в июне 1820 г. П. А. Габбе: «Что сказать вам
нового о Царстве Польском, которое вы, если не ошибаюсь, всегда любили? На этих
днях были здесь арестованы (в силу закона о личной свободе) один цензор и два газет-
чика, в числе коих и сам Дмушевский, издатель «Курьера», за то, что было в газетах их
подано сомнение на счет роду смерти английской королевы. Заметьте, однакож, что Дму-
шевский был посажен с исправлением должностей (выражение военное), ибо играл на
театре, и даже—короля!!!»1 2
Литературные и политические события были постоянными темами на
заседаниях Дружеского общества. Веригин вспоминал об этом времени:
«Разговоры о греках, римлянах, о немецкой философии, о революциях Анг-
лии, Франции, о правах человека на личность, о собственности— порождали
возражения, споры, соглашения».3 В этот перечень следует включить и более
близкие события — революции в Испании, Неаполе, Португалии, Пьемонте,
восстание в Греции, бунт Семеновского полка, «Норовскую историю» и др.
Члены Дружеского общества встречались с польскими офицерами. Один
из них, адъютант генерала Блюмера вел частые споры со своими русскими
друзьями. Его «высокое образование, нехвастливый патриотизм» вызывали
общее уважение. «Помню его письменный на французском языке ответ,—
пишет в своих записках Веригин,— в котором он оправдывал свое бывшее
польское правительство и обвинял в бедствиях своего отечества русское пра-
вительство и австрийское».4 Возможно, что были и другие письменные сочи-
нения. У Веригина была рукописная книга, скрытая от следствия, и кото-
рую, по словам Желтухина, встревоженного ее содержанием, «не стоило хра-
нить».
Небезызвестно в истории русского романтизма имя поэта и переводчика
П. А. Габбе. Его письма к Вяземскому, написанные уже в заключении,—
ценнейший документ общественных настроений того времени, они допол-
няют существенными данными наши сведения о деятельности Дружеского
общества. Первое письмо датировано 8 мая 1822 г.:
«Почтеннейший и любезный князь! Давно собирался я писать Вам, но не имея на
мое последнее письмо ответа, старался ждать онаго. Теперь предстал случай начертать
Вам несколько строк пером свободным, и я тороплюсь воспользоваться оным. Известный
Вам Грессер, офицер наш, отправляется в Москву: он словесно расскажет Вам многое.
Вы узнаете, что наш полк не перестает быть под секвестром и что теперь, на этих днях
1 «Русская старина», 1892, т. XI, стр. 296—297.; A. Kowalska. Zapomniana satyra
polityczna i spoieczna czasow Krolestwa Kongresowego (Momus i Pot-pourri Aloizego
Zolkowskiego z lat 1820—1821). — Prace polonistyczne, seria X (1952). Wroclaw, s.91—121.
В архиве Вяземского сохранились переписанные его рукой «Статьи из Момуса, которые
были отпечатаны и запрещены в апреле и сентябре 1820 г.», на польском языке
(ЦГАЛИ, Ф. 195, ед. хр. 807).
2 ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 1705, л. З/об. Там же, в письме от 16 мая 1820 г. Габбе
объявлял «здешнюю новость»: «<С . .> третьего дня вел. кн. обвенчался, а вчера уже
ездил в кабриолете с своей супругою. Что скажут православные, узнавши, что молодой
на другой день свадьбы своей в 5 часов утра делал... ученье? Мы, с своей стороны,
молчим, ибо говорить в службе запрещается» (лл. 1/об., 2).
3 «Русская старина», 1892, т. X, стр. 65—66.
4 Там же, т. XI, стр. 304.
206
будет развязка трагедии, которую заставляли нас играть в течение десяти месяцев. Вы
принимаете в нас участие, и потому скажу вам вкратце, что известный Вам капитан
Пущин, достойнейший из товарищей наших, находится под судом, его содержат как
государственного преступника, не допускают даже человека его говорить с ним, а ком-
ната его, под предлогом какой-то переписки, в коей В. К. его подозревает, запечатана.
Как покажется Вам это подозрение? На капитана своих телохранителей. Это дело, каса-
ющееся целого корпуса наших офицеров! Мы его так и примем, но увы! Здесь нет
русских, которые вооружились бы за нас общим мнением. — Может быть вскоре уви-
дите Вы по приказам наш полк раскассированным: кого разошлют по крепостям, кого
выпишут в армию, кого произведут в солдаты. Во всяком случае мы решились остаться
честными людьми; восьмилетнее терпение насилий всякого рода не уменьшает правоты
наших требований. Вы верно простите мне сии жалобы по злой искренности, которую
любил всегда Вам показывать». 1
29 июня 1822 г., получив ответное письмо Вяземского вместе с изданием «Шильон-
ского узника», пересланные через посредство Федорова и Грессера, Габбе сообщал
о дальнейшем ходе событий: «Знаете ли, в каком состоянии застали меня письма Ваши?
Сидящего безвыходно на квартире и видящего ежеминутно приставленного к дверям
часового, который входит каждый раз, когда я кличу своего человека, так точно, как
за тиранами в трагедиях и мелодрамах. Словом, я арестован и нахожусь под судом,
который уже кончился и приговорил меня к лишению живота. Вы усумнитесь, уж не
в числе ли я неаполитанских угольщиков? Нет, любезнейший князь! Я оставался все
время, как и в бытность Вашу, в числе честных людей в Варшаве, и на этом-то основании
преследуют меня вместе с Пущиным и еще одним офицером, бывшим студентом Казан-
ского университета. Причиной сего нового преследования вот что. Во время суда над
Пущиным было нам ученье, которым были недовольны, и, в пылу гнева, назвали полк
бунтовщиками. Офицеры (разумеется кроме старших) пошли просить об увольнении
их от той службы, где могут они слыть бунтовщиками и — после долгих дипломатических
переговоров — кончилось все примирением, которое показалось для всех искренним, ибо
сопровождаемо было слезами и поцелуями. Между тем съездили в Вильну, где был в то
время государь, а по приезде своем и по осмотрению бумаг Пущина нашли у него письма
мои и другого офицера, кои все относятся к прежнему над ним суду и в коих мы по-прия-
тельски даем ему советы, как оправдаться <С • •?> и вот на чем основано лишение живота!
<• • .> Мое решение в этом отношении принято: если я буду жертвой здешних мерзостей,
то подам государю прошение, в котором пропишу все обстоятельства наши: может быть,
я ошибаюсь, но мне кажется, что правосудие не может быть вовсе изгнано с лица земли.
Во всяком случае я исполню этим долг свой». Далее Габбе пишет о своем чтении произ-
ведений Шекспира, Шиллера, Байрона: «во время заточения моего воспел самого Бей-
рона, который, как и мы, бедные, так же в темнице, если верить газетам. Наше состояние
с ним было бы одинаковое, но одно обстоятельство делает его в глазах моих пресчастли-
вым человеком. Русский аудитор не будет задавать ему запросных пунктов, а польские
уроженцы не будут его судьями. Посылаю Вам мою элегию, если она заслуживает сего
названия, и прошу Вас с полною искренностию написать о ней: «это бред, за который
несчастная судьба твоя служит тебе извинением». 1 2
Преследования, которым подвергся Габбе, глубоко взволновали Вязем-
ского. Он стремился оказать своему варшавскому «наперснику по музе»
возможное литературное покровительство. 13 октября 1822 г. Вяземский
поручал А. И. Тургеневу передать стихи Габбе Гречу: «Они присланы мне
из темницы военной, откуда бедный Габбе выдет, может быть, на солдат-
скую свободу. Он под судом, как и весь его полк. В стихах есть неисправ-
ности, но есть жар и ядреность».3 Несколько ранее Вяземский просил пере-
1 ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 1705, лл. 5, 5 об.
2 ЦГАЛИ, Ф. 195, ед. хр. 1705, лл. 7, 7/об., 8/об., 9/об., 10.
3 Остафьевский архив, т. II, стр. 276, 277. Элегия Габбе была опубликована
в «Сыне Отечества» (1822, № 43, стр. 121—125) с подписью «Г. б. е. Варшава.»
207
дать Гречу, чтобы он пощадил в своем разборе книгу Габбе о Сталь («Ли-
товской гвардии офицер, который в Варшаве, при звуке барабанного
и палочного боя, пишет о г-же Сталь, удивительнее Невтона!»), а вскоре сам
написал на нее сочувственный отзыв.1 Познакомившись с ним, Габбе пере-
слал из Варшавы письмо к Вяземскому (10 октября 1822): «Не могу упу-
стить удобного и верного ( сколько мне кажется) случая, чтобы не написать
вам, любезный князь, несколько строк из заточения. Оно на сих днях пред-
ставило мне целительную отраду — письмо из Петербурга (разумеется,
тайное), а при нем один нумер Сына, тот самый, в котором вы, может быть
из любви к человеку, так приятно расхвалили писателя. Не буду жаловаться
на ваше пристрастие, ибо знаю, в каких обстоятельствах писана сия рецен-
зия; но знаю, что она имеет для меня гораздо обширнейшее значение: ибо
знаменует дружбу и великодушие».1 2
Не останавливаясь более на этом любопытном эпизоде из литературно-
общественной деятельности Вяземского,3 мы обратим внимание на оценку,
данную Габбе событиям в Литовском полку. Все, случившееся там,— след-
ствие нравственного протеста офицеров, возмущенных произволом вел.
князя Константина Павловича, причем отчетливо виден монархический
характер этого протеста. Не случайно и противопоставление «честных лю-
дей» неаполитанским угольщикам: «честных людей» преследуют в Варшаве
так же, как если бы они были карбонариями. По-видимому, в это время для
Габбе было неприемлемо участие в тайной организации.
В Дружеском обществе не было устава и других организационных доку-
ментов. Не сохранилось данных и о прямых связях с русскими и поль-
скими конспиративными центрами. Существующие материалы позволяют
сделать лишь вывод о том, что общество было именно дружеским объеди-
нением офицеров, а не тайной организацией либо ее филиалом. На почве
этого объединения могло вырасти тайное общество, но этот процесс был
не обязателен. Внешнее сходство событий в Литовском полку с «Норовской
1 Остафьевский архив, т. II, стр. 253; «Сын отечества», 1822, № 29 (Полное собр.
соч. кн. Вяземского, т. I, СПб., 1882, стр. 80).
2 ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 1705, л. 11.
3 По своим литературным вкусам Габбе был близок к Вяземскому. Он глубоко
•почитал Карамзина, готовил именной указатель к его «Истерии» и, в известной степени,
предвосхитил некоторые аспекты полемики, развернувшейся вокруг Булгарина после
1826 г. «Говоря о сем превосходном творении,— писал Габбе Вяземскому о труде Карам-
зина 21 сентября 1825 г..—нельзя подивиться, с какой анархической дерзостью судит
об нем издатель Архива. Этот ПАН привык говорить обо всем a tort et a travers,
и, к сожалению, никто не зажмет ему рта. Наш литературный Сенат, мне кажется, слиш-
ком уже занят своим достоинством, не желая вступать в рукопашный бой с чернию, а три-
буна ея пользуется сим молчанием и шипит клеветою. Пора, пора каждому указать свое
место» (ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 1705, л. 13). В другом письме (7 ноября 1825 г.)
Габбе высказывает свое мнение о Пушкине, характерное для прогрессивных романтиков
середины 20-х гг.: «Известия Ваши о трудах Пушкина меня обрадовали: он, один он жи-
вит нашу литературу, да ниспошлет Аполлон более глубины, нежели протяжения его
гению. Вот все, что остается желать молодому сподвижнику Бейрона. Где он теперь?
Кажется более не в Одессе? Что сталось с нашим Тиртсем? Ужели он пропадет для
поэзии в высокопарном Петербурге?» (ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 5084, Альбом с авто-
графами, т. III, лл. 47—48).
208
историей» и «делом Габбе» свидетельствует не о существовании между ними
каких-то скрытых связей, а об общей слабости революционного движения
тех лет, еще не изжитых надеждах на возможности легальных форм борьбы.
После сокрушительного разгрома, который потерпели декабристы в начале
1820-х гг. в своих попытках открыто формировать общественное мнение
в армии, они перешли к конспиративной тактике борьбы за офицерские
кадры.
«Варшавская история» прошла не в виде акции тайного общества, а как
стихийная вспышка возмущения. Выступление офицеров Литовского полка
в защиту Пущина было высшей точкой активности Дружеского общества,
после чего оно распалось. Впоследствии его члены не принимали участия
в революционном движении, хотя некоторые из них достаточно близко
соприкасались со многими видными декабристами. Так, поручик С. П. Эн-
гельгардт был знаком по своему смоленскому поместью с Рылеевым и Кахов-
ским. Пущин, много знавший о планах декабристов из разговоров с Лоре-
ром и Пестелем, не разделял идеи революционного переворота. Характерно,
что, услышав об участии Пестеля и Лорера в событиях 14 декабря 1825 года,
он сожалел, что не сказал «до того времени ни слова об их действиях
и покушениях».1 То, что об этом факте пишет Константин Павлович, не ста-
вит под сомнение степень достоверности раскаяния Пущина: архивные
и мемуарные свидетельства рисуют его страстным и откровенным челове-
ком, не способным прибегнуть даже к необходимой политической мимикрии.
Очевидно, настроения Пущина не были секретом для Пестеля, который,
несмотря на свое многолетнее с ним знакомство, так и не предложил ему
вступить в тайное общество. Не подтверждается также высказанное
В. И. Саитовым предположение о причастности Габбе к декабристским
кругам.1 2 Таким образом, рассматривая деятельность Дружеского общества
офицеров Литовского полка как один из фактов революционного брожения
в армии, мы не склонны отождествлять его с тайными организациями дека-
бристов, хотя между ними было немало общего, особенно на ранних этапах
декабристского движения.
Все сказанное выше существенно важно для понимания политических
взглядов Вяземского. Его либеральная доктрина поднималась на волне
оппозиционных настроений, захлестнувшей всю Россию. Острота и резкость
выступлений Вяземского во многом определялись силой и глубиной стихий-
ного протеста, зреющего в русском обществе. В этом отношении его поли-
1 «Русская старина», 1873, ноябрь, стр. 379.
2 Горбачевский в своих записках пишет, что М. П. Бестужев-Рюмин в своей речи
перед славянами в Лещине упомянул имя Габбе («Русский архив», 1882, кн. I, стр. 440).
К этому же источнику восходят показания Тютчева. Но из контекста выступления Бес-
тужева, всячески преувеличивавшего силы общества (он называв даже имена генералов,
не состоящих в нем, — П. Д. Киселева, Д. В. Давыдова) ясно, что речь шла не о штабс-
капитане П. А. Габбе, а о его брате полковнике М. А. Габбе, члене «Союза Благоден-
ствия». Именно по этому пути пошло следствие (Алфавит декабристов. М., 1926,
стр. 60—61). Нет никаких сведений о декабристских связях Габбе и в деле, заведенном
на него в 1829 г. (ЦГИА, ф. 109, I экспед., ед. хр. 467).
Пушкин и его время
209
тическая публицистика и поэзия во многом близки к литературе декабрист-
ского направления, хотя конечные выводы Вяземского заметно отличались
от программных устремлений его революционных друзей. Подобно
С. И. Тургеневу, А. С. Грибоедову и многим другим своим свободолюби-
вым современникам Вяземский был убежден, что революции — это не «част-
ный бунт прапорщиков», «политических дилетантов», а деятельность самых
широких масс народа,— как об этом свидетельствовал опыт английской
и французской истории. Из этого отнюдь не следовало, что Вяземский
преодолевал «дворянскую ограниченность» и предпочитал дворянской
инициативе народную революцию. Последняя для него была еще менее
приемлема. Любые революционные выступления дворян были не только
бесполезны и заранее обречены на поражение из-за узости социальной
базы, но и опасны, так как были способны развязать революционную ак-
тивность народных масс, в условиях России, по мнению Вяземского, разру-
шительную и гибельную для государства. Но в целом либеральная докт-
рина Вяземского в 1820-ые гг. была явлением прогрессивного значения:
в историческом споре молодой революционной России с силами феодально-
крепостнического мира Вяземский был на стороне первой. Не случайно
именно Вяземскому принадлежит самый страстный и негодующий отклик
на суд и расправу над декабристами. Но в более поздние годы, когда
в освободительное движение стали вливаться новые силы революционно
настроенных разночинцев, доктрина дворянского либерализма раскрылась
в своих недемократических тенденциях. Путь Вяземского к реакции был
глубоко закономерен. Изменились не взгляды Вяземского, изменилась
жизнь, беспощадно отбросившая его в сторону от прогрессивного общест-
венного движения. Иной была историческая перспектива деятельности
декабристов.
* *
*
«Либералы 1860-х годов и Чернышевский суть представители двух исто-
рических тенденций, двух исторических сил, которые с тех пор и вплоть до
нашего времени определяют исход борьбы за новую Россию»,— писал
В. И. Ленин в 1911 г.1 На первом этапе русского освободительного движения
эти тенденции еще не выделились как антагонистические, взаимно враждеб-
ные друг другу. Экономические противоречия между помещиками и кресть-
янскими массами еще не осознавались во всей их классовой непримиримости.
В борьбе с самодержавием и крепостничеством объединялись как демокра-
тические, так и либерально настроенные силы. Но и тогда между этими
силами шла напряженная борьба, именно она определяла сложное и внут-
ренне противоречивое содержание дворянской революционности.
Первые русские революционеры, поднявшие знамя организованной
борьбы с царизмом, вышли из недр дворянского класса в пору высшего
расцвета его духовной и политической культуры. Им пришлось рвать путы
1 В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4-е, т. 17, стр. 96.
210
дворянской идеологии, отказываться от своих сословных привилегий, тра-
диций, предрассудков. Процесс формирования дворянской революционности
заключался, главным образом, в том, насколько успешно преодолевались
в освободительном движении концепции мирного просветительства и либе-
ральной конституционности, надежды на разрешение сверху назревших
социальных и политических задач, во многом подогреваемые демагогической
политикой Александра I, насколько полно насыщалась политическая про-
грамма декабристов демократическими идеями. Чем решительней и после-
довательней отходил дворянский революционер от своих классовых сим-
патий, представлений и интересов, тем радикальней и демократичней ста-
новилась его общественная позиция, тем полнее он отражал в своей деятель-
ности запросы крепостного крестьянства, заинтересованного в самой кру-
той ломке всех феодальных и сословных устоев.
Важнейшей особенностью этого процесса являлось то, что революцион-
ные преобразования, которые должны были объективно способствовать ут-
верждению буржуазных отношений, рассматривались декабристами не абст-
рактно, а в сфере практической деятельности. Будущая организация госу-
дарства представлялась им делом величайшего значения. Отсюда то исклю-
тельное внимание, которое они уделяли вопросам организации тайного
общества, тактике и стратегии революционного действия, разработке кон-
ституционных проектов, пропаганде демократической республики. За непол-
ные десять лет своей деятельности декабристы с такой глубиной рассмот-
рели вопросы, связанные с установлением демократической республики,
выработали такое богатство организационных форм и тактических приемов,
какого не знало ни одно революционное движение, вплоть до появления
партии рабочего класса.
Движение дворянских революционеров было достаточно сложным
и противоречивым по своему характеру. Процесс демократизации по-раз-
ному протекал в области идеологии и тактики. В последней особенно заметно
сказалась дворянская ограниченность декабристов. Они были, по опреде-
лению В. И. Ленина, «страшно далеки» от народа, и даже наиболее ради-
кальные из них оставались верны до конца тактике военной революции,
которая должна была предупредить возможность повторения пугачев-
щины. Дальнейшее движение дворянских революционеров в сторону демо-
кратизма было прервано кровавыми событиями 14 декабря 1825 г. Консти-
туционные проекты и другие идеологические документы оказались погре-
бенными в царских архивах на многие десятилетия. Последующие поколения
революционеров не развивали республиканских традиций декабристов. Они
оказались настолько забытыми, что партии социал-демократов пришлось
создавать их заново. «<\ . .>нам нужно создать и упрочить республиканскую
традицию среди всех русских революционеров <S • — писал В. И. Ленин
в 1902 г., уточняя эту мысль в примечании: «Мы говорим: «создать», ибо
старые русские революционеры никогда не обращали серьезного внимания
на вопрос о республике, никогда не считали его «практическим» вопросом —
народники, бунтари и пр. <^.. .^> потому, что хотели прыгнуть прямо от
самодержавия к социалистической революции. На нашу долю (если не гово-
14
211
ритъ о давно забытых республиканских идеях декабристов), на долю социал-
демократов выпало распространить требование республики в массе и соз-
дать республиканскую традицию среди русских революционеров».1
Жестокие репрессии царских властей не смогли до конца уничтожить
дело декабристов. Их героический подвиг не пропал бесследно для буду-
щих поколений русских революционеров. «Декабристы разбудили Герцена.
Герцен развернул революционную агитацию. Ее подхватили, расширили,
укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышев-
ского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе
их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» — звал их Гер-
цен. Но это не была еще сама буря.
Буря, это — движение самих масс».1 2
Приложения
I. ПИСЬМА Ю. У. НЕМЦЕВИЧА К П. А. ВЯЗЕМСКОМУ
В истории русско-польских культурных связей первой трети 19 в. литературно-
общественная деятельность П. А. Вяземского в Варшаве занимает определенное место.
Она предшествовала и отчасти подготавливала сближение дворянских революционеров
с прогрессивными деятелями польской культуры и в то же время отличалась существен-
ным своеобразием. Не затрагивая всего круга вопросов, связанных с «польской темой»
Вяземского, мы остановимся в данной связи лишь на его взаимоотношениях с извест-
ным польским поэтом и общественным деятелем Ю. У. Немцевичем. Имя «Нестора поль-
ской словесности» было хорошо известно в России. Первое упоминание о нем в печати
появилось в 1812 г. в издаваемом В. Г. Анастасевичем журнале «Улей». Издатель кратко
сообщал о произведениях Немцевича и, в частности, о том, что Варшавское королев-
ское общество друзей наук «препоручило» поэту «участвовать в польской истории»
(стр. 452). Работа эта впоследствии вылилась в знаменитые «Исторические песни»
(первое издание появилось в 1816 г.), высоко ценимые не только польским, но и рус-
ским читателем. В статье Ф. В. Булгарина «Краткое обозрение польской литера-
туры» («Сын Отечества», 1820, № XXXII, стр. 255—256) уже полностью содержа-
лись оценки, характерные для восприятия Немцевича в русском прогрессивном обществе
1820-х гг. В духе представлений формировавшейся в те годы эстетики гражданского
романтизма Булгарин рассматривал жизнь и творчество Немцевича как достойный
пример патриотического служения отечеству: «Во время последних усилий польского
народа поддержать клонящееся к падению отечество, то есть при разделении Польши,
он, как новый Тиртей, одушевлял граждан патриотическими гимнами. После уничто-
жения политического существования Польши, Немцевич, странствуя в отдаленных стра-
нах, оплакивал печальными песнями судьбу несчастного отечества, и, наконец, в Америке
нашел убежище, а в дружбе великого Вашингтона утешение своим горестям». По сло-
вам автора статьи, многочисленные произведения Немцевича, — среди них особо выде-
лены «исторические гимны» или песни, — отличаются «поучительною нравственностию,
чистотою языка и любовью к отечеству». С творчеством Немцевича был знаком
А. А. Бестужев. Оно оказало известное влияние на К. Ф. Рылеева, ссылавшегося
в предисловии к своим «Думам» на поэтический опыт «знаменитого польского стихо-
1 В. И. Л е н и н. Сочинения т. 6, стр. 103. Курсив наш.— С. Л.
2 В. И. Ленин. Сочинения, т. 18, стр. 14—15.
212
творца».1 По словам И. Н. Лобойко «Жизнь Немцевича во всех ее обстоятельствах: его
пребывание в Англии в 1787 году, его участие в польской революции с 1791—1793 го-
дов, его двухлетнее заключение в Шлиссельбургскую крепость, освобождение его оттуда
в 1796 году государем императором Павлом I и переселение его в Америку, равно как
и сочинения Немцевича, издаваемые вполне в Варшаве с 1805 года — были Рылееву
известны. Он напитан был их республиканским духом <. . ,>».1 2 В 1822 г. Рылеев через
посредство В. Г. Анастасевича вступил в переписку с польским поэтом. Свое пред-
ставление о гражданском назначении поэзии Рылеев с большой силой высказал в письме
к Немцевичу (январь 1823 г.): «Вы <...>, как Тиртей, высокими песнями возбуж-
дали в сердцах сограждан любовь к отечеству, усердие к общественному благу, ревность
к чести народной и другие благородные чувства».3 Все эти суждения, свидетельствующие
об отношении к Немцевичу в прогрессивно настроенных кругах русских литераторов,
нельзя рассматривать изолировано лишь как факты русской культуры. Они в значи-
тельной мере были подготовлены польским общественным мнением. Влияние
Ю. У. Немцевича на польское общество было огромно. Это признавали люди, придер-
живавшиеся самых разных политических взглядов. «<С. .> две были, — вспоминал
впоследствии А. Е. Козьмян, — в то время могущественные силы в стране, противо-
стоящие друг другу; одна—великого князя, другая Немцевича; одна отрицательная,
другая положительная, одна физическая, другая моральная. Обе одинаково деспоти-
ческие: равно боялись гнева и жестокости великого князя, как и порицания, и злых
насмешек Немцевича»4 Козьмяну вторил А. Чарторыский: Немцевич был «моральным
диктатором Варшавы»,5 а Лях Ширма называл его «кумиром польских сердец».6 Участ-
ник и историк польского восстания 1830—1831 гг. Ст. Бажиковский пишет о том, что
«уважение к Немцевичу было большим, имя его от ребенка до старца было известно
всей Польше <...>» 7 Особенно значителен был авторитет создателя «Исторических
песен» среди молодежи. Имя Немцевича часто встречается на страницах радикального
журнала «Польская декада», издаваемого в 1821 г. тайным обществом «Вольных поля-
ков». Произведения поэта использовались в революционно-просветительской деятель-
ности филоматов и филаретов, тайных организаций польской молодежи в Литве.8
Показательно и то, что, когда в 1829 г. польские конспираторы обсуждали вопрос
о цареубийстве, они обратились за советом к Немцевичу.9
Источники этой поистине всенародной популярности различны. Она объясняется
и особенностями польской общественной жизни тех лет, когда оппозиционные настрое-
ния распространились отчасти даже на консервативные и реакционные слои шляхты
и магнатов, и личными качествами Немцевича — патриота, его политической деятель-
ностью в прошлом, наконец, — и это главное, — всем содержанием его творчества.
«Немцевич, — говорил уже в позднейшие годы А. Мицкевич, — никогда не выступал
как поэт-виртуоз, никогда не писал для развлечения своих читателей; искусство ни-
1 Подробнее об отношении Рылеева к польской литературе см.:аВ. И. Маслов.
Литературная деятельность К. Ф. Рылеева. Киев, 1912, стр. 174—179; В. G а 1 s t е г.
TworczoSc Rylejewa a literature polska.— Kwartalnik instytutu polsko-radzieckiego,
1956, N 1/14, str. 201 - 226.
2 В. В. Данилов. Воспоминания о Рылееве И. Н. Лобойко. — «Декабристы и их
время», М.—Л., изд-во АН СССР, 1951, стр. 25.
3 К.. Ф. Рылеев. Поли. собр. соч., М.—Л., 1934, стр. 468; A. Kraushar.
Obrazy i wizerunki historyczne. Warszawa, 1906, str. 330.
4 A. E. Kozmian. Wspomnienia, t. I. Poznan, 1867, str. 259.
5 A. Czartoryski. Zywot J. U. Niemcewicza. Berlin — Poznan, 1860, str. 213.
6 См.. предисловие Я. Дима к воспоминаниям Немцевича: J- U. Niemcewicz
Pami^tniki czasow moich, t. I. Warszawa, 1957, str. 16.
7 St. Barzykowski. Historia powstania listopadowego, t. IY. Poznan, 1884,
str. 355.
8 A. Krechowiecki. Prawdy i bajki. Warszawa, 1911, str. 230; Koresponden-
cja filomatow, t, II, str. 35; Ф. Вержбовский. К истории тайных обществ среди
литовско-польской молодежи, в 1819—1823 гг. Варшава, 1898, стр. 35—36.
9 A. Czartoryski. Zywot J. U. Niemcewicza, str. 216.
213
когда не было для него идолом. Он был прежде всего поляком, и только поляком.
В своих произведениях он видел оружие для борьбы с врагами Польши». 1 Нужно, од-
нако, заметить, что сам Немцевич был достаточно далек от тех республиканских и рево-
люционных настроений, которые воодушевляли польских и русских конспираторов,
почитателей его таланта. После разгрома восстания Костюшко и трагического опыта
польских легионов Немцевич потерял веру в реальные возможности революционной
борьбы и считал опасными и вредными любые попытки вступить на путь подготовки на-
ционально-освободительного восстания. В проницательной характеристике А. Мицкевича,
высказанной им в славянских лекциях, схвачены наиболее существенные черты твор-
чества Немцевича после 1812 г.: «Опечаленный несчастьями, выпавшими на долю его
родины, упадком ее власти, всеобщими неурядицами, он, казалось, оплакивал только
утрату материального величия, обширных владений Польши, богатств ее королей».1 2
Поэзия Немцевича после 1812 г. была обращена в идеализированное прошлое фео-
дально-магнатской Польши, из его творчества исчезли столь характерные для автора
«Возвращение посла» (1790) и «Литовских писем» (1812) элементы социальной кри-
тики, революционный пафос. В размышлениях о величии и славе древней Польши,
о доблести ее королей и полководцев черпал Немцевич силы для поддержания гибну-
щей народности. Но борьба за сохранение польского национального духа не перерастала
в борьбу за политическое освобождение отечества. Немцевич был приверженцем октрои-
рованной конституции Польского Царства, в которой он видел надежную гарантию
самостоятельного существования польского народа. Его оппозиционные настроения
вызывались не стремлением к восстановлению польской государственности, а протес-
том против постоянных нарушений конституции со стороны вел. кн. Константина Пав-
ловича, формально бывшим лишь главнокомандующим Польской армии и Литовского
корпуса, а в действительности располагавшим, вопреки конституционным постановле-
ниям, всей полнотой неограниченной власти в Польском Царстве. Общественная пози-
ция Немцевича была весьма характерна для польских либералов 1820-х гг., отстаи-
вавших «законным» путем «законно-дарованные» конституционные права. Именно эти
особенности сближали П. А. Вяземского с представителями польских либеральных
кругов и, в частности, с Ю. У. Немцевичем.
В автобиографической записке, составленной несколько месяцев спустя после запре-
щения возвращаться в Варшаву и, возможно, предназначенной для Н. И. Греча, соби-
равшего биографические материалы о русских писателях, Вяземский сообщал следующие
сведения о своей жизни в Варшаве: «Самая деятельная эпоха его стихотворческой жизни
было пребывание его в Варшаве, где за исключением двух приятелей не имел он слуша-
телей своим стихам. ..3 В конце пребывания своего в Царстве Польском, когда он побо-
лее ознакомился с польским языком и короче и приязненее с первейшими литераторами
в Варшаве живущими: Немцевичем Нестором польской словесности, Осинским счастли-
вым переводчиком, соперником трагика Корнелия, Моравским Жуковским Польши4,
хотел он заняться обозрением польской литературы и взаимным содействием с ними,
приступил посредством переводов, к полезной для обоих частей мене богатств литератур-
ных столь меж собою сродных по общему источнику языков обоих народов, разделен-
ных прежде древнею враждою, но ныне тесно соединенных связями политическими. Лег-
1 А. Мицкевич. Собрание сочинений, т. 4, М., 1954, стр. 364.
2 А. Мицкевич. Собрание сочинений, т. 4, стр. 366.
3 «Слушатели» Вяземского — П. А. Габбе и И. М. Фовицкий, служивший
в 1820-ые гг. при вел. кн. Константине Павловиче в Варшаве. «Он был очень образован-
ный, хорошо знал русский язык и русскую литературу; принадлежал он литературному
кружку братьев Княжевичей, Александра Измайлова и других» (П. А. Вяземский.
Поли. собр. соч., т. II, стр. XII).
4 Л. Осиньский (1775—1838), видный теоретик позднего польского классицизма,
поэт и переводчик Корнеля, профессор всеобщей литературы в Варшавском универ-
ситете. В течение многих лет был директором Народного театра в Варшаве; Ф. Морав-
ский (1783—1861), поэт, близкий к кругам «классиков». В споре с романтиками зани-
мал примирительные позиции, переводил Шиллера и Байрона, к творчеству которого
привлек внимание Вяземского.
214
кие опыты сделаны были с обеих сторон 1 но ныне отсутствие его из Варшавы уничто-
жило или по крайней мере отложило на время дальнейшее исполнение предприятия по-
лезного по многим отношениям».1 2 В позднейших воспоминаниях Вяземский пытался
полностью оградить себя от подозрений в политических связях с польскими оппози-
ционно настроенными кругами общества: «беседы наши вращались на почве нейтраль-
ной и преимущественно литературной» 3. Вряд ли, однако, следует относиться с боль-
шим доверием к этим осторожным коррективам. Попытки приступить к сближению двух
славянских литератур Вяземский относит к 1820 г. Но именно в это время он замыш-
лял совместно с М. Ф. Орловым предпринять издание журнала «Российский наблюда-
тель в Варшаве». Целью журнала было показать «намерение сплесть новый узел к соеди-
нению двух народов», ибо «короткое знакомство есть основание дружбы между людьми
как между народами». Политический отдел журнала должен был открываться перево-
дом польской конституции, изложением прений на заседаниях сейма и известиями
о происшествиях в Европе. В литературном отделе предполагалось «помещать статьи
о польской словесности, дабы познакомить с оною росиян». 4 По-видимому Вяземский
надеялся привлечь в какой-то мере по\ьских литераторов к участию в этом предпола-
гаемом издании, хотя о конкретных формах, в которых должно было выразиться это
участие, трудно судить из-за отсутствия фактических данных. Укажем, однако, на то,
что взгляды Вяземского и Немцевича совпадали в оценке многих явлений обществен-
ной и политической жизни России. Как и Вяземский, Немцевич видел в польской кон-
ституции надежную основу для политического и культурного сближения двух славян-
ских народов и резко осуждал любые проявления деспотической власти. Характерна
в этой связи его реакция на известие о бунте Семеновского полка. Еще в годы совмест-
ного с Костюшко заключения в казематах Шлиссельбургской крепости (1794—1796)
Немцевич научился отделять простых русских солдат ст их властей, оценил большую
душевную теплоту русского народа. «Несчастливые легко сближаются —
вспоминал он впоследствии об охранявших его солдатах. — Сочувствием к их судьбе
я привлек их к себе настолько, что они делали для меня все, что могли. Часто, когда
прапорщик удалялся, они рассказывали о своем печальном положении; некоторые, рож-
денные за сотни миль отсюда, в Азии, увезенные от своих жен и детей, более двадцати
лет ничего о них не слыхали и уже не надеялись больше услышать либо увидеть их.
Они приходили ко мне рассказывать все, что лишь могло меня успокоить <С . .> сло-
вом, во всех их поступках я встречал сострадание и сочувствие, чуждое их высшему
начальству.»5 Этим же сочувственным отношением к участи русского солдата проник-
нуты размышления Немцевича по поводу революционного выступления Семеновского
полка. Они сохранились в неопубликованных воспоминаниях Немцевича, основанных,
по-видимому, на дневниковых записях. Во всяком случае в этой своей части воспоми-
нания заполнялись до 1825 г., так как автор везде говорит о волнении в гвардии в на-
стоящем времени. Он резко осуждает демагогическую политику Александра I: «Импе-
ратор Александр, добиваясь популярности у просвещенных людей, после падения Напо-
леона провозгласил себя покровителем либерализма, но военные революции на юге охва-
тили страхом его сержантскую душу, пробудили лишь пеплом покрытые вулканы деспо-
тизма». «Эта несогласованность и непостоянство, это стремление насаждать повсюду
деспотизм под личиной либерализма разочаровали и оттолкнули от него всех. Здесь
терпят и тайком жалуются, в Москве громко возмущаются и малые и большие, восстает
гвардия, доведенная до отчаяния жесткостью вел. князя Михаила <.. Те, кто рас-
сматривал дело Семеновского полка, удалены от двора и потеряли благосклонность,
потому что признали, что солдаты не повинны, что их довел до этого своим тиранством
1 Вяземский переводил басни И. Красицкого и Ф. Моравского; последний, в свою
очередь, перевел на польский язык несколько стихотворений Вяземского и В. А. Жуков-
ского.
2 ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр 971. Автобиографическая записка 1821 г. Сентября 3,
Остафьево, л. 3.
3 П. А. Вяземский. Поли собр. соч., т. II, стр. IX.
4 «Лит. наследство», т. 60. Декабристы-литераторы, II, кн. 1, стр. 26—28.
5J. U. Niemcewicz. Pami^tniki czasow moich, t. II. Warszawa, 1957, str. 166.
215
вел. кн. Михаил <. . .>». В отличие от многих своих современников, приписывавших все
происшедшее в Семеновском полку инициативе дворян-офицеров,1 Немцевич видел
истинных героев событий в солдатской массе. Подобно Вяземскому, он проницательно
указал на то, что поколебалась главная опора царизма — армия: «И на чем же основана
эта самонадеянность Александра? На миллионе штыков, — и ему подобные также опи-
раются на эти штыки. Но как бы ни были невежественны в массе солдаты, однако и они
обладают чувствами и здравым рассудком, и они уже показали, что терпение имеет свои
границы, уже посмели восстать против насилий и тиранических выходок великих
князей <С . .>». 1 2
Сочувствуя судьбе семеновских солдат, видя в их бунте следствие морального про-
теста против дикого произвола великих князей, Немцевич достаточно далек даже от
самой общей постановки вопроса о необходимости организованной революционной
борьбы с самодержавием. Он принципиально отрицает любые формы революционной
деятельности. Не случайно Немцевич встретил весьма сдержанно известия о восстании
декабристов, о деятельности русских тайных обществ, хотя и отзывался тепло о Кюхель-
бекере, Бестужеве и Рылееве.3 Он осудил ставшие известными во время следствия по
делу декабристов факты революционного сближения представителей польских и русских
тайных обществ. 4 5 Показательно и то, что в 1829 г. Немцевич убеждал польских конспи-
раторов отказаться от подготовки восстания, а революцию 1830-го года считал несвое-
временной, поддерживал наиболее правые и консервативные группировки в повстанче-
ском правительстве, что не помешало ему полностью разделить трагическую участь
польской эмиграции. 0
В 1820-ые гг. Немцевич выступал убежденным сторонником конституционного
устройства Польского Царства. Будучи вице-председателем, а после 1826 года предсе-
дателем Варшавского общества друзей наук, Немцевич проводил большую и разно-
образную работу, способствовавшую дальнейшему развитию польской науки и куль-
туры, распространению польского просвещения. Большое внимание он уделял вопросам
сближения русской и польской культур. Общеизвестны литературные связи Немце-
вича с русскими писателями и, в частности, с П. А. Вяземским. Последний часто вспо-
минал о своих дружеских отношениях с «патриархом польской поэзии». Но в мемуарах
самого Немцевича нет каких-либо упоминаний об его русских друзьях. Тем больший
интерес вызывают сохранившиеся в бумагах Остафьевского архива пять писем Немце-
вича к Вяземскому (ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 2393, 5083). Все они были написаны уже
после удаления Вяземского из Варшавы и содержат ценные для истории русско-поль-
ских культурных связей 1820-х гг. данные.
1
<С6 ноября 1821 г.>
„Votre aimable lettre, mon cher Prince, m’a cause une peine cruelle, on vous en-
leve de chez nous, on vous eloigne d’un endroit, ou votre caractere loyal, votre fagon
de penser, votre gout pour les lettres, vos lumieres enfin, vous ont fait generalement
aimer et estimer. Personne, croyez-le, mon cher Prince, n’en a ete plus vivement
affecte que moi. Vous savez que vous etiez le seul des Votres avec lequel je me
plaisais tant de me rencontrer. Je ne pardonne pas a celui avec lequel vous travaillez
1 См. выше, стр. 194.
2 ЦГА Лит. ССР, ф. 279, оп. 3, ед. хр. 2. J. U. Niemcewicz. Pami§tniki. R. 1820 —
1828. Odpis. Rp. X. Czartoryskich, лл. 24—26, 33—34. Машинописная копия подготовлен-
ной к печати рукописи с предисловием Ст. Пигоня.
3 См. Pami§tniki dekabrystow, t. III. Sprawy dekabrystowskie w pami^tnikarstwie
polskim. Warszawa, 1960, str. 560, 563, 571 (J. U. Niemcewicz. Pami§tniki z lat 1820—
1829).
4 Там же, str. 563—564. ,
5 A. Czartoryski. Zywot J. U. Niemcewicza, str. 216; „Merkury", 1830 nr. 40;
M. T у г о w i c z. Julian Ursyn Niemcewicz w dobie Krolestwa Kongresowego i Nocy
Listopadowej.—„Przeglqd Wspolczesny", 1930, nr. 181.
216
de ne vous avoir pas disculpe aupres de notre bon souverain. Ah! s’il savait la verite
que nous serions heureux! Ne nous enviez pas nos saturnalles, je ne crois pas que
nous en ayons encore: des plaintes de Jeremies, voila les seuls accents qui nous res-
tent. Je vous rends mille et mille graces pour les gravures de Mm Caramsin, c’est votre
Michel Ange, il aura comme lui eleve le plus grand Ediffice dans nos contrees. Si
j’osais donner libre carriere a ma plume, ou a mes sentiments, ma lettre serait bien
longue, mais dans le cercle ou nous vivons, il faut oublier et parler et ecrire. Ce que
je n’oublierai jamais, ce sont les heureux moments que j’ai passes dans votre societe.
Qui sait quand nous nous reverrons, songez que je suis vieux. Le moindre delais offre
deja une eternite pour moi. Adieu, mon cher Prince, soyez aussi heureux que vous le
meritez, je le souhaite du fond de mon coeur. Donnez-moi de vos nouvelles, mes senti-
ments pour vous sont invariable a jamais".
Перевод:
<C6 ноября 1821 r.^>
«Ваше любезное письмо, мой дорогой князь, причинило мне жестокую боль: Вас высы-
лают отсюда, удаляют из мест, где Ваш открытый характер, Ваш образ мыслей, Ваш
литературный вкус, наконец, просвещенность снискали к Вам всеобщую любовь и ува-
жение. 1 Никто, поверьте, дорогой князь, не был этим огорчен более чем я. Вы знаете,
что Вы были единственным из ваших <Ссоотечественников в Варшаве?>, встречи с кем
доставляли мне столь большое удовольствие. Я не могу простить тому, с кем Вы рабо-
таете, что он не оправдал Вас перед нашим добрым государем. 1 2 Ах! если б он знал
1 Уже 21 августа 1821 г. Вяземский сообщал А. И. Тургеневу о приезде
жены из Варшавы, привезшей «громаду похвальных листов, писем <. . от
всякого пола, возраста, звания. Нет, воля ваша, я не даром прожил в Варшаве,
ибо нажил в нем общее хорошее мнение. Газеты хотели провозгласить сетова-
ние о моем отсутствии. Это щекотит самолюбие и ласкает сердце» (Остафьев-
ский архив, т. II, стр. 204). Вяземский стремился привлечь к своей отставке
общественное мнение, осудить акты правительственного произвола. Свою
борьбу за личное достоинство он рассматривал как политическую демонстра-
цию, голос общественного протеста. Именно с этими обстоятельствами связаны
его прошение на высочайшее имя об отставке из звания камер-юнкера («Сей
крутой и необыкновенный разрыв со службою запечатлел в глазах многих
мое политическое своеволие <.. .>») и попытка опубликования в печати уже
приводимой выше автобиографической заметки, о которой Вяземский писал
А. И. Тургеневу 4 сентября 1821 г.: «Если найдешь случай, скажи ему
<Гречу>, что мне более всего хотелось бы сохранить то, что сказано о пре-
бывании и связях моих в Варшаве и моей отставке» (Остафьевский архив,
т. II, стр. 208). В то же время Вяземский настойчиво подчеркивал свою поли-
тическую лояльность по отношению к правительству, которое допустило не
только частную несправедливость, но и политическую ошибку, вызвавшую не-
довольство в широких слоях польского общества. В доказательство он ссылался
на присланное ему из Варшавы письмо наместника Польского Царства князя
Зайончека, «которого, кажется, нельзя признавать в погрешности либера-
лизма» (П. А. Вяземский. Поли. собр. соч., т. II, стр. 95). Письму этому
Вяземский придавал большое значение, в Остафьевском архиве сохранилось
несколько снятых с него копий, предназначавшихся, по-видимому, для распро-
странения.
2 Немцевич пишет о Н. Н. Новосильцеве, при канцелярии которого Вя-
земский находился в Варшаве. О роли Новосильцева в своей «опале» Вязем-
ский рассказывал А. И. Тургеневу в письме от 15 сентября 1821 г.: «Тот
<Новосильцев> ст всего отпирается и все сваливает на старшего <Свел. кн.
Константин Павлович^. Ничтожные сплетники! А между тем я здесь узнал,
что он при отъезде моем из Варшавы писал к Шульгину, приказывая ему
надсматривать за мною и посылая копию с донесения своего в Лайбах»
217
истину, как мы были бы счастливы! Не завидуйте нашим сатурналиям, я не думаю, что
они еще у нас состоятся: жалобы Иеремии — единственные звуки, ставшие нашим уде-
лом. Я тысячу раз благодарю Вас за гравюры г-на Карамзина; это ваш Микельанд-
жело, он также как тот воздвиг величайшее здание в наших странах. Если бы я осме-
лился дать свободу своему перу или своим чувствам, мое письмо было бы очень длин-
ным, но в том окружении, в котором мы живем, следует забыть, как разговаривают
и пишут. То, что я никогда не забуду, это счастливые минуты, которые я провел в Ва-
шем обществе. Кто знает, когда мы увидимся, помните, что я уже стар. Самый неболь-
шой отрезок времени для меня уже представляет вечность. Прощайте, дорогой князь,
будьте так счастливы, как Вы этого заслуживаете. Я желаю Вам этого от всего сердца.
Пишите мне о себе, мои чувства к Вам всегда неизменны».
2
<3 апреля 1822 г. Варшава>
„Je trouve enfin une occasion sure pour vous repondre, et vous remercier, mon
-cher Prince, de la lettre aimable, et des choses bien flatteuses que vous avez la bonte
de m’exprimer. L’opinion des personnes aussi estimables que vous, mon cher Prince,
c’est, comme vous dites, un beaume consolateur. Mais helas, que sont les vexations person-
nelles qu’on me fait eprouver en comparaisons de nos maux publics. Ceux-ci sont d’au-
tant plus penibles, qu’on voit que nous serions si facilement contents si certaines per-
sonnes par leur manie importune n’imaginaient des dangers pour se rendre mefiants et
jouer la vigilance. Qui de nous n’a un sentiment profond de sa nullite, de sa faiblesse,
pourquoi done craindre, pourquoi remplir la ville d’espions et les prisons d’enfants.
Mais brisons la dessus, 1’Empereur est mal informe, et voila le malheur. C’est un gen-
tilhomme Ecossais ministeriel Mr Malcolme qui vous porte cette lettre. Il vous dira
de bouche les nouvelles de Varsovie, qu’il aime malgre sa tristesse. Je voudrois bien
vous donner des nouvelles litteraires, mais le moyen, qu’il paraisse quelque chose de sense
quand chaque presse a deux mouchards et chaque ecrivain quatre censeurs. Je vous
envoye cependant le premier volume de ma collection de Memoires Historiques sur
1’ancienne Pologne. Ce pauvre volume, apres avoir passe par la censure, a encore ete
saisi par ordre de Mr Now., tourmente, mutile, et c’est dans cet etat que je vous
1’envoye. La censure sur le theatre est telle qu’on ne nous donne que de pauvres me-
lodrames: on a mutile la traduction du Mahommet de Voltaire a ne plus le reconnaitre.
Faisons done des voeux que votre petite Nadezda grandisse au plutot, et succede a
votre Cierpliwosc. Je ne puis croire que vous avez quitte pour toujours, revenez vivre
au milieu des personnes qui vous aiment et vous estiment. Si tous les Russes ressem-
blaient au Prince Wiaziemski nos haines nationalles seraient bientot eteintes. Certes
Mr Nowos. ne nous rendra pas ce service. Mierzwinski a masque se marier, on pretend
que e’etait un complot a la Lovelasse, heureusement le pauvre enfin у a echappe. Nous
avons un theatre fran$ais selle quelle. On nous a donne Marie Stuard, de Le-
Brun, passablement. On me dit qu’il у a une terrible critique en allemand de 1’Histoire
de Mr Karamsin, voila a quoi le Genie et les <нрзб.> veilles font jour au reellement
exposes. Mr. Zaluski a epouse Mlle Bronikowska, et Mme Alexandre Wqsowicz, moi je
n’epouse plus, je conserve cependant un coeur fait pour vous aimer et vous apprecier.
Ne pourriez-vous pas approcher votre immense de quelques centaines de lieues pour
qu’un vieillard puisse у aller et vous embrasser. Presentez, je vous prie, tous mes res-
pects a Madame la Princesse votre epouse et veuillez etre persuade de mon inviolable
attachement. Adieu, mon cher Prince. Si vous trouvez quelques antiquitees ou quelques
Medailles Polonaises envoyez-les moi.
Adieu mon cher Prince.
Niemcewicz.
Le 3 d’Avril 1822, Varsovie."
(Остафьевский архив, т. II, стр. 211). О подробностях, касающихся удаления
Вяземского из Варшавы, см.: П. А. Вяземский. Поли. собр. соч., т. II,
стр. 89—95; Русский архив, 1888, т. III, стр. 171—173.
218
Перевод:
<<3 апреля 1822 г. Варшава^
«Я^ нашел, наконец, удобный случай, чтобы ответить Вам и поблагодарить Вас,
дорогой князь, за любезное письмо и за те весьма лестные слова, которые Вы по своей
доброте высказали по отношению ко мне. Мнение столь уважаемых лиц, как Вы,
дорогой князь, это, как Вы сами заметили, утешительный бальзам. Но, увы, чем яв-
ляются те личные неприятности, которые мне приходится испытывать, по сравнению
с общественными бедами. Эти последние переносить тем более тяжело, когда видишь,
что мы легко могли бы быть удовлетворены, если бы некоторые лица с их назойливой
манией не выдумывали опасности, стремясь вызывать подозрительность и иметь воз-
можность проявить бдительность. У кого из нас нет глубокого чувства своей слабости,
зачем же бояться, зачем наводнять город шпионами, а тюрьмы — детьми.1 Но хватит
об этом. Государь плохо осведомлен, и в этом несчастье. Это письмо передаст Вам
шотландский дворянин дипломат г. Малькольм.1 2 Он устно расскажет Вам о жизни
Варшавы, которую он любит, несмотря на ее печаль. Я бы охотно рассказал Вам
о литературных новостях, но это могло бы показаться слишком разумным в то время,
когда каждая газета имеет двух доносителей, а каждый писатель четырех цензоров. Я по-
сылаю Вам тем не менее первый том из моего собрания исторических мемуаров о древней
Польше. 3 Этот бедный том, пройдя через цензуру, был к тому же захвачен по распоря-
жению г. Новосильцева, подвергнут пытке, искалечен, и в таком состоянии я Вам его
посылаю. Театральная цензура такова, что у нас играют лишь ничтожные мелодрамы:
перевод «Магомета» Вольтера искалечен до неузнаваемости.4 Пожелаем же, чтобы Ваша
малая надежда поскорее выросла и пришла на смену Вашему терпению. Я не могу пове-
рить, что Вы покинули нас навсегда, возвращайтесь снова к тем, кто Вас любит и ува-
жает. Если бы все русские походили на князя Вяземского, наши национальные розни
вскоре бы погасли. Но г. Новосильцев не окажет нам этой услуги. Межвиньский едва не
женился, говорят, что это был заговор а ля ловелас,к счастью, бедняга в конце концов
1 В первых числах августа 1821 г. Новосильцев представил вел. кн. Кон-
стантину Павловичу подробный состоящий из пятнадцати статей проект орга-
низации Центрального бюро полиции для Варшавы и Польского Царства,
который был утвержден в качестве высшего полицейского органа. По мнению
польского историка Ш. Аскеназы, он послужил образцом для организации
в 1826 г. известного Третьего отделения (S z. Askenazy. Lukasinski, t. I,
str. 322—329). Еще раньше начались массовые провокации и преследования сту-
денческой молодежи. Фовицкий сообщал Вяземскому из Варшавы 1 июля
1821 г.: «У нас, слава богу, все хорошо. Только глупые студенты пишут паск-
вили на в<еликого> к<нязя). На днях нашли, говорят, какую-то глупую
угрозу, что в 1822 году его убьют! то есть это какие-то бестии, которые хо-
тят его бесить». 12 декабря 1821 г. тот же корреспондент рассказывал:
«Странное дело! Здесь какие-то мальчишки-студенты затеяли какое-то глу-
пое общество; сочинили конституцию, грозят деспотизму и—кажется, скоро
будут наказаны, как мальчишки, взявшиеся не за свое дело» (ЦГАЛИ, ф. 195,
ед. хр. 2951. Письма И. Фовицкого— П. А. Вяземскому, лл. 6, 17 об. Ср.:
Sz. Askenazy. Lukasinski, t. I. str. 310—322).
2 Д. Малькол ьм (1769—1833), анг\ийский генерал, дипломат и исто-
рик, оставивший ряд сочинений о Персии и Индии. В письме к А. И. Турге-
неву из Москвы 30 мая 1822 г. Вяземский пн^ал. «Malcolm, шотландский
путешественник. Он был мне рекомендован из Варшавы и подтвердил собою
хорошую рекомендацию. Приласкай его и познакомь в Петербурге» (Остафьев-
ский архив, т. II, стр. 257, 538). . . ,
3 Речь идет о шеститомном издании Немцевича Zbior pamietnikow histo-
rycznych w dawnej Polsce (1822—1833). Первый том был опубликован
в Варшаве в 1822 г.
4 Трагедия Вольтера «Магомет» была переведена на польский язык
К. Тымовским в 1818 г. (F г. S. Dmnchowski. Wspomnienia od 1806 do
1830 roku. Warszawa, 1959, str. 118; 339).
219
избежал этого. Здесь гастролирует французский театр, ничего особенного. Показали
«Марию Стюарт» Лебрена, посредственно, но можно смотреть. Мне говорили, что появи-
лась убийственная критика на немецком языке на «Историю» г. Карамзина 1 <нрзб.>.
г. Залуский женился на мадм. Брониковской, а г-жа Александра вышла за Вонсовича,
но я больше не женюсь. 1 2 Тем не менее, я сохраняю сердце, созданное для того, чтобы
Вас любить и ценить. Не могли ли бы Вы приблизиться на несколько сот миль, чтобы
некий старец мог приехать туда и обнять Вас.
Передайте, пожалуйста, мое глубокое почтение княгине, Вашей супруге, и будьте
уверены в моей ничем не колебимой привязанности. Прощайте, дорогой князь. Если
Вы обнаружите какие-либо античные или польские медали, пришлите их мне.
Прощайте, дорогой князь.
Немцевич.
3 апреля 1822, Варшава»
3
<30 января 1824 г.>
„Votre lettre mon cher Prince du 19 X bre ne m’est arrivee que depuis deux ou
trois jours, je m’empresse d’y repondre. N’ayant qu’une Idee vague d’une Polonaise
enlevee jadis par les Tartares, j’ai demande aux Membres de la Societe Royalle, s’il
ne savaient pas, dans quel Auteur ce fait a ete consigne? La reponse de quelques uns
fut, qu’il leur sembloit avoir lu cette Anecdote quelque part, mais aucun n’a pu m’en
indiquer la source. La tradition cependant n’est pas douteuse. La famille Potocki a ete
pendant plusieurs generations en possession du Gouvernement, vel Starostie de Podolie.
Andre Potocki a beaucoup contribue a la celebre Victoire de Wisniowiec remportee en
1512 par Constantin Ostrogski. Son fils Albert a eu quatre filles. Niesiecki dit que
deux seulement ont ete mariees, on ne sait ce que Sophie et Anne devinrent. C’est peut
etre une d’elles, qui a ete enlevee. Si j’avais le temps de faire des plus longues Enquettes
je pourrais peut-etre vous dire quelque chose de plus satisfaisant. En attendant la
tradition en rend 1’histoire interessante, et le talent distingue de Mr Pouschkin aura
de quoi s’exercer. Les Potocki n’ont jamais porte le titre de Princes. Niesiecki dit:
la famille Potocki dedaignait toujours les titres etrangers, croyant comme le reste des
Polonais que celui de Nobles Polonais le valait tous, ce n’est que dans le derniers temps,
que cessant de nous parer des vertus de nos ancetres, on a prit ce vernis mensonger.
1 Немцевич ошибается. Единственная опубликованная к этому времени
рецензия на немецком языке Геерена положительно расценивала историческое
исследование Карамзина. См. выше, стр. 58—59.
2 Немцевич пишет об общих знакомых в Варшаве. Впоследствии Вязем-
ский вспоминал: «Я был любим поляками, в числе немногих русских был при-
нимаем в их дома на приятельской ноге» (П. А. Вяземский. Поли. собр.
соч., т. II, стр. 89). Приведем также в этой связи позднейшее шуточное стихо-
творение Вяземского:
„О Warszawa, Warszawa! serca moiego oyczyzna!
Moiego wspomnienia slodycz i trucizna!
Jak nie b$d$ tobie wspominac, z wieczora i z poranka,
Niech mnie zapomnq, moi Bog i moia kochanka.
Nowy czlonek Towarzystwa Przyiaciol (a osobliwie przyiacidtek)Nauk,milosci,
mazurkow, wieiskiey kawy, ponczkow i t. p.“ (ЦГАЛИ, ф. 195, ед. хр. 868. Сти-
хотворение П. А. Вяземского. Перевод: «О Варшава, Варшава! сердца моего
отчизна! Моих воспоминаний сладость и отрава! Если я не буду вспоминать
о тебе вечером и с утра, пусть меня забудут мой бог и моя возлюбленная.
Новый член Общества Друзей (и особенно подруг) Наук, любви, мазурок,
вейского кофе, пончиков и т. п.»).
220
Je suis mortifie mon cher Prince de ne pouvoir vous donner la-dessus des eclaircisse-
ments plus amples.
J’ai ete sur d’avoir de vos nouvelles, puissiez vous etre heureux comme vous le
meritez. Nous vous regrettons toujours, et personne plus que moi. Je ne puis publier
rien, bien que les materiaux ne me manquent pas. Varsovie depuis le depart de
Mr N. pour Vilno est plus tranquille, mais des milliers de meres deplorent en Lithuanie
1’Exile <нрзб.> de leurs fils. C’est une chose vraiment penible que des etouderies sans
doute reprehensibles de quelques etudiants, representees comme crimes d’Etat ne ces-
sent depuis deux ans de peupler les prisons, d’irriter notre bon souverain, de tourmen-
ter, de couvrir de deuil des milliers de families. On aurait pu choisir d’autres moyens,
de se faire valoir, d’acquerir des pretendus droits a des recompenses demandees sans
cesse. Mais Dieu est juste et bon, il fera eclater sa justice et confondra les specula-
tions des mechants.
Je ne vous demanderai, mon cher Prince, aucune nouvelle d’ici, on se tremousse
en carnaval, nous sommes comme des gueux qui se demontrent fierement une chemise
blanche, s’enivrent et oublient leur miseres. Presentez mes respects a Mme la P-sse,
votre epouse, et croyez, mon cher Prince, que ni le temps, ni la distance, n’altererront
jamais I’amitie sincere et 1’Estime que je vous ai vouees, et qui vous sera due a tant
de fibres. Adrien <?>, si vous voulez me voir, depechez vous de venir a Varsovie, car
si vous tardez . . . Je commence ma 64 annee, vous savez deja que j’ai fait 1’acquisition
de Rozkosz petite campagne que vous devez connaitre, <нрзб.>
Adieu
P. S. Les monnayes que vous m’avez envoyees ne sont pas rares du tout. Je vous
envoye deux faibles progenitures de ma muse caduque“.
Перевод:
<30 января 1824 г.>
«Ваше письмо от 19 октября, 1 дорогой князь, прибыло два или три дня назад,
и я спешу ответить на него. Имея лишь туманное представление о польке, некогда по-
хищенной татарами, я спрашивал членов Королевского общества, не знают ли они,
у какого автора об этом упомянуто? Некоторые отвечали, что читали об этом где-то,
но никто из них не мог указать мне источник. Несомненно, однако, что такая традиция
существует. Многие поколения семейства Потоцких владели Подольским староством.
Андрей Потоцкий во многом способствовал знаменитой победе под Вишневцами, одер-
жанной в 1512 году Константином Острогским. Его сын Альберт имел четырех доче-
рей. Несецкий 1 2 рассказывает, что лишь две из них были выданы замуж, но неизвестно,
какова была судьба Софьи и Анны. Вероятно, что одна из них была похищена. Если бы
у меня было время, я смог бы сделать большие разыскания и сообщить вам что-либо
более удовлетворительное. Таким образом, традиция делает историю интересной, и
1 Немцевич явно ошибается. Письмо Вяземского было написано не ранее
18 ноября 1823 г., т. к. именно к этому времени он получил рукопись «Бах-
чисарайского фонтана» и приступил к собиранию материалов для предисловия.
На это обратил внимание польский исследователь С. Фишман, опубликовав-
ший отрывок из письма Немцевича (S. Fiszman. Z polsko-rosyjskich sto-
sunkow literackich w okresie 1800—1830 г.—Z polskich studiow slawistycznych.
Prace historyczno-literackie па IV mi^dzynarodowy kongres slawistov w Mos-
kwie 1958. Warszawa, 1958, str. 118—119; Остафьевский архив, т. II, стр. 367).
2 Немцевич ссылается на известного знатока польской геральдики иезуита
К. Несецкого, автора капитального исследования _ Korona Polska .przy ziotej
wolnosci starozytnemi wszystkich I atedr, prowincji i rycerstwa klejnotami, he-
roic? nem mestwem i odwagq, najwyzszemi honorami, a najpierwej cnoty poboz-
noscia i swiatobliwoscia ozdobiona. Lwow, 1723. Последние три тома („Herby i
familje rycerskie tak w Kor^nie, jak i Wielkiem Ksi^stwie Litewskim“)
были изданы в 1738, 1740 и 1743 гг.
221
утонченный талант г-на Пушкина будет иметь над чем упражняться.1 Потоцкие никогда
не имели графского титла. Несецкий говорит: род Потоцких всегда пренебрегал ино-
странными титлами, будучи уверенным, как и все остальные поляки, что титул поль-
ского шляхтича стоит всех остальных; лишь в последнее время они, перестав обра-
щаться к добродетелям своих предков, стали покрывать себя этим ложным лаком.
Я очень огорчен, дорогой князь, что не могу дать Вам более пространных сведений
на эту тему.
Я был уверен, что получу от Вас известия; о, если бы Вы были так счастливы,
как этого заслуживаете. Мы по-прежнему сожалеем о вашем отъезде, а я больше других.
Я ничего больше не могу опубликовать, хотя не чувствую недостатка в материалах.1 2
После отъезда г. Н<Совосильцева> в Вильно, в Варшаве стало спокойней, но тысячи
матерей в Литве оплакивают изгнание своих детей. Это, действительно, тягостно, когда
необдуманные поступки нескольких студентов, несомненно заслуживающие порицания,
были представлены как государственные преступления; <Новосильцев и его прибли-
1 Это первое упоминание о поэме Пушкина «Бахчисарайский фонтан»
в Польше. Оно интересно как свидетельство участия Немцевича в поисках исто-
рических источников для подготавливаемого Вяземским предисловия к изда-
нию поэмы. Как известно, автор «Путешествия по Тавриде в 1820 годе» (Спб.,
1823) И. М. Муравьев-Апостол критически отнесся к бытовавшей в Крыму
легенде, заинтересовавшей своим сюжетом Пушкина («Странно очень, что все
здешние жители непременно хотят, чтобы эта красавица была не грузинка,
а полячка, именно какая-то Потоцкая, будто бы похищенная Керим-Гиреем.
Сколько я ни спорил с ними, сколько ни уверял их, что предание сие не имеет
никакого исторического основания и что во второй половине XVIII века не так
легко было татарам похищать полячек, все доводы мои остались бесполезными»
(стр. 118—119). Немцевич, однако, как это видно из публикуемого выше
письма, не сомневался в исторических источниках этой легенды. Несколько
позднее, в 1826 г., в одном из примечаний к «Крымским сонетам» («Гроб
Потоцкой») А. Мицкевич, высказывая сомнение в основательности критиче-
ских замечаний Муравьева-Апостола, также склонялся на сторону народного
предания. Вопрос этот широко рассмотрен в новейшем исследовании Л. Грос-
смана о «Бахчисарайском фонтане» (переписка Вяземского с Немцевичем не
учтена). Автор стремится доказать, что Пушкин посвятил свою поэму
С. С. Киселевой, урожденной Потоцкой, что она является «неизвестной любо-
вью поэта». Легенда о Потоцкой рассматривается в статье как один из аргу-
ментов в пользу этого предположения. С таким утверждением трудно согла-
ситься. В статье заметно смешаны вопрос об источниках «Бахчисарайского
фонтана» с вопросом о том, кому посвятил свою поэму Пушкин. Заметим по-
путно, что автор исследования весьма вольно излагает взаимоотношения Пуш-
кина с польским поэтом Густавом Олизаром, оставившим вполне авторитет-
ное свидетельство о том, что «Бахчисарайский фонтан» был посвящен
М. Н. Раевской (Л. П. Гроссман. У источников «Бахчисарайского фон-
тана».— Пушкин. Исследования и материалы, т. III, изд-во АН СССР. М. — Л.,
1960, стр. 49—100. Ср.: С. С. Ланда. А. Мицкевич накануне восстания
декабристов, стр. 92—105, 165—169).
2 Приблизительно в одно время с организацией центрального бюро поли-
ции был создан комитет цензуры, возглавляемый К. Шанявским. Комитет
резко усилил репрессии против прогрессивных изданий, которые закрывались
одно за другим, и в этом отношении «в конституционной Польше было хуже,
чем в самой России. Стране грозила полная духовная изоляция и умственное
одичание» (A. L е w i с k i. Zarys historii polskiej. Warszawa, b. r., str. 404).
Незадолго до написания письма Вяземскому Немцевич делился с А. Чарто-
рыским (30 декабря 1823 года): «Ничего не могу опубликовать, хотя у меня
много мараний <С. . •> два романа и несколько театральных пьес: все это
спит под обухом отвратительного Шанявского» (A. Czartoryski. Zywot
J. U. Niemcewicza, str. 337).
222
женные> не перестают в течение двух лет заполнять тюрьмы, раздражать нашего
доброго государя, терзать и одевать в траур тысячи семей. Можно было бы выбрать
другие средства, чтобы представить себя в выгодном свете, приобрести мнимые права
на награды, которые постоянно требуются. Но бог справедлив и добр, он заставит
восторжествовать справедливость и разрушит происки злых.1
Не буду отсюда запрашивать, дорогой князь, о каких-либо новостях; здесь суетятся
на карнавалах. Мы напоминаем нищих, которые, гордо показывают друг другу, что на них
белая рубашка, опьяняются этим и забывают о своих несчастьях. Передайте почтение
княгине, Вашей жене, и верьте, мой дорогой днязь, что ни время, ни расстояние никогда
не сотрут дружественных чувств и уважения, которые я питаю к Вам. Адриан <?>,
если Вы хотите меня видеть, торопитесь приехать в Варшаву, так как если Вы
опоздаете... Мне минуло 64 года, Вы уже знаете, что я приобрел Розкош,1 2 маленькую
деревушку, которую Вы должны помнить.
Прощайте.
Р. S. Монеты, которые Вы мне прислали, не очень редки. Посылаю Вам два сла-
бых плода моей дряхлеющей музы».
4
<29 октября 1827 г.>
„Mon cher Prince, Madame Szymanowska vient me dire que dans 1’instant meme
elle part pour Moscou, comment pouvais-je la laisser aller sans vous dire au nom de
tous les Polonais et le mien que nous vous aimons et conservons de vous le souvenir
le plus gratieux. Ah! que de choses se sont passees depuis que nous ne nous sommes
vu, mais dans tout cela rien de gai. Je suis presque imbecile et Caduque, cependant je
travaillerais encore si cela ne m’etait defendu. Tout ce que j’ai ecris est defendu.
Mr Nowos. nous fait aller a I’obscurantisme a bride abbatue. Vous etes plus heureux,
vous pouvez ecrire, et j’en felicite la Russie. On ne me laisse plus de temps. Adieu
done, cher Prince, conservez moi toujours votre bonne amitie. Mes respects a La
Princesse, embrassez vos enfants.
Le 29 octobre 1827.“
Перевод:
<29 октября 1827 г.>
«Дорогой князь, я только что узнал от г-жи Шимановской, что она сейчас выез-
жает в Москву; 3 как могу отпустить я ее, не передав с ней от имени всех поляков и
1 Новосильцев приехал в Вильно после встречи в Бресте с императором
и вел. князем 1/13 октября 1823 г. В ночь с 23 на 24 октября начались мас-
совые аресты членов тайного общества филаретов. Среди арестованных был
Мицкевич. Известия о начавшихся в Литве процессах по делу тайных органи-
заций учащейся молодежи наполнили Немцевича болью и негодованием. Он
справедливо усмотрел в деятельности Новосильцева угрозу для самого суще-
ствования польского народа. «Приехал из Вильно Залеский, — сообщал Нем-
цевич А. Чарторыскому 30 декабря 1830 г.,— сердце разрывается слушать,
что там происходит. Несчастные дети, несчастные родители! Косоглазый
<прозвище Новосильцева> в чудовищном свете все представил». В другом
месте: «По улицам Вильно распространяется плач не только арестованных де-
тей, но и их матерей и сестер». «В Вильно все больше становится тюрем
<. . .> Как жаль Мицкевича и других бедных юношей. Это настоящая война
против польского духа <. . Шпионы .и инквизиторы награждены день-
гами и орденами». (A. Czartoryski. Zywot J. U. Niemcewicza, str. 336—
339)
2 Розкош или Урсынув, небольшое поместье под Варшавой, в котором жил
в 1820-е гг. Немцевич.
3М. Шимановская, урожденная Воловская (1790—1831), известная
польская пианистка и композитор. С успехом концертировала в Германии,
Англии, Франции, Австрии, Италии. В России впервые выступала весной
223
моего собственного, что мы любим Вас и храним о Вас самые дорогие воспоминания.
О, сколько событий прошло с той поры, как мы расстались, но во всем этом нет ничего
веселого. Хотя я уже дряхлый дурак, я бы еще работал, если бы мне не было запре-
щено. Все, что я Вам пишу, мне запрещено. Г-н Новосильцев гонит нас во весь опор
к обскурантизму. Вы более счастливы, Вы можете писать, и я благодарен за это Рос-
сии. Мне не оставляют больше времени для письма. Стало быть, до свидания, доро-
гой князь, прошу хранить всегда ваше дружеское расположение ко мне. Мое ува-
жение княгине. Целуйте ваших детей.
29 октября 1827».
5
[Варшава, 14 февраля 1818 г.]
„Le frere de Mme Szymanowska m’a fait une bien agreable surprise, mon cher
Prince, en me remettant une lettre toute bonne et toute aimable de votre part, c’est
une bonne invention que celle de 1’Ecriture, elle fait qu’a deux cents lieues I’on se parle
ou se communique sur ses idees ou ses sentiments. Les miens, mon cher Prince, vous
sont voues a jamais. Vous recevrez, je me flatte avec quelque plaisir, la lettre ci-
jointe qui vous annonce que notre Societe Royale vous a choisi a I’unanimite pour
son membre. Elle n’attendra que votre acceptation pour vous expedier votre Patente.
C’est une sortie qui vous etait due a vos merites, a votre constante bienveillance pour
notre malheureuse nation. Ah! Si vos compatriotes voulaient vous imiter, si au lieu
de hair avec acharnement un peuple presque eteint, s’ils voulaient se souvenir que
nous sommes des branches d’une meme sourse, on atteindrait bien plus parfaitement
le but qu’on se propose que par les moyens violents dont on le fait aujourd’hui. Mr
Nowos. n’est pas 1’homme a operer ce rapprochement, bien loin de cela, en persecu-
tant de mille manieres la jeunesse etudiante, il jette dans leurs coeurs des germes de
malveillance, aigrit leurs parents, eloigne du souverain les sujets qui ne desireraient
que de 1’aimer. Je partage vos sentiments et vos regrets sur la perte irreparable du
respectable Mr Caramsin, je rn’affli^e de ne pas avoir ete lie avec lui au moins par
correspondence, et je suis revolte de voir que plusieurs de vos compatriotes, entre
autre Mr Now., au lieu d’etre fier de 1’avoir possede, se dechatnent contre lui d’une
maniere tout a fait scandaleuse. Mais c’est le fort des hommes qui se sont eleves au
dessus des autres. Mr Mickiewicz m’ecrit combien lui et nos exiles Polonais avaient a
se louer de vos bontes pour eux. Je vous en fait au nom de tous mes compatriotes mes re-
merciementes les plus sinceres. Je ne vous dirai rien de Varsovie, elle n’est pas gaie,
voila une troisieme annee qu’on ne danse pas et I’on ne s’en etonnera pas si I’on re-
flechit qu’une affaire oil il у plus d’irreflexion coupable que de culpabilite reelle et qui
devrait etre decidee dans deux mois, tratne plus de deux ans. Ah! que les Souve-
1822 г. В 1827 г. Шимановская приняла решение поселиться в России вместе
со своей семьей. 1 ноября 1827 г. она выехала из Варшавы. Вяземский позна-
комился с Шимановской еще в Варшаве. Он энергично содействовал распро-
странению ее музыкальных произведений в России. 6 декабря 1820 г. он писал
А. Я. Булгакову из Варшавы о недавно изданных лейпцигской фирмой Брейт-
копфа и Гертеля сочинениях М. Шимановской в шести выпусках и вышедших
в 1820 г. из печати ее шести романсах для голоса и фортепьяно: «Что делается
с музыкою Шимановской? Постарайся хоть что-нибудь распродать» (ЛБ, ф. 41.
Письмо Вяземского—А. Я. Булгакову. Ср.: И. Б э л з а. Мария Шиманов-
ская. М., 1956, стр. 29—30). В 1822 г. Вяземский познакомил Шимановскую
с русскими литераторами и взял на себя хлопоты с альбомом автографов, ко-
торый заполнялся, в основном, с декабря 1822 г. по октябрь 1823 г. (Оста-
фьевский архив, т. II, стр. 289, 328, 352, 357, 360, 363), а впоследствии на-
писал статью «Об альбоме г-жи Шимановской» ( «Московский Телеграф»,
1827, ч. XVIII, № 23, отд. II, стр. 110—121). См. также статью В. Ледниц-
кого «Русские друзья в альбоме и собрании автографов М. Шимановской»
в кн. Przyjaciele Moskale. Krakow, 1935.
224
rains sont mal informes. Vous voulez que fecrive des memoires, je m’en garderai
bien, quand a tout instant on peut venir m’enlever et mes papiers aussi. J’ai mon
voyage historique en Pologne, quelques pieces de theatre, un couple de romans,
pour trois volumes de memoires sur 1’ancienne Pologne, tout cela reste inedit. Ses
livres meme que j’ai publie il у a longtemps, sont prohibes dans la Pologne Russe; en
quittant 1’Amerique il у a 21 ans d’ici je ne m’attendais pas a voir ce que je vois
aujourd’hui. Il m’est doux cependant de nourir 1’espoir, qu’une fois 1’Empereur rendu
ici, et connaissant bien notre vraie Lithuanie nous reverrons des jours plus sereins.
Quant a mon portrait, que votre aimable partialite pour moi vous fait desirer, je ne
puis vous envoyer qu’une mauvaise gravure, faite il у a dix ans. Dans huit jours, je
commencerai ma 71 annee, que n’ai—je vu, que n’ai—je eprouve; que de brillantes
aurores suivies de tempetes les plus noires: bientot une nuit eternelle va eteindre a
jamais la derniere lueur de cette chambre obscure, des souvenirs les plus tristes et les
plus douloureux. Parfois je vous revois, mon cher Prince, avant cette epoque, et surtout
dans des moments plus heureux; Adieu, mes respects a Mme, votre devoue Niemce-
wicz.
Varsovie, le 14 fevrier 1828“.
Перевод:
<СВаршава, 14 февраля 1828>
«Брат г-жи Шимановской 1 доставил мне приятную неожиданность, дорогой князь,
вручая Ваше столь доброе и столь любезное письмо; это хорошее изобретение — письмо,
благодаря ему можно на расстоянии двухсот миль вести разговор друг с другом или
передавать свои мысли и чувства. Мои же, дорогой князь, всегда посвящены Вам. Вы
получите, — я думаю об этом не без удовольствия, — письмо, присоединенное к моему,
в котором объявляется, что наше королевское общество избрало Вас единодушно своим
членом. Оно ждет лишь Вашего согласия, чтобы выслать Вам диплом. Этому событию
Вы обязаны Вашими качествами, Вашему постоянному благожелательству по отношению
к нашему несчастному народу.2 Если бы Ваши соотечественники захотели подражать
1 По-виДимому, Теодор Воловский, поселившийся вместе с М. Шиманов-
ской в России.
2 На январском заседании 1828 г. Королевского Общества Друзей Наук
в Варшаве Вяземский был избран его членом. В краткой характеристике, со-
хранившейся в бумагах Общества, указано, что Вяземский «знаток польской
литературы, переводил басни Красицкого и Моравского, а также прозой сонеты
Мицкевича. Писал элегии, поэтические послания и эпиграммы. Хорошо изве-
стен как человек, искренне расположенный к польскому народу и польской
литературе» (A. Kraushar. Towarzystwo Krolewskie Przyjaciot Nauk.
1800—1830, ks. III. 1828—1830. Krakow—Warszawa, 1905, str. 39). Официаль-
ное письмо, о котором пишет Немцевич, также сохранилось в архиве Вязем-
ского:
„Prezes Towarzystwa Krolewskiego Warszawskiego Przyjaciol Nauk.
Na posiedzeniu wyborowem dnia 20 stycznia 1828 roku.
Towarzystwo Krolewskie obralo Jm Pana Czlonkiem swoim. Milo mi iest
uwiadomic go о tem, co si$ tak sprawiedliwie Jego gorliwym dla dobra Nauk
ch^ciom, i zashigom nalezy. Policzony w rzad Czlonkow Korrespondentow To-
warzystwa, znaydziesz Jm Pan w przylaczonych tu ustawach obowiazki, ktore
z nami dzielic zechcesz. Po dopelnieniu ze strony tego artykulu tychze Ustaw,
nie omieszkam przeslac Mu Patent. Nie Watpi Zgromadzenie, iz wsparte swiat-
lem, praca i gorliwosciq spolczlonka swego, tem latwiey zamierzonego celu
dostapi.
W Warszawie dnia 4 Lutego Lacz<? wyraz winnego
roku 1828 powazenia
№ 79 Julian Ursyn Niemcewicz.“
Пушкин и его время
225
Вам вместо того, чтобы ненавидеть с таким упорством народ, почти что угасший, если бы
они захотели припомнить себе, что мы происходим от одной ветви, мы бы достигли
более совершенным образом цели, которая стоит перед нами, нежели применяемыми
сейчас неистовыми средствами. Г-н Новос<Сильцев^> не является человеком, который
будет способствовать этому сближению, он далек от этого; преследуя тысячами спосо-
бов учащуюся молодежь, он сеет в их сердцах семена недоброжелательности, озлобляет
их родителей, отдаляя от государя подданных, которые бы желали его только любить.
Я разделяю Ваши чувства и печаль по поводу непоправимой утраты почтенного г-на
Карамзина.1 Я сожалею, что не был знаком с ним даже в переписке, и меня возмущает,
что некоторые из Ваших соотечественников, к примеру, г-н Новосильцев, вместо того,
чтобы гордиться тем, что Карамзин жил среди них, словно сорвавшись с цепи неистов-
ствовали против него совершенно непристойным образом. Но это самый сильный из
людей, поднявшийся над своим окружением. Г-н Мицкевич пишет мне, насколько он и
наши польские изгнанники благодарны Вам за доброе отношение к ним. От имени всех
моих соотечественников я приношу Вам самую искреннюю благодарность.* 2 * * 5 * * В Я не пишу
(Перевод:
«Президент Королевского Общества Друзей Наук в Варшаве.
На выборах 20 января 1828 года.
Королевское Общество избрало Вас членом своим. Приятно мне оповестить
Вас о том, что справедливо принадлежит Вашим заслугам и деятельным
устремлениям для блага наук. Будучи зачисленным в правление Членов-Кор-
респондентов Общества, Вы найдете в присоединенных здесь правилах обязан-
ности, которые пожелаете с нами разделить. После заполнения на обороте
статьи этих же правил, я не замедлю прислать Вам Патент. Собрание не сом-
невается, что поддержанное светом, трудом и усердием своего сочлена, оно
успешней достигнет задуманной цели.
В Варшаве дня 4 февраля Присоединяю выражение
год 1828 своего нижайшего уважения
№ 79 Юлиан Урсын Немцевич»).
5 марта 1828 г. на заседании Общества была прочитана декларация
на польском языке П. А. Вяземского, присланная им из Петербурга: «Ja xiqze
Piotr Andreiewicz Wiaziemski przyimui^ tytul Czlonka-Korrespondenta Towa-
rzystwa Krolewskiego Przyjaciol Nauk, ktbrym mnie toz Towarzystwo przez
wybbr swoy zaszczycilo. Slowo moie i czesc w uroezyst^ skladam r^koymi^,
ze dopelniac b$d$ ustawy tegoz Zgromadzenia. Akceptacya t$ i obietnic^ dla
lepszey wiary wtasnq podpisui^ г^кц.
Dan w Petersburg!). 1828 roku“.
(Перевод:
«Я князь Петр Андреевич Вяземский принимаю титул Члена-Корреспон-
дента Королевского Общества Друзей Наук, которым это же Общество меня
удостоило своим избранием. Слово свое и участие в торжественном выражаю
заверении, что буду выполнять правила этого Общества. Одобрение это и обе-
щание со всей ответственностью собственной подписываю рукой.
Дано в Петербурге. 1828 года.»
В июне 1828 г. Вяземский получил патент на звание члена Королевского
Общества Любителей Наук (ЦГАЛИ, ф. 195. ед. хр. 606; ед. хр. 2393,
л. 9; A. Kraushar. Krolewskie Towarzystwo Przyjaciol Nauk, ks. Ill,
str. 63; S. Fiszman. Z polsko—rosyjskich stosunkbw literackich w okresie
1800—1830 гг., str. 120).
1 Карамзин умер 22 мая 1826 г.
2 Слова эти являются откликом на высказанное Мицкевичем в письме
к Немцевичу от 11/23 ноября 1827 г. пожелание, чтобы он выразил благодар-
ность Вяземскому «за дружбу, которой он нас удостаивает». Позднее Вязем-
ский вспоминал: «<. . .^> имел я случай примирить два века, две школы, две
226
Вам ничего о Варшаве, она безрадостна, вот уже третий год, как там забыли о веселье,
что неудивительно, если подумать, что в этом деле больше виновной непродуманности,
чем настоящей вины, что это дело можно было разрешить в течение двух месяцев,
а оно длится более двух лет.1 О, как государи плохо осведомлены! Вы хотите, чтобы
я писал мемуары, я от этого воздержусь, так как в любую минуту могут придти и за-
брать меня вместе с моими бумагами. У меня есть историческое путешествие по
Польше, несколько театральных пьес, два романа, три тома мемуаров о древней
Польше, все это остается неизданным. Даже книги, которые я давно опубликовал,
запрещены в русской Польше; оставив Америку 21 год назад, я не ожидал увидеть
того, что я увидел сегодня. Мне приятно, однако, питать надежду на то, что, как
только император приедет сюда, и, зная хорошо нашу действительную Литву, мы снова
увидим безмятежные дни. Что касается моего портрета, который для Вас желанен из-за
вашего пристрастия ко мне, то я могу послать лишь плохую гравюру, сделанную десять
лет назад. Через восемь дней я начну свой 71 год, сколько увидено, сколько пережито,
сколько светлых рассветов, после которых наступали самые мрачные бури, скоро веч-
ная ночь погасит навсегда не только последний свет в этой тесной комнате, но и вос-
поминания, самые грустные и удручающие. Иногда я вижу Вас снова, дорогой князь,
до этих событий и, особенно, в более счастливое время.
Прощайте, мое уважение г-же Вяземской, преданный Вам Немцевич.
Варшава, 14 февраля 1828».
II. Ю. У. НЕМЦЕВИЧ И В. А. ЖУКОВСКИЙ
Стихотворения Немцевича, обращенные к В. А. Жуковскому, еще не привлекали
внимания исследователя, хотя об их существовании было известно сравнительно
давно.* 1 2 Они находятся в альбоме В. А. Жуковского с автографами разных лиц, кото-
рый хранится в Государственной Публичной Библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щед-
рина (ГПБ, ф. 286, оп. 2, ед. хр. 228). Альбом заполнялся преимущественно в 1821—
1822 и 1826—1827 гг., во время первого и второго заграничных путешествий Жуков-
ского; встречаются записи и более раннего времени, а также относящиеся к 1829 и
1832—1834 гг. Среди последних — два стихотворения Немцевича ,,Por^cze“ и „Do
WJm Panu Joukowskiego“ (лл. 55 об.—57). Время и обстоятельства появления этих
автографов в альбоме легко восстанавливаются. 7 мая 1829 г. Жуковский приехал
в Варшаву, где должна была состояться 12 мая коронация Николая I. По-видимому,
свою поездку в Варшаву Жуковский рассматривал не только как необходимость, свя-
занную с положением воспитателя наследника царского престола, но и как воз-
можность сближения с литературными кругами Варшавы. Во второй половине 1820-ых гг.
противоположные знаменитости в лице старого Немцевича и молодого Миц-
кевича, с которым познакомился я в Москве. Мне удалось ввести их в пере-
писку друг с другом» (А. Мицкевич. Собр. соч., т. 5, стр. 392; П. А. Вя-
земский. Поли. собр. соч., т. II, стр. IX). Ср с письмом Вяземского к жене
от 21 марта 1828 г.: «Немцевич тебе кланяется. . . Он прислал мне письмо
и для Мицкевича в ответ на то, что он писал ему в моем письме. Я рад, что
их свел» (Звенья, III—IV. М.—Л., 1934, стр. 219).
1 Первые аресты членов Патриотического общества в связи с начавшимся
следствием по делу декабристов наступили в Варшаве 20 февраля 1826 г.
В январе 1827 г. Следственный комитет закончил свою деятельность и пере-
дал дело о восьми подсудимых на рассмотрение Сеймового Суда Сената, уста-
новленного в апреле того же года. Рассмотрение дел закончилось в мае 1828 г.
Немцевич подробно описал ход следствия в своих воспоминаниях о 1820—
1829 гг. (Pami^tniki dekabrystow, str. 561—595).
2 Некоторые из автографов были опубликованы А. Н. Веселовским в исследовании
‘В. А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». Спб., 1904. Описание
автографов см. у И. Бычкова («Отчет императорской публичной библиотеки за 1902 г.»
СПб., 1910, стр. 41—43).
15!
227
интерес к творчеству Мицкевича и в связи с ним к польской культуре был на-
столько значителен, что это предположение представляется вполне вероятным. В его
пользу косвенно свидетельствует и записка о польских писателях, своего рода кон-
спективно изложенный обзор современной польской литературы, составленный Мицке-
вичем для Жуковского незадолго до отъезда последнего в Варшаву.1 Вероятно Жуков-
ский вез с собой также рекомендательные письма Вяземского. Как бы то ни было,
но уже с первых дней своего появления в Варшаве он близко соприкасается с литера-
турной жизнью польской столицы. 8 мая он обедает у вел. князя вместе с Моравским,
9 мая проводит утро у Немцевича и встречается с Фредро, 1 2 10 — знакомится с К. Козь-
мяном. 3 В день коронации Жуковский снова видится у вел. князя с Немцевичем,
Моравским и Козьмяном. На другой день он навещает с утра С. Б. Линде4 и К. Брод-
зиньского,5 а днем обедает у Фредро вместе с Немцевичем, Л. Осиньским, Бродзинь-
ским, К. и А. Э. Козьмянами. 15 и 16 мая Жуковский проводит время с Немцевичем,
17—накануне отъезда в Берлин — наносит визиты Козьмяну и Моравскому.6
В свою очередь польские литераторы проявили живейший интерес к Жуковскому.
Его творчество было широко известно в Польше. В эпоху становления романтизма
в польской литературе внимание к произведениям Жуковского и, прежде всего, к его
балладам было закономерным явлением. С 1817—1818 гг. появляются первые пере-
воды: Т. Зан написал балладу «Нерина» по мотивам «Людмилы» Жуковского,
А.-Э. Одынец перевел «Светлану». К творчеству Жуковского обращались в 1820-е гг.
Ю. Залеский («Тоска по милому», «Гарольд») и С. Витвицкий («Светлана»). О Жу-
ковском польский читатель мог узнать из критических обзоров русской литературы
А. А. Бестужева, статей П. А. Вяземского, Н. И. Греча и др.7 Немалую роль в деле
сближения славянских литератур сыграли русские, проживавшие в Польше. В бытность
свою в Варшаве Вяземский устраивал «заседания», на которых знакомил польских
литераторов с русской поэзией. В письме к А. И. Тургеневу от 1 августа 1819 г. он
просил передать Жуковскому, что «на днях читал двум лучшим поэтам варшавским8
несколько строф из «Певца в русском стане» и кое-что из «Послания к государю».
«Более всего понравилась им строфа Платова. Они, как истинные поэты, схватили имен-
но то, что было коренною красотою <. . В следующее заседание прочту им «Две-
надцать спящих дев» и «Вадима». По их просьбе примусь я перекладывать русские
стихи на польскую азбуку и выдам том образцовых наших поэтов» 9. Замыслы эти, как
и многие другие, Вяземскому не удалось осуществить, хотя он и привлек к переводам
из Жуковского Ф. Моравского. Другой «лучший поэт варшавский» Немцевич не пере-
водил с русского, но проявлял в 1820-е гг. интерес к современной русской литературе.
В воспоминаниях А. А. Одинцова, служившего в те годы в Варшаве, приведены любо-
пытные сведения в этом отношении. «По просьбе одного моего хорошего знакомого,
гр. Валериана Корвино-Красинского, я написал по-французски в 1828 году „Арег^и
sur la litterature russe pour les quatre dernieres annees“ для Юлиана Урсина
1 См. сообщение В. Нечаевой. А. Мицкевич о польских писателях. — «Красный
архив», т. 2, 1922, стр. 268—278.
2 Ян-Максимилиан Фредро (1784—1845), гофмаршал польского двора,
бригадный генерал. Второстепенный поэт, переведший на польский язык басни Крылова
(«Северная Пчела», 1845, № 58).
3 Кает ан Козьмян (1771 —1856), реакционно настроенный политический дея-
тель, глава так называемой «варшавской школы классиков».
4 Самуэль Богумил Линде (1771—1847), известный лингвист, создатель
словаря польского языка, деятельный пропагандист русской культуры в Польше.
5 Казимеж Бродзиньский (1791 —1835), известный польский поэт и ли-
тературный критик, один из предшественников Мицкевича.
6 Дневники В. А. Жуковского с примечаниями И. А. Бычкова. Спб., 1903,
стр. 207—209.
7 Подробнее см.: S. Fiszman. Z polsko-rosyjskich stosunkow literackich w
okresie 1800—1830 r., str. 103—113.
8 Вяземский говорит о Ю. У. Немцевиче и Ф. Моравском.
9 Остафьевский архив, т. II, стр. 277.
228
Немцевича, известного польского поэта и в то время председателя общества друзей
и наук, для речи его о славянских литературах. С самим Немцевичем я не был знаком,
но он весьма меня благодарил через графа Красинского».1 В опубликованных Краусгаром
протоколах заседаний Варшавского общества друзей наук не сохранилось упоминаний
об этом сообщении Немцевича, в котором должны были быть охарактеризованы главные
направления новейшей русской литературы. Существуют, однако, краткие сведения о дру-
гом исключительно важном выступлении Немцевича. В конце мая 1829 г. на торжествен-
ном заседании Общества Немцевич предложил избрать его членом В. А. Жуковского.
Предложение это было принято единогласно всеми присутствующими.1 2 Жуковского в это
время не было в Варшаве. Он узнал о своем избрании уже после возвращения из Бер-
лина. Краусгар приводит польский перевод с французского текста письма Жуковского,
отправленного последним к Немцевичу. Письмо это, никогда не публиковавшееся в рус-
ской литературе, чрезвычайно ярко рисует взаимоотношения Жуковского и Немцевича.
Приводим его в переводе с польского:
«Изъясните мои чувства тем, кто удостоил меня чести стать их сочленом.
Чести этой я обязан, несомненно, Вашей ко мне приязни, которой я не чувствую
себя достойным. Единственное соображение дает мне право на такой почетный ти-
тул — это симпатия^ которую я испытываю ко всему благородному польскому народу.
Никогда не отделяйте меня от тех пожеланий, которые Вы лелейте для счастья Вашей
Отчизны. В этом я Ваш сердечный брат. Я недолго пробыл в Варшаве, но вынес от-
туда неизгладимые воспоминания, и самые дорогие из них те, в которых сохранился
Ваш образ, Достойный друг. Сблизившись с Вами, я имел счастье дополнить в жизни
дружбой то уважение, которое я испытывал в душе к Вам. Сожалею, что болезнь, про-
державшая меня три дня в постеле в Варшаве,3 после нашего возвращения из Берлина,
лишила меня счастья вновь встретиться с Вами. Я все же надеюсь, что Вы, несмотря
на разлуку, продолжаете относиться ко мне благожелательно. Если Вы будете у гр.
Фредро, в доме которого я провел некоторое время с Вами, расскажите о моих чувствах
к нему и к любезной его супруге. Признайтесь им в чувствах, которые я сохраняю всегда,
и будьте уверены, что моя привязанность к Вам навеки останется живой.
Остаюсь
Жуковский».4
Во второй свой приезд в Варшаву Жуковский, как это видно из приведенного выше
письма, не встречался с Немцевичем. Следовательно, автографы польского поэта могли
появиться в альбоме Жуковского лишь между 9 и 16 мая 1829 г. Установление этих
дат весьма важно для правильного понимания стихотворений Немцевича. По авто-
ритетному свидетельству А. Чарторыского, накануне приезда в Варшаву Николая I
с женой и наследником, к Немцевичу обратились участники заговора, собиравшиеся
использовать затянувшуюся войну с Турцией, истребить царскую семью во время ко-
ронации и начать восстание в благоприятных условиях всеобщего замешательства,
вызванного этими событиями. Немцевич энергично осудил планы заговорщиков и, опи-
раясь на свой громадный общественный авторитет, убедил их отказаться от вооружен-
ного выступления.’’ В то же время Немцевич продолжал вести борьбу за «сохранение
польской народности» в границах легальности и законности. Некоторое время он раз-
делял иллюзии, связанные с воцарением Николая I. Войну с Турцией Немцевич рас-
сматривал как войну за освобождение всех славянских народов и верил, что политика
Николая I будет содействовать укреплению конституционных основ Польского Цар-
ства. Выдвигая кандидатуру Жуковского в члены Общества Любителей Наук, Немцевич
не только отдавал должное поэту, он надеялся, что воспитатель наследника и близкий
1 «Русская старина», 1889, ноябрь, стр. 318.
2 A. Kraushar. Towarzystwo Krolewskie Przyjacidl Nauk, ks. Ill, str. 204—205.
3 A. Kraushar. Towarzystwo Krolewskie Przyjacidl Nauk, ks. Ill, str. 206.
4 Ср.: Дневники В. А. Жуковского, стр. 212.
° A. Czartoryski. Zywot J. U. Niemcewicza, str. 216.
229
к царской семье человек сможет оказать благоприятное для Польши влияние на импе-
ратора, ограничить в какой-то степени дикое своевольство вел. князя Константина
Павловича. Именно эти настроения Немцевича сказались на содержании стихотворе-
ний, вписанных в альбом Жуковского. В них выражена едва ли не вся программа вар-
шавского либерализма. Но конституционные призывы Немцевича не были услышаны.
Жуковский ограничился лишь общим «прекраснодушным» заверением в дружественных
чувствах. Польское восстание 1830 г. полностью уничтожило зыбкие иллюзии варшав-
ских либералов, а «шинельные», по выражению П. А. Вяземского, стихи Жуковского
по поводу польского «бунта» сделали невозможными какие-либо контакты с удалив-
шимся в эмиграцию Немцевичем.
«Р о г § с z е
Bayka
Kalif Bagdadu, со rzqdzil polSwiatem,
Jad^c przez most nad Eufratem,
Postrzegl na obydwie strony
Szereg por^cz wyniesiony.
„Wezyrze, wola, z czyiey ze to rady
Те nowe szranki, te iakies zawady?
Ja ich nie lubi$: nie chc^ w mem zawodzie
CoS spotykac na przeszkodzie.
Te smieszne belki mam za nic
Nie cierpi^ w niczem, ni szrankow, ni granic. .
„Pot^zny Panie, wezyr odpowiada,
Nie iest w tem zadna zuchwalosc
Twe bezpieczenstwo, swoi^ i twq calosc
Lud w tych por^czach zaklada.
Zyiq ieszcze tego swiadki,
lakie ogromne przypadki
Zdarzylo si^ dla tego ze por^cz nie bylo.
Nieraz pospolstwo, kiedy si^ zburzyto,
Passyami uniesione,
Spychalo si$ w Ц rzek$, iak gdyby szalone.
Srozsze zdarzenie mozem w dzieiach liczyc —
Tak sultan znany przez swoie zap^dy,
Konno przeiezdzaiqc t^dy,
Tak iqt rumaka bez litosci cwiczyc,
Tak ostrogami dr^czyc
I batem m^czyc,
Ze bestya na kiel wzi^wszy
Okropnie d^ba stanowszy
Z szanownem iezdzcem w nieszcz^sney godzinie
Rzuca si^ na Jeb, i w tych nurtach ginie.
A wszystko to si^ zdarzylo
Ze tych por^cze nie byto.
Racz tedy pryi^c Nayasnieyszy Panie
To szczere moie wyznanie.
Ze gdy czyli to Rzqdzqcy
Czy Lud pod nim zastai^cy
Z granic rozsadku wybiega
Te ich por^cze od zguby ustrzega“.
230
Do WJm Panu Joukowskiego
Cnot i nauk wielbicieli
Acz tysiac dzieleni milami
Zawsze sobie Przyiaciele
Wsz^dy sobie rodakami.
Ту w swietnym chwaly twey bycie,
Ja w schylku dni mych ostatnich.
Piszem pokqd potrwa zycie
Dla dobra Ludow pobratnich.
Julian Ursyn Niemcewicz».
Перевод:
«П e p и л a
Басня
Калиф Багдада, правивший полумиром, проезжая через мост над Евфратом, уви-
дел по обеим сторонам поставленный ряд перил. «Визирь, — позвал он, — по чьему
совету стоит новая ограда, какие-то затруднения? Я не люблю их и не желаю на своем
поприще встречаться с любыми препятствиями. Не буду считаться с этими смешными
бревнами, не потерплю ни в чем ни ограждений, ни ограничений». «Могучий госу-
дарь,— отвечает визирь, — в этом нет никакой дерзости. Твою безопасность, свое и
твое спокойствие народ основывает на этих перилах. Еще живут свидетели того, ка-
кие громадные происшествия случились из-за отсутствия перил. Не однажды толпы
людей во время волнений, увлеченные страстями, низвергались в эту реку, словно
обезумевшие. Еще более грозные события мы можем найти в истории. Так, султан,
известный своими порывами, проезжая здесь конно, так безжалостно стал сечь своего
рысака, так терзать его шпорами и мучить бичом, что животное заупрямилось, страшно
поднялось на дыбы и сломя голову бросилось вместе с почтенным всадником в то
несчастное время, и погибло в этих потоках. А все это случилось потому, что не было
перил. Благоволи же теперь принять, светлейший господин, искреннее мое признание.
Что если Правитель или Народ, находящийся под ним, выходят из границ рассудка,
то их спасают от гибели перила».
К Жуковскому
Добродетелей и Наук почитатели, даже разделенные тысячами миль, всегда Друзья,
всегда земляки. Ты в блеске своей славы, я на склоне последних дней. Пишем, пока
длится жизнь, для блага братских народов.
Юлиан Урсын Немцевич».
231
A. M. Гордин
ЗАМЕТКА ПУШКИНА О ЗАМЫСЛЕ „ГРАФА НУЛИНА66
Небольшая по объему, крайне несложная по сюжету, лишенная, каза-
лось бы, всякой проблемности, шуточная поэма или повесть в стихах «Граф
Нулин» тем не менее принадлежит к числу значительнейших произведений
Пушкина. Яркое выражение раннего пушкинского реализма, своего рода
реалистический манифест поэта, она оказала заметное влияние на развитие
прогрессивной русской литературы XIX в., не потеряла своего непосред-
ственного живого интереса и для нашего времени.
О том, как возник замысел «Графа Нулина», когда и при каких обстоя-
тельствах повесть была написана, мы знаем из чернового наброска Пушкина,
найденного в его бумагах после смерти.
«В конце 1825 года,— пишет Пушкин,— находился я в деревне. Перечитывая
«Лукрецию», довольно слабую поэму Шекспира, я подумал: что если б Лукреции при-
шла в голову мысль дать пощечину Тарквинию? быть может, это охладило б его пред-
приимчивость, и он со стыдом принужден был отступить? Лукреция б не зарезалась,
Публикола 1 не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы
не те.
Итак, республикою, консулами, диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соб-
лазнительному происшествию, подобному тому, которое случилось недавно в моем сосед-
стве, в Новоржевском уезде.
Мысль пародировать историю и Шекспира мне представилась, я не мог воспроти-
виться двойному искушению и в два утра написал эту повесть.
Я имею привычку на моих бумагах выставлять год и число. «Граф Нулин» писан
13 и 14 декабря. Бывают странные сближения.»
Рукопись этого интереснейшего наброска, ныне хранящаяся в архиве
ИРЛИ, представляет собой ординарный лист обыкновенной писчей бумаги.
Большое количество вычерков и исправлений указывает на то, что перед
нами первоначальный черновой текст, беглая запись нескольких мыслей,
но мыслей важных для автора, которые он стремился сформулировать
с максимальной точностью и к которым, вероятно, намеревался еще вер-
нуться.
1 Публикола ошибочно назван вместо Коллатина, мужа Лукреции.
232
Впервые этот набросок был частично опубликован в 1855 г. П. В. Ан-
ненковым в «Материалах» (стр. 167).1 Полностью со всеми разночтениями
его напечатал П. О. Морозов в Академическом Собрании сочинений Пуш-
кина (1916 г., т. IV, стр. 230—231).1 2 Затем он обычно перепечатывался
во всех собраниях сочинений поэта среди критических и автобиографических
статей и заметок.
Когда был сделан Пушкиным этот набросок и с какой целью?
Правильные ответы на эти вопросы имеют первостепенное значение
не только для понимания текста наброска, но и для выяснения истории
замысла «Графа Нулина».
На рукописи дата, естественно, не обозначена — ведь это отрывочная
черновая запись для какой-то будущей статьи или заметки.
Анненков вопроса о дате не касается, замечая лишь, что этот «клочок бумажки»
принадлежит «к разрозненным и в половину утерянным» запискам Пушкина.
Позднейшие исследователи от П. О. Морозова и М. О. Гершензона до Б. В. Тома-
шевского называют в качестве даты 1829—1830 годы.3
У П. О. Морозова читаем: «.. . заметка Пушкина о «Нулине» писана, вероятно,
<С. . .^> вскоре после того, как случилось то происшествие в «Новоржевском уезде»,
о котором в ней упоминается. Героем этого происшествия оказался приятель поэта
А. Н. Вульф, гостивший с ним в январе 1827 г. 4 в имении своего дяди П. И. Вульфа —
не в Новоржевском, а в Старицком уезде Тверской губернии.»
Утверждение М. О. Гершензона более категорично: «Теперь уже положительно из-
вестно, что приведенная выше запись Пушкина писана не ранее 1829 года: он упоми-
нает в ней о сходном происшествии, случившемся недавно в его соседстве в Новоржев-
ском уезде; в дневнике А. Н. Вульфа, изданном в 1916 г., рассказано это происшествие,
на которое намекает Пушкин: оно случилось в феврале 1829 г. с самим Вульфом, на
глазах Пушкина (неудачное ночное путешествие Вульфа в комнату молоденькой по-
повны)».5
Б. В. Томашевский в примечаниях к VII тому редактированного им десятитомного
собрания сочинений Пушкина, безоговорочно относя заметку к 1830 г., пишет: «Проис-
шествие в Новоржевском уезде — по рассказам современников, приключение с Алексе-
ем Вульфом, ухаживавшим за одной поповной».6
1 Анненков опубликовал 1-й и 3-й абзацы, и то с пропусками и не вполне точно.
2 Публикация Морозова, однако, не лишена ошибок. Напр., вместо «Цари под
кинжалом» напечатано «Цари под покровом». Это послужило М. О. Гершензону осно-
ванием для ошибочных предположений.
3 Г. А. Гуковский называет 1833 г., но это, вероятно, просто недоразумение («Пуш-
кин и проблемы реалистического стиля». М., Гослитиздат, 1957, гл. II, стр. 79).
Д. Д. Благой в главе о «Графе Нулине» своей монографии «Творческий путь
Пушкина, 1813—1826 гг.», приводя текст наброска, о датировке его не говорит ничего
(М. — Л., изд-во АН СССР, 1950).
4 П. О. Морозов ошибается: это происходило, как явствует из записей Вульфа,
двумя годами позже, в 1829 г. и, следовательно, этим годом Морозов намерен был дати-
ровать публикуемый им набросок.
5 М. О. Гершензон. «Граф Нулин». Сб. «Статьи о Пушкине» М., «Academia»,
1926, стр. 46. Впервые статья была опубликована в 1918 г. в отдельном издании поэмы
«Граф Нулин». Гершензон допускает ошибку, утверждая, что происшествие с Вульфом
случилось «на глазах Пушкина». В дневнике А. Н. Вульфа об этом не сказано.
6 М. — Л., изд-во АН СССР, 1949, стр. 694. Раньше в большом академическом
полном собрании сочинений Пушкина «Заметка» также датирована 1830 г., но с вопро-
сом.
233
Как видим, во всех случаях датировка наброска Пушкина о «Графе
Нулине», а вместе с тем неизбежно и общее осмысление его основываются
на дневниковой записи А. Н. Вульфа.
Происходит странное недоразумение. Пушкинский текст читается явно
неправильно.
А. Н. Вульф 6 февраля 1829 г. занес в свой дневник запись о приезде «к нам
в Старицу» 1 Пушкина и о днях, проведенных поэтом в тверской деревне. Вульф рас-
сказывает: «После праздников поехали все по деревням; я с Пушкиным, взяв по бутылке
шампанского, которые морозили, держа на коленях, поехали к Павлу Ивановичу.1 2 За
обедом мы напоили Люнелем, привезенным Пушкиным из Москвы, Фрициньку (гамбург-
скую красавицу, которую дядя привез из похода и после женился на ней), немку из
Риги, полугувернантку, полуслужанку, обрученную невесту его управителя и молодую,
довольно смешную девочку, дочь прежнего берновского попа, тоже жившую под покро-
вительством Фридерики. Я упоминаю об ней потому, что имел после довольно смешную
с ней историю. Мы танцевали и дурачились с ними много, и молодая селянка вовсе
недвусмысленно показывала свою благосклонность ко мне. Это обратило мое внимание
на нее, потому что прежде, в кругу первостатейных красавиц, я ее совсем не заметил.
Я вообразил себе, что очень легко можно будет с ней утешиться за неудачи с другими,
почему через несколько дней, приехав опять в Павловское, я сделал посещение ей в роде
гр. Нулина, с тою только разницею, что не получил пощечины».3
Этот рассказанный Вульфом эпизод из ряда его многочисленных романи-
ческих похождений не раз цитировали позднее писавшие о «тверском
ловеласе», дополняя всякого рода измышлениями.
Стоит внимательно вчитаться в запись Вульфа и сопоставить ее с тек-
стом пушкинского наброска, чтобы стало совершенно очевидным, что
вопреки утверждениям исследователей набросок Пушкина никакого отно-
шения к дневниковой записи Вульфа не имеет.
Пушкин говорит о «соблазнительном происшествии», которое случилось
близ его родного Михайловского, в Новоржевском уезде Псковской губер-
нии незадолго до того, как был задуман «Граф Нулин», и которому при-
надлежит далеко не последняя роль в истории замысла повести, а вовсе
не перед написанием позднейшего наброска «В конце 1825 года находился
я в деревне...»
Из контекста пушкинского наброска бесспорно явствует, что слово
«недавно» употреблено здесь в значении «незадолго перед тем...», и выра-
жение «случилось недавно в моем соседстве, в Новоржевском уезде» нераз-
рывно связано со всем дальнейшим ходом мысли поэта, его объяснением
развития замысла, относящегося к концу 1825 г. Первый и второй абзацы
пушкинского текста объединены глаголом «подумал» и один вытекает
из другого. Совершенно несомненно, что все, о чем здесь идет речь, проис-
ходило одновременно. То, что текст разделен на два абзаца, само по себе
ничего не значит. Если мы заглянем в рукопись, то увидим, что первый
абзац, в свою очередь, был разбит на три, но ведь логика развития мысли
от этого не меняется. Следует заметить, что в рукописи имеются другие
1 Старица—уездный город Тверской губ.; в Старицком уезде находились родовые
имения Вульфов: Малинники, Павловское, Берново и др.
2 П. И. Вульф — дядя Алексея Николаевича, владелец села Павловского.
3 А. Н. Вульф. Дневники. М., «Федерация», 1929, стр. 193.
234
варианты начала второго абзаца, прямо связывающие его с первым: «Мысль
эта...»; «Соблазнительный...» ( в последнем случае деление на абзацы
вовсе отсутствует). Третий абзац является логическим завершением первых
двух, иначе его невозможно понять: подумал о том, что, если следовать
за Шекспиром, то дай Лукреция пощечину Тарквинию — иным мог бы быть
ход всей мировой истории; о том, что, следовательно, если верить Шекспиру
и римским историкам, то надо признать, что события мирового значения
могут определяться чистыми случайностями, происшествиями, вроде опи-
санного в «Лукреции» или даже случившегося в глухом уголке Псковской
губернии, в Новоржевском уезде; эти размышления, понимание ошибочно-
сти такого слепого преклонения перед силой случая и вызвали желание
пародировать Шекспира и историю.1
Кроме того, только ко времени, когда создавался «Граф Нулин», т. е.
к 1825 г. Пушкин мог сказать: «В моем соседстве, в Новоржевском уезде»,
ибо только в это время он был постоянным обитателем псковской деревни.
Зная неизменную точность Пушкина, следует признать совершенно исклю-
ченным, чтобы он мог перепутать Новоржевский уезд Псковской губернии
и Старицкий уезд Тверской губернии,— уж очень хорошо были знакомы
поэту тот и другой.
Таким образом, как уже было сказано, дневниковая запись А. Н. Вульфа
не имеет ничего общего с наброском Пушкина о замысле «Графа Нулина»
и, следовательно, никак не может служить основанием ни для его дати-
ровки, ни для общего осмысления. Вульф упомянул в своей записи
о «Нулине» только по сходству самой общей ситуации своего приключения
и похождений пылкого графа (стихотворная повесть Пушкина была ему
хорошо известна).1 2 Интерес рассказа Вульфа заключается совсем в дру-
гом,— в том, что он подтверждает жизненность, бытовую достоверность
сюжетной ситуации пушкинской повести. Но об этом следует говорить особо.
Мы не можем назвать точную дату, когда был сделан Пушкиным набросок
о замысле «Графа Нулина», но естественнее всего предположить, что эта
дата—1827 год. В этом году Пушкин напечатал отрывок из «Нулина»
в «Московском Вестнике» (ч. I, № IV, стр. 251) и готовил к публикации пол-
ный текст своей повести, неоднократно возвращаясь к нему («Граф Нулин»
целиком был опубликован впервые в альманахе «Северные цветы» на 1828 г.,
вышедшем 22 декабря 1827 г., затем в издании «Две повести в стихах»,
вышедшем в 1828 г.).
Живой отклик со стороны поэта вызвали замечания «высочайшего цензора» Нико-
лая I, цензуровавшего «Графа Нулина» вместе с III главой «Онегина» в июле—августе
1827 г. и нашедшего некоторые стихи «непристойными». Бенкендорф, сообщая Пушкину
царскую волю, 22 августа писал: «Графа Нулина государь император изволил прочесть
с большим удовольствием и отметить своеручно два места, кои его величество желает
видеть измененными; а именно следующие два стиха: «порою с барином шалит», и «кос-
1 В рукописи первоначально было «Римскую историю», затем слово «Римскую»
Пушкин вычеркнул как само собой разумеющееся, осталось слово «историю» с малень-
кой буквы.
2 О «Графе Нулине», как произведении ему известном, Вульф упоминает в своем
Дневнике еще 16 сентября 1827 г.
235
нуться хочет одеяла.. .». В воспоминаниях современников сохранились, со слов Пушкина,
свидетельства и о других сделанных ему замечаниях. А. О. Смирнова-Россет в своей
Автобиографии рассказывает: «Государь цензуровал «Графа Нулина». У Пушкина ска-
зано «урыльник». Государь вычеркнул и написал—будильник. Это восхитило Пушкина.
«Это замечание джентельмена. А где нам до будильника.. .» 1 А. Н. Вульф 16 сентября
1827 г. записал в своем Дневнике: «Смешно рассказывал Пушкин, как в Москве цензуро-
вали его «Графа Нулина»: нашли, что неблагопристойно его сиятельство видеть в халате!
На вопрос сочинителя, как же одеть, предложили сюртук. Кофта барыни показалась
тоже соблазнительною: просили, чтобы он дал ей хотя салоп».1 2
Записанный Вульфом разговор его с Пушкиным происходил осенью
1827 г. в Михайловском, — «селе его матери, недавно бывшем еще месте его
ссылки, куда он недавно приехал из Петербурга с намерением отдохнуть
от рассеянной жизни столиц и чтобы писать на свободе. . .»3 Весьма ве-
роятно, что и набросок о замысле «Графа Нулина» писался именно в это
время в псковской деревне, где за два года до того была создана сама
повесть.
Датируя набросок «В конце 1825 года находился я в деревне...»
1830-м годом, редакторы собраний сочинений Пушкина и исследователи
тем самым связывали его с критическими заметками, писавшимися поэтом
осенью 1830 г. в Болдине. С этим также нельзя согласиться. Набросок
по своему характеру решительно отличается от болдинского «Опровержения
на критики», содержащего между прочим ответ Н. И. Надеждину на его
выпады против «Графа Нулина» в «Вестнике Европы» (1828 г., № 22;
1829 г., № 3 и др.). Острая полемичность составляет основу заметок «Опро-
вержение на критики». Все, что здесь говорит Пушкин и по поводу отдель-
ных своих произведений, в том числе «Графа Нулина», и по некоторым
общим литературным вопросам вызвано ясно выраженным желанием за-
щитить свои принципиальные позиции от нападок людей, враждебно
настроенных или не понимающих. Набросок же «В конце 1825 года нахо-
дился я в деревне. . .» вовсе лишен всякой полемичности и является спо-
койным повествованием о том, как было задумано и создано произведение.
Он больше всего похож на набросок предисловия или автокомментария,
к которому иногда прибегал Пушкин.
Есть нечто общее между ним и набросками предисловия к «Борису
Годунову», сделанными Пушкиным в форме письма к Н. Н. Раевскому
В 1825 Г. и затем переработанными и дополненными. Произведение столь
важное, совершенно новое как «Борис Годунов» нуждалось, по мысли
Пушкина, в разъяснении и обосновании. «Граф Нулин», конечно, явление
не такого масштаба, как «Борис Годунов», но и он был для Пушкина про-
изведением весьма значительным и, главное, принципиально новым, и потому
вполне естественно, что поэт мог захотеть снабдить его необходимыми
пояснениями, и именно в то время, когда подготавливалась первая публи-
кация повести. Не все в известном нам тексте могло быть напечатано;
скажем, слова, в которых содержатся политические намеки, явно не предна-
1 Изд-во «Мир», М., 1931, стр. 182.
2 А. Н. Вульф. Дневники, стр. 136—137.
3 Там же, стр. 135.
236
с Г
Автограф заметки Пушкина о замысле «Графа Нулина)
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
Рисунок Пушкина на странице рукописи «Евгения Онегина». 1825.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
значались для цензуры. Но ведь это только первоначальная черновая
запись, которая в дальнейшем должна была быть отредактирована и закон-
чена. Точно так же подлежали обработке и наброски предисловия к «Борису
Годунову»: вряд ли предполагал Пушкин сохранить в печатном тексте,
например, высказывания о наполняющих трагедию «славных шутках и тон-
ких намеках на историю того времени, вроде наших киевских и Каменских
обиняков».
Можно указать также на общие черты, сближающие набросок «В конце
1825 года находился я в деревне...» с «Письмом к издателю «Московского
Вестника» по поводу «Бориса Годунова», написанным в 1827 году
(«С 1820 года, будучи удален от московских и петербургских обществ,
я в одних журналах мог наблюдать направление нашей словесности <S . .^>
Твердо уверенный, что устарелые формы нашего театра требуют преобра-
зования, я расположил свою трагедию по системе отца нашего Шекс-
пира. . .»), с предисловием ко 2-му изданию поэмы «Руслан и Людмила»,
1828 г. («Автору было двадцать лет от роду, когда кончил он Руслана
и Людмилу. Он начала свою поэму, будучи еще воспитанником Царскосель-
ского лицея...»), а также с более ранними заметками типа автокомментария
к «Братьям разбойникам», «Бахчисарайскому фонтану» и др.
Если освободить толкование заметки Пушкина от недоразумений, выз-
ванных необоснованным сближением ее с дневниковой записью А. Н. Вуль-
фа 1829 г., намеченная в ней самим поэтом история возникновения и реали-
зации замысла «Графа Нулина» предстанет в следующем виде.
Замысел возник осенью 1825 г., второй осенью деревенской ссылки
Пушкина, которую по напряженности творческих исканий, количеству и зна-
чительности созданных произведений можно сравнить только с болдин-
ской осенью 1830 г. Это был один из важнейших, если не важнейший этап
в творческом развитии Пушкина, и естественно, что именно к этому вре-
мени относятся слова поэта: «Чувствую, что духовные силы мои достигли
полного развития, я могу творить».
Замысел возник в процессе работы над «Борисом Годуновым» и IV
главой «Евгения Онегина», произведениями такими далекими, потому что
одно из них-— историческая трагедия, другое — сугубо современный роман,
и в то же время такими близкими, потому что и в том, и в другом поэт
впервые достиг подлинной историчности и, распространив исторический
метод не только на понимание и изображение прошлого, но и настоящего,
прочно утвердил в поэзии принципы реализма.
Работая над «Борисом Годуновым» и «Онегиным», поэт, говоря его сло-
вами, «писал и размышлял» — размышлял над проблемами политическими,
эстетическими, над законами, определяющими развитие человеческого об-
щества и формирующими явления искусства. Мысли его обращались и к исто-
рикам древности, и к Шекспиру, и к фактам далекого прошлого родной
страны, и к окружающей российской современности. Свидетельством этих
размышлений являются и наброски предисловия к «Борису Годунову»
(в письме Н. Н. Раевскому), и лирические отступления в конце IV главы
«Евгения Онегина» (напр., полемика с В. К. Кюхельбекером по поводу его
239
нападок на современную элегическую поэзию в статье «О направлении
нашей поэзии...»), и реакция на драматическую шутку Кюхельбекера
«Шекспировы духи», пропагандировавшую «романтического» Шекспира
и на этой основе утверждавшую романтические идеалы поэзии и назначе-
ния поэта (в письмах А. А. Бестужеву, П. А. Плетневу, самому В. К. Кюхель-
бекеру),1 и многое другое.
Шекспир во всех размышлениях Пушкина этого времени занимает
весьма существенное место, но не Шекспир, угодный романтикам, автор
«Бури» и «Сна в летнюю ночь», а Шекспир — автор исторических хроник
и психологических трагедий, реалист, «отец» всей новой литературы.
Читая и перечитывая в часы, свободные от работы над «Борисом Году-
новым» и «Евгением Онегиным», Шекспира, Пушкин остановил свое
внимание на поэме «Tarquin and Lucrece». Далеко не лучшее произ-
ведение великого драматурга, поэма эта тем не менее теперь, в конце 1825 г.,
вызвала у Пушкина особый интерес. Это вполне естественно. Его привлек
сюжет из истории древнего Рима и то, как этот сюжет осмыслен Шекспи-
ром. Поглощенный размышлениями о закономерностях исторического раз-
вития, утверждавший в своем творчестве новые взгляды на историю и ее
законы и опиравшийся при этом прежде всего на драматургию Шекспира,
Пушкин никак не мог согласиться с тем объяснением исторических событий
как цепи случайностей, тем слепым преклонением перед силой случая,
которые с предельной откровенностью выражены в «Тарквинии и Лукре-
ции».
Коварный Тарквиний совершает насилие над Лукрецией; гордая, целомудренная
матрона, не перенеся оскорблений, закалывается; ее муж Коллатин, узнав о случив-
шемся, в бешенстве решается на страшную месть, и в результате следует ряд событий,
изменивших ход мировой истории. Случайное происшествие определило судьбы народов
мира.
Шекспир так и говорит:
Придет пора, когда злосчастный Случай
Все истребит своей рукой могучей.
О Случай, ты всегда родишь напасть. ..
/стихи 874—876/.
Не мог Пушкин не увидеть и того, что Шекспир здесь повторяет
заблуждения писателей древности. Поэт достаточно хорошо знал историю
Рима, сочинения Тита Ливия, Овидия, Тацита. «Анналы» Тацита Пушкин
читал, в частности, в Михайловском летом 1825 г. и вызванными ими
мыслями делился в письмах к Дельвигу; известно и несколько сформули-
рованных им замечаний, содержащих прямые аналогии между характеристи-
кой, которую Тацит дает Тиберию, и оценкой, которую сам Пушкин готов
был дать Александру I.
Вопрос о случайном и закономерном в историческом процессе был на-
столько актуальным, принципиально важным для Пушкина, ошибочность
1 См. Б. М. Эйхенбаум. «О замысле «Графа Нулина». Пушкин, Временник
пушкинской комиссии, III, М. — Л., изд-во АН СССР, 1937. Значение «Шекспировых
духов» непосредственно для замысла «Графа Нулина» Б. М. Эйхенбаум явно преувели-
чивает.
240
воззрений автора «Лукреции», как и Ливия или Овидия, была так очевидна,
что он не мог остаться равнодушным. Возникла острая необходимость воз-
разить на эти наивные взгляды, показать всю их несостоятельность, вы-
смеять их. А вместе с тем и нанести удар всем толкователям Шекспира
в кюхельбекеровском духе, противопоставить их наивно романтическим
представлениям о поэзии и поэте новый реалистический подход к явлениям
искусства и жизни.
Так была подготовлена почва для появления шуточной повести в сти-
хах, высмеивающей наивную веру в то, что пустой случай может быть
основой событий, определяющих судьбы людей, высмеивающей аистори-
ческий подход к общественным явлениям и противопоставляющей уста-
ревшим понятиям романтической эстетики новые принципы эстетики
реализма.
И вот в это-то время сама жизнь подсказала Пушкину сюжет для его по-
вести, определивший ее форму и общий характер. Когда мысли Пушкина
были прикованы к поэме Шекспира с ее почерпнутым у историков древности
«пошлым» утверждением «о том, как могут мелкие причины произвести
великие последствия»,1 и уже возникло определенное желание показать
наивность, несостоятельность этих утверждений, противопоставить им
понятия совершенно иные, новые, он вспомнил слышанный им незадолго
перед тем, вероятно от кого-либо из соседей, рассказ о происшествии, слу-
чившемся в одном из ближайших к Михайловскому поместий, в Новоржев-
ском уезде. «Соблазнительное происшествие» это по общей ситуации было
совершенно подобно изложенному Ливием и Овидием, а за ними Шекспи-
ром в легенде о Лукреции и Тарквинии. Но «герои» были не римские пол-
ководцы и матроны, а типичные русские уездные помещики 20-х годов, са-
мые ничтожные, пошлые, лишенные каких-либо высоких порывов и уж
менее всего добродетельные, да развязка была иной, в соответствии с духом
времени. Сопоставление старой наивной легенды и подлинного современного
происшествия, естественно, наводило на мысль о пародии. Пушкин нашел то,
что ему было нужно. Пародия — вот форма, которая больше всего соответ-
ствовала его намерениям. Она давала ему возможность решить сразу две
задачи: пародировать «историю и Шекспира»—показать несостоятельность
взглядов на общественное развитие как результат простых случайностей,
перенеся ситуацию из истории древнего Рима в русскую действительность
начала XIX в., превратив трагедию в бытовой анекдот, где конфликт раз-
решается пощечиной, а гнев оскорбленного мужа сливается с веселым сме-
хом молодого соседа, и на пустяковом эпизоде из жизни одного поме-
щичьего семейства, на образах людей самых ничтожных, картинах природы
самой «низкой» со всей решительностью декларировать новые реалистиче-
ские принципы искусства, дать наглядный урок своим литературным про-
тивникам.
В форме полемической пародийной поэмы (или повести в стихах) это
можно было сделать во много раз убедительнее, успешнее и полнее, нежели
1 Слова, зачеркнутые Пушкиным в его наброске.
Пушкин и его время
241
в предисловии к драме, лирическом отступлении стихотворного романа или
письме.1
Пушкин не преминул воспользоваться представившейся возможностью
и написал «Графа Нулина».
Только так и можно представить себе историю возникновения и раз-
вития замысла первой реалистической поэмы Пушкина, если правильно
прочитать текст заметки «В конце 1825 года находился я в деревне. . .» и рас-
сматривать «Графа Нулина» в естественной связи со всем кругом идейно-
художественных исканий того времени.
«Происшествие. . . в Новоржевском уезде» — существеннейшее звено
творческой истории поэмы, и грубую ошибку допускают исследователи,
когда игнорируют его, основываясь на ложном толковании дневниковой
записи Вульфа.
Нельзя указать точно, в каком из ближайших к Михайловскому имений,
с кем из новоржевских соседей Пушкина случилось это происшествие. Но
известные нам многочисленные факты, характеризующие быт и нравы уезд-
ного псковского дворянства пушкинского времени, не оставляют ни малей-
шего сомнения, в реальности, правдоподобности рассказанного Пушкиным.
Подобные происшествия могли иметь место и в Богдановском у Фи-
лософовых, и в Ругодево у Шушериных, и в Стехново у Рокотовых. . .
Образ жизни и поведение всех этих новоржевских помещиков мало чем
отличались от образа жизни и поведения Наталии Павловны и ее супруга.
Вот, например, семейство Шушериных, владельцев богатого села Ругодево, близ
Новоржева, в 35 верстах от Михайловского. Пушкин хорошо знал ругодевских поме-
щиков — они были дружны с его родителями и часто навещали Надежду Осиповну
и Сергея Львовича, когда те проводили летние месяцы в Михайловском. Николай Михай-
лович Шушерин слыл человеком недалеким и невежественным. Много в нем было тупого
самодовольства и самодурства. Он любил окружать себя всякого рода приживалками
и гордился перед соседями своими необыкновенно длинными холеными ногтями. Глав-
ный жизненный интерес его заключался в охоте и собаках. Наталия Николаевна, не-
сколько моложе своего супруга годами, считалась дамой просвещенной и б то же время
одной из первых кокеток в уезде; соседи охотно рассказывали о ней всяческие «соблаз-
нительные» истории.
Позже, в 1838 г., В. Д. Философов так охарактеризовал ругодевских обитателей
в своем Дневнике: «Утром ходил по Новоржеву. После обеда тотчас отправились
в Ругодево. Николай Михайлович Шушерин с огромными ногтями и огромнейшей
семьею собак, из коих одна слепа. Наталия Николаевна — жена его, устаревшая кокетка
со множеством портретов». 1 2
О Шушериных постоянно упоминают в своей переписке с дочерью Ольгой Серге-
евной конца 20-х — начала 30-х годов Надежда Осиповна и Сергей Львович Пушкины.
В их изображении ругодевские помещики выглядят людьми пустыми, весьма недалекими,
скучающими от безделья в своей деревенской глуши и ищущими развлечений — муж
в охоте и собаках, жена в приеме гостей и визитах к соседям. 28 октября 1832 г.
1 Не лишним будет вспомнить, что к той же форме полемической пародийной поэмы
обратился Пушкин в 1830 г., когда, желая ответить на нападки своих политических
и литературных врагов, утвердить свои принципиальные политические и литературные
позиции, написал «Домик в Коломне».
2 Цитирую по статье В. Д. Философова «Соседи Пушкина по селу Михайло-
вскому» (Сб. «Старое и новое». М., 1912, стр. 128). Дневник В. Д. Философова, пред-
ставляющий большой исторический интерес, полностью до сих пор не опубликован.
242
Сергей Львович сообщал дочери: «Завтра мы едем к Шушериным — по правде, это
тяжелая повинность — не знаю, что бы я дал, чтоб от этого избавиться, но оно необхо-
димо». 1 Несколько позже Надежда Осиповна с возмущением писала: «Весь дом ТПупту
переберется к нам. У этого кривоногого Шушерина мания являться со всеми своими
друзьями, родственниками и знакомыми». Сергей Львович дает подробный обзор «на-
шего общества в Ругодево», как две капли воды похожего на то уездное общество, кото-
рое в V главе «Евгения Онегина» собирается к Лариным на именины Татьяны.
К ругодевскому обществу Сергей Львович причисляет и «некую девицу Змееву»,
дочь богатого псковского помещика, которая «прославилась двумя или тремя приклю-
чениями». В то же время Надежда Осиповна рассказывает про помещицу Храповицкую,
к которой случайно заехала по дороге в Михайловское и застала «эту 30-летнюю жен-
щину» в 8 часов утра «разряженную как на бал, <.. .> платье из граденапаля, прическа
в три этажа, были тут косы, букли, ленты, громадный гребень». А как много чисто
нулинских черт в удивительно выразительных характеристиках, которые дает Надежда
Осиповна новоржевскому помещику И. М. Рокотову, хорошо известному Пушкину
и чуть не ставшему в 1824 г. официальным «опекуном» поэта.
Список имен помещиков новоржевских, опочецких и иных, подобных
Шушериным, Змеевым, Храповицким, Рокотовым, можно увеличивать
и увеличивать. Сколько их хранят местные архивы, к сожалению, плохо еще
известные исследователям, но весьма богатые материалами, представляю-
щими бесценный реальный комментарий и к «Графу Нулину», и к «Евге-
нию Онегину»...
А. Н. Вульф, знавший лучше кого-либо другого псковские помещичьи
нравы, имел все основания утверждать, что картина деревенской жизни,
нарисованная Пушкиным в «Нулине» и «Онегине», «вся взята из пребыва-
ния Пушкина у нас в губернии Псковской». Многие страницы Дневника
самого Вульфа дают тому убедительное доказательство и, как говорилось
выше, подтверждают реальность, жизненную достоверность сюжетной ситу-
ации «Графа Нулина».
В окончательном своем виде повесть Пушкина явилась перед публикой
такой живой реальной картиной современной действительности, что о пер-
воначальном замысле, о том, что «Нулин» — пародия на «Лукрецию»,
никто и не догадывался. Бытовой анекдот, сатира на помещичьи нравы —
вот как воспринимался и воспринимается «Граф Нулин»; да иначе и не
может быть, ибо в тексте произведения больше ничего нет. Однако перво-
начальный замысел наложил свою печать на весь строй поэмы как произ-
ведения пародийно-полемического; не учитывая его, многое в ней невоз-
можно правильно понять. Исследователь обязан помнить об этом и не огра-
ничиваться толкованием пародийного замысла поэмы лишь как внешнего
толчка или факта общеидейной жизни Пушкина конца 1825 г. Нет, это
и весьма значительный факт творческой жизни Пушкина-художника. Не
случайно, отказавшись от первоначального варианта названия «Новый
Тарквиний», Пушкин счел необходимым сохранить в тексте упоминания
имен героев Шекспира. Таких упоминаний два: в стихе 248— «К Лукреции
Тарквиний новый. ..», в стихе 287 — «Она Тарквинию с размаха.. .» Особо
знаменательно, что последний стих Пушкин вставил уже в беловую руко-
1 Переписка Н. О. и С. Л. Пушкиных с дочерью О. С. Павлищевой хранится в Руко-
писном отделе ИРЛИ. Перевод с французского сделан Л. Л. Слонимской.
16* 243
пись, явно желая намекнуть читателю на то, что лежало за поверхностью
текста произведения, указать на связь сугубо современной поэмы со своими
трудами и размышлениями историческими, «Графа Нулина» с «Борисом
Годуновым».
Что же касается до связи «Нулина» с «Онегиным», особенно IV и V
главами романа, то здесь ни намеки, ни доказательства не нужны, она
очень тесна и непосредственна, видна во всем — и в общей характеристике
поместной дворянской среды, ее культурного и морального облика, и в весь-
ма прозаических пейзажах (сравн. напр.,— «В глуши что делать в эту
пору. . .» и «В последних числах сентября. ..» — оба писаны в Михайловском
почти одновременно, поздней осенью), и даже в таких деталях, как упоми-
ниние в обоих случаях В. Скотта, Прадта, «нравоучительных романов».
Во всем видны одни устремления поэта и одни жизненные источники.
Следует заметить также, что связь между «Графом Нулиным» и «Евге-
нием Онегиным» взаимная. Если «Нулин» возник в процессе создания
IV главы «Онегина», то и работа над поэмой, в свою очередь, оказала влия-
ние на характер последующих глав романа. Это особенно ясно видно
в V главе.1 Как справедливо указывал Г. А. Гуковский, «Граф Нулин»
по отношению к «Евгению Онегину» не только эпизод, но и комментарий.
Пушкин работал над «Нулиным» с увлечением, большим подъемом,
понимая всю жизнь задуманного, «самым трезвым и благопристойным
образом». Об этом свидетельствуют и сохранившиеся рукописи. Вероятно,
все было тщательно до деталей обдумано, а затем «залпом» в два дня напи-
сано. На наш взгляд нет никаких оснований сомневаться в достоверности
свидетельства поэта, что «Нулин» был написан в два утра—13 и 14 дека-
бря.
13 и 14 декабря 1825 года...
Когда Пушкин писал свою стихотворную повесть, в которой пародиро-
вал наивные взгляды на историю как цепь случайностей, объективно веду-
щих к историческому фатализму, пассивности, рисовал сугубо правдивые
картины из жизни современного общества, он не знал еще, что в это самое
время в Петербурге его друзья и братья, его единомышленники и соратники
решили силой оружия поколебать самые основы существующего обществен-
ного устройства, изменить ход истории. Однако декабрь 1825 года с первых
дней принес поэту важные новости. До Михайловского дошли сообщения
о смерти в Таганроге Александра I. Сообщения эти и тревожили и радо-
вали. Пушкин решил было ехать в Петербург, но передумал. Появилась
надежда на возможность скорого освобождения. Между 5 и 13 декабря было
получено письмо от Пущина... Пушкин чувствовал, что надвигаются собы-
тия, которые могут иметь важные последствия не только для него самого, но
и для будущего России. Он напряженно думал над историческими судьбами
родной страны, решительно отвергая аисторическое фаталистическое толко-
1 Б. М. Эйхенбаум ошибочно указывал, что в V главе «Онегина» есть элементы,
подготовлявшие сюжет «Графа Нулина», забывая при этом, что V глава писалась позже,
в 1826 г.
244
вание законов общественного развития, страстно искал новых путей для
русской поэзии. И все это сливалось в замысле произведения, своеобразно,
в пародийно-полемической форме отражающем эти думы и поиски.
Именно здесь следует искать объяснения заключительных слов наброска
о замысле «Графа Нулина»: «Я имею привычку на моих бумагах выставлять
год и число. «Граф Нулин» писан 13 и 14 декабря. Бывают странные сбли-
жения».
Невозможно согласиться с распространенным мнением, будто бы эти
слова означают сопоставление случайно совпавших по времени важных исто-
рических событий, происходивших 13—14 декабря 1825 г. в Петербурге,
и якобы пустяковых занятий, которыми увлечен был в эти дни поэт
в Михайловском, сочиняя шуточный рассказ о соблазнительном приклю-
чении странствующего графа и скучающей барыни. Если бы дело было
просто в случайном совпадении ничем не сходных между собой явлений,
вряд ли Пушкин стал бы об этом и говорить. Затем, Пушкин никогда не
считал «Графа Нулина» просто забавным пустяком; напротив, произведение
это, как мы знаем, имело для него весьма важное принципиальное значение,
о чем свидетельствует, в первую очередь, сам набросок будущего предисло-
вия или комментария. Еще Белинский предостерегал против взгляда
на «Графа Нулина» просто «как на легонькое литературное произведеньице,
как на остроумную шутку», настойчиво подчеркивая его глубокий смысл,
смелый реализм, неуклонную верность действительности, делающие его
важным фактом в истории русской литературы своего времени и последу-
ющих эпох. Наконец, Пушкин говорит о «сближении», т. е. сопоставлении
чем-то близких друг к другу явлений. Сближение, о котором здесь идет
речь, в данном случае не могло не казаться «странным», настолько оно было
неожиданным, необычайным, но это все же было сближение. Конечно, только
так можно понимать слова поэта о «странном сближении». Они имеют
вполне определенный смысл и связаны со всем, что занимало и волновало
Пушкина исторической осенью 1825 года.
Если считать, что набросок, оканчивающийся этими словами, писался
Пушкиным в 1827 г. как предисловие или комментарий к подготавливаемой
им первой публикации полного текста «Нулина», то следует также вспом-
нить, что в это же самое время писались стихотворения «Во глубине сибир-
ских руд...», «Арион»1, «Бог помочь вам, друзья мои...», и все мысли
поэта были устремлены к событиям и людям 1825 года.
1 «Арион» был напечатан в «Северных цветах» на 1828 год вместе с «Графом Нули-
ным».
С. Я. Боровой
ОБ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ВОЗЗРЕНИЯХ ПУШКИНА
В НАЧАЛЕ 1830-х гг.
В настоящей статье не ставится задача охарактеризовать развитие
социально-экономических воззрений Пушкина на всем протяжении его
жизни. Задача статьи высказать соображения о некоторых пушкинских
текстах начала 30-х гг., в которых затронуты социально-экономические во-
просы; попытаться прокомментировать их и показать значение этих текстов
для характеристики общественно-политического мировоззрения Пушкина
тех лет.
Речь пойдет об отдельных замечаниях Пушкина в черновых заметках
к его незавершенному произведению «Путешествие из Москвы в Петер-
бург», о заметках, сделанных при чтении книг декабриста М. Ф. Орлова
«О государственном кредите»,1 а также о заметках, известных под условным
заглавием «О дворянстве». Между этими текстами, написанными почти
в одно время, имеется непосредственная связь.
Конечно, «Путешествие» создавалось прежде всего как результат обоб-
щения собственных мыслей, раздумий, как итог личных наблюдений. Нет
необходимости говорить о значении бессмертной книги Радищева для содер-
жания и композиции пушкинского «Путешествия».
Но Пушкин в этой работе основывался и на других литературных источ-
никах. Из приведенных ниже сопоставлений видно, что в текст своих заме-
ток Пушкин включил один почти неперефразированный отрывок из книги
В. Андроссова «Статистическая записка о Москве», вышедшей в Москве
в 1832 г.* 2 Другой абзац из этой же книги Пушкин изложил своими словами.
‘ Впервые были опубликованы в статье П. Щеголева «Пушкин — экономист». «Из-
вестия ЦИК», 17 января 1930 г., стр. 4. Статья в дальнейшем не перепечатывалась.
2 Книга В. Андроссова сохранилась в личной библиотеке Пушкина — см. описание
библиотеки Пушкина, составл. Б. Модзалевским — «Пушкин и его современники»,
вып. IX—X, СПб., 1910, стр. 3.
246
В. Андроссов. Статистическая
записка о Москве. М., 1832.
. . .Москва перестает быть сборным ме-
стом провинциального дворянства, куда
оно съезжалось некогда проживать зимы
(стр. 46).
.. .упадок доходов принудил
многих дворян . .^> распрощаться со
столичною жизнью. Следствием этого
было: <С- • переход многих недвижи-
мых собственностей во владение среднего
сословия, которое с этого времени ощу-
тительно начало усиливаться (стр. 46—
47).
А. Пушкин. Путешествие из
Москвы в Петербург.
. . .некогда Москва была сборным местом
для всего русского дворянства, которое
изо всех провинций съезжалось в нее на
зиму (т. 11, стр. 246).
Но Москва, утратившая свой блеск
аристократический, процветает в других
отношениях: промышленность <. .
в ней оживилась и развилась с необы-
кновенною силою. Купечество богатеет
и начинает селиться в палатах, покида-
емых дворянством (стр. 247).
Найдя в книге Андроссова подтверждение своих наблюдений, Пушкин
в «Путешествии» развил мысль о том, что «упадок Москвы», под которым
он понимал, собственно, только обеднение московского дворянства, есть
лишь одно из проявлений более широкого явления, которое тогда очень за-
нимало Пушкина, — обеднение русского дворянства.
Напомним, что писал об этом Пушкин в «Романе в письмах»: «Мы про-
живаем в долг свои будущие доходы, разоряемся <Z . .^> Вот причина бы-
строго упадка нашего дворянства: дед был богат, сын нуждается, внук идет
по-миру» (т. 8 (I), стр. 53).
Говоря об обеднении русского дворянства, Пушкин повторял широко
распространенное утверждение, отражавшее реальные социально-экономи-
ческие процессы. Об обеднении дворянства говорили и декабристы.
Об этом писал М. Ф. Орлов в своем труде, известном под названием
«Мысли о современном состоянии кредитных установлений в России» (на
французском языке). Содержание этого труда нам известно по краткому кон-
спекту, составленному в III отделении, куда после смерти Орлова попали
его рукописи.1 По формулировке жандармского конспекта, Орлов утвер-
ждал, что «нельзя не согласиться, что сословие русского дворянства, ви-
димо, приближается ко своему оскудению».1 2
Дальше мы укажем, в каком направлении развивалась мысль Орлова,
а сейчас вспомним, что писал Пушкин в заметках к «Путешествию».
«Упадок Москвы есть явление важное, достойное исследования: обеднение Москвы
есть доказательство обеднения русского дворянства, происшедшее от раздробления име-
ний, исчезающих с ужасной быстротой, частию от других причин, о коих поговорим
в другом месте. Так что правнук богача делается бедняком потому только, что дед
его имел четверо сыновей, а отец его столько же. Он уже не может жить в этом огромном
доме, который не в состоянии он освещать, даже отапливать. Он продает его в казну
или отдает за бесценок старым заимодавцам и едет в свою деревушку, заложенную
и перезаложенную, где живет в скуке и в нужде, мало заботясь о судьбе детей,, которых,
на досуге рожает ему жена и которые будут совершенно нищими.
Но улучшается ли от сего состояние крестьян? Крепостной мелкопоместного вла-
дельца терпит более притеснений и несет более повинностей, нежели крестьянин богатого
барина» (т. 11, стр. 241).
1 Этот конспект опубликован Л. Я. Вильде в «Записках отдела рукописей Госу-
дарственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина», вып. 17 (1955), стр. 234—237.
2 Там же, стр. 235.
247
Пушкин не доводит здесь своих мыслей до конца, не подсказывает ка-
кого-либо выхода. Но, как мы видим из этих слов, Пушкин основной причи-
ной оскуднения дворянства считал дробление имений между наследниками L
Ход рассуждений говорит о том, что Пушкин склонялся к мысли о полез-
ности введения майоратов как средстве предотвращения раздробления
имений.
Правильность такого толкования пушкинского текста подтверждается
сопоставлением этих заметок с набросками Пушкина, сделанными примерно
в эти же годы, известными под названием «О дворянстве». Так, Пушкин
писал: «Pierre I— les rangs chute de la noblesse—Son Указ de 1714 <.. .>
Уничтожение дворянства чинами. Майоратства — уничтоженные плутов-
ством Анны Ивановны. Падение постепенное дворянства; что из того сле-
дует? восшествие Екатерины II, 14 декабря и т. д.» (т. 12, стр. 205—206).
Как ни фрагментарны эти записи, они свидетельствуют о том, что Пушкин
относился сочувственно к указу Петра I от 23 марта 1713 г. о введении
единонаследия (майоратов), которым устанавливались ограничения в праве
распоряжения недвижимыми имениями, предусматривалась передача их по
наследству только одному из сыновей (при отсутствии их — одной из доче-
рей). Отмена указа об единонаследии в 1730 г. была одним из тех меропри-
ятий, которые были проведены Анной Ивановной при вступлении на пре-
стол по настоянию основной массы дворянства; оно выступало против домо-
гательства «верховников», навязавших Анне Ивановне «кондиции», преду-
сматривавшие ограничение прав монарха и установление аристократической
олигархии. Отмену петровского указа 1713 г., связанную с нарушением
Анной Ивановной «кондиции», Пушкин квалифицировал как «плутовство»,1 2
и это еще один штрих, который говорит о сочувственном отношении
Пушкина к системе майоратов.
О том, что Пушкин основным условием существования наследственной
аристократии считал «неделимость имений», достаточно ясно свидетель-
ствует и другая его заметка, сделанная в начале 1830 г. в третьем наброске
к повести, известной под названием «Гости съезжались на дачу». «Испанец»
в разговоре с героем этой повести говорит: «Вы упомянули о вашей ари-
стократии; что такое русская аристократия? Занимаясь Вашими зако-
нами,— я вижу, что наследственной аристократии, основанной на недели-
мости имений, у Вас не существует» (т. 8 (I), стр. 42).
Не было ничего случайного или неожиданного в том, что Пушкин затро-
нул тогда в своих заметках вопрос о майоратах.
1 Ср. запись в дневнике Пушкина о его разговоре с вел. кн. Михаилом Павловичем
(22 декабря 1834 г.): «что же значит наше старинное дворянство с имениями, уничто-
женными бесконечными раздроблениями. ..» (т. 12, стр. 335).
2 Следует напомнить, что раньше Пушкин давал совершенно иную оценку историчес-
ким последствиям нарушения Анной Ивановной «кондиций». В «Заметках по русской
истории XVIII в.» (1822) Пушкин с удовлетворением указывал, что в России «хитрость
государей» восторжествовала «над честолюбием вельмож» и это спасло Россию от «чудо-
вищного феодализма». Больше того, Пушкин считал, что провал «гордых замыслов
Долгоруких» облегчит правительству «освобождение людей крепостного состояния»
(т. 11, стр. 14—15).
248
Институт западноевропейского феодального права (особенно известный в своем
английском варианте), преследовавший цель сохранения земельных богатств у аристокра-
тии— майорат — был чужд русской правовой традиции. Указ 1713 г., как отмечалось,
действовал очень недолго, да и тот фактически почти не соблюдался. В конце XVIII в.—
в первой половине XIX в. только в единичных случаях, по особому разрешению верховной
власти, утверждались заповедные поместья. В годы жизни Пушкина было только два
таких случая: в роде гр. Чернышевых (1817 г.) и в роде хорошо известных Пушкину —
гр. Воронцовых (1834 г.).
В конце 20-х — начале 30-х гг. вопрос о введении в России майоратов приобрел
особую актуальность.
В марте 1830 г. в Государственный совет было внесено несколько проектов, которые
ни в чем не нарушая основы феодально-самодержавного строя, могли создать иллюзии
о начале каких-то реформ, которые должны были укрепить законность и гражданские
свободы. Предлагался новый порядок гражданской службы, проектировалось законо-
дательное запрещение продажи крестьян без земли и на своз и т. д. Одновременно пред-
лагалось ограничить раздробление недвижимых населенных имений. Начавшаяся во
Франции в июле 1830 г. революция заставила правительство отказаться от всех этих
планов как слишком «опасных». Не был принят и закон о заповедных имениях, если не
говорить о законе о майоратах в так называемом Царстве Польском (1835 г.). Только
в 1845 г. было утверждено Общее положение о заповедных имениях, но оно предусма-
тривало очень сложную процедуру и на практике чрезвычайно редко применялось.
Известно, с каким вниманием и преувеличенными надеждами отнесся
Пушкин к правительственным планам 1830 г. В письме к П. А. Вяземскому
от 16 марта 1830 г. он писал, что думает «пуститься в политическую прозу»,
ибо государь, уезжая, оставил в Москве проект реформ, которые Пушкин
характеризовал как «контрреволюция революции Петра» — «ограждение
дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных —
вот великие предметы» (т. 14, стр. 69).
Слухи о проектах введения майоратов вызвали большие волнения и раз-
нообразные толки в дворянской среде.
10 января 1832 г. Орлов, только что вернувшийся в Москву из деревни,
куда он был сослан после полугодового пребывания в тюрьме как участник
декабристских организаций, писал П. А. Вяземскому: «Едва приехал сюда,
как услышал со всех сторон: 1-е) о понижении процентов; <С. . .^> и, наконец,
5-е) об учреждении майоратов».1
Далее в этом же письме Орлов излагает свои соображения о майорате,
из которых видно, что он в целом сочувственно относится к этому плану.
Он лишь предлагал установить некоторую постепенность при введении этой
новой и необычной для России системы наследования дворянской собствен-
ности.1 2
Подробнее Орлов развил свои соображения в пользу введения майора-
тов в своих «Размышлениях». В конспекте, составленном жандармами, со-
держание этого раздела книги сформулировано так: «Создать дворянство
в настоящем его значении, то есть образовать сословие, обладающее посто-
янною собственностью или майоратами».3
1 Записки отдела рукописей, стр. 215.
2 Там же, стр. 216. Ср. также комментарии к этому письму, стр. 238—341.
3 Там же, стр. 235.
249
В том же 1832 г. М. Погодин в лекции «Взгляд на русскую историю» коснулся во-
проса о майорате. В отсутствии майората Погодин видел одну из особенностей истори-
ческого развития России.
«В Западной Европе произошло от феодализма майоратство. У нас при удельных
князях, имевших совершенно равную власть, <С . .> не было майоратства даже в насле-
довании престола <. . .> и наследство дробилось в бесконечность». 1
В том, что Россия не знала знати, независимой от верховной власти, Погодин
усматривал только положительную сторону. «Наше дворянство не феодального происхо-
ждения <. . . > Оно почтеннее и благороднее всех дворянств европейских в настоящем
значении этого слова; ибо приобрело свои отличия службою отечеству». 1 2
Погодин употреблял тот же термин, что и Орлов, — дворянство в настоящем значе-
нии, — но вкладывал в него содержание, прямо противоположное тому, которое имели
в виду Орлов и Пушкин. Занимая крайне консервативную политическую позицию, «пле-
бей» Погодин сочетал свою «охранительную» идеологию с недоверием к знати, выступал
против аристократического средостения между монархом и «народом».
С морально-юридических позиций против попыток установления в России института
майората резко выступил тогда и Н. С. Мордвинов. В своих замечаниях, представленных
Государственному совету в августе 1830 г., он указывал, что «российский народ доныне
сохранил в непорочности закон божий, закон природы, закон древний свой гражданский,
и слуху и чувствам его противен неправедный закон первородства».3
Насколько проблема майората привлекала тогда общественное внимание, видно и из
того, что над этим вопросом задумывались и представители разночинско-демократи-
ческого лагеря. В. Г. .Белинский так же, как и Пушкин и Орлов, видел в отсутствии
в России майоратов важнейшую причину обеднения дворянства. «Посмотри,— писал он
в 1837 г.— как благодаря тому, что у нас нет майоратства, издыхает наше дворянство
само собою, без всяких революций и внутренних потрясений». 4
Но Белинский сделал из этого наблюдения совершенно иные выводы. Великий кри-
тик рассматривал русское дворянство как класс, не имеющий той базы, которую он имел
в Западной Европе — в виде майоратов. Этому положению Белинский придавал большое
значение. Оно служило для него аргументом для обоснования роли русского крестьян-
ства как единственного класса, имеющего в сфере сельского хозяйства устойчивую
основу. 5
Итак, из этой справки видно, что по вопросу о майорате Пушкин ока-
зался очень близок Орлову.6
Защита Пушкиным также, как и Орловым, такого феодального инсти-
тута, как майорат, может показаться непонятной только на первый взгляд.
Объяснять это нужно не только общими рассуждениями об элементах дво-
рянской классовой ограниченности, присущей Пушкину и Орлову, как
и всему поколению дворянских революционеров. Надо вспомнить, что мно-
гие политические мыслители и социологи того времени видели в майорате
средство создания материально, а значит и политически независимой ари-
1 М. Погодин. Взгляд на русскую историю (1832). — «Историко-критические
отрывки». М., 1846, стр. 7.
2 Там же, стр. 9.
3 Архив гр. Мордвиновых, т. VIII, СПб., 1903, стр. 227.
4 В. Г. Белинский. Полное собр. соч., т. XI, М., изд-во АН СССР, 1956,
стр. 149.
5 В. С. Мартыновская. В. Г. Белинский о путях социально-экономического
развития России. — «Вопросы экономики, планирования и статистики». М., 1957,
стр. 309.
6 Мысль о том, что Пушкин сочувственно относился к проекту введения майора-
тов была высказана Ю. Г. Оксманом в его ценном комментарии к «Роману в пись-
мах» (Полное собр. соч. в шести томах, т. IV, М. — Л., «Academia», 1936, стр. 767).
250
стократии, не раболепствующей перед абсолютистской властью, способной
составить ей действенную оппозицию. Наличием майоратов объясняли
английские «свободы», прославленную «независимость» английской знати.
В связи с этим следует напомнить, что введение майоратов, очевидно, предусма-
тривалось уставом существовавшей в 1815—1817 гг. преддекабристской организации
«Ордена русских рыцарей», одним из организаторов которой был М. Ф. Орлов.1
В те же годы планы введения майоратов предлагались и некоторыми другими пред-
ставителями прогрессивно настроенных кругов крупнопоместного дворянства.
Так, в 1816 г. П. Д. Киселев в своей известной записке об освобождении крестьян
предлагал «дозволить дворянству основать майораты». Условием установления майора-
тов он предполагал перевод крестьян в разряд вольных хлебопашцев. Вообще, по его
мнению, основание майоратов положительно отразится на положении крестьян, так как
приведет к уменьшению числа «мелкопоместных дворян, которые от скудности и неве-
жества отягощают непомерным образом бедственное состояние рабов, им принадле-
жащих».1 2
Такая же точка зрения проводилась в представленной Александру I в 1817 г.
записке чиновника статистического отделения Министерства полиции Д. П. Извольского.
Он отстаивал мысль о необходимости изменить закон о праве наследования земельной
собственности с целью прекратить ее дальнейшее дробление. Автор записки предполагал,
что прекращение процесса дробления помещичьих земель благоприятно отразится и на
положении крестьян, подвергавшихся наиболее жестокой эксплуатации в хозяйствах
мелкопоместного дворянства. Хотя эта записка не привела к каким-либо решениям —
она привлекла внимание высших властей. 3
Неоспоримым подтверждением того, что Пушкин видел в наследствен-
ности дворянства (а значит и в майорате) важнейшее условие ограничения
самовластия являются его собственные слова в тех же заметках о дворян-
стве: «высшая знать, если она не наследственная (на деле) является знатью
пожизненной; средством окружить деспотизм преданными наемниками и по-
давить всякое сопротивление и всякую независимость. Наследственность
высшей знати есть гарантия ее независимости — противоположное неиз-
бежно явится средством тирании, или скорее трусливого и дряблого дес-
потизма» (т. 12, стр. 205. Оригинал на французском языке).
Вместе с тем, в цитированном выше отрывке из «Путешествия» есть
и другой мотив. Говоря о тех последствиях, к которым приводит дробление
поместий, Пушкин констатирует, что это отражается также самым отри-
цательным образом на положении крестьян.
В пушкинских заметках о дворянстве намечается и другая тема — вопрос
об «очищении» дворянства, тесно связанный с проблемой майората. Упоми-
нается петровский указ 1714 г. о рангах, который характеризуется как
«уничтожение дворянства чинами», как упадок дворянства (chute de la no-
blesse).
1 M. В. Нечкина. Движение декабристов, т. 1. М., изд-во АН СССР, 1955,
стр. 135. Надо думать, что эта идея восходит к еще более раннему документу, к «Про-
екту представления» Александру I (1808), автором которого, по мнению Н. Дружинина,
был тот же Орлов (см. Н. М. Дружинин. Государственные крестьяне и реформа
П. Д. Киселева, т. I, М.—Л., изд-во АН СССР, 1946, стр. 257—259).
2 А. П 3 а б л о ц к и й-Д е с я т о в с к и й. Граф П. Д. Киселев и его время, т. IV,
СПб., 1882, стр. 198.
3 А. В. Предтеченский. Очерки общественно-политической истории России
в первой четверти XIX в. М.—Л., изд-во АН СССР, 1957, стр. 345—346.
251
Несмотря на конспективную форму, запись эта характеризует отноше-
ние Пушкина к затронутому вопросу. Превращение русского дворянства
в своей основной массе в служилый элемент, в котором растворились потоки
старой знати, Пушкин тогда рассматривал — что подтверждается многими
его высказываниями — как важнейшую причину утраты дворянством поли-
тической самостоятельности и независимой общественно-сословной позиции.
Раздумья об общественно-политическом значении дворянства и его роли
в исторических судьбах России не оставляли Пушкина на всем протяжении
его сознательной жизни.1
Проблема «очищения» дворянства в 1830-е гг. приобрела особую актуальность
и была поставлена на повестку дня высшими государственными органами. Тогда же были
проведены и некоторые мероприятия в этой области. Так, в 1831 г. были повышены
нормы имущественного ценза, который давал право избирать дворянских представителей
на сословные и административные должности. Чтобы предотвратить дальнейшее «засоре-
ние» дворянства буржуазными элементами, в 1832 г. были созданы особые сословия
потомственных и личных «почетных граждан». Понятно, что эти вопросы привлекали
к себе и общественное внимание.
Еще в 1816 г. Н. С. Мордвинов в представленном им проекте «Об уничтожении
гражданских чинов» предусматривал прекращение включения в дворянское сословие
за получение определенного гражданского чина или выслугу лет. Тогда — полагал Мор-
двинов — «достоинство дворянское, приобретаемое не чрез чины получаемые по выслуге
положеннных лет, но отличными дарованиями и познаниями, получат новый блеск
и славу». 1 2
Не лишним будет вспомнить, что даже П. И. Пестель в процессе работы над «Рус-
ской правдой» не оказался совершенно в стороне от этой проблематики. Он выдвигал
план полного «пересмотра» состава дворянства и предлагал сохранить права «отличных
граждан» только за людьми, оказавшими большие услуги отечеству. 3 Говоря иначе, это
тоже был своеобразный, но разработанный с позиций дворянской революционности план
«очищения» дворянства.
Но пушкинские заметки напоминают о другом проекте. Снова прихо-
дится упомянуть о «Мыслях» М. Ф. Орлова. В них говорилось о создании
дворянства «в настоящем его значении». Этой цели можно было, по Орлову,
достигнуть не только путем установления майоратов. С барской пренебре-
жительностью объявив «недостойным» любой вид «приказной» деятель-
ности, обвинив все чиновничество в целом в «безнравственности» (взя-
точничестве), Орлов предлагал закрыть вовсе доступ в ряды дворянства
для «толпы приказных, которые из пера сделали род промышленности, а из
безнравственности — средство к своему обогащению».4
Как легко заметить, логическим выводом из цитированных раньше слов
Пушкина (в его «Заметках о дворянстве») об «унижении» дворянства
1 Не перечисляя здесь общеизвестных фактов, напомню лишь, что сохранилась сде-
ланная рукой Пушкина выписка из Г. Гейне, в которой утверждалось, что «освобождение
Европы» придет из России, так как она является единственной страной, в которой совер-
шенно не существует предрассудка аристократии (prejuge de Г Aristocratic). Ср. «Пуш-
кин и его современники», вып. IX-X, стр. 247.
2 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной е. и. в. кан-
целярии, вып. 11, СПб., 1902, стр. 394.
3 См. М. В. Нечкина. Из работ над «Русской правдой» Пестеля. — «Очерки
из истории движения декабристов», М., Госполитиздат, 1954, стр. 62 и сл. Она же. Дви-
жение декабристов, т. I, М., 1955, стр. 412—414.
4 Записки отдела рукописей, стр. 235.
252
чинами должно было явиться предложение, аналогичное тому, которое вы-
двигалась Орловым.
В основе планов исключения из рядов дворянства «приказных» лежали
те же соображения, что и в планах установления майората,— очищение дво-
рянства от наиболее сервилистских, живущих милостями самодержавной
власти элементов, утопическое стремление превратить дворянство в общест-
венный слой, совершенно независимый от верховной власти. Именно эти
соображения заставили Пушкина отнестись положительно к закону 1832 г.
о введении звания «почетных граждан», поскольку он почти полностью
закрывал доступ в дворянство буржуазной верхушке.1
В уже цитированных черновых набросках к «Путешествию» Пушкин
затронул еще один вопрос, тесно связанный с поставленной им проблемой
оскудения дворянства, но имевший значительно большее общественное зна-
чение. Речь шла о связи, существовавшей между дворянской задолжен-
ностью и проблемой ликвидации крепостничества.
Пушкин писал: «Но, говорят некоторые, раздробление имений способствует к осво-
бождению крестьян. Помещики, не получая достаточных доходов, принуждены зало-
жить своих крестьян в Опекунский Совет и, разорив их, приходят в невозможность
платить проценты. Имение тогда поступает в ведомство правительства, которое может
их обратить в вольные хлебопашцы или в экономические крестьяне. Расчет ошибочный.
Помещик, пришедший в крайность, поспешает продать своих крестьян, на что всегда
найдет охотников, а долг дворянства связывает руки правительству и не допускает его
освободить крестьян — ибо в таком случае дворянство справедливо почтет свой долг
угашенным уничтожением залога» (т. 11, стр. 241—242).
В то время увеличивалось несоответствие между доходами, которые
извлекали душевладельцы из принадлежавших им хозяйств, сохранявших
в основе натуральный характер, и их растущими потребностями в денеж-
ных доходах, которые были необходимы для поддержания образа жизни,
соответствующего дворянскому достоинству при все осложняющихся фор-
мах быта. В условиях крепостничества возможности повышения доходности
поместий были ничтожны. Крайне низкий уровень агротехники и зависи-
мость от стихийных, климатических и природных явлений обусловливали
непостоянство доходов. Все это приводило к росту задолженности дво-
рянства.
Рост задолженности дворянства — один из симптомов кризиса крепостнической
системы,— в силу общественной позиции «первенствующего сословия» оказавшийся
в центре внимания, все более тревожил дворянскую общественную мысль. Именно между
1825 и 1833 г., по нашим приближенным подсчетам, задолженность землевладельцев
официальным кредитным учреждениям (под залог «душ») резко выросла. Если в 1825 г.
за помещиками числилось ссуд в размере 90 млн. руб., то в 1833 г. — 205 млн. руб.
В 1825 г. в залоге числилось 2,1 млн. «душ», что составляло 20,2% общего числа поме-
щичьих крестьян, а в 1833 г. — 4,5 млн. «душ» (43,2% крестьян). 1 2
В этих условиях любые планы ликвидации крепостного права оказывались тесно
связанными с вопросом о дворянской задолженности.
1 См. запись беседы с вел. кн. Михаилом Павловичем 22 декабря 1834 г. (т. 12,
стр. 334—335).
2 С. Я. Боровой. Кредитная политика царизма в условиях разложения крепост-
ничества.— «Вопросы истории», 1954, № 2, стр. 132.
253
Как правильно отмечал Пушкин, многие полагали, что задолженность
помещиков облегчит ликвидацию крепостничества. В погашение своего
долга помещики отдадут казне часть своих крестьян, на которых будут
переложены долги кредитным учреждениям. Все выдвигавшиеся тогда
планы «освобождения» крестьян путем их постепенного выкупа казной
у помещиков предусматривали одновременное погашение соответствующей
части дворянского долга.
Такого рода проект был представлен в 1818 г. Аракчеевым. В его
записке предусматривалось использование существующих кредитных учреж-
дений для постепенного, растянутого на десятилетия выкупа крепостных,
причем этот выкуп должен был привести к сокращению дворянских долгов.1
Примерно такой же план выдвигал в 1827 г. министр финансов Е. Ф. Канк-
рин в своей записке «О постепенном улучшении крепостного состояния
крестьян без вреда для помещиков и без потрясения внутреннего спокой-
9
ствия».
Пушкину вряд ли могли быть известны подобные секретные записки.
Но идея использования дворянской задолженности как фактора, облегчаю-
щего ликвидацию крепостного права, разделялась тогда многими.1 2 3
Однако ссылку Пушкина на «некоторых», которые считают, что «раз-
дробление имений способствует освобождению крестьян», следует отнести
в первую очередь к тому же М. Ф. Орлову.
Конспект книги Орлова не дает возможности точно определить его
точку зрения по этому вопросу. По словам составителя конспекта, Орлов
«не умалчивает о том, что треть дворянских имений состоит в залоге».
Вместе с тем, по словам того же конспекта, он выдвигал требование «пре-
кратить зависимость крестьян от земли (d6tacher la population de la glebe)»4.
Сам Орлов в письме к Вяземскому от 10 января 1832 г. утверждал, что
он разработал план соединения «в одну целую систему, во-первых: обога-
щения казны и развития кредитной ее силы; во-вторых, учреждения майо-
ратов или возрождения дворянства; в-третьих, улучшения крестьянского
быта или постепенного освобождения народа».5
Итак, мы видим, что Орлов увязывал ликвидацию крепостного права
с планами реорганизации кредитной системы, а значит и с проектами пога-
шения дворянской задолженности.
Точка зрения Пушкина по этому вопросу была иной, и практика кре-
дитных учреждений полностью подтвердила его правоту.
1 Н. К. Шильдер. Имп. Александр I, т. IV, СПб., 1905, стр. 42.
2 ЦГИАЛ, ф. 560, оп. 31, д. 27, л. 8 и сл.
3 Напомним,что несколько позже такого рода планы выдвигались представителями
самых различных направлений общественной мысли: например, крепостником А. Вон-
лярлярским (см. В. И. С е м е в с к и й. Крестьянский вопрос в России в XVIII и в пер-
вой половине XIX в., т. II, СПб., 1888, стр. 170—174), бывшим декабристом Фонви-
зиным (там же, стр. 366), группой тульских дворян (там же, стр. 238—240), либерально
настроенным кн. Голицыным («Лит. наследство», т. 62, 1955, стр. 67). Накануне ре-
формы такого рода планы очень настойчиво пропагандировались Н. П. Огаревым.
4 Записки отдела рукописей, стр. 234—235.
5 Там же, стр. 217.
254
Дворянское государство подчинило кредитную систему страны выполнению основ-
ной задачи — защите крепостнического землевладения. Законодательные распоряжения
в практике банков были пронизаны стремлением сохранить во что бы то ни стало в ру-
ках владельцев их поместья со всеми «душами». Только в редчайших случаях поместья
неисправных должников продавались банком с торгов или попадали в управление бан-
ков. Правила 1828 г. предусматривали, что «просроченные» поместья должны сдаваться
в аренду, по возможности, самим задолжавшим помещиком.1 В 1830 г. Государственным
советом были выработаны новые правила о продаже с торгов заложенных в Заемном
банке имений. В основе этих правил лежала сформулированная еще в указе 1754 г. за-
дача: «а имение бы в фамилиях сохранено быть могло». В 1831 г. эти правила были
распространены на Сохранные казны Опекунских советов,1 2 о которых как о главном
органе кредитования дворянства вспоминал Пушкин в вышецитированном отрывке. Он
был совершенно прав, когда указывал на полную ошибочность расчетов тех, кто предпо-
лагал, что правительство использует дворянскую задолженность для увеличения числа
«вольных хлебопашцев».
Приведу несколько примеров. В 1825 г. крестьяне поместья «малолетних Скачко-
вых», по случаю продажи его с торгов Заемным банком, ходатайствовали о покупке их
казной и об обращении их в вольных хлебопашцев; они же обязывались покрыть долг
казне. Однако, рассмотрев это ходатайство, власти доложили царю, что покупка в казну
поместья «весьма неудобна», так как «удовлетворение домогательства их (крестьян)
<.. .> может подать повод к таковому же исканию других». 3 В 1831 г. сто тринадцать
крестьян помещицы Никитиной просили у царя разрешение на получение ссуды из
Заемного банка в 25 тыс. руб. для выкупа в свободные хлебопашцы. Канкрин признал
подобные ссуды неудобными, так как это могло, по его мнению, дать повод предполагать,
«будто бы правительство невыгодно думает о положении помещичьих крестьян, содей-
ствуя с своей стороны их выкупу». 4
Утверждая, что «долг дворянства связывает руки правительства и не
допускает его освободить крестьян», Пушкин проявил исключительную про-
ницательность. Для него было ясно, что правительство никогда не станет
на путь экспроприации дворянских прав на земли и на «души», что прп
любом варианте «освобождения» крестьян — оно будет проведено при пол-
ной компенсации дворян.
В отличие от большинства современных ему авторов проектов ликвида-
ции крепостного права, Пушкин обнаружил ясное понимание того факта,
что задолженность помещиков осложняет и тормозит дело «освобождения»
крепостных. Заметки Пушкина подводили и к выводу о том, что рост задол-
женности приведет к значительному увеличению размеров той компенса-
ции (выкупа), который помещики получат от правительства (разумеется
за счет крестьян). Действительно, громадная задолженность дворянства
не в последней мере обусловила тяжесть выкупных платежей, определила
особо грабительский характер крестьянской реформы, проведенной через
четверть века после того как писались пушкинские заметки.
Невольно возникает вопрос, чем объяснить отмеченную выше «пере-
кличку» или скрытую полемику между пушкинскими заметками и неко-
торыми положениями в конспекте книги Орлова? Можно ли это объяснить
близостью их идейно-политической позиции?
1 ПСЗ 2, т. III, № 2342.
2 ПСЗ 2, т. VI, № 4356.
3 ЦГИАЛ, ф. 583, оп. 4, д. 220, л. 282 и сл.
4 Семевский. Ук. соч., стр. 231—232.
255
Конечно, сходство в решении затронутых вопросов должно быть объяс-
нено именно этим. Но можно предполагать, что Пушкин был знаком с ос-
новными идеями, изложенными в недошедшей до нас книге Орлова —
в результате ли бесед с автором или чтения его рукописи. Основой для
такого вывода должны быть результаты проведенного выше сопоставления
пушкинских и орловских текстов, но подтверждением этому может слу-
жить и то, что мы знаем об отношениях между Пушкиным и Орловым.
Нет надобности подробно излагать историю взаимоотношений Пушкина
и Орлова, особенно сблизившихся во время их совместного пребывания
в Кишиневе. Но следует напомнить, что Пушкин продолжал общаться и под-
держивать дружеские отношения с Орловым и тогда, когда бывший глава
кишиневской управы «Союза благоденствия» возвратился в 1831 г. в Моск-
ву, где находился до самой смерти под надзором властей и в своеобразной
ссылке (Орлов был лишен права выезда из Москвы).
Один из немногих уцелевших деятелей декабристской организации,
Орлов в те годы должен был привлечь к себе особый интерес и внимание
Пушкина. Едва ли не в каждый свой приезд в Москву1 он встречался
с Орловым.1 2
Можно не сомневаться, что во время этих встреч затрагивались важней-
шие проблемы общественно-политической жизни. Орлов делился с Пуш-
киным теми планами, мыслями, проектами, которые он выдвигал в своих
трудах. Напомним, что Орлов в 1831—1832 гг. прилагал очень много уси-
лий для того, чтобы сделать возможно более широко известными выводы
и предложения, изложенные им в книгах «О государственном кредите»
и в «Мыслях». Тогда же Орлов пытался добиться разрешения и на публи-
кацию этих книг.3
Но Пушкин поддерживал связь с Орловым в те годы не только при
личных встречах. Нет сомнения, что они вели переписку. До нас дошло
одно письмо, в котором Орлов упрекал Пушкина за то, что тот уехал
не попрощавшись со «своим лучшим другом» (т. 14, стр. 165).4
1 После возвращения Орлова Пушкин был в Москве в декабре 1831 г., в сентябре —
октябре 1832 г., в августе и сентябре — ноябре 1833 г., в августе — сентябре 1834 г.,
в мае 1836 г.
2 В августе 1833 г., когда Пушкин провел в Москве только четыре дня, он счел нуж-
ным сообщить жене, что не увидит Орлова и других московских друзей, так как «мне
надоели мои старые знакомые» (т. 15, стр. 75). 4 мая 1836 г., едва приехав в Москву,
Пушкин писал жене, что «Чедаева, Орлова, Раевского <С. . .> еще не успел видеть» (т. 16,
стр. 111), но уже на следующий день он был у Орлова (см. там же, стр. 112). Следует
напомнить, что у Пушкина сложилось тогда несколько противоречивое отношение
к Орлову. Это видно из его замечания в письме к жене от 11 мая 1836 г.: «Орлов умный
человек и очень добрый малый, но до него я как-то не охотник по старым нашим отно-
шениям» (там же, стр. 114).
3 Подробнее об этом см. в моей статье: «Новые материалы о книге декабриста
М. Ф. Орлова «О государственном кредите». «Записки отдела рукописей Государствен-
ной библиотеки им. В. И. Ленина», в. 17, стр. 167 и сл.
4 Это письмо (на французском языке) не датировано. Впервые оно было опублико-
вано В. Брюсовым (в издании «Письма Пушкина и к Пушкину, собранные книгоизда-
тельством «Скорпион». М., 1903, стр. 126). В «Переписке» Пушкина, изданной под
редакцией В. Саитова (Соч., т. II, СПб., 1908, стр. 237—238) письмо было датировано
256
Особенно важно вспомнить, что Орлов послал Пушкину экземпляр
своей книги «О государственном кредите» с авторским посвящением.
В этот экземпляр были вплетены большие рукописные вставки-страницы
вычеркнутого цензурой текста. Если Орлов захотел ознакомить Пуш-
кина с необнародованными частями своей книги, то естественно предполо-
жить, что он ознакомил своего друга и с рукописью другого труда, рас-
сматриваемого им как продолжение книги «О государственном кредите»,
тем более, что в этом труде затрагивались вопросы, имевшие большую зло-
бодневность, более непосредственно связанные с проблемами общественно-
политической жизни.
Изложенное дает, как мы думаем, право утверждать, что Пушкин был
знаком с рукописью «Мыслей» Орлова. Во всяком случае, Пушкину были
известны отдельные положения этого труда в авторском изложении, что
отразилось в его заметках «О дворянстве»,1 а также в некоторых материа-
лах. которые предназначались для «Путешествия».
*
* *
Тематически и хронологически к рассмотренным выше пушкинским
текстам близко примыкают заметки, сделанные поэтом при чтении книги
Орлова «О государственном кредите».
Вышедшая анонимно в Москве в 1833 г., книга «О государственном кре-
дите. Сочинение, писанное в начале 1832 г.» является выдающимся памят-
ником финансово-экономической науки.* 1 2
Книга Орлова — это страстная апология кредита. Орлов верил в чудо-
действенное влияние кредита на хозяйственную жизнь. Оспаривая обще-
редакцией [Первая половина мая 1831 г.]. Эта же датировка принята в новом академи-
ческом издании. Из каких предположений исходил В. Саитов, давая такую датировку,
совершенно ясно. Он считал, что Пушкин встречался с Орловым во время своего пре-
бывания в Москве в первой половине 1831 г. (Пушкин уехал из Москвы 15 мая 1831 г.).
Но эта датировка письма — явно ошибочная. Дело в том, что Орлов получил разрешение
возвратиться в Москву из деревенской ссылки 12 мая 1831 г. (см. «Алфавит декабри-
стов», Л., 1925, стр. 370; Н. Чулков. Москва и декабристы.— в сб. «Декабристы и их
время», т. II, М., 1932, стр. 318). Возвратился же Орлов в Москву только в июне
1831 г. (см. «Звенья», т. IX, М., 1951, стр. 216). Значит, это письмо Орлова должно
быть приурочено к последним дням последующих пребываний Пушкина в Москве. Ско-
рее всего это письмо может быть отнесено к октябрю 1832 г., так как в нем заключается
просьба отвезти в Петербург два ящика «расписанных стекол», О том, что он завел
в Москве «фабрику живописи на стекле», Орлов писал в письме к Вяземскому от 20 фе-
враля 1832 г. (см. Записки отдела рукописей, стр. 218).
1 Если согласиться со сделанным нами выводом, придется уточнить датировку за-
метки «О дворянстве». Академическое издание (т. 12, стр. 205) дает условную дату:
<1830>. Следует, на наш взгляд, отнести эти заметки к 1832 г. Раньше Пушкин никак
не мог ознакомиться с рукописью или соображениями Орлова, возвратившегося в Мос-
скву только в июне 1831 г. Его первая встреча с Пушкиным не могла быть раньше
декабря 1831 г.
2 О месте книги Орлова в мировой финансово-экономической науке см. М. Бого-
лепов. «Первая русская книга о государственном кредите» («Советские финансы», 1945,
№ 5, стр. 35—39).
Пушкин и его время
257
распространенное представление о вредоносном действии роста государст-
венной задолженности, Орлов доказывал на примере Англии, что сила ее
экономического, политического и колониального могущества, рост богат-
ства ее народа возрастали по мере роста ее государственного долга. Видя
в государственном долге мощный рычаг подъема национального благосо-
стояния, Орлов утверждал, что между государственным и частным креди-
том нет ничего общего, поскольку кредиторы государства не рассчитывают
на возвращение долга, а стремятся только к получению постоянного про-
центного дохода.
Значение книги М. Ф. Орлова в истории финансовой науки определяет-
ся тем, что эта книга положила начало «современной доктрине» государст-
венного кредита, которую упомянул К. Маркс в 24-й главе первого тома
«Капитала».
Характеризуя эту «доктрину», К. Маркс писал: «Единственная часть
так называемого национального богатства, которая действительно находит-
ся в общем владении современных народов, это —их государственные дол-
ги. Вполне последовательна поэтому современная доктрина, что народ тем
богаче, чем сильнее его задолженность. Государственный кредит становится
символом веры капитализма. И с возникновением государственной задол-
женности смертным грехом, за который нет прощения, становится уже
не хула на духа святого, а нарушение доверия к государственному долгу».1
Особое же значение книги Орлова заключается в том, что этот труд
должен быть признан выдающимся памятником передовой русской социо-
логической мысли.
Разрабатывая специально кредитные вопросы, Орлов связывал их с
самыми острыми проблемами общественного развития, он исходил из пере-
дового для того времени и плодотворного взгляда о тесной связи между
хозяйственной жизнью и политическим строем.
Вместе с тем современный русский читатель книги Орлова не мог не
почувствовать, что она является прямым и безоговорочным осуждением
всей кредитной политики царизма того времени, прямым ударом по теоре-
тическим высказываниям и — еще более — по делам министра финансов
Е. Ф. Канкрина, основного руководителя экономической политики царизма
на протяжении почти всей второй четверти XIX в. Современники Орлова
не могли не почувствовать политической актуальности и оппозиционного
звучания книги «О государственном кредите».
Более того, книгу Орлова, появившуюся через семь лет после разгрома
восстания на Сенатской площади, но написанную в основном, как мы ду-
маем, до 1825 г., следует, при некоторых оговорках, отнести к памятникам
декабристской идеологии.
Публикуя свою книгу в годы торжествующей последекабрьской реакции,
приспосабливая ее к цензурным условиям, Орлов пытался довести до совре-
менного ему читателя плоды своих /юдекабрьских раздумий, какие-то фраг-
менты подготавливаемой им кредитно-экономической программы того прави-
1 К. М а р к с. Капитал, т. 1, М., 1955, стр. 757—758.
258
тельства, которое пришло бы к власти, если бы осуществились планы его
сотоварищей по тайным обществам.1
Как уже отмечалось выше, Орлов послал Пушкину экземпляр своей
книги, в которую были вплетены рукописные вставки, включавшие вычерк-
нутые цензурой разделы.1 2 Но в библиотеке Пушкина сохранился и другой,
не подписной экземпляр этой книги.3 Очевидно, Пушкин приобрел его до
получения авторского подарка.
Пушкина настолько заинтересовало произведение Орлова, что он начал
делать по этой книге критические замечания. В своих заметках Пушкин со-
вершенно не затронул рукописные вставки Орлова, поэтому можно предпо-
ложить, что заметки были составлены сейчас же после приобретения Пуш-
киным книги, но до того, как он получил дарственный экземпляр. Вот по-
чему заметки надо отнести к самому началу 1834 г.4
Сопоставим заметки Пушкина с теми местами в книге Орлова, к кото-
рым они должны быть отнесены:
Пушкин
Конечно никто не изобретал кредита
(доверенности). Он проистекает сам
собою как условие, как сношение. Он
родился при первом меновом обороте.
Возвращение капитала не есть конечно
господствующая мысль при частном кре-
дите, но умножения оного посредством
процентов.— У людей частных капиталы
разделены на мелкие части.
Сам по себе налог слеп и падает без
разбора на все состояния.— Нет, налог
может отозваться во всех состояниях,
но обыкновенно падает на одно (отселе
ошибка физиократов или налога на зем-
лю, падающего на земледелие и нечув-
ствительного множеству других сосло-
вий).
Орлов
Кредит вообще есть не что иное, как
изобретенный способ для удобнейшего об-
мена ценностей (стр. 1—2). Как многие
другие изобретения, особливо практиче-
ские. он ропился от необходимости и слу-
чая (стр. 9).
. . .в частном кредите, при совершении
условий, господствующая мысль есть воз-
вращение капитала (стр. 4).
.. .частный кредит основан на уверенно-
сти в скором и полном возвращении ка-
питала (стр. 5—6).
Сам по себе налог слеп; он не рассматри-
вает, полезно ли или вредно перемеще-
ние капиталов, и падает без разбора на
все достояния (стр. 10).
1 Эта точка зрения на книгу М. Орлова обоснована нами подробно в статьях: «Дека-
брист М. Ф. Орлов и его книга «О государственном кредите», Известия АН СССР,
серия истории и философии 1951, т. VIII, № 1, стр. 48—60; «Новые материалы
о книге декабриста М Ф. Орлова «О государственном кредите». «Записки отдела руко-
писей ЛБ» М., в. 17 (1955), стр. 159-191.
2 Эти разделы книги Орлова впервые были опубликованы в «Записках отдела руко-
писей ЛБ», в. 17, стр. 192—213.
3 См. описание библиотеки Пушкина, составленное Б. Модзалевским. «Пушкин
и его современники», вып. IX—X. СПб., 1910, стр. 72.
4 К сожалению, посвятительная авторская надпись на книге Орлова не датирована.
Книга Орлова (цензурное разрешение — 23 августа 1833 г.) вышла в Москве только
в декабре месяце (см. «Записки отдела рукописей», стр. 232). Но уже 9 января 1834 г.
Орлов отправил в Петербург 16 экземпляров книги (не было ли среди них пушкинского
экземпляра?) для раздачи по разным адресам (см. там же, стр. 233). Вот почему заметки
Пушкина следует отнести к самому началу 1834 г. Эту же дату дает комментарий
к 12 тому академического издания (т. 12, стр. 464). но в тексте сочинений заметки дати-
руются: <1833—1834> (т. 12, стр. 207). В 1833 г. эти заметки, как мы видим, никак
не могли быть сделаны.
17*
259
Как мы видим, три дошедшие до нас заметки Пушкина относятся толь-
ко к первым десяти страницам книги Орлова, в которой было 303 стр.
Можно, конечно, предположить, что другие пушкинские заметки по этой
книге до нас не дошли. Но надо сказать, что для Пушкина могла предста-
вить интерес лишь первая общетеоретическая глава (1—78) и большая,
размером примерно в один печатный лист, рукописная вставка, следовав-
шая за ней. Дальше в книге Орлова шли две обширные специальные гла-
вы, посвященные истории государственного кредита во Франции и в Анг-
лии, которые вряд ли могли бы заинтересовать Пушкина.
Но и те краткие заметки по книге Орлова, которые были процитированы
выше, ясно показывают, что Пушкин сумел уловить самую сущность док-
трины Орлова и обнаружить ее самые уязвимые части.
Начнем с первого замечания Пушкина. Выше уже отмечалось, что Орлов
считал кредит чудодейственным и самостоятельным фактором обществен-
ного развития, способным разрешить важнейшие задачи социально-эконо-
мического характера. (К этой же точке зрения, но не делая из нее таких
политически далеко идущих выводов, склонялся и Н. С. Мордвинов). Для
Орлова государственный кредит — это изобретение новейшей эпохи, по-
рожденное победой буржуазных революций. «От того,—писал Орлов,—
что кредит утвердился в Голландии, Англии и Франции после ужаснейших
переворотов, не следует еще, что он без переворотов существовать не мо-
жет. От того, что он был изобретен там, где вольность прений дает более
игры воображению и более смелости слову, не следует еще, что, после его
изобретения, другие правительства не могли воспользоваться вполне его
благодетельными последствиями».1
Пушкин, как показывает его заметка, с самого начала ознакомления с
книгой, обнаруживает скептическое отношение к доктрине Орлова. Он не
принимает его положения об «изобретении» кредита. Скорее всего он вооб-
ще не верил в возможность изобретения в хозяйственной жизни. Для
Пушкина — экономическая жизнь — органический процесс. Не соглашаясь
с тем, что кредит «изобретен», Пушкин выступает более реалистично, обна-
руживая менее парадоксальную, но научно более правильную точку зрения,
что кредит в той или иной форме родился вместе с товарным обращением,
т. е. с тем, что Пушкин называет «меновым оборотом».
Вторым своим замечанием Пушкин наносил удар по основному положе-
нию Орлова, сразу обнаружив одно из наиболее уязвимых мест в его рас-
суждении. Ведь в основе утверждения Орлова о возможности, без какого-
либо опасения государственного банкротства, громадного расширения объ-
ема государственного кредита лежало противопоставление государствен-
ного кредита — частному. По Орлову, основа первого — стремление к по-
лучению непрерывного дохода, а не возвращение ссуженной суммы. Для
частного кредита основа — возвращение ссуды.
Утверждая, что «частный кредит основан на уверенности в скором и пол-
ном возвращении капиталов», Орлов, собственно, повторял слова А. Сми-
1 См. [М. Орлов]. О государственном кредите, стр. 75.
260
та, который писал: «На свои запасы, ссужаемые под проценты, заимодавец
смотрит как на капитал. Он ожидает, что в установленный срок они будут
возвращены ему и что заимщик в течение всего этого времени будет упла-
чивать ему некоторую ежегодную ренту».1
Пушкин, как мы видим, в противовес Орлову и отчасти А. Смиту, ука-
зывал, что и при частном кредите дело не только в уверенности заимодавца
в том, что ему будет возвращен ссуженный капитал, а главное — в стрем-
лении получить процентный доход и тем самым умножить свой капитал.
Значит, нет никакого принципиального (с точки зрения заимодавца) от-
личия между государственным и частным кредитом.
Подвергая критике это положение, Пушкин подрывает одну из основ,
на которых держалось все построение Орлова.
Какое глубокое понимание существа проблемы обнаружил Пушкин, рас-
сматривая книгу Орлова, и насколько он, так сказать, «квалифицированно»
сумел сформулировать свои возражения, видно из сопоставления пушкин-
ских замечаний с «суждениями» известнейшего тогда ученого-экономиста
академика А. К. Шторха. Последнему было поручено Академией наук пред-
ставить свой отзыв о рукописи книги Орлова. В этом отзыве, который, ко-
нечно, не мог быть известен Пушкину («Суждение» Шторха не было опуб-
ликовано), критика была сосредоточена на тех же пунктах и возражения
сформулированы в почти идентичных выражениях.
Так, Шторх писал: «кредит вовсе не есть изобретение, а только
доверие». Или «если капиталист отдает свои деньги взаймы частным
людям, то главная его мысль не есть получить обратно свои деньги, ибо
иначе не нужно бы было ссудить их, а он надеется получить чрез то
доход».1 2
Конечно, между Пушкиным и Шторхом, умереннейшим либералом и
виднейшим представителем вульгарной политической экономии, не могло
быть ничего общего в их общественно-политических позициях. Совпадение
их взглядов по этому вопросу только свидетельствовало о том, что Пушкин
исходил в данном случае из общепринятых в науке положений, из того,
что, на его взгляд, отвечало опыту и здравому смыслу.
Третье замечание Пушкина подводит нас к другому кругу вопросов —
к вопросу о роли налогов, их влиянии на положение различных обществен-
ных классов.
О налогах Орлов придерживался более обычных взглядов. Вслед за
декабристом Н. Тургеневым Орлов подчеркивал необходимость в интере-
сах народного благосостояния придерживаться наибольшей умеренности в
установлении размеров налогового обложения.
Все же мысли Орлова о налогах вызвали у Пушкина ряд интересных
соображений.
1 А. С м и т. Исследование о природе и причинах богатства народов, кн. II, М., 1931,
стр. 359.
2 «Суждение» Шторха «О рукописном сочинении г-нэ генерал-майора М. Орлова под
заглавием «О государственном кредите», хранится в Архиве Академии наук (Ленинград)
под шифром: ф. 1. оп. 2—1832, § 462, лл. 17—29.
261
В этом замечании Пушкин сначала дословно переписывает заявление
Орлова о том, что налог «слеп» и «падает без разбора на все достояния».1
Для теоретических построений Орлова особенно характерным было проти-
вопоставление «слепых» принудительных налогов государственным займам,
на которые сознательно и свободно подписываются. Развивая эту мысль,
Орлов в абзаце, вычеркнутом цензурой, писал: «Сам по себе налог слеп;
он падает без разбора на все достояния, исторгает часто последнюю опору у
земледелия, останавливает последний оборот торговли и не щадит даже
последней надежды бедности. Он не рассматривает, полезно ли или вредно
перемещение капиталов, нередко заставляет правительство прибегнуть к
понудительным мерам и склоняет подданных к ропоту и неповиновению
Из сего должно заключить, что свойство налога есть необходимость,
а свойство займа свобода».1 2
Пушкин, как видно из его замечания, не был согласен с утверждением
Орлова, что налоги падают на все «состояния». Не отрицая, что теорети-
чески возможно такое положение дел, Пушкин утверждал, и был в этом
совершенно прав, что фактически тяжесть налогового обложения обычно
падает только на одно «состояние». Как отмечал Ф. Энгельс, «в России
является правилом, что высшие сословия почти свободны от налогов, а
крестьянин платит почти все».3
Но Пушкин подходит к этому вопросу с другой позиции. Он ставит
вопрос о налоге с земли, т. е. формально с землевладельца, фактически же,
в условиях крепостного строя — с крепостных. Пушкин вспоминает по это-
му поводу учение физиократов, выдвинувших теорию, согласно которой
вся тяжесть налогового обложения должна падать исключительно на зе-
мельных собственников (Кенэ). Теоретически Кенэ обосновывал это тем,
что «чистый продукт», который создается только в земледелии, попадает
полностью к земельным собственникам (под «чистым продуктом» физио-
краты понимали излишек стоимости продукции над издержками ее произ-
водства). В своем проекте единого налога, который должен был падать
только на земельную собственность, Кенэ хотел этим налоговым методом
конфисковать значительную часть доходов от земельной собственности. Но
окончательное уничтожение земельной собственности, даже в феодальной
оболочке, не входило в программу Кенэ.
О социально-классовых выводах, которые могли бы быть сделаны из
теории «единого налога», Маркс писал: «Прославление земельной собствен-
ности превращается на практике в требование перенесения налогов исклю-
чительно на земельную ренту, а это таит в себе возможность конфискации
земельной собственности государством, — совсем как у радикальной части
1 «Достояние» — по терминологии Орлова—сословие или общественный класс;
Пушкин в этом же смысле употреблял термин — «состояние».
2 Записки отдела рукописей, стр. 194—196. В пропущенном цензурой и опубликован-
ном тексте книги Орлова (ук. соч., стр. 10—11) этот абзац сильно урезан, а слово «сво-
бода» заменено словом «произвол».
3 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XV, стр. 255.
262
рикардианцев. Французская революция, вопреки возражениям Редерера и
других, приняла эту налоговую теорию».1
В крепостнической России пушкинской поры, как уже отмечалось, налог
с земли представлял собою в основе подушную подать крепостных крестьян,
и он мог рассматриваться как налог с землевладельцев только потому, что
помещик нес полную ответственность перед правительством за своевремен-
ную и полную оплату его. Совершенно естественно, что необходимость
уплаты этого налога ограничивала реальные доходы, которые землевла-
дельцы и душевладельцы выколачивали из своих крепостных. Только поэ-
тому помещичий класс был заинтересован в уменьшении размеров этого
налога.
Признав идею «единого налога» ошибочной, Пушкин в этом вопросе
солидаризировался с Н. Тургеневым, который в своей книге «Опыт теории
налогов» доказывал «невозможность единственного налога»/
К сожалению, фрагментарность пушкинской заметки не дает возможно-
сти в полной мере выяснить точку зрения Пушкина по этому вопросу.
Следует отметить, что в книге Орлова нет даже упоминания о физиокра-
тической теории единого налога. Значит в данном случае рассуждения
Орлова о налогах вызвали у Пушкина ряд ассоциаций и соображений, ко-
торые обнаруживают, что книга Орлова попала в руки не только умного
и проницательного, но и осведомленного в вопросах экономической теории
читателя.
С какой целью делал Пушкин те заметки, о которых речь шла на пред-
шествующих страницах?
Если заметки о книге Орлова могут предположительно рассматриваться
как конспект будущего письма к автору книги или «тезисы» предполагае-
мой беседы с ним, то, конечно, иной повод должен был вызвать к жизни
заметки «О дворянстве» и черновые наброски к «Путешествию».
Представляется, что сам Пушкин дал ответ на вопрос о назначении этих
заметок в своем цитированном выше письме от 16 марта 1830 г. к П. А. Вя-
земскому. В этом письме Пушкин говорил о своем намерении «пуститься в
политическую прозу» и прямо назвал один из тех вопросов («ограждение
дворянства»), которые рассматривал в своих заметках.
Хорошо известно, что Пушкин не раз безуспешно пытался давать «уро-
ки царю». У него возникали иллюзорные надежды, что проектами, пред-
ставленными «Записками» или даже беседами при дворе, удастся «произве-
сти хоть каплю добра». Нет надобности указывать, насколько ложны и бес-
почвенны были эти расчеты. И не эти «записки» определяют общественно-
политическую позицию Пушкина, гениального представителя декабрист-
ского поколения, воодушевившего своими произведениями дворянских ре-
волюционеров на их подвиг. В попытках воздействовать на правительство,
в стремлении побудить его на осуществление отдельных прогрессивных ме-
роприятий Пушкин прибегал к тем же тактическим приемам, которые счи- 1 2
1 К. Маркс. Теории прибавочной стоимости, т. 1, М., 1955, стр. 33.
2 Н. Тургенев. Опыт теории налогов. СПб., 1818, стр. 71—78.
263
тали допустимыми не только представители дворянской оппозиции, но и
дворянские революционеры. Известно, что многие декабристы полагали,
что, наряду с нелегальными формами политической борьбы, вполне до-
пустимы легальные формы пропаганды, вплоть до попыток воздействия
на царя.
Трудно сказать, во что вылилось бы «Путешествие» и какую литератур-
но-политическую задачу пытался Пушкин разрешить в этом произведении.
Но мы все же полагаем, что рассмотренные выше заметки из черновиков
«Путешествия» могут быть поняты только как «заготовки» к какой-то не-
реализованной записке, как наброски к неосуществленному замыслу пред-
ставить правительству мысли по актуальному тогда вопросу, крайне зани-
мавшему Пушкина.
Н. А, Малеванов
АРХИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛИЦЕЯ В ГИАЛО (1811—1817 гг.)
Лицейский период жизни Пушкина неизменно привлекает внимание
исследователей. Уже в первое 50-летие существования Лицея для раскры-
тия лицейской темы были использованы, кроме мемуарной литературы,
документы, сохранившиеся в архиве Лицея.1 Позднее лицейский архив пуш-
кинского периода основательно еще раз был просмотрен в связи с подго-
товкой Лицея к столетнему юбилею, отмечавшемуся в 1911- г.1 2 И все же,
несмотря на то, что большинство документов, касающихся Пушкина и его
лицейских товарищей, прочно вошло в научный оборот еще до Великой
Октябрьской революции, а затем было широко использовано в работах
советских пушкинистов М. А. Цявловского и Т. Г. Зенгер-Цявловской,
Б. С; Мейлаха и др., нельзя сказать, что архив Лицея, верней та его часть,
которая хранится ныне в Государственном историческом архиве Ленинград-
ской области (ГИАЛО), исчерпана полностью.
Полагаем, что в этой связи будет небесполезным краткий обзор этих
архивных материалов.
Все лицейские архивные материалы за 1811—1817 гг. относятся к Кон-
ференций и Хозяйственному Правлению Лицея. С делами Конференции
слита и переписка директора.
В отдельную группу выделены лишь личные дела профессоров, учите-
лей, гувернеров, экономов и лицейских служащих, в том числе Де-Будри,
Куницина, Кайданова, Калинича, Карцова, Малиновского, Энгельгардта.
Немногочисленные дела Конференции характеризуют организацию и
отдельные стороны учебного процесса; материалы Хозяйственного правле-
ния— ряд бытовых моментов из жизни воспитанников Лицея.
В делах Конференции и Хозяйственного правления следует в первую
очередь отметить предписания министров народного просвещения директо-
1 Селезнев, Исторический очерк императорского бывшего Царскосельского, ныне
Александровского Лицея, СПб., 1861.
2 Д. К о б е к о. Императорский Царскосельский Лицей. СПб., 1911.
265
рам как документы, предопределявшие и регламентировавшие жизнь Лицея,
в частности, журнал с копиями предписаний министра до открытия Лицея
со «Списком удостоенным кандидатам к принятию в Царскосельский Ли-
цей», в котором под № 14 записан Александр Пушкин;1 предписание Ра-
зумовского от 16 октября 1815 г. о необходимости воспитанникам «в свобод-
ное от учения время разговаривать между собой на французском и немец-
ком языках поденно», что «относительно к последнему из сих языков не
наблюдается», и сменившего его на посту министра народного просвещения
Голицына «о высочайшем повелении» 1817 г., чтобы «отныне навсегда по-
становлено было коренным и неизменным правилом во всех учебных заведе-
ниях гражданского ведомства как обучать юношество закону божию, так
и при ежегодных испытаниях всегда начинать экзамен с сего предмета, яко
заключающего в себе главную и существенную цель образования».21
Как предписания, так и ответные донесения директоров сохранились
лишь частично. Пробел в какой-то степени восполняется журналами и ме-
мориями Конференции за первые 6 лет существования Лицея. Кроме крат-
ких записей о существе рассматривавшихся вопросов и принятых на засе-
даниях решений, в журналах описаны все торжественные моменты в жизни
Лицея, начиная со дня его открытия и кончая выпускным актом 1817 года.
Непосредственное отношение к Пушкину в журналах Конференции име-
ет запись в мемории журнала заседания Конференции 29 сентября 1814 г.
по поводу известной по воспоминаниям Пущина истории с гогель-могелем.
В журнальной графе — «положено» об этом записано: «истребовать от
надзирателя по учебной и нравственной части Фролова подробное изъясне-
ние вины воспитанников Малиновского, Пущина и Пушкина и сообщить
Правлению выпискою из журнала, дабы оно благоволило принять меры,
чтобы изготовлена и немедленно в Конференцию представлена была тако-
вая книга, в которую должны быть записаны имена оных воспитанников с
означением их вины, и объявить им о сем предписании его сиятельства в
Конференции». Еще более лаконично сказано в журнале Конференции
1 июня 181-5 г. о Кюхельбекере под № VIII: «по приказанию его сиятель-
ства господина министра имя воспитанника Лицея Кюхельбекера с озна-
чением его проступка имеет быть записано в книгу, нарочно Конференцией)
заведенную для вписания в оную имен воспитанников дурного поведения».1 2 3
Заслуживают также внимания помещенные в качестве приложений к
отдельным журналам расписания занятий и частных испытаний, описание
церемониала похорон первого лицейского директора В. Ф. Малиновского
и представления преподавателей о необходимой литературе.
Несмотря на публикацию Кобеко, исследователь лицейского периода
жизни Пушкина вынужден также прибегать к подлиннику «Отчета конфе-
ренции императорского Царскосельского Лицея в учебных занятиях вос-
питанников старшего возраста в течение шестилетнего курса учения», со-
1 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 10 а, л. 17.
2 Там же, д. 11, лл. 3,6.
3 ГИАЛО, ф. 11, оп. I. д. 49а, л. 55 об., д. 60а, лл. 66 об., 67.
266
ставленному Кунициным и приложенному им к журналу чрезвычайного
заседания Конференции Лицея 9 июня 1817 г.1
Последним документом в журналах, имеющим отношение к пушкинскому
выпуску, наряду с отчетом, являются списки «воспитанников старшего воз-
раста императорского Лицея с означением преимуществ <^.. .^>, каковых
удостоены они от Конференции при выпуске их». В список воспитанников
2-го разряда, пожелавших вступить в гражданскую службу, после Юдина
занесена фамилия Александра Пушкина.1 2
Не менее интересны в материалах Конференции краткие ведомости о
состоянии Лицея со сведениями о свиданиях лицеистов с родственниками
в разделе «происшествия» и приложенные к ним рапорты врача Пешеля о
больных «из воспитанников, чиновников и служителей императорского
Лицея». Следует отметить, что из сохранившегося в ГИАЛО наряда «крат-
ких ведомостей» за 1812 г. оказались неучтенными в «Летописи жизни и
творчества А. С. Пушкина» посещение Лицея отцом поэта 28 января 1812 г.
и болезнь Пушкина «простудной лихорадкой» с 13 по 17 мая 1812 г.
Сведения о болезни поэта в начале 1814 года, хотя и были использова-
ны, но без подробностей бытового порядка, содержащихся в черновом от-
пуске (без указания на причину простуды). Первоначальный вариант фра-
зы: «пользовались лекарствами в больнице по причине холодного воздуха
в спальнях: Малиновский, Ржевский, Данзас, Пушкин и Корсаков», очевид-
но, во избежание лишних объяснений с министерством, был отредактирован
Малиновским и изменен на снимающее всякую ответственность выраже-
ние— «по причине простуды».3
Среди остальных дел Конференции, главным образом переписки по
организации учебного процесса до 1817 г., заслуживают внимания «Список
книг, употребляемых в руководство воспитанникам при лицеях» от 11 де-
кабря 1815 г. (публикуется в приложении),4 дополняющий в какой-то мере
записки Пущина; переписка о золотых и серебряных медалях для отлично
окончивших курс воспитанников (с описанием и рисунками медалей) и дело
с «Правилами о должности дядек», составленными Энгельгардтом.5 В
личной переписке Энгельгардта за 1816—1817 гг. отразились его хлопоты
в устройстве воспитанников Лицея на службу, в частности Матюшкина,
товарища Пушкина, к адмиралу Головнину, отправлявшемуся в экспедицию
на шлюпе «Камчатка».6
Для уточнения отдельных бытовых сторон лицейской жизни, как уже
отмечалось, небезынтересны также дела и переписка Хозяйственного прав-
ления со сведениями о покупке съестных припасов у торговцев и купцов,
1 В работе Д. К о б е к о «Императорский Лицей» опубликован на стр. 94—97 с не-
которыми археографическими погрешностями.
2 ГИАЛО, ф. 11. оп. 1, д. 87, лл. 27, 33—44, 46 об.
3 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, лл. 33 об., 158 об., 160—163; лл. 184, 184 об.
4 В извлечении использован Б. С. М е й л а х о м в статье «Пушкин и его эпоха»
«Звезда», 1949, № 2, стр. 149, 158.
5 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 84, лл. 1—18; д. 88, лл. 2—6 об.
6 Там же, д. 70 (Переписка Энгельгардта).
267
пошиве мундиров, сюртуков (с образцами сукон), белья, обуви, ремонте
зданий, инвентаря, приобретении учебных пособий, оборудования для фи-
зического кабинета, карт, атласов, книг для библиотеки, в частности сочи-
нений Ломоносова, Державина, Хераскова, Дмитриева, Хемницера, Рос-
сийской истории Татищева, жизнеописания Петра Великого Галема, исто-
рии Суворова, указателя законов, памятника законов, польского статута
и др.
Среди хозяйственной переписки 1813 г. следует отметить список «о не-
достатках экипировки воспитанников», представлявшийся по требованию
Хозяйственного правления надзирателем Золотаревым «в построенной
вновь экипировке для воспитанников Лицея портным Волковым».
Сохранившиеся в хозяйственной переписке описи 1811 г. «Каменному
4-этажному флигелю, что против церкви Воскресения Христова», оставлен-
ным в них «уборам, мебели и протчим вещам» позволяют воссоздать в са-
мых общих чертах обстановку Лицея в дни подготовки его к открытию.
Ведомости и сметы о ремонте зданий Лицея и Пансиона с рядом чер-
тежей, составлявшихся под наблюдением известного архитектора В. П. Ста-
сова, дают возможность ознакомиться с последующими переделками.1
В бытовом плане небезынтересны содержащиеся в хозяйственной пере-
писке сведения о рационе воспитанников, предусматривавшем изредка, по-
видимому по праздникам, блюда из картофеля и картофельной муки, кото-
рые вводились все решительней в меню кулинарами того времени, а также
об обучении лицейских служителей обращению с лампами, с тем чтобы
заменить, в целях экономии, специального чистильщика и зажигальщика
ламп, имевшегося в штате Лицея.1 2
Не останавливаясь на некоторых других делах и документах и, в част-
ности описях книг библиотеки Александровского дворца, описях минера-
логических коллекций, пожертвованных Лицею, когда уже Пушкин закан-
чивал его, отметим еще письмо лицеиста Яковлева от 3 марта 1855 г., те-
матически примыкающее к материалам Лицея пушкинского выпуска. Пись-
мо это Яковлевым было написано в связи с передачей им автографа стихот-
ворения А. С. Пушкина «19 октября», «столь живо выражающее отношение
покойного Пушкина к месту его воспитания» для хранения в Лицее, «в ме-
сте, где впервые посетило Пушкина вдохновение».3
Приложение
С и и с о к
профессоров, адъюнкт-профессоров и учителей Лицея с показанием, какие
именно книги каждой из них употребляет в руководство воспитанникам при
своих лекциях.
Профессор фон ГАУЕНШИЛЬД; в младшем возрасте воспитанников
Лицея обучает Немецкому языку по грамматике Аделунга, а в старшем возрасте Поэзии
по руководству Фосса и риторике по руководству Филлеборна.
1 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 6, лл. 1—129; д. 106, лл. 1—117; д. 17, лл. 1—225.
2 Там же, д. 48, л. 6; д. 10б., л. 98; д. 52, лл. 56, 172.
3 ГИАЛО, ф. 11, оп 1, д. 86, л. 87.
268
Профессор де БУДРИ; обучает Французскому языку по Грамматике своего
сочинения, по курсу Ла Гарпа и по своим тетрадям, вкратце писанным, кои воспитан-
ники списывают в свободные часы.
А д ъ юн к т-п рофессор КУНИЦИН; преподает в классе младшего возраста
Нравственность по сочинению Якоба, а Психологию по руководству Шульца. В классе
старшего возраста Политическую экономию по своим тетрадям, руководствуясь Ада-
мом Смитом; Право Естественное также по своим тетрадям, руководствуясь новейшими
сочинениями по сей части Канта, Шмальца, Гуфеланда и Клейна.
А д ъ ю н к т-П рофессор К АЙ ДАНО В; преподает Древнюю Историю
в классе младшего возраста по книге своего сочинения, напечатанной по повелению
Министерства Народного Просвещения; по окончании Древней Истории имеет препо-
давать Историю Средних веков, по руководству Ремера, сообщая воспитанникам краткие
выписки из своих тетрадей, которые в непродолжительном времени имеют быть пред-
ставлены Высшему Начальнику на благоусмотрение. Преподающий сопровождает учение
Истории краткими хронологическими таблицами своего сочинения.
В классе старшего возраста Историю 3-х последних столетий, как важнейшую, пре-
подает по своим тетрадям, приняв за руководство известное лучшее в сем роде сочине-
ние Г. Герена: «Handbuch der geschichte des Europaischen Staatensystems und seiner
Colonien» Географию преподавал по книге, изданной от Главного Училищ Правления.
Российскую Статистику будет преподавать по сочинению Г. Зябловского, делая из оного
сочинения извлечение, а прочих Главнейших Государств по своим тетрадям, ибо нет
такого сочинения на Российском языке. По окончании Истории 3-х последних столетий,
философическое обозрение Главнейших происшествий Всемирной Истории представит,
сообразно с Постановлением о Лицее, по Боссюэту и Феррану, употребляя также и слав-
ное сочинение Гердера: Ideen uber die Philosophie der geschichte der MenschLeit,
делая из сочинений сих авторов краткое извлечение. Российскую Историю преподает
руководствуясь краткою Российскою Историею, изданною от Главного Училищ Правле-
ния, сопровождая своими тетрадями, извлечение из коих сообщает воспитанникам.
Адъюнкт-Профессор КАРЦОВ; преподает Чистую Математику по руко-
водству Фусса, прикладную по руководству Лоренца, дополняя своими сочинениями.
Физику, придерживаясь Энциклопедии Клигеля, сопровождает своими записками.
Учитель ГЕОРГИЕВСКИЙ; в классе младшего возраста преподает Грам-
матику и Риторику, следуя сочинению, изданному Никольским; Латинскую Грамматику
по руководству Бредеровой Грамматики. В классе старшего возраста Эстетику, следуя
начертанию Эстетики Якоба, изданному от Главного Училищ Правления; Поэзию, при-
держиваясь Поэзии Рижского, изданной Российской Академией, дополняя впрочем
в некоторых местах своими замечаниями. Из Латинского языка занимет воспитанников
переводом басен Федра, чтением Овидиевых превращений и его Плачей (Trislium)
с аналитическим разбором.
Учитель АРХАНГЕЛЬСКИЙ; в классе младшего возраста преподает
Геометрию по руководству Фусса, Осиповского и Гурьева; а Географию по книгам, из-
данным от Главного Училищ Правления, дополняя замечаниями из сочинения Пинкер-
тона.
Конференц-секретарь Адъюнкт-Профессор Кайданов
Оные наставники обучают таким же образом и в
Царскосельском Благородном Пансионе.
Директор оного Пансиона
фон Гауеншильд.
(ГИАЛО, ф. 11, сп. 1, д. 59, св. 12, 1815 г., лл. 2—3 об.)
А. П. Могилянский
ПУШКИН И М. А. ЯКОВЛЕВ1
Когда пушкинисты обращались к изучению деятельности однокашника
Пушкина по Царскосельскому лицею — Михаила Лукьяновича Яковлева
(1798—1868), они неоднократно попадали в затруднительное положение
или даже ошибались: одновременно с ним в литературе подвизался другой
Михаил Яковлев, его ровесник.1 2
За подписью «Михаил Яковлев» появилось множество стихотворений,
статей, переводов, но которому из них принадлежало каждое из этих вы-
ступлений в отдельности — было неясно. До последнего времени, в частно-
сти, существовало разногласие по вопросу о принадлежности издания, в
котором принял участие и Пушкин: «Опыт русской анфологии, или из-
бранные эпиграммы, мадригалы, эпитафии, надписи, апологи и некоторые
другие мелкие стихотворения». Собрано Михаилом Яковлевым. Издано
Иваном Слёниным. СПб., 1828. В этой книге собраны произведения вось-
мидесяти одного поэта, не считая 86 анонимных произведений и восьми
подписанных криптонимами. Предисловие составителя заканчивается так:
«В обязанность себе вменяю принести мою благодарность А. С. Пушкину,
барону А. А. Дельвигу, А. Д. Илличевскому, О. М. Сомову, Б. М. Федо-
рову, П. Г. Ободовскому, г.г. Вердеревскому, Филимонову и Карлгофу за
доставление мне для сей книжки новых, нигде не напечатанных писем».
Здесь впервые опубликовано было стихотворение Пушкина «Русскому
Геснеру».
«Русский биографический словарь», одно из авторитетнейших дорево-
люционных изданий Русского исторического общества, не только издание
1 Доложено 29 сентября 1959 г. на заседании сектора пушкиноведения ИРЛИ.
2 Н. Гастфрейнд. Товарищи Пушкина по Императорскому Царскосельскому
лицею, т. II, СПб., 1912, стр. 258—259.
270
опыта «Русской анфологии», но и все решительно стихотворные произве-
дения за подписью «Михаил Яковлев» приписал М. Л. Яковлеву.1
Обнаружение в Киеве остатков личного архива Михаила Алексеевича
Яковлева (1798—1853)1 2 кладет конец существовашей до сих пор путани-
це.3 Оказывается, что М. А. Яковлев был не только одним из издателей
известного журнала «Невский зритель», драматургом, театральным крити-
ком и переводчиком, но и автором многочисленных стихотворных и прозаи-
ческих произведений, напечатанных в журналах «Сын Отечества (1817),
«Благонамеренный» (1818—1824, 1826), «Невский зритель» (1820—1821),
«Новости литературы» (1825—1826), альманахах «Северные цветы», «Нев-
ский альманах», «Памятник отечественных муз», «Календарь муз» и газе-
тах «Русский инвалид» и «Северная пчела». Этому же Яковлеву принад-
лежало издание и «Опыта русской анфологии». Последнее обстоятельство
доказывается документально, так как некоторые из анонимных стихотворе-
ний, помещенных в «Опыте», обнаружены в большой тетради с черновыми
и беловыми автографами М. А. Яковлева. В частности, Яковлеву принад-
лежат: «Эпитафия поэту» (Войти бессмертья в храм надеждой он ласкался,
стр. 162) и «Клиту» (Когда захочешь, Клит, ночь целую не спать,
стр. 172). Кроме того, переводы, появившиеся с этой подписью в журнале
«Друг юношества» за 1810 и 1811 гг. принадлежат М. Л. Яковлеву.
Поэтическое творчество М. А. Яковлева, одаренного в этом отношении
довольно бедно, связано с жанрами элегии, романса, басни, эпиграммы,
эпитафии, экспромта, акростиха, шарады и пр. Наиболее ранним из дошед-
ших до нас произведений Яковлева является, по-видимому, стихотворная
повесть «Прекрасная Ксения».
Приводим начало этой повести:
«Во граде древнем том,
Что Киевом зовем;
Боярин жил Андрей
С супругою своей.
Они всю жизнь свою в весельи проводили,
Ни злобы, ни вражды между собой не знали.
И ревность адская в сердца их не вселялась,
Любовь же нежностью взаимной награждалась.» 4
1 «Русский биографический словарь», том «Яблоновский-Фомин», СПб., 1913,
стр. 94—95. Издание «Опыта русской анфологии» приписано М. Л. Яковлеву также
в изданиях: Д. Кобеко. Императорский Царскосельский лицей. СПб., 1911, стр. 310—
311; Русская периодическая печать (1702—1894). Справочник. Под ред. А. Г. Дементь-
ева, А. В. Западова, М. С. Черепахова, М., Госполитиздат, 1959, стр. 203.
2 Смерть М. А. Яковлева некоторыми источниками относилась к 1858 г. (Словари
Толля, Березина, «Русский биографический словарь», печатная карточка ГПБ) и даже
к 1861 г. («Новое время», статья П. 3. «Пятидесятилетие со дня смерти первого рус-
ского рецензента»). Некролог М. А. Яковлева опубликован в «Северной пчеле» 12 ян-
варя 1853, № 8, стр. 30—31. См. также «Петербургский некрополь», т. IV, СПб., 1913,
стр. 687.
3 Архив М. А. Яковлева принадлежит В. П. Шубиной, которой мы приносим бла-
годарность за разрешение ознакомиться с ним.
4 Рукописная тетрадь, л. 2.
271
Написанная позднее стихотворная повесть о купеческом сыне Фадеиче
дошла до нас в черновой редакции. Тема этой повести сугубо «низкая».
Заканчивается она так:
«Читатели мои одни уже зевают,
Другие же с сердцами вопрошают:
Кто ж сия сердечная царица?
Как недогадливы: публичная девица!
То знали все. Фадеич лишь не знал.
Ну, как с плеч гора — насилу досказал.» 1
Повесть эту можно датировать серединой 1820-х гг.
О мировоззрении Яковлева, сына московского купца, дают известное
представление сочинявшиеся им афоризмы. Приводим некоторые из них:
«Ныне не деньги даются в приданое к невесте, а невеста в приданое
к деньгам.
Купец без денег — тело без души.
Деньги — чудотворцы. Чудеса, ими производимые, бесчисленны». 1 2
Основная деятельность М. А. Яковлева была связана с изданием жур-
нала «Невский зритель».
Пушкин напечатал в «Невском зрителе» несколько своих стихотворе-
ний («Дориде», «Дорида», «Кюхельбекеру», «Мадригал М.. . ой», «К пре-
лестнице») и отрывок из первой песни «Руслана и Людмилы». Нужно по-
лагать, что связь с журналом Пушкин поддерживал через М. А. Яковлева,
чем и объясняется обращение последнего к Пушкину в связи с изданием
«Опыта русской анфологии».
Возможно, что в связи с ссылкой Пушкина на юг в мае 1820 г.,
в тетради Яковлева появилась следующая «эпитафия»:
«Под камнем сим лежит известный П[ушкина]
задор,
И с малым и с большим со всеми лез он
в спор» 3
Но это предположение нуждается в более серьезном обосновании.
Из других пушкинских материалов мы находим в тетради Яковлева
(л. 34) выписку из опубликованной в «Московском телеграфе» за 1826 г.
(№ 1) элегии Пушкина «Люблю ваш сумрак неизвестный» (приведены
последние 12 строк).
Некоторые произведения Яковлева связаны с декабристами. Они вызы-
вают особый интерес, поскольку в «Невском зрителе» активное участие
принимали декабристы Александр и Николай Бестужев, В. К. Кюхель-
бекер и К. Ф. Рылеев.
1 Рукописная тетрадь, л. 71.
2 Там же, лл. 71—72.
3 Рукописная тетрадь, л. 39
272
По всей вероятности, началом 20-х гг. может быть датирована следую-
щая эпиграмма на Рылеева:
«ЭПИГРАММА
Куда девался наш Кондрад? —
Отправился во ад —
Где должность важную теперь он занимает;
Для муки грешникам стихи свои читает». 1
Вскоре после восстания декабристов Яковлев опубликовал в «Русском
инвалиде» следующее произведение:
«Н адгробие графу Милорадовичу
Баярда 2 русского здесь скрыт священный прах.
Пред доблестьми благоговея,
Смерть жадная его щадила на боях.. .
И—жертвою он пал злодея!»3
Следует иметь в виду, что с 1821 г. (после прекращения издания «Нев-
ского зрителя») Яковлев был чиновником Министерства иностранных дел.
Таким образом, возможно, что публикация приведенного выше «Надгро-
бия» явилась актом вынужденным.
Среди рукописей М. А. Яковлева сохранились также копии писем
к нему (напр. А. Е. Измайлова) и отпуски его писем: к тому же А. Е. Из-
майлову, в редакцию «Сына Отечества», в редакцию журнала «Украин-
ский вестник» (1818, под псевдонимом «Максим Журавлев») и пр.4
1 Там же, л. 44/об.
2 Так прозвали Милорадовича враги его и России. (Примечание автора).
3 Приводим текст «Надгробия» по беловому автографу на отдельном листе. Сохра-
нились также черновые редакции. Опубликовано в № 302 (стр. 1216) «Русского инва-
лида» за 1825 г.
4 Рукописная тетрадь, л. 73, 92 и др.
Пушкин и его время
С. С. Ланда
ПУШКИН И МИЦКЕВИЧ В ВОСПОМИНАНИЯХ
А. А. СКАЛЬКОВСКОГО1
Публикуемые воспоминания Аполлона Александровича Скальковского
о Пушкине и Мицкевиче были написаны им в 1890 г. в возрасте более чем
восьмидесяти лет. Несмотря на преклонные годы мемуариста и длитель-
ный промежуток времени, отделявший его от описываемых событий, досто-
верность фактов, приводимых в воспоминаниях, достаточно велика, так как
Скальковский пользовался своими дневниковыми записями, которые он вел
«преимущественно для себя и своих». В этот дневник Скальковский запи-
сывал, по собственному признанию, «все, что случилось со мною, а тем бо-
лее, что происходило вокруг меня».1 2 Современники были хорошо осведом-
лены о многолетнем труде Скальковского. Автор некролога, опубликован-
ного в «Новом времени» (30 декабря 1898 г.), писал: «В продолжение семи-
десяти лет А. А. [Скальковский] вел аккуратнейшим образом свой днев-
ник, и эта многотомная рукопись, которая, конечно, поступит в одно из
наших ученых книгохранилищ, послужит когда-нибудь интересным мате-
риалом для характеристики одесского и вообще южно-русского общества
в XIX столетии».
Свои поденные записи Скальковский частично использовал в незакон-
ченной автобиографической повести, хранящейся в архиве ИРЛИ, а также
в опубликованных в 1887 г. воспоминаниях о Пушкине и одесском обществе
1 Статья впервые была опубликована с некоторыми сокращениями в Slavia Orienta-
lis, R. VIII, № 2-3, Warszawa, 1951, 53-59.
2 Рукописи, отд. ИРЛИ. Архив Скальковских, шифр: 7963. XLVI б. 68.
274
первой трети XIX в.1 Но сам дневник, являющийся ценнейшим мемуарным
источником, сохранился лишь начиная с 1830 г.1 2 Более ранние записи,
по-видимому, не уцелели, хотя сам автор ими пользовался и сделал из них
ряд выписок в начале 1890-х гг. В одной из них, озаглавленной «Одесса
в 1827 году», содержатся интересующие нас воспоминания о Пушкине
и Мицкевиче. Прежде чем обратиться к этим воспоминаниям, считаем не
лишним кратко остановиться на личности их автора.
Скальковский известен своими исследованиями в области истории и
статистики Южной России, не потерявшими в значительной части своей
фактической ценности до наших дней. Среди работ, снискавших ему имя
«Нестора Новороссии», следует указать на двухтомное «Хронологическое
описание истории Новороссийского края», выдержавшее три издания сочи-
нение «Наезды гайдамаков на Западную Украину», «Историю города
Одессы», а также на многочисленные статьи по вопросам археологии, исто-
рии и статистики, рассеянные во множестве повременных изданий 30—
60-х гг. XIX в. Не был чужд Скальковский и беллетристике. Ему принад-
лежат несколько романов из истории Украины XVIII в., выдержанных
в традициях «русского Вальтер Скотта».
По своим общественным и политическим взглядам Скальковский был
весьма консервативен. Это заметно сказалось в его научных трудах и осо-
бенно в публицистических статьях, написанных во время Крымской войны.
И может быть именно поэтому так редко и неохотно обращался Скальков-
ский к годам своей молодости, столь резко отличавшейся от позднейшей
деятельности преуспевающего чиновника при генерал-губернаторе Новорос-
сии и полномочном наместнике Бессарабского края М. С. Воронцове.
Уроженец г. Житомира (1808 г.) Скальковский уже в годы учения в гим-
назии был захвачен либеральными настроениями эпохи. Он сам с восторгом
рассказывает в автобиографической повести о своей проникнутой свободо-
любивыми устремлениями речи в защиту греков, выступивших на борьбу
с «тиранами». После окончания гимназии в 1824 г. Скальковский поступил
на морально-политическое отделение Виленского университета, который
в это время подвергся полицейским преследованиям. В результате деятель-
ности Следственной комиссии сенатора Н. Н. Новосильцева по делу
филоматов и филаретов (1823—1824), тайных политических обществ поль-
ской молодежи, многие студенты были исключены из Виленского универ-
ситета, сосланы в Россию, отданы в солдаты, оставлены под надзором поли-
ции. Среди сосланных в Россию членов тайных организаций был великий
польский поэт Адам Мицкевич.
Скальковский не остался в стороне от студенческого движения тех лет.
В архивах Вильнюса и Ленинграда сохранились поэтические произведения
Скальковского, в которых отразились симпатии автора к жертвам полицей^
1 А. Скальковский. К биографии Пушкина. В кн.: В. Л. Яковлев. Отзывы
о Пушкине с юга России. Одесса, 1887, стр. 149—153; Из портфеля первого истооика
г. Одессы. В кн.: Л. М. де-Рибас ’ Из прошлого Одессы. Сб. статей. Одесса, 1894,
стр. 191—261.
2 См.: Путеводитель по архиву ЛОИИ. М.—Л., изд-во АН СССР, 1958, стр. 324.
18* 275
ских преследований. Особенно интересна в этом отношении незаконченная
трагедия «Фемистокл» (1824) в которой Скальковский, следуя Плутарху,
создает идеализированный образ афинского полководца и политического
деятеля. Изображая тяжкие испытания Фемистокла во время его изгнания
из Афин, Скальковский прозрачно намекает на судьбу сосланных в Россию
филаретов и филоматов. В пламенных монологах героев трагедии слышны
отголоски настроений прогрессивного виленского студенчества двадцатых
годов XIX в. Вскоре и сам Скальковский испытал «гонения». Весной
1825 г. он был арестован и некоторое время находился в тюрьме. Одно из
стихотворений тех лет датировано: «Стихотворение, написанное в тюрьме
1825 года 19 мая в Вильне». В другом, написанном также в заключении,
Скальковский предается характерным патриотическим размышлениям
над.. . «крутым берегом шумящей Ладоги».
„Ojczyzna luba! Kraju ukochany!
Moze сц zr^ba nieprzyjaciot srogi
Moze ci wklada haniebne kajdany,
Nios^c snierc ludom a miastom pozogi“. -
Судьба Скальковского сложилась несколько мягче, чем он предполагал
в своем стихотворении. Ему не грозила ссылка. Вскоре он был освобожден
из-под ареста и после окончания первого курса, по настоянию отца, переехал
в 1825 г. в Москву, где поступил на второй курс юридического факультета
Московского университета. В Москве не прерывались связи Скальковского
с виленскими студентами, с которыми он поддерживал оживленную пере-
писку. По-видимому, виленские знакомства Скальковского способствовали
его быстрому и дружественному сближению с Мицкевичем. Польский поэт
приехал в Москву 12 декабря 1825 г. А уже 18 декабря Скальковский
в письме к своему Виленскому товарищу Д. Загоровскому между разно-
образными сведениями о преподавании медицины в Московском универси-
тете, о своих занятиях статистикой и планах написания «для одной польки»
повести о своих «авантюрах в Вильне» сообщал: «Адам Мицкевич приехал
в Москву, он недавно мне рассказывал, что скоро издаст третий том своих
произведений. Передает поклон Колыске».3
Связи Скальковского с Мицкевичем были довольно тесными. Польский
поэт с дружеским расположением относился к своему младшему коллеге по
1 Temistokles. Tragedya A. Skalkowskiego. Pisana w Wilnie (1824). ИРЛИ, архив
Скальковских, шифр: 7684. XLVI 6.59.
2 ЦГА Литовской ССР, ф. 279, ед. хр. 6412. Перевод: «Милая отчизна! Любимый
край! Может быть тебя уничтожает жестокий враг, может быть он налагает на тебя
позорные оковы, неся смерть народу и пожары селениям». Некоторые сведения о пребы-
вании Скальковского в Вильно по местным архивным данным сообщил С. Пигонь
в статье: „Miedzy Polsk^ a Rosia, Z przezyc uniwersyteckich Apollona SKalkowskiebo“.
Z dawne^o Wilna. Wilno, 1929, str. 115—123.
3 ЦГА Литовской ССР, ф. 279, ед. хр. 64 (12). Антоний Колыско был учеником
Мицкевича в ковенской гимназии в 1819—1821 гг. Seksterny wykladow Kowienskich
Adama Mickiewicza. 1819—1821. Opracowal WL Abramowicz. Wilnius, 1956, str. 14.
276
Виленскому университету, что видно из его альбомного стихотворения, по-
священного Скальковскому. Стихотворение это Скальковский, как он сам
говорит, хранил «как реликвию». В 1827 г. Скальковский поместил в выхо-
дящей в Одессе на французском языке газете „Journal d’Odessa" (№ 83,
р. 331—332) несколько своих переводов «Крымских сонетов» Мицкевича.1
Приблизительно в это же время Скальковский переводит произведения
Мицкевича на русский язык. Ему принадлежит первый полный перевод на
русский язык поэмы Мицкевича «Конрад Валленрод». Не лишены инте-
реса и те места из воспоминаний Скальковского, где он пишет о своих встре-
чах с Пушкиным.
В позднейших воспоминаниях о Мицкевиче, опубликованных в «Вилен-
ском вестнике» (I860, №29), а затем перепечатанных в «Русском инвалиде»
(1860, № 84) и на польском языке в „Gazecie Polskiej" (1860, № 144),
Скальковский рассказывает о своих встречах с Пушкиным и Мицкевичем
в Москве, но ошибочно относит их к 1825 и 1826 гг. В действительности,
как это видно из ниже публикуемых воспоминаний, встречи Скальковского
с Пушкиным и Мицкевичем происходили в зимне-весенние месяцы
в 1827 и 1828-м гг.
Приводим воспоминания Скальковского о его встречах с Пушкиным и
Мицкевичем. Они хранятся в Рукописном отделе ИРЛИ в семейном архиве
Скальковских и представляют собой отдельный лист бумаги, исписанный
дрожащим старческим почерком с пропуском в словах отдельных букв и
слогов, которые мы по возможности восстановили.
' «Первый предмет — это газеты. В Москве, сколько могу вспомнить, была одна только
газета: Московские Ведомости, 4-е изд. кн. Шаликова. Но были два прекрасные и лите-
't ратурные журналы: Московский вестник, издаваемый Погодиным и Шсвыревым,
и Московский телеграф, издаваемый Полевым старшим. Я тогда жил с Мицкевичем
почти в одной квартире (он был тогда очень беден), и у него я познакомился с Погоди-
ным, так как он был адъюнктом русской истории (Каченовский был профессором)
и знал меня. Но Полевой смотрел на всех, кроме Мицкевича, как Юпитер громовер-
жец — и никогда не говорил ни со мною, ни с тремя другими нашими виленскими това-
рищами. Сюда приходил часто и наш бессмертный поэт Пушкин, очень друживший
с Мицкевичем. Он всегда был не в духе, и нам, жалким смертным, не только не кланялся,
но даже стеснялся нашим обществом. Мицкевич нас утешал тем, что Пушкин страдает
от бездействия и мучится, что должен продавать свои стихи журналистам. Но один
случай внезапно приблизил меня к нему — правда не надолго и то в размерах батрака
к мастеру или барину. Однажды вечером Мицкевич импровизировал одну главу из сво-
его Валленрода, которого хотел печатать в Москве, но ждал своего брата. Пушкин ска-
зал: как бы я желал иметь подстрочный перевод этой главы—а Мицкевич перевел ее
ему по-французски. — А вот кстати юноша, который так знает и русский, как и поль-
ский. И просил меня [Пушкин]: так как ты во время его импровизации списывал его
стихи — переведи это место. Я согласился сейчас же, но извинился перед Пушкиным
если моя работа не будет хороша. — Уж верно будет не хуже литературных ворохов
Полевого, — сказал Пушкин. Я сейчас же перевел, хотя плохо писать <наспех> такие
1 Каталог выставки памяти Адама Мицкевича. 1798—1855. «Искусство», Л., 1957,
стр. 20—21, 81. Мицкевич знал о переводах Скальковского, как это следует из его
письма к А. Э. Одынцу (февраль 1828). — Mickiewicz. Dziela. Wyd. narodowe, t. XIV.
Liity, Cz. 1. Warszawa, 1953, str. 341. Пигонь, комментировавший письма Мицкевича,
не смог установить автора переводов в Journal d’Odessa. Там же, стр. 343.
277
серьезные вещи. Пушкин прочитал, положил в карман и кивнул мне слегка головой. Это
подало мысль Погодину и его сотруднику Шевыреву упросить Мицкевича о переводе
постепенном Валленрода прозою и напечатать в Московском вестнике. Я работал целый
месяц, Шевырев, разумеется, исправлял мою грубую литературу — но все-таки Пушкин
был доволен и сам после из этой работы сделал прекрасный перевод отдельной части
Валленрода. Мне в знак благодарности на вечере у кн. Вяземского — а что, любезный,
ты не наврал там в своей тетрадке? — Князь сказал, что перевод очень верен — Ну
и слава Богу — и только <неразборчиво>.. . тот юный и даровитый поэт и незабвен-
ный так рано почивший Веневитинов был со мною любезен и даже добыл мне пригла-
шение на вечер княгини Зинаиды Волконской, где Мицкевич импровизировал по-фран-
цузски, а также по-польски свою «Греческую». 1 Но я уже от переводов отказывался
и скоро уехал в Одессу. — Мне было тогда 19 лет от роду».
Воспоминания Скальковского являются еще одним свидетельством со-
временника о тесных дружественных отношениях между двумя величай-
шими славянскими поэтами, о глубоком интересе Пушкина к поэзии Миц-
кевича. Вспоминая о пребывании Мицкевича в Петербурге, где в начале
1828 г. была опубликована его поэма «Конрад Валленрод», К. А. Полевой
писал: «Многочисленный круг русских почитателей поэта знал эту поэму,
не зная польского языка, то есть знал ее содержание, изучал подробности
и красоты ее. Это едва ли не единственный в своем роде пример! Но он
объясняется общим вниманием петербургской и московской публики к слав-
ному польскому поэту и<Стак^> как в Петербурге много образованных поля-
ков, то знакомые обращались к ним и читали с ними новую поэму Мицке-
вича в буквальном переводе. Так прочел ее и Пушкин. У него был даже
рукописный подстрочный перевод ее, потому что наш поэт, восхищенный
красотами подлинника, хотел, в изъявление своей дружбы к Мицкевичу,
перевести всего «Валленрода», <S . .^> но увидел, как говорил он сам, что
не умеет переводить, то есть не умеет подчинить себя тяжелой работе пере-
водчика. Свидетельством этого любопытного случая остаются прекрасные
стихи, переведенные <Сиз «Валленрода»^> Пушкиным, не переводившим ни-
чего».1 2
Воспоминания Скальковского не только уточняют рассказ Полевого,
но и бросают новый свет на историю работы Пушкина над переводом от-
рывка из вступления к «Конраду Валленроду». Этот перевод, под назва-
нием «Отрывок из поэмы Мицкевича: «Конрад Валленрод», был опубли-
кован впервые в 1829 г. в первой части «Московского вестника», отдельные
номера которого вышли с литографированным портретом Мицкевича ра-
боты В. Ваньковича. По воспоминаниям К. А. Полевого, время создания
перевода относится к весне 1828 г., то есть после выхода поэмы Мицкевича
из печати (февраль 1828 г.). В десятитомном издании полного собрания
сочинений Пушкина перевод из Мицкевича датируется мартом 1828 г.
(т. 3, стр. 487). В действительности Пушкин приступил к переводу
отрывка из «Конрада Валленрода» значительно раньше, задолго
до опубликования поэмы. Говоря об импровизации Мицкевича
в присутствии Пушкина, Скальковский замечает, что польский поэт
1 «На греческую комнату в доме княгини Зинаиды Волконской».
2 «Живописная Русская Библиотека», 1858, № 10, стр. 75.
278
ожидал приезда своего брата, без которого не хотел приступать к опу-
бликованию поэмы. Из письма Александра Мицкевича к И. Лелевелю из-
вестно, что он весной и летом 1827 г. находился по семейным делам в Пе-
тербурге, откуда в начале августа приехал в Москву, чтобы взять на себя
заботы по изданию поэмы «Конрад Валленрод».1 Пушкина к этому времени
уже не было в Москве: 20 мая по ст. стилю он выехал в Петербург. Таким
образом, указанный в воспоминаниях Скальковского эпизод, мог произойти
скорее всего весной 1827 г., когда Мицкевич усиленно работал над завер-
шением «Конрада Валленрода».
Выясняется также автор подстрочного перевода поэмы Мицкевича, ко-
торым располагал Пушкин. Им был Скальковский. Его перевод, несколько
подправленный Шевыревым, был опубликован без указания имени Скаль-
ковского в «Московском вестнике» (1828, №№ 7—10). По-видимому, Пуш-
кин с большим сомнением отнесся к точности перевода Скальковского и
выверял его по польскому тексту. Об этом косвенно свидетельствует сам
мемуарист. Кроме того, сохранились и другие данные, говорящие о том,
что Пушкин в своей работе над переводом пользовался не только подстроч-
ником, но и другими материалами.
В 1828 г. на страницах «Московского телеграфа» была опубликована
рецензия А. Красовского на прозаический перевод «Конрада Валленрода»,
помещенный в «Московском вестнике». Критик упрекал переводчика за то,
что тот «наряжает литовцев в рысьи колпаки, коммандоров превращает
в комтуров, из хмеля делает красный венок и перевивает им реку» и т. д.
Общий вывод рецензента оказался весьма строгим: «г. переводчик сам не
знает языка польского и переводил не прямо с польского, а с изустного
французского перевода какого-нибудь поляка, худо образованного, не знаю-
щего ни русского, ни своего поэтического языка • .^> этот перевод не
перевод, а пародия на поэму Мицкевича».1 2 Конечно, А. Красовский чрез-
мерно сурово оценил качество перевода, который в основном довольно
точен и правилен. Заметим, однако, что Пушкин, также пользовавшийся
подстрочником Скальковского, в своем отрывке из «Конрада Валленрода»
избег тех недостатков и погрешностей, которыми отмечен перевод Шевы-
рева.
Шевырев, весьма свободно обращавшийся с подстрочником Скальков-
ского, не привел его имени в своей публикации прозаического перевода
поэмы Мицкевича. Но какие-то слухи о переводческой работе Скальков-
ского существовали в течение длительного времени. Очевидно, этими
устными источниками пользовался сын и биограф поэта Вл. Мицкевич,
который привел в своей монографии об отце имя Скальковского в искажен-
ной транскрипции: «В Московском вестнике, — писал он, — был опубли-
кован полный перевод «Конрада Валленрода», сделанный неким Скаль-
ским».3 Замечание Вл. Мицкевича о переводе Скальского получило неожи-
1 Wl. Mickiewicz. Zywot Adama Mickiewicza. T. 1, 1929, str. 285—286.
2 «Московский телеграф», 1828, ч. 23, стр. 358, 359.
3 Wl. Mickiewicz. Zywot Adama Mickiewicza, t. I, str. 179.
279
данное развитие во вступительной статье М. Живова к избранным произ-
ведениям Мицкевича; автор статьи указывает, что в «Московском вестнике»
появились русские переводы «Валленрода»: прозаический — Шевырева и
стихотворный — Скальского.1
В комментариях к «сеймовому» изданию произведений Мицкевича
С. Пигонь поставил под сомнение существование перевода Скальского.
В новом издании писем Мицкевича Пигонь вовсе снял имя Скальского. Оно
отсутствует также в академическом издании «Адам Мицкевич в русской
печати. 1825—1955. Библиографические материалы». М.—Л., 1957.
Приведенные нами архивные материалы о Скальковском устраняют
путаницу со Скальским и вводят в научный оборот пусть незначительные и
лишь уточняющие уже известные факты, но все равно представляющие
первостепенный интерес для пушкиниста новые данные о литературных и
общественных отношениях Пушкина и Мицкевича, о работе Пушкина над
переводом отрывка из «Конрада Валленрода».
1 М. Живов. Поэзия Мицкевича в переводах и откликах русских писателей. —
А. Мицкевич. Избранное. М., ГИХЛ, 1946, стр. 22.
>еискии
А. П. ЧЕБОТАРЕВ О ПУШКИНЕ
Стихотворение Пушкина «Дон» («Блеща средь полей широких») на-
веяно впечатлениями от пребывания летом 1829 года в Закавказье и обще-
ния с донскими казаками.
По словам участника Турецкой компании Н. Ушакова, «Перестрелка
14 июня 1829 года замечательна потому, что в ней участвовал славный
поэт наш Александр Сергеевич Пушкин. .. Поэт, в первый раз услышав
около себя столь близкие звуки войны, не мог не уступить чувству энту-
зиазма. В поэтическом порыве он тотчас выскочил из ставки, сел на ло-
шадь и мгновенно очутился на аванпостах Можно поверить, что
донцы наши были чрезвычайно изумлены, увидев перед собой незнакомого
героя в круглой шляпе и в бурке». 1
«Был и я среди донцов», — вспоминал поэт в необработанном стихо-
творном отрывке. То были казачьи части, приданные Нижегородскому
драгунскому полку, с которым Пушкин пробыл месяц с лишним в дей-
ствующей армии.
Из Арзрума поэт выехал до окончания военных операций в сопровожде-
нии донских казаков, отслуживших свой срок. 13 сентября 1829 г. Пушкин
прибыл в Новочеркасск — тогдашний административный центр области
Войска Донского.
Здесь он встречался с наказным атаманом Кутейниковым и писал
декабристу М. И. Пущину в Кисловодск о своем житье-бытье. Современ-
ники сохранили нам рассказы о беседах Пушкина с местными жителями
и живом интересе поэта к обычаям и быту донских казаков.
В неопубликованных воспоминаниях генерала А. П. Чеботарева
(запись с его слов в дневнике общественного деятеля и автора воспомина-
ний о Гоголе В. Ф. Чижова, хранящемся в Государственной библиотеке
1 Н. И. Ушаков. История военных действий в Азиатской Турции в 1828
н 1829 годах. Часть вторая. СПб., 1836, стр. 305—306.
281
им. В. И. Ленина в Москве) 1 читаем: «18 июня 1874 года. Вечер. Провел
я сегодня вечер у Чеботарева и М. Пеликан (Софьи Гавриловны). Они
живут в одной квартире. Долго мы с Чеботаревым оставались одни, —
припоминали старое и он, между прочим, рассказал мне, как в 1829 году
он узнал, что Пушкин, возвращавшийся с Кавказа, был на Дону. Он,
бывши еще очень юным, узнавши это, тотчас же полетел в гостиницу, где
Пушкин остановился, и прямо вбегает в ту комнату, где тот обедал. Пуш-
кин спрашивает его, — что Вам угодно? Он отвечает: — видеть Пушкина.
Ну так Вы его видите. Пушкин уже успел выпить бутылки две искромет-
ного Донского, принял его очень радушно. Ну, говорит, молодой казак,
вижу я, что в Вас много поэзии и Вам первый экспромт, написанный при
виде Вашего Дона. Тогда же Пушкин и уехал».
«Экспромт при виде «Дона» — это, конечно, стихотворение Пушкина
«Дон»:1 2
«Блеща средь полей широких,
Вот он льется!. . Здравствуй, Дон!
От сынов твоих далеких
Я привез тебе поклон». .
Автор воспоминаний о Пушкине Адам Петрович Чеботарев (1812—
1882) — небезызвестный впоследствии генерал-лейтенант Войска Донского
и военный писатель. В бытность Пушкина в Новочеркасске семнадцатилет-
ний Чеботарев только что окончил пансион при Харьковском университете
и поступил на службу в Войско Донское.
Биограф Чеботарева в предисловии к «Воспоминаниям донского казака
(из записок генерал-лейтенанта Адама Петровича Чеботарева)», напеча-
танном в «В военном сборнике» за 1884 г.,3 называет его «одаренным гро-
мадной памятью, остроумным рассказчиком». По его словам, Чеботарев
был знаком с М. И. Глинкой, «беседовал с Пушкиным и Жуковским и сам
был в душе поэтом».
Рассказ Чеботарева о беседе с Пушкиным, весьма правдоподобный
и скромно переданный, вносит некоторые новые подробности в историю
пребывания Пушкина на Дону.
1 ЛБ, ф. 332, ед. хр. 3. 1, лл. 50 об. — 51.
2 Впервые напечатано 17 октября 1831 г. в «Литературных прибавлениях» к «Рус-
скому инвалиду» (№ 83, стр. 655).
3 № 2. сто. 323. См. также «Русский биографический словарь», т. Чаадаев-Швит-
ков, стр. 72—73.
Т. А. Тургенева
ИЗ ОТКЛИКОВ ПА СМЕРТЬ ПУШКИНА
В фонде Л. И. Поливанова 1 (Архив гос. литературного музея) сохра-
нились материалы, представляющие интерес как свидетельство современ-
ников о трагической кончине Пушкина. Среди них письмо без подписи
и обращения. Внизу надпись карандашом: «Г-жа Друсовцева г-же Евдо-
кимовой».
Правильно ли указаны корреспонденты и кто они, нам установить не
удалось. Ясно одно, что г-жа Друсовцева жила в Петербурге и, очевидно,
встречалась в обществе с Н. Н. Пушкиной. Можно предполагать, что г-жа
Евдокимова жила в Пскове. На это указывает упоминание в письме Троиц-
кого собора. Как известно, в Псковском Кремле есть Троицкий собор.
Кроме того, письмо помечено «3 февраля». Оно должно было быть достав-
лено 5 февраля, так как Друсовцева просит отслужить заупокойную обедню
и панихиду на 9-й день кончины Пушкина — 6 февраля. Следовательно,
письмо должно было быть получено адресатом через 2 дня — обычный срок
для доставки писем из Петербурга в Псков.
Нахождение письма в архиве Л. И. Поливанова, имевшего имение
в Псковской губернии, также свидетельствует в пользу этого предположе-
ния. Приводим текст письма:
«3 февраля.
Можете себе представить, как я поражена несчастною кончиною Пуш-
кина, — он скончался 29 генваря от раны, полученной на дуэли с Дантесом,
зятем жены своей, — она в ужасном состоянии исступления, да иначе
и быть не может, хотя невинна, но не менее участница в злополучии —
Пушкин, умирая, благословил ее и до последней минуты сознавая ее невин-
ность, но все это мало для сердца женщины. В это мгновение сердце жен-
1 Поливанов Лев Иванович (1838—1899), издатель сочинений А. С. Пушкина, иссле-
дователь В. А. Жуковского, известный педагог. Директор частной мужской гимназии,
где учились В. Я. Брюсов, А. Белый (Б. Н. Бугаев), С. М. Соловьев и др.
283
щины переходит в состояние ясновидения, все протекшее озаряется новым
блеском, и бедное создание трепещет перед собственными поступками, ко-
торые перед тем находила ничтожными, позволительными — эти улыбки,
этот взор благосклонности — это как бы нечаянное пожатие руки — эти
двусмысленные два-три слова — все эти мелочные черты светской жен-
щины, все эти капли яда для настоящего счастия женщины, теперь превра-
щаясь в пламень ада, и сколько еще ужаса представляются наблюдателю!
Две родные сестры не смеют сближаться для облегчения взаимной скор-
би — между ними труп убитого и сам убитый как призрак злополучия,
а злословие этот — бич (невозможного! счастия как щедро подает отраву.
— Никак не позже как вчера мне удалось остановить упреки бедной
Пушкиной, которой несчастие так велико, что если бы она была и преступ-
ница, то и тогда одно сострадание уже сильно, чтобы положить молчание.
Но она невинна — это сказал умирающий Пушкин, а слова умирающего
священны! Помолитесь за Пушкина. Пускай в Троицком соборе отслужат
обедню и панихиду. Пусть это совершится 6-го числа — это будет 9-й день.
Как грустно мне, как тяжело, а не менее того я всюду выезжаю. Этого
не поймут близорукие — их печаль в темной комнате и в плерезах».
(Шифр 31428—9).
* #
*
В том же фонде Поливанова мы находим список рукописи, имевшей,
по-видимому, широкое распространение и опубликованной в книге
П. Е. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина» — «Последние дни Пушкина.
Рассказ очевидца д-ра И. Т. Спасского» (Шифр 31428—17).
Здесь же письма Веры Александровны Нащокиной (вдовы П. В. На-
щокина) к Л. И. Поливанову. Судя по письмам, Вера Александровна жила
в те годы в страшной бедности и обращалась к Л. И. Поливанову за мате-
риальной помощью, которую она и получала.
Прилагаемые нами выдержки из этой переписки относятся к 1880—
1883 гг. 1 В них приводятся сведения о пушкинских материалах, часть из
которых до сих пор не обнаружена.
В одном из писем Вера Александровна пишет: «. . . Согласно выражен-
ному Вами в прошлом письме желанию, посылаю Вам все, что успела вы-
брать более или менее интересного из бумаг моего покойного мужа,
а именно: письмо Н. Н. Пушкиной к моему мужу, письма моего мужа
и разных лиц к А. С. Пушкину, затем два рисунка к «Борису Годунову»,
из них особенно хорош — сцена в корчме, сделанный пером. Кроме того,
посылаю Вам автограф Туманского. . .» (Шифр 31428—10).
1 Письма не датированы, но в одном из них Вера Александровна указывает на время
своего знакомства с Поливановым: «. . .Откликнитесь на мое обращение точно так же,
как всегда это делали со времени 26 мая 1880—дня открытия памятнику А. С. Пушки-
ну». На одном из писем синим карандашом пометка, очевидно, рукой Л. И. Поливанова
«Нащокина 1883 г.»
284
«... Посылаю Вам при этом письма, найденные в бумагах моего покой-
ного мужа <\ . .^> письма к Н. Н. Пушкиной, Кн. Одоевского, письмо
Н. Н. Пушкиной к моему покойному мужу и наконец письмо (не знаю
копия или оригинал) к М. П. Погодину, описывающее последние дни жизни
поэта.
Кроме того, в тех же бумагах между письмами я нашла прилагаемый
рисунок, исполненный карандашом и, вероятно, относящийся почему-либо
к Пушкину, так как тех бумаг, где я нашла его, я не раскрывала со времени
смерти мужа и которые он сам сортировал.. .» (Шифр 31428—11).
«... С своей стороны решаюсь послать Вам найденный в старых бума-
гах рисунок из «Бориса Годунова», изображающий Бориса, Ксению и Фе-
дора. Насколько припомню, он был рисован во времена Пушкина. Посылаю
так же вексель с подписью А. С. Пушкина. . .» (Шифр 31428—15).
В двух письмах упоминаются материалы о Н. В. Гоголе.
«...Я получила на днях крайне любезное письмо от А. В. Гоголь,
сестры великого поэта. Зная Ваше доброе расположение ко мне посылаю
его к Вам для прочтения, прося вместе с тем его мне возвратить. . .»
(Шифр 31428—12).
«. . . Разбирая на этих днях старые письма, которых у меня масса,
я случайно нашла посылаемую при этом письме записку Н. В. Гоголя
к моему покойному мужу. Как ни пустяшно ее содержание, но я думаю, что
и подобная мелочь, раз она касается такого гения, как Гоголь, может иметь
известный интерес.. .» (Шифр 31428—1-3).
Из упоминаемых в письмах Веры Александровны материалов в фонде
Поливанова находится только письмо Н. И. Любимова к М. П. Погодину
на 4 листах о смерти Пушкина. Это письмо опубликовано М. А. Цявлов-
ским по списку П. И. Бартенева из архива В. Я. Брюсова (сб. «Памяти
П. Н. Сакулина». М., 1931, стр. 309—313). В описании фонда М. П. Пого-
дина («Лит. наследство», т. 16—18, стр. 717) указано, что подлинник
письма не сохранился.
В 1949 г. Государственным Литературным музеем была приобретена
«Памятная книжка на 1837 г.», принадлежавшая брату декабриста Нила
Александровича Кожевникова — Михаилу Александровичу, штабс-капи-
тану Лейбгвардии Измайловского полка. Книжка имеет листы для днев-
никовых записей. Почти все листы остались чистыми. Заполнены целиком
только дни дуэли, смерти и похорон Пушкина. Приводим эти записи:
На стр. 9.
«Генварь.
27 среда Пушкин был на дуэли с Дантесом, усыновленным
8 февр. Экерна посланника. Пушкин ранен смертельно в жи-
вот Дантес легко в руку. Сек[унданты] у П[ушкина] Данзас и Д[антеса]
Даршиак: — Пуш. просил государя не оставить семью Его и простить
секунд[антов]. Государь написал записку покровительствовать?j и совето-
вал ему приобщиться (отеческий поступок!).
285
Пушкин, умирая, приобщился и сказал громко, что умираю я бы всегда
принадлежал Госуд[арю] — жену не обвинял и просил Данзаса не мстить
Дантесу. Я говорит помир[ился] с Бог[ом] и простил всем».
На стр. 10.
29 пятница
~ В 2 часа 45 минут скончался
10 февр.
А. С. Пушкин — после его смерти посещали Его тело почти все люби-
тели русской словесности и многие жители Петербурга, но никто не видел
его супруги, она больна.
30 суббота Списал Его портрет в гробе художник,—и сняли Алебаст-
11 февр. ровую маску,— отливали в Академии».
На стр. 11.
31 воскр. вечером в 12-ть часов тело Пушкина перевезли
12 февр. в Конюшенную церковь — под наблюдением полиции.
Февраль.
1/13 понед В церкви Коню[шенной] было отпевание тела П. при-
чем был весь Дипломат. Кор[пус] посланники и министры в
лентах, на площади стечение народа.—Гроб поставили в подвал и народ
не отходил.
В ночь увезли Его тело во Псковскую губернию Опо-
чецкий уезд в 12 верстах от Его имения в Святогор-
ском монастыре погребен.
Дантеса лишили чинов и русского дворянства и вы-
слали сегодня с этапной командой до Калиша, а отту-
солдатским пачпортом — а Данзасу 2-х месячный Арест
Приводим еще одну выписку из письма мелкого чиновника, человека,
далекого от литературного мира и светского общества, Анастасия Сологуба,
который в 1834 г. с острова Диксон приехал в Москву и Петербург, как
он пишет, «искать фортуну», но «фортуны» не нашел и возвратился
на родину, в Сибирь. Перед отъездом из Петербурга он высказал в письме
от 13 февраля 1837 г. свои впечатления о гибели поэта: «Скажите ученым
людям, что поэт Александр Пушкин, по милости своей другой половины,
на дуэли оставил сей мир и переселился в вечность писать поэму о своей
смерти. О Петербург! сколько в тебе страшного! Вон поскорее из его’
Лошадей, повозку и пошел!» (Шифр 18007).
от окошка почти
2/14 втор.
10/31 пяти.
да за границу с
в наказание».
М. Б. Рабинович
СТИХОТВОРЕНИЕ ГНЕДИЧА, ПОСВЯЩЕННОЕ
С. В. СТРОГАНОВОЙ
В Библиотеке Академии Наук СССР, в отделе редкой книги, хранится
8-я песнь «Илиады», переведенная на русский язык александрийским сти-
хом. Она переплетена отдельной книжкой в зеленый шелковый переплет
и имеет только шмуцтитул: «Илиады песнь осьмая», на котором, как
обычно на шмуцтитуле, нет указаний на место и год издания. Но и первое,
и второе определяется очень легко.
Как известно, Е. И. Костров, переведя александрийским стихом восемь
и часть девятой песни «Илиады», напечатал однако в 1787 г. только шесть
песен. Продолжая дело Кострова, Н. И. Гнедич приступил к переводу
«Илиады» также александрийским стихом, начав с седьмой песни, которую
издал отдельной книжкой в 1809 г. В 1811 г. в 58-й книжке «Вестника
Европы» были опубликованы переведенные Костровым седьмая, восьмая
и часть девятой песни «Илиады». Несмотря на это, Гнедич все же напе-
чатал в 1812 г. в пятой книжке журнала «Чтение в Беседе любителей рус-
ского слова» свой перевод восьмой песни. В примечании к этой песне Гне-
дич объяснил, что появление в печати ранее неизвестных ему переводов
Кострова не может помешать его желанию опубликовать и свой перевод
восьмой песни, так как это необходимо для того, «чтобы из суждений про-
свещенных читателей увидеть, не напрасно ли я буду терять время
и на последующие песни, или из замечаний людей более сведующих язык
греческий, извлечь себе пользу».1
Гнедич перевел александрийским стихом еще три песни. В 1813 г., в то
время как он заканчивал свою работу над одиннадцатой песней, к нему
обратился Уваров с письмом о превосходстве гекзаметра над александрий-
ским стихом,1 2 3 положившим начало спору об этих стихотворных размерах/
1 «Чтение в Беседе любителей русского слова», 1812, кн. 5, стр. 64.
2 «Чтение в Беседе любителей русского слова», 1813, кн. 13, стр. 56—68.
3 Там же, стр. 69—72; кн. 17, стр. 18—42 и 47—66; «Сын Отечества»; 1814, ч. 14,
стр. 153—157.
287
Став убежденным сторонником гекзаметра, Гнедич отказывается от про-
должения перевода Кострова, которому он посвятил несколько лет, и при-
ступает к переводу «Илиады» размером подлинника.
Книжка, хранящаяся в фонде редкой книги Библиотеки Академии
Наук СССР, является оттиском из журнала «Чтение в Беседе любителей
русского слова». Этот оттиск Гнедич поднес С. В. Строгановой, о чем сви-
детельствует дарственная надпись, сделанная на форзаце его рукой:
«Ея Сиятельству
Милостивой Государыне
Графине Софие Владимировне
Строгановой.
Переводчик.
1812. Марта дня».
На обороте листа с дарственной надписью также рукою Гнедича напи-
сано посвященное С. В. Строгановой стихотворение:
Когдаб Омир в наш век родился
И в Греции молвой крилатой известился,
Что есть на Севере жена
Афины мудростью небесной озаренна,
И сведений и чувств и разума полна;
Что гласом Лир плененна
Ее прекрасная душа,
К добру и мудрости любовию дыша,
Свой дом в Гостинницу для Муз преобратила
И дни для добрых дел и песней посвятила;
Пришел бы Царь певцов, пришел бы сам в твой дом,
Чтоб слух твой усладить волшебным песнопеньем.
И ты, объятая небесным восхищеньем,
По светлому челу, по голубым очам
Афиной бы самой представилась Омиру,
И посвятил бы он и песнь тебе и лиру.
София Владимировна Строганова (1774—1845), дочь кн. Владимира
Борисовича и Наталии Петровны (урожд. Чернышевой) Голицыных.
Н. П. Голицыну, которую в старости называли «усатой княгиней» (princesse
moustache), современники считали одним из прототипов старой графини
в «Пиковой даме» Пушкина.
С. В. Строганова была замужем за Павлом Александровичем, сыном
известного мецената и собирателя произведений искусств А. С. Строга-
нова. В доме А. С. Строганова часто бывал Гнедич.1
Стихотворение, посвященное С. В. Строгановой, не блещет поэтиче-
скими достоинствами. Но Гнедич писал его в 1812 г. в период подъема
1 См. «Русский биографический словарь»; Н. М. Колмаков. Дом и фамилия
гр. Строгановых.— «Русская старина», 1887, № 4, стр. 78—86.
288
русского национального самосознания. Несмотря на условно-хвалебный
тон, нельзя не уловить в этом стихотворении, особенно в словах:
Что есть на Севере жена
Афины мудростью небесной озаренна,1
ясно звучащую ноту искреннего восхищения поэта умом и достоинствами
С. В. Строгановой как одной из лучших представительниц тогдашнего рус-
ского образованного общества.
1 Курсив наш.—М. Р.
19 Пушкин и его время
А. Ю. Вейс
АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА ДЕКАБРИСТА
ПЕТРА КОЛОШИНА
Несмотря на обширную литературу, посвященную деятелям первого
периода русского революционного движения, мы до сих пор не имеем доста-
точного представления о литературном наследии отдельных видных членов
ранних тайных организаций.
Сравнительно недавно М. К. Азадовский в своей большой и ценной
работе «Затерянные и утраченные произведения декабристов» поставил
вопрос, привлек богатый материал и во многих случаях наметил пути для
разыскания и изучения забытых или затерянных произведений участни-
ков декабристского движения.1
В печатных источниках все еще путаются между собою имена двух
братьев Колошиных, и факты биографии одного относят к другому. Так,
в одной из своих работ выдающийся труженик русской культуры С. А. Вен-
геров называл Павла Колошина «переводчиком военных книг»,1 2 в другой
работе его же именовал «переводчиком курса фортификации и стихотвор-
цем», в то время как Петр Колошин в обоих случаях квалифицировался
им только как «переводчик».3 Между тем, именно Петр Колошин был поэ-
том 4 и, как теперь подтверждается публикуемой его автобиографией, пере-
1 М. К. Азадовский. Затерянные и утраченные произведения декабристов. —
«Лит. наследство», т. 59, М., 1954, стр. 601—777.
2 Источники словаря русских писателей. Собрал проф. С. А. В е н г е р о в, т. III,
Карамышев—Ломоносов, Пг., 1914, стр. 148.
3 Проф. С. А. Венгеров. Критико-биографический славарь русских писателей
и ученых (от начала русской образованности до наших дней). Второе <...> изд., т. I,
Пг., 1915, стр. 388.
4 А. Ю. Вейс. Петр Колошин — автор послания «К артельным друзьям». — «Лит.
наследство», т. 60, кн. I, М., 1956, стр. 541—554. Ср. характеристику Петра Колошина,
данную Н. Н. Муравьевым-Карским: «Он хорошо учился, нрав его тихий, скромный,
застенчивый и романтический. Он в особенности любит литературные занятия и, будучи
душою поэт, легко пишет стихи» (Записки Николая Николаевича Муравьева. — «Рус-
ский архив», 1885, № 9, стр. 30).
290
/faS" a /fat" &
Автограф записки Петра Колошина, 1849 г., л. 1.
Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва.
* у,. , '7^'- ? Э & ^ <^,/1 /(X & а «<' Л <4 г J А У U ^Л.» ) Сб • Z / 0-'<Л а С).4^ „ 'J~^ Ах ,г л°/.^'^‘' &ыЛ* С. с( е^Л. г-лмл^/ ^^'-
Автограф записки Петра Колошина, 1849 г., л. 1 об.
Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва.
водчиком курса фортификации, Павел же «никогда<С-. .^> ничего не печа-
тал».1 Публикуемая ниже автобиография1 2 Петра Ивановича Колошина
(1794—1849), члена Священной артели, Союзов Спасения и Благоденст-
вия,3 а также московского литературного кружка С. Е. Раича 4 и Петербург-
ского Вольного общества любителей российской словесности (соревновате-
лей просвещения и благотворения),5 хотя и не свободна от неточностей, тем
не менее дает возможность, внеся в нее соответствующие исправления,
получить наиболее верный и полный список его трудов. Написана авто-
биография была Петром Колошиным от третьего лица для известного рус-
ского библиографа Сергея Дмитриевича Полторацкого, приятеля А. С. Пуш-
кина и С. А. Соболевского, и старинного знакомого Колошина еще по Мос-
ковскому учебному заведению для колонновожатых генерал-майора
Н. Н. Муравьева-старшего, где Колошин в 1820-х годах был помощником
начальника и преподавателем, а Полторацкий слушателем.6
Автобиография, судя по неточностям в ее библиографической части,
писалась по памяти без привлечения источников. Попытаемся выяснить
историю появления автобиографии.
С. Д. Полторацкий, разыскивая для своего неосуществленного
«Словаря русских писателей» сочинения разных авторов, имел обыкнове-
ние указывать не только дату выхода в свет обнаруженного произведения,
но и дату его занесения в свой словарь. Вместе с автобиографией Петра
Колошина в архиве Полторацкого сохранились и листки его словаря,
посвященные Колошину.
Так, Полторацким были занесены в словарь—17 февраля 1849 года —
«Курс фортификации» 7 и стихотворение «Призрак»; 8 26 февраля — сти-
хотворения «Воспоминание и надежда» и «Счастье».9 В дальнейшем в биб-
лиографических разысканиях Полторацкого, по-видимому, встретились
какие-то затруднения и он, воспользовавшись своим пребыванием в Петер-
бурге, обратился к Петру Колошину за его автобиографией. П. И. Коло-
шин, будучи членом Совета Министерства государственных имуществ,
возглавляемого П. Д. Киселевым, продолжал поддерживать свои связи
1 См. ниже автобиографию Петра Колсшина.
2 Гос. библиотека СССР им. В. И. Ленина. Рукописный отдел, фонд 233, архив
С. Д. Полторацкого, папка 31, № 12.
3 О Петре Колошине как участнике преддекабристских и декабристских организа-
ций см. работы акад. М. В. Нечкиной: Священная артель. Кружок Борцова и Коло-
шина в 1814—1817 гг. — «Декабристы и их время». М.—Л., изд-во АН СССР, 1951;
«Движение декабристов», т. I—II. М., изд-во АН СССР, 1955.
4 Н. П у т я т а. Заметка об А. Н. Муравьеве. — «Русский архив», 1876, 7,
стр. 357.
5 См. В. Базанов. Вольное общество любителей российской словесности. Петро-
заводск, 1949.
6 Ю. И. М а с а н о в. Сергей Дмитриевич Полторацкий. (Из истории русской биб-
лиографии XIX века).— «Советская библиография». Сб. статей и материалов, вып. II.
М., изд-во Всесоюзной книжной палаты. 1947, стр. 62.
7 ЛБ, ф. 233, папка 31, № 13, л. 8.
8 Там же, л. 11.
9 Там же, лл. 9 и 10.
293
1820-х годов 1 и сразу откликнулся на просьбу С. Д. Полторацкого. Авто-
биография была им написана 2 марта 1849 года и, как гласит пометка на ней
Полторацкого, тогда же поступила к последнему: «Получ<лна^> от Петра
Ивановича Колошина, в СПб. в среду 2 марта 1849, в 4-м часу пополудни».
Приводим автобиографию:
«Тайный Советник Петр Иванович Колошин родился в 1794-м году
в Костромской губернии, в Кинешемском уезде, в именьи своих родителей.
Кроме означенных в Рус<^с^>кой библиотеке 1 2 перевода Фортификации 3 и
некоторых мелких стихотворений,4 он напечатал между 1823-м и 1826-м го-
дами стихотворение Пароход в Сыне Отечества,5 несколько отрывков из пе-
ревода, неконченного, стихами Виландова Оберона в Журнале Общества
любителей просвещения и благотворительности,6 в то же время в Сыне Оте-
чества или Северном Архиве разбор книги: Описание путешествий
в Полярные страны. 7 Наконец, в 1838-м году он издал в двух частях Пер-
1 Среди сослуживцев Колошина находились бывшие члены ВОЛРС А. А. Никитин
(также член Совета) и П. И. Кеппен, а также такие, по характеристике Н. М. Дружинина,
«образованные честные работники, свободные от крепостнических взглядов своего вре-
мени», как А. И. Левшин, А. П. Заблоцкий — Десятовский, В. Ф. Одоевский и др.
(См.: Н. М. Дружинин. Государственные крестьяне и реформы П. Д. Киселева,
т. II, М., изд-во АН СССР, 1958, стр. 88—89).
2 Имеется в виду «Роспись российским книгам для чтения, из библиотеки Алек-
сандра Смирина <.. .>», СПб., 1828, ч. 3, № 4273.
3 Курс фортификации, или главные основания строения, атаки и обороны, ретран-
шаментов и крепостей, пер<Севел?>с фр<^анцузского> Колошин, издал Николай Му-
равьев, ч. I, М., 1816.
4 Что касается ныне выявленных стихотворений Колошина с расшифровкой их
криптонимов и псевдонимов, а также истории публикаций некоторых из них под фами-
лией «Мещевский» см. указанную выше нашу работу в «Лит. наследстве», г. 60, кн. I,
М., 1956, стр. 541—554. Особо следует выделить эпиграмму Петра Колошина на
Н. В. Неведомского. Эта эпиграмма долгое время приписывалась Пушкину, и только
в 1936 г. опубликованная К. В. Пигаревым неизвестная заметка Н. В. Путяты оконча-
тельно установила истину («Звенья», VI, М., 1936, стр. 161—167).
5 В данном случае Колошин ошибается: стихотворение «Пароход» напечатано не
в «Сыне Отечества», а в «Соревнователе просвещения и благотворения», 1824, ч. XXVII,
№ IX, стр. 346—348.
6 Четверть века, разделявшие время написания автобиографии Колошина и его
участия в СПб Вольном обществе любителей российской словесности, первоначально
именовавшемся Обществом соревнователей просвещения и благотворения, как видим,
не только исказили название общества, но и сместили в его сознании многие факты.
В журнале «Соревнователь просвещения и благотворения», 1824, ч. XXV, № II,
стр. 139—144, опубликован «Сон Гюона» из «Оберона» Виланда. Другие переводы из
«Оберона» — «Монастырь св. Бригитты» и неизвестный отрывок — были только про-
читаны Колошиным на заседаниях СПб Вольного общества любителей российской сло-
весности 11 февраля и 24 марта 1824 г. Эти переводы, как и перевод неизвестного
отрывка из «Разбойников» Шиллера (см. В. Базанов, ук. соч., стр. 394, 396, 397,
а также упомянутую нашу работу), пока не разысканы.
7 Данный «разбор» не был отыскан С. Д. Полторацким, который включил его в свой
словарь 2 марта 1849 г. на основании автобиографии Колошина, сопроводив следующей
пометой: «Поищу и — отыщу» (ЛБ, архив С. Д. Полторацкого, папка 31, № 13, л. 14).
Тогда же он зафиксировал в своем словаре и приблизительные данные, почерпнутые из
автобиографии Колошина, касавшиеся перевода из Виланда и стихотворения «Пароход»,
и также снабдил их приписками: «Поищу» (там же, л. 13 и 15).
294
воначалъную Географию, принятую Министерством Народного Просвеще-
ния для преподавания в уездных училищах.1
Павел Иванович Колошин никогда ничего не писал, по крайней мере
9
ничего не печатал.
2-е Марта. 1849».* 1 2 3
«Разбор», т. е. очень обстоятельная рецензия на книгу В. И. Берха («Хронологи-
ческая история всех путешествий в Северные полярные страны», ч. I, СПб., 1821; ч. II,
СПб., 1823) была опубликована в «Северном Архиве», СПб., 1824, ч. 11, № 17, стр.
249—265, под следующим названием: «Замечания на книгу под заглавием: «Хронологи-
ческая История всех путешествий в Северные Полярные страны и проч. <С. .>»
Статья подписана криптонимом: К.-ъ, под которым скрылся Колошин, и датирована
«10 сентября 1824».
1 Здесь Колошин допускает неточность: первая часть «Первоначальной географии»
была напечатана в Петербурге анонимно в 1832, а не в 1838 г. (Первоначальная геогра-
фия. Часть первая. Предварительные понятия и Европа. СПб. В типографии III Отделе-
ния Собственной е. и. в. Канцелярии. 1832, стр. 379 + XVI). Вторая часть, также из-
данная анонимно, действительно вышла в свет в 1838 г. (Первоначальная география.
Часть вторая. Азия, Африка, Америка и Австралия. Санктпетербург. В типографии III
Отделения Собственной е. и. в. Канцелярии. 1838, стр. 228 + XIV).
Подробнее история издания «Первоначальной географии» с привлечением неопубли-
кованных архивных материалов, также подтверждающих авторство Колошина, изложена
нами в специальной работе: Труды декабриста Петра Колошина по географии. — Изве-
стия Всесоюзного географического общества, 1961, т. 93, № 2, стр. 174—178. Таким
образом мифический автор Коломин (см. Каталог библиотеки Николаевской Академии
Генерального штаба. Составлен гвардии капитаном Квитницким. СПб., 1866,
стр. 249) уступает свое место подлинному автору — Колошину.
2 Эта последняя фраза Петра Колошина дает основание приписать ему «Письмо
к другу. О пользе политических наук», опубликованное за подписью П. Колошин
в «Журнале древней и новой словесности», СПб., 1818. ч. III, №11, стр. 137—146;
№ 12, стр. 174—182.
3 На этом заканчивается автограф Колошина.
А. Ю. Вейс
НЕИЗВЕСТНАЯ РЕЦЕНЗИЯ А. А. БЕСТУЖЕВА
(К истории издательской деятельности СПБ Вольного
общества любителей российской с«ювесности)
В сборнике «Памяти декабристов» Н. В. Измайлов опубликовал 28 писем
А. А. Бестужева-Марлинского, его Записки о поездке в Москву в 1823 г.
и Памятную книжку 1824 г.1 Эти публикации осветили наименее разрабо-
танный период биографии писателя-декабриста, именно период до декабрь-
ских событий 1825 г. В 1956 г. К. П. Богаевская напечатала еще 16 писем
А. А. Бестужева, также относящихся к этому времени.1 2 К этому же периоду
деятельности Бестужева примыкает рецензия, обнаруженная в делах Воль-
ного общества любителей российской словесности.
В последние годы значительно прояснилась роль Вольного общества
любителей российской словесности, группировавшего вокруг себя все
наиболее талантливое и прогрессивное в области не только литературы,
но просвещения и культуры в целом.3
Однако недостаток фактического материала, раскрывающего как твор-
ческую деятельность отдельных представителей русской культуры в Воль-
ном Обществе любителей российской словесности, так и деятельность
самого Общества, все еще ощущается. Публикуемая ниже неизвестная до сих
пор рецензия не только подтверждает исключительную творческую продук-
тивность А. А. Бестужева в недолгие семь лет с момента начала его дея-
тельности до декабря 1825 г.,4 но и разносторонность его интересов, свойст-
венную многим выдающимся деятелям первого этапа освободительного дви-
жения в России.
1 Н. В. И з м а й л о в. А. А. Бестужев до 14 декабря 1825 г. — Памяти декабри-
стов. Сб. материалов, I, Л., 1926, стр. 1—99.
2 «Лит. наследство», т. 60, кн. I, стр. 191—230.
3 См. Б. С. Мейлах. Пушкин и русский романтизм. М. — Л., изд—во АН СССР,
1937; В. Г. Б а з а н о в. Вольное общество любителей российской словесности. Петро-
заводск, 1949.
4 См. М. П. Алексеев. Этюды о Марлинском. — Сб. трудов Иркутского гос.
университета, т. XV. Педагогический факультет, 1928, стр. 113—114.
296
Приводим текст рецензии полностью.
«<СРецензия на рукопись книги С. П. Борзецовского «Краткое руководство
к логике».>
По лестному для меня поручению общества я рассматривал Руковод-
ство к логике Г-на Борзецовского, и теперь представляю на Суд Г-од
Членов мое общее и краткое о ней мнение.
* *
*
Логика есть математика Разума; польза оной несомненна, правила необ-
ходимы.— Точность, постепенность и ясность суть основные нити логики;
в других науках они могут быть только качествами, но здесь необходимостию
и непременно в высшей степени порядка; ибо это аксиома: что нельзя
научить тому, чего сам не знаешь.—
Рассматривая логику г. Борзецовского в сих трех отношениях, должно
сказать, что она вполне удовлетворяет каждому в особенности. Определе-
ния понятий кратки и понятны, развитие идей следует одно за другим
в должном порядке, наконец слог ясен, хотя бы и мог быть более плавным.
Обсудив сие руководство к логике в отношении к нему самому, бросим
на него беглый взгляд в отношении к ученикам, которые.будут оным поль-
зоваться. Заметив, что книга нами рассматриваемая есть не что иное, как
Технология логики, с приложением кратких терминов сей науки, спраши-
ваем, сообразна ли она с предполагаемою целию.
1) Если она, как говорит Г. Сочинитель, назначена для детей неболь-
ших познаний и возрастов, то из сего следует, что в высших летах должно
будет проходить настоящую пространную логику, а во всех ли учебных
заведениях метод сей употребителен?
2) Логика должна без всякого толкования быть внятна ученикам, а по
краткости изложения сего руководства не льзя предположить, чтоб для
молодых умов она осталась не перетолкованною совсем иначе.— Конечно
в руках опытного учителя этого не случится, он дополнит своими сужде-
ниями и примерами чего недостает там; но все ли учители судят одинаково?
Вывожу следствие
И так для первоначального курса, логика сия несколько суха, а для
высшего слишком сокращенна.
Со всем тем из всех зол надобно выбирать меньшее; у нас никак, никто
не желает знать нравственных наук основательно; и потому сообразуясь
с частным и общественным методом воспитания, которое желает одной
краткости, книга сия весьма хороша и удобна не только для низших, но
и для высших классов, с условием точного оной толкования.—
* *
*
Предисловие и последний параграф кажется должно выпустить, ибо они
не имеют связи с предметом.—
В определениях мне показалось не полным только одно:
297
Воображение, говорит автор, есть способность представлять отсутствую-
щие вещи, так как будто бы оные пред нами находятся и возобновлять
вдруг прежние понятия без всякого затруднения.
Но воображение сверьх того может творить понятия и образы, вовсе
новые, каковые на чувства наши никогда не действовали;—выражение
пред нами находятся не определительно — я могу воображать, что орел
парит у меня над головою; что стрела свистит в след мне, наконец вместо
приближения, я могу в воображении удалить какой-нибудь предмет — и он
не будет передо мною.—
* *
*
Обществу предлежит решить, стоит ли сия книга печати.— С моей сто-
роны, ежели средства и выгоды к произведению сего намерения в действо
достаточны,— голос мой будет положительный.
А. Бестужев».1
Для выяснения обстоятельств появления рецензии А. А. Бестужева остановимся на
истории подготовки к печати книги Борзецовского.
Путь рукописи Борзецовского через различные инстанции с момента ее представления
и до выхода в свет книги довольно длителен. Первое упоминание о рукописи находим
в Журнале Главного правления училищ от 11 октября 1817 г. В Журнале отмечено, что
при письме «коллежского секретаря Борзецовского, служащего Министерства финансов
в Департаменте горных и соляных дел, к князю А. Н. Голицыну» была представлена
рукопись его сочинения под заглавием: «Краткое руководство к Логике, которое он и
посвятил Его сиятельству». Далее, судя по записи, автор письма сообщал, что он пред-
принял сие сочинение для преподавания логики детям одного из своих приятелей, для
чего и признал удобнейшим, расположить оное сочинение по вопросам и ответам».
На этом же заседании Главное правление училищ определило предоставить попечи-
телю Петербургского учебного округа «поручить сию книгу на рассмотрение тому из
профессоров Главного Педагогического Института, кому по приличию сие следует и потом
представить письменное мнение о сей книге относительно содержания ее, методы и слога
для дальнейшего об ней положения». 1 2
Спустя десять месяцев Главное правление училищ на заседании своем 5 августа
1818 г., ознакомившись с мнением Ученого Комитета о рукописи Борзецовского, поста-
новило «мнение комитета утвердить». По этому поводу там же, в журнале читаем:
«...оное сочинение рассматриваемо было экстраординарным профессором Галичем,3
а потом <• • . > предоставлено было рассмотреть оное ученому Комитету Главного Прав-
ления Училищ. Комитет доносит, что он в сочинении Г. Борзецовского хотя и не находит
оскорбительными для нравственности те места, которые таковыми признаны экстраорди-
нарным профессором Галичем (в § 30 случай 6. Пример дилеммы о красивой жене и
1 Рецензия представляет собою автограф А. А. Бестужева, подшитый в Журнале
входящих бумаг Санктпетербургского Вольного Общества любителей российской словес-
ности за 1821 г. под № 108 (ИРЛИ, ф. 58, д. 5, лл. 174—175 об). На первой странице
рукописи имеется пометка делопроизводителя Общества «28 марта 1821», означающая
время поступления рецензии и дату рассмотрения ее на чрезвычайном заседании Об-
щества.
2 ЦГИАЛ, ф. 732, оп. 1, д. 16, л. 248/об. —249.
3 О Галиче см.: Н. С. Гордиенко. Философские и логические взгляды
А. И. Галича. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата фило-
софских наук. Л., 1956.
298
ревнивом муже, 1 в § 43 примечание второе о том, что от любви невинность не должна
краснеть), ниже почитать Логику за часть философии считает неправильным, но при
всем том соглашается с упомянутым профессором во многом. Комитет признает глав-
нейшими недостатками оного сочинения: недостаток в методе, порядке, точности и опре-
деленном плане, как не везде приспособленном к юношеству, для коего сочинение писано.
Притом образ поучения в вопросах и ответах ни мало не приличествует Логике как
науке, упражняющей более размышление, нежели память. Посему Комитет полагает уве-
домить Г<Сосподина^> Борзецовского, что представленное им сочинение по вышепредло-
женным причинам не может быть напечатано на счет сумм Департамента народного
просвещения, тем паче, что Логик сокращенных и пространных имеем мы на нашем языке
весьма хорошие издания». 1 2
На этом деловые взаимоотношения между Министерством народного просвещения
и Борзецовским по поводу издания его книги, по-видимому, прекратились.
Из последующих документов архива Министерства народного просвещения выясня-
ется, что дело, начатое 27 октября 1817 г. по вопросу «Краткого руководства к логике»
Борзецовского», было в 1870-х гг. уничтожено.
Между прочим, в аннотации к уничтоженным документам сказано: «Из дела этого
не видно, чтобы означенная рукопись была возвращена Д< епартамен>ту Н<арод-
ного^> П<Сросвещения^> для возвращения автору». 3
Вопрос об издании книги вновь возникает в 1820 г., но уже не в Мини-
стерстве народного просвещения и духовных дел, а в петербургском Воль-
ном Обществе любителей российской словесности, общественной организа-
ции, к этому времени уже идейно противостоявшей Министерству, хотя
и числившей одним из своих попечителей именно министра народного про-
свещения и духовных дел кн. А. Н. Голицына.
В Журнале распоряжений Вольного общества любителей российской словесности
за 1820 г., в протоколе заседания от 6 сентября имеется запись о том, что «Цензор
Прозы А. Д. Боровков, представив в Общество рукопись» Борзецовского, «испрашивал
разрешения о рассмотрении сего сочинения и о напечатании оного на счет общества
с тем, что Г. Автор принимает на себя раздать 50 экземпляров». Далее запротоколиро-
вано сообщение Боровкова о том, что сочинение Борзецовского было «рассматривано
и одобрено Главным Училищь Правлением». На этом же заседании было решено поручить
рассмотрение рукописи действительному члену Общества В. К. Бриммеру, «постановле-
ние же о напечатании оной, буде признается достойною, сделать в Чрезвычайное засе-
дание». 4 На третьем заседании после упомянутого выше, т. е. 27 сентября 1820 г.,
Общество возвратилось к рассмотрению этого вопроса, так как к этому времени
В. К. Бриммер, ознакомившись с рукописью, изложил в письме к секретарю Общества
А. А. Никитину свое мнение о книге Борзецовского. Письмо это до нас не дошло, но,
судя по протоколу заседания, Бриммер считал, что «сочинение сие для юношества, разу-
мея такое, которое не имеет еще предварительных понятий логических, может быть
полезно». Далее из протокола ясно, что, хотя труд Борзецовского и неполностью удо-
влетворял рецензента, все же он разошелся с мнением ученого Комитета главного прав-
ления училищ, который, как было сказано выше, заключал, что сочинение Борзецов-
1 Этот пример сохранился в окончательном тексте издания книги (см. § 40,
стр. 57).
2 ЦГИАЛ, ф. 732, оп. 1, д. 17, лл. 203/об. —204.
3 Там же, ф. 733, оп. 118. Дела по цензуре и сочинениям. 1802—1828 гг., лл. 113
об.— 114; ср. «Описание дел архива Министерства народного просвещения», т. II. Под
ред. А. С. Николаева и С. А. Переселенкова. Пг., 1921, стр. 356.
4 ИРЛИ, ф. 58, д. 26, лл. 204 об. — 205.
299
сквго не может быть напечатано, «тем паче, что Логик сокращенных и пространных
имеем мы на нашем языке весьма хорошие издания». Бриммер же, «зная сколь Литера-
тура наша бедна еще общеполезными оригинальными сочинениями», считал, что «у нас
в России <. . . > и тому должно радоваться, что и такие книги выходят». Однако, как
настоящий соревнователь просвещения, Бриммер не мог не приветствовать предпола-
гавшуюся публикацию книги, что и нашло отражение в заключительной части протокола
заседания: «Впрочем, не имея возможности по недостатку времени, предложить заме-
чаний своих на некоторые места сей рукописи, Г. Действительный Член присовокупляет,
что сие Сочинение не останется без пользы для наставников и учащихся и что нужно
поощрять людей с талантом и просвещением». 1
Несмотря на общее благожелательное впечатление Бриммера от рукописи Борзецов-
ского, участников заседания, надо полагать, не удовлетворило отсутствие анализа отдель-
ных положений книги и общего сколько-нибудь углубленного критического суждения
о ней. Это, вероятно, и вызвало решение «означенную рукопись препроводить
к Г. Действительному Члену Н. И. Гречу, прося его, рассмотрев оную, возвратить
с мнением своим в Общество для учинения окончательного положения по сему предмету».
После этого решения Вольного Общества прошло два месяца, а Греч рецензии не
представил. Опять за это дело взялся куратор прозаических произведений Общества
и рукописи Борзецовского цензор прозы А. Д. Боровков. Во входящих бумагах Обще-
ства подшито письмо Боровкова от 29 ноября 1820 г., в котором он вторично представ-
ляет «Логику Борзецовского, которую Гречь не читал за недосугом, но которая, — пишет
далее Боровков,— Комитетом Главных Училищ Правления одобрена, а также и одним
из наших членов». 1 2 Это письмо рассматривалось на заседании Общества того же
29 ноября и в протоколе указано, что Греч возвратил «оную» рукопись Борзецовского
«без всякого отзыва о ее достоинстве». Тогда же было постановлено: «суждение <С. •
о Логике г. Борзецовского отложить до первого чрезвычайного собрания». 3
Именно к этому времени состоялось избрание в действительные члены
Вольного Общества А. А. Бестужева. На заседании 20 сентября 1820 г.
его кандидатура была предложена членом Цензурного комитета Общества
Б. М. Федоровым, а на заседании 15 ноября Бестужев был баллотирован
и утвержден действительным членом Общества. С этого момента начинается
исключительно активная деятельность Александра Бестужева в Вольном
Обществе.
Бестужев частый посетитель обыкновенных и чрезвычайных заседаний
Общества, где выступает с чтением своих произведений и сочинений других
лиц, в частности с чтением произведений находившегося в это время в ссылке
на юге А. С. Пушкина 4 и на военной службе в Финляндии Е. А. Боратын-
ского, деятельно участвует в журнале Общества, печатая поэтические, про-
заические и критические сочинения.
Наконец, спустя всего месяц после избрания в действительные члены,
он входит в члены Комитета Общества, будучи избран цензором библио-
графии (критики) на 1-ое полугодие 1821 года. Одно из его первых пору-
чений, выполненных им по предложению Общества, состояло в рассмотре-
нии рукописи Борозецовского.
1 ИРЛИ, ф. 58, д. 26, лл. 224—224 об
2 ИРЛИ, ф. 58, д. 4, л. 524.
3 Там же, д. 26, л. 269.
4 На публичном заседании ВОЛРС 22 мая 1823 г. Бестужев читал «маленькую
пиеску» Пушкина «Прощание с жизнью».— «Старина и новизна», кн. 8, М., 1904,
стр. 31.
300
На ближайшем чрезвычайном заседании, состоявшемся 31 января
1821 г., А. Д. Боровков вновь «испрашивал разрешения на отпечатание
коштом Общества представленной им и сочиненной г. Борзецовским
Логики». Предложение это не вызвало каких-либо возражений, и Общество
поручило Бестужеву дать окончательное суждение о книге: «Прежде сде-
лания какого-либо по предмету напечатания сей книги постановления по-
ручить оную на рассмотрение г. Цензору библиографии А. А. Бестужеву,
который на сие изъявил свое согласие, м просить его доставить в Общество
свое об оной мнение, ибо книга сия рассматривана была слегка одним
В. К. Бриммером».1
Так появилась публикуемая здесь рецензия Бестужева, которая и послу-
жила окончательным доводом для напечатания книги Борзецовского.
Рецензия была рассмотрена на чрезвычайном заседании Вольного Обще-
ства 28 марта 1821 г.
В протоколе заседания Общества «мнение цензора библиографии
А. А. Бестужева» сформулировано следующим образом: «Г. Цензор
находит, что книга сия весьма хороша и удобна не только для низших,
но и для высших классов, определения в ней кратки и понятны, развитие
идей постепенно и в должном порядке; слог ясен, хотя бы и мог быть более
плавным; но одобряя сию Логику к напечатанию, Г. Цензор полагает пре-
дисловие и последний § выпустить, ибо они не имеют связи с предметом».
Общество выразило благодарность Бестужеву за исполнение им «поруче-
ния Общества», цензору же прозы А. Д. Боровкову поручено было при-
ступить к печатанию книги, «исправив оную по замечаниям Г. Цензора
Библиографии, с тем при том, чтобы означено было на заглавном листе,
что книга сия печатана на иждивении Общества, и по окончании представ-
лен был им Г. Цензором Прозы подробный отчет об издержках на оную
употребленных, которые, по мнению его, могут простираться от 500 до
600 рублей».1 2
Спустя четыре месяца, 8 августа 1821 г., А. Д. Боровков сообщал
в Вольное Общество о выходе книги:
«В С. Петербургское Вольное Общество любителей Российской Сло-
весности.
Честь имею представить два экземпляра Краткого Руководства к Логике,
сочиненной Г. Борзецовским и напечатанной под надзором моим на ижди-
вении Общества. Из приложенного при сем счета Типографии видно, что
издание сей книги стоит 422 руб. Теперь я намерен представить обществу
случай сделать благотворение блистательное, не употребляя ни одной
копейки из кассы, предназначенной для сей цели. Сочинитель Логики
весьма беден и обременен семейством; мы собрались поощрять таланты
и ученых; и так отдадим ему все екземпляры книги его в собственное его
расположение <Стак!^> и употребление с тем, чтобы из перво-выручаемой
за оные суммы предварительно пополнить употребленную на издание. Таким
1 ИРЛИ, ф. 58, д. 27, л. 29.
2 ИРЛИ, ф. 58, д. 27, лл. 79 об. - 80.
301
образом сочинитель воспользуется излишними екземплярами; а Общество
сделает доброе дело без малейшего пожертвования.
Цензор прозы А. Боровков/ .’
На заседании 22 августа 1821 г. Общество постановило рассмотреть это
отношение Боровкова на чрезвычайном заседании, а представленные два
экземпляра книги препроводило библиотекарю Общества «для внесения
в реестр и хранения».
На чрезвычайном заседании Общества 29 августа 1821 г. в числе дру-
гих дел слушалось отношение Боровкова от 8 августа и представленный
«счет издержкам, употребленным на отпечатание» книги Борзецовского.
Из Журнала распоряжений выясняется, что уже к моменту заседания, на
котором должно было обсуждаться предложение Боровкова о пожертвова-
нии всех экземпляров автору книги с тем, чтобы он постепенно покрыл
расходы издания,— эти расходы, в размере 422 рублей, уже были покрыты.
Боровков, представляя деньги, доносил о том, что «чрез посредство одного
из членов Общества Горный Кадетский Корпус взял означенной книги 100
экземпляров и выдал уже Г. Борзецовскому 500 рублей и притом испра-
шивает разрешения о выдаче в собственное распоряжение Г. Сочинителя
о
остальных экземпляров».
Помимо приведенных выше архивных материалов, в журнале Общества
«Соревнователь просвещения и благотворения» имеются объявления
о предстоящем выходе в свет книги Борзецовского.3
Обнаруженная нами документация по изданию книги Борзецовского
рисует достаточно ясно картину подготовки рукописи к печати и дополняет
отдельными деталями многообразную и активную деятельность как Воль-
ного Общества любителей российской словесности, так и Александра
Бестужева в период до 14 декабря 1825 г.
Что касается биографии автора «Краткого руководства к логике» Семена
Петровича Борзецовского, то она воссоздается очень приблизительно, так
как ею формулярный список не разыскан, а других архивных данных,
кроме приводившихся выше, в нашем распоряжении не имеется.
По месяцесловам удалось установить, что в 1812 г. Борзецовский был
чиновником 12 класса и служил помощником столоначальника в 3-ем отде-
лении Департамента горных и соляных дел Министерства финансов.
В 1815 г. он коллежский секретарь, в 1821 —титулярный советник, с 1823 г.,
оставаясь в том же чине, работает во 2-ом отделении горного департамента
в качестве столоначальника. В 1827 г. его именуют «обер-гиттенфервал-
тером 8-го класса»; в месяцеслове за 1830 г. он значится кавалером ордена
Анны 3-ей степени и имеет знаки отличия беспорочной службы за XV лет.
В 1831 г. добавились знаки отличия службы за XX лет. Наконец, в при-
бавлении к месяцеслову на 1834 г. (стр. XXVIII) указано, что столона-
1 ИРЛИ, ф. 58, д. 5, л. 369.
2 ИРЛИ, Ф. 58, д. 27, л. 151—151 об
3 1821 год, ч. XV, № 9, стр. 395; ч. XVI, № 10, стр. 107.
302
чальник 2-го отделения горного департамента «7 класса Борзецовский пожа-
лован кавалером ордена Владимира 4-ой степени». В месяцесловах 1835
и 1836 гг. по 2-му отделению его фамилия не значится. Кроме «логики»,
он напечатал еще одну книгу.1
Печатные отзывы о «Кратком руководстве к логике» нам не известны.
В книге приват-доцента Харьковского университета П. Э. Лейкфельда
С. П. Борзецовский упомянут и отнесен к представителям формальной
логики. «В русской литературе по логике,— писал П. Э. Лейкфельд,— мы
встречаем направление «формальное, в более широком значении этого
слова», сравнительно весьма часто. В духе этого направления пишет
П. Лодий, <С. . С. Борзецовский, С. Додаев-Магарский, Ор. Новицкий
и Н. Рождественский».1 2
В заключение нужно сказать о том, что одновременно с Борзецовским
в горном департаменте служило несколько членов Вольного общества люби-
телей российской словесности. В частности, его сослуживцами были неод-
нократно здесь упоминавшийся член-основатель и почти постоянный член
комитета общества А. Д. Боровков,3 а также двое из старейших по времени
вступления действительных членов, Александр Христианович Дуроп 4 и его
брат Андрей.5
Таким образом, понятно, что после неудачи с напечатанием своей книги
на счет Министерства просвещения, Борзецовский попытался через своих
сослуживцев, членов Вольного общества любителей российской словесно-
сти, издать ее на средства Вольного общества, что и было осуществлено.
В заключение необходимо отметить, что, по-видимому, в конце 1832 г.
С. П. Борзецовский еще раз обратился в Министерство Просвещения
1 Приводим заголовки обоих изданий по титульному листу: «Краткое руководство
к логике, или прямое употребление разума к умствованию и различению истинного от
ложного, в пользу российского юношества.
Сочиненное С. Борзецовским. Напечатано иждивением высочайше утвержденного
Вольного Общества Любителей Российской словесности. Санктпетербург. В типографии
Императорского Воспитательного Дома 1821 года».
Цензорское разрешение Тимковского от 23 августа 1818 года.
Вторая книга: «Всеобщая история Юстина, Извлеченная из бытописаний Трога
Помпея. Переведена с Латинского Титулярным Советником Семеном Борзецовским,
с присовокуплением некоторых примечаний, служащих к пояснению оной. Санктпетер-
бург, в типографик Иос. Иоаннесова, 1824 года».
Цензурное разрешение дано Тимковским 31 октября 1821 года.
Книга посвящена директору Департамента горных и соляных дел и горного корпуса
Евграфу Ильичу Мечникову (21. V. 1770—22. IX. 1836).
Оба эти издания зарегистрированы в основных библиографических справочниках.
2 П. Лейкфельд. Различные направления в логике и основные задачи этой
науки. Харьков, 1890, стр. 53.
3 Даты жизни: 10. VI. 1788—21. XI. 1856. В 1820—1821 гг. А. Д. Боровков слу-
жил секретарем судного отделения Горного департамента.
4 Даты жизни не выяснены. В 1818 году А. X. Дуроп и С. П. Борзецовский зани-
мали должность помощника столоначальника в 3-ем отделении Горного департамента.
Впоследствии А. X. Дуроп состоял секретарем при директоре департамента.
5 Андрей Христианович Дуроп (27. X. 1783—28. VI. 1846) служил правителем
канцелярии Горного департамента.
303
с попыткой переиздать свой учебник логики, но, как и в первом случае
(в 1817 г.), это намерение оказалось безуспешным. В делах Комитета
устройства учебных заведений сохранилась запись о заведении дела за
№ 50076 от «3 Генваря 1833» года: «По прошению служащего по Мини-
стерству финансов в Департаменте Горных и Соляных дел Обер-Бергмей-
стера 7 класса Борзецовского о введении в употребление в гимназиях состав-
ленного им краткого руководства к Логике <С- . по уважению, что уже
Логика избрана для Гимназий, приказано оставить без дальнейшего про-
изводства».1
1 ЦГИАЛ, ф. 737, оп. 1 (1826—1842), лл. 10, 20 об. В конце описи имеется отметка
об уничтожении этого дела в 1875 г.
А. Ю. Вейс
К ИЗБРАНИЮ Е. А. БОРАТЫНСКОГО В СПБ ВОЛЬНОЕ
ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ
Как известно, попытки родственников Боратынского добиться смягче-
ния участи поэта после его исключения из Пажеского корпуса в 1816 г.
не увенчались успехом, и осенью 1818 г. поэт возвратился в Петербург
с намерением поступить на службу.
К этому времени относится его сближение с поэтами лицейского круга—
Дельвигом, Кюхельбекером, Пушкиным. В начале 1819 г. Боратынский
был зачислен в лейб-гвардии Егерский полк рядовым с разрешением посе-
литься на частной квартире и переехал к Дельвигу. Дельвиг еще с 1818 г.
обосновался в отдаленной и заселенной ремесленным и разночинным людом
части столицы, в пятой роте Семеновского полка. Памятником этой сов-
местной жизни осталось стихотворение, написанное Боратынским и Дель-
вигом:
«Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком,
Жили поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом. .. » 1
Дельвиг, ставший в эти годы действительным членом СПб Вольного
общества любителей словесности, наук и художеств (с 31 января 1818 г.) 1 2
и СПб Вольного общества любителей российской словесности (с 22 сен-
тября 1819 г.) 3 и уже много печатавшийся, вводит в литературные круги
и Боратынского.
1 См. Е. Н. Купреянова. Бараты иски й.— История русской литературы,
т. VI, М.—А., изд-во АН СССР, 1953, стр. 412.
См. также вступ. статью Б. Томашевского в кн.: А. А. Дельвиг. Полное собр.
стихотворений. А., «Советский писатель», 1959, стр. 19.
2 См. диплом, выданный СПб Вольным Обществом любителей словесности, наук
и художеств от «31 Генваря 1818 года» за подписью председателя Общества А. Е. Из-
майлова и членов Общества А. X. Востокова и В. И. Панаева (Архив ВОАСНХ.
Научн. библиотека им. А. М. Горького при ЛГУ).
3 В. Базанов. Вольное общество любителей российской словесности. Петроза-
водск, 1949, стр. 406.
20 Пушкин и его время
305
У Боратынского завязываются прочные литературные связи, но 4 янва-
ря 1820 г. он производится в унтер-офицеры, переводится в Нейшлотский
полк, расположенный в Финляндии в трехстах километрах от Петербурга,
и личные встречи поэта с друзьями прерываются. Дельвиг, первый оце-
нивший поэтическое дарование Боратынского \ вероятно, как член Коми-
тета СПб Вольного общества любителей российской словесности,1 2 принял
срочные меры к тому, чтобы официально ввести его в члены Вольного
Общества. П. П. Филиппович указывает на то, что 19 января 1820 г.
Е. А. Боратынский был предложен А. А. Дельвигом, Н. И. Гречем
и И. Н. Лобойко в члены Общества.3
В протоколе Журнала распоряжений С. Петербургского Вольного Обще-
ства любителей российской словесности от «26 Генваря 1820 г.» читаем:
«Общество на основании § 14 Устава, избрав по баллотированию пред-
ложенного прежде сего подпрапорщика Нейшлотского пехотного полка
Евгения Абрамовича Баратынского, которого сочинения в стихах, два
послания и элегия приняты и одобрены Обществом, и за коего поручились
Г. Г. действительные члены Н. И. Гречь и барон А. А. Дельвиг, опреде-
лили: по существу § 38 утвердить его в звании члена-корреспондента
в Свеаборге. Г. Секретарь Общества известит его о сем избрании».4
Начиная с 1820 г., Боратынский представил значительное количество
своих произведений в Общество, среди них такие, как поэма «Пиры» и сти-
хотворение «Финляндия».5
Со своей стороны, Вольное общество, широко пропагандируя творчестве
поэта, надо думать, высоко ценило его дарование. Стихи Боратынского
часто рассматривались на обыкновенных заседаниях Общества, как пра-
вило, почти всегда единогласно рекомендовались к печати и неоднократно
публиковались в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения
(Труды СПб Вольного Общества любителей российской словесности)».
На публичных собраниях Общества читались стихи Боратынского. Читали
их не рядовые, а активнейшие его члены, такие, как почетный член Обще-
1 См. вступ. статью Е. Купреяновой в кн.: Е. А. Баратынский. Полное собра-
ние стихотворений. Л., «Советский писатель», 1957, стр. 7.
2 В первом полугодии 1820 г. Дельвиг был членом цензурного Комитета ВОЛРС.
3 Павел Филиппович. Отчет о поездке в Петроград (31 января — 21 февраля
1915 г.) — «Университетские известия», № 8, Киев, 1915.. стр. 1.
4 ИРЛИ, ф. 58, № 26, лл. 23 об. — 24. Извещение об избрании было послано
Е. А. Боратынскому секретарем общества А. А. Никитиным 4 февраля 1820 г., исх.
№ 89. Об этом избрании были оповещены и читатели журнала общества (см. «Соревно-
ватель просвещения и благотворения», 1820, ч. IX, кн. 1, № 1, стр. 109). На заседании
26. 1. 1820 г. присутствовали следующие члены Комитета и действительные члены
общества: Председатель Ф. Н. Глинка, пом. председателя В. Н. Каразин, цензор прозы
А. Д. Боровков, цензор библиографии В. Г. Анастасевич, секретарь об-ва А. А. Ники-
тин, секретарь цензуры и комитета И. А. Гарижский, библиотекарь И. Н. Лобойко,
казначей И. Д. Боровков, члены цензурного комитета А. А. Дельвиг и П. А. Плетнев;
действительные члены: В. К. Бриммер, Н. И. Греч, Б. М. Федоров, А. Ф. Рихтер
и В. К. Кюхельбекер.
5 По подсчетам П. П. Филипповича, с 1820 по 1823 г. включительно Боратынским
было представлено 24 произведения (см. Павел Филиппович. Ук. соч., стр. 4).
306
ства, впоследствии действительный его член и помощник председателя, сам
выдающийся поэт, Н. И. Гнедич,1 один из основателей Общества, вскоре
избранный и в дальнейшем не сменяемый его секретарь поэт А. А. Ники-
тин,1 2 энергичнейший деятель Общества, известный литератор А. А. Бесту-
жев-Марлинский и др.3
Все возраставшая оценка дарования Боратынского вскоре была закреп-
лена новым официальным постановлением Вольного общества. На чрез-
вычайном заседании 28 марта 1821 г. Е. А. Боратынский был переведен
из членов-корреспондентов в действительные члены.4
Постановление, касающееся Боратынского, было сформулировано
в протоколе так: «Общество отдавая должную справедливость трудам
и усердию Г. Члена-корреспондента Е. А. Баратынского и найдя представ-
ленные им произведения достойными особенного уважения, определило:
на основании § 26 и 42 первой части Устава произвесть его в действитель-
ные члены, будучи уверено, что он в сем новом звании потщится усугубить
ревность свою в трудах Общества и оправдать то выгодное мнение, какое
о нем сословие сие имеет».5 В тот же день Никитин послал по адресу Бора-
тынского извещение об избрании его в действительные члены.6
Спустя три недели, 18 апреля 1821 г., на имя секретаря Общества
А. А. Никитина было получено следующее благодарственное письмо Бора-
тынского.
«Милостивый Государь Андрей Афанасьевичь
Долгом себе поставляю изъявить мою признательность почтенному обще-
ству снисходительно избравшему меня в действительные свои члены. Ежели
1 На публичном заседании Общества 28. II. 1821 г., на котором, между прочим,
присутствовал И. А. Крылов. Н. И. Гнедич читал поэму «Пиры» (см. сообщения об
этом заседании: «Благонамеренный», 1821, ч. 13, февраль, J№ IV, стр. 252; Соревно-
ватель», 1821, ч. XIII, кн. III, № 3, стр. 426. В этом же № «Соревнователя», стр. 385—
394, была напечатана поэма «Пиры» с купюрами, вызванными государственной граждан-
ской цензурой).
2 В «Соревнователе» (1820, ч. X, кн. IV, № 4, стр. 103—104) сообщалось о чтении
А. А. Никитиным на «собрании для посетителей» 10 мая 1820 г. стихотворения Бора-
тынского «Финляндия». В следующем, № 5 «Соревнователя» стихотворение было впер-
вые опубликовано.
3 Весной 1820 г. Бсратынский приезжал из Финляндии в Петербург и 19 апреля на
заседании Общества читал свои стихотворения «Финляндия» и «Мадригал» (см.:
В. Базанов. Ук. соч., стр. 183).
4 На этом заседании присутствовали члены Комитета Общества цензор прозы
А. Д. Боровков, цензор поэзии П. А. Плетнев, цензор библиографии А. А. Бестужев,
секретарь Общества А. А. Никитин, библиотекарь и член Цензурного Комитета
Д. С. Меныпенин, член Цензурного Комитета Б. М. Федоров и действительные члены
Общества, не входившие тогда в Комитет, В. К. Бриммер, А. А. Дельвиг, А.Ф. Рихтер
и О. М. Сомов (см. ИРЛИ, ф. 58, № 27, л. 76 об.).
5 ИРЛИ, ф. 58, № 27, лл. 82 об. — 83. Протокол был подписан председателем Об-
щества Ф. Н. Глинкой, помощником председателя графом С. П. Салтыковым, цензором
прозы А. Д. Боровковым, цензором поэзии П. А. Плетневым, цензором библиографии
А. А. Бестужевым, библиотекарем Д. С. Меньшениным, казначеем И. Д. Боровковым
и секретарем общества А. А. Никитиным.
6 ИРЛИ, ф. 58, № 27, Журнал распоряжений за 1821 г., л. 82 об., исходящий
№ 360. Ср. также «Дела секретаря» ВОЛРС.
20" 307
усердие и любовь к искус<^с^>тву обратили на меня лестное его внимание —
я постараюсь оправдать выгодное обо мне мнение и не пощажу для того
ни трудов, ни усилий — Не смею сказать что я не достоин сделанной мне
чести — Просвещенные судьи мои, не способны ни к ошибкам ни к при-
страстию, и я подчиняю собственное мое мнение — мнению общества, как
не льзя более для меня лестного.
С истинным почтением честь имею быть Милостивый Государь вашим
покорнейшим слуго<^ю^>
Е. Боратынский».1
Письмо Боратынского представляет интерес не только потому, что оно
пополняет его эпистолярное наследие, но и как документ, в котором закреп-
лена самооценка творческого значения поэта. «Подчиняя собственное свое
мнение — мнению общества», Боратынский сохраняет и высокую, свойст-
венную ему всю жизнь принципиальность и независимость мнения, осо-
бенно в таких вопросах, как вопросы творчества. Мы знаем Боратынского,
большого русского поэта, никогда не поступавшегося своими творческими
убеждениями и занявшего первое после Пушкина место в ряду поэтов его
поколения. На этом раннем этапе творчества Боратынского подтверждением
тому служат и поэма «Пиры» и стихотворение «Финляндия», принесшее ему
известность и славу певца Финляндии. Публикуемое здесь письмо, в кото-
ром читатель не найдет ни капли ложной самоуверенности, а наоборот,
отметит исключительный тон благородного достоинства и признательности
к «просвещенным судьям», сохранит для будущих поколений те штрихи,
которые характеризуют Боратынского и как человека и как поэта, даже
в его деловой переписке.
1 ИРЛИ, ф. 58, № 5. Входящие бумаги Вольного Общества любителей российской
словесности за 1821 год (входящий № 117), л. 189. Автограф Е. А. Боратынского, без
даты, но с писарской пометой получения: 18 апреля 1821 г. В публикации сохранены
особенности правописания и пунктуации Е. А. Боратынского.
Л. А. Мандрыкина
КРУЖОК ВОЛЬНОДУМЦЕВ 1826 г.
В фондах Центрального государственного военно-исторического архива
и Центрального государственного исторического архива в Москве сохрани-
лись следственные материалы по делу кружка молодых офицеров, возник-
шего в г. Калуге в 1826 году.1
Из документов известно, что дело офицеров школы армейских подпра-
порщиков при гренадерском поселенном корпусе и офицеров корпуса было
связано со следственными материалами о кружке Критских (1827).1 2
Кружок Критских был одним из первых политических кружков, возник-
ших под влиянием декабристского движения. Организаторы кружка — сту-
денты-разночинцы Московского университета братья Критские (Петр,
Василий и Михаил), сын самарского землемера Н. Ф. Лушников, канце-
лярист Д. Тюрин и мелкопоместный дворянин Н. А. Попов — стремились
оказать влияние на московское студенчество, надеялись вовлечь в свой кру-
жок представителей мелкого чиновничества и офицерства.
Как видно из приведенных ниже данных, Критские, очевидно, пытались
установить связь не только с московской, но и с провинциальной молодежью.
Основными целями борьбы, которую вел кружок, было освобождение
русского народа от рабства, создание конституционной монархии, развитие
национального просвещения, освобождение русской экономики от иностран-
ной опеки. Но, восприняв существенные положения декабристской идеоло-
гии, члены кружка критически подходили к освоению опыта декабристов.
Они начинали понимать, что переворот может быть совершен лишь с уча-
стием народа.
В прямой зависимости от политической программы находились и такти-
ческие принципы, вырабатываемые в кружке. Известные нам планы пере-
1 ЦГВИА, ф. 36, оп. 5/848, д. 188; ф. 109, 1 эксп. 1828 г., д. 360.
2 Там же, ф. 9, д. 4, ч. II, лл. 71—78, 84—86, 90—91 об.; ф. 1, секретная опись.
1828 г., д. 159, лл. 1-7.
309
ворота, над которыми задумывались в кружке, не содержали уже никаких
элементов военной революции. Молодежь приходила к убеждению, что
удача восстания зависит от политической подготовки народа. Поэтому боль-
шое внимание уделялось не только расширению численного состава кружка,
но и политической агитации среди различных слоев населения. Такую
работу вели: Тюрин — среди чиновничества, Критские — среди студентов,
Лушников — в военных кругах.
В кружке обсуждались различные формы пропаганды: Петр Критский
предлагал организовать подпольную типографию, Михаил и Василий —
распространять противоправительственные анекдоты и слухи. Предполагали
разбросать среди населения Москвы сотни листовок с указанием на факты,
которые должны были вызвать недовольство существующим строем.
Одним из излюбленных методов пропаганды у членов кружка было
устное и письменное распространение революционных стихов с упомина-
ниями о декабристах. Большое значение придавали члены кружка рас-
пространению вольнолюбивых произведений Рылеева, Пушкина и др.1 Так,
Лушников, разговаривая с офицером Боцаном о способах борьбы с само-
державием, читал ему пушкинские строки:
«... взойдет она,
Заря пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!»1 2
Привлеченный по делу Критских канцелярист Матвеев показал, что он
вместе с Критскими читал «Думы» Рылеева и «Бахчисарайский фонтан»
Пушкина. В бумагах Критских были найдены списки стихотворения Пуш-
кина «Деревня» и монолог из «Бориса Годунова» под названием «Кусок
комедии».3 Свободолюбивые стихи Пушкина, слухи о дружбе поэта с дека-
бристами, о его оппозиционных настроениях породили у Критских надежды
на то, что Пушкин согласится возглавить кружок. Они хотели просить его
стать председателем их организации.
Стремясь расширить свое общество и активизировать его деятельность,
члены кружка неосторожно вели «вольные» разговоры о правительстве
с малознакомыми людьми. После одного из таких разговоров Лушникова
офицер Боцан донес начальству о существовании общества. В августе 1827 г.
члены кружка были арестованы. В октябре следствие было закончено. Без
суда, по личному приказанию Николая I, все члены общества были на раз-
ные сроки приговорены к тюремному заключению.
* *
*
9 сентября 1827 г. Лушников заявил следственной комиссии о своем,
состоявшемся летом 1826 г., знакомстве с юнкером шестого карабинерного
1 Л. А. Мандрыкина. После 14 декабря 1825 г. (Агитаторы конца 20-х —начала
30-х годов). «Декабристы и их время». М.—Л., 1951, стр. 221—245.
2 Так в документе. Показание Н. Ф. Лушникова 23 сент. 1827 г. ЦГВИА, ф. 9,
д 4, ч. V, л. 448/об.
3 ЦГВИА, ф. 9, д. 4, ч. IV, лл. 5, 8, 9.
310
полка (расположенного в г. Калуге) Порфирием Федоровичем Курило-
вым.1 Как видно из показаний Лушникова, он быстро заметил в Курилове
одинаковый с ним «вольный образ мыслей». При встречах, происходивших
чаще всего на квартире Лушникова, они часто говорили о восстании дека-
бристов, сожалели о заговорщиках, погибших за народ, и осуждали беззако-
ние, царившее в России. Курилов произносил «дерзкие речи против госу-
даря, называл его тираном». Лушников читал ему свои стихи «В жилище
грозного тирана». В свою очередь Курилов рассказал Лушникову о зна-
комстве своем летом 1825 г. в г. Калуге с отставным полковником П. П. Ка-
вериным, который собирал у себя юнкеров и офицеров и внушал им воль-
ный образ мыслей.
Сразу же после показаний Лушникова П. Ф. Курилов был арестован.
После некоторого запирательства он признал свое знакомство с Лушнико-
вым и подтвердил его показания. Курилов также сообщил о полученном
им от Каверина стихотворении Пушкина «Паситесь, дикие народы, вас
не разбудит чести клич».1 2
17 сентября Курилов дополнил свои показания, и сообщил, что слы-
шал от портупей-юнкера 5 карабинерного полка Павла Лукина противо-
правительственные стихи:
«Если б вместо фонаря,
Часто гаснущего от непогоды,
Повесить русского царя,
То заблестел бы луч свободы.»
Курилов назвал также ряд фамилий юнкеров школы армейских под-
прапорщиков, которые, по его словам, знали и читали эти стихи.3
Дело о распространении стихов в школе армейских подпрапорщиков,
как не имеющее отношения к тайному обществу Критских, было выделено
в самостоятельное и расследование по нему поручено генерал-адъютанту
М. Е. Храповицкому.4 На допросах юнкера Лукин и Юдин показали, что
стихи эти они читали друг другу и Курилову, сами же слышали их от офи-
церов гренадерских полков поселенного корпуса Терпиловского, Шаталова
и Вишнева. Сочинителем стихов Лукин и Юдин назвали Пушкина. Из их
допросов выяснилось, что они вели также разговоры «о государственных
преступниках», рассуждали о причинах их наказания, интересовались мате-
риалами следствия. Чрезвычайно интересно, что, читая стихи, сочините-
лем которых, по их мнению, был Пушкин, юнкера сравнивали «дерзость
сочинителя оных» с дерзостью «преступников», т. е. по существу считали
Пушкина единомышленником декабристов.
1 Подробно о Курилове см.: Распространение вольнолюбивых стихов Пушкина Каве-
риным и Щербининым. «Лит. наследство», т. 60, кн. I. М., 1956, стр. 393—404.
2 ЦГВИА, ф- 9, д. 4, ч. II, лл. 50—58, 71—76.
3 Там же, лл. 85—86, 90—91 об.
4 Юнкер Курилов, как не принадлежащий к обществу Критских, был освобожден.
ЦГИА, ф. 109, 1 эксп., 1827 г., д. 209, л. ЗЗ/об.; «Лит. наследство», т. 60, кн. 1,
стр. 398.
311
4 октября 1827 г. начальник Главного штаба И. И. Дибич сообщал
командующему 1-ой армией Ф. В. Сакену, что Николай I, выслушав его
доклад «О происшествии в школе армейских подпрапорщиков», наложил
резолюцию — простить молодых офицеров «по уважению их молодости».
Однако он заинтересовался, «каким образом сии стихи могли столь долго
таиться между учениками и не были открыты учителями, что дает повод
сомневаться вообще насчет духа в школе армейских подпрапорщиков при
гренадерском корпусе состоящей».1
Доследованием были заняты начальник учебных заведений при 1 армии
генерал-майор Крат, командующий армией Сакен и генерал-адъютант Хра-
повицкий. Из показаний прапорщиков Шаталова и Вишнева стало изве-
стно, что стихи слышали они от отставного капитана Отдельного грузин-
ского корпуса Ф. О. Дунаевского, который называл сочинителем их Пуш-
кина. По словам юнкеров, Дунаевский считал стихи «зловредными для
пользы государства». Никаких других стихов от Дунаевского юнкера,
будто бы, не слышали. На допросах выяснилось, что Дунаевский не только
читал юнкерам стихи. Он собирал у себя юнкеров и офицеров и вел с ними,
по мнению Сакена и Храповицкого, весьма предосудительные разговоры.
Показания юнкеров о чтении стихов, о разговорах и собраниях у Дуна-
евского встревожили комиссию. Следствие пошло по другому пути. Необхо-
димо было собрать «подробные о Дунаевском сведения, равно, о пребыва-
нии и связях его в Калуге и не заводил ли он предпочтительно знакомства
с юнкерами и ежели сие откроется, то с должною осторожностью стараться
узнать, не имел ли Дунаевский, входя в связи с сими молодыми людьми,
каких-либо преступных намерений и не для того ли распространил между
ними означенные стихи, также не сообщал ли им еще каких подобных сочи-
нений или мнений».1 2 Следственная комиссия подозревала, что Дунаевский
имел намерение создать в Калуге тайное общество.
К следствию было привлечено 20 человек: юнкера школы армейских под-
прапорщиков и офицеры карабинерных и гренадерских полков поселенного
гренадерского корпуса, расположенных в Калуге.3 Из их показаний выяс-
нилось, что отставной капитан Федор Осипович Дунаевский приезжал
в г. Калугу в 1825 и 1826 гг. Там он сблизился через родственников своих—
портупей-прапорщика гренадерского графа Румянцева-Задунайского полка
Жданова и унтер-офицера того же полка Григорьева с юнкерами школы
армейских подпрапорщиков и офицерами полков поселенного корпуса.
Встречи происходили на квартире у Жданова и Григорьева. Сам Дунаев-
ский бывал в казармах у офицеров Флейшера и Воронца, где собирались
и другие офицеры.
1 ЦГВИА, ф. 36, д. 188, лл. 222—223 об.
2 ЦГВИА, ф. 36, д. 188, лл 197—203.
3 На следствии выяснилось, что у Дунаевского бывали юнкера школы — Шаталов,
Костомаров, Вишнев и офицеры гренадерских и карабинерных полков поселенного гре-
надерского корпуса, расположенного в Калуге, — Похвиснев, Самсонов, Гуськов, Воро-
нец, Флейшер, Терпиловский, Ульрих, Яблонский, Поповцев, Жданов и другие (ЦГВИА,
ф. 36., д. 188).
312
Чем же привлекал Дунаевский молодых офицеров?
Все допрошенные старались доказать, что встречи с Дунаевским были
случайными, что Дунаевский их привлекал своими рассказами о Грузии
и о Ермолове, суждениями о литературе и музыке. На вопрос Храповиц-
кого, читал ли Дунаевский посещавшим его офицерам стихи Пушкина
и другие стихи вольного содержания, все допрошенные ответили отрица-
тельно. Лишь Шаталов и Вишнев утверждали, что стихи «Когда б заместо
фонаря» слышали от Дунаевского.1
Был допрошен и отставной капитан Федор Осипович Дунаевский.1 2 3
Он подтвердил, что действительно в 1825 и 1826 гг. приезжал в Калугу
по делам имения и познакомился с подпрапорщиками Шаталовым и Виш-
невым, но «постоянного знакомства с офицерами <^.. .^> не имел и фамилий
их не помнил». От чтения и передачи стихов Шаталову и Вишневу Дунаев-
«-? з
скии отказался.
Принимая во внимание, что стихи у юнкеров найдены не были и никаких
«преступных намерений» Дунаевского и других открыть не удалось, власти
прекратили следствие.4
Однако дело о распространении пушкинских стихов и «о происшествии
в школе армейских подпрапорщиков» не окончилось. В августе 1828 г. Кури-
лов доносом в канцелярию Петербургского обер-полицмейстера пополнил
свое прежнее показание о П. П. Каверине. Донос касался уже не только
Каверина, но и его друга М. А. Щербинина. По словам Курилова, в августе
1825 г. в Калуге в доме помещика Е. А. Панина, Каверин и Щербинин вели
вольные разговоры, сопровождавшиеся чтением «преступных» стихов
Пушкина «Паситесь, дикие «народы» и других, подобных им, которые Кури-
лов не запомнил. 5
9 декабря 1828 г. Курилов снова пишет донос, теперь уже на имя началь-
ника Главного штаба И. И. Дибича.6 Курилов сообщал, что он хочет
открыть государю императору «сокровенные преступные намерения отстав-
ного штабс-капитана Дунаевского, а также юнкеров школы армейских под-
прапорщиков в Калуге», от которых он слышал «непозволительное».
Свой донос Курилов снова начинает с Каверина. В 1825 г., пишет он,
Каверин и Дунаевский собирали к себе на ужин офицеров и юнкеров школы
армейских подпрапорщиков, пионерских и гренадерских полков и внушали
1 ЦГВИА, ф. 36, д. 188, лл. 233—236.
2 Федор Осипович Дунаевский, дворянин Орловской губернии города Кром. 36 лет.
Отставной капитан Отдельного Кавказского корпуса. С 1810 г. служил подпрапорщиком
Казанского пехотного полка. В 1815 г. переведен в 44-ый Егерьский полк, где дослу-
жился до чина штабс-капитана. 21 апреля 1825 г. указом генерала А. П. Ермолова уво-
лен в отставку по домашним обстоятельствам, после чего жил в селе Холодово, Кром-
ского уезда у тетки своей, помещицы Е. И. Сомовой (ЦГВИА, там же, лл. 263—265).
3 Там же.
4 Капитан Дунаевский был взят под надзор полиции. Поручика Гуськова, который
знал о вольном образе мыслей Дунаевского, но вовремя не доложил по начальству, было
предложено наказать (ЦГВИА, ф. 36, д. 188, лл. 197—203/об.).
5 Подробно о деле Каверина см. «Лит. наследство», т. 60, кн. I, стр. 93—404.
6 ЦГВИА, ф. 1, д. 159, лл. 1—7.
313
им вольные мысли. Среди приглашенных бывал и Курилов. Дунаевский
осуждал беззакония, царившие на Руси, и хвалил порядки в Грузинском
корпусе и Ермолова1 . В феврале 1826 г., во время второго приезда Дунаев-
ского в Калугу, в квартире Жданова и в казармах у Флейшера собиралось
уже гораздо больше юнкеров и офицеров, чем это было ранее. Речи Дуна-
евского стали совсем крамольными. Он высказывал недовольство существу-
ющими порядками, называл нового императора тираном, снова восхвалял
Ермолова. Судя по настойчивости Дунаевского, Курилову стало ясно, что
он стремился внушить «крамольные мысли офицерам и юнкерам». Офицеры
Жданов, Шаталов, Вишнев, Костомаров и другие поддерживали разговоры
Дунаевского и высказывали недовольство, особенно порядками в армии.
«Более всего говорили о происшествии в столице: сожалели о заговорщиках,
более же о Бестужеве и Пестеле, коих почитали героями». 1 2 При том Дуна-
евский часто читал стихи «мерзкого содержания». Курилов тщательно
вписал в свой донос первые строки стихов. Это были песни Рылеева и Бе-
стужева «Ах, где те острова», «Вдоль Фонтанки реки» и стихотворения
Пушкина «Паситесь, дикие народы», «Деревня», «Ода на свободу», а также
стихотворение «Когда б заместо фонаря». «Было много, по давности запамя-
товал»,— сожалел Курилов. Много говорил Дунаевский и о литературе.
Он называл Бестужева, Рылеева, Пушкина «первыми русскими сочини-
телями».
В последний его приезд в Калугу летом 1826 г. у Дунаевского собирались
уже по специальному приглашению. Курилов бывал на трех таких собра-
ниях. Снова Дунаевский произносил противоправительственные речи, вос-
хвалял «истинно русских поэтов», читал их стихи, которые называл «герой-
скими против тирании», и желал, чтобы стихотворения Бестужева были
положены на музыку. 3 Читали свое стихотворение «Сон» и стихотворцы
братья Костомаровы.
Однажды Дунаевский предложил офицерам распространять стихи Рыле-
ева и Пушкина. «Если б стихи эти узнало большее количество, ибо они рас-
кроют всю правду»,— говорил он. Присутствовавшие в этот день у Дунаев-
ского Шаталов, Вишнев, Жданов, Костомаров, Яблонский, Гуськов решили
распространять стихотворения среди юнкеров и офицеров. Для осторож-
ности решили стихи не переписывать: «заучивать и читать при встречах,—
товарищам,— примечая суждения». По предложению Дунаевского, было
решено в имеющемся у каждого воинском уставе подчеркивать на каждой
странице несколько букв с тем, чтобы к концу книги можно было прочесть
стихотворение. Курилов утверждал, что уставами этими обменивались.
Перед отъездом из Калуги Дунаевский говорил о том, что по всей России
«образуются общества на подобие бывшего и предложил юнкерам образо-
вать таковое» 4. Болезнь Курилова помешала ему узнать, какое решение при-
1 ЦГВИА, ф. 1, д. 159, лл. 1-3.
2 Там же, лл. 3—4.
3 ЦГВИА, ф. 1, Д. 159, ЛЛ. 4-5.
4 Там же, лл. 5—6.
314
няли юнкера по предложению Дунаевского, который вскоре уехал из
Калуги. Но собрания юнкеров продолжались.
«По знакомству моему с Шахлиревым и Лушниковым,— пишет Кури-
лов,— я сообщил о собраниях у Каверина и Дунаевского. По просьбе Луш-
никова передал ему воинский устав преступными стихами и тож преступные
стихи, слышанные от Каверина «Паситесь, дикие народы», а так и стихотво-
рение «Сон» Костомарова». В свою очередь Лушников просил Курилова
передать юнкерам школы армейских подпрапорщиков свои стихи «В жилище
грозного тирана» и «Песнь русского».1 Этим содержание доноса Курилова
исчерпывается.
Трудно сказать, в какой мере доносы Курилова достоверны. Во время
обысков в Калуге ни у одного из офицеров не оказалось списков револю-
ционных стихотворений. На следствии юнкера Лукин, Юдин, Шаталов,
Вишнев показали, что стихи знали со слов, друг от друга.1 2 Вполне воз-
можно, что юнкера скрыли от следствия факт распространения стихов путем
передачи воинского устава.
Является ли вымыслом сообщение Курилова о предложении Дунаевского
организовать политический кружок в Калуге?—Пока трудно дать
окончательный ответ на этот вопрос.
Дунаевский принадлежал к тому поколению, к которому принадлежали
декабристы, Пушкин, Каверин. Нет ничего невозможного в том, что он был
одним из тех идейных попутчиков декабристов, которые, не при-
мирясь с разгромом движения, стремились продолжить дело декабристов.
Одной из форм активной борьбы с правительством в 1826—1830 гг. была
пропаганда революционных идей. О политических настроениях Дунаевского
сохранились сведения и в других источниках. 27 января 1826 г. капитан
лейб-гвардии Преображенского полка Иван Григорьевич Поляков сообщил
в штаб гвардейского корпуса о том, что 25 января был он у знакомого своего
флота лейтенанта Саликова, проживавшего на квартире в Петербурге. Здесь
познакомился он с отставным капитаном отдельного грузинского корпуса
Ф. О. Дунаевским. Саликов, Дунаевский и присутствовавшие там же флот-
ские лейтенанты из Кронштадта — Забелла и Шерстакин горячо обсуждали
недавние события в Петербурге. Все они «неосторожно» жалели арестованных
по этому делу офицеров, многие из которых были им знакомы. Так, Саликов
говорил, что не раз встречал «храброго из храбрых» Николая Александро-
вича Бестужева. Вели разговоры о Ермолове. Дунаевский сообщил, что
«Ермолов на Кавказе не присягает и идет со своим корпусом на Москву.
Возрадовавшись, лейтенанты ответили: теперь они будут питаться надежда-
ми». «Убедившись друг в друге, — пишет далее Поляков, —Дунаевский рас-
сказал притчу, слышанную им вчера в трактире на Немецком рынке от сол-
дата гвардии Московского полка и неизвестного человека». «Притча», рас-
сказанная Дунаевским, ни что иное как один из слухов о восстании декабри-
стов, необычайно распространенных в то время. Слух этот весьма ярко отра-
1 ЦГВИА, ф. 1, д. 159, л. 7.
2 ЦГВИА, ф. 36, д. 188, лл. 215- 216, 197—203.
315
жает отношение солдат к Николаю I. Приводим его целиком: «Поставил
в спальную царь баталион гвардейцев. Все разных полков, заслуженными
медалями увешены и сказывал им жалостливы слова: сына моего наследника
оберегите, матушку мою Марию Федоровну и жену милую защитите. Я всем
прощу. Тут меж гвардейцев спор пошел. Половина из спальной вышли и
к дворам, на выход значит. А в ворота их и не выпустили. Всех в крепость
взяли».1
Очевидно, сходные разговоры вел Дунаевский и среди военной моло-
дежи в г. Калуге. Почва для этого была подготовлена. По всей вероятности,
восстание декабристов оказало на молодых офицеров в Калуге такое же
огромное влияние, как и на всю передовую молодежь тех лет. Несомненно,
что собрания у Дунаевского носили противоправительственный характер,
хотя участники его не были объединены политической организацией. Их по-
следующая деятельность была прервана правительственными репрессиями.
1 ЦГВИА, ф. 450, 1826 г., д. 12, лл. 38-39. Слухи-рассказы об охране «царской
спальни» в 1826 году распространялись в разных вариантах среди солдат в Петербурге
и Москве.
Автопортрет.
Рисунок Пушкина на полях черновика письма к В. А. Соллогубу. 1836.
2
Из неопубликованного
наследия
Б. В. Томашевского
АВТОПОРТРЕТЫ ПУШКИНА *
Значительную часть рисунков Пушкина, испещряющих его рукописи,
составляют портреты — зарисовки лиц, ему знакомых. Портреты, как и все
рисунки Пушкина, очень для него характерны: в них есть свой «почерк»,
и узнать руку Пушкина в рисунке почти так же легко, как и в его рукопис-
ном тексте. Это очерки пером или твердым карандашом, с своеобразной
остротой и жесткостью контурной линии. Именно перо и карандаш, а не
тушь, не акварель свойственны графике Пушкина. И не только потому, что
Пушкин, далекий от всяких профессиональных претензий, не обращался
к специальному материалу художника, а набрасывал свои рисунки орудием
писателя на полях своих произведений. Самый характер пушкинской гра-
фики неразрывно связан с представлением о пере. Если бы Пушкин раз-
вил в себе искусство рисования до профессиональной высоты, он бы,
вероятно, пошел по пути экспрессивного рисунка, граничащего с карикату-
рой. Элементы шаржа, намеренной утрировки, комического осмысления
присутствуют в набросках Пушкина. По большей части это профили, по-
вернутые влево, — обычное расположение любительских портретных зари-
совок. * 1 Эти профили чаще всего карикатурны. Однако — в откровенную
* Настоящая статья была написана в 1936 г. и предназначалась в качестве введения
к специальному изданию автопортретов Пушкина. Издание это осталось не осуществлен-
ным, и статья не была опубликована. Несмотря на то, что в послевоенные годы появились
новые исследования, посвященные автопортретам Пушкина (в том числе книга А. М. Эф-
роса, выпущенная в 1945 г.), статья Б. В. Томашевского не потеряла своего значения
и заслуживает быть напечатанной в том виде, в каком она сохранилась в архиве уче-
ного.— Ред.
1 См. об этом замечания И. Линдемана: «В А- С. Пушкине слабый рисовальщик
сказывается еще в его шаблонной манере рисовать фигуры и профили в одну лишь
правую (по-видимому — обмолвка автора; следует читать: в левую) сторону. Фигур и про-
филей, рисованных в обратную сторону, а так же en face, у него почти не встреча-
ется» (А. С. Пушкин как художник-рисовальщик. — Отчет о состоянии Московской
XI гимназии, 1913—14 учебный год, стр. 41).
319
карикатуру они переходят относительно редко, оставаясь на пороге порт-
рета и шаржа. Пушкин усиливает наиболее характерные черты изображен-
ного лица, особенно утрируя его мимику. И здесь Пушкин проявил неза-
урядное для любителя умение схватывать основные черты человека. По-
видимому, он обладал острой зрительной памятью, умея мысленно схема-
тизировать и удерживать в воображении черты человеческого лица. Его
изображения, насколько мы можем судить на основании известной иконо-
графии лиц, рисованных Пушкиным, отличались большим сходством. 1
При этом сходство сохранялось и тогда, когда Пушкин рисовал заочно,
по памяти. Многочисленные профили на полях его черновиков, органически
связанные с текстом, свидетельствуют о его способности вызывать в вообра-
жении тот или иной образ и немедленно фиксировать его в форме быстрого
профиля, набросанного легким штрихом. Так, в Кишиневе он рисовал
портрет Чаадаева, в 1826 г.— декабристов. Воспоминание о человеке вызы-
вало в его памяти четкий зрительный образ, который он без труда зари-
совывал. Лица людей и составляют главную тему рисунков Пушкина и наи-
более интересное в его графике. Ни пейзажи, ни изображения вещей не воз-
вышаются над уровнем среднего любительского рисунка. Но его портрет-
ные зарисовки несколько превышают своим качеством средние любитель-
ские зарисовки, превышают не столько художественной техникой или зна-
нием мастерства, сколько экспрессивностью и умением видеть, художе-
ственной зоркостью.
Среди многочисленных профилей, рисованных Пушкиным, часто встре-
чаются его собственные профили. В сохранившемся фонде рукописей Пуш-
кина их находится свыше 50. Автопортреты Пушкина отличаются всеми
свойствами его портретов. Они так же экспрессивны и в большинстве слу-
чаев окрашены ироническим отношением к своей внешности.
Автопортреты Пушкина являются ценным историческим документом,
по которому мы можем судить о внешности поэта. Они, пожалуй, в своей
совокупности равноценны с прочим иконографическим материалом, с порт-
ретами Пушкина, исполненными профессиональными художниками и ри-
совальщиками. Известные нам портреты Пушкина почти не дают представ-
ления об изменении его облика на протяжении его жизни. Эти портреты,
за исключением гравюры, приложенной к «Кавказскому пленнику», отно-
сятся уже к сравнительно позднему периоду — к последнему десятилетию
жизни Пушкина. Среди них доминируют портреты 1826—28 гг. (Тропи-
нин, Кипренский, Гиппиус, Вивьен, Ванькович), определившие собой
1 Эти свойства пушкинского рисунка стали уже общим местом в литературе о Пуш-
кине. Н. О. Лернер писал: «Потомок негров безобразных», Пушкин не считал себя кра-
сивым, но и не относился пренебрежительно к своей наружности и свое лицо, хранившее
некоторую печать экзотизма, справедливо находил оригинальным и интересным. Он лю-
бил рисовать себя, и среди набросков, которыми испещрены страницы его черновых
тетрадей, часто мелькает его собственный характерный профиль. Сходство он вообще умел
передавать мастерски; об этом свидетельствуют и показания современников, и множе-
ство дошедших до нас набросанных им портретов близких ему людей и исторических
лиц» (Пушкин. Статьи и материалы, I, Одесса, 1925, стр. 5. «Один из Одесских автопорт-
ретов Пушкина»).
320
художественную трактовку облика Пушкина на долгие годы. Между тем
автопортреты представляют почти непрерывную сюиту, отражающую
облик Пушкина на всем протяжении жизни поэта. Для периода 1820—
1836 гг. это единственный источник, по которому мы можем составить себе
представление о его внешности.
Первый известный нам автопортрет Пушкина внушает некоторые сом-
нения. Он найден одновременно с тетрадью Всеволожского и приобретен
вместе с ней как предмет из того же собрания. Принадлежность рисунка
руке Пушкина удостоверяется подписью лицеиста XXIII курса А. Оль-
хина. Однако эта подпись — очень поздняя. Она относится к 1858 году.
Тем не менее она могла основываться на твердой традиции.
У нас нет никаких данных, чтобы судить о лицейской графике Пуш-
кина. В то время как мы располагаем большим фондом карикатур Илличев-
ского, лицейского товарища Пушкина, из рисунков самого поэта дошли
лишь его упражнения классного порядка, по которым никак нельзя судить
о том, каковы были его свободные рисунки. Известно только свидетельство
первого директора Лицея Малиновского о способностях Пушкина к рисо-
ванию.
Поэтому очень трудно судить по внутреннему анализу рисунка как
э принадлежности рисунка Пушкину, так и о степени сходства. Однако,
достаточно сличить этот профиль с автопортретами 20-х годов, чтобы
заметить некоторое, по-видимому не случайное, сходство в трактовке верх-
ней губы и углов рта. Несколько неестественная выпуклая губа эта при-
сутствует на ранних автопортретах Пушкина. По-видимому, эта надутая
губа была характерным признаком облика Пушкина. Недаром С. Д. Ко-
мовский писал об нем: «Набрасывая мысли свои на бумагу, он удалялся
всегда в самый уединенный угол комнаты, от нетерпения грыз обыкновен-
ное перо и насупя брови, надувши губы, с огненным взором читал про себя
написанное». 1 Точно также — трактовка волос совпадает с одним из позд-
нейших автопортретов на листе с черновым текстом XXX—XXXII строфы
2-й главы «Евгения Онегина». Кудрявые волосы Пушкина-лицеиста
также упоминаются в воспоминаниях товарищей и современников. Сам
Пушкин, характеризуя себя, упоминал «1а tete bouclee».
Однако, особенно доверять сходству этого портрета, пожалуй, нельзя.
В его штрихах еще видна детская нетвердая рука, некоторая выписанность,
довольно тяжелая. 1 2
1 Я. Грот. «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники». 1899, стр. 219.
2 Трудно разделить мнение П. В. Анненкова, видевшего самое раннее изображение
Пушкина в его рисунке из тетради № 2364, л. 45. Вот что писал он: «Между этими изо-
бражениями мы встречаем и голову самого Пушкина, сливающуюся в один поцелуй с
другой неизвестной женской головкой: импровизированный художник так дорожил по-
добного рода воспоминаниями, что под рисунком сделал подпись- Le baiser, 1818,
15 Dec. (П. В. Анненков. Пушкин в Александровскую эпоху. СПб., 1874, стр. 134).
Рисунок Пушкина достаточно хорошо известен. В нем невозможно уловить сходства
с самим Пушкиным, тем более, что в манере еще сильны следы классных уроков с их
специфическим академизмом, а это лишает данную композицию всякой экспрессивности.
Пушкин и его время
321
Первые неоспоримо подлинные автопортреты относят к периоду ссылки
на юг, к 1820—1821 гг. Все эти автопортреты имеют большое сходство
между собой. Это — юное бритое лицо, окаймленное длинной кудрявой
шевелюрой. Кудри, падающие на воротник, неизбежно появляются, когда
Пушкин вырисовывает голову полностью, не ограничиваясь лишь схемати-
ческим контуром лица.
Для этих автопортретов характерна явная утрировка в трактовке носа,
губ и подбородка. Нос, несколько удлиненный, нарочито приплюснут
к лицу; губы выпячены, особенно верхняя, подбородок срезан. По-види-
мому, Пушкин уловил какое-то излюбленное выражение своего лица, вы-
ражающееся в особенной мимике губ. Этой утрировкой Пушкин, вероятно,
не нарушал сходства и, кроме того, добивался наиболее экспрессивной
передачи своего облика.
Любопытно, что в фрагментарных профилях этой эпохи Пушкин зари-
совывает именно нос и губы, опуская лоб и глаза. По-видимому, он упорно
искал верной передачи мимики своих губ (см., напр., два автопортрета на
полях черновика «Кинжала», 22 июня 1822 г.). Глаза Пушкин рисовал
стандартно на большинстве портретов и не добивался передачи характерных
особенностей взгляда.
Все эти автопортреты миниатюрны. К сожалению, попыткой разра-
ботки своего профиля в больших размерах Пушкин остался неудовлетворен
и зачеркнул его (профиль на рукописи «Кавказского Пленника»). 1
1 Первый из этой серии южных автопортретов, к сожалению, сильно подпорчен
тем, что по карандашу обведен чернилами. При этом пропала всякая выразитель-
ность профиля и уничтожено сходство: нос обострен, срезан, губы искажены. Харак-
терна лишь меховая шапка — свидетельство о кавказском костюме Пушкина. (На отдель-
ном листе).
Следующий автопортрет, относящийся, вероятно, к сентябрю 1821 г. (на рукописи
«Кавказского Пленника»), дает нам наиболее юное изображение лица Пушкина. Выраже-
ние лица еще ребяческое. Можно думать, что портрет этот ретроспективен не потому,
что Пушкин хотел себя изобразить моложе, чем он был на самом деле, а в силу привыч-
ки. Уже набив руку на изображении собственного профиля в предыдущие годы, Пушкин
мог, сам того не замечая, повторять привычный рисунок вопреки действительности, не
учитывая собственной возмужалости.
Наоборот, другой автопортрет на полях «Кавказского Пленника» отмечен заботли-
вой старательностью передать себя именно таким, каким Пушкин был в это время
(1821—1822 гг.). Здесь уже выступают и детали костюма: сюртук, шейный платок,
из-под которого видны углы воротника.
Не приходится считаться как с документами с верхним автопортретом на полях
черновика «Кинжала» (дата 22 июня 1822). Здесь совершенно искажены пропорции ли-
ца, неверно поставлен глаз, сокращен лоб. Даже выражение губ необычное (ср. на том
же листке характерные зарисовки носа и губ). Можно даже высказать подозрение, что
Пушкин хотел изобразить здесь не себя, а кого-то другого. Однако сходство этого изоб-
ражения с автопортретом на полях чернового текста XI—XII строф второй главы
«Евгения Онегина» 1823 г. несколько колеблет наш скептицизм.
Автопортреты на незаполненной текстом странице Записной Книжки 1820—1822 г.
и на полях чернового текста 212—217 стихов «Бахчисарайского фонтана», 1822—1823 гг.
зачеркнуты Пушкиным как неудовлетворившие его. Любопытно, что даже в маргиналиях,
в автоматически возникавших на полях черновиков рисунках, Пушкин был требователен
к сходству изображаемого (но отнюдь не к качеству художественной отделки) и сплошь
и рядом зачеркивал нарисованное. Так, рядом с автопортретом на полях чернового тек-
322
К этому же периоду относятся и зарисовки профиля Пушкина, в кото-
рых он, отступая от действительности, как бы играет схемой своего лица,
создавая воображаемые портреты. Об игре Пушкина с своим профилем
рассказывает П. Бартенев со слов В. Горчакова: говоря о Крупянской,
жене кишиневского губернатора, он пишет: «Пушкин между прочим за-
бавлялся сходством своего лица с ее восточной физиономией. (Бывало,
рассказывает В. П. Горчаков, нарисует Крупянскую — похожа; расчертит
он вокруг лица волосы — выйдет сам он; на ту же голову накинет каран-
дашом чепчик — опять Крупянская)» («Пушкин в южной России», 1914,
стр. 94).
Это свидетельство заставляет рассматривать зарисовки Крупянской
как автопортретный материал. Зарисовки узнаются по действительному
сходству женского профиля с собственным профилем Пушкина. Один из
таких профилей мы находим на одном листке с автопортретом.
Кроме подобной пары, мы встречаем еще и другую — изображение сво-
его профиля в воображаемых условиях — то в фантастическом костюме,
то в измененном возрасте.
ста 212—217 стихов «Бахчисарайского фонтана» зачернен чей-то профиль, поверну-
тый вправо, и понятно почему: Пушкин не умел изображать профили вправо и потому
этот рисунок ему не удался. (Ср. замазанные профили на листе с черновым текстом XVI
строфы первой главы «Евгения Онегина», 1823). Но по отношению к собственным изоб-
ражениям Пушкин был особенно строг и зачеркнутых автопортретов мы у него встре-
чаем больше. Зачеркивал он не только явно неудачные, но и такие, где сходство совер-
шенно достаточное. Очевидно, он добивался передачи какого-то выражения, которое
ускользало от него.
Автопортрет среди текста первой главы (строфа XLV) «Евгения Онегина» имеет
сходство с автопортретом на полях «Кавказского Пленника», но именно это сходство
дает возможность судить об изменениях в облике поэта. Уже нет растрепанных, вьющих-
ся кудрей, спадающих на шею и на плечи, здесь уже Пушкин более приглаженный, бо-
лее «светский», менее романтический. Автопортрет этот часто воспроизводится, что сви-
детельствует о его популярности.
Наоборот, автопортрет около строфы XI второй главы «Евгения Онегина» снова
изображает Пушкина юным, с кудрями, в романтической трактовке. Именно об этом
автопортрете Н. О. Лернер восторженно писал, публикуя его в Одесском сборнике:
«Вот каков он был, тогдашний Пушкин, одесский Пушкин, наш Пушкин! Романтическая
восторженность видна в этом благородном, задумчивом профиле, весь он дышит «гор-
дой юностью». Взгляните на его вдохновенное лицо, и вы никогда не забудете его, вы
будете видеть его перед собою всякий раз, когда придут Вам на память чудные оне-
гинские строфы, в которых прославил он и молодость нашего города и свою собствен-
ную молодость» (Пушкин. Статьи и материалы, I, Одесса, 1925, стр. 5).
Все перечисленные автопортреты, равно как и другие, о которых здесь не упомина-
лось, являются маргиналиями, быстрыми очерками на полях, возникавшими в творческой
паузе, когда поэт задумывался над той или иной строчкой. Но к этому же периоду отно-
сится и портрет-картинка, нарисованная на особом листке, портрет, в котором заметна
забота о композиции. Он помещен в заштрихованный круг и густо отделан штриховкой
около волос и по складкам костюма (характерно, что самый профиль оставлен без вся-
кой штриховки). Это автопортрет, лишь недавно найденный и опубликованный, и тем
не менее ставший весьма популярным. Это явно портрет, сделанный не для себя, а для
показа. Очевидно, у Пушкина была какая-то уверенность рисовальщика и рисунки свои
он не считал интимной пачкотней черновых тетрадей, а часто обращался с этими рисун-
ками к друзьям. По-видимому, он отдавал себе отчет в их экспрессивности, хотя никогда
и нигде не выступал в качестве профессионального художника.
21*
323
Так, на полях первой главы «Евгения Онегина» мы находим рядом
с обычным изображением — без усов и бороды, с длинными курчавыми
волосами — старческое изображение — с лысой головой, с баками. Этот
воображаемый портрет он сперва начал рисовать в непосредственном со-
седстве с первым автопортретом, но зачеркнул после первых штрихов —
затем набросал его полностью уже в другом месте листа (июнь 1823 г.).
К такому же роду относится и другой автопортрет, на полях второй главы
«Евгения Онегина» (октябрь 1823 г.), где Пушкин изображен с глубокими
морщинами, лысый, с пушистыми прядями редких волос на затылке, без
усов и без бороды. 1
Наряду с нарочитым изменением своего возраста Пушкин переносит себя
в другие эпохи и изображает в непривычном костюме. Так, на полях стихо-
творения «Зачем ты послан был», посвященного теме Наполеона и револю-
ции, мы находим три автопортрета Пушкина в костюмах эпохи Революции
и Империи. На одном из этих автопортретов Пушкин изобразил себя ко-
ротко остриженным, с длинными углами выступающего воротничка, что,
по-видимому, должно соответствовать костюму эпохи Империи. На двух
других автопортретах шейные платки, высоко покрывающие шею, соответ-
ствуют костюмам до Термидора (левый автопортрет с жабо) и Директории
(правый автопортрет с высоким воротом).
Любопытно, что в данном случае костюмы вызваны, несомненно, тек-
стом стихотворения, на полях которого находятся автопортреты. Пушкин
воображает себя свидетелем, а может быть и деятелем, той эпохи, о которой
он пишет.
Иного порядка изображения во весь рост в фантастическом восточном
костюме скорохода, находящиеся на полях второй главы «Евгения
Онегина».
К этому времени относится замысел Пушкина написать биографию
Ибрагима Аннибала, своего предка. Этот замысел им отчасти приведен
в исполнение примечанием к L строфе первой главы «Онегина». Данное
изображение, по-видимому, связано с этим замыслом. Воображая своего
предка при константинопольском дворе, Пушкин, естественно, мог его нари-
совать, придавая ему собственные свои черты. Таким образом мы, вероятно,
имеем здесь соединение автопортрета с исторической фантазией. Это под-
тверждается наличием в рукописи «Арапа Петра Великого» профиля Ибра-
гима, построенного, несомненно, на основе самоизображения. 1 2
1 Необходимо, видимо, учитывать возможность позднейшего нанесения этих рисун-
ков в Михайловском, когда Пушкин обращался к тексту первых глав «Онегина» для
переписки набело.
2 Здесь уместно упомянуть еще об одном рисунке Пушкина, имеющем в себе эле-
менты автопортрета. Это проект рисунка к «Евгению Онегину», посланный брату при
письме начала ноября 1824 г Пушкин изобразил себя вместе с Онегиным, таким, ка-
ким он был в Петербурге в 1819 г. Рисунок сделан со спины и лица не видно. Но фигура,
по-видимому, схвачена точно. Недаром именно по отношению к своей фигуре Пушкин
приписал под рисунком: «хорош». Рисунок интересен как документ: он дает нам сведе-
ния о костюме Пушкина, о его длинных, вьющихся волосах, спускающихся на плечи
отдельными прядями, о его излюбленной позе.
324
Серия безусых и безбородых автопортретов южного периода сменяется
в период пребывания Пушкина в Михайловском автопортретами с баками
и бородой, более привычными благодаря тому, что именно с баками облик
Пушкина зафиксирован на популярных его портретах Кипренского, Тропи-
нина и др.
По-видимому, в Михайловском Пушкин перестал бриться и отпустил
усы и бороду. Так с усами и бородой мы видим его на автопортрете, рисо-
ванном во второй половине 1825 г. на черновике статьи «О поэзии класси-
ческой и романтической». Вероятно, вскоре Пушкин сбрил себе усы, оста-
вив одну бороду. На полях четвертой главы «Евгения Онегина» мы уже
встречаем автопортрет с бородой без усов.
Вряд ли свидетельствуют появляющиеся в это время безусые и безборо-
дые портреты о том, что Пушкин сбривал и бороду. Вернее всего, что это —
ретроспективные автопортреты, повторение привычного профиля, уже
столько раз рисованного Пушкиным. Наличие таких ретроспективных авто-
портретов констатируется существованием двух параллельных автопортре-
тов на одном листке, сделанных одинаковой манерой (очень редкой для
Пушкина — разведенной тушью) и относящихся к 1826 г. Один из них,
нижний, изображает Пушкина таким, каким он был в то время. Другой —
южного типа, с длинными кудрями, без бороды.
Для портретов этого периода характерно не только изменение шеве-
люры. Постепенно меняется уклад губ и соответственно срез подбородка
(который должен был подчеркивать уклад губ). Вместо выпяченных губ
мы видим их в более естественном не напряженном положении, скорей под-
нятыми. Этот новый уклад губ придает лицу Пушкина несколько ирониче-
ское выражение, намечая легкую улыбку.
Особенно интересны в этой серии автопортретов два: один из них
набросан на полях XXXIV строфы четвертой главы «Евгения Онегина»
и является погрудным портретом. Здесь мы видим наиболее законченное
из изображений этого времени. Выражение лица спокойное, даже строгое,
не имеет элементов карикатурной напряженности или комической насмеш-
ливости, характерных для большинства автопортретов Пушкина. По-види-
мому, этот портрет лучше всего передает портреты Пушкина в спокойном
состоянии. Здесь Пушкин не шаржирует своего облика.
Другой автопортрет на полях III и IV строф пятой главы «Евгения
Онегина» является изображением в рост. Здесь дана в несколько шаржи-
рованном виде вся фигура Пушкина. По этому автопортрету мы можем
судить о полном внешнем облике Пушкина. Этот автопортрет пополняется
известным карикатурным изображением Пушкина и Хвостова и гармони-
рует с ним. Во всяком случае это изображение правдивее позднейшего-
чернецовского (Парад на Марсовом поле), где Пушкин дан в официальной
трактовке, в натянутой позе человека, предоставляющего свой облик
наблюдению художника.
Что касается до автопортрета на обороте этого листа, то его следует
рассматривать лишь как предполагаемый. Мы имеем длинный профиль
с поджатыми губами, в воротнике с жабо, не то с длинными волосами, не
32S
то в парике эпохи Людовика XV или XVI. Если это ретроспективный
портрет, то он, несомненно, относится к разряду «ряженых». Наличие на
той же странице профиля Мирабо вызывало предположение, что здесь
Пушкин изобразил себя в костюме Робеспьера. Однако следует признать,
что портрет этот не похож ни на Робеспьера, ни на Пушкина — по крайней
мере на того Пушкина, которого мы знаем по другим его автопортретам.
На сходство с этим портретом не менее, чем Пушкин и Робеспьер, могли
бы претендовать Сийес, Байи или Баррер.
К тому же периоду пребывания в Михайловском относится автопорт-
рет, нарисованный среди набросков профилей декабристов. Этот автопорт-
рет имеет одну особенность, не повторяющуюся в других автопортретах:
Пушкин изобразил здесь себя не в профиль, а в три четверти, почти в фас.
Великолепно отражает пушкинский иронизм портрет в альбоме Кисе-
лева 1827 г., до сих пор не пользовавшийся известностью. Между тем, он
отличается точностью штриха и законченностью. Его неизвестность
объясняется исключительно тем, что альбом Киселева не попадался на
глаза исследователям. Следующим этапом в истории автопортретов Пуш-
кина является 1829 г. —его поездка на Кавказ.
Первый из кавказских автопортретов находился на черновике стихо-
творения «Благословен и день и час» (25 мая, Коби) среди кавказских
зарисовок рядом с несколько неожиданным профилем Александра I и На-
полеона. Это ничем не замечательный автопортрет, похожий на многие
другие и отличающийся от них только кавказской меховой шапкой, призна-
ком пребывания на Кавказе. С такой же меховой шапкой Пушкин изобра-
зил себя на первом известном нам юном автопортрете 1820 г., к сожале-
нию испорченном позднейшей подрисовкой.
Следующий автопортрет приближается к карикатуре. Здесь Пушкин
изобразил себя с отпущенными усами. Комическая надпись соответствует
типу рисунка. Портрет датирован Гумрами 28 июня 1829 г.
К этому же году относятся автопортреты Ушаковского альбома. Пер-
вый из них предшествует поездке на Кавказ. Он является откровенной
карикатурой. Пушкин изобразил себя в монашеском платье, лицом к лицу
с карикатурным изображением беса, с соответствующей подписью: «Не
искушай (сай) меня без нужды». Веселость рисунка, возникшего в обста-
новке домашних шуток и развлечений дома Ушаковых, отразилась и в пе-
реданной здесь мимике автопортрета.
Дальнейшие рисунки альбома Ушаковых относятся к периоду вскоре
после возвращения с Кавказа. Первое место по известности занимает авто-
портрет, который по своей популярности конкурирует с портретами
работы Тропинина и Кипренского. Он много раз воспроизводился и в Рос-
сии и за границей. Неоднократно он являлся основой для портретов, рисо-
ванных современными нам художниками. Постоянно мы встречаем его как
графическое украшение программ, афиш и т. п.
Приближаются к нему по своей популярности и изображения Пушкина
верхом на лошади, в бурке, надетой поверх сюртука, в высокой шапке,
с пикой в руке. Над портретом карандашная надпись: «А. С. Пушкин во
326
Два автопортрета. 1826.
Институт русской литературы АН СССР,
Ленинград.
Автопортрет.
Рисунок Пушкина на рукописи черно-
вика XXIX—XX строф второй
главы «Евгения Онегина». 1823.
Институт русской литературы
АН СССР, Ленинград.
Автопортрет в черном фуляре.
Рисунок Пушкина на рукописи
черновика XV строфы первой
главы «Евгения Онегина». 1823.
Институт русской литературы
АН СССР, Ленинград.
Автопортрет. 1829.
Под портретом подпись: «писанный им самим во время
горестного заключения в карантине Гуммранском
1829 года 28 июля».
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
Автопортрет. 1827.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
Автопортрет в лавровом венке. 1836 (?).
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
время путешествия в Арзрум». Лицо Пушкина здесь обозначено лишь
несколькими штрихами и сходство соблюдено только благодаря густым
бакенбардам. Это скорее не автопортрет, а иллюстрация к «Путешествию
в Арзрум». Этот рисунок заставляет предполагать, что и всадник, нарисо-
ванный на полях стихотворения «Делибаш», может иметь автопортретное
происхождение. Однако уверенности в этом никакой быть не может. Если
за сходство говорит шляпа, такая же, как и на рисунке Ушаковского
альбома, то против — говорят шаровары, ничем не напоминающие штат-
ских брюк Пушкина. Да и местоположение рисунка при стихотворении
говорит скорее об автоиллюстрации, чем об автопортрете. 1
В Ушаковском альбоме имеется еще один автопортрет до пояса. Он
сделан в необычной для Пушкина манере — мягким карандашом. Поэтому
в нем мало характерного для пушкинских рисунков, да и самое сходство,
поэтому, сомнительное.
К 1829 Г. относятся еще 2 портрета. Трудно что-нибудь сказать про
автопортрет на листе с черновым текстом «Тазита», относящийся к ноябрю
1829. Подобно портрету 1826 г. на отдельном листе, он дает изображение
в необычном повороте — в три четверти влево, но в то время как рисунок
1826 г., несмотря на это, отличается разительным сходством, здесь это
сходство почти совершенно отсутствует. Поэтому законно выразить сомне-
ние в том, что перед нами действительно пушкинский автопортрет. Воз-
можно, что здесь он изобразил кого-нибудь из своих современников и,
по-видимому, остался этим изображением недоволен.
Весьма любопытен автопортрет в лавровом венке. В нем характерен не
только лавровый венок, но и обрез голой шеи, типичный в изображениях
на медальонах. Должно быть автопортрет этот внушен интересом к Данте,
отразившемся в следующем 1830 г. в известных терцинах. Вероятно, самую
идею увенчанного медальонного изображения Пушкин заимствовал с из-
вестных изображений автора «Божественной комедии». В этом изображе-
нии есть некоторая пародическая карикатурность, соответствующая его
собственным пародиям на «Ад» Данте («И дале мы пошли»). Еще боль-
шая карикатурность, уже ничем не прикрываемая, присутствует в поздней-
шем автопортрете той же формы, находящемся в альбоме, принадлежавшем
1 Автопортреты Ушаковского альбома одни из первых стали известны в широкой
публике. Они были воспроизведены в 1880 г. в «Альбоме Пушкинской Выставки» и дол-
гое время ими ограничивались сведения об автопортретах Пушкина. Только они упомина-
ются в известной книге Либровича 1890 г. Любопытно суждение о них Либровича, кото-
рое характеризует отношение к рисункам Пушкина, установившееся в те годы: «В сущ-
ности это не портреты, а карикатуры поэта на самого себя. Несколько таких карикатур
сохранилось в альбоме Екатерины Николаевны Ушаковой. Год их происхождения 1829.
Наиболее любопытная из этих карикатур — та, на которой Пушкин изобразил одну лишь
свсю голову в контурах, и то. очевидно, наскоро, без приготовления, несколькими набро-
санными на бумагу штрихами пера. Тем не менее, и в этой карикатуре настолько удачно
и типично переданы строение головы Пушкина, его высокий лоб, бакенбарды, нос и кур-
чавые волосы, что на первый взгляд можно узнать в карикатуре изображение Пуш-
кина» (С. Либрович. Пушкин в портретах. СПб., 1890, стр. 73.) Это мнение харак-
терно для своей эпохи.
331
неизвестному лицу. Здесь та же медальонность, а сближение с Данте под-
черкнуто надписью «П gran padre. А. Р.». Необходимо вспомнить, что эта
подпись — цитата из сонета Альфиери, начинающегося словами «II gran
padre Allighieri». Этот сонет был хорошо известен Пушкину: «Dante (il
gran Padre Alighieri)», — писал он в 1827 году (Пушкин, т. 11, стр. 67).
Пушкин изобразил себя здесь явно карикатурно, с вытянутым профи-
лем, с усмешкой, но надо признать, что при всей карикатурности автопор-
трета эта усмешка не является веселой.
После 1829 г. мы знаем сравнительно мало автопортретов Пушкина.
В самой трактовке своей наружности он явно начинает менять свою манеру.
Если для первого периода до 1825 г. характерна какая-то напряженность
в выражении лица, а для второго, с 1826—1829, — иронизм, спокойствие,
то для последнего — доминирующими чертами являются признаки старо-
сти, усталость, уныние. К 1830 г. относятся автопортреты на черновике
французского письма и на наброске строфы, предназначавшейся для
«Домика в Коломне». В них уже чувствуются следы усталости.
Очень оригинальную трактовку своего лица Пушкин дает на черновике
письма к Бенкендорфу (18 февраля 1832 г.): «Осмеливаюсь просить об
одной милости: впредь иметь право с мелкими сочинениями своими отно-
ситься к обыкновенной ценсуре». Легко представить себе настроение
Пушкина, когда он писал эти строки. Никакой иронии, присущей его ран-
ним портретам, особенно портретам 1829 г., мы не заметим в этом изобра-
жении. Оно как-то странно выделяется из общей серии автопортретов.
Около того же времени Пушкиным сделана попытка нарисовать себя
в три четверти. Попытка эта не привела ни к какому результату. Пушкин
не закончил автопортрета (не нанес баки, которые он, по-видимому,
рисовал последними) и зачеркнул весь автопортрет (рядом с портретом
Натальи Николаевны, на обороте счета издания «Северных Цветов»
на 1832 год).
Подчеркнуто старческим является автопортретный набросок на черно-
вике «Юдифи» (1835 г.). Здесь тщательно вырисованы морщины вокруг
глаз и на лбу. Даже губы подрисованы, как у глубокого старика, так что
возникает сомнение, действительно ли мы имеем здесь дело с автопортре-
том. Однако сопоставление с рисунком на черновике строф из «Домика
в Коломне» как будто бы решает вопрос: линии профиля тождественны.
По-видимому, мы имеем дело со стилизованным под старика изображением,
подобно старческим портретам на полях «Евгения Онегина».
Последний известный нам портрет относится к февралю 1836 г. Он
находится на одном листке с черновиком письма к Соллогубу. В этом
письме, обвиняя Соллогуба в неуместных речах, обращенных к Наталье
Николаевне, он вызывал его на дуэль. Здесь же мы видим столбец цифр
с подсчетом долгов. Естественно, что настроение у Пушкина в эти дни было
тяжелое. Печать этого настроения заметна и в автопортрете, который в луч-
шем случае рисует притупленное безразличие. Нет никаких следов шутли-
вости или иронии над самим собой. Выражение скорей жесткое, сосредото-
ченное.
332
Характерен здесь особый склад губ, совпадающий с карикатурно-утри-
рованным автопортретом — медальоном, где Пушкин изобразил себя в лав-
ровом венке. Возможно, что даты этих двух изображений близки. В обоих
изображениях губы слегка вытянуты и сжаты, углы рта опущены. Но
в медальоне откровенная карикатура, здесь она совершенно отсутствует.
Автопортреты вносят значительный корректив в прижизненную иконо-
графию Пушкина. Между тем посмертная его иконография лишь в незна-
чительной степени обращалась к этому источнику.
Репин, Айвазовский и многие другие в популярных картинах из жизни
Пушкина фиксировали его облик, известный по Кипренскому (реже по
Тропинину). Это явилось источником анахронизмов, промахов против эле-
ментарной истины. И в последнее время эта традиция не изжита, если не
считать того, что в оборот вовлечена гравюра Гейтмана, приложенная
к «Кавказскому Пленнику». Пренебрежение, с которым художники отно-
сятся к автопортретам Пушкина, вряд ли основательно. Можно различно
расценивать их с профессиональной точки зрения (понятно, каждый имеет
право иметь свое суждение о художественных достоинствах рисунков Пуш-
кина), но документальное значение их неоспоримо и от них неотъемлемо.
Вглядываясь в эти автопортреты, и только в них мы обретаем черты Пуш-
кина почти во все периоды его жизни, черты такого Пушкина, какого не
подглядели или не видели вовсе изображавшие его художники.
ОТРАЖЕНИЕ ТВОРЧЕСТВА ПУШКИНА
В ИЛЛЮСТРАЦИЯХ ЕГО ВРЕМЕНИ
Одной из особенностей стиля Пушкина является изобразительная точ-
ность. Это проверяется непреодолимым впечатлением, которое остается
у всех посетителей Пушкинского заповедника в Михайловском. Пейзаж
этой местности воспринимается как «виденный» по произведениям Пуш-
кина. Это пейзаж «Евгения Онегина», пейзаж «Деревни».
Пушкин знал это свойство своего стиля и придавал большое значение
точности описания. Недаром в «Кавказском пленнике», первой романтиче-
ской поэме Пушкина, описание занимает в сравнении с повествованием на-
столько большое место, что один из критиков того времени назвал поэму
описательной, другой находил в ней «прекраснейшие картины, описанные
с натуры» и «классические стихотворные описания», а третий решительно
ставил «местные описания» выше повествования и назвал их «совершен-
ством поэзии». Относительно «Бахчисарайского фонтана» Пушкин писал
Вяземскому 20 декабря 1823 г.: «в моем эпилоге описание дворца в нынеш-
нем его положении подробно и верно». В 30-х годах зрительные представ-
ления в творчестве Пушкина присутствовали не в меньшей степени. Харак-
теризуя «Евгения Онегина» в стихотворении «В мои осенние досуги»
333
(ответ на предложение Плетнева продолжать роман), Пушкин обращается
к самому себе:
«Рисуй и франтов городских
И милых барышень своих,
Войну и бал, дворец и хату,
Чердак и келью и харем. . .»
Здесь слово «рисуй» звучит отнюдь не метафорически. Словесный
рисунок — одно из характерных свойств поэзии Пушкина. Но было бы
преждевременно заключать отсюда, что точные описания Пушкина легко
переводить в зрительные образы средствами изобразительного искусства.
Было бы неверно заключить, что его стихи и даже проза «подсказывают»
художнику темы для иллюстраций и дают достаточный материал для
рисунка.
Конечно, рисовал Пушкин словом по законам словесного мастерства.
Зрительные впечатления складывались в картину, построенную по своим
законам, далеким от законов живописи. Если обратиться к самим рисункам
Пушкина, то бросается в глаза почти полное отсутствие в них композиции.
Все это фрагментные зарисовки профилей, отдельных фигур, деталей пей-
зажа и т. п. «Картинки» у Пушкина единичны: к «Кавказскому пленнику»,
к «Евгению Онегину», к болдинским произведениям: «Домику в Коломне»,
«Гробовщику», «Каменному гостю», «Сказке о Балде»; несколько позднее
иллюстрации к «Русалке»,— вот почти полный перечень иллюстрирующих
«композиций» Пушкина. И в них композиционное начало не слишком раз-
вито; в большинстве случаев это механическое соединение деталей в нечто
логически, а не живописно, целое. Именно по приемам композиции легко
распознаются сделанные Пушкиным копии чужих рисунков, даже в тех
случаях, когда исполнение деталей, отступая от подлинника, приближается
к манере собственных рисунков Пушкина.
Можно утверждать, что зрительные образы, лежащие в основе пушкин-
ского словесного творчества, не достаточны для воссоздания их в нормах
графической иллюстрации. Недостаточно художнику изучить текст Пуш-
кина, чтобы получить указания на то, что и как следует иллюстрировать.
Адекватных иллюстраций произведения Пушкина не имеют. Не было
таких иллюстраций к Пушкину, которые бы «врастали» в восприятие чи-
тателя, подобно тому как мы имеем иллюстрации к Гоголю, обуславлива-
ющие наше понимание его типов, или подобно тому как иллюстрации
Доре к «Дон-Кихоту» для многих предопределили представление о Рыцаре
Печального образа и о его оруженосце.
Иллюстрации к Пушкину всегда были посильной интерпретацией его
произведений в меру их понимания художником; а это понимание в свою
очередь являлось обязательным только в узких пределах его эпохи. Про-
изведения Пушкина от поколения переходили в поколение. Иллюстрации
к ним оставались достоянием уходивших поколений и по наследству не пе-
редавались.
Надо сознаться, что при жизни Пушкина его произведениям не по-
счастливилось с иллюстрациями. Своего иллюстратора Пушкин не нашел.
334
То, что появилось в печати, случайно. Общей картины определенной худо-
жественной интерпретации Пушкина мы не находим.
Однако, уже первая картинка, иллюстрирующая Пушкина, имеет опре-
деленную установку и говорит об определенной школе. Приложенный
к «Руслану и Людмиле» фронтиспис, рисованный И. Ивановым, помечен,
кроме имени художника и гравера, еще и монограммой «АО».
Эта монограмма свидетельствует не только о художественной, но и о
литературной группировке. Кружок Оленина объединял определенную
партию в литературе, исповедовавшую твердые эстетические убеждения.
Эти убеждения разделял и Пушкин. Имена Гнедича, Батюшкова, Крылова,
Озерова связаны с кружком Оленина. Эти имена были дороги Пушкину
в период создания «Руслана и Людмилы» и лишь позднее он постепенно
освободился от влияния этого круга.
То же имя Иванова и ту же монограмму Оленина мы находим на
«Опытах» Батюшкова 1817 г., на «Баснях Крылова» 1825 г., на сочинениях
Озерова 1828 г.1 Эти имена иллюстрируемых авторов, равно как и харак-
тер рисунков, определяют тот стиль, в котором трактовалась поэма Пуш-
кина. Сочетание псевдорусских мотивов в рисунках Иванова к Крылову,
к «Дмитрию Донскому» Озерова свободно и закономерно сочетается
с северными настроениями рисунков к «Фингалу», с классицизмом «Эдипа»
и «Поликсены», с чистым декоратизмом аллегорического порядка фрон-
тисписов к «Опытам» Батюшкова. А в годы создания «Руслана» Пушкин
еще был по-арзамасски предан драматической системе Озерова; Батюш-
ков был для него первым поэтом и в то же время, расходясь в этом с по-
следовательными арзамасцами, Крылова он ставил выше Дмитриева.
Эти литературные симпатии были не односторонни: Батюшков из Италии
просил выслать «Руслана», поэму, по его словам, «исполненную красот
и надежды», Крылов написал эпиграмму на критику «Руслана и Люд-
милы» в защиту автора поэмы. Рисунок Иванова в самом деле знаменует
принадлежность Пушкина к определенной литературной и художественной
группе. Отличительные черты этих рисунков — классическая пра-
вильность и простота фигур, аллегоризм виньеточного орнамента, «ино-
сказательное изображение» ставило задачей сообщить «догадку» о наме-
рении автора. С этим соединяется и склонность к мечтательности и тяго-
тение к русским мотивам, разрешаемым с простотой геометрического
чертежа, словом, весь аппарат русского сентиментального ампира, по-сво-
ему трактующего проблему «народности», и который в какой-то мере
гармонировал со стилем поэмы Пушкина. «Народность» Руслана была,
конечно, той же, что и народность оленинского толка. Эта трактовка на-
родности и отделяла Пушкина в это время от ортодоксальных поклонни-
ков европеизированной салонной литературы и сближала с кружком
Оленина.
Но иллюстрация Оленина, обрадовавшая Пушкина, фиксировала отнюдь
не те черты поэзии Пушкина, которым суждено было развиваться в даль-
1 Ср. гравюру к «Певцу в стане русских воинов» Жуковского, изд. 1813 г.
335
нейшем. Поэма его была полнокровнее и обещала развитие по пути боевой
молодой поэзии. Между тем, в системе Оленина «романтические» задатки
были чахлы и скудны. Конечно, ампир Оленина, несмотря на свою старо-
модность, тяготел к романтизму. Но на основе этих задатков только новое
поколение могло вырваться из определившегося замкнутого стиля ©ленин-
ского кружка. Пушкин быстро освободился от тяготевшего над ним стиля.
В 1828 г. Иванов с той же маркой Оленина и в том же стиле иллюстрирует
Озерова; между тем для Пушкина вопрос об Озерове был давно решен в
отрицательном направлении. Он уже знал, что проблема народности, постав-
ленная Озеровым, им не разрешена («Он попытался дать нам трагедию
народную — и вообразил, что для сего довольно будет, если выберет пред-
мет из народной истории»), что «истинного романтизма» (понимаемого как
прогрессивное направление в литературе) у него не было («где он не сле-
довал жеманным правилам французского театра? <S. а романтический
трагик принимает за правило одно вдохновение») и произнес ему приговор:
«Слава Озерова уже вянет, а лет через 10, — при появлении истинной кри-
тики, — совсем исчезнет».
Если в 1828 г. Пушкин еще был близок с Олениным, то лишь в личных
отношениях, в период увлечения его дочерью. Достаточно было пройти
этому увлечению, и все обаяние Оленина как «учителя» исчезло. Внешний
образ Оленина, этого «маленького и очень проворного человечка», слился
у Пушкина с формой его анаграммы. В черновиках Онегина, описывая пе-
тербургский бал, он в неприглядном виде вывел Оленина под именем
Лосина, определив его как «нулек на ножках», а чтобы не было сомнения
в происхождении такого определения, здесь же на полях изобразил моно-
грамму, украшавшую когда-то фронтиспис к «Руслану».
Когда этот фронтиспис вручался читателям «Руслана» (книга появи-
лась без рисунка, который раздавался покупателям книги дополнительно).
Пушкин уже работал над новыми произведениями, ознаменовавшими но-
вый стиль в его поэзии — романтическую поэму.
Южные поэмы Пушкина — не только литературное, но и историческое
явление. Они входят тесно в декабристскую культуру как организующий
фактор. Идеологическая и психологическая атмосфера, в которой жила и
росла революционная молодежь двадцатых годов, гармонировала и с идеа-
лом волевого характера и с поисками выхода из принятого уклада общест-
венной жизни и преодоления ограниченности сознания светского дворян-
ского круга. Отсюда — стремление к сильным впечатлениям, сильным стра-
стям, к экзотике девственной гармонической природы. И сильные характе-
ры и колоритная природа были основными темами южных поэм Пушкина.
Их революционное значение гораздо значительнее, чем кажется на первый
взгляд. Этим объясняется безусловный успех поэм у молодого поколения
энтузиастов, носителей общественного мнения, подготовлявших события
декабря 1825 г.
Чтобы перейти к вопросу об отражении этого перехода творчества Пуш-
кина в иллюстрациях, необходимо остановиться на роли «местного колори-
та» в романтических поэмах Пушкина. Было бы наивным отрицать крупную
336
Фронтиспис-виньетка к поэме «Руслан и Людмила».
Гравюра М. Иванова с рисунка И. Иванова по наброску А. Н. Оленина. 1820.
22 Пушк
ин и его время
«Кавказский пленник». Пленник
и черкешенка. Гравюра С. Ф. Галак-
тионова и И. В. Ческого по рисунку
И. А. Иванова. 1824.
«Бахчисарайский фонтан». Гирей
и его приближенные. Рисунок сепией
С. Ф. Галактионова. 1826.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина,
Ленинград.
«Бахчисарайский фонтан». Зарема
пробирается к Марии. Рисунок
сепией С. Ф. Галактионова. 1826.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина,
Ленинград.
роль романтической теории «местного колорита» в южных поэмах. Такие
явления, как «северная экзотика» сентиментализма и «южная экзотика»
романтиков, приобретали в глазах современников Пушкина преувеличенное
значение. Но именно Пушкин, испытав на себе эти увлечения, первый прео-
долел их и в этом опередил эпигонов сентиментализма и романтизма. Но
есть одна основная черта, объединяющая трактовку «местного колорита» с
его трактовкой «народности». Как известно, проблема «народности» в неко-
торых кругах трактовалась как частный случай того же «местного колорита».
«Русская» тема, «русская археология», «русский» этнографизм — вот в чем
видели сущность народности многие современники Пушкина, преимущест-
венно старшие его современники. И оленинская интерпретация «Руслана и
Людмилы» в какой-то мере отражает эту линию. Пушкин резко восстает
против такого понимания «народности». В заметке о народности в литера-
туре он резко нападает на тех, которые полагают, что «народность» состоит
только в выборе предметов из отечественной истории, и указывает на Шек-
спира, Ариосто, Расина, которые сумели быть народными (национальны-
ми), несмотря на выбор сюжетов не из истории своего народа. Он видел
«народность» в том, что литература отражает «образ мыслей и чувство-
ваний» своего народа, определяемый его культурно-историческими судь-
бами. Пушкин приближается к романтической теории 20-х гг. о том, что
литература есть «отражение общества». Отказавшись от этнографиче-
ской «ряженой» народности, Пушкин тем не менее во всем своем творчестве
преследовал задачу быть поэтом народным в истинном значении этого
слова.
Пушкин решительно протестовал против злоупотребления «местным
колоритом»; в Муре он видел «чопорного подражателя безобразного вос-
точного воображения» (1822). Любопытно то, что колоритность обстановки
у Пушкина обратно пропорциональна степени его знакомства с описывае-
мой средой. Сильнее всего этнографический колорит в «Кавказском плен-
нике», в то время как о Кавказе он знал ровно столько, сколько мог знать
турист, прогуливающийся по сю сторону от «линии», разделявшей русские
войска от непокорных горцев. Менее всего восточного колорита в «Цыга-
нах», хотя молдаванский колорит Пушкину был лучше всего знаком и, ко-
нечно, не был лишен этнографической своеобразной красочности. Зато в
«колоритном» «Кавказском пленнике» психология героев едва намечена и,
наоборот, в «Цыганах» идеологическая основа центрального сюжета выра-
жена с наибольшей ясностью. Надо признать, что «колорит» понимался
Пушкиным лишь как декоративное средство «украшения», лишь как психо-
логическая предпосылка для восприятия центрального действия в необыч-
ной «романтической» обстановке, а не как центральная эстетическая проб-
лема, не как самоцель. Конечно, ни черкешенка, ни Земфира не являются
плодом изучения быта и нравов горцев и цыган. Поэмы Пушкина писаны
о героях, а не об обстановке. Между тем, когда иллюстраторы подошли к
этим южным поэмам, то их прельстил в первую очередь «восточный коло-
рит». Они меньше всего думали о том «общечеловеческом», что отразилось
в индивидуальных образах пушкинских героев. В их трактовке действую-
22*
339
щих лиц заметна забота только об этнографической, а не о психологической
верности.
Иллюстрации к южным поэмам связаны с именем Галактионова, кото-
рый выступает и как гравер и как рисовальщик. Правда, первая картинка,
им гравированная, сделана И. Ивановым, автором фронтисписа к «Русла-
ну». Но монограмм Оленина уже нет, а потому и стилистические задания
художника иные. Здесь, конечно, больше «романтизма», чем в рисунках к
«Руслану». Но здесь господствует уверенность, что верное воспроизведе-
ние местных примет достаточно индивидуализирует иллюстрацию. Вопрос
другой, насколько эти местные приметы верны, т. е. действительно ли на
рисунке к «Кавказскому пленнику» изображен Кавказ, а не просто горная
абстракция с двуглавой горой (условно принимаемой за Эльбрус), с аб-
страктными, невиданными на Кавказе широкими водопадами и проч. Цент-
ральные фигурки совершенно нейтральны. Художника заботила в лучшем
случае «трогательность» балетно-оперных поз. Все внимание направлено
на «местный колорит» деталей, т. е. на нагромождение примет горного
пейзажа. Кстати и здесь зрителя не покидает впечатление театральной де-
корации, принужденной вместить как можно больше материала в пределах
узкого поля сцены, зажатой кулисами. Здесь и колючий забор, и уединен-
ный путь (из явной художественной экономии вьющийся по водораздель-
ному хребту горного отрога), и водопад, и «отдаленные громады» гор, и
«Эльбрус огромный, величавый», и голубое небо, и здесь же облака ниже
гор, расположенные так, что они не заслоняют пейзажа. Целая коллекция
деталей, подчиненных чисто графическому заданию совмещения их в одной
картинке. Можно догадываться, что это совмещение подсказано стихами:
«. . . все в ночной тени
Объято негою спокойной;
Вдали сверкает горный ключ,
Сбегая с каменной стремнины;
Оделись пеленою туч
Кавказа спящие вершины...
Луною чуть озарена,
С улыбкой жалости отрадной
Колена преклонив, она
К его устам кумыс прохладный
Подносит тихою рукой. ..» и т. д.
Так как луны на пейзаже нет, то читателю альманаха для облегчения
соотнесения рисунка с текстом предлагается в «Полярной звезде» рядом
с картинкой этот именно текст.
Но если намерения иллюстраторов в рисунках к «Кавказскому плен-
нику» и к «Братьям разбойникам» парализуются неудачей художников, то
в сюите Галактионова к «Бахчисарайскому фонтану» автор рисунка, по-
видимому, выразил все, что хотел. И здесь забота о «местном колорите»
и только о колорите выступает на первый план. В противоположность
абстрактному «Кавказу» И. Иванова Галактионов стремится дать настоя-
щий Бахчисарай, хотя у него, конечно, сильно романтизированный (что
340
сказалось, в частности, в тяготении к готическим сводам). Но в общем
минареты, беседки, «тюрбе», «тополя» — все это результат кропотливого
собирания «местного колорита». Чалмы, кальян, диваны и проч. — вот чем
индивидуализировал свои иллюстрации художник. А как только дело дохо-
дило до героев, то все сводилось к этнографической точности (грузинский
тип Заремы) и к нейтральным балетным позам, приукрашенным развеваю-
щимися «покрывалами» героинь.
И здесь иллюстраторы проявляют чрезвычайное стилистическое отстава-
ние в сравнении с художественным путем Пушкина. Наиболее зрелая поэма
южного периода не нашла себе иллюстратора, может быть потому, что в
ней мало условного «Востока».
Иллюстрации Л. Ф. Майделля к «Цыганам» не были изданы при жизни
Пушкина и, может быть, были рисованы после 1-837 г. Эти иллюстрации
отличаются безмятежной декоративной красивостью, пластически-сенти-
ментальным спокойствием, так контрастирующим с мятежной трагично-
стью «Цыган» Пушкина. Конечно Майделль был гораздо более призван
иллюстрировать В. Жуковского, с которым был лично связан (с 1816 г.,
когда Жуковский в Дерпте брал уроки гравирования у Зенфа) и на рисун-
ки которого так похожи эти иллюстрации. И здесь господствует стиль сен-
тиментального романтизма, давно уже не свойственного Пушкину.
Прочие — не галактионовские иллюстрации к южным поэмам не нару-
шают стиля его картинок и отличаются от него лишь большим или меньшим
мастерством. Таковы иллюстрации Шопена, в которых самое замечатель-
ное— точное совпадение с Галактионовым в выборе изображаемых момен-
тов; если отказаться от предположения о заимствовании, то совпадение это
приходится объяснить выбором сюжетных моментов по линии наименьшего
сопротивления. Количество «сцен» в «Бахчисарайском фонтане» незначи-
тельно.
Совпадает с рисунками Галактионова и картина К. Брюллова, хотя и
писанная после смерти Пушкина (она была написана в 1838—1849 гг. и
впервые воспроизведена в альбоме «Северное сияние» 1862 г.), но отражаю-
щая восприятие его творчества современником. Основная разница в том,
что Брюллов, рассчитывая на одну картину, а не на сюиту, постарался в
пределах одного изображения соединить возможно больше указаний на
сюжет поэмы. Отсюда жест и взгляд Заремы и фигура Марии в открытом
окне. Галактионов, ближе следуя тексту, изобразил одну Зарему с «поник-
шей» головою.
Если можно говорить о том, что романтический период творчества
Пушкина получил какое-то, хотя и неполное, отражение в иллюстрации, вы-
ражающее своеобразное отношение художника к своему предмету, то
про период его реалистического творчества этого сказать совершенно
нельзя.
За этот период трудно даже говорить об иллюстрациях в порядке ка-
ких-нибудь обобщений. Совершенно неудачный рисунок к «Борису
Годунову», относительно удачный рисунок к «Домику в Коломне»
А. Брюллова, где, наконец, художник подумал о характеристике действу-
341
ющих лиц, и, наконец, сюита Нотбека к «Евгению Онегину» — вот и все,
что появилось в печати. По количеству иллюстраций сюита Нотбека и явля-
ется основным ядром этих иллюстраций. И характерна не она сама по себе,
характернее то, что никто другой, кроме Нотбека, с его беспомощными ри-
сунками, не решился иллюстрировать главное произведение Пушкина.
Об этой сюите нельзя судить, не касаясь художественного качества
рисунка.
Самая беспомощность художника говорит за себя. Во всей сюите только
два рисунка действительно иллюстрируют роман: это Пушкин с Онегиным
на Неве — рисунок, исполненный по программе самого Пушкина, но отнюдь
не тем «искусным и быстрым карандашом», о котором мечтал Пушкин, и
Татьяна за письмом, где художник посягнул на изображение героини в
одном из центральных эпизодов. Обе эти картины вызвали известную
реакцию со стороны Пушкина и его друзей. Популярности этих рисунков
содействовали более всего эпиграммы на них Пушкина, печатаемые с про-
пуском слишком крепких формул. Надо полагать, что по отношению ко вто-
рой картинке такая реакция вполне закономерна и справедлива, потому что
картинка по своему безобразию выходит за пределы безобидной посред-
ственности. Остальные четыре картинки представляют собой «ряд утоми-
тельных картин», поверхностно связанных с произведением Пушкина. Ху-
дожник иллюстрировал быт, изображенный в романе, а не его действие, не
задавался целью отразить в рисунке характеры героев и наиболее драмати-
ческие положения. В конце концов это явление аналогично «местному коло-
риту» Галактионова, но без экзотичности, без колорита. Чистая декоратив-
ность задания споткнулась о бытовой материал, данный Пушкиным. Ко-
нечно, и Галактионову и Нотбеку легче было рисовать бестемные виньетки
и фронтисписы альманахов. Орнаментальные титулы и марки того времени
гораздо интереснее иллюстраций; хотя и в этой области профессионалы
ничем не превосходят дилетанта В. Лангера.
При всей случайности иллюстраций к произведениям Пушкина, появив-
шихся при его жизни, они закономерно отразили осмысление его творче-
ства окружавшим его обществом.
Понятнее всего были для современников, по крайней мере в лице крити-
ки, романтические его поэмы. Достаточно вспомнить журнальные бури, ко-
торыми сопровождались все романтические поэмы Пушкина. Из них Пуш-
кин всегда выходил победителем. Несомненно значение этих произведений
в общественном сознании 20-х гг. И в них иллюстраторы заметили то же,
что и журнальная критика: «местные описания», и поставили их выше по-
вествования.
Совершенно иную картину представляет период после 1825 г. Наиболее
активная и ведущая группа, на которую опирался Пушкин, выводится из
рядов русского общества.
Уцелевшие от разгрома союзники декабристов с недоверием относятся
к новым формам в творчестве Пушкина. Для них Пушкин весь в прошлом;
отход от романтизма первой половины 20-х гг. они рассматривают как от-
ход от одушевлявших его творчество идей. Критика, господствующая в
342
журналах, враждебна Пушкину. Несмотря на огромный читательский успех
«Онегина», его последние главы настолько враждебно встречены журналь-
ной и газетной критикой, что Пушкин спешит его закончить, сокращая
первоначальный план и выбрасывая целые песни из первоначальной схемы
романа. В ведущих журналах раздаются голоса, что Пушкин «кончился»
и творчество его окончательно «упало».
При такой обстановке нетрудно понять, почему Пушкин конца 20-х и
30-х гг. не встречает никакого отражения в изобразительном искусстве,
ибо Нотбек поступил бы гораздо благоразумнее, если бы совсем не пытался
иллюстрировать Онегина. Что касается прозы Пушкина, то она встречена
таким единодушным осуждением, что даже Нотбек не решился перевести
образы Пушкина в иллюстрации.
В книжной графике своего времени Пушкин остался только как роман-
тик и это не случайно. Если произведения Пушкина до 1825 г. были достоя-
нием настоящего, то его произведения последнего периода были, конечно,,
достоянием будущего.
Таковы итоги книжной иллюстрации к произведениям Пушкина при
его жизни.
Если обратиться к «неофициальным» иллюстрациям, т. е. к лубку, то
и здесь мы не найдем никаких коррективов к сказанному. В подлинно де-
мократическом лубке Пушкин не отразился. Два известные нам лубка —
«Под вечер осенью ненастной» и «Талисман» являются, конечно, демокра-
тическими в очень ограниченном значении этого слова. Это примитивные
по исполнению, но всецело зависящие от господствующего официального
стиля, подражательные, мещанские произведения. Меланхолическое «След-
ствие порочной любви» перекликается с иллюстрацией к «Кавказскому
пленнику» как своей заботой о соединении в одной рамке всех элементов
воспроизводимого текста, так и общей трактовкой, близкой к сентимен-
тально-меланхолическому стилю позднего ампира (упрощенность линий,
манерность позы, роль пейзажа), а «Талисман» — с условным ориентализ-
мом иллюстраций к «Бахчисарайскому фонтану».
Эти листы не отражают своего самостоятельного отношения к произве-
дениям Пушкина. Особенно показателен в этом отношении «Талисман».
Можно думать, что эта картинка случайно, по прихоти издателя, соединена
с текстом Пушкина. Вряд ли даже примитивное сознание исполнившего ее
художника могло смешать вручение талисмана с отправлением любовного
письма через служанку. Мостиком, связующим текст с картинкой, является
декоративный ориентализм. Подчеркнутый эротизм картинки, выразивший-
ся в предельном для цензуры 30-х гг. обнажении женской фигуры, тоже не
находит оправдания в стихах Пушкина. Получается впечатление, что не
художник иллюстрировал стихи Пушкина, а издатель подыскивал подхо-
дящий текст для готового рисунка в популярных «Песенниках» («Талис-
ман» вошел в состав песенников со времени появления в 1829 г. романса
Титова). Поэтому этот лубок только очень условно можно считать иллюст-
рирующим Пушкина. Таким образом, лубок, современный Пушкину, сви-
детельствует о том, что народ еще безмолвствовал.
343
Т. Г. Цявловская
НОВЫЕ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ПОРТРЕТОВ В РИСУНКАХ
ПУШКИНА
ПЕСТЕЛЬ
Пушкин общался с Пестелем недолго,— несколько встреч в Кишиневе,
куда Пестель приезжал в 1821 г., и вероятно в Тульчине, где Пушкин был
раз или два наездами — по нескольку дней, может быть, в Киеве, может
быть, в Одессе. Но оценил этого человека Пушкин сразу. «9 апреля,— запи-
сывает он в свой дневник 1821 г.,— утро провел я с Пестелем, умный человек
во всем смысле этого слова. Mon coeur est materialiste, говорит он, mais
ma raison s’y refuse.1 Мы с ним имели разговор метафизической, политиче-
ской, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых
я знаю...» z
* *
*
Среди рисунков Пушкина насчитывают несколько портретов Пестеля, но
почти все они совершенно расходятся с документальной его иконографией.
В печати известны три портрета Пестеля: поясной портрет в профиль,
двадцатилетним офицером, сделанный в 1813 г. его матерью; погрудный
портрет, в три четверти, полковником, исполненный между 1821 и 1825 гг.
неизвестным художником; и зарисовка его в рост, в профиль, сделанная
во время допроса чиновником Следственной комиссии. 1 2 3
1 Сердцем я материалист, но мой разум этому противится.
2 Пушкин, т. 12, стр. 303.
3 Первый портрет с подписью на паспарту: «Elisabeta de Pestel del», и с датой
«Le 2 de Mai 1813» находился недолго в Музее революции в Москве, куда его прино-
сили в 1929 г. дальние родственники Пестеля. Местонахождение его в настоящее время
неизвестно. С портрета была снята в 1929 году фотография (негатив хранится в Музее
революции в Москве); она воспроизведена в «Литературном наследстве», т. 59, ч. I,
1954, стр. 688—689. В том же 1929 г. с портрета была сделана копия (акварель, тушь,
белила) М. М. Успенским. Она хранится в ВМП (см. Декабристский фонд изобрази-
тельных материалов, хранящихся в Музее ИРЛИ (Пушкинского Дома) Академии наук
СССР. Составители — А. Ю. Вейс и М. И. Гонтаева. — «Декабристы и их время».
44
Эти три изображения являются опорой для определения портретов
Пестеля в рисунках Пушкина.
Нам надлежит пересмотреть пять рисунков Пушкина, которые опреде-
лены в литературе как портреты Пестеля.
Один из них — погрудный портрет молодого человека с несколько выда-
ющимся лбом, слегка горбатым носом, небольшим ртом и выпирающим ост-
рым подбородком. Он нарисован на листе с надписью на обратной стороне,
сделанной рукой Ал. Ник. Вульфа: «Эскизы разных лиц, замечательных
по 14 декабря 825 года, работы Алекс. Серг. Пушкина во время его пребы-
вания в с. Тригорском в 826 году».1 Рисунок был опубликован в 1913 году;
автор заметки писал: «По наброскам Пушкина мы не можем признать
никого, хотя один портрет напоминает Наполеона, а по мнению П. Е. Щего-
лева, это — декабрист Пестель, который был похож на Наполеона». * 1 2
Это мнение Щеголева было поддержано и специалистом по рисункам
Пушкина. 3
На самом же деле, рисунок этот изображает не Пестеля, а другого дека-
бриста, сходство которого с Наполеоном поразило самого французского
императора. Это — С. И. Муравьев-Апостол, что устанавливается сопоста-
влением с зарисовкой с него, сделанной во время допроса.4
Второй рисунок Пушкина, опубликованный в качестве портрета Пе-
стеля,— большого размера, погрудный, изображает военного с эполетами.
Материалы и сообщения, Институт русской литературы (Пушкинский Дом), АН СССР.
М. — Л., 1951, стр 312, № 124)
Портрет этот должен был быть воспроизведенным в 1890-х гг. в «Истории Кавалер-
гардского полка», были подготовлены репродукции; но портреты Пестеля были изъяты
из издания; фото из собрания П. А. Ефремова с портрета, помещенного на листе № 5
«Истории Кавалергардского полка» (с портрета непосредственно или с репродукции?),
было экспонировано на Пушкинской выставке в Москве, в 1899 г.; репродукция дурного
качества помещена в «Альбоме Пушкинской выставки, устроенной Обществом любителей
российской словесности в залах Исторического музея в Москве», М., 1899, табл. 63,
портрет слева; (в каталоге — № 205).
Второй портрет исполнен, по-видимому, маслом неизвестным художником; место-
нахождение его неизвестно. Он был воспроизведен на листе № 6 «Истории Кавалергард-
ского полка», но изъят из издания. Фотография Энгеля (из собрания П. А. Ефремова)
с этого портрета была на экспозиции Пушкинской выставки в Москве в 1899 г. и вос-
произведена в указанном «Альбоме» этой выставки на табл. 63 справа (в каталоге —
№ 205).
Третий портрет — зарисовка карандашом, сделанная чиновником Следственной ко-
миссии А. А. Ивановским во время допроса — хранится в ИРЛИ (из бумаг А. А. Ива-
новского). Фотография — из собрания Якушкиных— в Музее революции в Ленинграде.
Воспроизведена в сборнике «Музей революции», II, 1923, стр. 80.
1 ПД, № 798.
2 «Новые автографы Пушкина».— «Искры», 1913, № 36 от 15 сентября; «Лит. на-
следство», т. 16—18, стр. 944—945, в верхнем ряду — погрудный портрет у края листа,
над Рылеевым.
3 Абрам Эфрос. Декабристы в рисунках Пушкина. — «Лит. наследство», т. 16—
18, 1934, стр. 936.
4 Определение это принадлежит С. Я. Гессену. Сообщено в книге Б. Л.) Модза-
левскогоиБ. В. Томашевского «Рукописи Пушкина, хранящиеся в Пушкин-
ском Доме», 1937, стр. 283. Репродукцию см. в сб. «Музей революции», I, Пг., 1923,
стр. 62—63.
345
Он входил в лист, или листы, на которых Пушкин нарисовал портреты, впо-
следствии из листов вырезанные, и десять из которых выявились
в 1930-х гг.1
Портреты эти Пушкин нарисовал у московского приятеля Пущина —
В. П. Зубкова. Пушкин познакомился с ним в Москве, после возвращения
(в сентябре 1826 г.) из ссылки и сразу подружился с ним. С жадностью
должен был расспрашивать Пушкин Зубкова о декабристах, о допросах,
о казематах Петропавловской крепости, где Зубков провел в январе двенад-
цать дней. Во время этих разговоров возникали рисунки поэта, среди кото-
рых были и изображения декабристов.
Под портретом военного впоследствии была сделана аннотация «Пе-
стель». Иконографические указания не вызвали сомнений у исследователей,
публиковавших рисунки 1 2. Портрет стал служить первоисточником в иконо-
графии Пестеля.
Так появились две версии лица Пестеля в рисунках Пушкина, взаимно-
противоречащие.
Мнимый портрет Пестеля, нарисованный у Зубкова, повлек за собой
определение еще двух портретов Пестеля в рисунках Пушкина — на осно-
вании сходства с «зубковским» рисунком. Это — два рисунка, сделанные
в январе 1826 г. на полях перебеленного текста начальных строф пятой
главы «Евгения Онегина». На одном из листов портрет, принятый за
Пестеля, возглавляет группу рисунков, среди которых находятся изобра-
жения Мирабо, Рылеева; на другом листе портрет Пестеля был определен
в рисунке, тоже находящемся на верху листа, в окружении портретов Рыле-
ева, Кюхельбекера и, предположительно, Пущина (эти определения поя
вились в печати).3
Третий рисунок, определенный как портрет Пестеля, на основании сход-
ства с «зубковским» рисунком с подписью «Пестель», не опубликован, но
сведения о нем, как о портрете Пестеля, стали доступны исследователям.
Это портрет офицера в эполетах, с начесанными на лоб длинными волосами.
Он нарисован в 1829 г. в альбоме Ел. Н. Ушаковой, среди пяти портретов
на одном листе. 4
1 См. их воспроизведение и статью о них А. М. Эфроса («Рисунки») в «Лето-
писях Государственного Литературного музея», книга первая, «Пушкин», 1936,
стр. 365—371.
2 ГЛМ, № 3766/2 (ныне ПД, № 1659). Воспроизведен рисунок впервые очень не-
ясно в газете, в сопровождении заметки М. Ц. [М. А. Цявловского] «Портреты
четырех декабристов. Неизданные рисунки Пушкина». — «Литературная газета», 3 июня
1929. Повторно опубликовано А. М. Эфросом со статьей «Рисунки» — в «Летописях
Государственнного Литературного музея», книга первая, «Пушкин», 1936, стр. 368—
369.
3 А. М. Эфрос. Рисунки поэта. «Aca^e^ia», 1933, вклейки к стр. 216
и 219; стр. 328; «Лит. наследство», т. 16—18, 1934, стр. 926, 928—929.
4 «Ушаковский альбом»—ЛВ, № 4222 (ныне — ПД, № 1582), л. 92, второй ри-
сунок слева, в верхнем ряду. Определение рисунка как портрета Пестеля, со ссылкой
на меня, имеется в диссертации М. Д. Беляева «Рисунки Пушкина, их изучение и роль
в пушкиноведении». Диссертация на звание кандидата. М., 1946, т. 1, стр. 325—326.
Машинопись.
346
Все эти рисунки передают черты не одного лица, а разных. На портрете
из «зубковского» листа характернее всего несколько выпирающая линия
верхней челюсти, сухие и незаметные губы, прямая линия подбородка
и длинные, покрывающие лоб, прямые волосы.
На первом из названных листов на полях «Онегина» изображен человек
с прямым лбом, слегка горбатым носом, несколько вогнутой линией челю-
стей, тонкими изогнутыми губами и тяжелым выступающим подбородком.
Можно допустить, что на следующем листе Пушкин хотел передать
черты того же, только что нарисованного человека, но лица на этих рисунках
не особенно между собой схожи.
Сличая линии профиля в четырех названных рисунках с профилем
Пестеля в трех документальных портретах, в которых во всех обращает на
себя внимание рельефная линия губ и подбородка, — мы убеждаемся, что
это — разные люди, что в трех рисунках Пушкина 1826 года изображен не
Пестель.
Это подтверждается и тем, что еще один рисунок Пушкина, опубликован-
ный в качестве портрета Пестеля, передает совершенно иные черты, нежели
четыре только что нами рассмотренных портрета.
Это рисунок 1826 г. на листе, где изображены еще П. А. Вяземский,
С. П. Трубецкой, К. Ф. Рылеев и неизвестная женщина, о которой выска-
зано осторожное предположение, не Вяземская ли это. 1
Профиль Пестеля передан здесь несколько формально, похожа линия
профиля, высокий лоб, прямой нос, рельефные губы, небольшой, несколько
выпирающий подбородок, форма головы. Но рисунок как-то абстрактен,
в нем отсутствует характеристика, особенно ценная в рисунках Пушкина.
Зато рисунок этот необыкновенно красив. Он свободен, обобщен, виртуозен.
Это один из прекраснейших образцов пушкинской графики.
Мимо внимания исследователей рисунков Пушкина прошли два изобра-
жения, в которых нельзя не узнать лица Пестеля. На первом — одна только
линия профиля. Пушкин еще не овладел ключом к этому лицу, он ищет
линию лба, переносицы, губ, подбородка: не рисует ни глаза, ни головы.
Это, вероятно, первая попытка зафиксировать интересное лицо. Особенно
удалась Пушкину линия смыкания губ и крупная рельефная ноздря, так
отчетливо переданные на портрете Пестеля работы его матери.
Пушкинский рисунок сделан на полях первой беловой рукописи «Кавказ-
ского пленника», во время новой работы над поэмой. Это наслоение текста
на первом беловике датируется временем между мартом и 15 мая 1821 г. 1 2
Таким образом, рисунок сделан, вероятно, под непосредственным впечатле-
нием первой встречи с Пестелем (9 апреля 1821 г.), отмеченной в дневнике
Пушкина.
1 ПД, № 808. Опубликован А. М. Эфросом в статье «Декабристы в рисунках
Пушкина». — «Лит. наследство», т. 16—18, 1934, стр. 933. Определения портретов,
бесспорно правильные, сделаны А. М. Эфросом там же, стр. 941—943.
2 Первая кишиневская тетрадь, ЛБ — 2365 (ныне — ПД, № 831), л. 12 по жанд.
нумерации. Рисунок воспроизведен: Сочинения Пушкина, изд. имп. Ак. наук, т. II,
СПб., 1905, стр. 460, 461 второй пагинации.
347
На втором рисунке изображена мужская голова и абрис военного ворота.
В портрете наличествуют те черты, которые мы видим в трех документаль-
ных портретах Пестеля. Это — круглая, крепко сколоченная голова, высокий
крутой лоб, удлиненный разрез глаз, прямой нос, небольшое расстояние
между носом и ртом, полные рельефные губы, округлый, энергичный,
несколько выдающийся, но не тяжелый подбородок. К этому нужно доба-
вить небольшие, слегка отогнутые уши, зачесанные вперед волосы с неиз-
менно торчащей вперед прядкой.
Кроме того, рисунок Пушкина передает еще несколько особенностей
лица Пестеля, отраженных только в его портрете полковником, наиболее
близком ко времени общения с ним Пушкина; это — широкие скулы и дру-
гие черты, отсутствовавшие в ранней молодости и уже утраченные в кре-
пости: полнота лица и жирок на шее, выпирающей из военного ворота;
а также небольшие бачки, кончающиеся на уровне уха.
Законченный портрет сделан уверенно и серьезно. Он воссоздает лицо
человека замечательного, умного, волевого.
Сопоставляя все портреты Пестеля, мы видим, что рисунок Пушкина
затмевает все остальные портреты. Он убедительнее, экспрессивнее, психо-
логичнее всех других. Именно таким, с упорной мыслью, с взором, устрем-
ленным во внутрь, с выражением непреклонной воли на лице, должен быть
теоретик и вождь революционеров.
Рисунок этот публикуется впервые. Он нарисован во второй «масонской»
тетради и расположен на полях чернового текста строфы XII главы четвер-
той «Евгения Онегина». Последняя строка — «Себя на суд вам отдаю» —
набегает на рисунок1. Датируется он — согласно тексту — 8—10 октября
1824 г.
Появление портрета Пестеля в рукописях Пушкина в октябре 1824 г.—
закономерно. Пушкин обдумывал в это время свои воспоминания, к кото-
рым он собирался вернуться. В середине ноября они захватили его уже
полностью: «Знаешь ли мои занятия? — писал он в это время брату,—
до обеда пишу записки, обедаю поздно».1 2
Через несколько дней: «Образ жизни моей всё тот же, стихов не пишу,
продолжаю свои записки».3 Спустя месяца два, в конце января или в на-
чале февраля 1825 г., тоже в письме к брату: «Стихов новых нет, пишу
Записки, но и презренная проза мне надоела». 4
Именно в то время, когда Пушкин с увлечением писал «Записки»,
к нему приезжал (11 января) Пущин. Пушкин, конечно, читал ему
свои «Записки», а тот рассказывал о них своим друзьям декабристам.
Только так можно объяснить заинтересованный вопрос Рылеева — «Что
твои записки?»—в письме из Петербурга к Пушкину от 25 марта
1825 г.5
1 Тетрадь ЛБ, № 2370 (ныне — ПД, № 835), л. 29/об.
2 Пушкин, т. 13, стр. 121.
3 Там же, стр. 122.
4 Там же, стр. 143.
5 Там же, стр. 157.
348
П. И. Пестель.
С портрета маслом работы его матери Е. И. Пестель. 1813.
Местонахождение оригинала неизвестно.
II. И. Пестель.
С портрета маслом работы неизвестного художника. 1821 —1825.
Местонахождение оригинала неизвестно.
A»*-
П. И. Пестель.
Рисунок Пушкина на полях первой беловой рукописи «Кавказского пленника». 1821.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
П. И. Пестель.
Рисунок Пушкина на полях черновика XII строфы четвертой гл
«Евгения Онегина». 1824.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
Профили Мирабо, Вольтера, Рылеева, Пушкина и неизвестного,
ошибочно принимаемого за Пестеля.
Рисунки Пушкина на полях рукописи первых строф пятой
главы «Евгения Онегина». 1826.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
Пушкин и его время
Портрет неизвестного, ошибочно принимаемый за Пестеля.
Рисунок Пушкина. 1826.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
И позднее, уже в сентябре 1825 г., Пушкин писал Катенину: «Что ска-
зать тебе о своих занятиях? Стихи покаместь я бросил и пишу свои memoi-
res, т. е. переписываю набело скучную сбивчивую черновую тетрадь <^..
Итак, Пушкин писал в Михайловском свои «Записки» около года.
А после катастрофы с декабристами Пушкин пишет Вяземскому (в ответ
на его просьбу прислать отрывок о Карамзине) мрачные слова: «Из моих
записок сохранил я только несколько листов и перешлю их тебе, только
для тебя».2
Много позднее, вероятно в тридцатых годах, Пушкин сказал об этом
детальнее. Приступая к своей Автобиографии, он написал во введении сле-
дующие важнейшие строки: «<S. .^> в 1821 году начал я свою биографию
и несколько лет сряду занимался ею. В конце 1825 года, при открытии не-
счастного заговора, я принужден был сжечь сии записки. Не могу не со-
жалеть о их потере; я в них говорил о людях, которые после сделались
историческими лицами, с откровенностию дружбы или короткого знаком-
ства». 3
Первоначально в черновой рукописи, вместо слов «принужден был сжечь
сии записки», стояло: «я сжег свои тетради» (их было не менее двух!. .).
После слов «сжечь сии записки» было написано несколько знаменательных
слов, тут же и зачеркнутых: «они могли замешать многие имена и м. 6.
умножить число жертв»,4 — действующими лицами «Записок» были
декабристы.
Вот почему появляется в рукописях Пушкина осенью 1824 г. портрет
Пестеля. Он был вне всяких сомнений одной из важнейших фигур сожжен-
ных Пушкиным «Записок», хотя Пушкин и не знал в то время, что
Пестель — автор «Русской правды», что он вождь движения.
КНЯЗЬ А. М. ГОРЧАКОВ
Товарищ Пушкина по лицею, способный и старательный ученик, жерт-
вовавший всем ради первого места в классе, а впоследствии — ради карьеры,
будущий министр иностранных дел и канцлер, князь Александр Михай-
лович Горчаков умел привлекать людей. Пушкин был среди его приятелей.
Он написал Горчакову два послания, еще в лицейские годы, в которых,
с невероятной для юноши прозорливостью, предначертал путь своего одно-
классника.
И после окончания лицея Пушкин подарил его дружеским посланием,
зерно которого в том, что дружбе их нечем питаться, что стремления и судь-
бы их совершенно различны.0
1 Пушкин, т. 13, стр. 225.
2 Там же, стр. 291 (Письмо от 14 августа 1826 г.).
3 Пушкин, т. 12, стр. 310.
4 Там же, стр. 432.
5 История взаимоотношений Пушкина и Горчакова подробно освещена в статье
П. Е. Щ е г о л е в а. «Пушкин и князь А. М. Горчаков» в кн. того же автора: Из жизни
и творчества Пушкина, изд. 3, М. — Л., 1931, стр. 9—17.
23*
355
На полях черновой рукописи стихотворения «Андрей Шенье» нарисован
профиль необычного для пушкинских рисунков крупного размера.1 Голова
молодого человека в очках с несколько вздернутым утиным носом, изогну-
тыми губами, выпирающим подбородком, высоким лбом, на который не-
брежно спадают мягкие пряди волос.
Портрет сделан карандашом со всею тщательностью. Нос, губы, подбо-
родок подправлены — Пушкин добивался сходства. Хотя расположен рису-
нок на полях рукописи «Андрея Шенье», но сделан он одновременно с чер-
новым текстом написанной ниже строфы XXI главы пятой «Евгения
Онегина» («Спор громче, громче. . .») тем же карандашом. Датируется он
таким образом январем 1826 г., не ранее 4 числа, когда поэт начал писать
пятую главу романа.
Есть и еще один портрет в рисунках Пушкина, изображающий то же
лицо. Он нарисован в первой кишиневской тетради,1 2 под черновым текстом
оды «Наполеон», и датируется октябрем 1821 г.
Оба рисунка были опубликованы в качестве портретов П. А. Вязем-
ского 3-
Однако внешность Вяземского (столь же характерная, как и его своеоб-
разный почерк) — круглый нос « картошкой», торчащая верхняя губа и
несколько убегающая линия подбородка, столько раз изображенные Пуш-
киным, — противоречат рисункам.
Об обоих портретах было высказано предположение, не Горчаков ли
это? 4 Небольшая и малоинтересная для наших задач иконография Горча-
кова не могла ни подтвердить, ни опровергнуть этой гипотезы: дорожа
своим «блестящим даром природы» «нравиться», тщеславный дипломат
избегал закреплять свой незавидный профиль; существовал впрочем брон-
зовый бюст его, сделанный в старости, но найти его нам не удалось.5
Случайно встретилась на нашем пути карикатура на Горчакова в про-
фильном повороте. Несмотря на то, что изображен он стариком, сходство
его с лицом на интересующих нас рисунках Пушкина феноменально.
1 Вторая «масонская» тетрадь. — ЛБ, № 2370 (ныне — ПД, № 835), л. 64.
2 Тетрадь ЛБ, № 2365 (ныне — ПД, № 831), л. 62.
3 Рисунок 1826 г. был опубликован в качестве портрета Вяземского М. Д. Беляе-
вым в статье «Рисунок Пушкина» — «Литературная газета», 1940, № 15 (861) от
15 марта. Рисунок 1821 г. был опубликован в качестве портрета Вяземского А. М. Эфро-
сом в его кн. «Пушкин-портретист», М., 1946, стр. 110 и 140. М. Д. Беляев тоже
видел в этом рисунке Вяземского (см. М. Д. Беляев. Рисунки Пушкина, их изучение
и роль в пушкиноведении, стр. 180).
4 См.: М. А. Цявловский. Летопись жизни и творчества Пушкина, т. I, М.,
1951, стр. 678. Портрет 1821 г. определен по аналогии с портретом 1826 г. автором
настоящих строк. См. там же, стр. 315. Портрет 1826 г. воспроизведен с подписью
«А. М. Горчаков (?)», предложенной мною, в «Лит. наследстве», т. 58, 1952, стр. 41.
5 Известны два юношеских портрета Горчакова, два портрета в зрелом возрасте
и ряд портретов в старости. Это:
1) погрудный портрет в 3/4, в форме лицеиста, исполненный карандашом и аква-
релью неизвестным художником в 1816—1817 гг., принадлежащий ВМП; он неодно-
кратно воспроизводился, например в сочинениях Пушкина под ред. С. А. Венгерова,
т. I, 1907, стр. 231;
356
A. M. Горчаков.
Фотография Деньера. 1880-е гг.
Центральный государственный исторический архив, Москва.
А. М. Горчаков.
Акварель неизвестного художника. 1810-е гг.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
A. M. Горчаков.
Рисунок Пушкина на рукописи черновика оды «Наполеон». 1821.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
A. M. Горчаков.
Рисунок Пушкина на полях рукописи «Андрея Шенье». 1826.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
«Блонден над Ниагарой».
Карикатура на А. М. Горчакова.
Акварель А. И. Всеволожского.
Собрание И. С. Зильберштейна,
Москва.
Карикатура на А. М. Горчакова. Гравюра.
Центральный государственный исторический
архив СССР, Москва.
Карикатура эта вклеена в альбом карикатур трех художников XIX сто-
летия — кн. Егора Алексеевича Голицына, гр. Станислава Потоцкого и ано-
нимного художника, как установлено, — И. А. Всеволожского. 1
Горчаков изображен на карикатуре канатоходцем, эквилибрирующим
гусиным пером. Над рисунком надпись: «Blondin sur le Niagara» (Блонден
был французским акробатом и канатоходцем, составившим себе славу тем,
что он проходил над Ниагарским водопадом по протянутому над ним ка-
нату). Ниже — позднейшая карандашная аннотация: «Князь Горчаков». * 11
2) погрудный портрет в 3/4, написанный акварелью, около 1820 г. художником Ф. Верне;
принадлежит с 1933 г. Гос. Литературному музею в Москве; воспроизведен там же,
стр. 545;
3) портрет в рост, в интерьере, написан акварелью, вероятно в 1838—1840 гг., во
Флоренции, женою Горчакова, М. А., рожд. кн. Урусовой, по I-му мужу г. Мусиной-
Пушкиной; принадлежал в 1916 г. сыну Горчакова — К. А. Горчакову; воспроизведен
в журнале «Столица и усадьба», № 62—63, 1916, стр. 14;
4) поясной портрет в 3/4, акварель 1841 г. Полнезича; принадлежит ВМП;
воспроизведен в книге: Леонид Гроссман. Пушкин. М., «Молодая Гвардия», 1939,
стр. 335; литография с подписью «С. Р. fann» (ЦГИА, ф. 828 (А. М. Горчакова),
on. I, № 1067).
5) погрудный портрет, написанный маслом в 1867 г. академиком И. Кёлером (Вилиан-
ди), принадлежал Московскому Главному Архиву Министерства Иностранных дел (см.
издание — «Портреты и картины, хранящиеся в нем». Вып. I-й, М., 1898, стр. 30, № 150;
репродукция и отретушированные фотографии в ЦГИА (указ. шифр).
6)портрет в рост, лицо 3/4 вправо, написанный маслом И. Кёлером.
7) погрудный портрет в 3/4, гравюра Карла Мейера в Нюренберге, 1872 г.; воспроиз-
веден в «Альбоме пушкинской юбилейной выставки в имп. Академии наук в С. — Петер-
бурге», составлен под ред. Л. Н. Майкова и Б. Л. Модзалевского, М., 1899,
табл. 16; в каталоге — № 334;
8) поколенный портрет в 3/4, исполненный маслом в 1876 г. Н. Т. Богацким; принад-
лежал Московскому Главному Архиву Министерства Иностранных дел; воспроизведен
в вышеуказанном издании «Портреты и картины», 39 (№ 149), табл. VIII;
9) офорт Боброва, см. каталог названного «Альбома пушкинской юбилейной выставки»,
№ 333; ЦГИА, указ, шифр;
10) фотография с натуры, см. «Альбом пушкинской юбилейной выставки», № 335;
11) погрудный портрет в 3/4, в старости; фотография; воспроизведено в «Русской ста-
рине», 1912, февраль, фронтиспис;
12) фотография в позднейшие годы: Горчаков сидит в кресле, положив ногу на ногу;
воспроизведено в «Лит. наследстве», т. 19—21, 1935, стр. 201;
13) бронзовый бюст — в старости; принадлежал Московскому Г\авному Архиву
Министерства Иностранных дел; воспроизведен в анонимном издании (редактированном
кн. Н. Голицыным) «Les archives principales de Moscou du ministere des affaires
etrangeres», M., 1898, табл. VII, «Cabinet du directeur»; бюст едва виден на репро-
дукции.
Помимо перечисленных портретов, сохранились еще 42 фотографии с изображе-
ниями Горчакова в старости (ЦГИА, on. I, ед. хр. 1047—49, 1051, 1056—58). Одна
из них воспроизведена в кн.: С. К. Бушуев. А. М. Горчаков. М., 1961, фронтиспис.
1 Альбом находится в частном собрании И. С. Зильберштейна, который любезно пре-
доставил мне возможность репродуцировать эту акварель. Имя анонимного художника
установлено И. С. Зильберштейном. Другая карикатура Всеволожского на Горчакова
хранится в ГИМ’е, см. воспроизведение в «Лит. наследстве», т. 19—21, М., 1935,
стр. 211, недостаточно отчетлива для сопоставления. В архиве Горчакова оказалась еще
одна карикатура на него в профиль (ед. хр. 16, 199, л. 2). Здесь он помоложе, и сход-
ство его лица с рисунком Пушкина очень велико.
361
Карикатура говорила о рискованности дипломатических шагов, предпри-
нимаемых министром иностранных дел. Отправным пунктом его обозначен
«Journal de St. Petersbourg», официозный орган; бездна, над которой он
с высокомерной спесью и осторожно ступая проходит, это — мировая пресса
«Questions de Pologne», «Morning Post», «Press.. .», «Moniteur», «Opi-
nion», «Herald».
В акварели Всеволожского карикатурность достигнута путем смещения
пропорций фигуры и головы, а не лица, что было обычным у художников
1860-х—1880-х гг. Портретность изображения Горчакова вполне досто-
верна: подбородок изуродован старческими желваками, волос поубавилось,
но профиль тот же, что на рисунках Пушкина, — те же черты лица, те же
пропорции.
Появление изображения Горчакова в рукописях Пушкина 1821 г. легко
объяснимо. Пушкин бывал в Кишиневе у сестры Горчакова, кн. Е. М. Кан-
такузен. Неизбежно были между ними разговоры и воспоминания об ее
брате, старом лицейском товарище Пушкина.
На втором рисунке Горчаков изображен таким, каким Пушкин увидел
его после пятилетнего перерыва в Михайловском, где они встретились за
несколько месяцев до восстания декабристов. Незадолго перед тем у опаль-
ного поэта побывал другой его лицейский товарищ — И. И. Пущин.
В январе 1826 г. поэт был охвачен тревогой за судьбу своих друзей-дека-
бристов, арестованных и находящихся под следствием. В его рукописях
в изобилии появляются рисунки, изображающие Рылеева, Пущина, Кюхель-
бекера и др. Очевидно по контрасту он вспомнил о безоблачной дипломатиче-
ской карьере другого своего лицейского товарища: отсюда и портрет Гор-
чакова среди рукописей января 1826 г.
М. Я. Варшавская
О СТИХОТВОРЕНИИ ПУШКИНА „НЕДОКОНЧЕННАЯ
КАРТИНА*
В издании своих стихотворений, вышедшем в 1829 г., Пушкин под
1819 годом поместил рядом два стихотворения — «Возрождение» и «Недо-
конченная картина» (впервые оба стихотворения были напечатаны в 1828 г.
в «Невском альманахе» и в «Московском вестнике»).
Стихотворение «Недоконченная картина» до сих пор не комментиро-
валось.
В 1949 г. удалось установить связь стихотворения «Возрождение»
с находящейся в Эрмитаже картиной Рафаэля «Мадонна с безбородым
Иосифом».1 Очевидно, Пушкин, поместив обе вещи рядом, как бы выде-
лил их в одну группу; ведь и «Недоконченная картина», несомненно, имеет
в виду конкретное художественное произведение:
«Чья мысль восторгом угадала,
Постигла тайну красоты?
Чья кисть, о небо, означала
Сии небесные черты?
Ты, гений! . . Но любви страданья
Его сразили. Взор немой
Вперил он на свое созданье
И гаснет пламенной душой». 1 2
В данном случае картина, вдохновившая Пушкина, с большой долей
вероятия также может быть названа.
В 1817 г. французский художник Огюст Кудер (Auguste Couder, 1790—
1873), один из представителей классицистического направления, ученик
и последователь Давида, выставил в Парижском Салоне две картины—«Ле-
вит из Эфраима» и «Смерть Мазаччо». Картины Кудера обратили на себя
внимание и в том же 1817 г. были воспроизведены в издании художника
1 См.: М. Я. Варшавская. Стихотворение Пушкина и картина Рафаэля. Л.,
1949. (Государственный Эрмитаж).
2 Пушкин, т. 2 (I), стр. 98.
363
и литератора Шарля-Поля Ландона «Анналы Музея и современной школы
изящных искусств», выходившем с 1800 г.1 Ландон помещал здесь гра-
вюры с наиболее значительных произведений ежегодного Салона, сопро-
вождая их собственными заметками. «Смерть Мазаччо» была помещена
в гравюре Ш. Нормана. В комментарии Ландона отмечено, что хотя эта
композиция и не может быть причислена к историческим картинам, она
отличается возвышенным вкусом, ставящим ее в первые ряды произведе-
ний «особого жанра», облагороженных «грацией выражения и правди-
востью кисти». Что же изобразил на этой картине Кудер?
Молодой художник сидит, запрокинув голову, на подмостках перед
начатыми фресками; двое мальчиков-учеников с жестами отчаяния скло-
нились над учителем; старик-монах за его спиной горестно сжимает руки.
На фреске прямо перед художником изображена, по-видимому, молящаяся
святая; на фреске в глубине помещения намечена «Голгофа». На полу бро-
шены кисти и палитра, с другой стороны виден полуразвернутый картон
с эскизом росписи.
В основе изображенной Кудером сцены лежит предание о смерти от яда
великого мастера итальянского Возрождения Томазо ди Джованни ди
Симоне Гвиди, прозванного Мазаччо (1401—1428?). Никаких подробно-
стей предание не приводит; сведения о жизни Мазаччо вообще очень
скудны. Легенда возникла, вероятно, как объяснение непонятно ранней
смерти художника. Например, биограф XVI века Вазари писал: «Он ушел
столь внезапно, что многие подозревали тут скорее отравление, чем иную
случайность». 1 2 Очевидно, следуя этой традиции, Ландон в своем коммен-
тарии приводил следующие сведения о Мазаччо: «Он умер внезапно, от
яда, в то время как он писал фрески в капелле Бранкаччи, во Флоренции».
Сцена, изображенная на картине Кудера, в основном соответствует
сюжету интересующего нас стихотворения Пушкина. Правда, в стихотво-
рении причиной смерти художника названа любовь. Однако известна пер-
воначальная редакция стихотворения, существенно отличающаяся от окон-
чательной. В первоначальной редакции три строфы. Первая — та же, что
и в окончательной; вторая же и третья звучат совсем иначе:
«Кто сотворил воображеньем
Сей огненный, сей важный взор,
Кто понял гений вдохновеньем,
Кто слышал сердца разговор?
Любовь! . . Но где поэта пламень,
Кто держит [кисть любимца] Муз?
Бесчувствен он, как хладный камень,
Расторгнут с жизнию союз».3
1 Annales du Musee et de I’ecole moderne des Beaux Arts. Salon de 1817. Re-
cueil de morceaux choisis parmi, les ouvrages de peintures et de sculpture, ex-
poses au Louvre, le 24 avtil 1817. . . Par С. P. Landon. A Paris. . . 1817, p. 56,
Pl. 38.
2 Дж. Вазари. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зод-
чих. I, М.—Л., «Academia», 1933, стр. 249.
3 Пушкин, т. 2 (I), стр. 575.
364
Смерть Мазаччо.
Гравюра очерком Ш. Нормана с оригинала О. Ку дера.
Здесь сказано, что любовь двигала кистью художника; о причинах же его
смерти не говорится ничего, содержание стихотворения не противоречит
обычной версии с отравлением. В последней редакции Пушкин еще дальше
отошел от легенды. Характерно в связи с этим, что он отказывался от изо-
бражения отдельных конкретных деталей картины. Так, строка первого
варианта стихотворения: «Кто держит кисть любимца муз?», явно пере-
дающая впечатление от одного из моментов картины Кудера,— выпавшей
из рук умирающего художника кисти,— была удалена из окончательного
текста.
Картина Кудера попала в собрание французского короля Луи-Филиппа
и была продана на аукционе его коллекции в 1851 г. В Эрмитаже имеется
повторение этой понравившейся публике композиции, сделанное самим
автором.1 Эта картина поступила в Эрмитаж лишь в 1920 г. из собрания
Лейхтенбергских.
Ни оригинала, ни авторской копии Пушкин видеть не мог. И все же
композиция эта могла быть ему известна, ибо издание Ландона, эта, так
сказать, текущая информация о современной художественной жизни Фран-
ции, было популярно и в России. В 1818—1819 гг. Пушкин мог видеть
гравюру Нормана среди других художественных изданий, которыми он,
очевидно, интересовался. Известно, что он был знаком с текстом
к «Мадонне с безбородым Иосифом» Рафаэля в «Эрмитажной галерее»
Ф. И. Лабенского или в гравированном издании Мариэтта 1763 г. Одна
из последних новинок Парижского Салона, картина молодого художника,
снабженная одобрительным отзывом, также могла привлечь внимание
поэта.
1 Холст, масло. 45 X 38 см. Справа внизу подпись: Auguste Couder.
М. М. Калауишн
РАННИЕ НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ
К „РУСЛАНУ И ЛЮДМИЛЕ66
Произведения Пушкина при жизни поэта иллюстрировались мало
и неудачно. И это определялось не только тем, что творчество Пушкина
намного опережало современное ему развитие искусства, но и общим состоя-
нием тогдашней русской книжной графики, весьма редким и эпизодическим
обращением художников первой трети XIX в. к литературным произведе-
ниям. Пожалуй, единственным графиком, который мог бы успешно иллю-
стрировать Пушкина, был русско-польский художник А. О. Орловский,
в творчестве которого были заложены родственные поэту тенденции: любовь
к так называемой «низкой природе», к изображению явлений из простона-
родного быта, интерес к местному колориту, романтическая приподнятость
настроения и т. д. Пушкин, очевидно, осознавал свою близость к творческой
манере Орловского, когда обращался к нему во второй песне «Руслана
и Людмилы» с полушутливым вызовом:
«Бери свой быстрый карандаш,
Рисуй, Орловский, ночь и сечу!»
Но на этот призыв не последовало ответа, хотя Орловский занимался
иллюстрированием, о чем свидетельствуют его рисунки к басням Крылова
(1824). Если не считать автоиллюстраций самого поэта,— явление в худо-
жественном отношении исключительное и во многом до сих пор неоценен-
ное,—то мы насчитаем едва ли многим более двух десятков рисунков к про-
изведениям Пушкина, преимущественно к «южным поэмам». Даже «Руслан
и Людмила», поэма, легко поддающаяся живописному истолкованию в духе
привычных для того времени псевдонародных опер, не получила, за исклю-
чением рисунков И. А. Иванова (1820) 1 и Г. Г. Гагарина (1833), должного
1 Пушкин был доволен фронтисписом к первому изданию своей поэмы. Он писал
И. И. Гнедичу: «Руслан < ...> продается с превосходною картинкою — кого мне за нее
благодарить?» (Пушкин, т. 13, стр. 21).
368
преломления в графике первой трети XIX в. Тем больший интерес пред-
ставляют недавно обнаруженные и никогда не публиковавшиеся рисунки
немецкого художника О.-Ф. Игнациуса к «Руслану и Людмиле», относя-
щиеся к 1823 г. По времени это наиболее ранняя после И. А. Иванова
попытка иллюстрирования поэмы Пушкина. История возникновения этих
рисунков, как и личность их автора, заслуживают внимания.
Отто-Фридрих Игнациус родился в семье пастора 17 апреля 1794 г.
в Гейгерсе в Эстляндии близ Ревеля. С детства его обучали живописи под
руководством дрезденского художника Вальтера. В 1817 г. Игнациус пере-
ехал в Берлин и поступил учеником к Вейчу. Дальнейшее его образование
проходило в Венской академии у Фюгера (1815—1817 гг.), где в это время
успешно развивалось новое направление в немецкой живописи, получившее
вскоре прозвище «назарейства» из-за своего пристрастия к религиозным
темам и сюжетам. Игнациус быстро сблизился с последователями этой
школы и даже испытал заметное влияние со стороны одного из ее видней-
ших представителей Юлиуса Шнорра фон Карольсфельда. В 1817 г. Игна-
циус вместе со своим другом детства Густавом Гиппиусом отправился
пешком в Рим, который в те годы был истинной Меккой для художников
всех стран. Двухлетняя самостоятельная работа в Италии, дружеское обще-
ние с немецкой колонией в Риме окончательно определили творческие инте-
ресы Игнациуса как художника назарейской школы, занимавшей на протя-
жении ряда десятилетий ведущее положение в немецкой живописи XIX в.
Новое направление в искусстве было органично связано в своих истоках
с той сложной и внутренне противоречивой идеологической реакцией на
французское Просвещение, в которой откровенно феодальные и католиче-
ские тенденции соседствовали некоторое время с прогрессивными элемен-
тами. Молодые назарейцы были захвачены патриотическими настроениями
немецкого народа, выступившего в защиту своего отечества, порабощенного
армиями Наполеона. Этими настроениями были проникнуты и протест
назарейцев против застывших форм классицизма с его вневременной
и общеобязательной нормативной эстетикой, и их борьба за создание под-
линно национального искусства, искусства большой эмоциональной емко-
сти, внутреннего единства с духовной жизнью народа, монументальных
форм. Для назарейцев необычайно характерны напряженный интерес к на-
циональным традициям и прежде всего к школе старонсмецких мастеров,
стремление к созданию индивидуального портрета, исполненного внутрен-
ней сосредоточенности и значительности, попытки возродить монументаль-
ное искусство фрески. Но эти искания, несмотря на отдельные творческие
успехи, преимущественно в области портрета, не привели к расцвету на-
ционального искусства. С самого начала они были обречены на неудачу. 1
Отказ назарейцев от отвлеченной рассудочности классицизма, утра-
тившего к началу XIX в. свое большое гражданское содержание, сопровож-
1 Пользуюсь случаем выразить искреннюю благодарность А. Н. Изергиной, любезно
предоставившей мне возможность ознакомиться с содержанием ее монографии о немецком
искусстве XIX в. (рукопись).
Пушкин и его время
369
дался полным отрицанием всех просветительских и рациональных тради-
ций. На смену материалистическому в своей сущности культу «языческой»
античности, свойственного классицизму, была выдвинута концепция христи-
анского искусства, основанного на принципе полного слияния живописи
с верой. Свой идеал назарейцы находили в прошлом, когда искусство,
по словам Г. Гиппиуса, «было дочерью религии и церкви». Правда, они
обращались не к раннему средневековью, а к эпохе кватроченто и вообще
к XV веку. Творения Фра Беата Анжелико, Перуджино, Рафаэля пер-
вого периода, Дюрера, Гольбейна, Луки Кранаха и др. казались им вопло-
щением высшего идеала прекрасного, достойного стать предметом постоян-
ного изучения и подражания. Не в самой жизни, столь полнокровно ощу-
тимой в творчестве могучих мастеров XV в., а в уже готовых формах искали
вдохновения назарейцы. Искусство прошлого воспринималось в опрокину-
той исторической перспективе. Эпоха смелого преодоления религиозного
миросозерцания, великих реалистических завоеваний, утверждения новой
светской этики, новых моральных коллизий была близка назарейцам в своих
чисто внешних «сюжетных» формах, в христианской мифологии. Такое
истолкование одного из самых значительных периодов эпохи Возрождения
неизбежно вело не только к подражательности, нередко переходящей
в слепые заимствования, но и к стиранию отличий между доктриной новой
школы и столь резко отвергаемой ею эстетикой классицизма. И дело
не только в строгом ригоризме обоих направлений, в тщательно регламен-
тированной системе обучения, основанной на подражании «вечным образ-
цам»,— в одном случае это был античный мир, в другом — искусство XV
века, но и в исходных «материальных» данных. Интерес к античности был
в высшей степени свойствен не только классицизму, но и эпохе кватро-
ченто, мастера которой придавали громадное значение линейному началу
в живописи. В этом отношении старательно выполненный рисунок худож-
ника-назарейца немногим отличался от работ ученика классицистической
школы Камуччини. Не случайным является также и то, что оба эти направ-
ления, потеряв живые связи с реальной развивающейся действительностью,
постепенно переродились в официальное академическое искусство. Но в пер-
вой трети XIX в. назарейцы еще несли с собой пафос романтических
исканий, заразивших отчасти уже в более поздние годы такого большого
и самобытного русского художника, каким был А. И. Иванов.1 Это один
из немногих известных в литературе случаев соприкосновения назарейцев
с русской художественной культурой, если не считать влияния, оказанного
ими на реакционную церковную живопись конца XIX в. Новые данные
об Игнациусе позволяют говорить о проникновении назарейцев в Россию
в самом начале 1820-х гг., о принципиально важной полемике, развернув-
1 В. В. Стасов. Избранные сочинения, т. I. Русское искусство. М. — Л., 1950,
стр. 131—132, 140. Назарейская школа привлекла к себе внимание польского поэта
А. Мицкевича, написавшего о ней в 1835 г. статью на французском языке: «О новейшей
немецкой религиозной живописи». В том же 183*5 г. статья была переведена на русский
язык В. Г. Белинским и опубликована в «Телескопе» (ч. 27, стр. 419—432) без упоми-
нания запрещенного тогда в России имени Мицкевича.
370
шеися в русской печати вокруг эстетической программы нового направления
в искусстве. Факты эти тем любопытнее, что имя самого Игнациуса, худож-
ника, подававшего в свое время большие надежды (его картины, выстав-
ленные в 1819 г. в Риме, привлекли к себе общественное внимание), почти
полностью забыто. Творчество Игнациуса не учтено в специальных иссле-
дованиях, посвященных истории назарейской школы,1 в немецких биографи-
ческих лексиконах. Лишь краткие биографические сведения об Игнациусе,
почерпнутые из нескольких некрологических статей, появившихся в русской
печати после смерти художника (1824), были приведены в статье М. Федо-
ровой в Русском биографическом словаре.1 2
В 1819 г. Игнациус вернулся на родину из Италии и вскоре после
женитьбы на дочери известного берлинского архитектора Шадова пере-
ехал в Петербург. Там он вместе с Г. Гиппиусом принимает участие в орга-
низованной впервые после пятилетнего перерыва выставке в императорской
академии художеств. Выставка пользовалась огромным успехом, вход был
совершенно свободен, и среди посетителей было немало людей из простого
народа. В журналах появился ряд интересных откликов и обзоров. Наибо-
лее значительный из них был опубликован без подписи автора в сентябрь-
ской книжке «Сына Отечества» за 1820 г. Автором, по-видимому, был
редактор журнала Н. И. Греч, о чем можно судить по содержанию самой
статьи, с характерным для ловкого журналиста смешением услышанных
на лету чужих мнений и оценок, нередко взаимно противоречивых, испол-
ненных тонкой наблюдательности и элементарно невежественных, откро-
венно охранительных и бесспорно прогрессивных. Пытаясь избежать
явного эклектизма, Греч написал статью в виде разговора своего приятеля
с художником Т. и неким ПП. во время прогулки по залам выставки акаде-
мических произведений. В своем понимании задач искусства «просвещенные
ценители изящного» были бесконечно далеки от прогрессивных романти-
ческих требований создания большого народного искусства, полностью
выражающего духовное содержание национальной жизни. Характерны
в этой связи их суждения о посетителях выставки:
«Эти матросы, извозчики, лакеи, которые глядят, ничего не видя; эти женщины
в лохмотьях, которые толпятся, сами не зная куда толкаются, и не дают средства смо-
треть на предметы как должно—одним словом, вся эта праздная толпа зевающего народа
зачем вошла сюда, и что отсюда вынесет для ума и для сердца? <. . . > для народа
есть народные гулянья <. • •>, а залы искусств и художеств не площади игр и капель».
С этих позиций строгих ревнителей искусства для избранных «друзья»
Греча рассмотрели размещенные в 3-ем зале произведения Игнациуса и Гип-
пиуса. Их разговор — это своеобразный эстетический трактат, в котором
1 К. Е Ь е г 1 е i n. Die Malerei der deutschen romantiker und nazarener im beson-
deren Overbecks und seines kreises. Munchen, 1928.
2 M. Ф. Игнациус, О.—Ф.— Русский биографический словарь, т. Ибак-Ключарев.
СПб., 1897, стр. 58. Об Игнациусе см. некрологи: «Московские ведомости», 1824, № 95;
«Русский Инвалид», 1825, № 84; «Journal de St. Petersburg», 1825, № 8; «St. Pe-
tersburger Zeitschrift», 1825, XVII, 39—52, 38—152, 254—272, XVIII, 239—267.
Пространная, но малосодержательная статья об Игнациусе была написана другом покой-
ного художником Г. Гиппиусом.
24*
371
наряду с общими для классицизма требованиями есть немало дельных,
критических замечаний в адрес молодых художников-назарейцев. Приве-
дем указанный отрывок с незначительными сокращениями:
«Но вот, что еще в этой зале заслуживает ваше внимание,— сказал художник
Т. и повел нас к произведениям двух молодых артистов, портреты: г. Крузенштерна
и молодой женщины, работы Игнациуса; портрет Игнациуса, работа г. Гиппиуса и его
собственный портрет, писанный им же самим; оба последние в немецких костюмах XV
столетия. Из посетителей, одни, быстро взглянув на эти произведения, удалялись, другие
смотрели на них и пожимали плечами. Мы с приятелем долго и безмолвно смотрели на
портреты <С. .
ПП. Скажите, пожалуйста, что это за одеяние, в котором нарисовали себя эти
господа?
Художник: Это die altdeutsche oder Deutsche Fracht — древний немецкий
костюм.
ПП. Зачем же Игнациус и Гиппиус облачились в него? Им видно захотелось быть
похожими на фигуры готических портретов, пергаментных миниатюров?
Художник: Оставим их намерение: пусть они одеваются как хотят, даже юношами
германцев тацитовых <С. • •>, что без сомнения и благороднее костюмов вассализма.
В республике искусства есть свои фантазии, свои прихоти; дело не в том: будем только
судить, каково артисты выполнили свои фантазии? Как нарисованы портреты?
«Сухо!? сказал один из незнакомых зрителей, слушавших разговор сей. «Жестко,—
прибавил другой.— Фигура Игнациуса и женщины плоски на портретах, как холст, на
котором написаны».
«В портрете женщины, — продолжал 1-ый, — краски дерут глаза, освещение ложное,
колера без всякого согласия. Одним словом: это дурное подражание дурной школе
Алберта Дюрера, Луки Кранаха и других мастеров немецких. Голова однакож Гиппиуса,
им самим написанная, имеет перед ними достоинство».
— Довольно! — сказал ПП.,— взглянем на картины Игнациуса. Вот Святое семей-
ство. Что вы скажите об нем? Художник. В рассуждении исполнения и красок, то же,
что о портретах. Что касается до сочинения, это подражание иконописному манеру Ра-
фаэля, я хочу сказать, подражание первой школе его.— ПП. Зачем же не последней? —
Художник. Несмотря однакож на эти Рафаэлевские фигуры,— в святой деве нет ни
столько истины, чтоб она была естественна, ни столько красоты, чтоб она была идеальна,
а что еще хуже — нет и рисунка.
«Но Тасс, но Элеонора? — говорил один из посетителей, предмет по крайней мере
счастливо избранный, прекрасные поэтические лица?» —
ПП. Ах, боже!! да это копия с Дюрера или Голбейна!
Художник: Это все тоже подражание старинной немецкой школе.
Один из зрителей: «Слава Алберту Дюреру, живописцу, который все народы земли
одевал немцами, слава и его последователям! В фигуре Тасса нет черты, которая не была
бы анахронизмом против костюма, ошибкою против исторической известности. Пламен-
ного Торквата, сына солнца, можно ли узнать в этой белокурой мертвой фигуре? Что
это за белокурая Элеонора? И поелику она жила в половине 16 века, так и должна
стоять, подобно тем манерным, вырезанным из бумаги фигурам женщин, какими писали
их немцы, писали не потому, чтоб женщины тех времен имели плохие фигуры, а потому,
что дурной вкус имели живописцы. Рафаэль, современный Дюреру, такими ли писал
женщин?»
«Не слишком ли вы, м. г., строго судите молодого художника и притом не без
таланта»,— сказал один из новых зрителей.
«Это и служит доказательством, что я сам вижу в нем талант, отвечал прежний.
В этой картине, если угодно, есть какая-то приятность, есть даже чувство, а особенно
в голове Элеоноры. Одним словом: в трудах г. Игнациуса и Гиппиуса я сквозь жалкие
странности вижу талант, и поэтому, когда работы сии только упражнения молодых
артистов, желаю им лучшего успеха; когда же это решительный выбор школы, жалею
об них. Оба они, выучась даже и лучше рисовать, как ныне рисуют, могут только быть
хорошими живописцами дурной школы».
372
Я стоял и слушал все это в молчании.— Не будем удивляться, — наконец сказал нам
художник Т., не будем удивляться заблуждениям двух молодых артистов, вспомним
выставку в Риме, какую молодые немецкие художники, учащиеся в Италии, сделали про-
шлого, кажется, года для приезжавшего туда австрийского императора; вспомним, что
вся она, как писали в газетах, состояла из подражаний Дюреру, Голбейну, Луке Кранаху
и другим старинным немецким живописцам. Какое противоречие в уме человека! Гер-
манцы громче всех проповедуют неограниченное усовершенствование ума (la perfectibili-
te), беспрерывный ход его вперед, и сами в искусстве идут назад.
— Замечание не пустое! — сказал ПП.— Мы однакож, несмотря на тесноту, пой-
дем вперед — пора!» 1
Пространная статья в «Сыне Отечества» вызвала несколько резких
полемических замечаний у «почетного академика» П. П. Свиньина в изда-
ваемых им «Отечественных записках»: «Ограничимся единственно предо-
стережением наших читателей от суждений некоторых знатоков-самозван-
цев в художествах, кои высокопарными начиненными неуместною учено-
стию описаниями думают показать себя просвещенными судиями и закрыть
пристрастие их руководившее <.. .> сомневаются в пользе всенародной
выставки, признанной друзьями просвещения не только приятною,
но и необходимою, ибо если большему стечению народа в нынешний раз
противу прежних годов,— было причиною одно только любопытство,
а не распространенный вкус к художествам, то и здесь видна уже польза».
Оценивая труды иностранных художников, составивших «многочисленную
часть выставки», Свиньин называет среди «замечательнейших» портретов
работы Игнациуса и Гиппиуса. Отношение его, однако, к эстетическим
принципам назарейцев столь же отрицательно, как и в «Сыне отечества»,
хотя в отличие от последнего он осторожнее в своих определениях «дурной
школы» старонемецких мастеров и их «дурного вкуса»: «ГГ. Игнациус и Гип-
пиус,— пишет Свиньин,— явились усердными подражателями Алберта
Дюрера и Голбейна, коих произведения конечно прекрасны, но прекрасны
для XV столетия, когда еще живопись в Германии не познакомилась с коло-
ритом Рафаэля».1 2
Более высокое признание Игнациус получил в склонных к мистицизму
придворных кругах, где у него было немало влиятельных покровителей:
министр внутренних дел граф В. П. Кочубей, русский посланник в Риме
граф Г. И. Гагарин, граф Сиверс, генерал Фридерикс и др. Картина Игна-
циуса «Появление Тассо» была приобретена царскосельским Эрмитажем,
в Академии художеств было решено создать класс по изучению искусства
мастеров 14—15 столетия. В конце 1821 г. Игнациус становится придвор-
ным художником и вскоре приступает к росписи потолков пострадавшей
во время недавнего пожара в Царском Селе новой церкви.3
Среди знакомых Игнациуса встречаются имена Ф. П. Аделунга,
А. К. Шторха, директора царскосельского лицея Е. А. Энгельгардта, поэта
В. А. Жуковского. Последний ввел его в литературные круги русских роман-
1 «Сын отечества» 1820, № XXXVIII (сентябрь), стр. 255, 263—265.
2 «Отечественные записки». 1820, № VI (октябрь), стр. 272, 282—283.
3 Работа эта была завершена после смерти Игнациуса Г. Гиппиусом (А. Бенуа.
Царское село в царствование императрицы Елизаветы Петровны. Спб., 1910, стр. 56).
373
тиков, близких к Дельвигу. Об этом свидетельствуют упоминания
об Игнациусе в переписке А. А. Дельвига с В. К. Кюхельбекером. «Позна-
комь меня,— писал Дельвиг в начале 1824 г. своему лицейскому приятелю,—
как знаешь и как можешь с твоим товарищем <кн. В. Ф. Одоевским>. Лите-
ратурно я знаю и люблю его. Уговори его и себя что-нибудь прислать
в новый альманах: «Северные цветы», мною издаваемый... Он будет
хорош: Игнациус рисует картинки, бумага веленевая, печать лучшая
в Петербурге, а с помощью друзей начинка не уступит украшениям».1
По-видимому, в этом окружении, среди близких друзей Пушкина, возникла
мысль о привлечении Игнациуса к иллюстрированию нового издания «Рус-
лана и Людмилы». О предполагавшемся втором издании поэмы известно
из переписки Пушкина с И. И. Гнедичем и П. А. Вяземским (письма из
Кишинева от 13 мая, 19 августа и 14 декабря 1823 г.).1 2 Очевидно к этому
времени, к концу 1823 г., относится начало работы Игнациуса над «Русла-
ном и Людмилой».
Художник успел закончить лишь четыре рисунка сепией к первым
четырем главам поэмы. По-видимому, он не знал русского языка и поль-
зовался подстрочником, как это делал Дидло в своей работе над балетом
по мотивам «Руслана и Людмилы». Возможно, что Игнациусу были также
знакомы вышедшие в 1823 г. на французском и немецком языке антологии
русской поэзии, в которых излагалось содержание поэмы Пушкина и при-
водились в переводе отрывки из первой песни.3 Как бы то ни было, но он
довольно точно следовал за сюжетным развитием поэмы. Правда, внимание
художника привлечено не к батальным сценам поэмы. Сражение Руслана
с Рогдаем, битва с головой и другие подобные эпизоды не получили отра-
жения в рисунках Игнациуса. Художника интересуют более спокойные
темы. В первом рисунке он изображает Руслана в пещере у Финна, во вто-
ром — пробуждение Людмилы в замке Черномора, в третьем — Наину,
влетающую в виде змея в окно к Черномору, наконец, в последнем — Рат-
мира в тереме у двенадцати дев.
Более сложной и явно непосильной оказалась задача художественного
раскрытия внутреннего содержания поэмы, передачи ее национального
своеобразия, глубоко присущего ей духа народности. Вопросы эти при-
обрели в первой половине 1820-х гг. особую остроту. Декабристская эсте-
тика утверждала идеи народности, гражданственности и самобытности
в борьбе с «германским влиянием», которое усматривалось прежде всего
в мечтательном и отвлеченном романтизме Жуковского, в поэзии Дельвига.
Поэма Пушкина, возникшая не без внутренней полемики с поэтической
традицией Жуковского, была знаменем прогрессивных веяний в литературе.
Политическая лирика и «южные» поэмы Пушкина окончательно утвердили
1 «Русская старина», 1875, № 7, стр. 377—388. Рисунки Игнациуса не появились
в «Северных цветах». Возможно, однако, что художнику принадлежит оформление ти-
тульного листа альманаха на 1826 г., гравированного Галактионовым.
2 Пушкин, т. 13, стр. 62, 66, 68—69.
3 М. А. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, стр. 383—
389, 426.
374
Руслан и Людмила». Руслан в пещере у Финна.
Акварель О.-Ф. Игнациуса. 1823.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
«Руслан и Людмила». Пробуждение Людмилы в замке Черномора.
Акварель О.-Ф. Игнациуса. 1823.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
«Руслан и Людмила». Наина и Черномор.
Акварель О.-Ф. Игнациуса. 1823.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
«Руслан и Людмила». Ратмир в тереме у двенадцати дев.
Акварель О.-Ф. Игнациуса. 1823.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
победу нового направления в литературе — революционный романтизм.
В искусстве же по-прежнему господствующей оставалась система класси-
цизма с ее абстрактными нормами прекрасного. В рамках этой системы
проблема народности по существу снималась, она могла быть решена лишь
чисто внешне декоративно-орнаментными средствами либо путем костю-
мерного маскарада. Уже упоминавшийся нами Греч писал о картине Шебу-
ева, изображающей Александра Невского: «Мы в первый еще раз видим
сего князя русского в русском вооружении, а не в латах немецких рыцарей
XVI века. Оставим последователей Дюрера пренебрегать костюмом, сим
красноречивейшим свидетельством лица исторического».1 Игнациусу была
чужда эстетика классицизма с его костюмерным историзмом, но его попыт-
ки разрешить проблему русского национального колорита оказались такими
же бесплодными.
Назарейцы обращались к XIV—XV вв. как эпохе высшего расцвета
духовной культуры европейских народов, объединенных в одно политиче-
ское целое авторитетом римской церкви. Католическая религия была
в их понимании универсальной силой, гармонично сочетавшей различные
национальные интересы. В вере проявлялось общечеловеческое содержание
каждой отдельной национальной культуры.1 2 С этой точки зрения старо-
немецкие, итальянские или голландские одежды, в которые облекались
художниками XV века некоторые традиционные герои из священного писа-
ния, не находились в противоречии с реальной историей библии. Нацио-
нальное свободно вливалось в общечеловеческое содержание веры. То, что
для гениальных мастеров прошлого было следствием стихийного наивного
реализма, близости к истокам народной жизни, отхода от условных схо-
ластических канонов церковной живописи, превратилось в эстетической
системе назарейцев в идеал полного слияния художника и его искусства
с религией. Единственной задачей художника, главной целью его искусства
являлось изображение человека в торжественные минуты его обращения
к богу, в его сосредоточенно молитвенном состоянии. С этих реакционно-
романтических позиций Игнациус дал свое истолкование жизнерадостной
и бесконечно далекой от всякой потусторонней мечтательности поэмы Пуш-
кина.
Рисунки Игнациуса необыкновенно типичны для назарейской школы.
В них легко угадываются заимствования из картин мастеров кватроченто,
причем это проявляется не только в композиционном размещении фигур,
в их общей уравновешенности, но и в старательной прорисовке всех линий,
включая даже предметы, находящиеся в тени. Эта законченность, осно-
ванная не на наблюдениях, идущих из реальной жизни, а на изучении уже
готовых образцов, создает впечатление чего-то искусственного, ложного.
1 «Сын отечества», 1820, № XXXVIII, стр. 275.
2 Такое понимание средневековья было широко распространенным в европейских
романтических течениях не только реакционного, но и прогрессивного толка. См. напр.,
возвеличивание папства в брошюре А.-К. С е н-С и м о н а. «О реорганизации европей-
ского общества» (1814) и критику на нее французского радикального публициста
Р. Б азе на (La Lynx. Paris, 1815, t. It pp. 228—253).
379
Впечатление это усиливается из-за механического и неправомерного сбли-
жения деталей русского быта (кокошник на голове Людмилы) с глубоко
чуждой ему культурой средневековой Европы. Свойственный назарейцам
эклектизм проявился и в использовании элементов «китайского» стиля
конца XVIII в., заимствованных, очевидно, из классицистических иллю-
страций к волшебным сказкам и романам путешествий. Нельзя не отметить
также той глубокой задумчивости и элегической созерцательности, которые
разлиты в рисунках Игнациуса и делают их скорее иллюстрациями к поэме
Жуковского «Двенадцать спящих дев», чем к полному оптимизма, юмора
и пародийных мотивов произведению Пушкина. 1 В общественной жизни
1820-х гг. иллюстрации Игнациуса к «Руслану и Людмиле» были свое-
образной попыткой истолкования Пушкина в духе того, по меткому опре-
делению П. А. Вяземского, «дворцового романтизма», с которым вели бес-
пощадную борьбу литераторы-декабристы.
Игнациус не закончил своей работы. Преждевременная смерть (1824 г.)
помешала ему осуществить свой замысел, но его рисунки к «Руслану и Люд-
миле» являются интересным фактом раннего иллюстрирования произведе-
ний Пушкина, любопытным эпизодом из истории русско-германских куль-
турных связей.
1 Заметим попутно, что известный портрет Пушкина, рисованный и литографиро-
ванный Г. Гиппиусом в 1827—1828 гг., также выполнен в традициях назарейцев: по-
портретному сходству он близок к работе Вивьена (1826), но без присущего последней
бытовизма. Интересно, однако, что в своем решении Гиппиус раскрывает не своеобраз-
ные черты индивидуального характера поэта, а общее настроение задумчивости и глубо-
кой созерцательности, в которую тот погружен.
Е. И. Гаврилова
ПУШКИН В КРУГУ СОВРЕМЕННИКОВ
(Неизвестный рисунок Г. Г. Гагарина)
В творческом наследии Г. Гагарина-рисовалыцика, относящемся к пери-
оду его первого приезда из-за границы в Россию (1832—1834 гг.), значи-
тельное место занимают портретные наброски, карикатуры и шаржи, изо-
бражающие современников художника. Целая галерея образов наполняет
альбом этих лет, и отсутствие в ней образа Пушкина не может не вызвать
некоторого недоумения, ибо именно в эти годы Гагарин сближается с Пуш-
киным и выступает как иллюстратор его произведений.1
Рисунок, находящийся в одном из альбомов Гагарина, поступивших
недавно в собрание Русского Музея,1 2 по-видимому, может восполнить этот
пробел. Это — набросок группового портрета, изображающего Пушкина
в интимном кругу его светских знакомых.
Отличающийся живостью образов, легкостью и изяществом штриха,
острой выразительностью при расчетливой скупости средств выражения,
рисунок этот представляет замечательный образец мастерства Гагарина-
рисовальщика, достойного продолжателя традиций своего учителя
К. П. Брюллова.
Композиция рассматриваемого рисунка свидетельствует о том, что он
был исполнен с натуры и что изображенные позировали художнику; правда,
позировали по-разному, об этом говорит различная степень законченности
отдельных портретов, в общем, довольно беглых.
Гагарин зарисовал трех дам в легких платьях («полу-нарядах», как
их называли некогда, в отличие от бальных туалетов) и трех мужчин во
фраках, сидящих у круглого стола.
1 См. А. Савинов. Иллюстрации Г. Г. Гагарина к произведениям А. С. Пушкина.
«Архив опеки Пушкина» («Летописи гос. лит. музея», кн. 5), М., 1939, стр. 422—426;
А. Савинов. Лермонтов и художник Г. Г. Гагарин. «Лит. наследство», т. 45—46,
1948, стр. 433—472; А. Савинов. Г. Г. Гагарин. М., «Искусство», 1951; Э. Н а й-
д и ч. Пушкин и художник Г. Г. Гагарин. «Лит. наследство», т, 58, 1952, стр. 269—278.
2 Альбом № р.— 51586—р. 51684. Приобретен в 1956 г. от Е. Н. Максимовской.
Рисунок № р. 51621. (Бум., граф. кар. 22,6X30,9).
381
По нижнему краю листа, непосредственно под изображениями, художник
подписал имена пятерых из присутствовавших: „М —elle Barteneff, C-te
Pouschkine, C-esse Pouschkine, M-elle Schernval, Eugene". Нетрудно
установить, таким образом, что здесь изображены: П. А. Бартенева,
гр. В. А. Мусин-Пушкин, гр. Э. К. Мусина-Пушкина, А. К. Шернваль
и кн. Е. Г. Гагарин.
Кроме перечисленных, в центре группы, между хозяином и хозяйкой
дома, изображено еще одно лицо, имя которого художником не названо.
Иконографический анализ этого портретного наброска и изучение целого
ряда биографических материалов, рассмотренных ниже, дают возможность
предположить, что в центральной части рисунка изображен Пушкин.
То обстоятельство, что художник, подписав имена всех портретируемых
(даже имя собственного брата), не указал имени поэта — является одним
из элементов атрибуции. По-видимому, Гагарин счел кощунственной какую
бы то ни было подпись под портретом (пусть даже беглым) Пушкина, нахо-
дившегося тогда в зените своей славы.
При всей своей беглости портретных набросков сравнение их даже
с позднейшими портретами тех же лиц, исполненными другими мастерами,
позволяет говорить о безупречном портретном сходстве, немногословной,
но точной и меткой характеристике, какую художник сумел дать каждому
персонажу.
Особенно наглядным представляется в этом отношении сличение гага-
ринского наброска с акварельным портретом В. А. Мусина-Пушкина, испол-
ненным В. Гау в 1849 г. 1
Гагарин не только с поразительной верностью передал определяющие
черты облика Мусина-Пушкина (своеобразный излом бровей, орлиного
склада нос, массивный, выступающий подбородок, плотно сжатые, тонкие
губы небольшого рта, проницательный взгляд), но и выразил в какой-то
мере его характер, волевой и твердый.
Обаяние женственности и удивительную гармоничность черт лица
с изящным профилем и классически-правильным овалом,— то, что поко-
ряет в акварели В. И. Гау, изображающей Э. К. Мусину-Пушкину1 2,—
легкими, воздушными штрихами намечает и Гагарин, подчеркивая, кроме
того, грациозную, естественную позу и живость движений. Портрет Муси-
ной-Пушкиной наряду с портретом экспансивного и подвижного А. С. Пуш-
кина — самые беглые наброски в этом групповом портрете.
Меланхолический образ брата художника неоднократно появляется
на страницах альбомов Гагарина, а сдержанный, немного холодный облик
Авроры Шернваль воссоздает акварель Гау, 1845 г.3, где, как и в рисунке
Гагарина, и особенно в портрете К. П. Брюллова,4 подчеркнута несколько
1 ГРМ, инв. № р. 12309.
2 Хранящаяся в ГРМ (инв. № р. 8438) акварель В. Гау, подписанная 1849 годом,
является копией (исполненной уже после смерти Э. К. Мусиной-Пушкиной) акварель-
ного портрета начала 1840-х гг.
3 ГРМ, инв. № р. 22972.
4 Нижне-Тагильский художественный музей.
382
тяжелая нижняя часть ее лица. Брюлловым же написан (в 1840-е гг.) порт-
рет П. А. Бартеневой,1 с которым легко отождествляется набросок Гагарина.
Наибольший интерес, разумееется, представляет портрет А. С. Пуш-
кина.
Еще Н. А. Полевой,1 2 отмечая поразительное сходство тропининского
портрета с оригиналом, указывал на определенность и выразительность
черт лица Пушкина, доступную любому хорошему художнику и, одновре-
менно, на изменчивость, «зыбкость» физиономии поэта, постигнуть кото-
рую возможно лишь с помощью нескольких портретов Пушкина. Особенно
подчеркивал Полевой присущую поэту быстроту взгляда и живое выра-
жение его лица, которые не вполне «охватил» Тропинин. Как это ни пара-
доксально, но именно эти последние качества составляют сущность мимо-
летного гагаринского наброска.
С легкой улыбкой и быстрым взглядом веселых глаз, с пышными баками
и кудрявой шевелюрой, с удлиненным носом и утолщенными губами круп-
ного рта—таков знакомый облик Пушкина, воссоздаваемый предельно
скупым и лаконичным наброском Гагарина.
Несколькими, едва намеченными штрихами уловив характер и самую
душу поэта, художник не решился более коснуться наброска, словно боясь
утратить уловленное сходство.
Набросок этот может быть до некоторой степени сопоставлен с рисун-
ком Ж. Вивьена. Их объединяет общность выражения лица поэта и извест-
ный «бытовизм» образа Пушкина. Рисунок Гагарина отличает, кроме
того, живая непосредственность и не вызывающая сомнений убедитель-
ность, столь присущая автопортретам Пушкина, к которым по свой концеп-
ции, этот рисунок очень близок.
Сохраняющий основные пропорциональные соотношения черт лица,
свойственные всем прижизненным пушкинским портретам, гагаринский
набросок, в общем, ничего не прибавляет к уже сложившейся пушкинской
иконографии, лишь утверждая привычный образ, увиденный глазами совре-
менника.
Круг лиц, среди которых изображен Пушкин (круг слишком интимный,
чтобы быть случайным), заслуживает пристального внимания, тем более,
что сведения об изображенных, рассеянные в самых разнообразных источ-
никах, подчас противоречивы и ошибочны.
Несомненно, что изображенное общество находится у Мусиных-Пушки-
ных и Пушкин здесь — почетный гость, сидящий между хозяином и хозяй-
кой.
Граф Владимир Алексеевич Мусин-Пушкин (1798—1854) приятель
Пушкина (упомянутый им в «Путешествии в Арзрум»), декабрист, приня-
тый в члены Северного Общества в 1825 г. своим двоюродным братом
М. М. Нарышкиным, пользовался доверенностью С. П. Трубецкого и даже
1 Местонахождение неизвестно. Воспроизведен в изд. в кн. Николая Михайловича
«Русские портреты XVIII—XIX столетий». СПб., 1907, т. III, л. 44.
2 «Московский Телеграф», 1827, № 9, стр. 33—34.
383
пытался привлечь в члены Общества адъютанта Остен-Сакена Ф. Л. Бре-
верна.
После поражения восстания Мусин-Пушкин был доставлен (в январе
1826 г.) из Могилева в Петербург и шесть месяцев содержался в Петропав-
ловской крепости.1 В июне 1826 г. он был переведен рядовым 1 2 в Петров-
ский пехотный полк, стоявший в Гельсингфорсе,3 и над ним был учрежден
тайный надзор. В Гельсингфорсе же, в мае 1828 г., он женился на Эмилии
Карловне Шернваль.
В феврале 1829 г. Мусин-Пушкин был переведен в действующую армию,
в Тифлисский пехотный полк. За отличия в сражениях он был награжден
двумя орденами4 и в 1830 г. по окончании кампании вновь переведен
в Петровский пехотный полк, а в 1831 г. уволен в отставку с обязательством
не выезжать за границу. Под тайным надзором он находился до 1834 г. 5
В мае 1829 г., отправившись на Кавказ, Пушкин встретился в пути
с графом Мусиным-Пушкиным. В одном из черновиков первой главы «Путе-
шествия в Арзрум» он так описывает эту встречу: «<...> я благополучно
прибыл в Ново-черкаск, где нашел графа Вл. Пушкина, также едущего
в Тифлис — [я сердечно ему обрадовался] и мы поехали вместе <^.. .^>».6
Едва ли можно сомневаться в том, что Пушкин и Мусин-Пушкин были
знакомы ранее и находились в приятельских отношениях. В 1830-х гг.
Пушкин неоднократно встречался с гр. Мусиным-Пушкиным, его женой
и свояченицей. Об одной из таких встреч в дневнике Н. А. Муханова, брата
приятеля Пушкина, есть следующая запись, сделанная 24 июня 1832 г.
(Муханов находился тогда в Петербурге): «24. Писал домой... В 5 часов
поехал обедать к В. Пушкину с двумя графинями прелестными. Aurore,
Пушкин Александр, Вяземский, А. Толстой».7
В сентябре того же года они встретились в Москве; об этом сообщает
Пушкин в письме к жене (30 сентября): «На днях был я на бале (у кн<яги-
ни> Вяз< емской>...) Тут была графиня Салагуб, гр <афиня> Пушкина
(Владимир), Aurore, ее сестра.. .». 8
Рисунок Гагарина, в свою очередь, свидетельствует о посещении
А. С. Пушкиным дома Мусиных-Пушкиных.
Чрезвычайно интересным представляется обращение П. А. Вяземского
к Денису Давыдову с просьбой прочесть посылаемое ему письмо, сообщаю-
1 Восстание декабристов. Материалы Центрархива, т. VIII, Л., 1925, стр. 134—135,
360.
2 К. Г. Черный. Пушкин и Кавказ. Ставрополь, Крайиздат, 1950. стр. 46—47.
(Во всех прочих источниках сообщается о переводе в армию «тем же чином», т. е. в
чине капитана. На основании новых данных К. Г. Черный устанавливает, что Мусин-
Пушкин был разжалован в солдаты).
3 Историко-статистические сведения о С. Петербургской епархии, вып. IV, СПб.,
1875, стр. 91.
4 По-видимому, к этому времени он был восстановлен в прежнем чине.
° Восстание декабристов, т. VIII, стр. 360.
6 Пушкин, т. 8(11), стр. 1027 (курсив мой. — Е. Г.).
1 «Русский Архив», 1897, 1, стр. 653.
8 Пушкин, т. 15, стр. 33.
384
В. А. Мусин-Пушкин.
Акварель А. И. Гау. 1849.
Государственный Русский музей, Ленинград.
Пушкин и его время
Пушкин в кругу современников.
Набросок Г. Г. Гагарина. Конец 1832 г.
Государственный Русский музей, Ленинград.
Пушкин в кругу современников. Деталь.
25*
П. А. Бартенева.
С портрета маслом работы К. П. Брюл-
лова. 1840-е гг.
Местонахождение оригинала неизвестно.
Э. К. Мусина-Пушкина.
Акварель В. И. Гау. 1849.
Г осу дарственный Русский музей, Ленинград.
щее о дуэли и смерти Пушкина, прежде всего двум лицам, ближайшему
другу покойного — П. В. Нащокину и В. А. Мусину-Пушкину.1 По-види-
мому, отношения В. А. Мусина-Пушкина с поэтом были более близкими, чем
принято считать.
П. А. Каратыгин в своих «Записках» рассказывает о разнообразных
и широких художественных связях В. А. Мусина-Пушкина: «круг его зна-
комых составляли <\. ,^> аристократы, художники, артисты и литераторы;
в числе последних нередко бывали у него: Крылов, А. Пушкин, Грибоедов,
Гнедич, Жуковский и другие, из художников: Варнек, Венецианов». 1 2
П. А. Каратыгин не упоминает о дружбе В. А. Мусина-Пушкина
с К. П. Брюлловым. Между тем известны два письма его к Брюллову,
датированные 1843 годом, которые позволяют уяснить их давнюю взаим-
ную приязнь, и, попутно, раскрывают интересы Мусина-Пушкина в области
живописи и музыки. 3
К. П. Брюллов написал в конце 1830-х г. портреты супругов Мусиных-
Пушкиных, 4 а также упоминавшийся выше портрет Авроры Карловны
Шернваль (тогда Демидовой).
Эмилия Карловна Мусина-Пушкина, рожденная Шернваль (1810—
1846), обаятельнейшая красавица, умная и чарующе приветливая, 5 сопер-
ничала с женой Пушкина в светских салонах и, разумеется, постоянна
встречалась с поэтом.6
Позднее, уже в Москве, она была воспета Лермонтовым, но от его
галантного мадригала «Графиня Эмилия — белее чем лилия...»7, веет
холодом уязвленного чувства.
Гораздо менее известна ее дружба с П. А. Вяземским, с которым после
отъезда из Петербурга в 1837 г. (за несколько дней до гибели Пушкина),
она вела содержательную переписку. В письме от 16 февраля 1837 г. Вязем-
ский сообщал ей о смерти поэта:
«Что за ужасный перерыв нарушил течение нашей переписки! — пишет Вяземский, —
Какое грустное, какое позорное событие! .. Я содрогаюсь при одной мысли, что в силу
1 «Московский пушкинист», II. М., Изд-во «Федерация», 1930, стр. 155—162.
2 П. А. Каратыгин. Записки. Под ред. Б. В. Казанского Л., «Academia
1929, т. 1, стр. 351.
3 Архив Брюлловых. Ред. и прим. И. А. Кубасова. СПб., 1900, стр. 183.
4 Местонахождение портрета Э. К. Мусиной-Пушкиной неизвестно, портрет же
В. А. Мусина-Пушкина хранится в Ярославском музее. (В Моложском уезде Ярослав-
ской губ. находилось родовое имение Мусиных-Пушкиных. Там похоронены родители
В. А. Мусина-Пушкина и его жена. Отсюда и поступил, по-видимому, портрет в Ярослав-
ский Музей). Машковцев ошибочно атрибутирует этот портрет как изображение гр.
В. В. Мусина-Пушкина-Брюса (Н. Г. М а ш к о в ц е в. К. П. Брюллов в письмах и доку-
ментах. М., Изд. Ак. Художеств СССР, 1952, стр. 250).
° «Русский Архив», 1906. II, стр. 246-
6 В письме из Михайловского осенью 1835 г. Пушкин, между прочим, спрашивал
жену: «. . .счастливо ли воюешь с твоей однофамилицей», имея в виду Э. К. Мусину-Пуш-
кину (которая, по признанию современников, не уступала Н. Н. Пушкиной в красоте)1
(Пушкин, т. 16, стр. 47).
7 М. Ю. Лермонтов. Собр. соч., т. II. М.— Л., изд-во АН СССР, 1954,
стр. 135.
389’
предубеждения или по упорству, вы можете думать обо всем этом не так, как я. Но нет,
нет! ваше доброе сердце, ваша способность чувствовать живо и тонко <. . . > обеспечи-
вает мне ваше сочувствие. Вы должны довериться мне; вы не знаете всех данных, не знаете
всех доводов, на которые опирается мое суждение; вас должна убедить моя уверенность,
ее вы должны принять. В Пушкине я оплакиваю друга, оплакиваю величайшую славу
родной словесности, прекраснейший цветок в нашем национальном народном венке
во всем его поведении были одно благородство, великодушие, высшая вежливость. ..
Наш «свет» мне стал ненавистен». И далее: «Если есть у вас ко мне вопросы по поводу
пушкинского дела, которые могли бы успокоить вашу совесть, рассеять сомнения и пред-
рассуждения или обезоружить клевету, обращайтесь ко мне. Я беру на себя обязанность
говорить вам правду». 1
Письмо это позволяет предположить, что Э. К. Мусина-Пушкина
каким-то образом была связана с враждебными Пушкину светскими кру-
гами и тем не менее Вяземский был уверен, что найдет в ней союзницу,
чтобы «обезоружить клевету».
Аврора Карловна Шернваль (1809—1902) — блистательная красавица,
вдохновившая многих поэтов. В 1824 г. Е. А. Баратынский писал ей:
«Выдь, дохни нам упоеньем.
Соименница зари. . .» 1 2
Позднее П. А. Вяземский, вместе с М. Ю. Виельгорским, посвятили ей романс-ма-
зурку:
«Нам сияет Аврора
В солнце нужды нам нет:
Для души и для взора
Есть и пламень и свет. ..» 3
Современники, а за ними и легковерные потомки окружили ее образ
таинственной славой «роковой женщины», связав с ее именем легенду
о смерти перед свадьбой двух ее женихов. 4 5 Это неверно. Один ее жених,
А. А. Муханов действительно умер незадолго до свадьбы, в августе
1834 года. Второго умершего жениха не было. Александр Алексеевич Муха-
нов ь познакомился с Авророй Шернваль, еще не вступившей в свет, в Гель-
сингфорсе, в конце 1822 г., в период службы его в финляндском корпусе
генерал-адъютанта Закревского. 6
Тогда между ними сложились романтические отношения, отразившиеся
в дневниках Муханова 1822—1825 гг.7 и в письмах к нему Н. В. Путяты
1 «Русский Архив», 1900, 1, стр. 395—396, 399.
2 Баратынский. Полное собр. стихотворений. «Сов. писатель», 1936, т. 1,
стр. 54.
3 «Русский Архив», 1897, II, стр. 536.
4 Остафьевский Архив, III, стр. 596; «Русский Архив». 1900, III, стр. 609 (Восп.
кн. А. В. Мещерского); Г. Маслов. Аврора. Вст. статья Ю. Т ы н я н о в а, Пг., 1922;
В. А. Соллогуб. Воспоминания. Примечания С. Шестериков а. М.— Л., «Acade-
mia», 1931, стр. 318. В. Вересаев. Спутники Пушкина, т. 2, М., «Сов. писатель»,
1937, стр. 51—52.
5 А. А. Муханов был другом Дельвига, Кюхельбекера, Грибоедова. Вяземского,
Пушкина, Путяты, Баратынского. Его статья «Отрывки г-жи Сталь о Финляндии с
замечаниями» вызвала известную отповедь Пушкина (в 1825 г.).
6 А. А. Сиверс. Материалы к родословной Мухановых. [СПб.], 1910, стр. 93—98.
7 Щукинский Сборник, вып. III, М., 1904, стр. 174 —175.
390
в 1825 г.1 Но Муханов не решился тогда жениться на Авроре.1 2 В 1825 году
он переводится в 29-й егерский полк и покидает Финляндию.3 «Молва о сем
идет различная <S . .^> — писал ему Путята, — <S. .^> некоторые говорят,
что ты не хотел окончить начатого дела».4 Ни в письмах, ни в дневниках
1826—1831 гг. нет даже упоминаний об А. К. Шернваль, напротив, там
есть указания на другие романы Муханова.5 6
По поводу же брака с нею, в 1834 году, Муханов пишет так: «<.. .^> на
днях нелегкое дернет жениться. Пришлось подыматься на аферы; <^. . .^>
Вообрази, в теперешний холод езжу здесь по городу в холодной шинели, и то
в чужой, не на что сшить теплой». ° Муханов был тогда камергером двора,
а Шернваль — фрейлиной,7 в этом придворном союзе можно предположить
действие скрытых сил.
Спустя два года после смерти Муханова, А. К. Шернваль сделала
блестящую партию, выйдя замуж за егермейстера П. Н. Демидова, меце-
ната и заводчика, обладателя несметного состояния. Вторым браком
(с 1846 г.) она была замужем за А. Н. Карамзиным, сыном историографа.
Во всех источниках указана следующая дата рождения А. К. Шернваль:
28. VII—1813. Но еще в 1910 г. А. А. Сиверс сомневался в правильности
этой даты.8 Действительно, в прошении А. А. Муханова о разрешении
вступить в брак указывается, что невесте (в 1834 г.) 26-ой год. 9 Кроме
того, если исходить от даты «1813», то окажется, что увлечение Муханова
Авророй (в 1822 г.) началось, когда последней было .. .9 лет. Следова-
тельно, опираясь на указание А. А. Муханова, дату рождения А. К. Шерн-
валь нужно отнести к 1809 году.
Имя Прасковьи Арсеньевны Бартеневой (1811—1872), прославленной
великосветской певицы, хорошо знакомо биографам М. Ю. Лермонтова
и М. И. Глинки. Современники называли ее «московским соловьем», отме-
чая пространный диапазон и серебристое звучание ее голоса. 10 11 Очарован-
ный ее пением, Лермонтов поднес ей на маскараде в Москве, в 1831 г.11,
известный экспромт: «Скажи мне: где переняла
Ты обольстительные звуки. . .» 12
1 «Русский Архив», 1905, 1, стр. 526.
2 Нерешительность Муханова отчасти объясняется материальными соображениями.
Соболевский писал в эпиграмме:
«Сияет Аврора, свежа и румяна.
В ней много для взора и шиш для кармана»
(«Русский Архив», 1905, I, стр. 526).
3 А. А. Сиверс. Ук. соч., стр. 94.
4 «Русский Архив», 1905, I, стр. 527.
5 Щукинский Сборник, вып. III, стр. 207.
6 Там же.
7 В феврале 1834 г. А. Я. Булгаков пишет о ней дочери (О. А. Долгорукой, прия-
тельнице А. К. Шернваль): «вообще здесь слух, что она имеет большие успехи в Петер-
бурге» («Русский Архив», 1906, II, стр. 236).
8 А. А. Сиверс. Ук. соч., стр. 97.
9 Щукинский Сборник, вып. IV, М., 1905, стр. 159.
10 «Русский Архив», 1897, II, стр. 549 (Записки гр. М. Д. Бутурлина).
11 Е. А. Сушкова. Записки. A., «Academia», 1928, стр. 364—365.
12 М. Ю. Лермонтов. Собр. соч. М. — Л., изд-во АН СССР, 1954, т. I, стр. 258.
391
Ей посвящали свои стихотворения И. И. Козлов, Е. П. Ростопчина,
И. П. Мятлев.
В июне 1834 г. приехавший в Москву М. И. Глинка знакомится с Барте-
невой и разучивает с нею свои романсы. 1 С этого времени и до конца его
дней Бартенева была одним из ближайших друзей композитора. С ее по-
мощью в 1836 г. была устроена оркестровая репетиция первого акта «Ивана
Сусанина». 1 2
В 1835 г. Бартенева переезжает в Петербург3 и в 1836 г. становится
фрейлиной. 4 Отныне тесные дружеские отношения связывают ее с кругом
поэтов и музыкантов, среди которых были: В. А. Жуковский, И. И. Козлов,
М. Ю. Виельгорский и П. А. Вяземский. 5
В сохранившемся альбоме Бартеневой с автографами и рисунками
Жуковского, Лермонтова, Козлова, Мятлева и других имеются два авто-
графа Пушкина, вписанные в Москве, 5 октября 1832 г., 6 стихотворение
«Нет, нет: не должен я,...» и три неполных стиха (в несколько изменен-
ном виде) из «Каменного гостя» —
«Из наслаждений жизни
Одной любви музыка уступает,
Но и любовь Гармония».
Находясь в Москве, Пушкин несомненно слышал пение молодой
певицы, которую, позднее, высоко оценила знаменитая Джудитта Паста.
Рисунок Гагарина является дополнительным свидетельством знакомства
Пушкина с Бартеневой.
Братья Гагарины, Григорий Григорьевич (1810—1893) и Евгений Гри-
горьевич (1811—1886) с детства воспитывались заграницей и получили
там блестящее образование. В 1822 г. семья Гагариных обосновалась в Риме
и дом их стал одним из центров, вокруг которого группировались молодые
русские художники, совершенствовавшие в Италии свое мастерство. Среди
них был и Карл Брюллов, ставший вскоре куратором Григория Гагарина
в области искусства. В 1829 г. братья Гагарины отправились в Париж, где
по примеру отца начали дипломатическую карьеру, но уже через год, в свя-
зи с событиями июльской революции, вернулись в Рим, где Гагарин возоб-
новил свои занятия с К. Брюлловым.
В 1832 г. вместе с отцом они впервые приехали в Россию. Датированные
альбомные рисунки дают возможность довольно точно определить время
1 М. И. Глинка. Литературное наследие, т. 1, М.—Л., Музгиз, 1952, стр. 151—
152.
2 Там же, стр. 162.
3 «Русский Архив», 1904, 1, стр. 562 (Письмо К. Я. Булгакова брату).
4 Месяцеслов и общий штат Российской Империи на 1836 г., ч. 1, стр. 41. В сбор-
нике материалов и статей, посвященных М. И. Глинке, под ред. Т. Ливановой
(М. — Л., Музгиз, 1950, стр. 8) ошибочно указано, что Бартенева получила звание ка-
мер-фрейлины императрицы в 1834 г.
5 «Русский Архив», 1886, 1, стр. 181.
6 ИРЛИ, ф. 244, оп. 1, № 1589, лл. 16, 20; опубликованы: Н. А ш у к и н. Новые
автографы Пушкина. «Звенья», М. — Л., «Academia», 1933. стр. 221—224.
392
их приезда в Петербург.1 По всей вероятности, это произошло в последних
числах октября 1832 г.
Уже 9 ноября Г. Г. Гагарин сообщает матери: «Я познакомился с Пуш-
киным-автором. Мы в очень хороших отношениях. Я ему рисую виньетки
для «Руслана и Людмилы».1 2 Таким образом выясняется, что Г. Гагарин
(а, вероятно, и брат его, с которым они были неразлучны) познакомился
и довольно близко сошелся в Пушкиным тотчас же по приезде из-за гра-
ницы. И не исключена возможность, что в дом своего приятеля Мусина-
Пушкина братьев Гагариных ввел именно Пушкин, которому они могли
быть в свою очередь рекомендованы его друзьями — находившимся тогда
за границей Соболевским или кн. Вяземским. Оба последние — родствен-
ники братьев Гагариных. 3
Между А. С. Пушкиным и Г. Г. Гагариным устанавливается творче-
ский контакт. В альбомах Гагарина этих лет имеются наброски иллюстра-
ций не только к «Руслану и Людмиле», но и к «Песне о вещем Олеге»,
к «Пророку», к «Гусару», к «Пиковой даме» и др. В октябре 1833 г.
С. А. Соболевский пишет Пушкину: «Так как об ваших Северных Цветах
ни слуху, ни духу, то издам я таковой, да издам на славу, с рисунками
а Геаи forte, тенге de Rembrandt, Гагарина <.. .> Христа ради,
Александр Сергеевич, стишков и прозы Желал бы стихотворную
пьесу повествовательную, способную к рисункам, ибо на нее-то напустили
бы Гагарина». 4 5
По собственным словам художника (в письме к матери 6 марта 1834 г.),
он находился с Пушкиным «в самых лучших отношениях». °
3 июля 1834 г. Г. Г. Гагарин был причислен к русской дипломатической
миссии в Константинополе 6 и тотчас же отправился в путь. По альбомным
рисункам можно проследить его маршрут (7 июля — Торжок, 16 июля —
Старый Оскол, затем — Алушта).7 В конце июля Гагарин был уже
в Одессе, откуда на бриге «Фемистокл» направился в Константинополь
и 7 августа прибыл в Буюкдере. 8
Когда же был создан рисунок Гагарина? Альбом, в котором он нахо-
дится, датирован автором 1835—1836 годами. Эти даты отнюдь не опре-
1 Рисунки в альбоме 1832 г. (ГРМ) дают возможность установить, что путь их
в Россию лежал через Италию, а затем Германию. В начале августа Гагарины были в
Риме (альбом № р. 50930—р. 50974, обложка с надписью: «Рим 5 августа 1832 г.»);
через месяц — в Венеции (лист № р. 50950). Далее они пересекли Германию и 22 ок-
тября были в Любеке (р. 50958), на следующий день — в Травемюнде (р. 50959)
и оттуда Балтийским морем отправились в Петербург (р. 50962).
2 Опубликовано Э. Найдичем (Пушкин и художник Г. Г. Гагарин. «Лит. на-
следство», т. 58, М., 1952, стр. 269).
3 Мать Гагариных, рожденная Соймонова Е. П., приходится двоюродной сестрой
отцу Соболевского. А. Н. Соймонову; отец, Г. И. Гагарин — был кузеном В. Ф. Вязем-
ской (оожденной Гагариной).
4 Пушкин, т. 15, стр. 84—85.
5 Э. Н а й д и ч. Ук. соч., стр. 272.
6 1ТГИАЛ, ф. 789, д. № 5. л. 214/об.
7 ГРМ, секция рисунков, инв. №№ р. 51141—р. 51152.
8 Вице-адмирал Корнилов. М., Воениздат, 1947, стр. 15.
393
деляют времени создания рисунка: Гагарина в это время не было уже
в России.1
Большая часть альбомных рисунков исполнена в Турции, имеющиеся
же в альбоме листы петербургского периода (между ними и рассматривае-
мый рисунок), могли быть вложены туда впоследствии, так как все рисунки
вставлены в листы альбома и свободно перемещаются.
Хронологические границы создания рисунка замыкаются, таким обра-
зом, датой приезда Гагарина в Петербург и датой его отъезда в Турцию
(конец октября 1832 г.— 3 июня 1834 г.).
В 1831—1832 гг. Мусины-Пушкины (а с ними и А. К. Шернваль, кото-
рая в 1831 г. стала фрейлиной1 2) подолгу жили в своем петербургском доме
на Большой Морской, часто наезжая в Москву и в Ярославские поместья.3
В начале 1833 г. все они переехали в Москву4: А. К. Шернваль возврати-
лась в Петербург в 1834 г., а супруги Мусины-Пушкины — лишь в начале
1835 г., когда Гагарин уже был за границей. Что же касается братьев Гага-
риных, то с октября 1832 г. по июль 1834 г. они находились в Петербурге.
Известна лишь одна их поездка в Москву в феврале — марте 1833 года.5
Пушкина в это время в Москве не было. Прически и платья изображенных
указывают на моды 1831—1832 года. 6
Все это дает основание предполагать, что рисунок Гагарина, изобра-
жающий Пушкина в кругу современников, исполнен в Петербурге в самом
начале знакомства художника с Пушкиным и может быть датирован кон-
цом 1832 года.
1 На переплете наклейка с полустертой надписью: «Constantinnpies. Croquis.
1835—1836». На внутренней стороне переплета надпись: «1835—1836. Turque Bru-
Ian».
2 Месяцеслов и общий штат Российской империи на 1831 г., ч. 1, стр. 33.
3 ЦГИА, ф. 48, ед. хр. 217, № 61. «О капитане графе Владимире Мусине-Пушкине»,
лл. 11. 15, 16.
4 Об их переезде в Москву сообщает 26 марта 1833 г. кн. Вяземский в письме
А. Тургеневу: «В Москве все по-старому, кроме двух новых финляндских звезд: Пуш-
киной и сестры ее Авроры, воспетой Баратынским и мною. Сказывают, что все светила
побледнели перед ними» (Остафьевский Архив, III, стр. 229).
5 Остафьевский Архив, III, стр. 223.
6 Форма рукавов, зубчатое каньзу, пояс с пряжкой, прическа «корзиночкой» с
«китайскими крючками» у висков, перья в прическе — наличие всех этих признаков
характерно для парижских мод 1831—1832 гг. («Московский Телеграф», 1831 и
1832 гг.; Bcehn, Max. Die Mode im XIX Jahrhunceri, ). 2, (-8 8—1812). Munci e i,
1907, s. 57, 64, 78).
Л. П. Февчук
ПЕРВЫЕ СКУЛЬПТУРНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ ПУШКИНА
Посмертная маска Пушкина
Посмертная гипсовая маска Пушкина, снятая с него в день смерти, дает
представление об облике поэта в последние годы его жизни и сохраняет
непреходящее значение первоисточника для последующей иконографии.1
Гравированный портрет работы Т. Райта (1837 г.) и бюст работы
С. И. Гальберга сделаны, по свидетельству современников, непосредствен-
но по маске.1 2 Последняя была снята под наблюдением самого Гальберга,
о чем свидетельствует П. А. Плетнев в письме к поэту В. Г. Теплякову:
«Перед тою минутою, как ему глаза надобно было на веки закрыть, я по-
спел к нему. Тут был и Жуковский с Михаилом Виельгорским, Даль (док-
тор и литератор) и еще не помню кто. Такой мирной кончины я вообразить
не умел прежде. Тотчас отправился я к Гальбергу. С покойника сняли
маску, по которой приготовили теперь прекрасный бюст.» 3 4
Оригинал бюста, о котором говорит Плетнев, с собственноручной под-
писью скульптора хранится во Всесоюзном Музее А. С. Пушкина; лицо
вылеплено по маске настолько точно, что даже сдвинутый несколько влево
рот получил отражение в бюсте. На это обратил внимание М. Д. Беляев/
Дополним его наблюдения некоторыми замечаниями.
1 В. Голубев. Пушкин в изображении Репина. М. — Л., изд-во АН СССР, 1936,
стр. 17; М. Беляев. Отражение юбилея Пушкина в избразительном искусстве.—
Пушкин. Временник пушкинской комиссии АН СССР, т. 6, М. — Л., 1941, стр. 498.
2 «Портрет Александра Сергеевича Пушкина гравируется членом Императорской
Академии Художеств Т. Райтом со съемку <Стак!> с лица его и будет изготовлен
в конце текущего марта». («Северная пчела», 17 марта 1837 г. № 60, стр. 240).
3 «Исторический вестник», 1887, т. 29, стр. 21. Письмо от 29 мая 1837 г.
4 М. Д. Беляев. Заметки на полях книги С. Либровича «Пушкин в портретах».
«Лит. наследство», т. 16—18, М., 1934, стр. 978; М. Д. Б е л я е в и П. Е. Р е й н б о т.
Бюсты Пушкина работы Витали и Гальберга. «Пушкин и его современники», вып.
XXXVII, Л., 1928, стр. 202.
395
С. И. Гальберг, снимая маску, работал, конечно, не один, а с формовщиком;1 упо-
минание о нем сохранилось в воспоминаниях М. Ф. Каменской, дочери известного ме-
дальера, вице-президента Академии Художеств, графа Федора Петровича Толстого.
Мария Федоровна Каменская так описывает свою встречу с П. А. Плетневым в день
смерти Пушкина: — «Все кончено! Александр Сергеевич приказал вам долго жить! —
проговорил он (Плетнев) едва слышно, отирая перчаткой слезу <. . .>—Пожалуйста,
граф, поскорее пришлите снять маску! Да приезжайте! — почти закричал Плетнев и,
повернув извозчика, куда-то ускакал. А отец мой со мной перебежал через Неву домой,
сейчас же послал за литейщиком Балиным, который жил против ворот Академии по
четвертой линии, и отправил его снимать маску с Пушкина. Балин снял ее удивительно
удачно».1 2
О литейщике Балине почти не сохранилось сведений. Известно лишь, что он выпол-
нял работы по заказу Академии Художеств.3
Таким образом, к имени прославленного скульптора нужно прибавить имя скром-
ного мастера-формовщика, производившего слепок с лица мертвого Пушкина.
В настоящее время сохранилось небольшое количество масок Пушкина
первого отлива, т. е. масок, сделанных с гипсового оригинала, который отли-
вается непосредственно с негативной формы — отпечатка лица в гипсе.
Маски первого отлива очень ценны, и важно установить, в каких музеях
и у каких частных владельцев сохранились эти маски.
По-видимому, масок первого отлива было не более 15-ти. Это видно из
письма Н. И. Любимова к М. П. Погодину от 22 февраля 1837 г.: «Я хло-
почу, чтобы достать его < Пушкина > слепок, что довольно трудно, ибо
заказано было не более 15-ти Жуковским и уже все розданы им».4 Некото-
рые из упомянутых масок сохранились до наших дней. Так, во Всесоюзном
Музее А. С. Пушкина имеется маска, принадлежавшая графине Екатерине
Федоровне Тизенгаузен, дочери Елизаветы Михайловны Хитрово, хорошо
знавшей и любившей поэта.
Маска эта несет на себе следы соединения кусковой формы, она очень
выразительна: по обеим сторонам полувпалых щек ясно видны отпечатки
частей бакенбард, на висках — впадины; над левой бровью и на правом
веке крупные вмятины, через полуоткрытый рот виден слабый отпе-
чаток зубов.
В собрании ВМП хранится также маска из парижского музея А. Ф. Оне-
гина, друга П. В. Жуковского, сына поэта В. А. Жуковского. В 1927 г. она
была передана в составе собрания А. Ф. Онегина Пушкинскому дому
АН СССР. Судя по выразительности, хорошо проработанным деталям
и общему виду, эта маска также из числа первых отливов. Модест Гофман,
автор книги о музее Онегина в Париже, писал о ней: «Подходишь к пись-
1 О процессе снимания маски с умершего и о необходимости присутствия формов-
щика при скульпторе см. Рамазанов. «Материалы для истории художеств в России»,
кн. I, 1863, стр. 232—233.
2 «Исторический вестник», 1894, т. 58, стр. 53.
3 В рапорте хранителя Академического Музея А. Г. Ухтомского от 24 октября
1838 г. указывается, что за формовку «из чистого алебастра» программных работ «акаде-
мистов Гой ст. Рамазанова, Ставассера и Климченко <С . .?>» «следует заплатить фор-
мовщику Балину с материалом его и работаю 240» (ЦГИАЛ, ф. И АХ, 1839, д. 89,
4 «Лит. наследство», № 16—18, М., 1934. стр. 718.
396
менному столу — и здесь тот же священный культ Пушкина: маленькая
модель пушкинского домика в Михайловском, пушкинская милая Татьяна
(с проекта Антокольского) и, наконец, то, от чего трудно оторвать взор,
как от присутствия самого Пушкина — его подлинная гипсовая маска, сня-
тая с него в день смерти. (Копии с нее А. Ф. Онегин разослал во все рус-
ские университеты и в Академию наук)». 1
Один из первых отливов маски Пушкина хранится в библиотеке Тар-
туского университета. Она поступила туда от П. А. Осиповой, которая пере-
дала ее в 1856 г. профессору университета М. П. Розбергу. Сейчас маска
реставрирована, забелена и несколько изменила свой вид; представление же
о внешнем виде маски до реставрации можно составить как по описанию,
данному в брошюре Е. Ф. Шмурло, 1 2 так и по сохранившимся в фондах
ВМП старым фотографиям (4 снимка с различных сторон).
Наконец, в Оренбургском областном краеведческом музее находится
маска Пушкина, по преданию, принадлежавшая В. И. Далю. Она была
передана в 1899 г. членом Оренбургской ученой архивной комиссии
Д. Н. Соколовым в музей комиссии; фотоснимок с этой маски должен
был быть опубликован в сборнике «Пушкин в Оренбурге» (сборник не вы-
шел), маска осталась в музее комиссии, а затем (после 1917 г.) перешлд
в фонды Оренбургского областного музея. Родственники Д. Н. Соколова
были родственниками второй жены В. И. Даля — Екатерины Львовны Со-
коловой.
По-видимому, некоторые экземпляры первых отливов маски Пушкина
утрачены или точное местонахождение их неизвестно. Так, у Т. Б. Семеч-
киной были две маски. Об одной из них она рассказывала В. В. Стасову:
«<...> у меня находится маска Пушкина, снятая тотчас после его смерти
и доставшаяся мне от родного дяди, Константина Карловича Данзаса, това-
рища Пушкина по Лицею и секунданта его на дуэли <.. .> Ге приходил
ко мне несколько раз, и так как у меня были две маски Пушкина, я ему
одну и подарила».3 Настоящее местонахождение маски, бывшей у худ.
Н. Н. Ге, неизвестно.
Другая маска Т. Б. Семечкиной выставлялась на пушкинской выставке
1880 г. в Петербурге4 и там же, вероятно, была зарисована В. А. Серовым.5
Воспроизведена маска в альбоме пушкинской юбилейной выставки в Петер-
бурге в 1899 г., на которой она также находилась, 6 и в журнале «Искусство
1 М. Л. Гофман. Пушкинский музей А. Ф. Онегина в Париже. Paris, 1926,
стр. 16; Архив АН СССР, Ф. 150, ОП. 1, 1927, д. 16, л. 20.
2 Маска и письмо А. С. Пушкина, хранящиеся в библиотеке Императорского Юрьев-
ского университета. Юрьев, 1899, стр. 25—26.
3 Николай Николаевич Ге, его жизнь, произведения и переписка. Составил
В. В. Стасов. М., 1904, стр. 249.
4 Каталог пушкинской выставки, устроенной комитетом о-ва для пособия нуждаю-
щимся литераторам. СПб., 1880, стр. 33.
5 Под рисунком, ныне хранящимся в фондах ВМП, надпись рукою Серова: «С маски
Пушкина, 1880 г., ноябрь».
6 Альбом пушкинской юбилейной выставки в Императорской Академии наук
в С.-Петербурге. М., 1899, табл. 6.
397
и художественная промышленность» (майский номер за 1899 г., с рисунка
Н. Герардова). 1
На московской юбилейной выставке 1899 г. была представлена маска,
принадлежавшая другу Пушкина по Кишиневу В. П. Горчакову, которому
она досталась, по семейному преданию, от В. А. Жуковского (воспроизве-
дена в альбоме юбилейной выставки 1899 г. в Москве). 1 2 Эту маску видел
на выставке ученый-антрополог Д. Н. Анучин: «<...> лучшая (маска),
какую нам пришлось видеть,— пишет он,— была выставлена на москов-
ской юбилейной выставке А. И. Свечиным, родственником В. П. Горчакова
(кишиневского приятеля Пушкина), которая досталась последнему, как
думают, от Жуковского. Черты лица на этой маске выступают отчетливо;
смерть и болезнь не наложили еще на них своего удручающего отпечатка». 3
Где находится эта маска, также неизвестно.
Из переписки современников Пушкина можно установить еще некото-
рые имена первых владельцев масок. В. А. Жуковский писал в марте 1837 г.
С. Л. Пушкину (отцу поэта): «...посылаю тебе ящик с тремя масками,
одну для тебя, другую для Нащокина, третью для Баратынского». 4 * Маски
действительно были посланы, т. к. уже в апреле Жуковский просит под-
тверждения получения масок: «уведомь, получены ли все посланные
письма и маски. Отвечай немедленно. Я еду из Петербурга 27 апреля». °
Маска Нащокина отдана была им Сухотину. 6 Несколькими днями позже
М. Н. Сердобин писал тому же Сергею Львовичу: «Я узнал, что художник
снял с него маску в гипсе после его смерти. Если мне удастся получить
один экземпляр, я вам представлю, если вы позволите, дорогой Сергей
Львович». 7
Н. И. Любимов хлопотал, чтобы достать слепки для С. П. Шевырева
и М. П. Погодина: «Посылаю вам по сей верной оказии два слепка с Пуш-
кина; один для вас, а другой желательно, чтобы преподнесли от меня Шевы-
реву; впрочем это предоставляется вашему предусмотрению».8 В письме
к Погодину от 9 марта 1837 г. он спрашивал: «Получили ли слепки?»9
Таким образом, можно предполагать, что маски первого отлива были еще
у С. Л. Пушкина, П. В. Нащокина, Е. А. Баратынского, барона М. Н. Сер-
добина, Н. И. Любимова, М. П. Погодина и С. П. Шевырева. Од-
нако, о дальнейшей судьбе принадлежавших им масок сведений мы не
имеем.
1 Впоследствии эта маска находилась в Пушкинском заповеднике (с. Михайловское).
Утрачена в годы Великой Отечественной войны.
2 Альбом пушкинской выставки, устроенной обществом любителей российской сло-
весности в залах Исторического музея в Москве. М., 1899, табл. 13.
3 «Русские ведомости», 31 июля 1899 г., стр. 2.
4 «Пушкин и его современники», вып. VIII, СПб., 1908, стр. 57.
° Там же, стр. 71.
6 См. Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым
в 1851 — 1860 годах. Издание М. и С. Сабашниковых, 1925, стр. 28.
7 «Пушкин и его современники», вып. VIII, стр. 65.
8 «Лит. наследство», т. 16—18, стр. 718.
9 Там же, стр. 720.
398
II. Об оригиналах и некоторых отливах бюстов Пушкина
работы И. II. Витали и С. И. Гальберга
(Ленинградские музеи)
Бюсты Пушкина работы И. П. Витали и С. И. Гальберга являются пер-
выми скульптурными портретами поэта. Основные сведения об этих рабо-
тах собраны в статье М. Д. Беляева и П. Е. Рейнбота.1 Приводим допол-
нительные данные, касающиеся как самих бюстов, так и их отливов и вари-
антов.
Бюст Пушкина работы И. П. Витали существует в двух вариантах:
в лавровом венке, обвивающем слегка повернутую вправо голову, и без
него.1 2 До недавнего времени I-й вариант бюста (с венком) 1837 г. был
известен только в мраморе,3 но в 1948 г. у московского коллекционера
М. М. Успенского Пушкинским домом АН СССР был приобретен гипсо-
вый экземпляр бюста.4 Бюст несомненно старый, хорошо проработанный;
приобретен он Успенским лет 25—30 тому назад у некоего гражданина
Кузьмина. По мнению М. Д. Беляева, бюст этот принадлежал П. В. Нащо-
кину. Бюст не имеет следов соединения кусковой формы, а отлит, по всей
вероятности, с черновой формы, сделанной непосредственно с глиняного
оригинала, на нем четкие надписи — впереди: «Александр Сергеевич Пуш-
кин»; справа: «Скончался 29 января 1837 г.», слева: «Родился 26 мая
1799 года».
По-видимому, именно этот бюст изображен на картине Н. И. Подклюш-
никова «Гостиная в доме П. В. Нащокина в Москве» 5 и на портрете Нащо-
кина работы Э. А. Дмитриева-Мамонтова.6 С этого бюста было сделано
несколько слепков. О них известно из переписки современников Пушкина.
В письме к С. А. Соболевскому (1-я треть 1838 г.) Нащокин писал: «По-
слал я бюст Пушкина князю Вяземскому.— Если он тебе понравится —
отпиши. Я тебе его пришлю. Цена с пересылкою 35 асе». 7 Несколькими
неделями позже П. А. Вяземский просил П. В. Нащокина прислать ему
бюст: «Вы, говорят,— писал он,— имеете прекрасный бюст незабвенного
нашего друга. Если поступили уже в продажу слепки с него, то пришлите
сюда их несколько, а в особенности один на мое имя». 8
1 М. Д. Беляев и П. Е. Рейнбот. Бюсты Пушкина работы Витали и Галь-
берга, стр. 200—204.
2 Характеристику скульптурных портретов Пушкина работы И. П. Витали см. в
статье Е. В. Ногаевской «Иван Петрович Витали. 1794—1855».— «Русское искус-
ство. Очерки о жизни и творчестве художников» под ред. А. И. Леонова. Первая
пол. XIX века. М., «Искусство», 1954, стр. 369.
3 Находится в собрании ВМП.
4 Собрание Литературного музея ИРЛИ (инв. № 62305).
5 Картина находится в собр. ВМП.
6 См. воспроизведение на стр. 422.
7 Пушкин по документам архива А. С. Соболевского. «Лит. наследство», № 16—18.
М„ 1934, стр. 755.
8 Пушкин в неизданной переписке современников. «Лит. наследство», № 58, М.,
1951, стр. 146.
399
Другой широко распространенный вариант бюста Пушкина работы
И. П. Витали (без венка) известен в гипсовых и бронзовых отливах. Этот
бюст, по-видимому, был сделан в начале 1840-х гг. 1 Местонахождение
оригинала неизвестно, поэтому очень важно установить, существуют ли эк-
земпляры, отлитые по авторской форме, а также старые отливки.
На юбилейной выставке 1899 г. в Петербурге был выставлен 2-ой вари-
ант бюста работы Витали (собственность Л. Н. Майкова). Судя по репро-
дукции, это один из лучших экземпляров этого типа. В каталоге выставки
автором бюста назван ошибочно С. И. Гальберг. 1 2
Интересные сведения об этом бюсте сообщает Д. Н. Анучин (он также приписывает
авторство С. И. Гальбергу): «Бюст этот, — пишет Анучин, — однако уже скоро после
смерти поэта стал редок, а некоторые утверждают, что даже и формы его не сохрани-
лись. Тем не менее он оказался у вице-президента Академии Наук Л. Н. Майкова,
получившего его в дар от вдовы П. Анненкова, которому он в свою очередь был пода-
рен вдовой поэта Натальей Николаевной. Как оказывается, и форма этого бюста сохра-
нилась в Императорской Академии художеств, где Гальберг имел свою мастерскую.
Бюст этот сразу бросается в глаза вдохновенным выражением, приданным лицу поэта,
и своеобразной передачей волос, которые представлены не сплошь курчавыми, а гладко
прилегающими на большей части головы и только кругом, на окраине шевелюры, т. е. на
лбу, висках, над ушами и внизу затылка выказывающими крупные завитки. На темени
волосы образуют тонкий слой, как бы начинающуюся лысину, на боках они закрывают
верхние края ушей; умеренные курчавые баки соединяются под подбородком <. • • >
Открытые глаза смотрят вдаль и несколько вверх <...>. Губы несколько утолщены
и сжаты неплотно. Выражение лица вдохновенное и в этом отношении бюст Гальберга
(Витали. — Л. Ф.) представляется более выразительным, чем другие бюсты поэта».3
С формы, хранившейся в Академии художеств, были сделаны в 1910-е гг. отливы в брон-
зе.— Сохранилась открытка с письмом скульптора С. А. Голяшкина к брату (в котором
рассказывается о заказе этих отливов: «Дорогой Яша,— пишет Голяшкин,— если не
ошибаюсь, ты высказал определенное желание иметь бронзовый бюст Пушкина. Мне
удалось получить разрешение в Академии воспользоваться для отливки непосредственно
моделью, принадлежащей Академии (а следовательно не по моему слепку, а по оригиналу).
Бюст я отливаю для себя, Венгерова и Лернера, 3-й мой экземпляр и, если ты не пере-
думаешь, за твой цена 50 рублей, с остальных двух по 75 рублей <С . .> Отливаются
бюсты по способу cire perdue. Восковые экземпляры вышли <Снеразб.> как-то отольется
бронза? Вот как относительно пересылки? Твой С. Голяшкин». 4
Бронзовый бюст, принадлежавший С. А. Голяшкину, был приобретен
у вдовы скульптора Государственным Русским музеем (на бюсте отсут-
ствует штапм отливщика). Остальные три бюста, по-видимому, были отлиты
К. И. Миглинником, считавшимся в то время лучшим бронзовщиком, вла-
девшим искусством литья по восковой модели. В ВМП имеются два брон-
1 См. М. Беляев и П. Рейнбот. Ук. соч.
2 Альбом Пушкинской юбилейной выставки в Императорской Академии наук
в С.-Петербурге. М., 1899, стр. 24, табл. 8. Там же работа Гальберга неверно приписана
Витали, стр. 23, табл. 10.
3 Д. Н. А н у ч и н А. С. Пушкин. (Антропологический эскиз). — «Русские ведо-
мости», 15 июля 1899 г.
4 Из собрания С. П. Жерновского (Ленинград). Письмо не датировано, но на лице-
вой стороне открытки изображен «Нащокинский домик», выставленный в конференц-зале
Академии Наук в 1910 г.; там же заснят сам Голяшкин рядом со стоявшим на постамен-
те гипсовым отливом, о котором он говорит в письме.
400
Маска А. С. Пушкина.
Гипс. 1837.
Из собрания А. Ф. Онегина.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
26 Пушкин и его время
А. С. Пушкин.
Бюст работы И. П. Витали. 1837. Гипс.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.
Маска А. С. Пушкина.
Рисунок В. А. Серова/1880.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
26*
Гостиная в доме П. В. Нащокина.
Картина маслом Н. И. Подклюшникова. 1838—1839.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
зовых бюста работы Витали со штампом отливщика К. И. Миглинника;
один из бюстов поступил в Музей из Государственной Третьяковской гале-
реи, где считался отливом 1920-х гг., второй приобретен у собирателя
В. Г. Данилевского, который купил его у Я. А. Голяшкина( брата С. А. Го-
ляшкина); третий бронзовый бюст, отлитый К. И. Миглинником, хранится
в Литературном Музее ИРЛИ, куда поступил в 1920-е гг. из Государствен-
ного института Книговедения. Все четыре бюста несомненно отлиты
с одной модели, сделанной с подлинной формы.
Местонахождение гипсового бюста, принадлежавшего Л. Н. Майкову,
неизвестно. Что же касается старых гипсовых отливов с бюста этого типа,
то они (при изобилии позднейших копий), встречаются довольно редко.
В 1960 г. ВМП приобрел у дочери художника-академика С. Т. Шелко-
вого гипсовый бюст работы Витали (2-й вариант без венка), который может
считаться одним из старых отливов. Хранящийся же в Литературном
Музее ИРЛИ гипсовый отлив, поступивший туда в 1926 г. из Музейного
фонда, также относится к этому типу отливов.
Почти одновременно с И. П. Витали С. И. Гальбергом был изваян бюст
несколько другого типа; 1 бюст этот прямоличен, лицо почти точно повто-
ряет маску, снятую Гальбергом и Балиным с мертвого Пушкина. М. Д. Бе-
ляев и П. Е. Рейнбот указывают в своей статье на то, что обычно бюсты
этого типа «было принято считать бюстом работы И. П. Витали, сделан-
ным им в 1842—1843 годах».1 2 Как значится в отчете Императорской Ака-
демии художеств за 1836—37 академический год бюст Пушкина работы
Гальберга был сделан им «по особому заказу». Сам Гальберг сообщал
11 июля 1837 г. в официальном извещении Академии о том, что он «в тече-
ние прошедшего академического года <S . .^> еще сделал бюст покойного
Александра Сергеевича Пушкина».3 В отчете же за 1838—1839 академиче-
ский год (Гальберг умер в 1839 г.) так говорится о Гальберге «<S . .^> он
был истинный мудрец-художник. Произведения его дышат правдою. Осо-
бенно в бюстах, им произведенных, он не имел себе равного. Главнейшие его
ваятельные произведения суть бюсты из мрамора или бронзы
знаменитых писателей наших: И. А. Крылова, А. С. Пушкина, барона Дель-
вига».4
Кроме гипсового оригинала с подписью скульптора, в музее-квартире
А. С. Пушкина (филиал Всесоюзного музея А. С. Пушкина) имеется брон-
зовый отлив бюста Пушкина работы Гальберга, который, как и гипсовый,
получен из музея Александровского Лицея и считается отливом конца
XIX в., сделанным для лицейского музея. Судя же по вышеприведенному
отчету, бюсты, которые лепил Гальберг,— в частности бюст Пушкина,--
1 О скульптурном портрете Пушкина работы С. И. Гальберга см. в статье
И. М. Шмидта. «Самуил Иванович Гальберг. 1787—1839». — «Русское искусство.
Очерки о жизни и творчестве художников», стр. 411.
2 См. М. Д. Беляев и П. Е. Р е й н б о т. Бюсты Пушкина работы Витали
и Гальберга, стр. 201.
3 ЦГИАЛ, ф. 789, д. 112, л. 27.
4 ЦГИАЛ, Отчет ИАХ за 1838—1839 гг., ф. 789, д. 89, лл. 64/об. — 65.
405
еще при жизни скульптора отливались в бронзе или высекались в мраморе.
Наш бронзовый экземпляр бюста с подписью скульптора и с многочислен-
ными маленькими раковинками на металле, по всей вероятности, отлит еще
при жизни Гальберга. 1
Кроме гипсового оригинала и бронзового отлива с бюста работы
С. И. Гальберга известны два старых гипсовых отлива, без «теста», со
«срезанными плечами». Подобный отлив был выставлен на юбилейной
Пушкинской выставке 1899 г. в Петербурге. 1 2 В каталоге выставки он зна-
чился как бюст работы И. П. Витали, вновь отлитый по найденной в Ака-
демии художеств форме( собственность профессора В. В. Матэ). Надписей
никаких на бюстах этого типа нет, но простым сравнением с подписным
бюстом Пушкина работы Гальберга можно безошибочно установить, что
это бюсты совершенно тождественные. Старые гипсовые отливы бюста
работы Гальберга со «срезанными плечами» имеются: во Всесоюзном
Музее А. С. Пушкина и в научно-исследовательском музее при Академии
художеств в Ленинграде. 3 4
Старые отливы с бюста работы Гальберга (с подлинной формы) были
очень редки уже в середине XIX в.
Один из устроителей выставки 1880 г. П. А. Ефремов оставил следующие воспо-
минания о поисках бюста Пушкина работы Гальберга: «Для выставки 1880 г. мы с Гаев-
ским не могли найти гальберговского бюста ни у кого (у Краевского был тоже «Витали»),
а еще в 1854 г. я разыскал на Васильевском острове магазин преемника Гальберга и он
мне сказал, что форма давно разбита и что он с нее не сделал ни одного экземпляра,
а делал с формы академика Витали». 1 Об этом же говорит и скульптор Ковшенков:
«Гальберг умер в 1839 году, форму бюста сохранить не догадались. Разошедшиеся при
Гальберге слепки по невежеству подбеливались, красились, белились; бюст мало-помалу
исчез из обращения, так что к общему нашему стыду и позору найти его в продаже
в настоящее время сделалось невозможно». 5
Таким образом устанавливается, что в музеях Ленинграда хранятся
следующие оригиналы и отливы первых скульптурных портретов Пушкина:
в собраниях ВМП — мраморный бюст работы И. П. Витали (1-й вариант,
с венком), два бронзовые и один гипсовый отливы бюста с подлинной
формы того же скульптора (2-й вариант, без венка), а также оригинал бюста
работы С. И. Гальберга с подписью скульптора и старый бронзовый отлив
этого бюста; кроме того, в музее хранится старый оригинальный гипсовый
отлив бюста работы Гальберга «без теста» (с «усеченными плечами»).
В Литературном музее ИРЛИ имеется гипсовый оригинал бюста работы
1 Техническое обследование обоих бюстов форматором ГРМ Ю. И. Мышинским
подтвердило это предположение.
2 См. Альбом Пушкинской Юбилейной выставки в Императорской Академии наук
в С.-Петербурге, М., 1899, табл. 10.
3 Подобный бюст (без теста) можно видеть на старой фотографии, изображающей
пушкинский уголок в квартире Т. Б. Семечкиной (племянницы К. К. Данзаса) в Сара-
тове (Собрание ВМП).
4 А. С. Пушкин. Сочинения. Ред. П. А. Ефремова, т. VIII, [Пб.,] 1905 стр. 372.
5 «Современные известия», 20 мая 1880 г.
406
И. П. Витали (1-й вариант, с венком) и бронзовый отлив 2-го варианта
бюста (подобного имеющемуся в ВМП). В ГРМ экспонируется бронзовый
отлив бюста работы И. П. Витали (с подлинной формы, 2-й вариант)
и в научно-исследовательском музее при Академии художеств (в Ленин-
граде) старый гипсовый отлив бюста работы С. И. Гальберга (с усечен-
ными плечами).
А. Ю Вейс
ИЗ ИСТОРИИ ДЕКАБРИСТСКОЙ ИКОНОГРАФИИ
(О двух прижизненных изображениях Ф. II- Глинки)
В иконографии выдающегося деятеля ранних декабристских организа-
ций, члена Союзов Спасения и Благоденствия, «вездесущего» члена и руко-
водителя разных Вольных обществ 1810—1820-х годов, поэта, прозаика
и публициста Ф. Н. Глинки (1786—1880) имеется несколько вариантов
портрета, где он изображен в полковничьем мундире с орденами.
Этот тип портрета представляет наибольший интерес, так как он сохра-
нил облик Глинки запечатленным в тот момент, когда последний был
в самом зените своей литературной и общественной популярности. Это
были времена, когда Глинка состоял вместе с Пушкиным членом «Зеленой
лампы», когда СПб Вольное общество любителей российской словесности
вело активнейшую борьбу за Пушкина против реакции, а роль Глинки,
тогдашнего председателя общества и автора стихотворения «К Пушкину»,
направленного в защиту поэта, как известно, была весьма значительной.1
Все это обязывает нас отнестить с особой серьезностью к изучению портре-
тов Глинки этого периода. Нет ничего удивительного, что именно этот тип
портрета дошел до нас в многообразных повторениях, исполненных различ-
ными граверами, литографами и ксилографами.1 2 В нашу задачу не входит
рассмотрение всех портретов этого типа, мы остановимся только на двух
из них, выполненных еще до декабрьского восстания 1825 г., а именно
на самых первых дошедших до нас прижизненных изображениях Глинки,
на литографии, исполненной в литографическом заведении И. П. Беггрова,
и на гравюре К. Я. Афанасьева. Новые архивные данные, тщательные сопо-
ставления изображений и изучение печатных источников дали нам возмож-
ность заново датировать эти портреты и по-новому решить вопрос о перво-
источнике и производном. К изучению этих материалов мы и обратимся.
1 См. Ф. Н. Глинка. Удаление А. С. Пушкина из С.-Петербурга в 1820 году.—
«Русский Архив», 1866, стр. 917—922; В. Базанов. Вольное общество любителей
российской словесности. Петрозаводск, 1949, стр. 179—181; Б. Томашевский.
Пушкин. М.—Л., изд-во АН СССР, 1956, стр. 377—388.
2 См., в частности, позднейшую сводку иконографии Глинки в ИРЛИ в сб. «Дека-
бристы и их время», М.—Л., 1951, стр. 298—299.
408
I. О портрете работы К. Я. Афанасьева
Ранним из названных двух первых изображений Ф. Н. Глинки до сих
пор принято было считать портрет работы К. Я. Афанасьева.1 Д. А. Ровин-
ский описал его в своем словаре следующим образом: «Грав. резц. (К. Афа-
насьевым в 1825 г.); поясн., 3/4 вл.: Ф. Н, Глинка, Выш. 3, 9; шир. 3, 21Z2.
1-е отпеч. прежде всякой подписи; II с вышеприведенной подписью».1 2Здесь
же Д. А. Ровинский заметил: «Есть хорошая литография, раб<оты>Бег-
грова, с этого портрета, которая гораздо лучше гравюры».3 В цитируе-
мых положениях Ровинского три утверждения никак не аргументированы,
хотя именно эти утверждения вызывают сомнения. Во-первых, работа Афа-
насьева датируется 1825 годом; во-вторых, автором литографии назван
Беггров, вероятно, Карл Петрович, а не его брат Иван Петрович, владелец
литографического заведения.4 5 С этим вторым положением хотелось бы
согласиться, хотя документально оно не подтверждено, и вопрос остается
открытым. Третье утверждение историка русской гравюры сводится к тому,
что литография сделана с гравюры Афанасьева, хотя тут же Ровинский в из-
вестной мере сам себя опровергает, считая, что литография гораздо лучше
гравюры.
Между тем, по Ровинскому, литография является производной, т. е.
копией с гравюры Афанасьева. Обычно же копия бывает хуже оригинала,
а не наоборот.
Обратимся к следующей по времени после Д. А. Ровинского работе,
касающейся интересующего нас вопроса, к статье Н. П. Собко, посвящен-
ной К. Я. Афанасьеву в его словаре художников.
Н. П. Собко по существу повторил ошибку Д. А. Ровинского, отнеся
гравированный портрет Глинки к 1825 году: «<Портрет> Ф. Н. Глинки
1825<...> вероятно для его «Опытов свящ <Сенной > поэзии», СПб. 1826». ’
Последнее предположение Собко также оказалось ошибочным. Остановясь
на собственноручной записке К. Я. Афанасьева с перечислением его работ,
Н. П. Собко отметил, что в списке Афанасьева не было точной хронологии
и указаний для каких изданий выполнялись его гравюры.6 Далее Собко
писал о том, что он составил свой список работ К. Я. Афанасьева,
«исправл <енный> и дополн <енный> по разн<Сым> докум<Сентам>,
1 А. К. Жизневский упоминает еще об одном значительно более раннем портрете
Ф. Н. Глинки, который «сохранился у одной родственницы его <СГлинки^> жены
Д. А. Тихменевой, <. . ,^> сделанный пером во время похода 1813 г. и подписанный
Милорадовичем». См. А. К. Жизневский. Федор Николаевич Глинка. Тверь, 1890,
стр. 5. Местонахождение этого портрета выяснить не удалось.
2 Д. А. Ровинский. Подробный словарь русских гравированных портретов,
т. I, А—Д. СПб., 1886, стлб. 568.
3 Курсив наш.— А. В
4 См. А. Ф. К о р о с т и н. Начало литографии в России. М., 1943, стр. 116—121.
5 Н. П. С о б к о. Словарь русских художников, т. 1, вып. 1. А. СПб., 1893, стр. 281.
6 При более пристальном отношении к записке К. Я. Афанасьева можно бы было
установить, что в некоторых случаях Афанасьев называет лиц, по заказу которых
выполнялись им гравировальные работы. Так, например, интересующий нас портрет
Глинки, а также портрет А. X. Востокова были выполнены для А. Ф. Воейкова. По-
дробнее об этом см. ниже.
409
но, к сожалению, в экземплярах упом <янутых> нами изданий в Имп
<Сераторской^> Публ<^ичной^> Библи<^отеке^> — приложений 1 во многих
случаях недостает»/
Действительно экземпляры очень многих книг государственной Публич-
ной библиотеки в Ленинграде с приложенными к ним гравюрами дефектны:
листы гравюр во многих из них изъяты. Не удивительно поэтому, что
Собко допустил ошибку, только странно, почему он не проверил интере-
совавшие его издания по другим книгохранилищам. Гравюра К. Я. Афа-
насьева с портретом Глинки была приложена, но не к «Опытам священной
поэзии»,* 2 3 как предполагал Н. П. Собко, а к книге: «Собрание новых рус-
ских стихотворений, вышедших в свет с 1821 по 1823 год, служащее допол-
нением к собранию образцовых русских сочинений и переводов. Часть пер-
вая. СПб, 1824».4 5 6 Нами было просмотрено несколько экземпляров этого
издания, находящихся в лучших наших хранилищах. Это нужно было про-
делать потому, что многие из частных любителей книг, желая иметь перед
собою портреты писателей, нередко, отдавая в переплет книги, прилагали
к ним отдельно изданные гравированные или литографированные портреты,
а иногда и просто вклеивали их в уже переплетенную книгу. Во всех про-
смотренных экземплярах портрет Ф. Н. Глинки , гравированный К. Я. Афа-
насьевым, приложен в качестве фронтисписа; портрет А. X. Востокова,
также гравированный на стали резцом и подписанный К. Я. Афанасьевым,
помещен между стр. 96—97. ° Такая повторяемость размещения портретов
1 Пол приложениями имеются в виду приложенные на отдельных листах и включен-
ные в корпус книги гравюры: портреты, виньеты и пр.
2 Н. П. Собко. Ук. соч., стр. 285. Судя по «Словарю» и бумагам Н. П. Собко,
хранящимся в ГПБ, список К. Я. Афанасьева был доставлен сыном художника В. В. Ста-
сову. Он также побывал в руках Д. А. Ровинского и был включен в «Подробный сло-
варь русских граверов XVI—XIX вв.» (т. I, СПб., 1895, стр. 4, вторая пагинация).
3 К опытам «Священной поэзии» Глинки приложена виньетка («лира в облаках») —
См. также В. А. Верещагин. Русские иллюстрированные издания XVIII и XIX сто-
летий (1720—1870). Библиографический опыт. СПб., 1898, стр. 50, № 154.
4 Цензорское разрешение Александра Бирукова от 20 марта 1824 г.
Н. Обольянинов в своем «Каталоге», хотя и указывает на то, что «д < олжны >
б<ыть> портреты Ф. И. [так!] Глинки и А. X. Востокова», однако, отсылает не к тому
источнику, где помещены портреты Глинки и Востокова. См. Каталог русских иллюстри-
рованных изданий. 1725—1860 гг. Составил Н. Обольянинов, т. II, М., 1915,
стр. 512—513. № 2535.
5 1) ИРЛИ 13 5/27. Экземпляр хорошей сохранности. Бывший владелец неизвестен.
2) ИРЛИ 32 2/7. Экземпляр прекрасной сохранности. Из библиотеки вел. кн.
Константина Николаевича, с его экслибрисом.
3) Гос. Эрмитаж. Ц. 42. 6. 13. Инв. 27008. Экземпляр прекрасной сохранности.
Из библиотеки Александра II, с его экслибрисом.
4) ЛГУ. ЕП 12519. Экземпляр удовлетворительной сохранности. Бывший владе-
лец не известен
5) БАН 1821/252. Инв. 16013. Экземпляр вполне удовлетворительной сохранно-
сти. Из библиотеки М. П. и И. М. Петровских, с их печатью.
6) БАН 1821/253. Инв. 16015. Экземпляр хорошей сохранности. Из Император-
ской эрмитажной русской библиотеки, с ее экслибрисом.
Из ГПБ в нашем распоряжении были два экземпляра нацело дефектных: в обоих
отсутствуют портреты Глинки и Востокова, хотя в одном из них ясен след бывшего
наличия портрета между страницами 96 и 97.
410
окончательно убедила нас в том, что здесь сказалась не прихоть бывших
владельцев книги, а редакционно-издательский замысел.
Вторым аргументом, безоговорочно подтверждающим наше положение,
что портреты Ф. Н. Глинки и А. X. Востокова, гравированные К. Я. Афа-
насьевым, предназначались именно для этого издания, служит то обстоя-
тельство,. что они были выполнены художником по заказу А. Ф. Воейкова.
Это свидетельствует сам Афанасьев в собственноручной описи: «Гра-
верн<^ые^> работы Акад<^емика^> К. Я. Афанасьева с 1819 года до месяца
Октября 1857 года», опубликованной в Словаре русских граверов Д. А. Ро-
винского. В описи под № 16 значится портрет А. X. Востокова, выполнен-
ный для А. Ф. Воейкова, и под № 17 портрет Ф. Н. Глинки, исполненный
«ему же».1 Известный русский библиограф Г. Н. Геннади без всяких
объяснений относил подобные нашему сборники к числу изданий А. Ф.Воей-
кова. Очевидно в 1876 г., когда вышла работа Г. Н. Геннади, принадлеж-
ность рассматриваемого сборника к воейковским изданиям была еще свежа
в памяти, не вызывала сомнений и не требовала особых доказательств.1 2
Поскольку сборник печатался в типографии Российской Академии, мы
обратились к архивным материалам этого учреждения и обнаружили сле-
дующее отношение президента Российской Академии А. С. Шишкова на
имя П. И. Соколова:
«Управляющему типографиею императорской Российской Академии
члену и Непременному Секретарю оной Действительному Статсткому
Советнику и кавалеру Соколову.
Член Академии Г. Коллежский Советник и Кав<Салер^> А. Ф. Воейков
желает напечатать в типографии Академии Российской рассмотренную
и одобренную С. Петербургским Цензурным Комитетом 20-го Марта сего
1824 года прилагаемую при сем рукопись, под названием Собрание новых
Русских стихотворений, вышедших в свет с 1821-го по 1823 год, целый
завод 1210 оттисков, на собственной его бумаге, с платежом за набор и тис-
нение по тридцать рублей за каждый лист; по сему поручаю вам приказать
приступить к набору сей книги.
Александр Шишков.
Июля 12 дня.
1824» 3
Таким образом, совокупность всех изложенных нами положений и при-
водимых документальных данных утверждает мнение, что портрет Глинки
работы К. Я. Афанасьева был гравирован резцом на стали для указаннного
выше издания А. Ф. Воейкова. Поскольку же книга вышла в свет в 1824 г.,
1 Д. А. Р о в и н с к и й. Подробный словарь русских граверов, т. I, СПб., 1895,
столб. 57 (вторая пагинация).
2 Ср. Справочный словарь о русских писателях и ученых, умерших в XVIII и XIX
столетиях и список русских книг с 1725 по 1825 г. Составил Григорий Геннади,
т. I, А—Е. Берлин, 1876, стр. 165.
3 Архив Академии Наук СССР (Ленинград), ф. 8, оп. 5, д. 19, л. 50. Отношение
А. С. Шишкова написано писарем и лишь подпись Шишкова представляет собою авто-
граф.
411
следовательно, учитывая трудоемкость гравирования по металлу (в дан-
ном случае на стали), портрет Глинки был резан вероятнее всего в 1823—
1824 годах и уже никак не позже 1824 г., дата же Д. А. Ровинского, а вслед
за ним Н. П. Собко и всех последующих иконографов, относивших портрет
к 1825 г., должна быть снята.
II. Эпизод из деятельности Н. И. Г недича в СПб
Вольном обществе любителей российской словесности
Другой портрет Ф. Н. Глинки, на котором мы должны остановиться,
это литография, как уже говорилось выше, по-видимому, выполненная Кар-
лом Петровичем Беггровым и отпечатанная в одном из самых ранних
и лучших литографических заведений России, принадлежавшем старшему
брату Карла, Ивану Петровичу Беггрову. До настоящего времени, согласно
указанию Д. А. Ровинского, этот литографированный портрет считался
производным (копией) с рассмотренной нами гравюры на стали К. Я. Афа-
насьева. На самом же деле, как выяснилось из обнаруженных документов,
именно литография была выполнена в 1821 г., и. следовательно, она яв-
ляется первоисточником и вообще самым ранним из дошедших до нас при-
жизненных изображений Ф. Н. Глинки.1 Гравюра же К. Я. Афанасьева,
исполненная, как было установлено выше, в 1823—1824 годах, является
производной (копией) с литографии 1821 г. В данном случае острый глаз
и художественное чутье Д. А. Ровинского не изменили ему, когда он заме-
тил: «Есть хорошая литография, раб<оты> Беггрова, которая гораздо
лучше гравюры». Позже, разбирая гравированные работы Афанасьева,
Ровинский также верно сказал о нем: «Особенно художественных листов
в них нет; К. Я. Афанасьев был второстепенный мастер, имел красивый,
но черствый резец. Отличался чрезвычайным трудолюбием».1 2
Обратимся к рассмотрению обнаруженных документов. В понедельник,
1 августа 1821 г. в Петербурге происходило очередное «обыкновенное»
22-ое заседание Вольного общества любителей российской словесности, на
котором присутствовали председатель общества Ф. Н. Глинка, помощник
председателя Н. И. Гнедич; члены комитета А. А. Дельвиг, А. Д. Боров-
ков, А. А. Никитин, П. А. Плетнев, И. К. Аничков, Ф. В. Булгарин; дейст-
вительные члены Е. А. Боратынский, О. М. Сомов и Д. С. Меньшенин.
На этом заседании, как видно из «Журнала распоряжений», «Помощник
Председателя Н. И. Гнедичь представил литографически отпечатанный
портрет Г. Председателя Ф. Н. Глинки по желанию друзей его3. Опреде-
лили: Г. Помощнику Председателя за столь приятный для общества
подарок принесть совершенную благодарность, а портрет в золоченой
1 В ВМП хранится еще один портрет этого типа, исполненный карандашом, сепией
и белилами. (См. сб. «Декабристы и их время», М. — Л., 1951, стр. 298, № 50).
Тщательное изучение бумаги, фактуры и манеры исполнения заставляет считать
данную работу позднейшей копией с литографии или гравюры.
2 Д. А. Ровинский. Подробный словарь русских граверов XVI—XIX вв.,
т. 1, столб. 48 (вторая пагинация).
3 Курсив наш. — А. В.
412
СОБРАН1Е
НОВЫХЪ РУСКИХЪ
СТИХОТВОРЕН1Й,
вышедшихъ въ свЪтъ
СЪ 1821 ПО 1823 ГОДЪ,
СЛУЖАЩЕЕ ДОПОЛНЕН1ЕМ! КЪ СОБРА-
ННО ОБРАЗЦОВЫХ! руСКИХ!СОЧИНЕН1Й
И ПЕРЕВОДОВ!.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Musa dedit fidibus Divos, puerosque Deorum,
Et pugilem victorem, et equum certamine primum,
Et juvenum curas, et libera vina referre.
Tyrtaeusque mares animos in Martia bella
Versibus exacuit.
Horatius de arte Poetica.
ВЪ САНКТПЕТЕРБуРГЪ,
Въ типографии Императорской Российской
Академии,
Ф. Н. Глинка.
Гравюра резцом на стали К. Я. Афанасьева. 1823—1824.
Ф. Н. Глинка.
Литография К. П. Бсггрова (?). 1821.
Государственный Эрмитаж, Ленинград.
рамке поместить в Обществе <. . .>» *. Достаточно и этого документа для
датировки первого дошедшего до нас портрета Ф. Н. Глинки. Но в Госу-
дарственном Эрмитаже хранится интереснейший экземпляр этой литогра-
фии с надписью ореховыми чернилами под изображением: «Друзья Глинке
18 Vi 21. С. Петерб:» Лист этот, находившийся до 1917 г. в Обществе
любителей древней письменности, поступил в Отдел истории русской куль-
туры Эрмитажа в 1941 г., в составе коллекций б. Исторического отдела
Гос. Музея этнографии народов СССР1 2. Не является ли именно он тем
самым, который был подарен Гнедичем Вольному Обществу? Расхождение
в датах на портрете и в протоколе роли не играет, так как надпись на лито-
графии могла быть сделана сразу по получении портрета, а «вручение»
его Обществу могло несколько задержаться, особенно в летние месяцы,
когда многие члены Общества уезжали из Петербурга и заседания преры-
вались иногда на полтора-два месяца. Так именно и случилось летом
1821 года. Последнее, 21-ое заседание, перед летними вакациями Вольного
Общества состоялось 13 июня,3 когда портрет Глинки, вероятно, еще не
был готов. Как только Гнедич получил литографию, надо думать, тут же
была сделана на ней надпись и поставлена дата 4. Следующее, 22-ое засе-
дание Вольного Общества, как отмечено выше, проходило 1 августа 1821 г.,
когда Гнедич и вручил портрет.
Что же касается смысловой и фразеологической близости надписи на
портрете и записи в протоколе, то она лишь подтверждает наше предполо-
жение о том, что эрмитажный экземпляр портрета — тот самый, который
был принесен в дар Гнедичем Вольному Обществу.
Вопрос об издании литографированного портрета Ф. Н. Глинки, по-
видимому, был поднят и осуществлен Н. И. Гнедичем. Надо сказать, что
вопросы иконографии никого из писателей того времени так остро не волно-
вали, как Гнедича. Имя Гнедича почти всегда стоит в центре подобных
мероприятий, и именно он в конце-концов является виновником их осу-
ществления. Эта сторона деятельности Н. И. Гнедича, к сожалению, до
сих пор не привлекала внимания исследователей и оставалась совершенно
не разработанной. Между тем инициатива и труды Гнедича по созданию
портретов писателей подымаются очень высоко и заслуживают благодар-
ности потомства. Ни кто иной, как Гнедич приложил портрет юного Пуш-
кина к «Кавказскому пленнику», и этот гравированный портрет работы
Е. Гейтмана остается самым ранним из прижизненных изображений
Пушкина.
В 1821—1823 гг. Н. И. Гнедич, будучи помощником председателя СПб
Вольного общества любителей российской словесности и, возглавляя ко-
1 ИРЛИ, ф. 58, № 27, 142; ср. № 78, л. 231; № 70, л. 52, № 20, л. 128,
об.—129.
2 Пользуюсь случаем выразить глубокую благодарность В. М. Глинке, обратившему
мое внимание на этот уникальный лист.
3 ИРЛИ, ф. 58, № 27 — Журнал распоряжений ВОЛРС за 1821 г.
4 Сделана ли надпись рукой Гнедича или чьей-либо другой, установить не удалось,
хотя отдельные графические элементы очень похожи на почерк Н. И. Гнедича.
415
митет по изданию стихотворений И. И. Дмитриева, развернул активней-
шую деятельность по созданию нового портрета маститого поэта для на-
званного издания. В результате этого был специально заказан Н. И. Тончи
портрет И. И. Дмитриева (ныне хранится в ВМП) и с него была выполнена
В. И. Погонкиным литография, приложенная к изданию
Историко-культурное значение сохранения внешнего облика выдаю-
щихся деятелей для будущих поколений вполне ясно. Мы знаем, какой
исключительный подвиг совершил в этом отношении декабрист Н. А. Бе-
стужев, запечатлев в условиях каторги и ссылки образы своих сотовари-
щей-декабристов 1 2 3. Тем же намерением был одушевлен и Н. И. Гнедич,
являясь инициатором создания портретов своих выдающихся современ-
ников. Он умел вкладывать живую душу в эти начинания, глубоко ценил
представителей русской культуры, был связан с ними духовно и его жела-
ние иметь портрет того или иного из них было не случайностью, а всегда
определенным актом высокого гражданского значения.
В связи с этим стоит вспомнить письмо Н. И. Гнедича к матери дека-
бристов Никиты и Александра Михайловичей Муравьевых и письмо
Ф. Н. Глинки к Н. И. Гнедичу, затерявшееся в отчетах ИПБ.
«Простите, почтеннейшая Катерина Федоровна, что осмеливаюсь тревожить Вашу
горечь священную, справедливую. Но побуждение печальной дружбы, может быть, ува-
жит и горесть матери. Вам известно, люблю ли я Никиту Михайловича. Более, нежели
многие, умел я ценить его редкие достоинства ума и уважать прекрасные свойства души
благородной; более, нежели многие, я гордился и буду гордиться его дружбою. Моя
к нему любовь и уважение возросли с его несчастием: мне драгоценны черты его:} Вы
имеете много его портретов; не откажите мне в одном из них, чем доставите сладостное
удовольствие имеющему быть с отличным уважением и совершенною преданностью
вашего превосходительства покорнейшим слугою.
19 июля 1826 года. Н. Гнедич». 4
Не меньшее значение имеет письмо Ф. Н. Глинки Н. И. Гнедичу от 22 ноября
1826 г. из Петрозаводска.
«Вот, почтеннейший Николай Иванович, откуда пишет к вам человек, вас много
уважающий. Порывистые бури прионежских стран, ни бури другого рода, протекшие
над головою бедного человека, не могли унести воспоминания о вас, о вашей драгоцен-
ной мне приязни, о тех незабвенных вечерних беседах, когда приезжал я к вам отогревать
душу, озябшую в тревожном охладелом свете. Здесь, в краю пустом и забытом, я вспо-
минаю о вас с таким чувством, как вспоминается о высокой поэзии, говорящей не одному
воображению, но и сердцу. <. . . > Я очень прошу Вас поклониться достопочтенному
Ивану Анд<реевичу> Крылову, также М. Е. Лобанову, графу Толстому и братьям
Княжевичам < • . . > Если увидите Дельвига и Плетнева, поклонитесь тоже им. Барон
1 История создания этих двух изображений И. И. Дмитриева изучена автором на-
стоящей работы и готовится к публикации. — Ред.
2 См. М. Ю. Барановская. Декабрист Николай Бестужев. Госкультпросвет-
издат, М., 1954, и особенно исследование И. С. Зильберштейна. Николай Бесту-
жев и его живописное наследие. История создания портретной галереи декабристов.
«Лит. наследство», т. 60, кн. 2, М., 1956.
3 Курсив наш. — А. В.
4 Н. И. Г н е д и ч. Стихотворения. (Биб-ка поэта. Большая серия). Л., 1956,
стр. 48.
416
что-то долго уж не пишет! Как бы вы меня одолжили, если б прислали ваш гравирован-
ный портрет: я бы всякий день с ним переглядывался! Ив<ана> Ан < дреевича >
портрет у меня есть. Прощайте и верьте, что вас очень почитает и очень любит
Ф. Глинка».1
Оба письма написаны уже после событий 14 декабря 1825 г., и тон их
свидетельствует о том высоком взаимоуважении и тех глубоких духовных
узах, которые связывали передовых деятелей русской культуры декабрист-
ского периода между собою.
Интерес их к портрету — это прежде всего интерес к личности чело-
века — творца культуры. Именно в этом плане должна рассматриваться
деятельность Н. И. Гнедича в области русской иконографии.
Подводя итоги наших разысканий, заключаем: первым и лучшим из
дошедших до нас портретов Ф. Н. Глинки является литография, вы-
полненная, вероятно, К. П. Беггровым <и отпечатанная в заведении
И. П. Беггрова в 1821 г. Гравюра резцом К. Я. Афанасьева представляет
собою копию с литографии, выполнена в 1823—1824 годах и имеет не-
дочеты.
Иконографическая близость литографии Беггрова с портретируемым
надо полагать очень значительна. Недаром Афанасьев не нашел ничего
другого, как повторить именно этот портрет, а может быть таково было
задание А. Ф. Воейкова. Во всяком случае, чем больше всматриваешься
в литографию, тем яснее становятся ее достоинства. И в самом деле, мел-
кие черты лица озарены доброй и благожелательной улыбкой, а большие
глаза и лоб хранят сосредоточенность мыслящего человека. Изображен-
ный выглядит по-юношески молодо. Хотя в это время Глинке было уже
тридцать пять лет, веришь художнику, что таким он и был в то время:
ведь ему предстояло прожить в общей сложности без малого сто лет, сохра-
нив ясность сознания до последних дней.
Недостатки гравюры по сравнению с литографией разительны. Непо-
средственная мягкость и живость едва заметной улыбки с «ямочками» на
щеках на литографированном портрете приобрела жесткость и сухость
в гравюре. Живой и бодрый взгляд на литографии значительно потускнел
на гравюре, не говоря уже об обработке мундира. На литографии под мун-
диром ощущается и объем корпуса, и военная выправка фигуры, и складки
сукна. На гравюре все эти качества утрачены, и плоский мундир как бы
болтается на пустой вешалке.
Конечно, в данном случае необходимо учитывать и технику исполнения
и связанную с ней фактуру материала,— и тем не менее преимущества
литографии налицо.
Кроме всего прочего, литографированный портрет Ф. Н. Глинки это
поистине реальный комментарий к посланию Пушкина «Ф. Н. Глинке»
(1822 г.) и к его гениально метким эпиграмматического рода стихотворным
высказываниям о нем. В этом портрете можно обнаружить характерные
для оригинала черты «Кутейкина в эполетах», так тонко отмеченные вели-
1 Отчет Императорской публичной библиотеки за 1895 год. СПб., 1898, приложение,
стр. 35—36.
Пушкин и его время
417
ким поэтом и схваченные талантливым литографом !. Наряду с этим
в портрете увековечен и образ выдающегося деятеля и человека, который
имел смелость и гражданское мужество возвысить свой голос в защиту
гениального поэта в один из самых тяжелых и переломных периодов его
жизни. Чтобы представить себе облик этого замечательного русского дея-
ятеля, облик «великодушного», по определению Пушкина, «гражданина»,
«Аристида», мы должны будем обращаться прежде всего именно к этому
примечательному иконографическому памятнику — литографированному,
по инициативе Н. И. Гнедича, в 1821 г. портрету.
1 Недаром еще современники подметили эту особенность портрета и уместно исполь-
зовали цитату из Пушкина. В ВМП хранится прекрасный большой лист литографии,
на котором под изображением характерной скорописью первой трети XIX в. написано
карандашом: «Кутейкин в эполетах».
Г. И. Назарова
ИЗ ИКОНОГРАФИИ НАЩОКИНЫХ
Иконография одного из ближайших друзей Пушкина П. В. Нащокина
почти не изучена, хотя о ней сохранилось немало упоминаний в переписке
современников и в позднейших воспоминаниях. «Залы его,— писал
В. В. Толбин в статье «Московские оригиналы былых времен»,— были
наполнены произведениями начинающих художников; одних собственных
его портретов и масляными красками и акварелью было до тридцати: моло-
дыми живописцами перерисованы были все его кучера, прислуга, лошади
и собаки. Эту коллекцию, совершенно ему не нужную, которую Павел
Воинович раздаривал первому встречному, называл он «выставкой моло-
дых талантов» С Нащокина писали портреты также известные живо-
писцы — К. П. Мазер, Н. И. Подклюшников, 3. А. Дмитриев-Мамонов,
К. Е. Маковский и др. Изображения эти в большинстве случаев не опубли-
кованы и хранятся в различных музеях страны. В настоящей заметке мы
укажем на некоторые из неопубликованных в русской печати портретов, не
претендуя на исчерпывающие характеристики.
В 1959 г. в ИРЛИ было получено письмо из Швеции от доктора Иоффе
(Herzl Joffe) с сообщением о портрете П. В. Нащокина работы
К. П. Мазера, находящемся в Гетеберге. Автор письма, ссылаясь на вос-
поминания К. П. Мазера, хранящиеся в Национальном музее Стокгольма,
пишет о том, что художник гостил в доме Нащокина в течение двух лет
и был связан с ним тесными дружескими отношениями. Даже не видя под-
линника, можно вполне согласиться с д-ром Иоффе, оценившим этот пор-
трет Нащокина как лучшее из имеющихся его изображений. Художник
создал психологически верный портрет своего друга: необычайно выра-
зительные, живые глаза, растрепанные волосы, распахнутый халат, ладан-
ка или медальон на шее — все это ярко характеризует «русейшего из рус-
ских», «оригинала былых времен» — П. В. Нащокина. Убедительно предпо-
1 «Искра», 1866, № 47, стр. 625.
27*
419
ложение д-ра Иоффе о том, что публикуемый портрет замышлялся как
парный к известному портрету Пушкина, заказанному Мазеру Нащо-
киным, тем более, что оба изображения датированы 1839 годом.
К более поздним годам относится портрет П. В. Нащокина работы
Э. А. Дмитриева-Мамонова L Художник изобразил Нащокина сидящим
в кресле на фоне темно-зеленой драпировки. Справа от него — стол, покры-
тый расшитой темно-красной скатертью. На столе — книга или бювар.
Слева от Нащокина — бюст Пушкина, стоящий на постаменте в профиль
по отношению к зрителю. Несомненно, это тот самый бюст, который был
«вылеплен» Витали «под надзором Нащокина» 1 2, и который изображен на
картине Н. И. Подклюшникова «Гостиная в доме П. В. Нащокина»
(1838—39 гг.). Таким образом, теперь мы имеем еще одно старое (оче-
видно, относящееся к концу 50-х гг. 3 живописное воспроизведение этого
бюста. Э. А. Дмитриев-Мамонов показывает П. В. Нащокина уже пожи-
лым. Однако его нельзя не узнать. Сравнивая этот портрет с более ран-
ними (картины Н. И. Подклюшникова, портрет и рисунок К. П. Мазера
и др.), мы видим те же удлиненные пропорции лица, большой рот, полные
губы. Характерной деталью является короткая и широкая кисть руки.
Нельзя не заметить разницы в выражении лица Нащокина. На ранних
портретах — очень пристальный, живой взгляд; на портрете Дмитриева-
Мамонова Нащокин — человек, уже во многом изменившийся не только
внешне, но и внутренне. В задумчивом взгляде его — умиротворенность
и печаль. Он одет в черный сюртук, шея обвязана темным платком и толь-
ко уголки воротника белой сорочки оживляют его лицо.
Одновременно с портретом П. В. Нащокина, от его внучки
В. А. Стрельниковой в 1924 г. в ГИМ поступил портрет В. А. Нащоки-
ной. Неизвестный художник изобразил Веру Александровну в молодые
годы. Она одета в нарядное цвета терракот платье, белый прозрачный
шарф окутывает ее голову и шею.
Значительный историко-культурный интерес представляет миниатюра
с изображением семейства Нащокиных4. Миниатюра могла быть написана
не ранее 1804 г. (года смерти отца П. В. Нащокина — Воина Васильевича
Нащокина) и не позднее 1809—1810 гг., когда П. В. Нащокину исполни-
лось 9—10 лет — примерно в этом возрасте изобразил его художник.
В центре композиции — бюст В. В. Нащокина, установленный на по-
стаменте; по сторонам изображены Клеопатра Петровна — мать Павла
Войновича, сам Павел Воинович, его старший брат Василий Воинович
и сестры — Анастасия (в замужестве Окулова), Анна и Александра (в за-
мужестве Статковская). Среди изображенных на миниатюре лиц любимый
шут В. В. Нащокина — Иван Степаныч, выглядывающий из-за дерева. По-
видимому, художник не был профессионалом; фигуры выписаны старательно,
1 Хранится в ГИМ.
2 Письмо М. П. Погодина П. А. Вяземскому от 29 апреля 1837 г. «Старина и Но-
визна», 1901, кн. 4, стр. 34.
3 П. В. Нащокин умер в 1854 г.
4 Хранится в ГЛМ.
420
П. В. Нащокин.
Портрет маслом работы К. П. Мазера. 1839.
Воспроизведен в каталоге выставки старинных портретов, устроенной в 1926 г.
в Стокгольме.
П. В. Нащокин.
Портрет маслом работы Э. А. Дмитриева-Мамонова.
Конец 1840 — начало 1850-х гг.
Государственный исторический музей, Москва.
В. А. Нащокина.
Портрет маслом работы неизвестного художника. 1840-е гг.
Государственный исторический музей, Москва.
Вдова и дети В. В. Нащокина.
Миниатюра неизвестного художника. 1804—1810
Государственный литературный музей, Москва.
но беспомощно, композиция статична. Но документальное значение мини-
атюры исключительно велико. Известно, что Пушкин с большим вниманием
относился к устным рассказам П. В. Нащокина, видя в них драгоценные
свидетельства уже почти полностью исчезнувшего быта старого русского
барства. Он несколько раз пытался приохотить своего друга к написанию
мемуаров, частично сам записывал воспоминания Нащокина и редактиро-
вал их. Своеобразной иллюстрацией к этим записям и является миниатюра
с изображением семейства Нащокиных.
Е. В. Фрейделъ
О ДВУХ ПРИЖИЗНЕННЫХ ПОРТРЕТАХ
В. А. ЖУКОВСКОГО
Иконография В. А. Жуковского чрезвычайно велика и разнообразна.
Пожалуй, из всех современников Пушкина наиболее полно дошел до нас
облик его учителя и друга — Василия Андреевича Жуковского.
Здесь и официальные портреты, на которых Жуковский предстает перед
нами как придворный, воспитатель наследника, будущего императора
Александра II; здесь и сугубо интимные изображения поэта среди вещей,
книг, предметов быта, которые дают возможность ощутить обстановку,
в которой жил и творил Жуковский. Наконец, мы видим поэта на фоне ро-
мантического пейзажа, насыщенного всеми атрибутами сентиментально-
меланхолического настроения, характерного для внутренней сущности Жу-
ковского, его творчества, а также и для эпохи первой четверти XIX века.
Жуковский сам прекрасно рисовал и высоко ценил искусство. Он был
постоянным посетителем художественных галерей России и Европы, ча-
стым гостем мастерских художников и скульпторов. Со многими он был
очень дружен, принимал деятельное участие в их судьбе, помогая им чем
только мог. В свою очередь, художники оставили нам многочисленные
портреты их друга, знатока и любителя искусства — Василия Андреевича
Жуковского.
Жуковский много путешествовал и значительную часть своей жизни
прожил заграницей. С 1841 г. он окончательно поселился в Германии и,
несмотря на желание вернуться на родину, до конца дней прожил на
чужбине.
В 1840-е годы, живя, в Дюссельдорфе, поэт сблизился с художниками
Дюссельдорфской Академии. Романтическая направленность представи-
телей этой школы была близка его мироощущению и творчеству. Здесь
Жуковский встречался с художником Фердинандом-Теодором Гильдебранд-
том (1804—1874), одним из старейших представителей Дюссельдорфской
школы, известным историческим жанровым живописцем и портретистом.
В Дюссельдорфе Гильдебрандт написал портрет Жуковского.
426
В фондах Всесоюзного музея А. С. Пушкина имеется портрет Жуков-
ского работы Ф.-Т. Гильдебрандта (холст, масло, 122X86, КП 6165). Спра-
ва внизу подпись: «Th. Hildebrandt pinx 1844». На обороте портрета при-
клеен билет «Исторической выставки портретов 1905 г.», на которой он
экспонировался, а также указано и основное его местонахождение: «Зим-
ний дворец» !. После Великой Октябрьской революции из Зимнего дворца
портрет попал в Гос. Эрмитаж, откуда в 1930 г. был передан Гос. Русскому
музею. С 1931 по 1937 г. портрет находился в Пушкинском Доме АН
СССР. В 1937 г. портрет экспонировался на Всесоюзной Пушкинской вы-
ставке в Москве и хранился в Литературном музее Москвы до 1948 г.
С 1948 г. местонахождение портрета — Всесоюзный музей А. С- Пушкина
в Ленинграде.
На этом портрете Жуковский изображен до колен, 3/4 вправо, стоя.
На нем темный расстегнутый сюртук с бархатным воротником, на груди
звезда. В правой руке, лежащей на левой, он держит полуоткрытую запис-
ную книжку в красном сафьяновом переплете, на которой надпись: «21 ав-
густа 1844». Художник сумел уловить и правдиво передать облик поэта
и характерную для Жуковского позу.
«Лицо его, слегка припухлое, молочного цвета, без морщин, дышало спокойствием;
он держал голову наклонно, как бы прислушиваясь и размышляя; тонкие, жидкие волосы
всходили косицами на совсем почти лысый череп; тихая благость светилась в углублен-
ном взгляде его темных, на китайский лад приподнятых глаз, а на довольно крупных,
но правильно очерченных губах постоянно присутствовала чуть заметная, но искренняя
улыбка благоволения и привета»,— вспоминает о Жуковском Иван Сергеевич Тургенев.-
На протяжении многих лет этот портрет считался оригиналом, написан-
ным художником с натуры. Некоторые немецкие справочники дают раз-
норечивые сведения об этом портрете. Напр.» Thieme-Becker. Ktinstler Le-
xikon (XVII, стр. 80) указывает на то, что Гильдебрандт зимой 1844 г.
был в Петербурге и там написал картину «Нева зимой» (сейчас
в Амстердамском музее), также и портрет Жуковского для наследника3.
F. Boetticher в своем словаре приводит портрет работы Гильдебрандта
как оригинал и в перечне произведений художника причисляет его к более
позднему времени.4 Однако, из обнаруженного сейчас в ЦГИАЛ неизвест-
ного до сих пор письма Жуковского, которое раскрывает историю создания
портрета, можно заключить, что перед нами не оригинал, а одно из автор-
ских повторений.
Это письмо позволяет также уточнить атрибуцию и дает историю со-
здания еще одного портрета Жуковского — статуэтки работа Нордгейма.
1 См. также «Каталог <С. • историко-художественной выставки русских портретов
<• ••> в Таврическом дворце». СПб., 1905, т. VI, стр. 25, № 1560.
2 И. С. Тургенев. Соч., т. 1, М., 1880, стр. 76—77.
3 На основании дневников, записных книжек и переписки Жуковского можно точно
установить, что в 1844 г. он в России не был. К. К. Зейдлиц («Жизнь и поэзия
В. А. Жуковского», СПб., 1883) сообщает, что с 1841 г. Жуковский окончательно посе-
лился в Германии и в Россию более не приезжал. Таким образом Гильдебрандт не мог
писать портрет Жуковского в Петербурге.
4 F. v. Boetticher. Malerwerke des Neunzehnten Jahrhunderts. Erster Band 2
Halfte. Leipzig, 1948, S. 560, № 39.
427
В архиве Придворной его императорского высочества государя наследника
цесаревича конторы имеется дело: «О заказанных для его высочества
художнику Гильдебранду портретов Тайного советника Жуковского
и скульптору Нордгейму бронзовой статуйке и о деньгах уплаченных за
оные».1
22 июля 1844 г. Жуковский писал из Франкфурта на Майне1 2, куда он
переехал в это время, И. М. Толстому 3:
«Обращаюсь к Вам, любезнейший Иван Матвеевич, с просьбою приве-
сти в порядок нижеследующее дело:
Государь наследник в проезде своем через Дюссельдорф соизволил
приказать живописцу Гильдебранду написать для него копию с моего порт-
рета во весь рост; сверх того заказал скульптору Нордгейму бронзовую
статуйку.
Что полагает Нордгейм за свою работу, я еще не знаю, за портрет же
назначена цена 100 фридрихсдоров. Гильдебранд просил, чтобы половина
платы была сделана ему вперед; по сему случаю я обратился к Петру Яков-
левичу Убри4 и Гильдебранд получил от него требуемые деньги, в чем
и дана мною расписка. Обо всем этом я уведомил В. Д. Олсуфьева; 5 но до
сих пор не имел от него ответа, и не мог иметь ибо О <^лсуфьев> в отпуску.
Наконец вчера я получил этот ответ, в котором Олсуфьев говорит мне,
чтобы я по делу Гильдебранда и Нордгейма обратился к вам. Это дело
самое простое. Прошу вас сделать такое же официальное поручение Убри,
какое было ему сделано при заказе великим князем картин в Дюссельдорфе
в его первое путешествие. Напишите к нему, чтобы выдал живописцу Гиль-
дебранду и скульптору Нордгейму деньги за работы им заказанные вели-
ким князем, как скоро потребуют, и, если пожелают, половину вперед. Все
и будет кончено: если можно, прошу вас поспешить это исполнить. —Поль-
зуюсь сим случаем, чтоб повторить вам уверение в искренней, дружеской
преданности, которую всегда сохраню к вам, с доброю надеждою, что и вы
останетесь для меня таким же, каким всегда бывали. Простите. Не откажите
написать мне о том, что у вас делается но спрашивать страшно, а без [два
слова нрзб] душно.
ваш Жуковский
22 июля 1844. Франкфурт н/М».
На первой странице письма сверху резолюция: «Его Высочество изво-
лил приказать исполнить. И. Толстой
Царское Село
26 июля 1844».6
1 ЦГИАЛ, ф. 522, оп. 1, ед. хр. 208.
2 Поскольку письмо до сих пор было не опубликовано, приводим его полностью.
3 Толстой Иван Матвеевич, министр почт и телеграфов (1806—1867).
4 Убри, Петр Яковлевич, русский посланник во Франкфурте на Майне (1774—
1847).
5 Олсуфьев, Василий Дмитриевич, гофмаршал двора наследника (1796—1858).
6 ЦГИАЛ, Ф. 522, ОП. 1, ед. хр. 208, л. 1/об.
428
Из переписки И. М. Толстого и П. Я. Убри мы узнаем, что последний
оплатил художнику Гильдебранду и скульптору Нордгейму за их работу,
что портрет был перевезен из Дюссельдорфа во Франкфурт и находился
у В. А. Жуковского. А 4(16) октября 1844 г. П. Я. Убри сообщал: «Порт-
рет г-на Тайного советника Жуковского до сих пор остался в хранении его,
а ныне он отдал мне два ящика, один с означенным портретом, другой
с гипсовыми формами для доставления... Наследнику цесаревичу. На сей
конец оные ящики отправлены мною сего дня к нашему консулу в Любек».1
Таким образом, можно с полным основанием сказать, что портрет
Жуковского, датированный Гильдебрандтом 1844 г., является авторской
копией, сделанной по заказу наследника. Благодаря письму Жуковского
можно также внести поправку в ряд немецких справочных изданий, упо-
минаемых выше. Известно, что Гильдебрандт сделал две копии с портрета
Жуковского: одну для русского наследника, другую для короля прусского
Фридриха-Вильгельма III.1 2
Когда же был написан оригинал, где он находится и что можно о нем
сказать?
На выставке в память Н. В. Гоголя и В. А. Жуковского в 1902 г.
в Москве экспонировался портрет Жуковского, который, как указано
в каталоге этой выставки: «Писан проф. Гильдебрандтом । (Hildebrandt).
Маслян. кр. Дюссельдорф 1840 г. Собств. П. В. Жуковского».3
Будучи воспитателем наследника русского престола, Александра Нико-
лаевича, Жуковский путешествовал с ним в 1838—1839 гг. по Германии,
Италии и Англии. Они посещали художников и скульпторов, отбирали
и заказывали им картины и скульптуры специально для наследника.
В июле и августе 1838 г. они посетили мастерскую Гильдебрандта в Дюс-
сельдорфе.4
В 1840 г. Жуковский и его воспитанник вторично посетили Германию.
Летом в Дюссельдорфе они опять встречались с Гильдебрандтом,5 который
написал для наследника картину «Рождественский вечер»6 и портрет
Жуковского, датированный 1840 годом. Впоследствии им владел сын поэта,
П. В. Жуковский. Именно этот портрет и экспонировался на выставке
1902 г. К сожалению, местонахождение оригинала в настоящее время
неизвестно.
Осенью 1843 г. вел. кн. Александр Николаевич с молодой женой совер-
шили поездку по Германии и были в Дюссельдорфе. Видимо тогда, в Дюс-
1 ЦГИАЛ, ф. 522, оп. 1, ед. хр. 208, л. 8.
2 F. v. Boetticher. Ук. соч., s. 560. № 39; К. Wiegmann. Die Konigliche Kunst-
Academie zu Dusseldorf. Dusseldorf, 1856, s. 77.
3 Каталог выставки в память Н. В. Гоголя и В. А. Жуковского (1852—1902). М.,
1902, стр. 12, № 124.
Фототипическое воспроизведение см. в «Альбоме выставки в память Н. В. Гоголя
и В. А. Жуковского». М„ 1902, стр. 55.
4 См. Дневники В. А. Жуковского. СПб., 1903, стр. 404, 405.
5 Там же, стр. 525.
G F. v. Boetticher. Ук. соч., S. 560, № 20.
429
сельдорфе, он и заказал Гильдебрандту копию с портрета своего воспи-
тателя, с которым он в это время уже расстался.
С портрета Жуковского работы Гильдебрандта сделано несколько
копий. В 1883 г. на выставке памяти Жуковского в Императорской Акаде-
мии Наук был выставлен портрет В. А. Жуковского, копия неизвестного
художника с портрета работы Гильдебранта (масло, 57X42). Принадле-
жал вдове и детям А. Е. Рейтерна.1 Судя по размеру, это был фрагмент
портрета. Нынешнее местонахождение его неизвестно.
Существуют еще 3 копии.
В Институте русской литературы хранится копия неизвестного худож-
ника (фрагмент, изображение ниже пояса), (холст, масло, 99X77,
инв. 4154). Портрет был передан Академией Наук Пушкинскому Дому
АН СССР в 1925 г. Там же находится еще одна копия неизвестного худож-
ника XIX в. (фрагмент, погрудный портрет; картон, масло, 52,5X43,8,
инв. 62360). Был приобретен у Е. П. Винниковой в 1948 г.
В экспозиции музея-квартиры А. С. Пушкина находится копия, сделан-
ная в 1854 г. художником Федором Ивановичем Игиным, учеником
А. Г. Венецианова и К. П. Брюллова. Портрет поясной, справа надпись:
Th. Hildebrandt pinx 1844. Копировал Федор Игин в кабинете наслед-
ника 1854» (Масло, 66X50, инв. КП—2355)’ Подпись на портрете сви-
детельствует о том, что копия Игина написана с автокопии 1844 года, нахо-
дившейся в Зимнем Дворце.
Этот портрет был получен Пушкинским Домом от Е. В. Гольдингер.
С 1937 г. находится в музее-квартире А. С. Пушкина.
В письме Жуковского упоминается также имя скульптора Нордгейма.
Сведения о нем довольно скудны. Август фон Нордгейм (1813—1884) 1 2
родился в Тюрингии, был сначала ремесленником, потом занимался гра-
вированием и резьбой по камню. В начале 1840-х гг. он переехал в Дюс-
сельдорф и стал скульптором Академии. В это время там жил и Жуков-
ский, хорошо знавший художников и скульпторов Дюссельдорфской ака-
демии. Вскоре Нордгейм переселился во Франкфурт на Майне, куда летом
1844 г. переехал и Жуковский. Последний близко знал Нордгейма и покро-
вительствовал ему. Этому скульптору, как видно из приведенного выше
письма, наследник Александр Николаевич заказал статуэтку Жуковского,
которая позже стояла в библиотеке Александра II на его столе в Зимнем
дворце.3 В. А. Жуковский изображен сидящим в кресле со скрещенными
ногами, с заложенными за борт сюртука руками. Четырехугольное основа-
ние и такой же постамент (45X33X23,3).
На выставке памяти Жуковского в Петербурге в 1883 г. экспонирова-
лась статуэтка работы Нордгейма, принадлежавшая вдове и детям А. Е. Рей-
1 В. А. Жуковский. Чествование его памяти в С.-Петербурге 29 и 30 января
1883 г. СПб., 1883, стр. 60, № 1.
2 См. W. Kaulen. Freud und Leid im Leben deutscher Kunstler. Francfurt. M.,
1878, S. 51-65.
3 «Нива», 1911, № 10, стр. 198.
43)
В. А. Жуковский.
Автокопия маслом Ф.-Т. Гильдебрандта. 1844.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
В. А. Жуковский.
Статуэтка работы А. Ф. Нордгейма. 1844.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
терна (тестя Жуковского), на задней стороне пьедестала которой надпись:
«Model von A. von Nordheim. Galvanoplastik von G. L. von Kress».1
На выставке H. В. Гоголя и В. А. Жуковского в 1902 г. была также
выставлена гальванопластическая скульптура, принадлежавшая сыну поэта
П. В. Жуковскому. В каталоге этой выставки указана дата создания: 1845 г.1 2
В научном описании портретов Жуковского в музее ИРЛИ эта скульптура
датируется 1850 годом на основании одного из писем Жуковского: «Сверх
того,— писал поэт И. И. Базарову3 12 июля [1850] — получите мою ста-
тейку! [статуйку! Вытребуйте ее сами от скульптора. Он живет во Франк-
фурте, в том доме, где я жил <.. .> Имя его Nordheim. Я к нему писал об
этом предмете».4 Но, судя по переписке, гипсовые формы, отлитые Норд-
геймом, были отосланы в Петербург в октябре 1844 г.
Когда же и где были сделаны гальванопластические статуэтки? Ответ
на этот вопрос могут дать сведения о художнике гальванопластике Крессе,
имя которого обозначено на пьедестале скульптуры: Kress von Kressens-
tein Georg Ludwig (1797—1877) 5 — художник, гравер и гальванопла-
стик6— в 1840 г. приехал из Германии в Петербург и обучался у изобре-
тателя гальванопластики Б. С. Якоби. Здесь он, совместно с известным
владельцем каретных мастерских Иохимом, который в 1840-х гг. занялся
гальванопластикой, основал гальванопластическое заведение. Это время
характеризуется большим увлечением новым изобретением, дававшим
огромные возможности в области скульптуры, архитектуры, печати и т. п.
Кресс пробыл в России до 1845 г., когда он был отозван в Германию,
во Франкфурт на Майне, где продолжал свою работу в области гальва-
нопластики.
Очевидно, в Петербурге в гальванопластическом заведении Кресса
в конце 1844 или начале 1845 г. была сделана, по присланным из Германии
формам, статуэтка Жуковского. Гальванопластическое воспроизведение
этой скульптуры находится в ВМП (выс. 45, основ. 33X23,3 КП 1318).
На задней стороне основания надпись: «А. v. Nordheim fet G. L. v. Kress
galvanoplastik». Она была передана в Пушкинский Дом в 1927 г. Ленин-
градским Государственным музейным фондом. С 1948 г. статуэтка нахо-
дится в экспозиции ВМП.
В музее ИРЛИ имеется скульптура гипсовая, тонированная под бронзу,
полученная Пушкинским Домом от О. И. Срезневской в 1914 г. Гипсовая
отливка этой статуэтки находится в Государственном Пушкинском заповед-
1 В. А. Жуковский. Чествование его памяти в С.-Петербурге 29 и 30 января
1883 года. СПб., 1883, стр. 59, № 6.
2 Каталог выставки в память Н. В. Гоголя и В. А. Жуковского. М., 1902. стр. 13,
№ 125.
3 Базаров, Иван Иванович (1819—?). С 1844 г. священник русской церкви во
Франкфурте н/М.
4 Сочинения В. А. Ж у к о в с к о г о, т. VI, СПб., 1878, сгр. 647.
5 См. Thieme-Becker. Kiinstler Lexikon. XXI, Leipzig, 1927, S. 503.
6 См. И. Г. Спасский. Первые годы гальванопластики в России (в Сб.
«Б. С. Якоби. Работа но электрохимии», под ред. Фрумкина. М. — Л., изд-во АН СССР,
1957, стр. 212).
Пушкин и его время
433
нике; она передана туда Пушкинским Домом, куда поступила от 3. А. Бо-
ровской в 1928 г.
В этом же 1844 г. Жуковский упоминает еще об одном произведении
Нордгейма. 4 февраля он писал М. Ю. Виельгорскому: «<С. . .^> здесь есть
артист-скульптор с великим талантом и с великою пустотою кармана; имя
ему Нордгейм. Ему бы хотелось побывать в Италии и поклониться антикам
в Ватикане и Капитолии, и во Флоренции, и в Неаполе. А ехать туда не
с чем. Он вздумал сделать мой бюстик по приложенному рисунку, в круглой
раме, так что может быть повешен на всякой стене: словом, он хочет сде-
лать из меня висельника и за это нажить денег. Нельзя ли тебе кликнуть
в Петербурге клич между своими и моими знакомыми, собрать подписку
и, что важнее, деньги и прислать мне эти деньги. Цена бюсту три рубля
серебром, или простее 10 ассигнациями. Можешь верно набрать подписчи-
ков 50; а великим князьям и княжнам шепни, чтоб дали по 50 руб. асе.
Императрица даст и более. Уведомь, возмешься ли это сделать? Тогда
стоит только собрать деньги и мне прислать, назначив, сколько экзем-
пляров бюстиков в свое время доставать тебе. Доставление мое
дело».1
Осенью того же года Жуковский подарил свой скульптурный портрет
Александру Ивановичу Тургеневу, который сообщал об этом П. А. Вязем-
скому: «Вчера, в день моего ангела, он [Жуковский] подарил мне свой
бюстик — головку в миньятюре, из обручка выглядывающую, удивитель-
ного сходства».
На этом горельефе, который Жуковский называет бюстиком, голова
поэта сильно выступает из круглого медальона.
Один из биографов скульптора Нордгейма1 2 3 сообщал, что когда Жуков-
ский жил в Дюссельдорфе, Нордгейм сделал его скульптурный портрет,
который был широко известен в многочисленных отливах. Вероятно, об
этой скульптуре и писал Жуковский Виельгорскому. Желая помочь Норд-
гейму, поэт решил сам распространить свой портрет через друзей, живших
в России. Возможно, что на «клич» Жуковского отозвались многие, и скульп-
тура появилась в большом количестве.
Один экземпляр был приобретен двором, так как находился в рабочем
кабинете Александра II: с левой стороны у кровати «головка гип-
совая Василия Андреевича Жуковского в деревянной золоченой круглой
рамке». 4
В музее ИРЛИ имеется бронзовый горельеф (размер 14,5, инв. 4234)
и гипсовый, окрашенный в светло-коричневый цвет (диаметр 14,5, инв. 4233).
Оба горельефа поступили в 1928 г. из собрания А. Ф. Онегина, куда были
переданы сыном Жуковского Павлом Васильевичем. На борту медальонов
надпись: «В. А. Жуковский № 40 Unica А. О. Онегина».
1 Сочинения В А. Жуковского, т. VI, СПб., 1878, стр. 608—609.
2 Остафьевский архив, т. IV, СПб., 1899, стр. 293.
3 W. Kaulen. Ук. соч., стр. 51—55.
4 Опись комнат Зимнего Дворца. Архив Эрмитажа, ф. 1, on. VIII, д. 7-а, № 410.
434
На выставке 100-летия со дня рождения В. А. Жуковского в 1883 г.
был представлен, как указано в описании, меловой экземпляр, принадле-
жавший братьям жены Жуковского В. Е. и Е. Е. Рейтерн.1
Гипсовый горельеф и восковой эскиз горельефа принадлежали сыну
поэта П. В. Жуковскому и экспонировались на выставке памяти Н. В. Гоголя
и В. А. Жуковского в 1902 г.1 2 Гипсовый горельеф, очевидно, является тем
самым, который находится сейчас в ИРЛИ. (Он перешел от сына поэта
к Онегину, оттуда — в Пушкинский Дом).
Многочисленные портреты Жуковского представляют большой интерес
и требуют серьезного изучения. Между тем иконографией В. А. Жуков-
ского до сих пор не занимались.
Настоящая работа является первой попыткой дать историю создания
и бытования нескольких изображений поэта.
1 В. А. Жуковский. Чествование его памяти в С.-Петербурге 29 и 30 января 1883 г.
СПб., 1883, стр. 59, № 5.
2 Каталог выставки в память Н. В. Гоголя и В. А. Жуковского. М., 1902, стр. 13,
№ 136 и стр. 14, № 144.
Фототипическое воспроизведение см. в «Альбоме выставки в память Н. В. Гоголя
и В. А. Жуковского». М., 1902, стр. 52, № 3.
28*
Г. С. Арбузов
РИСУНОК В. А. СЕРОВА К „СКАЗКЕ О МЕДВЕДИХЕ"
ПУШКИНА
В. А. Серов, создавший изумительный по глубине портретный образ
Пушкина, мало иллюстрировал его произведения. Вот перечень известных
иллюстраций Серова к Пушкину: рисунок «Бесы» (1879), гуашь «Тройка»
(к «Зимней дороге», 1899) и несколько набросков к «Евгению Онегину»
(1899). Сюда можно еще присоединить пастель «Пушкин в деревне» (1899),
которая, несомненно, была навеяна пушкинскими стихотворениями.
В настоящее время список этот необходимо пополнить еще одной и,
притом, значительной работой художника, ошибочно рассматривавшейся
как иллюстрация к басне И. А. Крылова «Заяц на ловле» 1 и в качестве
таковой неоднократно воспроизводившейся в различных изданиях.1 2
Как это ни странно, отсутствие чего-либо общего в содержании рисунка
и сюжета басни не смутило в свое время и такого крупного исследователя
наследия Серова, как Н. И. Соколову. Рассматривая рисунок как иллюстра-
цию к басне «Заяц на ловле», она, правда, уловила известное несоответ-
ствие рисунка басне, но объяснила его несовершенством творческого метода
раннего Серова, композиционной беспомощностью молодого еще худож-
ника. Н. Соколова писала: «... в раннем рисунке к басне «Заяц на ловле»
(1895) фабула остается непонятной. Серов не справ-
ляется с композицией, не овладевает динамическими
и драматическими приемами Крылова. У Крылова читатель
1 Рисунок из собрания ГРМ. Выполнен пером. Подписан и датирован 1895 годом.
Во время новой инвентаризации рисунков в 1951 году был атрибутирован заново как
иллюстрация к басне Крылова «Мор зверей». Под этим названием он значится в ка-
талогах и инвентарях секции рисунков и был экспонирован на выставке произведений
В. А. Серова в Государственной Третьяковской галерее в 1958 г.
2 В. Дмитриев. Валентин Серов, Пг., «Свободное искусство», 1917; Н. Соко-
лова. В. А. Серов. Изд-во Ленингр. обл. союза советских художников, 1935; Каталог
выставки произведений Валентина Александровича Серова, № 948. М. — Л., Изд. ГРМ,
1935; Г. Е. Лебедев. Валентин Серов. Л.— М., «Искусство», 1946; В. А. Серов.
Рисунки к басням И. А. Крылова ГАльбом]. М.—Л., «Искусство». 1951, л. 56.
436
«Сказка о медведихе».
Рисунок тушью В. А. Серова. 1895.
Государственный Русский музей, Ленинград.
«Евгений Онегин». Приезд Лариных в Москву.
Рисунок тушью В. А. Серова. 1899.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
сразу вводится в действие: звери, поймав медведя, делят его мясо между
собой. Как эту сцену дает Серов? Он зарисовывает разных зверей в очень
жизненных, характерных позах и располагает их в типичном деревенском
пейзаже. Весь рисунок выполнен короткими, мелкими штрихами, детально
и объективистически описывающими каждый элемент в отдельности. Но
отдельные части между собой ничем не связаны (подчерк-
нуто нами.— Г. А.)»,1 Возникает вопрос: если «фабула» рисунка «остается
непонятной», а его «отдельные части между собой ничем не связаны», то
что же общего остается между этим рисунком и указанной басней Крылова?
Приводим ее целиком:
«Большой собравшися гурьбой,
Медведя звери изловили;
На чистом поле задавили —
И делят меж собой,
Кто что себе достанет.
А заяц за ушко медвежье тут же тянет.
«Ба, ты косой, —
Кричат ему, — пожаловал отколе?
Тебя никто на ловле не видал». —
«Вот, братцы! — Заяц отвечал. —
Да из лесу-то кто ж? — всё я его пугал,
И к вам поставил прямо в поле
Сердечного дружка?»
Такое хвастовство хоть слишком было явно,
Но показалось так забавно,
Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.
Над хвастунами хоть смеются,
А часто в дележе им доли достаются». 1 2
Нетрудно заметить, что сходство рисунка с сюжетом басни ограничи-
вается лишь тем, что и в рисунке и в басне действующими лицами являются
звери. Но они изображены Серовым в сюжетной ситуации, явно не имею-
щей ничего общего с сюжетом басни Крылова. Художник не мог овладеть
«динамическими и драматическими приемами Крылова» прежде всего
потому, что он иллюстрировал в данном случае не басню Крылова,
а «Сказку о медведихе» А. С. Пушкина. Фабула «Сказки» передана на
рисунке Серова точно и выразительно: на опушке леса (а не «на чистом
поле»!) лесные звери окружили опустившего голову и тоскливо подвываю-
щего медведя. Среди них выделяется смиренно стоящий волк. В его позе,
в позах других зверей — бобра, ласки, белки, лисы, горностая, байбака,
зайца и ежа — передано сочувствие медведю, о котором говорится в сказке
Пушкина:
«Не звоны пошли по городу,
Пошли вести по всему по лесу,
Дошли вести до медведя чернобурого,
Что убил мужик его медв<едиху>. . .
1 Н. Соколова. Ук. соч., стр. 67—68.
2 И. А. Крылов. Басни и стихи. Л., «Сов. писатель», 1954, с. 139 (Б-ка поэта.
Малая серия).
439
. . .В ту пору медведь запечалился,
Голову повесил, голосом завыл
Про свою ли сударушку,
Чернобурую медведиху.
— Ах ты свет моя медведиха,
На кого меня покинула,
Вдовца печального,
Вдовца горемычного!»
Что же касается строк сказки, непосредственно проиллюстрированных
Серовым, то они звучат так:
«В ту пору звери собиралися
Ко тому ли медведю, к боярину.
Приходили звери большие,
Прибегали тут зверишки меньшие.
Прибегал туто волк дворянин,
У него-то зубы закусливые,
У него-то глаза завистливые.
Приходил тут бобр, богатый гость,
У него-то бобра жирный хвост.
Приходила ласочка дворяночка,
Приходила белочка княгин <\ечка^>,
Приходила лисица подьячиха,
Подьячиха, казначеиха,
Приходил скоморох горностаюшка,
Приходил байбак тут игумен,
Живет он байбак позадь гумен.
Прибегал тут зайка-смерд,
Зайка беленькой, зайка серенькой.
Приходил целовальник еж,
Всё-то еж он ежится,
Всё-то он щетинится». 1
Обратим внимание, насколько верно Серов следует тексту: перечень
зверей на рисунке полностью совпадает с названными в сказке. Даже в раз-
мещении зверей видно точное отражение пушкинского текста. Серов рисует
каждого зверя исходя из той характеристики, которая дана ему в сказке
Пушкиным. Таковы, например, заяц, припавший к земле — «зайка-смерд»,
волк с завистливыми глазами — «волк-дворянин» и др.
Сошлемся еще на один факт: при жизни Серова иллюстрация эта однаж-
ды была воспроизведена (надо полагать с ведома самого художника). Она
была опубликована в пушкинском юбилейном майском номере журнала
«Детский отдых» за 1899 год наряду с иллюстрациями на пушкинские
сюжеты других художников. Кроме подписи под рисунком:
«В ту пору звери собиралися
Ко тому ли медведю, ко боярину».1 2
в конце номера, на стр. 149—150 к рисунку имеется комментарий с текстом
сказки.
1 Пушкин, т. 3 (I), стр. 504—505.
2 «Детский отдых». Ежемесячный иллюстрированный журнал для детей школьного
возраста. СПб., 1899, № 5, стр. 90, 149—150.
440
Новая атрибуция объясняет особое эмоциональное звучание рисунка
и его стилистическое своеобразие. В иллюстрациях к басням Крылова, соз-
давая сатирические образы и стремясь к предельному выражению драма-
тизма сюжетов, Серов говорит острым лаконичным языком: он оперирует
резкой динамической линией, подчеркивает жесты, обнажает характеры.
В этом же рисунке для раскрытия сказочного лирического содержания
художник находит иные средства: нежная проработка формы и тона гармо-
нирует с величавым спокойным повествованием Пушкина.
Г. С. Островский
ПУШКИН В ТВОРЧЕСТВЕ В. А. ФАВОРСКОГО
Среди всех советских художников-графиков, обращавшихся к образам
Пушкина и его героев, В. А. Фаворский по праву занимает одно из самых
почетных мест.
Крупнейший мастер книжной графики, признанный глава целой школы
ксилографов, оригинальный монументалист и театральный декоратор,
художник мировой известности, Владимир Андреевич Фаворский создал
множество замечательных произведений, вошедших в золотой фонд совет-
ского изобразительного искусства. Диапозон литературного материала,
привлекавшего его внимание, очень широк: от библейской «Книги Руфь»
до повестей Пришвина, от Данте и Бернса до С. Спасского и Г. Шторма.
Но сквозь это бесконечное разнообразие исторических эпох и литератур-
ных образов красной нитью проходит многолетнее пристрастие художника
к памятникам народного эпоса, к поэзии Шекспира и Пушкина.
Впервые Фаворский обратился к Пушкину в 1922 г., когда Берлинское
издательство «Нева» предприняло издание отдельных произведений поэта
в немецких переводах В. Гергера с иллюстрациями лучших русских гра-
фиков того времени — И. Нивинского, П. Павлинова, В. Масютина и дру-
гих. Фаворскому предложили исполнить гравюры к «Домику в Коломне»,
однако, к моменту окончания работы над книгой 1 издательство «Нева»
уже прекратило свое существование. Гравюры Фаворского к «Домику
в Коломне» многократно и с большим успехом экспонировались в 1920-х гг.
на художественных выставках в СССР и за рубежом; критики не раз вы-
сказывали сожаление, что эти превосходные иллюстрации так и не стали
достоянием широкого читателя. И только в 1929 г. «Русское общество
друзей книги» выпустило в свет поэму Пушкина с гравюрами Фаворского.
1 В Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве
хранится авторский макет «Домика в Коломне», датированный 1923 годом. Титул на
немецком языке. Весь текст поэмы переписан от руки. На полях — карандашные рисунки,
точно соответствующие гравюрам Фаворского, а на месте страничных иллюстраций
наклеены уже законченные эстампы.
442
Маленький тираж (всего 500 экземпляров) и высокий уровень полиграфи-
ческого исполнения уже давно сделали эту книгу художественно-библио-
графической редкостью.
Основную сюжетную линию поэмы Фаворский развивает в трех больших
страничных иллюстрациях, дающих читателю представление о персона-
жах, месте и обстановке действия. Но образный строй «Домика в Коломне»,
специфические особенности поэмы, насыщенной многочисленными автор-
скими отступлениями, подсказали ему замысел гравюр на полях.1 Особенно
интересны гравюры, сопровождающие рассуждения Пушкина о поэтике,
стихосложении и современной ему критике. Среди них мы видим маленькие,
но весьма похожие и изящные портреты Буало, Гюго и самого Пушкина
с витающей над ним треуголкой Наполеона, крылатого Пегаса, «толкучий
рынок» литературы, разгневанных журналистов, злобно преследующих
Музу, — своеобразное смешение мифологических, исторических и реальных
образов, легкой шутливой иронии с гротеском и едкой сатирой.
Столь же подробно комментирует художник и сюжет поэмы от первого
знакомства читателя с вдовой и Парашей до стремительного бегства Мавры.
Фаворский намеренно избегает обилия бытовых подробностей. Он стре-
мится отнюдь не к «картинкам», а именно к свободному графическому со-
провождению. Поэтому он допускает порой сознательную разномасштаб-
ность персонажей, обобщенность формы, приемы стилизации, имитацию
росчерка гусиного пера и т. п. Слегка обозначив обаятельный, женственный
и очень точный в стилевом отношении образ Параши, художник не пере-
гружает его излишним психологизмом.
Наиболее спорное в гравюрах Фаворского — Мавра, трактованная
сплошным черным силуэтом. Критики не раз упрекали Фаворского в том,
что формалистические черты его художественной системы вошли в явное
столкновение с поэтическим строем столь полнокровного и жизнерадост-
ного произведения, как «Домик в Коломне».1 2 Конечно, надо учитывать, что
эти гравюры создавались в тот период, когда от реалистического языка сю-
жетных буквиц к роману А. Франса «Рассуждение аббата Жерома Куанья-
ра» (1918) Фаворский шел к иллюстрациям к «Фамари» А. Глобы
(1923 г.), «Маскам и лицам» Сизеранна (1923 г.), «Книги Руфь»
(1925 г.), отмеченных печатью формальных исканий. Но полностью
согласиться с такой оценкой нельзя. Фаворский активно преодолевает
в этой серии нормативный рационализм выразительных средств. Если
в страничных иллюстрациях известная схематичность и отвлеченность обра-
зов действительно дают о себе знать, то в гравюрах на полях Фаворский
успешно добивается жизненной правды — динамики действия, изящества
отточенной формы, сложного, но в конечном счете убедительного соответ-
ствия тексту.
1 Впоследствии этот прием, навеянный, конечно, рисунками самого Пушкина, был
использован другими художниками (напр. Н. Кузьминым — илл. к «Евгению Онегину»,
1933).
2 А. Девишев. Иллюстраторы Пушкина. — «Искусство», 1937, № 2, стр. 64;
«История русского искусства», т. IX, изд-во АН СССР, 1957, стр. 471.
443
Фаворский не только замечательный иллюстратор, глубоко интерпре-
тирующий содержание того или иного произведения, он и один из осново-
положников искусства книги как таковой, как «пространственного изобра-
жения литературного произведения». «Домик в Коломне» — подлинная жем-
чужина искусства книги. Необычно удлиненный формат книги, в который
так хорошо «ложится» стихотворный столбец поэмы, сдвинутый вверх
и к корешку, асимметрия обложки и титульного листа, повышающая актив-
ность их восприятия, благородная скромность авантитула с факсимиле
эпиграфа, страничные иллюстрации и ксилографии на полях, органично
единые с полиграфией четкого шрифта, вплоть до виньетки на титуле
и концовки, — все элементы книги создают удивительно цельный и гармо-
ничный художественный ансамбль.
Годы, последовавшие за «Домиком в Коломне», явились в творческой
биографии Фаворского периодом напряженных исканий новых дорог
в искусстве. Теперь уже нельзя отрицать громадного значения и неоспо-
римо высоких художественных достоинств его иллюстраций к «Рассказам
о животных» Л. Толстого (1929 г.) и «Жень-Шень» М. Пришвина (1933 г.),
«Vita nova» Данте (1933 г.) и произведениям П. Мериме (1927—34 гг.),
романам Г. Шторма и С. Спасского (1932 г.). В этих капитальных работах
совершенно ясно наметился сложный, не всегда прямой и короткий, но
закономерный путь Фаворского к вершинам реалистического искусства.
И очень знаменательно, что этот период завершается могучим творческим
взлетом художника, вновь соприкоснувшегося с образом Пушкина.
В середине 1930-х годов начинается активная подготовка к 100-летию
со дня смерти Пушкина. В 1935—37 гг. в издательстве «Academia» выхо-
дит девятитомное (в миниатюрном формате) собрание сочинений Пушкина.
К каждому тому были приложены в виде фронтисписа портреты поэта
в разные периоды его жизни, исполненные в технике гравюры на дереве
В. Фаворским, А. Суворовым, Л. Хижинским, С. Мочаловым, И. Павло-
вым (по рис. Н. Кузьмина), Н. Пискаревым, Ф. Константиновым, Г. Ече-
истовым и Г. Васильевым (последний — автолитография). Далеко не все
они равноценны по своим художественным достоинствам, но лучшие из них,
и прежде всего «Пушкин-лицеист» Фаворского и «Пушкин перед дуэлью»
А. Суворова, стали очень заметным явлением не только иконографии вели-
кого поэта, но и всей советской графики.
К «Пушкину-лицеисту» Фаворский подошел уже обогащенным опытом
работы в портретном жанре.
Сохранившиеся материалы позволяют с достаточной полнотой восстано-
вить процесс работы художника над гравюрой. Задача осложнялась почти
полным отсутствием достоверной иконографии (если не считать извест-
ной гравюры Е. Гейтмана 1822 г.).
Первый вариант портрета изображал полуфигуру Пушкина, стоящего
у дерева в Царскосельском парке. На дальнем плане — несколько лицеи-
стов. В образе Пушкина Фаворский подчеркнул поэтическую, пожалуй,
чуть пассивную мечтательность, трогательную хрупкость и угловатость
стройного, худенького подростка.
444
Неудовлетворенный достигнутым, художник делает подготовительный
рисунок для другой гравюры.1 В отличие от первого варианта Фаворский
опускает детали, отказывается от сложной, немного надуманной позы
и, концентрируя все свое внимание на лице Пушкина, дает его крупным
планом, словно приближая к зрителю. Художник как будто дает «про-
екцию в грядущее»: в чертах обаятельного и живого мальчика угадывается
характер будущего поэта.
Этот рисунок и послужил отправным моментом для создания основного
варианта портрета, датированного 19 августа 1935 г. Специфика гравюры
на дереве обусловила иные, чем в быстром карандашном рисунке, вырази-
тельные средства. Портрет приобрел большую устойчивость композицион-
ного решения, контраст черного и белого, усиливающий эмоциональность
образа, определенность и классическую ясность чеканной формы, прелесть
серебристого ландшафта.
Из других довоенных произведений Фаворского, связанных с пушкин-
ской тематикой, следует упомянуть еще несколько его работ. Так, напр.,
около 1926 г. художник сделал в технике ксилографии обложку к первому
сборнику статей и публикаций о Пушкине, вышедшему под редакцией
Н. Пиксанова. Используя традиционные атрибуты поэзии, — лира, свитки
рукописей, гусиные перья, лавровые и терновые ветви,— Фаворский сумел
создать графически выразительную обложку, выделив в ней основное
содержание сборника: расшифровка и исследование рукописей поэта.
Спустя несколько лет он пишет черной акварелью очень интересный
и впечатляющий «Натюрморт с маской Пушкина» (1930 г.).1 2 Белая гипсо-
вая маска поэта, стакан с карандашами, листы рукописей, скрепленных
защепкой в виде железной руки — все это звучит как реквием, несколько
мрачный, но торжественный и возвышенный по своему настроению.
И, наконец, еще область искусства, в которой Фаворский снова проявил
себя талантливым и вдумчивым интерпретатором пушкинской темы,—
театр. В 1937 г. Московский театр профессиональных союзов (ныне театр
им. Моссовета) осуществил постановку «Маленьких трагедий» Пушкина
в декорациях Фаворского. Об этой значительной работе художника сейчас,
к сожалению, можно судить главным образом по воспоминаниям очевидцев
да немногим сохранившимся эскизам. Впрочем, как справедливо отметил
художник А. Гончаров, Фаворский «на сцене всегда или почти всегда
давал больше, чем обещал в эскизе».3
Уже в своих первых постановках («Двенадцатая ночь» Шекспира —
МХАТ II, 1933 г. и др.) Фаворский выступил с решительным отрицанием
натуралистических приемов, мелочной дотошности бытового жанра. Зри-
тельный образ спектакля он строит в расчете на театральную условность
и специфику сценического языка. Главное для художника — актер, и все
средства должны быть подчинены ему. «Я поставил себе целью,— писал
1 Хранится в ВМП.
2 Хранится в ГМИИ.
3 А. Гончаров. Многое в немногом. «Театр», 1957, № 1, стр. 170.
445
Фаворский, — возможно более рельефно вызвать масштабы актера, стре-
миться к тому, чтобы всякое его движение и всякий его жест звучали мону-
ментально».1
Активную роль художника в создании спектакля подчеркивали все,
кому приходилось работать с ним. Народная артистка СССР С. Гиацинтова,
один из постановщиков «Двенадцатой ночи», писала о Фаворском: «Он не
«оформляет» пьесу, а «выражает» ее; он не выполняет заказы, а по-своему
творит ту мысль, которую хотят выразить создатели спектакля. Ему сов-
сем не безразлично, как и кто играет, ибо он вместе с театром создает целое
9
произведение, и каждая часть в нем ему важна и дорога».
Эти свои принципы Фаворский последовательно проводит и в оформле-
нии «Моцарта и Сальери», «Каменного гостя» и «Скупого рыцаря» (режис-
серы С. Г. Бирман и В. В. Ванеев). Многие были несколько озадачены реше-
нием спектакля, предложенным художником. Своеобразное сочетание архи-
тектурной объемной композиции с графическими плоскостями было весьма
далеко от привычных атрибутов красочной Испании или Вены конца
XVIII в. Фаворский и не стремился к внешнему правдоподобию: «Малень-
кие трагедии» Пушкина он трактовал прежде всего как произведения боль-
ших философско-этических проблем. По замыслу художника основными про-
водниками этой проблематики должны стать слово и жест актера, наиболее
яркому выявлению которых и должны быть подчинены декорации. Пре-
дельный лаконизм рисунка, строгий отбор деталей, четкие, ясные линии,
обнаженная логика сценических конструкций, доходящая порой до схе-
матизма — все выразительные средства как бы направляли мысль зри-
теля не столько к занимательному «зрелищу», сколько к серьезному и глу-
бокому раздумью.
В 1948 г. Детгиз начинает подготовку к изданию юбилейного трехтом-
ника «Избранных произведений» Пушкина. Художественный редактор
(он же автор макета) В. Пахомов сумел привлечь к этой работе большое
количество советских графиков. На вкладных листах были воспроизведены
рисунки Д. Шмаринова, П. Алякринского, М. Родионова, Б. Дехтерева,
А. Могилевского и др., а гравюры в тексте исполнены преимущественно
В. Фаворским, его учениками и последователями — А. Гончаровым,
Ф. Константиновым, М. Пиковым, А. Журовым, Б. Грозевским, А. Билль,
Б. и Ю. Ростовцевыми. Резцу Фаворского принадлежит титульный лист,
общий для всех трех томов, все шмуцтитулы к первому тому, ряд сюжет-
ных заставок и концовок к лирическим стихотворениям и, наконец, иллю-
страции к «Маленьким трагедиям».
Шмуцтитулы, соответствующие периодизации творчества Пушкина,
художник решает сочетанием надписей и дат с пейзажной гравюрой. Цар-
скосельский парк, Петербург, Черное море, Михайловское и снова Петер-
бург — каждый ландшафт, исполненный с большой тщательностью и лю- 1 2
1 В. Фаворский. Двенадцатая ночь. «Советское искусство», 26 августа 1933 г.,
№ 39.
2 С. Гиацинтова. Приход мастера. «Театр и драматургия», 1935, № 7, стр. 43.
446
Пушкин-лицеист.
Рисунок В. А. Фаворского. 1937.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
«Моцарт и Сальери». Сальери слушает «Рек-
вием» Моцарта.
Гравюра на дереве В. А. Фаворского. 1960.
«Каменный гость». Дон
Гуан и Дона Анна.
Г равюра на дереве
В. А. Фаворского. 1960.
бовью, воссоздает памятные пушкинские места. Различие в характере и тол-
щине шрифта усиливает воздушность и пространственную глубину этих
изящных и поэтичных пейзажей.
Из сопоставления несложных, часто традиционных предметов Фавор-
ский создает такие заставки и концовки, что они воспринимаются своеоб-
разным графическим развитием мысли поэта: шпага с перевязью («Полко-
водец»), ветвь, перекрещенная розой и гусиным пером («И. И. Пущину»),
цевница («Муза»), начатый чулок, спицы и клубок ниток («Няне»), меч,
обвитый миртом («Гречанка верная...») и т. д.
В других случаях Фаворский прибегает к более сложным и опосредство-
ванным сопоставлениям. Рассыпанный букет опадающих цветов ассоции-
руется со «сновидений ложным роем» («Прозерпина»). А какой тонкий
лиричный подтекст скрыт в очаровательной концовке к элегии «Пора, мой
друг, пора...» Стопка рукописей и перо свешивается со стола — вот-вот
упадут. Их поддерживает только поставленная сверху чернильница с дру-
гим пером. А слева трогательный букетик полевых цветов. Казалось бы эти
предметы не имеют прямого отношения к стихотворению, но сочетание их
много говорит вдумчивому и чуткому читателю.
Высоким мастерством, согретым искренним чувством, отмечены и дру-
гие,—пейзажные, анималистические, фигурные,— гравюры к стихотворе-
ниям Пушкина: «Царское село», «Разлука», «Погасло дневное светило...»,
«Птичка», «Ты вянешь и молчишь. . .», «Сказка о медведихе» и др.
В третьем томе того же издания помещены иллюстрации Фаворского
к «Маленьким трагедиям», давно привлекавшим его своей философской
и эмоциональной насыщенностью, драматическим столкновением больших
страстей, мудрым раздумьем зрелого поэта.
Не все равноценно в этой серии, но в лучших своих листах Фаворский
снова выступает как блестящий композитор, знаток исторических эпох,
мастер очень точной и выразительной детали. Висящий на цепи подсвечник
со свечой или острые когти железной решетки на стрельчатом окне («Ску-
пой рыцарь»), опрокинутый бокал на столе («Пир во время чумы»)—это
все детали — символы, несущие в себе большую смысловую нагрузку.
Только через позу напряженно выпрямившегося Моцарта художник сумел
донести до зрителя торжественное величие его реквиема. Не менее инте-
ресна концовка к «Скупому рыцарю», изображающая герцога, барона
и Альбера, поднимающего перчатку.
И все же, при всех своих бесспорных достоинствах, эти иллюстрации
страдают одним существенным недостатком. Образы героев пушкинских
трагедий далеко не всегда обрисованы достаточно ясно, четко и рельефно.
Их психологическая характеристика иногда как бы смазана, расплывчата,
порой даже схематична.
Художник, по-видимому, сам чувствовал эту недосказанность. В 1960 г.
Фаворский исполняет новую серию ксилографий к «Маленьким трагедиям»,
значительно увеличив их количество. К каждому произведению он режет
по 3—4 сюжетные гравюры, объединенные «сквозным» действием. Собст-
венно говоря, это уже не только иллюстрации, но оформление книги в целом,
Пушкин и его время
449
включающее все элементы от форзаца с цветами, переплетенными лавром,
и до последней виньетки.
Центр внимания Фаворский переносит на психологию героев. Вся окру-
жающая их обстановка столь же исторически точна, реальна и красноре-
чива, как и в первом варианте. Но на первом плане — человек, его сложный
и противоречивый характер, сильные и бурные страсти, волнующие его.
Художник не скрывает своего активного отношения к персонажам трагедий,
своих открытых симпатий и антипатий. Именно поэтому Сальери,— «узур-
патор, взявший на себя право решать судьбы искусства на земле»,—изо-
бражен им с такой страстной, живой, горячей ненавистью.
Весь образный строй гравюр, их линейный и «цветовой» ритм стано-
вится беспокойным, тревожным, эмоциональным. Резкие и порывистые
жесты персонажей, предельно выразительная, обостренная мимика лиц
до конца раскрывают зрителю смысл драматических конфликтов, заложен-
ных в трагедиях Пушкина. Эту экспрессивность художник доводит порой
до грани сатирического гротеска, но чувство меры и художественного такта
никогда не изменяет ему.
И, наконец, еще одно творение великого поэта, вдохновившее Фавор-
ского,— «Борис Годунов».
Замысел иллюстраций к «Годунову» возник у художника давно, еще
перед войной. 1940 годом датирована очень интересная гравюра Фавор-
ского «Пимен и Григорий» — фронтиспис к неосуществленному изданию.
Особенно удался художнику старый мудрый летописец в своей скромной
келье с лампадой перед большим образом Спаса нерукотворного. Под основ-
ной сценой изображение толпы, окружившей тело убиенного царевича
Дмитрия, а наверху — яростная битва, стремительная атака конницы.
Следующим рубежом явился шмуцтитул к «Драматическим произведе-
ниям» в детгизовском трехтомнике, в котором помещена сцена «Мужик
на амвоне».
Работа Фаворского над иллюстрациями к «Борису Годунову» (1954—
1955) тесно связана с общим направлением его творчества послевоенных
лет. Героическое прошлое русского народа, бытовой уклад Московского
государства, фольклор, живопись и архитектура Древней Руси — весь этот
исторический комплекс обрел в лице Фаворского тонкого ценителя, глубо-
кого знатока и талантливого интерпретатора. В 1947—54 гг. он оформляет
3 книги «Нашей древней столицы» Н. Кончаловской, в 1950 г. Фаворский
режет изумительную по простоте гравюру «Ангел» Рублева и большую
серию иллюстраций к «Слову о полку Игореве», закрепившую за ним
славу одного из крупнейших графиков современности. Одновременно
с «Годуновым» создавались гравюры к «Былинам» и «Истории русской
архитектуры», а несколько позднее — к «Художественным памятникам
Московского Кремля» и к «Поморским былям и сказаниям» Б. Шергина.
Этот поистине колоссальный труд опирался на тщательную, кропотливую
подготовительную работу. Десятки альбомов с документальными зарисов-
ками памятников древнерусского зодчества, украшений старинных руко-
писей, орнаментов, костюмов, оружия, набоек, утвари и т. д. свидетельст-
450
вуют о неутомимом трудолюбии Фаворского, его методе художника-реа-
листа, соединившего в себе таланты поэта и ученого археолога, открываю-
щего современному зрителю волнующий мир далекого прошлого.
Но при всей добросовестности художника, при всем его постоянном
стремлении к исторической достоверности эти подробности никогда не при-
водили его к ретроспективизму. Для иллюстраций Фаворского харак-
терно, по выражению одного критика, «<S. .^> не археология и не впе-
чатление, а глубокое представление всех тончайших особенностей эпохи
и текста».1
В высокой степени присуще это представление, т. е. глубокое, органи-
ческое проникновение автора в самый дух и суть изображаемых им истори-
ческих личностей и событий, гравюрам Фаворского к «Борису Годунову»,
одной из вершин советской книжной графики.
Секрет успеха художника заключается в правильном понимании траге-
дии Пушкина, в верно найденном им ключе — идейно-смысловом и эмоцио-
нальном. Драматическое повествование поэта Фаворский трактует прежде
всего как трагедию народа. Эта главная тема, определяющая пафос лите-
ратурного произведения, а соответственно и иллюстраций, зарождается
в гравюре «Мужик на амвоне», помещенной на титульном листе и завер-
шается в знаменитом «Народ безмолвствует». Читатель как бы входит
в трагедию вместе с народом, штурмующим царские палаты, и заканчивая
ее, останавливается вместе с ним в безмолвном раздумьи. Художник ком-
панует эту последнюю иллюстрацию таким образом, что создается впе-
чатление громадной многолюдной толпы, незримо присутствующей за
обрезом гравюры. Тема народа как активной движущей силы истории зву-
чит в сценах на Красной площади и битвы под Новгородом-Северским,
а в сценах с юродивым и на Лобном месте, являясь кульминацией всей
трагедии, достигает могучего эпического размаха, так близкого по духу
к суриковским полотнам.
Иллюстрациям Фаворского сопутствует постоянное трагическое напря-
жение, столь характерное для «смутного времени». В тяжеловатом, несколько
скованном ритме коренастых, широкоплечих фигур, в скупом освещении
монастырских келий, царских и боярских палат, в скорбном лице Годунова,
искаженном зачастую душевной болью, даже в мишурном великолепии
Самозванца чувствуется гнетущая обреченность героев пушкинской тра-
гедии. Им как будто мало воздуха, они задыхаются в тлетворной атмос-
фере измен, убийств, лицемерия и придворных интриг.
Наиболее сильные и драматичные листы серии «Сцена с юродивым»
и «Смерть Бориса». Впрочем не только царь и другие главные действующие
лица, но и каждый персонаж, будь то боярин или воин, слепец или кре-
стьянин из толпы, обретает под резцом художника типические, и в то же
время свои, только ему присущие индивидуальные черты, свои мысли,
чувства, выражения и жесты, свою роль в развитии трагедии.
1 А. Д. Ч е г о д а е в. Книжная и станковая графика за 15 лет. «Искусство», 1933,
№ 1—2, стр. 118.
29* 451
Выразительные средства и техника Фаворского достигают здесь вершин
ювелирного мастерства. Виртуозно, как будто без всяких усилий передает
художник реальное пространство, свет и воздух, в котором живут и дейст-
вуют герои, весомость, плотность и материальность всех фигур и предме-
тов. В пределах, по существу, одной черной краски и белого книжного
листа он разворачивает удивительно богатую, красиво разыгранную
и «оркестрованную» гамму многочисленных белых, серебристых и черных
оттенков.
Как всегда, иллюстрации Фаворского задуманы и выполнены не обособ-
ленно, а в неразрывном единстве со всем декоративным убранством книги.
В строгом соответствии с архитектоникой самой трагедии художник тща-
тельно продумывает шрифты, композицию книги и ее многочисленные эле-
менты вплоть до обрамления каждой гравюры. Ритмическое чередование
различных иллюстративных форм,— разворотов, страничных гравюр,
заставок, концовок, одно- и двухполосных иллюстраций и т. д.,— четко
выявляет конструктивное членение текста и придает книге в целом логи-
ческую стройность и гармонию. Здесь нет «нейтральных», «безразличных»
деталей; только одни орнаменты Фаворского, поразительно эмоциональные
и разнообразные, могли бы служить темой специального исследования.
К сожалению, обложка и фронтиспис, изображающий Пушкина за пись-
менным столом, во многих отношениях уступают остальным гравюрам этой
замечательной серии.
Вот уже почти сорок лет пушкинская тема занимает в творчестве Влади-
мира Андреевича Фаворского одно из первых мест. Созданные им иллю-
страции и портреты являют собой ценнейший вклад в «пушкинский фонд»
советского изобразительного искусства. Художник вложил в них весь свой
выдающийся талант, свою чистую и страстную любовь к великому поэту.
И его высшие достижения в этой области—«Пушкин-лицеист», «Борис
Годунов» и «Маленькие трагедии» — это вершины творческого пути одного
из крупнейших мастеров современной реалистической гравюры, это радост-
ное достижение русской книжной графики и советского искусства в целом.
И, конечно, это прежде всего новое слово в иконографии поэта и в истории
иллюстрирования его произведений.
О. А. Пини
К ИСТОРИИ СОЗДАНИЯ ПАМЯТНИКА ПУШКИНУ РАБОТЫ
М. К. АНИКУШИНА
Жизнь и творчество Пушкина тесно связаны с Петербургом, поэтому
вопрос об установке ему памятника имел для нашего города особое зна-
чение.1 В дни подготовки к пушкинской годовщине 1937 года—100-летию
со дня смерти — было принято правительственное решение о создании
памятника Пушкину в Ленинграде. В соответствии с этим решением Лен-
совет принял постановление, в котором указывалось, что открытие памят-
ника должно состояться в 1938 г.1 2 Тогда же в Союзе художников, Союзе
архитекторов, Городском Архитектурном Совете, в ИРЛИ началось обсуж-
дение места для памятника. Предложены были следующие места:
1. На Петроградской стороне, на берегу Невы против Летнего сада,
вблизи домика Петра I.
2. На берегу Невы против Адмиралтейства.
3. В Румянцевском сквере на Университетской набережной.
4. На стрелке Васильевского острова против здания бывшей Фондовой
биржи.
5. В Летнем саду.
6. На площади Жертв революции (как тогда называлось Марсово поле).
7. На площади Лассаля (так тогда называлась площадь Искусств),
перед зданием Русского музея.
Ленинградский Пушкинский юбилейный комитет склонялся к тому,
чтобы памятник был воздвигнут в Румянцевском сквере возле Академии
художеств, а находившийся там обелиск работы архитектора Бренна, посвя-
щенный «Румянцева победам», предлагалось перенести в другое место.
1 В дореволюционные годы были установлены памятник работы А. М. Опекушина
на Пушкинской улице (7 августа 1884 г.), бюст Пушкина с лицейским гербом и венком
работы акад. Шредера в саду бывшего Александровского лицея (ныне школа № 69
им. А. С. Пушкина на Кировском проспекте), гипсовый бюст Пушкина на месте дуэли
Пушкина (с 1937 г. установлен обелиск с барельефом поэта).
2 Протокол Президиума Ленсовета № 51, п. 32 от 4. П. 1937.
453
Архитектор Е. И. Катонин и скульптор В. В. Козлов высказывались за
установление памятника Пушкину на площади Лассаля Однако из всех
предложенных мест выбор пал на стрелку Васильевского острова, где
9 февраля 1937 г. в торжественной обстановке состоялась закладка памят-
ника. На церемонии закладки выступили писатель Б. Лавренев, академик
И. Орбели, народный артист РСФСР Б. Бабочкин, поэт А. Прокофьев и др.
Всесоюзный Пушкинский юбилейный комитет и Комитет по делам искус-
ств, начавшие подготовку сооружения ленинградского памятника, ставили
перед участниками объявленного конкурса на лучший проект памятника
задачу создания образа поэта, проникнутого пафосом строк: «Товарищ,
верь: взойдет она, Звезда пленительного счастья». Предлагалось показать
скульптурно и отдельные моменты биографии Пушкина и персонажи пуш-
кинских произведений.
К участию в конкурсе были привлечены скульпторы В. Лишев, С. Мер-
куров, Б. Королев, В. Козлов, М. Манизер, В. Синайский, И. Шадр, И. Чай-
ков, Л. Шервуд, В. Домагацкий, Г. Мотовилов и другие известные советские
скульпторы. Из всех представленных на конкурс выделялся проект рабо-
ты крупного советского скульптора Ивана Дмитриевича Шадра; он был
признан лучшим и выполнение памятника было поручено Шадру. К сожа-
лению, болезнь и смерть прервали работу И. Д. Шадра над проектом памят-
ника Пушкину, который обещал быть чрезвычайно глубоким и интерес-
ным.1 2
После окончания Великой Отечественной войны и в связи с приближав-
шимся в 1949 г. стопятидесятилетием со дня рождения Пушкина был объ-
явлен новый конкурс. Местом установки будущего памятника Пушкину
теперь была избрана площадь Искусств. Эта площадь, открытая в сторону
главной магистрали города — Невского проспекта, окруженная зданиями,
связанными с жизнью поэта (ныне — Русский музей, Малый оперный
театр), является одним из красивейших архитектурных ансамблей Ленин-
града. Избранное ранее место для памятника (стрелка Васильевского
острова — большая площадь с широкими просторами Невы) требовало зна-
чительных размеров памятника. Кроме того, стрелка Васильевского ост-
рова с двумя монументальными Ростральными колоннами, расположенными
по сторонам Биржи,— композиция вполне законченная, не требующая до-
бавления еще одного компонента, который воспринимался бы только как
лишний.3
1 «Звезда», 1936, № 12, стр. 172, 173.
2 См.: Ю. Кол пин с КИЙ. И. Д. Шадр. 1887—1941. М., 1954, стр. 78—87.
3 Заметим, что еще задолго до открытия памятников Пушкину в Москве и Петер-
бурге в «СПб. Ведомостях» 27 октября 1857 г. появился фельетон «Петербургская лето-
пись», автор которого сетовал на то, что русские города «небогаты памятниками людей,
прославивших отечество своею деятельностью», и что «у нас довольно памятников
людям, прославившим русское оружие, отличившимся на поле брани, и очень мало памят-
ников людям, отличившимся гражданскими, мирными доблестями». В фельетоне выска-
зывалось сожаление по поводу отсутствия в России памятника Пушкину и предлагалось
поставить ему памятник в Петербурге на сквере у Александрийского театра (где впо-
следствии был сооружен памятник Екатерины II). Фельетон вызвал соответствующий
454
В связи с окончательным решением о выборе места для памятника в 1946 г.
по проекту архитекторов Е. И. Катонина и В. Д. Кирхоглани была произве-
дена реконструкция сквера, занимающего центральное место на площади
Искусств. Была снята окружавшая сквер решетка, разрежены деревья,
закрывавшие вид на Русский музей со стороны Невского, а по оси здания
Русского музея сквер пересекла широкая дорожка, образовавшая посредине
большую квадратную площадку.
В 1948 г. в Москве состоялся первый тур послевоенного конкурса, на ко-
тором были отмечены проекты скульпторов М. Манизера, Г. Мотовилова
и Н. Томского. Следующий тур происходил в 1949 г. в Ленинграде. В этом
творческом соревновании приняло участие большое количество скульпторов
и архитекторов. Проекты памятника были выставлены для широкого обозре-
ния в ГРМ. Обсуждение проектов было проведено 10—13 мая 1949 г. на
расширенном заседании Городского Архитектурного совета под председа-
тельством главного архитектора г. Ленинграда Н. В. Баранова. В прениях
выступило 24 человека: среди выступавших были архитекторы, скульпторы,
искусствоведы, литературоведы и др. Большинство принявших участие
в обсуждении проектов отметило несравненно более высокий уровень про-
ектов поступивших на конкурс, по сравнению с предыдущим, происходившим
в Русском музее, и участие в конкурсе целого ряда молодых скульпторов, сре-
ди которых выгодно отличались работы М. К. Аникушина, А. Д. Корсикова,
Г. В. Косова. В принятом постановлении Совета отмечалось, что в двух
вариантах, представленных Н. В. Томским, устранены некоторые недостат-
ки, указанные в предыдущем проекте (излишняя театральность позы),
однако проект имеет ряд других недочетов, среди которых и недостаточное
портретное сходство, удлиненность пропорций, излишняя стилизованность
фигуры и обилие драпировок. Было отмечено, что проект М. Г. Манизера
выгодно отличается от варианта, представленного на предыдущем этапе,
отклик, представляющий интерес не только потому, что в нем ставился вопрос о памят-
нике тому, кто носит «наиболее нам дорогое, наиболее нам близкое» имя, но и потому,
что уже в те годы возник вопрос о месте для будущего памятника. «Кажется Пушкин,
помимо Александрийского садика, найдет себе место прекрасное, даже, по обстановке
своей, более приличное его гению, более сообразное с духом его поэзии, и даже, некото-
рым образом, соответствующее положению, которое занимал Пушкин в современном ему
русском обществе. Это место — садик Михайловского дворца. Садик этот не на самом
Невском проспекте, следовательно, не на шуму и юру, но весьма недалеко от проспекта,
и памятник Пушкину очень будет виден оттуда, сквозь широкую прекрасную Михайлов-
скую улицу ч. . . > Это место прекрасно отстроенное, может быть .в своем роде лучшее
в Петербурге, много посещаемое, но, с тем вместе, гораздо более покойное, тихое, уеди-
ненное и, как-то более поэтичное, нежели Александринский садик, возле которого течет
жизнь кипучей струею <. . . > Положение этого садика не у самого водоворота жизни
общественной, и хотя и близко от него, но все-таки в некотором расстоянии, было бы
настоящее место для Пушкина < • • • > А как украсится этим памятником этот садик
с окружающею его местностью, как оживится он и как еще похорошеет от этого Невский
проспект, какое он приобретет значение <• • . > сколько в нем прибавится смысла! <• • . >
Пусть украсится <•••> Михайловский садик памятником Пушкина, и вы увидите, как
похорошеет, особенно помилеет наш прекрасный Невский проспект» (См.: Н. Р. Т[о-
карев]. Четыре статьи о некоторых современных вопросах <. . .>. СПб., 1858,
стр. 46—49).
455
когда скульптор сделал стоящую фигуру, но представленная в последнем
варианте сидящая фигура Пушкина излишне грациозна, а весь облик поэта
холоден.
Отмеченный на предыдущем туре как один из наиболее интересных,
проект Г. И. Мотивилова на этот раз не дал убедительного решения постав-
ленной задачи. Проект, представленный В. В. Лишевым и В. Н. Талепоров-
ским, отличавшийся удачным силуэтом, по своей несколько бытовой трак-
товке являлся спорным и не монументальным. Неудовлетворительным был
признан характер облика поэта в проекте В. Я. Боголюбова. В проекте
Н. В. Дыдыкина были отмечены чрезмерная динамичность фигуры и неспо-
койная концепция всего монумента.
Проект молодого скульптора А. Д. Корсикова, выступившего в содру-
жестве с архитектором В. С. Васильковским, был интересен свежестью и но-
визной трактовки, особенно головы поэта. Этот замысел, однако, не был
признан убедительным, так как памятник юному поэту уместнее было бы
поставить в г. Пушкине.
Проект другого молодого скульптора Г. В. Косова, отличавшийся удачно
найденным портретным сходством, в целом был признан недоработанным.
В постановлении была отмечена совершенная неприемлемость проекта
Л. В. Шервуда, предложившего исключительно формалистическое решение:
из земли вертикально вверх поднимается огромная рука, держащая голову
Пушкина.
Простотой, глубокой человечностью трактовки образа, удачным реше-
нием головы, портретным сходством был отмечен проект молодого скульп-
тора М. К. Аникушина (архитектор К. Л. Иогансон). Многие выступившие
в обсуждении отмечали, что образ, созданный Аникушиным, живой, понят-
ный, предельно выразительный. Указывали и на лаконичность общего реше-
ния памятника, и его соответствие масштабам площади, на которой ему
предназначено стоять.
Проект скульптора Рассадина, изобразившего Пушкина с поднятыми
руками, а также проекты Дитриха, Сычева, Торича, Кравца, Знаменского
были признаны неудачными.
Тогда же Городской архитектурный совет решил принять для дальней-
шей разработки проекты М. К. Аникушина и Н. В. Томского.
Несколько позже — 9 июня 1950 г.— в помещении Музея городской
скульптуры состоялся третий тур конкурса, на котором, помимо проекта
М. К. Аникушина и архитектора В. А. Петрова, обсуждались еще два про-
екта представленных дополнительно: скульптора Н. В. Дыдыкина, высту-
пившего в содружестве с архитектором Н. А. Медведевым и скульптора
Г. В. Косова с архитектором Ф. Д. Шелкуновым. Скульптор Н. В. Томский
отказался от участия в разработке окончательного варианта проекта.
В самом начале обсуждения проектов Аникушина, Дыдыкина и Косова
выявилось явное преимущество первого.
«Проект Аникушина является единственно приемлемым для г. Ленинграда, —
сказал выступавший на обсуждении искусствовед О. Э. Вольценбург, — скульптор очень
хорошо передал нам образ простого, открытого и вдохновенного человека». В своем
456
Памятник Пушкину в Ленинграде.
Скульптор М. К. Аникушин, архитектор В. А. Петров. 1957.
Проект памятника Пушкину в Ленинграде.
Скульптор М. К. Аникушин. 1949. Гипс.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
выступлении проф. В. Ф. Твелькмейер охарактеризовал образ Пушкина, созданный
Аникушиным, как «наиболее поэтический, наиболее раскрытый, наиболее понятный
нашему советскому человеку. Сама фигура, ее постановка, пластика с обращенной к зри-
телю правой рукой, с соответствующим движением левой руки, дает наиболее вырази-
тельный образ Пушкина. Несмотря на отсутствие драпировок, складок, отсутствие всяких
аксессуаров, которые могут придать памятнику дополнительную монументальность —
памятник достаточно монументален. Монументальность достигнута общей композицией
памятника вместе с подиумом, с пьедесталом, являющимися основанием для всей фигу-
ры. . .»
Московский литературовед Н. П. Анциферов отметил, что в отличие от памятника
Пушкину в Москве, который ассоциируется у него со стихотворением «Брожу ли я вдоль
улиц шумных. . .», аникушинский Пушкин — образ совершенно новый, образ полный
движения, трепетности, характерной для Пушкина.
Интересную и глубокую оценку проекта Аникушина дал в своем выступлении проф.
Б. В. Томашевский: «Положительным качеством является его экспрессивность, отвеча-
ющая нашему представлению о Пушкине. Кроме того, хорошо то, что эта экспрессивность
обладает большой емкостью, т. е. это не такой Пушкин, которого вы можете восприни-
мать только в один определенный момент и с одним определенным чувством. Можно
иной раз создать очень экспрессивный памятник, но такой, к которому вы можете подойти
только в определенном настроении. Здесь Н. П. Анциферов сказал, что хорошо подбира-
ются к этой фигуре стихи:
Красуйся град Петров, и стой. ..
А другие строки не подбираются? Великолепно подбираются. Любое экспрессивное
стихотворение, любого настроения отлично подбирается, и это выражение, хотя оно
экспрессивно индивидуально, настолько обобщенно передает образ Пушкина, что можно
представить себе его читающим какое-нибудь лирическое стихотворение, предположим,
«Я помню чудное мгновенье», или читающим «Евгения Онегина», или читающим свои
политические стихи и т. д. и т. п. Несмотря на точную экспрессивность, выражение его
настолько емкое, что мы узнаем Пушкина во всех его произведениях. Это и является
главной заслугой в решении данного образа — сохранение достаточной художественной
общности с достаточной индивидуальностью и экспрессивностью фигуры». (Выступление
проф. Б. В. Томашевского и других участников обсуждения цитируются по стенограмме).
Положительная оценка работы Аникушина — как произведения подлинного искус-
ства была дана и скульпторами профессорами В. А. Синайским и М. В. Крестовниковым,
В. И. Ингалом, а также архитекторами Витманом, Мачеретом, искусствоведом П. Е. Кор-
ниловым и др.
На третьем послевоенном туре было вынесено единодушное решение,
рекомендующее Исполкому Ленгорсовета для осуществления памятника
Пушкину в Ленинграде проект, созданный скульптором М. К. Аникушиным
и архитектором В. А. Петровым. Здесь же была отмечена большая работа,
проделанная Н. В. Дыдыкиным и Г. В. Косовым, представившими в порядке
товарищеского конкурса интересные произведения. Как известно, по про-
екту Н. В. Дыдыкина отлитая в бронзе скульптура впоследствии была уста-
новлена в Ленинграде во дворе Дома № 12 по набережной Мойки, где нахо-
дится музей «Последняя квартира Пушкина».
Михаил Константинович Аникушин родился в 1917 г. В 1937 г. Анику-
шин поступил учиться на скульптурный факультет Академии художеств,
который закончил в 1947 г. Его учителями были А. Матвеев, Г. Козлов,
В. Синайский. К образу Пушкина Аникушин впервые обращается еще
в 1936 г., будучи студентом средней художественной школы. Работа над
моделью памятника началась в 1949 г. и после долгих упорных поисков
появился образ поэта, с которым молодой скульптор выступил на конкурсе.
459
В последующие годы Аникушин продолжал напряженно работать над
проектом памятника, вплоть до 1957 г. Одновременно он создал в 1953 г.
скульптуру Пушкина из мрамора, предназначенную для МГУ имени
М. В. Ломоносова. В 1955 г. он выполнил другую скульптуру поэта для
станции «Пушкинская» ленинградского метрополитена. Эти работы отнюдь
не варианты памятника, но они — своего рода подступы к основной и глав-
ной теме.
«Пушкин — очень яркий человек по своему характеру, прост в своих
действиях и ясен в мыслях, — говорил Аникушин, — поэтому я старался
отбросить все детали, которые заслоняли бы это явное изображение нашего
великого поэта <.. .> Пушкин <. . .> живет вместе с нами, со всем наро-
дом, сливается с ним <S. .^> Я хотел бы, чтобы от памятника, от фигуры
Пушкина веяло какой-то радостью и солнцем. «Солнцем русской поэзии»,—
назвал его Жуковский, и это я хотел показать в памятнике».1
29 июля 1955 г. Комиссия, в состав которой входили скульпторы В. Ин-
гал, В. Пинчук и Н. Томский, осмотрела модель памятника на временном
постаменте и дала ей хорошую оценку. В августе следующего года Комиссия
снова просматривает модель на временном постаменте на открытом воздухе
(во дворе бывш. Александро-Невской лавры). Модель была принята тогда
Комиссией с незначительными замечаниями, но вскоре Аникушин, неудовле-
творенный своими результатами, решает сделать новую модель. В марте
1957 г. скульптор завершил созданный им за небольшой срок новый вариант
памятника. Экспертно-художественный совет при Управлении Культуры
Ленгорисполкома принял новый вариант модели памятника с высокой оцен-
кой и дал разрешение на его отливку.
Новая модель явилась несомненно еще большей удачей Аникушина.
В отличие от предыдущей Пушкин порывистее, легче и стройнее, а ставшее
более естественным и непринужденным положение фигуры — еще вырази-
тельнее. Несомненно лучше в новой модели выполнена голова поэта, более
естествен ее поворот, сочетающийся с поворотом правой руки, лучше стала
лепка шевелюры, шеи. Голова Пушкина одна из самых больших удач автора.
Академик И. Э. Грабарь в своей работе «Внешний облик Пушкина»
писал: «Прижизненных портретов Пушкина дошло до нас немного <.. .>
портретов, писанных прямо с натуры, для которых Пушкин позировал,
я склонен признать не более шести Спрашивается, можем ли мы, опи-
раясь на них, воссоздать перед собой подлинный внешний облик Пушкина?
На этот вопрос надо без колебания ответить положительно: да, сопоставляя
все портреты, исполненные с натуры, дополняя их оттенками, подмеченными
другими художниками, современниками Пушкина, собирая воедино черты,
неизменно в них повторяющиеся, и отбрасывая явно противоречивые, мы
безусловно в состоянии близко воссоздать перед нашими глазами верный,
точный образ поэта».1 2 Памятник Пушкину работы Аникушина может быть
1 Стенограмма выступления на конкурсе. Архив Ленингр. Управления архитектуры.
2 А. С. Пушкин. 1799—1949. Материалы юбилейных торжеств. М.—Л., изд-во
АН СССР, 1951, стр. 141.
460
по праву признан одной из значительных и удачных попыток воссоздать
образ поэта средствами скульптуры.
Едва ли верным будет утверждение, сделанное автором одной из статей,
посвященных ленинградскому памятнику: «В давнем споре о достоинствах
портретов Пушкина работы О. Кипренского и В. Тропинина Аникушин
явно отдает предпочтение первому, где вдохновенная поэтическая основа
делает образ поэта столь привлекательным и волнующим».1 Думается, что,
не отдавая явного предпочтения ни одному из прижизненных портретов
поэта, Аникушин стремился извлечь из них всех черты, наиболее характер-
ные. Творчески следуя своим, «аникушинским» путем, автор прибли-
зился к подлинному образу Пушкина и создал высокохудожественное истин-
но поэтическое произведение, украсившее прекрасный город на Неве.
Неоценимую помощь в создании скульптурного образа Пушкина оказал
автору архитектор В. А. Петров, по проекту которого сооружен отличаю-
щийся классической простотой пьедестал. Пьедестал вырублен из краснова-
того гранита, добытого в Кар-Лахти под Ленинградом, по своей структуре
близкого граниту, которым «одеты» невские набережные. На лицевой сто-
роне пьедестала золотыми буквами высечено: «Александру Сергеевичу
Пушкину». Фигура поэта отлита из бронзы на ленинградском заводе «Мо-
нументскульптура». Высота фигуры — 3 м 90 см, а высота всего памятника
7 м 96 см.
Открытие памятника, состоявшееся 19 июня 1957 г., было приурочено
к празднованию 250-летия основания Ленинграда.
После вступительной речи заместителя председателя Исполкома Ленгор-
совета А. А. Кузнецова с речами выступили писатели Д. А. Гранин, акаде-
мик М. П. Алексеев, художник И. А. Серебряный. «Творческий гений Пуш-
кина,— сказал в своей речи Серебряный, — на протяжении вот уже полу-
тораста лет вдохновляет русских художников и композиторов. Тропинин
и Кипренский, Глинка и Чайковский, Бенуа и Добужинский создали бес-
смертные образы Пушкина и пушкинских героев в живописи и музыке.
Пушкинские темы звучат и в творчестве советских художников — в «Мед-
ном всаднике» Глиэра, в опере «Декабристы» Шапорина, в произведениях
Кончаловского и Ульянова, Кардовского и Рудакова. В галерее работ со-
ветских художников достойное место займет открываемый сегодня памятник
работы молодых ленинградских авторов скульптура М. К. Аникушина
и архитектора В. А. Петрова».1 2
На митинге также выступили директор ВМП М. М. Калаушин, рабочий
Кировского завода Н. Д. Никитин и студентка ЛГУ С. Белокопытова.
Торжественно прозвучали на площади строки «Памятника» в исполнении
заслуженного артиста республики В. А. Ларионова. Пионеры возложили
к подножию памятника живые цветы.
Открытие памятника Пушкину было встречено как праздник нашей
1 А. Каганович. Памятник Пушкину.— «Творчество», 1957. № 9, стр. 10.
2 Стенограмма выступления на открытии памятника. Архив Управления культуры
Ленгорисполкома.
461
социалистической культуры. Центральные и ленинградские газеты поме-
стили вместе с фотографиями памятника сообщения о его торжественном
открытии.
В Ленинград поступили многочисленные поздравления по случаю открытия памят-
ника любимому народному поэту, среди них телеграммы от скульпторов Томского и Ви-
ленского из Москвы, художника Дерегуса и скульптора Ковалева из Киева, от Правления
Союза художников СССР и др. Памятник стал быстро завоевывать симпатии и любовь
советской общественности. В адрес редакции «Ленинградской правды» и Ленинградского
отделения Союза советских художников автору стали поступать письма, дававшие памят-
нику высокую оценку. Приводим несколько отзывов:
«<. . .> вчера я увидел его и порадовался за город и за Вас: чудный город получил
еще один, достойный его памятник. Пушкин удался замечательно. Я сердечно поздравляю
Вас с этим действительно выдающимся произведением, которое создал Ваш талант».
П. А. Куприянов, действ, член Академии меди-
цинских наук СССР, Заслуженный деятель науки,
профессор».
«<. . .> Я как старожил Петербурга, Петрограда, Ленинграда (живу с 1899 г.) не
могу не принести восхищения произведением скульптора М. К. Аникушина и архитектора
В. А. Петрова, воплотивших свое дарование в памятнике А. С. Пушкину. Замечатель-
ный памятник. . .
Г. А. Фелицын, пенсионер».
«Поздравляю Вас <S • С> с созданием светлого образа бессмертного Пушкина
Теперь и в Ленинграде есть достойный памятник великому поэту.
Художник Н. М. Чернышев. (Москва)».
Интересен полученный из Парижа отзыв А. Н. Бенуа, который ознакомился
с моделью памятника по фотографии: «Памятник Пушкину мне в общем нравится, а го-
лова и совсем удачна; лепка с прямо-таки «классической» моделировки. Критикуют тут
только несколько слишком театральный жест руки, точно на что-то указующий. Этот
жест объясняется исканием автора памятника какого-либо разнообразия «композицион-
ного равновесия» («а то будет стоять такой господин в сюртуке, руки по швам, уж больно
шаблонно»). Мне же кажется, что это если не особенно тяжелая, то все же ошибка.
Авось в окончательной редакции найдется что-либо более удачное, «естественное». По-
лучив фотографию памятника, А. Н. Бенуа пишет: «<• благодарность за полученный
удачный снимок с весьма достойного памятника Пушкину. Теперь и жест руки наотмашь
не коробит. Окруженный воздухом, он уже не имеет ничего аффектированного. Хорош
в своей благородной простоте и пьедестал» (Письма ленинградскому искусствоведу
А. Н. Савинову от 16 октября и 14 ноября 1957 г.).
Союз Советских художников СССР и Академия Художеств СССР, под-
держанные другими учреждениями и отдельными гражданами, выдвинули
работу М. К. Аникушина на соискание Ленинской премии.
22 апреля 1958 г. было опубликовано Постановление Комитета по Ленин-
ским премиям в области литературы и искусства «О присуждении Ленин-
ских премий за наиболее выдающиеся достижения в области искусства».
Скульптору Михаилу Константиновичу Аникушину за выдающееся произ-
ведение искусства — памятник А. С. Пушкину в Ленинграде была присуж-
дена Ленинская премия.
Пушкин и Хвостов.
Рисунок из альбома П. И. Челищева. 1830-е гг.
3
М. П. Руденская
НОВОЕ О ЗДАНИИ ЛИЦЕЯ
Здание бывшего Царскосельского Лицея является одним из ценнейших
памятников, связанных с именем Пушкина. Это здание было построено как
дворцовый флигель для внуков Екатерины II, по проекту архитектора
И. В. Неелова в 1791—1792 гг. В начале 1811 г. оно было передано в веде-
ние Министерства народного просвещения для размещения в нем нового
учебного заведения — Лицея. Внутренняя перепланировка здания в соответ-
ствии с нуждами Лицея была произведена по проекту архитектора В. П. Ста-
сова.
Лицей как учебное заведение просуществовал в Царском Селе 32 года,
с 1811 по 1843 г. В 1843 г. по приказу Николая I он был переведен в Петер-
бург, здание передано дворцовому ведомству и перестроено внутри под
квартиры дворцовых служащих.
Накануне 150-летия со дня рождения Пушкина встал вопрос о частич-
ном восстановлении лицейского здания в его историческом виде пушкинского
времени. С 1946 по 1949 г. велись значительные реставрационные работы.
Были восстановлены Актовый зал и четыре комнаты воспитанников Лицея,
в том числе комната Пушкина, и 10 июня 1949 г. открыт музей.
Однако, главные работы по восстановлению всего здания Лицея и созда-
нию в нем мемориального музея еще впереди. Для успешного их осуществле-
ния необходимо располагать всеми имеющимися материалами — литератур-
ными, архивными, изобразительными. В процессе разыскания и изучения
этих материалов нами был обнаружен ряд ценнейших неопубликованных
документов,1 позволяющих с большой точностью определить внешний
и внутренний вид лицейского здания пушкинского времени.
1 Укажем на хранящиеся в ГИАЛО: рукопись В. П. Стасова, представляющую
собою первоначальный проект внутреннего переустройства дворцового флигеля под
Лицей в 1811 г., опись передачи мебели «на первое обзаведение Лицея», контракты
с подрядчиками, счета «на сделание» мебели для Лицея в 1811 г., а также подробные
описи каждого этажа и каждой комнаты Лицея, составленные в 1822 г. главным комис-
саром Сучковым и экономом Роттастом и относящиеся к планировке здания Лицея
после пожара 1820 г.
30 Пушкин и его время
465
ВИД БОЛЬШОГО (АКТОВОГО) ЗАЛА ПУШКИНСКОГО
ВРЕМЕНИ, ЕГО АРХИТЕКТУРНО-ДЕКОРАТИВНАЯ
ОТДЕЛКА
С Большим (Актовым) залом связаны все торжественные моменты
лицейской жизни: открытие Лицея (1811 г.), переходной экзамен в присут-
ствии Г. Р. Державина (1815 г.), выпуск (1817 г.).
Архитектор В. П. Стасов в своем первоначальном проекте «описи пере-
делкам и поправкам Царско-Сельского бывшего дворца их императорских
высочеств великих князей, для помещения в оном Лицея» (1811 г.), пре-
дусматривал: потолок Большого зала основывается на четырех колоннах
«с архитравами» и «шпренгелями» для безопасного положения и поддержа-
ния над ним перегородок и пола четвертого этажа «как и собственно для
сокращения плоской препорции сей залы, стены расписать по прилич-
ности».1
Проект В. П. Стасова был воплощен в жизнь. Это видно из контракта,
заключенного министерством народного просвещения 20 февраля 1811 г.
с подрядчиком Иваном Пробкиным.1 2
О том, как выглядел лицейский зал в 1811 г., сведений почти нет, но если
проследить его историю на протяжении 1811—1820 гг., вид его можно пред-
ставить себе отчетливо.
В 1813 г. в Лицее производился ремонт.3 В Актовом зале, как видно из
счетов и отчетности за 1814, стены были подкрашены «под мрамор розо-
вого цвета».4 5 В то же время подправлялась и живопись, для чего был выз-
ван живописный мастер Набоков, расписывавший стены в Актовом зале
в 1811 г.
В 1817 г. к первому выпуску здание Лицея снова приводили в порядок.
В Актовом зале маляром Афанасьевым подправлялась живопись: «. . . рабо-
тали в залах стены и потолки внов перекрыты, на печах писанные военных
трофеи фигуры во фризях поправлены и в арках сново написано ценой —
125 руб.» Таким образом, из счета Афанасьева видно, что Актовый зал
и арочные проемы были украшены стенной живописью.
12 мая 1820 г. в Екатерининском дворце возник пожар, захвативший
и Лицей. Директор Лицея Е. А. Энгельгардт, сообщая о пожаре Ф. Ф. Ма-
тюшкину, писал, что успели спасти почти все: библиотеку, мебель, «воспи-
танничьи вещи», даже двери и часть паркетов.0 После пожара была создана
комиссия по восстановлению сгоревшей части дворца и Лицея. В нее вхо-
дили автор первоначального проекта планировки Лицея В. П. Стасов
и директор Лицея Е. А. Энгельгардт. Под наблюдением последнего велась
1 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 10—6, л. 2.
2 Кроме Актового зала, были расписаны стены и в столовой: в смете на живопис-
ные работы Стасовым было предусмотрено 2000 pv6.
3 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 10—б, л. 13.
4 Там же, ф. 1022, оп. 1, д. 23, л. 104.
5 Н. Гастфрейнд. Товарищи Пушкина по Царскосельскому Лицею, т. II. Спб.,
1912, стр. 26.
466
окраска и роспись стен. В своих письмах Энгельгардт заверял Матюшкина:
«Я старался <S . .^> сохранить все по-прежнему относительно цвета и распо-
ложения живописи».1 Указание восстановить здание Лицея в его первона-
чальном виде исходило от Александра I. В разговоре с Энгельгардтом, по
словам последнего, царь «подтверждал несколько раз, чтобы все, даже жи-
вопись, было точно так, как прежде».1 2
В основном Лицей был восстановлен после пожара в своем первоначаль-
ном виде. Поэтому ценные сведения о нем можно получить из описи пере-
дачи 1822 г. О Большом (Актовом) зале там сказано: «. . .во входах арки
и вокруг оных расписано есть пальметами и косетонами стены расписаны
под розовый мрамор, а потолок выбелен и в падинах оных поставлены леп-
ные медалионы с каплями и расписаны посреди фигурами в простенках оной
комнате написано живописною работою по два венка, а на стенах орнамен-
тами и трофеями над оными расписан так же барельеф в оной зале колонн 4.
4. Пол дубового паркета обложен галтелью. Окошек с зимними и летними
переплетами — 9».3
Работы по стенной живописи в Лицее в 1811 г. выполнял мастер Набо-
ков, о котором нет подробных сведений; известно только, что в 1823 г. он
работал в Александро-Невской Лавре по росписи икон и иконостасов.4 5 * 7
В 1817 г. стенную живопись подправлял маляр Афанасьев. После пожара
1820 г. живописные работы по Лицею выполнял Федор Данилович Бран-
дуков, много работавший под руководством В. П. Стасова в Екатерининском
дворце и павильонах Царского Села. ° Одновременно с Лицеем Брандуков
расписывал личные комнаты Александра I. Из документов видно, что это
был первоклассный мастер росписи «гризайль» (под лепное).
21 июня 1821 г. Е. А. Энгельгардт писал Ф. Ф. Матюшкину: «После
пожара весь Лицей с погреба до крыши возобновлен и можно сказать лучше
стал <С.. •> но живопись теперь писана академиком и так хорошо, что жаль
почти жить в зале, потому что жильцы ее, вероятно, хотя без намерения,
но сотрут и попортят. Все, что было плохо, теперь хорошо и ново. . .»ь Ясно,
что жильцами Энгельгардт называет воспитанников Лицея, академиком
же, за прекрасное мастерство — Ф. Д. Брандукова, который в свое время был
учеником Академии художеств. Сохранились счета Брандукова, в которых
между прочим значится: «В Большом зале за переписание вновь барель-
ефа— 100 р. За переписание по аркам под бронзу римских знамен 8-ми по
15 рубл. с каждого — 120 р.» '
Широко известны литографии Петра Иванова 30-х гг. и Петра Бореля
50-х гг. XIX в., изображающие внутренний вид лицейского Актового зала.
1 Там же, стр. 36.
- Там же, стр. 25.
3 ГИАЛО, ф. 11, ОП. 1, д. 133, л. 46; д. 44, л. 6.
4 С. Г. Р у н к е в и ч. Александро-Невская Лавра. 1713—1913. СПб., 1913, стр. 871,
873, 878.
5 В. Белявская. Росписи русского классицизма. Л.—М., «Искусство», 1940,
стр. 105.
G Н. Гастфрейнд. Ук. соч., стр. 36.
7 ЦГИАЛ, ф. 487, оп. 5, д. 1859, л. 364.
30*
467
Но хранящиеся в фондах ВМП две фотографии вносят нечто новое к уже
известным изображениям. Фотографии сделаны с подлинников, местонахо-
ждение которых неизвестно.
На первый взгляд они одинаковы: одна и та же точка зрения с левого
арочного проема; та же тематика декоративной отделки — в арочных
проемах одноглавые орлы на знаменах и кессоны с венками, на тор-
цовой стене воинские доспехи, аллегорические фигуры и сцена из антич-
ной жизни; одинаковые человеческие фигуры за конторками в глубине;
под обоими изображениями слова «Прощальной песни» Дельвига («Шесть
лет...»). Однако, при внимательном рассмотрении обнаруживается разли-
чие между фотографиями № 1 и № 2.
Фотография № 1 сделана с акварельного рисунка. На светлом фоне
стен четко обрисовывается декор, изображенный совершенно плоскостным.
В декоративном оформлении потолка выделяется на первом плане крупная
розетка, архитравы имеют орнаментику. В простенках между окнами изобра-
жены два венка. Слева на первом плане у окна—кресло стиля конца XVIII в.
Для ощущения масштаба изображены пять человеческих фигур: две сидят
за конторками в глубине, две стоят у торцовой стены и одна справа с книгой
в руках. Паркет представлен крупными шашками. В углах фотографии ука-
заны годы: 1811, 1820, 1829.
С какого же оригинала сделана рассматриваемая фотография? Н. Соло-
вьев в статье «Валерьян Лангер» указывает: «На лицейской же еще скамье
Лангером была исполнена акварель, вид Лицейского зала, воспроизведен-
ная с некоторым изменением на литографированной обложке нот на слова
Дельвига: «Шесть лет». Прощальная песнь воспитанников имп. Лицея
1817 г. муз. Теппера (печ. в лит. Давиньона), изданных в 1835 г. Ориги-
нал акварели принадлежал Энгельгардту и в настоящее время находится
в собрании г. Гамма в Берлине. Под рисунком надпись:
«Шесть лет промчались, как мечтанье,
В объятьях сладкой тишины».
В углах надписи рукою Энгельгардта, года «1811, 1820, 1829».1
Описание Лицейского зала, данное в статье Н. Соловьева, совершенно
соответствует изображению его на фотографии № 1. Можно с уверенностью
сказать, что эта фотография (ей, вероятно, около 50 лет), сделана именно
с акварельного рисунка В. П. Лангера, который Н. Соловьев видел в част-
ном собрании Гамма.
Известно, что еще учась в Лицее, Лангер при содействии Е. А. Энгель-
гардта, сделал серию литографированных видов Царского Села. Задуманы
они были Энгельгардтом как подношение царской фамилии, с целью оказа-
ния материальной помощи Лангеру — одному «из беднейших» воспитан-
ников Лицея. Возможно, что в это же время Лангер лично для Энгельгардта
выполнил акварелью изображение Лицейского зала. Что у Энгельгардта
действительно имелось такое изображение, свидетельствует письмо его
1 «Старые годы», 1912, январь, стр. 40—41.
458
Актовый зал Лицея до пожара 1820 г.
Фотография с акварели В. П. Лангера.
Иестонахождение оригинала неизвестно.
.Пъ
Актовый зал Лицея после пожара 1820 г.
Фотография с литографии В. П. Лангера.
Местонахождение оригинала неизвестно
Е. А. Энгельгардт.
Раскрашенная фотография с портрета маслом работы
неизвестного художника.
Местонахождение оригинала неизвестно.
Cff fief, /if/н^.с^ t
К ft К’ cfotetuetfu e^ a
/:/(еисуГ f
iff ip нпсft
JA
//Д* il^n/^Mn/iLoydeKtarZ ^tcvtecLgb
/i^/etfcei^w, гл*ч» r^erfhe .‘-t
^бол/i^e лмооолн*'
one Hi t,rteArf(7t»t vt
ьъ eww
eaeeh/fмъ ;
А 'Л
’ ее* ел
h4 'f Кри едн.кл. tbetfi
/Cet^ffe/ff/dr^fU Cfric Л/Л
^IV/t fl r4fJc srtfifJ
'ffepef^^^t ^р1еаяп/г41Я
^)л^(ГШ7 Oiur- d^tfht tf ^ftpNfh
HijJh HhiJCt Atru /ni,taikUiлнил уе/мре/
P(\ tiVx tt efidt Jll /I CadCfd.l9> efHfpi№tll
tihf^Y af»e//iv ricf-d^ef^mb ftet^
ȴ///
f'UVfiHHet Ha 01’Л4Ме '< Н&Я &
finest*?* t /,21 ttpKi’SH. r/пен* ft ftp у jff нм к» bHHyU
/у/Л’^
»<///•///'>
#'ЛМГ 4И
Д’Л ‘А
. * щ // rent г» ц бее уеяушие+пею .
не ун еоехкпнна •£ A Kix^Ate *
енни*<у гншни /е/бнлн^ v.j
4<, 0<b* ttwKa snr/'bf ftjf* et -беяЛА
t нкуаНЪ " нр^см »9ГЛ f^p^t . ul и
ffffH yi,AdeJyieif^t “ jjbitrtfrt* £ъ c
Пуя>ае/енн^ fnyiyJ^ iQfb
№ pt fnd<
ffe'fuftHntl
t
H<ry****H U
(./<'<4'>/л'<» 4
j//itivlft'ia Ъ
¥
tta .U. a ^e ficiff^fdekxt.
bit Pdep/i 'ic
Kiyti^p^ ^vfiYffi9> lueik
мег ir* le/Hfftpt OKiwt
neyufiptie**, t</t«/па ееисеси и лерл.
ж . . -J.- _. Л лА я
CfrtfM
Ж* Ю. lasted, How/tdt^4>
jriffefne еннм не ерЛншб A**>
к М К.
«Опись переделкам и поправкам Царско-Сельского бывшего дворца <. ..>»
1811, л 1. Составлена В. П. Стасовым.
Государственный исторический архив Ленинградской области, Ленинград.
к Матюшкину от 24 ноября 1836 г., в котором он описывает, как провел
день двадцатипятилетия Лицея: «... я был один,— убрался в свою келью,
двери на замок, сел перед залой лицейской, окруженной многими из тех,
кто там со мною жили, чувствовали, любили, и праздновал 25-летие один».1
Еще одно свидетельство. В экспозиции музея Лицея имеется небольшая
раскрашенная фотография с масляного портрета Е. А. Энгельгардта. Оче-
видно об этой фотографии писал В. Е. Энгельгардт в письме к Я. К. Гро-
ту, подготавливая к изданию свои воспоминания об отце.1 2 «Имея весьма
схожий и отлично написанный масляными красками портрет Е. А., думаю,
что не лишним было бы приложить к рукописи фотографический снимок
с этого портрета в уменьшенном виде. Егор Антонович написан в извест-
ном его костюме, сидящим в креслах близ письменного стола; на стене висит
картина, изображающая залу Ц. Лицея».3 Бесспорно, раскрашенная фото-
графия в экспозиции музея Лицея сделана с масляного портрета Энгель-
гардта, о котором идет речь в письме. Изображение Актового зала, вися-
щее над столом, просматривается довольно отчетливо. По всем данным
это акварель, исполненная В. П. Лангером до пожара 1820 г., т. е. пуш-
кинского времени, с которого сделана фотография № 1. Даты поставлены
в углах акварели позже. Если, как считает Н. Соловьев, они поставлены
рукою Е. А. Энгельгардта, то могут означать следующее: 1811 г.— откры-
тие Лицея; 1820 г. — пожар Лицея и второй выпуск, когда окончил Лицей
Лангер; 1829 г. — окончание Лицея Владимиром Энгельгардтом.
Фотография № 2 сделана с рисунка, заключенного в резную рамку;
слева под изображением имеется подпись «Laager». По сравнению с № 1
здесь изменено количество человеческих фигур и живопись на потолке.
Когда выполнен был этот рисунок? Судя по тому, как отчетливо выяв-
ляется даже на фотографии объемный характер живописи, можно смело
предположить, что рисунок сделан после того как зал расписывал Ф. Бран-
дуков и является изображением более поздним, т. е. после пожара 1820 г.
На обложке нот прощальной песни воспитанников Лицея выпуска 1817 г.
«Шесть лет», слова Дельвига (печ. в литогр. Давиньона, 1835 г.), воспро-
изводится именно это изображение Лицейского зала. Прибавлены только
две человеческие фигуры в глубине зала (одна верхом на стуле, другая
у правой колонны).
В последующие годы с этого второго рисунка В. П. Лангера были сде-
ланы литографии П. Ивановым в 30-х годах и П. Борелем в 50-х годах
XIX в., получившие широкое распространение. Работы Иванова и Бореля
являются точными копиями рисунка В. П. Лангера. Это можно проследить
в изображении архитектурно-декоративной , отделки, в расположении чело-
веческих фигур, падающих тенях и других деталях.
Обе описанные фотографии с утраченных оригиналов В. П. Лангера
как до 1820 г., так и после пожара, представляют несомненную ценность,
1 Н. Гастфрейнд. Ук. соч., стр. 94.
2 «Русский Архив», 1872, стлб. 1462—1491.
3 К. Я. Г р о т. Пушкинский Лицей. СПб., 1911, стр. 117.
473
т. к. в сочетании с документальными материалами позволяют получить
точное представление о том, как выглядел Лицейский зал в пушкинское
время. Был он двухсветный, с четырьмя колоннами и четырьмя арками-вхо-
дами. Стены окрашены «под розовый мрамор», переходящий «в лиловый».1
На стенах клеевыми красками живописные изображения воинских доспе-
хов, знамен, аллегорических фигур, античных сцен. В простенках между
окнами роспись в виде двух венков, в арочных проемах кессоны с венками
и орнаментами под бронзу расписаны одноглавые орлы на знаменах. Это
и есть та «приличная живопись», о которой писал в своем первоначальном
проекте Стасов. Камин во времена Пушкина не существовал. Он поставлен
в более позднее время, когда Лицей был переведен в Петербург. На месте
камина были печи, расписанные аналогично противоположной стене.
Следует отметить, что во время реставрационных работ 1949 г. эти
данные не были учтены: архитектурное оформление потолка приближается
к образцу 1820 г. (после пожара), настенная живопись в зале и арочных
проемах заменена тяжелой лепкой, никак не соответствующей легкой росписи
потолка; иную окраску имеют стены.
УБРАНСТВО БОЛЬШОГО (АКТОВОГО) ЗАЛА
Дворцовый флигель был передан Лицею с мебелью и вещами «на первое
обзаведение». В архивных материалах 1811 г. обнаружена опись этого
имущества,1 2 принятого коллежским асессором Золоторевым, помощником
надзирателя Лицея по хозяйственной части.
В некоторых залах третьего этажа стены были обтянуты штофом: голу-
бым, зеленым, малиновым. Его сняли в количестве 1138 аршин. Сняли
и занавесы с окон. В дальнейшем все это было использовано для оборудо-
вания Лицея. Мебель, переданная «на первое обзаведение Лицея» из двор-
цового ведомства, была старая, изоготовленная еще при Екатерине II. Мно-
гие предметы рассохлись, обивка обветшала. Золоченая мебель в Лицей
попала в ограниченном количестве. Большая часть была крашеная, обитая
барканом, бракателью, штофом, сафьяном, стулья с кожаными подушками
или плетеным сиденьем. Часть мебели была приведена в порядок, негодная
к употреблению — уничтожена.3 Очень возможно, что при реставрации
кресел и стульев был использован штоф, снятый со стен. Кровати, комоды
и прочие предметы меблировки были использованы для оборудования ком-
нат гувернеров и преподавателей. Сшиты были новые портьеры и шторы,
старые приведены в порядок.
В своем первоначальном проекте архитектор В. П. Стасов именует Акто-
вый зал — «гимнастическим», в записках И. И. Пущина он называется
1 ЦГИАЛ, ф. 487, оп. 5, д. 1859, л. 257.
2 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 6, л. 21—31.
3 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 6, л. 32.
474
«рекреационным». Здесь воспитанники занимались фехтованием и другими
упражнениями, а также проводили часы, свободные от занятий. «Вечером
в зале — мячик и беготня...» (И. И. Пущин). Нет никаких оснований
думать, что для зала проектировалась мебель. По своему назначению он
должен был быть лишен мебели. И. И. Пущин вспоминает: «В зале зеркала
во всю стену, мебель штофная».1 Как показывают документы, действительно
на окнах в зале висели шторы и штофные портьеры с шелковыми кистями,
а между окон помещались зеркала о двух стеклах в золоченых рамах. Эти
восемь зеркал достались Лицею из дворцового ведомства.1 2 3 На изображаю-
щих внутренний вид зала рисунках Лангера и позднейших воспроизведениях
с них мебель отсутствует. Только на самом раннем рисунке показано кре-
сло, дающее представление о том, какую мебель получил Лицей «на первое
обзаведение». Кресло по стилю относится к концу XVIII в.; возможно, оно
золоченое или крашеное, с мягким сиденьем и спинкою. В описи 1811 г.
значатся такие кресла с мягкими полупуховыми подушками. Освещался зал
четырьмя двойными масляными лампами, которые отчетливо видны
на рисунках Лангера. Входы — арки Лицейского зала были завешаны сук-
ном, и зал, таким образом, отделялся суконными занавесями от других по-
мещении.0
По торжественным дням, связанным с какими-либо особыми событиями
в Лицее, в Актовом зале устанавливали складной стол, покрывали его
красным сукном с золоченой бахромой,4 вносили лучшую мебель.
ПЕРЕДНЯЯ II ГАЗЕТНАЯ
С восточной стороны (там, где была парадная лестница) к Актовому
залу примыкают два помещения. Одно из них, обращенное двумя окнами
на Лицейский сад, являлось передней. Стены передней были окрашены
под зеленый мрамор. Потолок выбелен, обведен ленточкой, пол дубового
паркета.5
Из передней проход через арочный проем, завешанный сукном, вел
в Актовый зал. Налево — двустворная дверь — в Газетную комнату, кото-
рую до настоящего времени считали одновременно и библиотекой. В действи-
тельности Газетная комната существовала самостоятельно и находилась
рядом с библиотекой, что следует из описи 1822 г.6
Газетная комната двустворной дверью соединялась с передней, а аркой-
входом с Актовым залом. Внешний вид Газетной комнаты был прост:
стены окрашены под зеленый мрамор, потолок выбелен, обведен ленточкой,
пол дубового паркета. Два окна выходили на дворцовую церковь. Посре-
1 И. И. Пущин. Записки о Пушкине. М. ГИХЛ, 1956, стр. 51.
2 ИРЛИ, ф. 244, оп. 25, № 123, л. 17.
3 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 8 (1811), л. 18.
4 Там же, д. 6, л. 75.
5 Там же, ф. 11, оп. 1, д. 133, л. 45; ЦГИАЛ, ф. 487, оп. 5, д. 1859, л. 249.
6 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 133, л. 45.
4/5
дине Газетной комнаты стоял круглый стол красного дерева.1 По описи
передачи мебели из дворцового ведомства Лицею в 1811 г. значатся стулья
простые, крашеные с кожаными подушками, с бракателевыми накладными
подушками и др., столики красного дерева круглые, ломберные, оклеенные
зеленым сукном. Возможно, часть их была установлена в Газетной ком-
нате.
В период военных действий 1812 г. Газетная комната пользовалась
особым вниманием воспитанников Лицея. Здесь на круглом столе лежали
газеты и журналы, русские и иностранные. «Газетная комната никогда
не была пуста в часы, свободные от классов, — вспоминает И. И. Пущин, —
читались наперерыв русские и иностранные журналы при неумолкаемых
толках и прениях; всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись
восторгами при малейшем проблеске к лучшему. Профессора приходили
к нам и научали нас следить за ходом дел и событий, объясняя иное, нам
недоступное».1 2 Вероятно, именно в Газетной комнате висела ланд-карта
Европы, приобретенная Лицеем в 1813 г.3
БИБЛИОТЕКА И ЕЕ УБРАНСТВО
Лицейская библиотека находилась в галерее. Галерея была проходная;
с одной стороны застекленной дверью она соединялась с Актовым залом,4
с другой — дверью красного дерева с Екатерининским дворцом. В. П. Ста-
сов в своем первоначальном проекте 1811 г. совершенно не касается галереи.
По-видимому, она была в достаточно хорошем состоянии и не нуждалась
в переделках.
Стены библиотеки были выкрашены голубой краской. В документах
указывается, что при ремонте Лицея в 1813 г. «галерею снова крыли голу-
бой краской».5 Из описи 1822 г. известно, что потолок и фриз в библио-
теке были расписаны гирляндами. Поврежденная пожаром 1820 г., галерея
восстанавливалась в своем первоначальном виде, что относится, следова-
тельно, и к росписи потолка и фриза. В счете Ф. Брандукова значится:
«.. . библиотеке за расписание фриза — 50 рубл.».6 Дверь красного дерева,
соединявшая библиотеку с Екатерининским дворцом, после пожара сохра-
нилась. Она была отремонтирована и вновь поставлена на место.
На основании документов можно ясно представить себе, как выглядела
библиотека во времена Пушкина. Стены ее были покрыты голубой краской,
потолок и фриз расписан гирляндами (в стиле русского раннего класси-
цизма), пол дубового паркета, пять окон, выходивших на Садовую ул.,
1 ИРЛИ, ф. 244, оп. 25, № 123, л. 32.
2 И. И. Пущин. Ук. соч., стр. 53.
3 ГИАЛО, Ф. 11, оп. 1, д. 3, л. 18.
4 Там же, д. 133, л. 47.
5 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 44, л. 6.
6 ЦГИАЛ, ф. 487, оп. 5, д. 1859, л. 363—364.
были завешаны шторами и портьерами. Дверь, ведущая на церковные хоры,
завешивалась красным сукном.1 С 1811 г. в библиотеке стояли шесть книж-
ных шкафов под красное дерево, сделанных по заказу Лицея мастером
В. Кисти.1 2
Шкафы были двойные, окрашенные внутри белой масляной краской,
верхние имели стеклянные дверцы, нижние глухие; размеры шкафов и их
описание имеются в документах.3 Помимо книжных шкафов, возможно,
здесь размещались ломберные столы красного дерева, полученные из двор-
цового ведомства, а также табуреты или стулья, крашеные, с кожаными
сиденьями.
Освещалась библиотека скудно, двумя масляными «каркетными» лам-
пами в одно стекло.4 Об отоплении библиотеки до пожара 1820 г. в архив-
ных документах сведений нет. После пожара, по описи 1822 г., значатся
«душники» от печей, находившихся в нижнем этаже.
ПРОХОДНЫЕ КОМНАТЫ И КЛАССЫ
Лестница, которая ныне ведет в мемориальные лицейские помещения
третьего этажа, во времена Пушкина доходила только до второго. В третьем
этаже на этом месте находились две самостоятельные комнаты, разгорожен-
ные глухой стеной. Одна имела три окна, выходившие в Лицейский сад
(по описи 1822 г. она носит название Длинной). Другая имела три двой-
ных балконных двери, выходивших на дворец (по той же описи она назы-
валась Проходной). В этих комнатах потолки были выбелены, а стены
окрашены под зеленый мрамор. Пол дубового паркета. Длинная и Проход-
ная соединялись с Лицейским залом входами-арками, завешанными сукон-
ными занавесями. Эти комнаты служили для занятий после классов.
По воспоминаниям лицеиста IV выпуска (1820—1826 гг.) М. А. Белухи-
Кохановского, здесь стояли конторки для каждого воспитанника.5
А. Н. Яхонтов, воспитанник Лицея (1832—1833 гг.) также вспоминал:
«Большая актовая зала с колоннами была нашей рекреационной залою;
окнами она выходила в сад с одной стороны и на улицу — с другой. Из нее
прямо был вход в две отдельные большие камеры для занятий, в которых
у каждого из нас была отдельная конторка».6
Через Длинную и Проходную проходили в физический класс и физи-
ческий кабинет. Физический класс был двусветный, в шесть окон; стены
его были окрашены бледно-зеленой краской, фриз и потолок расписаны
фигурами и орнаментами. Физический кабинет также был двусветный,
1 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 8, л. 5.
2 Там же, д. 6, л. 52.
3 Там же.
4 Там же, д. 10—б, л. 98.
5 «Русская старина» 1890, № 3, стр. 836.
6 «Русская старина», 1888, № 10, стр. 116.
477
в четыре окна, стены окрашены зеленой краской, по потолку обведено тра-
фаретом.
За физическим кабинетом располагались два класса. Стены их были
окрашены светло-зеленой краской.1 Два окна одного из классов выходили
на дворец, другой (класс пения — полукруглая комната) двумя окнами
выходил в Лицейский сад. После пожара 1820 г. в классе пения был уст-
роен минеральный кабинет.1 2
В своих воспоминаниях Пущин писал о двух классах с кафедрами.3
В контракте с подрядчиком Пробкиным (1811 г.) указано: «. . . для физиче-
ского класса и кабинета соединить аркой две комнаты и для кафедры под-
нять пол на 3 ступени».4 5
В физическом классе стояли шесть полуциркульных столов из ольхового
дерева под красное, на пять мест каждый... «отделяя оные по приличности
на подобие кресел...» ° В каждом классе имелись классные доски, столы
и шкафы. Для физического кабинета в 1812 г. был изготовлен двойной
шкаф под красное дерево с медной решеткой и стеклами.6 В 1813 г. добав-
лены шесть шкафов, таких же как в библиотеке. Шкафы предназначались
для хранения физических приборов. В 1811 г. для физического кабинета
была приобретена электрическая машина, за которую уплатили 1750 руб-
лей.7 Кроме классных столов с двухместными скамейками, были также
заказаны специальные столы для рисования.8
Освещались классы настенными масляными лампами.
Рядом с классом пения находилось небольшое помещение в одно окно,
с окрашенными в палевый цвет стенами и покрытым лещадной плитой
полом. В Описи 1822 г. это помещение носит название чулана.
СПАЛЬНИ ВОСПИТАННИКОВ ЛИЦЕЯ
Спальни воспитанников помещались на четвертом этаже. В своем про-
екте 1811 г. В. П. Стасов уделил им особое внимание. Были разобраны
существовавшие ранее внутренние стены; двери заделаны. Весь четвертый
этаж был разделен на части шестью капитальными поперечными стенами,
с арочными проемами, образовавшими сквозной проход (коридор) из одного
торца в другой.
По бокам коридора были возведены тонкие дощатые перегородки, про-
дольные и поперечные, не доходившие до потолка, которые образовали
отдельные «камеры». В проекте 1811 г. архитектор В. П. Стасов пред-
1 ГИАЛО, ф.11, оп. 1, д. 133, л. 48.
2 Н. Гастфрейнд. Ук. соч., стр. 36.
3 И. И. Пущин. Ук. соч., стр. 50.
4 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 7, л. 2.
5 Там же, д. 20, л. 157.
6 Там же, л. 116.
7 Там же, д. 7. л. 2.
8 ИРЛИ, ф. 244, оп. 25, № 123. л. 23
473
лагал: «разобрать продольные стены на 14 и две поперечных на
10 погонных сажен, все двери заделать и в место оных по середине для
коридора сделать шесть арок. ..ив 16-ти окнах по причине перегородок,
расширить откосы, и перемычки переделать, и к ним сделать новые пере-
плеты со всеми приборами; потолок сего этажа для чистоты комнатного
воздуха приподнять на один аршин. . . перегородки камер сделать вышиной
374 аршина из тонких досок, и для безопасности от огня обштукатурить
с обеих сторон и в каждую камеру одинакую дверь с прибором окрашенную
желтой краской на масле, с железною сеткой вверху для сообщения воздуха
и света».1
В 1811 г., в соответствии с первоначальным проектом Стасова, окон-
ные переплеты и двери на всех этажах были окрашены желтой масляной
краской «под дуб». При восстановлении Лицея после пожара 1820 г. Стасов
сделал отступление от своего первоначального проекта: все двери и окон-
ные переплеты окрашиваются белой масляной краской.1 2
В 1811 г. и позднее стены коридора и спален были окрашены зеленой
краской. В 1813 г. во время ремонта эта окраска была сохранена. Теперь
можно ясно представить себе, как выглядел длинный коридор четвертого
этажа, из которого небольшие двери по обе стороны веди в спальни. Кори-
дор находился всегда в полумраке. Днем незначительный свет падал из-за
перегородок и из дверных окошек, до половины завешенных занавесями.3
Вечером он освещался четырьмя «каркетными» масляными лампами в одно
стекло.4 Над каждой дверью, ведущей в спальню, висели металлические
дощечки с номером и фамилией воспитанника.5
Всего в Лицее было 52 спальни, что видно из сметы на столярные работы,
составленной в 1811 г. Стасовым.6 Это же число указано в описи 1822 г.
Не все спальни имели по целому окну. В проекте В. П. Стасова (1811 г.)
упоминается о 16-ти окнах, в которых «по причине перегородок, расши-
рить откосы, и перемычки переделать, и к ним сделать новые переплеты
со всеми приборами».7 В 1811 г. были прорублены по четыре окна в каждом
этаже. На спальни воспитанников падало 34 окна, спален же было 52.
Поэтому 32 спальни имели по 1/2 окна, остальные — по целому. Перего-
родка, разделяющая комнаты одну от другой, шла в упор к подоконнику
1 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 10—6, л. 2. У Селезнева в «Историческом очерке
бывш. Царскосельского Лицея» (СПб, 1861) дается неточное описание спален
воспитанников, якобы отделенных друг от друга глухими перегородками (стр. 152).
Как видно из приведенных документов, глухая стена была не у всех комнат и только
с одной стороны, граничащей с аркой. Такова была «келья» Пушкина, о чем свиде-
тельствует в своих воспоминаниях И. И. Пущин: «Я как сосед (с другой стороны его
камеры была глухая стена), часто, когда все уже засыпали, толковал с ним вполголоса
через перегородку» (стр. 53).
2 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 133, л. 42.
3 Я. Грот. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники. СПб., 1899, стр. 234.
4 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 10—б, л. 98.
5 ИРЛИ, ф. 244, оп. 25, д. 123, л. 45.
6 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 10—б, л. 4.
7 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 10—б, л. 2.
479
и средней перемычке рамы окна. «По причине» перегородок переделывались
оконные рамы так, чтобы каждая половина окна открывалась и имела фор-
точку.1
На изображениях Лицея пушкинского времени окна четвертого этажа
показаны квадратными. Увеличены размеры их были в 1832 г., когда Лицей
был переведен в военное ведомство и число воспитанников доведено
до 100.
Наряду с другими переделками архитектор Штауберт распорядился
«окна в спальных комнатах имеющих высоту и ширину по 2 аршина и отста-
ющих от полу на 12 вершков, а от потолка на 2 аршина 15 вершков увели-
чить еще на один аршин, так чтоб высота их равнялась окнам второго
этажа, нижние стекла с внутренней стороны заделать»/
К описанию четвертого этажа следует добавить, что полы здесь были
дощатыми. На основании проекта Стасова выясняется и характер отопле-
ния: печи — «духовые» (жаровые) были установлены в первом и третьем
этажах, в четвертый этаж тепло поднималось снизу по особой трубной
системе и через душники равномерно распространялось по спальням.
При восстановлении четырех комнат лицеистов в 1949 г. допущены
ошибки в пропорциях окон ( в результате чего окна не открываются),
в характере перегородок (они не доходят вплотную до рамы окна). Обна-
руженные документы позволят в дальнейшем исправить эти ошибки.
МЕБЛИРОВКА СПАЛЕН
В своих «Записках» И. И. Пущин перечисляет мебель, стоявшую
в спальне: «в каждой комнате — железная кровать, комод, конторка, зер-
кало, стул, стол для умывания, вместе и ночной. На конторке чернильница
и подсвечник со щипцами».1 2 3 Из этой обстановки ничего не сохранилось.
Однако, на основании документов хозяйственной части Лицея можно вос-
создать с большой точностью отдельные предметы. Так, кровать воспи-
танников была железная, полированная, простой формы, на углах медные
шишки, на основании ножек — медные колпачки; с 1811—1813 гг. «при-
головки» затягивались парусиной. В последующие годы, начиная с 1813-го,
парусина была заменена деревянными щитами, окрашенными в зеленый
цвет. В предохранение от коррозии кровать также окрашивали зеленой
краской.4
Это описание подтверждается акварельным рисунком, находящимся
в рукописном журнале «Лицейский Аргус» воспитанников III выпуска.5
К рукописному тексту в журнале даны акварельные рисунки (шаржи),
освещающие жизнь и быт Лицея после «пушкинского» выпуска, и среди
1 Там же, л. 4; д. 133, л. 41.
2 ЦГИАЛ, ф. 759, оп. 4, 1848, л. 5.
3 И. И. Пущин. Ук. соч., стр. 50.
4 ГИАЛО, Ф. 11, ОП. 11, Д 43, Л. 34-35; д. 52, л. 117; д. 92, л. 53.
5 ИРЛИ, ф. 224, оп. 23, № 6 (1821 г.).
480
них — «Сцена в спальне», где изображение кровати совершенно совпадает
с вышеприведенным описанием.
К кровати прикреплялось ремнями (для упругости) деревянное днище.1
Матрас-тюфяк полагался тиковый, набитый чистым вареным конским воло-
сом.1 2 Из гигиенических соображений тюфяк с одной стороны обшивался
кожей.3 На каждую кровать полагалось: две простыни «фламского полотна»,
две полупуховые подушки из алой китайки, две холщевых наволочки
с тесемками и бумазейное одеяло, обшитое тесьмой.4 На акварельном
рисунке в журнале «Лицейский Аргус» одеяло изображено белым, по краю
обшито зигзагообразно красной тесьмой.
Каждому воспитаннику полагалось полотенце салфеточного полотна.
Туалетные столики (они же умывальники и ночные) для спальни воспи-
танников делал в 1811 г. мастер Кисти. Эти столики просуществовали до
1820 г. и после пожара были заменены новыми, подобными им. Туалетные
столики были изготовлены под красное дерево с верхней откидной крыш-
кой, внутри которой имелось зеркало в раме красного дерева.5 Под
откидной крышкой находились углубления для таза и других предметов
туалета.
4 августа 1811 г. мастером Петром Ганом был заключен контракт
с директором Лицея В. Ф. Малиновским: Ган обязывался к 25 августа изго-
товить из новой русской жести «самой чистой и крепкой работы тридцать
умывальных блюд, тридцать кружек с крышкой (для воды) и тридцать
мыльниц с крышками приличного фасона пропорциональных той мере,
которая . . . показана в сделанной умывальнице столяром Кисти». Эти же-
стяные предметы по контракту должны быть покрыты «лучшим и крепким
лаком бланжевого цвета».6
Кроме таза, кружки с крышкой для воды и мыльницы, сделанных из
жести, к туалетному столику полагались «стаканчик с тарелкой синего
стекла для полоскания зубов»,7 зубные щетки,8 костяные гребни 9 и другие
мелкие предметы вплоть до «щипцов для завивания волос».10 11 В нижней
части столика имелась дверца, под ней углубление для ночного горшка.11
Ведер для сливания использованной воды не было. Чистую воду приносили,
а использованную убирали служители-инвалиды.12 После выливания воды
таз досуха вытирался холстом.13
1 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 52, л. 117.
2 ЦГИАЛ, ф. 759, оп. 4 д. 1848, л. 29.
3 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 92, л. 124.
4 Там же, д. 3, лл. 15, 34.
5 ИРЛИ, ф. 244, оп. 25, № 123, л. 32.
6 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 6, л. 50.
7 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 6, л. 80.
8 Там же, д 92, л. 129.
9 ИРЛИ, ф. 244, оп. 25, № 50, л. 38.
10 Там же.
11 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 6, л. 49.
12 Там же, д. 88, л 4.
13 ИРЛИ, ф. 244, оп. 25, № 50, л. 14.
Пушкин и его время
481
Конторки и комоды (под красное дерево) также делал мастер Кисти.1
Отдельные данные из обнаруженных архивных документов в сочетании
с имеющимися образцами начала XIX в. дают основание предполагать, что
конторка была на высоких ножках с верхней покатой откидной крышкой,
обтянутой черной кожей или зеленым сукном. Комод, по-видимому, был
невысокий, небольших размеров, простой формы, с двумя или тремя
выдвижными ящиками.
Можно предполагать, что на окнах спален висели небольшие, до поло-
вины окна, занавеси, т. к. обнаружены счета 1811 г. на покупку для них
«фламского полотна».
Уборных во дворцовом флигеле до 1811 г. не существовало. Поэтому
в проекте В. П. Стасова (1811 г.) предусмотрено во всех четырех этажах
на площадках лестниц с двух сторон устроить «нужные места»/
В заключение несколько слов следует сказать о подъездах и лестничных
клетках.
В описи 1822 г. парадное крыльцо со стороны директорского дома опи-
сывается так: «.. .при нем ступени из Путиловской плиты под свод обне-
сено железной решеткою и с медными шишками, коих — 4. Под оным крыль-
цом свод и вставлена железная решетка для чищения труб водосточных,
с крыльца сени».1 2 3 У парадного крыльца на здании имелись два фонаря;
«для подвешивания оных в стены вставлены кронштейны».4
«Сени» парадной лестницы были: «от низа до верха расписаны под
розовый мрамор, . . . обставлены балюстрадом чугунным, залитым свинцом,
с поручнями из ясеневого дерева, пол выстлан лещадной плитою».5 На
одной из площадок парадной лестницы стояли напольные часы, а на каж-
дой площадке ящики для щеток.6
Входы со стороны Александровского парка и со стороны Лицейского
садика также были выстланы «лещадной плитою»; стены лестничных кле-
ток от низа до верха покрыты розовой краской.7
Новый архивный и графический материал, о котором шла речь выше,
дает возможность воссоздать историческую планировку здания Лицея,
архитектурно-декоративный облик и внутреннее убранство Большого
(Актового) зала, Газетной комнаты, библиотеки и спален воспитанников,
восстановить бытовую обстановку, в которой рос Пушкин.
1 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 3, л. 83.
2 ГИАЛО, ф. 11, оп. 1, д. 10—б, л. 2.
3 Там же, д. 133, л. 69.
* Там же, л. 92.
° Там же, л. 69.
6 ИРЛИ, ф. 244, оп. 25, № 123, л. 23.
7 Там же, л. 83.
Г. В. Смирнов
ЛИЦЕЙСКАЯ ГРАМОТА
День открытия Царскосельского Лицея — знаменитый день 19-го октября 1811 го-
да — подробно описан И. И. Пущиным. Порядок церемонии начался обедней и молеб-
ном в придворной церкви, за которыми последовал крестный ход к Лицею. Далее
«Записки» рассказывают: «В лицейской зале, между колоннами, поставлен был боль-
шой стол, покрытый красным сукном с золотой бахромой. На этом столе лежала высо-
чайшая грамота, дарованная Лицею. По правую сторону стола стояли мы в три ряда;
при нас — директор, инспектор и гувернеры. По левую — профессора и другие чинов-
ники лицейского управления. Остальное пространство залы <5 . .> уставлено рядами
кресел для публики <. . .> царская фамилия заняла кресла в первом ряду <. . .>
Среди общего молчания началось чтение. Первый вышел И. И. Мартынов, тогдаш-
ний директор департамента министерства народного просвещения. Дребезжащим, тон-
ким голосом прочел манифест об учреждении Лицея и высочайше дарованную ему
грамоту».1 По окончании чтения грамота была вручена директору — В. Ф. Малинов-
скому и с тех пор постоянно находилась в стенах Лицея. 1 2
Текстовое содержание грамоты составляет устав Лицея, разделенный
на 13 глав и множество параграфов. Уставу предшествуют титульный лист
и текст манифеста об учреждении Лицея. Все тексты занимают 12 листов
пергамента и написаны с обеих сторон каждого листа. Грамота заключена
в золотой глазетовый переплет с серебряной рамой, шитой шелком, и пере-
вита серебряным шнуром с кистями; к концам шнура прикреплен сере-
бряный ковчег с государственной печатью. Размер грамоты 65 см в высоту
и 36 в ширину. Ныне она хранится в мемориальном музее, устроенном
в бывшем здании Лицея в городе Пушкине.3
Обычай жаловать грамоты вновь открываемому учреждению получил
довольно широкое распространение в начале XIX века. Министр народного
просвещения А. К. Разумовский, ходатайствуя перед Александром I о даро-
1 И. И. Пущин. Записки о Пушкине., М., ГИХЛ, 1956, стр. 46.
2 См. воспоминания И. И. Мартынова («Памятники новой русской истории».
Сб. историч. статей и материалов, издаваемый В. Кашпиревым, т. II, СПб, 1872, стр. 173).
3 Текст рукописи с кратким описанием ее состояния опубликован Д. Кобеко
(«Грамота, пожалованная имп. Лицею Александром I 22 сентября 1811 г.» Пг., 1916).
См. также: В. К. Зажурило (сост.) Лицей. Лениздат, 1956, стр. 14, 17, 38.
31*
483
вании грамоты Лицею, ссылался на подобные «знаки благоволения», про-
явленные ранее по отношению к Академии наук, Медико-хирургической
академии, университетам и др. высшим училищам.1 Представление Разу-
мовского датировано 9 июля 1811 г., а 22 сентября того же года «изготов-
ленная со всею роскошью» 1 2 рукописная грамота была утверждена и под-
писана царем.
Собственно этими данными, не касаясь содержания Устава, ограничи-
вались до сих пор сведения об истории создания грамоты. К ним следует
только добавить упоминание, что «техническое выполнение грамоты пору-
чено было фактору медицинской типографии колл, асесс. Граффе, с упла-
тою за труды 5.449 р.».3
Значительная сумма, выплаченная за изготовление грамоты, обуслов-
лена великолепным мастерством ее исполнения, в силу которого грамота
приобретает значение и ценность высокохудожественного памятника.
Листы грамоты обрамлены орнаментом, исполненным акварелью с гуашью и золо-
том, включающим множество мотивов аллегорического характера. Особенной пышностью
отличается титульный лист грамоты: по сторонам его окаймляют две колонны, состав-
ленные из листьев аканта и увенчанные пучками пальмовых листьев; вдоль стволов
колонн размещены гербы губерний, а к вершинам колонн прикреплены концы распахну-
той пурпуровой мантии, обращенной к смотрящему белой — внутренней — стороной. На
ней золотыми буквами написан полный императорский титул. В нижней части листа
справа — голубоватый земной шар, окутанный палевыми и серовато-лиловыми облаками;
слева от него — гений с радужными крыльями, пишущий на доске; на нем одежда из
желтой и розово-красной ткани, у его ног книги. Весь лист отличается тонкостью и звуч-
ностью цветовых сочетаний, чистотой красок и мягкостью их переходов.
Одиннадцать следующих листов (двадцать одна страница) имеют однотипное
оформление, в основу которого положен тот же мотив распахнутой белой стороной ман-
тии. На этих листах мантия изображена прикрепленной к обрамляющим страницу капел-
лированным колоннам, увенчанным бюстами Гомера. Верхнюю часть страницы занимает
изображение двуглавого орла под короной, нижнюю — многофигурная сцена, сцена, час-
тично видная из-за приподнятого края мантии: справа Сатурн и Фемида, окруженные
толпой детей, несущих книги и другие учебные пособия; слева — сидящая Минерва,
перед которой стоит и пишет на свитке ребенок. Три музы держат над ним венок из роз,
Гений изливает на его голову огонь, Меркурий протягивает к нему руку с жезлом,
Аполлон играет на лире. По всему переднему плану разбросаны различные атрибуты
учения и науки — книги, глобусы, измерительные и иные приборы, подзорные трубы,
свитки; среди этой груды предметов—сова, знаменующая мудрость. Забота царского
самодержавия о воспитании и просвещении юношества воплощена в нехитрой символике
изображения — науки и знания процветают под сенью императорской порфиры.
Все живописное оформление страницы замыкается снизу декоративным мотивом
в виде гирлянды и двух волют, орнаментированных листьями и гроздьями винограда.
Так же как и титульный лист грамоты, все последующие листы отли-
чаются превосходным художественным исполнением. Однако, несмотря на
свои живописные качества, эта сторона грамоты не привлекала до сих пор
внимания исследователей. Быть может одну из причин этому следует
1 И. С е л е з н е в. Исторический очерк имп. бывшего Царскосельского, ныне Алек-
сандровского Лицея... СПб., 1861, стр. 15.
2 Там же.
3 Ук. соч., прилож. IV, стр. 6.
484
искать в том, что названное И. Селезневым имя «Граффе», получившего
вознаграждение за труды по «техническому выполнению грамоты», само
по себе ничего не могло объяснить именно по этому вопросу. Обращение
к документам 1 позволяет установить действительную роль его в деле соз-
дания лицейской грамоты. Фактор медицинской типографии И. И. Граффа 1 2
(1782—1846) являлся лицом, при посредстве которого велись денежные
расчеты с исполнителями грамоты. Полный расчет за нее затянулся на
несколько месяцев после открытия Лицея. При этом возникли разногла-
сия, на чей счет должны быть отнесены расходы по изготовлению грамоты.
В Мемории, записанной по Журналу Правления Царскосельского Лицея
13 июля 1812 г. за № 30, указано, что «Граффа получил за изготовление
грамоты Лицея первоначально из Департамента Министерства народного
просвещения 3000 рублей, да по предписанию Его Сиятельства3 от 5-го
минувшего февраля № 423-му достальные 2000 рублей из Правления Лицея;
сколько же Г-ну Граффе следует к уплате вообще, о том сведения и счета
его в делах не имеется, потому что Грамота была заказана ему не от Прав-
ления».4 Наконец, в Мемории Журнала за № 32 от 27 июля того же года
отмечено о выдаче «Граффе за изготовленную под его смотрением Грамоту
Лицея достальных 449 рублей. . .».5
Приведенные документы вполне ясно характеризуют Граффа как
посредника между заказчиком — Министерством народного просвещения
и художником-исполнителем. К сожалению, имя последнего и здесь
остается неназванным.
Ровно сто лет спустя после появления грамоты имя автора идеи ее худо-
жественного оформления впервые прозвучало в этой связи на «Историче-
ской выставке архитектуры», устроенной в Петербурге в 1911 г. Среди
разнородного материала выставки было экспонировано несколько работ
Ф. И. Гаттенбергера, представлявших собою образцы той, распространен-
ной в XVIII и в начале XIX в. разновидности изобразительного искусства,
которую принято определять термином «геральдическое художество».
Часть выставленных рисунков Гаттенбергера6 имела прямое и непосред-
ственное отношение к лицейской грамоте. Однако ни устроители выставки,
ни автор вступительной статьи к превосходно иллюстрированному альбому
выставки7 не соотнесли этих рисунков с существовавшей уже сотню лет
1 ГИАЛО, ф. 11 (Царскосельского лицея), оп. 1, ед. хр. 13. Мемории за 1812 год.
2 Иван Иванович Граффа состоял членом-сотрудником «Беседы Любителей Русского
слова». В последующие годы занимал должность главного фактора, а затем директора
типографии II отделения собственной его величества Канцелярии.
3 Министр народного просвещения гр. А. К. Разумовский.
4 ГИАЛО, ф. 11, on. 1, ед. хр. 13, л. 192. Указанные здесь 2000 р. Правлению
было предписано выплатить из собственной лицейской «суммы от остатков составив-
шейся» (там же, л. 73).
5 Там же, л. 207 (Курсив наш.—Г. С.). Средства на эту выплату были заимооб-
разно взяты из «строительной суммы».
6 В настоящее время хранятся в ЦГИАЛ, ф. 485, оп. 4, ед. хр. 21 и 395.
7 «Историческая выставка архитектуры», СПб., 1911, вступительная статья
Л. Рудницкого. Проекты Гаттенбергера воспроизведены на стр. 269—272.
485
лицейской грамотой. Так, один из рисунков, хотя и был обозначен ими как
«Проект диплома Царскосельского лицея»,1 но Л. Рудницкий, характеризуя
работы Гаттенбергера, добавляет при этом: «особенно любопытен неосу-
ществленный диплом для Царскосельского лицея».1 2 Не трудно убедиться,
что этот рисунок является эскизом или проектом оформления второго и всех
последующих листов лицейской грамоты. Символический характер изобра-
женной на нем сцены — группа фигур в левой половине композиции, видная
за приподнятым пологом императорской порфиры, и ведомая туда же
толпа детей справа — свидетельствует о специальном сочинении, приуро-
ченном к конкретному событию — учреждению Лицея.
Другой рисунок Гаттенбергера, из числа воспроизведенных в альбоме
«Исторической выставки архитектуры», обозначен в нем как «Фронтиспис
к истории России».3 Композиция его и ряд мотивов послужили основой для
изображения на титульном листе грамоты. Вместе с тем можно отметить
и некоторые отличия. Так, например, в оформлении титульного листа гра-
моты отсутствуют слова «Histoire de Russie» (давшие повод для приве-
денного выше обозначения рисунка на выставке); слова эти были начер-
таны на доске, которую держит муза истории. Исчезли также слова: «Конч.
Гостомысла» на свитке (ниже изображения музы). В силу этого аллегориче-
ское значение женской фигуры на титульном листе стало более расплывча-
тым и неопределенным. За то, чтобы придать единый характер художест-
венному решению грамоты, на ее титульном листе — в отличие от «Фрон-
тисписа к истории России» — использован мотив распахнутой мантии, тот
же, что повторен на всех последующих листах. Таким образом, здесь налицо
переработка рисунка, сочиненного Гаттенбергером ранее для другой цели,
в пору, когда еще не могло возникнуть и мысли о грамоте для Лицея.4
Автор проекта художественной отделки Грамоты Франц Иванович Гаттенбергер
сыграл немаловажную роль в истории русской культуры конца XVIII—первой четверти
1 ЦГИАЛ, ф. 485, оп. 4, ед. хр. 21, л. 2. Перо, тушь, бумага; разм. 67X49; на
лицевой стороне штемпель «Депо картъ»; на обороте наклейка «Военно-Топографиче-
ское депо шкапъ 43 <?>».
2 Ук. статья, стр. 38. На самом рисунке, в левом нижнем углу, имеется дважды
повторенная авторская (?) надпись: Diplome du Lycee a Zarscoe Selo». По-видимому,
слово диплом, оставленное без перевода, отвело внимание исследователей в сторону от
жалованной грамоты.
3 Ук. соч., стр. 271. Оригинал находится в ЦГИАЛ, ф. 485, оп. 4, ед. хр. 395, л. 1;
сепия. Слева на базе подпись: «Compose et Dessine par le Conseiller de Cour Hatten-
berger. le 6 juin 1809».
4 О первоначальном назначении рисунка «Фронтиспис к истории России» можно
судить по следующим признакам. Лист помечен автором «№ 1» и содержит авторское
же описание и толкование изображения. Три последующие листа той же серии, хра-
нящиеся в «деле», однотипные с «Фронтисписом» по размеру и по технике выполнения
и близкие ему по датам исполнения (22 мая, 29 мая, 19 июня 1809 г.), позволяют
установить, что все они являются проектами листов грамоты, пожалованной герцогу
Ольденбургскому в связи с присвоением ему титула императорского высочества. Два
из этих листов также воспроизведены в альбоме «Исторической выставки архитектуры»
с неверным обозначением как «виньетки к брачному контракту принца Ольденбургского»
(стр. 272). Сама грамота нигде не была опубликована и местонахождение ее автору
этой статьи установить не удалось.
486
XIX века. Родом из Швейцарии, он приехал в Россию в 1790-х гг. Наибольшей извест-
ностью пользуется та сторона его деятельности, которая связана с Имп. (ныне им. Ло-
моносова) фарфоровым заводом. Гаттенбергер участвовал в реорганизации завода
в 1803 г. и в течение нескольких лет был его директором. В эти годы Гаттенбергером
были созданы многочисленные проекты изделий, более всего — ваз, выпускаемых заво-
дом. Им разрабатывались также проекты художественных изделий из металла для золо-
тых и серебряных дел мастеров. Наконец, Гаттенбергеру принадлежит одно из первых
мест среди зачинателей в России нового вида искусства — литографии. Умер Гаттен-
бергер около 1820-го г.1
В проекте оформления Лицейской грамоты ярко выражены характерные
черты стиля позднего классицизма, определявшие своеобразие творческой
манеры Гаттенбергера. Изобретательный сочинитель и опытный рисоваль-
щик, Гаттенбергер обладал вместе с тем даром композиции, умело и со
вкусом комбинируя разнохарактерные изобразительные элементы. Излюб-
ленным источником мотивов для него служил богатейший запас эмблем
и символов, почерпнутый из исторйи и мифологии античного мира. Однако,
обилие и сложность используемых мотивов (в их число входят еще мотивы
геральдического характера) нигде не нарушают целостности общего деко-
ративного впечатления. Художник всегда находил нужное соотношение
между изобразительными элементами листа и его текстовой частью. Отме-
ченное А. Коростиным для декоративного стиля Гаттенбергера тяготение
к скульптурным элементам имело место не только в исполненных по его
проектам объемных изделиях прикладного искусства, но при проектирова-
нии им художественного оформления грамоты. Преобладание в силу
этого «предметных» мотивов (несущих к тому же определенную смысловую
функцию) над геометрическими также не мешает единству орнаменталь-
ного решения. Оно неизменно отличается легкостью и изяществом—свойст-
вами декоративного таланта художника.
Установление идентичности изображений на «проекте» Гаттенбергера, хранящемся
в ЦГИАЛ и на листах лицейской грамоты, еще не дает оснований считать автора
«проекта» также и автором-исполнителем самой грамоты. Более того, было бы странным
предположить, что украшение всех двадцати трех страниц грамоты выполнялось непосред-
ственно самим Гаттенбергером. Действительно, внимательно пересматривая грамоту,
можно заметить, что не все страницы равноценны по художественному качеству и объяс-
1 Документально подтверждается, что в апреле 1821 г. Гаттенбергера уже не было
в живых (ЦГИАЛ, ф. 1343, оп. 19, ед. хр. 856, л. 1. Прошение опекуна детей Гаттен-
бергера инженер-механика Пуадебарда). Несмотря на ряд отдельных высказываний,
высоко оценивающих заслуги Гаттенбергера, полная характеристика его деятельности
ждет еще специального исследования. О Гаттенбергере см.: Русский биографический
словарь, т. Га-Ге, М., 1914, стр. 270; Императорский Фарфоровый завод. 1744—1904.
[СПб., 1906], стр. 114—115, 119, 395; А. В. Селиванов. Фарфор и фаянс Россий-
ской Империи. Владимир, 1903, стр. 21; А. Фелькерзам. Иностранные мастера
золотого и серебряного дела. «Старые Годы», 1911, июль-сент., стр. 109; В. Я. А да-
рю к о в. Очерк по истории литографии в России. «Аполлон», 1912, № 1, стр. 10;
В. Я. Адарюков и Н. А. Обольянинов. Словарь русских литографированных
портретов, т. I, М„ 1916, стр. II—III; В. Адарюков. Франц Иванович Гаттенбер-
гер. «Среди коллекционеров», 1922, № 5—6, стр. 47—48; А. Ф. К о р о с т и н. Начало
литографии в России. М., 1943, на многих страницах; Д. Иванов. Погибшие вещи,
спасенные имена. «Среди коллекционеров», 1923, № 1—2, стр. 3—6; Thieme — Becker.
Kiinstler — Lexikon, XVI, стр. 117.
487
няется это прежде всего тем, что над украшением их работал не один человек. Листы
7-й, 10-й и 11-й на нечетных страницах имеют подписи в виде инициалов «И. И.».
Остальные листы не несут никаких пометок, но среди них два особенно выделяются
превосходным мастерством выполнения. Это — титульный лист, уникальный по своему
рисунку и на обороте имеющий только изображение императорского вензеля (букву
«А»), и лист 12-й — последний, также с односторонним изображением. Если исполни-
телями всех других листов грамоты, в том числе и скрывающимся под инициалами
«И. И.», были рядовые мастера-ремесленники, то исполнителем титульного и заключи-
тельного листов являлся художник-виртуоз, заслуга которого в создании Лицейской
грамоты может быть приравнена заслуге Гаттенбергера. Не удивительно, что ему было
поручено оформление наиболее ответственных частей грамоты: начального — титульного
листа, а из группы однотипных по изображению листов — последнего, с собственноруч-
ными подписями Александра I и Разумовского. И подобно тому как гравер, воспроизводя
чужой рисунок, создает ,в своей технике и в своем материале новое оригинальное про-
изведение, так исполнитель первого и последнего листа грамоты поднял свою работу на
высоту самоценного творчества.
Проект Гаттенбергера, специально предназначенный для Лицейской грамоты, испол-
нен пером и тушью. Па долю мастеров, переносивших проект на страницы грамоты,
досталась его цветовая разработка. Почти все они понимали свою задачу в основном
как расцветку данного им рисунка. Колеры определялись естественной окраской пред-
метов (мантия, оперенье орла и т. п.), в некоторых случаях варьировались (одежды,
цвет лент и пр.). Свойственные оригиналу классицистическая строгость и почти лишен-
ное объемности и пространственной глубины изображение, сохранились, примерно, та-
кими же и в своем цветном варианте. Автор двух обрамляющих листов грамоты отли-
чается от других исполнителей тем, что не раскрашивает, а живописует данный ему
проект. В основе его труда лежали иные навыки и традиции, иной — творческий — под-
ход. То же самое изображение, до него уже двадцатикратно повторенное от второй до
предпоследней страницы, из-под его руки выходит в преображенном виде. Фигуры лю-
дей и формы предметов приобретают объем и упругость, складки тканей становятся мяг-
кими и гибкими; делается ощутимой фактура материалов, оживают бархат и горностай,
мрамор и шелк, металл и растения.
В изображениях людей появляются одухотворенность и живость, что вовсе отсутство-
вало в оригинале. Вместе с тем автор этих листов явился также и отличным орна-
менталистом. Наличие аналогичных изображений, исполненных другими мастерами,
дает благодарный материал для сравнения и соответственной оценки. Художник широко
и умело пользовался моделировкой при помощи светотени и мягких, незаметных для
глаза, цветовых переходов. Он мастерски владел техникой акварели, умея выявить ее
качества, сохраняя чистоту и прозрачность красок. В виде примера можно указать как
написаны одежды Минервы — интенсивно синего цвета с лилово-красными тенями скла-
док. Рельефность и иллюзорность форм нисколько не разрушают плоскости листа;
в соединении с цветовым решением они еще более содействуют общему декоративному
эффекту.
Ярко индивидуальная манера, в которой исполнены титульный и конеч-
ный листы грамоты, помогают установить имя мастера, создавшего их.
Это — Корнелий Новоселов, загадочный автор одной из лучших русских
портретных миниатюр конца XVIII века, известной под названием «Моло-
дые академисты» 1 и великолепной Грамоты на графское достоинство, пожа-
лованной Екатериной II Н. И. Салтыкову в 1792 г.1 2 Следует сказать, что
1 Принадлежит ГРМ, слева подпись и дата: «К. Наваселовъ 1792». Поступила
в Музей из собрания В. Н. Аргутинского-Долгорукова. Воспроизведена в журн. «Старые
Годы», 1909, октябрь, стр. 558.
2 Принадлежит ГРМ, инв. № Ж-979. На титульном листе справа внизу подпись:
«Ж. К. Наваселовъ».
488
«Лицейская грамота». Проект фронтисписа.
Акварель Ф. Гаттенбергера. 1811.
Центральный государственный исторический архив СССР, Ленинград.
«Лицейская грамота». Титульный лист.
Акварель К. Новоселова.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
Ч.ПН' Ъ /ыигниилтай'
< илчг.Ч.ПИе-М . Л,t *i.iii<^tKi4 tuftn <tuyu» ‘I
a ...
.4.1 tl(. it
он lutiw.im в ftwtt uu. It tut..;/л/.гл* « <•' ^.илг. ^1
4t>1 HjH'rtr 4'-t,.nn> i .rn,t oi./.t1 nth.n.irth.t । iif.*f ur t;„ ,лт.»1Л еш .. м>^>хгл««
..Jtttt.h .moth, tnut MlHuwrtntt л/й м
•«и,ъ ^rt/n>rjn4iMt t mvit.Ht/ur . tutifKa.th. I tit.ihti'lHUtmn tfufttur ЧП ffrt'iorf.ut .t W1
«Лицейская грамота». Лист 12 (последний).
Акварель К. Новоселова. 1811.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
:Лицейская грамота». Лист 12 (последний). Деталь.
мысль об авторстве Новоселова Лицейской Грамоты возникла только после
обнаружения документа — личного свидетельства Новоселова, указываю-
щего на это авторство.
В настоящей статье нет необходимости подробно излагать творческий путь Ново-
селова. Но коротко сообщить основные обстоятельства его жизни кажется вполне умест-
ным, учитывая, что запас представлений о Новоселове еще недавно формулировался
следующим образом: «Сведений о жизни Новоселова не имеется; по-видимому, в 1790-х
годах работал для Герольдмейстерской Конторы Сената».1 Правда, такое утверждение
не было вполне справедливым и для своего времени. Имя Новоселова упоминает Ровин-
ский.1 2 О Корнелии Новоселове «скопского драгунского полка подпрапорщика», испол-
нившем в 1789 г. похвальную грамоту генерал-фельдмаршалу кн. Потемкину-Тавриче-
скому за успешные действия во время войны с Турцией, пишет также В. Лукомский.3
Он не видел самой грамоты, но справедливо предполагал, принимая во внимание высо-
кое положение Потемкина, что грамота «представляла своего рода чудо».
Корнелий Семенович Новоселов родился в первой половине 1750-х гг.4 Он проис-
ходил из вологодских мещан, с малых лет занимался живописью, однако, не будучи
обеспечен этим занятием, поступил в военную службу. Это произошло 23 апреля 1789 г.,
в год, когда им была создана грамота Потемкину. До 10 марта 1794 г. Новоселов
числился в Псковском драгунском полку, затем из вахмистров был произведен в пере-
водчики штаба генерал-аншефа графа Салтыкова5, а 23 января 1797 г. определен
в гарнизонный генерал-лейтенанта Вязмитинова полк с производством в прапорщики.
Получение первого офицерского чина, а вместе с ним права на дворянство, являлось
для Новоселова, по-видимому, конечной целью военной карьеры. Но возможно и то,
что служба в армии при новом самодержце не сулила ничего доброго автору грамот,
1 Государственный Русский Музей. Каталог-путеводитель. Л., 1948, стр. 55.
2 Д. А. Ровинский. Подробный словарь русских гравированных портретов, т. IV,
СПб., 1889, стр. 714; Д. А. Ровинский. Подробный словарь русских граверов
XVI—XIX вв., т. II, СПб., 1895, стр. 707.
3 В. Лукомский. О геральдическом художестве в России. «Старые годы», 1911,
февраль, стр. 20. В указанной статье поводом для награждения Потемкина неточно
назван один из эпизодов войны — взятие Очакова. До Великой Октябрьской Социали-
стической революции грамота принадлежала Бобринским. В настоящее время хранится
в ЦГИАЛ (ф. 1411, оп. 1, ед. хр. 482, лл. 1—5).
Имя Новоселова и его чин стали известны Лукомскому из счета, предъявленного
художником Герольдмейстерской конторе. Этот документ, до настоящего времени не
опубликованный, свидетельствует, что Новоселов в штате конторы не состоял: «1789 го-
да июля 26 дня за рисование его светлости господину генерал-фельдмаршалу и кавалеру
князю Григорею Александровичу Потемкину Таврическому похвальной грамоты на соб-
ственном моем пергамине и за писание онаго Правительствующего Сената из Герольд-
мейстерской конторы денег получил всего триста рублей. Скопского драгунского полку
потпрапорщик Корнелий Наваселов. Еще двадцать пять рублей взял я же Наваселов»
(ЦГИАЛ, ф. 1343, оп. 1. Решенных дел Герольдии, кн. 57, л. 298). Из другого доку-
мента в том же деле (л. 289) видно, что сумма в 325 руб. распределялась следующим
образом: за живопись и пергамент 275 р., за письмо 30 р., за глазет 12 р., за тафту
5 р. и за переплет 3 р.
4 Год рождения Новоселова устанавливается приближенно на основании церковных
документов, указывающих его возраст: исповедная роспись церкви Преображения, что
в Колтовской за 1823 г. — 69 лет (ГИАЛО, ф. 19, оп. 112, ед. хр. 731, л. 335 об.);
метрическая книга Введенской церкви на Петербургской стороне за 1837 г., часть II—
умершие: 84 года (там же, оп. 111, ед. хр. 286, л. 247). Сам Новоселов в подаваемых
им прошениях обозначал свой возраст в 1822, 1823 и 1825 годах равным 70 летам,
в 1827 — 76 (ЦГИАЛ, ф. 519, оп. 5, ед. хр. 4, л. 1; оп. 6, ед. хр. 116, лл. 1, 10, 15).
5 Незадолго перед этим Новоселов исполнил грамоту на возведение Салтыкова
в графы: в коллегии иностранных дел грамота запечатана 5 марта 1792 г.
493
жалованных Екатериной II своему фавориту Потемкину, воспитателю великих князей
Салтыкову и, наконец, А. В. Суворову (имеются достаточно веские основания думать,
что изготовление грамоты знаменитому полководцу также было поручено Новоселову). 1
Так или иначе, но через четыре дня после производства прапорщик Новоселов был
уволен в отставку с тем же чином.1 2
В 1803—1805 гг. Новоселов занят таинственной «миниатюрной живописной работой
по китайской системе». Для выполнения ее он был приставлен к иркутскому купцу
Ф. Щегорину (заменив первоначально откомандированного к тому Академией Худо-
жеств Ореста Кипренского) и получал вознаграждение, как и сам Щегорин, из средств
Кабинета его величества.3 Впоследствии Новоселов не раз упоминал об этой работе, но
всегда в весьма туманных выражениях, указывая при этом, что она принесла вред его
зрению.4
Наиболее раннее свидетельство о связи Новоселова с Гаттенбергером относится
к 1809 г. — времени их совместной работы над грамотой для Медико-Хирургической
Академии.5
Вслед за этой работой Новоселов исполняет первый лист грамоты для герцога
Ольденбургского. Сохранились письма Гаттенбергера, в которых он, при отсылке гра-
моты, пишет, что «берет на себя смелость лично представить бедного художника, создав-
шего этот шедевр».6 Из писем становится известным также, что над грамотой, кроме
Новоселова, работало еще два человека. Имена их не названы, но особо подчеркнуты
достоинства Новоселова.
Не имеющий систематического заработка, стареющий художник испытывал в эти
годы большие лишения. Высочайшие заказчики так и не расплатились с ним за его
шедевр.
Новоселов предпринял хлопоты об устройстве на постоянную службу, и Гаттен-
бергер, в меру своих возможностей, содействовал ему в этом. 9 августа 1811 г. художник
был определен в число живописцев Эрмитажа, но без установления ему должности
и жалованья. Такое положение длилось много лет и только в 1824 г. Новоселов стал
1 Грамота Суворову на графское достоинство с присоединением к фамилии его на-
именования Рымникский находится в Музее А. В. Суворова в Ленинграде. Суворов полу-
чил титул графа 3 октября 1789 г., грамота ему дана 11 апреля 1791 г., запечатана
в Коллегии иностранных дел 25 апреля 1791 г. Грамота состоит из титульного и трех
листов, имеющих кроме последнего, изображения с обеих сторон. По стилю исполнения
и сходству мотивов очень близка к Потемкинской грамоте. Особенно хороши титульный
и последний листы.
2 ЦГИАЛ, ф. 439, оп. 1, ед. хр. 63 «Журнал имянным приказом е. и. в. отдаваемым
при пароле на 1797 год», лл. 40, 41. Сведения о прохождении военной службы взяты из
копии высочайшего указа от 11 февраля 1797 г., представленной Новоселовым в 1809 г.
(ГПБ, Рукописное отделение, Архив Собко, № 504, л. 20).
3 ЦГИАЛ, ф. 468, оп. 2, ед. хр. 3920, 3921, 3922 — имянные указы за 1803, 1804
и 1805 гг.
4 ЦГИАЛ, ф. 519, оп. 5, ед. хр. 4—1822 г., л. 2; оп. 6, ед. хр. 116—1823 г., л. 14.
Федор Щегорин сопровождал в 1794—1795 г. 8-ю духовную миссию в Пекин. По воз-
вращении из Китая им была предоставлена Павлу I обширная записка «О китайской
коммерции», не получившая одобрения. С воцарением Александра I проекты Щегорина
привлекли внимание правительства.
5 Находится в Военно-Медицинской Академии им. С. М. Кирова в Ленинграде.
Титульный лист, к сожалению, утрачен; некоторые листы имеют подпись «Hattenberger
delt». Описание грамоты, без указания авторов, приведено в книге «История имп. военно-
медицинской Академии за 100 лет» под ред. проф. Ивановского, СПб., 1898, стр. 160—
161. Первоначальный проект Гаттенбергера хранится в ЦГИАЛ (ф. 485, оп. 4, ед. хр.
395, л. 4). Он отличается форматом и более сложной композицией.
ГПБ. Рукописное отделение, Архив Собко, № 504; «... presenter en personne 1е
malheureux artiste qui a fait се chef d’oeuvre. . .» 19 декабря 1809 г. Письма адре-
сованы, по-видимому, министру внутренних дел О. П. Козодавлеву.
494
получать годовой оклад в 600 рублей, равный тому, iткой получали реставраторские
помощники.
Умер Новоселов 22 апреля 1837 г. и похоронен на Смоленском кладбище.1
Творческая деятельность К. Новоселова далеко не ограничивалась
«герольдическим художеством». О разнообразии ее свидетельствует список
работ, приложенный Новоселовым к одному из своих прошений в 1822 году;
в нем, между прочими, указаны: «.. .по прожекту купца Щегорина Китай-
ской Конфуцыевой системы <... > сработано мною 39 немаловажных кар-
тин Прынцу Гольштейн Ольденбургскому лист грамоты с одобрением
самого Афтора Господина Готенбергера отълично достойным. Император-
ский Лицеи Грамота. В Медикохерургическую Академию Грамота < ..
Картина Жертва благодарности богу за спасение отечества Илемена-
ция на прибытие войск Российских из Парижа, у Грацкой Думы...»1 2
(Курсив наш.— Г. С.). К этому перечню должно добавить работы, о кото-
рых упоминают другие источники — рисунки тушью и сепией, гравюры,
в том числе проект памятника М. И. Кутузову, церковные росписи.3
Известно, что художник намеревался осуществить серию литографий
на героические сюжеты русской истории. Представив долгую жизнь Ново-
селова, традиционность искусства, которому он посвятил значительную
часть времени, следует отдать должное его решимости испытать возмож-
ности новой техники.
Следует также представить Новоселова—незаслуженно забытое имя —
как художника, живо отзывающегося своим творчеством на события совре-
менной ему жизни. Этому не препятствовала аллегорическая форма выра-
жения, которой широко пользовался Новоселов. Она обязывала к изобре-
тательности, к работе мысли, допускала неожиданные сопоставления, слож-
ные композиционные решения.
Историей русского искусства незаслуженно замалчивается и самый род
миниатюрной живописи, одним из последних блестящих представителей
которого был К. Новоселов. Вовсе позабыто «искусство грамот». Однако
в этом художестве малых форм в XVIII и в начале XIX в. имелись все
признаки большого декоративного стиля и сохранялись глубокие традиции.
1 ЦГИАЛ, ф. 469, оп. 5, ед. хр. 854—1837 г., л. 1; ф. 472, оп. 20/854, ед. хр. 80—
1837 г., л. 184; Петербургский Некрополь, т. III, СПб., 1912, стр. 271 (дата смерти
указана «21 апреля»). Из детей Новоселова достиг значительной известности сын
Семен Корнилович Новоселов (1816—1877), генерал-майор, герой защиты крепости
Ахты в Закавказье в 1848 г., участник сербо-турецкой войны 1876 г. В 1857—1859 гг.
был издателем-редактором периодических выпусков «Кавказцы, или подвиги и жизнь
замечательных лиц, действовавших на Кавказе». Ему же принадлежит описание Петро-
павловского собора, изданное в 1857 г.
2 ЦГИАЛ, Ф. 519, ОП. 5, ед. хр. 4, лл. 2, 3.
3 Новоселовым были представлены эскизы плафона для Андреевского собора
в Кронштадте. См. Н. Лансере. Захаров и его Адмиралтейство. «Старые годы», 1911,
декабрь, стр. 21—22, также ЦГИАЛ, ф. 733, оп. 16, ед. хр. 39—1813 г., лл. 1—7.
А. Ю. Вейс
ОБ ОДНОЙ ЗАБЫТОЙ КНИГЕ
Начиная с 1910 г., когда Б. Л. Модзалевский опубликовал описание той части
библиотеки Пушкина, которая сохранилась и поступила в Пушкинский Дом, 1 за минув-
шее полустолетие трудами русских ученых вопрос о составе библиотеки поэта значительно
прояснен. 1 2 Однако, задача несколько другого характера, но непосредственно примыкаю-
щая к изучению бибилиотеки Пушкина, заключающая в себе выяснение изданий, кото-
рыми в той или иной степени интересовался поэт,3 далека от решения.
Помимо книг, находившихся в личной библиотеке поэта, а также книг, которые он
читал и изучал, представляют несомненный интерес и все те издания, которые были так
или иначе связаны с именем поэта. К таким изданиям относятся книги, где в числе
подписчиков значится Пушкин. До настоящего времени никто не занимался подобным
учетом. Не ставя перед собой этой задачи, в данной заметке мы хотим лишь обратить
внимание читателя на одно издание, которое было подготовлено к печати товарищем
Пушкина по Лицею М. А. Корфом, посвящено Лицею и в числе подписчиков на кото-
рое находим имена лиц, близких Пушкину, а также самого Пушкина, Грибоедова и Кю-
хельбекера. Книга эта носит название: «Графодромия или искусство скорописи. 4 Сочи-
нение Г. Астье. Переделанное и примененное к Русскому языку Бароном Модестом
Корфом. Санкт-Петербург. В типографии Н. Греча. 1820» 5.
Поскольку названная книга связана со столь выдающимися деятелями русской лите-
ратуры, остановимся на ней несколько подробнее.
1 Б. Л. Модзалевский. Библиотека А. С. Пушкина. ('Библиографическое опи-
сание).— Пушкин и его современники. Материалы и исследования. Вып. IX—X. СПб.,
1910.
2 См. Г. Г. А р и э л ь-3 алесская. К изучению истории библиотеки А. С. Пуш-
кина.— Пушкин. Исследования и материалы, т. II. М. — Л., изд. Ак. Наук СССР,
1958, стр. 334—335.
3 См. Б. Т омашевский. Пушкин и романы французских романтиков (К рисун-
кам Пушкина). «Лит. наследство», т. 16—18, М.. 1934, стр. 947—960.
4 Графодромия то же, что и стенография. Термин стенография окончательно утвер-
дился в России в середине XIX в., до этого употреблялись различные его синонимы:
графодромия, тахиграфия, окиграфия, брахиграфия, фонография. — См. Н. А. Ершов.
Обзор русских стенографических систем. (История, критика и литература русской стено-
графии). СПб., 1880, стр 20.
5 Благодарю М. А. Власова, ознакомившего меня с этим изданием, хранящимся в его
библиотеке.
496
На титульном листе вслед за фамилией Корфа помещен эпиграф: Via opus est in-
cipientibus, sed ea pland et ad ingrediendum expedita. Qvint.1
На обороте титульного листа — разрешение на печатание книги, данное цензором
Гр. Яценковым 17 февраля 1820 г. На следующем за титулом листе посвящение: «Импе-
раторскому Царскосельскому лицею. Посвящено признательным воспитанником». Далее
следует предисловие Корфа, занимающее четыре страницы. Затем двадцать страниц
самостоятельной пагинации отведены предисловию Астье. Собственно «Графодромия
или искусство скорописи» состоит из двух отделов и занимает сорок шесть страниц
третьей пагинации. Наконец, на страницах 47—55 помещены имена подписчиков.
Прежде чем перечислить наиболее примечательных подписчиков, остановимся на са-
мом пособии. Историк русской стенографии, Н. А. Ершов, указывал, что именно данную
книгу Корфа «Некоторое время считали первой печатной попыткой применения стено-
графии к русскому языку <С.. .>, основываясь на словах самого барона Корфа»,1 2 ко-
торый в предисловии писал: «Сей опыт графодромии, сколько мне известно, первый на
нашем языке».3 Далее Н. А. Ершов, сославшись на две книги по стенографии, вышед-
шие в Москве в 1792 г. и в 1809 г., выразил удивление неосведомленности М. А. Корфа. 4
Кстати сказать, Н. А. Ершов был первым исследователем, обратившим внимание в своей
работе на то, что в числе подписчиков на книгу Корфа указаны Пушкин и Грибоедов,
«которым, конечно, — писал Ершов, — «графодромия» не принесла никакой пользы в их
занятиях».5 В наше время недавно скончавшийся историк русской литографии А. Ф. Ко-
ростин также указал на Пушкина как на одного из подписчиков интересующего нас
издания.6
Коснувшись самого метода стенографии (графодромии) Астье, Н. А. Ершов под-
черкивал, что эта, так называемая «геометральная система» не получила в России приме-
нения и была начисто вытеснена графической системой. В результате, по определению
Ершова, «книга Корфа не имела успеха и еще в 1841 году продавались нераспроданные
ее экземпляры».7
Однако Царскосельский лицей отметил это издание, направив на имя Корфа следую-
щую благодарность:
«Из конференции Императорского Царскосельского Лицея. Г-ну Титулярному
Советнику и Кавалеру Барону Корфу.
Конференция чувствуя истинное удовольствие, что воспитанники Лицея являют
опыты полезных Отечеству своих трудов и принимая с должною признательностью сде-
ланное вами посвящение Лицею переведенной вами книги: Графодромия или искус
<с> тво скорописи, изъявляет вам за то чрез сие свою должную благодарность.
Директор Егор Энгельгардт
КонФеренц-Секретарь Профессор Иван Кайданов.
№ 18-й «6» Апреля 1820.»8
1 Для начинающих нужен путь, но ровный и удобный для движения. Квинт
\илиан^>( ? )
2 Н. А. Ершов. Ук. соч., стр. 20.
3 «Графодромия». Предисловие, стр. 1.
4 Н. А. Ершов. Ук. соч., стр. 20—21.
5 Н. А. Ершов. Ук. соч., стр. 26.
6 А. Ф. К о р о с т и н. Начало литографии в России. М., 1943, стр. 117.
7 Н. А. Ершов. Ук. соч., стр. 26. Петербургский книгопродавец Матвей Заикин
поместил 20 октября 1841 г. в «Сев. Пчеле» (№ 234, стр. 936) объявление о продаже
«новых» книг, в числе которых на первом месте упомянута «Графодромия» с указанием
выходных данных: «СПб., 1841». Это была чистейшая мистификация, вводившая в за-
блуждение покупателей. В опровержении М. А. Корфа («Сев. Пчела», 22 октября
1841 г., № 236, стр. 941) указано, что продавались «оставшиеся у него Заикина экзем-
пляры прежнего издания 1820 года».
8 ИРЛИ (Рукописи, отд.), ф. 244, оп. 25, № 199; См. также: В. В. Данилов.
Документальные материалы об А. С. Пушкине. Краткое описание. — Бюллетени руко-
писного отдела Пушкинского Дома. VI. М. — Л., изд-во АН СССР, 1956, стр. 54,
№ 384.
Пушкин и его время
497
Такова краткая история этого столь малопопулярного издания.
Между тем, в числе подписчиков на эту книгу оказались люди, занявшие свое опре-
деленное, а подчас и исключительное место в истории русской культуры. Да и вполне
понятно, какое впечатление могло произвести подобное пособие, сулившее возможность
овладеть точным и верным способом «записи за говорящим» в те времена, когда не суще-
ствовало ни фонографов, ни радио, ни развитой стенографии. Чтобы представить, какое
значение придавали стенографии современники Пушкина, достаточно вспомнить хотя бы
то место в «Записках о Пушкине» И. И. Пущина (написанных через сорок лет после
выхода книги Корфа), где он говорит о своем последнем свидании с поэтом в Михай-
ловском: «много было шуток, анекдотов, хохоту от полноты сердечной. Уцелели бы все
эти дорогие подробности, если бы тогда при нас был стенограф».1
Поэтому не удивительно, что среди подписчиков на «Графодромию» оказалось так
много лиц, памятных для потомства.
Так, в числе подписавшихся в Петербурге, в первую очередь, как тогда было при-
нято, названы наиболее именитые лица. Среди них князь Иван Алексеевич Гагарин,
страстный любитель искусств и театра, один из основателей Общества поощрения худож-
ников, женатый на великой трагической актрисе пушкинской эпохи Е. С. Семеновой; 2
широко известный метроман, предмет бечисленных эпиграмм и насмешек, человек, много
потрудившийся над собиранием материалов для словаря русских писателей, граф
Д. И. Хвостов; 3 вице-президент Академии Художеств, писатель, известный масон
А. Ф. Лабзин, отправленный в ссылку за то, что выступил против кандидатур в почет-
ные члены Академии Художеств А. А. Аракчеева, Д. А. Гурьева и В. П. Кочубея; 4 не-
безывестная в свое время сестра декабриста С. Г. Волконского, Софья Волконская, впо-
следствии владелица дома, в котором в 1836—37 гг. Пушкин снимал квартиру и где он
скончался.5
Нисходя далее по рангам, в числе «их высокородий» упомянут отец поэта. Сергей
Львович Пушкин; в числе «их высокоблагородий» указаны «Александр Грибоедов»6
и П. А. Плетнев, А. С. Пушкин и В. К. Кюхельбекер, как и полагалось по их чинам,
отнесены в рубрику «их благородия». Из подписавшихся в Царском Селе находим дирек-
тора Лицея Е. А. Энгельгардта и профессоров лицея, поименованных в следующем
порядке: Ф. М. Гауеншильд, Д. И. де Будри, А. П. Куницын, И. К. Кайданов, Н. Ф. Ко-
шанский, Я. И. Карцов, П. Е. Георгиевский и В. М. Архангельский. В Тамбове среди
подписчиков привлекает внимание «его высокоблагородие Иван Павловичь Менделеев»,
отец гениального химика, в те годы директор училищ Тамбовской губернии и с 1821 г.
член-корреспондент Петербургского Вольного общества любителей российской словес-
ности. В Томске—«его благородие Алексей Демьяновичь Иллический», бывший сотова-
рищ Пушкина по лицею, поэт и также, как и И. П. Менделеев, с 1821 г. член-коррес-
пондент Петербургского Вольного Общества любителей российской словесности.7
Факт участия Пушкина в качестве подписчика на рассмотренную книгу является
одним из частных случаев, дополняющих «Летопись жизни и творчества Пушкина» за
1820 год.
1 И. И. Пущин. Записки о Пушкине. М., Гослитиздат, 1956, стр. 81.
2 Русский биографический словарь, т. Гааг — Гербель, М., 1914, стр. 67—68.
3 Б. М одзалевский. Хвостов, граф, Дмитрий Иванович, — Русский биографи-
ческий словарь, т. Фабер — Цявловский, СПб., 1901, стр. 297—300; А. В. 3 а п а д о в.
Пушкин и Хвостов. — Литературный архив т. I, М.—Л., изд-во АН СССР, 1938,
стр. 359.
4 Б. М одзалевский. Лабзин, Александр Федорович. — Русский биографиче-
ский словарь, т. Лабзина — Ляшенко. СПб., 1914, стр. 2—12.
5 Мойка, 12. Ныне здесь помещается Музей — квартира А. С. Пушкина—филиал
вмп.
6 Грибоедов упоминается дважды, на стр. 48 и 49.
7 В. Баз а н о в. Вольное общество любителей российской словесности. Петроза-
водск, 1949, стр. 408.
Г. И. Назарова
„НАЩОКИНСКИЙ домик-
Так называемый «Нащокинский домик» — уникальный памятник пуш-
кинской эпохи имеет для нас двойную ценность: с одной стороны, как
яркая картина дворянского быта 30-х гг. XIX в., с другой, как точное умень-
шенное воспроизведение обстановки квартир П. В. Нащокина, в которых
постоянно останавливался Пушкин, приезжая в Москву.
Создание «Маленького домика», как называл его сам Нащокин, едва
ли можно считать только затейливой выходкой чудаковатого барина. Воз-
можно, что Нащокин, преклонявшийся перед Пушкиным, хотел увекове-
чить его пребывание в своем доме. Пушкин с интересом относился к увле-
кательному замыслу Нащокина. Трижды в письмах к жене поэт упоминает
о необыкновенном «домике»: «Дом его (помнишь) отделывается; что за под-
свечники, что за сервиз! он заказал фортепиано, на котором играть
можно будет пауку, и судно, на котором испразниться разве шпанская муха»
(8 декабря 1831 г.).1 «С Нащокиным вижусь всякий день. У него в домике
был пир: подавали на стол мышонка в сметане под хреном в виде поросенка.
Жаль не было гостей» (около 30 сентября 1832 г.).1 2 «Домик Нащокина
доведен до совершенства — недостает только живых человечиков» (4 мая
1836 г.).3
Хотя первое упоминание в письмах Пушкина о «Нащокинском домике»
относится к декабрю 1831 г., однако, слова: «Дом его (помнишь?) отделы-
вается» — свидетельствуют о том, что поэт напоминает жене о чем-то ранее
ей известном. По всей вероятности, Наталья Николаевна видела «домик»
не позднее 14 мая 1831 г., т. к. она находилась в Москве до этого времени;
а затем, после замужества, переехала в Петербург. Следовательно, возник-
новение «домика» предположительно можно отнести к концу 1830-го —
началу 1831 г. Это подтверждается и словами письма: «Дом его отде-
1 Пушкин, т. 14, стр. 245.
2 Там же, т. 15, стр. 33.
3 Там же, т. 16, стр. 111.
32*
499
лывается:1 что за подсвечники <С- . .^>» и т. д., т. е. ко времени написания
этого письма — к началу декабря 1831 г. — некоторые вещи уже были сде-
ланы. К середине 1836 г. «домик» был закончен, «доведен до совер-
шенства».
Неизвестно, какая именно квартира Нащокина запечатлена в «домике»,
т. к. за период с 1830 по 1836 г. Нащокин переменил пять квартир. Это
тем более трудно установить, что до наших дней сохранилось изображение
только одной комнаты в квартире Нащокина — гостиной, и то 1838—39 гг.1 2
Что же представлял собою «Нащокинский домик», вызывавший восхи-
щение Пушкина и его современников?
К сожалению, в литературе нет ни одного сколько-нибудь подробного
его описания ранее 1866 г. Судя по воспоминаниям всех, видевших «домик»
в то время, когда он находился еще в квартире самого Нащокина, можно
предполагать, что по существу это не было воспроизведение какого-то опре-
деленного дома и название «домик» условно. Модель представляла собой
обобщенную миниатюрную копию внутреннего убранства нащокинских
квартир.
В то время, когда его видел Пушкин, «Нащокинский домик» вероятно
представлял собой прямоугольной формы футляр красного дерева разме-
ром около 2,5 м по фасаду и около 2 м по боковой стороне. Две (боль-
шие) стороны этого футляра были застеклены («обрамлены») раздвижными
зеркальными стеклами, сквозь которые можно было видеть все комнаты;
боковые стены должны были оставаться деревянными, т. к. иначе «домик»
лишался окон. В разрезе модели были видны первый, второй и подваль-
ный этажи. Весь 2-й этаж был занят залой, которая просматривалась
с обоих застекленных сторон «домика».
Площадь 1-го этажа делилась на 8—10 комнат, в числе которых без-
условно были: кабинет Нащокина, «Пушкинская комната», спальня,
будуар(?), детская, столовая, гостиная, буфетная, передняя.
И в первом и во втором этажах полы были наборного, мозаичного пар-
кета, стены то мраморные, то покрытые разноцветным штофом.
В подвальном, сводчатом этаже, очевидно, находились хозяйственные
помещения: кухня, людская, прачечная, сундучная, кладовые, «погреб,
в котором в открытых ящиках хранились всевозможные дорогие вина, уку-
поренные за границей».3
Современники Нащокина поражались искусству, с которым были выпол-
нены все детали обстановки и убранства «Маленького домика».
Трудно решить, какому предмету отдать предпочтение: роялю, на кото-
ром Вера Александровна Нащокина разыгрывала с помощью вязальных
спиц целые пьесы, великолепному столовому сервизу или «настоящим» кар-
сельским лампам, которые можно было зажигать. Все эти вещи вызывают
удивление и восторг.
1 Курсив наш. — Г. Н.
2 Упоминавшаяся выше картина Н. И. Подклюшникова.
3 В. В. Т о л 6 и н. Московские оригиналы былых времен.— «Искра», 1866, № 47,
стр. 625.
500
Журналист начала XX в. — С. Яблоновский характеризует «Нащокинский домик»
как «остановившееся мгновенье»: «Чем больше вы всматриваетесь в этот домик, в его’
обстановку, в его обитателей, тем больше начинаете понимать, что это не игрушка <.. .^>
а волшебство, которое в то время, когда не было ни фотографии, ни кинематографов,
остановило мгновенье и передало нам частицу прошлого в такой полноте и с таким совер-
шенством, что становится жутко. Вы не сознаете этого, пока осматриваете нащокинский
домик поверхностным взглядом, пока думаете, что вся эта мебель, все аксессуары только
так, «невсамделишные». Но затем, начиная всматриваться, понимаете, что это не только
«похоже», что это истинное. Повторение с безукоризненной точностью».1
В создании «домика» участвовали мастера, русские и иностранные,
сумевшие безукоризненно воспроизвести вещи, заполнявшие квартиру
Нащокина. Современники свидетельствуют о том, что миниатюрную мебель
красного и орехового дерева делал известный петербургский мастер Гамбс,
рояль на 7,5 октав, стоивший Нащокину 1500 руб., был заказан Вирту,
обеденный сервиз изготовлялся на фарфоровом заводе А. Попова, бот-
форты шил самый модный петербургский сапожник Пель.1 2
Одним из шедевров «Нащокинского домика» являются напольные часы,
изготовленные в Англии. Их прекрасный механизм выдержал испытание
временем: часы идут и сейчас, несмотря на то, что несколько десятилетий
они стояли.
Сохранилось одиннадцать картин — уменьшенных копий с картин нащо-
кинской квартиры. Надо полагать, что этим количеством живописная кол-
лекция Нащокина не исчерпывалась. В большинстве своем картины
«домика» представляют собой раскрашенные литографии с полотен евро-
пейских художников. Видимо в квартире Нащокина висели копии с этих
картин; для «домика» же были использованы литографии, соответствовав-
шие по своим размерам габаритам модели. Вставленные в специально сде-
ланные, украшенные лепкой золоченые рамы, они создавали полную иллю-
зию настоящих картин.
С помощью научных сотрудников Эрмитажа удалось атрибутировать
ряд картин «Нащокинского домика». М. И. Щербачевой было установлено,
что три картины, значившиеся в документах ВМП как: 1) Умирающая
женщина, 2) и 3)—жанровые сцены — являются раскрашенными лито-
графиями с картин известного голландского художника XVII в., ученика
Рембрандта — Герарда Доу. Названия их следующие: 1) Больная (1663г.);
2) Старик и старуха, читающие библию (1645 г.); 3) Аптека (1647 г.).3
А. Г. Барской установлено, что картина, носящая название «Распятие»,
1822 г., является раскрашенной масляными красками литографией с одно-
именной картины французского художника Пьера Прюдона (1758—1823),
яркого представителя французского классицизма.
1 С. Яблоновский. Остановившееся мгновенье. — «Русское слово», 29 марта
1911 г., № 71, стр. 3.
2 Н. И. Куликов. А. С. Пушкин и П. В. Нащокин. — «Русская старина», 1880,
№ 12, стр. 994; В. В. Толбин. Ук. соч., стр. 625.
3 Оригиналы находятся в Лувре. Воспроизведены в Klassiker der Kunst in gesam-
tausgaben. Vierundzvanzigster Band. Gerard Dou. Stuttgart und Berlin, 1913, стр. 71,
134, 138.
501
Вероятно, наряду с «сюжетными» произведениями в квартире Нащо-
кина находились портреты; кроме картин, исполненных масляными крас-
ками, Нащокин собирал и графику. Сохранился рисунок, изображающий
двух солдат морского экипажа. Рисунок этот, входивший в состав «Нащо-
кинского домика», оказался в Париже и был экспонирован на пушкинской
выставке, устроенной С. Лифарем в 1937 г.1 По воспроизведению трудно
судить о технике, в которой выполнена эта вещь; можно лишь предпола-
гать, что это — раскрашенная литография или гравюра.
Судьба этого рисунка, оказавшегося во Франции, не была исключитель-
ной: многие предметы из «Нащокинского домика» разошлись по рукам,
а некоторые попали за пределы России.
Именно поэтому можно с уверенностью думать, что в нынешнем составе
«Нащокинского домика» не сохранилась целиком та уникальная в своем
роде коллекция живописи и графики, которая в миниатюрных копиях по-
вторяла собрание Нащокина.
В статье неизвестного автора, видевшего «Нащокинский домик» в 1904 г.,
говорится о том, что в «домике» был «миниатюрный портрет Пушкина,
сделанный известным художником».1 2 По всей вероятности, этот миниатюр-
ный портрет был выполнен по заказу Нащокина, с изображения, подарен-
ного ему поэтом.
В «домике» были, конечно, портреты самого П. В. Нащокина и
В. А. Нащокиной, также не сохранившиеся.
Более чем вековая история существования «Нащокинского домика»
полна самых разнообразных превратностей.
В письме к жене 30 сентября 1832 г. Пушкин писал: «По своей духовной
домик этот отказывает он <^Нащокин^> тебе».3
Однако, Наталье Николаевне не довелось обладать этой необыкновен-
ной игрушкой. Через несколько лет после смерти Пушкина Нащокин пол-
ностью разорился. В его письме к М. П. Погодину, относящемуся, по-ви-
димому, к началу 1840-х гг., приводятся любопытные сведения о судьбе
«домика»:
«... У вас есть свое семейство и вы не вправе мне доверять. Возьмите обеспечение,
мне легче будет — у меня есть две вещи одна в десяти тысячах <. . .> другая мне стоит
(40/т) и я не куды не могу поставить кроме как к приятелю (это мой Маленький домик).
Царица у меня хотела купить, когда я не продавал. Вещь всем известная потеряет цену,
если она или он, т. е. Маленький] Домик, будет не в сокровенном месте, — притом же он
был почти продан за (25/т) купцу, который думал за него получить крест, но князь
Волко[нский]—отсоветовал купцу подносить его нынешний год, видя негодование Госу-
даря на всех купцов. Ради Бога и Вы Михаил Петрович не гневайтесь на меня, невыно-
симое мое положение, из которого я стараюсь выкарабкаться, делает меня и глупым и не-
приличным может быть в глазах Ваших — но пусть — Вы одни про то знайте и делайте
со мною, что хотите. Итак, дайте мне так, пять тысяч, — сроком на год, или десять
тысяч — и возьмите домик мой в обеспечение. Если Вас мое предложение полоумное,
полуотчаянное огорчило — то еще раз прошу простить. . . Великодушно. . . Найдутся
1 См.Exposition «Pouchkine et son epoque». Paris, [1937], p. 26.
2 «Нащокинский домик», [Киев, 1904], стр. 3.
3 Пушкин, т. 15, стр. 33.
502
«Нащокинский домик».
Современное состояние.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
д
Вещи из «Нащокяского домика»:
а — фрагмент бра; б—бра (слева и справе), фрагмент бра (в центре); в — лоток и
щипцы для снятия нагара; 1— вазочК|Для цветов; д — серебряный сервиз;
е — серебряный поросик и солонка.
Автограф письма П. В. Нащокина к М. П. Погодину, л. 347.
Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва
у Вас деньги для меня — то Вам приятно может быть будет — что Вы восстановите
этими деньгами уже совершенно падшее мое семейство. Все, что выше и ниже сказано,
Ради Бога оставалось бы между нами».1
Надежды на Погодина не оправдались и Нащокин был вынужден за-
ложить «домик» у нотариуса Пирогова за 6000 рублей. 1 2 Выкупить свою
драгоценность он так и не сумел.3
Дальнейшая судьба «домика» такова: Пирогов продал его Гавриле Вол-
кову — владельцу магазина редкостей и древностей в Москве. В магазине
Волкова модель стояла, по выражению П. И. Бартенева, «многие годы по
кончине Нащокина» 4 — вероятно не находился покупатель, который мог бы
приобрести эту «редкую, царственную, трудно сбываемую игрушку».5
Затем «домик» перешел к наследникам Волкова, которые пожертвовали
его одному из московских приютов, предложив использовать вырученные
от продажи деньги на стипендии для престарелых больных.6 Приюту не
удалось продать «домик» целиком, поэтому началась распродажа «в роз-
ницу».
К счастью, «Один московский антикварий <.. .> купил у приюта, что
осталось из коллекции, и затем разыскал и выкупил из частных рук от-
дельные предметы. Но антикварий не сумел использовать своей ценной по-
купки и она лежала у него в ящиках.7 Затем «домик» попал в магазин
И. М. Родионова, о чем мы узнаем из письма Ф. Б. Миллера, адресованного
в редакцию «Русской Старины».8
В 1889 г. модель демонстрировалась в аукционном зале в Москве,
а в 1904 г. оказалась в Киеве в антикварном магазине Р. Э. Когана на
Михайловской ул., № 2/17. (Магазин « Antiquites»).9 В это время была
предпринята попытка увезти «домик» заграницу. Владельцу киевского
антикварного магазина Когану предлагали большие деньги американцы,
но он не решился продать модель, и она осталась в России.10
1 ЛБ, Пог. III, 19, л. 347.
2 «Нащокинский домик», стр. 5.
3 Неизвестно, когда был продан «домик». В двух записках к Погодину, датирован-
ных 1848 и 1849 гг., Нащокин писал: «Я уже около трех недель в постеле, — меня все
оставили и куда не простирал рук, чтобы на это время болезни чем-нибудь продоволь-
ствовать дом свой, никого рука моя не застала. Знать я недолгорукой теперь; у меня ни
гроша и. . . ровно ничего — ни свету, ни пищи, ни тепла, т. е. ни свет. . . ни хлеба, ни
дров. Пришли мне что-нибудь, не ради меня, но ради Христа. П-л Н.» В другой: «Ни
хлеба, ни дров, ни чаю, ни сахару, — пришлите что-нибудь на одни сутки» (ЛБ, Пог. III,
19, 21, л. 119, 120). Ясно, что в это время у Нащокина уже не было «маленького
домика», а от полученных денег ничего не осталось. По-видимому, «домик» был заложен
в промежуток между 1840 и 1848 гг.
4 Предисловие П. Бартенева к письму Н. В. Гоголя II. В. Нащокину.— «Рус-
ский архив», 1878, т. 1, стр 76.
° В Толби н. Ук. соч., стр. 625.
6 «Нащокинский домик», стр. 5.
7 «Нащокинский домик», — «Иллюстрированное обозрение», 3 апреля 1911 г.
(приложение к газ. «Голос Москвы»).
8 Ф Б Миллер. Заметка о Нащокине. ИРЛИ, Рукописи, отд., № 3557.
9 «Нащокинский домик», {.Киев, 1904], стр. 5—6.
10 «Нащокинский домик», стр. 5.
507
К 1910 году «домик» попадает к какому-то (по одним сведениям — анти-
квару, по другим — старьевщику), который несколько лет держал его
в ящиках в сыром помещении. Здесь обнаружил его художник С. А. Голяш-
кин и купил за 15 тысяч.
Соорудив двухэтажный дом — с окнами, крышей и крыльцом, Голяш-
кин разместил в нем вещи. В доме были устроены следующие комнаты:
1) кабинет Нащокина, 2) Пушкинская комната, 3) гостиная, 4) столовая,
5) спальня, 6) биллиардная, сундучная (составляла часть биллиардной).
И особенно примечательно, что комнаты были населены куклами, гипсовыми
фигурами, изображавшими Пушкина, Гоголя, Нащокина, Веру Алексан-
дровну, цыганку Ольгу (которой увлекался Нащокин еще до женитьбы),
гостей и слуг Нащокина.1
Модель «домика», сконструированная Голяшкиным, была показана
неоднократно: в 1910 г. в конференц-зале Академии Наук (входной билет
стоил 1 рубль; весь сбор должен был пойти на сооружение памятника Пуш-
кину в Петербурге); 1 2 в 1911 г. в Москве, в помещении литературно-худо-
жественного кружка, и на Царскосельской юбилейной выставке 1910 г.
в павильоне «Эрмитаж».
В связи с демонстрацией модели появился ряд откликов в печати.
Н. О. Лернер в статье «Нащокинский домик» высказывал надежду на то,
что злоключения, постигшие ценнейшую реликвию, наконец, кончились и
она будет приобретена каким-либо музеем.3
Журналист, имя которого уже упоминалось — С. Яблоновский горько сетовал на то,
что правительство не считает нужным приобрести эту модель: «<С- • •> сейчас этот
домик — частная собственность и продается. Совершенно не знаю, какая может быть
настоящая цена такой вещи, <5 • но удивительно то равнодушие наше к реликвиям,
которое мы высказываем на каждом шагу. Говорят, будто академия наук в Петербурге
сказала:—Если бы это стоило три-четыре тысячи, тогда можно было бы поднять раз-
говор об этом.
Это и большая наивность, и ... очень большое равнодушие.
Даже помимо всякого исторического значения, даже не обвеянная именем Пушкина,
просто как художественное произведение, эта вещь несравненно большей ценности.
В связи же с именем Пушкина ценность ее, разумеется, вырастает во много раз. Но
. . . «мы ленивы и нелюбопытны» <5 • И подобно тому, как американцы прицени-
ваются к Ясной Поляне, в Лондоне прицениваются к Нащокинскому домику. Что же?
Они доросли: они понимают, какой глубокий смысл таится в этих воспоминаниях, игруш-
ках, реликвиях. Им это и приличнее иметь, нежели нам».4
1 Несомненно, эти фигуры были привнесены позднее. Об этом свидетельствует
грубость, с которой они вылеплены, и несоответствие костюмов модам 1830-х гг.
А. Шипилова в статье «Нащокинский домик» («Исторический вестник», 1911, июль,
стр. 214) писала: «<5 . .^> кукла, изображающая цыганку Ольгу, одета в модное платье
того времени и с модной же прической, когда не только в 30-х годах, но и позже цыганки
не ходили иначе, как повязанные платочком». Напомним также замечание Пушкина
в письме к жене от 4 мая 1836 г., что в «домике» «недостает только живых человечиков».
2 В связи с выставкой модели был выпущен специальный фототипический альбом,
отображавший вид комнат «домика».
3 Н. О. Л е р н е р. Нащокинский домик. — «Солнце России», 1910, № 23, стр. 2—3.
4 С. Я б лоновский. Остановившееся мгновенье. — «Русское Слово», 29 марта
1911 г., Ха 71, стр. 3.
508
«Домик» так и не был приобретен государством и снова начались его
скитания, последовательность которых не представляется возможным
точно проследить.1
С того времени как П. В. Нащокин заложил «домик», последний свыше
70 лет не мог найти достойного пристанища. Много раз переходя из рук
в руки, он постепенно разрознивался. Не сохранилась архитектурная обо-
лочка, многие уникальные вещи (в числе которых был, очевидно, и портрет
Пушкина) бесследно исчезли, некоторые оказались за пределами России,
в частности во Франции- В уже упоминавшемся каталоге Пушкинской
выставки в Париже воспроизведена чашка с блюдцем из чайного сер-
виза, который экспонируется сейчас в макете «Нащокинского домика»
В вмп.
Великая Октябрьская революция положила конец бездушному и хищ-
ническому отношению к ценнейшей реликвии, связанной с именем Пуш-
кина. «Нащокинский домик» стал достоянием народа и занял принадле-
жащее ему по праву место в Государственном Историческом Музее, куда
был передан в 1918 г. через Госфонд в порядке национализации из анти-
кварного магазина Когана в Москве.
В 1937 г. «Нащокинский домик» экспонировался на Всесоюзной
Пушкинской выставке в Москве в виде макета из трех комнат: кабинета,
гостиной, столовой.
Сейчас «домик» принадлежит ВМП; как великолепный интерьер дво-
рянского быта он органически входит в экспозицию зала, посвященного
роману «Евгений Онегин».
Ведется работа по изучению и восстановлению целостности «Нащокин-
ского домика». Большая часть вещей уже отреставрирована и имеет свой
первоначальный вид.
Не менее важная задача, которая встала перед хранителями замеча-
тельной модели — собирание вещей, оказавшихся в других музеях и за пре-
делами СССР. В 1955—57 гг. были получены свыше 90 предметов из
ГИМ. Большая часть этих вещей, несомненно, находилась в «Маленьком
домике» П. В. Нащокина при его жизни. Среди них: щипцы для снятия
нагара со свечей, сделанные неизвестным тульским мастером, щипцы для
колки орехов, машинка для колки сахара, бисерный кошелек и др.
В 1920—30-е гг., в период нахождения в ГИМ, «домик» пополнился
(с целью замены утраченных) предметами из других коллекций,1 2 в том
числе из собрания П. И. Щукина. Нам удалось установить, что некоторые
из этих «щукинских» вещей являются подлинно «нащокинскими». Это ста-
новится очевидным при сравнении серебряного самоварчика, попавшего
в ГИМ в числе вещей «Нащокинского домика» из магазина Когана, с чай-
1 В литературе имеются сведения о том, что после выставки «домика» Голяшкиным,
он опять попадает каким-то образом в Киев. Нам не удалось установить, насколько
точны эти сведения.
2 Среди вещей, привнесенных в «домик» из других коллекций, были совершенно
посторонние, попавшие сюда по принципу «миниатюрности». Многие недостающие пред-
меты были сделаны сотрудниками ГИМ.
509
ником, сахарницей, сливочником, чашкой, полоскательницей и другими
предметами из коллекции П. И. Щукина.1
В самом деле, и величина, и стиль, вплоть до самых мелких деталей:
рисунок ручек — в виде завитков, носиков, напоминающих утиные, оваль-
ные очертания — все говорит за то, что предметы эти составляют один
сервиз, несмотря на разные источники поступления.
Несомненно в одном сервизе были: подносик (поступил из магазина
Когана) и солонка (из коллекции Щукина): принадлежность этих предме-
тов к одному сервизу доказывает одинаковая овальная форма и зубчатый
бортик.
Так, благодаря счастливой случайности, встретились разрозненные
предметы одного из сервизов «Нащокинского домика». По-видимому в те
годы, когда «домик» распродавался «в розницу» московским приютом,
некоторые вещи были куплены П. И. Щукиным. В 1905 г. Щукин передал
все свое собрание, в том числе и миниатюрные вещи из «домика», в ГИМ,
куда спустя 13 лет поступил и самый «домик».
В числе вещей «Нащокинского домика», полученных ВМП из ГИМ
в 1957 г., был фрагмент бронзового бра в виде детской головки с тремя
рожками, из которых остался только один. Точно такие же, парные бра,
сохранившиеся во всех деталях, обнаружились в хранилище Отдела Исто-
рии Русской Культуры Гос. Эрмитажа, куда они попали вместе с собра-
нием псковского коллекционера М. Ф. Плюшкина. Вероятно, Плюшкин,
как и Щукин, купил эти бра во время распродажи «домика».1 2
В 1958 г. ВМП приобрел у потомков П. Ф. Соколова ящик для аква-
рельных красок, принадлежавший художнику. В ящике издавна хранились
детали каких-то изделий из кости. Эти детали точно повторяли разные
украшения диванчика из миниатюрного гарнитура костяной мебели в «На-
щокинском домике». Очевидно, в семье Соколовых были нащокинские
вещи, детали которых сохранились до наших дней. Это тем более вероятно,
что в гарнитуре костяной мебели «Нащокинского домика» недостает неко-
торых предметов. Несмотря на многочисленные потери, бытовой комплекс
«Нащокинского домика» состоит почти из 600 предметов. Тем более акту-
альной представляется нам задача дальнейшего изучения истории этого
единственного в своем роде памятника пушкинской поры и разысканий
утраченных предметов «домика».
1 Инв. №№ КП-4006, КП-4017, КП-4016, КП-4014, КП-4015.
2 В 1957 г. переданы ВМП. См. воспроизведение на стр. 504—505.
Т. В. Буевская
КОМНАТА ХУДОЖНИКА П. Ф. СОКОЛОВА В ДОМЕ
П. В. НАЩОКИНА
В 1957 г. Всесоюзный Музей А. С. Пушкина приобрел акварель с изо-
бражением одной из комнат в доме П. В. Нащокина в Москве, написанную
П. Ф. Соколовым.
Петр Федорович Соколов известен как автор замечательной галереи
акварельных портретов людей Пушкинской эпохи. Почти все, кто играл
тогда сколько-нибудь значительную роль в общественной жизни России,
портретировались у Соколова. Среди них было немало и близких друзей
Пушкина (Вяземский, Жуковский, Раевский и др.).
Акварель, приобретенная Музеем, — единственный случай в творче-
стве Соколова, когда главным предметом его изображения является не че-
ловек, а интерьер. Однако не только это определяет ценность акварели; она
интересна и как документально точное изображение комнаты в доме одного
из самых близких друзей Пушкина, запечатлевшее частицу той атмосферы,
которая порой окружала и самого поэта.
Какова же история этой вещи? Долгое время она никому не была из-
вестна (за исключением, разумеется, владельцев ее и близких им людей).
Но вот в 1925 г. в Москве Государственным Историческим Музеем была
устроена выставка «Дом сороковых годов». Здесь были собраны различ-
ные изображения интерьеров русских домов и усадеб первой половины
XIX в. При отборе материала главное внимание устроители выставки
обращали на вещи, мало или совсем до тех пор неизвестные. Большинство
экспонировавшихся работ было неизвестных авторов. Многие страдали от-
сутствием профессионального мастерства.
Выгодно отличалась от других экспонатов выставки акварель «Ком-
ната художника П. Ф. Соколова в антресолях дома П. В. Нащокина», ра-
боты самого Соколова, помещенная в каталоге под № 27.1 Живо и непо-
1 Б. В. Шапошников. Дом сороковых годов. Иллюстрированный указатель вы-
ставки. М., 1925, стр. 9.
511
средственно, в простых обобщенных формах передает художник незатейли-
вое убранство комнаты. Мольберт в углу, большая папка, прислоненная
к стене, на которой висят пустые рамки, предназначенные, видимо, для
будущих портретов, указывают на род занятий человека, сидящего спиной
к зрителю. Изображена лишь часть комнаты, взятой под углом. Но, быть
может, именно благодаря этому ракурсу, художнику удалось передать не
только общий вид комнаты, но и ее особую атмосферу интимности и уюта.
После закрытия выставки «Дом сороковых годов» акварель была воз-
вращена владельцам и надолго исчезла из поля зрения как широкой пуб-
лики, так и специалистов. Местонахождение ее известно не было, ибо в ка-
талоге против этого номера лаконично значилось: «Из частного собрания».1
Несколько лет назад в Центр. Гос. архив литературы и искусств
в Москве поступили рукописные воспоминания А. А. Бруни—Исаковой,
внучки Петра Федоровича и дочери Александра Петровича Соколовых.
В той небольшой части воспоминаний, которая посвящена Петру Федоро-
вичу, Анна Александровна пишет: «У меня и посейчас хранится небольшая
акварель, на которой он изобразил себя сам в отведенной ему комнате дома
Нащокина сидящим у стола и пишущим письмо Юлии Павловне. Аква-
рель эта и была ей прислана в Петербург вместе с письмом».1 2
Так, много лет спустя, удалось вновь установить владельцев акварели
«Комната художника П. Ф. Соколова в антресолях дома П. В. Нащокина».
В последние годы она принадлежала внуку Анны Александровны — ху-
дожнику И. Л. Бруни, а от него в 1957 г. и поступила в собрание ВМП.
На оборотной стороне акварели имеется надпись, сделанная сыном зна-
менитого художника—А. П. Соколовым: «Во время пребывания своего
в Москве в 1824-м году П. Ф. Соколов, в письмах жене своей (Ю. П. Со-
коловой, рожд. Брюлловой), описывал свое житье-бытье в доме П. В. На-
щокина, у которого обыкновенно останавливался, и приложил настоящую
акварель, изображающую его комнату и самого себя пишущего письмо».
Достоверность указанной здесь причины появления на свет этой аква-
рели косвенно подтверждается и некоторыми другими материалами. Осенью
1823 г- Соколов, тогда еще недавно женившийся (1820 г.) на Юлии Пав-
ловне Брюлловой, писал ее братьям Карлу и Александру в Италию:
«.. . а я сбираюсь ехать в Москву белокаменную рисовать тамошних кра-
савиц».3 Несколько позже, в конце ноября того же года, Федор Павлович
Брюллов не без иронии сообщает братьям, что «... Соколов уехал
в Москву для приобретения Богатства. . .» 4
На основании хранящегося в Отделе Рукописей Библиотеки им.
В. И. Ленина фрагмента чернового письма Соколова к неизвестному лицу
можно заключить, что в те годы художник, не пользовавшийся еще славой,
не мог соперничать с иностранными мастерами и иметь достаточное коли-
чество заказов в аристократическом Петербурге. Гонорары за его работы
1 Там же.
2 ЦГАЛИ, ф. 866, ед. хр. 4, стр. 2.
3 Отд. рукописей ГРМ, ф. 31, ед. хр. 19, л. 3.
4 Там же, ед. хр. 17, X 7.
512
Комната П. Ф. Соколова в квартире П. В. Нащокина.
Акварель П. Ф. Соколова.
Всесоюзный, музей А. С. Пушкина, Ленинград.
33
Пушкин и его время
П. В. Нащокин.
С портрета маслом неизвестного художника.
Местонахождение оригинала неизвестно.
были довольно умеренными. Все это вынуждало его предпринимать по-
ездки в другие города с целью получения дополнительных заказов. Как
явствует из содержащегося в письме Соколова рассказа о приеме, оказан-
ном ему московской публикой, эта поездка его в Москву, как художника,
совершена была им впервые. Вероятнее всего, это была и первая разлука
молодых супругов. И, следовательно, нет ничего удивительного, что Соко-
лов, желая скрасить одиночество своей жены, послал ей в одном из писем
изображение комнаты, в которой он жил, в шутку поместив и себя за сто-
лом у окна, занятого писанием письма.
Соколов выехал в Москву в конце 1823 г. Акварель датирована 1824 го-
дом. Следовательно, пребывание художника в Москве заняло несколько
месяцев, чему не следует удивляться, приняв во внимание цель его по-
ездки.
Непринужденность, с которой расположился Соколов в доме Нащокина,
свидетельствует о длительности его пребывания здесь и о близких взаимо-
отношениях с хозяином. Самое знакомство Соколова с Нащокиным следует
отнести к более раннему периоду — ко времени пребывания Нащокина
в Петербурге. Весьма вероятно, что это знакомство состоялось еще
в 1810-х гг., т. е. тогда же, когда узнали Соколова и А. Тургенев, и Карамзин,
и Вяземский, который еще в 1816 г. писал А. Тургеневу: «Ради Бога, на
крюк Соколова, к Карамзиным <...> а их умоли дать себя списать».1
А в связи со всем этим невольно возникает предположение о том, что и
Пушкин мог знать Соколова лично, встречаясь с ним у Нащокина, или
хотя бы по рассказам своих друзей. Тем более, что по изустному семейному
преданию Бруни, идущему от Соколовых, Пушкин, приезжая в Москву,
останавливался у Нащокина в той самой комнате, что изображена на аква-
рели П. Ф. Соколова. По этим же данным поэт часто любил сидеть здесь
на кушетке, откинувшись головой к стене. Трудно проверить сейчас досто-
верность этого предания. Однако, вполне возможно допустить, что Пуш-
кин, действительно бывал в той комнате, вид которой сохранила для нас
акварель Соколова.1 2
Так, задуманная как шутка, эта акварель со временем приобрела цен-
ность достоверного исторического документа, воскрешающего пред нами
уголок одного из московских особняков 20-х гг. прошлого столетия, свя-
занный с именем П. В. Нащокина и, по всей вероятности, и самого
Пушкина.
1 Остафьевский архив. I, СПб., 1899, стр. 58.
2 Попутно следует сказать, что в воспоминаниях А. А. Исаковой-Бруни передается
до сего времени неизвестный рассказ, слышанный ею от бабушки — Ю. П. Соколовой,
о встрече с Пушкиным в доме Нащокина: «Бабушка частенько жалела о том, что не уда-
лось ей при жизни Пушкина познакомиться с ним, на что она очень надеялась, бывая
у Нащокиных. Только раз случилось ей войти в переднюю Нащокина в тот момент,
когда хозяева провожали молодого гостя с курчавой головой, смуглым лицом, крупными
пунцовыми губами и необычно белыми зубами. Гость говорил что-то оживленным тоном,
сверкнул, рассмеявшись, зубами, надел на кудрявую голову шляпу с проломом и вышел.
Это и был, как оказалось, Пушкин, и Юлия Павловна долго сетовала, что не пришла
хоть на полчаса раньше» (ЦГАЛИ, ф. 866, on. I, ед. хр. 4, стр. 2—3).
33*
515
Н. И. Грановская
„ГАЛЕРЕЯ ВИДОВ ГОРОДА ПСКОВА
И ЕГО ОКРЕСТНОСТЕЙ44 И. С. ИВАНОВА
В 1837—1838 гг. псковский землемер И. С. Иванов издал два выпуска
«Галереи видов города Пскова и его окрестностей» с обширными «живо-
писно-историческими» описаниями. «Галерея» примечательна как одно
из первых литографированных провинциальных изданий такого типа, как
факт по своему значительный и любопытный для культурной жизни Пскова
того времени. Немалый интерес вызывает и то, что Иванов включил
в издание изображения пушкинских мест — Святогорского монастыря
и сельца Михайловского, а также самого Пскова и его окрестностей, хорошо
известных поэту. Но прежде чем приступить к рассмотрению этих ранних
и единственно достоверных изображений пушкинских мест, следует хотя бы
кратко остановиться на личности самого автора «Галереи».
Илья Степанович Иванов родился в 1797 г. По происхождению он был «из обер
офицерских детей», как указано в «формулярных списках классных чиновников в
Псковской губернии на службе состоящих».1 15-ти лет мальчика отдали учеником в чер-
тежное училище межевого департамента при Сенате; в сентябре того же года за способ-
ности и прилежание его перевели в старшие ученики, а в 1818 г. он был назначен млад-
шим землемером. Одновременно Иванов занимал должность учителя математики и прак-
тической съемки. С 1821 г. он работал землемером в Гдовском уезде, а в 1830 г. был
назначен в Псков на должность губернского землемера. Будучи человеком деятельным
и энергичным, Иванов в 1838 г. собирался открыть в Пскове Межевую школу для
мальчиков, где сам должен был преподавать рисование.1 2 В 1839 г. он «составил записку
«О средствах улучшения льнопроизводства», а в 1843 г.—проект «Восстановления
водяного сообщения между Псковом и Ригой или Перновым».3 Все эти планы остались
неосуществленными. С большими усилиями Иванову удалось в начале 1837 г. открыть
в Пскове собственную литографию и издать в 1837—1838 гг. две тетради «Галереи
1 ЦГИАЛ, ф. 1349, оп. 4, д. 317, л. 319—322.
2 «Псковские губернские ведомости», 12 февраля 1838 г. Прибавление № 7,
стр. 39—40.
3 А. Сергеев. Виды Пскова и пушкинских мест времен Пушкина. — Альманах.
«На берегах Великой». Псков, 1952, стр. 140.
516
видов города Пскова» и многолетний труд—«Атлас Псковской губернии».1 В начале
своей деятельности Иванов пользовался некоторым покровительством псковского губер-
натора А. Н. Пещурова. В 1838 г. ему поручили, помимо основной работы, ведение дел
Псковской дорожной комиссии. Средства, полученные «за исправление этой должности»,
позволили Иванову закончить оборудование литографии, пригласить для работы опыт-
ного петербургского литографа П. А. Александрова и оплатить остальные расходы по
изданию.
По-видимому, Иванов вначале предполагал ограничить содержание
«Галереи» лишь видами Пскова и исторических памятников губернии, но
затем, под влиянием друзей Пушкина и членов опекунского совета, начав-
шими хлопоты об изображении и описании пушкинских мест, изменил свой
план.
Об этом свидетельствуют следующие факты. Уже 10 февраля 1837 г.
А. И. Тургенев обратился к П. А. Осиповой с просьбой «описать подробно,
пером дружбы и истории, Михайловское и его окрестности, сохранить для
России воспоминание об образе жизни поэта в деревне, о его прогулках
в Тригорское, о его любимых двух соснах, о местоположении, словом — все
то, что осталось в душе вашей неумирающего от поэта и человека».1 2 Свою
просьбу А. И. Тургенев повторил в письме к Осиповой от 24 февраля
1837 г., прося ее «припомнить» «все стихи и упоминания» поэта «в отно-
шении Михайловского и Тригорского», а незадолго до отъезда за гра-
ницу — 8 апреля — просил позаботиться об изображении Святогорского
монастыря: «Не задерживайте и вида монастыря, над коим горит луч бес-
смертия Пушкина, и хотя бы вид и не был так отделан, как желать должно.
Если пришлете верный, то литографирую его для вас и для немногих в Па-
риже».3
16 февраля 1837 г. Прасковья Александровна отвечала Тургеневу:
«Я постараюсь удовлетворить желание друзей Александра Сергеевича, не-
возможности, не имея однако большой доверенности к описательному
своему таланту».4 5
В письме от 7 апреля 1837 г. Осипова сообщала: «на днях заставила
я снять вид того места, где могила русской поэтической славы — но
ее так дурно сняли, что должна оставить это предприятие до другого
разу — как мне можно будет самой съездить в монастырь».' Лишь
15 мая она смогла выполнить свое обещание, о чем оповестила Тургенева:
«Для вас на будущей почте вышлю и вид двух сосен, и монастыря и
места <^. . .^>».6
1 «Атлас Псковской губернии, издаваемый Псковским губернским землемером Ива-
новым». Псковская литография. 1838. Атлас состоит из раскрашенных литографий —
девяти карт с изображениями города Пскова и восьми его уездов. Там также содержатся
исторические сведения и обширные статистические данные о Псковской губернии. В на-
стоящее время «Атлас» Иванова стал библиографической редкостью. Нам известен лишь
один экземпляр, хранящийся в ГПБ.
2 «Пушкин и его современники», вып. 1. СПб., 1903, стр. 54.
3 Там же, стр. 60, 61, 63.
4 ИРЛИ, ф. 224, оп. 18, ед. хр. 258, л. 2/об.
5 «Русский библиофил», 1911, № 5, стр. 26.
6 ИРЛИ, ф. 224, оп. 18, ед. хр. 35, л. 2/об.
517
Нам неизвестно местонахождение рисунков с изображениями пушкин-
ских мест, выполненными по поручению Осиповой весной 1837 г.,1 но имя
их автора может быть с большой степенью вероятности восстановлено. Вес-
ной 1837 г. опекунский совет над детьми и имуществом Пушкина начал
хлопоты об устройстве памятника на могиле поэта. 31 марта 1837 г.
М. Ю. Виельгорский обратился с письмом к псковскому губернатору
А. Н. Пещурову: «Не найдется ли порядочного живописца в Псковской
губернии, который бы взялся за условную плату снять два вида: один мо-
гилы Пушкина, находящейся в Святогорском монастыре, а другой вид
домика, находящегося в селе Михайловском, где живал покойный Але-
ксандр Сергеевич». В ответном письме Пещуров говорил о возможности
исполнить эту просьбу, но «не прежде, как летом, ибо вид будет несрав-
ненно приятнее <S . .>». Через год, 19 апреля 1838 г. Пещеров, отвечая на
запрос Г. А. Строганова, писал: «что касается до снятия видов могилы
Пушкина и домика в сельце Михайловском, то виды сии готовы были еще
прошедшим летом, и я посылал занимавшегося оными псковского губерн-
ского землемера Иванова к графу Виельгорскому, который, как сказывал
мне Иванов, одобрил их. Один экземпляр сих видов при сем имею честь
представить. 12 мая 1838 г. Виельгорский благодарил Пещурова и просил
его «довершить труд сей, уведомив опекунство: что следует заплатить сняв-
шему те виды землемеру Иванову».1 2
В переписке Пещурова с опекунством речь шла о литографированных
изображениях пушкинских мест, сами же рисунки были сделаны очевидно
в конце весны, т. е. приблизительно в то время, когда о них хлопотала и
П. А. Осипова, как это видно из ее писем к А. И. Тургеневу. Не исключена
возможность, что они были сделаны и для Осиповой тем же Ивановым.
Оригинальные рисунки Иванова до нас не дошли, но две его зарисовки
(Святогорский монастырь и сельцо Михайловское) были литографированы
и включены в выпуски «Галереи».
Первая тетрадь «Галереи видов города Пскова и его окрестностей», вы-
шедшая в начале лета 1837 г.,3 состояла из четырех литографий, располо-
женных в следующем порядке: 1) «Псков с юго-западной стороны с изо-
бражением крестного хода, возвращающегося в Печерский монастырь»;
II) «Изборск, основанный в VII веке, столица Князей Российских с моги-
лою Князя Трувора»; III) «Пролом Короля Стефана Батория, сделанный
1 Позднее, в 1838—1840 гг. по инициативе П. А. Осиповой были сделаны еще не-
сколько зарисовок пушкинских мест. Эти зарисовки хранятся в Рукописном отделе
ИРЛИ И ГПБ.
2 ИРЛИ, ф. 224, оп. 18, д. 204, лл. 2/об-8; впервые эти документы были опублико-
ваны с некоторыми неточностями и неполностью И. И. Василевым в кн. «Следы
пребывания А. С. Пушкина в Псковской губернии». СПб., 1899, стр. 36—42.
3 Датировать выход первой тетради началом лета 1837 г. позволяет помещенное
в «Северной пчеле» за 1837 г. (№ 136, стр. 542—544) «Письмо псковича к петербург-
скому другу» от 11 июня 1837 г. В нем говорится: «<С* •под руководством здеш-
него губернского землемера г. Иванова вновь заводится литография. Первые опыты ее
произведены с необыкновенным искусством, которым не отреклись бы похвалиться и сто-
личные наши художники <5 • •>».
518
Михайловское.
Литография П. А. Александрова по рисунку И. С. Иванова.
Святогорский монастырь.
Литография П. А. Александрова по рисунку И. С. Иванова. 1837.
в Псковской городовой стене 1581 года»; IV) «Святогорский монастырь,
основанный в 1561 году, с изображением могилы А. С. Пушкина».
К каждой литографии приложено описание на отдельном листе.
Приблизительно через год вышла 2-я тетрадь «Галереи».1 По внешнему
виду она несколько отличается от первой: обложка не светло-сиреневого,
а светло-желтого цвета, изменился орнамент, более крупными стали над-
писи. Но размер (30X40 см.) и чередование литографий с сопровождаю-
щими текстами осталось прежним. Во втором выпуске были помещены
следующие литографии:
1) «Мирожский монастырь и Церковь Преображения, существующая
с основания своего Архиепископом Нифонтом в 1156 году и Губернск. Гим-
назия»; II) «Печерский монастырь, огражденный каменною стеною
в 1565 году с церковью Успения П. Б., выкопанной в горе в 1523 году»;
III) «Снетогорский монастырь, основанный в 1312 году с церковью Рож-
дества Богородицы»; IV) «Сельцо Михайловское А. С. Пушкина, состоя-
щее в Опочецком уезде, от Святогорского монастыря в 3-х верстах».
Первые три литографии датированы 1838 г. На последнем листе с изо-
бражением сельца Михайловского указано, что рисунок и литография
с него выполнены в 1837 г. На внешней стороне нижней обложки тетради
имеется небольшой текст, в котором Иванов сообщает некоторые сведения
о своем издании: «Все виды галереи Пскова и его окрестностей сняты с на-
туры; на камне рисованы Г. Александровым, литографированы в Пскове;
продаются в С. Петербурге в магазинах гг. Смирдина и Снегирева, в Москве,
в книжном магазине А. Ф. Смирдина и у самого издателя в Пскове. Цена
за обе части с текстами 15 рублей ассигнациями— а за каждый эстамп по-
рознь с текстом по одному рублю серебром».
Нам не удалось обнаружить каких-либо данных о пребывании
П. А. Александрова в Пскове. Вероятней всего он перенес рисунки Ива-
нова на камень в Петербурге, где были заказаны и тексты описаний в типо-
графии Эдуарда Праца, а в Пскове были сделаны уже отпечатки. Следует
внести также некоторые уточнения в вопрос об авторе описаний. Мнение
о том, что они принадлежат Ф. Д. Студитскому,1 2 3 нельзя признать справед-
ливым, так как из писем последнего к А. В. Никитенко видно, что до осени
1837 г. он никогда в Пскове не бывал и не встречался с Ивановым. ” Сам же
Иванов неоднократно свидетельствует, что виды «Галереи» «сняты с на-
туры», а описания «собраны» им самим.
В 1840 г. он писал об этом в рапорте вице-губернатору Пскова Н. И. Васкову:
«Дошедшие до меня сведения о древних зданиях, находящихся в Псковской губернии,
с кратким историческим описанием времени построения и местных событий мною собраны,
1 4-го мая 1838 г. Иванов извещал «почтеннейших жителей Псковской губернии»
о скором выходе второй части «Галереи», в которой «помещены будут имена подписав-
шихся особ» («Псковские губернские ведомости», 1838, № 18, стр. 96).
2 А. Сергеев. Ук. соч., стр. 140—142; А. М. Гордин. Пушкинский заповедник,
М., «Искусство», 1956, стр. 37.
3 Письма Ф. Д. Студитского — А. В. Никитенко. ИРАИ, 18701/CXXIV, б. д.,
лл. 3—26.
521
сняты с натуры, в собственном моем заведении отлитографированы и изданы в свет под
названием «Галереи Пскова и его окрестностей».
В 1844 г. в рапорте вице-губернатору Пскова И. М. Потулосу:
«Лишаясь средств, я не в состоянии был продолжать моих живописно-исторических
описаний губернии <. . .> когда же найду средства, с удовольствием буду продолжать
снятие с натуры и описание предметов, заслуживающих места в нашей отечественной
истории и археологии».1
Анализ текста большинства «Описаний» Иванова говорит о том, что исторические
сведения для многих из них он черпал у Евгения Болховитинова,1 2 из сочинений кото-
рого у Иванова есть ряд заимствований.
Перейдем теперь к самим литографиям «Галереи» и рассмотрим прежде
других виды Святогорского монастыря и сельца Михайловского.
Изображение Святогорского монастыря (тетр. 1, л. 4), как и другие
виды Иванова, представляет собою точный снимок с натуры.
Монастырь показан со стороны Анастасьевских ворот. Вид его был ри-
сован с противоположного холма. Перед монастырем большой овраг (он и
теперь выглядит почти так же). За окружающей монастырь стеной из ди-
кого камня справа на холме, густо покрытом распустившимися деревьями,
изображен Успенский собор. Очевидно, для того чтобы показать могилу
Пушкина, художник раздвинул деревья на вершине холма и открыл рас-
положенное у алтарных абсид родовое кладбище Ганнибалов—Пушкиных.
В центре под большим черным крестом — могила Пушкина. Слева от нее —
могила его матери Надежды Осиповны. Справа — прямоугольные плиты на
могилах деда и бабки Пушкина — Осипа Абрамовича Ганнибала и его
жены Марии Алексеевны, урожденной Пушкиной.
К литографии приложен текст, в основном заимствованный Ивановым из истории
Святогорского монастыря, составленной Е. Болховитиновым. В описании приводятся
такие сведения: «Святогорский третьеклассный монастырь находится в Псковской
губернии Опочецком уезде расстоянием от уездного города в 40, от губернского к югу
во 115 верстах, а от древнего пригорода Воронина в 4 верстах на Синичьих горах; осно-
ван в 1569 году после явления в 1563 и 1569 годах чудотворных икон Божьей Матери
юродивому юноше Тимофею».
После подробного рассказа о «чудотворных иконах» Иванов в конце «Описания»
говорит о родовом кладбище Ганнибалов — Пушкиных и могиле великого русского поэта.
«Ганнибалы и Пушкины, жившие с давних времен в окрестностях этого монастыря
<С« . приобрели исключительное право близ него погребать из рода своего умерших;
ряд могил их представлен на картине, а большим черным крестом близ церковного
алтаря приосеняется могила славнейшего из наших поэтов — Александра Сергеевича
Пушкина».
Вид сельца Михайловского (тетр. II. л. 4) снят от опушки парка и на-
чинающейся от нее дороги в Тригорское. В центре — дом поэта с прилегаю-
1 Г АПО, ф. 20, оп. 1, ед. 1223, св. 175, лл. 6, 58, 58/об.
2 Евгений Болховитинов. Описание Псково-печерского первоклассного мо-
настыря. Дерпт. 1821.
Его же. Описание Святогорского Успенского монастыря. Дерпт, 1821.
» Описание Снетогорского монастыря. Дерпт, 1823.
» Летопись древнего славянорусского княжеского города Изборска. СПб.,
1825.
» История княжества псковского. Киев, 1831.
522
щими к нему постройками: справа — флигель и людские избы, слева —
баня—домик, в котором, по преданию, жила Арина Родионовна.
Большое внимание на литографии уделено дому Пушкина. Ясно видно,
что дом деревянный, на каменном фундаменте, имеет шесть окон по фасаду
и крыльцо посредине. Близ него растут невысокие молодые деревья и
кусты. Перед домом — двор с большим круглым газоном в центре, огоро-
женный невысоким забором.
Пейзаж оживлен присутствием людей. У Сороти пастух пасет стадо. По
дороге к усадьбе идут возвращающиеся с покоса мужики и бабы, с косами
и граблями. Впереди них, тяжело опираясь на посох, бредет старик. По
направлению к дому движется коляска, в ней две женские фигуры. На-
встречу им от дома верхом на коне в широкополой шляпе, с хлыстом в руке
едет мужчина, в котором Иванов, возможно, изобразил самого Пушкина.
В воспоминаниях М. И. Осиповой (в записи М. И. Семевского) сохранилось описа-
ние частых поездок Пушкина в Тригорское:
«Приезжал он обыкновенно верхом на прекрасном аргамаке, а то, бывало, приволо-
чится и на крестьянской лошаденке». 1
В тех же воспоминаниях она говорит:
«Пушкин, по обыкновению, бывал у нас почти каждый день, а если, бывало, зарабо-
тается и засидится у себя дома, так и мы к нему с матушкой ездили <\ • С> О наших
наездах, впрочем, он сам вспоминает в своих стихотворениях»/
На литографии изображены, очевидно, Пушкин, направляющийся в Тригорское,
и его тригорские соседки (две женские фигуры в коляске — вероятно, Осипова с одной
из ее дочерей), которые, не дождавшись поэта к себе, приехали к нему в Михайловское.
Если это предположение подтвердится, мы сможем рассматривать литографию Иванова
не только как документальное изображение усадьбы Пушкина, но и как одну из первых
картин о поэте, сюжет которой был подсказан его друзьями.
Еще заметней сказалось влияние тригорских соседей Пушкина на содер-
жании «описания», приложенного к литографии. От Осиповых Иванов мог
узнать подробности жизни Пушкина в Михайловском. По-видимому, сам
выбор стихотворных текстов был подсказан Иванову Осиповыми. Стихо-
творение 1825 г. «Быть может уж недолго мне.. .» (П. А. Осиповой) было
вписано Пушкиным в альбом Прасковье Александровне. 4-ю и 5-ю главы
«Евгения Онегина», вышедшие в 1828 г. отдельной книжкой, Пушкин при-
слал в Тригорское с дарственной надписью:
«Евпраксие Николаевне Вульф от автора. Твоя от твоих. 22 февр.
1828 г.». В тригорской библиотеке имелись все те издания, по которым
Иванов мог цитировать тексты Пушкина.1 2 3 Все это придает «описанию»
особую ценность. Это, по существу, один из первых опытов биографии
поэта, в котором сделана попытка определить значение Михайловского
в жизни и творчестве Пушкина.4 Приводим это «описание» с некоторыми
1 М. И. С е м с в с к и й. Прогулка в Тригорское.—А. Н. Вульф. Дневники, М.,
«Федерация», 1929, стр. 35.
2 Там же, стр. 67.
3 М. И. Семевский. Ук. соч., стр. 37—38.
4 Этот текст, как и относящийся к Святогорскому монастырю, был перепечатан
в 1848 г. Ф. Д. Студитским в журн. «Иллюстрация» (т. VI, № 9, стр. 137—139). Впо-
следствии отрывок из описания усадьбы поэта в Михайловском был приведен в книге
А. М. Гордина «Пушкинский Заповедник» (стр. 37—38).
523
сокращениями, указывая в квадратных скобах на издания, в которых были
опубликованы произведения, цитируемые Ивановым.
«Сельцо Михайловское
А. С. Пушкина, лежащее в Опочецком уезде, в трех верстах от Святогорского мона-
стыря, где погребено тело нашего великого поэта.
Здесь представлен господский дом помещиков Пушкиных, стоящий одиноко, почти
в двух верстах от деревни, которая собственно называется Михайловское. Этот дом
должен быть столь же драгоценным для русских, как для англичан дом Шекспира: в нем
несколько времени постоянно жил Пушкин и после из Петербурга почти каждую осень
приезжал сюда. Много произведений его здесь обдумано, а еще больше писано.
Михайловское постоянным местопребыванием Пушкина было в 1825 и 1826 году.
Вот что говорит о нем сам поэт в послании Языкову:
«В деревне, где Петра питомец,
Я жду тебя. . .» [’]
Деревянный и уже обветшалый одноэтажный дом Пушкина занимает середину
между службами, идущими с обеих его сторон. Пушкин выбрал для себя комнату с пра-
вой стороны последнюю, в три окна. Перед домом с этой стороны, есть небольшой скуэр.
Дорога к нему хорошо обделана, так что за версту начинается чистый парк, украшенный
по местам цветниками. Противоположная сторона дома обращена к реке Сороти, изви-
вающейся по приятному лугу. Пушкин любил купаться. Можно вообразить, сколько удо-
вольствия доставляла ему близость реки. В Онегине, которого IV, V и VI главы писаны
в Михайловском, он часто упоминает о том, что его самого веселило. Например:
«Онегин жил Анахоретом . . .
Перед камином стол накрыт.» i2]
Сколько трогательных мест можно найти в его мелких стихотворениях, где он гово-
рит о своей пустыннической жизни, о единственном товарище в этом безлюдстве, своей
доброй старушке-няне:
«Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
За водой по утру шла.» [3]
О ней упоминает он и в Онегине:
«Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей». [4]
Но никогда так живо и с такой меланхолией не обрисовал он тоски уединения своего,
как в следующих стихах:
«. . . вот вечер: вьюга воет,
Как жизнь, о Боже мой, становится полна!» [5]
I1] «Литературная газета», 17 марта 1830, № 16, стр. 126.
[2] «Евгений Онегин». Гл. IV и V. СПб., 1828, стр. 38 (XXXVII), 43 (XLIV).
[3] «Северные цветы на 1830 год», СПб., 1829, стр. 34—35.
[4] «Евгений Онегин». Гл. IV и V. СПб., 1828, стр. 36 (XXXV).
[°] «Северные цветы на 1830 год», СПб., 1829, стр. 67 (вторая пагинация).
524
Псков. Пролом Стефана Батория.
Литография П. А. Александрова по рисунку И. С. Иванова. 1837.
Печорский монастырь.
Литография П. А. Александрова по рисунку И. С. Иванова. 1838.
Печорский монастырь. Деталь.
Последние стихи относятся к доброму семейству О***ых. Их дружба оживляла
томительные дни Пушкина. Сельцо Тригорское, где живет это семейство, находится
в трех верстах от Михайловского. Дорога туда идет по изгибу реки Сороти.
Перед возвращением своим в столицу Пушкин говорил о Тригорском с умиленьем:
«Быть может, уж не долго мне
В изгнанье мирном оставаться.
На милых бросить вздох умильный.» [6]
В заключение всех этих указаний на Михайловское и его окрестности нельзя не
привести здесь того стихотворения, которое было последним плодом пера Пушкина
и в котором, как в общей картине, изображено все описанное по частям в других местах.
«Опять на родине! Я посетил
Тот уголок земли, где я провел
Отшельником два года незаметных.
И обо мне вспомянет...» [7]
На остальных шести листах «Галереи»—виды Пскова, Изборска и
Печер. О значении этих мест для Пушкина писал Н. А. Добролюбов: «Во
время пребывания своего в псковском уединении Пушкин особенно обра-
тился к изучению русской народности. Он неоднократно посещал в это
время Псков, молился в его монастырях (Печерском и Святогорском, возле
самого Пскова),1 рассматривал памятники его исторической древности на
месте первого водворения князей русских (в Изборске) и тем приготовлял
уже себя к тому делу, которое потом ему должно было выполнить в отно-
шении к поэтическому и историческому изображению судеб России».* 1 2
На первом листе первой тетради вид псковского кремля со стороны
р. Великой с изображением на спуске к реке и на мосту огромной процес-
сии, направляющейся из города на Завеличье. 3 Как говорит приложенное
к литографии «описание», на ней изображен один из двух самых больших
псковских крестных ходов. Первый из них устраивался на седьмую неделю
после пасхи в честь победы в 1581 г. над польским королем Стефаном Ба-
торием, второй — в начале октября в честь победы в 1812 г. над фран-
цузами. Пушкин, бывавший в Пскове в начале октября 1825 г. и в мае
1826 г., возможно, наблюдал оба этих крестных хода. Бывал Пушкин и
в псковском кремле, изображенном на литографии. 4
[6] «Северные цветы на 1829 год», СПб., 1828, стр. 193.
[7] «Современник», 1837, № 5. стр. 320—322. Последним плодом пера Пушкина сти-
хотворение названо очевидно по общему заголовку — «Последние три стихотворения
Пушкина», под которым оно было опубликовано в «Современнике».
1 Нужно читать: Снетогорский монастырь.
2 Н. А. Добро любов. Собр. соч. в трех томах, т. 1, М., Гослитиздат, 1959,
стр. 103.
3 Существуют два варианта этой литографии с некоторыми отличиями, позволяю-
щими сделать вывод, что одна из них снята с рисунка, на котором еще не изображен но-
вый плавучий мост, построенный вместо старого в 1834 г. (ГАПО, ф. 20, оп. 1, ед. хр. 1071
«Ведомости о производящихся строениях, в Псковской губернии». 1834, лл. 25, 27).
4 И. И. Василев. Следы пребывания А. С. Пушкина в Псковской губернии.
СПб., 1899, стр. 6.
Пушкин и его время
529
В «описании», составленном И. С. Ивановым, приведены некоторые
статистические и экономические сведения о жизни современного Пушкину
Пскова:
«Ныне город Псков имеет жителей до 10. 000; в том числе более 1500 человек тор-
гового сословия; господствующий их промысел состоит в льняной торговле <С- • при
нынешних ее обстоятельствах нет надежды Пскову прийти в цветущее положе-
ние <. . .> если бы открыть прежнюю коммуникацию к Пернову, завести в Пскове
льняное складочное место, учредить заводы и фабрики ткацкую и сетовязную <..
тогда могли бы поправить торговые обстоятельства Пскова и улучшилось бы положение
крестьян льнопроизводителей».
Следующее изображение Пскова (на третьем листе первой тетради) —
пролом Стефана Батория в псковской городской стене.
Слева у стены виден псковский пехотный полк, упражняющийся
в стрельбе по мишеням, укрепленным на Покровской башне.1 Группы гу-
ляющих наблюдают за стрельбой.1 2 Среди публики купец в длиннополой
одежде, купчихи, закутанные в большие шали, два гимназиста. Здесь же
группами и в одиночку показаны представители псковского образованного
общества и местной власти. Перед нами, несомненно, ряд портретов опре-
деленных лиц. Масштабы Пскова были так малы, псковское образованное
общество так невелико, что это исключало возможность отвлеченного изо-
бражения.
На первом плане показана вышедшая на прогулку семья—мужчина
средних лет с несколько сутулой фигурой, во фраке и шляпе, с тростью
в руке. Рядом с ним дама с зонтиком, в шляпе с вуалью и накидке, две
молодые девушки — подростки, одетые также в накидки и шляпы, и впе-
реди них девочка в коротеньком платьице с палкой в руке держит серсо.
Можно предполагать, что это семья псковского губернатора А. Н. Пещу-
рова. Сохранившиеся изображения Пещуровых (портреты работы П. Ф. Со-
колова и портреты из альбома Пещуровых, хранящиеся во Всесоюзном
музее А. С. Пушкина) и описания внешности3 не противоречат этому
утверждению. Совпадают и возрастные данные (Пещурову было 56 лет,
а его жене — Елизавете Христофоровне около сорока, что соответствует,
примерно, возрасту четы на литографии), подтверждает это и изображение
трех дочерей Пещуровых (всего их было пять, но две в это время были уже
замужем, трое жили с родителями в Пскове).
Возможно, что на литографии изображены и такие знакомцы Пушкина,
как Гаврила Петрович Назимов, бывший с 1833 по 1837 г. псковским уезд-
ным предводителем дворянства и другие.4 Вопрос этот остается открытым,
так как их портреты нам не известны.
1 В этом полку служили в годы ссылки Пушкина его знакомые: И. Е. Велико-
польский и Ф. И. Цицианов, с которыми Пушкин встречался в Пскове.
2 До конца 1830-х гг. у пролома было обычное место гулянья, так как городского
сада в Пскове тогда еще не было.
3 Н. М. К о л м а к о в. Очерки и воспоминания. — «Русская старина», 1891, т. 71,
стр. 136.
4 Пушкин был крестным отцом сына его Владимира. См. Н. Ф. О к у л и ч-К а з а-
р и н. Спутник по древнему Пскову. Псков, 1911, стр. 179—180.
530
Из остальных двух видов Пскова, помещенных во 2-й тетради, пред-
ставляет интерес вид на Снетогорский монастырь, в котором бывал Пуш-
кин в сентябре—октябре 1825 г. На литографии показана жизнь псковской
окраины: и рыбный промысел у монастыря на р. Великой, и земледельче-
ский труд, причем одновременно изображены пахота, посев и боронование.
Тщательно подчеркнут местный колорит: крестьянин-сеятель одет
в порты, длинную рубаху из грубого холста, по-псковски называемую «па-
сов», крестьянка с бороной — в высоком головном уборе, коротком сара-
фане и китаешнике с подпояской.
С таким же вниманием к особенностям местной жизни изображена Пе-
чорская крепость. Возле стены крепости пасутся коровы и овцы, на огибаю-
щей ее дороге показаны идущие и едущие по своим делам монахи и жители
Печор — как их тогда называли, полуверцы. Последние отличаются свое-
образием костюма и внешности: с довольно длинными волосами, в широко-
полых шляпах и распахнутых кафтанах, с видными из-под них длинными
вышитыми рубахами, подпоясанными кушаками.
На переднем плане, слева, у высокого деревянного частокола за работой
сидит художник, рисующий вид крепости. Два парня — полуверца, увидев-
шие художника, вероятно, впервые в жизни, с недоумевающими лицами
стоят возле него, заслоняя пейзаж коренастыми фигурами. Один из них
от удивления засунул палец в рот. Отчетливо показаны даже мелкие пред-
меты, лежащие на земле возле художника: его шляпа, и трость, свернутая
в трубку бумага, треугольник и предмет, напоминающий по очертаниям
палитру с красками.
Фигура и лицо художника показаны ясно и отчетливо. Мы видим его
профиль с правильными чертами лица, прическу (волосы, начесанные на
лоб и виски); он одет в темный фрак и светлые панталоны. По-видимому,
перед нами автопортрет самого издателя «Галереи» Ильи Степановича
Иванова, снявшего с натуры все ее виды.1
Выход в свет «Галереи» был отмечен в «Современнике», в «Разборе новых книг»,
принадлежавшем, вероятно, П. А. Плетневу: «На прекрасное и у нас совершенно еще
новое предприятие г. Иванова мы смотрим как на ученый труд, который он испол-
няет со всею заманчивостью художника. Псков и его окрестности — классические
места в древней истории нашей. Не только прелестию видов, они высоким своим зна-
чением в Летописях наших достойны внимания соотечественников. Художник сочетал
эти две идеи и осуществляет их достойным образом <S . .> В описании сельца Михай-
ловского, где получили жизнь лучшие создания из произведений нашей литературы,
мы встретили несколько подробностей о жизни поэта, истинно бесценных и умили-
тельных». 1 2
Труды Иванова были высоко оценены известным русским географом и
статистиком К. И. Арсеньевым, который совместно с Г. А. Строгановым
представили «Атлас» Иванова Николаю I, после чего автор был повышен
1 В «Галерею» входят еще две литографии—вид на Мирожский монастырь и гим-
назию, сохранившуюся до наших дней, и вид на Изборскую крепость с кладбищем, на
котором, по преданию, находится могила князя Трувора.
2 «Современник», 1839, т. XIV, стр. 27—29.
34*
531
В «описании», составленном И. С. Ивановым, приведены некоторые
статистические и экономические сведения о жизни современного Пушкину
Пскова:
«Ныне город Псков имеет жителей до 10. 000; в том числе более 1500 человек тор-
гового сословия; господствующий их промысел состоит в льняной торговле <С- • при
нынешних ее обстоятельствах нет надежды Пскову прийти в цветущее положе-
ние <. . .> если бы открыть прежнюю коммуникацию к Пернову, завести в Пскове
льняное складочное место, учредить заводы и фабрики ткацкую и сетовязную <.. .>,
тогда могли бы поправить торговые обстоятельства Пскова и улучшилось бы положение
крестьян льнопроизводителей».
Следующее изображение Пскова (на третьем листе первой тетради) —
пролом Стефана Батория в псковской городской стене.
Слева у стены виден псковский пехотный полк, упражняющийся
в стрельбе по мишеням, укрепленным на Покровской башне.1 Группы гу-
ляющих наблюдают за стрельбой.1 2 Среди публики купец в длиннополой
одежде, купчихи, закутанные в большие шали, два гимназиста. Здесь же
группами и в одиночку показаны представители псковского образованного
общества и местной власти. Перед нами, несомненно, ряд портретов опре-
деленных лиц. Масштабы Пскова были так малы, псковское образованное
общество так невелико, что это исключало возможность отвлеченного изо-
бражения.
На первом плане показана вышедшая на прогулку семья — мужчина
средних лет с несколько сутулой фигурой, во фраке и шляпе, с тростью
в руке. Рядом с ним дама с зонтиком, в шляпе с вуалью и накидке, две
молодые девушки — подростки, одетые также в накидки и шляпы, и впе-
реди них девочка в коротеньком платьице с палкой в руке держит серсо.
Можно предполагать, что это семья псковского губернатора А. Н. Пещу-
рова. Сохранившиеся изображения Пещуровых (портреты работы П. Ф. Со-
колова и портреты из альбома Пещуровых, хранящиеся во Всесоюзном
музее А. С. Пушкина) и описания внешности3 не противоречат этому
утверждению. Совпадают и возрастные данные (Пещурову было 56 лет,
а его жене — Елизавете Христофоровне около сорока, что соответствует,
примерно, возрасту четы на литографии), подтверждает это и изображение
трех дочерей Пещуровых (всего их было пять, но две в это время были уже
замужем, трое жили с родителями в Пскове).
Возможно, что на литографии изображены и такие знакомцы Пушкина,
как Гаврила Петрович Назимов, бывший с 1833 по 1837 г. псковским уезд-
ным предводителем дворянства и другие.4 Вопрос этот остается открытым,
так как их портреты нам не известны.
1 В этом полку служили в годы ссылки Пушкина его знакомые: И. Е. Велико-
польский и Ф. И. Цицианов, с которыми Пушкин встречался в Пскове.
2 До конца 1830-х гг. у пролома было обычное место гулянья, так как городского
сада в Пскове тогда еще не было.
3 Н. М. К о л м а к о в. Очерки и воспоминания. — «Русская старина», 1891, т. 71,
стр. 136.
4 Пушкин был крестным отцом сына его Владимира. См. Н. Ф. О к у л и ч-К а з а-
р и н. Спутник по древнему Пскову. Псков, 1911, стр. 179—180.
530
Из остальных двух видов Пскова, помещенных во 2-й тетради, пред-
ставляет интерес вид на Снетогорский монастырь, в котором бывал Пуш-
кин в сентябре—октябре 1825 г. На литографии показана жизнь псковской
окраины: и рыбный промысел у монастыря на р. Великой, и земледельче-
ский труд, причем одновременно изображены пахота, посев и боронование.
Тщательно подчеркнут местный колорит: крестьянин-сеятель одет
в порты, длинную рубаху из грубого холста, по-псковски называемую «на-
сов», крестьянка с бороной — в высоком головном уборе, коротком сара-
фане и китаешнике с подпояской.
С таким же вниманием к особенностям местной жизни изображена Пе-
чорская крепость. Возле стены крепости пасутся коровы и овцы, на огибаю-
щей ее дороге показаны идущие и едущие по своим делам монахи и жители
Печор — как их тогда называли, полуверцы. Последние отличаются свое-
образием костюма и внешности: с довольно длинными волосами, в широко-
полых шляпах и распахнутых кафтанах, с видными из-под них длинными
вышитыми рубахами, подпоясанными кушаками.
На переднем плане, слева, у высокого деревянного частокола за работой
сидит художник, рисующий вид крепости. Два парня — полуверца, увидев-
шие художника, вероятно, впервые в жизни, с недоумевающими лицами
стоят возле него, заслоняя пейзаж коренастыми фигурами. Один из них
от удивления засунул палец в рот. Отчетливо показаны даже мелкие пред-
меты, лежащие на земле возле художника: его шляпа, и трость, свернутая
в трубку бумага, треугольник и предмет, напоминающий по очертаниям
палитру с красками.
Фигура и лицо художника показаны ясно и отчетливо. Мы видим его
профиль с правильными чертами лица, прическу (волосы, начесанные на
лоб и виски); он одет в темный фрак и светлые панталоны. По-видимому,
перед нами автопортрет самого издателя «Галереи» Ильи Степановича
Иванова, снявшего с натуры все ее виды.1
Выход в свет «Галереи» был отмечен в «Современнике», в «Разборе новых книг»,
принадлежавшем, вероятно, П. А. Плетневу: «На прекрасное и у нас совершенно еще
новое предприятие г. Иванова мы смотрим как на ученый труд, который он испол-
няет со всею заманчивостью художника. Псков и его окрестности — классические
места в древней истории нашей. Не только прелестию видов, они высоким своим зна-
чением в Летописях наших достойны внимания соотечественников. Художник сочетал
эти две идеи и осуществляет их достойным образом <. . .> В описании сельца Михай-
ловского, где получили жизнь лучшие создания из произведений нашей литературы,
мы встретили несколько подробностей о жизни поэта, истинно бесценных и умили-
тельных». 1 2
Труды Иванова были высоко оценены известным русским географом и
статистиком К. И. Арсеньевым, который совместно с Г. А. Строгановым
представили «Атлас» Иванова Николаю I, после чего автор был повышен
1 В «Галерею» входят еще две литографии — вид на Мирожский монастырь и гим-
назию, сохранившуюся до наших дней, и вид на Изборскую крепость с кладбищем, на
котором, по преданию, находится могила князя Трувора.
2 «Современник», 1839, т. XIV, стр. 27—29.
34*
531
чином и награжден алмазным перстнем.1 Но реальных возможностей для
продолжения своей работы Иванов не получил. Издание двух выпусков
«Галереи» ввиду малого числа подписчиков принесло лишь убытки. Не
осуществились планы Иванова продолжать издание на собственные сред-
ства, так как он лишился своей службы в дорожной комиссии. Об этом
Иванов писал в рапорте вице-губернатору Пскова И. М. Потулосу
в январе 1844 г.:
«К исполнению этого, довольно ценного предприятия, я имел тогда средства, —
отделял остатки из положенного мне содержания за исправление дел Псковской Губерн-
ской Дорожной комиссии по журналу ее, состоявшемуся 1837 года 28 февраля по
1500 рублей ассигнациями в год; но как его превосходительству Федору Федоровичу 1 2
угодно было к исполнению дел Губернской дорожной комиссии назначить состоящего
при нем чиновника Пинабеля <S • то, лишась средств, я не в состоянии был продол-
жать моих живописно-исторических описаний губернии».3
Ожидаемой помощи Иванов так и не получил. В 1846 г. он умер. Свое-
образный некролог о судьбе художника опубликовал в 1848 г. Ф. Д. Сту-
дитский:
«Десять лет тому назад псковский губернский землемер г. Иванов напал на мысль
издать галерею видов города Пскова и его окрестностей. Мысль, казалось бы, и не
хитрая: извольте только взглянуть сколько во Франции, в Англии, в Германии этих
галерей видов всякого города, городка, городишка, фабрики, дачи <С • •?> Разве мы не
кричим десять лет, что у нас ничего нет <С- • Чем занимаются наши искусства? <С- • •>
Как не иметь видов замечательных, исторических, живописных местностей России? Это
стыд! Это непростительно! <С- • С> Вот какой-нибудь художник, добрый человек, рас-
чувствуется: заложит, продаст все и поедет по России. — Приведенный в восторг живо-
писностью местностей, он прокочует два года, возвратится с альбомом полутора тысяч
бесподобных рисунков:—все восхитятся: — чудо! издайте, издайте!—Он будет иметь
несчастье напечатать одну, две тетради — и сядет! <^. . .}> он разорен на век, потеряя
три года жизни и чуть только не умрет с голода <5 . .^> Между многими другими начи-
нателями, увы, дорого за это поплатившимся, все эти убеждения, без сомнения, имел
и г. Иванов. В 1837 и 1838 годах он издал две тетради видов Пскова и его окрестностей
(всего 8 видов), и видов замечательных во всех отношениях, напечатал на обертке имена
подписавшихся (счетом 39 человек4), распродал вряд ли столько же экземпляров —
и делу конец. Нет сомнения, что г-ну Иванову достаточно было и этой попытки, чтоб
не продолжать, что и доказано; другие же города будут довольно мудры, чтоб и не
начинать ничего подобного».5
Судьба разночинца-художника, одного из первых собирателей живопис-
ных материалов о Псковском крае, весьма характерна для того времени.
1 «Северная пчела». 1837, № 135, стр. 543; «Псковские губернские ведомости»,
1839, № 24, стр. 309—310.
2 Ф. Ф. Бартоломей — военный и гражданский губернатор Пскова, назначенный
в 1839 г. вместо А. Н. Пещурова.
3 ГАПО, ф. 20, оп. 1, св. 175, ед. хр. 1223, л. 58, 58/об.
4 На «Галерею» видов города Пскова и его окрестностей подписалось не 39,
а 38 человек (в Пскове—14, в Порхове — 4, в Великих Луках— 1, в Холме — 9,
в Луге — 2. В числе 8 петербургских подписчиков был Б. А. Вревский, зять П. А. Оси-
повой).
5 «Иллюстрация», 1848, № 9, стр. 137—138.
532
В настоящее время «Галерея» является библиографической редкостью.1
Тем больший интерес представляет ее изучение, как важного источника, со-
хранившего самые ранние изображения мест, связанных с пребыванием
Пушкина в Псковской губернии.
1 В наше время полных экземпляров «Галереи» остались считанные единицы. Некото-
рые экземпляры были раскрашены Ивановым, но найти ни один из них пока не удалось.
Чаще встречаются отдельные листы издания, но иногда это уже позднейшие перепечатки
очень низкого качества. В конце 1840-х гг. Псковское губернское управление, купившее
у вдовы Иванова литографию, отпечатало со старых камней и издало некоторое коли-
чество видов «Галереи». О них писал в «Путевых заметках» Д. Мицкевич, посетивший
Псков в 1848 г.: «Осведомясь, что здесь можно достать виды Пскова, я поспешил в ука-
занный мне магазин купца Лохова» («Северная пчела», 1848, № 215, стр. 859). В конце
1850-х гг. А. М. Кислинский перерисовал виды «Галереи» на литографские камни мень-
шего размера, отпечатки с которых, также очень плохого качества, выходили в виде при-
ложений к «Памятной книжке» «Псковской губернии» и отдельно.
Е. В. Фрейделъ
РИСУНОК С. М. ВОРОБЬЕВА
„ПРИДВОРНАЯ КОНЮШЕННАЯ ЦЕРКОВЬ"
Среди памятных мест, связанных с именем Пушкина в Ленинграде,
большой интерес представляет бывшая придворная Конюшенная церковь —
замечательное творение зодчего В. П. Стасова, — где отпевали тело Пуш-
кина и где также 23-го февраля 1857 г. служили панихиду по умершем
в Берлине великом современнике Пушкина М. И. Глинке.1
Единственное изображение этого здания сохранилось на рисунке ху-
дожника С. М. Воробьева.1 2 Рисунок датируется первой половиной XIX в.,
но это определение нуждается в уточнении.3
Биографические сведения о художнике Сократе Максимовиче Воробьеве (1817—
1888) чрезвычайно скудны. Он был сыном известного пейзажиста М. Н. Воробьева,
с 1833 по 1839 гг. учился в Петербургской Академии художеств. В 1840 и 1847 гг. был
за границей. С 1855 по 1872 гг. жил в Петербурге и исполнял должность профессора
ландшафтной живописи в Академии художеств. Потом уехал из Петербурга, куда не
возвращался до конца жизни.
О времени создания рисунка не сохранилось никаких сведений. Однако,
его можно сравнительно точно датировать, если обратиться к истории
строительства здания конюшенного ведомства и церкви и проследить за их
дальнейшими архитектурными переделками.
Придворная конюшенная церковь во имя Спаса нерукотворного образа
являлась частью конюшенного двора (ведомства), построенного еще
в XVIII в. В начале XIX в. В. П. Стасов разработал проект перестройки
здания конюшенного двора и церкви и с 1817 по 1823 гг. под его руковод-
ством велись все работы по реконструкции этого здания.4 Лучшие скуль-
1 М. И. Глинка. Летопись жизни и творчества. М., Музгиз, 1952, стр. 499.
2 Хранится в ГРМ, размер 7,2 X 8,9, графит, папье-пелле, процарапка, инв. Р —
2365.
3 Архитектор В. П. Стасов. Материалы к изучению творчества. М., 1950, стр. 36.
4 См. А. Н. Петров. Историческая справка по Конюшенной церкви. Архив
ГИОП — Н — 973, лл. 4—8; Памятники архитектуры Ленинграда. Л., 1958, стр. 275.
Архитектор В. П. Стасов. Материалы к изучению творчества. М., 1950, стр. 35—38.
534
пторы и живописны принимали участие во внутренней и наружной отделке
всего здания и церкви в частности. Так в 1822 г. скульптор В. И. Демут-
Малиновский сообщал Императорской Академии художеств: «Приемлю на
себя для церкви при императорском конюшенном здании сделать по дан-
ным мерам от архитектора г. Стасова четыре круглые фигуры, представ-
ляющие ангелов, держащих страдальнические признаки спасителя•>
два барельева <S . .^>» 1 Эти четыре фигуры ангелов (две из них находились
в полуциркульных нишах, две другие стояли по краям колонн фасада) и два
барельефа — «Шествие Христа в Иерусалим» и «Страдания Христа, несу-
щего крест на Голгофу» украшали фасад здания. (Барельефы сохранились
до наших дней).
Из сметы, составленной В. П. Стасовым в 1820 г., можно заключить, что
здание было выкрашено сероватой краской, ворота — масляной краской под
дуб, купол колокольни и крыши — масляной белой краской.1 2 3 В одном из
корпусов конюшенного двора находился музеи конюшенного ведомства.0
Перед зданием конюшенного ведомства был сделан тротуар «в 2 плиты»,
за ним по площади шла крытая булыжным камнем дорога, затем мостовая,
выложенная квадратной кованной путиловской плитой. У тротуара стояли
чугунные тумбы, выкрашенные черной масляной краской.4
Придворная конюшенная церковь внутри была богато отделана: десять
ее колонн облицованы искусственным мрамором желтого цвета, образа ис-
полнены художниками А. И. Ивановым и А. Е. Егоровым, стенная живо-
пись — академиком С. А. Бессоновым и художником Ф. П. Брюлловым.
Ф. П. Брюллов в июне 1822 г. давал обязательство «при Главных Конюш-
нях в церкви написать из масла по холсту барельевы из священной истории
в два колера, длиною по всей церкви вышиною до аршина с половиной
в осмнадцати отделениях <S . .^>».5
Алтарь и иконостас были сделаны по плану В. П. Стасова из резного
дерева, покрытого позолотой, и представляли замечательное художественное
произведение, выполненное русскими резчиками и позолотчиками.
В 1823 г. строительство здания придворного конюшенного ведомства и
церкви было закончено.
Современники высоко оценивали и архитектурное мастерство В. П. Ста-
сова и художественные достоинства внутренней и внешней отделки здания.
П. П. Свиньин дал подробное описание церкви в связи с ее освящением:
«Храм сей устроен по плану известного архитектора нашего В. П. Стасова и соеди-
няет в себе огромность с строгою правильностью всех частей <^.. .^> Внутренность храма
освещается <^. . .^> 17 большими окнами, сверх того хоры 11-ю верхними окнами особо,
а алтарь одним в средине своего купола, в котором вставлено желтое стекло, излива-
ющее яркий свет на подобие солнечного сияния. Широкая, правильная колоннада соста-
1 ЦГИАЛ, ф. 477, оп. 148, ед. хр. 219, л. 47.
2 Там же, оп. 33/147, ед. хр. 4, л. 128/об.
3 И. Пушкарев. Исторический указатель достопримечательностей Санкт-Петер-
бурга. СПб., 1846, стр. 166—168.
4 ЦГИАЛ, ф. 477, оп. 33/147, ед. хр. 1, лл. 116/об.
5 ЦГИАЛ, ф. 477, оп. 11/148, ед. хр. 243, л. 10.
535
вляет вход и как бы преддверие сего великолепного храма. Выйдя из сей первой части
его, взор поражается богатством и красотою иконостаса».
Автор восхищался живописью художников А. Е. Егорова, А. И. Иванова и
Ф. П. Брюллова: «Труды г. Брулова (ai fresko), коим расписана церковь кругом по
фризу, представляются во всем своем блеске и привлекают всеобщую дань похва-
лы <.. .>.
Нельзя не отдать справедливой похвалы великолепной люстре, висящей посредине
церкви. Это есть лучшее произведение известного фабриканта Банистера и сделано
апплике с серебряным матом и массивными краями.1 С- • .> Широкая, прекрасная лест-
ница ведет в церковь с главной площади».1 2
В 1836 г. на площади перед церковью и под воротами церкви была сде-
лана торцовая мостовая.
Так выглядело здание придворного конюшенного ведомства и церковь,
когда ночью 31 января 1837 г. сюда принесли гроб с телом убитого на дуэли
Пушкина.
Впоследствии Придворная Конюшенная церковь, свидетель отпевания
тела Пушкина и его тайного увоза, несмотря на многочисленные ремонты и
переделки внешние и внутренние, которые были совершены уже после фев-
раля 1837 г., почти не изменила своего внешнего облика.
В октябре 1837 г. лепной мастер А. Михайлов реставрировал 4 фигуры
ангелов на фасаде.3
Наиболее существенные переделки здания относятся к 1857 г. Чтобы
увеличить помещение церкви, было приказано: «Одну наружную стену со
стороны лицевого фасада по площади отнести далее к колоннам, где теперь
все пространство между ними и нынешней стеною теряется без пользы, через
что фасад здания получит еще лучший вид, а церковь значительно вы-
играет в помещении прибавлением этого места <^. . .^>».4 Тогда же были
убраны две скульптуры между колоннами, и архитектором П. С. Садовнико-
вым был составлен проект большого каменного здания для конюшенного
музея (на площади против здания конюшенного ведомства). Здесь храни-
лись придворные экипажи, возок Петра I, карета Екатерины II, прислан-
ная Людовиком XV и проч.
В 1860 г. сняты и остальные две фигуры, помещавшиеся в полуциркуль-
ных нишах.
Если обратиться к рисунку художника С. М. Воробьева, то на нем
можно ясно рассмотреть еще неперестроенное здание церкви: видны лод-
жии— расстояние между колоннами и стеной фасада. Кроме того, в полу-
циркульных нишах изображены две скульптурные фигуры ангелов. Таким
образом, можно предположить, что художник изобразил здание к моменту
реконструкции фасада в 1857 г., когда скульптуры ангелов, находящихся по
1 Ныне люстра эта находится в вестибюле «Советского подъезда» Адмиралтейства.
2 П. Свиньи н. Освящение церкви во имя Спаса Нерукотворного образа, устроен-
ной в С.-Петербурге в новом здании Придворного конюшенного ведомства. «Оте-
чественные записки», 1823, № 36, стр. 146—147, 150, 151, 153.
3 ЦГИАЛ, ф. 477, оп. 42/156, ед. хр. 137, лл. 7—8.
4 А. Н. Петров. Историческая справка по Конюшенной церкви. Архив ГИОП,
Н—973, л. 13.
536
Конюшенная церковь.
Акварель С. М. Воробьева.
Государственный Русский музей, Ленинград.
краям колоннады, были уже сняты, но кладка стен между колоннами еще
не началась. Видимо, С. М. Воробьев хотел запечатлеть здание церкви до ее
перестройки.
Впоследствии здание конюшенного ведомства и церковь неоднократно
ремонтировались и подвергались переделкам, особенно в 1880-х годах:
было перестроено восточное крыло здания, изменены архитектурные детали
фасадов, переделана была и церковь.
В течение длительного времени никто не вспоминал о церкви в связи
с отпеванием там тела Пушкина. Лишь в 1887 г., к 50-летию со дня смерти
Пушкина «В придворной церкви конюшенного ведомства заупокойные
службы утром совершены были причтом церкви, по инициативе его сына,
свиты его величества генерал-майора А. А. Пушкина В два часа
дня, во время кончины покойного поэта, совершена была панихида <. . .>
Среди литераторов здесь был И. А. Гончаров».1
В 1889 г. в день рождения поэта в конюшенной церкви была отслужена
9
панихида.
В начале XX в., в связи с усилившимся интересом художников и искус-
ствоведов к истории Петербурга, обратились и к зданию придворного
конюшенного ведомства. 1 2 3
После Великой Октябрьской социалистической революции, в 1918 г. был
опубликован декрет об охране государством ценных архитектурных памят-
ников прошлого. Конюшенная церковь была признана заслуживающей вни-
мания с художественной и исторической стороны,4 взята на учет и на нее
было составлено временное охранное свидетельство.
В 1922 г. за подписью председателя ВЦИКа М. И. Калинина было дано
распоряжение: «Предметы музейного значения из конюшенной церкви
передать на хранение в Пушкинский Дом при Академии Наук, а церковь
в ведение Пушкинского Дома».5 6
Несмотря на то, что в 1923 г. Комитет по охране и реставрации памят-
ников старины передал помещение церкви под клуб отряда Петроградской
конной милиции, а в остальных частях здания расположилась автобаза,
наблюдение за состоянием этого архитектурного памятника все время про-
водилось. Нарком просвещения А. В. Луначарский 12 октября 1923 г. пи-
сал заведующему Петербургским отделом народного образования: «Прошу
Вашего содействия для недопущения какого бы то ни было разрушительного
для этой церкви использования ее».°
В историческом очерке о деятельности Пушкинского Дома в 20-х гг.
читаем: «Пушкинский Дом вместе с Отделом музеев принимает меры к ох-
1 «Новое время», 30 января (11 февраля) 1887 г., стр. 2.
2 См. «Новое время», 27 мая (8 июня) 1899 г., стр. 3.
3 Г. К. Лукомский. Старый Петербург. Пг, [1917], стр. 57; В. Я. Кур-
батов. Петербург. СПб. 1913, стр. 362—364.; И. Грабарь. «История русского
искусства», т. Ill, М., [1913], стр. 529, 532—533.
4 Доклад архитектора С. Н. Грузенберга. 1918 г. Архив ГИОП, д. 168, т. 1,
переписка, л. 130.
5 Там же, л. 128.
6 Там же, л. 99.
539
ранению помещения бывшей церкви от дальнейших переделок».1 Все после-
дующие годы здание находилось на учете в Испекции по охране памятников.
После Великой Отечественной войны встал вопрос о реставрации зда-
ния бывшего конюшенного ведомства. В 1949—1951 гг. проводились рестав-
рационные работы по восстановлению общей архитектурной композиции
(до перестроек 1870—80 гг.).1 2 Следующим этапом работ было восстановле-
ние внутреннего вида церкви в его историческом виде. Проект восстановле-
ния разработали архитекторы специальных мастерских инспекции по
охране памятников Ленинграда. В 1956 г. реставрационные работы были
завершены: восстановленные колонны желтого искусственного мрамора,
роспись потолка и купола в алтаре, живописные панно Ф. П. Брюллова —
все это предстало перед нами в том же виде, каким было во время отпевания
Пушкина.
1 Пушкинский Дом при Российской Академии Наук. Исторический очерк и путе-
водитель. Л., 1924, стр. 163.
2 Архитектор А. Н. Петров на основании архивных документов составил историчес-
кое описание здания Придворного Конюшенного ведомства и церкви, послужившее ос-
новой реставрации (см. Архив ГИОП, Н — 973).
Н, Н. Фокин
О ПАМЯТНЫХ МЕСТАХ ПУШКИНСКОГО ПЕТЕРБУРГА
В ходе многолетней работы над составлением плана Петербурга времен Пушкина
автор этих строк, встречая в литературе последних десятилетий разноречивые сведения
о местоположении памятных мест, был не раз вынужден проводить самостоятельные
разыскания по первоисточникам. Некоторые результаты их публикуются ниже.
ДОМ А. К. РАЗУМОВСКОГО
12 августа 1811 г. в доме министра народного просвещения гр. А. К. Разумовского
происходило испытание кандидатов в воспитанники Царскосельского Лицея. На экзамене
присутствовали министр, директор Лицея, В. Ф. Малиновский, а в числе кандидатов —
двенадцатилетний Александр Пушкин.
Адрес дома Разумовского — Московской части, 3 квартала № 389 — удалось уста-
новить на основании газетной публикации.1 Участок 389 в 1822 г. сменил свой номер
на 437.1 2 Как показывает план «Шуберта»,3 он был расположен рядом с казармами л. гв.
Московского полка и простирался по наб. р. Фонтанки в сторону Лештукова пер. на
45 сажен, а в глубину — до Загородного пр. Двухэтажный, каменный, в форме покоя
дом стоял в глубине участка, отделенный от набережной большим парадным двором,
обстроенным по сторонам службами. Второй фасад был обращен в обширный сад, дохо-
дивший до Загородного пр. По размерам и планировке это была типичная для XVIII в.
городская' усадьба.
1 В объявлении о приеме воспитанников в имп. царскосельский Лицей,
приложенном к «СПб. ведомостям» за 11 и 28 июля и 4 августа 1811 г. (№№ 55, 60
и 62), указано, что «испытание имеет происходить в доме министра, в присутствии его
и директора Лицея». Местоположение дома уточняется объявлением в «СПб ведомо-
стях» № 69 от 28 августа 1814 г., стр. 719, где сказано: «дом гр. А. К. Разумовского
по берегу Фонтанки, Московской части, в 3 квартале». В тех же «Ведомостях» 11 авгу-
ста 1816 г. на стр. 637 находим уже вполне определенный адрес: «на Фонтанке, близ
Семеновского моста, в доме гр. Алексея Кириловича Разумовского, состоящем Москов-
ской части 3 квартала под № 389» и, наконец, в объявлении от 11 января 1818 г.,
стр. 37: «Московской части, 3 кварт., по Фонтанке, близ Глебовых казарм, в доме
гр. Разумовского под № 389».
2 С. А л л е р. «Указатель жилищ и зданий в Санктпетербурге или адресная книга
на 1823 год». СПб., 1822.
3 «Подробный план столичного города Санкт-Петербурга, снятый по масштабу
1:4200 под начальством ген.-майора Ф. Ф. Шуберта». СПб , 1828.
541
После смерти А. К. Разумовского участок со всеми постройками был прибретен
коммерции советником Соколовым, от него — мещанской гильдией, которая устроила
здесь рынок и сборное место для поденщиков.
Дом, в котором экзаменовались будущие лицеисты, просуществовал до начала
XX в.1 и был снесен при перепланировке бывшего участка Разумовского, когда по его
середине была проложена Бородинская улица, а по краям возведены доходные дома
Мещанского общества1 2 (по наб. р. Фонтанки № 86 и 88 и по Загородному пр. № 31
И 33).
ДОМ «КЛЕНБЕРГА»
В конце 1834 г. Пушкин нанял для родителей квартиру «на Моховой, в доме Клен-
берга».3 Отец поэта и тяжело больная к тому времени мать прожили здесь около шести
месяцев, до отъезда на дачу в июне 1835 г. Пушкин ежедневно навещал родителей,
изредка заходила сюда его жена и брат Лев.4 * А. Г. Яцевич сообщает, что местоположение
дома Кленберга в точности неизвестно.0 Такие же сведения об этом доме дает и сборник
«Пушкинский Петербург»:6
При поисках дома Кленберга установлено, что в адресных справочниках, списках вла-
дельцев домов Петербурга за 1822, 1824, 1836, 1844 гг. и «СПб. Ведомостях» за
1820—1830-е гг. фамилия «Кленберг» не встречается вообще, но не раз фигурирует
фамилия купца Кельберг, которому принадлежал до 1 января 1836 г. дом № 136 Литей-
ной части на Моховой улице,7 всего в нескольких минутах ходьбы от дома Оливье, где
жил Пушкин, когда искал квартиру для родителей. Вполне вероятно, что в первоисточ-
нике — письме Н. О. Пушкиной — фамилия домовладельца написана ошибочно «Клен-
берг» вместо «Кельберг» и что родители поэта жили в доме № 136 (ныне № 30) по
Моховой улице.
В те же годы жил здесь хорошо известный и даже знакомый Пушкину стихотворец
и литератор Б. М. Федоров.8
Впоследствии в этом доме жил и скончался композитор А. С. Даргомыжский, в связи
с чем на фасаде укреплена мемориальная доска.
ГОСТИНИЦА «ПАРИЖ»
На месте дома № 4 по ул. Гоголя, на углу Кирпичного пер. в 20— 30-х гг. XIX в.
находился дом надворного советника Калержи, тогда № 108 — 2-го кв. 1 Адмиралтей-
ской части. В нем помещалась гостиница «Париж», которую содержал некий Луи.
Здесь, как вспоминает Л. Павлищев,9 останавливались до приискания квартиры
Сергей Львович и Надежда Осиповна Пушкины по возвращении из Москвы в 1833 г.
Сразу по приезде их навестил Александр Сергеевич с женою и дочерью Машей.
1 «План С.-Петербурга, составленный по новейшим сведениям», изд. СПб. гор.
общ. Управления, 1903.
2 Ежегодник О-ва архитекторов-художников, вып. 8, СПб., 1913, стр. 56.
3 «Пушкин и его современники», в. I, СПб., 1903, стр. 144; Л. Павлищев. Воспо-
минания об А. С. Пушкине. М., 1890, стр. 381.
4 Л. Павлищев. Ук. соч., стр. 382.
0 А. Яцевич. Пушкинский Петербург. Л., 1935, стр. 395.
6 Сб. «Пушкинский Петербург», [ред. Б. В. Томашевского]. Л., 1949,
стр. 401.
7 «СПб. Ведомости», 13 янв. 1832 г., стр. 74 и 23 авг. 1835 г., стр. 1855; Прибав-
ление № 32 к «СПб. Ведомостям» от 7 февр. 1835 г., стр. 265; Прибавление № 44
к «СПб. Вед.» от 23 февр. 1835 г., стр. 374; «Нумерация домов в Санктпетербурге,
с алфавитными списками проспектам, улицам. .. и владельцам домов». СПб., 1836,
стр. 11 «продолжения алфавитного списка».
8 К. Н и с т р е м. Книга адресов С. Петербурга на 1837 г.; Пушкин. Письма. Под
ред. Б. Л. Модзалевского, т. 1, М. — Л., ГИЗ, 1926, стр. 513.
9 Л. Па в л и щ е в. Ук. соч., стр. 320.
542
Летом 1834 г. в этой же гостинице жил старый знакомый Пушкина Сергей Алексан-
дрович Соболевский, вернувшийся из четырехлетнего заграничного путешествия. «На-
деюсь на твою медлительность и полагаю наверное, что ты еще в Париже — и что даже
я там тебя застану по приезде моем в П. Б.», — писал Пушкин из Москвы 9 сентября
1834 г., адресуя письмо «С. А. Соболевскому. В Париже (что в П. Б. на Малой Мор-
ской».1 Здесь частым гостем Соболевского был Лев Пушкин.
КВАРТИРА А. А. ШАХОВСКОГО
А. А. Шаховской, член дирекции императорских театров, драматург и режиссер,
был виднейшим театральным деятелем пушкинского времени.
По вечерам после спектакля у него на квартире собирались актеры и театралы всех
рангов. Здесь постоянно бывали Грибоедов, Якубович, Бестужев-Марлинскии.1 2
В декабре 1818 г. П. А. Катенин привез к Шаховскому Пушкина. Хозяин, уже зна-
комый с отрывками из «Руслана», оказал поэту радушный прием. Пушкин бывал здесь
в течение всей зимы 1818/19 г.; по просьбе гостей он не раз читал свои стихотворения.
А. М. Каратыгина, готовившаяся к дебюту под руководством Шаховского, упоминает,
что она «встречала Пушкина у него в доме. Князь с похвалой отзывался о даровании
этого юноши».3 Правда, в отношениях Пушкина и Шаховского вскоре наступило охлажде-
ние, но последний не перестал быть ценителем поэта и в 1824 г. поставил на петербург-
ской сцене «Финна» и «Керим Гирея» по мотивам «Руслана и Людмилы» и «Бахчиса-
райского фонтана». Впрочем и Пушкин впоследствии в письме к Катенину вспоминал
как один из лучших вечеров своей жизни «вечер на чердаке к. Шаховского».4
Даже из этой краткой справки видно, что дом, где жил Шаховской, представляет
для нас бесспорный интерес. Между тем о его местонахождении и сохранности встреча-
ются совершенно разноречивые указания. Так, А. Г. Яцевич пишет: «От старинного дома
статского советника Клеопина на Средней Подьяческой (ныне участок № 12) оста-
лась лишь груда кирпичей. Небольшой дом этот недавно разобран. В начале двадцатых
годов тут жил известный писатель и драматург А. А. Шаховской».5
В статье Л. Шлионского упомянуто, что Шаховский жил на Средней Подъяческой,
в доме ст. сов. Клеопина, ныне № 12 и что дом этот не сохранился.6
В Адресном указателе Л. А. Медерского 7 исторический адрес А. А. Шаховского —
«Средняя Подьяческая ул., дом Клеопина, 3-я Адмиралтейская часть, № 282», а совре-
менный — «Средняя Подьяческая ул., участок дома № 12». В примечании добавлено,
что дом этот «сохранился в перестроенном виде».
Таким образом, все три автора сходятся в том, что Шаховской жил на Средней
Подьяческой, в доме Клеопина, но расходятся в вопросе о судьбе этого дома.
Проверка показала, что дома № 12 на Средней Подьяческой нет. Согласно адрес-
ным книгам Аллера, Шаховской жил в доме № 282, принадлежавшем Клеопину и на-
ходившемся в 3-й Адмиралтейской части на «второй Подьяческой» ул.,8 (по-видимому,
название «вторая Подьяческая» и было истолковано авторами вышеупомянутых работ
как «Средняя Подьяческая» на том основании, что Подьяческих улиц в наше время
три — большая, средняя и малая). Современник Шаховского Р. М. Зотов9 упоминает,
1 Переписка Пушкина, под ред. В. И. Саитова, т. 3. Изд. Ак. Наук, СПб., 1911,
стр. 163.
2 П. А. Каратыгин. Записки, т. II. Л., «Academia», 1930, стр. 160.
3 Там же, стр. 270.
4 П у ш к и н, т. 13, стр. 225.
6 А. Яцевич. Ук. соч., стр. 200.
6 «Пушкин в Петербурге» в сборн. «Пушкинский Петербург» ^ред. Б. В. Тома-
шевского]. Л., 1949, стр. 66, 96, 97.
7 Там же, стр. 407.
8 С. А л л е р. Руководство к отыскиванию жилищ и зданий по Санктпетербургу или
прибавление к Адресной книге...» СПб., 1824; С. А л л е р. Указатель жилищ и зда-
ний... на 1823 г. СПб., 1822.
9 «Исторический вестник», 1896, т. LXV, стр. 41.
543
что Шаховской жил на «третьей Подьяческой». Ни «второй», ни «третьей» Подьяче-
ской ул. на планах Петербурга с 1804 по 1849 г. не встречается (эти названия, воз-
можно, употреблялись как обиходные), но дом № 282 на плане Шуберта и в атласе
Строганова1 1806 г. (тогда этот дом имел № 231) показаны на одном и том же месте,
а именно на третьем от канала Грибоедова участке современной Малой Подьяческой
улицы, по правой ее стороне, если идти от Харламова моста к Львиному мостику.
Сопоставление номеров участков и фамилий их владельцев в указателях и планах
1806, 1822, 1836, 1844 и 1849 гг., дополненное обследованием на местности, позволяет
сказать с уверенностью, что дом Клеопина № 282 (231) находился на современном
участке № 12 по Малой Подьяческой улице. Участок был приобретен Клеопиным
у купчихи Долговой ранее 1816 года.1 2 Дата постройки на этом участке каменного дома
документально не установлена, но так как существующее в наши дни трехэтажное зда-
ние в плане осталось таким же, как в 1820-х гг., а некоторые детали его отделки—на-
личники над окнами второго этажа, лепные маски в замковых камнях, рисунок балкон-
ной решетки — довольно типичны для первой четверти XIX в., то кажется вполне
вероятным, что именно в нем жил Шаховской.
КВАРТИРА В. Ф. ОДОЕВСКОГО
Салон писателя и музыканта В. Ф. Одоевского во времена Пушкина принадлежал
к наиболее известным и посещаемым. О нем непременно упоминается в воспоминаниях
современников и трудах позднейших исследователей эпохи, но при этом точное место-
нахождение или не указывается совершенно или о нем даются разноречивые сведения.
Так, например, Яцевич ограничивается упоминанием, что Одоевский жил «в Мошковом
пер., в доме тещи» и «в доме гофмаршала Ланского»;3 в сборнике «Пушкинский Петер-
бург», 1949 г. (стр. 275 и 398) и энциклопедическом справочнике «Ленинград», 1957 г
(стр. 637) в качестве местожительства Одоевского называется дом № 5 по Мошкову
пер.; в «Путеводителе по Ленинграду» 1957 г. (стр. 350) — дом № 20/4 по ул. Хал-
турина; в сборнике «Литературные памятные места Ленинграда», 1959 г. (стр. 560) —
Запарожский пер. 1—3 (Мошков пер., угол Б. Миллионной).
Где же в действительности жил Одоевский в 1820—1830-х гг.? Сам он в письме
Пушкину от 28 сентября 1833г. сообщал, что живет «на Дворцовой набережной, в Мош-
ковом переулке, в доме Ланской».4 Этот адрес подтверждает «Книга адресов СПб. на
1837 г.» К. Нистрема, согласно которой «Одоевский Вл. Фед., колл, сов., камер-юнкер
и библиотекарь в комитете иностранной цензуры» жил по «Мошкову пер. 2—1 Адм.
ч. 1, кв. № 6». Так как в письме Одоевского не указан номер дома, а у Нистрема его
владелец, обращаемся для контроля к «Нумерации домов СПб. на 1836 г.», где находим,
что дом № 2 по правой стороне Мошкова пер. (если смотреть от Невы в сторону
Мойки), он же № 6 по Дворцовой наб., соответствует прежнему номеру 6 первого квар-
тала, 1-й Адм. части и принадлежит наследникам действительного ст. сов. Ланского.
Согласно «Указателю» Аллера 1822 г. 1-й Адм. ч. 1-го кв. дом № 6 принадлежал тай-
ной советнице М. В. Ланской и до 1822 г. обозначался номером 8. «СПб. Ведомости?
1817 г. (стр. 59) и «Адресная книга СПб.» Реймерса, 1809 г. (стр. 10) владельцем
дома № 8 в 1-м кв. 1 Адм. ч. называют гофмаршала С. С. Ланского. На основании
изложенного, исторический адрес В. Ф. Одоевского в 1820—1830-х гг. можно считать
надежно установленным. Это был дом Ланской по Мошкову пер. 2, по Дворцовой наб.,
6—1 Адм. ч. 1 кв. № 6 (до 1822 г. — № 8).
Полностью уточняют местоположение этого дома и одновременно дают некоторые
сведения о размерах участка и характере зданий следующие источники: «Атлас Стро-
ганова» 1806 г., план 1-й Адм. части в «Адресной книге» Реймёрса 1809 г., «План
1 «Атлас столичного города Санктпетербурга, состоящий из 11 частей и 55 квар-
талов. Сочинен в Санктпетербурге, при комитете уравнения городских повинностей
в 1806 г.» (Рукопись). Хранится в Гос. Музее истории Ленинграда.
2 «СПб. Ведомости», 19 сентября 1816 г., стр. 753.
3 А. Яцевич. Ук. соч., стр. 123.
4 П у ш к и н, т. 15, стр. 84.
544
Шуберта» 1828 г., «Атласы СПб.» Н. Цылова 1844 и 1849 г. В полном согласии друг
с другом и с «Нумерацией» 1836 г. они показывают, что участок Ланской занимал
10 сажен по Дворцовой наб. и 32 с. 4 ар. по Мошкову пер., главный корпус на набе-
режную был трехэтажным, а флигель на Мошков пер. имел два этажа.
В конце прошлого века здания были перестроены и в наши дни значатся под № 1
по Запорожскому пер.
Соседний участок № 3, на углу ул. Халтурина (6. Миллионной), Ланским никогда
не принадлежал. На нем еще с конца XVIII в. стоял каменный трехэтажный дом купца
Делинга, позже Козелл, затем Леонтьевой. Современным участком № 5 по Запорож-
скому пер. владели с конца XVIII в. до середины XIX в. сначала Сиверсы, а затем
Новосильцевы.
КВАРТИРЫ А. О. РОССЕТ-СМИРНОВОЙ
А. О, Россет, по мужу Смирнова, познакомилась с Пушкиным, по-видимому,
в 1828 г. и, как известно, играла значительную роль в его жизни. Ей посвящен ряд
стихотворений, она неоднократно упомянута в его письмах и дневнике. В январе 1832 г.
Пушкин был шафером на свадьбе А. О. Россет, венчавшейся с его приятелем, камер-
юнкером Н. М. Смирновым.
После свадьбы Смирновы поселились на Литейной в доме Апраксина 1 и в их са-
лоне продолжали встречаться те же виднейшие литераторы, которые ранее посещали
скромную фрейлинскую комнату хозяйки сначала в Аничковом, а затем в Зимнем
дворце. Здесь было записано Пушкиным в альбом Смирновой посвященное ей стихо-
творение «В тревоге пестрой и бесплодной» и читалась рукопись «Истории Пугачева».1 2
Смирновы прожили в этом доме до конца 1832 г. и отсюда выехали заграницу.3
Местоположение дома Апраксина легко установить, пользуясь близкими по времени
справочниками Аллера, «Нумерацией» 1836 г. и «планом Шуберта». Это современный
дом № 48 по Литейному пр., в последние годы надстроенный двумя этажами.
По возвращении из-за границы Смирновы поселились уже в другом доме, а именно
№ 17—1 кв. 2 Адм. части и жили в нем до начала 1835 г.4 5 Дом этот находился на
Большой Конюшенной ул. рядом с домом Певческой капеллы (ныне участок № 9 по
ул. Желябова). Пушкин, судя по записям в дневнике, бывал у Смирновых и в этой
квартире. Их встречи здесь оказались последними, так как в марте 1835 г. Н. М. Смир-
нов отправился к новому месту службы в русскую миссию в Берлине, откуда супруги
вернулись только в конце 1837 г.
КВАРТИРА Н. В. ВСЕВОЛОЖСКОГО
Начиная с книги А. Г. Яцевича «Пушкинский Петербург», во всех работах по
истории города, не исключая «Очерков по истории Ленинграда» ° и историко-географи-
ческого атласа «Петербург — Ленинград»,6 местом собраний «Зеленой лампы» призна-
вался современный нам дом № 39 по пр. Римского-Корсакова.
Предположение Япевича7 основано на объявлении в «СПб. Ведомостях» (11 де-
кабря 1823 г., стр. 1221), в котором указано, что Всеволод Андреевич Всеволожский
(отец Никиты Всеволодовича Всеволожского, друга Пушкина, на квартире которого,
как известно, происходили собрания «Зеленой лампы») проживал в доме кн. Хован-
ской, находившемся в 4-м квартале 2-й Адм. части под № 219. Проверка местонахож-
дения дома № 219 по плану Шуберта и другим источникам показала, что дом этот на-
ходился на современном участке № 35 по пр. Римского-Корсакова, а современный
1 «СПб. Ведомости», 12 мая 1832 г., стр. 1197.
2 А. О. Смирнова. Воспоминания. — «Русский архив», 1871, стр. 1882—1883.
3 «СПб. Ведомости», 30 дек., 1832 г., стр. 3092.
4 «СПб. Ведомости», 27 февр. 1835 г., стр. 413.
5 «Очерки истории Ленинграда», т. 1. М.—Л., изд-во АН СССР, 1955, стр. 664.
6 Изд. ЛГУ, 1957, стр. 54, 55.
7 Ук. соч., стр. 187—189.
Пушкин и его время
545
дом № 39 значился в 1823 г. под № 225 и принадлежал «ведомству Финляндской ко-
миссии», т. е. не имел отношения ни к Хованской, ни к Всеволожскому.
История этих двух зданий вкратце такова. Современный участок № 35 по пр. Рим-
ского-Корсакова, на углу ул. Глинки в «Сенатском атласе» СПб., 1798 г. показан еще
незастроенным, но уже в «Атласе Строганова» 1806 г. на нем обозначен большой камен-
ный трехэтажный дом № 214. Его владельцем в то время был надв. сов. Г. Чоблоков,1
квартиры сдавались в наем. Одну из них занимал поручик Преображенского полка
А. В. Поджио,1 2 впоследствии декабрист, автор «Записок». В конце 1810-х гг. дом Чоб-
локова перешел во владение кн. Хованской и принадлежал ей до начала 1840-х гг.,
когда был приобретен в казну и перестроен в 1845—47 гг. архитектором И. Корсики
для статс-секретариата по делам царства Польского. Его номер 214 был сменен
в 1822 г. на 219.3 в 1834 — на № 34 по Екатерингофскому проспекту, а в конце прош-
лого века на № 35 по тому же проспекту.4 От 1847 г. до наших дней здание, по-ви-
димому, существенным переделкам не подвергалось.
Переходим к дому № 39 по пр. Римского-Корсакова. Современные участки № 37, 39
и 41 в конце XVIII в. представляли один большой участок, принадлежавший извест-
ному архитектору В. И. Баженову и обозначенный сначала номером 229,5 а несколько
позже номером 225 2-й Адм. части.6 В те времена здесь стояло только два небольших
деревянных дома. К 1806 г. участок 229 перешел к наследникам Баженова и был раз-
делен на три участка, получившие номера 213, 231 и 232, из которых крайние уже за-
страивались каменными трехэтажными домами,7 8 а средний оставался незастроенным.
К 1822 г. и этот участок был занят домом Финляндской комиссии, получившим № 225/
Здесь служил с 1821 по 1839 г. Ф. X. Стевен, товарищ Пушкина по Лицею.9 Ныне
существующее здание построено архитектором К. К. Андерсеном в 1874—1875 г.10 11
ДОМ КОМБУРЛЕЙ
В Дневнике Пушкина дважды встречается имя Д. П. Бутурлина: в записях под
30 ноября 1833 г. и 28 ноября 1834 г. В послании «Кн. А. М. Горчакову» также упо-
минается Бутурлин — «законодатель невежд».
В комментариях к «Дневнику Пушкина»11 высказывается предположение, что Пуш-
кин был лично знаком с Бутурлиным еще в то время, когда писал послание, т. е. в 1819 г.
Генерал Дмитрий Петрович Бутурлин был известен как участник Отечественной
войны и заграничных походов 1813—15 гг., войны с Турцией 1828—29 гг., автор ряда
военно-исторических трудов. В 40-х гг. Бутурлин был директором Публичной библио-
теки и председателем Комитета для надзора за печатью и цензурой. Он довел цензур-
ные строгости до предела, при котором, по отзыву А. В. Никитенко, стало «невозмож-
ным что бы то ни было писать и печатать».12
Установить адрес дома, в котором жил Бутурлин и бывал Пушкин, помогли газетные
объявления. Так, в прибавлении № 145 к «СПб. Ведомостям» за 30 июня 1836 г.
(стр. 1300) сообщается о предстоящем отъезде за границу тайной советницы и кава-
1 ГИАЛО, ф. 513, оп. 168, Д. 327, л. 7.
2 «СПб. Ведомости», 9 мая 1816 г., стр. 399.
3 Аллер. Ук. соч., 1822.
4 «Нумерация домов... СПб., 1836»; ГИАЛО, ф. 513. оп. 168, д. 397; История
Торгового Апраксина двора. СПб., 1864.
6 Атлас О—IV—56 (Отдел рукописей ГПБ).
6 Сенатский атлас, СПб., 1798.
7 «Атлас Строганова», 1806 г.; «СПб. Ведомости», 20 янв. 1805 г., стр. 45; Там же,
16 мая 1805 г., стр. 475.
8 Аллер. Указатель, 1822 г.
9 Н. Гастфрейнд. Товарищи Пушкина по Имп. Царскосельскому Лицею, т. 1,
СПб., 1912, стр. 504-505.
10 Н. П. Собко. Словарь русских художников, т. 1, СПб., 1893, стр. 149.
11 Дневник Пушкина. (Труды Гос. Румянц. Музея, в. 1), М., 1923, стр. 161.
12 А. В. Никитенко. Дневник, т. I, ГИХЛ, 1955, стр. 312.
546
лерственной дамы Анны Андреевны Комбурлей и Дмитрия Петровича Бутурлина, сена-
тора, тайного советника с супругой Елизаветой Михайловной и детьми из дома № 12
3-го кв. 1 Адм. части. В этом адресе явная ошибка — в 3 кв. 1 адм. ч. не было дома
с № 12. Разъясняет недоразумение другое объявление в прибавлениях к «СПб. Ведомо-
стям» за 31 марта 1835 г., стр. 689: «Пропала собака <.. .> Кто оную доставит в Поч-
тамтскую улицу, в дом тайной советницы Комбурлей № 12 получит приличное награж-
дение». Из третьего объявления становится ясно, что «№ 12» это номер дома Комбурлей
по Почтамтской ул., присвоенный этому дому при перемене нумерации в 1834 г., вза-
мен его прежнего порядкового номера 155 в 3 кв. 1 Адм. части. Этот вывод подтвержда-
ется адресными указателями и списками владельцев домов 1836, 37 и 49 гг.
Кроме того, в «Указателе адресов СПб. жителей на 1837 г.» тайная советница
А. А. Комбурлей числится проживающей в доме № 12 по Почтамтской ул. Естественно
и то, что Бутурлин, женатый на Елизавете Михайловне Комбурлей, занимал квартиру
в доме ее матери.
Из «Атласа 13 частей Санкт-Петербурга» Цылова 1849 г. видно, что дом Комбур-
лей находился рядом с домом Почтового ведомства и был в 1849 г. каменным четырех-
этажным, в 15 саж. 2 фута по фасаду. Проверка числа и размеров участков между
Конногвардейским пер. и пер. Подбельского показывает, что это современный дом
№ 11 по ул. Союза Связи, рядом с Почтамтом. Отделка фасада явно изменена по срав-
нению с началом XIX в., но сохранился великолепный балкон третьего этажа с харак-
терной для того времени решеткой и птичьими головами, украшающими водостоки.
КВАРТИРА В. Д. ВОЛЬХОВСКОГО
Владимир Дмитриевич Вольховский, товарищ Пушкина по Лицею, как первый по
успехам был выпущен в гвардию прапорщиком и после сдачи экзамена по военным нау-
кам получил назначение в Гвардейский генеральный штаб. Участие в маневрах, экспеди-
циях и войнах позволяло ему лишь изредка, наездами бывать в Петербурге. Из Петер-
бургских квартир Вольховского его биограф Н. Гастфрейнд 1 называет две. Первую
из них, которую Вольховский нанимал вместе с товарищем по Генеральному штабу
капитаном И. Г. Бурцевым в период между 1817—1819 гг., найти не удалось; адрес
второй сохранился в «Руководстве к отыскиванию жилищ и зданий в СПб» С. Аллера
на 1824 год, где значится, что гвардии штабс-капитан В. Д. Вольховский жил в доме
№ 204, 4-го кв. 2-й Адмиралтейской части, принадлежавшем купеческой жене Василье-
вой. В то время это был четырехэтажный доходный дом, рядом с зданием Театральной
школы на Екатерининском канале, выходивший дворовым флигелем также на Офицер-
скую улицу. Дом на канал сохранился, но надстроен до пяти этажей (ныне это д. № 91
по каналу Грибоедова), флигель на ул. Декабристов № 20 явно перестроен.
В доме Васильевой Вольховский поселился, возможно, с конца лета 1822 г., когда
вернулся в Петербург из похода в Витебскую и Минскую губ., и прижил в нем около
3-х лет на общей квартире с лицейскими товарищами — Ф. X. Стевеном и М. Л. Яков-
левым. Здесь, по сообщению Гаевского, происходило празднование лицейской годов-
щины в 1824 г.1 2
В августе 1825 г. Вольховский уехал в Аральскую экспедицию Берга, а его ком-
нату занял на некоторое время другой лицейский товарищ Пушкина — И. В. Малинов-
ский — сын первого директора Лицея, «повеса из повес», только что вышедший в от-
ставку из л. гв. Финляндского полка.3
Можно упомянуть и еще одного лицеиста первого выпуска, жившего в этом доме.
Это был Д. Н. Маслов, один из самых способных первокурсников, по окончании Лицея
служивший в Государственной канцелярии, до назначения в Москву в мае 1824 г.4
1 Н. Гастфрейнд. Ук. соч., стр. 47, 512.
2 В. П. Гаевский. Празднование лицейских годовщин в пушкинское время.
«Отеч. записки», 1861, ноябрь, стр. 31.
3 Н. Гастфрейнд. Ук. соч., стр. 512; Пушкин. Письма. Под ред. Б. Л. Модза-
левского, т. 1, стр. 386.
4Н. Гастфрейнд. Ук. соч., стр. 359—371; Аллер, 1824.
547
35*
КВАРТИРА А. Д. ИЛЛИЧЕВСКОГО
В. Гаевский, ссылаясь на неизданное стихотворение Илличевского, написанное
к 11-й годовщине Лицея, высказал предположение, что лицеисты отмечали свой праздник
ежегодно, не пропуская этого дня ни разу.1 Но письменные свидетельства о празднова-
ниях 19 октября сохранились только с 1822 г. Этот день проведен был у Илличевского»
что видно из того же стихотворения. Здесь присутствовало 15 первокурсников. Кроме
самого хозяина, годовщине посвятил стихотворение Дельвиг.
Окончив Лицей, А. Д. Илличевский поступил на службу в Министерство финансов,
служил в Сибири при своем отце, томском губернаторе, был затем откомандирован
к Сибирскому генерал-губернатору. В 1822 г. он вернулся в Петербург и вскоре уехал
в заграничное путешествие.
В «СПб. Ведомостях» 13 февраля 1823 г. (стр. 150) публикуется о предстоящем
отъезде «коллежск. асессора и кавалера Алексея Иличевского, спросить Литейной части
по Фурштадтской улице в доме № 548».
Дом 548 принадлежал служившему в петербургском арсенале ген. майору Апрелеву,
занимая третий от Воскресенского пр. участок (в сторону Литейной ул.), рядом со съез-
жим домом. В наше время это участок 2 $ по ул. П. Лаврова, на котором не сохранилось
и следов от деревянного Апрелевского дома, где праздновалась 11-я годовщина Лицея.
ПЕРВАЯ КВАРТИРА В. А. ЖУКОВСКОГО
До недавнего времени оставалось неизвестным местонахождение дома, где жил
В. А. Жуковский в первые годы своего пребывания в Петербурге. Между тем устано-
вить его сравнительно легко.
Приехав в Петербург в 1815 г., Жуковский некоторое время жил у своего товарища
по Благородному пансиону Д. Н. Блудова. Затем, когда осенью 1817 г. в Петербург
переехал с детьми другой давний знакомый Жуковского А. А. Плещеев, только что
овдовевший, поэт нанял общую с ним квартиру, возложив на него свое холостое
хозяйство.
Сюда на «субботы» Жуковского собирались и признанные писатели и литератур-
ная молодежь. Вскоре здесь появился и Пушкин с первыми песнями «Руслана
и Людмилы».
Плещеев и Жуковский жили, как говорит бывавший у них Плетнев, «у Кашина
моста, за каналом, в угловом доме».1 2 П. И. Бартенев к этому адресу добавляет еще
слова: «в Коломне».3 Этого вполне достаточно. В Коломне у Кашина моста на левом
углу Екатерингофского пр. был в то время дровяной двор гвардейского экипажа, а на
правом — большой каменный дом купца Брагина, имевший два этажа на проспект и три
на Крюков канал. В нем, следовательно, и находилась квартира Плещеева и Жуковского.
Дом этот сохранился; его двухэтажная часть надстроена до трех этажей. Теперь это дом
№ 43 по пр. Римского-Корсакова.
ДОМ С. С. УВАРОВА
«В одно утро несколько человек получили циркулярное приглашение Уварова пожа-
ловать к нему на вечер 14 октября [1815 г.]. В ярко освещенной комнате, где помеща-
лась его библиотека, нашли они длинный стол, на котором стояла большая чернильница,
лежали перья и бумага; он обставлен был стульями и казался приготовленным для от-
крытия присутствия. Хозяин занял место председателя и в краткой речи, хорошо
по-русски написанной, осуществляя мысль Блудова, предложил заседающим составить
из себя небольшое общество «Арзамасских безвестных литераторов» — так описывает
первое заседание Арзамаса Ф. Ф. Вигель.4
1 П. А. П л е т н е в. О жизни и сочинениях В. А. Жуковского. СПб., 1853, стр. 41.
2 В. П. Гаевский. Ук. статья, стр. 30.
3 Цит. по сб. «Пушкинский Петербург», ред. Б. В. Томашевского, Л., 1949,
стр. 91.
4 Ф. ф. Вигель. Записки, т. II. М., Изд-во «Круг», 1928, стр. 64.
548
Вигель не сообщает, где жил в это время Уваров, но адрес этот удалось установить.
В I прибавлении к «СПб. Ведомостям» № 57 от 18 июля 1811 г. на стр. 861 поме-
щено следующее объявление: «1811 года июня 23 дня в оной же палате [СПб. палате
Гражданского ~суда] совершена купчая на проданный статскою советницею А. А. Дюклу
действительной ст. советнице Катерине Алексеевне Уваровой, урожденной граФине
Разумовской, каменный дом, состоящий 1-й Адм. части во 2 кв. под № 111 за
100 000 рублей».
С. С. Уваров с 1811 г. был женат на фрейлине Екатерине Алексеевне Разумовской,
дочери министра народного просвещения. Объявления в «СПб. Ведомостях» от 11 июня
1818 г., стр. 531, 25 февраля 1819 г. 2-е Прибавление, стр. LXXIX и «Указатель жилищ
и зданий СПб.» С. Аллера 1822 г. подтверждают, что дом этот принадлежал Уварову.
Прямое указание на то, что Уваров в нем жил имеется, правда, только у Аллера 1822 г.,
но едва ли можно сомневаться в том, что Уваров переселился в собственный дом вскоре
после женитьбы.
В 1822 г. дом Уварова получил № 95 (Адлер, 1822 г.), а из материалов ГИАЛО
(ф. 513, оп. 1, д. 201) видно, что в 1833 г. этот дом принадлежал уже кн. Долгорукову.
Вероятно он тогда же и был продан прежним владельцем, который получив пост мини-
стра народного просвещения, переехал на казенную квартиру в дом министерства
народного просвещения на Почтамтской.
Дальнейшая судьба Уваровского дома, как видно из упомянутых материалов, такова:
в 1846 г. он перешел во владение купца Вирт; в 1857 г. — купца Эшенбаха, изменив-
шего штукатурку фасада и парадную лестницу; в 1872 г.— итальянского подданного
Бергамако; при нем дом приобрел тот вид, в котором просуществовал до нашего вре-
мени. Фасад во времена Уварова имел 11 окон, въезд в центре, над ним полуциркуль-
ное окно, над которым помещался балкон третьего этажа.
Как показывает атлас Цылова 1849 г., бывший Уваровский дом на Малой Морской
был вторым от угла Вознесенского пр. по современной нечетной стороне. В наше время
это дом № 21 по ул. Гоголя.
ДОМ УДОМ А
«Вольное общество соревнователей просвещения и благотворения», основанное в на-
чале 1816 г., восприняло намерение некоторые труды свои издавать в виде журнала
под названием «Соревнователь просвещения и благотворения». Подписка принимается
в доме собраний Общества, состоящем 4-й Адмиралтейской части, 3-го квартала по Ека-
терингофскому пр., пройдя Аларчин мост под № 136»—сообщается в «СПб. Ведомо-
стях» от 11 января 1818 г. (стр. 38).
В общество, как известно, входили Рылеев, Бестужев, Кюхельбекер, Колошин, Гри-
боедов. Пушкин не принадлежал к этому Обществу, но помещал в «Соревнователе»
некоторые свои произведения. Через две недели после высылки поэта из столицы, во
второй половине мая 1820 г. на заседании Общества В. К. Кюхельбекер прочел свое
стихотворение «Поэты», что явилось открытой демонстрацией сочувствия Пушкину
и вызвало известный донос Каразина. Вскоре это стихотворение и проникнутое смелым
гражданским чувством послание «К Пушкину» председателя Общества Ф. Н. Глинки
были напечатаны в журнале Общества.
Дом для собраний О-во арендовало у его владельца ген. Удома. Проследив по спра-
вочникам за изменением его номера, легко установить, что он находился на современном
участке 91 по пр. Римского-Корсакова. В пушкинское время это был один из немногих
в этой местности каменных домов. Общество оставалось в нем до начала 20-х гг., когда
перенесло свои заседания в дом Войвода на Вознесенском проспекте (ныне дом № 41 по
пр. Майорова).
ДОМ П. И. ПУЩИНА
Анонимная статья «Кронштадтского Вестника» 22 сентября 1867 г. (стр. 425)
сообщает, что Павел I подарил адмиралу П. И. Пущину «казенный каменный дом на
Новоисаакиевской улице со всеми к оному принадлежностями». Основываясь на этом
указании, дом Пущина пытался найти А. Г. Яцевич. Неуспех его поисков, по-видимому,
549
объясняется тем, что они велись только на том участке Новоисаакиевской улицы, кото-
рый позднее был переименован в Почтамтскую (ул. Союза Связи). 1
Между тем в XVIII в. современные улицы Гоголя и Союза Связи считались одной
улицей, которая первоначально называлась Малой Морской, а вскоре после того как
Ринальди приступил к строительству нового Исаакиевского собора, была переименована
в Новую Исаакиевскую.1 2
Новое официальное название, видимо, плохо привилось к бывшей Малой Морской
улице, и в многочисленных газетных объявлениях конца XVIII в. она именуется то
Новоисаакиевской, то Малой Морской.
Сравнение плана Новоисаакиевской улицы в атласе O-IV-56 и плана М. Морской
улицы в «Адресной книге СПб» Реймерса 1809 г. показывает, что на отрезке ее между
Вознесенским и Адмиралтейским проспектами (соврем, пр. Майорова и ул. Дзержин-
ского) число домовых участков с конца XVIII в. до 1809 г. не изменилось и что на
третьем от Вознесенского пр. участке по правой стороне этой улицы (если идти от
Исаакиевского собора к Невскому) находился в конце XVIII в. «казенный, ведомства
адмиралтейской коллегии» дом, а в начале XIX в, дом адмирала Петра Пущина.
Позднейшие справочники по Петербургу (1822, 1836, 1849) позволяют легко уста-
новить современный номер дома, принадлежавшего Пущину. Это сохранившийся до
нашего времени дом № 20 по ул. Гоголя.
В 20-х гг. XIX в. он еще принадлежал генералу Ив. Петр. Пущину—сыну
адмирала.
Сравнение существующего в наши дни дома с данными о нем, содержащимися
в «Оценочной табели недвижимых имуществ СПб. на 1846 г.» в Областном Ист. архиве
и подробным описанием этого дома в «СПб. Ведомостях» от 17 декабря 1815 г.
(стр. 1066) позволяет высказать предположение, что он не подвергался существенным
переделкам, по крайней мере со стороны улицы.
Пущины в 10—20-х гг. не жили в этом доме. Квартиры в нем сдавались в наем,
о чем свидетельствует большое объявление в «СПб. Ведомостях» № 101 за 1815 г. и ряд
объявлений квартиронанимателей, живших тут в эти годы.
В 1820 г. здесь находился «Английский трактир», а весной 1823 г., перед отъездом
в заграничное путешествие, жил «отставный гв. ротмистр Петр Чаадаев».3
КВАРТИРА БРАТЬЕВ БЕЛЯЕВЫХ
«Мы жили далеко, у Калинкина моста <.. •> После исландского похода [1823]
мы наняли квартиру из двух отделений; в одном помещались мы с братом и еще наш же
офицер Дивов, а в другом Бодиско, тоже наш товарищ и друг», — вспоминает декабрист
А. П. Беляев.4
Здесь у Беляевых часто собирались представители флотской свободомыслящей моло-
дежи, шли беседы о необходимости изменения существующего государственного строя
России, лейтенант Завалишин читал свои стихи, направленные против деспотизма.
В этом же доме поселился после выхода в отставку известный драматург и театраль-
ный деятель А. А. Шаховской.5
В «Руководстве» Аллера на 1824 г. адрес мичманов Гвардейского экипажа А. П.
и П. П. Беляевых и В. А. Дивова один и тот же: 4 Адм.ч., № 9; там же указано, что
дом этот принадлежал колл. сов. архитектору Рогинскому и находился на Екатерингоф-
ском пр., а до 1822 г. имел номер 11.
Из «Атласа Строганова» 1806 г. узнаем, что дом 11, принадлежавший тогда ст. сов.
1 См. А. Г. Яцевич. Ук. соч., стр. 414.
2 См. «План СПб.: Боуера, сочиненный Лингартом в 1777 г.», «Аракчеевский» план
СПб, 1796 г.» и Атлас O-IV-56 в отделе рукописей ГПБ.
3 «СПб. Ведомости», 2 марта 1823 г., стр. 206.
А. Беляев. Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. СПб.,
1882, стр. 113.
5 Нистрем. Ук. соч.
550
Карцеву, стоял на углу Малой Мастерской улицы 1 (4-й Адм. части) и Екатерингоф-
ского пр.
На том же самом месте на «плане Шуберта» 1828 г. показан дом № 9.
В «Нумерации... 1836 г.» указано, что с 1834 г. дому № 9 в 4-й Адм. части, при-
надлежащему наследникам ст. сов. Рогинского присвоен № 118 по Екатерининскому
каналу.
«Атлас 13 частей СПб». Цылова 1849 г. подтверждает еще раз расположение дома
теперь уже под № 118, но принадлежащего все еще Рогинским.
Таким образом место дома Рогинского, в котором квартировали Беляевы и Дивов,
можно считать установленным надежно.
В 1824 г. на участке, кроме надворных построек, стоял двухэтажный деревянный
дом на углу Екатерингофского пр. и М. Мастерской ул. и два каменных во столько же
этажей по обеим его сторонам. 1 2 Здания эти не сохранились. Возможно, что их стены
и фундаменты были использованы при возведении стоящего на 6. участке Рогинского
большого четырехэтажного дома № 55 по пр. Римского-Корсакова.
Следует отметить, что в литературе дом Рогинского не раз отождествлялся с домом
№51 по пр. Римского-Корсакова. Эту ошибку допустил Яцевич (Ук. соч., стр. 184); она
же повторена в сборнике «Пушкинский Петербург», 1949 (стр. 380), где, помимо того,
искажен исторический адрес декабристов Беляевых — вместо дома № 9 4-й Адм. части
указан дом № 44. Правда, дом 44 в 4 Адм. ч. также принадлежал архитектору Рогин-
скому, но жили в нем не Беляевы, а сам Рогинский и находился этот дом на Офицерской
ул. (теперь ул. Декабристов, д. № 38).
Что касается дома № 51 по пр. Римского-Корсакова, занимающего второй от Лер-
монтовского пр. участок в сторону Крюкова канала, то на его месте в 1806 г. находился
одноэтажный деревянный дом 4-й Адм. части № 10, в 1809 г. занятый Кригскомиссариа-
том (см. Реймерс — «Кригскомиссариат в IV адм. ч. по Петергофской ул. без номера,
а подле № 9). На плане Шуберта, близком к нему по времени плане Санкт-Петербурга
Фитцтума 1820 г. и во всех последующих указателях и планах на этом месте показан
дом Комиссариатского департамента; в 1914 г. он принадлежал инженерному
ведомству.
Небезынтересен соседний старинный дом № 49, построенный в первые годы XIX в.
и принадлежавший тогда полковнику Хитрову. В 1809 г. дом этот нанимала городская
дума для жительства гражданского губернатора; к 1820-м гг. он перешел в казну
и использовался по тому же назначению до 1917 г.
Здесь по случаю успеха «Липецких вод» 23 сентября 1815 г. на празднестве
у гражд. губернатора Бакунина, супруга губернатора надела венок на счастливого автора
пьесы А. А. Шаховского.
В этом же доме жил 40 лет спустя давний знакомый Пушкина, назначенный на
должность Петербургского губернатора, Н. М. Смирнов и воспитатель его сына
Я. П. Полонский записывал рассказы Александры Осиповны Смирновой-Россет о ее зна-
комстве с поэтом.
КВАРТИРА П. И. ПЕСТЕЛЯ
Декабрист Павел Иванович Пестель после Отечественной войны служил в Южной
армии и бывал в Петербурге только наездами, останавливаясь в трактире Демута
и у родителей.
Отец декабриста Иван Борисович Пестель жил «на Фонтанке, насупротив Михай-
ловского замка, на одном крыльце с Пукаловою, любовницею Аракчеева».3
Основываясь на этом свидетельстве Греча и объявлении в «СПб. Ведомостях»
7 июня 1821 г. (стр. 547) об отъезде заграницу И. А. Пукалова из дома 101 Литей-
1 Часть современного Лермонтовского пр., от Фонтанки до ул. Декабристов в конце
XVIII в. и начале XIX в. носила название М. Мастерской ул.; около 1825 г. ее подпи-
сывали на планах Малым Грязным переулком, а иногда Грязной улицей, в 1849 г.—
Бол. Мастерской улицей.
3 ГИАЛО, ф. 1133, оп. 1, д. 1226.
3 Н. И. Греч. Записки о моей жизни. М. — Л., «Academia», 1930, стр. 436.
551
ной части, А. Г. Яцевич пришел к заключению, что в этом именно доме (ныне № 24
по наб. р. Фонтанки) жили родители декабриста, и высказал сожаление о том, что
дом этот не сохранился до нашего времени в первоначальном виде.1 Материалы, обна-
руженные за последнее время, позволяют определить, где находился дом, связанный
с именем П. И. Пестеля. В «СПб. Ведомостях» за 14 янв. 1819 г. (стр. 32) опублико-
вано объявление «душеприказчиков покойного Ф. И. фон-Крока (И. Б. Пестель был
женат на фон Крок)—тайного советника и сенатора Ивана Борисовича Пестеля
и пастора Ф. Ф. Рейнбота», в котором всем заинтересованным лицам сообщается адрес
упомянутых душеприказчиков — «Литейной части, 2 квартала дом № 100». Это
объявление представляется более достоверным, чем несколько неопределенное указание
Греча, написанное, кроме того, почти через 40 лет после времени, о котором идет речь.
О проживании в этом же доме № 100 еще одного члена семьи Пестель — Бориса
Ивановича, брата декабриста — говорит «Указатель» С. Аллера на 1823 год. Планы
и атласы первой половины XIX в. показывают, что дом № 100, в 1822 г. сменивший
свой номер на 105, это современный нам дом № 26 по наб. р. Фонтанки.
А. Г. Яцевич 1 2 сообщает, что это четырехэтажное здание с тщательно разработан-
ным фасадом, украшенным колоннадой, было построено в начале XIX в. богатым лесо-
промышленником Мижуевым. Дом Мижуева не раз упомянут в литературе. В Пушкин-
ское время в нем находился Статс-секретариат по делам Царства Польского; в нем же
родился в 1813 г. писатель и друг Пушкина В. А. Соллогуб; во флигеле, выходящем на
Моховую ул., жили историк Н. М. Карамзин и друзья Пушкина — Е. М. Хитрово
и П. А. Вяземский; в 1828 г. там поселился А. Мицкевич.
Теперь к этим именам можно добавить имя П. И. Пестеля.
КВАРТИРА М. И. ГЛИНКИ
Возвратясь в сентябре 1834 г. из четырехлетнего путешествия по Европе, компози-
тор М. И. Глинка поселился вместе с матерью и сестрой у своего родственника
А. С. Стунеева, где и прожил «домоседом» до мая следующего года, бывая лишь на
«субботах» В. А. Жуковского в Шепелевском дворце.3
Здесь молодой композитор начал работу над оперой «Иван Сусанин», сюжет кото-
рой был ему предложен на одной из «суббот» Жуковским.
Сюда же приятель Глинки капитан Копьев привел однажды маленького человека
в голубом сюртуке и красном жилете, говорившего пискливым сопрано. Когда новый
знакомый сел за фортепьяно, то оказался, по словам Глинки, «очень бойким фортепьяни-
стом». Это был тогда еще почти неизвестный двадцатилетний музыкант Александр
Сергеевич Даргомыжский.
На той же квартире Глинка познакомился с сестрою жены Стунеева—Марией Пет-
ровной Ивановой, которая в конце апреля 1835 г. стала его женой.
Квартира Стунеева, как указывает Глинка,4 была в доме, принадлежавшем тогда
школе гвардейских подпрапорщиков на Вознесенской ул. В 50-х гг. дом этот принадле-
жал ко дворцу Марии Николаевны.
Как показывает план Шуберта, дом был четвертым от Б. Мещанской ул. (ныне
ул. Плеханова) в сторону Синего моста. На этом месте находим его и в «Нумерации
1836 г.» и Атласе Н. Цылова 1849 г. Число участков на этом отрезке Вознесенского
пр. (ныне пр. Майорова) не изменилось до нашего времени.
Дом, где жил Глинка, был приспособлен в начале XX в. для казарм л. гв. 3-го
стрелкового полка, который квартировал в них до 1917 г.5 Ныне это дом № 16 по
пр. Майорова.
1 А. Г. Яцевич. Ук. соч., стр. 40.
2 У к. соч., стр. 41.
3 Записки М. И. Глинки и переписка его с родными и друзьями. СПб., 1887,
стр. 100.
4 Там же, стр. 98—99.
6 «Весь Петербург» на 1917 г., стр. 97—100.
552
А. С. Пушкин.
Литограсрия Г. Гиппиуса. 1827—1828.
ХРОНИКА
ФОНДЫ МУЗЕЯ И ИХ ПОПОЛНЕНИЕ. Всесоюзный музей А. С. Пушкина —
крупнейший литературный монографический музей Советской страны. Он создан в юби-
лейные дни всенародного чествования памяти А. С. Пушкина — столетия со дня смерти
поэта. Основой собрания музея послужили материалы Всесоюзной Пушкинской выставки
1937 года, организованной в Москве по решению правительства в здании Государствен-
ного Исторического музея. На этой выставке были представлены ценнейшие экспонаты
Пушкинского Дома Академии наук СССР и пушкинские материалы Государственной
Третьяковской галереи, Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина, Государственного
Русского музея, Ленинградской Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина,
Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, Театрального музея им. А. А. Бах-
рушина, Одесской Публичной библиотеки и многих других музеев, организаций и част-
ных лиц. Значительное место на выставке занимали работы советских художников,
мастеров прикладного искусства и народного творчества. 1
4-го марта 1938 года постановлением Совета Народных комиссаров Союза ССР
материалы юбилейной пушкинской выставки были закреплены за вновь созданным Госу-
дарственным музеем А. С. Пушкина.
В 1948 году все материалы Музея были переданы Пушкинскому Дому Академии
наук СССР,1 2 где объединились в этот момент дошедшие до нас подлинные рукописи
поэта, составляющие ныне специальный фонд хранения, его личная библиотека и музей-
ный фонд.
1 Краткий путеводитель по выставке, посвященной столетию со дня смерти вели-
кого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. М., 1937.
2 В Пушкинском Доме Академии наук с момента его основания сосредоточиваются
ценнейшие пушкинские материалы, хранившиеся у родных и друзей поэта, материалы
Пушкинского музея б. Александровского Лицея, коллекция пушкинского музея
А. Ф. Онегина, крупнейшие собрания С. А. Венгерова, П. Я. Дашкова, П. А. Ефремова,
Б. Л. Модзалевского, М. И. Семевского и др., материалы Государственного музейного
фонда, дары и приобретения от художников, писателей, ученых и отдельных лиц (См.
«Описание Пушкинского музея императорского Александровского Лицея., ^Составили
воспитанники I класса LV курса С. М. Аснаш и А. Н. Яхонтов под редакцией Заведую-
щего пушкинским музеем И. А. Шляпкина». СПб., 1899; Отчеты о деятельности имп.
Академии наук по физико-математическому и историко-филологическому отделениям за
1907, 1911, 1912, 1914, 1916 гг.; Отчеты о деятельности отделения Русского языка
и Словесности Российской Академии за 1911—1918; «Известия импер. Академии наук»,
555
В день 150-летия со дня рождения поэта — 6-го июня 1949 года—в залах 6. Алек-
сандровского дворца г. Пушкина в торжественной обстановке при участии покойного
президента Академии наук СССР С. И. Вавилова, виднейших советских и зарубеж-
ных ученых, писателей, общественных и политических деятелей, художников, композито-
ров, представителей научных организаций и тысяч трудящихся состоялось открытие Все-
союзного музея А. С. Пушкина. В создании экспозиции музея непосредственное участие
принимали ученые-пушкинисты: М. П. Алексеев, Б. П. Городецкий, Г. А. Гуковский,
Б. С. Мейлах, Б. В. Томашевский и коллектив музейных сотрудников, возглавляемый
М. М. Калаушиным (зав. музеем) и Б. В. Шапошниковым (зав. экспозиционным отде-
лом музея).
В декабре 1953 года Всесоюзный музей А. С. Пушкина был передан в ведение
Министерства культуры СССР. С этого времени музей стал самостоятельным научно-
исследовательским и культурно-просветительным учреждением. Музей хранит, изучает
и систематически пополняет музейные коллекции, организует экспозиции (постоянные
и временные в виде отдельных выставок), ведет большую массовую и культурно-просве-
тительную работу, издает путеводители, каталоги, памятки, справочники и отдельные
исследования, связанные с работами сотрудников музея, заботится об охране и восста-
новлении мемориальных пушкинских мест.
Музей состоит из 3-х отделов: отдела фондов, экспозиционного и экскурсионно-
методического; музей имеет Ученый совет и Экспертно-закупочную комиссию.
В составе Ученого совета музея: академики М. П. Алексеев и Е. Н. Павловский,
доктора и кандидаты наук: Б. П. Городецкий, Н. В. Измайлов, В. А. Мануйлов,
Б. С. Мейлах, А. В. Предтеческий, видные представители литературы, искусства, музеев,
театра и общественных организаций: М. К. Аникушин, О. Э. Вольценбург, В. М. Глинка,
П. Е. Корнилов, В. А. Рождественский, Н. К. Черкасов и другие.
Основная экспозиция музея, посвященная жизни и творчеству А. С. Пушкина, рас-
положена в десяти залах Государственного Эрмитажа. Музей, кроме нее, имеет постоян-
ную выставку: «Пушкин в советской и современной зарубежной культуре» в Камероно-
вой галерее г. Пушкина и четыре мемориальных филиала с локальными экспозициями:
музей-квартира А. С. Пушкина на Мойке 12 в г. Ленинграде, музей-Лицей и музей-дача
А. С. Пушкина в б. доме Китаевой в г. Пушкине и Государственный Пушкинский запо-
ведник Псковской области.
В фондах и шести музейных экспозициях Всесоюзного музея А. С. Пушкина сосре-
доточено богатейшее и уникальное по полноте и качеству собрание мемориальных и изо-
бразительных материалов, посвященных А. С. Пушкину и его эпохе. Собрание музея
в настоящее время насчитывает более 55 тысяч единиц хранения, из них около 23 тысяч
единиц составляют основной фонд хранения и 33 тысячи музейно-справочный, имеющий
научно-историческую и документальную ценность. За последние семь лет (1954—1961)
собрание музея увеличилось на 8 тысяч единиц.
Главную ценность музея составляют прижизненные изображения А. С. Пушкина:
Е. Гейтман — портрет поэта юноши, приложенный к первому изданию «Кавказского
пленника» 1822 г. (гравюра),1 Ж. Вивьен — портрет 1826—27 гг. (карандаш),* 1 2
В. А. Тропинин — портрет 1827 г. (х. м.), этюд к портрету (масло на дереве) и подго-
СПб., 1911 г.; Временник Пушкинского Дома за 1913 и 1915 гг.; М. Д. Пушкин
и его современники. Указатель Первой отчетной выставки Пушкинского Дома при Росс.
Акад, наук Пг. 19[22] г.; Пушкинская выставка 1924 г. в Пушкинском Доме при Россий-
ской Академии наук. Л., 1924; Пушкинский Дом при Российской Академии наук, Истори-
ческий очерк и путеводитель. Сост. под руководством Б. Л. Модзалевского. Л., 1924 г.;
Выставка собраний А. Ф. Онегина. Л., изд-во АН СССР, 1930; «50 лет Пушкинского
Дома» М.—Л., изд-во АН СССР, 1956.
1 Материалы в тексте расположены в хронологической последовательности их
создания.
2 На обороте портрета рукой А. Н. Боратынского (внука поэта): «Портрет, подаоен-
ный Пушкиным Евгению Абрамовичу Боратынскому. А. Боратынский», ниже: «Этот
портрет заклеен в рамку (по преданию) собственноручно Александром Сергеевичем
Пушкиным».
556
товительный рисунок, О. А. Кипренский (?) — пастель 18(27) г.1, Н. И. Уткин — гра-
вюра 1827 г. и подготовительный рисунок к ней; В. М. Ванькович — карандашный этюд
1827—28 гг., Г. Гиппиус — литография 1827—28 гг., Г. Г. Чернецов: «Пушкин и Жуков-
ский»— рисунок с автографом художника: «Александр Сергеевич Пушкин рисован с на-
туры 1832-го года апреля 15-го.. .», группа 4-х писателей: «И. А. Крылов, А. С. Пуш-
кин, В. А. Жуковский, Н. И. Гнедич» 1832 г. (х.м.), «Парад на Царицыном лугу
6 октября 1831 г.»—картина 1832—37 гг., находящаяся в постоянной экспозиции
ВМП, «Пушкин в Бахчисарайском дворце» 1837 г. (х. м.), Никола де Куртейль «Пушкин
в Архангельском»—рисунок 1830-х гг., «Пушкин и гр. Хвостов» — рисунок из альбома
П. И. Челищева 1830-х гг., «Пушкин на обеде у Смирдина» и «Пушкин в книжной
лавке Смирдина» — гравюры С. Ф. Галактионова по рисункам А. П. Брюллова
и А. П. Сапожникова для альманаха «Новоселье» на 1833 и 1834 гг., «Субботнее собра-
ние у В. А. Жуковского» — картина учеников школы Венецианова: А. Н. Мокрицкого,
Г. К. Михайлова и др. 1830-х гг., портреты Пушкина работы 11. Ф. Соколова—аква-
рель 1830—36 гг., Т. Райта — гравюра 1837 г., И (А). Л. Линева— 1836—37 гг.
(х. м.); изображения А. С. Пушкина на смертном одре в зарисовках А. Н. Мокрицкого,
Ф. А. Бруни, В. А. Жуковского 29—30 января 1837 г., первые отливы (два) посмерт-
ной маски Пушкина, выполненной С. И. Гальбергом.1 2 В музее хранятся десять литогра-
фированных портретов Пушкина, изданных сразу же после смерти поэта, в том числе
А. Ю. Клюндера 1837 г. с цензорским запрещением надписи: «Потух огонь на алтаре»,
гравюра Н. И. Уткина 1838 г., портрет работы К. П. Мазера 1839 г. (х. м.); скульптур-
ные портреты: бюст раб. С. И. Гальберга3 1837 г. (гипсовый оригинал и бронзовый
отлив), бюст раб. И. П. Витали4 (в лавровом венке) 1837 г. (мрамор) и авторский
вариант 1842—43 гг. (гипс), статуэтки в рост раб. А. И. Теребенева 1837 г., выполнен-
ные в гипсе, дереве и воске.
С большой полнотой в музее сосредоточена и посмертная иконография Пушкина:
«Пушкин на лесистом холме» и «Пушкин в парке» — картины неизвестных художников
1840—50-х гг.; И. К. Айвазовского «Пушкин на берегу Черного моря в Одессе» 1868 г.
(х. Mj); А. А. Наумова «Дуэль Пушкина с Дантесом» 1884 и 1885 гг. (х. м.);
П. Ф. Бореля «Возвращение раненого Пушкина» 1885 г. (гуашь); «Встреча с телом
Грибоедова» 1892 г. (акв., тушь); И. К. Айвазовского и И. Е. Репина «Прощай, свобод-
ная стихия» 1887 г. (х. м.): Петра П. Соколова «Дуэль Пушкина с Дантесом» 1890,
(акв., гуашь); Н. Н. Ге «Пущин у Пушкина в с. Михайловском» 1Ь93 г. (х. м.) —
авторское повторение картины 1875 г.; Павла П. Соколова «Дуэль Пушкина с Данте-
сом» 1894 г. (ит. кар., белила); Л. О. Пастернака «Пушкин на берегу моря» 1896 г.
(х. м.); В. М. Максимова «Пушкин и няня» 1898 (х. м.); В. А. Серова «Пушкин в парке
на скамье» 1899 г. (акв., кар., белила); «Пушкин в деревне» 1Ь99 г. (пастель): Г. Г. Мя-
соедова «Пушкин и его друзья слушают декламацию А. Мицкевича в салоне 3. Волкон-
ской» 1907 г. (х. м.), два эскиза к картине (акварель и тушь); И. Е. Репина «Пушкин
на Лицейском экзамене» 1911 г. (х. м.) и два этюда к картине (х. м.), два наброска
«Пушкин выпрашивает на коленях рисунок у К. П. Брюллова» 1912 г. (сепия), 1918 г.
(акв. г^ашь); Б. М. Кустодиева «Пушкин на берегу Невы» 1910 (кар.), «Пушкин на
Дворцовой площади» 1915 г. (акв.\ «Пушкин в санях на набережной Невы» — 1915 г.
(кар.); А. Н. Бенуа «Пушкин на Зимней канавке» 1924 (акв.); «Пушкин на набереж-
ной Невы» 1924 (акв., тушь) и многие другие.
В скульптуре: Н. А. Рамазанова 1850-х гг. (мрамор); П. П. Забелло «Пушкин на
берегу моря»—проект памятника 1872 г. (гипс) и вариант (увеличенный) 1873 г.
(гипс); М. М. Антокольского «Пушкин на скамье»—деталь проекта памятника 1875 г.
(отливы в гипсе и бронзе) и бронзовые отливы отдельных фигур (героев произведений
Пушкина) для того же проекта; А. М. Опекушина — проекты памятников Пушкину
в Москве, открытого в 1880 году (бронза) и в Петербурге в 1899 году (гипс), модель
памятника Пушкину из Остафьева (бронза); Л. А Берншгама — бюст Пушкина 1837 г.
(гипс) и статуэтка 1912 г. (бронза); Р. Р. Баха «Пушкин-лицеист на скамье» —
1 Портрет Пушкина работы О. А. Кипренского 1827 (х. м.), который принадлежал
поэту и висел у него в доме Волконской на Мойке 12, находится в ГТГ.
2, 3, 4 См. статью Л. П. Февчук.
557
модель памятника, 1899 г. (гипс); А. И. Вейценберга—бюст Пушкина 1899 г. (гипс);
П. П. Трубецкого — бюст 1899 г. (отливы в гипсе и бронзе); И. Я. Гинцбурга — ба-
рельеф, конец XIX в. (бронза); С. Д. Меркурова — барельеф, конец XIX — нач.
XX вв.; Б. М. Кустодиева — полуфигура 1910 г. (гипс); Л. В. Шервуда—бюст
1910 г.: (гипс); В. Ф. Штейн—бюст 1910 г. (гипс); Н. В. Крандиевской — маска
1910 г. (гипс) и многие другие.
В нумизматике: юбилейные медали работы И. И. Чукмасова 1862 г., М. А. Скуд-
нова 1899 г. и других, а также большое количество юбилейных жетонов, плакеток, знач-
ков с изображением А. С. Пушкина.
Из огромного числа портретов Пушкина в гравюре и литографии следует назвать:
В. В. Матэ 1888 г. (грав. на дер.) и подготовительный рисунок к ней с автографом
художника, офорт 1899 г. и пробный офорт, пройденный акварелью; Л. А. Серикова
1872 г. (грав. на дер.); Л. Е. Дмитриева-Кавказского 1880 г. (офорт); М. В. Рундаль-
цева 1901 г. (офорт).
Несомненную ценность представляют иллюстрации к произведениям Пушкина, из-
данные при жизни поэта: 1 фронтиспис к первому изданию «Руслана и Людмилы» —
гравюра М. А. Иванова с рисунка И. А. Иванова по наброску А. Н. Оленина, гравюра
С. Ф. Галактионова и И. В. Ческого по рисунку И. А. Иванова к «Кавказскому плен-
нику»— в «Полярной звезде» на 1824-й год, рисунки С. Ф. Галактионова и исполнен-
ные по ним четыре гравюры к «Бахчисарайскому фонтану» в «Невском альманахе» на
1827 год и отдельном издании поэмы того же года, гравюра С. Ф. Галактионова по ри-
сунку К. А. Зеленцова к сцене: «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» в «Невском аль-
манахе» на 1828 год, гравюры С. Ф. Галактионова, Е. Гейтмана, А. А. Збруева,
М. А. Иванова, И. В. Ческого по рисункам А. В. Нотбека (восемь иллюстраций)
к «Евгению Онегину» в «Невском альманахе» на 1829 год, гравюра И. В. Ческого по
рисунку А. П. Брюллова к «Домику в Коломне» для альманаха «Новоселье» на 1833 год,
проект фронтисписа к «Руслану и Людмиле» — рисунок Ф. П. Толстого 1820—30-х гг.,
Г. Г. Гагарина: 1 2 виньетка-пролог к «Руслану и Людмиле» — литография 1833 г.,
проект фронтисписа (Герман в спальне графини)—офорт 1834 г. (позднейшие отпе-
чатки 1907 и 1937 гг.); рисунки: Герман у гроба графини 1834 г. «В дверях Эдема_»
1830-х гг., «Кавказский пленник» 1840-х гг.; иллюстрациями 1830-х годов считаются
рисунки к «Цыганам» Л. Ф. Майделя.
В последующие годы было создано огромное количество иллюстраций, большая
часть которых хранится в Музее. Наиболее ценны работы: Н. А. Рамазанова — пролог
к «Руслану и Людмиле» 1843 г. (тушь); Ф. А. Моллера «Татьяна» 1846 г. (х. м.);
К. П. Брюллова — «Жены Гирея у фонтана» 1849 г. (х. м.) и три наброска к картине
(кар.); М. О. Микешина — «Евгений Онегин» (Татьяна и няня и Татьяна у окна) —
рисунки 1860—61 гг., «Капитанская дочка» 1880-х гг. (тушь); Г. Г. Мясоедова —
«Сцена в корчме» 1862 г. (х. м.); Павла Петр. Соколова — серии рисунков к «Капитан-
ской дочке» 1850-х и 1860-х гг., к отдельным произведениям 1840—97-х годов:
И. Н. Крамского — пролог к «Руслану и Людмиле» 1879 г. (тушь); В. С. Перова —
Пимен (эскиз) и Пимен и Григорий 1879 г. (кар.); В. А. Серова — «Бесы» 1879 г.
(кар.), «Зимняя дорога» 1899 г. (темпера), рисунки к «Евгению Онегину» 1899 г.;
М. П. Клодта—«Татьяна у окна» 1886 г. (х. м.); И. Е. Репина «Каменный гость»
1885 г. (х. м.), «Дуэль Онегина с Ленским» 1899 г. (акв.) и 1901 г. (х. м.); М. В. Не-
стерова «Капитанская дочка» 1886 г. (кар.), А. П. Рябушкина «Борис Годунов» 1892 г.
(х. м.); К. А. Сомова — «Руслан и Людмила» 1897 г. (х. м.), «Граф Нулин» 1899 г.
(акв.); К. А. Коровина «Евгений Онегин» (Сон Татьяны и Утро Онегина), конец
XIX в. (х. м.); В. И. Сурикова «Метель» 1898 г. (ит. кар.), «Борис Годунов» 1898 г.
(уголь); М. А. Врубеля «Пророк» 1899 г. (уголь) и1905 г. (акв., тушь, ит. кар.), «Сказ-
ка о царе Салтане»1901 г. (акв. гуашь), «Каменный гость», конец XIX в. (уголь, белила);
В. М. Васнецова «Песнь о вещем Олеге» 1899 г. (кар.); С. В. Иванова «Капитанская
дочка» 1899 г. (тушь); П. П. Кончаловского «Каменный гость» 1899 г. (акв.);
С. В. Малютина «Руслан и Людмила» 1897—99 гг., «Песнь о вещем Олеге» 1899 г. и
1 См. статью Б. В. Томашевского.
2 См. статью Л. И. Гавриловой.
558
«Сказки» 1899 и 1912 г. (акв., гуашь, золото); А. Н. Бенуа «Дубровский» 1897 г.
(акв., тушь), серии иллюстраций к «Пиковой даме» 1905 и 1910-х гг. (акв., тушь, кар.),
к «Капитанской дочке» 1904 г. (тушь) и 1918 г. (тушь, белила), к «Медному всаднику»
1903 г. (тушь, кар., акв.), 1905 г. (тушь, акв.), 1916 г. (тушь, белила) и многих других.
В скульптуре: П. П. Забелло—«Татьяна» 1875 г. (мрамор), А. И. Вейценберга—«Тать-
яна» 1899 г. (мрамор) и другие.
В музее сосредоточены почти полностью дошедшие до нас портреты предков Пуш-
кина, его родных, друзей и товарищей по Лицею. Среди них: А. П. (Ибрагима) Ган-
нибала, А. Ф. и С. Ю. Пушкиных, Н. О. Пушкиной — миниатюра Ксавье де Местра
1810-х гг., С. Л. Пушкина — рисунок К. Гампельна 1824 г., В. Л. Пушкина — Ж. Вивье-
на 1823 г. (ит. кар.), Л. С. Пушкина — А. О. Орловского 1820-х гг. (ит. кар.),
О. С. Пушкиной-Павлищевой—рисунок 1833 г., Н. Н. Пушкиной — акварели:
А. П. Брюллова 1831 г. и В. Гау (три портрета) 1840-х гг., детей поэта — рисунки
Т. Райта 1844 г., М. А. Пушкиной—Гартунг и Н. А. Пушкиной—Меренберг раб.
И. К. Макарова 1850-х гг. (х. м.) и другие. В музее хранятся также фотографии много-
численных потомков Пушкина. Портреты лицеистов: И. И. Пущина, В. К. Кюхельбекера,
К. К. Данзаса, Ф. Ф. Матюшкина, М. Л. Яковлева, В. Д. Вольховского, Н. А. Корса-
кова, А. М. Горчакова, С. Г. Ломоносова, М. А. Корфа, А. А. Дельвига—работы
А. Д. Илличевского, М. Л. Яковлева, С. Г. Чирикова и других.
Большую ценность представляют декабристские материалы: портреты М. С. Лу-
нина, А. 3. Муравьева, М. А., Н. А. и А. А. Бестужевых, М. Н. Волконской, выпол-
ненные Н. А. Бестужевым в Сибири, групповые портреты и изображения декабристов
в различные моменты их жизни и труда, виды мест их ссылки и заключения на акваре-
лях Н. П. Репина, Н. А. Бестужева, А. И. Одоевского, М. С. Знаменского и др., а также
несколько предметов, некогда им принадлежавших: два кольца И. И. Пущина и шка-
тулка В. П. Ивашева, сделанные, по преданию, ими самими из своих кандалов, черниль-
ница А. 3. Муравьева и другие.1
Музей хранит богатейшее собрание портретов широкого окружения Пушкина: писа-
телей, композиторов, художников, актеров, общественных и политических деятелей
(предшественников и современников Пушкина), его друзей и знакомых. Среди них:
Г. Р. Державина (В. Л. Боровиковский, 1811 г.; А. А. Васильевский, 1815 г.),
Н. М. Карамзина (В. А. Тропинин, 1818 г. (этюд); А. Г. Венецианов, 1828 г.),
И. А. Крылова (И. Е. Эггинк, 1832 г.), В. А. Жуковского,1 2 П. А. Вяземского
(К.-Х. Рейхель, 1817; И. Зонтаг, 1821 г.; О. А. Кипренский, 1835), П. В. Нащо-
кина (К. П. Мазер, 1839 г.), Н. В. Кочубей, И. И. Козлова, Н. И. Гне-
дича (раб. О. А. Кипренского), И. И. Дмитриева, С. Н. Бегичева, Н. А. Полевого,
К. П. Брюллова (раб. В. А. Тропинина), А. Н. Оленина, А. О. Смирновой-Рое "т
(раб. А. Г. Варнека), Н. Н. Раевского, М. М. Сперанского, А. И. Тургенева, А. Н. Го-
лицына, М. Ю. Виельгорского (раб. П. Ф. Соколова) и многих других. Ценны пор-
треты-миниатюры Н. С. Семеновой, Е. И. и А. М. Колосовых, А. Я. Петровой-Во-
робьевой и других артистов русской сцены Пушкинской эпохи.
Музей обладает богатым собранием картин, литографий, гравюр и документальных
фотографий с видами мест и городов, связанных с биографией и творчеством А. С. Пуш-
кина. Виды Петербурга, Москвы, Царского Села, Одессы, Крыма, Кавказа представ-
лены в музее работами художников конца XVIII— первой трети XIX века: Б. Патер-
сена, М. М. Иванова, Ф. Я. Алексеева, Ф. Кампорези, И. Н. Рауха, А. Е. Мартынова,
А. Г. Ухтомского, К. Ф. Кюхельгена, И. В. Ческого, К. П. Беггрова, С. Ф. Галактио-
нова, Ж.-К. Мивилля, М. Н. Воробьева, К. И. Рабуса, В. С. Садовникова, Н. Г. Че-
ренцова, Г. Г. Гагарина и др. Особую ценность имеют изображения мемориальных пуш-
кинских мест: первые зарисовки с натуры усадьбы поэта в с. Михайловском на лито-
графии П. А. Александрова 1837 г. с рисунка И. С. Иванова,3 могилы А. С. Пушкина
1 А. Ю. Вейс и М. И. Гонтаева. Декабристский фонд изобразительных материалов,
хранящихся в Музее ИРЛИ (Пушкинского Дома) АН СССР «Декабристы и их время».
М.—Л., изд. АН СССР, 1951, стр. 285—371.
2 См. статью Е. В. Фрейдель.
3 См. статью Н. И. Грановской.
559
на литографии Клюквина, акварелях Ябса и И. В. Малафеева: ценны изображения
Актового зала Лицея,1 его здания и видов Царского Села на акварелях и литографиях
1-й четверти XIX в. Среди работ художников 2-й пол. XIX в. особого внимания за-
служивают этюды В. М. Максимова (с. Михайловское, Тригорское и их окрестности)
1898—99 гг. (х. м.), виды с. Захарова, дома Инзова в Кишиневе, последней квартиры
А. С. Пушкина на Мойке и другие.
В музее хранятся почти в<е, сохранившиеся до нашего времени, личные вещи
А. С. Пушкина: письменный стол поэта, за которым он работал в последние годы, брон-
зовая чернильница с фигурой арапчонка, подаренная ему П. В. Нащокиным, два гусиных
пера с его письменного стола, жестяная лампа-масленка из с. Михайловского, сабля,
подаренная ему И. Ф. Паскевичем в Арзруме, трость с вделанной в нее пуговицей
Петра I, пенковая трубка и многие другие вещи Портрет В. А. Жуковского (литбгра-
фия Е. Эстеррейха 1820 г.), подаренный им Пушкину с известной надписью: «Побе-
дителю ученику от побежденного учителя. ..», портреты Е. А. Боратынского и
А. А. Дельвига (литографии) из кабинета поэта. Из мемориальных предметов, при-
надлежавших современникам Пушкина, в музее хранятся: вещи Г. Р. Державина,
П. Я. Чаадаева, Н. И. Тургенева, В. А. Жуковского, К. Н. Батюшкова, В. К. Кюхель-
бекера, любимый диван — патэ И. А. Крылова, письменный стол Н. М. Карамзина, за
которым он писал «Историю государства Российского», и другие. К реликвиям пушкин-
ской эпохи принадлежит и «Нащокинский домик».1 2
Музей располагает богатейшим собранием мебели и предметов комнатного убран-
ства конца XVIII — первой трети XIX века (гарнитуры и отдельные предметы’ редкой
мебели, хрустальные и бронзовые люстры, бра, канделябры и др.), позволяющим соз-
дать историко-бытовое дополнение к экспозиции и реконструировать целые интерьеры.
Современными изобразительными материалами освещены в Музее исторические и
социально-экономические события, а также бытовые темы пушкинского времени. Среди
них уникальный рисунок А. И. Дмитриева-Мамонова «Бородино», 1812 г., гравюры,
литографии и рисунки Д. А. Аткинсона, А. Г. Венецианова, И. И. Теребенева, А. О. Ор-
ловского, К. И. Кольмана и др.
К ценнейшим материалам, связанным с Пушкиным, относятся: Жалованная грамота
имп. Елизаветы прадеду Пушкина Абраму Петровичу Ганнибалу на владение им Михай-
ловской губой 1746 г. (Рукопись на пергаменте); Лицейский Устав 1811 г.3 (Рукопись
на пергаменте); отдельные рисунки лицеистов: А. П. Бакунина, И. В. Малиновского,
И. И. Пущина, А. Д. Илличевского и др.
Хранящиеся в Музее эскизы театральных декораций и костюмов к постановкам
произведений Пушкина исполнены видными художниками: А. Л. Роллером, И. И. Гор-
ностаевым, В. А. Гартманом, М. А. Шишковым, М. И. Бочаровым, Е. П. Пономаре-
вым, М. А. Врубелем, К. А. Коровиным, А. Я. Головиным, И. А. Малютиным,
А. Н. Бенуа и др.
В Музее собраны гравировальные доски: Е. Гейтмана, 1822 г., Н. И. Уткина,
1827 и 1838 гг., Г. Г. Гагарина — проект фронтисписа к «Пиковой даме» 1834 г.,
М. О. Микешина—«Татьяна у окна» 1860—61 гг. и др., а также отдельные листы
гравюр и литографий с цензорскими пометами, редкие и ценные авторские отпечатки
«до подписи».
Советская эпоха положила начало новому отношению к наследию поэта. Творче-
ство Пушкина, ставшее поистине всенародным достоянием, нашло широкое отражение
во всех видах советского искусства и культуры. В Музее А. С. Пушкина сосредоточено
ценнейшее собрание работ советских художников, лучшие из которых экспонируются на
постоянной выставке «Пушкин в советской и современной зарубежной культуре».
К образу Пушкина, его жизни и творчеству обращаются многие мастера советского
искусства. Д. Н. Кардовский первым изобразил Пушкина среди декабристов: «Пуш-
кин в Каменке» — рисунки тушью 1925 г. и 1934 г. (автовариант), его же акварели:
«Пушкин в Царском Селе» 1920-х гг., «Пушкин на балу в Аничковом дворце»-*- 1934 г.
1 См. статью М. П. Руденский.
2 См. статью Г. И. Назаровой.
3 См. статью Г. В. Смирнова.
560
Интересны эскизы и наброски К. С. Петрова-Водкина к картинам: «Пушкин в группе
писателей» 1933—34 гг. и «Пушкин в Болдине» 1936—37 гг., О. В. Делла-Вос-Кар-
довской «Последние минуты» (Наталья Николаевна у умирающего Пушкина) 1936 г.
(х. м., вариант — пастель), картины В. Ф. Федорова «Похороны Пушкина» 1932 г.,
«Тайный увоз» 1937^ г., А. А. Горбова «Дуэль Пушкина» 1936 г., П. П. Соколова-
Скаля» «Умирающий Пушкин» 1936 г., «Встреча с телом Грибоедова» 1937 г.,
П. П. Кончаловского «Пушкин за работой» 1937—44 гг., Г. К. Савицкого «Пушкин
в Михайловском» 1941 г., «Прощай, друг» 1949 г., Ю. М. Непринцева «Пушкин и
няня» 1958 г. (автовариант картины 1936 г.), а также картины Г. Н. Веселова,
И. И. Витман, И. Ф. Денисовского, В. С. Сварога, Н. М. Чернышева, Б. В. Щербакова
и многих других.
В графике работы: Е. С. Кругликовой, Н. И. Пискарева, Б. А. Дехтерева,
И. Ф. Рерберга, М. К. Архангельской, Б. И. Кожина; серии работ Н. А. Павлова,
Н. В. Ильина, А. С. Пруцких и др.
Особую ценность представляет пушкинская сюита картин и рисунков Н. П. Улья-
нова: «Пушкин в жизни», как назвал его автор. В музее хранятся 120 работ художника:
«Пушкин на ярмарке Святогорского монастыря» 1931 и 1936-х гг. (акв., кар.), «Пуш-
кин с женой у зеркала на балу в Аничковом дворце» 1936 г., (х. м.), «В садах Лицея»
1936 г. (уголь), «Пушкин и Пестель», 1948—49 гг. (уголь) и др.
Почти с исчерпывающей полнотой представлены в Музее работы советских скульп-
торов, посвященных образу Пушкина: В. Н. Домогацкого — бюсты 1926 г. (гипс)
и 1927 г. (мрамор), И. В. Крестовского — барельеф 1935 г. (гипс) и статуэтка «По-
следний выстрел» 1937 г. (бронза), В. В. Козлова — бюст 1937 г. (бронза), С. Т. Конен-
кова— бюст 1937 г. (гипс), Н. В. Крандиевского — маска и бюст 1937 г. (гипс),
Б. С. Геннадиева — бюст 1939 г. (мрамор), Л. М. По — бюст 1940 г. (гипс),
И. Д. Шадра — голова 1940 г. (бронза), Г. Н. Мотовилова — бюст 1948 г. (дерево),
С. Д. Лебедевой — голова 1949 г. (гипс), Я. Л. Троупянского — скульптурная группа
«Пушкин и няня» 1949 г. (гипс), серия работ Г. Д. Гликмана 1949—1961 гг. (в гипсе
и бронзе),1 Е. Ф. Белашовой — бюст 1957 г. (гипс) и многих других скульпторов.
Музей хранит созданные видными советскими скульпторами проекты памятников Пуш-
кину: В. В. Козлова, 1936 г. (в гипсе и бронзе); С. Д. Лебедевой, 1937 г. (гипс);
О. В. Мануйловой, 1937 г. (гипс); С. В. Меркурова, 1937 г. (гипс); И. Д. Шадра, 1940 г.
(гипс); Г. Н. Мотовилова, 1948 г. (гипс); М. К. Аникушина — варианты и эскизы памят-
ника Пушкину, установленного в Ленинграде; 1 2 проект памятника Пушкину в Пушкин-
ских горах Псковской области, выполненный Е. Ф. Белашовой, 1956 г. (гипс).
Музеем тщательно собирались иллюстрации к произведениям Пушкина, издавав-
шимся с первых лет советской власти: 3 И. В. Симакова «Повести Белкина», 1919 г.;
Д. И. Митрохина «Кавказский пленник. Бахчисарайский фонтан. Братья-разбойники»,
1919 г.; А. Н. Бенуа «Капитанская дочка», 1918 г., «Медный всадник», 1923 г.;
Б. М. Кустодиева «Капитанская дочка», «Дубровский», «Сказка о царе Салтане», 1919 г.;
М. В. Добужинского «Скупой рыцарь», 1922 г. и др.; особенно полно представлены:
гравюры на дереве В. А. Фаворского: 4 «Домик в Коломне», 1922 г.; «Борис Годунов»,
1948—49 гг. и 1954—55 гг.; «Лирика», 1948—49 гг.; «Маленькие трагедии», 1948 —51 гг.;
получившие мировую известность, широко известные гравюры на дереве А. И. Кравченко
«Пиковая дама», «Медный всадник», «Египетские ночи»,«Маленькие трагедии», 1936 г.;
рисунки Н. В. Ильина, «Лирика», 1920—40-х гг.; В. М. Конашевича «Евгений Оне-
гин», «Борис Годунов», «Дубровский» и др., 1936 г.; Н. В. Кузьмина, «Евгений Оне-
1 Г. Д. Гликман. Скульптура и рисунки на пушкинские темы. Каталог выставки.
Л., 1961.
2 См. статью О. А. Пини.
3 Одним из важнейших культурных начинаний, предпринятых советским прави-
тельством, было массовое издание классической литературы в серии «Народная библио-
тека» и отдельных произведений классиков. Об издании произведении А. С. Пушкина
см. Л. М. Добровольский и Н. И. Мордовченко. Библиография произведе-
ний А. С. Пушкина и литературы о нем. 1918—1936. М.—Л., 1952.
4 См. статью Г. С. Островского.
Пушкин и его время
561
гин», 1932—37 гг., «Дубровский», 1936 г., «Граф Нулин», 1957 г.; К. И. Рудакова
«Евгений Онегин», 1936, 1945—46, 1949 гг., «Полтава», 1948 г., «Граф Нулин»,
1948—49 гг., работы Н. С. Альтмана, П. Л. Бунина,1 Б. А. Дехтерева, К. А. Клементье-
вой, Ф. Д. Константинова, Д. А. Шмаринова и многих других. К иллюстрированию
произведений А. С. Пушкина обращались также живописцы С. В. Герасимов, А. А. Пла-
стов, А. Н. Самохвалов, В. А. Серов.
«Сказки» Пушкина — одна, из любимых тем в творчестве И. Я. Билибина: «Сказка
о царе Салтане», 1937 г. (дореволюционные работы: «Сказка о царе Салтане», 1904—
1905 гг., «Сказка о золотом петушке», 1906—07 гг., «Руслан и Людмила», 1908 г., «Во-
рон к ворону летит», 1910 г. «Сказка о рыбаке и рыбке», 1911 г.); В. А. Милашевского—
акварели 1948—49 гг., Т. А. Мавриной «Сказка о мертвой царевне», 1949 г., «Сказка
о царе Салтане», 1952 г. Сказки иллюстрировали также: А. М. Каневский, Е. А. Киб-
рик, Н. М. Кочергин, Е. И. Плехан, Л. В. Туржанский и др.
Виды пушкинских мест запечатлены в работах художников: Н. И. Альтмана,
В. К. Бялыницкого-Бирули, М. В. Добужинского, Б. С. Берендгофа, М. В. Иноземце-
вой, А. В. Каплуна, П. Ф. Осипова, А. А. Осьмеркина, Л. С. Хижинского, В. А. Успен-
ского, П. А. Шиллинговского и др.
Музей хранит и экспонирует работы художников Украины, Белоруссии, Грузии,
Армении, Литвы, Латвии, Эстонии и других республик нашей страны. В творчестве этих
художников пушкинская тема широко отражена: М. Н. Добронравов «Тост в Каменке».
1936 (автопортрет), «Пушкин на прогулке», 1949 г. (гуашь); «Н. В. Гоголь читает Пуш-
кину «Мертвые души», 1952 г. (х. м.); Н. Азовский «Пушкин в Михайловском», 1937 г.
(х. м.); М. С. Сарьян «Кавказ — место встречи Пушкина с телом Грибоедова», 1937 г.
(х. м.); А. К. Кутателадзе «Пушкин», 1937 г. (грав. на дер.); В. Н. Адвадзе «Пушкин
на Северном Кавказе», 1957 г. (х. м.); П. О. Малоян «Пушкин в Армении», 1957 г.
(х. м.). В графике иллюстрировали произведения Пушкина: Л. Ф. Книт, Е. И. Кияшко,
М. Е. Котляревская, С. В. Кукуруза, И. Л. Размадзе, Ц. Сампилов, Р. Ф. Сайфулин,
П. Упитис и многие другие; в скульптуре: Э. И. Ривош, Р. И. Панцеховская и др.
Особое место занимает тема «Пушкин и театр», «Пушкин и кино». В музее хра-
нятся эскизы декораций и костюмов, выполненные В. А. Фаворским. Ф. Ф. Федоров-
ским, В. В. Дмитриевым, Е. П. Якуниной, Н. Н. Никифоровым, Д. Ф. Поповым и др.;
режиссерские, текстовые и иллюстративные наброски С. М. Эйзенштейна к неосу-
ществленным фильмам «Любовь поэта», «Пир во время чумы» и др.
Музей обладает также большой коллекцией произведений прикладного искусства,
народного творчества и детских рисунков.
В последние годы проведена большая работа по выявлению материалов о Пушкине
в мировой культуре. В настоящее время музей располагает большой коллекцией зару-
бежной пушкинианы в изобразительном искусстве. На постоянной выставке «Пушкин
в советской и современной зарубежной культуре» экспонируются картины, рисунки и
репродукции на пушкинские темы болгарских, венгерских, польских, румынских, чеш-
ских художников (А. Попов, И. Задор, Ф. Золтан, И. Витз, А. Унеховский, Э. Барто-
ломейчик, В. Васьковский, С. Ионеску, А. Демьян. Г. Иванченко, К. Мюллер, В. Фиала,
К. Сволиньский, И. Швенгсбир и др.), а также автографы выдающихся деятелей миро-
вой культуры, эскизы декораций к пушкинским спектаклям, ноты, книги, фотографии
и т. п.
Собрание музея постоянно обогащается новыми поступлениями. Отдельные при-
обретения последних лет (1954—61 гг.) представляют большой историко-культурный
интерес. Советский фонд систематически пополняется лучшими произведениями живо-
писи, скульптуры, графики, прикладного искусства и народного творчества (работы
Н. П. Ульянова, В. А. Фаворского, М. К. Аникушина, И. Д. Шадра, С. Д. Лебедевой,
Н. В. Кузьмина, В. М Конашевича, П. Л. Бунина, Г. Д. Гликмана и др.). К главным
приобретениям пушкинского времени и последующих лет принадлежат: литографиро-
ванный портрет Пушкина работы Г. Гиппиуса, 1827—28 гг.1 2 бюст Пушкина работы
1 См. П. Л. Бунин. Иллюстрации к произведениям А. С. Пушкина. Каталог вы-
ставки. Л., 1960.
2 См. воспроизведение на стр. 554.
562
П. Трубецкого, 1899 г. (гипс); бронзовый отлив бюста Пушкина с подлинной формы
И. П. Витали; 1 иллюстрации К. А. Коровина к «Цыганам» (Алеко), 1899 г. (к. м.);
А. П. Рябушкина рисунок к «Цыганам» и этюд маслом «Варлаам» к картине «Корчма на
Литовской границе», 1892 г.; портреты современников Пушкина: Н. И. Тургенева —
миниатюра Сенгри, перв. четв. XIX в.; М. Ф. Орлова—живописный портрет, 1830-е гг.;
3. А. Волконский — акварель Мюнере, 1814 г.; Д. Ф. Фикельмон—акварель Уинса,
1820-е гг. (дар А. Яковлева); Е. П. Ганнибал, перв. четв. XIX в. (х. м.); А. Ф. Смир-
дина и его жены, сер. XIX в. (х. м.); Н. А. Яхонтова и его жены—миниатюры 1830-х гг.,
акварельные портреты С. Н. Гончарова, Б. К. Данзаса, Ф. Ф. Кокошкина, бывшие на
юбилейной пушкинской выставке 1899 г. (портреты Орлова, Ганнибал, Смирдина, Гонча-
рова и Яхонтова поступили в музей от их потомков). Значительно пополнилось собрание
музея редкими по достоинству и времени появления гравюрами и литографиями с пор-
третами писателей, художников, композиторов, артистов, общественных и литератур-
ных деятелей — предшественников и современников А. С. Пушкина.
Четыре акварельные рисунка к «Руслану и Людмиле» Игнациуса,1 2 переданные ди-
рекцией Павловского музея, явились ценным вкладом в собрание прижизненных иллю-
страций к произведениям Пушкина; столь же значительным приобретением является
акварельный рисунок И. В. Малафеева с изображением первоначального вида могилы
А. С Пушкина (до 1841).
Музей приобрел: гарнитур мебели работы крепостных мастеров из с. Болдина,
подаренной, по преданию, А. С. Пушкиным дочери пасечника Ф. И. Веляновой; часы
карманные серебряные, принадлежавшие, по преданию, А. С. Пушкину, кожаный бумаж-
ник, принадлежавший М. А. Гартунг; коралловый браслет Н. Н. Пушкиной, подарен-
ный ей С. Л. Пушкиным; несколько личных вещей М. А. Гартунг: кольцо с изумрудом,
веер слоновой кости, русско-французский словарь с ее автографом и др.; юбилейный
значок пажеского корпуса, принадлежавший А. А. Пушкину; кожаный бювар, вышитый
шерстью и бисером Е. П. Ганнибал; хрустальный бокал, принадлежавший А. А. Дель-
вигу (дар Н. Ф. Дельвиг); серебряный бокал и портрет маслом И. В. Малиновского
(дар П. П. Малиновского); письменный стол из с. Тригорского и бюро красного дерева
из Малинников, конца XVIII в.; гарнитур мебели красного дерева и рабочее кресло
художника-архитектора А. П. Брюллова. Лицейская наградная медаль 1817 г. передана
музею дирекцией дворцов и парков г. Пушкина, 102 предмета «Нащокинского домика»
Государственным Историческим музеем г. Москвы, 3 предмета «Нащокинского до-
мика»— Отделом истории русской культуры Государственного Эрмитажа.
Выявление и собирание изобразительных и литературных материалов, предметов
быта, мебели и убранства пушкинского времени продолжается. Для более успешной
работы в этом направлении создана инициативная группа, в которую входят сотрудники
всех отделов музея.
Музей систематически поддерживает связь с другими литературными музеями,
в первую очередь пушкинскими, помогает им своими материалами.
Материалами музея пользуется широкий круг исследователей в своей творческой
работе; к фондам музея постоянно обращаются художники, писатели, архитекторы,
артисты, режиссеры, журналисты, многочисленные учреждения (театры, киностудии
и др.).
Одной из важнейших задач музея является создание научного описания фондов
по разделам: иконография А. С. Пушкина и его ближайшего окружения, иллюстрации
к произведениям поэта, личные вещи Пушкина и его современников, виды мест, свя-
занные с биографией и творчеством А. С. Пушкина.
А. М. Мухина.
ЭКСПОЗИЦИОННАЯ РАБОТА за время самостоятельного существования му-
зея (1954—1961 гг.) шла по линии создания новых выставок, а также частных и об-
щих изменений в существующей экспозиции ВМП и его филиалов. В 1954 г., в связи
с юбилейной датой — 250-летием со дня присоединения Украины была открыта вы-
1 См. статью Л. П. Февчук.
2 См. статью М. М. Калаушина.
36*
563
ставка «Пушкин и Украина», органически вошедшая в общую экспозицию музея. На
выставке были приведены материалы, свидетельствующие об интересе Пушкина к ук-
раинскому народу и его истории, о связях Пушкина с деятелями украинской культуры,
О влиянии творчества Пушкина на украинских писателей.
В том же году была расширена экспозиционная площадь Лицея, введены в экспо-
зицию новые темы (история Лицея, лицейская дружба и др.), а также создана пере-
движная выставка для Пушкинского заповедника в Михайловском — «Мировое значение
Пушкина».
В 1955 г. к столетию со дня смерти А. Мицкевича была открыта (совместно с Госу-
дарственным Русским музеем и на его территории) монографическая выставка, посвя-
щенная жизни и творчеству великого польского поэта. На выставке было представлено
более 1500 экспонатов, полученных из музеев, архивов, библиотек СССР и стран на-
родной демократии, а также новые работы советских скульпторов и художников над
образом польского поэта. Жизнь и творчество Мицкевича раскрывались в связи с рево-
люционными движениями в России и на Западе, на фоне литературного движения того
времени. С предельной полнотой были представлены иконография польского поэта,
иллюстрации к его произведениям, переводы, хранящиеся в музеях, архивах и библио-
теках СССР.1
В 1955 г. экспозиция ВМП пополнилась новыми разделами «Пушкин за рубежом,
1837—1899» (отклики на смерть Пушкина, переводы его произведений на западно-
европейские языки, празднование юбилеев поэта в России и за рубежом) и «Пушкин
в советском театре» (постановка пушкинских произведений в оперных, балетных и дра-
матических спектаклях, драматические произведения о Пушкине). Тогда же была про-
ведена реэкспозиция раздела ВМП «Ссылка Пушкина в Михайловское».
Основная экспозиционная работа в 1956—1960 гг. развивалась в двух направле-
ниях. В связи с уменьшением экспозиционной площади в Эрмитаже (с 17 до 10 зал)
были сокращены некоторые темы («Пушкин и искусство его времени», «Отклики за рубе-
жом» и др., литературная экспозиция ограничилась периодом 1799—1837 гг. Это сопро-
вождалось большой реэкспозиционной работой, в процессе которой были существенно
улучшены многие разделы общей литературной экспозиции музея. Сокращение послед-
них разделов музея в известной мере компенсировалось открытием в 1957 г. в Камеро-
новой галерее г. Пушкина выставки «Пушкин в советской и современной зарубежной
культуре». В последующие годы выставка была значительно обогащена и ныне является
самым полным собранием изобразительных и литературных материалов о восприятии
творчества Пушкина в советской и современной зарубежной культуре.1 2
Из более частных работ укажем на организованную к 250-летию со дня основания
Ленинграда (1957) выставку «Петербург в творчестве Пушкина» (гравюры, литографии,
рисунки первой трети 19 в.), а также на персональные выставки художников и скульп-
торов— П. Л. Бунина (1960), А. Н. Самохвалова (1960), Г. Д. Гликмана (1961).
Организация персональных выставок современных художников — одна из новых и
успешно себя оправдывающих форм работы ВМП. Немало внимания уделяется разра-
ботке пушкинских выставок для школ, библиотек, сельских клубов.
Значительное участие принимает экспозиционный отдел музея в разработке вопро-
сов мемориализации. В 1956—57 гг. были проведены мемориально-восстановительные
работы в музее-квартире А. С. Пушкина на Мойке, 12 (воссоздание вторых дверей,
дверки в вестибюле и т. п.). Одновременно была усилена историко-бытовая обстановка
музея, локализована литературная экспозиция за счет сокращения тем, не связанных
с периодом жизни поэта в последней квартире.
После длительной подготовительной работы в 1958 г. состоялось открытие нового
музея в «Домике Китаевой», где Пушкин провел лето 1831 г. в Царском селе. Комнаты
музея восстановлены в историко-бытовом плане. Локальная литературная экспозиция
посвящена жизни и творчеству поэта в 1830—1831 гг.
1 Адам Мицкевич, 1798—1855. Каталог выставки.(Составители С. С. Ланда,
А. П. Февчук, А. А. Шмидт. Л., 1957).
2 Подробней в Путеводителе по выставке «Пушкин в советской и современной
зарубежной культуре» (печатается).
564
В настоящее время завершена большая исследовательская работа по подготовке
иеобходимых данных для более точного воссоздания архитектурно-бытового облика зда-
ния пушкинского Лицея.1
Сотрудники экспозиционного отдела оказывают деятельную помощь периферийным
пушкинским музеям в Болдине, Кишиневе, Одессе, Вильнюсе, Каменке (консультации,
обсуждение и составление экспозиционных планов, подбор материалов и пр.).
Е. В. Фрейделъь
ЭКСКУРСИОННО-МЕТОДИЧЕСКАЯ И ЭКСКУРСИОННО-МАССОВАЯ РА-
БОТА является главной формой общения музея с широкими массами трудящихся.
В свете решений XXII съезда КПСС главную свою задачу ВМП видит в том, чтобы
музейными средствами всемерно содействовать коммунистическому воспитанию трудя-
щихся, возможно полнее использовать огромные возможности, заложенные в творческом
наследии Пушкина для идейного и эстетического воспитания миллионов советских людей.
О масштабе экскурсионно-массовой работы говорят следующие цифры: ежегодно
ВМП и его филиалы посещают около миллиона человек (в 1958—1 335 523, в 1959—
753 954, а В 1960—905 693), из них в последние два года охвачены экскурсиями свыше
двухсот тысяч человек (в 1958 г. было проведено 5 624 экскурсии, в 1959—6 116, а в
1960—6 870 экскурсий). В экскурсионно-консультационной работе принимает участие
весь коллектив научных сотрудников музея и литературная секция городского экскур-
сионного бюро.
Экскурсии по ВМП проводятся двух видов: обзорные и тематические. Обзорные
экскурсии знакомят с жизнью и творчеством великого русского поэта, друга декабри-
стов, певца вольности, основоположника новой русской литературы. Главное внимание
обращается на свободолюбие Пушкина, на гражданские и патриотические мотивы его
творчества. Тематические экскурсии, посвященные одному или нескольким произведе-
ниям («Евгений Онегин», «Капитанская дочка»), дают возможность раскрыть народность
Пушкина и глубокое понимание им событий описываемой эпохи. Особый вид тематиче-
ской экскурсии — экскурсии по пушкинским мемориальным музеям и выставкам. В экс-
курсии по выставке «Пушкин в советской и современной зарубежной культуре» на кон-
кретных фактах говорится об отношении партии и советского правительства к наследию
Пушкина, о непреходящем значении творчества Пушкина для строителей коммунистиче-
ского общества, о громадном влиянии Пушкина на развитие мировой культуры.
В экскурсионной деятельности музея весьма значительное место занимают учебные
экскурсии для школьников Ленинграда, большинство из них при изучении творчества
Пушкина посещают ВМП и его филиалы. Сотрудники музея проводят в школах лекции,
оказывают помощь в организации литературных выставок и вечеров, пионерских сборов
и «линеек», консультируют учителей по различным вопросам, а также учащихся, направ-
ляющихся в туристские походы по Пушкинским маршрутам (Крым, Псковская область
и ДР-).
Музей ведет борьбу за улучшение качества экскурсий: углубление их идейного
содержания, укрепление органической связи с современностью, совершенствование форм
подачи материала. В музее систематически проводятся пушкинские семинары с привлече-
нием крупнейших специалистов Москвы и Ленинграда, налажена постоянная связь
с институтом усовершенствования учителей, для учителей проводятся показательные экс-
курсии; в свою очередь, учителя принимают участие в обсуждении тематических экс-
курсий. Для ознакомления с экскурсионной работой в литературных музеях научные со-
трудники выезжают в командировки в Москву и другие города.
Наряду с экскурсиями основной и важнейшей формой массовой работы музея
является лекционная пропаганда. Научные сотрудники ежегодно читают более 100 лек-
ций на промышленных предприятиях города — «Светлане», «Электропульте», «Красной
Заре», фабриках им. Крупской, им. Самойловой и др. Систематически проводятся цикло-
вые лектории в клубе «Трудрезервов», Парке Победы, кино-театре «Родина», а также
в Михайловском и Летнем садах, читаются лекции в школах и аудиториях. В ознамено-
1 См. статью М. П. Руденской.
565
вание 160-летия со дня рождения Пушкина во Дворце Культуры им. С. М. Кирова были
проведены «Пушкинские чтения» с участием крупнейших ученых Ленинграда. Лекции
о жизни и творчестве Пушкина сопровождались выступлениями мастеров художествен-
ного слова, концертами артистов академических оперных и драматических театров,
а также демонстрацией кинофильмов и экскурсиями в Пушкинские музеи. К открытию
«чтений» была развернута пушкинская фотовыставка.
Традиционными мероприятиями, ежегодно проводимыми музеем, являются памятные
собрания в квартире Пушкина, в день смерти поэта—10 февраля, народные гулянья
в парках г. Пушкина и пушкинских местах Псковской области в день рождения
Пушкина — 6 июня, литературные утренники в Лицее, посвященные дню его основа-
ния,—19 октября. В памятных пушкинских собраниях принимают участие широкая обще-
ственность города: деятели культуры, искусства, рабочие, служащие, представители раз-
личных учреждений, носящих имя Пушкина, и др. Более 80 тыс. человек отмечали
160-летие со дня рождения поэта в июне 1959 г. в г. Пушкине.
В связи с памятными литературными датами музей организует в общегородском
масштабе тематические литературно-музыкальные вечера. Наиболее интересными и удач-
ными из них были: в 1954 г. — встреча пушкинистов Ленинграда с актерами Москов-
ского театра им. М. Н. Ермоловой, участниками спектакля «Пушкин» (пьеса А. Глебы);
в 1955 г. — «Болдинская осень» 1830 года в творчестве Пушкина (к 125-летию пребы-
вания поэта в Болдино). Поэзия Пушкина в творчестве композитора Асафьева;
в 1956 г. — вечер, посвященный 125-летию со дня выхода в свет «Бориса Годунова»;
«Дельвиг и Пушкин» (к 125-летию со дня смерти Дельвига); в 1957 г.— «Пушкинский
Петербург» (в связи с празднованием 250-летия со дня основания Петербурга — Ленин-
града); в 1958 г. — В. А. Жуковский и Пушкин (К 175-летию со дня рождения Жуков-
ского); вечер, посвященный 125-летию со дня выхода в свет отдельного издания романа
Пушкина «Евгений Онегин»; вечер, посвященный няне и другу Пушкина Арине Родио-
новне, в связи с 200-летием со дня ее рождения; в 1959 г. — в ознаменование 150-летия
со дня рождения Н. В. Гоголя — вечер «Гоголь и Пушкин»; вечер «А. В. Кольцов
и Пушкин» (к 150-летию со дня рождения Кольцова). В 1959—1961 гг. были отмечены
юбилеи А. П. Чехова, Л. Н. Толстого, Е. А. Боратынского, В. Г. Белинского и др.
Особенно торжественно был проведен вечер, посвященный 150-летию со дня основания
Лицея.
Литературно-музыкальные вечера проводились на квартире Пушкина, в Эрмитажном
театре, в Доме ученых («Пушкинский Петербург»). В их программу входили доклады
и тематические концерты силами артистов ленинградских театров и филармонии. Вечера
привлекли большое количество посетителей (до 600 чел.). Были организованы выставки
(«Болдинская осень» — в Доме им. Станиславского, «Пушкинский Петербург» — в Доме
ученых. «Борис Годунов», «Евгений Онегин», «Жуковский», «Няня Пушкина» — в фойе
Эрмитажа. «Лицейская библиотека» в Лицее и др.).
В 1961 г. создана инициативная общественная группа содействия музею, члены
которой ведут работу по охране и изучению памятных пушкинских мест, участвуют в
экскуосионно-массовой и др. деятельности музея.
Массово-просветительская работа находит свое отражение и в издательской деятель-
ности музея. В последние годы изданы каталоги Всесоюзного Музея А. С. Пушкина,
юбилейной выставки А. Мицкевича, персональных выставок П. Л. Бунина, А. Н. Само-
хвалова, Г. Д. Гликмана, а также путеводители по квартире Пушкина, Лицею, даче
Китаевой и др. Несколько раз составлялись и переиздавались памятки и листовки по
всем музейным объектам, фото-альбомы с пушкинской тематикой.
Л. Н. Киселева.
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ РАБОТА. Будучи научным и культурно-
просветительным учреждением. Всесоюзный Музей А. С. Пушкина систематиче ки ведет
научно-исследовательскую работу в области истории литературы, искусствоведения
и музееведения.
За последние годы коллективом сотрудников музея разработан ряд тем, связанных
в большинстве случаев с изучением фондов ВМП, созданием новых экспозиций, мемориа-
лизацией таких музейных объектов, как последняя квартира Пушкина, Лицей и др.
566
Завершены или находятся в стадии завершения работы: О. А. Пини — об удостоен-
ном Ленинской премии памятнике Пушкину в Ленинграде работы М. К. Аникушина;
А. Ю. Вейса — из истории Вольного общества любителей российской словесности и об
иконографии декабристов Ф. Н. Глинки и М. Ф. Орлова; А. М. Гордина — о творческой
истории поэмы Пушкина «Граф Нулин»; М. М. Калаушина — о неизвестных прижизнен-
ных иллюстрациях к поэме Пушкина «Руслан и Людмила»; С. С. Ланда — об источни-
ках пушкинской заметки о вечном мире; о стихотворном послании Пушкина Густаву Оли-
зару; о Пушкине в польской культуре; А. М. Мухиной — о зарисовках Пушкина на
смертном одре; Л. П. Февчук — о первых скульптурных изображениях Пушкина и лич-
ных вещах поэта, хранящихся в фондах ВМП; Н. И. Грановской — о первых изобра-
жениях пушкинских мест Псковского края; Н. М. Чернецкой — об иконографии
П. Я. Чаадаева; М. П. Руденской — о найденных архивных документах по истории зда-
ния Лицея и лицейскому быту; Ю. И. Левиной — об изображениях лицейских профес-
соров— учителей Пушкина; Г. И. Назаровой — об иконографии П. В. Нащокина и знаме-
нитом «Нащокинском Домике»; Е. Ф. Фрейдель о портретах В. А. Жуковского; В. К. За-
журило — об изображениях места дуэли Пушкина и др.
Некоторые из перечисленных работ публикуются в настоящем Сборнике. Другие
были использованы при составлении каталога ВМП и подготовке массовых издании.
В целях изучения архивных и изобразительных материалов сотрудники музея
выезжают в научные командировки в Москву, Горький, Калинин, Псков, Саратов и дру-
гие города страны (до 20 командировок ежегодно).
Результаты научных командировок, как и выполненные научные работы, обсуждаются
на специальных научных собраниях, проводимых регулярно один раз в месяц. Наиболее
интересные сообщения заслушиваются в Институте русской литературы (Пушкинский
дом) Академии наук СССР.
В настоящее время Музеем разработан перспективный план научно-исследователь-
ской работы, предусматривающий объединение сил всего коллектива на решение главной
задачи — составления научного описания пушкинских фондов. Описание предполагается
публиковать сначала в виде отдельных сообщений, а затем общего свода.
ПЕРВАЯ ВСЕСОЮЗНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ ПУШКИНСКИХ МУЗЕЕВ. 26—
31 мая 1960 г. Музей провел Первую Всесоюзную конференцию пушкинских музеев.
В конференции приняли участие пушкинские музеи Российской федерации, Украины,
Молдавии: Гос. Музей А. С. Пушкина в Москве, Гос. Пушкинский Заповедник в
с. Михайловском, Дом-музей А. С. Пушкина в Кишиневе, Мемориальный музей
А. С. Пушкина и П. И. Чайковского в Каменке, вновь создаваемый Музей-квартира
Пушкина в Одессе и др. Кроме того, в конференции участвовали родственные литера-
турные музеи: Московский Гос. Литературный музей, Литературный музей Инсти-
тута русской литературы (Пушкинского дома) АН СССР, Музей-заповедник Л. Н. Тол-
стого «Ясная Поляна», Мемориальные музеи А. П. Чехова в Мелихове и Ялте, Мемо-
риальные музеи В. В. Маяковского и Н. А. Островского в Москве и др.
Конференция имела своей целью обсуждение важнейших злободневных вопросов
теории и практики деятельности пушкинских музеев, обмен опытом работы, установление
более тесных деловых связей. М. М. Калаушин посвятил свой доклад основным зада-
чам пушкинских музеев в коммунистическом воспитании трудящихся, принципам по-
строения экспозиции и методам комплектования фондов минографического пушкинского
музея на опыте Всесоюзного Музея А. С. Пушкина. О работе по организации
монографического музея А. С. Пушкина в Москве и принципах его построения сообщил
директор этого музея А. 3. Крейн. Научные сотр¥дники Всесоюзного Музея
А. С. Пушкина и Гос. Музея А. С. Пушкина в Москве А. Ю. Вейс, С. С. Ланда,
Е. В. Муза, Л. П. Февчук на основе опыта своих музеев осветили вопросы соотношения
литературной науки и музейной экспозиции, комплектования музейных фондов, экспо-
нирования рукописей Пушкина, собирания и экспонирования личных вещей поэта и др.
Принципиальные вопросы построения мемориальных пушкинских музеев на опыте
работы Гос. Пушкинского Заповедника, Всесоюзного Музея А. С. Пушкина и Дома-
музея А. С. Пушкина в Кишиневе были рассмотрены в докладах директора Пушкин-
567
ского Заповедника С. С. Гейченко, заместителя директора по научной части Всесоюзного
Музея А. С. Пушкина А. М. Гордина и директора Дома-музея А. С. Пушкина в Киши-
неве А. В. Сухомлинова, О многолетнем опыте научно-реставрационных и экспозицион-
ных работ по Музею-Лицею в г. Пушкине и Музею-квартире А. С. Пушкина в Ленин-
граде рассказали в своих сообщениях хранители этих музеев М. П. Руденская и
Е. В. Фрейдель.
Предметом специального внимания на конференции явились также вопросы экскур-
сионно-методической и культурно-массовой работы пушкинских музеев. С докладами и
сообщениями на эту тему выступили сотрудники Всесоюзного Музея А. С. Пушкина
В. К. Зажурило, Л. Н. Киселева и директор мемориального музея А. С. Пушкина и
П. И. Чайковского в Каменке Е. А. Бабенко. Все доклады и сообщения, представленные
на конференции, сопровождались оживленными прениями.
Участники конференции ознакомились также с пушкинскими местами Ленинграда,
экспозициями Всесоюзного Музея А. С. Пушкина и его филиалов: Музея-квартиры
А. С. Пушкина на Мойке, 12, Музея-Лицея, Музея-дачи А. С. Пушкина в доме Китаевой
и выставки «Пушкин в советской и современной зарубежной культуре» в Камероно-
вой галерее. '
Результаты первой Всесоюзной конференции Пушкинских музеев, по общему мне-
нию, имеют большое положительное значение как для разработки теории музейного
дела, так и для совершенствования практики работы наших многочисленных музеев,
посвященных жизни и творчеству А. С. Пушкина.
А. М. Гордин.
А. С. Пушкин.
Медаль работы И. Фишера (Чехословакия). 1953.
Бронза Лицевая сторона.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
А. С. Пушкин.
Медаль работы И. Фишера (Чехословакия). 1953.
Бронза. Оборотная сторона.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.
ЗАРУБЕЖНЫЕ СВЯЗИ ВСЕСОЮЗНОГО МУЗЕЯ
А. С. ПУШКИНА
С каждым годом расширяются и крепнут культурные связи ВМП с за-
границей. Они возникают на основе усиливающегося интереса к творчеству
великого русскою поэта как со стороны народов Азии и Африки, впервые
знакомящихся с произведениями Пушкина, так и народов Европы, где
поэт обладал уже прижизненной известностью.
В свою очередь ВМП уделяет значительное внимание пропагандирова-
нию творчества Пушкина за границей. Ведется переписка, обмен книгами и
изобразительными материалами с отдельными лицами и культурными
учреждениями. Из Калькутты (Индия) Шуниль Воттачарджи прислал
в марте 1958 г. издание четырех повестей Пушкина на языке бенгали.
В сопроводительном письме переводчик говорит о высокой эстетической
ценности пушкинского творчества: «Взаимопонимание между народами
всего мира имеет большое значение для сохранения мира в интересах много-
численных народов и для тесной дружбы между ними. Произведения Пуш-
кина своей удивительной прелестью очаровывают читателей и возрождают
в них чувство незыблемой дружбы, чувство вечной любви. Мы уверены
в том, что бенгальский читатель найдет в Пушкине своего близкого друга,
своего вдохновителя».
В 1956 г. профессор русской литературы римского университета Этторе
Ло Гатто посетил ряд пушкинских мест Советского Союза. «Узнать серд-
цем и умом все то, что я так любил много лет — какая радость, какое уми-
ление!— писал итальянский ученый в книге отзывов Музея.— <...>
Спасибо больше всего и всегда Пушкину, который своим существованиехМ
обогатил мир».
После осмотра Лицея Ло Гатто поделился возникшими у него впечат-
лениями и творческими замыслами: «Мне хотелось бы быть хорошим
поэтом и написать свои «Воспоминания в Царском Селе». Я на-
пишу свои воспоминания о Пушкинском селе <С. .^> Они будут скромны, как
поэзия, но будут богаты тем, что в их центре будет бессмертное имя Пуш-
кина».
571
Через два года профессор Ло Гатто прислал в библиотеку ВМП пере-
веденные им произведения Пушкина в прозе, а в 1960 г. — свою моногра-
фию о Пушкине.
Правнучка декабриста А. В. Поджио Магда Трокме получила в дар от
Музея фоторепродукции интересовавших ее портретов. В знак благодар-
ности она подарила музею генеалогическое древо своего прадеда.
В 1958 г. представитель Пушкинского клуба, сравнительно недавно орга-
низовавшегося в Лондоне, побывал в ВМП и его филиалах и тщательно
ознакомился с материалами экспозиции. Вернувшись в Англию, он рас-
сказал на заседании клуба о пушкинских музеях Советского Союза.
«Мы будем хранить как драгоценность все посланные вами брошюры
в нашем скромном музее имени А. С. Пушкина», — сообщала в письме
в ВМП председатель Пушкинского клуба М. Кульман. «Мы очень сча-
стливы, — писала она, — что культурная связь между Советским Союзом
и Великобританией все больше и больше укрепляется, и мы будем очень
рады поддерживать с вами переписку. Мы сейчас собираем все сведения
о музеях и домах имени Пушкина, а также фотографии всех его памятни-
ков. ..»
Вполне понятно, что самые широкие и действенные связи устанавли-
ваются у ВМП с зарубежными почитателями гения Пушкина в том случае,
когда они посещают пушкинские музеи. Ежегодно ВМП и его филиалы при-
нимают десятки делегаций и сотни туристов из стран народной демокра-
тии и Китая, Индонезии, Цейлона и Индии, ОАР и Ганы, Канады и США,
Франции и Англии и других стран Азии, Африки и Европы. Особенно
многочисленны посетители, представляющие страны социалистического ла-
геря. В своих отзывах о пушкинских музеях Ленинграда они рассказывают
об огромной популярности Пушкина в их странах.
Болгарские писатели, побывавшие в музее-квартире А. С. Пушкина,
записали, что они «получили глубокое и незабываемое впечатление от со-
прикосновения со всем, что говорит о жизни и творчестве великого русского
поэта, который бесконечно близок и болгарскому народу. Болгарские писа-
тели знают и любят Пушкина, он живет и вечно будет жить со своим твор-
чеством в нашем сознании и в наших сердцах.
За всю группу: В. Стоянов, Калина Малина, Ал. Сегренски, В. Але-
ксандров».
Фр. Гавличек, член ЦК Коммунистической партии Чехословакии, в своем
отзыве от 18 сентября 1957 г. говорит:
«С большим волнением я с моей женой посетили места, где жил и
учился и работал величайший поэт мира Ал. Пушкин. Его чудесные мысли
и стихи сильно повлияли на чешскую литературу, поэзию в особенности. . .».
Венгерская делегация, посетившая Лицей в мае 1957 г., оставила сле-
дующую запись: «Пушкин является не только одним из величайших поэтов
русского народа, но и всего прогрессивного мира. Перед его величием
сегодня преклоняются умы человечества».
«Я кореец, — пишет студент ЛГУ, — но горжусь тем, что сегодня я могу
читать Пушкина на языке, которым он писал».
572
Своими впечатлениями о посещении музея-квартиры Пушкина подели-
лись румынские студенты: «Мы узнали правду о Пушкине и о Рос-
сии того времени. Все это от нас скрывалось и запрещалось. Мы уедем
в Румынию, в Бухарест и там расскажем о том, что мы здесь
видели».
В записи делегации ГДР сказано: «Его [Пушкина] произведения и жизнь
свидетельствуют о больших творческих силах, проявившихся в борьбе про-
тив самодержавия. Его произведения служат дальнейшему укреплению
дружбы между нашими народами».
Отношение китайского народа к Пушкину отражено в отзыве пушки-
ниста Бао Чжэн-гу: «Имя великого поэта русского народа Пушкина и его
звонкий голос не только живут в сердце советского народа, но и в сердцах
китайского народа, и призывают нас идти вперед к светлому и лучшему
будущему». О том же пишут и китайские студенты: «Великий русский поэт
А. Пушкин живет в сердцах всех народов».
О глубоком уважении и искренней любви к Пушкину говорят отзывы
представителей разных стран и наций.
Посол Цейлона в СССР Г. П. Малаласекера счел для себя большой
честью возможность посетить в сентябре 1957 г. Лицей, где он узнал
«о днях молодости поэта, чье имя чтится не только в его собственной
стране, но и во всем цивилизованном мире».
«Моя радость, когда я проходила по залам, где гулял Пушкин, не мо-
жет быть выражена, — гласит запись Ширли Грэхэм, супруги американ-
ского ученого и писателя, борца за мир У. Дюбуа. — Я люблю русский на-
род еще сильнее за его любовь к Пушкину».
В дни памятных пушкинских годовщин на собраниях и вечерах, устраи-
ваемых ВМП, часто присутствуют гости из-за рубежа. Так, например,
8 февраля 1959 г. на траурном собрании в музее-квартире А. С. Пушкина
выступил с речью китайский профессор Бао Чжэн-гу. Рассказав об истории
распространения произведений Пушкина в Китае и отметив выдающуюся
роль основателя современной китайской литературы Лу Синя, как пере-
водчика и пропагандиста великого русского поэта, профессор Бао Чжэн-гу
вспомнил, как в 1937 г. в Шанхае, несмотря на тяжелую обстановку анти-
русской и антисоветской кампании, в театре «Изис» был устроен вечер
памяти Пушкина. Программа вечера необычайно взволновала его участни-
ков. В годы борьбы с японскими захватчиками, — продолжал профессор
Бао Чжэн-гу, — китайский народ не забывал Пушкина. В 1924 г. жители
Шанхая установили памятник Пушкину, служивший им символом надежды
и уверенности в победе. В заключение своей речи профессор Бао Чжэн-гу
сказал, что Пушкин ныне принадлежит сотням миллионов передовых лю-
дей, всему прогрессивному миру.
В январе 1960 г. в Музей из г. Пловдива (Болгария) пришло письмо,
в котором находилось стихотворение Христо Стайкова, посвященное па-
мяти Пушкина; автор просил прочесть его стихи на траурном собрании
в день 123-й годовщины гибели поэта. Желание Христо Стайкова было ис-
полнено. Ниже приводится буквальный перевод этого стихотворения.
573
«О Пушкин милый, любимый миром,
Бессмертен и велик твой стих.
Тебя убили в цветении молодости,
Тебя убил чужеземец подлый.
Если б я был около тебя, я помешал бы
Пуле сразить тебя на дуэли.
В твоих творениях, в твоем духе я раскрыл
Бесконечную силу и слезы.
О, почему не нашлось никого,
Кто бы схватил того негодяя,
Чтобы он не целился в тебя,
Чтобы ты увидел славный, вольный край.
Скорбь витает, как будто только
Сегодня прекратилась твоя жизнь.
И мы думаем скорбя,
Охваченные огромной человеческой жалостью —
Почему ты погиб таким молодым!»
Празднование 147-й годовщины Лицея, благодаря участию группы
делегатов ташкентской конференции — писателей стран Азии и Африки,
явилось фактом культурного общения и действительного укрепления
дружбы и взаимопонимания между народами разных стран.
В своих записях и выступлениях гости говорили о вдохновляющей силе
свободолюбивой поэзии Пушкина, понятной и близкой всем народам, бо-
рющимся за национальную независимость и социальный прогресс. Эту
мысль особенно ярко выразил поэт Нюпэн Бенье (Берег Слоновой Кости),
прочитавший свое стихотворение о Пушкине:
«Свобода —
Это как кровь, которая питает тело,
Все люди нуждаются в ней.
Свобода,
Как свет, который озаряет весь мир.
Все существа в нее влюблены.
Пушкин, поэт свободы,
Ты —
Духовный отец
И душа всех народов,
Влюбленных в свободу!»
Большинство выступивших поэтов и журналистов стран Азии и Африки
обращали внимание на высокий гуманистический пафос, благодаря которому
574
поэзия Пушкина звучит необычайно современно и продолжает вдохновлять
все новые и новые отряды прогрессивного человечества, вступающие
в борьбу за мир во всем мире.
Ниже приводятся тексты этих выступлений:
Антуан Лама (Гвинея): «Я присутствовал на дне празднования Пуш-
кина. Эта трогательная церемония была для меня доказательством того
большого интереса, которым пользуется этот великий поэт. С большой сим-
патией я отдаю хвалы Пушкину, его поэзии, которая есть поэзия гума-
низма. Поэзия есть язык гениев, язык великих сердец».
М. Камерон Дуоду (Гана): «Поистине величайшее удовольствие побы-
вать там, где был великий Пушкин. Я всегда буду помнить этот день,
19-е октября, когда я беседовал с духом Пушкина!».
Хасан эль-Тахир Зарук (Судан): «Мы растроганы до глубины души
тем, что нам удалось посетить это прекрасное место, откуда исходил сияю-
щий свет и гениальные стихи. Мы знаем Пушкина и любим его, и наши
души всегда будут ликовать в его юбилейные даты».
Леон Оже (Габун): «Я всегда любил всех, которые, как Пушкин, были
так или иначе волонтеры и защитники свободы. Поэтому с радостью и увле-
чением я принял приглашение писателей г. Пушкина. Чтобы лучше насла-
диться стихами Пушкина, я решил усиленно учиться по-русски с тем, чтобы
в ближайшем будущем прочесть вам поэмы о Пушкине».
Муанг Аунг Све (Бирма): «Пушкин — великий поэт. Я хочу выразить
ему уважение за его мятежный дух. Здесь мне стало ясно значение слов:
«поэзия для народа». Пушкин умер, но поэзия его — бессмертна».
Муанг Чьсо Зин Ньюнт (Бирма): «19 октября 1958 года я имел честь
посетить пушкинские места. Я очень рад этому, так как я смог написать
стихотворение, посвященное ему — «О, Пушкин!». Если о пушкинских
местах так заботятся и так почитают их, может ли Пушкин быть мертвым!
Стихи Пушкина подобны неувядаемым цветам, которые вечно будут
цвести.
О, Пушкин!
О, Пушкин, я пришел к тебе
С радостью и гордостью.
Твои слова и рифмы
Наполняют мое сердце
И сверкают в нем.
О, Пушкин! Ты поэт дружбы,—
Улыбайся, улыбайся
Своей великолепной улыбкой!
Твои слова вечны,
Я чту тебя, как чту только немногих».
Ма-Лай-Кхем (Камбоджа): «Я очень счастлив возможности присут-
ствовать вместе с писателями и поэтами г. Пушкина на церемонии дня, кото-
575
рый является днем рождения Лицея Пушкина. Эта встреча есть прекрас-
ный для нас — поэтов-камбоджийцев случай укрепить еще более наши дру-
жеские связи с коллегами г. Пушкина. Все мы имеем общее и единственное
желание: поддержать мир во всем мире и добиваться счастья для челове-
чества».
Гнанасандерам (Цейлон): «Этот день будет историческим днем. Вспо-
миная этот день, я бесконечно счастлив, что имел редкую возможность уча-
ствовать в праздновании пушкинского юбилея. Пушкин принадлежит не
только великому советскому народу, но и всем нам, живущим в дальних
странах. Пушкин не умер. Он живет в сердцах и умах всех народов всех
континентов. Пушкин принадлежит вам, но он принадлежит и нам. Пушкин
жив. Он никогда не умрет».
Профессор М. А. Пиллаи (Мадрас. Индия): «Я имел возможность при-
нять участие в торжестве, посвященном всемирно известному поэту Пуш-
кину, очень популярному в нашей стране. Я считаю это великим счастьем.
Я никогда не смогу забыть сияющие лица восторженной аудитории. Я при-
ношу этому народу глубокую благодарность в следующих словах: «Вам,
ученые, которые чтят великого поэта, долгие годы жизни и слава!»
Доктор Халафалла Ахмед — глава делегации О АР: «Было чрезвы-
чайно радостно вместе с вами отметить славную годовщину, связанную
с памятью великого поэта. Горячий привет от всех писателей Объединен-
ной Арабской Республики».
Профессор литературы Эмина Эль-Сауд (ОАР): «Я счастлива этой
возможности посетить это дорогое нам всем место и принять участие
в этом утреннике, посвященном памяти великого Пушкина».
Ахмед Омар-эль-Азхари (Сомали): «Поистине замечательную вещь
мы наблюдаем в Советском Союзе: здесь увековечивают память поэтов,
писателей, художников, которых выдвинул этот народ, и бережно хранят
их наследие — народное достояние. И нет ничего странного в том, что
Пушкин навеки остался в сердцах сыновей того мира, в котором мы живем.
Сегодня, во время нашего пребывания, мы убедились, что именно этот
город создал Пушкина и вдохновил его на создание замечательных произ-
ведений. Мы убедились также, что героические жители Ленинграда черпали
из наследия Пушкина прославленную стойкость в борьбе против нацистов
и агрессоров. Сердечный привет тебе, о народ Ленинграда, от народа
Сомали и его поэтов и писателей! Желаю тебе счастья, о народ, великий
героями, которых ты выдвинул из своих рядов и которые прославили тебя
на века. Да не будет войны, да здравствует мир!»
Ю. К. Герасимов.
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
стр.
А. С. Пушкин. Акварель П. Ф. Соколова. 1830—1836. Всесоюзный музей
А. С. Пушкина, Ленинград.............................................. 2
А. С. Пушкин. Эскиз маслом В. А. Тропинина. 1827. Всесоюзный музей
А. С. Пушкина, Ленинград............................................. 44
П. А. Вяземский. Рисунок И. Зонтаг. 1821. Всесоюзный музей А. С. Пушкина,
Ленинград............................................................ 77
Н. М. Карамзин. Этюд маслом к портрету В. А. Тропинина. 1818. Всесоюзный
музей А. С. Пушкина, Ленинград....................................... 78
Н. И. Тургенев. Миниатюра Сенгри. 1810-е гг. Всесоюзный музей А. С. Пушкина,
Ленинград............................................................ 87
«Политический журнал», 1814 г., кн. 2. Титульный лист.................... 88
Страницы из «Политического журнала» с печатью и тайными знаками «Немецких
Братьев по Союзу»..................................................88—89
Страница из «Политического журнала» с началом статьи «Немецкий Союз. Ста-
туты Ордена первых двух степеней <...>».............................. 89
Памфлет Шмальца, направленный против деятельности тайных обществ в Герма-
нии. Титульный лист.................................................. 90
Аллегорическое изображение Неапольского восстания. Рисунок П. И. Пестеля
на рукописи статьи о классификации наук. 1820. Центральный государ-
ственный исторический архив. Москва................................. 135
Дестют де Траси. Комментарий к «Духу законов» Монтескье. Париж, 1822.
Страница с предисловием («уведомлением») автора..................... 136
М. Ф. Орлов. Портрет маслом работы неизвестного художника. 1820-е гг. Все-
союзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.............................. 145
Профиль М. Ф. Орлова, автопортрет, профили др. лиц. Рисунки А. С. Пушкина
на листе с записью турецких слов. 1821. Институт русской литературы
АН СССР, Ленинград.................................................. 146
А. К. Ипсиланти. Портрет маслом работы неизвестного художника. Всесоюзный
музей А. С. Пушкина, Ленинград...................................... 151
Фигуры гетеристов. Рисунок А. С. Пушкина. 1821. Институт русской литера-
туры АН СССР, Ленинград............................................. 152
Голова Александра Ипсиланти, профили Марата, Занда, Лувеля и др. Рисунки
А. С. Пушкина на рукописи с первоначальным замыслом «Братьев-раз-
бойников» Институт русской литературы АН СССР, Ленинград .... 153
Пушкин и его время
577
Д. К. Ипсиланти. Гравюра 1828 ........................................... 154
И. Филимон. Опыт истории Филике Гетерии. Неаполь, 1834. Титульный лист. 155
И. Филимон. Опыт истории греческого восстания, т. 1. Афины, 1859. Титуль-
ный лист............................................................ 156
Страница из книги Филимона со сведениями о переговорах А. Ипсиланти
с М. Ф. Орловым..................................................... 156
С. И. Тургенев. Акварель К. П. Брюллова. 1820-е гг. Всесоюзный музей
А. С. Пушкина, Ленинград.............•.............................. 177
Страница из дневника С. И. Тургенева за 1820-й г., л. 88. Институт русской
литературы АН СССР, Ленинград ................... 178
П. А. Вяземский. Портрет маслом работы К. X. Рейхеля. 1817. Всесоюзный
музей А. С. Пушкина, Ленинград...................................... 195
Автограф письма П. А. Вяземского к А. И. Тургеневу. Варшава, конец октября,
1820-й г., л. 1, об. Государственная публичная библиотека им. М. Е. Сал-
тыкова-Щедрина, Ленинград................................................ 196
Автограф заметки Пушкина о замысле «Графа Нулина». Институт русской лите-
ратуры АН СССР, Ленинград........................................... 237
Рисунок А. С. Пушкина на странице рукописи «Евгения Онегина». 1825.
Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.................... 238
Автограф записки Петра Колошина, 1849 г., л. 1. Государственная библиотека
им. В. И. Ленина, Москва............................................ 291
Автограф записки Петра Колошина, 1849 г., л. 1, об. Государственная библио-
тека СССР им. В. И. Ленина, Москва.................................. 292
Автопортрет. Рисунок А. С. Пушкина на полях рукописи черновика письма
к В. А. Соллогубу. 1836. Институт русской литературы АН СССР, Ле-
нинград .......................................................... 318
Два автопортрета А. С. Пушкина. 1826. Институт русской литературы АН СССР,
Ленинград........................................................... 327
Автопортрет. Рисунок А. С. Пушкина на рукописи черновика XXIX—
XXX строфы второй главы «Евгения Онегина». 1823. Институт русской
литературы АН СССР, Ленинград....................................... 328
Автопортрет в черном фуляре. Рисунок А. С. Пушкина на рукописи черновика
XV строфы первой главы «Евгения Онегина». 1823. Институт русской
литературы АН СССР, Ленинград....................................... 328
Автопортрет А. С. Пушкина. 1829. Под портретом подпись: «писанный им самим
во время горестного заключения в карантине Гуммранском 1829 года
28 июля». Институт русской литературы АН СССР, Ленинград .... 329
Автопортрет А. С. Пушкина. 1827. Институт русской литературы АН СССР,
Ленинград........................................................... 330
Автопортрет А. С. Пушкина в лавровом венке. 1836 (?). Институт русской лите-
ратуры АН СССР, Ленинград........................................... 330
Фронтиспис-виньетка к поэме «Руслан и Людмила». Гравюра М. Иванова с ри-
сунка И. Иванова по наброску А. Н. Оленина. 1820 ................... 337
«Кавказский пленник». Пленник и черкешенка. Гравюра С. Ф. Галактионова и
И. В. Ческого по рисунку И. А. Иванова. 1824 ....................... 338
«Бахчисарайский фонтан». Гирей и его приближенные. Рисунок сепией С. Ф. Га-
лактионова. 1826. Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград .... 338
«Бахчисарайский фонтан». Зарема пробирается к Марии. Рисунок сепией
С. Ф. Галактионова. 1826. Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград. 338
П. И. Пестель. С портрета маслом работы его матери Е. И Пестель. 1813.
Местонахождение оригинала неизвестно................................ 349
578
П. И. Пестель. С портрета маслом работы неизвестного художника. 1821—1825.
Местонахождение оригинала неизвестно.................................. 350
П. И. Пестель. Рисунок А. С. Пушкина на полях первой беловой рукописи «Кав-
казского пленника». 1821. Институт русской литературы АН СССР,
Ленинград............................................................. 351
П. И. Пестель. Рисунок А. С. Пушкина на полях черновика XII строфы четвер-
той главы «Евгения Онегина». 1824. Институт русской литературы АН
СССР, Ленинград....................................................... 352
Профили Мирабо, Вольтера, Рылеева,* Пушкина и неизвестного, ошибочно при-
нимаемого за Пестеля. Рисунки А. С. Пушкина на полях рукописи первых
строф пятой главы «Евгения Онегина». 1826. Институт русской литера-
туры АН СССР, Ленинград..................................................... 353
Портрет неизвестного, ошибочно принимаемый за Пестеля. Рисунок А. С. Пуш-
кина. 1826. Институт русской литературы АН СССР, Ленинград .... 354
А. М. Горчаков. Акварель неизвестного художника. 1810-е гг. Всесоюзный музей
А. С. Пушкина, Ленинград.............................................. 357
А. М. Горчаков. Фотография Деньера. 1880-е гг. Центральный Государственный
исторический архив, Москва.................................................. 357
А. М. Горчаков. Рисунок А. С. Пушкина на рукописи черновика оды «Напо-
леон». 1821. Институт русской литературы АН СССР, Ленинград . . . 358
А. М. Горчаков. Рисунок А. С. Пушкина на полях рукописи «Андрея Шенье».
1826. Институт русской литературы АН СССР, Ленинград.................. 359
«Блонден над Ниагарой». Карикатура на А. М. Горчакова. Акварель И. А. Все-
воложского. Собрание И. С. Зильберштейна, Москва...................... 360
Карикатура на А. М. Горчакова. Гравюра. Центральный государственный истори-
ческий архив СССР, Москва............................................. 360
Смерть Мазаччо. Гравюра очерком Ш. Нормана с оригинала О. Кудера .... 365
«Руслан и Людмила». Руслан в пещере у Финна. Акварель О.-Ф. Игнациуса.
1823. Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград....................... 375
«Руслан и Людмила». Пробуждение Людмилы в замке Черномора. Акварель
О.-Ф. Игнациуса. 1823. Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград . . 376
«Руслан и Людмила». Наина и Черномор. Акварель О.-Ф. Игнациуса. 1823.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград............................. 377
«Руслан и Людмила». Ратмир в тереме у двенадцати дев. Акварель О.-Ф. Игна-
циуса. 1823. Всесоюзный музей Л. С. Пушкина, Ленинград................ 378
В. А. Мусин-Пушкин. Акварель А. И. Гау. 1849. Г осу дарственный Русский музей,
Ленинград................................................................... 385
Пушкин в кругу современников. Набросок Г. Г. Гагарина. Конец 1832-го г.
Государственный Русский музей, Ленинград.............................. 386
Пушкин в кругу современников. Деталь........................................ 387
П. А. Бартенева. С портрета маслом работы К. П. Брюллова. 1840-е гг. Место-
нахождение оригинала неизвестно ...................................... 388
Э. К. Мусина-Пушкина. Акварель В. И. Гау. 1849. Г осу дарственный Русский
музей, Ленинград............................................................ 388
Маска А. С. Пушкина. Гипс. 1837. Из собрания А. Ф. Онегина. Всесоюзный
музей А. С. Пушкина, Ленинград........................................ 401
А. С. Пушкин. Бюст работы И. П. Витали. 1837. Гипс. Институт русской лите-
ратуры АН СССР, Ленинград................................................... 402
Маска А. С. Пушкина. Рисунок В. А. Серова. 1880. Всесоюзный музей А. С. Пуш-
кина, Ленинград....................................................... 405
37*
579
Гостиная в доме П. В. Нащокина. Картина маслом Н. И. Подклюшникова.
1838—1839. Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград................... 404
Ф. Н. Глинка. Гравюра резцом на стали К. Я. Афанасьева. 1823—1824 .... 413
Ф. Н. Глинка. Литография К. П. Беггрова (?). 1821. Г о су дар ст венный Эрмитаж,
Ленинград ............................................................. 414
П. В. Нащокин. Портрет маслом работы К. П. Мазера. 1839. Воспроизведен
в каталоге выставки старинных портретов, устроенной в 1926 г. в Сток-
гольме ................................................................ 421
П. В. Нащокин. Портрет маслом работы Э. А- Дмитриева-Мамонова. Ко-
нец 1840 — начало 1850-х гг. Государственный исторический музей,
Москва................................................................. 422
В. А. Нащокина. Портрет маслом работы неизвестного художника. 1840-е гг.
Государственный исторический музей, Москва.................................. 423
Вдова и дети В. В. Нащокина. Миниатюра неизвестного художника. 1804—1810.
Государственный литературный музей, Москва............................. 424
В. А. Жуковский. Автокопия маслом Ф.-Т. Гильдебрандта. 1844. Всесоюзный
музей А. С. Пушкина, Ленинград......................................... 431
В. А. Жуковский. Статуэтка работы А. Ф. Нордгейма. 1844. Всесоюзный
музей А. С. Пушкина, Ленинград......................................... 432
«Сказка о медведихе». Рисунок тушью В. А. Серова. 1895. Г осу дарственный Рус-
ский музей, Ленинград.................................................. 437
«Евгений Онегин». Приезд Лариных в Москву. Рисунок тушью В. А. Серова.
1899. Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград........................ 438
Пушкин-лицеист. Рисунок В. А. Фаворского. 1937. Всесоюзный музей А. С. Пуш-
кина, Ленинград........................................................ 447
«Моцарт и Сальери». Сальери слушает «Реквием» Моцарта. Гравюра на дереве
В. А. Фаворского. 1960 ................................................ 448
«Каменный гость». Дон Гуан и Дона Анна. Гравюра на дереве В. А. Фавор-
ского. 1960 ........................................................... 448
Памятник Пушкину в Ленинграде. Скульптор М. К. Аникушин/ архитектор
В. А. Петров. 1957 .................................................... 457
Проект памятника Пушкину в Ленинграде. Скульптор М. К. Аникушин. 1949.
Гипс. Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград........................ 458
Пушкин и Хвостов. Рисунок из альбома П. И. Челищева. 1830-е гг. Всесоюз-
ный музей А. С. Пушкина, Ленинград..................................... 464
Актовый зал Лицея до пожара 1820-го г. Фотография с акварели В. П. Лангера.
Местонахождение оригинала неизвестно................................... 469
Актовый зал Лицея после пожара 1820-го г. Фотография с литографии
В. П. Лангера. Местонахождение оригинала неизвестно.................... 470
Е. А. Энгельгардт. Раскрашенная фотография с портрета маслом работы неиз-
вестного художника. Местонахождение оригинала неизвестно............... 471
«Опись переделкам и поправкам Царскосельского бывшего <...>». 1811, л. 1.
Составлена В. П. Стасовым. Государственный исторический архив Ленин-
градской области, Ленинград............................................ 472
«Лицейская грамота». Проект фронтисписа. Акварель Ф. Гаттенбергера. 1811.
Центральный Государственный Исторический архив СССР, Ленинград . . 489
«Лицейская грамота». Титульный лист. Акварель К. Новоселова. 1811. Все-
союзный музей А. С, Пушкина, Ленинград................................. 490
«Лицейская грамота». Лист 12 (последний). Акварель К. Новоселова. 1811.
Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград.............................. 491
«Лицейская грамота». Лист 12 (последний). Деталь............................ 492
580
«Нащокинский домик». Современное состояние. Фотография. Всесоюзный музей
А. С. Пушкина, Ленинград......................................... 503
Вещи из «Нащокинского домика», а) фрагмент бра; б) бра (слева и справа),
фрагмент бра (в центре); в) лоток и щипцы для снятия нагара; г) ва-
зочка для цветов; д) серебряный сервиз; е) серебряный подносик и со-
Автограф письма П. В. Нащокина к М. П. Погодину, л. 347. Государственная
библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва.............................. 506
Комната П. Ф. Соколова в квартире П. В. Нащокина. Акварель П. Ф. Соко-
лова. Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград ...................... 513
П. В. Нащокин. С портрета маслом неизвестного художника. Местонахождение
оригинала неизвестно.................................................. 514
Михайловское. Литография П. А. Александрова по рисунку И. С. Иванова. 1837. 519
Святогорский монастырь. Литография П. А. Александрова по рисунку И. С. Ива-
нова. 1837 ........................................................... 520
Псков. Пролом Стефана Батория. Литография П. А. Александрова по рисунку
И. С. Иванова. 1837 .................................................. 525
Печорский монастырь. Литография П. А. Александрова по рисунку И. С. Ива-
нова. 1838 ........................................................... 526
Печорский монастырь. Деталь................................................. 527
Конюшенная церковь. Акварель С. М. Воробьева. Государственный Русский музей,
Ленинград................................•............................ 537
А. С. Пушкин. Литография Г. Гиппиуса. 1827—1828 ............................ 554
А. С. Пушкин. Медаль работы И. Фишера (Чехословакия). 1953. Бронза. Лице-
вая сторона. Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград................ 569
А. С. Пушкин. Медаль работы И. Фишера (Чехословакия). 1953. Бронза. Обо-
ротная сторона. Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград................... 570
СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ
ВМП ГИАЛО —Всесоюзный музей А. С. Пушкина, Ленинград. — Государственный исторический архив Ленинградской области, Ленинград.
ГИМ глм гмии —Государственный исторический музей, Москва. —Государственный литературный музей, Москва. —Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, Москва.
ГПБ —Государственная Публичная библиотека РСФСР имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ленинград.
ГРМ гтг гэ ИРЛИ —Государственный Русский музей, Ленинград. —Государственная Третьяковская галерея, Москва. —Государственный Эрмитаж, Ленинград. —Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Акаде- мии наук СССР, Ленинград.
ЛБ — Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина, Москва.
лоии —Ленинградское отделение института истории Академии наук СССР.
ЦГА Лит. ССР— Центральный государственный архив Литовской ССР, Вильнюс.
ЦГВИА — Центральный государственный военно-историчэский архив СССР, Москва.
ЦГИА —Центральный государственный исторический архив СССР» Москва.
ЦГИАЛ —Центральный государственный исторический архив СССР, Ленинград.
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и ис- кусства СССР, Москва.
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Август 98
Адарюков В. Я. 487
Адвадзе В. Н. 562
Аддисон Дж. 54, 56, 58
Аделунг Ф. П. 268, 373
Азадовский М. К. 159, 290
Азовский Н. 562
Айвазовский И. К. 333, 557
Айвазян К. В. 36
Аксенов К. Д. 134
Александр I 52, 53, 63, 65, 72, 73, 76,
79—82, 93, 98, 99, 109, 112, 115,
118, 123, 124, 131, 144, 159, 161,
172—176, 180, 181, 183-185,
191, 192, 197, 204, 211, 216, 217,
240, 244, 251, 254, 326, 467, 483,
488, 494
Александр II 175, 410, 426, 429, 430,
434
Александр Невский 374
Александров В. 572
Александров П. А. 517, 519—521, 525,
526, 559, 581
Алексеев М. П. 26—29, 66, 296, 461,
556
Алексеев Ф. Я. 559
Алексеев-Попов В. С. 166
Али-Паша Янинский 162
Аллер С. 541, 543—547, 549, 550, 552
Альтман Н. С. 562
Альфиери В. 332
Алякринский П. 446
Анастасевич В. Г. 61, 62, 214, 215, 306
Андерсен К. К. 546
Андрей Боголюбский 105
Андроссов В. 246, 247
Аникушин М. К. 8, 453, 455—462, 556,
561, 562, 566, 580
Аничков И. К. 412
Анна Ивановна 248
Анненков П. В. 25, 233, 321, 400
Антокольский М. М. 396, 557
Антоновский М. И. 65
Антонский 191
Анучин Д. Н. 62, 398, 400
Анциферов Н. П. 459
Апраксин 545
Апрелев Ф. И. 548
Аракчеев А. А. 62, 65, 143, 203, 254,
498, 550, 551
Арапов Б. А. 40
Арбузов Г. С. 436
Аргутинский-Долгоруков В. Н. 488
Аренский А. С. 39
Арина Родионовна 523, 566
Ариосто Л. 339
Аристид 55
Ариэль-Залесская Г. Г. 27, 496
Арманд И. А. 12
Арсеньев К. И. 531
Архангельская М. К. 561
Архангельский В. М. 269, 498
д’Аршиак О. 285
Асатиани Л. Н. 36
Асафьев Б. В. 39, 40, 566
Аскеназы Ш. (Askenazy Sz.) 167, 179,
201, 219
Асмус В. Ф. 31
Аснаш С. М. 555
Астье Г. 496, 497
Аткинсон Д. А. 560
Афанасьев 466, 467
Афанасьев К. Я. 408—413, 417, 580
Ахмед Омар-эль-Азхари 576
Ахундов М. Ф. 34, 37
Ашукин Н. 392
583
Бабенко Е. А. 568
Бабочкин Б. А. 41, 454
Баженов В. И. 546
Бажиковский Ст. (Barzykowski St.) 213
Базанов В. Г. 110, 148, 293, 294, 296,
305, 307, 408, 498
Базаров И. И. 433
Базен Р. 379
Байи Ж.-С. 326
Байрон Д.-Н.-Г. 26, 37, 207, 208, 214
Бакиханов А.-К.-А. 34
Бакунин А. П. 560
Бакунин М. М. 551
Балакирев М. А. 40
Балин 396, 405
Бальзак О. 17
Банистер 536
Бао Чжэн-гу 573
Баранов Н. В. 455
Барановская М. Ю. 416
Бараташвили Н. М. 36
Барер Б. 326
Барская *А. Г. 501
Барсков Я. Л. 51, 52
Барсова В. В. 41
Бартенев П. И. 285. 323, 396, 507, 548
Бартенева П. А. 382, 383, 388, 391, 392,
579
Бартоломей Ф. Ф. 532
Бартоломейчик Э. 562
Батый 106, 191
Батюшков К. Н. 24, 50, 335, 560
Бах Р. Р. 557
Беггров И. П. 408, 409, 412, 417
Беггров К. П. 409, 412,414, 417, 559, 580
Бегидов 157
Бегичев С. Н. 559
Беджелл Ю. 54
Безобразов А. М. 142
Безобразов С. Д. 204
Безобразова А. Ф. 142
Бекетов П. П. 49
Белашова Е. Ф. 561
Белизар 29
Белинский В. Г. 16, 18—20, 245, 250, 370
Белокопытова С. 315
Белуха-Коханский М. А. 477
Белый А. 283
Белявская В. 322
Беляев А. П. 550, 551
Беляев М. Д. 41, 346, 356, 395, 399, 400,
405
Беляев П. П. 550, 551
Бенитцкий А. П. 46, 47
Бенкендорф А. X. 235, 332
Бентам И. (Bentham I.) 141
Бенуа А. Н. 373, 461, 462, 557,
559—561
Бенье Нюпэн 574
Беранже П.-Ж. 161
Берг Ф. Ф. 547
Бергамако 549
Березин И. И. 271
Берендгоф Б. С. 562
Бернс Р. 442
Бернштам Л. А. 555
Бернштейн Э. 67
Беррийский, герцог 187
Берсенев И. П. 41
Берх В. И. 294
Бессонов С. А. 535
Бестужев А. А. (Марлинский) 23, 37,
66* 212, 216, 228, 240, 272, 296,
298, 300—302, 307, 314, 543, 549,
559
Бестужев М. А. 559
Бестужев Н. А. 272, 315, 416, 559
Бестужев-Рюмин М. П. 209
Бибиков А. И. 205
Билибин И. Я. 562
Билль А. 446
Бильбасов В. А. 62
Бирман С. Г. 446
Бируков А. С. 410
Бирюков Ю. С. 39
Битобе П.-И. 24
Благой Д. Д. 233
Блок А. А. 37
Блонден Ш. (Blondin Ch.) 361, 579
Блудов Д. Н. 448
Блюмер И.-А. 206
Бобринские 493
Бобров В. А. 361
Бобров С. С. 65
Богаевский К. П. 296
Богацкий Н. Т. 361
Боголепов М. И. 257
Боголюбов В. Я. 456
Бодиско Б. А. или М. А. 550
Бодчель см. Беджелл Ю.
Болховитинов Е. А. 53, 522
Бональд Л. 171
Бонапарт см. Наполеон I
Бонвиль Н. (Bonneville N.) 165, 166
Бонди С. М. 32, 33
Боратынский А. Н. 556
Боратынский (Баратынский) Е. А. 19,
300, 305—308, 390, 394, 398, 412,
556, 560
Борель П. Ф. 467, 473, 557
Борзецовский С. П. 297—304
Борис Годунов 451
Борисовы, братья 121
Боровиковский В. Л. 559
Боровков А. Д. 299—303, 306, 307, 412
Боровков И. Д. 306, 307
584
Боровой С. Я. 246, 253
Боровская 3. А. 434
Боссюэт Ж.-Б. 269
Боцан 310
Бочаров М. И. 560
Брагин 548
Брандуков Ф. Д. 467, 473, 476
Браницкая С. 133
Бранкаччи 364
Бранкович И. (Brancovich I.) 160
Бреверн Ф. Л. 384
Бредер Х.-Г. 269
Брейткопф Х.-Г. 224
Бренна В. Ф. 453
Бригген А. Ф. 125, 130
Бриммер В. К. 299—301, 306, 307
БрОДЗИНЬСКИЙ К. 228
Брониковская ( Bronikowska) 218, 220
Бропинан В. А. 559
Бруни И. Л. 512
Бруни Ф. А. 557
Бруни-Исакова А. А. 512, 515
Брут 59, 101, 232
Брюллов А. П. 341, 512, 557—559
Брюллов К. П. 243, 341, 381—383, 388,
389, 392, 430, 512, 557, 558, 563,
578, 579
Брюллов Ф. П. 512, 535, 536, 540
Брюсов В. Я. 14, 20, 21, 256, 283, 285
Буало Н. 443
Бугаев Б. Н. см. Белый А.
де Будри Д. И. 256, 269, 498
Буевская Т. В. 511
Булгаков А. Я. 224, 389, 391
Булгаков К. Я. 392
Булгаков М. А. 39
Булгарин Ф. В. 107, 108, 208, 212, 412
Бунин П. Л. 562, 564, 566
Бурбоны 129
Бурцов И. Г. 293, 547
Бутенко В. А. 68
Бутурлин Д. П. 546
Бутурлина Е. М. 547
Бушуев С. К. 361
Бычков И. А. 227, 228
Бэлза И. 224
Бялыницкий-Бируля В. К. 562
Вавилов С. И. 29
Вазари Дж. 364
Вальтер 369
Ванеев В. В. 446
Ванькович В. М. 278, 320, 557
Варламов К. А. 41
Варнек А. Г. 389, 559
Варпаховский П. Е. 200, 201, 205
Варшавская М. Я. 363
Василенко С. Н. 40
Василий III Иванович 102, 104
Васильев Г. 444
Васильев И. И. 518, 529
Васильева 547
Васильевский А. А. 559
Васильковский В. С. 456
Васильчиков Д. В. 204
Васильчиков И. В. 122
Басков Н. И. 521
Васнецов В. М. 558
Вассиан Топорко 76
Васьковский В. 562
Вахтен О. 160, 165
Вашингтон Дж. 212
Вейс А. Ю. 290, 296, 305, 344, 408, 496,
559, 566, 567
Вейсгаупт А. 93
Вейценберг А. И. 558, 559
Вейч Ф.-Г. 369
Великопольский И. Е. 530
Велянова Ф. И. 563
Венгеров С. А. 290, 356, 400, 555
Веневитинов Д. В. 278
Венецианов А. Г. 389, 430, 557, 559, 560
Вентури Ф. (Venturi F.) 137
Вердеревский Е. А. 270
Вересаев В. В. 390
Верещагин В. А. 410
Вержбовский Ф. 213
Веригин Н. В. 200—206
Вернадский Г. В. 80, 175, 176, 179, 189,
190
Верне Ф. 361
Верховский Н. Ю. 40
Веселов Г. Н. 561
Веселовский А. Н. 227
Виану A. (Vianu А.) 150, 158
Вивьен Ж. 320, 380, 383, 556, 559
Вигель Ф. Ф. 112, 113, 150, 157, 548,
549
Виельгорский М. Ю. 390, 392, 395, 434,
518, 559
Виланд Л. 91, 93, 294
Виленский 3. М. 462
Вильде Л. Я. 103
Вилье Я. В. 52, 53
Винникова Е. П. 430
Винспер Р. А. 170
Вирт 549
Вирт И. 501
Витали И. П. 395, 399, 400, 402, 405,
420, 557, 563, 579
Витвицкий С. 228
Витгенштейн П. X. 158
Витз И. 562
Витман И. И. 459, 561
Витт И. О. 80
Вишнев 311—315
Пушкин и его время
585
Владимир Мономах 101, 104
Владимир Святославич 102
Власов М. А. 496
Воейков А. Ф. 49, 409, 411, 417
Военский К. А. 63
Войвод 549
Войнаровский А. 21
Волгин В. П. 166
Волков 268
Волков Г. 507
Волконская 3. А. 278, 557, 563
Волконская М. Н. 559
Волконская С. Г. 498
Волконский П. М. 148, 161, 502
Волконский С. Г. 149, 498
Воловский Т. 225
Вольтер Ф.-М. А. 24, 26, 30, 52, 56, 218,
219, 353, 579
Вольховский В. Д. 541, 559
Вольценбург О. Э. 456, 556
Вонлярлярский А. 254
Вонсович (Wqsowicz) 218, 220
Воробьев М. Н. 534, 559
Воробьев С. М. 534, 536, 537, 539,
581
Воробьева А. Я. 41
Воронец Н. А. 312
Воронцов М. С. 26, 66, 96, 172, 275
Воронцовы, графы 249
Востоков А. X. 46, 305, 409—411
Воттчарджи Шуниль 571
Вревский Б. А. 532
Врубель М. А. 558, 560
Всеволод III Большое гнездо 105
Всеволожский В. А. 545
Всеволожский И. А. 360—362, 579
Всеволожский Н. В. 321, 545, 546
Вульф А. Н. 233—236, 239, 242, 243,
345, 523
Вульф Е. Н. 523
Вульф П. И. 233, 234
Вургун С. 37
Вяземская В. Ф. 227, 347, 384, 393
Вяземский П. А. 24, 48—50, 61, 67, 71—
75, 77, 80—82, 103, 106, 108, 109,
122, 123, 131, 141, 168, 171, 174,
176, 179—181, 184—200, 206—210,
212, 214—222, 224—228, 230, 249,
254, 263, 278, 333, 347, 355, 356,
374, 380, 384, 389, 390, 392—394,
399, 420, 434, 511, 515, 552, 559,
577, 578
Вязмитинов С. К. 493
Габбе М. А. 202, 209
Габбе П. А. 199—209, 214
Гавличек Ф. 572
Гаврилова Е. И. 381, 558
Гагарин Г. Г. 368, 381—384, 386, 392—
394, 558—560, 579
Гагарин Г. И. 171, 373, 393
Гагарин Е. Г. 382, 392
Гагарин И. А. 498
Гагарин С. И. 80
Гаевский В. П. 406, 547, 548
Галактионов С. Ф. 338, 340—342, 374,
557—559, 578
Галем Г.-А. 268
Галич А. И. 298
Гальберг С. И. 395, 396, 399, 400, 405—
407, 557
Гамбс Г. 501
Гамма 468
Гампельн К. 559
Ган П. 481
Ганнибал А. П. (Ибрагим) 324, 559, 560
Ганнибал Е. П. 563
Ганнибал М. А. 522
Ганнибал О. А. 522
Гарденберг К.-А. 92, 95
Гарижский И. А. 306
Гаркнесс М. 17
Гарт 58
Гартман В. А. 560
Гартунг М. А. 563
Гастфрейнд Н. 270, 466, 467, 473, 478,
546—548
Гаттенбергер Ф. И. 485—489, 494, 495,
580
Гау В. И. 382, 385, 388, 559, 579
Гауеншильд Ф. М. 268, 269, 498
Гафиз см. Хафиз Ш.-М.
Ге Н. Н. 397, 557
Гегель Г.-В.-Ф. 13
Геерен А.-Г.-Л. 107—109, 220, 269
Гейне Г. 252
Гейтман Е. И. 333, 415, 444, 556, 558, 560
Гейченко С. С. 567
Геккерен Л. де Беверваард 285
Гельвеций К.-А. 52, 102
Гельфрейх Б. Б. 204
Гемминг см. Иордан А.
Геннади Г. Н. 411
Геннадиев Б. С. 561
Георгиевский П. Е. 269, 498
Герардов Н. 398
Герасимов С. В. 562
Герасимов Ю. К. 576
Гергер В. 442
Гердер И.-Г. 269
Гертель Г.-Х. 224
Герцен А. И. 18, 36, 37, 122, 212
Гершензон М. О. 142, 163, 233
Гессен С. Я. 345
Гете И.-Ф. 30, 37
Геч см. Иордан А.
586
Гиацитинова С. В. 41, 446
Гильдебрандт Ф.-Т. (Hildebrandt Th.-F.)
426—431, 580
Гильон Е. (Guillon Е.) 190
Гильон М.-Н.-С. (Guillon M.-N.-S.) 54
Гине Я. Е. 62
Гинцбург И. Я. 558
Гиппиус Г. 320, 369—373, 380, 554, 557,
562, 581
Глебов И. см. Асафьев Б. В.
Глиер Р. М. 39, 461
Гликман Г. Д. 561, 562, 564, 566
Глинка В. М. 19, 415, 556
Глинка М. И. 39, 40, 282, 391, 392, 461,
534, 552
Глинка С. Н. 58
Глинка Ф. Н. 8, 98, 124, 130, 174, 306.
307, 408—417, 549, 566, 580
Глоба А. П. 39, 41, 443, 566
Глумов А. Н. 40
Глушковский А. П. 39
Гнанасандерам 576
Гнедич И. И. 368, 374
Гнедич Н. И. 16, 24, 192, 287, 288, 307,
335, 389, 412, 415—418, 557, 559
Гнейзенау А.-В.-А. 92
Гогенцоллерны 86
Гоголева Е. Н. 41
Гоголь А. В. 285
Гоголь Н. В. 17, 20, 37, 38, 281, 285,
334, 429, 433, 435, 507, 508, 561,
562, 566
Голашевский С. 201
Голицын А. Н. 116, 266, 298, 299, 559
Голицын В. Б. 288
Голицын В. М. 149
Голицын Е. А. 361
Голицын Л. М. 254
Голицын Н. В. 361
Голицына Н. П. 288
Головин А. Я. 560
Головин Е. А. 204
Головнин В. М. 267
Голубев В. 395
Гольбейн Г. младший 370, 372, 373
Гольденвейзер А. Б. 39
Гольдингер Е. В. 430
Голяшкин С. А. 400, 405, 508, 509
Голяшкин Я. А. 400, 405
Гомер 27, 31, 37, 484
Гонтаева М. И. 344, 559
Гончаров А. Д. 445, 446
Гончаров И. А. 37, 38, 539
Гончаров С. Н. 563
Горбачевский И. И. 209
Горбов А. А. 561
Горголи И. С. 172
Гордиенко Н. С. 298
Гордин А. М. 232, 521, 523, 566—568
Горняцкая Н. С. 21
Горностаев И. И. 560
Городецкий Б. П. 556
Горчаков А. М. 355—362, 546, 559,579
Горчаков В. П. 34, 150, 323, 398
Горчаков К. А. 361
Горчакова М. А. 361
Горький А. М. 22, 25, 37
Гостомысл 486
Гофман М. Л. 396, 397
Грабарь И. Э. 460, 539
Граббе Павел X. 199, 204, 205
Граббе Петр X. 205
Грамматик А. Ф. 47
Грамматик Н. Ф. 47
Гранин Д. А. 461
Грановская Н. И. 516, 559, 567
Граффа И. И. 384, 385
Грачев П. 39
Грегуар 130
Грессер П. А. или А. А. 199, 206, 207
Грессер, братья 205
Греч Н. И. 106, 207, 208, 214, 228, 300,
306, 371, 379, 496, 551, 552
Грибовский М. К. 120, 122, 124, 139,
141, 159, 166, 204
Грибоедов А. С. 24, 36, 205, 209, 389,
390, 496-498, 543, 549, 557, 562
Григорьев 312
Григорьян К. Н. 36
Грозевский Б. 446
Гроссман Л. П. 22, 34, 39, 222, 361
Грот Я. К. 56, 321, 473, 479
Грузенберг С. Н. 539
Грэхем Ш. 573
Гудзий Н. К. 30
Гуковский Г. А. 233, 244, 556
Гульянов И. А. 30
Гурьев Д. А. 76, 498
Гурьев С. Е. 269
Гуськов 312—314
Г устав IV Адольф 112
Гуфеланд Г. 269
Гучков А. И. 18
Гюго В. 443
Давид Ж.-Л. 363
Давиньон А. 468, 473
Давыдов В. Л. 140, 160
Давыдов В. Н. 40
Давыдов Д. В. 140—144, 160, 163, 189.
209, 384
Даль В. И. 395, 397
Данзас К. К. 267, 285, 286, 397, 406.
559, 563
Даниельсон Н. Ф. 27
Данилевский В. Г. 405
38*
587
Данилов В. В. 213, 497
Данте А. 30, 37, 331, 332, 442, 444
Дантес Ж. 283, 285, 286, 557
Даргомыжский А С. 39, 40, 542, 552
Дашков П. Я. 555
Двойченко-Шестун Е. М. 168
Девишев А. 443
Дейрен 61
Дейч Г. М. 22
Деказ Э. 131
Декарт Р. 46
Делинг 545
Делла-Вос-Кардовская О. В. 561
Дельвиг А. А. 24, 31, 240, 270, 305—
307, 374, 390, 405, 412, 417, 468,
473, 548, 559, 560, 563, 566
Дельвиг Н. Ф. 563
Дементьев А. П. 271
Демидов П. Н. 391
Демидова А. К. см. Шернваль А. К.
Демут Ф. 555
Демут-Малиновский В. И. 535
Демьян А. 562
Денисовский И. Ф. 561
Деньер А. И. 357, 579
Дерегус М. Г. 462
Державин Г. Р. 24, 268, 466, 559, 560
Десницкий В. А. 37
Дестют де Траси А.-Л.-К. (Destutt de
Tracy A. L.-C.)136, 137, 167, 168,
577
Дехтерев Б. А. 446, 561, 562
Дешан П. И. см. Пешар-Дешан П. И.
Дешевов В. М. 40
Джефферсон Т. (Jefferson Th.) 167, 168
Дзержинский И. И. 39
Дибич И. И. 92, 312, 313
Дивов В. А. 550, 551
Дидло Ш.-Л. (К.) 39, 374
Дим Я. 213
Димитрий царевич 450
Дитрих Л. А. 456
Дитц 203
Дмитриев В. В. 436, 562
Дмитриев И. И. 24, 49, 50, 55, 73, 80,
268, 335, 416, 559
Дмитриев-Кавказский Л. Е. 558
Дмитриев-Мамонов А. И. 560
Дмитриев-Мамонов М. А. 111, 139,
141—144, 148, 160, 163—166
Дмитриев-Мамонов Э. А. 399, 419, 420,
422, 580
Дмушевский Ю. 206
Добровольский Л. М. 561
Добролюбов Н. А. 18, 30, 529
Добронравов М. Н. 562
Добужинский М. В. 461, 561, 562
Довнар-Запольский М. В. 167
Довре А. Ф. 203
Додаев-Магарский С. И. см. Додашви-
ли С. И.
Додашвили С. И. 303
Долгова 544
Долгорукая О. А. 391
Долгорукие, князья 248
Долгоруков 549
Долинин А. С. 37
Домогацкий В. Н. 454, 561
Дондуа В. Д. 34
Дондуа К. Д. 36
Дондуков-Корсаков М. А. 29
Дону П.-К.-Ф. 129
Доре Г. 334
Достоевский А. А. 34
Достоевский Ф. М. 14, 20, 37
Доу Г. (Dou G.) 501
Дружинин Н. М. 96, 110, 126, 134, 251,
294
Друсовцева 283
Дрягин К. 31
Дудников Д. М. 41
Дунаевский Ф. О. 312—316
Дундуков см. Дондуков-Корсаков М. А.
Дуроп Александр X. 303
Дуроп Андрей X. 303
Дурылин С. Н. (Кутанов Н.) 48, 185,
190
Дыдыкин Н. В. 456, 459
Дэль Д. (Любашевский Л. С.) 39
Дюбуа У. 573
Дюклу А. А. 549
Дюрер А. 370, 372, 373, 379
Евгений митрополит см. Болховити-
нов Е. А.
Евдокимова 283
Евлахов О. А. 40
Еголин А. М. 37
Егоров А. Е. 535, 536
Екатерина II 26, 49, 55, 61—64, 81, 141,
248, 454, 465, 474, 488, 494, 536
Екатерина Павловна 59
Елизавета Петровна 373, 560
Ерикеев А. 42
Ермолов А. П. 141, 143, 313—315
Ермолова М. Н. 40
Ершов Н. А. 496, 497
Ефремов П. А. 345, 405, 555
Ечеистов Г. 444
Жандр А. А. 202
Жанлис С.-Ф. 54, 55
Жданов 312, 314
Жебровский Т. 228
Желтухин В. П. 205, 206
Жеребцов М. И. 205
Жерновский С. П. 400
588
Живов М. С. 280
Жизневский А. К. 409
Жулковский A. (Zolkowski) 205, 206
Жуковский В. А. 8, 24, 26, 61, 62, 73
159, 205, 214, 215, 227—233, 282,
283, 335, 341, 373, 374, 380, 389,
392, 395, 396, 398, 426—428,
431—435, 460, 511, 548, 552, 557,
559, 560, 566, 567, 580
Жуковский П. В. 396, 429, 433—435
Журавлев Д. Н. 40
Журавлев М. см. Яковлев М. А.
Журов А. 446
Забелла 315
Забелло П. П. 557, 559
Заблоцкий-Десятовский А. П. 251, 294
Завадовский П. В. 60
Завалишин Д. И. 550
Загоровский Д. 276
Задор И. 562
Зажурило В. К. 483, 567, 568
Заикин М. И. 497
Зайончек Ю. 217
Закревский А. А. 144, 160, 161, 203, 390
Залеский Ю. 228
Залеский 223
Залуский (Zahiski) 218, 220
Зан Т. 228
Занд К.-Л. 130, 149, 153, 577
Западов А. В. 271, 498
Захаров А. Д. 495
Збруев А. А. 558
Зейдлиц К. К. 427
Зеленцов К. А. 558
Зенгер Т. Г. 28, 265, 344
Зенф К. 341
Зильберштейн И. С. 360, 361, 416, 579
Змеева 243
Знаменский 456
Знаменский М. С. 559
Золотарев М. А. 268, 474
Золотти 150
Золтан Ф. 562
Зонтаг И. 77, 559, 577
Зотов Р. М. 543
Зубков В. П. 346
Зубов П. А. 141
Зябловский Е. Ф. 269
Иван Калита 102, 104
Иван III 102, 104
Иван IV Грозный 50, 74—76, 101, 102
Иван Степаныч 420
Иванов А. И. 370, 535, 536
Иванов Д. 487
Иванов И. А. 335, 337, 338, 340, 341,
368, 369, 558, 578
Иванов И. С. 516—526, 531—533, 559,
581
Иванов М. А. 337, 558, 578
Иванов М. М. 559
Иванов П. 467, 473
Иванов С. В. 558
Иванова М. П. 552
Ивановский А. А. 140, 345
Ивановский Н. П. 494
Иванченко Г. 562
Ивашев В. П. 559
Игин Ф. И. 430
Игнациус О.-Ф. 369—380, 563, 579
Игорь, князь 30, 109
Извольский Д. П. 251
Изергина А. Н. 369
Измайлов А. Е. 214, 273, 305
Измайлов Н. В. 37, 296, 556
Илличевский А. Д. 270, 322, 498, 548,
559, 560
Ильин А. А. 39
Ильин Н. В. 561
Ингал В. И. 459, 460
Инзов И. Н. 62, 199, 560
Иноземцева М. В. 562
Иоаннесов И. 303
Иогансон К. Л. 456
Ионеску С. 562
Иордан А. 149, 150
Иоффе Г. (Joffe Н.) 419, 420
Иохим 433
Ипполитов — Иванов М. М. 40
Ипсиланти, князья 150
Ипсиланти А. К. 150, 151, 153, 156,
158—162, 164, 182, 577, 578
Ипсиланти Г. К. 150
Ипсиланти Дм. К. 151, 154, 578
Ипсиланти Н. К. 150
Исмаилов Б. С. 37
К авелин А. А. 203
Каверин П. П. 311, 313, 315
Каганович А. Л. 315
Казанский Б. В. 389
Кайданов И. К. 265, 269, 497, 498
Калакуцкий В. Ф. 150
Калаушин М. М. 41, 368, 461, 556, 563,
566, 567
Калержи 542
Калина Малина 572
Калинин М. И. 539
Калинин Ф. П. 265
Каменская М. Ф. 396
Камерон Дуоду М. 575
Кампорези Ф. 559
Камуччини В. 370
Каневский А. М. 562
Канкрин Е. Ф. 254, 255, 258
589
Кант И. 269
Кантакузен Е. М. 362
Кантакузены, князья 150
Каплун А. В. 562
Каравия В. 157
Каразин В. Н. 105, 306, 549
Карамзин А. Н. 391
Карамзин Н. М. 16, 24—26, 47—61,
73—76, 78—80, 82, 98—105,
107—109, 133, 169, 173, 188, 198,
205, 208, 217, 218, 220, 224, 226,
355, 515, 552, 559, 560, 577
Каратыгин П. А. 40, 389, 543
Каратыгина А. М. 543
Кардовский Д. Н. 461, 560
Карл I 169
Карл XII 26
Карлгоф В. И. 270
Картезий см. Декарт Р.
Карцов 551
Карцов Я. И. 265, 269, 498
Катакази К. А. 150
Катенин П. А. 24, 60, 355, 543~
Катон младший М. П. Утический 54—59,
232
Катонин Е. И. 454, 455
Каховский П. Г. 209
Качалов В. И. 40
Каченовский М. Т. 30, 49, 75, 99, 105,
174, 277
Кашпирев В. В. 483
Квитницкий В. 295
Кёлер И. П. 361
Келчевский Ю. 205
Кельберг 542
Кенэ Ф. 262
Кеппен П. И. 294
Керим-Гирей 222
Кесарь см. Цезарь Г.-Ю.
Кибрик Е. А. 562
Кипренский О. А. 320, 325, 326, 333,
461, 494, 557, 559
Кирхоглани В. Д. 455
Киселев П. Д. 95, 96, 132, 140, 141, 143,
144, 158—161, 165, 174, 209, 251,
293, 294
Киселева Л. Н. 566, 568
Киселева С. С. 222
Кислинский А. М. 533
Кисти В. 477, 481, 442
Китаева А. К. 556, 564, 566, 568
Кияшко Е. И. 562
Клейн Г.-М. 269
Клементьева К. А. 562
Кленберг см. Кельберг
Клеопин 543, 544
Климченко К. М. 396
Клодт М. П. 558
Клюквин 560
Клюгель Г.-С. 269
Клюндер А. И. 557
Книппер Л. К. 40
Книт Л. Ф. 562
Княжевичи, братья 214, 417
Княжнин А. Я. 58
Кобеко Д. Ф. 265—267, 271
Ковалев А. А. 462
Коваль М. В. 39, 40
Ковальская A. (Kowalska А.) 206
Ковнер И. Н. 39
Ковшенков И. Ф. 406
Коган 509, 510
Коган Р. Э. 507
Кожевников М. А. 285
Кожевников Н. А. 285
Кожин Б. И. 561
Козелл 545
Козлов В. В. 454, 561
Козлов Г. И. 559
Козлов И. И. 392
Козловский И. С. 41
Козловский П. Б. 29
Козодавлев О. П. 494
Козьмин Б. П. 65
Козьмян А. Е. (Kozmian А. Е.) 203, 228
Козьмян К. 228
Кокошкин Ф. Ф. 563
Коллонтай Г. 205
Колмаков Н. М. 288, 530
Коломин см. Колошин Петр И.
Колосова А. М. 559
Колосова Е. И. 559
Колосов И. П. 61, 62
Колотов А. Л. 200, 201
Колошин Павел И. 290, 293, 295
Колошин Петр И. 290—295, 549, 578
Колпинский Ю. 454
Колыско А. 276
Кольман К. И. 560
Кольцов А. В. 566
Комаров Н. 166
Комбурлей А. А. 546, 547
Комиссаржевская В. Ф. 40
Комовский С. Д. 321
Конашевич В. М. 561, 562
Коненков С. Т. 561
Констан Б. (Constant В.) 68, 70, 81, 129,
141, 167, 171, 176
Константин Николаевич 410
Константин Павлович 81, 193, 199—203,
208, 209, 214, 217, 219. 230
Костантинов Ф. Д. 444, 446, 562
Конфуций 495
Кончаловская Н. П. 450
Кончаловский П. П. 461, 558, 561
Копьев 552
590
Корвино-Красиньский В. 228, 229
Корде Ш. 48
Корнель П. 214
Корнилов А. А. 559
Корнилов В. А. 393
Корнилов П. Е. 459, 556
Корнилович А. О. 175
Коровин К. А. 558, 560, 563
Королев Б. Д. 454
Коростин А. Ф. 409, 487
Корсаков Н. А. 267, 559
Корсиков А. Д. 455, 456
Корсини И. Д. 546
Корф М. А. 496—498, 559
Косов Г. В. 455, 456, 459
Костомаров 312, 314, 315
Костомаровы, братья 314
Костров Е. И. 287, 288
Костюшко Т. 214, 215
Котляровская М. Е. 562
Коцебу А. 149, 187
Кочергин Н. М. 562
Кочубей В. П. 148, 373, 498
Кочубей Н. В. 559
Кочубей С. М. 147, 148
Кочуров Ю. В. 40
Кошанский Н. Ф. 498
Кравец С. М. 456
Кравченко А. И. 561
Краевский А. А. 406
Крамской И. Н. 558
Кранах Л. Старший 370, 372, 373
Крандиевская Н. В. 558, 561
Красицкий И. 215, 225
Красовский А. И. 279
Крат 312
Краусгар A. (Kraushar А.) 213, 225, 226,
229
Крейн А. 3. 567
Кресс ф. Крессенштейн Г.-Л. (Kress von
Kressenstein G. L.) 433
Крестовников M. В. 459
Крестовский И. В. 561
Критские, братья 309—311
Критский В. 309, 310
Критский М. 309, 310
Критский П. 309, 310
Крок Ф. И. 552
Кромвель О. 169
Кругликова Е. С. 561
Крузенштерн И. Ф. 372
Крупенская Е. X. 323
Крупская Н. К. 13
Крылов И. А. 22, 228, 307, 335, 368,
389, 405, 416, 417, 436, 439, 441,
557, 559, 560
Крюков В. Н. 39
Куафье А.-Л. де Версё (Coiffier de Ver-
seux H.-L.) 57, 58
Куафье С. де Море 58
Кубасов И. А. 389
Кудаш С. 37
Кудер О. (Couder А.)363—365,367,579
Кузнецов А. А. 461
Кузьмин 399
Кузьмин Н. В. 443, 444, 561, 562
Кукуруза С. В. 562
Куликов Н. И. 501
Кульман М. 572
Кульман Н. К. 159, 180
Кунанбаев А. 37
Куницын А. П. 265, 267, 269, 498
Купреянова Е. Н. 71, 305, 306
Куприн А. И. 20
Куприянов П. А. 462
Курбатов В. Я. 539
Курилов П. Ф. 311, 313—315
Куртейль Н. де 557
Кустодиев Б. М. 557, 558, 561
Кутанов Н. см. Дурылин С. Н.
Кутателадзе А. К. 562
Кутейников Д. Е. 281
Кутузов А. М. 50—52
Кутузов М. И. 19, 495
Кюхельбекер В. К. 23, 24, 31, 46, 216,
239—241, 266, 272, 305, 306, 346.
362, 374, 390, 496, 498, 549, 559,
560
Кюхельген К. Ф. 559
Лабенский Ф. И. 367
Лабзин А. Ф. 498
Лавренев Б. А. 456
Ла Гарп Ж.-Ф. 269
Лама А. 575
Лангер В. П. 342, 468—470, 473, 475, 580
Ланда С. С. 67, 149, 222, 268, 564, 566,
567
Ландон Ш.-П. (Landon Ch.-P.) 364, 367
Ланжерон А. Ф. 150
Ланкастер Дж. 73, 97, 141, 183
Лансере Н. 495
Ланская М. В. 544, 545
Ланской С. С. 544
Лаплас П. С. 29
Ларионов В. А. 40
Ларусс П. 58
Лафайет М.-Ж. 129
Лебедев Г. Е. 436
Лебедев Н. А. 41
Лебедева С. Д. 561, 562
Лебрен П.-А. (Pinault-Lebrun, de 1’Epi-
noy) 143, 218, 220
Левина Ю. И. 567
Левшин А. И. 294
39*
591
Ледницкий В. 224
Лейкфельд П. Э. 303
Лейхтенбергские 367
Лелевель И. 76, 107, 108, 279
Леман Г. (Lehmann G.) 86, 93
Лемешев С. Я. 41
Ленин В. И. 11—14, 18, 35, 69, 71, 79,
210—212
Ленин М. Ф. 41
Леонов А. И. 399
Леонтьева 545
Лепехин И. И. 29
Лермонтов М. Ю. 13, 37, 381, 389, 391,
392
Лернер Н. О. 320, 323, 400, 508
Лессинг Г.-Э. 56
Лжедимитрий I 451
Либрович С. Ф. 331, 395
Ливанова Т. Н. 392
Ливий Т 84, 100, 240, 241
Лингарт 550
Линде С. Б. 73, 228
Линдеман И. 319
Линев И. (А). Л. 557
Липранди И. П. 26, 63, 149, 150, 157,
159
Лифарь С. 502
Лихачев Б. С. 41
Лишев В. В. 454, 456
Лобанов М. Е. 416
Лобойко И. Н. 213, 306
Ло Гатто Э. 571, 572
Лодий П. Д 303
Лойек М. (Lojek М.) 194
Ломоносов М. В. 18, 24, 64, 268
Ломоносов С. Г. 559
Лопухин И. В. 51, 116
Лоренц И.-Ф. 269
Лорер Н. И. 205, 209
Лосин см. Оленин А. Н.
Лотман Ю. М. 45, 52, 65, 71, 72, 110,
139, 147, 163, 165, 168, 176, 180,
187, 198, 199
Лохов 533
Лубянович К. А. 65
Лувель Л. П. 75, 130, 153, 577
Лудовик см. Людовик XVIII
Луи 542
Луи-Филипп 367
Лукан М.-А. 55
Лукасиньский В. (Eukasinski W.) 167,
201, 219
Лукин П. 311, 315
Лукомский В. 493
Лукомский Г. К. 539
Луначарский А. В. 13, 539
Лунин М. С. 114, 130, 559
Лурье 40
Лу Синь 573
Лушников Н. Ф. 309—311, 315
Любимов Н. И. 285, 396, 398
Люблинский В. С. 26
Люблиньский Ю. К. 121
Людовик XIV 15
Людовик XV 15, 326, 536
Людовик XVI 112, 326
Людовик XVIII 81, 95
Лядов А. К. 40
Мабли Г.-Б. де 68
Маврина Т. А. 562
Магницкий М. Л. 181
Мадатов М. Д. 34
Мазаччо (Томазо ди Джованни ди Си-
моне Гвиди) 363—365, 579
1\4ачрпа И Г*
Мазер К.-П. 419, 420, 421, 557, 559, 580
Майделль Л. Ф. 341, 558
Майков Л. Н. 361, 400, 405
Макаров И. К. 559
Маковский К. Е. 419
Максакова М. П. 41
Максимов В. М. 557, 560
Максимовская Е. Н. 381
Ма-Лай-Кхем 576
Малаласекера Г. П. 573
Малафеев И. В. 560, 563
Малеванов Н. А. 265
Малиновский В. Ф. 265—267, 321, 481,
483, 541
Малиновский И. В. 266, 267, 547, 560,
563
Малиновский П. П. 563
Малоян П. О. 562
Малькольм Д. 219
Малютин И. А. 560
Малютин С. В. 558
Мандрыкина Л. А. 309, 310
Манизер М. Г. 454, 455
Мануйлов В. А. 7, 9, 19, 556
Мануйлова О. В. 561
Манюэль Ж.-А. 161
Марат Ж.-П. 153, 577
Мариетт П.-Ж. 367
Марачинский И. А. 200, 201
Мария Николаевна 552
Мария Федоровна 316
Маркграфский А. 201, 205
Маркс К. 14, 17, 27, 68, 128, 258, 262,
263
Мартынов А. Е. 559
Мартынов И. И. 483
Мартыновская В. С. 250
Масанов Ю. И. 294
Масленникова И. И. 41
Маслов В. И. 213
592
Маслов Г. 390
Маслов Д. Н. 547
Масютин В. 442
Матвеев 310
Матвеев А. Т. 459
Матэ В. В. 406, 558
Матюшкин Ф. Ф. 267, 466, 467, 473, 559
Мачерет 459
Машковцев Н. Г. 389
Маяковский В. В. 38, 567
Медведев Н. А. 456
Медведева И. Н. 102, 103
Медерский Л. А. 543
Межвиньский В. 218, 219
Мейер А. М. 149
Мейер К. 361
Мейлах Б. С. 19, 21, 22, 31, 265, 267,
296, 556
Менделеев И. П. 498
Меньшенин Д. С. 307, 412
Мериан А. 170, 171
Мериме П. 444
Меркуров С. Д. 454, 558, 561
Местр К. де 559
Метнер Н. К. 40
Меттерних К. 182, 187
Мечников Е. И. 303
Мещевский см. Колошин Петр И.
Мещерский А. В. 390
Мивилль Ж.-К. 559
Мигай С. И. 41
Миглинник К. И. 400, 405
Мижуев 552
Микельанджело Б. 217, 218
Микешин М. О. 558, 560
Милашевский В. А. 562
Миллер см. Иордан А.
Миллер Ф. Б. 507
Милонов М. В. 47
Милорадович М. А. 188, 273
Мильтиад младший 55
Миних Б-К. (X. А.) 49
Мирабо О.-Г.-Р. 326, 346, 353, 579
Митрохин Д. И. 561
Михаил Павлович 215, 216, 248, 253
Михайлов А. 536
Михайлов Г. К. 557
Мицкевич Адам (Mickiewicz А.) 15, 149,
213, 214, 222—228, 274-280, 370,
552, 557, 564, 566
Мицкевич Александр 279
Мицкевич Вл. (Mickiewicz Wf.) 279, 280
Мицкевич Д. 533
Могилевский А. 446
Могилянский А. П. 270
Модзалевский Б. Л. 27, 61, 246, 249,
346, 361, 496, 498, 542, 547, 555,
556
Модзалевский Л. Б. 19, 27, 28, 34, 35
Мокрицкий А. Н. 557
Моллер Ф. А. 558
Мольер Ж.-Б. 24
Монтескье Ш.-Л. (Montesquieu Ch.-L.)
54, 102, 127, 128, 136, 137, 167,
168, 577
Моравский Ф. 214, 215, 225, 228
Мордвинов Н. С. 70, 181, 183, 250, 252,
260
Мордовченко Н. И. 46
Морозов П. О. 233
Москвин И. М. 41
Мостовский Ф. А. 200
Мотовилов Г. И. 454—456, 561
Моцарт В.-А. 11, 23, 448, 449, 580
Мочалов П. С. 40
Мочалов С. 444
Муанг Аунг Све 575
Муанг Чьсо Зин Ньюнт 575
Муза Е. В. 567
Мур Т. 339
Муравьев А. 3. 559
Муравьев А. М. 416
Муравьев А. Н. 293
Муравьев Н. М. 60, 101—104, 107, 115,
120, 121, 125, 126, 131, 133, 134,
174, 179, 189, 190, 416
Муравьев Н. Н. 293, 294
Муравьева Е. Ф. 50, 416
Муравьев-Апостол И. М. 222
Муравьев-Апостол М. И. 147
Муравьев-Апостол С. И. 125, 346
Муравьев-Карский Н. Н. 290
Мусин-Пушкин В. А. 382—385, 389,
393, 394, 579
Мусина-Пушкина Э. К. 382, 384, 388—
390, 394, 579
Мусоргский М. П. 39
Муханов А. А. 390, 391
Муханов Н. А. 384
Мухина А. М. 563, 566
Мхитарян А. 36
Мышинский Ю. И. 406
Мюллер К. 562
Мюнере 563
Мясоедов Г. Г. 557, 558
Мятлев И. П. 392
Набоков 466
Надеждин Н. И. 236
Назарова Г. И. 419, 499, 560, 567
Назимов В. Г. 530
Назимов Г. П. 530
Найдич Э. 381. 393
Налбандян М. Л. 36
593
Наполеон I Бонапаот 18, 54. 91. 94, 95,
112, 128, 129, 169, 187, 197, 324,
326, 345, 369, 443
Нарежный В. Т. 46
Нарышкин М. М. 383
Наумов А. А. 557
Нащокин Василий В. 420
Нащокин Воин В. 420, 424, 580
Нащокин П. В. 8. 284. 389. 398—^00,
404, 419, 421, 422, 425, 499—
515, 559, 560, 567, 580, 581
Нащокина А. В. см. Статковская А. В.
Нащокина А. В. см. Окулова А. В.
Нащокина Анна В. 420
Нащокина В. А. 204. 285, 420, 423,
500, 506, 508, 580
Нащокина К. П. 420
Неведомский Н. В. 294
Невтон см. Ньютон И.
Неелов И. В. 465
Нежданова А. В. 41
Некрасов Н. А. 12. 13, 18, 37
Немцевич Ю. У. (Niemcewicz J. U.) 200,
212-223, 225—231
Непенин А. И. 149
Непринцев Ю. М. 561
Несецкий К. (Niesiecki К.) 220—222
Нессельроде К. В. 193, 194, 200
Нестеров М. В. 558
Нестор 214
Нечаева В. С. 228
Нечкина М. В. 13, 103, 108, 110. 112—
114, 119, 126, 127, 132—134, 139,
140, 148. 150, 166, 251, 252. 293
Нибур Б.-Г. (Niebuhr B.-G.) 91,93—95
Нивинский И. И. 442
Никитенко А. В. 521, 546
Никитин А. А. 294, 297, 306, 307, 412
Никитин Н. Д. 461
Никитина 255
Никифоров Н. Н. 562
Николаев А. С. 329
Николай Михайлович 383
Николай I 27, 48, 123, 175, 203, 204,
227, 229, 235, 310, 312, 316, 465,
531
Никольский А. С. 269
Нистрем К. 542, 544, 550
Нифонт 521
Новиков И. А. 39
Новиков М. Н. 127, 137, 147, 148, 163
Новиков Н. И. 51, 64
Новицкий О. М. 303
Новоселов К. 488, 490, 491, 493—495, 580
Новоселов С. К. 495
Новосильцев Н. Н. 72, 79, 80. 175, 176,
179, 193, 194, 199, 200, 217—
219, 221—224, 226, 275
Новосильцевы 545
Ногаевская Е. В. 399
Нордгейм А. фон (Nordheim A. von)
427-430. 432—434, 580
Норман Ш.-П.-Ж. 364, 365, 367, 579
Норов В. С. 203—205, 210
Ностиц Г. И. 150
Нотбек А. В. 342, 343, 558
Ньютон И. 208
Ободовский П. Г. 270
Обольянинов Н. А. 410, 487
Обручев А А. 205
Овидий П.-Н. 26, 240, 241, 269
Огарев Н. П. 254
Одинцов А. А. 203, 230
Одоевский А. И. 23, 559
Одоевский В. Ф. 285, 294, 374, 544
Одынец А.-Э. 228, 277
Ожаровские 198
Оже Л. 575
Озеров В. А. 335, 336
Оксенов И. А. 38
Оксман Ю. Г. 110, 121, 250
Окулич-Казарин Н. Ф. 530
Окулова А. В. 420
Окунь С. Б. 130
Оленин А. Н. 335—340, 558, 559,
578
Оливье 542
Олизар Г. 222, 566
Олсуфьев В. Д. 428
Ольденбургский, герцог 486, 494, 495
Ольхин А. А. 321
Онегин (Гофман) А. Ф. 396, 397, 401,
434, 435, 555, 556, 579
Опекушин А. М. 453, 557
Орбели И. А. 19, 35, 36, 454
Орбелиани В. В. 36
Орбелиани Гр. 3. 36
Орлов А. Г. 158
Орлов В. Н. 140
Орлов М. Ф. 28, 67. 69, 71, 73, 81—84,
93, 94, 96—98, 101, 103, 107,
111—113, 121, 139—150, 156.
160—168, 172—174, 179, 185, 187,
189, 192, 204. 215. 246. 247, 249—
263, 563, 566, 577, 578
Орловский А. О. 368, 559, 560
Осиньский Л. 214, 228
Осипов П. Ф. 562
Осипова М. И. 523
Осипова П. А. 26, 397, 517, 518, 523,
532
Осиповский Т. Ф. 269
Осиповы 523, 529
Остен-Сакен Д. Е. 384
594
Островский А. Н. 16
Островский Г. С. 442, 561
Островский Н. А. 567
Острогский К. (Ostrogski С.) 220, 221
Остужев А. А. 40
Осьмеркин А. А. 562
Оттун Мансур 433
Павел I 65, 75, 112, 199, 213, 494, 549
Павлинов П. Я. 442
Павлищев Л. 542
Павлищева О. С. 242, 243, 559
Павлов И. Н. 444
Павлов Н. А. 561
Павловский Е. Н. 556
Паллади 150
Панаев В. И. 305
Панин Е. А. 313
Панцеховская Р. И. 562
Пархоменко М. Н. 36
Паскевич И. Ф. 34, 204, 560
Паста Дж. 392
Пастернак Л. О. 557
Патерсен Б. 559
Паустовский К. Г. 39
Пахомов В. 446
Пеликан С. Г. 282
Пель 501
Пенткевич Л. 92
Переселенков С. А. 299
Перов В. С. 558
Перуджино (Пьетро ди Кристофоро
Ваннуччи) 370
Пестель Б. И. 552
Пестель Е. И. 344, 349, 350, 552, 578
Пестель И. Б. 551, 552
Пестель П. И. 113, 114, 121, 123—127,
130—135, 137, 160, 167, 168, 205,
209, 252, 314, 344—355, 551, 552,
561, 577—579
Петр I Великий 11, 16, 21, 26, 38, 49,
109, 174, 175, 187, 248, 249, 453,
454, 536, 560
Петр III 64
Петров А. А. 56
Петров А. Н. 534, 536, 540
Петров В. А. 456, 457, 459,461,462, 580
Петров О. А. 41
Петров С. М. 19, 22
Петров-Водкин К. С. 561
Петрова-Воробьева А. Я. 559
Петровский И. М. 410
Петровский М. П. 410
Печковский Н. К. 41
Пешар-Дешан П. И. 80
Пешель Ф. О. 267
Пещуров А. Н. 517, 518, 530
Пещурова Е. X. 530
Пигарев К. В. 294
Пигонь Ст. 216, 277, 280
Пиков М. И. 446
Пиксанов Н. К. 21, 445
Пиллаи М. А. 576
Пинабель 532
Пиндар 31
Пини О. А. 453, 561, 566
Пинкертон Дж. 269
Пинчук В. Б. 460
Пирогов 507
Пирогов А. С. 41
Пискарев Н. И. 444, 561
Пифагор 121
Пластов А. А. 562
Платнер 51
Платов М. И. 228
Плетнев П. А. 25, 26, 38, 240, 306, 307,
334, 395, 396, 412, 421, 498, 531,
548
Плехан Е. И. 562
Плеханов Г. В. 18
Плещеев А. А. 52, 548
Плутарх 24, 276
Плюшкин М. Ф. 510
Пнин И. П. 62
По Л. М. 561
Погодин М. П. 22, 250. 277, 278. 285,
396, 398, 420, 502, 506, 507, 581
Погонкин В. И. 416
Поджио А. В. 168, 546, 572
Подклюшников Н. И. 399, 404, 419, 420,
500, 580
Полевой К. А. 278
Полевой Н. А. 175, 277, 383, 559
Поленов В. А. 29
Полетика П. И. 161
Поливанов Л. И. 283—285
Полнезич 361
Полонский Я. П. 551
Полторацкий Д. М. 73
Полторацкий С. Д. 293, 294
Поляков И. Г. 315
Помпей Гней 59, 303
Пономарев Е. П. 560
Попов А. 562
Попов А. 501
Попов Д. Ф. 562
Попов Н. А. 309
Попов П. 109
Поповцев 312
Порох В. А. 110
Порошин В. С. 56
Потемкин-Таврический Г. А. 493, 494
Потоцкая А. 220, 221
Потоцкая С. 220—222
Потоцкий Альберт 220, 221
Потоцкий Андрей (Potocki А.) 220,221
595
Потоцкий Ст. 361
Потоцкие 220—222
Потулос И. М. 522, 532
Похвиснев 312
Прадт Д.-Д. 244
Прац Э. 521
Предтеченский А. В. 22, 80, 180, 251,
556
Преображенская С. О. 41
Пришвин М. М. 442, 444
Пробкин И. 466, 478
Прозоровский А. А. 51, 52
Прокофьев А. С. 454
Протазанов Я. А. 41
Пруцких А. С. 561
Прюдон П. 501
Пуадебард 487
Пугачев В. В. 69, 83, 93—95, 108-110,
168
Пугачев Е. И. 16, 18, 37, 38, 69, 189
Пукалов И. А. 551
Пукалова 551
Пуришкевич В. М. 18
Путята Н. В. 293. 294, 390, 391
Пушкарев И. И. 535
Пушкин А. А. 539, 563
Пушкин А. Ф. 559
Пушкин В. Л. 49, 559
Пушкин Л. С. 24, 26, 542, 543, 559
Пушкин М. Д. 556
Пушкин С. Л. 242, 243, 398, 498, 542,
559, 563
Пушкин С. Ю. 559
Пушкина Н. О. 242, 243, 522, 542, 559
Пушкина Н. Н. 283—285, 332, 389, 400,
499, 506, 542, 559, 561, 563
Пушкина О. С. см. Павлищева О. С.
Пушкина-Гартунг М. А. 542, 559
Пушкина-Меренберг Н. А. 559
Пушкины 522, 524
Пущин И. И. 24, 266, 267, 346, 348,
362, 449, 474—476, 478—480, 483,
498, 557, 559, 560
Пущин И. П. 550
Пущин М. И. 281
Пущин Н. Н. 199—205, 207, 209
Пущин П. И. 549, 550
Пшавела В. 36
Пширков Ю. С. 36
Пыпин А. Н. 116
Рабинович М. Б. 287
Рабус К. И. 559
Радищев 65
Радищев А. Н. 18, 45—53, 57—66, 190,
246
Радищев Н. А. 53
Радищев П. А. 52
596
Радлов В. В. 35
Раевская Е. Н. 162
Раевская М. Н. 222
Раевские 26
Раевский А. Н. 142, 162, 163, 256
Раевский В. Ф. 103, 148, 149, 162, 165
Раевский Н. Н. 236, 239, 511, 559
Разин С. Т. 22
Размадзе И. Л. 562
Разумовская Е. А. см. Уварова Е. А.
Разумовский А. К. 266, 483—485, 488,
541, 542
Раич С. Е. 293
Райт Т. 395, 557, 559
Рамазанов Н. А. 396, 557, 558
Расин Ж. 31, 339
Рассадин 456
Раух И. Н. 559
Рафаэль С. 363, 367, 370, 372, 373
Рафили М. 34
Рахманинов С. В. 39, 40
Ребиков В. И. 40
Регулы 97
Редерер П.-Л. 263
Рейзен М. О. 41
Реймерс Г. 544, 550, 551
Рейнбот П. Е. 395, 399, 400, 405
Рейнбот Ф. Ф. 552
Рейтерн А. Е. 430, 431
Рейтерн В. Е. 435
Рейтерн Е. Е. 435
Рейхель К.-Х. 195, 559, 578
Рембрандт X. ван Рейн (Rembrandt)
393, 501
Ремер 269
Репин И. Е. 333, 395, 557, 558
Репин Н. П. 559
Репнин Н. Г. 129, 148, 149, 181
Рерберг И. Ф. 561
Ржевский Н. Г. 267
де Рибае Л. М. 275
Ривош Э. И. 562
Риего-и-Нуньес Р. 131
Рижский И. С. 269
Рикардо Д. 27
Римский-Корсаков Н. А. 39, 40
Ринальди А. 550
Рихтер А. Ф. 306, 307
Робеспьер М.-М.-И. 74, 325
Ровинский Д. А. 409—412, 493
Рогинский И. В. 550, 551
Родионов И. М. 507
Родионов М. С. 446
Рождественский В. А. 556
Рождественский Н. С. 303
Розберг М. П. 397
Рокотов И. М. 243
Рокотовы 242
Роллер А.-Л. 560
Россет-Смирнова А. О. 15, 236,545,551,
559
Ростовцев Б. 446
Ростовцев Ю. 446
Ростопчина Е. П. 392
Роттаст 465
Рублев А. 450
Рудаков К. И. 461, 562
Руденская М. П. 465, 560, 565, 567
Рудницкий Л. 485, 486
Румянцев П. А. 453
Румянцев-Задунайский П. А. 312
Рундальцев М. В. 558
Рункевич С. Г. 467
Руссо Ж.-Ж. (Rousseau J.-J.) 54, 59,
68, 127, 128, 137, 167
Рылеев К. Ф. 21, 23, 134, 209, 212, 213,
216, 272, 273, 310, 314, 345—348,
353, 362, 549, 579
Рыльский М. Ф. 36
Рюрик 105, 133
Рябинин И. С. 62
Рябушкин А. П. 558, 563
Сабанеев И. С. 150, 157, 159, 203
Сабашниковы М. В. и С. В. 398
Сабуров Я. И. 113
Савинов А. Н. 391, 462
Савицкий Г. К. 561
Савостьянов К. И. 34
Садиков П. А. 150
Садовников В. С. 559
Садовников П. С. 536
Садовский П. М. 40
Саитов В. И. 209, 256, 257, 543
Сайфулин Р. Ф. 562
Сакен Ф. В. 312
Сакулин П. Н. 285
Саликов 315
Саллюстий Г. К. 55
Салтыков Н. И. 488, 493, 494
Салтыков С. П. 307
Салтыков-Щедрин М. Е. 18
Сальери А. 448, 450, 580
Саминский 40
Самойлов В. В. 40
Самохвалов А. Н. 562, 564, 566
Сампилов Ц. 562
Самсонов 312
Сапожников А. П. 557
Сарьян М. С. 562
Сварог В. С. 561
Свербеев Д. Н. 98
Свечин А. И. 398
Свечина С. П. 173
Свиньин П. П. 373, 535, 536
Свиридов Ю. В. 40
Сволиньский К. 562
Святослав Игоревич 102
Сегренски Ал. 572
Сей Ж.-Б. 28, 141
Селезнев И. Я. 265, 479, 484, 485
Селиванов А. В. 487
Семевский В. И. 116, 137, 141, 147, 166,
188, 254, 255
Семевский М. И. 523, 555
Семенников В. П. 45, 50—53, 65, 66
Семенов С. М. 98, 125, 127
Семенова Е. С. 498
Семенова Н. С. 559
Семечкина Т. В. 397, 406
Сенгри 87, 563. 577
Сен-Симон А.—К. 68, 379
Сенькин С. 12, 13
Сергеев А. 516, 521
Сергиевский И. В. 31
Сердобин М. Н. 398
Сердонин С. М. 62
Серебряный И. А. 461
Серов В. А. 397. 403, 436—441, 557,
558, 562, 579, 580
Серяков Л. А. 558
Сиверс А. А. 300, 301
Сиверс Е. К. 373
Сиверсы 545
Сизеранн Р. 443
Сийес Э.-Ж. 326
Сильченко М. С. 37
Симаков И. В. 561
Симонов Н. К. 41
Синайский В. А. 454, 459
Сисмонди Ж. 28, 129
Скальковский A. A. (Skalkowski А.)
274—279
Скачковы 255
Скобелев И. Н. 143
Скотт В. 22, 244, 275
Скудное М. А. 558
Слёнин И. В. 270
Слонимская Л. Л. 243
Слонимский Ю. И. 39
Слонов Ю. М. 40
Смирдин А. Ф. 50, 55, 294, 521, 557,
563
Смирнов В. А. 41
Смирнов Г. В. 483, 560
Смирнов Н. М. 545. 551
Смирнова А. О. см. Россет-Смирнова А. О.
Смит А. 27, 260, 261, 269
Снегирев И. М. 521
Собинов Л. В. 41
Собко Н. П. 409, 410, 412, 546
Соболевский С. А. 293, 391, 393, 398,
543
Советов Н. 138
597
Соймонов А. Н. 393
Соймонова Е. П. 393
Соколов 542
Соколов А. П. 502
Соколов Д. Н. 397
Соколов П. И. 411
Соколов Павел П. 557, 558
Соколов Петр П. 557
Соколов П. Ф. 6. 370—373, 430, 513,
557, 559, 577, 581
Соколова Е. Л. 397
Соколова Н. И. 436, 449
Соколова Ю. П. 512, 515
Соколов-Скаля П. П. 561
Сократ 55, 59
Соллогуб В. А. 318, 332, 390, 552, 578
Соллогуб Н. Л. 384
Соловьев Н. И. 468, 473
Соловьев С. М. 283
Сологуб А. 286
Сомов К. А. 558
Сомов О. М. 270, 309, 412
Сомова Е. И. 313
Спасский И. Г. 433
Спасский И. Т. 284
Спасский С. 442, 444
Сперанский М. М. 65. 115, 182, 559
Срезневская О. И. 433
Ставассер П. А. 396
Стайков Хр. 573
Сталь А.-Л.-Ж. де (Stael de) 54, 55,
128, 129, 174, 205, 208, 390
Старынкевич Н. А. 84, 93—96, 172, 174
Стасов В. В. 370, 397, 410
Стасов В. П. 268. 465—467, 472. 474.
476, 478—480, 482, 534, 535, 580
Статковская А. В. 420
Стевен Ф. X. 546, 547
Степанов Н. Н. 22
Степанова Г. В. 10
Стефан Баторий 518, 529, 530, 581
Столыпин А. А. 115
Стоянов В. 572
Стрельникова В. А. 420
Стрепетова П. А. 40
Строганов 544, 546, 550
Строганов А. С. 288
Строганов Г. А. 518, 531
Строганов П. А. 288
Строганов С. Г. 161
Строганова С. В. 287—289
Струве П. Б. 18
Студитский Ф. Д. 521, 523, 532
Стунеев А. С. 552
Суворин А. С. 56
Суворов А. 444
Суворов А. В. 203, 268, 494
Сумароков А. П. 24
Суриков В. И. 558
Сухомлинов А. В. 567
Сухомлинов М. И. 53
Сухопрудский И. Ф. 62
Сухотин П. С. 398
Суццо М. 159
Сучков 465
Сушков М. В. 58
Сушкова Е. А. 391
Сыроечковский Б. Е. 126
Сычев 456
Талепоровский В. Н. 456
Танк М. 36
Тарасенков А. К. 38
Тарасова В. М. 94, 95, 97, 168, 173
Тарквиний 232, 235, 240, 241, 243
Тарновский 148
Тассо Т. 372
Татищев В. Н. 268
Таушев 150
Тацит П.-К. 100, 240
Ташеро де Фарг Ж.-А. 68, 129
Твардовский А. Т. 23
Твелькмейер В. Ф. 459
Тейльс И. А. 62
Телль В. 48
Тепляков В. Г. 395
Теппер де Фергюсон Л. 468
Теребенев А. И. 557
Теребенев И. И. 560
Терпиловский 311, 312
Тиберий 240
Тизенгаузен Е. Ф. 396
Тимковский Р. Ф. 303
Тимофей 522
Тиртей 208, 212, 213
Титов Г. С. 11
Титов Н. С. 343
Тихменева Д. А. 409
Тихомиров Р. И. 41
Тойбин И. М. 22
Токарев Н. В. 455
Толбин В. В. 419, 500, 501
Толль Ф. Г. 271
Толмачев А. Е. 204
Толстой А. 384
Толстой А. Н. 38
Толстой Д. А. 40
Толстой И. М. 428, 429
Толстой Л. Н. 16, 37, 38, 444, 567
Толстой Ф. П. 396, 416, 558
Томашевский Б. В. 8, 19, 22, 28, 32, 60.
61, 102, 109, 112, 113, 235, 305.
319, 345, 408, 459, 496, 542, 543,
548, 556, 558
Томский Н. В. 455, 456, 460, 462
Тончи Н. И. 416
598
Торич 456
Траверсе Ж.-Ж. (И. И.) 191
Трегубов И. Н. 27
Трокме М. 572
Тропинин В. А. 44, 78, 320, 324, 326,
333, 383, 461, 556, 559, 577
Трупянский Я. Л. 461
Трубецкой Н. Н. 52
Трубецкой П. П. 558, 563
Трубецкой С. П. 114, 115, 168, 347,
383
Трувор 531
Туке (Touquet) 190
Туманишвили Дм. 34
Туманский В. И. 282
Тургенев А. И. 50, 72—76, 80, 99, 106,
108, 131, 180, 181, 185—190, 193,
194, 196, 197, 199, 207, 217, 219,
228, 394, 434, 515, 517, 518,
559, 578
Тургенев И. П. 51
Тургенев И. С. 17, 18, 37, 38. 427
Тургенев Н. И. 28, 47, 67, 70—72, 74,
76. 82—84, 86. 87. 91, 93—101,
103—109, 111—113, 116—120,
123—125. 127, 128, 130, 131, 133,
138, 139, 144, 168, 179—185,
188—192, 261. 263. 560. 563. 577
Тургенев С. И. 67, 71. 82—86, 94—97,
99—101. 111. 122, 131. 149, 159,
168-184, 192, 210, 578
Тургенева Т. А. 283
Тургеневы, братья 67, 73, 76, 81—83,
115, 124. 144, 172, 173, 181, 183,
184, J 90, 192
Туржанский Л. В. 562
Тучков А. А. 65
Тучков С. А. 62—65
Тучкова-Огапева Н. А. 65
Тымовский К. 219
Тынянов Ю. Н. 39. 390
Тюрин Д. 309. 310
Тютчев А. И. 209
Убри П. Я. 428, 429
Уваров 287
Уваров С. С. 79. 173, 548, 549
Уварова Е. А. 549
Удом 549
Уине 563
Украинка Л. 36
Улыбышев А. Д. 119
Ульрих 312
Ульянов Н. П. 461, 561, 562
Ульяновский 53
Унеховскмй А. 562
Упитис П. 562
Успенский В. А. 562
Успенский М. М. 344, 398
Уткин Н. И. 557, 560
Ухтомский А. Г. 396, 559
Ушаков В. А. 205
Ушаков Н. И. 281
Ушакова Е. Н. 331
Ушакова Ел. Н. 346
Ушаковы 326, 331
Фаворский В. А. 8, 442—452, 561, 562,
580
Файерштейн С. М. 126
Февчук Л. П. 395, 557, 563, 564, 567
Федоров Б. М. 270, 300, 306, 307, 542
Федоров В. А. или Н. А. 207
Федоров В. Ф. 561
Федоров П. 41
Федорова М. 371
Федоровский Ф. Ф. 562
Федр 269
Фелицын Г. А. 462
Фелькерзам А. 487
Фемистокл 55
Феокрит 27
Ферран А.-Ф.-К. 269
Фиала В. 562
Фигнер Н. Н. 41
Фикельмон Д. Ф. 563
Филанджиери Г. 70
Филимон И (Ф1ЛНМОГЮ2 1.)155—159,
161, 578
Филимонов В. С. 270
Филиппович П. П. 306
Филлеборн 268
Философов В. Д. 242
Философов Д. В. 242
Философов М. М. 65
Философовы 242
Фирдоуси А.-К. 37
Фитцтум 551
Фишер И. 569, 570, 581
Фишман С. (Fiszman S.) 221, 226, 228
Флейшер 312, 314
Фовицкий И. М. 49, 75, 200, 214, 219
Фокин М. М. 39
Фокин Н. Н. 541
Фокион 55
Фоллен К. 149
Фонвизин И. А. или М. А. 166, 254
Фосс И. 268
Фоше К. 165
Фра Беата Анжелико 370
Франко И. Я. 36
Франс А. 443
Фредро Я.-М. 228, 229
Фрейдель Е. В. 426, 534, 559, 565, 567
Фридерикс П. А. 373
Фридлендер Г. М. 22
599
Фридрих-Вильгельм III 429
Фролов С. С. 266
Фрумкин А. Н. 433
Фусе Н. И. 269
Фюгер Г.-Ф. 369
Халафалла Ахмед 576
Ханаев Н. С. 41
Ханжонков А. А. 41
Хасан эль-Тахир Заоук 575
Хафиз Ш.-М. 15, 37
Хвостов Д. И. 325, 464, 498, 557, 580
Хвощинский Д. И. 205
Хемницер И. И. 268
Херасков М. М. 268
Хераскова Е. В. 62
Хижинский Л. С. 444, 562
Хитров 551
Хитрово Е. М. 396, 552
Хованская 545, 546
Храповицкая 243
Храповицкие 243
Храповицкий М. Е. 311—313
Хренников Т. Н. 40
Цезарь Гай Юлий 56, 58, 59, 98, 101
Деретели А. Р. 36
Цинцинаты 97
Цицианов Ф. И. 530
Дылов Н. 545, 547, 549, 551, 552
Цявловская Т. Г. см. Зенгер Т. Г.
Дявловский М. А. 28, 30, 48, 49, 61, 103,
159, 265, 285, 346, 356, 374
Чаадаев П. Я. 22, 24—26, 188, 256, 320,
550, 560, 567
Чавчавадзе А. Г. 36
Чавчавадзе И. Г. 36
Чайков И. М. 454
Чайковский П. И. 39, 461, 567, 568
Чарторыский A. (Czartoryski А.) 213,
216, 222, 223, 229
222, 223, 229
Чеботарев А. П. 281, 282
Чегодаев А. Д. 451
Челищев А. И. 63
Челищев П. И. 63, 464, 557, 580
Черейский Л. А. 281
Черемин Г. С. 38
Черепахов М. С. 271
Черкасов Н. К. 556
Чернецкая Н. М. 567
Чернецов Г. Г. 329, 557
Чернецов Н. Г. 559
Чернов С. Н. 98, 110, 116, 119, 125, 149,
166, 203, 204
Черный К. Г. 384
Чернышев Н. М. 462, 561
Чернышевский Н. Г. 18, 24, 36, 210, 212
Чернышевы 249
Ческий И. В. 338, 558, 559, 578
Чехов А. П. 20, 567
Чижов В. Ф. 281
Чириков С. Г. 559
Чоблоков Г. 546
Чукмасов И. И. 558
Чулков Н. Г. 257
Шадов И.-Г. 371
Шадр И. Д. 454, 561, 562
Шаликов П. И. 167, 277
Шаляпин Ф. И. 41
Шанявский К. 222
Шапорин Ю. А. 40, 461
Шапошников Б. В. 10, 511, 556
Шарнгорст Г.-И.-Д. 92
Шаталов 311—315
Шатобриан Ф.-Р. де 171
Шахлирев 315
Шаховской А. А. 543, 544, 550, 551
Шварц А. И. 40
Шварц Г. Е. 182, 193
Швенгсбир И. 562
Шебуев В. К. 379
Шебунин А. Н. 83—86, 93, 94, 97, 100,
101, 108, 109, 113, 118, 124, 144,
172, 173, 181, 183, 184
Шевченко Т. Г. 35, 36
Шевырев С. П. 277—280, 398
Шекспир В. 30, 31, 56, 207, 232, 235,
239—241, 243, 339, 442, 445, 524
Шелковый С. Т. 405
Шелкунов Ф. Д. 456
Шенье А. 26, 579
Шепелева 3. С. 19
Шервуд Л. В. 454, 456, 558
Шергин Б. 450
Шернваль А. К. 382, 384, 389—391,
394
Шернваль Э. К. см. Мусина-Пуш-
кина Э. К.
Шерстакин 315
Шестериков С. 390
Шешковский С. И. 64
Шиллер Ф. 207, 214
Шиллинговский П. А. 562
Шильдер Н. К. 80, 254
Шимановская М. (Szymanowska М.)
223______225
Шинар Г. (Chinard G.) 167
Шипилова А. 508
Шипов С. П. 130
Ширма Хр. 213
Шишков А. С. 181, 411
Шишков В. Я. 38
Шишков М. А. 560
600
Шлейермахер Ф.-Д (Schleiermacher F. D.)
91, 92
Шлионский Л. 543
Шляпкин И. А. 553
Шмальц Т.-А.-Г. (Schmalz T.-A.-G.)
90—95, 269, 577
Шмаринов Д. А. 446, 562
Шмидт см. Иордан А.
Шмидт 176
Шмидт А. А. 564
Шмидт И. М. 405
Шмурло Е. Ф. 397
Шнорр ф. Карольсфельд Ю. 369
Шопен А.-Ф. 341
Шредер И. Н. 453
Штауберт А. Е. 480
Штейн В. Ф. 558
Штейн Г.-Ф.-К. (Stein G.-F.-K.) 86, 91,
92, 95
Штерн A. (Stern А.) 176
Шторм Г. 442, 444
Шторх А. К. 261, 373
Шуберт Ф. Ф. 541, 544, 545, 551, 552
Шубина В. П. 271
Шульгин Д. И. 217
Шульц И. 269
Шушерин Н. М. 242
Шушерина Н. Н. 242
Шушерины 242, 243
Щапов А. П. 175
Щеголев П. Е. 27, 246, 284, 345, 355
Щегорин Ф. 494, 495
Щепкин М. С. 40, 147
Щербаков Б. В. 561
Щербачева М. И. 501
Щербинин М. А. 311, 313
Щукин П. И. 509, 510
Эггинк И. Е. 559
Эйгес И. Р. 40
Эйзенштейн С. М. 562
Эйхенбаум Б. М. 32, 240, 244
Экерн см. Геккерен Л.
Элеонора 372
Эль-Сауд Эмина 576
Эмин Н. О. 36
Энгель А. К. 345
Энгельгардт В. Е. 473
Энгельгардт Е. А. 26, 265, 267, 373,
466—468, 471, 473, 497, 498, 580
Энгельгардт С. П. 205, 209
Энгельс Фр. 15, 17, 27, 67, 68, 127, 128,
262
Эристави Г. Д. 36
Эртель Ф. Ф. 172
Эстеррейх Е. 560
Эфрос А М. 319, 345—347, 356
Эшенбах 549
Юдин 311, 315
Юдин П. М. 267
Юм Д. 169
Юстин 303
Яблоновский С. 501, 508
Яблонский 312, 314
Ябс 560
Языков Н. М. 524
Якоби Ф.-Г. 269
Якоби Б. С. 433
Яковлев А. 563
Яковлев В. Л. 275
Яковлев М. А. 270—273
Яковлев М. Л. 268, 270, 271, 547, 559
Якубович Д. П. 26, 543
Якунина Е. П. 562
Якут В. С. 41
Якушкин В. Е. 45
Якушкин И. Д. 113, 115, 117, 120, 123,
126, 132, 133, 139, 189, 204
Якушкины 345
Ярослав Мудрый 105
Яхонтов А. Н. 477, 553
Яхонтов В. В. 40
Яхонтов Н. А. 563
Яцевич А. Г. 542—545, 549-552
Яценков Г. М. 497
Aricescu С. 158
Becker F. 427, 433, 487
Boehn М. 394
Boettlicher G. 427, 429
Dmochowski F. S. 219
Eberlein K. 371
Galster B. 213
Kaulen W. 430, 434
Korczak-Branicki X. 80
Krechowiecki A. 213
Lewicki A. 222
Seeley J. R. 91, 92, 95
Stettiner P. 92
Thieme IL 427, 433, 487
Tyrowicz M. 216
Wiegmann K. 429
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
стр.
В. А. Мануйлов. Наследие Пушкина и наша культура........................ 9
I
Ю. М. Лотман. Источники сведений Пушкина о Радищеве (1819—1822) .... 45
С. С. Ланда. О некоторых особенностях формирования революционной идеоло-
гии в России. 1816—1821 гг. (Из политической деятельности П. А. Вязем-
ского, Н. И. и С. И. Тургеневых и М. Ф. Орлова)......................... 67
А. М. Гордин. Заметка Пушкина о замысле „Графа Нулина"..................232
С. Я. Боровой. Об экономических воззрениях Пушкина в начале 1830-х гг. . . 246
Н. А. Малеванов. Архивные документы Лицея в ГИАЛО (1811—1817 гг.) . . . 265
А. П. Могилянский. Пушкин и М. А. Яковлев...............................270
С. С. Ланда. Пушкин и Мицкевич в воспоминаниях А. А. Скальковского .... 274
Л. А. Черейский. А. П. Чеботарев о Пушкине..............................281
Т. А. Тургенева. Из откликов на смерть Пушкина..........................283
М. Б. Рабинович. Стихотворение Гнедича, посвященное С. В. Строгановой . . 287
А. Ю. Вейс. Автобиографическая записка декабриста Петра Колошина........290
А. Ю. Вейс. Неизвестная рецензия А. А. Бестужева. (К истории издательской
деятельности СПб Вольного общества любителей российской словес-
ности) .................................................................296
А. Ю. Вейс. К избранию Е. А. Боратынского в СПб Вольное общество люби-
телей российской словесности............................................305
Л. А. Мандрыкина. Кружок вольнодумцев 1826 г..........................309
11
ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО НАСЛЕДИЯ Б. В. ТОМАШЕВСКОГО
Автопортреты Пушкина....................................................319
Отражение творчества Пушкина в иллюстрациях его времени..........333
Т. Г. Цявловская. Новые определения портретов в рисунках Пушкина........344
М. Я. Варшавская. О стихотворении Пушкина „Недоконченная картина" . . . 363
602
М. М. Калаушин. Ранние неопубликованные иллюстрации к „Руслану и Люд-
миле"..........................................................368
Е. И, Гаврилова. Пушкин в кругу современников. (Неизвестный рисунок
Г. Г. Гагарина)................................................381
Л. П. Февчук. Первые скульптурные изображения Пушкина..............395
А. Ю. Вейс. Из истории декабристской иконографии. (О двух прижизненных изо-
бражениях Ф. Н. Глинки)........................................408
Г. И. Назарова. Из иконографии Нащокиных...........................419
Е. В. Фрейдель. О двух прижизненных портретах В. А. Жуковского......426
Г. С. Арбузов. Рисунок В. А. Серова к „Сказке о Медведихе" Пушкина . . . 436
Г. С. Островский. Пушкин в творчестве В. А. Фаворского.............442
О. А. Пини. К истории создания памятника Пушкину работы М. К. Аникушина . 453
III
г М. П. Руденская. Новое о здании Лицея......................................465
Г. В. Смирнов. Лицейская грамота...........................................483
А. Ю. Вейс. Об одной забытой книге.........................................496
Г. И. Назарова. „Нащокинский домик"........................................499
Т. В. Буевская. Комната художника П. Ф. Соколова в доме П. В. Нащокина . 511
Н. И. Грановская. „Галерея видов города Пскова и его окрестностей" И. С. Иванова 516
Е. В. Фрейдель. Рисунок С. М. Воробьева „Придворная Конюшенная церковь" 534
Н. Н. Фокин. О памятных местах пушкинского Петербурга......................541
Хроника .................................................................. 555
Список иллюстраций ....................................................... 577
Список условных сокращений .............................................. 582
Указатель имен .......................................................... 583
ПУШКИН И ЕГО ВРЕМЯ
СБОРНИК СТАТЕЙ
I
Редактор Г. А. Андреева
Художник Ю. В. Кириллин
Художественный редактор Ю. С. Фрейдлин
Корректор Ю. К. Рыбников
Подп. к печ. 5/1 1962 г. М-22184. Изд. № 334. Формат
бумаги 70 X 921/i6* Печ. л. 37,75. Усл. печ. л. 44,2.
Уч.-изд. л. 48,22. Тираж 5000. Заказ 1469. ЦенаЗ р. 50 к.
Издательство Государственного Эрмитажа
Ленинград, Дворцовая наб., 34
Управление полиграфической промышленности
Ленсовнархоза
Типография № 3 имени Ивана Федорова
Ленинград, Звенигородская ул., д. 11
ОПЕЧАТКИ
Страница Строка Напечатано Следует читать
16 9 снизу В 1906 г. В 1908 г.
123 10 сверху написанной в 1818 г. написанной в 1819 г.
238 2 снизу ' на странице ру- кописи „Евгения на странице ру- кописи „Графа Ну-
578 18 сверху Онегина" лина"
Зак. 1469.